Хэн Дэс Нэ. От Вилы - к Арсейсу. Часть 9

ЧАСТЬ IX

СОДЕРЖАНИЕ

Часть IX

-- ВИЛА: ПАСТУХ-КОЛДУН

-- ВИЛА: В БЕГАХ

-- ЛИВ: ЗИМА С МЭТТОЛЕМ

-- ЛИВ: НАКАНУНЕ

-- ВИЛА: ДИАЛОГИ О ХЕЙСАУРИ

-- ПАНГАР: КАК ЭТО БЫЛО

-- ДРАКОН: НА ПОВОРОТЕ ЛЕСНОЙ ТРОПИНКИ

-- ИХ УНОСИТ ВЕТЕР

-- ВИЛА: КНИГА ЖИЗНИ. ПЛАЧ ПО ЛИВУ

ЭПИЛОГ I: ДАОС

ЭПИЛОГ II: ?..

1. ВИЛА: ПАСТУХ-КОЛДУН

Ну, и что прикажете рассказывать? Описывать мужчин в слезах - всё равно, что виллану подсматривать за соседями через щели забора. Да, мы плакали. Все трое: Лив, г-н Даос и я. Чёрным оком глянула судьба на нашу отчаянную попытку помешать её замыслам. Злобно, неумолимо или равнодушно, по долгу службы - какая разница... Все наши планы, словно о скалу, разбились о мстительность колдуньи. Обладай она знанием и желанием поднять Уиллию из земли, я бы согласился на все её условия, на что угодно бы согласился. И Лив, и г-н Даос тоже.

Я бы и умер вместо неё, если бы это помогло. Да, может, и умер бы, если бы не Лив и не ... Пангар.

Пангар! Имя пронзило сознание как раз тогда, когда я был готов покончить со своей бездомной жизнью, ненужной любовью, утраченными иллюзиями. Пускай некоторые смельчаки утверждают, что в этой жизни человек никому и ничего не должен - это не про нас с Пангаром. Пройдя бок о бок полстраны, преодолев массу опасностей, наконец, просто хлебая из одного котелка, - как мы могли бы разлучиться навеки ещё и с ним!

Светозарный от нас явно отвернулся, оставалось прибегнуть к помощи его антиподов. Сэй-Суури! Имя слетело с губ одновременно, и нам с Ливом осталось только переглянуться и начать надеяться на лучшее. Он, и никто другой. Если не он, то и никто.

Я надумал было отправиться к нему в одиночку (помня об обете Лива не посещать колдунов) и, в случае чего, расплатиться собственной жизнью. Звучит патетично, в духе высокой риторики, однако я нисколько не переживал по поводу такого исхода. В конце концов, какую цену имеет моя теперешняя жизнь? Пожертвовала же своей свободой Йонги, чтобы перенести через пространство и время. Теперь, видимо, подошла моя очередь. Чем ещё могли мы привлечь мудреца к своему предприятию? Деньгами? Золотом? Всё, что удалось собрать после усилий стазенцев обогатиться в замке Леоров, пойдёт г-ну Мо как выкуп за Пангара.

Я говорю "отправиться" к Сэй-Суури. Как будто было ведомо, где его искать? Ну, помнил я дорогу к его арвиладскому пристанищу, но не был уверен, что он всё ещё там; кроме того, мы-то были в Ватании. Время неслось быстрее гончих герцога N, а Лива в замке могли обнаружить люди Юллуна, и что тогда?.. Задержит ли чужаков замок, еще вопрос: ни отца, ни матери Лива уже нет в живых. Защитит ли магия их сына? А если нет? Коварная она штука, эта магия...

Магия... Проще было бы найти единомышленников Пангара, его братьев по вере. Никогда не задумывался, есть ли они поблизости. Наверное, есть и в Ватании: секты широко пускают корни на просторах Хеймлана. Если есть, то где? Помнится, Пангар упоминал некоего Арриду, пастуха из Ватании. Простой пастух? - удивились мы. Да, - подтвердил наш мудрейший, - именно пастухи ближе всего к природе и вере из Хейсуури. Он не просто пастух, а пастырь, и обладает, к тому же, даром лекаря: за помощью к нему обращаются недужные, за утешением - убогие. Негласно, конечно, иначе его бы уже давно сожгли. А так - потихоньку пользует ущербных телом, скорбных духом.

Это было уже кое-что, если отбросить факт, что Ватания не так мала, как некоторым кажется, а пасти скот можно везде, хотя предпочтительнее в восточной части. Ясно, что обретается это чудо далеко от замка, а то мы бы уже о нём услышали. Хотя ... знакомство с лекарем могли свести болящие. Припомнили, что один из слуг, еще живя в услужении у Лива в Арвиладе, просил помощи у Пангара, и тот дал ему какой-то адресок. Как только "потерялся" хозяин (Лив), слуга благополучно добрался до Ватании и снова служит в замке. Боги, пошлите нам удачу!

Боги и впрямь сжалились, снизошли до нашего убожества. Светом знаний озарил нас помощник повара, зовомый Кюррием, в миру Тюря. Посещение им лекаря-пастуха способствовало если не полному выздоровлению, то приведению подсеченной мясницким ножом левой руки в рабочее состояние. К нашему изумлению, чудодей жил совсем близко от нас, возле речки Привереды (ого!) - дня два пути, не более.

Не успел удалиться довольный полученной серебрушкой Тюря, как мы с Ливом засобирались в путь. С Ливом? А его обет? Хм, меня деликатно попросили впредь о нём не заикаться.

В разные точки житейского моря бросала нас страсть к путешествиям или просто жестокая необходимость, но нигде на равнинной местности не встречалось нам столь бурной речки. Какой-то злой дух заставлял её изгибаться дугой на ровном месте, вскипать ключами, пускать белую пену, словно отравленный нетерпеливыми наследниками отец. Своим норовом речка на все сто оправдывала название Привереды. Ничего, завернёт как миленькая в нашу новую книгу о Хеймлане; книгу, работа над которой оборвалась чередой трагических событий.

Речка явно проходила по разряду непростых, но мы с Ливом уже были внутренне готовы и не к таким вывертам, ожидая, что с минуты на минуту из её вод вынырнет отара тонкорунных белоснежных овец, сопровождаемая благообразным седобородым пастырем.

Если бы!.. Разыскивать по причудливым, точнее привередским, берегам хижину пастуха нам пришлось ой как долго. А чего вы хотите? Местность пустынная, редкие обитатели избегают пришельцев, тщательно изображая, что не понимают нашей речи.

Положившись на известное мнение, будто река сама выведет к нужному месту, мы не прогадали. Речка соблаговолила, и искомое в конце концов предстало перед нами. Объединяя в себе элементы землянки, шалаша и святилища, оно полностью соответствовало характеру жилища, приютившегося возле реки с говорящим названием Привереда. Над лазом, ведущим вглубь, возвышалось сооружение из брёвен, прикрытых сверху связками стеблей камыша, тростника и прочей травы. Набросанные в беспорядке, они живо напомнили Ливу сказку "Тростниковая шапка", где вышеназванный головной убор скрывающейся от отца принцессы вызывал неизменные насмешки окружающих. Самым интересным оказалось другое. На столбах, с трёх сторон окаймляющих лаз, вились, змеились, сплетались резные узоры из чудных ликов, фигурок зверей, стелились орнаменты трав. Пока мы вглядывались в переплетения, стараясь уловить скрытый смысл увиденного, над нами нависла тень.

Не благолепный дедок стоял за нашими спинами - но широкоплечий чернобородый детина в пастушьей шляпе, но с поразительно тонкими чертами лица и тонкими пальцами. Будто человека (да человека ли?), подобно его жилищу, слепили из разных кусков, причём наскоро, без особых раздумий.

Не успели мы открыть рот для положенного приветствия, как мужик жестом приказал нам замолчать. Словно слепой, пальцами ощупал по очереди наши лица, вздохнул. Кивнул на бревно, видимо, выполняющее роль кресел для гостей. Он, что же, и немой, и слепой? Ничего себе пастух!

Пока мы не шелохнувшись сидели на брёвнышке, Хозяин (так нам и не представившийся) полез в свою нору и спустя некоторое время вынес оттуда объёмистую бутыль и три кружки. Опустившись на то же бревно, налил себе и гостям. Была не была! Оно и правда ничего - сладенькое, отдаёт травами. Когда пастух выложил перед нами сыр и хлеб, предположение об отраве сошло на нет вкупе с голодом.

Самое поразительное: Хозяин разговаривал с нами мысленно! МЫСЛЕННО! Без слов! На чистейшем арвиладском! Не сиди мы на благословенном брёвнышке, давно бы хлопнулись оземь от неожиданности. Никогда не приходилось мне ощущать такого (Лив-то поопытнее, не зря жил у пришельцев). Говоришь словами, а тебе отвечают не разжимая губ, но всё понятно! Как мяч перебрасываем: туда - звучащее слово, обратно - беззвучное.

Да, Хозяин знаком с Сэй-Суури, тот многих обратил в свою веру. Где он сейчас? Может, в Арвиладе, может, в Ватании, а то и в Хейсаури. Это неважно, если вам нужно с ним поговорить о существенном. Я же говорю, правда, не часто, чтобы не надоедать. Ждите.

Полчаса, час... Сидим, терпеливо ждём. Солнце не показывается, холодает, но на душе спокойно, тепло от мысли, что всё сбудется, всё получится, если за нас такие персоны.

Из лаза показывается сначала чёрная голова, за ней - широкие плечи, а там уж и всё остальное. Беззвучно оправдывается: вернулся бы раньше, да питьё было на исходе, пришлось заваривать новое, пейте.

Питьё оказалось настолько резким, что белые буруны Привереды так и замелькали перед глазами.

- Это потому, что расстояние большое. Далеко от нас мудрый Сэй-Суури. Ждите. Слушайте.

Вот так путешествие: ноги ни к чему, главное - уши! Позже я выспрашивал у Лива, какие именно слова говорил ему мудрец, и воспроизводил услышанное мною. Боги! Он говорил одновременно с нами двумя, будто сидел третьим на нашей "скамеечке"! Увидеть Сэй-Суури ни въяве, ни в мыслях нам не довелось, а вот голос его звучал так знакомо! В первые минуты из-за него я словно в туман погрузился в воспоминания о посещении прославленного хейсаурца в Арвиладе. Сделав на собой усилие, вслушался и понял, что мудрец отчитывает Лива за его визит к колдуну: опасно-де пренебрегать зароками и обетами. Почувствовав подавленность Лива, переключил внимание на меня:

- И ты хорош! То любопытничать вздумал, то собрался на тот свет, а о друзьях забыл!

Боги всемогущие! Он следил за нами, что ли? Я в отчаянии закрыл лицо руками: слишком справедлив и в то же время неимоверно тяжек был упрёк.

Лив, в несвойственной ему сбивчивой манере, принялся было излагать Сэй-Суури подробности нашего дела: времени, времени нам чудовищно не хватало. При упоминании г-на Мо интонация мудреца изменилась.

- Ах, г-н Мо!

- Он обещал подождать с выкупом месяц и 10 дней, но срок истекает...

- Ах, он обещал!

Далее его тон недвусмысленно показал отношение Сэй-Суури к обещаниям вышеупомянутого господина.

- Хитрая бестия! Так он и отдаст вам пленника, ждите! Слопает и ваши денежки, и то, что даст ему за еретика Заозёрное Братство. Даст немало.

Вердикт, вынесенный мудрецом, гласил (без слов) следующее:

- Вот что, молодые люди! Деньги и драгоценности пусть остаются при вас, вам они теперь понадобятся больше, нежели этому прохвосту. А с г-ном Мо я сам разберусь.

- Поедете к нему?

- Необязательно. Пангара он вам вернёт - это я обещаю.

Только мы собрались спросить о цене такого милосердия:

- И никаких "отдарков". Пангар - один из немногих надёжных, твёрдых в вере людей. Его потеря невосполнима.

Его "Прощайте!" мы скорее предположили, чем услышали.

- Как раз хватило питья для беседы.

Это уже чернобородый пастырь обращается к нам.

А мы с Ливом замерли на пресловутой "скамейке" на манер пастушьих собак, караулящих стадо. Ни пошевелиться, ни рта раскрыть (говорить-то тут наверняка разучишься). Торчали как колья в заборе, пока Хозяин, в третий раз спустившись в свою нору, не принёс заветного питья и две кружки. Какими средствами опохмеляются после выпивки, мне после житья в Каэрканае хорошо известно, а вот чем потчуют, чтобы отойти от мысленных разговоров, я так и не понял. Секрет пастуха-колдуна.

Хотелось бы разговорить его насчет разных чудных вещей, но орешек оказался нам не по зубам. От Сэй-Суури мы дождались хоть последнего прости, а от Хозяина - ничего. Развернулись и пошли. Не отблагодарив и его.

Пройдя немного вперёд, Лив вдруг потребовал мою сумку, вытряс в неё всё из своей собственной и двинул назад. Вернулся уже без неё. Что ж, пастуху, будь он трижды колдун, дорожная сумка не помешает. И тёплый шарф пригодится.

2. ВИЛА: В БЕГАХ

Стоило Сэй Суури обнадёжить нас насчёт участи Пангара, как мы с Ливом снова погрузились в пучину тяжких переживаний о наших потерях. Похоронив сразу и отца и мать, мог ли Лив сохранять прежнюю безмятежность в своём родовом гнезде?! Для нас здесь по-прежнему жили неотомщённые члены семьи Леоров. Тенями бродили по коридорам, спускались с лестниц, застывали возле окон, мелькали между деревьями поблёкшего сада. Лив как-то проговорился, что временами видел рядом с родителями маленького ребёнка - крошечного, бледного. Тревога о несчастье, возможно, уже постигшем его первенца, раздирала сердце Лива. Г-ну Даосу пришлось посвятить страдальца в семейную тайну: первый сын Леоров умер совсем маленьким. Звали его Алейо. Странно: впервые слыша об этом мальчике, я вспомнил имя, будто извлёк его из забытого сна: Алейо... Алейо...

Помогло ли другу это откровение? Он то часами сидел уставившись с одну точку, то вскакивал с твёрдым намерением оставить замок и поспешить в городок Каэрэнай, к новой семье. Мысли о взывающих о мести отце и матери жгли раскалённым железом. Однако пускаться в путь накануне зимы с её стужей и заснеженными тропами само по себе было небезопасно. Ещё о прошлом годе на подходе к городу находили заледенелые трупы бродяг; случалось хоронить в метель и целые обозы торговцев.

Имелся ещё один якорь, не позволявший тотчас тронуться в путь. То, что в конечном итоге пересилило и опасение окоченеть на зимней дороге, и чувство долга перед родными, и обязанности по отношению к жене и ребёнку. Я говорю о страхе, страхе того, что наша книга об омерзительном, ужасном сговоре правителей с пришельцами не увидит света. Книга по-прежнему оставалась незаконченной, не отделанной должным образом. Скитания изгнанников не располагают к цитатно аргументированному изложению фактов. А мы, не стоит об этом забывать, были и оставались беглыми и в Караэнае и в замке Леоров. С каждым днём обстановка вокруг замка становилась всё напряжённой. До нас доходили слухи, что вокруг шныряют соглядатаи, подсылы - зачем бы? Наше пребывание здесь могло сильно повредить г-ну Даосу, последнему из Леоров Ватанийских.

И всё-таки мы решили остаться в замке до тех пор, пока не будет закончена а книга, а ждали этого, по самым скромным подсчётам, к концу зимы. Даос уверял: замок защитит своих. Конечно, мы не собирались фланировать по городу или рассиживаться на виду у прислуги. Словно Заозёрные братья, мы с Ливом дали зарок - не покидать своей "кельи" не дописав последней строки нашего совместного труда. Поймите правильно, совсем закрыться в клети невозможно, но гулять по саду мы всё же предпочитали в тёмное время суток, с соседями были прерваны всякие отношения.

Соглядатаи не даром ели свой хлеб (или что там им давали в награду). В один прекрасный день (понятно, это чистая риторика) к воротам замка подошел небольшой отряд конников, и г-ну Даосу через охранников передали требование выдать отряду двух осуждённых преступников, скрывающихся в замке Леоров. Как вспоминал потом сам дядюшка Лива, сперва он страшно возмутился такой глупой байкой (для него-то мы никак не ассоциировались с преступниками!), потом, выпустив пары, милостиво разрешил команде обшарить замок, не весь, понятно. Найти спрятанного там человека не проще, чем иголку в стоге сена. Тем паче человека, заранее хорошо укрытого от лишних глаз. Или даже двух человек...

Пришлось ревнителям справедливости плестись назад с пустыми руками. Но с этого дня мы постоянно были настороже: Юллун, с его гонором, не мог запросто отказаться от мести за похищение г-жи Уиллии, за вмешательство в его планы. Знал ли он о её гибели, догадывался ли, не знаю.

Уверен: большинство осудит нас с Ливом за то, что мы не кинулись драться с Юллунами, что оставили в покое Стазенов и занялись сущей ерундой - какой-то "книгой". Если так, они до сих пор не поняли, что подлинный исследователь, учёный от Бога - а Лив из этой породы - не мог поступить иначе. Из породы людей, готовых жизнь положить ради торжества истины, ради передачи своего опыта другим поколениям. Из тех, что боролись за свои убеждения до конца.

3. ЛИВ: ЗИМА С МЭТТОЛЕМ

Так и потянулась эта зима - безмолвно, тягостно, многоснежно: суровая белая нить от прошлого к настоящему. Превратив нас с Вилой в две всеми забытые бесшумные белые тени, плавающие ночами по закоулкам и переходам опустевшего замка Леоров.

Почему белые? Просто потому, что правящая особа Зима наложила на всё свой отпечаток. Утром через окошко нашей "темницы" бледный луч света предлагал вставать с постели; затем взору открывались бессчётные белые сугробы, словно стиснувшие замок со всех сторон. Только под вечер белый цвет уступал место синему, полуночному.

Почему тени? Потому, что горечь потерь не растворялась в потоке времени - исчезало ощущение реальности. Казалось, под нашими именами прожили жизнь чужие люди, чья счастливая юность прошла в Ватании, молодость - в Арвиладе, любовь - в Караэнае.

Те жизненные силы, что ещё оставались во мне, по капле перетекали, сгустками крови выплёскивались в наше с Вилой детище. Описываемое не доставляло удовольствия (для этого оно было слишком тяжёлым), но приносило чувство удовлетворения от исполнения долга. Несмотря на это, я начал часто вскакивать по ночам с одной мыслью: как там Сэлэнэ, моя Сэсси? Лихорадочно перебирая варианты передачи ей хоть небольшой весточки и не находя искомого: на слуг из замка охотились, их могли перехватить вместе с посланием, а незнакомых людей приходилось опасаться.

Молить богов - старых ли, новых властителей судеб - считаю бесполезным занятием, но, говорят, упорные поиски всегда приводят к цели. Я уверовал в это, когда в нашей закрытой для чужаков обители чудом оказался Мэттоль. Так он представился дяде, как только смог заговорить. Его, чуть ли не насмерть замёрзшего, доставили в замок работники, посланные в лес за дровами. При первой встрече с приблудой мы с Вилой обмерли: окоченелые пальцы, обмороженное лицо. Не первый и не последний за эту зиму путник попадал в замок, испытав на себе могущество стихии, и мало кому удавалось сохранить здоровые руки - ноги. Мэттолю повезло. От смерти в лесу его спасла ... овечка. Живая грелка, невесть откуда к нему приставшая (может и ворованная), прижалась к мужчине, лежащемуся на лесной дороге при последнем издыхании. Чудо явленное!

Второе чудо выглядело ещё чудней: полуживой-полумёртвый бродяга узнал в нас с Вилой тех, кто в прежней жизни выступал на диспуте в Арвиладе! Раз так, прятаться далее сделалось бесполезным, и в наше уединение вторгся третий. Поэт. Настоящий поэт. В бытность наследником замка наслушался я разных певцов, сказителей, менестрелей и в состоянии отличить подлинное золото от "золота дураков". Так вот, судьба послала нам поэта высшей пробы. Он и представился не как-нибудь, а стихами собственного сочинения. Вот оно, его кредо:

Купаюсь в облаках

И звёзды рву,

Валяюсь в море,

Плаваю на суше...

Я лгу? Нет-нет,

Другим я не солгу,

А врать себе -

Губить притворством душу.

Он и мыслил в стихах. Узнав о том, что я вынужден скрываться в собственном замке, огорошил нас виршами:

Сводя к нулю живого в жизни цену,

Закрытый в замке - в замке и живи,

Скрыт от метели, спрятан от Вселенной,

Без доблести, без славы, без любви.

Вывел-таки он меня из равновесия своими сентенциями! Будто я по своей воле торчу здесь, как раб, прикованный к галерному веслу! На что получил ответ:

- Воля и бывает только своей. Препятствия чужие, а воля всегда своя.

Сразил наповал! Заставил и меня и Вилу поразмыслить о своих поступках.

Будучи поэтом, т. е. певцом всего прекрасного, страшно заинтересовался историей моей с Сэсси встречи и женитьбы. Поцокал языком: муж в Ватании, а жена в Караэнае... На вопрос, случалось ли ему бывать в тех местах, ответил отрицательно, добавив:

- Если надо, я там случусь.

Услышано! Я не выдержал, кинулся ему на шею и заплакал. Надеюсь, он не в обиде за подмоченный кафтан (мой же собственный - до размеров Вилы ему далековато). В общем, договорились, что, подлечившись, Мэттоль передаст моё послание г-же Сэлэнэ. Ведомый побродяга, он исколесил в разных направлениях чуть не весь бывший Хеймлан. А "прекрасной даме" обещал написать сонет. Или катрен. Или альбу. Для сей благородной цели попросил изображение дамы.

Хм, "изображение"... Портрет моей кисти остался у Сэсси, а миниатюрой я не озаботился опять же по причине бешеной нехватки времени. Теперь уже поздно.

- Не страшно. Попробуйте дать словесный портрет своей супруги.

- ?!

- Ну, описать её внешность, привычки, черты характера...

Вот так задача! Легко ли описать тех, кого любишь, и остаться объективным? Описание - взгляд со стороны, брошенный посторонним наблюдателем. Описать Сэлэнэ! Разве что-то решает цвет волос и глаз? форма носа или губ? Когда-то мама говорила, что лучше всего мне в речи удаются образы. Если это так, то Сэлэнэ - солнышко. Яркое, летнее, но не палящее - тёплое. Светит как гладит, правда, порой может и обжечь.

- О, понятно! Благодарю Вас.

Вскочив среди ночи с мыслью "Как там Сэсси?", что входит у меня в привычку, заметил, что свеча в комнате ещё горит. Это Мэттоль, так и не ложившись, запечатлевал в стихах тот образ, что представил теперь более чётко. Сэлэнэ как моё солнце.

4. ЛИВ: НАКАНУНЕ

Мэттоль не обманул: написал-таки стихотворение для Сэсси. Будучи немного знакомым с обычаями поэтов приукрашивать изображаемых особ до неузнаваемости, я был немало удивлён тем, что сочинил тот, кто слушал нас с Вилой на прениях в Арвиладском университете. Стихотворение я запомнил; Мэттоль просил, чтобы я переписал его своей рукой - так госпожа скорее узнает адресанта. Что ж, вот оно:

Далёко, в доме, на стене

висит портрет. Известно мне

о нём всего лишь это:

влюблённый в женщину поэт

нарисовал её портрет,

не зная, любит или нет

заказчица портрета.

А ныне далеко она -

Жена ему и не жена -

Их разделяют мили.

Часами смотрит не портрет,

гадая: любит или нет,

иль про неё забыли?

Я твёрдо верю: в этот год

хозяин до дому дойдёт,

и встречи жар растопит лёд

и ожиданья муки.

Тогда изменится портрет:

не будет он, как прежде, нет,

Эмблемой горечи и бед,

Эмблемою разлуки!

Хотелось бы верить, что предсказание Мэттоля сбудется, ведь он настоящий поэт, а они, говорят, владеют профетическим даром. Не может оказаться заурядным коптителем неба тот, кого в лютый холод закрыла своим телом таинственная овечка. Кстати, когда я спросил, откуда она взялась, поэт сделал большие глаза, будто впервые об этом слышит. А куда делась, никто не проследил - не до того было. Ну, я и не касался более этого вопроса: куда приятнее считать, что творцов хранят высшие силы, нежели приписывать им дурные помыслы и поступки.

Стараниями ли Мэттоля или кого иного, но погода сжалилась над нашим нетерпением и глянула на мир благосклоннее. Сугробы, увы, не уменьшились, но хоть поутихли злобные ветры. И мы взялись собирать нашего "посланца любви" в дальнюю дорогу - в Караэнай. Тёплая одежда, надёжная обувь ... точнее - надёжная одежда (в подкладку шубы зашили моё послание к жене и шедевр Мэттоля), крепкая обувка. Дорожная еда, много еды. Деньги, запрятанные и зашитые по разным местам; рассчитывать на них не приходится: разбойники лучше нашего знают, где путники прячут монетки. Посчастливится - растянет их хоть на полдороги. А вдруг выпадет нашему путешественнику один шанс из сотни, и он повстречает Пангара? На всякий случай мы подробно описали Мэттолю внешность и привычки нашего мудрого приятеля.

Чтобы сократить путь нашему гонцу, мы пустили его в Караэнай не пешим, а в санях вроде тех, на которых доставляли в замок провизию из окрестных селений. Если поинтересуются, кто да откуда: привёз, мол, хозяевам провизию, теперича возвращаюсь домой. Предложили взять попутчика из наших, но Мэттоль согласился взять мальца только до ближайшего селища, дорогу указывать: "Ещё замёрзнет. Лучше одному. Да и не один я: попутчик мне ветер, а свечи - звёзды".

Что на это возразишь? Лети, Мэттоль! Пусть твоя дорога под звёздами будет удачной, а моё письмо попадёт к г-же Сэленэ Леорской, урождённой Сэгээн Сайин Сэлэнэ, в целости и сохранности.

5. ВИЛА: ДИАЛОГИ О ХЕЙСАУРИ

Наше с Ливом описание земель бывшего Хеймлана заметно обогатилось благодаря наблюдениям Пангара. Землеописание было почти готово, но коли уж мы сидели в засаде, было время улучшить: что-то добавить, исправить. Для оживления повествования выбрал я форму диалога, доступную даже незрелым умам. Вот что из этого получилось.

- Поговорим о Хейсаури.

- Простите, называю страну прежним её именем. Язык не поворачивается величать её Кейтуури. Ладно, хоть столица осталась там, где была искони - в Веннавари.

- Что за народ обитает в Хейсаури?

- Простой. Избалованному арвиладцу или изнеженному мизийцу здесь не выжить. В тисках суровой природы надо быть и умелым охотником, и прекрасным стрелком, и искусным лекарем, и неутомимым ходоком. Жители Хейсаури, они такие.

- Если всё так благостно, почему этот край избегают не хуже злых духов?

- Вот именно из-за духов. Здесь их называют богами, но это дела не меняет. Духи под стать природе - недобрые. Или кажутся посторонним такими.

Богов до ужаса много. Хейсаури - земля Великих Вод. В незапамятные времена вся она лежала под водой. Да и земли как таковой не было. Непроглядно чёрные воды лишь изредка освещались пролетавшими в вышине хвостатыми звёздами. Песчинки с небесных вестников падали на дно, и глубина океана уменьшалась. Многие, к слову, горели желанием разжиться чудесными песчинками, но никому так не удалось добраться до дна.

К чему я это говорю? В краю Великих Вод за каждым водоёмом закреплён свой покровитель. У каждого болотца свой улья, у ручейка - свой тайя, у рек - ультайя. То же со стихиями. Ветер слабоват - кланяйся аине, надо посильнее - ульине, а если налетит ураганный - тут уж моли о пощаде самого Ульбею. И так везде. Попробуй не помяни кого из богов или божков - сразу почувствуешь: станет не по себе. Жертвы потребуют. Не словами, понятно. Как будто ледяные руки залезают за пазуху и шарят, шарят по твоей коже. Брр-рр!

- Какие жертвы?

- Если рядом чужаки - это самое подходящее. Нет их под рукой - сойдут и животные, и птицы. Одно требование - дикие; домашние для жертвы не годятся. Ежели желаешь задобрить тайя или ультайя, берётся лесной зверь, если к аине или ульине надо подольститься - в дело идут птицы. Набольшим богам и жертвы солиднее, лучше сразу несколько разных. Только что значит "набольшим"? В Хейсаури и люди, и боги - все от мала до велика - склоняются перед Благим Злом.

- Возможно ли такое - Благое Зло?

- Да. Не надо пугаться слов, слова не вещи. Как приспособиться человеку к жизни в дремучих лесах, непросыхающих бучилах? Можно ли существовать не отнимая жизни у диких животных, не рубя деревья на возведение строений? Вот эти действия и освящает Благое Зло. Зло вынужденное, простительное. А вот для тех, кто идёт против Благого Зла, открывается самый опасный путь - путь от Уль-Шуура к Уль-Шалауру, т. е Чёрному Злу. Путь в никуда: нарушители становятся изгоями. Урок грозно-поучителен.

- Какова грань между путём Уль-Шуура и Уль-Шалаура?

- Определяет сам человек. Честно, не кривя душой.

Итак, богов и божков хоть отбавляй. Одни мешают, другие оказывают помощь. Правда, пока толком не разберёшься, можешь попасть, и крепко.

Обычаи чудные, непривычные. Скажем, рыбу не едят, заповедано. И это в рыбном краю! Однако вспомним: обычаи не на пустом месте возникают.

Десятки и десятки центурий сменяли друг друга, пока не загорелась искра жизни в чёрных бесплодных недрах. Ураганы, подданные Ульбея, проносились над поверхностью, роняя в глубокие воды то, что было захвачено ими на дальних берегах: семена и плоды растений, яйца птиц, кости мелких животных. Так зародилась жизнь на месте современного Хейсаури. Макушки гигантских деревьев - свидетели тех давних времён - и сейчас ещё возвышаются над зыбким ковром из мха. Даже чуткое ухо местных не отличит свист аине в полом стебле травы от звука тех, кого скрывают глубины Хвойного моря.

- Разумны ли эти обитатели?

- Вероятно да, если решительно обособились от землян, заговорили входы в свои жилища. Не было случая, чтобы кто-то находил их останки, не говоря уже о живых особях. Они отучили людей брать воду из болотных "окошек". От величия океана остались непроглядные бездны Хвойного моря да множество мелких углублений, полных чистой, как слеза, воды - болотных "окошек". Так и тянет напиться, а делать сего ни в коем случае нельзя: скрутит так, что можешь просто не проснуться. Поневоле приходится пить только дождевую воду. Ничего удивительного, если понять, что Хейсаури лишь утлый плот над непознанной толщей Великой Воды.

Несколько раз в год Хвойное море прибивает к берегам косяки рыбы, живым серебром заполняя зону прилива. У жителей до сих пор сохранились легенды о печальной участи тех, кто клюнул на аппетитную приманку. Рыбу эту собирают только ради её прекрасной розоватой чешуи, кою продают за пределы страны как сырьё для ювелирных изделий.

- Чем же питаются жители?

Люди Хейсаури - лесные люди. Лес хранит для них росу, питает грибами и ягодами. Ягоды тинго - самые сладкие, коранго - кисло-сладкие, но крупные, сочные. Подземные воды насыщают влагой знаменитые травы Хейсаури: дикий чеснок, стебли муунаго, колокольчики каанго. Названия легко запомнить - часть го означает "тело", т. е. нечто живое. Кстати, имена здешних красавиц через одну - Кастарго да Вецорго.

Рыбу не едят, а дичь - пожалуйста. Каких только зверей тут нет! Повезёт добыть тауя - хватит мяса на холодное время. Нет - целься выше, кого-то из стаи да подранишь. Хорошо бы попались овринго - пухленькие, кругленькие, цветом напоминающие ягодки коранго.

6. ПАНГАР: КАК ЭТО БЫЛО

Прошу прощения, ежели отступаю от правды жизни, ибо рассказываю со слов Вилы. Других свидетелей случившегося нам уже не опросить.

Лив с Вилой покинули замок спустя месяц после отбытия бродячего рапсода по направлению к Караэнаю с весточкой для супруги г-на Лива.

Цель у них с рапсодом была одна, однако дороги разошлись. Путь через лесничество эврисема для моих побродяг всяко был заказан по причине инициации ими разгрома злокозненных пришельцев, с коими спелись наши алчные властители. Властьимущие надеялись, что всё так и осядет тайной за семью печатями, не подозревая, что сокрушительной силы удар готовится теми же самыми молодыми людьми. С их подачи запретные знания начали свой путь по Хеймлану: роковая для эврисема и иже с ним книга вышла на свет. Тот же сочинитель, которого приютили сострадательные вьюноши, нёс на себе не менее трёх глав из роковой книги (всё, что успели переписать набело авторы).

Была и ещё одна причина выбора сего маршрута, но Вила скрыл её даже от лучшего друга. В степной Карии почти нет рек и озёр, а после штурма "Озёрного замка" Вила не мог править лодкой. Признался, что руки теперь не держат вёсел, судорога сводит пальцы при одном лишь прикосновении к уключинам. Он постоянно помнил о роковом сновидении Лива, в котором тот узрел его в лохмотьях, на утлой лодчонке; он считал себя виновным в гибели г-жи Леор. Прав ли Вила или нет, судить трудно. Повод и причина... Причина и повод... Бабочка, слетевшая на весы, изменив тем самым сложившееся равновесие. Звук, сдвигающий с вершин снежные лавины... И всем правит любовь, как её осудишь? Как осудишь того, кто вне себя от любви и горя?

Путь моих друзей лежал южнее, через Карию, а затем на северо-восток от "Государства Греха" - только такого прозванья и достоин, по моему разумению, приснопамятный Роган. Так оно выходило короче, чем через владения эврисема, однако места шли незнакомые, возникали трудности с добычей провианта. В селениях незнакомцев пугались, в городках - интересовались личностями и разрешениями на проезд. К тому же власти не теряли надежды схватить опасных преступников.

Помогло делу то, что у г-на Даоса имелась в этих местах деревенька. Как потом выяснилось, не одни мы были осведомлены об этом.

Не задерживаясь во владениях дяди Лива, дабы не запятнать его репутацию благонамеренного, ходоки двинулись дале, через перелески, где и выпал им случай повстречаться с драконом. Надо было видеть глаза Вилы, с восторгом пересказывавшего подробности этой встречи! Мало - дракон, он ещё и оказался разумным существом, мыслящим тростником, хотя, по мне, с тростником у такой земноводной громадины общего не так уж много. Да и не земноводный он - носитель другой, неземной культуры. И кто после этого скажет, что всё на свете изведано и описано! Только не я! Мне, признаться, обидно: сколько брожу по Хеймлану, а дракона никогда не видал.

Шли они, шли, но когда-то пришёл конец странствию дракона с земными жителями. Однако свято место пусто не бывает, и к компании прибилось другое животное, попроще. Наши гуманисты, естественно, не могли пройти мимо сцены жестокого избиения собаки. Наказывали, признаться, за дело: в зубах животины, побитой и взъерошенной, болталась тушка. Похоже, птичья, похоже, вилланская собственность, но установить точнее, кто именно, не было никакой возможности. Пренебрегая побоями, упрямая тварина не выпускала добычи из пасти. Сердобольные мыслители выкупили преступника у общества и проследовали дальше, но стоило молодым людям устроить очередной привал, как в благодарность за освобождение из рук селян, пёс притащил своим спасителям очередную птичью тушку. На этот раз лесную, а не домашнюю птицу, и очень вкусненькую, как выразился Вила. Тут вспомнился мне наш поход с Йонги - охотницей, добытчицей, мужественным ходоком. Где она теперь? Жива ли? Мы продолжаем идти по пути потерь.

Собачка, как выяснилось, промышляла рябчиками в лесах знатного сеньора. Мясные деликатесы отрыгнулись нашим путникам, когда было приказано высечь бродяг за посягательство на чужое добро. Вила и тому был рад, что владелец не заинтересовался их с Ливом личностями.

Зато заинтересовались другие. Слух о молодых людях, скитающихся по Карии и зачастую выручающих бедных или оказавшихся в бедственном положении, дошёл и до властей. Кария ли, Ватания - преступник повержен везде (это я перефразирую авторитета, если кто не понял). Парням приходилось отказываться от еды, когда возле трактиров замечались подозрительного вида особы. А это весна: лес не кормит, ни грибов ни ягод. Выручала, как ни странно, собака-приблуда. Наверно, зря я её так обозвал - парни дали ей имя. Вила стоял за кличку Глобус (не круглый - не с чего, но всё-таки вертится...), а Лив отстаивал Гравис (серьёзный ведь пёс). Так и сложилось: Глобус Гравис.

Молодым людям пришлось туго. Карийцы видели в них шпионов. Черноволосый явно не из работников- только гляньте на его ручки! Второй, верно, из вояк: куда какой могутный, ражий, да простоватый. Кормить таких не то снабжать чем нужным никто не собирался. Вила привёл лишь один пример проявления милосердия.

Сама по себе Кария плоская, однако встречаются и горочки. Ослабленный тяжёлой дорогой и голоданием, г-н Лив при спуске с холма повредил ногу - напоролся на острый камень - и не мог идти вперёд. Делать нечего: посидели-посидели и уснули на голой земле. Разбудил спящих звон колокольчика. Уставились на них ни много ни мало четыре глаза - зелёные, козьи, и тёмные, человеческие. Спросонья и не поняли, что это пастушонок, допоздна приглядывавший за скотиной. С таким легче разговориться Виле.

В итоге понятливый мальчонка пригнал им в помощь ... ослика. Больного пристроили и повезли к старухе, у которой жил пастушок. Как всякие люди, близкие к природе, бабушка и немного внук понимали толк в травах и траволечении, так что Ливу повезло дважды. Теперь и мне ведомо, что невзрачная травка колысник, быв заварена вкупе с сушёными листьями каринца, служит прекрасным снадобьем для заживления ран. Одно плохо: каринец, как из названия явствует, произрастает лишь на земле Карии, до нас не доходит. Возможно ли пересадить его на нашу почву? хотелось бы попробовать...

Впрочем, всё рассказанное несущественно по сравнению с дальнейшими событиями. Хотя, как я уже отмечал, в земных жизнях достаточно мелочи, чтобы изменилось равновесие сил. Повод и причина... Гибель г-на Лива можно рассматривать и с таких позиций. Повод предоставила выше упомянутая собака по кличке Глобус Гравис. Сцепившись за пернатую добычу с псами очередного сеньора, она привлекла внимание ловчих. Погнавшись за твариной, они вышли на тайное пристанище наших бездомовных парней - шалашик на берегу озерка, оставленный рыбаками. Вилы на тот момент не случилось: он отправился в поселение на заработки (деньги расходовались быстрее, чем парни думали). Лива окружили, собирались схватить и доставить к сеньору на расправу. Сопротивление вызвало драку, в которой Лив был нечаянно убит. Так рассказывал староста деревни, к которому разъярённый Вила обратился за разъяснениями; Тот, в свою очередь, пересказал слова главного ловчего.

Уверен, что обе версии далеки от реальности. Вернувшись, Вила нашёл не только бездыханное тело друга, сжимающего кинжал, но и несколько трупов с эмблемами городской стражи - явно не охотников из подчинённых владетельного сеньора. Скорее всего, ловчие, выследившие местонахождение парней, донесли об этом начальству, и место охоты на зверя заняла охота на человека. К их большому сожалению, второй отсутствовал. Получен ли был приказ схватить бунтарей живыми или убить на месте, неизвестно.

Ох, горько мне, прегорько ... Что толку гадать, произошло бы это, окажись Вила рядом? Повод и причина... Сколько времени было отпущено им странствовать рука об руку? Почему устроено так, что беспощадные боги забирают лучших из лучших фамилий, цветущую молодость, ум и красоту? Потому, что любая верховная власть не терпит неподчинения, своеволия, инакомыслия? Потому, что она жадна до всего подлинного, драгоценного, неповторимого?

Что мы с Вилой знаем твёрдо: место Лива в фамильном склепе пустует. Ни супруга г-на Стиора Леорского, ни его наследник не лежат в каменных мешках. Фееретинцы по крови и духу, они предпочли затхлости гробниц вольный воздух, мхам склепа - пышные степные травы и цветы, в скором времени обязанные расцвести. Желал бы и я так завершить свой жизненный путь - в сопротивлении врагам, в близости к вечно живой Природе.

Как учит нас вера Хейсуури.

7. ДРАКОН: НА ПОВОРОТЕ ЛЕСНОЙ ТРОПИНКИ

С двумя парнями лоб в лоб столкнулся я на повороте лесной тропинки. Ночью. Лунной. Было видно: один рыжий, здоровый, другой - небольшой, щупленький. Значит, не родня, а если братья, то разбойники. Правда, от меня и разбойники бегут сломя голову, а эти как в землю вросли, но страха я не почувствовал. В четыре глаза на меня воззрились: у здоровяка глаза светлые, у его подельника - тёмные. Чего уж эти слеподырые разглядели - не знаю; мне-то моими серебряными всегда хорошо видно, особенно при Луне.

Рыжий смотрел-смотрел с разинутой пастью, да как ляпнет:

- Ты что, с луны свалился?

А я и вправду с Луны, только мы её Коконом зовём, а земляне - Луной. Сюда мы, лунеарии, залетаем светом подпитываться, у нас-то голодновато. Тут не один лунный свет, а ещё и солнечный - повкуснее, посытнее нашего будет.

Я и брякни:

- Не с Луны, а с Кокона Маым, невежа!

Что тут началось! Парни давай орать, хохотать, обниматься, мало до Кокона не допрыгивали. Про меня забыли. Ну, я отшагнул с тропинки, сижу на хвосте, жду, пока они успокоятся. Дождался наконец, пришли в себя. Опять лупятся на меня в четыре глаза. Тёмненький представился Ливом, а спутника назвал Вилой. Первый догадался-таки извиниться за невежство. Оказывается, нежданно-негаданно попал я в компанию учёных людей. Ужасно они обрадовались, встретив обитателя другого мира, то есть меня. До этого им, похоже, не везло.

На радостях сели на травку, на пенечек выложили угощение. Еда человеческая дрянь-дрянью, а питье ничего, только быстро кончилось.

Всё-то они записывали при свете Луны, всему-то удивлялись. А я ведь не байки рассказывал, а чистую правду. Когда на Земле тепло, на Луне холодно и голодуха. А нам. лунеариям, запас света нужен, мы светом питаемся. Когда найдём себе пару, передаем запас жене и будущим детям (я уж присмотрел себе молоденькую драконилицу). Солнечный свет очень вкусный, но много его есть нельзя: начнутся сильные боли внутри, и кожа портится, как от ожогов.

Странно парням было, что мы такие разные, а друг друга понимаем. Невежи, земляне... Это лунным драконам дано понимать не только лууни, но любой язык, на нем говорить. Катайские драконы, они же Луни, других языков почти знают. Они больше на древнедраконском изъясняются, даже я их речь с трудом разбираю.

Тёмненький, тьфу, Лив, как услышал про Луней, так сам не свой сделался:

- Лунеарии, лууни, Луни - слова одного корня! Раз языки родственны, скорее всего, оба вида драконов были когда-то единым целым. Представляешь, Вила, что это значит?

- Это значит, что когда-то они жили-были вместе, а потом жизнь их развела в разные стороны, не хуже, чем нас со здешними мудрецами...

- Да ну тебя, я серьёзно!

- А если серьёзно, просвещённый друг мой, это значит, что когда-то существовал путь от Земли до другой планеты, и они его прошли!

- Должен признать Ваш вывод, достопочтимый коллега, выглядит заманчивым, но весьма скоропалительным. Сделать заключение о родстве языков на основании трёх вокабул способны только...сам знаешь кто. Вот если бы мы оба языка сравнили...

Тут Лив совсем своей темной головкой поник:

- Чтобы их изучить, наших с тобой жизней не хватит. И где мы учителей найдём? Лунному домой надо, а катайские?.. Ты драконов из Катая видел?

- Видел. На картинке. Зубастые, похлеще арвиладских магистров. Зато срок обучения не затянется. В наставники точно не годятся.

Слушаю и мотаю на ус, как земляне выражаются. Не засыпаю (Потом понял, что это из-за человеческого питья. В обычную ночь хоть сколько пей, а в лунную - нипочём с него не заснёшь). Я-то в два хлопка могу сделать так, чтобы мои лесные учёные любой язык знали как свой родной. Но всё имеет цену. Да и надёжные ли это люди, чтобы доверять им драконовы тайны?

Надумал я их испытать. Сделал вид, что споткнулся о здоровенную корягу, прикинулся хроменьким. Уже темнело, решили сделать привал. Меня положили поближе к костру, чтобы я тепла и света набирался. Набрался я вкусного костёрного света, отяжелел и уснул. Проснулся - парней нет. Сбежали, что ли? Присмотрелся: тут они, спят сидя, прислонившись к здоровенному дереву, а вокруг много звериных следов. Оказалось, эти бедолаги ночью меня (МЕНЯ!) от зверей охраняли. И смех, и грех!

Людей золотом проверять хорошо. Обмолвился я, будто случайно, что у меня с собой много старинных золотых монет. Показал одну на пробу. Обманку, конечно. Отколол кусочек света и глаза парням отвёл. Лив покрутил монету в своих тоненьких коготках и сказал, что у него в коллекции такая уже есть, спасибо, не надо. Вила, тот сразу монету на зуб попробовал:

- Оставь себе на чёрный день или драконихе подари, если красивая. Если некрасивая, тоже подари.

- А у вас, что, золота много?

Переглянулись и засмеялись, но как-то невесело.

Парни от кого-то скрывались. Почему и познакомились мы с ними среди ночи, в лесу. Днём, на солнце, я по Земле хожу невидимым - лучиком лунного света, тенью. А ночью лунеариев видно, за личиной невидимости не спрятаться. Вот и приходилось мне жить по-землянски: днём бродить, по ночам отсыпаться (но уж без питья на сон грядущий).

Недолго я с ними путешествовал. Я-то светом питался, а каково им?.. Тайну драконьих языков я всё-таки Вилу с Ливом подарил - стойкие и стоящие люди оказались. Написали ли они книгу про меня, не знаю. Иногда, когда над Землёй пролетаю, надеюсь сверху их вдвоём увидеть. Или встретить, как раньше, на повороте лесной тропинки. Ночью. Лунной.

8. ИХ УНОСИТ ВЕТЕР

Мой сон о Храмайне с глазами как фиалки... Фиалковые озёра в камышах ресниц... Сын протягивает ей лук, она, смеясь, прицеливается - и через мгновение стрела с пёстрым венчиком из перьев уже в сердце мишени. Её стрела расщепляет стрелу Лива! Меткие стрелки, эти фееретинцы!

Стрела, отнявшая жизнь г-жи Уиллии в день штурма Озёрного замка, впилась мне в сердце и застряла там навсегда. Когда смерть забрала Лива, вторая стрела расщепила древко первой, и боль сделалась вовсе непереносимой, нечеловеческой.

Не помню, чем был занят днями после смерти друга. Знал одно - надо идти в Караэнай. Ни писать, ни читать, ни говорить толком я не мог. Ночами точно не спал, не мог заснуть. Как обозначить это непривычное для меня состояние? Жизнь? Дрёма? Нощные бдения, как именовал когда-то Пангар ночные дежурства в нашем маленьком отряде, направлявшемся в Вольные Города.

Ко мне простирали руки господин и госпожа, и Лив с ними, они трогали меня, торопились что-то беззвучно сказать. Всё это переплеталось, вязло в какой-то тёмной, фиолетовой гуще. Мешало дышать и разговаривать. Я снова плыл в лодке с Уиллией, но, благополучно миновав тихие воды озера, наш чёлн вдруг замирал над немыслимой высоты водопадом. От ужаса перед неизбежностью падения сердце отказывалось биться. Я долго летел вниз, и, почти достигнув предела, просыпался в холодном поту.

Пангар первым понял, что со мной. Освобождённый из плена, он торопился из Караэная с добрыми вестями: супруга Лива родила двойню - мальчика и девочку. Только некому было передать новости: муж и отец двух детей навечно упокоился в земле Карии.

С Пангаром нас свела дорога. Произошло это на границе Карии с Роганом. Добрые духи путей и троп не теряли надежду вырвать меня из цепких лап одиночества и безнадёжности. Мы с Пангаром выбирали неприметные тропинки, неезженые дороги, но высшие силы сочли нужным наперекор всему свести нас, как прежде, наметив для этого крайне незатейливый (чтобы не сказать больше) трактир. Искали ли нас по-прежнему? Очевидно, особенно Заозёрное братство - свою заблудшею овцу. Оценив моё нездоровое состояние, Пангар предложил некоторое время отсидеться в тихой деревушке, собраться с духом после пережитого. Что мы и сделали.

Спешить было некуда: жена Лива выезжала в Ватанию, в замок Леоров, ещё не зная горькой правды. Доедет и без нашей помощи: беглые преступники и отступники - не лучшее сопровождение для благородной дамы с семейством. Сделав крюк, мы завернули на большак, который нельзя миновать по дороге в Ватанию, и оставили для неё письмо о случившемся. Придётся Сэгээн Сайин Сэлэнэ сменить цветное платье на траурное, но это уж по приезде в замок. Заодно расскажет обо всём г-ну Даосу. Меня на это точно не хватит.

Задержались мы в этом селище дольше, чем задумывал Пангар. Состояние потерянности не проходило. Сидя истуканом, я мысленно перебирал свою жизнь - пересыпал руду в поисках ценных металлов, как выразился бы Лив, любящий яркие образы. Любящий... Любивший...

- Так нельзя! Тебя затянет к мёртвым. Бесповоротно. Без возврата. Родные всегда рады близким, но не в состоянии понять, что стоят с живыми по разные стороны границы. Не переступай этой черты. Опомнись. Возьми себя в руки, вернись в живую жизнь.

- Зачем? Для чего и ради кого мне туда возвращаться, а, Пангар? За чертой, о которой ты говорил, мои любимые люди. Если их унесло ветром из живой жизни, я хочу быть с ними хотя бы по ночам.

- Неделю ты, может, и протянешь. Хотя уже сейчас слабо различаешь сон и реальность. Без сна сойдёшь с ума и станешь беседовать с мёртвыми не только ночью, но и днём.

- И очень хорошо! Мне этого и надо!

В один из дней, когда я молча сидел на незаправленной постели, Пангар вошёл в комнату и молча протянул мне нож. Отвечая на мой непроизнесённый вопрос, процедил:

- Если собрался умереть, этот подойдёт. Коли боишься убить себя сам, могу взять грех на душу.

Меня словно громом ударило. Пусть бывший, но член Заозёрного Братства готов взять не себя страшный грех - стать убийцей! Ради меня, ради моего спасения!

А Пангар продолжал:

- Сидишь тут, оплакиваешь свою драгоценную особу, нюни распустил. А не ведаешь разве, что к большинству людей судьба куда более жестока, чем к тебе. Ты молод, здоров, у тебя есть средства к жизни, пусть небольшие, ум и талант, наконец. Выйди из ночного марева, смени имя, взгляни на мир новыми глазами. Что делать, говоришь? Просвещать, обучать, писать книги, помогать другим в беде - этого с лихвой хватит на всю оставшуюся жизнь.

Стыдно мне стало, да так, что лучше бы Пангар ударил меня этим своим ножом. Как при вспышке молнии, стало мне ясно видно, как я, бывший командир отряда, плачусь о своей загубленной доле пожилому, отягощённому грузом тяжких забот товарищу.

Наконец я нашёл в себе силы взглянуть на него и ... улыбнуться.

Легко сказать: Иди в мир! Да, мир велик, а я ничем не связан. однако же окружающее сродни слегка подмёрзшему озеру: ступишь - провалишься в ледяную водицу... ох, только не о воде!.

После инцидента с ножом дороги назад мне не было. Как признался потом Пангар, он всё-таки провёл ритуал очищения от мёртвых (по методе Сэй-Суури). Что помогло больше - волхование или осознание необходимости жить для других?

Да, милых сердцу нет, их унесло ветром. Но сводить счёты с жизнью пока рано.

9. ВИЛА: КНИГА ЖИЗНИ. ПЛАЧ ПО ЛИВУ

- Вот мы и встретились снова, Вила.

- Да, Мастер. Всё как Вы предсказывали. Лива больше нет. Лив когда-то обещал мне больше не посещать колдунов и, вот, держит свое обещание.

- Больше нет...с этим я не согласен. Он живёт в учёных сочинениях, в твоей памяти, в твоём сердце.

- Хотел бы я согласиться с Вами, но не могу. Лива не вернёшь, из Ватанийских Леоров мало кто остался в живых, а сочинения... По этому поводу я и пришёл. Можно?

На стол, сияющий нетронутой белизной, ложится пук листов бумаги, средней толщины.

- Как вы её назвали, вашу Книгу жизни?

- Никак. Мы не успели. Подписано "Арсейсом", на троих, как мы и договаривались.

- Но здесь же нет моих текстов.

- Неважно. Вы единственный, кто верил в нашу идею, в наше дело. Это важно.

- Ты хочешь оставить этот труд мне?

- Вы, как всегда, угадали, Мастер. В первую очередь оставил бы Ливу, но... А у меня нет не то что замка с архивом, но даже места, где голову приклонить.

- Что ж, возьму. Здесь оно целее будет. Благодарю вас. Но дать ей имя всё же придётся. Как закрепить диадему на челе прекрасной женщины.

- Тогда назовём книгу "Другие Миры".

- Так просто?

- Так просто. А Вы что бы посоветовали?

- Ну, как-нибудь понаучнее. Скажем, "Раздумья Арсейса по поводу множественности миров, лежащих далёко за пределами нашего земного окоёма".

- Можно и так.

- Тебе ведь всё равно, Вил?

- Вил... Давненько никто меня так не называл.

Сэй-Суури вздрагивает от резкого звука. Белый стол. Лицо, спрятанное в ладонях. И рыдания, рыдания...

- Прости, Мастер. Никогда не плакал на людях, а вот... Да, ты снова угадал - мне всё равно. Книга жизни дописана, теперь и спрятана. Я поклялся больше не брать в руки пера и сдержу обещание. Пера, стилоса - словом, того, чем пишут. С этим покончено.

- Как же ты собираешься распорядиться своей жизнью?

- Стать как все.

- Вила, Вила! Не пытайся обмануть хотя бы себя! Во-первых, твоя жизнь слишком коротка, чтобы тебе успеть стать как все. Во-вторых, от знаний не так-то просто избавиться.

- А Вы пробовали?

- Да, мальчик мой. Собирался бросить всё, как ты сейчас. Но не смог: от знаний не избавиться.

- Почему же? Пойду в подмастерья к какому-нибудь сапожнику.

-Знания и там пригодятся. Если ты станешь объяснять сапожнику, как устроен мир, то да.

- Скорее уж как устроить, чтобы мир сделался лучше. Для всех. Для рабов и для господ. Для воинов и мирных жителей. Для пленников и захватчиков. А над чем будет трудиться Мастер Сэй-Суури?

- Напишу труд о Книге жизни Арсейса. Об Арсейсе. В двух частях.

- В трёх, Мастер.

ЭПИЛОГ I: ДАОС

Ну вот, молодёжь начинает, а нам, старикам, доканчивать.

Из всей фамилии я один остался коптить небо. Ни брата, ни г-жи Уиллии, ни Лива уже нет в живых. Племянник ... Хрупкой оказалась последняя веточка фамильного древа Леоров.

О смерти Лива узнал я от его ... жены. Незнакомка с порога представилась супругой племянника, графиней Леор-Ватанийской, а я стою перед ней как сарацинский истукан и не возьму в толк: какая супруга? Лив и вправду был женат, но законная супруга его давно скончалась, да ещё при странных обстоятельствах. Уж не разыгрывать ли меня вздумала сия тощенькая девица?

Не жена она ему оказалась, а вдова. С двумя детьми. Лива нет в живых. Это его-то, такого умного-разумного, такого юного и славного!

Дальше всё как-то неожиданно пошло. Молодая г-жа осталась в замке: не назад же ей возвращаться! Однако оставаться на положении вдовы осуждённого не годилось: у крючкотворов хватит наглости и смекалки лишить пристанища её с детьми. Поразмыслив, предложил я ей выйти за меня замуж. Быть женой хозяина замка всяко надёжнее, нежели вдовой преступника, и детям нужен отец и защита. Жену Лив выбрал умненькую, она всё взвесила и согласилась, что так, да, лучше.

Не подумайте чего: ни о какой куртуазной любви речи не шло. Просто так всему нашему окружению проще и понятнее. У меня и сейчас, после стольких лет, язык не поворачивается назвать супругу г-жой Леор. На другую могилку я хожу, и внуков вожу, чтобы знали, где лежит их бабушка. Рассказываю маленьким, какой она была. Как-то столкнулись там с Юллуном-младшим. Всё что-то ищёт, вынюхивает. Небось, совесть заела, вот и пришёл. Ведь это он виноват в её гибели... Ну да Светозарный его и не жалует: не женат и детей, даже побочных, вроде нет.

А я вот нежданно-негаданно семьёй обзавёлся. Имена у них затейливые, на чужеземный манер, не сразу и запомнишь. Девочка Митте Мирэ, мальчик - Киль Сынни, он на Лива похож. Подрастёт - научу с оружием и с конём обращаться, а остальное уже женская забота.

Вилу я больше не видел. Что с ним сталось после ухода его в Караэнай, не скажу - не ведаю. Жив ли, нет ли? Ждал: может, он не то приятели его весточку передадут. Не дождался. Да ведь кто у него в приятелях - беглые монахи да бродяги-поэты, их как бы самих не схватили да не пристроили на ветвистом дереве.

Эх, Вила, Вила! Доведётся ли ещё раз увидеться?

ЭПИЛОГ II: ?..

Еще несколько лет после гибели Лива Вила бродил по свету. Потом сведений о нем не поступало. Работал где и кем придётся. К перу, по обету, больше не прикасался. В перерывах между работой и по вечерам рассказывал трудягам и подмастерьям об устройстве мира и о том, как переделать то, что досталось нам в наследство от предков. Студиозусам, беглым школярам - о множестве миров вокруг нашего. Его байки и шуточки о грехах сильных мира сего и простительных слабостях остальных расходились по стране, как круги на воде от брошенного в неё камешка.

Надеясь схватить живьём бунтовщика и мятежника, специально нанятые люди (люди ли?) денно и нощно караулили гробницу Леоров в Ватании в расчете на то, что в день смерти друга Вила обязательно появится здесь. Наивные! Они явно не удосужились ознакомиться с философией Арсейса, ибо "если ты умер, после смерти часть твоя не отлетит далеко, но осядет у того, кто окажется рядом и кто любит тебя".

Если верить мастеру Сэй-Суури, душа самого Вилы потом раскрошится на множество мелких частиц. Носиться им по воздуху, пока не попадут к тому, кто его любил. Или тем, кто ценит его как "народного философа" и свидетеля существования Других Миров.

Оставить комментарий © Copyright Хэн Дэс Нэ (fliny@mail.ru) Размещен: 02/04/2023, изменен: 02/04/2023. 59k. Статистика. Глава: Фэнтези От Вилы - к Арсейсу Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Вот мы и у последних строк. С подачи молодых людей запретные знания о преступной связи властей с пришельцами начали свой путь по Хеймлану: роковая для эврисема и иже с ним книга вышла на свет. Это лишний повод для Вилы и Лива не попадаться в руки власть предержащих. Всё дальше от родных мест вынуждены уходить наши герои, но от судьбы и от любви не скроешься ни в Ватании, ни в Карии. Ни морозной зимой, ни тёплой весной. Дописана и заветная книга об Иных Мирах - "Книга Жизни" Вилы и Лива. Спрятано сокровище. Кому доведётся найти эту таинственное сочинение?

Хэн Дэс Нэ : другие произведения.

От Вилы - к Арсейсу. Часть 9