Если ты раз в месяц покрываешься шерстью и воешь на луну, приходится быть очень осторожным. Особенно если ты вдобавок к этому живёшь с инквизитором.
Эйнар вышел из офиса и украдкой оглянулся по сторонам. Улица была почти пустынна, он всегда специально задерживался на работе в эту фазу луны, чтобы возвращаться домой если не в одиночестве, то хотя бы по максимуму избежать возможного любопытства случайных прохожих. Единственный такой же запоздавший, не глядя на него, спешил в сторону метро. До комендантского часа - о нет, на самом деле это был Час Ежевечернего Отдыха, никто и никогда не осмелился бы вслух назвать его комендантским, ведь всё, что делали ангелы, было исключительно во благо людей, а не для того, чтобы как-то их ограничивать - оставалось совсем немного времени, едва-едва хватит, чтобы добраться до дома и предаться заслуженным спокойным развлечениям. Строго регламентированным, конечно же, никакого алкоголя, азартных игр или прочих вредных привычек, только тихие игры в счастливом семейном кругу. Никому даже в голову не приходило нарушать рекомендации ангелов, ведь соседи могли оказаться их соглядатаями, а сообщение о добровольном причинении вреда своему здоровью всегда выливалось в крупные неприятности.
Эйнар бросил ещё один быстрый взгляд в сторону своего попутчика, убедился, что тот занят только собой и своим путём, и слегка ослабил давящий галстук. По шее струился пот, от этого она немилосердно чесалась. Он быстро провёл ладонью под воротником, чтобы проверить, действительно ли зуд был вызван потом, а не пробивающейся шерстью. Каждый раз он боялся, что пропустит нужный момент и начнёт обращаться не дома, за надёжными запорами и под присмотром жены, а на улице или, хуже того, прямо на работе. Каким будет конец в этом случае, Эйнар знал теоретически, но узнавать на практике не хотел. Оборотням разрешили жить рядом с людьми, официально их даже не ограничивали ни в чём, они могли получить образование, имели право на медицинскую страховку и нормальную оплату труда. На деле же редко какому оборотню удавалось выбиться куда-то выше дворника или охранника. Врачи принимали их крайне неохотно, прикрываясь некомпетентностью в вопросах функционирования нечеловеческого тела - хотя бОльшую часть месяца физиология оборотня от человеческой практически не отличалась.
Хвала луне, под пальцами Эйнар не ощутил ничего, кроме нескольких прыщиков, тут же защипавших. Едкий пот был его проклятием, мало того, что он доставлял весьма болезненные неудобства, так ещё и пах слишком, как ему казалось, сильно. Проходя мимо кицунэ, работавшей консьержкой в их доме, Эйнар каждый раз вжимал голову в плечи, молясь, чтобы она не учуяла, и прекрасно понимая, что не почувствовать звериный запах она никак не могла. Ему всё время чудился укоризненный взгляд из-под очков на покрытом веснушками носу. Пару раз Эйнар не выдерживал и даже оглядывался от лестницы к её столику, боясь и почти желая встретиться наконец с ней глазами, практически не сомневаясь, что она смотрит ему вслед - с презрением? Надеждой? Осуждением? Но каждый раз он видел только куцый хвостик стянутых на затылке лентой рыжеватых волос, всегда как-то беспомощно торчащий вверх и назад, когда кицунэ утыкалась в газету с очередным кроссвордом. Такие интеллектуальные развлечения поощрялись ангелами.
Эйнар всегда забывал, как её зовут.
В метро он забился в самый дальний угол. Ехать было недолго, но его уже начинало потряхивать, температура тела прыгала, и его то бросало в жар, то приходилось стискивать зубы, чтобы не стучали от приступа озноба. Глаза слипались, и Эйнар изо всех сил щипал себя за запястье, спрятав руки под портфелем, который он благопристойно пристроил на коленях. Он уже несколько раз процарапал кожу до крови, но сейчас это заботило его гораздо меньше, чем перспектива проснуться в клетке. Оборотни, допустившие обращение в общественном месте, отправлялись в зоопарк без права освобождения, слишком опасно это было для людей. Эйнар иногда навещал своего бывшего однокашника там, ибиса, однажды просто не успевшего укрыться в своей каморке и покрывшегося перьями прямо на улице, на глазах у нескольких десятков невольных зрителей. Он провёл в зоопарке уже около двух лет, ему выделили просторный вольер со всем необходимым для птицы его размеров, аккуратно подрезали крылья и окружили заботой. Когда Эйнар посещал его в последний раз, он был не-птицей уже не больше нескольких дней в месяц и не сразу вспомнил, кто такой этот человек в удобной одежде - носить костюмы вне работы не рекомендовалось ангелами, ведь людям нужно отдыхать от дресскода и прочих офисных обязанностей, - подошедший к самому барьеру и подозвавший его к себе. Эйнар долго глядел в его круглые глаза, прежде чем в них промелькнуло понимание, но и после этого ибис равнодушно покачал головой в ответ на вопрос Эйнара, не нужно ли ему что-нибудь.
Поезд замедлил ход и остановился, двери разошлись с мягким шелестом. На платформе не было никого, один из светильников над эскалатором мигал. Кому-то из гномов завтра достанется, мимоходом отметил про себя Эйнар и поспешил к выходу. Его это не касалось и не волновало. Тем более что сознание уже начинало мутиться, картинка перед глазами то и дело теряла краски, и ему нужно было прилагать все усилия, чтобы не начать принюхиваться.
Короткий путь от метро до своего подъезда Эйнар преодолел почти бегом. Уже всё равно, обратит ли кто-нибудь на это внимание, нужно было как можно быстрее попасть домой. Ещё и лапы отказывались правильно держать ключи, Эйнар попал в замочную скважину раза, наверное, с третьего. В тот момент, когда он уже распахивал дверь, сзади раздался шелестящий голос:
- Привет, Эйнар.
Он почти упал спиной вперёд в дверной проём, развернувшись со скоростью, недоступной человеку. Силуэт на площадке был ему знаком, хотя и меньше всего он ожидал увидеть здесь и сейчас вампира.
- Захо-у-ди ско-у-рей, - провыл Эйнар, мечтая только о том, чтобы побыстрее закрыть эту чёртову дверь, выходящую на чёртову площадку, куда в любой момент могла выглянуть чёртова любопытная соседка.
Вампир скользнул следом за ним, Эйнар захлопнул дверь, и его скрутило. Последней мыслью, которую он помнил, было: 'Костюму конец'.
Болела голова. Мутило нещадно, как всегда, когда волку не удавалось вырваться наружу и поохотиться вволю. Он со стоном перевернулся на бок, ощупывая холодный пол под собой и сминая простыню, которой кто-то - кто же ещё, кроме жены - его заботливо укрыл. В висках гулко стучало, и он не решался открыть глаза, пережидая, когда боль переместится в область затылка. Тогда уже можно будет потихоньку подняться на четвереньки, постоять так ещё немного, пережидая новый приступ тошноты, и медленно вставать. Каждый раз после обращения Эйнар проходил через одно и то же мучительное состояние, чем-то похожее на жёсткое похмелье, только от него лекарства не помогали. Оборотень, лишённый возможности охотиться, вынужденный беситься в зверином обличье в четырёх стенах, - жалкое зрелище. Тем не-людям, которые не скрывали своей сущности, разрешалось раз в полгода обратиться в национальном заповеднике, за это из зарплаты ежемесячно вычиталась достаточно крупная сумма, что-то вроде страховки за убитых зверей. Эйнар на это права не имел, ему пришлось выбирать между престижным местом работы и относительной свободой для себя-волка. Три года назад выбор казался ему очевидным, они с женой тогда только переехали в столицу, и он был полон самых радужных надежд на их совместное будущее, хотя детям в нём места не было. Дети первые несколько лет жизни проводили под неусыпным контролем ангелов, чтобы была возможность вовремя скорректировать все отклонения в развитии. В таких условиях ребёнок не-человек просто не мог остаться незамеченным.
Да, три года назад это казалось ему хорошей идеей. Эйнар совершенно искренне был уверен, что сможет привыкнуть к постоянному контролю над собой, к приступам слабости и отвращения к себе, когда после обращения он не был способен пошевелить и пальцем. Он ошибался - привыкнуть к этому было невозможно, более того, с каждым разом боль реабилитации становилась всё сильнее, а момент обращения всё менее предсказуемым. Вчера, когда он, как обычно, задержался на работе, чтобы не привлекать внимания к себе на улице, он и не ожидал, что его скрутит ещё в метро. Раньше он всегда успевал спокойно вернуться домой и запереться в их спальне, пока жена сидела на кухне со своим табельным пистолетом наготове. Заряженным серебряными пулями, как же иначе - в последнее время Эйнар не контролировал себя-волка совершенно. Каждый раз ему было стыдно перед Ингой, они оба помнили время, когда только познакомились, тогда Эйнар был ещё совсем щенком и часто обращался просто для того, чтобы поиграть с ней. Он любил садиться рядом, класть голову на колени и давать чесать себя за ушами, тихо повизгивая от удовольствия.
Потом всё начало тихо и незаметно меняться. Первый раз, когда Эйнар увидел на стене дома криво намалёванную надпись 'Жизнь для живых', он подумал, что это чья-то дурная шутка. Он рассказал об этом Инге, и они вместе посмеялись над глупостью молодёжи, сами-то они уже учились тогда в университете и считали себя взрослыми.
Когда Инга сказала ему, что всех активистов в их группе заставляют вступить в партию ангелов, Эйнар легкомысленно заявил, что это всё глупости и просто для галочки. Она долго сомневалась, стоит ли это делать, но Эйнар сам посоветовал ей не начинать конфликт с деканатом.
А сейчас Инга работала в Инквизиции.
Эйнар очень осторожно выпрямился, постоял немного, держась за шкаф. Ноги дрожали и подгибались, к горлу подступил комок, и он несколько раз судорожно сглотнул, потом попробовал сделать глубокий медленный вдох. Постепенно в голове немного прояснялось, можно было идти на кухню и пить горячий сладкий чай. Очень горячий и очень сладкий. Потом наступит время бифштекса с кровью, еле-еле обжаренного, но только потом, сейчас при одной мысли о еде его снова начинало мутить.
Когда Эйнар, всё так же держась за стену, вошёл в кухню, его на мгновение охватила настоящая паника: кроме Инги там был кто-то ещё. Первой его мыслью было, что соседи всё-таки вызвали ангела, отвечающего за их район, но уже второй взгляд заставил его выдохнуть от облегчения - скрючившаяся в неудобной позе на табуретке фигура вряд ли могла принадлежать ангелу. Те всегда источали спокойствие и уверенность в себе, а этот человек - или не-человек? - явно чувствовал себя не в своей тарелке. Инга сидела напротив, перед обоими на столе стояли чашки, к которым явно ни один даже не притронулся.
Сидевший в углу поднял голову, и Эйнар сначала не поверил своим глазам. Он почти уверился в том, что у него начались галлюцинации, вызванные неудовлетворённой жаждой свободы и слабостью - на табуретке в их небольшой уютной кухне сидел их старинный приятель. Вампир. Попавший в концлагерь три с половиной года назад, как раз перед их переездом в столицу.
- Владимир? - глупо спросил Эйнар, почти готовый снова ущипнуть себя за запястье, как в метро, когда старался не заснуть.
Вампир глядел ему в глаза, не мигая, никак не реагируя на его вопрос, даже, кажется, не дыша. Оно и было понятно - нежити воздух для продолжения существования не был нужен. Им нужно было другое: кровь, мозги, мясо, страх - и всё это они должны были брать у людей, что нередко заканчивалось смертью последних. Именно поэтому одним из первых законов, которые приняли ангелы после прихода к власти, был закон о полной изоляции нежити от живых. Концлагеря официально назывались резервациями для существ, представляющих особую опасность для жизни и здоровья людей. Там в обмен на скудный паёк вампирам, зомби, демонам и прочим агрессивным существам предоставлялась возможность приносить пользу людям. Всё для людей, как же иначе. Нежить, появившаяся вне резервации, подлежала обязательному уничтожению, и инквизиторы стреляли без предупреждения.
Рядом с чашкой Инги лежал пистолет. Заряженный. Как обычно во время обращения Эйнара.
Владимир медленно растянул губы в подобии улыбки.
- Привет, Эйнар, - сказал он, и Эйнар вспомнил.
Именно этот голос он слышал, когда рвался в квартиру, боясь, что обращение начнётся раньше срока. Тогда же он пригласил Владимира в дом, хотя практически не понимал, кто перед ним. Наверное, в том состоянии он мог бы впустить в дом даже ангела, только тот вряд ли бы сейчас сидел на их кухне, сгорбившись и пряча руки между колен. Вряд ли бы сейчас он глядел на него с таким непонятным выражением на лице - хотя на лице Владимира смесь страха, затравленности и безмерной усталости тоже казалась чем-то чужеродным, словно на него натянули резиновую маску.
Эйнар сел прямо на порог кухни и перевёл взгляд на Ингу. На её лице не отражалось никаких эмоций, ничего, совершенная пустота и спокойствие.
- Милая, сделай мне тоже чаю, - наконец хрипло сказал Эйнар и закрыл глаза.
Инга поднялась со своего места не сразу, помедлила несколько секунд. Он слышал, как её ладонь нерешительно скользнула по столешнице рядом с чашкой - и пистолетом. Обострившийся слух позволял ему, не открывая глаз, отслеживать каждое её движение. Вот Инга встала, опираясь на стол и всё-таки оставив пистолет лежать там, где он лежал всё это время. Вот, слегка приволакивая ногу - во время одной из инквизиторских зачисток упырь прокусил ей сухожилие, - она подошла к плите и щёлкнула кнопкой. Газовых плит давно уже не было, ангелы признали использование природного газа слишком опасным для людей, теперь еда готовилась только на электрических плитках специальной конструкции. Малейшая возможность повредить себе или кому-то другому исключалась, некоторые старики ворчали, что привкус у еды стал просто отвратительным, но кто их слушал? Старики всегда ворчат, даже в самых прекрасных условиях для жизни они найдут к чему придраться. А режим ангелов предлагал старикам прекрасные условия жизни, с этим никто не мог поспорить. Как и взрослым, и детям. Как всем людям без исключения.
Электричество вырабатывалось бесчисленными атомными электростанциями, по большей части расположенными на территории резерваций для существ, представляющих особую опасность для жизни и здоровья людей. Тем радиация не могла повредить, в отличие от людей, так что использовать их для обслуживания реакторов было действительно превосходным решением.
Инга открыла шкафчик, достала любимую кружку Эйнара - не меньше полулитра в объёме. Когда они были ещё совсем молодыми - то есть Инга с Эйнаром были молодыми, Владимиру в момент их знакомства было не меньше пятиста лет, - над его пристрастием к большим кружкам не подшучивал только ленивый. Он отмахивался, настаивая на том, что большую кружку можно один раз, мол, наполнить, и сиди себе спокойненько, попивай чаёк или кофеёк, не прыгая каждые полчаса к чайнику. Когда Владимир, демонстративно закатывая глаза, сетовал на то, что относиться так к чудесному напитку кощунственно, ведь он же остывает и покрывается плёнкой, Эйнар добродушно рычал и резонно замечал, что уж Владимиру точно должно быть всё равно, он-то чая не пьёт. Владимир хватался за голову и сообщал, что его сердце разрывается на части при виде такого безалаберного отношения к продуктам. Эйнар хохотал и продолжал собирать кружки одну другой больше.
- Гляжу, ты всё так же предпочитаешь крупные объёмы, - шелестящий голос заставил его вздрогнуть и открыть глаза.
Владимир смотрел на него всё с тем же выражением, уголки его губ были старательно подняты. Эйнара передёрнуло. Словно Владимир управлял каждой мышцей на своём лице, силой заставляя их сокращаться и расслабляться именно в таких сочетаниях, чтобы его гримаса была похожа на настоящую улыбку. Эйнар почти ждал, что он вот-вот вытащит из кармана шпаргалку и заглянет в неё, бормоча под нос: 'Улыбка номер триста пятнадцать, встреча со старым другом после долгой разлуки'. Владимир был педантом, у него всегда были самые подробные конспекты по всем предметам, и Эйнар в своё время довольно беззастенчиво этим пользовался, делая из них себе шпоры на экзамены. Инга этого не одобряла, но и не препятствовала ему, справедливо полагая, что если бы Эйнар действительно не знал теории, практику он не смог бы сдать ни при каких обстоятельствах. Шпоры нужны ему было больше для собственного спокойствия, он ими и пользовался всего пару раз.
Чайник засвистел, и Эйнар моргнул, выйдя наконец из оцепенения.
- Конечно, - немного невпопад сказал он.
Инга подала ему его кружку, он благодарно лизнул её запястье и припал к кружке, пряча за поднимающимся от чая паром лицо. Владимир тоже отвёл глаза и замер. Его Эйнар не слышал, в отличие от Инги. По венам Владимира не текла кровь, его сердце не билось - по этому признаку таких как он определяли в низший класс, класс не-живых. В него входили вампиры, зомби, призраки, гули, мавки и некоторые другие существа, лишённые большинства прав в справедливом обществе, которым управляли ангелы. Большинство не-живых представляли угрозу для людей, некоторые были менее опасны, поэтому этой малой их части позволялось продолжать существование в необитаемых местах, а не в резервациях.
Владимир к неопасным существам не относился. Эйнар помнил, что в тот день, когда был принят закон о создании резерваций, Владимир был одним из немногих, если вообще не единственным вампиром в их городе, который воспринял это спокойно. Эйнар с Ингой уговаривали его скрыться, обещали свою поддержку и помощь, он внимательно их выслушал, а потом пожал плечами и спокойно заметил:
- Закон есть закон.
В ночь сбора не-живых у администрации, откуда их должны были распределить на новые места существования - да, это было ночью, ангелы прекрасно отдавали себе отчёт, что собирать не-живых днём означало бы со стопроцентной вероятностью их убить, а ведь они ещё могли принести пользу людям, - Владимир пришёл не первым, но и не последним, так же спокойно выслушал приказ оставить вещи у двери и аккуратно положил вещмешок слева от входа в здание администрации. Эйнар и Инга наблюдали за ним, прячась в тени стоящих рядом домов. Эйнар был уверен, что Владимир чувствовал их присутствие, но он даже не оглянулся, исчезая за светлой дверью. Тогда они были почти уверены, что видят его в последний раз.
И вот сейчас он сидел на их кухне, почти не изменившийся с тех времён, если не считать оборванной одежды и грязных спутанных волос. Разве что похудел ещё больше, ну да вампиры никогда не отличались большим весом.
Эйнар снова поднял на него глаза, чувствуя странную неловкость.
- Как... - начал он, почти готовый спросить, как у Владимира дела, но осёксе, понимая, насколько по-идиотски это сейчас прозвучит.
Владимир понял его неправильно и ответил своим странным шелестящим голосом:
- Как я попал сюда? Я сбежал из резервации.
Это было понятно и без лишних объяснений. Понятно и совершенно невероятно одновременно. Владимир, который выше всего ставил следование правилам, который без слов признал закон, перечёркивающий всё, к чему он привык, который подчинился указанию режима ангелов, ставящему его на самую низшую ступень общества, - этот Владимир говорил сейчас так легко и просто о том, что противоречило самой его сути. Да Владимир ли это вообще?
Эйнар тряхнул головой, чуть не стукнувшись затылком о косяк, на который опирался спиной, - движения своего тела он ещё плохо координировал.
- А как ты... - он снова осёкся, почему-то не желая повторять прозвучавшее только что слово.
- Высосал охранника, - буднично пояснил Владимир.
Раздался звон. Инга стояла в луже разлившегося чая, наставив на вампира пистолет.
Никто не двигался. Эйнар очень старался не стискивать кружку, иначе она могла бы просто лопнуть прямо в его пальцах. Владимир сидел всё так же спокойно, как будто сросся со стулом. Пистолет в руке Инги не дрожал.
- Ты... убил человека? - наконец тихо спросил Эйнар.
Владимир еле заметно повёл плечом.
- Мне нужны были силы, чтобы долететь до вашего города, - пояснил он. - Чтобы вас найти. В том состоянии, в котором я был в резервации, я не смог бы вас почувствовать.
Краем глаза Эйнар заметил, что палец Инги немного сдвинулся, и быстро заговорил, боясь, что пауза будет прервана выстрелом:
- Но это же преступление. Ты же сам говорил, что закон нужно соблюдать. Ты же всегда соблюдал законы, ты никогда не совершал преступлений.
Убийство было не просто преступлением. Жизнь каждого человека являлась общегосударственной ценностью, за её отнятие полагалась высшая мера без права на снисхождение. Если человека убивал оборотень или другой не-человек, казнили не только убийцу, но и всю его семью, чтобы избежать мести или повторения трагедии. У не-живых семей, как правило, не было, поэтому к ним по большей части применялись превентивные меры. Ангелы считали, что главное - сохранить людей, а не наказать существо, уже совершившее преступление, а для этого следовало в первую очередь исключить возможность для убийства. Контакты между людьми и не-живыми сократились до минимума, в резервации допускались только госпитальеры - члены духовно-рыцарского ордена, проходившие гораздо более серьёзное обучение, чем инквизиторы. Простые люди и не-люди называли госпитальеров охранниками.
- Мне нужны были силы, - повторил Владимир.
Эйнар очень осторожно поставил полупустую кружку на пол рядом с собой и так же осторожно вытянул ноги. Краем глаза он видел словно окаменевшую Ингу, не сводящую с Владимира ни взгляда, ни дула пистолета. В голове у Эйнара было пусто, плавали обрывки совершенно банальных слов. Что бы он ни сказал сейчас Инге, это прозвучало бы глупо и неуместно. Попросить её успокоиться? Уж кто-кто, а Эйнар прекрасно знал, что в такие моменты она была совершенно спокойна. Была ли причиной её природная хладнокровность или инквизиторская подготовка - Инга никогда не сомневалась, не допускала колебаний или паники, не признавала за собой права на ошибку или сомнения. Если она посчитает, что пришло время выстрелить - она нажмёт на спусковой крючок.
Эйнар почувствовал, что у него запершило в горле. Кашель поднялся из груди неожиданно, начавшись с лёгкого царапания глубоко в глотке, стремительно перешёл выше, заставляя его глотку судорожно сжиматься - он изо всех сил старался сдержаться, словно неожиданный звук мог порвать натянутую нить, почти ощутимо соединяющую Ингу и Владимира, с одинаковой неподвижностью застывших друг против друга. Все трое образовывали практически правильный треугольник, Эйнару благодаря росту даже не приходилось особо поднимать голову, чтобы его глаза были на одном уровне с глазами друга и жены. Друга, легко признавшегося в убийстве, и жены, готовой убить его за это.
Сдерживать кашель становилось уже почти невозможно, Эйнар потянулся за кружкой и неловкими ещё после обращения руками чуть не перевернул её. Благо, пузатая суповая кружка была слишком устойчива, чтобы опрокинуться, она только скользнула по линолеуму от его пальцев к ноге Инги. Та даже не скосилась.
- Что вас так удивляет? - наконец нарушил молчание Владимир.
Точнее, это Эйнару показалось, что его слова раздались после продолжительной паузы - на самом деле с последних слов Владимира прошло едва ли больше двух минут.
- Ты убил человека, - ответила Инга.
Першение в горле Эйнара прошло, будто его и не было никогда. Голос Инги не был мёртвым, холодным или пустым, как часто изображали инквизиторов в популярных фильмах или книгах. Инга говорила совершенно обычно - её речь никогда не отличалась эмоциональностью, так что Эйнар вряд ли мог бы различить только по голосу, объявляет ли она смертный приговор или предлагает выпить ещё чаю. И именно от этой обыкновенности интонаций по его позвоночнику прошла дрожь.
Владимир словно обмяк. Он откинулся, оперевшись спиной о стену и даже будто улыбнулся - Эйнар не мог бы в этом поклясться, в своих попытках удержать в поле зрения сразу обоих он не успевал уловить мимические нюансы на лице ни одного из них. Точнее, не успевал бы, если бы хоть у одного из них мимика была бы хоть немного живее, чем у каменных горгулий, охраняющих вход в офисное здание, где работал Эйнар.
- Я убил человека, - слегка растягивая слова, сказал Владимир.
Эйнар думал, что он снова замолчит, возвращая в кухню то тягостное молчание, которое казалось Эйнару резиново растянутым, почти бесконечным, но Владимир продолжил почти без паузы:
- Я убивал людей за сотни лет до твоего рождения, инквизитор. Ещё несколько лет назад тебя это не особенно беспокоило.
Ответ Инги Эйнар почти не услышал, пытаясь справиться с вернувшимся кашлем.
- Ты не убивал, когда мы были друзьями.
- Ты уверена?
- Да.
Тихий смешок прошелестел над ухом Эйнара, когда тот снова потянулся за кружкой, в этот раз ухватив её за ручку и почти подтянув к себе.
- Единожды убив, ты навсегда остаёшься убийцей. Твой друг убийца - был убийцей, когда вы познакомились, оставался убийцей и будет убийцей до конца его дней. Что изменилось, Инга?
- Ты... не говорил об этом раньше с такой лёгкостью.
Только острый слух оборотня мог уловить еле заметную паузу после первого слова.
- Я просто не говорил об этом. Мы вообще об этом не говорили, если ты не помнишь.
Как раньше, не глядя, Эйнар словно видел движения Инги, так и сейчас он знал, что Владимир улыбается. Теперь точно улыбается. Не одной из своих фирменных ничего не значащих улыбок - так он улыбался только тогда, когда долгая дискуссия подходила к концу, и перевес был на стороне вампира. Неважно, что основным аргументом был пистолет, неважно, что бОльшая часть спора осталась неозвученной - все трое знали, о чём идёт речь. Все трое знали, что Владимир прав.
- Я убивал и буду убивать и дальше, - голос Владимира плыл по кухне, словно дым. - У меня нет права на жизнь в твоём мире, инквизитор.
- Жизнь?
Палец Инги напрягся, и это движение отозвалось почти ощутимой болью в хребте Эйнара. Он медленно подтянул ноги обратно под себя, готовый броситься - на кого?
- Есть ли мне место в твоём мире, Инга?
Спустя очень долгое мгновение она опустила пистолет.
Эйнар наконец позволил кашлю прорваться наружу - и кашлял долго, надрывно, с той странной смесью мучения и удовольствия, какую испытываешь после долго сдерживаемых физиологических позывов. Когда приступ почти закончился, точнее, стих настолько, что Эйнар смог отпить остывший чай, смачивая саднящее горло, Инга сидела на своём прежнем месте. Владимир снова застыл, уже не в той напряжённой позе, в которой Эйнар увидел его, войдя в кухню. Они действительно никогда не поднимали в разговорах тему его вампирской сущности, хотя и знали, не могли не знать, что Владимир за почти пятьсот лет свой не-жизни убил - высосал, как только что, впервые за всё время их знакомства и дружбы, сказал он - не одного человека. Знали, просто предпочитали оставить это за кадром, как будто от неупоминания факт мог бы стать неправдой. Это напоминало поведение родных и близких человека, больного раком, старательно обходящих стороной тему болезней и смерти, но знающих, чувствующих её постоянное присутствие среди них. Только вот болезнь угрожала жизни самого больного - вампиры же были угрозой в первую очередь для окружающих. Как и прочие существа, представляющие особую опасность для жизни и здоровья людей.
Инга подняла руку к лицу, словно собираясь потереть глаза, на полпути как будто вспомнила, что всё ещё сжимает пистолет, и медленно опустила её обратно на стол. Владимир попал точно в цель своими последними репликами. Эйнар знал, что Инга, вначале с большой неприязнью относившаяся к правящей партии, хотя и вступившая в неё почти добровольно - если в то время можно было говорить о добровольности, конечно, - постепенно свыклась со своей работой. Ответственность, с которой Инга всегда подходила к принятым на себя обязательствам, сыграла с ней злую шутку.
Эйнар был на паре торжественных собраний, посвящённых награждению особо отличившимся инквизиторам. Его жена была одним из лучших инквизиторов в столице, а может быть, и в стране. Где-то на антресолях - Эйнар никогда не мог запомнить точного места, порядком всегда занималась Инга - хранилась шкатулка с медалями и почетными знаками, полученными его женой за неполные три года работы в столичном отделе. Каждая награда сопровождалась довольно длинной речью с перечислением её заслуг 'перед Народом, Отечеством и Богом', и каждый раз Верховный Инквизитор не забывал подчеркнуть, что другого сотрудника правоохранительных органов, столь ревностно относящегося к своим обязанностям, трудно найти. Услышать это в первый раз Эйнару было... неожиданно? Шокирующе? Страшно?
Он пытался поговорить об этом с Ингой, когда они вернулись домой. Она слушала внимательно, хотя и не глядела в его сторону, аккуратно заворачивая первую полученную награду в папиросную бумагу, прежде чем положить в шкатулку - потом она скрылась под почти десятком других, так же тщательно завёрнутых и уложенных, чтобы больше никогда оттуда не выниматься, во всяком случае, на последнее Эйнар надеялся.
- Я делаю свою работу, - сказала она, когда Эйнар выдохся и замолчал. - Если я буду делать её плохо, у тебя могут быть неприятности.
На это ему нечего было ответить.
Точнее, нет, у него мелькнула шальная мысль схватить её за руку и предложить уехать из столицы - хоть в их родной город, хоть куда дальше, может быть, даже за границу, туда, где ему не нужно будет скрывать свою суть, а ей - идти против своих принципов. Тогда он не решился, а с каждой новой наградой, ложащейся в шкатулку, шанс заговорить об этом становился всё меньше. Последнее время ему казалось, что он уже равен нулю.
Инга сделала из себя лучшего инквизитора, чтобы он мог жить не боясь. Ему пришлось быть ещё более осторожным, чтобы не привлечь излишнего внимания к ней.
Они больше ни разу об этом не говорили - точно так же, как не говорили о том, что Владимир убивал людей, просто жили обычной жизнью, не загадывая на будущее, не строя планов, словно белки в колесе, описывая каждый день один и тот же круг.
Появление Владимира нарушило эту рутину.
Инга разжала пальцы и всё-таки потёрла лоб.
- Тебя нужно будет переправить за границу, - немного невнятно сказала она.
Владимир не ответил, и Эйнару показалось, что его уже нет здесь. Ощущение неприсутствия, неправильности присутствия Владимира здесь, в их кухне, было одновременно стыдным и радостным - может быть, действительно, если он сейчас поднимет взгляд, окажется, что табуретка в углу пуста, что внезапное появление старого - бывшего? - друга ему привиделось в горячке бреда после обращения. У него уже были пару раз галлюцинации, хотя и не такие долгие и яркие, как эта, но кто знает, к чему может привести настолько долгое воздержание.
- Возможно.
Шелестящий голос развеял надежды Эйнара. Владимир был реален.
- Некоторое время ты сможешь остаться здесь, - Инга говорила деловито и почти обычным тоном, - но, боюсь, недолго. Впрочем, я знаю, куда тебя пристроить.
- Хорошо.
Владимиру, казалось, было всё равно, что она предложит, что скажет, словно, добравшись до их квартиры, он достиг своей цели и не знал, что делать дальше - да так оно, скорее всего, и было, хотя Эйнар и не мог представить, чтобы Владимир, которого он знал, не просчитал дальнейшие шаги.
- Эйнар.
Он вздрогнул.
Инга глядела на него, не мигая, и он усилием воли заставил себя смотреть ей прямо в глаза.
- Тебе нужно будет обратиться к Пану, - медленно и отчётливо сказала она. - Ты ведь знаешь, где сейчас его убежище?
Он только кивнул.
О своих периодических посещениях полулегального художника-музыканта-бога Эйнар Инге никогда не рассказывал - впрочем, он был совершенно уверен, что ей этого и не нужно. Она всегда знала, где Эйнар задерживается после работы, будь то невинные посиделки с коллегами или что-то более опасное, к чему точно относились посещения подпольных выставок-концертов. Это было единственное, что Эйнар позволял себе, позволял достаточно редко, не чаще одного раза в месяц, уверенный, что если перейдёт границу, Инга успеет его предупредить.
Это была ещё одна тема, на которую они не говорили, но оба знали о её существовании, и говорить сейчас о ней было непривычно, неправильно, как будто облечённые в слова мысли становились материальными, выстраивались в фигуру, нарушающую стройный порядок их уклада жизни - но жизни ли? Когда Владимир говорил о своём праве на жизнь, Инга оборвала его, ведь у не-живых жизни быть не могло: существование, бытие, экзистенция - но не жизнь. Право на неё имели только люди и живые существа - такие, как Инга и Эйнар. Как они распоряжались этим своим правом, зависело только от них самих, с учётом разумных ограничений и предписаний ангелов, направленных на приведение уровня этой жизни к максимально комфортному.
Как у Инги и Эйнара.