"Чертовски скверная погода, второй день дует противный северный ветер, старые кости ноют, как палуба пассажирского судна", - сказал капитан, с горечью наблюдая белое море, взъерошенное от ветра. "Вот от он и разбудил этих серых соленых собак, теперь уж точно придётся уходить к побережью Хорватии",- встревожено думал капитан. Свежий прогноз небрежно валялся возле пожелтевшей старой навигационной карты, на полях ее были оставлены отметины карандашом, старые курсы проглядывались сквозь наспех проложенных новых, открытая лоция блестела глянцевыми страницами ровными рядами черных букв, было описание островов, проливов, бухт, также рядом лежал потертый вахтенный журнал, корявым почерком черной пастой было написано - "ветер N7 море 5".
Всё же погода заставила капитана изменить своим старым принципам и он с горестью дал команду штурману изменить курс судна. Не утихало. На душе у многих было также тоскливо, как в туманные дни на Альбионе. Море не на шутку закипело, белые линии, оставленные ветром на темных волнах, мерещились матросам в ночи, тревожно стоял ночную вахту штурман, рулевой молчал, мрачные холодные глаза прятались в сухом, похожем на лист лице (в прошлом рейсе он ударил штурмана в морду за то, что тот его обозвал "грязной обезьяной", теперь он старался не ввязываться в разговоры на мостике).
Неистовый северный ветер спутал все планы капитана. Все перевернулось вверх дном. Верный своим расчетам, капитан был твердо уверен, что в эту пятницу он будет стоять отшвартованный в Итальянском порту Кьоджа. Но случай спутал все прогнозы. Разгулявшийся не на шутку местный циклон звонил во все часовни, мягко болтались на старых веревках в салатовой воде лодки. Северная часть Адриатики кипела темными мрачными волнами, на побережье набрасывались хищные волны, одинокие волнорезы стояли в морской пыли. За молами, прячась от бури, качались яхты, их мачты напоминали голые ветви деревьев. Иногда по молу прохаживался шкипер в резиновом плаще, Сгорбившись, он шлепал по залитому морской воде причалу и скрывал от игольчатого ветра бородатое лицо. Маяки мрачно, но с надеждой бросали свои лучи белого света с округлых мысов в темное глухое небо, оно напоминало бездну, которая проглатывала белые рассыпчатые лучи маяков.
От бортовой качки тошнило, кок собирал осколки разбитой посуды и проклинал небо. Утром он варил яйца и ставил на столы чай, но мало кто приходил на завтрак. Волна ворочала судно, судно кренилось, мачта шаталась из стороны в сторону, ходовые огни терялись в оттенках штормового моря. На палубе появлялась волна, которая раскатывалась, как прозрачное покрывало, а потом быстро скрывалась за бортом. Качка вызывала у капитана тревожное чувство, он часто менял курс судна, вычерчивая на карте всё новые маршруты. Словно первопроходец, он искал в этом рое серых волн заветный путь. Красные от усталости глаза капитана устремились к побережью Хорватии: многочисленные острова с узкими проливами были рассыпаны как зерна; облысевшие каменистые холмы, как серый паровозный дым, тянулись вдоль побережья Хорватии. Устав, он согласился с тем, что ему было предоставлено. Ветер стих только к вечеру, Адриатическое море уснуло тихим спокойным сном, кок плевался, вытирая тарелки и смотря, как убегает в море слабая волна. Утром следующего дня лоцман с веселыми итальянскими глазами поднялся на борт судна. Судно, груженное стальным прокатом, мчалось узким и мелководным каналом, днище скользило над илистым дном, распугивая обитателей дна. Сильный дождь грянул тогда, когда канаты уже были поданы на причал. Докеры спешно грузились в машину, у трапа гудел лоцманский катер. Лоцман покинул борт судна с добрыми пожеланиями отлично провести выходные.
Погода была холодной, сырой, совсем не южной. Никто не ждал "бразильского солнца" , я слабо надеялся на холодное бронзовое лицо солнца, которое вот-вот должно было появится на выходные, но в душе трепетно бились птицы. На выходных порт молчал, как старое кельтское кладбище, только моросящий дождь шумел каплями. Порожним стоял турецкий сухогруз, эта манера погрузки присуща всем турецким шхунам.
Вечером было холодно, после ливня всё-все казалось зеркальным, небо лежало в лужах и тишине.
Этот план мне подсказал матрос. Из его рассказа я понял очень мало, говорил он с таким убеждением что мне казалось, что это некая легкая прогулка в осеннем парке, да что уж - чистый пустяк - всего полтора часа на быстроходном катере от Кьоджа до Венеции. "Быть здесь и не увидеть Венецию?!" -сказал он. Его лицо покрыл лихорадочный румянец, а глаза блестели неистовым темным цветом. Это был вызов. Мучаясь целую ночь, я вдумывался в его слова и не мог сомкнуть глаз.
Утром алые сумерки птицей пронеслись сквозь мрачные скопления серых облаков. Утренний Кьодже - это одинокий скрипач с душевной от одиночества музыкой, улицы пусты как осиротевшие постоялые дворы. В это время вы вряд ли сможете выпить чашку кофе. Пришлось пройтись тесными улочками, похожими на старые средневековые гравюры, прежде чем нашёлся скромный пассажирский пирс.
Билет стоил тогда порядка двадцати евро, правда за эти деньги можно было двадцать четыре часа ездить на любом виде транспорта.
Я сидел на корме катера, как старый Венецианский кормчий, появившееся солнце рассеяло мои сомнения по поводу погоды, слабый попутный ветерок лениво развевал пестрый флаг.
Взгляд тонул далеко во бликах болотной воды и улыбчивых лицах пассажирах. Я ждал, что за низкими облаками заблестят острые крыши домов и город будет виден, но катер отшвартовался у маленького причала Пелестрина, капитан сообщил, что дальше нам придется добираться автобусом. В этот день я чувствовал себя кочевником, прибывшим из далекой чуждой этим берегам страны. Прежде, чем я увидел незабываемую Венецию, я ехал катером, затем автобусом, переправлялся на пароме, затем снова автобусом, доезжающим до пассажирского терминала Лидо и опять катером, но на этот раз он уже мчался как стрела по акватории Венеции к причалам города.
Поток туристов носился по улице из стороны в сторону, гиды размахивали цветными флажками, привлекая к себе внимание; всё шаталось и гудело; мелькали незнакомые лица, как в киноленте; в яркой форме стояли карабинеры, город не терял своих красок.
Вся площадь Святого Марка кишела гудящим народом. Толкая друг друга, туристы из Азии перемешались с европейцами, везде и всюду виднелись запрокинутые назад головы, чувствовалось общее опьянение красотой и восторг. От вспышек фотоаппаратов в глазах стоял фиолетовый дым. Мы с трудом протискивались среди людей. День был безветренным, душным, он обещал быть нестерпимо жарким. На раскаленном от солнца небе не было ни одного облака.
Шустрые, переполненные людьми, катера не останавливались. На причалах была жуткая давка, невыносимо жаркий воздух был насыщен испарениями человеческих тел, в бликах солнца блестели трубы океанских лайнеров, по трапам сходили туристы, сразу же подхватывались гидами и растворялись среди всего этого старинного великолепия. Дальше был Венецианский залив. Грустные корпуса грузовых судов, стоящие на якорях, завидовали белым изысканным лайнерам. Горячо палило солнце над возбужденным народом, небо расцвело синим лугом, дома обрели более яркие цвета, от них несло старинными картинами, флаги, витрины, мостовые, каналы - всё смешалось в голове.
Мы возвратились в Кьодже вечером, столбы пыли стояли над многочисленными яхтами, падали редкие капли дождя - гроза разразилась с необыкновенной силой, от раската грома дрожали окна и витрины.
На судне я почувствовал себя утомленным и прилег не раздеваясь. Я думал, что мне вовсе не удастся заснуть в эту ночь. Мне показалось что я закрыл глаза на минуту, а когда открыл их - сквозь иллюминатор тянулись длинные яркие лучи солнца, в которых кружились золотые пылинки.