Можно ли обвинять судьбу в излишней жестокости по отношению к конкретному человеку? В моем случае имеются все предпосылки, чтобы я считал ее стервой. Я и считал. Упрямо сжимал зубы и шел напролом, пытаясь прорвать порочный круг. С самого рождения, я уже был обречен, и все же отчаянно сопротивлялся. Вперед меня толкало вовсе не желание выжить, как думали многие, не надежда на лучшее будущее, не уверенность в своих силах, не жажда мести... Ничего из вышеперечисленного никогда не имело для меня смысл. Стремление жить в аду? Я не мазохист. Надежда на лучшее будущее? Все мое лучшее будущее укладывалось в пару промерзших клубней картошки и дырявом, но еще теплом, отцовском тулупе. Уверенность в своих силах? Укладываясь на ночь в не топленом доме зимой, у меня не было уверенности даже в том, проснусь ли я утром! Жажда мести? Ну, я же не серийный маньяк, в конце концов...
Вперед меня толкало только природное упрямство, но с каждым годом смерть казалась все желаннее. А потом мои горе-родители отравились на пару паленой водкой, и жизнь моя не то, чтобы резко изменилась, но потекла по другому руслу. Детдом в захолустье встретил меня чуть более сытым рационом, чуть менее холодными стенами и абсолютно такими же побоями. Давать отпор просто сил не было.
До сих пор удивляюсь, почему эти холеные, с виду весьма благополучные люди выбрали меня. Что разглядели они за тощим, грязным, и совершенно диким ребенком? Жалость? Да я слова то такого тогда не знал!
Колея моей судьбы чуть свернула, принеся с собой новые проблемы в лице двух отпрысков благородного семейства. Ох, и доставалось же мне от них! Особенно младшенький старался. И чего он на меня так вызверился? Бывало, так словами припечатает, что и не знаешь, что ответить. Ладно бы по-простому матом послал или еще как... Так нет же, вежливо так, заковыристо: "Прошу впредь свою плебейскую физиономию держать подальше от моей комнаты!". Что за плебейская физиономия, с чем ее едят? Вроде бы понимаю, что оскорбил меня стервец этот, а чем именно - хрен разберет. А потом и вовсе житья мне от него не стало, и свою ссылку в закрытую школу я принял с радостью - только бы Андрюшеньку этого в глаза больше не видеть.
Школа стала еще одним испытанием. По природе то я вовсе не глуп, но такие прорехи в образовании, как у меня, кого угодно тупицей выставят. Вот и пришлось мне в срочном порядке корпеть над книгами, вгрызаясь в гранит науки так, что крошки этого гранита поперек горла вставали. Зато закончил с отличием, гранд получил, и благополучненько отчалил в Лондон - крошить английский гранит. Домой приезжал редко - братьев видеть не стремился.
В один из таких приездов познакомился с Юлькой. Я с ней и время то проводил потому только, что дома Андрюшенька точил ножи в ожидании моей скромной персоны. Так и стал с ней встречаться. У нее дома всяко лучше было, чем с моими братцами-имбицилами.
А в один из своих приездов узнал, что Юльки больше нет. Жалко было девочку...
Через пару дней выловил меня как-то Славка, и со всеми подробностями поведал мне историю Юлиной смерти. Я тогда понял, что если не уеду сейчас же, то от Андрея только рожки да ножки останутся. Козел! Зачем девчонку сгубил? Ну ладно я - привык уже. Ее то за что?!
Уехал в Лондон, бросил универ, сменил квартиру, пошел работать. Вся моя жизнь тогда укладывалась в ряд простых действий, чтобы не сорваться, не убить гада.
Постепенно улеглось. Работал, как вол. Через пару лет, накопив капитал, решил вернуться на родину. Купил квартиру, пакет акций компьютерной фирмы. К родственникам не торопился. О том, что умерла приемная мать, вообще ни сном, ни духом.
Смотался в Москву, заключил несколько выгодных сделок. Как раз с вокзала ехал, когда директор теперь уже моей фирмы позвонил, слезно умоляя прибыть на его день рождения в такой-то ресторан. Устал я тогда, как собака. Плюнул бы на все без зазрения совести, но Варламов как-то вскользь обронил, что Вячеслава Сысоева на должность начальника отдела назначил - дескать, перспективный молодой человек и все такое. Хорошо, что не я за рулем был. Трупов бы было, мама не горюй! Рванул в ресторан. Пока ехал, успокоился слегка - мало ли на свете однофамильцев?
В ресторан минут через двадцать залетел. Чемодан в гардеробную сдал и пошел в банкетный зал. Опасения подтвердились. Я понял это сразу же, увидев, как мои незабвенные братья застыли посреди танцпола с бокалами вина, как два идиота. Помню, меня еще тогда поразило, что они так мало изменились. Варламов меня на почетное место усадил, и все твердил, как заведенный - Сысоев то, Сысоев се, тыкая жирным пальцем в направлении близнецов. А эти двое стоят, пялятся, будто привидение увидели. Что меня тогда к ним толкнуло, не помню. Помню только, как с удивлением наблюдал за поспешным маневром одного из них при моем приближении - смылся от меня в туалет, как от зачумленного. Тогда я и понял, что это Андрей. Кинулся за ним, еще не зная толком, зачем. Славку Варламов отвлек чем-то.
Когда в туалет вошел, увидел Андрея. Он стоял над раковиной, усиленно плеская в лицо холодную воду. Брат поднял глаза, и на миг наши взгляды встретились в зеркале. Я бы, ей богу, упал, где стоял, если бы не дверь за спиной! Испуганный взгляд раненой лани никак не ассоциировался у меня с глазами Андрея. Его руки дрожали, с длинной челки стекала вода, поблескивая на губах капельками алмазов. Я засмотрелся на эти капельки, впервые отмечая, какие красивые у Андрея губы. А он нервно облизнулся, как будто специально дразня, и резко развернулся спиной к раковине, забыв выключить воду. И чего я поперся воду выключать? Не терпелось поближе рассмотреть золотые искорки в темно-карих глазах? Короче, притиснул Андрея к раковине, протянул руки, сомкнул за его спиной, прижимаясь к нему всем телом. Андрей вздрогнул, не делая попытки отстраниться. Медленно, очень медленно я повернул кран и отошел от него, не в силах справиться с нахлынувшим на меня возбуждением. Спрятался за маской безразличия:
- У тебя вся рубашка сзади мокрая.
Андрей отвернулся снова к раковине, удивленно уставившись на закрытый кран. А я кинулся в гардероб, чтобы принести ему рубашку и немного успокоиться. Мысли бились в голове стайкой испуганных птичек. Почему я так среагировал на Андрея? Я думал, что ненавижу его, но мое тело усиленно опровергало доводы разума. Я все еще помнил тепло тела брата, легкий запах мяты, исходящий от него. В Лондоне у меня был знакомый-гомосексуалист. Неплохой, в принципе, парень. Вот только я гомосексуалистом не был! По крайней мере, до сегодняшнего дня я мог в этом поклясться. Ксавье всегда смеялся, что нельзя ничего утверждать с полной уверенностью, не попробовав даже. И вот теперь я мог точно сказать, что хочу своего брата так, как до этого ни одной женщины не хотел. А я ведь реально еще даже не пробовал!
Вернувшись в туалет с новенькой рубашкой в руках, застал там Андрея, остервенело трясущего своей мокрой рубашкой. На ходу бросил ему пакет, зачарованно глядя на белоснежную кожу с минимальным количеством черных кудряшек, соблазнительно тянущихся от пупка за ремень брюк. Свет преломлялся в капельках воды, причудливо украшая разноцветными бликами и без того совершенное тело. Андрей был старше меня, но выглядел хрупким, как фарфоровая статуэтка. Черные, растрепанные и чуть влажные волосы спадали на плечи, в темно-карих глазах вспыхивали золотистые искорки. Я не смог сдержать свой порыв - подошел к нему, оторвав кусок бумажного полотенца, и начал аккуратно промокать плавный изгиб спины Андрея, наслаждаясь мягкой гладкостью белой кожи под моими руками. Запах одеколона в смеси с запахом брата пьянил меня, не хуже вина. Он дрожал под моими прикосновениями, и я никак не мог понять, вызвана ли реакция отвращением или же ему на самом деле приятно. Когда же Андрей развернулся ко мне лицом, я не смог больше терпеть. Я увидел в его глазах ярость и понял, что если отпущу сейчас, то больше никогда он не даст мне к себе даже близко подойти. И я решился! Впился в дрожащие губы поцелуем, прижимая Андрея к стене, стискивая так, чтобы он не смог сбежать от меня. Но Андрей и не пытался. Он позволял целовать себя, не делая попыток ни поучаствовать в поцелуе, ни разорвать его. Я не хотел и не мог остановиться, даже когда в туалет влетел разъяренный Славка. Он буквально силой оторвал меня от брата, от души треснув меня по морде. Я почувствовал во рту солоноватый привкус крови и уже приготовился вмазать ему в ответ, но увидел потрясенные глаза Андрея. Вытер с лица кровь и вышел, обернувшись в дверях, успев заметить потерянный взгляд, расширившиеся зрачки коричневых глаз, еще десять минут назад значивших для меня так мало, теперь же вдруг ставших центром моей личной маленькой вселенной. Дальнейший вечер я помню смутно, потому что утопил воспоминания о губах Андрея в изрядном количестве алкоголя. Домой меня припер шофер Варламова, всю дорогу молча слушая мои пьяные излияния и на корню пресекая бессвязные требования продолжения банкета.
На следующий день вчерашний вечер напомнил о себе страшным похмельем и тугой, тянущей тоской по темно-коричневым глазам...