Самое важное для города, для мира -- еда! Но нет, нельзя ничего вырастить на переменчивой сибирской земле: атомная осень, четыре ветра свищут по-над заражённой землёй. Вот и работают хлорелловые котлы, вот и пашут в три-четыре смены люди в наспех восстановленных, заклеенных пластиковой плёнкой в три слоя теплицах. Намедни поймали трёх малолетних мерзавцев -- сытенькие! Один с мотороллером, у другого -- пистолет системы Ярыгина (Токмаков забрал его себе). Мерзавцы кидали камнями в теплицу, порвали в восемнадцати местах. На вопрос -- что это было? -- отвечают честно: всякая шваль стала тут кормиться, а где наш постапокалиптический мир, где выживание в радиоактивной пустыне и смертельная битва над ящиком тушёнки? Под вопли родителей (были уважаемыми специалистами по торговле пустотой с наклейками, теперь иждивенцы, как многие) -- великовозрастных деток выдворили в вожделенную пустыню, за бывшую монгольскую границу. Суровость этой меры вызывает ужас в сердцах:
--Нам нужен диктатор! Пусть он усмирит быдло и займёт денег, чтобы построить нам прежнюю жизнь! Быдло потом за всё расплатится...
--А у кого он займёт денег?!
--Да у Америки же!
--Нет больше вашей Америки, бросайте свои мечтания. Не у кого занимать...
--Это вы бросьте: Америка есть и будет всегда! А если не дают денег, жлобы, то занять можно у кого угодно другого, да хоть бы у Зимбабве! Ну, а нет денег -- так пусть хоть просто быдло перевешает! Надоели, невменяемые, третий век подряд равенства им хочется...
За такие разговоры расстреливать было бесполезно: половина Города их вела! Эту пузырящуюся, гниющую человеческую массу тоже надо было кормить.
Меньше всего проблем в эти годы, как ни странно, с белком. Курятина, благодаря итальянским товарищам -- безотходное производство! В крошечных клетках сидят, надуваются уродливые лысые бройлеры; вращающиеся ножи на птицефабриках ритмично превращают их в полуфабрикаты. Чпокает вскрываемая баночка вонючего опалесцирующего коктейля: приятного аппетита! Но одним белком сыт не будешь. Продовольственные проблемы пока что другие: сахар, масло, мука, крупы, молоко для детей. Не родит земля-матушка, хоть кровью её поливай, как в старину; да ведь и крови-то пролилось много, а всё одно -- не родит!
До войны сибирские степи были медоносными; пчёлы жужжали везде, каждый степной угол -- пасека. Если будет весна, то будет и мёд; большинство сортов мёда учёные признали безопасными с точки зрения радиоактивного загрязнения. С подсолнечником, наоборот, всё хуже; три года, три долгих года, а лучше и тридцать лет, надо аккуратно собирать мясистые толстые стебли и хоронить их в специальных бетонных могильниках, глубоко под землёй. Подсолнечник обладает важным и полезным свойством: собирать в себе радионуклиды! Он оздоровит землю, но он непригоден для пищи. Ладно, без растительного масла проживём, хоть и плохо. Но где взять крупу, крахмал, сахар? Чем и как кормить молочный скот, эту основу здоровой человеческой цивилизации?
Токмаков часами думает над проектом сахарной колонны. Огромное строительство, непосильный труд даже для довоенной сытой эпохи. Но город -- на то и город, чтобы браться за непосильные задачи! Молодые, заново отстроенные части города обретают футуристический облик: внизу -- снег на неубранных улицах, а вверху -- чаны с хлореллой, лёгкие патрульные самолётики над крышами, огромные сборные экраны для оповещений. Почему бы и не колонна, в конце концов?!
Высота сооружения огромна -- двенадцать километров! Опора такой конструкции неминуемо сломалась бы, будь она из самой прочной стали или композитного материала! Но законы природы в представлении инженера существуют для того, чтобы обходить их. Опорой сахарной колонны служит воздух: суставчатые лёгкие диски-крылья в потоке несущегося ветра распрямляют тело сооружения, охлаждают расширяющийся нагретый воздух в верхней части, давая за счёт страшных ветров поднебесья энергию на то, чтобы нагреть и переработать засасываемые снизу воздушные слои, чтобы превратить избыток содержащейся в них углекислоты в сахар и более сложные продукты синтеза. Над вершиной колонны должно всё время стоять зловещее грибообразное облако, с которого, как хлопья ваты из прохудившегося одеяла, будет срывать ветром комки высотных туч. Ниже, в верхней трети колонны -- "юбочка" из конденсированной тропосферной влаги; эта вода относительно чистая и после фильтрации пригодна для подачи в оросительные, питьевые и пищевые системы. Верхушка гриба пронизана молниями; что ж, полезно и это -- удары электричества поступают в распределительную сеть, питая импульсные каталитические преобразователи! Страшная энергия тропопаузы, разбуженная взрывами ракет, пойдёт в итоге на пользу человечеству. Одна такая колонна -- целое градообразующее предприятие, способное накормить сахаром весь регион. Ну, почему бы и не попробовать?! Свободных рук -- море, а крылья -- тоже не проблема; в городе есть авиационный завод. Будем строить?!
На заседании совета по экономике Токмаков представляет план строительства. Члены совета, в особенности приглашённые эксперты, как по команде, вешают носы на квинту:
--К чему эта гигантомания? У нас куча реальных проблем...
--Надо жить реальной жизнью, делать реальные дела...
--Такое грандиозное строительство в условиях военного времени просто нереально...
--Будем же реалистами...
Реалисты легко побеждают тех нескольких, кто заинтересовался идеей колонны. Токмаков пробует спорить, убеждать:
--Вот же экономические расчёты! Всё мы можем!
Это натыкается на железный контраргумент:
--Вы, собственно, кто такой? Правильно: контролёр на заводе! А я -- эксперт регионального совета, вот два моих диплома о высшем образовании...
--Вы пытаетесь на корню загубить индустрию будущего!
--Индустрию будущего? Не смешите меня. У нас нет будущего. Двести семьдесят дней!
--Тогда зачем вы, собственно, барахтаетесь, заседая здесь и решая городские проблемы?!
--Это моё дело. Хочу помереть с достоинством, как член совета, а не как уличный панк.
--Вы саботажник! -- хрипит Токмаков.
Разгорается скандал. С заседания Токмакова уводят в больничку: сердечный приступ. Врач даёт экстракт наперстянки, сочувственно расспрашивает пациента, почему тот волнуется. Преодолевая смертную сердечную тоску, Токмаков рассказывает ему о колонне. Врач кивает головой, сочувственно вздыхает и уходит, поместив Токмакова в отдельную палату.
--Ещё один жлоб, господи помилуй! -- в сердцах ругается Токмаков.
Поздно вечером врач снова заходит к нему: глаза красные от недосыпания, руки слегка дрожат. Он снова капает больному ядовитую настойку на кусочек дефицитного довоенного сахара, дрожащими губами шепчет, отсчитывая капли.
--А проект ваш, -- говорит он, -- мы в перерыве обсудили с коллегами и решили выносить на межрегиональный уровень! У нас один товарищ едет в Челябинск, пусть там думают, чем и как помочь в строительстве. Есть у вас копии проектной документации?!
От этих слов Токмаков чувствует себя заранее здоровым. Он хочет срываться и бежать, но делать этого ему никак нельзя, и тогда он даёт врачу записку, кого и как можно найти, чтобы прямо сейчас снять эти самые копии -- среди ночи, по снегу, под перекрёстным призрачным светом диодных прожекторов.
Стучат, стучат колёса состава; материализованная мысль о доступном сахаре едет на Урал. Обратно папка с чертежами возвращается сильно распухшей, и везёт её Андрей Клименко -- депутат межрегионального рабочего совета, суперзвезда уральских митингов. Клименко Токмакову не нравится, но он едет работать, и потому своё "не нравится" Токмаков засовывает в самые дальние отделы головного мозга.
--Построим!
--Поддержим!
--Даёшь!
Независимая оценка показывает: да, построить такое возможно, если соблюсти все условия. Колонна должна находиться далеко от города, иначе в случае её разрушения планирующие крылья-суставы разнесут осколки над жилыми и промышленными кварталами, как бомбовый груз. Нужно исправить и базовую конструкцию: отказаться от трубы с окошками-прорезями; сам воздух образует стенки трубы -- ничто не выдержит его скоростей и давлений сколь-нибудь длительное время, но это и не нужно. Наконец, есть требования и по части опорного грунта: глинистый, не песчаный, и не слишком сухой изначально -- иначе неизбежна эрозия. Ещё лучше строить сразу на скалах, но скалы -- в соседних регионах, да и провести туда коммуникации будет сейчас затруднительно. Ну, и последнее: не надо экономить на масштабе! Чем больше эта конструкция, тем она надёжнее; это правило стабильности больших синергических систем действовало полностью на сахарную колонну.
Совет прислушался, переголосовал:
--Одобрить!
Но ресурсов дали только половину от запрошенного -- как бюрократ в старой сказке про Чебурашку! Как можно построить пол-колонны?! Хорошо, выручил Клименко-суперзвезда:
--Урал даст недостающее, обещаю! Только не давайте вашему совету это разворовать!
И Урал, в самом деле, дал всё, что нужно. На складах авиазавода, среди сугробов, начали вырастать под временными навесами пачки красивых ровных дуг очень сложного профиля -- сборных деталей для будущих крыльев колонны. Тогда Токмаков очень зауважал Клименко и во всеуслышание провозгласил его "мировым мужиком".
--Придёт весна, и сразу же пошлём геологов искать место под строительство, -- решили на рабочем комитете.
Пришла весна, а с ней расцвёл по сибирским перелескам пышным махровым цветом бандитизм. Клименко схватили и расстреляли на Миассе русские националисты; узнали, что фамилии предводителей схватившей его банды были Виггель, Штольц и Гусейн-заде. Вокруг города тоже было неспокойно. Одну из южных коммун для перемещённых поселенцев, куда по осени отправили руководить идеологически подкованных товарищей, бандиты прямо шантажировали, пытались захватить. Руководство коммуны чуть ли не ежедневно отправляло в город панические радиограммы. Рабочий комитет послал туда военинструктора Керна -- ладного, красивого парня с искалеченной правой ладонью.
--Этот справится, -- резюмировал Токмаков. -- Рефлексировать любит, конечно, но так на то он и человек, а не придаток к машинке, как наши некоторые. Вот если бы он не рефлексировал, то работать бы ему в депо -- цены бы не было! А так, пусть людьми покомандует, это полезно, чтоб сычом потом не глядеть...
Керн уезжает -- Токмаков остаётся. Весна -- первая цинготная весна в городе. Раньше цингу знали только по книгам. Синтетические витамины готовы вступить в бой, но возникает неожиданное сопротивление:
--Учёные-мочёные! Мало от ваших бомб передохло, теперь ещё и синтетикой нас травите! Эдак скоро и до синтетического сахара додумаетесь... из кошачьей мочи!
Внезапный взрыв мракобесия злит Токмакова, но этот взрыв -- закономерный результат многолетних усилий. Здесь стрелять нельзя, здесь надо по уму решать проблему. Токмаков мозгует целую ночь -- и придумывает! На следующий день по городу проносится слух, что специальные витаминные таблетки (от цинги и радиации) выдают только членам совета экономики и рабочих комитетов, через один-единственный закрытый распределитель. Нет предела народному возмущению! На митинге, на театральной площади, Токмаков, держась за сердце, поднимается на трибуну:
--Граждане! Надо терпеть! Тем более вот и знатоки говорят: витамины синтетические народу вредны!
--Какие такие знатоки?! Бабка Аксинья с деревни Глухари?!
--Ну, вот и в социальной сети были публикации, и на городском форуме. Народ, мол, травится от этих ваших витаминов...
--Ничего, мы лучше потравимся! Водкой уже травились, привычные!
Резолюция митинга однозначна: наладить снабжение населения противоцинготными препаратами! Какой-то замшелый, но верный маоист объявляет на городском форуме противников витаминного драже "платными пропагандистами буржуазной власти" и "агентами совета по экономике". Люди берут по шесть коробок в одни руки -- а есть по тринадцать-пятнадцать, и будет ещё! Лезет вечером Токмаков к себе на сороковой этаж и хохочет:
--Вот народ! Не надуришь, так не поедешь...
Ему возражают друзья-товарищи:
--От обмана какая польза? Такие методы руководства однажды выйдут боком!
Токмаков начинает сердится, зыркает, как казачий жеребец перед боем:
--Разве ж я обманул?! У нас и в самом деле спецраспределитель есть... медицинский контроль ввели, а при нём аптечка, всё как у людей!
И в самом деле, совет по экономике о своём здоровье заботится. У депутатов есть теперь своя больница, своя аптека -- всё как у больших людей там, в прошлой жизни. Мужья, жёны, дети, свояченицы и зятья депутатов тоже прикреплены к этой аптеке и больнице. Здоровье избранников народа, благополучие их семей -- первейший закон, иначе как общество узнает, кто у власти, кто стоит у руля? Находятся даже такие, кто оправдывает этот подход самой что ни на есть революционной необходимостью:
--Это у нас испокон веку так: если ты власть, так покажи сперва, что ты умеешь круто запрягать, а потом и жизнь свою покажи роскошную! А иначе народишко наш тебя мигом уважать перестанет. Народишко-то паскудный у нас от века!
Народ, впрочем, считал по-другому, чем эти теоретики. Вот и получилось, что метил Токмаков в цингу, а попал в авторитет действующей власти. Мартовская капель в городе смывает старых депутатов, идёт волна перевыборов, а следом за нею -- и волна социального недовольства. Только приличные люди устроились, только провозгласили заново незыблемые общественные идеалы и цели, только начали оборудовать себе щедрую кормушку, а быдлу безмозглому указали на его место -- и вот, снова на тебе кукиш!
Трах! Трах! Трах-тах-тах!
Комиссары нового рабочего комитета один за другим валятся в мокрый, чёрный снег. Нет, восстания не было; люди убиты пулями из-за угла. Не миновала судьба на сей раз и Токмакова, но одинокого инвалида решили не убивать с ходу, а сперва помучить как следует. Ворвались в квартиру, совсем уже ставшую к тому времени холостяцким жильём:
--Ну, коммунячья паскуда, мы тебе сейчас на пальцах всё разложим...
От таких перспектив Токмаков отчаянно струсил -- железным он не был, к самопожертвованию во имя революции с детства не готовился; жизнь врасплох застала. Зашлось у него сердце, едва не умер. Хорошо, соседка прибежала на выстрелы, успела врача позвать. Правда, случилось это всё минут на десять позже нападения -- тогда-то Токмаков и осознал, в какой опасности он только что был. А в сам момент нападения он, по привычке, просто разозлился -- увидел перед собой перекошенные хари молодчиков, посмотрел на сломанную дверь, вытащил пистолет Ярыгина, который на такой случай носил всегда с собой в кармане -- и убил всех четверых нападавших, как в тире. Первого прямо в голову пришиб, а тех, кто за ним стоял, перестрелял сперва куда пришлось, ну, а уже потом добил в затылок поштучно. Перезарядил пистолет, выглянул наружу -- вроде никого больше нет; тут-то его страх и накрыл. Подкосились у Токмакова ноги, и упал он прямо поверх трупов, соседке на радость.
Потом уже товарищам говорил:
--Надо мне, товарищи, лечиться! Какой из меня боец?! Одно сильное переживание, и я уже совершенно нежизнеспособен, хоть бери меня голыми руками! Актиния лошадиная, а не член рабочего комитета! Тьфу!
Товарищи соглашались охотно, что Токмаков недостаточно крут для войны. Принесли ему дефицитной кураги для сердца, но врач запретил курагу и помидоры. А выносить обратно не по правилам -- внутрибольничная инфекция. Вот и стоит он, одутловатый, синюшный, посреди терапевтического отделения, раздаёт набежавшим детишкам распаренные жёлтые пластинки кураги, а сам рассказывает, чем аккумулятор от конденсатора отличается.
У детей вопрос -- самый актуальный на свете:
--А что взрывается громче, трансформатор или конденсатор?!
--Если что-нибудь из этого портится, то громче всего взрывается начальник отдела технической безопасности, -- честно отвечает Токмаков.
Когда приходит пора забирать Токмакова, друзья приплывают за ним на самой настоящей лодке. Улицы города превратились из-за не счищенного снега в каналы, подвальные помещения затоплены, по северным районам плавает радиоактивная дрянь, вымытая то ли из воронки от британской ракеты, то ли из каких-то заглублённых заводских хранилищ. Уровень радиации невысокий, но рисковать нельзя; ещё два микрорайона отселены из города куда подальше. А в области, где дома не прикрывают сугробы своими тенями, снег уже сошёл, на южных косогорах цветут первоцветы и порхают неуязвимые к погодным превратностям коричневые бабочки "павлиний глаз".
Токмаков едет на работу -- и встречается с целой толпой хорошо одетых, скандально настроенных людей:
--Вы кого нам прислали?! Ваш военинструктор Керн -- просто бандит!
--Палач!
--Враждебный элемент!
Один за другим жалуются полузнакомые люди Токмакову на посланного к ним в район военинструктора Керна: развалил воспитательную работу, освободил вроде бы из карцера какого-то провокатора и мерзавца по фамилии Бенедиктов, непрерывно провоцирует и оскорбляет хозяйственно-воспитательный актив, зато к местным бандитам и нетрудовому элементу внутри свежесозданной коммуны проявляет самую недопустимую лояльность... Словом, гад, да и только!
--Подождите, -- вздыхает Токмаков. -- Вот как ваша коммуна называется?!
--"Кузня горящих сердец"!
--Ох, ну и название... Чем вы там занимаетесь?
--Борьбой!
--Какой борьбой, классической или вольной?
--Нет, великой воспитательной борьбой за создание нового человека!
--Гм... Я, конечно, знаю, что создание нового человека с первых минут сопровождается определёнными усилиями, которые издалека можно даже принять за борьбу, но... хмм...
--Такими вещами не шутят, товарищ Токмаков!
--Почему?! -- Токмаков искренне удивляется.
--Святое пламя красных меченосцев возгорится над разрушенным миром, возвещая зарю нового времени...
--Ангелы мести, сотканные из света, крови и стали, неуязвимым стальным клинком разрежут ткань повседневной реальности...
--Грозная поступь новой эпохи, точно лик всеобъемлющего механического божества, поглотит старый мир без остатка...
--Стойте, стойте, -- Токмаков поднимает руку. -- Вы мне лучше скажите, товарищи, когда эта ваша коммуна приступит к плановым посадкам картофеля?! Нам тут, в городе, людей кормить надо!
--Подождите! Какой ещё картофель? Вы о чём вообще?!
--Обыкновенный картофель, сорт "канадка", а вы о чём? Мы вам по зиме выделяли семнадцать ящиков семенного материала и рассчитываем по крайней мере на пятьдесят ящиков картошки, плюс воспроизводство семян. Что у вас с картошкой?!
--Да у нас там Керн...
--Он что, картошку съел? Или продал?!
--Нет, но пока великая красная идея, заря которой восходит над миром в отблеске суперкризиса, отражённого в зловещем свете грибовидных атомных облаков...
--Давайте говорить за картофель, чёрт вас побери! -- От полного отчаяния Токмаков начинает вставлять в речь неуместные посреди Сибири одесские обороты.
--Картофеля больше нет, -- говорит страшная, плоская женщина, которую все называют "товарищ Жанна". -- Не будем останавливаться на нём. Давайте смотреть в будущее, туда, где реет стяг нашей великой объединяющей идеи!
--Так, -- отвечает на это Токмаков. -- Звучит неплохо. Что ж, сейчас соберём совет. Представите на нём свой доклад о мерах по строительству светлого будущего!
Совет собрать непросто: старый распущен, перевыборы в новый ещё не начинались. Рабочие депутаты собирают свой собственный -- учредительный рабочий совет по экономике. Заседание идёт вечером в депо западного вокзала. Красные меченосцы, пламенея, стоят на трибуне, рассказывают о чрезвычайных мерах по воспитанию нового человека.
--Что вы! Один ящик только, для нужд администрации. Остальные ящики использованы были в воспитательных целях!
--Это как?!
--Отправляли проштрафившихся перебирать картошку на ночь. Кого не устраивало, или спрашивал, зачем её перебирать на сотый раз, к тем применялись дополнительные меры дисциплинарного воздействия, -- рассказывает собранию гладкий, ясноглазый Олег Кристаллов, бывший руководитель коммуны.
--Ну, так и что с ней случилось-то?!
--Да ничего особенного! Потаскали её, а кто, мы и узнать не смогли. Куркули же тамошние и потаскали, наверное! А может, в первом блоке сожрали под шумок. Там знаете какой народ, в первом блоке-то?!
--Вы лучше скажите, что нам теперь с этим Керном-то делать?! -- требует красивая полненькая женщина, которая желает, чтобы её называли Наталья Крестьянка.
В зале совета разражается шум и гам. Председатель, горластый вчерашний подросток, похожий на Сен-Жюста, хочет от собрания порядка, но порядок на этот раз устанавливается с необычной медлительностью.
--Вздёрнуть эту банду! -- судит Токмаков. -- Вы мне обещали, товарищи, что если такое случится, вы мне собственноручно дадите их расстрелять! Эти подонки не только красное знамя дискредитировали, они ещё и картошку последнюю разворовали, которую город для них по крохам собирал в семенной фонд!
--Жизнь товарища Кристаллова и других лидеров нового человечества дороже какого-то жалкого картофеля, -- парирует "товарищ Жанна", явно не осознающая всего масштаба нависшей над ней и её коллегами опасности.
Тут же собрание учредительного совета превращается в трибунал.
--Вы не имеете права нас судить! -- багровеет Олег Кристалов. -- Я -- совершенное существо, посланник будущего, сотканный из нитей судьбы для того, чтобы вести народы!
Посылают за психиатром. Тот, послушав бывших руководителей "Кузни горящих сердец", широко разводит руками:
--А что вы хотели, господа-товарищи?! Безумные времена рождают безумные идеи, и не все из них столь же прекрасны, как в известном стихотворении господина Беранже!
Вменяемость Кристаллова и его компании доказана. Вердикт: лишить доверия и выслать обратно в коммуну, рядовыми жителями с поражением в политических правах -- пусть трудом и смелостью докажут, на что способны ради своего светлого будущего. Токмаков негодует во всю мощь едва залатанного сердца:
--Это же подонки! Они сидели у народа на шее, харчи чужие жрали, концлагерь там устроили! Какое ещё светлое будущее?! И вы мне тогда обещали: будет хоть один такой эксцесс, и я их собственноручно расстреляю! Или нет?!
--Э, нет, товарищ Токмаков, это вам не мы, а предыдущий совет обещал! Они теперь сами расстреляны, лежат по оврагам вокруг города, а вы выжили! Мы вам таких обещаний не давали, так что не суетитесь. Расстрелять всегда успеем, а пока -- пусть попробуют искупить свою вину. Революция должна быть милосердной!
--Как бы вам это милосердие боком не вышло! -- ворчит Токмаков.
Учредительный совет избирает Токмакова исполнительным секретарём. Со своего нового места Токмаков посылает решительное письмо и дополнительный боевой отряд дозорной службы, усиленный техникой и автоматическим оружием -- авось этот парень, Керн, справится там, на месте, с куркулями! Но вот что и как там сеять теперь, когда посадочный фонд картофеля, этого хлеба голодных лет, безвозвратно разбазарен вот такими вот сытыми, лощёными, самоуверенными молодчиками?! Во время суда Токмакову отнюдь не показалось, что эти люди хоть на каплю раскаиваются в содеянном.
--Зачем вы их отпустили?! -- спрашивает он поутру у коллег по совету. -- Теперь ждите новых неприятностей!
--Да ведь они за революцию! Новое время, заря новой жизни и всё такое...
--Бросьте: это не революционеры, а дрянь придорожная! Обыкновенная мелкая буржуазия, нахватавшаяся ультрареволюционной фразеологии, да ещё и заражённая, как глистами, ницшеанскими идеями о собственной персональной исключительности!
--Поживём - увидим.
--А если кто-то не доживёт до того, чтобы увидеть?! Если кто-то ещё погибнет или что-то ещё испортится от их руки?! Скажете тогда -- что ж, судьба так решила?! Сошлётесь на объективные законы истории, в соответствии с которыми кто-то обязательно должен умирать первым?!
--А хотя бы и так... Нельзя же всё предвидеть!
--Да не так же! Не должно так думать! Человек должен всё знать и всё предвидеть, иначе разве это человек?! Суслик это философствующий, прости господи -- стать столбиком, лапки передние к небу задрать и молиться о ниспослании судьбы! Вот вам и весь прогресс его этической мысли за многие тысячелетия! Не навреди, не мешайся, не убей, не влезай -- убьёт, заповедь на заповеди, куда ж там! Ну ничего, ждите тогда, авось к вам красные меченосцы с небес спустятся и наведут в вашей жизни полный и несомненный порядок...
--Зато вы, Токмаков, у нас прямо Мартин Лютер! Мы ориентируемся на опыт человечества, на его, так сказать, цивилизационный катехизис! А на что ориентируетесь вы?! Где ваши девяносто пять тезисов, которые вы должны прибить на церковные ворота?!
На этом месте Токмаков умолкает. Он и в самом деле не писал теоретических работ. Жизнь до войны заставляла зарабатывать деньги, жизнь после начала войны дала новый смысл -- защитить всех людей. Защитить реально, физически, не одной лишь благой мыслью или духовным усилием. Увы, Токмаков -- не теоретик. Теоретики давно умерли, теоретики сидели в старом совете по экономике, теоретики руководят сейчас духовным воспитанием нового человека в трудовой коммуне "Кузня горящих сердец"...
Нет, так нельзя! Нельзя пренебрегать теорией! Токмаков берётся за учёбу, укоротившейся весенней ночью он начинает записывать свои мысли и выводы в старинную толстую тетрадь на кольцах, с изображением суперкара "Ламборджини" на потёртой глянцевой обложке. Задача -- защитить людей, как можно больше людей, защитить от голода, от произвола, от издевательского отношения таких вот кристалловых и от наплевательства доморощенных философов, которым послать миллион-другой в топку ради светлого будущего -- что гамбургер съесть. Токмаков любит людей, всё иное неверно. Но не хватает важной вещи: инструмента оценки любой человеческой личности и любого человеческого деяния. Закон? Закон всегда держится на кончике меча, и тот, кто рубит мечом, тот и движет законом. Слава? В наш век, да и раньше, это не более чем товар, к тому же, по остроумному замечанию Бальзака, товар невыгодный, ибо стоит дорого, а сохраняется плохо. Ну не по деньгам же, в самом деле, судить о человеке, как того требуют кальвинисты!
Утром невыспавшийся Токмаков опять ползёт в совет. Приходится переплывать на плоту огромную лужу, результат дорожной политики прошлой власти. Ноги мокрые -- хорошо, сибирская смекалка заставляет носить за пазухой запасные носки. В совете слушается обращение от двух гомосексуалистов, которые просят законно зарегистрировать их гражданский брак. Скандал неминуем! Но вчерашний председатель, похожий на Сен-Жюста, вносит иное предложение: отменить регистрацию браков вообще. Кто хочет жить вместе, тот пусть живёт, а заниматься укреплением буржуазной семьи совет не станет. Права наследования? Существует завещание, этого пока что достаточно. А кому нужно связать себя узами таинства брака, тот пусть шагает в церковь, в мечеть, ещё куда-нибудь, где его духовные потребности удовлетворят в первую очередь. Токмаков -- впервые в жизни! -- голосует против: считает эту меру слишком радикальной. Но совету она нравится, и предложение проходит. Тотчас же в совет поступает волна жалоб от женщин -- на разрушенные браки, на семейное и половое насилие. По счастью, Токмакова не направляют на эту задачу; ему поручают сосредоточиться на самом важном -- на продовольственной проблеме. Весна вступает в свои права, скоро пора сеять на отравленной, холодной земле то, что станет впоследствии едой для города.
Усталость, прочь! Токмаков шагает по складам, ревизует списки, до хрипоты ругается с агрономами в сельскохозяйственной академии. Мало, мало самого важного -- посадочного материала, стойкого к внешним условиям. Следующим днём в совет приходит радиограмма от Керна: в области начинается массовая операция против бандитов. Токмаков читает и радуется, а где-то внутри, как ядовитая жаба, холодеет ярость: семнадцать ящиков семенной картошки! Прогадили, сволочи!
Токмаков склоняется над картой района -- и вдруг, покрутив циркулем и линейкой, зовёт к себе коллег по совету:
--Вы только посмотрите! Поле ровное, непаханое, а ведь кроме картошки, тут ничего расти-то и не будет, да и ту они, заразы, потеряли!
--Ну и что?!
--А в коммуне этой горожане, технические специалисты там разные, инженеры и прочие. Грамотная публика! Зачем мы их будем рылом в землицу-матушку тыкать, если на этом поле мы сможем построить ту сахарную колонну?! Здесь и подсохло уже, и станция близко железнодорожная, можно проложить по-быстрому отдельную ветку до строительства, и займёмся тогда наконец-то настоящим делом! И людей нормальным делом займём, а то ведь правда -- унизительно как-то в нашем столетии горбиться в поле сутками напролёт в расчёте на какой попало урожай!
Члены продовольственной комиссии хмыкают скептически:
--Нужна предварительная геологоразведка, да и инженеров не помешало бы!
--А это мы соберём! Вот сейчас товарищ Керн там бандюков повычистит, и тогда мы отправим туда специалистов. Хотели там выводить нового человека? А мы выведем! Новый человек всегда начинается с новых технологий!
Продовольственная комиссия поддерживает предложение Токмакова. Это решение, это определённость, это азарт. Сахарная колонна -- не только потенциальный источник еды, она -- ещё и символ нового, неизведанного мира, в который только-только предстоит вступать послевоенному человечеству. Совет утверждает проект исследования, начинается формирование экспедиции, в депо у главного вокзала собирается литерный поезд на шесть вагонов, который перевезёт на юг области научное оборудование и специалистов.
--Вы поедете? -- спрашивают у Токмакова. -- Совет поручил бы вам...
--Куда мне, с моим-то здоровьем? Я нужен здесь, какая мне там ещё экспедиция!
Токмаков и в самом деле нужен здесь. Каждый день, каждый час -- сотни дел, они копятся, накручиваются, а помощников нет и, пожалуй, не будет. И всё же поздно вечером, воспользовавшись оказией, Токмаков добирается до авиазавода, гладит ровные ряды металлопластовых крыльев-дуг, ждущих своего фантастического часа под навесами из рваной синтетической мешковины и наспех свинченных алюминиевых прутьев.
Если всё получится, эти крылья унесут в будущее миллионы, да что там -- миллиарды людей! Если же задумка кончится провалом, как знать -- может быть, это станет той последней песчинкой в лавине судьбы, после которой вся история человеческого рода сорвётся вниз, в бесконечную пропасть...
Утром следующего дня поезд отправляется. Инженеры и геологи, все как на подбор франтоватые, в полувоенном камуфляже, кое-кто и с оружием. Поезд тоже не подкачал: вагоны пассажирские, один из них -- госпитальный, царя ещё помнит, вынули на дистанции прямо из железнодорожного музея, но внутри -- всё современно, чистенько, доктор с медсестричками уже точит лясы, проверяя инструменты и припас. Два вагона --одноэтажные, повышенной комфортности, а два -- бронированные, самодельные, на случай обстрела. Небось, не навоз везём и не трупы мёрзлые, а целую научную экспедицию! У поезда -- обычная деловая суета; полтораста лет назад здесь точно кипел бы митинг, а теперь всем не до митингов; собрания и речи оставлены на крайний случай. Специалисты грузятся по вагонам, Токмаков проверяет списки оборудования.
Внезапно -- посыльный с радиограммой, за ним -- суровый, гладко выбритый Луиджи Димальпьетра. Сообщение из коммуны: бандитов отбили, а руководителю коммуны Керну пуля прострелила грудь, причём при совершенно загадочных, не выясненных до конца обстоятельствах. И отправлена радиограмма в спешке, потому что бывшее руководство коммуны, вернувшись туда, начало вдруг в спешном до неприличия порядке брать в свои руки вооружённую власть.
--Как будто собираются ликвидировать следы собственного преступления, -- замечает Димальпьетра. -- Разрешите, я поеду туда и разберусь на месте, товарищ Токмаков?!
Токмаков медленно багровеет. Отдать -- в такие руки -- судьбу сахарной колонны, возможное будущее всей Земли?!
--Нет, -- говорит он неожиданно. -- Дайте бланк, я напишу радиограмму. С меня хватит этого бардака с невесть откуда взявшимся доверием к негодяям. Это индустрия будущего, я её надо строить, а не делать попытки строительства. Если совет одобрит, я сам займусь строительством. А если вы, Димальпьетра, хотите, тогда тоже поезжайте со мной!