Худяков Вадим Георгиевич : другие произведения.

Кащей и смертный

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Непризнанный князь Славур (он же Славка) по прозвищу Колдолом, около 25 лет, человек образованный и неглупый. Обладает сильным антимагическим талантом (отсюда и прозвище). Его друзья и спутники - великан Потаня, дева-воительница Рябина, шустрый мальчишка Панька Рыжий. Второй главный герой - черный маг Ка-Сет-Асчей (в просторечии - Кащей) по прозвищу Умник, примерно 400 лет, человек образованный и неглупый. Похитил сестру Славура княжну Забаву, чем и обрек себя на борьбу с Колдоломом. Место действия - великое княжество Руславия (столица - город Мошква), по уровню развития и укладу жизни отдаленно напоминающее древнюю Русь. Время действия - когда Земля еще была плоской. В конце книги герои сходятся в решающей схватке и не убивают друг друга. Потому что не стоит искать в человеке одно лишь абсолютное зло или только совершенное добро (в каждом есть немножко и того, и другого), а соответственно вовсе не обязательно рубить оппонента в капусту. Иногда бывает умнее выслушать его аргументы.

   Вадим Худяков
  
  

Кащей и смертный,

или

Жизнь и приключения непризнанного князя

(Роман без трупов)

Предуведомление

для тех, кто, ознакомившись с ним, возможно,

не захочет читать весь роман.

А тогда и не надо.

   Уважаемые читатели! Если вы убеждены, что всякая добрая сказка должна быть написана кровью отрицательных персонажей, не теряйте времени на чтение этой книги. Предупреждаю сразу: в ней никого не убивают. Дерутся много, но как-то обходятся без смертоубийств. Все, кому было суждено умереть, сделали это задолго до начала повествования. Если вы и найдете здесь кровь, то вся она - из ссадин, царапин, разбитых носов и плохо прожаренных стейков. Кроме того, здесь нет зловещего черного мага, замыслившего подчинить весь мир Силам Тьмы и себе лично. Черный маг есть (кстати, достаточно умный и недурно образованный), и замыслы у него порой довольно коварные, но отнюдь не безумные. С другой стороны, его антипода, главного положительного героя, далеко не всегда можно назвать главным, положительным и даже просто героем. Да и насколько они антиподы, тоже вопрос довольно спорный. В общем, прочтете - узнаете. Или не прочтете и не узнаете, если вам не нравятся книги без трупов. Ну, чего нет, того нет.
   Ваш автор.
  

Книга первая

Врагов не выбирают

  
  
   "Множество дорог ведет в Изумрудный город,
   но лишь одна из них вымощена желтым кирпичом".
   Полный путеводитель
   по Волшебной стране.
  
   "Множество дорог вымощено желтым кирпичом,
   но лишь одна из них ведет в Изумрудный город".
   Там же.
  
   "Есть множество Изумрудных городов,
   но лишь в один из них ведет дорога,
   вымощенная желтым кирпичом".
   Там же.
  
   "Мужик, купи желтый кирпич!"
   Предложение, от которого
   невозможно отказаться.
  
  

Присказка. Как будущий герой учился понемногу

  
   "Мать свою я совершенно не помню..."
   "Карьера одного деревянного мальчика:
   от каморки до собственного театра".
  
   Не за тридевять земель, не за тридесять морей, не в странах чужедальних, а в прекрасной и сильномогучей державе Руславской, в лесной избушке близ деревни Запущенки, лет тому сколько-то назад жил-поживал, рос да ума набирался парнишек малый, а имя ему было Славур Микешич...
   Ладно, перестанем терзать гусли и не будем отбивать кусок ватрушки у бродячих сказителей. Говоря без выкрутасов, пацану было двенадцать лет, и девять из них он прожил у известного волхва Микеши Добронравного, крепко державшего в своем сухоньком кулаке всю Краеземную пущу, что на юго-восточной окраине страны. (Собственно, и Запущенку так нарекли потому, что деревня располагалась сразу за пущей.) Микешичем или просто Микешиным Славур звался по наставнику, поскольку не пристало человеку быть совсем без отчества. А кто были его настоящие родители и где он провел первые три года жизни, не знал никто. То есть, может быть, сам Микеша знал, даже вероятнее всего знал, но из старика на сей счет и клещами нельзя было вытащить ни словечка.
   Полным именем Славура тоже звали редко - чаще Славкой, а в деревне мальчишки еще обзывали Лешаком за то, что приемыш волхва сторонился их шумных забав и нередко бывал замечен с книжками в руках. Обзывали, правда, втихаря, чтобы Славка не услышал: на "Лешака" он обижался и лез в драку, а драться с ним было неинтересно, потому как Лешак (ну вот, опять вырвалось!) был отнюдь не обижен силенкой и в одиночку мог справиться с любыми двумя деревенскими. А если сильно разозлить, то, как однажды выяснилось, даже с целым десятком. Конечно, в тот раз ему тоже досталось крепко, но повторять попытку никому из малолетних запущенцев почему-то не хотелось...
  
   В день, с которого начинается наша история, Славка, как всегда, был с раннего утра завален всякими хлопотами по самую макушку. Первым делом накормил дворового пса Шарика и немного поиграл с ним (пес, кстати, был не простой - жил у Микеши уже вторую сотню лет и помирать не собирался)... потом налил в блюдце под печкой теплого молока с медом для домового Фомки... натаскал воды из колодца и полил грядки в огороде, где обычные овощи росли вперемежку с целебными и колдовскими травами... помог волхву приготовить пользительный отвар для плодовых деревьев по заказу известного местного садовода Мичурки.
   В свое время Мичурка принес немало пользы односельчанам, выведя несколько новых, особо крупных и сладких сортов груш, яблок и вишен, но потом возомнил о себе и размечтался создать небывалые виды фруктов, в чем, увы, не преуспел. Сотворенные им древесные ублюдки жили только заботами Микеши, который нещадно бранил садовода за надругательство над природным естеством, но не мог отказать в помощи несчастным растениям. Вот и сейчас очередное Мичуркино безобразие - помесь обычных яблонь и заморских ананасов - оказалось на краю гибели: деревья начали чахнуть и терять листву...
   Потом Славка с Микешей сами позавтракали (яичница на сале, вчерашний каравай и по кружке горячего отвара из смородины)... потом сходили подлечить Мичуркины яблонасы... потом сели заниматься и просидели до самого обеда.
   Нынче в расписании учебы значились землеграфия, введение в магоматику и снятие бытовых чар.
   Первый предмет был у Славки любимым. "Всемирную землеграфию" (сочинение путешественника Марка Полкуса) он мог пересказывать наизусть целыми главами, да и от волхва набрался немало знаний, и теперь Микеша поощрительно кивал, слушая его бойкие ответы на вопросы о трех научных доказательствах шарообразности Земли и шестистах опровержениях этой теории, о том, во сколько раз население руславского стольного града Мошквы превосходит население прустрийского стольного града Линбербона (в два с половиной раза, между прочим), а также о различиях между животными магического и полумагического происхождения, обитающими в Диковатом Поле - степных просторах к юго-востоку от Руславии.
   - Добро, - сказал наставник, - это ты знаешь. По магоматике упражнения сделал?
   Мог бы и не спрашивать: над упражнениями мальчонка вчера у него на глазах корпел весь вечер, пока волхв в свое удовольствие потягивал ячменное пивко, сидя у окна и якобы наблюдая за звездами.
   Магоматика - это, как явствует из названия, чародейская и, заметим, весьма мудреная разновидность математики. Не одолев ее, волхвом не станешь, можешь даже не мечтать. Славур в этой науке был пока не силен и, как теперь выяснилось, четыре задачки из пяти решил неправильно. От благодушного настроения Микеши и следа не осталось. Старикан ругался, воздевал руки к небу, призывая всех богов в свидетели Славкиной тупости, и тыкал ученика носом в особенно вопиющие ошибки.
   - Откуда ты взял, что к хвосту грифона следует прибавить семнадцать хихиканий кикиморы? - сердито зудел наставник. - В условиях написано: "Предположим, в ясный день..." Где ты видел, чтобы кикиморы в ясный день хихикали семнадцать раз подряд? Где ты видел, чтобы они вообще днем хихикали?.. А здесь?! Сколько раз говорить, что при определении вектора чар надо вносить поправку на силу бокового ветра? Бокового, а не попутного!.. А это что? Чему, по-твоему, равна сумма сил трех элементалей минус простудный кашель волшебника? Ты совсем дурак или издеваешься?..
   Мы магоматике не обучались, поэтому не можем толком объяснить, в чем заключалась суть допущенных Славкой ляпов. Сам же он покорно тыкался носом в исчерканные волхвом ряды цифр и рун, мрачно думая, что это еще только введение в магоматику - а что будет, когда начнется основной курс?!
   Оба злились (Микеша на воспитанника, а тот сам на себя) еще и потому, что в магии Славур, честно сказать, до сих пор был полный ноль. Вершиной его успехов вот уже два года оставалась зажженная заклинанием лучина, причем всякий раз Славка выбивался из сил, а лучина у него даже не загоралась, а еле-еле начинала тлеть. Однажды он интереса ради попытался добыть огонь по способу диких арапов (трением двух сухих палочек, о чем вычитал у того же Полкуса) - и добыл. Вышло гораздо быстрее, чем с помощью заклинания... Волхв и его ученик утешались надеждой, что со временем, когда магоматика будет у Славки от зубов отскакивать, дела пойдут на лад. Надежда, впрочем, становилась все призрачнее.
   Зато с обратным действием - уничтожением чужих чар, особенно бытовых - у него никогда сложностей не возникало. В этом Славка преуспевал с малолетства, такой у него был талант. Вот и сейчас мальчишка вмиг определил, что туесок с земляникой, поставленный Микешей на стол, опечатан запретительным заговором, и легко справился с ним, даже не тратя разрыв-травы, простым расклинанием: "Не жмись - отворись!"
   Тут волхв сменил гнев на милость и сказал, что пора, пожалуй, покушать. Кушать они пошли в запущенскую корчму, потому что Микеша решил совместить трапезу с уроком иноземных языков. В корчме волхв и ученик подсели к столу, за которым обедали два купца, остановившиеся в деревне проездом в сарадзинские страны. Купцы были один из Эльбиона (как нередко именовали Соединенное королевство Братании и Шкодланда), другой - из Прустрии. Их языки Славка знал уже прилично. Он сказал "хэлло!" и "гутен таг!", осведомился, как гости доехали и всем ли довольны, и что интересного видели по дороге. После чего сам уже почти не говорил, а хлебал наваристые щавелевые щи со сметаной и, запоминая новые иностранные слова, слушал рассказы купцов о приключениях, выпавших на их долю за время пути...
  
   Вернувшись домой, волхв прилег вздремнуть, а Славка, вооружившись деревянным мечом, отправился на полянку за избушкой. Три раза в неделю с ним занимался Изумрер, слывший первым рубакой среди всех альфов Краеземной пущи (альфами эти существа себя называли, чтобы подчеркнуть свое первородство перед остальными коленами Древнего Народа, не говоря уже о людях). Сегодня урока не было, но Славка все равно часок попрыгал по лужайке, упражняясь в замысловатых фехтовальных приемах. После чего наконец дал самому себе роздых и отправился купаться. Но не за деревню, где на мелководье плескалась местная детвора, а на свое любимое место, подальше в лес - туда, где речка Переплюйка становится более быстрой и глубокой, и где так славно нырять с нависающих над водой веток старой-престарой ивы. А вода там кажется особенно прозрачной - на дне виден каждый камушек.
   Увы, место оказалось занято. Он еще издали услышал заливистый смех, а выйдя на бережок, увидел в воде трех незнакомых девчонок (двоих чуть постарше и одну примерно его лет), азартно "топивших" друг дружку. Брызги летели выше верхушек деревьев. Девчонки были в чем мать родила и зеленоватые. Не от холода, а просто такого цвета.
   Славка хотел удрать, но не успел - его уже заметили.
   - Поглядите, сестрицы милые, что за гость к нам вдруг припожаловал, - напевно, как принято у Древнего Народа, произнесла младшая русалка, без малейшего смущения уставившись на Славку огромными черными глазищами. - Он пришел незваный-непрошеный и стоит тут, очами хлопает, оскорбляя невинность девичью, пожирая охально взорами. А не взять ли нам его за ноги, а не сдернуть ли с крута берега, не увлечь ли в студены омуты?..
   - Да я его знаю, - перебила другая нормальным голосом. - Зря стараешься, Унда. Не увлечешь ты его в студены омуты.
   - А увлечешь - тебе папенька задаст головомойку! - внесла ясность третья. - Это же не обычный человеческий мальчик - он у Микеши живет.
   - Подумаешь, - буркнул Славка (он ощущал большую неловкость), - было бы что... взорами пожирать.
   А у самого уши покраснели. От смущения он осерчал и нарочито грубо сказал:
   - Лучше прикрылись бы чем-нито, бесстыжие. Смотрите, щука приплывет - за одно место тяпнет!
   Троицу эта угроза страшно развеселила. Русалки вообще существа очень смешливые. Может быть, самые смешливые на свете. Старшим уже и хохотать было не в мочь, они обессиленно барахтались в воде, издавая какие-то булькающие звуки, а младшая (как ее там, Унда, кажется?) погрузилась в реку с головой и булькала в буквальном смысле слова. Потом вынырнула и, пустив губами фонтанчик воды, ехидно заявила:
   - Ты, человеческий мальчик, сам поберегись, чтобы щука тебя за что-нибудь не тяпнула!
   - Да его, поди, и тяпать не за что, - давясь смехом, предположила та из сестер, что повыше. - Тяпалка еще не выросла!
   Все трое опять радостно захихикали.
   От такой наглости у Славки все смущение куда-то пропало. За подобные шуточки даже девчонка может заработать кулаком по лбу. Запросто! И пусть плывет своему папеньке жаловаться - тот небось еще сам добавит. Вот только с русалками в воде не очень-то подерешься, скорее они тебя защекочут... Вместо этого он решил пристукнуть охальниц словесно.
   - Вы лучше скажите - у вас хвосты уже выросли? Или у вас ласты, как у морского зверя тюленя?
   По русалочьим понятиям, это было Наивысшее Несмываемое Оскорбление. Даже сравнить не с чем. Ну разве что, предположим, гнома, лелеющего свою бороду, обозвать мочалкой с ножками?.. Да нет, все равно не то. Как известно, хвосты имеют и икру мечут сирены - неразумные певчие морские хищники. А русалки, как и водяные, во всем похожи на людей, только больше живут в воде, чем на суше. И намеки на рыбий хвост или те же ласты воспринимают, как правило, крайне обидчиво.
   Речные барышни, однако, на подначку не клюнули. Унда этак скромно потупила глазки и вежливо сказала:
   - Ласты посмотреть хочешь? Пожалуйста!
   И с этими словами сделала кувырок, на мгновение выставив из воды... В общем, хвоста у нее не было. Старшие сестры тут же последовали примеру младшей.
   - Ну и дуры! - солидно сказал Славка, отворачиваясь от бесстыдниц и с достоинством удаляясь. И только отойдя за елки, полукольцом окружавшие берег, он все-таки дал деру, чувствуя, что уши у него уже не просто красные, а дымятся. Его преследовал развеселый русалочий хохот, потом донесся звонкий голос Унды:
   - Эй, человеческий мальчик! Не обижайся! Приходи завтра - будем играть, кто дальше нырнет, и наперегонки плавать!
   Было у Славки еще одно дело - постоянное, секретное и касавшееся лишь его одного. Остывая от встречи с развязными речными девчонками, он вихрем промчался несколько верст по лесу, сноровисто уклоняясь от веток, пытавшихся хлестнуть по физиономии и порвать рубаху. Потом выскочил на знакомую тропу и резко сбавил ход, чтобы не расшибить нос о стенку. Раньше такое с ним случалось, потому что стенка была незримая.
   Ага, вот и камень, который он положил у края тропинки, чтобы отметить границу. Мальчишка протянул руку и, как всегда, уперся в невидимую, но осязаемую преграду. Никуда она, зар-раза, конечно, не делась - как стояла, так и стоит. За преградой продолжался лес, но, увы, не для Славки.
   Он отошел на десяток шагов, разбежался и с разгона врезался в стенку плечом. Как всегда, только ушибся, будто на скалу налетел. Потом попытался продавить ее, медленно налегая всем весом. Как всегда, неудачно. Потом от души помолотил кулаками и попинал. Как всегда, никакого прока из этого не вышло.
   Такой у него был ежедневный ритуал, привычный и совершенно бестолковый. Слева от тропинки в земле темнела заросшая травой яма - след одной из попыток подкопаться под стену. Справа стоял высокий клен - по его ветвям ученик волхва раз сто, не меньше, пробовал перелезть на ту сторону поверху. Безуспешно, само собой. Подобных ям и деревьев в лесу вдоль стены было множество.
   Кстати, ветки клена свободно проницали незримый рубеж. Палки, камни и комья земли, брошенные Славкой, тоже пролетали беспрепятственно. И птицы пролетали. И звери пробегали. И все люди проходили спокойно, и лешие, и альфы, и оборотни, даже не подозревая о существовании преграды. Только Славуру пути дальше не было. А если бежать вдоль стенки, время от времени проверяя ее рукой (что он неоднократно и делал, надеясь отыскать разрыв), то, описав круг верст в сорок с гаком, вернешься на то же место.
   После тайны рождения это была вторая большая тайна в его короткой жизни. Он спрашивал у Микеши, но тот о стене говорить отказался наотрез, как и о родителях Славура. "Стену эту великий маг ставил, мне ее убрать не в мочь. А о прочем тебе знать еще рано!" - вот и весь сказ. А чего "рано", если загородка поставлена, ежу понятно, исключительно для Славки. Один он в нее упирался, больше никто. И чем он этому магу не угодил?!
   Ладно, упрямо подумал ученик волхва, когда-нибудь я все узнаю. И пробьюсь на ту сторону!
   Он поднял голову. В глаза ударили лучи заходящего солнца. Славка сощурился, и... Внезапно перед ним возникла переливчатая, красная с золотым, завеса, огромным куполом смыкающаяся высоко вверху. Он нерешительно дотронулся до нее кончиками пальцев. Все та же стена, но сейчас она почему-то решила ему показаться. Желая рассмотреть ее получше, Славка широко открыл глаза. Завеса пропала. Он подумал и вновь смежил веки. Мелькнуло красное с золотым, но расплывчато и нечетко. Славка вспомнил: кажется, в прошлый раз он зажмурил не оба глаза, а лишь один... так, вроде бы? Получилось - завеса опять явилась во всей красе.
  
   - Говоришь, просто глаз зажмурил? - Микеша озадаченно почесал в затылке. - Странное дело! Никогда о таком не слышал! Гм-м... А ну-ка, прищурься и посмотри... допустим, на дрова. Что-нибудь видишь?
   - Дрова.
   - Балда! Что-нибудь особенное!
   - Печку белить пора. А так - больше ничего.
   - А на полке над столом?
   - Светится что-то.
   - Не что-то, а надо полагать, магический кристалл. Ухват и кочерга светятся?
   - Нет.
   - Котелок?
   - Светится.
   - Угу, в нем зелье наговорное. Сундук с книгами?
   - Только замок мерцает.
   - Правильно, на нем запретительные чары. Лавка? Печка? Чернильница? Твои штаны? Мой посох?..
   Ткнув пальцем в пару десятков предметов и выслушав столько же "светится - не светится", Микеша в явном волнении подергал себя за бороду и заявил, что Славка, совершенно определенно, зрит присутствие чар, хотя бес его, Микешу, побери, если он понимает, как это у мальца получается!
   - Однако способность у тебя открылась оченно полезная. Просто, скажу тебе, до необычайности полезная. И завтрева, с утра пораньше, мы ее начнем - что?
   - Что?
   - Развивать! Чтобы ты с одного прищура различал, какого типа чары, какой силы и для чего созданы. Ну и раздолбать их мог, само собой.
   ...Укладываясь спать, Славка еще раз сощурился и взглянул на настенную полку. Светился там не только Микешин магический кристалл. Сложным узором посверкивали и крепчайшие с виду охранные заклинания, запиравшие простую берестяную коробку, на которую ученик волхва раньше не обращал никакого внимания. Надо будет в нее забраться, подумал он, мягко проваливаясь в сон. Завтра же. Обяза...
  
   Это была не сказка - присказка. А сказка начинается еще дюжину лет спустя, в Полнощных горах, в Черном замке, которым владеет... кто сказал: "Черный маг"? Ну правильно. Он самый и владеет.
  
  
  

Сказ первый

Лекарство от скуки

Глава 1. Как черный маг придумал изощренный план

  
   "Самые чудовищные злодеяния
   совершаются от нечего делать".
   Из нотаций тети Полли
   Тому Сойеру.
  
   Однажды известный черный маг Ка-Сет-Асчей, или Кащей, как его запросто именовали в Руславии, или Умник, как его в школе звали друзья (да, представьте себе, у черных магов тоже бывают друзья!) - короче, сеньор Черного замка с самого утра пребывал в дурном расположении духа. Другими словами, брюзжал, язвил и мелочно придирался к окружающим. Все ему было плохо, все не так. Камердинера, помогавшего одеваться, облыжно обвинил в нерасторопности, брадобрея - в преступно небрежном обращении с помазком, шеф-повара - в служебной халатности: кофий, по мнению раздраженного чародея, был жидок и переслащен.
   - Рас-спус-стились, - шипел маг, не повышая голоса, но от этого получалось еще страшнее, - рас-спояс-сались. Бес-столочь бес-совес-стная. Порос-сята... э-э... с-свинс-ские.
   Все трое, не сходя с места, понесли незаслуженную кару: были превращены в тараканов самого противного вида. Однако не испугались, а напротив, отчасти даже обрадовались. И ничего странного: такое с ними бывало неоднократно, и всякий раз хозяин, выплеснув досаду, быстро добрел, возвращал слугам прежний вид и откупался за обиду парой-другой золотых монет. Маг был суров, порой капризен, но отходчив и по-своему справедлив. Так что попасть ему под горячую руку считалось делом малоприятным, но дельцем - довольно выгодным.
   Вот и теперь без вины виноватые благоразумно не стали оправдываться или протестовать, а забились в давно обжитую щель, вскрыли новую, припасенную как раз на такой случай, колоду карт и хладнокровно принялись резаться в ведьму - в ожидании, пока гроза пройдет и ветер переменится.
   Ка-Сет-Асчей, между тем, только еще входил в раж, распаляясь все пуще. По коридорам Черного замка во все стороны разбегались, расползались, улепетывали мыши, жабы, тарантулы, мокрицы, ящерицы - бывшие слуги и горничные, лакеи и официанты, судомойки и туалетные работники.
   В обратном направлении, к апартаментам сеньора, опасливо семенил лишь один скромного облика паучок на крепеньких мохнатых лапках - такой неприметно-серый, что почти сливался со штукатуркой. Когда он поравнялся с картежниками, таракан-шеф-повар высунулся из щели и приглашающе шевельнул усом:
   - Давай сюда! Нам как раз четвертого не хватает.
   Паучок шарахнулся в сторону и молча - бочком-бочком - обежал теплую компанию.
   - Нашел кого звать, - хмыкнул таракан-камердинер. - Это же настоящий, не видно разве?
   - Да? То-то я гляжу, дикий какой-то.
   - Господа, не отвлекайтесь! - таракану-брадобрею нынче шла карта, и он спешил вернуться к игре. - Кто сдает?..
   У дверей хозяйского кабинета, угрюмо жужжа, болтался крупный майский жук: стражник из народа урков, верный присяге, не покинул свой пост и в этом обличье.
   Командир местного гарнизона герр Грошпер, известный также под боевым прозвищем Железный Хомосек (то бишь "секущий хомо", а по-руславски "Человекоруб"), личных превращений терпеть не мог: у него от них случалось расстройство желудка, - а потому предусмотрительно сказался больным и отсиживался в своей комнате. Кромеуш, личный секретарь чародея, дипломник Мудридского магадемиума, к сожалению, ничего похожего позволить себе не мог: долг обязывал явиться к патрону с ежедневным докладом. Он и явился. Потоптался перед дверью, мечтая оказаться где-нибудь миль за двести отсюда, но делать нечего - осторожно постучался и попросил разрешения войти. Изнутри последовал приказ убираться вон. Кромеуш вздохнул не без облегчения и, строго посмотрев на жука-стражника, изрек:
   - Монсеньор изволит гневаться.
   Секретарь был неправ: Ка-Сет-Асчей вовсе не гневался, а просто скучал. Ну, не так уж просто, конечно, а с присущим ему размахом - воздух в замке и ближайших окрестностях наэлектризовался и трещал, повсюду летели длинные искры и мячиками скакали шаровые молнии...
   Вообще-то, на недостаток разнообразных занятий чародей пожаловаться не мог, но иногда ни с того, казалось, ни с сего накатывала на него тоска зеленая, все становилось немилым, хотелось чего-то новенького, остренького, неожиданного... ну, вы понимаете. Время от времени такое бывает с каждым, а конкретные причины дурного настроения зависят от того, чего именно вам в данный момент недостает.
   Ка-Сет-Асчей хандрил оттого, что давно уже не встречал достойного противника. Представьте себе, скажем, тигра, которому приходится жить в окружении мелких дворняжек. Поскольку почти всех крупных хищников, между нами говоря, он сам же ранее и слопал. Спору нет, шавки тоже бывают опасными, особенно в стае, но драться с ними - ни азарта, ни почета... Сколько лет уже не представлялось случая схлестнуться с равным себе по мощи! Пусть даже не с магом, а обычным богатырем: один на один, без чар и заклинаний - меч на меч, сноровка на сноровку, ум на разум. И кто кого, а фингал под глазом и кровь из носу - не в счет!
   Только где их взять, соперников? Отважных тьма - умелых мало. Даже в шахматы всерьез сыграть не с кем. Ветеранов время повыбило, а молодежь еще не подросла. Те же, что есть... э-э... да что говорить - сотня на фунт, и не слишком притом сушеных. На одну ладонь положить, другой прихлопнуть...
   Обычно приступы меланхолии у него проходили без особых последствий, однако на сей раз случилось иначе. На славу побушевав, Ка-Сет-Асчей в заключение шваркнул об пол полутораведерную вазу из ценного, редкостной красоты, нефрита и почувствовал себя гораздо лучше.
   - Надо что-то придумать, вот что, - резюмировал он все еще скучным голосом. И задумался: что же именно предпринять? Раньше, чтобы скоротать досуг, он всегда мог затеять войну с правителями Руславии, но вот уже два десятка лет, с тех пор как не стало великого князя Мирогрома, никаких боевых действий не велось. Двухдневная война с новым великим князем Вертиславом не в счет; она не доставила Ка-Сет-Асчею ни лавров, ни удовольствия...
   Еще раньше, чтобы развеяться, он в любой момент мог завязать бурный (или нежный, смотря по настроению) роман с какой-нибудь принцессой, волшебницей или хоть с демонессой. Но вот уже полвека с лишним не только романов, даже простых интрижек с особами противоположного пола у черного мага не было. И пока не предвиделось...
   Тут ему вспомнилось некое любопытное известие о воспитаннице этого самого князя Вертислава, дочери Мирогрома, юной княжне Забаве, полученное накануне из руславской столицы. Давеча маг отнесся к нему как к пикантному анекдоту, но сейчас, порывшись в завалах бумаг на столе, отыскал и внимательно перечитал депешу своего резидента, бой-ярина Исая Шмырлица. Потом положил рядышком его же сообщение недельной давности о загадочном исчезновении проживавшего в Мошкве серого мага Мигренуса. (Вот, кстати, кто мог бы стать достойным врагом... если найти повод для вражды. Но повода, увы, не было - будучи, можно сказать, соседями, они с Мигренусом сохраняли холодноватый нейтралитет.) Это донесение Ка-Сет-Асчей тоже перечитал, хотя и без того помнил каждое слово: новость была из тех, что меняют подчас судьбы держав. Исчезновение чародея такого уровня - это, знаете ли, событие. И вызывает вопросы. Куда исчез? Зачем исчез? По собственному желанию или?..
   В проницательных глазах черного мага мелькнуло недоумение. Но через секунду лицо его прояснилось. Хлопнув себя по лбу и обозвав недотепой, Ка-Сет-Асчей поменял послания местами.
   Вот где горгулья зарыта! - мысленно воскликнул сеньор Черного замка. Значит, она так, а он... э-э... Кто бы мог подумать! Чтобы Мигренус вот этак?!.. Но из этого следует...
   Тут в светлую голову темного волшебника и явилась некая идея, которая повлекла за собой многие из дальнейших событий. Еще через пару минут она созрела окончательно и оформилась в четкий план, который мог, пожалуй, на пару-тройку десятилетий избавить его от хандры.
   - Да, - вслух сказал сам себе Ка-Сет-Асчей, - так и сделаю. По крайней мере, это будет... э-э... забавно.
   Он усмехнулся нечаянному каламбуру, рассеянно щелкнул пальцами, превращая зверюшек и насекомых обратно в челядинцев, и позвонил в колокольчик. Сей же миг на пороге возник верный секретарь, готовый, как всегда, ко всему и на все.
   - Монсеньор?
   - Простите, дружище, - сказал маг, - я был сегодня ужасно груб с вами. А теперь возьмите блокнот и записывайте...
  
   Три дня спустя великая княжна Забава была дерзко похищена из своего терема, стоявшего в центре руславской столицы, в Кремле, в двух шагах от палат великого князя Вертислава. По словам очевидцев, кошмарный демон, умыкнувший деву, улетел в сторону Полнощных гор. Ужас! Ужас!! Ужас!!!
  

Глава 2. Как княжна Забава попала в Черный замок

  
   "Плоха та принцесса, на которую
   не позарился ни один злой волшебник".
   "Краткое руководство
   для начинающих принцесс".
  
   Забава, к собственному удивлению, особого страха не ощущала, зато уязвлена была до глубины души. Причем гордость ее задело не так само похищение, как беспардонность чародеева приспешника.
   Отправляя демона Мордария на захват княжны, черный маг наказал ему вести себя по возможности деликатно. Но что такое "деликатно" для нечистой силы? Смертоубийства он и впрямь не учинил, обошлось даже без больших разрушений. Всего-то навсего поджег (просто из озорства) один старый сарай и два забора, а дружинников-караульщиков, бодро принявших его в мечи и рогатины, стоптал на ходу, постаравшись, правда, не нанести им серьезных увечий.
   Позже, рассказывая эту историю за кружкой "Драконьей желчи" в адской таверне "Лысая горка", Мордарий сам поражался своей тактичности, а собутыльники, черти тертые и многое повидавшие, сочувственно ему поддакивали, но тишком перемигивались: ох, мол, и заливает же парень!..
   Как бы то ни было, в светлицу княжны Мордарий ворвался в самую неподходящую минуту: она как раз собиралась ложиться спать и уже успела раздеться. Демон, притомившийся деликатничать, на это чихать хотел. Рявкнул: "По приказу Ка-Сет-Асчея!" - и уволок добычу в чем была, а была она лишь в коротенькой рубашонке и кружевных панталончиках франтальянского фасона. И пролетая в лапах нечистого над крышами столицы, великая княжна больше всего страдала от мысли, что эти непатриотичные панталончики выставлены на обозрение всякому, кто догадается задрать голову. А не догадался только ленивый. Визит чудища сопровождался оглушительным громом, и множество любознательных горожан высыпали на улицы - поглазеть, что, собственно, происходит.
   Немудрено, что к месту назначения она прибыла вне себя от обиды и ярости. Демон, на свое счастье, успел удрать, но Забава отыгралась на посуде, мебели и безответных прислужницах, встретивших ее в Черном замке. Запись о пленении княжны в своем деловом блокноте личный секретарь черного мага Кромеуш сопроводил примечанием: "Ее высочество устроила дикий погром". И она таки его устроила!
   По дороге в Полнощные горы княжна сначала ругательски ругала демона, угрожая ему страшными карами, потом, суля великие награды, пыталась уговорить, чтобы он вернул ее домой, потом сделала столь же неудачную попытку воззвать если не к совести, то к жалости исчадия ада. Тот пропускал все ее слова мимо ушей, продолжая невозмутимо взмахивать кожистыми крыльями и ухмыляться каким-то своим мыслям. В конце концов Забава отчаялась дождаться ответа и сама замолчала, словно в рот воды набрала. Только мрачно смотрела на проносящиеся внизу тусклые огни городков и весей. Но вновь опустившись на землю (точнее, на паркетный пол отведенных ей в Черном замке покоев), пленница сразу обрела голос. И какой!
   - Ах, вы так, значит?! - вне себя от гнева завопила Забава, едва Мордарий ее отпустил. - Ну я вас! Ты первым будешь, тварь поганая!
   Она размахнулась, чтобы влепить демону оплеуху, но того рядом уже не было - только легкий дымок развеивался в том месте, где нечистый ввинтился в пол, переносясь в Нижнее Царство. Его дело было доставить княжну в Черный замок, а драться с разъяренной девицей - увольте.
   - А-а, вы тоже?! Не подходите, всех поубиваю!
   Когда обозленная Забава начинала так верещать у себя дома, все сенные девушки спешили разбежаться кто куда. Здешние фрейлины ее еще не знали, но заметно побледнели. Однако попытались утихомирить пленницу и начали осторожно окружать ее, делая успокоительные жесты. Ох, не стоило им это делать!..
   Не прошло и минуты, как исщипанные и исцарапанные бедняжки с визгом вылетели из комнаты, не чая спастись от фурии, в которую превратилась руславская княжна.
   А та продолжала бушевать. Шелковые занавеси да кружевные салфетки? В клочья их - и помельче, помельче! Стульчики изящные, диванчики? А вот мы их на кусочки разломаем, на щепочки изведем! Чашки-вазочки дорогущего шангарского фарфора? Вдребезги их - об пол, о стены, еще раз об пол! Красочные витражи Забава даже мельком рассмотреть не успела, так быстро они разбрызгались многоцветьем осколков, когда княжна, проявив незаурядную для женщины ее роста и комплекции силу, прошлась по окнам тяжеленным золотым канделябром. Эх, жаль, самого старикашки Кащея здесь нет, чтобы и ему по лысине врезать!..
   И тут вдруг запал у княжны угас. Она кое-как заложила дверную ручку тем самым канделябром, плюхнулась на чудом уцелевшую кровать и, наконец-то испугавшись, расплакалась в ожидании ответного штурма и неминуемой кары.
   Однако ночь прошла спокойно. Под утро измученная тяжкими думами и предчувствиями Забава незаметно для себя задремала. Проснувшись же, увидела, что дверь открыта, а все, что она вчера успела истребить, восстановлено (очевидно, колдовским манером) и приведено в полный порядок.
   Оглядевшись при солнечном свете, княжна чуть не ахнула: обстановка и убранство покоев своим великолепием многократно превосходили любую роскошь, какую ей когда-либо доводилось видеть в хоромах руславских буй-туров. До сих пор Забавино чувство прекрасного питалось, в основном, пестрыми сарадзинскими коврами, строгими ойропскими гобеленами да затейливой руславской резьбой по дереву. Красивых и дорогих вещей вокруг нее всегда было немало, но по-настоящему изысканных - кот наплакал. А в обители черного мага буквально каждая мелочь дышала изысканностью. Возможно, княжна не сумела бы выразить это словами, но ощущала очень остро...
   Опасливо улыбаясь, вошли девушки. От щипков и царапин на гладких личиках и следа не осталось (тоже волшебство или просто пудра?), но княжне все равно стало чуточку стыдно - они-то перед ней ничем не провинились. Кстати, как в дальнейшем выяснилось, фрейлинами к Забаве были приставлены младшие дочери из знатных, но слегка обнищавших иноземных семейств. Родители охотно отпустили девушек в Черный замок, поскольку каждой за службу было обещано богатое приданое... Позже, познакомившись с ними, княжна, конечно, извинилась, ну а сейчас даже виду не подала, что ей неловко за свое вчерашнее поведение.
   Решив держаться надменно и неприступно, пленница молча позволила умыть себя, причесать и одеть в шикарное платье заморского покроя: кружевные манжеты и воротничок, сзади на пуговках, а здесь бантики, а там рюшечки, и сребротканые розочки по всему подолу - мечта, а не платье, в таком гусей пасти не пойдешь, никакого сравнения с сарафанами, которые она носила дома.
   Двое девиц с натугой развернули высокое напольное зеркало. Забава посмотрелась в него и... увидела королевну в белоснежном наряде. Немножко бледную, нахмуренную, но очень даже приглядную - хоть сейчас под венец. Это великой княжне не понравилось: чародей, судя по всему, именно такого впечатления и добивался.
   Не дождешься, холодно подумала Забава. Хоть в лягушку меня преврати, а твоей не буду. На кикиморе женись, старикашка противный!
   Конечно, на кочке жить - радости мало, но лучше уж в болото, чем в постель Кащееву... Надо же так попасть! В сказках колдуны царевен воруют - всегда в последний миг принц-спаситель появляется. Девчонкой читала и мечтала, глупая: мне бы так, чтобы рыцарь младой на белом коне примчался и вызволил. Темницу - по камушку, охрану - в лоскуты, а злодея-похитителя - по мордасам, по мордасам! Вот и дождалась. Где они, те принцы?.. Гошка тоже хорош - как уехал, ни одной весточки пока не прислал. Он бы этому демону показал! Или нет?..
   Вспомнив клыки и когти нечистого, Забава поежилась. Стражу прошел и не заметил, кажется. Вот дядюшка Мигренус, тот бы точно поганца по стенке размазал. Одним пальцем. И его хозяина заодно. Наверное... Но дядюшка тоже исчез. Обиделся. Ну и пусть! Конечно, Забава сама виновата (и сама себе до сих пор удивляется), но бросать ее из-за этого на произвол судьбы - тоже порядочное свинство. И вообще, она ни о чем не жалеет. Ни о чем, понятно?!
   Княжна показала отражению язык. Отражение, естественно, ответило тем же. Забава негодующе фыркнула и отошла к открытому окну.
   До земли оказалось саженей пять - не выпрыгнешь. Разве что веревку из простыней сплести?..
   Внизу журчали фонтаны (от одного почему-то шел пар, как из бани), буйно зеленели какие-то бочкообразные деревья с перистыми листьями, яркие бабочки порхали над пышными клумбами. По песчаной аллее, потешно вскидывая тонкие ножки, пробежал олененок.
   Княжна вдруг с беспокойством обнаружила, что не только смертельного ужаса, но даже простого отвращения это место у нее не вызывает. А должно бы. Все-таки не родной терем - вражье логово.
   Не дождешься, снова подумала Забава, но почему-то без прежней уверенности.
   Фрейлины тем временем подали завтрак. Тут выяснилось, что аппетита она не потеряла: от аромата кушаний у пленницы голова закружилась и в животе пискнуло совсем не по-благородному. Сглотнув голодную слюну, Забава гордо отвернулась от стола.
   - Не буду трапезничать! С колдуном вашим говорить желаю!
   - Доброе утро, княжна!
   При входе, будто это его звали, появился симпатичный мужчина, росту скорее среднего, чем высокого, возрасту скорее зрелого, чем юного, с несколько сумрачной, но довольно привлекательной физиономией. Физиономия, кстати, не по руславскому обычаю гладко выбрита.
   Княжна его, разумеется, и взглядом не удостоила, однако успела притом заметить, что в плечах визитер широк, в поясе потоньше, а шевелюра у него пышная и иссиня-черная, как вороново крыло. Видный мужчина. Одет он был в простой, но элегантный костюм серого бархата с красивым отложным воротником, обшитым кружевами. И пахло от него не конским потом и водочным перегаром, как от большинства знакомых Забаве князей и бой-яр, а чем-то свежим и очень приятным. Это было странно: не может же взрослый мужик душиться, как девушка. Или может? Гошка, например, скорее удавился бы, нежели надушился...
   Ну и ну! - так княжна подумала. А вслух, топнув каблучком, прикрикнула:
   - Пшел вон, холоп! Зови сюда самого Кащея!
   Незнакомец, казалось, слегка изумился, затем, что-то сообразив, ухмыльнулся - смущенно и плутовато, словно мальчишка, пойманный на краже варенья.
   - Извините, княжна, рад бы служить, но... никак не могу. Видите ли, - он развел руками (а глаза были хитрые-хитрые!), - Кащей, то бишь Ка-Сет-Асчей, это я и есть.
   Крестьянская или мещанская дочь от подобной нежданности, пожалуй, завопила бы как дурная, дворянская - благородно хлопнулась в обморок. Забава была дочерью великого князя и ничего такого делать не стала. Просто повернулась к мерзавцу спиной, уселась на услужливо подставленный девами табуретик с золочеными ножками и невозмутимо принялась за изумительно вкусные пирожки с клубничным повидлом. А прожевав первый кусочек, сказала - спокойно и внятно:
   - И все равно. Не дождешься!
  

Глава 3. Как горькая весть пришла в деревню Запущенку

  
   "Беда не приходит одна. Очень часто
   ее сопровождает пьянка".
   Надпись на стене "обезьянника"
   в отделении полиции.
  
   Гонцы из стольного града Мошквы наезжали в Запущенку не часто. Сказать по правде, в нынешнем веке такое приключилось лишь единожды, лет двадцать тому назад. И направлялся посыльный, конечно, не сюда, а в пограничную крепость Краеземь, что в десятке верст на юг и на пол-лаптя к восходу, да и в деревне, куда заскочил мимоходом, задержался на минуту, не более, однако запущенцы долго еще вспоминали это важное событие и рассказывали о нем гостям, а когда гостей не случалось, то и друг другу, вновь и вновь перебирая и смакуя мельчайшие подробности.
   В тот раз гонец сообщил о безвременной кончине прежнего великого князя, верховного буй-тура Руславии Мирогрома Превеликого. И теперь, вторично после двадцатилетнего перерыва узрев на околице пропыленного всадника с черной тряпочкой, уныло мотылявшейся на копейном древке, запущенские обыватели мигом смекнули, что не иначе как нынешний буй-тур Вертислав Избранный тоже покинул сей бренный мир.
   При этом, надо заметить, попали пальцем в небо, но взбудоражились изрядно. Умами овладело смятение. Старики сокрушенно покашливали в бороды, мужики потерянно матерились, бабы охали, девки хихикали, ребятня бестолково шмыгала под ногами у взрослых, собаки во дворах брехали и рвались с цепей.
   Несмотря на поздний час (солнышко уж катилось за бугор), почитай что вся деревня сбежалась на площадь у корчмы. А деревня была не с гулькин нос - без малого полсотни домов. Собственно, деревней она звалась только по старой привычке, а по нынешним размерам вполне могла считаться селом. Здесь даже собственный храм имелся, Всех Богов (или, по-простому, Всебожка). Кстати, общее число небожителей, которых почитали в Руславии, переваливало за три десятка, но ставить святилища им по отдельности расчетливые селяне - не только в Запущенке, но и в других весях - скупились, резонно рассуждая, что дешевле молиться всем богам чохом. Те вроде бы не возражали, по крайней мере, обиды не выказали еще ни разу: ни громы, ни мор, ни засуха Запущенку не поражали. Пожары, правда, случались, ну так это дело житейское.
   Шум на площади стоял изрядный: все громко галдели, а при появлении столичного посланца и вовсе завопили от избытка чувств.
   Всадник, добрый молодец довольно чванливого вида, всей этой суеты словно не замечал. Подбоченившись в седле, он приблизился к сборищу, сказал коню "тпру", свысока оглядел толпу и, безошибочно выделив старосту (к слову, на груди у того висела крупная казенная бляха с надписью "Староста"), строго потребовал прекратить гвалт и прочистить уши.
   Староста Хитрай от души гаркнул, и народ послушно притих, дивясь на железный шлем и восьмивершковые (каждый) усы витязя, и даже собаки, как по волшебству, заткнулись. Пузан, содержатель корчмы, торопливо подскочил с ковшом хмельного пива. Гонец, не слезая с коня, принял посудину, со вкусом выцедил ее до дна, одобрительно крякнул, смахнул остатки пены со своих роскошных усов, сунул ковш обратно корчмарю, еще чуточку помедлил, доводя ожидание до полной нестерпимости, и наконец, привстав на стременах, молвил по-заученному:
   - Горе горькое! Восьмого... нет, уже девятого дня великая княжна Забава похищена богомерзким акудником Кащеем, что из Черного замка в Полнощных горах. Должные меры к вызволению великой княжны и примерному покаранию оного колдуна принимаются. Народу надлежит печалиться, сохраняя однако же благопристойность. Ну и так далее...
   Тут гонец игриво подмигнул пышнотелой молодухе, открывшей от изумления рот, тронул вороного медными шпорами и - только пыль завертелась! - порысил дальше, в сторону близкой границы, явно надеясь поспеть в крепость к ужину.
   Проводив гонца задумчивыми взорами, запущенцы вновь уставились друг на друга. По площади пронесся длинный всеобщий вздох.
   - Не помер, значит, великий князь? - нерешительно произнес кто-то.
   - Это без разницы, - возразил другой. - Сказано тебе: княжну попятили.
   - Ух, и гульнем теперича! - вырвалось сразу из множества глоток.
   Две-три дуры вскинулись было заголосить, но на них дружно цыкнули: коли приспичило, дескать, то бегите в лес и там повойте. С волками, а хотите, так и с волколаками... У большинства же глазки заблестели и носы зашевелились в предвкушении дармовой выпивки. Благо, что княжну украли в удачное время, аккурат между севом и прополкой, когда работы в полях и огородах не так уж много. Можно было попечалиться всласть, и в этом деле запущенские мужи крепко надеялись на своего старосту.
   - Да, оказия, - говорил меж тем Хитрай многозначительно, сцепляя руки на кушаке и быстро-быстро вертя большими пальцами. - Так-так-так! Умыкнули, понимаешь, Забаву-то.
   - Все в руках Божьих, - смиренно напомнил жрец Всех Богов по имени Занудий, мотнув бороденкой куда-то вверх.
   - Так-то оно так, - признал староста, тоже невольно глянув в небо, - однако у нас тут, на земле, свои резоны, понимаешь. Покража княжны - это, с одной стороны, буй-туру поношение и обида великая...
   - А с другой? - глубокомысленно спросил корчмарь.
   - А с другой - по такому поводу и выпить не грех. Вполне, я так думаю, позволительно. Не каждый день великих княжон воруют. Нам, народу то есть, что властями приказано? Грустить, но бла-го-при-стойно. А властей слушаться надо! Вот у тебя, Пузан, к примеру, чего из пристойных благ в погребе имеется?
   - Так это, пиво же! Ну, бражка еще, медовуха, зелено вино...
   - Зелено - это хорошо. Самогонного, поди, изготовленья? Вот и распорядись выкатить людям пару бочонков. И закуски какой ни на есть - калачей, что ли, крупитчатых. Из общественных средств, понимаешь...
   - Само собой! - Пузан поманил ошивавшегося рядом подручного и распорядился, как было велено. Приятное известие мгновенно облетело площадь. Общество алчно взвыло и всем скопом ломанулось в корчму, за малым не разнеся двери в щепу.
   Разумеется, ломанулись в большинстве мужики. Бабы, по своему бабьему обычаю, предпочли домашние посиделки, которые - с бесконечным сорочьим стрекотанием под наливки и заедки - вскоре разгулялись во всех четырех концах селения.
   Что касается молодежи, то отроки с юницами подались на берег речки Переплюйки, где до утра водили хороводы, пели песни, прыгали через костры, а наиболее предприимчивые парочками разбрелись по кустам, чтобы, надо полагать, в уединении поплакать над судьбой несчастной княжны.
   Даже малышня на месте не усидела. Голоногая орда вихрем носилась по улицам, вереща, заглядывая в окна, дразнясь, выпрашивая у мамаш лакомые кусочки и ежеминутно устраивая кучу малу.
   Угомонились запущенцы лишь к рассвету, да и то не в каждой избе. Оно и понятно - не такая была ночь, чтобы просто лечь спать. Деревня гуляла!
  

Глава 4. Как селяне вспоминали былые дни

   "Давным-давно, еще при мне..."
   Царь Горох.
   Самых уважаемых селян, как то: старосту, мельника, кузнеца, конского лекаря и, само собой, жреца Всех Богов - содержатель корчмы пригласил к себе домой. Пузаново семейство обитало в нескольких горницах на втором этаже (по-руславски - поверхе), над питейным заведением. Там же были и комнаты, ныне пустовавшие, для проезжего люда.
   Раскрасневшаяся от спешки корчмариха мигом собрала на стол, предложила угощаться, чем Белбог послал ("А также прочие Боги", -благонравно добавил Занудий), и убежала. У нее и остальных домочадцев, не говоря уже о прислуге, дел нынче было невпроворот. В общей зале пир уже шел горой и дым стоял коромыслом.
   - Скорбит народ! - важно сказал Хитрай, прислушавшись к доносившимся снизу радостным воплям, стуку кружек и залихватскому пению похабных частушек. - Наливай, хозяин!
   Хозяин наливал. Примерно через час, наскоро утолив жажду, честная компания вернулась к беседе.
   - Забава-то великому князю кем будет? - простодушно поинтересовался коновал Дрыга, отодвигая блюдо с обглоданными костями и вытирая жирные руки о собственную бороденку. - Дочка евонная или, возможно, племянница?
   Остальные уставились на него с удивлением. Сообразив, что ляпнул что-то не то, Дрыга заерзал по лавке, но было уже поздно: слово - не воробей.
   - Ты чо, паря? - медвежковатый кузнец Гвоздила выразительно постучал сначала себе по лбу, а потом по дубовой столешнице. Звук, кстати, получился одинаковый. - Ты чо? Какая еще, на хрен, дочка?
   - Не поминай хрен всуе, чадо! - пожурил его Занудий. - Слово сие полезный овощ означает, а вовсе не то, что охальниками подразумевается.
   Но грубый Гвоздила отмахнулся от жреца, как от назойливой мухи, и продолжал наставлять Дрыгу:
   - Хрен с ним, с овощем! Мирогрому она дочка была, это да, это тебе всякий скажет, а у Вертислава, если хочешь знать, детей вовсе и нету. Равно как и прочих племянников. Вот сказанул - дочка! Это ж надо такое выдумать!
   - Стало быть, он ей братом приходится, - догадался неосведомленный лекарь. - Родным или двоюродным?
   Тут уж все полегли от хохота. А у кузнеца, пораженного столь вопиющим невежеством, даже дух перехватило. Он успокоился не прежде, чем выхлестал полный штоф рябиновки прямо из горлышка.
   - Ты, Дрыжка, видать, новости у лошадей узнаешь, - протирая заслезившиеся глаза, подначил мельник, - вот ни шиша и не знаешь. Дочка! Брат! Ох, уморил! - его объемистое чрево вновь заколыхалось от смеха.
   - Точно, ха-ха, у лошадей! - Пузан в полном восторге колотил кружкой по столу. - У них, ха-ха, под хвостом - самые свежие новости!
   - Чего ржете-то? - обиделся коновал. - Что я, всякую ерунду знать обязан? Только мне и дел разбирать, кто чей родственник. А вам, чуть что, смешки строить надо, да? Небось, когда у тебя, Карась, кобыла заболела, сразу ко мне кинулся: ах, Дрыгушка, выручай! Среди ночи, гад, разбудил - не помнишь?! А когда старостиха ногу вывихнула и ты, Хитрай, ее добить хотел, чтобы не мучилась, кто щиколотку вправлял? Я вправлял! Нога, поди, лучше прежнего хромать стала! А теперь сидите тут, выкобениваетесь. Ну и ладно, ну и сидите, а я и уйти могу!
   Уйти, конечно, Дрыге не дали. Усадили на место, извинились, дружески по спине похлопали. Кузнец хлопнул так, что Дрыга снова взбеленился и его опять пришлось успокаивать.
   - Все бы вам, чада, гавкаться, - увещевающе пристыдил Занудий, будто и не сам он только что дохихикался до икоты. - Все Боги дали нам сей мир, чтобы мы в нем и жили в мире, а не лаялись, аки псы подзаборные.
   - Прям как дети, понимаешь! - поддержал его староста. - Ну, все, все, пошутковали, и будет. Пьем мировую!
   Выпив мировую, лекарь злорадно заявил, что, коли на то пошло, кобыла у мельника была ничуточки не хворая, просто он, мельник, столько мешков на телегу наваливал, что и арапский зверь элефантус ноги бы протянул, а что уж говорить о какой-то кобыле. А старостиха, как всем известно, подвихнула ногу, гоняясь с кочергой за собственным блудливым муженьком...
   - Хватит, говорю! - рявкнул Хитрай, не терпевший намеков на свою частную жизнь. - А то я сейчас тоже вспоминать начну. Кто у нас с пьяных глаз полез за девками на купанье подглядывать? Кого они без порток в крапиву закинули, а? А еще лекарь называется, образованный человек, понимаешь!.. Нет уж, Дрыжка, опозорился, так молчи. А еще лучше, послушай, как дело было. А вы, если что не так скажу, поправляйте. Только сначала давайте еще по маленькой - на сухую такая история не пойдет.
   Промочив горло, он обвел собеседников построжавшим взором, откашлялся и начал рассказ:
   - Значит так. Мирогром, князь великий, совсем молодым преставился...
   - Да будет ему благодать вечная в чертогах Всех Богов на Счастливых Полях! - не преминул вставить Занудий.
   - ...а жена его, Светозара, и того, понимаешь, раньше. Остались после них двое детишков - парнишка и девчоночка. Верно ли говорю?
   - Верно, - подтвердил посерьезневший Карась. - Так и было. Сынок-то, не вспомню сейчас как звали, вскорости потонул...
   - И не вскорости, а в тот же самый день, - вставил корчмарь. - Князь в ночь дуба дал от злой лихоманки, а мальчонка - с утра пораньше. На речке купался. Не уберегли, вишь, мамки-няньки, даже тело потом не нашли...
   - Не поминай дуб всуе, чадо!
   - Вспомнил, он Славуром звался! А Забава, чтобы не соврать, сестра ему единоутробная...
   - Вот и соврал! - перебил Гвоздила. - У Мирогрома две жены было, княжич от первой родился, Любавы, она еще допрежь того померла.
   - Допрежь чего того?
   - Ты меня не сбивай! Я ж говорю, родила мальчонку - и нате вам. Не везло буй-туру с супругами. Ее, кажись, волк на охоте зарезал...
   - Медведь, - ревниво поправил староста. - Мне наместников ключарь за верное баял - медведь Любаву задрал!
   В стольную Мошкву никто из запущенцев отродясь не выбирался. Зато до соседнего града Хрюпинска был всего день пути по торной дороге, и на тамошние ярмарки езживали многие. А староста даже как-то раз побывал в доме князя Годули, хрюпинского наместника, из рук коего и получил свою бляху. Потому и сейчас держался с таким гонором, словно самолично на той злосчастной травле присутствовал и своими глазами того медведя видел. Хотя на самом-то деле бедная Любава скончалась от жестокой простуды, подхваченной, впрочем, и впрямь на пресловутой охоте.
   - Ну вот. А как других наследников мужеского полу, понимаешь, не осталось, то новым великим мошковские нарочитые люди, князья да бой-яре, кликнули молодого Вертислава. То есть тогда он был молодым, а сейчас-то, понятно, заматерел. Так что Забава ему воспитанница, но отнюдь не родня. Понял теперь?
   - Да понял, понял, чего ж тут непонятного! - единожды допустив оплошку, Дрыга вдругорядь предпочел не замечать ехидные ухмылки соседей. Тем не менее постарался увести разговор в сторону. - А княжича утопшего так-таки и не нашли? - раздумчиво произнес он. - Нонеча ему бы уж лет за двадцать было, не иначе.
   - Двадцать четыре, - пошлепав губами, в уме подсчитал Занудий.
   - А с позволения сказать, найденыш-то наш, приемыш Микешин, тоже ведь Славуром прозывается...
   Некоторое время пили молча, осмысливая лекаревы слова.
   - М-да, - сказал в конце концов Пузан, - странный вьюнош.
   - А сам Микеша не странный? - хмыкнул мельник.
   - Микеша что, им, волхвам, так и положено. А этот... - Пузан неопределенно пошевелил пальцами. - Не колдун, конечно, Белбог упаси...
   - А также Все прочие Боги!
   - ...но и не сказать, чтоб сильно нормальный. Взгляд у него опять же... - Пузан вновь пошевелил пальцами. - Бывало, гость какой иноземный в корчме остановится... У меня же, вы знаете, завсегда чисто, простыни стираны, клопов кажный месяц морим, окромя того кухня - хоть бы и дворянину подать не стыдно, обхождение со всем почтением...
   - Знаем-знаем, - не утерпел Карась, - ты про Славку давай!
   - А? Так, а я о чем?! Купец, говорю, в корчму завернет, по-нашему ни бельмеса, ну, за найденышем посылаем. Он, Славка-то, вишь, любую заграничную речь и туда, и обратно перекладывает. Сто языков знает! Ну, сто не сто, а штуки три точно. Да столь гладко, стервец, лопочет - хоть бы в словечке запнулся! А браги или вина притом - ну ни капельки. Не пью, говорит, на работе. Пиво разве что приемлет, так и то не всякое. Выдохшееся, вишь, не подавай! Но толмачит бойко, этого у него не отнять.
   - Уче-еный, - снисходительно, но с оттенком презрения протянул староста. - Кни-ижник...
   - Не взирай на книжников свысока, чадо, - назидательно заметил жрец. - Все Боги устроили мир так, что всякой твари в нем назначен свой удел: кому плоды взращивать, кому железо ковать, кому исполнять должность старосты. Надо полагать, есть какой-то потаенный смысл и в книгочействе...
   - Ага, глаза портить!
   - Ну, не знаю, - с некоторым запозданием возразил старосте Гвоздила. - Видал я в Хрюпинске книжников - винище бадьями хлещут. Особливо на чужой счет. А так мелкий народишко, хлипкий. Соплей перешибешь. А этот такой лось здоровый!
   Помрачнев, он непроизвольно помял щеку под правым глазом.
   Смешливый Карась тихонько хрюкнул. Насчет "лося" кузнецу, безусловно, было виднее. Пару лет назад, когда ученик волхва еще и в полную силу не вошел, Гвоздила однажды задрался с ним по пьяной лавочке, приревновав какую-то деваху на танцульках. К величайшему изумлению очевидцев этой истории, недоросль шутя увернулся от хлесткого удара непобедимого дотоль кулачного бойца, меж тем как его встречная (и единственная, заметим) зуботычина вышибла из кузнеца всяческое сознание. Откачивали детинушку всем миром, а плетень, в который он улетел, пришлось пустить на дрова и ставить новый. С той поры при появлении Славура на деревенской улице самые записные забияки почтительно расступались, а кое-кто и шапку снимал.
   Хотя оно и не диво, подумал мельник, с детства в лесу живет, со зверьми да лешаками якшается...
   - Нет, - по справедливости признал Хитрай, - пользы от него деревня тоже немало видела. Все, наверное, помнят, как он хитника выгнал, что у вдовы Лукерьи в подполе завелся?
   - А то! - подтвердил Пузан. В свое время история с изгнанием мелкого беса наделала в Запущенке переполоху. - Он, хитник-то, у всех коров по соседству молоко сквасил, а соседи, вишь, на Лукерью грешили, что она ведьма. А Славка слету угадал, в чем там дело. Пошептал чегой-то - хитник от тех слов так в лес драпанул, словно ему хвост припекло!
   - А у твоей невестки, Занудий, он венец безбрачия изничтожил, который ей какая-то врагиня наворожила, - припомнил Гвоздила.
   - Ну, это, положим, свершилось по воле Всех Богов...
   - Прямо уж по воле! Делать богам больше нечего, как всякой деревенской девкой заниматься! А твоей невестке Славка помог! А сколько раз он с наших мелкую порчу да сглазы снимал?!
   - Вот я и говорю - есть от него польза обществу. А только меньше бы книжек читал, так, может, еще умнее стал бы. Да и диковатый он все же какой-то...
   Сотрапезники согласно закивали. Было что-то во взоре Микешиного приемыша такое, что никто из селян долго ему в глаза смотреть не мог. Это ли не дикость?!
   - С девками речными того-энтого! - таинственным шепотом сообщил конский лекарь.
   - Иди ты! - не поверил Пузан.
   - Сам иди! А ежели вчерась я его вечерком лично у речки наблюдал, своими очами?! Гляжу, с девкой милуется. Кустами ближе подобрался, гляжу - девка как есть голая и цветом в зелень отдает. А потом в речку прыг и уплыла. Это вам как? Так-то вот! - торжествовал Дрыга. - Говорю же, с русалками евстествует!
   - Да упасут нас Все Боги от такого непотребства! Это же душе прямая погибель!
   - И впрямь, - не очень уверенно протянул корчмарь, - душа, нешто, не дорога? Да и потом, речные - они ж, поди, склизкие?
   - Не скажи! - воодушевился вдруг мельник. - Это ты зря! Русалки, они, знаешь ли... Меня запрошлым летом одна у запруды подманивала - такая, братцы, цыпочка! Чистый соблазн, побей меня гром! Титьки... - Карась облизнулся и почмокал губами, мечтательно закатив глаза. - Ох, и титьки! Даром что зеленая, а краше в жизни не видывал. Я уж зажмурился, упираюсь, да что толку - ноги сами в воду несут!
   - И чо? - жадно спросил кузнец, забыв о недопитой чарке. - Чо было-то?
   - Чо-чо... хомут через плечо! Благоверная моя с ухватом выскочила, вот и вся любовь.
   - Это тебе повезло, - веско рассудил Дрыга. - А то куковал бы щас на дне, камыш на пирожки перемалывал. Чай, не колдун, чтоб с русалкой - и живым остаться.
   - Да уж, - встрял староста Хитрай, опередив Занудия, который опять порывался вставить какое-то нравоучительное замечание, - дело известное. А вот у меня тоже был случай! Пошел это я, господа, однажды ночью в баню...
  
  

Глава 5. Как волхва Микешу одолевали заботы

  
   "Раскидывая мозгами, не раскидывай их далеко,
   чтобы можно было потом собрать!"
   Иванушка-Дурачок.
  
   О чем только ни чесали в ту бессонную ночь языки на деревне, а вот главного виновника переполоха, похитителя княжны - даже словом не зацепили. Так устроил старый волхв Микеша Добронравный, следуя мудрой поговорке: не буди лихо, пока оно тихо. Или еще: о бесе речь, а бес навстречь. Опять же, легок демон на помине. То есть о плохом лучше помалкивать, чтобы невзначай беды не накликать.
   Поэтому Микеша заботливо искоренил в хмельных головах запущенцев всякие мысли о злом волшебстве и паче того - самое имя Кащеево. Навряд ли, конечно, знатного мерзодея заинтересует, что говорят о нем в отдаленном селении, но мало ли!
   Заодно кудеснику надо было бы заставить сельчан помолчать и о Славке, однако он решил, что и так обойдется. И в самом деле, обошлось. А вот насчет Ка-Сет-Асчея, как показали дальнейшие события, он сильно ошибся. Что ж, и на волхва бывает проруха. Но что сделано, то сделано, и местные обыватели до времени начисто забыли о существовании черного мага, зато вдоволь наболтались о воспитаннике волхва.
   За гульбой в корчме Микеша наблюдал, глядя в свой волшебный котелок. Картинка рябила и расплывалась (мешала дохлая муха, случайно попавшая в варево), но звук шел отчетливый. Убедившись, что никто из собеседников не догадался провести связь между найденышем и пропавшим когда-то наследником престола, волхв удовлетворенно потер сухие ладошки и замурлыкал какую-то песенку, однако хорошее настроение тут же его покинуло под натиском невеселых мыслей. Прежние времена кончились, а будущее рисовалось весьма туманно. Но притом явно сулило немало опасностей Микешиному ученику. Мало Славке было лиха от серого волшебника Мигренуса, так теперь еще сестра попала в когти черного мага...
  
   Оставим на пару минут Микешу и кое-что обьясним читателям насчет "цветности" волшебников, чтобы в дальнейшем к этому не возвращаться. Всем известно, что маги делятся на белых, серых и черных. Причем насчет белых и черных бытует расхожее мнение: белый - значит, наш человек, горой стоит за дело Света; черный - само собой, ворог поганый, приспешник Мрака. А серый, дескать, это нечто среднее между теми и другими. Но это не совсем верно, а порой и совсем не верно. Сама по себе принадлежность к тому или иному цвету ничего не говорит о склонности мага к Добру или Злу. С формальной точки зрения, все различие между черными и белыми - в изначальных подходах к методам магической деятельности.
   Живет, допустим, не лишенный чародейского дара молодой человек, добряк и оптимист, искренне полагающий, что всякое волшебство должно быть гуманным по сути своей, а следовательно не связанным, упаси Белбог, с причинением вреда другим живым существам (если только речь не идет о самозащите). Ясное дело, такому - прямая дорога на белый факультет магадемиума либо в ученики к какому-нибудь волхву. И между прочим, история знает немало сильных, но действительно добрых белых магов.
   И наоборот, черный факультет, как правило, выбирают люди достаточно жесткие, прагматики, взирающие на мир с изрядной долей цинизма и не видящие особых моральных препон, если для дела надо сварить зелье из свежих гадюк или даже выцедить кувшинчик крови из первой попавшейся девственницы. Лишь бы это способствовало успеху эксперимента.
   Опять же, первые, какая бы задача перед ними ни стояла, даже помыслить не могут о том, чтобы привлечь на помощь одно из порождений Тьмы, а вторые частенько знаются с самыми отпетыми представителями нечистой силы вплоть до натуральных демонов из Нижнего Мира.
   Но вот выпускник магадемиума получает диплом, проходит сотня-другая лет... Дальше бывает по-разному. Многие белые чародеи (в основном из тех, кто не может похвастать особыми успехами) главное свое назначение начинают видеть в том, чтобы привести все человечество (по меньшей мере, всех, кто живет по соседству) к идеалам Добра и Света. А ежели человечество добровольно идти туда не желает, то притащить его силком. При этом основной их целью становится повсеместное уничтожение агентов Тьмы, под коими подразумеваются прежде всего черные маги, затем все без изъятия обитатели Нижнего Царства, потом племена Древнего Народа (включая даже таких добрых соседей людей, как альфы и гномы), за компанию с ними - любые существа магического и полумагического происхождения, а напоследок - все, кто не согласен уничтожать вышеперечисленных. В новейшие времена, к которым относится наше повествование, инциденты на этой почве происходят гораздо реже, но в прежние века рыцари-маги, рыцари-колдуны и простые воины Белого братства снискали репутацию бойцов свирепых и безжалостных. А их ВКП(б), иначе говоря Высший круг посвященных (белых), снискал репутацию, и заслуженную, весьма коварной компании.
   Зато многих черных (опять-таки из числа тех, кто не блещет магучными достижениями) подводит завышенная самооценка и неумение критически оценить свои силы и способности. Такие типы рано или поздно проникаются убеждением, что все им позволено, все сойдет с рук, распоясываются и начинают, фигурально (а порой и буквально) говоря, пускать кровь другим не только тогда, когда это надо для науки, а постоянно - просто потому, что им так нравится. А уж если объединяются с себе подобными, то жди пакостей в особо крупных размерах. О зверствах чародеев и наймитов Черного квадрата (ЧК) и его верховного органа ГКЧП (Главенствующего ковена черного посвящения) тоже, знаете ли, не сказки рассказывают, а вполне правдивые истории.
   Теперь вы поняли, откуда в общественном мнении взялось полярное деление магов на черных и белых? Притом обе стороны вербуют себе сторонников везде, где только могут, переманивают и перекупают выдающихся воинов из лагеря противника, растят бойцов на военно-колдовских курсах, куда принимают не только потенциальных магов, но и вообще всех желающих.
   Разумеется, истинно великие волшебники - и черные, и белые - смотрят на эту небезопасную суету иронически и стараются не иметь с ней ничего общего.
   Особая статья - маги серые. Серых факультетов нет ни в одном магадемиуме. Это не чародейская специализация, а, скажем так, состояние души. Всякий серый маг в первую очередь - эгоист до мозга костей. Сегодня он может использовать для работы безупречно гуманные средства, а завтра - самые жуткие рецепты из арсенала некромантов. Не потому, что считает те или иные в данном случае оптимальными, а потому, что так лично ему удобнее и проще. Если настоящим белым магом руководит стремление к добру и миру, а настоящим черным - интерес к решению задач, которые перед ним ставит жизнь или он сам, то настоящим серым - исключительно забота о собственном удобстве и комфорте. Если у настоящих белых и черных магов бывает немало друзей и приятелей, то настоящие серые на дружбу и даже просто на какие-то совместные действия органически не способны. Поэтому, кстати, у них и своего ордена нет: попытки редких энтузиастов создать что-то вроде Великой лиги крутых серых магов (ВЛКСМ) неизменно терпели крах, натыкаясь на скепсис и равнодушие остальных.
  
   Так вот, Ка-Сет-Асчей, похитивший руславскую княжну, был настоящим черным магом со всеми вытекающими отсюда последствиями для него самого и окружающих. О его похождениях не слыхивал только глухой. Чародей, что называется, из молодых, да ранних. Гонору невероятного, но и мощи немеренной. Века не прошло, как диплом получил, а уже мог тягаться с опытнейшими и коварнейшими. И потягался, когда кой-кому из старичья вздумалось было прищемить нос выскочке. Желающих, вспомнил Микеша, быстро поубавилось. Точнее, их число поубавил Кащей. Последним по счету его пытался ущучить не кто-нибудь, а сам Сивилло Блистательный. Напал в своей излюбленной манере - без вызова, внезапно и неотразимо, как удар молнии. И что? По сей день, говорят, бедняга лечится. Смотреть жалко: чуть жив, а талант магический будто корова языком слизнула. Хотя числился как бы не в первом десятке адептов ВКП(б). Был Блистательный, да весь вышел...
   Лет с полсотни назад бойкий новичок заявился в Руславию. У Мигренуса, здешнего мага (серого, напомним), позволения не спрашивал. Тот гласности не любил, проживал в Мошкве под личиной скромного хранителя великокняжеской библиотеки, зато Ка-Сет-Асчей прибыл не таясь и с великой помпой. Лысый причесаться бы не успел, как на северо-западном рубеже, в Полнощных горах, вознесся Черный замок - сплав базальта, железа и лихой чародейской воли. О том, что случилось с жившей там раньше ведьмой Светланкой, лучше даже не спрашивать: черная магия сплошь и рядом замешана на крови, а Черный замок, приплюснув вершину горы, встал аккурат на том месте, где была хижина девушки.
   Мигренус, даром что сам чародей первой величины, вмешиваться не стал - то ли остерегся (хотя такое на него не похоже), то ли просто пренебрег новоявленным соседством. Ка-Сет-Асчей тем временем, едва обустроившись, ошарашил великого князя: без причины и без повода, безо всяких там "иду на Вы" двинул свои полчища на равнину. По крайней мере, именно так написано у Бермяты Многознатца в "Истории Руславии с допотопных времен", а Бермята был современником и, можно сказать, свидетелем тех событий. Кого там, пишет Многознатец, только не было! Горные племена, разбойничьи шайки, полки наемных головорезов из-за кордона, боевые отряды монстров из Нижнего Мира. Причем всю эту шваль черный маг успел в кратчайшие сроки вышколить, вымуштровать и превратить в отменных бойцов, готовых за него в огонь и воду... Буй-тур Радимир Земледержец, правивший в те годы, еле отбился. Однако удержался, отогнал противника, а затем сам осадил вражью твердыню. Но тоже без толку: Кащей, особо не напрягаясь, отбил все приступы...
   С тех пор так и повелось - что ни год, то новые заварушки. От Радимира в наследство вражда досталась его сыну Мирогрому. А вот после кончины самого Мирогрома все как-то сразу затихло. Причем довольно странным образом. Новоиспеченный буй-тур Вертислав тоже возжелал стяжать лавры полководца, однако сел в лужу. С руславской стороны к цитадели мага вело несколько вполне приличных дорог, но великий князь, задумав выйти к Черному замку с тыла, половину ратников отправил в столь дальний обход, что те заблудились в горах и потом с трудом нашли дорогу домой, а с другой половиной, наоборот, пустился напрямки и увяз в болоте, исстари носившем многозначительное название Демонские топи. Путь врагу на Мошкву был открыт, и навсегда осталось загадкой, почему Ка-Сет-Асчей, потоптавшись на месте, развернул темные когорты восвояси. Слухи на сей счет ходили разные, от нелепых ("Кащея внезапно разбил паралич") до безумных ("Кащей устыдился и раскаялся"), ну а Микеша предполагал, что в тот раз Мигренус все же осерчал и сказал свое веское слово - объяснил молодчику, кто в доме хозяин. Как бы то ни было, после этой нелепой войны, получившей название Двухдневной, Ка-Сет-Асчей свою армию вроде бы распустил и с тех пор затаился в Черном замке, как гадюка под колодой.
   Но теперь Мигренус куда-то исчез, и гадюка, сдается, высунула ядовитое жало. Забава похищена, а Славка... Да, плохо дело. Не будет Славка за печкой прятаться, не утерпит - полезет в змеиную нору и сложит, пожалуй, понапрасну буйную голову. А как запретишь? Насиделся уж парень в лесу, сколько можно, другой бы давно от тоски зачах...
   Что говорить, Микеше страшно не хотелось расставаться с мальчишкой. Привык к шалопаю за два десятка лет, полюбил как родного, и хоть поругивал по-стариковски за леность и неспособность к чародейству, но знал, что лучшего (в своем роде, конечно) ученика у него доселе не бывало. Да и будет ли? Все ж таки под семьсот годков Микеше, возраст весьма почтенный, а подходящего парнишку пока найдешь да пока обучишь-вырастишь... А главное, что не отпустить Славку нельзя и отпускать боязно. Гадал Микеша о судьбе приемыша на воде, на бобах и на пламени, по полету птичьему и навозу бычьему, смотрел в котелок и просто так, и через кристалл магический, а потом еще и очки надел, но проку от всего - шиш да маленько. Выходило, что повернуться может и так, и сяк, и вовсе наперекосяк. Сложный он человек, Славка. Непредсказуемый. Такому что ни нагадай, все равно по-своему сделает, а прав был или нет - жизнь покажет...
   Поморгав, Микеша обвел взглядом свою уютную избушку. Аккуратное оконце, не бычьим пузырем затянутое, как в большинстве деревенских жилищ, а с настоящим прозрачным стеклом, ровно в доме какого-нибудь богатея (между прочим, стекло это сам же Микеша и изготовил со Славкиной помощью); пучки целебных трав сохнут над нетопленной по летнему времени печкой; сундучок с заклинательными книгами - не мрачные тома, упаси Белбог, кожей юных девственниц обтянутые (такие у волхва, конечно, тоже были, но хранились в надежном тайнике, в дальнем Горелом овраге, кишащем гадами, куда по собственной воле никто не заглядывал), а честные труды не искавших Зла магов, на пергаменте да на бересте писанные. Земляной пол старательно подметен, в уголке для красоты растет семейство мухоморов. Две спальные лавки: одна короткая - Микешина, а Славкину недавно опять наращивать пришлось, чурбачками укреплять. Экий верзила вымахал!
   - А может, не уйдет? - вслух сам себя спросил волхв. И сам себе с окончательной ясностью ответил: - Уйдет. Как пить дать, уйдет.
   Да и почему не уйти, если еще вчера парень, наконец, додумался, как разрушить чары (которые навел, кстати, Мигренус, о чем Микеша никогда воспитаннику не говорил), с детства державшие его в пуще? И не попытался их в тот же миг уничтожить лишь из боязни осрамиться перед наставником в случае неудачи. Может, и сегодня не решится?.. Микеша взял свечу и, забравшись на лавку, без особой надежды обшарил верхнюю полку. С кряхтением слез обратно.
   - Ну да, - сказал, обращаясь к свечке, - не решится, как же! Где магический кристалл? Нет магического кристалла! Наш пострел везде поспел...
   Тут Микеше вспомнилось, что на дворе уже глухая ночь, а Славура он не видел с самого завтрака. В деревне его нет, да и делать ему там нечего. Неужели вырвался из ловушки и удрал, не попрощавшись?! Да нет, быть того не может! Наверное, где-то по лесу шляется. Или на речке с русалками блудит, охальник. "Евстествует"... Волхв припомнил Дрыгино словечко и невольно ухмыльнулся в растрепанную седую бороду. Мельник тоже не зря слюни пускал: хороши девахи речные и в любви искусницы непревзойденные! Бывало, когда-то и сам он, Микеша... да... гм-м... Ну что ж, поглядим, чем молодежь занимается.
   Старичок - маленький и невзрачный, похожий на замшелый пенек, по виду и не скажешь, что первый волхв на всю Краеземную пущу - вновь сгорбился над котелком, гадливо поморщившись, выудил оттуда мизинцем злополучную муху, пробормотал заклинание. Гладкая поверхность заговоренной похлебки из куриных потрошков всколыхнулась, заискрилась и - так и есть! - показала серебряную в лунном свете заводь и высокие разлапистые ели, обступившие укромную прибрежную лужайку.
   Вот только дела на лужайке творились неладные. У Микеши от изумления глаза на лоб полезли.
   Русалка (да не просто русалка, а Унда, любимая младшая дочь водяного барина!) валялась под ракитовым кустом в самом непотребном виде. Уронили девку так, что ноги задрались выше головы, а поскольку из одежи на ней ровным счетом ничего не было, то и зрелище открывалось срамоты (или красоты - это кому как) неимоверной. К тому же над бровями у нее стремительно набухала шишка, а волосы при падении спутались, словно комок речных водорослей.
   Судя по широко разинутому ротику, Унда отчаянно верещала, однако вопли ее напрочь заглушались ревом и рычанием. Драка была в разгаре. Рычал (яростно и вперемежку с ругательствами) Славка, ревел (в основном от боли, но к тому же пытаясь запугать парня) его противник.
   Поначалу Микеша не понял, с кем сцепился приемыш, а когда разобрался - озадаченно присвистнул...
  

Глава 6. Как Славур разрушил магическую клетку

и схлестнулся с гиппокампусом

  
   "Хорошая драка похожа на хороший секс:
   никогда не надоедает, и каждый раз узнаешь
   что-нибудь новенькое!"
   Дон Жуан.
  
   Привычно прищурившись, Славур столь же привычно разглядывал нависший над головой осточертевший магический купол, сплетенный из множества красных и золотых нитей. В одних местах они шли ровными прядями, в других складывались в хитроумные узоры, в третьих, казалось, спутывались совсем беспорядочно, но в целом составляли единый, непроницаемый для Славура барьер. То есть теперь уже проницаемый. Все-таки ученик волхва не зря годами изучал строение клетки (созданной, как он давно уже понял, серым магом Мигренусом), прослеживая направления нитей и выискивая закономерности в их расположении. Теперь он знал, за какие ниточки, образно говоря, следует потянуть, чтобы купол распался.
   Размышляя об этом, Микешин воспитанник лениво щекотал травинкой изящное ушко примостившейся рядом русалки, та же, устремив томный взор к небу (ей-то никакой купол смотреть на звезды не мешал), улыбалась бездумно и умиротворенно. Чего другого, а умиротворять женский пол Славка был мастером.
   Конечно, хватало у него девок и на деревне. Причем со всеми бывшими подружками он умудрялся сохранять добрые отношения, хотя, чего греха таить, водился за Славкой легкомысленный обычай менять любушек, как портянки. Сегодня с одной шуры-муры крутит, завтра, глядишь, другую обхаживает и при этом уже на третью косится. Но поди ж ты, прекрасно об этом зная, еще ни одна из запущенских юниц не устояла перед обаятельным учеником волхва. Еще и хвастались друг перед дружкой, на зависть прочим, пока необольщенным.
  
   Змей Горыныч, паразит,
   Топчет все, что углядит,
   А поймает красну девку -
   В красну бабу превратит!
  
   Парни деревенские только зубами скрипели, слушая эту залихватскую девчачью частушку, - всем в округе было понятно, о каком-таком Горыныче в ней поется.
   Сам же змей Славка, отнюдь не избегая пышногрудых пастушек и крутобедрых огородниц, предпочтение все же отдавал речным чаровницам, куда более изощренным по части любовных утех. Недаром ревнивые водяные кавалеры который уже год сговаривались, как бы отловить беспутного сухопутного и показать ему, где раки зимуют. И показали бы, возможно, кабы сумели собрать ватагу кольев хотя бы в десять. К сожалению, у большинства героев в решающий час всегда находились иные, более срочные хлопоты. Равно как и у запущенских парней, которые тоже не раз намеревались набить Славке морду, чтобы неповадно было отбивать у них подружек. У этих храбрецов дальше намерений дело тоже так и не двинулось...
   Покосившись на задумчивую физиономию приятеля, Унда вопросила голоском, журчащим, как прозрачный ручеек:
   - Что, свет очей моих, невесел? Что буйну голову повесил?
   Славур не удивился: известно, что представители многих племен Древнего Народа наделены немалой проницательностью, а иные - и даром предвидения. Привычно перейдя на их говор, он ответил в том же ключе:
   - Веселиться бы мне, да не хочется - ведь печаль пришла вместе с радостью. Нам расстаться велит судьбинушка. Отворились замки незримые, что держали меня здесь узником.
   Русалка наморщила лобик.
   - Отворились? Так это ж здорово! Тут плясать, а не хныкать надобно!
   - Ну, пока еще не совсем отворились, - честно признался Славур, уже второй день не решавшийся проверить, в самом ли деле он готов разрушить магическую ловушку. А теперь вдруг решился. - Хочешь, я их сейчас открою, при тебе?
   Унда, усевшись на траве, важно кивнула, и Славка понял, что дальше тянуть и откладывать невозможно. Тем более, что все небходимое было под рукой.
   В уравнениях высшей магоматики решение подобной задачи заняло бы десятка два страниц. И даже зная его, обычный волшебник, практикующий магадемическое чародейство, потратил бы не меньше часа на ритуалы, включающие в себя сложные многосоставные расклинания. Но у волхвов к таким делам всегда был свой собственный, более простой подход.
   Даже не вставая с места, Славур сурово уставился на купол и с расстановкой произнес, условно обращаясь к его создателю:
   - Ты думал, что взял меня в плен?
   А вот хрен!
   Незатейливая словесная форма успешно заменяла все два десятка страниц уравнений. Главное было - правильно ее выстроить. Лишнее слово, к примеру "а вот тебе хрен", могло все испортить. Конечно, были и другие составляющие. Так, необходимую мощь расклинанию придавали стоящие вокруг деревья, необходимую разрушительность - росший под соседним кустом стебелек разрыв-травы, необходимую поступательность - струящаяся рядом река. Этого должно было хватить.
   И хватило, конечно.
   Когда ученик волхва вновь прищурился, волшебного купола уже не было - лишь последняя пара золотых нитей поднималась к небу, на глазах истончаясь и исчезая.
   Славка прислушался к себе, но каких-либо особенных переживаний не ощутил. Была клетка, да вся вышла. Как и быть должно.
   На всякий случай он заглянул в магический кристалл, прихваченный у Микеши. Проверка лишь подтвердила очевидное: загородка, не дававшая Славуру отойти от Запущенки, исчезла.
   - А и верно, пропала стеночка! - с видом знатока заявила русалка, которая безо всякого магического кристалла почувствовала изменения в окружающем мире. - Интересные, право, новости! Ух, и будет о чем посплетничать мне с сестрицами ненаглядными!.. Но уж коли ты покидаешь нас, - продолжала она игривым тоном, - так не хочешь ли на прощание в сей урочный час в распоследний раз пошалить с моим телом трепетным, на уловки любви отзывчивым?
   - А как же! - не в лад, но весьма охотно отозвался юноша, притягивая русалочку к себе. Выгнувшись в его руках, Унда сладостно затрепетала и...
   В этот момент Славка вдруг понял, что произведенное им расклинание имело и какой-то побочный эффект. Обнимая Унду, он краем глаза заметил возле дальней елки муравейник, который - ну конечно, вот растяпа! - забыл учесть в своих расчетах. А наличие столь упорядоченной посторонней структуры в пределах творимых античар могло привести к самым непредсказуемым последствиям.
   И привело.
   Те же силы, которые развеяли клетку, взамен перекинули в ближние окрестности жуткую тварь из какого-то далекого океана...
   Спокойная речная вода внезапно пошла пузырями, вскипела, забурлила, расплескалась сердитыми волнами - и, восстав из глубины, оглашая окрестности воинственным трубным кличем, на отлогий берег неудержимо поперло нечто огромное, черное, лоснящееся, с развевающейся гривой, перекошенной зубастой пастью и выпученными глазищами, кои мрачно пылали нездешним багровым светом.
   Над мирной парочкой нависли чудовищные копыта - каждое с добрую сковороду, хорошо еще, что неподкованные.
   - Вот зар-раза! - сказал Славка, разумея под этим и вылезшую из реки пакость, и гадский муравейник, и собственное ротозейство.
   Копыта долбанули с силой кузнечных молотов, аж земля загудела, но под ними уже никого не было. Раз! - и Славур, не разводя церемоний, отшвырнул русалку подальше от поля битвы. Два! - сам откатился в сторону, уходя из-под удара. А на счет "три" его кулак, порой являвшийся кузнецу Гвоздиле в кошмарных снах, смачно припечатался к шершавому носу пришельца. И пошла потеха!
   Противник бешено молотил перед собой передними конечностями, лязгал смертоносными, кинжальной заточки, клыками, во все стороны лупил острым, как плуг, акульим хвостом.
   Это был гиппокампус, или, по-нашему, водяной жеребец: страшилище, составленное будто из двух половинок - коня и хищной рыбины. Описание такого монстра Славур встречал во "Всемирной землеграфии" досточтимого Марка Полкуса, но вживую видел впервые. Доселе о подобных тварях в Руславии и помину не было. Другое дело волки, медведи, рыси - соперники знакомые и лично Славке не опасные. Пару-тройку раз довелось переведаться с лешими и оборотнями (из тех, что его не знали и опрометчиво заступали дорогу), а однажды - даже с ожившим мертвяком. С мертвяком пришлось повозиться (кстати, вот совпадение, на этой же лужайке), ну, а нынешний боец даже тому был не чета - стоил, пожалуй, целой шайки ходячих покойников.
   Помнится, Полкус писал, что наиболее яркими чертами жеребцова нрава считаются необузданность и слепая жажда крови. Гиппокампусы могли жить как в воде, так и на суше, причем и там, и тут без раздумий атаковали все, что поблизости от них движется. К тому же как твари полумагические (по слухам, к их созданию приложил руку известный чародей Сю Шангарский, одно время увлекавшийся гибридизацией) они обладали повышенной неуязвимостью.
   Насчет неуязвимости, впрочем, Славка мог догадаться и сам. Его сокрушительные пинки и оплеухи, меткие удары слева (ученик волхва был левшой) и справа (он был разносторонне развитым молодым человеком) давно бы уже заставили любого лешака просить пощады. А чудо-юдо-рыба-конь, хоть и доставалось ему, как никогда и ни от кого прежде, хоть и орал как резаный, хоть и мотал мордой после особенно крепких затрещин, - но задору отнюдь не терял, а напротив, свирепел все пуще.
   Берег меж тем приобрел вид безобразный и омерзительный. Земля была изрезана взмахами гиппокампусова хвоста, кустики - изломаны, травушка-муравушка - повытоптана. В воздухе, взметенные вихрем сражения, неприкаянно мотались цветочки, листочки и мелкие щепочки, а также ошалевшие спросонок муравьи (из того самого муравейника) и прочая насекомая мелкота. Вспугнутые вороны и галки разгалделись на много поприщ вокруг.
   Похоже, внезапное перемещение из привычных мест обитания в Переплюйку водяного коня не смутило - он был в отличной форме и резвился вовсю.
   Славка пропустил коварный удар увесистым задним плавником, зашипел от боли, в свою очередь от души врезал монстру по уху и, резко перейдя в ближний бой, попытался свернуть ему шею. Этой цели не достиг, но сумел завалить страшилище на бок. Противники кувырком (голова-ноги-голова-ноги) несколько раз прокатились вокруг бывшей лужайки. Оказываясь внизу, Славур всякий раз думал, что тут ему и конец - зверюга тянул пудов на полсотни, не меньше.
   И все-таки жеребец утомился первым. Неудачно приложившись к свежей рытвине, гиппокампусова шея едва не свернулась сама собой. Злобный рев как топором отрубило. Над берегом повисла звенящая тишина. Затем супостат жалобно взвизгнул, дернулся, вырвался из Славкиной хватки и застыл в неудобной позе, осторожно поводя башкой из стороны в сторону. Башка поворачивалась трудно, с неприятным хрустом.
   Похоже было, что драться жеребцу расхотелось. Не без уважения поглядев на человека, он огорченно махнул копытом: бывает, дескать, и хуже, но реже, - и, спотыкаясь на каждом шагу, поплелся к реке.
   - Вот-вот, катись отсюда! - для порядка прогнусавил вслед победитель, стараясь не шевелить расквашенными губами. Его и самого пошатывало, а в голове горласто чирикали назойливые пташки.
   Гиппокампус то ли не расслышал, то ли сделал вид, что не слышит, решив, что на эту ночь развлечений уже довольно. Мускулистая туша тяжело сползла с откоса и плюхнулась в воду. Вяло шлепая помятым хвостом, водяной жеребец поплыл куда-то вниз по течению...
   Славур в три приема поднялся - на четвереньки, на корточки и уж потом в полный рост - и осмотрелся. Кажется, все было как надо. Противник убрался, не прося добавки. Русалка деловито ощупывала шишку на лбу, но в остальном не пострадала. Его собственные ребра, на удивление, были целы, руки-ноги тоже не переломаны. Синяки и ссадины - ерунда, до свадьбы заживет.
   - Ты как?
   Унда нервно хихикнула.
   - Вроде живая.
   С перепугу она забыла о своем благородном воспитании и заговорила простецким штилем, перескакивая с пятого на десятое.
   - Нет, но как он сюда-то попал, вот что интересно?! Ох, и достанется же от батюшки часовым на перекатах! Этакая дылда мимо плывет, а им хоть бы хны! Сколько уж раз говорено: трясиновку на посту не лакать - вот и долакались, олухи, прохлопали ворога жабрами...
   Ученик волхва предпочел не уточнять, что речные сторожа не виноваты, поскольку гиппокампус мимо них вовсе не проплывал.
   - Я по первости даже не скумекала, что такое деется. Предались любви, называется... Ну ты и зверь, Славка! Разве можно так пихаться? Я ведь, чай, не коряга, а культурная барышня из приличной семьи. Понимать надо! Да уж, - русалка снова потрогала шишку, - ничего не скажешь, хорош подарочек на прощание...
   - Это на какое такое прощание?! - рявкнул вдруг кто-то за спиной.
   Не узнавши голоса, Славур шарахнулся и подпрыгнул, в развороте принимая боевую стойку. И напрасно, как выяснилось. С ровного гладкого лоскута тумана, повисшего между двух елок, на него строго смотрело лицо учителя. Власа и борода кудесника стояли дыбом, словно он пытался изобразить из себя одуванчик.
   - Кто туточки прощаться надумал, я спрашиваю?! Никак ты, Славка? И далеко ли собрался, ежели не секрет? А?! Ответствуй, паршивец! И кристалл мой, гляжу, опять без спросу взял, неслух! Ай-я-яй, - преувеличенно забеспокоился старец, - да ты не потерял ли его, часом, не повредил ли?
   Сделав вид, что смущенно потупился, Славур исподтишка пробежался взором по обтрепанным, измочаленным кустам. Потерять кристалл и впрямь было бы обидно. Да где же он, в самом деле?
   - Вот она, каменюка ваша, - недовольно сказала русалка, извлекая из-под себя кристалл, на котором, оказывается, сидела. - А я-то понять не могу, что это там твердое впивается!
   Волхв сурово насупился и открыл было рот для отповеди, но тут до ученика кое-что наконец дошло.
   - Микеша, - ласково прогундосил он, - так ты, значит, все видел? И спокойно смотрел, как меня убивают? Или не мог этого гада молнией треснуть?!
   - Ну да, и пол-леса спалить! - взвился Микеша. - Сам удрать замыслил, так гори, значит, все синим пламенем?!
   Надо заметить, боевая магия не совсем по части волхвов. Их удел - предсказания, врачевательство, да и других забот в достатке: за лесом ухаживать, споры улаживать, пути светил небесных отслеживать и так далее в том же духе. Убойные чары плести ни по нраву, ни по уставу не положено. Однако ж, всерьез науки изучая, недолго набраться лишних премудростей. И глядь однажды - лежит дружина молодецкая, в кучу сваленная, удалец на удальце, очухиваются и гадают: кто это с ними управился так лихо да споро? А это мирный дедушка волхв мимо проходил и за что-то, видать, на витязей обиделся...
   Словом, сотворить небольшую молнию на таком расстоянии для Микеши было сущим пустяком. И не то чтобы он опасался промазать мимо цели. Просто, впервые увидев гиппокампуса, волхв, честно сказать, малость растерялся, а потому и замешкался. Но, разумеется, сообщать об этом зарвавшемуся воспитаннику было излишне.
   - А ты чего выставилась, бесстыжая? - напустился Микеша на русалку, которая с любопытством внимала разговору. - Отец, поди, заждался, а она с кавалерами прохлаждается. А ну, марш домой!
   - Подумаешь, раскомандовался! - прелестница неспешно встала, напоказ обняла Славура, влепила сочный поцелуй в разбитые губы (он чуть не взвыл от боли) и, вызывающе покачивая бедрами, направилась к реке. Старец, забыв о том, что сердится, одобрительно причмокнул: деваха была ладная. И когда нагнулась, готовясь к прыжку, он не удержался - отвесил-таки магический шлепок по соблазнительной, изумрудного оттенка, попке. Завизжав, Унда влетела в воду далеко не так грациозно, как намеревалась. Славура окатило брызгами. Но речные девки не конфузливы. Проказница тут же вынырнула и, заливаясь хохотом, звонко крикнула:
   - Ну, гляди у меня, Микеша! Подговорю лешаков, они тебе бороденку-то повыщиплют!.. А тебе, Славушка, удачи! Вспоминай меня в краях неведомых!
   С тем и умчалась - только мелькнули в лунных бликах на воде длинные стройные ножки.
   - Прощай, русалочка, - тихо сказал молодой человек.
   - Да уж напрощались, - проворчал Микеша. - Не страдай, еще забежит небось в гости, коза зеленая. Сам-то домой собираешься?
   - Собираюсь.
   - Вот и собирайся, а не стой столбом. Смотри, кристалл опять не оброни! И портки, герой, надеть не забудь...
   Облачко растаяло. Славур вздохнул и потянулся за портками.
  
  

Сказ второй

Век воли не видать!

Глава 7. Как Славур решил, что Кащей у него попляшет

   "В замке Иф было по-своему даже уютно.
   Но прискучило, знаете ли, все время
   сидеть на одном месте..."
   Эдмон Дантес, граф Монте-Кристо.
  
   Из неприметной берестяной коробки, поочередно пошептав над семью заговоренными запорами, Микеша извлек массивный золотой медальон на цепочке, кружевную носовую утирку с вышитым в уголке именем "Любава" и скрученный в трубочку, перевязанный выцветшей ленточкой лист пергамента. Все это он торжественно разложил на столе, покрытом чистой скатеркой, и с важным видом уселся напротив приемыша, явно ожидая удивления и вопросов.
   Славур надлежащим образом удивился и вопросил:
   - Что это, учитель?
   Содержимое ларца давным-давно было ему знакомо. Волхв как-то упустил из виду, что его воспитанник - спец по части снятия запретительных чар. О своих практических достижениях в этой области Славур благоразумно не распространялся. А постоянные пропажи пряников из запечатанного на три заклятия короба доверчивый Микеша списывал на счет мифических мышей, с коими вел войну беспощадную, но бесплодную: за все время ни один грызун так и не попался. Зато сам Микеша с незавидным постоянством натыкался на мышеловки, которые распихивал в больших количествах где ни попадя. Странное дело: издревле надзиравший за избушкой домовой Фомка, во всем остальном проявлявший себя рачительным помощником, пособлять волхву в охоте на мышей почему-то упорно не желал. Когда Микеша его бранил за это, суседушко только супился да сердито посматривал на Славку, однако не выдавал шалопая, с которым был в большой дружбе. Сам же приемыш лицемерно советовал завести кота, но волхв, кошек не любивший, эту идею отвергал. Упорная борьба продолжалась до сих пор: "мышиные" аппетиты по мере взросления Славки только разгорались: все его любушки-ладушки были великими охотницами до сладкого...
   Ученик, как от него и требовалось, уставился на реликвии. Учитель с любовью и тревогой глядел на ученика.
   В предвидении сего дня (оказалось, что ночи) волхв еще лет десять назад сочинил длинную речь - этакое Откровение от Микеши, полное Глубоких Мыслей, Отеческих Наставлений и Ценных Указаний. Но сейчас почему-то замялся, покашлял, наматывая бороду на палец, и в конце концов ограничился одним словом:
   - Смотри!
   Славур послушно взял медальон. Золотой диск казался литым, но при нажатии на хитрую защелку (мальчонкой он намучился, разгадывая секрет) легко раскрывался. Внутри - два миниатюрных портрета: могучий суровый воин в боевых доспехах и миловидная белокурая женщина с лучистым взглядом карих очей.
   У самого Славура глаза и длинные пушистые (девицам на зависть) ресницы были точно такие же. Буй-тура Мирогрома он напоминал широкой костью и крепкой статью, да еще, наверное, волнистыми черными волосами, которые на портрете были прикрыты стальным шлемом. Лицом же - не очень смазливым, но открытым и привлекательным - изрядно смахивал, не ведая о том, на Мирогромова отца, великого князя Радимира Земледержца.
   Своих родителей юноша, к величайшему огорчению, совсем не помнил, хотя, как мы уже упоминали, к Микеше попал не таким уж младенцем. Но фамильное сходство говорило само за себя, и в детстве, оставаясь дома один, он часами просиживал над медальоном. То рассказывал княгине Любаве о своих занятиях и проделках, то воображал жестокую сечу: он, воздев блистающий меч, мчится на лихом коне по правую руку от Мирогрома... Нет, неверно: скакать нужно по левую руку - ведь именно с той стороны враг может нанести коварный удар. Значит, мчится он по левую руку... Да ну, тоже ерунда получается - у папы ведь щит на левой руке, а наследникам, Славка читал, положено как раз по правую... В конце концов, отчаявшись разобраться в хитросплетении левых и правых рук, он решительно обгонял великого князя и первым врубался во вражий строй.
   За холмами, за лесами, за быстрыми реками, знал Славка, подрастает в стольной Мошкве его сестренка Забава. Память смутно рисовала нечто маленькое, оручее, в мокрых пеленках. Изредка он и ей уделял внимание: спасал из горящего терема, а то отбивал у Змея Горыныча. Сестра, ясное дело, была раскрасавицей - ни в сказке сказать, ни пером описать!
   Порой наяву, чаще - в ярких страшных снах он грезил о мести убийце отца. Народ руславский пребывал в заблуждении, что Мирогрома извела злая хворь. Не многие ведали истину, и Славур, добравшись до содержимого ларца, оказался в числе посвященных. Погубитель, мерзкая и жалкая фигура без лица (мальчишка не знал, какие лица бывают у погубителей), валялся в ногах, тщетно вымаливая прощение. Но великий князь буй-тур Славур Справедливый был непреклонен. Собаке - собачья смерть! И гада казнили. Как казнят гадов, он тоже не знал, но надеялся, что больно.
   Однако ни единого разочка, даже в самых безудержных фантазиях, он не видел себя в княжеских палатах, на троне, в окружении воевод и бой-яр. Просто не получалось, и детские воспоминания тут на помощь, увы, не приходили. Кроме того, игры играми, но хорошо понимал: пропавший и чудом вернувшийся княжич Славур годится для красивой сказки, а Славка-найденыш, похоже, обречен всю жизнь провести в чащобной глухомани. Проклятая чародейская клетка не поддавалась ни кулакам, ни топору, ни его крепнувшему с каждым днем антимагическому таланту. Постепенно Славур свыкся со странным своим положением, но смириться не желал. И не смирился, как мы уже знаем...
   - Нагляделся? Теперь читай! - Микеша метким щелчком переправил ученику свиток.
   Письмо он тоже знал наизусть. Всего несколько строчек:
  

"Микеше от Мигренуса - привет!

   Мирогром убит. Виновник от кары моей ускользнул. Грядет смута. Смерть грозит и Славуру. Устроил его "гибель". Прими сие чадо и воспитай, как знаешь. Воли ему от твоей берлоги - на семь верст в любую сторону. Что скажешь мальцу и скажешь ли вообще - дело твое. Я бы не стал. Пусть обретет покой в неведении. Понятное дело, уж ему-то на троне не бывать (ха-ха).
   Засим прощаюсь. Мигренус".
  
   Лукавить Славур не любил, да и надоело прикидываться валенком. Пергамент остался неразвернутым.
   - Кто такой Мигренус?
   Он знал, кто такой Мигренус, но учитель понял вопрос.
   - Тэк-с! - Микеша смотрел на него вприщурку, с о-очень большим интересом. - Скажите на милость, и замки наговорные не помогли. М-да, выучил отрока на свою голову. Маленьких за такое крапивой дерут, а тебя вроде как поздновато уже, а?
   Борзел Славка тоже не часто, но если уж на чем упирался, то с места его было не сдвинуть. А сейчас твердо намерен был развязать все старые узелки.
   - Отца моего кто убил?
   Наставник, хамства не терпевший, грозно засопел и дрыгнул ногой.
   Под столом звякнуло.
   Глаза у волхва полезли на лоб, лицо посинело, изо рта вырвалось что-то невнятное, похожее и на "а-а-а", и на "у-у-у", и на "ы-ы-ы" одновременно. Славур испугался.
   - Что с тобой, Микеша?!
   - Что-что, - несчастным голосом сказал Микеша, с трудом отцепляя мышеловку, прищемившую пальцы. - Сам не видишь?.. Ох, боженьки вы мои древние, - продолжал волхв, начавши с тонких жалобных ноток и постепенно переходя на гневные басовые аккорды, - да за что ж мне такое наказание? То муха в котелок залетит, то бадья в колодезе утопнет, то железякой этой прям по мозоли. Ученичок - оболтус ленивый да шкодливый, кобель русалочий! Мыши поганые все пряники сожрали! Кто ее сюда засунул?! - заорал Микеша, остервенело растирая мышеловку в труху.
   Лицедей из учителя был никакой - слишком уж переигрывал.
   - Ну так? - спокойно сказал Славур.
   - Понаставили капканов! - Микеша, что твоя телега, пущенная с горы и набравшая ход, враз остановиться не мог. - Пройти негде... Что "ну так"?
   Славур молчал. Помолчал и наставник. Потом заговорил - тихо и серьезно.
   - Не знаю. Не знаю, Славка, кто отца твоего убил. Сам в толк не возьму. Мигренус пишет, ускользнул лиходей - значит, не Вертислав и никто иной из князей и бой-яр.
   - Черный маг? Кащей?
   - Кащей, Ка-Сет-Асчей точнее, наглец изрядный, у него бы куража хватило руку на великого князя поднять, но... Как я понимаю, ядами баловаться - не по его норову. Сколько от него других чародеев пострадало, сколько раз Руславию воевать пытался, да всегда в открытую, чтобы, значит, все знали, какой он-де смелый и ловкий. Какую-то военную хитрость применить - это да, на это он дока, но отравить врага тишком - не думаю.
   - Отравить? - переспросил Славур, не веря своим ушам. При слове "убийство" ему всегда мерещилась стрела из-за угла или нож в спину, но - отрава?! Да возможна ли вообще такая подлость?
   - Ах да, ты же не знаешь... Мирогрому яд подсыпали, Славка. Он, отец твой, сам прямым был и от других кривды не ждал. Вот Вертислав, - Микеша криво усмехнулся, - слышно, даже молоко проверяет - опасается, нет ли отравного зелья.
   - Яд подсыпали... - Славур спрятал сжатые кулаки под скатерку, чтобы не было видно побелевших, как мел, костяшек пальцев. - Ладно, - сказал с усилием, - это мы проехали. Ну, а сам Мигренус? Ты ему веришь, Микеша?
   - В каком смысле? А, вот ты о чем... Да нет, забудь! Мигренус, кабы захотел, весь Кремль раскатал по бревнышку. И всю Мошкву, если бы постарался. Смертные ему, знаешь, не соперники, даже буй-туры. Он людей вообще не замечал.
   - Если бы! Меня-то заметил. За что он меня, Микеша?
   Волхв помедлил, собираясь с мыслями.
   - "За что?" - вопрос неправильный. А вот "почему"... Учти, полной уверенности у меня нет, одни догадки. Мигренус, видишь ли... - Микеша, заложив руки за спину, принялся расхаживать по избе, словно урок читал. - Хороший маг, но пустой человек. Очень опасное сочетание! Он ведь из серых. Можно сказать: выше Добра и Зла, а можно иначе: ни нашим ни вашим, а только себе, родимому. Мигренус и раньше всегда греб под себя, а уж с возрастом!.. Я не мальчик, а он годков на пятьсот меня старше. Попытайся понять, что это такое.
   Славур попытался. И увидел непроглядную тьму лет, из коей холодно взирал не человек - бесчеловечное существо, с умом глубоким, как бездонная пропасть, беспощадным и острым, как клинок; существо все познавшее, все испытавшее и всем пресытившееся, безмерно равнодушное к ничтожным людишкам с их быстротечными жизнями и мелкими заботами...
   Его передернуло от отвращения.
   Наставник утвердительно кивнул.
   - Да. Много ли ты думаешь о козявках, что ползают под ногами? Козявку можно раздавить или запихнуть в коробочку и исследовать на досуге, или, если придет такая блажь, пересадить в сторонку, в безопасное место, чтобы другие не растоптали...
   - И чтобы тебе самому не докучала, - в тон ему добавил ученик.
   - Вот-вот. Насколько мне ведомо, за последние пару веков он полюбил... нет, "полюбил" здесь не подходит. Скажем так: проявил интерес лишь к твоей мачехе. Случились у него когда-то, был слушок, амуры с одной ведьмой из высшего общества. И за потомками своими от тех амуров он иногда, как бы сказать, слегка приглядывал. Понимаешь? Светозара как раз была его прапрапра... ну, в общем, правнучка. И когда великой княгини не стало, Мигренусу пришла прихоть позаботиться о ее дочери, княжне Забаве, сестренке твоей. Быть бы ей со временем замужем за франтальянским королем или хоть джейпанским императором. Но после убийства Мирогрома планы у Мигренуса, похоже, изменились. Решил он подарить великокняжий престол Забаве и ее потомкам. Такой, знаешь, пустячок на память от доброго дяденьки Мигренуса.
   - "Понятное дело, уж ему-то на троне не бывать", - процитировал ученик старое письмо. - Действительно, "ха-ха". Меня, значит, в сторонку...
   - А новым буй-туром Руславии должен был стать будущий сын Забавы. Так я мыслю. Ты при таком раскладе - лишний. Странно даже, почему он тебя пощадил, законного-то наследника. Возможно, решил приберечь на всякий случай, а вернее всего - просто каприз.
   - Ничего себе каприз! Посадил под замок и ключ выбросил!
   От возмущения у Славура пересохло в горле. Порывисто вскочив с лавки, он ухватил жбан с клюквенным морсом, стоявший на холодной печке, и, хлюпая, пятная рубаху брызгами, стал пить прямо через край.
   - Микеша, - донеслось между хлюпами, - а почему он меня к тебе отправил?
   - Да где ж безопаснее, чем у волхва под приглядом? А мы с Мигренусом знакомцы давние; ну какие знакомцы - его однажды в нашем лесу волк-оборотень за пятку тяпнул, а я вылечил.
   - Мигренуса?
   - Да нет, оборотня. Он как Мигренусовой крови глотнул - чуть не подох, бедняга, а самому-то Мигренусу что сделается... И ученика я в то время искал, прежний уж сам в волхвы выбился, Ропша Кучерявый - ты его видел, он в гости к нам заходил... Одно к другому и сошлось. Сижу утречком на речке, окуньков ловлю на уду, вдруг глядь - плывет корзина с мальчишечкой... Да, - задумчиво сказал Микеша, - все он продумал, все рассчитал, да кажется, какая-то неувязочка вышла. Что ж теперь? Трон занят, ты на воле, Мигренус исчез, Забаву похитили...
   - Как исчез?! Как похитили?!
   Толстостенный глиняный жбан - хорошо, уже пустой - треснул и рассыпался в руках Славура.
   - Как-как - кверху каком! Вся держава об этом гудит, один ты не знаешь. Мусор подбери! - учитель неодобрительно пожевал губами. - Был ты, Славка, торопыжкой, торопыжкой и остался. Раздолбал Мигренусовы чары и обрадовался. А спросил бы у магического кристалла о других новостях - узнал бы и про Забаву, и про Мигренуса... Вон еще черепок, под стол закатился. И от мышеловки остатки сгреби... Тут как раз Кащей свои дела устроил. Охранные-то чары, что Мигренус вокруг Забавы плел, после его пропажи прахом пошли, вот и преуспел паршивец.
   Пораженный внезапной догадкой, волхв нахмурился:
   - Постой-ка! Да не он ли и Мигренуса на Счастливые Поля спровадил? Или в темницу заточил?.. То есть защитника устранил, а княжну - к себе в замок...
   - Убить гада! - с чувством сказал Славур, высыпая обломки жбана в мусорное ведро. - Зачем она ему?
   - А зачем тебе Унда? Сестренка у тебя, слышно, красивая, и возраст вполне подходящий...
   При виде перекосившейся физиономии воспитанника Микеша осекся. Вот вам загадка природы: всякий парень не упустит случая за чужой девицей приударить, но как дело его собственной сестры коснется - тут же звереет и готов всех ее ухажеров разорвать на части. Вспомнив о такой странности, Микеша поспешил успокоить:
   - Да погоди зубами скрежетать - может, и не за этим. Черному чародею дева непорочная для многих целей может пригодиться. На коже, к примеру, ежели как следует выдубить, заклинания писать хорошо; из костей зелья варят, из волос коврики плетут волшебные; кровь вообще для обрядов - штука незаменимая. Опять же, если двенадцатиперстную кишку на тринадцатый перст растянуть и как следует высушить...
   - Спасибо, утешил, - молодой богатырь в сердцах саданул кулаком по стенке - изба содрогнулась. - Ну, он у меня попляшет!
   - Сам поберегись. Узнает Ка-Сет-Асчей раньше времени, что ты супротив него выступил - мокрое место от тебя останется!
   - Попляшет! - упрямо повторил Славур, оскалившись так, что любой вурдалак, перетрусив, удрал бы от него со всех ног. Взор его потемнел, мускулы напряглись, распирая просторную полотняную рубаху. Клюквенные потеки, испачкавшие грудь, казались подсохшими пятнами крови.
   Учитель на парня поглядел, поглядел и... неожиданно согласился:
   - А что, может быть, и попляшет. Силенкой Белбог тебя не обидел, мозгами тоже. В волшебстве, правда, тьфу, однако чужое колдовство распознаешь и поборешься. Что ж, коли решил - иди. В добрый час!
  
  

Глава 8. Как княжна Забава не хотела знаться с черным магом

   "Лучший способ узнать слабости врага -
   стать его другом".
   Из вводной лекции для тайных агентов.
  
   Между тем похищенная княжна и сама еще знать не знала, с какими (несомненно, гнусными) намерениями ее похитил черный маг. Вернее, сначала-то Забава думала, что знает, но немного погодя засомневалась...
   - Не дождешься! - сказала она гордо в первое утро своего пребывания в Черном замке.
   - Дождусь, - с ухмылочкой заверил спрыснутый духами щеголь, назвавшийся Ка-Сет-Асчеем. Даже не уточнил, подлец, чего именно "не дождется". - Я всегда... э-э... дожидаюсь. Еще не было случая, чтобы не дождался.
   - А вот сейчас как раз такой случай! - еще более гордо заявила Забава.
   Черный маг смерил ее хозяйственным взглядом, словно собирался покупать княжну на вес, оттопырил нижнюю губу и убежденно ответил:
   - Не такой. Самый... э-э... обычный случай. К тому же вы, ваше высочество, пока еще не знаете, что я намерен вам предложить. А когда узнаете, сразу согласитесь.
   - Я? Соглашусь? Сразу? А это видел?! - и она сунула под нос Кащею крепенький кукиш. - Да скорее солнце в небе остановится, чем я по своей воле разделю с тобой брачное ложе, мерзодей, прислужник Мрака!
   - Во-первых, еще неизвестно, кто чей прислужник, - обиделся чародей (кажется, слова Забавы его зацепили). - А во-вторых, с чего вы взяли, что я хочу разделить... э-э... ложе? Тем более брачное. Размечталась!
   Вот тут княжна швырнула в него утиный паштет вместе с мисочкой (напомним, сеньор Черного замка нанес визит своей пленнице, когда та садилась завтракать) и разразилась бурными рыданиями. Паштет некрасивой лепешкой повис на стене, фарфоровая мисочка разбилась, а Кащей, то есть Ка-Сет-Асчей, совсем не пострадал, потому что ловко, негодяй такой, уклонился. Потом пожал плечами (высокомерно пожал - она видела это сквозь слезы!) и холодно сказал:
   - Терпеть не могу, когда рыдают без причины. Я ухожу. Вернусь... э-э... на днях. Надеюсь, вы к тому времени уже прекратите... э-э... стенать. До свидания, ваше высочество.
   С тем и ушел. А она с тех пор все плакала и плакала. Сперва бесперечь (не считая тех часов, что уходили на сон), потом стала позволять себе маленькие паузы, чтобы попудрить носик и скушать что-нибудь вкусненькое, потом добавила перерыв на прогулку (уж очень хорошо, свежо и красиво было в парке!), а теперь, несколько дней спустя, уже плакала меньше, пожалуй, чем не плакала.
   Все-таки, надо честно признаться, в Черном замке было интересно. Если совсем честно, то поинтереснее, чем у нее дома. Там-то все насквозь знакомо: все тот же терем, те же сенные девки, те же сплетни, те же до отвращения правильные наставники из храмов Белбога и богини Ляли с их нудными наставлениями, все те же скучные уроки арифметики и правописания. Кроме того, натаскивали, как домашнее хозяйство вести и счета из лавок проверять - умение всякой женщине надобное, но совсем не увлекательное. "Ежели ваш ключник приобрел два мешка муки по сорока купеек каждый да куру-несушку за полугривенный, то какую сдачу с купля должен принесть?" - и все в таком же роде... По истории (она была совмещена с землеграфией) приходилось заучивать длиннейшие родословные древа правящих домов сопредельных стран - тоже тоска зеленая. Еще были музыкальные занятия - в результате Забава сносно тренькала на гуслях, ладно била в бубен и могла подбирать простые мелодии на глиняной дудочке-сопилке. А вот из танцев знала только фигуры руславского хоровода. Все остальные (особенно иностранные) считались для особы ее звания неприличными. Изящной литературы вовсе не касались - читали вслух жития праведников, вот и все...
   Нет, и в Кремле, конечно, у знатной девушки были свои маленькие радости: то же иноземное бельишко, которое ей тайком доставляли из лавки известного купца Агама, или зачитанная до дыр книжка о похождениях заморского королевича Елизея. Но все это были радости, повторим, маленькие и, что еще обиднее, тайные. Попадись "Елизей" или, хуже того, кружевные трусы на глаза матерям-наставницам из храма Ляли - криков и попреков хватило бы на год... А здесь читай что хочешь - целый шкапчик битком набит рыцарскими да галантными романами. Танцуй хоть целый день напролет! Забава, понятное дело, в плену плясать не собиралась, но могла бы - достаточно было кликнуть музыкантов, всегда готовых ее развлечь. А сколько занимательных вещей об иных державах рассказывают ее фрейлины! А сколько новых красивых нарядов пошито специально для нее! А какие здесь повсюду статуи, витражи, фонтаны! Какая роскошь, право, какое богатство!..
   И куча коробочек и шкатулочек - уже на столике не помещаются - с украшениями, которые ей каждый день присылают от имени Ка-Сет-Асчея. Ну и пусть присылают! Великая княжна решительно сказала: "Нет!" - и ни в одну коробочку любопытный носишко не сунула. Самой-то себе могла признаться, что не столько из гордости открывать их не стала, сколько из боязни, что не утерпит и начнет все подряд примерять перед зеркалом...
   А черный маг все не возвращался. А она его не звала и видеть не желала - из принципа! Хотя интересно было бы узнать, что он все-таки замышляет и зачем ее похитил? Урод!
   И дядюшка Мигренус урод! Даром что волшебник! Зачем он с ней поссорился?!
   И князь Вертислав урод! Тоже, еще верховный буй-тур называется! Когда уж ее украли, а где погоня, спрашивается? Где дружина, что ее вызволит и Черный замок снесет до основания?!
   И Гошка урод! Всем уродам урод! Почему не едет? Почему не пишет? Гошенька, родной, где ты?! Спаси меня! Мне без тебя так плохо! Я тебя люблю-у-у-у-у-у...
  
  

Глава 9. Как разбойники хотели ограбить иноземного рыцаря

  
   "Все рыцари делятся на оседлых (тех, кого легко оседлать)
   и бродячих, или странствующих. Странствующая разновидность
   отличается особой агрессивностью. Весьма опасна!
   Как правило, владеет мечом, которым хорошо владеет.
   При встрече с рыцарем такого типа рекомендуется
   затаить дыхание и притвориться чем-нибудь безобидным
   вроде мышки, половичка, случайной кочки и т.п."
   Энциклопедия юных дракончиков, на букву "Р".
  
   В семи днях лошадиного скоку на закат от Мошквы переброшен через речку Смородину Калинов мост. Сидят под мостом лихие разбойнички - не дают ходу-выходу ни встречному, ни поперечному. В атаманах у них известный Бурбуль - по роже натуральный хряк, хотя носит гордую кличку Коршун.
   Ровный перестук копыт услышали издалека. Есаул Филя Чокнутый приложился волосатым ухом к земле и надолго замер в неподвижности.
   - Ну? - зевая во всю варежку, равнодушно поинтересовался Бурбуль. - Чаво там? Кистени доставать али дальше спать?
   Чокнутый еще малость послушал, с сопением разогнулся, поковырял в носу, ничего там не нашел и, приняв важный вид, веско изрек:
   - Будет пожива. Два фраера верхами. Поклажи много.
   Насчет поклажи, как вскоре выяснилось, есаул дал маху. Насчет фраеров - тоже. А вот насчет их числа не соврал. Первым на том берегу появился иноземный кавалер, особа не из простых: малиновый бархатный плащ поверх стальных доспехов, берет украшен орлиным пером, на шее чеканная цепь из металла, очень похожего на золото. Лицом скуласт, нос с горбинкой, усики ниточкой; в плечах не косая сажень, зато поджар и жилист; в седле сидит как влитой, в деснице держит торчком длиннющее копье, уперев его пятку в специальную выемку в стремени, а у левого бедра чуть ли не до земли свисает здоровущий двуручный меч (на вид не легче оглобли), пропущенный через несколько железных колец вместо ножен.
   Наметанный глаз Бурбуля вмиг ухватил, правда, что плащ у иностранца выцвел и не единожды заштопан, латы примяты (видно, что во многих сечах побывали) и не шибко удачно выправлены, а вот меч начищен и отточен тщательно. Любовно прямо-таки отточен. Такой клинок да в умелых руках...
   В общем, кабы пришлось один на один, Бурбуль, пожалуй, отступил бы в сторонку и учтиво пожелал залетному витязю приятного пути. Но цепь, кажись, настоящая, да и боевой рыцарский конь - добыча редкостная. У разбойников тоже имелись лошади (ждали, на всякий случай оседланные, в сторонке), но то были обычные деревенские битюги, а этот... Огонь, а не конь, ему бы рога - издали за тура принять можно; такие агромадных деньжищ стоят - любой князь мешок золотых отвалит и не поморщится. К черту князей, решил Коршун, сам на нем ездить стану. Меч кавалерский... а что меч? У атамана сорок рыл за спиной - чего бояться?!
   Вслед за рыцарем из рощицы выехал долговязый оруженосец, нагруженный сверх всякой меры. То есть в седельных вьюках едва ли что-то ценное найдется, кроме пары одеял да белья на смену, но к тому в довесок дылда тащил два шлема - свой, без украшений, и хозяйский, увенчанный крылатым драконом, - и железный треугольный щит с намалеванным в середке гербом: цветущее древо на лазоревом поле. Да сам оруженосец молодчик не из хлипких, да кольчуга его на пудик с добрым гаком тянет. Однако же конь под ним из-за неподъемного груза мылом не исходил, а наоборот, играл и взбрыкивал от избытка сил. Коняга был под стать рыцарскому, а может, и покрупнее. Не часто подобного зверя встретишь под седлом у простого оруженосца...
   Разбойнички дело свое знали туго: едва всадники проехали бревенчатый мост, как раздался залихватский свист и на дорогу с обеих сторон повалили дюжие мужики облика самого дикого и зверообразного. Топорщились косматые бороды, болтались в ушах медные серьги, скалились в злодейских ухмылках щербатые пасти. У кого морда испахана шрамами, у кого в конечностях недостача, у кого на лбу впечатано каторжное клеймо, но вооружены все добротно и основательно. Ватага щетинилась не только ножами и топорами - были там и тесаки, и рогатины, и даже парочка самострелов для дальнего боя.
   Впереди, почесывая пузо шестопером, выступал атаман Коршун во всей красе: изгвазданный дегтем парчовый кафтан внакидку, одна нога (своя) в сапоге, другая (деревянная) необутая, а водочным перегаром от Бурбуля по ветру шибало так, что кони проезжих людей сами по себе встали как вкопанные, не дожидаясь команды, и очумело затрясли гривами.
   - Здорово живете, гости дорогие! - бухнул атаман сиплым пропитым басом. - Кто такие будете?
   Оруженосец слегка изменился в лице, стрельнул вострым взглядом туда-сюда и проворно извлек из-под вьюков секиру с лоснящейся, похоже от частого употребления, рукоятью. Знатная секира: такой вековые дубы валить - не работа, а детская забава. Кавалер, напротив, даже не шелохнулся, будто не грозная шайка его окружила, а свора брехливых собачонок. Оттопырил этак брезгливо нижнюю губу, дернул шелковым усиком и, глядя поверх голов, надменно вопросил:
   - Сье есть уже Рюслявь? Рюслявь - так правильно сказать?
   Никакого страха в его голосе не было - лишь скука и чуть заметная досада на случайную помеху.
   - Ага, - сказал Бурбуль, - она самая. Рюслявь. А вы, господа хорошие, ежели не секрет, кто и откудова?
   - Маркиз Жорж де Гош, - с сильным чужестранным выговором, нажимая на последние слоги, но вполне доступно молвил кавалер. - Рысарь Зелений дуб.
   - Из державы Франтальянской, - с ленцой добавил оруженосец. Этот, в отличие от маркиза, изъяснялся почти без акцента, да и по пышущей здоровьем курносой физиономии его легко было принять за какого-нибудь увальня из руславской глубинки. Только взгляд у парня был не крестьянский - боевой был взгляд, твердый и цепкий; сразу понятно, что перед тобой не пентюх, а воин. - По приватным делам едем. Сам я из Эльбиона, зовусь Джон, а это - преславный сэр де Гош, рыцарь Зеленого дуба, многих монстров, демонов и великанов одолетель, шести королевских турниров победитель, обширных земель наследник, прав высокого, среднего и низшего суда наследный же обладатель...
   - ...и отставной козы барабанщик, - добавил атаман. Разбойники дружно заржали.
   Оруженосец обиделся, хотя насчет земельных владений рыцаря, надо признать, малость приврал. Кое-какая землица у де Гошей водилась, но обширной ее можно было назвать лишь из глубокой симпатии к маркизову семейству.
   - Сами вы барабанщики! Если хочешь знать, сэр де Гош... - тут он чуть задумался, словно пытался вспомнить, чем же еще знаменит его сеньор. - Сэр де Гош - вассал самого короля Франталии! Вот!
   - Чего-чего он короля? - Бурбуль оглядел рыцаря с неподдельным интересом. - Ну, тогда понятно, почему вы за кордон драпаете. Он это как, нарочно подкараулил, или король случайно под окном проходил?..
   Есаулу было наплевать на страсти при дворе далекой Франталии. Его манило другое.
   - Ух ты, - выдохнул Чокнутый, завидущими глазенками пожирая кавалерскую нагрудную цепь. - Позырь, атаман, какая цацка. Фунтов десять чистого золота! Дуб, а разбирается!
   - О да, Зелений дуб. Мы ехать дальше теперь, - изрек в пространство Жорж де Гош. И удивленно поднял бровь, обнаружив, что дорога по-прежнему перекрыта. - У чем дело?
   Большинство ударений, повторим, маркиз ставил в конце слов, что весьма развлекало разбойников.
   - Уже приехать, Гога, - сказал Бурбуль с подковыркой, вызвав новый взрыв гогота у сообщников. На всякий случай свободной рукой он взялся за уздечку рыцарского коня, унизанную медными бляшками. - Дело (он тоже выделил голосом "о"), милок, есть у том, что мы здеся заместо мостовой стражи приставлены. С вас, господа хорошие, въездная пошлина причитается.
   - И велика ли пошлина? - снова зыркнув по сторонам, скучно осведомился курносый Джон.
   - А не так чтоб и велика. Все, что на вас, да все, что при вас. Ну и лошадки, само собой. Миром отдадите - миром и разойдемся...
   Тут рыцарь впервые соизволил опустить взор на супротивные силы. И увиденное, к изумлению Бурбуля, отнюдь не привело его в трепет.
   - О! Вы отнюдь не мостевой стряжа. Вы разбейник. Бандит.
   - Гляди-кась, догадливый! - обрадовался Филя. - Часу не прошло, а он уж до всего допер. Атаман, можно я его мочкану?
   - Мочи! - разрешил одноногий Коршун и сам широко размахнулся шестопером. - Лупи, братва! Четыре сбоку, ихних нет!
   Застоявшаяся братва налетела, как стадо бешеных коров. В клубах взвихрившейся пыли замелькала хладная сталь, лязг оружия смешался с кровожадными воплями, шипящим посвистом стрел, конским ржанием, а чуть погодя - жалобными стонами поверженных.
   - Я иметь вас всех побивать! - приветливо сообщил маркиз. - Так правильно сказать? За мной, Джонни!
   Подняв жеребца на дыбы (атаман, так и не успевший пустить шестопер в ход, при этом отлетел в сторону), де Гош сшиб копьем с ног сразу трех нападавших, а когда копье переломилось о чей-то панцирь, выхватил свой смертобойный двуручник и начал с непостижимой быстротой вращать им, нанося и отражая удары. Происходящее, кажется, его забавляло.
   Джонни от него не отставал. Какое там "за мной"! Долговязый эльбионец, азартно вопя что-то на своем языке, одновременно с рыцарем врезался в толпу врагов и, привстав на стременах, гвоздил секирой как заведенный, вдребезги разбивая щиты и шлемы.
   Оба боевых коня тоже внесли свою лепту в сражение, кусая и лягая каждого, кто подворачивался. Иноземные молодчики прорезали толпу пеших бандитов, словно прошлись горячим ножом по куску масла, а затем повернули назад - крушить недобитых.
   Но тут на пути рыцаря и оруженосца встала разбойничья конница: сам атаман Коршун, который успел сесть на лошадь и вновь пробиться в центр схватки, а с ним пятерка отборных бойцов: есаул Чокнутый, братовья-близнецы Скулобой и Твердолоб (придурковатые, но силищи неодолимой), первейший в шайке мечник Бесюк и чернокожий арап Топинамба, поражавший противника не столько силой оружия, сколько своим страхолюдным видом. Однажды, забредя по пьянке на старый могильник, они вшестером всю ночь, от заката до рассвета, отбивались от целой сотни злобных упырей-кровососов. И отбились, разве что Бесюк с тех пор стал бояться темноты...
   Увы, как теперь выяснилось, сотня доморощенных упырей и в сравнение не шла с парой воинов ойропской рыцарской выучки. Бесюк, рискнувший скрестить клинки с маркизом, был бит в два обманных замаха и один удар, вышвырнувший его из седла далеко в придорожные кусты. Скулобой и Твердолоб, отмахиваясь окованными медью дубинами от Джонни и его жуткой секиры, пятились, сдавая шаг за шагом, пока не рухнули вместе со своими битюгами в реку. Топинамба решил подобраться к де Гошу с тыла и поплатился за такое арапское коварство: конь маркиза, заметив эту попытку, пресек ее мощным ударом копыта. С этого дня уже никто не мог определить, что Топинамба когда-то побывал на каторге: клеймо на его лбу навсегда скрылось под глубоко вдавленным отпечатком подковы.
   Филя, даром что Чокнутый, раньше других сообразил, к чему клонится дело, и, счастливо проскочив между мечом маркиза и секирой оруженосца, прямо с лошадиной спины ласточкой сиганул обратно под мост. До остальных прискорбная истина дошла с опозданием, когда добрая половина шайки уже нюхала землю.
   - Засада, братаны! - раздался в свалке заполошный крик. - Их двое, а мы одни!
   - Засада! - на множество голосов подхватила ватага. - Спасайся, кто может!
   Доблестный атаман панических воплей уже не слышал: пораженный рыцарским мечом (к счастью, плашмя) по макушке, Бурбуль тяжко грянулся оземь, и по нему неоднократно прошлись копыта неприятельских скакунов и лапти сподвижников.
   ...Когда все более-менее стихло, над закраиной моста опасливо приподнялась голова Фили.
   - Уехали? - недоверчиво спросил Чокнутый неизвестно у кого, глядя вслед двум удаляющимся фигурам. Де Гош сидел в седле прямой, словно аршин проглотил, сдерживая коня, порывавшегося пуститься в галоп. Верзила оруженосец гарцевал позади, то и дело оборачивался, злорадно скалился и делал обеими руками похабные жесты. По жестам судя, Джон состоял в противоестественной связи со всей разгромленной шайкой. Между нами говоря, он находил немало приятных сторон в своем подчиненном положении: в частности, оруженосцы могли позволить себе (и позволяли!) многие вольности, которые для особ рыцарского звания были недопустимы. Вот хотя бы как сейчас...
   - Кажись, уехали, - сам себе ответил Филя. - И какой дурак придумал их останавливать?..
   Вокруг раздавались охи, скулеж и подвывания: разбойнички мало-помалу приходили в себя. Кто-то бессмысленно ползал по дороге, кто-то тупо держался за фонарь под глазом, кто-то баюкал вывихнутую лапу. В речке с матюгами плюхались Твердолоб и Скулобой, пытаясь выбраться на скользкий глинистый берег; недовольно ржали их лошади. Поле бесславной битвы устилали обломки клинков и выбитые зубы.
   Верный есаул рысцой подбежал к предводителю. При взгляде на Коршуна, слабо подрыгивающего деревянной ногой, Чокнутому почему-то вспомнились отбивные котлеты, которыми в нежном детстве потчевала его бабушка. Прежде чем бросить кусок мяса на сковороду, хозяйственная старушка долго и усердно тюкала по нему увесистой скалкой...
   - Атаман, а, атаман! - плачуще воззвал Филя. - Тебе очень больно?
   - Больно? - Бурбуль, с трудом приподняв руку, поманил Чокнутого поближе и, когда тот нагнулся, из последних сил дал жалельщику по сопатке. Сил, впрочем, хватило - Филя вновь упорхнул под мост.
   - Больно?! - проревел ему вслед атаман. - Козел! Да мне полный каюк!
  
  

Глава 10. Как герой собирался в поход

   "Ухожу! Гасите свет!"
   Тонкая шутка Фредди Крюгера.
  
   Волхв Микеша снаряжал ученика в дальний путь и сокрушался. Не о том, что Славур его покидает, а о том, что сам с ним пойти не может.
   - Вестимо, мы, волхвы, в своих лесах чего-то стоим, а в чужих краях да в больших городах... - он досадливо тряс бородой. - Эх, чего уж там!
   Славур и не надеялся, что учитель будет ему сопутствовать. Во-первых, волхвы и впрямь неважно себя чувствовали вдали от родных мест, к которым, фигурально говоря (а в иных случаях и не фигурально), прирастали корнями. Во-вторых, Микеша и без того для него столько сделал, что вовек не расплатишься, а теперь еще в походе подмоги просить? Хороша благодарность! Было и третье: доколе за чужой спиной прятаться? Пора уж становиться на собственные ноги. А по правде сказать, Славке (хоть и стыдился сам себе в том признаться) страшно хотелось вырваться в самостоятельную жизнь, где его никто бы не опекал и не наставлял, даже с любовью и самыми добрыми намерениями...
   Уходить ему или оставаться - об этом речи не было. Оба знали, что уходить. Свое беспокойство Микеша загнал поглубже: незачем травить парню душу. Удерживать приемыша, пусть для его же блага, вправе себя не считал. Тем более, парень не за глупостями, не трон добывать - сестру спасать вознамерился. Дело достойное. А кабы и не сестра, все едино - не удержишь в клетке вольного сокола!
   Поэтому Микеша лишних слов говорить не стал, а занялся укладкой вещей, стараясь снабдить Славку всем, что могло понадобиться в дороге.
   Сам Славур в это время перелистывал добытую из книжного сундука "Историю Руславии с допотопных времен" Бермяты Многознатца - искал сведения о Кащее. Вернее, о Ка-Сет-Асчее, как по-настоящему звучало имя черного мага. С непривычки без кружки пива и не выговоришь.
   Сведений было мало. Если выжать суть из велеречивых повествований руславского летописца, выходило, что в противники Славке достался чародей могучий, даровитый и коварный, аки аспид. Это и без Бермяты было ясно. Что касается боевых умений черного мага, то обращал на себя внимание вскользь упомянутый Многознатцем эпизод, когда трое руславских витязей, сойдясь с Кащеем безо всякой магии, на мечах, "исхитрились от оного мерзодея отбиться". Исхитрились отбиться втроем от одного - ничего себе! Надо понимать, здорово мечом владеет, зар-раза!
   В истории войн с черным магом Славур тоже ничего особенно нового для себя не нашел. Только зацепился взглядом за один абзац, который раньше как-то ускользал от внимания. Теперь он его прочитал вдумчиво, хмыкнул, перечитал еще раз...
   - Микеша, послушай, что он пишет. Это правда или так, пустые умствования?
   И ученик зачитал весь абзац вслух:
  
   "Но вот что достойно удивления! В непрестанных битвах с Кащеевой нечистью руславское войско столь окрепло, что на прочих границах наступили мир и покой. Конечно, и ныне что ни день доходят вести о порубежных стычках, сварах с соседями, набегах на окраинные селения... Однако никто из сопредельных властителей и помыслить не смеет о большом походе на державу нашу, об кою Кащеевы орды постоянно клыки и когти обламывают".
  
   - Пожалуй, правда, - задумчиво отозвался волхв. - Теперь даже больше правда, чем при жизни Бермяты. Понятно, дружинам в крепостях вроде Краеземи скучать никогда не приходится, но серьезной войны и впрямь давно уже не было. Уважают соседушки! Вот какая нам от борьбы с Кащеем польза вышла...
   Микеша еще раз осмотрел собранные вещи - не забыл ли чего? Тыквенная баклажка для воды, походный котелок, теплый плащ на случай непогоды, запасные портянки, пузырек-другой целебных снадобий, запас снеди на пару дней: хлеба краюха, сыру головка да шмат аппетитной, с мягкой шкуркой и розовой сальной прослойкой, копченой вепрятины. Из кладовки достал новые сапоги с подковками. Огниво, моток ниток с иголкой и соль в тряпочке - это само собой. К сему присовокупил небольшой кошелек с серебряными монетами. Тощенький кошелек: мало кто из волхвов мог похвастать богатством - селяне за услуги обычно расплачивались мучицей, домашней птицей, яйцами да сметаной.
   Вообще, в Руславии чеканилось три вида монет. Названия их происходили от слова "купить". Самой мелкой была медная купейка. Сто купеек составляли серебряный купль, а десять куплей - золотую купину. Наравне с местными имели хождение деньги иных стран: куплиры, купиллинги, купунты стерлингов, куплоны, купиастры, купесо и даже редкие шангарские купюани и джайпанские купиены.
   В мешочке у Славура позвякивало четыре купля - по деревенским ценам, сумма более чем приличная, но в любом городе ее едва ли хватит на месяц скромной жизни.
   - Деньги береги, - назидательно сказал Микеша. - В пути-то, чаю, разживешься, а пока не транжирь. Кафтан приличный купи, чтобы в столице показаться не стыдно. Завернешь ведь в Мошкву?
   - Заверну, думаю. Очень хочется столицу увидеть, Кремль, хоть одним глазком, - Славка засунул "Историю Руславии" в мешок - для полезного чтения в дороге, потом взял со стола и повертел в руках старенький сточенный ножик, но отложил в сторону: таким и зайца не шуганешь. Иного оружия в хозяйстве, увы, не водилось. Придется прихватить с собой топор или рогатину...
   - Ну хорошо, можешь еще какой ни на есть тесак приобресть, - расщедрился учитель. - Это ты, положим, прав, без меча витязю не пристало. Но первым делом кафтан, слышишь, Славка? Ерунда, конечно, однако встречают завсегда по одежке.
   По нынешнему своему наряду ученик (даже с золотым фамильным медальоном на шее) на князя никак не тянул. За небедного крестьянского сынка, за небогатого купчика, за молодого помещика средней руки сойти мог - и только. А наколдовать ему видимость роскошного одеяния было бы глупо. Все равно через день-два иллюзия расползется по швам, а подлатать заклинания будет некому. Пусть уж так. На первых порах оно, возможно, и к лучшему - меньше внимания к себе привлечет...
   - И вот что... Будешь в стольном граде - родословной своей не хвастай. Насчет отца-матери рот на замке держи.
   - Это еще почему? - видно было, что такое указание Славке поперек самолюбия. - Что ж я, голь перекатная, без роду-племени?!
   - А потому! Ежели не дурак, сам догадайся! К примеру, с Обожансо Простодушным что случилось? Не забыл?
   Конечно, Славур помнил о печальной участи легендарного портуспанского короля. Согласно древним хроникам, Простодушный, свалившись во время прогулки со скалы, ушибся головой, потерял память и несколько недель в одиночку бродил по горам, питаясь птичьими яйцами, дикими ягодами и сыроежками. В конце концов он еще раз упал со скалы на голову, после чего память к нему вернулась. Дальше все было грустно. Обожансо поспешил вернуться во дворец, причем, решив сделать приближенным сюрприз, заявился туда не через центральные ворота, а потайным ходом. И незамедлительно был зарезан теми самыми приближенными, которые уже успели учредить регентский совет, поделить между собой королевскую казну и вовсе не обрадовались неожиданному возвращению монарха...
   Приложив эту нравоучительную притчу к себе самому, Славка осознал, что Микеша, пожалуй, тревожится недаром. Да не "пожалуй", а безусловно, недаром! Кто знает, как отнесутся нынешние руславские власти к внезапному воскрешению законного наследника престола? Быть незамедлительно зарезанным Славуру не хотелось.
   - Договорились. Считай, я проникся. О родителях буду помалкивать. Хотя... Ладно, договорились, не волнуйся.
  
   За сборами и разговорами незаметно наступило утро. И с первыми лучами солнца в оконце Микешиной избушки кто-то требовательно постучал. Волхв отодвинул занавеску и в недоумении приподнял бровь: писем он нынче не ждал, между тем в стекло колотил клювом почтовый голубь.
   - Из города кто-то прислал. Может, даже из самой Мошквы, - сказал Микеша. Это была не догадка, а утверждение. Дорогостоящими услугами дальнелетных голубей пользовались, как правило, городские жители. В сельской местности предпочитали сорочью почту - не всегда надежную (сороки по дороге нередко отвлекались на другие дела и забывали об адресате), зато гораздо более дешевую.
   Славур выскочил на улицу, снял с птичьей лапки примотанный к ней ниткой пергаментный свиток, развернул и - по лицу было видно - тоже удивился.
   - Микеша, это мне, оказывается, - сообщил он, вернувшись в избушку. - Так и написано: "Славуру, проживающему в Краеземной пуще у волхва Микеши Добронравного". Обратного адреса нет. Читать?
   - Читай, конечно! Только посмотри сначала, нет ли на нем какого вражьего колдовства.
   Славур оглядел свиток вприщурку.
   - Да нет вроде бы. Письмо как письмо.
   И прочитал вслух:
  

"Дорогой Славур!

   Спешу сообщить: великий маг Мигренус, наложивший запретные чары, державшие тебя в Краеземной пуще и ныне исчезнувшие, уехал по неотложным делам. Тем временем ничтожный маг Ка-Сет-Асчей злодейски похитил великую княжну Забаву и томит ее в тяжком плену в своем Черном замке в Полнощных горах. Не сомневаюсь, что ты захочешь ее освободить и жестоко отомстить злобному Ка-Сет-Асчею. Желаю всяческих успехов в этом благородном намерении!
   Неизвестный друг".
  
   - Что-то не нравятся мне такие неизвестные друзья, - Микеша в задумчивости потеребил бороду. - Исписал цельный лист, да не сообщил ничего, о чем бы мы и без него не знали. Больше того, еще и прошибся: знает, что чар уже нет, да думает, что они сами по себе исчезли, а не ведает, что это ты их расплел. Сдается мне, это кто-то козни строит. А ну-ка, покажи почерк - может, рука знакомая?
   - Между прочим, по манере очень похоже, что это Мигренус писал.
   - Похоже-то похоже, однако дай все же взгляну...
   Но тут письмо в руках Славура внезапно рассыпалось облачком сизого пепла и разлетелось по полу и по столу.
   - Нет колдовства, говоришь? - волхв повозил по столешнице пальцем и осторожно лизнул его. Потом торопливо сплюнул в помойное ведро. - А и верно, нет. Чистая алхмия. Выходит, грешить на кого угодно можно, совсем не обязательно на чародея. Хотя... манера, говоришь, Мигренусова?
   - Не все ли равно? - пожал плечами Славур. - Кащею я и без его указок хотел отомстить.
   - Вот это мне и не нравится - что он тебя науськивает. Ежели б мы точно не знали, что Забаву похитил черный маг, то впору подумать, что этот неизвестный друг просто хочет тебя с ним стравить. В общем, Славка, ты там поосторожнее. Никого не бойся, но всех опасайся - Кащея, Мигренуса, Вертислава...
   - ...бабочек, жучков, кузнечиков, - легкомысленно продолжил ученик.
   - Балаболка! - Микеша шутливо на него замахнулся. - Иди уже, если ничего путного сказать не можешь. Пора в путь-дорогу.
  

Глава 11. Как серый маг Мигренус не нашел господина Нихеля

   "Если каждый муравей будет жить своим умом,
   то в лесу не останется ни одного муравейника".
   Шлепа, главный леший Краеземной пущи.
  
   Славур угадал: письмо от "неизвестного друга" ему послал Мигренус. Натравливая парня на Ка-Сет-Асчея, серый маг хотел добавить черному лишней головной боли, чтобы тот поменьше задумывался, по какой причине руславская княжна осталась без магической защиты. А то вдруг еще догадается, что на самом деле Мигренус замыслил совершить в Руславии государственный переворот, и Забаве, не оправдавшей надежд "дядюшки", теперь отведена всего лишь роль отвлекающего фактора.
   При этом Мигренус легонько пожурил сам себя за то, что давно не обновлял запретные чары, державшие Славура в Краеземной пуще. А теперь - только хотел их снять, как они сами рассыпались. (Ясное дело, самонадеянный маг и мысли не допускал, что кто-то, кроме него самого, способен расклинить созданное им заклинание. За предыдущую тысячу лет такого казуса еще не случалось.) В следующий раз, сказал сам себе Мигренус, не следует забывать, что долгосрочные заклинания периодически нуждаются в подпитке...
   Что касается письма, то коварный чародей, в общем-то, не сомневался, что ученик волхва и без лишних подстрекательств кинется освобождать Забаву, но все равно решил подстраховаться. С письмом как-то надежнее. А тем временем сам Мигренус сможет без помех приводить свои планы в действие.
   В данный момент он как раз этим и занимался, редко вспоминая о покинутой "племяннице", а если и вспоминая, то без тени каких-либо теплых чувств.
   За все время, прошедшее после его отъезда из Мошквы, улыбка лишь дважды тронула жесткие губы серого мага. Первый раз, когда узнал (даже не магическим образом - просто весть разнеслась так быстро, что догнала его в пути) о похищении великой княжны Ка-Сет-Асчеем. Значит, Мигренус все рассчитал верно: выскочка из Полнощных гор клюнул на заброшенную ему наживку. Ну, а второй - уже в пределах Прустрии, когда близ местной столицы, Линбербона, у него на глазах какой-то обыватель, поскользнувшись на мосту, рухнул в реку. Вопли недотепы, барахтавшегося в глубокой быстрой воде и молившего о спасении (кажется, он кричал, что не умеет плавать), слегка развлекли Мигренуса, утомленного долгой дорогой.
   По прибытии в Линбербон серый маг велел кучеру править в самую дорогую гостиницу, где снял самые шикарные "дюковские" апартаменты, записавшись в книгу приезжих под именем доктора алхимических наук, академикуса Алоизиуса Штруделя, а затем целые сутки отмокал в ванне и отсыпался после путешествия. Все-таки годы у Мигренуса были уже не те, чтобы с легкостью высиживать в наемной карете (тем паче, упасите боги, в седле) тысячи верст. Быстрее, конечно, было бы долететь на ковре-самолете, но воздушных путешествий чародей не любил: у него от высоты кружилась голова, да и простыть на верхотуре недолго. Вот если бы владеть чарами Прямого перехода... - лениво думал он сквозь дрему. Верить старинным хроникам, так допотопные маги умели открывать порталы в иные края и за один шаг перемещаться на огромные расстояния. Увы, секрет этих чар давно утерян, если вообще когда-либо существовал. Сам Мигренус был склонен числить Прямой переход по той же части, что и россказни о древних самострелах, способных якобы за минуту выпускать три десятка стрел, и даже не стрел, а одних только наконечников, которые в те времена назывались пулями. Бред собачий! Как, интересно знать, эти пули летели без древка и оперения?..
   Что бы там ни было до потопа, а нынешние волшебники могли общаться за десятки и сотни лиг (предельная дальность зависела от магической силы собеседников или заряженных ими артефактов вроде волшебных палочек), могли посылать чары и некоторые предметы на те же десятки и сотни лиг, но если приходилось куда-то отправиться собственной персоной, вынуждены были передвигаться на лошадях или пешком, как все обычные люди.
  
   Отдохнув с дороги, Мигренус вышел, как он сказал хозяйке гостиницы, прогуляться по городу. Однако на самом деле дошел лишь до соседней улицы, в глубине которой стояло массивное трехэтажное здание весьма респектабельного вида. Оно и было целью серого мага. У дверей висела начищенная до блеска медная табличка "Доходный дом герра Мюллера".
   Заведение папаши Мюллера, как его называли знакомые, пользовалось определенной известностью не только в Прустрии, но и за ее пределами, потому что постояльцы здесь были очень непростые.
   Мигренус вошел в широкий холл. Заведение действительно было солидное: колонны, расписанные под мрамор, кафельный пол, красивый стол в окружении мягких кресел, ковровые дорожки на добром десятке лестниц, ветвящихся, словно развесистое дерево (все они вели к отдельным номерам на разных этажах, чтобы жильцы могли входить и выходить, не встречаясь друг с другом). Система лестниц, сказать по правде, была запутанная и неудобная, но папаша Мюллер лично ее придумал, чем скромно гордился. Напротив входа стояла конторка, а за конторкой, под доской с ключами от номеров - сам Мюллер, краснощекий, плотно сбитый бюргер с физиономией записного хитреца. Услышав звон дверного колокольчика, возвестившего о появлении гостя, он отложил гроссбух, в котором делал какие-то пометки, вежливо улыбнулся посетителю и спросил, чем может служить. Мигренус сдержанно кивнул и осведомился, у себя ли господин Фриц Нихель.
   - Герр Нихель? - с лукавым видом переспросил содержатель доходного дома, выходя из-за конторки. - Не угодно ли присесть? - он повел рукой в сторону кресел. - Позвольте предложить вам кружку пива? Может быть, пива и горячих сосисок с капустой и сладкой горчицей? Ну, нет так нет, не смею настаивать. Значит, вам нужен герр Нихель. Как же, как же! Вы, полагаю, имеете в виду молодого сарадзинского пашу, который проживает здесь инкогнито под псевдонимом Фриц Нихель?
   - Его самого, - не стал отпираться серый маг.
   - Сарадзинского пашу Али-Вали-Бабушу? - уточнил содержатель.
   - А у вас живет еще какой-то паша инкогнито?
   - Али-Вали-Бабушу, которого многие считают, и как мне кажется, не без оснований, внебрачным сыном султана Муфтарыка Восьмого? - не унимался содержатель.
   Мигренус заговорщицки подмигнул:
   - От вас, герр Мюллер, ничего не утаишь! Сразу видно проницательного человека.
   - У меня принцип, - торжественно сообщил содержатель, - знать о своих постояльцах все! Итак, Фриц Нихель, номер двадцать два на втором этаже. К сожалению, - тут он убрал улыбку с лица и развел руками, - герра Нихеля нет.
   - Нет дома?
   - Нет в Линбербоне, - уточнил папаша Мюллер. - Собственно, и в Прустрии тоже. Две недели назад он отправился с частным визитом на юг Франталии, в Тошкану. Его пригласил погостить виконт Лучано Козаностри. Герр Нихель и его сиятельство, видите ли, однокашники и добрые приятели.
   - Козаностри? Уж не родственник ли...
   - Сын, к вашему сведению. Отец этого достойного молодого человека - небезызвестный Козаностри Резвый Стилет.
   Козаностри-старший был разбойником с международной славой. И с такой репутацией, что даже Мигренус, пожалуй, воздержался бы с ним враждовать без веской на то причины. По крайней мере, прежде хорошенько подготовился бы. Правда, официально считалось, что Резвый Стилет давным-давно отошел от преступных дел, но благоразумнее было в это не верить.
   Ах, как не вовремя пришлась эта поездка во Франталию! Конечно, наладить связи с семейством Козаностри мальчику не повредит, но - до чего же не вовремя!
   - Разве господин Нихель не получал моего письма? - нахмурился Мигренус. - Я ему отправлял письмо.
  
   Если бы кто-то спросил серого чародея, почему он вместо письма не отправил господину Нихелю магический приказ дождаться его приезда, а главное, чего ради лично отправился в Линбербон вслед за письмом, и если бы Мигренус пожелал ответить на такой вопрос, то мог самокритично признать: при всей огромной мощи и богатейшем опыте его чары все же самую малость, миль на тридцать, не "добивали" до прустрийской столицы. А вот если бы тот же кто-то поинтересовался, почему в таком случае не отъехать на эти тридцать миль от Мошквы и оттуда послать магический приказ, то Мигренус, несомненно, распылил бы наглеца на мелкие песчинки. Ну, не догадался он так сделать! Просто в голову не пришло. В конце концов, даже самые талантливые волшебники иногда совершают досадные промахи...
  
   - Как же, как же, было письмо, - подтвердил папаша Мюллер. - Прибыло на следующий день после отъезда герра Нихеля. Вот оно, лежит у меня в конторке нераспечатанное. Сами понимаете, уважаемый герр...
   - Штрудель. Алоизиус Штрудель, доктор алхимических наук и академикус.
   - Очень приятно. А мое имя, я вижу, вы знаете. Так вот, уважаемый академикус, ваше письмо до паши Али-Вали-Бабуши, то есть до герра Нихеля, не дошло. Да если бы и дошло... Надо ли говорить, что приглашение поступило по сути от Козаностри-старшего, который захотел посмотреть, с кем дружит его отпрыск? Вы же понимаете, доктор, - папаша Мюллер пожал плечами, - от таких приглашений не отказываются. Пусть синьор Резвый Стилет теперь граф и законопослушный негоциант, но лично я не рискнул бы отказаться. И никому не советовал бы... Впрочем, герр Нихель скоро вернется. Он сказал, что уезжает на три месяца, значит осталось всего два с половиной. Если хотите его подождать, у меня как раз имеется свободный номер высшего разряда.
   - Благодарю, - рассеянно ответил серый маг, - я остановился в "Линбербонском хотеле". Что ж, время еще терпит. Подождем...
  
  

Глава 12. Как Славур покинул Краеземную пущу

   "Количество друзей не всегда переходит
   в качество подарков".
   Из неизданных мемуаров ослика Иа-Иа.
  
   Уйти потихоньку Славке не удалось. Только он вскинул котомку на плечо и шагнул к двери, как на дворе вдруг приветливо загавкал Шарик, в сенях послышались стук да топот, шорохи да возня; кто-то, притиснутый к стенке, ойкнул, на него шикнули, и хор знакомых голосов спросил, можно ли войти.
   - Входите! - переглянувшись, вместе сказали волхв и его воспитанник.
   В небольшой избушке сразу стало тесно. Проводить друга явились и речная дева Унда (в обществе еще пары сестер, с которыми у Славки в разное время тоже были шуры-муры), и вечно юный альф Изумрер (сей непревзойденный, по альфийским понятиям, фехтовальщик, напомним, учил Славура обращению с клинком), и главный леший Шлепа, и еще немало всякого лесного народа, знавшего и любившего ученика Микеши.
   Да не просто пришли, а с подарками.
   Шлепа сучок вручил путеводный - с виду сущее барахло, а ни в каких дебрях с ним не заблудишься.
   Русалочка с невинной улыбкой: "От меня и от сестриц!" - преподнесла шикарный, шелками вышитый, речным жемчугом унизанный широкий пояс. Не слишком прочный, зато красивый.
   Изумрер, горделиво приосанившись, протянул Славуру (все так и ахнули от восторга!) настоящий меч - с изящной резной рукоятью и листообразным лезвием, упрятанным в деревянные ножны. Клинок был из плохонького сыродутного железа, даже переплюевский кузнец Гвоздила, наверное, скривился бы, на него глядючи (и то сказать, альфы не гномы - к кузнечному ремеслу не слишком склонны), но Славур подарку несказанно обрадовался. Росточком соплеменники Изумрера были людям не выше пупка, так что и меч выглядел мелковато, однако все его недостатки с лихвой возмещались одним-единственным потаенным качеством. Кольчугу или панцирь такие клинки пробить не могли, зато с первого удара рассекали любые враждебные чары.
   Микеша аж носом зашмыгал от удовольствия. Большой чести удостоился воспитанник: далеко не каждому Первородные дарят свои мечи, а купить их или украсть просто невозможно!
   - Давай-ка, помогу, - Унда, всем телом прижавшись к Славке, до-олго застегивала на его талии новый пояс, и закончилось это будничное занятие, как и следовало ожидать, не менее длительным страстным поцелуем. Благо что губы его, смазанные накануне волхвовскими снадобьями, успели уже зажить после драки с водяным жеребцом. По крайней мере, не торчали пухлыми оладьями.
   Все старательно делали вид, что ничего не замечают. Микеша жаловался Шлепе на прожорливых мышей; Ундины сестрицы наперебой рассказывали альфу о давешнем поединке Славура с гиппокампусом. Оказывается, далеко чудище уплыть не сумело: отловили сетями, и "батюшка теперь его в карету запрягать хочет". Изумрер рассеянно поддакивал - гиппокампусы его не интересовали...
   - Ох, Славушка! Славушоночек-лягушоночек! - щечки разомлевшей русалки налились малахитовым цветом. - Что я без тебя делать буду?
   Вопрос был пустой. И он, и она прекрасно знали, что недели не пройдет, как у Унды появится новый дружок. Знал это и альф Изумрер, давно уже порывавшийся прервать романтическую сценку.
   - Другого найдешь, - уверенно сказал Изумрер. Решительно встряв между русалкой и Славуром, он ухватил молодого человека за рукав и поволок за печку, чтобы кто-нибудь случайно не подслушал их разговор. У великого фехтовальщика было очень важное дело к ученику.
   Состроив таинственную гримасу, альф залез на стоящее торчком полено, чтобы дотянуться до Славурова уха, и горячо зашептал:
   - Я учил тебя бою мечному, и отбивам учил, и выпадам, и не год учил, и не два учил, а с младых ногтей и до зрелости. Ты ж учился зело старательно, ставши равным мне по умению...
   - Ставши, - невпопад подтвердил Славур, глядя через его макушку на русалку и прикидывая, не успеют ли они напоследок забраться на сеновал. Судя по мечтательно-рассеянному выражению лица, Унда думала о том же.
   - Куда глазеешь? Сюда смотри! - Изумрер, осерчав, крепко двинул его каблуком под коленку.
   - А? Да слушаю я, слушаю, - очнулся Славур. - Честное слово, Изумрер, я все помню. И благодарен буду по гроб жизни. Спасибо тебе огромное!
   Альф зашипел, как разъяренная кошка:
   - Мне "спасибы" твои не надобны! Разве ж можно таким быть олухом?! Ты пойми своей головенкою, что не все еще знаешь-ведаешь! Есть прием один пресекретнейший, я тебе его не показывал. Ибо тайна сия - великая, даже альфам не всем известная. Но сегодня таиться не стану я. Ведь идешь ты в дорогу дальнюю, и чтоб там тебя не прирезали, так и быть, открою заветное!
   - Ну-ка, ну-ка! - насторожился ученик волхва.
   - Ты не нукай - вникай дотошнее! Если встретишь врага гораздого, фехтовальщика преизрядного, что тебя одолеть сподобится (хоть мне в это и мало верится), то на случай беды погибельной применяй уловку коварную!.. Короче, запоминай, - Изумрер спрыгнул на пол, извернулся на пятке и двумя быстрыми взмахами руки изобразил роковой прием. - Это называется "Зигзаг победы". Внял?
   - Погоди... Значит, притворяюсь, что удар будет в голову, а когда он закрывается, подсекаю с другой стороны по ногам. Ох ты! Ничего себе "зигзаг"! Не очень-то честно, а, Изумрер?
   - То-то, что нечестно. Зато подчас весьма полезно оказаться может. Глядишь, когда и пригодится.
   - Дай Белбог, чтобы не пригодилось. Стало быть, - Славур рубанул воздух прямой ладонью, - я так, он так, а я так. Правильно? Жуткое дело! Слушай, а если наоборот сделать? То есть угроза ногам, а удар по голове?
   Изумрер попятился, испуганно замахав руками.
   - Ты что? Ты что?! Это ж... это ж... - он не находил слов. - Я даже не знаю, каким извергом надо быть, чтобы на такое решиться!
   - Да нет, ты не думай, - смутился способный ученик. - Я ведь не всерьез, а для примера, в шутку как бы...
   - И в шутку не смей! Иные шутки лишь Чернобога тешат!
   - Эй, за печкой! Не нашептались еще? - Микеша нарочито закашлялся, пытаясь скрыть вздох. - Пора, Славка, солнышко уж росу высушило.
   И впрямь, пришла пора прощаться. Тут начались толкотня, суета - всяк (в том числе Шарик) норовил, оттеснив всех прочих, помять Славку в дружеских объятиях и обслюнявить в обе щеки. Унда ухитрилась сорвать еще один знойный поцелуй, но в последнюю очередь Славур попрощался все-таки с учителем.
   Присели на дорожку (кто куда, а Унда - Славке на колени).
   Посидели, тихонько вздыхая и переглядываясь: грустно, дескать, да что уж теперь поделаешь...
   Встали.
   Скопом повалили на улицу, щурясь на яркий свет.
   Так же, всей гурьбой, проводили добра молодца до речки Переплюйки. У дубовых мостков расстались окончательно: дальние проводы - лишние слезы.
   Перейдя на другой берег, он оглянулся. Вся компания стояла у воды - Микеша с Ундой впереди, остальные за ними - и махала платочками.
   Славур помахал в ответ (ему вдруг очень захотелось остаться), сдвинул к правому бедру ножны с мечом-недоростком, чтобы не болтались, вскинул на широкое плечо мешок с пожитками, еще раз помахал... и твердым шагом двинулся по знакомой тропке в глубь леса, навстречу свободе и приключениям.
  
  

Сказ третий

Что нам стоит козни строить!

Глава 13. Как великий князь держал совет с Мудрилой Тихим

  
   "Опять вчера волк всю ночь в дверь ломился.
   А что ему было нужно - так и не сказал".
   Из письма Ниф-Нифа братьям-поросятам.
  
   Стояла глухая ночь, однако в столице отнюдь не все легли почивать. Бодрствовал, к примеру, пожилой городовой стражник Наум Косорук, приставленный охранять в Кремле калитку насупротив бокового крыльца, над которым светились окна покоев великого князя. То есть всхрапнул бы он очень даже охотно, даром что во дворец попал впервые в жизни (а что дворец? Калитка как калитка), но опасался, как бы не застукали. Что ж ты себе думаешь, Вертислав тоже еще не ложился, держал совет с ближним бой-ярином, советником и казначеем Мудрилой Тихим. В окнах то и дело мелькали их тени: по жестам судя, великий князь и бой-ярин что-то горячо обсуждали. А на крыльце железными истуканами торчали двое суровых гридней из старшей дружины. Каждый миг кто-то из них мог кинуть взгляд в сторону Наума, и окажись, что он дрыхнет на посту... Самое малое - законопатят навечно в отдаленный гарнизон, в какой-нибудь забытый Белбогом и начальством острог Краеземь. Рисовать более суровые кары воображение стражника просто отказывалось.
   И чего людям не спится? - размышлял Косорук, остервенело зевая. Был бы я бой-ярином, вставал бы только пожрать. А потом опять в перину...
   Увы, о том, чтобы прикорнуть хоть на минутку, можно было лишь мечтать. К тому же десятник, взбудораженный небывалой доселе ответственностью, как озверел: не угадаешь, когда побежит караулы проверять. Словно шило ему в зад воткнули. И то сказать, молодой еще, служба в охотку, вот землю и роет.
   Ну так и есть, накликал! Десятник, что ж ты себе думаешь, оказался тут как тут - подкрался из-за угла и, смерив подчиненного подозрительным взглядом, строго спросил:
   - Стоишь?
   Науму засвербило ответить: "Нет, уже упадаю", - но шутить с начальством себе дороже, а с таким зеленым ретивым начальством - дороже вдвойне, потому как у них, зеленых и ретивых, гонор играет почище пенной бражки... Вместо этого он подобрал живот, выпучил глаза, пристукнул древком бердыша по выложенной кирпичом дорожке и отчеканил по уставу:
   - Так точно!
   - Потише там стучите, - приглушенным басом пророкотал кто-то из гридней. Десятник, показав Науму кулак, продолжал громким шепотом:
   - А почему рожа красная?
   - Не могу знать! - браво, но тихонько рявкнул Косорук.
   - Небось водку жрал?
   - Никак нет!
   - Точно нет?
   - Так точно!
   - Ну смотри, чтоб было точно, - с некоторым сомнением (запашок витал-таки в воздухе) протянул десятник. - Бдишь?
   - Точно так, - для разнообразия переставил слова стражник, - бдю!
   - Правильно. Бдеть и еще раз бдеть - вот наша главная задача. Молодец!
   - Служу Отчизне, - нахально сказал Косорук. - Cлышь, командир, а когда смена будет?
   - Какая тебе смена?! Вся младшая дружина в поход на Кащея ушла, княжну Забаву вызволять из полона. Стой до упора, коли такая честь выпала, вот и весь сказ. И смотри мне, ежели что! Я ведь еще вернусь, проверю!
   Катись, благодушно подумал Наум, провожая десятника насмешливым взглядом. Проверяльщик, мля...
   Под плащом у него была уютно пристроена баклажка, а в баклажке еще на две трети побулькивала пшеничная водочка, чистая как слеза, так что жизнь, вопреки мелким неурядицам, казалась вполне сносной. Вот кабы еще князь с бой-ярином угомонились наконец и спать пошли...
  
   Но у великого князя, не в пример стражнику, сна не было ни в одном глазу.
   - Понять не могу, - с досадой признался Вертислав, в который уже раз перечитывая письмо, прибывшее из Черного замка, - что он задумал? Все вроде бы на виду, а за хвост не ухватишь!
   Начиналось послание с совершенно хамского обращения: "Милостивый государь, венценосный брат Наш!" - как будто черный маг был ровней верховному руславскому буй-туру. Продолжалось еще гаже...
  

"Милостивый государь, венценосный брат Наш!

   Убедительно просим Вас выбросить из головы необоснованные надежды на возвращение великой княжны Забавы путем переговоров или использования вооруженной силы, равно как и любым иным путем. Всякие поползновения в этом направлении, скажем Вам по-дружески, обречены на провал. Посланную Вами погоню обещаем вернуть в целости и сохранности, поскольку понимаем вынужденность данной акции с Вашей стороны для успокоения общественного мнения, однако этим, для Вашего же блага, рекомендуем и ограничиться. Со своей стороны гарантируем, если Вас волнуют подобные мелочи, абсолютную личную безопасность и дальнейшее благополучие вышепоименованной княжны на все время ее пребывания в Черном замке. Хотим уведомить также, что Вашему собственному официальному статусу Наши планы, связанные с великой княжной, никоим образом не угрожают, по крайней мере в течение ближайших двадцати лет.
   Примите уверения в совершеннейшем почтении,
   искренне Ваш Ка-Сет-Асчей".
  
   - Искренне мой! Двадцать лет не угрожает! - Вертислав заскрежетал зубами. - А потом, стало быть, угрозит? Наглец! А еще "выкает"!
   - Двадцать лет - срок немалый, - Мудрила налил ему крепкого цветочного меда (между делом опустошали уже третий кувшин) и себя тоже не обделил. - Есть время подготовиться. Ежели, конечно, не врет...
   Ни князь, ни советник даже не мечтали, что дружина, посланная отбивать великую княжну у черного мага, вернется с успехом.
   - А ежели врет? Сам знаешь, тот, кто женится на Забаве, имеет право требовать полдержавы в придачу. Идиотские у нас законы! Хотя мы девку от трона и отодвинули, но она, как ни крути, великая княжна, правомочная наследница. Зря, что ли, мы всех ее женихов отшивали?!
   - Отшивали по слову Мигренуса, - многозначительно напомнил советник.
   - Ты это мне говоришь? - скривился повелитель. - Мигренус, Кащей... Никакой жизни от этих магов нет! Только от одного избавились, а другой уж тут как тут. Не-ет, или он на корону зубы точит, или я уже и не знаю что... Сними! - откинувшись на спинку кресла, он вытянул сапоги под нос собеседнику. - Шестой час сидим, ног уже не чую...
   Пыхтя над тесным сафьяновым голенищем, не желавшим сползать с мясистой икры буй-тура, Мудрила размышлял о том, что справедливости в мире нет. Была бы - родился бы он не в холопской избе, а в княжеских хоромах. Вот Вертислав, если вникнуть, правитель хреновый, полководец никудышный, а поди ж ты - великий князь. Не по мозгам, не по заслугам великий - исключительно благодаря его, Мудрилиным, стараниям! Потому что он, Мудрила, в отличие от некоторых, не пальцем деланный и рассудком не обиженный...
  
   ...В случае преждевременной кончины Мирогрома Радимировича cмуты не ожидалось. По праву и обычаю наследовал отцу княжич Славур, а блюстителем престола до его совершеннолетия должен был стать Любохват, троюродный брат великого князя.
   Однако когда верховный буй-тур неожиданно преставился, все пошло наперекосяк. Едва Любохват объявил себя временным правителем, как единственный прямой наследник, Славур Мирогромич, таинственно сгинул, купаясь на мелком месте. Нырнуть нырнул, а назад не вынырнул. А вслед за ним и Любохват внезапно исчез, причем самым странным образом: вошел бедняга в нужник - и пропал с концами. Через час всполошившаяся стража выломала запертую изнутри дверь, а там пусто. Сгоряча решили, что под князем провалился стульчак, но доски оказались в полном порядке, их только накануне подновляли. Содержимое выгребной ямы все же тщательно просеяли (ну некуда больше было ему деваться!), однако ничего особенного не нашли. В общем, был Любохват - и нет Любохвата. Темное вышло дело...
   Сие бы еще полбеды, но и беда ждать себя не заставила: по неведомой причине скисла бочка лучшего заморского вина в дворцовом погребе.
   Началась свара. Собрав совет, другие князья при поддержке верных им бой-яр дружно постановили, что династия руславских буй-туров пресеклась (о малютке Забаве даже не вспомнили), а затем, как и следовало ожидать, чуть не дошло до междоусобицы. Добрый десяток удельных владык зарились на великий стол, и за каждым стояли древний род, большие деньги и немалое число сторонников.
   Вертислава никто в расчет не брал. У молодого тогда князя не было ничего, кроме титула, щенячьего самомнения и жгучего желания отхватить себе местечко под солнцем. Зато был у него лукавый, расторопный холоп Мудрила, который ловко и без лишнего шума (отсюда и прозвище Тихий) обтяпывал дела хозяина, а заодно свои собственные.
   Вот и в тот раз Мудрила повел туда-сюда длинным носом - и унюхал-таки возможность объехать на кривой всех прочих. И намекнул Вертиславу, что не худо бы отдать визит придворному библиотекарю Мигренусу. Дескать, любопытные о нем слухи ходят: будто бы не библиотекарь он вовсе или, так скажем, не только библиотекарь...
   Князь намека не понял, пришлось объяснять. Объяснение вышло долгим. Юнец все ерепенился: как это, мол, так, почему он, природный князь, должен идти на поклон к какому-то книжному червю? "Какой еще маг, - разорялся Вертислав, - не знаю я никаких магов! А если маг, то почему сам трон не захапал? Может, никакой он и не маг?!"
   Вертислав орал, Мудрила талдычил свое, подавляя желание дать хозяину по морде и почти мечтая уже, чтобы Мигренус вместо помощи превратил Вертислава в жабу. В конце концов по морде получил сам Мудрила. После чего князь остыл и сказал, что так уж и быть, в библиотеку он наведается, но ежели дело не выгорит, то быть холопу поротым на конюшне. Тихий не испугался: конюшня у хозяина когда-то была, но вместе с баней и кузницей давно ушла соседнему помещику за долги...
   Дело однако выгорело. Вертислав вернулся от серого мага бледный, в холодном поту, но торжествующий. Князю, конечно, было невдомек, что слуга наперед обо всем с Мигренусом договорился. Вертиславу выпадал трон, Мудриле же - подлинная власть до тех пор, пока это будет угодно серому магу. А у того, понятное дело, были свои интересы.
   Окольными путями проведав о неких родственных отношениях чародея с Забавиной матерью Светозарой, хитрый холоп имел свои догадки насчет будущей судьбы престола. И в беседе с Мигренусом упирал главным образом на то, что у других претендентов на корону полно родни, Вертислав же одинок как перст, и если чуть колдануть, чтобы детей у него не было, то "сам понимаешь, твое магучество, какая же тут новая династия? Никакой новой династии и быть не может!"
   На этом месте Мигренус прервал его рассуждения повелительным жестом, заглянул прямо в глаза - и Мудриле почудилось, будто его голову вывернули наизнанку для осмотра и изучения.
   "Хорошо, - сказал волшебник, похоже, удовлетворенный проверкой, - быть по сему". И велел прислать к нему Вертислава.
   В итоге остальные князья прекратили лай на полуслове и, словно морок на них напал (впрочем, почему "словно"? Он самый и напал), единогласно решили, что лучше Вертислава никто с государством не управится.
   Управлялся, разумеется, не он, а Мудрила, вскоре ставший бой-ярином и незаметно забравший власть над страной в свои загребущие руки. Хозяин цацкался с золотой короной, закатывал пиры, принимал послов, учинял смотры войску и пребывал в счастливом заблуждении, что именно он, Вертислав Избранный, держит бразды правления. Для полной радости новоявленному буй-туру недоставало только детишек (сев на трон, он сразу взял жену из древнего знатного рода), но что поделать - не судьба...
   Мигренус в державные дела не встревал, довольствуясь ролью воспитателя Забавы, причем как-то так вышло, что в глазах всех окружающих библиотекарь ей оказался чуть ли не родным дядюшкой. Тихий, само собой, тоже хотел бы стать для княжны родным дядюшкой, но, увы, не вышло. Во-первых, Забава с детства его не привечала (ну не нравился ей казначей, да и все тут), а во-вторых, Мигренус, узнав о попытках Мудрилы втереться в доверие к девочке, взял его двумя пальцами за верхнюю пуговицу кафтана и убедительно объяснил, что Забаве хватит одного наставника. С тех пор бой-ярин старался без необходимости не приближаться к терему великой княжны. Пуговица, между прочим, превратилась в навозную муху, и других доводов смышленому Тихому было не надо.
   Между тем серый маг (догадки Мудрилы подтверждались!) воспитывал Забаву как будущую правительницу; когда же дева приблизилась к брачному возрасту, Мигренус начал, почти не скрывая того, подбирать ей жениха на свой вкус. Ухажеры, казавшиеся "дядюшке" нежеланными, изгонялись на счет раз-два, будь то руславские бой-яре или иноземные графья. Последним под каким-то надуманным предлогом выставили странствующего рыцаря де Гоша: маркиз и ахнуть не успел, как оказался на дороге к своей Франталии, даром что по бабкиной линии числился в родстве с тамошней королевской фамилией. По этому поводу у Забавы с "дядюшкой" вышел громкий скандал (видать, не напрасно чужеземный кавалер распевал галантные вирши под балконом ее терема), однако Мигренус остался непреклонен. Он, дескать, уже выбрал жениха - надо лишь годик подождать, пока тот войдет в совершеннолетний возраст, а там уже соседи могут и сватов засылать.
   Мудрила прикинул: судя по обмолвке о возрасте и соседях, в мужья Забаве был назначен либо старший сын поляхского короля, либо младший брат прустрийского дюка. С обеими странами у Руславии общие границы. Несложно просчитать последствия такого брака: уния до совершеннолетия сына, который родится у Забавы, а затем - королевство Поляхское или герцогство Прустрийское в составе Руславии... Вот тогда бой-ярину взгрустнулось. Не сегодня-завтра Вертислава, отыгравшего роль ширмы, попросят вон. Да и поделом бы, по чести говоря, но что при этом станется с самим Мудрилой? Здраво рассудив, что вмешиваться в планы мага у него кишка тонка, Тихий смирился и начал уже было распихивать нажитое золотишко по иностранным торговым домам, готовясь к неизбежной смене власти, как вдруг недавно Мигренус учудил непонятное: вызвал к себе бой-ярина и сухо сообщил, что покидает Руславию.
   "А княжна как же?" - только и нашелся, что спросить, теневой владыка.
   "Не твое дело!" - отрезал маг и растворился в воздухе вместе с заранее упакованным багажом. Впрочем, эффектный уход был подпорчен скрипом половиц под башмаками невидимого Мигренуса и приглушенной бранью, когда волшебник, надо полагать, зацепился саквояжем за косяк...
   Как, что, почему - поди догадайся! Вертислав озадаченно скреб в затылке, но воспрявший духом Мудрила высказался в том смысле, что чародей с воза - кобыле легче, а Забаву, дабы не вздумала посягнуть на трон, лучше всего определить послушницей в какой-нибудь храм, где голубушке придется забыть о женихах навсегда.
   "Или давай я сам ее в жены возьму", - предложил многоумный бой-ярин. На что Вертислав показал ему фигу и сказал, что лучше уж действительно отдаст Забаву в храм. Все-таки проблески ясного сознания у буй-тура иногда бывали.
   В общем, все почти утряслось, но тут Кащей похитил княжну, и выяснилось, что прошлые заботы были только цветочками, а ягодки, сдается, еще впереди...
  
   - Пойдет Забава за Кащея? - спросил Вертислав, помешивая мед в кубке рогом единорога (испытанным средством для выявления ядов) и блаженно шевеля взопревшими пальцами ног.
   Советник пожал плечами.
   - Я бы на ее месте пошел.
   - Ты бы! Ты бы за пугало огородное пошел, кабы за ним приданое дали. Знаю я тебя, жадину. Воруешь все, воруешь, для чего - непонятно. Семьи нет, по девкам не ходишь...
   - Девкам платить надо. А жениться - так я еще молодой, успеется, - возразил Мудрила, которому недавно пошел восьмой десяток. - А Забава... за Кащея? - он задумчиво почесал кончик носа. - Думаю, пойдет. Если, конечно, не откажется.
   - Советничек! - князь посмотрел на Мудрилу с отвращением. - Думает он! А ну, как не откажется? Что тогда делать?
   Шумел Вертислав исключительно для острастки. Почесывание Мудрилой носа было верной приметой, что какая-то полезная мысль у него имеется. Еще ни разу нюх не подводил бывшего холопа. Не подвел и сейчас.
   - Да пусть себе женится, - спокойно сказал Тихий. - Кащей нам - брачный договор, а мы ему - прямого наследника. Извини, уважаемый, место занято. Вот законный владыка, а вот соправитель его, великий князь Вертислав.
   - Какого еще наследника? - тупо спросил князь.
   Советник снисходительно вздохнул и выставился в ответ честными бесстыжими зенками:
   - Что значит "какого"? Наследник у нас один - Славур свет Мирогромич.
  
  

Глава 14. Как придворные колдуны получили задание

  
   "Не откладывай на завтра то,
   что можно сделать сегодня ночью!"
   Джек Потрошитель.
  
   Бой-ярин Мудрила любил все делать обстоятельно и без спешки. Козни также строил заблаговременно, впрок, чтобы потом они без осечки сработали в надлежащий час и миг. Поэтому уже на следующий день, отоспавшись после ночного совещания с великим князем, он первым делом, еще не закончив умываться и одеваться, послал за придворными колдунами.
   Те, понятное дело, поспешили явиться на зов. Рысистым шагом. Придворный колдун - невелика сошка, чтобы пренебрегать приглашениями опоры престола, советника великого князя.
   Колдунов было двое. Звали их Лыкострок Молчун и Пасисей Трещотка. Оба еще далеко не старые, среднего роста, гладкие и упитанные, похожие друг на друга, как родные братья. Однако не братья и вообще не родственники. Посыльный оторвал служителей магии от совместной трапезы - на столе остались недоеденные щи из кислой капусты и совсем нетронутые блины с семужкой.
   По дороге Молчун тревожно размышлял о причине вызова. Не прознал ли каким-то краем бой-ярин, что он, Лыкострок, крутит шуры-муры с его ключницей? И надо было мне с ней связываться, досадовал на себя колдун. Баба как баба, ничего особенного. А вот ежели Мудрила возревнует - быть беде!
   - Как думаешь, зачем мы ему понадобились? - Пасисей тоже немного волновался. - Он же не мог узнать, что я у него из погреба кувшинчик портуспанского сколдовал, пока ты с ключницей в чулане барахтался?
   Ответить Молчун не успел - пока собирался что-то сказать, они успели дорысить до покоев казначея, откуда в этот момент, пятясь, выходили слуги: один нес тазик с мыльной водой и полотенце, другой - гребень и бритвенные принадлежности, третий - ночной горшок, плотно прикрытый крышкой. Посторонившись, чтобы пропустить холопов, колдуны ловко проскользнули в не успевшую закрыться дверь и, встав у порога, дружно отвесили поклон - не поясной, но подчеркнуто учтивый.
   Мудрила прямее сел в кресле, загадочным взором окидывая кудесников. Надо бы и мне перекусить, подумал бой-ярин, заметив капустный лист, прилипший к вороту Пасисея. Велю потом подать булку с вареньем и простокваши.
   Заспавшись, Тихий пропустил завтрак и решил уже подождать обеда. Но теперь передумал.
   Придворным колдунам отводилась главная роль в его плане противодействия возможным матримониальным (по-нашему - жениховским) поползновениям Ка-Сет-Асчея в отношении похищенной княжны Забавы. Сумеют ли? - усомнился вдруг Мудрила. Обязаны суметь, сказал он сам себе и нахмурился. Пасисей с Лыкостроком, по-прежнему стоявшие у входа (присесть им бой-ярин, естественно, не предлагал), заметили движение его бровей и засуетились, затоптались на месте, даже попытались, впрочем безуспешно, втянуть животы.
   Советник великого князя усмехнулся, милостиво им кивнул и сказал почти добродушно:
   - Не мельтешим, подходим ближе, чтобы я не орал через всю горницу. Но и не так, чтобы мне от вас кислой капустой разило. Ну что, ребятушки, пришло время отрабатывать кров да ласку великого князя. И всерьез, а не как обычно.
   Колдуны, между нами говоря, были слабенькие. По звездам читали неплохо, но в остальном... Мигренус, бывало, только морщился при виде их вымученных фокусов. Чего уж там, в магадемиумах не обучались. Лыкострок кое-как, с грехом пополам, дотянул до выпуска в заштатном училище магии в городке Мошковце и ко двору попал исключительно хлопотами своей мамаши, богатой барыни, которая отсыпала за это Мудриле добрую жменю самоцветных камней. Знакомясь с кем-либо, Молчун всегда сообщал, что имеет диплом Мошковского училища магии, и многие искренне верили, что образование он получил в столице. В здешнем училище и впрямь давали неплохие знания, его выпускники прилично зарабатывали на жизнь продажами талисманов и амулетов, заговорами на вечную любовь, снятием сглаза и даже усмирением назойливых призраков...
   Пасисей, в магическую школу вообще ни дня не ходивший, важно заявлял, что все волшебные науки превзошел самоучкой. Как ни странно, это только прибавляло ему веса в глазах окружающих. Когда-то Трещотка служил в палатах великого князя истопником, но потом выяснилось, что он довольно успешно заговаривает зубы, а у Вертислава они болели нередко. Так истопник и стал придворным колдуном.
   - Чего изволишь, бой-ярин? - вдругорядь отбив поклон, спросил Пасисей за себя и за товарища. - Ты только скажи, что от нас требуется, а уж мы порадеем - поможем, чем можем.
   Тихий помедлил, еще раз все взвешивая. Молчун и Трещотка, конечно, не волшебники (собственные чары плести ни тому, ни другому не по плечу), зато довольно прилично научились читать белые и черные книги заклинаний, а главное - навострились находить в чужой мудрости то, что надобно начальству к тому или иному случаю. Авось отыщут и теперь.
   - Славур Мирогромич нам требуется. Чудом спасшийся и таившийся до сей поры наследник престола, - сказал Мудрила без долгих предисловий. - Выглядеть, сами понимаете, должен убедительно. Чтоб не стыдно было предъявить его народу, жречеству и послам иноземным. И чтобы все как один поверили, что это он и есть. Еще, конечно, чтобы все мои приказы выполнял беспрекословно.
   Придворные колдуны переглянулись.
   - Понятненько, - протянул Трещотка, привыкший говорить за себя и товарища. - Непростую ты нам службу задал, бой-ярин. Обычный морок здесь не годится, даже думать нечего. Навести-то его легко, зато и развеивается он быстро. А наследник понадобится, надо полагать, не на час и не на день, так ведь?
   - На седмицу, самое меньшее, - сквозь зубы сказал Мудрила, который думал как раз о мороке. - Еще лучше - на месяц.
   - Вот! Я что придумал - взять холопа поосанистее и сотворить ему личину Славура Мирогромича. То есть прикинуть, как бы он мог сейчас выглядеть: нос от папы, уши от мамы, глаза от дедушки с бабушкой... Чары Чужой личины нам известны, во многих книгах описаны. Конечно, придется его в манерах поднатаскать: что говорить, как двигаться, в какой руке вилку держать...
   - Исключено! - отрубил Тихий. - Никаких холопов! Помимо меня и великого князя об этом знаете только вы двое. Так и останется. Если пронюхает еще кто-то, то только от вас. Тогда прошу не пенять, ребятушки, лично с вас шкуру спущу. Государственная тайна, ясно?
   - Ясно-то ясно, - Пасисей почесал в затылке, - а только так вот сразу, наобум, мне что-то ничего другого в голову не приходит. Дай денек отсрочки, бой-ярин, в книгах порыться...
   - Угу-угу, - покивал Тихий, сделав скучное лицо. - Боюсь, деньков у нас мало осталось. А ты, Молчун, почему молчишь? Сказать нечего, или согласен с Пасисеем?
   Лыкострок вздохнул, покосился на коллегу и бухнул:
   - Дрянец.
   Мудрила хотел ему попенять: негоже обзывать друг друга поносными словами при вышестоящей персоне, - но тут Трещотка треснул себя ладонью по лбу и обрадованно подхватил:
   - А и верно, дрянца же можно изготовить! Однако много этих понадобится - ингре... игрен... в общем, составных частей.
   - Где бы только драконово дерево найти, хоть полешко малое.
   - Да хоть щепку - нам и щепки бы хватило.
   - К бесу подробности! - перебил их бой-ярин. - Вы мне главное скажите: этот ваш...
   - Дрянец, бой-ярин. Сиречь какого-либо существа подобие, со стороны глядя, от натурального вовсе неотличимое.
   ­ - И этот ваш дрянец - он всерьез сойдет за князя? Ручаетесь?
   Лыкострок утвердительно мотнул головой, а Трещотка убежденно заверил:
   - Как живой будет! Мы, правда, чтобы не соврать, раньше таким колдовством не баловались, ни к чему оно нам было, но будь уверен, бой-ярин, не оплошаем! Дай нам пару купин на матерьялы да пару дней на опыты - предоставим дрянца в лучшем виде!
   У советника отлегло от сердца. Похоже, колдуны были уверены в своих силах.
   - Значит, так и решим. Золото сейчас получите (не забудьте потом отчет сдать, на что деньги трачены), а на третий день от этого жду вас с докладом.
  
   Прошло двое суток, и придворные колдуны вновь предстали пред грозные очи Мудрилы Тихого.
   - Готовы ли вы? - вопросил советник строго.
   - Готовы, бой-ярин! - дернул бородкой Пасисей Трещотка. Лыкострок безмолвно кивнул, подтверждая его слова.
   На самом деле совесть у колдовской парочки была не совсем чиста. Для изготовления кондиционного дрянца, как следовало из заклинательных книг (и как с самого начала вспомнил Молчун), прежде всего необходимо драконово дерево, но как раз его-то на мошковских рынках и не нашлось - даже самой малой веточки. Даже щепки. И взять было негде. Драконово дерево, судя по тем же книгам, росло исключительно на Канарейских островах. Побывать там не довелось никому из купцов, к которым обращались Лыкострок с Пасисеем; не все даже слышали об этом отдаленном архипелаге. У известного торговца Агама, правда, нашелся малюсенький ларчик из драцены, в общем-то, достаточно близкой родственницы драконова дерева, однако он, заметив интерес покупателей, так взвинтил цену (три купины запросил, выжига!), что Пасисей и Лыкострок даже торговаться не стали, а с достоинством покинули лавку жадного евудея. Поразмыслив, колдуны решили, что не будет большого греха, если вместо драконова дерева они возьмут любое иное растение с названием, начинающимся на "др". И за каких-то полтора купля сторговали у другого купца небольшой пенек древнего древовидного папоротника.
   Мудрила об этом, конечно, не знал, но какие-то нотки в ответе Пасисея его насторожили.
   - Что-то я уверенности в голосе не слышу?
   Трещотка развел руками.
   - Это смотря в чем уверяться. Ежели в том, как оно вообще все пройдет, то здесь, по нашим расчетам, - произнося "по нашим", он покосился на товарища, но тот хранил невозмутимость, - вероятность успеха составляет половина на половину. А ежели ты насчет самого дрянца переживаешь, бой-ярин, то даже не сомневайся - сделаем как подобает. Когда скажешь, тогда и сделаем. Теперь нам на все про все не больше часа надобно. Мы с Молчуном в этом деле уже наблатыкались. Мыши хорошие получаются, достоверные, от настоящих не отличить. Даст Белбог, и князь получится.
   - И на Мирогрома похож будет? - продолжал сомневаться Мудрила.
   - Почему ж ему не быть похожим? Это в нашей власти. Не беспокойся - заклинание верное! Главное, чтобы он голову не открывал, особливо на улице завсегда был в плотной шапке либо шеломе. В шеломе, конечно, лучше. Надежнее.
   - Это еще зачем?
   Трещотка, оглянувшись по сторонам, приблизил губы к уху бой-ярина и что-то прошептал.
   - Вон оно как? - удивился Тихий. - Надо же, какая ерунда может все дело испортить! Ну ладно, шапку не снимать - это мы как-нибудь устроим... Значит, вероятность, говоришь, пополам на пополам? Ах, это звезды так говорят? А нельзя все ж таки поколдовать, чтобы стало хоть семь к трем, а лучше - девять к одному в нашу пользу?
   Пасисей опять развел руками.
   - Никак не возможно. Уже колдовали. Пять к пяти только выходит.
   - Ладно, и на том спасибо, - Мудрила снова построжал. - Можете идти. Из дворца без моего ведома не отлучаться, не пьянствовать, о наших делах - еще раз напоминаю! - языками не трепать. Пасисей, это в первую очередь к тебе относится. И будьте готовы - дрянец потребуется, возможно, со дня на день.
   О том, что дрянец может вообще никогда не пригодиться, бой-ярин говорить не стал: он любил держать подчиненных в напряжении. Ему казалось, что так они лучше работают.
   Колдуны поклонились и вышли из горницы. Закрыв за собой дверь, посмотрели друг на друга и облегченно перевели дух.
   - Не дознался, значит, насчет ключницы-то, - вполголоса молвил Молчун. - Одного я только не понял - что ты там насчет вероятностей нес? Какие пять к пяти?
   - Какие, какие... Обычные, - пробурчал Пасисей, хватая товарища за рукав и увлекая подальше от дверей. - Либо у Тихого это дельце выгорит, либо нет - вот тебе и половина на половину. Иначе говоря, одно из двух.
  
  

Глава 15. Как бой-ярин Шустряк одержал бескровную победу

   "Кто выиграл это сражение?
   Завтра узнаем из газет".
   Наполеон Бонапарт
   после Бородинской битвы.
  
   Не так уж давно, еще при великом князе Мирогроме, "бой-ярин" было не чином, не должностью, а почетным воинским званием. "Ярый в бою" означало. Однако когда на трон уселся Вертислав, многие прежние порядки потихоньку изменились, и бой-ярство тоже стало чем-то вроде вишенки на пироге дворянского титула. А почему нет? Ведь и сам Вертислав преспокойно пишется верховным буй-туром, хотя до него эту приставку к имени получали только великие князья, прославившиеся в битвах. В общем, нынче никто уже не дивится, что иные бой-яре (вот как Мудрила Тихий, например) за всю свою жизнь вражьего клинка даже не нюхали.
   Из таких "ярых" мирного времени был и верный Мудрилин прихлебатель Шустряк, коего отрядили спасать Забаву и карать похитителя. Вернее сказать, он сам напросился, когда другие воеводы начали скромно прятаться друг за друга. Тут-то Шустряк и шагнул вперед, выпятив грудь и молодцевато звякнув шпорами, чем заслужил благожелательный кивок великого князя. Не очертя голову вызвался - Мудриле спасибо: шепнул накануне, что за неудачу в походе на страшного колдуна строго не взыщется, зато в случае успеха награда будет немаленькой. А потом, исход любого предприятия во многом зависит от того, как о нем доложить и кто будет докладывать, ведь правда же?
   Так что, проезжая под буй-туровым стягом во главе погонного отряда по улицам Мошквы, воевода пыжился, спесиво задирал нос, с удовольствием внимал воодушевленным кликам горожан (особенно горожанок) и нимало не сомневался в светлом своем будущем. Сомнения и даже смятение появились только теперь, у врат Черного замка. С первого же взгляда на вражью твердыню бой-ярин отчетливо понял: ярись не ярись - путного боя не выйдет. Не тот случай.
   До Кащеевых владений дружина добралась без особых хлопот. Дорога была известная и хорошо утоптанная, хотя за последние двадцать лет, что прошли без войн, немного попортилась: в предгорьях поросла травой и мелкими кустиками, в горах кое-где обрушилась, а кое-где была частично завалена оползнями. Впрочем, в Полнощных горах полным-полно всяких троп, широких и узких, так что опасные места всегда можно было обойти. Поплутали, конечно, в извилистых холодных ущельях, под дождем да градом поежились, пару раз едва не угодили под камнепад; несколько лошадей на кремнистых осыпях потеряли подковы; нередко приходилось спешиваться и вести коней под уздцы; многие ратники натерли волдыри на пятках от лазанья по скалам. Однако других потерь не было, и оружие обнажить пришлось лишь единожды, когда дуриком налетел случайный Змей Горыныч. Как налетел, так и отлетел: получил по всем трем мордам и умотал в свою нору, синяки зализывать. Кому рассказать - не поверят: пуще всех тягот витязи роптали на нехватку горячего питания. Помощник воеводы, бывалый сотник Могута "утешал" молодежь: ничего, мол, тяжело в ученье, легко в гробу - потерпите чуток на сухомятке, а колдун ужо зальет вам сала за шкирку, хлебать устанете! Однако ошибся. Ни людскую рать, ни волшебную силу Кащей навстречу не выслал. И лишь сейчас Шустряку стало понятно, что это врагу было просто без надобности.
   Крепость чародеева как будто и построена не была, а выросла прямо из скального плато. Плато состояло как бы из двух ступенек, одна саженей на пять-шесть выше другой, и замок возрос на самом краю этой приподнятой части, словно уходя в нее корнями. Ежели рассуждать по воинской науке, крепость была какая-то неправильная: ни тебе барбакана, ни надвратной башни, ни рва с подъемным мостом. Вполне приличная дорога, вымощенная на последней полуверсте аккуратными кирпичиками, упиралась прямо в ворота. Зато высоченные стены были абсолютно гладкими, без единой щелочки - вскарабкаться на них и белка не сумела бы. (Никакого сравнения с невысокими, в два человеческих роста, стенами мошковского Кремля, выстроенными больше для красоты, чем для обороны.) И что за стенами творится, не высмотришь: замок возвышался надо всеми окрестными вершинами, едва не упираясь в пухлые облака. Наличествовали, правда, вышеупомянутые ворота, но они были закрыты наглухо, а неприступный вид циклопических створок, сплошь окованных бронзой, делал нелепой всякую мысль, чтобы взломать их, скажем, при помощи тарана. Кстати, тарана у дружины тоже не было: столичные дьяки, ведавшие оружейным припасом и тыловым обеспечением, как всегда, пожадничали.
   Прикинув и оценив мощь цитадели, воевода отъехал подальше от строя и поманил к себе помощника. Когда Могута приблизился, бой-ярин нетерпеливо спросил:
   - Видал? Чего скажешь?
   А что говорить, когда говорить нечего? Ветеран насупился, подергал себя за седой вислый ус, поскреб затылок под шлемом, замысловато выругался. Его гнедая кобыла потыкалась носом в морду сивого бой-яринова мерина, отклика не дождалась и разочарованно фыркнула.
   - Вот и я так думаю, - сказал Шустряк. - Безнадега!
   Воинство, пришибленное грандиозностью вражьей обители, угрюмо помалкивало. Лишь позвякивали стремена и колечки кольчуг, да свежий утренний ветер с треском трепал разноцветные флажки на копьях.
   - Дружину положим, а княжну не вызволим. Тут и лестницы не помогут - осадные башни нужны, машины стенобитные. Или вот, я слышал, в Шангарской державе есть такой гремучий порошок - даже скалы на куски разрывает...
   - Фигня! - возразил многоопытный сотник. - Мирогром под эти стены пять раз ходил. Ты тогда еще мамкину титьку сосал, а я помню. Все было - и машины, и башни, и порошок разрывной. А толку - хрен да еще полхрена. Опять же, ворота эти видишь? Подвзорвешь ты их своим порошком, а они на тебя же и завалятся, всю дружину прихлопнут.
   - Что ж ты раньше молчал?! - искренне возмутился воевода.
   - Наше дело служивое, - цинично отрезал Могута, - шагай куда велено и вякать не моги.
   - Тоже верно, - признал Шустряк справедливость его слов. - Но делать-то что-то надо? Так и до зимы проваландаться можно...
   Валандаться до зимы он, конечно, не собирался. Больше того, рассчитывал, если все получится, как задумано, нынче же поворотить к дому. Однако, по давней своей привычке таскать каштаны из огня чужими руками, хотел, чтобы решение исходило как бы не от него, а от кого-то другого.
   И сотник, похоже, купился на подвох. Поморщил лоб в раздумьях, сплюнул под копыта лошади, посмотрел, куда попал, и еще раз сплюнул.
   - Фигня! Я так понимаю: самоубийства от нас великий князь не ждет, чудес - тем паче. Поход наш не ратный, а показушный.
   - Так-так! - одобрил воевода. - Продолжай!
   - Тут обмозговать надо. Княжну сперли? Сперли. Должон был Вертислав погоню послать? Должон. Вот нас и снарядили. А уж чего добьемся - сие по обстоятельствам. Главное, мыслю, честь державную соблюсти, злодею этот... как его... ультихватум огласить.
   - Ультиматум.
   - Я и говорю - ультихватум.
   - А дальше?
   - А дальше, - слюны у сотника хватило и на третий плевок, - пошлет нас Кащей вместе с ультихватумом. Далеко и грубо.
   - А мы?
   - А мы поедем. И доложим: так, мол, и так, ни хрена из этой затеи не вышло. И всякая такая фигня.
   - М-да? - воевода снова поскучнел. - Тебе хорошо рассуждать, шкуру-то Вертислав с меня спустит.
   - Ну, тогда давай на стенку полезем, - покладисто согласился Могута.
   - Шутишь?!
   Шустряк еще поколебался, взвешивая так и этак, но отступать было нельзя, а командовать приступ - он пока с ума не спятил. Сотник же явно уперся в потолок своих умственных возможностей и довести мысль до логического завершения был не в состоянии. Или просто спохватился, что наболтал лишнего, и остерегся продолжать. И ладно, он свое дело уже сделал. Теперь при дурном раскладе ответ за глупые подсказки держать Могуте, а уж бой-ярин как-нибудь выкрутится. Не впервой.
   Могло, увы, и так статься, что до вечера воевода не доживет, но вероятность эта была, по его прикидкам, малюсенькой. И вообще, кто не рискует, тот не пьет медов стоялых.
   Состроив мину, долженствующую изображать решимость пополам с самоотречением, Шустряк бесшабашно махнул рукой:
   - А-а, где наша не пропадала! Эй, малый, труби вызов!
   Трубач, ражий детина с бочкообразной грудью, трусцой выехал из шеренги. Запрокинувшись в седле, воздел напряженными руками огромный боевой рог, набрал полную грудь студеного горного воздуха и дунул. Гулкий протяжный рев эхом отразился от неприступных стен.
   Кащеевы стражники, черными мурашами торчавшие на верху стены, зашевелились, но лишнего волнения не проявили, только кое-кто переложил копье из руки в руку.
   - Гой-да! - лихо крикнул воевода, с лязгом выхватывая меч из ножен.
   Тронув коня серебряными шпорами, он картинно прогарцевал к воротам (ветер очень кстати раздул широкие полы его плаща - словно бирюзовые крылья за спиной заплескались) и с виду размашисто, а на самом деле аккуратно, чтобы не повредить дорогой харалужный клинок, тюкнул по бронзе.
   На стук открылось оконце, упрятанное в правой створке ворот. Наружу выставилась припухшая плоская харя, испещренная зловещей татуировкой. На службе у колдуна (это ведал всякий руславец) состояло немало различных прохиндеев, но более других он жаловал урков - древнее свирепое племя, еще в начале времен, как баяли знающие люди, с потрохами продавшееся Чернобогу.
   - Моя - великий воин Пачамуча. Надо что? - без особого любопытства спросила харя.
   - От великого князя Руславии, верховного буй-тура Вертислава Избранного - воевода бой-ярин Шустряк с ультихва... с ультиматумом!
   "Матумом... матумом... матумом..." - издевательски, как почудилось воеводе, раскатилось эхо.
   - Чего твоя желать?
   - Передай своему хозяину, богомерзкому колдуну Кащею, - прогорланил Шустряк, надрываясь, словно был за три версты, - чтоб немедля вернул великую княжну Забаву, им коварно похищенную! А буде откажется, скажи, что я, воевода бой-ярин Шустряк, вызываю его, злопаскудного колдуна, на смертный бой, на любом честном оружии, один на один!
   "Дин... дин... дин..." - насмешливо продинькало эхо.
   - Моя понимай. Твоя мало-мало дожидать.
   Оконце захлопнулось.
   Ждать пришлось около часу. Дружина успела принять по чарке, закусить солониной с сухариками, а кое-кто - и коней переседлать. Кулаки у всех чесались, но ясно было, что до драки не дойдет. Не судьба нынче.
   Воевода между тем заметно приободрился (все, тьфу-тьфу, шло так, как и ожидалось) и даже начал насвистывать себе под нос игривую богатырскую песенку "У моей милашки сарафан в горошек". Сотник Могута, не в силах разгадать его хитроумный замысел, смотрел на командира, как на покойника, и мрачно теребил усы.
   "А под сарафаном..."
   Хлоп! Оконце появилось на том же месте.
   "...пара стройных ножек!"
   - Ну, что ответил твой хозяин? Как тебя там... Пачамуча.
   - Моя не Пачамуча. Пачамуча натачивать свой черный ятаган, хотеть зарезать плохие парни с равнины. Моя - самый великий воин Патамуча.
   По морде сравнить, так Патамуча был Пачамуче если не братом-близнецом, то каким-то другим близким родственником. Урк высунулся из окошка по пояс, чтобы противники получше разглядели его толстые волосатые пальцы, сложенные кукишем. Переждав гневные вопли дружинников, стражник глумливо заявил:
   - Вот так моя твоя отвечай.
   И нагло ощерил острые клыки. Впрочем, тут же поспешил убраться: дружина, взбешенная таким поношением, взялась за луки.
   Могуту вдруг осенило. Ну конечно! Не дурак же Кащей, чтобы рубиться с крепким молодым воеводой. Сколько ему там лет - две или три сотни? Разве ж старичку-чародею выстоять супротив добра молодца врукопашную?! Тем паче, что Шустряк хоть в битвах и не бывал, но по фехтовальной сноровке числился как бы не первым на всю Мошкву. А магически с ним ратовать - так это, наоборот, воеводе много чести будет. Настырного комара прихлопнуть - невелик труд, но кто когда с комаром на бой выходил?! Смех, и только. Ай да бой-ярин, ловко придумал!
   - Не стрелять! - поспешно заорал Могута. - Смирно, остолопы, мать вашу так и разэтак! Слушай воеводу!
   Шустряк - с печатью благородного негодования на челе, с блистающим клинком в деснице, воздетой к небу, - во весь опор промчался вдоль строя и резко осадил мерина хвостом к Черному замку, так, что конь красиво встал на дыбы.
   - Белбог и вы, чудо-богатыри, свидетели! - в голосе бой-ярина явственно звучало ликование. - Черный колдун, меня устрашась, вызова не принял! Как от пращуров наших ведется, за кем поле, за тем и победа! Предоставим же несчастную княжну Забаву ее горькой участи и возрадуемся успеху нашего оружия! Слава великому князю Вертиславу!
   - Слава! - бодро возгласила дружина, молотя древками копий о червленые щиты.
   - Слава его ближнему советнику бой-ярину Мудриле Тихому!
   - Слава!
   - Слава воеводе бой-ярину Шустряку! - взревел сотник, неистово вращая тяжелой саблей.
   - Слава!
   Презрительно поворотившись спиной к опозоренному врагу, воинство пустилось в обратный путь. Мощно и звонко грянула походная песня:
  
   Гей, Дуня, лей,
   Бражки не жалей!
   Что завтра будет - не ведаю!
   Уй, Дуня, дуй,
   Жарче поцелуй,
   Чтоб я вернулся с победою!..
  
  
  

Глава 16. Как черный маг узнал о существовании Славура

   "Дети - цветы жизни.
   Но не все из них годятся для икебаны".
   Справочник маговода-любителя.
  
   ...Ай, Дуня, дай,
   Юбку задирай!..
  
   Разудалая песня, постепенно затихая, доносилась из-под горы. Руславская дружина уходила домой.
   - Завывают, как голодные вервольфы, - недовольно поморщился Ка-Сет-Асчей. Черный маг обладал неплохим музыкальным слухом.
   - Народное творчество, монсеньор, - Кромеуш, дипломник престижного Мудридского магадемиума, служивший у чародея личным секретарем, позволил себе вольность: улыбнулся краешками бледных пиявкообразных губ. - Интересно, монсеньор, что бы они запели, приди вам фантазия принять вызов этого петуха?
   Самодовольно усмехнувшись, волшебник с хрустом потянулся в кресле. В свои без малого триста лет (если точно - двести девяносто четыре) Ка-Сет-Асчей был мужчиной не только видным, но и хорошо тренированным. Черный маг ежедневно упражнялся в фехтовании, выходя против отборных уркских воинов. Дрались, разумеется, без поддавков, острым оружием. Убитых, впрочем, не было: естественная убыль партнеров - пустяки, но Ка-Сет-Асчей, дороживший своим мастерством, предпочитал играть с соперниками, а не кромсать их на кусочки. Сам он за последние полвека не получил ни царапины.
   Так что руславский воевода мог надувать щеки сколько угодно, но в поединке с сеньором Черного замка шансов у Шустряка, при всей его выучке, было не больше, чем у любого деревенского пентюха. По крайней мере, сам Ка-Сет-Асчей в этом нисколько не сомневался.
   - Пусть поют, - снисходительно обронил он. - Надеюсь, с нашей стороны эксцессов не было?
   - Практически нет, монсеньор. Железный Хомосек, пардон, герр Грошпер хотел перестрелять этих мужланов, но я ему отсоветовал...
   Ка-Сет-Асчей пожал плечами. Капитан Грошпер, наемник из Прустрии, пару лет назад явился к нему и буквально навязался на службу, выпросив в придачу к жалованью такую безделицу, как магическое умение попадать из арбалета в любую точку по своему выбору. При этом черный маг позволил себе невинную шутку - волшебная меткость включалась после того, как Грошпер произносил стихотворное заклинание, которое звучало так:
   Гансик за рощей нашел арбалет,
   Больше в Гросскукене жителей нет!
   Гансом, понятно, от рождения звали Железного Хомосека, и родился он как раз в местечке Гросскукен.
   Впрочем, шутки шутками, а опытный вояка, не понаслышке знавший, что такое дисциплина, пришелся ко двору - Ка-Сет-Асчей поставил его начальником гарнизона Черного замка. У урков, конечно, был собственный вождь, трижды величайший воин Чакануча, но тот, ввиду своего тройного величия, упорно не желал забивать голову такими мелочами, как расстановка постов и смена караулов. Во избежание конфликтов между урком и прустрияком Ка-Сет-Асчей возвел Чаканучу в звание полковника. Служебные отношения между двумя командирами сводились к еженедельному докладу, на который Грошпер являлся с четвертной бутылью бренди или полуторной - сладкого вина. Капитан и вождь в чине полковника совместно высасывали емкость, после чего расходились, довольные друг другом.
   Ганс Грошпер оказался служакой образцовым, но туповатым: некоторые очевидные вещи (вот как сейчас, например) ему приходилось объяснять. В остальном же субъект был полезный и забавный. Новоприобретенному таланту радовался, как стервятник дохлятине, и все свои досуги посвящал стрельбе, предпочитая движущиеся цели. В конце концов урки, которых нервировал ежеминутный риск получить арбалетный болт в брюхо, устроили ему "темную". После этого Железный Хомосек немного умерил энтузиазм и начал практиковаться на зомби из тюремной стражи. Те не возражали - во-первых, им было не больно, а во-вторых, темница все равно пустовала и заняться стражникам было нечем...
   - А что наша... э-э... гостья?
   - Привыкает, монсеньор. Ночью опять плакала, но больше не буянит, ведет себя тихо. Осматривает замок, гуляет с фрейлинами в парке, примеряет наряды. Шкатулки с драгоценностями пока не открывала, однако посматривает на них с нескрываемым интересом.
   - Хорошо. Сегодня я к ней загляну... э-э... попозже. Ответы на приглашения получены?
   - Частично, монсеньор, - Кромеуш раскрыл бювар, который держал под мышкой. - Преславный магистр Сю Шангарский шлет вам свой восторг и...
   - Короче, пожалуйста. Давайте по прозвищам.
   - Слушаюсь, монсеньор. Если короче, то Алхимик обещает прибыть к назначенному сроку, то есть через три года. Согласие также дали Механик, Интриган и Джигит. Звездочет и Медик уже здесь, как и договаривались.
   - Звездочет? Мандалашка? Приятно будет увидеть старого пройдоху! Мы ведь с ним в школе за одной партой сидели.
   - Полагаю, с тех пор он сильно изменился, монсеньор. Теперь он, замечу с вашего позволения, не Мандалашка, а Мандалай-бек - такой важный, весь в шелках и бриллиантах, бороду завивает колечками.
   - Он еще и бороду отрастил? Да, с годами люди меняются. И нередко забывают... э-э... детскую дружбу. Что ж, там видно будет... Кто еще?
   - Мы его не звали, монсеньор, но Подмастерье тоже здесь. Жаждет засвидетельствовать вам почтение. Прикажете выгнать?
   - Подмастерье? А, это у нас Гу Недоученный с Памалайских гор. Без проблем, дружище, он шпионит для Алхимика, то есть для преславного Сю. Пусть его, не гоните. Почтение примем завтра, перед ужином. А как дела с Белым братством?
   - Из ВКП(б) готовы прислать наблюдателя, но просят гарантировать его безопасность.
   (Еще раз напомним читателям: ВКП(б) - так для краткости называло себя руководство Белого братства - Высший круг посвященных (белых). У союза черных магов был свой верховный орган - Главенствующий ковен черного посвящения, или ГКЧП.)
   - Конечно, гарантируем. Дайте мне на подпись охранную грамоту и отошлите им немедленно. Что еще?
   - Ботаник, монсеньор. Флокус Гербариус отклонил приглашение, сославшись на нездоровье.
   Ка-Сет-Асчей насупился.
   - Отклонил? У него что, на самом деле с мозгами плохо? Что ж, с этим я... э-э... разберусь. Подберите пока кандидатов на остальные вакансии. И помните, дружище, нам нужны самые лучшие!
   - Конечно, монсеньор! - не хотел бы секретарь оказаться на месте того, с кем захочет разобраться патрон. - Прошу еще секунду вашего драгоценного внимания. Это касается прослушивания слухов о вашей роли в похищении княжны...
   - Да? Что-нибудь свеженькое?
   - Скорее странненькое, монсеньор. Деревня Запущенка, близ границы с Диковатым полем. Загадочная история, монсеньор: триста сорок семь жителей, не считая грудных младенцев, - и никто ни слова!
   - Действительно, странно, - чародей в задумчивости достал из воздуха горящую лучинку и раскурил длинную толстую сигару. Помахал рукой, разгоняя клубы ароматного дыма. - Запущенка, говорите? Если мне не изменяет память, это на опушке... э-э... Краеземной пущи. Кто там заправляет - Микеша Добронравный, кажется?
   - Добро-кто, монсеньор? - не подумав, переспросил Кромеуш.
   - Стыдно, милейший, - ("милейший" вместо "дружища" было признаком того, что маг недоволен), - стыдно! Чему вас в магадемиуме учат? Вероятных противников следует знать поименно и, по возможности, в лицо. Тем более таких. Вот прикажу вам завтра отправиться в Краеземную пущу с какой-нибудь... э-э... диверсией, а вы даже знать не будете, кто вас там прихлопнет.
   - Кто же он такой, монсеньор? - с легкой тревогой поинтересовался Кромеуш.
   - Микеша - самый авторитетный волхв в той местности. И если вокруг него все вдруг забыли о том, что княжну похитил именно я... Вывод?
   Вывод напрашивался.
   - Он заблокировал память деревенских олухов, - без колебаний сказал секретарь. - Но с какой целью, монсеньор?
   - Хороший вопрос, - волшебник пыхнул сигарой. Дымная струя изогнулась над его головой вопросительным знаком. - До сих пор мы с Микешей как-то... э-э... не пересекались. И к Забаве он вроде бы никаким боком... Так зачем это ему понадобилось?
   - Старческий маразм, монсеньор? - предположил Кромеуш, теряясь в догадках.
   - Не исключено, но вряд ли, - Ка-Сет-Асчей скептически поджал губы. - Не такой уж он дряхлый. И в любом случае, какие-то мотивы у него, безусловно, были. Забота о чем-то, по его мнению, важном. Или... о ком-то?! Похоже, так и есть! Любопытно, ради кого это у нас нынче волхвы так... э-э... напрягаются. Давайте посмотрим.
   Он небрежно щелкнул пальцами, и высокое зеркало, стоявшее в углу кабинета, послушно подкатилось к столу, скрипя колесиками по паркету. Не дожидаясь замечания, секретарь быстро записал в памятной книжице: "Смазать колеса!"
   В отличие от обычных зеркал, это трюмо не только отражало людей и предметы. Еще оно являлось инструментом дальней связи - куда более мощным, чем, допустим, Микешин котелок или даже магический кристалл. Кроме того, у него была масса других полезных свойств.
   В данный момент, не мудрствуя лукаво, Ка-Сет-Асчей воспользовался заклинанием Насущной информации, одним из самых простых и в то же время действенных. Вариантов, собственно, было два: либо против него действует сам Микеша, и в этом случае зеркало, повинуясь закону Магической этики, ничего конкретного не покажет (что, впрочем, уже само по себе о многом говорит), либо волхв хлопочет о ком-либо из простых смертных - тогда все быстренько выяснится...
   Зеркало замутилось, отыскивая нужный объект, и уже через мгновение в прямоугольной раме возникли густой, но довольно светлый смешанный лес, тропинка, вьющаяся меж берез, осин и елей, и человек с котомкой за плечами, с коротким мечом у шикарного, расшитого жемчугом пояса (мало вязавшегося со скромной одеждой путника), размашисто шагающий по тропинке. В ветвях о чем-то своем перекликались птицы, по стволам шустро носились белки, негромко звучала заунывная песня.
   Словно ощутив пытливый взгляд мага, странник поднял голову.
   Опушенные длинными ресницами карие глаза, прямой нос с чуть заметной курносинкой, четко очерченные губы...
   - Кто такой? Почему не знаю? - удивился Ка-Сет-Асчей и хотел было произнести заклинание Достоверной идентификации, но на полуслове осекся. Он знал! Знал эту статную фигуру, этот честный взор, напрочь лишенный коварства, эту фамильную манеру весело напевать на ходу грустные мотивчики. У парня еще довольно приятный голос, в отличие от отца и деда, которые ревели, словно дикие зубры, никогда не попадая в ноты. И никаких чар, Чернобог его побери, не требовалось, чтобы узнать лицо, в котором словно переплелись и сплавились черты давних знакомцев черного мага - буй-туров Радимира и Мирогрома!
   Секретарь посмотрел на хозяина, вздрогнул, зажмурился и попытался не дышать.
   - Интере-есно... - протянул монсеньор после гнетущей паузы. - Весьма интересно. И что же мне... э-э... теперь с ним делать?
  
  

Сказ четвертый

Обретение имени

Глава 17. Как у Славура начались приключения

  
   "Открытию новых земель весьма способствует
   хорошая карта с подробным маршрутом".
   Христофор Колумб.
  
   Руславия, если подняться повыше (на ковре-самолете, предположим, или на Змее Горыныче) и посмотреть сверху, похожа на сильно растянутую в ширину распластанную шкуру какого-то невиданного зверя. Образно говоря, мордой, оскалившейся клыками Полнощных гор, шкура эта упирается в бесплодное побережье Ледовидного моря, населенное парой-тройкой мелких народов, которые промышляют в основном рыболовством, но если к берегу случайно занесет купеческое судно, то не гнушаются и разбоем. Море названо так не случайно: оно действительно девять месяцев в году покрыто льдом. А трех оставшихся едва хватает, чтобы туземцы успели наловить селедки с запасом до следующего потепления. Несмотря на суровость жизни и некоторую, видимо, из нее проистекающую замедленность слов и мыслей, местные жители бодрости духа не теряют и гордятся своей принадлежностью к числу ойропских народов. Это, положим, верно: тем концом, которым здешние пустоши не утыкаются в руславскую окраину, они и впрямь притулились к Западным странам.
   Теперь взглянем на, так сказать, тыльный край шкуры. Он плавно переходит в Диковатое поле - широчайшие степные просторы, откуда нет-нет да и наскакивают на руславские рубежи отряды кочевников, любителей пожечь и пограбить. Треснувшись лбом о пограничные крепости и кордоны, узкоглазые молодчики отлетают, как горох от стенки, но проходит время - возвращаются, чтобы вновь (и столь же безуспешно) попытать удачи. Не исключено, что когда-нибудь объявится в степях сильный хан, который сумеет сколотить разрозненные шайки в настоящую рать и повести ее на Руславию, но такой удалец, похоже, еще не родился. А пока год за годом все остается по-прежнему: налетели - отпрыгнули.
   При всем при том через Диковатое поле проходит натоптанный караванный путь. Из восточных и южных пределов, с берегов Каспальского и Чейного морей, и даже Иназийского океана, везут по нему купцы (разумеется, под надежной охраной) тончайшие шангарские шелка и душистые сарадзинские вина, узорчатый пертуранский булат и синдийские благовония, а из далеких арапских краев - пряности, самоцветы, черное дерево и гигантские изогнутые рога, что растут под длинным носом у зверей элефантусов...
   С левой стороны Руславия граничит со множеством тех самых Западных стран - королевств, герцогств, баронств и так далее, объединенных не общими границами, но общим именем - Ойропа. А правым боком растворяется в чудовищных безлюдных пространствах, называемых Себорью, никем не изученных и потому на всех картах помечаемых как сплошное белое пятно. Люди бают, что, преодолев тысяч этак десять верст по себорским дебрям, можно лесопутьем попасть в Шангар, а то и в далекую Джейпанскую империю. Хотя откуда такие слухи взялись - совершенно непонятно. Ужель и впрямь кто-то теми дебрями хаживал?
   Дремучих лесов, к слову, и в самой Руславии предостаточно. Ярко-зеленым одеялом с голубыми нитями рек покрывают они все здешние земли, но довольно часто на зелени мелькают пестрые заплаты: города и веси. Каменных домов здесь почти не увидишь, да и ни к чему они - дубовые и лиственничные терема стоят веками и боятся только пожара. Однако горят, чего греха таить, в самом деле частенько, и нередко бывает, что после "красного петуха" все селение приходится отстраивать сызнова...
   Вот такая она, держава Руславская. Верхом не объедешь, пешком подавно не обойдешь. Армия великая в лес нагрянет - и растворится бесследно (бывали, бывали в древности такие случаи). Дорог хороших не слишком много, однако безбожно врут ойропские писаки, уверяющие, что руславцы только зимой торят прямоезжие санные дороги, а летом лишь по речкам на ладьях друг к другу в гости плавают либо звериными тропами пробираются. Иноземные же купцы - свидетели тому, что помимо водных путей по Волгле и другим рекам есть и вполне обустроенные дороги, в том числе большой торговый тракт от рубежа с Диковатым полем до самого стольного града Мошквы.
   Микеша, кстати, советовал Славуру добираться до столицы именно трактом. И ученик с ним согласился. По времени прикинуть, получится не намного дольше, чем по рекам или лесным дорогам, зато большак ведет через обжитые места - есть где людей посмотреть и себя показать! Однако, не желая делать крюк в несколько верст до Запущенки, он решил срезать путь и пустился к тракту напрямик через лес...
  
   По сомнительной доброте мага Мигренуса, клетка у Славки была просторная, на семь верст в любую сторону, но все-таки это была клетка. Сущность тюрьмы, знаете ли, определяется не столько отсутствием комфорта, сколько невозможностью из нее вырваться.
   И сейчас, когда волшебные оковы распались, он испытывал чувства узника, осужденного на пожизненное заключение, которому вдруг удалось совершить побег. Добавьте сюда беспокойство о сестре, злость на похитившего ее Кащея, легкую тревогу перед выходом в большой мир, предвкушение новых впечатлений и приключений, грусть от разлуки с друзьями и учителем - и вы поймете, какая каша образовалась в голове у Славура.
   В общем, нельзя сказать, что с легким сердцем покидал он знакомые края. Особенно в первые минуты было не по себе, на душе лежал камушек, и непрошенные, совсем не приличествующие воину слезинки настырно подступали к глазам.
   Однако молодость долго грустить не умеет. Вот и к Славуру быстро вернулось радужное и отчасти, пожалуй, легкомысленное настроение. Дойдя до вросшего в землю булыжника, которым когда-то в детстве обозначил пределы своей свободы, он даже на миг не задержался: подковырнул его носком сапога, небрежно отшвырнул в сторону - и пожалел лишь о том, что не сумел разрушить свою тюрьму раньше.
   Надо заметить, что, поднаторев в распутывании заклинаний, ученик волхва давно уже разобрался в паутине чар, наложенных Мигренусом. И легко мог раздвинуть или порвать их нити... если бы находился с внешней стороны волшебной сферы, в которую был заключен. Но он находился с внутренней стороны, а потому, сколько ни бился, ничего поделать не мог. И Микеша ему не помог, хотя не раз пытался. Увы, волхв в отличие от воспитанника не видел структуру заклинания, а распутывать неизвестные чары вслепую - это сродни попытке незрячего человека на ощупь собрать мозаику, ориентируясь лишь по цвету камушков... И лишь на днях Славку наконец осенило, как составить действенное расклинание. Как выразился домовой Фомка, лучше поздно, чем насовсем.
   Решительно перешагнув незримую границу, которую так долго и безуспешно пытался преодолеть, Славка пустился вприпрыжку, с интересом разглядывая новые пейзажи, раскланиваясь со встречными зверюшками и складывая на ходу песенку о герое, пустившемся через темный лес. Получалось, на взгляд самого стихотворца, не так уж скверно...
  
   Черный камень лежит,
   Весь поросший травой,
   Сто путей сторожит,
   И один из них - твой.
  
   То ли смех, то ли кровь,
   То ли тьма, то ли свет...
   И приходится вновь
   Дать кому-то ответ:
  
   Чей ты друг, чей ты враг,
   Тот, кто лес пересёк,
   Или ты просто так -
   И ни то, и ни сё?
  
   И куда твоя стежка направится,
   Чем окончится сказка твоя -
   Поцелуем ли Спящей Красавицы
   Или пиршеством воронья?..
  
   Лесопроходец горланил новую песню бодро и громко, за неимением иных инструментов отбивая ритм рукой по ножнам меча.
   Из-за поднятого им шума мягкую поступь волчьих лап по траве услышать было невозможно. Зато воспитанник волхва давно уже заметил мелькание серой, с рыжими подпалинами, шкуры в зелени кустов слева от тропинки - и краешком глаза не переставал следить за подбиравшимся все ближе хищником. И когда из зарослей перед ним мощным прыжком вымахнул здоровенный поджарый волк, для Славки это не стало неожиданностью. Он остановился и выжидательно посмотрел на серого. Тот, припав на передние лапы, плотоядно облизнулся. Это был не оборотень-волколак (не та стать, да и в облике ничего сверхъестественного), а обычный лесной зверюга - молодой, азартный и, по всей видимости, глуповатый, если размечтался пообедать вооруженным добрым молодцем. Похоже, пришлый: во-первых, морда его Славуру была решительно незнакома, а во-вторых, всех волков в округе он давно уже отучил на себя облизываться.
   Серый напружинился и без разбега, сильно оттолкнувшись от земли всеми четырьмя лапами, кинулся на добычу, которая, как ему казалось, от испуга даже забыла о сопротивлении: Славка стоял в обманчиво расслабленной позе, опустив руки. Уже в прыжке волк увидел в глазах человека едкую насмешку, но отступать было поздно. А тот в последний миг качнулся в сторону, увернувшись от щелкнувших возле уха волчьих зубов, ловко ухватил зверя одной рукой под нижнюю челюсть, а другой за хвост - и так шмякнул о стоявший рядом дубок, что только треск пошел. Точнее, волк шмякнулся сам - Славка лишь подправил направление его прыжка и придал чуток ускорения.
   Когда незадачливый хищник очнулся, воспитанник волхва назидательно потаскал его за уши и приказал:
   - Найдешь здешнюю стаю, скажешь - Славур велел тебя принять. Славур - это я. А не хочешь в стае ходить, убегай из Краеземной пущи куда глаза глядят. И смотри мне, если еще раз на человека нападешь! У нас за это волкам хвосты отрывают, понял?
   Зверь, повторим, был глуповат, но, несомненно, понятлив, а потому трепку перенес покорно. Разошлись мирно - каждый в свою сторону. Проводив взглядом его поджатый хвост, Славка не без гордости ухмыльнулся и продолжил сочинять свою песню. Встреча с серым для нее оказалась кстати...
  
   В чащу кинулся волк,
   Промелькнул и исчез,
   И надолго примолк
   Потревоженный лес.
  
   Только ведьмы глядят,
   Притаившись в ветвях,
   Да избушки скрипят
   На куриных костях:
  
   Чей ты друг, чей ты враг,
   Тот, кто лес пересёк,
   Или ты просто так -
   И ни то, и ни сё?
  
   И куда твоя стежка направится,
   Чем окончится сказка твоя -
   Поцелуем ли Спящей Красавицы
   Или пиршеством воронья?..
  
   Склонность к сочинению виршей водилась за ним с отрочества (к слову, запущенские девки еще и за это любили). Но вот странность: чем веселее бывало самому Славуру, тем печальнее и беспросветнее выходили у него песни. У этой, к примеру, мотив был прямо-таки душераздирающим. А тоненький детский плач, вплетавшийся в мелодию, делал ее еще горше и заунывнее.
   Плач?
   Какой еще плач?!
   Ученик волхва остановился и прислушался. Всхлипывания доносились с правой стороны, оттуда, где буйно, в рост человека, вымахала дикая малина, а деревья за ней толпились так плотно, что в двух шагах ничего не разглядишь. Где-то там, среди высоких березок, и хныкал ребенок.
   Он подождал, надеясь, что малыш просто обжегся крапивой или упал на ровном месте, и сейчас послышится успокаивающий материнский голос, а значит, Славке не придется сворачивать с удобной тропинки и лезть в заросли... Фигушки - никто другой на помощь не являлся. Ясно было, что помимо Славура спасателей в ближайших окрестностях нет и не предвидится.
   Если без причины ревет, уши надеру! - в утешение себе подумал он. Или по заднице нашлепаю!
   В начале лета от малины никакого проку, одни неприятности: ягоды еще зеленые, а колючки уже острые. Не остережешься - как раз полрубахи на кустах оставишь. Но огибать малинник было бы долго (ему, казалось, конца-краю нет), а ходить по беспутью Славур умел. Тишком, бочком, аккуратненько - не по-медвежьи напролом, а юрким ужиком проскальзывая в маломальские просветы, порой на волосок от зловредных шипов - в итоге Славка, невредимый и сам своей сноровкой весьма довольный, уже вскоре выбрался на маленькую прогалину, где горел, как ему сначала почудилось, небольшой бездымный костерок. И только выйдя из кустов, понял, что обманулся: принял за огонь рыжую, словно пламя, голову незнакомого мальчонки.
  
  

Глава 18. Как был спасен мальчик Искорка

  
   "На всякого Иванушку найдутся
   свои гуси-лебеди!"
   Неизвестная злая ведьма.
  
   Рыжий, по всему видно, тоже побывал в колючках, но продирался через них, как тот самый медведь, не разбирая дороги: подол холщовой рубашки болтался лохмотьями, голые ручонки и ножонки сплошь исцарапаны. Самая длинная царапина, подобно лихому боевому шраму, наискось тянулась через всю круглую мордашку. Малец, одинокий и заброшенный, скрючившись в три погибели, сидел под старой кривой березой. Увидев чужого дяденьку, реветь перестал, но слезы, крупные, как голубиное яйцо, продолжали капать из испуганных глазенок. На вид ему было года четыре, не больше.
   - Привет! - Славур широко улыбался, чтобы невзначай не напугать малыша еще сильнее.
   - Пливет! - робко пискнул тот в ответ. Совсем мелкое существо - даже букву "р" еще не выговаривает.
   - Меня зовут Славка. А тебя?
   - Исколка.
   - Точно Искорка? А не Пожар, часом?
   - Не-е! - найденыш понял шутку и тоже расплылся в милой щербатой улыбке (двух зубов спереди у него недоставало). - Позал я буду, когда выласту. А сетяс - Исколка.
   - Ну, тогда будем знакомы. Здравствуй, Искорка, я Славка! - пробасил он нарочито низко, а затем тоненько пропищал себе в ответ: - Злястуй, Славка, я Исколка!
   Искорка несмело хихикнул.
   - Можно, Искорка, я здесь с тобой посижу?
   Пацанчик торопливо закивал. Славур уселся рядом на мох, неспешно, избегая резких движений, снял с плеча мешок, распустил завязки, засунул внутрь руку, по-свойски подмигнул мальчишке и - оп-ля! - жестом ярмарочного фокусника извлек оттуда хлеб, ветчину и сыр. Разложил все это на тряпице, ловко накромсал на куски альфийским мечом.
   - Кушать подано, ваша рыжесть! Прошу к столу!
   Искорка впился в угощение, урча, как оголодавший волчонок. Спасатель достал из кармана платок и деловито вытер ему нос. Уважительно потрогал ссадину на коленке:
   - Это ты с малиной так сражался?
   - Ага.
   - И не испугался? - восхитился Славур.
   - Не-е... - подумав, мальчонка признался: - Немнозко стласно было. А это у тебя настоясий меть? Мозно потлогать?
   - Можно, только не порежься.
   Урожденный князь протянул клинок Искорке. Тот вцепился в рукоять, как клещ, другой ручонкой продолжая запихивать в рот кусок сыра. Кое-как прожевав, похвастался:
   - С таким метём я бы совсем не испугался!
   - Так ты же и так не испугался. А немножко - это ничего, это не стыдно. Немножко страшно и мне бывает.
   - Влёс! - не поверил Искорка. - Ты вон какой здоловый - как богатыль. Богатылям стласно не бывает!
   - Ну, - честно сказал бывалый житель Краеземной пущи, забыв, что не хотел пугать ребенка, - по-разному случается. Однажды на меня оживший мертвяк напал.
   - Мелтвяк?
   - Ну да. От него уже один голый скелет остался. Он себе лежал тихонько в земле, а какой-то придурочный некромант его из могилы поднял. Такие мертвяки называются зомби.
   - А потему некломант - плидулосный? - спросил Искорка, слушавший эту историю с живым интересом.
   - Потому что поднять поднял, а при себе удержать не сумел - то ли умения не хватило, то ли силы чародейской. Вот и пошел мертвяк гулять по свету. А своего соображения у зомби нет: встретит живого человека - может спокойно мимо пройти, а может и напасть как бешеный. На меня вот напал, чем-то я ему не понравился.
   Вообще-то Славур догадывался, чем он не угодил восставшему покойнику. Тот на них с Ундой напоролся в интересный момент их личной жизни. По всей вероятности, скелет просто разозлился на пылкую парочку, которая занималась тем, что ему самому было уже никоим образом не доступно. Но, конечно, малышу о своих догадках ученик волхва рассказывать не стал.
   - Отень стласно было?
   - Не то чтобы страшно. Просто как-то нерадостно. До этого я с мертвяками еще не дрался.
   - А кто победил?
   - А разве не видно? - Славка зловеще оскалил зубы и скрючил пальцы. - Ведь я на самом деле никакой не Славка, а тот самый мертвя-а-ак!
   Искорка взвизгнул от восторга. Потом попытался взмахнуть мечом и, конечно, выронил. Славка перехватил оружие на лету и убрал от греха подальше, пока пацан случайно не отхватил себе руку или ногу. Опасался, что тот разнюнится, но Искорка лишь проводил меч сожалеющим вглядом и заявил:
   - У меня тозе такой будет, когда выласту. У меня есё все зубы выластут, и я буду богатыль. Я бы тозе победил мелтвяка! И не испугался!
   Взаимопонимание было налажено, и Славур решил перейти к делу.
   - Откуда ты у нас такой смелый?
   - С хутола.
   Никаким жильем поблизости даже не пахло. Поплутал рыжий, видимо, изрядно.
   - Что за хутор? Как называется?
   Искорка добросовестно задумался, но в итоге лишь пожал плечами.
   - Забыл...
   - Ладно, зайдем с другого бока. Ты чей?
   - Мамкин. И папкин. И есё бабкин и дедкин. Бабусек у меня две, а дедусек тли. Только сетяс их два. Тлетий умел. Его на войне убили, и он умел. Давным-давно. Он был гелой, и его убили. Мне бабуська лассказывала.
   В первую секунду Славур не понял, как у человека может быть три дедушки, но потом до него дошло, что одна из бабушек, не иначе, успела побывать замужем дважды.
   - Конечно, у такого богатыря и дед непременно должен быть геройский! А как мамку с папкой зовут, знаешь?
   Малыш опрятно подобрал крошки, отправил их в рот и тяжело вздохнул:
   - Знаю. Мамку - Лыбка и Лапотька. А папку - Зайтик и Салуниска.
   Славур, между делом тоже решивший перекусить, чуть не подавился хлебной коркой.
   - Кхы-кхы... а... ну да, понятно. И что же, Искорка, ты сам из дома ушел, решил отдельно жить?
   - Не-е, - сказал рыжий серьезно. - Я потелялся.
   Как выяснилось из дальнейших расспросов, вчера на закате Рыбка и Зайчик отправились погулять за околицу, а сынишке наказали сидеть дома. Он же втихаря увязался следом и застукал родителей за весьма легкомысленным занятием: папка с мамкой, забравшись в папоротники, боролись там, совсем как хуторские мальчишки, да еще умудрились растерять почти всю одежду. К моменту появления любознательного чада Шалунишка уже успел уложить Лапочку на обе лопатки, как та ни вертелась и ни дрыгала ногами.
   - Конесно, - рассудительно сказал мальчонка, - он зе сильнее. А мамка все лавно ласселдилась и на меня залугалась. А папка только покласнел и хохотал, как дулачок. Они мне сказали безать быстло-быстло домой и никому нитего не лассказывать. А было узе темно, и я потелялся... А мы тепель домой пойдем?
   - А как же, - уверенно сказал Славур, - непременно пойдем. Куда же нам с тобой еще идти? Только домой!
   По словам Искорки, ночевал он под этой самой березой, так что, прикинул Славур, очень уж далеко от дома рыжий забрести не мог. Пожалуй, хутор следовало искать где-нибудь в окружности двух-трех верст. Знать бы еще, в какой стороне. Одно понятно, что не позади - там до самой Запущенки никаких хуторов нет...
   Внезапно боковым зрением он уловил какое-то шевеление в кустах за деревьями. Ага, вон оно в чем дело, смекнул ученик волхва. Знаем мы, как на прямой дороге люди теряются!
   - Покарауль-ка мой мешок, хорошо? Я сейчас вернусь.
   Делая вид, что отошел по малой нужде, Славур вразвалочку приблизился к кустикам, повозился с опояской штанов и вдруг стремительно сиганул через переплетенные ветви, обрушившись на соглядатая, как коршун на цыпленка.
   Есть!
   Под ним, суматошно мельтеша гибкими веткообразными конечностями, дергалось, пытаясь вырваться из захвата, нелепое существо, изрядно смахивающее на гигантскую еловую шишку. Куда там! Микешин воспитанник и не таких обламывал.
   - Ты меня знаешь? - вопросил он страшным шепотом.
   - Нет, - тоже шепотом, только удивленным, ответил леший. - А чо, должен?
   - Про Славку из Краеземной пущи слыхал?
   - Так, краем уха...
   Но слышал лешак, должно быть, немало, потому что дергаться сразу перестал, рожицей посмурнел и выпуклые глазки-бруснички старательно отводил в сторону.
   - Знаешь, что я с тобой сотворить могу?
   - А чо, чо я такого сделал-то? - заныл пленник.
   - Цыц мне! - Славур поднес кулак к его сучковатому носу. - Малыша напугаешь. Ты зачем его с пути сбил?
   - А чо, нельзя уже? Он без старших по лесу шастает, а я чо, пошутить правов не имею?
   - Я вот сейчас тебя к Шлепе отволоку, он тебе насчет "правов" все разъяснит! Сто лет будешь пеньки считать в Горелом овраге!
   У главного лесовика и матерые лешие ходили по струночке, а этот, судя по новеньким зеленым чешуйкам, сам лишь недавно из дупла выпал. Поэтому всполошился всерьез.
   - Ой, миленький, ой, хорошенький, не надо к Шлепе! Я ж ничо плохого не хотел, пошалил просто! За чо меня в Горелый овраг? Там гадюки, а я их боюсь... Ну, давай я его домой отведу, давай, а? И орешками по дороге угощу! А чо, у белки отниму - у ей не убудет, у ей еще с прошлого года много осталось - и угощу, пущай лопает, пока брюхо не треснет!.. Или нет, куда вести-то - его ж родичи ищут, близко уже, - и, неестественно вывернув лобастую голову, шалопутная нежить заорала во все горло: - Ау-у! Сюды-ы! Сюды-ы! Сынок ваш зде-еся-а!
   И впрямь - через лес, топча валежник, с хрустом и треском ломился выручательный отряд: целая толпа, и все, как на подбор, рыжие. Впереди всех, держась за руки, мчались зареванная мамка и насупленный папка - оба такие же огнекудрые, как Искорка.
  
   Все устроилось как нельзя лучше. Заблудшее дитятко тискали в объятиях и слюнявили поцелуями. Юный леший, получив на прощание назидательный пинок под еловое седалище, опрометью припустил в чащу. Искорка, захлебываясь счастливым смехом, рассказывал всем и каждому о том, как он потерялся, а дяденька Славка его нашел.
   - Спасибо, друг! - папка (по конопатому лицу с едва пробивающейся бородкой - Славуров ровесник) благодарно тряс его руку. - Если бы не ты... У нас же, знаешь, такое было! Моя, - он едва заметно качнул головой в сторону жены и приглушил голос, - чуть ума не решилась. У нее, знаешь, брательник был старший, когда она еще совсем крохой была... Вот так же, мальчонкой малым, однажды в лес забрел да и сгинул. Может, в трясину затянуло, а может, волки съели. Мать ее, Настасья, до сих пор по нему убивается. А тут Искорка пропал, так они обе... ну, ты знаешь. Давай сейчас к нам на хутор, а? Пир устроим. Радость-то, знаешь, какая!
   - Милости просим! - горячо поддержала мамка, совсем молоденькая и свеженькая, как редиска.
   - Да нет, пора мне, спешить надо, - отказался Славур. И не удержался, спросил тихонько: - Что же вы, шалунишки-лапочки, в избе... гм-м... бороться не можете?
   Искоркина мамка зарделась как маков цвет. Папка смущенно ухмыльнулся.
   - Сам-то не женат еще? Оно, знаешь, и видно. Вот женишься, тогда поймешь, каково - хе-хе! - борьбой заниматься, когда с дитенком в одной горнице. Тогда и обсудим... Ну, коли торопишься, прощевай! Ты, кстати, куда сейчас? А то, может, все-таки обождешь: я сбегаю, лошадь запрягу - довезу, куда скажешь. Хутор тут рядом, знаешь, двух верст не будет, обернусь мигом!
   Видно было, что предлагает рыжий от чистого сердца, сам загоревшись своей идеей, и Славуру, чтобы не показаться неблагодарной скотиной, волей-неволей пришлось сообщить, что направляется он в столицу.
   - Нет, до Мошквы не довезу. Далековато, знаешь, - огорченно признал Искоркин родитель. - Да и дороги здесь такие, что не по всякой телега проедет. Хотя... погоди-погоди! В Мошкву, говоришь? - он вдруг чему-то обрадовался и продолжил с довольным видом: - У меня же племяш в Мошкве, сынишка моего брательника двоюродного, о прошлом годе из дому удрал. Он у нас, знаешь, вроде как с небольшим прибуздехом - все о дальних странах грезил, о путешествиях, а прошлым летом взял и удрал. Мы уж думали, пропал оголец с концами, а тут зимой весточку с оказией прислал: жив-здоров, возвертаться не желает. В кабаке пристроился. А что? Место хлебное, знаешь, и в тепле как-никак... Так ты вот что, нужен будет расторопный парнишка - иди в кабак... Как, бишь, он называется?
   - "Смоляная бочка", - подсказала жена. - Только это не кабак, а постоялый двор. По-городскому - гостиница.
   - Точно! Иди, знаешь, в "Смоляную бочку" и спроси Паньку Рыжего. Ты не думай, он, Панька-то, с прибуздехом, конечно, но ловкий малый, не трус и на выдумки мастак. Так и скажи: двоюродный дядька, мол, привет передавал и велел пособить!.. Ну вот, а если здесь какая помощь понадобится, то за мной, знаешь, не пропадет, не сомневайся. Заходи хоть днем, хоть ночью. Дорогу везде покажут - Рыжиков хутор всей округе известен.
   - Заходи, рады будем, - чинно поклонилась молоденькая мамка.
   - Плиходи, Славка-а! - Искорка, сидя у нее на руках, все махал и махал исцарапанной ладошкой, пока Славур не скрылся за поворотом.
   Ну вот, хмыкнул он про себя, выбираясь на прежнюю тропинку, совершил, можно сказать, первый подвиг.
   И в корне пресек блудливую мыслишку, что Рыбка-Лапочка оч-чень даже ничего, с такой бы, знаешь, никто не отказался. В тех же, знаешь, папоротниках...
  
  

Глава 19. Как добрый молодец угодил в ловушку

  
   "Нет такого циклопа,
   которому нельзя было бы выбить глаз".
   Одиссей Лаэртид.
  
   Решив спрямить дорогу через пущу, Славур думал время сберечь, но вышло иначе. Через пару часов после встречи с жителями Рыжикова хутора он попал в западню, словно кур во щи.
   Началось с того, что почему-то смолкла птичья разноголосица, обычно наполнявшая лес с утра до вечера. Некоторое время вдалеке еще слышались неуверенные "ку-ку" какой-то одинокой кукушки, но потом и она заткнулась. Ученик волхва слегка удивился этим странностям, но не придал им особого значения. Лишь отметил про себя, что ни трели, ни щебет, ни карканье больше не заглушают его пение.
  
   Чей ты друг, чей ты враг,
   Тот, кто лес пересёк?..
  
   На душе у Славура было светло и безмятежно. Верный клинок да хлеба кусок, вольная воля да приключения - что еще надо для счастья?
   Оказалось, что не худо бы еще толику везения.
   Птицы не просто умолкли - их вообще не стало видно. Зверье тоже куда-то все исчезло - ни белки вокруг, ни зайчика, ни хорька, на худой конец. А лес вдруг пошел какой-то пустой, нездоровый и подгнивший; тропинка резко сузилась и без видимых причин закружила, запетляла меж ноздреватыми, белесыми от плесени стволами, то и дело возвращаясь и самое себя пересекая. А потом и вовсе в болото завела.
   С головой погрузившись в сочинительство песни, Славка не сразу обратил внимание на то, что земля под ногами начала пружинить, проседать и брызгать мелкими фонтанчиками. А когда обратил, было уже поздно: во все стороны, куда ни кинь, расстилалась однообразная унылая хлябь.
   Болото было мелкое (Славур при каждом шаге проваливался по щиколотку, редко когда по колено), но противное. Сапоги вязли в чавкающей жиже, цеплялись за скрытые в склизкой мути корни; там и сям из воды торчали кривые коряги; прорываясь из каких-то щелей на дне, вспухали и с отвратным чпоканьем лопались пузыри зловонного газа; застилая видимость, колыхались повсюду мутные полотна тумана. Из тумана с тошнотворным звоном налетали тучи гнуса, а в довершение всего вскоре зарядил и уже не отпускал надоедливый мелкий дождик.
   Не почувствовав, что впереди яма, Славур ухнул в воду по пояс, едва не потерял равновесие, выругался и мрачно продекламировал:
  
   Спотыкается конь,
   Удилами бренча,
   Прикипела ладонь
   К рукояти меча.
  
   Лес стоит, как беда,
   Что сказать мне ему?
   Я ответил бы... Да
   Кабы знать самому:
  
   Чей я друг, чей я враг?..
  
   Он потыркался туда-сюда, машинально рифмуя "трясину" со "скотиной", и решил принимать меры. Выискал корягу посуше, согнал с нее жирную жабу, уселся (штаны все равно были уже мокрые), порылся в мешке и достал Шлепин подарок. Увы, магический проводник лишь вяло шевельнулся и безвольно ткнулся ему в ладонь, никакого направления не указав.
   - Тоже мне, путеводный сучок, - с отвращением буркнул Славка. - Сучонок ты, а не сучок!
   Заметим, ругаться грязными словами было не в его привычках. В драке - иное дело, но ведь на то она и драка. И сейчас Славур грубил не со зла, а потому, что забеспокоился. Неправильное поведение зачарованной деревяшки окончательно убедило его в том, что дело нечисто.
   Пусть способностей к волшебству за парнем никогда не водилось, зато чужую магию он, как вы помните, распознавал с первого взгляда - стоило лишь на особый манер прищуриться. После того как у приемыша проявился этот дар, Микеша гонял его на тренировках до седьмых потов, пока не догнал до совершенства.
   Так... Что у нас здесь?
   Он привычно сосредоточился.
   Вот оно!
   - Зар-раза, - сказал Славка.
   Над всем болотом нависала лохматая паутина самого отвратного своекорыстного колдовства. Нити его хищно подергивались, готовые схватить и оплести неосторожного путника.
   Вникнув в суть примененного здесь заклинания, Микешин воспитанник понял, что мог бродить по слякоти до посинения, но так никуда и не пришел бы. Злопакостные чары превратили болото в ловушку, призванную закружить, запутать и лишить сил каждого, кто в нее вляпается. И только когда бедолага дойдет до полного изнеможения, хлябь должна была пропустить его дальше...
   А дальше - это куда?
   Он поглядел налево, поглядел направо, обернулся назад - и обнаружил выход в двух шагах от себя, за лениво колышущимся занавесом болотных испарений.
   - Посмотрим, - сурово сказал Славка. - Посмотрим сейчас, кто там на людей западни устраивает. Интересные, наверное, личности. Вот и познакомимся. Может, еще дружить будем. Семьями.
   Вновь увязав котомку, он слез с коряги, передвинул ножны под руку, сделал требуемые два шага и... очутился в саду. Да не в каком-то там банальном садике, а в Распрекрасном Сказочном Саду.
   Вот уж где была благодать! С ясного синего неба улыбалось солнышко (у него не только нарисованный рот имелся, но и глаза с ресничками); арапские птицы попугайки перепархивали с веточки на веточку, оглашая округу отнюдь не хриплым ором, как можно было ожидать, а сладкоголосым щебетом; на деревьях висели как обычные плоды (крутобокие груши, наливные яблоки, сочные сливы), так и необычные - горячие жареные колбаски, вяленая вобла, печатные пряники, источавшие медовый аромат. Все это произрастало на одних и тех же ветках, вперемежку с расписными глиняными свистульками и баклажками зелена вина. В сторонке жирно белела в кисельных берегах молочная речушка (не исключено, что даже сливочная - уж очень вальяжно и неспешно она текла). Посыпанная песком дорожка вела к красивому домику с узорчатыми ставенками и кокетливым половичком на крылечке. Подле крылечка красовался стол, ломившийся от всяческих яств. А возле стола поджидала гостя раскудрявая хозяюшка - красавица, естественно, писаная: кланялась, глазки строила и манила к себе белым пальчиком. Сарафан на крале был длинный, но скроенный столь ловко, что выразительно подчеркивал все ее пышные прелести. Подле ножек хозяйки отирался, ласково мурлыча, очаровательный серенький котик, украшенный огромным бантом. Только почему-то бесхвостый...
   Ученик волхва уважительно поцокал языком: морок был - само совершенство! О таких трюках Микеша ему рассказывал. Под личиной красотки, разумеется, скрывалась злая ведьма, а все остальное служило приманкой. Расчет простой: одуревший на болоте путник от радости забывает себя и галопом мчится к столу. На коем, следует понимать, вскоре сам и появляется в качестве главного блюда.
   - И куда твоя стежка направится, - пробормотал Славур, - тра-ля-ля, тру-ля-ля, тра-ля-ля...
   Шутки, однако, кончились. Озлившись, что еда заставляет себя ждать, котик поерзал вправо-влево пушистым задом, оскалил мелкие острые зубы, поднялся с места и на мягких лапах почапал навстречу. Причем, вопреки повадкам обычных кошек, не крадучись, а весьма целеустремленно.
   Славур скинул с плеча поклажу и взялся за эфес меча. Губы его растянулись в недоброй улыбке: можно биться об заклад, что в обличии домашнего любимца приближается натуральный дикий кот. А то и оборотень-котофан - если, паче чаяния, имеет место колдовство в колдовстве.
   Альфийский клинок сухо прошелестел, покидая ножны, и в то же мгновение лже-котик с жутким воплем бросился в атаку. Со стороны это, наверно, выглядело глупо, но Славка-то знал, что на него, выпустив кинжальной остроты когти, летит не маленькая киска, а здоровенный смертоносный хищник. Отпрянув с линии прыжка и молниеносно просчитав, где должна находиться невидимая башка зверя, он с левой руки рубанул на пару пядей выше кошачьей холки.
   Удар словно остановил и подвесил котика в воздухе. Издав жалобный мяв, он мгновенно превратился, как Славур и предполагал, в дикого лесного кота, затем без задержки обрел человеческую фигуру и грузно шмякнулся на дорожку.
   Брызнула кровь, и капли ее, разлетевшись во все стороны, смыли наведенные чары. Морок рассыпался без каких-либо внешних эффектов. Райский уголок просто исчез - так одним движением мокрой тряпки стирают со школьной доски непрочный меловой рисунок.
  

Глава 20. Как Славур получил сомнительное прозвище

  
   "Имя - это не просто символ, не только
   опознавательный знак. Отражая в себе
   квинтэссенцию личности, оно несет
   максимум закодированной информации
   о человеке и во многом предопределяет
   его судьбу".
   Индейский вождь Бизонья Лепешка.
  
   Какая хрупкая вещь - красота, и как легко ее уничтожить, с оттенком грусти подумал Славур. Был сад - и не стало сада. Микешин воспитанник стоял в полоске густой грязи, отмечавшей границу болота и неприглядного пустыря, поросшего редкими пучками жесткой серой травы. В мутной луже перед ним, подвывая и держась за голову, мелко дрожал небритый косопузый мужик (так и есть, котик на поверку оказался не просто дикой тварью, а котофаном) в рваном, неумело залатанном армяке. От покосившейся избенки на курьих ножках, окруженной чахлыми чернолистными осинами, ковыляла, потрясая клюкой, горбатая и хромая старушенция. На месте богатого стола проявилась кривобокая уличная печь; на огне стоял закопченный чугунный котел. В котле ключом бурлила вода, явно в ожидании свежатинки для бульона. Дождик, впрочем, перестал...
   То ли Славура чутье подвело, то ли альфийский меч оказался слишком коротким: оборотень остался жив, хоть и не вполне здоров. Правда, слово "оборотень" по отношению к нему теперь следовало употреблять в прошедшем времени: принудительное возвращение в человечью ипостась надолго лишает котофанов, волколаков и прочих представителей этого вида нечисти всяких оборотнических свойств.
   Неожиданно прекратив нытье, косопузый опасливо отнял руки от головы и с ужасом уставился на свои ладони. Правая была ладонь как ладонь, в меру немытая, но вид левой, залитой кровью, привел его в исступление. Вперив в победителя выпученное круглое око (второе ему кто-то вышиб еще до Славки), мужик пронзительно завопил:
   - Ах, подлюка! Ты же ухо мне отрубил!
   Упрек был справедливый: то, что осталось, ухом нельзя было назвать ни в коей мере. Славур смутился.
   - Ты сам в драку полез, - сказал он неуверенно.
   - Кто полез? Я полез? Это ты к нам полез без приглашения! И давай сразу ухи рубить! Это честно? У меня-то меча нетути!
   - А я виноват?
   Было Славке не очень радостно. И бой вышел не бой, а недоразумение, и противники попались завалящие. Кипятились, конечно, не без того, однако о продолжении битвы даже не заикались.
   - Больно, Чунюшка? - участливо закудахтала подоспевшая карга, кидая на Славура злобные взгляды.
   - Больно, маманя, - небритый Чунюшка, утирая слезы, кое-как воздвигся из лужи. - Ох-ох-ошеньки, как больно. Он, маманя, как полоснул, я света белого не взвидел - дотоль больно.
   - У-у, идол безжалостный! - прошипела ведьма, ласково привлекая сына к себе и заматывая обрубок уха какой-то ветошью. - Вымахал, орясина, выше крыши, так можно мирных обывателей на колбасу чекрыжить?
   - Эй, бабуся, вы же первые начали! - Славка опешил от незаслуженных упреков. К тому же старая придиралась не по делу: росту он был самого обыкновенного, немногим выше среднего.
   - Первые, не первые... - Чуня осторожно потрогал повязку и скривился. - Дергает! Надо же, я и не думал, что отрубленное ухо так дергать может. Поди ж ты - нет его, а болит, будто живое... Клинок-то небось заговоренный? - спросил он безнадежно.
   Славур повел широкими плечами. Он чувствовал себя неуютно.
   - Зачарованный, думаю. Альфийская работа. Конечно, зачарованный.
   - А ножны, поди, из ясеня?
   - Не знаю. Наверное.
   - Ну-ну. Меч альфийский да кровушка свежая, а тут еще, как назло, луна только в первой четверти... Эх, - горько сказал бывший оборотень, - какие чары загубил, колдолом ты проклятый! Какую магию изломал! Главное, я ведь теперь в кота перекинуться не смогу. Ну и сволочь же ты, добрый молодец!
   Белбог порукой, Славка терпел долго. Но тут не выдержал.
   - Я тебе, кошка драная, сейчас и второе ухо оторву, - посулил он сурово. - Тоже мне, святая невинность! Смотри-ка ты, меня сожрать хотели, и я еще извиняться должен!
   Тут начался скандал в самой похабной базарной манере.
   - А ты докажи! Докажи! - завизжала ведьма. - Сожрать его хотели! Это еще доказать надо! А свидетели где, ась? Нет у тебя свидетелей!
   А косопузый, надрывно всхлипнув, поворотился к Славке другим боком, откинул с виска сальные волосы и взвыл, накручивая себя, на истеричной ноте:
   - На, отрывай, поганец! Отрывай! Нынче твоя взяла, на твоей улице праздничек!
   Непризнанный князь растерянно моргнул: второго уха у злодея не было и в помине. Нос его, кстати, тоже был некогда сломан и сросся неправильно, преобразившись в бесформенную гулю.
   - Сам поганец! - ответил Микешин ученик, но уже без задора. Больше всего ему хотелось поскорее убраться отсюда, однако карга и ее отродье загораживали тропинку. Когда же он хотел их обойти, ведьма замахнулась увесистой клюкой:
   - Куда? А желание?!
   - Как, еще и желание? - возмутился Славур. - Ну вы даете, мошенники! Ладно, черт с вами, загадывайте, если смогу - сделаю. Только побыстрее!
   Старуха постучала себя кулачком по лбу.
   - Да не наше желание, а твое, бестолочь! Положено так. Ты нас одолел, теперь мы обязаны твою прихоть исполнить. От веку такой покон ведется, и не нам его менять, - ворчливо объяснила она.
   Славур задумался. Исполнение желаний - это здорово, но сейчас ему ничего особенного не желалось. Разве что поесть да у огня погреться - но не у этой же парочки просить гостеприимства. Помимо этого в голову лезла только какая-то ерунда из детских сказок, вроде "повернись к лесу задом, а ко мне передом", но котофанова мамаша с любой стороны выглядела ужасно, так чего ее вертеть, спрашивается? Еще меньше подходило к случаю "мой меч - твоя голова с плеч". Это раньше надо было, до драки... Чуня буравил его зверским взглядом одинокого глаза, от чего вообще соображалось плохо. Вдруг Славура осенило.
   - Есть желание! Запомните, окаянные: с этой минуты - никакой человечины! Ясно вам?
   После этих его слов хай вспыхнул с новой силой.
   - А мы ее кушали?! - бедолага Чуня с треском рванул ветхую рубаху на груди. - Ты спроси, мы хоть раз ее пробовали, человечину твою?! Да что ж это такое, люди добрые? - заверещал он с неподдельной мукой в голосе. - Копишь денежку, собираешь по купеечке, во всем себе отказываешь, потом хорошее заклинание прикупишь и думаешь - все, теперь-то уж заживем! Ан нет, не тут-то было! То колдун через болото попрется, то богатырь сильномогучий, а то богатырь с колдуном в компании! И всяк тебя мечом пронзить норовит! Прямо по шее! И начинай все сначала да спасибочки скажи, что до смерти не ухайдокали! Это справедливо, да?! В кои-то веки пацан малолетний в лесу заблудится, так ведь и тот туда же: покажи, дескать, как на лопату садиться, а то он, дурак, не знает и лаптями в печку упирается. А сам шасть в кусты, а ты, - бывший котофан разрыдался, - опять зубы на полку, да еще ожоги зализыва-а-ай!..
   Карга, скорбно кивавшая в такт стенаниям своего отпрыска, совсем закручинилась:
   - Не плачь, Чунюшка, не рви сердце материнское! Поздно уж убиваться. Не отведали мы допрежь сего человечьего мясца, а теперь уж и не понюхаем. А я слышала, оно сладкое...
   - Маманя, чего же мы делать-то будем?
   - А вот, - старушенция ядовито ухмыльнулась, - поклонимся в ножки славну витязю, удалу воину, да и пойдем себе по миру. Подаяния станем под окнами просить, куски собирать... Лучше б ты, говнюк, - она попыталась ткнуть Славура палкой, но не дотянулась, - всю нашу казну золотую потребовал!
   - Чем же лучше? - уныло спросил он.
   - А тем, что нет у нас никакой золотой казны! Вот и ушел бы несолоно хлебавши. Так нет же, выдумал условие, змеище. Чтоб тебе провалиться! Чтоб тебе ни дна ни покрышки! Чтоб тебе!..
   - До свидания, бабуся, - кротко сказал Славка, пристраивая мешок за плечами. - Счастливо оставаться.
   - Нет, погоди! - она с неожиданной прытью зацепила котомку загнутым концом клюки. - Постой! У меня для тебя подарочек припасен. Бесплатный!
   - Себе оставь! - молодой человек вырвался и торопливо, стараясь не сорваться в бег, зашагал прочь. Но уши у него, в отличие от Чуниных, были на месте, и злоехидное карканье ведьмы без труда догнало обидчика:
   - Заклинаю тебя на четыре звезды, на четыре ветра, на четыре пня, на все четыре стороны! Изломал ты, вражья душа, колдовство наше, так зваться же тебе, лиходей, от сего часу и до последнего дня - Колдоломом! И звать тебя этим именем другу и недругу, знакомому и незнакомому, в селе и в городе, в глаза и за глаза, и не избавиться от него ни мольбой, ни молитвой, ни чарами! Слово - олово! Сказано - сделано! Тьфу, тьфу, тьфу!
   Такой досады Славур не снес. Вообще-то, прозвища в Руславии были в ходу, и от звания, скажем, Чароборца он бы не отказался. Кличка Колдолом означала по сути то же самое, но ведьма выкрикнула ее - словно выплюнула - настолько оскорбительным тоном, что урожденный князь вспыхнул, круто развернулся на каблуках и, со свистом вращая клинком над головой, помчался обратно.
   - Ну держись, гниль болотная!
   Одна беда: гниль держаться не стала, а наоборот, подобрав полы, стремглав дунула наутек, да столь резво, что и на лошади бы не угнаться. Славка, как водится, поулюлюкал вслед трусишкам, устрашающе потопал на одном месте, перевернул котел, пнул избушечью курью ножку под колено и, несколько утолив этим жажду мести, вновь двинулся своей дорогой.
   Дорога же вскоре вывела на пригорок, с которого открылся вид на нормальный, не запачканный злым колдовством лес.
   Вспоминая перипетии схватки, он снова повеселел, и даже завершающее явление Чунюшки не испортило ему настроения, а больше насмешило.
   А ведьмин сын, выскочив как чертик из отдаленных кустиков, хлопал себя по тощим ляжкам и вызывающе орал с безопасного расстояния:
   - Колдолом! Колдолом!! Колдолом!!!
  
  

Сказ пятый

Грабеж средь бела дня

Глава 21. Как у Чуни появился внутренний Голос

  
   "Не все внутренние голоса дают
   полезные советы. Некоторым из них -
   лишь бы языком потрепать..."
   Анна Каренина.
  
   Два урка в вороненых доспехах одновременно набросились на черного мага: один попытался рубануть его ятаганом по макушке, другой - зацепить по ногам секирой. Ка-Сет-Асчей (в легкой рубашке и обтягивающих штанах, по короткому прямому мечу в каждой руке) уклонился от первого удара, отразил второй и сам перешел в атаку. Выпад, финт, еще выпад (это правой), ложный замах и резкий горизонтальный удар (это левой) - пронзительный скрежет металла по металлу... Противники отскочили назад и опустили оружие, признавая свое поражение. Обоим придется отдавать кирасы в починку: на одной появилась изрядная вмятина от укола, на другой - глубокая поперечная борозда.
   Урки с ворчанием отошли в уголок и сели на скамейку. Их место заняла следующая пара воинов.
   - Колдолом, говорите? Неплохое прозвище для молодчика с... э-э... столь ярким антимагическим талантом, - сеньор Черного замка прислонил к стене затупившиеся клинки и принял из рук Кромеуша пару новых мечей. Несколько раз со свистом рассек ими воздух, проверяя баланс. - Жаль, я сам не видел, как он разобрался с котофаном. Напомните мне потом, дружище, посмотреть в зеркале запись этого... э-э... эпизода. Чего ждем, парни? Нападайте!
   Фехтовальная зала вновь наполнилась топотом башмаков, лязгом железа и азартными выкриками бойцов. На сей раз Ка-Сет-Асчею пришлось защищаться от алебарды и двухметрового эспадона. Эта схватка тоже оказалась недолгой: минуты через две алебардист лишился своего оружия (черный маг ловко перерубил древко), а затем владелец двуручника получил столь изрядный удар по голове, что зашатался и рухнул на каменные плиты пола.
   Глядя, как товарищи лупят беднягу по татуированным щекам, чтобы привести в чувство, Кромеуш, стоявший в сторонке, неслышно вздохнул. Он не понимал, почему сам Ка-Сет-Асчей на тренировочные поединки выходит без шлема и кольчуги. И в глубине души не одобрял этот бессмысленный риск. Конечно, любую свою травму монсеньор сам же и залечит, да и Медик всегда готов прийти на помощь... ну, а вдруг патрон случайно пропустит смертельный удар? Мало ли, что до сих пор он в учебных поединках не получал никаких ранений - все когда-нибудь происходит в первый раз. А тут первый запросто может стать и последним...
   - Насчет этого Колдолома, монсеньор. Вы ведь можете просто приказать ему вернуться домой. В конце концов, князь он непризнанный, церемониться с ним не обязательно.
   - Почему же не обязательно? - не согласился Ка-Сет-Асчей. - Мы-то с вами знаем, что Славур Мирогромич - законный наследник руславской короны. Это требует определенного... э-э... уважения. А главное, вы не учли, что его под мысленный контроль не возьмешь.
   - Слишком далеко, монсеньор?
   - Дело не в расстоянии. В принципе для этого хватило бы даже ваших навыков. С помощью нашего волшебного трюмо, разумеется. Просто... э-э... Колдолом почувствует ваши чары и разрушит их - если не сразу, то через некоторое время. В следующий раз вы им уже командовать не сможете, а он будет знать, что кто-то за ним наблюдает и пытается помешать. Зачем это нам с вами, дружище? Пусть пока гуляет на длинном поводке. Но я вижу, наш невезучий урк уже поднялся на ноги. У тебя все в порядке, приятель? На всякий случай обратись к мэтру Скулапо - пусть посмотрит, нет ли сотрясения... э-э... мозга. Кто следующий?
   - Моя! - Пачамуча (или Патамуча - мало кто из обитателей Черного замка различал этих доблестных воинов) шагнул вперед. В одной руке он держал кривой меч с полуторной заточкой, в другой - длинную, тяжелую железную цепь с приклепанным к ней шипастым железным шаром.
   - Что-то новенькое, - улыбнулся черный маг. - Интересная разновидность моргенштерна. Ты раньше таким не дрался.
   - Моя пробовай новенькое! Моя хотяй все время научаться!
   - Достойный ответ. В таком случае... э-э... правило первое: если готовишься подсечь ноги противника такой длинной штукой, держи его на расстоянии, не позволяй переходить в ближний бой.
   Произнося эту фразу, чародей успел приблизиться к Патамуче (или Пачамуче) почти вплотную. Его клинки ножницами охватили шею урка.
   - Сдаешься?
   - Моя не успевай приготовляться! - негодующе сказал Пачамуча (или Патамуча), стараясь дышать не слишком глубоко. При каждом глубоком вдохе лезвия мечей щекотали ему горло.
   - А это было правило второе. Не развешивай уши, а следи за тем, что делает соперник. Ладно, хватит на сегодня, - Ка-Сет-Асчей протянул мечи секретарю. - Дружище, повесьте их на место, будьте добры. Парни, все свободны! Кромеуш, до обеда я продиктую несколько писем, а затем можете располагать собой по собственному... э-э... усмотрению. Займитесь своим дипломом, что ли.
   - С вашего позволения, монсеньор, я бы лучше взял зеркало и потренировался в ментальном управлении. На расстоянии.
   Маг досадливо поморщился.
   - Все-таки хотите попробовать свои силы на Колдоломе? Я же сказал: пока не надо. Я еще... э-э... не решил, что с ним делать.
   - Что вы, монсеньор, - совершенно честно сказал секретарь, - и в мыслях не было! Я имел в виду того Чуню, сына ведьмы.
   - Ах, вот как. Это другое дело. На нем можете практиковаться сколько угодно. Кстати, для пущей пользы составьте заодно маленький... э-э... доклад: сравнительное влияние заклинания Мысленного управления на обычных людей и экс-котофанов.
   - Кого прикажете использовать в качестве контрольного экземпляра? В смысле, кого из людей?
   - Да кого угодно, дружище! Любого лакея возьмите, садовника или... э-э... кухарку. Только долго их не гоняйте. Проверьте эффективность воздействия, и хватит...
  
   В тот же день, часа в два пополудни, бывший котофан Чуня услышал голос. Пожалуй даже - Голос с большой буквы. Вроде бы внутренний, но в то же время, несомненно, чужой. И еще непонятно - был это Голос рассудка или безрассудства, или просто Голос сам по себе. Вернее всего, последнее.
   Ведьмин сын, разобиженный на весь белый свет и голодный, мрачно слонялся по краю болота, то и дело теребя подсохший обрубок уха и дожидаясь маменьку, которая пошла собрать каких-нибудь корешков и поганок на пропитание. Чуня поганки не особенно любил, но для хороших грибов пора еще не настала. А ежели разобраться, то никакой гриб не сравнится с куском чуточку обжаренной или даже сырой телячьей печеночки. Или с жирным карасиком, а еще лучше - сазаном. Чем лучше? А тем, что он по размеру больше!
   Вот взять, думал Чуня, и вырыть пруд. Напустить туда сазанов. Если редко кормить (а кто их, спрашивается, станет кормить часто?), то рыбы-дуры сами будут бросаться на крючок. Без наживки. Вот только кто копать согласится? Маменька, скорее всего, откажется, а сам Чуня - не арап черномазый, чтобы задарма махать лопатой. Недурно бы нанять землекопов, но для этого деньги нужны, а где их взять?..
   Тут-то и раздался в его голове вкрадчивый Голос:
   - Деньги будут, не сомневайся!
   - Это откуда же? - хмыкнул бывший оборотень. - Я как раз оченно сумлеваюсь. Они ить на дубах заместо желудей не растут и на земле не валяются.
   Он представил себе дуб с монетками на ветках вместо желудей и захихикал от столь нереальной картинки.
   - Конечно, - согласился Голос, - не растут. И не валяются. Их заработать надо.
   - Заработать, - повторил Чуня с таким видом, словно слышал это слово впервые в жизни. - А как это?
   - Можно в батраки наняться... или в лесорубы, - с явственной подначкой (сразу понятно, что невсурьез) посоветовал Голос. После чего, помедлив малость, как бы нехотя продолжил: - Впрочем, есть и другой способ.
   - Это какой же?
   - Другой.
   - Какой другой?
   - Да вот такой.
   - Жалко сказать, да?
   - А сам не догадаешься? - глумливо спросил Голос.
   Чуня пораскинул мозгами и, кажется, догадался.
   - Попятить деньжата? Своровать? Упереть, стырить, стащить, свистнуть, слямзить тишком?
   - Мыслишь, в общем-то, верно, но мелко. Поднимай выше.
   - Ограбить, что ли, кого?
   - Эх ты, "кого"! Не "кого", а его! Обидчика твоего злобного! Врага лютого! Неистового ушей отсекателя! Колдолома непотребного! - тут Голос перешел на деловой тон и добавил: - Кстати, если ты не знал, его зовут Славур.
   - Ах, ты про этого! Славур, говоришь? Запомню. Этого - со всем нашим удовольствием! - Чуня зажмурил глаз, смакуя сладкие мечты о мести, но вдруг встревожился. - А коли поймают? Беда! За грабеж, поди, сильней взгреют, чем за кражу.
   - А ты постарайся, чтобы не поймали.
   - Так ведь этот Колдолом грабанутый орать начнет - тут народ и набежит!
   - Постарайся, чтобы не орал.
   - Это как же? - озадачился ведьмин сын. - Тряпку ему, что ли, в рот засунуть?
   - Можно тряпку в рот. А эффективнее - нож под ребро.
   ...Если бы кто-то спросил Кромеуша, для чего он науськивает бывшего котофана на Славура, секретарь совершенно искренне мог ответить: из лучших побуждений! Ведь планы Ка-Сет-Асчея, относящиеся к великой княжне Забаве, не предусматривали появления ее внезапно воскресшего брата. Заявится в столицу, начнет требовать трон, того гляди, переворот устроит. А там, можно не сомневаться, и сестру ринется освобождать во главе всего руславского войска... Со всех сторон будет лучше, здраво рассудил Кромеуш, если потенциальный возмутитель спокойствия вообще не доберется до Мошквы. Он же на Счастливых Полях числился? Вот туда его и надо спровадить. И патрон, кстати, лишний раз сможет убедиться в распорядительности секретаря: пока сам Ка-Сет-Асчей еще только раздумывает, что делать со Славуром, его верный помощник уже решит проблему. Раз и навсегда. Кардинально.
   Ну а Чуню вовсе не взволновало то, что в башке у него вдруг поселился посторонний Голос. Он всегда любил сам с собой поболтать, а если теперь собеседник почему-то стал изъясняться не в пример культурнее, чем раньше, так тем интересней. Вон какое словцо ввернул заковыристое - Чуня такого отродясь не слыхивал.
   - Эф-фех... как ты сказал?
   - Эффективнее. Лучше ножиком, говорю. Чик - и все молчат, и никаких свидетелей.
   Чуня опять засомневался.
   - Стремно ножико. Они, ножики, все короткие какие-то. Хотя... Ежели в темноте да сзади подобраться...
   - Ну не спереди же!
   - Тогда я, пожалуй, согласный. Подписуюсь на это дело!
  
  

Глава 22. Как Славка познакомился с говорливым кротом

  
   "Некоторые люди - как собаки.
   Все понимают, только гавкать не умеют".
   Мухтар "Жизнь замечательных собаководов".
  
   Не выдержав болотного колдовства, путеводный сучок испортился. Теперь это была обычная деревяшка, без каких-либо примечательных свойств. Чтобы добро не пропадало зря, Славур пустил ее на щепки, которые использовал вскоре для разведения костра, когда устраивался на ночлег на берегу широкого и довольно глубокого ручья. Впрочем, в лесу он ориентировался отлично, карту помнил неплохо, а потому, проснувшись с утра пораньше и оглядев окрестности, безо всякого сучка сообразил, что если, перебравшись через этот самый ручей, вон тем распадком выйти к вон той горке, а после уже никуда не сворачивать, то рано или поздно непременно покажется проезжая дорога.
   Наскоро умывшись и доев остатки домашних припасов, ученик волхва запил их ледяной водой из того же ручья и вновь двинулся в путь резвым шагом, порой пускаясь в легкий бег.
   Не мешало бы, конечно, поохотиться и приготовить горячий завтрак, но это требует времени, а Славка поспешал. Хотя, по здравому рассуждению, особой необходимости в спешке не было. Княжна Забава либо мертва (увы несчастному брату!), либо, того хуже, стала наложницей Кащея (правильно говорить - не Кащея, а Ка-Сет-Асчея, напомнил он себе). При любом раскладе ничего уже не исправишь, можно лишь отомстить. А месть черному магу - не такая простая штука, чтобы браться за нее с бухты-барахты. Тут семь раз отмерить надо, иначе не ты отрежешь, а тебя зарезать могут. Или в блоху превратить - у чародеев это запросто.
   Была, правда, еще одна вероятность, но о ней он даже думать себе не позволял, чтобы не сглазить. Случалось, именитые маги воровали венценосных девиц, дабы честь по чести на них жениться. Если же дева замуж идти отказывалась, принято было для острастки на годик ее усыпить или превратить в статую, а по прошествии этого срока - повторить предложение. Почему и откуда так повелось, Славка не знал, и Микеша не знал, и книги о том умалчивали, однако с начальных времен еще ни один чародей-похититель не посмел отступить от обычая. Можно рассчитывать, что и Кащей (Ка-Сет-Асчей, Ка-Сет-Асчей! - два раза повторил Славка) при всем своем гоноре традицию не порушит. Так что сестренка, не исключено, по сей день жива-здорова, разве что окаменела немного или спит без просыпу. Тогда тем более не стоит кидаться на Черный замок очертя голову: год впереди, куда торопиться? Хуже, если маг превратил ее в лягушку, но и в этом случае смерть Забаве не грозит. Лягушачья порча непременно сопровождается охранными чарами: ведь волшебнику надо, чтобы девица присмирела, а не сгинула в брюхе у первой попавшейся цапли.
   Могло также статься, что мстить вообще не за что - если Забава по доброй воле согласилась выйти за черного мага. Но в это Славке не верилось. Как не верилось и в ее гибель. Сколь бы вероятным такой исход ни казался, а голос сердца ему подсказывал, что никакой непоправимой беды с сестренкой еще не стряслось.
   Тут он задумался, можно ли назвать непоправимой бедой, например, утрату девичьей невинности? То есть непоправимой - конечно. А бедой?
   В этот момент Славур переходил по скользкому после ночного дождика бревну глубокий узкий овраг и, застигнутый внезапной мыслью, застыл, балансируя на одной ноге. Так да или нет?
   Допустим, Унду, как и любую другую русалку, такой вопрос только насмешил бы. Запущенские юницы, сколько ему помнилось, тоже не особенно переживали по этому поводу, хотя во всеуслышание добрачным опытом, понятно, не хвастались. В иных заморских странах не только наемные шлюхи для телесных услуг, но и самые знатные дамы с ранних лет погрязали в грехе и разврате. О сем немало во "Всемирной землеграфии" Марка Полкуса писано, да и купцы, проезжавшие через Запущенку, много всякого рассказывали об иноземных нравах. С другой стороны, в тех же странах рабыни-девственницы порой ценились на вес серебра, а за совращение непорочной жрицы какого-нибудь бога вроде пресветлого Микитры искусителя побивали камнями. В Руславии же широко бытовало мнение, что невеста должна идти под венец во всей своей первозданной свежести. Увязать эту традицию с развязными повадками деревенских красоток Славка затруднялся...
   В общем, решил он, для самой барышни это горюшко, наверное, и не горе вовсе, а скорее маленький личный праздник, однако для ее родни (допустим, для старшего брата) приятного в таком казусе мало. И есть все основания по меньшей мере начистить соблазнителю морду.
   На воображение он никогда не жаловался. Вот и сейчас живо представил себе Кащея (которого никогда не видел) наедине с Забавой (которую тоже едва ли узнал бы при встрече) и от нахлынувшей злости потерял-таки равновесие...
   Хряпнулся сильно и больно: внизу лежал толстый пружинистый слой перепревшей прошлогодней листвы, однако и падать пришлось с немалой высоты. Метнулось навстречу дно оврага, мелькнули по сторонам крутые откосы. В последний момент успел заметить - кто-то прытко отскочил от того места, на которое он летел.
   - Не дави меня, Славка! - раздался заполошный писк, - я тебе еще пригожусь!
   Тут он и вляпался в донышко. Крепко - всем телом, с громким хрустом. Хрустнул, правда, не он, а смятая ударом лиственная перина, но все равно удовольствие слабое.
   - Зар-раза! - вспомнил Славур свое любимое словцо, глядя вверх, туда, где между краями оврага голубой полоской светилось небо. Бревно с этого расстояния казалось тонкой веточкой. Так, между прочим, и убиться недолго.
   Поискав вокруг глазами, он нашел чудом спасшуюся зверюшку. Маленький крот сидел рядом, тяжело дыша и держась передними лапами за сердце. Лапы были большие, как бы не в половину всего зверька, а потому вместе с сердцем он держался еще и за пузо.
   - Эт-то что-то, - затрудненно, заикаясь от испуга, произнес крот. - Эт-то ты крут-то. С-смертельный номер.
   - И не говори! - согласился Славка, поднимаясь и отряхивая штаны от грязи и прилипших листьев. Меч при падении не пострадал, котомка тоже, как ни странно, все еще висела за плечами. - Скажи спасибо, что не тебе на голову.
   - Я уже с-сказал. Спасибо, - крот понемногу приходил в себя. - За мной не пропадет. Отслужу.
   - Да ну? - ученик волхва развеселился. - Не обманешь? Смотри, как надо будет погреб копать, непременно тебя позову. Ты здесь живешь, что ли?
   - Что я, больной - жить в такой дыре? Просто мимо проходил... А ты не смейся, глядишь, и правда пригожусь. Дело ты, Славка, трудное задумал, в пути всякое случиться может, так что от подмоги не зарекайся.
   Крыть было нечем - животное глаголило истину.
   - Откуда знаешь, как меня зовут?
   - Я смотрю на мир открытыми глазами! - с большим достоинством ответил крот. - То есть видим-то мы, кроты, так себе, зато слышим многое. Тут словечко, там словечко... Намедни вот быстрокрылая молва донесла весть: объявился новый народный мститель - по имени Славур, по прозвищу Колдолом.
   - Чароборец! - с нажимом сказал Славур. Его неприятно удивило, с какой быстротой распространялась кличка, придуманная вредной каргой.
   - Разве? А баяли - Колдолом. Ну Чароборец так Чароборец, тебе виднее.
   - Вот именно!
   Склоны оврага пологостью не радовали, но там и сям из них торчали цепкие кустики и обнаженные корни деревьев, похожие на канаты. Другой лестницы Славке не требовалось. Поплевав на руки, он ухватился за одну из древесных плетей, подергал, проверяя на прочность, и полез наверх.
   - Бывай здоров, - обронил на прощание.
   - Непременно буду, - серьезно пообещал крот. - А ты не запамятуй: как нужда придет, покличь Ферапонта. Ферапонт имя мое!
   - Покличу! - цепляясь за ветви и корни, Славур быстро карабкался по откосу. Уже через пару минут, почти не запыхавшись, он выбрался к солнцу и свету.
   - Только кротко кликай, - бубнил внизу крот, - а не выеживаясь и тем паче не выдрючиваясь, а то заявится какой-нибудь другой Ферапонт, ежик там или, скажем, выдра, а на кой тебе выдра, если вникнуть?..
   Славка хотел ответить что-нибудь остроумное, но вместо этого придушенно вякнул от боли. Наверху, притаившись в траве, поджидал острый пенек, и верхолаз, разумеется, напоролся на него коленкой. Штанина сделала "крак" и разорвалась, а на коленке мигом вспухла кровавая ссадина. От огорчения молодой человек разом забыл и Ферапонта с его посулами, и сложный вопрос о девичьей чести, и даже Ка-Сет-Асчея. Ругаясь сквозь зубы, наспех зашил прореху, но при этом, откусывая нитку, чуть не раскроил губу, а вдобавок выронил и потерял в траве свою единственную иголку.
   С таким везением только топиться, горько подумал Славур, наверняка воды в колодце не окажется...
   Вконец расстроившись, он с корнем вывернул гадский пенек из земли, зашвырнул его подальше, остервенело проломился сквозь высоченные заросли борщевика (тропинка их огибала, а он из принципа не стал) и... увидел впереди под холмом долгожданный торговый тракт. Давеча ученик волхва вгорячах и не заметил, как отмахал по лесу верст пятнадцать, если не все двадцать.
   Натруженные ноги однако же гудели, и постоялый двор, обнаружившийся при большаке, оказался весьма кстати.
  

Глава 23. Как Славур посетил "Княжеский привал"

  
   "Нет повести печальнее, на!.."
   Уильям Шекспир и завистники. Чем ближе Славур подходил к этому заведению, тем больше удивлялся - кому и зачем вздумалось выстроить его на голой пыльной обочине? Выцветшая вывеска, криво прибитая над над входом, извещала, что постоялый двор носит название "Княжеский привал", однако выглядел он отнюдь не по-княжески.
   Остановившись у кривого плетня, Славка всерьез засомневался, стоит ли заходить. Продавленная, почерневшая соломенная крыша и щелястые ставни, кое-как прикрывавшие окошки на втором поверхе, сулили крайне неуютный ночлег. Длинное бревно коновязи прогнило и отслаивалось сырыми щепками, железные кольца сплошь покрыты застарелой ржавчиной; лишь к двум из них привязаны понурые вислобрюхие лошаденки - наглядное предупреждение, что гостей здесь бывает мало, да и те достатком похвастать не могут. По пустому двору бродили голенастые тощие куры, из покосившегося сарая выглядывала, хмуро похрюкивая, мосластая свинья с подтянутой, как у гончей собаки, талией. А запахи, струившиеся из открытых дверей "Княжеского привала", могли напрочь отбить аппетит у брезгливого человека.
   Наш странник довольно долго убеждал себя, что в логове черного мага, наверное, воняет еще противнее (бедная сестренка!), и что лучше поесть кое-как, чем остаться голодным... Э, брат, заподозрил он вдруг, а может, ты просто трусишь? После этого, ясен пень, обратной дороги уже не было, и Славур решительно толкнул ногой калитку, болтавшуюся на растрепанных петлях из мочала.
   На полдороге к крыльцу возвышалось нечто, издали принятое Славкой за древнее каменное изваяние вроде тех, что торчат, как он читал, на вершинах некоторых курганов в Диковатом поле. При более близком рассмотрении нечто оказалось живым человеком, но человеком, мягко говоря, необычным.
   Даже сидя на земле, голубоглазый малый выглядел чрезвычайно внушительно. Человек-гора, да и только! Исполин, кажется, пребывал в затруднении: морщил лоб, шевелил выпяченными губами и вроде бы пытался пересчитать пальцы на собственных руках, поднося их к самому носу. Ладони у него были размером с добрую лопату. Пришельца он, похоже, не заметил. Славур тоже навязываться не стал: сидит, ну и пусть себе сидит, если ему так нравится.
   Обойдя гиганта, он поднялся по трем скрипучим ступенькам, перешагнул порог и оказался в общей зале.
   Кабак, он и в арапских странах кабак, но следует заметить, что в запущенской, к примеру, корчме было куда как чище. В этой же халупе о такой полезной штуке, как веник, сдается, и не слыхивали. Полы, похоже, не мыты с самого новоселья, столы заляпаны винными и сальными пятнами, захватаны жирными руками, с закопченного потолка балдахинами свисает паутина. Единственной прочной вещью здесь казалась массивная стойка подле входа на кухню. Восседавший за ней в окружении бочонков, баклаг и кувшинов лысый хлюст с воровской рожей был, очевидно, хозяином. С ним, опершись локтями на стойку и держа зад на отлете, почесывая босой грязной ступней, выпростанной из тапка, не менее грязную икру другой ноги, о чем-то лениво препиралась толстомясая девка-подавальщица.
   Гостей было раз-два и обчелся. За одним столом четверо, по виду - крестьяне, играли в народную игру скорлупка, прихлебывая брагу и незатейливо матерясь при неудачных попытках отгадать, под какой из трех ореховых скорлупок спрятана горошина. За другим шестеро мускулистых, крепко сбитых типов коротали время за более дорогими напитками. Обшарпанные кожаные куртки, исцарапанные медные браслеты на запястьях, обветренные лица, грубые бесцеремонные голоса. Доспехов не видно, но у каждого при себе меч или сабля, и вообще чувствуется - те еще ребятки, битые и тертые. То ли охранники караванные, то ли ратники отставные, то ли просто бандиты с большой дороги - точно определить их сословную принадлежность урожденный князь не взялся бы, но от компании, определенно, лучше держаться подальше...
   На нижней ступеньке корявой лестницы, ведущей, надо полагать, к жилым покоям, прикорнул, прижимая к себе туго набитую сумку, невидный мужичок в еще не ветхом, но там и сям подранном кафтанишке. Над его раззявленным ртом вперемешку с водочным перегаром витало, как мельком отметил Славур, облачко слабенькой магической ауры - похоже, на жизнь мужичок зарабатывал колдовскими услугами. Такие бродячие акудники нередко шляются меж деревнями, предлагая селянам помощь в борьбе с сорняками, непогодой, сглазами и т.д., а порой приторговывая и запретными приворотными зельями. Толку от их потуг чаще всего мало.
   Славур осмотрелся, приглядел в дальнем углу незанятый столик (пара изрезанных ножами досок, приколоченных к бочке) и уселся лицом к зале, так, чтобы видеть всех остальных.
   На новоприбывшего покосились, но особого любопытства не проявили. Разговор, смолкший было при его появлении, возобновился. Подкрепляя себя солидными порциями спиртного, непонятные крепыши обсуждали шансы младшей мошковской дружины, посланной вызволять княжну Забаву из Кащеева плена. Славка прислушался. Большинство полагало, что ни шиша воевода Шустряк у Черного замка не высидит, и быть ему, болезному, в опале от великого князя.
   - Как бы не так! - возражал черноусый горбоносый молодец, сидевший во главе стола. - Вы Шустряка не знаете! Княжну не отобьет, понятно, это дело дохлое, но уж сам-то вывернется. Вот увидите. Такая он, други, продувная бестия, куда там! Однажды занял у меня сотню золотых под честное слово - до сих пор не вернул, каналья!
   Вид у носача был щеголеватый: куртка обшита золоченой тесьмой, и браслеты он носил не медные, а бронзовые, с чеканным узором. Но все равно не похоже было, что он способен одолжить кому-либо сотню купин...
   Выхлестав еще кувшинчик, принялись за местные новости. Оказывается, некий пришлый витязь по кличке Колдолом (урожденный князь опять навострил уши) устроил давеча изрядную трепку злой болотной ведьме Сазонихе и ее шебутному сынку котофану Чуне. Можно надеяться, теперь вокруг болота станет потише. О самом Колдоломе рассказывали, что ростом он с каланчу, в плечах - как столетний дуб, а ликом краше ясного солнышка. Щеголеватый и тут знал больше всех.
   - Как же, как же, персона знатная! У него еще, други, есть конь крылатый и меч-кладенец самосечный. Видал я его однажды в битве. За морем-океаном дело было, в тот год, как поцапались император шангарский с шахиншахом пертуранским. Мы с Колдоломом за шангарца стояли. А то! Чай, не посторонние - приятели с императором! Бывало, сядем с ним, хватим по стопарику, тут его императорское величество мне и говорит: "Уважаю я тебя, друг, прямо сил нет!"
   - Это мы уже слышали, ты про битву давай! - перебил кто-то.
   - Ну что про битву? Битвы, почитай, и не было, - продолжал врать черноусый. - Как взлетел Колдолом на своем крылатом коне, как пошел ихнюю рать шерстить! В одну сторону даст - улица, в другую махнет - переулочек! Мне, други, после него и делать было нечего: так, порубал десяток-другой богатырей из шахиншахской гвардии, чтобы руку размять... Император на пир зовет - мы не пошли. Чего мы там, на пиру, не видели?! Сели вдвоем, хватили по стопарику, он, Колдолом-то, мне и говорит: "Уважаю я тебя, друг..."
   Шаркая тапками, приплелась неумытая подавальщица. Позевывая, приняла заказ: пиво, хлеб, цыпленок жареный. Впрочем, при виде купля, извлеченного гостем из кошелька, она сразу встрепенулась, цепко ухватила денежку и рысью устремилась к стойке. Хозяин просветлел воровской рожей, внимательно обследовал монету, повертев ее так и этак, и удовлетворенно осклабился.
   Немного погодя, когда Славуру принесли обед и пригоршню потертых медяков на сдачу, лысый выбрался из своего закутка, прошелся туда-сюда по зале и, словно невзначай подсев к гулякам, процедил несколько слов. За их столом внезапно воцарилась тишина, пять голов разом поворотились в сторону путешественника. Черноусый что-то тихо сказал злым голосом - собутыльники поспешно уткнулись в свои стаканы. Лысый похлопал щеголя по спине и, фальшиво насвистывая, вернулся к стойке.
   Увы, ученик волхва, пытавшийся прожевать тощенького жесткого цыпленка, состоявшего, казалось, из одних костей и скрученных сухожилий, постыдно проморгал эту подозрительную сцену. Завершив скудную трапезу, он безо всякого удовольствия прихлебывал жидкое пиво и чуть не поперхнулся от неожиданности, когда черноусый постучал пустой кружкой, привлекая его внимание, и громко окликнул:
   - Эй, сударик!..
  
  

Глава 24. Как мирный путник был избит и ограблен

   "Люблю путешествовать!
   Что ни день видишь новые лица,
   заводишь новых друзей!"
   Колобок.
  
   - Эй, сударик! - повторил щеголь, высокомерно глядя на Славку. - Да-да, ты, в углу! Сдается мне, ты из леса сюда заявился, и аккурат со стороны болота. Мы в окошко видели, как ты к калитке подходил. Так вот, я интерес имею, не слыхал ли ты чего новенького о ведьминской вздрючке? В подробностях, типа: где Сазониха стояла, где сынок ее, котофан Чуня, где Колдолом; что они между собой не поделили; как драчка началась; опять же список и характер нанесенных увечий... Или, может, самого Колдолома, дружбана моего, повстречать довелось? Привет он мне не передавал?
   - А-а... Нет, не передавал. То есть не довелось, - Славур был скромным человеком. Он почувствовал, что краснеет, смутился и умолк.
   Черноусому только того и надо было.
   - Други, - деланно изумился соратник легендарного Колдолома, - вы это видели? Я его вежливо спрашиваю, а он сидит надутый, ровно как индюк, и отвечать не хочет. Я так понимаю, он с нами вообще говорить не желает?
   - Гордый он, наверное, разговоры с нами разговаривать, - предположил другой член компании, недвусмысленно похлопывая себя кулаком по ладони. Кулак был довольно впечатляющий. - А вот ежели дать в лоб - так сразу, небось, разговорится.
   - Сумнительный тип, - поддержал третий, обнажая широкий тесак. - Бродяга безродный, не иначе.
   - Да просто ворюга! - пробасил четвертый, красномордый, проверяя обкусанным ногтем большого пальца остроту секиры.
   - Ату его! - гаркнули, как на зайца, двое оставшихся и вскочили, опрокинув лавку, на которой сидели.
   Тут уж всякий догадался бы, что близится драка. А ученик волхва тугодумом не был. Подвыпившие забияки вплотную подступили к его столику, не давая выхода. Славка понял, что уладить дело миром не удастся. Единственное, что оставалось неясным, так это причина, по которой на него ополчились.
   Он метнул взгляд в хозяина, но тот усердно протирал какую-то плошку замызганной тряпкой и делал вид, что ничего не замечает. Селяне, напротив, бросили свои скорлупки и придвинулись ближе, предвкушая более интересное развлечение. Пробудившийся колдун тоже оказался тут как тут: подпрыгивал за спинами нападающих и хриплым со сна тенорком давал советы, как ловчее управиться с чужаком. А девка-подавальщица убралась за стойку и таращила оттуда совиные глаза, визгливо подхихикивая.
   Сам Славка ничего смешного в своем положении не находил - противников было слишком много. Крестьяне и колдун, допустим, не в счет, они в драку не полезут, а полезут, так им же будет хуже. Но шесть громил - это шесть громил, и ни одним громилой не меньше. Придется повозиться.
   - Н-ню? - осведомился черноусый, поигрывая у него перед носом длинной блестящей саблей.
   Отступать было некуда.
   - Все на одного, да? - Славур поднялся из-за стола, зловеще ухмыльнулся и нарочито медленно начал засучивать рукава. - Всем сразу по рогам захотелось? Ну что ж, господа...
   Увы, "ну что ж" получилось плохо. Можно сказать, совсем не получилось. А если начистоту, то Колдолом впервые в жизни оказался бит. Или, выражаясь языком военачальников, потерпел сокрушительное поражение.
   Схватка была бурной, но короткой. Началась она для него неплохо. Первый удар - прямой в челюсть - достался черноусому, и тот улетел вместе со своей саблей, по пути свалив пару не успевших отскочить сообщников и трех замешкавшихся селян. Затем Славка успел отвесить еще несколько хороших плюх, кому-то удачно угодил ногой в живот, так, что тот на некоторое время выбыл из драки, кого-то перекинул через себя, крепко приложив мордой к лавке. Дело было привычное. В кулачной потехе урожденный князь до сих пор встречал мало равных себе, и эти крепыши для него тоже были не ахти какие соперники. Если бы и дальше ратовать врукопашную, он, того гляди, мог раскидать всех нападавших. Точно раскидал бы, тут и спорить не о чем. Однако громилы быстро сообразили, что победа на кулачках им не светит, и пустили в ход клинки. Питомец альфийских фехтовальщиков тоже рванул свой короткий меч из ножен и... оплошал. Хотя, справедливости ради скажем, не по своей вине.
   Дело в том, что всерьез до сего дня Славур на мечах не рубился ни разу. Отсеченное у котофана ухо не в счет. А как рубятся другие, видел только на картинках в книжках. Весь свой опыт он получил в учебных поединках с альфами, и опыт этот, как теперь с запозданием выяснилось, совсем не подходил для реальной жизни.
   Изумрер годами натаскивал его в классическом стиле Древнего Народа, а альфы, как известно, на протяжении всей своей истории предпочитали с врагами разбираться на расстоянии. Все они - великие мастера в стрельбе из лука, а вот к фехтованию относятся как к искусству вроде балета. Всякий поединок на мечах превращается у недоросликов в подобие танца. Бой по альфийским правилам, усвоенным Славкой, выглядел примерно так:
   удар сверху, парирование, противники на шаг отступают и учтиво кланяются друг другу...
   удар снизу, парирование, взаимный поклон...
   обмен прямыми выпадами и, само собой разумеется, вновь изящный поклон...
   На всякую атаку имелся раз навсегда утвержденный ответ. К примеру "Клюв сизого ворона" полагалось блокировать исключительно "Прыжком радужной форели" и никак иначе. Пытаться отвести классический удар не классическим же отбивом, а как-либо еще, тем более что-то изменить в самом способе нанесения удара - такое могло прийти в голову мало кому из альфов. К числу этих немногих, между прочим, относился и наставник Славки в фехтовании, отличавшийся немыслимым для большинства его соплеменников вольнодумством. Коварный секрет, который Изумрер передал Славуру на прощание, сам по себе мог считаться неслыханным отступлением от канонов, если не предательством альфийских моральных принципов. У перворожденных ценилась не столько победа над соперником, сколько изящество движений, грация, ловкость, а главное - четкость исполнения приемов. Поединки продолжались до первой царапины, а чаще - до первой ошибки, допущенной, по мнению взыскательных секундантов, одним из бойцов. А если кто-то из поединщиков, к примеру, случайно оступался и падал, то другой сразу бросал оружие и помогал ему подняться...
   Как следствие, в совершенстве овладев всем арсеналом "клювов", "прыжков" и прочих хитроумных финтов, Славка понятия не имел, как их применить в настоящей схватке. Если рассматривать каждый прием в отдельности, то мечом он орудовал быстрее и точнее каждого из нынешних противников, но только это его до поры и выручало. Потому что сражались они по каким-то другим правилам (по альфийским меркам, так вовсе без правил), грубо и нахраписто, совсем не красиво. Клинками лупили без передышки и не в очередь, а со всех сторон сразу. Первый же грациозный поклон едва не стоил ему жизни: вместо того, чтобы хоть кивнуть в ответ, дюжий владелец секиры рубанул сплеча и приметно огорчился, что не попал. Славка взъярился, перестал кланяться и взвинтил темп так, что успевал уклоняться от большей части вражеских ударов. Тем не менее и сам он врагам особого ущерба нанести не мог, как ни старался. Поэтому, вспомнив напутствие Изумрера, он при первом удобном случае решительно применил секретный финт "Зигзаг победы" против черноусого, который успел вернуться в бой. Щеголю и впрямь чуть не досталось по ногам: заветная альфийская уловка вызвала у главаря шайки приступ детского смеха, и он еле поспел отвести удар. А вот Славур, пытаясь дотянуться мечом до его лодыжки, слишком сильно нагнулся вперед и тут же, получив чем-то твердым по темечку, свалился под стол.
   Отлежаться ему не дали - вытащили за ноги, взяли в кружок и так, лежачего, стали пинать. Сапоги у всех гуляк оказались единого образца - с твердыми тупыми носами, подбитые железными подковками. Он попытался встать, но это ему тоже не позволили. Как Славка ни извивался, как ни хватался за ножки столов и скамеек - все было тщетно. Его ухватили за руки и за ноги, выволокли на крыльцо, раскачали, словно куль мякины, и с маху вышвырнули на двор.
   Кому бы другому на том и каюк, но реакция лесного жителя, к счастью, не подвела. Извернувшись в последний миг, он в конце короткого полета не треснулся в землю лбом, как можно было ожидать, а встретил ее согнутыми руками (увы, гораздо жестче, чем хотелось бы), перекатился и сел, оглушенно вертя головой и помаргивая.
   Все это заняло долю секунды. Гораздо больше времени понадобилось, чтобы разобраться, на каком он свете. Свет, кажется, был все еще этот, но в ушах надрывно били бубны - большие и гулкие, а под прикрытыми веками муторно вертелись многоцветные мерцающие колеса.
   Как бы это не вошло в привы... Славка выплюнул "чку" вместе с набившимся в рот мусором и сконцентрировался, скатывая боль, размазанную по всему телу, в небольшой плотный комок. Комок этот он (по Микешиной методе) умял до размеров крупинки и волевым толчком загнал подальше, на самые задворки восприятия. Затем прояснившимся взором окинул себя и окружающее.
   Драка, в общем, принесла ему больше срама, чем ущерба. Каким-то чудом после всех пинков и ударов кости опять, кажется, остались целы, серьезных ранений точно не было, и дышалось (он осторожно набрал в грудь воздуха) свободно. Вот штаны вновь порвались на коленке, и рукав рубахи, почти целиком оторванный по шву, придется пришивать. Русалочий подарок, нарядный пояс, унизанный жемчугом, куда-то пропал - видимо, был сорван в суматохе и достался победителям в качестве трофея. А медальон?! Вспомнив о фамильной реликвии, урожденный князь торопливо проверил, на месте ли она, и облегченно вздохнул: на месте! Как ни удивительно, золотой кругляш все еще висел на шее. Надо полагать, противники просто не заметили его под застегнутым воротом, потому что куда как менее ценный кошелек с монетами исчез. Ну, не сам кошелек, конечно, вон он пустой у крыльца валяется...
   Славур перевел взгляд на притон, величающий себя "Княжеским привалом". Вся гоп-компания, включая лысого подонка, торчала в дверях и, не таясь, под радостный галдеж делила украденную наличность. Печально, но сомнений не оставалось: драка была затеяна лишь для того, чтобы его обобрать.
   Так это они из-за денег? - искренне удивился ученик волхва. Он знал, конечно, что в большом мире деньги играют немаловажную роль, что серебро и золото частенько бывают причиной преступных деяний, но лично с таким наглым грабежом никогда не сталкивался. И даже вообразить раньше не мог, что какие-то грабители сумеют его одолеть.
   - Полюбуйтесь, други, очухался сударик! - носач пригладил ухоженные напомаженные бачки. - Ишь, ворочается, ровно свинья в навозе! Ну ты, богами обиженный, двигай отсюда, пока не добавили! Воротишься - пришибем! Понял?
   - Да нет, почему же, - плешивый хозяин "Княжеского привала" скорчил умильную гримасу. - Пущай себе возвертается... как вдругорядь серебром разживется!
   - Ха-ха-ха!
   - Га-га-га!
   - Го-го-го!
   Сообщники шутку оценили - хлипкие стены здания задрожали от их хохота.
   - Лови, голодранец! - хозяин кинул ему резную деревянную рукоять - все, что осталось от альфийского меча. (Славур смутно вспомнил: получив удар по голове, он выронил оружие; меч упал неудачно, косо, острием в пол, а эфесом - на ножку опрокинутой скамейки; в толчее кто-то всем весом наступил на него, и плохонькое железо не выдержало, клинок жалобно звякнул и переломился, словно сухая ветка.)
   - Можешь считать, за жратву расплатился, - лысый еще раз презрительно хохотнул. - И не разлеживайся здесь, милок, давай, ступай себе с Белбогом, не доводи добрых людей до крайностей!
   Отсмеявшись, вороги убрали сабли в ножны и отправились допивать недопитое.
   В душе Славура тоже что-то надломилось и вновь с хрустом выпрямилось, несколько сместив точку, с которой он до сих пор смотрел на белый свет. Не сознавая того, он стал не тем Славуром, каким был еще минуту назад. Не совсем тем. Распухшие губы непризнанного князя сложились в мрачную улыбку.
   - Ну-ну, - тихонько прошептал этот новый Славур, - летите, голуби. Еще свидимся...
  
   Жаль! Очень жаль, что он не свернул себе шею, огорчился Кромеуш. Секретарь стоял за спинкой кресла, в котором расположился Ка-Сет-Асчей. Чародей и секретарь следили за дракой на постоялом дворе через волшебное трюмо, которое даже на таком приличном расстоянии от "Княжеского привала" превосходно передавало цвета и звуки.
   - Хорошо! Очень хорошо, что он не свернул себе шею, - жизнерадостно заявил черный маг. - Было бы обидно потерять нашего... э-э... врага столь нелепым образом.
   Положим, вовсе не "э-э... врага", а настоящего врага, мысленно возразил Кромеуш. Такого каким образом ни потеряй - все равно приятно. Вслух секретарь, конечно, ничего не сказал. Вернее, сказал совсем другое:
   - Странная у него манера фехтования, не правда ли, монсеньор? Совсем не похожа на вашу. Я, конечно, не эксперт, но...
   - Обычная альфийская манера, - объяснил Ка-Сет-Асчей. - Обратите внимание, дружище, для... э-э... реальной жизни такой стиль совершенно не годится, но сама по себе техника у молодого человека отточенная. Удар поставлен превосходно. Любопытно, у кого из альфов он обучался? По всей вероятности, у Изумрера - в Краеземной пуще тот считается лучшим мастером мечного боя, по понятиям Древнего Народа, разумеется. Нашего князя да в руки приличному учителю фехтования - тогда, думаю, он и меня заставил бы попотеть.
   - Вы ему льстите, монсеньор, - сказал Кромеуш, бесстрастно наблюдая, как выкинутый из "Княжеского привала" Славур возится в пыли, пытаясь собрать себя воедино. - Интересно, ему уже хватит, или опять в драку полезет? Я бы поставил пару золотых на то, что полезет. Такие необузданные юнцы всегда прут на рожон, пока им голову не проломят.
   - И проиграли бы, полагаю. Мне молодой князь кажется достаточно рассудительным. Я бы на его месте отступил, а потом вернулся и напал на обидчиков... э-э... внезапно, когда они не будут этого ждать. Лучше всего захватить врага врасплох.
   - А если все-таки полезет? Тогда они его точно прикончат.
   - Не прикончат. В крайнем случае, я вмешаюсь. Нашлю на них, скажем, заклятие... э-э... ну, там видно будет. Что-нибудь нашлю.
   Кромеуш недоуменно моргнул.
   - Но это же нечестно, монсеньор. Кто вы, и кто они!
   - А лишать меня интересного противника - это честно? - капризно оттопырил губу черный маг. - Вот увидите, нарочно такое им сделаю, что небо... э-э... с овчинку покажется.
   Ну и ладно, упрямо подумал дипломник Мудридского магадемиума. В любом случае недолго щенку осталось бегать. Если еще на каких-нибудь бандитов не напорется, то скоро Чуня его достанет. Ведьмин сын уже должен идти по следу... Ой, но что со мной за это сделает монсеньор?! Эта здравая мысль заставила Кромеуша поежиться, однако через долю секунды почему-то исчезла, не задержавшись в голове. Возможно, потому, что он засмотрелся на маленького серого паучка, пробежавшего наискосок по спинке кресла Ка-Сет-Асчея.
  
  

Глава 25. Как Славур познакомился с Потаней

  
   "Людоеды что! Настоящий ужас был,
   когда мне пришлось в сто двадцать пятый раз
   выслушивать историю жизни мистера Крузо!"
   Из мемуаров Пятницы.
  
   ...Постоялый двор догорал. Вороны кружили над руинами, наполняя воздух ехидным карканьем. Дружинники, разложив грабителей на солнышке, пороли их кнутами. Мерзавцы заливались слезами, валили вину друг на друга и просили прощения. В сторонке несколько ратников хлопотали над лысым хлюстом: ставили ему клизму из расплавленного серебра. Лысый вопил и нудно взывал к милости буй-тура. "Милости тебе? - иронично вопрошал буй-тур Славур Справедливый. - Ребята, много ль еще серебра осталось?" - "Да ведра полтора, княже". - "Продолжайте! И вот еще что, - он поманил к себе дьяка-писца. - Огласить по городам и весям: такая же кара ждет всякого преступного содержателя постоялого двора..."
   Славка потряс головой. Видение было восхитительным и ярким до одури. Будущее лежало перед ним прямое и ясное, как стальной клинок.
   Первым делом добраться до столицы, собрать сторонников (наверняка многие бой-яре, служившие отцу, признают наследника Мирогрома!), объявить себя законным великим князем...
   И все это - ради мести лысому?
   Взбунтовать дружину, захватить Кремль...
   А как же сестренка?Подождет?
   Сместить Вертислава, отплатить злодеям, покарать неправедных...
   Вот это - в самое яблочко. Почему бы и не покарать, если можешь натравить на обидчиков целое войско. Милое дело...
   Славур вспомнил, как в детстве, навалясь гурьбой, его поколотили запущенские мальчишки. И как он в слезах прибежал домой, гневно кричал и требовал у Микеши сей же час превратить их всех в лягушек. И как наставник, ничуть не рассердившись, спокойно ответил: "Хорошо, превращу. Только, знаешь, ты потом на пруд не ходи". - "Почему?" - "Так ведь лягушки, они над тобой квакатать станут"... И как он вдруг все понял и вернулся в Запущенку, и поколотил деревенских мальчишек...
   Ярость улеглась, а затем куда-то ушла и обида вместе с мыслями о троне. Главное - освободить Забаву. С грабителями он, конечно, разочтется, но лично, без помощников, и попозже, на обратном пути. Кстати, еще новый меч надо где-то раздобыть...
   - Очень больно?
   Участливый голос, напоминающий отдаленные раскаты грома, раздался откуда-то сверху. Чтобы увидеть лицо доброжелателя, ему пришлось задрать голову. А потом еще немного задрать.
   - Да нет, - задумчиво ответил Славур древней шуткой, - пока не смеюсь - не очень...
   Давешний гигант высился над ним, как сосна, улыбаясь в короткую пушистую бороду и приветливо кивая. Не так уж он был и велик (головы на три выше обычного человека), но широк и кряжист до невозможности. Его одежду составляли кожаная безрукавка поверх холщовой рубахи навыпуск и узкие штаны из лосиной шкуры, которые выглядели в сочетании с лаптями довольно несуразно, вместо шапки - плетеный ремешок, удерживающий непокорные русые кудри. По облику детина был сущим разбойником, но в его голубых глазах плескалась безмятежная младенческая наивность.
   - Так ты тогда, это, не смейся! - забеспокоился он.
   - Постараюсь.
   Славка рывком поднялся, потянулся было за мешком, но вспомнил, что мешка у него больше нет, и сделал вид, что просто отряхивает руки.
   - Спешишь, елы-палы?
   - Спешу, - сухо подтвердил урожденный князь.
   - Жалко. Ну, извиняй в таком разе. До свиданьица.
   Человек-гора тяжко вздохнул, но покорно уступил дорогу.
   - Всего хорошего!
   Дойдя до калитки, Славка оглянулся. Гигант понурился, чем-то неуловимо напомнив заплутавшего Искорку... Он чертыхнулся и повернул обратно.
   - Что случилось, малыш? Петушка на палочке потерял?
   - Не-а, не петушка, - снова разулыбавшись, великан протянул ладонь-лопату для знакомства. - Здорово, елы-палы! Меня Потаня звать, из валетов.
   - Поток, значит?
   О валетах ученик волхва был наслышан. Небольшое великанское племя свою родословную выводило от лесного бога Велеса. Потому и звали их то велетами, то волотами, а сами себя они именовали валетами. Какой-нибудь землепашец из относительно культурных мест (хоть из той же Запущенки) мог бы возразить, пожалуй, что Велес - не лесной бог, а скотий, коровами да овцами заведует, - и наверняка получил бы от любого валета за такое кощунство по шее. Но вряд ли глупый землепашец сможет когда-нибудь высказать кому-то из валетов свое мнение. Божьи правнуки любят тишь и глушь, а потому в культурных местах их встретишь не часто. Бородатый младенец, очевидно, являл собой исключение из правила.
   - Точно, Поток! - обрадовался он. - А по-домашнему Потаня.
   - Славур, по-домашнему Славка, - молодой человек не без опаски пожал ладонь-лопату. Впрочем, Потаня силу свою ведал, и рука вернулась к Славке в целости. - Так о чем кручина, дружок?
   - Да вот, елы-палы... - валет почесал в затылке и тревожно спросил: - А ты считать умеешь?
   - Туда до ста и назад мало-мало, - серьезно сказал Славур.
   Хотя волхвовская магия основана на простых комбинациях слов, зачастую напоминающих детские считалки, в отличие от академической, которая оперирует сложными лексическими конструкциями (нередко на мертвых языках), но и в том, и в другом случае работа с чарами требует точных расчетов. Поэтому Микеша, учитель и без того строгий, на уроках магоматики вообще зверел и гонял ученика нещадно.
   - Ага, - облегченно выдохнул Потаня, - до ста - это хорошо! А то я уже совсем запутался. А он говорит, так и надо. А я думаю, как же это? А он опять считает, и все правильно. А у меня никак не выходит. А ты как думаешь? - он с надеждой посмотрел на собеседника.
   - Тпру! - предвидя, что разговор затянется, Славка снова уселся на траву. Приглашающе похлопал по земле рядом с собой. - Садись. И рассказывай. С самого начала. Кто он, что считаете, почему не сходится.
   Великан послушно присел рядом.
   - Так я ж говорю, тут такое дело...
  
   Рано лишившись отца и матери, геройски погибших в схватке со стаей волколаков, Потаня рос сиротой, а таких детишек валеты воспитывают всем обществом. Вроде сыт был и одет, и лаской не обделен, и грамоте учен, но все же чужие углы - не родительский дом. Потому, наверное, особой привязанности Потаня ни к кому не питал, с другими мальчишками играл редко, возиться по хозяйству терпеть не мог, зато целыми днями и неделями пропадал в лесу, недурственно проводя время за охотой и рыбалкой. А больше всего любил сидеть на бережку, глазеть на речку и гадать, откуда она течет и куда в конце притекает, и какие там люди живут и чем занимаются.
   В поселке Потаню считали малость тронутым, но прощали чудачества за ловецкую сноровку: дурь дурью, а без добычи он в поселок не возвращался.
   Вольная жизнь кончилась, когда Потоку стукнуло четверть века и, по валетским обычаям, пришла пора отдать долг роду-племени: жениться и произвести детишек. Не возбранялось и раньше: у иных его сверстников уже по два, а то и по три сопливца за штаны держались. Но двадцать пять лет - крайняя черта, после которой оставаться бобылем считалось просто предосудительным.
   Блажной или нет, парень он был видный и с девками гульнуть любил. Но остепениться, стать главой семейства, отказаться от вольных холостяцких замашек - такое Потаня представлял себе с трудом. Вернее, вовсе не представлял. Между тем старейшины сказали твердо: "Нагулялся, и будет!"
   Все же Потаня нашел лазейку. В старину, когда Руславия делилась на десятки мелких княжеств и много страдала от усобиц, вражьих набегов и разгула нечистой силы, бывало такое: то один, то другой валетский богатырь отправлялся наводить порядок. В ту пору на весь свет гремели имена Дубыни, Ивасика Телесика, Святогора, Покатигорошка, которых в народе звали Защитниками земли... Защитники без остатка посвящали себя воинским трудам, и времени заводить семью у них просто не оставалось...
   Конечно, все это давно быльем поросло, и никакой войны теперь не было, однако древний обычай никто не отменял. И как старейшины ни кряхтели, пришлось им признать, что чумовой сирота, нахально объявивший себя Защитником земли, был в своем праве. А тот быстренько, пока они не передумали, собрал вещички и, не прощаясь с обманутыми в надеждах невестами, улепетнул из родных лесов со всей резвостью, на какую был способен.
   Около года Потаня в свое удовольствие шатался по приграничью, искореняя при случае Зло и насаждая Добро (случаев, впрочем, выпадало до обидного мало: в стране царило относительное благополучие), но затем странствия пришлось прервать из-за нехватки наличности. Деньги же понадобились на булаву - исконно валетский боевой инструмент. Прежнее свое оружие он потерял, когда схлестнулся со Змеем Чащобычем, тупым и наглым сверх меры. Змей сожрал Потанины сапоги, поставленные сушиться после дождя (не от голода сожрал, а для пакости), и гигант сильно обиделся. Чащобыч был не из самых крупных, и ему изрядно досталось на орехи, однако и палица поломалась, даром что была из железа.
   С того дня пришлось Потане переобуться в лапти, а булаву кузнец в ближайшей деревне взялся выковать новую, но запросил за штучную работу две серебряные монеты. Отбатрачив всю зиму и весну у того же кузнеца молотобойцем (и крутя шуры-муры с кузнецовой дочкой), Потаня сумел скопить один купль. Собирать второй - история долгая (наниматель оказался прижимистым, вычитал из жалованья за каждый съеденный кусок), а ему на месте уже не сиделось, да и подружка начала все настырнее заводить разговоры о свадьбе. Потаня решил, что пора уносить ноги. И хотел уже плюнуть на булаву и соорудить обычный ослоп из какого-нибудь молоденького дубка, но тут кто-то из соседей присоветовал, что в пяти верстах от деревни держит постоялый двор "Княжеский привал" известный хапуга и ростовщик Плешивый Жох...
  

Глава 26. Как правда восторжествовала, а кривда была повержена

  
   "По большому счету, дело не в силе
   и даже не в ловкости.
   Наводящая ужас репутация -
   вот в чем залог победы!"
   Джек, победитель великанов.
  
   - Мы ж на чем сошлись, - обескураженно повествовал Потаня. - Он мне сейчас дает купль, а я будущим летом отдаю два: один, который у него одолжил, да другой купль лихвы. Ну, мне деваться некуда, взял у него этот купль. Хотел уже уходить, а Плешивый вдруг, елы-палы, говорит: а чего, мол, время тянуть? У тебя, говорит, сейчас две монеты - своя и моя, и должен ты мне, говорит, две монеты. Давай, говорит, их сюда, и будем квиты. Я думаю, а верно, чего вола вертеть? И отдал. Потом думаю, как же это, был у меня купль, а стало пусто. А он свое гнет: два был должен, два и вернул, так? Считаю - будто бы так, а все равно не пойму - мой-то купль куда девался? И вот сижу с самого утра, все прикидываю, как оно вышло. А тут, гляжу, ты вылетаешь. Ну и смекнул: дай-ка у человека спрошу, может, хоть он разберется...
   Славур в немом восхищении любовался вздыхающим исполином, в чьем огромном теле таились, очевидно, неиссякаемые запасы простодушия. Как бы ему все растолковать попроще, чтобы не слишком расстроился?
   Ученик волхва тоже вздохнул и резанул напрямик:
   - Да не в чем тут разбираться, Потаня. Обдурил тебя лысый.
   Буянить детина не стал. Он просто не понял.
   - Обдурил? Неправду, это, сказал? А зачем?
   - А затем, чтобы твою монету в свой карман положить.
   - Это как?
   - За-брать, - по складам разъяснил Славур. - Ук-расть. От-нять. При-сво-ить. Дошло наконец?
   - Погоди! - Потаня ожесточенно потер лоб. - А разве так можно?
   Славка улыбнулся. Безобидный валет нравился ему все больше.
   - Нельзя, конечно. Только люди, Потаня, бывают разные. Есть честные, а есть такие, как этот Жох. Он за серебро, думаю, мать родную продаст, а уж обмануть кого - это ему как баран чихнул! - Помолчав, он добавил: - Да ты не переживай, Плешивый и меня ограбил. Там у него целая шайка прикормлена. Ты же видел, как меня на улицу выкинули? Деньги отобрали, а меня - на улицу...
   Ровное чело Потани собралось складками, отражая напряженную работу мысли. Небесная голубизна в очах сменилась льдистой синевой праведного гнева. Задумчиво покивав, гигант встал, расправил широченные плечи.
   - Обманывать - плохо! - убежденно высказался Потаня. - Обман - это... - ...бяка, - подсказал начитанный ученик волхва. - Или кака.
   - Угу, - согласился богатырь, разминая кисти чудовищно мускулистых рук, - вот именно. Подходящее слово. Так я пошел, елы-палы.
   И пошел. Он был уже возле крыльца, когда Славур, на которого напало что-то вроде столбняка, опомнился:
   - Куда?! Говорят тебе, там целая шайка! С оружием!
   - А? Ну дык, - Потаня пригнулся, чтобы не стукнуться лбом о притолоку, - ты, это, Славка, за мной не ходи. Отдыхай покудова.
   Подмигнув, он боком протиснулся в дверной проем.
   На секунду время как бы замерло, затем грянул гром. Звон, грохот, истошные вопли - все это живо напомнило воспитаннику Микеши сумятицу на пожаре, спалившем однажды половину Запущенки. Но здесь орали громче и заполошнее. Стены "Княжеского привала" ходили ходуном, словно началось трясение земли. Куры всполошились и, вразнобой кудахча, понеслись к сарайчику, куда уже предусмотрительно спряталась поджарая свинья. Лошаденки, дремавшие у коновязи, проснулись и с перепугу начали лягаться во все стороны, добавляя в общий гвалт толику полоумного ржания.
   Славка вскочил и заметался по двору в тщетных поисках вил, топора, на худой конец полена - хоть чего-нибудь, что могло сойти за оружие. На ходу крыл себя черными словами. Просветил, зар-раза, открыл малютке глаза на плохих дяденек! Убьют дурака, а виноват он будет. И дернул черт за язык!..
   Плетень! Он в сердцах рванул, выдрал приличный сучковатый дрын и со всех ног помчался на выручку, моля Белбога, чтобы успеть, прежде чем ненормального валета изрубят в капусту.
   В дверях тем временем образовалась пробка. Селяне, не желавшие растерять зубы в чужой драке, давили друг друга, пытаясь быстрее вырваться наружу. Вдруг что-то хрустнуло - то ли косяк, то ли чья-то спина - и на крыльце образовалась груда тел. Мигом подхватившись, мужики сломя голову кинулись со двора. Рожи у них были синюшно-бледные и перекошенные от страха. За ними, задрав подол и скуля на пронзительной щенячьей ноте, проворно улепетывала толстуха-подавальщица. Сказать бы "только пятки сверкали", но девкины пятки, черные от грязи, мелькать мелькали, а сверкать не могли.
   Дощатая стенка постоялого заведения взорвалась россыпью жужжащих щепок, будто с той стороны в нее шарахнули ядром из катапульты. В роли ядра выступал красномордый носитель секиры. Вылетев спиной вперед, он долго кубарем катился по земле, приговаривая "ой, мамочка!" при каждом кувырке. В конце концов красномордого остановил забор, подле которого он и прилег, бессмысленно моргая и пуская пузыри.
   В доме кто-то верещал, словно поросенок, которому прищемили пятачок; разрозненный лязг клинков и густая брань перекрывались смачным шлепаньем могучих ударов.
   - Па-аберегись, елы-палы! - в стене появился еще один пролом, и еще одно тело, пролетев по высокой дуге через весь двор, мешком грянулось возле первого. Славке подумалось, что валет, возможно, не так уж нуждается в подмоге. Похоже, он и сам справлялся неплохо.
   Но в тот же миг все круто изменилось. Шум боя внезапно стих. В нахлынувшей тишине запоздало звякнула чья-то сабля. Мгновение-другое держалась гнетущая пауза...
   - Все! - злоба в голосе лысого мешалась с облегчением. - Попался, гад!
   Славур нахмурился, перехватил дрын поудобнее и, сделав суровое лицо, шагнул на порог.
   Зрелище, открывшееся ему, изрядно смахивало на одну из живых картин, какие любят показывать лицедеи на ярмарках. Эта сцена могла бы называться "Поймали птичку в сеть, или Как коварство попрало силу".
   По всему полу были раскиданы обломки столов и лавок, валялись перевернутые бочки, хлюпали под ногами пивные и винные лужи. Вокруг накренившейся стойки возвышалась груда черепков и осколков стекла. Сильно помятые грабители расползлись по углам. Только черноусый еще держался на своих двоих, однако его гордый профиль приказал долго жить: физиономия негодяя стала плоской, словно блин.
   Плешивый Жох ухитрился не пострадать: отсиделся, подлец, под лестницей, откуда и выглядывал сейчас, стоя на карачках.
   Посреди этого разгрома застыл в напряженной позе Потаня: кулаки над головой, нога отведена для удара - будто забавлялся детской игрой "замри". Взор его пылал грозным синим пламенем, но тело, устремленное в атаку, было сковано колдовской неподвижностью.
   Стреножная порча входит в азы волшебной науки. Чтобы наслать ее, не надо быть чародеем - достаточно знать заклинание да иметь толику магической энергии. А колдунишко, ввязавшийся в бой на стороне грабителей, кажется, и вовсе не был уверен в своих силах. Раскорячившись перед пленником и брызжа слюной, он продолжал нести тарабарщину в попытке придать чарам дополнительную крепость. И зря, между прочим: такое любительское колдовство держится считаные минуты (о чем горе-акудник, видимо, не знал, иначе, сделав свое черное дело, удрал бы без оглядки). Оно бывает полезно, чтобы обездвижить противника и прикончить его. Или убежать. На долгий срок эта чепуха не годится. Никакого сравнения с изощренной магией, которую, скажем, Мигренус применил когда-то, чтобы лишить Славура свободы.
   Но можно и поторопить события. Что без труда дается, то легко и разрушается. Раздолбать эти шаткие чары было парой пустяков - опять-таки при условии, что знаешь нужные слова. Славка, конечно, знал. Слова были не шибко приличные (при женщинах или, к примеру, детях и произносить неловко), зато надежные...
   Первым на него обратил внимание черноусый блин.
   - А, явилша не жапылилша, - невнятно прошепелявил он, придерживая вздувшуюся щеку. - Милошти прошим. Пикша, шделай его!
   Юркий, как крыса, колдунишко (Пикча или Бикша, - Славур не разобрал, да ему и дела не было, как того зовут) отбежал к развалинам стойки - так, чтобы и с Потани глазенок не спускать, и нового противника видеть, - выставил на него пальцы рожками и торопливо запричитал:
   - Стань передо мной, как лист перед травой! Мое слово - нерушимые оковы! Руки - крюки, ноги - колоды, тело - валун, голова - чугун! Ночью и днем будь пень пнем!
   Выходило не ахти как складно, к тому же в горячке липовый чудодей забыл необходимую присказку о бел-горюч-камне. Да если бы и не забыл - все едино. Славуру стало смешно.
   Он смерил недоноска уничтожающим взглядом, расхохотался как только мог презрительно, отбросил дрын, картинным жестом воздел руки к потолку и оглушительно рявкнул расклинание:
   - Дулечки-пердулечки!
   В тот же миг Потанин лапоть продолжил прерванное магией движение - и черноусый, оказавшийся на его пути, пробил очередное окошко собственной башкой.
   - Кому тут еще?! - озираясь, устрашающе проревел расчарованный великан. Но желающих драться больше не было. Все, посерев от ужаса, уставились на Славура.
   - Ко... Ко... Ко... - слабо пролепетал кудесник здешних мест.
   - Ко-о-олдо-оло-ом, - проблеял лысый из своего убежища.
   Акудник закатил глазки и упал в обморок.
   - Колдолом! - потрясенно вякнули уцелевшие грабители.
   - Где Колдолом? - с интересом спросил Потаня.
  

Глава 27. Как секретарь преступно усомнился в патроне

  
   "Критиковать действия начальника можно!
   Однако лояльный сотрудник делает это мысленно,
   запершись на ключ и засунув голову в несгораемый шкаф".
   Боевой устав подчиненного, ї13.
  
   Мечты о возмездии сладостны. Свершившаяся месть, на вкус Славура, отдавала уксусной кислотой.
   Как ему привиделось, так и сталось. Ну, почти так.
   Злодеи ползали на коленях, размазывали слезы по обветренным мордам, раскаянно стукались лбами в землю, выпрашивая прощение. Однако потомку великих князей их унижение почему-то никакого удовольствия не доставило. Наоборот - его мутило от омерзения.
   В свое время Славур прочел немало мемуаров разных полководцев (в числе прочего изучали с Микешей и военное дело), и все знаменитые воители в один голос уверяли: зрелище поверженного врага услаждает взор и веселит сердце. То ли они что-то напутали, то ли ученик волхва не годился в полководцы, но его взор и сердце вовсе не радовались при виде хнычущих грабителей. И грядущая победа над Ка-Сет-Асчеем (о возможности поражения он, по молодости лет, вообще не думал) предстала вдруг в каком-то нехорошем свете. Неужели черный маг тоже будет так пресмыкаться?..
   С трудом вырвав руку, которую лысый хлюст истово мусолил поцелуями, он беспомощно огляделся в поисках чего-нибудь простого и честного. Если, не дай Белбог, еще и Потаня...
   Но Потаня оказался на высоте. Чихать он хотел на всякое там чародейство.
   - Хо! Колдолом! Хо-хо! - гигант дружески ткнул его в бок и загоготал, словно радуясь удачной шутке. - Вот елы-палы! А я думал, тебя Славкой кличут!
   На боку после этого появился еще один синяк, зато на душе у Славура сразу стало гораздо легче.
   Его котомка между тем нашлась в полной сохранности; пояс тоже нашелся, правда, лишившийся изрядной части нашитых на него жемчужинок; украденные деньги были собраны, пересчитаны и возвращены с нижайшими извинениями. Как шамкал черноусый, пересыпая монеты в кошелек, "проижошло ужашное недоражумение: таких поштенных гошпод приняли жа жлодеев". Остальные безмолвно кивали, как болванчики, подтверждая истинность каждого его слова. А Плешивый Жох прямо-таки сгорал от стремления угодить блистательному Колдолому ("Чароборцу!" - строго поправил Славур) ...вот-вот, блистательному Колдоборцу и его товарищу.
   Содержатель "Княжеского привала" ныл и юлил до тех пор, пока блистательный Чароборец не пригрозил превратить его в землеройку. Угроза была пустая (как мы помним, колдовать он не умел), однако Плешивый Жох этого не знал, а потому перетрусил и тут же "вспомнил", что еще в прошлом году окрестные помещики, представьте себе, скинулись на вознаграждение тому смельчаку, который сумеет обуздать ведьму Сазониху и ее сынка, котофана Чуню.
   - Десять золотых, милостивый государь! Ровным счетом десять купин! А на сохранение их дали мне, так что дозволь вручить, твоя милость, и не изволь сумлеваться!
   Славка удивился, но подвоха не заподозрил и, перебросившись словцом с Потаней, рассудил, что награда заработана честно. При его невеликом достатке деньги пришлись очень кстати. Две купины он сразу навязал тому же Потане, якобы взаймы, поскольку делить нежданное богатство валет отказался наотрез. Да и эти две монеты взял лишь после долгих сомнений и прикидок, через сколько лет сумеет вернуть.
   В свою очередь Плешивый Жох об отданных деньгах не жалел и более того - был рад весьма, что дешево отделался...
   Того же мнения придерживался и Ка-Сет-Асчей, продолжавший наблюдать за развитием событий посредством магического зеркала. Вальяжно развалившись в кресле и водрузив ноги в мягких домашних туфлях с помпонами на стол, черный маг потягивал горячее вино с пряностями из своего любимого серебряного кубка. Верный секретарь стоял рядом в позе, удачно сочетающей собственное достоинство с безусловной почтительностью.
   - Выкрутился жулик, - с брезгливо-одобрительной интонацией сказал чародей, подразумевая лысого. Так он мог бы похвалить, например, и упыря, сумевшего увернуться от осинового кола.
   Кромеуш, само собой, возражать не осмелился, но про себя подумал, что "выкрутился" не слишком вяжется с постигшими мерзавца убытками. Десять купин - сумма очень приличная. Лично он на месте Жоха едва ли расстался бы с ней так легко.
   - По руславским законам, - лениво объяснил Ка-Сет-Асчей, без труда угадавший его мысли, - содержателей странноприимных домов за воровство у постояльцев бьют плетьми и сажают в темницу. От года до трех, если не ошибаюсь. Плюс вооруженное нападение - это уже клеймо на лбу и каторга, не меньше пяти лет в рудниках или соляных копях. И не забудьте - есть еще такое понятие, как... э-э... право победителя. Наш молодой князь мог выгрести все его сундуки подчистую - мошенник и пикнуть бы не посмел.
   - О, монсеньор! - бледные уши Кромеуша налились пурпуром. - Простите, я должен был догадаться сам...
   - Полно, дружище, не извиняйтесь, - снисходительно обронил маг. - Напротив, всегда спрашивайте, если что-то непонятно... - он глотнул вина и поморщился: - Остыло, прах его побери!
   Патрон любил устраивать такие неожиданные проверочки. Кромеуш едва не попался на крючок и начал было вспоминать заклинание Быстрого разогрева, но вовремя перехватил каверзный взгляд хозяина и опомнился.
  
   ...Первоначально он собирался, не мудрствуя лукаво, написать простенькую дипломную работу о связи лунных затмений с внесезонными миграциями крапчатых гоблинов. Но Ка-Сет-Асчей, у которого Кромеуш проходил преддипломную практику, облил банальную тему презрением и предложил другую, куда более трудоемкую, зато сулившую перерасти в магистерскую диссертацию: "Об экономической нецелесообразности использования чар в хозяйственно-бытовых целях". Суть, если коротко, в том, что сами по себе заклинания, разумеется, не могут разогреть вино, открыть форточку, почистить башмаки и т.п. Все это делают мелкие воплощения стихийных сил - элементали, которых заклинатель призывает и заставляет совершить те или иные действия. Однако магической энергии (маны, коротко говоря) на это уходит уйма, а результаты, как легко понять, несопоставимы с ее затратами.
   В принципе это вещи известные. Хотя маны в окружающем мире разлито более чем достаточно, надо еще уметь закачать ее в себя, причем в необходимом количестве, не больше и не меньше, чем может принять твой организм, а это показатель сугубо индивидуальный, общих мерок тут нет. Пожадничаешь - будешь страдать, словно от переедания, а магические страдания, поверьте, гораздо болезненнее, чем обычная тяжесть в желудке. Недоберешь - можешь, быстро растратившись, неожиданно для себя остаться без сил. А маг, полностью вычерпавший свой запас энергии, рискует уже никогда не восстановиться. Поэтому многие даже очень сильные волшебники дополнительно хранят резерв маны в разнообразных артефактах вроде магических кристаллов, медальонов, перстней и пр., а чародеи слабосильные (или не уверенные в своих возможностях) вообще без волшебной палочки - как без рук. Причем перестраховка здесь еще никому не вредила, а вот излишняя самонадеянность чревата серьезными неприятностями.
   Любой абитуриент знает, например, историю кудесника Умели, который в общении с элементалями распоясался до того, что дрова у него кололись без топора, а ведра бегали за водой на речку. Суеверные односельчане шептались, что акудник приручил волшебную щуку - вот, дескать, и творит чудеса по ее велению, по своему хотению. Он же слухов не опровергал, а паче того, поддерживал всеобщее заблуждение, выезжая с визитами на печке, в которую даже для вида не запрягал лошадь. Кончил Умеля печально, в короткое время вычерпав свою мощь до донышка - так, что заново зарядиться сил уже не имел. Остатка магических ресурсов едва хватило, чтобы наколдовать себе в жены дочку какого-то захудалого царька. Так и прозябал с тех пор бедняга в тоске и безвестности...
   Но знать - это одно, а осознавать - совсем другое. Горькая судьба Умели мало кому послужила уроком: по официальной версии, принятой в магучных кругах, он просто переоценил свои силы. В общем, так оно и было, но расчеты, произведенные Кромеушем под руководством патрона, наглядно доказывали: такая же участь грозит всякому, кто злоупотребляет бытовыми чарами, растрачивая по пустякам личный, отнюдь не беспредельный запас маны.
   Эти выкладки должны были наделать изрядного шуму в магадемиумах: кое-кому из тамошних мэтров элементали даже носы утирали и пуговицы на панталонах застегивали...
  
   Подогревать вино чародейским способом было, с этой точки зрения, безумным расточительством. Поэтому Кромеуш, мысленно похвалив себя за догадливость, спросил:
   - Принести спиртовку, монсеньор?
   - Не беспокойтесь, дружище!
   Ка-Сет-Асчей дунул на кубок, и от того вновь повалил пар.
   Секретарь возвел глаза к потолку. Да - неэффективно, да - расточительно, да-да-да - не очень-то последовательно со стороны монсеньора, но что с того?! Себе черный маг охотно прощал маленькие слабости, а маны он аккумулировал столько, что хватило бы, пожалуй, на приручение целой армии элементалей...
   В зеркале вновь крупным планом показалась довольная рожа Плешивого.
   - Повезло прохиндею, - повторил сеньор Черного замка. - Впрочем, и наш Колдолом - тоже парень не промах. Превратить разгром в победу - это надо уметь. Бойкий молодой человек, чувствуется порода. Право же, у него есть стиль!
   - Стиль неплох, - дипломатично согласился Кромеуш. - Однако его намерения...
   - А что в них такого? Мальчик жаждет вернуть сестру и надрать мне... э-э... холку. Вполне естественно. Можно только посочувствовать.
   - А если... - секретарь, поколебавшись, решился и плавно провел ребром ладони поперек горла. - По моим сведениям, монсеньор, где-то в тех краях бродит шайка атамана Живореза...
   Маг укоризненно погрозил пальцем.
   - Ну-ну, зачем же так кровожадно? Я не убиваю младенцев, то есть не убиваю... э-э... без крайней необходимости. Кроме того, просто интересно - сумеет ли он добраться хотя бы до наших владений?
   - Помяните мое слово, монсеньор, этот - сумеет. Тем более, что валет, вероятно, захочет составить ему компанию, - Кромеуш чуть заметно пожал узкими плечами. - Разумеется, воля ваша, монсеньор. Если вы уверены, что он не угрожает вашим планам...
   - Угрожает? Он?! - чародей фыркнул и закашлялся, разбрызгав вино по старинным манускриптам, в беспорядке валявшимся на столе. - Фу на вас, дружище!
   Секретарь достал из нагрудного кармана чистый носовой платок. Промакивая рубиновые капли (и заодно шуганув неприметного серого паучка, тишком пробиравшегося куда-то через ворох бумаг), он рассудительно напомнил:
   - Вы сами учили меня, монсеньор, что порой ничтожная пылинка может нарушить равновесие между мирами.
   - Может, - беззаботно согласился Ка-Сет-Асчей. - Но во-первых, дружище, без риска жить скучно, а во-вторых, где вы этот риск видите? Таким милым отважным героям победы достаются только в глупых книжках.
   Кромеуш понимающе хихикнул. Хозяин в последнее время увлекался беллетристикой и несколько шкафов битком набил романами, которые извлекал из будущих веков и сопредельных вселенных. Боевики с названиями вроде "Месть Хилого" или "Ярость Слепоглухонемого" черный маг читал запоем. Но особенно ему нравился жанр сказочной фантастики - все эти злобные маги и благородные варвары, неизменно их побивающие. Причем маги поголовно мечтали захватить власть над миром, а варвары одерживали над ними верх исключительно за счет мускульной силы, поскольку не только колдовать не умели, но зачастую и собственное имя написать не могли. Читая такие сногсшибательные истории, Ка-Сет-Асчей очень веселился.
   Конечно, в реальной жизни все обстояло иначе. И вновь в глубине секретарской души ворохнулось недовольство. Даже не недовольство, а так, мыслишка, что в данном случае патрон, кажется, недооценивает противника. Мыслишка была крамольная, и Кромеуш поспешил ее задавить, однако какой-то неприятный осадок остался. Сам он предпочел бы подстраховаться, что, собственно, уже и сделал, пустив по следу Славура ведьминского сынка Чуню. Наверное, хозяин будет недоволен, если узнает о таком самовольстве, в который уже раз опасливо подумал Кромеуш. Впрочем, бывший котофан находится под контролем, так что приказ легко отменить в любую минуту. Но не сейчас - ведь не исключено, что патрон еще изменит свое мнение... Хорошо, если изменит. Должен изменить! По убеждению секретаря, Славур был не чета книжным героям: помимо бицепсов у непризнанного князя имелись мозги и кое-какие способности.
   - Ну, вы только взгляните - разве он не хорош?
   Да нет, глупости: монсеньор не может так сильно ошибаться! Кромеуш скомкал испорченный платок и послушно уставился в волшебное зеркало...
  

Глава 28. Как богатырь приобрел клячу,

а валет неудачно пописал с крыльца

  
   "Новая курточка - это круче,
   чем десяток букварей с картинками!"
   "Карьера одного деревянного мальчика:
   от каморки до собственного театра".
  
   Славка тоже смотрел, правда, не в зеркало (откуда взяться зеркалам в "Княжеском привале"?), а в ушат, наполненный водой. Плешивый самолично притащил его из сарая и самолично же наполнил, дабы блистательный Колдо... в смысле Чароборец мог в полной мере оценить свой новый облик. Отражала мутноватая вода неважно, тем не менее, кое-как оглядев себя (точнее, свою верхнюю половину), Славка остался доволен. У парня, выросшего в лесной избушке, отродясь не бывало столь нарядных вещей.
   Одна золотая купина вернулась к Жоху, а взамен Славур получил вполне приличный, почти не ношеный кафтан из тонкого сукна (заложенный, да так и не выкупленный у ростовщика каким-то пропившимся дворянином), а в пару к нему - шапку, украшенную куцым перышком, которое Славка тут же оторвал и выкинул. Нашелся у мерзавца в загашнике и пристойный меч: конечно, без каких-либо магических свойств, зато недурно сбалансированный, к тому же в красивых, обтянутых сафьяном ножнах. Кафтан был глубокого синего цвета, шапка и ножны - ярко-красного. Прицепив меч к русалочьему поясу, пусть и потерявшему часть былой красы, да натянув на руки тонкие перчатки из замши, Славка и впрямь стал весьма хорош собой.
   Кафтан слегка жал под мышками, жесткий стоячий воротник мешал поворачивать голову, но такие мелочи его не смущали. Да и Потаня, трижды обойдя вокруг, одобрительно причмокнул и показал большой палец.
   - Эх, мне бы теперь еще коня боевого! - неосмотрительно пожелал урожденный князь.
   Лысый, который толокся рядом, расправляя складки и сдувая пылинки с псевдосеребряного шитья его нового костюма, тут же предложил на выбор любого из двух аргамаков, что стоят у коновязи.
   Вышли посмотреть. По обоим аргамакам, как заявил прямодушный Потаня, уже лет десять живодерня плакала.
   - Зато какие стати! - возразил продавец.
   - Какие? - недоуменно спросил Славур, озирая спутанные гривы, торчащие ребра и разбитые от многолетних трудов копыта доходяг, позоривших своим видом все лошадиное племя.
   - Как это какие? Конские! - нахально сказал Плешивый Жох. - Вон как дрожат - наездника почуяли!
   Клячи действительно пошатывались и вздрагивали. В раздутых от дряхлости и болезней животах раздавалось тревожное бурление.
   - Слышите, как кровь играет?! Гор-рячие жеребцы!
   - По-моему, кобылы, - сказал Потаня, деловито заглянув под куцые хвосты.
   - А кобыла не конь? - обиделся Жох. - Не хотите, так и скажите. А насмехаться не надо. Я ж от чистого сердца предлагаю. Всего-то пара купин за такую красавицу!
   - Скока-скока? - горой надвинулся валет.
   - Одна, одна купина, оговорился я! - зачастил лысый, бледнея и приседая от страха. - Лошадь и сбруя в придачу. Опять же в цену ужин входит и горница на двоих. На ночь-то глядя куда пойдете? Смеркается ужо - отдохнуть бы, выспаться по-хорошему, а с утречка, Белбогу помолясь, в путь-дорожку...
   - А ежели, к примеру, в рыло? - поинтересовался Потаня, беря прохвоста за шкирку.
   - И сдача! - задушенно прохрипел лысый. Растеряв весь задор, он болтался в лапе великана, как большая снулая рыбина. - Сдачи, говорю, вам с купины шесть куплей причитается...
   Славка прикинул: ехать, хотя бы и на кляче, всяко лучше, чем идти пешком. Одна из кобыл выглядела чуть-чуть покрепче. Может, довезет до столицы, если по дороге не околеет, а там пусть катится на все четыре стороны. Кроме того, Плешивый Жох верно подметил - уже вечерело. За дракой и разборками время пролетело незаметно, пора о ночлеге подумать. Лошадь да ужин, да мягкая постель...
   - Уговорил, - сказал он. - Отпусти его, Потаня.
   Плешивый удалился, растирая шею и плаксиво жалуясь на бесчеловечное обращение, хотя и в этой сделке остался с барышом. Обе клячи принадлежали сбежавшим селянам, а те, перепуганные страшным валетом, навряд ли скоро вернутся. А когда вернутся да спросят о своей живности, окажется, что великан сожрал лошадок со всеми потрохами. И между прочим, наполовину это будет почти правда: второй кобыле прямая дорога в суповой котел.
   Нет, не зря содержателя постоялого двора звали Жохом! Жох - это вам не лох. И не лопух тем более. Главное - в любой малости иметь свою выгоду. А денежка к денежке сама катится, поспевай только хватать.
   Вот и нынешний день завершался совсем не так плохо, как мог бы. По первости, правда, дал промашку, натерпелся страху, однако же цел остался и ущерб понес не столь уж великий. А ежели как следует подсчитать, то, глядишь, и прибыль кое-какая выскочит.
   Помощнички, едрить их налево! Лысый сплюнул от огорчения. Обычно он давал наводку людишкам Спири Живореза, а потом получал свою долю от добычи. Но сегодня никого из разбойников, как назло, поблизости не нашлось. Щеголь и его товарищи сперва показались подходящей заменой: как-никак, раньше подъедались в кузюпинской городовой страже, пока их не выгнали за мздоимство и пьянство, а с тех пор промышляли всякими темными делишками. Жох не раз скупал у них то краденое, то контрабандный товарец, и почитал лихими ребятами. Но вот ведь, гонору до небес, а на поверку оказались слабаками.
   Да, братва, злорадно подумал Плешивый Жох, это вам не карманы у пьяных выворачивать! Шутка сказать - сам Колдолом (кто ж знал, что он с виду такой безответный), да еще с разъяренным валетом заедино. И когда только подружиться успели? Тут, не исключено, даже Спиря со своей шайкой спасовал бы. Ну да ладно, все хорошо, что хорошо кончается...
   Опасаясь, что победители сдадут их властям, бывшие стражники, непривычно тихие и скромные, быстренько отбыли восвояси. За выпитое расквитались сполна да еще приплатили, чтобы не выплыло никаким боком их участие в неудачном грабеже. Хорошо приплатили. А как иначе? Лысый ясно дал понять, что в одиночку отдуваться не намерен и в случае чего на суде молчать не станет.
   Колдунишка скрылся и того раньше, даже "до свиданьица" никому не сказав. И забыл притом свою сумку, в которой, к радости Плешивого, обнаружился довольно увесистый кошель, набитый медью вперемежку с серебром. Не иначе, акудник накануне кого-то обокрал - своими трудами он едва ли столько зарабатывал. Вспомнив его бездарные попытки колдовать, Жох решил, что с полным правом может оставить кошель себе.
   Крестьяне, правда, по счету расплатиться не успели, но счет их шел на купейки, и с учетом присвоенных лошадей долг можно было простить. Хотя, с другой стороны, чего ради? Обдумав этот вопрос, лысый твердо решил слупить свое с беглецов до последней денежки.
   В общем, денек выдался хлопотный, но не столь уж скверный. Двое мальчишек-работников (они с поваром переждали битву в стряпном чулане) навели порядок в зале, заколотили дырки в стенах, а заодно выволокли за плетень весь копившийся годами мусор. Повар, получив строгое указание, соорудил вполне съедобный ужин, для чего, в виде исключения, использовал свежие продукты и чистую посуду. Воротилась и зареванная девка-подавальщица. Жох дал ей подзатыльник, чтобы неповадно было бросать хозяина в беде, и отправил наверх - готовить для гостей спальную горницу. Не самую лучшую, зато самую просторную, где и здоровущий валет мог выпрямиться, не царапая потолок макушкой. Достаточно длинной и широкой постели для него, конечно, не нашлось, однако Потаня, подобревший после обильной трапезы, не без удобства устроился на полу, на уложенных в три слоя мешках с сеном.
   Завалившись на боковую, друзья уснули почти мгновенно, забыв погасить свечку, так что Жоху пришлось еще разок к ним наведаться и потушить огонь.
   Постояльцы дрыхли без задних ног, лишь изредка почесываясь от клопиных укусов (клопы здесь были под стать хозяину - шустрые и зловредные), и Плешивый, поглядев на них немножко, почти всерьез возмечтал перерезать обоим глотки. Впрочем, зримо представив последствия возможной неудачи, тут же от этой затеи отказался. Задув свечку и поплевав для верности на фитиль, Жох строго-настрого приказал себе выкинуть злодейские помыслы из головы. Рехнулся он, или как? Начнешь резать Колдолома, а валет невзначай проснется. Вообразить жутко, что будет! Или наоборот - зарежешь великана, а проснется Колдолом. Еще жутчее!
   Тут он внезапно почувствовал столь неодолимое давление в низу живота, что стрелой вылетел вон, скатился по лестнице, выскочил на крыльцо и, едва поспев распустить веревочку на портках, шумно зажурчал прямо со ступенек.
   Журчание продолжалось долго. Плешивый облегчался от всей своей заячьей души, не ведая, что его собственная жизнь тем временем повисла на волоске.
   Потому что по другую сторону крыльца в темноте затаился Чуня с ржавым кухонным ножом в руках. Бывший оборотень сам себе изумлялся: ведь ручаться бы мог, что одной встречи с Колдоломом ему хватит на всю дальнейшую жизнь, но поди ж ты - сорвался с места, даже у маменьки не спросившись, и пустился в погоню. Ну, правда, он это не сам придумал - Голос посоветовал. Но все равно: ни страха, ни сомнений Чуня не испытывал - все заслонила жажда мести!
   Выследив Славура до "Княжеского привала", он несколько часов промаялся в кустах, дожидаясь, пока все в доме заснут. Дождался вроде бы, подкрался к дверям, ан тут нелегкая вынесла на двор хозяина.
   Ежели сей момент не уберется, горло перегрызу, мрачно посулил Чуня. Чес-слово, перегрызу. Зубами!
   Ничего личного против лысого он не имел, но тот мешал добраться до Колдолома, а потому заслуживал, бесспорно, самой лютой кары.
   Ей же ей, перегрызу! - ярился Чуня. Мыслимое ли дело - столько прундить?!
   Впрочем, все на свете когда-нибудь кончается. Иссяк и Плешивый Жох. Потоптался еще чуток, приводя одежду в порядок, поглазел на небо, усеянное крупными звездами, зевнул в кулак... да так и застыл, прислушиваясь к тяжким шагам внутри здания.
   Шаги приблизились, и в дверном проеме, придерживая сползающие штаны, воздвигся растрепанный со сна Потаня. Несколько секунд они с лысым молча таращились друг на друга.
   - Не спишь, елы-палы? - прогудел наконец Потаня. - Я вот тоже...
   - Ложусь, - осторожно сказал Жох, с опаской косясь на гиганта.
   - Ага, это правильно, - одобрил Потаня, зевая, как Змей Чащобыч перед зимней спячкой. - А где тут можно?..
   - С крыльца, - все так же односложно посоветовал лысый, бочком подвигаясь к двери.
   Валет озадаченно хмыкнул.
   - С крыльца? Однако ндравы у вас, елы-палы! Ну ладно...
   Стеснительно повернувшись к хозяину спиной, Потаня пошире расставил ноги, и...
   - Как оно подскочит, как завизжит! - рассказывал он несколькими часами позже, за завтраком, заливая куски съестного ковшами пива. Славка по утрам ел мало, и валету пришлось стараться за двоих - не оставлять же на столе шкворчащую яичницу, пышные оладьи с вареньем или, того паче, копченый окорок. Прожевав очередной ломоть припахивающего дымком мяса, какого хватило бы на весь день небольшой семье, Потаня продолжал: - Лысого, я думал, кондратий хватит - вон, по сю пору взбледнувший ходит. Не поверишь, только что пописал человек, а тут, гляжу, опять описался! Да что лысый, елы-палы, я и сам оторопел. А оно шасть через плетень - и пропало. Домовой там, что ли, прятался?
   - Сам ты домовой, - ухмыльнулся приятель, тщательно стряхивая крошки печенья с нового кафтана. - Какие могут быть домовые в этом клоповнике? Небось кошка приблудная или собака, а вам обоим в темноте невесть что померещилось. Ты мне лучше скажи, чего тебя вообще на улицу понесло? У нас же в углу горшок стоял, не видел разве?
   - Шуткуешь все? - недовольно сказал Потаня. - Горшок, говоришь? Ну-ну... Если я считаю плохо, то значит, по-твоему, совсем некультурный, ага? - и в ответ на недоуменный взгляд Славура наставительно объяснил: - В горшках приличные люди щи да кашу варят. А для малой и большой нужды, если хочешь знать, у приличных людей отхожее место имеется! Так-то вот, елы-палы!..
  
  

Сказ шестой

Новые узелки

Глава 29. Как маркиз де Гош получил взбучку

   "За что вы меня бьете?! - кричал Серый волк.
   - Я только спросил, как пройти к вашей бабушке!.."
   Боевые мемуары Красной Шапочки.
  
   Малиновая площадь, как всегда, была почти пуста: для простого народа ее открывали только по праздникам, а в обычные дни здесь дозволялось прогуливаться особам не ниже дворянского или жреческого звания. На страже у открытых ворот Кремля, опираясь на бердыши, маялись от безделья двое младших дружинников. Верзила Джон, оруженосец маркиза де Гоша, хотел пройти мимо них в палаты великого князя, дабы объявить о визите преславного рыцаря Зеленого Дуба. Бердыши скрестились перед его носом. Джон попытался прорваться силой - и без разговоров получил с двух сторон по плюхе: на сей случай у караульщиков было особое указание.
   Команду не пускать франтальянского кавалера в Кремль, отданную в свое время по указанию Мигренуса, никто так и не отменил после отбытия серого мага. А теперь и Мудрила Тихий, узнав, что маркиз вновь объявился в Мошкве, подтвердил старый приказ. У него на то была своя причина: как донесли бой-ярину, Жорж в гостинице, в кабаке и на Торгу во всеуслышание лаял руславские власти, до сих пор не принявшие-де серьезных мер к освобождению княжны Забавы из плена. А бескровную победу воеводы Шустряка над черным магом франтальянец обозвал жалкой комедией. Не хватало еще допустить нахального рыцаря к великому князю, чтобы он и ему поносных речей наговорил...
   Таким вот образом долговязый братанец и огреб вместо "доброго утра" пару крепких тумаков. Джон, который сам был не робкого десятка, конечно, в долгу не остался - тут же выдал сдачи с довеском, еще огреб, еще выдал... Благородное искусство боксирования, развитое в Эльбионе, ничем не уступало мастерству кулачного боя, распространенному в Руславии, но в конце концов двое одного одолели: оруженосец вылетел из ворот и хлопнулся задом на толстые лиственничные доски, которыми сплошняком была вымощена Малиновая площадь. Доски затрещали, но выдержали.
   - Хреново нам живется, низшим то есть сословиям, - мрачно пробубнил он по-франтальянски, размазывая кровь по физиономии. - Никакого политесу - сразу в рожу бьют. И заметь себе, сэр Жорж, все как я предупреждал! Сперва прогнали, теперь нос расквасили, а в другой раз, того гляди, вовсе пришибут. И чего, спрашивается, по великим князьям шляться? Сразу надо было в Черный замок ехать...
   Маркиз покосился на поверженного соратника, спрыгнул с коня, обнажил меч и решительно направился к воротам.
   - Куда?! Не велено! - караульщики, все еще тяжело дыша после трудной схватки, заступили путь.
   - Вы сметь меня не пускать?!
   Звон скрестившихся клинков...
   Лязг бердышей, выбитых из рук дружинников...
   Тяжелый мягкий звук, будто на землю шмякнулись два увесистых мешка...
   - Конечно, - ревниво прокомментировал Джон, - с мечом-то любой пройдет.
   Перешагнув через рухнувшие тела, де Гош устремился прямиком к парадному крыльцу. Лицо рыцаря было насуплено, белоснежные зубы скалились в зловещей ухмылке.
   - Не вельеть! Опять не вельеть! - звенящим голосом выкрикивал он на ходу, от негодования коверкая руславскую речь еще пуще, чем обычно. - Кольдун похищаль леди Забава, они прокакаль, а теперь рук умывать, а менье нельзя иметь великий князь бесьеда?! Поручаюсь, он менье будет давать аудиенций!
   На крыльце его, однако, уже поджидали. И отнюдь не отроки - бывалые гридни из старшей дружины. Четверо матерых волчар, помнивших еще Мирогромовы походы, выстроились рядком, оценивающе разглядывая пришельца.
   - Сильно не обижать! - предупредил начальник караула, уже знакомый нам Могута. Он щеголял в долгополой, расшитой серебром ферязи и высоченном колпаке с меховым околышем. Непривычная одежка стояла колом, для боя не подходила совершенно, зато за версту было видно, что перед вами не абы кто, а важная персона, можно сказать, без пяти минут вельможа.
   Благодарность в воеводских теремах - гостья редкая, но на сей раз Шустряк, обласканный великим князем после приснопамятной победы руславского оружия над Кащеем, тоже расстарался - замолвил словечко, и сотник, самому себе на удивление, разом прыгнул из мелких войсковых чинов в придворные шишки. Оно конечно, бой-ярин в первую голову о себе радеет, надежные подручные всякому царедворцу надобны, но все равно - приятно! Если так и дальше пойдет... Супруга уже намеки строила: хорошо бы, мол, стать воеводшей. А почему бы и нет? Мудрила, вон, и вовсе из холопов в советники выбился...
   Cплюнув по закоренелой привычке себе под ноги, Могута повторил:
   - Кавалера не мять! Он, кажись, ихнему наследному прынцу седьмая вода на киселе.
   - Энтая рвань? - поразился Петро Бабайченко, с недоверием глядя на потертый рыцарский камзол. Петро принадлежал к близко (собственно, ближе некуда) родственному руславцам народу, населявшему Окраинное княжество. С некоторых пор, отвалившись от Руславии, оно официально именовалось Хохляндией (то бишь, по-ойропски, Высокой землей), из-за чего окраинцев стали звать хохелами, однако большинство хохелов и руславцев так и не привыкли считать друг друга иностранцами. В частности, Петро (между прочим, внук по прямой линии легендарного окраинского казака Бабая) сызмальства проживал в Мошкве и вовсе не собирался отъезжать на историческую родину.
   - Ты на заплатки не смотри - у них, у странствующих, так принято. А потом, он, слышно, родом не то чтобы из самой Франталии, а из Кашкони, это навроде отдельного княжества, а там, у кашконцев этих, у кого меч на боку, тот и король...
   - Меч - то знатно! - возрадовался, нежно поглаживая рукоять сабли, другой воин - низкорослый и сухощавый, но задиристый, похожий на бойцового петушка. Этот был иноземец натуральный. Пан Михал Волобуевский в свое время скоропалительно, едва не загнав по дороге лошадь, перебрался в Руславию из соседней Поляхии: кого-то он там чересчур удачно пырнул на дуэли, какого-то чуть ли не королевского родича - поступок, безусловно, отважный, но опрометчивый для бедного рыцаря, вот и пришлось ему срочно уносить ноги. Кстати, подобные переезды между сопредельными странами были, можно сказать, обычным явлением: в той же Поляхии обреталось не так уж мало руславских дворян, а в Руславии - поляхских, которым по каким-то личным причинам нежелательно было оставаться у себя дома. Кто-то опасался опалы от властей, кто-то соблазнил чужую жену, кто-то просто мешок червонцев взял взаймы, а отдавать не хотел. У Волобуевского, по крайней мере, причина была насквозь благородная и уважительная... Зато здесь, благодаря своим боевым талантам, драчливый пан быстро прибился к старшей дружине. И если бой-ярин Шустряк славился фехтовальной сноровкой в придворных кругах, то Волобуевский считался одним из первых клинков на всю руславскую рать и не упускал случая подтвердить свою репутацию. Вот и сейчас, потихоньку вытягивая саблю из ножен, он азартно пошевеливал усиками и бормотал:
   - А не попытать ли нам, каков с пана маркиза рубака?..
   - Ты что, Мишка, совсем больной? Кому сказано - не убивать!
   - Да кто ж говорит об убийствах, пан Могута? Я ж так только, спробовать. А то, видишь, у молодежи бердыши сами из рук валятся - раз-два и готово, даже глядеть гадко...
   - Не боись, старшой, обиходим честь по чести, - лениво процедил третий гридень, высоченный, страхолюдный, низколобый, с выпирающими надбровными дугами и массивной челюстью, которую еще больше увеличивала окладистая борода. Он стоял чуть впереди, сутулясь и ниже колен свесив длинные руки. Кличка дружиннику была Обезьян Арапский, хотя на самом деле его звали Куземой.
   И когда кашконец, угрожающе воздев меч, занес ногу на первую ступеньку, одна из длинных лап Куземы вдруг молниеносно метнулась вперед и вниз, цепко ухватила маркиза за щиколотку и дернула.
   Бряк!
   В воздухе мелькнули подошвы остроконечных башмаков и потертые золотые шпоры. Хряпнулся рыцарь изрядно - земля задрожала.
   - Вечно ты, Обезьян, все удовольствие портишь, - осуждающе буркнул четвертый детина, звавшийся Буслаем. - Я-то думал, подеремся! Дал бы маркизу хоть размахнуться.
   Де Гош закатил глаза и не подавал явных признаков жизни.
   - Фигня, - сказал Могута, - в другой раз кулаками помашете. Значит так. Ты, Буслай, и ты, Бабайченко, берите его кавалерское благородие и со всем почтением волоките в гостиницу. "Золотой петушок", знаете?
   - Это на Горшечной, что ли? - Буслай почесал в затылке. - Взопреем, волочимши-то...
   - За ворота глянь, дурья башка - там рыцарская коняжка дожидается. Перекиньте через седло и везите. Оруженосца помогать заставьте, а то расселся, видишь ли, отдыхает... Ты, пан Волобуевский, возьми этих, - сотник кивнул на оплошавших молодых стражей, медленно приходивших в себя, - и гони их на конюшню. Пущай весь навоз, сколько его там ни есть, вычистят, чтобы в другой раз крепче на ногах держались. Обезьян Арапский, а ты, не сочти за труд, побудь у ворот, пока я других караульщиков на смену этим олухам пришлю. Всем все ясно?..
   Сбежав с крыльца, Могута задрал голову. Створки третьего слева окна на втором поверхе терема были распахнуты. Оттуда, навалившись пузом на подоконник, выглядывал Шустряк. Сотник, сжав кулак, вскинул руку к плечу. Воевода подмигнул в ответ и, высунувшись еще дальше, вывернув голову кверху и придерживая шапку, чтобы не упала, крикнул - казалось, безадресно:
   - Порядок!
   Окошко над ним, на третьем поверхе, было закрыто тяжелой штофной занавесью. За шторой, невидимый со двора, стоял бой-ярин в скромном коричневом кафтане. Голова у бой-ярина седая, а борода веником - цвета жареных каштанов, без единой серебряной пряди. Нос длинный, взор хитрый.
   Услышав голос приспешника, Мудрила Тихий одобрительно усмехнулся. Шустряк опять не оплошал. Хорош молодчик - с руки ест, землю роет от усердия. Далеко пойдет... если, конечно, зарываться не станет.
  
  

Глава 30. Как бывший котофан подстроил каверзу

   "Главное - четко видеть цель
   перед собой!"
  
   Вий.
  
  
   - Убью! Загрызу! Растер-рзаю!
   Воды Чуня избегал с детства. Превращаясь в лесного кота, он кое-как, насколько языка хватало, вылизывался, в человечьем же облике умывался лишь под нажимом маменьки и только тогда, когда обычная щетка грязь уже не брала. Но после неудачной засады у "Княжеского привала" - никуда не денешься! - пришлось окунуться в речку с головой, причем не единожды.
   До речки от постоялого двора было пять верст с гаком, и все лесом. Чуня мчался по чаще напролом, и встречное ночное зверье торопливо прыскало в стороны. Не так уж он был грозен с виду, но вот запашок... Местный обычай оправляться с крыльца, мягко говоря, не лучшим образом отразился на ведьмином сыне. Его приближение явственно ощущалось за несколько поприщ, особенно по ветру.
   - Сволочь, как есть сволочь! - истерично причитал Чуня, неумело простирывая свое тряпье в текущей воде. - Как нарочно ведь, гад валетский, целился - хоть бы капелька мимо пролетела! Убью! Пор-решу! Живьем сожру!
   Потом, разложив мокрую одежду на травке, он долго обсыхал под постепенно теплеющими лучами рассветного солнца, обдумывая, как лучше извести уже не одного, а сразу двух врагов, и машинально поедая сырую рыбу. Ловить ее не пришлось: десятки окуньков и плотвичек, не переживших Чуниной стирки, плавали кверху животами на поверхности тихой заводи.
   В конце концов решение помог принять уже привычный внутренний Голос. Сонно позевывая (время все ж таки было раннее), Голос спросил:
   - Ты чего там раскричался? Кто тебя, бедолагу, опять обидел?
   Захлебываясь словами, ведьмин сын вывалил на него историю своих ночных злоключений. При этом, конечно, наврал с три короба - кому же приятно признаваться, что его случайно обмочили? По Чуниному рассказу выходило, что, пока он выслеживал Колдолома, колдоломовский дружок валет коварно его подкараулил и злонамеренно облил из окна водой. Цельное ведро выплеснул! А может, и два...
   Во время этого красочного повествования с лица Кромеуша, сидевшего в халате перед волшебным зеркалом, не сходила ироничная ухмылка. Ведьмин сын даже не догадывался, что все его потаенные мысли (ну и воспоминания, само собой) читаются незримым собеседником легче, чем крупные буквы в детской азбуке.
   - Целое ведро? С головы до ног? Безобразие! - посочувствовал Голос. - Искренне соболезную. Конечно, за такое надругательство надо мстить, мстить и мстить. Если бы меня кто-нибудь с крыльца опис... то есть из окна водой облил, то я бы его в ответ тоже чем-нибудь облил, ядом каким-нибудь или хотя бы чернилами. Только вот что...
   Тут Кромеуш на минуту задумался. Похоже, он возлагал на экс-котофана слишком большие надежды. Неоправданно большие. Следует признать, хиловат Чуня оказался против непризнанного князя. Да еще и невезуч вдобавок. Не годится прохиндей на большие дела. Зато, можно надеяться, не оплошает в мелких гадостях. Натура у него для этого вполне подходящая.
   - Чего "вот что"? - поторопил ведьмин сын.
   - А того, что сам ты Колдолома прикончить больше не пытайся. А валета - тем более. Опасно это, голубчик. Попозже вместе придумаем, как надежно извести обоих негодяев, а пока... да, так будет лучше. Попробуй сбить их с пути!
   - Так они же оба вон здоровые какие, - почесал в затылке Чуня. - Поди-ка сбей! Валета особенно. Разве что оглоблю между ног просунуть?.. А как я к ним подкрадусь, с оглоблей-то?
   - Ты не понял, - терпеливо сказал Голос. - Слушай меня. Если встанешь спиной к солнцу и пойдешь на закат, то мили через две с половиной... я хотел сказать, примерно через три версты опять попадешь на торговый тракт. Там от него отходит другая дорога. На распутье увидишь столб с указательными стрелками. На одной написано "Мошква", на другой - "Диковатое поле".
   - Да мне по фигу, что там написано, я все равно толком читать не умею. Если по складам только.
   - И не надо уметь. Просто возьми и поменяй стрелки местами.
   - Это еще зачем? - недовольно спросил ведьмин сын, который любое предложение поработать воспринимал как личную обиду.
   - Так надо! - строго сказал Голос. - Наши враги будут думать, что направляются в столицу, а на самом деле пойдут совсем в другую сторону, в Диковатое поле. И заблудятся там. А при удачном стечении обстоятельств, глядишь, и вовсе сгинут. Понял? Звери хищные их растерзают или кочевники убьют. Или в рабство угонят, тоже неплохо.
   - Сгинут? - восхитился Чуня. - Хе-хе! И всего-то делов - дощечки на столбе поменять? Ну конечно, и как я сам не дотумкал?!..
   Дрожа и поеживаясь, он натянул волглое шмутье, напихал в карманы рыбешки про запас и, не задерживаясь, рысью пустился осуществлять коварный замысел, все дальше удаляясь от родного болота и от маменьки.
   В скором времени, как и обещал Голос, он добрался до развилки двух дорог. А еще через полчаса бывший котофан дул на свежие мозоли и не без гордости любовался плодами своих каверзных трудов. Путеводные таблички поменялись на столбе местами. Как тут и были! Чуня сначала отодрал их, что называется, с мясом, а затем приколотил булыжником на те же гвозди. Косовато, правда, получилось, зато прочно. Теперь-то уж проклятый Колдолом и пакостный валет наверняка собьются с верного пути. В столицу собрались? Дуля вам с маком, а не столица! Поплутайте-ка в Диковатом поле, среди хищного зверья и разбойных кочевников! Уж они вам покажут кузькину мать!
   Надо заметить, знакомство с Голосом сильно изменило Чуню. Еще позавчера он просто не был способен на столь изощренные интриги, как подмена указателей. А еще вчера, устроив шкоду, поспешил бы смыться, пока не застукали. Сегодня естественным казалось погодить и убедиться, что план сработал.
   Не без удобства расположившись за густыми кустами на обочине, экс-оборотень настроился ждать, сколько потребуется. От непривычной работы снова забурчало в животе. Рыбешка в карманах раскисла и превратилась в малопривлекательное месиво, но голод не тетка. Урча по-кошачьи, Чуня жадно накинулся на дармовую жрачку. Слово "жрачка" казалось ему гораздо вкуснее, чем скучное "еда" или "пища".
   Разумеется, в содержание надписей на столбе малограмотный ведьмин сын, даже по складам читавший с большими трудами, вникать не стал. А если бы вник, то изрядно удивился. Одна стрелка и впрямь указывала на Мошкву. А вот буквы на другой еще до его прихода загадочным образом изменились. И теперь второй указатель направлял путников вовсе не в Диковатое поле, а в какое-то, неведомое Чуне, Зачарованное графство.
  

Глава 31. Как Славур на время простился с Потаней

  
   "Не спрашивай утопающего, хочется ли ему на берег.
   Вытаскивай, невзирая на возможные капризы
   и сопротивление!"
   Поучение старого дельфина
   молодым спасателям.
  
   - Ну и балда, - неуверенно сказал Славур. - Я-то по делу, а тебе зачем?
   Речь шла о намерении валета сопровождать его на бой с Кащеем. Урожденный князь возражал, но довольно вяло: на самом деле ему очень хотелось, чтобы Потаня не передумал. Когда не один идешь, а с товарищем, дорога кажется короче. К тому же, как говорят в соседней Хохляндии, гуртом и батьку бить легче, а уж черных магов - тем более.
   Вообще-то, ученик волхва был парнем самостоятельным и не привык взваливать свои заботы на чужие плечи. Даже на такие широкие плечи, как у Потани. Не привык и не собирался.
   Получилось это не нарочно.
   Седлали купленного у Жоха "аргамака". Славка по этой части навыков не имел, поскольку до сего дня верхом катался разве что из баловства на лосях и медведях, да еще однажды выпал случай - проехался на лешем. Из Потани наездник был тоже неважный: валеты, по солидным своим размерам, от сотворения мира числились преимущественно в пешеходах. Пока пытались отличить стремена от подпруги, гигант невзначай полюбопытствовал: какие, дескать, дальнейшие планы? Славка о горькой судьбе Обожансо Простодушного еще не забыл, однако причин таиться от нового друга не видел, а потому ответил прямо: так, мол, и так, планы такие и такие. А там, слово за слово, выложил как на блюдечке всю свою историю.
   Потаня слушал внимательно, а выслушав, заявил, что одного его не отпустит ни за какие коврижки. Прежде всего, елы-палы, девиц воровать нехорошо, и Кащею, стало быть, причитается отдельная трепка лично от него, Защитника земли, Потока-из-валетов. Во-вторых, ему, Потане, как раз на этой седмице заняться ну совершенно нечем - вполне, это, можно прогуляться и поставить Полнощные горы на уши. В-шестых же...
   Тут великан, по-прежнему пребывавший не в ладах с арифметикой, на секунду отвлекся, чтобы сцапать Плешивого Жоха, который, на беду свою, подкрался к ним чересчур близко. Не то чтобы хлюст лелеял какие-то преступные замыслы, но видеть, как кто-то секретничает, и не подслушать, о чем секретничают, - это было выше его хлюстовых сил. Вот и попался.
   - Шпионим, милый? - мягко спросил Славур, ухвативший лысого за шиворот одновременно с Потаней. - Все никак не угомонимся? Это не твоя, случайно, злодейская кличка - Неутомимый?
   - Ага, - валет ласково улыбался сомлевшему хозяину постоялого двора. - Я гляжу - ползет. Куда это, думаю, он ползет? А он, оказывается, сюда ползет, добрых людей подслушивать. Как полагаешь, Славка, что нам за это с ним сделать?
   - Читал я в старинных хрониках, - сказал Славур так задушевно, словно сказку рассказывал, - что раньше пойманным лазутчикам вколачивали в каждое ухо по бронзовому гвоздю. Чтобы никогда больше подслушивать не хотелось...
   - Это дело! - обрадовался Потаня. - Эй, сморчок, у тебя бронзовые гвозди в хозяйстве имеются?
   - Нет, - честно сказал совсем одуревший Жох, - у меня только железные.
   - Слышь, Славка, у него бронзовых нету. Железные предлагает.
   - Не пойдет! - брюзгливо скривился начитанный Колдолом. - Железные - это против правил.
   - А что ж тогда?..
   Лысый обливался поочередно то холодным, то горячим потом, а два приятеля, нарочито не замечая его страданий, со вкусом обсуждали преимущества различных способов пыток и казней. Непризнанный князь колебался между ме-е-едленным четвертованием (с последующим подвешиванием оттяпанных частей тела на крючьях) и неспешным же поджариванием на малом огне. Потаня оказался сторонником проверенных домашних средств и предлагал без затей тюкнуть поленом по лбу.
   - Да черт с ним, пусть живет, - сжалился наконец Славур. - Лошадей седлать умеешь?
   Жох суматошно закивал. Говорить он от страха не мог и только клял в душе свою неистребимую воровскую натуру, толкавшую его на непотребные дела.
   - Ну так седлай.
   - Вот-вот, трудись, елы-палы, - валет поднес к носу хозяина внушительный кулак - размером в полторы лысые головы. - И смотри у меня, коли не так что сделаешь. Самого, это, в телегу запрягу!
   Посмеиваясь, друзья отошли подальше и уселись на травке возле забора, подставив непокрытые головы теплому солнышку.
   - И что там в-шестых? - спросил Славур, покусывая подобранную с земли соломинку.
   - Не обидишься? - испытующе прищурился Потаня.
   - Не обижусь. Валяй!
   - В-шестых, Славка, ежели честно, боец из тебя пока что никакой. То есть по части всяких там чар управляешься будь здоров, красиво управляешься, елы-палы, не зря Колдоломом прозвали, но вот насчет бою-драки - слабоват.
   - Это случайно! - взбрыкнул Славур, выплюнув соломинку. - Меня так альфы учили!
   - Я и говорю - хреново учили. Это ж надо, заговоренный меч поломать! И не об вражью башку, а просто кто-то каблуком наступил! Нет, Славка, ты лучше об таких случайностях никому не заикайся - люди смеяться будут. Опять же биток ты не хилый, это без спору, в морду кому наладить, прямо скажу, мастак - я же эти рожи, тобой битые, видел. Так что на кулачки бы всю шайку-лейку развалял, елы-палы. Однако супротив всяких железяк махаться, уж извини, несвычен. У кабацкой поножовщины, Славка, законы свои - в них тебя никакой волхв не наставит.
   - А ты наставишь! - он все-таки обиделся.
   - И я не наставлю, - согласился великан. - Мои способы тебе не подойдут - комплекция у тебя, это, не та, чтобы живыми людями стенки прошибать. Это только валеты могут, и то не все, а через одного разве. Но зато присмотрю, чтоб тебя не ухайдокали, пока сам по себе учиться будешь. Словом, как ни крути, дальше нам идти вместе. Внял, елы-палы?
   Тут-то Славур и молвил, что Потаня - балда. Безо всякой, повторим, уверенности.
   - Вот и славненько, так и порешили! - ухватив под локоток, валет поднял его, подвел к снаряженной кобыле и, легко качнув одной рукой, закинул в седло. Кляча от внезапной тяжести чуть не упала и обдала Потаню взором, исполненным тоски и укоризны. Впрочем, возражать не осмелилась. Лысый (он стоял поодаль, прижимая к пузу Славкин дорожный мешок, раздувшийся от съестных припасов) нервно моргнул, но тоже смолчал.
   Славур неумело подобрал поводья.
   - Что порешили-то? Тебе же еще в деревню нужно, вещи забрать.
   - Во-во! И булаву выкупить. Кузнецова дочка тоже опять же... А ты чего пялишься? - Потаня скорчил страшную рожу лысому. - Мешок принес? Давай сюда! Ничего не украл? Славка, проверь. Ежели чего украл, я из него всю требуху выдавлю! - и когда Плешивый Жох, держась за сердце, поковылял прочь, он как ни в чем не бывало продолжил: - Час, допустим, туда да час обратно - сколько выходит?
   - Два часа. Так и быть, подожду, - Славур сделал попытку слезть с лошади. Попытка не удалась - Потаня придержал за ногу.
   - Долго ждать придется. Еще дочка же кузнецова - забыл? Прибавляй вечер, ночь да утро. А может, и того не хватит.
   Друг оглядел его с нескрываемым уважением.
   - Нет слов, Потаня! Ты и тут гигант! И как оно у тебя так долго получается?
   - Так тут это ж, - туманно ответил женолюбивый валет, - пока она согласится да покуда меня уговорит... Короче, Славка, ты поезжай, а я догоню.
   - А если не догонишь?
   - Кого - эту убоину? Смотри, как бы тебе ее на себе тащить не пришлось... Ну ладно, давай так: коли в пути разминемся, то кто раньше до Мошквы доберется, тот ждет на первом, это, постоялом дворе за городскими воротами. Лады?
   - Лады. Но, мертвая! - Славур тряхнул поводьями. Кляча сделала вид, что это к ней не относится. Тогда он ощутимо пнул ее каблуками в брюхо. - Пошла! Пошла, кому говорят!
   Кобыла нехотя двинулась в путь шатким спотыкливым аллюром, умудряясь на каждые три шага вперед делать полтора обратно. Потаня швырнул камушек, попал по тощему крупу, оглушительно свистнул. Лошадь шарахнулась и затрусила чуть быстрее. Славку подбрасывало в седле, как утлый челн в бурном море.
   - Князь, - по-доброму хмыкнул вслед Потаня, - Колдолом. Наездник, елы-палы. Наездун, можно сказать, и наездец... Хороший парнишка. Наш, лесной!
   И он тоже пошел собираться.
  
  

Глава 32. Как Черный замок подвергся осаде

  
   "Взять две-три крепости, круто замешать
   на массовом кровопролитии, добавить
   толику зверств и насилий по вкусу..."
   Чингис-хан "Рецепты хорошего настроения".
  
   В Черном замке подали завтрак. Ка-Сет-Асчей - хорошо выспавшийся и жизнерадостный - с аппетитом уплетал сочную розовую ветчину и вареные вкрутую яйца, намазывал горячие булочки маслом, прихлебывал кофий со сливками из большой фарфоровой кружки. На гребешки василисков под соусом из цветов папоротника и малосольную икру морских сирен даже не взглянул: держать деликатесы на столе было вопросом престижа, но сам маг предпочитал простую здоровую пищу.
   Кромеуш вяло копошился вилкой в тарелке. По традиции, начинающие маги сидели на диете из вяленых гусениц и сушеных кузнечиков: считалось, что это помогает лучшему усвоению знаний. Как ни странно, в данном случае Ка-Сет-Асчей был с традицией согласен. Иногда секретарю казалось, что патрон просто вредничает, но нарушить табу и накушаться, например, сосисок он не осмеливался. В магадемиуме он люто завидовал студентам с Белого факультета - те тоже питались акридами, однако могли хотя бы сдобрить их диким медом. Кузнечики еще туда-сюда, но гусениц Кромеуш ненавидел и часто мечтал о будущем, когда, сдав экзамены на магалавра, получит право лакомиться жареными лягушками и мышами. Увы, до тех прекрасных времен еще надо было дожить...
   Трапезу они завершили одновременно. Чародей - еще одной чашкой кофию, секретарь - чашечкой болотной воды. Тоже диета и не из дешевых: ближе полусотни миль от замка болот не было, так что привоз этой мутной жидкости влетал Ка-Сет-Асчею в солидную купеечку.
   - Нуте-с, - произнес маг, промакивая губы льняной салфеткой. - А скажите-ка, который теперь час?
   Кромеуш искоса посмотрел за окно (на отодвинутой гардине, греясь на солнышке, примостился неприметный серенький паучок), прикинул высоту светила над горизонтом, длину теней, сделал поправку на искажающие свойства горного воздуха...
   - Четверть десятого, монсеньор.
   - Положим, не четверть, а семнадцать минут, но погрешность допустимая... э-э... для дипломника. Странно, почему-то еще не началось.
   - Простите, монсеньор, а что должно начаться?
   - Сюрприз! - Ка-Сет-Асчей прикрыл веки, мысленно сканируя окружающее пространство. Кромеуш вздохнул: сам он так еще не умел.
   - Наконец-то! Однако он не слишком... э-э... пунктуален.
   Снаружи, по всей вероятности с крепостных стен, донесся невнятный гул. По спине секретаря пробежали мурашки: в отличие от патрона, он не очень любил сюрпризы.
   - М-м... монсеньор?
   - Немного терпения! - маг подмигнул с видом прожженного интригана. - Сейчас сюда вломится наш бравый капитан, и мы узнаем все подробности.
   Капитан уже ломился. По коридору процокали подковки боевых сапог, и латная перчатка тяжко бухнула в дверь. Ганс Грошпер недурно разбирался в тактике, но о тактичности понятия не имел: от удара толстая створка треснула сверху донизу.
   Кромеуш привычно записал в блокнотик: "Починить дверь в кабинете".
   - Входите, любезный! - приветливо сказал Ка-Сет-Асчей.
   По своему обыкновению, Железный Хомосек от макушки до пят был упакован в боевые латы. Голову его полностью скрывал шлем, похожий на ночную вазу без ручки. Над левым плечом за спиной торчала склепанная из стальных пластин дуга арбалета.
   - Бу-бу-бу! - возгласил наемник.
   - Вот как? Вы уверены? - серьезно спросил волшебник.
   - Ба-ба-бе-би-бе!
   - В самом деле?
   Кромеуш поджал губы. Патрон мог упражняться в сарказме хоть до вечера - толстокожий капитан был непрошибаем.
   - С вашего позволения, монсеньор... - он скользнул по навощенному паркету и, привстав на цыпочки, откинул забрало капитанского горшка.
   - Нападение! - жесткие усы под сизым носом вояки стояли торчком. - Замок штурмуют, майн герр!
   - Штурмуют? - на сей раз маг удивился искренне.
   - Яволь, так точно, штурм унд дранг! Трезубщики из Хохланда, майн герр!
   Хохландом - на прустрийский лад - командир гарнизона называл бывшее Окраинное княжество, ныне незалежную Хохляндию.
   Справедливости ради надо сказать, что именно Окрайна была прародиной всех нынешних руславцев. Но с течением веков, увы, пришла в упадок, истощенная междоусобицами и войнами, и история пошла по иному руслу: великий стол вместе с названием державы перешел к другим землям, также руславским, но расположенным дальше к северо-востоку. После чего новая Руславия все крепла и крепла, а бывшая метрополия все хирела и хирела. В конце концов, в очередную (из многих) годину бедствий княжество, уже именовавшееся Окраинным, по доброй воле пришло под десницу руславских буй-туров. И было окраинцам под этой десницей не так уж плохо (во всяком случае, не хуже, чем всем остальным), хотя кое-кто из них не прекращал ныть и пенять на ущемление своих прав и тираническое де правление Мошквы. А кончилось все тем, что Окрайна опять отвалилась от Руславии и стала жить своим умом.
   Между прочим, вновь отсоединяясь, вольнолюбивые хохелы как-то невзначай прихватили изрядный кус исконно державных земель, включая воинскую гавань Стополье на Чейном море, к которой никакого отношения отродясь не имели. Однако и после этого самые упертые из них не перестали обзывать руславцев угнетателями. А в целом народ был неплохой - работящий и прижимистый, хитроватый и добродушный. Хохелы любили песни - как тягучие печальные, так и задорные залихватские, обожали свиное сало, особенно соленое или в шкварках, и были не дураки подраться, особенно всемером на одного. Многие из них имели родню в Руславии, а многие руславцы - в Хохляндии. Правду сказать, простые люди в обеих странах никак не могли взять в толк, чего ради их разделили кордоном. И уж вовсе немыслимой казалась война между ними. Поэтому известие о нападении удивило мага. Впрочем, Черный замок лишь формально находился на земле Руславии...
   - Действительно из Хохланда? А как вы их различаете? По оружию? - поинтересовался Ка-Сет-Асчей, выбираясь из кресла.
   - Никак нет! По штанам, майн герр! Хохландцы, осмелюсь доложить, носят шаровары с напуском и перед боем закрепляют их прищепками.
   - Флокус Гербариус, монсеньор? - меланхолично осведомился Кромеуш. Можно было и не спрашивать: лишь один из магов позволил себе отклонить приглашение Ка-Сет-Асчея, и обитал он как раз в Хохляндии.
   - Разумеется. Наш якобы больной Ботаник. Кто же еще!
   - Да, но как он посмел?
   - Гм-м... - в выразительных глазах волшебника заплясали чертики. - Признаться, я ему немножко помог. Почародействовал слегка на досуге, внушил... э-э... кое-какие идейки. Надо же было как-то заманить его к нам! Но, честно скажу, недооценил. Не ожидал, что он явится с целым войском...
   Внутренне Кромеуш окаменел. Патрон спокойно признается, что чего-то не учел? Патрон в чем-то ошибся? И ведь это уже не впервые!
   На виске секретаря запульсировала какая-то жилка, о существовании которой он раньше и не подозревал. Однако голос его прозвучал, как всегда, тихо и спокойно:
   - Доспехи, монсеньор?
   - Ни к чему, пожалуй. Меча будет достаточно...
   Клинки всевозможных разновидностей мерцающим ковром покрывали обширный простенок между книжными шкафами. Здесь было оружие на любой вкус - от шангарского боевого веера до кривой пертуранской сабли, от эльбионского эспадона до сарадзинского ятагана, от двойной франтальянской секиры до метательного ножа с далекого архипелага Шриява. Драгоценные раритеты древних цивилизаций перемежались с лучшими изделиями оружейников современности.
   В центре этого убийственного великолепия висел на массивной цепи Брат Короля Мечей - работа забытых мастеров Атлантиды. В ножнах, обтянутых потемневшей тисненой кожей, прятался дивный клинок, равных которому не было. Кромки обоюдоострого дымчато-голубого лезвия плавно сбегали к острию, соединяясь в осиное жало, руку владельца защищала надежная прямая крестовина, навершием совершенной в своей простоте рукояти служила фигурка дельфина, взлетающего на крутой волне. Ни позолоты, ни узоров, ни хвастливых гравированных надписей - это было оружие для боя, а не для парада.
   В свое время Ка-Сет-Асчею, тогда еще начинающему магу, удалось пленить одного из любимых слуг Чернобога (по крайней мере, сам демон так хвастливо представился). В виде выкупа чародей потребовал самый лучший клинок, какой только есть на земле. Так он стал обладателем Брата Короля Мечей: нечистый доставил его из-за океана, с маленького островка, где влачили жалкое существование выродившиеся потомки некогда гордых атлантов.
   Ка-Сет-Асчей, конечно, предпочел бы не Брата, а самого Короля Мечей, о чем без обиняков заявил пленнику, но тот поклялся, что если Король когда-то и был откован, то ныне даже следов его не осталось. Позднее, поднаторев в ясновидении, Ка-Сет-Асчей с огорчением убедился, что демон не соврал.
   Впрочем, Брат и сам по себе был хорош. Так хорош, что сейчас магу даже в голову не пришло выбрать его для поединка с каким-то там Флокусом. Погладив эфес Брата, он отвел руку и не глядя выдернул из ножен первое, что подвернулось. А подвернулась джейпанская катана - изящный меч с небольшим изгибом, односторонней заточкой и длинной, обтянутой акульей кожей, рукоятью.
   - Ведите нас, капитан! - сказал Ка-Сет-Асчей с мечтательной улыбкой. Сразу было видно: человек предвкушает весьма приятное приключение.
   Помахивая катаной, как тросточкой, он последовал за Грошпером, который успел вновь надвинуть забрало и взять арбалет на изготовку. Замыкал шествие безоружный Кромеуш. По пути Железный Хомосек рапортовал о принятых мерах, о силах противника и прочих тому подобных вещах. "Бу-бу-бу" выпрыгивало из-под шлема непрерывной барабанной дробью. Ка-Сет-Асчей невозмутимо кивал в ответ на каждое "бу" и поощрительно похлопывал наемника по кованому наплечнику.
   Обычно закрытую галерею, ведущую к кабинету волшебника, охранял один часовой. Но сейчас случай был особый, и приземистые широкоплечие фигуры в вороненых панцирях торчали через каждые три шага. По мере продвижения начальства урки пристраивались к эскорту, так что немного погодя Ка-Сет-Асчея сопровождал уже довольно внушительный отряд.
   Архитектура Черного замка не грешила вычурностью. Крепостные стены кольцом окружали вечноцветущий парк, в центре которого высилась многоярусная башня. В стенах размещались казармы, кладовые, конюшни и другие подсобные помещения: места хватало - ширина вала составляла два десятка ярдов. В башне жили сам чародей, его гости и челядинцы.
   Под личные апартаменты (спальня, кабинет, библиотека и лаборатория) маг обустроил верхний, тринадцатый этаж. То есть над землей он казался восьмым, а на самом деле здание уходило в глубь скалы еще на пяток уровней: подвалы, винный погреб, сокровищница, вечно пустующая темница и так далее. Крыша у башни была плоская - Ка-Сет-Асчей сделал ее такой, чтобы с удобством наблюдать за звездами. На крышу эту и вышла процессия, поднявшись по широкой мраморной лестнице...
   Штурм был в разгаре. Как положено, туда и обратно тучами летели стрелы, молниями блистали клинки, громом гремели боевые трубы.
   Яркое утреннее солнце позволяло разглядеть свалку во всех подробностях. А в зрителях недостатка не было. На балконах, опоясывающих башню, толпились горничные, лакеи, повара, куаферы, прачки, садовники... Кстати, они вполне могли бы остаться у себя в комнатах: благодаря чарам все, что проиходит на стенах, было видно и слышно в каждом закутке крепости. Но ведь в большой компании болеть за своих гораздо интереснее! Публика громкими воплями подбадривала урков и на все корки честила агрессоров. Кое-где бились об заклад на исход отдельных поединков: в конечном разгроме вражеской рати дворня могущественного Ка-Сет-Асчея нимало не сомневалась.
   В затененных лоджиях на уютных диванчиках восседали гости черного мага. Они тоже любовались красочным зрелищем, которое проецировалось на оконные стекла, но, разумеется, не шумели. Звездочет, он же Мандалай-бек, задумчиво поглаживал завитую в мелкие колечки бороду. Медик, в миру мэтр Скулапо, следил за сражением с интересом врача и морщился при виде ударов, нанесенных, с хирургической точки зрения, неточно. Гу Недоученный, известный также под кличкой Подмастерье, скороговоркой бормотал в передающее устройство (два магических кристалла, насаженных на волшебную палочку), донося своему наставнику, Сю Шангарскому:
   - Бой кипит по всему периметру, повелитель! Успех пока сопутствует хохелам. Кажется, урки не могут приспособиться к их тактике...
   Тактика и впрямь была хоть куда. Ка-Сет-Асчей даже крякнул - выражение эмоций, вовсе ему не свойственное.
   - Учитесь, Кромеуш, - назидательно сказал он. - Вот что можно сделать из обычных сорняков, если в школе не лениться!
   Хохелы не пользовались лестницами или осадными башнями - Флокус Гербариус снабдил их более оригинальным средством для штурма. По его хотению из каменистой земли подле замка с ураганной скоростью выперли гигантские колючие кактусы - локтей на пять выше стен цитадели. Похоже, хохляндские удальцы немало пота пролили на предварительных учениях: выставив перед собой острые тройные вилы - свое традиционное оружие, они карабкались по исполинским растениям с быстротой и ловкостью дрессированных обезьян.
   Гарнизону приходилось туго. Замок защищало сотни три бойцов, столько же примерно было и хохелов, однако бой выходил неравный. Противники могли почти безнаказанно поражать урков в упор, прячась от ответных ударов за мясистыми зелеными побегами. Добраться до них было трудно: мешали не только неприятельские трезубцы, но и иглы кактусов, превосходившие длиной и прочностью любую пику.
   Черный маг нахмурился. Все это ему совсем не понравилось.
   Зато Флокус, безмятежно паривший невдалеке на камышовой циновке-самолете, торжествующе ухмылялся. Чтобы заплатить хохляндскому гетьману за поддержку, он изрядно растряс свои денежные запасы (гетьман денежки любил), но дело того стоило. Ка-Сет-Асчей считался непобедимым в магических схватках и, по слухам, не знал поражений в рукопашной - все это так, однако никто доселе не догадывался применить против него вооруженные силы и волшебство одновременно. Впервые эта блестящая идея осенила Флокуса, и дерзкий план вроде бы удался.
   - Вот свинтус, - пробормотал Ка-Сет-Асчей. - Ладно. А если так?..
   Отогнав жестом свиту (во избежание случайных ожогов), он негромко произнес заклинание Властного вызова.
   Кромеуш первый, за ним все остальные быстро отбежали в сторонку. И вовремя: в тот же миг крышу потряс удар грома, сверкнула ослепительная вспышка, и перед магом материализовался огнедышащий, чешуйчатый, наводящий страх и ужас демон.
   Княжна Забава, сидевшая на балконе в окружении фрейлин, негодующе шмыгнула носиком при виде чудища, из-за которого перенесла унизительный конфуз в ночь своего пленения. Однако нынче демон должен был сражаться за замок, а значит и за княжну, и Забава, переборов себя, махнула ему платочком. Нечистый, приосанившись, галантно покрутил в ответ кисточкой на хвосте.
   - Ты звал меня? Я явился! - прорычал монстр, лязгая клыками, покрытыми замысловатой резьбой. Затем, понизив голос, фамильярно добавил: - Если помнишь, это уже девяносто девятое задание. Еще одно - и я, фигурально выражаясь, был счастлив познакомиться. Согласно контракту.
   - Я помню, - сухо ответил волшебник. - Но пока ты все еще служишь мне, Мордарий, не так ли?
   - А я разве спорю, - поскучнел демон. - Приказывай, хозяин.
   - Приказываю! Истреби эти... э-э... насаждения. Людей не трогать!
   Судьба хохелов была магу в высшей степени безразлична, но урков без надобности терять не хотелось, а демоны, тем более под горячую лапу, не склонны делить толпу на чужих и наших - молотят всех подряд. Хотя урки, если подходить строго, были не совсем людьми.
   - Как скажешь, - недовольно пробурчал сын преисподней. - Можно подумать, оно мне надо. Как будто я всю жизнь мечтал их потрогать!..
   Расправив широкие кожистые крылья, он с места, без натуги и без разбега, пташкой взмыл в поднебесье, замер там, явно красуясь перед почтенной публикой, в первую очередь, конечно, перед Забавой... И с душераздирающим ревом спикировал на колючие чародейные заросли.
   Не менее отчаянный рев вознесся из кактусов: хохелы пришли в ужас, завидев несущуюся на них адскую погибель.
   Один факел! Второй! Третий!.. Мордарий на бреющем полете мчался вокруг замка, извергая из широких ноздрей хлесткие струи пламени. В этом деле он мог потягаться с любым огнедышащим змеем и у себя дома нередко выигрывал пари, на спор прожигая карточного туза за тридцать шагов точно по центру. Кактусы вспыхивали и сгорали, как старая солома, на глазах обращаясь в пепел. Деморализованные противники горохом посыпались на стены, поспешно бросая оружие и взывая к милосердию победителей. Воспрявшие духом урки деловито брали их в плен и сгоняли в кучи.
   Горстка полковников и есаулов (прищепки с бубенцами и сабли вместо трезубцев) наотрез отказались сдаваться. Тут уж герр Грошпер не упустил шанс щегольнуть меткостью. Несколько стрел, пущенных им с колдовской точностью, сразу лишили героев всякого куража. Сами понимаете, совершенно невозможно красиво пасть в неравном бою, если из ягодицы у тебя торчит арбалетный болт...
   Триумф был полный. Восхищенные зрители разразились бурными аплодисментами. Повсюду раздавались возгласы "браво!" и даже "бис!"
   Между тем демон, заложив лихой вираж, подлетел к коврику, на котором все еще торчал Флокус Гербариус. Правда, выглядел он уже не столь победительно, как минуту-другую назад. А при виде резных клыков Мордария его покинули остатки самообладания.
   - Постой, Ка-Сет-Асчей! - заорал Ботаник, нервно отмахиваясь от грозного чудища. - Убери свою тварь! Я капитулирую!
   - Вздор! - отрезал сеньор Черного замка, надменно вскинув голову. - Никаких капитуляций! Спускайся и дерись... э-э... как мужчина!
   Кромеуш скорбно подумал, что весь патрон в этом: мало ему победы - надо еще самому мечом помахать.
   - Это кто здесь тварь?! - оскорбился Мордарий. Он расчетливо дунул огоньком, и тростник под Флокусом затлел. - Тебя там, кажется, позвали, уважаемый? Ты бы спустился, пока еще цел.
   - Ах так?! - заскрежетав зубами, Гербариус грузно спрыгнул с коврика на крышу башни и выволок из ножен огромный двуручник. Он и сам был гораздо крупнее Ка-Сет-Асчея, да и бойцом слыл знатным.
   Бычиный торс хохляндского волшебника защищала стальная кираса; двухметровый меч, под тяжестью которого согнулся бы даже тролль, порхал в могучих руках, как бабочка. Распаляя себя, Флокус надувался и ерепенился:
   - Ну, хорошо! Давай! Молись, презренный! Настал твой смертный час!
   Зрители замерли. Здоровяк Ботаник надвигался на черного мага, как носорог на леопарда. Не стоит, однако, забывать, что иной леопард даст фору всем носорогам, сколько их есть в арапских странах...
   Ка-Сет-Асчей приятственно улыбнулся:
   - Как я уже говорил, Кромеуш, жизнь без риска пресна!
   С этими словами он взмахнул катаной, безукоризненно исполнив салют, и легко шагнул навстречу противнику.
  
  

Глава 33. Как черный маг выиграл сам у себя пари

   "Взвешивая шансы, не мухлюйте с гирями!"
   Инструкция по взвешиванию шансов.
  
   На следующий день почти ничто в Черном замке не напоминало о вчерашнем штурме. Все повреждения были заделаны; пленные хохляндцы освобождены под честное слово, что они больше не будут так делать, и отправлены восвояси; урки получили устную благодарность Ка-Сет-Асчея за проявленную храбрость, а в придачу по два золотых и по чарке водки; особо отличившийся герр Грошпер был награжден внеочередной прибавкой к жалованью; ну а в честь главного виновника победы, демона Мордария, вечером устроили банкет, который почтила своим присутствием даже ее высочество княжна Забава.
   Новое утро началось как обычно, а после фехтовальной разминки и завтрака черный маг отправился на прогулку с руславской княжной, причем секретарю сопровождать себя не велел. Кромеуш обрадовался. Не потому, что выпал случай побездельничать (бездельничать он не умел; вот и теперь, оставшись один, занялся уборкой в кабинете), а потому, что хотел поменьше отсвечивать под проницательным взглядом патрона. Ка-Сет-Асчей был тонким физиономистом - он наверняка заметил бы, что секретарь расстроен, и спросил, что стряслось. А ничего не стряслось. Просто Кромеуш всегда чувствовал себя за монсеньором, как за каменной стеной, а в последнее время заподозрил, что стена, похоже, не столь прочна, как казалось раньше. Тут расстроишься!
   Он с отвращением, словно вяленую гусеницу, взял стоявший в углу трофейный двуручник, до вчерашнего дня принадлежавший Ботанику, и посмотрел, куда бы его приткнуть. Место долго искать не пришлось: крюк, на котором раньше располагалась джейпанская катана, теперь был ничем не занят. Кромеуш недовольно скривился, вспоминая поединок чародеев, размахавшихся мечами, словно два бесшабашных ландскнехта...
   Несмотря на огромную силу и приличную сноровку, Флокусу в игре клинков было далеко до сеньора Черного замка. Начал он резво, обрушив на Ка-Сет-Асчея град сокрушительных ударов, но черный маг без труда парировал их или ловко уклонялся, а сам атаковать не спешил. Не прошло и десяти минут, как Флокус Гербариус выдохся и побагровел от бесплодных попыток достать увертливого противника. А тот, казалось, все небрежнее помахивал клинком, то мимоходом срезая фазанье перо с высокого шлема Ботаника, то нанося ему плашмя безвредные, но чувствительные и весьма обидные звонкие шлепки по щекам, ушам и пониже спины. Ка-Сет-Асчей даже обувь перед боем не сменил - так и оставался в комнатных шлепанцах с пушистыми помпонами.
   В конце концов хохляндский чародей совсем озверел и начал колошматить мечом безо всякого смысла и соображения. Дуэль грозила превратиться в вульгарную драку. Разом потеряв к ней интерес, черный маг отступил на шаг и кончил дело неотразимым ударом, известным под названием "Полет стрижа", раскроив и прочную кирасу, и самого Флокуса почти надвое.
   Это было очень зрелищно, да вот беда - в последний миг уже почти располовиненный Гербариус тоже успел рубануть со всего плеча. Эспадон, закаленный в настое из тысячи волшебных трав, оказался крепче джейпанской стали: чудовищный удар разнес катану вдребезги. Ка-Сет-Асчей уцелел чудом, едва успев совсем не изящно, по-жабьи, отпрыгнуть в сторону.
   Между тем, не валяй он дурака, похваляясь своим фехтовальным мастерством - мог бы прихлопнуть Флокуса в первую же минуту...
   Где, кстати, этот паразит из Хохланда? Кромеуш выглянул в окно. Ну да, так и есть! Пусти козла в огород! Одно слово - Ботаник. Рыщет по кустам, словно охотничья собака, травку обнюхивает - язык на плече, глазенки горят, из ноздрей дым валит. Уже и забыл, кажется, что вчера его чуть не прикончили...
  
   Флокус Гербариус действительно забыл. Вернее, помнил вовсе не то, что было в действительности. Дело в том, что, вернув противника к жизни (не без помощи доктора Скулапо), Ка-Сет-Асчей заодно немного поковырялся в его памяти. А если честно, не так уж и немного. Прямо скажем, изрядно поковырялся...
   Замечательный парк, зеленым кольцом окружавший Черный замок, поразил воображение Ботаника. Он-то полагал, что знает о растениях все, а тут - с ума сойти! - за одно лишь утро обнаружил семь малоизученных видов и три абсолютно неизученных, в том числе легендарную плакун-траву, которую самые авторитетные ученые мужи Ойкумены полагали давным-давно вымершей.
   Бинты, в несколько слоев туго обмотавшие живот, не позволяли толком нагнуться, поэтому Флокус опустился перед кустиком плакуна на колени. Не сорвать, упаси его боги, а рассмотреть, только рассмотреть это чудо поближе! А после - сбегать за блокнотом и карандашом и зарисовать в мельчайших деталях. Он уже предвкушал, как опишет уникальную травку в своем будущем фундаментальном труде "Флора Ойкумены" (в томе "Волшебные растения - редкие и неизвестные") и как ему будут завидовать менее удачливые коллеги.
   Какое все-таки счастье, что благосклонное внимание великого мага Ка-Сет-Асчея обратилось на скромного ботаника из Хохляндии! Какая удача, что сеньор Черного замка предложил ему переселиться в Полнощные горы! И пусть Флокус едва не погиб в схватке с шайкой диких кентавров, напавших на него у самых стен замка, но ведь в итоге все завершилось благополучно, и отныне перед ним - долгие годы плодотворной работы, интереснейших исследований и, безусловно, новых открытий. Чего еще желать человеку, безгранично влюбленному в науку и только в науку?!
   Ботаник был счастлив.
  
   Умей Кромеуш испытывать жалость, он, возможно, ощутил бы ее к бывшему чародею. Но он не умел.
   - Ничтожество, - процедил секретарь, отворачиваясь от окна. - Полное ничтожество. А еще мнил себя сильным магом!
   - А если бы он убил патрона? - вслух спросил он сам у себя чуть погодя, раскладывая бумаги на столе ровными стопками.
   - Ну не убил же, - ответил сам себе Кромеуш, протирая волшебное зеркало тряпочкой.
   - Однако мог и убить, - с удивлением сказал дипломник Мудридского магадемиума, вдруг осознав, что на сей раз опасность была совершенно реальной. - По-настоящему ведь мог, насовсем. Если бы монсеньор не успел отскочить...
   В этот момент он подливал чернила из бутылочки в хрустальную чернильницу (к слову, чернила были бесцветные, но по желанию Ка-Сет-Асчея становились синими, черными, красными и т.д. - чародей любил разнообразие). Рука секретаря дрогнула, по столу расползлась блестящая мокрая лужица. Неприметный серенький паучок, суматошно перебирая крепенькими мохнатыми лапками, поспешил удрать, чтобы не стать жертвой потопа. Безучастно глядя на прозрачную кляксу, Кромеуш так и этак вертел неожиданно пришедшую мысль. Мысль со всех сторон была неприятная, страшненькая даже.
   Нет, господа, вы как хотите, уныло размышлял секретарь, но в последнее время монсеньор проявляет удивительную халатность в отношении собственной судьбы. А главное - совершенно не думает о судьбе своих сподвижников!
   Вот и этот руславский князек, Славур, неведомо как избежавший гибели в детстве... Молодчик опасен, несомненно опасен! Да и Колдоломом его, надо признать, не зря прозвали. А патрону все хиханьки да хаханьки. Он еще пожалеет о своей беспечности, но не поздно ли будет?..
   И тут на Кромеуша снизошло озарение. Его охватил благородный трепет. Внезапно он понял, что настал предрешенный богами и указанный звездами час: кто-то должен взять на себя ответственность и принять решение. Да будет так! Пусть патрон в высокомерии своем ведет себя как последний олух, но он, преданный и мудрый личный секретарь черного мага, не станет сидеть сложа руки!
   Хорошо, что кое-какие шаги он уже предпринял. Еще переживал, глупец, что посмел действовать без ведома Ка-Сет-Асчея. Эх, раньше надо было, раньше! Знать бы о существовании этого Славура заранее - можно было давно его прикончить, еще пока сидел в своей Краеземной пуще. Впрочем, и теперь не поздно. Чуня действует неплохо, и с подменой указателей получилось удачно. Даже гораздо удачнее, чем было задумано. Конечно, степи Диковатого поля опасны для одинокого путника, однако при доле везения из них можно выбраться. А вот из Зачарованного графства не возвращался еще никто. По крайней мере, Кромеушу о таких случаях не было известно. Еще бы - оно ведь располагается не в этом мире. Отнюдь не в этом. Будем надеяться, Славур поддастся на обман и пойдет по неправильной дороге. А если не поддастся? - усомнился вдруг секретарь. Или каким-то образом все же сумеет вырваться из Зачарованного графства? Тогда остается уповать на Спирю Живореза и его шайку. Золото разбойникам уже послано, заказ принят и подтвержден. Но вдруг и Живорез подведет?..
   Кромеуш тоскливо вздохнул: нет в этом мире абсолютно надежных людишек, ни на кого нельзя полностью положиться. Разве что использовать тайную магентуру самого Ка-Сет-Асчея? А если монсеньор узнает?.. Вообразив реакцию хозяина на подобную самодеятельность, он передернулся, но поспешил себя успокоить: ну узнает, ну пошумит - не удавит же, в самом-то деле. А если удавит, так сам же и оживит, когда успокоится. Потом еще и "спасибо" скажет. Может быть...
   Да, окончательно убедил себя секретарь, это и есть то, что называется моральным долгом. Даже рискуя навлечь на свою голову гнев патрона, он сделает все необходимое! Он спасет монсеньора и себя! Существует, конечно, доля вероятности, что ему не удастся спасти монсеньора и себя. Что ж (Кромеуш сглотнул комок в горле), в таком случае придется, увы, предоставить монсеньора его участи и спасать только себя...
  
   - Бедняжка, - вздохнула княжна Забава, - как я ему сочувствую!
   Они с Ка-Сет-Асчеем стояли на горбатом каменном мостике, перекинутом через небольшой, но игривый ручеек, и тоже наблюдали за Флокусом Гербариусом. Точнее, она стояла, а черный маг уселся на парапете, увитом плющом, и болтал, по своему обыкновению, ногами в воздухе.
   Экс-чародей суетливо ползал на четвереньках вокруг какой-то невзрачной травки, размахивал руками и что-то возбужденно бубнил себе под нос. При его комплекции зрелище было довольно комичное.
   - Почему же? - не согласился черный маг. - Он жив, скоро будет здоров, сохранил все свои знания... э-э... помимо чародейских, естественно. Его по-прежнему снедает честолюбие, но теперь оно направлено исключительно на научные достижения. За что вы его жалеете?
   - Ну, знаете ли! Украли у человека прошлое!
   - Ба! - фальшиво изумился Ка-Сет-Асчей. - А что у него было хорошего в этом прошлом? Сплошные интриги и... э-э... происки. Плюс раздутое самомнение. Право же, следовало бы не спасать его, а позволить подох... э-э... скончаться. Ничего другого он не заслуживал.
   - Что же не позволили?
   - Мне нужен ботаник, - ответил маг просто. - В числе прочих... э-э... специалистов. Нам с вами понадобится ботаник. Очень хороший ботаник, сведущий в волшебных растениях, растительных ядах и противоядиях. А лучше Флокуса ботаников на свете нет.
   В парке стояла теплынь, но Забава вздрогнула, как от порыва ледяного ветра.
   - Вы всегда получаете то, что вам надо, - это был не вопрос, а утверждение. - Любым способом, да?
   - Не любым, - Ка-Сет-Асчей тихонько засмеялся, - вовсе не любым, моя красавица! Например, от вас мне требуется... э-э... добровольное согласие. Принуждать даму, даже ради ее блага - фу, что за дурной тон! Все зависит от вашего слова, княжна. Только от вашего. Да вы и сами это знаете, правда?
   - Двадцать лет... - она смотрела на воду, бурлящую внизу. Из ручейка высоко выпрыгивали красноперые рыбки, на лету хватая неосторожных мушек и стрекоз. - Двадцать лет! Не меньше. Я уже совсем старуха буду...
   - Всего год! - быстро возразил маг. Он спрыгнул с ограды и оказался вплотную к пленнице. Та не отодвинулась. - Это минимальный срок, вы понимаете. Потом вы сможете уехать... И возвращаться сюда когда захотите, хоть каждый месяц. Вас в Черном замке всегда будут встречать как дорогую гостью. А насчет старухи - это одно из типичных... э-э... заблуждений юности. Уверяю, через двадцать лет вы поймете, что жизнь еще только начинается. Ну же, княжна, соглашайтесь!
   - А если нет?
   Ка-Сет-Асчей пожал плечами и отступил на шаг. Лицо волшебника стало непроницаемым, как маска.
   - Значит, я ошибся. В таком случае, - холодно продолжал он, - моя конюшня и мои слуги - в вашем распоряжении. Я позабочусь, чтобы вы благополучно вернулись домой. К родным, так сказать, пенатам. Ваш опекун Вертислав, несомненно, будет... э-э... счастлив видеть вас снова. Не исключено даже, что на радостях от такой... э-э... радости вам позволят выйти замуж. За какого-нибудь мелкого бой-ярина, который не посмеет напомнить великому князю о приданом. Это ведь здесь вы "ваше высочество". А дома - всего лишь бесправная обладательница пустого титула. Осколок славного рода. Неудобное напоминание о прошлом царствовании, когда Вертислава, явись он во дворец без приглашения, не пустили бы дальше прихожей. А, да что там!.. Благодарю за приятную прогулку, княжна. Извините, мне пора. Дела!
   Круто повернувшись, он зашагал прочь. Напряженно выпрямленная спина мага могла бы служить воплощением оскорбленного достоинства, но на губах его, невидимая для княжны, змеилась ухмылка - то ли грустная, то ли циничная. Какие они все одинаковые, эти дамочки, думал Ка-Сет-Асчей. Какие... э-э... предсказуемые. Даже великие княжны.
   Нет, он не обманывал и не блефовал, обещая отпустить Забаву, однако правда бывает так многолика, что совсем ни к чему опускаться до вранья. Волшебник знал, что обещание выполнять не придется. Вот знал, и все тут! Временами Ка-Сет-Асчею даже хотелось, чтобы он в чем-то обманулся, чтобы какие-то предположения и ожидания не оправдались - хоть разок, для разнообразия. Как же! Все его прогнозы сбывались до отвращения точно.
   Мысленно маг заключил сам с собой пари, успеет ли он дойти до ближайшей пальмы, прежде чем княжна окликнет. До дерева было, по его расчетам, примерно шестнадцать шагов. Шесть он уже прошел, осталось десять.
   - Эй!
   Так и есть, не успел. Опять он у себя выиграл.
   - Эй, вы! Подождите!
   Он уходил - гордо и непреклонно.
   - Господин Ка-Сет-Асчей, я к вам обращаюсь!
   Маг чуточку притормозил и недоуменно завертел головой: дескать, кто это зовет и откуда?
   - Постойте! - Забава топнула ножкой в позеленевшие от сырости каменные плиты. - Куда же вы?!
   Ка-Сет-Асчей обернулся и вопросительно приставил указательный палец к груди - мол, это вы ко мне обращаетесь?
   - Вернитесь! - со слезами в голосе крикнула руславская княжна. - Ну что вы такой обидчивый?! Вернитесь сейчас же, я приказываю! Я... я согласна.
  
  

Глава 34. Как Микеша получил весточку от воспитанника

  
   "Почтальон всегда звонит дважды.
   И лишь затем стреляет на поражение".
   Предупреждение
   для получателей корреспонденции.
  
   Тем временем в Краеземной пуще все шло своим чередом, только пес Шарик после ухода Славура казался уже не таким веселым, как раньше, домовой Фомка вообще предпочитал не вылезать из-под печки без необходимости, а волхв Микеша стал реже улыбаться и чаще супить косматые брови.
   С главным лешим Шлепой полаялся из-за какой-то давнишней, казалось, прочно забытой, а теперь некстати всплывшей обиды - да и обида была пустячная: когда-то кто-то кому-то случайно наступил на ногу. Главное, сейчас волхв первым лай затеял, а в разгар свары вдруг вспомнилось, что сто лет назад это как раз он, Микеша, мозоль лесовику и оттоптал. Учень неудобно вышло. Пришлось мириться, звать Шлепу в гости и умягчать сладкой земляничной наливкой. Слава богам, старый приятель был незлопамятен да и к земляничной питал большое пристрастие...
   Унду в лесу повстречал с новым хахалем, из числа речных кавалеров, - тоже вспылил не по делу. Хахаль сразу вверх тормашками в речку улетел, а за девкой целую версту гналась заколдованная Микешей хворостина и со свистом лупила по упругим зеленым ягодицам за измену Славке. Хотя, если толком разобраться, сечь распутницу было не за что: хранить верность кому-то одному русалки просто не умеют - такая уж у них натура, от природы беззаботная и легкомысленная. Извиняться перед Ундой волхв, конечно, даже не подумал, однако сам до сих пор испытывал неловкость за этот глупый случай...
   А еще Микеша стал гораздо строже гонять запущенских ходоков, частенько являвшихся со всякими пустыми просьбами. Волхв и раньше лишнюю дурь в людях не жаловал, а теперь она его просто бесила.
   В это утро, на свою беду, приперся деревенский староста Хитрай - с подарками и такой вздорной блажью, что у волхва от негодования брови на глаза надвинулись.
   Нет, вы сами рассудите! Перетащить пару-тройку облаков по небу туда-сюда для кудесника Микешиной силы - задача, может быть, не самая пустячная, но вполне выполнимая. Однако, согласитесь, одно дело начаровать дождь, когда деревенским полям необходим полив, и совсем другое - наоборот, разогнать тучи, и ради чего, спрашивается? По случаю именин старостиной жены, чтобы он, староста, видишь ли, мог накрыть столы для гостей в саду! Хитрай и до конца свою речь довести не успел, как вылетел с Микешиного двора перепуганной курицей (иносказательно, разумеется; на самом деле превращать его в курицу волхв не стал). Даже не в калитку вылетел - через плетень сиганул. И пусть радуется, что вдогонку поленом по хребту не получил, дармоед!
   - Ты ко мне с чем путным приходи: положим, корове побольше молока начаровать, или чтобы репа уродилась, опять же листожорку из огорода повывести, - бурчал старец, деловито собирая свиной окорок, мешок муки, баклагу пшеничного пенника и прочие дары, брошенные Хитраем при позорном бегстве. - Тем паче, ежели надо волколака от овчарни отвадить либо какую порчу снять. Рази ж я когда откажу?! А то придумал капрыз - солнышко ему в честь гулянки! Перетопчешься! Дышло тебе в задницу, а не солнышко!
   Дары, между прочим, были достойные. Заявись староста в более удачный для себя момент, Микеша, может, и согласился бы уважить его просьбу. Даже скорее всего согласился бы. Но сейчас он был совершенно не в настроении потакать чужим прихотям. Без Славки волхв чувствовал себя тягостно, пусто и одиноко, а нового ученика еще не нашел. Да и искать пока не хотелось.
   Хотя Микеша не уговаривался с воспитанником, что тот будет посылать письма с дороги (а зная леность молодежи к писанине, был уверен, что Славка даже не подумает черкнуть хоть пару строк), но после его ухода уже не раз ворчал, что оболтус мог бы и подать о себе весточку.
   Первое время волхв тайком приглядывал за приемышем в пути, чтобы помочь, если понадобится. И один раз почти готов был вмешаться (это когда Славура хотели съесть ведьма Сазониха и ее сын-котофан), но сдержался, понимая, что непрошенная подмога раздосадует парня. Зато как гордился Микеша, когда его ученик с блеском вышел из опасного положения, в два счета одолев злодейскую семейку!
   А потом волхв долго хихикал над промашкой старой карги: если уж ведьма хотела всерьез уязвить доброго молодца, то надо было какую-нибудь срамную кличку придумать, чтобы он от стыда сгорал, когда люди ее вслух произносят. Прилепила бы парню погоняло вроде Срубивух или, допустим, Ухогрыз - вот тогда Славка повертелся бы. И самому Микеше пришлось бы попотеть, чтобы снять с ученика подобную Именную порчу. Погоняло, да еще верное по существу, тем паче наложенное закоренелой ведьмой - это вам не заклинание, которое можно так или иначе разрушить, отменить либо отклонить. Такое прозвище хуже банного листа: если прилипнет, то ничем не отмоешь. К тому же на болоте, кажется, ветерок был. Точно, был! Легкий, почти неощутимый. Но для погоняла и такого за глаза хватит. Не за дни, а за часы по всем окрестностям разнеслась бы весть, что через лес идет некий Славур, прозванный Ухогрызом... А она, дурында, обозвала Колдоломом. Да таким прозвищем можно только гордиться, от него больше чести будет!
   ...Увы, чем дальше воспитанник уходил от дома, тем хуже становилось изображение в волшебном котелке, и последнее, что уже с большим трудом разобрал волхв, это разговор Славура с кротом Ферапонтом. После этого котелок при попытках настроиться на Славку только рябил бульоном и ничего не показывал. Конечно, Микеша в любой момент мог вызвать ученика для разговора с помощью магического кристалла, но воздерживался, справедливо опасаясь, что Славур примет это за мелочную опеку и осерчает.
   А весточку задрипанец мог бы и прислать!
   Не успел Микеша в очередной раз так подумать, как из леса, сложным противострельным зигзагом мотыляясь от дерева к дереву, стремительно вылетела незнакомая волхву птица. В смысле - лично не знакомая, а вообще издали по стрекоту было ясно, что это сорока. Сделав круг над Микешиной избушкой, она уселась на забор напротив крыльца. При ближайшем рассмотрении сорока оказалась не простой, а почтовой, о чем свидетельствовало скрученное в трубочку письмо, привязанное к ее хвосту. (К слову сказать, из-за таких крылатых гонцов и появилась поговорка о новостях, которые сорока приносит на хвосте. А вот о почтовых голубях подобных пословиц не было, вероятно потому, что им письма прицепляют к лапкам.)
   - Ворхв Микеша Добронравный здесь проживает?
   По-человечески она изъяснялась вполне правильно и отчетливо, только букву "л" не выговаривала.
   - Ну я Микеша, - волхв оставил в покое неподатливый мешок с мукой, который волоком тащил в избушку, и с кряхтением, держась за поясницу, разогнулся. За поясницу он держался для порядка: старцам по обычаю положено разгибаться с показной натугой, как будто они вот-вот рассыплются на части. А так-то он был еще хоть куда, всем бы молодым такую поясницу. - По какой причине противострельный маневр? Удирала, что ли, от кого? Если какие-то озорники у нас из баловства по сорокам из рогатки али самострела лупить затеяли, ты скажи - я им мигом дам укорот!
   - Ни от кого я не удирара, - птица свысока косила круглым глазом, - просто упражняюсь. Нам, почтарям, надо держать себя в форме. Маро ри какую секретную депешу придется срочно доставить - вдруг какой-то враг перехватить захочет. Тут тебе погоня, обрава, сверху ровчие сокоры, с земри стреры тучами...
   - Уймись, балаболка! - беззлобно, но строго сказал Микеша. Знал он сорочье племя: если сразу не остановить, то может без дела трещать весь день напролет, а до сути так и не добраться. - С чем пожаловала?
   Кабы птицы умели обиженно надуваться, эта сейчас непременно надулась бы.
   - Пряши, - сухо сказала сорока, - тебе посрание.
   Делать нечего, обычай есть обычай. Микеша неохотно покрутил одной ногой, изобразив нечто вроде плясового коленца.
   - Профанация! - оценила сорока. - Прискорбное зрерище! Принимается искрючитерьно из уважения к кое-чьим прекронным годам. - Так и быть, поручи!
   Она ловко тряхнула хвостом - ленточка развязалась, и берестяной свиток, раскрутившись на лету из трубочки в лист, спорхнул в протянутые руки волхва.
   - "Здравствуй, Микеша!" - вслух прочитал он и радостно сказал сороке: - Это от Славки, ученика моего.
   Вот что писал воспитанник:
  

"Здравствуй, Микеша!

   Как поживаешь? Как дела? Как Унда? Как Шлепа и Изумрер? Как наш домовой Фомка? Как Шарик? Не скучают без меня? Я без вас скучаю. Унда к нам не заходила? У вас все хорошо? У меня все хорошо. Сочинил новую песню, нашел одного мальчонку (он заблудился), победил одну ведьму и ее сына-котофана, познакомился с одним кротом (его Ферапонтом зовут, он мне обещал пригодиться), подружился с одним валетом (его зовут Потаня), разогнали с ним одну воровскую шайку. За ведьму получил награду - десять купин от окрестных помещиков. Между прочим, она мне дала прозвище - Колдолом. Как на твой вкус, не очень плохо звучит? Кстати, Унда обо мне не спрашивала? Альфийский меч сломался (только Изумреру не говори!), но теперь у меня есть новый, а еще кафтан и лошадь. Часть денег посылаю тебе. Заканчиваю письмо, пора ехать дальше.
   Обнимаю, Славур".
  
   - Что за воровская шайка? - встревоженно спросил Микеша, хотя тревожиться было незачем - Славка ясно написал, что лиходеев они с валетом разогнали.
   - На постояром дворе, - немногословно объяснила крылатая вестница, все еще дувшаяся на то, что ее обозвали балаболкой. - Ограбить твоего Сравку пытарись. Сначара его всей торпой побири...
   - Сильно побили?
   - Да ну, что такому доброму мородцу сдерается от десятка пинков да затрещин?! Зато потом они с варетом этим грабитерям уж наподдари, так наподдари! Торько треск стояр! Деньги вот, - распустилась еще одна ленточка, и из-под хвоста сороки выпал замшевый мешочек, глухо звякнув при падении. - Три зоротых. За доставку допратить бы, а?
   - "Постскриптум, - продолжил чтение Микеша. - Передавай привет Унде. Сороке ничего не плати, я с ней уже рассчитался - дал три жемчужинки с пояса, который подарила Унда. Если случайно встретишь Унду, передай от меня привет и поцелуй".
   Встретил уже, сконфуженно вспомнил волхв. Небось дня два шалава на попе ровно сидеть не могла.
   - Представить торько, церых три жемчужинки! - презрительно сказала сорока. - Совсем даже не брестящие.
   - Ладно, у меня где-то зеркальце завалялось, в оправе с камушками. Ежели найду, отдам тебе. Только подожди, я ответ напишу.
   И волхв, даже не собираясь пересчитывать деньги, вприпрыжку кинулся в дом за стилом и чернильницей.
  
   Но ответ до Славура не дошел. Через несколько дней та же сорока принесла Микешино письмо на хвосте обратно и обескураженно сообщила:
   - Адресат выбыр! Ушер в Зачарованное графство.
  
  
  

Сказ седьмой

За пределами вероятного

  
  

Глава 35. Как Славур пришел в Зачарованное графство

  
   "Удивительное - рядом!"
   Двойной указатель между домами
   крокодила Гены и Чебурашки.
  
   Ведьмин сын не напрасно пыхтел, меняя местами дорожные указатели. Колдолом попался на эту нехитрую уловку, как последний растяпа. Правда, винить в этом следовало не столько его самого, сколько кобылу, купленную в "Княжеском привале". Потаня как в воду глядел, предрекая, что долго она не протянет. Славка не столько ехал верхом, сколько волок спотыкливую тварь в поводу.
   К развилке он вышел лишь к вечеру, уставший и мало уже что соображающий. Некоторое время в отупении смотрел на путеводный столб. Чуня, нетерпеливо ерзавший в своей засаде, даже занервничал: а вдруг проклятый Колдолом сообразит, что узкая малохоженая дорога, теряющаяся в мглистых сумерках, никак не может вести в Мошкву, а ведет туда, совсем наоборот, утоптанный, укатанный колесами телег и возов широкий тракт?
   Но Славур не сообразил. На стрелке, косо приколоченной бывшим котофаном, черным по грязному значилось: "Мошква". Конечно, навестить Зачарованное графство, на путь в которое указывала вторая дощечка, тоже было очень заманчиво: ученик волхва немало читал об этом таинственном месте, полном, как уверяли ученые авторы, жутких чудес и чудесной жути. Как-нибудь в другой раз непременно туда свернул бы. Ну так это в другой раз, а сейчас не время развлекаться - сестру спасать надо!
   И Славур, вновь с трудом взгромоздясь на костлявую кобылу, тряско затрусил налево - туда, куда заманил его обманный указатель.
   Долго ли ехал, коротко ли, но потом, задремав на ходу, чуть не вывалился из седла, после чего решил, что пора сделать привал. Парня так разморило, что даже устроиться на ночлег толком не сумел - прикорнул прямо на обочине, без ужина, накрывшись вместо одеяла запашистой пропотевшей попоной, а кое-как расседланную клячу пустил пастись, куда ей вздумается.
   Спал как убитый, проснулся довольно поздно и не сам - разбудило чье-то пение. Он зевнул, потянулся, сел, протирая кулаками глаза, и... озадаченно уставился на мышь, что целеустремленно пробиралась по тропинке, петлявшей между головками клевера и ромашками рядом с его ногами.
   Точнее, это была не мышь, а мыш, то бишь самец. И даже не просто мыш, а Мыш с большой буквы, что звучит гордо. Славка, пожалуй, назвал бы его Морским Мышом и, заметим, попал бы в точку. Грызун щеголял в сапогах с длинными отворотами, в выбеленном штормами камзоле, а голову лихо повязал алым платком на пиратский манер - с узлом за левым розовым ухом. Он шустро семенил на задних лапках, а передними толкал перед собой тележку, покрытую черной тряпицей с грубо намалеванным белилами изображением черепа. Из-под тряпицы свисала деталь какой-то одежды, заштопанная, но украшенная бубенчиками, - кажется, штанина. Если так, то штаны были явно не по мышиному росту, а размеров на двадцать поболее...
   Мыш не лишенным приятности хрипловатым баском горланил Страшную Пиратскую Песню:
  
   На нашем флаге череп над костями
   Оскалился во весь щербатый рот,
   Над нашими упругими снастями
   Ревели ураганы всех широт.
  
   Не верим мы в счастливые приметы,
   На небесах для всех не хватит мест...
   Мы прокляты и заживо отпеты,
   Но молимся на вечный Южный Крест!
  
   На человека он внимания не обратил - прошагал, как мимо пустого места.
  
   Наш берег потерялся за морями,
   Натер мозоли абордажный крюк.
   Все реже меж боями и пирами
   Нам снятся лица брошенных подруг.
  
   Когда-то мы дарили им букеты,
   Теперь чужих насилуем невест...
   Мы прокляты и заживо отпеты,
   Но молимся на вечный Южный Крест!
  
   Интересная штука - поэтическое преувеличение. При всем подчеркнуто мужественном виде Мыша было совершенно не похоже, что он способен насиловать невесту, хотя бы даже и чужую...
  
   Пока в аду считают наши души,
   Мы не считаем денег в кабаках
   И никогда не ищем, где посуше,
   Хоть кровь уже по локоть на руках!
  
   Мы пронесем морями всей планеты
   Короткий наш пиратский манифест:
   Мы прокляты и заживо отпеты,
   Но молимся на вечный Южный Крест!..
  
   Кровожадная песня постенно затихала вдали. Головки ромашек покачивались, отмечая путь Морского Мыша.
   Позади раздался удивленный вздох. Славка повернул голову и встретился глазами со своей лошадью.
   - Обалдеть! - сказала лошадь. - Впервые слышу, чтобы мыши басом пели!
   Узнать клячу было нелегко. Со вчерашнего вечера ее внешность заметно изменилась к лучшему: бока округлились, шерсть залоснилась, на месте куцего огрызка появился длинный шелковистый хвост - короче, дряхлая доходяга превратилась в ладную кобылицу молодых лет, и насколько мог судить ученик волхва, трансформация еще не закончилась.
   Впрочем, никакого чуда в том не было. Неподалеку, на берегу тихого чистого озерка, росла яблоня - по всем приметам молодильная (иначе откуда бы спелые, краснобокие плоды в это время года?), и лошадка постаралась на совесть: яблоки с нижних веток были обгрызены вместе с листьями.
   - А здесь ничего, красиво, - продолжала она, игриво взбрыкивая. - Пища вкусная. Чтой-то мне даже вдруг жеребца повидать захотелось...
   Однако с пищей у бедняжки вышел явный перебор: все молодела да молодела и за считаные минуты оборотилась совсем уж юной кобылкой, почти что дитем. К ее счастью, дальше процесс не пошел.
   - Ой! - испугалась она. - Чтой-то расхотелось мне жеребца повидать?..
   - Коня тебе мармеладного! С орешками! - грубо сказал Славка. Он вскочил и встревоженно озирался по сторонам. - Посмотри на себя, дура!
   Лошадка послушно отбежала к озерку, уставилась, свесив морду, на свое отражение, застыла на миг в оцепенении, а затем, метнув в хозяина дикий взгляд, сорвалась в неуклюжий жеребячий галоп и пустилась наутек, перепрыгивая через кусты жимолости и оглашая окрестности визгливым ржанием. Нежданное преображение, кажется, проняло ее не на шутку.
   Славур не стал ее ловить: под седло кобыла теперь все равно не годилась. К тому же его занимала более серьезная проблема.
   Дело в том, что дорога, по которой он сюда приехал, за ночь исчезла, словно ее вообще не было. Да не в дороге даже главная странность. Говорящие звери и волшебные растения - ерунда, в ученичестве у Микеши он и не такого насмотрелся. Но вот величественная, покрытая льдом и снегом (в разгар лета!) гора, что торчит справа, загораживая полнеба, да еще курится на вершине дымком - хоть режьте, нет в Руславии таких гор и никогда не было! А протяженная, отливающая сизой гладью полоса на виднокрае - что это, если не вода? И где бывает столько воды, если не в море-океане?
   Конечно, все это могло оказаться, например, чародейским наваждением невероятной силы и достоверности. Но сколько Колдолом ни прищуривался, даже маломальских признаков волшбы не обнаружил. И значит, следовало признать, либо он лишился своих способностей, либо, что вероятнее, неким чудесным образом перенесся в края, весьма от родной страны отдаленные...
   Это где ж у нас океанский берег с огнедышащими горами, сиречь вулканами? В арапских странах, а то и на джейпанских островах... Да нет, чушь собачья! Чары Прямого перехода - это всего лишь древняя легенда. Микеша вообще считает, что их никогда не было, просто волшебники всегда мечтали за один шаг преодолевать огромные расстояния - вот и придумали себе сказочки о сапогах-скороходах да порталах, открывающих проход в иные места. Стало быть, здраво рассуждая, края вокруг по-прежнему руславские, однако в них вклинилась местность, которая сама по себе имеет магическое происхождение. И он, Славур, каким-то образом очутился в этой местности, а потому, жмурься не жмурься, естественно, ничего не замечает.
   "Каким-то образом"! - мысленно съязвил над собой путешественник, вспомнив надписи на путеводном столбе. Балбес! Перепутал указатели, свернул не туда, вот и очутился.
   Какие-либо определенные пути в Зачарованное графство не вели. Зато вход туда довольно часто открывался то в одном, то в другом месте Руславии и других стран (сегодня в лесу, завтра в горах, иной раз вообще посреди озера), и многие его видели своими глазами. Но притом вход этот был не для всех. Серьезно! Казалось бы, вот дорожная развилка, вот стрелка: туда пойдешь - в Зачарованное графство попадешь. Но - ой ли? Так ли оно?
   Немало горячих голов и забубенных головушек уходило по заветной дороге, но тут штука такая: те, кто прошел, назад уже не вернулись. Или вернулись, но по каким-то причинам о своем там пребывании помалкивали. А по большей части графство гостей не жаловало. Иные, особо настырные, по десять раз на ту дорожку сворачивали. И что? А ничего! Дорога как дорога - попетляет, покружит да и выведет обратно на то же распутье. А другой раз вдвоем отправятся: один несолоно хлебавши вернется, а второй в пути вдруг исчезнет - как не было человека. Этого, значит, графство приняло.
   Мудрено ли, что молва постепенно наделила зачарованный край самыми мрачными чертами, населила хищным зверьем и злобными монстрами, а кое-кто вообще почитал калиткой в Нижнее Царство...
   Слухи, скорее всего, врали (место выглядело отнюдь не страшно), но Славура это не утешило. Слишком серьезное у него было дело в реальном мире, чтобы застрять, тем паче надолго, в волшебных пределах. Даже глупо, честное слово: только из одной клетки выбрался и тут же в другую влетел!
   Славка решил поискать местных жителей и расспросить насчет выхода, но тут местный житель нашелся сам. Рядом внезапно раздался оглушительный свист, а вслед за тем свирепый приказ:
   - Руки в гору!
   Из-за куста жимолости выпрыгнул гном - с узловатой дубинкой в руках и перекошенной от суровости мордуленцией. Росточком он был Славуру по пояс, бородат до чрезвычайности и настроен весьма воинственно. На гноме имелись вязаный колпачок, длинный клетчатый шарф, куцая курточка, башмачки с большими медными пряжками и сиреневые подштанники с начесом. Штанов на нем почему-то не было.
   Руки Славка, разумеется, поднял (не драться же с мелюзгой) и доброжелательно молвил на языке, внятном Древнему Народу:
   - Ой ты, гой еси, преотважный гном! Я не враг тебе и друзьям твоим и не строю злодейских замыслов. А забрел я сюда нечаянно, не желая того ничуточки. Не грози же ты мне оружием, а скажи-ка лучше, как выбраться...
   - Сбрендил? - сварливо перебил гном. - Нормально говорить разучился? Не враг он, понимаете ли. Это еще проверить надо! Стой, не шевелись!
   Продолжая выразительно вертеть дубинкой, он обежал Колдолома по кругу, сначала нахально задрав полы его кафтана сзади, а затем спереди. Молодой человек уже примерился дать ему щелчок по макушке, но тут гном разочарованно махнул ладошкой и с раздражением бросил дубинку в траву.
   - Ладно, может, и не врешь. Мои без карманов были.
   - Штаны, что ли? - изумился Славка. - Слушай, это же байка такая древняя, про муравья и элефантуса...
   - Вот именно, - желчно сказал гном, - байка. Анекдот. Ухохочешься. Бродят тут всякие, а потом портки пропадают. Кто на них только позарился? Добро бы выходная пара, а то ведь будничные, заштопанные...
   - С бубенчиками? - осенило Славура. - Так их, верно, Мыш утащил. Здесь какой-то Морской Мыш проходил, с тележкой...
   - Точно! И как я сам не догадался? Он это, больше некому! Вертелся подлец по соседству! Я еще думал, чего ему надо? А он высматривал, как мои штаны украсть, морда пиратская! Давно, говоришь, проходил?
   - Минут пятнадцать назад.
   - Поздно, теперь не догнать, - грустно вздохнул гном. - Мыши, они шустрые. А этот к тому же из морских разбойников... Да что ты стоишь, будто военнопленный? Руки-то опусти, уже можно. Никак новенький?
   - Вроде того, - гость опустил руки и, вежливо кивнув, представился: - Славур. С кем имею честь?
   - Бобин. Бобинзон по фамилии. А также, если вникнуть, Бобинвнук и Бобинправнук: у нас в роду всех мужчин Бобинами зовут... Погоди! Это какой же ты у нас Славур - не из рода ли руславских великих князей?
   - Из рода. Славур Мирогромич по прозвищу, гм-м, Чароборец.
   Непризнанный князь стеснительно потупился и даже землю ножкой поковырял. Надо же, здесь о нем, оказывается, слышали! Он был польщен.
   - Чароборец, ага-ага! По-нашему, значит, Магохлоп или, лучше сказать, Колдолом. Смотри-ка ты, а по виду и не угадаешь. Мельчает порода, - Бобинзон разговаривал со Славуром и одновременно с каким-то хищным интересом поглядывал на его котомку. - Папаша твой покруче выглядел, о дедуле и не говорю. Да, были люди в наше время... Что ж, по такому случаю положено сдвинуть заздравные чаши и преломить дружеский каравай. Приглашаю тебя на пир.
   - А далеко идти? - терять время на пиры не хотелось, но и отказывать существу, знававшему твоих папу и дедушку, было бы неучтиво. - Может, прямо здесь перекусим, на свежем воздухе? У меня в мешке есть кое-что.
   - Вот-вот, - одобрил гном, - а я о чем толкую! Мой-то завтрак - того, тю-тю. Вместе с портками. В мешке, говоришь?
   Не дожидаясь ответа, коротышка ухватил Славкину котомку, вытряхнул припасы на попону, продолжавшую валяться на траве, и без ложной щепетильности начал проворно уписывать за обе щеки. Сыр, копченое мясо и крепкие соленые огурчики исчезали в его утробе с ошеломительной скоростью.
   - Эй! - позвал Славур, брезгливо морщась: гном чавкал не хуже свиньи, дорвавшейся до лохани. - А как это место называется?
   Бобин укоризненно посмотрел: не видишь, мол, кушаю я - и задвигал челюстями еще быстрее.
   Молодой человек пожал плечами - хорошо, подождем. Ждать, кстати, пришлось недолго. Сметя остатки пищи, гном отвалился, как насосавшийся вампир. Трехдневный запас провизии он ухомячил минут за пять, не более.
   - Клянусь трилистником и омелой, отменный был окорок! - благосклонно изрек Бобин, сыто отдуваясь и поглаживая раздувшееся пузо. Глазки его замаслились, в бороде там и сям торчали недоеденные куски и огрызки костей. - Да и на жареного гуся специй не пожале...
   Окончание фразы потерялось в смачном бульканье: баклажку пива объемом в четверть ведра, из которой Славка за время пути отпил едва ли десятую часть, гном выхлестал, как обычный стакан. После чего со вкусом рыгнул, вытер концом шарфа клочья пены с бороды и соизволил наконец обратить внимание на гостя:
   - Ты чего-то спрашивал?
   - Я спрашивал, - раздельно сказал Славур, поднеся сжатый кулак к носишке обжоры, - как это называется.
   Ему вдруг очень захотелось кушать, но кушать, увы, было уже нечего.
   - Это? - гном поморгал с искренним недоумением. - Это кулак, - он еще поморгал и раздумчиво добавил: - Хороший кулак. Не такой, конечно, как у твоего папаши или, к примеру, дедули, но тоже ничего. А в чем дело-то?
   - Да не это, - рявкнул Славур, теряя терпение, - а это! Где мы находимся?
   - Ах, это! - Бобин внимательно осмотрелся, словно сам сюда попал впервые. - По-разному называется. Кто Гномьим Лужком кличет, кто - Молодильной Полянкой. А я... - он с подвыванием зевнул, - я его, пожалуй, назову Логом Стибренных Штанов. Слушай, а не вздремнуть ли нам после трапезы?
   Он снял башмачки, аккуратно поставил их на траву и блаженно пошевелил розовыми толстенькими пальчиками ног.
   - Нет, - взвыл Славур, - не полянка! Все это место как называется?
   - А ты шутник, - сонно пробормотал Бобин Бобинзон, укладываясь на бочок и смежая веки. - Весельчак. Очень смешно. Ха-ха. Надо будет запомнить. Идет, значит, человек в Зачарованное графство и не знает, как оно называ... Хр-р-р!
   - Графство все-таки, - упавшим голосом сказал Славка. - Зачарованное. Ну и ну. А говорили, здесь опасно.
   - Правильно (х-р-р!) грили, - между двумя храпами подтвердил гном. - Просто жуть как (х-р-р!) опасно. Только отвлекись - тут же штаны сопрут. Х-р-р-р-р!..
  

Глава 36. Как Потаня попал в засаду

  
   "Робин Гуд грабил богатых,
   потому что грабить бедных
   не так прибыльно и интересно".
   Доподлинные хроники Шервудского леса.
  
   От папаши - дикого тролля, чье имя история для нас не сохранила, - разбойный атаман Спиря унаследовал страхолюдную внешность, крутой нрав и способность выдавливать воду из булыжников, зажатых в кулаке. У маменьки - нежной ореады (то бишь горной нимфы), невесть за что полюбившей папашу-тролля, - сын перенял талант к наведению иллюзий и некоторую мечтательность натуры. Кличку Живорез он заработал собственными неустанными трудами на больших и малых дорогах Отечества.
   В отличие от большинства собратьев по ремеслу (скажем, того же Бурбуля Коршуна, промышлявшего на речке Смородине), грабить лишь наживы ради Спиря не любил, а стремился привнести в это нудноватое занятие какую-нибудь живинку. И не без успеха. Банальный гоп-стоп в его исполнении превращался в зрелищное действо; собираясь на очередное дело, полутролль всякий раз тщательно подготавливал, так сказать, сцену и декорации.
   Соответственно своим вкусам Спиря Живорез выбирал и подручных. Среди них не было тупых громил, алчущих только крови и злата. Нет, шайку составляли личности романтичные, склонные к артистизму, любители авантюр и острых ощущений. Деньги, которые они выгребали из карманов у прохожего и проезжего люда (а выгребали, надо заметить, немало), служили приятной приправой к приключениям - не более и не менее того. Сам Спиря, убежденный, и не без оснований, что в нем пропадает актер, считал добычу честно заработанным гонораром. Ведь взамен ограбленные получали массу незабываемых впечатлений!
   Живорез и его подельники меняли роли с непринужденностью завзятых лицедеев, и не один купец, обманутый их игрой, неожиданно для себя обнаруживал, что остался без мошны и без товаров, обобранный до исподнего, а как так вышло - и сам ума не приложит.
   Никто не валил поперек дороги столетние дубы, никто не выскакивал из засады с кистенем и обидным предложением выбирать между жизнью и кошельком. Жертва поначалу всегда видела перед собой что-либо сугубо мирное и не вызывавшее тревоги: сельскую свадьбу, шествие паломников ко святым местам или, допустим, артель плотников, починяющих мостки через канаву. И только в самый последний миг, когда сражаться или убегать было уже поздно, вдруг оказывалось, что и свадьба, и шествие, и артель - суть не что иное, как разбойничье притворство.
   Взору Потани, к примеру, и вовсе явился табунок ядреных девок, водивших хоровод на берегу речки, что протекала близ торгового тракта...
  
   После затяжного прощания с кузнецовой дочкой Потаня отправился в путь изрядно позже, чем намечал накануне, зато в превосходном расположении духа. Силушка по жилушкам так и играла; в таком настроении хотелось сделать что-нибудь большое и смелое, на пользу всему честному люду, и притом немедленно. Но дело пока подвернулось лишь одно, сугубо личное: возвращаясь лесом к тракту, шуганул матерого медведя, который разлегся поперек тропы и нипочем не хотел подвинуться в сторону.
   Валет, не желавший из-за капризов животного проламываться через заросли, на него прикрикнул. Косолапый принял это за обиду и вознамерился примерно наказать человечишку, посмевшего нарушить его покой. Ростом Потаня, правда, заметно превосходил всех людей, с которыми медведь встречался до сих пор, но это зверя не смутило. Он считал себя полновластным хозяином этой части леса, что не раз, между прочим, успел доказать в схватках с другими хищниками. Поэтому сейчас без проволочки поднялся на задние лапы, став даже чуть выше противника, грозно рявкнул и ринулся в бой. Потаня радостно гикнул и двинул его кулаком в лоб. Бить новенькой булавой, решил, негоже - ведь перед ним был не супостат какой-нибудь, а просто зверь несмышленый.
   Разумеется, столь крупного медведя невозможно было обескуражить одним ударом, но за ним последовали и второй, и третий, и десятый... Скрутив косолапого в бараний рог, валет лупцевал его по мохнатым щекам и весело приговаривал:
   - А не лежи, елы-палы, на пути у приличных людей! А проваливай с дороги, когда тебя, это, добром просят! А не лезь, морда наглая, на мирных странников, ага?!
   Позже, вспоминая полученную выволочку, мишка никак не мог понять, каким образом простой двуногий (пусть и крупных размеров) сумел ему, владыке леса, с такой легкостью навалять тумаков, как какому-нибудь хилому бурундуку. Хорошо еще, никто из знакомых зверей не видел эту унизительную сцену!
   Получив последнюю затрещину, косолапый был отпущен и убрел в лес, ошалело оглядываясь и мотая лобастой башкой. А валет, весьма довольный собой, поспешил дальше.
   Рассчитывая догнать Славура если не сегодня, так завтра - наверняка, он размашисто шагал по большаку, за час наматывая на лапти добрый десяток верст. Без передышки миновал поворот к граду Хрюпинску, а затем отворот к граду Кузюпинску, промахнул несколько придорожных весей и дворянских усадеб, обогнал небольшой торговый караван и длиннющий обоз с солью, а крестьянских подвод со свежей морковкой и редиской - без счета. На обывателей не оглядывался, хотя ребятня в деревнях встречала и провожала его восторженным верещанием, а мужики и бабы, прилипнув к плетням, таращились во все глаза: не каждый день увидишь настоящего живого валета! Впрочем, заговаривать с ним не решались - кто из робости, кто из гордости, а кое-кто, наоборот, чванясь, нос задирал: подумаешь, дескать, какой-то валет, мы и сами с усами, на торной дороге живем, всякого насмотрелись, здеся и закордонные звери вериблуды не в сильную диковинку!
   Распутье с путеводным столбом, подпорченным Чуней, валет проскочил, даже не взглянув на указательные стрелки. Бывший котофан не успел в своих кустах и мявкнуть от огорчения. Читать Потаня, разумеется, умел, но подсказки ему были без надобности: небось не слепой - видно же, по какой из двух дорог добрые люди ездят, а какая никем не хожена...
   Ел-пил валет на ходу (устрашенный Плешивый Жох на прощание плотно набил его котомку сухой колбасой, вяленым мясом, копченой рыбой и другой долго не портящейся снедью, а кузнецова дочка добавила домашних пирожков со всякими разностями, обильно приправленных ее слезами), заночевал в первом попавшемся стогу, поднялся с зарей, ополоснулся из родника в ближайшей рощице да и двинулся дальше все тем же спорым охотничьим шагом, каким в родных чащобах, бывало, лосей загонял.
   Приблизившись к лужку, на котором разбойники затеяли обманный хоровод, валет, однако, убавил прыти. Во-первых, решил расспросить, не проезжал ли здесь богатырь верхом на кляче. По его прикидкам, Славка должен был уже показаться в виду, но тот все не показывался. Во-вторых, Потаня всегда был не прочь перекинуться игривым словцом с симпатичной молодкой, а здесь девахи были одна другой краше. Опять же квасом, может, угостят, а ежели совсем повезет, то и чего другого вдруг обломится. Ведь после расставания с кузнецовой дочкой уже второй день пошел, а Потаня не привык долго обходиться без женской ласки.
   Рассудив этак, он выбил дорожную пыль из штанов, пригладил послюнявленной пятерней взлохмаченные волосы и, широко ухмыляясь, ввалился на лужок, прервав танцы игривым приветствием:
   - Здорово, девицы-красавицы!
   Хоровод рассыпался - красотки в свой черед обратили на гиганта самое благосклонное внимание.
   - Ой, подружки, мущинка!
   - Ка-акой смазливенький!
   - А уж что статен-то уродился, что дороден-то!
   - Такой, поди, как обы-ымет...
   - Ах, не говори, подружка!
   Польщенный валет приосанился, ус подкрутил, грудь выпятил, ожег плясуний пламенным взором - всех разом и каждую наособицу.
   Девки плотно обступили его со всех сторон - хихикали, перемигивались, жеманились, с восхищенными взвизгами тыкали пальчиками в бугристые мускулы валета; одна, по-козьи подпрыгнув, напялила ему на голову венок из одуванчиков, другая походя влепила смачный поцелуй в щеку, а еще одна, бойкая, чернокосая, на диво рослая (немногим ниже самого Потани), поспела завладеть его кованой булавой и притом умудрилась не выронить шестипудовую тяжесть.
   Это Потане понравилось меньше. Шалости шалостями, а баловства с боевым оружием он не одобрял. Чай, не игрушка!
   Шутливо погрозив проказнице, валет потянул палицу обратно, но бой-девка вцепилась в нее мертвой хваткой и не отдавала. Он даже растерялся.
   - Ты что, елы-палы? Отпусти!
   Игрунья в ответ заливисто расхохоталась, а несколько ее товарок, коварно подкравшись сзади, ухватили его за бока и попытались опрокинуть в траву. В чем, впрочем, не преуспели.
   - Да это что же такое творится?!
   Потаня ошеломленно вертел головой по сторонам, всерьез заопасавшись, не двинулся ли он невзначай рассудком. На него будто морок напал: озорные жгучие глазки, пухлые губки, соблазнительные перси начали вдруг перекашиваться, плыть в дрожащем мареве, растворяться, размазываться - и глядь, вместо веселых девчат его окружает толпа гогочущих головорезов, а впереди всех, вертя в клешнястых грабках его собственную булаву, самодовольно скалит гнутые кабаньи клыки вовсе уж нелюдское рыло.
   - Ага, - догадался наконец Потаня, - морок и был. Колдовство, елы-палы?
   - Оно самое, - горделиво подтвердил Спиря. - Наведенная иллюзия, если точнее. Впечатляет, правда? Ты уж извини, куманек, но придется тебе туточки лапти откинуть. Такая вот грустная комедь... Да, а второй-то где? Князь который якобы? Заказ ить был на двоих, знаешь ли. Князь самозванный и сопровождающий его валет, как в записке писано. Душегубство, вообще-то, отнюдь не наше амплуа, но тут прислали по пяти куплей за жмурика. С другой стороны, целая купина за одного - пожалуй, многовато будет. Мы разбойники, но честные люди!
   - Кто это так расщедрился? - с любопытством спросил Потаня, между тем соображая про себя, что Славку он, похоже, каким-то образом все же обогнал, иначе бы клыкастый о нем не спрашивал. Опять-таки, если разбойники на Колдолома уже успели покуситься, то выглядели бы сейчас не так задорно...
   - Кто надо, тот и расщедрился. Ты, куманек, нам зубы-то не заговаривай - пора за дело приниматься. Ежели хочешь, богам своим помолись, только быстренько. Мы уж и так, вас поджидаючи, с утра не жрамши.
   - А с танцами вы меня, стало быть, обманули? Догадались, это, что я с девками люблю хороводиться...
   - Да какой же нормальный мужик не любит? - пожал плечами Живорез. - Не ты первый, куманек, на эту приманку клюнул, не ты и последним будешь.
   А прочие лицедеи-уголовники, подступая к Потане с ножами, тщеславно загалдели:
   - Обдурили, обдурили! Обманули дурака на четыре кулака!
   Как скромно говорили о себе Потанины соплеменники, крайне глупо принимать валета за простую шестерку. Разбойники, на свою беду, совершили эту ошибку, за что им нынче предстояло расплатиться полной мерой.
   - Обманывать нехорошо, - с печалью в голосе сказал Потаня и, мягко накрыв ладонью Живорезову клешню, отобрал у него свою булаву. Грабитель не барышня, с ним церемониться незачем: косточки главаря хрустнули, как цыплячьи, и Спиря взвыл, очумело тряся расплющенной кистью. Выжимать воду из камней валет за всю свою жизнь так и не наловчился - в его кулаке они сразу крошились в мелкую пыль.
   Живорез, надо отдать ему должное, тут же подхватился и совсем уже было собрался повести своих подручных в атаку на гиганта, но тот успел первым. А когда Потаня успевал первым, никаких шансов у его противников не оставалось.
   - Обман - это бяка!
   Железная палица прогудела в воздухе, и половина шайки где стояла, там и полегла.
   - Обман - это кака!
   Вторая половина шайки поникла, будто трава под ветром.
   - Жить надо честно!
   Третьим ударом великан вбил Спирю в землю по самые остроконечные троллевские уши.
   - Потому как нечестных завсегда по сусалам возят, - объяснил Потаня сочувственно и, нагнувшись, потрепал сомлевшего атамана по щетинистой щеке. - По мордам то есть. Так-то вот, елы-палы!
  
  

Глава 37. Как Славуру пришлось задержаться

  
   "Любопытно, что Робинзона Крузо, например,
   никто силком на необитаемом острове не держал.
   Если вдуматься, он оставался там совершенно добровольно".
   Антология парадоксальных соображений.
  
   Стоп, стоп, стоп! - трезво подумал Славур. Ну графство. Ну Зачарованное. Но кто сказал, что отсюда никогда не возвращаются?! Неужели совсем-совсем никогда? А как же гном - просто так насчет моего отца и деда трепался, чтобы языком почесать? Или он их не здесь видел, а сам бывал в Руславии? Так все равно, значит, выход есть.
   Он посмотрел на Бобина. Обжора похрапывал, выводя носом неблагозвучные рулады. Похоже, ему снилось, что завтрак продолжается. Развалившись на попоне раздувшимся брюхом кверху, коротышка энергично жевал что-то невидимое, причмокивал и облизывался. Славур покачал головой: история пропавших штанов, кажется, прояснялась. Никакой особой воровской сноровки от Морского Мыша не требовалось. В таком состоянии вместе с одеждой легко было украсть и самого гнома - тот бы даже не почухался.
   Присев рядом, он с коварной ухмылкой зажал двумя пальцами гномий нос, похожий на маленькую репку. Результат проявился незамедлительно: храп перешел в сдавленное хрюканье, Бобин подавился, дернулся и разлепил один глаз.
   - Что, обедать пора?
   - Ужинать, - холодно произнес Славур, вытирая пальцы о его шарф. - Тебе кофий в постель, или из чашки пить будешь?
   - Где? - гном враз проснулся и подскочил, будто его ткнули шилом. - Где кофий?!
   - Вообще-то был в мешке. Но кто-то так спешил, что слопал его прямо в зернах, не заваривая. Вместе с кулечком.
   Недомерок насупился.
   - Идиотская шутка! Глупо и не смешно. Что ж я, по-твоему, совсем уже?.. Гм-м... Что, правда, с кулечком?
   - И с веревочкой, - безжалостно сказал Славур.
   - Жаль. Мог бы меня предупредить. Я его, кофий-то, знаешь, как люблю! С молочком особенно. И сахарком. А чего тогда разбудил?
   - Да вот, о родне поболтать захотелось. Ты ведь, насколько я понял, с папой моим был знаком...
   - С Мирогромчиком? А как же! Захаживал к нам князь великий, захаживал... - Бобин в задумчивости поскреб бороду и, к удовольствию своему, извлек из зарослей почти нееденное гусиное крыло. Дальнейшие речи велись под аккомпанемент смачного чавканья. - Папаша у тебя был ого-го - мы с ним на двоих, чтобы не соврать, целого кабана стрескали. И с дедулей, Радимирушкой значит, тоже, бывало, неплохо трапезничали...
   Молодой человек облегченно перевел дух. Выход из Зачарованного графства все же есть!
   - Ну, гостили-то они недолго, - лениво протянул Славур, делая вид, что любопытствует просто от скуки.
   - Вестимо! Чего ж гостить, когда все уже скушано? Господину графу визит отдали, мадам графине ручку поцеловали, барышне виконтессе пряник подарили - и адью. Сам его сиятельство до границы и проводил.
   - Ага. У нас, между прочим, уже тоже все... как бы скушано, - Славка торопливо собирал вещи, которые гном раскидал вокруг, сочтя несъедобными. Сверху в котомку лег исторический труд Бермяты Многознатца - и как это Бобин обложку на зуб не попробовал? Из телячьей кожи все-таки... Так, а меч у нас где? А, вон он, на кустике висит. Все? Вроде бы все...
   Ему вдруг расхотелось уходить. Можно сказать, нестерпимо расхотелось. Остаться бы хоть на недельку. Что он, в самом-то деле, не имеет права расслабиться? Подумаешь, какие-то семь дней! Что за это время может произойти?! Как хорошо было бы тут пошататься, поглазеть на местные диковинки, забраться на вулкан, искупаться в океане... Нельзя! А кто сказал, что нельзя? Да сам же и сказал. Долг зовет, и время не терпит. Всегда он, паразит, зовет, и никогда оно, гадское, не терпит. Забава, сестренка, у колдуна в темнице, наверное, каждую минутку за седмицу считает. Потаня тоже, небось, ума не приложит, куда он подевался. Кстати, и новую лошадь еще раздобыть неплохо бы...
   - Что ж, сударь мой Бобинзон, давай прощаться. Хорошо посидели, а теперь до свидания. Недосуг мне, извини. Спешу. Где, говоришь, граница?
   - Граница? Кордон, то есть? Так-так! Пролез сюда, значит, все высмотрел, а теперь обратно свалить хочешь?
   Голосок у гнома был сладенький, приторный даже, но перехватив его взгляд, Славка насторожился. Бобин смотрел на него, как на недоумка какого-то. И это бы еще ничего, но мало-помалу презрительная жалость в глазках недоростка заменялась тяжким подозрением. Немножко слишком тяжким и немножко картинно заменялась, словно тот играл спектакль перед невидимой публикой, однако ученик волхва, слегка растерявшись, этот нюанс упустил.
   - Не понял... Я что-то не то сказал?
   - Да нет, почему же - гном зловеще усмехнулся. - Что сказал, то и сказал - обратно уже не перевыскажешь.
   Он отложил в сторонку начисто обглоданную гусиную кость, одну за другой подобрал под себя голые розовые ножки...
   И внезапно взорвался каскадом стремительных движений!
   Со стороны выглядело так, будто коротышка превратился в мохнатый пестрый шар. Бобин, оказывается, быстро умел не только жевать. Шар, мгновенно набрав обороты, промчался по попоне - прямиком туда, где валялась брошенная дубинка.
   Надо честно признать: держи гном ее под рукой - еще неизвестно, как повернулось бы дело. Вполне возможно, схлопотал бы Славур палкой по лбу. Или по шее, что не намного приятнее.
   После злосчастного приключения в "Княжеском привале", когда урожденный князь не сумел распознать (проморгал, чего уж там!) угрозу, исходившую от грабителей, он поклялся, что больше никому не позволит застать себя врасплох. Никому и никогда. Так вот, Бобин - застал. Ну, почти застал. Он уже сцапал свою колотушку, когда Славка наконец вернул отвисшую от изумления челюсть на место и, схватив край попоны обеими руками, рывком дернул ее на себя. Гном, не удержав равновесия, зарылся носом в землю. Молодой человек в прыжке обрушился на него сверху и, перехватив короткую, но весьма мускулистую Бобинову ручонку, с хрустом завернул ее под Бобинову же лопатку. Коротышка еще побарахтался, однако все уже было ясно.
   - Сдаешься? - деловито спросил Славка.
   - Ни за что! Бобинзоны погибают, но не сдаются!
   - Правда? - усомнился Славка, заломив конечность противника еще круче. - И как вы все до сих пор еще не вымерли?
   - Да пошел ты!..
   Гном невнятно (из-за набившейся в рот травы), но доходчиво объяснил, куда именно должен идти противник.
   Славка свободной рукой подобрал дубинку, подивился ее неожиданной тяжести и легонько, чисто символически, стукнул Бобина по макушке. В ответ недомерок подробно и в ярких красках обрисовал, что намерен сделать с ним при следующей встрече. Подробности были ужасные. Поверь ученик волхва, что гном в состоянии выполнить хоть малую толику своих угроз, ему лучше было тут же повеситься. Не дожидаясь горшей участи.
   Он поразмыслил, ухмыльнулся и отпустил пленника. А сам вновь, как при встрече, задрал руки вверх. Тоже чисто символически: дескать, не сдаюсь, а просто драться не желаю.
   - Поговорим, может быть?
   Бобин с похвальной целеустремленностью подхватил дубинку, откатился в сторону, вскочил, принял боевую стойку и затанцевал на полусогнутых, мелкими шажками подкрадываясь все ближе и ближе. Физиономия у него была зверская.
   - Не о чем нам с тобой разговаривать!
   Своим оружием гном работал мастерски: руки его, казалось, остаются неподвижными, но палка раскрутилась так, что концы слились в один мелькающий круг. Круг зловеще шелестел и понемногу надвигался на Славура. Отслеживая на всякий случай маневры неприятеля и готовый в любой миг отразить удар, он рассудительно спросил:
   - Тебя бешеный клоп укусил? Чего на людей кидаешься?
   Бить маломерка не хотелось, но, видимо, придется - тот так и нарывался на трепку.
   - Ах ты!.. - Бобин ругался долго и обстоятельно. Славка даже узнал пару новых слов. - Лазутчик проклятый!
   - Кто лазутчик?!
   - Ты лазутчик! Ишь, тихоней прикинулся! А сам все разнюхал - и бежать! Только все равно у тебя ничего не выйдет, - гном запыхался и перестал вертеть палку. Все-таки толстое брюхо здорово ему мешало. Отдышавшись, он оперся на дубинку, как на трость, и заговорил почти спокойно. - Дурашка, ты что же, надеялся без честного слова смыться?
   - Без какого честного слова?
   - Без такого! Честного благородного! Что клянешься обо всем, что здесь видел, никому по гроб жизни не рассказывать, и пером не описывать, и даже намеков не строить. Ибо, - гном надулся от важности, - красива и обильна земля наша, и только скажи об этом кому - народ косяком повалит. Мало, что ли, желающих? А нам тут всякие лишние без надобности! Своего жулья хватает - и так, понимаешь ли, портки без присмотра не оставишь... Постой-ка! - будто бы что-то сообразив, он обескураженно (но вновь не очень натурально) почесал в затылке. - Ты что, не знал?
   - О чем?
   - Про слово. Честное благородное.
   - А ты мне сказал?!
   - А ты спрашивал?!
   - Придурок!
   - Тупица!
   - Осел!
   - Баран!
   - Сам баран!
   - А ты!.. А ты!..
   - От такого слышу!
   - Сам от такого слышу!
   - Нет, это я от такого слышу!
   - Чурбан!
   - Осел!
   - Осел уже был!
   - Не было!
   - Был!
   - Не было! Когда это он был?
   - Был, сразу после тупицы.
   - Ах да, действительно был...
   Замолкнув, они несколько мгновений сверлили друг друга уничтожающими взглядами. Потом одновременно моргнули, хихикнули, хохотнули и заржали в голос.
   - А вот признайся, - отсмеявшись, спросил гном, - насчет кофия ты, положим, соврал, а? Что вместе с веревочкой...
   - Ну соврал, - Славур затянул горловину мешка и прицепил меч к поясу. - Нахалов не люблю, понял?
   - А может, я тебя проверял! - Бобин хитренько прищурился. - Может, я тоже не люблю... жадин, к примеру.
   - Проверил?
   - Проверил. Между прочим, если кушать хочешь, у меня тут пещерка недалеко. Я ведь тоже соврал - никто мой завтрак не стырил, целехонько все, в духовке стоит. Утку с грибами будешь?
   - Да ладно, - Славка махнул рукой, - перебьюсь. Знаешь, Бобин, мне правда идти пора. Попону, если хочешь, себе возьми... Я же сюда случайно забрел, ни в какое Зачарованное графство не собирался, даже не думал... У вас как положено - клятву на крови давать, или честного слова хватит?
   - Хватит... - пробормотал гном. Он на карачках ползал по подаренной попоне, измеряя ее растопыренными пальцами. - Очень даже хватит. И на штаны хватит, и на жилетку, а пожалуй, еще и на коврик останется. Хорошая попонка, что ценно - почти не драная. Спасибо, друг!
   - Клятва!
   - Клятва? Какая клятва? Ах, клятва! А это... - Бобин, усевшись на попоне, несколько раз подпрыгнул и с удовлетворенным вздохом снова завалился на бочок, подсунув сложенные ладошки под щеку, - это ты у господина графа спроси. Это, понимаешь ли, только он. А больше, по-моему, никто и не вправе. Вот я, например, не могу. Ни при каких обстоя... Не уполномо... Хр-р-р!
   Славка растерянно потоптался над вновь захрапевшим коротышкой. По всему выходило, что без аудиенции у местного графа отсюда не выберешься. Веселенькая история! А вдруг не пожелает отпустить? Мало ли, что здесь за граф и какой у него нрав. И где его искать, кстати?
   - Во дворце, - сонным голосом сказал Бобин, - где ж еще? Их сиятельства во дворце проживают. Конечно, когда на дачу не уехамши.
   Славур огляделся по сторонам. Ничего похожего на дворец вокруг не наблюдалось.
   - А где?..
   - Вот это вопрос! - гном повернулся на другой бок, лицом к нему, и разомкнул веки. - Это, мил друг Колдолом, как говорится, зависит от. Если ты, конечно, понимаешь, что я хочу сказать.
   - Кажется, понимаю... - с сомнением протянул Микешин ученик. - То есть нет, наоборот, ни черта не понимаю!
   - А ты подумай, подумай, - порекомендовал гном, широко зевая, - может, чего и надумаешь.
   Славка подумал.
   - У вас что, дворец летающий?
   - Молодец, соображаешь! - одобрил Бобин. - Именно что летающий. А также шагающий, бегающий и отчасти прыгающий. Но это редко, под настроение. Нынче здесь, а завтра там. Только не спрашивай, пожалуйста, как до него добраться. Это тоже зависит от. На ковре-самолете или, предположим, на драконе - пролетаешь месяца три-четыре. На лошадке, само собой, поменьше - за недельку доскачешь. Пешком - суток двое, чтобы не ошибиться...
   Бобин сделал выжидательную паузу.
   - Так! - догадался собеседник. - А если здесь подождать?
   - Здесь? - гном уселся, подтянув колени к бороде, почесал в затылке. - А что? Тоже вариант! Правда, боюсь, долго ждать придется... - он помолчал, что-то прикидывая в уме. - Ну да, где-то так. Минут тридцать, а то и все полчаса - не меньше!
  
  

Глава 38. Как в Черном замке появился новый обитатель

  
   "Все мы порой совершаем промахи. Шесть удач
   подряд, а на седьмой раз что-то срывается..."
   Герцог Синяя Борода.
  
   Над парком, окружавшим Черный замок, разносились смех и азартные возгласы: Забава с фрейлинами играли в "собачку". Роль "собачки" исполняло преуморительное существо - пучеглазое, лопоухое, фиолетовое в зеленую крапинку. Любой специалист по нечистой силе сразу признал бы в нем демоненыша, причем совсем кроху - лет восьмидесяти от роду, не больше.
   Игра ему безумно нравилась. По правилам, новой "собачкой" давно уже должна была стать кто-то из фрейлин или сама княжна, однако нечистик и слышать об этом не желал. Он хотел быть водящим и только водящим, а если нет, то "я так не играю!" - и разражался оглушительным адским ревом. Конечно, малыша тут же успокаивали, гладили по ушам, пичкали конфетами (за один присест он уплетал по фунту), и игра продолжалась.
   - Эй, Пучеглазик!
   - Пучеглазик, а где у нас мячик?!
   - Лови, Пучеглазик!
   Пучеглазик ловил. И не просто так ловил, а потешая публику ловкими кульбитами и смешными ужимками. У карапуза был незаурядный акробатический талант. Как он попал в Черный замок? Это история отдельная...
  
   Манера общения с обитателями Нижнего Мира у Ка-Сет-Асчея была своеобразная. Маститых профессоров Мудридского, да и любого другого магадемиума удар бы хватил при виде его косеньких пентаграмм, небрежно намалеванных крошащимся мелом. А свечи? Во всех пособиях по вызову демонов ясно прописан состав: черный воск в равных пропорциях с кровью девственниц и жиром невинных младенцев. А заклинания? Еще на вступительных лекциях первокурсникам крепко-накрепко вдалбливают: их следует читать громко, нараспев, лучше всего - хором...
   Впервые увидев патрона за работой, Кромеуш был шокирован.
   - Все это хлам, дружище, - маг словно не замечал ужаса, охватившего при его словах свежеиспеченного секретаря, - бутафория. Неплохой способ произвести впечатление на профанов, не более того. Живой огонь и правильные слова - вот и весь фокус. Вовсе ни к чему вытапливать жир из детишек или орать... э-э... как больной гиппокриф. Вы что, всерьез надеетесь докричаться до Нижнего Царства?
   - Но пентаграмма, монсеньор! - смятенно пробормотал тогда Кромеуш. - Если линии отклоняются... нас учили... если углы не соответствуют... Ведь демон может вырваться!
   - Зачем? - с любопытством спросил Ка-Сет-Асчей.
   - Но как же... Чтобы напасть!
   - Зачем? - мягко повторил волшебник.
   - Простите, монсеньор?..
   - Зачем ему нападать? Представьте, что это вас затребовал кто-нибудь из нижних владык. И прибыв... э-э... по назначению, вы обнаруживаете, что его пентаграмма нарушена. Вы станете нападать?
   - На демона?! - оторопел Кромеуш.
   - Вот! То-то и оно! Усвойте, дружище: мы для них - такие же демоны, как они для нас. Поверьте, наш мир им нравится не больше, чем нам с вами - преисподняя. Все, к чему они в таком положении стремятся, это поскорее удрать домой. А пентаграмма - так, адрес для доставки товара... Нет, - черный маг мечтательно зажмурился, - поймать демона - штука не мудреная. Скрутить его, подчинить своей воле, заставить ходить на задних лапках - вот высший пилотаж!
   В то время Кромеуш еще не знал, что такое "высший пилотаж", но урок запомнил. А потом обвыкся, освоился и не единожды имел случай убедиться, что патрон был прав в каждом слове. И теперь секретарь невозмутимо взирал на кривобокий пятиугольник, нацарапанный на полу лаборатории, и на банальные свечные огарки, в которых не содержалось ни унции девичьей крови.
   Чародей намеревался вызвать и пристроить к делу нового демона - на смену Мордарию, контракт с которым подходил к концу. Процедура в общем-то рутинная, но чреватая порой непредсказуемыми последствиями. За примерами далеко ходить не надо: сам Ка-Сет-Асчей как-то раз перемудрил с чарами и вместо одного кондиционного нечистого получил целую сотню мелких бесов. Шарашка подобралась вздорная и бесполезная, к тому же перепуганная шелупонь разбежалась по всему замку, и пришлось потом целую неделю вылавливать их по темным закоулкам и переправлять обратно в Нижнее Царство. А уж сколько всего они за это время успели наворовать по пустякам - разговор отдельный...
   - Ну что ж, начнем, пожалуй!
   Ка-Сет-Асчей без камзола, в затрапезном рабочем халате, накинутом поверх сорочки, сидел на краю заляпанного химикатами стола и болтал ногами. Вид у него был беззаботный - со стороны нипочем не догадаешься, что человек вступил в беспощадное магическое единоборство...
   Несколько секунд ничего явного не происходило, но затем пять огоньков синхронно качнулись к условному центру пентаграммы, и воздух над ловушкой начал ощутимо густеть, превращаясь в пока еще размытые очертания уродливой фигуры. Потянуло запахом серы и копоти. Внезапно, будто проломив невидимую стену, на помещение обрушился водопад диких звуков. Страшилище ревело и визжало диким голосом и панически делало отвращающие пассы, но уплотнялось все больше и больше.
   И тут брови Кромеуша удивленно поползли вверх. За время службы в Черном замке он насмотрелся на всяких монстров, но у этого, кажется, было две головы: одна нормальная (то есть нормальная для демона, она-то и ревела), а вторая какая-то несерьезная, ушастая, с изумленно вытаращенными глазами. Эта головенка как раз визжала.
   До полной материализации оставалось всего ничего, как вдруг что-то сорвалось. С легким треском погасли сразу две свечки. Чародей перестал болтать ногами, но было уже поздно. Ликующе взвыв, демон взмахнул хвостом, завернулся тугой дымной спиралью и штопором ввинтился обратно под пол.
   Это был провал. Секретарь съежился в ожидании грозы, однако волшебник, как ни странно, совсем не огорчился.
   - Каков типус! - восторженно сказал маг, стаскивая халат и швыряя его на пол. - Надо же, двухголовый демон. Никогда таких не встречал. Как он меня, а?! Прелесть, что за нечистый! Силен бродяга! Этот, пожалуй, будет покрепче Мордария, а, Кромеуш?
   О, ну конечно! Патрон не любит легких побед, борьба - вот его стихия.
   - Пусть даже стократ покрепче, монсеньор. Он еще научится приносить вам домашние тапочки. В зубах!
   (По таким предметам, как "Тонкая лесть вышестоящим" и "Умение подкатиться к начальству", у Кромеуша в магадемиуме всегда были круглые пятерки.)
   - Я вижу, по "тонкой лести" и "умению подкатиться" у вас были пятерки? - чародей понимающе ухмыльнулся. - Ну-ну, не смущайтесь, дружище! В главном вы не ошиблись - насчет... э-э... тапочек. Завтра продолжим наши игры... Нет, но кто бы мог подумать?! Замечательный экземпляр!
  
   Однако "продолжить игры" не пришлось. Загадка двух голов получила объяснение уже на следующее утро. Голова у демоненыша была, естественно, одна - вторая сидела на плечах его родительницы, которая бросилась защищать сынишку от опасности. Ка-Сет-Асчея подвела маленькая небрежность: задавая параметры ловушки, он забыл указать желательный возраст добычи. В результате магический капкан сработал на первого попавшегося демона мужского пола, а им, как на грех, оказался шалун и непоседа Пучеглазик. Демонесса, примчавшаяся на вопли несмышленого чада, схватила его в охапку и стала защищать, не пытаясь разобраться, что к чему. И разумеется, победила: ведь чары Ка-Сет-Асчея были рассчитаны на обычного демона, а вовсе не на разъяренную мамашу, у которой хотели отнять ребенка.
   Однако, успешно отбив атаку, она успокоилась и заинтересовалась - кто это такой прыткий чуть не умыкнул ее отпрыска? Наведенные справки заставили демонессу задуматься...
   Ка-Сет-Асчей пользовался в Нижнем Царстве прекрасной репутацией. Его там почитали одним из сильнейших магов наших дней. Это вам не титулованные догматики из Мудридского магадемиума, не изуверы из арапского ордена Багровой длани, не моральные уроды из Черного квадрата и не моральные чистюли из Белого братства. Чародей такого уровня не будет ставить над малышом дурацкие опыты и не заставит носить за собой в зубах тросточку. Зато поучиться у него даже демону не зазорно, а научиться можно многому. Притом сынишке как раз пора садиться за парту, и мама давно уже подыскивала учебное заведение, достойное его выдающихся (несомненно!) способностей и дарований...
   Поэтому на другой день они, снова вдвоем, появились в лаборатории волшебника безо всякого вызова.
   - Вот, - сказала демонесса, хвостом подталкивая упирающееся от застенчивости чадо поближе к черному магу, - это, прошу любить и жаловать, мой Пучеглазик.
   - Э-э... простите? - недоумевающе сказал Ка-Сет-Асчей.
   - То есть я дико извиняюсь. Кто же знал, что его приспичило затребовать вашей магучести? Шум, гам, дите улетучивается на глазах, а у меня же нервы, вы понимаете. А потом сама себе говорю: Грызульда, ты дура! Грызульда - так меня зовут. Ты дура, говорю, Грызульда, потому что не ценишь своего счастья. Твоего единственного дитю изволит взять на воспитание столь уважаемый волшебник, а ты кобенишься и чуть не выцарапываешь его магучести глаза. Нет, говорю, Грызульда, ты была решительно не права! И вот мы здесь!
   К этому моменту Ка-Сет-Асчей уже уяснил, к чему клонит демонесса, а уяснив, занервничал. Должность наставника при адском отродье совсем ему не улыбалась. Он так и объяснил: дескать, произошла нелепая ошибка, он вовсе не собирался похищать столь юное создание, и очень хорошо, что мадемон Грызульда вовремя вмешалась и пресекла это вопиющее недоразумение, за которое ему пришлось бы краснеть до конца своих дней, а ученических вакансий в Черном замке в данный момент нет, а потому...
   Тут Ка-Сет-Асчей обнаружил, что тратит красноречие впустую. Грызульда оказалась весьма практичной особой и, пока он распинался, потихоньку испарилась, не пускаясь в препирательства. Пучеглазик же, оставшись без мамочки, все сильнее выпучивал глазки, глотал слезы и, судя по всему, готов был вот-вот разреветься.
   - Безобразие! - сердито сказал Ка-Сет-Асчей и... смирился. Малыш выглядел симпатично, к тому же формально демонесса была в своем праве: он ведь действительно вызывал ее сынишку, а уж нарочно или случайно - дело десятое.
   Так в Черном замке появился новый обитатель. В детстве ко всему привыкают быстро, и Пучеглазик, в отличие от любого взрослого демона, вовсе не страдал из-за того, что пришлось сменить Нижнее Царство на Верхний Мир. Наоборот, ему здесь было безумно интересно. Демоненыш моментально освоился и уже к вечеру чувствовал себя в Черном замке как дома...
  
   - Это была гениальная идея, коллега! - воскликнул мэтр Скулапо Франтальянский, в просторечии Медик. Они наблюдали за игрой с балкона третьего яруса, потягивая терпкое портуспанское вино и беседуя на различные медицинские темы. Скулапо был выдающимся врачом, пожалуй лучшим в этом столетии, и знал себе цену, но мэтру невероятно льстило, что великий чародей принимает его как ровню. От смущения Медик держался с необычайным апломбом и через слово именовал Ка-Сет-Асчея коллегой. Маг не возражал.
   - Вы полагаете? - небрежно спросил он, кивая лакею на опустевший бокал гостя.
   - А как же! - с энтузиазмом воскликнул Медик. - Когда такое было, чтобы демон, паче того, демон женского рода, добровольно вручил в руки человека судьбу своего детеныша?! Браво, коллега, я вам аплодирую! - он два раза неслышно прикоснулся одной холеной ладонью к другой холеной ладони. - Но главное - это прекрасная игрушка для княжны. Своего рода психотерапия, вы понимаете, коллега... Нет-нет, замечательная, не побоюсь этого слова, счастливая идея!
   Облокотившись на балконные перила, маг смотрел вниз. Забава, вспотевшая и расхристанная, с растрепавшейся прической, подпрыгивала с мячиком в руке, пытаясь ложными замахами обмануть Пучеглазика.
   - Это... э-э... не вредно?
   - Ну что вы! - Медик сделал протестующий жест, не выпуская бокала из руки. - Физические нагрузки вовсе не противопоказаны. Изумительное вино, коллега!
   Ка-Сет-Асчей понял намек:
   - Я распоряжусь, чтобы в ваши апартаменты доставили несколько бутылок.
   - Ах, еще одно маленькое здешнее чудо! Право, коллега, мне кажется, для вас вообще нет ничего невозможного!
   - Увы, коллега, есть. Еще как есть, - Ка-Сет-Асчей улыбнулся странной улыбкой, от которой у Медика отчего-то похолодело в животе. Мэтр Скулапо завороженно подался к собеседнику, ожидая продолжения, но тот внезапно замолчал и лишь едва заметно покачивал головой в такт каким-то своим мыслям.
   Маг думал о Славуре. Мальчишку совершенно неожиданно занесло в Зачарованное графство, и следы его потерялись в дымке, окружавшей волшебный мир. С одной стороны, лишней заботой меньше, но с другой - Ка-Сет-Асчей был глубоко разочарован. Как будто увлекательная книжка оборвалась на полуслове, и вряд ли когда-нибудь доведется узнать, что сталось с главным персонажем...
  
  

Глава 39. Как Славур встретил мечту своей жизни

  
   "Доктор, у меня что-то странное со зрением:
   я всегда влюбляюсь с первого взгляда".
   Разговор в кабинете окулиста.
  
   Полчаса прошло, а графского дворца все не было. Славур, изнывая от нетерпения, то вставал, то садился, до рези в глазах вглядывался в небо, жевал головки клевера и вскоре нажевал целую кучу.
   Гном то ли спал, то ли продолжал дурачиться. Храпел, во всяком случае, как заведенный. Свинство, между прочим: тут человек переживает, а поделиться мыслями не с кем.
   Мысли, к слову, в голову лезли сомнительные: а что, если дворец вообще не прилетит? Или летел, но по дороге сломался? Или прилетит и сядет прямо на голову? Вот будет весело! Спускается господин граф по парадной лестнице и вальяжно этак вопрошает: "А где же наш гость долгожданный? И чьи это у нас посинелые пятки из-под стенки торчат?"
   Представив себе такую сценку, ученик волхва смешливо захрюкал - мелко и немножко нервно.
   А все-таки, где этот дворец может приземлиться? По всей вероятности, у озера. Скорее всего. Местечко красивое, и ничто не мешает. С других двух сторон - густая жимолость и березняк, а с третьей - канава и за ней замшелая, чуть ли не целиком вросшая в землю каменная плита, выглядевшая довольно мрачно.
   Заняться пока все равно было нечем. Славка встал, перепрыгнул канаву и подошел к камню. Как он и подозревал, это было древнее надгробие. Серую ноздреватую плиту зигзагом пересекал глубокий разлом. Выбитые на ней полустершиеся буквы складывались в надпись: "У нас все дома".
   Молодой человек пожал плечами. Идиотская шутка! Похоже, у близких покойного было извращенное чувство юмора.
   На родовую усыпальницу "У нас все дома" никак не тянула, и лично Славур, будь он здешним графом, едва ли поселился бы по соседству. Другое дело - на бережку, рядом с молодильной яблонькой. Свежо, и глаз радует...
   Решив караулить озеро, он вернулся на прежнее место и вновь уселся лицом к воде, но тут гном перестал храпеть, почесался и с хрипотцой произнес:
   - Поздравляю, приехали!
   Славка резко обернулся. Вот зараза! Дворец (по закону подлости, не иначе) появился за его спиной, причем как раз за канавой, близ могильника.
   Впрочем, назвав это сооружение дворцом, Бобин изрядно ему польстил. Просто симпатичный двухэтажный особняк со стрельчатыми окнами, высокой черепичной крышей и узорной чугунной решеткой ворот. Наврал гном и в другом: особняк явно не прилетел, а просто возник на этом месте, переместившись откуда-то волшебным образом. Причем, что любопытно, одновременно с ним верстах в двух дальше образовался небольшой городок примерно на сотню аккуратных домиков. Судя по всему, местный граф привык путешествовать вместе со своими подданными. И значит, пресловутые чары Прямого перехода (или что-то очень на них похожее) все же существовали. По крайней мере, существовали в Зачарованном графстве.
   Но обо всем этом Славур подумал позже, а сейчас в легком оцепенении уставился на небольшую компанию, что расположилась на лавочке перед воротами особняка. Ну, разумеется, не на всю компанию...
   В центре сидела наконец-то обретенная мечта всей его жизни. Мечта была стройная и миловидная, в несерьезном замшевом колетике нараспашку и изящных ботфортиках на обтянутых узкими штанами чудных (с ударением на первом слоге) длинных ногах. Под колетиком на Мечте была батистовая рубашка с отложным воротником и пышными рукавами, а под рубашкой, кажется, уже ничего и не было - тонкая ткань кое-где просвечивала насквозь, и картинки при этом чудились соблазнительные. Впрочем, именно что чудились, не более того.
   Кумир краеземных русалок непроизвольно сглотнул.
   Сама же барышня своего легкомысленного одеяния нимало, похоже, не смущалась. То ли характер у нее был такой независимый, то ли такая независимая здесь была мода. А скорее, подумал Славка, того и другого поровну. По запущенским, скажем, понятиям подобный наряд считался бы верхом непристойности, а уж позу барышни - нога за ногу - там однозначно осудили бы как небывало вольную. Но... Вот-вот, это мы в виду и имели.
   - Зацепило? - омерзительно фамильярным тоном осведомился гном, сопя над самым ухом. - Хороша виконтесса, а?!
   Убью пошляка, подумал Славур отстраненно. Но Бобин подметил верно: зацепило, да еще как!
   Непонятно, главное, с чего бы это? Девчонка как девчонка - приглядная, спору нет, но тощенькая, как цыпленок. Никакого сравнения, допустим, с Ундой или хоть с теми же деревенскими милками, у которых что спереди, что сзади было полным-полнешенько. Так почему же сейчас во рту у него пересохло, а по спине мурашки забегали? И страстно захотелось выскочить и разогнать наглых юнцов, рассевшихся рядом и осмелившихся пялить глаза на эту удивительную... эту упоительную... эту восхитительную... а один, вот гад, пытается даже, будто невзначай, за коленку потрогать!
   - Руки, - беззлобно, но непреклонно сказала девица. - Руки, милостивый государь, приберите, пожалуйста.
   Милостивый государь сконфуженно ухмыльнулся и засунул блудливые ручонки в карманы.
   Умница моя! - умилился Славур. Нет, честное слово, вот пойду сейчас и разгоню молокососов. Пинками.
   Соперников было трое - блондин, брюнет и толстый, с бритой налысо головой. Двое устроились по бокам от виконтессы, а толстяку места не хватило, и он переминался подле лавочки в стоячем положении. Роднило их общее выражение щенячьего восторга, с коим они взирали на предмет своего обожания, и щенячьей же ревности, когда кидали зверские взгляды друг на друга. Девица же, к удовольствию Славура, вела себя так, словно общество воздыхателей смертельно ей наскучило еще год назад. Так, провинившемуся брюнету наставительно указала, что если уж ему непременно надо держаться за чужую коленку, то почему бы не приспособить для этого коленку соседа?
   Белобрысый поспешно поджал ноги, однако тут же и сам горячо, с неприкрытым вожделением, начал нашептывать что-то ей на ушко. Явно какие-то пошлости. В прищуренных глазах девы зажглись опасные огоньки.
   - Да, баронет, - любезно ответила она, - я тоже читала, что бабочки, кошечки и собачки чем-то таким занимаются. За чем же дело стало? Найдите собачку и повторите ей ваши резоны. Возможно, она заинтересуется.
   Блондинчик сник. Бритоголовый толстяк между тем бормотал что-то о своих высоких чувствах и серьезных намерениях, горько сетуя на предыдущие шестнадцать раз, когда виконтесса не приняла предложение его руки и сердца.
   Такая настойчивость вызвала у Славки что-то похожее на уважительную жалость к парню. Но жестокосердая дочка графа прервала излияния ухажера на полуслове, коварно попросив посмотреть его шляпу, которую юноша машинально мял в руках. Осмотр не затянулся.
   - Так я и думала, - лицемерно вздохнула она, возвращая головной убор. - На полтора размера меньше, чем у крапчатых гоблинов.
   Брюнет и блондин радостно захохотали. Славур ухмыльнулся. Бобин подавился смешком. И только бедный толстяк, на счастье свое, ничего не понял. Или, возможно, просто не знал, что головенки крапчатых гоблинов по форме и содержанию более всего напоминают ссохшуюся брюкву.
   - А как же рука? - недоуменно спросил он. - И сердце?
   - Напомните мне как-нибудь на днях, - виконтесса легко спрыгнула с лавочки, поправляя кружевные манжеты. - Извините, господа, прием окончен. Папенька сегодня ждет гостей, так что сами понимаете...
   Юнцы, разочарованно поскуливая, начали раскланиваться.
   Женюсь, подумал Славур разнеженно. А что? Вот разделаюсь с Кащеем, спасу сестренку, вернусь сюда и женюсь!
   Мысли такие, надо признаться, посетили его впервые в жизни. И впервые в жизни идея женитьбы не показалась сущим кошмаром. Наоборот!
   Славка бесцельно обрывал лепестки у случайно подвернувшейся ромашки и мечтательно улыбался. Из транса его вывел гном, крепко ткнув кулаком под ребра:
   - Давай! Твой выход, герой!
   Он очнулся. В самом деле, хватит уже сидеть, пора знакомиться!
   Урожденный князь воздвигся, одергивая полы кафтана, из скрывавших его зарослей, отвесил самый грациозный поклон, на какой только был способен, и нарочито громко кашлянул, дабы привлечь к себе внимание.
   Виконтесса, крутанувшись на каблуках, обратила на него заинтересованный и благосклонный, как хотелось верить Славке, взор. Но ни он, ни она не успели сказать ни слова...
   Небо средь бела дня вдруг потемнело, на землю пал зловещий полумрак, внезапно налетевший ветер обжег щеки ледяным запредельным холодом.
   Признаки известные: такое всегда бывает, когда сталкиваются противоположно заряженные чары. Колдолом знал это не понаслышке. Лет пять назад случилось, Микеша обронил в чаще пуговицу, а какая-то кикимора ее нашла и наотрез отказалась отдать законному владельцу. Главный леший Шлепа мог бы по дружбе оказать волхву услугу и приструнить кикимору, но заартачился: мол, баба в своем праве, что с возу упало, то кобыле легче, и так далее в том же духе. Микеша тоже уперся - пуговка была дорогая, перламутровая, и вообще, волхв он здесь или кто?! Слово за слово, разлаялись, сцепились и давай швыряться заклятьями! Шум стоял на все Краеземье. В конце концов одолел, конечно, Микеша, да что толку - причину раздора в горячке шандарахнуло молнией так, что следа от пуговки не осталось. Сам же волхв и шандарахнул, хотя впоследствии с пеной у рта доказывал, что сгубило ценную вещицу непутевое Шлепино чародейство...
   Так что ученик волхва сразу определил: в магию Зачарованного графства настырно вламывалась посторонняя колдовская сила. И сила, по всему видно, враждебная: зря, что ли, почва под ногами содрогается и протяжно гудит, как будто снизу в нее колотят молотом?!
   Древняя могила раскрывалась...
  

Глава 40. Как жуткое умертвие пришло и ушло

  
   "Главное - не победа, а участие".
   Голиаф.
  
   ...С оглушительным треском лопнула и рассыпалась на несколько кусков каменная плита. Взлетели к низко нависшему небу и градом посыпались обратно рваные лоскуты дерна, булыжники, комья глины и какой-то дряни.
   Славка машинально пнул подкатившийся к нему обломок с уцелевшим остатком надписи "...се дома", услышал сдавленный вздох и вновь посмотрел на гробницу.
   Костлявые руки толчком выбились из земли, слепо шарили, отыскивая опору... Нашарили, вцепились в края ямы - и, пошатываясь, рассыпая вокруг ошметки липкой плесени, на свет восстал оживший покойник.
   Спору нет, пролежав век-другой в могиле, красоту сохранить трудно. Однако, к примеру, мертвяк, который в свое время помешал Славке с Ундой, надо признать, выглядел лучше. Тот был просто скелетом - вредоносным, но чистеньким, до блеска отмытым дождями. У здешнего умертвия еще болтались кое-где на костях остатки плоти и обрывки савана, но в целом он являл собой зрелище на редкость безобразное.
   Над поляной повисла недобрая тишина. Все воззрились на дохляка - кто испуганно, кто просто удивленно.
   Сам он, казалось, удивился не меньше других.
   - Это еще зачем? - озадаченно спросил покойник, выковыривая ногтем, закрученным на манер штопора, ссохшуюся землю из глазниц и пытаясь осмотреться. Затем глазницы уставились на виконтессу, и мертвяк вроде бы о чем-то догадался: - А-а, ну да, конечно. Во исполнение пророчества...
   Голос у него был под стать внешности - скрипучий и унылый.
   Вразнобой скрежеща суставами, дохляк направился прямиком к барышне. На ходу он вихлялся, кособочился и, казалось, прилагал немалые усилия к тому, чтобы не рассыпаться на составные части, однако скрюченными пальцами целеустремленно тянулся к нежной девичьей шейке.
   Дикий поросячий визг, прервавший паузу, заставил Славура вздрогнуть.
   Визжал блондинчик - знаток брачных обычаев бабочек, кошечек и собачек. Кубарем скатившись в канаву и зажав голову руками, чтобы не видеть такой страсти, он верещал на сверлящей пронзительной ноте:
   - И-и-и-и-и!..
   Вреда, впрочем, от этого не было - наоборот, визг белобрысого помог опомниться всем остальным. Правда, повели они себя по-разному.
   - Ну ни фига себе гости у вашего папеньки! - только и сказал статный брюнет, прежде чем проворно удрать с арены боевых действий.
   И напротив, толстяк, даром что с виду мямля мямлей, издал воинственный клич и решительно поволок из ножен длинную шпагу. Не его вина, что ножны при этом запутались в ногах и опрокинули смельчака в ту же канаву. Но тоже не без пользы: отважный юноша рухнул точно на блондина, и визг, к облегчению всех присутствующих, оборвался.
   - Стой, зар-раза!
   Это орал Славур. Забыв впопыхах о мече и подхватив с земли какой-то случайный дрын, он мчался на подмогу. Позади, отставая на полшага, свирепо пыхтел Бобин. Тем временем из ворот, выбив чугунную створку, словно картонную, с бычиным ревом вырвался какой-то дядька - громоздкий, словно шкаф, поперек себя шире, в домашнем халате, шлепанцах на босу ногу, но с блестящей саблей в воздетой шуйце. Похоже, он, как и Славка, был левшой...
   В общем, все спешили виконтессе на выручку, но - вот ужас-то! - выручка безнадежно опаздывала: мертвяк, не обративший на эту кутерьму никакого внимания, уже пытался схватить деву за горло.
   Однако она в этот страшный миг не потеряла хладнокровия.
   Бац! Модный тупенький носок ботфорта точно врезал по коленной чашечке врага. Хлесть! Изящная ручка увесисто приложилась к истлевшей физиономии.
   - Пшел вон, мерзавец! - сказала барышня стальным голосом.
   Дохляк смутился.
   - Ты чего это? - пробубнил он, затоптавшись на месте и поправляя сместившуюся челюсть. - Не в свое дело мешаешься. Это вовсе не ты должна, а вон тот. Пророчество же! Ты, девка, давай не того, а то как бы того не этого...
   Но тут уж подоспели наши и, как во все века положено всем нашим, лицом в грязь не ударили. Дубинка гнома обрушилась на голый череп умертвия одновременно с саблей шкафоподобного дядьки. Потомок руславских буй-туров, молодецки ухнув, засадил свой дрын меж дохляковых ребер. По удачному совпадению дрын оказался колом, причем довольно острым.
   Покойник плашмя грянулся оземь, немножко полежал и... снова поднялся. Две новые дырки в голове, кажется, ему не повредили.
   - Ах ты, гад!
   "Шкаф" вдругорядь замахнулся клинком. Бобин, помянув чью-то матушку, перехватил дубинку поудобнее.
   Но дохляк повел себя странно. Ни драться, ни удирать не стал, а с каким-то болезненным интересом осматривал ту часть кола, что торчала в его грудной клетке. Потом, с хрустом развернув череп на полоборота, не менее внимательно исследовал острие, на аршин вылезшее из спины.
   - Осиновый, - с неожиданным удовлетворением проскрипело умертвие. - Это хорошо. Только чего-то вроде не хватает... Ага, а что сказать надо?
   Покойник был прав - к колу отнюдь не лишне добавить заклятье. Такое, например:
  
   Прыгать с воем возле склепа
   И пугать прохожих - это
   Неприлично и нелепо
   Для культурного скелета!
  
   - Вот теперь все чики-пики, - довольно заметило умертвие, выслушав стишок, прочитанный Колодоломом. - Люблю, когда по правилам...
   После чего, бережно придерживая кол, чтобы не выпал, оно проковыляло обратно к усыпальнице и, махнув на прощание костяной рукой, скрылось в яме. Насыпь тут же восстановилась в первозданном виде, сорванный дерн сам собой аккуратно уложился на место, обломки плиты сползлись, срослись и прикрыли холмик. Даже былая трещина исчезла.
   По земле еще раз пробежала дрожь. Жуткая могила закрылась.
   В тот же миг вновь засияло солнце, зашумела листва, запели птички.
   "Шкаф", небрежно сунув саблю под мышку, окинул барышню придирчивым взором (та держалась так, будто ничего особенного не произошло) и, убедившись, что с ней все в порядке, одобрительно прогудел:
   - Молодец, ребенок!
   - Да ладно, - виконтесса отмахнулась, но щечки ее зарумянились от похвалы. - Маме не рассказывай.
   - Думаешь, она не видела? - усомнился здоровяк.
   - Да ладно, - повторила девица, обворожительно (на вкус Славки) пожав плечиками. - Ты лучше поздоровайся. К нам, между прочим, пришли.
   - Ох, извините! - дядька круто развернулся к Славуру. - Действительно! Благодарю за содействие! Граф Димус, к вашим услугам. Сие взбалмошное создание - виконтесса Марфа, дочь моя, - (девица, показав папаше язык, сделала книксен). - А с Бобинзоном вы, насколько я понимаю, уже свели знакомство. Позвольте узнать, с кем имею честь?
   В столь высоких кругах ученик волхва еще никогда не вращался, даром что сам голубых кровей. Впрочем, в графе ничего внушающего трепет не было: симпатичный, упитанный, не совсем еще старый мужчина (голова побита сединой, но лысины пока не наблюдается), нрава, сдается, легкого, смотрит вполне доброжелательно.
   Славка учтиво шаркнул подошвой по траве.
   - Славур из Краеземной пущи, к услугам вашего сиятельства.
   - Он же Чароборец, он же Магохлоп, он же Колдолом, он же великий князь руславский по праву наследования! - выпалил гном, азартно поблескивая глазками.
   Граф пристально и с некоторым, почудилось нашему герою, сомнением на него уставился, но вслед за тем расцвел в гостеприимной улыбке.
   - Вот как? Ну конечно, сын Мирогрома! Оч-чень приятно. Имел удовольствие беседовать с вашим батюшкой.
   - И с дедушкой, - компанейски вставил Бобин.
   - Кто-то тут не слишком распустил язык? - осведомился граф в пространство.
   - А я что? - сказал Бобин. - Я ничего. Пойду, пожалуй, помогу детишкам из канавы выбраться. Что-то залежались они там.
   - Вот-вот, займись полезным делом. Надо же, никогда бы не подумал, что наш блондинистый вьюнош может так испугаться обычного дохляка. Кстати, кто-нибудь понял, что этот несчастный нес насчет какого-то пророчества? Впрочем, это мы обсудим позже. А сейчас, ребенок, бегом к маме и скажи... Что с тобой?
   Виконтесса и с места не сдвинулась. Стояла руки в боки и, задумчиво оттопырив нижнюю губу, разглядывала Славура. Пристально разглядывала, даже ошеломленно до некоторой степени. Так, знаете, смотрят на нечто редкостное, небывалое, о чем не раз слышали, но не очень-то верили, и вот гляди-ка ты - оно, оказывается, и впрямь существует на белом свете!
   - Папа, - тихо сказала Марфа, и Славкино сердце сжалось от неясного предчувствия. - Папа, а ведь это он...
  
  

Глава 41. Как Чуня обрел счастье и нарвался на неприятности

  
   "Для чего цветик-семицветик действительно
   незаменим, так это для гадания "любит,
   не любит, плюнет, поцелует, к сердцу прижмет,
   к черту пошлет". Попробуйте - и сами убедитесь,
   что в итоге получится "любит".
   Флокус Гербариус "Волшебные растения -
   редкие и неизвестные".
  
   Промаявшись в засаде еще сутки, Чуня к обеду, во-первых, опять проголодался, а во-вторых, с большой задержкой осознал, что дальше здесь торчать, в общем-то, толку нет: Колдолом исчез в Зачарованном графстве, валет в ловушку не попался, а больше ждать некого. А в-третьих (и в-главных!), ведьмин сын сделал открытие величайшей для себя важности.
   Открылось оно ему, когда экс-котофан елозил под кустами, тщетно обшаривая окрестности в поисках рыбьих костей, которые должен же был вчера после жрачки выкинуть, не так ли? Все нормальные люди рыбу жрякают, а хребты выбрасывают вместе с головой и хвостом, ведь правда же?
   Память, увы, подсказывала, что рыбешку он смолотил с чешуей, костями и всей требухой, однако Чуня все равно шарил, надеясь на какой-нибудь счастливый "авось". И сначала глазу своему не поверил, узрев в траве этот цветочек - скромный, невидный, малость привядший от жары, однако таивший в себе (что каждому начинающему акуднику ведомо) диво дивное и силу необоримую.
   Это был обычный трилистник, но - с семью лепестками!
   Чуню бросило сначала в жар, затем в холод. Ладони от волнения вспотели.
   Он крепко-накрепко зажмурился, поплевал через плечо и, постаравшись взять себя в лапы, вновь вылупил око на цветочек. Тот никуда не исчез. И лепестков было именно семь, а не шесть или, допустим, восемь. Чуня пересчитал их несколько раз, загибая пальцы, чтобы не сбиться. Из земли перед ним и впрямь торчал редчайший магический цветик-семицветик!
   - Ух ты! - сказал Чуня, с недоверием глядя на чудо.
   - Ну, я прям и не знаю... - сказал бывший оборотень, тщательно вытирая ладони об штаны и осторожно, будто боясь обжечься, дотрагиваясь до цветочка.
   - Мля! - сказал он напоследок, окончательно удостоверившись, что все так и есть - без ошибки и без подвоха.
   Оставалось решить, как распорядиться неожиданно подвернувшимся счастьем.
   Какой-нибудь невежда начал бы, пожалуй, обрывать лепестки по одному и загубил тем самым свою удачу. Но Чуня знал от маменьки, что цветик выполняет лишь одно желание, и притом дарит только то, чего тебе действительно хочется больше всего на свете.
   Чуне хотелось многого. Перед его мысленным взором кружились жареные в сметане караси, меховые штаны и телогрейки, голые мясистые девки, крынки с топленым молоком и горшочки со сливками, новая избушка вместо старой маманиной, мерзкий Колдолом, привязанный к вертелу над очагом, сундуки, битком набитые золотыми монетами и самоцветными камнями, леденцовые петушки на палочках, поганый валет, утопающий в зловонной трясине, еще одна телогрейка (про запас!) и снова караси - шкворчащие на сковородке, истекающие горячим соком, большие, как лапти, с хрустящей золотистой корочкой...
   Он жадно пошлепал губами, повертел головой: не подсматривает ли кто?! - вороватым движением сорвал семицветик с тонкого стебелька, запихнул в рот и, чуточку помедлив (кто знает, вдруг бывают какие-нибудь ложные семицветики, и этот как раз из их породы?), отчаянно сожмякал одним судорожным глотком... И застыл в трепетном ожидании.
   Некоторое время все оставалось по-прежнему. Ни карасей, ни сундуков с золотом, ни Колдолома на вертеле поблизости не возникло. Чуня прислушался к себе и тоже ничего особенного не услышал: немного бурчало в животе, так оно и раньше бурчало.
   Чунины губы скривились и задрожали. Неужели в самом деле фальшивый цветик попался?! Он готов был разрыдаться от обиды, но в это время...
   Глотку внезапно обожгло, словно туда залетела оса. В затылке остро и больно кольнуло. Конечности свела жуткая судорога. По хребту туда и обратно дробным галопом промчался табун мелких мурашек. Кишки скрутило так, что он засобирался взвыть по-дурному, но не успел. Неведомая сила налетела сразу со всех сторон, подхватила ведьминого сынка, затрясла, вертанула туда-сюда, шлепнула пару раз об землю, вывернула наизнанку и еще раз вывернула - на правильную сторону.
   - Ой, мамочка! - потрясенно (во всех смыслах этого слова) сказал Чуня. Никогда в жизни его еще так не колбасило.
   А еще через мгновение он вдруг почувствовал, что что-то - то ли вокруг него, то ли в нем самом - изменилось. Чуня застыл, пытаясь понять, что, собственно, произошло...
   Понял...
   Осознал...
   И...
   ...стрелой взвился из кустов, на добрую сажень опередив собственный ликующий вопль. Так вот, оказывается, чего ему хотелось больше всего на свете! Не жратвы, не денег, даже не мести проклятому Колдолому! Возвращения котофанских способностей жаждал он всей своей черной душонкой и - получил!
   - Ага! Ага! Вот вам всем! - разорялся возрожденный оборотень, сигая на радостях выше головы. - Ну, теперь я вам покажу!
   Да и как было не вопить, как было не прыгать, если чудодейный цветик исцелил не только колдовское Чунино естество, но заодно и самого Чуню (вероятно, одно было как-то связано с другим). У котофана волшебным образом вновь появился давным-давно утраченный глаз, заново отросли оба уха, а переломанный нос, как он тут же убедился, заглянув в ближайшую лужу, выправился и приобрел первоначальную красивую форму. Чуня и забыл, что когда-то у него был такой замечательный нос - хрящеватый и остренький.
   Ну что тут скажешь?! Дуракам и подлецам почему-то всегда везет больше, чем порядочным умным людям...
   Постепенно орать он перестал, потому что охрип, но налюбоваться на свое отражение не мог и все еще любовался, когда поодаль раздался чей-то мурлыкающий голос.
   - Пр-ривет, пр-риятель! Ты не пр-риметил, кто это здесь набедокур-рил?
   Чуня от испуга чуть не сел в ту самую лужу, но тут же смекнул, что бояться нечего. Парнишка, невесть откуда появившийся возле путеводного столба и неодобрительно качавший головой, явно уступал ему и ростом, и силой.
   - Эт' ты про ук'затели, что ль? - котофан смерил юнца презрительным вглядом и демонстративно плюнул в его сторону. Хотел попасть сопляку на добротные кожаные башмаки, но тот стоял слишком далеко, не долетело. - Ну, д'пустим, стрелки я пер'ставил. И что д'льше?
   Он намеренно цедил слова сквозь зубы, аристократически, как ему казалось, проглатывая гласные.
   - Попр-равить бы надо, в пор-рядок пр-ривести.
   - А мор-рдень тебе попр-равить не надо? - передразнил оборотень. - Катись отсель, покудова я добрый!
   - Зачем же так гр-рубо? - мурлыкнул парнишка. - Неосмотр-рительно! Нар-рваться же можно. На непр-риятности.
   Он, похоже, не понимал, что сейчас его будут бить. Совсем пацан, и без оружия, а по чистенькой щегольской одежке видать, что барчук. Изнеженный, значит, и жизни не видел. Такого отвалтузить - одно удовольствие!
   - Лады, - многообещающе сказал Чуня, засучивая рукава, - будут тебе чичас непр-риятности. Полный воз и маленькая тележка. Пр-рямо по гладкой мор-рдени.
   - Пр-рошу, - покладисто согласился барчук.
   Чуня, шагнувший было к нему, притормозил и разжал кулаки. Мурлыка держался как-то уж чересчур безбоязненно. Не мог так держаться сопляк перед взрослым мужиком. Что-то тут было не то...
   Однажды в детстве котофан побывал с маманей на хрюпинской ярмарке. Как водится, помимо торговли там были и всяческие увеселения. На площади выступали, сменяя друг друга, мимы, жонглеры, акробаты, фокусники, а после всех какой-то черномазый из арапских стран показывал искусство руконожного боя. Арап, как сходу определила маманя, был липовый (обычный сарадзин, только сажей вымазанный), однако в своем деле и впрямь оказался докой. Любому, кто его одолеет, зазывала сулил огромную награду - целых три купля серебром, и желающих нашлось немало. Никто, однако, на этом не разбогател. К восторгу зрителей, не только неуклюжие деревенские увальни, но и крепкие сидельцы из купеческих лавок отлетали от чужеземца, как горошинки. Под конец, скинув казенные кафтаны, в круг вышли сразу трое молодцев из городовой стражи - парни дюжие, каждый на голову выше соперника, и в кулачном бою не новички. Окружили его с трех сторон, перемигнулись да и кинулись на искусника всем скопом. И что же? Худощавый "арап" уложил их в пыль за минуту - молниеносными, почти незаметными движениями рук и ног.
   И теперь спокойная, расхлябанная даже поза неприятеля почему-то заставила Чуню вспомнить того сарадзинского ловкача.
   - Никак, приемчики знаешь? - спросил он подозрительно.
   - Пр-ричем здесь "никак"? - удивился парнишка. - Я их очень даже как знаю. Хочешь попр-робовать?
   - Пр-риемчики, стало быть... - оборотень озлился. - Из ар-рапских, стало быть, стр-ран...
   Оскалившись в гнусной ухмылке, он выгнул спину горбом и медленно опустился на четвереньки.
   - Бойцы, ядр-рена вошь! Умельцы р-руконожные!.. А такое ты видел, мля?!
   Чуня сделал кувырок вперед, напрягся и с пронзительным восторгом почувствовал, что звереет. Он всегда любил, просто до дрожи обожал сам момент перекидывания из человечьего облика в хищную сущность. (Превращаться обратно было не так приятно, но поневоле приходилось - оборотни, которые задерживались в звериной шкуре на двое-трое суток, рисковали остаться в ней навсегда.) Губы его растянулись, обнажая заострившиеся клыки. Волосы на теле затрещали, оборачиваясь густой кошачьей шерстью. Лапы щелчком выпустили из себя длинные загнутые когти. Что за радость, что за наслаждение!
   Зашипев, дикий лесной кот припал к земле перед смертоносным прыжком, поднял сузившиеся вертикальные зрачки на жалкого человечка, посмевшего бросить ему вызов, и... обмер от ужаса.
   Здесь кое-что требуется уточнить. Кошачьи оборотни, если вы раньше не знали, бывают двух видов. Помимо зловредных котофанов, иначе говоря котов-фантомов, издревле живут в нашем мире благородные котофеи, посвятившие себя добрым делам. Встречаются они в природе, к сожалению, гораздо реже, но зато каждый фей стоит целой своры фанов.
   Так вот, на Чунину беду, невзрачный парнишка оказался натуральным котофеем. К тому же превращался он, как выяснилось, не в рысь, не в барса и даже не в тигра... Злосчастный сынок Сазонихи, как его и предупреждали, нарвался.
   Перед ним, вольготно потягиваясь, стоял обычный, казалось бы, домашний котяра, угольно-черный, с белым пятном на морде и такой же "манишкой" на груди, пушистый и упитанный... вот только размерами он не уступал какому-нибудь допотопному пещерному льву. Чуня, впрочем, о пещерных львах и слыхом не слыхивал, поэтому он просто ужаснулся величине грозного противника, даже не пытаясь ее с чем-то сравнить...
   Котяра иронично посмотрел на мерзодея, раззявил кошмарную пасть, способную за один прикус перемолоть телячью тушу, и сдержанно рыкнул. От этого рыка над дальним лесом заметались галки, пыль на дороге завертелась смерчем, а указатели на столбе сами собой вновь поменялись местами, приняв правильное положение.
   Чуня придушенно мявкнул, сомлел, и возле кустов появилась еще одна лужа. Оборотень самым позорным образом напустил ее под себя.
   - Я смотр-рю, ты др-раться пер-рехотел? - насмешливо мурлыкнул котофей, вновь принимая вид безобидного барчука.
   Чуня, тоже поспешно оборотившийся назад, в человека, быстро-быстро кивал, не в состоянии разжать судорожно стиснутые челюсти. Вызвать гнев котофея - едва ли не самая страшная беда, которая может выпасть на долю котофана.
   - Пер-рехотел, как я, впр-рочем, и пр-редвидел... Что же мне тепер-рь с тобой сотвор-рить? Пр-ростить или пор-рвать на тр-ряпки?
   Тут к котофану вернулся дар речи.
   - Простить, конечно! - зачастил он, рухнув на колени. - Странно даже вопросы такие спрашивать! За что ж меня драть-то, твоя котофейская милость? Я ить не своей волей дощечки переставил - меня Голос заставил! Завелся, гад, в голове и все время приказы командует!
   - Зр-рю. Это мы сейчас убер-рем, - котофей пристально заглянул оборотню в глаза - словно острым шилом пронзил их насквозь до затылка, и Чуня вдруг понял, что неведомый Голос больше никогда не сможет с ним разговаривать. - Навер-рно, я тебя все же пр-рощу, - смилостивился барчук, - но пр-ри одном условии. Если испр-равишь свое непр-риглядное поведение.
   - И только-то? - изумился Чуня, ожидавший, что с него потребуют непосильный денежный выкуп или рабское служение на многие годы. - Исправлюсь! Вот с места мне не сойти! Вот под землю мне провалиться! Я уж и сам давно исправиться хотел, да все как-то случая не было. А теперь - за милую душу! Ей же ей, исправлюсь! Прям с этой минуты! Чем хочешь поклянусь, хоть здоровьем мамани!
   Котофей смотрел строго и с некоторым недоверием.
   - Вер-рно ли я понял? Ты обещаешь впр-редь жить честно, не вр-редить, не вр-редничать и не шкодничать?
   - Чес'слово! - с подозрительной готовностью подтвердил Чуня. - Честное-пречестное! Пречечечестное! Гад буду, ежели совру!
   - Добр-ровольно обещаешь, без пр-ринуждения? - продолжал котофей настойчиво.
   Боги мои, ну кто в наше время верит пустым обещаниям?! Криво ухмыляясь его наивности, оборотень охотно заверил:
   - А как же! Известное дело, без принуждения! По всей, стало быть, доброй воле, с полнейшего моего согласия! Вот просто позарез желаю сей же час исправиться, в чем, стал быть, и присягаю!
   Котофей, в свою очередь, подивился простодушию котофана.
   - Ну смотр-ри, слово дадено. Пр-рощай, др-ружок. Пр-риятных тебе пер-рспектив!..
   Право же, Чуню стоило пожалеть. Знал сын Сазонихи, что с котофеями лучше не задираться, да толком не знал - почему. Думал, все дело в их чудовищных когтях и клыках. Между тем у древнего племени котофеев есть особая сила: обещание, добровольно данное кому-либо из них, нарушить невозможно. То есть, можно-то можно, но - с весьма неприятными для себя последствиями. Чуня, на беду свою, не ведал об этом непреложном законе. В его непреложности котофану еще только предстояло убедиться.
  

Сказ восьмой

По все стороны фронта

  

Глава 42. Как княжна Забава узнала кое-что насчет яиц

  
   "Вопрос: в чем сходство между магами и наседками?
   Ответ: и те, и другие яростно защищают от врагов свои яйца".
   Развлекательный сборник
   "100 магических загадок".
  
   - Ой, а это что такое? - вслух поинтересовалась Забава и тут же испуганно прикрыла рот ладошкой.
   Сегодня княжна впервые попала в кабинет черного мага - с тем условием, что не будет шуметь и отвлекать его от занятий. Она, и правда, вела себя тихо как мышка, на цыпочках переходя от стены к стене и разглядывая разные разности. И вот вам пожалуйста - не удержалась!
   - Где? - спросил Ка-Сет-Асчей, шумно сметая со стола бамбуковые дощечки с вырезанными на них заклинаниями шаманов Южных морей. Заклинания были на древнем, ныне всеми забытом языке абрау-кадабр, и он взялся за расшифровку в надежде узнать что-нибудь новенькое. Увы, на дощечках обнаружился всего-то навсего магический способ срывания орехов с пальмы. Причем не любых орехов, а исключительно породы хрум-хрум, и не каждый день, а только по четвергам. Чепуха, одним словом, не стоило бамбук переводить.
   - Извините, - пролепетала Забава, вздрогнув от внезапного грохота, - это из-за меня, да?
   - Пустяки, - добродушно сказал чародей, - не обращайте внимания. Ерунда всякая, только время зря потерял... Что вы там увидели?
   - А вот, шарики какие-то.
   Вообще-то, в обители черного мага имелось немало всяких диковинок (одна коллекция игрушечных ежиков чего стоила!), но гостья как завороженная прилипла, фигурально выражаясь, к обширному стеллажу, на полках которого действительно располагались некие шары.
   Десятка четыре их было - маленьких, покрупнее и больших, твердых как камень, хорошей сохранности и выщербленных, поцарапанных, а один так и вовсе сплошь покрыт паутиной трещинок, непонятно даже, как не развалится.
   - Это? - Ка-Сет-Асчей подошел и встал рядом, отечески приобняв ее за плечи. - Это мои трофеи. Как бы сказать, вражеские... э-э... яйца.
   У княжны покраснели уши. В мошковском женском обществе некоторые слова определенно считались непристойными.
   - Вы же сказки в детстве читали? Смерть колдуна на конце иглы, игла - в яйце, яйцо... э-э... в утке, и так далее. Вот это они и есть.
   - И вы их всех?! - Забава пошатнулась. Глаза ее округлились от ужаса. Впрочем, светилось в них и нечто вроде опасливого восторга.
   Ка-Сет-Асчей задумался: как бы ей растолковать - попроще и попонятнее?..
  
   Согласно магадемической теории, шары являлись материальным воплощением суммы знаний и умений, накопленных всяким отдельно взятым магом. Стоило неофиту самостоятельно составить первое собственное заклинание, как где-то рядом (на столе, на полу, на подоконнике, а то и в кармане его штанов) появлялся малюсенький, с горошинку, шарик. И по мере того как чародей набирался опыта и оттачивал навыки, яйцо потихоньку, но непрестанно увеличивалось в объеме, вырастая порой до размеров небольшой тыквы.
   К чернокнижникам (а также белокнижникам и всякокнижникам), которые используют готовые чужие заклинания, это не относилось. Что, заметим, автоматически, каких бы успехов они ни достигли, низводило их на нижнюю ступень магической иерархии. Само собой, никаких волшебных яиц не возникало также у простых людей, приобретавших нужные им заклинания в чародейских лавках или у бродячих колдунов.
   Механизм роста шаров не понимал никто, хотя понять пытались многие (в том числе Ка-Сет-Асчей, который задался вопросом: не должно ли в итоге из яиц что-нибудь вылупиться? - и без пользы угробил на эту гипотезу целый год). Однако дальше ученых споров дело не двинулось, а эхо этих дискуссий нашло свое отражение в фольклоре почти всех народов Ойкумены.
   Строго говоря, сказки врали (допустим, насчет иголок: не было там никаких иголок!), но врали не во всем. Например, утеря яйца вовсе не означала физической гибели мага. Но... Вот, скажем, все чародеи живут под вымышленными именами, потому что врагу, знающему твое истинное имя, гораздо проще сглазить тебя или навести порчу. Однако раскрытая тайна имени - это очень неприятно, но отнюдь не всегда смертельно. Зато утрата волшебного шара действительно была не лучше смерти. Потому что имелось у них неприятное свойство: чары хозяина переставали действовать против того, в чьи руки попало его яйцо. Больше того, вообще кудесничать с этой минуты бедолага мог только с разрешения победителя, выкравшего или отнявшего его яйцо.
   Неудивительно, что все маги бесконечно изощряли ум и фантазию в поисках идеального тайника для своего сокровища. Исхитрялись, кто как мог. (Например, шар волхва Микеши взяли на хранение альфы Краеземной пущи, премного уважавшие мудрого старца, а умыкнуть что-либо у этого древнего племени было делом немыслимым.) Кстати, яйцами шары стали называть не случайно: несколько столетий подряд сохранялась мода прятать их в живых утках, курах, страусах и прочей птичьей живности.
   Соответственно зародилось нечто вроде спорта: у чародеев для присвоения чужого шара все средства считались хороши. Отсюда, между прочим, пошла и известная поговорка "ухватить мага за яйца".
   Ка-Сет-Асчей, надо отдать ему должное, воровством никогда не грешил - все шары были им добыты в честных поединках с соперниками. Причем большинству из них он великодушно позволил и впредь заниматься магией. За исключением разве что Флокуса Гербариуса и, конечно, Сивилло Блистательного - первоначального владельца того самого растрескавшегося яйца.
   Блистательного Ка-Сет-Асчей не любил. И вовсе не потому, что тот напал на него коварно, исподтишка. Такое среди волшебников как раз в порядке вещей, обижаться тут не на что. Но водилась за Сивилло гаденькая манера заходить на досуге в лес и ехидно спрашивать: "Кукушка-кукушка, сколько мне жить осталось?" А поскольку был он фактически бессмертен, эта шуточка оборачивалась натуральным издевательством над пернатыми - прокуковав без передышки сутки-другие, несчастные падали с веток от нервного и физического истощения. Ка-Сет-Асчей, благоволивший животным, домовым, барабашкам и другим безобидным тварям, таких, с позволения сказать, развлечений на дух не переносил.
   Впрочем, и в этом конкретном случае он все чаще подумывал об отмене наказания: по донесениям его магентов-наблюдателей, в последнее время Сивилло вел жизнь скромную и праведную - возможно, раскаивался в былых хамствах и мерзостях...
  
   Объяснять эти нюансы руславской княжне было бы долго и скучно, поэтому Ка-Сет-Асчей только махнул рукой и сказал с горделивой скромностью:
   - Да. Я - их всех.
   - А где ваше... ну, то есть шарик? - с любопытством спросила Забава.
   Маг внимательно на нее посмотрел и, хитренько ухмыльнувшись, сказал чистую правду:
   - А вон, на столе валяется.
   - Где?! - княжна подбежала к столу и восхищенно воззрилась на массивный шар, придавивший груду старинных манускриптов: Ка-Сет-Асчей использовал его вместо пресс-папье. - Ух ты какой!
   Но тут она повернулась к сеньору Черного замка и, заметив каверзное выражение его лица, надулась.
   - Шутите, да? Что вы со мной, как с маленькой?! Думали, я поверю?
   - Шучу, - снисходительно соврал чародей.
   Чужих писем он не воровал, но принцип "украденного письма" однажды изобрел и с тех пор хранил ценные вещи на самом видном месте, там, где их никто не сообразит искать.
   Как-то раз Мордарий в его отсутствие перерыл весь кабинет: несомненно, надеялся, завладев хозяйским яйцом, досрочно избавиться от своего контракта. Ка-Сет-Асчей потом изрядно поразвлекся, прокручивая в магическом зеркале запись обыска. Особенно его позабавил (хотя и заставил слегка напрячься) фрагмент, когда демон, бездумно побрасывая и ловя "пресс-папье" собственным хвостом, обескураженно оглядывался по сторонам: где бы еще пошарить?..
   - Шучу, - еще раз соврал маг. - Это, разумеется, копия. Настоящее яйцо надежно спрятано. Но, - он доверительно поманил княжну и продолжал страшным шепотом, - вам я скажу. Имейте в виду - это секрет!
   - Клянусь! - тоже шепотом быстро сказала Забава. - Никому ни словечка! Честное княжеское!
   - Хорошо, я вам верю. Смотрите!
   Таинственно подмигнув, Ка-Сет-Асчей подвел ее к дальней стене.
   - Нажмите здесь.
   Следуя его подсказке, Забава надавила на маленький сучок в панели красного дерева. В тот же миг заиграла бравурная музыка, квадратный кусок паркета рядом с камином развернулся на невидимом шпеньке, и снизу поднялся мраморный постамент со стоящим на нем сундучком из чистого золота, покрытым яйцеобразным орнаментом.
   Отыграв три раза, туш оборвался на высокой ноте. Маг звучно произнес короткое заклинание - украшенная рубинами крышка откинулась с мелодичным звоном. Внутри лежал серебряный гусь, точнее гусыня. Под гузкой у нее покоилось пустое нефритовое блюдечко.
   Еще одно заклинание - и гусыня, задрав хвост, выкатила на блюдечко крупное сферическое яйцо, в точности такое же, как на столе: зоркая Забава даже углядела запомнившуюся ей царапинку сбоку.
   - Можно потрогать?
   - Секундочку! - Ка-Сет-Асчей сотворил третье заклинание, самое важное: без него любой, кто дерзнет прикоснуться к дубликату, превратился бы в дурнопахнущую лужицу. - Вот теперь можно.
   Княжна, наклонившись над сундучком, боязливо погладила шар кончиками пальцев.
   - Если вы возьмете его в руки, вся моя мощь окажется в вашей власти, - легко сказал Ка-Сет-Асчей.
   - И что потом? - спросила Забава, не оглядываясь. Она с упоением водила ладошкой над яйцом.
   - А что потом? Вернетесь домой, замуж выйдете, хоть за вашего Гошу...
   - В прошлый раз вы сватали мне какого-нибудь нищего бой-ярина.
   - Так это если бы вы просто так вернулись, сама по себе. А тут в придачу я на коротком поводке - чем не... э-э... сувенир? Нет, - раздумчиво сказал маг, - при таких обстоятельствах, полагаю, Вертислав согласится и на Гошу.
   Княжна что-то неразборчиво пробормотала.
   - Что?
   - Ничего. Я говорю, вы бы спрятали этот сундук, от греха подальше. А то, неровен час, кто-нибудь подсмотрит.
   - Ну кто же здесь... э-э... подсмотрит? Доступ в кабинет имеет только мой секретарь, а он сейчас корпит над своим дипломом.
   Тем не менее Ка-Сет-Асчей быстренько освежил охранные чары и, нажав на другой сучок, вернул сундучок в укрытие.
   - Имейте в виду, моя дорогая, - об этом тайнике даже Кромеуш не знает. Только я, а теперь и вы.
  
   Увлекшись болтовней с Забавой и не ожидая измены в собственном доме, черный маг не удосужился проконтролировать, что происходит вокруг. И напрасно. Потому что за спиной у него творилось форменное безобразие.
   Накануне Кромеуш изрядно попотел, прокручивая дырочку в стене, отделяющей его комнату от кабинета патрона. Стена была толстая, заклинания ее не брали - пришлось применить ручную дрель и пробойник. Однако труды (три сломанных алмазных сверла и водяные пузыри на руках) оправдались с лихвой. Сейчас секретарь не только наблюдал всю вышеописанную сцену через потайное отверстие, но и слышал все произнесенные Ка-Сет-Асчеем заклинания.
   Оторвавшись от дырочки, Кромеуш сполз по стене на пол, собирая камзолом пыль с обоев и попутно едва не размазав неприметного серого паучка (тот резво удрал, бормоча на ходу ругательства), уселся, подперев физиономию острыми коленками, и по-бабьи пригорюнился. Что ж, он еще раз убедился: патрон стремительно теряет последние остатки благоразумия. Это же надо - таиться от вернейшего из верных, от личного секретаря, и открыть такую тайну посторонней девчонке! Ведь проболтается, пари держать можно, что проболтается! Девчонки вообще секретов хранить не умеют... Ну ладно, допустим, ее прыткий братец навсегда останется в Зачарованном графстве. Будем надеяться. А если выберется? А если найдется какой-нибудь другой резвец-удалец? Нет, господа, придется и в дальнейшем приглядывать за безопасностью монсеньора. Коли уж сам он настолько беспечен...
  
   - Учту. Благодарю за доверие, - серьезно ответила Забава, но в глазах ее плясали смешинки. - Никому не расскажу! Разве что фрейлинам да горничным, да еще, может быть, садовнику.
   - Не забудьте кухарок, банщиц и куаферов, - деловито подсказал чародей.
   - Конечно! А еще конюхов, прачек, урков и капитана Грошпера! И всем знакомым в Руславию отпишу!.. Кстати, - вспомнила она, - вы мое письмо отправили?
   - А вы в этом сомневались? - притворно огорчился Ка-Сет-Асчей, скрещивая пальцы за спиной. Не то чтобы он врал: письмо действительно было отправлено и исправно доставлено по адресу. Однако приезд пресловутого Гоши в Черный замок был магу совсем ни к чему, и он пустился на невинную хитрость. Княжна попросила переслать послание Гошке, будучи уверена, что Ка-Сет-Асчею известно полное имя ее друга. Он в этом тоже был уверен, но, надписывая конверт, с чистой совестью вывел: "Руславия, Мошква, гостиница "Золотой петушок", Гошке". Как просили, в общем. Кто же виноват, что письмо, провалявшись полгода в ящике, вернется с пометкой: "Персона сия не отыскана"?
   - Да нет, не сомневалась, - легонько вздохнула княжна и, чтобы не обижать хозяина, вновь перевела разговор на магические яйца. - А этот тайник в самом деле надежный?
   Ка-Сет-Асчей пожал плечами.
   - Не хуже других. Собственно, - он задумчиво потеребил себя за мочку уха, - есть только одно по-настоящему надежное... э-э... укрытие - Зачарованное графство. Слышали о таком? Ну вот. В силу некоторых его свойств никому из чародеев - я имею в виду, из чародеев нашего мира - доступа туда нет. Увы, по той же причине я тоже... э-э... лишен возможности. Однако, - маг снова приятельским жестом привлек Забаву к себе, - что мы все о делах да о делах? Пойдемте лучше в мячик играть! Там уже, наверное, Пучеглазик без нас соскучился...
   И они пошли играть в мячик.
  
  

Глава 43. Как письмо не нашло адресата

  
   "Все кредиторы любят должников,
   но это любовь без взаимности".
   Старуха-процентщица.
  
   После обеда содержатель "Золотого петушка", несговорчивый и прижимистый мещанин зрелых лет, звавшийся Пантелеем Дышло, обычно укладывался вздремнуть на часок, так что Джон, оруженосец маркиза де Гоша, надеялся выбраться из гостиницы, избежав очередного тяжелого разговора. Не тут-то было - на сей раз содержатель оказался на месте, за стойкой возле выхода. Не иначе как нарочно подкарауливал.
   Завидев долговязого братанца, он сурово насупился, но Джон, не дав ему и рта раскрыть, первым перешел в наступление:
   - Эй, любезный! Писем нам не было?
   Однако Пантелея не так-то легко было сбить с панталыку.
   - Писем вам? - даже не делая попытки оторвать зад от табурета и поздороваться, он окинул постояльца пасмурным взглядом. - Я думал, ты деньги принес. Знаешь, сколько вы с маркизом мне уже за постой задолжали?
   - Мы вернем, - смиренно заверил Джон. - Как только получим. Нам скоро пришлют.
   - За жилье, - напомнил хозяин, по мере перечисления загибая пальцы, - за уборку в нумере, за бинты и лечебные мази для маркизовой головы, за вино для него же, за пиво для тебя, за стирку белья, за штопку белья, за корм лошадиный - ваши жеребцы каждый за троих жрут. Пьете в долг, едите в долг...
   Рискуешь, морда гладкая, подумал Джон, сердечно глядя на Пантелея. Наверное, мало имел дела с рыцарями. Был бы сейчас на месте оруженосца сам маркиз де Гош, содержатель уже летел бы со своего табурета вверх тормашками. Дышлово счастье, что оруженосцам приличествует скромное поведение. К тому же, как ни верти, по существу хозяин "Золотого петушка" был прав: они ему задолжали изрядно. Проклятое местное ворье! После неудачной попытки получить аудиенцию в Кремле Джон привез оглушенного маркиза в гостиницу, вызвал лекаря... а когда хотел с ним расплатиться, оказалось, что кошелек пропал. Мошковские воры-карманщики свое дело знали: братанец даже не почувствовал, как мешочек с монетами исчез с пояса. А в срезанном кошельке находилась вся их наличность: не доверяя гостиничным засовам, Джон, следивший помимо всего прочего и за рыцарскими финансами, носил деньги при себе. Вот и доносился...
   Конечно, они обратились за ссудой в посольства Франталии и Эльбиона. Но, как на грех, нынешний франтальянский посол в Руславии граф д'Ажур был давним недругом маркиза де Гоша. И как не быть, если маркиз в былые годы шесть раз подряд вышибал его из седла на королевских турнирах - на глазах дам, вельмож и его величества? Зато теперь граф не упустил возможности отыграться на другом поле. Нет, посол вовсе не собирался отказать де Гошу в помощи - просто складывал его послания в шкатулку, мстительно дожидаясь, пока их число достигнет шести (вы понимаете, по письму за каждое турнирное поражение). В той же шкатулке хранился заранее приготовленный кошель с золотом, украшенный вышитым графским гербом. Д'Ажур намеревался сразу после шестой по счету просьбы отослать деньги странствующему рыцарю. Но пока он получил всего три письма от маркиза - одно убедительнее другого. В третьем, впрочем, уже заметно проскальзывали раздраженные нотки. Граф каждый день с большим удовольствием его перечитывал.
   А эльбионского посла лорда Спичкрофта, к сожалению, вообще не было в городе. Он летом неизменно выезжал на воды для поправки здоровья. Воды были неподалеку: лорд выстроил дачку на Светлоозере, знатном своими целебными свойствами, в десятке миль от Мошквы, - однако тревожить его там сотрудники посмели бы разве что из-за визита представителя королевской семьи, но уж никак не по просьбе какого-то оруженосца. А в отсутствие Спичкрофта никто, понятно, не смел выдать Джону ни купунта стерлингов из посольской кассы...
   Маркиз и оруженосец изнывали от безделья, а пуще того - от желания побыстрее захватить Черный замок и освободить княжну Забаву, но удрать из Мошквы, не расплатившись по счетам, было решительно невозможно. Дворянская честь держала их в "Золотом петушке" гораздо надежнее, чем городская стража, которая непременно пустилась бы в погоню за сбежавшими должниками.
   - Мы вернем, - еще раз сказал Джон, героически преодолевая желание заехать содержателю гостиницы кулаком в ухо. - Ты бы нам лучше поверил на честное слово, а когда в следующий раз будем в Мошкве - сразу за все и рассчитаемся. Или с дороги деньги пришлем - сразу, как получим.
   Эта идея, которую братанец высказывал уже неоднократно, отнюдь не привела хозяина "Золотого петушка" в восторг.
   - А вот подам я на вас жалобу в приказ Заемных дел, - угрюмо сказал он. - А вот посадят вас, голубчиков, в долговую яму... Ишь ты, на честное слово им поверить! Да хоть сейчас уходите! Только пешком. Коней в счет долга оставьте, я еще и приплачу вам за них, а?
   Предложение было дохлое, хозяин и сам это прекрасно понимал: какой же рыцарь добровольно согласится расстаться с боевым конем?! Джон даже отвечать не стал.
   - Или вот, у твоего маркиза на шее цепь интересная. За пять звеньев долг прощу, даже за четыре...
   - Фамильная цепь де Гошей? - верзила-оруженосец положил тяжелые кулаки на стойку и вкрадчиво поинтересовался: - А что еще? Может, согласишься взять золотые рыцарские шпоры?!
   И быть бы все же Пантелею битым, но тут входная дверь шумно отворилась и в гостиницу, щурясь со света, по-хозяйски ввалился богато одетый молодой мужчина. Похоже, он еще за дверью расслышал, о чем шел разговор, потому что с порога небрежно швырнул содержателю гостиницы увесистый кошель.
   - Здорово, Дышло! Сколько, говоришь, тебе с иноземных господ причитается?
   - Одна купина да три купля с мелочью, твоя милость, - быстро ответил хозяин, вскочив с табурета и подобострастно кланяясь. Тяжело звякнувший мешочек он поймал на лету. Несомненно, новый гость был Пантелею хорошо знаком.
   - За почтенных постояльцев платит бой-ярин Мудрила Тихий. Здесь две купины. На сдачу соберешь господам припасов в дорогу, - тут важный кавалер повернулся к удивленному таким развитием событий оруженосцу и весело подмигнул. - Тебя Джоном зовут, верно?
   Джон молча кивнул.
   - А я - воевода бой-ярин Шустряк.
   Братанец недобро улыбнулся.
   - Наслышан.
   - Знаю, знаю, что вы с маркизом обо мне плетете! Струсил, мол, испугался осаждать Черный замок, увел дружину... Все не так было! Я колдуна вызвал на честный бой, а он...
   - Белбог тебе судья, воевода, - ровным голосом сказал Джон. - Прибереги эти сказки для своих будущих внуков. Скажи лучше, когда мы должны вернуть тебе долг и с какими процентами.
   - Не мне, а советнику великого князя, казначею, бой-ярину Мудриле Тихому - его это деньги, из самого казначейства. Может, пропустим по стаканчику зелена вина или вашего, франтальянского? Ну, как знаешь... А возвращать не надо. У бой-ярина Мудрилы только одно условие - чтобы вы сей же час съехали с Мошквы и впредь здесь не появлялись. Годится такой уговор? Или тебе надо спросить у маркиза?
   - Годится, - ни секунды не промедлив, ответил Джон. - Маркиз де Гош согласен. А деньги, скажи Мудриле, мы перешлем при первой оказии. С обычной лихвой, какую берут ваши ростовщики.
   - Можете через меня передать, - предложил вмиг подобревший содержатель "Золотого петушка". - А писем... нет, для вас писем не было.
   И впрямь, в ящичке, где он хранил почту, приходящую постояльцам, не лежало ни одного послания на имя маркиза де Гоша или оруженосца Джона. Только несколько писем для заморских купцов да конверт, адресованный некоему Гошке, без указания фамилии. Но никакой бесфамильный Гошка в гостинице не останавливался...
  
  

Глава 44. Как Колдолом узнал о пророчестве Востродамуса

  
   "Вы, конечно, останетесь на ночь?
   Вот, кстати, и кроватка готова!"
   Дамаст по прозвищу Прокруст.
  
   - Папа, а ведь это он, - тихо сказала виконтесса, и Славура зашатало от нечаянной радости. Подумать только - Марфа влюбилась в него! С первого взгляда! Сама только что призналась!
   - Прошу прощения, князь, мы на минутку, - граф, который тоже, по всей вероятности, заподозрил нечто подобное, ухватил дочь за рукав и отвел в сторонку. Со сторонки отчетливо донесся его строгий шепот: - Ребенок, что за фокусы? Нет, я понимаю: князь, спаситель, собою хорош... Но нельзя же вот так, с бухты барахты, толком не узнав человека... Может, он, не приведи господи, дурак дураком? И думать забудь! Никаких свадеб! По крайней мере, пока мы его не покажем маме...
   Сказать, что Славка увял, значит ничего не сказать. А вот виконтесса совершенно не расстроилась, зато неподдельно изумилась.
   - Папа, ты что? Кто говорит о свадьбе?
   - Это как?! - совсем осерчал Димус. - Еще и без свадьбы? Ну и поколение растет! Ты знаешь, что мама на это скажет?!
   А что нам мама? - вновь воодушевился Славур. Главное - что Марфа скажет. Тем более, я-то жениться не отказываюсь...
   - Па-па! - завопила виконтесса. Щеки ее пылали. - Прекрати сейчас же! Ты вообще думаешь, когда говоришь? Я же совсем не о том!
   - Она не о том! - важно подтвердил вернувшийся Бобин. Он уже успел вызволить блондина и толстяка из ямы, отряхнуть от пыли и отправить восвояси. - Она ничего такого в виду не имела. А кстати, о чем разговор?
   Граф отмахнулся от гнома, как от надоедливой мухи, но смягчился.
   - Гм-м, ну извини, ребенок, наверное, я тебя неправильно понял. Но что означала реплика "это он"?
   - Вот именно! - строго произнес Бобинзон. - Какой такой он?
   - Да, - пробормотал несостоявшийся жених, - мне тоже хотелось бы знать...
   Нет, подумал он горько, не любит она меня. Ну и не надо. Все равно теперь не до женитьбы. А пока я с Кащеем разбираться буду, она десять раз замуж выскочит. За того же толстяка. Или за брюнета. А то и за блондина трусливого. Ну и пусть! Не больно-то хотелось.
   Но это он себя обманывал. И хотелось, и досадно было, что так наивно принял желаемое за действительное...
   - Пророчество Востродамуса! - азартно выпалила Марфа. - Ты забыл?
   - Пророчество Востробабуса! - подхватил гном, дергая графа за полу халата. - Забыли-с, ваше сиятельство? Это называется склероз. По-научному - испуг памяти. Увы-увы! А кто такой Востро... этот самый?
   - Брысь! - сказал граф Бобинзону. Он разглядывал гостя с каким-то непонятным выражением. - Действительно, мертвяк тоже говорил о пророчестве. Так ты думаешь, ребенок, это он?
   - Конечно! Кто же еще?
   - Лично я сомневаюсь, - заявил гном, предусмотрительно отскочив на пару шагов. - Не он это! Во-первых, его Колдолом зовут, а никакой не Востро... А во-вторых, глупостей я от него много слышал, но прорицаний, честно говоря, не было. Даже и не пахло.
   - Мне кто-нибудь что-нибудь объяснит? - безнадежно спросил Славур. - Какое еще пророчество?
   С трудами Востродамуса он, конечно, был знаком. Великий ясновидец, живший тысячу лет тому назад, оставил после себя множество предсказаний на долгие века вперед. Кое-что даже сбылось. Но ученик волхва никогда не слышал о пророчестве, которое имело бы отношение лично к нему.
   Чушь какая-то, вяло подумал он. Обман все эти предсказания. Как любовь Марфы.
   - А вот мы сейчас проверим, - решительно заявил Димус. - Молодой человек, вы умеете фехтовать?
   Славка растерялся. Такого вопроса он ждал меньше всего.
   - Ну... - он вспомнил позорное происшествие в "Княжеском привале". - Если честно, то не очень, наверное.
   - Руки он выкручивать умеет, - подал голос злопамятный гном. - Не князь, а сущий зверь! Ой, меня-то за что?!
   Виконтесса, взяв Бобина за ухо, отволокла его к лавке.
   - Сидеть! - и сама уселась рядом, словно в зрительном зале.
   - Вы не скромничаете? Давайте попробуем, - граф, как был в халате и шлепанцах, стал в позицию. - Без крови, князь, просто дружеская схватка.
   Славур готов был от стыда провалиться под землю вслед за умертвием. Ох, как ему не хотелось срамиться перед Марфой! Он неохотно обнажил меч.
   - Защищайтесь, князь!
   Граф нанес, казалось бы, простой удар сверху наискосок, но неожиданно как-то закрутил его, и ученик Изумрера, собиравшийся парировать по всем правилам альфийской техники, вдруг обнаружил, что остался без оружия. Его клинок, жалобно зазвенев, вывернулся из руки и улетел в канаву.
   Славур опустил глаза и увидел острие графской сабли, застывшее на волосок от его груди. Со стороны скамеечки раздались аплодисменты. Но относились они явно не к нему.
   - М-да, - сказал Димус, - суду все ясно. Не поднимайте, князь, пусть там валяется. Вашим мечом, извините, только дрова колоть.
   - Довольны? - голос у Славки был убитый. - Я могу идти?
   Граф действительно был чем-то доволен. И виконтесса была довольна (они с Димусом понимающе перемигнулись), и гном довольно скалился с ними за компанию.
   - Да нет, ваша светлость... Кстати, вы не против "светлости"? Поскольку вы официально наследником престола не признаны, называть вас "высочеством" было бы не совсем верно... Так вот, идти вам, пожалуй, пока нельзя.
   Славур вскинулся, как норовистый конь, но граф, предостерегающе подняв указательный палец, невозмутимо продолжал:
   - Итак, семьдесят седьмое пророчество Востродамуса. Не напрягайте память, князь, в вашем мире оно утеряно. С вашего позволения, прочту его полностью.
   Димус прокашлялся, словно певец-былинник перед началом выступления, и начал нараспев декламировать:
   - "Много будет чудес в Зачарованном графстве, а однажды свершится и вовсе предивное диво. В час полночный придет туда тот, кто погиб в раннем детстве, но придет без желанья, случайно пути перепутав"...
   Память у графа была завидная: шпарил как по писаному. На секунду прервавшись, осведомился светским тоном:
   - Вы действительно погибли в детстве, князь?
   - Не погиб, - Славур с удивлением понял, что начало пророчества, кажется, и впрямь подходит к нему. - Считался погибшим.
   - Ну, это почти одно и то же. А то, что к нам забрели по ошибке, я и сам знаю. На чем мы остановились? "Случайно пути перепутав. Не владея отнюдь фехтовальным высоким искусством"... Ага, это мы только что выяснили. Не владея, значит, искусством, "он спасет существо, что владыке дороже сокровищ, а спасет от того, кто давно уж истлеет в могиле, но восстанет в тот час, чтоб на то существо покуситься"... Ну и стиль! Корявенько провидец изъяснялся. Однако сегодняшнее дельце, согласитесь, угадал один к одному. Владыка - это, конечно, я, а существо, что дороже сокровищ, - безусловно, Марфа. Да, ребенок, ты нам с мамой недешево обходишься. Эта твоя привычка покупать наряды в самых дорогих лавках...
   - Па-па!
   - Молчу-молчу! Не обращайте внимания, ваша светлость, мы так шутим. Поехали дальше, там самая соль. "А владыка, исполненный чувств благодарных"... Еще как исполненный! "...познакомит того, кто погиб, а потом возродился"... Ха-ха, "погиб и возродился" - это, между прочим, может относиться и к умертвию. Востродамус мог бы предсказывать яснее. И знаете, князь, с кем я вас обязан познакомить? "...с тем, кто рад бы почить, но запрет Небесами указан, вот и мается он меж мирами живых и ушедших, сам не жив и не мертв, но и жизнью, и смертью отринут"... Кстати, вы здесь никого не встречали, кто подходил бы под это описание?
   - По-моему, не встречал.
   - Я, к сожалению, тоже. Тут в пророчестве самое темное место. Если я должен вас познакомить, то, очевидно, предполагается, что я его знаю. Так?
   - Наверное, так.
   - А я не знаю, - сконфуженно признался граф. - Ребенок?
   - Откуда? - развела руками Марфа. - У меня таких знакомых нет, кто и жизнью, и смертью отринут.
   Наступила неловкая пауза. Они в замешательстве смотрели друг на друга.
   - А кто-то знает, - раздался в тишине слащавый до противности голос. - А кто-то не скажет. Потому что кому-то за каждое слово ухи вертят.
   Гном так и лучился самодовольством.
   - Сударь Бобинзон, извольте объясниться! - внушительно потребовал граф.
   - А я что? Я ничего. Мелкая сошка. Мальчик на посылках. Сбегай туда, принеси оттуда. Подай-убери. Штаны украли, так новые никто не подарит.
   Видно было, что тайна коротышку распирает, но из вредности он решил потянуть время.
   - Бо-обин! - нежно проворковала виконтесса, вновь нацеливаясь пальчиками на оттопыренное гномье ухо.
   Этого хватило. Недомерок кувырком скатился со скамейки.
   - Да Дуня же это! Неужто не знаете?
   - Какая еще Дуня? - озадачился граф.
   - Не какая, а какой! Дункан, если полностью. Дуней мы его между собой прозвали. Болтается тут один, призрак не призрак, человек не человек. За стенкой у меня живет, в соседней пещерке. На свет редко выходит, вот вы его и не видели.
   - Дуня... - промямлил Славка.
   - Дуня, который живет за стенкой, - Марфа скептически хмыкнула. -Папа, как тебе это нравится?
   - Совсем не нравится. Дикое какое-то пророчество. Чего бы ради я стал знакомить князя с какой-то Дуней? Пусть даже с каким-то. Пророчество завершается словами: "И что надо обоим, получат они друг от друга", - но что это может значить?
   - Да он это, он! - настаивал Бобин. - Я его еще спрашиваю: чего ты, Дуня, здесь отираешься, чего на Счастливые Поля не уберешься? А он говорит: не имею, мол, права, обязан оставаться, пока ученика не воспитаю. Я говорю: давно бы уже воспитал, мало ли вокруг шантрапы малолетней? А он говорит: нет, дескать, мой ученик еще не явился.
   - Вот оно что! - озарило Димуса. - В таком случае... Да, все сходится! Он, значит, должен вас чему-то научить...
   - В каком таком случае? - Славка распсиховался. - Что сходится? Я, между прочим, тороплюсь. У меня сестру черный маг похитил! Кащей, то есть Ка-Сет-Асчей, слышали?! И чему он меня научить может?! Школу я, между прочим, давно закончил. Даже университет. И между прочим, не у какого-то там Дуни, а у знаменитого волхва Микеши Добронравного. Если хотите знать мое мнение...
   Димус повелительно поднял руку, и Славур заткнулся.
   - Позвольте, ваша светлость! - граф говорил сочувственно, но непреклонно. - Боюсь, что ваше мнение ничего не изменит. Равно как и мое. Мы уже зашли с этим пророчеством так далеко, что останавливаться просто глупо. Да и опасно, честно говоря. Вы же учились у волхва - должны понимать, какие возможны последствия. "Кто с судьбой играет в жмурки"...
   - "...тот глупей дубовой чурки", - нехотя завершил Славур классическое изречение. - Но вы тоже поймите - моя сестренка у черного мага, он ее мучит, наверное! А я в вашем графстве застрял, с мертвяками сражаюсь, как будто больше делать нечего. Теперь еще Дуня этот, зар-раза! Его на тот свет не пускают, а я виноват?! И чему он, интересно, меня научить может?!
   - Папа! - виконтесса хлюпнула носиком от сочувствия. - Придумай же что-нибудь! Его сестра в плену. Ты представь, что это меня похитили!
   Граф, кажется, представил и тяжко вздохнул.
   - Ваше сиятельство! - снова вылез гном.
   - Цыц!
   - Да отчего же сразу "цыц"? Я по делу сказать хочу!
   Димус недоверчиво поднял бровь:
   - Ну, если только по делу...
   Славур потерянно молчал. Его точкой зрения никто не интересовался.
   - Я что говорю, - оживился Бобин. - Колдолом-то наш в фехтовании балда балдой. И пророчество на то же упирает. А Дуня, если не врет, первым рубакой считался в своих краях, пока был еще совсем жив! Ему, говорит, почему помереть не позволено? Потому как умение при себе держал, ни с кем не делился. Вот и дожадился: свыше приказали ждать ученика. Это первое. А второе - вы ж знаете, как колдуны свои знания передают? Подержит тебя за руку, вот и вся недолга. Так что ты, Колдолом, не сомневайся - навостришься по-быстрому и беги сеструху спасать, небось не опоздаешь!
   - А что, - сказал граф, - шельмец, похоже, прав. По моим сведениям, Ка-Сет-Асчей - фехтовальщик изрядный. Есть смысл, князь, и вам подучиться. Весьма вероятно, что с этой целью вас к нам судьба и забросила. Согласно пророчеству. Вы как полагаете?
   - Да ладно, - расцвела виконтесса, - все ясно. Бобин, ты умница! Можешь выбрать в шкафу любые мои штаны.
   - Честно? - гном на радостях прошелся колесом до ворот и обратно. - Я тогда замшевые возьму, с бантиками. Ага?
   Его восторги прервал чей-то мягкий приветливый голос:
   - Добрый день!
   Славур обернулся. Все остальные тоже.
   У калитки стояла красивая стройная дама. Выражение лица у нее было не то чтобы неприступное, но явно намекающее на неуместность чрезмерных вольностей и игривостей. Русые локоны уложены в изящную прическу, на элегантном платье - ни единой лишней складочки. Ее сиятельство выглядела безукоризненно во всех отношениях. Если бы не теплый, чуть насмешливый взгляд, ее вполне можно было принять за кузину Снежной королевы.
   - О! - обрадованно воскликнул Димус. - Наша мама пришла, молочка принесла! Солнышко мое, а у нас гости! Позвольте представить: графиня Томиэль - князь Славур. По прозвищу... м-м?
   - Колдолом, - Славка галантно чмокнул ее сиятельству ручку.
   - Прекрасное прозвище, Слава. Вы его сегодня с блеском оправдали.
   - Да ладно, - сказала Марфа, - ерунда, банальный мертвяк. Князь его одним ударом!
   - Я видела, - приятно улыбнулась графиня. - Вы затеяли сражение прямо под окнами. Милый, - она повела очами в сторону выбитой решетки, - без этого нельзя было обойтись?
   - Без чего? Ах, без этого! Это я починю, - Димус легкомысленно махнул рукой. - Вот вернемся, сразу и починю. Мы тут собрались в одно место...
   - Я слышала, - еще приятнее улыбнулась графиня. - Никуда вы сейчас не пойдете.
   - Как это не пойдем? Еще как пойдем! - набычился граф.
   - Да что вы говорите?! - язвительно парировала Томиэль. - Обед, между прочим, на столе. Тебе хорошо, ты уже колбасы налопался, а бедный Слава со вчерашнего дня ничего не ел.
   - Спасибо, ваше сиятельство, у меня что-то аппетит совсем пропал, - сказал Славур, не кривя душой.
   - Ну хоть чаю попейте с бутербродами. А ты, папа, кстати, мог бы тем временем штаны надеть. Надеюсь, вы с Бобином не записались в Общество Любителей Ходить без Штанов?
   - Ох ты, - Димус посмотрел на свои голые лодыжки, - действительно...
   - Я ж говорю - склероз, - негромко пробурчал гном.
   - Но, радость моя, пророчество... - заискивающе сказал граф.
   - Понимаешь, мамуля, пророчество! - поддержала виконтесса.
   - Пророчество, будь оно неладно, - с ненавистью прорычал Славка.
   - Нет! - твердо сказала графиня. - Пророчество никуда не убежит. Сначала - чай. И бутерброды.
  
  

Глава 45. Как были развеяны древние чары

   "Есть такая профессия - желания выполнять!"
   Золотая рыбка.
   - Что-о?!
   Это они спросили хором. Различие было лишь в интонациях. Димус спросил с барственным недоумением, виконтесса - просто удивленно, гном (поддергивая длинные ему Марфины штаны с бантиками, натянутые под самые подмышки) - задиристо. Графиня Томиэль ничего спросить не могла, поскольку после чаепития осталась дома, и Славур тоже промолчал - не потому, что вопросов не было, а чтобы не сказать что-нибудь грубое.
   Нет, перенять фехтовальную сноровку злосчастного Дуни он был отнюдь не прочь, особенно если по-быстрому, как рассчитывал Бобин. Да и сам недоскончавшийся мастер, уяснив, что прибыл долгожданный ученик, взвыл от радости, так что можно было, казалось, рассчитывать на полное взаимопонимание.
   Выглядел Дункан авантажно. Даром что помереть не до конца он сподобился в весьма преклонном возрасте. Худ был, как щепка, однако спину держал прямо, двигался проворно, и физиономия его - с резкими, будто топором вырубленными чертами - была физиономией опытного бойца. Ну, вы знаете, бывают такие физиономии.
   Под стать Дуниной внешности был и его костюм: куртка из порыжевшей дубленой кожи, со шнуровкой на плечах и груди, и шерстяная клетчатая юбка вместо штанов, открывавшая узловатые коленки. Вне всяких сомнений, великий мечник родился в Шкодланде, горной части Эльбиона, - там многие до сих пор так одевались. Аскетическую обстановку его пещеры (каменный очаг и груда облезлых оленьих шкур вместо постели) удачно дополняли развешенные там и сям по стенам клинки разнообразной длины и формы, тщательно наточенные и отполированные.
   Когда первый взрыв ликования миновал, Дуня малость успокоился и, обойдя вокруг предполагаемого ученика, пробурчал (с приметным, как и следовало ожидать, шкодландским акцентом), что с виду малый вроде бы неплох, но надо еще проверить - годится ли он в ученики ему, Дункану Мак-Поклауду Победоносному, не Знавшему Поражений. После чего, не утруждая себя устными экзаменами, сгреб с пола горсть мелких камушков и без предупреждения швырнул их в Славку. Тот, не моргнув глазом, легко поймал все восемь штук, летевшие прямо в него, и еще один, который мог попасть в Марфу. Два пропустил: граф и Бобин вполне могли позаботиться о себе сами. Димус и позаботился, отбив свой камушек ладонью, а зазевавшийся Бобин оплошал - получил галькой по лбу и страшно разобиделся.
   - Годится! - изрек шкодландец, одобрительно тряхнув остатками некогда пышной седой гривы, завязанными на затылке в крысиный хвостик. - Хорошие рефлексы. Есть с чем работать.
   - Работайте, друг мой, - с важностью кивнул граф. - Не будем вам мешать. Мы, пожалуй, подождем снаружи.
   - Как хотите, - полупризрак равнодушно пожал плечами. - Вы, юноша, надеюсь, с вещами? Нет? Тогда попросите прислать из дворца хотя бы одеяло. Ночи здесь холодноватые...
   - Что за чушь, досточтимый сэр? - Димус надменно приподнял бровь. - Вы что, до утра валандаться собираетесь?
   - Почему до утра? - в свою очередь не понял Дуня. - Тут лет семь провозиться надо, ну пять, если паренек толковый.
   Вот в этот момент и прозвучало на три голоса ошеломленное "что-о?!"
   Славур, как отмечено выше, не промолвил ни слова, хотя сказать хотелось многое. И об учительских талантах местных долго-не-жителей, и о дурацких древних предсказаниях, и вообще об идиотских порядках, царящих в Зачарованном графстве. Но как человек хорошо воспитанный, вместо этого он просто сделал всем ручкой и молча направился к выходу.
   - Куда?! - взвизгнул бойкий старец. Метнувшись наперерез, он загородил дорогу собственной волосатой грудью. - А я как же?!
   На языке у Славки завертелось "кверху каком!", однако произнести неприличную поговорку при Марфе он постеснялся. Но и удалиться с гордым видом не было возможности - Дуня стоял на пути, булькая, как закипающий чайник. Не топтать же пожилого человека, в самом-то деле. И тут еще, к слову, большая неясность, кто кого стопчет: в жилистой руке полупризрака невесть откуда появился блестящий прямой меч, направленный точно в Славкин пупок.
   - Нет уж, юноша, - твердо заявил Дункан Победоносный, - не выйдет! Я имею в виду, что вы отсюда выйдете только через мой труп.
   Славка цинично подумал, что лично его это вполне устроило бы. В конце концов именно окончательная смерть полупризрака, согласно пророчеству Востродамуса, являлась главной целью их встречи.
   - Только через мой труп! - со смаком повторил Мак-Поклауд, картинно взмахнув мечом.
   - Отменный каламбур! - граф, уксусно скривившись, с лязгом вытянул саблю из ножен и, чуточку потеснив Славура, встал рядом. - Не думал, что пророчество выльется в столь гнусную провокацию... Ничего личного, сэр Мак-Поклауд, но князь покинет наше общество в любую минуту, когда сам того пожелает. Он, уж извините, мой гость.
   - Я с вами не ссорился, - хмуро сказал недоумерший фехтовальщик. - Мне кажется, это вообще не ваше дело. Поскольку он явился сюда по воле Небес, я считаю, что вы не имеете права вмешиваться.
   - Да что вы говорите?! - саркастически ответил Димус любимой присказкой своей супруги. - Мы, милейший, не на Небесах, а в Зачарованном графстве. Здесь, если вы не знали, я хозяин.
   - Здесь хозяин его сиятельство! - зловеще подтвердил Бобин, прикладывая медный пятак к свежей гуле над глазом. - Как он сказал, так и будет!
   - Да ладно! - Марфа сдернула со стены один из Дуниных мечей и лихо изобразила клинком в воздухе нечто заковыристое - наподобие шестерной восьмерки. - Пошли отсюда.
   - Не увлекайся, ребенок, - Димус, протянув мощную длань, задвинул виконтессу себе за спину. - Сэр Мак-Поклауд уже все понял. С дороги, сударь! Сожалею, но у князя Славура нет пяти лет в запасе. Семи - тем более. И кстати, о ваших якобы дарованиях. Я вот полагал, что не имею чести вас знать, но теперь что-то такое смутно припоминается... Скажите, досточтимый сэр, не с вами ли мы слегка повздорили лет тридцать назад у запруды на Совином ручье?
   Дуня потускнел.
   - Ну, со мной. Подумаешь, я тогда случайно поскользнулся!
   - Неужели? А мне показалось, все было несколько иначе. Представьте себе, ваша светлость, - граф дружески взял Славура под локоток, - наш не знавший (ха-ха!) поражений полупризрак повстречал меня на узенькой тропинке и потребовал убраться с его пути. У меня потребовал, на моей тропинке - как вам это нравится?
   - И что было дальше? - рассеянно спросил ученик волхва. Он уже довольно долго вприщурку разглядывал Дуню с профессиональным, так сказать, интересом. И к фехтованию его интерес не имел ни малейшего отношения. Просто, как неожиданно понял Славур, эту пещеру магия Зачарованного графства почему-то обтекала - здесь образовалось нечто вроде островка обычного, неволшебного, пространства. Зато сам полупризрак носил на челе явную печать старинного заклятья. Причем заклятья могучего, но настолько заурядного, что даже поразительно.
   - Немножко поразмялись, - с удовольствием рассказал граф. - Сэр Дункан, если я не запамятовал, начал "Прыжком кузнечика на закате", продолжил "Круговой лесенкой" и тут же, возвратным ударом, попытался провести "Укус королевской фаворитки". Довольно приличное исполнение, не спорю, но, между нами, если он и впрямь считался первым клинком у себя в Шкодланде, то все эти легенды о древних меченосцах - сплошное вранье. Я, помнится, ответил "Жестом внезапно разбуженного отшельника", поймал сэра Дункана на элементарной "Ухмылке демона" и завершил бой "Крылом стрижа" - изящно и незамысловато. А вы говорите, поскользнулись! - он укоризненно погрозил пальцем. - Может быть, попробуем еще разок? Или добром выход освободите?
   Дуня затравленно озирался. И противников перед ним было слишком много, и от той давней дуэли с графом у него, по правде сказать, остались не самые лучшие воспоминания, да и с пророчеством все пошло наперекосяк. Попробуйте воспитать ученика, если тот нипочем не желает обучаться!
   - А вы чего хотели? - с горечью сказал он, опуская меч. - Раз-два и в дамки, да? Так не бывает. Я сам пятнадцать лет учился, а потом всю жизнь доучивался. Другого способа пока не придумали...
   - Как это? А колдовским, к примеру, макаром? - подскочил рассерженный гном. Палка в его руках угрожающе вращалась, впрочем, пока еще на малых оборотах.
   - Я рыцарь, а не колдун! - Дуня гордо вскинул голову.
   - Да погодите вы! - раздраженно сказал Славур. Все, разом замолкнув, уставились на него. - Бобин, убери дубину. Сэр Мак-Поклауд, вы вообще-то сами чего хотите? Обязательно мастерство передать или просто упокоиться себе на здоровье?
   - Издеваетесь, юноша?!
   - А что, нельзя? - вякнул гном. - Сам-то мне как каменюкой залепил?!
   - Да ладно, - лицо Марфы замутилось. - И правда, некрасиво смеяться над чужой бедой...
   - Действительно, князь, - неодобрительно сказал Димус, - что вы так-то уж?
   - Да идет он лесом! - запальчиво возразил Славка. - Не знаю, Небеса там или кто еще эти чары накладывал, только мура это все. Разыграл его кто-то, понимаете? Какие ученики?! Причем здесь это-то? Просто на вашего сэра Дункана наложили консервирующее заклятие. Самое обычное - мой учитель Микеша так свежую капусту сохранял на зиму. Чары, правда, повышенной мощности, если до сих пор держатся, но в сущности - ничего особенного. Тут всех дел - на пять минут.
   - Ох!
   Дзынь!
   Бряк!
   Дунины пальцы разжались, и выпавший меч задребезжал по камням. Недоумерший фехтовальщик, сраженный такой новостью, охнул и, закатив глаза, рухнул без чувств.
   - И вы можете ему помочь?
   - Конечно. Я же, - Славур криво ухмыльнулся, - как-никак Колдолом.
   И как это все время получается? - с недоумением подумал он. То меня кто-то спасает, то я кого-то выручаю совершенно постороннего. Что, это и есть приключения?
   Вслух он сказал:
   - Приступим, может быть? Пока он в отключке.
   - Да, пожалуй, - граф Димус первым пришел в себя от неожиданности. - Так, наверное, будет лучше. А это очень сложно?
   - Раз плюнуть! - заверил Славка, вновь зажмурив глаз и изучая магический капкан, зависший над макушкой полупризрака. - Ну да, так я и думал. Ключ на десяток "о" и что-нибудь в рифму. Все равно что, лишь бы складно и "о" было ровно десять. Я как раз одну подходящую вещицу знаю...
   Колдолом поскромничал. Следовало бы сказать не "знаю", а "только что придумал".
   Он подмигнул Марфе и, старательно окая, с пафосом продекламировал:
  
   Чтоб со стула кувырком
   Вас не сдуло ветерком,
   Нужно правильно питаться -
   Кушать кашу с молоком!
  
   - И это все? - изумилась виконтесса. Но тут же, опустив глаза, она изумилась еще больше. - А где Дуня?
   Дуни не было. Там, где только что лежал сэр Дункан Мак-Поклауд Победоносный, осталась лишь горсточка праха, да и ту мгновенно размел свежий ветерок, ворвавшийся в опустевшую пещеру вместе с магией Зачарованного графства (возможно, тот самый ветерок, о котором говорилось в расклинательном стишке).
   Откуда-то сверху раздался тихий, исполненный признательности то ли вздох, то ли шепот:
   - Благодарю...
   Все уже совсем было склонили головы в благопристойном молчании, но тут вмешался Бобин и, как всегда, все опошлил.
   - Пожалста! - завопил бесчувственный гном, задрав голову к потолку. - Будь здоров, не кашляй! Покедова! Приветик там всем передавай на Счастливых Полях!
   И кубарем выкатился на свежий воздух. Ну, понятное дело, не без помощи пинка рассерженного графа.
  
  

Глава 46. Как Славур приобрел полезные навыки

  
   "При надлежащем усердии даже из полена
   можно сделать что-нибудь путное".
   Папа Карло.
  
   - Воля ваша, князь, - сказал Димус, когда они вышли из опустевшей пещеры Мак-Поклауда, - но я бы советовал вам не спешить с отъездом. Фехтовальщик из вас, не обижайтесь, как из меня сильфида. Любой прохиндей, который знает, с какого конца держаться за саблю, нарежет из вас лапши и даже не вспотеет.
   Колдолом и сам это прекрасно понимал.
   - Ну да, нарежет. А что делать? Время-то поджимает!
   - Вот именно! Так не тратьте его попусту! Вы полагаете, княжна Забава отвергла домогательства Ка-Сет-Асчея? Тогда, если он усыпил или окаменил ее по обычаю, судьба вашей сестры решится через год или около того. А я вас берусь поднатаскать во владении оружием месяца за три. Мастером, может, и не станете, но, по крайней мере, сумеете защитить свою жизнь в бою. Это я обещаю.
   - Истинная правда, клянусь чертополохом! - Бобин, как обычно, бесцеремоннно влез в разговор. - Его сиятельство - спец! Ему никакие Дуни в подметки не годятся! Помню, схлестнулся он однажды с десятком наемных убийц...
   - Да ладно, Славик уже согласен! Ты согласен, Славик?
   Марфе все было "да ладно", но и ему самому предложение графа пришлось по сердцу. С мечом он управлялся действительно - из рук вон. Надо же, подумал Славур, как сильфида! Димус совсем не был похож на сильфиду...
   - А вас это не затруднит, граф? - спросил он обеспокоенно. Ученик волхва не любил причинять хлопоты другим людям. Так уж был воспитан.
   - Когда затруднит, я так и скажу. Ну, остаетесь?!
   И Славур остался.
  
   Пресловутый Дуня, как мы помним, брался выучить его лет за пять. Граф считал, что хватит трех месяцев. Хватило, как выяснилось, и одного.
   - Я буду показывать движения, - сказал Димус на первом занятии, - а вы повторяйте за мной. Сначала медленно, потом быстро, потом еще быстрее. Понятно?
   Славка кивнул и поправил темляк великолепного стального меча - самого простенького, что нашелся в графском арсенале.
   - Тогда приступим. Начнем с элементарного рубящего удара. Этот удар под названием "Топор дровосека" известен с древнейших...
   - Ой, а я его знаю! - обрадованно сказал Славур, довольный, что может похвастать хотя бы чем-то элементарным. - Это вот так, да?
   И показал - медленно, быстро и еще быстрее.
   Граф Димус, кажется, слегка опешил.
   - Недурно! Совсем недурно! А что-нибудь посложнее? "Кружение осенних листьев", например?
   Это был один из любимых защитных финтов Изумрера. Славка его тут же изобразил во всем совершенстве. Медленно, быстро и еще быстрее.
   - А если, допустим, "Хвост веселого скорпиона"? Медленно не надо - давайте со всей доступной вам скоростью!
   Клинок в руке Славура завертелся, словно вихрь, и молниеносно метнулся вперед жалящим выпадом.
   - Ничего не понимаю, - сказал граф озадаченно. - Прекрасное исполнение! Прецизионное, я бы сказал. А что же вы в таком случае... Ну-ка, атакуйте меня!
   Славка атаковал, и повторилась та же история, что при первой их встрече. Он остался стоять, как стоял, а его меч, выбитый Димусом, улетел за десяток шагов от фехтовальной площадки.
   - Очень странно, - граф сам сходил за мечом и протянул его Славуру эфесом вперед. - Возьмите. И опять начинайте атаку, только теперь не торопитесь, двигайтесь как можно более плавно.
   Славка, злобясь на свою неловкость и (задним числом) на Изумрера, который, оказывается, за все годы ничему путному его не научил, замедленно продемонстрировал выпад, не без изящества отвел столь же неспешный встречный удар, сделал шаг назад и, по старой привычке, отвесил элегантный поклон.
   Димус, опустив клинок, смотрел на него изумленно и весело.
   - С ума сойти! Вы учились у альфов?!
   - Ну да. А я разве не говорил?
   Граф с чувством произнес несколько слов, не слишком подходящих для повторения в приличном обществе. Затем вновь перешел на общеупотребительный язык.
   - Теперь все ясно. Остроухие в своем репертуаре. Похоже, князь, с их помощью вы назубок выучили все существующие способы нанесения и отражения ударов, и это очень хорошо. Значит, техника у вас уже есть. Но это лишь полдела. А вторая половина - научиться применять их в бою. Настоящее фехтование совсем не похоже на альфийские менуэты с мечами, отдельные приемы здесь - это лишь основа для самых разнообразных связок. А знание связок - ничто без таланта к импровизации. Понятно? Тогда начнем все заново. Попробуйте выполнить, допустим, "Кошкины слезы", но вместо завершающего укола перейти в "Трость рассеянного гуляки", а затем - сразу в "Простой варварский способ".
   - Не получится, - робко возразил питомец альфийских мечников. - Невозможно из верхней стойки нанести удар в нижней плоскости, да еще обратным хватом.
   - Да что вы говорите?! А если так?..
   Граф показал, и Славур убедился: ничего невозможного не бывает.
   - Извольте повторить, - строго велел Димус. - Ме-е-едленно... Быстро. Быстрее. Еще быстрее! И перестаньте, наконец, кланяться противнику!..
   Димус оказался хорошим наставником, а Славка - усердным учеником. Сложное искусство фехтования он впитывал, как губка воду, самые хитроумные связки финтов осваивал если не с первого раза, то со второго, а не со второго, так с третьего. Меч уже не выпархивал из его руки после удара тренера, зато порхал в ней легко и уверенно. Постепенно он сам начал нащупывать и пробовать новые варианты - импровизировать, как и призывал граф. А в результате всего через две седмицы впервые сумел зацепить своего учителя кончиком клинка.
   - Изрядно! - похвалил граф, с недоверием косясь на длинную царапину, прочертившую его кожаный колет. - Делаете успехи, ваша светлость. Пожалуй, пора расширить программу.
   После чего нагрузил ученика дополнительными занятиями, чтобы тот как следует натаскался в схватке против двух и трех противников (в этом помогали Бобин и виконтесса - Марфа владела клинком образцово, почти не уступая папеньке), с мечом и щитом, с двумя мечами, с саблей в одной руке и кинжалом в другой. Заодно они изучали особые приемы боя: одни были хороши для честной дуэли, другие - для того, чтобы выстоять против нескольких врагов, когда понятия "честно" или "нечестно" неприменимы. Попутно Славка сделал ошеломившее его открытие, что смертоносным оружием могут служить и всякие вполне мирные предметы - от пивной кружки до дамской заколки. Тут, правда, он попробовал взбунтоваться.
   - Мерзость какая! - сказал урожденный князь, с отвращением вертя в руке отбитое горлышко бутылки с торчащими острыми краями и слушая наставления Димуса, как этим инструментом распороть противнику глотку. - Не смогу я... живого человека.
   - Глупости, ваша светлость! - отрезал граф, выпятив челюсть с видом бывалого головореза. - Припрет - еще как сможете! Во всяком случае, вам надо знать, как от этого защищаться. А любая защита строится на изучении приемов нападения. Итак, левая нога вперед, чуть присели, руку не напрягаем... Начали!
   С тоской вспоминая этические принципы Изумрера, Славка кромсал стеклянной "розочкой" мешок с сеном, изображавший врага. Получалось, надо сказать, неплохо.
   - Прелестно, князь! - одобрил Димус. - А теперь поучимся тыкать противнику пальцами в глаза... - и граф проворно отскочил, чтобы ученика стошнило не ему на сапоги, а просто на землю.
  
   После ужина обитатели графского особняка собирались в гостиной, хотя редко в полном составе. Марфа, к Славкиному огорчению, обычно убегала на свидание с кем-нибудь из местных воздыхателей, так что потомку великих князей приходилось довольствоваться обществом ее родителей и развязного гнома - неважная замена очаровательной виконтессе! Впрочем, Бобин в присутствии графини вел себя тише, чем обычно, и "совершенно случайно" разбивал не больше двух чашек или одной вазочки за вечер. Томиэль, забравшись с ногами в уютное кресло возле камина, вязала или читала какую-нибудь книгу, а мужчины, попивая благородные напитки (винный погреб графа поражал воображение), коротали время за беседой.
   Димус добросовестно пытался отвечать на многочисленные вопросы Колдолома, хотя его объяснения доходили до ученика волхва далеко не всегда. Скажем, в чем заключается природа Зачарованного графства, он так и не уразумел. Всей подготовки, полученной у Микеши, не хватило, чтобы разобраться в дебрях "сопряженных магических пространств", о которых толковал хозяин. По отдельности все слова были знакомы, и сопряженность эту Димус наглядно изобразил, перекрутив полоску бумаги и соединив концы (получилась интересная штука - кольцо с одной стороной), однако ничего путного Колдолом из лекции не извлек. Выходило, что Зачарованное графство и Руславия существуют как бы в одном и том же месте, но независимо друг от друга, однако это он и раньше знал. И вот еще загадка: посторонняя магия сюда проникнуть худо-бедно могла (история с Дуней или с тем же умертвием - наглядное тому подтверждение), а посторонние маги - никогда.
   - Почему? - неосторожно спросил Славур, напрашиваясь на еще одну порцию высшей магоматики, но граф лишь пожал плечами:
   - А черт его знает! Понятия не имею! Я ведь только граф, а не создатель графства. Так уж оно устроено. В принципе волшебник из вашего мира может пройти к нам... если я пошлю ему приглашение. А мне, честно говоря, лень. Приглашать, потом принимать их здесь, развлекать, экскурсии устраивать... К тому же, согласно закону Магического равновесия, у нас любой ваш чародей утратит свою силу - на все время визита.
   Тут и графиня отложила спицы в сторону.
   - Знаете, Слава, это еще не все. Мы, например, покинув графство, тоже станем самыми обычными людьми. Таков уж закон Магического равновесия, - губы Томиэль улыбались, голос звучал как всегда любезно, но в глазах ее стыло холодное предупреждение. - И если Марфа вдруг влюбится в какого-нибудь молодого человека из вашего мира, то, боюсь, этому молодому человеку придется навсегда остаться у нас.
   - Да ладно, - грустно сказал Славур. Конечно, маменька заметила, какими взглядами он встречал и провожал Марфу, вот и встревожилась. Однако намеки ее сиятельства были излишни. Все равно виконтесса воспринимала его лишь как приятеля - не более того. Он уже смирился.
   Делая вид, что шпилька направлена вовсе не по его адресу, Колдолом спросил якобы простодушно:
   - И дворец ваш у нас летать не сможет?
   - Даже ползать! - графиня удовлетворенно кивнула - они друг друга поняли.
   Славур решил сменить тему.
   - Интересно, что бывает с людьми, которые приходят сюда от нас?
   - А это, понимаешь ли, по желанию, - Бобин непринужденно ухватил почти еще полный Славкин бокал. - Кто здесь поселяется, а кто погуляет, погуляет - и обратно. Больше, понятно, поселяются. Края-то у нас немеренные - бери сколько хочешь, становись хоть сквайром, хоть бароном. Хамон-варвар, к примеру сказать, вообще себе целое королевство оттяпал, Эхвылония называется. Но, конечно, под присмотром его сиятельства Димуса...
   - А клятва молчания для чего?
   - Какая еще клятва? - граф удивленно поднял бровь. Гном вскочил и засуетился, без надобности подбрасывая дрова в камин. - Это вам что, Бобин наболтал?
   - И не наболтал, а так, приврал для смеха, - пробурчал коротышка, не оборачиваясь. - Чуточку преувеличил. Он же сбежать намылился, а как остановишь? Вот и пришлось охоту на лазутчиков изображать. А он и поверил! Ну никакого у некоторых чувства юмора!
   - Рано или поздно ты у меня доиграешься, - задумчиво сказал Димус, - ох, доиграешься. И скорее раньше, чем позже... Полноте, князь, какие клятвы? Мы против воли никого не удерживаем. Вам разве отец не рассказывал? Ах да, что это я, как же он мог бы рассказать...
   - Кстати, - воспользовался случаем Славур, - зачем он сюда приходил? И дедушка? Если это не секрет...
   - Ну какие тут секреты. Буй-тур Радимир Земледержец искал помощи в войне с Ка-Сет-Асчеем. Правитель он был умелый, а полководец - не очень.
   - И вы помогли?
   - Одолжил ему хороший учебник тактики. Его еще атланты составили в эпоху сражений с магами Гибельного архипелага. Потом, правда, Атлантида утонула вместе архипелагом, но сначала они победили.
   - А отец?
   И вновь не утерпел Бобин:
   - Вот бестолочь! Все мозги, что ли, на фехтовальной площадке вытряхнулись? Папаша твой приходил книжку вернуть, которую дедуля брал, неужели не ясно?!

Глава 47. Как путешественник покинул Зачарованное графство

  
   "Дорог не подарок.
   Дороги бывают последствия".
   Лаокоон - о данайцах, дары приносящих.
  
   Славур оставил Зачарованное графство ранним утром, после завтрака, на который Томиэль выставила столько всяческих блюд, словно устраивала пир на весь мир. На прощание Димус подарил ему превосходную саблю из своего личного арсенала, с одинаковой легкостью перерубавшую шелковые платки и стальные гвозди. Графиня преподнесла собственноручно связанный теплый шарфик. От гнома Колодолому достался дружеский тумак и приглашение заходить в гости в любое время, когда он, Бобин Бобинзон, будет дома. Марфа одарила Славку символическим поцелуем в щеку.
   В дорогу ему оседлали красивого единорога гнедой масти. Славур должен был отпустить его, когда обзаведется собственным конем. Вот только Эрундаль (так звали скакуна) почему-то решил, что именно он, а не временный хозяин, должен быть главным в их паре.
   - Имей в виду, - заявил единорог надменно, - на той стороне, по закону Магического равновесия, я по-вашему говорить не смогу. Так что запоминай: если подергаю левым ухом, значит пора меня кормить. Если правым - поить. Обоими ушами одновременно - останавливаемся на ночлег. Усвоил? А если издам три рулады рогом...
   - Тпру! - перебил Славка. - Теперь, Ерундаль, меня послушай. Условимся так. Жрать будешь, когда дадут, скакать - сколько велено, хоть день и ночь напролет. А если кулак покажу, то знай, что ведешь себя нагло и рискуешь получить по холке. Внял?
   Насчет условных знаков единорог, положим, придумал дельно, но панибратничать с лошадью (пусть даже и украшенной витым рогом на лбу) Славур не собирался.
   - Так его! - весело сказал граф. - Построже с ним, охломоном. А вообще-то единорог неплохой, я его сам обучал, в дороге не подведет. Если же придется отправить нам какую-то весточку (а я предвижу, что придется, причем довольно скоро), то лучшего гонца, чем Эрундаль, вы не найдете... Ну вот, за теми кустами - Руславия. До свидания!
   За кустами маячила все та же молодильная яблоня, но Димусу, безусловно, было виднее.
   - До свидания. Спасибо вам за все! - искренне сказал Славур.
   - Вы уж не забывайте нас, Слава, если что - приезжайте по-свойски, без церемоний. Удачи вам! - напоследок Томиэль, кажется, оттаяла окончательно, и даже глаза ее подозрительно увлажнились.
   - А я что говорю?! Сеструху выручишь - и сразу к нам! - горячо поддержал Бобин. - Ее сиятельство банкет закатит; правда ведь, ваше сиятельство? Чур, я буду пробу снимать!
   - Да ладно, - Марфа тоже растрогалась. - Напиши хоть потом, как дела.
   - Я...
   Увы, именно этот момент единорог счел подходящим, чтобы опять проявить свой норов. А может, просто решил отплатить за "Ерундаля". Как бы то ни было, он вдруг своевольно, без команды, ломанулся в заросли жимолости. Славку, намотавшего поводья на руку, дернуло следом, протащило по кустам - и он очутился на знакомом руславском тракте, в двух шагах от путеводного столба. На носу у него появилась свежая царапина, на рукаве - дырка. Не исключено, что переход через рубеж двух миров так подействовал, но скорее все-таки - жимолость.
   Эрундаль стоял с таким видом, словно он тут совершенно не при чем.
   - Вот зар-раза! - сказал Колдолом с чувством. - Что ж ты, волчья сыть, попрощаться не дал по-человечески?
   За короткое время графский особняк стал для него вторым домом, таким же родным, как Микешина избушка, и он знал, что будет скучать по всем его обитателям. Даже по нахальному гному. А уж по Марфе!..
   - Эва, гадство какое! - раздалось где-то позади и тоже с большим чувством. - Что ж ты, травяной мешок, проститься-то не дал по-людски?
   Славур обернулся как ужаленный. В дрожащем мареве, какое бывает при сильной жаре, колыхался, смазывая очертания, второй перекресток, со вторым указательным столбом, и второй витязь укорял второго единорога.
   На секунду показалось, что он смотрится в зеркало, и к сердцу подкатил липкий страх - ученик волхва был наслышан о двойниках-доппельгангерах, которые являются к своим, так сказать, оригиналам, предвещая им скорую гибель. Но тут же отлегло: Колдолом понял, что с чужаком его роднит лишь удалецкая стать, а в остальном - ничего общего. Тот был повзрослее (а может, казался старше из-за пушистой бородки), таскал на себе, в отличие от Славки, полный воинский доспех - от шлема до поножей, да и жеребец у него был самый обычный: то, что Славур в первый момент принял за рог, оказалось просто шипом на железном налобнике.
   Тут другой витязь в свой черед поворотился, узрел Славку и тоже сперва отшатнулся в явном испуге (не иначе, по тем же книжкам учился), однако мигом смекнул, что вышли обознатки.
   - Ой ты, гой еси, добрый молодец! - произнес он приветливо. - Как тебя звать-величать, какого роду-племени, откуда и куда путь держишь?
   - Зовут меня Славур Мирогромич, по прозвищу Колдолом, - отвечал непризнанный князь по всем правилам богатырского вежества. - А еду я дорогой прямоезжею из Зачарованного графства в державу Руславскую, в стольный град Мошкву. С кем беседую, с кем речь держу?
   - Добрыня Никитич, - представился бородач. - Возвращаюсь из Лукоморья на Великую Рось. А столица наша исстари Московой прозывается. Почему - теперь уж никто не ведает. То ли на мостках ее когда-то построили, то ли еще чего...
   - Ну, у нас-то все просто: там, где первые избы рубить начинали, мошкары тьма была. Потому и Мошква. Я что-то отчество твое недослышал - ты сказал Никитич?
   - Никитич, - поправил Добрыня. - Есть, я слыхал, у меня тезка Никитич, но тот на Святой Руси живет и по батюшке именуется. А у нас, на Великой Роси, не отчества, а мамчества - матриархат, понимаешь.
   Воздушная завеса между ними колыхалась все сильнее, Добрыня стал каким-то плоским, а местами уже просто исчез из виду, и смотрел малость обескураженно: похоже, с его стороны все выглядело точно так же.
   - Как же матушку твою зовут? - зачем-то поинтересовался Славур. В это мгновение второй перекресток пропал окончательно, и ответ, как затихающий звон колокола, донесся откуда-то из пустоты:
   - Ее звали Никита!..
   А что, бывает, подумал Колдолом. Тоже, надо понимать, сопряженные пространства. Интересно, кто в этом Лукоморье правит - не граф ли Димус?..
  
   - Ушел, - говорил между тем граф, слегка взгрустнув: Славур ему нравился. - Ох ты, я ж хотел ему еще шпоры подарить! Забыл...
   - Ушел, - Томиэль понимающе смотрела на мужа. - Приятный мальчик.
   - Ушел-ушел, - подтвердил Бобин. - А шпоры, ваше сиятельство, если желаете, я возьму, чего добру-то пропадать?! На стенку повешу для красоты бытия.
   - Ушел, - Марфа ковыряла землю квадратным носком ботфортика. И почему так всегда получается? - думала она грустно. Кто за мной бегает, те мне не нравятся. А кто нравится, тот на меня не смотрит...
   Марфины родители все понимали без лишних слов. Мама ласково обняла ее за плечи, граф шутливо шлепнул пониже спины. Бобин внес свою лепту в утешение, посоветовав виконтессе держать хвост морковкой.
   Домой никому не хотелось, и вся компания отправилась гулять. В особняк вернулись лишь к вечеру. А вернувшись, нашли на столе в гостиной подарки, которые тайком оставил Славур: книжку Бермяты Многознатца - графу, со вкусом составленный букет полевых цветов - графине, потертый, но еще не растерявший всех жемчужинок пояс русалочьей работы - гному (Бобин на него с первого дня посматривал с жадным интересом). Для Марфы предназначались стихи.
   Вдохновение посетило его на рассвете. Хотя, быть может, и не его... Славка был не совсем в этом уверен: все-таки Зачарованное графство - здесь всякое возможно. Просто на исходе ночи он вдруг проснулся, взял бумагу и, словно под чью-то диктовку, записал это стихотворение. Вышло здорово, но так не похоже на все, что сочинялось раньше, что Славур невольно усомнился: да полно, его ли это творчество? Вдруг дивные рифмы проникли в его голову из какой-нибудь иной вселенной? Потому и подпись свою под виршами он поставить не решился.
   И правильно не решился - ведь сомневался Славур отнюдь не напрасно.
   - Папа, - спросила виконтесса, растроганно хлюпнув носом, - а разве у них в Руславии Пушкин уже родился?
   - Ты какого Пушкина имеешь в виду? Пушкиных много. Василий Тимофеич, например, что будет в свите великой княжны Елены Иоанновны. Или наместник нижегородский Григорий Гаврилович. Или думный дворянин Иван Михайлович Большой. А может, ты про их родоначальника спрашиваешь, Гаврилу Алексича?
   - Да нет же, папа! Александр Сергеевич Пушкин, великий поэт.
   - Ну что ты, ребенок, когда бы он успел родиться? Нет, конечно.
   - А откуда Славка тогда его знает?
   Марфа удивленно пожала плечами и еще раз пробежала глазами по дивным строчкам, начинавшимся словами "Я помню чудное мгновенье"...
  
  

Глава 48. Как черный маг проявлял остроумие

  
   "Ну и шуточки у вашего атамана!"
   Последние слова персидской княжны.
  
   Он мчался вниз с разбойничьим посвистом, кренясь и восстанавливая равновесие на крутых поворотах резкими взмахами руки. Встречные потоки воздуха играли волнистой шевелюрой, трепали короткий плащ и уголки отложного воротника; прищуренные глаза искрились грозным весельем.
   Когда впереди вдруг возникла заманчивая цель, он без колебаний согнул правую ногу в колене. Целиться не стал - промахнуться было невозможно.
   Бац!
   Грузный буфетчик Грисли, пыхтя от натуги, нагибался у подножия лестницы за оброненной салфеткой. В последний миг он услышал зловещий шелест чьих-то штанов по отполированным перилам, но оглянуться не успел. Мощный пинок отправил его к противоположной стене, в которую Грисли и влип со смачным хлюпом.
   - Ах ты ж!.. - сказал он без гнева, ощупывая одной рукой припухший нос, а другой - седалище. - Вот оно, значит, что. Утро начинается с улыбки...
   Все было кристально ясно. Какой-то шутник налетел на него с тыла и вломил потрясную трендюлину. Прямо по заднице. Он, значит, подставился, а тот, как бы сказать, не утерпел. Бывает.
   Однако буфетчик не всегда служил буфетчиком. Проплавав изрядную часть жизни боцманом на пиратском паруснике, Грисли по сию пору сохранил прежние ухватки и сам мог навешать трендюлей кому угодно.
   Оттягивая удовольствие, потому что медленная месть слаще, свирепый толстяк неспешно поворотился к обидчику. И... с горечью осознал, что никаких ответных трендюлей сегодня не будет. Да что вы, как можно-с!
   Ка-Сет-Асчей невинно помаргивал, выставив перед собой кулак с оттопыренным большим пальцем, как при игре в "мясо".
   Сверху раздался восторженный визг, по перилам прогрохотало - Пучеглазик, сделав сальто, шлепнулся рядом с магом, подпрыгнул, как на пружинках, и тут же с завидной точностью скопировал его позу. Теперь перед носом буфетчика покачивались уже два кулака с отставленными большими пальцами. Точнее, кулак и кулачок.
   Особым интеллектом бывший боцман не блистал, но соображал быстро.
   - Ты! - уверенно воскликнул он, обращаясь к статуе обнаженной нимфы, что всегда на его памяти украшала нишу рядом с буфетной комнатой.
   - А вот и нет! А вот и нет! - заголосило адское отродье, в полном восторге сигая до потолка.
   - Не угадал, - сказал чародей. - Не беда, в следующий раз повезет.
   Окинув нимфу теплым взглядом, он потрепал толстяка по бульдожьей щеке, сунул ему в жилетный карман небольшой слиток золота, засвистел игривую песенку и вприпрыжку устремился дальше. Демоненыш мотался вокруг, как колбаса, возбужденно вереща и размахивая лапками. У обоих, по всему видно, было отличное настроение!
   Грисли поглядел им вслед, машинально попробовал подаренное золото на зуб, подумал и, пробормотав "так-так, значит", спокойно отправился по своим делам. Говорить об этом маленьком происшествии он никому не стал...
  
   Забава поливала цветы в галерее (мэтр Скулапо находил, что это занятие благотворно воздействует на ее нервы). Привстав на цыпочки, она пыталась дотянуться до высокой вазы с тюльпанами.
   - Оп-ля! - сказал волшебник, и княжну вознесло на широкий подоконник вместе с серебряной лейкой. - Приветствую!
   - Оп-ля! - завопил Пучеглазик, и ваза вылетела на улицу. Под окном послышался "бемц" и треск разлетевшейся керамики. - Приветствую!
   - И вам утро доброе! - она стыдливо запахнула полы шикарного атласного неглиже, прикрывая круглые голые коленки. - Спасибо.
   - Не за что. Рассказать байку? - ни с того ни с сего предложил Ка-Сет-Асчей. - Слушайте! Поймал однажды один... э-э... юный черный маг демона. Тот ему, как водится: отпусти, недобрый молодец, я тебя за это алмазами осыплю или принцессу в жены устрою, или, хочешь, сделаю великим героем! Ну, сокровищ у нашего мага и без того хватало, жениться было не к спеху, а вот о геройских подвигах юноша по глупости и молодости лет, признаться, мечтал. Ладно, отвечаю, то есть он отвечает, по рукам, делай меня... э-э... героем.
   Пучеглазик с подвыванием зевнул и уныло помотал ушами: длинные истории, особенно поучительные, нагоняли на него тоску.
   - Да, чуть не забыл, - маг недовольно поглядел на воспитанника. - Демон был пленен в чистом поле, вокруг - ни пригорка, ни кустика...
   - Простите, монсеньор, - перебил демоненыш, - я тоже чуть не забыл. Срочное дело! Я жутко опоздаю, если не явлюсь заранее. Общий салют!
   И не дожидаясь разрешения, со скоростью метеора улепетнул: с карниза на пальму, с пальмы на каштан и так далее. Кроны деревьев в парке закачались - Пучеглазик предпочитал скакать по самым верхним веткам.
   - Паршивец! - сказал маг.
   - Ваша школа, - сказала Забава. - Продолжайте, сударь.
   - Оч-чень хорошо! - прорычал Ка-Сет-Асчей, притворяясь, что сердится. Сынишка Грызульды был его любимчиком и ездил на опекуне, как хотел, порой в прямом смысле слова. - Оч-чень хорошо, говорит демон, закрой глаза, считай... э-э... до тринадцати - и открывай! Маг закрывает глаза, считает, открывает и видит: в руках у него два заряженных арбалета, а перед ним три голодных дракона. Каков анекдотец, а?
   - Смешно, - неуверенно сказала Забава. - Я только не поняла, героем-то он стал или нет?
   - Нет, конечно, - маг хихикнул. - Какой там героизм, чуть заикой не сделался. Зато освоил чары невидимости. С перепугу даже сам не сообразил, как это вышло. Швырнул оба арбалета в этих тварей - и бежать. Они сзади топочут, все ближе и ближе. Ох, думаю, как бы так спрятаться, чтобы они меня совсем видеть перестали?! И вдруг понимаю, что стал... э-э... прозрачным. А драконы ничего понять не могут, уселись на хвосты и давай головами вертеть - куда это я подевался? А то ведь могли и слопать, вот был бы номер!
   Он рассмеялся так заразительно, что княжна тоже невольно начала улыбаться, сама не зная чему.
   - Что это вы с самого ранья такой веселый?
   - Не скажу! - отодвинув горшок с гортензией, Ка-Сет-Асчей тоже запрыгнул на подоконник, поелозил, усаживаясь, и разумеется, тут же начал болтать ногами. - Один человек нашелся. Я думал, он пропал, а он нашелся.
   - Гошка?!
   - Да ну, что за дурацкие... э-э... фантазии! Вот тоже придумала - Гошка! Ваш Гошка может пропадать и находиться по сто раз за день - мне это, сударыня, хоть бы хны.
   Княжна сделала оскорбленную мину.
   - Негодяй вы все-таки, сударь!
   - Еще какой! Негодяй из негодяев! Самому от себя страшно бывает!
   Забава хотела надуться, но любопытство пересилило.
   - А кто нашелся-то?
   - Вот это я, и правда, не скажу. Строжайший... э-э... секрет! И не просите - бесполезно! Ни... э-э... ни! Кстати, я не говорил, ваше высочество? Вам ужасно идет, когда вы сердитесь. Глазки сверкают, носик раздувается, губки дудочкой - да-да, именно так, как сейчас! Определенно, сердитость вам к лицу. Для полноты образа хорошо бы еще... э-э... ножкой топнуть. Ну прошу вас, топните ножкой, доставьте радость пожилому одинокому мужчине!
   - Не дождетесь! - гордо отрезала Забава и конечно же топнула.
   Маг от смеха чуть не выпал в окно.
   - Признавайтесь, - потребовала она, - это вы нарочно подстроили?
   - Помилуйте, княжна, ваши упреки совершенно... э-э... беспочвенны! Обидно даже - сами топнули, а на меня... Эй, что вы делаете?
   Забава, насупив бровки, усердно поливала его из лейки.
   Волшебник отфыркивался и делал вид, что вот-вот захлебнется, - чистое притворство, поскольку струйки воды разбрызгивались, самую малость не долетая до его макушки.
   - Все, все, сдаюсь! - он задрал руки вверх. Руки у Ка-Сет-Асчея были интересные: с изящными длинными пальцами лютниста и широкими запястьями призового борца. - Не велите казнить, ваше высочество, велите миловать! Экая вы злючка, право, так ведь и утопить недолго!
   - Это - были - вы? - повторила княжна раздельно. Лейка была тяжелая - она запыхалась, развившиеся локоны прилипли к вискам. На хитрого Кащея, между тем, и капельки не попало. - Отвечайте, сударь, или я сейчас цветочными горшками кидаться начну!
   - Только не горшками! - маг, изобразив испуг, соскочил на пол и брякнулся на колени. - Каюсь, виноват. Пощады, сударыня, пощады! Да, это был я!
   Караульные урки, дежурные лакеи и Забавины фрейлины, сбежавшиеся на шум, при виде этой картины застыли в остолбенении.
   - Встаньте, несчастный, - сказала Забава, явно играя на публику, голосом богини, явившейся покарать закоренелого грешника, - и помогите мне спуститься с подоконника. И прикажите этим добрым людям удалиться, пока они еще не совсем окаменели.
   - Ваше слово - закон! - Ка-Сет-Асчей аккуратно стукнулся лбом о мраморные плиты и с мольбой во взоре обратился к челядинцам. - Люди добрые, сделайте... э-э... одолжение, погуляйте где-нибудь в другом месте!
   Галерея мгновенно опустела.
   "Монсеньор в шутливом расположении духа", - разнеслось по замку, и его обитатели напряглись: у черного мага было своеобразное чувство юмора, и шутил он по-разному. Случалось, жертвам его остроумия неделями приходилось исполнять роль умывального тазика или, того хуже, прикроватного коврика. Безмятежным остался только буфетчик Грисли: всем известно, что молния дважды в одно место не попадает. А монсеньору он твердо рассчитывал отплатить в другой раз, когда тому вздумается размяться на борцовском ковре. Вот там обычно большая часть трендюлин доставалась как раз Ка-Сет-Асчею от бывшего боцмана...
   - Безобразие, - говорила Забава, выкручивая полы неглиже (воду она в основном пролила на себя). - Я совсем не хотела топать. Это все вы, вы!
   - Я же уже признался, что я. Кстати, это и сейчас я.
   Ка-Сет-Асчей легонько цокнул языком - ее одеяние стало сухим.
   - Благодарствуйте, сударь. А вы любого можете... ну, чтобы человек дурака валял?
   - Абсолютно! - хвастливо заявил черный маг. - С магами, конечно, труднее, требуется подготовка, а с обычными людьми - проще простого. Есть некоторые... э-э... ограничения: не принято, скажем, принуждать к лжесвидетельству, грабежу, убийству или самоубийству, само собой - к предательству. То есть технически это вполне возможно, но вредно для... э-э... реноме. А так, по мелочи, сколько хотите! Да вот, не угодно ли?..
   Забава, внимательно следившая за магом, не заметила, чтобы он что-то сделал, но вскоре за углом раздался мерный топот: ать-два, ать-два - и в галерее появился герр Грошпер. Он браво чеканил шаг, выпятив грудь и... балансируя бутылкой бренди, которую удерживал на носу. Даже в столь комичном положении Железный Хомосек выглядел весьма молодцевато. Поравнявшись с ними, капитан щегольски отдал честь, четко повернулся "налево кругом" и замаршировал в обратном направлении.
   - С ума сойти! А еще?! - попросила княжна азартно.
   - Еще? - Ка-Сет-Асчей задумался. - Ха! - губы его искривились в коварной ухмылке. - Ха-ха! Вы знаете, что наш Кромеуш пользуется немалым успехом у дамочек из обслуги? Да, представьте себе! И собирает сувениры на память о своих... э-э... триумфах.
   Забава покраснела.
   - Извращенец!
   - Да что вы, - возразил маг, - просто коллекционер. Но я не о том. Очередная пассия - Меральдина, кухарочка, пухленькая такая, знаете? - на прошлой неделе подарила ему галстух цвета утренней зари, на котором собственноручно вышила признание: "Я вас обожаю!" Платиновой нитью, между прочим. Он его, конечно, никому не показывал, но от меня-то не скроешь! Не правда ли, просто позор, что такой шедевр рукоделия обречен пылиться в сундуке? Что вы скажете, если мы... э-э... попросим Кромеуша повязать этот галстух и прогуляться по замку?
   - А он не обидится? - спросила Забава лицемерно.
   Ка-Сет-Асчей пожал плечами.
   - На что? Это же просто дружеский розыгрыш.
   - Давайте! - кровожадно сказала княжна, питавшая к секретарю ничем не обоснованную, но стойкую антипатию. - Так ему и надо!
   На сей раз чародей прошептал заклинание и даже сделал пару-другую повелительных пассов. Как-никак, Кромеуш и сам скоро получит диплом магадемиума - не очень-то легко руководить им на расстоянии.
   - Ну вот. Все, кажется. Минут пять придется подождать.
   Однако прошло пять минут, десять, а объект шутки так и не появился...
  

Глава 49. Как секретарь устал от преданности

  
   "А вот хрен вы нас восстановите!" Нервные клетки.
  
   Секретарь злобно всхлипывал, кляня судьбу, пославшую ему службу у легкомысленного Ка-Сет-Асчея. Под глазами у Кромеуша набрякли мешки, сами глаза слезились от усталости. Он всю ночь трудился как пчелка, устал как собака, вымотался как ломовая лошадь, и все это - ради безопасности патрона! А самое обидное - почти ничего не успел сделать.
   Накануне волшебное трюмо сообщило, что неистребимый братец Забавы выбрался-таки из Зачарованного графства. Свеженький, гладенький, верхом на единороге. Подлец! Монсеньор же при этом известии обрадовался, как ненормальный. Будто спасся не его лютый враг, а закадычный приятель.
   - Нет, каков гусь! - ликовал Ка-Сет-Асчей. - Погодите, дружище, он еще насыплет нам перцу на хвост! Я уже предвкушаю нашу личную встречу!
   - Я тоже предвкушаю, - тоскливо сказал Кромеуш. Он представил, как монсеньор приветствует Колдолома, а Колодолом в ответ лупит монсеньора саблей по голове, - и содрогнулся...
   Волшебник вкусно поужинал и пошел спать, а секретарь, с трудом прожевав лишь одного кузнечика (аппетит пропал совершенно), вновь прокрался в кабинет, уселся в кресло, еще хранившее тепло Ка-Сет-Асчея, активировал зеркало и, отогнав мысли о возможной неудаче, приступил к новым козням. Что бы там ни думал себе патрон, а Кромеуш был твердо намерен прикончить врага заранее и лучше всего - на дальних подступах к замку.
   Увы, тут же начались неувязки. Во-первых, что-то случилось с котофаном. Чуня, до сих пор выполнявший мысленные приказы с покорством зомби, вдруг стал неуправляем. Все попытки вновь надавить на него потерпели крах. Он просто не слышал секретаря. Гадать, отчего да почему, не приходилось - ответ был ясен. Какой-то чародей ликвидировал канал связи, протянутый к башке котофана. Надо признать, виртуозно ликвидировал - вмиг и навеки. Отныне Кромеуш потерял возможность командовать Чуней.
   Кто посмел?! С этим следовало немедленно разобраться.
   Вызывать в зеркале отражения уже прошедших событий Кромеуш пока не умел. Пришлось учиться на ходу, классическим методом тыка. В конце концов он смог восстановить сцену встречи Чуни с котофеем. Увидев их рядом, секретарь горестно охнул, а услышав, как ведьмин сын обещает впредь не шкодничать, - заскрежетал зубами от злости.
   - Кретин! Тварь бестолковая! Лучше бы фей его убил, честное слово!
   В этом происшествии лишь одно было хорошо: новый враг Черному замку не угрожал. Котофей, следуя загадочным моральным принципам своего племени, вызволил Чуню из-под чужой власти, связал его клятвой - да и пошел себе дальше, не заботясь о дальнейшей участи котофана... Зато Чуня для целей Кромеуша был потерян. Уже не играло никакой роли то, что к нему каким-то чудом вернулись способности оборотня, что он по-прежнему пылал жаждой мести и продолжал двигаться в направлении руславской столицы. Ждать от Чуни какой-либо пользы теперь не приходилось...
   Во-вторых, провинциальный магент Ка-Сет-Асчея, которого секретарь отрядил с новой порцией золота к Спире Живорезу, прислал неутешительный доклад. Там тоже произошло что-то странное. Что именно, магент пронюхать не сумел, но Спиря лишь недавно оправился от тяжелейшего удара по голове и, видимо из-за контузии, блажил, как юродивый. Деньги равнодушно отверг, новым заказом не прельстился и нес какую-то ахинею о воссиявшем перед ним смысле бытия и преимуществах честной жизни...
   В-третьих, когда Кромеуш повелел самому магенту затаиться с кистенем на пути Славура, тот со всем почтением затребовал подтверждение приказа лично от монсеньора. Секретарь обругал его нехорошими словами, но настаивать не решился. Тем более, что тот был не воином, а дьяком по хозяйственной части в Кузюпинске, и кистенем, скорее всего, орудовать не умел. Пришлось искать другие варианты.
   Перехватить Колдолома в столице? Но бой-ярин Исай Шмырлиц, возглавлявший мошковскую резидентуру, работал под непосредственным руководством Ка-Сет-Асчея и секретарю не подчинялся. Этот родовитый авантюрист служил черному магу не за деньги (их он получал еще от пяти-шести закордонных разведок), а из любви к острым ощущениям. Повертев проблему так и сяк, Кромеуш понял, что словесные ухищрения тут не помогут - ничего не поделаешь, надо притворяться монсеньором.
   Заклинания Чужой личины относятся к высшему уровню сложности. Кромеуш выбился из сил, натягивая на себя черты Ка-Сет-Асчея, а достиг не многого: едва он успел передать Шмырлицу одно-единственное распоряжение, как внешность патрона стала облезать с его физиономии, и пришлось экстренно завершать беседу. Он вырубил трюмо судорожным пассом, и обеспокоенный вопрос бой-ярина Исая: не заболел ли монсеньор? - повис в воздухе.
   Неприметный серенький паучок, наблюдавший с люстры за действиями секретаря, потряс головой с таким куксивым видом, будто у него заныли зубы. Кромеуш бессмысленно на него посмотрел, помассировал виски и попытался придумать что-нибудь еще.
   Допустим, Славур сумеет избежать ловушки, которую он поручил Шмырлицу организовать в Мошкве. Что дальше? Послать урков на перехват? Безнадежно. Секретарь не сомневался, что патрон простит (а если повезет, то и одобрит) его самодеятельность, вызванную благими побуждениями, но вот несанкционированную боевую операцию - вряд ли. Кроме того, без прямой команды Ка-Сет-Асчея ни один урк просто не посмеет вторгнуться в пределы Руславии.
   Кромеуш вновь включил зеркало и стал обшаривать пространство между Мошквой и Черным замком в поисках чего-нибудь подходящего.
   Подходящего нашлось до отвращения мало: то самое болото, откуда ему привозили мутную диетическую воду; Змей Чащобыч, не сумевший найти подругу в брачный сезон, а потому весьма раздраженный; Мантикора - видимо, одна из последних в этих широтах; и наконец, ойропский рыцарь с долговязым оруженосцем, целеустремленно скакавшие в сторону Полнощных гор.
   Шансы на то, что Славур и компания утонут в трясине, были хилые, и секретарь решил сделать ставку на остальные возможности. Рыцарю пришлось остановиться и разбить бивуак на перекрестке лесных дорог близ пограничной руславской крепости, где, по расчетам Кромеуша, рано или поздно должен был появиться непризнанный князь. Змея и Мантикору секретарь направил туда же с приказом ждать в ближайших окрестностях.
   Дипломник Мудридского магадемиума взгрустнул: помощнички ему достались те еще. Мантикора была какая-то меланхоличная и пассивная. Чащобыч сам по себе экземпляр неплохой, крупный, о трех головах, но морально пришибленный из-за того, что остался холостяком. А рыцарь с оруженосцем, несмотря на грозное вооружение, выглядели (по понятиям Кромеуша) такими бедняками, что хотелось подать им монетку. Типичные неудачники.
   Впрочем, выбирать не приходилось. И не думайте, что всех их легко было подчинить магическому управлению! Кромеуш проколдовал еще три часа, окончательно изнемог и только к утру, проковыляв наконец в свою комнату, позволил себе упасть на кровать.
   Но и тут покоя ему не дали. Почти сразу же с потолка рухнула чья-то неодолимая магия, сорвала его с постели и заставила с головой зарыться в платяной шкаф. "Чья-то", да?! И это за все хорошее?!
   Кромеуш все еще перебирал свои вещи, когда в коридоре послышались знакомые шаги.
   - Дружище, вы здесь? У вас проблемы?
   Ка-Сет-Асчей вошел, не дождавшись ответа, озираясь скорее с любопытством, нежели с беспокойством. Забава, проскользнувшая в дверь за спиной мага, морщила носик и ханжески поджимала губы.
   - Поди, по кухаркам своим всю ночь шлялся, вот и все проблемы, - сказала она сварливо, вовсе не по-княжески, скандальным тоном бабы, застукавшей муженька с блудливой соседкой. - Вон рожа-то какая помятая!
   И тогда секретарь, мрачно сидевший на полу среди груд разбросанной одежды и нижнего белья, не выдержал. Разумеется, Кромеуш был слишком хорошо вышколен и никогда не позволил бы себе молотить кулаками по паркету или сучить ножками. Истерика с ним случилась вполне пристойная - тихая и не очень агрессивная.
   - А вот нету! - заявил он, глядя на визитеров безо всякого пиетета и даже не присовокупив обращение "монсеньор". - Нету у меня галстуха с вышивкой! Я его вчера чернилами замарал и в стирку отдал, понятно?!
  
  

Глава 50. Как Потаня пришел в столицу

  
   "Ты никогда не бывал в нашем городе светлом?
   Значит, ты не видал лучший город Земли!"
   Из неосторожного письма
   Авдотьи Рязаночки хану Батыю.
  
   Потаня без особых приключений (пустяковая драка с шайкой Спири Живореза не в счет) добрался до Мошквы. В столицу он прибыл на рассвете - в небе еще, не желая уступать место выползающему из-за леса солнышку, болтался бледный ноздреватый месяц, караульщики у ворот возились с тяжелой решеткой, не желавшей подниматься, и, зевая во всю пасть, лениво погавкивали на крестьян, что уже прикатили из соседних сел на рынок. Перед надвратной башней скопилось множество возов с овощами, фруктами, битой и живой птицей, яйцами, молоком, медом, сырами и так далее. Толчея стояла страшная - всяк норовил отпихнуть другого, чтобы побыстрее проехать в город и занять на Торгу, располагавшемся близ речной гавани, местечко получше. Блеяли козы, верещали поросята, куры старались перекудахтать утячье кряканье, в прохладном утреннем воздухе витали матюги и затрещины.
   Потаня прошел без очереди. Во-первых, он был без телеги, а во-вторых, желающих сцепиться с гигантом не нашлось.
   - Валет? - невнятно спросил начальник караула, выковыривая острой щепкой из зубов остатки завтрака. Вопрос был глупый: спутать валета с обычным человеком можно разве что с глубокого похмелья. - В дружину наниматься, или как?
   - Или как, - коротко ответил Потаня. - Не скажешь, добрый человек, где тут ближайший постоялый двор?
   Начальник, дворянин и горожанин в Белбог знает каком поколении, ответил высокомерно:
   - Постоялые дворы на тракте остались. А здеся - гостиницы, запомни, деревенщина. Первый поворот направо, второй налево, а ежели заплутаешь, спроси у прохожих. Там тебе и будет "Смоляная бочка". Грамотешке-то, поди, не шибко смыслишь, так на доске бочка намалев-ва...
   Окончание фразы вышло неразборчиво. Потому что начинал ее гордец, крепко стоя на своих двоих, а завершал - мелко суча ногами над землей, да и воротник его кафтана, зажатый в великанской лапе, изрядно перехватил дыхание. Потаня терпеть не мог, когда его обзывали обидными словами.
   - Ты не выпендривайся, елы-палы, - ласково попросил он, покачивая собеседника на весу. - Ты по-человечески покажи.
   Тот судорожно ткнул пальцем в сторону ближайшего переулка и, вновь обретя свободу, жабой шлепнулся оземь.
   - Спасибочки, - вежливо сказал Потаня. - Не ушибся?
   Тут караульный начальник крепко призадумался, нет ли в сем происшествии порухи его дворянской чести и не следует ли звать стражу и ковать обидчика в железа? Но пришелец выглядел так простодушно, а на широком, как скамья, плече у него покоилась такая тяжелая булава, что начальнику как-то сразу стало понятно, что никаких разборок устраивать не нужно, а лучше просто пожелать детинушке доброго пути. Оно и благоразумней будет, и для здоровья полезнее...
   Потаня двинулся в указанном направлении и уже через несколько минут вошел в широко распахнутые двери гостиницы, которую и впрямь украшала вывеска с искусно нарисованной бочкой, извергавшей из себя фонтан вина.
   Заведение, сразу видно, содержалось на широкую ногу. Половицы до блеска выскоблены, столы покрыты чистыми скатерками. По стенам не паутина, а красивые картинки развешаны: ягодки-цветочки, птички-бабочки, персоны верховных буй-туров, начиная с Радимира Земледержца, а также превеликого соблазну сцена с танцорками в каком-то восточном дворце, при рисовании которой живописец проявил необычайную смелость воображения: он, правда, прикрыл девок кое-где вуальками, но вуальки были малюсенькие и совсем прозрачные.
   Экая похабель! - восторженно подумал Потаня, располагаясь за самым большим столом и громогласно призывая хозяина.
   По раннему времени народу в едальной зале еще не было, но из стряпного помещения (кухни, по-городскому) доносились столь вкусные ароматы, что в животе у гиганта басовито заурчало. Вполне простительно - ведь позавтракать он еще не успел.
   Хозяин явился быстро, но без лишней поспешности - не первой молодости мужчина с ухоженной бородкой, чревастый, румянощекий, в белоснежном переднике поверх опрятного кафтана. За оттопыренным ухом у него торчало гусиное перо, испачканное чернилами, пузо наискосок пересекала золотая цепочка, на сверкающие лаковые полусапожки больно было смотреть. Потаня, малость оробев, поджал под лавку ноги в стоптанных лаптях: вид у содержателя гостиницы был важный - куда тому воеводе!
   - Чем могу-с? - осведомился владелец "Смоляной бочки", процеживая слова сквозь зубы и обращаясь словно бы не к валету, а к кому-то за его спиной.
   Потаня оробел еще больше, а потому, озлясь на самого себя, сказал нарочито грубо:
   - Пожрать для начала. И комнатенку попросторнее. Жить я тут буду, понял, елы-палы?
   - Как не понять, - на гладком лице хозяина не отразилось и тени недовольства. - Жильцам завсегда рады-с. Особливо-с, - он тонко, с намеком, улыбнулся, - если у жильцов серебро водится.
   С деньгами у Потани был полный порядок. К валету враз вернулась самоуверенность, он даже позволил себе немного покуражиться.
   - Серебра не водится, - пробурчал сокрушенно. Помедлил, с удовольствием глядя, как скучнеет физиономия содержателя гостиницы, и торжествующе брякнул на скатерть обе купины, полученные от Славура и за всю дорогу не разменянные. - У меня, это, только золото. Годится?
   Хозяин присмотрелся к монетам и заулыбался по-настоящему.
   - Очень даже-с годится.
   - А еще, это, вопрос имею. Тут раньше меня такой добрый молодец Славур не приходил? Или Славка. Или кое-кто его Колдоломом кличет. У него еще кафтан новый, ага?
   - Славур? - содержатель пожал плечами. - Нет, не приходил. Панька!
   Услышав такое обращение, валет нахмурился и начал было объяснять, что зовут его вовсе не Панькой, а Потоком, можно и Потаней, но это для близких друзей, а ежели кто по-нахалке начнет панибратничать, то...
   - Остынь, дядя! - раздался рядом задорный голос, - Панька - это я. Просто Панька или Панька Рыжий, или просто Рыжий - как хочешь, так и зови, только денежки плати!
   Малец, невесть откуда появившийся подле стола, Потане понравился. В самом деле рыженький, тощенький, но ладно скроенный, бойкий, востроглазый - в общем, та еще оторва. По первому впечатлению - пронырлив, но притом не проныра. Бывают, знаете ли, такие сочетания. И лет ему - сказать пятнадцать, так пару годков наверняка прибавить.
   - Прими заказ, - велел ему хозяин, а сам удалился, с сомнением покачивая головой и бормоча себе под нос: - Колдолом? Не припомню что-то. Долбодуб - такой постоялец однажды был, да. И Дырокол был, и Мордолом опять же. Но Колдолом? Нет, не слышал...
   Заметим, что Смышляй, так звали содержателя гостиницы, несколько отстал от жизни. Молва о подвигах новоявленного борца с нечистой силой уже успела дойти до Мошквы, но пока лишь на уровне базарных слухов. Правда, если им верить, то на счету Колдолома было никак не меньше доброй сотни истребленных ведьм и колдунов, а также пары-другой демонов, не считая десятков упырей и оборотней.
   Между тем парнишка, смерив гостя проницательным взором, пожевал губами, что-то про себя обдумывая, сам себе утвердительно кивнул и без запинки оттарабанил:
   - Бараний бок с кашей гречневой, гусь со шкварками, гороху моченого миска, грибков маринованных миска, хлеба - цельный каравай, пива - жбан, или нет, два жбана. Так?
   - Гороху не надо, - с трудом выдавил ошеломленный этим натиском валет. - Не люблю моченого.
   Рыжик мухой метнулся на кухню, молнией примчался обратно и в мгновение ока уставил стол блюдами и плошками. Работа в его руках так и горела.
   Немного погодя, когда новый постоялец, сыто отдуваясь, с ленцой обгладывал последнюю баранью лопатку, Панька опять подошел, самовольно присел рядом, без спросу налил себе пива, отхлебнул и, почесав конопатый нос, неожиданно ляпнул:
   - Жалко мне тебя, дядя. Пропадешь.
   - Почему? - удивился великан.
   - По кочану! Ты зачем деньгами хвалишься? Воровской человек заметит - сопрет золотишко, опомниться не успеешь.
   - Ха! - Потаня, самодовольно осклабившись, показал булаву. - Жить надо честно. А для нечестных у меня - вот!
   Панька пренебрежительно фыркнул и постукал себя пальцем по лбу.
   - Соображать надо, дядя! Тут тебе не село Большие Поганки, а главный город, столица! Здесь народец такой - на ходу подметки рвут. И булаву твою уведут, можешь даже не сомневаться. Ладно, дядя, твое счастье - по нраву ты мне пришелся. Придется, так и быть, взять тебя под опеку.
   Шустрых Потаня любил, однако нахальства не одобрял. А потому молвил веско и сурово:
   - А не лез бы ты, опекун, куда не просят. А занимался бы ты, лоботряс, своим делом. Я сейчас, это, погулять пойду, а ворочусь - вздремнуть пожелаю. Так смотри мне, оболтус, чтобы горница к моему приходу была готова и подушка взбита. Внял, мелюзга?
   Вопреки ожиданиям, пацан не оскорбился. Вскочил, отвесил поясной поклон и сказал смирнехонько:
   - Не изволь, сударь, беспокоиться, гуляй на здоровье-с. Все будет в лучшем виде-с!
   Но в глазах у шпанца светилось ехидство, а губы подрагивали от сдерживаемого смеха. Ясно, что издевается, однако придраться не к чему. Валет хотел дать ему надлежащую отповедь, но сколько ни силился, подходящих слов на ум не пришло. Так и вышел вон, ничего не придумав.
   На дворе уже вовсю светило солнце, лабазы и лавки открылись для торговли, улицы наполнились народом. Потаня потолкался в толпе, полюбовался выставленным на прилавках товаром и, совсем освоившись, уже примерился ущипнуть за бедро пробегавшую мимо смазливую горожанку... как вдруг осознал, что только что лишился чего-то важного.
   Валет неверяще посмотрел на свое плечо, откуда исчезла привычная тяжесть, посмотрел под ноги, посмотрел по сторонам.
   Булавы как не бывало!
   Слямзили, елы-палы, подумал великан. Увели, как Рыжий и говорил. Ну надо же...
   Впрочем, особо он не расстроился. Потаня точно помнил, что ни тролль, ни огр, ни другой валет мимо не проходили, а стало быть, стибрил палицу обычный человек. Но он как-то не представлял себе обычного человека (за исключением, может быть, Славки), который сумел бы далеко уйти с таким грузом. Прикинув, куда мог скрыться ворюга, Потаня заглянул в ближайший темный закоулок и, разумеется, там его и обнаружил: мужичонка был довольно крепкий, но все ж таки распластался на земле, не осилив тяжести валетской палицы.
   - Надорвался? - пожалел беднягу сердобольный исполин, возвращая свое оружие. - Оно тебе надо было?
   - Грех, великий грех! - просипел мужичонка, тщетно пытаясь отдышаться. В горле у него свистело и клокотало.
   - Ага, каешься теперь!
   - Грех, говорю, не взять, что плохо лежит. У такого-то раззявы...
   - А? - сказал Потаня, не веря своим ушам.
   - Бить, говорю, будешь? Поди, ногами?
   - Поди, не буду, - Потаня пошевелил босыми пальцами, замедленно осознавая новую потерю. Пока он искал вора, лапти тоже испарились. Как и предупреждал Панька - вместе с подметками. Хотя у лаптей, строго говоря, подметок не бывает. Ну, значит, вместе с онучами.
   Зажмурившись, валет потянулся к поясу и почти не удивился, когда вместо кошелька нащупал аккуратно обрезанные завязки.
   - Это как же? - оторопело прошептал гигант. И не дождавшись ответа, промямлил несвойственным ему жалобным тоном: - Ратуйте, люди добрые! Обокрали меня!
   Увы, все добрые люди спешили по своим надобностям, и на долю ротозея выпала лишь пара-другая насмешливых взглядов да сочувственных ухмылок. Воспользовавшись его замешательством, куда-то потихоньку уполз и незадачливый похититель булавы.
   В гостиницу, здраво рассуждая, возвращаться было ни к чему. Однако, как всем известно, у валетов собственная гордость, и она не позволяла Потане удрать, не расплатившись за еду. Платить, правда, было уже нечем, но, может, хозяин согласится принять работой: дровишек там поколоть или, скажем, воды натаскать?..
   Вновь на пороге "Смоляной бочки" валет появился босиком, но с высоко поднятой головой. Как ни крути, а главное - булаву - он сохранить сумел!
   - Уже нагулялся, сударь? - рыжая бестия оказалась тут как тут. Панька щерился во все тридцать два белоснежных зуба и вертелся мелким бесом, непрерывно кланяясь и сдувая с дорогого гостя пылинки. - Нумерок тебе приготовлен разряда ВИП - для вельми изрядных персон, подушечка взбита, как приказано-с!
   Потаня покраснел. Ему было стыдно.
   - Так-то, дядя, - серьезно сказал пацан, прекратив валять дурака. - Я ж тебе говорил, в Мошкве народишко хваткий. Каждого честности вразумлять - за неделю дубина сотрется, даже железная, - и, выдержав внушительную паузу, добавил: - А деньги твои в целости. Кошелек-то я на всякий случай прибрал, еще когда за столом сидели. Вот, получи обратно...
  
  
  

Сказ девятый

Никто слезам не верит

  

Глава 51. Как непризнанный князь познакомился

с народом и лицедеями

  
   "На торфяных болотах иногда попадаются
   интересные люди..."
   Собака Баскервилей.
  
   Эрундаль с ленцой трусил по тракту, мелодично посвистывая рогом и размышляя, что неплохо бы свернуть на какую-нибудь лужайку и попастись на приволье. Не то чтобы он был голоден, но после недавнего дождя высокая трава налилась соками и сама, казалось, просилась в рот. Увы, сколько он ни дергал ушами и ни бил копытом, временный хозяин этих намеков не замечал.
   Савур покачивался в седле в такт развалистой единорожьей рыси, лениво разглядывал проплывающие мимо пейзажи и думал о самых разных вещах одновременно. Например, о том, что до столицы ехать еще дня три, а Потаня, по всей вероятности, уже потерял надежду дождаться его в Мошкве, и не стоит ли все-таки заявить свои права на руславский трон? А также о том, что напрасно он, наверное, не высказал Марфе свои чувства, но она же сама к нему относилась только по-дружески, да и жениться пока недосуг, и почему бы, действительно, не подвинуть Вертислава с престола? И еще о том, что он вот едет, а Забава, бедняжка, даже не знает, что брат ее жив и мчится на выручку, а Кащей, то есть Ка-Сет-Асчей, несомненно, гад, но и великий князь Вертислав скотина хорошая - бросил сестренку без помощи, тоже мне, опекун называется! И впрямь, что ли, переворот устроить?..
   Нельзя сказать, что Славка всерьез лелеял замыслы вернуть себе отчую и дедчую корону, однако время от времени подумывал об этом. Но подумывал просто так, не строя каких-то планов. Во-первых, не до того сейчас, а во-вторых, Колдолом вовсе не был уверен в своих державных талантах. К управлению страной Микеша его не готовил. Если бы еще Руславия пребывала в упадке, тогда, конечно, пришлось бы занять трон просто из чувства долга. Однако дела в государстве, насколько он мог судить, шли неплохо.
   Во всех попадавшихся на пути городках и весях царил относительный порядок, явного недовольства в народе не замечалось. Пьяных песен и ругани раздавалось немало, однако ропота, предвестника бунтов и восстаний, слышно не было. Далеко не все могли похвалиться большим достатком, но и чрезмерная нищета в глаза не бросалась. Хлеборобы ковырялись в земле, купцы торговали, стражники несли стражу, старосты судили и рядили - всякий крутился, как мог, добывая пропитание себе и своим близким. Хватало, правда, и грязи, и воровства - так где же их нет? На Счастливых Полях, возможно, да и то неизвестно...
   Точки над "ё-моё" расставила встреча с одним крестьянским семейством.
   Пожилой папаша и шестеро его взрослых сыновей с женами и чадами расположились пообедать на лугу близ тракта, в окружении копен свежескошенной травы. Бабы расставляли на белоснежных ширинках крынки с квасом и простоквашей, миски с кашей и свежими щами, горками раскладывали огурцы, редиску и вареные вкрутую яйца, щедрыми ломтями нарезали соленое сало и хлеб; мужики степенно ждали, приготовив расписные деревянные ложки.
   Потомку буй-туров показалось, что это хорошая возможность узнать народные настроения, а также жалобы и чаяния. Оставив Эрундаля у обочины (тот сразу же занялся клевером), он подошел к честной компании и первым, как положено гостю, отвесил поклон:
   - Хлеб-соль!
   - Едим, да свой, а ты рядом постой! - не разводя церемоний, буркнул глава семьи. Праздный красавчик в нарядном кафтане Частосею (так его звали) не понравился. Мало им, дармоедам, лошадей, уже на единорогах разъезжают! И ежели барин подкатил в надежде на угощение, то здесь ему не харчевня. Грозно зыркнув на великовозрастных сынов, кои, напротив, уставились на саблю и щегольские сапоги пришельца с нескрываемой завистью, он продолжал: - Дела пытаешь или от дела лытаешь?
   - А что, отец, - Колодолом, решив не обращать внимания на неучтивость хозяина, непринужденно завязал разговор, - как нынче земледельцам живется? Не велики ли подати, не обижают ли сборщики на полюдье?
   От такого вопроса селянин сдержанно хмыкнул, его усатые дети очумело зачесали в затылках, а бабы, сгребя малых ребятишек, как куры цыплят, бочком-бочком передвинулись за широкие спины мужей - подальше от явно тронутого парня. Славур ошибочно отнес это на счет природной деревенской застенчивости. Как ни странно, но, всю жизнь проведя рядом с деревней, он в крестьянские заботы вникал крайне мало, а про полюдье читал в книжках и как-то упустил из виду, что еще при великом князе Радимире эту разновидность державного грабежа заменили многоступенчатой системой налогов.
   С сумасшедшими кто же спорит? Вот и Частосей горячиться не стал, а осторожно обронил в седую бороду:
   - Да нет, барин, живем не тужим. Подати посильные. А на полюдье, я уж и забыл, когда меня последний раз притесняли.
   - Это хорошо, - обрадовался Славка. - А то я немного сомневался.
   - А ты не сомневайся, милок, - мягко сказал Частосей, - все ровно так и есть, как я тебе обсказал. Так что езжай себе с Белбогом.
   Проводив гостя жалостливыми взорами, косцы переглянулись и одновременно повертели заскорузлыми от работы пальцами у висков. К счастью для своего самолюбия, Колдолом этого уже не увидел, как не расслышал и прозвучавшего за спиной: "А малой-то, кажись, совсем кукукнулся..."
   Проехав еще с десяток поприщ и всесторонне рассмотрев вопрос о власти в Руславии, непризнанный князь решил окончательно: ну и ладно, коли так. Пусть Вертислав дальше княжит.
   В этот момент совсем рядом что-то с треском и грохотом упало, и Эрундаль стал как вкопанный, резко уперевшись в землю всеми четырьмя копытами - так, что даже опытный наездник едва ли удержался бы в седле.
   Славур опытным наездником не был, а потому пташкой перелетел через голову единорога и едва не брякнулся в пыль носом. Однако не брякнулся - исхитрился, перекувырнулся, лягнув каблуками воздух, и приземлился без малейшего для себя ущерба. Миг - и он уже стоит с саблей в руке, готовый к защите и нападению, в классической позиции "Недремлющий сурок". Право, граф Димус мог бы гордиться своим учеником!
   Произошло это в живописном местечке: слева за редкими деревьями голубела Волгла (последние три сотни верст до Мошквы тракт идет союзно реке, то отдаляясь, то вплотную приближаясь к ее берегу), справа и впереди стеной стоял дремучий лес, в который ныряла дорога. На сумрачной опушке и поджидала путника нехитрая западня. Упрекать Эрундаля было не за что: любой единорог заартачится, когда перед мордой с оглушительным шумом валится здоровенный, в три обхвата, матерый дуб.
   Подрубленный ствол был повален по всем правилам разбойного искусства, точно поперек пути. И сами разбойники ждать себя не заставили: повыпрыгивали из кустов, будто домовые из-под печки, кистенями машут, улюлюкают, зверские рожи корчат и орут кровожадно:
   - Гу-гу-гу! Кошелек или жизнь! Сарынь на кичку! Гу-гу-гу!
   Славур, не отвечая шпане, холодно прикидывал рисунок предстоящего боя: первым делом распластать на две половины кабанистого главаря с острыми троллевскими ушами (тот бесновался пуще всех, размахивая зазубренным тесаком), а затем, пользуясь паникой, которая возникнет после гибели атамана, приняться за остальных. Обойтись без драки он не надеялся, а если откровенно, то и подраться был не прочь: надо же наконец проверить, хорошо ли усвоены уроки графа Димуса.
   Все-таки три обстоятельства удержали Колдолома от решительных действий.
   Начать с того, что лихие людишки нападали в довольно странной манере: орали да скакали на одном месте, словно болванчики, скок-поскок - вот и все. По-честному рассудить, так и бить их пока было не за что.
   Эрундаль тоже вел себя не так, как пристало боевому жеребцу в опасной переделке. Сперва, когда Славка с него сверзился, единорог слегка встревожился, но затем, убедившись, что человек цел и невредим, успокоенно фыркнул, поворотился к разбойникам хвостом и начал меланхолично ощипывать листики с какого-то кустика. Как будто не принял происходящее всерьез.
   А тут еще из-за поворота появилась крестьянская подвода с брюквой. Появилась - и даже хода не сбавила. Более того, подъехав ближе, возчик приподнял над нечесаной башкой войлочный колпак и дружелюбно раскланялся с татями, как с добрыми знакомыми. Затем чмокнул своей лошаденке и, усмешливо подмигнув Славуру, направил телегу к обочине: там, оказывается, в траве имелись колеи, которые аккуратно огибали изрядно обтрепанную и подувявшую крону дуба. Похоже, падал он здесь неоднократно, и местные селяне приловчились объезжать помеху.
   Ничего не понимаю! - подумал Колдолом в недоумении. На всякий случай он прищурился, но нет - колдовством вокруг и не пахло, все было реальным, без чар и магии.
   Чувствуя себя довольно глупо, он погрозил противникам саблей, но в этот миг шайка вдруг притихла, а вожак, опустив оружие, оскалился в приветливой (то есть это он, видимо, полагал, что она приветливая) ухмылке и вполне миролюбиво вступил в переговоры:
   - Ну как?
   - Что "как"? - осведомился Славка, не теряя бдительности.
   - Как, говорю, смотрибельно вышло? На кого мы, куманек, по-твоему, похожи?
   - На придурков!
   Вот сейчас атаману следовало бы обидеться и употребить тесак по назначению. Рубить он, скорее всего, будет без затей, сверху вниз, как дрова колют (пресловутый "Топор дровосека" или что-то в том же роде). А хотя бы и с затеями - тем интереснее.
   Но громила и после этих вызывающих слов в бой не кинулся. Напротив, приметно понурился, нахохлился, как мокрая курица, и спросил расстроенно:
   - А на разбойников?
   - Тоже похожи, - утешил Славур. Но уточнил истины ради: - На придурочных. Вам не прохожих пугать, а в балагане кривляться - цены бы не было.
   - Правда? - атаман неожиданно расцвел, как майская роза. - Не шутишь? Да ты, куманек, сабельку-то убери, не страшися, это ж все понарошку!
   - Зачем? - удивился непризнанный князь, кося глазом по сторонам: не подбирается ли кто тайком сзади, чтобы нанести предательский удар. Никто, однако, не подбирался. Вместо этого необычные грабители побросали на землю топоры и рогатины и вразнобой загомонили:
   - Лепетируем мы здеся!
   - К шпектаклю готовимся!
   - Пиесу давать будем!
   - Живые картины представлять!
   - Цыц! - рявкнул предводитель, повелительным жестом прекращая гвалт. - Да знаешь ли ты, куманек, с кем ныне свел знакомство? Так знай же: пред тобою - лицедейская труппа Спиридона Живогреза.
   - Славур Колдолом, - назвался молодой человек. - А ты?..
   - А я и есть Живогрез собственною персоной. Прозываюсь же я так, к сведению твоей милости, в силу сызмальства мне присущей тонкости чюйств и живости грез, о чем оное прозвище, присвоенное мне сотоварищами, и свидетельствует. До недавнего времени, к стыду нашему и прискорбию мирных обывателей, - велеречиво продолжал бывший Спиря Живорез, - кумпания наша являла собою сонмище истинных хищников, сиречь шайку злодейскую. Однако же после некоторого случая, - он со вздохом погладил себя по макушке, казалось, сплюснутой каким-то чудовищным ударом, - уверились мы в прелестях добронравного образа жизни и остаток лет своих решили посвятить актерскому поприщу, к коему и раньше склонность имели немалую.
   Тут Живогрезовы подручные отмочили новую штуку: скоренько выстроились в две шеренги, передние припали на одно колено, задние простерли десницы над их головами, и, оборотив вдохновенные небритые рожи к закатному небу, вся шайка возопила слаженным хором:
  
   Загладим позор и благими трудами искупим
   Все мерзости, кои творили, безвинную кровь проливая
   И злато стяжая путем грабежа и насилья!
   В чем всеми богами и мамой родною клянемся!
  
   - Ну-ну, - сказал пораженный Славка, задвигая саблю в ножны. - Здорово у вас получается.
   - Это из финала, - польщенно пояснил Спиридон. - В наелико скорейшем времени, куманек, намерены мы представить на суд столичных зрителей пиесу "Коварное похищение невинной купецкой дочери Ефросиньи злонравными разбойниками, на честь сей девицы посягнувшими, и счастливое ея избавление после пробуждения в оных мерзодеях начал высокой нравственности, или Торжество Вершин Добродетели над Бездною Зла". Собственноличное сочинение Спиридона Живогреза, в двух частях, с прологом и эпилогом, в антракте буфет с морсом и кренделями, билеты на стоячие места, а также детям и городовым стражникам - с половинной скидкой. Для благородных валетов вход бесплатный. Там, куманек, - увлеченно продолжал он, - чтоб тебе было доступнее, злонравные разбойники коварно похищают невинную купецкую дочь Ефросинью, дабы посягнуть на честь сей девицы, а она...
   - Спасибо, я понял! - быстро сказал Славур. - А вот скажи-ка, не имел ли какой-нибудь из благородных валетов отношения к некоторому случаю, столь разительно переменившему ваш образ мыслей?
   - Имел, - покаянно признался атаман, вновь поглаживая макушку. - Вознамерившись беспощадно пресечь путешествие и самую жизнь упомянутого валета, Потоком рекомого, устроили мы ему достогнусную засаду. Однако же славный Поток, к нынешнему нашему счастию, в обман не дался и столь виртуозно поработал своей булавою, что в короткое время сумел наставить нас на стезю безусловной порядочности.
   - Потаня - он такой, - гордо сказал Славка. - Он мой друг! Булавой - это он может.
   - Ну так, а я о чем? Я даже, куманек, по сему поводу народную мудрость сочинил. Вот: "Лепо заточить лиходея в узилище, ан паче того прилепее тюкнуть его дубиной по кумполу - отменного можно достичь результата!"
   - А что, хорошая мудрость, - одобрил Славур. - Полезная, я бы сказал. Вы уж ее теперь не забывайте.
   - Ни за что! - проникновенно пообещал Спиридон.
   На том они и расстались. Лицедеи с уханьем и кряканьем навалились на многострадальный дуб, ставя его на место для очередного прогона сцены. Колдолом кое-как взобрался на Эрундаля и вновь утвердился в седле. Они с Живогрезом обменялись рукопожатием, договорившись продолжить знакомство в Мошкве. Увы, при этом один не догадался спросить, а другой не сообразил рассказать, что прикончить должны были не только Потаню, но и Славура, и что заказ на их устранение от неизвестного плательщика приходил даже дважды - вот только во второй раз, буквально на днях, бывшие разбойники отказались его выполнять...
  
  

Глава 52. Как Шмырлиц выполнил поручение,

полученное из Черного замка

   "Анонимное письмо подобно младенцу,
   подкинутому к чужим дверям:
   радости от него мало,
   но и на помойку не выбросишь..."
   Почтальон Печкин.
  
   Кромеуш, натянувший на себя личину Ка-Сет-Асчея, успел передать руславскому резиденту лишь одно указание, но и того хватило, чтобы натворить в Мошкве переполоху. Поручение было такой сугубой важности, что достойный клеврет черного мага не рискнул передоверить его даже самым ловким своим подручным, а взялся за дело самолично.
   Испортив восемь черновиков, на девятый раз Шмырлиц сочинил вполне приличное подметное письмо, которым и сам остался доволен. Анонимка получилась на славу: в меру туманная, в меру угрожающая и безмерно убедительная. Представив себе выражение лица Вертислава, когда тот будет ее читать, резидент весело захихикал. Впрочем, помимо глупого князя имелся многоумный советник Мудрила, и вспомнив о нем, Шмырлиц хихикать перестал. Главное было впереди, а пока следовало соблюдать осторожность. Не хватало еще угодить в лапы стражников, подкидывая письмо по адресу!
   Подобная перспектива Шмырлица не прельщала, а потому вскоре из задней калитки бой-ярской усадьбы выскользнула фигура, совсем не похожая на известного всей столице царедворца.
   Главный шпион Ка-Сет-Асчея плотно закутался в долгополый широкий плащ - так, что наружу торчали только длинный накладной нос, изготовленный из картона, и космы конопляного парика. На плаще была нарисована рука с вытянутым пальцем, указывающим направо. Под плащом таился упругий охотничий лук - этим оружием Исай владел мастерски.
  
   Великий князь Вертислав готовился отойти ко сну. Постельничие облачили его дородные, обильно тронутые жирком телеса в ночное одеяние и удалились, погасив все свечи, кроме одной на прикроватном столике. Его нынешняя симпатия, жена воеводы Густобоя, заботливо взбила пышную перину и разлеглась поверх в соблазнительной позе, готовая к труду, но отнюдь не к обороне. Законная супруга буй-тура, великая княгиня Доброхота, уже третий месяц пребывала в отдаленном храме богини Ляли, где ежегодно (и безуспешно, увы) пыталась выпросить себе младенчика, а воеводу Вертислав спровадил в объезд границ, якобы для проверки боеспособности порубежных крепостей и острогов. Повод был насквозь фальшивый, зато приличия соблюдены...
   В свое время, решив, что Вертислав не должен стать родоначальником новой династии, серый маг Мигренус подсуропил ему в жены непорочную деву из хорошей семьи, воспитанную в строгости прямо-таки ужасающей. Барышня эта столь усердно внимала наставлениям любящей маменьки, что и поныне, спустя два десятка лет после свадьбы, искренне была убеждена, что младенчики в законном браке обязаны появляться сами собой, а плотские утехи придуманы мужиками исключительно ради удовлетворения своих кобелиных наклонностей. Немудрено, что при таких ее воззрениях Вертислав с Доброхотой почивали не только в разных кроватях, но и в разных крыльях дворца.
   Буй-тур, здоровяк и жизнелюб, первые годы подкатывался к супруге так и этак, но превозмочь ее несокрушимую невинность не сподобился. Отчаявшись, он начал искать утешения на стороне. Конечно, этикет не позволял таскать в кремлевские палаты гулящих девок, а потому отдуваться за них пришлось женам придворных. Впрочем, те и сами всячески стремились попасть под буй-турово одеяло. Урон был невелик, а выгоды неоспоримы: властитель щедро увешивал рога покладистых мужей чинами и наградами. Тот же, к примеру, Густобой разве стал бы воеводой, не отличайся его благоверная редкостной пылкостью вкупе с неистощимой фантазией? Куда там, и думать нечего!
   Предвкушая близкие утехи, Вертислав оглаживал фаворитку по крутому бедру и торопливо дохлебывал вечернюю чашу сбитня (разумеется, проверенного рогом единорога на предмет отравы), как вдруг двери с треском распахнулись и в опочивальню не вошел, а вихрем ворвался ближний советник, казначей и опора престола Мудрила Тихий.
   Густобоевна тихонько пискнула, тщетно пытаясь прикрыть свои роскошные прелести ладошками. Князь от неожиданности поперхнулся, плеснул горячим напитком себе на выпуклый живот и осквернил царственные уста площадной бранью.
   Мудрила, не страшась его гнева, повел бровью - догадливая воеводша соскочила с постели и, кутаясь в простыню, шмыгнула за порог. Всесильного бой-ярина при дворе боялись куда больше, чем самого монарха.
   - Хамишь? - удивился властитель. - Почто полюбовницу мою вытурил?
   Тщательно прикрыв за бабой массивные дубовые створки, советник повернулся к нему и, мотнув бородой в коротком поклоне, промолвил несколько слов. Слова были простые, но жуткие, и у князя по спине побежали мурашки. Неверной рукой поставив кубок на столик, Вертислав переспросил:
   - Cлавур?
   - Славур, - беспощадно подтвердил Мудрила. В дрожащем свете свечи глазки бой-ярина казались двумя зловещими угольками.
   - Мирогромич?
   - Мирогромич.
   - Тот самый?
   - Тот самый.
   - Жив?
   - Видно, жив, коли не помер.
   - А не врут?
   - А я почем знаю? - бой-ярин пожал плечами. - Может, и не врут.
   - А кто должен знать?! - взъярился великий князь, выходя из оцепенения. - Слуга, мля, верный! Я тебя зачем здесь держу?
   Между прочим, от природы Вертислав был наделен достаточно глубоким умом, который при должном развитии вполне мог бы тонко осмысливать явления и события, рождать светлые идеи, делать верные выводы и выдавать точные прогнозы. Не исключено, что он даже одарил бы человечество парой-тройкой оригинальных мыслей и философских парадоксов.
   К сожалению, как раз должного развития ум Вертислава не получил. Беда его была в том, что с самого детства рядом находился смышленый холоп, который решал за него все вопросы. Князю не приходилось беспокоиться о месте для ночлега, о снискании пищи и питья, о карманных деньгах, о найме прислуги, об оплате уроков деликатного обхождения и фехтования - равно как и многом другом, вплоть до подыскания случайной подруги на ночь. За все отвечал и все устраивал Мудрила Тихий. В конце концов таким же образом, за плечом лукавого холопа, Вертислав выбился в великие князья, после чего ему стало вообще не надо о чем-то думать. Вокруг трона крутилось множество вельмож, которые охотно занимались важными делами - от переговоров с иноземными послами до сбора налогов с подданных. А если без личного решения великого князя обойтись было никак нельзя, то это решение мгновенно подсказывал Мудрила. Стоит ли удивляться, что мозги князя, долго оставаясь без употребления, постепенно закисли и даже немного разжижились? Требовалась неслабая встряска, чтобы они вновь начали работать, как положено. И сейчас такой встряске весьма способствовало письмо, подброшенное в Кремль бой-ярином Шмырлицем.
   Притомившись кричать, Вертислав внезапно умолк, поманил Мудрилу пальчиком и, когда тот придвинулся, отвесил ему звонкую оплеуху.
  
   ...Тут же схлопотав ответную затрещину, князь кубарем слетел с ложа и дрожащим студнем расплылся по пушистому пертуранскому ковру, покрывавшему пол. Будничная корона свалилась с его ушей и подкатилась к ногам советника. Мудрила отпустил ему еще пару пинков, после чего нацепил корону на собственную голову, а трепещущего в страхе Вертиславку назначил младшим подмастерьем золотаря. Для начала, пока не придумает для него более подходящей работы...
  
   Ах, мечты, мечты! В действительности он схватился за щеку и проскулил жалобным голосом:
   - За что, князь-батюшка?
   - За то самое, - Вертислав сосредоточенно дул на ладонь. - Ну вот, руку об тебя, поганца, отбил.
   - В холодную бы воду засунуть, - сказал бой-ярин участливо. - Остудить, чтобы не болело.
   - Тебя самого в воду засунуть! В пыльном мешке! Нет, в самом-то деле, - князь понемногу успокаивался, - он утоп или нет?
   - Пишут, что не утоп.
   - Кто хоть пишет?
   - Бес его знает, твое величество! Доброжелатель какой-то, - Тихий вытащил из кармана подметное письмо. - Вот послушай:
  
   "Спешу донести, что утопший княжич Славур Мирогромич вовсе не утоп во младости лет, а насупротив того, возрос в потайном укрывище и приближается сей час к Мошкве в рассуждении низвергнуть законного владыку Вертислава и захватить великий стол Руславский. Опознать же его недолго по роже, коя от дедовой, Радимировой, отличается лишь в самой малой малости. Доброжелатель".
  
   - Дай сюда! - Вертислав выхватил послание и пробежал глазами по строчкам. - Смотри-ка ты, "в рассуждении низвергнуть"! Взять бы его, - мстительно протянул великий князь, - и на кол посадить, самозванца этакого. В рассуждении, чтобы дольше помучался... Нам здесь только утопших наследников не хватало! Кто депешу доставил?
   - Известно кто, - Мудрила поморщился. - Караульщики лицедейский нос углядели да волосья обманные. Стало быть, Исай Шмырлиц, больше некому. Он завсегда так маскируется, когда происки учиняет. Опять же из лука стрелять мастак, а письмо к стреле было примотано. С улицы запустил, виртуоз хренов! Дружиннику у крыльца точно в ухо поцелил, насквозь. Теперь ему можно серьгу вешать. Главное, дырочка аккуратная такая...
   (Заметим в скобках, что стражниково ухо резидент повредил без злого умысла - метил он в дверь, но порыв ветра чуть отклонил стрелу.)
   - Исай? - заинтересовался князь. - Это какой же Исай? Бой-ярин, что ли, конюший наш главный?
   - Кому конюший, а Кащею - давний слуга и первейший лазутчик.
   - Дела-а... - Вертислав был озадачен. - А что ж он до сих пор не в темнице? Почему не поймали?
   - А толку-то его ловить?! Все равно отбрешется. Уж больно пронырлив прохиндей: сколько раз попадался, а улик нету. Я ему однажды говорю: смотри, Исайка, допрыгаешься, морда вражья, сгною за решеткой! А он, паразит, смеется: ты, мол, сперва докажи. А как докажешь? Скользкий, собака, как налим... Вот сейчас, к примеру, с поличным задержать могли, да куда там! Он же, подлец, какую уловку выдумал: нарисовал на епанче руку с пальцем, и палец тот вправо тычет. Караульщики поверили да направо и кинулись. А он, лисован битый, в это время налево убежал.
   - Хитер, гадюка! Кащеев шпион, значит? - буй-тур в задумчивости помял рубаху, заскорузшую от сладкого сбитня. - Постой-ка! А может, и весточка от Кащея прибыла?
   - Понятия не имею, - честно сказал Мудрила. - Надо бы полагать, что от Кащея, но с этим Шмырлицем никогда ничего толком не разберешь, он же вдобавок и на Франталию работает, и на Прустрию, и на Поляхию, кажется. А потом, твое величество, почерк совершенно не Кащеев, да и зачем ему, если рассудить, такие сложности? Он бы так и подписался - Кащей. А тут Доброжелатель не пойми какой...
   Рубаха не разминалась. Вертислав облизал липкую руку.
   - Ладно, шут с ним. Кто писал - дело десятое. Ты мне скажи, верить этому письму или нет?
   - Ну так... - советник многозначительно почесал кончик длинного носа. - Не верить - спокойнее, но глупо. Поверить - разумно, зато хлопот больше.
   Узрев знакомый жест (напомним, почесывание носа означало, что у Мудрилы есть полезная идея), князь приободрился.
   - Излагай! Что делать будем?
   - Самозванца, само собой, выследить и...
   - На кол?
   - Ни в коем разе! Оно бы хорошо, да понимаешь, твое величество, на кол - это шумиха ненужная. Он еще, не приведи Белбог, с него, с кола-то, чего-нибудь гавкать начнет. По городу, чего доброго, слухи пойдут, волнения: самозванец ли, дескать, а то, может, и впрямь Мирогромов сын нашелся? Опять же, и закона такого у нас нету, чтобы самозванцев на кол сажать. Я завтра, к примеру, самим Мирогромом обзовусь - что ж, меня за это сразу казнить?
   - А то! Попробуй обзовись - шкуру спущу!
   - И все равно - нету закона!
   - Подумаешь! - возразил князь надменно. - Закон я тебе какой хочешь напишу. На шкуре и напишу!
   - А дума бой-ярская утвердит? - усомнился советник, непроизвольно поеживаясь. Не то чтобы он испугался, но мало ли... Вот кликнет Вертислав палачей да и повелит оттяпать башку, с него станется. Это, положим, ерунда, все палачи Мудрилой давно куплены-перекуплены, - однако при такой оказии придется самого князя удавить, а кому это надо? О короне помечтать хорошо, а в жизни все сложнее. Трон захватить - не велик фокус, но вот дальше... Не примет держава Руславская буй-тура Мудрилу, тут и гадать не приходится. Усобица пойдет, смута, а там, глядишь, пырнут мечом из-за угла - и получишь вместо царства земного царствие небесное.
   "Да пошел ты со своей короной!" - чуть не ляпнул бой-ярин, но спохватился и промямлил:
   - Дума, говорю, возражать будет...
   - Плевать я хотел на думу, - признался хозяин. - Давно уже хотел, да повода никак не найду.
   Мудрила, не на шутку изумившись, всплеснул руками.
   - Тю! Зачем тебе повод? Ты же самодержавный владыка. Давай прямо с утра их вызовем - и плюй на всех, сколько душеньке угодно!
   - Прямо с утра? Это ты неплохо придумал... - буй-тур расплылся в мечтательной ухмылке, однако быстро вернулся к реальности. - Погоди, - он потряс окладистой бородой, - о чем это мы? Ах да, самозванец... Волнения, говоришь? Это да, огласка нам ни к чему. А как же быть в таком случае?
   Что бы ты, дурачок, без меня делал, снисходительно подумал советник. Вслух он, разумеется, изрек иное:
   - Опасно нынче стало на Мошкве, князь-батюшка. Татей развелось - уму немыслимо. Грабят по ночам, режут прямо на улицах...
   - Что ты врешь?! - возмутился Вертислав. - Когда это у нас кого резали? Хотя... - до него наконец дошло, - ну да, режут, не без того. Или вот еще, мне доносили, на поединках многих закалывают.
   - Камни с крыш падают, - продолжил бой-ярин скорбный перечень напастей, - телеги с бревнами как чумовые носятся, бешеные собаки кусаются, пожары что ни ночь.
   - Эй, вот пожаров не надо! - строго сказал князь. Похоже, обострение рассудка его еще не покинуло. - И бешеных собак тоже. Давай как-нибудь потише.
   - Как прикажешь, - согласился Мудрила. - Но!
   - Что "но"? Что "но"? - опять занервничал Вертислав.
   - Нельзя исключать, что самозванец попадется увертливый и всех этих бед избежит.
   - И что же тогда?
   Бывший холоп лукаво зажмурился и, наклонившись к уху буй-тура, прошептал тихо и внятно:
   - А то, что пришло время явить народу законного прямого наследника, чудом спасшегося княжича, а отныне князя, Славура Мирогромича. Мы его супротив Кащея призвать мыслили, но и против самозванца сгодится. И уж тут, ежели что, злодея лже-Славура можно и на плаху. При этом раскладе он уж выходит не просто босяк, чужое имя присвоивший, а бунтовщик супротив престола.
   И советник, подкрепляя весомость своих доводов, вновь поскреб кончик носа крепким желтым ногтем.
  
  

Глава 53. Как Славуру пришлось завернуть в Упырево берложище

   "Понедельник. Спас прекрасную даму.
   Вторник. Спас прекрасную даму.
   Среда. Спас двух прекрасных дам.
   Четверг. Господи, да сколько же их здесь?!"
   Из дневника сэра Ланселота Озерного.
  
   Очередной день путешествия подходил к концу, пора было подумать о ночлеге. Правда, постоялых дворов поблизости не наблюдалось, но Славур, бывалый лесной житель, прекрасно мог выспаться и на куче еловых веток у костра.
   Уж во всяком случае он не намерен был искать приюта в мрачной хоромине, разлапистая крыша которой зловеще чернела на фоне заката над верхушками деревьев на дальнем холме. Прищурившись, Колдолом отметил там сгущение какой-то не очень доброй магии. Эрундаль тоже настороженно косил глазом в сторону усадьбы, недовольно посапывал рогом и бил копытом.
   - Да ладно тебе брыкаться, - успокоил Славур, потрепав его по гриве, - мы туда не собираемся.
   Эрундаль повернул к нему умную морду. В его взгляде хозяину почудилась ирония: не собираемся, мол? Ну-ну!
   Где-то рядом, за низкорослыми березками и рябинами, обступившими дорогу наподобие живой изгороди, слышались треск, ауканье, веселый гомон. Из леса высыпала гурьба деревенских ребятишек в домотканых, изгвазданных смолой и травяной зеленью рубашках. Лишь один белобрысый парнишка, чуть старше других, щеголял в холщовых портках.
   При виде всадника малышня выстроилась в рядок у обочины. Раздался нестройный хор приветствий.
   - Здравствуйте, дети! - Славка, натянув поводья, улыбнулся в ответ. И прозорливо спросил: - В лес ходили?
   - Ага, - сказал белобрысый, - боровиков набрали. Опосля дождя, дяденька, боровики поперли - тьма тьмущая!
   Славка малость напрягся: боровиками у волхвов зовется всякая мелкая нечисть, шастающая по бору. Принесешь домой этаких злопакостников - расплодятся хуже клопов, замучишься потом выводить... Но мальчишка гордо показал полнехонький берестяной кузов, и у Колдолома отлегло от сердца - речь шла всего-навсего о белых грибах.
   Тут и все остальные наперебой начали совать ему свои корзинки, хвастаясь добычей. Грибочки и впрямь были отборные, один к одному.
   - Ого! Вот мамок порадуете!
   По молодости лет у Славура оставалось еще немало нерастраченных иллюзий. Скажем, сам выросший в сиротстве, он искренне полагал, что главная задача любого домашнего чада - радовать мамку своим поведением.
   - Ага, - повторил парнишка. - А это настоящий единорог? А саблю твою поглядеть можно? - и, похлопав белесыми ресницами, ни к селу ни к городу добавил: - А вон тамочки - Упырево берложище, мы туда не ходим. И ты, дяденька, туда не ехай - нечистое место!
   - Не поехаю, - пообещал он слегка озадаченно, снова трогаясь в путь. Эрундаль насмешливо заржал.
   Малышня жалостливо смотрела вслед.
   - Поехает, - удрученно вздохнула крохотная девчушка, теребя в руках венок из лесных цветочков. - Сперва все говорят "не поехаю", а потом ехают. Сгинет дядечка!..
   А Славка, не прошло и пяти минут, поравнялся с огромной вязанкой хвороста, неспешно тащившейся по тракту. Понятно, тащилась она не сама по себе: под вязанкой обнаружился какой-то дедок, придавленный ношей и годами, но довольно жилистый. Сердобольный путешественник, конечно, вновь придержал единорога и спросил (без большой, правда, охоты), не надо ли пособить. Дедок от помощи отказался, но явно обрадовался возможности передохнуть. Свалил груз на землю, с облегченным кряхтением уселся на него сверху и затеял с парнем пустопорожний треп:
   - Ишь, какая коняжка у тебя рогатая. В Мошкву, соколик, навострился?
   - В нее.
   - В Мошкву - это ништяк, - одобрил дедок, утомленно обмахиваясь дырявой соломенной шляпой. - Ты тока не обшибись, соколик, туды вон не заверни, - он ткнул пальцем в сторону загадочного строения. - Упырево берложище, можа, слышал? Нечистое место!
   - И что, в самом деле упырь там живет?
   - А то! Коли берложище здеся, то и он здеся. Это уж не сумлевайся. Хотя ты, гляжу, при сабле, можа, оно и обойдесся. Завернешь, стал быть?
   - И не подумаю! - твердо заявил Славур. - Мне ваши нечистые места без надобности. Всего хорошего, дедушка!
   Он тронул Эрундаля каблуками, и единорог галопом устремился прочь, обдав старца облаком пыли.
   Прочихавшись, дедок напялил шляпу на встрепанные седины, взвалил вязанку на плечи и побрел дальше. На ходу он скептически кхекал и бурчал:
   - Завернешь, соколик, куды ж ты денесси! Все заворачивают...
   Интересно, что там за берложище такое? - размышлял Славка, ерзая в седле. И чего это все меня уговаривают туда не ездить?
   Шумно вспарывая крыльями воздух, через дорогу тяжело пролетела ворона. Сквозь хриплое карканье до него отчетливо донеслось:
   - Упыр-рево! Бер-рложище! Стр-рах! Кошмар-р! Р-рок!
   Колдолом, стиснув зубы, решил не обращать на это внимания, но, по правде говоря, его здорово разбирало любопытство.
   В очередной раз Эрундалю пришлось остановиться, когда с кривой тропинки, отходившей от дороги, наперерез им внезапно метнулась нарядно одетая девка и, с полным пренебрежением к своему шелковому платью, грянулась на колени перед единорожьим носом. По ее позе, удачно сочетающей отчаяние с редким изяществом, Славур смекнул: нет, не девка. И не баба тем более. Дамочка знатного роду, причем не руславская.
   Точеное личико незнакомки дышало волнением, руки ее в грациозном жесте простерлись к молодому человеку, в прекрасных очах бриллиантами сверкали слезинки. Она еще не промолвила ни слова, а непризнанному князю уже стало ясно: опять влип!
   - О, храбрый опрометчивый идальго, чье славное имя мне неведомо! - возопила дама красивым прерывающимся голосом. - Умоляю, отринь этот благородный безумный замысел! Не губи свою жизнь и бессмертную душу - не пытайся проникнуть в Упырево берложище!
   Она была еще молода (на первый взгляд, лет двадцати пяти, на второй - лет пять надо прибавить) и очень хороша собой, а легкий портуспанский акцент придавал красотке еще больше очарования. Славур не стал гадать, что портуспанка из высшего общества делает в руславском лесу: прищурившись, он убедился, что ее окружает ореол довольно запутанных чар (наложенных не на саму дамочку, но, безусловно, имеющих к ней какое-то отношение), и беззвучно выругался - по всему выходило, что Колдолома ждет работа.
   Покорившись судьбе, он слез с единорога. Прелестница тут же перестала стенать, вскочила и с такой готовностью рванулась навстречу, прилипнув к нему всем своим трепетным телом, что Славку кинуло в жар. Сложена она была бесподобно. Вот зар-раза! - подумал он, впиваясь в сочные алые губки.
   Незнакомка, хоть и пребывала в смятении, но целовалась с большим прилежанием. Рассудок кричал ученику волхва, что с ним расчетливо играют, однако плоть нашептывала свои резоны. Все равно за спасение зачарованной дамы герою полагается награда, так почему не получить немножко авансом?
   Но тут, не покидая его объятий, она опять затянула свою волынку:
   - Оставь меня, отважный кабальеро! Не рискуй ради несчастной донны Стебании, обреченной на гибель на том и этом свете!
   Как вы помните, у Славура был немалый опыт по обращению со слабым полом. Он нежно смахнул влагу с ее длинных ресниц, подул в розовое ушко, дружески похлопал по крепкой попке и в таком же патетическом штиле заверил, что его острая сабля, сильная рука и боевой единорог находятся в полном распоряжении донны Стебании. После чего попросил больше не ныть, а рассказать толком, что там за берложище и кого надо прикончить.
   Кажется, обольстительница только этого и ждала. Мгновенно перейдя на деловой тон, она предложила отважному кабальеро, коли уж он так настаивает, немедля отправиться на подвиг.
   И они двинулись к Упыреву берложищу. Эрундаль впереди, Славка в обнимку со Стебанией сзади. Враз повеселевшая донна, прижимаясь к нему жарким бедром, на ходу увлеченно излагала историю своей жизни.
  
   Прекрасная Стебания появилась на свет не только в другой стране, но и (как, помявшись, неохотно призналась она) в другом столетии. Родилась дамочка, как и думал Славка, в Портуспании, в знатной семье Обмиранес.
   Папаши Обмиранеса в тот день дома не было. Сызмальства питая неуемную тягу к странствиям, достойный идальго покинул молодую супругу на вторые сутки после свадьбы, не ведая, что успел оставить ее в интересном положении. По каким дорогам его затем носило, не суть важно. Но однажды рыцарская лошадь привезла дона в руславские пределы, а злой рок направил его в Упырево берложище.
   Владельца усадьбы звали Космач Кровопусков. Был он натуральным упырем, а вдобавок чернокнижником, умеющим к тому же перекидываться в медведя. Столь многогранные таланты позволили ему стать единоличным темным хозяином всей округи. Других оборотней Кровопусков обарывал с помощью заклинаний, колдунов побивал вампирскими приемчиками, а упырей заламывал, превращаясь в косолапого. Причем во всех трех ипостасях нрав у злодея оставался весьма вздорный. Мудрено ли, что соседи-помещики его не жаловали, наемная прислуга дольше недели в усадьбе не задерживалась (Космач пил из работников кровь и в переносном, и в прямом смысле слова), а местные селяне, наученные горьким опытом, опасливо обходили его имение за версту. Из-за вынужденного одиночества характер у вурдалака стал еще несноснее, и расплачиваться за это приходилось проезжему люду: Космач, гораздый на изуверские выдумки, всласть измывался над бедолагами, случайно забредавшими в Упырево берложище. Вот и гостя из Портуспании он встретил с распростертыми объятиями.
   Физического ущерба рыцарь не понес (упырь, по счастью, был не голоден), зато морально пострадал так, как и врагу не пожелаешь. Потерпев поражение в схватке с оборотнем и уже не чая вырваться из его когтей, дон Обмиранес впал в столь сильное расстройство чувств, что купился на бородатую хохму, известную любому младенцу.
   "Жить хочешь?" - спросил Космач, шутки ради покусывая пленника за шею. В ответ тот слабо булькнул. "Тогда клянись!" - и негодяй, давясь сатанинским смехом, продиктовал текст только что выдуманной им клятвы. Невменяемый идальго послушно повторял каждую строчку, не пытаясь даже понять, что эти корявые вирши для него означают:
  
   Чтобы вылезть из неволи,
   Я сулюсь по доброй воле
   Кровопускову отдать
   То, об чем не можу знать,
   Что не знамо самому
   Мне в моем родном дому!
   Энто (то, чаво не знаю)
   Твердо выдать обещаю,
   Завернув сюды опять
   Через двадцать лет и пять!
  
   "Смотри же! - повторил на прощание упырь. - Через двадцать пять лет ты должен отдать мне то, чего сейчас не знаешь в своем доме! Обманешь - стыдно будет!"
   Портуспанский рыцарь не пожалел бы за свою жизнь все сокровища рода Обмиранесов, а уж тем более то, о чем и сам не знал. А потому охотно пообещал, что ровно через четверть века привезет в берложище выкуп. И только вернувшись в Портуспанию, бедняга наконец-то вник в суть данного зарока. О, ужас - "энто (то, чаво не знаю)" было его малюткой-дочерью!
   Так вот и вышло, что отмеренный срок Стебания провела в монастыре (куда безутешные родители сплавили ее еще в младенчестве, дабы не слишком привязываться к ней и расстаться потом без лишних слез), а свой двадцать пятый день рождения встретила уже в логове вурдалака. Щепетильный дон Обмиранес, выполняя уговор, лично доставил ее в Упырево берложище и, высадив на крыльце, удалился, горько сетуя на злую судьбу. Он так и не узнал, какого свалял дурака: сам Кровопусков, как выяснилось, давным-давно забыл о своей шутке и вовсе их не ждал.
   Тем не менее появлению девы подлец обрадовался. Да еще как! Долго потирал лапы, пускал слюни, щипал ее за разные места, а потом заявил, гад поганый, что негоже-де использовать такой штучный товар второпях, как обычную деревенскую бабу, но пусть она не волнуется, поскольку он, мол, кое-что придумал. И дрожащая от страха донна с тоской узнала, что чернокнижник намерен растянуть восторги их первой брачной ночи на веки вечные. А если на веки вечные не получится, то хотя бы до следующего четверга.
   К счастью (или к несчастью - по прошествии лет Стебания в этом уже не была столь уверена), затея с треском провалилась. То ли в черную книгу вкралась опечатка, то ли сам Космач что-то напортачил с заклинанием, но в результате колдовского обряда ночь для них вообще не наступила. Более того, Упырево берложище выпало из плавного потока времени. С тех пор усадьба пребывала в некоем странном месте, которое Кровопусков именовал Безвременьем. Как оно устроено, ни донна, ни ее кошмарный муженек не знали, поскольку и сами там фактически переставали существовать. Вернее, существовали словно репа на грядке, без каких-либо занятий, желаний и порывов. Все, что Стебания могла рассказать Колдолому, - что место то пустое и безрадостное. Ни театров, ни балов, ни любовных интрижек. Делать там было совершенно нечего, а если бы и было что, то совсем не хотелось, а если бы и захотелось, то не моглось...
   Только раз в месяц, в канун полнолуния, усадьба на недолгий срок вновь выныривала в нашем мире. При этом все попытки сбежать из нее успеха не имели: на сколько бы верст пешком, верхом или в повозке Космач и его пленница ни удалились от берложища, но в тот миг, когда усадьба опять проваливалась в Безвременье, они проваливались вместе с ней. После пятой или шестой попытки упырь и пробовать перестал. Вместо этого он, даже не помышляя покушаться на честь донны Стебании, корпел в краткие периоды возвращений над черной книгой, пытаясь найти ошибку и вернуть все на круги своя. Стебания же просто маялась бездельем и от маяты зазывала в усадьбу проезжих богатырей - в тщетной надежде, что кто-то из них сумеет наконец прибить чернокнижника. Желающих было много, но за все прошедшие годы никому не пофартило: Космач с порога долбил витязей своими ущербными чарами и отправлял в то же самое Безвременье, в котором сам увяз. (А может, в какое-то другое: в отличие от упыря и донны Стебании, никто из добрых молодцев оттуда не возвращался даже на минутку.) Лишь один-единственный раз вампиру досталось стрелой из лука, да и то не очень больно.
   - Я уж ему говорю: ты бы, Кровопусков, поддался кому-нибудь, что ли! Или брось свою дурацкую магию и иди наконец ко мне, а то сидишь как собака на сене, ни себе, ни людям! Сколько мне еще сохнуть без мужских галантностей? А он только рявкнет: "Не мешай!" - и опять за свое. А то еще "дурой" обзывается, - наябедничала донна Стебания.
   Так они брели в темноте (солнце скрылось за лесом; теперь тропку слабо освещала лишь желтая и маслянистая, как блинчик, луна) и за разговором незаметно дошли до усадьбы.
   Отпирая калитку, донна жеманно поинтересовалась, почему дон рыцарь так загадочно на нее смотрит.
   - Не понимаю, - простодушно признался Славка. - Почему ты отсюда не ушла? Ведь заклинание действует только на Космача и на тех, кто рядом с ним. А сама, без него, ты спокойно могла уйти. Да хоть сегодня...
   Теперь уже дамочка смерила его изумленным взором. А затем чопорно напомнила, что девице из аристократического рода, чьи предки заседали в совете грандов, едва ли пристало скитаться, подобно нищенке, по чужой стране, питаясь чем попало и не имея возможности принять ванну с шалфеем. Или даже без шалфея!
   - Тогда понятно, - сказал дон Славка. - Ну и где тут твой упырь?
   Уязвленная его черствостью донна Стебания сухо сказала: "Следуйте за мной!" - и дунула в дом с такой скоростью, что Славка, чтобы догнать ее, вынужден был бросить Эрундаля во дворе нерасседланным. Да и то едва не потерял проводницу в извилистых коридорах, забитых объемистыми ларями и сундуками, окованными медью. Похоже, хозяин берложища был типом не бедным и запасливым. С разгона ворвавшись в просторную горницу, обставленную добротной тяжелой мебелью, молодой человек чуть не опрокинул Стебанию, которая остановилась сразу у дверей, высокомерно упершись кулачками в бока, и услышал ее злорадный голосок:
   - Кровопусков, к тебе пришли!
  
  

Глава 54. Как Космач Кровопусков вылетел, аки пробка

  
   "Гость в дом - радость в дом!"
   Циклоп Полифем.
  
   - Опять?! - раздраженно прорычал угрюмый хмырь, сидевший за обширным письменным столом. По комплекции он немного уступил бы огру средней величины, а по шерстистости, пожалуй, мог того же огра превзойти. Пучки неопрятных бурых волос сплошь покрывали всю его рожу, торчали из ушей и ноздрей, выбивались из-под засаленных рукавов и ворота домашнего халата, украшенного витыми шнурами, а на ступнях кучерявились так, что тапочки упырю не требовались.
   Почти всю столешницу перед ним занимал раскрытый на середине фолиант в потрепанной и потрескавшейся от старости черной кожаной обложке. Кожа, несомненно, была человеческой. Оставшегося места едва хватило, чтобы прилепить несколько толстых, до половины выгоревших свечей. Свечи тоже были черные, с нехорошим кровяным оттенком, и свет давали мертвенно-синий, но, впрочем, достаточно яркий. Потеки растаявшего и вновь застывшего черного воска свисали до пола, а вокруг по всей комнате валялись старые огарки...
   Оттолкнув громоздкое кресло, Космач неспешно поднялся из-за стола. Маленькие, словно и впрямь медвежьи, глазки злобно вперились в пришельца. Хозяин Упырева берложища был значительно выше Славура и куда как массивнее. С виду и впрямь зверь дикий. Впрочем, правила вежества, как выяснилось, он знал и соблюдал - на свой лад, конечно.
   Покачиваясь в угрожающей позе с пятки на носок и глядя на парня сверху вниз, упырь с расстановкой произнес:
   - Столбовой дворянин Космач, сын Кровопусков. Открой же и ты имя свое, дабы знал я, кого стираю из списка живых.
   Говорил он не очень внятно - мешали острые клыки, оттопыривавшие верхнюю губу.
   - Урожденный князь Славур, сын Мирогромов, из рода великих князей руславских, - по всей форме отчеканил гость, делая шаг вперед.
   За спиной раздалось восхищенное "ах": донна Стебания только сейчас узнала, кого ей на сей раз послала судьба. Славка самодовольно ухмыльнулся.
   На Космача его титул тоже произвел некоторое впечатление. Секунду-другую он разглядывал визитера с нескрываемо плотоядным интересом, а затем хищно ощерился:
   - Взаправду князь? Что ж, и у князей я кровушку посасывал. Думаешь, голубая? Шиш! Такая же красненькая, как у всех. Но буй-турова сынка, врать не буду, отведаю впервые...
   Тут его клыки со скрипом вылезли из челюсти еще дальше и ниже, а между ними просунулся длинный и тонкий бледно-голубой язык.
   - Ты видис-с только меня, ты слысыс-с только меня, - теперь, из-за специфического устройства своей пасти, упырь произносил слова с зловещим присвистом. - Сесяс-с ты сам подставис-с горло-с под мои клыки-с. Смотри мне в глаза-с...
   - Сам посмотри. Вот на это! - Славурова сабля с лихим звоном вылетела из ножен, и кончик лезвия замер у переносицы Космача, точно между вылупленных глазенок. Гипнотические штучки на Славку не действовали: справляться с посторонним внушением Микеша научил его еще в детские годы.
   Вурдалак отпрянул к стене. Мгновенно в его мускулистой лапе появился палаш старинного фасона - штука убойная и красивая (для тех, кто понимает). По хватке было видно, что столбовой дворянин не просто привычен к оружию, а владеет им мастерски. Бахвалясь умением, он молниеносно выписал клинком тройной зигзаг над столом: вроде бы бесцельно, но Космач топнул - и нашинкованная им свеча от сотрясения рассыпалась на ровные круглые дольки.
   - Изрублю в капусту-с!
   - Да неужели? - задорно ответил прилежный ученик графа Димуса. Он в свой черед крест-накрест полоснул саблей. И тоже топнул. Свеча, дважды разрубленная им сверху донизу, послушно разошлась на четыре части. Причем каждая четвертушка, отсеченная точно по середине фитиля, продолжала гореть своим собственным огоньком.
   - Слусяйнось-с...
   - Повторить?
   Славка тем же макаром располосовал другую свечу. И третью. А потом с выражением продекламировал, подражая пресловутой клятве дона Обмиранеса:
  
   Я сулюсь по доброй воле
   Оттоптать тебе мозоли
   И еще раз двадцать пять
   По загривку наподдать!
  
   - Ис-с ты подис-с ты! - изумился вражина. - А если так-с?
   С силой вонзив клинок в половицу, он неуклюже, но быстро кувыркнулся через него и без задержки обернулся крупным бурым медведем. Стебания нервно пискнула. Колдолом уважительно оценил то, с какой прытью Космач сменил ипостась (сразу виден богатый опыт!), но при виде получившегося из него зверя лишь усмехнулся. Топтыгин был ничего себе, куда как солиднее того болотного котофана (как его, Чуня, помнится?), однако выглядел в своем халате отнюдь не представительно, а скорее потешно.
   Косолапый поднялся на дыбки, зарычал и попытался сгрести его в охапку. Увы, злополучный оборотень не знал, что на настоящих медведей в Краеземной пуще Славка, бывало, хаживал без охотничьей надобности, а просто так, для борцовской потехи, и самых матерых укладывал, даже не вспотевши. Вот и теперь, пренебрежительно хохотнув, парень скользнул под метнувшуюся к нему когтистую лапу, выкрутил ее, перехватил поудобнее, чуть присел, напружинив ноги, - и Космач с грохотом улетел в дальний угол, где и распластался среди обломков какой-то тумбочки, чудом не угодив в пылающий очаг.
   - И это все, что ты можешь? - спросил Славка, свысока глядя на мишку, замедленно обретавшего прежний облик. Суставы со скрипом возвращались в обычное состояние, челюсти укорачивались, косматая шкура превращалась в сильно волосатую - но и только - кожу... Постепенно Кровопусков вновь стал почти похож на человека, даже клыки втянулись обратно под губу.
   - Разите же его, дон Славио! - не выдержав напряжения, порывисто воскликнула донна Стебания. Но Славур не торопился: в ходе драки злодей не проявил себя таким уж опасным противником, и ему было любопытно, на что тот еще способен.
   В запасе у него, надо полагать, оставалось колдовство. И точно: не поднимаясь с пола, чернокнижник внезапно, без предупреждения, выпалил Славуру в лицо длинное заковыристое заклинание. (Повторять его на страницах этого романа мы не станем во избежание судорог и параличей у читателей, не подготовленных к столь суровому испытанию. Достаточно сказать, что заклинание было очень-очень страшное.) И оно бы исправно вышибло Колдолома в Безвременье, но тот был тоже не лыком шит. Хладнокровно дождавшись завершения Космачевой тирады, воспитанник Микеши метнул навстречу переклинательные слова...
  
   Как мы уже упоминали, плести чары - занятие отнюдь не всегда простое, зато нейтрализуются они зачастую легко и быстро. Конечно, если имеешь надлежащую сноровку и готов к отражению натиска. Не станем рассматривать здесь такую вершину искусства как надклинание (это когда маг накрывает волшебство противника своим, более изощренным). Чтобы успешно использовать надклинание, надо быть по-настоящему сильным волшебником, каких в мире - единицы. А Славуру, который умел только разрушать чужие чары, а не создавать свои, метод надклинания был вообще недоступен.
   Но можно свести магическую атаку на нет и способами попроще, противопоставив заклинанию отклинание, расклинание либо переклинание.
   Расклинание (именно его Славур применил в притоне Плешивого Жоха, а позже для избавления сэра Мак-Поклауда) вдребезги разбивает чужую магию, но годится этот прием далеко не всегда: чародея экстра-класса вроде, например, Мигренуса или Ка-Сет-Асчея так просто не одолеть.
   Отклинание полезно лишь на крайний случай, когда чужие чары тебе не по зубам: оно сбивает их с линии прицела и отбрасывает в сторону, помогая избежать немедленной гибели. Но чтобы уцелеть при следующем ударе, требуются какие-то более действенные меры.
   Самое надежное, безусловно, переклинание. Но оно же (в теории) и самое сложное. В базисном учебнике Мудридского магадемиума это действие трактуется как "радикальный магучный ритуал, благоприятствующий перехвату направленных против объекта нападения боевых чар и перенацеливанию оных чар на субъект оного нападения, сиречь на противоборствующего с объектом мага".
   Заметим, что дипломированные кудесники переклинать не любят, поскольку для этого, в соответствии с той же теорией, следует проанализировать чужое заклинание, разложить его на составные элементы и, так сказать, перенастроить по обратному адресу, произнеся все слова шиворот-навыворот, разумеется, без ошибок... на что в пылу скоротечной магической схватки никогда не хватает времени. Опять же, у таких мастеров как Ка-Сет-Асчей, приятель его детских лет Мандалай-бек или Мигренус, переклинание занимает считаные секунды, но большинству их коллег столь быстрые темпы недоступны. Поэтому чародеи не очень высокой квалификации обычно вовсе не тратят силы на оборону, а швыряются друг в друга боевыми заклинаниями, и исход поединка, как правило, зависит от того, кто кого перешвыряет.
   А вот волхвы от магучных теорий далеки, зато, применяя простые народные средства, зачастую добиваются успеха именно с помощью переклинаний - незатейливых, но действенных. Как говаривал Микеша, "хватаешь евонную чару за хвост да ею же супостата и ошарашиваешь".
  
   Колдолом, прошедший школу у волхва, так и поступил: ничего не анализируя и не забираясь в дебри магоматики, победил Космача всего лишь одной коротенькой фразой. (И эту фразу мы сообщим читателям: вдруг вы когда-нибудь схлестнетесь со злым колдуном, и она вам пригодится.)
   - Чур, не я!
   Вот и все, что он сказал. Но так как чары Кровопускова были настроены на мужчину, а мужчин в комнате находилось всего лишь двое, то эффект воспоследовал вполне ожидаемый: заклинание аккуратно обогнуло Славку и, сделав мертвую петлю, бумерангом шваркнуло по самому чернокнижнику.
   Копч!
   Упырь исчез под громкий хлопок, напоминающий звук пробки, когда ее резко выдергивают из бутылки. То есть снаружи-то это звучит как "чпок", а изнутри, естественно, наоборот.
   - Ой! - сказала донна Стебания. - Уже все?
   - Еще нет...
   Колдолом склонился над черной книгой, по складам разбирая древние строки. Кабы не долгие беседы с графом Димусом, он бы за это и браться не стал, но теперь, памятуя о сопряженных магических пространствах, примерно представлял, в чем состояла Космачева промашка.
   - Нашел! - обрадовался Славка. - Ну и дурак же твой Кровопусков: тут комар раздавился, а он его за руну "бесконечность" принял... Угу, и что теперь делать с этим безобразием?
   В общем-то, "что делать" - так вопрос не стоял. Проблема заключалась в том, что как раз это делать Славуру совершенно не хотелось. Но придется, как ни жаль. Чтобы навсегда вернуть усадьбу из Безвременья на ее законное место, достаточно бросить черную книгу в огонь. Однако, если хочешь, чтобы сам упырь-оборотень-чернокнижник при этом остался там, куда вылетел, необходимо предварительно пронзить гримуар честным клинком. Да вот беда: в пределах досягаемости имелся лишь один гарантированно честный клинок - сабля самого Славки.
   Уныло повертев в руке ценный графский подарок, Колодолом закусил губу и быстро, чтобы не передумать, всадил лезвие в центр обложки.
   К потолку рванулся столб тошнотворного дыма. Черная книга затрепыхалась и задергалась, как подраненная адская тварь (коей она, в сущности, и была). Клинок мгновенно раскалился добела и начал плавиться. Эфес уже обжигал пальцы, когда Колдолом, размахнувшись, швырнул саблю с нанизанным на нее фолиантом в камин. Пламя ударило вверх ревущим фонтаном. Тысячи искр, вылетев из трубы, пролились за окном, как звездный дождь.
   - Бежим! - он развернул донну Стебанию к выходу и в спешке неумышленно поддал ей коленом.
   Донна кокетливо засмущалась.
   - Куда вы меня тащите, князь? Ах, какой вы нетерпеливый! Подождите же, дайте хоть корсет распустить! Что за манеры, право...
   - Ты до меня сколько народу сюда перетаскала? - нелюбезно напомнил Славка, выпихивая ее в дверь. - Сотни две с гаком, да? Так вот, сейчас тут будет очень тесно. Ну просто до невозможности тесно!
  
  

Глава 55. Как портуспанская донна

отблагодарила своего спасителя

  
   "Кое-кто полагает, что главное - уложить даму в постель.
   Ерунда! Главное - как вытурить ее потом из постели".
   Джакомо Казанова.
  
   Постель в бывшем Упыревом берложище потрясала размерами: три Славкиных роста в длину, два в ширину. Пышное ложе засасывало, словно трясина. Колдолом заподозрил было, что перина набита скальпами жертв вурдалака, но оказалось (он не поленился проверить) - обычным гусиным пухом. Во всяком случае, спать на ней было удобно.
   Хотя, между нами говоря, грандиозное сооружение менее всего навевало безмятежные невинные сны.
   - Не правда ли, дон Славио, вот отменное ристалище для любовных турниров? - томно пролепетала Стебания, демонстрируя это чудище на массивных ножках, и Славке как честному человеку пришлось с ней согласиться. Ристалище, занимавшее девять десятых спальни, было ого-го!
   - Так смелее же в бой, кабальеро, как подобает бесстрашному рыцарю! - пылко провозгласила донна и распустила-таки наконец свой корсет...
   Впрочем, с тех пор прошло уже трое суток, и в данную минуту она (грустная и заплаканная, сжавшись в комочек, попой кверху, носом в подушку) лежала на одном краю необъятного ложа, а он (сердитый и нахмуренный, разбросав конечности и глядя в потолок, обитый тисненой кожей) - на противоположном.
   - Не реви, Стешка! - не выдержав нытья, рявкнул Славур.
   Это было совсем не учтиво, да что там, безобразно грубо, нельзя так обращаться с прекрасными дамами, но вообще-то его можно понять: прелестная портуспанка начала ронять слезы сразу после ужина, а теперь, ближе к полуночи, похоже, только входила во вкус.
   Кроме того, как ни печально это признавать, за короткое время донна Стебания успела до чертиков ему надоесть.
   Непризнанный князь не очень жаловал крепости, которые норовят сдаться без штурма, а Стебаньина, извините за выражение, цитадель капитулировала, даже не дожидаясь объявления осады. Вдобавок непорочная (как он наивно полагал, судя по ее рассказам) девица проявила столь глубокие знания предмета, что Славка был не на шутку озадачен. Знаете, есть такие демонши плотской страсти - суккубы; так вот, некоторые из ее смелых фантазий наверняка вогнали бы в краску даже суккуба. А кое-какие из забав, предложенных портуспанкой, наш герой просто не осилил: не то чтобы дерзости не хватило, просто позвоночник оказался недостаточно гибким. В ответ на его робкие расспросы Стебания недоуменно округлила прекрасные очи и промурлыкала: "Разве я не говорила, что росла в монастыре?" Славка сказал: "А, ну да..." - и решил больше эту щекотливую тему не затрагивать.
   В довершение всего, в перерывах между, как пишут в дамских романах, восторгами плоти (во время самих восторгов, конечно, было не до того) Славуру периодически виделось укоризненное личико Марфы. А в последний по счету раз, почудилось ему, в глазах виконтессы читалась уже не укоризна, а бешенство. Он даже проверил на всякий случай, не чародейское ли это наваждение. Разумеется, никакого наваждения не было - просто Славку донимала нечистая совесть. И хотя Колдолом старательно убеждал себя в том, что Марфе он ничем не обязан, но... виконтесса продолжала являться его мысленному взору.
   Как бы там ни было, а десяток раз взяв супротивные бастионы при полном непротивлении гарнизона, Славка затосковал и решил, что пора прощаться. Хорошего понемножку, он и так слишком засиделся в Упыревом берложище. Вернее, залежался... По этому поводу донна Стебания и намочила уже полпростыни слезами.
   - Ага, "не реви"! - поскуливала она из-за постельного горизонта. - А что я без тебя делать буду?
   - Нет, ну это!.. Ну, я просто не знаю!.. - не находя слов от возмущения, Славка вскочил с кровати, завернулся в простыню и, босиком прошлепав вокруг, встал перед подружкой в позе оскорбленного достоинства: руки сложены на груди, левая нога отставлена в сторону. - Ну что ты хнычешь, а? Я тебя выручил? Выручил! Космача твоего спровадил? Спровадил! Усадьба тебе осталась? Осталась! Дом, хозяйство, богатство немеренное. Только золота сундуков два десятка, каменьев самоцветных четыре кадушки - ты же при мне их считала. Живи да радуйся! Ну, что тебе еще надо?!
   - А мужчину-у-у?!
   Челюсть у Славки отвисла до самой ключицы.
   - Боги милостивые! Тебе что, мало?!
   - А что, много? - огрызнулась донна, приподнимаясь на локотке и негодующе глядя на него. - У вас, кобелей, одно на уме! Я, Мирогромов, о другом толкую, - объяснила она уже поспокойнее. - Я женщина слабая, беспомощная. И состоятельная, это ты верно заметил. А богатую одинокую вдову каждый обидеть может. Мне в усадьбе мужская рука нужна, хозяин нужен. Ты меня спас? Спас! Вот будь любезен и обеспечить!
   - Ах, это... - Славур облегченно перевел дух. - Это пустяки! Было бы о чем страдать. Да у нас этих мужиков, в смысле мужчин, полный сеновал - ты что, забыла?
  
   Полный не полный, но несколько освобожденных витязей и в самом деле до сих пор болтались в берложище, временно поселившись на сеновале. Разрушая ущербное колдовство чернокнижника, Колдолом в спешке сильно промахнулся в вычислениях: по дюжине в год да за пару веков с лишком - на счету вурдалака скопилось не две сотни, а почитай за две тысячи жертв, к тому же половина - с богатырскими конями. Благо, что заявлялись они к упырю все же не каждый месяц, бывали и перерывы. К счастью, из Безвременья бедолаги вываливались тоже не всем скопом, а по отдельности, отставая один от другого на пару секунд, так что дом уцелел, по стенкам никого не размазали, и обошлось даже без особой давки: первые прибывшие, видя, что в комнате с каждым мигом народу все прибавляется, и смекнув, что добром это не кончится, успели, повыбивав окна, выпрыгнуть наружу, а за ними сигали и остальные. И все равно на всех в ограде места не хватило.
   Шум и толкотня вышли неописуемые. Большинство из вернувшихся не могли сразу сообразить, что с ними случилось, и требовали объяснений у других, а те понимали в происходящем не больше, чем они сами. Некоторые горячие головы приняли всех остальных за слуг чернокнижника и без раздумий ринулись на них с оружием в руках. К счастью, остальных было гораздо больше, так что ошалевших забияк быстро привели в чувство, даже не причинив им особого вреда: обошлось парой-другой свернутых скул да десятком расквашенных носов...
   Ближе к утру витязи наконец более-менее пришли в себя, разобрались, что к чему, и сказали Колдолому душевное "спасибо" за вызволение. А после раннего завтрака (на кулеш, который варили в десятке огромных котлов, ушли почти все запасы пшена и сала из кладовой Упырева берложища), богатыри хотели откланяться, однако встал вопрос: куда им теперь податься? Те, кто угодил в Безвременье за последние месяцы и годы, конечно, разбрелись по родным домам, где их еще помнили и ждали. Но многим, так сказать, более ранним, идти было некуда. Человек тридцать сбились в отряд и решили искать счастья в рядах стражи Кузюпинска и других близлежащих городов, уповая на то, что за сотню лет их воинское мастерство не устарело. Однако все прочие только беспомощно разевали рты, словно рыбы, вытащенные на сушу, и с надеждой глядели на Славура: может, коли он их из омута выудил, так он же и к делу приставит? Непризнанный князь даже пожалел немного, что раздумал отнимать трон у Вертислава - вот ведь она, готовая рать!.. Впрочем, он недолго думал, куда ее сплавить. Уже через полчаса длинная колонна конных и пеших воинов бодро двинулась в сторону волшебного перекрестка, а впереди гарцевал весьма обрадованный возвращением домой Эрундаль, неся наколотое на рог письмо Колдолома, адресованное его сиятельству Димусу. Славка почему-то не сомневался (и разумеется, не ошибся), что Зачарованное графство охотно примет изгнанников времени.
   К его удивлению, среди добрых молодцев затесалась одна красна девица, симпатичная, но тощая и резкая, как голодная рысь, с тонким шрамом на виске, полускрытым короткими кудряшками темно-ржавого цвета. Доспехов она не носила, но ее наряд - замшевый жакет на шнуровке и такая же юбка с разрезами по бокам - выглядел довольно воинственно, а длинный лук и колчан со стрелами, висевшие за плечом, усугубляли это впечатление. В прежней своей жизни "рысь", как она скупо обронила, была девой-воительницей, охотницей на крокозлюков - злобных тварей полумагического происхождения, наводивших во время оно немало страху на жителей глухих руславских деревушек. Короче, та еще штучка. Хотя чем она станет заниматься теперь, было совершенно неясно: если верить книжкам, которые изучал Колдолом, последних крокозлюков выбили еще сотню лет тому назад, да и девы-воительницы в нынешней Руславии встречались, прямо скажем, нечасто... Между прочим, это именно она, по словам Стебании, однажды сумела зацепить Космача стрелой. Характер у истребительницы крокозлюков тоже оказался крутой. Иные детинушки, уяснив, где и как очутились, падали в бесчувствии, и приходилось их отливать водой из колодца, а девица даже глазом не моргнула. И ни к какой компании не прибилась. Подтянула голенища мягких сапожков, шмыгнула конопатым носиком, обронила "до свидания" - да и зашагала, не оглядываясь, по проселочной дороге к тракту.
   Кое-кто, однако, попросился пожить пока в усадьбе - осмотреться и очухаться от испытаний. Их-то Славка и имел в виду, когда убеждал Стебанию, что за мужчиной для нее дело не станет.
  
   - Да тут ведь абы кто не годится, - капризничала донна. - Мне же надо, чтобы знатного роду и во всем прочем соответствовал!
   - Положим, из простых у нас никого и нет. В Руславии богатырь - это, считай, как в Ойропе рыцарь или, по-вашему, идальго. У кого-то и титулы имеются. Чем тебе, к примеру, не угодил, - Славка помедлил, вспоминая, как зовут одного из задержавшихся - молодчика с веселыми хитрыми глазами, - да хотя бы Гришаня Кривозубый? Отважный витязь, воеводой был.
   - Тем и не угодил, что кривозубый! Я люблю, когда зубки ровные, а у него торчат в разные стороны, словно забор покосившийся.
   - Действительно, торчат. Я тоже заметил. Ну, а Боридуб Запечник?
   - Бр-р! Да у него шерсти на груди больше, чем у Кровопускова. Нет уж, не надо мне твоего Запечника, хватит с меня волосатиков!
   - А ты любишь, когда все гладенько? - саркастически спросил Славка.
   - Вот именно! Как у тебя.
   Донна игриво потянулась к нему, и Славур поспешно выпалил очередное имя:
   - Панас Свернихата! Гарный хлопец! И могуч, и удал, и на шутки-прибаутки горазд, - он нахваливал молодого богатыря с таким пылом, словно тот был залежалым товаром, который непременно надо сбыть с рук. - А что хохел, так это ничего не значит. Когда он к твоему Космачу забрел, Хохляндия еще была Окраинным княжеством. Он небось и не знает еще, что она успела отделиться от Руславии.
   - Не годится, - кандидатуру Панаса, и впрямь весьма видного собой, Стебания отвергла с заметным сожалением. - Дружки рассказывали, ему в битве перначом между ног заехали, и с тех пор у бедняги по мужчинской части большая печалька.
   Кажется, хозяйка усадьбы уже перезнакомилась со всеми обитателями сеновала. И когда только успела, если почти не вылезала из постели?
   Славур забеспокоился: оставшихся жильцов сеновала можно было пересчитать на "раз-два".
   - Ладно, хохел отпадает. Тогда бери того иноземца - как бишь его? -Лекс фон Трейхер, вроде бы. Мужик, правда, не слишком умный, зато солидный. К тому же не простой ратник, а целый барон.
   - Я бы взяла. Только у него из подмышек амбре просто непереносимое, - Стебания наморщила носик.
   - Может, в баню его послать? - с робкой надеждой предложил Славка. Если портуспанка не согласится на Трейхера, то остается только Жеребила Смуренский - личность на редкость занудная, а после пребывания в Безвременье еще и унылая. Правда, настоящий князь. Есть еще братья-близнецы Колян и Вован Баламутовы, но тем, если по природному возрасту считать, всего шестнадцатый годок пошел. Как раз ехали в младшую дружину буй-тура Радимира поступать, да бес их попутал завернуть в Упырево берложище. Не сватать же донну за таких младенцев!
   - Не пойдет он в баню. Знаешь, - портуспанка прыснула, вспомнив что-то смешное, - я этому Лексу флакончик ароматной воды подарила - с намеком. А он сказал, дескать, спасибо, но он такими средствами не пользуется - все равно, мол, запах пота все благовония забивает.
   - Погоди, как же я сразу не вспомнил! - Славур постарался влить в свой голос побольше уверенности. - Есть для тебя жених! Жеребила Смуренский!
   - Это рыло носатое?!
   - Подумаешь, носатое! Зато фамилия какая! Если хочешь знать, князья Смуренские в самых древних летописях упоминаются. Сейчас, правда, из них, кажется, уже никого не осталось, так это и хорошо: наследники не станут титул оспаривать. А что касается всего - ха-ха! - прочего, так он, думаешь, почему Жеребилой зовется?
   - Почему?
   Тут Славка тихонько взвыл, закатил глаза и лязгнул зубами так, что, пожалуй, мог бы заслужить похвалу самого Кровопускова. А в следующий миг его внезапно дернули за ногу, да столь ловко, что урожденный князь взмыл в воздух и, потеряв прикрывавшую его простыню, плашмя обрушился все на ту же клятую перину.
   - Ладно уж, Мирогромов, - миролюбиво промолвила Стебания, прытко, как лань, вскочив ему на живот и накручивая на пальчик цепочку фамильного медальона, с которым Славка не расставался даже в постели, - Жеребила так Жеребила. Утречком не забудь своему Смуренскому сказать, что хозяйка приглашает его на завтрак. Но это утречком!..
  
  

Глава 56. Как Чуню преследовали беды

  
   "Плохо тем, кого преследует злой рок.
   Но еще хуже бывает тем, кого он догонит..."
   Иов.
  
   Чуня тоже понемногу продвигался в направлении столицы. Только ему путь давался отнюдь не легко. Инстинктивно избегая оживленного тракта, котофан пробирался проселками, а то и лесными тропами, все больше дичая и не всякий день находя пропитание. Вообще-то, еды вокруг - что в лесу, что в деревнях - было полно, но ее надо было добывать или зарабатывать, а оборотень с детства не любил трудиться. Не любил и не умел. Он предпочитал воровать, но с этим с некоторых пор стало туго. Проклятый котофей словно сглазил: после встречи с ним у Чуни ничего не ладилось, все валилось из рук, и все шкоды, которые замышлял ведьмин сын, оборачивались против него самого.
   Не лучше других выдался и этот день, точнее, пока еще рассвет. На исходе ночи голодного Чуню разбудило громкое бурление в собственном животе. Куча елового лапника, наломанного накануне, была не столь уютной постелью, чтобы понежиться в ней после сладких снов, да и сны, прямо скажем, были не ахти какими сладкими, а скорее раздражающими: котофану всю ночь напролет грезилась опять-таки жрачка. Для начала маменька подала цельную сковороду шкворчащей свиной колбасы, после Чуня перенесся в какой-то кабак, где пил зелено вино, заедая наваристой похлебкой с куриными потрошками, затем очутился на каком-то пиру и лопал запеченного целиком быка, отпластывая от него гигантские ломти. Но чем больше набивал пузо, тем голоднее ему было. И от очага, над которым запекался бык, веяло почему-то не теплом, а неприятным морозцем... Проснувшись и осознав, что в действительности никакой жрачки не было, котофан почувствовал себя глубоко несчастным. Поеживаясь от рассветного холода, он встал, отряхнул с портков еловые иголки, помочился на лапник (в смутной надежде, что на него потом еще кто-нибудь приляжет) и побрел куда глаза глядят, стараясь собирать на одежду поменьше росы. Да как уберечься, если роса повсюду - и на траве, и на кустах, и на листве деревьев? Да еще такая крупная, ядреная...
   Другой на его месте попрыгал бы, помахал руками для сугреву, умылся той же росой - да и пришел, пожалуй, в хорошее расположение духа. А ведьмин сын только засунул руки до самых локтей в дырявые карманы и сутулился, с каждым шагом все больше ощущая себя обиженным и неприкаянным. Так и шел, бурча и матюкаясь себе под нос, пока не вышел к неширокой речке.
   Тут Чуня огляделся. Небо светлело, но по полянам еще болтались простыни ночного тумана. Примерно в полуверсте дальше над деревьями поднимались легкие дымки - не иначе, из печных труб; там, стало быть, хутор или деревня, бабы проснулись, мужикам своим кашу варят. С молоком. Или колбасу жарят. Свиную. Он сглотнул голодную слюну. А тут - никого. Однако на бережку, на травке, были разложены узелок со съестными припасами (котофан еще раз сглотнул, унюхав аппетитный запах), сачок и ведерко, а в воду закинуты удочки в количестве четырех штук. Где сам рыболов - непонятно. Решил поудить на утренней зорьке, да отлучился куда-то. Может, вообще утонул, уже гораздо веселее подумал Чуня, которого всегда радовали чужие беды. Между тем зорька удалась: на всех четырех лесках поплавки так и прыгают, так и прыгают - гибкие удилища пригибаются к самой воде. Чувствуется, что наживку ухватила не плотва мелкая, а рыбины приличного достоинства. Что в такой ситуации прикажете делать бедному котофану, который обожает рыбу во всех видах, а завтраком до сих пор не разжился?
   Первым делом, понятно, он раздербанил узелок, в котором нашлись краюха хлеба и шмат копченого сала, и так плотно набил рот, что стал похож на хомяка.
   Увы, краденая пища не пошла котофану впрок. Первый же кусок, который он попытался схарчить, попал не в то горло. Минуты три Чуня, скорчившись в три погибели и посинев лицом, надсадно кашлял - непрожеванные шматы хлеба и сала веером разлетались во все стороны, где их тут же атаковали и растащили слетевшиеся на неожиданное угощение лесные птахи.
   Кашляющий оборотень ничего вокруг не замечал, а потому не видел, как над дальними кустиками вдруг показалась бородатая физиономия, на которой, можно сказать, крупными буквами было написано негодование. Но в тот же миг физиономия болезненно сморщилась и вновь скрылась в кустах...
   Прокашлявшись, Чуня долго ругался грязными словами. Жрать хотелось по-прежнему нестерпимо, а в узелке даже крошек не осталось. Впрочем, поплавки все так же прыгали, обещая завидный улов.
   Воровато оглянувшись по сторонам и не заметив ничего подозрительного, котофан дрожащими от нетерпения руками сцапал ближайшую удочку и одним махом выхватил рыбину из воды. Надо заметить, опыт рыбной ловли у Чуни имелся, причем немалый, но тут спешка подвела: он дернул леску так резко, что здоровенный сазан свечой взлетел над Чуниной головой, в самой высокой точке завис на какое-то мгновение, а затем... сорвался с крючка и плюхнулся обратно в реку, в полете смачно залепив оборотню по морде мокрым хвостом.
   Та же бородатая физиономия, побагровевшая от ярости, опять поднялась над кустиками и опять, не издав ни звука, скрылась...
   Вторую рыбину - увесистого линя - Чуня почти выудил, но, пытаясь поддеть его сачком, потерял равновесие и сам шлепнулся в воду, подняв тучу брызг.
   Карабкаясь на берег и шипя от досады, котофан прозевал очередное явление бородатой физиономии...
   Третья рыбина (это была щука, длинная и толстая, как колода) спокойно позволила подтащить себя к берегу, но когда Чуня уже почти ухватил ее за жабры - так лязгнула зубами, что вместе с перекушенной леской чуть не отхватила ему все пять пальцев на правой руке.
   За четвертую удочку он и взяться не успел.
   - А ну, положь на место! - раздался разъяренный вопль со стороны, и, повернув голову, котофан узрел наконец обладателя бородатой физиономии. Из кустиков, на ходу запоясывая штаны, выгребся какой-то здоровяк - несомненно, пропавший рыболов. Он быстро приближался к Чуне, не переставая грозно кричать: - Сукин сын! Воспользовался, что у человека живот прихватило! Стой, ворюга, я сейчас тебе все кости переломаю!
   Очень похоже было, что рыболов, мужчина крепко сбитый и широкий в плечах, вполне способен выполнить свою угрозу. Чуня даже проверять не захотел. Молниеносно обернувшись диким котом, он со всех лап кинулся... нет, не на опешившего от такого зрелища селянина, а мимо него. И не останавливался до тех пор, пока не удрал за целую версту от места неудачной кражи.
   Но то были еще не все неприятности, выпавшие в это утро на Чунину долю. Вновь перекинувшись в человека, он бурно дышал после гонки, как вдруг заметил плывущее между деревьями облачко, в котором явственно угадывался мужской силуэт. Надо заметить, с привидениями у ведьминого сына никогда никаких стычек не случалось, и он к ним относился совершенно безразлично... до сих пор. Однако теперь словно кто-то под руку толкнул - схватил с земли сук потяжелее и швырнул в загробного духа. А чего он тут маячит, когда Чуня тут сидит?!
   Разумеется, увесистая палка пролетела сквозь привидение, не причинив ему ни малейшего вреда. А вот самому Чуне причинила. Треснувшись о ствол ближайшей липы, брошенный котофаном сук отскочил назад и так приложил ему по лбу, что у бедолаги в глазах потемнело, а в ушах раздался пронзительный звон.
   Призрак сэра Мак-Поуклауда (а это был именно он) неодобрительно покосился на взвывшего от боли оборотня и, приподнявшись повыше, неспешно поплыл дальше - туда, где виднелся острый конек крыши Упырева берложища...
  

Глава 57. Как сэр Мак-Поклауд явился, чтобы вернуть должок

  
   "Если вам больше нечего дать другим людям,
   дайте хотя бы полезный совет".
   Автор книги "1000 полезных советов".
  
   Обычно потусторонним сущностям бывает не так-то легко получить разрешение на визиты в мир смертных, но у Мак-Поклауда случай был особый.
   Служащий Небесной канцелярии, которому пришлось встречать шкодландца на Счастливых Полях и объяснять, почему он попал туда с такой длительной задержкой, чувствовал себя весьма неловко. Солидный, представительной внешности херувим долго мялся, мекал, хмыкал, бесцельно потряхивал маховыми перьями раскидистых крыльев, а потом, сдавшись под напором настойчивых расспросов сэра Дункана, крайне неохотно признался, что первопричиной его горестей была... дурацкая выходка шайки малолетних божков.
   - Вы понимаете, это же детишки! Глупенькие еще, а энергию девать некуда, вот и шалят от нечего делать. Сорванцы изучали в школе консервирующее заклятие и решили проверить, как оно действует. Ну конечно, сохранять фрукты и овощи им быстро надоело, вот и додумались, хм, испробовать на человечке. Поверьте, сэр Мак-Поклауд, лично против вас озорники ничего не имели - просто изо всех человечков как раз вы, хм, случайно им подвернулись. Знаете эти детские считалки? "Вышел демон из тумана, вынул ножик из кармана, поздно плакать и рыдать - начинают вас пытать", - малышам они очень нравятся. К сожалению, "пытать" выпало на вас. Они же не знали, что вы как раз собирались преставиться, вот и законсервировали аккурат в переходный момент. Поверьте, когда об этой проделке узнали боги-родители, шалунам досталось на орехи! Уж их так бранили, так бранили! Одного, если мне память не изменяет, даже поставили в угол. А их заводилу, сынишку Беруна, папа даже, кажется, отшлепал. Или нет?.. Во всяком случае, смею вас заверить, отчехвостил его так, что негоднику запомнилось надолго!
   - А меня так и оставили в состоянии консервов, - мрачно констатировал дух Мак-Поклауда.
   - Так в этом же и заключалось главное наказание для проказников! - всплеснул крыльями херувим. - Это было сделано исключительно из педагогических соображений: чтобы дети видели, как человечек по их вине столетиями мается меж Землей и Небом, испытывали угрызения совести и больше никогда так глупо не шутили. Прекрасный наглядный урок, который заставляет юные неокрепшие умы задуматься о возможных негативных последствиях своих поступков, даже самых невинных, на первый взгляд...
   - Я счастлив, - еще мрачнее сказал дух Мак-Поклауда, - что послужил наглядным пособием для отпрысков повелителей Неба.
   Больше всего в этот момент он жалел, что духи не носят мечей и не имеют возможности отрубить уши зажравшимся херувимам.
   - Вы иронизируете, - огорчился служащий. - А зря! Ведь пострадали не только вы. Нашей канцелярии тоже привалило хлопот. Надо же было для отчетности как-то документально обосновать ваше, хм, недоумершее существование. У нас с этим, знаете ли, строго! Во-первых, следовало придумать уважительную причину вашей, хм, задержки на Земле. Это было совсем не просто! К счастью, обнаружилось, что вы, дорожа своим фехтовальным мастерством, не пожелали передать его хотя бы одному ученику. Согласитесь, это был великолепный формальный повод для придирки! Я скромно горжусь тем, что именно мне пришла мысль его использовать. А потом еще пришлось прозреть в будущем самый удобный момент для вашего освобождения от чар, внушить Востродамусу подходящее пророчество, подготовить умертвие, которое, согласно этому пророчеству, должно было напасть на дочку графа Димуса... Кстати, оцените тщательность разработки операции: чтобы избежать даже малейших случайностей, которые могли бы помешать делу, мы выбрали сценой для этого маленького спектакля именно Зачарованное графство, поскольку оно гораздо меньше подвержено воле слепого случая, нежели тот сопряженный мир, в котором вы жили, хм, при жизни... И вообще, кто старое помянет, тому нимб вон! Добро пожаловать на Счастливые Поля! Наслаждайтесь вечностью, бесплотностью, всезнанием, всеблаголепием... ну и всем остальным, что положено по правилам.
   И тут настал час торжества обиженного духа сэра Дункана!
   - По правилам, говорите? - желчно осведомился он. - С отчетностью у вас строго, вы сказали? Куда и на чье имя я могу подать жалобу?
   - Какую еще жалобу? - от удивления у херувима даже перья встопорщились.
   - В письменном виде! На произвол, беззаконие и волокиту. А также на халатность служащих Небесной канцелярии, по вине которых я на несколько веков опоздал с прибытием на Счастливые Поля! - отчеканил дух легендарного мечника.
   - Тихо-тихо-тихо! - властно, но не слишком уверенно сказал херувим, с тревогой оглядываясь через правое крыло. - Не дай боги, кто-нибудь подслушает да поверит, что вы говорите, хм, серьезно. Знаете, сколько завистников у таких видных чиновников, как я? Следят за каждым шагом, подстерегают малейшую оплошность, все время стараются очернить, подсидеть... Право же, не надо нам с вами никаких жалоб! Давайте покончим с этой историей ко всеобщему удовольствию. Скажите, уважаемый сэр, какая компенсация вас устроила бы?
   Ответ у духа сэра Дункана был готов. Он столько лишних лет провел в мире живых и так к этому привык, что теперь просто жаль было расставаться с ним навсегда.
   - Я хочу получить право по собственному усмотрению навещать Землю.
   - Невозможно!
   - Значит, вы предпочитаете жалобу?
   - Есть определенные инструкции...
   - Где у вас перо и чернила?
   - Но послушайте, это не я решаю...
   - И бумаги, бумаги мне дайте побольше! На одном листочке я все свои претензии изложить не смогу!
   - А вы ловкач, уважаемый сэр, - помолчав, произнес служащий Небесной канцелярии. - Вижу, вам палец в рот не клади. Давненько не встречал столь хватких духов. Надо будет привлечь вас к работе на наш департамент, такие кадры нам нужны. А насчет вашей просьбы... Думаю, это все-таки можно устроить. Если сформулировать, допустим, так: в виде исключения, в возмещение перенесенных мытарств... Да, пожалуй, могу обещать это твердо. Если не секрет, когда и куда вы хотите отправиться для начала?
   - Не секрет, - сказал дух Мак-Поклауда. - Мне надо повидать сэра Славура. Вы уж извините, но настоящим своим избавителем я считаю этого юношу.
   - Прямо сейчас?
   - Нет. Сначала я должен придумать, чем отблагодарить его за помощь.
   ...И вскоре он придумал. Немудрено - ведь духам открыто многое из того, что было неведомо им в земной жизни.
  
   Хотите верьте, хотите нет, но в ту ночь несчастного Колдолома вынудили (пылкими ласками, а больше шантажом) еще три раза со всем прилежанием взять на копье супротивные позиции. Ненасытная донна Стебания угомонилась лишь к исходу ночи. После чего, пробормотав, чтобы ее не будили до завтрака, на который она изволит пригласить князя Смуренского, мгновенно засопела, причем и во сне продолжала сладострастно мычать, сюсюкать и причмокивать. Славка же кое-как натянул портки и, спотыкаясь и пошатываясь, потащился собираться в дорогу.
   Прекрасная дама так измотала своего спасителя, что, увидев за дверью привидение, он только тупо спросил:
   - А ты что тут делаешь?
   Бесплотный дух, в котором без труда угадывались черты сэра Мак-Поклауда, вдруг засмущался - даже мучнисто-бледные щеки, вопреки всем потусторонним правилам, порозовели.
   - Слово чести, я не подглядывал!
   Врет, зар-раза! - понял Славка, но уличать его во лжи не стал: ведь глупо обижаться на призрака. К тому же неожиданная встреча, как ни странно, помогла ему взбодриться.
   - Ну как, - благодушно спросил он, зевая во весь рот, - у тебя... у вас все в порядке? Узнали, что там за ерунда была с заклятием?
   - Вот именно, ерунда! Полная ерунда! - поспешно заверила тень непобедимого фехтовальщика. Сэру Дункану совершенно не хотелось углубляться в подробности.
   - Каким ветром вас сюда занесло? - продолжая зевать, поинтересовался Славка. Исключительно из вежливости - на самом деле это его не интересовало ни в малейшей степени.
   - Долги следует возвращать, юноша, - многозначительно сказал призрак.
   Колдолом растерянно моргнул.
   - Я вам что-то остался должен?
   - Вы мне - нет. Я вам - да.
   - Не стоит, - махнул рукой Славка. - Да ну, даже неудобно как-то...
   - А вот это позвольте решать мне, юноша! - прогудел потусторонний голос. - Узнайте сначала, о чем речь, а уж потом отказывайтесь! Вы когда-нибудь слышали о легендарном клинке по имени Брат Короля мечей? Так вот, запоминайте: в Мошкве найдете лавку евудейского купца Агама...
  
  

Глава 58. Как Ка-Сет-Асчей впервые за всю свою жизнь

испытал настоящий ужас

   "Шеф, дай я тебя поцелую!"
   Иуда Искариот.
  
   - Идиот! Круглый идиот!
   Кто посмел бы так отозваться о всемогущем Ка-Сет-Асчее? Ну конечно, только сам всемогущий Ка-Сет-Асчей.
   И при этом черный маг вовсе не шутил.
   Началось с того, что зоркий Пучеглазик обнаружил в уголке кабинета какую-то насекомую мелюзгу и, конечно, кинулся ее ловить. Чтобы слопать. Водилась за ним малышовая привычка тащить в рот всякую дрянь, а букашки-таракашки особенно нравились: они так забавно щекотались на языке!
   Услышав обиженное хныканье, Ка-Сет-Асчей, разбиравший утреннюю корреспонденцию, отложил письмо мошковского резидента и укоризненно кашлянул. Судя по содержанию депеши, Шмырлиц был несколько не в себе - нес какую-то ахинею, а тут еще посторонний шум мешает сосредоточиться.
   - Да-а, - плаксиво пожаловался Пучеглазик, - а чего она в стенку удрала?
   - Кто?
   - Козявочка! Я ее уже почти поймал, а она в стенку! Я так не играю!
   - Не болтай ерунду. Козявки через стены ходить... э-э... не могут.
   - Это другие не могут, а эта может!
   Может, зря я его за уши не деру? - промелькнуло в голове чародея. Совсем распустился шпаненок. Смотри-ка, уже и старших не слушает!
   Выбравшись из кресла, он подошел к насупившемуся адскому отродью и спросил с самым строгим видом:
   - И куда же она делась, по-твоему?
   - Вот куда! - фиолетовая лапка уперлась в какую-то крохотную точку.
   Ка-Сет-Асчей пригляделся, и от удивления его брови поползли вверх.
   - Э-э... Знаешь, малыш, а ведь действительно, удрала в стенку. Наверно, это была какая-нибудь... э-э... особенная козявочка. Таких козявочек, между нами говоря, вообще кушать не стоит. Ты вот что, сбегай пока в буфетную к дяде Грисли, скажи, я велел дать тебе конфет, а мне тут нужно... э-э... поработать.
   - Шоколадных?
   - А? - черный маг непонимающе обернулся к демоненышу. - Ну разумеется. Каких же еще.
   Пучеглазик с восторженным верещанием вылетел за дверь. Буфетная была обречена на поток и разграбление.
   Оставшись в одиночестве, Ка-Сет-Асчей приник глазом к едва заметной дырочке, просверленной в стене, и увидел часть комнаты своего верного секретаря. На плане Черного замка эта комната так и значилась - "секретарская".
   Поскольку сам чародей никаких дырочек не сверлил, следовало признать весьма вероятным, что это сделал Кромеуш со своей стороны стены.
   - Какого черта? - оторопело сказал сеньор Черного замка. - Он что, свихнулся?
   Первым его побуждением было вызвать Кромеуша и потребовать объяснений, но черный маг редко слушался первых побуждений. Вместо этого он вернулся к столу, вновь взял донесение Шмырлица и еще раз вдумчиво перечитал. Вот что доносил резидент:
  
   "Монсеньор! Согласно личному поручению Вашей магучести, мною составлено и подброшено в. кн. Вертиславу сообщение о скором явлении кн. Славура в Мошкву. Реакция ожидаемая: в тот же день соглядатаи были скрытно расставлены у всех городских ворот заради опознания и своевременного извещения б.-я. Мудрилы Тихого о вхождении вышеназванного кн. Славура в столицу".
  
   Пять минут назад Ка-Сет-Асчей не сомневался, что шпион сочинял эту белиберду с похмелья. Теперь стало ясно: писал бой-ярин в здравом уме и трезвой памяти. Просто кто-то ("Кто-то!" - по губам мага скользнула жутковатая ухмылка) ввел Шмырлица в заблуждение, действуя от имени черного мага.
   Как, несомненно, помнят читатели, в отсутствие Ка-Сет-Асчея магическое трюмо автоматически фиксировало все, что происходит в кабинете. Заранее догадываясь о результате, волшебник включил повтор вчерашнего вечера. Так и есть - запись была стерта. Он перемотал волшебную нить на два дня назад. Стерто! На неделю. Стерто!
   Вот и доверяй после этого людям, меланхолично подумал маг, прикидывая про себя, что лучше: превратить изменника в белую мышь (с дальнейшим употреблением в целях вивисекции) или милосердно скинуть с крепостной стены на острые скалы?
   - Наворотил дел секретаришка, - вслух сказал Ка-Сет-Асчей. - Без поллитры не разберешься.
   Сотворив небольшую (как раз на пол-литра) чашу неразбавленного шкодландского виски, он осушил ее одним глотком и почувствовал, что мозги проясняются. Вскоре они прояснились настолько, что сумели родить нехитрую мыслишку: а с какой целью, собственно, Кромеуш сверлил дырку? За чем это он здесь собирался подглядывать? Ведь у хозяина и так практически не было от него секретов. За исключением...
   За исключением!
   Вот тут и прозвучало слово "идиот".
   Маг оцепенело уставился на письменный стол. Закрыл глаза, стараясь унять бешеное биение сердца, снова открыл и еще раз уставился.
   Крупный тяжелый шар мирно лежал на своем обычном месте, придавив кучку пергаментов.
   Гора под фундаментом Черного замка вздрогнула - такой здоровенный камень свалился с души Ка-Сет-Асчея.
   - ... !!! ... !!! и еще раз ... !!! - он выразил свои эмоции самыми черными словами, какие когда-либо где-либо срывались с уст какого-либо черного мага.
   - Ну, горгульин сын! - нежно произнес чародей в адрес секретаря, без сил плюхаясь в кресло. - Это же он дубликат стибрил!
   Можно было и не проверять, однако Ка-Сет-Асчей, чтобы окончательно убедиться, слабо помахал рукой. Пол стал прозрачным: контуры тайника, сундучка в тайнике и гусыни в сундучке обозначились пурпурными линиями. Копия яйца не обозначилась. Как он и ожидал, не было там никакого яйца. Будто и не бывало.
   - Так, - приказал себе волшебник, - успокоиться, собраться, сконцентрироваться! Я - самый красивый, я - самый ловкий, я - самый умный! Ни одна сволочь в мире меня не обжулит, не обчарует, не одолеет! Мне нет преград, пределов и... э-э... всяких прочих границ!
   Уже лет сто Ка-Сет-Асчею не приходилось прибегать к самовнушению. Тем обиднее было, что такая необходимость возникла из-за какого-то паршивого секретаря.
   Бурная волна магической энергии прокатилась по его телу, наполняя каждую клеточку живительной тонизирующей силой. В носу освежающе защипало, как после бокала шипучего игристого вина. С кончиков пальцев рассыпались игольчатые каскадики золотых искорок.
   - Нуте-с, - бодро сказал великий (вновь великий!) Ка-Сет-Асчей, - и где этот мерзавчик?
   Его мысленный взор быстро облетел помещения Черного замка, без труда проникая сквозь двери, стены и перекрытия. Вообще-то кудесник не имел обыкновения подсматривать за гостями и челядью, но сегодня, согласитесь, случай был чрезвычайный. Под его полуприкрытыми веками стремительно мелькали застывшие картинки: апартаменты, подвалы, гостиные, склады, конюшни, мастерские, казармы; осоловевший Пучеглазик в окружении пустых конфетных коробок; деловитая Забава в окружении фрейлин, выкроек, рулонов материи и катушек с нитками; воодушевленный Ботаник в окружении гербариев и свежих букетов; чуть запыхавшийся Звездочет в окружении сразу трех голых и столь же запыхавшихся горничных; затравленный Грошпер в окружении толпы свирепых урков - похоже, они опять намеревались бить своего капитана за прицельную стрельбу по подчиненным...
   Кромеуш нашелся в комнатке Меральдины, кухарки и рукодельницы.
   Секретарь, бледный как прошлогодняя поганка, стоял на табуретке. Руки его безвольно болтались по бокам, тощую шею обвивала петля - бедняга намеревался повеситься на пресловутом шелковом галстухе, вышитом ручками Меральдины, благо что длина изделия это позволяла. Кухарка бестолково металась по комнате, заламывала руки и умоляла любимого пощадить хотя бы галстух - есть же в хозяйстве прочная бельевая веревка и прекрасное душистое мыло!..
   Ба! - мысленно воскликнул черный маг. Да он, никак, вешаться надумал?!
   Чего греха таить, Ка-Сет-Асчей заколебался. Был соблазн подождать, а уж после, превратив свежего покойника в зомби, допросить его хорошенько. Но все же менее зверские чувства возобладали в отходчивой душе мага.
   Над секретарским ухом раздался ледяной голос патрона:
   - Милейший! Разве я позволял вам кончать жизнь самоубийством? Немедленно спускайтесь на пол и марш ко мне!
   - Нет! - взвыл Кромеуш. - Я должен! Мне нет прощения!
   И дернулся спрыгнуть с табуретки. Разумеется, ничегошеньки у него не вышло.
   - Я кому сказал?!
   - Отстаньте, монсеньор! Не троньте меня! Я вас предал!
   Секретарь рывком поджал под себя ноги, настырно пытаясь повеситься, но вновь без успеха: галстух волшебным образом отцепился от люстры, к которой был привязан, и Кромеуша, спеленутого воздушным коконом, вынесло в распахнувшуюся дверь и повлекло по коридорам на суд и расправу.
   - Все равно я жить не буду! - причитал горе-изменник по дороге, машинально завязывая галстух на шее аккуратным бантом.
   - Будете, милейший, - весело отвечал Ка-Сет-Асчей, - еще как будете! Так будете, как я прикажу!
   - Монсеньор, вы не знаете... - простонал Кромеуш, когда его внесло в кабинет и шлепнуло на пол. - Я посмел усомниться...
   - Знаю, - заверил маг (долго ли во всем разобраться, если виртуозно владеешь заклинанием Насущной информации). - Это было... э-э... не слишком благоразумно.
   - Я посмел оспаривать ваши действия...
   - Знаю.
   - Я посмел нарушить ваши планы...
   - Знаю.
   - Я посмел проникнуть в ваши секреты...
   - И это знаю, - Ка-Сет-Асчей щелкнул пальцами. Откуда-то появился платочек и сам собой энергично вытер мокрый секретарский нос. - Давно вы поняли, что действуете под чужим... э-э... принуждением?
   - Минувшей ночью, монсеньор, - уныло сказал Кромеуш, не осмеливаясь поднять глаза на патрона. - Когда получил приказ украсть ваше яйцо. До этого я был уверен, что сам все планирую, но тут...
   - Ничего себе! - присвистнул черный маг. - Враждебные гипнотические чары у меня дома, а защита не сработала. Это какая же мощность требуется?! Тэк-с, милейший, - процедил он, обращаясь к секретарю. - А кому, позвольте узнать, вы его... э-э... передали?
   - Пауку-у-у... - вновь разрыдался горемыка. - Бегал здесь такой серенький, неприметненький, ему и отда-а-ал...
   Волшебник быстро просканировал окрестности. Никаких гипнотических пауков вблизи не наблюдалось. Ну конечно, не кретин же этот неизвестный враг, чтобы ждать, пока его поймают. Получил, что хотел, и скрылся. Но кто бы это мог быть? По дерзости среди всех его противников на такое был способен разве что Сивилло Блистательный - до той поры, пока Ка-Сет-Асчей не завладел его собственным магическим шаром. Но не мог же он...
   - А все-таки я его переиграл, монсеньор! - вдруг обрадованно заявил сквозь слезы Кромеуш. - Ваши уроки не прошли даром! Осознав, что действую под контролем, я воздвиг ментальный барьер и не допустил самого худшего. Вы понимаете, мне, к сожалению, пришлось извлечь настоящее яйцо из тайника, но в последний момент я изо всех сил напрягся и все-таки сумел его подменить! Я этому пауку, монсеньор, знаете, что подсунул? Пресс-папье, которое на столе лежало. А на его место положил настоящее яйцо. Они же с виду неотличимы, он ничего и не сообра... Что с вами, монсеньор?!
   Ка-Сет-Асчей пошатнулся. Замок вновь встряхнуло от верхнего яруса до основания.
   - Не... э-э... отличимы...
   Улыбаясь светло и бездумно, как сомнамбула, черный маг на негнущихся ногах проковылял к секретарю, сгреб за свежеповязанный галстух и вздернул с паркета. И несомненно, Кромеуш без каких-либо чародейских выкрутасов получил бы прямо по морде, но он с такой готовностью зажмурился и подставил тонкий бледный нос под кулак хозяина, что Ка-Сет-Асчей только рукой махнул и отпустил болезного. Все равно бить его было уже поздно.
   Снаружи внезапно помрачнело. Впервые за всю историю Черного замка на него посмели наползти тяжелые тучи. В окна ударил порыв ветра, на стеклах заблестели первые, пока еще робкие и случайные, дождинки. Чародей не понял: то ли у него тускнеет в глазах, то ли яркие краски парка действительно вдруг полиняли и смазались.
  
   В этих темных и огромных,
   И зловещих облаках
   Притаились, безусловно,
   Боль и ужас, стон и страх,
  
   - подумал Ка-Сет-Асчей со страхом и щемящей тревогой.
  
   В них змеящиеся вихри,
   В них свинцовые дожди...
   Даже смелые притихли,
   Трусы плачут позади.
  
   Заслонили тучи небо,
   Солнце скрыли навсегда.
   В них и нежить, в них и небыль,
   В них и черная беда,
  
   В них - могила всем надеждам,
   В них - погибель всей земли.
   Лишь злодеям и невеждам
   Тучи радость принесли...
  
   По какому-то неясному побуждению он сорвал со стены Брата Короля мечей и, выхватив его из ножен, стиснул рукоятку до боли в пальцах.
   - Даже смелые притихли, - повторил черный маг мертвым голосом. - Трусы плачут позади...
   Он не был трусом, как мы знаем. Но теперь на столе вместо настоящего шара лежал муляж. Волшебное яйцо великого Ка-Сет-Асчея исчезло. И это, по всем магическим понятиям, было для него хуже смерти. Гораздо хуже.
  

Конец первой книги

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"