Семью кузнеца любили в деревне все без исключения. В большей степени, конечно, потому что сам кузнец был добрым и отзывчивым человеком с золотыми руками, но и его жена, пусть и не сразу, но снискала всеобщую любовь. Может быть, потому что она была на редкость трудолюбива и жизнерадостна, может быть, потому что, как и сам кузнец, не отказывала никому в любой, даже самой пустячной просьбе. Может быть, потому что деревенские жители решили, мол, наш замечательный кузнец не мог взять себе в жёны кого-то дурного, так, значит, и мы её полюбим так же, как полюбил и он.
Так оно и вышло.
Луна, казалось, была везде, она успевала и за домом следить, и кузницу в порядке содержать, и в жизни деревни участие принимать. Даже рождение дочери ненадолго прервало её кипучую деятельность, уже через несколько дней её можно было увидеть то в огороде, то возле общественного колодца, то на рынке. Дочь она носила везде с собой, как-то хитро привязав её к себе куском ткани. Старухи, конечно, цокали языками, мол, не принято у нас так, мол, где это видано, младенца к себе привязывать, но Луна улыбалась им, не забывала справиться о здоровье, оставалась доброжелательной и открытой, и постепенно старухи смягчились.
Жизнь текла своим чередом, дети рождались, старики умирали, за без малого десять лет в деревне почти ничего и не изменилось.
Пока колдун не привёл себе ученика.
По традиции, преемник деревенского колдуна должен был быть издалека, и когда хранитель деревни чувствовал, что скоро ему придёт время уходить к предкам, он отправлялся в город, центр страны, где собирались такие же колдуны, ищущие себе смену, и молодёжь, не нашедшая себе места в родных местах. Нет, конечно, не только колдунами жил город, здесь сходились все торговые пути, здесь дымили фабрики и шумели базарные площади. Сюда тонкими ручейками стекались люди со всех концов страны - и такими же тонкими ручейками растекались, кто-то обратно, кто-то - в совсем другом направлении, оставив за спиной прошлую жизнь и, по большей части, навсегда.
Где там колдун нашёл ученика, на базаре ли, в таверне ли, может, просто на улице встретил - никто не знал, да и знать не хотел. Чужаков в деревне не любили, но терпели, Луна же смогла стать своей, значит, и этот сможет. А если и не сможет - от колдуна многого не требуется, пусть бы делал своё дело и не встревал в обыденный уклад.
Ученик встревать и не собирался.
Колдун представил его на общем сходе, а потом его долго никто и не видел. То ли учёба всем колдовским штучкам поглотила его с головой, то ли сам он не особо хотел общаться с людьми, с которыми ему предстояло прожить до конца своих дней, то ли ещё что - никого это, в общем-то, и не интересовало до поры до времени. Вот помрёт старый колдун, тогда и можно будет прикидывать да пытаться как-то нового приспособить, а пока что толку воду мутить.
Всё когда-нибудь заканчивается, закончилось и время затворничества колдуна с его учеником. Того стали время от времени замечать то в одном конце деревни, то в другом. То он с деревьями шептался, то рассматривал что-то в ведре, вытащенном из колодца, то просто сидел на краю проулка и глазел на спешащих по своим делам деревенских - уж им-то некогда было прохлаждаться.
Так его однажды Луна и поймала - сидящим прямо на заборе, словно мальчишка. Да он и был мальчишкой, как Луна поняла, разглядев его поближе: совсем худой, коротко остриженные волосы только-только начали отрастать и едва прикрывали уши, на щеках ещё не до конца сошли следы от юношеских угрей. Смотреть и плакать, одно слово, а то и откармливать, пока в тело не войдёт, а то какой же колдун из такого заморыша. Никто и уважать не станет, будь он хоть семи пядей во лбу.
Луна вовсе не собиралась возле него останавливаться, шла бы и дальше по своим делам, да узел, в который она собрала яблоки, как на грех, развязался. Краснощёкие фрукты раскатились по дороге, одно укатилось прямо ему под ноги - а тот даже и не пошевелился особо, с любопытством только глядел, как Луна, вполголоса чертыхаясь, собирает яблоки. Последнее, с трудом выцарапав из густой придорожной травы, Луна, чуть помешкав, протянула ему, просто так, без задней мысли. Почему бы и не угостить человека?
Он не отказался, коротко кивнул в знак благодарности и тут же вгрызся - не слишком-то колдун его баловал, похоже. Луна подумала и решительно развязала только-только завязанную тряпицу.
- Подставляй подол, - скомандовала она.
Тот снова не воспротивился, и Луна отсыпала ему чуть ли не половину с таким трудом собранных яблок. Дочка их всё равно не жаловала, а муж и переждать может пару дней, пока она снова соберётся в сад старого Якуба, так что жалко ей не было.
- Спасибо, - равнодушно сказал он, глядя на яблоки.
Луна легко рассмеялась и тут же тихо охнула - после дня, заполненного трудами, ползание по дороге ей не так уж легко и далось, спина, болевшая последнее время почти постоянно, отозвалась резкой болью. Она крепко взялась за забор совсем рядом с сидевшим на нём мальчишкой и застыла, пережидая первый, самый острый приступ. После него, она знала, будет легче - пусть и не слишком хорошо, но терпимо, хватит, чтобы до дома добрести. А там болеть будет некогда - придёт уставший муж, дочка потребует заботы, до ночи как-то дотерпится.
На её поясницу легла ладонь.
Луна удивлённо взглянула на парня и застыла - боль уходила, собиралась в том месте, где к её спине прикасались тёплые пальцы, и словно испарялась.
- Легче? - всё так же равнодушно спросил он, и Луна кивнула.
Меньше всего она ожидала, что этот совершенно чужой и ей, и деревне человек заметит, что ей больно, да не просто заметит, а поможет.
К помощи она не привыкла.
И не надо было ей привыкать.
Что может быть хуже, чем открыть для себя возможность заботы от других людей? Только если эта забота исходит только от одного-единственного человека. Человека, которому Луна была чужой. Человека, которому вся их деревня была чужой - как когда-то Луне. Когда-то, Луна не уставала повторять себе, что сейчас это её дом, здесь её место, здесь люди, которых любит она и которые любят её.
Только вот облегчить её боль смог только этот заморыш. И не просто смог, а захотел это сделать.
Они редко встречались.
Луна была занята семейными делами, его поглощала колдовская наука.
Пара дней в месяц, не больше, когда луна, тёзка Луны, скрывала свой хищный лик и ночи становились пронзительно-чёрными, так что на расстоянии вытянутой руки уже нельзя было ничего разглядеть.
Они и не разглядывали, им это было незачем.
Они знали друг друга наощупь, узнавали друг друга по запаху, по звуку дыхания, по еле слышным стонам - то её, то его, тихим, совсем не нарушающим покой деревни.
И полностью разрушающим покой Луны.
Ей не нужно было заслуживать эту любовь - если это было любовью, - он ничего от неё не требовал и не просил. Ей не нужно было становиться кем-то другим, он принимал её и отдавал себя, не ставя условий, не принуждая измениться, ничем не ограничивая и ни к чему не вынуждая.
И чем дальше, тем труднее было ей возвращаться домой, туда, где она должна была быть другой.
До этого Луна сама толком не понимала, насколько чужд ей был тот образ жизни, который казался единственно верным. Кузнец был хорошим мужем - но и она должна была быть хорошей женой. Хорошей хозяйкой. Хорошей матерью.
Луна расчёсывала дочери волосы перед сном и думала только о том, чтобы та скорее уснула, чтобы Луна могла выскользнуть туда, в ночь, где заканчиваются все "должна" и "нужно".
Решение нашлось неожиданно. В разговорах со старухами - Луна не забывала выполнять свои обязанности, одной из которых были изредкие посиделки с хранительницами легенд и сказаний, одной из которых она когда-нибудь должна была стать, как бы мерзко сейчас ей это ни казалось - она узнала о бестелесых.
Трещала свеча, по стенам плясали уродливые тени, голоса старух то снижались до еле слышного шёпота, то взвизгивали, от чего Луна невольно морщилась. И всё же одно из преданий заставило её обратиться в слух.
- Есть бестелесые, - шепеляво рассказывала Марта, потерявшая уже все зубы, но знавшая больше всех старинных историй, - они ходят по краю мира, и видеть их нельзя. И если кто захочет их увидеть, надо отказаться от этого желания, забыть о нём навсегда - ибо бестелесые питаются душами. Они могут исполнить твоё заветное желание, но взамен потребуют уплаты. И уплатив, ты получишь то, чего хочешь больше жизни, но радовать оно тебя не будет. Потому что исполняют это желание бестелесые наизнанку.
Луна почти не слушала её, одни только слова об исполнении заветного желания заставили её сердце биться так сильно, что, казалось, в полутёмном доме можно было услышать каждый удар.
- Неужто и впрямь есть безумцы, которые хотят увидеть этих бестелесых? - со смешком спросила она.
Марта затрясла головой.
- Не только хотят, - многозначительно сказала она. - Но и вызывают их.
- А что, есть какой-то способ?
Это спросила не Луна, но сама она прислушивалась к дальнейшему рассказу Марты так, как, наверное, не слушала в жизни больше ничего. Прислушивалась и запоминала.
Не так уж и сложно это оказалось.
Запомнить и сделать.
Бестелесые появились сразу же, хоть Луна и боялась, что придётся повторять обряд их вызова не раз и не два. Нет, тени закружились вокруг неё, едва она договорила последние слова, в ушах зазвучал бесплотный шёпот:
- Чего ты хочешь?
Луна набрала в грудь воздуха и ответила так твёрдо, как только могла:
- Стать свободной.
Тени плясали точно в том же ритме, не всколыхнулись даже.
- Отдай нам свою дочь.
Луна не думала.
- Забирайте.
Свобода нахлынула на неё, завертела, закружила безумным танцем, так что Луна первые мгновения отдышаться даже не могла. Она оглядела мутным взглядом дом, который уже не держал её, который уже не был её домом - да был ли он им вообще когда-нибудь? - и без колебаний кинулась за дверь. Она была свободна.
И не нужна.
Он встретил её с недоумением, терпеливо выслушал сбивчивый рассказ. Луна трогала его за рукав, смело, не так, как раньше, боясь косых взглядов, боясь, что кто-то догадается, а он смотрел спокойно. Посмотрел, послушал и отстранился.
- Извини, мне надо ещё травы перебрать.
Сказал и ушёл.
Не оглянувшись.
Вокруг Луны взметнулись бестелесые тени.
- Ты свободна, - шептали они, и в этом шёпоте ей чудилась издёвка, которой не могло быть. - Что ты будешь делать с этой свободой? Что ты будешь делать?
Луна молчала.