Харченко Александр Владимирович : другие произведения.

Пресс-папье

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Историк из далёкого будущего пытается предотвратить межзвёздную войну. (Исправленный вариант.)


  -- ПРЕСС-ПАПЬЕ

Научно-фантастическая повесть

   Повзуть швейцарцi черв'яками,
   Голландцi квакають в багнi,
   Чухонцi лазять мурав'ями,
   Пiзнаєш жида там в свинi.
   Iндиком ходить там гiшпанець,
   Кротом же лазить португалець,
   Звiркує шведин вовком там,
   Датчанин добре жеребцює,
   Ведмедем турчин там танцює;
   Побачите, що буде нам.
         Котляревский, 'Энеида'
   Пролог. Мираи. 258.15.12.
   Командующий Имперской Звёздной Гвардией Сил Самообороны, флаг-штандартмейстер Оо Сукаси, в сопровождении своей свиты проходил по длинным коридорам Главного Штаба. Ряды офицеров с аксельбантами и кортиками, в светло-голубых блейзерах и накрахмаленных манишках с бантами, строились шпалерами при его приближении, уступая дорогу шестому лицу в имперской военной машине. Прославленный звездолётчик, слуга Империи, принадлежавший к одному из самых старых и чтимых родов планеты, пользовался среди коллег уважением не только благодаря происхождению и званию, но и как талантливый стратег, сумевший в короткий срок воспользоваться плодами всеобщей национальной мобилизации и буквально за десять лет превратить отсталую аграрную планету в передовую (и, возможно, единственную) военно-космическую силу в шаровом звёздном скоплении АБС-404.
   Оо Сукаси принадлежал к числу тех нередко встречающихся политиков и военных, которые чётко видят свою цель в возвышении и не упускают ни единого шанса подняться ещё на ступеньку-другую по лестнице, кажущейся снизу бесконечной. Он хорошо помнил своё детство, кашу из розовых злаков, название которых он забыл, бессчётных улиток, выползающих по утрам под лучи близкого красного солнышка, и каждые пять дней -- страшный страх, что отец, сановник и богатей, попадёт в проскрипционные списки. Потом, когда мир изменился и в небесах появились корабли пришельцев, исчез и страх. Где-то там, среди ярких и близких звёзд, затевались большие события; Мираи между тем дремала во мгле едва-едва преодолённого феодализма, среди интриг придворных, стонов крестьян, обрабатывавших скудную землю, и криков боли, издаваемых бесчисленными государственными рабами. Новый Император был молод -- совершенный мальчишка; но он умел мечтать, и он реализовал свою мечту. Университеты и военные академии, заводы и мануфактуры, научные институты и школы для талантливых подростков -- всё, как в сказке, выросло точно из-под земли за какие-то семь-восемь лет; и пусть население планеты уменьшилось на треть только по официальной статистике -- остальные, благодаря воле Императора и его приближенных, получили прекрасный плацдарм для рывка в будущее -- к звёздам. Пришельцы из соседнего мира, рассчитывавшие познакомить Мираи со своими достижениями, сами неожиданно познакомились с той мощью, которую оказалась способна выказать освобождённая от тисков невежества Империя; планета пришельцев, Кантона, обращавшаяся вокруг того же солнца, что и бедная маленькая Мираи, легко и почти без потерь стала ныне имперским доминионом. В этой стремительной кампании была немалая заслуга Оо Сукаси: в конце концов, именно он организовал серию нападений на ведущие организационные центры Кантоны, заставив население сдаться, но не быть истреблённым в бессмысленной бойне. Более того, ему принадлежала и твёрдая идея послевоенной организации жизни в доминионе. Никто не боролся с такой яростью, как Оо, с поднявшими голову рабовладельческими и феодальными устремлениями; новоиспечённый флаг-штандартмейстер хорошо понимал, что залог новых успехов Мираи лежит в науке и промышленности, а в этих вещах жители Кантоны были большими специалистами. В будущем единстве двух планет лежал ключ к успеху новой, межзвёздной экспансии Империи, и сторонники сытной феодальной вольницы, желавшие видеть в Кантоне лишь новые земли и новых рабов, могли серьёзно помешать этим планам -- а следовательно, и личному карьерному росту флаг-штандартмейстера.
   Ситуация, однако, менялась на глазах самым непредсказуемым образом. Во-первых, на Кантоне буквально с каждым днём нарастало движение Сопротивления; его руководитель, таинственный генерал Лавэ, казался неуязвимым даже в глазах поднаторевшей на специальных операциях имперской разведки. Во-вторых, внедрившиеся в ряды Сопротивления агенты принесли ещё худшую новость: оказалось, что на Кантоне действуют представители ещё одной, без сомнения могущественной межпланетной силы, пришельцы с удалённой планеты шарового скопления под названием Синиз. Позиция их в межпланетном конфликте была непонятной, сила оставалась невыясненной, а действия, вне зависимости от намерений, пока что играли на руку отнюдь не Империи, а мятежному генералу Лавэ. Информация была точной. Оо Сукаси доверял экспертам из разведотдела Главного Штаба, не зря носившим на своих золотых эполетах с кружевами яркий аметистовый силуэт зоркого кондора. А это значило, что к моменту официальных контактов с загадочной "Синиз" две планеты местного солнышка должны были выглядеть в глазах пришельцев единым братским народом, оставившим в прошлом все недоразумения до единого. Флаг-штандартмейстер отнюдь не хотел бы, чтобы Мираи смотрелась державой, совершившей акт межзвёздной агрессии. Он отлично понимал, сколько средств, энергии и технологической мощи занял бы даже самый простенький межзвёздный перелёт. Сила будущего противника поражала его. Проклятый генерал, поднявший знамя мятежа в самый неподходящий момент, пугал Оо Сукаси своей непредсказуемостью. Если произойдёт непоправимое, если повстанцы выступят с оружием в руках против имперского владычества -- ни ему, ни даже самому императору не удастся удержать воспитанный в феодальных традициях Высший Военный Совет. Если Империю атакуют -- Империя наносит ответный удар! В глазах стратегов это утверждение имело силу закона. Тогда Кантона будет залита кровью, а Мираи предстанет в самом неприглядном свете перед лицом загадочной и могучей Синиз...
   Этот факт беспокоил флаг-штандартмейстера настолько сильно, что свой короткий отпуск на планете он был вынужден тратить самым неподобающим образом. Вместо того чтобы купаться в вулканических источниках со своим флаг-штурманом Хачи Каминоке или участвовать в аристократическом "Турнире Пяти Соцветий", Оо проводил всё время в официальных центрах военной стратегии Империи, пытаясь любой ценой привить свою точку зрения тупоголовым представителям старой знати, лишь в силу традиции восседавшим на штабных тронах. Но ни время, ни ситуация не работали на флаг-штандартмейстера; генерал своими отчаянными ударами по имперскому могуществу просто не оставлял времени на мирное решение проблемы. И Оо Сукаси шёл сейчас коридорами Главного Штаба в намерении предложить своему сюзерену самый отчаянный шаг, на который только способен военный.
  
   Император ждал его в своих личных апартаментах. Сукаси знал, что Император редко покидает свои дворцы в столице для важных дел; то, что встреча назначена была в штабных покоях, означало, что лидер нации сам озабочен её судьбой сверх всякой меры. На Императоре была простая горностаевая накидка, ярко-голубой короткий плащ с золотой каймой и отложным воротником в несколько устаревшем стиле "ладони красавицы"; на правой руке блестел серебряный с бирюзой браслет -- подарок самого Сукаси. Флаг-штандартмейстер по достоинству оценил этот знак внимания, склоняя голову в традиционном приветствии к протянутой руке Императора. Твёрдая и сухая ладонь повелителя неожиданно заставила сердце Оо вздрогнуть от тревожащих, щемящих воспоминаний.
   Император ласково усадил своего стратега на золотой треножник, украшенный поэтическими изречениями, прямо подле собственного кресла. Сел сам, внимательно глядя на Оо Сукаси своими карими, с золотой искоркой, удлинёнными глазами. Он ждал.
   -- Приношу свою жизнь к стопам Высочайшего... -- начал флаг-штандартмейстер, ожидая, что Император прервёт его и попросит обойтись без этикета. Так оно и случилось. Император нетерпеливо хлопнул себя по узкому мускулистому бедру, туго обтянутому почти непрозрачными белыми лосинами, и попросил сразу приступать к делу, не церемонясь и не занимая времени перечислением придворных титулов.
   -- Мой повелитель, -- с готовностью сказал Оо Сукаси, -- я пришёл с очень необычными мыслями. Я думаю, что мы должны предоставить законному правительству Кантоны некоторую автономию в действиях и планах. В частности, мы должны снизить темпы запланированной культурной экспансии, установить двуязычие законов и законоговорения, запретить на территории Кантоны действие аристократических и офицерских привилегий. Эти меры заставят большую часть населения планеты не выступать открыто против нас. Более того, мы должны убедить их продолжать их космические исследования. Их наука и промышленность по-прежнему лет на пятьдесят опережают нашу, и им проще будет создать для нашей цивилизации хороший плацдарм для выхода в дальний космос. Но в нынешних условиях даже это не так важно. Важнее то, что в этом положении в глазах жителей этой Синиз наши старые счёты будут смотреться как акт межкультурного взаимодействия. Но взамен -- взамен мы попросим от правительства Кантоны о важной услуге. Мы должны просить их выдать нам генерала Лавэ. Они смогут найти его легче и быстрее, чем мы.
   -- Они знают о Синиз? -- быстро спросил Император.
   -- Думаю, что нет. Иначе они бы уже начали шантажировать нас мнением межзвёздного сообщества. И чем быстрее мы прекратим мятеж, тем меньше вреда они смогут нанести нам и нашей политике, когда узнают обо всём этом.
   -- Что ж, ты прав, старый друг. -- Император похлопал себя стеком по отделанным мехом полусапожкам, так что бриллианты на кончиках шнурков нервно и нежно зазвенели, точно стеклянные побрякушки. -- Мы всегда успеем впоследствии цивилизовать этих варваров. А пока что лучший путь к цивилизации лежит через сотрудничество. Так, кстати, утверждают и кантонские мыслители. Пообещайте им, что мы уберём наших снобов с их любимой планетки, пообещайте свободу научных исследований. Наука -- это именно то, что заставляет их вести себя как безумцы: не правда ли, смешной парадокс? А взамен пусть они сами погасят этот мятежный шум и выдадут нам его зачинщика. Скажите, что в противном случае мы не оставим от их цивилизации камня на камне, причём начнём с университетских центров и с библиотек. Они считают это своим главным сокровищем. Действуй, мой Оо, и в случае успеха я вознагражу тебя!
  
   Вернувшись на флагманский корабль, Оо Сукаси украсил шею своего флаг-штурмана мимолётным подарком Императора -- прекрасным изумрудным колье, очень гармонировавшим с юношеской кожей и вечным свежим румянцем на скуластых щеках флаг-штурмана. Несколько часов спустя корабли Звёздной Гвардии оторвались от орбитальной платформы и взяли курс на Кантону, ярким серпиком сиявшую далеко впереди.
   Интродукция. Кантона. 258.15.26.
   Их было трое: Профессор, Писатель и Следопыт. Инженер не явился на заседание, так как его отвлекали дела, а Генерал отсутствовал по изначальному плану. Его специально пригласили прийти несколько позже, когда заседание должно было уже состояться. Впрочем, мнение Инженера было известно и без того; оставался вопрос -- чью сторону примет Следопыт; Профессор и Писатель лезли из кожи вон, чтобы убедить его.
   -- Культура Кантоны совсем недавно освободилась от варварства, -- горячо говорил Профессор, глядя Следопыту прямо в глаза. -- Наука, просвещение стали символами единства нашей планеты. Покоряя дикие племена, мы несли им не рабство и не варварство, но прежде всего культуру и знание. Мы истратили огромные усилия, чтобы подготовить последующий духовный взлёт -- и мы его получили! Десять процентов планеты -- учёные, ещё семь процентов -- работники творческого труда. Ещё полста лет назад такой размах казался бы невозможным. И мы берёмся увеличить это значение -- ещё за полстолетия число учёных и деятелей культуры возрастёт почти до тридцати процентов. И пусть из этих тридцати процентов только пять -- подлинные носители пытливого интеллекта, но всё равно, дать за один век трети человечества радость творческого труда -- это, согласитесь, огромный прогресс. И всё это может рухнуть в одночасье под натиском оголтелого милитаризма! Нас просто ассимилируют, нас сотрут с лица планеты. Наши научные и технические достижения будут уничтожены, забыты, оставлены в прошлом: на смену им придёт толпа оголтелых варваров, полностью лишённых какой бы то ни было научной традиции и видящие высший смысл жизни в том, чтобы наслаждаться декоративной росписью на какой-нибудь деревянной чашке...
   -- Чего вы от меня хотите? -- брюзгливо спросил Следопыт.
   -- Мы должны остановить это военное безумие! Единственный доступный нам путь -- объединить свои усилия с усилиями цивилизации Мираи, чтобы вместе строить новое будущее. И тогда, в этом новом будущем, как вы думаете, кто победит -- мы, с нашим тысячелетним опытом мудрого и философского мироощущения, или толпа варваров в блестящих колготках? Для того, чтобы предвидеть и строить планы, недостаточно иметь разноцветные волосы до плеч и крашеные зубы. Нужно математическое предвидение, нужно следование высшей логике порядка, абстрактной логике! Нужен дисциплинированный ум, образование, признание в научном мире, в конце концов, нужна учёная степень, как бы презрительно наш друг Писатель не относился к этому благу. Мы победим захватчиков, просто проявляя терпение. И наоборот -- если мы поторопимся, проявляя военное мышление и пламенный патриотизм, они просто сомнут и уничтожат нас. И тогда -- прощай, Кантона!
   Распалившийся Профессор отобрал у Писателя бутылку крепкого савейского вина, которую Писатель за время совещания опустошил чуть боле чем наполовину. Отлив себе в стакан несколько глотков, Профессор шумно выхлебал кислое вино, закусил лежавшим на столе мягким круассаном с плавленым сыром. Дар его красноречия иссяк.
   -- Скажите же вы, -- предложил он Писателю, патетически простирая к нему руку.
   Пьяный Писатель с трудом поднял голову. Из-под его шляпы виднелись непричёсанные пучки волос, торчавших в разные стороны, что делало его в полутьме комнаты похожим то ли на апаша, то ли на клошара с улицы Бедных Сироток. Широким жестом Писатель вынул из-под полы квадратную бутылку с ординьяком, не торопясь, расковырял перочинным ножичком сургучную пробку.
   -- Хотите, Профессор? Как хотите... А вы, Следопыт? Ну что ж. По-моему, это подло: бросать друга на краю пропасти.
   Он налил в свой гранёный фужер золотисто-розовый ординьяк, полюбовался на просвет игрой бликов на гранях хрусталя, поднёс фужер ко рту.
   -- По-моему, это подло, -- повторил он и выпил залпом ароматную жидкость.
   -- Генерал Лавэ сам толкает нас в эту пропасть! -- воскликнул Профессор. -- Его несостоятельность политика блестяще дополняется его компетентностью военного! Теперь за нами охотится не только разведка, но и вся армия Мираи! И если мы не остановим Генерала -- нам всем придётся плохо, понимаете ли вы это или нет, мой маленький пьяный гуманитарий?! А вы говорите -- подло бросать друга!
   Писатель задумчиво посмотрел на него из-под шляпы.
   -- Говоря о подлости, я вообще-то имел в виду нежелание разделить судьбу товарища по оружию, тонущего в алкогольном море, -- заплетающимся языком заметил он. -- Подло давать мне пить одному и оставаться при этом трезвыми. Порядочный, совестливый человек не может смотреть на дерьмо, которое творится вокруг, и не быть при этом пьян в стельку... Что до ваших страданий по поводу цивилизации, Профессор, так позвольте заметить, что именно неуёмное любопытство ваших учёных, отправивших на соседнюю планету свои этеронефы, и привело нас на грань этой гуманитарной, как вы сами выразились, катастрофы. Если бы вы не поделились с дикарями всем грузом своих знаний, они продолжали бы лупцевать друг друга изукрашенными копьями и писать стихи с внутренней рифмой, пока педерастия и сифилис не погубили бы их на корню. И как знать, пожалуй, эта судьба была бы лучше той судьбы, что вы нам всем готовите!
   Он с усилием приподнялся на локте и налил себе новую рюмку ординьяка.
   -- Я думаю, -- провозгласил он, -- что Генерал -- самый достойный из нас. Поэтому, раз мирайская военщина ставит целью его выдать головой -- надо его выдать! Достойный человек должен принять смерть героя, а не смотреть каждодневно на это дерьмо. Я бы и сам умер, если бы я не был таким трусом и таким подонком... А вы, Профессор, ничтожество и мерзавец. И Следопыт вот вам подтвердит, что вы мерзавец и ничтожество. Подумать только, какое страшное будущее вы нам готовите. Тридцать три процента населения -- спившиеся интеллигенты! Остальные -- рвань, быдло... По мне, так пусть нас лучше истребят мирайские бомбы! Но Генерал должен успеть погибнуть как герой, вот тут я с вами полностью согласен. И я с вами... я с вами, моя высоколобая мразь, потому что чем гнуснее я запачкаюсь в грязи, тем менее муторно мне будет в итоге расстаться с этой дрянной жизнью. Так что примите мой голос: генерал Лавэ должен погибнуть. Ну как, Следопыт, мы вдвоём сумели убедить вас?
   -- Честно говоря, не очень, -- Следопыт пожал плечами. -- Я понимаю всю меру опасности, которая исходит сейчас от вооружённого выступления подпольщиков, и согласился бы с вами, будь дело лишь в том, чтобы остановить это выступление. Но идти на прямое предательство, раскалывая им ряды Сопротивления -- на это я согласиться уже не могу.
   -- Вы живёте в плену фикции! -- Профессор направил длинный указательный палец в грудь Следопыту. -- Нет никакого Сопротивления, это миф, сказка, вызванная из небытия Генералом и Инженером! Наша задача -- не сопротивление врагу, а спасение нации, спасение культуры и высшего достижения Кантоны -- научно-технической мысли! В единении с империей это возможно, в случае конфликта -- превращается в задачу, мягко говоря, затруднительную. Зачем нужны были бы все эти ваши мифические свободы и права, ваше равенство и братство, если не для того, чтобы взрастить и привести к власти в обществе самый прогрессивный, самый передовой его класс -- научно-техническую интеллигенцию?! И где она окажется, если интервенты раздавят наши научные центры, нашу инфраструктуру, готовящую новые кадры? Ради чего всё это -- только из желания помахать лишний раз красно-белым шарфом, чтобы вновь декламировать с трибуны дешёвые лозунги позапрошлого столетия?! Нет, это не показатель заботы о своём народе! Наш народ, наша культура -- это наша наука! И если мы не спасём её -- следующие поколения, прозябающие в бескультурье и безграмотности, возложат всю ответственность за падение нашего величия лично на нас!
   -- Не кричите так громко, -- попросил Писатель, -- у меня от вашего шума сильно болит голова. А от ваших речей меня просто тошнит. Не побоюсь сказать вам в лицо, коллега: чихать мы хотели и на вашу науку, и на наше будущее! А Следопыт, гляжу, не решается сказать ни "да", ни "нет", и это неудивительно: он трус, как все практики. Мужайтесь, друг: давайте прямо сейчас предадим Генерала, а потом поедем к девочкам, чтобы запах предательства смешался как следует с запахом женского пота! Это очень возбуждает, уверяю вас, и к тому же у меня возле сортира на площади Влюблённых завелась как раз одна знакомая шлюшка, которая весьма недурно может обслужить сразу троих мужчин...
   -- Заткнитесь вы оба, -- посоветовал Следопыт. -- Вы говорите так, слово выражаете свою классовую мечту. А я вне ваших классовых ограничений. Я -- скучный практик, мне нужно знать, что именно и как именно я буду иметь с этого вашего плана. Пока что я вижу для себя только одно прямое следствие из него: национальный позор и гильотину. Быть может, для Писателя чихнуть в мешок -- главная страсть в жизни, но у меня есть дела поинтереснее. Мне нужна практическая польза от такого действия, а вот её-то я пока что не вижу, ибо все эти ваши разговоры о науке и прогрессе -- пустые слова, Профессор, прошу покорнейше меня извинить...
   Писатель рассмеялся дряблым, злобным смехом.
   -- Вы хотите сказать, мой дорогой Следопыт, -- спросил он, наливая себе ещё рюмку, -- что не предали бы Генерала в высших интересах родины, но с удовольствием сделаете это ради личной выгоды? Какой же вы мерзавец, будьте вы прокляты... С удовольствием увидел бы, как вас привязывают к доске гильотины, да боюсь не дожить до этого зрелища. Ну, Профессор, что ваша наука припасла для этой мрази в человеческом образе?!
   -- Вопрос законный, -- сказал Профессор. -- Я знал, что до него дойдёт.
   -- И припасли какие-нибудь ответы? -- насмешливо спросил Следопыт.
   -- Да, припас. Что вы скажете, если через год, а может быть, и через полгода наша промышленность сможет предоставить вам легионы универсальных солдат? Нечувствительных к боли, выносливых, опасных, а главное -- очень дешёвых в производстве! Намного, намного дешевле, чем обходятся люди. Но это ещё не всё: по вашему желанию, солдат можно будет превратить в рабочих, в официантов, вычислителей -- словом, в представителей любой профессии, где не нужно будет особенное творческое мышление. Как вы считаете, с такими бойцами, лояльными и бесстрашными, мы сможем завоевать обратно свою свободу и независимость?
   -- Я слышал о разработке человекоподобных машин, -- кивнул Следопыт. -- Но я не думаю, чтобы мирайские оккупанты дали вам наладить их подпольное производство!
   -- Но оно и не должно быть подпольным! -- воскликнул Профессор. -- Вся соль плана здесь именно в том, чтобы это производство было явным и открытым, более того -- финансировалось с Мираи! Ведь им для их будущей политики нужны солдаты, сотни тысяч и миллионы солдат! И мы сможем им предоставить этих солдат: с той только разницей, что программы и ключи управления этой их непобедимой армией будут в наших руках! Представляете, что за великая судьба ждёт тогда Кантону?!
   -- Ненавижу вас, -- устало сказал Писатель, закрывая глаза. -- И планы ваши я тоже ненавижу. Давайте уже кончать с этим делом, мутит меня от ваших мерзких рыл...
   -- В самом деле, -- поторопил Профессор, -- чем вы ещё недовольны? Я даю в ваши руки реальную перспективу: вы же проклятый политик, Следопыт, вы сами всю жизнь мечтали о колониальной экспансии. Их и наши корабли, их и наши воины -- и всё это в одночасье станет нашим, как только вы решите, что настал день освобождения! Вы, а не генерал Лавэ, будете освободителем нашего мира! И вместо позорного клейма вы получите лавры победителя!
   -- А вы? -- спросил Следопыт. -- Что получите вы?
   -- Я получу то, чего искал всегда, то единственное, чего жаждет моё сердце, -- патетически сказал Профессор. -- Свободу поиска, свободу творчества, свободу научной мысли! Вот оно, моё счастье и моя свобода, другого мне не нужно в этом мире.
   -- А мне нужно, -- упрямо пробормотал Писатель. -- Мне нужны шлюхи и кокаин. И ещё мне нужно, чтобы вы все умерли -- желательно, вместе со мной. Смерть, если вдуматься, не менее противная штука, чем жизнь, испытывать её куда приятнее в компании...
   И он снова потянулся за бутылкой.
   Следопыт решительным движением перехватил бутылку и поставил её на подоконник.
   -- Вам хватит, -- твёрдо сказал он. -- Итак, друзья мои, вы меня убедили: во имя нашего общего дела Генералу предстоит стать жертвой. И я считаю необходимым напомнить вам о том, что нас должно было быть пятеро. Потеря одного из нас не должна стать привычной практикой: я считаю, что мы должны избрать на место Генерала нового кандидата из той же среды, чтобы не превратиться ненароком в триумвират или ещё что-нибудь похуже. Однако времени уже много, Лавэ наверняка ждёт нашего условного сигнала. Как вы намерены справиться с ним, Профессор?
   -- Хлоралгидрат.
   -- Идёт. -- Следопыт, осторожно огибая блюющего Писателя, приблизился к окну и выставил на подоконник большой старинный утюг. -- Ну что ж, господа, поздравляю вас: ради лучшего будущего мы уже почти обагрили руки в крови друга. Это делает нас безжалостными и неотвратимыми, как сама История, и не будь Писатель так пьян и зол, он бы несомненно оценил величие момента. Итак: вперёд!
  
   Генерал Лавэ прогуливался под окнами явочной квартиры уже в третий раз. Света в окнах не было, но чуткие глаза генерала не раз улавливали во тьме какое-то неясное шевеление. То был тревожный признак, но не слишком тревожный: в конце концов, чтобы разглядеть это едва заметное движение, нужно было бы так же знать обстановку квартиры, как она была знакома ему. К тому же подпольщикам свойственно было сидеть во тьме. Да и электричество в оккупированном городе стоило немало, многие горожане экономили как могли.
   Возвращаясь в четвёртый раз по улице, генерал увидел наконец-то в окне долгожданный утюг. Это означало, что все члены Комитета Общественного Спасения в сборе и ждут теперь лишь его. Правда, рядом стояла в окне пустая бутылка из-под ординьяка, но это никак не беспокоило генерала: бутылка не относилась к условным знакам, как и совершенно пустой подоконник. Должно быть, кто-то просто решил забрать у пьянчуги Писателя его любимое пойло, чтобы не надрызгался, по обыкновению, ещё до начала совещания. К Писателю генерал Лавэ испытывал иррациональную симпатию. Он знал, что Писателя выгнали когда-то за политические убеждения из Эколь, потом травили в прессе, а в Сопротивлении поручали обычно роли самые грязные и неблаговидные -- с этими ролями Писатель справлялся на редкость хорошо.
   Генерал вошёл в подъезд, рефлекторно кивнул спящему консьержу и принялся подниматься по лестнице той быстрой, упругой побежкой, которая часто вырабатывается у военных и спортсменов. Крутая тёмная лестница, заваленная презервативами и обломками игл, уводила по узкой шахте вверх, оборот за оборотом. Генерал миновал два этажа и поднялся было на площадку между вторым и третьим, как вдруг сверху на него обрушилась огромная, стремительная тёмная тень.
   Толчок в грудь, мягкий, но страшный, едва не вышиб из генерала дух. Лавэ пошатнулся и спиной вперёд вылетел в окно, выдавливая плечами и головой свинцовые переплёты. Мир закружился и перевернулся: огромная тёмная масса вдавилась сверху, спина генерала соприкоснулась с чем-то мягким и упругим, по затылку потекла липкая кровь от случайного пореза. В следующий миг лязгнули наручники; левая рука Лавэ оказалась надёжно прикована к прочному металлическому брусу. Грязное вечернее небо открылось над головой в просветах крыш; облака, величественные и чистые, плыли по нему в закат. Внизу что-то затрещало, залязгало; генерала обдало бензиновым дымком, и он осознал наконец-то, что лежит на груде свежего сена в кузове маленького грузового мотороллера, уносящего его в неизведанную даль.
   -- Закройтесь сеном, -- услышал генерал низкий, чистый голос. Голос принадлежал детине в рабочей куртке, судя по одежде -- докеру или сельскохозяйственному рабочему, сидевшему за рулём мотороллера. -- Если вас увидит в таком виде мирайская военная полиция -- нам обоим конец!
   Генерал нашёл предложение резонным. Кем бы ни был его похититель, военная полиция Мираи представляла собой угрозу более определённого порядка, чем он. Поэтому Лавэ посвятил несколько минут тому, что навалил на себя толстую охапку душистого свежего сена. Треск мотора и вонь отчасти уменьшились. Мотороллер нещадно швыряло. Внезапно машина повернула раза два, потом въехала куда-то по довольно крутой эстакаде, и наступила тишина. Лавэ свободной рукой нашарил за голенищем пистолет и собирался было высунуть голову, но в этот миг сено разом отгребли в сторону, и в лицо генералу уперся жёсткий луч фонарика.
   -- Попрошу без глупостей, -- сказал всё тот же низкий голос. -- Я не из мирайской охранки. И я не предатель вашей родины, генерал Лавэ. Вам придётся довериться мне, если только вы хотите выжить.
   -- Кто вы такой? -- спросил генерал.
   -- Шпион, очевидно же. -- Стоявший перед ним опустил фонарик, и генерал с удивлением увидел перед собой крупного, грузного мужчину, видом совершенно не похожего ни на кантонца, ни на уроженца Мираи. -- Ваши друзья, Генерал, замыслили предать вас, а мы давно следим за деятельностью вашего подполья и вовремя успели вас перехватить, так что вы едва не попали им в руки. Поверьте, у нас с вами общие интересы: вы боретесь за независимость своего мира, а мы хотим избавить наше шаровое скопление от угрозы межзвёздной войны. Мы готовы предоставить вам все необходимые факты. Но для начала вы должны хотя бы попытаться поверить нам: любое недоверие или вражда между нами сейчас смертельно опасны для сотен разумных цивилизаций Вселенной и для нас с вами лично.
   -- Вы с той загадочной планеты, которую называют Синиз? -- спросил генерал.
   -- Вижу, вы осведомлены о космических делах. Что ж, одной проблемой меньше: нет, я не с Синиз, я представляю другую планету, которая сейчас едва лишь стоит на грани познания космоса и ищет путь к объединению. Но сам я -- не её уроженец. Мой дом -- за невероятное количество световых лет отсюда, он -- первоисточник всех ваших цивилизаций, он называется Земля, и вот о моей родной планете вы пока что совершенно ничего не слышали. А теперь сделайте мне одолжение -- уберите свою пушку, я должен перевязать вашу рану: как бы она не задела артерии, шея очень опасное место в этом смысле...
   -- Выбора у меня нет, -- пожал плечами генерал, пряча пистолет обратно в сапог. -- Или пристрелить вас, или поверить вам. Но так как я наслышан про Синиз -- отчего бы не быть, кроме неё, и вашей Земле, и ещё каким-нибудь другим планетам? А вот что вы там говорите про предательство -- вам придётся рассказать более подробно. Желательно даже с доказательствами. Времени у нас всё равно много -- столько, сколько понадобится вам, чтобы меня отпустить, или же моим людям, чтобы меня разыскать. Кстати, где мы?
   -- В старой теплушке, на складе за брошенным супермаркетом. -- Громила в одежде чернорабочего принялся быстро, умело обрабатывать ранку на бритом генеральском затылке. -- Ещё вопросы будут?
   -- Множество. И вот первый из них: как вас зовут, пришелец с неведомых звёзд?
   -- Меня зовут Торвен. Имир Торвен.
   Диверсант. Кантона. 258.15.30.
   Флаг-штурман Хатико Каминоке, которого на принятом в Империи северном диалекте все старшие офицеры называли Хачи, старательно расчёсывал перед зеркалом свои длинные кудри цвета морской волны. Его покровитель, флаг-штандартмейстер Оо Сукаси, впервые в жизни флаг-штурмана поручил ему дипломатическую миссию: высшим офицерам Империи предстояло отправиться на переговоры с лидерами кантонских повстанцев. Требовалось выглядеть представительно; Хачи тщательно выбрал из гардероба чуть более яркую, чем требовалось по уставу, пелеринку, подвыпростал из-под полы кителя пурпурную кайму дорогого кардигана и надел на шею изумрудное украшение, подаренное Оо Сукаси. Оставшись доволен своим внешним видом, флаг-штурман Каминоке опустился на банкетку в углу каюты и сложил такие стихи:
   Космос полон страха.
   Только полон праха
   Так неполон в храбрых!
   Он вынул из кармана свою любимую записную книжку в виде длинной ленты рисовой бумаги, сложенной гармошкой, и небрежно записал тушью пришедший ему в голову стих. За этим занятием и застал его Оо Сукаси. Коротким жестом флаг-штандартмейстер пригласил штурмана следовать за собой.
   Небольшая машина летела над равнинами западного континента Кантоны, плоского и низменного; внизу тянулись степи и болота, превращённые ирригационными каналами и каменными ограждениями в бесконечный ряд террас, напоминавших рыбью чешую. Вестовой в нарядном белом кимоно с тёмно-зелёной отделкой ловко подал высокопоставленным пассажирам лёгкую закуску из глаз креветок и густой подогретый суп с мелко нарезанным рисом. Мужчины приступили к разговору не раньше, чем опустошили тарелки: таково было строгое требование этикета.
   -- Мы не получили генерала Лавэ, -- сказал Оо Сукаси. -- Мятежники обещают поймать его, но говорят, что ему удалось скрыться. Взамен, однако, они хотят дать нам другие гарантии своей лояльности. Их наука владеет секретными технологиями... по-прежнему далеко превосходящими наши. Сегодня -- демонстрация этих технологий. Если они заинтересуют нас, мы пощадим мятежников, более того -- мы дадим им простор для их научных исследований, а это, похоже, единственное, что их по-настоящему интересует. В противном случае придётся показать, что мы готовы на карательные меры: в качестве ответа на террористические вылазки Сопротивления мы взорвём и уничтожим физический факультет Эколь -- это их академия, только не для военных, как у нас, а для учёных. Я хочу, чтобы ты, мой Хачи, взял на себя осмотр их технологической лаборатории и оценил, насколько полезным для нас может быть их открытие. Ты же математик! А я займусь самой неприятной частью -- шантажом; я не хочу, чтобы ты осквернял своё сердце раньше времени жестокостями войны, ты ещё юн и чист, у тебя будет и другое время научиться жестокости. Что за стихи ты писал сегодня утром?
   Краснея, Хатико подал флаг-штандартмейстеру свой блокнот. Тот прочёл, улыбнулся одобрительно:
   -- Внутренняя рифма несовершенна, основана на игре слов. Но я чувствую страсть сердца, которая выше формы слога; это признак благородства натуры. Я никогда не жалел, что ты рядом со мной, мой Хачи, и я хотел бы, чтобы мне не пришлось пожалеть никогда...
   Глаза флаг-штурмана наполнились слезами:
   -- Вы не пожалеете! Даю слово, что лучше отдам жизнь, чем...
   -- Жизнь прибереги, -- посоветовал Оо Сукаси. -- И постарайся лучше быть таким же аккуратным и исполнительным в обращении с варварами, каким всегда бываешь со мной. Я надеюсь на тебя: это первая твоя самостоятельная миссия, и в этой миссии ты в полной мере представляешь облик и закон Империи. За Императора!
   -- Во имя Великой Справедливости! -- ответил Хачи Каминоке, привычно отдав салют.
  
   Ещё подходя к приземистому зданию лаборатории, он понял: что-то случится. Директор, пожилой согбенный человек с лицом, похожим на приклеенную маску, встретил высокопоставленного гостя с выражением жестокой тревоги на лице. Войдя в просторный главный зал лаборатории, ярко подсвеченный ртутными фонарями, флаг-штурман почувствовал запах дыма и чего-то невообразимого, странного, чему он боялся дать точное определение. Посреди зала зияла круглая дыра в добрых два человеческих роста, вокруг неё высились нагромождения проводов, свалки стального мусора и груды щебня, по которому задумчиво бродили синевато-сизые искры. Люди, испуганные и подавленные, стояли у столов вдоль стен, жались от страха; многие были ранены. Хачи с удивлением увидел, что среди работников лаборатории немало женщин, причём одежда у них одинаковая с мужской; следовательно, на Кантоне и женщины проявляли интерес к науке. Это тронуло флаг-штурмана; всякий раз на родной Мираи, видя женщин в рабочих или родильных лагерях, он с тоской размышлял о тяжкой доле, выпавшей этой половине человеческого племени, в общем-то, и без того несчастного... Мужчины и женщины смотрели на флаг-штурмана с робостью и лёгким испугом, но Хатико был достаточно внимательным наблюдателем, чтобы не упустить искорку ненависти, метавшуюся в глазах у многих из них.
   -- Что здесь произошло? -- спросил он, пытаясь придать голосу командную твёрдость. Кантонский язык он знал почти в совершенстве.
   Директор выхватил из толпы связанного мальчишку -- на взгляд Хачи, совершеннейшего подростка, ещё моложе самого флаг-штурмана; лицо мальчишки скрывали до половины сломанные очки-консервы, сквозь пробоины в которых сверкали ненавистью ясные, чистые глаза цвета северного льда в летний день перед закатом. Безвкусная одежда и лабораторный халат не могли скрыть тонких, одухотворённых черт лица и стройной фигурки пленника, вырывавшегося изо всех сил и осыпавшего своих пленителей упрёками в жестоком предательстве.
   -- Он взорвал главную секцию, как только узнал, что мы передаём её вам, -- сказал директор, кривя рот-маску. -- Это фанатик, сами видите. Но у нас, господин Каминоке, остались расчёты и фильмы, всё необходимо для производства. Уничтожен только прототип!
   -- Вы обещали показать прототип, -- прервал его флаг-штурман. -- Извинения меня не интересуют! И я не заметил, господин директор, в ваших людях особенной лояльности к имперскому правительству! Этот диверсант -- представитель вашего коллектива, и ваш коллектив понесёт наказание за его деяния.
   -- Прошу обратить внимание благородного офицера, -- ответил на это директор, -- что наш коллектив и так понёс тяжкую утрату: уничтожен плод трёхлетней работы, образец наших усилий, которые, как вам наверняка известно, мы ценим более всего. Этот человек, -- он указал на одного из сотрудников, -- лишился экспериментального материала для своей докторской диссертации. А эта женщина, -- ткнул он пальцем в другую сотрудницу, -- писала на основе схем прототипа диплом инженера Эколь. Уверяю вас, что все мы понесли потери...
   -- Меня не интересуют ваши потери, -- холодно прервал его Хачи, -- мне нужен прототип.
   -- Вы его получите в самые короткие сроки, уверяю вас. А пока что мы представим вам все расчёты и схемы. По счастью, диверсанту не удалось уничтожить их... его перехватили как раз в тот момент, когда он поджигал архив исследований.
   -- Увольте меня от подробностей. Кто он такой?!
   -- Техник, простой техник. Он совсем ещё ребёнок, видите сами. Фанатики задурили ему голову своей пропагандистской трескотнёй. Он не понимает важности труда, вложенного в научные исследования. Впрочем, это неудивительно: он ещё даже не закончил колледж.
   -- Что он тут в таком случае делает?
   -- Родители его погибли, когда вы бомбили наши нефтяные вышки, господин офицер. Он искал кров и работу, по крайней мере, он нам так сказал. Мы его пустили: мы ведь не секретное предприятие, документы нам не требуются, а что до ненависти к вам -- прошу меня простить, в таких обстоятельствах она представлялась нам извинительной.
   -- Я согласен, -- кивнул флаг-штурман, -- вас можно извинить, даже если саботаж был сознательным. Но извинить -- одно дело, а простить -- другое. Мальчишкой займётся теперь имперская контрразведка. Она же выяснит и все подробности о его соучастниках...
   При этих словах одна из женщин с криком "Убийцы!" бросилась на конвойных, перехвативших связанного подростка. Солдат сопровождения, не глядя, отшвырнул её прикладом.
   -- Мы не убийцы, мы устанавливаем закон, -- Хачи поднял руку. -- Империя несёт порядок и справедливость. Невиновных мы не наказываем. Вы, -- он указал рукой на кричавшую женщину, -- невиновны: вы защищаете свой народ, а это не может быть преступлением. Мы не злодеи, и мы предоставим вашему диверсанту правосудие.
   -- Она не понаслышке знакома с вашим правосудием, господин офицер, -- спокойно сказал мужчина в порванном халате. -- У неё убили мужа в вашей контрразведке: пытались выяснить, что он знает о синтезе горной взрывчатки. Её тоже пытали -- у него на глазах... Оставьте ваши рассуждения о законе и морали и делайте то, что собирались делать.
   -- Они непочтительны, -- сказал флаг-штурману один из младших офицеров свиты, корнет, лишь недавно заслуживший право носить на выходном кителе белое перо аиста и бутоньерку. -- Они ненавидят нас. Разрешите привести их к покорности?
   Хачи поколебался несколько секунд.
   -- Нет, -- сказал он. -- Была война -- на войне жестокость была оправдана. Теперь царит мир -- и миром должна править справедливость; так говорит флаг-штандартмейстер Оо Сукаси, беспримерный символ ратной доблести и изящной речи. Мы не должны уподобляться жестоким пиратам, тем более что эти люди вправе ненавидеть нас, и наш долг -- заслужить их уважение, а не их страх. Во имя Империи! -- он возвысил голос. -- Я объявляю этого человека, -- Хатико указал на связанного диверсанта, а затем коснулся своих волос в знак нерушимости своего слова, -- объявляю его своим пленником. Я докажу ему и вам всем, что Империя справедлива и гуманна. В этом -- высший долг благородного человека! Что до прототипа, -- на сей раз он ткнул пальцем в директора лаборатории, -- он должен быть готов через пятнадцать дней, чего бы это вам ни стоило. Вы говорили, что прошлый прототип собран был всего за неделю: я даю вам срок вдвое больший, хотя вы и того не заслуживаете. Если к этому времени мы не получим действующую модель вашего чудо-изобретения, вы все будете наказаны. Охрана! Развяжите этого юношу и наденьте на него обыкновенные мягкие наручники, цветные, но без отделки. Он идёт со мной.
   Приказание флаг-штурмана было тотчас же исполнено. Пленник был развязан и взят под конвой; Хатико, не удостоив директора прощанием, развернулся на высоких каблуках и вышел вон. За ним последовала его свита.
   Арестованный юноша не проронил ни слова по дороге к автомобилю. В его глазах застыли безмолвные слёзы. Хачи захотелось вдруг подбодрить это хрупкое создание, явно не созданное природой для войны и видевшее на своём коротком веку поражение своей расы; флаг-штурман достал свой любимый блокнот и, разыскав в нём приличествующий случаю стихотворный экспромт, перевёл его для пленного юноши:
   Смелому смерть не страшна,
   Круговерть жизни до дна
   Выпьет, отчизне верна
   Храбрость -- воина твердь.
   Один из свитских офицеров посоветовал молодому коллеге не тратить силы на этого варвара, совершенно незнакомого ни с поэзией, ни с высокими чувствами. Хатико оборвал его горько и резко; ему показалось, что в глазах пленника мелькнул на мгновение огонёк интереса. Он хотел положить руку на плечо арестованного, но тот отдёрнулся в сторону с проворством куницы. Юношу била крупная дрожь.
   Флаг-штурман сделал своим сопровождающим знак остановиться. Скинул китель на руки адъютанту, ловко стащил с плеч свой тёплый кардиган из гладкой верблюжьей шерсти, накинул на спину пленнику. Тот вновь посмотрел ему в глаза -- изучающе, дерзко, внимательно; но на сей раз Хачи готов был поклясться, что враждебность в глазах диверсанта уступила место любопытству.
   Пленник вновь зябко повёл плечами и сделал попытку отвернуться. Кардиган сполз от этого движения углом почти до земли, так что пурпурная кайма с узором ручной работы едва не коснулась грязных слякотных плит дорожки. Флаг-штурман поправил кардиган на плечах юноши, затем, подумав, аккуратно прикрепил свой дар к воротнику рубашки пленника вынутой из волос нефритовой заколкой. На этот раз пойманный не сделал попытки отстраниться -- только поглядел на Хачи затравленно, исподлобья. Юный офицер опустил руку и вновь заглянул в лицо диверсанту.
   -- Как тебя зовут, враг? -- спросил он ласково, стараясь внушить интонациями голоса возможно большее доверие.
   Юноша не ответил, но и взгляда не отвернул, встретив Хачи глаза в глаза. Флаг-штурману в этом взгляде почудилась надежда на взаимопонимание; это устраивало его.
  
   Оо Сукаси без злобы и без скепсиса отнёсся к провалу миссии своего помощника.
   -- Я думаю, ты был прав, дав им время. За это время они успеют понять, что мы заинтересованы в переговорах, и начнут сами искать мира. Ради святынь, главное, чтобы наши милитаристы не бросились крушить и мять раньше времени. Но стоит ли эта технология тех усилий и радужных обещаний, на которые так щедры лидеры Кантоны?!
   -- Мой командир, я думаю, что эта технология реально существует, хотя и находится на стадии прототипа. Кантонцы сами заинтересованы в ней не меньше нашего; не думаю, чтобы это было блефом. Они давно уже хотят создать механических людей, чтобы заменить ими человеческий труд: ведь у них нет рабов, а женщины, как я заметил, пользуются большой свободой. Они даже ходят по улицам без сопровождения! Удивительно даже думать, что такая отсталая в идейном смысле нация сумела создать такую высокую промышленность! Конечно, им нужны механические слуги, и вне зависимости от того, скрывают они свою работу или не скрывают, слуги эти рано или поздно будут принадлежать нам.
   -- Я слышал, ты взял пленника. Он красив?
   -- Он злобный волчонок. Его родители погибли, и он ненавидит нас. Я слышал, что если таких волчат приручают, из них вырастают самые преданные псы...
   -- Смотри, как бы он не приручил тебя!
   -- Я -- офицер Империи!
   -- Я знаю, мой Хачи. И не сомневаюсь ни в твоей силе, ни в твоей лояльности: ты просто взрослеешь. Настанет день, когда ты покинешь меня и пойдёшь к звёздам своим путём, а мне останется сидеть в одиночестве на камнях под старым тополем и ловить падающий пух...
   Хачи Каминоке порывисто обнял флаг-штандартмейстера.
   -- Я не брошу вас! Никогда не брошу!
   Оо Сукаси погладил флаг-штурмана по нежной коже лба, по кудрям, прикрывавшим уши.
   -- Не стоит говорить "никогда" -- ведь ты не знаешь, как кратко то время, что определяется обычно этим словом...
   Побег. Кантона. 258.15.29
   Они мчались по просёлочным дорогам через бесконечные виноградники, окружавшие западные пригороды столицы. Машина, дешёвый грузовик на газовом топливе, нещадно воняла и скрипела при каждом повороте. Торвен вёл её уверенно и безжалостно -- так водят сельские фермеры; между ним и генералом на диване, служившем водительским местом, пристроился холщовый мешок с кругом деревенской колбасы, несколькими сырами и тремя бутылками сладкого регало.
   -- Как вам удаётся сойти за кантонца? -- удивлялся генерал Лавэ. -- Стоило мне вас увидеть, как я уже понял, что представителей такой расы на нашей планете просто не существует, как, впрочем, и на Мираи. И вы называете себя шпионом? Ваша внешность выдаёт вас в любой толпе!
   -- Нет ничего сложного, -- ответил Торвен. -- Чтобы вы быстрее поверили мне, я предстал перед вами, так сказать, в своём истинном облике. Сойти же вновь за уроженца вашей родной планеты мне поможет вот эта штука, -- он достал из бардачка машины какой-то свёрток и показал его генералу.
   -- Что это, грим? -- Генерал хотел было пощупать руками, но тут машину тряхнуло, и Лавэ, принуждённый схватиться покрепче за ручку над головой, тотчас отказался от своего намерения.
   -- Не грим, а тщательно сделанная маска из пластической массы. Она отлично прилегает к лицу и совершенно не стесняет движений -- если, конечно, уметь носить её. Парик и некоторый актёрский талант довершают преображение.
   -- Но ваш огромный рост, фигура? Вы почти вдвое крупнее меня, вы должны выделяться на голову даже среди островных жителей! Чёрт возьми, вас можно моментально опознать только по этим признакам! И вы утверждаете, что остаётесь незаметным?!
   -- Лучший способ скрыться, -- улыбнулся Имир Торвен, -- это как раз оказаться на виду. Не угодно ли убедиться?
   Не отрывая левой руки от рулевого колеса, правой он развернул кулёк, который перед тем демонстрировал генералу. В руке его оказалось нечто, похоже на тряпицу. Одним коротким движением инопланетянин надел этот странный предмет себе на лицо, несколько раз с силой огладил подбородок и скулы ладонью. Затем он извлёк из того же свёртка каштановый парик, надел его и поправил. Генерал ошеломлённо наблюдал за его действиями.
   -- Ну как, -- спросил Торвен, -- теперь я больше похож на кантонца?
   Он щёлкнул лампочкой в салоне: генерал зажмурился на мгновение от яркого света, потом медленно раскрыл глаза и посмотрел на своего неожиданного компаньона.
   -- Позвольте, позвольте... Да я вас где-то уже видел! Те же глаза, тот же рост. Я вас видел, и даже не раз, но где? Чёрт возьми, вот это маскировка: не могу вспомнить, где мы встречались, хотя твёрдо уверен, что это происходило много раз, причём не так уж давно!
   -- Вот видите, -- смеясь, сказал Торвен, -- а вы говорите: рост, приметная фигура. Ещё раз повторяю: если вы хотите потеряться, лучше оставайтесь почаще на виду. Вам, генерал, это может как нельзя больше пригодиться!
   -- Но как, будь я проклят, как?! Скажите на милость, где я мог вас так часто видеть раньше -- и не запомнить?! Я наверняка, наверняка вас видел раньше!
   -- Дежа вю, -- кивнул Имир Торвен.
   -- Де Жавю? -- не понял генерал. -- Ничего подобного, я хорошо знаю де Жавю, он такой круглый, усатый, ростом гораздо ниже вашего... Или нет, простите, де Жавю -- это такой высокий тощий бородач, в шляпе, он ещё входил в прошлом году в Ложу Промышленников... или он тромбонист? Не помню! Но вы -- вы определённо непохожи на де Жавю!
   -- "Дежа вю" -- это фикция, слово, обозначающее ложное ощущение чего-то, что вы видели ранее и о чём на самом деле никогда не были осведомлены. Существование господина с таким именем меня, безусловно, забавляет, но я -- не он.
   -- Нет, нет! -- экспансивно вскричал Лавэ. -- Вы -- не де Жавю, точно также, как де Жавю -- это ни в коем случае не вы! Но, тысяча чертей, кто вы тогда такой?!
   -- Я вам напомню, генерал, только не кусайте себе локти по поводу собственной невнимательности. Вы помните Арсена, журналиста из прогрессивной газеты "Заря"? Это -- я.
   -- Арсен! -- Генерал хлопнул себя по лысеющему лбу. -- Бог мой, Арсен! Как я мог забыть? Этот едкий голос, эти манеры! Так значит, вы, шпион, маскировались всё это время под критикующего правительство журналиста? А если бы полицейское расследование заинтересовалось вами?!
   -- Ему предстояло бы сперва найти меня. Я не так уж часто бываю на вашей планете: в этом звёздном скоплении у меня много других дел, зачастую куда более серьёзных, чем ваши конфликты с соседями.
   -- Что может быть серьёзнее космической колониальной войны?
   -- Конфликт человеческого разума и нечеловеческого: то, чего моя цивилизация, да и все другие известные нам цивилизации Вселенной любой ценой пытаются избежать. Это гораздо опаснее, чем простая война. Хотя и в войне, естественно, мы не видим ничего хорошего; просто без той причины, о которой я сейчас сказал, война была бы внутренним делом -- вашим и Мираи...
   -- Хорошенькое внутреннее дело! -- Генерал подпрыгнул, больно ударившись головой о крышу кабины. -- Хорошенькое дело! Они -- агрессоры, будь они прокляты, и вы называете это внутренним делом, гром вас разрази!!!
   -- Не кипятитесь, иначе прикусите случайно язык. Здесь крепко трясёт, -- предупредил Торвен. -- Что касается агрессии, то разве не вы первыми сунулись на Мираи? Интересы ваших промышленников, а в особенности -- военных промышленников, вы априори поставили выше норм международного права! Другое дело, что эта космическая агрессия с обеих сторон не была мотивирована ни политическими, ни экономическими мотивами. Мы подозреваем в этом игру более опасных сил.
   -- Каких ещё сил, чёрт бы их подрал?! Будьте вы прокляты с вашими недомолвками, Арсен... или Торвен, как мне вас правильно называть?! Расскажите мне всё, что вы знаете об этой проклятой истории, пока мы с вами оба в мешок не чихнули!
   Торвен посмотрел на дорогу, резко свернул влево, на едва заметную ночную колею.
   -- Километрах в двадцати впереди -- мирайский военный кордон, -- прокомментировал он свои действия. -- А рассказывать придётся с самого начала, чтобы вы хоть что-нибудь поняли в вашей каше. Вы не заснёте, генерал Лавэ?
   -- Только не в этом смердячем гробу! Он из меня кишки вытрясет, особенно в сочетании с вашей манерой езды! Я с вами скорее уж засну вечным сном! -- Генерал откупорил бутылку "регало", с содроганием сделал добрый глоток. -- Не тяните, чёрт возьми, рассказывайте вашу историю!
   -- Хорошо, постарайтесь внимательно слушать. Я уже говорил вам, что мой мир называется Земля. Он очень далеко отсюда, даже со скоростью светового луча до него лететь многие сотни лет, но мы относительно недавно нашли способ преодолевать эти огромные расстояния за ничтожно малое время. Наш мир пережил суровое время, мы все чуть не погибли, но сумели создать новую общественную формацию, основанную на подлинном равенстве -- стабильную и сильную, хотя, должен заметить, очень неторопливую в своём поступательном движении вперёд. Вам ещё не скучно, генерал?
   -- Становится скучновато, -- пожаловался собеседник Торвена, прикладываясь к бутылке "регало".
   -- Жаль, дальше будет немногим веселее, но зато ближе к теме. Мы получили сигнал от удалённой цивилизации, не имеющей с нашей никаких общих корней; можно сказать, пожалуй, что они тоже люди, но биологически сильно отличаются от нас. Таких цивилизаций множество и в известной нам части Вселенной, и, видимо, в неисследованной нами. Эта цивилизация рассказала нам о вашем шаровом скоплении: необычном астрономическом образовании, не успевшем ещё привлечь внимание наших астрономов. На нашем небе его просто нет.
   -- Слишком далеко? -- полюбопытствовал Лавэ.
   -- Нет, наши стереотелескопы могут заметить и куда более тусклые звёзды, а ваши сияют ярко. Ни мы, ни те, кто сообщил нам о вас, между тем, не видели никакого шарового скопления в этом участке небесной сферы. Объяснение могло быть только одно: все звёзды появились здесь совершенно неожиданно, всего несколько тысячелетий или даже столетий назад.
   -- Это совершенно невозможно, -- сказал генерал. -- Формирование звёздной системы занимает десятки миллионов лет! И наши данные неопровержимо доказывают, что жизнь на нашей планете зародилась три с лишним миллиарда лет назад. То, что вы говорите -- мистификация, "утка", пригодная для ваших газет, но не для серьёзного собеседника.
   -- Вот видите, -- кивнул ему Имир Торвен, нещадно бросая дребезжащую машину на штурм грязного бугра, пересекавшего дорогу. -- Нас это, как вы понимаете, тоже заинтересовало. Но ещё больше удивило нас то, что в переданных нам сведениях содержалось много информации о жителях вашего звёздного шара. Того, что нам продемонстрировали, вполне хватило, чтобы опознать в вас и ваших звёздных соседях наших сородичей -- людей, ничем не отличающихся от землян. Такое совпадение, даже внешнее, представляет собой явление исключительно редкое, оно само по себе заслуживало темы для исследования. Но это было не самым потрясающим фактом: звездолётчики из того, другого мира передали нам сообщение, составленное на доступном нам языке, в котором жители планеты под названием Синиз просили космических собратьев по разуму оказать им помощь в предотвращении надвигающейся планетарной катастрофы!
   -- История становится всё невероятнее! -- заметил генерал.
   -- Ещё бы! Представляете, с какой скоростью мы послали экспедицию в ваш звёздный шар? "Диалектика", наш самый быстроходный и вооружённый энергией суперзвездолёт, стартовала к Синиз через десять дней после получения вестей от братьев по разуму. Для нашей цивилизации это огромная скорость и почти непозволительная роскошь, обычно мы годами готовим каждый полёт: ведь траты энергии и человеческих сил остаются чудовищными. -- Торвен наконец-то преодолел упрямый взгорок, и грузовик, опасно содрогаясь и свистя сквознячками в щелях кабины, ринулся дальше в ночь. -- Мы прилетели в ваше шаровое скопление, вышли на связь с Синиз, и тут-то на нас посыпалось открытие за открытием.
   -- В открытиях, -- зевая, сказал Лавэ, -- я ничего не понимаю.
   -- В этих поймёте. Для начала мы выяснили, что большинство человеческих культур на планетах шара соответствуют -- или соответствовали изначально -- какой-то из древних культур Земли. У нас их когда-то было очень много, сотни тысяч. Вероятность, что вы переселенцы, покинувшие Землю в те времена, была почти невероятной: не было тогда ни технологий, ни средств у землян, чтобы совершить такой перелёт. Оставалась, правда, хорошая версия, что ваших первопредков привёз в этот удалённый от дома мир какой-нибудь инопланетный корабль -- скажем, чтобы спасти наш вид от неминуемой, как казалось в прошлые эпохи, катастрофы самоистребления. Это вполне возможно, хотя и не практикуется: законы содружества обитаемых миров приветствуют скорее вмешательство во внутренние дела чужого народа, чем создание таких вот резерваций. Но никто, ни одна из известных в нашей Галактике космических сил, не смогла бы создать на каждой из обитаемых планет шарового скопления такого, более или менее точного, подобия Земли! Почти тот же состав воздуха, давление, средняя температура, почти одинаковая фауна. Это уже просто сверх всякой меры, это уже фантастика! Не говоря уж о неисследованной до сих пор загадке происхождения самого скопления: ещё две тысячи лет назад его здесь вообще не было!
   -- Но это страшно! -- вскричал потрясённый генерал.
   -- Рад, что вы перестали скучать. Да, это страшно: мы столкнулись с чем-то неизведанным, с могуществом, невероятно превосходившим человеческий разум. Но перед нами стояла ещё и другая проблема: сигнал о помощи, присланный с Синиз! Мы занялись этим вопросом, и это имело самые странные и страшные последствия. Мы выяснили, что цивилизация Синиз уже достаточно давно владеет секретом космических перелётов, и что её агенты пользуются этим по всему шаровому скоплению, чтобы изменять и направлять исторические пути соседних цивилизаций. Втайне! Но и это было не самым важным: духовный лидер Синиз, доктор Иалан Кшеш-Маалу, готовил и своему родному миру, и множеству других миров страшную участь. По его замыслу, все эти планеты, включая, между прочим, и Мираи, и ваш родной мир, должны были вскорости погибнуть от некоей искусственно вызванной катастрофы. И лишь по нескольку заранее избранных людей должны были за счёт этой катастрофы трансформироваться в некие сверхсознания, в космические сущности, равные богам.
   -- Он был маньяк, этот Кшеш-Маалу? -- быстро спросил Лавэ.
   -- Мы не знаем точно. Он не был человеком. Как мы можем судить о нечеловеческой психологии, о нечеловеческом разуме?
   -- Что-о?!
   -- Он был космической силой, существом совершенно особенного порядка. -- Торвен выключил фары в виду небольшой деревеньки; теперь автомобиль еле полз в полной темноте, как жук-скарабей, собирая жухлыми скатами комья навоза. -- Но как минимум часть его сознания принадлежала когда-то землянину, энергетику по имени Кирсти Райн. Давным-давно, два тысячелетия назад, он входил у нас на Земле в группу, проводившую сложный и опасный опыт; целью этого опыта было превращение человека в существо принципиально иного, внебиологического порядка, в космическую сущность.
   -- Ему удалось?
   -- Мы не знаем. Вернее, не знали столетиями, что Кирсти Райн жив, и до сих пор нам неизвестно точно, что именно произошло. Наши законы с тех пор запретили подобные опыты, и запрет остаётся в силе по сей день.
   -- Наверное, это хорошо. -- Генерал зябко поёжился. -- Подумать только: уничтожить целый мир, чтобы возвысить одного или нескольких до статуса сверхразума, вещи в себе... И всё-таки, если только вы не лжёте, какое невероятное могущество надо иметь, чтобы такое проворачивать!
   -- В том-то и дело, -- глухо ответил на это Торвен. -- Мне сдаётся, что мы, земляне, да и большинство известных нам народов космоса, упускаем какие-то важные тенденции в собственном развитии. С другой стороны, не будем же мы в самом деле делить людей на достойных и недостойных, выдёргивая у них в буквальном смысле землю из-под ног! Мы в сложном положении, опасность угрожает всему бессчётному сообществу разумных рас Галактики; исследовать и понять природу этой опасности -- наш срочный долг перед семи людьми Вселенной.
   Генерал вздохнул.
   -- Да, на этом фоне наши трения с Мираи и в самом деле выглядят микроскопическими. Беда только в одном: я не вижу, как в наших микроскопических масштабах мы можем помочь вашему грандиозному сражению! Просто руки опускаются, когда осознаёшь, что все наши великие завоевания -- ничто по сравнению с неведомой мощью внешних сил. Хочется, знаете ли, напиться!
   И генерал Лавэ вновь потянулся к бутылке.
   -- Напиться, друг мой, вы всегда успеете, -- мягко остановил генерала Торвен. -- А сейчас я скажу вам нечто такое, что прибавит вам оптимизма и чувства собственной значимости. Тринадцать лет назад всемогущий доктор Кшеш-Маалу погиб; ценой своей жизни его остановил Кафуф -- глава контрразведки Синиз, говоря в понятных вам терминах. Наш прилёт своевременно сместил баланс сил в шаровом скоплении, намеченный взрыв планеты не состоялся, а главный злодей погиб или, во всяком случае, лишился почти всей своей страшной силы. Но на Синиз остались его подручные -- прежде всего, персонал так называемого Института Исторических Технологий, те самые люди, которые занимались "исправлением" чужой истории и "подготовкой" миров к тому, что они называли "Великим Преображением". Многие из них были арестованы и преданы суду. Они достаточно мало знали о всех деталях проекта, но достаточно много делали. Они были убеждены в своей особой исторической миссии -- миссии неких "учителей", чьей задачей будет ввести все народы Галактики в новый ритм существования. Когда всё раскрылось, общество Синиз осудило их цели и методы, а руководитель Института, профессор Сигдар Тарик, был предан суду, как и несколько его ближайших подчинённых, по обвинению в преступлениях против человечества.
   -- У нас они, значит, тоже действовали! Чёрт их разрази! -- вырвалось у генерала.
   -- Действовали, и ещё как! Но это не самое интересное, -- сказал Торвен, вновь зажигая фары грузовичка. -- Самое интересное -- в том, что профессор Тарик бежал из-под стражи и скрылся с Синиз в неизвестном направлении. Должно быть, ему помогли верные ученики. А в том же году Соммарен стартовал с Кантоны в направлении соседней планеты на новеньком этеронефе, совершенно неожиданно изобретённом и построенном в ваш век броненосцев и дизелей.
   -- Совпадение! -- отмахнулся генерал. -- Мы уже целый век мечтали об освоении космоса!
   -- Мечта и её реализация подчас отстоят друг от друга очень далеко, -- вздохнул Имир Торвен. -- Мои соотечественники земляне в мечтах давным-давно заселили весь космос, а на самом деле вынуждены были две тысячи лет довольствоваться одним стартом в год в пределах нашей солнечной системы, а к ближайшим звёздам -- и того реже. Каждая экспедиция становилась событием! А вот на Синиз от начала промышленной революции до неожиданного изобретения межзвёздного двигателя прошло лет двести. Правда, двигатели эти работают только в пределах вашего шара, но ведь и это очень неплохо, не так ли?!
   -- Звучит зловеще, -- согласился генерал.
   -- Пожалуй. Но я продолжу свой рассказ: через три года после бегства Тарика ваши путешественники буквально обсели Мираи. Примерно в тот же момент у ваших соседей произошла дворцовая революция; ваш император выразил готовность учиться у вас, и всего за десять лет вы выучили его главному: тому, как вас победить. Теперь некоторые из вас отчаянно защищают родную планету, а другие продают её оптом и в розницу... -- Имир Торвен вздохнул. -- Но важно сейчас не это. Важно другое: на планете, где я работаю, местные власти одной из стран задержали сотрудника Института Исторических Технологий. Он нёс на себе шифровку, которую экспертам удалось раскрыть. Так вот, в этой шифровке профессор Тарик прямым текстом информирует своих сторонников, что им нужно начать подготовку к военному выступлению ряда радикальных политических группировок на контролируемых ими планетах. По словам Тарика, это будет началом подготовки к большой космической войне здесь, в шаровом скоплении. Космическая война вообще-то дело невиданное, если что, но тут и условия для неё уникальные... -- Торвен вновь вывел машину на относительно приличную просёлочную дорогу. -- Так вот, Тарик информирует своих людей ещё и о том, что война между Мираи и Кантоной даёт в руки сторонникам ИИТ уникальное оружие: механических солдат, управляемых дистанционно. На моей планете таких существ называют "киборгами", их изготовление категорически запрещено.
   -- Это оружие разрабатывается сейчас на Мираи?
   -- Нет, на Кантоне, -- ответил Торвен.
   -- Исключено! Я был бы в курсе всех военных новинок и проектов!
   -- А много ли вы знали, когда были лейтенантом, про то, что в год вашего производства в капитаны в небо поднимется первый этеронеф?!
   -- Пожалуй, будь я проклят! Но... вдруг это фальшивка?! Проклятый Тарик просто вводит вас в ступор своей дезинформацией!
   -- Исключено: шифровка попала в наши руки случайно, а обитателей той планеты она бы не заинтересовала без нашего прямого участия. Наши агенты не ожидали вообще напороться там на сотрудника ИИТ! Нет, генерал, вполне вероятно, что мы не ошибаемся. Сигдар Тарик и его люди наверняка виновны в ваших космических войнах с Мираи, это почти очевидно; но также весьма вероятно и то, что вашу войну он использует лишь как предлог, чтобы взорвать шар изнутри с помощью своего нового оружия!
   -- Чёрт меня дери! И что же нам делать?!
   -- Три шага к победе, -- ответил генералу Торвен. -- Во-первых, найти и уничтожить производство этого опасного оружия. Во-вторых, изгнать интервентов и освободить планету -- для этого вы мне и понадобились главным образом, генерал Лавэ. Все военные советники, не говоря уже о подпольщиках Сопротивления, в один голос твердят мне: "Без Лавэ нам эту войну не выиграть!", и я склонен согласиться с ними.
   -- Ну хорошо, будьте вы все прокляты! А третий шаг?!
   Имир Торвен грустно улыбнулся.
   -- Я скажу вам о нём, когда вы хорошенько отдохнёте, генерал. Иначе у вас сдадут нервы. Удовлетворитесь пока что тем, что и первые два шага сделать будет очень трудно, а вы устали. Мы должны беречь вас, пока что вы у нас один, а ведь нам понадобится в будущем много Лавэ. Очень много Лавэ. Знаете что, попробуйте-ка вздремнуть! К утру мы будем на моей конспиративной явке, в подполье!
   -- Как вы, гром вас разрази, предлагаете мне уснуть в этой колымаге?! -- воскликнул генерал. -- Тут и мёртвый не будет лежать спокойно, такая стоит вонь и грохот!
   Он закрыл глаза и мгновенно уснул.
   Имир Торвен улыбнулся, прикрыл генерала сползшим на пол широким кашне и выжал до упора расхлябанную педаль газа.
   Картина маслом -- I. БКС. 258.16.1.
   -- Он прав, этот Торвен, -- со вздохом сказал директор Бюро Космической стабильности Гиркан. -- Единственная сила, которая может остановить этот космический конфликт, так сказать, изнутри -- это Лавэ. И он, как обычно, первым успел заполучить Лавэ в свои руки. Что ж, будем надеяться, что он знает, как правильно распорядиться доставшимся ему капиталом. А пока что, -- обратился он к своим подчинённым, -- подготовьте мне все материалы, каким образом отсталая Кантона могла бы оказаться способна производить человекоподобные машины? Ведь у нас, на Синиз, задача создания таких механизмов в итоге так и не была решена. Я понимаю, что речь здесь идёт о личном вмешательстве Сигдара Тарика, но и профессор Тарик ведь не был злым гением: он должен был опираться на реальные технологии, а реальных технологий такого рода я не вижу! Прошерстите музей ИИТ, кунсткамеру, личные архивы Тарика, и попробуйте, если сможете, покопаться в записях доктора Кшеш-Маалу. Чувствую, что мы узнаем много интересного!
  
   Доклад, представленный Гиркану его подчинёнными несколько часов спустя, представлял собой разнородную неудобоваримую массу бумаги, исписанной неразборчивыми закорючками. Гиркан брезгливо смёл всю эту груду в пластиковый пакет и перенаправил по пневмопочте в аналитический отдел на доработку. Аналитики, явившиеся на брифинг тем же вечером, очень расстроили шефа БКС; информация, представленная ими, пугала настолько, что Гиркан не взялся бы сообщить её средствам массовой информации Синиз без предварительной подготовки.
   -- Профессор Сигдар Тарик, работая на Кшеш-Маалу, был в общих чертах знаком с его доктриной Великого Преображения, но совершенно не понимал ни её сути, ни её физического механизма. Ему казалось, что речь должна идти лишь о преодолении ограничений, накладываемых на разум живым телом. Его люди исследовали возможность переноса сознания в компьютеры, но недостаточные вычислительные мощности современных нам машин сказались на опытах до крайности быстро. Существовали, конечно, ещё и псевдоорганические структуры, но они неустойчивы в меняющихся условиях и почти не подлежат починке. В итоге Тарик, лишённый в своих опытах руководства доктора Кшеш-Маалу, избрал совершенно отдельный путь исследований: искусственная имитация человеческого тела -- конечно же, усовершенствованная и видоизменённая в соответствии с трансгуманистическими задачами профессора -- должна была управляться настоящим человеческим мозгом. Голова, живущая отдельно от тела -- это был профессорский идефикс! К сожалению или к счастью, все опыты, поставленные в этом направлении, оканчивались неудачей: отрезанные от тела головы, каким бы могуществом не наделял их новый создатель, ни за что не хотели жить. Либо эти существа сходили с ума, либо быстро впадали в депрессию -- и тогда становились опасны для окружающих или кончали счёты с жизнью от страшной меланхолии. И Тарик оставил опыты с человеческими головами до лучших времён. Между тем, это и был самый перспективный путь к созданию человекоподобной машины: то, что оказалось не по силам нашим инженерам, могла с успехом сделать за них природа!
   -- Раз этот путь был тупиковым, -- возразил Гиркан, -- при чём тут наша нынешняя ситуация?!
   -- Земляне, сами того не ведая, подсказали профессору Тарику метод преодоления тупика. Мозг без тела невозможен, потому что тело напитывает мозг гормонами, в первую очередь -- половыми, которые служат преодолению депрессии, а кроме того -- эндорфинами, "гормонами радости". Земляне, рассказывая об опасностях трансгуманизма, многое дали науке Синиз в вопросах взаимосвязи тела и сознания, и это послужило для профессора толчком к дальнейшим штудиям. В тюрьме, дожидаясь суда, Тарик проявил неожиданный интерес к системной эндокринологии. Ранее он просто недооценивал роль чувств, пусть даже самых примитивных, в формировании поведенческих рефлексов. Это был прорыв! Регулируемые даже самыми примитивными импульсами -- боли, удовольствия, стремлений -- человекоподобные машины получали стимул к самообучению. Отныне сама природа этих машин делала ту колоссальную работу, с которой не справлялись наши программисты. Так побочным результатом исследований Сигдара Тарика стало преодоление одного из главных ограничений в прикладной кибернетике Синиз.
   -- Значит ли это, что он создал себе синтетическое тело?
   -- Мы так не думаем. Все эти вещи -- стимулы, стремления -- очень выбиваются за рамки философии Тарика; он хочет видеть чистый, свободный от желаний разум, а тут упирается лбом в стенку противоречия: ведь оказывается, что разум без желаний невозможен! Но он не так глуп, чтобы не воспользоваться случайными плодами этого противоречия: ведь созданная им армия машин и в самом деле сможет вести звёздную войну!
   -- А он не боится, что машины, которые он наделил стремлениями, просто уничтожат людей в поисках оптимального блага для себя?
   -- Во-первых, шеф, вы задаёте нам слишком сложные вопросы: мы ведь не он, мы всего лишь ваши аналитики. Во-вторых, есть тривиальные ограничения программного порядка, которые позволят контролировать или подавить такой бунт машин в зародыше; остальное -- бредни писателей прошлого. Самостоятельной силой этим машинам не стать! А вот грозным оружием они непременно окажутся, особенно в руках умелого и умного стратега. Со своими синтетическим легионами Тарик легко может захватить верховную власть во всём звёздном скоплении!
   -- Но почему он начал с Кантоны? Это недостаточное захолустье, чтобы остаться там незамеченным, и недостаточно развитые планеты, чтобы с лёгкостью обеспечить необходимую технологическую базу?
   -- Ну, для начала примите во внимание, эффенди Гиркан, что война, тем более космическая, сама по себе прекрасно способствует росту технологий! Потом, Кантона была весьма развита в промышленном и научном смысле: это ведь царство технического прогресса, своего рода сайентократический социализм, и там всегда можно найти немало умов, в том числе и праздных, готовых ухватиться за всякую новую идею. И наконец, здесь может играть роль фактор чисто психологический: кантонцы очень любят рубить друг другу головы на специальном аппарате. Где ещё профессор Тарик нашёл бы такое количество подходящего материала для удовлетворения своей мелкой страсти?!
   Гиркан подумал с минуту.
   -- Если империализм, раскормившийся на Мираи, получит в свои руки такое оружие, то большой войны не миновать. Значит, основная задача -- уничтожить производство и технологию. Но сделать это практически невозможно: останутся чертежи, схемы, и кто-нибудь захочет опять начать все эти опыты. Нам с вами, коллеги, как никому другому хорошо должно быть известно, что прогресс нельзя остановить или затормозить одними лишь запретительными мерами. Так что нам делать? Мы проигрываем, ещё не начав эту войну! И как назло, что-то я не слышу землян с их мудрыми советами и решениями!
   -- Земляне считают, что решение есть, -- подал голос один из аналитиков.
   -- Какое же решение?
   -- Равноправный и сильный союз всех планет и цивилизаций шара. Установление контактов с сообществом инозвёздных цивилизаций, способным прийти на помощь, если наше положение станет критическим. Создание законов и демократических институтов, позволяющих коллективно, всем населением шарового скопления, решать подобные вопросы. И наконец, самое важное: ясное видение собственных перспектив, чётко обозначенные цели цивилизации, без знания которых любое общее дело обречено на провал.
   -- Короче: мир, дружба, свобода, сладкие карамельки! -- Гиркан усмехнулся. -- Хорошая идея, да вот только с реализацией проблемы: не дозрело общество шара до этого состояния. Не дозрело и не дозреет! Если Торвен не верит нам, пусть сперва обеспечит мир и дружбу между мирайскими боевыми ахтунгами и пьяными патриотами Кантоны!
   -- Он наверняка найдёт способ, будьте уверены...
   Подполье. Кантона. 258.16.1.
   -- Да, -- сказал генерал Лавэ, захлопывая за собой дубовый люк лаза, -- вы правы. Здесь у вас настоящее подполье.
   Имир Торвен разжёг яркий карбидный фонарь. В свете фонаря стала отчётливо видна скудная обстановка подземного убежища, куда привёз генерала его неожиданный похититель. Естественный свет едва просачивался сюда сквозь прикрытое травой узкое окошко у самого потолка; под окошком был укреплён стол из грубо оструганных досок, подле которого стояла пара стульев и тумбочка с выкрашенным в защитный цвет обшарпанным прибором, напоминавшим генералу ламповый передатчик. Отовсюду свисали с потолка на крючьях толстые колбасы, духовитые гроздья копчёной рыбы, жирные туши уток и поросят. В противоположном от стола углу, подле двери, высились трёхъярусные нары, под которыми блестела благородной патиной целая батарея бутылок.
   -- Савейское? -- благоговейно спросил генерал.
   -- Увы! Белое сиву прошлогоднего урожая, только и всего. Впрочем, для утоления вашей жажды найдётся и несколько бутылок ординьяка.
   -- Неплохо! -- одобрил генерал. -- Здесь можно целый год сидеть в осаде, разве что сверху свалится бомба. Это логово вашей разведслужбы?
   -- Нет, моё личное. Мне нужно иметь укрытие, где я иногда мог бы мирно поработать. Я вообще-то по профессии историк, шпионом меня сделали особые обстоятельства. Устраивайтесь, генерал, я уступаю вам эту оперативную базу в ваше полное распоряжение.
   -- Чёрт возьми, а контакты с Сопротивлением?
   -- Вы должны будете установить их сами -- отсюда. Способ и тип контактов -- на ваше усмотрение, и помните, что высшее руководство вашего подполья уже пыталось сторговать вас мирайской охранке.
   -- Будьте вы прокляты! Дайте же не способ связи! Что я смогу сделать из этого погреба в одиночку?!
   -- Я дам вам способ связи, а вы меня обвините в том, что я хочу выведать ваши контакты и запродать вас мирайцам втридорога.
   -- Это не исключено, тем более что вся ваша история про Землю, трансгуманизм и тому подобное похожа на плохо скроенный фантастический блеф! Впрочем, вы можете продать меня и после того, как я сам найду способ связи, да ещё в нагрузку отдать вместе со мною и этот способ!
   -- Вы правы, это не пришло мне в голову: в делах разведки я вечный дилетант. Вы меня переиграли, генерал! В таком случае, я просто оставляю вас вести борьбу самостоятельно и покидаю вашу планету -- вплоть до победы или поражения патриотов. Выйти из игры, ничего другого от своего лица я вам больше предложить не могу.
   -- А ваша великая миссия?
   -- Всё зависит от того, способно ли её выполнить человечество звёздного шара. Если нет, мои усилия всё равно будут напрасными. Лучшее, что я смогу сделать -- это предупредить Землю и галактическое содружество о вновь зреющей здесь, в скоплении АБС-404, нечеловеческой угрозе. Быть может, объединёнными усилиями мы сумеем спасти мир от этой опасности.
   -- А мы?
   -- А вы останетесь здесь, в заднице. Так, кажется, у вас принято говорит о подобном положении вещей?
   -- Мне нужны доказательства ваших слов.
   -- Здесь достаточно темно, и я могу показать вам множество стереофильмов, любезно переведённых нашими специалистами как на мирайский, так и на кантонский языки. Среди них есть кадры документальных съёмок на вашей родной планете: быть может, это убедит вас и в подлинности остальных материалов?
   -- Мне сейчас не до того, чтобы рассматривать самодвижущиеся картинки. Скажите лучше ваше третье условие. Что ещё, помимо разрушения завода по производству искусственных людей и изгнания интервентов с Кантоны, вы хотите нам предложить?
   -- По-моему, это совершенно очевидно, если вдуматься в ситуацию. -- Торвен присел на стул напротив генерала, смахнув ладонью с сиденья нескольких дохлых тараканов. -- Вы должны заключить с Мираи прочный стратегический союз, основанный на осознании взаимных интересов перед лицом возможной космической агрессии.
   -- Вы с ума сошли! -- воскликнул Лавэ.
   -- Безумием было бы разделять силы перед лицом такой опасности! Вы сами говорили мне ночью, в кабине грузовика: страшная сила, неостановимая, нечеловеческая мощь! Кому будет выгодно, если эта сила порознь обрушится на Кантону и Мираи, да и на любую другую планету шара? Мой долг как историка и как землянина -- искать пути к объединению ваших миров, к общему союзу всех человеческих цивилизаций. Было бы нелепо ждать от вас чего-то другого!
   -- Вы называете Мираи цивилизацией? Вы хоть знаете, что у них до сих пор не отменено рабство?
   -- У вас закон запретил рабство шестьдесят три года назад.
   -- Как они относятся к женщинам? Держат их взаперти в загонах, словно скот!
   -- Кантонские женщины лично свободны, но работать могут только на фабриках, где их точно так же запирают за маленькую поденную плату у станков, либо в сфере того, что у вас называется обслуживанием. В чём ваше отличие от Мираи?
   -- У нас есть женщины-учёные и женщины-инженеры. У нас есть даже женщины-политики! Да и вообще: у нас конституционная демократия, парламентаризм, широкое образование для масс. Не надо нас сравнивать с деспотическим строем наших соседей!
   -- Да, -- согласился Торвен, -- здесь преимущества на вашей стороне. Так покажите мирайцам свою силу, своё превосходство в идейном и в историческом плане. Кому, как ни сильной стороне, предлагать слабым условия союза!
   -- Мы бы и показали, если бы не глупость и не тотальное предательство в верхах... Вы же видите, как себя ведёт даже то же наше Сопротивление!
   -- Вижу и ужасаюсь, поражённый. А вот на Мираи такое поведение по отношению к союзникам было бы невозможным. Для них предательство и отречение ещё не стали второй натурой, они не наскучили друг другу сверх всякой меры. Стоит ли гордиться цивилизацией перед варварами, если варвары эти демонстрируют сплочённость и честь?
   -- Так может, нам проще сдаться окончательно и дать себя изменить под их лекало, если они вам так нравятся?! -- вскричал генерал.
   Имир Торвен прервал его жестом руки.
   -- Нет. Ваша цивилизация дальше прошла по пути общественного развития. Впрочем, не факт, что это ваша заслуга: возможно, развитие Мираи просто сильнее сдерживали агенты ИИТ. А вообще-то обе ваших цивилизации -- уродство, отклонение от нормального пути исторического развития, простите уж великодушно. Говорить, кто из вас лучше, а кто хуже, возможно только с конкретными фактами в руках и только применительно ко всякому конкретному случаю. Как разведчика, меня это устраивает, а вот как историка... -- Торвен помолчал. -- Ну так что, мне ещё немного почитать вам лекции о вреде размежевания и пользе всегалактического сотрудничества? Или согласитесь, что в перспективе моё третье условие представляется вам выполнимым?
   -- Только не под мирайской властью! -- решительно сказал Лавэ.
   -- И не под мирайской, и не под кантонской! Забудьте даже думать в терминах, кто чьей колонией станет после передела мира! Речь вообще будет идти главным образом о взаимопомощи и создании механизмов предотвращения военной агрессии: как взаимной, так и с гипотетической третьей стороны. Такие процессы объединения начаты нашими усилиями уже во многих местах шара. У вас будет неплохой запас опыта, накопленного вашими предшественниками на этом пути.
   -- Хорошо, если так. Но вы думаете, что мирайские милитаристы успокоятся и не попробуют повторить захват?
   -- А вы поручитесь за вашу буржуазию и вашу так называемую "научную общественность", что они не захотят вновь цивилизовать Мираи на свой лад?
   -- Почему "так называемую"? -- обиделся генерал.
   -- Потому что настоящий учёный думает в конечном итоге о пользе человечества, а не о своей карьере и не о своём могучем интеллекте, который выделяет его из толпы. Ваши учёные давно забыли скромность! Но это неважно. А вот что важно, генерал Лавэ: важно, что и у вас, и у них есть армия, которая в этих исторических условиях выполняет роль сдерживающей силы. Армия -- вот временная гарантия вашей независимости друг от друга.
   -- Что-то я не помню, чтобы журналист Арсен из "Зари" так уж любил раньше нас, военных, -- иронически заметил генерал.
   -- Я не люблю военных. Я теперь сам военный, но это не моё призвание. Рано или поздно военное противостояние губит любую культуру; выполнив свою историческую роль, армия должна отмереть или преобразоваться, иначе она начнёт тянуть свой народ в пропасть войны. Но вы до этого ещё не дозрели.
   -- А вы дозрели?
   -- На моей родной планете последняя война унесла почти половину жизней. Оправившись от катастрофы и посчитав оставшиеся у нас ресурсы, мы решили, что дешевле жить в мире и согласии, вместе восстанавливая наш разрушенный до основания мир. Повторять эксперимент не рекомендую: дорого и подло. Путь, который у цивилизации Синиз занял лет двести, мы прошли в экономике за срок в десять раз больший -- правда, создав заодно в недрах нашей культуры могучие охранительные механизмы, делающие почти невозможным исторический провал обратно, в бездну.
   -- Да, не хотелось бы повторять такую жестокость. -- Генерал уселся на нижней полке нар поудобнее, уперев ладони в острые коленки. -- Я вижу, ваш мир тоже не выглядел идеальной утопией. Пришлось поработать лопатами куда больше нашего, а главное -- куда дольше, чтобы привести его в приличное состояние, хе-хе! Это я вообще-то не вам должен сказать, это ответ нашим идиотам из парламентской комиссии по науке: мол, ещё да-три хорошеньких открытия, и тут-то наступит рай. Ну да ладно! Мир во всём мире я вам не обещаю, но поговорить с Империей на равных после победы, видимо, придётся. Тут-то меня и назовут предателем родины, оставившим сладкие планы мести ради призрачных дипломатических перспектив. И чёрт с ними! -- Генерал Лавэ вынул из-под нар бутыль полупрозрачного сиву, выбил ладонью пробку и как следует приложился к горлышку. -- Думаю, -- подытожил он, -- что я не доживу даже до выполнения первых двух ваших задач. А они мне нравятся куда больше, чёрт вас всех разрази, вас и ваш дальний космос, будь вы прокляты... С чего начнём -- с завода или с интервентов?
   -- С завода, -- ответил Торвен, вставая. -- Интервенты ещё чуть-чуть подождут!
   Пленник. Эскадра. 258.16.2.
   В своих апартаментах флаг-штурман Каминоке отвёл пленнику небольшую, тщательно запирающуюся комнатку, в обыкновенное время служившую ему святилищем оружия и местом для медитаций. Сейчас, несмотря на протесты офицеров, Хатико разместил там арестованного парнишку, собственноручно срезав с него тонкие кремово-зелёные наручники с блёстками. Санитарный врач, вызванный для обработки пленного, был укушен; Хачи и здесь взял арестанта под свою защиту и добился того, что врач ушёл, оставив таблетки и дезинфицирующие растворы. Пленнику была предоставлена душевая комната, а из каюты убраны заблаговременно все опасные предметы.
   Оо Сукаси не поддерживал инициатив своего протеже, но и не препятствовал им.
   -- Из этого вышло бы, возможно, что-нибудь путное, будь он журналистом или одним из руководителей молодёжного крыла Сопротивления, -- возражал своему помощнику флаг-штандартмейстер. -- Мы могли бы показать свою гуманность и цивилизованность, чтобы ослабить ещё больше и без того насквозь продажный дух этих варваров. Но то, что ты делаешь -- это забавы с опасным домашним зверьком, не более того. У меня была бы тысяча способов тебе помешать, но я не стану этого делать: офицер Империи, честно выполняющий свой долг, волен забавляться в свободное время так, как ему заблагорассудится. Любой офицер может делать это с пленниками, конечно, до тех пор пока он остаётся чистым перед Империей и свободным от болезней. И всё же я прошу тебя поостеречься, мой Хачи, во имя Великой Справедливости! Ничего хорошего это мимолётное увлечение в итоге не даст.
   -- Это не увлечение, мой командир! Клянусь вам, что я пытаюсь совершить в этих глазах демонстративный акт гуманности, приручив и обратив нам на пользу как раз самого случайного, самого рядового представителя их расы. В конце концов, мы не ставим себе целью истребить их мир, нам понадобится цивилизовать их, сделав из этих продажных и трусливых алкоголиков достойных слуг великого Императора! Так почему бы не начать сейчас?
   -- Потому что сейчас у нас есть другие цели. Но я уже дал тебе своё согласие, мой Хачи: действуй так, как сочтёшь нужным!
   Другие офицеры не были столь лояльны к Хатико Каминоке; ночные вызовы в каюты старшего комсостава эскадры Звёздной Гвардии, и без того отнимавшие немало сил у флаг-штурмана, участились с появлением пленника почти втрое. Маленький диверсант совершенно безучастно относился к своему новому властителю, когда тот тихо плакал в подушку, возвращаясь под утро в каюту. Тем не менее флаг-штурман и не думал отказываться пока что от своего рыцарственного намерения. У него было ещё тринадцать дней перед началом второй фазы операции, задуманной Оо Сукаси; за это время он надеялся попытаться наладить с подростком-кантонцем человеческий контакт. Как никто другой, Хатико видел, что его усилия не остаются без ответа: ненависть в глазах пленника всё чаще сменялась искренним и внимательным любопытством, смешанным с тревогой.
   Хачи позаботился переодеть своего невольного гостя. Мешковатая рабочая рубаха из грубой льняной ткани, жёлтые безвкусные брюки в мелкий продольный рубчик с чуть заниженной талией и неудобные тошнотворно-коричневые боты с округлыми носками, служившие одеждой арестанта, отправились в мусорный контейнер вместе с рабочим балахоном и нижним бельём пленника, выбор которого, к удивлению Хачи, носил неожиданный отпечаток тонкого вкуса. Взамен флаг-штурман подобрал в своём гардеробе удобное кимоно чёрного цвета, с подкладкой из тончайшего оранжевого шёлка, который называют ещё "радостным", простое нижнее бельё цвета соевого крема и мягкие туфли, принимающие форму ступни; также он оставил пленнику свой кардиган и дорогую нефритовую заколку. Отмытый и переодевшийся террорист, на взгляд Каминоке, выглядел куда более привлекательным; к тому же и в еде он проявлял аккуратность и умеренность, совершенно несвойственную для варваров. Будучи по природе брезглив, как и положено отпрыску благородного рода, флаг-штурман серьёзно опасался со стороны пленника каких-нибудь типичных демонстраций подросткового неповиновения, вроде экскрементов в неподходящих местах каюты или попыток повреждения утвари. К счастью, ничего такого не случалось. Лишь вечером второго дня, вернувшись с вахты, Хатико застал арестованного кантонца подле открытой клетки, в которой жили два принадлежащих флаг-штурману королевских перепела; мальчишка тщетно пытался выманить глупых разжиревших птиц на волю.
   -- Я оценил твой символический жест, мой враг, -- мягко сказал Хатико по-кантонски. -- Но они не хотят на волю. Клетка -- не символ их несвободы; это просто их дом. Не станешь же ты, плывя в лодке по бурному морю, делать шаг в волны только потому, что тебе сказали: твоя лодка слишком тесна!
   -- Зависит от обстоятельств, -- неожиданно ответил пленник.
   -- Да, зависит, -- согласился флаг-штурман. -- Если тебе опостылела лодка, если твоя гибель спасёт оставшихся в ней собратьев по оружию -- мало ли бывает таких обстоятельств, при которых следует рискнуть или предаться добровольно смерти? Но как быть, если всякий шаг из клетки -- это только попадание в новую клетку, менее тесную, зато более опасную? Ведь, вылетев из клетки, перепёлки попали бы не в большой мир, а всего лишь в нашу маленькую каюту, которая к тому же и так неплохо видна им сквозь прутья.
   -- Человек -- не перепёлка, -- возразил пленник.
   -- Ты говоришь глупости, потому что, если бы ты был прав, твой сложный символ потерял бы смысл. Если я открою двери твоей клетки, ты выйдешь отсюда в тесный мирок имперской контрразведки. Так что позволь мне держать тебя здесь.
   -- Зачем тебе это?
   -- Должен признать, что исключительно из неожиданного порыва человеколюбия. Воевать с врагами Империи и Великой Справедливости можно разными способами; один из них такой -- показать, как ошибаются те, кто выставляет нас зверями и этим пробуждает в наших душах злобу и скотство. Того и другого и так слишком много вокруг!
   -- Ты хочешь сказать, что вы не звери? Вы, напавшие на нас вероломно, разрушившие нашу культуру?
   -- Мы хотя бы не опускались до того, чтобы насиловать женщин. Это грязное занятие остаётся прерогативой ваших "цивилизаторов", посетивших нас одиннадцать лет назад. Что до уничтожения культуры, мы могли бы и полностью разрушить её, вернув вас к дикости: наши газовые бомбы позволили бы превратить ваши крупные города и заводы в ловушку или бойню. Но нам нужно не это. Мы стремимся к Великой Справедливости!
   -- Как вы её понимаете, эту справедливость? Какая справедливость может быть в захватнической войне?
   -- Остановить разложение вашего мира, отягощённого тиранией продажных женщин и продажных писателей. Дать всякому человеку достойное мужчины место и воздать ему по чести за его заслуги. Открыть для вас двери культуры, разорвать оковы вашей узкой "научной логики", лишённой эмоций, основанной исключительно на личном расчёте и выгоде. Разве эти цели недостойны цивилизаторов?
   -- Место, достойное мужчины? А женщин вы принципиально исключаете из своих планов?
   -- Принципиально! -- отрезал Каминоке. -- Женщина не сможет разделять высокие идеи Великой Справедливости в полной мере. Над ней довлеет инстинкт! Женщине чуждо понятие о чести, правде, она легко идёт на любое нарушение морали, даже такое, которое опасно для неё самой, только для того, чтобы удовлетворить свои примитивные потребности. Но мы не обращаемся с женщинами жестоко: в нашем обществе они просто занимают то место, которое им по силам и по праву.
   -- Ты их ненавидишь?
   -- Наоборот: жалею их. Их сознание способно быть высоким, но тело тянет вниз, не позволяя достичь истинной высоты героического горения.
   -- А вот у нас есть женщины-героини! -- ответил пленник. -- И уверяю тебя, что они совершенно не хуже мужчин!
   -- Как бы я хотел увидеть хоть однажды такое чудо! -- признался Хачи Каминоке. -- Впрочем, думаю, что при подробном рассмотрении мы выяснили бы в основе всякого героического деяния женщины всё те же низменные мотивы: власть и зов тела, довлеющего над разумом...
   -- И всё равно: наши женщины свободны, для них нет ограничений, и они смогут достичь любых высот, которых захотят!
   -- Да, у вас нет ограничений для женщины. Но посмотрите, что стало с вашими мужчинами! Трусы и предатели, утратившие веру, разложившиеся, опустившиеся, погрязшие в алкоголе и случайных связях... Вот она -- цена вашего полового равноправия! Проститутки руководят политиками, проститутки диктуют экономистам, писатели и художники воспевают под видом эротики женские прелести проституток! Нет уж, уволь, нам такого равноправия не надо! Да и вам не помешало бы избавиться от него поскорее! Иначе вы увидите закат своей культуры сами, без всякой нашей помощи.
   Пленник замолчал.
   -- Вы сами рабы своего Императора, -- сказал он наконец.
   -- Нет, мой враг, ты неправ. Мы -- рабы Великой Справедливости. Император -- тоже её раб, и на нём лежат самые тяжкие оковы. Если он изменит её пути, у нации исчезнет её символ.
   -- И что тогда сделает нация? Прольёт кровь своего императора? -- с улыбкой спросил арестант.
   -- Не богохульствуй! Кровь Императора священна, ни одна капля её не должна быть пролита на землю Мираи! Его сварят живьём в кипящем меду с ароматными травами, -- тихо прибавил Хачи Каминоке, -- а его преемник съест потом его печень, чтобы запомнить навеки, как вредно становиться отступником, получив верховную власть.
   -- Это вы называете "цивилизацией"?
   -- Да, на фоне того, как продажные кантонские политики, загубившие тысячи жизней, уходят потом в отставку, прикрываясь словами о коллективной ответственности, наши обычаи -- признак цивилизации. Мы сохраняем гордость!
   -- Мы тоже!
   -- Я вижу это в тебе, мой враг. Именно поэтому я и считаю тебя более цивилизованным, чем твои сородичи. Ты не гордишься своей принадлежностью к науке или бизнесу, ты -- тот, кто ты есть, и гордость твоя -- естественная. Надеюсь, что мы найдём общий язык.
   -- И не надейся, -- посоветовал подросток. -- Я не буду продавать своих. Никогда!
   -- Молодец, -- согласился флаг-штурман. -- Это именно то чувство, которое я оценил в тебе выше всего и которое хотел бы воспитать рано или поздно в твоих сородичах. Нет ничего гнуснее предательства.
   -- Тогда зачем ты меня держишь здесь, в своей каюте?
   -- Для забавы, -- ответил Хачи Каминоке.
   Картина маслом -- II. ВПК. 258.16.2.
   Профессор приехал в лабораторию ещё затемно. Большинство сотрудников ночевало прямо здесь же; в главном зале, где успели как раз убрать обломки взорванного аппарата, мертвенные ртутные лампы включались одна за одной, символизируя начало рабочего дня.
   Директор, человек с лицом-маской, встретил Профессора озабоченно.
   -- Я рад видеть вас, но мы, прошу прощения, немного заняты...
   -- Для того я и здесь, чтобы помочь вам в ваших занятиях. Пойдёмте в ваш кабинет, этот свет сводит меня с ума.
   Они прошли в кабинет директора; услужливая девочка в изящном платье-мини принесла горячий шоколад, сладкие сухарики с анисовой обсыпкой и омлет с винными ягодами. Профессор ел не торопясь, молча, поглядывая иронически на торопливого директора лаборатории.
   -- Хотел бы знать, почему вы сорвали сроки, -- сказал он наконец, допив шоколад. -- Диверсия -- это не объяснение. Мы с вами прекрасно знаем, что вы могли бы произвести на свет и чуть менее совершенный образец. Обезьян с крашеными волосиками это бы вполне удовлетворило, а вы, ссылаясь на очевидное даже профану технологическое несовершенство конструкции, могли бы выбить из них большие дополнительные субсидии.
   -- В прошлый раз повстанец уничтожил нашего кибера, -- горько усмехнулся директор, придерживая пальцем оползающий рот, -- а теперь примутся за меня? Так, что ли?
   -- Руководство оппозиции полностью одобряет ваши действия; более того -- вы действуете по нашему прямому приказанию. Кого вам опасаться, скажите?!
   -- Тех, у кого сейчас Лавэ. И самого Лавэ, конечно.
   -- Отсутствие Лавэ -- временная заминка. Как только мы заполучим Лавэ в наши руки, мы сможем вздохнуть с облегчением, тут я с вами не спорю. Но если вы, из страха перед генералом, будете продолжать саботировать ваш непосредственный проект, за вас возьмётся Империя, и тут уж, господин директор, я вам смогу лишь посочувствовать.
   -- Я ведь знаю, что вы входите в Сопротивление... -- по-прежнему горестно сказал директор. -- Зачем вам всё это?
   -- Не в Сопротивление, а в оппозицию имперскому режиму, попрошу не путать, -- возразил Профессор. -- Теперь мы почти легальны, нам удалось выторговать у интервентов массу уступок, а самое главное -- мы сумеем сохранить наш потенциал научного развития, нашу научную мысль. И вы -- вы сейчас главный камень преткновения на этом пути. Ваш саботаж значит больше, чем все происки и вылазки экстремистов. Неужели вы не понимаете, как важно нам, серьёзным учёным, получить мирайские заказы для нашего военно-промышленного комплекса?!
   -- Почему наш ВПК должен обслуживать Мираи?
   -- Потому что это -- прогресс! Мираи не успокоится перед одним-двумя завоеваниями, Империя должна будет стремительно разрастаться, иначе внутренние противоречия сметут её. Цель Мираи совпадает с нашей конечной целью, пусть методы и различны; это -- галактическая экспансия! Между тем, именно военно-промышленный комплекс обеспечивает науку лучше всего тем, в чём она нуждается: средствами, ресурсами, полигонами. В конце концов, работа на ВПК помогает преодолеть узкие границы морали, расширяет горизонты учёного до высочайших критериев чистой логики, стоящей над сиюминутными человеческими соображениями. Примите в дополнение к этому тот факт, что война -- лучшее средство обуздать протесты лавочников и богемы, а неизбежно связанная с ней диктатура прекрасно заткнёт глотки социалистам в парламенте. Я в руководстве так называемого Сопротивления единственный учёный, я понимаю все перспективы, которые стоят за объединением Мираи и Кантоны в единую систему -- под нашим, разумеется, идеологическим управлением, гласным или негласным. Умный человек, талант, найдёт способ устроиться при любой власти, а потом мы посмотрим, кто главнее: мы или макаки в раззолоченных мундирах! Но в Сопротивлении сидят в основном спившиеся болтуны или пламенные дуболомы; если я хочу выиграть для нас наш мир, я должен делать ставку на равных себе или выше -- на людей науки, таких, как вы, господин директор.
   -- А что по этому поводу говорят сами промышленники?
   -- Они заинтересованы нашей стороной. Теперь нужно, чтобы мирайские эксперты поверили нам и заинтересовали их со своей стороны. Промышленник хорошо чует свою выгоду, но он не станет рисковать всем ради призрачных для него идей научного прогресса. Конкретная же выгода -- это военные заказы, экспериментальные или серийные. Прибавим к этому то, что собственные законники не будут больше выкручивать промышленникам руки, когда те решат, что настала пора подавить пару-тройку наиболее горлопанствующих активистов, а заодно и то, что наши с вами киберы заменят в итоге немало двуногих болванов, вкалывающих сейчас у станков и мечтающих о том, как их выродки станут людьми. Сами они не помышляли бы о таком вложении своих капиталов, да и наша дурацкая система власти не дала бы им толком продвинуться. Зато они с радостью позволят мирайцам заплатить за все эти преобразования, в том числе и репутацией гуманистов. Промышленникам этот союз выгоден не менее, чем нам. А может быть, и более.
   Директор с усилием, натужно поправил оплывающее лицо.
   -- Я понял вас. Значит, нужно просто привезти втайне готовый прототип со склада?
   -- Именно так, всё верно, господин директор. И дайте мирайцам понять, что это плод ваших бессонных ночей, а не серийная штучка.
   -- А если кто-нибудь в Сопротивлении всё же заинтересуется, что это мы тащим оккупантам?
   -- Я подкину Инженеру ложный след. Ваша лаборатория строилась здесь раньше для совершенно других целей, а Инженер хорошо знает, что эти цели недостижимы в принципе. Его люди в Сопротивлении будут думать, что вы передаёте мирайцам изначально мёртвую технологическую штуковину.
   -- Люди Инженера, возможно, и поверят вам. Но как быть с Лавэ?
   -- Лавэ оставьте нам, господин директор, у вас будет множество других забот в этой жизни...
   Сопротивление. Кантона. 258.16.3.
   -- Итак, господин журналист, -- сказал генерал Лавэ Имиру Торвену, -- позвольте представить вам моих самых доверенных товарищей, истинных борцов за дело свободы Кантоны. Господа, это Арсен, журналист из газеты "Заря".
   Торвен слегка поклонился.
   -- Знакомьтесь, господин Арсен. Справа от вас стоят мои самые верные помощники: полковник Авьон, капитан Торпилье, лейтенант Канон и храбрейший из храбрых воинов планеты -- капрал Шар де Комба, кавалер Легиона Чести, в одиночку сражавшийся на улицах столицы с мирайской пехотной ротой и отступивший лишь по моему прямому приказу. По левую руку от вас -- господин Нэ, господин Йо, господин Орей, господин Мусташ и господин Ле Барб, а также прекраснейшие из женщин Кантоны -- несравненная госпожа Пуатрен и, конечно же, самая обезоруживающе-обаятельная из наших соратниц по оружию, юная Ла Горж.
   Военные отдали Имиру Торвену честь (капрал Шар де Комба салютовал штурмовой пушкой, вздёрнутой к небу), а стоявшие слева от него гражданские по очереди поклонились. Что до женщин, они обе сделали землянину изящный реверанс, так точно рассчитанный, что Торвен мог рассмотреть каждую из них в самом наивыгоднейшем свете; при этом госпожа Пуатрен порывисто выпрямилась и поцеловала генерала Лавэ в лысеющую макушку, а юная Ла Горж мимолётом бросила на Торвена самый тяжкий и пламенный взгляд, на который только была способна её юная натура.
   -- Перед вами, мой друг Арсен, подлинные патриоты Кантоны, готовые драться за неё до последнего мгновения жизни. Этим людям я могу доверять как себе, и именно с ними нам предстоит изгнать интервентов с нашей милой сердцу планеты! С ними -- и ни с кем другим!
   -- Это страшно, -- согласился Торвен. -- Впрочем, я вижу, что в вашем распоряжении не только целый арсенал, но и поддержка мирного населения. Правы были те, кто считал, что лишь Лавэ может объединить людей в их общем стремлении.
   -- Искренних патриотов, мой друг, искренних патриотов, а отнюдь не мирного населения! Когда задеты чувства кантонца, жестоко ошибётся тот, кто сочтёт его "мирным"! Что ж. Давайте выработаем детали нашей тактики. Для начала нам нужно уничтожить завод по производству человекообразных автоматов. Но как это сделать, если такого завода на планете просто нет?! Будь я проклят, если я что-нибудь слышал о нём! А вы, полковник Авьон? Вам с ваших позиций должно многое быть видно.
   Подтянутый сухопарый полковник покачал головой жестом отрицания.
   -- Я никогда не слышал об этой технологии. Более того -- я считаю её фантастикой!
   -- Вы, капитан Торпилье?
   -- Увы, генерал. Думаю, будь это возможно, военно-морской флот вцепился бы в эту идею...
   -- Простите, генерал, -- вмешался молоденький лейтенант Канон, -- я слышал о таких исследованиях. Их вели в лаборатории автоматизации при инженерном факультете Эколь. Я знаю потому, что они приглашали зачем-то артиллерийских баллистиков на свой полигон в Кюле.
   -- В Кюле? Постойте-ка, постойте... Это там, где испытывались автоматические ракетные танки?
   -- Нет, танки -- это в Кюлэ. А Кюль -- это захолустная деревушка к северу от столицы, относительно недалеко отсюда, в горах. За полдня можно доехать на машине. Там прекрасный исследовательский центр, его строили, чтобы изучать распад вещества под действием радиоактивного излучения, пока это направление не было признано бесперспективной тратой ресурсов...
   -- Ах, Кюль! Помню, помню... Такой бетонный куб, и рядом -- коттеджи для хорошо устроившихся аспирантов с физического факультета! У них ещё директор такой странный, как будто мешок на роже носит! Как его, кстати, зовут, вы не помните, лейтенант?
   Лейтенант Канон заглянул в записную книжку.
   -- Господин Валь де Мёрд, генерал.
   -- Правильно, Валь де Мёрд. Отъявленный мерзавец, доложу я вам! Говорят, он украл докторскую диссертацию у своего научного руководителя, выкинул из неё всё новое, что там нашёл, и выдал остальное за курсовую работу...
   -- Я слышал, что пару дней назад в Кюль прилетала мирайская делегация, -- подал голос господин Орей.
   -- Ни о чём ещё не говорит: эти хищники сейчас по всей планете шарятся! Но проверить бы не мешало: кому, как не лаборатории автоматизации, быть в курсе таких вещей, как создание человекоподобных механизмов! Господин Нэ, я поручаю вам разнюхать в кратчайшие сроки, чем там занимаются, в этой лаборатории. А вы, господин Йо, внимательно посмотрите на активность ваших друзей-промышленников: совершенно очевидно ведь, что такие колоссальные работы не могут осуществляться без размещения большого количества заказов.
   -- Я, пожалуй, взялся бы поговорить ещё и с крестьянами вокруг Кюля. Вдруг они что-нибудь знают? Крестьянам нельзя отказать в известной наблюдательности, они живут в мире, где происходит очень мало нового, и оттого вырабатывают привычку всё примечать, -- добавил пожилой толстяк Ле Барб.
   -- Отлично, друзья мои! Вам же, мои милые дамы, не мешало бы тоже навестить этот Кюль и послушать, какие сведения циркулируют в кабаре и кафешантанах. Остальных прошу собрать данные по другим регионам -- на тот случай, если мы ошиблись. А мы с господином Арсеном, -- генерал положил руку на плечо Торвену, -- пожалуй, отправимся к Инженеру. Он тоже может что-нибудь об этом знать, в том числе и от руководителей нашего бывшего Сопротивления!
   -- Это может быть опасно, -- возразил господин Мусташ. -- Кругом предатели и шпионы.
   -- Опасность -- как хорошее савейское, она кружит голову и разрушает печень, мой дорогой Мусташ! -- рассмеялся генерал Лавэ.
  
   Они вновь ехали в машине; теперь это был не грузовик, а небольшой почтовый шиньон, в объёмистом багажном ящике которого мог поместиться и поместился бесстрашный капрал Шар де Комба. Имир Торвен вновь был за рулём, уверенно ведя машину по широкому шоссе. Генерал, переодетый в форму почтового служащего, задыхался от неожиданной жары; была весна, слякоть катилась от колёс волнами, чёрные перелётные птицы взлетали из-под передка машины. В кабине громко работал приёмник, и, перекрывая громкий плеск весенних луж, чистый женский голос пел: "Нет, я не жалею... я ни о чём не жалею...".
   -- Вам нравится Мерве Шотез? -- удивлённо спросил Лавэ.
   -- Мне нравится ваша планета, генерал...
   -- Это ответ дипломата, но не мужчины.
   -- А почему вас так интересует моё чисто мужское отношение к госпоже Шотез?
   -- Вы вслушиваетесь, точно соглашаетесь. Я недавно знаком с вами, но смею думать, что достаточно хорошо изучил вас, чтобы быть уверенным: слова пошлого эстрадного шансона сами по себе не вызовут у вас глубоких размышлений. Да и музыка вряд ли в вашем вкусе.
   -- Быть может, она просто входит в резонанс с моими внутренними переживаниями?
   -- Возможно, но тогда бы вы реагировали на ритм, на музыку как таковую. А вы слушаете её так, как слушают голос близкого человека. Скажите мне прямо: она из ваших, из вашей космической разведки?
   -- Она не с моей родной планеты, это точно. Об остальном я знаю не больше вашего: порядки в работе, подобной моей, вы представляете не хуже меня. Но я не думаю, чтобы она работала на какую-нибудь секретную службу. Для этого она слишком чиста, хоть и развлекает сейчас мирайских офицеров песнями по столичным кабакам. Скорее уж она работает на ваше Сопротивление!
   -- Чиста?! Знаете ли вы, какую она провела молодость? В ней живёт сто тысяч чертей и сто грехов разом, в этой очаровательной певичке! Когда она объявила, что больше не интересуется мужчинами, половина планеты вздохнула с искренним облегчением. Но потом все очень смеялись: меньше чем через год после этого своего заявления в прессу попали слухи, что она родила ребёнка!
   -- Ребёнка?
   -- Да, девочку. Вас это удивляет?
   -- Нет. Просто не думал, что у неё есть дети.
   -- Да уж, ангельское личико и фигурка вечного мальчика-подростка способны кого угодно ввести в заблуждение. Но, увы, гордость нашей эстрады уже двенадцать лет как счастливая мать. А, собственно, почему вас это так задело? Греховодничали в молодости, -- генерал погрозил пальцем Торвену, -- греховодничали! Среди вас, шпионов, соблазнить десяток-другой артисточек из столичных кабаре всегда считалось одним из самых дешёвых способов выкачать информацию. Предпринимателя надо подкупить, политика -- запугать, одни только шлюхи да художники готовы предавать всех и вся совершенно бесплатно. Ну, полно же, не стоит так дуться, что я вас раскусил. Бывать в нашей столице полтора десятка лет назад и не переспать с молоденькой Шотез -- это было бы выше сил любого мало-мальски уважающего себя мужчины. Каюсь, я и сам не раз бывал у неё в постельке. У нас был бурный роман, и мы клялись друг другу в вечной любви, но потом я сглупил в карты и проиграл её начальнику штаба своего полка -- я в те времена был ещё только майором.
   -- Она рассказывала мне об этом, -- кивнул Имир Торвен, наклонив к самому рулю свою гривастую крупную голову.
   -- Что-о? Когда?!
   -- Во время нашего знакомства. Собственно, это и знакомством-то трудно было бы назвать. У меня был сеанс межпланетной связи, и я вылезал каждый вечер на строящийся мост в Корбите. Как-то раз я увидел её. Вернее, услышал её вскрик, когда она всё-таки решилась и прыгнула вниз с невероятной высоты, с самого верхнего ограждения опоры.
   -- Вт как! Она пыталась покончить с собой?
   -- Один-единственный раз. Для неё это было необходимостью в тот момент. Нас заставила встретиться необходимость, а не случай, генерал; порой необходимость в буквальном смысле подводит всякого из нас к самому краю пропасти. Она пролетела мимо меня так быстро, что я не мог бы узнать её при всём желании. Что это была женщина, я понял только по крику. И ещё я понял, что её сердце не разорвалось, поэтому она не умрёт в прыжке, а будет мучительно захлёбываться там, внизу, солёной водой и собственной кровью из лёгких, разорванных от удара о волны.
   -- И что вы сделали?
   -- Прыгнул следом, что же ещё мне оставалось?
   -- Вы умеете летать? -- иронически спросил генерал Лавэ.
   -- Нет, я умею пользоваться страховочным тросом. Я догнал её, падающую, и перехватил в воздухе, а потом поднялся назад, в своё убежище. Она не знала, кто я, и я увёз её оттуда, пока она была в обмороке. Только на следующий день я понял из ваших газет, кого я спас в тот вечер на мосту.
   -- Вы умеете романтически знакомиться с дамами! -- едко заметил генерал.
   -- Я бы предпочёл обойтись без такой романтики. Да и она, я думаю, тоже. Через неделю она уехала, я снабдил её небольшой суммой денег -- в вашем мире деньгам придаётся очень большое значение, а она уже месяц перед этим не могла даже поесть толком.
   -- Как такое могло случиться? Она ведь большая артистка, талант!
   -- Она потеряла голос после того, как любимый ею человек проиграл её в карты пьяному, потному офицеру, -- ровным голосом сказал Торвен. -- После того, как он дал этому офицеру ключ от её номера, где она ждала его. А голосовые связки у неё были повреждены после того, как этот офицер насильно поил её противозачаточной микстурой, дав четырёхкратную дозу, способную навсегда убить в женщине женщину. Она громко кричала -- вернее, пыталась кричать, пока её бывший возлюбленный держал её крепко со спины одной рукой, а другой зажимал ей нос!
   Генерал надолго замолчал.
   -- А вы бы по-другому относились к такой женщине, как она? -- спросил он наконец.
   -- Да, по-другому.
   -- У вас на Земле шлюхи пользуются полной свободой?
   -- У нас на земле нет шлюх. Всякая женщина в рамках земного права свободна в своих действиях, как и всякий мужчина. Кроме того, у нас совершенно вымер институт брака.
   -- А чем регулируется мораль?
   -- Честью. Это понятие очень твёрдо определённое: есть собственная честь, честь коллектива, честь дела, которое ты делаешь... Вам, военному, это должно быть отчасти знакомым. Так вот, манипулировать другими людьми в своих интересах, используя силу своего пола или слабости чужого, считается у нас поступком глубоко бесчестным. Как, впрочем, и большинство других видов манипуляции чужим сознанием.
   -- Разве стремление властвовать, доминировать не свойственно любому человеку?
   -- Конечно, свойственно. И одни в этом куда успешнее других. Мы регулируем это состояние, наделяя честолюбивого индивидуума вместе с властью очень высокой мерой ответственности; разделять же то и другое у нас не принято. В этом отношении мы больше похожи на мирайцев, чем на вас.
   Генерал Лавэ помолчал несколько минут.
   -- Вы должны считать меня старой свиньёй, -- сказал он наконец.
   -- Я рад, что вы понимаете это: значит, в глубине души вы всё ещё остаётесь человеком, -- ответил ему Имир Торвен.
  
   Инженер принял их в бараке временного городка, окружавшего со всех сторон большую металлургическую стройку. Инженер не был крупным лицом в иерархии строительства; он работал по поддельным документам, и лишь немногие из жителей Кантоны осведомлены были об истинном статусе этого небольшого, энергичного человека с тёмным одутловатым лицом, выдававшим почечное страдание.
   -- Я видел Профессора, -- сказал он вместо приветствия, -- он наводит справки о вашем таинственном исчезновении. Почему вы не пришли на встречу подпольщиков, генерал Лавэ?
   -- Профессор -- предатель, -- ответил Лавэ, рассказав в двух словах о том, что произошло на явке руководства Сопротивления и что генералу подтвердили впоследствии по его личным каналам.
   -- Вот как! Значит, Писатель с ними тоже в сговоре, -- покачал головой Инженер. -- Но как они смогли убедить Следопыта?
   -- Он представляет финансовые структуры, получающие выгоду от наукоёмких вложений. Ему экономически выгодно, чтобы мирайские власти вложились в проекты Кантоны: риска меньше, а выгода, в итоге, та же, -- пояснил Имир Торвен.
   -- А вас я, кстати, знаю, -- сообщил ему Инженер. -- По-моему, вы господин Арсен из "Зари". Мне всегда импонировали ваши взгляды: умеренно левые, но не радикальные; такие журналисты должны быть в цене; приятно иметь дело с умным человеком, а не с горлопаном, кричащем одновременно о братстве людей и о необходимости репрессивной диктатуры.
   -- С вами мало кто бы согласился, -- улыбнулся ему землянин сквозь маску, -- левые радикалы клянут меня за то, что я недостаточно резко нападаю на существующий порядок вещей, требуя диктата и террора во имя всеобщего счастья и нетленных идеалов братской любви. А с другой стороны на меня давит вся масса так называемых "серьёзных политиков", от праворадикальных до умеренных либералов, видящих панацею от всех бед исключительно в дальнейшем прогрессе науки.
   -- Мне больше интересно, какую рыбку в этой мутной водичке решил ловить наш Писатель?
   -- Не обращайте на него внимания, -- посоветовал Инженер, -- алкоголик и кокаинист, типичная спившаяся богема. Я видел его только вчера, он почти невменяем.
   -- Почти невменяемые люди, алкоголики и кокаинисты, -- тихо заметил Торвен, -- редко становятся лидерами Сопротивления.
   -- Он представляет в нашем движении свой класс, свою прослойку. Не знаю, в курсе вы или нет, но структура нашего комитета подразумевала, что каждый из классов нашего общества даст нам по своему представителю в руководстве. Так вот, из нашей творческой интеллигенции Писатель был наименее продажен, хоть и опустился на самое дно.
   -- В таком случае, формируя ваш комитет, вы забыли взять в него представителей ещё от двух классов: рабочих и крестьян, -- ответил землянин. -- Что до Писателя, не кажется ли вам, что кто-то слишком уж нарочито играет перед нами его фигуру как конченой личности. Нет ли у него своих интересов, которые он может столь же пламенно отстаивать?
   -- Исключено! -- отрезал Инженер. -- Он спился наглухо!
   -- Или его споили, -- прибавил генерал Лавэ.
   -- Вы говорили, -- переспросил Торвен у Инженера, -- что видели Писателя только вчера?
   -- Да. Он привёз решение комитета: перейти от открытого сопротивления к оппозиции. В этом случае, по его словам, мирайские секретные представители пообещали признать комитет представительным органом власти на Кантоне и начать с нами переговорный процесс. Я рассмеялся Писателю в лицо...
   -- Вы не верите в то, что Империя пойдёт с повстанцами на переговоры?
   -- Я не верю в то, что после такого гнусного предательства интересов планеты комитет может рассчитывать на статус законного органа какой бы то ни было власти. Уж скорее нас используют для того, чтобы установить каналы связи с теми, кто тут нужен новым хозяевам по-настоящему. Но таких мало, и это правильно: в большинстве своём это -- отпетые мерзавцы! Кому, в самом деле, нужна дипломатия в отношениях с обществом, испаскудившимся до такой степени, что предательство стало ежедневной нормой?!
   -- Но ведь что-то заставляет мирайцев хотя бы имитировать видимость переговоров.
   -- Наши головы предложили отдать им кое-какие военные разработки. Бесперспективные разработки.
   -- Какие именно? Оружие, машины, станки? Что из этого они не могли бы захватить сами?
   -- Профессор намерен заинтересовать мирайских военных секретом атомной бомбы, -- сказал Инженер. -- Он хочет отдать им все наши данные по этому оружию, чтобы они профинансировали дальнейшие исследования в этой области. Это даст нашим высоколобым возможность ещё немного пожить в своё удовольствие, прежде чем мирайцы сами убедятся в бесперспективности этой темы. Но к тому времени, по расчётам Профессора и Следопыта, мы уже успеем вернуть себе своё.
   -- Атомное оружие? -- нахмурил лоб генерал Лавэ. -- Это та штучка, над которой, помнится, работали учёные в Кюлэ... или в Кюле... в каком-то городишке в предгорьях?
   -- В Кюле, -- согласился Инженер. -- Потребовалось совсем немного времени, чтобы убедиться в том, что мы не можем ускорить искусственно процессы радиоактивного распада. Атомная бомба невозможна! И вместе с тем, эти исследования рванули вперёд нашу науку и промышленность: изотопная химия, топливо для этеронефов, пластические массы -- огромное количество прикладных исследований работало изначально на атомный проект! Теперь Профессор считает, что мирайцы клюнут на ту же удочку, а это обеспечит нашей экономике не только относительную независимость, но и ещё один, оплаченный извне, технологический рывок!
   -- А вы тоже считаете, что мирайцы клюнут на эту удочку? -- спросил Имир Торвен.
   -- Из слов Писателя я понял, что в Кюль уже приезжала представительная делегация мирайской Звёздной Гвардии, чтобы ознакомиться с ходом исследований. К сожалению, а может быть, и к счастью, наши патриоты что-то там взорвали в лаборатории, но восстановительные работы ведутся полным ходом, так что со дня на день переговоры всё-таки могут состояться.
   -- Что ж, -- сказал генерал Лавэ. -- Теперь мы, по крайней мере, точно знаем, чего на самом деле хочет Профессор. Благодарю вас, Инженер, я думаю, что ваша позиция по вопросу сотрудничества с Мираи не изменилась.
   -- Рабство не является формой сотрудничества, -- отчётливо сказал Инженер, -- даже несмотря на то, что представляет собой отношения в большей степени экономические, чем основанные на насилии. Вы можете располагать мной, Генерал, но помните: моё положение ещё более шаткое, чем ваше.
   Капрал Шар де Комба дожидался генерала и Торвена в машине; от нечего делать он тренировал челюсти, жуя мягкий безоболочечный патрон калибра двадцать семь с половиной миллиметров. При виде генерала, залезавшего в кабину, Шар де Комба выплюнул патрон и отдал честь сквозь маленькое зарешеченное окошечко в кузове шиньона.
   -- Мы едем в Кюль немедленно, -- сказал генерал Лавэ. -- Я должен лично убедиться в том, что за переговоры намерен там вести Профессор. И ещё, Арсен, мне вот что не нравится: насколько я помню, у этого Валь де Мёрда, который там директорствует, лицо похоже на маску. На маску, понимаете вы или нет?!
   -- Нет, не понимаю!
   -- Чёрт вас возьми! -- вскричал генерал. -- Ведь вы сами носите маску, хотя и достаточно ловко, так неужели вам не ясно, что маска Валь де Мёрда -- это и есть маска, маска, и всё, вот что это такое, тупоголовый вы болван! Вы и в самом деле не можете понять, что мы с вами только что вычислили вашего Сигдара Тарика?!
   Милосердие. Эскадра. 258.16.4.
   Оо Сукаси приоткрыл дверь душевой кабинки; флаг-штурман, плавая в невесомости, блаженствовал среди пузырей розовой воды, приправленной экстрактом тальника и вербены. Флаг-штандартмейстер сбросил халат и взлетел к потолку кабинки, ногой задвигая за собой ширму из тонкого полупрозрачного пластика, с военной скромностью расписанного лишь изнутри простым вертикальным орнаментом из веток и зелёных дятлов.
   -- Твоё милосердие к пленнику может сыграть большую роль, -- сказал Оо без лишних предисловий. -- Завтра мы вновь отправляемся в лабораторию, где нам обещают показать восстановленный прототип. Вернее, правильнее будет сказать: ты отправляешься в эту лабораторию! Если там есть на что посмотреть, ты вызовешь меня: я буду неподалёку. Так вот, возьми с собой своего арестанта, пусть он будет прилично выглядеть; и знаешь-ка, мой Хачи, что тебе с ним там надо сделать: отпусти-ка ты его! Пусть возвращается к своим, пусть идёт на все четыре стороны. Это сопляк и дикарь. После того, как он побывал у нас, никто не возьмёт его ни в какое серьёзное подпольное движение, как террорист-одиночка он тоже вряд ли представляет опасность, а вот в качестве жеста гуманности его освобождение может сработать. И то сказать: не повезёшь же ты его с собой на Мираи! Твой поступок и без того подрывает твою репутацию, и мне стоило многих усилий убедить офицеров эскадры, что это не пустая блажь, что ты действуешь для пользы дела и по предварительному согласованию со мной...
   -- Хорошо, мой командир, -- ответил флаг-штурман. -- Пусть будет так, как вы говорите.
   -- Не печалься, мой мальчик, тебя ждёт многое взамен, чтобы утешиться после расставания со случайной игрушкой. Ты умён и благороден, у тебя большое будущее. А теперь иди ко мне, мой юный, наивный, несравненный Хатико!
   ...Из душевой комнаты флаг-штандартмейстера Хачи вернулся прямо в свою каюту, хотя обычно задерживался для изящной беседы в офицерском салоне на час-другой. Пленник сидел у широкого иллюминатора, разглядывая огромный светлый серп Кантоны.
   -- Какой он красивый, твой мир, -- сказал флаг-штурман, садясь подле пленника.
   -- Он был красивым, -- возразил тот.
   -- Он прекрасен и сейчас, -- горячо возразил Хачи. -- Красивы ваши леса. Ваши горы. Ваши песни красивы, и даже ваши женщины красивы, хотя и ведут себя до крайности развратно. И ты сам очень красив, хотя, наверное, и не знаешь этого. Завтра утром я отвезу тебя туда, на волю.
   -- Почему? Зачем?
   -- Нет смысла держать тебя здесь. Контрразведка может добраться до тебя, офицеры против, а ты своим пребыванием тут нарушаешь режим: таковы официальные аргументы. А неофициально... Я думаю, что тебе будет приятнее, если я распахну дверцу твоей клетки и выпущу тебя на волю.
   -- Я снова буду с вами драться!
   -- Ответ мужчины и солдата, -- пожал плечами Хачи, -- но тогда тебя убьют в бою. Это лёгкая и приятная смерть. Хуже будет, если ты попадёшься контрразведчикам, они жестоки и не знают слов пощады, их учат с детства причинять горе и боль. Впрочем, -- он горько улыбнулся, -- я могу сделать тебе один подарок.
   Флаг-штурман открыл небольшую перламутровую шкатулку с инкрустацией из пиропов, врезанную в изящный чайный столик у изголовья кровати. В шкатулке лежал большой, тяжёлый браслет в форме венка из дикого шиповника, лепестки которого набраны были множеством тонких пластинок турмалина.
   -- Возьми это, -- сказал Хачи, протягивая браслет арестанту. -- Это мой подарок. В среднем камне -- ядовитая игла, соседний лепесток отличается по цвету -- это кнопка. Яд поможет тебе избавиться от мучений.
   -- Я смогу убить им тебя, -- ответил пленник.
   -- Да, сможешь. Но зачем? Разве я плохо обращаюсь с тобой? Разве моя вина в том, что ты ненавидишь нас? Я могу понять, если ты решишь убить Императора или какого-нибудь стратега, но моя жизнь ничтожна. И кроме того, -- он поклонился, -- чем дальше, тем больше я убеждаюсь в том, что она -- при некоторых обстоятельствах, разумеется -- и без того могла бы принадлежать тебе.
   -- Это как? -- удивился подросток.
   -- Я и сам не знаю. Мне кажется, что наша встреча не была случайной. Я ощущаю в тебе благородство, которое даёт в нашем мире либо очень древняя и чистая кровь, либо высота и острота чувств, а чаще всего -- лишь то и другое. Мне кажется, мы могли бы лучше понять друг друга, встреться мы при других обстоятельствах. Мы могли бы, наверное, стать лучшими друзьями, ради друга у нас, на Мираи, принято жертвовать всем -- даже жизнью!
   -- Забудь даже думать об этом! -- глухо сказал пленник.
   -- Да, -- согласился Хатико, -- война разделила нас. Я даже написал для тебя стихи по этому поводу:
   Между нами меч.
   Скорбь разделит нас,
   Даже если сами не возьмём
   Злой клинок руками --
   Слишком разной будет наша речь.
   -- Какой ты всё-таки смешной, -- вздохнул пленник.
   -- Ты находишь меня смешным, мальчишка?! Меня, флаг-штурмана Звёздной Гвардии?! -- вспылил Хачи Каминоке.
   -- Прости. Не нужно было обижать тебя, ты прав. Мне просто немного смешно, когда ты читаешь свои стихи.
   -- Это от варварства. Ты просто не имеешь должным образом воспитанного вкуса... И кроме того, у нас на Мираи не принято смеяться над поэтами.
   -- А у нас поэтов, да и вообще артистов, всё время высмеивают, передразнивают, пинают, даже в газетах. Некоторые не выдерживают, кончают жизнь самоубийством. Мне всегда казалось, что нужно иметь большое мужество, чтобы в нашем мире заниматься поэзией.
   -- Вот я и говорю: варварство!
   -- По-моему, тоже. Здесь ты прав. И не думай, что я не уважаю твои стихи: другой мир, другая культура, и в конце концов, ты же переводишь их для меня на кантонский язык, а в переводах всегда многое теряется. Я не знаю, какой ты на самом деле, Хачи Каминоке. Но вряд ли ты плохой человек. Наверное, мы могли бы и в самом деле стать друзьями, и жаль, что война делает это невозможным.
   -- Рано или поздно война закончится.
   -- Войны заканчиваются чьей-нибудь победой, и тогда победитель начинает ненавидеть побеждённого. Как бы ни закончилась эта война, между нами будет всегда пролегать черта ненависти.
   -- Я бы так хотел стереть эту черту, -- сказал флаг-штурман.
   -- Я тоже, но это невозможно. Да и потом, не будь войны, для меня в твоём мир всё равно не нашлось бы места...
   -- Нашлось бы! -- уверенно сказал Хатико и неожиданно резким движением притянул к себе арестанта, обняв его щуплые плечи.
   Подросток мгновенно вскочил на ноги, чуть не опрокинув клетку с перепелами. В глазах его сверкнула молния ненависти.
   -- Не смей прикасаться ко мне, грязный извращенец! После всего, что ты наговорил о дружбе... о долге! Не смей, -- сказал он уже тише, -- прошу тебя, Хатико, не смей, иначе я вновь возненавижу тебя!
   Хачи поджал колени, уронил склоненную голову в тонкие, узкие ладони.
   -- Прости меня, -- попросил он. -- Пожалуйста, прости меня.
   Пленник помолчал с минуту.
   -- Прости меня и ты, -- сказал он. -- Мы слишком разные, и наши миры слишком разные. Но ты научил меня, что в вас, в ваших людях тоже есть что-то, кроме жестокости и гонора. Мне не хотелось бы ни сейчас, ни когда-нибудь в будущем разочаровываться в ощущении, что ты был очень честным и правильным человеком.
   -- Я постараюсь не разочаровывать тебя, -- пообещал Хачи Каминоке.
  
   Машина с офицерами Звёздной Гвардии остановилась перед зданием лаборатории. Было утро, над низкими горами на севере вился и стелился слоистый фиолетовый туман. Флаг-штурман попросил сопровождающих офицеров подождать его с минуту и вывел пленника на каменную дорожку, ведущую к стеклянным дверям лабораторного корпуса.
   -- Я выполняю своё обещание, -- сказал он, -- ты свободен. Более того, я не хочу, чтобы на свободе ты нуждался в деньгах. Денег у меня нет, но я подарил тебе браслет с ядом, а теперь возьми ещё и вот это, -- он аккуратно закрепил на тонкой и гладкой шее бывшего пленника колье -- подарок Оо Сукаси, получившего его из рук Императора. -- Это украшение сделано было семь эпох назад, оно стоило бы у вас огромных денег. Продав его в минуту нужды или по прихоти, ты сделаешься богатым. А теперь ты свободен. Но я хотел бы попросить тебя, если ты благодарен мне хоть за что-нибудь из того, что я для тебя сделал, сделать и ещё одну вещь: я бы хотел, чтобы мы вместе вошли первыми в этот зал, пусть не как друзья, но как люди, которые смогли притушить огонь вражды друг к другу. Пусть твои сородичи знают, что подданные Императора способны на милосердие и благородство.
   -- Откуда мне знать, что даже этим простым шагом я не помогаю вашей империи и не предаю свой народ? -- глухо спросил подросток.
   -- Ты вправе не делать этого. Слева и справа от тебя кусты; уходи, убегай, скройся -- делай всё, что тебе понравится. Надеюсь только, что когда-нибудь ты вспомнишь обо мне хорошими словами.
   Кантонец покачал головой.
   -- Нельзя на войне быть сентиментальным. Это наша старая мудрость, испытанная кровью.
   -- А наша мудрость гласит, что везде: в труде, и в любви, и на войне -- нужно оставаться самим собой. Ты оставался собой в дни заключения, остаёшься таким и сейчас. И я должен признать, что ты нравишься мне именно таким. Скажу честно: я полюбил тебя, мой безымянный противник! Это сильное и неожиданное чувство, и я, признаваясь в нём, даю тебе в руки оружие против меня, оружие, достойное мужчины. Прости, если я обидел тебя, но это так.
   Диверсант посмотрел на флаг-штурмана снизу вверх и вдруг широко улыбнулся, отступив на шаг назад.
   -- И всё-таки ты смешной, Хачи! В хорошем смысле, в хорошем, не волнуйся. Ты и в самом деле честный, добрый юноша, из которого растят извращенца и скота. Так вот, хочу тебя отблагодарить хоть чем-нибудь, прежде чем мы расстанемся навсегда. Я возвращаю тебе твоё оружие, которое ты так неосмотрительно дал только что в мои руки: ты избрал для своей неожиданной и странной любви совершенно недостойный её объект!
   -- Я знаю, что любовь между мужчинами осуждается в вашей культуре, -- кивнул Хатико, -- но это вовсе не означает...
   -- Дело вовсе не в этом, -- ответил бывший арестант, отступая ещё на шаг от флаг-штурмана. -- Всё гораздо проще, но и гораздо тяжелее для тебя. Ведь я -- девушка!
   -- Ты -- женщина?!
   Потрясённый до глубины души, Хачи Каминоке крепко зажмурился, и в это мгновение вокруг разразился ад.
   Картина маслом -- III. КОС. 258.16.4.
   -- Думаю, мы всё правильно сделали, -- сказал Писатель. Он сидел у камина, завернувшись в тёплый клетчатый плед, и пил подогретое гэнно из огромной калебасы. -- Если Генерал на свободе, он наверняка наезжал к Инженеру. Инженер не мог бы не рассказать Генералу про нашу сделку с мирайцами, а это значит, друг мой, что наш бравый Лавэ всенепременно прихватит своих отборнейших головорезов и окажется вскорости в Кюле. А вот если Генерал пропал...
   -- Не стоит недооценивать Лавэ, -- буркнул Профессор, -- это та ещё штучка. Он может отпустить прототип, зато накрыть весь завод!
   -- На этот случай Следопыт обещал принять меры. Но каковы мирайцы! Ради паршивой побрякушки они пошли на сделку с варварами, согласившись поставить под удар всю колониальную политику... Как вам их гэнно?
   -- Вы же знаете, Писатель, я гэнно не пью: у меня язва. Меня беспокоит другое -- что за человек спас Генерала в ночь рокового совещания?
   -- Я выяснил о нём кое-что, но вас это даже не позабавит. Его зовут Арсен, он журналист из "Зари", умеренно левый...
   -- Я в сортах гуманитариев не разбираюсь. Чем умеренные левые отличаются от неумеренных? Частотой, с которой они мнут баб прямо на своих партийных митингах?
   -- Поражаюсь вашему цинизму, Профессор. Я ведь тоже гуманитарий и могу обидеться за своих: не боитесь?
   -- Мне бояться вас? Вы -- машина для перекачивания дрянного алкоголя из бутылки в унитаз. Так что из себя представляет этот Арсен и что такое его "умеренно левые"?
   -- Не те ребята, -- сказал Писатель, -- которые помогают формированию правильного имиджа. Заигрывают с рабочим классом. Упирают на здоровую экономику. Требуют демократии. Их и левыми-то не всегда язык поворачивается назвать. Подлинный левый -- это пророк, вдохновляющийся кокаином и призывающий своих последователей отрубить друг другу левые руки во славу светлого грядущего. Это юный гомосексуалист, сбежавший из богатенькой семьи, чтобы проповедовать культ безличности в притонах для моряков, на старости лет преисполнившихся отвращением к женщинам. Это девочка, начитавшаяся агитационных брошюр и взрывающая мину на своём животе в фешенебельном клубе, чтобы брызги её крови попали на лица развлекающихся нуворишей и заразили тех гепатитом, подхваченным бедной малюткой при дефлорации. Словом, левые -- это прежде всего скандал! Это громкий, феерический выброс отработанных газов, от которого всякий добропорядочный буржуа должен скривиться и сморщиться, а всякий мерзавец и любитель дерьма -- вдыхать со сладострастием внезапно возникшие ароматы. Но обязательно тайком! А эти... они не годятся даже на то, чтобы передовицы их собственных газет украсила когда-нибудь статейка, что одного из них гильотинировали. Скукота. Скукотища!
   Он выпил ещё глоток гэнно.
   -- А зачем этому левому Генерал?
   -- Скорее всего, он похитил его, а теперь захочет шантажировать им нас. Если так, это будет обидно: слишком тривиально. С другой стороны, это нападение даёт нам прекрасную отмазку от мирайцев: если хотят, пусть сами ищут и Генерала, и этого Арсена, а мы им поможем за весьма умеренную мзду. Гэнно у них, кстати, отличное! Не соблазнитесь? Чёрт с вами, я допиваю...
   -- Может быть, этот Арсен -- патриот? -- спросил Профессор.
   -- Исключено. Кто знал, что на явке была расставлена засада на Генерала? Только мы трое. С чего бы патриоту мешать Генералу выполнять его долг перед родиной, срывать важную встречу? Нет, тут что-то другое. Арсен явно ведёт свою игру. Думаю, что это всё же демарш леваков, которые с каждым днём всё более наглеют и угрожают повести народ за собой вместо нас -- законных представителей Кантоны. Но, скажу честно, от левоцентристов вроде Арсена я не ожидал соучастия в подобной политической наглости.
   -- Нужно связаться со Следопытом, -- озабоченно сказал Профессор, -- он в курсе рабочих настроений. Если нам под руку полезут рабочие активисты, я думаю, что нам самим придётся просить мирайцев навести здесь хотя бы относительный порядок как можно быстрее.
   -- Делайте, если угодно, но меня в эту гнусность впутывать незачем. -- Писатель поглубже спрятал лицо от света. -- Мне давно плевать, как я подохну: повесят меня мирайцы, гильотинирует толпа восставшей черни или же я сопьюсь от тоски при нашем самом правильном и просвещённом старом демократическом строе. А вы, Профессор, давайте, боритесь дальше, жужжите, как муха в вашей липкой дряни. И Следопыта держите: один в поле не воин, вдвоём дольше прожужжите, надеюсь!
   -- Вернёмся к делу, -- предложил Профессор, вставая.
   -- Прежде чем вернёмся, передайте мне, пожалуйста, с камина ещё одно гэнно. И шприц. Вот так, благодарю вас, Профессор. Я слушаю: какую гнусность ещё нужно сделать для нашего общего дела?
   -- Пока что остаётся только ждать, -- вздохнул Профессор. -- Если Генерал на свободе и продолжает действовать, то будем надеяться, что ваши предсказания насчёт Инженера и налёта на лабораторию в Кюле будут верны. Я, пожалуй, отправлюсь туда, чтобы проследить за всем этим лично. Нужно предупредить наших партнёров с Мираи, что с нашими головорезами может оказаться немножко трудно бороться. А вас, дружище, прошу не в службу, а в дружбу: вы серьёзно заинтересовали меня этим Арсеном, соберите среди вашей богемы как можно больше сведений об этом человеке: трудно же, чёрт возьми, решать в уме уравнение, в котором появилась неизвестная новая константа...
   Налёт. Кюль. 258.16.5.
   Люди Генерала без лишнего шума взяли лабораторный цех в четыре утра. Было ещё темно, когда Лавэ проинструктировал свою группу захвата и вылез из шиньона, держа наготове мощный пистолет. Ещё до начала операции генерал попросил Имира Торвена снабдить его маской, меняющей внешность, а в машине на глазах у подчинённых он вывернул наизнанку мундир почтовой службы и преобразился в моложавого усатого субъекта, облачённого в строгую униформу государственной пожарной инспекции.
   На операции присутствовали все подпольщики из доверенной группы генерала, кроме капитана Торпилье, посланного охранять конвой повстанцев, и обеих женщин. Господин Мусташ взломал чёрный ход, и подпольщики рассредоточились по зданию. Спокойно и деловито всех сотрудников злополучного предприятия, включая двоих возмущённых академиков и одного доцента Эколь, вывели в главный зал, где на останках взорванного помоста уже стояло нечто, прикрытое бязью, как глиняная статуя в мастерской скульптора.
   Здесь-то и произошёл неприятный инцидент, едва не приведший всю операцию к провалу. При виде директора лаборатории Валь де Мёрда у генерала Лавэ случился заскок. Отважный военный, позабывший все объяснения Имира Торвена, вновь вообразил себе, что директор и есть тот самый Сигдар Тарик, космический преступник и шпион, вмешивавшийся жёсткой рукой в дела всего шарового скопления. С криками "Снимай маску, негодяй!" генерал вцепился в директора, тщетно пытаясь сорвать с него дряблую кожу. Кончилось, разумеется, тем, что маска упала с самого генерала, разрушив ко всем чертям тщательно продуманную конспирацию. Многие узнали Лавэ.
   Протиснувшийся сквозь толпу сотрудников врач лаборатории объяснил генералу, что неживое обвисшее лицо Валь де Мёрда -- результат давно перенесённой тяжелейшей лейкемии, подцепленной от работы с радиоактивными веществами в "горячей камере". Но распалившегося генерала мало что могло остановить. Теперь он обвинял в предательстве и шпионаже уже не одного только Валь де Мёрда, но и всех сотрудников, так или иначе причастных к передаче секрета новой технологии мирайцам.
   -- Стыдитесь, мерзавцы! -- кричал он. -- Или вы не кантонцы, предатели?! Вы кичитесь вашими научными званиями и степенями, а позволяете дряни руководить собой! Вы продались чужой военщине, вы все, во главе с вашим Валь де Мёрдом! И не надо объяснять, что вы неспособны на активную борьбу: способны, способны, вы весьма на неё способны -- если только будете больше думать о народе и меньше о себе! Почему лучшие из лучших в подполье?! Мало ли молодых учёных, которые взяли в свои руки оружие и теперь сражаются: подумайте о других выпускниках Эколь -- все эти юные Потье, Гранже, де Сажемань -- каждый из них сражается сейчас в рядах партизан, каждый уже стал героем! А вы, предатели и собаки, вы сидите тут, прячась за обвислое рыло вашего шефа Валь де Мёрда и думаете уже, небось, о том, какие блага могут просыпаться на вас из новых хозяев! А я вам скажу, какие это будут блага: это... -- Тут генерал Лавэ позволил себе несколько непечатных слов. -- Вы не учёные, вы не кантонцы, вы стадо свиней, сожравшие всё дерьмо здесь, дома, и жадно похрюкивающие уже в ожидании мирайского дерьма!
   Пока генерал орал, Торвен отвёл в сторону ошеломлённого директора.
   -- Что вы разрабатываете здесь?
   -- Здесь мы ничего не разрабатываем, -- ответил удивлённый Валь де Мёрд.
   -- Тогда зачем столько учёных?
   -- Здесь тихо и безопасно, можно работать в относительном спокойствии, -- объяснил директор, придерживая горстью у подбородка отекающее лицо.
   -- Вот как! Хорошо, поставлю вопрос по-другому: что именно вы собирались передавать здесь мирайцам?
   -- Прототип двуногой кибернетической машины.
   -- Вы сами его сделали?
   -- Я же объяснил, что нет. У нас был один прототип, более сложный и дорогой: его взорвали ваши, подпольщики. Точнее, один приблудный сопляк, которого мы здесь пристроили к работе. Должно быть, он был связан с подпольем. Мирайцы забрали его с собой: у нас не было другого выхода, кроме как отдать его. А сейчас мы дорабатываем другой прототип, куда менее совершенный.
   -- То есть, делаются эти штуки не у вас?
   -- Ну что вы! Это секретный проект, его делали на деньги, выделенные под исследования атома -- как раз когда стало понятно, что атомные работы совершенно бесперспективны, наши учёные решили приэкономить полученный от правительства грант. Где находится завод, знают только его владельцы, да ещё -- сейчас -- связники из Комитета Общественного Спасения.
   -- Они и привезли вам новый прототип?
   -- Да.
   -- Когда вы должны передать его мирайцам?
   -- Сегодня утром. Наши техники провели кое-какие доработки...
   -- Вы же говорили, что тут совершенно ничего не делается.
   -- Я отвечаю за работу учёных, а не за техническую сторону. Техники и лаборанты, конечно же, делают то, что им прикажут экспериментаторы. Впрочем, вам, гуманитарию, этого не понять, господин Арсен...
   -- О, вы меня знаете?
   -- Вашу фигуру трудно забыть. Особенно когда вы так бурно ратовали в вашей прессе за снижение ассигнований на кибернетику и за то, чтобы мы убрались с Мираи!
   -- Как видите, я был прав: вы выкормили монстра. Будь вы гуманитарием, вы видели бы ещё многое из того, что я видел ещё тогда и вижу сейчас -- включая, между прочим, вашу собственную судьбу. Расскажите мне, как выглядели люди, привозившие прототип?
   -- Обыкновенно выглядели...
   -- "Обыкновенно" -- весьма неточная характеристика и для учёного, и для администратора.
   -- Они выглядели как пролетариат. Мне не показалось, они были не в курсе, что именно они привозили. Кибер-то был в ящике!
   -- А их машина?
   -- Спросите у старшего техника...
   Землянин так и сделал. Старший техник оказался несколько общительнее шефа и с охотой рассказал, что груз привезли транспортники из столичной компании объединённых грузовых и такелажных работ. Кибер доставлен был в Кюль на жёлтом семитонном грузовике марки "жирафа" с лебёдкой в кузов и бортовой платформой без тента, номер 77-13.
   -- Надо найти эту машину, она -- наш ключ к заводу, -- сказал Торвен генералу Лавэ.
   -- А что делать с этим прототипом?
   -- Взорвём, как и прошлый. И нужно скрываться: нас могут вычислить, если мирайцы подозревают, что мы интересуемся этим проектом. Или даже если они на всякий случай взяли его под негласное наблюдение. А я бы взял!
   -- Подождите, -- попросил Валь де Мёрд. -- Если вы устроите второй взрыв, всем нам каюк.
   -- Уходите в горы, присоединяйтесь к партизанам: другого пути к спасению нет ни у вас, ни у Кантоны!
   -- Мы не можем! Мы учёные, а не солдафоны и не пушечное мясо!
   -- Тогда чёрт с вами, подыхайте: предатели Кантоне не нужны.
   -- Среди нас есть по-настоящему великие умы... Неужели вы в своём минутном порыве патриотизма скормите их гидре войны, генерал?!
   -- А что вы предлагаете -- передать врагу важную стратегическую технологию?! Тогда точно не будет Кантоне ни мира, ни свободы. Впрочем, пару-тройку "великих умов" мы можем выкрасть и забрать с собой, а остальные могут подыхать или драться -- как им заблагорассудится. Мне лично всё равно, что с ними будет...
   -- Генерал, генерал! Вы замахиваетесь на святая святых Кантоны -- на прогресс научного знания!
   -- Если это знание не позволяет ни отстоять свободу планеты, ни сделать людей лучше -- на кой чёрт оно нам сдалось?! Господин Мусташ, начинайте же шевелиться! Взорвите этот гадюшник к чёртовой матери, и мы убираемся отсюда. А предатели и трусы могут подыхать!
   -- Боже, боже, боже, боже... -- монотонно заскулил Валь де Мёрд.
   Господин Мусташ взял из рук лейтенанта Канона заранее подготовленный чемодан с мощной термической бомбой и сделал несколько шагов в главный зал, но в этот миг из бокового прохода выбежала растрёпанная скуластая женщина средних лет. На щеке женщины подживал длинный продолговатый синяк.
   -- Они возвращаются! -- крикнула, задыхаясь, женщина. -- Они снова едут сюда!
   -- Кто? Кто едет? -- засуетился директор. -- Люди на жёлтом грузовике?!
   -- Да нет же! -- воскликнула та. -- Сюда едут мирайцы!
  
   Их было человек пятнадцать -- солдаты на длинном, неуклюжем грузовике с кузовом из бамбуковых жердей, переплетение которых образовывало сложные иероглифы. Справа и слева от грузовика ехало по двое мотоциклистов. Позади следовала легковая машина, белая и изящная, как прижавшаяся к земле хищная птица. Автомобили остановились на поворотном кольце перед главным входом в лабораторию; юноша с бирюзовыми кудрями вышел из легковой машины, ведя с собой щуплого, худого подростка в мирайской одежде, но, судя по виду, кантонца. Остановившись среди кипарисов и туи, обрамлявших пологую лестницу главного входа, они принялись объясняться. Остальные мирайцы сидели в машинах, не шевелясь.
   -- Что это с ним? - указывая на юношу и его спутника, спросил генерал Лавэ. -- Что делают там эти двое?!
   -- Педики, господин генерал! -- бахнул в ответ лейтенант Канон. -- Господин Йо, посмотрите, пожалуйста, в каком звании этот мираец? Может быть, взять его в заложники?
   -- Их столько же, сколько нас, а вооружены они лучше, -- предупредил Торвен. -- У нас есть ещё шанс взорвать прототип и убраться отсюда без лишнего шума: Шар де Комба задержит отход!
   -- Где ваша храбрость, Арсен? -- обиделся Лавэ. -- Мы же кантонцы! В бою каждый из нас стоит десяти крашеных, и я уверен, что вы лично могли бы перебить всех в этом грузовике.
   -- На меня не рассчитывайте, генерал: я людей не убиваю. Только фашистов.
   -- Это флаг-штурман Звёздной Гвардии, -- сообщил между тем господин Йо. -- А парнишка -- наш, кантонец.
   -- Флаг-штурман фигура серьёзная, -- согласился генерал, -- странно, что он так молод. Впрочем, у них чины и должности даются в соответствии с происхождением, а не за заслуги.
   -- Это раньше так было, -- возразил господин Орей. -- Я слыхал, что новый император отменил эту практику.
   -- Какая разница! -- отмахнулся генерал. -- Флаг-штурман есть флаг-штурман! Кто из вас, мои храбрецы, решится взять его в плен?
   -- Разрешите это сделать мне, -- предложил неожиданно Торвен.
   Лавэ саркастически усмехнулся:
   -- Вы же сказали, что вне войны!
   -- Я не говорил, что я вне войны. Я говорил, что я не убиваю людей в этой войне. А это -- разные вещи!
   -- Хорошо, берите пленника. Мусташ, шевелитесь же! У вас всё готово к взрыву?! В таком случае, как только господин Арсен берёт пленника, капрал Шар де Комба уничтожает грузовик с солдатами. Лейтенант Канон, вы ведёте стрельбу на подавлеие оставшихся мирайцев. А вы, полковник Авьон...
   Этого Торвен уже не слышал. Как огромная кошка, он почти бесшумно взвился под потолок главного зала по релингам и поручням, в изобилии окружавшим галерею второго этажа. Вынув неработающий кондиционер, проскользнул в его отверстие и спрыгнул в тисовые кусты. Мирайский офицер стоял за углом, точно пыльным мешком ударенный; подросток пятился от него, загораживая собой флаг-штурмана от Торвена. Времени на раздумья не оставалось: землянин присел, оттолкнулся и прыгнул.
   В тот же миг Шар де Комба произвёл из здания несколько выстрелов по грузовику. Машина взорвалась красивыми радужными соцветиями, украшенными розовым дымом; во все стороны из неё посыпались мирайцы в парадных мундирах со страусовыми перьями и яркими лисьими горжетками через левое плечо. Зазвенели стёкла: лейтенант Канон, просунувшись в выбитое окно, бил по врагу неприцельным барражирующим огнём. Торвен пролетел над головой подростка, успев заметить лишь его огромные, расширившиеся от ужаса глаза, и сбил с ног Хачи Каминоке, намертво вцепившись в шиворот флаг-штурмана своими тренированными железными ручищами. Держа Хатико за шиворот (длинные ноги мирайца еле-еле касались земли), Торвен устремился в заросли тиса. Но в этот момент склоны узкой лощины, окружавшей здание лабораторного корпуса, точно ожили: две роты мирайских солдат в гладких обтягивающих мундирах корпуса специальных операций встали из засад ровными цепями и бросились к зданию, демонстрируя великолепную строевую выучку и совершенно синхронную работу мускулистых крепких ног.
   -- Засада! -- крикнул Торвен. -- Уходим!
   В кусты и в окна здания полетели небольшие осколочные гранаты, засыпая окрестности опасным блестящим дождём мелкого битого хрусталя. В здании закричали: видимо, нескольких бойцов Лавэ ранило это не смертельное, но очень болезненное по действию оружие. Отважный Шар де Комба выкатился на крыльцо с пулемётом наперевес, развернулся к наступающей роте и открыл частый, дробный огонь. Торвен, продолжая держать флаг-штурмана за шкирку, с разбегу ударился в стекло, выбив его соединённым весом; пленник вскрикнул -- главный удар пришёлся на него. На Хатико накинулись, связали брючными ремнями. В главном зале господин Мусташ заканчивал установку термической бомбы.
   -- Нам к машине не прорваться! -- крикнул Торвен генералу. -- Их там две роты!
   -- Пробьёмся с боем в горы! -- ответил Лавэ. -- А вы, Арсен, берите пленника и уходите! Встретимся на вашей явке!
   -- Если мы не встретимся, любой ценой разыскивайте завод! -- приказал Торвен. -- Разыскивайте завод!
   И он вновь вынырнул в люк кондиционера -- навстречу усиливающейся перестрелке.
   Спихнуть мирайского стрелка с мотоцикла было пустяковой задачей. Машина выплеснула дымок, колёса зашуршали по гравию тропинки. Торвен рванул руль на себя -- мотоцикл взлетел по ступенькам ко входу в здание. Свободной рукой землянин вытащил небольшой пистолет, почти не целясь, отстрелил четыре петли, удерживавшие стеклянные двери входа. Массивные полотна дверей рухнули, разбиваясь тысячами стеклянных полос; звон крошащегося стекла смешивался с хрустальными переливами падающих осколков мирайских гранат. "Не пропороть бы шины", мельком подумал Торвен. Мотоцикл ворвался в главный зал -- и вовремя; отступающие повстанцы уходили в боковой коридор лабораторного корпуса, волоча с собой пленника, в то время как в широкие окна боковых галерей сыпались мирайские спецназовцы. Торвен прибавил газу -- машина каким-то чудом пронеслась невредимой сквозь перекрёстный поток пуль, дождём сыпавшихся сверху. Откуда-то налетел полковник Авьон, бросил на северную галерею две бомбы -- мирайские солдаты горохом посыпались вниз, сметённые взрывной силой полковничьих фугасок. Несокрушимый Шар де Комба бил из своей штурмовой пушки частыми прицельными ударами, прикрывая отход повстанцев в коридор. Землянин нёсся сквозь сплошной огненный хаос. Несколько пуль пробили раму мотоцикла и колёсные диски; одна царапнула Имира Торвена по плечу, оставив ожог и порвав куртку. Мотор сбавил обороты, завизжали тормоза: землянин влетел в коридор и снова схватил за шиворот связанного Хачи Каминоке.
   -- Где генерал?
   -- Мы его не видели!
   -- Плохо. Давайте выбираться отсюда!
   Перебросив пленника через седло мотоцикла, точно вязанку чеснока, Торвен вновь надавил на газ. Сотрудники лаборатории и инсургенты расступились, давая ему дорогу в глубину коридора, но вместо этого историк, подняв на дыбы заартачившийся мотоцикл, вновь вылетел в главный зал. Увидав на седле мотоцикла беспомощное тело флаг-штурмана, солдаты Империи перестали стрелять. Один из них, опытный и старый боец, сдвинул на затылок красивые солнцезащитные очки с разноокрашенными стёклами и прыгнул с перил галереи прямо на мотоцикл. Торвен оглушил его ударом кулака, отшвырнув далеко в сторону. Другой мираец попытался заступить дорогу и был бы неминуемо сбит, если бы историк не ухватил Хатико за ноги и не нанёс им, точно дубинкой, резкий удар. Сбитый с ног собственным флаг-штурманом спецназовец откатился от входа; мотоцикл резво выпрыгнул на ступени главного входа, и Имир Торвен увидел генерала. Трое мирайских пехотинцев волокли Лавэ к низкой и плоской легковой машине, стоявшей у ворот.
   -- Арсен! -- крикнул генерал Лавэ. -- На помощь, Арсен!
   Землянин не заставил просить себя дважды. Нога упёрлась в педаль газа, двигатель взвыл -- мотоцикл огромными прыжками помчался вниз по лестнице. Но и враг не ждал, чем это закончится. Мирайцы втащили генерала в машину, двери захлопнулись -- автомобиль с великолепной скоростью устремился вон. В опустевших воротах выстраивался в две шеренги заслон из мирайских автоматчиков. Историк мгновенно принял решение: мотоцикл свернул на боковую тропинку, скрывшись в кустах тиса; тропинка упиралась в калитку, запертую на висячий замок. Грохнул пистолет Торвена -- замок вылетел и повис на дужке, а следом за тем выставленная вперёд по ходу мотоцикла спина Хачи Каминоке сорвала с петель лёгкую проволочную калитку. Имир Торвен сделал крутой разворот и, не разбирая дороги, помчался вниз по склону за машиной, увозившей генерала Лавэ. Флаг-штурман стонал и метался, отчаянно призывая гибель и кары на головы повстанцев. Мотоцикл нещадно трясло. Наконец, одним прыжком маленькое транспортное средство преодолело обочину, и Торвен с облегчением ощутил под колёсами машины ровную гладь шоссе. Дорога впереди петляла резкими виражами, плавно уходя под уклон к столице, и автомобиль мирайцев развил на ней почти предельную скорость. Мотоцикл явно отставал.
   Позади Торвена грохнуло, и в утреннем небе вознёсся столб огня: это сработала бомба, которую господин Мусташ подложил под новый прототип. По дороге прокатилась ударная волна, развернув мотоцикл почти поперёк. Землянин бросил взгляд назад: в небе росло большое дымное облако, увенчанное белой шапкой взрыва; от него неслись вниз по склону мирайские мотоциклисты с короткими автоматами наперевес. Перестрелка почти стихла.
   Внизу, у подножия облака, стоял бравый Шар де Комба. Заметив Торвена, он в своей обычной манере салютовал ему штурмовой пушкой, вскинутой к небесам. Другой рукой бесстрашный воин Сопротивления держал большую бутыль, из которой пил прямо на ходу крестьянскую виноградную водку.
   Торвен поднял руку в прощальном жесте и, прикинув в уме траекторию спуска, с сожалением повернул мотоцикл на скалистый склон, чтобы выиграть расстояние, отделяющее его от машины, в которой захватчики увозили генерала Лавэ.
  
   -- Прикажете его пристрелить, ваше прекрасное светлейшество?
   Гранатомётчик высунулся в окно легковушки, ловя в золочёное перекрестье прицела несущийся стремглав вниз по склону мотоцикл с двумя фигурками на сиденье.
   -- Вы с ума сошли, -- сказал спокойно флаг-штандартмейстер Звёздной Гвардии. -- Стрелять в него сейчас -- это всё равно что стрелять в нашего любимого флаг-штурмана. Сейчас же уберите гранатомёт!
   Солдат, получивший приказ, послушно убрал из окна своё никелированное оружие, снял на всякий случай перламутровый хвостовик взрывателя с гранаты и вынул служивший противомассой пакетик с конфетти. Мотоцикл нагонял, катясь по склону почти наперерез.
   -- Он нас догонит, -- сказал Оо Сукаси. -- Кто это такой?
   Шеф разведки эскадры, коснувшись изумрудного орла на своих кружевных эполетах в знак компетентности и достоверности сообщаемой информации, поглядел в походную записную книжку, элегантно переплетённую в хвосты тушканчиков.
   -- Это некто Арсен, журналист из газеты "Заря".
   -- У вас есть при себе досье на него?
   Шеф разведки сделал знак своему помощнику; тот протянул начальнику открытый ларец из палисандра, по краю которого был выложен пластинками перламутра иллюстрированный рассказ о двух золотых рыбках, оказавшихся самцами. По мнению шефа разведки, это классическое произведение наилучшим образом отражало высший дух имперских разведывательных операций. Порывшись среди надушенных лотосом карточек, разведчик протянул Оо Сукаси одну из них, исписанную тёмно-зелёными чернилами, с красивейшим каллиграфическим завитком внизу. В правом нижнем углу карточки стояла фотография Арсена.
   Флаг-штандартмейстер, не глядя, взял карточку и приложил к большому рельефному браслету, украшавшему его могучий обнажённый бицепс. Поверх безупречных зелёных иероглифов чётко пропечатались красные слова:
   "Найти и уничтожить!"
  
   "Сейчас они пустят гранату, -- подумал Хачи Каминоке, -- и мне конец. Это естественно, это гибель солдата. И это лучшее, что может ждать меня в такой час! О прародители, о Великая Справедливость, чем же я преступил закон чести и долга? Какой позор: влюбиться в переодетую женщину, привести её на военный корабль, одеть в свою одежду, а главное -- за три дня так ничего и не заметить! Какое счастье, что я проводил эти ночи с офицерами! Она могла бы пустить в ход свои женские искусства, очаровать меня, развратить! Предательство, кругом одно предательство! Зачем милосердие и долг, зачем служение Великой Справедливости и Императору, если каждый добрый поступок приводит к тому, что совершивший его человек оказывается в плену и бездне позора?! Ну почему же ни не стреляют? Неужели боятся попасть в меня?! Смелее, неведомый мне безымянный гранатомётчик, смелее! Уничтожив меня, ты поможешь потерявшему честь без лишних хлопот рсстаться и с жизнью!"
   Хатико вновь сделал попытку вырваться, но всё было тщетным: колено гиганта, удерживавшее флаг-штурмана прижатым к сиденью, обладало хваткой прочностью железных тисков. Мотоцикл неумолимо сближался с легковушкой, отчаянно вилявшей на полотне шоссе. Хачи увидел, что гранатомётчик прячется обратно в окно машины. "Трусы! -- подумал он в отчаянии. -- Трусы! Впрочем, я тоже колебался бы, если бы пришлось убить своего... Он же не знает, какой отчаянный позор я навлёк своим нелепым увлечением на императорские штандарты!"
   Мотоцикл вынырнул на дорогу шагах в десяти от автомобиля. Пленивший Хачи великан -- флаг-штурман подумал на мгновение с ужасом о том, как жестоко должны любить такие страшные люди -- вынул из рукава небольшой пистолет и спокойно, точно в тире, выстрелил по скатам легковушки. Автомобиль зашипел, пошёл юзом. Второй выстрел полностью лишил машину заднего моста. Ещё два выстрела сбили боковые зеркала; в окне водителя появилась голова в белой хачимаке, оглядывавшая дорогу. Гигант прицелился, но не выстрелил. Что они предпримут дальше?!
   Автомобиль остановился у обочины, задняя дверь распахнулась, и из неё выпрыгнул, заступая дорогу мотоциклу, флаг-штандартмейстер Оо Сукаси. Мотоцикл, провизжав по асфальту, затормозил в полусотне шагов от командира Звёздной Гвардии; за плечами Оо бесшумно выросли силуэты штабных и свитских офицеров.
   -- Я приказал убить вас, -- сказал Сукаси. -- Считайте, что вы уже мертвы. Но если вы сейчас отдадите нам нашего соратника, мы пощадим Лавэ. Даю вам в этом моё слово, а вы и ваши соплеменники уже успели, наверное, убедиться, что слово мирайского офицера что-то да значит.
   -- Да, ваше слово -- товар высокой пробы. Пока вы можете выгодно торговать им, конечно же, -- ответил по-мирайски пленитель Хачи Каминоке. -- Но я не заинтересован в этой сделке. У меня есть более простой вариант, флаг-штандартмейстер: вы отдаёте мне Лавэ, юноша остаётся гарантией нашей обоюдной безопасности, и мы уезжаем туда, куда нам заблагорассудится. Если же вы будете преследовать меня и, не приведи ваши прародители, убьёте, то Императору будет небезынтересно узнать из моего некролога, что мирайская военщина в вашем лице расправилась со мной из-за моего журналистского расследования относительно так называемой "ночи в серебряной беседке, овеваемой ароматом росного ладана". Само собой разумеется, что материалы расследования будут опубликованы, подпольно или явно, и наверняка попадут в руки его императорского величества.
   -- Вы -- демон зла, тануки! -- воскликнул Оо Сукаси. -- Как вы могли прознать об этой ночи?
   -- Очень просто: устроив её! Или вы до сих пор наивно думаете, что Кантона лишена собственной политической разведки?!
   -- А где гарантия, что вы не опубликуете эти материалы просто так?
   -- Таких гарантий я вам не даю и не дам. Ваша единственная гарантия -- то, что мне выгодно, пока вы у нас на крючке. Даже если вам самому вздумается совершить почётное сепукку, у вас есть братья и клиенты, а Император бывает весьма мстителен. Так что вам остаётся только верить -- если не в мою порядочность, то в моё умение по-хозяйски распоряжаться ценным ресурсом. Отдавайте Лавэ и можете быть свободны, флаг-штандартмейстер!
   Поколебавшись одно мгновение, Оо Сукаси повернулся к машине и нарочито медленно принялся освобождать связанного генерала. Его офицеры с молчаливой тревогой наблюдали за ним.
   Внезапно кусты позади мотоцикла с треском раздвинулись, и на шоссе вылетел ещё один мирайский автоматчик, вскинувший своё оружие к плечу. Похититель флаг-штурмана, почти не оборачиваясь, выстрелил; мотоцикл с отвалившимся колесом пересёк пустынное шоссе наискось и рухнул в кювет.
   -- Отзовите своих головорезов, флаг-штандартмейстер, -- предупредил он строго. -- Иначе будет плохо.
   Генерал Лавэ, освобождённый от ручных и ножных кандалов, подбежал к мотоциклу и взгромоздился на заднее сиденье, крепко схватившись за пояс гиганта. Машина застрекотала и рванулась с места.
   -- Вы страшный человек, -- шепнул водителю генерал. -- Я и не думал, что у вас есть чем прижать мирайцев.
   -- Мы не бросаем своих в беде. А теперь держитесь крепче: мы должны удрать отсюда как можно дальше.
   -- Да, и я не знаю, в какую сторону: все дороги из столицы перекрыты!
   -- Значит, мы едем в саму столицу! В двухмиллионном городе затеряться на пару дней -- проще простого! И, кроме того, нам нужно будет подвергнуть нашего пленника самому серьёзному допросу!
   Хачи Каминоке тихо застонал от отчаяния.
   Возбуждение. Кантона. 258.16.5.
   Уже к вечеру едва ли не всё население планеты знало о дерзком налёте подпольщиков на Кюль. Национальный темперамент превратил стычку в крупную победу освободительных сил; в вечерних газетах журналисты убили около трёх корпусов мирайской элитной пехоты и взорвали под Кюлем два из семи кораблей Звёздной Гвардии. Из Лавэ газетчики сделали идеал и национальный символ всей Кантоны. В наименее оккупированных городах и посёлках, даже в некоторых районах столицы гремели национальные марши. Сотни буржуа и клерков выходили на демонстрации, скандируя под окнами мирайских административных учреждений: "Лавэ! Лавэ! Ла-вэ!!!". Кое-где стреляли.
   В этих условиях Комитет Общественного Спасения собрался на экстренное заседание, где присутствовали не только Писатель и Профессор, но и трое других членов организации: Следопыт, Инженер и недавно кооптированная взамен Генерала Вязальщица. Инженер не скрывал своего резкого отношения к деятельности Комитета, да и Следопыт настроен был скептически:
   -- Я не получу промышленной выгоды, если ваш завод двуногих полуфабрикатов окажется в моих руках в таком же виде, в каком вы предоставили мирайцам два опытных образца. Если Лавэ решит взорвать всю Кантону, только бы она не досталась врагу -- он сделает это, не задумываясь. Это фанатик. Ему ли думать о бизнесе!
   -- Можно подумать, -- фыркнул Инженер, -- что кто-то другой из нашего Комитета способен был бы на такое же яркое действие. Скажите лучше, что боитесь утратить контроль, что народ теперь наплюёт на нас и нашу осторожную трусость и пойдёт за обещаниями Лавэ. Вы ведь в первую голову этого опасаетесь, не так ли?
   -- Разве вам не очевидно, Инженер, что любое наше активное действие приведёт к гибели нашего научного потенциала? -- брюзгливо спросил Профессор.
   -- Какая разница: погибнет он или будет служить врагу? А насчёт активных действий -- это что-то новенькое. Вы уже изобрели пассивный способ взаимодействия с мирайцами, Профессор?
   -- Мы можем подрывать их экономику изнутри, продавая им втридорога шедевры столичной моды, -- заметила Вязальщица. -- Оккупанты падки на модные вещи, да и вообще на эстетику.
   -- Но это несерьёзно!
   -- Зато безопасно, -- спокойно возразила Вязальщица. -- И культурно.
   -- Меня, -- сказал Профессор, -- по-прежнему беспокоит тот человек, который уже дважды спас Лавэ. Арсен. Вам что-нибудь удалось о нём выяснить, Писатель?
   -- Ничего нового: обыкновенный левак. Часто исчезает из поля зрения -- пропадает среди дикарей на других континентах, пишет про их быт. Одно время изучал материалы по истории колониальных войн, собирался накропать книжечку. Словом, обычный бездельник.
   -- Семья, родители?
   -- Отсутствуют. Точнее, они погибли. Арсена воспитывала его тётка, хозяйка поместья Бросилон. Сейчас она уже умерла.
   -- А поместье?
   -- Принадлежит ему, хотя и не даёт большого дохода. Если хотите знать, компетентные источники болтают, что он не племянник, а просто альфонс. Примазался к бедной, а точнее, к богатой, но одинокой женщине и вошёл в права наследования. Хотя другие утверждают, что это невозможно: Арсен не интересуется женщинами.
   -- Кем же он тогда интересуется?
   -- У таких людей личной жизни обычно не бывает; как правило, у каждого из них есть своя любовница: госпожа Идея. Как я понимаю, она обычно весьма горяча, и общение с ней заменяет все остальные удовольствия. Арсен -- паладин, слуга позиции, и, как следствие, он ещё более опасен, чем сам генерал Лавэ.
   -- А подходы к нему есть?
   -- Пока неясно. Думаю, что нет: он всегда был слишком осторожен и избегал скандалов, а уж после оккупации постарается не связываться лишний раз ни с кем, кроме фанатиков-патриотов.
   -- Значит, нужно найти фанатика-патриота, -- сказал Профессор. -- Простая логика говорит нам: если мы хотим взять Лавэ, нам нужно устранить сперва его непрошеного охранника. И если этим займётся, как вы выразились, фанатик-патриот, то нам же будет легче: впоследствии именно на пламенных борцов за независимость падёт вина за устранение Лавэ, а мы выйдем из тени вновь в качестве спасителей нации.
   -- Я не согласен, -- сказал Следопыт. -- Начиная игру по устранению этого Арсена, да ещё чужими руками, мы слишком многим рискуем.
   -- И я не согласен, -- прибавил Инженер.
   -- Зато согласны я и Вязальщица, -- подытожил Профессор. -- У нас в Комитете царит истинная демократия, господа. Слово за Писателем!
   Писатель, смаковавший в углу горячий абстини с сахаром, медленно отставил свою большую кружку в сторону и чётким, трезвым голосом сказал:
   -- Я думаю, что Арсена нужно уничтожить как можно скорее. Он, а не Лавэ -- единственная сила, которая сейчас в состоянии уничтожить нас.
   -- А рабочие, которые хотят Лавэ? -- спросила Вязальщица. -- Их вы не считаете сокрушительной силой?
   -- Увольте: этот аспект вашего прогнившего бытия вообще никак не должен меня касаться...
  
   Тем не менее именно Писатель приехал в Кюль к вечеру того же дня.
   Никто из членов КОС не знал об этом его визите. Писатель взял мотоцикл, трубку, гэнно в кисете и отправился в одиночку в Кюль, совершенно не стесняясь мирайских патрулей, свирепствовавших на всех дорогах.
   В развалинах лабораторного корпуса хозяйничали мирайцы; часть сотрудников, в основном техники и лаборанты, была арестована имперской контрразведкой, учёные -- отпущены по домам. Другие, помоложе, бежали в горы с отрядом инсургентов; в горах теперь часто, звонко стреляли. Никто из тех, с кем встретился Писатель, не мог сказать ничего определённого о журналисте Арсене.
   Писатель разыскал среди крестьян местного охотника, своего личного агента в Кюле. Дядюшка Бедэн -- так звали пожилого браконьера -- с удовольствием пересказал Писателю все подробности террористического нападения группы Генерала на исследовательскую лабораторию.
   -- Тут был мальчишка, который взорвал предыдущий прототип. Мирайцы увезли его с собой, а во второй раз зачем-то привезли обратно. Он вообще был там прямо в самой гуще, он всё видел весьма подробно -- включая и вашего журналиста, разумеется.
   -- А где теперь этот мальчишка?
   -- На ферме госпожи Ваш. Она укрыла бедного сиротку, чтобы он хоть немного пришёл в себя.
   В вечерних сумерках Писатель отправился на ферму госпожи Ваш, которая радушно приняла его и угостила своим душистым парным молоком, от которого Писателя тотчас вырвало. С прояснённым сознанием он отправился на сеновал и разыскал в сене щупленького быстроглазого парнишку, жевавшего круглый деревенский хлеб.
   Писатель решил идти ва-банк.
   -- Послушай, ты, сопляк, -- сказал он, взяв верткого пацана за шкирку. -- Я -- один из руководителей подполья. Из-за твоего теракта мирайцы со дня на день начнут бомбить наши города, а сумасшедший генерал Лавэ только ускорил эту катастрофу своим налётом на Кюль. У нас очень мало времени, запомни, очень! Мы должны действовать самыми быстрыми и решительными средствами...
   -- Что нужно предпринять?
   -- Ты подпольщик, и ты очень юн, -- сказал Писатель, -- ты не вызовешь подозрений. Разыщи генерала Лавэ, он наверняка должен быть где-то в столице. Генерал сам по себе не фигура, он исключён из подполья и потерял всякую власть, он -- изменник. Опасен тот, кто сопровождает его -- рослый человек по имени Арсен. Именно он руководит сейчас действиями генерала, именно он подводит наш мир к последней черте. Именно он привык работать террором и убийствами там, где нужны терпение и мудрость.
   -- Он солдат свободы, -- сказал мальчишка.
   -- Как твой отец?
   -- У меня нет отца, -- ответил юноша и заплакал.
   Писатель успокоительным жестом похлопал его по плечу.
   -- Когда мы победим, твоим отцом будет всё наше отечество!
   -- Как можно победить, не сопротивляясь?
   -- Мудростью и знанием, -- ответил Писатель, -- высокой культурой и умением в любых условиях оставаться самими собой. Мы не должны позволить продажным политиканам и шайке жаждущих крови террористов оседлать наше движение! Солдату нужна не только отвага, но и выдержка.
   -- Вы его не остановите, -- вздохнул подросток. -- Он настоящий герой!
   -- Он убийца. Опытный и беспощадный убийца. Пойми, я знаю его гораздо лучше, чем ты, чем кто угодно! Ему убить человека -- раз плюнуть...
   -- Значит, он убьёт Хатико?!
   -- Кого?
   -- Хачи Каминоке, флаг-штурмана Звёздной Гвардии, которого он похитил.
   -- Конечно, -- согласился Писатель. -- Будет пытать, а потом убьёт. Тебе это не нравится?
   Подросток содрогнулся.
   -- По-моему, за дело свободы нужно сражаться честными руками. И всё равно, вы не сможете его остановить...
   -- Мы не сможем, но ты -- ты сможешь! Пойми, как бы ты им не восхищался, ради блага народа и планеты его нужно убить любой ценой! Должен найтись патриот и подлинный герой, который возьмёт на себя эту миссию и избавит мир от террористов, предающих родную планету.
   Подросток вопросительно посмотрел на Писателя.
   -- Во имя свободы, -- многозначительно добавил тот.
   Преследуемый. Столица. 258.16.6.
   Имир Торвен нервничал. Сперва имперской контрразведке и Звёздной Гвардии наверняка даже в голову бы не пришло искать мятежного генерала в политическом центре планеты, но рано или поздно они наверняка должны были опомниться. По счастью, у Торвена был заготовлен для Генерала ещё один вполне убедительный комплект новой внешности. Маленький приборчик, вмонтированный в наручные часы Генерала, эффективно распознавал не только следящие устройства, но и живых шпионов; приборчик этот, изготовленный для Торвена ещё на Синиз, оставил самого землянина без адекватной защиты. Ему оставалось полагаться только на свой опыт и могучие психические силы. Однако никакие средства не могли в течение длительного времени замаскировать огромный рост и рельефную мускулатуру "левого журналиста"; опасаясь опознания, Торвен старался не появляться в толпе, где его фигура резко выделялась бы по контрасту среди щуплых и относительно низкорослых жителей столицы.
   Время неумолимо работало против него: пока Торвен пристроил генерала Лавэ на одну из явочных квартир подполья, город был оцеплен в три кольца; начались облавы и обыски. Несколько раз землянину приходилось скрываться от приближающихся патрулей под металлическими опорами мостов и в трубах под насыпями, разгоняя своим приближением клошаров и громадных пауков, свивших себе ловчие сети во всех мало-мальски непосещаемых местах столицы. Вырваться из города становилось почти нереальной задачей: к утру следующего дня Торвен убедился в этом окончательно.
   Тогда он решил действовать по-другому. Отоспавшись полчаса, он переоделся, сменил маску и решительно пошёл в самый центр промышленной части города -- в портовые доки.
  
   Всякий, кто попадал в разгар рабочего дня в промышленные районы крупных городов Кантоны, мог неожиданно для себя открыть истинный облик планеты. Имир Торвен не раз бывал в цехах заводов, в доках и портовых пакгаузах, среди серой квадратной застройки рабочих районов; здесь многие знали "журналиста Арсена". И на этот раз его приветствовали как героя: слухи о приключении в Кюле каким-то неведомым образом достигли уже трущоб столицы.
   -- Когда восстание?!
   -- Долго нам ещё терпеть эту сволочь, продавшую нас Империи?!
   -- Где Лавэ?! Дайте нам Лавэ!
   Эти требовательные голоса звучали всё чаще по мере того, как Торвен углублялся в дебри бетона и стали, окружавшие порт. Многие бросали работу; вспыхнул стихийный митинг, на котором землянин сказал кантонским рабочим всего несколько слов:
   -- Мы должны выждать момент для удара. Комитет Общественного Спасения предал планету и всех нас; теперь дело восстания и освободительной борьбы в ваших руках. Не дайте предателям оседлать рабочее движение! А теперь -- самое важное: кантонские учёные втайне от всех разработали технологию, позволяющую заменить людей -- рабочих или солдат -- человекообразными машинами. Эту технологию предатели из КОС хотят продать мирайцам в обмен на собственную свободу и безопасность. Мы не знаем, где находится завод этих машин; мы знаем только то, что образец для передачи его мирайцам привезли в Кюль на жёлтом грузовике "жирафа" номер 77-13 -- отсюда, из портовых доков! Жизненно важно найти этот грузовик и разузнать, откуда он ехал. Мы должны найти этот завод и взять контроль над ним в свои руки, или же уничтожить его. Иначе мирайцы смогут смело уничтожить три четверти населения Кантоны, получив взамен армию безмозглых машин!
   -- Мы выясним это сегодня же, -- пообещал один из рабочих активистов, которого все называли "папаша Динитэ".
   -- Тогда свяжитесь со мной, а пока что -- возвращайтесь к работе. Вы должны найти новых руководителей, способных возглавить борьбу. Ваша сила -- не в Лавэ, а в единстве целей, в то время как руководители комитета не могут найти общего языка даже друг с другом...
   Сказав так, Торвен покинул доки и бросился бежать малоприметными закоулками, поскольку за краткое время его выступления в порту уже началась полицейская облава. Пришлось нырнуть в ледяное море и проплыть среди волн два километра, отделяющие порт и волнолом от небольшого участка скалистого берега, где стояли на обрыве, точно ласточкины гнёзда, полукруглые хижины рыбаков и отставных матросов. Землянин сбросил маску и парик "журналиста Арсена", ополоснулся пресной водой у колонки, выждал полной темноты в зарослях дрока и уже глубокой ночью отправился в одной купальной одежде, босиком, в центральную часть города.
   Это было небезопасным приключением. Рост и мускулатура Имира Торвена выделяли его из любой толпы кантонцев даже в одежде, а почти обнажённый мужчина таких пропорций не мог не привлечь к себе внимания. Мальчишки в подворотнях и проститутки, стоявшие стайками под каждым фонарём, осыпали землянина градом насмешек, с каждым шагом всё больше навлекая на него мирайские военные патрули. Торвен пробовал бежать дворами, но безрезультатно: к мальчишкам и проституткам добавили свои удивлённые голоса бабки, клошары и уличные коты. Ситуация становилась катастрофической.
   Торвен перешёл на бег, не скрываясь больше и не пытаясь уйти в тень. Спортивная фигура землянина хорошо сочеталась с занятиями бегом, а недостаток одежды в этом случае не представлялся чем-то необычным: спортсмен в одних трусах бежит по ночному городу -- интересно, завлекательно, но не более того, подозрений сразу втрое меньше. Историк обругал себя мысленно за то, что не избрал эту тактику раньше. Проститутки и сопляки отстали -- кантонские спортсмены известны были грубым нравом. Однако оставалась ещё проблема патрулей: Имиру Торвену и в голову не приходило надеяться, что мирайцы оставят его фигуру без внимания.
   Он был уже близко к центру города, когда заметил внезапно вывеску на одном из многочисленных подвальчиков-варьете, извещавшую о сегодняшнем вечернем представлении; хозяин варьете обещал посетителям живую музыку (Торвен усмехнулся, услышав льющуюся из окон старинную песню Мервэ Шотез), коллекцию редких вин из Блэвуайе, а также -- это бросалось в глаза всего сильнее -- "акробатические номера фантастических силачей гигантского роста с острова Иль-Девализье, с элементами буффонады".
   Решение созрело мгновенно. Торвен обежал здание, вырвал из петель замок чёрного хода и, не обращая внимание на протестующие вопли попавшейся под руку консьержки, вошёл в подсобные помещения варьете. Здесь пахло петухами, сваренными в вине, жареной рыбой и салатами. Ориентируясь на звуки музыки и чарующий низкий голос Мервэ Шотэз, землянин прошёл несколько комнат и, откинув полог, шагнул на сцену.
   Оглушительный рёв восторга приветствовал его появление. Сцена варьете была почти полностью занята: колоссального роста дикарь с рельефными мышцами и смоляно-чёрными волосами стоял на сцене перед длинной вешалкой с костюмами, очевидно, примеряя их на себя один за другим. К тому моменту, когда Торвен появился из-за кулис, дикарь как раз кончил застёгивать и завязывать на своём торсе очередной шедевр кантонской высокой моды; поклонившись публике, он сделал шаг к стоящим поодаль гимнастическим гирям, поднял одну из них; взыграли страшные мускулы, и модный костюм тотчас разлезся по швам, оставив дикаря в корсарской рубашке и широких полотняных брюках.
   -- Извини, друг, -- сказал Торвен. -- Мне нужна твоя одежда.
   Дикарь улыбнулся ему:
   -- Бери сколько хочешь, костюмы на вешалке...
   -- Они бутафорские, -- с сожалением ответил землянин. -- А мне нужны настоящие. Раздевайся.
   Островитянин подмигнул в ответ:
   -- Это будет номер! Попробуй меня раздеть, если сможешь, силач!
   -- В таком случае, прошу прощения за неудобство...
   Торвен сбил дикаря с ног приёмом греко-римской борьбы. Тот не остался в долгу -- двойной нельсон и браруле, проведённые подряд, вернули островитянину тактическое преимущество. Страсти в зале достигли высочайшего накала: музыка смолкла, женщины застонали, сидевший у столика в первом ряду мирайский офицер выронил монокль в рюмку и на ломаном кантонском спросил у антрепренёра, сколько ему будет стоить продление удовольствия на весь остаток ночи. Руки и колено дикаря упёрлись в грудную клетку Торвена; тот извернулся и прижал, в свою очередь, островитянина к полу, другой рукой развязывая тесьму его штанов. Черноволосый артист, рассвирепев, поднялся на ноги и вновь бросился на Имира Торвена; от этого движения штаны спали наземь, к вящему восторгу зрителей. Перехватив могучего атлета поперёк торса, землянин в два движения избавил его и от рубахи. Бурные аплодисменты приветствовали этот борцовский подвиг. Антрепренёр, задыхаясь от счастья, поднялся на сцену и вручил обоим борцам толстые пачки денег.
   -- Великолепно! -- прошептал он, вытесняя борцов за кулисы. -- Великолепно. -- Вы ищете работу силача, господин...
   -- Торвен, -- сказал Имир Торвен, сделав, по местному обычаю, ударение на последнем слоге.
   -- Господин Торвен, считайте, что вы её получили! Это было нечто бесподобное, колоссальное! Такого ещё не знала история кантонского шоу-бизнеса! И, кстати, вы, господин Шарбоканье, -- так он назвал островитянина, -- были столь же бесподобны в своей первобытной ярости! Итак, считайте друг друга отныне своими напарниками! Кстати, верх-фейермейстер Мушаши, наш сегодняшний почётный гость с Мираи, спрашивает, не согласитесь ли вы присоединиться сегодня к нему в его номерах? Он предлагает...
   -- Не стоит, -- извинился Торвен, -- благодарю вас. Я вообще-то не спортсмен и не ищу работу в шоу-бизнесе. Я по образованию учёный, историк, много путешествую. Сегодня в портовом квартале на меня напали, и мне пришлось, к сожалению, оставить грабителям бумажник и всю свою одежду. Таким экстравагантным способом я надеялся вернуть себе самоуважение и хотя бы часть вещей, необходимых для прогулок по ночным улицам...
   -- Браво! -- вскричал антрепренёр. -- Браво! Вот что значит подлинный кантонский характер! Мы остроумны, храбры и никогда не теряемся! Что ж, мой драгоценный господин Торвен, позвольте мне помочь вам облачиться в пристойную одежду и уже в вашем новом качестве представить вас гостям нашего заведения! Уверен, что наше варьете получит среди столичной публики фантастический блеск благодаря этой истории: вы же знаете, как наши соотечественники падки на всё, что связано с наукой! Переоденьтесь же, и я немедленно представлю вас как нашего самого почётного и высочайшего гостя!
   -- Право же, не стоит...
   -- Вы посмеете отказаться от гостеприимства, которым так славится Кантона, прямо на глазах у мирайских завоевателей?! Где ваш патриотизм, господин Торвен?! Право же, из соображений национальной солидарности вы просто обязаны...
   -- Хорошо, -- сказал Торвен. -- Разрешите мне только переодеться в одиночестве.
   -- Бесспорно, господа... Эй, Мондюль! Помоги господину Торвену подобрать пристойный гардероб. Сегодня мы получим в сто раз больше, чем стоит самый дорогой костюм... Жду вас в зале, господин Торвен! А вас, мой друг Шарбоканье, попрошу обратно на сцену. Вы великолепно поработали, надеюсь, ваш гонорар вас не разочаровал и не разочарует...
   Появившийся на зов антрепренёра прислужник отвёл Торвена в гардероб, где землянин с удовольствием переоделся в неброский вечерний костюм. Из потайных карманов в плавках он извлёк документы, маску и парик журналиста, а также небольшой спортивный пистолет, с которым привык никогда не расставаться. Оставался сущий пустяк -- исчезнуть из перевозбуждённого кабаре. Единственное окошко гардеробной комнаты было забрано решёткой; памятуя наставления своего близкого друга Гиркана, Имир Торвен принялся откручивать винты решётки с помощью плоской пистолетной мушки. Его работа была близка к завершению, когда из коридора, ведущего в гардеробную, послышались громкие возбуждённые голоса.
   Зажав в кармане руку с пистолетом, Торвен отступил за дверной косяк. Голоса смолкли, замок щёлкнул, открываясь. В полутьму гардеробной комнаты скользнула маленькая, хрупкая женская фигурка.
   -- Бегите же, чёрт вас возьми! - воскликнула она. -- Идёмте со мной, я выведу вас чёрным ходом. Вы с ума сошли, Арсен, вам нельзя было здесь появляться: с минуты на минуту здесь будет целый батальон Звёздной Гвардии! Бежим же!
   Торвен всмотрелся в вошедшую и чуть не вскрикнул от удивления: в маленькой женщине, похожей на подростка, он узнал Мервэ Шотез!
   Близкие. Пригород. 258.16.7.
   -- Вы понимаете, что будет, если ваше участие в этом деле выяснится? Для мирайцев женщина вообще не имеет значения. Вас уничтожат или отправят в рабочий лагерь.
   -- Какая разница? Я тоже патриотка и тоже сражаюсь за свой мир. Я заранее готова к любым последствиям.
   -- Но вы не просто боец, вы -- гордость Кантоны, одно из живых выражений её народной души! Как вы можете так безответственно рисковать собой, укрывая меня здесь, на этой даче?!
   -- Вы всё такой же, каким были двенадцать лет назад, Имир... Не знаю. Возможно, вы единственный, кто до сих пор видит во мне талант -- как тогда, когда вы оказались единственным, кто увидел во мне живую человеческую душу.
   -- Не считая дочери, разумеется?
   -- Вы знаете о ней? Я старалась удержать это в секрете от всех.
   -- Я узнал случайно. Не корите меня: я никогда не преследовал вас и не пытался лезть в вашу жизнь, Мервэ.
   -- Я знаю, Имир, вы всегда были очень благородным человеком. В конце концов, именно вы вернули мне веру в человечество вообще и в мужчин -- в особенности.
   -- Вот как! А я слышал, что после нашей встречи вы стали избегать мужчин. Мои собратья по продажному перу называют вас мужененавистницей.
   -- Я просто боялась вновь разочароваться, Имир. Это так страшно -- разочароваться на ложном опыте в том, что лишь случайно осознала по-настоящему. Наверное, такое осознание сродни религиозной вере. Внезапно появляется в жизни что-то чистое, недостижимое, забытое ещё в детстве, а потом осознанное вновь... Вы вернули мне не жизнь, Имир -- вы вернули мне символ моей веры. И мне было бы очень страшно вновь утратить его -- навсегда.
   Мервэ Шотез помолчала с минуту.
   -- Вы были правы тогда, посоветовав мне избрать путь служения искусству. Чистое искусство -- религиозная утопия, но я никогда не пела только ради того, чтобы петь -- я знала, что меня слушали люди. И будут слушать, надеюсь! Это всё благодаря вам. Вы открыли мне тогда глаза, Имир. Если бы не это, если бы не ощущение нужности, которое даёт каждое выступление -- не знаю, смогла бы я жить эти годы, или прошлое потянуло бы назад. Всё, что поддержало во мне жизнь и человечность, дали вы мне, Имир! Любовь людей к моим песням -- это, конечно же, ваша заслуга, -- и наша дочь.
   -- Наша дочь?!
   Певица присела на край кровати и осторожно взяла в свои маленькие смуглые ручки неподъёмную ладонь землянина.
   -- Да, Имир, я виновата перед вами. Двенадцать лет назад вы стали отцом, а я скрыла этот факт даже от вас. Но я не жалею... я ни о чём не жалею! Вы -- пришелец из далёкого, удивительно доброго мира; я быстро поняла это, а потом мои мысли на этот счёт подтвердились. Ваши цели -- космические цели, ваши помыслы объемлют весь наш сложный мир, и не мне, второразрядной певичке с неустойчивой психикой, было связывать вас теми беспокойствами, которые могли бы появиться у вас, знай вы о своём ребёнке. Я решила, что всё сделаю сама -- можете винить меня в этом! Но я не хотела платить за вашу доброту мелочными заботами и чёрной неблагодарностью... я любила вас. И, наверное, по сей день люблю.
   Торвен медленно погладил короткие чёрные волосы Мервэ Шотез.
   -- Быть может, вы правы, а может, и нет, но не мне об этом судить. Во всяком случае, вы действовали так, как вам казалось правильнее всего. Спасибо вам, Мервэ!
   Женщина прижалась щекой к широкой груди Торвена.
   -- Не стоило мне и сейчас вас расстраивать. Простите мне этот детский каприз...
   Землянин легко поднял кантонскую певицу на одной ладони к самому потолку:
   -- Вам прощается. Вы всегда были прелестным ребёнком, Мервэ.
   -- Только не сейчас, -- вздохнула маленькая женщина. -- Мне тридцать три, а это, насколько я помню, ваши сорок восемь. По нашим меркам, я -- старуха, которой как раз пора искать себе титул на продажу, чтобы заодно с ним приобрести по дешёвке и старинный фамильный склеп.
   -- Не говорите гадостей, Мервэ! Лучше уж доведите начатое до конца и познакомьте свою очаровательную дочь с её блудным папашей. Я наверняка услышу много интересного о своём моральном облике из уст молодого поколения.
   Певица слегка побледнела.
   -- Если бы я могла, -- произнесла она с горечью.
   -- Что-то случилось?
   -- С первых дней войны моя маленькая Лоло исчезла из интерната. Она училась в интернате при Эколь, представляете, Имир? Хотела стать историком, хотя уже знала, что исторический факультет при Эколь закрывают с году на год. Решила в любом случае, что получит сперва высшее образование, а уже потом докажет право истории называться наукой. Должно быть, сказывается кровь, а?! -- Мервэ Шотез мрачно усмехнулась. -- С нашими-то... Разве им что докажешь! А когда упали первые бомбы, она пропала. Я только получаю от неё раз в месяц открытки без потового штемпеля: "Мамочка, не волнуйся, со мной всё хорошо". Думаю, -- Мервэ понизила голос ещё сильнее, -- она ушла в Сопротивление.
   По лицу Имира Торвена пробежала тень тревоги.
   -- В двенадцать лет -- и на войну? Хотя история знает немало подобных примеров... А когда от неё было последнее письмо?
   -- Обычно открытки приходят со второго по пятое число каждого месяца. Но пока что ничего нет; я боюсь, не связано ли это с массовым предательством в руководстве Сопротивления? Страшно даже подумать, что не я, а моя бедная малютка может оказаться в руках мирайских палачей!
   -- Будем надеяться, что всё не так страшно, -- сказал Торвен, -- ведь уже пять дней мирайцы свирепствуют. Должно быть, у неё просто не было возможности связаться с вами, моя несравненная Мервэ!
   Женщина погладила руку Имира Торвена, вновь прижалась к нему, поцеловав в высокий лоб.
   -- Всё-таки я вас расстроила, Имир, своими мелкими заботами! Что до нас, отдельных людей, когда на пороге пропасти вся цивилизация?! Вам надо обязательно поспать, хотя бы несколько часов: на вас ведь уже лица нет от усталости, а тут я со своими переживаниями...
   Она взбила пышную перину, уложила на кровать две подушки с хрустящими от чистоты наволочками, плотно задёрнула бамбуковые жалюзи на окнах. Землянин лёг в кровать, и Мервэ укрыла его с головой тонким верблюжьим одеялом.
   Торвен высунул вдруг из-под одеяла нос и с интересом спросил:
   -- А она красивая?
   -- Кто? -- ошалев от неожиданности, переспросила Мервэ Шотез.
   -- Как кто? Наша дочь.
   -- Конечно! Она красивее всех на свете...
   Она наклонилась над кроватью и осторожно, почти украдкой, поцеловала в глаза засыпавшего землянина.
   -- Спи, любимый...
   Расследование. Кантона. 258.16.8.
   Жёлтый грузовик "жирафа" с лебёдкой на крыше обнаружили уже на следующее утро. Грузчики, доставлявшие в Кюль очередной прототип двуногой машины, не стали запираться и рассказали повстанцам все подробности своего рейса; ящик со злополучным кибером, по их словам, был перегружен на машину прямо с борта прогулочной яхты "Капризуля", принадлежавшей некоему господину Ришу, мультимиллионеру. Выгрузив ящик, судно вновь ушло в море.
   Очередь действовать была за капитаном Торпилье. В двухстах милях от столицы капитан нагнал шедшую экономическим ходом яхту и несколькими выстрелами приказал ей лечь в дрейф. Люди капитана досмотрели судно, но не обнаружили ровным счётом ничего подозрительного; ящик, как выяснилось, был погружен на корабль на острове Монте-Латрино, находившемся с недавних пор в полной личной собственности господина Рише.
   Ночью с шестого на седьмое число группа из восьмидесяти шести патриотов, возглавляемая бесстрашным лейтенантом Каноном, высадилась на Монте-Латрино и прочесала его низменные ландшафты до последнего камешка. Никаких признаков завода или иного высокотехнологичного производства на острове обнаружено не было; зато на территории виллы господина Риша инсургенты неожиданно нашли нечто вроде стартового комплекса, обслуживавшего небольшую космическую ракету -- слишком маленькую, по меркам кантонской индустрии космоса.
   Об этом факте незамедлительно доложено было генералу Лавэ, три дня кряду безуспешно пытавшемуся допросить своего высокопоставленного пленника -- мирайского флаг-штурмана Хачи Каминоке. Генералу довольно быстро стало ясно, что пленник органически не сможет сказать ничего полезного; к высшим секретам штаба флаг-штурмана не допускали. Получив информацию о загадочном ракетном снаряде, генерал задал Хачи Каминоке прямой вопрос о возможном мирайском происхождении ракеты. Ответа он, разумеется, не получил.
   -- На кой дьявол, гром его разрази, нам тогда вообще сдался этот сопляк?! -- задавал генерал резонный вопрос своим подчинённым.
   -- Может быть, Арсен придумает, что с ним делать?
   -- Да, чёрт возьми, придумает! Если только этот проклятый Арсен, гром его разрази, сам ещё жив! После встречи с докерами он буквально испарился...
   -- Если бы он умер, мы бы об этом знали. Уверяю вас, Генерал, это не такой человек, чтобы умереть без скандала. По всей вероятности, он скрывается где-нибудь у дикарей, на островах Южного Архипелага...
  
   Подслушав этот разговор сквозь щели в выбитых досках теплушки, служившей временным штабом генерала Лавэ, Имир Торвен решил действовать самостоятельно. Тайными путями, неузнанный, он вернулся в загородный домик Мервэ Шотез и попросил певицу устроить ему совершено конфиденциальную встречу со Следопытом -- одним из руководителей Комитета Общественного Спасения. Пока Торвен отмокал в ванне с ароматическими маслами, смывая следы своего путешествия, Мервэ сумела договориться о встрече.
   Автомобиль Следопыта ждал Торвена у музея естественной истории, под скульптурой, изображающей скелет гигантского смилодона. Землянин уселся в машину небрежно, словно в такси; дверь бронированного лимузина плотно захлопнулась.
   -- Мы не должны встречаться, -- сказал Следопыт. -- Мы же договаривались: без крайней необходимости -- никаких встреч.
   -- Это крайняя необходимость, простите меня. К тому же мы встречаемся не как земляне, а как представители здешнего подполья. Другой, так сказать, уровень секретности.
   -- Вам не надоели все эти уровни секретности? Менять планеты, менять одно отвратительное лицо на другое...
   -- Чем вам не нравится лицо журналиста Арсена?
   -- У вас сейчас лицо шпиона, -- недовольно сказал Следопыт. -- Раньше вы так не выглядели.
   -- Зато вы всегда выглядите как коллектор...
   -- Я и был коллектором на "Диалектике", а вот в вас привык видеть учёного. Доставьте мне эту маленькую радость, прошу вас...
   Имир Торвен поспешно снял маску.
   -- Так легче?
   Следопыт вздохнул:
   -- Несомненно. Знаете, Имир, я так отвык за эти годы от нормальных земных лиц! Неужели наши предки были такими же, как жители Кантоны? Полудикие, свирепые, печальные в своей безысходности... Ну что, выкладывайте, что у вас там.
   Торвен помолчал, глядя сквозь тонированное стекло на проносившиеся мимо однообразные ряды фешенебельных строений.
   -- Похоже, этого завода просто нет на Кантоне. Видимо, они завозят свои боевые машины прямо с Синиз: ни одна другая планета просто не имеет достаточной технологии, чтобы произвести подобное.
   -- Я подозревал это. Видимо, это и есть крупный шанс профессора Сигдара Тарика?
   -- Да уж, -- согласился историк, -- похоже на то. Кому ещё могло бы прийти в голову возвратиться на родную планету во главе легиона завоевателей? Впрочем, Тарику могло прийти в голову ещё и не такое. Когда во время инцидента с доктором Кшеш-Маалу я попал к нему в плен, это представитель высокоразвитой гуманистической цивилизации, несущей соседям свет прогресса и так далее... Ну, вы поняли. Так вот, он пытал меня. Откровенно пытал, как в эсэсовских застенках.
   -- Я знаю, -- согласился Следопыт. -- Мне рассказывал Тимур Шер. К сожалению или к счастью, я лично не знаком с Тариком, но совершенно уверен теперь, что ключ ко всей этой истории -- в его руках!
   -- Согласен, -- ответил Имир Торвен. -- Значит, его нужно найти. Думаю, вам сейчас это проще сделать, чем мне: вы на полулегальном положении. Требуйте от Профессора, чтобы вам продемонстрировали завод. Это может привести вас к Тарику. А я займусь его поисками по каналам подполья.
   -- А вы не исключаете, что Тарик сейчас на Мираи?
   -- Маловероятно: там все друг друга знают, кастовая структура... Не станет же он маскироваться под женщину из рабочего лагеря?
   Торвен и Следопыт помолчали.
   -- Была связь с Землёй, -- сказал Следопыт, когда машина свернула в проулок. -- "Диалектика" придёт сюда через два или три года.
   -- Скорее бы! -- вырвалось у Торвена.
   -- Нам с вами это мало чем поможет, -- горько усмехнулся его собеседник, -- вы -- атмарский гражданин и генерал разведки, а я -- бизнесмен с планеты Кантона, опытный капиталист и угнетатель. Соотечественники увидят в нас не более чем экспонаты для кунсткамеры исторических типажей.
   Имир Торвен пожал плечами:
   -- Если бы меня волновал этот исход, я ещё тогда улетел бы обратно. А так -- я знал, на что иду. Как и вы, впрочем. Подло помогать другим цивилизациям исподтишка, опираясь на незримую мощь родного мира. Я уж не говорю про эффективность такой помощи... Так что не пугайте меня кунсткамерой: живьём меня туда не поместят -- закона такого нет -- а впоследствии мы и так станем объектом научного интереса потомков. И это, на мой взгляд, совершенно справедливо. В конце концов, опасность, с которой мы боремся, угрожает не только обитателям АБС-404, но и Земле, а в перспективе -- как минимум всей Галактике.
   -- Да уж. Сила, уничтожившая Плутон, ничто по мощи в сравнении с силой, способной создать сразу целое звёздное скопление из протовещества, да ещё и населить жизнью его планеты. Похоже, мы, земляне, очень сильно кого-то интересуем. Вряд ли Тарик или даже покойный доктор Кшеш-Маалу стоят близко к вершине той силы, которая проявляет этот интерес.
   -- По крайней мере, -- заметил Торвен, -- эта сила не враждебна нам.
   -- Почему вы так думаете, Имир?
   -- При таких мощностях они могли бы уничтожить нашу планету. А они, наоборот, помогают нам в расселении, создают своего рода заповедники культуры...
   -- Ну, какая здесь культура!
   -- Какая бы ни была. Объективные законы истории нерушимы, их поступательное развитие всегда приводит к одним и тем же результатам. Все планеты, населённые людьми, либо погибнут рано или поздно, либо придут к тем же высшим формам общественной организации, до которых дошла Земля в последние тысячелетия. Напомню вам, что мы начинали из куда худших стартовых условий...
   -- Но у нас было культурное наследие, а не жалкие ошмётки, которые мы встречаем здесь.
   -- Культурное наследие у них и у нас общее. Цивилизациям шарового скопления едва ли наберётся две тысячи лет, и они -- столь же равноправные наследники земной культуры, сколь и мы с вами. Объединившись, наша цивилизация усилится бессчётно.
   -- А что будет дальше? -- спросил Следопыт.
   -- В этом-то и вопрос. Мы с вами уже обсуждали когда-то, почему из сотен известных нам космических рас едва ли полдесятка владеет технологией сверхдальних межзвёздных перелётов? Ведь никто не делает из этого открытия тайны; мы сообщали о нём не раз, и, чтобы понять его, требуется всего лишь определённая логика в исследовании Вселенной. Ответ один: межзвёздные перелёты просто мало интересуют жителей соседних звёздных систем; в этом коренное отличие нашей логики, нашей цивилизации, от наших ближайших соседей. Благоустроенная родная планета, сотни тысяч лет безбедного и наполненного смыслом существования, а затем -- усталость цивилизации, старость и неизбежная смерть. Помните древнее стихотворение про сон Адама?
   -- "Услышь, благодатная, волю мою...", -- кивнул Следопыт. -- Вэй Сунг, наш социолог, очень любит эти стихи. Так вы считаете, что мы бунтуем против этого естественного порядка жизни?!
   -- Да. И я думаю, что пламя этого бунта год за годом угасает. Многие у нас боятся такого исхода -- восстание против порядка, предопределённого жизнью, может легко вылиться в восстание против самой жизни.
   -- Что мы и имеем на примере доктора Кшеш-Маалу.
   -- Доктор с его идеями, конечно, был девиацией. Но что, если только у нашей цивилизации хватит в итоге воображения переступить все основные законы природы? Переступили же мы через принцип горизонта событий, казавшийся незыблемым и фундаментальным полторы тысячи лет!
   -- Вы начали призывать к биологической революции, Имир? Я согласен, но как? Уродливость возможных форм такой революции нам чуть было не показала Синиз: уничтожить всю планету ради бессмертной жизни нескольких избранных!
   Торвен засмеялся.
   -- Это не революция, это стихийный бунт, не вооружённый сколь-нибудь серьёзными социальными теориями. А вот когда такие теории появятся... Словом, выглядит всё так, будто кто-то могущественный очень предусмотрительно и дальновидно расселяет в космосе ветви земной цивилизации: если этого не делать, неудачная прививка новой идеи может загубить на корню один-единственный её плодоносящий ствол.
   -- Здесь, в скоплении АБС-404, ваши агротехнические аналогии дали сбой. Сигдар Тарик и его банда отравят разом всё это опытное поле.
   -- Поэтому нам и надо поймать его, пока не поздно...
  
   Поговорив со Следопытом, Имир Торвен вновь навестил теплушку генерала Лавэ. Генерал был весьма удивлён его появлением, но виду не подал.
   -- Где пленник? -- спросил Торвен.
   -- Здесь же, за перегородкой. Толку с него никакого: как выяснилось, он вообще ничего не знает.
   -- Почему? Офицер высокого ранга, и вдруг не допущен к интересным для подполья секретам Империи?
   -- Он их флаг-штурман, представляете?!
   -- Бедный ребёнок! Но оставим его пока, генерал. Я думаю, что производство боевых машин может вестись вне Кантоны. Представляете, что это для нас означает?
   -- Нет, -- честно признался Лавэ.
   -- Это означает, что технологию их производства могут передать мирайцам и без нашей помощи. И, если я хоть что-то в этом понимаю, всё это игры профессора Сигдара Тарика. Его нужно поймать, пока он не выкинул очередную пакость...
   -- Профессора Тарика? Вы думаете, что он связан напрямую с Комитетом Общественного Спасения?
   -- Я так не думаю, но на это очень похоже. Существование Кантоны должно быть ему на руку: это усиливает напряжённость и заставляет стороны искать всё новые способы борьбы; поэтому переговоры с Империей он будет вести от лица Кантоны. Но на самом деле он предоставит обеим сторонам технологии и патенты на производство, сосредоточенное на какой-нибудь третьей планете -- и, таким образом, пока что полностью контролируемое им. Вы меня понимаете?!
   -- Да, чёрт возьми! Я понял! Я понял, разрази меня гром! -- Генерал Лавэ вновь заметался по теплушке. -- Мы едем брать Тарика немедленно! Готовьтесь, господин Арсен, вы должны быть в самой лучшей форме! Этот ваш Тарик -- не мирайский флаг-штурман, от его допроса мы с вами получим самое истинное удовольствие: подумать только, уже сегодня вечером в ваших руках будет подлинный профессор Тарик!
   -- Но где вы его возьмёте? -- удивился Торвн.
   -- Вы же сами сказали: в Комитете Общественного Спасения! Он -- член КОС! Как я, осёл, раньше об этом не догадался?!
   -- С чего вы решили, что он член Комитета?
   -- Профессор Тарик, вы понимаете, Арсен?! Профессор!!! -- Генерал Лавэ яростно затряс Имира Торвена за плечи. -- Профессор! Всё это время он был членом Комитета, это ему принадлежит дурацкая трусливая идея мирных переговоров с Мираи, и всё это потому, что он и есть профессор Тарик, поняли вы меня или нет, Профессор и есть про-фес-сор! Я ещё думал, почему его зовут Профессором? А это потому, что он и есть профессор, и это Тарик, Сигдар Тарик, его нужно поймать, поймать и остановить войну, немедленно, слышите меня, Арсен?!!
   Торвен открыл было рот, чтобы возразить генералу, но динамичный старикан уже нацепил поверх подтяжек кобуру с двадцатизарядным пистолетом и вылетел из теплушки.
   Землянин вздохнул и последовал за ним.
   Свобода. Столица. 258.16.8.
   В плену Хачи Каминоке пришлось несладко. С тех пор, как его засунули в грязный телячий вагон, стоявший на ржавых рельсах позади большого супермаркета, он третьи сутки кряду тщетно думал о побеге. Стерегла его то угловатая женщина с огромной грудью, то заросший бородой мужлан, имевший отвратительную привычку мыться по утрам обыкновенным хозяйственным мылом. В теплушке стоял неистребимый запах чесночной колбасы и крепкого кантонского вина -- продуктов, составлявших основной рацион похитителей флаг-штурмана.
   В первый день его пытались допрашивать, и Хатико гордо решил, что будет молчать до конца. Потом суровый красавец в форме кантонской авиации рассмотрел значки эполет на плечах флаг-штурмана и с непредставимой для варвара осведомлённостью сообщил имя и звание Хачи остальным похитителям. С этого момента к нему утратили всякий интерес: кормили колбасой и рогаликами, три раза в день выводили в угол вагона, где был обустроен примитивный деревянный туалет, и не спрашивали более ни о чём.
   Наутро второго дня Хачи Каминоке озверел от такого обращения. Он принялся осыпать варваров оскорблениями, смертельно унизил одного из них метким плевком и даже сочинил несколько изящных четверостиший о радостях почётной смерти. Однако варвары и не думали убивать флаг-штурмана; они просто отодвинулись от него подальше, а в ответ на самое прочувствованное стихотворение о сладости гибели жестокий лысый старик, предводительствовавший инсургентами, коротко заметил мирайскому офицеру:
   -- Дурак. Сопляк.
   Флаг-штурману оставалось только покориться судьбе.
  
   Как выяснилось, впрочем, судьба готовила ему всё новые удары. Оказалось, что по своим каналам подпольщики сумели связаться с мирайскими военными и предложили им жизнь Хачи в обмен на выкуп. Несмотря на протесты Оо Сукаси, штаб Звёздной Гвардии постановил: в выкупе отказать, так как имперский офицер, попавший в плен, по традиции приравнивался к мёртвому и обязан был совершить при первой возможности ритуальное самоубийство, о чём Хатико напомнили через повстанцев в самой изысканной письменной форме. Чтобы не терять чести, Хачи принялся умолять инсургентов дать ему возможность исполнить свой последний долг перед Императором, на что лысый старик вновь заметил ему:
   -- Ты идиот, сопля зелёная! С чего это я тебе умереть дам, если ты, собственно, ещё жить не начал?! Вот женишься, детишек наплодите, внуков, поживёшь эдак с моё, состаришься как следует, тогда-то мы с тобой и поговорим насчёт смерти за императора. В старости почему-то особенно жить хочется, -- ни к селу и к городу прибавил он.
   Флаг-штурман заплакал от безысходности.
   Вечером он слышал, как допрашивавший его ранее молодцеватый полковник в форме кантонской военной авиации спорил с лысым стариком:
   -- Зачем нам тут держать этого парня? Вывести в расход, и дело с концом!
   -- Я не убиваю детей только потому, что они мирайцы, -- возражал лысый. -- Этот пацан спас нашего бойца, подпольщика, повинуясь порыву человеколюбия. Я уверен, что именно через таких людей мы сможем наладить рано или поздно взаимопонимание с Империей!
   -- Вы говорите о будущем взаимопонимании, Генерал?! Вы, самый последовательный борец с интервентами?!
   -- Конечно. Я борюсь с интервентами за свободу родной планеты, а не воюю с мирайской цивилизацией за ваше, полковник Авьон, право и дальше называть их крашеными макаками! Господин Арсен научил меня многому, и прежде всего -- тому, что в час грядущей войны самая выгодная стратегия приводит к поискам мира.
   В нескольких сжатых предложениях старик поведал полковнику то, что рассказал ему Имир Торвен о грядущей космической войне и о планах Сигдара Тарика.
   -- Нас сделали жертвами, а мирайцев -- куклами, -- заключил он свой рассказ. -- Если этот профессор Тарик попадётся в конце концов мне в руки, я ему разом отомщу и за нас, и за мирайцев! А такие, как этот пацан, мне помогут. Он, небось, тоже спит и видит, как бы вернуться на родную планету, где ему сделают всё-таки харакири по первому разряду...
   Услышав всё это, Хачи Каминоке серьёзно задумался. В конце концов он успокоил себя выводом, что вся сцена была инспирирована и подстроена для того, чтобы смягчить его твёрдое сердце и склонить храброго имперского воина к сотрудничеству с врагом.
   Так прошёл ещё один тоскливый день, наполненный изящными стихами и ядом бесчестья; под вечер этого дня в теплушку ворвался страшный пленитель флаг-штурмана. Крича о каком-то профессоре, лысый старик поднял свою банду и умчался прочь, оставив Хатико на попечение грудастой женщины с большим автоматом. Флаг-штурман, усвоивший твёрдо все семнадцать признаков низости женщины, решил воспользоваться своими знаниями -- и преуспел. Женщина из жалости развязала его, освободила от кляпа и дала в кои-то веки целую кружку чистой, свободной от алкогольных примесей воды. Теперь Хатико оставалось только дождаться, пока в щелях теплушки мигнёт в очередной раз приближающийся свет фар мирайской патрульной машины; криком он привлечёт внимание патруля, а тогда уже свинец и честная сталь почти мгновенно положат конец его невыносимым нравственным страданиям.
   Предаваясь мечтам о гибели, пленник совершенно не обратил внимания на то, как доски в стене его закутка неожиданно отошли в сторону; в проёме показалась всклокоченная голова, частично укутанная сальным клетчатым шарфом. Заметив опасность, Хатико отскочил в сторону, насколько позволяла тонкая цепь, удерживавшая флаг-штурмана на месте. Слабый свет едва позволял разглядеть нежданного гостя; и всё же Хачи, всмотревшись, не смог сдержать тихий возглас удивления:
   -- Ты?!
   Перед ним, просунувшись на треть в щель меж досками, стоял его недавний пленник -- подросток, отпущенный флаг-штурманом на свободу и оказавшийся впоследствии девушкой. От неожиданности Хачи едва не издал нечленораздельный возглас, содержавший в себе удивление, возмущение и неясный намёк на надежду; предупреждая его, девушка приложила палец к своим губам.
   -- Я не знала, что ты здесь, -- сказала она шёпотом.
   -- Меня взяли в плен.
   -- Это я видела: страшный человек на мотоцикле. Я пришла сюда за ним, а нашла тебя. Ты ведь не сдался, раз сидишь в наручниках?
   -- Офицеры Империи не сдаются, -- ответил флаг-штурман. -- Во имя Великой Справедливости я умру, но не выдам ничего из того, о чём меня спрашивают враги.
   -- А чего они хотят?!
   -- Да ничего, в общем-то... -- Хачи несколько замялся. -- Знаешь, это неважно. Меня просто держат в плену.
   -- Так тебе, интервенту, и надо! Будете знать, как с нашими воевать...
   -- Разве достойно пытать пленного врага?
   -- А тебя пытали? Какой ужас! Сильно били?!
   -- Да нет, только один раз по уху... Но всё равно, лучше бы били. Самая жестокая пытка -- это пытка безысходностью. Тебе не понять, ты женщина.
   -- Я знаю, какова цена плена. А теперь я знаю и вкус свободы -- благодаря тебе, Хатико. Я знаю, что вкус этот горек и что в нём есть ядовитый привкус бесчестья -- кажется, так ты мне говорил у вас на корабле? Свои мне больше не верят, чужим не верю я, мой путь будет коротким и кровавым. Так что, Хачи, не могу не посочувствовать тебе!
   Против ожиданий, речь девушки понравилась флаг-штурману; в её стиле чувствовалось мирайское изящное красноречие, которого женщины с их склонностью к нейтрально-информационному стилю общения были обычно от природы лишены. Девушка, перенесшая позор плена, явно испытывала нечто похоже на то, что мучило самого Хатико. Некоторое время он боролся с жесточайшим искушением -- попросить женщину о помощи равносильно было отказу от всех почётных прав гражданина Империи. В конце концов искушение победило: флаг-штурман хорошо представлял себе, что ниже, чем сейчас, для него пасть было просто невозможно.
   -- Ты поймёшь меня, -- сказал он наконец. -- Чтобы искупить позор, мне нужна свобода!
   -- Я не могу вернуть её тебе.
   -- Но ведь я сделал это для тебя! -- прошептал Хачи тоном крайнего возмущения. -- Сделал, заплатив честью и долгом офицера!
   Девушка покачала головой:
   -- Мы в разном положении, Хачи: я сражаюсь с вами за независимость родной планеты, а ты сражаешься с моим народом за разную фигню. Какая может быть свобода для тебя, если ты на стороне поработителей?!
   -- Великую Справедливость ты называешь фигнёй? Опомнись, женщина, не хули святое!
   -- Ах, святое?! А что было святым для вас, когда вы бомбили наши лаборатории и заводы? Разве вы не знали, что чудеса нашего научного прогресса для нас так же святы, как для вас ваши домашние божнички? Где была ваша справедливость?! А то, что вы сделали с женщинами -- где справедливость здесь?!
   -- Женщины как раз получили по заслугам, -- сумрачно сказал Хачи.
   -- Ах, вот как! Интересно, по каким таким заслугам человек низводят до положения бессловесного скота в загоне?!
   -- Как, разве ты не знаешь историю Мираи? Ты не знаешь, отчего наши женщины в таком положении, как сейчас?! Как тогда ты можешь судить о Великой Справедливости?!
   -- А отчего ваши женщины оказались в таком положении? -- с интересом спросила девушка.
   Флаг-штурман хотел ответить, но в этот миг послышались шаги: к закутку шла охранница.
   -- Прячься, -- сказал Хачи Каминоке, -- если только не хочешь, чтобы тебя заметили. Ведь это же твои товарищи!
   -- Потом всё объясню, -- ответила девушка и нырнула в проём, задвигая за собой доски.
   Когда грудастая женщина вышла, поставив перед Хатико тарелку яичницы с тонкими ломтями сала, в щель меж отодвинутыми досками вновь просунулась девичья головка в перепачканном шарфе. Хачи подцепил на хлеб кусок яичницы и протянул ночной гостье:
   -- Голодна?
   -- Нет, спасибо. Лучше расскажи, отчего ваши женщины страдают?
   -- Когда-то они правили всем нашим миром, -- ответил Хачи. -- Если они хотели, они посылали мужчин на смерть. Чтобы добиться права любви и продолжения рода, мужчине надо было погубить соперников в специальном ритуальном бою. Так погибло множество учёных, писателей, художников -- их место занимали громилы, все достоинства которых связаны были лишь с мышцами и с продолжением рода. Женщины занимали все позиции в жизни общества. Они не допускали войны, но поощряли вендетту; они убивали стариков и детей, если те казались им лишними; они ввели жестокие ритуалы и культы, весь смысл которых заключался в отборе наиболее похотливых и развратных самцов. Но и между собой женщины были не равны: одним из них разрешалось почти всё, другие жили на положении рабынь. Женщины, наиболее выдвинувшиеся в свете, уничтожали или уродовали красоту тех, кому меньше повезло. Такова была их распутная натура.
   -- Какой ужас! -- сказала девушка.
   -- Да, это было страшно. В конце концов, мужчины восстали под руководством первого Императора и принесли в наш мир Великую Справедливость. Мы научились ценить настоящее искусство, настоящую дружбу и настоящую любовь. Наша планета перестала называться Комачи и стала называться Мираи, что означает "Будущее". А самки с их инстинктами... да пропади они все пропадом, если из-за этих инстинктов они не могут быть людьми!
   -- А если могут? -- тихо спросила гостья. -- Где же тогда ваша Великая Справедливость?!
   -- Если бы они могли! -- воскликнул Хатико. -- Думаешь, мне не жалко женщин?!
   -- Но у нас женщины вовсе не делают таких ужасов, как у вас, на Мираи!
   -- Если бы! -- горько повторил Хатико. -- Взгляни: распутные жёны ваших политиков командуют им, куда повернуть ваши армии; развратные звёзды богемы, недостойные сливки общества, надев на почти голое тело изящные украшения, постоянно ищут себе новых любовников, а ведь стоимость этих украшений оплачена между тем кровью ваших дикарей. Скандалы вокруг разводов, измен и интрижек занимают в ваших газетах больше места, чем даже новости о достижениях столь любимой вами науки! Идеал мужчины, открыто провозглашаемый в вашем обществе -- это либо "научный ум", бесполый и, как правило, довольно старый, чей дух очистился якобы от плотских стремлений и теперь всецело предан своей идее-фикс; либо же это всё тот же бессмысленный самец -- спортсмен, цирковой силач или бандит, способный привлечь женщину не умом и не воспитанием, не благородством чувств, а исключительно неутомимостью и брутальностью. Это ведь разврат! И вот, как только женщины обретут хоть чуточку более полные права гражданства в вашем обществе, чем мужчины, -- а такое случится обязательно, -- вы тотчас рухнете всей планетой в то же состояние, из которого благодаря первому Императору кое-как вырвались мы. Во имя Великой Справедливости мы обязаны были не допустить этого!
   -- Послушай, Хатико, это наши дела и наша планета. Честное слово, женщины Кантоны разберутся со всем этим делом как-нибудь без вашего участия!
   -- Вот то-то и оно, что "как-нибудь". А нам не надо, чтобы как попало! Во имя Императора мы... Впрочем, -- поправился флаг-штурман, -- я больше не имею прва говорить "мы". Я допустил сразу три великих бесчестья: привёл женщину на военный корабль, попал в плен, а теперь ещё и попросил о помощи женщину и врага. Это лишает меня права считаться гражданином Империи. Теперь я должен только умереть!
   -- Так предписано в ваших законах?
   -- Нет, законы не требуют смерти, но такова традиция. Имперский гражданин, совершивший отступничество хотя бы однажды, должен проявить волю к смерти и искупить тем свою вину перед Императором. Я же отступил трижды; за второе отступничество у жителя Мираи отнимают гражданство и честь!
   -- Значит, умирать ты уже не обязан? -- кивнула девушка полуутвердительно.
   -- Обязан: я же только что это объяснил!
   -- Ты объяснил, что в Империи смертью карается по традиции первое отступничество; ты отступил дважды и остался жив, а сейчас, как я понимаю, отступил и в третий раз. Значит, ты больше не гражданин Империи, и если ты умрёшь, то твоя смерть будет уже не выплатой долга, а просто смертью случайного бродяги. Где твоя логика, Хатико?! Я всегда слышала, что мужчины сильны своей логикой, а ты поддаёшься минутному настроению!
   -- Но зачем мне жизнь с клеймом изменника и предателя!
   -- Так сними его с себя! Заслуги перед родиной могут быть самыми разными; возможно, если ты совершишь три подвига ради будущего Мираи и ради вашей этой справедливости, позор с тебя будет снят.
   -- Как я могу это сделать, один, в окружении сонма врагов?!
   -- Я не враг тебе, Хатико, что бы ты об этом ни думал. Я скажу тебе, что можно сделать во имя Мираи и вашего Императора. И я могу освободить тебя. Но ты должен поклясться мне, что в этой войне ты больше не будешь воевать против Кантоны и что ты не покончишь с собой при первой возможности, если я дам тебе свободу.
   -- Клянусь честью, -- прошептал флаг-штурман.
   -- Так не выйдет, -- ответила девушка, -- ты клянёшься честью, а вот чести-то при этом у тебя как раз и нет! Ломаный грош цена твоей клятве! Поклянись-ка лучше твоими покойными предками, это будет понадёжнее...
   Хачи посмотрел на девушку с ужасом во взоре:
   -- Как я могу?!
   -- Можешь. Через эту клятву лежит путь к твоей свободе, а став свободным, ты можешь вновь обрести и честь!
   -- Если это какая-нибудь женская уловка... -- начал Хачи Каминоке.
   -- По-твоему, я сейчас говорю как женщина? -- оскорбилась его собеседница. -- Я -- воин, как и ты! Я посмотрела, как это делается у вас, и должна признать, что вы выше нас во всех отношениях чести; я хотела бы оказаться достойной ученицей мирайцев. Ведь ваши женщины погрязли в полном бесчестье, судя по тому, что ты рассказываешь о них! Зачем же я стану толкать свой мир к такой же судьбе и пускаться на разные женские хитрости?!
   -- Тогда поклянись и ты, поклянись тем, что тебе дороже всего, что не замыслила с моей помощью совершить коварство!
   -- Ты не поймёшь, что сейчас для меня дороже всего в этой жизни. Или поймёшь, но неправильно.
   -- Хорошо, тогда поклянись свободой вашей планеты! Предав меня, ты предашь Мираи и будущее! (Флаг-штурман, произнося это, порадовался эстетике невольного каламбура.)
   -- Век свободы не видать, если вру! -- согласилась девушка.
   -- Тогда и я клянусь памятью своих предков, своим священным мечом, что не замыслю зла против народа Кантоны и не буду участвовать в этой войне!
   -- И что не покончишь с собой, поклянись тоже, -- напомнила Хачи его собеседница.
   -- Хорошо, клянусь! Но даю обет: вернуть честь себе и своему роду! Пусть мне не бывать офицером, но я хочу остаться благородным потомком благородного рода. А теперь скажи, что я могу сделать ради своей планеты, и горе тебе, женщина, если ты соврала!
   -- Хорошо, -- согласилась девушка. -- Я встречалась с одним из высших руководителей нашего подполья. Он говорит, что подпольщики готовы просить о мире, и что передать вам эту странную ходячую машину было решением подполья. Он говорит, что Кантона устала от войны, но хочет сохранить автономность, а не становиться частью Империи.
   -- Я знаю всё это, -- согласился флаг-штурман.
   -- У нас, -- сказала ночная гостья, -- есть горячие головы, которые не понимают необходимости мира. Генерал Лавэ, у которого ты в плену -- один из таких террористов. И я была такой же, пока мне не объяснили, что ресурсы нашей планеты исчерпаны полностью. Да и у вас негусто в казне, поэтому ваш командир Оо Сукаси и готов сесть за стол переговоров с повстанцами. Нельзя вести войну там, где можно обойтись дипломатией. Это преступление.
   -- Так этот противный лысый старик -- Лавэ! -- удивился Хачи Каминоке. -- Вот странно! А я думал, он умный. А он мне про детишек толковал.
   -- Про каких детишек?!
   -- Про моих. Ну, что у меня будут детишки, понимаешь? И это -- повстанческий генерал!
   -- Не такой уж он дурак, как кажется... Но это неважно. Важно другое: его на эти афёры толкает сейчас не руководство подполья, а тот ужасный мужчина, который тебя похитил. Он подпольщик и социалист. Так вот, у меня особое задание Комитета Общественного Спасения. КОС -- это наше руководство, если что... Словом, мне приказано было убрать этого Арсена!
   -- Как это -- "убрать"?!
   -- Физически. Увещевания тут не помогут, в таких обстоятельствах действенны только самые чрезвычайные меры. Этого журналиста придётся убить! Но я узнала ещё кое-что, очень важное. Он, этот журналист -- не кантонец и не житель Мираи, он -- инопланетянин с очень далёкой планеты, -- сообщила девушка замирающим шёпотом. -- И они, жители этой планеты, как раз и есть те, кто толкает наши миры воевать друг с другом!
   -- Зачем это им?!
   -- Чтобы захватить наши ослабленные миры, наверное. Эти инопланетяне могут быть очень коварными.
   -- По-моему, ты выдумываешь...
   -- Я же поклялась! -- обиделась девушка. -- И потом, эту информацию мне выдал один из самых-самых главных руководителей Сопротивления. Уж он-то врать не станет, поверь мне! Он сказал, что с этого Арсена надо стащить маску, и тогда всё выяснится само собой! Представляешь, каково будет, если мы разоблачим этих инопланетян вместе и покажем, что наши народы на самом деле хорошие и могут договориться, а ужасы войны нам навязывают пришельцы извне?!
   -- Если это правда, я готов отдать свою правую руку, чтобы увидеть это, -- горячо сказал флаг-штурман.
   -- Я думаю, что это правда, -- вздохнула девушка. -- Ну так что, обещаешь помочь мне?!
   -- Думаю, я могу тебе доверять, -- согласился Хачи Каминоке. -- К тому же, больше мне доверять просто некому. Единственное: раз уж мы решились совместно совершить такой поступок, я должен знать имя. Настоящее имя.
   -- Лоло, -- с готовностью ответила девушка. -- Я -- Лоло.
   -- Нет, прости. Я имел в виду имя того человека, которого мы собираемся... Ну, словом, того, кто меня похитил. Иначе я не могу участвовать в этом... Вне зависимости от причин, побудивших меня сделать это, я стану подлым убийцей, если не назову имя и преступление того, кому несу возмездие во имя Великой Справедливости. Так что, если ты знаешь его подлинное имя, помоги мне сохранить остатки чести -- скажи, как зовут того, кто станет нашей жертвой?
   -- Его зовут Торвен. Имир Торвен.
   Жертвоприношение. Кантона. 258.16.9.
   В полночь в столице собрались на своё совещание представители рабочих партий. Слово взял редактор "Зари" доктор Ла Гош.
   -- Комитет Общественного Спасения предал нас и планету. Они ищут путей для мирных переговоров с захватчиками, надеясь на то, что мирайские штыки вознесут их к высшему руководству. Генерал Лавэ сражается с интервентами, но его эскапады скорее радуют и веселят наш национальный дух, чем всерьёз мешают мирайцам развернуться на планете. Мы должны действовать сами, не полагаясь на тиранов или трибунов; нам предстоит серьёзная работа -- не только отвоевать наш мир, но и сделать невозможной любую космическую войну в грядущем! Вооружайтесь, рабочие! Лавэ не спасёт нас, но мы спасём Кантону!
   Под утро, бесшумно сняв стражу у арсеналов, тысячи рабочих получили автоматические винтовки. Столица Кантоны превратилась в крепость. Группы авиаторов, получившие сигнал, выдвинулись к республиканским аэродромам и по команде из главного штаба восстания подняли в утреннее небо крылатые машины. На другой стороне планеты, где в вечернем мареве безраздельно царствовал океан, взревели турбины мощных дредноутов: три эскадры, стоявшие в островных гаванях, перешли в руки восставших матросов и офицеров и устремились крейсерским ходом на выручку городам побережья. Кантона показала захватчикам лик своей ненависти. Вместо немногочисленных отрядов разряженных, избалованных бездельем офицеров республиканской гвардии мирайцам впервые пришлось иметь дело с воодушевлённым, вооружённым народом планеты.
   Это было неожиданно и по-настоящему страшно. В руках восставших оказались не только оружие и взрывчатка, но и неизвестные ранее на Мираи приборы, определявшие на расстоянии затаившегося врага. Мощь армейских подразделений Империи, высадившихся на сушу, оказалась подавлена и парализована практически мгновенно.
   Командующий Оо Сукаси, узнав про это, пришёл в настоящее неистовство. В ярости отбросив с тонкой пробковой постели агатовую, инкрустированную топазами клизму для утреннего гэнно, он переоделся в тонкий шёлк зелёного цвета, повязал на лоб священную повязку и, трижды обратившись к западу и востоку со словами скорби, распорядился вызвать Профессора. Эскадренная разведка за полчаса разыскала и доставила на флагманский корабль руководителя Комитета.
   -- Вы обещали мне, мой дорогой Профессор, что Кантона ищет мира, -- сказал флаг-штандартмейстер, усаживая гостя на подушечку-дзабутон цвета слегка обжаренного кофе, богато расшитую гравированным вензелями бисером. -- Вместо этого чернь, как можно видеть, восстала и бьётся на улицах. Значит ли это, что вы, Комитет, не контролируете ход восстания?
   Профессор побледнел:
   -- Это происки генерала Лавэ! Вы же знаете...
   -- Разведка докладывает другое. -- Оо Сукаси зябко повёл плечами, укутанными поверх зелёных одежд в золотистый, чуть горчичного отлива шарфик. -- Мои люди считают, что возглавляет нападение не Лавэ, а кто-то другой. Кто-то, от кого надо избавиться. Возможно, это коммунисты или даже инопланетяне, вам виднее. Но я хочу по-дружески предупредить вас, Профессор: если вы не найдёте способ прекратить этот бунт, я вынужден буду уже к сегодняшнему полудню доложить Императору, что ситуация на Кантоне вышла из-под всякого контроля. Думаю, вы понимаете, что он тогда сделает!
   -- Я понимаю, -- сказал Профессор.
   -- Лучший выход для нас обоих в этом положении вот какой: вы сами усмиряете восставших, желательно -- с помощью этих ваших машин. Я же сейчас увожу эскадру и возвращаюсь через пять или шесть дней с большой военной помощью. Будет ли эта помощь обращена к благу и процветанию вашей родной планеты или к её погибели, зависит только от вашего успеха. Вы поняли меня?
   -- Я понимаю, -- согласился Профессор.
   -- Тогда действуйте...
   Час спустя флаг-штандартмейстер увёл свою эскадру обратно к Мираи -- подальше от вспыхнувшего на планете пламени всеобщего восстания.
  
   Вернувшись домой, Профессор убедился, что в его коттедже побывал кто-то злонамеренный. Мебель была опрокинута, мягкая обивка -- изрезана, сейфы и тайники безжалостно взломаны все до единого, а на столе красовалась зловещая записка:
   "Мы тебя всё равно поймаем, профессор Тарик!"
   Ниже стояло ругательство, выписанное печатными буквами, а на обороте кто-то торопливый тем же почерком приписал:
   "И накажем!"
   -- Психи какие-то, -- ворчливо сказал Профессор. -- Пролетариат!
   Звонком в колокольчик он вызвал насмерть перепуганную горничную и потребовал от неё объяснений. Сбиваясь и волнуясь, горничная рассказала, что все эти страшные разрушения произведены одним человеком -- пожилым военным, ворвавшимся в дом Профессора буквально час-полтора назад. Горничная прибавила также, что некий верзила пугающей внешности -- должно быть, лакей или дворецкий -- стоял всё это время у дверей и пытался сдержать ярость атакующего старика справедливыми увещеваниями.
   -- А тот в ответ подскакивал и бил его кулаками по груди и по бокам, -- завершила свой невесёлый рассказ горничная. -- Кричал, чтоб не мешали работать!
   -- Они взяли что-нибудь?
   -- Только бутылку регало, и ещё одну бутылку тот пожилой мужчина выпил прямо из горлышка. Они уехали на мотороллере вон туда, -- она указала рукой на горный пейзаж в проёме веранды, -- и пожилой мужчина продолжал бушевать прямо на мотороллере, отчего они оба чуть не опрокинулись!
   Тяжело вздохнув, Профессор отдал горничной распоряжение, чтобы та вызвала ремонтников и ликвидировала возникший бардак. Горничная с извинениями сказала, что сделать это невозможно: все строители и рабочие ремонтных бригад взялись с утра за оружие и отправились в центр посёлка -- рыть убежище от воздушных налётов и защищать ратушу. Разруха в доме Профессора их совершенно не заинтересовала.
   -- Разруха -- в головах, а не в домах, -- авторитетно заметил Профессор. -- До тех пор, пока рабочие будут строить баррикады, а не чинить сломанные шкафы, научно-технический прогресс будет служить исключительно удовлетворению чьих-нибудь низменных потребностей. Что мне, человеку высокого труда, теперь самому браться за отвёртку?
   -- Я приберу всё, господин профессор, -- поспешно сказала горничная.
   Профессору вдруг захотелось близости. Он дал горничной несколько мелких купюр и объяснил, в чём состоит его желание. Горничная не протестовала; её тело было ещё свежим и не потеряло упругости в наиболее округлых местах. Эта лёгкая встряска пошла Профессору на пользу; вопреки расхожим заблуждениям, он всегда считал, что акт удовлетворения стимулирует и приводит в порядок бешено скачущие мысли. Отряхнувшись и отпустив горничную, он взял автомобиль и поехал в физико-технический филиал Эколь, где его дожидалась дежурная секретарша.
   -- Спасибо, милая, твой пупсик уже, -- рассеянно сказал он. -- Закажи-ка мне лучше пропуск в "Серву".
   В "Серву" работала гордость Профессора -- молодые, не получавшие научных званий техники-лаборанты, бескорыстно преданные самой идее машинного интеллекта. Сегодня здесь было пусто; оказалось, что многие из техников тоже сбежали на улицы, чтобы принять участие в уличных боях.
   -- Всех уволю, -- пообещал Профессор. -- Их дело -- питать своими соками научную мысль, а не размахивать винтовками. Отоприте мне двери "тихой лаборатории".
   "Тихая лаборатория" была построена на деньги военного ведомства; здесь Профессор вёл свои опыты и размышления фактически в одиночку. Когда-то, ещё до признания бесперспективными исследований по атомному проекту, в этой лаборатории работал доктор Ваг -- талантливый инженер, специалист по плазме и один из самых загадочных учёных своего времени. В его бумагах после его трагической гибели обнаружена была масса самых смелых идей, многие из которых необходимо было держать в строжайшем секрете, так как в случае их публикации они грозили опрокинуть святая святых кантонской научной парадигмы... Профессор входил в состав комиссии при Академии, распоряжавшейся наследием Вага, и многое позаимствовал у него, в том числе и эту уютную лабораторию, способную при необходимости выдерживать самые большие неприятности...
   Профессор прошёл в "тихую лабораторию", тщательно заперся изнутри и положил перед собой чистую пачку бумаги. Из соседней двери бесшумно появился личный помощник Профессора -- немолодой мужчина в сером комбинезоне.
   -- Вот что, Лажу, -- сказал ему Профессор. -- Я напишу вам инструкцию, что делать. Выучите её, потом сожгите или съешьте. А потом поезжайте в Шом-Пилот и сделайте всё то, что предписано вам в этой треклятой инструкции...
   Отпустив помощника, он некоторое время устало смотрел на слепые квадраты выключенных экранов, опоясывавшие лабораторию. Потом медленно снял трубку большого жёлтого телефона.
   -- Алло, -- донёсся из трубки встревоженный голос. -- Кто это говорит?!
   Профессор тяжело, медленно усмехнулся в трубку.
   -- Не узнал?
   На том конце провода долго молчали.
   -- Бог мой! Зачем ты туда пришёл?! Что ты там делаешь?!
   -- Совершаю жертвоприношение, -- спокойным, свинцовым голосом ответил Профессор.
   -- Не понимаю...
   -- Я нашёл то, что казалось потерянным. В четвёртом блоке, на Шом-Пилот, помнишь? В тот раз нам удалось обмануть правительство. Пришло время воспользоваться плодами обмана.
   -- Ты сошёл с ума! Я немедленно сообщаю в военную полицию!
   Профессор позволил себе засмеяться.
   -- Для них я неуязвим: я пока ещё один из руководителей восстания. Кроме того, нужно сделать всё по-умному. Всё случится тогда, когда вернётся мирайская эскадра. Столица перестанет существовать, а ответственность за кровь и страх ляжет на имперскую военщину.
   -- Ты же убьёшь два миллиона человек одним махом! Не считая тех, кто умрёт позже, не считая тех, кто ещё не родился! Ты в самом деле хочешь стать самым массовым убийцей за всю историю человечества?!
   -- Я беру на себя ответственность за эту историю. Пусть погибнет столица, да пусть погибнет хотя бы и весь мир, но я спасу цвет нашей научной мысли; это единственный залог нашей грядущей победы! Оттого я и звоню тебе, друг мой: ты сам учёный, как и я, и твоя семья, и твои знакомые -- все вы занимаетесь важнейшим делом для человечества Кантоны. Потому я и хочу, чтобы ты заранее, без спешки, покинул столицу и помог сделать это тысячам наших сторонников...
   -- Я думаю, что нам вместо этого нужно остановить тебя.
   -- И погубить цвет кантонской научной мысли? Дать необразованной черни взбунтоваться, а мирайцам -- разрушить Эколь?!
   -- Научная мысль не стоит на месте. Пока жива цивилизация, её наука возродится вновь и вновь. О чём ты беспокоишься больше: о науке в целом, которой по-прежнему ничто не угрожает, или о благоденствии кучки научной аристократии, занявшей все позиции в Академии и в Эколь, давящей своим дутым авторитетом любую живую научную мысль?!
   -- Важнейшее в науке -- преемственность традиции, -- брюзгливо сказал Профессор. -- Если исчезнем мы, молодое поколение, предоставленное само себе, пустится в самое безответственное теоретизирование. Наша основная и единственная цель -- создание такой культуры, при которой высокая научная мысль станет во главе нашей умирающей цивилизации! Ты знаешь это не хуже меня, а разговоры о морали давай оставим для школьников. Уезжай и увози людей!
   -- Я никуда не уеду. Я не дам тебе совершить это варварство!
   -- Тогда ты в равной степени со мной понесёшь ответственность за гибель научной элиты Кантоны. И даже в большей: ведь я действую, повинуясь необходимости, а ты можешь предотвратить смерть всех этих людей, но отказываешься сделать это по своей доброй воле. Тебя, а не меня назовут предателем и убийцей после нашей победы. А теперь -- поступай как знаешь...
   И Профессор положил трубку.
   Секретный лифт поднял его из "тихой лаборатории" на склад физического отделения, откуда Профессор тайными ходами вышел на воздух. Здесь, в научном городке Эколь, было уже по-весеннему тепло, пахло виноградной листвой, и девушки смеялись на площадке для игры в мяч, еле заметной сквозь густые заросли молодого тиса.
   Поиски. Кантона. 258.16.9.
   -- Послушайте меня, генерал Лавэ, сейчас найти профессора Тарика вовсе не так важно. Гораздо важнее найти завод и вывести его из строя! Вы же не хотите, чтобы армия шагающих боевых машин смяла восставшую Кантону?!
   -- Что?! Ах, боже мой! Конечно, нет! Когда мы поймаем этого космического злодея, вашего Тарика, я первым делом скажу ему: "Профессор!".
   -- У вас идефикс, генерал! Ещё раз повторяю: давайте сосредоточимся на заводе! -- В голосе землянина сквозила неуверенность; казалось, Торвен готов был сдаться окончательно. -- Подумайте сами: разве профессор Тарик отдаст нам завод просто так? Он обязательно туда придёт. Самый лучший выход -- поймать его именно там. Пусть он своими глазами увидит крушение своих планов!
   -- Да, да! Вы правы, Арсен! Вы чертовски правы!!! Едемте же, едем, нам нужно найти и взорвать этот треклятый заводишко!
   -- Не забывайте, генерал, что завод, судя по всему, находится вроде бы на другой планете...
   -- Ах, да! Чертовщина! Мирайцы разрушили все наши этеронефы -- нам не на чем лететь на другую планету! Послушайте-ка, Арсен, а у вас, случайно, нет в запасе лишнего космического корабля?! Вы же чёртов инопланетянин, на чём-то вы сюда ведь прилетели, а?!
   -- Меня привезли, -- улыбнулся Имир Торвен. -- А вот что касается космического корабля -- я могу предложить вашему вниманию как минимум один вариант!
   -- Корабль мирайской Звёздной Гвардии?! Едва ли мы с вами, дорогой мой Арсен, сможем его захватить! К тому же, по моей информации, они покинули Кантону сегодня утром и ушли к Мираи! Так что с этой стороны нам ничего не светит, господин Арсен! Не будем мечтать о несбыточном и вернёмся к моему изначальному плану: когда мы изловим профессора Сиг...
   -- Генерал, вы забываете о космическом корабле, найденном вашими бойцами на острове Монте-Латрино! Что мешает нам захватить и обследовать этот корабль? В его навигационных устройствах мы, без сомнения, найдём нужный нам курс. Если только это не фальшивка, естественно.
   -- А если фальшивка?!
   -- Тогда завод всё-таки на Кантоне, и поиски наши вновь обретают смысл. У нас очень мало времени, а мы уже полсуток теряем, охотясь на Профессора. Даже если это Тарик, а это почти наверняка не так, у нас уйдёт много времени на то, чтобы расколоть его. Вы же не смогли расколоть даже мирайского флаг-штурмана, у вас просто нет такого навыка -- эффективно вести допрос врага! С чего вы взяли, что такой фрукт, как Тарик, вдруг выложит вам всю правду?!
   -- Вы что, пытать пленников предлагаете? Что такое, по-вашему, эффективные методы допроса?
   -- Я никого пытать не предлагаю, я считаю, что применение пыток во имя любого дела непременно губит его впоследствии. Так учит исторический опыт Земли, других планет, да и вашего несчастного скопления. Другой вопрос, что без применения пыток разговор следует строить по всем правилам психологического искусства, информацию придётся черпать по крупинкам, добывая их из груды вранья... На это у вас и нет ни времени, ни искусства. Так что давайте-ка не завязывать наши поиски на Тарика, а заниматься прямым делом повстанцев -- взрывать и вредить!
   -- Напомню вам, что вы сами украли этого штурмана.
   -- Он был гарантией моей и вашей безопасности, не забывайте про это. В остальном он был мне абсолютно не нужен.
   -- Вот я не понимаю, -- озадаченно сказал Лавэ, -- почему сперва их командующий приказал не стрелять и отпустить нас с вами, а потом их эскадра гордо отказалась от пленника.
   -- Видимо, эскадра пошла против воли командующего. Командующий и флаг-штурман были любовниками, разве вам это не очевидно? Но в этом случае долг превыше.
   -- Бедный, славный мальчуган! Женить бы его!
   -- Ещё об этом мы с вами забыли побеспокоиться, генерал! Давайте вернёмся к идее с космической ракетой. Нам нужно быстро отправиться на остров Монте-Латрино и осмотреть самим этот корабль.
   -- А потом?
   -- Потом вы вернётесь к руководству восстанием, а я полечу на этой ракете искать завод.
   -- А господин Риш?
   -- Кто такой господин Риш?
   -- Владелец острова Монте-Латрино. Мы ведь нарушим его частную собственность! Одно дело -- врываться на государственный объект, например, в лабораторию, и совсем другое дело -- нарушать священное право частной собственности. Угон ракеты, если она принадлежит господину Ришу, сделает вас преступником, Арсен!
   -- Вы подали мне превосходную идею, генерал. Начнём-ка мы с господина Риша: пусть этот вонючий богатей расскажет нам поподробнее, что на его острове делал и делает подозрительный космический аппарат!
   -- Но наша общественная система... Господин Риш -- такой важный господин...
   -- Если революция победит, этот факт больше никого не заинтересует, генерал! Господин Риш сейчас -- не более чем подозреваемый в предательстве. Если не верите, можете спросить об этом любого стрелка рабочей гвардии!
   -- Этого-то мы и боялись, -- с грустью сказал генерал Лавэ. -- Мы боялись, что борьба с захватчиками превратится в потрясение устоев самого нашего общества. Весь наш Комитет Общественного Спасения с его интригами был в целом безопаснее и полезнее для системы, чем ваш бунт.
   -- Я учитываю это, -- заметил в ответ Имир Торвен, -- потому и воспользовался шансом. Если переворот случится сейчас, среди прошлых угнетателей Кантоны будет несколько меньше потерь; в вас не будут стрелять без нужды хотя бы потому уже, что вы -- свои. А вообще, конечно, восстание -- по определению стихия. Вам её уже не остановить.
   -- Что за дело землянину Имиру Торвену до восстания на планете Кантона?
   -- Землянин Имир Торвен сочувствует идеям восставших. А вот журналист Арсен из газеты "Заря" -- не просто на стороне поднявшего оружие народа; он -- один из его трибунов. Не забывайте про это, генерал, когда будете решать, что со мной делать после победы. А теперь, раз вас больше заботит буржуазный консерватизм, чем судьба вашей планеты, я вас оставляю и уезжаю один -- в гости к господину Ришу и далее. А вы можете оставаться здесь, пить ваше савейское и охотиться сколько влезет на профессора Тарика, о котором, между прочим, вам сообщил тоже я! Желаю удачи!
   -- Подождите! Я ведь именно с ваших слов понял так, что Тарик и есть подлинный поджигатель войны! Если мы его уберём, всё пойдёт по-прежнему... ну, то есть, я думал, что вы именно этого хотите. Я чем дальше, тем больше уверен в этом, -- поспешно забормотал Лавэ. -- Мы же не можем сражаться в космической войне, правда? Значит, наше первоочередная цель должна быть в том, чтобы убрать того, кто её провоцирует. Вы и сами говорили, что боретесь с провокаторами...
   -- Я вам ни разу не называл поимку Тарика в списке первоочередных целей, -- напомнил генералу земной историк. -- В эту войну вас могли втянуть и втянули, но начали и ведёте её вы сами. Не мирайцы, генерал, а вы! Это у вас они позаимствовали технологии и ресурсы для своих звёздных армад. Ваш общественный строй сделал это возможным, и мой долг -- помочь прогрессивным силам изменить его, чтобы добиться справедливого мира. Я ещё раз повторяю вам оптимальную стратегию освобождения: взрыв завода -- изгнание интервентов -- заключение партнёрских отношений с Мираи в отражении космической угрозы! У Тарика, в отличие от нас с вами, есть агенты и космическая техника на обеих планетах, да и во множестве соседних систем вашего шарового скопления. Возможность его поимки -- дело шанса, случая, это не может быть опорным пунктом всего плана. Опять же, если убрать Тарика, у него могут найтись во множестве последователи. А вот завод боевых машин -- это, генерал, величина стратегическая. От того, в чьих он руках, зависит будущее Кантоны; от того, существует ли он вообще, зависит будущее многих миров. Подумайте на мгновение о вашей исторической ответственности! Что будущие поколения будут думать о вас -- что вы мелкий буржуа, озабоченный собственными представлениями, или что вы один из первых политиков галактического масштаба, начавший своими действиями наводить звёздный мост дружбы между десятками обитаемых миров?!
   Лавэ поколебался пару секунд.
   -- Я думаю, вы правы, -- сказал он в конце концов. -- Поехали к этому мерзавцу Ришу, выбьем из него всю правду. Но попомните моё слово, Арсен: если выяснится, что корабль ему подарил наш Профессор, то все мои подозрения пробудятся с удвоенной силой -- и тогда уже ничто, слышите меня, ничто не остановит меня!
   -- Верю, -- сказал Имир Торвен.
  
   Господин Риш, принимавший послеполуденную ванну из молока дикого осла, был извлечён из купели рабочим отрядом. Брезгливо окатив его водой из пожарного брандспойта, рабочие доставили владельца острова Монте-Латрино на условленную явку.
   -- Я буду краток, как и вы, -- сказал Ришу ожидавший его Имир Торвен. -- Вы можете выйти отсюда двумя путями: один приведёт вас к стенке, другой -- обратно в ваш дом. Многое зависит от того, насколько откровенно вы ответите на вопросы, интересующие нас.
   Голый господин Риш без раздумья согласился давать показания.
   Оказалось, что дела у наследника многомиллионных состояний шли не так уж и блестяще. Несколько лет назад он перенёс сильнейший нейросифилис, едва не лишивший его возможности радоваться жизни в самых простых её проявлениях; наука была бессильна лечить его болезнь. С отчаяния несчастный Риш начал было подумывать о самоубийстве, но тут, как по заказу, из недр Эколь выскочил некий физик-чудодей, весьма богатый всяческими прожектами. Он воспользовался представившимся шансом и на светском приёме предложил вылечить исстрадавшегося господина Риша с помощью своей волновой установки, способной регенерировать нервные клетки. На этой установке можно было бы сделать большие деньги, но самого Риша деньги не волновали; в качестве компенсации за успешное лечение он легко расстался с третью своего состояния и в придачу -- с островом Монте-Латрино, который предприимчивый физик взял в вечную аренду. Немного придя в себя, однако, господин Риш пожалел о столь щедром даре и нанял через подставных лиц апашей, недвусмысленно потребовавших от физика вернуть гонорар. Однако ничего так и не вышло: физик скрылся вместе со своим целебным аппаратом, а на большую часть средств он построил себе тот самый загадочный этеронеф, который и украшал сейчас собою низменный островной пейзаж. Так что в руки господина Риша вернулся лишь остров, да ещё ракета, пользоваться которой он не умел и не желал. Рассказывая об этом, владелец Монте-Латрино возмущался так громко, как будто его ограбили среди бела дня.
   -- Так вы говорите, что сейчас аппарат никому не принадлежит? -- переспросил генерал Лавэ.
   -- Ну почему "никому"? Он мой, мой...
   -- Я имею в виду: на нём никто уже давно не летает, так?
   -- Не совсем, -- ответил господин Риш, к которому начала уже возвращаться обычная самоуверенность, свойственная людям его круга. -- Я нашёл добровольца, который испытывает эту ракету. Он умён, но беден, а такие люди мне нужны. Он писал, что уже несколько раз поднимал эту ракету в воздух...
   -- Кто он такой?
   -- Обыкновенный спившийся интеллигент. Какая мне разница? Я плачу за результат, а не за имя... Чем менее он известен, тем большей будет моя личная слава, когда я поднимусь в космос на этой ракете! Это ведь, чёрт возьми, спорт! Что может быть лучшим вложением для тех денежек, которые угробил на эту ерунду проклятый физик!
   -- А сам физик с тех пор, значит, так и не появился?
   -- Нет. Должно быть, гостит на другой планете!
   -- Вряд ли: на Мираи теперь не терпят чужаков, а улететь куда-нибудь ещё он смог бы разве что на своей ракете, которая как раз дожидается вас на вашем острове.
   -- Он мог осесть и на Мираи, -- подал голос Имир Торвен, -- если он талантлив.
   -- Или если сумел замаскироваться, -- согласился генерал Лавэ. -- Кстати, о маскировке! Господин Риш, вам никто не знаком на этой фотографии?!
   Он протянул мультимиллионеру большой снимок на глянцевом картоне. Землянин заглянул через плечо генерала: снимок изображал Комитет Общественного Спасения в его самом старом, самом полном составе, заседавший в кафе "У рогалика".
   Господин Риш вгляделся в фотографию.
   -- Да, -- сказал он, -- вы правы. Я его узнаю!
   -- Узнаёте! И кто же это?!
   -- Это мой пилот, тот самый, которого я нанял. А этот дурак слева от него, видимо, вы! И ещё какие-то кретины, выглядят как нищеброды, видимо, снято в каком-нибудь притоне, куда не пускают порядочных людей. Эй, постойте! Так вы представляете интересы моего пилота?! У вас ничего не выйдет! Я заранее заплатил ему, заплатил большую сумму! Я и вам могу заплатить, сколько понадобится! И если весь вопрос был в деньгах...
   -- Минуточку, минуточку, -- прервал его генерал. -- Так вы говорите, что вот этот вот человек, -- он указал пальцем на изображение Профессора, -- и есть ваш пилот? Вы совершенно уверены в этом, мой любезный господин Риш?!
   И генерал бросил полный победного торжества взгляд в сторону Имира Торвена.
   -- О нет! -- воскликнул господин Риш. -- Этого урода я почти не знаю! Хотя... Нет, простите! Я как-то давал ему сорок червонцев на его проект: замена существующего парламентского строя республики прямой властью Академии! Это, кстати, было очень забавно. А рядом с ним -- мой управляющий делами, кстати. Я даю ему кредиты под его промышленные идеи. Забыл, как его зовут, -- Риш показал небрежно на Следопыта. -- А мой пилот -- вот он, господа!
   Имир Торвен, глядя через плечо Лавэ, постарался увидеть, куда показывает наманикюренный палец господина Риша.
   Палец показывал на Писателя.
  
   -- Я ничего не понимаю, -- сказал генерал, садясь в машину. -- Писатель -- пьяный идиот. Зачем ему понадобилось бы летать на чужой ракете? Может быть, этот Риш нас разыгрывает?
   -- Вряд ли, -- ответил Торвен. -- Он мог бы, конечно, позабавиться на наш счёт, но не в такой момент. Сейчас ему невыгодно связывать своё имя с подозрительными людьми: на улице революция. Если бы мы попались ему дней пять назад -- он, не задумываясь, послал бы нас к чертям или скормил своим апашам. А сейчас я для него неизвестный противник, то есть сила. Со мной он будет считаться.
   -- А я? -- обиженно спросил Лавэ. -- Со мной он не будет считаться?
   -- Он же узнал вас, генерал, -- Имир усмехнулся. -- Он наверняка уверен, что вам выгоднее всего сейчас защищать ваш старый строй, давший вам всё, что вы имели. А при этом строе он может подкупить вас, а потом попробовать избавиться, как от того физика. Ведь в вашем мире деньги решают всегда и всё! Он знает: вернись старые порядки -- и он получит Лавэ и полную власть над ним. А я -- не из вашего мира, я -- революция, я -- новое время, о котором этот господин Риш ничего не знает. Потому-то ему и невыгодно врать мне.
   -- Но зачем тогда всё это Писателю?
   -- А вы поезжайте и проверьте. А у меня есть идея! Мне нужен ваш флаг-штурман.
   -- Зачем?
   -- А у вас есть ещё эксперты в области астронавигации? Хочу проверить, насколько профессионалу из вашего мира доступно управление той ракетой.
   -- То есть вы подозреваете, что Писатель может быть не тем, за кого себя выдаёт?!
   -- В этом я как раз не сомневаюсь. Вопрос в том, кто он!
   -- Быть может, он и есть профессор Тарик?!
   -- Я бы не хотел исповедовать такую возможность и возвращать вас снова к вашим бесплодным поискам. А впрочем, поезжайте и проверьте. Я займусь заводом, а вы, генерал, ловите Тарика дальше! Толку с вас всё равно нет.
   Генерал хотел обидеться, но не успел. Имир Торвен притормозил на перекрёстке и стремительно выскочил из машины.
   Автобус довёз землянина до остановки напротив неработающего супермаркета, за которым в теплушке располагался повстанческий штаб генерала Лавэ. На улице хмурые строители возводили бомбоубежище, разбивая асфальт большими аккуратными квадратами. Торвен нырнул во двор, где припахивало мусором, где сидели на скамейках извечные древние бабки, а из окон нёсся чудный голос Мервэ Шотез: "Когда он берёт меня на руки, он говорит мне вновь и вновь вечные, мудрые слова -- слова любви, и тогда я вижу жизнь в розовом свете... Он -- в моём сердце, всегда в моём сердце...".
   Подойдя к вагончику, Торвен остановился. Сердце сжало неясной, щемящей тревогой: внутри теплушки что-то было не в порядке. Что-то произошло...
   Торвен достал из ботинка свой любимый спортивный пистолет, взвёл затвор и прислушался. В теплушке царила тишина. Тогда он на цыпочках обошёл вагон, стараясь, чтобы его тень не попала на щелястые доски стен. Две доски в том месте, где вагон плотнее всего подходил к глухой стене супермаркета, выглядели так, будто их оторвали, а затем поставили на место. Землянин напрягся: доски выглядели подозрительными именно там, где сидел мирайский пленник.
   Решительным движением Торвен рванул обе доски на себя и нырнул в полутьму теплушки. Раздался короткий вскрик, что-то упало со звоном и покатилось по полу; в полумраке сверкнул ствол пистолета. Не глядя, Торвен поймал чужое оружие, выкрутил приёмом самообороны хрупкую руку неведомого противника, рванул к себе -- и вдруг остолбенел на мгновение.
   Землянин держал в руках свою дочь.
   Осознание этого факта едва успело прийти к нему, как вдруг страшный удар в левый висок свалил его с ног; мир взорвался и рассыпался калейдоскопом обломков -- землянин упал без чувств, потеряв сознание.
   Картина маслом -- IV. ИИТ. 258.16.10.
   Сигдар Тарик встретился со своим связником в небольшом кафе на самой окраине столицы. За окнами сгустилась грязноватая тьма -- солнце падало в море на западе, оставив столицу наедине со светом бесчисленных неоновых реклам. Официантка принесла свежую клубнику и торт; от вина Тарик отказался. Связник ел много и с удовольствием; глядя на него, бывший директор ИИТ подумал, что, если бы не проклятая работа, он мог бы иметь сейчас сына такого возраста. Или даже внука.
   -- События становятся неподконтрольны нам, -- сообщил связник, подцепляя очередной кусок на вилку. -- Мало того, что этот Торвен поднял на Кантоне социалистическое восстание, так ещё и в подполье сидит предатель на предателе! Я мог бы понять их логику, пока руководители восстания пытались подсидеть друг друга и натравить на генерала Лавэ -- самую популярную фигуру в здешнем Сопротивлении -- мирайскую контрразведку! Это обычная борьба за власть, не более того; очевидно же, что после победы повстанцев выжившие руководители подполья станут диктаторами, а диктатор лучше всего чувствует себя именно тогда, когда он один! Но вот в том, чтобы уничтожать собственную столицу -- в этом никакой логики уже просто нет! И тем не менее они готовы были пойти даже на такой отчаянный шаг!
   -- Это вы о чём? -- Сигдар Тарик поперхнулся глотком кофе.
   -- Послушайте, шеф, это просто на грани фантастики! Сегодня вечером на связь с нашей ячейкой в столичном отделении Эколь вышел некий Лажу -- средней руки учёный, сделавший карьеру на доказательстве невозможности неугодных нашему Институту технологических решений. Этот Лажу стоит очень близко к Профессору -- крупной фигуре в руководстве подполья, возможно, одному из руководителей Комитета Общественного Спасения. Так вот, Лажу просил нас помочь ему разместить в Старой Башне, напротив Эколь, некое устройство, которое повстанцы поручили его вниманию. Мы, конечно, не отказали в просьбе старому другу, но между делом проверили, что это за шедевр технологии Лажу привёз в город. И знаете, что мы нашли?!
   -- Земной излучатель защитного поля, -- буркнул Тарик.
   Связник поперхнулся:
   -- Почему -- земной излучатель защитного поля?
   -- Разве это не очевидно? Земляне и их союзники на нашей сошедшей с ума Синиз -- главные наши противники здесь, близ этого солнышка. Главные, а что важнее -- единственные, кто равен нам по силе и, если угодно, по идейной твёрдости. Они хорошо знают, чего хотят, -- Тарик отпил ещё маленький глоточек кофе и, по синизскому обычаю, тотчас запил его ледяной водой. -- Боги просветлённые, как бы я хотел заполучить в свои руки живую голову хотя бы одного из этих землян! Я сумел бы тогда понять их вывернутую историческую логику, весь этот их странный и бесперспективный подход к проблемам будущего... Но пока что земляне не в наших руках, и я думаю, что они поставят кантонцам оборонные технологии, чтобы защитить их от мирайских бомбардировок!
   -- Всё наоборот, -- сказал связной. -- Не знаю, причастны к этому земляне или нет, но подпольщики хотят разрушить весь город.
   -- Что-о?!
   -- Лажу привёз в столицу водородную бомбу. Маленькое, почти компактное устройство, замечательно вместившееся в багажник автомобиля. Бомбу планировалось подвесить прямо на Старой Башне, так, что огненный шар от взрыва как раз накрыл бы весь центр столицы. Пять миллионов человек превратились бы в пепел!
   -- Зачем это подпольщикам?
   -- Чтобы остановить революцию. Я ведь уже говорил, что руководство подполья пытается вернуть события под свой контроль. Этот Лажу так и объяснил нам их намерения.
   Тарик отпил ещё глоток кофе.
   -- Нет, это не земляне. Они убийцы и террористы, но такие дела не в их стиле. К тому же, от этого плана мы выигрываем больше, чем они. Кто сделал бомбу?
   -- Судя по внешнему виду и маркировкам отдельных деталей, бомба кантонского производства. Мы, конечно же, обезвредили её, но разбирать не стали: цельная конструкция заряда весьма компактна и удачна.
   -- И это несмотря на все наши усилия, убеждавшие кантонцев двадцать лет кряду, что атомную энергию использовать невозможно, -- грустно сказал Тарик.
   -- Да, что-то мы упустили. Впрочем, не забывайте: на Кантоне действует могучий заговор "высоколобых", интеллектуалов старой формации, борющихся ещё с феодальных времён за политический контроль над планетой. Если это произойдёт, ИИТ окажется на грани поражения: ведь до сих пор учёные руководили в нашем скоплении только Синиз, а тут появится новая цивилизация, конкурент... Да ещё и с атомным оружием.
   -- Как именно вы обезвредили бомбу?
   -- Вынули часовой механизм. Внутри -- отменная оптика, настоящий шедевр, нужно будет разобраться и узнать, кто тут такие гении и не подкармливают ли их извне. Вдруг это всё-таки земляне?
   -- Нет, сомневаюсь. Вы уже вызвали "оборотень"?
   -- С началом войны перемещения звездолётов в секторе под полным контролем людей Гиркана, профессор. Мы не стали рисковать.
   -- Тоже правильно. Поместите атомный заряд в мою ракету. Я сам увезу его отсюда: кантонским детишкам рано баловаться такими игрушками. Авторов изобретения -- найти и ликвидировать! А снаряд пока полежит в моей личной кунсткамере... вплоть до помещения на постоянное место хранения в кунсткамеру Института Исторических Технологий...
   -- Скорее бы! -- сказал связник.
   -- Теперь уже скоро, не волнуйтесь. Мирайские бомбардировки непременно заставят кантонцев научиться драться по-настоящему. Но Империя победит: об этом уж мы позаботимся. И тогда мы покажем Синиз, почему ИИТ столько лет стоял на страже её безопасности, сдерживая космическую экспансию соседних миров! Глупцы! Они думают, что гуманизм -- это красивые мечты о всеобщем братстве! Нет, подлинный гуманизм надо выстрадать, завоевать, а потом поддерживать -- поддерживать беспощадно, огнём, мечом и кровью карая любые антигуманные поползновения. Только под руководством высокой цивилизации Синиз все планеты нашего скопления могут прийти к лучшему будущему!
   -- Когда вы намерены покинуть планету, эффенди Тарик?
   -- Как только вернутся имперские корабли. У меня есть свои планы на этот счёт, и главный из них -- не сидеть под бомбами. А кроме того, я хотел бы подарить нашим друзьям в Империи нечто важное и запоминающееся, что позволит им чуть глубже проникнуться осознанием того, почему для всех их планов необходима наша поддержка!
   -- И что такое вы хотите им подарить?
   -- Голову Имира Торвена, -- ответил Сигдар Тарик, вставая из-за стола. -- Им тоже было бы небезынтересно, я думаю, понять получше нашего общего противника...
   Вопросы. Кантона. 258.15.10.
   Сначала он услышал голоса, а уже потом пришёл в сознание; мутная пелена застила зрение, и Торвен не сразу понял, что это не физиологическая проблема, а ворсистый мягкий ковёр, в который он закатан с головы до ног, как синизский дёнер с овощами. Голоса говорили достаточно громко, чтобы разобрать каждое слово.
   -- По-моему, он приходит в себя. Смотри, свёрток шевелится!
   -- Надо было добивать сразу. Теперь придётся снова убивать.
   -- Я не могу добивать упавшего, Лоло! Это противоречит идее Великой Справедливости.
   -- Могла бы и я, раз надо... Теперь придётся смотреть в глаза человеку, которого мы убьём. Разве это справедливо, Хатико?
   "Значит, меня ударил их флаг-штурман. -- Имир Торвен напрягся, пытаясь усилием воли изгнать из головы концентрированную, шумную боль. -- А моя дочь теперь хочет убить меня. Интересно, за что она хочет меня убить? И почему они заодно с мирайским офицером? Мервэ Шотез говорила, что Лоло ушла в Сопротивление? А если нет? Если она стала вдруг здешним квислингом? С чего бы вдруг? В первую очередь она сдала бы тогда мать. Что же происходит, боги просветлённые -- так, кажется, принято вопрошать на Синиз? Ох, только бы они не начали убивать меня прямо сквозь ковёр... Я хочу посмотреть им в глаза и понять, что руководит сейчас этими людьми. Это важно, очень и очень важно..."
   -- Мы можем убить его прямо сквозь ковёр, не развязывая. Тогда нам не придётся смотреть ему в глаза. Но тогда он умрёт как герой, не зная, в чём его преступление. Ты этого хочешь, Лоло?
   -- Я не суеверна. Ради свободы нашей планеты он должен умереть! Ты узнал его имя, разве тебе недостаточно этого, чтобы твоя совесть и твоя справедливость не страдали дальше?!
   -- Вообще-то недостаточно. Я ничего не знаю о нём. Он тоже мог убить меня, когда я был у него в плену, но он меня даже не опозорил. Он сказал моим старшим коллегам, что я захвачен им в заложники, а не сдался в плен. И теперь я хочу предоставить ему шанс доказать свою невиновность! Он наш пленник, взятый в бою, и расстреливать его сквозь ковёр противно для моей совести!
   -- Моё руководство придерживается другого мнения. Мне приказано было просто расстрелять этого человека!
   -- А мне-то какое дело до твоего руководства?
   -- Не забывай, что ты тоже в плену!
   -- Уже нет: ты освободила меня. Я дал клятву, что я не буду бороться с вами, но кто сказал, что я буду помогать вам? Твои руководители -- враги моей родины, и я не намерен им подчиняться!
   -- Тебе придётся бороться со мной, чтобы остановить меня, когда я буду казнить пленника, -- сказала Лоло тоном крайнего ехидства. -- Либо отойди в сторону и не мешай, либо стань клятвопреступником... в очередной раз! Тебе уже всё равно, ты ведь уже утратил честь имперского офицера, не так ли? Что стоит тебе нарушить и случайную клятву, данную несчастной девушке с другой планеты?! Давай, останови меня!
   В тишине было отчётливо слышно, как лязгнул курок револьвера.
   -- Нет, я не буду тебя останавливать, -- послышался голос Хачи Каминоке. - Убей своего пленника, безоружного и беззащитного; этим ты укрепишь моё мнение о женщинах как о существах коварных и подлых, находящихся в плену минутных страстей и не знающих ни пощады, ни справедливости! Давай, действуй! Я не стану нарушать свою клятву, я не остановлю тебя...
   Настала тишина, длившаяся несколько минут.
   -- Хорошо, -- сказала в конце концов Лоло. -- Что ты предлагаешь?
   -- Давай развяжем его и вынем кляп. Пусть он ответит, тот ли он человек, за которого мы его принимаем. Ты что-то говорила мне о том, что с него можно сорвать какую-то маску. Тебе виднее, что ты имела в виду. Если он и в самом деле инопланетянин, то мы сможем спокойно убить его за его преступления против твоего мира, и совесть наша будет чиста. А вот если мы ошиблись...
   -- Тогда снова закатаем его в ковёр, а сами убежим, -- предложила Лоло. -- Нам так и так скрываться, а его скоро найдут. Я ведь вызвала сюда подпольщиков!
   -- Зачем?
   -- Чтобы они знали, что ты убежал, а Арсен мёртв. Если я не сообщу своим о том и другом, то на меня падёт подозрение в коллаборационизме, а журналиста будут долго искать. Лучше, если они сразу удостоверятся в его смерти!
   -- Хорошо. Держи пистолет наготове, а я развяжу ковёр.
   Торвена осторожно перевернули несколько раз; глаза землянина вновь увидели свет. Он по-прежнему находился в теплушке. Ковёр сполз к ногам землянина, оставив свободными лицо и плечи. Флаг-штурман, убрав со лба мешающие ему смотреть зелёные прядки волос, наклонился над Имиром Торвеном и вынул кляп у него изо рта. Историк посмотрел в глаза юноши; в этот момент он запросто мог бы парализовать или даже оглушить Хачи Каминоке мощным психическим ударом, но пистолет в руке Лоло заставлял его заранее воздержаться от подобной тактики.
   -- Два вопроса, -- спросил он. -- Куда вы девали охрану и кто освободил пленного флаг-штурмана?
   -- Охранники спят, я подсыпала им хлоралгидрат в бутылку коллекционного блюи, -- ответила Лоло. -- А Хатико освободила я, потому что он в своё время освободил меня, и ещё -- потому что он был мне нужен, чтобы поймать вас.
   -- Вопросы здесь вообще-то задаём мы, -- строго прервал её Хачи.
   -- Ах, вот как! Ну что ж, молодые люди, спрашивайте о чём хотите.
   -- А вы будете отвечать?
   -- Конечно. Отчего бы и нет?
   -- Вы -- инопланетный агент? -- спросил Хачи Каминоке.
   -- Да.
   -- Профессионал?
   -- Нет, любитель. По профессии я историк.
   -- На кого вы работаете и каково ваше задание?
   -- Сложные вопросы: скоро я сам забуду половину ответов на них... Моя родная планета, Земля, прислала меня сюда в составе экспедиции исключительно с научной миссией. Организация под названием Комитет Сопротивления, с планеты Синиз, -- к вашему Сопротивлению она не имеет никакого отношения, кстати, -- завербовала меня в свои ряды как учёного-историка, чтобы я помог разоблачить инопланетных агентов, внедрившихся в другие цивилизации и исправляющих чужую историю на свой вкус. Такое же задание я впоследствии получил от разведки одной из больших держав планеты Атмар, в которой я имею звание генерала... Ну и напоследок, твои сограждане, Лоло, знают меня как "товарища Арсена" -- левого журналиста, непримиримого борца за лучшее общество, каковым я, в сущности, и являюсь в первую очередь...
   -- Значит, вы сражаетесь за лучшее общество?
   -- Да, так и есть.
   -- На вашей планете это сражение уже закончилось?
   -- Да, силы общественного прогресса победили. Хотя в мелких деталях это сражение не окончится никогда, но перед нами перестала зиять пропасть.
   -- А те, другие, кого вы ловите -- в каком направлении они исправляют историю других миров?
   -- В том, которое они считают правильным.
   -- Тогда чем отличаетесь вы от них?
   -- Как правило, мы работаем открыто. Пример перед вами: мы знакомы пару минут, причём обстоятельства нашего знакомства вовсе не располагают к взаимному доверию, а я, меж тем, выкладываю вам всё начистоту. Наши противники предпочитают действовать из-за угла, а их конечные намерения и цели известны обычно только их высшему руководству...
   -- Из-за угла, говорите? Но вы ведь тоже маскируетесь, выдавая себя за кантонского журналиста! Вы тоже вмешиваетесь в нашу жизнь, шпионите, взрываете... В чём разница между ими и вами?
   -- Разница есть, -- сказал Торвен, запрокинув голову, чтобы не так стучало в виске. -- Во-первых, мы понимаем и принимаем меру своей ответственности за происходящее. Мы не считаем историю экспериментом, который можно сделать впопыхах, а потом уже повторить набело, в подходящих условиях. Во-вторых, мы не прикрываемся именем и могуществом родной планеты: я по доброй воле остался на Атмаре, по доброй воле прилетел сюда, и вы, когда вы судите меня, можете делать это без оглядки на всемогущих и всезнающих инозвёздных полубогов, которые вступятся за мою жизнь или, тем паче, отомстят за неё. И наконец, -- землянин слабо улыбнулся, -- повторюсь ещё раз: мы не скрываемся без крайней необходимости. Здесь, на Кантоне, за нами объявлена настоящая охота -- и тем не менее многие жители вашей планеты знают моё настоящее имя. Даже рабочие в доках уверены, что хорошо известный им "товарищ Арсен" -- не более чем псевдоним. У вас нет оснований обвинять меня в излишней скрытности или в недружелюбии к вашим народам.
   -- Как вас зовут на самом деле? Ваше настоящее имя? -- строго спросила Лоло.
   -- Имир Торвен.
   -- Кто может подтвердить, что вас зовут именно так?
   -- Активисты рабочего движения. Генерал Лавэ. Несколько людей в руководстве вашего Сопротивления. Атмарский и синизский резиденты на Кантоне. И ещё... твоя мать.
   -- Вы знаете мою мать? Откуда?!
   -- Странный вопрос. Я -- твой отец, Лоло.
   -- Что за чушь вы мелете?! -- вспыхнула девушка.
   -- Это не чушь. Помоги мне снять эту маску. Господин Каминоке, как и все благородные мирайцы, тонкий знаток внешности; он сможет различить несомненные черты фамильного сходства между нами. В крайнем случае, ты можешь спросить обо мне у своей матери Мервэ Шотез. Несколько дней назад она спасла мне жизнь, помогая скрыться от преследования. Она же должна была рассказывать тебе хоть что-то о твоём отце, правда?
   -- Не смейте приплетать сюда мою мать! -- воскликнула Лоло. -- Мама много раз говорила мне об отце! Мой отец -- разведчик, повстанец, а вы -- шпион и мятежник, вот кто вы такой!
   Хатико, зажмурясь, сделал шаг к Имиру Торвену и рывком сорвал с него маску. Парик сам по себе слетел от рывка с головы землянина, открыв взорам высокий чистый лоб и густую гриву волос. Флаг-штурман, держа маску в руках, нерешительно приоткрыл глаза.
   -- Во имя Императора! -- прошептал он. -- Вы и вправду похожи, Лоло!
   -- Ерунда! Ты посмотри на него, Хатико! Что между нами общего?
   -- Волосы! У кантонских женщин волосы обычно либо жёсткие и прилегающие, с отблеском, как перья в задней части головы удода, либо очень тонкие и мягкие, с оттенком перистых облаков, темнеющих у восточного края в первую минуту после заката. Ни причёска, ни завивка не устраняют этих признаков! А у тебя, как и у него, волосы больше похожи на кудри мирайских мужчин: они упругие, чуть вьющиеся, как волны горного ручья сразу же вслед за перекатом, и при этом блестящие и достаточной толщины. Но у моих соотечественников волосы более матовые, с блеском стареющего жемчуга, а ваши блестят! Нет, несомненно, я ни у кого больше не видел таких волос!
   -- Ну, волосы ещё не доказательство! Мало ли у кого какие волосы бывают!
   -- Нет уж, поверь мужскому взгляду: здесь не ошибёшься, перепутав! А форма лба? Она у вас тоже очень похожа. Твой лоб меньше, конечно, наполовину в ширину и на три четверти в высоту, но в остальном -- те же надбровные дуги, та же линия волос, и брови у вас не широкие, как у кантонцев, но и не узкие, как у мирайцев... Он очень похож на тебя, Лоло!
   -- Ерунда какая-то, -- сказала девушка. -- Ничего не понимаю! Как он может быть моим отцом?!
   -- Быть может, -- нахмурясь, предположил Хачи Каминоке, -- это случилось оттого, что он имел близость с твоей матерью? Я слышал, что такое иногда бывает между мужчиной и женщиной, но...
   -- Ты идиот или издеваешься?!
   -- Прости, Лоло. Я не знал, что об этом нельзя говорить. Но он и в самом деле похож на тебя. Теперь мы не сможем его убить, пока мы не выясним точно, отец он тебе или нет...
   -- Это ещё почему? -- фыркнула Лоло.
   -- Ты не сделаешь этого потому, что убить своего отца -- тягчайшее преступление, а я не сделаю этого потому, что, убив твоего отца, я должен буду считаться твоим врагом. А я клялся не враждовать с вами. Словом, и то, и другое противно идее Великой Справедливости! Пока не доказано, что он обманывает нас, мы оба не можем причинить ему никакого вреда! Мы даже в плену его держать права не имеем, а уж сделать ещё что-то...
   -- Тогда разрешите это сделать мне, -- послышался голос из дверного проёма теплушки.
   Торвен с трудом повернул голову на этот новый голос; на пороге штабного вагончика стоял Писатель, державший в одной руке пистолет, а в другой -- бутылку коллекционного "Энви де Вомир" сорокалетней выдержки...
   -- А вот и наши конкуренты, -- со вздохом сказал Имир Торвен, обращаясь вновь к своим юным пленителям. -- Можете познакомиться с ними воочию. Кстати, -- он вновь перевёл взгляд на вошедшего Писателя, -- вы в курсе, профессор Тарик, что генерал Лавэ ищет вас днём и ночью по всей Кантоне, чтобы предъявить вам обвинение в разжигании межзвёздной войны?!
   Писатель вздрогнул.
   -- Нелепое обвинение! Я ведь не гражданин Кантоны, чтобы отвечать по её законам!
   -- Это ничего не значит: вас с теми же целями ждут не дождутся на вашей родной Синиз! Ведь вы не аннулировали, в отличие от меня, своё синизское гражданство.
   -- Гиркан знает о вас? -- быстро спросил Писатель.
   -- Гиркан знает даже о вас, -- ответил Имир Торвен.
   Писатель обернулся, отступив на полшага к двери; миг спустя он опомнился и снова взял себя в руки.
   -- Жаль, что вы не умерли раньше, -- сказал он, -- это облегчило бы и ваши мучения, и участь бедных детишек. Теперь же, эффенди Торвен, я вынужден для начала забрать вас с собой, и должен предупредить, что вам предстоит немало неприятностей. У меня вдруг возникли к вам срочные вопросы.
   Он шагнул к землянину, легко подхватил его за ноги, по-прежнему туго завёрнутые в ковёр, и поволок к выходу. Хачи и Лоло сделали было по шагу, чтобы вырваться; флаг-штурман хотел издать протестующий вскрик -- но ноги обоих похитителей точно влипли в пол, мышцы свела тяжёлая судорога, препятствующая не то что крику -- вздоху.
   Писатель усмехнулся, обернувшись на пороге, и поглядел в расширенные от ужаса беспомощные глаза флаг-штурмана.
   Небрежным движением он сунул руку в карман, вынул оттуда маленькую мирайскую гранату из цветного хрусталя и выдернул чеку движением большого пальца. Граната упала, крутясь и шипя, на деревянный пол точно между Лоло и Хачи. Казалось, что в мире настала мёртвая тишина; исчезли все звуки, кроме громкого шипения гранаты. Писатель, не оборачиваясь больше, проследовал к выходу, волоча за собою беспомощного Имира Торвена; при каждом шаге Писателя голова землянина беззвучно билась о ржавые металлические ступеньки трапа, служившего входом в штабной вагон...
  
   -- Итак, эффенди Торвен, вы отказываетесь от разговора?
   Торвен молчал, глядя в пустое пространство перед собой. Наконец, словно превозмогая себя, он медленно ответил:
   -- О чём я могу говорить с вами, Тарик? Вы уже не раз заступали дорогу прогрессу, а я заступал дорогу вам. Всё давно выяснено! Что вы ещё хотите обо мне знать? Быть может, вас интересует дыра от пули в моей ноге? Или то, как складывались мои отношения с Диассой Эврис?
   -- Вашими отношениями и вашей ногой вы могли бы заниматься сами. -- Профессор Сигдар Тарик уселся поудобнее в кресле с высокой спинкой, окружённом тысячами приборов неясного назначения. -- А кто такая Диасса Эврис, кстати?
   -- Начальник земной экспедиции в ваше шаровое скопление. Та самая женщина, с которой вы как-то отказались разговаривать по поводу судьбы ИИТ.
   -- Тогда она меня не волнует. Она давно уже на Земле, слава богам просветлённым, если только ваш страшный и неуклюжий корабль не погиб на обратном пути. А вот что меня волнует, так это ваша деятельность на Кантоне под видом журналиста Арсена.
   -- Эта моя деятельность касается только Кантоны. Она никак не должна влиять на наши с вами взаимоотношения, профессор...
   -- Ошибаетесь! Именно в этом качестве вы и попортили мне больше всего крови! Вы подняли этот нелепый бунт, едва не сорвали планы ИИТ по использованию Кантоны и Мираи в качестве промышленных баз и источников рабочей силы, а теперь ещё и попытались уничтожить разом всю столицу! Стыдитесь, Торвен, вы давно уже перешли ту границу, которая, по вашему мнению, отделяла нас от вас! Вы воруете, убиваете, портите наших "гусей" и даже "оборотней", вы выдаёте себя за местного жителя, а сами калечите чужую историю ничуть не слабее нас! Но мы -- слышите, Торвен! -- мы в Институте Исторических Технологий ещё не докатывались ни разу до массовых убийств! А вы, с вашими проповедями о чести и праве, уже дошли и до этого!
   -- В самом деле? ИИТ не занимается массовыми убийствами? Что, по-вашему, такое раскормленный вами на Атмаре фашистский Доркир, или эта глупая война между Кантоной и Мираи, как не спланированное вами массовое убийство?! Остальные ваши обвинения не менее смехотворны: маскируясь под гражданина Кантоны, я веду обычную жизнь гражданина Кантоны, а уж если я лезу в чужую жизнь -- для начала я всегда представляюсь. В отличие от вас и от ваших агентов, профессор...
   -- Не вам обсуждать наши методы! Мы, задумывая войну, прежде всего сделали всё возможное, чтобы не дать Кантоне и Мираи создать ядерную бомбу! А вы готовы применить её! Вы похищали кантонских атомщиков...
   -- Которых вы вместо этого безвинно приговорили к смерти.
   -- Это было актом необходимости. Атомное оружие не должно быть разработано ни на Мираи, ни на Кантоне. По-моему, это вполне очевидно? Вы же видите, что это не цивилизации, это штампы, огрызки, нуждающиеся в культурном наполнении... Да и вообще, я убеждённый противник разработок в атомной области. Вам ли не знать, сколько зла таит в себе это оружие?! Ведь ваша Земля, в отличие от Синиз и любой другой планеты шара, пережила несколько атомных войн! А сколько цивилизаций во Вселенной не пережили их?! И вы берёте на себя право давать такое оружие в руки кантонцев и мирайцев?
   -- А вы берёте на себя право передавать им технологию боевых человекоподобных роботов. Ещё вопрос, что страшнее!
   -- Это другой вопрос, -- Сигдар Тарик поднял кверху указательный палец. -- Война между киберами может выглядеть ужасной, но она, в конечном итоге, не так ужасна, как война между людьми. Вы же понимаете, какой нелепицей смотрится идея бунта машин! А следовательно, в отличие от армии, составленной из людей, армия киборгов подконтрольна своим программистам и операторам. Она действует в интересах разума, а не в своих собственных интересах! Атомное же оружие уничтожает всех без разбора, правых или виноватых перед историей, даже ещё не родившихся детей...
   -- Вы так говорите, как будто мы не только выкрали у вас кантонских физиков, но и привезли на планету атомное оружие контрабандой, -- заметил Имир Торвен.
   -- Но так оно и есть! Вашими усилиями Кантона теперь -- ядерная держава! И ваши повстанцы, чтобы разобраться со своими гражданскими противоречиями, подготовили в столице колоссальный атомный взрыв!
   -- Вот как? Вы правы, профессор, теперь у меня появляется предмет для разговора с вами. Кстати, чем вы докажете, что речь идёт именно о кантонском ядерном снаряде, а не об очередной вашей подлой штучке? Вам в ИИТ раз плюнуть -- сделать фальшивку и свалить ответственность за неё на ни в чём не виноватую цивилизацию соседней планеты!
   -- Я не собираюсь ничего вам доказывать. Я просто даю вам информацию: компактная атомная мина очень большой мощности была собрана на Кантоне и руками кантонцев, а затем -- едва не взорвана в столице. По счастливой случайности, мы успели перехватить террористов и не допустить взрыва.
   -- Я хотел бы посмотреть на это устройство...
   -- Обязательно посмотрите -- в своё время. А пока что мне нужно предотвратить бесконтрольное появление таких устройств в будущем. Как минимум -- в ближайшем будущем. И вы, Торвен, волей или неволей поможете мне в этом!
   -- С чего вы взяли, что я буду вам помогать?
   -- Я уверен в этом. Я же сказал: вольно или невольно... И, кроме того, пока что я не подозреваю вас в том, что именно вы собирались взорвать в столице это устройство. В каком-то смысле именно этот факт спас вам жизнь: я решил, что вы напугаетесь и поможете мне докопаться до изобретателей атомной адской машинки.
   Торвен вновь сделал длинную паузу; глаза его невидяще смотрели сквозь профессора -- в стену.
   -- Напугать меня не так-то легко, профессор. И сотрудничать с вами я не стану. Тем более -- после того, как вы на моих глазах убили двух молодых людей.
   -- Они -- ненужные свидетели. Или вы думаете, что я так хочу, чтобы здесь по моему следу объявились ваши бравые подпольщики? Единственный шанс не терять детей в войнах -- не пускать их воевать, а вы пытались втравить их в ваши авантюры, Торвен! Откуда я знал, что вы успели им наговорить?! Вы умеете быть чертовски убедительным...
   -- Это не повод убивать людей.
   -- Люди -- строительный материал для истории. Мы с вами уже говорили об этом. И хватит повторяться!
   -- Одна из них была моей дочерью, -- сказал Торвен. -- Поэтому я не буду говорить с вами ни о чём. Вы убийца и преступник, я вас ненавижу. Это уже не битва социальных систем, это наша с вами личная вражда, поймите вы это, наконец!
   -- И ради вашей личной вражды вы готовы отдать жизни миллионов кантонцев? Вы готовы рискнуть новым атомным терактом?!
   -- Вы же готовы превратить две планеты в боевой полигон ради сведения ваших глубоко личных счётов с человечеством Синиз?
   -- Не передёргивайте понятия. У меня нет счётов с Синиз. Заблудшую корову пастыри и овчарки возвращают в лоно стада теми силами, какие считают нужными; палка и зубы -- едва ли самые страшные из этих сил. Я выполняю свою социальную роль, и не следует приписывать мне личные мотивы...
   -- Роль пастыря? -- усмехнулся землянин.
   -- Овчарки.
   Торвен снова замолчал, глядя вдаль отсутствующим взором.
   -- Прекратите вы выпадать в осадок! -- заорал на него профессор. -- У нас очень мало времени, и я могу прибегнуть к самым жестоким средствам, чтобы заставить вас говорить. Повторяю ещё раз: вы дадите мне нужную информацию, и поверьте -- для вас будет лучше, если вы сделаете это добровольно...
   -- Я помню ваши методы, -- вздохнул землянин. -- Вы меня уже пытали. Но я не отдам вам ни одного из учёных, живущих сейчас вне Кантоны.
   -- Пока что они мне не нужны. Кто из оставшихся здесь смог бы собрать термоядерный заряд?!
   -- Никто. Это я вам гарантирую: не только ваши вредители, но и их собственные конкуренты в здешней странной науке сделали жизнь здешних талантливых специалистов абсолютно невыносимой. Все они эвакуированы мной на Атмар, где и работают сейчас над созданием атомных арсеналов для нашего революционного правительства.
   -- Что-о?! Вы не дали атомное оружие Кантоне, но дали его атмарским варварам?
   -- Ну да, -- безмятежно сказал Торвен. -- Атмарцы стоят выше и в технологическом, и в социальном плане, они уже понимают опасность, скрытую в атомной энергии. Кроме того, в случае победы ваших сторонников на Синиз или ещё где-нибудь в АБС-404 атмарской народной конфедерации грозит агрессия из космоса; атомное оружие -- прекрасный способ заставить агрессоров одуматься и смирить пыл.
   -- Какой кошмар! -- Тарик взялся за голову. -- Но почему вы оказали предпочтение Атмару перед Кантоной? Какая, в таком случае, практическая разница для вас -- кто первым обретёт это смертоносное оружие?
   -- Три причины, -- ответил землянин. -- Во-первых, ныне я гражданин Атмара и генерал атмарской революционной разведки. Во-вторых, на Атмаре агентов ИИТ ловят и расстреливают, а вот здесь, на Кантоне, они совершенно разбушевались. Атомщикам там безопаснее, чем здесь! А в-третьих, у нас на Земле когда-то существовала классификация, разделявшая человечески сообщества на "цивилизации чаши" и "цивилизации меча". Примитивная классификация, не спорю. Но тем не менее, Кантона не смогла бы воспользоваться атомным оружием, будучи по сути своей "цивилизацией чаши", а вот Атмар сумеет в случае необходимости правильно применить это оружие. Как "цивилизация меча", атмарцы понимают, что оружие необходимо не только для слепого насилия, но прежде всего -- для охраны мира!
   -- Интересная классификация, -- вздохнул профессор. -- А к какому типу вы относите нашу цивилизацию, цивилизацию Синиз?
   Имир Торвен подумал.
   -- Вы, -- ответил он, -- цивилизация пресс-папье.
   -- Это как? -- удивился Сигдар Тарик.
   -- Вы кладёте чужую историю под гнёт и промокашку ваших нарисованных, двумерных представлений об исторической правде, -- объяснил землянин. -- Вы ведь видите в истории не правду, а лишь её отражение в плоском зеркале вашей философии. И чужую правду вы тоже пытаетесь расплющить по этому вашему двумерному лекалу...
   -- Не понимаю я ваших метафор, -- буркнул Тарик. -- Вернёмся-ка лучше к бомбе. Так вы считаете, что её никто не мог сделать сейчас здесь, на Кантоне?
   -- Из кантонцев или землян -- никто, -- согласился историк. -- За ваших башибузуков из ИИТ я, сами понимаете, не в ответе.
   -- Поставлю вопрос по-другому. Кто на Кантоне мог создать водородную бомбу ранее?
   -- Только один учёный за всю историю планеты. Доктор Ваг!
   -- Ваг? Тот самый, кого ни мы, ни вы не успели похитить?!
   -- Его убрали свои же: некто Лажу, помощник Вага, устроил целый заговор с целью захватить наследство этого незаурядного гения прикладной науки. Ваг работал над проблемами имплозионной интерференции, а это -- путь к чистому термоядерному синтезу. Он мог сделать и бомбу! Впрочем, подробнее я могу сказать об этом только тогда, когда увижу сам заряд или хотя бы его чертежи.
   -- Не стоит: вы уже дали мне все нужные сведения. "Имплозионная интерференция" -- так сказали и наши эксперты! За исключением малопонятной пробирки с железными опилками, которая там вообще неясно к чему, остальная схема один в один соответствует теоретической... Значит, этот Лажу завладел секретами Вага! Великолепно! Теперь мы можем быть уверены в том, что бомба всего одна и что изобретатель её мёртв навеки!
   -- Если только по его стопам не пошли достойные ученики.
   -- Им негде было бы достать обогащённый гидрид лития. Ведь атомных реакторов на Кантоне больше нет! Ну что ж, пожалуй, это всё, что меня волновало. Ваше тело может умереть теперь со спокойной совестью!
   -- Тело?
   -- Да, конечно. Ваша голова слишком ценна, чтобы уничтожать её. Вас ждёт новое, весьма длительное и необычное существование. Хотите попробовать заранее, кстати?
   -- Благодарю. Предпочёл бы отказаться.
   -- Тогда скажите мне ещё одну вещь: кто в руководстве Комитета Общественного Спасения -- ваш агент?!
   -- Если бы это и на самом деле было так, профессор, вы же прекрасно понимаете, что всё равно не узнали бы этого от меня ни под каким предлогом...
   -- Как хотите, -- равнодушно ответил Тарик. -- Тогда я, пожалуй, всё же испробую на вас кое-какие новшества, которыми хотел бы впоследствии заменить средства массовой информации Синиз. Пытки разума -- самые страшные пытки, не так ли, эффенди Торвен?!
   Он наклонился к приборам, окружавшим его кресло, и нажал светящуюся зелёную кнопку на пульте.
  -- Захват. Кантона. 258.16.10.
   В тот миг, когда голова Имира Торвена стучала по ступенькам штабного вагончика, тело Хачи Каминоке внезапно вновь обрело способность к движению. Граната, крутясь волчком, шипела у самых его ног, преграждая путь к двери; противоположный выход -- доски в стене вагона -- был предусмотрительно прикрыт самим Хатико, чтобы не вызывать снаружи лишних подозрений. Укрыться от неминуемого взрыва было негде. Единственный предмет, способный выдержать взрыв гранаты -- большая чугунная ванна, прислоненная к стене вагончика, -- был явно слишком мал для двоих. Однако же странная сила, освободившая мышцы флаг-штурмана от паралича, властно толкала его именно к ванне. Ещё мгновение Хачи колебался, что именно ему сделать -- укрыться от взрыва самому или попробовать втолкнуть туда девушку; но вдруг в его голове раздался ясный, чёткий, бесцветный голос:
   "Используй ванну, Хачи!"
   -- Как?! -- яростно выкрикнул флаг-штурман вслух, по-мирайски.
   "Урони её на гранату и сядь сверху. У тебя всё получится, я знаю!"
   Не колеблясь более, Хатико оттолкнул в сторону по-прежнему неподвижную девушку и с силой толкнул от стены старую ванну. Чугунная конструкция обрушилась на крутящийся хрустальный эллипсоид гранаты. "Выдержит или нет?" -- равнодушно подумал флаг-штурман, усаживаясь сверху. Под ванной сверкнуло, раздался громкий треск, и мирайца вознесло к самому потолку теплушки. Ягодицы пронзила короткая, знакомая боль, взрывной шок сотряс всё тело, и Хачи Каминоке потерял сознание.
   В себя он пришёл почти мгновенно. Девушка, освободившая его из плена, теперь поливала его лоб холодной водой.
   -- Я умираю? -- спросил Хатико.
   -- Ты даже не ранен. У тебя только огромный синяк сам знаешь где. Ваши гранаты маленькие и совсем не сильные, если только не бояться осколков, -- улыбнулась ему Лоло. -- А ты молодец, здорово придумал с ванной!
   -- Эта идея сама пришла ко мне в голову, -- честно сказал ошарашенный флаг-штурман, пытаясь подняться. Болело страшно, но он знал, что боль в этом месте он сможет превозмочь: вахты доводилось стоять и в худшем состоянии. -- Я точно не ранен?
   -- Совершенно никакой крови. Все осколки от вашей петарды остались под тобой, -- Лоло похлопала его по руке. -- Ну что ж, теперь мы свободны и можем наконец-то уйти отсюда, пока не проснулась стража или не вернулся сам генерал Лавэ!
   -- А твой отец?!
   -- Я так и не поняла ничего во всей этой истории. Не хотелось бы начинать всё сначала.
   -- Твой родной отец?!
   -- Не начинай заново, я же сказала... Где он был, пока я росла? Что он делал в это время? И что я теперь должна делать? Мой отец -- инопланетянин, возможно, враг Кантоны...
   -- "Возможно, враг"! -- передразнил её флаг-штурман. -- А вдруг не враг?! А если враг -- тот, другой, который увёз его?! И потом, -- Хатико понизил голос, -- мне показалось, что это журналист избавил меня от ступора перед тем, как взорвалась граната. Если так, то я обязан ему жизнью. Теперь я должен его освободить и вернуть долг, а ты... ты делай как хочешь!
   Он хотел сказать ещё что-то, но снаружи раздался гром и треск; послышались возбуждённые голоса, и в теплушку влетел полковник Авьон в сопровождении храброго капрала Шар де Комба.
   -- Всё, -- сказала Лоло, -- вляпались. Беги, Хатико, а я попробую тут объясниться...
   -- Я не брошу тебя одну!
   -- Я подпольщица, а ты -- военнопленный! Беги немедленно, кому сказала! Иди, лови своего журналиста!
   Хатико бросился к доскам, прикрывавшим проём в стене, и во мгновение ока был таков.
   "Беги налево, к боковой калитке!" -- услышал он в своём сознании неотчётливый голос, вне всякого сомнения принадлежавший похищенному землянину.
   "Почему ты меня спасаешь?" -- воскликнул он мысленно, пока длинные ноги быстро несли его в указанный нежданным советчиком проход.
   "Ты спасёшь меня. Больше некому это сделать! Человек, похитивший меня, хочет превратить твой мир в орудие своей личной мести. Он развязывает межзвёздную войну!"
   Позади Хачи грохнул мощный выстрел: Шар де Комба пустил в ход штурмовую пушку. Теперь, когда имперские патрули были перебиты или убрались с планеты, повстанцы могли действовать совершенно открыто. Двадцатисемимиллиметровый снаряд выбил кусок бетона из стены, за которую свернул Хачи.
   "Налево и к машине! -- скомандовал голос. -- Водить умеешь?"
   "Умею немного."
   "Поезжай на машине на улицу, а потом -- ищи на ней ярко-красное здаие со стеклянными колоннами. Это археологический музей. Меня держат там, в подвале. Поторопись! Я не смогу говорить с тобой постоянно!"
   "Но меня преследуют..."
   "Это хорошо: мой враг -- враг твоих преследователей. Когда они нагонят тебя здесь, всё объяснится. Главное, не дай поймать себя раньше!"
   Голос в голове исчез.
   Флаг-штурман поспешно завёл мотор старенькой машины, стоявшей у выхода со служебной территории супермаркета. Позади заорали, заругались. Машина, стрельнув вонючим облаком выхлопа, задребезжала и покатилась под уклон -- на дорогу. Хатико трясущимися руками выжал ручное сцепление, переключил передачу; в моторе свистело и стреляло. Автомобильчик ускорился и вылетел на главную дорогу, чуть не попав под колёса огромного военного грузовика. Из переулка показалась орава разъярённых преследователей; Шар де Комба вновь поднял свою пушку, но стрелять на главной улице не решился.
   "У тебя есть время. Поезжай!"
   Объезжая наспех построенные баррикады и выбоины на мостовой, автомобильчик покатился по длинному, слегка изогнутому проспекту. За дальним поворотом Хачи заметил то самое здание, о котором говорил ему голос. Он вздохнул с некоторым облегчением -- и тотчас же в зеркалах заднего вида отобразился быстро приближающийся армейский грузовик, наполненный яростными мстителями. Лысый старик, высунувшийся из кабины грузовика по пояс, что-то орал, показывая руками на Хачи Каминоке.
   Не помня себя, флаг-штурман притормозил на углу здания и бросился вон из машины. За ним, вопя и потрясая оружием, посыпалась из грузовика толпа подпольщиков. Хатико рванул на себя тугую дверь подвала -- дверь была заперта; тогда обеими ногами он выбил маленькое стеклянное окно и просочился в подвал, точно выдра. Из его преследователей никто не обладал должной комплекцией, чтобы повторить этот путь. Пока повстанцы возились у входной двери, Хачи Каминоке уже мчался длинными прыжками сквозь темноту музейного запасника. Что-то с длинным металлическим грохотом обрушилось позади; флаг-штурман не обратил на это никакого внимания.
   "Где вы?!" -- позвал Хачи своего странного собеседника.
   Ответ был ужасен. Землянин был здесь -- и, одновременно с этим, он был нигде; чудовищные мерзкие твари окружали его, страшная музыка зазвучала в голове Хачи Каминоке. Странные и страстные призывы к несуществованию заполонили его мозг. Под звуки нелепой, отвратительной для человеческого существа музыки вокруг блестящего столба извивались обнажённые женские тела, возбуждая неясную похоть; ритмичный гул барабанов едва ли скрывал звучное бесстыдство, вытворяемое флейтистками и бас-гитаристами за сверкающей стеной пюпитров. Полк волынщиков в медвежьих шапках бесконечной лентой тянулся сквозь сознание Хатико; заунывное сопение их ужасных инструментов навевало мысли о пропастях, находящихся за гранью рассудка.
   "Что это?! -- гаснущим сознанием вскричал Хатико. -- Что происходит?!"
   "Пытки разума, сынок. Самые страшные пытки. Не теряй времени, пока он занят мной. Чем ты меня ударил?"
   Хачи Каминоке подумал о том оружии, которое столь эффективно нокаутировало землянина; это было императорское колье -- подарок Оо Сукаси -- которое флаг-штурман использовал наподобие кистеня.
   "Отлично! Примени его снова на человеке, который меня похитил. Тогда и поговорим!"
   Не раздумывая более, флаг-штурман ворвался в тускло освещённую комнату, где в окружении непонятных приборов сидели два человека: землянин и тот, кто похитил его. Похититель хохотал, глядя в нечто, напоминающее бинокль на станине.
   -- Так, так, -- говорил он по-кантонски, радостно потирая руки. -- А теперь ещё вот так...
   Колье удобно легло в руку флаг-штурмана.
   -- Во имя Императора! -- прошептал он.
   Свистнула цепочка, тяжело ударило в висок каменное украшение; человек, сидевший за приборами, повалился набок в своём кресле. Не глядя, Хачи нашарил рубильники и обесточил страшную технику, заполнявшую комнату.
   Позади громко закричали, послышалась отборная брань, и в помещение ворвались повстанцы, размахивая оружием. Лысый старик протиснулся вперёд и протяжно присвистнул:
   -- Вот так дела! Никогда бы не подумал, что наш Писатель оказался замешан в таких историях... Что могло заставить его пойти на такое? Наркотики? Долги?
   -- Вы недооцениваете Писателя, -- сказал Имир Торвен, приходя в себя в своём кресле. -- Господа, позвольте представить вам профессора Сигдара Тарика!
   Повинуясь мысленному приказу землянина, Хачи Каминоке сделал шаг к обмякшему телу Писателя и, пошарив у него на шее, сорвал маску. Лицо записного пьяницы, отчаявшегося в жизни, повисло в руке флаг-штурмана ненужной тряпочкой; взорам открылся волевой облик жёсткого, пожилого мужчины с незнакомым кантонцам продолговатым разрезом слегка припухших глаз.
   Мужчина, сидевший в кресле, слабо пошевелился.
   -- Итак, эффенди Тарик, -- сказал Имир Торвен, -- вы подошли к финишу своей блестящей карьеры...
   Профессор Тарик с усилием поднял голову и посмотрел на Торвена отчаянным взглядом, вцепившись побелевшими от напряжения руками в подлокотники своего кресла. Господин Мусташ, сопровождавший подпольщиков, сделал шаг к нему, чтобы удержать на месте. Внезапно в подвал хлынул яркий солнечный свет: в потолке над головами собравшихся в комнате людей раскрылись одно за другим перекрытия музея, точно лепестки ирисовой диафрагмы.
   -- До свидания, Торвен, -- прошептал слабым голосом Сигдар Тарик.
   Из-под его кресла ударило пламя, заставив отскочить стоявших подле людей. С коротким хлопком пиротехническая катапульта, смонтированная под креслом, вынесла профессора сквозь разверзшиеся своды вертикально вверх -- на волю. Выхлоп раскидал и повалил с ног людей; в подвале запахло горелым.
   -- Это вы его упустили! -- сжав кулаки, заорал на Торвена генерал Лавэ. -- Вы! Опять упустили его!
   -- Далеко он не уйдёт, выходы с планеты под контролем, -- флегматично заметил землянин. -- Надеюсь, конечно, что вы приняли меры, чтобы обезопасить ракету на Монте-Латрино?
   -- Монте-Латрино! Чёрт возьми!!! Об этом я не подумал!
   -- Я же вас предупреждал! -- воскликнул Торвен.
   -- Но мне нужны были все мои люди, чтобы поймать профессора!
   -- Тогда развяжите мне, в конце концов, руки и ноги -- и в погоню за профессором Тариком! В этот раз он не должен уйти от нас... Полковник Авьон, свяжитесь со всеми аэродромами: пусть поднимут в воздух истребители. Капитан Торпилье -- нам нужно установить морскую блокаду острова Монте-Латрино! Не давайте Тарику ускользнуть, он увозит с собой технологию, по сравнению с которой армия человекоподобных машин -- просто игрушечные солдатики. Действуйте же!
   Сделка. Эскадра. 258.16.10.
   Флаг-штандартмейстер Оо Сукаси был полон самых мрачных мыслей. Трагическая потеря флаг-штурмана стала серьёзным ударом для офицерского коллектива флагманского корабля, да и на других судах офицеры поглядывали друг на друга с плохо скрываемой грустью. В память о Хатико флаг-штандартмейстер сложил девять скорбных трёхстиший, оплакивавших жизнь и честь юноши с кудрями цета морской волны в ясный летний полдень; апельсины в офицерской столовой подавались на листьях мяты в знак траура. К завтраку подан был тунец без левого грудного плавника, с "несчастливым алмазом" вместо сердца. Каюта флаг-штурмана стала мемориальной, и каждый, кто хотел, мог провести в ней час-другой наедине с любезными сердцу многих личными вещами Хачи Каминоке. Многие плакали даже на вахтах.
   Трёхтысячные потери мирайского экспедиционного корпуса производили в сердцах куда меньшее смятение. Самые жестокие и решительные стратеги уже обсуждали планы ответных ударов. Было очевидно, что даже все корабли мирайского космического флота не смогут подавить восстание по всей территории огромной планеты; поэтому решено было бить в самые уязвимые точки -- с лица земли должна была быть сметена Эколь.
   Не успели корабли ещё набрать требуемую скорость, как флаг-штандартмейстера вызвал на связь сам Император.
   -- Мой скорбный друг, -- сказал он, -- не медлите больше. Вам не нужно возвращаться за войсковым контингентом. Поверните свои машины назад и нанесите этим повстанцам бомбовый удар! Во имя Великой Справедливости я хочу, чтобы они как можно скорее распознали силу нашего гнева!
   Повинуясь приказу, эскадра Звёздной Гвардии легла на обратный курс. Комендоры и бомбометатели погрузились в сложные расчёты. По замыслу стратегов, эскадра должна была раньше намеченного срока появиться в небесах Кантоны, неся ужас слабым сердцам, а затем одномоментно нанести страшный и сокрушительный удар по святая святых непокорной планеты. Планшетисты готовили кальки, на которых в перекрестьях коллиматорных сеток вползали здания и парки Эколь, лаборатории и склады Академии, музеи и театры кантонской столицы...
   Поглощённый мыслями о грядущей битве, флаг-штандартмейстер Оо Сукаси поначалу просто проигнорировал сообщение о том, что с Кантоны эскадру кто-то вызывает на связь.
   -- У них был шанс, и они его не использовали... Ныне грядет время возмездия!
   -- Флаг-штандартмейстер, речь идёт о передаче нам могучего оружия!
   -- Я устал слушать их сказки.
   -- Они говорят, что высылают нам опытный образец.
   -- Соедините, -- устало разрешил Оо Сукаси.
   В радиорубке цвета фисташковых орехов, размолотых вместе с ядрышками, приятно пахло пряным имбирём. Фиолетовые с полосой ручки верньеров успокоительно светились в полутьме. Оо Сукаси опустился в глубокое кресло перед раструбом микрофона.
   -- Господин флаг-штандартмейстер, -- послышался голос из громкоговорителя. -- Я -- один из членов Комитета Общественного Спасения, ваши люди должны знать меня как Писателя. Мы по-прежнему полны решимости подавить неорганизованный социалистический бунт и оказать помощь имперской власти в интеграции культур обоих наших планет. Однако повстанцы мешают нам предоставить в ваше распоряжение прототип боевой человекоподобной машины. Все наши усилия в этом направлении были эффективно заблокированы преступной группой генерала Лавэ. Поэтому я, не торгуясь более, готов сообщить вам координаты самого завода.
   -- Вот как? И где он находится?!
   -- На Хаха, большой луне Мираи. В кратере Ле Тру, который вы, мирайцы, называете Ана, или же Кецугеки.
   -- Что?! Что ваш завод там делает?!
   -- Это экспериментальный проект нашего военного ведомства...
   -- Зачем так близко от Мираи?
   -- Чтобы впоследствии завоевать вашу планету. Кроме того, впоследствии можно было бы использовать мирайцев как дешёвую рабочую силу на этом заводе...
   -- Вы коварные и подлые варвары, -- сказал Оо Сукаси. -- Но я вам верю. Пока что верю. Мы отправим туда этеронеф с Мираи. Если мы найдём там завод в целости и сохранности, то мы пощадим ваш мир!
   -- А вот этого, -- сказал неожиданно Писатель, -- как раз и не стоило бы делать! Покажите нашей восставшей черни, на что вы способны! Атакуйте столицу или любые другие объекты, продемонстрируйте всю мощь имперского оружия. Пропади он пропадом, этот мир!
   -- Вы так не любите свой мир?!
   -- Он не мой! -- выкрикнул Писатель. -- Я его ненавижу! Ненавижу так, как умеют ненавидеть лишь те, кто потерял в жизни всё: цель, учителя, родину! Гори оно всё огнём!
   -- Ну, знаете, -- сказал флаг-штандартмейстер, -- я не собираюсь использовать вверенную мне эскадру для того, чтобы помогать вам сводить ваши пьяные интеллигентские счёты с вашими врагами! Оккупация планеты, подавление восстания -- на это мы пойдём, но вот совершать ради вас хладнокровное убийство...
   -- Поймите же! Если вы их не напугаете, история выйдет из-под контроля! Следом за нашими могут восстать и ваши рабочие! Тогда -- конец войне, конец Империи! Вы же умный человек, политик, вы должны понимать: сделайте же хоть что-нибудь...
   -- Как умный человек и политик, -- Оо усмехнулся, -- я хорошо понимаю, что бомбардировки могут напугать вашу научную элиту, но не рабочих. Пока что мы ненавидим и презираем друг друга как две идейных силы; но вот стоит нам пуститься на массовое убийство -- и каждый из нас, мирайцев, превратится в глазах кантонских рабочих в их заклятого врага. Разве это справедливо?! Мы пришли, чтобы освободить этих людей из тисков проституции, алкоголя и сифилиса, а не для того, чтобы они видели в нас своих жестоких и бесполезных угнетателей! Эта роль больше подходит вам, кантонским политикам и скоробогачам...
   -- Чёрт бы вас побрал с вашим идеализмом! Политика всегда и везде, во всех мирах, была инструментом утверждения личной власти! Если вы не заботитесь о том, чтобы мирайская личная власть была крепка...
   -- Быть может, у вас, варваров, это и так, -- мягко прервал его Оо Сукаси, -- но не стоит навязывать и нам эту вашу преступную доктрину. Мы -- цивилизованный народ. Личная власть не принадлежит у нас даже Императору, он всего лишь воплощает идею Великой Справедливости. Мы не убийцы и не насильники, как вы; мы лезем в чужие дела лишь для того, чтобы защитить объединяющую нас идею!
   -- Какой ужас! -- вырвалось у Писателя.
   -- Не ужас, а необходимость. Вы же не хотите, чтобы другие цивилизации прозябали вечно в грязи, разврате и депрессии? Знамёна Империи несут спасение! Ну что ж, если вы не считаете нужным удержать нас от бомбёжек, скажите тогда ваши новые условия, на которых вы передаёте нам завод.
   -- Вы поможете подавить мятеж. Это все наши условия!
   -- Хорошо, -- сказал Оо Сукаси. -- Но эта акция будет обставлена как борьба вашего законного правительства с повстанцами, борьба, не начатая, но всего лишь поддержанная нами.
   -- Ничего лучшего я не мог и пожелать!
   -- Тогда мы выйдем на низкую орбиту над населённым поясом Кантоны и приготовимся к десанту и бомбардировке. Тем временем наши корабли быстро обследуют кратер Кецугеки. И горе вам, если там ничто не будет найдено...
   -- Вам так просто не найти завод, -- сказал Писатель. -- Вам потребуется наша помощь.
   -- Что вы предлагаете?
   -- Мы отправим с Кантоны этеронеф, а точнее -- небольшую космическую ракету. Вы можете перехватить и досмотреть её; она не содержит взрывчатого заряда или чего-нибудь ещё, что могло бы повредить заводу или вам. Затем, повинуясь своей системе звёздной навигации, ракета направится в кратер Кецугеки, и автоматика откроет вам доступ к заводу. Вас устраивает такой план?
   -- В нём много неясного для меня, но рискнуть можно. Но мы обязательно должны досмотреть ракету на предмет подлых штучек! Она будет с пассажиром?
   -- Нет, он полетит в автоматическом режиме. Я бы отправился на ней, но меня ловят мятежники, прошу вас понять мою ситуацию, флаг-штандартмейстер...
   -- Хорошо, -- согласился Оо Сукаси. -- Я хочу, чтобы курс пересечения вашей ракеты с эскадрой пролегал на низкой орбите в районе столицы. Если это провокация, мы немедленно приступим к реализации нашего собственного плана. И уж тогда -- а я шутить не люблю! -- никому из вашего Комитета уж точно не сносить головы!
   Ликвидация. Кантона. 258.16.11.
   На рассвете в телескопах обсерваторий замелькали бледные призраки возвращающихся кораблей Звёздной Гвардии. Небо застыло в тревоге. На улицах городов планеты завыли сирены; люди прятались в убежища, наспех проверяя противогазы и защитное снаряжение. Артиллеристы-зенитчики молча прочёсывали небо квадрат за квадратом, готовясь дать очередной бой возможному десанту мирайцев.
   Торвена новости вновь застали в штабной теплушке. Генерал Лавэ был так возбуждён предстоящей поимкой Тарика, что почти забыл о Лоло, с видом великомученицы дожидавшейся наказания за свои эскапады. Вновь пленённый Хачи Каминоке сидел против неё, прикованный к спасшей им обоим жизнь чугунной ванне, и утешал девушку как мог.
   Имир Торвен решил действовать самостоятельно; он уехал в ночь на своём стареньком мотороллере с прицепом и вернулся обратно, привезя с собой Мервэ Шотез. Трогательная встреча матери и дочери закончилась бурной сценой, после которой Лоло окончательно признала в землянине собственного отца.
   -- Теперь, -- сказал Торвен, -- вы, генерал, должны освободить их обоих: одна из них -- моя дочь, другой -- мой спаситель. Стоит ли проявлять мелкую злопамятность?
   -- Важен порядок! -- ответил Лавэ. -- Девушка то выполняла чьи попало приказы, то освобождала пленников, то демаскировала положение штаба, то травила хлоралгидратом нашу охрану. И вы предлагаете простить ей все эти фокусы только на том основании, что она -- ваша дочь?! Ну нет, господин Арсен, это у вас не получится!
   -- Простить я не предлагаю, -- со смехом ответил Торвен, -- но в этом случае я предпочёл бы для наказания применить отцовскую власть, а не обрушивать на неё гнев революционного подполья!
   -- Делайте как знаете! -- раздражённо буркнул Генерал. -- Меня сейчас интересует только Сигдар Тарик!
   -- Почему вы так зациклились на нём?
   -- До войны я был генералом! Думаете, я слеп или глух, или в кантонском главном штабе сидели придурки?! Мы прекрасно понимали, что какие-то силы вмешиваются в наше общественное развитие, мы даже подкармливали этот нелепый заговор учёных, который угрожал всей стабильности нашей системы, чтобы только те создали противовес для этой неведомой силы, лезущей в жизнь Кантоны! Ваше объяснение просто расставило всё по своим местам! Эти типчики, которые лезут в наши дела, буквально превратили в ад всю нашу жизнь! Поимка профессора Тарика покажет общественному мнению истинную суть вещей, покажет, что мы, военные, были правы, предупреждая политиков и общество о том, что нами пытаются манипулировать!
   -- А моя поимка вас не устраивает в этом качестве?!
   -- Дорогой мой Арсен! Вас сложно подозревать в злом умысле против кантонского народа: всё злое, что вы могли совершить для нас в нашем мире, вы уже сделали, издавая при этом много бодрых и радостных воплей! Я думаю, наших социалистов не смутит, что один из их вождей оказался инопланетянином! Они же за интернационал!
   -- И это правильно! -- согласился Торвен.
   Он вошёл в комнатушку, где содержались оба арестанта, и отомкнул наручники на запястьях Лоло.
   -- Девушке нужна твёрдая мужская рука, -- сказал он, толкнув Лоло в объятия ожидавшей у входа Мервэ Шотез. -- По годам моей родной планеты, ей скоро девятнадцать, а это возраст зрелости. А она как была, так и осталась маленькой испорченной девочкой. Моей вины в этом нет: ещё несколько дней назад я не знал о её существовании, а зная, всё равно не смог бы помочь. Но сейчас, как её отец, я хочу позаботиться о её будущем. Она должна найти мужчину, которого она полюбит. Пусть он введёт её в рамки человеческого существования, пусть сделает её взрослой и ответственной женщиной! Жаль, что я не могу остаться с ней и опекать её, пока это не случится...
   -- Разрешите? -- спросил неожиданно бывший флаг-штурман. -- Быть может, пока она не найдёт такого человека, о котором вы повествуете, я мог бы быть рядом с ней, став ей надёжной защитой и другом?
   Имир Торвен повернул к нему косматую величественную голову:
   -- Разве ты не должен покончить с собой, как только тебя освободят окончательно? Какая разница тебе, что будет с этой девушкой, будет она жива и счастлива или же сгинет? Ты больше думаешь о своей чести и о своей Великой Справедливости. Какое тебе дело до случайно встреченной женщины с другой планеты?!
   Хатико вспыхнул:
   -- Что ты знаешь о Великой Справедливости, варвар?! Как я могу заботиться о себе, пусть поруганном и обесчещенном, если в моей заботе нуждается мой боевой товарищ?! Мы были вместе, когда ловили тебя, мы вместе шли в плен к твоим подпольщикам, и ты хочешь, чтобы я забыл об этом?! Нет, никогда идея Великой Справедливости не воссияет над твоей головой, если ты не поймёшь, что я должен превозмочь свой позор, отринуть боль, чтобы сделать для неё всё то, что я могу... слушай же моё трёхстишие на эту тему!
   -- Думай что хочешь, -- сказал Торвен и поспешно выскочил наружу, где, задыхаясь от нестерпимого хохота, повалился в объятия Мервэ Шотез.
   -- Неужели ему можно доверить нашу девочку? -- тихо спросил певица, пока землянин переводил дыхание.
   -- Нельзя! Как, впрочем, и ей -- его! Они два придурка, -- Торвен помотал головой, из глаз его от напряжения текли слёзы. -- Но ведь у них есть ещё и вы, несравненная моя Мервэ! Вы позаботитесь об их благе, я знаю...
   -- И ты, Имир... Никто не смог бы сделать больше для них обоих, чем ты, мой единственный...
   Историк хотел что-то ответить, но в этот миг из вагончика раздалась забористая брань. На крыльцо, потрясая кулачками, выскочил генерал Лавэ.
   -- Упустили! -- заорал он. -- Опять упустили!
   -- Кого? Кого упустили, флаг-штурмана?!
   -- К чёрту вашего штурмана! Улетел Сигдар Тарик! Он улетел в ракете, слышите меня -- в ра-ке-те!!! Да, да, в той самой ракете! Наши истребители не успевают, они слишком далеко, а ракета поднимается очень быстро, и...
   -- Куда она летит?!
   -- Навстречу мирайской эскадре, тысяча чертей! Мирайцы возвращаются, они заходят на низкую орбиту! Видимо, будут бомбить! И Тарик улетает к ним, слышите -- к ним!
   -- Боги просветлённые! У него же бомба! -- воскликнул Торвен по-синизски. -- Только бы он не вздумал передать её мирайцам! -- добавил землянин уже на кантонском наречии. -- Вот что, генерал, немедленно свяжите меня со Следопытом! У него есть контакты, котоыре мне сейчас могут понадобиться...
   Через Следопыта Торвен вышел на узел космической связи и вызвал с Синиз директора Бюро Космической Стабильности эффенди Гиркана. Гиркан отреагировал оперативно:
   -- Перехватить ракету? Простите, коллега, ничем не могу помочь... Действуйте своими силами!
   -- Тарик уйдёт! -- простонал в трубку Имир Торвен.
   -- Ах, вот как? Тогда другое дело. Попробую выручить чем смогу. И всё же...
   Не дослушав, Имир Торвен бросил трубку.
   Мирайская эскадра приближалась.
   Далеко над посветлевшим морем чертил чистую голубизну небес белый инверсионный след ракеты, взлетевшей с острова Монте-Латрино.
  
   -- Они возвратились, Профессор, -- доложил Лажу. -- Всё пропало! Мирайская эскадра идёт бомбить столицу.
   -- Где Писатель?
   -- Не отвечает.
   -- А Инженер?
   -- Он возглавил новое руководство восстания, ему больше нельзя верить. Я сознательно отказался от связи с ним!
   -- Вы правы, Лажу! Но сейчас у нас мало возможностей для выбора: нужно ведь как-то унести обратно эту чёртову бомбу! Вы ведь установили её в ратуше?!
   -- Это сделали повстанцы. И не в ратуше, а в Старой Башне, прямо под зенитной батареей. Так взрыв принесёт больше разрушений!
   -- Проклятье! -- вскричал Профессор. -- Мирайцы наверняка взорвут Старую Башню при нападении! Бомба сломается или испортится, а потом, рано или поздно, до неё докопаются либо мирайцы, либо наши головорезы! И тогда нам обоим точно крышка! Не такие уж все вокруг дураки, как хотелось бы, чтобы не догадаться о назначении этого предмета!
   -- Если только не взорвать бомбу прямо сейчас, -- напомнил Лажу.
   -- Как?! Как вы предлагаете это сделать: бомба в столице, мы здесь, в Эколь, а бомба -- там, в столице, и её часовой механизм взорвёт её не раньше, чем через полтора суток! Или вы нарушили мои инструкции, Лажу?!
   -- Не нарушил, всё так и есть. Но не забывайте, что я был ассистентом доктора Вага. У бомбы -- не один механизм подрыва. Её можно взорвать дистанционно.
   -- Радиосигнал?
   -- Да, причём самый примитивный по устройству приёмника -- неизвлекаемый когерер из железных опилок. Мы можем уничтожить столицу в любой момент одним поворотом рубильника!
   -- Отличная новость, Лажу! С тем только дополнением, что не все учёные и их семьи успели эвакуироваться из столицы...
   -- Их гибель послужит общему делу, -- Лажу понизил голос, -- а вот наша с вами гибель отсрочит победу. Решайтесь, Профессор! Сегодня мы разгромим восстание и заодно сделаем мирайцам такую демонстрацию нашей лояльности, от которой невозможно отмахнуться просто так...
   Профессор подумал с минуту.
   -- Хорошо, вы правы, -- сказал он. -- Но народ должен считать, что это оружие изначально было в руках мирайцев. Я не хочу увенчать себя при жизни лаврами поджигателя величайшего из городов; пусть впоследствии история рассудит нас. Итак, как только мирайцы снизят скорость и выйдут на орбиту, направляясь к столице, вы, Лажу, нажмёте этот ваш рубильник и начнёте тем самым в истории Кантоны новую эру -- атомную...
  
   -- Ракета, пущенная с планеты, приближается, -- доложил флаг-артиллерист, оторвав взгляд от приборов курсового контроля.
   -- Наша скорость уже достаточно низка, чтобы перехватить её?
   -- Да, мы едва ли нагоняем кантонский этеронеф. Две минуты до стыковки с ракетой.
   -- Группе захвата приготовиться к досмотру ракеты, -- скомандовал начальник разведки эскадры, одетый по случаю траура в чуть более синий, чем простая утренняя форма, двубортный мундир с ярко-лимонными шнурами в петлицах.
   Из недр флагманского корабля с лязгом и мелодичным гулом выдвинулся аккуратный бледно-розовый, в горошек, отсек стыковочного шлюза.
   Две секунды спустя далеко внизу, в недрах подвалов Эколь, господин Лажу повернул большой медный рубильник, и могучая эскадра имперской Звёздной Гвардии, тучей нависавшая над Кантоной, в один миг прекратила своё существование.
   Эпилог. Скопление АБС-404. Две земных недели спустя.
   -- Сми-и-рно!
   Конная гвардия взяла "на караул", парадные киверы, украшенные индюшачьими гребешками, качнулись по команде направо. Лес штыков взвился в воздух, окружая колючим каре внутренний прямоугольник двора. Генерал Лавэ, в мундире, при полном параде, утёр платком свой огромный нос, бурно вспотевший от волнения, и принял из рук господина Мусташа маленькую алую коробочку.
   -- Господин Арсен! -- воскликнул он, подойдя к Имиру Торвену. -- Как исполняющий обязанности президента новой Кантонской республики, я уполномочен в этот торжественный час вручить вам высшую награду нашей планеты -- орден Легиона Чести!
   -- Слава! Слава! Слава герою! -- троекратно раскатилось окрест.
   Генерал, смешно подпрыгивая, прикрепил орден к рабочей куртке землянина. Тотчас два юных, но суровых знаменосца осенили голову Имира Торвена бело-красными знамёнами республики, а военный оркестр грянул короткий, но звучный знаменной салют.
   -- Поздравляю вас с наградой, -- скромно сказал генерал Лавэ, на груди у которого красовалась уже целая коллекция разнообразных регалий.
   По знаку капельмейстера медь военного оркестра вновь пришла в движение; над внутренним двориком президентского дворца поплыл величавый и торжественный гимн, быть может, самый древний среди этих звёзд, древнее самого скопления АБС-404: тревожная, зовущая музыка, призывающая людей к вечному единству в труде и в боях против мирового зла, где бы и в какой бы форме оно не возрождалось. Господин О и редактор "Зари" Ла Гош плакали, слушая эту музыку; поодаль в толпе стоял, как воплощение мировой скорби, Хачи Каминоке, а рядом с ним подпрыгивала и пританцовывала на месте чистенькая, хорошо одетая Лоло, хлопая в ладоши и радостно бибикая от возбуждения. Снаружи, на площади перед дворцом, музыку слушали в спокойном молчании усталые бойцы рабочих отрядов -- потёртые пиджаки, винтовки и автоматы через плечо, в руках скомканные кепки...
   Когда смолкла музыка, Лавэ широким жестом указал Имиру Торвену на микрофон, стоящий у края помоста посредине внутреннего двора.
   -- Не хотите сказать пару слов, любезный мой Арсен? Вас сейчас слушает вся планета!
   -- Коль так, не откажусь.
   Землянин взобрался на помост и, выждав короткий сигнал фанфар, сказал, глядя перед собой -- в небо:
   -- В этот день я хочу поблагодарить жителей Кантоны -- поблагодарить за то, что они наконец-то показали истинное лицо своей цивилизации. В вашем мире я гость, посланец далёкой планеты, давно и почти благополучно преодолевшей ваши нынешние трудности. Знание истории и любовь к людям заставили меня первое время вообще не верить в то, что я увидел здесь, на Кантоне, да и на соседних планетах вашего шарового скопления. Пьяные безумцы, толкающие цивилизацию к пропасти; старые сифилитичные проститутки, маскирующие свои отвратительные лица за дорогой косметикой, интеллектуальные снобы, убеждённые в своём превосходстве над простыми смертными до такой степени, что они начали уже было делить субстрат своего существования -- науку -- на удельные вотчины, дробя и затирая её вместо того, чтобы всемерно помогать ей... Вот какой предстала передо мной Кантона!
   В толпе за стенами послышались настороженные, нервные смешки.
   -- Но я видел другую Кантону, -- продолжал Имир Торвен. -- Я видел планету рабочих, инженеров, научных специалистов; я видел фермеров и ремесленников, влюблённых в своё дело. И мой опыт, опыт родной планеты и тысяч других планет, подсказывал мне: вот он, настоящий облик Кантоны! Не дегенераты, руководящие подпольем, не предатели во власти, не выскочки, своими эскападами заслужившие себе политическую популярность. Рабочий народ! Я верил в его силы, в его здоровую природу, и я не могу сказать ни того, что моя вера была слепой, ни того, что она не оправдалась! И я хочу пожелать народу Кантоны, чтобы эта вера оправдывалась и в дальнейшем... Нет ничего легче, чем посадить на свою голову бездарных управителей (генерал Лавэ побледнел), циников и демагогов, набирающих стремительно вес на политической арене на волне своей победной популярности! Нет ничего проще, чем доверить судьбу мира тем, кто уже продемонстрировал склонность к предательству и неспособность решать даже самые простые вопросы с позиций порядочности и чести. Предприниматели, учёные, работники искусства -- почти все, кто мог предать Кантону или предоставить её своей судьбе, сделали это. Положение спасли вы -- миллионы рабочих и крестьян, не боги, не цари и не герои, а настоящие честные труженики! Это и есть лицо вашей цивилизации! Это -- Кантона!
   Шум в толпе перешёл в рёв.
   -- Я обращаюсь к вам в этот миг победы с одной просьбой, -- завершил Торвен свою речь. -- Я хочу, чтобы каждый из тех, кто слышит меня, осознал: сейчас в истории Кантоны настал необычный момент. Вы можете взять судьбу планеты в свои руки, не дожидаясь, пока её разграбят и опозорят ваши нынешние "хозяева жизни". Ваш мир не разорён и не обесчещен, вам нет нужды ждать перемен к лучшему, пока вы в силах сами организовать эти перемены; вы должны действовать, бороться за лучшее будущее, пока вас и вашу историю вновь не прихлопнуло гнётом чьего-нибудь пресс-папье...
  
   Со Следопытом Торвен встретился в парке экономического отделения Эколь. Здесь уже вовсю властвовало лето; в длинном пруду летали лодки, толстые студенты сгоняли на беговых дорожках буржуазный жирок в промежутках между экзаменами. Следопыт шёл медленно, цепко оглядываясь, словно ожидал удара. Над озером крутились стрекозы, и чистый голос Мервэ Шотез пел в радиорепродукторах новую песню о победе: "Этот праздник -- день свободы, и столица вся в цветах; бело-красный стяг народа на балконах и домах. Мы на баррикадах ждали этих дней не зря -- лишь в свободе, не в наградах, светит новая заря...".
   -- Думаете о ней? -- спросил Следопыт, искоса взглянув на Имира Торвена.
   -- И о ней тоже.
   -- Не жаль вам улетать на Атмар?
   -- Меня обязывает долг. Вы же понимаете, вопрос тут не в жалости... Скорее я тревожусь за то, как дела пойдут здесь, на Кантоне! Мираи ведь имеет не одну эскадру, хотя другие и слабее!
   -- Империя встала в положение жертвы, -- усмехнулся Следопыт. -- Единственный вернувшийся корабль Звёздной Гвардии, флагманский, послужил для них хорошей антирекламой атомного оружия. Там масса пострадавших и облучённых. Теперь Империя во имя Великой Справедливости требует от Кантоны отказаться от этого ужасного оружия, а президент Лавэ, напротив, обещает сделать из Кантоны настоящую ядерную державу.
   -- Что слышно о Сигдаре Тарике?
   -- Похоже, Гиркан опять упустил его. Впрочем, Гиркана можно понять: на Вилиминтали какие-то нестроения, да и у нас на Атмаре творится нечто неприятное. Видимо, опять мутят воду недобитки из ИИТ. Откровенно говоря, Имир, мне страшно за вас. Они не простят вам!
   -- Они уже не простили. Интереснее то, как бы всё-таки поймать профессора Тарика!
   -- Уподобляетесь генералу Лавэ? Зачем вам Тарик?
   -- Гуманист, возненавидевший людей, становится самым опасным из врагов человечества, -- медленно сказал Имир Торвен. -- Он -- диссидент, а диссиденты -- почти всегда подлецы.
   -- Даже те, кто борется с несправедливой системой?
   -- Даже они. Те из них, кто не подл, становятся не диссидентами, а революционерами; они сражаются с оружием в руках... А в любом диссидентстве всегда есть элемент порока: как можно кланяться власти, одновременно с этим ругая её, и воображать при этом, что ты и есть борец с режимом!
   -- Я боюсь, что этот мерзавец всё-таки захочет до вас добраться, Имир...
   -- А за меня не бойтесь: я получаю то, чего заслуживаю. Мне, в свою очередь, грустно становится за вас.
   -- За меня? Почему?!
   -- Вы всегда были одиноким, в отличие от любого из нас. Мы все что-то получили в этой войне. Я, к примеру, получил орден, а в перспективе, возможно, получу ещё педика-зятя. Это если не считать того, что политические процессы в скоплении АБС-404, будучи освобождены из-под гнёта ИИТ, принимают нормальное, исторически предсказуемое направление. Для меня этот результат важнее всего остального. Генерал Лавэ получил президентское кресло, Профессор и его банда -- помилование и новое направление для исследований, которое они уже не забыли присвоить себе. Мервэ Шотез, -- он прислушался к голосу певицы, -- получила от меня немного счастья, а заодно кое-какие гарантии обеспеченной старости, что в этом мире весьма немаловажно. Моя дочь получила отца и жениха, что бы она там ни думала. Мирайцы получили в нос! А что получили вы, мой друг?!
   -- Лавэ, -- безмятежно ответил Следопыт.
   -- Зачем вам Лавэ?
   -- Он будет развивать военно-промышленный комплекс, я буду контролировать это развитие. Постепенно мы возьмём в свои руки эту отрасль экономики, обломив тем самым все надежды ИИТ на беспроблемное завоевание Кантоны.
   -- И вы ещё упрекали меня в том, что я мыслю не как землянин, а как экспонат исторической кунсткамеры! -- воскликнул с горечью Имир Торвен.
   -- Да, мой друг, увы. Мы с вами становимся экспонатами. И это не так уж плохо! Мир на пороге войны, в таких условиях рассуждать о моральности наших действий могут на полном серьёзе разве что подготовишки школы второго цикла, начитавшиеся книжек про древние сражения. А бесчестных поступков мы с вами, коллега, не совершаем. Мы ведь не можем уничтожить ВПК на этой планете? Значит, весь вопрос в том, кто его контролирует -- они или мы?
   Историк помолчал с минуту.
   -- Вы правы, -- сказал он в конце концов. -- Тем более что без военно-промышленного комплекса кантонцы не смогли бы одержать эту победу.
   Следопыт грустно посмотрел на своего соотечественника.
   -- Победу? -- переспросил он. -- Друг мой, и вы называете это победой? Галактика на грани катастрофы! Ныне начинается самая невиданная из всех войн -- война космическая! И некие тёмные силы стоят за движущими пружинами этой войны, тёмные и неведомые даже вам, профессиональным историкам...
  
   С высоты временного балкона, возведённого над базой в кратере Хаха, Император наблюдал сквозь толстое противометеоритное стекло за тем, как из щели заводских ворот полк за полком выходили киборги. Оо Сукаси, потерявший один глаз и все волосы, но украшенный почётным поясом награды и парными мечами у пряжки, стоял на коленях за правым плечом Императора. Поодаль теснились свитские офицеры, адьютанты, придворные -- все те, кто составлял свиту мирайского властелина при так называемом малом космическом выходе.
   Император втянул гэнно в обе ноздри разом из черепаховой, в форме морского моллюска, чаши, осыпанной по краю аквамариновыми кабошонами.
   -- Прекрасно, -- сказал он. -- Просто восхитительно. С этой армией, мой Оо, мы завоюем всю Вселенную! И ты, мой друг, когда поправишься окончательно, станешь главным маршалом моих непобедимых эскадр!
   Бывший флаг-штандартмейстер поднял к своему повелителю изуродованное лицо, скрытое серебряной маской новенького глухого шлема.
   -- Во имя Великой Справедливости! -- сверкнув серебряными доспехами, глухо произнёс он.
   -- Оставьте меня все, -- повелел Император. -- Потрясённый увиденным, я должен подумать и сложить четверостишие в своих внутренних покоях, под сенью свежераспустившегося мака...
   Жестом отослав своих подданных, Император прошёл в маленький внутренний альков, служивший ему местом для медитаций. Три драгоценных ключа отперли большой потайной сейф в углу алькова. Опустившись перед сейфом на корточки, Император медленно воздел голову; лицо его озарила улыбка.
   -- Ты был прав, мой вечный союзник и руководитель! -- прошептал он. -- Ты снова был прав. Ты ведёшь меня от победы к победе! Благодаря тебе, мы станем непобедимыми и принесём всей Вселенной Великую Справедливость!
   "Конечно, мой мальчик!"
   На лицо и белые сапожки Императора лёг переливчатый розовый отсвет.
   -- Что мне делать дальше?
   "Строй новые эскадры. Готовься к новой войне. Не с Кантоной, нет! Мы направим свои корабли дальше, к беззащитным планетам соседних звёзд!"
   -- Повинуюсь твоей воле, -- тихо сказал Император.
   "Вот и хорошо..."
   Из тёмной глубины сейфа медленно выплыло большое, переливающееся кольцо оранжевой плазмы. Зависнув над головой Императора, оно медленно повернулось несколько раз, испуская слабый запах азотных окислов. Затем осторожно легло на плечи мирайского властелина.
   "Вот и ладно, мальчик мой... Вот и ладно..."
  
   На Атмар Торвен вернулся на следующие сутки. Выспался и привёл себя в порядок, переоделся в военную форму, носить которую на этой планете обязывал его статус. В таком виде и застал его связник от Гиркана.
   -- Моё руководство, -- сказал связник, -- должно предупредить вас об опасности, связанной с вашим возвращением на службу здесь, в конфедерации. За время вашего отсутствия на Атмаре и Вилиминтали случились кое-какие перемены...
   -- Какого рода перемены? -- спросил Имир Торвен.
   -- Нехорошие перемены... В том-то и проблема, что мы почти не знаем подробностей. У нас нет здесь никакого источника информации... Вернее, были источники, но их в одночасье ликвидировали. Взяли и ликвидировали!
   -- Кто?
   -- Правительство конфедерации. Новое правительство...
   -- И что предлагает мне ваш шеф Гиркан?
   -- Он хочет, чтобы вы немедленно эвакуировались на Синиз. Если только вы не примете решение остаться, разумеется. Если вы останетесь, это может оказаться полезным для выяснения обстановки, но это очень рискованно для вас. Слишком рискованно...
   -- Я остаюсь, -- сказал Торвен. -- Это моя планета!
   -- Хорошо, -- согласился связник. -- Но вам, возможно, понадобится уйти на нелегальное положение. Явки и пароли прежние. И вот ещё что, -- он поколебался мгновение, -- перед вашим отлётом с Кантоны вам просили передать вот это. Видимо, от женщины, пахнет хорошими духами...
   -- Мервэ Шотез?!
   -- Уж скорее, её дочь, -- улыбнулся связник. -- Разумеется, мы проверили письмо: ни снаружи, ни внутри нет ничего подозрительного. Мы не знаем только содержание текста. Причины вам, я думаю, понятны? Можете смело открыть его и ознакомиться...
   -- Хорошо, -- сказал Торвен. -- Идите.
   Оставшись в одиночестве, он взрезал конверт ножом для бумаги и вынул тонкий прямоугольник картона. На картоне стояла надпись чёрным лабораторным фломастером:
   "Искренне поздравляю с победой и с орденом! Всгда ваш покорный слуга."
   На обороте витиеватым росчерком выведено было по-синизски:
   "Доктор Иалан Кшеш-Маалу."
   Одним движением руки Имир Торвен отправил конверт и карточку в пластиковый пакет, где хранились самые важные документы, связанные с его разведывательной деятельностью в шаровом звёздном скоплении АБС-404.
   -- Что ж, надо работать, -- сказал он вслух сам себе.

- 90 -

  
  
  


Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"