Хатюшин Валерий Васильевич : другие произведения.

Забытый поэт Белого движения

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Валерий ХАТЮШИН
  
  ЗАБЫТЫЙ ПОЭТ БЕЛОГО ДВИЖЕНИЯ
  
  К русскому читателю наконец возвращаются имена и произведения замечательных поэтов, связавших свою судьбу с Белой армией. Только теперь мы можем сказать, что та, прежняя, Гражданская война закончилась. И если в русской литературе уже давно восстановлены погубленные большевиками Н.Клюев, С.Клычков, П.Васильев, то отчего же так надолго забыли про не менее значимых для нас выразителей русской души, не менее талантливых певцов России? Да, они были белогвардейцами и воевали против новой власти за иначе понимаемую свободу. И очень долгие годы их называли врагами. Но в их груди билось русское сердце, искренне любящее Родину, и в их венах текла родная русская кровь, помнящая подвиги наших великих предков. Их поэтическое слово должно быть также дорого русской литературе, тем более что художественные образы, созданные в свое время этими великолепными поэтами, для нас, нынешних читателей, - это совершенно новое, неожиданное, а для кого-то потрясающее открытие.
  Наш долг восстановить справедливость и вернуть в духовную жизнь замечательных русских поэтов, вычеркнутых в XX веке из отечественной литературы, - Арсения Несмелова, Николая Туроверова, Сергея Бехтеева и других, исторгнутых когда-то из российской словесности на волне классовой вражды. Пора заговорить о них в полный голос.
  
  До чего же понятна и близка по духу поэзия Белого движения нынешнему времени! К 1917 году народ России по Конституции уже был уравнен в правах, а деление людей на "непримиримые классы" было навязано, искусственно внедрено в сознание обывателей социал-демократической пропагандой того времени. И обильно проплаченные враги русских, воспользовавшись войной, которую вела страна, и предательством масонского Временного правительства (как тут не провести аналогию с Горбачевым?) путем обмана рабочих и солдат сумели перехватить власть в "отпавшей" столице.
  Моральное состояние лучших людей России после Октябрьского переворота легко себе представить, вспомнив душевные переживания нас, русских патриотов, в августе 1991-го и в октябре 1993 годов. С той лишь разницей, что они, патриоты начала XX века, с оружием в руках поднялись на борьбу с безбожным, безжалостным, русофобским врагом. Мы же на это оказались не способны. Ими так же, как и нами теперь, была потеряна великая тысячелетняя Родина (восстановленная для нас Сталиным). И разве не те же мысли и чувства, выраженные при обороне Кремля 90 лет назад белым офицером А.Несмеловым, владели нами, когда на глазах у всего мира и, главное, на глазах всей сидящей у телевизора России расстреливали защитников Дома Советов?
  
  ...Отважной горсти юнкеров
  Ты не помог, огромный город,
  Из запертых своих домов,
  Из-за окон в тяжелых шторах.
  Ты лишь исхода ждал борьбы
  И каменел в поту от страха.
  И вырвала из рук судьбы
  Победу красная папаха.
  Всего мгновение, момент
  Упущен был - упал со стоном.
  И тащится интеллигент
  К совдепу с просьбой и поклоном...
  
  Так исторически сложилось, что лучшие (во всех смыслах) люди России большей частью находились тогда среди военных, тем более во время Германской войны. И потому в рядах русских боевых офицеров были Николай Гумилев и Арсений Несмелов. "Я не предал белое знамя" - сказал первый из них, и был расстрелян в 1921 году. "Тебя добудем мы в бою, Первопрестольная столица!" - выкрикнул второй и вынужден был через всю Сибирь с боями и армией Колчака отойти к Владивостоку. А смертный приговор, вынесенный ему в 1924 году, был приведен в исполнение с опозданием на 21 год. Но поэзия Н.Гумилева давно уже вернулась к русскому читателю и обрела свое место на литературном Олимпе. В то время как стихов Арсения Несмелова до сих пор у нас почти никто не знает, имя это практически остается неизвестным. Потому что он до конца Гражданской войны противостоял врагам исторической России - тем, чьи потомки на наших глазах вновь прорвались в Кремль. Ну, как же, разве можно было допустить к российскому читателю такие строки?
  
  ...В этот день страна себя ломала,
  Не взглянув на то, что впереди,
  В этот день царица прижимала
  Руки к холодеющей груди.
  В этот день в посольствах шифровали
  Первой сводки беглые кроки.
  В этот день отменно ликовали
  Явные и тайные враги.
  В этот день... Довольно, Бога ради!
  Знаем, знаем, - надломилась ось:
  В этот день в отпавшем Петрограде
  Мощного героя не нашлось.
  Этот день возник, кроваво вспенен,
  Этим днем начался русский гон -
  В этот день садился где-то Ленин
  В свой запломбированный вагон...
  
  Арсений Иванович Несмелов (Митропольский) родился 8 июня (по ст. стилю) 1889 года в Москве в дворянской семье, прошел обучение во Втором Московском и Нижегородском Аракеевском кадетских корпусах. Первый его сборник стихов и прозы "Военные странички" вышел в 1915 году.
  В звании поручика Царской армии А.Несмелов участвовал в боях Первой мировой войны. Осенью 1917 года он принимал участие в московском антибольшевистском восстании юнкеров, жестоко подавленном, которое позже описал в поэме "Восстание". Затем - воевал в рядах Белой гвардии, в войсках адмирала Колчака и Дальневосточной республики. Участвовал в Ледяном походе.
  После установления советской власти на Дальнем Востоке А.Несмелов жил во Владивостоке под надзором ОГПУ без права выезда. В 1924 году, заблаговременно узнав о готовившихся новой властью расправах над бывшими белогвардейцами, покинул Родину и через глухую тайгу, через советско-китайскую границу и гаоляновые джунгли сумел добраться до Харбина - главного дальневосточного центра русской эмиграции.
  В Харбине поэтический талант Несмелова раскрылся во всей своей силе. По признанию эмигрантских литературных кругов, Несмелов стал одним из лучших русских дальневосточных поэтов. Особую популярность имела его крайне необычная и оттого захватывающая "Баллада о даурском бароне", которая переписывалась и передавалась из рук в руки, как когда-то лермонтовское "На смерть поэта". Стихи Несмелова публиковались не только в изданиях русской эмиграции в Китае, но и в Европе, и даже (в 1927-1929 годах) в советском журнале "Сибирские огни".
  Однако вынесенный большевистским режимом приговор все же настиг поэта. После вступления советских войск в Харбин в августе 1945 г. Несмелов был арестован и переправлен в Советский Союз. Жизнь его оборвалась в том же году в тюремной камере НКВД.
  Если нынешнее русское сопротивление заключено в основном в печатном слове, в песне, в митинге (правда, даже это толкает власть в страхе принимать все новые законы, ужесточающие ответственность за так называемую ксенофобию, приписываемую этой властью исключительно русским национально мыслящим патриотам), то сопротивление большевистской диктатуре требовало борьбы подлинной, героической, сопряженной с личной гибелью. Воины из Белого стана, сопротивляясь насилию, сознательно шли на смерть. И потому их поэты были выразителями подлинного, героического патриотизма. В их сердцах жила Родина, великая и прекрасная, их патриотизм был глубоко искренним и национально-волевым. Трагедия, пережитая ими, была ничуть не меньшей, чем та, какую переживаем ныне мы. И разве не о нашем времени сказаны эти слова? Ведь это к нам, нынешним, сквозь годы забвения обращается героический, пронзительно-русский поэт Арсений Несмелов:
  
  Воля к победе.
  Воля к жизни.
  Четкое сердце.
  Верный глаз.
  Только такие нужны Отчизне,
  Только таких выкликает час.
  
  
  Арсений НЕСМЕЛОВ
  
  В СОЧЕЛЬНИК
  
  Нынче ветер - с востока на запад,
  И по мерзлой маньчжурской земле
  Начинает поземка царапать
  И бежит, исчезая во мгле.
  
  С этим ветром, холодным и колким,
  Что в окно начинает стучать,
  К зауральским серебряным елкам
  Хорошо бы сегодня умчать.
  
  Над российским простором промчаться,
  Рассекая метельную высь,
  Над какой-нибудь Вяткой иль Гжатском,
  Над родною Москвой пронестись.
  
  И в рождественский вечер послушать
  Трепетание сердца страны,
  Заглянуть в непокорную душу,
  В роковые ее глубины.
  
  Родников ее недруг не выскреб.
  Не в глуши ли болот и лесов
  Загораются первые искры
  Затаенных до сроков скитов?
  
  Как в татарщину, в годы глухие,
  Как в те темные годы, когда
  В дыме битв зачиналась Россия,
  Собирала свои города.
  
  Нелюдима она, невидима.
  Темный бор замыкает кольцо.
  Закрывает бесстрастная схима
  Молодое, худое лицо.
  
  Но и ныне, как прежде когда-то,
  Не осилить Россию беде.
  И запавшие очи подняты
  К золотой Вифлеемской звезде.
  
  
  ТИХВИН
  
  Городок уездный, сытый, сонный,
  С тихою рекой, с монастырем,
  Почему же с горечью бездонной
  Я сегодня думаю о нем?
  
  Домики с крылечками, калитки.
  Девушки с парнями в картузах.
  Золотые облачные свитки,
  Голубые тени на снегах.
  
  Иль разбойный посвист ночи вьюжной,
  Голос ветра, шалый и лихой,
  И чуть слышно загудит поддужный
  Бубенец на улице глухой.
  
  Домики подслеповато щурят
  Узких окон желтые глаза,
  И рыдает снеговая буря.
  И пылает белая гроза.
  
  Чье лицо к стеклу сейчас прижато,
  Кто глядит в оттаянный глазок?
  А сугробы, точно медвежата,
  Все подкатываются под возок.
  
  Или летом чары белой ночи,
  Сонный садик, старое крыльцо,
  Милой покоряющие очи
  И уже покорное лицо.
  
  Две зари сошлись на небе бледном,
  Тает, тает призрачная тень,
  И уж снова колоколом медным
  Пробужден новорожденный день.
  
  В зеркале реки завороженной
  Монастырь старинный отражен...
  Почему же, городок мой сонный,
  Я воспоминаньем уязвлен?
  
  Потому что чудища из стали
  Поползли по улицам не зря,
  Потому что ветхие упали
  Стены старого монастыря.
  
  И осталось только пепелище,
  И река из древнего русла
  Зверем, поднятым из логовища,
  В Ладожское озеро ушла.
  
  Тихвинская Божья Матерь горько
  Плачет на развалинах одна.
  Холодно. Безлюдно. Гаснет зорька.
  И вокруг могильна тишина.
  
  
  ЦАРЕУБИЙЦЫ
  
  Мы теперь панихиды правим,
  С пышной щедростью ладан жжем,
  Рядом с образом лики ставим,
  На поминки Царя идем.
  Бережем мы к убийцам злобу,
  Чтобы собственный грех загас.
  Но заслали Царя в трущобу
  Не при всех ли, увы, при нас?
  Сколько было убийц? Двенадцать,
  Восемнадцать иль тридцать пять?
  Как же это могло так статься -
  Государя не отстоять?
  Только горсточка - этот ворог,
  Как пыльцу бы, его смело.
  Верноподданными - сто сорок
  Миллионов себя звало.
  Много лжи в нашем плаче позднем,
  Лицемернейшей болтовни,
  Не за всех ли отраву возлил
  Некий яд, отравлявший дни?
  И один ли, одно ли имя -
  Жертва страшных нетопырей?
  Нет, давно мы ночами злыми
  Убивали своих Царей.
  И над всеми легло проклятье,
  Всем нам давит тревога грудь.
  Замыкаешь ли, дом Ипатьев,
  Некий давний кровавый путь?
  
  
  БАЛЛАДА О ДАУРСКОМ БАРОНЕ
  
  К оврагу,
  где травы рыжели от крови,
  где смерть опрокинула трупы на склон,
  папаху надвинув на самые брови,
  на черном коне подъезжает барон.
  
  Спускается шагом к изрубленным трупам,
  и смотрит им в лица,
  склоняясь с седла, -
  и прядает конь, оседающий крупом,
  и в пене испуга его удила.
  
  И яростью,
  бредом ее истомяся,
  кавказский клинок,
  (он уже обнажен)
  в гниющее
  красноармейское мясо,
  повиснув к земле,
  погружает барон.
  
  Скакун обезумел,
  не слушает шпор он,
  выносит на гребень,
  весь в лунном огне.
  Испуганный шумом,
  проснувшийся ворон
  закаркает хрипло на черной сосне.
  
  И каркает ворон,
  и слушает всадник,
  и льдисто светлеет худое лицо.
  Чем возгласы птицы звучат безотрадней,
  тем,
  сжавшее сердце,
  слабеет кольцо.
  
  Глаза засветились.
  В тревожном их блеске -
  две крошечных искры,
  два тонких луча...
  Но нынче,
  вернувшись из страшной поездки,
  барон приказал:
  "Позовите врача!"
  
  И лекарю,
  мутной тоскою оборон,
  (шаги и бряцание шпор в тишине),
  отрывисто бросил:
  "Хворает мой ворон:
  увидев меня,
  не закаркал он мне!
  
  Ты будешь лечить его,
  если ж последней
  отрады лишусь - посчитаюсь с тобой!.."
  Врач вышел безмолвно
  и тут же в передней
  руками развел и покончил с собой.
  
  А в полдень,
  в кровавом Особом Отделе,
  барону
  (в сторонку дохнув перегар)
  сказали:
  Вот эти... Они засиделись:
  Она - партизанка, а он - комиссар.
  
  И медленно,
  в шепот тревожных известий
  (они напряженными стали опять)
  им брошено:
  "На ночь сведите их вместе,
  а ночью - под вороном - расстрелять!"
  
  И утром начштаба барону прохаркал
  о ночи и смерти казненных двоих...
  "А ворон их видел?
  А ворон закаркал?" -
  барон перебил...
  И полковник затих.
  
  "Случилось несчастье! -
  он выдавил
  (дабы
  удар отклонить -
  сокрушительный вздох). -
  С испугу ли
  все-таки крикнула баба,
  иль гнили объевшись,
  но...
  ворон издох!"
  
  "Каналья!
  Ты - сдохнешь,
  а ворон мой - умер!
  Он,
  каркая,
  славил удел палача!.. -
  от гнева и ужаса обезумев,
  хватаясь за шашку,
  барон закричал. -
  
  Он был моим другом.
  В кровавой неволе
  другого найти я уже не смогу!" -
  И, весь содрогаясь от гнева и боли,
  он отдал приказ отступать на Ургу.
  
  Стенали степные поджарые волки,
  шептались пески,
  умирал небосклон...
  Как идол, сидел на косматой монголке,
  монголом одет,
  сумасшедший барон.
  
  И шорохам ночи бессонной внимая,
  он призраку гибели выплюнул:
  "Прочь!"
  И каркала вороном
  глухонемая
  упавшая сзади
  даурская ночь.
  
  Я слышал:
  В монгольских унылых улусах,
  ребенка качая при дымном огне,
  раскосая женщина в кольцах и бусах
  поет о бароне на черном коне...
  
  И будто бы в дни,
  когда в яростной злобе
  шевелится буря в горячем песке, -
  огромный,
  он мчит над пустынею Гоби,
  и ворон сидит у него на плече.
  
  
  БРОНЕВИК
  
  У розового здания депо
  С подпалинами копоти и грязи,
  За самой дальней рельсовой тропой,
  Куда и сцепщик с фонарем не лазит, -
  Ободранный и загнанный в тупик,
  Ржавеет Каппель, белый броневик.
  
  Вдали перекликаются свистки
  Локомотивов... Лязгают форкопы.
  Кричат китайцы... И совсем близки
  Веселой жизни путаные тропы.
  Но жизнь невозвратимо далека
  От пушек ржавого броневика.
  
  Они глядят из узких амбразур
  Железных башен - безнадежным взглядом,
  По корпусу углярок, чуть внизу,
  Сереет надпись: "Мы - до Петрограда!"
  Но явственно стирает непогода
  Надежды восемнадцатого года.
  
  Тайфуны с Гоби шевелят пески,
  О сталь щитов звенят, звенят песчинки...
  И от бойниц протянуты мыски
  Песка на опрожненные цинки;
  Их исковеркал неудачный бой
  С восставшими рабочими, с судьбой.
  
  
  ВИНТОВКА ? 5729671
  
  Две пули след оставили на ложе,
  Но крепок твой березовый приклад.
  ...Лишь выстрел твой звучал как будто строже,
  Лишь ты была милее для солдат.
  
  В руках бойца, не думая о смене,
  Гремела ты и накаляла ствол
  У Осовца, у Львова, у Тюмени,
  И вот теперь ты стережешь Тобол.
  
  Мой старый друг, ты помнишь бой у Горок,
  Ялуторовск, Шмаково и Ирбит?
  Везде, везде наш враг, наш злобный ворог
  Был мощно смят, отброшен и разбит.
  
  А там, в лесу? Царапнув по прикладу,
  Шрапнелька в грудь ужалила меня...
  Как тяжело пришлось тогда отряду!
  Другой солдат владел тобой два дня...
  
  Он был убит. Какой-то новый воин
  Нашел тебя и заряжал в бою,
  Но был ли он хранить тебя достоин,
  И понял ли разительность твою?
  
  Иль, может быть, визгливая граната
  Разбила твой стальной горячий ствол...
  ...И вот нашел тебя в руках солдата,
  Так случай нам увидеться привел.
  
  Прощай опять. Блуждая в грозном круге,
  Я встречи жду у новых берегов,
  И знаю я, тебе, моей подруге,
  Не быть в плену, не быть в руках врагов!
  
  
  РОДИНЕЗ
  
  Россия! Из грозного бреда
  Двухлетней борьбы роковой
  Тебя золотая победа
  Возводит на трон золотой...
  
  Под знаком великой удачи
  Проходят последние дни,
  И снова былые задачи
  Свои засветили огни.
  
  Степей снеговые пространства,
  Лесов голубая черта...
  Намечен девиз Всеславянства
  На звонком металле щита...
  
  Россия! Десятки наречий
  Восславят твое бытие.
  Герои подъяли на плечи
  Великое горе твое.
  
  Но сила врагов - на закате,
  Но мчатся, Святая Земля,
  Твои лучезарные рати
  К высоким твердыням Кремля!
  
  
  ПЕРЕХОДЯ ГРАНИЦУ
  
  Пусть дней не мало вместе пройдено,
  Но вот не нужен я и чужд,
  Ведь вы же женщина - о, Родина! -
  И, следовательно, к чему ж
  Все то, что сердцем в злобе брошено,
  Что высказано сгоряча?
  Мы расстаемся по-хорошему,
  Чтоб никогда не докучать
  Друг другу больше. Все, что нажито,
  Оставлю вам, долги простив, -
  Все эти пастбища и пажити,
  А мне просторы и пути.
  Да ваш язык. Не знаю лучшего
  Для сквернословий и молитв,
  Он, изумительный, - от Тютчева
  До Маяковского велик.
  Но комплименты здесь уместны ли, -
  Лишь вежливость, лишь холодок
  Усмешки - выдержка чудесная
  Вот этих выверенных строк.
  Иду. Над порослью - вечернее
  Пустое небо цвета льда.
  И вот со вздохом облегчения:
  "Прощайте. Знаю. Навсегда".
  
  
  СПУТНИЦЕ
  
  Ты в темный сад звала меня из школы
  Под тихий вяз. На старую скамью,
  Ты приходила девушкой веселой
  В студенческую комнату мою.
  И злому непокорному мальчишке,
  Копившему надменные стихи,
  В ребячье сердце вкалывала вспышки
  Тяжелой, темной музыки стихий.
  И в эти дни тепло твоих ладоней
  И свежий холод непокорных губ
  Казался мне лазурней и бездонней
  Венецианских голубых лагун...
  И в старой Польше, вкапываясь в глину,
  Прицелами обшаривая даль,
  Под свист, напоминавший окарину,
  Я в дымах боя видел не тебя ль?..
  И находил, когда стальной кузнечик
  Смолкал трещать, все ленты рассказав,
  У девушки из польского местечка
  Твою улыбку и твои глаза.
  Когда ж страна в восстаньях обгорала,
  Как обгорает карта на свече, -
  Ты вывела меня из-за Урала
  Рукой, лежащей на моем плече.
  На всех путях моей беспутной жизни
  Я слышал твой неторопливый шаг.
  Твоих имен святой тысячелистник,
  Как драгоценность, бережет душа.
  И если пасть беззубую, пустую,
  Разинет старость с хворью на горбе,
  Стихом последним я отсалютую
  Тебе, золотоглазая, тебе!
  
  
  * * *
  Ловкий ты и хитрый ты,
  Остроглазый черт.
  Архалук твой вытертый
  О коня истерт.
  На плечах от споротых
  Полосы погон.
  Не осилил спора ты
  Лишь на перегон.
  И дичал все более,
  И несли враги
  По степям Монголии
  До степей Урги.
  Гор песчаных рыжики,
  Зноя каменок.
  О колено ижевский
  Поломал клинок.
  Но его не выбили
  Из беспутных рук.
  По дорогам гибели
  Мы гуляли, друг!
  Раскаленный добела
  Отзвенел песок.
  Видно, время пробило
  Раздробить висок.
  Вольный ветер клонится
  Замести тропу.
  Отгуляла конница
  В золотом степу.
  
  
  В ЭТОТ ДЕНЬ
  
  В этот день встревоженный сановник
  К телефону часто подходил,
  В этот день испуганно, неровно
  Телефон к сановнику звонил.
  В этот день, в его мятежном шуме,
  Было много гнева и тоски,
  В этот день маршировали к Думе
  Первые восставшие полки.
  В этот день машины броневые
  Поползли по улицам пустым,
  В этот день... одни городовые
  С чердаков вступились за режим.
  В этот день страна себя ломала,
  Не взглянув на то, что впереди,
  В этот день царица прижимала
  Руки к холодеющей груди.
  В этот день в посольствах шифровали
  Первой сводки беглые кроки,
  В этот день отменно ликовали
  Явные и тайные враги.
  В этот день... Довольно, Бога ради!
  Знаем, знаем, - надломилась ось:
  В этот день в отпавшем Петрограде
  Мощного героя не нашлось.
  Этот день возник, кроваво вспенен,
  Этим днем начался русский гон -
  В этот день садился где-то Ленин
  В свой запломбированный вагон.
  Вопрошает совесть, как священник,
  Обличает Мученика тень...
  Неужели, Боже, нет прощенья
  Нам за этот сумасшедший день?!
  
  
  * * *
  Пели добровольцы. Пыльные теплушки
  Ринулись на запад в стукоте колес.
  С бронзовой платформы выглянули пушки.
  Натиск и победа! или - под откос.
  Вот и Камышлово. Красных отогнали.
  К Екатеринбургу нас помчит заря:
  Там наш Император. Мы уже мечтали
  Об освобожденье Русского Царя.
  Сократились версты - меньше перегона
  Оставалось мчаться до тебя, Урал.
  На его предгорьях, на холмах зеленых
  Молодой, успешный бой отгрохотал.
  И опять победа. Загоняем туже
  Красные отряды в тесное кольцо.
  Почему ж нет песен, братья, почему же
  У гонца из штаба мертвое лицо?
  Почему рыдает седоусый воин?
  В каждом сердце - словно всех пожарищ гарь.
  В Екатеринбурге, никни головою,
  Мучеником умер кроткий Государь.
  Замирают речи, замирает слово,
  В ужасе бескрайнем поднялись глаза.
  Это было, братья, как удар громовый,
  Этого удара позабыть нельзя.
  Вышел седоусый офицер. Большие
  Поднял руки к небу, обратился к нам:
  - Да, Царя не стало, но жива Россия,
  Родина Россия остается нам.
  И к победам новым он призвал солдата,
  За хребтом Уральским вздыбилась война.
  С каждой годовщиной удаленней дата;
  Чем она далече, тем страшней она.
  
  
  СУВОРОВСКОЕ ЗНАМЯ
  
  Отступать! - и замолчали пушки,
  Барабанщик-пулемет умолк.
  За черту пылавшей деревушки
  Отошел Фанагорийский полк.
  В это утро перебило лучших
  Офицеров. Командир сражен.
  И совсем молоденький поручик
  Наш, четвертый, принял батальон.
  А при батальоне было знамя,
  И молил поручик в грозный час,
  Чтобы Небо сжалилось над нами,
  Чтобы Бог святыню нашу спас.
  Но уж слева дрогнули и справа,
  Враг наваливался, как медведь,
  И защите знамени - со славой
  Оставалось только умереть.
  И тогда - клянусь, немало взоров
  Тот навек запечатлело миг -
  Сам генералиссимус Суворов
  У святого знамени возник.
  Был он худ, был с пудреной косицей,
  Со звездою был его мундир.
  Крикнул он: "За мной, фанагорийцы!
  С Богом, батальонный командир!"
  И обжег приказ его, как лава,
  Все сердца: святая тень зовет!
  Мчались слева, набегали справа,
  Чтоб, столкнувшись, ринуться вперед!
  Ярости удара штыкового
  Враг не снес; мы ураганно шли.
  Только командира молодого
  Мертвым мы в деревню принесли...
  И у гроба - это вспомнит каждый
  Летописец жизни фронтовой -
  Сам Суворов плакал: ночью дважды
  Часовые видели его.
  
  
  НАША ПАСХА
  
  Метких капель перекличка,
  Звонко, звонко бьющих в цель...
  Солнце - красное яичко...
  Жизнерадостный апрель!
  Птицы с юга. Ветер с юга,
  Шелк его прохладных струй.
  Лапа друга. Сердце друга
  Троекратный поцелуй!
  Ты ли беден, я ли нищий,
  Не снижать же нам полет!
  Юность в час тяжелый свищет,
  Жизнерадостно поет!
  Не наряден? Не обедал?
  Разговеемся, дружок!
  Для кого ж тогда победа,
  Коль не к нам, на бережок?!
  Для ленивца с толстым пузом,
  С капиталом, с кадыком?
  Господам с подобным грузом
  Позади идти шажком!
  Юность их опережает
  Жизни тон она дает,
  Волей сердце заряжает
  Все атаки отражает,
  И вперед!
  
  
  КТО ПРОТИВ НАС
  
  Ну, соратник, руку!
  С новою весною,
  С вербой опушившей
  Русские поля!..
  Ветер новой жизни
  Взвился над страною
  Вздрогнула, проснулась
  Русская земля.
  Ну, соратник, в ногу!..
  Сплоченные, строем
  По дорогам русским
  Отобьем мы шаг...
  Мы идем к победе
  Мы ряды утроим,
  Будет юной силой
  Опрокинут враг...
  Ну, соратник, к счастью!..
  К Родине, России,
  Ибо, верно, близок
  Осиянный час!..
  Милые, родные,
  Русские, стальные,
  Коль Россия с нами
  Кто же против нас?!
  
  
  НОЧЬЮ
  
  Я сегодня молодость оплакал,
  Спутнику ночному говоря:
  "Если и становится на якорь
  Юность, как непрочны якоря
  У нее! Не брать с собой посуду
  И детей, завернутых в ватин...
  Молодость уходит отовсюду,
  Ничего с собой не захватив.
  Верности насиженному месту,
  Жалости к нажитому добру -
  Нет у юных. Глупую невесту
  Позабуду и слезу утру
  По утру. И выгляну в окошко.
  Станция. Решительный гудок.
  Хобот водокачки. Будка. Кошка.
  И сигнал прощания - платок.
  Не тебе! Тебя никто не кличет.
  Слез тебе вослед еще не льют.
  Молодость уходит за добычей,
  Покидая родину свою!.."
  Спутник слушал, возражать готовый.
  Рассветало. Колокол заныл.
  И китайский ветер непутевый
  По пустому городу бродил.
  
  
  ВЕЛИКИМ ПОСТОМ
  
  Как говорит внимательный анализ, -
  За четверть века беженской судьбы
  (Не без печали и не без борьбы)
  От многого мы всё же отказались.
  Но веру нашу свято мы храним,
  Мы прадедовский бережем обычай
  И мы потерь не сделали добычей
  То, что считаем русским и святым.
  Хотя бы взять начальные недели
  Вот этого Великого поста:
  Мы снова у подножия Креста,
  Постимся мы, говеем, отговели.
  Чем нам трудней, тем крепче вера в нас.
  И в этом, думается, наша сила:
  Как древних предков, нас благословила
  Твоя рука, Нерукотворный Спас!
  С какою бы гримасою суровой
  Грядущий день ни выходил из тьмы,
  Но русской вере не изменим мы
  И не забудем языка родного!
  
  
  В НИЖНЕУДИНСКЕ
  
  День расцветал и был хрустальным,
  В снегу скрипел протяжно шаг.
  Висел над зданием вокзальным
  Беспомощно нерусский флаг.
  Я помню звенья эшелона,
  Затихшего, как неживой.
  Стоял у синего вагона
  Румяный чешский часовой.
  И было точно погребальным
  Охраны хмурое кольцо.
  Но вдруг, на миг, в стекле зеркальном
  Мелькнуло строгое лицо.
  Уста, уже без капли крови,
  Сурово сжатые уста!..
  Глаза, надломленные брови,
  И между них - его черта,
  Та складка боли, напряженья,
  В которой роковое есть...
  Рука сама пришла в движенье,
  И, проходя, я отдал честь.
  И этот жест в морозе лютом,
  В той перламутровой тиши,
  Моим последним был салютом,
  Салютом сердца и души!
  И он ответил мне наклоном
  Своей прекрасной головы...
  И паровоз далеким стоном
  Кого-то звал из синевы.
  И было горько мне. И ковко
  Перед вагоном скрипнул снег:
  То с наклоненною винтовкой
  Ко мне шагнул румяный чех.
  И тормоза прогрохотали,
  Лязг приближался, пролетел.
  Умчали чехи Адмирала
  В Иркутск - на пытку и расстрел!
  
  
  ВОССТАНИЕ
  (Отрывок из поэмы)
  
  Мы - белые. Так впервые
  Нас крестит московский люд.
  Отважные и молодые
  Винтовки сейчас берут.
  И натиском первым давят
  Испуганного врага,
  И вехи победы ставят,
  И жизнь им недорога.
  К Никитской, на Сивцев Вражек!
  Нельзя пересечь Арбат.
  Вот юнкер стоит на страже,
  Глаза у него горят.
  А там, за решеткой сквера,
  У чахлых осенних лип,
  Стреляют из револьвера,
  И голос кричать охрип.
  А выстрел во тьме - звездою
  Из огненно-красных жил,
  И кравшийся предо мною
  Винтовку в плечо вложил.
  И вот мы в бою неравном,
  Но твёрд наш победный шаг,
  Ведь всюду бежит бесславно,
  Везде отступает враг.
  Боец напрягает нервы,
  Восторг на лице юнца,
  Но юнкерские резервы
  Исчерпаны до конца!
  - Вперед! Помоги, Создатель! -
  И снова ружье в руках.
  Но заперся обыватель,
  Как крыса, сидит в домах.
  Мы заняли Кремль, мы - всюду
  Под влажным покровом тьмы,
  И все-таки только чуду
  Вверяем победу мы.
  Ведь заперты мы во вражьем
  Кольце, что замкнуло нас,
  И с башни кремлёвской - стражам
  Бьет гулко полночный час.
  
  Так наша началась борьба -
  Налетом, вылазкою смелой.
  Но воспротивилась судьба
  Осуществленью цели белой.
  Ах, что "судьба", "безликий рок",
  "Потусторонние веленья"...
  Был органический порок
  В безвольном нашем окруженье!
  Отважной горсти юнкеров
  Ты не помог, огромный город,
  Из запертых своих домов,
  Из-за окон в тяжёлых шторах.
  Ты лишь исхода ждал борьбы
  И каменел в поту от страха.
  И вырвала из рук судьбы
  Победу красная папаха.
  Всего мгновение, момент
  Упущен был - упал со стоном.
  И тащится интеллигент
  К совдепу с просьбой и поклоном.
  Службишка, хлебец, керосин,
  Крупу какую-то для детской...
  Так выю тянет гражданин
  Под яростный ярем советский.
  А те, кто выдержали брань,
  В своем изодранном мундире
  Спешат на Дон и на Кубань
  И начинают бой в Сибири.
  И до сих пор они в строю,
  И потому - надеждам сбыться.
  Тебя добудем мы в бою,
  Первопрестольная столица!
  
  
  БОРИСУ КОВЕРДЕ
  
  Год глухой... Пора немая.
  Самый воздух нем и сер.
  Но отважно поднимает
  Коверда свой револьвер!
  Грозный миг, как вечность длится,
  Он грозово напряжен,
  И упал цареубийца
  Русской пулею сражен...
  Русский юноша Иуду
  Грозным мщением разит.
  Эхо выстрела повсюду
  Прокатилось и гремит!
  Не одна шумит Варшава,
  Громы отзвуки везде!
  И приносит подвиг славу
  Вам, Борису Коверде...
  Как сигнал национальный
  Прогремел ваш револьвер,
  Показал он путь печальный
  Подал знак и дал пример...
  И в потемки те глухие
  Он сказал своим огнем,
  Что жива еще Россия,
  Живы мы и не умрем!..
  Что идет к победе юность,
  Каждый к подвигу готов,
  В каждом сердце многострунность
  Гордых Русских голосов!..
  
  
  МЫ.
  
  Голодному камень - привычная доля.
  Во лжи родились мы. Смеемся от боли.
  Глаза застилает гнилая короста.
  Стоять на коленях удобно и просто.
  Бессильные слезы у нас в горле комом.
  И только для слабых нам правда знакома.
  Течет вместо крови по жилам сивуха.
  Дыша перегаром, мы сильные духом.
  Голодному - хлеба, а вольному - воля!
  Рожденные ползать - завидная доля!
  
  
  СЛОВО И ДЕЛО.
  
  Не от голода - от скуки
  Кровь сосут из сердца, суки!
  Видеть русских на коленях
  Очень любит это племя!
  Душат Правду ложью злою!
  В мозг ползут нечистой тлёю!
  Порожденье тьмы и грязи!
  Бесовского блуда князи!
  Но придет и наше время!
  Встанет Родина с коленей!
  С глаз коросту! Нечисть - с тела!
  Память. Слово. Долг.
  И дело.
  
  
  МОЕМУ НАРОДУ
  
  Иль ты устал, могучий мой народ?
  Иль тяготы борьбы хребет тебе сломили?
  Упал на дно веков ли, потерявши брод,
  И память о тебе развеется подобно горстке пыли?
  Твой слышу ропот, но невнятен он.
  Врагов твоих насмешки громче. Ликованье - злее.
  Врагов, что сокрушал ты испокон...
  Ужель сейчас они тебя сильнее?
  Воспрянуть! Распрямиться! Задышать!
  Их раскидать, как псов смердящих свору!
  Или рабом приниженно дрожать,
  Не внемля предков горькому укору?
  О, мой народ, уставший от борьбы!
  Ржавеет щит. И меч тебе не нужен?
  Сон. Отдых. Смерть. В подарок от судьбы
  Уставшему - быть Воином и Мужем!
  
  
  ГРЕБНЫЕ ГОНКИ*
  
  Руки вперед, до отказу -
  Раз! - и пружиной назад.
  По голубому алмазу
  Легкие лодки скользят.
  
  Раз! - Поупористей, туже,
  Чтобы скачками несло.
  Два! - Упирайте упруже
  В глубь, молодое весло.
  
  Смокла носатая кепка.
  Пот у прищуренных глаз.
  Резко, отрывисто, крепко -
  Раз! и отчетливей - раз!
  
  Крепостью, мужеством взрослым
  Бега берем рубежи.
  Раз! Не забрасывай весла.
  Два! Направленье держи.
  
  Раз! Напрягается стойко
  Воля души и весла,
  Чтобы летящая двойка
  Первой к победе пришла.
  
  Раз! До отказу, до цели.
  Два! Разорвутся тела...
  Три! И победно взлетели
  Вверх все четыре весла!*
  _________
  * Стихотворение посвящено гребным гонкам, проводившимся в рамках так называемой "Малой Олимпиады Российской Республики" (фактически - в отборочных соревнованиях на Олимпийские Игры 1936 г., в которых должна была участвовать спортивная делегация "Белой ДВР"). Поэт присутствовал на этих соревнованиях в качестве специального корреспондента газеты "Тихоокеанская звезда" (Хабаровск).
  
  
  В ЛОМБАРДЕ
  
  В ломбарде старого ростовщика,
  Нажившего почёт и миллионы,
  Оповестили стуком молотка
  Момент открытия аукциона.
  
  Чего здесь нет! Чего рука нужды
  Не собрала на этих полках пыльных,
  От генеральской Анненской звезды
  До риз икон и крестиков крестильных.
  
  Былая жизнь, увы, осуждена
  В осколках быта, потерявших имя...
  Поблёскивают тускло ордена,
  И в запылённой связки их - Владимир.
  
  Дворянства знак. Рукой ростовщика
  Он брошен на лоток аукциона,
  Кусок металла в два золотника,
  Тень прошлого и тема фельетона.
  
  Потрескалась багряная эмаль -
  След времени, его непостоянство.
  Твоих отличий никому не жаль,
  Бездарное, последнее дворянство.
  
  Но как среди купеческих судов
  Надменен тонкий очерк миноносца, -
  Среди тупых чиновничьих крестов
  Белеет грозный крест Победоносца.
  
  Святой Георгий - белая эмаль,
  Простой рисунок... Вспоминаешь кручи
  Фортов, бросавших огненную сталь,
  Бетон, звеневший в вихре пуль певучих,
  
  И юношу, поднявшего клинок
  Над пропастью бетонного колодца,
  И белый окровавленный платок
  На сабле коменданта - враг сдается!
  
  Георгий, он - в руках ростовщика!
  Но не залить зарю лавиной мрака,
  Не осквернит негодная рука
  Его неоскверняемого знака.
  
  Пусть пошлости неодолимый клёв
  Швыряет нас в трясучий жизни кузов, -
  Твой знак носил прекрасный Гумилёв,
  И первым кавалером был Кутузов!
  
  Ты гордость юных - доблесть и мятеж,
  Ты гимн победы под удары пушек.
  Среди тупых чиновничьих утех
  Ты - браунинг, забытый меж игрушек.
  
  Не алчность, робость чувствую в глазах
  Тех, кто к тебе протягивает руки,
  И ухожу... И сердце всё в слезах
  От злобы, одиночества и муки.
  
  
  ПОТОМКУ
  
  Иногда я думаю о том,
  На сто лет вперед перелетая,
  Как, раскрыв многоречивый том
  "Наша эмиграция в Китае",
  О судьбе изгнанников печальной
  Юноша задумается дальний.
  
  На мгновенье встретятся глаза
  Сущего и бывшего, котомок,
  Страннических посохов стезя...
  Скажет, соболезнуя, потомок:
  
  "Горек путь, подслеповат маяк,
  Душно вашу постигать истому.
  Почему ж упорствовали так,
  Не вернулись к очагу родному?"
  
  Где-то упомянут. Со страницы
  Встану. Выжду. Подниму ресницы:
  
  "Не суди. Из твоего окна
  Не открыты канувшие дали,
  Годы смыли их до волокна,
  Их до сокровеннейшего дна
  Трупами казненных закидали.
  
  Лишь дотла наш корень истребя,
  Грозные отцы твои и деды
  Сами отказались от себя,
  И тогда поднялся ты, последыш.
  
  Вырос ты без тюрем и без стен,
  Чей кирпич свинцом исковыряли,
  В наше ж время не сдавались в плен,
  Потому что в плен тогда не брали".
  
  И не бывший в яростном бою,
  Не ступавший той стезей неверной,
  Он усмешкой встретит речь мою
  Недоверчиво-высокомерной.
  
  Не поняв друг в друге ни аза,
  Холодно разъединим глаза,
  И опять - года, года, года,
  До трубы Последнего суда!
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"