Аннотация: Историк из далёкого будущего пытается предотвратить межзвёздную войну. (Исправленный вариант.)
--
ПРЕСС-ПАПЬЕ
Научно-фантастическая повесть
Повзуть швейцарцi черв'яками,
Голландцi квакають в багнi,
Чухонцi лазять мурав'ями,
Пiзнаєш жида там в свинi.
Iндиком ходить там гiшпанець,
Кротом же лазить португалець,
Звiркує шведин вовком там,
Датчанин добре жеребцює,
Ведмедем турчин там танцює;
Побачите, що буде нам.
Котляревский, 'Энеида'
Пролог. Мираи. 258.15.12.
Командующий Имперской Звёздной Гвардией Сил Самообороны, флаг-штандартмейстер Оо Сукаси, в сопровождении своей свиты проходил по длинным коридорам Главного Штаба. Ряды офицеров с аксельбантами и кортиками, в светло-голубых блейзерах и накрахмаленных манишках с бантами, строились шпалерами при его приближении, уступая дорогу шестому лицу в имперской военной машине. Прославленный звездолётчик, слуга Империи, принадлежавший к одному из самых старых и чтимых родов планеты, пользовался среди коллег уважением не только благодаря происхождению и званию, но и как талантливый стратег, сумевший в короткий срок воспользоваться плодами всеобщей национальной мобилизации и буквально за десять лет превратить отсталую аграрную планету в передовую (и, возможно, единственную) военно-космическую силу в шаровом звёздном скоплении АБС-404.
Оо Сукаси принадлежал к числу тех нередко встречающихся политиков и военных, которые чётко видят свою цель в возвышении и не упускают ни единого шанса подняться ещё на ступеньку-другую по лестнице, кажущейся снизу бесконечной. Он хорошо помнил своё детство, кашу из розовых злаков, название которых он забыл, бессчётных улиток, выползающих по утрам под лучи близкого красного солнышка, и каждые пять дней -- страшный страх, что отец, сановник и богатей, попадёт в проскрипционные списки. Потом, когда мир изменился и в небесах появились корабли пришельцев, исчез и страх. Где-то там, среди ярких и близких звёзд, затевались большие события; Мираи между тем дремала во мгле едва-едва преодолённого феодализма, среди интриг придворных, стонов крестьян, обрабатывавших скудную землю, и криков боли, издаваемых бесчисленными государственными рабами. Новый Император был молод -- совершенный мальчишка; но он умел мечтать, и он реализовал свою мечту. Университеты и военные академии, заводы и мануфактуры, научные институты и школы для талантливых подростков -- всё, как в сказке, выросло точно из-под земли за какие-то семь-восемь лет; и пусть население планеты уменьшилось на треть только по официальной статистике -- остальные, благодаря воле Императора и его приближенных, получили прекрасный плацдарм для рывка в будущее -- к звёздам. Пришельцы из соседнего мира, рассчитывавшие познакомить Мираи со своими достижениями, сами неожиданно познакомились с той мощью, которую оказалась способна выказать освобождённая от тисков невежества Империя; планета пришельцев, Кантона, обращавшаяся вокруг того же солнца, что и бедная маленькая Мираи, легко и почти без потерь стала ныне имперским доминионом. В этой стремительной кампании была немалая заслуга Оо Сукаси: в конце концов, именно он организовал серию нападений на ведущие организационные центры Кантоны, заставив население сдаться, но не быть истреблённым в бессмысленной бойне. Более того, ему принадлежала и твёрдая идея послевоенной организации жизни в доминионе. Никто не боролся с такой яростью, как Оо, с поднявшими голову рабовладельческими и феодальными устремлениями; новоиспечённый флаг-штандартмейстер хорошо понимал, что залог новых успехов Мираи лежит в науке и промышленности, а в этих вещах жители Кантоны были большими специалистами. В будущем единстве двух планет лежал ключ к успеху новой, межзвёздной экспансии Империи, и сторонники сытной феодальной вольницы, желавшие видеть в Кантоне лишь новые земли и новых рабов, могли серьёзно помешать этим планам -- а следовательно, и личному карьерному росту флаг-штандартмейстера.
Ситуация, однако, менялась на глазах самым непредсказуемым образом. Во-первых, на Кантоне буквально с каждым днём нарастало движение Сопротивления; его руководитель, таинственный генерал Лавэ, казался неуязвимым даже в глазах поднаторевшей на специальных операциях имперской разведки. Во-вторых, внедрившиеся в ряды Сопротивления агенты принесли ещё худшую новость: оказалось, что на Кантоне действуют представители ещё одной, без сомнения могущественной межпланетной силы, пришельцы с удалённой планеты шарового скопления под названием Синиз. Позиция их в межпланетном конфликте была непонятной, сила оставалась невыясненной, а действия, вне зависимости от намерений, пока что играли на руку отнюдь не Империи, а мятежному генералу Лавэ. Информация была точной. Оо Сукаси доверял экспертам из разведотдела Главного Штаба, не зря носившим на своих золотых эполетах с кружевами яркий аметистовый силуэт зоркого кондора. А это значило, что к моменту официальных контактов с загадочной "Синиз" две планеты местного солнышка должны были выглядеть в глазах пришельцев единым братским народом, оставившим в прошлом все недоразумения до единого. Флаг-штандартмейстер отнюдь не хотел бы, чтобы Мираи смотрелась державой, совершившей акт межзвёздной агрессии. Он отлично понимал, сколько средств, энергии и технологической мощи занял бы даже самый простенький межзвёздный перелёт. Сила будущего противника поражала его. Проклятый генерал, поднявший знамя мятежа в самый неподходящий момент, пугал Оо Сукаси своей непредсказуемостью. Если произойдёт непоправимое, если повстанцы выступят с оружием в руках против имперского владычества -- ни ему, ни даже самому императору не удастся удержать воспитанный в феодальных традициях Высший Военный Совет. Если Империю атакуют -- Империя наносит ответный удар! В глазах стратегов это утверждение имело силу закона. Тогда Кантона будет залита кровью, а Мираи предстанет в самом неприглядном свете перед лицом загадочной и могучей Синиз...
Этот факт беспокоил флаг-штандартмейстера настолько сильно, что свой короткий отпуск на планете он был вынужден тратить самым неподобающим образом. Вместо того чтобы купаться в вулканических источниках со своим флаг-штурманом Хачи Каминоке или участвовать в аристократическом "Турнире Пяти Соцветий", Оо проводил всё время в официальных центрах военной стратегии Империи, пытаясь любой ценой привить свою точку зрения тупоголовым представителям старой знати, лишь в силу традиции восседавшим на штабных тронах. Но ни время, ни ситуация не работали на флаг-штандартмейстера; генерал своими отчаянными ударами по имперскому могуществу просто не оставлял времени на мирное решение проблемы. И Оо Сукаси шёл сейчас коридорами Главного Штаба в намерении предложить своему сюзерену самый отчаянный шаг, на который только способен военный.
Император ждал его в своих личных апартаментах. Сукаси знал, что Император редко покидает свои дворцы в столице для важных дел; то, что встреча назначена была в штабных покоях, означало, что лидер нации сам озабочен её судьбой сверх всякой меры. На Императоре была простая горностаевая накидка, ярко-голубой короткий плащ с золотой каймой и отложным воротником в несколько устаревшем стиле "ладони красавицы"; на правой руке блестел серебряный с бирюзой браслет -- подарок самого Сукаси. Флаг-штандартмейстер по достоинству оценил этот знак внимания, склоняя голову в традиционном приветствии к протянутой руке Императора. Твёрдая и сухая ладонь повелителя неожиданно заставила сердце Оо вздрогнуть от тревожащих, щемящих воспоминаний.
Император ласково усадил своего стратега на золотой треножник, украшенный поэтическими изречениями, прямо подле собственного кресла. Сел сам, внимательно глядя на Оо Сукаси своими карими, с золотой искоркой, удлинёнными глазами. Он ждал.
-- Приношу свою жизнь к стопам Высочайшего... -- начал флаг-штандартмейстер, ожидая, что Император прервёт его и попросит обойтись без этикета. Так оно и случилось. Император нетерпеливо хлопнул себя по узкому мускулистому бедру, туго обтянутому почти непрозрачными белыми лосинами, и попросил сразу приступать к делу, не церемонясь и не занимая времени перечислением придворных титулов.
-- Мой повелитель, -- с готовностью сказал Оо Сукаси, -- я пришёл с очень необычными мыслями. Я думаю, что мы должны предоставить законному правительству Кантоны некоторую автономию в действиях и планах. В частности, мы должны снизить темпы запланированной культурной экспансии, установить двуязычие законов и законоговорения, запретить на территории Кантоны действие аристократических и офицерских привилегий. Эти меры заставят большую часть населения планеты не выступать открыто против нас. Более того, мы должны убедить их продолжать их космические исследования. Их наука и промышленность по-прежнему лет на пятьдесят опережают нашу, и им проще будет создать для нашей цивилизации хороший плацдарм для выхода в дальний космос. Но в нынешних условиях даже это не так важно. Важнее то, что в этом положении в глазах жителей этой Синиз наши старые счёты будут смотреться как акт межкультурного взаимодействия. Но взамен -- взамен мы попросим от правительства Кантоны о важной услуге. Мы должны просить их выдать нам генерала Лавэ. Они смогут найти его легче и быстрее, чем мы.
-- Они знают о Синиз? -- быстро спросил Император.
-- Думаю, что нет. Иначе они бы уже начали шантажировать нас мнением межзвёздного сообщества. И чем быстрее мы прекратим мятеж, тем меньше вреда они смогут нанести нам и нашей политике, когда узнают обо всём этом.
-- Что ж, ты прав, старый друг. -- Император похлопал себя стеком по отделанным мехом полусапожкам, так что бриллианты на кончиках шнурков нервно и нежно зазвенели, точно стеклянные побрякушки. -- Мы всегда успеем впоследствии цивилизовать этих варваров. А пока что лучший путь к цивилизации лежит через сотрудничество. Так, кстати, утверждают и кантонские мыслители. Пообещайте им, что мы уберём наших снобов с их любимой планетки, пообещайте свободу научных исследований. Наука -- это именно то, что заставляет их вести себя как безумцы: не правда ли, смешной парадокс? А взамен пусть они сами погасят этот мятежный шум и выдадут нам его зачинщика. Скажите, что в противном случае мы не оставим от их цивилизации камня на камне, причём начнём с университетских центров и с библиотек. Они считают это своим главным сокровищем. Действуй, мой Оо, и в случае успеха я вознагражу тебя!
Вернувшись на флагманский корабль, Оо Сукаси украсил шею своего флаг-штурмана мимолётным подарком Императора -- прекрасным изумрудным колье, очень гармонировавшим с юношеской кожей и вечным свежим румянцем на скуластых щеках флаг-штурмана. Несколько часов спустя корабли Звёздной Гвардии оторвались от орбитальной платформы и взяли курс на Кантону, ярким серпиком сиявшую далеко впереди.
Интродукция. Кантона. 258.15.26.
Их было трое: Профессор, Писатель и Следопыт. Инженер не явился на заседание, так как его отвлекали дела, а Генерал отсутствовал по изначальному плану. Его специально пригласили прийти несколько позже, когда заседание должно было уже состояться. Впрочем, мнение Инженера было известно и без того; оставался вопрос -- чью сторону примет Следопыт; Профессор и Писатель лезли из кожи вон, чтобы убедить его.
-- Культура Кантоны совсем недавно освободилась от варварства, -- горячо говорил Профессор, глядя Следопыту прямо в глаза. -- Наука, просвещение стали символами единства нашей планеты. Покоряя дикие племена, мы несли им не рабство и не варварство, но прежде всего культуру и знание. Мы истратили огромные усилия, чтобы подготовить последующий духовный взлёт -- и мы его получили! Десять процентов планеты -- учёные, ещё семь процентов -- работники творческого труда. Ещё полста лет назад такой размах казался бы невозможным. И мы берёмся увеличить это значение -- ещё за полстолетия число учёных и деятелей культуры возрастёт почти до тридцати процентов. И пусть из этих тридцати процентов только пять -- подлинные носители пытливого интеллекта, но всё равно, дать за один век трети человечества радость творческого труда -- это, согласитесь, огромный прогресс. И всё это может рухнуть в одночасье под натиском оголтелого милитаризма! Нас просто ассимилируют, нас сотрут с лица планеты. Наши научные и технические достижения будут уничтожены, забыты, оставлены в прошлом: на смену им придёт толпа оголтелых варваров, полностью лишённых какой бы то ни было научной традиции и видящие высший смысл жизни в том, чтобы наслаждаться декоративной росписью на какой-нибудь деревянной чашке...
-- Чего вы от меня хотите? -- брюзгливо спросил Следопыт.
-- Мы должны остановить это военное безумие! Единственный доступный нам путь -- объединить свои усилия с усилиями цивилизации Мираи, чтобы вместе строить новое будущее. И тогда, в этом новом будущем, как вы думаете, кто победит -- мы, с нашим тысячелетним опытом мудрого и философского мироощущения, или толпа варваров в блестящих колготках? Для того, чтобы предвидеть и строить планы, недостаточно иметь разноцветные волосы до плеч и крашеные зубы. Нужно математическое предвидение, нужно следование высшей логике порядка, абстрактной логике! Нужен дисциплинированный ум, образование, признание в научном мире, в конце концов, нужна учёная степень, как бы презрительно наш друг Писатель не относился к этому благу. Мы победим захватчиков, просто проявляя терпение. И наоборот -- если мы поторопимся, проявляя военное мышление и пламенный патриотизм, они просто сомнут и уничтожат нас. И тогда -- прощай, Кантона!
Распалившийся Профессор отобрал у Писателя бутылку крепкого савейского вина, которую Писатель за время совещания опустошил чуть боле чем наполовину. Отлив себе в стакан несколько глотков, Профессор шумно выхлебал кислое вино, закусил лежавшим на столе мягким круассаном с плавленым сыром. Дар его красноречия иссяк.
-- Скажите же вы, -- предложил он Писателю, патетически простирая к нему руку.
Пьяный Писатель с трудом поднял голову. Из-под его шляпы виднелись непричёсанные пучки волос, торчавших в разные стороны, что делало его в полутьме комнаты похожим то ли на апаша, то ли на клошара с улицы Бедных Сироток. Широким жестом Писатель вынул из-под полы квадратную бутылку с ординьяком, не торопясь, расковырял перочинным ножичком сургучную пробку.
-- Хотите, Профессор? Как хотите... А вы, Следопыт? Ну что ж. По-моему, это подло: бросать друга на краю пропасти.
Он налил в свой гранёный фужер золотисто-розовый ординьяк, полюбовался на просвет игрой бликов на гранях хрусталя, поднёс фужер ко рту.
-- По-моему, это подло, -- повторил он и выпил залпом ароматную жидкость.
-- Генерал Лавэ сам толкает нас в эту пропасть! -- воскликнул Профессор. -- Его несостоятельность политика блестяще дополняется его компетентностью военного! Теперь за нами охотится не только разведка, но и вся армия Мираи! И если мы не остановим Генерала -- нам всем придётся плохо, понимаете ли вы это или нет, мой маленький пьяный гуманитарий?! А вы говорите -- подло бросать друга!
Писатель задумчиво посмотрел на него из-под шляпы.
-- Говоря о подлости, я вообще-то имел в виду нежелание разделить судьбу товарища по оружию, тонущего в алкогольном море, -- заплетающимся языком заметил он. -- Подло давать мне пить одному и оставаться при этом трезвыми. Порядочный, совестливый человек не может смотреть на дерьмо, которое творится вокруг, и не быть при этом пьян в стельку... Что до ваших страданий по поводу цивилизации, Профессор, так позвольте заметить, что именно неуёмное любопытство ваших учёных, отправивших на соседнюю планету свои этеронефы, и привело нас на грань этой гуманитарной, как вы сами выразились, катастрофы. Если бы вы не поделились с дикарями всем грузом своих знаний, они продолжали бы лупцевать друг друга изукрашенными копьями и писать стихи с внутренней рифмой, пока педерастия и сифилис не погубили бы их на корню. И как знать, пожалуй, эта судьба была бы лучше той судьбы, что вы нам всем готовите!
Он с усилием приподнялся на локте и налил себе новую рюмку ординьяка.
-- Я думаю, -- провозгласил он, -- что Генерал -- самый достойный из нас. Поэтому, раз мирайская военщина ставит целью его выдать головой -- надо его выдать! Достойный человек должен принять смерть героя, а не смотреть каждодневно на это дерьмо. Я бы и сам умер, если бы я не был таким трусом и таким подонком... А вы, Профессор, ничтожество и мерзавец. И Следопыт вот вам подтвердит, что вы мерзавец и ничтожество. Подумать только, какое страшное будущее вы нам готовите. Тридцать три процента населения -- спившиеся интеллигенты! Остальные -- рвань, быдло... По мне, так пусть нас лучше истребят мирайские бомбы! Но Генерал должен успеть погибнуть как герой, вот тут я с вами полностью согласен. И я с вами... я с вами, моя высоколобая мразь, потому что чем гнуснее я запачкаюсь в грязи, тем менее муторно мне будет в итоге расстаться с этой дрянной жизнью. Так что примите мой голос: генерал Лавэ должен погибнуть. Ну как, Следопыт, мы вдвоём сумели убедить вас?
-- Честно говоря, не очень, -- Следопыт пожал плечами. -- Я понимаю всю меру опасности, которая исходит сейчас от вооружённого выступления подпольщиков, и согласился бы с вами, будь дело лишь в том, чтобы остановить это выступление. Но идти на прямое предательство, раскалывая им ряды Сопротивления -- на это я согласиться уже не могу.
-- Вы живёте в плену фикции! -- Профессор направил длинный указательный палец в грудь Следопыту. -- Нет никакого Сопротивления, это миф, сказка, вызванная из небытия Генералом и Инженером! Наша задача -- не сопротивление врагу, а спасение нации, спасение культуры и высшего достижения Кантоны -- научно-технической мысли! В единении с империей это возможно, в случае конфликта -- превращается в задачу, мягко говоря, затруднительную. Зачем нужны были бы все эти ваши мифические свободы и права, ваше равенство и братство, если не для того, чтобы взрастить и привести к власти в обществе самый прогрессивный, самый передовой его класс -- научно-техническую интеллигенцию?! И где она окажется, если интервенты раздавят наши научные центры, нашу инфраструктуру, готовящую новые кадры? Ради чего всё это -- только из желания помахать лишний раз красно-белым шарфом, чтобы вновь декламировать с трибуны дешёвые лозунги позапрошлого столетия?! Нет, это не показатель заботы о своём народе! Наш народ, наша культура -- это наша наука! И если мы не спасём её -- следующие поколения, прозябающие в бескультурье и безграмотности, возложат всю ответственность за падение нашего величия лично на нас!
-- Не кричите так громко, -- попросил Писатель, -- у меня от вашего шума сильно болит голова. А от ваших речей меня просто тошнит. Не побоюсь сказать вам в лицо, коллега: чихать мы хотели и на вашу науку, и на наше будущее! А Следопыт, гляжу, не решается сказать ни "да", ни "нет", и это неудивительно: он трус, как все практики. Мужайтесь, друг: давайте прямо сейчас предадим Генерала, а потом поедем к девочкам, чтобы запах предательства смешался как следует с запахом женского пота! Это очень возбуждает, уверяю вас, и к тому же у меня возле сортира на площади Влюблённых завелась как раз одна знакомая шлюшка, которая весьма недурно может обслужить сразу троих мужчин...
-- Заткнитесь вы оба, -- посоветовал Следопыт. -- Вы говорите так, слово выражаете свою классовую мечту. А я вне ваших классовых ограничений. Я -- скучный практик, мне нужно знать, что именно и как именно я буду иметь с этого вашего плана. Пока что я вижу для себя только одно прямое следствие из него: национальный позор и гильотину. Быть может, для Писателя чихнуть в мешок -- главная страсть в жизни, но у меня есть дела поинтереснее. Мне нужна практическая польза от такого действия, а вот её-то я пока что не вижу, ибо все эти ваши разговоры о науке и прогрессе -- пустые слова, Профессор, прошу покорнейше меня извинить...
Писатель рассмеялся дряблым, злобным смехом.
-- Вы хотите сказать, мой дорогой Следопыт, -- спросил он, наливая себе ещё рюмку, -- что не предали бы Генерала в высших интересах родины, но с удовольствием сделаете это ради личной выгоды? Какой же вы мерзавец, будьте вы прокляты... С удовольствием увидел бы, как вас привязывают к доске гильотины, да боюсь не дожить до этого зрелища. Ну, Профессор, что ваша наука припасла для этой мрази в человеческом образе?!
-- Вопрос законный, -- сказал Профессор. -- Я знал, что до него дойдёт.
-- И припасли какие-нибудь ответы? -- насмешливо спросил Следопыт.
-- Да, припас. Что вы скажете, если через год, а может быть, и через полгода наша промышленность сможет предоставить вам легионы универсальных солдат? Нечувствительных к боли, выносливых, опасных, а главное -- очень дешёвых в производстве! Намного, намного дешевле, чем обходятся люди. Но это ещё не всё: по вашему желанию, солдат можно будет превратить в рабочих, в официантов, вычислителей -- словом, в представителей любой профессии, где не нужно будет особенное творческое мышление. Как вы считаете, с такими бойцами, лояльными и бесстрашными, мы сможем завоевать обратно свою свободу и независимость?
-- Я слышал о разработке человекоподобных машин, -- кивнул Следопыт. -- Но я не думаю, чтобы мирайские оккупанты дали вам наладить их подпольное производство!
-- Но оно и не должно быть подпольным! -- воскликнул Профессор. -- Вся соль плана здесь именно в том, чтобы это производство было явным и открытым, более того -- финансировалось с Мираи! Ведь им для их будущей политики нужны солдаты, сотни тысяч и миллионы солдат! И мы сможем им предоставить этих солдат: с той только разницей, что программы и ключи управления этой их непобедимой армией будут в наших руках! Представляете, что за великая судьба ждёт тогда Кантону?!
-- Ненавижу вас, -- устало сказал Писатель, закрывая глаза. -- И планы ваши я тоже ненавижу. Давайте уже кончать с этим делом, мутит меня от ваших мерзких рыл...
-- В самом деле, -- поторопил Профессор, -- чем вы ещё недовольны? Я даю в ваши руки реальную перспективу: вы же проклятый политик, Следопыт, вы сами всю жизнь мечтали о колониальной экспансии. Их и наши корабли, их и наши воины -- и всё это в одночасье станет нашим, как только вы решите, что настал день освобождения! Вы, а не генерал Лавэ, будете освободителем нашего мира! И вместо позорного клейма вы получите лавры победителя!
-- А вы? -- спросил Следопыт. -- Что получите вы?
-- Я получу то, чего искал всегда, то единственное, чего жаждет моё сердце, -- патетически сказал Профессор. -- Свободу поиска, свободу творчества, свободу научной мысли! Вот оно, моё счастье и моя свобода, другого мне не нужно в этом мире.
-- А мне нужно, -- упрямо пробормотал Писатель. -- Мне нужны шлюхи и кокаин. И ещё мне нужно, чтобы вы все умерли -- желательно, вместе со мной. Смерть, если вдуматься, не менее противная штука, чем жизнь, испытывать её куда приятнее в компании...
И он снова потянулся за бутылкой.
Следопыт решительным движением перехватил бутылку и поставил её на подоконник.
-- Вам хватит, -- твёрдо сказал он. -- Итак, друзья мои, вы меня убедили: во имя нашего общего дела Генералу предстоит стать жертвой. И я считаю необходимым напомнить вам о том, что нас должно было быть пятеро. Потеря одного из нас не должна стать привычной практикой: я считаю, что мы должны избрать на место Генерала нового кандидата из той же среды, чтобы не превратиться ненароком в триумвират или ещё что-нибудь похуже. Однако времени уже много, Лавэ наверняка ждёт нашего условного сигнала. Как вы намерены справиться с ним, Профессор?
-- Хлоралгидрат.
-- Идёт. -- Следопыт, осторожно огибая блюющего Писателя, приблизился к окну и выставил на подоконник большой старинный утюг. -- Ну что ж, господа, поздравляю вас: ради лучшего будущего мы уже почти обагрили руки в крови друга. Это делает нас безжалостными и неотвратимыми, как сама История, и не будь Писатель так пьян и зол, он бы несомненно оценил величие момента. Итак: вперёд!
Генерал Лавэ прогуливался под окнами явочной квартиры уже в третий раз. Света в окнах не было, но чуткие глаза генерала не раз улавливали во тьме какое-то неясное шевеление. То был тревожный признак, но не слишком тревожный: в конце концов, чтобы разглядеть это едва заметное движение, нужно было бы так же знать обстановку квартиры, как она была знакома ему. К тому же подпольщикам свойственно было сидеть во тьме. Да и электричество в оккупированном городе стоило немало, многие горожане экономили как могли.
Возвращаясь в четвёртый раз по улице, генерал увидел наконец-то в окне долгожданный утюг. Это означало, что все члены Комитета Общественного Спасения в сборе и ждут теперь лишь его. Правда, рядом стояла в окне пустая бутылка из-под ординьяка, но это никак не беспокоило генерала: бутылка не относилась к условным знакам, как и совершенно пустой подоконник. Должно быть, кто-то просто решил забрать у пьянчуги Писателя его любимое пойло, чтобы не надрызгался, по обыкновению, ещё до начала совещания. К Писателю генерал Лавэ испытывал иррациональную симпатию. Он знал, что Писателя выгнали когда-то за политические убеждения из Эколь, потом травили в прессе, а в Сопротивлении поручали обычно роли самые грязные и неблаговидные -- с этими ролями Писатель справлялся на редкость хорошо.
Генерал вошёл в подъезд, рефлекторно кивнул спящему консьержу и принялся подниматься по лестнице той быстрой, упругой побежкой, которая часто вырабатывается у военных и спортсменов. Крутая тёмная лестница, заваленная презервативами и обломками игл, уводила по узкой шахте вверх, оборот за оборотом. Генерал миновал два этажа и поднялся было на площадку между вторым и третьим, как вдруг сверху на него обрушилась огромная, стремительная тёмная тень.
Толчок в грудь, мягкий, но страшный, едва не вышиб из генерала дух. Лавэ пошатнулся и спиной вперёд вылетел в окно, выдавливая плечами и головой свинцовые переплёты. Мир закружился и перевернулся: огромная тёмная масса вдавилась сверху, спина генерала соприкоснулась с чем-то мягким и упругим, по затылку потекла липкая кровь от случайного пореза. В следующий миг лязгнули наручники; левая рука Лавэ оказалась надёжно прикована к прочному металлическому брусу. Грязное вечернее небо открылось над головой в просветах крыш; облака, величественные и чистые, плыли по нему в закат. Внизу что-то затрещало, залязгало; генерала обдало бензиновым дымком, и он осознал наконец-то, что лежит на груде свежего сена в кузове маленького грузового мотороллера, уносящего его в неизведанную даль.
-- Закройтесь сеном, -- услышал генерал низкий, чистый голос. Голос принадлежал детине в рабочей куртке, судя по одежде -- докеру или сельскохозяйственному рабочему, сидевшему за рулём мотороллера. -- Если вас увидит в таком виде мирайская военная полиция -- нам обоим конец!
Генерал нашёл предложение резонным. Кем бы ни был его похититель, военная полиция Мираи представляла собой угрозу более определённого порядка, чем он. Поэтому Лавэ посвятил несколько минут тому, что навалил на себя толстую охапку душистого свежего сена. Треск мотора и вонь отчасти уменьшились. Мотороллер нещадно швыряло. Внезапно машина повернула раза два, потом въехала куда-то по довольно крутой эстакаде, и наступила тишина. Лавэ свободной рукой нашарил за голенищем пистолет и собирался было высунуть голову, но в этот миг сено разом отгребли в сторону, и в лицо генералу уперся жёсткий луч фонарика.
-- Попрошу без глупостей, -- сказал всё тот же низкий голос. -- Я не из мирайской охранки. И я не предатель вашей родины, генерал Лавэ. Вам придётся довериться мне, если только вы хотите выжить.
-- Кто вы такой? -- спросил генерал.
-- Шпион, очевидно же. -- Стоявший перед ним опустил фонарик, и генерал с удивлением увидел перед собой крупного, грузного мужчину, видом совершенно не похожего ни на кантонца, ни на уроженца Мираи. -- Ваши друзья, Генерал, замыслили предать вас, а мы давно следим за деятельностью вашего подполья и вовремя успели вас перехватить, так что вы едва не попали им в руки. Поверьте, у нас с вами общие интересы: вы боретесь за независимость своего мира, а мы хотим избавить наше шаровое скопление от угрозы межзвёздной войны. Мы готовы предоставить вам все необходимые факты. Но для начала вы должны хотя бы попытаться поверить нам: любое недоверие или вражда между нами сейчас смертельно опасны для сотен разумных цивилизаций Вселенной и для нас с вами лично.
-- Вы с той загадочной планеты, которую называют Синиз? -- спросил генерал.
-- Вижу, вы осведомлены о космических делах. Что ж, одной проблемой меньше: нет, я не с Синиз, я представляю другую планету, которая сейчас едва лишь стоит на грани познания космоса и ищет путь к объединению. Но сам я -- не её уроженец. Мой дом -- за невероятное количество световых лет отсюда, он -- первоисточник всех ваших цивилизаций, он называется Земля, и вот о моей родной планете вы пока что совершенно ничего не слышали. А теперь сделайте мне одолжение -- уберите свою пушку, я должен перевязать вашу рану: как бы она не задела артерии, шея очень опасное место в этом смысле...
-- Выбора у меня нет, -- пожал плечами генерал, пряча пистолет обратно в сапог. -- Или пристрелить вас, или поверить вам. Но так как я наслышан про Синиз -- отчего бы не быть, кроме неё, и вашей Земле, и ещё каким-нибудь другим планетам? А вот что вы там говорите про предательство -- вам придётся рассказать более подробно. Желательно даже с доказательствами. Времени у нас всё равно много -- столько, сколько понадобится вам, чтобы меня отпустить, или же моим людям, чтобы меня разыскать. Кстати, где мы?
-- В старой теплушке, на складе за брошенным супермаркетом. -- Громила в одежде чернорабочего принялся быстро, умело обрабатывать ранку на бритом генеральском затылке. -- Ещё вопросы будут?
-- Множество. И вот первый из них: как вас зовут, пришелец с неведомых звёзд?
-- Меня зовут Торвен. Имир Торвен.
Диверсант. Кантона. 258.15.30.
Флаг-штурман Хатико Каминоке, которого на принятом в Империи северном диалекте все старшие офицеры называли Хачи, старательно расчёсывал перед зеркалом свои длинные кудри цвета морской волны. Его покровитель, флаг-штандартмейстер Оо Сукаси, впервые в жизни флаг-штурмана поручил ему дипломатическую миссию: высшим офицерам Империи предстояло отправиться на переговоры с лидерами кантонских повстанцев. Требовалось выглядеть представительно; Хачи тщательно выбрал из гардероба чуть более яркую, чем требовалось по уставу, пелеринку, подвыпростал из-под полы кителя пурпурную кайму дорогого кардигана и надел на шею изумрудное украшение, подаренное Оо Сукаси. Оставшись доволен своим внешним видом, флаг-штурман Каминоке опустился на банкетку в углу каюты и сложил такие стихи:
Космос полон страха.
Только полон праха
Так неполон в храбрых!
Он вынул из кармана свою любимую записную книжку в виде длинной ленты рисовой бумаги, сложенной гармошкой, и небрежно записал тушью пришедший ему в голову стих. За этим занятием и застал его Оо Сукаси. Коротким жестом флаг-штандартмейстер пригласил штурмана следовать за собой.
Небольшая машина летела над равнинами западного континента Кантоны, плоского и низменного; внизу тянулись степи и болота, превращённые ирригационными каналами и каменными ограждениями в бесконечный ряд террас, напоминавших рыбью чешую. Вестовой в нарядном белом кимоно с тёмно-зелёной отделкой ловко подал высокопоставленным пассажирам лёгкую закуску из глаз креветок и густой подогретый суп с мелко нарезанным рисом. Мужчины приступили к разговору не раньше, чем опустошили тарелки: таково было строгое требование этикета.
-- Мы не получили генерала Лавэ, -- сказал Оо Сукаси. -- Мятежники обещают поймать его, но говорят, что ему удалось скрыться. Взамен, однако, они хотят дать нам другие гарантии своей лояльности. Их наука владеет секретными технологиями... по-прежнему далеко превосходящими наши. Сегодня -- демонстрация этих технологий. Если они заинтересуют нас, мы пощадим мятежников, более того -- мы дадим им простор для их научных исследований, а это, похоже, единственное, что их по-настоящему интересует. В противном случае придётся показать, что мы готовы на карательные меры: в качестве ответа на террористические вылазки Сопротивления мы взорвём и уничтожим физический факультет Эколь -- это их академия, только не для военных, как у нас, а для учёных. Я хочу, чтобы ты, мой Хачи, взял на себя осмотр их технологической лаборатории и оценил, насколько полезным для нас может быть их открытие. Ты же математик! А я займусь самой неприятной частью -- шантажом; я не хочу, чтобы ты осквернял своё сердце раньше времени жестокостями войны, ты ещё юн и чист, у тебя будет и другое время научиться жестокости. Что за стихи ты писал сегодня утром?
Краснея, Хатико подал флаг-штандартмейстеру свой блокнот. Тот прочёл, улыбнулся одобрительно:
-- Внутренняя рифма несовершенна, основана на игре слов. Но я чувствую страсть сердца, которая выше формы слога; это признак благородства натуры. Я никогда не жалел, что ты рядом со мной, мой Хачи, и я хотел бы, чтобы мне не пришлось пожалеть никогда...
Глаза флаг-штурмана наполнились слезами:
-- Вы не пожалеете! Даю слово, что лучше отдам жизнь, чем...
-- Жизнь прибереги, -- посоветовал Оо Сукаси. -- И постарайся лучше быть таким же аккуратным и исполнительным в обращении с варварами, каким всегда бываешь со мной. Я надеюсь на тебя: это первая твоя самостоятельная миссия, и в этой миссии ты в полной мере представляешь облик и закон Империи. За Императора!
-- Во имя Великой Справедливости! -- ответил Хачи Каминоке, привычно отдав салют.
Ещё подходя к приземистому зданию лаборатории, он понял: что-то случится. Директор, пожилой согбенный человек с лицом, похожим на приклеенную маску, встретил высокопоставленного гостя с выражением жестокой тревоги на лице. Войдя в просторный главный зал лаборатории, ярко подсвеченный ртутными фонарями, флаг-штурман почувствовал запах дыма и чего-то невообразимого, странного, чему он боялся дать точное определение. Посреди зала зияла круглая дыра в добрых два человеческих роста, вокруг неё высились нагромождения проводов, свалки стального мусора и груды щебня, по которому задумчиво бродили синевато-сизые искры. Люди, испуганные и подавленные, стояли у столов вдоль стен, жались от страха; многие были ранены. Хачи с удивлением увидел, что среди работников лаборатории немало женщин, причём одежда у них одинаковая с мужской; следовательно, на Кантоне и женщины проявляли интерес к науке. Это тронуло флаг-штурмана; всякий раз на родной Мираи, видя женщин в рабочих или родильных лагерях, он с тоской размышлял о тяжкой доле, выпавшей этой половине человеческого племени, в общем-то, и без того несчастного... Мужчины и женщины смотрели на флаг-штурмана с робостью и лёгким испугом, но Хатико был достаточно внимательным наблюдателем, чтобы не упустить искорку ненависти, метавшуюся в глазах у многих из них.
-- Что здесь произошло? -- спросил он, пытаясь придать голосу командную твёрдость. Кантонский язык он знал почти в совершенстве.
Директор выхватил из толпы связанного мальчишку -- на взгляд Хачи, совершеннейшего подростка, ещё моложе самого флаг-штурмана; лицо мальчишки скрывали до половины сломанные очки-консервы, сквозь пробоины в которых сверкали ненавистью ясные, чистые глаза цвета северного льда в летний день перед закатом. Безвкусная одежда и лабораторный халат не могли скрыть тонких, одухотворённых черт лица и стройной фигурки пленника, вырывавшегося изо всех сил и осыпавшего своих пленителей упрёками в жестоком предательстве.
-- Он взорвал главную секцию, как только узнал, что мы передаём её вам, -- сказал директор, кривя рот-маску. -- Это фанатик, сами видите. Но у нас, господин Каминоке, остались расчёты и фильмы, всё необходимо для производства. Уничтожен только прототип!
-- Вы обещали показать прототип, -- прервал его флаг-штурман. -- Извинения меня не интересуют! И я не заметил, господин директор, в ваших людях особенной лояльности к имперскому правительству! Этот диверсант -- представитель вашего коллектива, и ваш коллектив понесёт наказание за его деяния.
-- Прошу обратить внимание благородного офицера, -- ответил на это директор, -- что наш коллектив и так понёс тяжкую утрату: уничтожен плод трёхлетней работы, образец наших усилий, которые, как вам наверняка известно, мы ценим более всего. Этот человек, -- он указал на одного из сотрудников, -- лишился экспериментального материала для своей докторской диссертации. А эта женщина, -- ткнул он пальцем в другую сотрудницу, -- писала на основе схем прототипа диплом инженера Эколь. Уверяю вас, что все мы понесли потери...
-- Меня не интересуют ваши потери, -- холодно прервал его Хачи, -- мне нужен прототип.
-- Вы его получите в самые короткие сроки, уверяю вас. А пока что мы представим вам все расчёты и схемы. По счастью, диверсанту не удалось уничтожить их... его перехватили как раз в тот момент, когда он поджигал архив исследований.
-- Увольте меня от подробностей. Кто он такой?!
-- Техник, простой техник. Он совсем ещё ребёнок, видите сами. Фанатики задурили ему голову своей пропагандистской трескотнёй. Он не понимает важности труда, вложенного в научные исследования. Впрочем, это неудивительно: он ещё даже не закончил колледж.
-- Что он тут в таком случае делает?
-- Родители его погибли, когда вы бомбили наши нефтяные вышки, господин офицер. Он искал кров и работу, по крайней мере, он нам так сказал. Мы его пустили: мы ведь не секретное предприятие, документы нам не требуются, а что до ненависти к вам -- прошу меня простить, в таких обстоятельствах она представлялась нам извинительной.
-- Я согласен, -- кивнул флаг-штурман, -- вас можно извинить, даже если саботаж был сознательным. Но извинить -- одно дело, а простить -- другое. Мальчишкой займётся теперь имперская контрразведка. Она же выяснит и все подробности о его соучастниках...
При этих словах одна из женщин с криком "Убийцы!" бросилась на конвойных, перехвативших связанного подростка. Солдат сопровождения, не глядя, отшвырнул её прикладом.
-- Мы не убийцы, мы устанавливаем закон, -- Хачи поднял руку. -- Империя несёт порядок и справедливость. Невиновных мы не наказываем. Вы, -- он указал рукой на кричавшую женщину, -- невиновны: вы защищаете свой народ, а это не может быть преступлением. Мы не злодеи, и мы предоставим вашему диверсанту правосудие.
-- Она не понаслышке знакома с вашим правосудием, господин офицер, -- спокойно сказал мужчина в порванном халате. -- У неё убили мужа в вашей контрразведке: пытались выяснить, что он знает о синтезе горной взрывчатки. Её тоже пытали -- у него на глазах... Оставьте ваши рассуждения о законе и морали и делайте то, что собирались делать.
-- Они непочтительны, -- сказал флаг-штурману один из младших офицеров свиты, корнет, лишь недавно заслуживший право носить на выходном кителе белое перо аиста и бутоньерку. -- Они ненавидят нас. Разрешите привести их к покорности?
Хачи поколебался несколько секунд.
-- Нет, -- сказал он. -- Была война -- на войне жестокость была оправдана. Теперь царит мир -- и миром должна править справедливость; так говорит флаг-штандартмейстер Оо Сукаси, беспримерный символ ратной доблести и изящной речи. Мы не должны уподобляться жестоким пиратам, тем более что эти люди вправе ненавидеть нас, и наш долг -- заслужить их уважение, а не их страх. Во имя Империи! -- он возвысил голос. -- Я объявляю этого человека, -- Хатико указал на связанного диверсанта, а затем коснулся своих волос в знак нерушимости своего слова, -- объявляю его своим пленником. Я докажу ему и вам всем, что Империя справедлива и гуманна. В этом -- высший долг благородного человека! Что до прототипа, -- на сей раз он ткнул пальцем в директора лаборатории, -- он должен быть готов через пятнадцать дней, чего бы это вам ни стоило. Вы говорили, что прошлый прототип собран был всего за неделю: я даю вам срок вдвое больший, хотя вы и того не заслуживаете. Если к этому времени мы не получим действующую модель вашего чудо-изобретения, вы все будете наказаны. Охрана! Развяжите этого юношу и наденьте на него обыкновенные мягкие наручники, цветные, но без отделки. Он идёт со мной.
Приказание флаг-штурмана было тотчас же исполнено. Пленник был развязан и взят под конвой; Хатико, не удостоив директора прощанием, развернулся на высоких каблуках и вышел вон. За ним последовала его свита.
Арестованный юноша не проронил ни слова по дороге к автомобилю. В его глазах застыли безмолвные слёзы. Хачи захотелось вдруг подбодрить это хрупкое создание, явно не созданное природой для войны и видевшее на своём коротком веку поражение своей расы; флаг-штурман достал свой любимый блокнот и, разыскав в нём приличествующий случаю стихотворный экспромт, перевёл его для пленного юноши:
Смелому смерть не страшна,
Круговерть жизни до дна
Выпьет, отчизне верна
Храбрость -- воина твердь.
Один из свитских офицеров посоветовал молодому коллеге не тратить силы на этого варвара, совершенно незнакомого ни с поэзией, ни с высокими чувствами. Хатико оборвал его горько и резко; ему показалось, что в глазах пленника мелькнул на мгновение огонёк интереса. Он хотел положить руку на плечо арестованного, но тот отдёрнулся в сторону с проворством куницы. Юношу била крупная дрожь.
Флаг-штурман сделал своим сопровождающим знак остановиться. Скинул китель на руки адъютанту, ловко стащил с плеч свой тёплый кардиган из гладкой верблюжьей шерсти, накинул на спину пленнику. Тот вновь посмотрел ему в глаза -- изучающе, дерзко, внимательно; но на сей раз Хачи готов был поклясться, что враждебность в глазах диверсанта уступила место любопытству.
Пленник вновь зябко повёл плечами и сделал попытку отвернуться. Кардиган сполз от этого движения углом почти до земли, так что пурпурная кайма с узором ручной работы едва не коснулась грязных слякотных плит дорожки. Флаг-штурман поправил кардиган на плечах юноши, затем, подумав, аккуратно прикрепил свой дар к воротнику рубашки пленника вынутой из волос нефритовой заколкой. На этот раз пойманный не сделал попытки отстраниться -- только поглядел на Хачи затравленно, исподлобья. Юный офицер опустил руку и вновь заглянул в лицо диверсанту.
-- Как тебя зовут, враг? -- спросил он ласково, стараясь внушить интонациями голоса возможно большее доверие.
Юноша не ответил, но и взгляда не отвернул, встретив Хачи глаза в глаза. Флаг-штурману в этом взгляде почудилась надежда на взаимопонимание; это устраивало его.
Оо Сукаси без злобы и без скепсиса отнёсся к провалу миссии своего помощника.
-- Я думаю, ты был прав, дав им время. За это время они успеют понять, что мы заинтересованы в переговорах, и начнут сами искать мира. Ради святынь, главное, чтобы наши милитаристы не бросились крушить и мять раньше времени. Но стоит ли эта технология тех усилий и радужных обещаний, на которые так щедры лидеры Кантоны?!
-- Мой командир, я думаю, что эта технология реально существует, хотя и находится на стадии прототипа. Кантонцы сами заинтересованы в ней не меньше нашего; не думаю, чтобы это было блефом. Они давно уже хотят создать механических людей, чтобы заменить ими человеческий труд: ведь у них нет рабов, а женщины, как я заметил, пользуются большой свободой. Они даже ходят по улицам без сопровождения! Удивительно даже думать, что такая отсталая в идейном смысле нация сумела создать такую высокую промышленность! Конечно, им нужны механические слуги, и вне зависимости от того, скрывают они свою работу или не скрывают, слуги эти рано или поздно будут принадлежать нам.
-- Я слышал, ты взял пленника. Он красив?
-- Он злобный волчонок. Его родители погибли, и он ненавидит нас. Я слышал, что если таких волчат приручают, из них вырастают самые преданные псы...
-- Смотри, как бы он не приручил тебя!
-- Я -- офицер Империи!
-- Я знаю, мой Хачи. И не сомневаюсь ни в твоей силе, ни в твоей лояльности: ты просто взрослеешь. Настанет день, когда ты покинешь меня и пойдёшь к звёздам своим путём, а мне останется сидеть в одиночестве на камнях под старым тополем и ловить падающий пух...
Оо Сукаси погладил флаг-штурмана по нежной коже лба, по кудрям, прикрывавшим уши.
-- Не стоит говорить "никогда" -- ведь ты не знаешь, как кратко то время, что определяется обычно этим словом...
Побег. Кантона. 258.15.29
Они мчались по просёлочным дорогам через бесконечные виноградники, окружавшие западные пригороды столицы. Машина, дешёвый грузовик на газовом топливе, нещадно воняла и скрипела при каждом повороте. Торвен вёл её уверенно и безжалостно -- так водят сельские фермеры; между ним и генералом на диване, служившем водительским местом, пристроился холщовый мешок с кругом деревенской колбасы, несколькими сырами и тремя бутылками сладкого регало.
-- Как вам удаётся сойти за кантонца? -- удивлялся генерал Лавэ. -- Стоило мне вас увидеть, как я уже понял, что представителей такой расы на нашей планете просто не существует, как, впрочем, и на Мираи. И вы называете себя шпионом? Ваша внешность выдаёт вас в любой толпе!
-- Нет ничего сложного, -- ответил Торвен. -- Чтобы вы быстрее поверили мне, я предстал перед вами, так сказать, в своём истинном облике. Сойти же вновь за уроженца вашей родной планеты мне поможет вот эта штука, -- он достал из бардачка машины какой-то свёрток и показал его генералу.
-- Что это, грим? -- Генерал хотел было пощупать руками, но тут машину тряхнуло, и Лавэ, принуждённый схватиться покрепче за ручку над головой, тотчас отказался от своего намерения.
-- Не грим, а тщательно сделанная маска из пластической массы. Она отлично прилегает к лицу и совершенно не стесняет движений -- если, конечно, уметь носить её. Парик и некоторый актёрский талант довершают преображение.
-- Но ваш огромный рост, фигура? Вы почти вдвое крупнее меня, вы должны выделяться на голову даже среди островных жителей! Чёрт возьми, вас можно моментально опознать только по этим признакам! И вы утверждаете, что остаётесь незаметным?!
-- Лучший способ скрыться, -- улыбнулся Имир Торвен, -- это как раз оказаться на виду. Не угодно ли убедиться?
Не отрывая левой руки от рулевого колеса, правой он развернул кулёк, который перед тем демонстрировал генералу. В руке его оказалось нечто, похоже на тряпицу. Одним коротким движением инопланетянин надел этот странный предмет себе на лицо, несколько раз с силой огладил подбородок и скулы ладонью. Затем он извлёк из того же свёртка каштановый парик, надел его и поправил. Генерал ошеломлённо наблюдал за его действиями.
-- Ну как, -- спросил Торвен, -- теперь я больше похож на кантонца?
Он щёлкнул лампочкой в салоне: генерал зажмурился на мгновение от яркого света, потом медленно раскрыл глаза и посмотрел на своего неожиданного компаньона.
-- Позвольте, позвольте... Да я вас где-то уже видел! Те же глаза, тот же рост. Я вас видел, и даже не раз, но где? Чёрт возьми, вот это маскировка: не могу вспомнить, где мы встречались, хотя твёрдо уверен, что это происходило много раз, причём не так уж давно!
-- Вот видите, -- смеясь, сказал Торвен, -- а вы говорите: рост, приметная фигура. Ещё раз повторяю: если вы хотите потеряться, лучше оставайтесь почаще на виду. Вам, генерал, это может как нельзя больше пригодиться!
-- Но как, будь я проклят, как?! Скажите на милость, где я мог вас так часто видеть раньше -- и не запомнить?! Я наверняка, наверняка вас видел раньше!
-- Дежа вю, -- кивнул Имир Торвен.
-- Де Жавю? -- не понял генерал. -- Ничего подобного, я хорошо знаю де Жавю, он такой круглый, усатый, ростом гораздо ниже вашего... Или нет, простите, де Жавю -- это такой высокий тощий бородач, в шляпе, он ещё входил в прошлом году в Ложу Промышленников... или он тромбонист? Не помню! Но вы -- вы определённо непохожи на де Жавю!
-- "Дежа вю" -- это фикция, слово, обозначающее ложное ощущение чего-то, что вы видели ранее и о чём на самом деле никогда не были осведомлены. Существование господина с таким именем меня, безусловно, забавляет, но я -- не он.
-- Нет, нет! -- экспансивно вскричал Лавэ. -- Вы -- не де Жавю, точно также, как де Жавю -- это ни в коем случае не вы! Но, тысяча чертей, кто вы тогда такой?!
-- Я вам напомню, генерал, только не кусайте себе локти по поводу собственной невнимательности. Вы помните Арсена, журналиста из прогрессивной газеты "Заря"? Это -- я.
-- Арсен! -- Генерал хлопнул себя по лысеющему лбу. -- Бог мой, Арсен! Как я мог забыть? Этот едкий голос, эти манеры! Так значит, вы, шпион, маскировались всё это время под критикующего правительство журналиста? А если бы полицейское расследование заинтересовалось вами?!
-- Ему предстояло бы сперва найти меня. Я не так уж часто бываю на вашей планете: в этом звёздном скоплении у меня много других дел, зачастую куда более серьёзных, чем ваши конфликты с соседями.
-- Что может быть серьёзнее космической колониальной войны?
-- Конфликт человеческого разума и нечеловеческого: то, чего моя цивилизация, да и все другие известные нам цивилизации Вселенной любой ценой пытаются избежать. Это гораздо опаснее, чем простая война. Хотя и в войне, естественно, мы не видим ничего хорошего; просто без той причины, о которой я сейчас сказал, война была бы внутренним делом -- вашим и Мираи...
-- Хорошенькое внутреннее дело! -- Генерал подпрыгнул, больно ударившись головой о крышу кабины. -- Хорошенькое дело! Они -- агрессоры, будь они прокляты, и вы называете это внутренним делом, гром вас разрази!!!
-- Не кипятитесь, иначе прикусите случайно язык. Здесь крепко трясёт, -- предупредил Торвен. -- Что касается агрессии, то разве не вы первыми сунулись на Мираи? Интересы ваших промышленников, а в особенности -- военных промышленников, вы априори поставили выше норм международного права! Другое дело, что эта космическая агрессия с обеих сторон не была мотивирована ни политическими, ни экономическими мотивами. Мы подозреваем в этом игру более опасных сил.
-- Каких ещё сил, чёрт бы их подрал?! Будьте вы прокляты с вашими недомолвками, Арсен... или Торвен, как мне вас правильно называть?! Расскажите мне всё, что вы знаете об этой проклятой истории, пока мы с вами оба в мешок не чихнули!
Торвен посмотрел на дорогу, резко свернул влево, на едва заметную ночную колею.
-- Километрах в двадцати впереди -- мирайский военный кордон, -- прокомментировал он свои действия. -- А рассказывать придётся с самого начала, чтобы вы хоть что-нибудь поняли в вашей каше. Вы не заснёте, генерал Лавэ?
-- Только не в этом смердячем гробу! Он из меня кишки вытрясет, особенно в сочетании с вашей манерой езды! Я с вами скорее уж засну вечным сном! -- Генерал откупорил бутылку "регало", с содроганием сделал добрый глоток. -- Не тяните, чёрт возьми, рассказывайте вашу историю!
-- Хорошо, постарайтесь внимательно слушать. Я уже говорил вам, что мой мир называется Земля. Он очень далеко отсюда, даже со скоростью светового луча до него лететь многие сотни лет, но мы относительно недавно нашли способ преодолевать эти огромные расстояния за ничтожно малое время. Наш мир пережил суровое время, мы все чуть не погибли, но сумели создать новую общественную формацию, основанную на подлинном равенстве -- стабильную и сильную, хотя, должен заметить, очень неторопливую в своём поступательном движении вперёд. Вам ещё не скучно, генерал?
-- Становится скучновато, -- пожаловался собеседник Торвена, прикладываясь к бутылке "регало".
-- Жаль, дальше будет немногим веселее, но зато ближе к теме. Мы получили сигнал от удалённой цивилизации, не имеющей с нашей никаких общих корней; можно сказать, пожалуй, что они тоже люди, но биологически сильно отличаются от нас. Таких цивилизаций множество и в известной нам части Вселенной, и, видимо, в неисследованной нами. Эта цивилизация рассказала нам о вашем шаровом скоплении: необычном астрономическом образовании, не успевшем ещё привлечь внимание наших астрономов. На нашем небе его просто нет.
-- Слишком далеко? -- полюбопытствовал Лавэ.
-- Нет, наши стереотелескопы могут заметить и куда более тусклые звёзды, а ваши сияют ярко. Ни мы, ни те, кто сообщил нам о вас, между тем, не видели никакого шарового скопления в этом участке небесной сферы. Объяснение могло быть только одно: все звёзды появились здесь совершенно неожиданно, всего несколько тысячелетий или даже столетий назад.
-- Это совершенно невозможно, -- сказал генерал. -- Формирование звёздной системы занимает десятки миллионов лет! И наши данные неопровержимо доказывают, что жизнь на нашей планете зародилась три с лишним миллиарда лет назад. То, что вы говорите -- мистификация, "утка", пригодная для ваших газет, но не для серьёзного собеседника.
-- Вот видите, -- кивнул ему Имир Торвен, нещадно бросая дребезжащую машину на штурм грязного бугра, пересекавшего дорогу. -- Нас это, как вы понимаете, тоже заинтересовало. Но ещё больше удивило нас то, что в переданных нам сведениях содержалось много информации о жителях вашего звёздного шара. Того, что нам продемонстрировали, вполне хватило, чтобы опознать в вас и ваших звёздных соседях наших сородичей -- людей, ничем не отличающихся от землян. Такое совпадение, даже внешнее, представляет собой явление исключительно редкое, оно само по себе заслуживало темы для исследования. Но это было не самым потрясающим фактом: звездолётчики из того, другого мира передали нам сообщение, составленное на доступном нам языке, в котором жители планеты под названием Синиз просили космических собратьев по разуму оказать им помощь в предотвращении надвигающейся планетарной катастрофы!
-- История становится всё невероятнее! -- заметил генерал.
-- Ещё бы! Представляете, с какой скоростью мы послали экспедицию в ваш звёздный шар? "Диалектика", наш самый быстроходный и вооружённый энергией суперзвездолёт, стартовала к Синиз через десять дней после получения вестей от братьев по разуму. Для нашей цивилизации это огромная скорость и почти непозволительная роскошь, обычно мы годами готовим каждый полёт: ведь траты энергии и человеческих сил остаются чудовищными. -- Торвен наконец-то преодолел упрямый взгорок, и грузовик, опасно содрогаясь и свистя сквознячками в щелях кабины, ринулся дальше в ночь. -- Мы прилетели в ваше шаровое скопление, вышли на связь с Синиз, и тут-то на нас посыпалось открытие за открытием.
-- В открытиях, -- зевая, сказал Лавэ, -- я ничего не понимаю.
-- В этих поймёте. Для начала мы выяснили, что большинство человеческих культур на планетах шара соответствуют -- или соответствовали изначально -- какой-то из древних культур Земли. У нас их когда-то было очень много, сотни тысяч. Вероятность, что вы переселенцы, покинувшие Землю в те времена, была почти невероятной: не было тогда ни технологий, ни средств у землян, чтобы совершить такой перелёт. Оставалась, правда, хорошая версия, что ваших первопредков привёз в этот удалённый от дома мир какой-нибудь инопланетный корабль -- скажем, чтобы спасти наш вид от неминуемой, как казалось в прошлые эпохи, катастрофы самоистребления. Это вполне возможно, хотя и не практикуется: законы содружества обитаемых миров приветствуют скорее вмешательство во внутренние дела чужого народа, чем создание таких вот резерваций. Но никто, ни одна из известных в нашей Галактике космических сил, не смогла бы создать на каждой из обитаемых планет шарового скопления такого, более или менее точного, подобия Земли! Почти тот же состав воздуха, давление, средняя температура, почти одинаковая фауна. Это уже просто сверх всякой меры, это уже фантастика! Не говоря уж о неисследованной до сих пор загадке происхождения самого скопления: ещё две тысячи лет назад его здесь вообще не было!
-- Но это страшно! -- вскричал потрясённый генерал.
-- Рад, что вы перестали скучать. Да, это страшно: мы столкнулись с чем-то неизведанным, с могуществом, невероятно превосходившим человеческий разум. Но перед нами стояла ещё и другая проблема: сигнал о помощи, присланный с Синиз! Мы занялись этим вопросом, и это имело самые странные и страшные последствия. Мы выяснили, что цивилизация Синиз уже достаточно давно владеет секретом космических перелётов, и что её агенты пользуются этим по всему шаровому скоплению, чтобы изменять и направлять исторические пути соседних цивилизаций. Втайне! Но и это было не самым важным: духовный лидер Синиз, доктор Иалан Кшеш-Маалу, готовил и своему родному миру, и множеству других миров страшную участь. По его замыслу, все эти планеты, включая, между прочим, и Мираи, и ваш родной мир, должны были вскорости погибнуть от некоей искусственно вызванной катастрофы. И лишь по нескольку заранее избранных людей должны были за счёт этой катастрофы трансформироваться в некие сверхсознания, в космические сущности, равные богам.
-- Он был маньяк, этот Кшеш-Маалу? -- быстро спросил Лавэ.
-- Мы не знаем точно. Он не был человеком. Как мы можем судить о нечеловеческой психологии, о нечеловеческом разуме?
-- Что-о?!
-- Он был космической силой, существом совершенно особенного порядка. -- Торвен выключил фары в виду небольшой деревеньки; теперь автомобиль еле полз в полной темноте, как жук-скарабей, собирая жухлыми скатами комья навоза. -- Но как минимум часть его сознания принадлежала когда-то землянину, энергетику по имени Кирсти Райн. Давным-давно, два тысячелетия назад, он входил у нас на Земле в группу, проводившую сложный и опасный опыт; целью этого опыта было превращение человека в существо принципиально иного, внебиологического порядка, в космическую сущность.
-- Ему удалось?
-- Мы не знаем. Вернее, не знали столетиями, что Кирсти Райн жив, и до сих пор нам неизвестно точно, что именно произошло. Наши законы с тех пор запретили подобные опыты, и запрет остаётся в силе по сей день.
-- Наверное, это хорошо. -- Генерал зябко поёжился. -- Подумать только: уничтожить целый мир, чтобы возвысить одного или нескольких до статуса сверхразума, вещи в себе... И всё-таки, если только вы не лжёте, какое невероятное могущество надо иметь, чтобы такое проворачивать!
-- В том-то и дело, -- глухо ответил на это Торвен. -- Мне сдаётся, что мы, земляне, да и большинство известных нам народов космоса, упускаем какие-то важные тенденции в собственном развитии. С другой стороны, не будем же мы в самом деле делить людей на достойных и недостойных, выдёргивая у них в буквальном смысле землю из-под ног! Мы в сложном положении, опасность угрожает всему бессчётному сообществу разумных рас Галактики; исследовать и понять природу этой опасности -- наш срочный долг перед семи людьми Вселенной.
Генерал вздохнул.
-- Да, на этом фоне наши трения с Мираи и в самом деле выглядят микроскопическими. Беда только в одном: я не вижу, как в наших микроскопических масштабах мы можем помочь вашему грандиозному сражению! Просто руки опускаются, когда осознаёшь, что все наши великие завоевания -- ничто по сравнению с неведомой мощью внешних сил. Хочется, знаете ли, напиться!
И генерал Лавэ вновь потянулся к бутылке.
-- Напиться, друг мой, вы всегда успеете, -- мягко остановил генерала Торвен. -- А сейчас я скажу вам нечто такое, что прибавит вам оптимизма и чувства собственной значимости. Тринадцать лет назад всемогущий доктор Кшеш-Маалу погиб; ценой своей жизни его остановил Кафуф -- глава контрразведки Синиз, говоря в понятных вам терминах. Наш прилёт своевременно сместил баланс сил в шаровом скоплении, намеченный взрыв планеты не состоялся, а главный злодей погиб или, во всяком случае, лишился почти всей своей страшной силы. Но на Синиз остались его подручные -- прежде всего, персонал так называемого Института Исторических Технологий, те самые люди, которые занимались "исправлением" чужой истории и "подготовкой" миров к тому, что они называли "Великим Преображением". Многие из них были арестованы и преданы суду. Они достаточно мало знали о всех деталях проекта, но достаточно много делали. Они были убеждены в своей особой исторической миссии -- миссии неких "учителей", чьей задачей будет ввести все народы Галактики в новый ритм существования. Когда всё раскрылось, общество Синиз осудило их цели и методы, а руководитель Института, профессор Сигдар Тарик, был предан суду, как и несколько его ближайших подчинённых, по обвинению в преступлениях против человечества.
-- У нас они, значит, тоже действовали! Чёрт их разрази! -- вырвалось у генерала.
-- Действовали, и ещё как! Но это не самое интересное, -- сказал Торвен, вновь зажигая фары грузовичка. -- Самое интересное -- в том, что профессор Тарик бежал из-под стражи и скрылся с Синиз в неизвестном направлении. Должно быть, ему помогли верные ученики. А в том же году Соммарен стартовал с Кантоны в направлении соседней планеты на новеньком этеронефе, совершенно неожиданно изобретённом и построенном в ваш век броненосцев и дизелей.
-- Совпадение! -- отмахнулся генерал. -- Мы уже целый век мечтали об освоении космоса!
-- Мечта и её реализация подчас отстоят друг от друга очень далеко, -- вздохнул Имир Торвен. -- Мои соотечественники земляне в мечтах давным-давно заселили весь космос, а на самом деле вынуждены были две тысячи лет довольствоваться одним стартом в год в пределах нашей солнечной системы, а к ближайшим звёздам -- и того реже. Каждая экспедиция становилась событием! А вот на Синиз от начала промышленной революции до неожиданного изобретения межзвёздного двигателя прошло лет двести. Правда, двигатели эти работают только в пределах вашего шара, но ведь и это очень неплохо, не так ли?!
-- Звучит зловеще, -- согласился генерал.
-- Пожалуй. Но я продолжу свой рассказ: через три года после бегства Тарика ваши путешественники буквально обсели Мираи. Примерно в тот же момент у ваших соседей произошла дворцовая революция; ваш император выразил готовность учиться у вас, и всего за десять лет вы выучили его главному: тому, как вас победить. Теперь некоторые из вас отчаянно защищают родную планету, а другие продают её оптом и в розницу... -- Имир Торвен вздохнул. -- Но важно сейчас не это. Важно другое: на планете, где я работаю, местные власти одной из стран задержали сотрудника Института Исторических Технологий. Он нёс на себе шифровку, которую экспертам удалось раскрыть. Так вот, в этой шифровке профессор Тарик прямым текстом информирует своих сторонников, что им нужно начать подготовку к военному выступлению ряда радикальных политических группировок на контролируемых ими планетах. По словам Тарика, это будет началом подготовки к большой космической войне здесь, в шаровом скоплении. Космическая война вообще-то дело невиданное, если что, но тут и условия для неё уникальные... -- Торвен вновь вывел машину на относительно приличную просёлочную дорогу. -- Так вот, Тарик информирует своих людей ещё и о том, что война между Мираи и Кантоной даёт в руки сторонникам ИИТ уникальное оружие: механических солдат, управляемых дистанционно. На моей планете таких существ называют "киборгами", их изготовление категорически запрещено.
-- Это оружие разрабатывается сейчас на Мираи?
-- Нет, на Кантоне, -- ответил Торвен.
-- Исключено! Я был бы в курсе всех военных новинок и проектов!
-- А много ли вы знали, когда были лейтенантом, про то, что в год вашего производства в капитаны в небо поднимется первый этеронеф?!
-- Пожалуй, будь я проклят! Но... вдруг это фальшивка?! Проклятый Тарик просто вводит вас в ступор своей дезинформацией!
-- Исключено: шифровка попала в наши руки случайно, а обитателей той планеты она бы не заинтересовала без нашего прямого участия. Наши агенты не ожидали вообще напороться там на сотрудника ИИТ! Нет, генерал, вполне вероятно, что мы не ошибаемся. Сигдар Тарик и его люди наверняка виновны в ваших космических войнах с Мираи, это почти очевидно; но также весьма вероятно и то, что вашу войну он использует лишь как предлог, чтобы взорвать шар изнутри с помощью своего нового оружия!
-- Чёрт меня дери! И что же нам делать?!
-- Три шага к победе, -- ответил генералу Торвен. -- Во-первых, найти и уничтожить производство этого опасного оружия. Во-вторых, изгнать интервентов и освободить планету -- для этого вы мне и понадобились главным образом, генерал Лавэ. Все военные советники, не говоря уже о подпольщиках Сопротивления, в один голос твердят мне: "Без Лавэ нам эту войну не выиграть!", и я склонен согласиться с ними.
-- Ну хорошо, будьте вы все прокляты! А третий шаг?!
Имир Торвен грустно улыбнулся.
-- Я скажу вам о нём, когда вы хорошенько отдохнёте, генерал. Иначе у вас сдадут нервы. Удовлетворитесь пока что тем, что и первые два шага сделать будет очень трудно, а вы устали. Мы должны беречь вас, пока что вы у нас один, а ведь нам понадобится в будущем много Лавэ. Очень много Лавэ. Знаете что, попробуйте-ка вздремнуть! К утру мы будем на моей конспиративной явке, в подполье!
-- Как вы, гром вас разрази, предлагаете мне уснуть в этой колымаге?! -- воскликнул генерал. -- Тут и мёртвый не будет лежать спокойно, такая стоит вонь и грохот!
Он закрыл глаза и мгновенно уснул.
Имир Торвен улыбнулся, прикрыл генерала сползшим на пол широким кашне и выжал до упора расхлябанную педаль газа.
Картина маслом -- I. БКС. 258.16.1.
-- Он прав, этот Торвен, -- со вздохом сказал директор Бюро Космической стабильности Гиркан. -- Единственная сила, которая может остановить этот космический конфликт, так сказать, изнутри -- это Лавэ. И он, как обычно, первым успел заполучить Лавэ в свои руки. Что ж, будем надеяться, что он знает, как правильно распорядиться доставшимся ему капиталом. А пока что, -- обратился он к своим подчинённым, -- подготовьте мне все материалы, каким образом отсталая Кантона могла бы оказаться способна производить человекоподобные машины? Ведь у нас, на Синиз, задача создания таких механизмов в итоге так и не была решена. Я понимаю, что речь здесь идёт о личном вмешательстве Сигдара Тарика, но и профессор Тарик ведь не был злым гением: он должен был опираться на реальные технологии, а реальных технологий такого рода я не вижу! Прошерстите музей ИИТ, кунсткамеру, личные архивы Тарика, и попробуйте, если сможете, покопаться в записях доктора Кшеш-Маалу. Чувствую, что мы узнаем много интересного!
Доклад, представленный Гиркану его подчинёнными несколько часов спустя, представлял собой разнородную неудобоваримую массу бумаги, исписанной неразборчивыми закорючками. Гиркан брезгливо смёл всю эту груду в пластиковый пакет и перенаправил по пневмопочте в аналитический отдел на доработку. Аналитики, явившиеся на брифинг тем же вечером, очень расстроили шефа БКС; информация, представленная ими, пугала настолько, что Гиркан не взялся бы сообщить её средствам массовой информации Синиз без предварительной подготовки.
-- Профессор Сигдар Тарик, работая на Кшеш-Маалу, был в общих чертах знаком с его доктриной Великого Преображения, но совершенно не понимал ни её сути, ни её физического механизма. Ему казалось, что речь должна идти лишь о преодолении ограничений, накладываемых на разум живым телом. Его люди исследовали возможность переноса сознания в компьютеры, но недостаточные вычислительные мощности современных нам машин сказались на опытах до крайности быстро. Существовали, конечно, ещё и псевдоорганические структуры, но они неустойчивы в меняющихся условиях и почти не подлежат починке. В итоге Тарик, лишённый в своих опытах руководства доктора Кшеш-Маалу, избрал совершенно отдельный путь исследований: искусственная имитация человеческого тела -- конечно же, усовершенствованная и видоизменённая в соответствии с трансгуманистическими задачами профессора -- должна была управляться настоящим человеческим мозгом. Голова, живущая отдельно от тела -- это был профессорский идефикс! К сожалению или к счастью, все опыты, поставленные в этом направлении, оканчивались неудачей: отрезанные от тела головы, каким бы могуществом не наделял их новый создатель, ни за что не хотели жить. Либо эти существа сходили с ума, либо быстро впадали в депрессию -- и тогда становились опасны для окружающих или кончали счёты с жизнью от страшной меланхолии. И Тарик оставил опыты с человеческими головами до лучших времён. Между тем, это и был самый перспективный путь к созданию человекоподобной машины: то, что оказалось не по силам нашим инженерам, могла с успехом сделать за них природа!
-- Раз этот путь был тупиковым, -- возразил Гиркан, -- при чём тут наша нынешняя ситуация?!
-- Земляне, сами того не ведая, подсказали профессору Тарику метод преодоления тупика. Мозг без тела невозможен, потому что тело напитывает мозг гормонами, в первую очередь -- половыми, которые служат преодолению депрессии, а кроме того -- эндорфинами, "гормонами радости". Земляне, рассказывая об опасностях трансгуманизма, многое дали науке Синиз в вопросах взаимосвязи тела и сознания, и это послужило для профессора толчком к дальнейшим штудиям. В тюрьме, дожидаясь суда, Тарик проявил неожиданный интерес к системной эндокринологии. Ранее он просто недооценивал роль чувств, пусть даже самых примитивных, в формировании поведенческих рефлексов. Это был прорыв! Регулируемые даже самыми примитивными импульсами -- боли, удовольствия, стремлений -- человекоподобные машины получали стимул к самообучению. Отныне сама природа этих машин делала ту колоссальную работу, с которой не справлялись наши программисты. Так побочным результатом исследований Сигдара Тарика стало преодоление одного из главных ограничений в прикладной кибернетике Синиз.
-- Значит ли это, что он создал себе синтетическое тело?
-- Мы так не думаем. Все эти вещи -- стимулы, стремления -- очень выбиваются за рамки философии Тарика; он хочет видеть чистый, свободный от желаний разум, а тут упирается лбом в стенку противоречия: ведь оказывается, что разум без желаний невозможен! Но он не так глуп, чтобы не воспользоваться случайными плодами этого противоречия: ведь созданная им армия машин и в самом деле сможет вести звёздную войну!
-- А он не боится, что машины, которые он наделил стремлениями, просто уничтожат людей в поисках оптимального блага для себя?
-- Во-первых, шеф, вы задаёте нам слишком сложные вопросы: мы ведь не он, мы всего лишь ваши аналитики. Во-вторых, есть тривиальные ограничения программного порядка, которые позволят контролировать или подавить такой бунт машин в зародыше; остальное -- бредни писателей прошлого. Самостоятельной силой этим машинам не стать! А вот грозным оружием они непременно окажутся, особенно в руках умелого и умного стратега. Со своими синтетическим легионами Тарик легко может захватить верховную власть во всём звёздном скоплении!
-- Но почему он начал с Кантоны? Это недостаточное захолустье, чтобы остаться там незамеченным, и недостаточно развитые планеты, чтобы с лёгкостью обеспечить необходимую технологическую базу?
-- Ну, для начала примите во внимание, эффенди Гиркан, что война, тем более космическая, сама по себе прекрасно способствует росту технологий! Потом, Кантона была весьма развита в промышленном и научном смысле: это ведь царство технического прогресса, своего рода сайентократический социализм, и там всегда можно найти немало умов, в том числе и праздных, готовых ухватиться за всякую новую идею. И наконец, здесь может играть роль фактор чисто психологический: кантонцы очень любят рубить друг другу головы на специальном аппарате. Где ещё профессор Тарик нашёл бы такое количество подходящего материала для удовлетворения своей мелкой страсти?!
Гиркан подумал с минуту.
-- Если империализм, раскормившийся на Мираи, получит в свои руки такое оружие, то большой войны не миновать. Значит, основная задача -- уничтожить производство и технологию. Но сделать это практически невозможно: останутся чертежи, схемы, и кто-нибудь захочет опять начать все эти опыты. Нам с вами, коллеги, как никому другому хорошо должно быть известно, что прогресс нельзя остановить или затормозить одними лишь запретительными мерами. Так что нам делать? Мы проигрываем, ещё не начав эту войну! И как назло, что-то я не слышу землян с их мудрыми советами и решениями!
-- Земляне считают, что решение есть, -- подал голос один из аналитиков.
-- Какое же решение?
-- Равноправный и сильный союз всех планет и цивилизаций шара. Установление контактов с сообществом инозвёздных цивилизаций, способным прийти на помощь, если наше положение станет критическим. Создание законов и демократических институтов, позволяющих коллективно, всем населением шарового скопления, решать подобные вопросы. И наконец, самое важное: ясное видение собственных перспектив, чётко обозначенные цели цивилизации, без знания которых любое общее дело обречено на провал.
-- Короче: мир, дружба, свобода, сладкие карамельки! -- Гиркан усмехнулся. -- Хорошая идея, да вот только с реализацией проблемы: не дозрело общество шара до этого состояния. Не дозрело и не дозреет! Если Торвен не верит нам, пусть сперва обеспечит мир и дружбу между мирайскими боевыми ахтунгами и пьяными патриотами Кантоны!
-- Он наверняка найдёт способ, будьте уверены...
Подполье. Кантона. 258.16.1.
-- Да, -- сказал генерал Лавэ, захлопывая за собой дубовый люк лаза, -- вы правы. Здесь у вас настоящее подполье.
Имир Торвен разжёг яркий карбидный фонарь. В свете фонаря стала отчётливо видна скудная обстановка подземного убежища, куда привёз генерала его неожиданный похититель. Естественный свет едва просачивался сюда сквозь прикрытое травой узкое окошко у самого потолка; под окошком был укреплён стол из грубо оструганных досок, подле которого стояла пара стульев и тумбочка с выкрашенным в защитный цвет обшарпанным прибором, напоминавшим генералу ламповый передатчик. Отовсюду свисали с потолка на крючьях толстые колбасы, духовитые гроздья копчёной рыбы, жирные туши уток и поросят. В противоположном от стола углу, подле двери, высились трёхъярусные нары, под которыми блестела благородной патиной целая батарея бутылок.
-- Савейское? -- благоговейно спросил генерал.
-- Увы! Белое сиву прошлогоднего урожая, только и всего. Впрочем, для утоления вашей жажды найдётся и несколько бутылок ординьяка.
-- Неплохо! -- одобрил генерал. -- Здесь можно целый год сидеть в осаде, разве что сверху свалится бомба. Это логово вашей разведслужбы?
-- Нет, моё личное. Мне нужно иметь укрытие, где я иногда мог бы мирно поработать. Я вообще-то по профессии историк, шпионом меня сделали особые обстоятельства. Устраивайтесь, генерал, я уступаю вам эту оперативную базу в ваше полное распоряжение.
-- Чёрт возьми, а контакты с Сопротивлением?
-- Вы должны будете установить их сами -- отсюда. Способ и тип контактов -- на ваше усмотрение, и помните, что высшее руководство вашего подполья уже пыталось сторговать вас мирайской охранке.
-- Будьте вы прокляты! Дайте же не способ связи! Что я смогу сделать из этого погреба в одиночку?!
-- Я дам вам способ связи, а вы меня обвините в том, что я хочу выведать ваши контакты и запродать вас мирайцам втридорога.
-- Это не исключено, тем более что вся ваша история про Землю, трансгуманизм и тому подобное похожа на плохо скроенный фантастический блеф! Впрочем, вы можете продать меня и после того, как я сам найду способ связи, да ещё в нагрузку отдать вместе со мною и этот способ!
-- Вы правы, это не пришло мне в голову: в делах разведки я вечный дилетант. Вы меня переиграли, генерал! В таком случае, я просто оставляю вас вести борьбу самостоятельно и покидаю вашу планету -- вплоть до победы или поражения патриотов. Выйти из игры, ничего другого от своего лица я вам больше предложить не могу.
-- А ваша великая миссия?
-- Всё зависит от того, способно ли её выполнить человечество звёздного шара. Если нет, мои усилия всё равно будут напрасными. Лучшее, что я смогу сделать -- это предупредить Землю и галактическое содружество о вновь зреющей здесь, в скоплении АБС-404, нечеловеческой угрозе. Быть может, объединёнными усилиями мы сумеем спасти мир от этой опасности.
-- А мы?
-- А вы останетесь здесь, в заднице. Так, кажется, у вас принято говорит о подобном положении вещей?
-- Мне нужны доказательства ваших слов.
-- Здесь достаточно темно, и я могу показать вам множество стереофильмов, любезно переведённых нашими специалистами как на мирайский, так и на кантонский языки. Среди них есть кадры документальных съёмок на вашей родной планете: быть может, это убедит вас и в подлинности остальных материалов?
-- Мне сейчас не до того, чтобы рассматривать самодвижущиеся картинки. Скажите лучше ваше третье условие. Что ещё, помимо разрушения завода по производству искусственных людей и изгнания интервентов с Кантоны, вы хотите нам предложить?