Хаврюченко Алексей Владимирович : другие произведения.

Алексей Хаврюченко

ПАМЯТЬ

Мезон, Журдан, Бассанский герцог, маршал Макдональд, старые боевые генералы Наполеона, как тени прошлого, могучие и огромные, с дерзкими лицами прошли через расступившуюся толпу... Старые гвардейцы Бонапарта, солдаты давно ушедшей Франции, инвалиды на костылях, безрукие, одноглазые, пришли отдать последний долг покойному маршалу... Кругом суровые лица, львиные головы, какой-то подбор представителей могучей, но вымирающей породы людей...

Я согласен на все, лишь бы мне увидеть снова триумфальную арку и украшения миланских крепостных ворот, надпись из цветов, высеченную потом на камне: "Alla valarosa armata francese!"

А.Виноградов "Три цвета времени"

1

Штурм шел бездумно и беспощадно. Дым от горящих кленов королевского парка стелился вдоль земли, оставляя черные мазки на стенах дворца. Палисад взяли быстро, заплатив десятками тех, кого никто не считал, но дальше движение приостановилось. Огромная белокаменная площадь, простиравшаяся до витой ограды летнего сада, была усеяна телами павших: все - лицами вперед, ни одного повернувшего. Посреди лежал пробитый в нескольких местах трехцветный флаг - флаг Свободы. Позади трещали и бордово отсвечивали старые клены. Было жарко. Готовился новый приступ. Вот грязно-алым быстроцветом ружейных выстрелов запестрела чугунная ограда - без толку. Помогла бы пушка, лучше две - но откуда во дворце артиллерия? Кто же знал...

Бунт. Мятеж. Восстание. Революция. Какие далекие слова. Они там, далеко, куда отправляются, чтобы подавить, откуда возвращаются, гарцуя на горячем коне, подкрутив ус, и отправляются покорять сердца дам. А это... За что?

Ужасно, когда человеку больше нечего терять. Тогда он теряет разум. Всю жизнь, всю жизнь на тебя давит что-то огромное и неподъемное, мешает подняться, сделать шаг, вдохнуть, сказать - имя этому грузу Необходимость. Всю жизнь тебе твердят, что так живут все, что это закон. Ты сам привык говорить то же другим, даже священник проповедует, что такова воля Господня - ибо есть слово Надо. И есть только двое, на которых вся надежда, которые несомненно помогут, потому что добры и велики, потому что они не могут иначе - один на небе, другой - на земле. И не ясно, отчего все вдруг меняется. То ли голодный взгляд младшего Жака, то ли сдавленный плач жены, то ли смех человека за углом - жирный, тошнотворный смех - но внезапно падает тяжесть. Становится все легко и понятно - тебя предали. Тот, кто на земле, тебя предал, и надо убить его ради того, кто на небе. Отомстить тому, кто обманул надежды. Убить. И ты идешь. Ко дворцу. Рука твоя сжимает кол или булыжник, или нож - что сподручней - а ты идешь по родным улицам, которые вдруг стали такими светлыми, хоть и нищими. И вспоминаешь все: и голод прежних дней, и беспросветность жизни, наивность всех надежд; жестокость палачей, подкупленных судей, бездушность их законов и сборщика налогов, что в твой приходит дом, чтоб отобрать последнее; вельмож - да, этих вшей в чулках и панталонах, и вонь одеколонов из нашей, люди, крови, из слез твоих детей, их роскошь и коварство, кареты и камзолы, и белые тела их благородных женщин, не знавших нищеты; и боль непроходящую в сжатом кулаке. Идешь ты не один, с тобой идут братья, их много, и вы едины. Вы пережили то, что выше человеческих сил, вырвались из Ада, сотворенного паразитами в париках. Вы были обречены на вечное прозябание - теперь вы обречены на вечное пламя, на вечное братство в борьбе. Смерть! Гудит улица, хлопают двери, звенит стекло. Смерть! Не заступай нам путь, нам уже ничто не страшно, мы пережили смерть и теперь сами несем ее. Смерть! Наша цель простая и светлая - передушить гадов и построить Царство Божье на земле. Оно будет, будет Царство Божье, ведь не зря мы умирали столько лет в своих лачугах, не зря... Надо взять их за горло, чтобы больше ни один из них не смог пить кровь из народа. Смерть им, смерть, вовеки веков... Господи, только бы Жак не пережил то же самое, Господи, об одном прошу, только бы... А сейчас нужен огонь. Огонь! Чтобы выжечь заразу с тела страны. Огонь! Огонь! Огонь?.. Откуда огонь?.. Кто стреляет? По нам стреляют... Назад! Назад!.. Что?.. Вперед... Вперед! Они бегут! Они бегут от нас! Мы победили! На дворец! Что?.. Нет оружия! Дайте оружие! Черт побери, дайте оружие! Ура! Кто это?! Жульен! Гражданин Жульен! Что он говорит! Тише, люди, что он говорит? Мы братья... Да, мы братья!.. Наша цель священна... Святость - в борьбе... Свобода ждет впереди... Да! Веди! Веди нас! На дворец!

Чернь. Что в этом слове? Это грязь, чавкающая под твоими ботфортами после конной прогулки. Это мрак невежества и суеверий. Она ни к чему не стремится, она ничего не творит и не ценит творений прошлого. В собственных нечистотах и мерзости она только и знает, что воспроизводить себя саму, и больше ничего не жаждет. Она ничего не умеет, умеет только умирать. Зато умеет это, как никто другой.

Наемники из личной охраны дрались крепко, но их алебарды больше годились для разгона покорной толпы, чем для защиты дворцовых переходов. На входной лестнице восставших встречала лишь горстка солдат во главе с фанатиком-офицером. Их снесли быстро, даже не заметив. Дворец, и без того неживой и унылый, мгновенно рассыпался на дребезжащие осколки гибнущего мира. Где-то недолго звенели шпаги, потом вскрикнула отчаянно женщина. Билась хрупкая посуда, не нужная революционному народу. Добрались до тронной залы, повалили громадное коронованное кресло и порубили на куски, на его место поставили трехцветный флаг. Искали одного человека. Его.

Король никогда не мог быть просто человеком. Он был символом. С давних времен его дух осенял указы и боевые кличи, его лик смотрел с монет и печатей, его именем клялись и проклинали, вокруг него сплачивались и теснились, ему молились и поклонялись - он был всем, он был страной, великим воплощением всего, что носила его земля. За это король с рождения платил страшную цену. Он не мог быть собой. Страна была крепка, пока несвобода жителей искупалась несвободой монарха. О, они понимали это, Людовики и Филиппы, Генрихи и Карлы, смотрящие сейчас из ниш мраморными глазами на своего неразумного потомка, возомнившего себя Человеком. Пусть падение готовилась веками - с виновного это ответственности не снимает. Вот он идет к своей смерти: король, забывший о своем долге, отбросивший священное ярмо абсолютной власти, шагнувший к звезде и превратившийся в космическую пустоту. Статуи смотрят на него, и их каменные лица кривятся от презрения. Догорает, испуская последние лучи, слава короля-государства, и над холмами разливается свет бесчисленных звезд - свет славы Людей. Холодный, негреющий свет.

Пылает дворец. На улицах столицы сегодня праздник, праздник Революции. Падают платаны и клены, гремит железо оград - этого всего здесь не будет. Здесь не останется ни одного камня, напоминающего о деспоте и его кровавом конце. Здесь будет стоять Памятник - памятник Свободе, восставшей в этот обычный летний день из мрачного сна, чтобы провозгласить яркое утро Республики.

2

- Граждане, я не буду произносить громких речей. В миг, когда вражеские армии окружили нашу Родину со всех сторон, не нужно лишний раз напоминать, в чем состоит наш долг перед Республикой, разогнавшей своими лучами мрак старой жизни. Я знаю, каждый из вас хотел бы сейчас оказаться там, на поле битвы, чтобы грудью защитить свою землю. Но Родина требует от нас другого подвига. Наша работа - здесь, в тылу. Итак, за работу, граждане, за работу. И пускай этот лоскут флага, того самого флага, под которым шли на штурм дворца тирана наши братья, послужит вам символом несгибаемости и верности выбранному пути. Свобода! Равенство! Братство!

- Свобода! Равенство! Братство!

- Гражданин Фасиль, гражданин Даффер, задержитесь ненадолго. У Республики для вас есть особые поручения.

- Да, гражданин Люсьен.

- Фасиль, в департаменте О сложилась угрожающая обстановка. Роялисты используют темноту и невежество нашего крестьянства, чтобы поднять его против Республики. Вы назначаетесь комиссаром в департамент О. Пусть ваша рука будет рукой Революции, ваша воля - волей Революции, ваше слово - словом Революционного народа. Нашей армии нужен хлеб. В дорогу, гражданин Фасиль. Свобода, Равенство, Братство!

- Свобода, Равенство, Братство!

- Гражданин Даффер, вы остаетесь в столице. Отправляйтесь на мануфактуру Д'Эст, проследите, чтобы работа на ней шла бесперебойно. Остерегайтесь саботажа. Если что - будьте тверды и решительны. Свобода, Равенство, Братство!

- Свобода, Равенство, Братство!

- Гражданин Аджон.

- Д-да, гражданин Главный Интендант.

- Аджон, мне нужна ваша помощь. Необходимо к вечеру составить список всех предприятий столицы. В комиссариате нет ни одного документа. Похоже проклятые роялистские крысы сожгли их во время бегства.

- Н-не уверен, что эти д-документы вообще существовали, Люсьен. При п-прежнем режиме здесь царил форменный б-бардак. Но это н-ничего. Сохранился целый архив кв-витанций за штрафы и налоги. Поп-пробую использовать их.

- Спасибо, Аджон. Вы мне оказываете огромную услугу. Не всякий возьмется за такую работу сейчас, когда наши сердца там, с армией. Но наша работа - здесь.

- В-вы же знаете, Люсьен, для меня нет ненужной работы. Если Респ-публика т-требует, то я не жалуюсь, а выполняю.

- Да уж. Республика требует от нас подвига, а мы даже не можем сказать, что осталось работающего в городе после всех этих Людовиков и их своры. Проверьте, кстати, Старую Мануфактуру, что на острове.

- Г-гражданин Люсьен.

- Да?

- Патруль национальной гв-вардии обнаружил склад, принад-длежащий спекулянтам. Захватил владельца, к-какого-то Антуана Вендрэ. Каковы б-будут распоряжения?

- Продукты - в армейский обоз. Спекулянта - расстрелять. Продукты принадлежат народу. Чем меньше останется крыс, которые наживаются на народном горе, тем скорее наступит наша победа.

- Гражданин Люсьен?

- Заходите, гражданин Аппортэ. Заходи, мальчик.

- Спасибо, гражданин Люсьен. Я от комиссара Дюри. Вот письмо.

- Спасибо, малыш. Беги, у тебя, наверное, много работы.

- До свиданья, гражданин Люсьен.

- Аджон.

- Да?

- Комиссар Дюри пишет, что ситуация на фронте катострофическая. Наши отступают. У солдат нет даже обуви. Он строчно требует 20 тысяч пар башмаков.

- К-какой-то нег-годяй опять п-поджог обувную мануфактуру.

- Дьявол! Кто ответственный?

- Г-гражданин Жакоб.

- Сместить. Умеет только говорить о благе Республики, а сам...

- Т-трудно работать, когда владелец мануфактуры против тебя.

- Пусть считает, что ему повезло. В наше время нерасторопность равносильна предательству, а он остается жив. Передайте владельцу мануфактуры, да и всем прочим: если через неделю партия башмаков не отправится в действующую армию - разую всех богачей. Всех!

- Х-хорошо, гражданин Люсьен. Надеюсь, успею сделать это до полуночи. Ч-черт, глаза слипаются.

- Да, я вижу, что вы устали Аджон. Понимаю. Сам устал чертовски. Но людей не хватает, чертовски не хватает, а тем более людей, верных делу Революции. За работу.

- Вот он! Вот он, гад!

- Что такое, Аджон?

- С-сейчас выясню.

- Черт... Ноги затекли... Почему я здесь, а не в армии? Лучше уж падать от усталости...

- Эт-то роялист-тская крыса. Собирал народ на площади и призывал идти резать людей с т-трехцветными к-кокардами. Когда брали - уб-бил двоих.

- Веди его сюда.

- Убери руки, хам! Я сам пройду.

- Ваше имя, гражданин?

- Гражданин? По-счастью, я еще не настолько оскотинился, чтобы признать себя равным всякому сброду.

- Имя, сволочь?!

- Ай!.. Отпусти... Да... Я граф Фидель д'Фуа.

- С-сволочь!

- Тихо, Аджон! Что вы можете сказать в свое оправдание?

- Оправдание? Ха! Бред! Мне не в чем оправдываться перед вами, палачами собственного короля. Вы люди без чести и достоинства, без сердца и жалости, без веры! Чего вы ждете от меня?! Оправданий? Жалкого скулежа? Никогда! Вы можете жечь дома и расстреливать беззащитных стариков, вы можете оставлять благородных женщин и беспомощных детей умирать от голода среди пустыни, в которую превратилась наша земля. Но меня вам не сломить. Меня и тысячи других, которых вы изгнали и унизили. Но ничего, прийдет время, и мы вернемся...

- Г-гадина!

- Стой, Аджон!

- Мразь! Подонок! Б-благородная сволочь! Пустите меня! Уб-бийца! Ч-честь, д-дост-тоинство! К-когда моего сына били плетьми д-до смерти, он д-даже не морщился! А с-сейчас - ч-честь, б-благородство!.. Пустите меня!

- Успокойся, Аджон!

- Мало вас пороли, мало.

- Убью!

- Держите его!

- Гражданин Люсьен, гражданин Люсьен!

- Осторожней, мальчик!

- Гражданина Жульена убили!

- Что?

- Убили... Час назад... Гражданина Жульена...

- Не может быть... Жульена...

- В-вот. А ты цацкаешься с этой с-сволочью!

- Конвой! Расстрелять этого предателя.

- Я не последний. Запомните это, гражданин Люсьен.

- Расстрелять!.. расстрелять... Жульен...

- Ус-спокойся, Люсьен. Т-ты же видишь, я уже ус-спокоился.

- Да... Я спокоен... За работу... Нас ждет Республика... Нас ждет долг...

- В-вот... Хорошо... Иди, Аппортэ... Иди, мальчик.

- Армии нужны башмаки. Армии нужен хлеб. Людям нужен хлеб. А эти сволочи... Почему?

- Н-нам этого не понять, Люсьен. И нет у нас времени все это п-понимать. Наша цель - сделать мир лучше, а лучший мир могут сделать только лучшие из людей. Всех остальных - з-за борт. Иначе мы не выплывем.

- Боже, Боже, как нам не хватает этих людей: верных, честных, бескорыстных. Ведь другие не смогут. Другим не по силам. Другие сломаются.

- Гражданин Люсьен.

- Что?

- Мануфактура Д'Эст... Она горит...

- Дьявол! Кто?!

- Говорят, предательство. Шпионы подожгли, и никто не гасил. Саботаж.

- Господи. Ведь там был Даффер.

- Все говорят, что он и был главным предателем.

- Он?

- Никто другой бы не смог.

- Под трибунал.

- Люсьен, ведь это Д-даффер.

- Лучший мир построят только лучшие люди. Под трибунал.

- Так точно, гражданин Главный Интендант.

- Боже, со дня на день наша судьба решится. И я не уверен, что она решится на поле битвы. Какая может быть победа, если предают самые верные, Аджон?

- Люсьен, нужно назначить к-кого-то на мануфактуру. Вместо Д-даффера.

- Решим после. Ты проверил Старую Мануфактуру?

- Н-не хватает людей.

- Да... Опять не хватает людей... Что там?.. Что за шум?

- С-сейчас.

- Аппортэ? Что случилось?

- Бунт. Бунт в департаменте О.

- Фасиль?

- Убит.

- Другие?

- Бежали.

- Аппортэ, мальчик, быстро беги к комиссару Дюри. Передай: "Революция в опасности! Срочно вышлите войска в О". Понятно?

- Да, гражданин Люсьен.

- Беги мальчик. Беги. Аджон, ты подготовил список?

- Н-нет. У меня п-практически нет людей. И вам нужно назначить кого-то на мануфактуру Д'Эст.

- Кого же? Кого?

- К вам просится к-какой-то гражданин Жере. Мне рек-комендовали его как умеющего ч-человека.

- Пускай его.

- Добрый день, мсье Люсьен.

- Гражданин Люсьен. В Республике нет господ.

- О, простите, гражданин Главный Интендант. Я Жере. Франсуа Жере.

- Что вам нужно?

- О, простите, что отвлекаю вас от важных дел. Мне стало известно, что вам нужен человек, знающий толк в управлении мануфактурой.

- Да, нужен. Вы знаете, что это ответственная работа? За мануфактуру вы отвечаете перед Республикой.

- Ой, не волнуйтесь, мсье... гражданин Люсьен. Я рад приложить свои скромные усилия к делу Революции.

- Хорошо. Где-то здесь были бумаги касательно мануфактуры...

- Вот тут, под тряпкой...

- Это не тряпка, гражданин Жере! Это лоскут знамени. Символ нашей Республики.

- Ох, да, конечно-конечно. Простите, мсье... простите, гражданин Люсьен.

- Вот. Держите.

- Господи помилуй. Кто вел эти записи? Такая безграмотность.

- А у вас острый глаз на такие вещи.

- Ну, двадцать лет службы...

- Я рад, что делу Революции теперь помогают специалисты.

- Благодарю, гражданин Люсьен. Вы не будете разочарованы, как и мсье д'Ви.

- Кто?

- Мсье д'Ви. Я служил у него управляющим эти двадцать лет.

- Хм... советую вам поскорее забыть о вашем прошлом.

- Да-да, конечно. Я всецело предан делу Революции. Разрешите приступить.

- Идите, гражданин Жере.

- С-слизняк. Лизоблюд. Он нас п-предаст, завтра же.

- Он специалист.

- Ну да, ну да... Люсьен, пока ты говорил, п-пришла депеша от Дюри.

- Давай... О Боже, противник в двадцати лье от города. Армии срочно необходим порох, патроны, снаряды... Ответственного за армейские поставки - ко мне.

- Он б-бежал.

- Предатель! Найти - и под трибунал.

- Т-так точно.

- Немедленно, людей - на пороховой завод.

- Тыловые крысы! Прочь! Всех убью!

- Кто это?

- Предатели! Тыловые крысы! Мы там в полях, среди снега, а вы - тут в кабинетах жируете! Подлецы!

- Уберите его отсюда!

- Убью!

- Осторожней!

- Крысы! Трусы! Мы за вас кровь!.. А вы!.. Убью!..

- Уберите его!

- Д-дьявол, кровь еще идет?

- Вроде бы нет, Аджон. Когда это тебя?

- Я его в к-корид-доре з-задержать хотел.

- Да-а, шрам останется...

- Мсье... простите, гражданин Люсьен.

- Да, Жере. В чем дело?

- У меня появилась одна идея. Мое предприятие работает безукоризненно, но поставки с других мануфактур очень и очень нерегулярны. Их владельцы не верят Республике. Однако, если встретиться с ними и предложить им выдвинуть представителя в нашем комиссариате, то дело пойдет на лад.

- Возможно. Кого ты имеешь в виду?

- Вот, у меня список.

- Но ведь это... Жере, даже и не думайте об этом. Республика не ведет дел с кровопийцами. Эти люди нажились на смертях наших братьев.

- Но без них...

- Не смей, Жере! Даже не заикайся!

- Как скажете, гражданин Люсьен.

- Ах, Аппортэ, это ты. Заходи.

- Вам пакет от комиссара Дюри. До свиданья.

- Постой, Аппортэ. Посиди немного здесь. Ты, наверно, устал.

- Неважно. Дело Революции - прежде всего.

- Да-да. Конечно. Иди, мальчик.

- Ч-что от Дюри?

- В О большие трудности. Контрреволюционеры начали настоящую войну, а крестьяне их поддерживают. Пришлось прибегнуть к полевым судам. Комиссар требует боеприпасов для войск в О.

- Б-боже, это ужасно.

- Что ты сказал?

- Я г-говорю, ужасно.

- Да-да... Черт, уже не в состоянии сосредоточиться... Аджон, мне нужно отдохнуть. Я не спал трое суток. Ты можешь подменить меня на несколько часов?

- К-конечно, Люсьен. Иди.

- Спасибо, Аджон.

- Именем Республики!

- В чем дело?

- Гражданин Люсьен, по приказу верховного трибунала вы арестованы.

- Я? За что?

- Вы обвиняетесь в предательстве Республики и саботаже. Сдайте оружие.

- Да... Сейчас... Но кто.. кто вместо меня?..

- Главным Интендантом назначен гражданин Жере.

- Жере?

- Не задерживайтесь.

- Д-дьявол... За что его?

- Вы все слышали, гражданин Аджон. До свиданья.

- Гражданин Аджон. Хорошо, что вы здесь. Вот мое первое поручение. Пригласите сюда следующих людей - из этого списка. Отзовите патрули национальной гвардии со Старой Мануфактуры... И вот еще, уберите-ка эту тряпку. Здесь будут лежать бухгалтерские книги.

3

Говорят, что любовь к Родине - выдумка писателей и политиков. Врут. Любовь к Родине пробуждается, когда чужак жжет твою землю, и пропадает, когда тебя провозглашают героем. Возможно...

Армия возвращалась на зимние квартиры с победой. Летняя кампания прошла молниеносно - противник был разбит вдребезги и поспешно запросил мира. Республика еще раз доказала, что ее рубежи - не лучший предмет для посяганий, особенно если охраняет их Первый генерал Революции - Огюст Флори.

Стояли теплые сентябрьские дни. Тихо скрипели на ветру еще зеленые клены, растущие вдоль Восточного тракта. Солнце только коснулось своим краем горизонта, вокруг как всегда пахло чем-то неуловимо северным - неповторимым ароматом цветов и подсохшей травы, дорожной пыли и сочных листьев - но генерал ворчливо запахивался в плащ и понукал коня к более быстрому шагу. Огюст Флори мерз. Его южная душа больше привыкла к раскаленным от жары известняковым горам и быстрому ветру, дующему откуда-то из Берберии, чем к покрытым травой лужайкам севера. И белизна платанов ему нравилась куда больше грубой коры кленов. Да и года уже не те...

- Генерал, поедемте быстрей, а не то нам никак не успеть к постоялому двору до захода солнца.

Санглие был родом из гор и обычно плевать хотел как на холод, так и на усталость, но сейчас на нем лежала обязанность доставить победоносного генерала в столицу целым и, по возможности, бодрым. Задача не из легких, поскольку Огюст обладал ужасным характером и своей несговорчивостью был способен довести до белого каления кого угодно. Но только не Санглие. Адъютант гражданина генерала армии был не менее настойчив, чем Флори - упрям. Три час назад ему же удалось убедить генерала не ночевать на бивуаке со своим любимым Седьмым полком, а сейчас он гарцевал на своем Конюхе вокруг лошади Флори и не прекращал увещеваний:

- Ну же, гражданин генерал, не засыпайте на ходу. В трактире вас ждет теплый угол у очага. Согреетесь там. Давайте, гражданин Огюст, скорее. Для вас там, наверняка, приготовлен цыпленок и бутылка красного вина с ваших родных южных холмов.

Огюст лишь поправил шляпу и упрямо поглядел в сторону заката.

- Гражданин генерал, неужто вы боитесь скачки? Или вам не пристало есть обычной вилкой, вам нужна серебряная, как какому-нибудь барону? Ну, тогда учтите, что граждане народные заседатели из своры гражданина Первого Консула далеко не столь привередливы. Хоть баронов среди них изрядно, вашего цыпленка они съедят и обычными вилками. И вино ваше выпьют. Еще и ругать будут: "Какая кислятина!" - Санглие брезгливо поморщился и стал похож на гражданина Первого Консула.

- Дьявол с тобой, Санглие! - сдался генерал и подстегнул лошадь.

Адъютант только рассмеялся, устремляясь ему вслед.

Но цыпленку с вином было не суждено повстречаться с генералом Флори. На полпути к постоялому двору им навстречу вылетел вестовой на уставшем коне. Он было уже проскакал мимо, но внезапно осадил коня и, переведя дух, спросил:

- Вы гражданин генерал Огюст Флори?

- Я, - Огюст нахмурил брови.

- Вам пакет.

Вестовой козырнул и поскакал дальше. Генерал рывком открыл пакет и пробежал письмо взглядом.

- Это от Гиронделя. Мы немедленно едем в столицу.

Не дожидаясь ответа, Флори пришпорил коня.

- Дама.

- Король.

- Восьмерка. Ваша взятка, майор.

- Туз.

- Валет.

- Дьявол! Забирайте! Опять ваша.

- Вам сегодня везет, майор.

- Ну, Аппортэ, вам-то стыдно жаловаться на удачу, - майор Антуан Гош сгреб карты и удовлетворенно пыхнул кривой солдатской трубкой. - Мне везет по мелочам, вам - по крупному.

Аппортэ хмыкнул и не без удовольствия поправил сбившийся эполет на своем новом полковничьем мундире.

- Дьявол! А я, как всегда, остаюсь в стороне, - вздохнул капитан Вилье, записывая результат очередного круга. - Какого дьявола вы позвали нас сегодня к себе, Савьер? И почему торчите у окна? Присоединяйтесь к нам, трибун.

Невысокий человек, стоящий у окна, отпустил гардину и повернулся к карточному столику:

- Гражданин капитан, подождите немного. К нам должны присоединиться еще несколько человек.

- Охо-хох, уж не заговор ли здесь намечается? - хрипло хохотнул майор Гош и разгладил свои роскошные черные усы.

Трибун Савьер молча отвернулся к окну и снова приотодвинул гардину.

- Ну, заговор - не заговор, а вот такой чудной ночи мне жаль, - капитан раздал карты. - Я б с куда большей радостью провел ее у Клодии.

- Ну вот, Вилье опять завел свою волынку. Да бросьте вы вашу Клодию, капитан. С ней у вас окончательно испортился характер.

- Вы везунчик, Аппортэ. Вам не понять нас, обычных людей, - грустно вздохнул Вилье. - Конечно, с вашими белыми кудрями и дьявольскими глазами, черными, как смола, вы можете себе позволить бросить женщину, едва вам приглянется другая. А нам с майором приходится обходиться крепкими связями. Я уж молчу о Савьере - кто же сейчас любит трибунов.

Гош только хмыкнул в усы. Савьер опять промолчал.

- Ах, какая ночь. Сейчас бы выбраться наружу, побродить по набережной, зайти на площадь Правосудия...

- Площадь Правосудия? - Гош пошевелил усами. - Любопытное место вы выбрали для ночной прогулки с вашей Клодией.

- Нет, вы не правы, Антуан. После того, как с площади убрали гильотину и возвели памятник Справедливости, там стало очень мило. И главное - не тянет мертвечиной.

- И жаль, что не тянет, - хмуро бросил Аппортэ. - Слишком многие забыли, что это за запах. Неплохо бы им напомнить.

- Ну да, - Вилье шумно фыркнул, - чтобы мою судьбу в любой момент могло решить всякое дерьмо, провозгласившее себя Рукой Революции?

- Капитан Вилье, - Аппортэ повысил голос, - попрошу впредь воздержаться от таких высказываний.

- Надо же, гражданину полковнику режет слух моя речь. От кого же он набрался таких манер? Уж не от тех ли баронов, которых стрелял в О?

- Капитан!

- Полковник!

- Тихо! - Гош схватил товарищей за плечи. - Гражданин полковник, Вилье погорячился и сейчас извинится. Вилье!

На мгновенье настала тишина.

- Простите, Аппортэ, - Вилье сел и мотнул головой. - Сорвалось... Не подумал...

- Ничего, Вилье, ничего, - Аппортэ тоже сел.

- Просто в первые годы Республики моего отца обвинили в спекуляции и едва не гильотинировали. Сами понимаете... - Вилье устремил свой взгляд в темноту гостинной. - У меня не больше вашего причин любить баронов. Это они пересидели Террор по норам, а сейчас расползлись снова. Посмотрите на консулат, посмотрите на генералитет! Сплошные графы и маркизы. Все обсели - все! Все места заняли. А этот подлец генерал Мартр их еще и защищает!

- Но они служат делу Республики, - возразил Гош.

- Они служат одному - своему кошельку. Прикинулись республиканцами, все до одного - пламенней гражданина Жульена, - Вилье саркастически скривился, - подлизались к консулам - и давай других погонять. Скоро опять вспомнят о плетях.

- Да. Благородной швали в консулате хватает, - внезапно согласился Аппортэ. - Но и своих подлецов там не меньше. Взять хотя бы Жере...

- Граждане! - внезапно прервал их Савьер.

Все обернулись. В коридоре раздались звуки шагов и звяканье, обычно производимое шпагами и грубыми походными сапогами, а вскоре в гостинную зашли трое.

- Гражданин Гирондель, гражданин Флори, гражданин Санглие, - представил вошедших Савьер.

- Генерал, вы уже в столице? - удивился Аппортэ.

- Да, но об этом никто не знает, - ответил Огюст, снимая плащ. - И не должен узнать до времени. Санглие, запри дверь.

- Что это значит? - вскочил Вилье.

- Все в порядке, граждане. Так надо, - поспешил успокоить его Савьер.

Щелкнул замок. Следуя приглашению хозяина, все уселись за большой стол, и при свете огромного количества свечей, воткнутых в позолоченный канделябр, гости наконец смогли рассмотреть друг друга. Генерал Флори выглядел уставшим, но решительным. Санглие заметно нервничал. Гирондель, сотрудник министерства внутренних дел, сидел, откинувшись на спинку стула, и массировал лицо ладонями, оставив на всеобщее обозрение лишь свой огромный нос. На щеках Савьера проступили пятна.

- Предупреждаю, что все, услышанное здесь, должно сохраниться в абсолютной тайне, - сказал он.

- Что за фокусы... - начал было Гош, но трибун прервал его:

- Попрошу тишины. Мы собрались здесь, поскольку Республика находится в опасности. Генерал Флори - прошу.

Огюст обвел офицеров тяжелым взглядом и начал:

- Я был в дороге, с армией, когда получил письмо гражданина Гиронделя, - Гирондель кивнул в подтверждение. - В нем говорится, что консулы готовят переворот с целью превратить Республику в диктатуру.

Все вздрогнули.

- Вот тысяча чертей, - Гош хотел было затянуться, но трубка уже погасла.

- Дерьмо, - согласился Санглие.

- Но как же так? Ведь никто не допустит...

- Все уже готово, полковник, - оборвал Аппортэ Гирондель. - На всех нас, включая генерала, уже выписаны ордера на арест.

- Нам нужно их опередить, - прорычал Огюст.

- Что вы предлагаете? - трибун пристально посмотрел в глаза генералу.

- Восстание. Вывести войска к Консулату и заставить их передать свои полномочия.

- Кому?

- Вам, трибун. Вы этого достойны.

- Пойдут ли на это войска?

- За мной - пойдут, - отрезал Флори.

- У вас есть план действий?

- Гирондель, твое слово.

Гирондель кивнул и достал заранее приготовленную карту столицы.

- Вот здание консулата...

- Постойте... - Аппортэ резко встал. - Вы понимаете, как это называется?

- Что ты, Аппортэ? - Гош хотел было похлопать друга по плечу, но тот отбросил его руку.

- Вы же готовите переворот, друзья. Вы понимаете это?

- Мальчишка! - вскочил генерал.

- Гражданин Флори, я офицер Республики и требую...

- Молчать! - Огюст был в гневе. - Ты еще смеешь рассуждать об этом. Ты, получивший свои полковничьи эполеты в тылу!

- Я не позволю!

- Молчать! Савьер, кого вы сюда пригласили?

- Предателя, - выдохнул Вилье.

- Капитан! - Аппортэ отпихнул стул ногой и одним шагом подошел к Вилье. - Встаньте!

- Молчите, полковник, - Гош внезапно схватил Аппортэ за руку и заставил сесть. - Вы обещали молчать.

- Да, обещал. И буду молчать. Но иметь ничего общего с вами я не желаю.

- Прекрасно, одним трусом меньше, - бросил генерал и повернулся к Гиронделю. - Продолжайте, друг.

- Так вот. Майор Гош, вы можете поднять свой батальон национальной гвардии?

- Легко, - Гош снова раскурил свою трубку и уже вовсю пыхтел ею. - Мои ребята с радостью пойдут за вами, генерал.

- Прекрасно. Ваш батальон в четыре часа утра занимает площадь Правосудия и министерство Полиции. Генерал, вам лучше присоединиться к ним.

- Хорошо. Дальше.

- Капитан Вилье, что вы скажите о капитане Форже?

- Наш человек. Считайте, что его батальон с нами.

- Прекрасно, вы отправитесь к нему и приведете батальон на площадь Правосудия к шести часам.

- Так точно.

- Захвати с собой Клодию, - шепнул майор. Вилье только отмахнулся.

- Трибун, вы отправляетесь в Учредительное собрание и с открытием заседания объявляете, что Первый Консул нарушил присягу, поэтому смещен.

- Хорошо, Гирондель. Я сделаю это.

- А вы, молодой человек... Жаль, что вы не с нами. Вам придется дать слово чести, что вы не выйдете отсюда до сегодняшнего вечера.

Аппортэ глянул на непроницаемое лицо Гиронделя и с выражением невероятного презрения бросил на стол перчатки:

- Клянусь Революцией. Хотя, увы, она для вас уже ничего не значит...

- Этого достаточно, молодой человек. Итак, к делу...

Часы на старой ратуше пробили полпятого. Туман неспешно отступал с площади Правосудия, стекая по улочкам вниз, к реке. Площадь находилась на вершине небольшого пригорка, что раньше, в первые годы Республики, когда здесь еще стояла гильотина, давало роялистам повод для многих нелестных сравнений. Впрочем, те времена уже прошли. Хитроумное и необычайно практичное сооружение доктора Гильотэна торжественно разобрали и увезли, а на его месте воздвигли столп со статуей Фемиды на вершине. Богиня, как всегда, была слепа, но справедлива, и меч ее указывал на старинный Дворец Правосудия. У основания столпа радиусами распологались двенадцать мраморных плит с высеченными на них первыми статьями Конституции. На дальнем конце площади белело недавно возведенное здание министерства Полиции, напоминающее античный храм. Было тихо.

До рассвета оставалось совсем немного. Серая брусчатка, розовые прожилки на мраморных колоннах, тусклый блеск бронзовых букв, последние лучи утренних звезд. И четкий прямоугольник штыков.

Батальон стоял молча, лишь изредка по малиновой череде султанов пробегала рябь - гвардейцы шептались или переминались на месте. Было свежо, и генерал Флори опять мерз, но не показывал виду. На него сейчас смотрят все - от него все зависит.

Ох, нехорошая вышла задержка. Огюст осмотрел площадь. Ставни на окнах новых, отстроенных после пожара третьего года, домов были плотно заперты, хотя грохот сапогов национальной гвардии наверняка разбудил всех жителей. Да, прошли уже те времена, когда один барабанщик с трехцветной кокардой мог поднять на бой целый квартал. Сейчас люди поутихли, успокоились, предпочитают переждать. Ну-ну, ждите.

Огюст тихо кашлянул. Затекли ноги, но с лошади слезать было никак нельзя. Он еще раз проехался вдоль строя гвардейцев. Усатые лица, незажженные трубки в зубах, выпяченные груди в синих мундирах с белым крестом ременных перевязей - ветераны. Эти еще помнят первые поражения, бегство и отчаянье. Помнят, какое чудо тогда сотворил малоизвестный полковник Огюст Флори, остановив врага за пятнадцать лье от столицы. Эти не подведут.

- Генерал, разрешите, я поеду к казармам третьего батальона.

Огюсту не хотелось отпускать Санглие. Он мог понадобиться в любую минуту.

- А где твой Конюх, Санглие? - Флори похлопал каурого жеребца своего адъютанта по холке.

- Он устал. Я оставил его на попечение Аппортэ. Генерал, отпустите.

Огюст вздохнул:

- Езжай.

Санглие мгновенно исчез в тумане одной из улочек.

Пробило пять.

Туман почти рассеялся, и дома Восточного квартала, видные с пригорка, окрасились в серо-золотой оттенок, как горы Юга на рассвете. Огюсту опять вспомнились родные места.

- Гражданин генерал, - это подъехал Гош, - Дворец Правосудия и министерство Полиции заняты и обысканы. Министр арестован у себя дома. Франсуа Жере ускользнул.

- Старая крыса. Опять почуял, откуда ветер дует, - Флори нахмурился. - Ждем Вилье с третьим батальоном.

Пробило полшестого.

Солнце поднялось над горизонтом и вовсю бросало на площадь косые лучи. Вдали, на вершине памятника Свободе, возведенного вместо развалин королевского дворца, заблестел белый голубь с золотой ветвью. Солдаты по-прежнему молчали. Это были хорошие солдаты.

Огюст внезапно заметил, что у плит памятника - не то со статьей о свободе совести, не то о неприкосновенности частной собственности - стоит, опираясь на трость, старик. На нем был потрепанный серый сюртук, стоптанные грубые башмаки, трехцветный платок на шее и по-прежнему дерзкий, хоть и облинявший, красный колпак со свисающим набок длинным концом. Флори подъехал и молча остановился в двух шагах от него.

Старик поднял голову. Над бровью у него был старый огрубевший шрам.

- Д-добре утро, г-гражданин генерал.

- Ты меня знаешь?

- Ещ-ще бы. Ты всех нас спас д-десять лет наз-зад. Ч-что, решил спас-сти еще р-раз?

- Ты о чем, старик?

- Н-не важно... - старик опустил голову. - М-мы тоже хотели всех спасти... В-вот, его к-казнили здесь...

- Кого?

- Н-не важно. Т-ты его вряд ли зн-наешь. Он был т-тыловой крысой. В-вроде меня.

- Да что ты плетешь?!

- Генерал! Генерал!

Флори резко обернулся. Из улочки вылетел Санглие на взмыленном коне.

- Генерал, предательство! Форж отказался нас поддержать. Вилье ранен и взят в плен. Сюда идут войска Мартра.

- Дьявол! Гош, батальон на марш! Мы должны их опередить!

- Батальон! В колонну, тысяча чертей вам в зад!

- Генерал! Они уже здесь!

- Дерьмо! - выдохнул Санглие.

Из улочки показалась голова колонны.

- К бою! - Флори проскакал перед шеренгой своих солдат с обнаженной шпагой, с радостью вслушиваясь в звяканье, которое раздавалось позади - ветераны готовились к залпу.

Противник остановился и взял оружие на изготовку. Из улочки выехал офицер и прокричал:

- Гражданин Флори, вы подняли оружие против законной власти! Немедленно сдавайтесь, или мы откроем огонь!

- Щенок! - Огюст резко повернул и в мгновенье оказался перед вражеским строем. - Солдаты! Вы знаете, кто я?!

Раздался громкий ропот.

- Я генерал Флори! Тот самый Флори, который спас Республику! Тот самый Флори, который со шпагой в руке защищал ее рубежи! Тот самый Флори, который не знал поражений!

- Не слушайте его! - молодой офицер вылетел навстречу генералу. - Это предатель! Стреляте в него!

Солдаты опустили ружья.

- Ваши офицеры предали Республику! Они хотят вернуть Людовиков!

- Не верьте ему! Он предатель!

- Кому вы верите, солдаты?! Мне, боевому офицеру, или...

- К бою! - внезапно раздалось сзади.

Флори обернулся. Из соседней улицы показалась новая колонна.

- Дьявол, - прошептал он, и тут пуля сбила шляпу с его головы.

- Каналья! - Санглие привстал в стременах и ударом сабли свалил молодого офицера с еще дымящимся пистолетом.

- Они убили нашего Андрэ! - крикнул кто-то из солдат.

Грянуло несколько выстрелов. Пули засвистели рядом с Флори.

- Назад! - крикнул он Санглие и рванул к своему строю.

Сангиле пошатнулся и схватился за гриву своего жеребца.

- Санглие?!

- Дерьмо... - прошептал адъютант и свалился с коня.

- Огонь! - раздалось из глубины улочки.

- Огонь! - ответил ему голос майора Гоша.

Раздался залп! Другой!

- В штыки!

- За мной, ребята! - Флори поднял свою лошадь на дыбы и указал шпагой вперед.

- Ура! - заревели гвардейцы и ринулись в атаку.

- Огонь! Огонь!

Пуля сорвала эполет. Вокруг началась рукопашная.

- Коли их! Коли!

Вскрикнул и упал майор. Кто-то схватил за узды генеральского коня. Огюст рубанул схватившего по лицу. Кровь брызнула в глаза лошади, и та рванулась в сторону. Под копытами, на земле, мелькнул красный линялый колпак.

- Руби их, ребята!

Что-то толкнуло генерала в спину, и он упал. Огюст еще пытался подняться, но рука скользнула в крови и он свалился опять. Лицо его уткнулось в плиту, на которой позолоченными буквами было выведено: "ВСЕ ГРАЖДАНЕ РЕСПУБЛИКИ, ВНЕ ЗАВИСИМОСТИ ОТ ПОЛА, СОСЛОВИЯ И ВЕРОИСПОВЕДАНИЯ, РАВНЫ ПЕРЕД ЗАКОНОМ". Больше он не видел ничего.

4

Я не знаю, зачем пишу эти строки. Они не нужны никому - ни мне, ни моим погибшим соратникам, ни моим здравствующим врагам. Они не поднимут из могил десятки тысяч моих сограждан и не вернут былого блеска Республики. Но я все равно пишу их. Я - Жан Поль Мартр, маршал Республики. Бывший маршал бывшей Республики. Уже пять лет, как Первый Консул Форж сложил оружие и сдался на милость роялистов. А недавно мне пересказали, что личным указом их бурбонского величества Франциска III я лишен звания маршала. Ну и черт с ним. Надеюсь, его постигнет та же судьба, что и его тезку. Мне уже все равно. Погибла Республика - какое кому дело до ее осколков. Для немногих друзей я - по-прежнему маршал, и мне этого достаточно.

Если же кто из потомков прочтет мои записи, то хочу им сказать: я не жалею ни о чем. Ни о голодном детстве гамена, ни о трупах роялистов на ступенях дворца, ни о годах Террора, ни о подавлении сентябрьского переворота, ни о верной службе Форжу... Чертов капитанчик! Здорово он выскочил тогда в сентябрьскую заваруху. Вот что значит - чувствовать момент. Один батальон на площади Правосудия в нужную минуту - и ты уже герой. Нет, что не говорят старики - мои сверстники - а Форж был великим человеком. И погиб как солдат - не выпуская шпаги.

Но, кто же тогда думал о таком будущем, тогда, в сентябре одиннадцатого года Революции. Мы знали одно - Республика в опасности. Друзья генерала Флори готовили заговор - и последствия его могли быть ужасны. Именно тогда Сен-Мартен - в то время еще Третий Консул - предложил этот план. Первый Консул ведь был тряпкой, и стоило кому-нибудь побряцать штыками под его окнами - он отдал бы власть кому угодно. Требовалось быстро спровоцировать Флори, пока тот еще не собрал сил. Говорят, что сам Огюст не думал о перевороте, но я в это не верю. Не тот он был человек. Ну да ладно, по крайней мере генерал Флори беззаветно любил Республику. Правда, себя он любил еще больше, отчего и погиб.

Самым большим подлецом тогда оказался носатый Гирондель. Ведь он был другом Флори. Ну, предателю - и судьба кривая. Форж его расстрелял позже, чтоб другим не повадно было, и правильно сделал. А тогда все шло как по маслу: Флори попался в ловушку и погиб, Савьер и Гош - расстреляны, Первый Консул - в панике, Сен-Мартен и я - спасители Республики. Кто же знал, что выиграет больше всех Форж? Ах... какая теперь разница.

К чему ворошить старые обиды. Все они умерли. Все. Расстрелян роялистами Форж. Умер в ссылке Сен-Мартен. Аппортэ - Малыш Аппортэ, как мы его называли - погиб за день до капитуляции. Я иногда завидую ему. Наверно, никто не любил Республику больше него. Он прожил замечательную жизнь, изведал все: и славу, и любовь, - и погиб, защищая свою Мечту. И не видел всего этого. Ни подлеца Жере, лижущего зад роялистам. Ни еще вчера клявшегося в любви Революции генерала Вилье, который сегодня расстреливает республиканцев в департаменте О. И всего прочего...

Господи, как это сурово - видеть, как гибнет вся твоя жизнь! Родина вновь скатилась в темный омут монархии. За каждым, кто только вздумает сказать слово против, возникает тень иезуита - и будет преследовать его всю жизнь, до самого гроба. Бароны снова заполнили страну, и теперь у них одна задача - вытравить память о Республике. Боже, как это страшно.

Удивительно, что Франциск не снес Памятник и не возвел на его месте новый дворец. Да, конечно, как только вышел такой указ, собралась толпа и не подпустила этих могильщиков нашей памяти. Солдаты отказались стрелять, офицеры отказались командовать... Но что толку от этого подвига, когда завтра никто даже не вспомнит, кому этот памятник возведен, что за голубь сидит на его вершине и что за ветвь держит в клюве? Если Дворец Инвалидов не взорвали только из-за того, что у любовницы короля там похоронен дальний родственник? Если по аллеям парка Славы теперь разгуливают роялисты со своими расфуфыренными дамами и смеются над кровью своих граждан?

Почему все закончилось так? Ведь как светло было начало. Как истово мы верили. На какие жертвы шли - и все зря. Неужели любое великое дело обречено на подобный конец? Неужели все бессмысленно? Что же останется после нас?

Нет ответа...

5

Памятник стоит. Бастион серого гранита уносится ввысь, откуда его увидит всякий житель столицы. Не тускнеет золото ветви, а утратившее первоначальную белизну тело голубя приобрело таинственную значительность, солидность - загар Времени. В глубине, под могучими камнями основы, лежит, попирая остатки пышного некогда парика, забытый деревянный башмак, какой сейчас не наденет и последний бедняк. Никто не знает о нем. Но все помнят, что он сделал. Вдалеке сотнями проезжают машины, несется галопом жизнь, а люди приходят сюда и оставляют цветы. Они не клянутся в верности, они не проклинают. Они просто оставляют цветы у подножья. Они - помнят.

Киев

17.01 - 7.08.2000

Доблестной французской армии! (итал.)