Я давно смирился со своей неправильной любовью. Точнее, пытался смирить саму любовь, но, как оказалось, это была только лишь видимость...
Последние лет десять я все чаще стал задумываться о смысле своей жизни. Она представлялась мне песочными часами, в которых без какой либо определенной цели пересыпались песчинки, и поворот которых символизировал значимые события. Горькие и радостные, счастливые и не очень, цветом полночного неба и алых капелек крови, и прозрачных кристалликов не пролитых слез, которые скапливались внутри меня, мочили песчинки жизни, и те прилипали к стеклянным стенкам, постепенно образуя комок, который однажды должен был остановить для меня время.
Говорят, человек рождается и умирает один... Не в нашем случае, брат! Только не в нашем! Я родился всего лишь на несколько минут раньше тебя, Андрей. И уже тогда, по рассказам матери, тянулся к тебе своими слабенькими ручками, если только мы оказывались рядом. Хватал в кулачки черные волосики брата, и страшно орал, когда тебя у меня отнимали. А потом было взросление, становление личности. Но и тогда я тянулся к тебе, как к солнцу, бережно, но упорно, направляемый твоим внутренним светом, той жаждой жизни, которой ты щедро делился со мной. Ты много и часто болел, и каждое твое выздоровление становилось праздником. Никогда ты так отчаянно не веселился, никогда не смеялся так радостно, никогда не лучились твои глаза неподдельным счастьем, кроме как после очередной победы над костлявой старухой - смертью. И я впитывал всего тебя, как губка впитывает влагу, потому что до безумия хотел быть сопричастным к той жизни, какой ее воспринимал ты. Твои увлечения становились моими, потому что я просто не представлял себе, как можно хотеть жить, если рядом нет тебя. Ты всегда был моим топливом, ядерным реактором, доводившим меня до исступления бесконечной неудовлетворенностью, постоянными поисками себя. Карате, плавание, волейбол и даже кулинария - казалось, не осталось ни одной стези, в которой ты хоть раз не попробовал бы себя. И я ходил с тобой на занятия по плаванию, хотя втайне всегда мечтал участвовать в гонках. Но машины ты не любил, а я и представить себе не мог, что что-то в моей жизни будет проходить отдельно от тебя.
Мы менялись, взрослели, обрастали чужеродной, навязанной веками и людской глупостью, моралью. Я в полной мере осознал это, когда лет в семнадцать кто-то из одноклассников зло пошутил, глядя, как бережно массирую я ногу своему брату, когда он на уроке физкультуры сильно подвернул лодыжку. Те ядовитые слова, сказанные недалеким, ограниченным, забитым всяческими "табу" парнем, въелись в меня, как соль въедается в открытую рану. Но еще больше они запали в твою душу, Андрей! Педики, инцест, извращенцы - эти слова разбили в нас что-то очень хрупкое. Они перечеркнули привычную за годы близость. Они разделили нашу жизнь на "до" и "после". До этих слов мы частенько болтали ночи на пролет, тесно прижавшись друг к другу. И я наслаждался тем, что могу просто быть рядом, перебирать твои мягкие волосы, прижимать к себе до боли родное тело, без всяких задних мыслей, хотя уже точно знал тогда, что влюблен в своего брата. Но я не позволял этой любви встать между нами. Я умел ценить каждое мгновение, проведенное рядом. Я хранил каждую такую ночь, как самые драгоценные в мире алмазы, изредка позволяя себе перебирать в памяти твои сонные, неосознанные ласки, когда тебе снилась очередная подружка.
"После" - даже случайное прикосновение рук стало вызывать в тебе отторжение. Сначала медленно и незаметно, но ты все чаще отстранялся от меня, когда я по привычке обнимал тебя. И краснел... Краснел, как будто в моих объятиях было что-то постыдное. Мне было больно видеть, как ты с каждым днем все сильнее зажимаешься, закрываешься в раковине условностей, так благородно навязанных тебе "добрыми" людьми. И все же я принял новые правила, потому что не мог не принять, потому что не мыслил себя на расстоянии. И пусть теперь навсегда закончились для нас длинные, полные нераскрытых тайн и загадок, ночи, я все равно умудрялся побыть к тебе так близко, как раньше. Я частенько заходил в твою комнату, когда ты уже спал, очень осторожно садился на краешек кровати, перебирал твои волосы, едва их касаясь, вдыхал бесконечно дорогой и знакомый запах... И я точно знал, когда ты просыпаешься. Видел это, по внезапно сбившемуся дыханию, по слегка затрепетавшим густым ресницам. А еще я знал, что ты не прогоняешь меня. И частенько задавался вопросом - почему? Почему только ночью, в дали от остального мира, ты позволял себе быть прежним Андреем? И почему утром делал вид, что и не было той пронзительной нежности, которая безмолвно растекалась между нами, заполняя каждую клеточку тела?
А потом появился Ник... И мои песочные часы "сломались". Так долго копившийся в них песок, впитавший в себя соленую влагу безответной любви, оторвался и тромбом встал посредине. И этой серединой был ты!