- А что ж ты, баушка, термосом не озаботилась? Были б у тебя всегда пирожки горячие да вкусные.
- Мне, милок, термос без надобности, товар споро разбирают, остыть не успевает.
- Дай и мне парочку, с картошкой.
- А держи, милок, кушай на здоровье.
- Здоровье мне понадобится.
Два румяно-золотистых, обжигающих через вмиг промаслившуюся салфетку пирожка перекочевали из объемистой алюминиевой кастрюли торговки в карман старого плаща господина Шепелева. Добежать до дома и употребить горячие чудеса кулинарии с бутылкой ледяной водки. Совсем без закуски вливать в себя чуть загустевшую от холода прозрачную жидкость уже не было никакой возможности, организм, и без того слишком долго терпевший над собой подобное издевательство, начинал бунтовать. Организм надо было умилостивить, подмазать, умаслить. Горячие пирожки с картошкой подходили для этого как нельзя лучше. Чуть больше трех минут - и вот господин Шепелев уже стоит в своей прихожей, совершенно застыв, потому что вдруг обратил внимание, какие причудливые формы принимает пар, вырываясь изо рта. Однако, случайное прикосновение пальцев к горячему свёртку, обнаружившемуся в кармане плаща, быстро вернуло его к действительности. Решительным шагом Шепелев преодолел длинный коридор, утвердился в промороженной насквозь кухне, навис над застланным газетами столом с одинокой бутылкой в центре и извлек из кармана начавшую уже остывать закуску. Оказавшись в компании с почти полной бутылкой, пирожки образовали натюрморт, способный сделать честь Ван Гогу. Или Петрову-Водкину. "Жаль. Жаль я не художник." - подумал Шепелев.
К фамилии героя мы для удобства перестали добавлять "господина" а, начиная со следующего предложения, вообще будем звать его иногда просто по имени.
Федор ухватил бутылку за горло, одним движением свернул пробку, закрутил жидкость винтом и отправил медленно взбурлившую водку в рот. Собственно, создалось впечатление, что, похожая от мороза на глицерин, жидкость миновала рот, глотку, горло, пищевод и сразу провалившись в желудок, где накопленный водкой холод стал постепенно растекаться теплом. Сразу же за водкой в рот отправились и пирожки, один, потом второй. Вкус пропеченного теста, картофельного пюре, поджаренного лука и, даже, черного перца Федор почувствовал как раз на втором пирожке, спешно перемалывая его крепкими челюстями. Он прикрыл глаза и прислушался к ощущениям. В желудке было уже не просто тепло, там сделалось горячо, и жар поднимался выше. Даже с закрытыми глазами кружилась голова, захотелось сесть, Федор, не глядя опустился на старый крепкий табурет, взятый с боем из старой квартиры. Сделалось хорошо и на все наплевать.
- Однако, это у Вас завтрак такой, Федор Дмитриевич?
Чужой голос, гулко прозвучавший в холодной квартире, не сразу обратил на себя внимание. Сознание было уверено, что его обладатель в квартире один. К тому же, уже подернутое алкогольным маревом, оно, сознание, не желало реагировать на внешние раздражители, будь то землетрясение, торнадо, гром и молния или чей-то голос.
- Здоровье Вас, Федор Дмитриевич, не беспокоит еще?
Федор открыл глаза и резко повернулся вместе с табуретом на голос. Опираясь о косяк, в арке выхода из кухни стоял бледный субъект одетый так, что живо напомнил сэра Генри Баскервиля в исполнении Никиты Михалкова из советского сериала про Шерлока Холмса и Доктора Ватсона. Мохнатую меховую шапку субъект зажал под мышкой, а свободными руками быстро и умело набивал большую курительную трубку, не отрывая при этом взгляда от удивленно-испуганной физиономии Шепелева.
- Вы как вошли? - выдавил, наконец из себя Федор, шаря рукой по столу в поисках бутылки.
- Пешком. Двери надо запирать в элитных домах.
- Я запер. - произнес Федор. Нащупав бутылку, сжав ее вспотевшей рукой, он почувствовал себя увереннее. - Что вам надо?
- Вопрос в том, что Вам, Федор Дмитриевич, надо, а не мне. А Вам надо много чего...
В нормальное жилье перебраться, где можно принять горячий душ, где водку, чтобы охладить, ставят в холодильник, а не оставляют на кухонном столе... -
визитер умял табак большим пальцем, невесть откуда извлек тускло блеснувшую зажигалку, передумал, сунул зажигалку в карман, достал спички, раскурил трубку и, выпустив густой клуб голубоватого дыма, продолжил, - С долгами надо расплатиться, чтобы можно было спокойно жить и работать, не задумываясь о том, что сделают с Вами кредиторы, когда у них кончатся и без того скудные запасы терпения. Кстати, как Вас угораздило вляпаться в эту авантюру с перепродажей автомобилей? Вы же человек искусства, Вам голой коммерцией типа "товар-деньги" заниматься противопоказано.
- Не учите меня жить, - проговорил Федор враз севшим голосом, - лучше помогите материально.
- Это я могу. Заметили, Федор Дмитриевич, Вас уже не интересует, как я проник в этот, условно Ваш, дом, что мне от Вас нужно и прочие мелочи. Вы сразу заговорили о деле. Поразительно, что делают с людьми водка и правильно организованная беседа. Итак, что Вам нужно прежде всего?
- Деньги вернуть. И отдать. А то и здесь найдут.
- Нет, уже не найдут. Поскольку я нашел вас раньше. Правда, для избавления от неприятных обязательств перед компанией кредиторов, Вам придется принять некоторые обязательства, гораздо менее неприятные, по отношению ко мне.
- В долг, что ли, дадите? Нафиг-нафиг. И так по уши в этом... - Федор поставил бутылку на стол.
- Нет, никаких долговых расписок, кредитов, закладных и прочего. Все предельно просто, Вы - мне, я - Вам. Взаимовыгодный обмен, так сказать.
- Издеваетесь? Чего такого я могу вам дать? У Вас одна шуба стоит, как половина этой квартиры.
- Как две таких квартиры, Федор Дмитриевич. Табачок тоже весьма недешев, как, впрочем, и трубка, при помощи которой я его употребляю. Вы ведь про табак хотели спросить?
- Хотел. Непонятно, как вы умудряетесь внятно со мной разговаривать и курить при этом трубку.
- Это, Федор Дмитриевич, искусство. И опыт. Ну, так сколько вы просите за квартиру? Шучу, шучу. Останется сей приют убогого скитальца в Вашем безраздельном пользовании. От Вас требуется вообще безделица, если не считать подписи под важным документом.
- А говорили, "никаких расписок"...
- О! Начали следить за беседой. Похвальный прогресс. Нет, не о расписках речь. Речь о полноценном договоре. "Стороны обязуются...", "именуемый в дальнейшем "заказчик"...", и тому подобное. Бланк стандартный, вот он, перед Вами. - гость указующе кивнул.
Шепелев повернул голову, краем глаза уловив на столе какое-то движение. Между промасленными салфетками от пирожков и оставленной в покое бутылкой лежали сцепленные канцелярской скрепкой листы, заполненные мелким шрифтом. На первом листе четко выделялась крупная надпись "Договор". Федор повернулся обратно к двери,
- А как вы...
И чуть не упал с табурета. Гость стоял рядом со столом, с шапкой в одной руке, бутылкой в другой и трубкой в зубах. Бутылку Гость внимательно рассматривал. Шепелев испугался по-настоящему.
- А водочку продолжаем пить дорогую. Трудно отказаться от привычек, трудно. Вы посмотрите бумаги, не сидите, как истукан.
Дрожащими руками Федор взял договор и принялся его листать. По мере прочтения текст становился все менее доступным для понимания.
Шепелев и художественную литературу читать не любил, а на разнообразные официальные документы у него вообще было что-то вроде аллергии. Их он подписывал не читая. Что его и привело к нынешней дурацкой ситуации. Но содержание бумаг, оказавшимся перед ним на это раз, превосходило невнятностью и бредовостью даже наш рассказ.
- Вы это серьезно? - вопросил Федор еле слышно.
- Конечно, Федор Дмитриевич!
- То есть, стоит мне пожелать что-либо, не выходящее за рамки специально оговоренных условий, необходимо только... Что за бред!
- Вот ведь как интересно. У Вашего далекого предка, разорившегося немецкого дворянина Макса Шпеля мое предложение не вызвало бы такой бурной реакции неприятия. Только живейший интерес. А Вы... Ну, что бы Вы предпочли вместо предложенных тарифов? Иглой себя колоть или мелких животных в жертву приносить вы не будете, это ясно. Зато, как натуре артистической, Вам несложно будет выдрать у себя пару волосков, сопроводив этим символическим актом некое вербально оформленное высказывание.
- Но выдирать-то зачем? Почему состричь нельзя?
- Потому что стригут в парикмахерской. Речь идет не о банальном избавлении от волосяного покрова преимущественно на голове, а о причинении пусть незначительной, но боли, о добыче настоящих, нужных, желательно, не седых и не старых еще волос, безо всяких секущихся концов.
Разумеется, Федор подписал договор. Разумеется, на следующее утро ничего не помнил. Выбравшись из спального мешка, дохнув паром и поняв после взгляда на часы, что проспал сутки, он собрался было сгонять за пирожками и водкой, как вдруг решил избавиться от пустых бутылок. Войдя на кухню, он прежде всего уцепил стеклотару со стола и обнаружил, что стояла она на стопке замусоленных бумаг, сцепленных канцелярской скрепкой. Федор вспомнил все и, обессилено опустился на табурет. Кривая ухмылка вылезла на небритый подбородок, губы прошептали "трах-тибидох-тибидох твою так-перетак", дрожащая рука сама собой опустилась на лохматую шевелюру, холодные пальцы, сомкнувшись, ухватили неслабый пук роскошных вороных волос, дернули, и Федор взвыл, зажмурив глаза, из которых брызнули слезы.
Впрочем, он немедленно их открыл. На столе бутылки не было. Отсутствовали стройные ряды стеклотары, дежурившие под окнами и возле мойки. Ни одного вырванного волоска в ладони тоже не оказалось. Только болел пострадавший участок кожи головы возле макушки. Фёдор опять криво усмехнулся. "Пальцы ног и уши головы". Пару волосков, значит, и чтобы не седые и здоровые и чтобы больно было? Ну что же, посмотрим...
Что нам остается добавить? Видимо, требуется внятный и поучительный финал. Без него, без финала, особенно, поучительного, с моралью - никуда. Не подписывай, мол, подозрительных договоров, не участвуй в финансовых аферах, иди по жизни уверенно и рассчитывай только на свои силы. Нет, не совсем так, дорогие читатели. Не нам тут морализаторствовать. Всё получилось совсем не так, как хотелось бы любителям строгих правил, жаждущих наказать оступившегося грешника. Вернее, не совсем так. Дело в том, что через некоторое, весьма продолжительное, надо сказать, время, господин Шепелев, известный художник-портретист, поехал на встречу с учениками художественной академии в один южный город. Не доезжая до города каких-то пятидесяти километров, Федор Дмитриевич стал свидетелем интересного природного, как он подумал тогда, явления - дело было вечером и на горизонте, на фоне темно-синего, уже почти ночного неба вдруг стали вспухать и лопаться яркие желто-оранжевые шары. "Красиво!" - подумал господин Шепелев и не стал останавливаться. Может, оно и к лучшему. Разглядывать аварию на ядерной электростанции вблизи не рекомендуется. Задавленное любопытство привело к тому, что доза облучения оказалась вполне терпимой для здорового, ухоженного организма, который исправно помогал и, главное помог спасти свою жизнь и жизнь своего хозяина. Только вот волос Федор Михайлович лишился всех.
Очнувшись от снотворного рано утром и потянувшись за кружкой с водой, стоявшей на прикроватном столике, Шепелев обнаружил, что с края столика свисает придавленный тяжелой кружкой грязный, измятый листок. Федор с силой сморгнул и потянул за бумагу. Лист оказался прицеплен к целой стопке таких же бумажек ржавой канцелярской скрепкой. Сердце зашлось, Федор дернул стопку, кружка подпрыгнула, опрокинулась, покатилась и застыла на углу столика. Федор, тяжело дыша, поднес бумаги к самым глазам, медленно листая, добрался до последней страницы и, сквозь муть полуобморочного состояния, борясь с головокружением, прочел четкие, яркие строчки:
"Договор расторгнут ввиду неплатежеспособности заказчика". Дата. Подпись.
"Вот и хорошо, вот и славно!.." - подумал Федор и нажал кнопку вызова медсестры. Ему действительно было очень хорошо и он спешил поделиться этой новостью хоть с кем-нибудь.