Аннотация: Чайный лист может уничтожить целые империи...
За пять дней до праздника хлебного дождя, когда начался первый сбор чая, у императора Цзя Цзуна (1) на свет появился сын. Император, проводивший в это время очередной чайный турнир, был оповещен незамедлительно. Однако никто из его многочисленной прислуги не мог точно сказать, понял ли он смысл сказанного, смысл принесенной ему новости. По слухам, распространенным вскоре по всей стране, император ответил на это: "Медовый вкус тает в душе, а багрянец неуловимо превращается в восход весеннего солнца. Благодаря пустоте превращения могут свершаться без конца". Неясно, то ли восхищенный император говорил о всеедином Дао, то ли любовался метаморфозами цвета красного чая из уезда Цимэнь. Тем не менее, как уверял принесший весть распорядитель царского дворца в Кайфыне Эйсай, император возрадовался рождению наследника и по этому поводу приказал подготовить все необходимое для проведения еще 30 чайных турниров. "Мудрец отличается от других людей не тем, что он говорит, как он действует и как мыслит, а тем, что не говорит, как не поступает и о чем не размышляет(2)", говорил на это Эйсай.
Но сменялись дни, солнце рождалось за морем и умирало за вершинами гор. Словно листья, сорванные с дерева порывом ветра, падали и становились прошлым времена года - сочная лазурь весны, малахитовая мякоть лета, капля крови, упавшая в янтарь осени и фарфоровое блюдо зимы. А император все не покидал своего дворца в столице, принимая бесконечные вереницы исследователей чая, поэтов, слагающих гимны чаю, сборщиков чая, уверяющих - "Государь ни дня не сможет обойтись без этого великолепного напитка. Возможно, именно там, где он произрастает сейчас, и бросил свои ресницы Бодхисаттва(3)!" - торговцев чаем и сборщиков чайного налога. Он ни разу за долгие годы не выходил из дворца и, как уверяла прислуга, смотрел на мирской свет лишь сквозь чайный лист.
Многие были уверены, что император желает стать вторым Шень Нуном(4), открывшим китайцам удивительное растение - чай. Цзя Цзун тщательно собирал и описывал бесконечные способы приготовления порошкового чая. Некоторые жители Кайфына даже уверяли, что видели в ночную пору возле дворца темный силуэт неведомого зверя. "Вероятно, это был яошоу(5). Не иначе", говорили они.
Тем временем сын императора вырос высоким могучим воином. Он был горяч и свободолюбив. Не раз он мечтал встретиться с отцом и, упав перед ним на колени, рассказать, что империя, основанная полководцем Чжао Куан-инем давно нуждается в звоне оружия, что династия Сун утратила господство над своими вассалами на Западе, на Северо-Востоке и на Юге, что во время бесконечных чайных турниров империя потеряла значительную территорию на Севере и Северо-Западе, которая отошла киданьскому царству Ляо и тангутскому государству Си-Ся. И последним, к тому же, приходилось выплачивать дань серебром и шелком.
Но попасть к императору было не так то просто. Его сын не был ни исследователем чая, ни поэтом, слагающим гимны чаю, ни сборщиком чайного налога, ни торговцем этим основным продуктом империи Сун. Он был просто горячим и свободолюбивым юношей.
Всем сердцем болевший за страну, подходившую к своему закату, императорский сын подался на Юг, где собрал значительное воинское ополчение из недовольных чайным налогом крестьян и аморфной внешней политикой - аристократов. Свое войско он двинул к столице империи. Государственная машина раскачалась не сразу: ополчение без труда взяло несколько городов и расположилось под Кайфыном. Лишь здесь, у стен столицы, недовольных ожидало войско императора, который, по-видимому, даже не подозревал о происходящем, пребывая в затянувшемся на долгие годы гунфу-ча(6).
Однако, накануне решающей битвы, распорядитель Эйсай, хорошо знавший императорского сына, попросил у сунского полководца Хуа То разрешения на встречу с главарем мятежников. Полководец, сам прекрасно понимавший мотивы юноши, организовал все необходимое для проведения данной встречи.
Распорядитель Эйсай и сын императора встретились глубокой ночью в стане мятежной армии. Выслушав упреки юноши, Эйсай кивнул:
- Сон императора не что иное, как гунфу-ча. Ты не можешь упрекать отца в том, что его реальность проистекает в совершенно ином виде, в ином времени. Ведь для нас проходят годы, а для него лишь мгновения. Он не стареет, вдыхая ароматы уланских чаев. И весь Китай превратился в огромную вэнсябэй(7) для императора. И он ощущает свою империю лишь по ароматам ее чаев. И мы с тобой, и тысячи твоих воинов - лишь красноватые прожилки чаинок Те Гуань-иня(8) в его напитке.
- Пока рука не дотронется до меча, она себя не поранит, - ответил на это сын императора. - Необходимо вывести его из сна, иначе империя рухнет под натиском воинственных чжурчжэней, чье царство крепнет не по дням, а по часам.
- Ногти отрастают, волосы становятся длиннее, - ответил Эйсай. - Естественный рост вещей нельзя остановить ни на миг.
- Наша империя создана полководцем и имеет дух полководца. И я уверен, что на любое острое оружие найдется достаточно твердый предмет.
Эйсай улыбнулся и погладил свои седые волосы. Он по-отцовски взял руку воина и раскрыл его ладонь.
- Охлади свой пыл и послушай, что я сейчас скажу, - распорядитель провел пальцами по ладони, словно бы наслаждаясь свежестью шелковой кожи. Потом стал медленно водить своим пальцем по линиям на руке мятежного военачальника.
- Я видел этих людей, я встречался с их воинами, - сын императора перешел на еле различимый шепот. - Они говорят, что деревья - это не что иное, как проросшие черенки стрел, поразивших тело Земли. Когда-то Земля была богом, могучим и всесильным, а теперь это пораженное тело, лежащее в бескрайней мировой Реке, которая несет его в небытие. И люди, не более чем вши на этом божественном теле, высасывающие последние питательные соки. И они, чжурчжэни, стремятся успеть выпить как можно больше крови, пока тело Бога не охладело окончательно и не превратилось в камень. Что ты скажешь на это, мудрый Эйсай? Воин, который ничего не боится, имеет две жизни.
Казалось, что старик не слушает юношу. Он продолжал водить своим пальцем по каналам судьбы, по которым струится невидимая энергия, словно призрачная река будущего по своим руслам.
- Ты слышал меня, старик? - спросил настороженно сын императора.
- Слушай, что я скажу, - ответил Эйсай. - Из линий твоей судьбы я вижу, как левый фланг твоих пехотинцев, составленный по большей части из крестьян, которым нечего терять, и которые, возможно, тоже имеют две жизни, - на этих словах старик усмехнулся, глядя на юношу. - Так вот, левый фланг сместит воинов Хуа То, которые давно уже не имели достойной тренировки. - Его палец скользнул по одной из линий. - Кавалерия, в которую вошли преимущественно землевладельцы и аристократы, попадут под шквальный огонь лучников, и в центре и на правом фланге ты потеряешь много людей убитыми. Увидев это, ты попытаешься отвести конницу дальше вправо и растянешь свой центр. - Русла рек будущего стремительно разбегались по ладони. - К тому времени левый фланг завязнет в пехоте противника, который будет превосходить тебя по численности практически вдвое. Первоначальный успех твоих крестьянских ополчений будет сведен на нет, когда императорские войска прорвут центр. Часть конницы, на которую ты делаешь большую ставку, бросится отступать, чем усугубит положение. Спустя полчаса ты осознаешь, что битва проиграна. - Линия оборвалась, словно вросла в мякоть ладони.
Старик посмотрел на юношу, на глазах которого появились слезы. Он пораженно вскинул руки, потом покружился на месте, не умея сдержать переполняющие его чувства. Стояла тишина. Лишь его тяжелое и порывистое дыхание. Наконец он внимательно посмотрел в лицо старика и сказал:
- Я смогу изменить судьбу...
Потом добавил:
- Я смогу изменить свою судьбу?
Эйсай покачал головой:
- Той битвы, что я пережил сейчас, уже нет в будущем. Я впитал реку твоей судьбы вместе с ее рыбами. Завтра будет другая битва, но исход не изменится. Изменится лишь ее течение. Нельзя вычерпать из моря ладонь воды и вернуть ее обратно, а потом повторить жест и быть уверенным, что это та самая вода. Второй раз этого не удастся никогда. Так и с твоей рекой будущего.
- Я видел во сне дракона. Он смотрел на меня из воды. Это знак. В моей Реке есть и иная сила, - горячо воскликнул полководец.
- Возможно, - улыбнулся старик. - Но даже если ты победишь, что практически невозможно и может быть продиктовано лишь волей иной, не человеческой... Ты не сможешь достичь своей главной цели - отбить нападение врагов империи.
- Но почему? - удивился сын императора.
- В завтрашней битве встретятся лучшие воины империи, - пояснил Эйсай. - И поражение любой из сторон ослабит общие силы страны настолько, что остатки войска не смогут противостоять нашествию.
- Я...Я выступлю перед императорским войском, я расскажу им правду, - юноша стал расхаживать взад-вперед внутри шатра. - Я покажу им, чем горит мое сердце и сердца всех моих воинов. Я верю, что тогда для всего войска наступит момент дунь у(9), и все они поймут, что прежняя жизнь лишь пустота и все их идеалы и цели - пустота.
Эйсай закивал головой, словно соглашаясь с оратором, но затем добавил:
- Мысли людей меняются с каждым днем, и движет ими не их "я", но судьба.
Молодой военачальник упал перед старцем на колени и схватил того за руку.
- Но что же, что же мне делать, мудрец? - взмолился он.
- Действительно, пока рука не дотронется до меча... - в голосе Эйсая не было ни одной нотки тревоги или отчаяния. Он знал, что делать. - Ты должен сегодня же бросить вызов императору на участие в чайном турнире. Согласно законам Поднебесной, он вынужден будет отложить все поединки, намеченные ранее, и вы сегодня же сразитесь с ним во дворце. В случае твоей победы, тебе будет позволено приблизиться к императору на расстояние десяти шагов. Этого вполне достаточно, чтобы бросить к его ногам вот это, - Эйсай достал из сумы пучок травы.
- Что это? - полководец недоверчиво посмотрел на растение.
- Это ковыль из западных степей, впитавший в себя приторные запахи смерти, горечи поражений и раскаяния. Вдохнув дьявольский аромат этого растения, император пробудится от своего сна и вернется в мир сегодняшнего дня.
- Но что будет, если я проиграю ему этот поединок?
- Тебя ждет смерть, как и всякого, кто посмел бросить императору вызов, - заключил Эйсай. - Но лишь так ты сможешь помочь дракону в твоей Реке и спасти империю.
На рассвете сын императора открыл глаза и осознал, что мгновение до этого вновь видел своего дракона, который смотрел на него из глубин Реки. С каждым сном он приближался все ближе, поражая своими размерами и грациозностью. Пока он ничего не хотел от юноши. Он лишь смотрел ему в глаза из глубин бледной желтовато-зеленой воды, похожей на богатый ароматами фруктовых садов зеленый чай Дун-тин Би-ло из провинции Цзянси.
- Воины мои! - обратился полководец к своей армии. - Вы сделали все возможное, чтобы вернуть нашей стране былое могущество и величие. И теперь я должен сделать не меньше для империи. Я войду в императорский дворец для того, чтобы сразиться с государем в его стихии. И либо я выйду оттуда победителем, либо вы меня уже никогда более не увидите...
Сын императора выехал в окружении двадцати телохранителей и двинулся по направлению к Кайфыну.
- Ты напрасно взял с собой столько людей, - заметил встретивший их Эйсай. - Храбрый Хуа То разделяет твои чаяния и не позволит оступиться накануне самого решающего в твоей жизни боя. Тебе нужен лишь один помощник.
- Этого требует церемония?
- Этого требуют правила чайного турнира, - заметил Эйсай. - Поскольку во дворце императора проходили поединки истинных ценителей и исследователей чая, то многие могли на глаз определить по консистенции и внешнему виду сухого чая, что это за сорт. Поэтому в последние два года участникам чайного поединка завязывают глаза. И помощники имеют право делать лишь короткие замечания относительно цвета и консистенции чая, не смея, однако, называть ни название сорта (если они его признали), ни область произрастания.
Сын императора посмотрел на свою свиту. Неожиданно он спросил:
- Кто видел сегодня во сне дракона?
Все молчали. Затем воин Чжоу-Гун сказал нерешительно:
- Я видел.
В душе полководца затрепетала надежда. Вот он знак, вот она связующая двух людей судьба. И именно эта сила дракона приведет его к победе в этой удивительной битве трав.
Но вдруг еще один воин сказал:
- Я видел.
И вскоре со всех сторон понеслось:
- Я видел...И я видел...И я...
Эйсай улыбнулся и похлопал юношу по плечу:
- Эти храбрые воины готовы пойти за тобой хоть в пучину океана...Но никто из них, я уверен, не видел твоего дракона.
- Мне остается предложить место моего помощника лишь одному человеку, - заметил юноша.
- Кому же? - поинтересовался Эйсай.
- Вам, мудрый Эйсай, - ответил полководец. - Вы первым принесли весть о моем рождении императору, я вырос на ваших руках и смотрю на мир вашими глазами. Вы не можете оставить меня в такой момент.
Но, казалось, Эйсай даже не удивился предложению. Казалось, он уже знал, что так получится. И в голове юноши даже мелькнула мысль - возможно, именно он видел во сне дракона.
После этого сын императора почувствовал такую уверенность и всесилие своего друга, что отпустил всех телохранителей обратно в лагерь армии.
У ворот города полководца мятежной армии и старика Эйсая встретил Хуа То со свитой. Он проводил участников будущего поединка до стен императорского дворца. Через внутренние садики, заполненные птичьим гомоном, и пышные покои императора, стены которых источали сумасшедшее многообразие запахов, юношу и старика провели бесчисленные телохранители и прислуга. Обоих облачили в белоснежные одежды, которые, как отметил сын императора, не имели никакого запаха и веса.
- Словно бы не впитавшие в себя запаха тела и трав, вещи не имеют веса, - усмехнулся юноша.
- Наша одежда пропахла внешним миром - кострами твоего лагеря и кровью, убитых твоими воинами людей, - пояснил старик. - Ты надежно спрятал то, что я тебе дал?
Полководец молча показал на свои волосы, в которые незаметно была вплетена веточка ковыля.
- Пошли.
Они перешли в следующий зал, где их встретили и проводили к двум тазам. В одном из них необходимо было вымыть руки. Затем им подали по глиняной чаше с теплой водой, которой нужно было прополоскать рот. Воду с запахами последней трапезы они выплюнули во второй таз.
Когда они подходили к основному залу, в котором все уже было готово для проведения чайного поединка, Эйсай шепнул юноше:
- Сядь у столика прямо и вдыхай аромат чая как можно глубже, чтобы он дошел до самого низа легких. А в остальном слушай меня...
Перед ними открыли огромные двери из красного дерева, украшенные изображениями драконов. "Это знак, один за одним", подумал сын императора.
Помощники распорядителя гунфу-ча проводили юношу и старца к чайному столику. Сын императора безуспешно пытался найти глазами своего отца. Их усадили на пол за невысокий столик. Прямо перед глазами открывался умиротворяющий вид близлежащих гор, покрытых деревьями, словно острыми чаинками тайпинского зеленого чая. И ни одного дуновения ветра. Как картина, висящая на стене. Юноша даже забеспокоился, -возможно, это на самом деле картина, а может быть и он уже начинает растворяться в вечном гунфу-ча, покидая окружающую реальность навсегда.
Распорядитель что-то скомандовал, и юноше завязали глаза.
Тьма, обступившая полководца, словно бы поставила весь Мир к начальной точке. Теперь все сначала, нет ничего. Но уже спустя мгновение ему стали мерещится горы, леса, моря...Казалось, что это лишь отблески тех образов, что сохранились у него на радужке глаз, отпечатались на ней ранее. Правда, он не был уверен, видел ли он когда-нибудь именно эти горы, именно эти леса и именно эти моря.
Вдруг сердце полководца замерло, приготовившись к прыжку, как дикое голодное животное, и спустя несколько секунд бросилось в скач. Он стал прерывисто дышать. Повернул голову влево, затем вправо. Эйсай заметил это и прошептал:
- Успокойся...это император...
- Где он? - спросил полководец, но Эйсай молчал.
Юноша попытался напрячь все свои силы, чтобы мысленно увидеть хотя бы образ своего отца, образ человека, которого он не видел ни разу в жизни. Однако все, рисуемые его воображением образы, спустя миг принимали образы известных ему людей. Они махали ему рукой и растворялись во мраке. И лишь какая-то сила, какое-то сумрачное сознание стояло за его спиной. И юноша чувствовал его присутствие позади себя.
- Цюйча! - раздался голос распорядителя.
Сын императора почувствовал какое-то движение и понял, что турнир начался.
Зашелестели чаинки; вероятно, помощник распорядителя пересыпал первый чай в специальную чайницу. Юноша почувствовал неясный настороженный трепет воздуха. Словно бы некие невидимые нити пустоты вдруг были натянуты. Полководец понял, что эти нити есть ни что иное, как стрелы первого аромата, который ему предстоит угадать. Облако свежести накатило на него. Он неожиданно ощутил яркий всплеск среди недавней пустоты, будто бы до этого он не дышал вовсе, а теперь легкие наполнились, заработали, пульсируя загадочной материей чайного аромата. Сотни снежинок упали на его голову, приятно взбодрив мозг. Юноша глубоко вдохнул этот аромат, стараясь следовать совету старика. Чайница была поднесена к самому его носу. Полководец задержал на мгновение дыхание, терпкий аромат щекотал нос. Он выдохнул прямо в чайницу. Словно бы пропустил пригоршню песка через сито. Что же в нем осталось, какие крупинки драгоценного аромата? Он задумался. Жженые нотки, насыщенный фруктовый аромат. В его сознании возникали некие строгие, прямые линии. Четкие и твердые как камень. Юноша вдохнул во второй раз. Теперь аромат слегка изменился: сухой чай жадно впитывает в себя дыхание человека и даже боится прикосновения его рук. Бывали случаи, когда император Цзя Цзун приказывал обезглавить какого-либо незадачливого торговца чаем, который поставлял ко дворцу изысканный сорт с примесью аромата орхидеи или цветов коричневого дерева. Говорили даже, что император может по одному аромату чая назвать сборщика, который этот листочек сорвал, описать его внешность, даже рост и цвет глаз. Эйсай в это не верил и в ответ на подобные слухи отвечал: "Отчего же император не чувствует запаха животных, ведь не секрет, что для сбора некоторых высокогорных сортов обучают обезьян?!"
Полководец вдруг ощутил тончайшую эфемерную связь с этим чаем. Ему казалось, что он когда-то вдыхал этот аромат, и теперь встретил старого друга. Сын императора понял с чем это связано; впитав дыхание человека, чай начал источать и его слабый еле уловимый запах. Запах его тела, его мыслей, его души.
- Чахэ! - скомандовал распорядитель. Яркий ароматный цветок исчез из-под носа полководца. Или ему так показалось, потому что дыхание старого друга еще стояло в воздухе, прямо перед ним. Возможно, помощник распорядителя еще держал перед ним чайницу. Возможно, он медленно ее относил назад, к столику. Крепость аромата слабела так медленно, словно помощник делал это плавно, танцуя. Сын императора представил себе, как невысокого роста человек в полнейшей тишине исполняет немыслимые плавные движения, рисуя в воздухе фантастические круги и неведомые фигуры.
Юноша услышал одобрительное угуканье старика. По всей видимости, Эйсаю демонстрировали чай, насыпанный в чахэ(10). Угадать по измельченному песку, каков это сорт, было практически невозможно, однако находились и такие знатоки. Встречая их на турнирах, император начинал ощущать резкий приступ необъяснимой ревности, словно бы чайная богиня предпочла ему чужого незнакомого человека, опьянила того своими высокогорными ароматами и приласкала сотнями, тысячами рук прекрасных сборщиц чая. Император боролся с этими людьми с остервенением, до победного конца, пока голова не полетит с плеч несчастного. Пока он вновь не осознает, что он единственный во всем мире любимец чайной богини, ее страстный любовник и тоже бог. И после он вновь устремлялся на поиски знатоков и ценителей чая. Возможно, он искал того небожителя, того чайного бога, который рожден миллионы веков назад для того, чтобы стать мужем богини чая. И свергнув его, вероятно, император мечтал занять место рядом со своей богиней, стать бессмертным властителем Поднебесной.
Введя в турниры повязки на глаза, император приказывал одевать ее и себе. В последние годы он проводил такое множество турниров, что ему некогда было снимать свою повязку. Это не зависело оттого, принимает ли он сам участие в турнире, либо просто наблюдает за поединком знатоков. Он жил в постоянной мире ароматов и уже не представлял, зачем ему были нужны все эти годы глаза. Они преподносят нам лишь статичный мир вещей, лишь мир окаменевших образов, виденных мгновение, минуту, час назад. Окаменевший мир вчерашнего дня. Насколько же по сравнению с ним прекрасна Вселенная запахов, которые не могут ни секунды оставаться в прежнем состоянии, то накатывая, то отступая, как волны океана. Император уже долгие годы жил в этом мире ароматов, которые сотнями своих всевозможных оттенков пульсировали в его сознании. И его глаза уже давно не видели солнечного света. И, возможно, они уже стали частицей прошлого, рудиментом, превратив императора в самого великого крота империи.
Послышался плеск воды. Это не река, и не водопад. Помощник распорядителя ополоснул всю чайную посуду горячей водой, изгоняя злых духов и запахи миллиона чаев, находивших в этой глине свое пристанище. Вода зажурчала внутри стола, имевшего специальные прорези для слива.
- Чжича в чаху!
Какое-то движение, шорохи платья чайной богини, пробежавшей перед закрытыми глазами.
- Сича!
Тонкий мелодичный голос воды, наполняющей заварочный чайник. Сначала он высокий озорной, затем, по мере наполнения чайника, становится все более тяжелым басовитым. И вот уже чайник, как старый вояка, ворчит что-то, надувая щеки, словно бормоча: "Достаточно...Я уже полон".
Юноша слышит сухой звук закрывающейся глиняной крышки.
- Сибэй!
И вот уже снова старого ворчуна как не бывало. И вновь озорной веселый плеск воды. Густые влажные пары поднимаются от столика и доходят до восприятия юного полководца. Он понимает, что происходит омовение чашек для пития - чабэй. После того, как чай заливают водой первый раз, из чайника тут же обливают все чайные пары, стоящие на столике. Первой заливке нельзя давать настаиваться. Она служит лишь для того, чтобы пробудить уснувшие в чае ароматы, выпустить их на свободу.
- Сивэнсябэй!
Та же церемония омовения теперь распространяется и на вэнсябэй - чашечки для вдыхания аромата.
Юноша ощутил, что к его носу поднесли горячий чайник. Он вдохнул влажный воздух, исходящий из этого маленького вулкана, пышущего паром. Будто бы из сосуда вырывался заточенный в него джин. Вдох-выдох... Жженые нотки значительно посвежели. Юноша чувствует, как проснувшийся после долгого сна чай начинает отдавать свой аромат. Вдох-выдох... Словно только что рожденный молодой ветер. Густой яркий аромат вырывается из чайника, кружится над головами участников турнира, над чайным столиком, поднимается под самый купол зала и вновь падает вниз, обволакивая полководца своим невидимым шлейфом, шепча ему на ухо свои недавно виденные сны. Сны о снежных вершинах гор, о прозрачной ткани небес, которая словно шелк покрывает всю землю, сны о руках молодой девушки, которая первым и единственным человеком на этом свете коснулась прожилок его листа своими мягкими нежными пальцами...Как же зовут его? Что это за сорт? Где ты рос?
Полководец шепчет эти вопросы одними губами.
Совсем скоро юноша слышит, как помощник распорядителя наливает напиток в чашу справедливости(11). После этого чай попадет в его чашку. И настанет момент, после которого необходимо будет назвать сорт этого чая. Шепот наливаемого чая не прекращается. Помощник колдует над столиком. Вероятно, сейчас он налил чай в высокие вэнсябэй и накрыл их питьевыми чашечками. После чего он перевернет эту нехитрую конструкцию, и напиток окажется в его чашечке.
В руки юноши вложили две чаши - для питья и для вдыхания аромата. Сухая шершавая глина греет ладони. Он почти видит в своем воображении танцующий пар над этими чашками. Тепло пронизывает пальцы, затем охватывает кисти рук. Одно мгновение ему кажется, что в его руках два огненных шара, которые сожгут его заживо. Юноша делает глубокий вдох, замирает в безмолвии. Мгновение, еще... Возможно, не мгновения, а минуты, часы прошли с тех пор. Он чувствует, как огонь в его руках успокаивается, становится ручным зверем, послушным его воле. Теперь он начинает пульсировать в ладонях юноши, обдавая волнами жара все его тело. Будто огромное бьющееся сердце в руках.
Полководец делает первый глоток. Яркие сочные медовые краски. Перед его глазами встают фруктовые сады в дымке нежного рассвета. На языке начинают импульсивную работу сотни, тысячи рецепторов, словно засидевшиеся работяги, уставшие от безделья. Невиданный всплеск чувств поразил юношу, словно бы он всю свою жизнь пролежал в полудреме, а теперь попытался подняться и неожиданно осознал, что его тело опутывают сотни мышц, готовых выполнить любое приказание повелителя. Радость открытия своих внутренних сил воодушевила полководца. Он сделал вдох из вэнсябэй и тут же почувствовал вкус чая на языке: его органы чувств были в предвкушении. И с каждым глотком и вдохом он все более терялся в чередовании, каждый раз чувствуя и аромат, и вкус одновременно. Через какое-то время он оставил попытки анализировать происходящее и отпустил трепещущую душу в поднебесье. Теперь он не осознавал бег времени, словно от общего пирога Вечности отрезали и протянули его огромный кусок Времени, которым он мог распоряжаться на свое усмотрение. А вся остальная жизнь, там, за стенами дворца - легче гусиного перышка, легче кончика волоска(12). И вовсе нет того остального мира, нет ни чжурчжэней, ни повстанческой армии, ни Хуа То, ни Эйсая. И все реки и горы Поднебесной - это всего лишь образы в его мозгу, как осевшие в чашке чаинки. Словно тот пейзаж, перед которым он сейчас сидит. Возможно, к ней уже давным-давно подошел один из помощников распорядителя гунфу-ча, снял застывшее изображение и свернул его в трубку. И на его месте не осталось ничего, лишь пустота.
И сделав следующий вдох, юноша вдруг ощутил себя ребенком. Ищущим руки отца...
- Сделайте ваш выбор!
Полководцу показалось, что ему задали вопрос. Но когда - в этом году или в прошлом. И было ли это вообще. Его чувство реальности было совсем утрачено. Он не мог осознать последовательности событий; задавали ли ему этот вопрос в детстве, или вчера, или сто лет назад на горе Хуан-шань, или только что, секунду назад. Для него сейчас существовал лишь один этот вопрос, заданный когда-то и кем-то, и висевший в воздухе как наваждение. По всей видимости, этот вопрос никто не произносил вслух, он был подобен неуловимому образу, сгустку некоего желания узнать - каков же твой выбор?
- Одна нежность - три свежести!
Юноша уже не понимал, сказал ли это распорядитель, или Эйсай, или он сам произнес вслух эту фразу. Может быть это ход мыслей, который теперь также проистекает по своим законам. И он можем течь ничуть не быстрее тягучего времени. Ведь и камни, вероятно, могут говорить, но они произносят слова так медленно, что мы принимаем их за дуновение ветра среди валунов.
- Дун-тин Би-ло(13)!
Эти слова, висящие в воздухе как утренний туман, не произнесенные и уже высказанные, осели в сознании полководца ароматом персиковых, сливовых и абрикосовых деревьев. Район Дун-тин всегда славился своими фруктами и чаем. Нежно-изумрудный прозрачный настой с медовым вкусом - это не что иное, как несравненный Дун-тин Би-ло. И подсказка Эйсая лишь укрепила юношу в его мнении.
- Верно! - ответил распорядитель.
- Удача любит тебя - послышался голос Эйсая.
После этого юноше развязали глаза. Он вдруг увидел сотни, тысячи предметов, которых только что, миг назад, не было здесь. И окружающий мир вновь заполнил сосуд сегодняшнего дня, словно вновь пущенная по жилам кровь. Вот и улыбающийся Эйсай, держащий в руке чашку, и седовласый распорядитель, учтиво склоняющий голову перед юношей, и пышущий паром чайный столик, только что залитый кипятком, будто потушенный костер. Костер, отдающий аромат.
Он огляделся - императора уже не было.
Затем их проводили в небольшую комнату, где снова пришлось полоскать рот, мыть руки и переодеваться. И снова зал с массивными дверьми, на которых красуются драконы.
Полководцу вновь завязали глаза.
Юноша поймал себя на мысли, что уже далеко не первый раз входит в зал с массивными дверьми, украшенными драконами. Третий? Пятый? Сотый? Сколько он уже во дворце? За это время могло уже завершиться сражение между его армией и военной машиной Хуа То. Клубок сомнений начал стремительно раскручиваться в его голове. Одно сомнение, словно снежный валун; по мере падения с горной кручи увлекает за собой все больше и больше снега, превращаясь под конец в настоящую снежную лавину, готовую смести все: прежние убеждения, прежнюю веру. Картина реальности, стоящей за окном, явственно проступала в сознании юноши. Он видел поле, усеянное безобразными неестественными телами воинов, похожих на диковинные овощи, проросшие после кровавого дождя. Бурелом вонзенных в землю стрел и копий, как ростки бамбука. На коне восседает уставший великан Хуа То, который наблюдает за появлением первых стервятников, прилетевших на пиршество поверженной плоти.
Что же Эйсай? Он тоже участвует в этом заговоре? Как удобно воспользоваться доверием юноши и без лишних хлопот разгромить опасную армию повстанцев. В его памяти всплывали слова, произнесенные когда-то здесь, во дворце: "Ваш выбор?...Лучший чай растет на камнях...Ворсистые пики...Ворсистые пики...Неверный выбор..." Да, он не угадал сорт чая. Это был не Хуань-шань Маофэн, прозванный чаем облаков и туманов, а Юнъу, облако и туман. Оба чая выращиваются на высокогорных плантациях. Он вполне мог ошибиться. Но турнир продолжается, все еще впереди. Хотя, если существует заговор, то распорядитель гунфу-ча может, безусловно, сделать так, что юноша ошибется в опознании чая. Или, возможно, турнир будет продолжаться до тех пор, пока император не возьмет вверх. Искусный ход - разделить полководца со своим войском и уничтожить по отдельности. Но сколько времени может продолжаться турнир, если требуется победа императора? Пройдут месяцы, годы... Недовольные императором забудут полководца, они будут смутно вспоминать, что когда-то поддерживали кого-то, кто-то молодой и горячий рвался в бой. Возможно, были даже и бои, и победы, но когда это было, и было ли? А если и было, то память уже уволокла эти воспоминания в вязкое болото. И юноша ловил себя на мысли, что сменился уже не один сезон года, что прошел уже не один год. И в его сердце закрался страх. Страх перед тем моментом, когда ему развяжут глаза в очередной раз. Возможно, в том реальном мире он столкнется уже не с юношей, алчущим восстановления былого могущества империи, а с седовласым стариком, являющимся обременительной ношей на плече Эйсая.
Эйсая? Но жив ли он еще? Смертен ли он? Сколько сын императора себя помнил, Эйсай ничуть не менялся. Да, смертен ли он?
- Сделайте ваш выбор!
Эта фраза, словно сотни стрел пронзила существо полководца. Где же подсказка Эйсая? Отчего он молчит? Юноша был сбит с толку тысячами оттенков аромата, которые ему пришлось вдохнуть во время турнира. Он никак не мог понять, что же это за сорт. Разгадка ускользала, едва он умудрялся коснуться ее эфемерного хвоста. Казалось, он нагонял ее, готов был вот-вот ухватить и почувствовать неожиданное просветление - да, это такой то чай, это точно! Но...
- Легкий, словно видение!
Это Эйсай. Легкий, легкий словно видение, что за видение? Возможно, он уверен, что аромат этого чая должен рождать некое видение? Вероятно, подсказка есть в самих словах. Легкий, видение...Словно молнией юношу пронзила догадка. Видение, образ, ну конечно, образ. Эйсай не зря говорил с ним тогда про дракона. Он также видел его там, на дне реки. Вот о чем говорит сейчас старик.
- Сиху Лунцзин. Это Сиху Лунцзин(14)! - ответил полководец.
В этот же момент он услышал разочарованный выдох Эйсая. Он не прав?
Но как же видение?!
Дракон?!
- Ваш выбор сделан неверно - сказал распорядитель. - Это Хиньян Маоцзянь(15).
Вот о чем говорил Эйсай. Легкий, словно видение. Волос легкий как видение...Вовсе не дракон, вовсе не Лунцзин. Этот дракон, сидящий в его реке, пожалуй, огонь войны, сверкающий в его сердце и сбивший его с толку. Жажда мести завоевателям, отхватившим лакомые куски империи.
С полководца сняли повязку.
Рядом с ним сидел Эйсай. Как и прежде. Он очень постарел. Возможно, прошло так много времени, а может оттого, что с трудом находил в себе силы, чтобы сказать лишь одно слово. Но вот он собрался с силами, выжал без остатка плод своего тела и сказал:
- Прощай!
Юноша огляделся. Императора уже не было.
Он достал из волос веточку полыни, поднес ее к лицу и ощутил резкую горечь.
Вскоре в Китай вторглись чжурчжэни и создали государство Цзинь, границы которого проходили по реке Хуанхэ. После захвата чжурчжэнями в 1127 году сунской столицы г. Кайфын императорский двор бежал на юг, за реку Янцзы, и с этого времени династия получила название Южных Сунн (1127-1279). Несмотря на сопротивление части войск, оказанное наступавшим чжурчжэням, императорский двор проводил политику капитуляции перед захватчиками. В 1141 году был подписан мирный договор, согласно которому Сунская империя признавала себя вассалом государства Цзинь, обязавшись платить ему большую дань. Позже, вся территория Китая более чем на столетие была оккупирована Чингис-ханом и Кубла-ханом. В это время большинство чайных плантаций была уничтожена, чай вновь стал редким и элитным напитком, а массовая культура питья чая была утрачена.
4 марта 2004 года
ПОЯСНЕНИЯ:
(1) - Император Цзя Цзун (Хуй Цунг, Hui Tsung) - царствовал в период с 1101 по 1125 год, собрал и описал лучшие способы приготовления порошкового чая. Любитель чая и покровитель чайного производства, он стал устраивать чайные турниры, в которых участники узнавали и оценивали различные сорта чая. Легенда гласит, что он стал настолько одержимым фанатиком чая, что не заметил завоевателей, которые и разрушили его империю. Во время его царствования производство чая в Китае увеличилось в несколько раз.
(2) - Здесь и далее приведены высказывания из трактата "Гуань Инь-цзы". Первоначальная редакция трактата приписывается начальнику пограничной заставы, которому, согласно легенде, родоначальник даосизма Лао-цзы вручил свою книгу "Дао-Дэ цзин", покидая Китай и направляясь в западные страны. Эта редакция была утрачена. Нынешний текст "Гуань Инь-цзы" традиция относит к эпохе Тан и Пяти династий (VII-X вв.).
(3) - Согласно легенде, где-то в 519 г. до н.э. Бодхисаттва пришел с запада, сел напротив Великой китайской стены и замедитировал. В какой-то момент он задремал, а, проснувшись, рассердился на себя, вырвал свои ресницы и бросил их на землю. Из этих ресниц и вырос чайный куст. Понятия "чай" и "бодрость" в китайском языке обозначаются одним иероглифом.
(4) - Шен Нун - второй легендарный император и божественный земледелец. По одним данным жил с 2737 года до н.э. до 2697 года до н.э., по другим - примерно в 3700 году до н.э. Типичный культурный герой. Научил китайцев выращивать растения и использовать их полезные свойства. Среди этих растений был и чай.
(5) - Яошоу - лекарственный зверь Шень Нуна.
(6) - Гунфу-ча - китайская чайная церемония.
(7) - Вэнсябэй - чашечка для вдыхания аромата.
(8) - Те гуань-инь - улун чай (полуферментированный чай, занимающий промежуточное положение между черным и зеленым), который происходит из уезда Аньси, что на юго-востоке китая в провинции Фуцзянь. Монахи выращивали в этой местности чай еще при династии Тан (VII-IX вв.) Другое его название - Железный Бодхисаттва.
(9) - Дунь У - момент внезапного просветления.
(10) - Чахэ - небольшой совок, который нередко используется для демонстрации чая. Чаще всего изготавливается из бамбука.
(11) - Чаша справедливости - промежуточный кувшинчик, в который переливают чай из чайника перед разлитием по чашкам.
(12) - Кончик волоска - другое название зеленого чая Хиньян Маоцзянь. Производится на самом юге провинции Хэнань (Центральный Китай), в уездах Синьян, Гуши, Шанчэн, Хуанчуань и других.
(13) - Дун-тин Би-ло (Изумрудные спирали весны из Дун-тина) - зеленый чай, произрастает в гористом районе Дун-тин на берегу озера Тай-ху в восточном Китае (провинция Цзянси). Часто встречается другое название - Би Ло Чун (Скачок зеленой улитки).
(14) - Сиху Лунцзин - зеленый чай. Другое название - Колодец Дракона озера Си-ху.
(15) - Хиньян Маоцзянь - зеленый чай, который производится на самом юге провинции Хэнань (Центральный Китай). Чайные плантации расположены на крутых склонах холмов. Другое его название - Кончик волоска.