Хруцкая Татьяна Васильевна : другие произведения.

Письма к близким ...

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


   Татьяна Хруцкая
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ПИСЬМА К БЛИЗКИМ...
  
  
  
  
  
   Наитие... вдохновение... настроение...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Санкт-Петербург
  
   2016 год
  
   Наитие, вдохновение, настроение...
   Без наития не может быть вдохновения,
   без вдохновения не может быть настроения...
  
   Произведение художественное состоит из этих трёх начал...
  
   Книжный вопрос: "Отец Александра Пушнина Сергей Львович, будучи на службе в Варшаве, вступил в "орден свободных каменщиков". Угольник и мастерок, циркуль и отвес, фартук и молоток, стамеска, уровень и линейка и многие другие символы принадлежат оперативной масонской традиции. Какой из названных предметов является символом умеренности и благоразумия, а также стремления к высшему и духовному?
   Правильный ответ: циркуль.
   Победителю достаётся книга: Дневник Надежды Осиповны и Сергея Львовича Пушкиных в письмах к дочери Ольге Сергеевне Павлищевой.
   Эта книга - подробная хроника нескольких лет жизни семейства, в котором родился и до отроческого возраста воспитывался Пушкин. А затем с годами волей или неволей он сделался и главой семьи. В письмах Надежды Осиповны и Сергея Львовича мы находим такие детали их житейского и повседневного домашнего распорядка, в которых запечатлён дух времени, понятия и обыкновения людей того светского круга, к которому они принадлежали. И, конечно, одним из важнейших героев этого эпистолярного дневника является их старший сын Александр Пушкин. Достаточно сказать, что в 119-и письмах речь идёт о нём и идёт 197 раз. Хроника жизни пушкинского семейства исполнена уникальными биографическими, психологическими, историческими, этнографическими подробностями. Она даёт необычайно ясное и достоверное представление о бытовом и духовном укладе, который в немалой степени определял и стиль жизни самого Пушкина.
  
   Книжный вопрос: "Назовите фамилию художника-передвижника, которому Павел Михайлович Третьяков заказал знаменитый портрет Некрасова на постели, ныне хранящийся в Третьяковской галерее".
   Правильный ответ: Крамской Иван Николаевич (1837 - 1887).
   Издательство предлагает вам книгу Крамского "Письма к близким".
   Иван Николаевич Крамской по праву стал идейным лидером объединения передвижников. В эту книгу вошли письма Крамского к самым близким ему людям: жене, Софье Николаевне, и другу Михаилу Борисовичу Тулинову. Его письма позволяют понять процесс формирования личности художника, постичь натуру человека, обладавшего широкими, разносторонними интересами, наделённого ярко выраженным призванием не только к творчеству, но и к общественной деятельности, и неслучайно ставшего автором произведения, наполненного тончайшими психологическими настроениями...
  
   Книжный вопрос: "Слово происходит от латинского "бочка". Это пространственная несущая конструкция, основа для покрытия, по форме близкая к полусфере или другой поверхности вращения кривой".
   Правильный ответ: купол.
   Большинство из писем относится к тому периоду, когда Крамской работал над росписью купола Храма Христа Спасителя в Москве.
   В проникнутых душевным теплом этих письмах предстаёт прекрасный семьянин, любящий муж, лирик и романтик...
  
   Книжный вопрос: "Это слово происходит от латинского "иметь силу", "стоить". В искусстве и живописи тональный нюанс, тонкое различение одного и того же цвета достигается особой техникой. Это позволяет добиваться богатых цветовых решений, тончайших нюансов и неуловимых переходов цвета. Поэтому у художников существует выражение по отношению к такой живописи: писать как...?"
   Правильный ответ: валёр, писать валёрами или валёром.
   Почитайте книгу: Иван Николаевич Крамской "Письма к художникам".
   Письма Ивана Николаевича Крамского, мастера жанровой, исторической и портретной живописи к своим младшим современникам позволяют понять незаурядную личность художника и постичь натуру человека, обладающего широкими разносторонними интересами
  
   Иван Николаевич Крамской - вождь передвижничества, мастер живописи, теоретик, педагог и общественный деятель... В его письмах не только ярко освещены вопросы искусства, но и отражена общественная обстановка того времени.
   Крамской, обладавший, кроме живописного, бесспорным литературным талантом, писал много и охотно...
   Крамской, относившийся всегда с глубоким уважением к русскому народу, видевший его огромные возможности, был типичным разночинцем. Отец его - Николай Фёдорович, родом из мещан гор. Богучара, поступил в молодых ещё летах в городскую думу уездного городка Острогожска, где прослужил до самой смерти. Мать Крамского, Анастасия Ивановна, была родом казачка. Семья, состоявшая из будущего художника и его двух старших братьев (дочь рано умерла от оспы), жила бедно и скучно...
   Очень рано проявляется у мальчика страсть к искусству... "Помню, что учитель обозвал меня лентяем, зарывающим талант в землю..."
   Крамской увлекается чтением, особенно Гоголем и Лермонтовым. Чтение заменяло ему образование...
   Нужно было подготовиться к поступлению в Академию художеств. Для этого нужно было переехать в Петербург и скопить средства для первых хотя бы лет ученья... Крамской переходит в фотографию Александровского и переезжает с ним в Петербург. Мастерская работа Крамского создаёт ему славу "бога ретуши", обработанные им портреты высоко ценятся. Мечта о поступлении в Академию становится реальностью...
   Молодёжь, жаждавшая отразить в искусстве занимавшие её жизненные вопросы, не могла удовлетвориться рутинным академическим воспитанием. Крамской, всегда читавший с жадностью, теперь, разочаровавшись в Академии, особенно внимательно ищет в книгах решения проблем не только искусства, но и философии. Он работает над Спенсером и Гегелем, много читает по истории искусств... Усиленная работа над собой помогает Крамскому выдвинуться из окружавшей его среды и стать вожаком передовой молодёжи. Вокруг него собирается группа молодых художников, горячо обсуждавших задачи живописи и технические приёмы... "В этом маленьком гнёздышке, где жил Иван Николаевич, вырабатывалась как бы новая русская Академия, тоже маленькая, которая впоследствии разрослась в большую художественную артель"...
   Артель художников объявила о приёме всевозможных художественных заказов, большинство членов артели переехало в новую большую квартиру на 17-й линии Васильевского острова, где были устроены общая мастерская и удобные комнаты для каждого художника. Всем хозяйством заправляла молодая жена Крамского - Софья Николаевна, на которой он женился незадолго до выхода его из Академии. Постепенно артель зарекомендовала себя добросовестной работой, и заказы появились в таком количестве, что члены Артели не в состоянии были с ними справиться. Материальное благосостояние Артели было обеспечено... Артель стала центром нового реалистического искусства. Осенью, когда художники возвращались в Петербург, привозя этюды и картины из народного быта, в Артели было особенно весело и людно... Борьба за новое искусство была не легка... Артель свою роль идеологического центра сыграла, и ширящееся движение требовало новых организационных форм...
   На смену Артели пришло "Товарищество передвижных художественных выставок". В 1868 году Мясоедов предложил нести в широкую публику новое реалистическое искусство, устраивая выставки, переезжающие из города в город... "Отныне произведения русского искусства, доселе замкнутые в одном Петербурге в стенах Академии художеств или погребённые в галереях и музеях частных лиц, сделаются достоянием для всех обывателей Российской империи вообще. Искусство перестаёт быть секретом, перестаёт отличать званых от незваных, всех призывает и за всеми признаёт право судить о совершённых им подвигах"... Передвижники боролись за национальное искусство. Они призывали художников перейти от копирования западных мастеров к созданию картин, отображающих русскую действительность, родную природу, историческое прошлое родного народа. "Я стою за национальное искусство, я думаю, что искусство и не может быть никаким иным, как национальным. Нигде и никогда другого искусства не было, а если существует так называемое общечеловеческое искусство, то только в силу того, что оно выразилось нацией, стоявшей впереди общечеловеческого развития. И если когда-нибудь России суждено занять такое положение между народами, то и русское искусство, будучи глубоко национальным, станет общечеловеческим"...
   Крамской ставил перед передвижниками основную задачу - дать "полную портретную галерею современного общества". И надо отметить, что Крамской отнюдь не понимал под этим холодной беспристрастной фиксации, - нет, он был непримиримым борцом и требовал от художника, чтобы тот не стоял в стороне от борьбы, "добру и злу внимая равнодушно, не ведая ни жалости, ни гнева". Крамской ратовал за искусство, помогающее борьбе, искусство тенденциозное... Художник, как гражданин и человек, кроме того, что он художник, принадлежа известному времени, непременно что-нибудь любит и что-нибудь ненавидит...
   К русскому народу и народному творчеству Крамской относился с глубочайшим уважением и любовью. "Народ-то, что может дать! Боже мой, какой громадный родник! Имей только уши, чтобы слышать, и глаза, чтобы видеть... За всё русское искусство я спокоен и знаю, что оно себе, рано или поздно, а завоюет уважение, и уважение широкое... Русское искусство народилось: это несомненно"...
  
   Крамской прекрасно понимал значение для художника изучения шедевров мирового искусства в галереях Западной Европы, но ещё выше он ставил живую связь с народом, с родной страной. За границей он чувствовал себя чужим, болезненно воспринимал пренебрежительное отношение к русским и рвался на родину...
   "Меня теперь очень интересует, что Россия? То есть не правительство, а Россия?.. Правительство, как кажется, ещё вдобавок обмануто самым чудесным манером Пруссией... Итак, я не о правительстве, а о народе, о России, о Москве, наконец! Как бы мне хотелось что-нибудь узнать, как бьётся сердце Москвы, что делают и говорят в городе, и вообще в обществах русских? Неужели народ не увлечёт за собою правительство?"...
  
   "Дело издания чего-нибудь "для народа" - дело до такой степени серьёзное и большое, что я не думаю, чтобы много было людей, годных для него... Вы не барин, дающий щедрую подачку и полагающий, что так всё от Бога установлено навсегда, и что если что и требует поправки в социальном отношении, так только самые пустяки... Помилуйте, можно ли говорить, что "задача народного органа едва ли не главным образом должна состоять в том, чтобы, уловив, подметив начала народной этики и принципы, формулировать их, освятить их для самого народа, помочь ему усвоить их вполне сознательно". Как будто мы их себе усвоили, обладаем, остаётся только помогать. Ничего не понимаю! Говорить, что издание для народа не должно походить на наше, и приводить программу, взятую точь-в-точь с наших газет и журналов, - ну, не ирония ли это?.. Вот они, знатоки народа!.."
   "Я давно заметил, что все великие таланты мало социальны. (Значит мы с Вами не великие)... Обыкновенные смертные нуждаются друг в друге, а не силачи"...
  
   "Под влиянием ряда впечатлений у меня осело очень тяжёлое ощущение от жизни. Я вижу ясно, что есть один момент в жизни каждого человека, когда на него находит раздумье - пойти ли направо или налево, взять ли за господа Бога рубль или не уступить ни шагу злу..."
   Крамской не был верующим христианином... К христианству он подходил как к социальному движению... Он говорит о христианстве как о "беспощадном" учении, полном "страшного революционного смысла"...
  
   "Только чувство общественности даёт силу художнику и удесятеряет его силы; только умственная атмосфера, родная ему и здоровая для него, может поднять личность для пафоса и высокого настроения, и только уверенность, что труд художника и нужен и дорог обществу, помогает созревать экзотическим растениям, называемым картинами. И только такие картины будут составлять гордость племени - и современников и потомков"...
  
   П И С Ь М А
  
   Михаилу Борисовичу Тулинову...
  
   В письме этом - дело первой важности, и именно вот какое: если бы, например, я встретил женщину, которая бы меня полюбила, и я полюбил бы её, если бы жизнь с нею не только не задерживала моей карьеры, но и помогала бы даже ей, и если бы случилось так, то даже не увеличивало бы моих расходов, теперь проживаемых, и к довершению чуда: её интересы - мои интересы, и, наоборот, всё, что меня трогает, интересует и радует в жизни, в искусстве и везде, было бы не чуждо и ей, и, наконец, женщину, которая кушает в жизни одинаковый хлеб со мной и находит, что это не только не скучно и бедно, но весело, сытно и здорово, скажите - благословили ли бы Вы меня на женитьбу, мой отец, брат и лучший друг?..
  
   Повторяю, я не очарован и не влюблён, а люблю просто и обыкновенно, по-человечески, всеми силами души и чувствую себя только способным, если не на подвиги, то, по крайней мере, на серьёзный труд...
  
   9 ноября 1863 года... в Академии случилось следующее: 14 человек из учеников подали просьбу о выдаче им дипломов на звание классных художников...
   "... Просим покорнейше освободить нас от участия в конкурсе и выдать нам дипломы на звание художников"...
   Итак, мы отрезали собственное отступление и не хотим воротиться, и пусть будет здорова Академия к своему столетию. Везде мы встречаем сочувствие к нашему поступку, так что один посланный из литераторов просил меня сообщить ему слова, сказанные мною в Совете, для напечатания. Но мы пока молчим. И так как мы крепко держались за руки до сих пор, то, чтобы нам не пропасть, решились держаться и дальше, чтобы образовать из себя художественную ассоциацию, то есть работать вместе и вместе жить...
   Круг действий наших имеет обнимать: портреты, иконостасы, копии, картины оригинальные, рисунки для изданий и литографий, рисунки на дереве - одним словом, всё, относящееся к специальности нашей...
  
   С 1 декабря будет объявлено публике Петербурга и Москвы, а затем и всей России, следующее: "Художественное комиссионерство. Такой-то, имея обширный круг знакомых между художниками, объявляет, что он принимает всевозможные заказы, относящиеся к искусству, как-то: портреты, копии с картин, образа, иконостасы, живопись альфреско, плафоны, рисунки для иллюстрированных изданий и журналов, рисунки для золотых и серебряных изделий, а также и скульптурные произведения, барельефы, круглые фигуры, рисунки и модели для памятников, а также комиссионерство берёт на себя рекомендацию учителей рисования"... Всякое начало требует, сообразно размерам своим, основного капитала...
  
   Относительно твоего вопроса, с какими мы средствами начинаем, я должен тебе сказать: ни с какими. Мы просто теперь начали составлять капитал из процентов с зарабатываемых денег, и через год, Бог даст, у нас будут деньги, которые мы и употребим на какое-нибудь выгодное предприятие.
   Вот и всё. Мы готовы работать, и работаем, что у каждого есть. Впереди, что Бог даст...
  
   Так как бумаги остаётся уже немного, то тут самое удобное место будет спросить, как ты думаешь - короткое это письмо? Я, кажется, обо всём упомянул, чего требовало приличие, поболтал и о делах, внимание оказал, так сказать, следовательно, думаю себе, этим письмом я огорчения тебе не доставлю, раз, а второе - что я значительно и поумнел, так сказать, ибо знаю по опыту, что если писать в письме только дело и одно дело, то, пожалуй, письма будут выходить короткими, чем и буду огорчать всех тех, кому адресованы...
  
   Надобно публиковать не на Петербург и Москву, где и без этого много художников, а на всю Россию; публиковать до тех пор, пока каждому миллиону людей въестся в память существование Общества, пока он будет даже и во сне видеть, что мы исполняем всякие художественные работы... И можно ещё сделать вот что: разослать по всем епархиям к архиереям и настоятелям монастырей, по всей России, письма с предложением своих услуг, а также к полицмейстерам и городничим в города и губернии, чтобы они прибили везде на перекрёстках наши объявления, в думы городские также, и тогда будет видно: возможно или невозможно существование нашего Общества? Для Петербурга же надобно переменить квартиру, устроить мастерскую, и выставку также, наподобие постоянной, только вход бесплатный - одним словом, заявить о своём существовании, да тогда уже и произносить приговор.
   Теперь скажу несколько слов о себе. Лично я - слава Богу. Вот и всё...
  
   Время моё теперь располагается так странно, что я кроме понедельника не имею свободного дня - начиная со вторника и до воскресенья включительно у меня уроки от часу дня, а утром же я тороплюсь работать для себя. Известно ведь теперь стало, что если больше времени дать - человек меньше делает, потому у него и сегодня, и завтра, и всегда, весь день его, стало быть, времени много, а если время так располагается, что два или три дня в неделю только мои, а остальное должен употребить на добывание хлеба насущного, дело идёт успешнее; странно, а между тем так...
  
   Скучно мне! Тоска сосёт сердце, точно перед чем-то недобрым или будто, что уже случилось нехорошее что. Как будто кровь по капле из сердца выходит. Грезилось мне, что тебя нет со мною, будто ты уже не любишь, ты чужая мне...
  
   Однажды вечером я шёл к ним с намерением сказать им о предстоящей перемене в моей жизни. Пришёл, они все пили чай, во время чаю за разговором сам Никитенко, расспрашивая о моих делах по Академии, о намерениях моих в искусстве, говорит вдруг: "Только не женитесь, это от вас не уйдёт, искусство требует, чтобы ему человек отдался весь". И это случилось именно тогда, когда я пришёл счастливый и радостный... Я съёжился, ушёл в себя и не сказал ничего во весь вечер. Так и, не сказавши ничего, ушёл. Чувствовал я в ту минуту, чувствую теперь, когда пишу тебе, и всё время в эти три года, как гадко, слабо и глупо сделал. Знаю я, что у тебя шевелится в душе в эту минуту: ты думаешь...
  
   Сегодня я ленился...
  
   Такая тоска, что страх! Один, один, один! От скуки купил себе книгу Прудона об искусстве...
   А что, моя милая, проходит у тебя молодое девичье желание счастья и что у тебя теперь в голове хорошего? Например, чем бы ты желала быть, какой твой идеал, на кого бы ты желала быть похожею, или ты об этом не думаешь? А я так думаю и очень думаю, например, я хочу быть: во-первых, любимым, но, кроме того, хочу заслужить уважение истинное тех, кто меня знает, справедливым, добрым, умным, всегда умным и, главное, чтобы я никогда не потерял интереса для тебя...
  
   Мальчики, благодаря деревне, слава Богу, в отличном расположении духа и здоровья, и мы часто об этом с ними беседуем, они помнят и пруд, и карасей, и окуней, ... жеребёночка, и мельницу, и липовую рощу с грибами, ягодами и качелями - одним словом, воспоминаний неистощимый запас...
  
   Вот я и за границей. Расскажу по порядку свои похождения. Во-первых, на границе - первое приключение. Приехали ночью, у меня спрашивают, куда и как, а я только хлопаю глазами да твержу... Однако ж нашёлся один добрый человек, который кое-как говорил по-русски, он меня и вывел из затруднения. Затем история с багажом... Поехал... Тут новые хлопоты... Поехал... Тут-то настоящий казус и есть... Ночь - хоть глаз выколи... Делать нечего, начинаю раздеваться, золото и деньги положил под подушку и полез под перину. Холод страшный... Долго я лежал так, но, наконец, потушил свечу. Как ни вертись, а ночуй. Был страшно уставши, но, сон, конечно, прошёл; поднялся на локоть и слушаю: кругом тихо. Где-то закричал петух, точно так же, как и в России. Стал смотреть в окно...
   Я встал, оделся, обрадовался, что остался цел... В тот же вечер я был у великой княгини. Портретом очень довольна. На другой день я прошёл его ещё с натуры и был представлен великой герцогине... Оказалось, что я нахожусь в столице герцогства... Берлин... Дрезден...
   В эти три-четыре дня, последние, я подвинулся в немецком языке настолько, что уже меня понимают, что я хочу сказать...
   А у меня тут, моя милая, сердце стучит, уж и не знаю, что будет со мной в Париже, если в Берлине женщины на меня такое произвели впечатление. Нет, как хочешь, а человечество идёт к упадку нравственности. Выигрывая в одном, оно теряет другое - своё счастье, и страшно мне за детей моих: когда они вырастут, тогда будет ещё хуже... Слишком грустно и страшно, а вместе с тем и обидно, что рядом существуют на свете благороднейшие и величайшие произведения человеческие, и самые отвратительные, и последние отравляют впечатления хорошие, чистые, и пачкают их...
  
   После Берлина Дрезден производит мирное впечатление, здесь так тихо, самый город сравнительно небольшой, имеет симпатичную наружность. Хорошая река, чудесный собор и, наконец, эта, по справедливости знаменитая, картинная галерея. Сегодня я её осматривал, но, чтобы составить себе по возможности полное о ней понятие, надо быть не день, не два, и даже не неделю, а больше, и гораздо больше, и притом быть в ней не раз. Видел я мадонну Рафаэля, эту всесветную знаменитость, и вот тебе моё впечатление. Я её, разумеется, знал по копиям, фотографиям, гравюрам, как и весь свет её знает, и, несмотря на это, я её видел в первый раз, то есть в первый раз в том смысле, что ни в одной копии нет ничего того, что есть в подлиннике. Это действительно что-то почти невозможное... Мадонна Рафаэля действительно - произведение великое и действительно вечное... Картина останется таким незаменимым памятником народного верования, каким ничто не может быть, кроме картины. Никакая книга, ни описание, ни что другое не может рассказать так цельно человеческой физиономии, как её изображение...
  
   Теперь я тебе буду сообщать свои парижские похождения, что вижу, что думаю и что делаю...
   Тут жизнь вот какая: в квартире никто не живёт, в ней только спят и работают. И всё это живёт в такой высоте, что просто ужасы; в Петербурге и понятия не имеют об этой высоте и об этих лестницах, затем комнаты ужасно маленькие... Никто дома (за исключением только богатых людей) не ест, только утром пьют кофе дома. Завтракают уже в кафе, обедают в ресторанах, потом опять кофе или другое что, только не чай - в кафе, потом сидят до полуночи там, или гуляют, если погода хорошая, и затем спать уже идут в квартиру. Так живут не только одинокие, но и женатые. Например, Лавецари, он уже почти старик, однако ж он с женой всегда ходят обедать, и дома у них ничего нет, и там всегда так же много обедает дам, как и мужчин: значит, никто дома ничего у себя не имеет. Но зато, какую же они здесь едят дрянь! Это ужас!.. Вино здесь дёшево, правда, что это вино не особенное, а порядочное тоже дорого... О супе здесь не имеют ни малейшего понятия, это какие-то почти помои, говядины и признака не находится, даже нет и запаха, - одним словом - дрянь, но есть и хороший стол, разумеется, но он стоит...
   В понедельник все дворцы, галереи и достопримечательности заперты... И мне оставалось только ходить по городу и осматривать его наружность... Целый день на ногах. Здесь извозчики немыслимы, слишком дорого будет...
   Сегодня с утра тоже: осматривал Лувр, это наш Эрмитаж, ужасно громадный...
   Елисейские Поля... Арка знаменитая Наполеона Первого, триумфальная. Я пошёл её посмотреть, потом полез наверх, оттуда смотрят на Париж: вид удивительный и страшный... Вот, думаю я, город, в котором, по меньшей мере, полтора миллиона народу, город, славный настолько же великими делами, насколько и развратом, и в настоящее время не производящий ничего, по крайней мере в живописи, великого. Правда, много вещей замечательных по живописи, по колориту, но мало, почти совсем нет вещей, трогающих сердце, - одним словом, город шумный, весёлый, трескучий, город вина и женщин, вот он лежит у моих ног. Быть может (да, конечно, и наверное), есть и здесь благородные сердца, серьёзные умы и вообще хорошие и честные люди, но Бог знает, где они, что они делают, чем занимаются, - я не знаю, но вижу тьму колясок, карет, верховых кавалькад - и всё это разряжено до последних пределов, всё это красиво (по крайней мере кажется) тоже до последних пределов. Одним словом, я просто забылся совсем, и мне так стало грустно, такая тоска на меня напала, так стало жаль мне моих милых деточек, этих маленьких крошек, что придётся и им переживать тяжёлые минуты жизни, а может быть и не пережить (почём мы знаем?) в этом странном, в этом загадочном мире. И Бог знает, чего уж я не передумал! Даст ли Бог мальчикам моим такую же счастливую судьбу, как мне - их отцу, пошлёт ли он им таких же хороших женщин, как их мать; да Сонечке, нашей милой Сонечке, встретит ли она в жизни такого мужчину, который бы был хоть только не подлец, а если и встретит, то узнают ли они друг друга? - одним словом, невесело мне было...
   Я отправился в ресторан, где обедают, говорят, русские, но очень дорого. Но всё равно попробую. Здесь уж так заведено, что к обеду подаётся вино, хотите вы или нет, а вино вам поставят, и заплатить вы должны. И вот я выпил, в течение обеда, две довольно больших рюмки, и вот отчего пьян. Так голова закружилась, так стало странно, так ноги стали не слушаться, что просто ни на что не похоже...
  
   Летом я думаю поехать по России...
  
   Сейчас начинаю писать одну штуку, которая мне вчера пришла в голову за чаем, под впечатлением приезда...
  
   Здесь всё обстоит благополучно, то есть так же, как всегда: погода мерзость, винограда нет, и волн не наблюдаю, и всё стараюсь в настоящее время поймать Луну. Говорят, впрочем, что частица лунной ночи попала-таки в мою картину, но не вся. Трудная штука - Луна... Каково теперь в Крыму? Всё ещё тепло?.. Знаете, по правде сказать, я тут-таки частенько вспоминаю, точно сон, пребывание моё в Крыму... Волны, вот как живые стоят передо мной, валы так и заворачиваются, так и шумят, шельмецы...
  
   Работаю я себе мирно однажды, ломаю голову, как бы это справиться с Луной, как вдруг И.И. Шишкин и Перов! Я струсил. Ну, думаю, попался. Но он - ничего, расхвалил так, что я уж и нить потерял, что нужно сделать и как нужно сделать. Словом, приехал "Папа" московский! Кисти в сторону, позавтракали да к Ге... Ну, там уж Перов присмирел и от впечатления не говорил. И.И. тоже видел в первый раз его картину, и надо сказать, что, кажется, оба они не ожидали, что нашли, а я только потираю от удовольствия руки... Словом, картина огорошивающая - выраженьем, да и прочим. Там-то мы прихватили ещё Бессонова, где Перов остановился, да в "Мало-Ярославец", да как начали обедать, как начали, так до двух часов ночи и прообедали. И я редко когда проводил так хорошо время, а на другой день обедали все у Ге, на третий у меня, а потом у Бессонова, а потом ещё у Клодта М.К. - словом, дальше уже было некуда. Но любопытнее всего тот перепуг, который Академия выказала перед нами по поводу предстоящей выставки. И кончила тем, что сама предложила залы для нашей выставки, а раньше того Общество поощрения художников, так что мы просто выбирай любое...
  
   Чёрт знает, как жизнь распоряжается нами. Ну, зачем так случилось, что Вы заболели? Ну, что хорошего в том, что Вы сидите в Крыму... А тут именно теперь нужно видеть лицо, слышать голос, и хоть помолчать, и то хорошо. Неприятно. Грустно, что Вас далеко зашвырнуло. Теперь только я чувствую, что я, кажется, привязан чем-то к Вам!..
  
   Недели две И.И. Шишкин работает, то есть оканчивает у меня свою картину на конкурс... К тому же он начал большую вещь, очень большую...
   Сегодня вторник, а в прошлую субботу утром, как тать, является Третьяков. Чёрт его знает, какое чутьё собачье!..
  
   Я картину вынес и поставил рядом с Шишкиным; думал, неся, что она рядом будет жидка. Но нет, этого не было. Эта картина рассказала мне больше Вашего дневника... "Ах, какой Шишкин", "Ах, какой Васильев"... "Две первых премии"... Вещи взаимно исключают одна другую, или взаимно заменяют. Большую противоположность трудно себе вообразить...
  
   В Академии выставка, как всегда, заурядная. Есть и хорошие вещи, но мало, много посредственного, а уж плохого и не приведи Бог какой урожай...
   Зима почти миновала, а я бью баклуши, скучно и тяжело, тяжело и скучно. Впрочем, начал "Христа". Чудное дело, а страшно за такой сюжет приниматься. Не знаю, что будет...
  
   Я знаю Григоровича с одной стороны, с которой Вы, быть может, его не знаете. Знаете ли Вы, что его глубоко можно обидеть, обидеть до того, что он станет врагом, врагом тем более опасным, что всё в нём остаётся то же, он так же говорит со слезами на глазах, как и прежде, так же, как заведённая машина, вертит колёса и трещит фразами, но время от времени есть фразы, окрашенные зловещим цветом, и вы чувствуете только, что есть нечто, что крепко и упруго сидит в нём и начинает вплетаться во все его действия, к вам относящиеся...
  
   Вам до тошноты надоело работать и видеть свои картины - понимаю совершенно, и удивляюсь, что Вас раньше не толкнуло на мысль поехать и освежиться...
  
   Однако ж как долго оттягивается Ваш приезд! Я боюсь, что многое изменится. Ведь мой возраст и Ваш - не одно и то же. Я немножко осел, а Вы - чёрт знает, что Вы такое. Для меня Вы хотя и не загадка, но тот ужасный огонь, который надо потушить, во что бы то ни стало, и который есть не то болезнь, не то очень хорошее нравственное здоровье, как Вы красноречиво и верно выражаетесь, - штука рискованная. Если Вы помните, я его иногда касался. Но у каждого своя планида. Вы рассуждаете о важных материях самым невозможным образом...
   Знаете ли, мне сдаётся, что это хорошо, что так случилось, что Вы принуждены волей или неволей сидеть в Ялте. Вы пишите, что мысль, чтобы созреть и оформиться, должна пройти целый ряд превращений, механических, химических и всяких. Разумеется, это так, но не подлежит сомнению также, что и человек, в известную пору, зреет и совершенствуется - в одиночестве, конечно, не очень продолжительном, но в одиночестве. Ведь странное дело: в галереях есть работы мастеров, которые никогда не выезжали из своего гнезда, выставок не было, а стало быть, и сравнения (внешнего), потому что только внешность и можно сравнивать, а между тем производили вещи, в трепет приводящие. Вся штука в том, что у них было то ясновидение, то страшное неумолимое требование от себя, сделать так, как я думаю, а так как они думали и чувствовали особенным, исключительным образом и не успокаивались до последней степени, то и вещи выходили незаурядные. Тут всё дело не в красках и холсте, не в скоблении и мазке - в достоинстве идеи и концепции...
  
   Я вот прожил лето, хорошо прожил, нечего говорить, и лето было образцовое: этакие лета бывают не часто у нас в Петербурге. Вообразите себе, что с половины апреля и вплоть по сей день погода превосходная, ровная, солнечная, урожай здесь хорош... Дожди шли, но хорошо шли, ну просто, лучше не надо. А всё-таки попытаемся на будущий год ещё лучше сделать. Съедемся на лето где-нибудь на нейтральной почве. Вы подыметесь посевернее, а я спущусь с семьёй на юг... И помещение мы озаботимся сыскать пораньше. Ивана Ивановича тоже соблазнить можно, он даже облизывается, слушая меня. Не облизнётесь ли и Вы? Вот бы хорошо... Мне такая перспектива чрезвычайно улыбается. Не улыбается ли она и Вам? А уж поработали бы мы. Право, подумайте...
   Эти люди всегда так, ведь они покровительствуют! Чёрт знает что такое! И отказаться нельзя; к сожалению... Я тем более Вам сочувствую, что сам немножко вкусил творчества. Это такая штука, что потом всякая другая работа - каторжная работа. Всё было ещё сносно, пока не начинал; всё, думалось, в будущем, настоящее было некрасиво, работал через пень в колоду, лишь бы сдать, но теперь не знаю, как быть... просто, кажется, невозможно уж будет и приняться за заказные работы...
  
   Мне лично очень жаль, что у вас ничего не будет на выставке, но ему как-нибудь устройте. Он получил крылья в работу. Вы не думайте, чтобы мне уж не было совсем Ваше состояние понятно, относительно хандры, той, которую я знаю, и той, которую я ещё не знаю; дело в том, что тоска потому и тоска, что она бывает бесконечная, она-то и есть бесконечная; чем больше вы - человек, тем бесконечнее ваша тоска - это общее правило. Общими правилами ведь и наполняются письма. Одиночество - страшная штука. Однако же это странно: я начинаю писать слогом новейших французских писателей, отрывочными периодами. Изобразил мысль - точка. Изобразил обще место - опять точка...
  
   Что говорить, Рафаэль нашёл истину и выразил, но с тех пор же истины иначе для нас осветились. Христос был человек, и только потому, что он был действительный человек, он и доказал, что можно быть истинным сыном Божиим. Большой нужно иметь риск, чтобы браться за такие задачи, я знаю это. Мировой человек требует и мировой картины...
   Я написал своего собственного Христа, только мне принадлежащего, и насколько я, единица, представляю из себя тип человека, настолько, стало быть, там и есть - ни больше, ни меньше. Много нужно докторов и времени, чтобы унять сплошные стоны, необъятные страдания. Да, много нужно. Думаю, что и стоны и страдания всегда останутся, нет им исхода...
   Скучно Вам, дорогой мой, ох, как скучно, видно по всему. Но ведь и творить - великое наслаждение...
  
   Почему на Восток? Конечно, Восток для того и существует, чтобы туда ездили для поклонения, а оттуда восходили - аки светила...
   Оканчивайте картину, а меж тем подымайте вопрос в Обществе о Вашей поездке за границу, но за границу, где есть жизнь и люди, где целая армия художников работает и удивляет сонный мир результатами своих усилий. Мне, сидящему в болоте, толкущемуся в этой скверной яме, называемой российской интеллигенциею, право, иногда кажется: ведь, право, можно бы сделать это. Можно тем более, что достаточно 3-4 картин Ваших, чтобы решить дело в пользу свободы и света. Или уж так необходимо, по-вашему, огорошить Общество своим беспримерным в истории прилежанием? Но ведь это гордость - гордость похвальная, положим, но всё-таки гордость лишняя. И мне сдаётся, что именно прилежанием можно огорошить только немца, а не нас...
  
   Ведь если вам тяжело и чёрные мысли лезут Вам в голову, если для Вас открывается изнанка вещей, изнанка человеческих мыслей и поступков, и скверные предчувствия неотступно тревожат Вас, то я, мой дорогой, уже давно во все глаза смотрю на мир Божий. Сначала как будто жутко, точно могила перед тобою, но там... потом привыкнешь и уже ничего не ждёшь. Страшно созреть до той высоты, на которой остаёшься одинок. Лучше, кажется, как бы был свинья и животное только, чавкал бы себе спокойно, валялся бы в болоте - тепло, да и общество бы было. Сосал бы себе свой кус и заранее намечал бы себе, у которого соседа следует оттягать ещё кус, а там ещё и ещё и, наконец, свершивши всё земное, улёгся бы навеки; понесли бы впереди шляпу и шпагу, прочие свиньи провожали бы как путного человека - трудно, но вперёд, без оглядки! Были люди, которым ещё было труднее, вперёд! Хоть пять лет ещё, если хватит силы, больше едва ли, да больше, может быть, и не нужно. Надо написать ещё "Христа", непременно надо...
   Как быть, трудно Вам, знаю, и помочь не могу - уж кого отметит Господь Бог, кому Он даст частичку самого себя, - знайте, свершит он свой путь, как следует свершить. Роковые последствия потому и роковые, что человек должен нести ответственность только за то, что он умнее, лучше, талантливее...
  
   Выставка, как она определилась теперь, вышла чуть ли не многочисленнее прошлогодней и, сколько могу судить, ровнее, то есть, нет вовсе плохих вещей. По крайней мере, мне кажется так. Пейзажный отдел и отдел портретов - блистательный, жанр - средний и даже положительно хорош. А картина Мясоедова - прекрасная. Ну, а там, что Бог даст...
  
   Если бы всё можно сказать словом, то зачем тогда искусство, зачем музыка?..
  
   Вы не имеете права иначе поступить относительно себя. Когда человек обязан что-либо в жизни делать, то ему остаётся только сказать: "Нет у меня братьев, нет у меня матери", когда на то пошло. Слова эти были сказаны Христом, когда, во время его учения, ему доложили, что мать и братья пришли и его спрашивают. Перешагните через них и ступайте с Богом дальше. Это не жестокость, а непреклонная необходимость и разумность, лишь бы причины были основательны. Есть у Вас они, эти причины, - плюньте на всё; нет их у Вас - сидите в Ялте, в Петербурге, в Камчатке и делайте глупости. Я так смотрю на это дело. Заказы - ширмы - это самое скверное. Но отчего же их не отвалять некоторым образом декоративно, - этак на шарлатанизм, поскорее, лишь бы красиво?.. Вы, я вижу, ещё не имеете ни малейшего понятия о том, как нужно исполнять заказ. Тут задумываться некогда. Разумеется, тяжело будет просидеть за ними, но Вы скажите мне, что не тяжело? Тяжело всё, что делается по необходимости... 9/1- в жизни человек обязан делать тяжёлые вещи - не живите, коли так. Конечно, есть и такие трусы, которые, запутавшись, пускают себе пулю в лоб, но ведь это не штука, на это хватает и дурака, а Вы попробуйте остаться да сделать, ну, тогда я скажу - мастер...
   Великие князья считают гроши так же, как и мы грешные...
  
   2 января 1873 года... Нужно Вам сказать, что здесь, в Петербурге, что-то странное в атмосфере: мы ездим на дрожках, до сих пор нет ни снегу, ни морозов; всё дожди пополам со снегом и 5 градусов тепла. Чёрт знает что такое. Одни говорят, что мы находимся в хвосте какой-то кометы. Свету ни зги - около часу дня как будто посветлеет, а в остальное время сумерки - ничего не видно: в залах Академии (в античной) картин не видно. Другие уверяют, что перемену климата надо отнести к перемене течения Гольфстрима в Атлантическом океане. Не знаю, что правда и что враки, но, тем не менее, в Петербурге творится что-то необычайное. И не только в одном Петербурге - в Москве и других городах то же. Четверги по-прежнему продолжаются, и члены почти всё те же. Итак, всё идёт, несмотря ни на что, по-старому. Пишем мы письма друг другу. Терзаем себя разными, иной раз неприличными, сомнениями, тоскуем и радуемся, а что будет впереди, единому Богу известно.
   Дорогой мой, я после своей картины какой-то странный сделался, постарел. Седина показалась - рано, кажись бы ещё - 35 лет, а там скоро и к 40 подойдёт, после - шабаш. Вы говорите, чтобы я не откладывал в долгий ящик задуманной картины. Как бы то Бог дал, я и сам бы был рад. Но... слишком много нужно для этого. Нужно видеть и народ тут, и места, и многое другое, да нужно поехать и за границу ещё раз. Если не вычеркнет меня судьба из списка, напишу, будьте покойны. Уж очень хорошая форма, уж очень хочется самому, и должен, наконец, чтобы не даром жить. Право, я никогда не думал, чтобы картины могли поглощать человека до такой степени. Мне просто не верится, чтобы я, исполнявший всевозможные заказы, и я, теперешний - одно и то же лицо. Я с ужасом думаю, как это я буду в состоянии исполнять их, как прежде, а ведь нельзя без этого. Успокойтесь, дорогой мой, я понимаю Вас отлично, что значит заказы. Я и всегда понимал. Если бы Вы томились так долго, как я, на работах, которые Вы знаете, то поняли бы и мою радость и мой ужас - нет другого слова.
   Радость моя Вам незнакома, а ужас понятен. А ведь картина моя и не особенно понравилась. Как будто бы это - сущая безделица. Впрочем, Вы отзывы узнаете о ней: напишут. Но я, несмотря на это, как-то празднично покоен, и только бы работать, работать и работать, а тут - заказы, текущие работы. Ох! То есть, видите ли, я отказываюсь от всех заказов, но для храма Христа Спасителя в Москве, как Вы знаете, давно взято, и наступают, наконец, сроки, вот что скверно. Ну, да уж мне не привыкать...
  
   Вы опять начинаете хворать, как видно. Что это значит? Или Вы не особенно благоразумно себя ведёте вообще, или внутренняя жизнь слишком жарко и разрушительно горит. Подведите итоги всему, что у Вас происходит внутри, переберите все свои страсти, все влечения своей натуры, которые мешают Вам, и безжалостно (легко сказать) вытолкайте их в шею. Что такое с Вами делается? Нет, я, пожалуй, буду прав, говоря, что слишком ранний возраст, в котором Вы обретаетесь, мешает Вам управлять всем своим нравственным капиталом, данным от природы... Чтобы быть художником - мало таланта, мало ума, мало обстоятельств благоприятных, мало, наконец, всего, чем обыкновенно наделяется человек и приобретает, - надо иметь счастье обладать темпераментом такого рода, для которого, кроме занятия искусством, не существовало бы высшего наслаждения; темпераментом, который легко отказывается от всякого другого человеческого наслаждения и не сожалеет, например, что он не так вкусно питается, как люди, рвущие куски жизненного пирога. Наконец, художник, кроме ответственности вообще, лежащей на каждом человеке, ответственен главным образом в зарытии талантов... Талант - штука страшная, и чёрт его знает, до чего требования его неумолимы. У него только одна дилемма: или будь, ступай вперёд, совершенствуйся, за ним только и ухаживай, для него только и работай, или умри и отвечай перед совестью... Что-нибудь одно: или он, талант Ваш, или Вы, человек...
   Как, в самом деле, удобно давать советы: взял, да и посоветовал. Сидишь да выдумываешь!..
   Знаете ли, что я в Петербурге почти как в деревне, ни у кого не бываю, и у меня никто не бывает...
   В моём возрасте перемена, подобная Вашей, может произойти только в десятилетие... Вы - точно часть меня самого, и часть очень дорогая. Ваше развитие - моё развитие, Ваша жизнь - отзывается в моей...
   Вчера сидели, вспоминали и рассказывали, и так всё далеко как-то стало...
   Не обижайтесь, что я Вас считаю молодым, - молодость не есть порок. Я точно заглядываю в свою собственную молодость... Это эгоизм, я знаю, но и эгоизм - человеческое чувство - и когда он правильно в человеке развит, он никогда не вреден, а напротив - в этом эгоизме лежат семена гуманности...
   Слово, хотя оно и всесильно, как говорят, но оно не образ, только живопись даёт реальность мысли. Если бы этого не было, живопись не имела бы смысла...
   Послезавтра, в четверг 15-го, наша выставка закрывается и едет в Ригу! Да-с, к немцам... Нас просили...
   Если уж он выступает со своими произведениями, тогда остаётся признать, что наше время - перед концом мира...
  
   Я просто полагал бы так: взять всё в охапку, просто сесть на пароход, да во Флоренцию, в Рим, Неаполь, Палермо, Ниццу, Париж, Бразилию или ещё куда-нибудь, ехать, ехать, ехать, бросить работу на полгода, посмотреть, развлечься. Ничто так не укрепляет нервы, как прогулки...
  
   Что касается Вашей раздражительности и каких-то особенных условий, то меня это нисколько не пугает, так как мы так долго угощаем комплиментами друг друга, что разок-другой хорошей потасовки, я думаю, было бы недурно: это, говорят, укрепляет узы дружбы...
  
   Будет решено дело по сущей справедливости, а главное, сообразно со здравым смыслом; я, по крайней мере, не теряю надежды...
  
   Не знаю, что Репин сделает после "Бурлаков", назад идти нельзя, а вперёд - сомнительно... Нет, решительно, русская школа становится серьёзною, ни больше, ни меньше...
  
   Я будто и в самом деле понимаю явления, угадываю их гораздо раньше, чем они обнаружатся...
  
   От прежнего Васильева ничего не осталось, а между тем это всё тот же, я его узнаю, всматриваюсь и убеждаюсь, что передо мною всё тот же человек, только до такой степени новый, изменившийся, что мне как будто страшно, что нужно вновь знакомиться, а знакомиться и сближаться в моём возрасте делается всё труднее и труднее. Картина... такая горячая, сильная, дерзкая, с большим поэтическим содержанием и в то же время юная и молодая, пробудившаяся к жизни, требующая себе право гражданства между другими, и хотя решительно новая, но имеющая корни где-то далеко, на что-то похожая и, я готов был бы сказать - заимствованная, если бы это была правда, но всё-таки картина, которая в русском искусстве имеет вид задатка. Настоящая картина - ни на что уже не похожа, никому не подражает, не имеет ни малейшего, даже отдалённого, сходства ни с одним художником, ни с какой школой. Это что-то до такой степени самобытное и изолированное от всяких влияний, стоящее вне всего теперешнего движения искусства, что я могу сказать только одно: это ещё не хорошо, то есть не вполне хорошо, даже местами плохо, но это - гениально... Подумайте только, что я говорю под страшной ответственностью и своей и Вашей совести...
   Я всё сказал о картине, кажется, прибавлю только, что после Вашей картины все картины - мазня и ничего больше. Вот Вы куда хватили. Понимаете ли Вы теперь, как важно для Вас самих, какая страшная ответственность Вам предстоит только от того, что Вы поднялись почти до невозможной, гадательной высоты. Кроме того, Ваша теперешняя картина, меня лично, раздавила окончательно. Я увидал, как надо писать. Как писать не надо - я давно знал, но ещё, собственно, серьёзно не работал до сих пор, но как писать надо - Вы мне открыли... И полагаю, что я Вас понял. Замечаете ли Вы, что я ни слова не говорю о Ваших красках. Это потому, что их нет в картине совсем, понимаете ли, совсем. Передо мной величественный вид природы, я вижу леса, деревья, вижу облака, вижу камни, да ещё не просто, а по ним ходит поэзия света, какая-то торжественная тишина, что-то глубоко задумчивое, таинственное - ну, кто же из смертных может видеть какую-либо краску, какой-либо тон?.. Картину берёт Третьяков... Я должен сознаться, что это человек с каким-то, должно быть, дьявольским чутьём. Ваша картина будет для меня теперь меркой людей. Вы, разумеется, понимаете, что это не фраза. Есть вещи такого сорта, что если человек замечает их, значит, имеет право на название человека, в противном случае - животное и ничего больше...
   Я говорю: "Вы знаете, что у Васильева с Третьяковым обязательство, что всякую картину прежде должен видеть Третьяков..."
   Несмотря на то, что Третьяков в существе своём купец, он всё-таки человек ничего - дело с ним иметь можно...
   Картина Ваша теперь опять для меня как будто сфинкс - смотрю долго, долго и как будто понимаю, и как будто нет. Сначала опять, как и в первый раз, что-то туманное, почти мистическое, чарующее, точно не картина, а во сне какая-то симфония до слуха оттуда, сверху, а внизу, на земле, где предметы должны быть реальны, - какой-то страдающий и больной человек. Решительно никогда не мог представить себе, чтобы пейзаж мог вызывать такие сильные ощущения... Спасибо за картину...
  
   Критика молчит, так велика сила таланта. Талант этот не из тех, которые незаметно входят в интимную жизнь человека, сопровождают её всегда, и чем дальше, тем делаются всё необходимее; нет, эта налетит, схватит, заставит рассудок молчать, и потом вы только удивляетесь, как это могло случиться. Нет, мы все ещё варвары. Нам нравится блестящая и шумная игрушка больше, чем настоящее человеческое наслаждение...
  
   У нас всё пока слава Богу: мальчишки учатся и не слушаются, Софья Николаевна хворает, как всегда, я ничего путного не делаю и бью баклуши, да и чёрт его знает, что со мной сделалось - как-то, не сегодня - завтра, не завтра, так послезавтра, что-нибудь сделаю, и так дальше, всё думаю, думаю и ни за что не принимаюсь. И откуда я получил репутацию человека работящего? Я думаю, только оттого, что у нас нет людей действительно работающих...
  
   Простите моё недостоинство вообще, и относительно советов в частности. Ведь, ей-богу, когда получишь этакую цыдулочку, в которой повествуется, что и бок болит, и грудь болит, и силёнки-то нет, то волей-неволей начинаешь советовать; так уж человек устроен - посоветовал - ну, как будто и долг свой исполнил, да и как удержаться? Дело доброе, а ничего не стоит, соблазнительно...
   Вот что, мой дорогой: принимайте всё-таки мои советы и замечания зауряд с прочими, потому что и мои столько же в сущности стоят, как замечания и советы других. Потому, разговоры одни, делом никто Вам не поможет. Ну, и скажите, разве есть какой-нибудь прок из того, что кто-то Вас любит, жалеет, думает о Вас и мучится? Чем такой человек Вам будет полезен, если он не может дать всего, что нужно вам?..
  
   Доктор, осмотревши, говорит - оспа (заметьте, оспа была привита)...
  
   Хуже всего, что Вы не работаете: вот это, действительно, потеря. Это было бы отлично, если бы не работали, потому что желали отдыха, но по всему видно, что Вы не работаете от болезни...
  
   Нет, плохо пишется и плохо говорится, когда нарушена гармония... Да, дорогой мой, и люди и свет "как посмотришь с холодным вниманием вокруг - такая плохая и скверная штука", что надо оглядываться подозрительно, как только получишь пять минут спокойствия, потому что спокойствие и счастье человека не в порядке вещей...
  
   Граф Лев Николаевич Толстой приехал, я с ним виделся сегодня и завтра начну портрет...
  
   За личной жизнью человека, как бы она ни была счастлива, начинается необозримое, безбрежное пространство жизни общечеловеческой в её идее, и что там есть интересы, способные волновать сердце, кроме семейных радостей и печалей, печалями и радостями, гораздо более глубокими, нежели обыкновенно думают. Вы, вероятно, легко допустите, что я, несмотря на моё личное счастье, какого дай Бог всякому, остаюсь в то же время как будто чем-то подавлен, чем-то озабочен и как будто несчастлив. Вы представляете для меня частичку этого необозримого пространства, на Вас отдыхал мой мозг, когда я мысленно вырывался за черту личной жизни; в Вашем уме, в Вашем сердце, в Вашем таланте я видел присутствие пафоса высокого поэта и, несмотря на молодость, встречался с зачатками правильного решения всех или, по крайней мере, многих вопросов общечеловеческого интереса. Как мне выразить печаль свою о судьбе наших жизней, и чего бы я не дал, чтобы быть всемогущим?..
  
   Вы человек ленивый, и я тоже; и потому будем писать, пока пишется, и когда напишется. Письма тогда и интересны, когда они не вынуждены...
  
   Вы как будто стосковались по русской осени, по ветерку и по дождику, а я вот тем и другим наслаждаюсь - получаю кашли и насморки и с завистью думаю: какой счастливый Илья Ефимович, ему светит солнце до скуки, над ним голубое небо без облачка! Да, Вы правы: везде хорошо, где нас нет!
   Как бы устроить свою жизнь так, чтобы впечатления не отзывались болезненно? Судите сами. Я получаю Ваше письмо рано, ещё в постели - 7 часов утра, небо хмурое, день обещает скучный, ветер и дождь чувствуются в воздухе, и вчера было то же, да и завтра перемены ждать нечего; день за день - неделя, другая, месяц, год. Господи, своё-то я вперёд знаю, кто что скажет и что сделает, впечатления бледные, приевшиеся до тошноты. И вдруг, письмо из прекрасного далёка! Читаю: на каждой странице, в каждой строке бьёт новость, интерес, интересная жизнь. Интересные впечатления, и потому любопытные мысли, сближения, параллели; время богато наполнено, сердце сильнее бьётся, голова занята небывалыми вопросами, а он этот счастливец, скучает - вишь, осени жалко, дождика захотелось! А мне он надоел по горло, рад с Вами поделиться, возьмите же!
   В этом письме много будет дождя, дождя осеннего, мелкого, холодного, несущего с собой хандру и болезни! И вот практическая польза нашей возникающей переписки. Я Вам буду посылать серые, туманные и дождливые до нищенской бедности, по содержанию, письма, а Вы мне давайте то, чего у Вас в избытке: солнца, света, разнообразия и, как подкладку, Вашу социальную жилку, которая, я чувствую, просвечивает во всех сюжетах, о которых Вы упоминаете. Не хочу быть пророком, но полагаю, что Вы, поживя за границей, несколько утратите эту чувствительность. В Париже особенно легко её утратить - это уж город такой... Я о Париже невысокого мнения (впрочем, о чём же я высокого мнения?), но всё-таки приветствую Вас в Париже: это город самый живой из художественных центров...
   И в Париже, как везде за границей, художник прежде всего смотрит, где торчит рубль, и на какую удочку его можно поймать: и там же погоня за богатыми развратниками и наглая потачка и поддакивание их наклонностям, соревнование между художниками самое откровенное на этот счёт, но там есть нечто такое, что нам нужно намотать на ус самым усердным образом, - это дрожание, неопределённость, что-то нематериальное в технике. Эта неуловимая подвижность натуры, которая, когда смотришь пристально на неё, - материальна, грубо определена и резко ограничена, а когда не думаешь об этом и перестанешь хоть на минутку чувствовать себя специалистом, видишь и чувствуешь всё переливающимся, и шевелящимся, и живущим. Контуров нет, света и тени не замечаешь, а есть что-то ласкающее и тёплое, как музыка. То воздух охватит тебя теплом, то ветер пробирается даже под платье...
  
   Итак, Вы в Париже. Вон оно что! На другой день уж и бежать оттуда - это хотя Вам и свойственно, пожалуй, но всё-таки, как будто хвачено через край. Ведь там что-нибудь да есть же, что увлекает за собой всю Европу... Но в то же время мне очень понравилось Ваше желание унестись за много веков вперёд, когда Франция кончит своё существование. Это так хорошо, метко и, главное, нужно даже это сделать, что я готов следовать за Вами. Только вот что: так ли это всё будет сказано о Франции в истории - другой вопрос. Одно несомненно: громадный поток жизни в Париже не всё уносит и не всех, по крайней мере, являются желающие сопротивляться; число таковых ежедневно увеличивается... Есть фактор - это национальный темперамент. Французу подавай успех, во что бы то ни стало, и чем бы он ни был оплачен...
   Венера Милосская... Впечатление этой статуи лежит у меня так глубоко, так покойно, так успокоительно светит через все томительные и безотрадные наслоения моей жизни, что всякий раз, как образ её встанет передо мной, я начинаю опять юношески верить в счастливый исход судьбы человечества... Ни одно произведение так высоко на меня не действовало...
  
   Я даже нахожу ту маленькую скуку, которую Вы чувствуете, очень выгодным условием. Ничто не помешает смотреть и наблюдать, не вмешиваясь в тот омут жизни, то есть скорее лихорадки жизни, которою так богат Париж. В этом отношении, я полагаю, Лондон не лучший город. Там есть что-то строгое и холодное (не знаю, не бывал, но так кажется). Решительно продолжаю Вас приветствовать в Париже. А ведь, не правда ли, что там как-то работается, несмотря на шум, гвалт, праздношатание и другие французские качества. Это уж город такой: побывать в нём современному человеку надлежит, и пожить, пока сможется, не мешает. Почему - не знаю, объяснить не берусь, а нужно, да и кончено...
   У нас в России ничего не меняется, мы тихонечко колышемся, каждый в своей раковине. Вы, вероятно, видели разные водоросли в стоячей, то есть едва проточной, воде. Они, своими верхушками, как улитка усиками, едва поводят, то вправо, то влево, и так долго-долго, и сколько ни смотрите - ни одного энергичного движения... Это водоросли, крепко приуроченные корнями к одному месту, но что они растут - это несомненно. Так и мы...
  
   Обмен мыслей, настоящий обмен, имеет всегда хороший результат...
   Я, с тех пор, как себя помню, всегда старался найти тех, быть может, немногих, с которыми всякое дело, нам общее, будет легче и прочнее сделано. Часто я оставался одиноким, да и теперь не скажу, чтобы был счастливее, но внутри продолжает всякий раз шевелиться надежда на лучшее будущее. Очень может быть, что Вы более трезво видите действительность, я с этим соглашаюсь так только, доверяя Вашей логике, но собственное моё индивидуальное "я" с этим помириться не желает, и я не понимаю, как можно желать такой изолированности. Очень возможно пройти всю жизнь, не примкнув ни к какому движению, не идя ни с кем в ногу, но только потому, что или не встретишь товарища, или нет ещё достаточно определившихся целей. Но когда цели видны, когда инстинкт развился до сознания, нельзя желать остаться одному. Это как религия, требует адептов, сотрудников. Это, по-моему, закон...
  
   Можете себе представить - не понимаю! Как будто Вы что-то сказали на неизвестном мне языке. Звуки знакомые, а содержание непонятно... Вероятно, правду говорят, что у всякого поколения, как при новом химическом смешении, появляется новое тело, не похожее ни на одно из предыдущих...
  
   Фигура Христа меня очень давно преследовала. Евангельский рассказ, какова бы ни была его историческая достоверность, есть памятник действительно пережитого человечеством психологического процесса, мало того, все, что искренние его последователи внесли от себя впоследствии, что стало потом традициями, всё имеет уважения. Но я пойду дальше, я скажу, что христианство, с момента своего появления до настоящего времени, никогда не было не только усвоено человечеством органически, но даже и понято правильно не было. Я не говорю об отдельных личностях, сравнительно очень и очень малочисленных, к сожалению. Сумма впечатлений, полученных мною от жизни, уже давно окрасила всё окружающее меня в тон не очень-то привлекательный. Говорят, Христос есть идеал - больше - Бог. Отчего же всё, что он сказал, всё, что он сделал, возможно и понятно. А чудеса? А рождение? А воскресение? Странное дело, но для меня лично гораздо чудеснее и уж не менее удивительно обыкновенное, так называемое естественное рождение, чем неестественное. И когда мы будем всё знать, когда наука объяснит нам всё, как, что и почему, тогда, быть может, будет ещё удивительнее; и самые обыкновенные вещи теперь станут тогда самыми чудесными. Стало быть, вопрос о чудесах разрешается сравнительно легко...
   Но совсем другой разговор, когда находится такой чудак, который будит заснувшую совесть, рекомендует поступать так, как в человеческом сердце написано Творцом (и мы это все, скажем потихоньку, чувствуем), и когда мы пытаемся уверить его, что совершенство только в Боге, а он нам на это собственным личным опытом докажет наше лицемерие и нанесёт поражение; будет вечным укором, и никакое оправдание перед нашей личной совестью, мы знаем, не может быть уважено, тогда другое дело. Компромисс невозможен, и каждый принимай, что посеял...
   Странное дело, я видел эту думающую, тоскующую, плачущую фигуру, видел как живую... Я должен был её попытаться сделать, я, наконец, обязан был её сделать, мне надо было сделать её, чтобы, хотя сколько-нибудь поделиться впечатлением с другими... Мне показалось, что все мы переживаем в своей жизни такие критические минуты, разница в размере интересов...
   Нет, мне кажется, что ещё наступит время для искусства, когда необходимо надо пересмотреть и перерешить прежние решения, потому что ведь Христос есть в сущности самый высокий и возвышенный атеист, он перенёс центр Божества в самое средоточие человеческого духа, кроме того, доказав возможность человеческого счастья через усилия каждой личности над собою, и победив самого сильного врага - собственное Я, он сделал невозможным оправдание в наших подлостях, никакими мотивами, сказавши вдобавок "имеющий уши слышать, да слышит"...
   Пока мы не всерьёз болтаем о добре, о честности, мы со всеми в ладу, попробуйте серьёзно проводить христианские идеи в жизнь, посмотрите, какой подымется хохот кругом. Этот хохот всюду меня преследует, куда я ни пойду, всюду я его слышу...
  
   С новым годом, так с новым годом! Что делать, эти новые года - старая песня, что же касается "нового счастья", то... где оно, новое счастье? И для кого оно наступит? Оно не для меня, вот что верно. Академия, эта гидра кандалов и ярма, как Вы резко и верно выражаетесь, ещё очень крепкое здание. Кандалы слишком крепко закованы, я же большую половину своей жизни ношу их, чтобы не понять всей их прелести. Ноги, руки, всё изранено, главное же - это голова моя, моя бедная голова. Помню я мечты юности об Академии, о художниках. Как всё это было хорошо! Мальчишка и щенок, я инстинктом чувствовал, как бы следовало учиться и как следует учить... Но действительность, грубая, пошлая, форменная, не дала возможности развиваться правильно, и я, увядая, рос и учился. Чему? Вы знаете; делал что-то спросонья, ощупью. И вдруг, толчок... проснулся... 63-й год, 9 ноября, когда 14 человек отказались от программы. Единственный хороший день в моей жизни, честно и хорошо прожитый! Это единственный день, о котором я вспоминаю с чистой и искренней радостью. Проснувшись, надо было взяться за искусство! Ведь и я люблю его, да как ещё люблю, если бы Вы знали... И вот, потянулись долгие годы, трудные, неурожайные. Всё, что я ни сеял, ничего не уродилось. Я ничего не знал и ничего не знаю... Чему я учился? Едва уездное училище досталось на мою долю, а с этим далеко не уедешь... Я всё готовился, всё изучал, всё что-то хотел начать, что-то жило во мне, к чему-то стремился. Я себя знаю - хорошо знаю...
   А всё-таки не хочется складывать руки, всё ещё думается, что будет же когда-нибудь день, когда и я что-нибудь сделаю. По крайней мере, буду биться о последней капли крови...
  
   Мой Бог - Христос, который поместил Бога в самый центр человеческого духа и идёт умирать спокойно за это...
  
   Но, наконец, я овладел материалом, я достиг до известной степени согласия между внутренним огнём, который там клокочет, и рукою, хладнокровно и спокойно, как будто нет никакой лихорадки, работающею. Вот это состояние, это самообладание было и должно быть у великих мастеров...
  
   Странно, как иногда простынешь, да посмотришь утром, что написал вечером, так совестно сделается, и потому сегодня кончу и запечатаю. Мне случалось иногда читать своё письмо после, на другой день, так даже неприлично. Хотя собственно стыдиться нечего бы, кажется. Всякий человек и горд, и самолюбив, и много о себе думает. Стало быть, и Вам тут достанется, но ничего, будем писать друг другу, пока пишется.
   Хочется мне поведать Вам о своих намерениях и планах, авось-либо и Вы с своей стороны сообщите. Говорят: когда скажешь вперёд - не сделаешь. Оно, пожалуй, и так, да всё как-то хочется, чтобы укрепили в мыслях. Ведь я должен ещё раз вернуться к Христу прежде, чем перейти к более близкому времени, а затем и к современности. Как видите, я разговариваю, точно у меня 50 лет впереди!..
   А много, много, ох, как много дела! Если бы Бог дал лет десяток ещё, может что-нибудь можно ещё успеть. Сколько времени потрачено... Я уж очень трудно и медленно развиваюсь...
  
   Ещё выставка не открыта для публики, а уж всё продано... А ещё говорят, русская публика равнодушна! Нет, пусть кто хочет это говорит, а я не могу. Вот доказательство, что у неё есть нюх. Когда появляется талант не фальшивый, когда художник отвечает тому, что уже готово в публике, тогда она безапелляционно произносит свой приговор. Казалось бы, все места заняты, каждая отрасль имеет своего представителя, да иногда и не одного; но искусство беспредельно, приходит новый незнакомец и спокойно занимает своё место, никого не тревожа, ни у кого не отнимая значения, и, если ему есть что сказать, он найдёт слушателей...
  
   Атеизм, как я понимаю (а может быть, это только моё измышление), есть последняя, высшая ступень развития религиозного чувства, и посмотрите - в истории человечества, у величайших умов, есть неудержимое стремление сделаться, стать богами...
   Для Христа нет сомнения, что он Бог. Это огромная разница. Вы скажете - он молился. Ещё бы - это и необходимо. Его молитва - стихийное состояние человеческого духа в трагические моменты. Это самоуглубление, беседа Бога с самим собою. Недаром хорошие люди говорили, что молитва творит чудеса. Молитвенное состояние - это одна из самых таинственных лабораторий в человеке. Когда горы несправедливостей, эгоизма, тупости и зверства людского опрокидываются на благороднейшие побуждения наши, человеческий дух как бы стихает, не противоречит и только ищет места, где бы спокойно можно было заплакать, чтобы никто не видал этого, и 2-3 часа такого состояния достаточно для того, чтобы всё, что ещё химически не соединилось, приняло ту новую, до страшной упругости, силу, которая способна заставить затрепетать окружающее...
  
   Не знаю, к чему предназначен русский народ, будет ли с ним то же, что с нациями более зрелыми, которые, как Вы говорите (и совершенно верно), что для них не человек важен, а краски, эффекты и внешность, то, что именно и есть живопись, и только живопись, или он удержит теперешние родовые черты свои. Я не знаю, что будет в зрелом возрасте, но очевидно, что так оставаться нельзя: всё это только хорошие намерения, а ими, как известно, ад вымощен! Нам непременно нужно двинуться к свету, краскам и воздуху, но... как сделать, чтобы не растерять по дороге драгоценнейшее качество художника - сердце? Мудрый Эдип - разреши! Правда, русская мысль, насколько она проявилась в литературе и поэзии, держалась больше содержания, совершенствуя в то же время язык, и дошла, наконец, до той степени, когда и наших писателей переводят: французы, немцы, англичане, американцы. Всё это так, но вот что худо: нового писателя с талантом нет ни одного. Тишина невозмутимая. Язык понизился, мысль обеднела... Оскудевает содержание, понижается и достоинство исполнения...
  
   Надо смотреть вперёд, а не назад, к молодому, а не стареющему...
  
   Какое ж странное обстоятельство, однако ж! Мы остались с Вами беседовать только вдвоём. Ну, что ж, будем беседовать, хвалить друг друга и упиваться собственными успехами. Какая, подумаешь, сатанинская гордость и самолюбие, но... до тех пор, пока я не потерял сознания, я смело, с спокойной совестью, буду анатомировать других, извлекая, как умею, уроки для себя, и дай Бог, чтобы это оставалось при мне подольше. И я уверен, что заносчивым не стану и способен буду отдать всякому должное. Откровенность имеет страшные последствия, она может человека изолировать совершенно. Но ведь как иначе? Другим путём не придёшь к истине...
  
   Я думаю, что ты несколько увлекаешься, полагая, что певицы и театральные артистки нуждаются в теплоте сердечной... Пока они ничего не значат, они готовы делать всё, что угодно, знакомиться со всяким человеком, даже без разбора, но чуть только они получают патент за границей - всякие интимности становятся для них и лишними, и ненужными, обременительными...
  
   В настоящее время в Петербурге находится Боткин (московский), который является компаньоном Третьякова, по покупке всей коллекции Верещагина для Москвы, где они полагают выстроить особое здание, музей, в центре города, куда и думают поместить всю выставку, чтобы она была открыта постоянно для публики...
  
   Многие вещи мне казались лишёнными содержания, и чем больше картина, тем меньше его (содержания). Между тем, когда картины были налицо, многое стало ясно... Никакого содержания, по крайней мере видимого, но это - историческая картина... Напишите книг, сколько хотите, не вызовите такого впечатления, как одна такая картина. Верещагин - явление, высоко подымающее дух русского человека. Это человек оригинальный и вполне самобытный, несмотря на то, что он много времени провёл за границей и усвоил все технические приёмы западного искусства, только с некоторой поправкой, ему одному принадлежащей. Через это видеть его - истинное наслаждение... Говорить что-либо - значит завидовать, по общему мнению...
  
   У меня скопилось громадное количество дел, ничтожных в сущности, но отнимающих время ужасно. На праздниках я ездил в Москву. По возвращении участвовал в разных комиссиях и комитетах (о Боже!) по памятнику Пушкина, во-вторых, по чтению народных лекций в Соляном городке, потом по составлению отчёта нашего Товарищества, потом свои собственные дела, потом кто-нибудь придёт, потом наши короткие северные ночи; не успеешь оглянуться, как 12 часов ночи, потом необходимость вставать летом рано, стало быть, надо раньше ложиться, и так далее - словом, не успеешь никак ухватить часа, чтобы отвести душу, побеседовать...
  
   Дети должны поступить в гимназию в августе... вот так, уже дети в гимназию... Господи, что ж это такое! Прозевал жизнь. Не успеешь оглянуться, как пошёл и под гору... Ну, да об этом лучше не думать. Всё кажется, что молод, что способен учиться, идти вперёд, а Бог знает, так ли это? Дорого бы я дал, чтобы хоть неделю сделаться другим человеком и посмотреть на себя со стороны, чтобы иметь возможность судить себя, как другого...
  
   Лето у нас в Петербурге было убийственное: вообразите, в конце мая, я читал в одном из фельетонов "Санкт-Петербургских ведомостей", что какой-то календарь предсказывал погоду следующим образом: июнь начнётся ветрами и дождями, будет продолжаться холодами, дождями и ветрами, а окончится ветрами, дождём и холодом; июль начнётся бурями, дождём с градом, будет продолжаться дождём, холодом и ветрами, а окончится ещё постыднее; август начнётся, будет продолжаться и кончится так же, как июль; сентябрь начнётся... Я верю теперь предсказаниям, так как всё сбылось в точности, и в настоящее время дождь стучит в окна, ветер немилосердно завывает, и дача топится постоянно, на дворе почти не было вовсе лета. Работал мало и плохо...
   Вы пишите, что работали много, до одурения, что надо и пора работать, так как 30 лет стукнет, а Вы ещё немного сделали. Что же сказать мне, которому пошёл уже 38-й. Ой-ой, ей-богу, подумаешь, жизнь как будто кем-то украдена или я сам её проспал. Не видал я её, право, не видал! Странные мы, русские люди! Всё у нас как-то "успеем", да "ещё сделаю", а смотришь, время и ушло, и ушло безвозвратно. Я теперь начинаю, точно перед смертью, дорожить днями. Сам на себя дивуюсь, немножко поздно только, но лучше поздно, чем никогда. Подумайте только, не сегодня-завтра человеку 40 лет, а он ещё в пелёнках. Так ли нужно работать? Передо мной открываются горизонты, я начинаю кое-что понимать, и даже овладел бы, если бы ещё иметь верных лет 15. А как Вы полагаете? Тянет меня вон из Петербурга... Посмотрел я в прошлом году на Льва Николаевича Толстого, живёт себе безвыездно в деревне, и ничего, не тонет человек, а как Вы думаете? В самом деле, человек погиб, если не будет толкаться по Петербургу, или это только так пугают? Сдаётся мне, что пугают. Может быть, для художника существуют большие опасности, чем для всякого другого, но несомненно, что, сидя в центре, так сказать, начинаешь терять нерв широкой вольной жизни; слишком далеко окраины, а народ-то, что может дать! Боже мой, какой громадный родник! Имей только уши, чтобы слышать, и глаза, чтобы видеть; да потом и климат что-нибудь да значит. Ведь это позор! Ни одного дня, чтобы можно было работать на воздухе, в рубашке, а вечера - надевай тёплое пальто, плед, да бегай, а не ходи, чтобы не замёрзнуть...
  
   Человек за границей меняется, особенно наш брат - русский... Они вели разговор между собою о французских порядках, Боже, что это был за разговор! Я в ужасе озирался, не слушают ли нас ревностные слуги Наполеона Третьего, и не потащат ли нас всех, как заговорщиков, против установленной власти, куда следует... Что они говорили и что они находили нужным сделать! Русский барин был особенно либерален - опасно либерален. Потом я видел этого барина здесь, ну, и должен сознаться, что, вероятно, почва, воздух, и лёгкость жизни во Франции способны сделать невероятные превращения...
  
   Что касается Верещагина, то ему в качестве незаурядного человека, везде дорога. Эти люди самим Господом Богом помазаны; они имеют право и на такие выкрутасы выделывать, как отказ от профессорского звания!.. Он пропечатал в "Голосе", что "так как я считаю звания и чины вредными для искусства и художников, то и отказываюсь начисто"...
   Откуда он? Полагаю, что не далёк от истины, если скажу: не в одной России, а всюду, настоящие люди томятся и ждут голоса искусства! Напрягают зрение и слух: не идёт ли мессия? Надо было быть здесь, чтобы понять, что такое искусство и что оно может сделать, когда стадо баранов, прости господи, стояло и на улице, и на подъезде, и по лестнице (широкой лестнице) министерства внутренних дел и ждало 3 часа очереди попасть в самую выставку... Вот что случилось в Петербурге. Нужно было видеть и слышать и безграмотных людей и интеллигенцию, что с ними делалось после, какое впечатление они выносили, и нужно было слышать...
  
   Всюду - так было, всюду - так будет. Вспомните Грецию, Рим, Италию (времён Возрождения). Сначала начинается потеря политической самостоятельности, экономическая неурядица, потом раздробление территории, потом всплывает на поверхность личный интерес, предпочтительно перед интересами общественными, все стали люди просвещённые, даже и свиньи по натуре, и, в качестве просвещённых, полагающие, что мнение их необыкновенно глубокомудро, и принять его все обязаны, уступить нельзя, так как и я знаю всё то, что другие. Понятно, что при этом будет раздаваться всего громче голос золотой середины, и потому всякого несогласного можно и принудить. Как Вы видите, я самым усердным образом стараюсь оправдать Вашу мысль, что климат петербургский убивает русское искусство и художников, и я, нюхающий этот воздух, уже тронут чахоткой, и потому, в качестве такового, имею пессимистический взгляд на мир Божий...
  
   И что в сущности ужасного в положении художника в России, я Вас спрошу? Что он не блистает, что недостаточно ценится, что его голос не выслушивается с особым почётом и благоговением? Это не большая беда. Искусство в общей экономии общечеловеческой, и особенно государственной жизни народа (пока всё человечество не догадается устроить иной порядок), и не должно занимать очень видное место. Я скажу так: хорошо бы было, если бы человечество, совершивши роковым образом свой переходный период, пришло бы, в конце концов, к такому устройству, какое когда-то было, говорят, на земле, во времена доисторические, где художники и поэты были люди, как птицы, поющие задаром. "Даром получили, даром и давайте": только при этих нормальных условиях искусство будет настоящим, истинным искусством. Только при таком порядке возможно появление тех созданий, которые народными преданиями приписываются богам, так хороши они, так чисты и так безупречны по форме. Оно и понятно: нет причины писать пять томов вместо десяти страниц - всё равно не платят... Иное дело теперь. Я развожу бобы, и чем больше я их разведу, тем большую претензию имею получить награды, а до того, что я не получаю одобрения за свои вирши, мне какое дело?..
  
   Да, иному помогают воды Баден-Бадена, другому Париж и Франция, а третьему... сума, да свобода!..
   Москва - Вы думаете, что в Москве жить можно? Попробуйте! Я не думаю, я понимаю, что жить иногда надобно где-нибудь, это понятно, но можно ли - это другой вопрос. Впрочем, и в Москве живут...
  
   Третьякову... Меня очень занимает, во все времена знакомства с Вами, один вопрос: каким образом мог образоваться в Вас такой истинный любитель искусства? Я очень хорошо знаю, что любить что-нибудь настоящим образом, любить разумно - очень трудно, скажу больше: опасно...
   Трудно, очень трудно жить на свете...
  
   Вы слишком мрачно смотрите на дело: говорите, что дела идут плохо. Когда же они шли лучше? По-моему, если нет убытка, дело идёт прекрасно...
  
   Вы говорите, что теперь "погибель не так страшна, как в варварские времена - времена всевозможных нашествий, порабощений и пр."... Верно, теперь трудно ждать нашествий варваров (хотя это ещё и не гарантировано пока), но появляется, растёт и зреет нечто более опасное, чем варвары внешние, растут и плодятся варвары внутренние... Разве не варварство - поголовное лицемерие, преобладание животных страстей, ослабление энергии в борьбе с жизненными неудобствами, желание поскорее добыть всё путём мошенничества, прокучивание общественного (народного) богатства, лесов, земли, народного труда, за целые будущие поколения... Попробуйте погасить долги, колоссально разрастающиеся во всяком государстве, потребуйте уплаты долгов от всяческих компаний, акционерных и иных обществ, фабрик, заводов, и Вы увидите, что эта милая цивилизация, для того, чтобы не объявить себя банкротом, должна забираться в Среднюю Азию, Африку, к диким племенам далёких пространств, и обирать, порабощать, убивать или, ещё лучше, развращать всех этих наивных животных, которых численность ещё превосходит в 10 раз цивилизованные общества. Вот почему ещё есть ресурсы и для правителей, есть ресурсы и для буржуазии на целые десятки, а может и сотни лет, жуировать и услаждать себя всячески. А что будет потом? Нам какое дело! На наш век хватит! Если попадётся из этой громадной ватаги какой-нибудь дурак или просто оплошает, - исход лёгкий: приставил дуло к любому месту, да и там. Чудесно: и легко, и скоро, и восхитительно! Вы скажете: "Наивный человек, когда ж этого не было? Всегда были мошенники, и всегда человек был скотина!"... Верно... Всегда было скверно...
  
   Как трудно художнику у нас, это невероятно! Всюду повальное помешательство в среде художников, нет голоса, достаточно авторитетного, чтобы вывести из мрака всех потерявшихся и потерянных. С одной стороны, чиновник, напортивший и погубивший будущность искусства, с другой - алчность голодных и слабых натур делает жизнь и труд почти невозможными. Всё так грубо кругом, так мало нужды в интересах несколько высшего порядка, чем интерес желудка, чина, улыбки особы, что бежал бы вон, далеко и без оглядки... Но куда? Вот вопрос.
   Трудно становится в Петербурге, где же получше? Вероятно, там, где нас нет...
  
   Как бы я хотел посмотреть беспристрастно на себя издали, точно на другого человека! Или в самом деле человек так влюблён в свою мысль, так сживается с своим болотом, если оно становится таковым, что не способен понять совершающегося? Ужасно обидно...
  
   Вот так, 1875-й год! Что-то он нам принесёт! Я ни Вас, ни себя с ним не поздравляю, обижаюсь я на новые годы. И давно уже обижаюсь...
  
   В человеческом сердце рядом с горем личным часто лежат страдания за общественные несчастья, поскольку есть у каждого чуткости к страданию за общественные бедствия, насколько он человек. Чем нежнее и чище сердечная, личная привязанность, тем способнее человек к сочувствию в общественном горе. Как никогда всё существование человека не может быть наполнено только личным счастьем, или, лучше сказать, личное счастье человека тем выше и лучше, чем серьёзнее и глубже захватывают его общие интересы и чем менее встречает он в близком себе существе противодействия в этой потребности. Вы можете только похвалиться, что в личном Вашем счастье не было помехи в любви к обществу и его судьбам. При катастрофах личных, все струны, связывающие человека с обществом, кажутся порванными, но природа-мать не могла поступить иначе; она растягивает эти струны до бесконечности, отлагает разговор с человеком о своих делах и страданиях, как самый деликатный друг до самой последней степени, уважает его горе и ждёт... Но, наконец, наступает момент, когда человек выздоравливает... Тогда начинается жизнь, правда, несколько более трудная и печальная, но зато глубокая и плодотворная для общества...
   Жизнь - страшная штука; каждый из нас висит на волоске от несчастий и горя, но уж тут мы бессильны... и покоряемся...
  
   Мне ясно до очевидности, что наступила пора и для русских художников начать писать действительно... Но Боже мой, что это за штука такая, живопись? Счастлив тот, кто ровно ничего не понимает писать, какое блаженное состояние, какая наивность и несокрушимое олимпийское спокойствие: развёл краски, домазал до края, а если не хватило красочки, то разбавил маслицем - и готово! Чудесно!..
  
   К счастью или нет, но мы не французы. Этого никогда забывать не надо...
   Стараться о смысле, искать значения - значит насиловать себя: вернейшая дорога не получить ни того, ни другого. Надо, чтобы это лежало натуральным пластом в самой натуре. Надо, чтобы эта нота звучала естественно, не намеренно, органически... Я утверждаю, что это в славянской натуре. Я утверждаю, что в искусстве русском черта эта проявилась гораздо раньше, чем было выдумано направление. И когда оно натурально, оно неотразимо, роковым образом разовьётся. Хотите ли Вы этого или не хотите, а оно так будет, так должно быть. Хотя бы весь свет твердил иначе! Вам небезызвестно то странное явление, что вещь, возбуждающая хорошие отзывы там, в Париже, за границей, совсем не вызывает того же впечатления в России. Отчего это? Вы скажете - мы ребята; и Вы будете правы, но только отчасти...
   Потому, что у нас нет ещё множества тысяч картин. Натуральное чувство зрителя, нося зерно здорового (ещё не тронутого культурой, так сказать) идеала, ищет, прежде всего, полного выражения этого идеала, не находит - и отворачивается. Вы скажете - по какому же праву? Что они знают? А просто по праву невежи, ещё не тронутого книгами. Кого труднее всего удовлетворить? Людей, стоящих на двух противоположных полюсах развития: простого, но умного мужика, и человека высоко-просвещённого. Вот когда мы станем, вместо сотен, иметь миллионы зрителей, когда эти миллионы свиней и пошляков внесут свои вкусы, понятия, желания в искусство, тогда и только тогда, каждая сторона искусства найдёт свою публику. Вы принимаете голос Парижа за голос всего человечества, так как кто же во всех частях света не читает парижских газет? Это всё-таки не то же самое. Понятно, слава в Париже - всесветная слава. Но как же проверить, что именно нравится действительно, что производит впечатление и какое? Ведь зритель не записывает своих впечатлений, да он им зачастую даже и не доверяет, думает: я не знаю, не понимаю. Говорят только газеты, но ведь мы уже теперь знаем, что такое газета, и знаем даже, что публику можно настроить искусственно. За границей это возведено в высокую систему, да и у нас уже пробуют то же - ещё неумело, но попытки есть, и я надеюсь, что в этом-то мы не отстанем, а не то помогут более "опытные люди"...
  
   У этого человека решительный талант, и крупный, только пишет он невозможно. Напоминает нашу Русь-матушку, по черноте и бесколерности, да ещё, вдобавок, с каким больным фиолетовым тоном, даже чернилами. Но рельеф понимает, экспрессию тоже, а уж сила!.. Вероятно, искал у кого-нибудь краски чернее чёрной. Что касается до содержания, идеи... Знаете, он так, когда человек совершенно равнодушен ко всему, и всё равно, что бы ни писать. Отечества нет, то есть оно есть, да по каким-нибудь обстоятельствам неудобно говорить откровенно; ну, и болтается человек на нейтральной почве...
  
   С конца августа уезжаю из Петербурга чрез Москву, в Тулу, к графу Толстому, и полагаю у него остановиться, так как неподалёку есть одно место для картины ("Старая барская усадьба")... Там рассчитываю пробыть сентябрь, а может быть, и часть октября, а затем уже, не останавливаясь, чрез Одессу и Константинополь, к цели. Полагаю, к будущей весне подняться чрез Италию в Париж, где и буду работать...
  
   Для Петербурга я погибшее создание. Уже который раз в моей жизни происходят переломы! По счёту моему - в третий. Что ж тут делать, судьба. А работы-то сколько в России - подумать страшно. А сколько нас? Сочтите-ка. И что это такое совершается с нами, русскими людьми? Удивительно! Устраиваем, расстраиваем, опять расстраиваем, и так без конца. Земля наша велика и обильна, но порядка в ней нет. И что это мы? Сидишь дома - скверно, тесно. Вырваться бы! Вырвался - тоскуешь, домой бы!..
  
   Что ни говорите, а искусство не наука. Оно только тогда сильно, когда национально. Вы скажете, а общечеловеческое? Да, но ведь оно, это общечеловеческое, пробивается в искусстве только сквозь национальную форму, а если есть космополитические, международные мотивы, то они все лежат далеко в древности, от которой все народы одинаково далеко отстоят. Это раз. Да кроме того, они тем и удобны, что их всякий обрабатывает на свой манер, не боясь быть уличённым...
  
   Мнения и симпатии провинциалов решительно здоровее и даже прогрессивнее столичных во всём, что касается главных сторон народной жизни: хозяйства, образования, суда и многого другого. Да и кто же двигает дело? Столицы? Ошибаетесь: провинциалы, попавшие в столицу, потому что они хорошо знают ту жизнь, на которую надо действовать. Они носят в себе сознательные требования и как должно быть сделано. И только такие реальные люди, как провинциалы, и могут что-нибудь сделать путное. В столицах же, по необходимости, чувство начинает служить буржуазии, а человек привыкает смотреть через маленькое окошечко и воображать себя на вершине требований времени, и даже сердиться, что существуют другие требования там, где-то внизу, в провинции. В столицах плетут кружева (иначе нельзя, впрочем), художественные, да и только...
  
   В ожидании Ваших указаний, с истинным почтением и совершенною преданностью имею честь быть Вашим покорнейшим слугой
   И. Крамской
  
   С истинным и глубоким уважением остаюсь готовый к услугам
   И. Крамской
  
   Искренне и глубоко Вас любящий
   И. Крамской
  
   Книжный вопрос: "Картина "Неутешное горе" была задумана и писалась под впечатлением от личной трагедии, постигшей художника, - смерти его младшего сына Марка в 1876 году. На картине изображена скорбящая женщина в траурном чёрном платье. В её чертах угадывается сходство с женой художника Софьей Николаевной. Кто автор картины?
   Правильный ответ: Крамской.
   Издательство предлагает вам книгу: Иван Крамской "Письма к художникам".
   В настоящее издание вошли письма Ивана Николаевича Крамского, мастера жанровой, исторической и портретной живописи, письма к своим младшим современникам художникам Васильеву и Репину. Письма позволяют понять незаурядную личность художника, постичь натуру человека, обладающего широкими разносторонними интересами, наделённого ярко выраженным призванием не только к творчеству, но и к общественной деятельности. Здесь живой, образный, сочный язык Крамского. Он делает книгу увлекательным чтением для всех, кто интересуется изобразительным искусством.
  
   "Мир праху твоему, могучий русский человек, выбившийся из ничтожества и грязи захолустья... Без гроша и без посторонней помощи, с одними идеальными стремлениями, ты быстро становишься предводителем самой даровитой, самой образованной молодёжи в Академии художеств. Мещанин, ты входишь в совет Академии как равноправный гражданин и требуешь настойчиво законных прав художника. Тебя высокомерно изгоняют, но ты с гигантской энергией создаёшь одну за другой две художественные ассоциации, опрокидываешь навсегда отжившие классические авторитеты и заставляешь уважать и признать национальное русское творчество!.. Достоин ты национального монумента, русский гражданин-художник"...
  
   Книжный вопрос: "Для картин художника этого знаменитого товарищества были характерны обострённый психологизм, социальная и классовая направленность, высокое мастерство типизации, реализм, граничащий с натурализмом, трагический в целом взгляд на действительность. Цель творческого союза - доставление жителям провинции возможности знакомиться с русским искусством, развитие любви к искусству в обществе, облегчение для художников сбыта их произведений".
   Правильный ответ: Товарищество Передвижников.
   Читаем книгу: Яков Данилович Минченков "Воспоминания о передвижниках".
   Воспоминания одного из поздних передвижников Якова Даниловича Минченкова представляют несомненный интерес для читателя, так как в них по существу впервые отражена бытовая сторона жизни передвижников, их заветные мечты, дружба, трогательная любовь к живописи и музыке. Однако автор не всегда объективно оценивает события, о многом он говорит неопределённо, не указывает дат, некоторых фактов, называет некоторые картины не точными именами и прочее. Поэтому редакция посчитала необходимым снабдить книгу подробными примечаниями, дающими точные сведения о жизни и деятельности художников, упоминаемых в книге. Эти примечания дают читателю возможность получить представление о той эпохе, к которой относятся приведённые воспоминания
   ________________
  
  
   Книжный вопрос: "Это жанр философской, литературной, критической, публицистической и художественной литературы, сочинение небольшого объёма по какому-либо частному вопросу, написанный в свободной, индивидуальной авторской манере изложения".
   Это - эссе.
   Издательство предлагает вам книгу: Максимилиан Волошин "О самом себе".
   Очерки и воспоминания Максимилиана Волошина (1877 - 1932).
   В литературном наследии Волошина, поэта, художника, критика и переводчика, большое место занимают мемуарные очерки и дневниковые записи. В его записках-воспоминаниях находит выражение личность человека духовного, разносторонне образованного, наделённого пытливым, проницательным и глубоким умом. Ему было дано ощущение тайны бытия, стремление понять связь всего в мире и указать высший смысл каждого явления. В эту книгу вошли автобиографические эссе Волошина, рассказы о путешествиях, портреты современников. Сам автор признавался: "Я стремлюсь в каждом человеке, которого судьба ставит на моём пути, найти те стороны, за которые его можно полюбить. Эти стороны почти всегда - его воля к жизни и горение. Мне кажется, что только этим можно призвать к жизни хорошие черты человека"...
  
   О САМОМ СЕБЕ
  
   Автор акварелей под общим названием "Коктебель" не является уроженцем Киммерии по рождению, а лишь по усыновлению. Он родом с Украины, но уже в раннем детстве был связан с Севастополем и Таганрогом. А в Феодосию его судьба привела лишь в 16 лет, и здесь он кончил гимназию и остался связан с Киммерией на всю жизнь. Как все киммерийские художники, он является продуктом смешанных кровей (немецкой, русской, итало-греческой). По отцовской линии он имеет свои первокорни в Запорожской сечи, по материнской - в Германии. Родился он в 1877 году в Киеве...
   А в 1893 году... моя мать переселилась в Коктебель, а позже и я здесь выстроил мастерскую.
   В ранние годы я не прошёл никакого специального живописного воспитания и не был ни в какой рисовальной школе, и теперь рассматриваю это как большое счастье - это не связало меня ни с какими традициями, но дало возможность оформить самого себя в более зрелые годы, сообразно с сознательными своими устремлениями и методами.
   Впервые я подошёл к живописи в Париже в 1901 году. Я только что вернулся туда из Ташкента, где был в ссылке около года. Я весь был переполнен зрительными впечатлениями и совершенно свободен в смысле выбора жизни и профессии, так как был только что начисто выгнан из университета за студенческие беспорядки "без права поступления". Юридический факультет не влёк обратно. А единственный серьёзный интерес, который в те годы во мне намечался, - искусствоведение... В Париже я записался в Луврскую школу музееведения, но лекционная система меня мало удовлетворяла, так как меня интересовало не старое искусство, а новое, текущее. Цель моя была непосредственная: подготовиться к делу художественной критики.
   Воспоминания университета и гимназии были слишком свежи и безнадёжны. В теоретических лекциях я не находил ничего, что бы мне помогало разбираться в современных течениях живописи.
   Оставался один более практический путь: стать самому художником, самому пережить, осознать разногласия и дерзания искусства...
   - А почему бы тебе не попробовать рисовать самому?..
   А когда три месяца спустя мы отправились в пешеходное путешествие по Испании через Пиренеи в Андорру, я уже не расставался с карандашом и записной книжкой. В те годы, которые совпали с моими большими переходными странствиями по Южной Европе - по Италии, Корсике, Балеарам, Сардинии, - я не расставался с альбомом и карандашами и достиг известного мастерства и быстрых набросках с натуры. Я понял смысл рисунка. Но обязательная журнальная работа (статьи о художественной жизни в Париже и отчёты о выставках) мне не давала сосредоточиться исключительно на живописи. Лишь несколько лет спустя перед самой войной я смог вернуться к живописи усидчиво. В 1913 году у меня произошла ссора с русской литературой из-за моей публичной лекции о Репине. Я был предан российскому остракизму, все редакции периодических изданий для меня закрылись, против моих книг был объявлен бойкот книжных магазинов.
   Оказавшись в Коктебеле, я воспользовался вынужденным перерывом в работе, чтобы взяться за самовоспитание в живописи. Прежде всего я взялся за этюды пейзажа, приучил себя писать всегда точно, быстро и широко и вообще, все неприятности и неудачи в области литературы сказывались в моей жизни успехами в области живописи...
   Если масляная живопись работает на контрастах, сопоставляя самые яркие и самые противоположные цвета, то акварель работает в одном тоне и светотени. К акварели больше, чем ко всякой иной живописи, применимы слова Гёте, которыми он начинает свою "теорию цветов", определяя её, как трагедию солнечного луча, который проникает через ряд замутнённых сфер, дробясь и отражаясь в глубинах вещества. Это есть основная тема всякой живописи, а акварельной по преимуществу.
   Ни один пейзаж из составляющих мою выставку не написан с натуры, а представляет собой музыкально-красочную композицию на тему киммерийского пейзажа. Среди выставленных акварелей нет ни одного "вида", который бы совпадал с действительностью, но все они имеют темой Киммерию. Я уже давно рисую с натуры только мысленно. Я пишу акварелью регулярно, каждое утро по 2-3 акварели, так что они являются как бы моим художественным дневником, в котором повторяются и переплетаются все темы моих уединённых прогулок. В этом смысле акварели заменили и вытеснили совершенно то, что раньше было моей лирикой и моими пешеходными странствиями по Средиземноморью...
   Пейзажист должен изображать землю, по которой можно ходить, и писать небо, по которому можно летать, то есть в пейзажах должна быть грань горизонта, через которую хочется перейти, и должен ощущаться тот воздух, который хочется вдохнуть полной грудью, а в небе те восходящие потоки, по которым можно взлететь на планере...
   Солнце... Вода... Облака... Огонь... -
   Всё, что есть прекрасного в мире...
   Гаснут во времени, тонут в пространстве
   Мысли, событья, мечты, корабли...
   Я ж уношу в своё странствие странствий
   Лучшее из наваждений земли...
  
   ИСТОРИЯ МОЕЙ ДУШИ
  
   Живопись, поэзия (понимая под этим словом литературу) и музыка. Слово искусство я понимаю как стремление создать красоту. Но эта красота может быть двух видов: физическая и нравственная. Живопись может создать красоту только физическую, состояние же духа она передаёт только в данный момент. Поэзия может выразить красоту нравственную и физическую, она может дать объяснение, откуда произошло данное состояние духа. Музыка же представляет красоту только нравственную. Она выражает только состояние духа, но не даёт ему никакого объяснения. Так что из этого видно, что, хотя музыка по развитию выше стоит, чем два другие искусства, но всё-таки значение поэзии больше, так как она понятнее для большинства, которое в музыке, может быть, ничего не смыслит...
  
   Только что кончил "Дневник лишнего человека". Я хочу теперь обо всякой книге, которую прочту, составлять нечто вроде отзыва. Лишний человек - это тип, кажется, довольно часто встречающийся. Он не глуп, но страшно конфузлив, обладает честолюбием и, может, был бы замечателен, если бы не был везде и во всех случаях лишним...
  
   Я чувствую себя безусловно счастливым человеком. Но я до сих пор не жил жизнью чувства. Я был наблюдателем. Жизнь была музеем или сценой. Я чувствую, что наступает пора выступить на сцену. Верно, я и при этом останусь наблюдателем. Мне надо рассмотреть личные чувства актёра.
   Двойственность для меня не страдание, а основа счастья. Всё время я жил рассудочной частью своего существа. Той, которая создана веяниями времени, общества, воспитания, книг. Это очень просто.
   Тело - великая и таинственная основа всего - молчало. И только в этом году я начал узнавать, что оно существует. И я проникся к нему уважением. Старое представление о душе и теле соответствует этим двум "я", живущим во мне. Люди всегда подгоняли понятия к словам.
   Рассудочная часть, соответствующая понятию души и разума... Мышление свершается инстинктивно. Тело таинственно и неизвестно это для меня великий "Он", и я не знаю никогда, как Он будет действовать... Его можно изучать только на опыте, ставя в различные положения, новые и необычные. Он не имеет понятия о нравственных правилах, обычаях, ни об чём, пред чем чувствую себя рабом я. он не имеет понятия и о логике... Итак, с ним я начал знакомиться только в этом году, и я хочу припомнить всё как было... Я раньше его стыдился и теперь ещё это не прошло... В минуту власти (его власть называется страстью) легче всего определить характер, а мне его характер надо знать, так как с ним мне придётся уживаться всю жизнь. Секрет счастья - это уметь хорошо ужиться с ним. Он всегда мечтал об женщинах. С 10 лет. Я - нет. Я слишком верил в прописные правила. Это шокировало меня. Я стыдился его...
   Это было в Париже... Я считал преступным купить женщину, но Он никогда не считается с принятыми нравственными положениями. Он берёт жизнь как она есть. И он останавливается и смотрит на проходящую мимо маленькую фигурку в чёрной шляпке, и ему хочется её. Женщина бросает взгляд на него, и их глаза встречаются. Она сразу понимает его взгляд: в её глазах вопрос. Что-то сразу собирается у меня в груди, сжимается... Я перестаю чувствовать ноги, вдруг становится мучительно стыдно, и я быстро отворачиваюсь... Я стараюсь припомнить, что обыкновенно говорится в таких случаях, и говорю: "Вы мне позволите Вас проводить?"...
   У неё обыденное парижское лицо. Плоское, бледное, с синяками у глаз, но издали она кажется хорошенькой...
   И я думаю... Любопытство меня охватывает...
   Потом, когда всё кончилось, мне всё становится отвратительно. И стыдно... Мне становится противна и она, и её манеры, в которых чувствуется деловитость и специализация... Мне противно всё, что было, но я думаю: а всё-таки это хорошо...
  
   Вчера случайно с мыслью: "А ну-ка, что откроется?" - я развернул Ницше. И то, что я прочёл, с первых же шагов поразило меня, как мой собственный портрет...
  
   Жить в новой комнате - это немного переменить себя. Я с радостью ощущаю простор и высоту...
  
   Зачем вы уступаете своё место? "Прочти Кама Сутра"...
  
   Новая красота - это только новое воспоминание о старой красоте...
  
   У меня есть непосредственные чувства, но нет для них непосредственных слов. Слова всегда запаздывают...
  
   Они всё-таки считали масляные картины высшим искусством, а прикладное и декоративное низшим...
  
   "Служите мгновению. Это смирение. Я бездарна"...
  
   "О, если б нам пройти чрез жизнь одной дорогой". Из многих выбрать одну. Вечная иллюзия человечества, что не может быть двух истин..."
  
   Этот день я унесу в груди как большой драгоценный камень. День "грустного счастья". Надрывающего счастья...
  
   "Я чувствую свободу. Меня никто здесь не знает. Это последний раз в жизни"...
  
   "Вот так вся жизнь"...
   - Пройдёмте так через жизнь. Смерть я вижу так: когда закроешь глаза и всё забудешь...
   - Смерть - это радость, это высший подъём жизни. Это высший момент жизни. Вдохновения.
   - Она подойдёт и взглянет большими строгими глазами прямо в глаза и спросит: "Ты готова?"...
  
   Рассвет тихий, перламутровый. И волна вдруг поднялась и сверкнула. Небо отразилось. Неизменное в вечно текущем. И родилась красота. Белая как пена. И взвилась стая голубей...
  
   "На вершинах познания одиноко и холодно"...
  
   - Я была мёртвой, но вокруг меня происходила жизнь. Только поэтому я догадывалась, что я живу. "Я произвожу впечатление - следовательно, я существую". Может быть, кто-то меня выдумал... "Все чувства стремятся убежать в другую область - через посредство слова"... "Пройдёмте по миру, как дети"...
   - Пройдёмте вместе по миру.
   - Нельзя. Я мёртвая - Вы живой...
  
   Если Вам будет нужна душа, чтобы стать человеком, - позовите...
  
   - Мне жаль, что Вы утратили Вашу жизнерадостность.
   - Я не думаю. Я со слишком большой радостью принимаю всё, что ни посылает мне жизнь. Может, разница в словах: я называю счастьем то, что другие называют страданием, болью... Я из каждого несчастья сделаю себе радость...
  
   "Посмотрите, какие розы нам посылает Гименей"...
   "Меня огорчает, что гортензии Вам нравятся. Они слащавые..."
  
   - Когда я смотрю в глаза, у меня рождается страшная жалость к людям...
  
   Я мечтал, что приеду сюда один и буду вспоминать шаг за шагом...
  
   Суеверия... "Это бывает со всяким, кто заглянет в будущее, каким бы путём это ни случилось". А разве это так плохо - смерть? "Тот, кто любит жизнь, не боится смерти"... "Здесь совсем Генуя. А вот Корсика". "Зачем ездить, когда всё это можно здесь увидеть?" "Только сколько надо ездить раньше, чтобы увидеть это здесь"...
  
   Утром писал. Только я остаюсь один, на меня находит волна чувственных образов. Чтобы отогнать, я хватаюсь за книгу. Но не могу работать. Всё это время меня не посетило ни одно желание...
  
   Это был кризис. Высший подъём чувства. Теперь оно озаряет только мгновеньями...
  
   Понимание - это сотворчество...
  
   "Вот как вы говорите про материал: чем грубее, тем глубже. Так же и жизнь в рамках и традициях. Теперь все рамки стираются. Другие углубляют старые. Эпоха либерализма..."
  
   Мне ночь сказала слишком много,
   Чтоб я поверил правде дня...
  
   - Когда Вы вчера ушли, точно душа праздника отлетела...
  
   - К чему Вы чувствуете склонность - к живописи или к литературе?
   - В живописи я люблю привязанность; я могу, не отрываясь, целый день просиживать за рисунком. Но я там не хозяин. В области слова мои орудия слушаются. Но я терпеть не могу самый процесс писания: бумагу, перо; я становлюсь рассеян; постоянно отрываюсь от работы - так, как я когда-то учил уроки...
  
   Я не могу исполнить того, о чём я много думал, особенно мечтал. Мечта есть активное действие высшего порядка. Её нельзя низводить до простого действия. Поступки сильные совершаются, не думая. Воля чужда сознания. Поступки приходят так же неожиданно, как мечты, и никогда не совпадают. Горе тому, кто смешивает мечту и действие и хочет установить связь между ними.
   Желание - это предпочтение, это наше зрение в будущее. Поэтому всякое желание - когда пожелаешь всем телом, а не только умом - исполняется. Всё завершено. Лучи достигают к нам из будущего, и это ощущение мы называем желанием. Это даёт нам необходимую иллюзию свободы воли. Чудеса расположены, как вехи, по дороге человечества, тот, кто их предугадывает, их совершает...
   "У Вас удивительно красочный язык. Вы на редкость хорошо рассказываете. Это тонкая живопись, до мельчайшей детали"...
  
   "Не проповедуй и не учи"...
   Проповедь даёт созревший плод - чужой. А душе надо только зерно, из которого может вырасти дерево, которое принесёт этот плод...
  
   Я с удивлением заметил, что все мои друзья - женщины. С девушками я говорю обо всём. С женщинами - о многом. С мужчинами - ни о чём...
   Надо уметь владеть своим полом, но не уничтожать его. Художник должен быть воздержанным, чтобы суметь перевести эту силу в искусство. Искусство - это павлиний хвост пола. В этом его абсолютная чистота, потому что оно вырастает из огня. Кто создаёт человека, тот этим отказывается от создания художественного произведения. Искусство или ребёнок - две цели. В них огонь гаснет.
   Вся наука человечества, все его знания должны стать субъективными - превратиться в воспоминание. Человек должен суметь развернуть свиток своих мозговых извилин, в которых записано всё, и прочесть всю свою историю изнутри... В будущее можно проникнуть только желанием. Для человечества воспоминание - всё. Это единственная дверь в бесконечность. Наш дух всегда должен идти обратным ходом по отношению к жизни.
   В логической области ума я строю сколько угодно комбинаций и бросаю их, не жалея. Здесь всё возможно, всё одинаково важно и безразлично. Блеск - в разнообразии и богатстве. Этой области нельзя любить. Здесь нет искренности, а только комбинации и способность к ним. Я себя чувствую мастером в этой области. Область воспоминаний - область тайная и интимная. Сюда нельзя вводить всякого. Встреча воспоминаний - внезапный толчок, высшая радость. В этой области - сказанное забывается, каменеет. Каждое слово тяжёлым камнем закрывает просочившийся до сознания источник.
   "Никогда об этом больше никому не рассказывайте. Это для Вас самих".
   Написать перечувствованное, пережитое - невозможно. Можно создать только то, что живёт в нас в виде намёка. Тогда это будет действительность. Потенциальная возможность действительности станет активной действительностью в искусстве; действительностью ослепительной, ошеломляющей, которую всякий переживает и сколько угодно раз, - алгебраической действительностью. Пережитое - описанное всегда слабый пересказ, но не сама действительность. В литературе всегда можно различать пересказ действительности и созданную действительность...
  
   - Вы буддист... Вы нам чужды... Вот вопрос, решающий, твёрдо ставящий грань: "Хотите Вы воздействовать на природу?"
   - Нет. безусловно. Я только впитываю её в себя. Я тороплюсь ознакомиться с ней в этих формах. Я радуюсь всему, что она мне посылает. Без различия, без исключения. Всё сразу завладевает моим вниманием.
   - Ну вот! А мы хотим претворить, пересоздать природу...
   В буддизме равенство человека и животных. Христианство - это сила. Мы будем возвышать, воспитывать животных. Христианство - это религия любви, но не жалости. Жалость чужда христианству. Безжалостная любовь - истребляющая, покоряющая - это христианство. В буддизме скорее есть жалость. Это религия устарелого спокойствия.
   - Я считаю основой жизни пол - секс. Это живой, осязательный нерв, связывающий нас с вечным источником жизни. Искусство - это развитие пола. Мы переводим эту силу в другую область. Или создание человека, или создание произведения искусства - философии, религии - я всё соединяю под одним понятием искусства. Это та сила, которая, скопленная, даёт нам возможность взвиться.
   - Если так, Вы подходите к нам. Вы не буддист. В буддизме нет трагедии.
   - Для меня жизнь - радость. Хотя, может, многое, что другие называют страданием, я называю радостью. Я страдание включаю в понятие радости. У меня постоянное чувство новизны - своего первого воплощения в этом мире.
   - Именно это создаёт в вас ту наивность отношения к миру, про которую я Вам уже говорил...
   Никогда не делай того, о чём ты мечтал. Потому что ничего нельзя повторить. Исполнение мечты - это повторение. Раз уж это произошло в жизни. Природа повторяет. Человек делает всё один раз. Я никогда не могу исполнить того, что я обдумал, если это было не простое волевое возбуждение, а наглядная картина моих действий, которую я себе представил. Тогда жизнь становится произведением искусства по отношению к мечте, и воспроизведение её слабо и бледно...
   Тайна действия - в том, чтобы до времени ничего не представлять себе, но все нужные орудия подготовить заранее в бессознательном...
  
   Описание должно превратиться в атмосферу, лучащуюся от личности... Воздух должен чувствоваться в самой речи...
  
   У него странные выходки. Он вдруг начинает жевать что-нибудь. Например, гардину...
  
   Танец - это выражение радости. Радость скрыта в теле. Она выявляется. Трагизм весь сосредоточился в лице. Его надо скрыть. Надо уничтожить индивидуальность и её трагизм маской. Но какую маску наденут танцующие?..
  
   Воспоминание - это было великое завоевание, сделанное земным животным в области четвёртого измерения. Может, это завоевание потом распространится и на будущее... Нельзя желать того, что всё равно неизбежно. Можно желать только то, что кажется невозможным. Желание - это, конечно, вид предчувствия, зрение вперёд, но зрение мало развитое, не координированное, лишённое перспективы....
  
   В рисунке сосредоточен весь ум человеческого глаза, его понятие о причинности, о тяжести, его опыт и знание предметов. Я раньше думал, что надо рисовать только то, что видишь. Теперь я думаю, что нужно рисовать то, что знаешь. Но раньше всё-таки необходимо научиться видеть и отделять видение от знания. Самый пронзительно расчленяющий ум должен быть у живописца...
  
   В слове - волевой элемент. Слово есть чистое выражение воли - эссенция воли. Она замещает действительность, переводит в другую область. Поэтому люди, когда боятся, чтобы что-нибудь не случилось, стараются ярко представить себе возможные комбинации будущего, чтобы предупредить действительность. Слово мало способно зафиксировать прошлое. Поэтому такая борьба со словом в описаниях. Описание - это почётная победа слова, но не его стихия... Слово выражает желание. Слово - это будущее, а не прошлое. Всякое желание исполняется, если оно не выражено в слове. Чтобы предотвратить его исполнение - его надо сказать.
   Стихия зрения - рисунка диаметрально противоположна стихии слова...
   Отражение в окне. Веласкезовское зеркало. Окно как символ. Цветы на окне - грань между призрачным и внутренним. Цветы как символ вечной радости внешней жизни. К ним она приходит, когда чувствует первое прикосновение смерти... Мёд. В нём воспоминание о разных цветах... Греки пьянели от мёда. Мёд - это был пророческий напиток. Вообще, опьяняющие яды действовали гораздо тоньше на душу древнего человека...
   Рай и Нирвана. Это разные слова, но мы в сущности совпадаем...
   Слово может создать действительность только из желаемого, но не из пережитого. Слово это вторая действительность, но не повторенная действительность...
  
   Художественное творчество - это уменье управлять своим бессознательным. Но так, как перед сном вперёд заказывая себе момент пробуждения. Управлять бессознательным, не доводя его до сознания...
  
   Опять это слабое ощущение новизны и уютности. Своя комната, свои книги. Я это очень чувствую теперь...
  
   Живущий идёт вперёд с закрытыми глазами и мечтает только о прошлом...
  
   Не занимайся мной... Люди третьей жизни не понимают детей первой жизни. Они не ведут незначительных разговоров. Маленькие кончики жизни...
  
   Театр мне нужен как эссенция жизни тогда, когда замирает моя собственная. Когда в моей душе все двери закрылись, и я вхожу в чужую душу. В моменты быстрой жизни я замечаю все неестественности театра...
  
   Из всех насилий, производимых над человеческой личностью, - убийство наименьшее насилие, а воспитание наибольшее...
  
   Мою любовь, широкую как море,
   Вместить не могут жизни берега...
  
   Ожидание. Стук. Входит Поляков. Я делаю привычное лицо товарищеской радости...
  
   "Сперва надо покончить со старым. Если ты не отдашь деньги, то старое не будет ликвидировано"...
  
   Я кинулся на вокзал и в тот же вечер без оглядки удрал из Парижа прямо в Россию...
  
   Пустыня создаёт поэтов, море нет. Море, с его туманами, создаёт риторику... Пустыня - это мысль во всей её простоте...
  
   "Вы не можете понять женщины... Как бы женщина ни любила мужчину, она всегда будет говорить о нём, как о третьем. В конце концов, они всегда враждебны, даже в любви...
   Нет. всё-таки вы бываете ужасно глупы... Тот... я вам говорила... Моя любовь - он из тех дворян-помещиков, которые нравятся женщинам. Всем женщинам. Ужасно трудно с ним. Даже когда он меня поцеловал... Знаете: и ночь, и сад... Но он совершенно не умеет ни о чём говорить..."
  
   "Хотите посмотреть мои рисунки педерастов? Оба они так интересны, эти маленькие мальчики. Они похожи на ангелов и на демонов. У них женская грация и женский характер. Они так же ревнуют друг друга и так же лживы, как женщины. Я знал одну лесбиянку, она была два года на содержании у одной светской дамы, и я через неё познакомился с этим миром..."
  
   Вы, мужчины, вы ведь не умеете даже говорить между собой. Вы ведь всё фантазируете и врёте... Я могу рассказать только Богу и Вам...
  
   Я шёл непривычно медленно, и жизнь перестала струиться...
  
   "Я нахожу, что Вы всё-таки, может, совсем не поэт, а эссеист. Блестящий, может, даже размеров Оскара Уайльда. Всё, о чём Вы пишите, блестяще, интересно и слишком законченно. Вы берёте за горло прямо, а не вводите постепенно, как Верлен, Верхарн"...
  
   Король ещё не умер. Отрёкшийся король остаётся королём до самой смерти. Мы будем жить без него. И я думаю, что мы все видели его в последний раз. Он не вернётся из Мексики или вернётся совсем иным...
  
   Вот письмо: "Дорогая Танечка! Приедешь ли ты в Петербург? Я тебе должен сказать три слова... три слова..."
   Я не выношу, если мужчины остаются ко мне равнодушны...
   Это всё - детским тоном счастливой девочки, до самозабвения довольной тем, что она есть. Несколько покоряющих взглядов в мою сторону...
  
   9 января 1905-го года... Санкт-Петербург... "Отец Гапон ранен. Шли с крестным ходом и с портретом государя. Пели "Спаси, Господи, люди твоя". В них дали залп у Троицкого моста. Другой священник убит"...
   10 января. Письмо Гапона к Вольно-экономическому обществу. "Царь пал, потому что он изменил своему народу и своей присяге. Он свержен с престола и земного и небесного. Мы шли за милостью, но вместо милости получили пули.
   Петиция. 1. Гарантия отца Георгия.
   2. Гарантия личности рабочих.
   3. Народ не в силах вести войну.
   4. Свобода стачек, слова и печати.
   5. Фабричн. пун.
   Письмо священника Георгия Гапона к князю Святополк Мирскому. "Ваше Высокопревосходительство! Рабочие и жители города Петербурга разных сословий желают и должны видеть царя 9 января 1905 в 2 часа дня на Дворцовой площади для того, чтобы выразить ему непосредственные нужды всего народа. царю нечего будет бояться: я как представитель Союза фабричных рабочих, и мои сотрудники - товарищи и рабочие, даже все так называемые революционные группы разных направлений гарантируем неприкосновенность его личности. Пусть он выйдет, как истинный царь, с мужественным сердцем к своему народу и примет из рук в руку нашу петицию. Это требует благо его, благо обывателей Петербурга, благо нашей Родины.
   Иначе может произойти конец той нравственной связи, которая ещё до сих пор существовала между царём и всем русским народом.
   Ваш долг, великий нравственный долг перед царём и всем русским народом немедленно, сегодня же донести до сведения Его Императорского Величества как всё вышесказанное, так и прилагаемую здесь петицию.
   Скажите царю, что рабочие и многие тысячи народа мирно и с верой в него, бесповоротно решили идти к Зимнему дворцу. Пусть же он с доверием отнесётся к ним на деле, а не в манифесте.
   Копия с сего, как оправдательный документ нравственного характера, будет доведена до сведения всего русского народа"...
   Пошли по Невскому. У Зимнего дворца и костры, и войска. Закат на Неве. Обед на Морской. На Садовой атака казаков...
  
   "Что вы теперь работаете?"
   "Пишу свой роман. Я всю жизнь его пишу в уме. Но не записываю. А вы свой продолжаете?... Я вам верну рукописи. Надо их опубликовать. Это ценное произведение. Язык прямо блестящий. Это не должно пропадать, это должно стать литературным достоянием, как и письмо из Парижа"...
   "Мы вот ходили с Бенуа - там раздавали рекламы романа..."
   "Да, там много бессознательного плагиата - слишком хорошо развитая там художественная память"...
  
   - А что же потом Вы делаете с книжками? Они для печати?
   - Нет, я их жгу. Но с книжкой я вполне откровенен. Нет того, что бы ей не мог сказать.
   - Ну, я хоть не всё решаюсь записать в свои книжки, зато не жгу их. Это честней. Разве можно сжигать то, что раз написано?..
  
   - Итак, Вы совсем спокойны? Пол не тревожит Вас? И Вы думаете, что это спокойствие на всю жизнь? Рано или поздно пол отомстит Вам. У него много личин, и он придёт с самой неожиданной стороны. Кто не живёт задержанным полом, тот убивает душу...
  
   Люби каждое мгновение и не старайся найти связь между двумя мгновениями...
   Мы говорим долго и шёпотом...
   - Ты хочешь быть со мной?
   - Да, но я не хочу никаких предосторожностей и предусмотрительностей.
   - Я боюсь ребёнка.
   - Я приму на себя всякую ответственность.
   - Нет, я должна остаться совершенно свободна, потому что моя единственная цель - искусство...
  
   Я думал, что это любовь. Но это было только её отражение во мне, гипнотизм чужой любви...
  
   - Я бы хотела жить в очень привычной обстановке, чтобы не пугаться, когда присыпаюсь. Мне снятся страшные сны...
  
   Меня снова все стали исправлять и спасать. Разрушалась та атмосфера, которая мне давала веру в себя. Я сразу почувствовал себя потерянным и беспомощным. Ангел Равнодушия снова коснулся крылом моего сердца. Я чувствую оздоровление уединения, и в то же время оно парализует меня. Сегодня вечером что-то растопилось в сердце, и горячая слёзная грусть хлынула с лунного неба. Я шёл в то утро по улице...
  
   Правда бывает хороша только тогда, когда она нужна. Но гораздо чаще бывает нужна искренняя ложь. Я совсем не могу видеть и читать в сердце другого. Я занят собственным анализом. И в то же время я боюсь, трусливо боюсь причинить другому боль...
  
   Равнодушие - это смерть, омертвение желания... Год тому назад я был переполнен новыми словами и новыми идеями. Они текли через край. Теперь мой мозг иссяк. Он сух и бесплоден. Я устал от Парижа. Мне надо прикоснуться к груди земли и воскреснуть...
   Я воскрес. Волна мистики, предчувствий и жизни...
   "В вашей руке необычное разделение линий ума и сердца. Я никогда не видала такого. Вы можете жить исключительно головой. Вы совсем не можете любить. Самое страшное несчастье для Вас будет, если Вас кто-нибудь полюбит, и Вы почувствуете, что Вам нечем ответить. Линия путешествий развита поразительно. Она может обозначать и другое. Вы могли бы быть гениальным медиком, если бы пошли по этой дороге. Линии успеха и таланта очень хороши. Линия успеха - особенно в конце жизни. Болезнь, очень тяжёлая и опасная. Но жизнь очень длинная. Мы спрашиваем себя, почему мы несчастны, но никогда не спрашиваем, почему мы счастливы. Смерть - переход. Его можно совершить свободно, не проходя врата смерти. Я - это знаю. Кто подготовлен, тот найдёт за гранью то, что его интересовало уже здесь. Для иных - потерянность и скорбь. Чуда нет, нет случая - всё связано одно с другим, всё имеет смысл. Франция раньше была носительницей идеалов, но теперь она изменила себе..."
  
   Зачем Вы употребляете слова такие значительные без нужды. Слова - это страшная сила.
   Не удивляйтесь, если человек значительный и прекрасный совершает недостойные его поступки: дух часто опережает материю. Этим он убивает свои недостатки...
   Лучшее средство борьбы с искушением - уступить ему...
   Факты ничего не говорят о человеке. Всё в его желании. Никогда не судите по фактам и поступкам...
  
   Астрологические предсказания на этот год предвещают войну Европе...
   С 1905 по 1908 г. - это самые страшные годы в европейской истории. Они ужаснее по созвездьям, чем эпоха наполеоновских войн. Решительную роль предстоит сыграть России - славянам. Им принадлежит обновление Европы. Россия должна потерпеть глубокие перемены - измениться радикально. Начнётся войной между Францией и Германией.
   У славянской расы есть особые силы. Она четвёртая мировая раса, и из неё должна выйти шестая...
  
   "Посмотрите мою руку и скажите мне. Не всё - мне не надо будущего. А то, что есть. Это так важно".
   "Вы добры. Но если Вас кто-нибудь полюбит - Вы будете жестоки... Нет, Вам нельзя жениться. Для Вас будет самое ужасное, если Вас кто-нибудь полюбит и увидит, что Вы совершенно пусты. Потому что снаружи этого не видно. Вы очень артистическая натура, и на вид кажетесь другим, как будто всё это Вам понятно. Вы совершенно не знаете ревности и зависти. Может случиться, что если Вы столкнётесь с женщиной страстной, которая полюбит Вас, то Вы рискуете... Она может выстрелить в Вас. Вы должны опасаться огнестрельного оружия. Но это не наверно, так как на другой руке этого нет. Вы теперь переживаете сомнение и смуту, Вы очень беспокойны...
   Вам надо опасаться со стороны женщины. Это может быть очень скоро, но Вы этого можете избегнуть. Это может случиться в этом году уже.
   Тяжёлая болезнь около 35 лет (1913 г.). В ней будет нервное потрясение или она будет следствием нервного потрясения - и у Вас наступит полное перерождение. Вы станете гораздо осторожнее относиться к людям.
   Материальное благосостояние у Вас никогда не будет очень хорошо. Это Вас будет смущать и мучить всю жизнь. Вообще Вы никогда не будете вполне спокойны. Всегда что-нибудь, что будет вам мешать. Вы сыграете очень видную роль в общественном движении... решительную роль... Нет, не в политическом, а скорее в духовном. Это будет после 30 лет. Если вот Вас не укокошит та дама.
   Воля... Она у Вас есть, но она совершенно не разработана. Но она может быть разработана. Вообще у Вас всё в страшном беспорядке. Вы на себя очень мало обращаете внимания и мало о себе заботитесь.
   У Вас было одно увлечение, которое осталось незаконченным. Оно будет самым сильным и романтическим в Вашей жизни. Но Вам ещё предстоит два увлечения. Вы очень увлекаетесь людьми при первом знакомстве. Бросаете все свои дела, путаете свою жизнь. И потом сразу оставляете их. То есть Вам даже трудно видеть их. Трудно зайти к ним, оказать малейший знак внимания. Это очень оскорбительно. Они для Вас как выжатый лимон. Тем более что сначала Ваше увлечение бывает страшно обманчиво. У Вас очень чуткая и талантливая натура, и потому Вы очень искусно можете имитировать чувство.
   Но я никогда ни у кого не видала такого разделения ума и сердца. Да... У Вас такая двойственность, Вы можете вести двойную жизнь, исчезать. Про Вас Ваши друзья не всегда знают, что Вы делаете. В Вас есть такая неуловимость"...
  
   Сердце моё исполнено невыразимым светом и нежностью. Радостные слёзы наворачиваются на глазах... Я чувствую, что совершилось какое-то искупление, что отсюда, из этой точки идёт новая линия жизни...
  
   "В Ваших руках есть громадная сила, но Вы можете её погубить совсем. Стереться. Разбросать по мелочам. Бросить совсем поэзию. Вы слишком много даёте, в разговорах, больше, чем приобретаете.
   У Вас нет чувственности по отношению к женщинам. Вам совершенно всё равно, с кем Вы говорите. Вы забываете о женщине. Это страшно оскорбительно. Тем более что в первый момент, когда Вы подходите, у Вас есть чувственность и это остаётся в памяти"...
   "Вы, верно, не умеете быть одни? Да, отучились? Вы можете и Вам нужно быть одному"...
  
   Певучая и сладкая скорбь. И ясно, и больно, и я не могу определить точной причины её. Такую же радостную грусть испытывал я только два раза в жизни...
  
   - За эти годы ты ни разу не поднялся до прежней высоты. Ты останешься там... там... Ко мне ты можешь прийти только тогда, когда ты навсегда выберешь дорогу. Одну из дорог. Или одну, или другую...
  
   Утром я проснулся и огляделся. Всё пусто и ясно - мыслей не было. Я внимательно посмотрел внутрь: мысль пришла... Я не вижу для себя сейчас иного пути. Все дали закрыты ближним - то, что сейчас. Если эту скорбь и эту жертву я преодолею, освобожусь ли я? Я не хочу думать о будущем пути. Я хочу расти, вырасти, не сознавая, не хочу думать о себе и своём пути...
  
   "Знаете... человеку иногда свойственно колебаться... убеждения постепенно меняются... Я чувствую, что я колеблюсь..."
  
   Я боялся видеть её скорбь. Но она так прекрасна, гармонична и закончена - её печаль. Она возвышает, а не пригнетает.
   "Макс, я хотела убить себя сейчас же после его смерти. Но подумала, что мне надо здесь остаться, чтобы молиться за него, чтобы жить за него. Только я не знаю, как надо очиститься. Библию я пробовала читать, псалтырь - там всё "Бог - мщенья, Бог - гневный". Я не верю такому...
  
   "Нельзя жить в атмосфере страсти - привлекая и ничего не давая, сама не отдавая и не отпуская от себя..."
  
   Жизнь должна струиться непрерывными струями...
  
   "Бездельники... Жиробесы!.. Это бесчестно..."
  
   Всеобщий мир и благоволение. "Я за каждый новый день боюсь"... У всех такое же чувство. Все стремятся разъехаться, отдохнуть, успокоиться от этой нечеловечески напряжённой атмосферы последних дней...
  
   Прошло полгода. Полгода в Коктебеле... Я снова даю себе слово продолжать записывать каждый день... Я всё-таки не понимаю психологии людей, которые не пишут...
  
   "Это не в русском характере. Это не в духе православия. Все мы, в сущности, глубоко православны. Вы опять уходите от России. Мне жаль. Одно время вы чувствовали уже её..."
  
   Быть свободным, радостным и готовым. Я в себе чувствую теперь, вместе с полнотой жизни, готовность, радостную готовность к смерти каждую минуту...
  
   Мне хотелось бы жить между людей, в которых можно читать прошлое страны. Здесь только будущее, сама земля одинока и красноречивее поэтому...
   Вечером долгий разговор о Москве и литературных ненавистях: Брюсове, Эллисе, Белом. Сила, давшая такой могучий упор таланту Брюсова, - его честолюбие. Его мучит желание быть признанным первым из русских поэтов. В этом его роман любви и зависти к Бальмонту. Теперь он считает Бальмонта побеждённым, но чует ещё более опасного противника в Вячеславе. Он не выступает сам борцом. Он хранит дружбу. Но в его руках его приверженцы - теперь Белый и Эллис, которых он растравляет, поджигает и спускает с цепи. Потом он говорит: "Я даю в своём журнале полную свободу высказывать свои мнения молодым безумцам"...
   Мне хотелось бы написать о Брюсове макиавелиевскую книгу: "Поэт". Апофеоз воли и честолюбия...
   Я ему удивляюсь и не возмущаюсь. Я любуюсь гибким совершенством и уверенностью его тигриных ударов и выпадов. После многих лет я встретился с Эллисом в мае у Брюсова. Эллис читал свои переводы Бодлера. Брюсов давал ему указания. Переводы были очень плохи и бесцветны. Переводчик понимал и любил Бодлера, но совсем не чувствовал и не понимал ни русского языка, ни бодлеровского стиха...
  
   "Человек мечтой готовит себе будущее тело"...
   - Разлад между детьми и родителями в том, что дети второй раз рождаются в мечте. Этого ни одна мать не может ни понять, ни принять. Это рождение - окончательное отделение. Нет ничего легче, как словом подкосить, разрушить мечту многих лет. Это не признак слабости. Слово убивает равнодушием, а не страстью. Поэтому дети неизбежно скрывают мечту свою от родителей: великих разрушителей всякой мечты, которая в детях враждебна им...
   "Ваше астральное тело ещё в беспорядке"...
  
   "И он совсем одинок. Возле него нет людей, ему близких. Он не умеет общаться с людьми. Он губит, ломает людей. Нельзя говорить так - пусть ломаются, если сами плохи. Никто не имеет права ломать и разрушать, делать опыты над людьми... Он сеет разрушение вокруг себя... Какой же это учитель жизни? Где его сила, когда он не может заставить себя ответить на письмо или... Нельзя так относиться к людям. Он не понимает людей... У него нет учеников. Ему некому говорить. В этом ужас..."
  
   Я... я не думаю о месте. Если судьба привяжет к России, я буду в глубине своей комнаты добросовестным историографом людей и разговоров, а на площадях газет - толкователем снов, виденных поэтами. Быть толкователем снов и добросовестно записывать свои сны, виденные на лицах современников, - вот моя миссия в России. Если же я буду жить за границей, я буду жить стариной, чистыми идеями и буду поэтом. Я готов принять и толпу, и уединение. Что выпадет - в этом судьба...
  
   - Путь ученичества - не мне. Принять жизнь... Всё принять...
   - Нельзя всё принять. Избирать путь и идти в жизнь. В жизни нужен выбор, тот крест, с которым идти в мир...
  
   - Над ним страшная опасность. Над ним стоит смерть. Он может умереть теперь же. У него припадки отчаяния и гнева... недоверия... Земная страсть слишком сильна в нём. Он может переступить. И тогда он убьёт себя...
  
   "Я чувствовал бездну внутри себя. Пропасть. Гибель. Мне казалось, что в Петербурге не осталось больше друзей. Близкие люди вдруг освещались инфернальным светом. И являлись в искажении..."
  
   В этом году были страшные возможности... У каждого из нас была своя трагедия...
  
   Когда воля её обращена на самоё себя и сжата внутри, тогда почти невыносимо быть с ней рядом...
  
   "Ты уедешь в Париж. Прикоснёшься к старым камням. Ты должен стать чистым лириком, написать большой цикл лирических стихотворений. Перевоплощать всё, что ты пережил за эти годы, - всю "сказку". Потом тебе ещё останется вся готика. Импрессионизм в "Париже" я не люблю. Ты должен теперь подойти изнутри. Не писать картинки, как заезжий русский живописец. А Париж через тебя начнёт говорить. Мне рисуется твоё будущее: ты вернёшься к оккультизму, вернёшься блудным сыном, растратившим богатства, и будешь работать на винограднике. У тебя не хватало одного. Ты не был пронзён религиозной верой"...
  
   "Всё остальное - наблюдения жизни и опыта подходить и сливаться с разными людьми"...
  
   Последние дни в Коктебеле. 8 месяцев живописи. Вчера дорисован последний лист картона. Послезавтра мы едем в Москву...
  
   - Она сама со мной говорила о роли славянства. В Духовном мире германский дух жаждет обняться со славянским, а в мире физическом это выражается войной...
  
   "Сейчас в нём истинный патриотизм, мужественный, спокойный"...
  
   Говорим о неверности всей жизни и страхе, который вызывает в ней любовь...
   - Я чувствую свои мысли отравленными эротизмом.
   - Не боритесь с этим аскетизмом - это только усиливает болезнь...
  
   "Я посмотрел внимательно ваш альбом. В Ваших рисунках есть личность. Они не похожи на то, как теперь рисуют обыкновенно. Они сделаны не с натуры, а изнутри... Вам надо стараться углубить внутреннюю область видения. Писать из эфирного плана. От форм перейти к движению. Теперь трудно что-нибудь сделать в поэзии и литературе. А в живописи можно сделать многое. Надо, чтобы форма рождалась из цвета. Посмотрите: синий - это жертва, это дар. Красный - насилие...
   Всё политическое: о Германии, о войне, что я хотел спросить - отошло так далеко, что не хотелось говорить об этом... (ноябрь 1914 г.)
  
   "Я до этого издал свою первую книгу, которую потом уничтожил. Всё издание стояло у меня в комнате. Она была издана на мой счёт..."
  
   ДНЕВНИК ДОМА ПОЭТА
  
   Я всё лето просидел в кресле...
  
   Я делал последние дела для приёма Пшеславского и его группы художников, которые должны были, как было условлено приехать в Коктебель лепить памятник "Освобождения Крыма" на месте Екатерининского "Присоединения Крыма" в Симферополе. Памятник был хороший. Фигура Екатерины - Микешинская. Кругом, на пьедестале - деятели Екатерининского царствования: Потёмкин, Долгоруков...
  
   Мы не видались с Гумилёвым с момента нашей дуэли, когда я, после его двойного выстрела, когда секунданты объявили дуэль оконченной, тем не менее, отказался подать ему руку. Я давно думал о том, что мне нужно будет сказать ему, если мы с ним встретимся. Поэтому я сказал: "Николай Степанович, со времени нашей дуэли прошло слишком много разных событий такой важности, что теперь мы можем, не вспоминая о прошлом, подать друг другу руки". Он нечленораздельно пробормотал мне что-то в ответ, и мы пожали друг другу руки. Я почувствовал совершенно неуместную потребность договорить то, что не было сказано в момент оскорбления:
   "Если я счёл тогда нужным прибегнуть к такой крайней мере, как оскорбление личности, то не потому, что сомневался в правде Ваших слов, но потому что Вы об этом сочли возможным говорить вообще".
   "Но я не говорил. Вы поверили словам той сумасшедшей женщины... Впрочем... если Вы не удовлетворены, то я могу отвечать за свои слова, как тогда...".
   Это были последние слова, сказанные между нами... В это время кто-то ворвался в комнату и крикнул ему: "Адмирал Вас ждёт, миноносец сейчас отваливает". Это был посланный наркомси (бывшего адмирала) Немица, с которым Гумилёв в это лето делал прогулку вдоль берегов Крыма.
   Я на другой день уехал в Коктебель...
  
   Современность доходит до меня в виде угроз: знакомые и друзья считают своим долгом осведомить меня о разговорах, ведомых по моему адресу...
   Приятно родиться поэтом в России, приятно чувствовать сочувствие и поддержку в безымянных массах своих сограждан. С каждым разом этот вопрос ставится более и более остро: кто меня повесит раньше: красные за то, что я белый, или белые - за то, что я красный?..
  
   Вечером мы сидели в комнате Александры Михайловны - в гостиной. Собрался целый ряд людей - большею частью её подруги и дамы, которые знали её с детства... "Как странно - она была только что совсем живая. Говорила страстно до последнего мгновения... А вот сегодня её уже нет. Физически нет - она сбросила тело, как плащ, изношенный вконец, который так обветшал, что не мог сам держаться на плечах. Изжила жизнь до конца...
  
   - Но теперь положение в России просто: есть красные, есть белые! Одно из двух, что он за белых или за красных? Середины быть не может.
   - Сейчас идёт война, и она ещё не кончена. Это ещё более важное в мире, чем наши русские междоусобные распри...
  
   Я не стал ему возражать, но сейчас же сосредоточился в молитве за него. Это был мой старый, испытанный и безошибочный приём...
   Не нужно, чтобы оппонент знал, что молитва направлена на него: не все молитвы доходят, потому только, что не всегда тот, кто молится, знает, за что и о чём надо молиться. Молятся обычно за того, кому грозит расстрел. И это неверно: молиться надо за того, от кого зависит расстрел и от кого исходит приказ о казни. Потому что из двух персонажей убийцы и жертвы в наибольшей опасности (моральной) находится именно палач, а совсем не жертва. Поэтому всегда надо молиться за палачей - и в результатах молитвы можно не сомневаться.
   Так было и теперь. Я предоставил ротмистру говорить жестокие и кровожадные слова до тех пор, пока в нём самом под влиянием моей незримой, но очень напряжённой молитвы не началась внутренняя реакция...
   А на следующее утро всё пошло как по маслу...
  
   "Вот самые лучшие, несмотря на контрреволюционную форму, стихи о русской Революции"... Этим... я горжусь больше всех достижений в русской поэзии: в момент высшего напряжения гражданской войны, когда вся Россия не могла столковаться ни в чём, найти такие слова, которые одинаково затрагивали и белых, и красных, и именно в определении сущности русской революции. Тогда становится совершенно понятным, каким образом в Одессе и белые и красные начинали свои первые прокламации к народу при занятии Одессы цитатами из моих стихов...
  
   - Неужели Вы настаиваете на возвращение к власти династии Романовых?
   - Нет, только не эта скверная немецкая династия, которая давно уже потеряла всякие права на престол.
   - Но кто же тогда?
   - В России сохранилось достаточно потомков Рюрика, которые сохранили моральную чистоту рода гораздо более, чем Романовы. Хотя бы Шереметевы!...
   На следующее утро мы были в Новороссийске. Вся гавань была полна французскими и английскими военными судами, сплошь покрытыми флагами - флот праздновал заключение мира с Германией...
  
   АВТОБИОГРАФИЯ
  
   1-е семилетье: Детство (1877 - 1884). Кириенко-Волошины - казаки из Запорожья. По материнской линии - немцы, обрусевшие с 18-го века. Родился в Киеве 16 мая 1877 года в Духов день... С 4-х лет - Москва... Любил декламировать, ещё не умея читать. Для этого всегда становился на стул: чувство эстрады. С 5 лет - самостоятельное чтение книг... Уже с этой поры постоянными спутниками становятся: Пушкин, Лермонтов и Некрасов, Гоголь и Достоевский и немногим позже - Байрон и Эдгар По.
   2-е семилетье: Отрочество (1884 - 1891)... Начало учения: кроме обычных грамматик, заучиванье латинских стихов, лекции по истории религии, сочинения на сложные не по возрасту литературные темы. Этой разнообразной культурной подготовкой я обязан своеобразному учителю - тогда студенту Н.В. Туркину. Общество: книги, взрослые... Сверстников мало. Конец отрочества отравлен гимназией...
   3-е семилетье: Юность (1891 - 1898). Тоска и отвращение ко всему, что в гимназии и от гимназии. Мечтаю о юге и молюсь о том, чтобы стать поэтом. То и другое кажется немыслимым. Но вскоре начинаю писать скверные стихи, и судьба неожиданно приводит меня в Коктебель (1893). Феодосийская гимназия. Провинциальный городок, жизнь вне родительского дома сильно облегчает гимназический кошмар. Стихи мои нравятся, и я получаю первую прививку литературной "славы", оказавшуюся впоследствии полезной во всех отношениях: возникает требовательность к себе. Историческая насыщенность Киммерии и строгий пейзаж Коктебеля воспитывают дух и мысль. В 1897 году я кончаю гимназию и поступаю на юридический факультет в Москве. Ни гимназии, ни университету я не обязан ни единым знанием, ни единой мыслью. 10 драгоценнейших лет, начисто вычеркнутых из жизни.
   4-е семилетье: Годы странствий (1898 - 1905). Уже через год я был исключён из университета за студенческие беспорядки и выслан в Феодосию. Высылки и поездки за границу чередуются и завершаются ссылкой в Ташкент в 1900 году. Перед этим я уже успел побывать в Париже и Берлине, в Италии и Греции, путешествуя на гроши пешком, ночуя в ночлежных домах. 1900-й год, стык двух столетий, был годом моего духовного рождения. Я ходил с караванами по пустыне. Здесь настигли меня Ницше и "Три разговора" Владимира Соловьёва. Они дали мне возможность взглянуть на всю европейскую культуру ретроспективно - с высоты азийских плоскогорий и произвести переоценку культурных ценностей. Отсюда пути ведут меня на запад - в Париж, на много лет, - учиться: художественной форме - у Франции, чувству красок - у Парижа, логике - у готических соборов, средневековой латыни - у Гастона Париса, строю мысли - у Бергсона, скептицизму - у Анатоля Франса, прозе - у Флобера, стиху - у Готье и Эрредиана... В эти годы - я только впитывающая губка, я весь - глаза, весь - уши. Странствую по странам, музеям, библиотекам: Рим, Испания, Балеары, Корсика, Сардиния, Андорра... Лувр, Прадо, Ватикан, Уффици... Национальная библиотека. Кроме техники слова, овладеваю техникой кисти и карандаша. В 1900 году - первая критическая статья печатается в "Русской мысли". В 1903 году встречаюсь с русскими поэтами моего поколения: старшими - Бальмонтом, Вяч. Ивановым, Брюсовым, Балтрушайтисом и со сверстниками - А. Белым, Блоком.
   5-е семилетье: Блуждания (1905 - 1912). Этапы блуждания духа: буддизм, католичество, магия, масонство, оккультизм, теософия, Р.Штейнер. Период больших личных переживаний романтического и мистического характера. К 9-му января 1905 года судьба привела меня в Петербург и дала почувствовать все грядущие перспективы русской революции. Но я не остался в России, и первая революция прошла мимо меня. За её событиями я прозевал смуту наших дней. ("Ангел мщенья"). Я пишу в эти годы статьи о живописи и литературе. Из Парижа в русские журналы и газеты... После 1907 года литературная деятельность меня постепенно перетягивает сперва в Петербург, а с 1910 года - в Москву. В 1910 году выходит моя первая книга стихов. Более долгое пребывание в России подготавливает разрыв с журнальным миром, который был для меня выносим, только пока я жил в Париже.
   6-е семилетье: Война (1912 - 1919). В 1913 году моя публичная лекция о Репине вызывает против меня такую газетную травлю, что все редакции для моих статей закрываются, а книжные магазины объявляют бойкот моим книгам. Годы перед войной я провожу в коктебельском затворе, и это даёт мне возможность сосредоточиться на живописи и заставить себя снова переучиться с самых азов, согласно более зрелому пониманию искусства. Война застаёт меня в Базеле, куда приезжаю работать при постройке Гетеанума. Эта работа, высокая и дружная, бок о бок с представителями всех враждующих наций, в нескольких километрах от поля битв Европейской войны, была прекрасной и трудной школой человеческого и внеполитического отношения к войне. В 1915 году я пишу в Париже свою книгу стихов о войне... В 1916 году я возвращаюсь в Россию через Англию и Норвегию. Февраль 1917 года застаёт меня в Москве и большого энтузиазма во мне не порождает, так как я всё время чувствую интеллигентскую ложь, прикрывающую подлинную реальность революции. Редакции периодических изданий, вновь приоткрывшиеся для меня во время войны, захлопываются снова перед моими статьями о революции, которые я имею наивность предлагать, забыв, что там, где начинается свобода печати - свобода мысли кончается. Вернувшись весной 1917 года в Крым, я уже более не покидаю его: ни от кого не спасаюсь, никуда не эмигрирую - и все волны гражданской войны и смены правительства проходят над моей головой. Стих остаётся для меня единственной возможностью выражения мыслей о совершающемся. Но в 17-м году я не смог написать ни одного стихотворения: дар речи мне возвращается только после Октября, и в 1918 году я заканчиваю книгу о революции "Демоны глухонемые" и поэму "Протопоп Аввакум".
   7-е семилетье: Революция (1919 - 1926). Ни война, ни революция не испугали меня и ни в чём не разочаровали: я их ожидал давно и в формах, ещё более жестоких. Напротив: я почувствовал себя очень приспособленным к условиям революционного бытия и действия. Принципы коммунистической экономики как нельзя лучше отвечали моему отвращению к заработной плате и к купле-продаже. 19-й год толкнул меня к общественной деятельности в единственной форме, возможной при моём отрицательном отношении ко всякой политике и ко всякой государственности, утвердившимся и обосновавшимся за эти годы, - к борьбе с террором, независимо от его окраски. Это ставит меня в эти годы (1919 - 1923) лицом к лицу со всеми ликами и личинами русской усобицы и даёт мне обширный и драгоценнейший революционный опыт.
   Из самых глубоких кругов преисподней Террора и Голода я вынес свою веру в человека (стихотворение "Потомкам"). Эти же годы являются наиболее плодотворными в моей поэзии, как в смысле качества, так и количества написанного.
   Но так как темой моей является Россия во всём её историческом единстве, так как дух партийности мне ненавистен, так как всякую борьбу я не могу рассматривать иначе, как момент духовного единства борющихся врагов и их сотрудничества в едином деле, - то отсюда вытекают следующие особенности литературной судьбы моих последних стихотворений: у меня есть стихи о революции, которые одинаково нравились и красным, и белым. Я знаю, например, что моё стихотворение "Русская революция" было названо лучшей характеристикой революции двумя идейными вождями противоположных лагерей... В 1919 году белые и красные, беря по очереди Одессу, свои прокламации к населению начинали одними и теми же словами моего стихотворения "Брестский мир". Эти явления - моя литературная гордость, так как они свидетельствуют, что в моменты высшего разлада мне удавалось, говоря о самом спорном и современном, находить такие слова и такую перспективу, что её принимали и те, и другие. Поэтому же, собранные в книгу, эти стихи не пропускались ни правой, ни левой цензурой. Поэтому же они распространяются по России в тысячах списков - вне моей воли и моего ведения. Мне говорили, что в восточную Сибирь они проникают не из России, а из Америки, через Китай и Японию. Сам же я остаюсь всё в том же положении писателя вне литературы, как это было и до войны. В 1923 году я закончил книгу "Неопалимая купина". С 1922 года пишу книгу "Путями Каина" - переоценка материальной и социальной культуры. В 1924 году написана поэма "Россия" (петербургский период). В эти же годы я много работал акварелью, принимая участие на выставках "Мира искусства" и "Жар-цвет". Акварели мои приобретались Третьяковской галереей и многими провинциальными музеями.
   Согласно моему принципу, что корень всех социальных зол лежит в институте заработной платы, - всё, что я произвожу, я раздаю безвозмездно. Свой дом я превратил в приют для писателей и художников, а в литературе и в живописи это выходит само собой, потому что всё равно никто не платит. Живу на <акобеспечение> Ц<Е>КУ БУ - 60 рублей в месяц.
   ЛИКИ ТВОРЧЕСТВА
  
   В Обер-Аммергау (из странствий)... Переполненный публикой поезд, тяжело вздыхая, идёт по романтическим, заросшим лесом берегам Штарнбергского озера из Мюнхена, этого города пива и картинных галерей, германской старины и греческих колоннад, по направлению к маленькой деревушке Обер-Аммергау, раскинувшейся посреди зелёной долины в лесистом предгорье Альп. Раз в десять лет эта деревушка становится местом стечения десятков тысяч путешественников из всех стран Европы. В 16 веке во время чумы жители этой деревни дали обет давать раз в десять лет представление Страстей Господних и до наших дней остаются верны этому обету. Это единственные средневековые мистерии, уцелевшие в Европе...
   Согласно обету, все роли в мистериях исполняются исключительно постоянными обывателями Обер-Аммергау; причём каждый исполнитель подготавливается к своей роли в течение нескольких лет. Выбор актёров происходит на торжественном собрании старейшин местечка и представляет особенные трудности потому, что актёр должен соответствовать своей роли не только талантом, подходящей наружностью и возрастом, но и своими нравственными качествами. Не следует только думать, что затруднение заключается в отсутствии нравственных качеств, необходимых для исполнения ролей Христа, апостолов, Богоматери и других положительных типов драмы: все немцы, а жители Обер-Аммергау в особенности, настолько благоухают всевозможными добродетелями, что становятся положительно невыносимыми для свежего человека при продолжительном общении с ними. Напротив, трудности при выборе актёров начинаются тогда, когда приходится выбирать исполнителей для отрицательных ролей и в особенности для роли Иуды. Иуда - это постоянный камень преткновения благочестивых обитателей Обер-Аммергау. Говорят, что несколько раз уже ввиду непреоборимых трудностей высказывалось желание пригласить Иуду по вольному найму со стороны, но в последнюю минуту всё-таки всегда находился такой обыватель, который самоотверженно брал на себя роль Иуды, что, разумеется, было со стороны истинно геройским поступком, так как за каждым актёром здесь на всю жизнь остаётся ореол его роли...
  
   Листки из записной книжки... Существуют такие "волшебные китайские цветы": это маленькие, чёрные, деревянные палочки. Но стоит их только бросить в блюдечко с тёплой водой, как они сейчас же начинают распускаться в красивые разноцветные цветы и фигуры...
   В путешествии количество истраченных денег обратно пропорционально количеству полученных впечатлений.
   Из всех пяти чувств во время путешествия самую главную роль играет осязание: для того, чтобы хорошо узнать какую-нибудь страну, нужно ощупать её вдоль и поперёк подошвами своих сапог...
   Итого всё путешествие от Москвы до Севастополя через Вену, Мюнхен, Геную, Флоренцию, Рим, Неаполь, Бриндизи, Патрас, Афины, Константинополь, со всеми побочными расходами, обошлось в 170 рублей...
   Вена. Собор святого Стефана... Невольно проникаешься этим стройным, законченным миром средневековой веры. Целый мир - свой собственный, красивый, всеисчерпывающий мир, не имеющий ничего общего с действительным миром и его законами, создал себе здесь человек... Но какой прекрасный, законченный мир! Вот они, эти застывшие кристаллы средневековой мысли...
   Истинная итальянская готика воплотилась не в камне, а в слове. Самый великолепный готический собор в Италии это - "Божественная комедия".
   "Тихий Дунай" русских песен весь покрыт водоворотами, а "Голубой Дунай" немецкой поэзии оказывается скверно-грязно-жёлтого цвета. Здесь между Линцем и Веной, Дунай с обеих сторон сдавлен горами. Налево - отроги Альп, направо - Богемская группа. Осыпи и обрывы розовеют от утреннего света. Сочная зелень лесов, сады, виноградники, маленькие немецкие городки с остроконечными церквами - наивные, мирные, старые; монастыри...
   Да вообще знание языков вовсе не так уж необходимо для путешествия, как кажется...
   Чувствуется приближение к Мюнхену: всюду пиво, пиво, пиво... Пивные заводы... На зелёной траве около кабачков сидят приятно округлые люди, с кружками пива... Мюнхен - это город картинных галерей, пива, германской старины и греческих колоннад. Это столица немецкого искусства. С немецкой живописью 19 века можно познакомиться только здесь. Здесь же и центр новейшей живописи...
   В течение двух тысяч лет слово "Рим" звучало для человечества именем силы, власти и всемирного господства. Что у него было своего, самобытного? Он всё брал у других народов, у других цивилизаций. В идейном отношении он был тем же разбойничьим гнездом, что и в государственном. Но у него была странная, таинственная способность придавать похищенным у других национальностей идеям великую жизненную силу. Это была лаборатория, из которой каждая идея, переработавшись в ней, выходила вооружённая всеми средствами для борьбы за всемирное владычество. Рим брал идеи национальные, но отдавал их человечеству "всемирными идеями". Он впитал в себя идеи двух блестящих народов древнего средиземного мира: Греции и Иудеи. Как удивительно то, что оба эти народа взяли всё, что составляет их вечную историческую заслугу из одного и того же источника - из Древнего Египта - этого праисточника и изобретателя всех европейских идей. Евреи заимствовали у египетских жрецов тайну неведомого Бога и религиозные легенды, а греки - искусство, философию и зачатки математики. В этом - характеристики обеих национальностей...
   Этот великий потоп католичества продолжался десять веков... И среди убегающих и звенящих ручьёв спадающего половодья расцвёл новый цветок, новая весна человечества - Возрождение. С этого момента в душе европейца неотразимым обаянием красоты засияло новое слово: "Италия". Маленькие итальянские городки эпохи Возрождения, старые, красивые, милые, обвитые зеленью, с толстыми крепостными стенами, узенькими уличками; красивые молодые художники с длинными волосами, работающие в своих мастерских...
   Андорра... Республика Андорра - маленькое независимое государство между Францией и Испанией, в гористой местности. Ширина и длина его не превышает 30 км по птичьему полёту. Жителей около 6 тысяч. Главное занятие жителей - контрабанда...
  
   Письмо из Парижа... 14 октября 1904 года. Молодые взяли штурмом "Большой дворец". "Осенний салон"... Это было триумфальное шествие, крестный ход со всеми старыми иконами и святыми хоругвями нового искусства. На поднятых знамёнах было написано: Сезанн, Одилон Редон, Ренуар, Тулуз-Лотрек, Пюви де Шеваннь, Карриер, Россо... Час Сезанна и Ренуара пробил...
   Боровшиеся с академизмом вернулись к его же первоисточникам, но взяли из них совершенно иное. Академисты искали в живописи прошлого канонов для изображения современности, молодые же ищут в ней реальностей прошлых эпох. Прошлое никогда не остаётся неизменным. Оно меняется вместе с нами и всегда идёт рядом с нами в настоящем... Понимать - это соучаствовать в творчестве...
   Поэт, переводя с другого языка, одевает чужую мысль в звоны собственного ритма...
  
   Устремления новой французской живописи... У всех разнообразных и друг на друга не похожих течений искусства, обобщаемых под именем "Новой живописи", есть одно общее свойство: эти картины никогда не становятся понятны с первого раза и требуют известной привычки глаза...
   Прозрение это наступило не так, как это бывает относительно картин старых мастеров - благодаря расширению и углублению общего эстетического познания, а лишь через новый опыт, через новое прозрение глаза... Выяснилось, что старое искусство можно осветить словом, для понимания же нового необходим личный опыт глаза, и никакие слова объяснений не могут помочь. Действительно, существуют две живописи, и хотя имена "старая" и "новая" живопись сложились совершенно произвольно, тем не менее, под этими именами скрыты вполне реальные понятия. Различие это таится в основных свойствах нашего глаза...
   Раньше художники искали смысла видимого, в конце же 19 века они начали стремиться увидеть новое. Первых можно сравнить с оратором, произносящим вдохновенную речь, а вторых с поэтом, раскрывающим новые миры в звуке отдельного слова...
  
   Аполлон и мышь...Там, где прекращается непрерывность аполлинического сна и наступает свойственное бессоннице горестное замедление жизни, поэт чувствует близкое и ускользающее присутствие мыши...
   Душа, посвящённая в таинства аполлинийской грёзы, стоит на острие между двух бездн: с одной стороны, грозит опасность поверить, что это не сон, с другой - опасность проснуться от сна. Пробудиться от жизни - это смерть, поверить в реальность жизни - это потерять свою божественность...
   Отдаваться всецело мгновению и в то же время не терять душевного равновесия, когда одно мгновение сменяется новым, стирающим предыдущее, любить все мгновения своей жизни одинаково сильно, текущее предпочитая всем прошедшим и будущим, - вот чего требует от нас аполлинийская мудрость...
   Он говорит о "внутреннем времени", о том, что память есть "внутреннее зрение духа". Для всякого ясно то несоответствие, которое существует между внутренним ощущением времени и механическим счётом часов. Каждый знает дни, в которые вмещается содержание целого года, и месяцы, мелькнувшие, как одно мгновение. Время, равномерно отсчитываемое часами, внутри нас идёт то бесконечно медленно, то мчится бешеным галопом событий. Мы помним медленные дни детства, когда утро было отделено от вечера как бы полярным днём, длящимся полгода, и быстрые дни зрелых лет, когда мы едва успеваем приметить несколько тусклых лучей, как в декабрьском петербургском дне. Это происходит потому...
   Единственная связь между временем и пространством - это мгновение... Вечность рождает мгновение. Каждое мгновение является неуловимой трещиной между прошлым и будущим...
   Каждая великая радость таит на дне своём грусть больше: вся полнота аполлинийской радости постигается лишь тогда, когда ей сопутствует грусть...
  
   Воистину мудр лишь тот, кто строит на песке,
   Сознавая, что всё тщетно в неиссякаемых временах,
   И что даже сама любовь так же мимолётна,
   Как дыхание ветра и оттенки неба.
  
   "Блажен, кто праздник жизни рано оставил, не допив до дна бокала полного вина..."
   "Не старайся продлить мгновение - умирание истомит тебя!"...
   Когда человек спит, он может сознавать это и не может по собственному желанию нарушить действительность сна. Но достаточно пробежавшей мышке вильнуть хвостиком, и разбивается золотой сон...
   Гениальность не достояние смертного человека, она откровение солнечного бога. Произведение искусства - золотой сон, который всегда может быть разбит и утрачен... Произведение искусства - всегда только чудо...
  
   Портреты красавиц пьют жизненную энергию...
  
   Лица и маски. Организм театра. Театр есть слияние трёх отдельных стихий - стихии актёра, стихии поэта и стихии зрителя - в едином моменте. Актёр, поэт и зритель - это осязаемые маски тех трёх основных элементов, которые образуют каждое произведение искусства. Момент жизненного переживания, момент творческого осуществления и момент понимания - вот три элемента, без которых невозможно бытие художественного произведения. Они неизбежно соприсутствуют как в музыке, так и в живописи, так и в поэзии...
   Поэт может создать произведения, одухотворённые волей не своих, а чужих переживаний, интуитивно им понятых, и в то же время может сам совершенно не понимать им созданного. Мы имеем слишком много примеров такого непонимания, и слова Белинского молодому Достоевскому: "Да понимаете ли вы сами, что вы написали?" - останутся классической формулой. Творческий акт понимания принадлежит читателю, которым в данном случае был Белинский, и от талантливости, восприимчивости или бездарности читателя зависят бытие и судьба произведения...
   Драматург даёт схему жизненного переживания, чертёж устремлённой воли. Актёр, по самой природе своей составляющий противоположение драматургу, ищет для этой воли в глубине самого себя жестов, мимики, интонаций - словом, живого воплощения. Противоположные устремления драматурга и актёра должны быть слиты в понимании зрителя, чтобы сделаться театром. Зритель - такое же действующее лицо в театре, как и они. От его талантливости и от его бездарности всецело зависят глубина и значительность тех тез и антитез, широта тех размахов маятника, которые он может претворить и синтезировать своим пониманием.
   В области мысли моменты творчества и понимания могут быть разделены между собою не только годами, но даже столетиями, как мы видим на примерах Леонардо да Винчи, Ронсара или Вико. В театре же все три стихии должны слиться в едином мгновении сценического действа, иначе они не осуществятся никогда. Это создаёт для театра условия существования, отличающие его от других искусств:
   Театр не может творить для будущих поколений, - он творит только для настоящего.
   Театр всецело зависит от уровня понимания своей публики и служит в случае своего успеха точным указателем высоты этого уровня для своего времени.
   Театр осуществляется не на сцене, а в душе зрителя. Таким образом, главным творцом и художником в театре является зритель. Без утверждения его восторга ни один замысел поэта, ни одно воплощение актёра, как бы гениально ни были они задуманы, не могут получить своего осуществления.
   Это создаёт для художников театра совершенно иные условия работы, чем в других искусствах. Здесь не может ставиться цель опередить своё время. У них одна задача, и более трудная и более глубокая, - понять и изучить основные струны души своего поколения настолько, чтобы играть на них, как на скрипке.
   Необходимость считаться с моральным и эстетическим уровнем своего времени вынуждает драматургов к известной примитивности и упрощённости, а одновременно создаёт то, что спустя века они являются для нас гениальными не только личным своим гением, но и гением всей своей эпохи.
   Каждая страна и каждое десятилетие имеют именно тот театр, которого они заслуживают. Это нужно понимать буквально, потому что драматическая литература всегда находится впереди своей эпохи.
   За последние годы постоянно приходится слышать жалобы театральных режиссёров на переживаемый кризис театра... Разлад действительно существует. Поэт, актёр и зритель не находятся в достаточном согласии между собою, чтобы встретиться в едином миге понимания...
   Режиссёр по своему положению в театре является носителем замысла драматурга, руководителем творчества актёра и пониманием идеального зрителя. Он тот, для кого театр является таким же простым искусством, как лирика для поэта и картина для живописца. Он объединяет в себе триаду театра. Поэтому в эпохи процветания театра, то есть полной гармонии элементов, режиссёр не виден, не ощутим и неизвестен. Он исполняет своё дело незаметно. Слабый нажим правящей руки - и его роль исполнена. Ему не нужно ни инициативы, ни изобретательности. Но если начинается разлад между зрителем, актёром и автором, то режиссёр силою вещей выдвигается на первое место. Он ответственен за равновесие сил в жизни театра и потому должен восполнить то, чего недостаёт в данный момент. Нервность, изобретательность и талантливость современных режиссёров больше, чем все иные признаки, свидетельствуют о разладе театра...
   И сцена, и актёр, и хор существуют реальным бытием лишь тогда, когда они живут, преображаясь в душе зрителя...
   Воспитательное значение театра не в том, что он кем-то и для чего-то руководит, а в том, что он является предохранительным клапаном нравственного строя. По содержанию репертуара и по форме пьес можно всегда с точностью судить, какие преизбытки угрожают стройности человеческого общежития...
   Причины театрального разлада, переживаемого русским театром, лежат прежде всего в душе зрителя. Поспешно идя культурно-историческими путями, мы растянулись на несколько столетий. Нет никакой возможности провести линию уровня законности в том обществе, где мораль сверхчеловека перепутана со "страхом Божьим". В России не было никогда единого всенародного театра. Русский театр был бытовым театром то того, то иного более или менее устойчивого класса общества, то купеческим, то дворянским, то чиновничьим: то театром Островского, то театром Грибоедова и Тургенева, то театром Гоголя. Русская интеллигенция благодаря своему универсально-собирательному характеру умела обобщать эти типы театра и создала на один момент свой собственный театр - театр Чехова. Наивность и доверчивость - вот те таланты, которыми должен обладать зритель для создания великого театра...
   Основная ошибка всех театральных опытов последних лет в том, что они стремились удовлетворить эстетическим требованиям публики. Это задача совершенно немыслима, так как у русской публики пока ещё нет эстетических потребностей, а есть только эстетические капризы и скептицизм варварской пресыщенности, который никогда не даст возникнуть на этой почве ни одном сновидению. В этой области русская душа ещё не имеет тех избытков, от которых ей было бы необходимо освобождаться при помощи очистительных обрядов...
   Существует в настоящее время лишь одно театральное зрелище, которое владеет доверием публики. Это - кинематограф... Кинематограф, как театр, находится в полной гармонии с тем обществом, где газета заменила книгу, а фотография - портрет... Кинематографы, ради которых в католических странах пустеют не только театры, но и церкви, - свидетельствуют о громадности той потребности очищения от обыденности, о величии скуки жизни, которая переполняет города...
  
   Танец. Айседора Дункан.
   - Это пришло мало-помалу. Я изучала греческие статуи и античные вазы. Отдельные позы я старалась соединить в непрерывный танец, так чтобы их смена стала плавным течением реки. Когда я жила в Афинах, я ходила танцевать и изучать позы в развалинах театра Диониса...
   Танец - это освобождение тела...
   Одни говорили: "Как она смеет танцевать Бетховена? Пусть она делает, что хочет, но не прикасается к святыням. Это оскорбление. Это она делает для рекламы".
   Другие говорили: "А почему же нельзя танцевать Бетховена, когда вся Седьмая симфония - это танец? Почему нельзя рассказывать танцами всего мира душевных эмоций, как мы рассказываем их словами? Почему нельзя переводить впечатлений, получаемых от картин или от музыки, в ритмическое движение, так же как поэты переводят их в ритмическое слово?"
   Третьи говорили: "Это начало новой эры в искусстве. Ничто не может так потрясти душу, как танец. От некоторых её движений слёзы подступают к горлу. Танец - это самое высокое из искусств, потому что он восходит до самых первоисточников ритма, заключённых в пульсации человеческого сердца"...
   Её стихия - радость. Для выражения радости она находит тысячи новых движений, трогательных и захватывающих. Радость, как светлый нимб, лучится от её танца...
   Её танец - танец цветка, который кружится в объятиях ветра и не может оторваться от тонкого стебля; это весенний танец мерцающих жучков; это лепесток розы, уносимый вихрем музыки...
   Красота тела в движении - красота совершенно другого порядка, чем красота форм. Она совершенно чужда тех канонов красоты, что созданы европейскими художниками. Самое некрасивое тело вспыхивает вдохновением в экстазе танца... Айседора Дункан только широко распахнула двери и открыла пути в будущее... Балет и танец различны в самой своей сущности. Балет - только для глаз. В балете танцующий сознаёт себя, но лишь в жесте, лишь на поверхности тела. В древнем танце, связанном с именем Айседоры Дункан, ритм поднимается из самой глубины бессознательной сущности человека, и вихрь музыки уносит тело, как ветер - лист...
   Музыка есть память нашего тела об истории творения. Поэтому каждый музыкальный такт точно соответствует какому-то жесту, где-то в памяти нашего тела сохранившемуся...
   Сделать своё тело таким же чутким и звенящим, как дерево старого страдивариуса, достигнуть того, чтобы оно стало всё целиком одним музыкальным инструментом, звучащим внутренними гармониями, - вот идеальная цель искусства танца... Танец - это такой же священный экстаз тела, как молитва - экстаз души...
   Танец - это искусство всенародное. Пока мы лишь зрители танца - танец ещё не приобрёл своего культурного, очистительного значения. Это не то искусство, которым можно любоваться со стороны: надо быть им захваченным, надо самим творить его...
   Наш век болен неврастенией. Новые условия жизни, в которых оказался человек в теперешних городах, страшная интенсивность переживаний, постоянное напряжение ума и воли, острота современной чувственности создали то ненормальное состояние духа, которое выражается эпидемией самоубийств, эротикой, подавленностью, бессильными революционными порывами и смутностью моральных критериев...
   Неврастения - это исключительно городская болезнь. В современном городе современный культурный человек находит те условия жизни, которых человечество до сих пор не знало: с одной стороны, чрезмерный комфорт и чрезмерное питание, с другой стороны, полное отсутствие соприкосновения с землёй, со свежим воздухом, с физической работой. С одной стороны, полицейскую безопасность и опеку, с другой стороны нервный и напряжённый труд, при этом всегда односторонний. Обилие всевозможных острых и возбуждающих культурных наслаждений и полное отсутствие удовлетворения потребностей физических, простых и естественных. Всё это вместе взятое создаёт картину искусственной теплицы, в которой растение усиленным питанием, с одной стороны, и невозможностью развития в нормальном направлении - с другой, неволится к созданию нового вида, приспособленного к этим новым условиям существования...
  
   Мы знаем, что у человека может быть больше или меньше лица, что лицо непрестанно растёт и углубляется, что всё пережитое кладёт на него свои черты. Чем человек менее сознателен, чем он более юн и наивен, тем "лица" у него меньше. Лицо ребёнка выражает непосредственно и правдиво его основные черты, черты родовые, наследственные и его бессознательную индивидуальность. Эта непосредственная наивность исчезает немедленно, как только в человеке начинается процесс самопознания...
   Стыд - это свойство индивидуальности... Стыд это наша органическая связь с обществом...
   Маска - это как бы духовная одежда лица...
   Вся история одежды - это история человеческой чувственности. Прикрывши - обратить внимание, скрывши - показать, спрятав - выявить: это основные мотивы, руководящие эстетикой чувственности в одежде. Всё искусство вообще, а пластическое и декоративное в особенности, представляют многоразличные преображения чувственности. Вся современная культура основана на ней. Искусство и не может быть иным, как кристаллизацией нашего чувственного отношения к миру...
   Идеализируя тогда Религиозно-философское собрание, я искал на лицах веры, страсти и исступлённости...
   Конец восьмидесятых и начало девяностых годов было самым тяжёлым временем для русской поэзии. Всё потускнело, приникло и окостенело. Публика жила воспоминанием о Надсоне, а поэты перепевали из него. Из стариков был жив только Фет...
   С этого времени Брюсов начинает созерцать мир сквозь "стоцветные окна, стёкла" книг. ("Со мною любимая книга...")
   (Кто превзойдёт меня! Кто будет равен мне? ...Я исчерпал тебя до дна, земная слава!")...
   Когда же он обращается к тем, которые воистину являются учителями мудрости, - к Данте, к Лейбницу, то он не находит ни ярких и чётких слов для их характеристики, ни истинного пафоса... Единственное, что привлекает его к ним, - это их одиночество в своём веке...
  
   Почему же не могло случиться, чтобы призывная сила властных заклинаний... не вызвала к жизни одного из тех, в чьём набальзамированном теле продолжает тлеть в течение тысячелетий неугасающая искра земной жизни?..
  
   Темой его песен служит любовь - счастливая, мгновенная и необъяснимая. Одна из четырёх сестёр в его песне говорит: "Нас было четыре сестры, и мы все любили, но у каждой было разное "потому что", одна любила потому, что ей родители велели; другая любила потому, что богат был её любовник; третья любила потому, что он был знаменитый художник, а я любила потому, что любила"...
  
   Поэты русского склада. "Любите ли вы читать словари?" - был первый вопрос Теофиля Готье, когда к нему пришёл познакомиться молодой Бодлэр. О той же самой необходимости для поэтов собирать и любить словесные сокровища родного языка говорил Пушкин, когда советовал учиться русскому языку у московских просвирен...
   Русские поэты послепушкинской эпохи инстинктивно, но без внимания прислушивались к живой речи, никогда не читали словарей, но иногда летописи и древние памятники.
   Едва ли не первый из современных поэтов, начавший читать Даля, был Вячеслав Иванов. Во всяком случае, современные поэты младшего поколения под его влиянием подписались на новое издание Даля.
   Открытие словесных богатств русского языка было для читающей публики похоже на изучение совершенно нового иностранного языка. И старые и народные русские слова казались драгоценностями, которым совершенно нет места в обычном интеллигентском идейном обиходе, в том привычном словесном комфорте в упрощённой речи, составленной из интернациональных элементов. Никакое чутьё русского языка не подсказывало читателю, что "щегла" - это верхушка мачт, а "выгорожка" - страсть любовная...
   Русский язык самый богатый (словесными богатствами) из европейских языков. Но тот разговорный и журнальный язык, которым мы пользуемся ежедневно, без сомнения, самый бедный из всех...
  
   Голоса поэтов. Голос - это самое пленительное и самое неуловимое в человеке. Голос - это внутренний слепок души. У каждой души есть свой основной тон, а у голоса основная интонация. Неуловимость этой интонации, невозможность её ухватить, закрепить, описать составляют обаяние голоса...
   Лирика - это и есть голос. Лирика - это и есть внутренняя статуя души, возникающая в то же мгновение, когда она создаётся...
   Смысли лирики - это голос поэта, а не то, что он говорит...
  
   Культура, искусство, памятники Крыма... Волшебный край - очей отрада... Каждая культура, каждый народ несёт с собой свой собственный исторический пейзаж...
   Ни в одной стране Европы не встретить такого количества пейзажей, разнообразных по духу и по стилю и так тесно сосредоточенных на малом пространстве земли, как в Крыму... Это вытекает из расовой и культурной насыщенности Крыма...
   ____________________
  
   Книжный вопрос: "Назовите фамилию выдающегося русского художника, мастера пейзажа, настроения, прожившего короткую, но яркую жизнь. Он родился в 1860-ом году, а умер в 1900-ом".
   Правильный ответ: Исаак Ильич Левитан.
   Читаем книгу: Исаак Левитан "Письма, документы, воспоминания".
   Этот замечательный художник был знаком и вёл переписку со многими виднейшими представителями русской литературы и искусства: Чеховым, Поленовым, Бенуа, Дягилевым... В сборнике опубликованы также документы, относящиеся к периоду обучения Левитана в Московском художественном училище живописи, скульптуры и ваяния, и воспоминания современников Левитана, его близких друзей и коллег по цеху. Исаак Левитан предстаёт здесь не только как маститый художник, воспевающий неповторимый русский пейзаж, но и просто как человек со всеми своими горестями и радостями.
  
   Книжный вопрос: "Это художественное направление в искусстве, наиболее распространённое в последней декаде 19-го - начале 20-го века, и отличавшееся отказом от прямых линий и углов в пользу более естественных природных линий, интересом к новым технологиям и стремлением вовлечь в схему прекрасного все сферы деятельности человека".
   Правильный ответ: модерн.
   Читаем книгу: Кузьма Петров-Водкин "Пространство Эвклида".
   Яркий и самобытный российский художник и теоретик искусства Кузьма Сергеевич Петров-Водкин прославился ещё и как писатель, чьё мастерство и манера изложения не уступают в своеобразии его живописным работам. Его книга "Пространство Эвклида", продолжение автобиографической "Моей повести", принадлежит к лучшим страницам отечественной мемуаристики. Это живая, энергичная проза, в которой явственно слышны интонации устного рассказа, замечательно передаёт всё богатство впечатлений и переживаний тонкого и глубокого мастера.
  
   Книжный вопрос: "Этот русский писатель, журналист, бытописатель послужил одним из прообразов для барельефа на пьедестале памятника Гоголю в Москве работы Николая Андреева. Кроме того, он позировал Илье Репину, когда тот работал над картиной "Запорожцы пишут письмо турецкому султану". Вспомните хохочущего казака в белой папахе. Назовите этого человека".
   Правильный ответ: Гиляровский.
   Читаем книгу: Владимир Алексеевич Гиляровокий "Москва и москвичи".
   Известный московский журналист, писатель, вступивший в мир литературы вместе с Антоном Павловичем Чеховым, поэт... Владимир Алексеевич Гиляровский более всего прославился среди современников как знаток и бытописец Москвы. Гиляровский знал родной город, изъездил его вдоль и поперёк, и его знали и любили москвичи, и не только москвичи, всех сословий. Его статьями зачитывались, к его мнению прислушивались.
  
   Книжный вопрос: "Слово происходит от латинского "призыв". Это особый акт главы государства или высшего органа государственной власти, обращённый к населению, воззвание, декларация политической партии, общественной организации, содержащий программу и принципы деятельности, письменное изложение литературных или художественный принципов какого-либо направления или групп в литературе, в искусстве и выражение определённой группы людей своего мнения".
   Правильный ответ: манифест.
   Вам в подарок достаётся книга: Казимир Малевич "Чёрный квадрат".
   Казимир Малевич - знаменитый художник-авангардист, теоретик искусства, философ. Его "Чёрный квадрат" является одной из самых известных и загадочных картин русской живописи.
   "Чёрный квадрат. Манифесты. Декларации. Статьи" написаны с воодушевлением и пафосом. Они приоткроют завесу тайны над этим и другими его произведениями и помогут постичь основы и принципы абстрактного искусства.
  
   Книжный вопрос: "Это слово французского происхождения первоначально относилось к военной тематике и означало "передовой отряд". В годы Французской революции стало революционной метафорой. В 1894 году - название якобинского журнала. Назовите это слово".
   Правильный ответ: авангард.
   Победителю достаётся книга Казимира Малевича "Чёрный квадрат".
  
   Книжный вопрос: "Слово происходит от латинского "наивысший". Это направление в авангардистском искусстве, основанное в первой половине 1910-х годов Казимиром Малевичем, выражается в комбинации разноцветных плоскостей, простейших геометрических очертаний в формах прямой линии, квадрата, круга и прямоугольника.
   Правильный ответ: супрематизм.
   "Чёрный квадрат". Малевич называл это творение иконой его времени и в течение многих лет стремился облечь в слова смысл своей главной живописной работы.
  
   Анекдот. Пять раз из музея был похищен "Чёрный квадрат" Малевича...
   И пять раз сторожу дяде Васе удавалось восстановить эту картину до рассвета.
  
   ПОРТАЛ В ИНОЕ ИЗМЕРЕНИЕ
  
   Казимир МАЛЕВИЧ (1878 - 1935) "ЧЁРНЫЙ КВАДРАТ"
  
   Казимир Малевич - знаменитый художник-авангардист, теоретик искусства, философ. Его "Чёрный квадрат" является одной из самых известных и загадочных картин в русской живописи. Малевич называл это творение иконой его времени и в течение многих лет стремился облечь в слова смысл своей главной работы. Статьи и манифесты художника, написанные с воодушевлением над этим и другими его произведениями, помогают постичь основные принципы абстрактного искусства. Изначально рассматривая перо как вспомогательное орудие своей творческой деятельности, Малевич настолько увлёкся стихией слова, что отдавал этому не меньше вдохновения, чем холсту и кисти. Его самобытные тексты, представленные в настоящем издании с сохранением авторской стилистики и словоупотребления, демонстрируют остроту ума и глубину художественного видения великого живописца.
  
   Анекдот. Поклонники Казимира Малевича довольно часто смотрят телевизор просто так, не включая его.
  
  
  
   МАНИФЕСТЫ. ДЕКЛАРАЦИИ. СТАТЬИ
  
   От кубизма и футуризма к супрематизму
  
   Новый живописный реализм
  
   Когда исчезнет привычка сознания видеть в картинах изображение уголков природы, мадонн и бесстыдных Венер, тогда только увидим чисто живописное произведение.
   Я преобразился в нуле форм и выловил себя из омута дряни Академического искусства...
  
   Воспроизводить облюбованные предметы и уголки природы, всё равно, что восторгаться вору на свои закованные ноги...
  
   Только тупые и бессильные художники прикрывают своё искусство искренностью.
   В искусстве нужна истина, но не искренность.
   Вещи исчезли как дым для новой культуры искусства, и искусство идёт к самоцели - творчеству, к господству над формами натуры.
  
   Искусство дикаря и его принципы
  
   Дикарь - первый положил принцип натурализма: изображая свои рисунки из точки и пяти палочек, он сделал попытку передачи себе подобного.
   Этой первой попыткой была положена основа в сознании подражательности формам природы.
   Отсюда возникла цель подойти как можно ближе к лицу натуры.
   И всё усилие художника было направлено к передаче её творческих форм...
  
   Первым начертанием примитивного изображения дикаря было положено начало искусству Собирательному, или искусству повторения.
   Собирательному потому, что реальный человек не был открыт со всеми его тонкостями линий, чувств, психологии и анатомии.
   Дикарь не видел ни внешнего его образа, ни внутреннего состояния. Его сознание могло только увидеть схему человека, зверя и т.п.
   И по мере развития сознания усложнялась схема изображения натуры. Чем больше его сознание охватывало натуру, тем усложнялась его работа, и увеличивался опыт умения.
   Сознание развивалось только в одну сторону - сторону творчества натуры, а не в сторону новых форм искусства.
   Поэтому его примитивные изображения нельзя считать за творческие создания.
   Уродство реальных форм в его изображении - результат слабой технической стороны.
   Как техника, так и сознание находились только на пути развития своего.
   И его картины нельзя считать за искусство.
   Ибо не уметь - не есть искусство.
   Им только был указан путь к искусству.
  
   Следовательно, первоначальная схема его явилась остовом, на который поколения навешивали всё новые и новые открытия, найденные ими в природе.
   И схема всё усложнялась и достигла своего расцвета в Антике и Возрождении искусства.
   Мастера этих двух эпох изображали человека в полной его форме, как наружной, так и внутренней.
   Человек был собран, и было выражено его внутреннее состояние...
   И ошибочно считать, что их время было самым ярким расцветом в искусстве и что молодому поколению нужно, во что бы то ни стало, стремиться к этому идеалу.
   Такая мысль ложная.
   Она уводит молодые силы от современного течения жизни, чем уродует их.
   Тела их летают на аэропланах, а искусство и жизнь прикрывают старыми халатами Неронов и Тицианов.
   Поэтому не могут заметить новую красоту в нашей современной жизни.
   Ибо живут красотой прошлых веков...
  
   Вот почему непонятны были реалисты, импрессионисты, Кубизм, Футуризм и Супрематизм...
  
   Эти последние художники сбросили халаты прошлого и вышли наружу современной жизни и находили новые красоты...
   Двигаются и рождаются новые формы, и мы делаем новые и новые открытия.
   И то, что нами открыто, того не закрыть.
   И нелепо наше время вгонять в старые формы минувшего времени...
  
   Дупло прошлого не может вместить гигантские постройки и бег нашей жизни.
   Как в нашей технической жизни:
   Мы не можем пользоваться теми кораблями, на которых ездили сарацины - так и в искусстве мы должны искать форм, отвечающих современной жизни.
   Техническая сторона нашего времени уходит всё дальше вперёд, а искусство стараются подвинуть всё дальше назад.
   Вот почему выше, больше и ценнее все те люди, которые следуют своему времени.
   И реализм 19-го века гораздо больше, чем идеальные формы эстетических переживаний эпохи Возрождения и Греции...
  
   Искусство не должно идти к сокращению или упрощению, а должно идти к сложности.
   Венера Милосская - наглядный образец упадка - это не реальная женщина, а пародия...
  
   Все мастера Возрождения достигли больших результатов в анатомии.
   Но не достигли правдивости впечатления тела. Живопись их не передаёт тела, и пейзажи их не передают света живого, несмотря на то, что в телах их людей сквозят синеватые вены.
   Искусство натурализма есть идея дикаря - стремление к передаче видимого, но не создание новой формы.
   Творческая воля у него была в зародыше, впечатление же у него было более развито, что и было причиной воспроизведения - реального...
  
   Также нельзя считать, что дар воли творческой был развит и у классиков.
   Так мы видим в их картинах только повторение реальных форм жизни в более богатой обстановке, чем у родоначальника дикаря...
  
   Композицию тоже нельзя считать за творчество, ибо распределение фигур в большинстве случаев зависит от сюжета: шествие короля, суд и т.п.
  
   Ещё композиция покоится на чисто эстетическом основании красивости распределения.
   Так что распределение мебели по комнате ещё не есть процесс творческий...
  
   Повторяя или калькируя формы натуры, мы воспитали наше сознание в ложном понимании искусства.
   Примитивы понимались за творчество.
   Классики - тоже творчество.
   20 раз поставить один и тот же стакан - тоже творчество.
   Искусство как умение передать видимое на холсте считалось за творчество.
   Неужели поставить на стол самовар тоже творчество?
   Я думаю совсем иначе.
   Передача реальных вещей на холсте - есть искусство умелого воспроизведения, и только.
   И между искусством творить и искусством повторить - большая разница...
  
   Творить значит жить, вечно создавать новое и новое.
   И сколько бы мы ни распределяли мебель по комнатам, мы не увеличим и не создадим их новой формы.
   И сколько бы ни писал художник лунных пейзажей или пасущихся коров и закатиков, будут всё те же коровки и те же закатики. Только в гораздо худшем виде.
   А ведь от количества написанных коров определяется гениальность художника...
  
   Художники может быть творцом тогда, когда формы его картин не имеют ничего общего с натурой.
   А искусство - это умение создать конструкцию, вытекающую не из взаимоотношений форм и цвета и не на основании эстетического вкуса красивости композиции построения, - а на основании веса, скорости и направления движения.
   Нужно дать формам жизнь и право на индивидуальное существование...
  
   Природа есть живая картина, и можно ею любоваться. Мы живое сердце природы. Мы самая ценная конструкция этой гигантской живой картины.
   Мы её живой мозг, который увеличивает её жизнь.
   Повторить её есть воровство, и повторяющий её есть ворующий; ничтожество, которое не может дать, а любит взять и выдать за своё (Фальсификаты)...
  
   На художнике лежит обет быть свободным творцом, но не свободным грабителем. Художнику дан дар для того, чтобы дать в жизнь свою долю творчества и увеличить бег гибкой жизни.
   Только в абсолютном творчестве он обретёт право своё...
  
   А это возможно тогда, когда мы лишим все наши мысли мещанской мысли - сюжета - и приучим сознание видеть в природе всё не как реальные вещи и формы, а как материал, из массы которого надо делать формы, ничего не имеющие общего с натурой...
  
   Тогда исчезнет привычка видеть в картинах Мадонн и Венер с заигрывающим, ожиревшим амуром.
  
   Самоценное в живописном творчестве есть цвет и фактура - это живописная сущность, но эта сущность всегда убивалась сюжетом.
   И если бы мастера Возрождения отыскали живописную плоскость, то она была бы гораздо выше, ценнее любой Мадонны и Джиоконды.
   А всякий высеченный пяти-, шестиугольник был бы большим произведением скульптуры, нежели Милосская или Давид...
  
   Принцип дикаря есть задача создать искусство в сторону повторения реальных форм натуры.
   Собираясь передать жизнь формы - передавали в картине мёртвое.
   Живое превратилось в неподвижное, мёртвое состояние.
   Всё бралось живое, трепещущее и прикреплялось к холсту, как прикрепляют насекомых в коллекции...
  
   Но то было время вавилонского столпотворения в понятиях искусства...
   Искусство живописи, слова, скульптуры было каким-то верблюдом, навьюченным разным хламом одалисок, Саломеями, принцами и принцессами...
   Живопись была эстетической стороной вещи.
   Но она не была никогда самособойна, самоцельна...
  
   Художники были чиновниками, ведущими опись имущества натуры, любителями коллекций зоологии, ботаники, археологии.
   Ближе к нам молодёжь занялась порнографией и превратила живопись в похотливый хлам...
  
   Не было попытки чисто живописных задач как таковых, без всяких атрибутов реальной жизни.
   Не было реализма самоцельной живописной формы и не было творчества...
  
   Реалисты-академисты есть последние потомки дикаря.
   Это те, которые ходят в поношенных халатах старого времени...
  
   И опять, как и прежде, некоторые сбросили этот засаленный халат. И дали пощёчину старьевщику - академии, объявив футуризм.
   Стали мощным движением бить в сознание, как в каменную стену гвозди.
   Чтобы выдернуть вас из катакомб к современной скорости.
   Уверяю, что те, кто не пошёл по пути футуризма как выявителя современной жизни, тот обречён вечно ползать по старым гробницам и питаться объедками старого времени...
  
   Футуризм открыл "новое" в современной жизни: красоту скорости.
   А через скорость мы двигаемся быстрее.
   И мы, ещё вчера футуристы, через скорость пришли к новым формам, к новым отношениям к натуре и к вещам.
   Мы пришли к Супрематизму, бросив футуризм, как лазейку, через которую отставшие будут проходить.
   Футуризм брошен нами, и мы, наиболее из смелых, плюнули на алтарь его искусства...
  
   Все до нас искусства есть старые кофты, которые сменяются так же, как и ваши шёлковые юбки.
   И, бросив их, приобретаете новые.
   Почему вы не одеваете костюмы ваших бабушек, когда вы млеете перед картинами их напудренных изображений?
   Это всё подтверждает, что тело ваше живёт в современном времени, а душа одета в бабушкин старый лифчик.
   Вот почему приятны вам Сомовы, Кустодиевы и разные старьевщики...
  
   Отречение наше от футуризма не в том, что он изжит и наступил конец его. Нет. найденная им красота скорости вечна, и многим ещё откроется новое.
   Так как через скорость футуризма мы бежим к цели, мысль движется скорей, и те, кто в футуризме, те ближе к задаче и дальше от прошлого...
  
   И вполне естественно ваше непонимание. Разве может понять человек, который ездит всегда в таратайке, переживания и впечатления едущего экспрессом или летящего в воздухе...
  
   Честь футуристам, которые запретили писать женские окорока, писать портреты и гитары при лунном свете.
   Они сделали громадный шаг - бросили мясо и прославили машину.
   Но мясо и машины есть мышцы жизни.
   То и другое - тела, двигающие жизнь...
  
   Здесь сошлись два мира:
   Мир мяса и мир железа.
   Обе формы есть средства утилитарного разума.
   И требуется выяснить отношение художника к формам вещей жизни.
   До этой поры всегда художник шёл вслед за вещью.
   Так и новый футуризм идёт вслед за машиной современного бега.
   Эти оба искусства: старое и новое - футуризм - сзади бегущих форм.
   И возникает вопрос: будет ли эта задача в живописном искусстве - отвечать своему существованию?
   Нет!
   Потому что, идя за формой аэропланов, автомобилей, мы будем всегда в ожидании новых, выброшенных форм технической жизни...
   И второе:
   Идя за формой вещей, мы не можем выйти к самоцели живописной, к непосредственному творчеству.
   Живопись будет средством передать то или иное состояние форм жизни...
  
   Но футуристы запретили писать наготу - не во имя освобождения живописи или слова к самоцели.
   А по причине изменения технической стороны жизни.
   Новая железная, машинная жизнь, рёв автомобилей, блеск электрических огней, ворчание пропеллеров - разбудили душу, которая задыхалась в катакомбах старого разума и вышла на сплетение дорог неба и земли.
   Если бы все художники увидели перекрёстки этих небесных дорог, если бы они охватили этот чудовищный пробег и сплетения наших тел, с тучами в небе - тогда бы не писали хризантемы...
  
   Динамика движения навела на мысль выдвинуть и динамику живописной пластики.
   Но усилия футуристов дать чисто живописную пластику как таковую - не увенчались успехом.
   Они не могли разделаться с предметностью, что облегчило бы их задачу.
   Когда ими был наполовину изгнан с поля картины разум, как старая мозоль привычки видеть всё естественным, - им удалось построить картину новой жизни вещей, но и только...
  
   При передаче движения цельность вещей исчезла, так как мелькающие их части скрывались между бегущими другими телами.
   И конструируя части пробегающих вещей, старались передать только впечатление движения.
   А чтобы передать движение современной жизни, нужно оперировать с её формами.
   Что и осложняло выход живописному искусству к его цели...
  
   Но как бы там ни было, сознательно или бессознательно, ради ли движения или ради передачи впечатления, -
   Цельность вещей была нарушена.
   И в этом разломе и нарушении цельности лежал скрытый смысл, который прикрывался натуралистической задачей...
  
   В глубине этого разрушения лежало как главное не передача движения вещей, а их разрушение, ради чистой живописной сущности, то есть к выходу к беспредметному творчеству...
  
   Быстрая смена вещей поразила новых натуралистов - футуристов, и они стали искать средства их передачи.
   Поэтому конструкции видимых вами футуристических картин возникла от нахождения на плоскости точек, где бы положение реальных предметов при своём разрыве или встрече дали бы время наибольшей скорости.
   Нахождение этих точек может быть сделано независимо от физического закона естественности и перспективы.
   Поэтому мы видим в футуристических картинах появление туч, лошадей, колёс и разных других предметов в местах, не соответствующих натуре.
   Состояние предметов стало важнее их сути и смысла...
  
   Мы видим картину необычайную.
   Новый порядок предметов заставлял содрогнуться разум.
   Толпа выла, плевалась; критика бросалась, как собака из подворотни, на художника.
   (Позор им.)
   Футуристы проявили громадную силу воли, чтобы нарушить привычку старого мозга, содрать огрубевшую кожу академизма и плюнуть в лицо старому здравому смыслу...
  
   Футуристы, отвергнув разум, провозгласили интуицию как подсознательное.
   Но создавали свои картины не из подсознательных форм интуиции, а пользовались формами утилитарного разума.
   Следовательно, на долю интуитивного чувства ляжет лишь нахождение разницы между двумя жизнями старого и нового искусства.
   В самой конструкции картины мы не видим подсознательности.
   Мы видим скорее сознательный расчёт построения.
   На футуристической картине есть масса предметов. Они разбросаны по плоскости в неестественном для жизни порядке.
   Нагромождение предметов получено не от интуитивного чувства, а от чисто зрительного впечатления, а построение, конструкция картины делалась в расчёте достижения впечатления.
   И чувство подсознательности отпадает.
   Следовательно, в картине мы ничего не имеем чисто интуитивного.
   Тоже и красивость, если она встречается, исходит от эстетического вкуса...
  
   Но сознание, привыкшее к воспитанию утилитарного разума, не могло согласиться с чувством, которое вело к уничтожению предметности.
   Художник не уразумел этой задачи и, подчиняясь чувству, изменял разуму и уродовал форму.
   Творчество разума утилитарного имеет определённое назначение.
   Интуитивное же творчество не имеет утилитарно назначения. До сих пор в искусстве идут сзади творческих форм утилитарного порядка. Картины натуралистов все имеют форму ту, что и в натуре.
   Интуитивная форма должна выйти из ничего. Так же, как и Разум, творящий вещи для обихода жизни, выходит из ничего и совершенствует...
  
   Поэтому формы разума утилитарного выше всяких изображений на картинах.
   Выше уже потому, что они живые и вышли из материи, которой дан новый вид, для новой жизни.
   Здесь Божество, повелевающее выйти кристаллам в другую форму существования.
   Здесь чудо...
   Чудо должно быть и в творчестве искусства...
  
   Реалисты же, перенося на холст живые вещи, лишают их жизни движения.
   И наши академии не живописные, а мёртвописные.
   До сих пор интуитивному чувству предписывалось, что оно из каких-то бездонных пустот тащит в наш мир всё новые и новые формы.
   Но в искусстве этого доказательства нет, а должно быть.
   И я чувствую, что оно уже есть в реальном виде и вполне сознательно...
  
   Художник должен знать теперь, что и почему происходит в его картинах.
   Раньше он жил каким-то настроением. Ждал восхода луны, сумерек, надевал зелёные абажуры на лампы, и это его настраивало, как скрипку.
   Но когда его спросишь, почему это лицо кривое или зелёное, он не мог дать точного ответа.
   "Я так хочу, мне так нравится..."
   В конце концов, это желание приписали интуитивной воле.
   Следовательно, интуитивное чувство не говорило ясно. А раз так, то оно находилось не только в полусознательном состоянии, но было совсем бессознательное.
   В картинах была путаница этих понятий. Картина была полуреальная, полууродливая...
  
   Будучи живописцем, я должен сказать, почему в картинах лица людей расписывались зелёным и красным...
   Живопись - краска, цвет, - она заложена внутри нашего организма. Её вспышки бывают велики и требовательны.
   Моя нервная система окрашена ими.
   Мозг мой горит от их цвета.
   Но краска находилась в угнетении здравого смысла, была порабощена им. И дух краски слабел и угасал.
   Но когда он побеждал здравый смысл, тогда краски лились на ненавистную им форму реальных вещей.
   Краски созрели, но их форма не созрела в сознании.
   Вот почему лица и тела были красными, зелёными и синими.
   Но это было предвестником, ведущим к творчеству самоцельных живописных форм.
   Теперь нужно оформить тело и дать ему живой вид в реальной жизни.
   А это будет тогда, когда формы выйдут из живописных масс, то есть возникнут так же, как возникли утилитарные формы.
   Такие формы не будут повторением живущих вещей в жизни, а будут сами живой вещью.
   Раскрашенная плоскость - есть живая реальная форма.
   Интуитивное чувство переходит теперь в сознание, больше оно не подсознательное. Даже скорее наоборот, - оно было всегда сознательным, но только художник не мог разобраться в требовании его...
  
   Формы Супрематизма, нового живописного реализма, есть доказательство уже постройки форм из ничего, найденных Интуитивным Разумом.
   Попытка изуродовать форму реальную и разлом вещей в кубизме - имеют в себе задачу выхода творческой воли в самостоятельную жизнь созданных ею форм...
   Живопись в футуризме
  
   Если мы возьмём в картине футуристов любую точку, то найдём в ней уходящую или приходящую вещь или заключённое пространство.
   Но не найдём самостоятельную, индивидуальную живописную плоскость.
   Живопись здесь не что иное, как верхнее платье вещей.
   И каждая форма вещи была постольку живописна, поскольку форма её была нужна для своего существования, а не наоборот.
   Футуристы выдвигают как главное динамику живописной пластики. Но, не уничтожив предметность, достигают только динамики вещей.
   Поэтому футуристические и все картины прошлых художников могут быть сведены из 20-ти красок к одной, не потеряв своего впечатления.
   Картина Репина - Иоанн Грозный - может быть лишена краски и даст нам одинаковые впечатления ужаса, как и в красках.
   Сюжет всегда убьёт краску, и мы её не заметим.
   Тогда как расписанные лица в зелёную и красную краски убивают до некоторой степени сюжет, и краска заметна больше. А краска есть то, чем живёт живописец: значит, она есть главное...
  
   И вот я пришёл к чисто красочным формам.
   И Супрематизм есть чисто живописное искусство красок, самостоятельность которого не может быть сведена к одной.
   Бег лошади можно передать однотонным карандашом.
   Но передать движение красных, зелёных, синих масс карандашом нельзя.
   Живописцы должны бросить сюжет и вещи, если хотят быть чистыми живописцами...
  
   Потребность достижения динамики живописной пластики указывает на желание выхода живописных масс из вещи к самоцели краски, к господству чисто самоцельных живописных форм над содержанием и вещами, к беспредметному Супрематизму - к новому живописному реализму, абсолютному творчеству.
   Футуризм через академичность форм идёт к динамизму живописи.
  
   Если рассматривать искусство кубизма, возникает вопрос, какой энергией вещей интуитивное чувство побуждалось к деятельности, то увидим, что живописная энергия была второстепенной.
   Сам же предмет, а также его сущность, назначение, смысл или полность его представлений (как думали кубисты) тоже были ненужными.
   До сих пор казалось, что красота вещей сохраняется тогда, когда вещи переданы целиком в картину, причём в грубости или упрощении линий виделась сущность их.
   Но оказалось, что в вещах нашлось ещё одно положение, которое раскрывает нам новую красоту.
   А именно: интуитивное чувство нашло в вещах энергию диссонансов, полученных от встречи двух противоположных форм.
   Вещи имеют в себе массу моментов времени, вид их разный и, следовательно, живопись их разная.
   Все эти виды времени вещей и анатомия (слой дерева) стали важнее их сути и смысла.
   И эти новые положения были взяты кубистами как средства для постройки картин.
   Причём конструировались эти средства так, чтобы неожиданность встречи двух форм дали бы диссонанс наибольшей силы напряжения.
   И масштаб каждой формы произволен.
   Чем и оправдывается появление частей реальных предметов в местах, не соответствующих натуре.
   Достигая этой новой красоты или просто энергии, мы лишились впечатления цельности вещи.
   Жернов начинает ломаться на шее живописной...
  
   Предмет, писанный по принципу кубизма, может считаться законченным тогда, когда исчерпаны диссонансы его.
   Всё же повторяющиеся формы должны быть опущены художником как повторные.
   Но если в картине художник находит мало напряжения, то он волен взять их в другом предмете.
   Следовательно, в кубизме принцип передачи вещей отпадает.
   Делается картина, но не передаётся предмет...
  
   Отсюда вывод такой:
   Если в прошедших тысячелетиях художник стремился подойти как можно ближе к изображению вещи, к передаче её сути и смысла, то в нашей эре кубизма художник уничтожил вещи с их смыслом, сущностью и назначением.
   Из их обломков выросла новая картина.
   Вещи исчезли как дым для новой культуры искусства...
  
   Кубизм, как и футуризм, и передвижничество, разны по своим заданиям, но равны почти в живописном смысле.
   Кубизм строит свои картины из форм линий и из разности живописных фактур, причём слово и буква входят как сопоставление разности форм в картине.
   Важно её начертательное значение. Всё это для достижения диссонанса.
   И это доказывает, что живописная задача наименьше затронута.
   Так как строение таких форм основано больше на самой накладке, нежели на цветности её, что можно достигнуть одною чёрною и белою краской или рисунком.
   Обобщаю:
   Всякая живописная плоскость, будучи превращена в выпуклый живописный рельеф, есть искусственная красочная скульптура, а всякий рельеф, превращённый в плоскость, есть живопись...
  
   Доказательство в живописном искусстве интуитивного творчества было ложно, так как уродство есть результат внутренней борьбы интуиции в форме реального.
   Интуиция есть новый разум; сознательно творящий формы.
   Но художник, будучи порабощён утилитарным разумом, ведёт бессознательную борьбу, то подчиняясь вещи, то уродуя её...
  
   Гоген, убежавший от культуры к дикарям и нашедший в примитивах больше свободы, чем в академизме, находился в подчинении интуитивного разума.
   Он искал чего-то простого, кривого, грубого.
   Это было искание творческой воли.
   Во что бы о ни стало не написать так, как видит его глаз здравого смысла.
   Он нашёл краски, но не нашёл формы, и не нашёл потому, что здравый смысл доказывал ему, что нелепость писать что-либо, кроме натуры.
   И вот большая сила творчества была им повешена на костлявом скелете человека, на котором она и высохла.
   Многие борцы и носители большого дара вешали его, как бельё на заборах.
   И всё это делалось из-за любви к уголку природы.
   И пусть авторитеты не мешают нам предостеречь поколение от вешалок, которые они так полюбили и от которых им так тепло...
  
   Усилие художественных авторитетов направить искусство по пути здравого смысла - дало нуль творчества.
   И у самых сильных субъектов реальная форма - уродство.
   Уродство было доведено у более сильных до исчезающего момента, но не выходило за рамки нуля.
   Но я преобразился в нуле форм и вышел за нуль к творчеству, то есть к Супрематизму, к новому живописному реализму - беспредметному творчеству.
   Супрематизм - начало новой культуры: дикарь побеждён как обезьяна.
   Нет больше любви уголков, нет больше любви, ради которой изменялась истина искусства.
  
   КВАДРАТ НЕ ПОДСОЗНАТЕЛЬНАЯ ФОРМА.
   ЭТО ТВОРЧЕСТВО ИНТУИТИВНОГО РАЗУМА. ЛИЦО НОВОГО ИСКУССТВА!
  
   Квадрат живой, царственный младенец.
   Первый шаг чистого творчества в искусстве. До него были наивные уродства и копии натуры...
  
   Наш мир искусства стал новым, беспредметным, чистым.
   Исчезло всё, осталась масса материала, из которого будет строиться новая форма.
   В искусстве Супрематизма формы будут жить, как и все живые натуры.
   Формы эти говорят, что человек пришёл к равновесию из одноразумного состояния к двуразумному.
   (Разум утилитарный и интуитивный.)
   Новый живописный реализм именно живописный, так как в нём нет реализма гор, неба, воды...
   До сей поры был реализм вещей, но не живописных, красочных единиц, которые строятся так, чтобы не зависеть ни формой, ни цветом, ни положением своим от другой.
   Каждая форма свободна и индивидуальна.
   Каждая форма есть мир.
   Всякая живописная плоскость живее всякого лица, где торчат пара глаз и улыбка.
   Написанное лицо в картине даёт жалкую пародию на жизнь, и этот намёк - лишь напоминание о живом.
   Плоскость же живая, она родилась. Гроб напоминает нам о мертвеце, картина о живом.
   Или, наоборот, живое лицо, пейзаж в натуре напоминают нам о картине, то есть о мёртвом.
   Вот почему странно смотреть на красную или чёрную закрашенную плоскость.
   Вот почему хихикают и плюют на выставках новых течений.
   Искусство и новая задача его было всегда плевательницей.
   Но кошки привыкают к месту, и трудно их приучить к этому.
   Для тех искусство совсем не нужно. Лишь бы были написаны их бабушка и любимые уголки сиреневых рощ.
  
   Всё бежит от прошлого к будущему, но всё должно жить настоящим, ибо в будущем отцветут яблони.
   След настоящего стирает завтра, а вы не поспеваете за бегом жизни.
   Тина прошлого, как мельчайший жернов, тянет вас в омут.
   Вот почему мне ненавистны те, которые обслуживают вас надгробными памятниками.
   Академия и критика есть тот жернов на вашей шее - старый реализм, течение, устремляющееся к передаче живой натуры.
   В нём поступают так же, как во времена великой Инквизиции.
   Задача смешна, потому что хотят, во что бы то ни стало на холсте заставить жить то, что берут в натуре.
   В то время, когда всё дышит и бежит, - в картинах их застывшие позы.
   А это хуже колесования. Скульптурные статуи одухотворённые, значит, живые, стоят на мёртвой точке в позе бега.
   Разве не пытка?
   Вложить душу в мрамор и потом уже над живым издеваться.
   Но ваша гордость - это художник, сумевший пытать.
   Вы сажаете птичек в клетку тоже для удовольствия.
   И для знания держите животных в зоологических садах.
   Я счастлив, что вырвался из инквизиторского застенка академизма.
   Я пришёл к плоскости и могу придти к измерению живого тела.
   Но я буду пользоваться измерением, из которого создам новое.
  
   Я выпустил всех птиц из вечной клетки, отворил ворота зверям зоологического сада.
   Пусть они расклюют и съедят остатки вашего искусства.
   И освобождённый медведь пусть купает тело своё между льдов холодного Севера, но не томится в аквариуме кипячёной воды академического сада...
  
   Вы восторгаетесь композицией картины, а ведь композиция есть приговор фигуре, обречённой художником к вечной позе.
   Ваш восторг - утверждение этого приговора.
   Группа Супрематистов:
   К. Малевич, И. Пуни, М. Меньков, И. Клюн, К. Богуславская и Розанова -
   повела борьбу за освобождение вещей от обязанностей искусства.
   И призывает академии отказаться от инквизиции натуры.
   Идеализм есть орудие пытки, требование эстетического чувства.
   Идеализация формы человека есть умерщвление многих живых линий мускулатуры.
   Эстетизм есть отброс интуитивного чувства.
   Все вы желаете видеть куски живой натуры на крючках своих стен.
   Так же Нерон любовался растерзанными телами людей и зверями зоологического сада...
  
   Я говорю всем: бросьте любовь, бросьте эстетизм, бросьте чемоданы мудрости, ибо в новой культуре ваша мудрость смешна и ничтожна.
   Я развязал узлы мудрости и освободил сознание краски.
   Снимайте же скорее с себя огрубевшую кожу столетий, чтобы вам легче было догнать нас.
   Я преодолел невозможное, и пропасти сделал свои дыханием.
   Вы в сетях горизонта, как рыбы!
   Мы, супрематисты, - бросаем вам дорогу.
   Спешите!
   - Ибо завтра не узнаете нас.
   К. Малевич
   Москва, 1915
  
   Архитектура как пощёчина бетоно-железу
  
   Искусство двинуло свои авангарды из тоннелей прошедших времён.
   Тело искусства безустанно перевоплощается и укрепляет основу скелета в упорные крепкие связи, согласуясь с временем.
   Вулканы новых зародышей творческих сил сметают всё, распыляют скорлупу и воздвигают новую.
   Каждый век бежит скорее прошлого и принимает на себя большие грузы, куёт себе дороги из железа бетонных тел.
   Наш век бежит в четыре стороны сразу, как сердце, расширяясь, раздвигает стенки тела, так век 20-ый раздвигает пространства, углубляясь во все стороны.
   Первобытное время устремлялось по одной линии, потом по двум, дальше - по трём, теперь - по четвёртой в пространство, вырываясь с земли.
   Футуризм нарисовал новые пейзажи современной, быстрой смены вещей, он выразил на холсте всю динамику железобетонной жизни.
   Таким образом, искусство живописи двинулось вперёд за современной техникой машин.
   Литература оставила чиновничью службу у слова, приблизилась к букве и исчезла в её существе.
   Музыка от будуарной мелодии, нежных сиреней пришла к чистому звуку, как таковому. Всё искусство освободило лицо своё от постороннего элемента, только искусство архитектуры ещё носит на лице прыщи современности, на нём без конца нарастают бородавки прошлого.
   Самые лучшие постройки обязательно подопрутся греческими колоннами, как костылями калека.
   Обязательно веночком акантиковых листиков увенчается постройка.
   Небоскрёб с лифтами, электрическими лампочками, телефонами и т.д. украсится Венерой, амуром, разными атрибутами греческих времён.
   С другой стороны, не даёт покоя и русский умерший стиль.
   Нет-нет, да вдруг и выплывет; некоторые оригиналы даже думают его воскресить и оригинальностью занавозить поля нашего быстрого века.
   И вот воскресший Лазарь ходит по бетону, асфальту, задирает голову на провода, удивляется автомобилям, просится опять в гроб.
   Трамваи, автомобили, аэропланы тоже с удивлением посматривают на беспомощного жильца и с жалости подают ему три копейки.
   Смешной и ничтожный воскресший Лазарь в своей мантии - среди бешеной скорости наших электромашин.
   Его плечи жалки, сваленное на него время раздавит его в лепёшку.
   Господа-оригиналы, уберите поскорей умерших старцев с дороги быстрин молодого духа.
   Не мешайте бегу, не мешайте новому телу расправить живые мускулы...
  
   Наше время огромно-сильно трепещет в нервном беге, ни минуты не имея покоя; его разбег стремителен, молниеносен... Скорость - это наш век.
   И вот эту скорость хотят одеть в платье мамонта и приспособить киево-печерские катакомбы для футбольного бега.
   Затея смешна. Наш двадцатый век нельзя заковать в кафтан Алексея Михайловича или надеть шапку Мономаха, также нельзя подпирать его изящно-неуклюжими колонками греков. Всё это разлетится в прах под напором нашего темперамента.
   Я живу в огромном городе Москве, жду ей перевоплощения... Жду с нетерпением, что новый рождённый дом будет современных матери и отца, живой и сильный. На самом же деле происходит всё иначе...
  
   Декларация прав художника
  
   Жизнь художника
  
   1) Жизнь и смерть принадлежат ему как неотъемлемая собственность, никто и никакие законы, даже в то время, когда угрожает смерть государству, отечеству, национальности, не должны иметь насилия над жизнью, а также управлять им без особого его на то соглашения.
   2) Неприкосновенность моего жилища и мастерской.
  
   Экономическое положение художника в капиталистическом государстве
  
   1) Живя в капиталистическом государстве, в силу этого...
   2) Государство является его первым покупателем, приобретая произведения в народные галереи и в музеи, оставшиеся же вещи он волен продать туда, куда будет ему угодно...
   3) Государство обязуется немедленно приступить к организации по всем губернским, уездным и большим местечкам музеев, представив в возможно большем количестве знаков движения искусств по всем существующим направлениям к каждой отдельной личности. Для чего устраиваемые выставки, как обществами, так и отдельными лицами, должны посещаться государственными комиссиями.
   4) В капиталистическом государстве я не пользуюсь ни даровыми мастерскими, ни жилищем, а также устройством выставок, если последние не входят в дело просвещения государства.
  
   Ось цвета и объёма
  
   Приступая к организации и реорганизации общей художественной строительной машины в Государстве, было обращено внимание на создание сети музеев как центров пропаганды и просвещения широких народных масс.
   До сих пор старое музееведение, хотя и было "научно-художественное", но в реальной жизни далеко не осуществило и не оправдало присвоенного себе звания. Отношение с их стороны было самое губительное в искусстве, так же как и в жизни творцов.
   Ограниченность, бессознательность, трусость мешали им широко взглянуть и охватить весь горизонт бега и роста перевоплощений искусства...
  
   Самым выгодным является развеска в порядке: икона, Кубизм, Супрематизм, классики, футуризм - живописное восприятие.
   Что же касается скульптуры...
  
   Обобщаю вид музея:
   Реальное живой оси живописного цвета в современном музее - Кубизм, Футуризм, Симультанизм, Супрематизм, беспредметное творчество.
   Скульптурный объём как чистая форма, объёмные рельефы, кубизм, футуристический динамизм объёма.
  
   Супрематизм
  
   Плоскость, образовавшая квадрат, явилась родоначальником супрематизма, нового цветового реализма. Как беспредметного творчества...
   Супрематизм возник в 1913-ом году в Москве, и первые работы были на живописной выставке в Петрограде, вызвав негодование среди "маститых тогда Газет" и критики, а также среди профессиональных людей - мастеров живописи...
   Супрематизм - определённая система, по которой происходило движение цвета через долгий путь своей культуры...
   Конструируется система во времени и пространстве, не завися ни от каких эстетических красот, переживаний, настроений, скорее является философской цветовой системой реализации новых достижений моих представлений как познание.
   В данный момент путь человека лежит через пространство; супрематизм, семафор цвета - в его бесконечной бездне.
   Синий цвет неба побеждён супрематической системой, прорван и вошёл в белое как истинное реальное представление бесконечности и потому свободен от цветового фона неба.
   Система твёрдая, холодная, без улыбки приводится в движение философской мыслью, или в системе движется уже её реальная сила...
   Супрематизм в одной своей стадии имеет чисто философское через цвет познавательное движение, а во второй - как форма, которая может быть прикладная, образовав новый стиль супрематического украшения.
   Но может появляться на вещах как превращение или воплощение в них пространства, удаляя целостность вещи из сознания.
   Через супрематическое философское цветовое мышление уяснилось, что воля может тогда проявить творческую систему, когда в художнике будет аннулирована вещь как остов живописный, как средство, и пока вещь будет остовом и средством, воля его будет вращаться среди композиционного круга вещевых форм.
   Всё, что мы видим, возникло из цветовой массы, превращённой в плоскость и объём, и всякая машина, дом, человек, стол - всё живописные объёмные системы, предназначенные для определённых целей.
   Художник должен также превратить живописные массы и создать творческую систему, но не писать картинок душистых роз, ибо всё это будет мёртвым изображением, напоминающим о живом.
   И если даже будет построено и беспредметно, но основано на цветовзаимоотношениях, воля его будет заперта среди стен эстетических плоскостей вместо философского проникновения.
   Только тогда я свободен, когда моя воля через критическое и философское обоснование из существующего сможет вынести обоснование новых явлений...
  
   СУПРЕМАТИЗМ. 34 рисунка
  
   Супрематизм делится на три стадии по числу квадратов, - чёрного, красного и белого, чёрный период, цветной и белый... Все три периода развития шли с 1913 по 1918 год...
   Если всякая форма является выражением чисто утилитарного совершенства, то и супрематическая форма не что иное, как знаки опознанной силы действия утилитарного совершенства наступающего конкретного мира. Форма ясно указывает на динамизм состояния и является как бы дальнейшим указанием пути...
   Супрематические формы, как абстракция, стали утилитарным совершенством. Они уже не касаются Земли, их можно рассматривать и изучать как всякую планету или целую систему...
   Разбирая холст, мы прежде всего видим в нём окно, через которое обнаруживаем жизнь...
   Самое главное в супрематизме - два основания - энергии чёрного и белого, служащие раскрытию формы действия...
   Супрематизм в своём историческом развитии имел три ступени чёрного, цветного и белого...
   Одна из основ супрематизма - природоестество как опыт и практика, дающая возможность изжить книжный мир, заменив его опытом, действием, через что всё приобщается к всетворчеству...
   Супрематические три квадрата есть установление определённых мировоззрений и миростроений. Белый квадрат кроме чисто экономического движения формы всего нового белого миростроения является ещё толчком к обоснованию миростроения как "чистого действия", как самопознания себя в чисто утилитарном совершенстве "всечеловека". В общежитии он получил ещё значение: чёрный как знак экономии, красный как сигнал революции и белый как чистое действие.
   Белый написанный мною квадрат дал мне возможность исследовать его и получить брошюру о "чистом действе". Чёрный квадрат определил экономию, которую я ввёл как пятую меру искусства. Экономический вопрос стал моею главною вышкою, с которой рассматриваю все творения мира вещей, что является главною моею работою уже не кистью, а пером. Получилось как бы, что кистью нельзя достать того, что можно пером. Она растрёпана и не может достать в извилинах мозга, перо острее.
   Странная вещь - три квадрата указывают путь, а белый квадрат несёт белый мир (миростроение), утверждая знак чистоты человеческой творческой жизни. какую важную роль имеют цвета как сигналы, указующие путь...
   О живописи в супрематизме не может быть речи, живопись давно изжита, и сам художник предрассудок прошлого.
   Обоснование этих вопросов выразились в написанной мной книжечке "Мы как утилитарное совершенство".
   В данных мне трёх страницах нельзя высказать всего того, как и что делалось, и какие результаты дали исследования. Установив определённые планы супрематической системы, дальнейшее развитие уже архитектурного супрематизма поручаю молодым архитекторам в широком смысле слова, ибо вижу эпоху новой системы архитектуры только в нём.
   Сам же удалился в новую для меня область мысли и, как могу, буду излагать, что увижу в бесконечном пространстве человеческого черепа.
   Да здравствует единая система мировой архитектуры Земли.
   Да здравствует творящий и утверждающий новое в мире Уновис.
   К. Малевич
   Витебск, 15 декабря 1920
  
   Супрематическое зеркало
  
   Сущность природы неизменна во всех изменяющихся явлениях.
  
   Бог
   Душа
   Дух
   Жизнь
   Религия
   Техника
   А1) Мир как человеческие различия Искусство = 0
   Наука
   Интеллект
   Мировоззрения
   Труд
   Движение
   Пространство
   Время

1) Науке, искусству нет границ, потому что то, что познаётся, безгранично, бесчисленно, а бесчисленность и безграничность равны нулю.

   2) Если творения мира - пути Бога, а "Пути Его неисповедимы", то Он и Путь равны нулю.
   3) Если мир - творение науки, знания и труда, а творение их бесконечно, то оно равно нулю.
   4) Если религия познала Бога, познала нуль.
   5) Если наука познала природу, познала нуль.
   6) Если искусство познало гармонию, ритм, красоту, познало нуль.
   7) Если кто-либо познал абсолют, познал нуль.
   8) Нет бытия ни во мне, ни вне меня, ничто ничего изменить не может, так как нет того, что могло бы изменяться, и нет того, что могло бы быть изменяемо.
  
   А2) Сущность различий. Мир как беспредметность.
  
   Форма, цвет и ощущение
  
   В произведениях нового искусства начали исчезать образы, исчез признак изображения предметов, иллюстрация идеологий, отражение быта, - словом, изображения "как таковости" явлений жизни, и выдвинулась новая задача - выражения ощущения сил, развивающихся в психофизиологических областях человеческого существования.
   Таким образом, новое искусство художника не является однометодным, изобразительным, выражающим только через образ человека или предмета свои ощущения, но ещё выражающим ощущения через беспредметные элементы форм...
  
   То, что мы называем "вкусом", есть качество, вызванное индивидуальной стороной формы человека, или каждая цветоформа вызывает у субъекта тот или другой "вкус", но вкус есть качество эстетическое, а эстетическое качество вырабатывается тогда, когда в творческом представлении субъекта устанавливается известное отношение к миру...
  
   Пути науки одни, а пути искусства другие. То, что для науки есть счастье, становится несчастьем для искусства. Наука ищет разрешения вопросов в центре осведомительном. Искусство или художник ищет разрешения вне центра осведомления.
   Процесс творчества возникает в осведомлённости сознания. Это - первая стадия, вторая стадия - это момент, когда процесс переходит в стадию представления, когда психический статив напряжения начинает выделять образ, и этот момент является чрезвычайно ответственным, ибо в нём художнику предстоит разрешить вопрос, в каком из центров своего организма оформить вырисовывающийся образ. От этого решения и будет зависеть структура, фактура, живопись, форма образа от этого вопроса будет зависеть приложение к образу тех или других наук.
   Проведём наблюдение над изменением у человека впечатлений от целого ряда одного размера комнат, выкрашенных в разные тона: коричневый, красный, малиновый, охристый. Мы увидим, что впечатление от их размера будет разное. При перекраске их в белый цвет мы будем иметь одно ощущение. Мы будем их ощущать по размеру гораздо большими, а при других оцветках эти размеры уменьшатся. Следовательно, в этом случае цвет влияет на форму и изменения пространства. Отсюда возникает задача того, что при оцветке комнат или домов необходимо устанавливать такую оцветку, которая бы дала правильное ощущение пространству её размеру.
   Точно так же взятые в отдельности разные геометрические формы многоугольника, круга, треугольника дадут изменение их пространств при условии разных их оцветок и, обратно, будут вызывать известный цвет...
  
   Основная задача импрессионизма - дать ощущение света...
   Каким образом удалось это соответствие найти художнику, какая научная лаборатория ему помогла сделать эту законную отцветку?
   В таких случаях принято обычно говорить, что такие решения устанавливаются интуицией художника, подсознательным решение души.
   Следовательно, организм каждого художника обладает внутри себя довольно тонкой по работе лабораторией, которая даст сто очков любой оптической лаборатории, ибо разрешить такую проблему как отношение цвета к форме является немаловажным делом...
  
   Художник, чтобы выразить всё мироощущение, не вырабатывает цвет и форму, а формирует ощущение, ибо ощущение определяет цвет и форму, так что приходится говорить о соответствии цвета ощущению...
  
   Свет для импрессионистов был одним из элементов мироощущения...
   Свет и тень бесконечно изменяются, но предмет как форма остаётся неизменным. Поэтому не форма предмета важна для импрессионизма, а только все изменения светового спектра лучей, его потемнения и осветления...
  
   Сезанну, одному из самых сильных и тонко чувствующих элемент живописи художников, посылаются замечания в той же форме, как и импрессионистам. Говорят, что Сезанн не обладает формой рисунков. И в сезаннизме, и в импрессионизме мы встречаемся с одним и тем же вопросом, - вопросом несоответствия формы и цвета натуры и воспроизведением их в живописном ощущении...
   Сезаннизм является одним из больших достижений в истории живописи именно по своему чистому выражению живописного мироощущения.
   В истории живописи в лице Сезанна мы имеем апогей её развития...
  
   Когда появились течения кубизма и футуризма, так и говорили зрители и критика, что в картинах ничего нет, и это означало, что нет признаков предмета, то есть, нет формы, а живописные отношения, создавшие новые формы, ничего не говорили обществу, ибо вне форм натуры большинство не могло воспринять живопись...
   В живописном произведении всегда воспринимали форму предмета и его цвет как за истину, за единственное содержание искусства, по которому можно было определить качество, мастерство... Но никогда почти не воспринимали произведение как выражение живописного ощущения сущности предмета. Из целого ряда примеров нового искусства можно сделать вывод, что чем дальше живописное искусство отступает от изобразительности, чем дальше оно отступает от иллюзорности, тем ближе оно становится к выражению новой реальности или новой действительности как единственной своей самоцели, а это будет означать, что между произведением и натурой будут и формовые, и цветовые расхождения, следовательно, натура не является законом для нового художника, наоборот, законы натуры он растворяет в своей системе, создавая свою действительность...
  
   Религиозные люди прежде всего воспринимают лики, но не живопись, а художник воспринимает живопись...
  
   Футуризм - это есть ощущение динамики...
   Ни цвет, ни форма для футуриста не играют роли академического изображения, а только являются передачей динамической своей сущности, ощущаемой футуристом. Причём форма выражения этой сущности ничего не имеет общего с действительностью, ибо действительность уже отстала по своей силе, футурист уже ощущает эту силу большей. И в этом случае мы видим, что произведение футуристическое нельзя рассматривать, а можно ощущать только выраженное в нём движение. Ни цвет, ни форма тут не играют роли для восприятия. Такое отношение ко всему новому искусству будет по существу.
  
   До сих пор казалось, что жизнь как совокупность разных явлений природы и человеческих вещей и самых отношений людей друг к другу является единственной формой для выражения или изображения их в художественном воспроизведении на холсте в виде произведений, и в этом заключается искусство. Таковая точка зрения насмерть может уничтожить искусство ощущений... Но... постоянной формы вообще не существует, как не существует постоянного соответствия формы и цвета.
  
   Живописные ощущения Рембрандта, Греко, Сезанна остаются равными по ощущению, но по своей форме совершенно разные. Ибо то, что мы называем формой, у всех трёх художников будет не формой, а теми или другими условиями, в которых выражали они неизменное живописное ощущение.
  
   За футуризмом следует ещё одно движение искусства - супрематизм, которое не является результатом одного какого-либо ощущения, а представляет собою целый ряд выраженных ощущений в своей системе.
   Наибольшее место в супрематическом искусстве занимает динамическое ощущение, потом идёт супрематический контраст, статический, пространственный, архитектонный и другие...
  
   Слитность мира с художником совершается не в форме, но в ощущении. Я ощущаю мир как неизменность во всех его изменениях цвета и формы. От ощущения мира у художника возникает образ; когда ощущение переходит в область представлений, в психическое действие, то есть видимость, начинается первая ступень формирования ощущения, желание из ощущения сделать реальное, видимое, осязаемое. Но формы этого образа меняются. Это же изменение не значит, что ощущение меняется, в нём остаётся та таинственность, которую человек хочет преодолеть.
   Паровоз, мотор, аэроплан, броненосец, снаряд, винтовка, пушка, образы динамических ощущений передают сознанию представление, которое приспособляется к тем или иным нуждам человека. их формы разные, но ощущение одно.
   Цвет и форма не оформляют ничего, а только стремятся выразить тайную силу ощущений.
   Люди, будучи во власти этих ощущений, устанавливают или изменяют своё поведение.
  
   Постижение мира недоступно художнику, - доступно только ощущение его...
  
   Сущность живописного искусства есть связь художника с миром через его ощущения...
  
   Трактаты и теоретические сочинения
  
   Утилитарная форма не создаётся без участия эстетического действа, которое видит во всём, кроме утилитарного, - картинное построение. Весь мир построен с участием эстетического действа картинного: оперение, каждый листок орнаментально вырезан, выстроен и скомпонована целая ветка. Цветок вычерчен с циркульной точностью и расцвечен. Мы восторгаемся ему и природе, и всему звёздному небу. Восторгаемся потому, что построение природы образовало собою действо (согласия - противоречия), которое мы назвали эстетикой. Эстетика существует в мире, и потому мы находимся в единстве с ней. Ибо движется действо творческое, и из его достижений, согласованности противоречий, возникает дружба под эстетикой, так что можно полагать, что действо творческих образований знаков неразрывно связано согласованностью нескольких элементов, совокупность которых рождает единство формы с распылёнными единицами. Как в природе, так и в творчестве человека существует стремление, чтобы создаваемую форму (будь она утилитарна или нет) украсить, придать ей вид художественный, красивый, хотя последнее условно - ибо в новой вещи - новая красота. Это устремление исходит от эстетического движения, которое загорается от возникновения творческой мысли возникающей формы. Так в природе могут быть вырезаны орнаментально листья и устроены цветы, и разукрашены птицы, и весь мир раскрашен, и горит цветом каждый его камень, металл, всё различное смешивается в общем единстве и образует картину. Казалось бы, в этом высшем эстетическом единстве должно быть всё и все наши творческие цели должны идти к этому единству, ибо в них высшая цель, в них красота, ради чего всё стремится, и перед чем все поклоняются. Но выдвигается ещё вопрос - вопрос экономический, который поставит себя, пожалуй, в первоисток всего действа и который скажет, что всякое действо совершается через энергию тела, а всякое тело стремится к сохранности своей энергии, а потому всякое моё действо должно совершаться экономическим путём. Так движется всё творчество человека, и его творческая мысль давно уже убегает от путаных, может быть, красивых узорных сплетений и украшений к простому экономическому выражению энергийного действа, так что все сложения такого действа уже слагаются не из эстетического, а из экономического веления...
  
   Последние течения в искусстве - кубизм, футуризм, супрематизм - основаны на этом действе...
  
   Эстетическое действо не стоит, а вечно движется и участвует в новообразованиях форм...
  
   Мы восклицаем: "Как прекрасна природа!"... Мы говорим: "Чудный пейзаж"... "Как прекрасно и красиво"...
  
   Что же видит живописец в пейзаже? Он видит движение и покой живописных масс, он видит природную композицию, единство разнообразных живописных форм, видит симметрию и согласованность противоречий в единстве картины природы. Он стоит и восторгается течением сил и их дружеством. Так построила природа свой пейзаж, свою большую всестороннюю картину...связала поля, горы, реки и моря и подобием его распылила связь между животными и насекомыми...
  
   Всё творчество, как для природы, так для художника и вообще творящего человека, - задача построить орудие преодоления бесконечного нашего продвижения, и только через изображение знаков нашего творчества мы продвигаем себя и отдаляем от вчерашнего дня. А потому, изобретая новое, мы не можем установить вечную красоту...
   Природа не хочет вечной красоты и потому меняет формы и выводит из созданного новое и новое...
   Каждый день нам приносит новое, и потому природа неодинакова и неодинаково прекрасно возрастание новых форм, каждое возрастание даёт нам новое впечатление, новые красоты...
  
   Прошло много эпох мирового переустройства...
  
   Искусство должно расти вместе со стеблем организма, ибо его дело украшать стебель, придавать ему форму, участвовать в целесообразности его назначения...
   Следуя старому эстетическому действу, искусство не участвует в строительстве сегодняшнего мира...
  
   Когда природа через ряд своих совершенств достигла в лице своём организма человека как орудия совершенного, она через него начала создавать новый мир...
  
   Всё, что творит человек, - деталь, элемент его общей коллективной картины мира...
  
   Преображая мир, я иду к своему преображению, и, может быть, в последний день моего переустройства я перейду в новую форму, оставив свой нынешний образ в угасающем зелёном животном мире...
  
   Искусство идёт неустанно, и многое было познано после греков и римлян, познаётся сейчас и будет познано после нас. Жизнь растёт новыми формами, и для каждой эпохи необходимо и новое искусство, средство и опыт. Стремиться к старому классическому искусству равносильно стремиться современному экономическому государству к экономике старых государств. Не видеть современного мира, его достижений - не участвовать в современном торжестве преображений. В нашей природе существа живут старым миром, но мы не обращаем на них внимания, идём своей дорогой, и наша дорога, в конце концов, сотрёт их...
   Новая жизнь рождает и новое искусство, и если мы будем опираться на то, что красота вечна, то в новой жизни - новая красота. Если в классиках красота, то ведь и до них она была и после них, и сейчас в новой нашей жизни мы находим новые красоты, ибо возникли новые формы. Ничего нет в мире, что бы стояло на одном и том же, и потому нет одной вечной красоты. Были разные красоты, праздники и торжества...
  
   Интуиция толкает волю к творческому началу...
  
   Сезанн, Милле, Курбе... Новое движение искусства - кубизм, футуризм, супрематизм...
   Искусство новаторов идёт своей дорогой и не сегодня-завтра осилит мещанский критический мозг и станет крепко как жизнь...
   Всегда требуют, чтобы искусство было понятно, но никогда не требуют от себя приспособить свою голову к пониманию...
  
   До кубизма находили интересным предмет как таковой и как живописное содержание определённого фактурного и цветового насыщения... Предмет был таким же подспорьем и у импрессионистов в разрешении чисто световых операций...
  
   Кто чувствует живопись, тот меньше видит предмет, кто видит предмет, тот меньше чувствует живописное...
  
   Кубисты впервые начали сознательно видеть, знать и строить свои конструкции на основаниях общего единства природы. Ничего нет в природе, что было бы единично, всё состоит из многих элементов и возможностей сравнений...
  
   Художник должен думать о живописном, но не о техническом, должен выстроить живописную систему как живое тело...
  
   Кубизм выводит из зависимости от окружающих творческих форм природы и техники и ставит художника на абсолютную, изобретательскую, непосредственную творческую дорогу. Ему не нужно ни историческое, ни биографическое - бытовое, ни портретная отрасль, а эпизодами и трофеями жизни пусть займутся фотографы, художникам же необходимо создавать новые и новые формы и бежать вместе с мировыми изобретениями.
   Кубизм кроме конструктивных, архитектонических и философских содержаний имеет разнообразную живописную фактуру...
  
   Живописец на мир смотрит не как на предметы - леса, реки как таковые, а смотрит как на живописные растения, что живопись растёт лесом, горою, камнем и т.д.
  
   Интуиция - зерно бесконечности, в ней рассыпает себя и всё видимое на нашем земном шаре...
  
   Я хочу засыпать бесконечность зёрнами своей мудрости, и мозг твой послужит грядой, ибо ты произошёл от того, что было, и от тебя произойдёт то, что создаётся сейчас и что будет...
  
   В человечестве образован полюс единства, к нему сойдутся все культуры радиусов как сумма всех выводов, и эта сумма распылится перед образованием нового преображения мира через мозг человечества...
  
   Видеть мир ещё не значит видеть его глазами, видеть мир можно и знанием и всем существом, и так как футуризм заинтересован в том, чтобы во вседвижении передать силу мечущихся организмов города, то, переходя к мировому динамизму, передавая общее состояние вращения, в нашем психическом мире фиксируется новое реальное представление о современном состоянии нашего миропонимания или же в психическом мире мозг наш отражает как в зеркале свои реальные состояния...
  
   Человек - организм энергии, крупица, стремящаяся к образованию единого центра...
  
   Сейчас время особое, может быть, никогда не было такого времени, время анализов и результатов всех систем, некогда существовавших...
  
   Ничто в природе не умирает... Что же умирает? Материя не умирает, следовательно, умирает что-то другое. Что же это другое? Сознание и факты - вещи, сделанные сознанием...
  
   Что же значит вдохновение, настроение? Понять вдохновение нельзя, настроение тоже; да его и нельзя было бы понять, если бы оно не было записано пером, живописью, лепкою. Вдохновение - результат воздействия явления, настроение - вторая ступень, момент приступа к действию, после чего начинает реализоваться ответ на воздействие явлений...
  
   Итак, современный художник - художник-учёный; разница между свободным художником и учёным та, что у первого существуют художественные ценности и нехудожественные, а у второго - только научная ценность, вне различий и преимущества между одним и другим явлением...
  
   Жизнь развалилась на три категории: гражданскую, духовно-религиозную и художественную, эстетическую...
   Религиозная и художественная были выше по категории, нежели гражданская жизнь, гражданская жизнь всегда обличалась религиозной стороною, которая накладывала разные наказания гражданам гражданских жилищ, то есть людям, которые не находятся частично под духовной крышей и делают греховные вещи, подчиняясь материальным влияниям - они заботятся больше о теле, нежели духе. Материя греховна, не греховен только дух религиозный и художественный, в ней живущий, свободный от материи. Это то состояние, куда хочет проникнуть человек, отринув и материю. Художество обвиняет тех же граждан в том, что они не знают красоты, живут грубо, некрасиво, поведение их погрязло в низменных желаниях материальных, что делает жизнь их на жизнь хаоса похожей, что они предают себя, всю свою жизнь материальному разврату и не обращают жизнь свою в гармонию, ставят тело выше красоты духа, не знают жизни художественной, возвышенной над всеми материальными благами, которые есть прах и низменное. Отсюда всякое утилитарное здание, как и всякая вещь, не что иное, как продукт всё тех же низменных желаний, забота о технической стороне тела и его потребностей.
   Отсюда возникает и другое желание, духовное или художественное: в человеке появляется новая категория нового отношения к жизни и материальным гражданским запросам. Это категория художественная, смысл которой и заключается в том, чтобы материю облагородить, возвысить до красоты, чтобы жизнь материальную, гражданскую поднять из низменного животного состояния до духа красоты, обратить всю гражданскую жизнь в художественную, эстетическую.
   Для этого художник строит Академии изящных искусств, художественные театры, пишет картины, высекает скульптуру, всё время указуя гражданину, что материю можно обратить в художественную красоту, реализм её низменный возвышается в реализм художественный.
   Над другой стороной жизни работает Религия, которая тоже пытается вывести граждан в высшее духовно-религиозное начало. Поэтому живопись, скульптура и зодчество - три различия с одной целью охудожествления гражданской жизни, как и вторая категория, религиозная, обожествляющая гражданскую жизнь, стремящаяся возвести её до Бога, до совершенства, - в этом её мечта. Религия стремится гражданскую жизнь человека сделать святой, художество - художественной. Всякое потому материальное явление или материальная потребность оформляются художеством. В этом причина того, что гражданское сооружение стремится о-архитекторизоваться - о-художествиться.
   Равно о-святиться, о-божествиться, поэтому священник и освящает здание, чтобы в нём жил дух святой, поэтому же художник о-художествляет предмет или сооружение, чтобы в нём жила красота - обращает его в реализм художественный. Каждый гражданский инженер - человек, который не приобщился архитектуре, то есть духовной эстетике, но хочет придать своему сооружению художественную или архитектурную внешность...
  
   Художество - это высшее духовное творческое начало, которое является результатом наития, вдохновения, настроения; художество является только при условии наличия этих трёх элементов, без наития не может быть вдохновения, без вдохновения не может быть настроения. Произведение художественное состоит из этих трёх начал. Что же такое наитие, из каких материальных атомов оно состоит - науке неизвестно, но очевидно, что существует в природе материальных атомов нечто, что производит определённое воздействие, которое называется наитием.
   Действие его сильно, человек, попавший под его воздействие, начинает творить произведения высшего порядка, находясь в подсознании. Становится не обыкновенным гражданином, а художником, который имеет большие преимущества перед гражданами вообще. Он гений, он талант. Художниками могут быть не все, только те счастливцы, которые попали под лучи наития, у них и вдохновение, и настроение, эти люди сильны и могут делать чудеса - превращать, например, хаотическую природу в высшую духовную художественную категорию. Они бесформенное состояние природы приводят в художественную форму, оформляют её. Их деятельность распространяется не только на простое произведение природы на холсте, пейзажах, жанрах, но и всю человеческую жизнь одухотворяет художественным наитием. Человеческий хаос разных его низменных материальных отношений оформляется художником, без его наития ничто не совершенно, это мы видим из того, что ни религия, ни гражданская жизнь материального производства не обходятся без художественного вмешательства - только после благословения художника все предметы получают ценность высшую; таким порядком, художество становится очистительной силою, гигиеной. Природа только через него получает гигиену красоты...
  
   Отсюда природа как бы разделяется на две категории: духа и материи, которые подразделяются в свою очередь на два первенствующих явления - душу и сознание. Душу отнести можно к религиозной категории, а сознание - к материальной категории больше. Они разделяются на наитие, вдохновение, настроение, интуицию, на объяснимое и необъяснимое...
  
   До сих пор дух, душа являются причиной поведения человека. Дух вообще рождает всё, с ним можно всюду дойти и всего достать. Но всякое его действие, возбуждение, путь обуславливается причиною мира, покоя.
   Как и со знанием всего можно достигнуть и достать, дух, душа оживят все вещи человеческого труда, через что они становятся совершенными...
  
   Материя как масса разделяется на три категории; вырабатываются в ней три системы - Религиозная, Искусства, Гражданская. По этим категориям распределяются люди, которые и делятся на священников, художников, инженеров и граждан. Занятия граждан - материальные блага, священников - духовно-религиозные, художников - эстетические. Все три силы образуют триединство культуры отношений и заняты оформлением и привидением материи из её беспредметного состояния в жизнь. Каждое вводит своё духовное начало. Отсюда и происходят разные категории деятельности человека, которые и разделяются на множество профессий, специальностей своего дела, своего специфического отношения к материи как материалу для осуществления предмета...
  
   О-художествить - всё равно что о-Божествить, о-красить, о-святить. Вот почему гражданин стремится освятить свой дом и окрасить, охудожествить своё здание, чтобы оно стало (перешло) в высшую категорию, и по возможности стремится к внутренней его, художественной категории. Человек, воспитанный на художестве, эстетизирует своё здание, архитекторизирует, заботится о высшем и внутреннем соответствии единству красоты. Не знающий ни религии, ни художества не будет делать этого, он будет заботиться о первичной утилитарной стороне.
   У некоторых инженеров является желание поступить после окончания гражданского института в Академию художеств.
   Объясню сказанные положения: гражданское сооружение как бы не получается завершённым вне наложения художественного венца.
   "Благочестивый" гражданин в доме своём устраивает домовую церковь, а дом свой архитекторизирует, совершает обряд эстетический - как бы свою материальную похоть хочет спасти освящением и архитекторизацией.
   Таковой гражданин заказывает архитектору, но не гражданскому инженеру, постройку дома и просит его облечь его практическую утилитарную жизнь в стиль. Как бы взрослый человек просил бы священника окрестить его в одну из религий. Таков смысл художеств и религии...
  
   Америка, как одна из молодых культур, отрицательно относится к художествам, в ней существуют, развиваются два начала. Одно начало - начало гражданское, материальное; второе - религиозное - находится в становлении. Художественное в зародыше - оно может развиться при завершении материального. Техника в ней - первооснова, это заново конструирующий технический образ, символ идеи материального...
  
   Возможно, и в социалистической России в первую голову должна развиваться техника, то есть гражданское искусство как символ социалистических материальных идей. Художество и религия не нужны сейчас, они будущие символы высших категорий тех же идей...
  
   Материальная сторона как гражданское искусство побеждает как в Америке, так и в России - в обеих странах новое начало. И, конечно, оно, прежде всего, должно вырастить, организовать тело, создать остов, схему, скелет организма, аппарат, материальную систему гражданских отношений. И только после этого, возможно, будут развиваться и последние два направления, художественное и религиозное, новые художества и новые религии...
  
   Гражданские искусства как отношения материальные обосновываются на экономическом базисе и будут объективны для граждан; тоже и религиозный вопрос обосновывается на объективности веры в явление. Художественная сторона, наоборот, остаётся узколичной, индивидуальной - "на вкус и цвет товарищей нет", красота у каждого разная; поэтому все явления, производящиеся от отношений материального гражданского искусства и отношений религиозных, у каждого художника по-разному воспринимаются и оформляются, декорируются, возводятся в ту гармонию субъективной красоты его представлений (тогда как по отношению религиозного фантома не у всех остаётся одно и то же отношение и вера, которая неприемлема другими)...
  
   Здесь нужно обратить внимание, что Искусство имеет в сути своей то, чего не имеют ни религия, ни экономическое политическое учение, которые стремятся к тому, чтобы всех людей подчинить единой политической мысли и харчевой системе. Таковые системы враждебны друг другу: как только они мало-мальски в чём-либо расходятся, они переполняются тюрьмами для инакомыслящих. Искусство обратно им, во всех государствах есть своё Искусство, но это Искусство не принадлежит только той нации, которая его сделала, раз оно Искусство, то оно приемлется всеми нациями в почестях, нет между ними вражды. Наступающая вражда течений вызывается ложностью других убеждений со стороны власть имущих над Искусством лиц...
  
   Одни вожди звали к духовной жизни, другие - к материальным благам. Так, уверовавшие люди двинулись в путь, сначала медленным путём, потом при содействии науки, развившей технику передвижения, пошли скорее, потом бежали, а теперь едут и летят в надежде скорее достигнуть благой земли.
   Прошли десятки тысяч лет, когда человек встал, поднялся и побежал, бежит, бежит и до сих пор; на помощь создаёт заводы, фабрики, готовит инженеров, изобретает машины, ибо руки человеческие не успевают вырабатывать продукт, ноги не успевают покрывать пространства, желудок не успевает переваривать пищу. А желанного блага нет и нет, мало того, все знамёна в пути меняются, как верстовые столбы, на которых написаны и вёрсты, и исчислено время достижения благого постоялого двора, а оказывается, что за постоялым двором вновь идут столбы, обещающие хорошие гостиницы.
   Знамёна меняются... а толку нет. Движение человеческое в надежде получить благо напоминает собою тех безумных людей, которые, увидев горизонт, бросились туда, ибо полагали найти край земли, позабыв, что они все стоят на горизонте и бежать никуда не нужно...
  
   Я помню себя, когда не мог дождаться восхода солнца для того, чтобы бежать вёрст 30 писать облюбованное место, я не чувствовал ни усталости, ни труда подневольного, меня не нужно было ни пробуждать гудком, ни загонять в дом после заката солнца. И вся природа казалась сплошною красотою, сломаны были деревья в чаще лесной, гнили пни, болота, ручьи, горы, обрывы - все они были хорошими в Искусстве и плохи, негодны в технике. Искусство во всём находило красоту, техника не во всём. Итак, мир красивый во всём был у Искусства, и мира красивого не было у всего остального. Природа для всех была крепостью преодолений, а для Искусства только приятный контакт...
  
   Христос сказал, что Царство Небесное внутри нас есть, и никто не может указать, что оно находится в другом месте, и в этих словах можно усмотреть то обстоятельство, которое говорит, что искать блага в другом месте нельзя, нет движения и нет пути к нему.
   Но этого мало, благо внутри нас - в одном случае, благо в прогрессе - в другом случае, прогресс же находится в сознании, а сознание внутри нас. Но это сознание, оказывается, определяется бытием, обстоятельствами, которое само сознание не может понять и уяснить; бессознательные причины хотят оформиться в сознании, и тогда обретём благо через столкновение сознания и бытия (в борьбе). Отсюда идёт борьба внутренняя, переходящая в галлюцинацию образований этих благ, которые переходят в желание реализоваться.
   Таким образом, внутренние движения переходят вовне и творят то, что мы называем жизнью...
  
   Но оказывается, что образ социализма не так легко реализовать, бытие никак не может его оформить в сознании, и в результате наступили новые социалистические войны из-за этого образа правления, который вдобавок оказался разноликим, и каждое лицо его иное (вдобавок диалектично), и ввиду его многообразности происходит война, смятение (иначе, народные волнения), а образа социализма нет и нет, всё только временные правления впредь до избрания этого образа учредительным собранием...
  
   Культура и прогресс - это путеводные и путевидные начала, без чего нельзя сделать шагу...
  
   Новое искусство оно новое потому, что оно беспредметно, по существу
   без-ликое и без-образное. Оно перестало обслуживать и вождей, и попов, поэтому оно и объявлено абстрактным вождями и попами, но это малое обвинение, его ещё обвиняют и в том, что оно не служит народу, классифицируя точнее - крестьянину и рабочему, не выражает его идей, быта и любимых им вождей.
   Но оказывается, что сами вожди, заискивая перед народом, обожествляя его и в лепёшку разбиваясь перед ним, обслуживают, прежде всего, свои идеи и стремятся доказать, что это идеи народа, а они только сапожники этого дела, неминуемого приведения к благу.
   Таким образом, Искусство если не служит вождям, то это не значит, что оно не есть народное; народ, во-первых, не надо долго учить Искусству, он сам на Ў находится в Искусстве как таковом...
  
   Если и принято считать, что бытие оформляет сознание, то это оформительство только вообразительное. Оформляет сознание страх, ужас, боязнь быть раздавленным "слепой, безумной стихией", но этот страх возникает лишь только тогда, когда воображение начинает повышаться, эти повышения прогрессируют и доходят до такой степени, что уже общество считает этих людей с повышенной воображаемостью психически больными и опасными для себя...
  
   Возникают войны на "экономической почве", заболевания на идеологической почве...
  
   Новое Искусство есть тот проблеск, есть великий выход к беспредметному своему бытию. Но этого явления не узнали художники...
  
   В действительности происходит сильная борьба двух классов, и у той и другой стороны есть то Искусство, которое отражает и помогает тому или другому, следовательно, ещё организмы обеих сторон крепки.
   Ну, а новое, беспредметное Искусство ни тем, ни другим не служит, оно им и не потребно, но это не значит, что оно разлагается...
  
   Заботясь о чисто материальных благах, об удовлетворении тела, мы его развращаем...
   Извращённость поэтому доходит до пределов, растлевая окончательно тело, отсюда является падение народов, классов. Не приостанавливая разврат в корне верховного класса, дошедшего до предела своего развращения, ему на смену в ту же обитель разврата, в его дворцы, входят новые так называемые голодные люди, окружавшие класс верховный и, овладевая ими, овладевают и всей культурой механического развращения тела, поддерживаемого и таким же мировоззрением и духом...
  
   Движение будет существовать, а, следовательно, будет вносить шум, оставлять след, встречать новые обстоятельства. Поэтому мне кажется, что человек должен стремиться к квадрату и ограничиться кубом, то есть шестисторонним квадратным порядком. КВАДРАТ уже предрешает движение, ибо пущенный квадрат, куб в движении - уже образует шар. Квадрат - элемент куба, шесть квадратов - куб...
  
   Всякая форма, вытекающая из квадрата, куба, шара (точки), является пустотелой постройкой, ибо представляет собою движение последних основ. Отсюда трудно жить не только будущим, ибо оно нам известно только в представлении, но даже и сегодняшним, всё прошлое, даже плохое, вспоминается хорошим, интересным и красивым. Поэтому в особенности в Искусстве больше живут глубоким следом прошлого, чем той точкой, которая, проделав в своём историческом движении множество следов, стала неузнаваема в сегодняшнем дне...
  
   Освобождённые национальности как звуки и цвета звучат, цветут самостоятельно, независимо от своих соседей, это один вид анархического состояния "замкнутой анархии"; "замкнутая личность" вне воздействий на другую личность, сама по себе существующая и не посягающая на другую личность, - звук и цвет звучат и цветут вне других соседств. В ней нет гармонии интернациональной, только национальная, либо личная. Но, с другой стороны, радуга представляет собою ряд цветов, освобождённых от массы света, цвета образуют всё же между собою неуловимые соединения, границы, они только где-то в центре выявлены в чистый цвет, составляют форму объединения.
   Так и освобождённые национальности хотя и свободны, но должны объединиться на каком-то базисе. Этот базис может являться экономическим, исходя из того, что всякий анархист есть хочет. Если признать, что экономический базис есть самое существенное и самое беспорядочное явление из всего существующего, то его, конечно, нужно упорядочить для того, чтобы есть, а так как экономизм вырастает из причины первой - "я есть хочу", и второй причины, труда, то очевидно, что труд харчевой нужно упорядочить в первую голову. Это будет общая основа, на которой должны все объединиться в трудовые массы, но труд должен быть постольку, поскольку мне необходимо насытить свой организм, чтобы из труда можно было выделить время для других моих функций, Науки чистой и всё же чистого Искусства, Искусства и Науки беспредметной...
  
   Искусство и чистые науки есть те отдушины, через которые человек должен вылезать, освободив себя на время от труда. Вообще же труд не является совершенством человеческой жизни, которое по существу лениво (лень, Ленин, он принадлежит лени, он находится в покое, то есть в лени, в Ленином, ленивом состоянии)...
  
   Условия экономические не могут играть большой роли для Искусства и даже Науки, это две области человеческой жизни, которые строят свою культуру на пустом базисе желудка, иногда закусывая гильотиной, тюрьмой, виселицей, голодом; конечно, им нужно известное производство, чернила, бумага, материалы, но последнее вытекает из нужды самого Искусства, Науки, - это их специфическое производство...
  
   Вслед за всеми экономическими и политическими базисами становится и другой вопрос, для чего нужно захватить этот базис, для чего нужно построить плановую развёрстку труда; для чего нужно заниматься трудом только до известной меры, то есть производить столько, сколько нужно; для чего нужно бороться против перепроизводства значительных запасов. На этот вопрос может ответить только идеология, во имя которой захвачен одним классом у другого класса полит-экономический базис.
   Если этот захват происходит в силу чисто харчевой идеологии, которая говорит, что нужно построить труд так, чтобы все одинаково трудились, производили вещи, чтобы все были сыты, обуты, одеты, жили бы в хорошо утилитарно оборудованных домах, - на этом идеология и заканчивает свою цель. Это конечная цель идеологии. Большинство, может, и согласится с этой ступенью. Иметь обед из трёх, четырёх, пяти блюд, вино разное, несколько комнат, ванну, свет, аппараты для разговора...
  
   Но, возможно, что это неверно, что такого большинства не существует. Огромное большинство рабочих и крестьян, которые существуют не только на этом удобстве, но и поют, и играют, верят, что у них существует Бог, чёрт, одним словом, другая область, в которой они проводят время до той поры, пока не переварился обед в животе. Таким образом, обед есть только одно из тех качеств, средств для того, чтобы возможно было и посмотреть, послушать, заняться другим нетрудовым делом. Напрасно применять термин "трудовые художники", "художественный труд". Работники Искусств, живописи, музыки, поэзии - это неверно, это не труд, труда в Искусстве нет, и научного труда нет, и работников этих категорий нет; там, где труд, работа, там всего работают 8 часов, а дальше меньше, а в остальных областях человек "занимается" либо 1 час, либо все 24, день и ночь, либо дни и ночи всё занимается и соображает, обдумывает. Там же, где работают, трудятся, есть мастерство, техника, умение, осторожность, внимание, если делает человек; если же делают вещи машины, там существует расчёт движения и больше ничего, без всяких усилий нервной системы, мозговых движений, внимания.
   Под трудом нужно ещё понимать и те только работы, которые нужны, потому что под этим разумеется конкретность, ненужное всегда абстрактно. Например, Новое Искусство, в особенности супрематизм, есть абстрактное Искусство, это такое искусство, которое делает только абстрактные вещи; правда, странное явление делать ненужные вещи, неприложимые к жизни, а вся жизнь одна сплошная конкретность, одна нужность...
  
   Если действительно верить, что при утверждении социализма спец по вопросам трудового производства низведёт труд до наименьшего времени в сутки, и что обжорный ряд будет ограничен известной позицией еды и платьев, что человек согласится удовлетвориться двумя автомобилями, велосипедами, аэропланами, десятью костюмами, пятью пальто, десятью фасонами шляп и костюмов, то чем будет заполнено остальное время? Не потребует ли обжора, нарядчик стольких вариантов, что их нужно будет делать 24 часа? В действительности же будет идти дело о двух временах - "конкретно нужного" и "абстрактно ненужного"...
  
   Допустим, что существует категория людей, живущих только абстракцией, то есть чистым Искусством. Эти категории есть, таковые же категории есть и среди учёных; мне было рассказано, что "зачем нам знать, что делается на Луне, на Земле можно обойтись без этого знания, от этого знания земля не больше будет родить хлеба, нужно скорее знать, как её удобрить"...
  
   Такое соображение конкретного человека не позволит заниматься бесполезными абстракциями тому меньшинству, которое только и видит абстракцию в своей жизни и борется за получение большого абстрактного времени. Каждый живописец-"станковист" с ужасом идёт на работу, его гонит к этому крайняя степень голодной нужды...
  
   В Искусстве определённо треугольник играет большую роль, отчасти и в религиозном понятии. Троица, глаз Божий в треугольнике...
   Как бы царствует закон треугольника, оформляющий через три всякое
   бес-формие, без-образие, без-законие в тройственный закон совершенства...
  
   То, что Искусство вообще есть беспредметное явление как продукция чувства приятных эмоций, это видно хотя бы из того факта, что продукция Искусства, содержанием которого было то или иное строение общественных отношений или экономических и классовых раздоров, религиозных толков, всё же продолжает быть Искусством и в то время, когда этого содержания уже нет.
   Многие храмы языческого мировоззрения и даже христианского, содержанием которых было то или иное религиозное толкование мира, сделались чисто музейными явлениями, стали Искусством как таковым...
   Искусство, следовательно, стало соприкасаться только с чувством, это единственный контакт его действительности с человеком.
   Содержание таких храмов и других произведений Искусства, мне думается, происходит лишь только потому, что одна часть людей воспринимает мир только чувством приятных эмоций, не вдаваясь в его осознание. Если бы не было таковых людей, а все были бы "сознательными людьми", то есть людьми чисто рационального мировоззрения, тогда от памятников Искусства ничего бы не осталось...
  
   В нашу современность этот вопрос назрел очень сильно - неимоверная борьба беспредметников идёт с предметниками. Первые хотят Искусство освободить, другие закрепостить в предмет, одни хотят строить мир по чувству приятных восприятий, другие по осознанию, одни живописное Искусство ставят во главу угла, другие во главу угла ставят предмет. Одни думают оматериализировать идею и построить её в материальном виде, осязаемой хотят сделать действительность, другие уверены, что подлинная действительность только в образе находится и осязать её тело нельзя, поэтому последние созерцают мир явлений, и образ их творится внутри созерцающего - отсюда, если возникает новая реальность, то только реальность как "мир в себе".
   Ощущение мира в себе уже ставит человечество в другое положение и отношение...
  
   Два течения, таким образом, существуют в жизни человека - различающиеся только своей формой активности - по существу, оба идеалистичны. Исключение представляет собою Искусство, ибо оно, по существу, беспредметно, безобразно, вне идей целевых. Оно ничего не строит из истории культуры человеческих взаимоотношений и вычислений экономизма, ибо всё это есть ветхий хлам, он сам собою в целой истории строения жизни доказывает свою нелепость и негодность...
  
   Отсюда возникает спор между людьми-образниками, допускающими мир только в себе, с единственной формою его видимости, изображённой в Искусстве, и другой группой: другая будет против искусства, выставляя осуществление мира в явлениях предметов, при посредстве науки и завода вырабатывая не образы, а вещи осязательные, предполагая и даже уверяя в том, что предмет, вышедший из фабрики, есть действительность, осуществлённая не в самой себе, а вовне.
   Возникла третья группировка, которая стала признавать Искусство только беспредметное, вне идей и образов; она основывает факт своего действия исключительно на контакте с явлениями, на чистой их связи по одному из чувств, вызывающих исключительно живопись как таковую, архитектуру как таковую, музыку как таковую, поэзию тоже, одним словом, Искусство как таковое.
   Поэтому у подлинных живописцев мы видим изображение женщины (Сезанн), которое построено исключительно живописно; но возьмём женщин Пикассо, они построены на чувственной базе. Таким образом, живопись у него послужила для создания того чувственного образа, с которым фактически ему не удаётся вступить в контакт в действительности. В искусстве его выражаются другие явления, но не явления Искусства как такового. Искусство в данном случае есть его мастерство, выявившее другое содержание.
   Это же делается и во всех других проявлениях человека, в науке и овеществлении воображаемого, учтённого в действительности, спутывающейся с целым рядом других контактов.
   В Сезанне я вижу наивысшую расширенную точку живописи, которая распространяется до второй стадии кубизма. В этом живописном поле мы уже не можем обнаружить никаких других элементов, как только чистую живопись поверхности...
   Сам живописец видит в живописи только то средство, при посредстве которого можно красиво, живописно передать содержание...
  
   Произведение в большей своей степени есть показатель всего настроения художника, и представляет собою ту или иную раздражённость неудовлетворённости в произведении.
   Многие картины художников называем эротическими, переходящими в порнографию, где мы видим извращение чувственных удовлетворений.
   Вполне понятно, что уход художника из беспредметного зависит от потребностей в удовлетворении желаний тех камерфункций, которые хотят привести себя в покой, удовлетворение. Вполне понятно, что при раздражении чувственного аппарата нервной системы живописец будет писать женщину, будет создавать её образ, если не сможет удовлетвориться натурою. Голодный мечтает об хороших обедах или хлебе насущном, художник эту мечту изображает и как бы удовлетворяет себя. Я убеждён, что живописец, писавший женщину, например Пикассо, у которого есть изображение Венеры в кругу женщин с неимоверным телосложением, которые представляют собой глыбы мяса, тела, исходил от чувственной потребности осязать больше тела собою, то есть стремился к охвату наибольшего его объёма полноты. Я говорю только о месте чувственного начала, объём этого тела не выходит, однако, за пределы границ, где исчезает чувственность.
   Другие изображения могут выражать собой иные психические душевные состояния человека...
   Живописец, ища удовлетворения страсти в теле, пишет толстых женщин в пределах чувственных границ, в действительности имеет женщину, не обладающую массивом тела... Ему хочется осязать ещё больше, но, обладая телом, равным себе, ни тот, ни другой не может осязать друг друга в такой полноте, как требует его страсть.
   Отсюда получается то состояние, которое в жизни называем изменою, и которая влечёт большие неприятности...
   Отсюда полагаю, что живописцу нужно очень строго прислушиваться ко всем раздражениям и строго отвечать на одно из них и отвечать, по существу, на страсть страстью, на живопись живописью.
   Только при этом мы сможем иметь чистый вид построенных человеком явлений. Возможно, что, разложив, разъединив все наши потребы-желания на отдельные явления как таковые, мы получим целый ряд культур и невиданные возможности и мировоззрения.
   Кубизм совершенно инстинктивно собрался ответить на одно из желаний или состояний одной группы нервной чувствительности, заведующей живописным восприятием. И вскрыл, таким образом, живописную культуру, но, конечно, это осуществилось вне контроля сознания, в котором бы был сделан вывод, и кубисты-живописцы впоследствии стали смешивать это чрезвычайно важное явление с другими потребностями и не установили твёрдой линии живописной культуры и через неё Искусство как таковое...
  
   Мы присутствуем при очень важном факте, когда наша многовековая человеческая культура эклектического восприятия и творения явлений стала распадаться на самостоятельные явления как таковые.
   До сих пор (или до факта появления кубизма, или раньше - сезаннизма) никто себе не мог представить Искусство чистое, как таковое, со своей независимой культурой. Всегда его воспринимали по нескольким линиям, соединяющимся в одно произведение - так, например, выписанный тщательно до иллюзии натюрморт состоит из целого ряда предметов, по существу, не относящихся к Искусству, а служащих для удовлетворения других надобностей человека.
   Получалось то, что как бы Искусство нельзя воспринять в чистом виде как таковое, если не будет в произведении особых проводников в виде предметов.
   Люди усматривают в живописном Искусстве или вообще, что Искусства чистого не может быть выявлено, что предметы это те формы, через которые воспринимаем Искусство. Вторым ставится и другая форма восприятия явления всеми функциями человеческого организма, осязанием, зрением, слухом и так далее. Тройственное восприятие предмета исходит из желания охватить его объёмность, новое техническое совершенствование организма выявит реальность предмета в полном его объёме. При таком восприятии получается реализирование чисел различий предмета в одно целое. Сочетая все различия в одну единицу, при такой культуре человек надеется укрепиться в центре сознания, в котором укреплены все нервные провода одним концом в другой, концы распущены в мир, который они подают в сознание, в котором сочиняется предмет, но при этой постановке Искусство ни при чём, религия тоже, харчестроение тоже, они как бы имеют своё собственное сознание, которое и формирует то, что принесли первые восприятия...
  
   В сезанновской живописи уже началось освобождение Искусства от предметности, а в кубизме мы уже видим полное разрешение Искусства от предмета и переход живописца в свой участок Искусства как такового, освобождение от религиозного участка сознания и государственного, бытового и прочего.
   Кубизм есть наибольшее установление или наивысшая точка Искусства как такового. Самое важное в этом установлении это то, что в кубизме, прежде всего, отсутствует восприятие элементов металлической культуры, это движение с последующим ощущением динамики.
   Эти наиглавнейшие элементы составляют существо всей металлической культуры, которая ничего общего не имеет с Искусством, но, будучи в среде её, художники бывают захвачены динамичностью и начинают строить своё беспредметное или предметное Искусство в этом плане, отсюда возникает картина, выражающая живописное динамическое состояние.
   Футуризм, таким образом, есть целиком под влиянием города, металломоторием культуры связан с временем и пространством. Также и супрематизм в той части, где он переходит в динамизм...
  
   И нет того вождя, который бы сказал - довольно, остановитесь, это не культура и не прогресс, а разврат. Удовлетворяя чувство голода, сознание человека вырабатывает орудия убийства не только низших, как он называет, существ, но и подобных себе. В безумстве проливается кровь...
  
   Но ничего нет подобного в искусстве; чувство, ведающее Искусством, не делает орудий убийства и не творит войны, и не избивают художники художников других стран и не уничтожают Искусство других наций, как это делают другие чувства и их сознание.
   Архитектурные здания стоят века, и поколения восхищаются ими... Архитектурное Искусство есть Искусство чистое, беспредметное, даже и в том случае, когда формы его стоят в зависимости от того или иного содержания извне, религии и других идеологий. Потому оно беспредметно, что впоследствии, когда содержание исчезнет, и его уже забудут, и люди не будут знать, для каких целей здание строилось, то будут воспринимать его исключительно беспредметно, будут видеть в этом старый памятник, Искусство как таковое, и этот памятник будет представлять собою совершенный прекрасный скелет, который потерял свой образ, и по которому нельзя уже больше узнать ни выражение лица, ни его мышления.
   Отсюда вижу, что всё Искусство в сущности своей беспредметно, постоянно, абстрактно, и если в его формы абстрактные и поселятся бездомные идеологии, то сами они и вкладывают своё содержание в Искусство, но только временно, ибо каждое идеологическое учение временно есть и не может пережить формы Искусства, как не может пережить образ, лик человеческий скелет.
   _____________________
  
   Февраль 2016-го года...
  
   "Неожиданный резонанс в Москве вызвала выставка художника Валентина Серова в Третьяковской галерее на Крымском валу. Выставку посетил Владимир Путин, и это прибавило ажиотажа...
   Поделюсь личным опытом. Я трижды пытался попасть на выставку и трижды отступал: уже у входа на выставку на вопрос "долго ли стоите?" москвичи отвечали, что простояли полтора часа, и вздыхали: а что делать, надо... Но на вопрос, почему же именно Серов так возбудил любителей живописи, ведь в России немало и других художников соизмеримого масштаба, толкового ответа никто не дал. А, между прочим, подумать об этом полезно...
   Налицо интеллектуальный (как модно сейчас говорить) дауншифтинг личности, то есть отставание... Основания для опасений есть...
   Если отвлечься от ажиотажа, то нужно признать, что в самой выставке не было ничего чрезвычайного. Устроители признают, что такого паломничества они никак не ожидали. Да, Серов - великий русский художник. Для россиян и особенно для историков культуры он интересен, прежде всего, как портретист...
   Для москвичей, особенно для интеллигенции, выставка Валентина Серова стала отдушиной, "лучом света". Это был молчаливый протест против одичания - и не только культурного или нравственного, но и политического...
  
   Июнь 2016-го года...
  
   В Эрмитаже открылась выставка "Притяжение беспредметности", посвящённая 150-летию со дня рождения русского художника-авангардиста Василия Кандинского. Наряду с полотнами мастера на выставке экспонируется знаменитый "Чёрный квадрат" Малевича. Почему организаторы выставки решили связать воедино два эти имени?
   - Выставка показывает эволюцию творчества мастера. В экспозиции всего семь работ Кандинского: шесть - из собрания Эрмитажа и одна - из Третьяковской галереи. Представленные ранее работы ещё на грани фигуративности и абстракции. Но более поздние считаются вершиной творчества художника в области беспредметного искусства. Центром экспозиции являются два монументальных полотна: Композиция 6 и Композиция 7, которые Кандинский написал в 1913-ом году в Мюнхене, создавая свою систему абстрактного искусства. Эти два полотна оказались в одном зале впервые за 27 лет. В последний раз они встречались в 1989-ом году на большой выставке Кандинского в Третьяковской галерее. Нынешняя экспозиция - уникальная возможность показать их вместе напротив друг друга, чтобы ощутить диалог этих двух работ.
   - Это грандиозная композиция, которая была как бы манифестом абстракционизму. Композиция номер шесть была первой, которую он считал абсолютно абстрактной. Он придавал ей очень большое значение, выставлял её на первом немецком осеннем салоне, который перед Первой мировой войной был самым значительным художественным событием в жизни германского авангарда. Там была выставлена эта работа и опубликован текст, где он описал создание этого произведения, о конкретных мотивах, связанных с темой Апокалипсиса и Страшного Суда. Трансформируя и объединяя их вместе, он пришёл к этому мощному принципиальному произведению, которое должно было апеллировать к иным чувствам.
   - Идеи Кандинского во многом воплощены в "Чёрном квадрате" Малевича, который знаменовал торжество беспредметности. Малевич радикально подошёл к разрушению фигуративности в изобразительном искусстве. Видимо, поэтому "Чёрный квадрат" давно уже стал философской категорией, а не художественным произведением...
  
  
   Искусство публично мыслить...
  
   Произведения искусства становятся вашими собеседниками...
  
  
  
   28
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"