Харченко Александр Владимирович : другие произведения.

Мистерия: Монстры-убийцы из ада

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Студент-биолог против опасного природозащитного движения. (Трэш-мемуар главного героя.)


   0x08 graphic
Мистерия
   МОНСТРЫ-УБИЙЦЫ ИЗ АДА
   Если завтра война,
   Всколыхнется страна
   От Кронштадта и до Владивостока!
   Всколыхнется страна,
   Велика и сильна,
   И врага разобъем мы жестоко!
  
   (Из старой песни)
   Глава первая
   Анофриев посылает меня
   Всякое нормальное приключение для меня начинается с мордобоя.
   Это закон природы. То, что открыл его я, не отменяет его объективной реальности, данной мне в ощущениях.
   Поэтому, отправляясь с утра пораньше к профессору Анофриеву, я взял с собой небольшой обрезок свинцовой трубы.
   Обрезок пригодился мне, как только я переступил порог профессорского подъезда. На меня без лишних слов накинулись двое и начали меня мочить.
   Сперва я решил, что меня просто грабят, но быстро сообразил, что дело куда серьезнее. Видимо, мне припоминали какую-то из прошлых обид.
   Пришлось оказывать вооруженное сопротивление.
   Свинцовая труба - хорошее оружие для того, кто знает, как с ней управляться. Беда лишь в том, что я не видел еще таких школ, где этому учат. Я взял себе на заметку выяснить у профессора, нет ли у него знакомого ниндзи. Тем временем первый из нападавших, не склонный к излишней рефлексии, пырнул меня немалых размеров ножом, самостоятельно и без посторонней помощи подставив лоб под трубу. Убедившись, что нож промазал, я от души треснул хулигана промеж глаз. Тот озадаченно посмотрел на меня. В его черепе что-то сурово, по-мужски захрустело.
   - Мужик, - спросил я у него довольно дружелюбно. - Ты кто... был?
   Он не ответил, а почему-то завалился набок и сделал вид, что перестал дышать.
   Тут-то я и допустил промашку, ибо второй бандит, воспользовавшись освободившимся плацдармом, заехал мне в левую скулу здоровенным кистенем. Стало больно и как-то противно. Из глаз посыпались искры - фосфены, говоря по-научному. Я вспомнил, что запасной скулы у меня нет, и расстроился окончательно. Тем временем кистень прошелся вновь в опасной близости от моей головы, задев волосы и кончик уха.
   - Так ведь и убить можно, - заметил я, сосредоточившись на воспоминаниях из курса физики. Курс этот гласил, что тело, движущееся по более длинной траектории, то есть кистень, обладает большим моментом силы, но и большим временем разгона. Воспользовавшись этой элементарной теоремой, я упредил разгон кистеня, коротким броском метнув свою трубу в лицо нападавшему. Судя по воплю, я попал. Нападавший поднял руки. То ли он сдавался, то ли собирался применить еще какую-нибудь подлую штуку, но в этот момент в подъезд вошла бабуся с пластиковой сумкой.
   Увидев залитый кровью предбанник подъезда, она трезво оценила ситуацию, достала из сумочки сотовый телефон и набрала очень короткий, с детства знакомый каждому номер.
   Бандиту это не понравилось. Он быстро миновал выполняющую свой гражданский долг бабушку и позорно покинул поле боя, оставив раненого товарища на произвол судьбы. Я вежливо поздоровался с бабусей, сообщил свои координаты для милиции и отправился наверх, в квартиру Профа.
   Анофриев принял меня с восторгом.
   - Опять! - возликовал он, рассматривая мою скулу.
   - Опять, - согласился я. - Вы не поверите, профессор, но с того времени, как я с вами познакомился, меня непрерывно бьют.
   - Значит, им уже известно все, - сказал Проф конспиративным тоном.
   Я не стал спрашивать, кому именно известно все, хотя, как студент, я искренне позавидовал этим загадочным людям. Видимо, им больше никогда в жизни не пришлось бы бояться экзаменов.
   - Ты в порядке? - сочувственно спросил Проф. - Дай осмотрю.
   Когда-то Анофриев был известен как микробиолог, поэтому он считает, что неплохо знаком с медициной. Его ручища уцепила мое веко, в то время, как пальцы другой ощупали скулу. Надо отдать ему должное - я не почувствовал ни малейшей боли.
   - Вдрызг, - констатировал он. - Ну, это мы сейчас поправим. Я принесу обезболивающее.
   - Ну почему меня все время бьют? - спросил я. - Почему не наоборот?
   Проф посмотрел на меня как-то особенно внимательно.
   - В самом деле, почему? - задумчиво произнес он. - Надо попробовать это исправить.
   Он провел меня в свой кабинет, хорошо знакомый мне по предыдущим посещениям. Обстановку кабинета составляли стол с компьютером, три кресла и диван. В углу стоял высокий террариум, набитый ядовитыми лягушками-листолазами. Проф кормил их дрозофилами. Дрозофилы были бескрылые, но все время разбегались куда попало, к неописуемому восторгу соседей. Впрочем, по сравнению с прошлогодними профессорскими тараканами, дрозофилы в их глазах представляли заметный прогресс.
   Я улегся на диван, профессор заботливо подстелил под меня японскую подушечку-дзабутон и ушел на кухню. Оттуда донеслось зловещее погромыхивание медицинских инструментов. Я попытался отвлечься от предстоящей процедуры и задумался над вопросом, что в очередной раз взбрело в голову Анофриеву. За три года мы пережили с ним немало интересного. Важными вехами на пути этой сложной, неординарной дружбы служили госпитали, больницы, тюрьмы, похищения, драки, погони, перестрелки и мое поступление в университет. Не жалея сил, мы с профессором Анофриевым боролись против алчной, тоталитарной религиозно-экологической секты, именующей себя "Мистерия". Движимая самыми злобными и мерзкими идеалами, ужасная эта организация проповедовала, что род людской отжил свое и должен ныне либо возвратиться назад к природе, либо, что еще лучше, тихо загнуться на радость всякой иной божьей твари. Цивилизованное человечество в нашем с Профом лице не могло допустить такого кошмара, и страшная секта, состоявшая на девяносто процентов из психически неадекватных домохозяек и экзальтированных подростков, неминуемо должна была пасть в этой смертельной борьбе. Беда была лишь в том, что деятельность "Мистерии" очень устраивала куда более серьезную международную организацию под названием ЭКО, или "Экологический Конвент", постоянно оказывающуюся замешанной в какие-то пакостные истории и, естественно, располагавшей по такому случаю по-настоящему большими деньгами. В прошлом году Анофриеву почти удалось прижать ЭКО, разоблачив его высокопоставленного сотрудника, занимавшегося распространением смертоносных вирусов в Китае. Сотрудник был убит, я по настоянию Профа вставил за его счет новые зубы, а ЭКО вышел из воды сухим, как гусь, натертый гидрофобной смазкой. Проф не называет функционеров Конвента иначе как "мерзавцами" или "мерзкими подонками" и твердо надеется доказать, что серия экологических катастроф, с которых и началась вся заваруха с "Мистерией", исключительно их рук дело. И не без оснований рассчитывает на мою помощь в этой операции.
   А что, интересно, сказали бы вы человеку, который принялся бы объяснять вам, что вы и ваши потомки не имеете права на существование как биологический вид?
   Правильно. Мы с профессором Анофриевым сказали им точно так же.
   Вернулся Проф со шприцем и резиновым жгутом. Он ловко перетянул мне руку выше локтя и влил в вену жгучее лекарство.
   - Больно, Лис? - спросил он.
   - Фигня, - отозвался я.
   - Ничего, скоро подействует наркоз. Сейчас я поставлю холодный компресс на скулу, а потом в домашних условиях сделаю из тебя Терминатора. Когда отремонтирую твою рану, естественно.
   - Что за дрянь вы мне влили? Я не собирался становиться жертвой ваших экспериментов! Какой еще наркоз?
   - Ты же хотел научиться драться, - заметил Анофриев, - вот и научишься. Не бойся, я не собираюсь вставлять тебе электронные мозги с игровой программой "Будокан" для начинающих каратистов. Просто проверяю одну небольшую штучку. Тем более что тебе все равно надо выправить скулу.
   - Разве медицинская этика позволяет проводить эксперименты на людях без их предварительного согласия? - саркастически осведомился я.
   - Если тебя прикончат по моей вине, моя медицинская этика пострадает больше, - сообщил Проф. - Кроме того, ты еще можешь отказаться, если не доверяешь мне. Достаточно тебе просто заорать "Неееееееет!", и я ограничусь маленьким косметическим вмешательством.
   - Идиота из меня сделаете, - недовольно поежился я.
   - Я из людей идиотов не делаю! - гордо заявил Анофриев. - Я не психотерапевт!
   - Хорошо, - сказал я, поскольку знал, что Анофриев чего попало делать не станет. Да еще на мне. - Я вам доверяю. Только объясните, что вы задумали?
   - Ничего особенного. Тривиальное нейрохимическое деблокирование рефлекторных дуг в зонах эйдетической памяти, - просто, как умел, пояснил Проф.
   - Ага, вот оно что! Карсин! - Гримаса зловещего удивления наверняка украсила мою рожу.
   Про нейрохимическое деблокирование я уже слышал. Было такое снадобье - карсин. Накачавшись им, человек мог разорвать льва голыми руками. Проблема заключалась в том, что при этом он получал от процесса разрывания ни с чем не сопоставимое удовольствие. Мы с Профом собственноручно вычистили пару притонов, где адепты "Мистерии" в изобилии получали это мерзкое пойло.
   - Карсин! - воскликнул Проф. - Упаси боже, Лис! За кого ты меня считаешь?!
   - За рехнувшегося профессора-маньяка, намеренного испытать новое производное известного наркотического вещества и с этой целью подстроившего ловушку одному из своих учеников, - процедил я. - По счастью, я вовремя обо всем догадался! Ну, профессор Анофриев, может быть, вы дадите мне теперь объяснения? Я наркотизирован, я влип, я муха на ватке с эфиром, я в вашей квартире и в ваших руках. Почему бы вам не позабавиться с невинной жертвой, объяснив ей все хитроумные детали вашего дьявольского плана?!
   - Потому что у меня его нет, - развел руками Проф. - Согласен ты на эксперимент или нет, в конце концов?
   - Согласен, - сказал я. - Если бы я доверял вам хоть на йоту меньше, я точно убил бы вас на месте.
   - Ну, это вряд ли, - побахвалился Проф.
   Если вы судите о Профе как о чокнутом очкарике, вы глубоко ошибаетесь. Кулачищи у него что твоя кувалда. На досуге он занимается биатлоном и фигурным катанием. Помимо всего прочего, Анофриев - это такая горилла, что в специальных снадобьях для усиления драчливости он совершенно не нуждается. Как-то раз он пробил головой шлакоблочный забор концентрационного лагеря, чтобы мы смогли вылезти наружу. Правда, дело было в Намибии, а я до сих пор не знаю, как тамошний климат влияет на прочность шлакоблока.
   - Что вы мне вкололи? - спросил я.
   - Легкий нейролептик. Через пятнадцать-двадцать минут он должен подействовать, и я без помех займусь твоей скулой. А пока, раз ты можешь говорить, предлагаю поболтать на отвлеченные темы.
   - Скажите лучше, зачем вы меня вызывали, - предложил я. - Не для того же, в самом деле, чтобы мне надавали по мордасам в темном подъезде?
   - Я не могу говорить о серьезных делах с человеком в твоем состоянии, - буркнул Проф. - Откуда я знаю, может быть, ты выслушаешь первые десять слов и помчишься спасать мир и вершить правосудие. А потом у тебя откроется кровотечение. Прямо в трамвае. Или чересчур сильно подействует обезболивающее.
   Спасать мир и вершить правосудие в нашей компании - неоспоримая прерогатива Профа, но я промолчал. Доводы Анофриева выглядели разумными - торопиться в преддверии хирургической операции мне было некуда.
   Он вдруг открыл стол и достал пачку открыток. Естественно, из серии "Мир природы". Других Анофриев в столе не держит. Отобрав из открыток одну, он кинул ее мне.
   - Описание, - потребовал он.
   Я осмотрел фотографию жирной разъевшейся змеи, украшавшую лицевую сторону открытки.
   - Эскулапов полоз, - сообщил я профессору. - Как и все настоящие полозы, принадлежит к роду Elaphe. Неагрессивная, крупная змея, населяющая Северное Средиземноморье, встречается в относительно влажных районах Передней Азии и Африки. Эффективно борется с мелкими вредителями-грызунами. Вид находится под угрозой полного вымирания. В древнем Риме и Греции эскулаповы полозы считались священными животными. Впрочем, это неудивительно, учитывая количество священных животных в древнем Риме и Греции. Глуха, как все змеи. Я кончил, спасибо за внимание.
   - Ты сказал слово "вид", - напомнил мне профессор. - Какое у него латинское название?
   Я сосредоточился на решении этого вопроса, но, к стыду своему, осознал, что не помню номенклатурного латинского названия для эскулапова полоза. От напряженных воспоминаний меня отвлекало нарастающее гудение в ушах. Должно быть, загадочный эликсир Анофриева уже начало свою разрушительную работу в моем сознании
   Провозившись минуты три, я был вынужден расписаться в своем бессилии.
   - Плохо, - сказал Проф. - Знание номенклатуры видов приучает ум будущего биолога к систематическому мышлению.
   Он уже два года, пока я болтался в университете, доставал меня этой латинской номенклатурой.
   - Эскулапов полоз - достаточно известная змея, - наставительным тоном объяснял мне профессор, преодолевая своим менторским голосом нарастающее жужжание и слабость в моей черепной коробке. - Считается, что именно его изображение мы видим на известной всем медицинской эмблеме - змея, которую тошнит в фужер. Знать его видовое название просто необходимо для общей культуры, даже если ты не биолог, а, скажем, историк или инженер. Биологу же не знать просто стыдно. Название это дано еще Линнеем, и...
   Но я уже потерял к этому моменту способность слушать лекцию об эскулаповом полозе, ибо снадобье Анофриева, наконец, вставило мне по-настоящему. Комната закружилась вокруг меня, и вместо потолка профессорской квартиры надо мной распахнулось бескрайнее звездное небо. Затем я увидел Христа, Ктулху, разноцветных гуманоидов, себя с орденом Октябрьской Революции на могучей груди. Я улыбнулся так широко, как только позволяла больная скула, и отключился окончательно.
  
   Через пару часов я сидел на том же диване напротив профессора и дослушивал лекцию о видовых характеристиках эскулапова полоза, прихлебывая из огромной кружки горячее какао. Проф лишний раз подтвердил, что он мужик упорный, и продолжил свою нудь с прерванного места, успев только осведомиться, как я чувствую себя после операции. Скула не болела, только саднил небольшой, довольно криво зашитый шрам. Впрочем, Проф не косметолог. Это сразу видно по нему. Косметолог содрал бы деньги.
   Наконец, эскулапов полоз исчерпал себя как тема.
   - Голова не кружится? - спросил Проф.
   - Ох, - ответил я честно. Проверять, кружится ли голова, я не имел ни малейшей охоты.
   - Тогда давай работать, - предложил Анофриев. - Я получил новую информацию.
   - Elaphe longissima, - неожиданно и очень некстати вспомнил я. - Так называют эту гадину.
   - Германа? - профессор воззрился на меня с нескрываемым удивлением.
   - Эскулапова полоза. Мы разговаривали об эскулаповом полозе. А кто такой Герман? - Меня тошнило, я чувствовал себя змеей с медицинской эмблемы.
   - Черт с ним, с полозом. Я говорю о докторе Августине Германе, создателе облитеры. Именно с ним нам предстоит теперь иметь дело.
   Судя по тону Профа, неведомый мне доктор Герман, в отличие от эскулапова полоза, относился не к роду Elaphe (полозы), а к роду Vipera (Настоящие гадюки), занимая по ядовитости и гнусным повадкам промежуточное положение между песчаной эфой и моим деканом. Создал он, видимо, тоже нечто противное. Мой слух, во всяком случае, уловил в названии его творения латинский корень "облитеро", что означает - уничтожение, разрушение. Видимо, доктор Герман был средней руки научным пакостником. Именно такие деятели составляют наибольший процент анофриевской "клиентуры".
   - Я весь внимание, - сообщил я, шумно хлебая какао.
   - Не похоже. Но я попробую достучаться до твоих мозгов. Итак, ты слышал о калифорнийском дождевом черве? Это плод генной инженерии...
   - Слышал, - сказал я, - даже пользовался. Он должен быстро перерабатывать в перегной большинство органических отходов на свалках, так?
   - Точно.
   - Ни черта он не перерабатывает! - убежденно заявил я. - Это обыкновенный толстый, жирный земляной червяк!
   - Э, - Анофриев споткнулся на какой-то своей мысли. - Ну, эффективность разработки оставляла желать лучшего, хотя ассоциированный комплекс нитрифицирующих микроорганизмов, умело примененный вместе с колонизацией калифорнийского червя, в лабораторных исследованиях показал почти тринадцать процентов...
   Я с ужасом вспомнил, что Проф некогда защищал кандидатскую по искусственным клонам почвенных бактерий. Моему отравленному мозгу начинала угрожать смертоносная перегрузка.
   - Да, бесспорно, - весьма бестактно сказал я. - Нитрификация в анаэробной среде. Городские помойки превращаются в питательный бифидокефир. Профессор, что такое "облитера"?
   Я спустил его с Олимпа на земную твердь, и было видно, как он расстроен этим обстоятельством.
   - А... Э... Так вот, эффективность калифорнийского дождевого червя, как я уже заметил, оставляла желать лучшего. - Это вообще-то заметил я, но добивать Профа смысла сейчас не имело. - Поэтому Августин Герман вновь занялся опытами с генной инженерией, с целью вывести животное, способное пожрать и переработать в биомассу... эээ... органические продукты жизнедеятельности человеческой цивилизации. Включая пластмассу, кость и высокомолекулярные пленки типа... э-э... лакокрасочных покрытий. Отсюда название - облитера, "уничтожающая".
   - И он... ммм... перестарался, - закончил я, копируя голос и интонации Профа. Умение звукоподражателя у меня осталось от одного из прошлых анофриевских экспериментов, и я регулярно напоминал ему об этом при случае. - Она... эээ... облитера... начала жрать... брр!.. что ни попадя. И доктор... гм... Герман теперь заявляет, что все идет по плану, который он... составил еще... ууу... когда. Потому что это - ик! - рука Провидения, и позволит лишний раз избавить мать-природу от назойливого присутствия - тьфу! - человечества.
   Проф, естественно, полез в бутылку.
   - Попугаи вида нимфа корелла, - сообщил он, - способны запоминать до тридцати известных мелодий и в совершенстве владеют искусством звукоподражания. Ты не способен правильно запомнить ни одной мелодии, Лис. Поэтому не передразнивай - по способностям ты еще не дотягиваешь даже до нимфы кореллы. Слушай меня и не перебивай. Хотя в целом ты прав. Этот тип, Герман, просто продал свою тварь Экологическому Конвенту, якобы для полевых испытаний по ликвидации пищевых загрязнений на Курильских островах. В результате на Дальнем Востоке несколько человек столкнулись с облитерой в природных условиях. Есть летальные исходы. Три.
   - А сколько выживших?
   - Двое. У одного облитера проела спинной мозг, другой отделался потерей руки и нижней части лица. Оба теперь полные инвалиды. Имеются также косвенные данные, что эти твари виновны в гибели команды трампа "Гром", выбросившегося на камни всего в ста морских милях севернее Владивостока. Вместо пищевых запасов, карт, одежды, обивки кают на корабле нашли только отвратительные груды слизи. Тел не обнаружено. Представляешь, что произошло, если облитеры разбежались?
   - Что вы о них знаете? - У меня по коже пошли мурашки.
   - Довольно мало. Исходным материалом Герману послужили личинки обыкновенного жука-плавунца. У них, как ты знаешь, внешний пищеварительный аппарат и необычайно сильная система ферментации органики. Использовались также конструкции, существующие в природе у древоточца-шашела, термита и, само собой разумеется, калифорнийского червя. Итог представляет собой червеобразное членистое существо ядовито-розового цвета, размером, по-видимому, от нескольких миллиметров до двадцати сантиметров, с чрезвычайно мощным ротовым аппаратом. Питается органикой любого происхождения, в том числе синтетикой и живыми существами. Нападает на последних прыжками из засады, осуществляемыми, по-видимому, резким распрямлением кольцеобразно изогнутого тела.
   - Странно. Приспособление, типичное для хищника. Если доктор Герман занимался проблемой утилизации отходов, повышенная прыгучесть явно была лишней для его питомцев, - заметил я.
   - Он объясняет это тем, что облитеры должны были уметь подниматься на некоторую высоту в крупногабаритных объектах, например, при очистке потолков или больших резервуаров с отходами, - сказал Проф.
   - Для этой цели удобнее лазать, - не согласился я. - Червяка украшает скромность. К чему эти прыжки?
   - Думаешь, Герман с самого начала создавал хищника? - заинтересовался Анофриев.
   - Террориста - так будет точнее. - Я допил какао и обнаружил, что звон и муть в голове прошли. - Помните прошлогоднюю историю с хинганскими крысами? Они на редкость точно были рассчитаны на психологию детей. В итоге - волна смертей и всеобщего ужаса.
   - И ответная кампания в защиту бедных симпатичных животных, - кивнул Проф. - Да, Герман тогда получается еще большей сукой, чем я о нем думал. Выходит, он с самого начала готовил своих облитер так, чтобы предельно осложнить борьбу с ними в пораженных ими районах.
   - Я должен в одиночку остановить ужас, который несет народам Земли доктор Герман? - с надеждой осведомился я.
   - Нет, - Проф не оценил иронии. - Это должен сделать я. А ты поедешь на Дальний Восток и остановишь ужас, который несет местным жителям неконтролируемое размножение облитеры.
   - Но как? - воскликнул я.
   - Дурацкий вопрос, - пожал плечами Проф. - Я же тебя на подвиг посылаю. Знал бы, как с ними бороться - это был бы не подвиг, а летняя практика. Поезжай, изучи вопрос на месте. Ты же биолог, в конце концов! Повезет - победишь облитеру. Поставят тебе в Магадане памятник. Очень повезет - соберешь какие-нибудь интересные факты. Недурно было бы по результатам твоей командировки вытащить кое-кого за ушко в Гаагу, а то и прямо в Нюрнберг. - Он мечтательно зажмурился. - Представляешь, Лис? Раннее, солнечное утро. Нюрнберг. Рейнвейн, пиво, мороженое, копченые колбаски. Публика волнуется в ожидании аттракциона. А на помосте под виселицей...
   Он две минуты перечислял имена людей, которых искренне считал врагами человечества. Следует отдать ему должное - ни одного из своих личных противников, даже Сельву де Луна, он в этот список не включил. Что до меня, я бы для проформы все же приписал бы туда своего декана, ярого поклонника идей "Мистерии" и клуба "Золотой миллиард".
   Я вновь отвлек его от радужных фантазий.
   - И что мне делать прямо сейчас? - спросил я у него без обиняков.
   Он непонимающе поглядел на меня.
   - Ехать. Я разве тебя еще не послал?
  
   Перед уходом я получил от Анофриева два конверта. В одном были деньги, в другом, толстом - инструкции.
   Следуя традиции, перед дальней дорогой я посмотрелся в зеркало. Из зеркала на меня глядел суровый, печальный молодой человек с изящно подшитой к левому глазу щекой. Автостопом с такой рожей немного наездишь. Я бы не остановился на собственный сигнал, даже если бы был водителем десантного бронетранспортера.
   В итоге мне пришла в голову гениальная идея. Я снял телефонную трубку и позвонил Шлему.
   Шлем был дома - в трубке гремели отголоски хэви-метал.
   - Привет, Славка! - сказал я. - Это Валя Патрикеев. Чем занимаешься?
   - Фигней, - проорал он. - Готовлюсь морально к соревнованиям.
   Шлем выступает в мотоциклетных гонках по классу "эндуро". Этим отчасти и обусловлен был мой интерес к нему. Вдруг он знает способ попасть на Дальний Восток бесплатно, желательно - не по этапу?
   - Ты откуда говоришь? - спросил он.
   - Из квартиры Профа. Он только что послал меня на очень опасную миссию. Я хотел проконсультироваться с тобой по паре вопросов. Для начала, мне нужно попасть на Дальний Восток. Кроме того, мне понадобится оружие и средства связи. Естественно, все замаскированное и портативное. Я еду спасать мир, и мне нужна хорошая техническая поддержка. Если ты можешь меня проконсультировать, то...
   - Опять "Мистерия"? - спросил Шлем с подозрением.
   - Бери выше - Экологический Конвент.
   В трубке послышалось сопение. Музыка смолкла.
   - О, черт! - сказал, наконец, Шлем. - А Проф едет?
   - Нет, - честно ответил я. - Кажется. Да и зачем? Он послал меня.
   - Жди у подъезда, - приказал он и повесил трубку.
   Глава вторая
   Еду, куда послали
   Я удивленно поднял брови: девушка, сидевшая напротив меня, читала толстую книгу в кожаном переплете под названием "Справочник онаниста".
   Деликатно кашлянув, я выразил научный интерес к содержимому столь объемистого труда.
   Девушка вскипела. Мой вопрос в ее глазах был свидетельством моего нравственного квазимодства, а физический дефект на роже только подчеркивал этот прискорбный факт. "Справочник онаниста" был, оказывается, никакой не справочник, а знаменитый постмодернистский роман, вобравший в себя традиции прозы Хорхе Луиса Борхеса, Умберто Эко и Милорада Павича. Не знать об этом было стыдно. Все современные интеллигентные люди должны читать "Справочник онаниста" и восхищаться им.
   Я принес свои извинения, объяснив, что я не интеллигентный человек, а простой студент-биолог. Я также выразил надежду, что моя попутчица простит мне полное отсутствие всякой тяги к чтению "Справочника онаниста".
   В это время поезд тронулся. Последний этап путешествия приходилось проделывать по железной дороге. Шлем смог бесплатно устроить меня на самолет только до Хабаровска. Для командира владивостокского рейса слова "самолет" и "бесплатно" оказались антонимами. Хабаровский же экипаж в полном составе оказался горячими поклонниками громкой деятельности профессора Анофриева, и мне пришлось только пару часов попотеть в кабине, рассказывая, как мы с Профом пролетали в шторм над Кордильерами. Пользуясь тем, что со мной не было Шлема, я оклеветал его пилотское мастерство, зато приобрел у экипажа настоящий артистический успех. Словом, полет был довольно приятный. Теперь меня ждала расплата - плацкартный вагон поезда, залитый душной дальневосточной жарой, залетающие в окно тучи гнуса и попутчица со "Справочником онаниста", в порядке приветствия назвавшая меня Квазимодо.
   От безысходности я принялся знакомиться с девушкой. Звали ее Римма, ее мама работала агрономом-селекционером на станции "Арбеевка" под Владивостоком, а отец плавал на буксире. Римма заканчивала педагогический техникум, ехала к маме на летние каникулы перед практикой.
   Она прочла все самые важные книги на свете, поскольку она будущий педагог. Она сама сочиняла стихи - я с полчасика наслаждался ее монотонными виршами о человеческом одиночестве и о том, как ее одинокая душа заключена в раковину из прекрасных образов и слов. "Ом мани падме хум"? Нет, она не слышала этого выражения. Это матерок? Нет? Значит, песня какой-нибудь непопулярной рок-группы. Ах, это Будда? Буддизм - скрытая разновидность сатанизма. Ее еще в школе научили бояться сект и сектантов. Конечно, буддизм - это сектантство, ведь буддисты не верят в Христа! Нет, она не христианка, она вообще не верит в бога. Но окружающие-то должны верить! Иначе исчезнет мораль. Мораль - функция религии. Мне этого не понять, не та у меня организация натуры, чтобы думать (она сказала - мыслить) глобальными категориями. Здесь нужен культурный уровень, которого я в своем Санкт-Петербурге не мог бы получить ни при каких обстоятельствах. Тем более, у меня нет поэтического дарования. Я вообще несовместим с поэзией. Акростихи экспромтом? Не показатель. Акростих любой дурак сочинить может. Сама она этим даже не балуется - пошло.
   Зато она прекрасно рисует. Ее тетрадь заполнена женскими головками с одинаково продолговатыми узкими глазами, одинаковыми губками бантиком и курчавыми белыми локонами вокруг лица. Все головки улыбаются. Нет, это не один и тот же человек. Нет, это не генетические клоны. Это отражения ее художественной мысли о главной вещи в мире, это образ идеальной женщины. То, как она видит себя изнутри. И нечего цитировать ей "Когда смотрю в глаза твои глазами узкими змеи..." В техникуме им как дважды два объяснили, что Блок был сексуально больным. А я просто циник. Я даже рисовать не умею. Музыкального слуха у меня тоже нет, и вкуса музыкального нет, поэтому она не будет петь со мной хором. Лучше она сама споет мне, чтобы показать, как это делается.
   Невинная детская песенка "Голубой вагон" в ее исполнении приобрела совершенно похабный оттенок. Вот к чему приводит порой непродуманная нарочитость манер исполнителя. Она явно чувствовала себя звездой детского утренника, но я провалиться готов был от смущения. Выходило так, что я сознательно сел в этот поезд, ожидая найти тут некий "голубой вагон", а нашел вместо этого ее, и теперь она меня утешает. Другие пассажиры смотрели в нашу сторону с нескрываемым удивлением, но, будучи людьми по-сибирски деликатными, в наши личные отношения пока не лезли.
   Тогда я попросил ее научить меня петь.
   Римма во мгновение ока подобрела настолько, что угостила меня кислым польским яблоком. Страсть чему-нибудь учить, видимо, сидела у нее в крови, а тут ученик сам лез к ней в руки. Она подобралась, приосанилась и предметный урок начался.
   Основы сольфеджио мы прошли за три часа - наверное, здесь сказывался мой предыдущий опыт, полученный за семь лет в музыкальной школе. С чувством ритма у меня тоже все было в порядке. Проблемы, как обычно, возникли с вокалом. Я ни в малейшей степени не виню здесь педагогическую неопытность Риммы. Моего голоса не переносит никто, и даже Шлем не раз просил меня заткнуться, так как ему, несмотря на шлем, постоянно резал уши мой драматический тенор.
   Отчаявшись научить меня петь меццо-сопрано даже первые такты популярной детской песенки "Old McDonald had a farm", Римма махнула рукой и попросила спеть хоть что-нибудь моим обычным, грубым голосом. Я прикинул число спящих пассажиров и убедился, что оно равно нулю. Тогда я откинулся на скамье, настроил голос в резонанс (плод еще одной научно-психологической штучки Профа) и запел первое, что пришлось к случаю.
   Тут-то пассажиры и показали мне, что терпение русского народа велико, но отнюдь не безгранично.
   Первыми голос подала команда пьяных дембелей, мирно сидевших до той поры в углу вагона. Они подхватили припев, многократно усилив и умножив его заунывным, жутким диссонансом. Как гнусная пародия на волшебный голос Джельсомино, эхо припева покатилась над болотистой тайгой, заставляя птиц и тучи гнуса сниматься с насиженных авиабаз и искать место поспокойнее.
   Затем, когда я дошел до слов "голодай, чтоб они пировали", какой-то мужик с украинскими усами заорал через коридор "Правильно, сынок!" и тоже подхватил песню. Его примеру последовали какие-то подозрительного вида парни в штормовках, то ли беглые зэки, то ли отощавшие студенты-геологи, так что исполнение песни постепенно начало перерастать в некий стихийный митинг протеста. На словах "Царь-вампир из тебя тянет жилы, царь-вампир пьет народную кровь" истерически зарыдали женщины и дети. Меня охватил революционный подъем. Вагон вокруг меня приобретал на глазах знакомые идеологические черты бронепоезда. Я чувствовал себя комиссаром, приехавшим из Питера, чтобы принести в эти края правду о Великой Революции.
   Ясное дело, добром это кончиться не могло.
   Когда весь вагон, за исключением Риммы, встал и в едином порыве допел последние строчки о "године свободы" и "вольном братстве святого труда", раздался зловещий жандармский лязг прикладов, и надо мной выросли три силуэта в мундирах конвойных войск Дальневосточного военного округа.
   Намерения палачей вольности были ясны как день. Меня ждала насильственная высадка с поезда, препровождение в милицию и минимум трое суток простого административного ареста. В промежутках это дело, естественно, было бы густо переложено мордобоем. Причем, по известному всем закону подлости, били бы опять-таки меня.
   Я решил не сдаваться в руки сатрапов. Конвойные войска - не милиция, права задерживать меня они не имеют. Окажи я сопротивление насилию - и закон был бы на моей стороне. Против меня у противников, конечно, был перевес в численности и в оружии, но я свято верил в свои силы.
   Проф обещал разбудить во мне эйдетическую память бесчисленных поколений бойцов, живших и сражавшихся задолго до моего рождения. Человек, идеальная боевая машина, обладает могучим телом, невероятной хитростью и разумом. Мои предки с примитивным оружием побеждали в единоборствах бурых, белых и пещерных медведей, тигров, львов, мамонтов и носорогов, а также другие человеческие племена. Их же самих не побеждал никто. Иначе меня бы просто не было на свете. С помощью своих методов Анофриев пробудил во мне инстинкты этих могучих древних охотников. Я отдал себя во власть этих инстинктов, дав им управлять своим телом. Я ждал от подсознания ответа, извлеченного из мудрости безымянных витязей прошлого - что я могу сделать, чтобы выиграть эту неравную схватку?
   И древние инстинкты подсказали мне единственно верное решение. Бежать!
  
   - Ба (эвфемизм)! - сказал один из солдат, тот, что загораживал мне дорогу к выходу. - Да это никак Лис! А я еще думаю - кто в этой дыре может поставить на уши целый вагон? Ты из Биробиджана, что ли?
   Я был из Питера, но по соображениям осторожности решил пока не возражать. Ситуация поворачивалась какой-то неожиданной стороной.
   - Не узнал, паря? Я Серж Майков! - загремел конвойный. - Мы с тобой гуляли в Праге, когда Славка Шлем взял четвертое место на гонках! Помнишь, ты Пушкина в пивной читал наизусть! А братья-славяне лежали в лежку и рыдали? Нам хозяева из-за тебя бесплатное пиво выставили! Ну, Лис, вот встреча! Давай лапу! Ребята, знакомьтесь, это помощник профессора Анофриева!
   - Ах! - сказали все в вагоне. Кроме Риммы.
   Никакого Сержа Майкова я, естественно, не помнил. От празднования гоночных успехов Шлема у меня остались воспоминания самые тусклые - неверный свет фонаря, лужи пива и блевотины, кастет на пальцах, парни с винторезами из "Золотого Миллиарда", упрямо ломящиеся в дверь погребка. Но я чувствовал, что мне пока везет, и не хотел портить глупыми репликами это приятное ощущение.
   - Слушай, - спросил второй солдат, не представившийся. - А чем он занимается, профессор?
   - Микробиологией, - честно сказал я. - Ну и там по мелочи...
   Мне вспомнились профессорские эксперименты, и я понял, что дал занятиям Анофриева очень расплывчатую характеристику. Впрочем, как выяснилось, конвойного интересовала вовсе не эта сторона деятельности Профа.
   - Каратэ? - задал он наводящий вопрос. - Дзю-до? Кунг-фу? Субакс-таэквондо?
   - Э, - задумался я. - Русс бабах ин зе рожа. Что-то вроде бокса без правил, одним словом.
   - Экзотично, - с уважением проговорил конвойный. Слово далось ему с трудом. Третий солдат, совсем еще парнишка, с завистью смотрел на мою разорванную щеку.
   - А где сейчас профессор? - спросил Серж Майков.
   Тут я сообразил, что все это могло быть хитроумной ловушкой. Сдавать Профа я не собирался.
   - Как обычно! Борется с врагами человечества! - отрапортовал я, вытянувшись во фрунт.
   - Дай господь ему здоровья, - запричитала какая-то бабуся, - сохранитель он наш и защитник!
   - Многая лета! - произнес в тон ей густой поповский бас из невидимой мне секции вагона. Пьяные дембеля подхватили по-казачьи: "Мно-га-я, многая лета, мно-га-я, мно-га-я, многая лета!" Кто-то зааплодировал и завизжал.
   - Изверги, - зашипели с верхней полки в коридоре. - Сталина на вас нет!
   Шипящего заткнули.
   - Ишь, Берия выискался!
   - Сидели бы сейчас среди взбесившегося зверья!
   - Сталина ему! Сам, небось, всю жизнь в магазине сидит и людей обманывает, а на старости лет твердой руки захотелось!
   - Будет вам твердая рука еще, будь здоров, - мстительно прошипел поклонник тоталитаризма, но его уже не слушали. Я почувствовал себя в центре общественного внимания.
   - В наши края теперь едете порядок наводить? - сочувственно спросил мужчина с украинскими усами.
   Видимо, профессор Анофриев считался у местного населения отдельной оперативно-тактической единицей, а я - чем-то вроде его орудия главного калибра в борьбе за наведение порядка.
   - Ну не то чтобы порядок... - начал я, но со всех сторон посыпались жалобы.
   - В тайге люди пропадают!
   - Кто-то пьет кровь у скота и мучает его!
   - Под Владиком сектанты землю скупили, вроде как экологическую чистоту на ней устраивать. Людей повыселили, а сами в срамном виде бегают и водку жрут!
   - В бухте Посьет подростки играют в оборотней, по ночам бросаются на людей!
   - А наш завкооперативом так и есть просто оборотень! Зарплату не выдает полгода, говорит - незачем вам, с огородов проживете! А сам с женой американкой по загранице блудует (эвфемизм), и "мерседес" купил, джип вездеходный!
   - Вы уж, товарищи Анофриев и кто там еще с ним, разберитесь с гадами по-свойски!
   - Мы подсобим, паря, не боись! Народ крепкий!
   - Сибиряки Москву в войну не сдали! Неужто за здорово живешь нелюдям продадимся?
   - Нелюдь они и есть, природозащитники драные (опять эвфемизм)! Кончать с ними надо, гражданин Лис!
   - Слышь, - сказал Серж Майков. - Народ за вас, однако! Кого будете бить на этот раз?
   - Кого найдем, - сказал я, по-прежнему подозревая ловушку. Сейчас я был агентом Анофриева, а агенты не колются. - Вообще-то я на практику еду.
   - Во Владивосток? - уточнил Серж.
   Я ехал как раз во Владивосток, но тут меня осенило.
   - Нет, - сказал я гордо. - На агростанцию "Арбеевка".
   Римма охнула.
   - Так я и думал! - гордо сказал Серж.
   Ясно. Это была ловушка.
   - Там девять человек погибли позавчера, - пояснил второй конвойный. - Я так и знал, что Анофриев приедет разбираться. Или пришлет кого-нибудь, - с сомнением глядя на меня, поправился он.
   - Сотрудники погибли? - я украдкой поглядел на Римму.
   - Практиканты. Из агротехнической школы.
   - Слава богу! - Римма облегченно вздохнула.
   Меня передернуло.
   - Причина смерти?
   - Яд. Покусал кто-то.
   - Кто?
   - Понятия не имею. По радио передавали.
   - Разберемся, - сказал я. - В газетах писали что-нибудь про этот случай?
   - Вот, - кто-то из соседнего купе передал мне по эстафете газетный лист с прилипшими кусочками селедочного масла. - Местная "вечерка". На третьей полосе статья. Извините за состояньице бумаги...
   - Ничего страшного, вы могли поступить с ней куда хуже. Спасибо.
   Я развернул газету на указанной полосе и погрузился в чтение, жестом извинившись перед Сержем и его спутниками. Те деликатно подвинулись, освобождая дорогу приблизившемуся проводнику. Проводник принес мне чай. Соседи по вагону настороженно замолчали.
   Молчание нарушила Римма.
   - Кто вы такой, черт возьми? - спросила она довольно бесцеремонно, рукой заставив меня опустить газету.
   - Я же представлялся. Студент-биолог из Петербурга, Валентин Патрикеев, мое прозвище Лис - видимо, из-за фамилии. Внештатный сотрудник Комиссии по экологической безопасности.
   - Что вам нужно от моей мамы?
   - Понятия не имею. Я всего несколько часов назад узнал о ее существовании.
   - Тогда зачем вы едете в Арбеевку?
   - Ваша мама - директор агростанции? - догадался я. - Или... как это... смотритель? Она живет там одна?
   - Нет, она агроном-селекционер. И на станции около тридцати работников. А вы что, к директору едете?
   Либо ее мама была и в самом деле выдающейся личностью, либо - что вероятнее - эта девушка не рассматривала всерьез возможности, что кого-то могут интересовать в мире вещи, не имеющие к ней никакого отношения.
   - Нет, не к директору, - объяснил я. - К облитерам.
   - А, понятно, - равнодушно заметила она и потеряла ко мне всякий интерес.
   - Что такое облитеры? - заинтересовался Серж. В вагоне опять примолкли, ловя обрывки разговора.
   Я в двух словах рассказал то, что передал мне Проф про облитер. Не забыл я упомянуть и о грандиозных планах ЭКО по расселению маленьких чудовищ, и о роли доктора Германа в этом проекте.
   - Вот сука! - с чувством сказал мужик с украинскими усами. - Что б им его самого не сожрать, Франкенштейна замороченного (эвфемизм)?
   - Репеллентом мажется, - буркнул я, вновь погружаясь в чтение. - Вот что, граждане, ситуация крайне серьезная. Кампания по насильственному исправлению экологической ситуации добралась и до Приморья. Придется принимать радикальные меры. Комитету, в моем лице, позарез нужна ваша материальная помощь!
   - Сколько? - с готовностью спросил поповский бас.
   Наверное, в этот момент я мог бы слегка поправить свои финансовые дела, но тогда бы я был не народный герой, а кто-нибудь еще. Я же предпочитаю оставаться народным героем. Это вымирающий, высоко ценимый и декоративный вид, заслуживающий занесения в Красную книгу и, к сожалению, не размножающийся в неволе. Быть экземпляром этого вида лестно для самолюбия. Это вам не эскулапов полоз. Поэтому я сказал только:
   - Мне очень нужно походное снаряжение, можно бывшее в употреблении - рюкзак, накомарник, палатка и что еще здесь нужно летом в тайге. Если есть возможность доставить меня из Владивостока на станцию "Арбеевка", я буду очень благодарен. Оборудование постараюсь вернуть в целости и сохранности. А также постараюсь быстро представить доклад по облитере и мерах борьбы с ней. Думаю, мы сможем примерно за месяц сконструировать оружие противодействия - яд или вирус. Сейчас мне важно как можно быстрее добыть живой экземпляр облитеры. Дальше - дело техники.
   - Не страшно вам одному ехать? - спросила какая-то пожилая женщина с верхней полки. - Там ведь люди гибнут!
   - Страшно, - признался я, - а что поделать? Еду, куда послали. Авось, минет меня чаша сия. А не минет, так найдется, кому свечку за упокой души поставить. Правда, Римма?
   - Я в церковь не хожу, слишком дорого, - серьезно ответила она.
   Глава третья
   Я влип
   Справа от меня был лес, и слева был лес, и позади был тоже лес, весь пожухлый и заваленный буреломом по пояс, в черных пятнах недавних палов и зеленых полосах влажного папоротника, покрытый росой, как потом, изнывающий от зноя, кишащий тучами комарья и мошки, глядящийся в свои ржавые лужи, совершенно чужой и непонятный. Я стоял посреди этого пейзажа и думал о нем словами фантастов братьев Стругацких. Я думал о нем так потому, что парой минут раньше мне пришли на ум слова другого знаменитого фантаста, слова, относившиеся как нельзя лучше к моей ситуации: "Только без матерщины, начнешь - не остановишься!"
   Дело было в том, что я влип.
   Будучи отчасти самонадеян и глуп, отчасти же недоверчив к местным жителям (а ну как кто-нибудь в этой занюханной Арбеевке работает-таки на ЭКО и вздумает меня пришить), я решил, что буду сам себе доктор Ливингстон, сам себе Стенли и сам себе Дерсу Узала, то есть пойду на исследования окрестностей агростанции в гордом одиночестве. И в итоге поплатился. Поманившее меня ровное место, свободное от разнотравья и бурелома, оказалось на поверку чем-то вроде верхового болота, проще говоря - зловредной вонючей трясиной, предательски затянувшей меня по пояс на третьем шаге. Глубже я за последние полчаса вроде бы не проваливался, но и пошевелиться толком не мог, даже развернуться не мог на месте. Сомнительное удовольствие - сидеть, как приклеенная муха, среди орд гнуса, чуть ли не в самом логове зловещих облитер! Ни деревца рядом, ни кустика, ни даже жердины... И самое поганое - вот он, край трясины, прямо за спиной, два метра максимум, а не то что руку протянуть нельзя - увидеть его, и то не получается!
   И откуда только на пологом склоне сопки взялась такая отвратительная помойная ямина!
   В жизни не читал про такой природный феномен. Вернусь - непременно расскажу Профу.
   Если вернусь.
   Потому что я действительно влип, в самом прямом смысле этого слова.
   Так дурно мне не было даже в тот раз, когда Сельва де Луна замуровала нас с Профом в пещере, где обильно гнездились дикие земляные пчелы. Там, по крайней мере, мы до отвала наелись терпкого, кисловатого меда. И там я был не один.
   Если верить газетной информации, после нападения облитеры от человека не остается даже костей. Только кожа.
   Мысль, что обратно в Питер я поеду свернутым в рулон, почему-то меня не позабавила. Зато по ассоциации с ней мне пришла в голову великолепная идея.
   Стараясь не дергаться без нужды, я снял брезентовую штормовку и убедился, что она достаточно задубела от непогоды и грязи. Тогда я расстелил ее поверх трясины перед собой и лег на нее грудью, как на опорную поверхность.
   Штормовка, естественно, тут же сбулькнула в грязь, но мои ноги вылетели из сапог и приобрели относительно горизонтальное положение. Этого было почти достаточно. Я расслабился и доверился эйдетической памяти.
   Не знаю, как называлось то племя, из которого происходили мои далекие предки, но тотемом у них, очевидно, была камбала. С помощью немыслимых в любой другой ситуации телодвижений я задом проплыл по грязи, консистенцией и запахом напоминавшей прокисшую перловку для детсадовцев, и без сапог выбрался на твердый берег. В зубах я держал шнуры, соединяющие меня с утонувшим ранее рюкзаком и спасительницей-штормовкой.
   Мои кирзовые сапоги остались добычей зловонной бездны.
   Я не выдержал и высказал безмолвной колоннаде леса все, что накипело на сердце. Затем вытащил рюкзак и штормовку из трясины, обтер поруганной штормовкой ноги и в этот момент увидел облитеру.
   Ядовито-розовый, как детская импортная жвачка, червяк довольно быстро подкрадывался боком к моей ноге. Одного кубика его лизирующего фермента достаточно было, чтобы лишить меня ноги до колена. Взрослая особь, судя по имеющейся информации, впрыскивала два-три кубика. Стоять и не двигаться смысла не имело.
   Следовало добыть облитеру живой.
   Измазанный в грязи ловчий инструмент висел у меня на поясе. Я переоборудовал его из воронки для бензина, с такой тонкой металлической сеточкой внутри. Самая поганая облитера не нашла бы, чем там полакомиться.
   Розовый червяк бросился на меня, и я прикрыл его сверху ловушкой. Лязгнул металл, пойманное животное зашипело, как брошенный в воду натрий. Я брезгливо вытряхнул содержимое ловушки в заранее приготовленный стеклянный контейнер.
   Следовало убираться отсюда.
   - Эй, паря! Ты чего тут делаешь?
   Окрик долетел с опушки леса. Я присмотрелся и увидел среди кустов молодого человека в яркой клетчатой рубашке, служившей, как ни странно, хорошей маскировкой в контрастной лесной тени. Кроме яркой рубашки и несомненной принадлежности к мужскому полу, выраженной с помощью рыжей бороды, ничего другого мне разглядеть не удавалось. Проф со своим обостренным зрением справился бы с подобной задачей куда лучше, но мне явно требовался бинокль. Хорошо, что меня окликнули не парой минут раньше, иначе противная розовая дрянь могла-таки цапнуть меня. За ногу.
   - Я собираю научные образцы, - ответил я. - У тебя лишних сапог не найдется? Или хоть какой-нибудь обуви?..
   Мужчина в клетчатой рубашке не ответил - видимо, размышлял. Потом потянул что-то с плеча (я решил, что рюкзак), и надо мной грохнула автоматная очередь.
   Не исключено, подумал я, что я и в самом деле влип. Ответить на случившуюся подлость мне было явно нечем. Разве что подарком Шлема (Шлем, предчувствуя возможность нападения, снабдил меня явно противозаконным, но эффективным оружием одноразового действия), но его я берег на крайний случай. Я лишний раз пообещал себе при первой возможности поступить в спецшколу для ниндзей. Или попросить Профа в порядке биологического эксперимента заставить мой кишечник выделять при необходимости струю азотистого иприта под давлением в несколько сот атмосфер.
   Очередь повторилась - противник становился слегка навязчивым. Я залег и огляделся в поисках естественного укрытия. В стеклянной банке шипела и плевалась слюной пойманная облитера.
   Как на грех, место было ровным и пустым. Единственным шансом на укрытие была попытка спрятаться в болоте, но я не испытывал желания проверять, окажется ли автоматчик достаточно метким снайпером, чтобы положить меня одиночным выстрелом.
   Выход был только один, причем сомнительный. Когда следующая очередь пронеслась мимо меня (предусмотрительно выставленная мной в сторону палка с кепкой послужила автоматчику более привлекательной мишенью), я заорал дурным голосом. Это был не какой-нибудь сопливый интеллигентский стон, а натуральный предсмертный вопль, рожденный неведомыми глубинами моей эйдетической памяти. Вой, призванный сообщить соплеменникам, что охота на мамонта была неудачной и мамонт очень расстроился...
   Я упал в траву и стал ждать. Если противник не хотел быть опознанным, он удовлетворится тем, что оставит меня раненого в десяти километрах от ближайших следов цивилизации. Если же это профессионал, он подойдет ближе, чтобы сделать контрольный выстрел. В этом случае мои шансы на спасение резко падают.
   Он подошел - уверенно, не торопясь. Нападения из засады он не боялся - видимо, знал, что я не вооружен, а у него наготове автомат. Его походка показалась мне знакомой, но на агростанции "Арбеевка" не было людей с рыжими бородами. Грим?
   Шагах в тридцати он перезарядил магазин и поднял автомат. У меня вылезли глаза на лоб от удивления - это была крупнокалиберная автоматическая винтовка "Раптор". Чтобы стрелять из такой штуки и не улетать от этого в противоположную от цели сторону, нужно быть нехилым дядькой. А ко мне приближался совсем еще мальчик, вряд ли старше меня, и бородища ни в коем случае не скрывала этого факта. Замаскированная под подростка женщина? Исключено. Голос был мужской - нормальный, не ломкий тенор. Кто там у нас разговаривает тенором? Черт знает. Самый распространенный мужской голос...
   - Живой? - спросил он без тени страха или злобы. - Скажи тогда сам, паря! Не боись, больно не будет...
   Я метнул в него банку с облитерой. Реакция у него оказалась отменная - грянул выстрел, банка разлетелась на осколки. Смертоносный червяк, извиваясь и шипя, упал на землю в метре с небольшим от стрелка. Тот дернулся, с ужасом уставившись на облитеру. Крошечный монстр, не дожидаясь развития событий, метнулся розовой молнией вверх и впился в его шею, чуть выше клетчатой линии воротника. Автоматчик тонко, по-бабьи завизжал и выронил оружие, закрутившись волчком против часовой стрелки. Я подхватил автомат и сбил террориста с ног ударом приклада (приклад у этой штуки металлический, по весу и форме напоминает обыкновенный лом с резиновым набалдашником). Затем я занялся облитерой. Гадина впилась почти точно в яремную вену. Я отцепил ее щипцами и поместил в новую банку. Яд, видимо, уже начинал действовать - кожа вокруг места укуса стала похожей на трупное пятно - и я решил заняться радикальной медицинской практикой без соответствующей лицензии (не помню, есть ли в Уголовном кодексе такая статья).
   Из походной аптечки я извлек нашатырный спирт, йод, скальпель и перевязочные материалы, собираясь подчистую иссечь пораженные ядом ткани, но было уже поздно - видимо, страшный растворяющий токсин попал в кровь жертвы. За минуту с небольшим, пока я готовился к операции, автоматчик не только умер, но и успел порядком разложиться.
   Пытаясь преодолеть брезгливость, я осмотрел его останки, но не нашел не только характерных личных примет, но и чего-нибудь вроде татуировки "Золотого Миллиарда". Личность нападавшего осталась неизвестной, как, впрочем, и его мотивы. Запомнилась единственная подробность - вокруг шеи мертвеца шла цепочка мелких треугольных шрамов, словно от звериного укуса. Но ни один зверь не имеет пасти такой формы, чтобы прихватить зубами за шею, не перекусив ее. Не говоря уж о том, что ни у одного сухопутного зверя нет зубастой пасти такой величины...
   Борода террориста и впрямь оказалась искусственной, на резинке. Я снял ее с помощью скальпеля и уложил в контейнер для образцов. Следовало бы, конечно, заодно взять для анализа одежду и части тела покойного, но на это меня уже не хватило. Думаю, вы меня поймете и не осудите за непредусмотрительность.
   Оставался открытым также вопрос с оружием. Поначалу я хотел привязать к автомату веревку и утопить его прямо в этой зловонной яме, но передумал. Во-первых, автомат, как и все остальное, мог оказаться важной уликой. Не так уж часто на Дальнем Востоке встретишь подобную штуковину. Во-вторых, я сам отчаянно нуждался в вооружении, а "Раптор" - не "Калашников", при помещении во влажную грязь он быстро и навсегда теряет боевые свойства. Наконец - и этот аргумент оказался решающим - у меня уже созрела вполне правдоподобная версия случившегося, благодаря которой я мог избежать массы щекотливых вопросов.
   Оттащив рюкзак террориста в сторону, я принялся рыться в его содержимом. Естественно, я не ожидал найти там документы или личные вещи. И естественно, что я был поражен до глубины души, когда все же их нашел.
   Рюкзак содержал кеды (на три размера меньше, чем мне нужно, к сожалению), театральный бинокль, огромный носовой платок с неразборчивой монограммой, чистую офицерскую тетрадь, коробку карандашей "Тактика" и целых два бумажника с документами. Документы в одном из бумажников были на имя Ларисы Гусевой, в другом - принадлежали Алексею Зольникову. Оба они были студентами-практикантами Хабаровского агротехникума. Карманы рюкзака набиты были обычной походной мелочью: небольшой термос еле теплого какао, фляга со спиртным пойлом неопознанного происхождения, моток веревки, спички, сменные магазины к "Раптору", фонарик и прочая дребедень. Оставалось поразмыслить логически о происхождении этих предметов. Отбросив в сторону заманчивую, но, к сожалению, совершенно неперспективную теорию о суперагенте, выдававшем себя по мере надобности то за Алексея Зольникова, то за Ларису Гусеву, я пришел к выводу, что оба бумажника, как, возможно, и другие вещи, принадлежали студентам, погибшим в районе агростанции от нападения облитер.
   Из этого логично вытекал вопрос - что все эти предметы делали в рюкзаке у террориста? Ведь тела и вещи всех девяти погибших были доставлены на агростанцию "Арбеевка", а оттуда - увезены во Владивосток. К сожалению, у меня не было перечня погибших, равно как и перечня всей группы практикантов-агротехников. Я обругал себя болваном. Это и было первым, чем стоило поинтересоваться по приезде на станцию. Я не смог сделать этого из-за кошмарного разговора с матерью Риммы.
  
   Едва я, сойдя с грузовика, подбросившего меня до поселка Арбеевка, пересек высоченный забор агростанции, меня взяла за руку высокая полная женщина с крашеными волосами. Решив, что меня принимают за вора, я извинился и представился.
   - Я мама Риммы, - сказала она. - Я хочу с вами поговорить.
   При этом она продолжала держать меня за руку и почему-то старательно избегала смотреть мне в глаза. У меня возникло неприятное ощущение, что я влип.
   - Как вас зовут? - спросил я.
   - Раиса Николаевна.
   Она отвела меня в небольшой домик-бытовку, стоявший на углу опытного участка. Внутри она долго капала себе на блузку валокордин, пока я топтался на пороге.
   - Что-то случилось с Риммой? - спросил я встревоженно.
   - Пока, слава богу, еще нет, - раздраженно ответила она.
   Я присел на стоявшую в углу табуретку. Раиса Николаевна посмотрела на меня раздраженным взглядом - видимо, по ее мнению, я должен был выслушать ее стоя.
   - Слушаю вас, - поторопил я.
   Она села напротив.
   - Что вам нужно от моей дочери?
   Я вытаращил глаза.
   - Мне?! Я впервые увидел ее позавчера в поезде.
   - Именно! Римма пожаловалась мне, что вы приставали к ней всю дорогу, а потом увязались за ней сюда!
   Если вы думаете, что я расхохотался, вы ошибаетесь. Самомнение этой девицы, столь ярко выразившееся в словах ее матушки, едва не лишило меня дара речи. Секунд тридцать я раздумывал, нахамить или промолчать, и выбрал в итоге третий вариант - вежливый ответ по существу дела.
   - Меня зовут Валентин Патрикеев. Я агент Комиссии по экологической безопасности. Прибыл сюда для оценки методов и перспектив борьбы с Oblitera melitensis - облитерой мальтийской. Это мелкое смертоносное животное - плод генной инженерии, скорее всего - творение злого гения, работающего на врагов человечества. Моя задача - найти способ истребить облитер, случайно или намеренно занесенных в ваш район и ставших причиной гибели девяти человек. Девяти молодых практикантов, работавших у вас на станции.
   - Туда им и дорога.
   - Что?! Что вы сказали?!
   - Туда им и дорога! - настойчиво повторила Раиса Николаевна.
   Моя эйдетическая память подсказала мне, что таких баб надо убивать, но я загнал на место кровожадные инстинкты предков.
   - Чем они провинились перед вами так, что вы приветствуете их смерть? И, кстати, вы их тела видели? Знаете, что делает с человеком облитера?
   - Не смейте разговаривать со мной в таком тоне! У меня больное сердце!
   - В таком случае, - сказал я, вставая, - я сочту нужным просто прекратить этот разговор. Тем более, что начал его не я. Как я понимаю, я ответил вам на ваш вопрос. К вашей дочери не имею ни малейших касательств. Меня ждут с нетерпением очень симпатичная подружка в Англии и красивая креолка в Гондурасе, не говоря уж о двух дамах моего сердца в Санкт-Петербурге и ещё о двух девчонках, с которыми я только что познакомился во Владивостоке. Думаю, что и здесь можно найти более привлекательное женское общество для человека, объездившего полмира, написавшего семь книг и посвященного в рыцари английским монархом.
   - Да как вы осмелились! Вы, хам, бабник, бандит с большой дороги?!
   - Осмелился на что? Принять рыцарское звание? В наше время это редкая и любопытная награда, принять ее я мог бы хотя бы из интереса. Я заслужил ее, спасая Британский Гондурас. Или вы имеете в виду мою литературную деятельность?
   - Как вы осмелились поднять глаза на мою дочь?! Вон отсюда! И если я услышу хоть одну жалобу от Риммы по поводу ваших домогательств...
   - Они будут необоснованными, можете о них забыть. Впрочем, мне интересно, что вы предпримете в этом случае.
   - Я найду способ о вас позаботиться! - зловеще сообщила она.
   Криво усмехнувшись, я вышел на крыльцо бытовки.
   - Хорошо. Тогда послушайте меня. Начиная этот разговор, я искренне верил, что ваши действия и слова продиктованы порывом материнской заботы. Мне казалось, что вы просто находитесь в каком-то нелепом заблуждении. Теперь я вижу, в чем оно проявляется. Вы просто полны самомнения, как и ваша дочь. Излечить вас от этого недостатка я, к сожалению, не смогу. Но и мешать моей деятельности я вам не позволю! Запомните это - стоит вам сделать хоть одно нелепое и враждебное действие, и я, вне зависимости от ваших мотивов, приму все меры, чтобы вы не смогли мне помешать! Вы слышите - все! Вплоть, - тут я сделал эффектную паузу, - до использования своих связей для вашего увольнения с работы! Вы с вашими масштабами для меня в лучшем случае - досадная помеха! Запомните это крепко, и не говорите потом, что я вас не предупреждал!
   С отвратительным чувством вины и злости я покинул общество Римминой матери. Это же чувство не покидало меня ни пока я осматривал станцию, ни тогда, когда я поговорил с директором, крепким, седеющим ботаником Арсеновым. Как на исповеди, я выложил директору весь наш разговор с Раисой Николаевной, сознавшись, что вольно или невольно внес струю подозрительности и дезорганизации в налаженный быт их маленького коллектива.
   - Мнительный вы, Валя, как институтка, - грустно сказал директор агростанции (правильно его должность называется "заведующий"). - Ну какой, к черту, налаженный быт - девять трупов! Еще родители покойных не приехали, вот когда начнется катавасия (эвфемизм)! Такое уж гадство (эвфемизм) эти облитеры! А на Раису вы не обижайтесь. Сучка она, конечно, и дочь сучкой вырастила, но больно уж жизнь у нее тяжелая.
   Я не стал интересоваться подробностями тяжелой жизни Римминой мамы, но весь остаток дня ходил по станции как в воду опущенный. Не то что список погибших не изучил - даже не удосужился перечитать анофриевские инструкции. Тяжесть впечатлений усугубилась еще и тем, что в окно я увидел Римму с матерью, зареванных, выходящих от директора. Да и утром, когда я немного отдохнул и выбрался в лес на разведку, меня все еще угнетала мысль, что я безнадежно влип.
   Глава четвертая
   Мне приспичило
   Мое появление на территории агростанции вызвало легкую панику. То ли меня приняли за одного из уцелевших в лесах соратников Сергея Лазо или Блюхера, то ли вид босого студента с автоматом в руках просто действует угнетающе на высшие функции психики. Я самостоятельно омыл и смазал стрептоцидной мазью исколотые ноги, понимая, что ни Эвриклеи, ни Магдалины мне в такой дыре не дождаться. Затем переобулся в кроссовки и отправился в поселковую милицию.
   Участковый инспектор оказался отличным мужиком, в том смысле, что сразу предложил мне стакан чаю и грушу. Я выложил ему вполне правдоподобную историю о том, что услышал в лесу выстрелы, кинулся на помощь, застрял в болотистой яме, потерял сапоги, а потом кое-как выбрался и увидел разложившийся труп с автоматом. В качестве вещественных доказательств я предъявил рюкзак террориста и облитеру в банке. Скрепя сердце, я отдал заодно и автомат, решив, что быть чистым перед законом для меня важнее, чем единолично располагать огневой мощью сомнительного происхождения. Относительно облитеры возникли неожиданные споры - участковый хотел изъять ее как вещественное доказательство. Я рассказал ему несколько ужастиков, прибавив попутно, что будущих ученых специально тренируют для безопасного обращения с такими существами, и он с деланной неохотой уступил мне право на мой охотничий трофей. Затем участковый позвал сержанта на мотоцикле и попросил его съездить со мной на место происшествия.
   Сержант на мотоцикле, в противоположность своему начальнику, был преисполнен подозрительности. К тому же его раздражала перспектива ковыряться с сомнительным трупом среди туч гнуса. Видимо, он считал, что проще было бы меня арестовать, а возможно, и пристрелить прямо на месте. В угрюмом молчании мы доехали до места происшествия.
   На месте же происшествия сержантом, вынужденным расстаться с мотоциклом, овладела задумчивая угрюмость. Он обошел два раза останки террориста, затем опасно наклонился над грязевой кальдерой и дополнил ее содержимое чем смог. Я деликатно отвернулся, некстати вспомнив с жалостью об утонувших сапогах. Сержант, шатаясь, вернулся к мотоциклу. Его загадочная русская душа потребовала водки.
   Когда сержант извлек из мотоцикла третью бутылку подряд и залпом выпил ее, я почувствовал неладное. Как минимум, мне хотелось вернуться домой из этого проклятого местечка живым и невредимым. Нехорошо с моей стороны было также потерять сержанта. Участковый инспектор мог неправильно меня понять.
   Я взгромоздил упорствовавшего сержанта вновь на мотоцикл, привязал его к сиденью как следует и осторожно повел транспортное средство назад, в поселок. Участковый приветствовал появление своего недееспособного подчиненного без лишнего энтузиазма, но и скандала поднимать не стал. Вдвоем мы уложили несчастного сержанта на медицинский топчан, невесть зачем стоявший в дежурке. Потом участковый достал из сейфа пистолет, сунул мне в руки "Раптор" и предложил прокатиться с ним к месту событий в третий раз. Я заявил на это, что помогать закону - мой прямой долг.
   На мой вопрос, что могло так расстроить сержанта на мотоцикле, участковый ответил без обиняков, что откуда он, мол, это знает.
   Вернувшись вновь к проклятой ямине, я с тревогой стал ждать действий участкового, но ничего особенного не произошло. Он осмотрел яму, труп, стреляные гильзы, подошел ко мне в упор и спросил:
   - Это ваши эти самые облитеры натворили? Ваши - в смысле... понятно каком.
   Я кивнул.
   - Такую ямину, - справедливо заметил он, - зараз дерьмом не наполнишь. Здесь должно все вокруг кишеть этой дрянью. Так что не будем, наверное, здесь задерживаться. Причина смерти понятна, в судмедэкспертизу везти уже считайте что нечего. Надо убираться и звонить в краевое управление. Неровен час, подкрадется еще одна штуковина вроде того вашего трофея, и поминай потом как звали...
   Челюсть моя отпала до земли. Ну, идиота нашел себе в помощнички Проф! Ай да участковый! Вот что представляет из себя эта трясина - продукт разрушительной деятельности облитер! Что ж, без пяти минут биолог Патрикеев, осознай, что никакой ты еще не биолог и вообще не ученый, а просто кусок безмозглого дерьма. Да здравствуют участковые инспектора милиции! Если бы только еще как следует обдумать всю сущность сделаного этим дяденькой открытия!..
   - Прошу прощения! - решительно сказал я. - Давайте на секунду задержимся. Дело важное.
   Участковый занервничал.
   - Слушаю вас!
   Я показал на зловонную лужу.
   - Вы правы, это продукт деятельности облитер. Но вот в чем проблема - я барахтался в этом болоте минут двадцать, и за это время, как видите, укушен не был. Кроме того, за третий раз, когда я здесь бываю, я увидел только одну взрослую облитеру - ту самую, которую я поймал. Знаете, что по этому поводу говорит наука?
   - Не знаю, - сказал обеспокоенный участковый.
   - Скорее всего, это гнездо для их личинок, вот что это такое! - объяснил я. - Несколько взрослых облитер, две или больше, приползли сюда, чтобы размножиться. Они сами нажевали в подходящей яме такую кучу органики на стартовый корм деткам. И сейчас там, внизу, зреют новые монстрики.
   - Много?
   - Думаю, тысячи. Впрочем, я еще не исследовал взрослую особь. Об их репродуктивной активности - прошу прощения, о том, как трахаются облитеры, - я не знаю ровным счетом ничего. И знаете еще, что я думаю? Тип с автоматом охранял это гнездо. Он знал, видимо, что личинки беззащитны. Не исключаю, что он, скажем, хотел убить меня прежде чем я нанесу им вред.
   - Облитеры и эти люди - заодно?!
   - Нет, думать так было бы странно. Скорее, есть люди, подобные облитерам. Они превращают все, к чему не прикоснутся, в годную для их пищеварения субстанцию, а за собой оставляют бездны дерьма, разбросанные по всему миру...
   - Вы серьезно?
   - Фигурально. Вспомните фашистов, Гитлера. Облитеры - всего лишь биологическое оружие, созданное человеконенавистниками. И это отнюдь не единственная пакость, которую они приготовили нашему миру.
   - Так кроме свеженького экологического кризиса, нам угрожает еще и третья мировая война?..
   - Кризис давно уже был вызван - отчасти безграмотной государственной политикой, отчасти же алчностью дельцов, которые по-прежнему стоят у власти во всех странах мира. Но самые катастрофические его проявления есть не что иное как действия конкретной разумной силы, испытывающей ненависть к современной цивилизации. И я, зная множество людей, приветствующих и поддерживающих такие действия, весьма далек от мысли, что во всем виноваты злобные инопланетяне с загадочной планеты Зет. Война уже идет, солдаты с обеих сторон гибнут тысячами. Просто у этой войны нет границ. Линия фронта пролегает по просторам личной морали каждого отдельного представителя человечества...
   Я прервался и тщательно осмотрел местность. Участковый грустно вздохнул.
   - Что мне сейчас нужно делать? - спросил он.
   Обожаю таких людей! Шанс нарваться именно на подобного дядечку был у меня, сами понимаете, изначально весьма невелик...
   - Мы должны выяснить, нет ли в этом лесу других логовищ облитер.
   - И кого-нибудь, кто бы охранял эти логовища?
   - Да, бесспорно. Вдвоем мы мало чего добьемся, а рискуем сильно. У вас есть возможность вызвать какие-нибудь подразделения?
   - Вряд ли, - покачал он головой. - Начальство испугается. Большой риск и большие расходы. Кроме того, я не сумею им внятно объяснить, что происходит, а вас они не послушают. Разве что набрать добровольцев. И можно попробовать достать милицейский вертолет.
   - Тогда давайте займемся этим, - предложил я.
   - А вдруг эти твари вырастут и разбегутся, пока мы копаемся?
   - Ваши предложения?
   - Испечь их заживо!
   Я было подумал, что он намекает на то, что у меня в кармане спрятана атомная бомба, но участковый был мужиком на редкость ушлым.
   - Трясина в поперечнике метров тридцать, - объяснил он свой замысел. - Натаскаем сухих веток, накидаем в центре вроде кургана. По бокам тоже сложим вал из сучьев - чтобы облитеры не убегали с припека. Потом берем запасную канистру бензина, побольше сухих сосновых лап - и гори, гори ясно...
   - Тайгу пожжем.
   - Пожар - не облитеры. Прилетит вертушка, песочком закидает. Ладно, с другой стороны, вечереет уже. Да и шариться по кустам по соседству с этими тварями вдвоем как-то неуютно. Поехали в Арбеевку, Валентин. Договоримся с кем можем, а завтра уж займемся делами на свежую голову. Утро вечера мудренее.
   Честно говоря, я залез обратно на мотоцикл с плохо скрываемым облегчением.
  
   Пока я возился в запертом чулане с пойманной облитерой, события продолжали развиваться. Кладезь премудрости и воплощение народного героизма, участковый инспектор в тот же вечер проявил бешеную активность. К восьми часам в поселковой милиции собралось десятка полтора работников биостанции, включая, между прочим, мать Риммы, несколько суровых жителей Приморья (оказывается, они часто обижались, когда их называли сибиряками, а выяснить их самоназвание мне как-то не удалось) из числа постоянных обитателей Арбеевки, три практиканта-строителя, начальник пожарной охраны с экипажем пожарников-вертолетчиков, еще два незнакомых мне милиционера и потрепанный дедуля восточной наружности, хитро щуривший на всех свои и без того некрупные глаза. Дедуля показался мне местным Дерсу Узала, эдаким специалистом-проводником и знатоком местного колорита. Но, обратившись за подтверждением своей догадки к заведующему агростанцией, я с удивлением узнал, что дедушка никакой не проводник-автохтон, а оказавшийся случайно проездом в Арбеевке Николай Лянович Бао, бывший член-корреспондент упокоившейся с миром ВАСХНИЛ.
   В милиции воцарилась хорошо знакомая мне обстановка конференц-зала. Даже пьяный забулдыга, помещенный в служившую кутузкой комнату по соседству, притих и превратился в смиренного слушателя.
   Докладчиком был я. В нескольких общих словах, не прибегая к ученым терминам, я обрисовал перед присутствующими проблему, состоявшую из доктора Августина Германа и созданных им облитер.
   Потом я перешел к результатам своих исследований. Как и следовало ожидать, облитеры были достаточно примитивным, но чрезвычайно опасным боевым механизмом. Некоторые свойства, роднившие ее с насекомыми, подтверждали возникшее предположение, что в своем развитии молодое поколение облитер проходит личиночную стадию. Участковый был прав - следовало уничтожить их гнездо, пока опасность не распространилась.
   В заключение я горячо поблагодарил участкового за проявленную оперативность и сообразительность, сделавшие возможным уже на нынешнем этапе переход от обороны к локальному контрнаступлению. Я не пожалел двух-трех ярких комплиментов, чтобы возбудить народный энтузиазм и поднять боевой дух участкового. Действие не осталось безрезультатным: несмотря на то, что его хвалил какой-то сопляк из Питера, лицо участкового отразило на миг целую гамму оттенков самодовольства. Впрочем, это подействовало и на окружающих. К концу моего выступления участковый удостоился овации всего зала.
   Мельком я взглянул на Раису Николаевну. Риммина мама хлопала вместе со всеми, от души. Что же, один плюс в ее пользу. Мой жизненный опыт еще не позволяет мне делать однозначных заключений, но я всегда считал, что настоящая стопроцентная стерва органически не терпит чужой славы. Особенно если отблески этой славы никак не осеняют ее саму...
   После меня выступил участковый. К тому моменту по выкрикам из зала я уже точно знал, что зовут его Степаном Денисовичем.
   - Мы все знаем, - сказал он, - что в нашем поселке на днях случилась трагедия. Погибло девять молодых ребят. Таких же грамотных, честных, подающих надежды пацанов и девчонок, как... (Он показал на меня.) Не сегодня-завтра родители погибших приедут к нам сюда, в Арбеевку. Они будут смотреть мне в глаза и спрашивать, что случилось. Спрашивать, кто убил их детей.
   - Что убило их детей, - сухо поправил его членкор Бао.
   - Нет, именно - кто. Потому что в Валентина (он показал на меня) кто-то стрелял, когда тот вел осмотр места происшествия. Стрелял из тяжелого, дорогого оружия, которое просто так нельзя купить в России, даже на черном рынке. К сожалению или к счастью, нападавший пал жертвой облитеры, и мы не смогли выяснить подробнее, кто это был. Во всяком случае, он точно имеет отношение и к нашему поселку, и к гибели практикантов...
   Меня прошиб холодный пот. Значит, участковый знал или догадывался, что неизвестный с рыжей искусственной бородой напал на меня и что я наврал в милиции с три короба. Дача ложных показаний, знаете ли... Да, пока что фортуна благостно ухмылялась мне, не пытаясь продемонстрировать прочие части тела. Окажись участковый даже не то что сукой, а просто чуть большим педантом, и мне вместе с моей миссией пришел бы конец. Причем, возможно, навсегда.
   Членкор тем временем явно собирался что-то спросить, но поразмыслил и промолчал. Вопрос Степану Денисовичу задал начальник пожарной охраны.
   - Итак, это было нападение?
   - Видимо, да. Нападение с применением биологического оружия, - ответил неожиданно ему заведующий агростанцией Арсенов. - Не сами же по себе появились в наших краях проклятые облитеры!
   - Может быть, это наказание божье! - воскликнула мать Риммы, Раиса Николаевна. - Может быть, господь карает нас за грехи!
   Да, яблочко от яблони...
   - А может быть, и происки сатаны, не так ли? - спокойно ответил ей участковый.
   Нет, ну какой матерый человечище! Теологическая ветвь спора была явно отсечена на весь вечер в самом зародыше. Ура! Ура, Степан Денисович! С участкового инспектора нужно немедленно ваять памятник человеческому здравомыслию!
   Мама Риммы хотела сказать еще что-то, но в итоге просто махнула рукой.
   - Итак, завтра с утра мы намерены воспользоваться помощью добровольцев и прочесать окрестный лес. У нас есть ориентиры - места, где лежали тела студентов, и трясина, у которой произошла очередная трагедия. Кроме того, мы должны выжечь саму эту яму, в которой, по предположениям, гнездятся яйца или личинки облитер.
   Степан Денисович быстро изложил свой план.
   - Дело, как обычно, опасное, - будничным тоном закончил он. - Пойдут только добровольцы.
   - И я пойду! - завопил пьянчуга из кутузки.
   - И ты пойдешь, Гудков, только не туда, а... - Участковый вкратце изложил конечную точку предполагаемого маршрута арестованного. - Цыть там, и сиди тихо!
   - Пойду в лес, - сказал дебошир. - Хоть щас пойду. Пусти меня, гад! Харю всем порву за тех девок!
   - У них же с Галей практикантки жили! - тихо ахнул кто-то. - Те самые, которые... которых...
   - Хорошо, утром разберемся, - возвысил голос хозяин помещения. - Остальные! Добровольцы будут?
   - Надеюсь, вы не ожидаете от женщин участия в этой акции? - спросила с легкой ехидцей мать Риммы. - Или ожидаете? В добровольно-принудительном, так сказать, порядке?
   Степан Денисович отрицательно покачал головой.
   - Отлично. Вера, Леночка, Надежда Михайловна! - Она каким-то непостижимым образом взяла под руки одновременно еще трех сотрудниц агростанции. - Пойдемте отсюда, оставим мужчин наедине с их мужскими делами...
   Я мысленно полюбопытствовал, что эта дама говорит о женском равноправии, когда остается наедине с подружками. Впрочем, меня это не особенно заботило.
   - Я останусь, - тихим голосом сказала одна из женщин.
   - Это еще зачем?
   - Лично я хочу пойти добровольцем, - тоном подчеркнутого равнодушия сообщила другая. - Если возьмут.
   - Господи! - отчаянно воскликнула Раиса Николаевна.
   Первая женщина тихо произнесла, уставившись на кончики своих туфель:
   - Там, где гибнут дети, обращения к богу становятся бессмысленными...
   - Верочка! - всплеснула руками мама Риммы. - Да что же вы такое говорите?!
   - Я тоже пойду добровольцем, - сказала женщина с тихим голосом.
   - Не пойдет она! - воскликнул вдруг один из вертолетчиков, вскочил с места и почему-то густо покраснел. - На руках понесу... - И сел под общий дружелюбный смех. Коллеги одобрительно хлопали его по спине, на их загорелых физиономиях написана была слегка непристойная радость.
   Надо же, подумалось мне.
   Женщина тем временем тоже покраснела и сделала несколько шагов к дверям. Потом вдруг закусила губу и решительно зашла обратно в помещение, сев в углу подальше от смущенного пилота. Вторая сотрудница агростанции придвинулась к ней поближе и принялась, очевидно, говорить какие-то успокаивающие слова. Мужчины деликатно отвернулись и как могли изобразили полнейшее равнодушие к теме.
   - Ага, - громогласно сказала Риммина мама. - Теперь ясно. Одной представляется новый шанс показать себя перед директором, вторая отчаялась найти себе интеллигентную пару и теперь не побрезговала вертолетчиком. Что ж, все мы женщины, не буду вам мешать... Леночка, пойдем! Ты мне нужна в лаборатории!
   Третья женщина сделала нерешительный шаг к двери.
   - Может быть... - спросила она.
   - Что ж, ты тоже останешься поболтать с мужчинами, а я буду делать в лаборатории уборку! Не возражаю! Но если ты рассчитываешь на красный диплом, то...
   Леночка вздохнула и вышла. Раиса Николаевна, оглядев нас победным взглядом, затворила за собой дверь.
   Собрание было дезорганизовано. То есть не то чтобы все дали волю эмоциям, но какой-то упадок настроения явно был налицо. Поэтому участковый поспешил резюмировать:
   - Выступаем на рассвете. У кого есть оружие - взять с собой. У кого нет, - он оглядел всех тяжелым взглядом, - тому дам из запаса. Организационные вопросы, предложения - ко мне, как к руководителю операции. Все вопросы научного плана, - тут он посмотрел на меня, - к доктору Патрикееву, как к специалисту по проблемам экологической безопасности. У кого что есть сказать?
   Хоть меня и назвали доктором, я обалдел недостаточно для того, чтобы полностью утратить дар речи.
   - Да, у меня вопрос.
   - Конечно, мы вас слушаем.
   Я вышел поближе к середине.
   - Помимо погибших практикантов, от нападения облитеры погибли егерь и два рыболова на острове Кунашир. Но есть и еще один инцидент, результатов расследования которого я не знаю. Это катастрофа сухогруза "Гром", выбросившегося на камни на побережье недалеко от Владивостока. Отсюда до места катастрофы должно быть примерно семьдесят километров. Есть подозрение, что всю команду корабля уничтожили облитеры. Не знаете ли вы, чем закончилось расследование?
   Увы, результатов следствия не знал никто из присутствующих.
   - Уничтожить местных облитер мало, - объяснил я. - Нужно знать путь, которым они сюда попали. Иначе борьба с ними превратится в изнурительную драку. Я вызову курьера, чтобы отвезти живой образец облитеры в Комиссию по экологической безопасности, и уж там ученые создадут эффективное оружие против этих существ. Но важно знать еще и другое: кто, каким путем и из каких соображений доставил этих животных именно сюда! Ведь сами они за такой короткий срок не могли преодолеть это расстояние - семьдесят километров как минимум! Оно огромно для кого угодно, кроме птиц. И современных средств транспорта, естественно.
   - А возможность занесения личинок облитеры птицами вы не проверяли? - спросил членкор Бао.
   - Возможно, это следовало бы проверить. Но средства транспорта кажутся мне более подозрительными, чем птицы. Вряд ли вместе с личинками облитеры птицы могли затащить на край тайги и мужчину с крупнокалиберным автоматом, охранявшего этих личинок!
   Все сдержанно посмеялись.
   - Что ж, пора расходиться, - подвел итог участковый инспектор.
  
   Выйдя за околицу поселка, я свернул к агростанции и почти сразу же наткнулся на вертолетчиков, пристававших к своему незадачливому коллеге.
   - Что ж ты, такой-сякой (эвфемизм), от друзей скрываешь, что в амурах по уши?! - говорил ему коренастый крепыш.
   - Мы б тебя подменяли, пока бы ты ей цветы таскал! - восклицал другой пожарник, тощий.
   - Отстаньте вы, оба! - освирепел несчастный. - Нет у меня там никаких амуров! - И снова поник, как высохший подберезовик.
   - Да брось, дело житейское!..
   - Отстань, говорю! Впервые в жизни увидал ее сегодня!
   - Ну да, конечно! И так сразу покраснел, так покраснел!
   - Да я... Ну что вы ко мне прицепились! Я просто подумал - вот же ведь женщина!
   - Точно! Девка что надо! - вскричал тощий и треснул страдальца по спине, что было у него, видимо, привычным способом проявления дружеских чувств.
   - Только грустная какая-то, - с сомнением покачал головой крепыш.
   - Ну, это не проблема! Витек у нас для того и летчик, чтобы вмиг ее развеселить, правильно?! - заорал тощий. Последовал новый удар по спине, чуть пониже поясницы.
   - В тридцатый раз говорю, отстаньте вы оба!!! - выйдя из себя, гаркнул на них несчастный Витек. - Осрамился вдрызг, а тут еще вы двое лезете!
   - Вот слова не мальчика, но мужа, - начал коренастый, но тут я вынужден был отвлечься от этого, сознаюсь, небезынтересного разговора, потому что из разнотравья прямо на моем пути вынырнул в звездном свете бледный женский силуэт.
   - Это вы, Патрикеев? - спросил силуэт голосом Риммы.
   - Точно, я.
   - По какому праву вы осмеливаетесь прочесывать наш лес?! И вы уже дважды оскорбили мою мать! Вы кто такой?!
   Вот тут я внезапно осознал странную вещь. Я понял, что странный тандем из Риммы и ее матери успел осточертеть мне до такой степени, что сейчас я просто не хочу отвечать на заданный мне дурацкий вопрос. Плевать мне на их сложную жизнь и на их расстроенную психологию! Мне даже на интересы следствия сейчас стало наплевать, хотя чуял я нутром, что ведет от этой удивительной парочки какая-то незримая ниточка к облитерам и к гибели девяти практикантов. Я даже возненавидеть Римму не мог в этот момент - такая охватила меня усталость и гадливое презрение. Ну что, в самом деле, воображает о себе эта девчонка?
   Я перехватил ее руку, занасенную для пощечины и как можно более проникновенно сказал:
   - Разве ты не знаешь меня, моя маленькая, глупая девочка? Я твой Спаситель. Я сошел к тебе с небес, потому что в небесах было одиноко и холодно. Я ждал, что ты подаришь мне глоток воды и немного женской ласки. Но я натолкнулся на одиночество и холод твоего сердца. Ты всегда искала меня на своих путях, но теперь ты встретила меня и отвергла...
   - Врешь, - сказала она, причем почему-то очень тихо.
   - Пожалуй. А сама-то ты что обо мне думаешь?
   - Ты пришел сюда защищать людей. Да?
   - Да, - ответил я.
   - И поэтому ты идешь в лес, чтобы убивать облитер? - вдруг спросила она, крепко сжав мою руку. - Но почему именно так? Зачем защищать то, что уже обречено?! Почему?!
   - Потому что мне так приспичило, - объяснил я все тем же проникновенным тоном, стремясь сохранять серьезность.
   - Боже мой, какая же я дура! - вдруг выкрикнула она с истерическим надрывом. Я открыл было рот для следующей душещипательной реплики, но Римма внезапно закрыла лицо руками и убежала прочь, в сторону агростанции.
   Нет, Патрикеев, совсем ты не знаешь женщин. И что это я ей сказал такого? Вот, в самом деле, приспичило же мне!
   Глава пятая
   Я чешу языком
   Происшествие с Риммой оставило у меня неприятный осадок на сердце. Как будто меня поймали в Русском Музее за вырезыванием неприличной надписи в кабинке туалета, да еще и указали притом на грамматическую ошибку.
   Весело издевавшиеся над сотоварищем вертолетчики уже ушли куда-то, и я остался в одиночестве на освещенной звездами проселочной дороге, представляя из себя во многих отношениях идеальную мишень. В траве орали цикады, и этот звук странным образом подчеркивал всю тоскливую глубь тишины. Я почувствовал, что мне остро необходимо общество.
   Солидные, взрослые и хорошо относившиеся ко мне люди вроде участкового Степана Денисовича или заведующего Арсенова не подходили мне сейчас совершенно. Их солидные, взрослые умы волновали в такой миг солидные, взрослые проблемы. Моя же беда заключалась в том, что я не мог даже четко объяснить, что мучает меня в такую тихую, безветренную погоду, когда экзамены уже кончились, а радикулит еще даже не начинался. На миг мне, ученику профессора Анофриева, кавалеру трех орденов, эсквайру и так далее, страшно захотелось тоже стать солидным, взрослым мужиком, осесть в Питере и на скорую руку жениться. Может быть, это бы избавило меня от таких дурацких проблем, как чувство необъяснимого одиночества и стыда, напавшее на меня посреди дальневосточного проселка.
   Эх, хоть бы Шлем приехал сюда курьером! В Питере, бывало, он меня до ручки доводил своими разговорами про мотоциклы, про хэви-метал и про то, как, в каких масштабах и каким оружием надо правильно "мочить гадов", сиречь - истреблять врагов рода человеческого. Сейчас этот милитаризованный треп точно показался бы мне райской музыкой!
   Чтобы не стоять столбом, я побрел назад, в поселок, ибо подсознательно здорово боялся наткнуться сейчас на Римму или ее маму и натворить чего-нибудь еще в их присутствии. Для поднятия духа я негромко запел "Атлантов". Профу всегда очень нравилась эта песня. Как-то в одной центральноамериканской тюряге, накануне нашего с ним расстрела, Анофриев проговорился, что в молодости служил в некоей международной неправительственной организации, где "Атланты" были своего рода неформальным гимном. После экзекуции, уже в России, я насел на него с расспросами, но он вяло отговорился тем, что это-де имело отношение к прикладной микробиологии и что дело это вообще давнее. Я, не будь дурак, не поверил. Во-первых, в организациях микробиологической направленности работают, а отнюдь не служат, Анофриев же не из тех, кто допускает случайные оговорки. Во-вторых, "Атланты" в качестве профессионального гимна в последнюю очередь ассоциируются с микробами. Из Профа я так больше ничего и не вытянул, но с тех пор не раз замечал, что Анофриев напевает эту песню всегда, когда на него нападает гнет сомнения или вообще хандра. Песня оказывала на него исключительно мощное стимулирующее действие. Я не имел ничего против того, чтобы испытать сейчас это действие на себе. К тому же, в этой песне поется про питерский Эрмитаж.
   Вдалеке, на юге, горело электрическое зарево над Владивостоком. Всего в нескольких десятках километров отсюда кипела цивилизованная жизнь. Oblitera melitensis была там все еще одним из жупелов, которыми вечно пугает горожанина окружающий мир, чем-то вроде энцефалитных комаров или одичавших собак. Мне хотелось в город. А еще лучше - сразу домой. К маме.
   Поглощенный этими переживаниями, я добрел обратно до околицы поселка и наткнулся на разобиженного вертолетчика Витька. Храбрый авиатор неумело пытался закурить. Увидев меня, он застеснялся и спрятал сигаретку.
   - Добрый вечер, - заметил я, чтобы не выглядеть хамом. В присутствии Витька мне тоже было слегка неловко - ведь я минут двадцать назад подслушивал, как его друзья-приятели зубоскалили над ним.
   Вертолетчик кивнул.
   - Это не вы сейчас пели? - спросил он невпопад.
   - Я. Если это можно назвать пением...
   - Вы не курите? - спросил он.
   - Нет. Если честно, терпеть не могу табачного дыма.
   Он снова кивнул.
   Я собрался было идти дальше, но моментально обнаружил, что он идет со мной рядом.
   - Вас ведь Валентином зовут? - спросил он.
   - Да.
   - Виктор. Очень приятно.
   - Взаимно, - сказал я, пытаясь предположить, для чего затеян весь этот обмен светскими любезностями.
   - Можно вас спросить?
   - Конечно, можно.
   - Скажите, там, в зале, я выглядел полным идиотом?
   Мы остановились. Несколько секунд я внимательно разглядывал его. Видать, не только мне летний вечер в Приморье навевал грустную склонность к самоанализу.
   - Не хочу вас успокаивать, - ответил я наконец, - но идиотским ваше заявление мне не показалось. Неожиданным - это другой вопрос. Впрочем, несколько минут назад я выяснил, что мои собственные заявления тоже действуют странно на чужую психику. В особенности - на неокрепшую психику юных девушек.
   - То есть я все-таки выглядел как кретин. Ребята правы.
   - Сомневаюсь. Как ни странно, у мужской аудитории подобные заявления вызывают скорее сочувствие. Большинство из нас - неисправимые романтики. А поскольку общество учит нас относиться к романтике с подозрением, мы обычно маскируем это чувство за довольно грубым юморком.
   - А женщины?
   - Что - женщины?
   - Как они реагируют на подобные выходки?
   Я рассмеялся.
   - Откуда же я знаю? Думаю, впрочем, что по-разному. Раису Николаевну, например, вы серьезно задели. Она считает, кажется, что во всем мире только она имеет право служить объектом для подобного выражения чувств.
   - Раиса Николаевна - это та злобная тетка, которая всем нахамила?
   - Злобная - по-моему, неверное определение. Скорее, ее можно назвать испорченной. Какая-то трещина в личности, червоточина... Давайте присядем где-нибудь, если вы не торопитесь. Я здорово набегался за день по тайге, ноги гудят откровенно, а за час до рассвета завтра подъем.
   - Я вам не мешаю? - испуганно спросил Витек.
   - Что вы! Наоборот, я рад, что нашел собеседника. Честно говоря, у меня на душе кошки скребут, и я направлялся назад в Арбеевку, чтобы немного почесать языком.
   Мы присели на скамейку напротив здания с покосившейся вывеской "Клуб". Из подвала здания доносилась танцевальная музыка.
   - Как вы считаете, - задумчиво произнес вертолетчик, - она на меня не обиделась?
   - Кто?
   - Вера.
   - Сложно сказать. Я ведь ее не знаю. Думаю, на вас она не обиделась - ведь вы не сказали ничего плохого. Другое дело что ее страшно оскорбила Раиса Николаевна, и это оскорбление она связала с вами. Сейчас, думаю, Вера плачет.
   - Мне пойти ее утешать? Или лучше сейчас не соваться к ней?
   - Тоже сложно ответить. Если вы ее впервые увидели, вряд ли это лучший вечер для продолжения знакомства. С другой стороны, ваше участие, возможно, было бы не лишним. Но тогда приготовьтесь к тому, что она вам может залепить по сусалам и попросить убраться навсегда из ее жизни.
   - И что же мне тогда делать?
   - Дня через два придете к ней просить прощения, а что?
   - Кстати, почему вы решили, что я вообще хочу продолжать это знакомство? - спросил он с некоторым вызовом.
   - Мне так показалось, - равнодушно ответил я.
   - Гм... Что ж, попробую сходить к ней, если смогу ее найти.
   - Только не попадитесь на глаза Раисе Николаевне. И знаете что еще? Я бы попробовал для начала найти ее подругу - ту, что первая вызвалась в добровольцы и потом сидела с Верой остаток вечера. Кажется, ее зовут Надежда Михайловна. Судя по тому, что к ней обращались по имени-отчеству, женщина она степенная, наверняка замужняя, и отголоски человеческого смятения известны ей, пожалуй, лучше, чем вам или мне. Скажите, что хотели бы найти Веру и извиниться за инцидент. Упирайте на собственную неопытность в личных делах - это, вероятнее всего, должно сработать. Ну, а уж там вам объяснят получше моего, что и как вам делать...
   Вертолетчик порывисто вскочил.
   - Эта... Надежда Михайловна... она тоже работает на агростанции?
   - Да, я ее там видел.
   - Тогда пойду, пока еще не очень поздно. И... спасибо вам большое. Очень приятно было поговорить. Кстати, у вас прекрасный литературный язык, даже при разговоре это заметно. (Это у меня-то! Надо будет при случае поддеть Профа, без конца обвиняющего меня в вопиющей безграмотности и склонности к дешевому сленгу.) Вы откуда родом?
   - Из Санкт-Петербурга, хотя языковая грамотность от этого мало зависит. А вы москвич?
   - Нет, я коренной житель Приморья. (Опять мне не повезло! Как они тут все-таки называют себя для краткости?)
   - Ну так вас тоже не упрекнешь в отсутствии речевой стилистики...
   - Это, возможно, профессиональное. Я готовился в институт журналистики. В пожарной охране служу альтернативку. Начинал с подметания аэродромов, потом понравилось, подал в штурманскую школу. Теперь практикуюсь. Прощайте! - Он отступил во мрак.
   - До свидания, спокойной ночи, - вежливо ответил я. - Кстати, у вас тут есть где перекусить? Кафетерий, или хотя бы булочная?
   - Хлебный? Это на соседней улице, за углом. Круглосуточно. Там напротив еще поселковый супермаркет, но не советую - одни лежалые консервы. Эх, а ведь такой порт рядом!
   Послышались удаляющиеся шаги.
   Я вытянулся на скамейке на манер парижских клошаров и стал искать в безоблачном небе среди звезд Сириус. Летом Сириус в северном полушарии не виден, поэтому занятие обещало быть долгим и успокаивающим.
  
   - Валя, вы не спите?
   Я очнулся от полудремы - надо мной стоял заведующий агростанцией Арсенов.
   - Что случилось?
   - Время уже за полночь, а вы тут на скамейке валяетесь, как беспризорник. Шли бы спать на станцию!
   Я засопел и поднялся. Арсенов сел рядом со мной.
   - Извините, если обидел. Кстати, все забываю спросить. Родители-то есть у вас?
   - Есть, а что?
   - Да ничего. Боятся за вас, наверное.
   - Боятся, - вздохнул я. - Оттого я и стараюсь попадаться почаще на глаза журналистам. Хоть какое-то спокойствие родителям - знают, что я живой, что опять откуда-нибудь вывернулся.
   - А в гости вы к ним не ходите?
   - Отчего же? Хожу, только редко. Мама часто плачет, мне делается стыдно. Гложет, знаете ли...
   - Гложет, - согласился он. - Хотите бутерброд? С колбасой?
   - Хочу, - сказал я.
   От бутерброда пахло кунжутом. Я развернул клейкий упаковочный полиэтилен и впился в бутерброд зубами.
   - Я ведь почему спрашиваю, - виноватым голосом произнес заведующий. - У меня старший сын был вашего возраста. Служил в спецвойсках ООН. Погиб на Тринидаде, во время второй Маладии.
   Я промолчал. А что тут скажешь, в самом деле?
   - Вашим родителям страшно, - сказал Арсенов.
   - Мне тоже страшно.
   - Это разные вещи. Вы боитесь только за себя, а они боятся потерять вас.
   - Вы ошибаетесь. - Недоеденный бутерброд лег между нами на скамейку, как разделительная черта. - Я боюсь не только за себя. Я боюсь за них тоже. Но и это еще не все. Я боюсь за своих друзей, боюсь за своего учителя. Боюсь за своих детей, еще не рожденных. За весь мир боюсь... за вас, кстати, тоже. Причем боюсь по-настоящему, без красивой фразы. А избавиться от страха перед врагом можно только одним способом - победив его.
   - Все это слова, Валя. Их можно прочитать в книгах. А страх родителей за свое дитя можно только пережить самому.
   - Наверное. Но особенного выбора у меня, в принципе, нет.
   - Вы еще совсем мальчик, Валя...
   - Мне двадцать первый год. Когда наши дрались с фашистами, на фронте восемнадцатилетние парни победили врагов.
   - Одна диктатура одолела другую, сжигая заживо в огне своих детей...
   - Снова ошибаетесь. Диктатура становилась бедой многих стран на протяжении человеческой истории, ее можно считать уродливой аномалией общественного развития или болезнью, постигающей ослабленные предыдущими кризисами страны. Фашизм - явление принципиально иной природы. Только лидеры вроде Чингис-хана или Гитлера ставили перед своими последователями целью поголовное истребление наций. И только при Гитлере впервые додумались до того, что для достижения этой цели оставшееся население должно для начала опуститься до уровня животных. Диктатура - это бесспорный регресс общества, но фашизм - это еще и регресс разума, это падение в куда более глубокую и страшную адскую бездну.
   - Не вполне согласен с вами, ну да оставим это. Просто почему бы вам не избрать для себя более безопасные методы борьбы?
   - Война безопасной не бывает. Критерии личной безопасности в войне - умение бойцов, правильная тактика лидеров, хороший выбор позиции для наступления и защиты. И, кстати, моральный дух, о нем в последнее время принято забывать... Впрочем, о каких методах войны вы говорили? Возможно, мы усовершенствуем свои.
   - Вы могли бы, к примеру, заняться публицистикой. Между прочим, у вас есть не только хорошее образование, но и прекрасный литературный язык. Вы ведь коренной петербуржец, так?
   - Нет, я родился в Соликамске, но мы переехали в Питер, когда я еще был совсем маленьким. В Соликамске у меня остались родственники. Что до публицистики, это куда более опасная профессия, чем вы думаете. Я знал полдесятка журналистов, бывших безусловно на нашей стороне - и репортеров, и тех, кто пишет очерки. Из них выжил один - раненый в позвоночник. Помните, как те же гитлеровцы кричали пленным: "Евреи и комиссары - вперед!" Журналисты в наших рядах - те же комиссары. Неужели вы считаете безопасной комиссарскую работу?!
   - Я, честно говоря, никогда не любил тех комиссаров, которых расстреливали немцы. Вам, видимо, по молодости лет больше импонируют левые убеждения?
   - Мне, как вы выражаетесь, импонируют люди, стремящиеся улучшить жизнь окружающих или хотя бы не мешать ее нормальной организации. Политических бандитов, и правых, и левых, а также центристского толка я повидал достаточно, чтобы судить о человеке вне зависимости от его ориентации. Если вам не по душе комиссары - возьмите любой другой пример, в истории их много. Дело здесь в том, что тех, кто отвечает за идеологию воюющих, противная сторона всегда стремится уничтожить в первую очередь, и военные журналисты - всегда одна из излюбленных мишеней.
   - Может быть, религия устроила бы вас больше, чем политика?
   - Нет. Во-первых, политика не считается с религией - она просто использует ее в своих целях. Во-вторых, я атеист, а проповедовать то, во что не верю, для себя почитаю срамом. Наконец, по большому счету, ни одна современная религия просто не находит отклика в душах большинства людей.
   - Да вы что?
   - Честное слово! Усиленная пропаганда религиозного образа мыслей, особенно в предкризисное десятилетие, не привела к возникновению особенной духовности или укреплению веры, что бы там не говорила по этому поводу массовая пропаганда. Вместо веры развился феномен особого рода - подкрепленное авторитетом псевдонауки и общественной идеологии суеверие, напоминающее средневековые толкования религиозных идей для простонародья. Человек слишком часто ходит в храм не за нравственным очищением, о котором талдычат нам сладкоречивые идеологи. Он просто хочет путем выполнения некоторых не слишком сложных обрядов и канонов обезопасить себя от проблем, которые могут принести ему разгневанные потусторонние силы. Или, наоборот, приобрести от них выгоду - здоровье, долголетие, успех, а в перспективе - райское блаженство. Или хотя бы ту самую "духовность", которую сейчас считают почему-то признаком религиозного субъекта, а отнюдь не нравственной величиной всякого разумного существа!
   - Да успокойтесь вы! - замахал руками Арсенов, заметив мой риторический пыл. - Экий вы, Валя, горячий! Думаете, я вас обидеть пытался? Пришел тут, понимаете, маразматик, старая перечница, поучает, как надо жить...
   - Виноват. Это я увлекся и опустился до поучений. Простите меня, я вижу, что вы искренне обеспокоены за мое будущее и пытаетесь помочь мне избежать какой-то ужасной судьбы. Но в любом случае, сейчас уже поздно. Слишком многим из идеологов "Мистерии", "Золотого Миллиарда" насолили мы с Анофриевым. Выход из этой игры равносилен сдаче, а наши враги предпочитают пленных не брать. Мораль: наиболее серьезный залог моего выживания заключается в нашей победе. Это железное правило любой настоящей войны. Помните Твардовского: "Бой идет святой и правый, смертный бой не ради славы - ради жизни на Земле!"
   - Ради жизни на Земле, - задумчиво откликнулся заведующий агростанцией. - Что ж, вы правы, а я старый кретин. Поверьте, если мне придется драться, я возьму автомат и не задумываясь пойду стрелять во врагов. Терять мне уже нечего, в любом случае. И все-таки, хотя я и знаю, что мой ребенок погиб за все человечество, легче мне от этого не становится.
   - Понимаю, и прошу простить меня за опрометчивость суждений. Я совсем не хотел бередить ваши раны.
   - Я разбередил их сам. Доедайте бутерброд, Валя, ночные мухи что-то уж слишком активно им интересуются. Лимонаду?
   - Не откажусь, хотя получается неудобно: вы меня угощаете, а я не могу ответить вам тем же. Впрочем, если будете в Питере, с радостью приму вас у себя в гостях. Я холост, но умею сам готовить мексиканские буритас - отличная закуска.
   - Благодарю за приглашение. Хотя буду вам еще более признателен, если вы как-нибудь познакомите меня с профессором Анофриевым. Личность в наших краях легендарная.
   - Я обратил на это внимание, когда ехал сюда на поезде. При случайном упоминании Анофриева весь вагон стоя пел ему осанну. Постойте-ка, что это за крик?
   Осточертевшую тишину прорезал истошный женский визг.
   - Слева, - определил ботаник. - Пойдемте?
   Я встал, на ходу глотая бутерброд, и мы рысцой направились на звук.
  
   Не успели мы пройти и полусотни шагов, как крик повторился. На сей раз в нем можно было различить отчетливое "Убивают!" Я подхватил с земли палку, заведующий щелкнул предохранителем газового револьвера. Крик возобновился с новой силой, к нему присоединился еще один женский голос. Мы побежали вперед что есть духу.
   В сотне метров от нас на улицу выскочила женщина, заворачиваясь на ходу в огромный платок. При этом она истошно визжала. За ней гналась вторая женщина, в кирзовых сапогах и в линялой ночнушке, осыпая беглянку чудовищной матерщиной. Когда убегающая почти поравнялась с нами, я внезапно увидел, что на ней нет совершенно ничего, кроме платка, впопыхах накинутого на пышные формы. Арсенов дернул меня за рукав, и мы отступили из конуса фонарных лучей в тень раскидистой рябины.
   - Узнали? - прошептал он. - Это же наша Раиса!
   Я тихо охнул.
   - А вторая кто?
   - Нина Петровна, здешнего участкового жена. Что они не поделили посреди ночи, в таком-то виде? Надо будет, однако, поднять как-нибудь тет-а-тет с Раисой вопрос о ее поведении...
   Жена участкового тем временем отчаялась продолжать погоню. Наградив Раису Николаевну на прощание солидным залпом крепких ругательств, она с победным видом направилась назад, нимало не смущаясь выглядывавших в окна соседей. Над головой победительница держала свое оружие - кривую, покрытую слоем какой-то грязи совковую лопату.
   - Пойду-ка я на станцию, - вздохнул заведующий. - Как бы инцидент не имел официального продолжения! Идемте, Валя, спать уж точно пора...
   - Не хочу я с ней встречаться, - сказал я. - Она на меня за что-то в обиде, а тут я еще вроде как наговорил лишнего лишнего ее дочке. Задергали! Лучше здесь где-нибудь сеновал найду, место тут спокойное.
   - Осторожно, в сене змеи, - предупредил он. - Ну, спокойной ночи.
   - Вам тоже. Спасибо!
   Арсенов ушел, а я вернулся на скамейку и вновь задремал.
  
   Когда я проснулся, меня разглядывал участковый. Он был при парадной форме, но опухшее со сна лицо у него было исцарапано не хуже, чем у меня, а под глазом в свете фонаря горел свежий фингал.
   - Что-то случилось? - спросил я.
   - Да вот, не спится, - вздохнул Степан Денисович. - Как вы тут не боитесь спать, Валентин? В вас же вчера стреляли. Неровен час, прирежут, а потом спишут на пьяную драку у клуба.
   - Инстинкты подсказывают мне, что здесь мне будет лучше, - объяснил я. - Это уже отработанная практика. Сколько там времени?
   - Три с минутами. Можно с вами посидеть?
   Я молча кивнул. Участковый сел, достал из кобуры чекушку водки, протянул мне. Я помотал головой.
   - Спасибо, не хочу. Вставать скоро.
   - Тогда и я не буду. Пойду снаряжение готовить.
   - Я помогу, - предложил я, и мы в зябком утреннем тумане направились к зданию поселковой милиции.
   При милиции обнаружился сарай, в котором хранилось много разной дряни. Участковый зажег фонарь и принялся выбирать из хлама все, что хотя бы отдаленно напоминало оружие. Я снял со стены слегка потускневшую старинную винтовку "арисака", машинально открыл казенник. Затвор недавно смазывали.
   - Вот ведь гадство, - сказал неожиданно участковый, осторожно потирая синяк.
   - Заразу занесете, - предостерег я. - Давайте я обработаю. Кто это вас так?
   - Жена. Дрянной (эвфемизм) лопатой. Каргу эту не догнала, так на мне энергию выместила. Полейте мне туда водкой, дезинфицирует...
   Я не стал лезть с расспросами - просто открыл чекушку и чистым носовым платком, обильно смоченным водкой, протер синяки и царапины. Степан Денисович закрякал и завертелся.
   - Все-все, - сказал я и вернулся к груде барахла.
   Несколько минут мы работали молча.
   - Послушайте, Валентин, - спросил вдруг участковый. - Вот я все хочу спросить - вы не в газете работаете?
   - Нет, я студент-биолог.
   - Ага, понятно. А то мне все кажется, будто я вас где-то в газете видел. Или, может, по телевизору.
   - Это запросто. Мой научный руководитель - довольно большая шишка, часто выступает в телепередачах. Я вполне мог вертеться где-нибудь рядом с ним.
   - Хорошо. А я почему-то подумал - журналист. Язык-то у вас вон как подвешен! Настоящий литературный язык! - с завистью сказал он.
   Дался им всем сегодня мой язык! Всю ночь я чесал его, вместо того чтобы спать!
   - Что выбирать-то отсюда? - спросил я.
   - Все, что стреляет. Через два часа выезжаем, а у нас по этой части еще конь не валялся! - ответил Степан Денисович.
   Глава шестая
   Мне везет
   Над северо-восточным горизонтом разгоралось блеклое полотнище зари - утро первого дня организованной битвы с Oblitera melitensis.
   Мы с участковым вынесли во двор милиции кучу ружей и винтовок, кое-какие боеприпасы, ранцевый огнемет и допотопный китайский ПТУРС. Подозреваю, что за такие запасы начальство Степана Денисовича отнюдь не погладило бы его по головке.
   Зато его долго гладила по головке жена, называя при этом всякими ласковыми словами. Она же принесла во двор огромный, литров на сорок, котел гречневой каши с гусятиной. Девочка лет четырнадцати, пришедшая следом, кое-как дотащила до нас гигантский термос горячего какао.
   Тем временем во дворе начали собираться люди. Многие были при оружии. К шести все добровольцы были в сборе, да еще и с пополнением человек в пятнадцать. Последними заявились вчерашние вертолетчики. Среди них был и Витек, с отчетливым отпечатком пощечины на глупо сиявшей самодовольной роже. Я машинально поискал глазами Веру - она, одетая амазонкой (брезентовые брюки и штормовка с широким поясом), стояла в группе сотрудников агростанции.
   Достопочтенный членкор Бао, тоже принимавший участие в облаве, для выхода в лес оделся в парадный блейзер от "Лонжин и Мерсёр". Из его нагрудного кармана грозно торчала паркеровская авторучка.
   Подходившие усаживались в кружок, неспешно ели, рассматривали топографические карты. Там и сям слышался степенный, солидный мат. Кто-то (кажется, вчерашний сержант) проверял движок мотоцикла.
   Ко мне подошла Надежда Михайловна. Я прекратил дегустацию гречки с гусятиной и вежливо поклонился в ожидании вопросов.
   - Как вы себя чувствуете, Валентин? - неожиданно спросила она.
   - Спасибо. Болят ноги. Я исколол их вчера, когда ходил босиком по лесу, - честно ответил я.
   - Мы искали вас всю ночь, - сказала Надежда Михайловна.
   - А что случилось?
   - Да ничего, собственно. Просто... заметили, что вас нет. Подумали, не случилось ли с вами что-нибудь плохое.
   - Ну что вы! Что плохого может случиться со студентом? Студента все кормят и никто не обижает. Только с профессорами у студентов все наоборот - студенты их кормят, а сами терпят от них всяческие обиды и притеснения.
   Она улыбнулась, но как-то вяло. Я начал не на шутку тревожиться.
   - Что произошло? Мне кто-то что-то сообщил? Звонили?
   - Нет-нет, все в порядке. Просто будьте поосторожнее. Времена сейчас сами знаете какие.
   - Вы меня пугаете, - сказал я.
   - Нет. Я просто хотела бы о вас позаботиться.
   - Спасибо. Принесите мне, пожалуйста, соску номер семь и погремушку побольше. Патронов эдак на двадцать.
   Надежда Михайловна снова улыбнулась и отошла. Я взялся было жевать дальше, но в этот момент над сопками в небесах воссияло летнее солнце, а взобравшийся на борт вездехода участковый инспектор потребовал всеобщего внимания.
   - Выступаем в семь, - скомандовал он. - Задача - обнаружить что-нибудь, имеющее отношение к помойным трясинам, облитерам или просто подозрительное. Карту района все знают или видели. Два вертолета прикрывают отряд с флангов. Вездеходы и грузовик идут с интервалом в километр по просекам. Люди образуют рассыпанную шеренгу между машинами. Ориентир для западной группы - тригонометрическая вышка. Для восточной - залив Два Зуба. От ориентира западная группа сворачивает на восток, и наоборот, пока не встретятся. Центральная группа доходит до трясины и начинает готовить поджог. Остерегайтесь облитер! Увидев, сразу же пытайтесь чем-нибудь ее накрыть. Котелки и банки разберите заранее. Одежду облитера вроде бы проедает, но это может ее задержать. Если кто-нибудь начнет в вас стрелять... - Степан Денистович сделал паузу. - Отвечать огнем! Старайтесь целиться в ноги.
   Толпа загомонила.
   - Тихо! Разберите одноразовые ракетницы. Одна красная полоска на хлопушке - нужна помощь. Две зеленых - нашел что-то интересное. Не перепутайте! Дальше. Гудков! - он повернулся к вчерашнему забулдыге, выпущенному-таки из-под ареста. - Ты займешься дровами. Бери с собой бензопилу. Уважаемые женщины! Вы возьмете с собой мощную оптику и полетите наблюдательницами на вертолетах. Прошу ответственно отнестись к этой миссии! Вы сами вызвались добровольцами, это вам не прогулка, на любование окрестностями и страдания по поводу слабых желудков времени у вас не будет! Кто пропустит ракету... - он сделал внушительную паузу. Дамы начали ежиться. - В общем, собираемся! Хватит резину тянуть!
   Участковый слез с вездехода.
   - А армию не вызвали? - спросил кто-то.
   - Я не губернатор, правом объявлять чрезвычайное положение не обладаю. А в краевой администрации мне сказали, что военная операция в занюханном (в толпе раздался очередной взрыв мата) поселке временно парализует боеспособность всего края. Предложили в помощь войска МЧС. Послезавтра пришлют роту...
   Ругань взвилась до небес.
   - Мужики! Тихо! Не в бане! Живо, пошевеливаемся и выезжаем! Патрикеев!
   - Здесь! - крикнул я.
   - Поедете со мной на грузовике, там рация. Автоматиком своим трофейным пользоваться умеете?
   Я неопределенно-успокоительно показал рукой, что умею, мол...
   - Тогда лезьте сюда, настраивайте рацию! (А про умение пользоваться рацией меня не спрашивал никто!) Вертолетчики, берите женщин с собой - и по машинам. Остальные - бегом! Ракеты, бинокли, котелки, ружья, патроны, фляги, карты, спички - все проверьте, чтоб ничего не забыть! Локти кусать потом будете! Облитерам! Шнель-шнель-шнель!..
   Стараясь не ударить в грязь лицом, я полез в крытый грузовик-бытовку. В грузовике уже возился Гудков, подтягивая гаечным ключом какую-то деталь бензопилы. У стенки кабины стояла допотопная рация.
   - А, профессор кислых щей! - буркнул забулдыга. От него ощутимо попахивало перегаром. Я хотел было сообщить, что от кислых щей не бывает похмелья, но потом решил не связываться. Суета во дворе достигла апогея. Плавно заурчал мотор соседнего полугусеничного вездехода. Я отодвинул раскладное сиденье перед рацией и стал разбираться в управлении. Оно оказалось на удивление простым.
   - Сделали? - спросил, входя, Степан Денисович. В открывшийся полог тента занесло запах горелой солярки.
   - Все готово, - сообщил я.
   - Держите связь. Западная и восточная группы уже движутся на исходные рубежи. Мы выступаем, как только взлетят вертолеты.
   Я кивнул. В этот момент грузовик тронулся. Задребезжали разложенные на полу запчасти от бензопилы, в кузов полезли мужики с винтовками, за окнами замелькали деревья и телеграфные столбы. Операция началась!
   Над поселком с характерным ревом прошла "вертушка". Издалека донеслось гудение вездехода, и почти сразу же рация взорвалась характерной чересполосицей эфирных возгласов. Держать оперативную связь мне было не впервой, и я всецело отдался делу.
   Прочесывание велось на редкость пунктуально. Грузовик проезжал сто-двести метров по кишащей комарьем просеке, затем дожидался, пока редкая цепочка людей не обойдет его с флангов. Участковый, высунувшись с биноклем из люка в крыше, внимательно осматривал окрестности. Так прошло несколько часов. От монотонности мозг начинал тупеть. Алкаш Гудков собрал-таки бензопилу и теперь мирно дрых на куче поношенных ватников. Меня разбирала черная зависть к нему. От комаров мои руки покрылись волдырями.
   Наконец, мы достигли злополучного места, где оборвалась жизнь загадочного террориста. Я посунулся было к выходу, но участковый молча указал мне на мой пост у рации. Затем натянул высокие сапоги и вылез с пистолетом наготове. За ним последовал Гудков, ругаясь на вынужденную побудку. Я связался с вертолетчиками, получил успокаивающие ответы от обеих наблюдательниц и стал смотреть в окошко кузова, не снимая наушников. Сквозь наушники просочился деловитый хрюкающий визг бензопилы - ни дать ни взять свинья, добравшаяся до чужого огорода. Обнаглевшее комарье устало кусать меня и плотно обсело рацию. Я машинально прихлопнул разом эдак с дюжину - по эбониту корпуса пополз кровавый след. Затем в кузов забрался озабоченный Степан Денисович.
   - Вот дела, - сказал он, обильно поливая себя едким репеллентом. - Трупа-то нет!
   Мне хотелось сказать, что тело могли утащить звери, но язык как-то вовремя застрял в нейтральном положении. В самом деле, здесь с ходу напрашивалось примерно полдесятка куда более правдоподобных и при этом куда более страшных объяснений...
   - Черт с ним! - участковый махнул рукой. - Меньше возни, в конечном итоге. Скажите по рации, Валентин, что мы начинаем подготовку к поджогу.
  
   Через два часа зародыш будущего костра - курган из валежника метров пяти в высоту, покрывавший куполом всю трясину наподобие муравьиной кучи, - был готов. Мерзкая яма была обнесена полосой срезанной земли. Вертолеты, уже дважды побывавшие на дозаправке, высадили женщин-наблюдательниц в поселке и кружили сейчас над нами, готовясь принять участие в тушении возможного лесного пожара. Один за другим к трясине подходили разочарованные участники облавы - ни следов страшной облитеры, ни вещей, способных пролить свет на происхождение загадочного террориста-подростка, никто не обнаружил. Операция вступала в последнюю фазу - гнездо облитер под Арбеевкой следовало сжечь дотла.
   Я прикидывал стратегию своей будущей работы. Курьер из Комиссии приедет вечером или на следующее утро. Пойманную облитеру доставят в лабораторию и начнут пробовать на ней культуры всех известных инсектицидных вирусов, а может быть, и специальные химикаты. Я был также почти уверен, что облитера чувствительна к хелатированным солям меди, как многие беспозвоночные, и рассчитывал передать свою уверенность начальству. Победа над монстриком была теперь исключительно делом времени и оперативности ученых. Профу не стоило отвлекать меня на такое пустяковое задание. Это вам не третья Маладия. Даже не хинганские крысы-мутанты, разносившие укусом смертельные бациллы чумы.
   Приятные размышления о почти законченной работе - вещь, на войне граничащая с изменой долгу. Меня оторвали от самолюбования возгласы участкового. Степан Денисович, естественно, ругался матом. (Я сперва решил, что на меня.) Потом я прислушался, и картинка мне открылась весьма интересная.
   Оказалось, что Гудков нашел в куче валежника, которую самозабвенно пускал на дрова, штуку, способную ввергнуть в детективный жар самого Ниро Вульфа. Но так как ему забыли вменить в обязанности немедленно сообщать о подозрительных находках начальнику операции, он просто прихватил ее с собой и притаранил к машине, а сейчас на перекуре показал ее. Предмет, найденный лесорубом, представлял собой форменную флотскую накидку из полихлорвинила. На накидке красовался инвентарный номер, золоченый герб Росторгфлота и надпись геральдической кириллицей: "Буксир ПЕТРОВ-ВОДКИН".
   Фамилию художника, нарисовавшего "Купание красного коня", Гудков счел достойной внимания забавной шуткой.
   Отругав незадачливого лесоруба за безграмотную самодеятельность, Степан Денисович велел Гудкову показать место, где была сделана находка. Оторванный от перекура и крепко обруганный, Гудков полез в кабину грузовика, предварительно несколько раз назвав участкового поганым ментом и собакой в погонах. Участковый пропустил это мимо ушей. Подобрав бензопилу, он ловко вспрыгнул с ней в кузов, крикнул собравшимся, чтобы поджигали костер, и машина тронулась с места.
   На полдороге в грузовик забрался членкор Бао. Модный блейзер Николая Ляновича после пятичасовой прогулки пешком по тайге по-прежнему сиял, словно только что вынутый из химчистки.
   - Куда поспешаем, коллега? - осведомился у меня Бао.
   - Все вопросы - к начальнику операции, с вашего разрешения, - вежливо ответил я.
   - Улику нашли, - туманно прояснил ситуацию участковый инспектор.
   Тем временем машина остановилась. Груда деревьев, поваленных бурей, лежала в низинке над маленькой тихой дождевой лужей, имитируя в своем роде миниатюрный пейзаж мангрового болота. Там и сям виднелись свежие срезы и груды щепок - Гудков поработал здесь на славу, напилив, по самой скромной прикидке, не меньше трех кубов валежника.
   Милиционер в сопровождении Гудкова слез с машины и обошел кучу вокруг. Так как связь больше не требовалась, - до разгоравшегося костра над трясиной было вряд ли больше полукилометра, - я тоже выглянул наружу, передернув на всякий случай затвор "Раптора".
   Под полусгнившими стволами, у самой воды, обнаружилась новенькая телогрейка. Даже на первый неискушенный взгляд ясно было, что пролежала она здесь от силы несколько дней, так что успела только намокнуть как следует. Под громкое комариное "бззз" Степан Денисович склонился над деталью одежды и брезгливо поднял ее.
   - М-да! - сформулировал он свое отношение к происходящему. - Ерунда (эвфемизм) какая-то получается.
   Членкор Бао поднял бровь, что означало у него, видимо, крайнюю степень обеспокоенности и интереса.
   - Ватник-то флотский, - пояснил участковый таким тоном, как будто держал в руке голый кварк.
   Меня это открытие, признаться, не впечатлило. Что такого удивительного во флотском ватнике, обнаруженном в полусотне километров от моря вообще и города-порта Владивостока в особенности?
   Бао спросил об этом же прямо.
   - В таком ватнике в сорокаградусный мороз жарковато, - ответил Степан Денисович, - а на дворе лето как-никак. Форменные ватники сейчас, небось, все по складам пылятся. А этот здесь лежит.
   - Купил кто-то списанный ватник, эка невидаль, - сообщил подошедший Гудков.
   - Невидаль и впрямь невеликая, - согласился участковый. - Только посмотри-ка повнимательней. Телогрейка совсем как новенькая - раз. Значит, тот, кто купил или... э-э... взял ее, имеет доступ к флотским складам. Кстати, на ней тоже написано "Петров-Водкин". Ее могли взять и на буксире с таким названием. Надо будет проверить, кто. Дальше. Погода жаркая, а телогрейка выглядит размотанной, как будто ее надевать собирались. Кумекаешь?
   - Нет, - честно ответил лесоруб, а мы с Николаем Ляновичем, похоже, скумекали. Во всяком случае, членкор энергично закачал головой, а я подал голос.
   - Этот ватник надевали для самозащиты...
   - Точно. Или не надевали, а собирались использовать как одеяло. Возможно - чтобы защититься от нападения облитер. Хотя не могу также исключать, что на нем просто спали. И последнее, самое подозрительное. Ватник был утоплен.
   - В смысле? - переспросил членкор Бао.
   - В прямом. В ватник был завернут вот этот валун, - Степан Денисович показал носком сапога на изрядных размеров булыжник. - Камень завернули в телогрейку и бросили ее в лужу. Откуда тому, кто это сделал, было знать, что она высохнет? После дождя здесь было, наверное, целое озеро, да еще и прикрытое буреломом...
   - Давно был дождь?
   - Три дня назад. Перед вашим, Валентин, приездом. Сразу после того, как... - он погрустнел.
   - А что, - мстительно спросил Гудков, - если кто-то просто забыл ватник? Спал на нем, спал, а потом забыл?
   - Вряд ли. Во-первых, вещь качественная. Ты внутрь посмотри, на подкладку - там тебе не синтепон вонючий (эвфемизм), а прямо-таки лебяжий (эвфемизм) пух! У нас на Дальнем Востоке такие вещи всегда в ходу, хоть в поселке, хоть в городе. Климат-то какой стал, сам посмотри! Потом, место тут больно неподходящее, чтобы спальню устроить. Да и просто вещи складировать - греха не оберешься. Мокро тут даже в самую жарищу! А уж комарья!..
   Вдалеке за деревьями весело взвилось к небесам пламя - там жарились в собственном соку предполагаемые личинки облитер, наш первый и главный противник в этом лесу.
   - Вообще не понимаю, какое отношение ватник имеет к истории с облитерами, - задумался вслух Николай Лянович. - По большому счету, местность тут не слишком-то дикая, регион вполне населенный, и разного хлама в лесах может быть видимо-невидимо. Хотя, должен заметить, ни одной старой покрышки или покосившегося бетонного столба я за время прочесывания в лесу почему-то не видел. Но все-таки, что заставляет вас думать, что загадочная телогрейка (это словосочетание он выговорил с явным выражением недоуменного отвращения), облитеры и террорист - суть явления взаимосвязанного характера? Научная логика требует пояснений к таким умозаключениям...
   - Я попробую их дать, - вступился я за растерявшегося участкового инспектора, хотя и сам не очень понимал внутреннюю логику этой взаимосвязи. - Дело в том, что мы имеем уравнение с тремя неизвестными, как говорится в детективах. Неизвестно, откуда здесь взялись облитеры. Неизвестно, откуда здесь взялся этот ватник. Наконец, неизвестно, откуда у трясины столь своевременно появился стрелявший в меня субъект, что ему было надо от моей смерти и откуда у него эдакая дорогая винтовка. - Я потряс "Раптором". - Конечно, эти загадки можно было бы решать с позиций отвлеченной науки, но хотя бы одна из трех ее частей содержит явно выраженный детективный элемент. Таким образом...
   Я бы сказал, каким образом, но в ту же секунду Гудков истошно заорал, и все рассуждения вылетели у меня из головы.
   На торчащей из воды коряге подле нас извивался, пуская слюнки, ярко-розовый гад длиной сантиметров пятнадцать. Его хвост, служивший для прыжков, характерно подобрался. Плоская головка, украшенная челюстями, покачивалась, как капюшон кобры. Облитера явно примеривалась, кем из нас она будет сегодня обедать.
   Прежде чем я успел что-то сообразить, инстинкты моих диких предков подняли меня на несколько метров над землей в немыслимом сальто-мортале, а мой собственный боевой опыт - проклятое наследие цивилизации - заставил меня сдернуть "Раптор" с предохранителя. Приземлившись на безопасном расстоянии от облитеры, я навскидку дал в корягу длинную очередь. Полудюймовые разрывные пули сработали не хуже бензопилы, превратив подгнивший ствол дерева в труху, но было уже слишком поздно - мерзкая тварь успела совершить свой прыжок!
   Гудков отшатнулся и упал с воплями - гадина прокусила ему запястье. Участковый с размаху треснул облитеру ребром ладони, промахнулся и попал по Гудкову, чем безмерно усугубил его страдания. Членкор Бао, не теряя хладнокровия, выхватил из кармана блейзера ржавую консервную банку без крышки и попытался накрыть ей облитеру. Однако тварь, видимо, была наделена рациональными инстинктами - оставив укушенную руку в покое, червяк перескочил на грудь лесоруба и впился челюстями в его болоньевую штормовку. Распухшая рука прямо на глазах превратилась в комковатую культю. Облитера примерилась тем временем для следующего прыжка - на сей раз в сторону Бао, - но Гудков героически накрыл тварь пострадавшей рукой и прижал к себе, как драгоценный орден. Затем рука резко выпрямилась и оторвалась, отлетев в сторону вместе с исчезнувшим в ней маленьким монстром. Тошнотворное зрелище отделенной от тела человеческой конечности на миг парализовало меня, но Степан Денисович оказался решительнее. Дважды сухо трахнул пистолет Макарова, брызнули комки разлагающейся плоти, и проклятый червяк перестал существовать.
   Рассудительный членкор тем временем завел бензопилу и, тщательно примерившись, полоснул свистящим лезвием по руке потерявшего сознание Гудкова, чуть выше того места, где кончалась мертвенная линия разложившейся ткани. Брызнула кровь, с отвратительным звуком лопнули кости предплечья. У меня посерело в глазах. Членкор же выключил бензопилу и деловито принялся стягивать жгутом искалеченную руку лесоруба.
   Я, конечно, видел и не такое, но не так же близко!
   - Ничего, Валентин! - Я обнаружил неожиданно, что участковый стоит рядом. - На войне как на войне. Нам с вами еще повезло. Помогите погрузить раненого и вызывайте к просеке вертушку - неровен час, загнется Гудков, тут-то нам всем и крышка. А вам, Николай Лянович, спасибо за решительность. Вы ему жизнь спасаете.
   Бао, вливавший бесчувственному Гудкову какие-то капли, коротко кивнул головой.
   Это они называют "еще повезло"! Любопытные у них на Дальнем Востоке критерии везения...
  
   Грузовик подбросил меня до агростанции. От пережитого меня сильно тошнило. Ужасно хотелось спать.
   - Вы уж извините, Валентин, что мы вам вторую облитеру не сохранили, - сказал участковый напоследок.
   Я вяло пожал плечами. Работа, конечно, есть работа, но на потерю облитеры мне в этот момент было как-то особенно сильно плевать.
   Степан Денисович выкинул мне из кузова "Раптор".
   - Трофей свой забыли!
   Машина дернулась и уехала в Арбеевку, обдав меня фиолетовым дизельным дымом.
   Мысли и чувства мои были неожиданно простыми. Отвращение, сонливость и тошнота - вот все, что одолевало меня под вечер этих длинных, скучных суток. Я пошел в свою комнату, в барак для практикантов, где еще несколько дней назад жили такие же, как я, бесшабашные молодые люди. Сейчас их тела лежали в цинковых гробах, аккуратно запаянных местным слесарем-умельцем, а я занимал комнату, где неделю назад они зубоскалили, били комаров и играли в "сто одно". Во владивостокской больнице метался в лихорадке Гудков, потерявший руку лесоруб-пьянчужка, отец троих детей, приютивший заодно на все лето еще и троих девчонок-студенток, тоже лежавших сейчас мертвыми в своих персональных гробах. Участковый наверняка поехал пить горькую, поскольку его самодеятельная операция, оказавшаяся столь опасной, явно не принесла ему успеха у милицейского начальства. Мне искренне хотелось, чтобы хотя бы будущий штурман и журналист Витек в этот вечер был счастлив и доволен. Но что-то подсказывало мне, что и Витек, невинная жертва острот вертолетной братии, ходил сейчас с повешенным на квинту носом...
   Словом, мне было куда хуже, чем прошлым вечером после встречи с Риммой. Для сотрудника Комиссии по экологической безопасности я прямо на глазах недопустимо расклеивался.
   Но всю эту антимонию с меня как рукой сняло, стоило мне войти в свою комнату!
  
   - Что это значит? - спросил я, пока Арсенов и Надежда Михайловна организовывали мне новое ложе.
   Чисто выскобленная комната сильно пахла каким-то вонючим дезинсектором.
   - Вот мы и беспокоились, куда это вы запропастились ночью, - объяснила сотрудница агростанции, взбивая подушку. - Я к вам вечером заглянула - хотела поговорить немного насчет... про сегодняшнюю облаву, словом. - Она мельком взглянула на заведующего и продолжала: - Захожу, а вас нет. Присматриваюсь, и вижу на полу...
   - Что - на полу?
   - Везде какие-то слизистые ошметки. Подушку тронула - на ней куча дряни. И сама подушка под рукой расплылась, как растопленный кусок масла. И под одеялом вроде как слизь. Я заорала, подняла тревогу. Хорошо, Виктор Андреевич тут рядом случился, вертолетчик из пожарного авиаотряда. Это, говорит, облитера рюкзак съела с вещами, потому что от человека точно бы кожа осталась, как от тех... от погибших.
   Так вот почему мои своевременно разбуженные Анофриевым инстинкты предупреждали меня, что лучше было держаться вчерашней ночью подальше от бараков агростанции!
   - Считайте, что вам крепко повезло! - сообщил Арсенов. - Пока мы вчера разговаривали с вами о жизни на скамейке посреди поселка, здесь, на агростанции, кто-то пытался вас убить.
   - Или я занес сюда личинок облитеры из их родового гнезда на своей испачканной одежде, что тоже вполне вероятно, - резонно возразил я, наученный уму-разуму частыми высказываниями членкора Бао о беспристрастной логике. - Кстати, куда девался сам монстр? Сомневаюсь, чтобы он издох от токсикоза, съев мои позавчерашние носки...
   Арсенов слегка побледнел.
   - Об этом мы не подумали, - признал он.
   - Господи боже мой! - воскликнула Надежда Михайловна.
   - Нужно немедленно объявить общую тревогу, - сказал я. - Осмотреть всю станцию. По идее, облитера - не столько хищник, сколько всеядный пожиратель помоев, и гоняться слишком далеко за свежими человеческими жертвами она без необходимости вряд ли станет. Не исключено, что она еще здесь, в этой комнате...
   Женщина инстинктивно взвизгнула. Арсенов поспешно огляделся вокруг.
   - Но нельзя исключать возможность, что она уже отправилась достаточно далеко. Кроме того, если меня хотели убить, убийца вряд ли преследовал цель уничтожить вместе со мной всю агростанцию. Возможно, он поймал свою облитеру и куда-нибудь унес. Но это все теории. А на практике мы должны немедленно предположить, что находимся в зоне абсолютной биологической опасности, и срочно покинуть ее, оповестив весь персонал о тревоге.
   - И попытаться найти облитеру в здании станции, - добавил заведующий.
   - Да, устроить вторую облаву. И срочно! Если на моей одежде были личинки, как бы они не расползлись по всем опытным делянкам. А если это действия сознательных убийц, кто знат, на что еще они решатся, чтобы устранить меня?
   - Нечего сказать, везет вам, - горько вздохнул Арсенов.
   Глава седьмая
   Да здравствует предусмотрительность!
   Второй обыск, с немалым риском для жизни проведенный на агростанции ее мужским персоналом, не дал ничего. Я же коротал время в борьбе с пещерными инстинктами, вновь пробудившимися с наступлением ночи и призывавшими меня пулей бежать без оглядки из этого проклятого места до самого Владивостока, да и там задержаться не больше, чем нужно для покупки авиабилета. Ай да Патрикеев! Скажу честно, со страху я был готов на всякие глупости. Утешало только то, что мне доводилось попадать и в худшие передряги, да ведь ничего - живой до сих пор!
   На куче битого кирпича, насквозь проросшей сорной травой, с комфортом сидел (нашел же место!) бородатый мужик в геологической штормовке, явное порождение шестидесятых годов прошлого века, и с тоскливой миной драл расстроенную гитару, аккомпанируя своему занятию голосом:
  
   And next, the room was full of wild and angry men,
   They seems to hate this man, they fell on him a damn,
   Then disappeared again...
  
   И ведь нашел же тему, гад!
   В Арбеевке собачий хор громко подпевал вокальным упражнениям мужика в штормовке.
   По корпусам агростанции приглушенно ругались сотрудники.
   Ко мне подошел Арсенов. Заведующий был не один - его сопровождал членкор Бао.
   - Мы решили очистить бытовой корпус от лишнего хлама, - сообщил Арсенов. - Двери и окна там запираются достаточно прочно, рамы из алюминия, везде замки и засовы. Мы сможем переночевать там, даже если личинки облитер распространились по всей базе.
   - А если здесь все-таки есть убийца?
   - Маловероятно, чтобы он решился напасть или подстроить пакость при свидетелях. Террористов и их пособников сейчас не очень-то жалуют. Кроме того, он должен понимать, что в случае его нападения тайное станет явным, и все планы их преступной группы окажутся раскрыты.
   - Кстати, о преступниках. Степан Денисович в курсе инцидента?
   - Я ему рассказал еще утром, и он обещал помочь со следствием, но сейчас ему не до того. Из Владивостока к нему прислали проверяющего, и тот распекает участкового за самодеятельность. Боюсь, Степану Денисовичу придется несладко за нашу утреннюю экспедицию. Потом, в Арбеевку сегодня приехали Гусевы - родители одной из погибших девушек...
   Я вспомнил документы на имя Ларисы Гусевой, найденные мной в рюкзаке террориста, и промолчал.
   - Словом, участковому пока не до нас, - резюмировал Арсенов.
   - Поэтому, - добавил Бао, - не будем уподобляться героям второсортных американских фильмов, и попробуем этой ночью всем коллективом избежать грозящей нам опасности.
   - И да здравствует предусмотрительность, - поставил точку заведующий.
   Я молча кивнул.
   - Тогда, Валентин, я бы попросил вас взять в помощь гражданина Бронштейна, - Арсенов указал пальцем на бородача с гитарой, певшего к тому моменту про какую-то "энтраньябле транспаренсья", - и вычистить периметр бытового корпуса. Эй, Аркадий Самуилович!
   Бородач замолчал.
   - Вам поручение. Пройдете с комиссаром Патрикеевым вокруг бытового корпуса и аккуратно выжжете везде траву. Бензин и спички на складе. Действуйте.
   Я без слов поклонился.
   Бородатый Аркадий Самуилович встал с кирпичной кучи, отложил гитару и рысцой понесся к нам.
   - Нельзя жечь! - сказал он грозно.
   - Почему? - флегматично удивился членкор Бао.
   - Спалим оптоволокно. Кабель Интернета проходит за бытовкой, как раз под грудой вашего компоста. Я сто раз вам сказал, чтобы не сыпали куда попало. Так?
   - Так, - подтвердил заведующий. - Значит, будете выдирать руками везде, где скажет Патрикеев.
   - Хрен вам вместо рук! - заявил бородач.
   - Что?!
   - Я вам не рядовой первого года службы, а кандидат биологических наук при исполнении.
   - И что же это для нас значит?
   - На складе есть лизирующий дефолиант и противогазы, - пояснил свою мысль Бронштейн.
   - А что, интересно, вы будете потом делать со сгнившими остатками травы и грудой компоста?
   - Смою водой из пожарного брандспойта. Так, товарищ Патрикеев?
   - Задумка неплоха, - кивнул я. - Если у вашего начальства нет возражений...
   - Возразишь ему, - обреченно махнул рукой Арсенов.
   Я заподозрил, что знаю теперь, почему заведующему агростанцией так несимпатичны левые убеждения. Мы с бородачом переглянулись и рысцой припустили к складу.
   Вдвоем мы быстро обработали заросли сорняка ядовито-зеленой жидкостью, видом и действием похожей чем-то на слюну облитеры. Бодрое дальневосточное разнотравье, соприкоснувшись с токсичными плодами цивилизации, быстро поникло и расползлось в клочья. Самые серьезные проблемы возникли у нас с пресловутой компостной кучей: бородатый биолог наотрез отказался приближаться к ней ближе чем на два метра, мотивируя это тем, что будь он облитерой, он бы только в компосте и гнездился. Я счел его аргументы разумными и собственноручно раскидал компост вилами на длинной ручке, уповая в этом опасном занятии исключительно на свои пресловутые инстинкты. Старания мои, впрочем, не были вознаграждены ничем, кроме долгого и грустно-внимательного взгляда проходившей мимо Риммы. Облитер в компосте не оказалось, а в толстых земляных червях я не нуждался совершенно. Пока я ковырялся в компосте, Бронштейн подключил брандспойт и в одиночку вымыл вокруг здания полосу шириной метров шесть. Затем мы перекидали прелый компост подальше от дорожки.
   Покончив этим делом, мы собрались уходить, когда мое внимание привлек странный предмет, валявшийся в выброшенной из бытового корпуса груде хлама. Это был слегка подпорченный временем бело-оранжевый спасательный круг. По кругу шла гордая надпись "Буксир ПЕТРОВ-ВОДКИН".
   Я открыл рот от удивления.
   - Ну и что вы вылупились на этот хлам, как баба, которая в первый раз видит... - Бронштейн хотел было продолжить свою мысль, но я энергично отмахнулся от него.
   - Долго объяснять. Если кто меня будет искать - скажете, я ушел в Арбеевку, но к ночи вернусь. Ладно?
   - Общественно полезную работу пропускаете? - иронически ухмыльулся Аркадий Самуилович.
   - Нет, скорее, выполняю собственные профессиональные обязанности. Впрочем, постараюсь вернуться побыстрей.
   - Да что вас так поразило в этой груде негодного хлама?
   - Практически ничего особенного. Просто пришла в голову одна мысль, и я хочу ее быстро проверить. Плоды врожденной предусмотрительности, знаете ли...
   - Да здравствует предусмотрительность! - по-прежнему иронически сообщил мне Бронштейн.
  
   Через пятнадцать минут в Арбеевке я разбудил сержанта (того, который был на мотоцикле) и попросил устроить мне аудиенцию у Степана Денисовича.
   Сержант уже чуял нутром, что я появляюсь исключительно в связи с серьезными делами. Поэтому он взгромоздился на мотоцикл и уехал домой к своему шефу, а я остался в дежурке наедине с телефоном.
   Искушение поболтать было слишком велико, и я позвонил Шлему.
   - Слышал? - спросил он у меня вместо приветствия. - Индусы опять обошли американцев на трековых гонках в классе 125!
   Я уныло буркнул, что рад за индусов.
   - Осел ты! - заорал Шлем. - Золото, значит, останется у нашего Ситковского! Эй, не слышу победного ура! Ты чего там такой смурной?
   - Хреново мне, - пробормотал я в трубку.
   - Терпи, коза, а то мамой будешь, - неопределенно пообещал Шлем. - Чего ты там расклеился? Замочил опять кого?
   - Один-ноль в мою пользу, - признался я.
   - Так держать! Еще штук двести трупов - и ты празднуешь полную победу в отдельно взятом регионе! Рви всех без жалости! Ну, бывай! У меня тут тренер...
   Щелкнул сигнал отбоя.
   Я машинально швырнул трубку на телефон. И этого человека я семьдесят километров тащил на своей хребтине по Сахаре! Ай да друзья у меня! Отзывчивые, добрые, внимательные друзья...
   Телефон вновь зазвонил - пришел счет за переговоры. Я назвал оператору свой кредитный номер, и в тот же миг под окнами заурчал мотоцикл.
   На вошедшем Степане Денисовиче просто-таки лица не было. Милицейский мундир он тоже оставил дома.
   Собрав в кулак всю силу воли, я принял молодцеватый вид и доложил о спасательном круге, найденном на агростанции. Участковый потрепал меня по плечу и протянул мне очередную грушу.
   - Никакой самодеятельности, - удовлетворенно заметил он. - Вы хорошо знаете порядок, Валентин.
   Я спервоначала заподозрил в его словах злую насмешку. Но потом вспомнил, как ему сегодня нагорело за его собственную самодеятельность, и грустно вздохнул.
   - Я лицо, не уполномоченное к проведению следственных действий, - выразил я свою позицию. - Облитеры - в моей компетенции, спасательный же круг имеет, на мой взгляд, прямое отношение к накидке и ватнику. Без необходимости болтаться под ногами у милиции я не хочу.
   - И правильно. Я попробую еще раз заняться этим делом.
   Когда вместо "продолжить" говорят "заняться еще раз" - это обычно верный признак того, что ситуация совсем пакостная.
   - Вы что-нибудь думаете по этому поводу?
   Я отрицательно помотал головой, сохраняя молчание. Я, конечно, помнил, что папа Риммы служил где-то на буксире, но впутывать сюда Римму и ее семью не имел ни малейшего желания. Честно говоря, я не верил ни на грош, что они с мамашей могут быть как-то причастны к творящимся в этом районе гнусностям, и мои намеки на такую возможность с любой стороны выглядели бы как зловредное сведение счетов.
   Степан Денисович кивнул своим мыслям, а я сожрал предложенную им грушу. Груша была прошлогодняя и отдавала плесенью. Потом я извинился и сказал, что меня, наверное, ждут на станции.
   - Я вас подвезу, - вздохнул участковый.
  
   На территории агростанции Степан Денисович оставил меня в покое, а сам пошел к Арсенову. Ко мне же тем временем подошла Надежда Михайловна и предложила идти ужинать.
   На время ужина мне досталось в столовой странное место - между Риммой и бородатым Бронштейном. Бронштейн успел наполниться новой идеей - понес белиберду про какие-то особенные цианобактерии, которые можно выращивать в любых сточных канавах, чтобы они фильтровали промышленные отходы. Сперва я старательно делал вид, что слушаю, а потом незаметно для себя втянулся и изругал прожектера в пух и прах. В конце концов Римма тоном беспрекословного старшинства сделала нам замечание:
   - Скоро человечество погибнет, а вы все о такой ерунде спорите.
   А когда мы дружно расхохотались, вспыхнула и вышла из-за стола, оставив недоеденной лапшу по-флотски.
   - Эй! - воскликнул Бронштейн. - Недоевшим второе конфет не полагается!
   Римма смерила остроумца взглядом, граничившим по температуре с лучом боевого лазера, и быстро покинула зал.
   - Что, товарищ Патрикеев, - спросил Аркадий Самуилович, - трудно дается укрощение строптивой?
   Настал мой черед воспламениться. В двух словах я объяснил наглецу, почему я не хочу иметь с этой девицей никаких отношений, а заодно и все, что может случиться с ним, если он не прекратит свои грязные намеки.
   - Ну и зря, - заметил биолог. - Может, ей бы это ума прибавило. А вас бы отвлекло от каждодневных забот о судьбах цивилизации.
   Я сказал, что в непрекращающемся бою за судьбы цивилизации мне интересно иметь за собой более надежные тылы, чем самовлюбленная истеричная пацанка.
   - Ну, конечно, - ответил Бронштейн. - Вы такой правильный, у вас все расписано. Предусмотрительность - основа вашего бытия. На поступки, продиктованные алогическими побуждениями, вы физически неспособны.
   - Почему бы вам самому, в таком случае, не последовать собственным советам и не заняться легким флиртом, выбросив из головы разные там цианобактерии?
   - Да кому я еще нужен? - грустно спросил Бронштейн.
   - Аркадий Самуилович! - выкрикнул женский голос от дверей. Я машинально оглянулся - в дверях стояла Леночка, вчерашняя невольная спутница Раисы Михайловны. - Извините, что отвлекаю вас, но вы мне срочно нужны!
   Бронштейн поспешно поднялся и направился к выходу.
   Сидевший напротив нас белобрысый электрик Стаценко неприлично захохотал.
  
   Когда я вышел из бытового корпуса на свежий воздух, участковый инспектор увозил задержанную им Раису Николаевну. Та устроила громкую безобразную сцену, крича на всю агростанцию, что Степан Денисович просто мстит ей, так как боится разоблачения собственной импотенции из-за вчерашнего неудавшегося адюльтера. Римма вертелась тут же и проливала целые потоки горьких слез. Я попытался подойти поближе и выяснить обстановку, но участковый напустил на себя церберский вид, давая мне понять, что дело здесь серьезное и экологическими проблемами уже не пахнущее.
   Тогда я занялся сбором информации у случайных свидетелей, которых как-то незаметно набралось полстанции, и выяснил почти все подробности произведенного участковым следствия. Оказывается, Римма обмолвилась паре встречавших ее в Арбеевке сотрудников, что на станции она рассчитывает встретиться с приехавшим в отпуск отцом. Однако никакого отца Риммы (с которым, кстати, Раиса Николаевна была в разводе) здесь этим летом никто и близко не видывал. Спасательный круг, который привлек мое внимание, он привез Римме несколько лет назад, чтобы той не страшно было плавать на прогулочной лодке по местному озерку. На прямой вопрос о происхождении круга, а также найденных в лесу накидки и ватника, Раиса Николаевна ответила оскорблениями, и участковый разрешил скандальную ситуацию грубой силой.
   Все это было чрезвычайно интересно, даже пикантно, но не давало никаких ответов на возникшие у меня вопросы. Даже если что-то было так запутанно в родственных отношениях Римминой семьи, ни облитеры, ни террорист с крутой пушкой не вязались в моем представлении с личностью Раисы Николаевны. Хамы слишком ценят обычно свой душевный комфорт, чтобы становиться настоящими злодеями и участвовать в крупных пакостях. Для этого они должны сначала осознать свою полную безнаказанность, или хотя бы уверовать в нее, как веруют парни из "Золотого Миллиарда". А за хамством Римминой мамы явно крылось иное чувство - обреченная, безысходная замкнутость в крошечном мирке самой себя. Чувство, которое она успешно имплантировала своей дочери... Впрочем, я не далее как сутки назад напоминал себе, что совсем не знаю женщин. Не исключено, что мое вмешательство в ход местной жизни вызвало какой-то сбой в хрупкой настройке здешних сложных отношений...
   Задумавшись о собственной бездарной глупости, я и не заметил, как выбрел с безопасного участка на условно зараженную облитерами опытную делянку. На делянке стоял Бронштейн, наклонившись над металлическим бидоном. Я заглянул в бидон. Внутри бидона пищало. В сумерках тускло блеснула уходящая внутрь леска.
   - Что это? - спросил я.
   - Ловушка для облитер. Если они реагируют на живое, это должно сработать.
   - Объясните идею, мне интересно...
   - Крышка на пружине. Пружину удерживает чека. Чека привязана к леске. В петле лески - джунгарский хомячок. Если хомячок исчезает или уменьшается в размерах - крышка захлопывается. Резиновый уплотнитель крышки заменен свинцовой полосой. Все.
   - Хомячка не жалко?
   - Я максималист. В условиях экологической катастрофы есть единственный вид, который мне жалко. Вернее, меня заботит по-настоящему исключительно выживание этого вида. К счастью для окружающей природы, оно напрямую зависит от состояния остальной биосферы. Поэтому я стал биологом, а не музыкантом, как хотели мои родители. А вы?
   - Согласен с вами. Сам ушел в биологи по той же причине. И все же я бы заменил наживку на тухлое мясо.
   - Облитера на это не клюнет. Вы же видели - все случаи контакта с облитерами, за исключением обнаруженного вами гнезда, были нападением на людей. Возможно, другое теплокровное животное способно приманить их. А вот пищевые отходы, даже самые вонючие, для них второсортное кушанье. Во всяком случае, я пока не слышал, чтобы на Кунашире облитер тянуло к свалкам рыбоконсервного комбината. А уж там вони и тухлятины хоть отбавляй.
   - Хорошо, не буду спорить. Где вы планируете установить ловушку?
   - Прямо здесь, на делянке. Не хотелось бы подманивать облитер к зданию, где мы будем ночевать.
   Убедившись в том, что все части западни настроены и работают, мы вернулись в бытовой корпус. Заведующий проверял по списку всех, кто должен был остаться ночевать в здании. Кроме Раисы Николаевны, все были на месте. Сотрудники агростанции азартно обсуждали методы очистки территории от облитер, и Бронштейн мгновенно включился в дискусию. Кое-кто, утомленный утренней облавой и работами на станции, уже завалился спать там и сям на оборудованных по принципу плацкартного вагона лежаках. Я прошел к своему собственному спальному месту и с некоторым удивлением обнаружил Надежду Михайловну, аккуратно перетряхивавшую мою постель.
   - Хватит с нас сюрпризов, - пояснил ее действия подошедший Арсенов. - Да здравствует предусмотрительность!
   Глава восьмая
   Незваный гость
   Ночь прошла без происшествий, хотя соседи по койкам жаловались, что я много и красиво говорил во сне.
   Снилась мне какая-то дьявольщина. Будто бы я сижу на пороге бытового корпуса, а со мной разговаривает некая размытая фигура, представившаяся посланцем иноземной сверхцивилизации с планеты Далекий Свет. Посланец сверхцивилизации, подобно большинству моих знакомых старшего возраста, убеждал меня бросить спасать человечество, которое так и так обречено погибнуть по воле высших сил. Взамен он предлагал заняться учебой, карьерой или, на худой конец, сексом. На последнее предложение я ответил ему, что он не в моем вкусе, порекомендовал проваливать к дьяволу и в конце концов проснулся.
   Утром Бронштейн разбудил меня и предложил пойти посмотреть на ловушку.
   Ловушка сработала. Крышка бидона по локоть зажала руку Римме. Девушка кричала и плакала, умоляя нас освободить ее. Бронштейн грубо спросил, какого черта она сунула руку в бидон. Она ответила, что хомячок из бидона звал ее на помощь так жалобно, что она поспешила к нему со всех ног. Пришлось освободить обоих, причем в благодарность мы удостоились позорного звания мучителей и убийц.
   Не успели мы покончить с этим малоприятным занятием, как над делянками и строениями агростанции закружила в небесах васильковая "сессна". На подпертых стойками крыльях самолетика сверкали геральдические тигры Комиссии по экологической безопасности.
   - Садиться он решил, что ли? - ворчливо спросил Аркадий Самуилович.
   - Он же помнет мне все наши цветы! - ахнула Римма, указывая на покрывавшее дальние секции экспериментального участка пышное море сурепки.
   Тем временем "сессна" выпустила шасси и села на проселок между Арбеевкой и агростанцией, опасно трясясь на каждой кочке. Мы побежали к самолету. Из открывшегося салона вышел по трапу Тимкин - лощеный тип откуда-то с Кубани, которого вечно посылали курьером в разные интересные места. Я его недолюбливал за снобизм и пристрастие к поучениям. Он же, напротив, сохранял ко мне постоянное снисходительно-покровительственное отношение.
   Я сухо поздоровался и представил Тимкину Аркадия Самуиловича и Римму. Затем сбегал в бытовой корпус и вынес опечатанный садок с облитерой.
   Тут из кабины "сессны" вылез Славка Шлем, крепко зацепившись шлемом за люк.
   От обалдения я распахнул рот.
   - Закрой зевло, а то гнус налетит, - посоветовал мне Славка.
   - Мальчик, - спросила у него Римма вместо приветствия, - а почему ты в шлеме?
   Не удостоив ее ответом, Шлем вперевалочку подошел ко мне и крепко ткнул меня кулаком в живот.
   - Раскис, как козявка в памперсах, - скорбно констатировал он. - Ну ничего. Сейчас будем поднимать боевой дух. Кого мочить?
   Римма строго объяснила ему, что так выражаться нехорошо. Шлем вперил в нее стекло шлема.
   - Девушка, вы не на заочных курсах для завучей занимаетесь?
   - Как ты догадался? - ядовито осведомилась Римма.
   - Курсистка, - Шлем со вздохом повернулся ко мне. - Так я и думал. Везде они. Хоть весь свет пролети - ни одной приличной бабы. - И, удерживая в болевом захвате занесенную для пощечины руку визжащей Риммы, философски прибавил: - Знаешь, Лис, жизнь по временам такая сука!
   Бронштейн бессовестно хохотал, глядя на эту сцену.
   - Отпусти девчонку, Шлем, - сурово сказал Тимкин, - и не распускай руки. А то в шлем получишь.
   - Тебе я табло так и так начищу, - неопределенно пообещал мой лучший друг. - Забирай монстра и проваливай. Тебе еще надо успеть съесть свой завтрак. Твои омары в отеле "Риц" вот-вот протухнут. И твои яйца тоже. А ребята из технического отдела хотят, извращенцы, живую облитеру.
   Тимкин плюнул и полез в самолет. Пропеллер "сессны" закрутился. Машина с треском взмыла в воздух и исчезла за лесом.
   Шлем проводил ее задумчивым взглядом.
   - Незваный гость хуже татарина, - сообщила ему Римма.
   Я строго сказал ей, что с двукратным чемпионом мира следовало бы обращаться поуважительнее, а Шлему велел ослабить захват.
   - Спелись, - буркнул Славка. - Ну ничего, я сейчас наведу тут порядок. We will, we will rock you!
   С этими словами он достал свой пистолет - один из самых больших в мире пистолетов, - и по неистребимой своей опасной привычке заглянул в дуло. Затем прицелился в нашу с Бронштейном ловушку для облитер и бабахнул. Грянуло так, что у меня заложило уши, а со всех окрестных деревьев тысячами взвились птицы. На месте бидона поднялся сверкающий огненный вихрь, быстро превратившийся в утренних небесах в красивое розовое сигаретное колечко.
   Удовлетворенный результатом, Шлем сунул пистолет мне.
   - На, развлекись!
   Я машинально взял пистолет и тоже заглянул в дуло. Из рифленого жерла ощутимо пахло смертью.
   - Давай, жахни куда-нибудь, - подзуживал меня Шлем.
   - Нафиг, - сказал я, возвращая оружие. - У меня тут есть настоящий "Раптор".
   - Врешь! - выдохнул Славка.
   - Слово английского баронета! - хихикнул я.
   - Как знал! - воскликнул он. - Я как раз патроны привез под его калибр! Атомные! Пошли, испытаем! Рожок-другой с утра еще никому не повредил!
   - Кроме мишеней, - махнул рукой я. - Ладно, пошли в барак. Тут ходить опасно. А я жрать хочу. Может, там уже пайку дают утреннюю...
   - А параша там есть, а, баронет? - спросил Шлем. - Мне как-то приспичило в полете. Мало того что в шлем чуть не наблевал...
   - Параши нет, сортир снаружи, - сказал я. - Разуй глаза - видишь, за лопухами будка на два очка. Левое - мужское. Двигай задницей в том направлении, а я пока оттараню твое барахло и займу тебе нары поудобнее.
   Римма смотрела на нас полными ужаса глазами.
  
   Агростанция постепенно просыпалась. На газовой плитке повара готовили кашу с консервами. Группа агрономов собиралась зачем-то идти на опытную делянку, но возможность нападения облитер заставила Арсенова запретить научную деятельность вплоть до полного прояснения ситуации. По той же причине туалетная будка в лопухах, привлекшая внимание Шлема, оказалась под запретом, и сотрудникам пришлось довольствоваться бетонированной канавой за углом бытового корпуса, явно защищенной от нападения облитер. Лопухи, напротив, выглядели чрезвычайно подозрительно, и даже Шлем, дважды преодолевавший их в своем боевом костюме, всячески озирался и вообще явно нервничал. Я нашел заведующего, отвел в сторонку, сообщил ему, что пойманный монстр отправлен на исследование, и представил Арсенову Шлема.
   Пока Шлем хвастался перед заведующим своим знаменитым шлемом, меня поймал Аркадий Самуилович. Бронштейн был переполнен новыми планами поимки облитеры, сплошь дорогостоящими и трудновыполнимыми. В конце концов он так отчаялся, что попробовал предложить себя в качестве приманки для облитер.
   Я успокоил его и пообещал, что посоветуюсь со Шлемом, чей инженерный гений на моей памяти уже много раз выручал людей из самых запутанных и трудных ситуаций.
   - Ваш друг настоящий технократ, - с оттенком неодобрения заметил Аркадий Самуилович.
   - В таком случае, слава технократии! - парировал я.
   Подали кашу. Подали в самом буквальном смысле - повариха принесла нам по тарелке перловки с бараниной и по кружке жиденькой какавы.
   - Овсянка, сэр, - ядовито сказал мне Шлем, направляясь куда-то в сопровождении директора.
   - Первая перемена блюд, - вздохнул биолог. - Хлебца бы...
   - С утра не ездили, - извинилась повариха, - сидим, как в осаде...
   - А ля гер, кум, ибо пара беллум, - отчетливо расставляя запятые, проговорил электрик Стаценко, сидевший подле нас.
   - Что он сказал? - Бронштейн с деланным удивлением уставился на меня.
   - Ешьте что дают - кажется, так это переводится с латыни... - И я погрузил ложку в кашу.
   После завтрака нас ожидал своеобразный сюрприз: из гаража, стоявшего на отшибе у глинистого косогора, выкатился Шлем на стареньком мотороллере с кузовом. К мотороллеру были приделаны два огромных решетчатых колеса, в которых отчаянно крутились лабораторные мыши, крысы, кролики и даже насмерть перепуганный молодой индюк. Надо всем этим странным агрегатом свисала на самодельных деревянных распялках мелкоячеистая сеть из проржавевшего металла. Тихим ходом мотороллер покатился по периметру агростанции.
   - Парад сумасшедших, - шепнул кто-то.
   - Вы, товарищ, редкостный идиот! - оборвал, не глядя, Бронштейн, в полной мере оценивший остроумие технической выдумки. - Так что можете идти и сами принимать этот парад.
   - Что это такое? - спросил у меня подошедший членкор Бао.
   - Сами видите, Николай Лянович - механизированная косилка для приманки и сбора облитер. Конечно, я бы предпочел иметь здесь "варан", но и с мотороллером неплохо, как мне кажется.
   - А этот парень в шлеме, он кто?
   - Мой друг. Великий мотоциклист и талантливый техник.
   - Рад за вас, - сухо сообщил Бао и удалился.
   Шлем методично, как пахарь, выполнял объезд. Живая приманка нервно кружилась в колесах сконструированного им механизма.
   Я решил, что тоже пора заниматься делом, а не стоять столбом. Пристроившись на крыльце бытового корпуса и поминутно наблюдая за действиями Славки, я принялся в очередной раз систематизировать наблюдения и выводы.
   Проклятый террорист с "Раптором"! Если бы не он, три четверти проблемы были бы уже решены! Задача уничтожения облитеры сама по себе не имеет особенной сложности, но вот что прикажете делать с людьми, по чьей воле и при чьем сознательном содействии мерзкие розовые монстрики обрушились на восточное побережье России?
   Самое ужасное, что они, как и я, в большинстве своем мнят себя героями и даже, может быть, борцами за правое дело.
  
   Через час Степан Денисович привез на "Волге" седого, сгорбленного мужчину и высохшую женщину в черной косынке. Медленно они шли по станции, поддерживая друг друга за руки. Женщина беззвучно плакала. Я все понял и поспешил уступить дорогу.
   Но они искали меня.
   Мужчина, показавшийся мне вблизи ровесником Профа, молча подал мне дрожащую руку.
   - Вы Валентин Патрикеев по прозвищу "Лис", оперативный инспектор Комиссии по экологической безопасности, - с пугающим оттенком потусторонней размеренности в голосе сказал он. Как будто выводил строку приговора - всем грешным и праведным, всем ныне живущим и ушедшим во тьму прошлых поколений...
   Я кивнул.
   Женщина достала из сумочки кошелек. В мокрую от слез ладонь выпала пачка смятых купюр.
   - Это вам, - сказал мужчина. - Все деньги, которые у нас остались. Зачем они нам теперь?
   Последние слова он произносил так, как будто пробовал на вкус вечность.
   Беспомощный, я поднял глаза и встретился со взглядом участкового. Взгляд был таким же блуждающим и виноватым, как у меня. Похоже, ждать поддержки от Степана Денисовича не имело смысла. Что ж...
   - У меня нет права отказаться от вашего дара, - я склонил голову, - но он становится бессмысленным. На то, чтобы истребить этих тварей, брошены куда большие финансы, и ваши деньги растворятся среди них, как капля в море. Если вы настаиваете, я возьму их и передам их в фонд Комиссии. У меня также нет чести и права говорить вам, что вы должны делать. Но, если вы хотите помочь, у меня к вам есть просьба иного рода...
   Мои слова хлестали их, привыкших к безмолвию траура. Женщина навзрыд заплакала, не в силах больше сдерживаться. В глазах участкового читалась укоризна.
   - Что мы должны сделать? - Мужчина с трудом держался, обуреваемый желанием то ли зарыдать сам, то ли въехать мне в морду. Второе было бы, по-моему, правильнее.
   - Есть сотни тысяч, может быть, миллионы людей, которые считают уничтожение девяти десятых человечества благом для Земли, природы, даже для цивилизации. Одни из них - идеалисты, другие - подонки. Но больше всего тех, которые поддались на удочку сладкоречивых рассуждений. Смерть вашего ребенка ужаснула бы их, произойди это у них на глазах или знай они хотя бы подробности. Но пока их вожди учат их смотреть на эту смерть как на великий триумф...
   - Мерзавцы.
   - Мерзавцы и фашисты, - согласился я. - Поэтому, если хотите, чтобы такие трагедии случались пореже - идите и расскажите им о себе. Деньги вам понадобятся не раз. А теперь - примите мое сожаление, что я не могу разделить в полной мере ваше горе...
   С поникшей головой я отошел от них. Две молчаливых фигуры не двигались - только сотрясались от рыданий худые, хрупкие плечи женщины. Из-под косынки выбивалась седая прядь.
   Участковый догнал меня.
   - Зря вы так, наверное.
   Я сам понимал, что зря, а поэтому неожиданно разозлился.
   - А что, по-вашему, прикажете мне делать в такой ситуации?! Я рад был бы проявить человеческое участие... но не научился еще, не умею. Хотя поводов научиться было выше крыши, знаете ли!
   Степан Денисович смутился.
   - Кричать-то незачем, - укоризненно сказал он и отошел.
   Потом вдруг остановился и обреченно махнул рукой.
   - Вы правильно тогда сказали, Патрикеев. Это война. Только где же те командиры, которые поведут нас к победе?
   И медленно пошел к своей машине.
   - Мы сами должны учиться воевать, - ответил я вслед участковому.
   Усталый мужчина в траурном костюме подошел ко мне, молча положил руку на мое плечо и тихо, беззвучно расплакался.
   - Я помог бы вам, если бы знал как, - сказал я ему. - Но пока еще... пока я не знаю. Я постараюсь! Простите меня, если сможете.
  
   Около полудня сети над мотороллером рухнули вниз, опутывая беличьи колеса ловушек, и вслед за тем Шлем известил лагерь победным воплем о поимке облитеры. Крупный взрослый экземпляр впился в ангорского кролика, мгновенно погибшего от гемолитического шока. Славка пересадил облитеру в стеклянную банку и закинул труп погибшего животного в кузов мотороллера. Патрулирование продолжилось с удвоенной энергией, и до обеда мы стали обладателями еще трех противных существ разного размера. Последняя облитера обнаглела настолько, что бросилась прямо на Шлема, но легированная сталь его боевого костюма, покрытая титанатом бора, оказалась гадине не по вкусу.
   Мрачное настроение несколько рассеялось. Бронштейн привествовал триумфатора импровизированным салютом. Над крышей бытового корпуса в ознаменование победы был торжественно поднят флаг ООН, случайно нашедшийся у Шлема в кармане.
   - Рано радуешься, - заметил я Шлему, упаковывавшему страшную добычу. - Пойдем-ка в тенечек, поговорим.
   Бронштейн увязался было с нами, но я пресек это раз и навсегда.
   - Служебная тайна, товарищ. Касается физиологических неприятностей полета на маленьких аэропланчиках в закрытом шлеме в жару.
   - Виноват, - ответил Бронштейн, а Шлем посмотрел на меня сквозь лицевое стекло испепеляющим взглядом.
   Отведя Шлема в сторонку, я надавил ему на психику.
   - Значит, так. Допустим, здесь все прямо-таки кишит облитерами. Допустим, они бросаются на теплокровных и пожирают их. Тогда почему на всей станции, набитой людьми, искусана была только подушка отсутствующего Вали Патрикеева?
   Было слышно, как Шлем разинул рот.
   - Круто, - сказал он. - Знаешь, это действительно похоже на покушение. Твои выводы?
   - В смысле?
   - Скажи, кто здесь гад. Мы его замочим, в натуре.
   - Слушай, Шлем, ты бы лучше по девкам пошлялся, что ли? Дай мне спокойно подумать мозгами.
   - А раньше ты чем думал?
   - Я раньше не думал, я человечество спасал. Вот смотри. Начнем с самого начала. Я еду во Владивосток драться с облитерами. В купе со мной сидит девчонка, которая едет на агростанцию, где куча народу загнулась от нападения облитер. Ты веришь в такие совпадения?
   - Ах она с...
   - А я верю, - перебил я. - Потому что никто не мог знать, что я поеду тем же поездом, и потому, что она сразу навела меня на след облитер. Возможно, сама того не зная. Ведь это я, по сути, набился вместе с ней сюда, на станцию. Другое дело в том, что весь вагон поезда услышал при этом, кто я такой и куда еду.
   - Так-так-так, - сказал Шлем. - А не следил ли кто-нибудь в этом вагоне за Риммой?
   - Вывод оригинальный, - заметил я, - и не лишен смелости воображения. Но мне он чем-то нравится. Продолжим. Прибыв сюда, я едва не схлопотал пулю. Дело, как говорится, житейское. В Гондурасе разок схлопотал, в Касабланке схлопотал, ну, и в Арбеевке досталось бы. Выводов пока никаких. Пуля есть пуля. Но тут есть и одна интересная сторона.
   - А именно?
   - Я от цивилизованных мест километров пятнадцать по тайге отпилил. Если бы кто за мной крался, он бы из "Раптора" с глушителем мог меня дырявить навскидку. А получил я проблемы в итоге около ямы с облитерами. Выводы? Либо стрелку хотелось прямо там меня и похоронить, чтобы с трупом не маяться...
   - Либо он не охотился за тобой, а охранял яму, - докончил Шлем.
   - Это было бы логично еще и потому, что одежда на стрелявшем была не очень-то маскировочная, а скрадывать агента с неизвестным уровнем квалификации, ожидая, пока он, блуждая наобум, сам подойдет к своей зловонной могиле, и облачиться при этом в ярко-оранжевую рубашку с клеточками и в пляжное сомбреро может только полный идиот с кашей вместо мозгов. Прости, Шлем. Я не хотел тебя обидеть. Итак, здесь из двух версий я принимаю более логичную - автоматчик просто сидел у ямы и ждал, не сунется ли кто. А сунувшегося готов был шлепнуть.
   - Он из "Мистерии" был, что ли?
   - Да хоть из ЦРУ! Вот, кстати - у него были с собой документы, принадлежавшие погибшим студентам. Ладно. Продолжаю рисовать картинку дальше. Мы сделали обыск и обнаружили в окрестностях той ямы флотские причиндалы, помеченные надписью: "Буксир ПЕТРОВ-ВОДКИН". Рядом с ними сидела облитера.
   - Ну и фамилия! - Шлем заржал.
   - Петров-Водкин - это знаменитый советский художник, а ты тупой пельмень в шлеме. Ну да фиг с тобой, проехали этот вопрос! Дальше. На упомянутом буксире "Петров-Водкин" работает отец Риммы.
   Шлем энергично потер перчаткой лицевое стекло и фару.
   - Бедная девочка! Неужели у нее съели папу?
   - Все возможно. Дедукция подсказывает - шмотки с клеймом буксира принадлежали или принадлежат ему. И они что-то делали поблизости от ямы с облитерами, причем было видно, что недавно ими пользовались. Итак, снова Римма. Между прочим, я еще приехать толком не успел, а ее мама накинулась на меня как хищница - держись, мол, подальше от бедной девочки! Причем накинулась совершенно немотивированно.
   - Странная девочка эта Римма...
   - Да, непонятная и странная, хотя не исключено, что просто стерва. Вот тебе и все факты. Как тебе все это нравится?
   - Вырисовывается, - задумчиво просипел Шлем в маску, - сразу две картины происшествия. Правда, обе они страдают погрешностями, но что-то в них есть. Картина первая. Папа Риммы в парадной форме приезжает прямо с буксира к дражайшей супруге, имея также в виду свидание с горячо любимой дочкой. Ноги моряка, однако, подводят его на непривычной тверди и уносят километров за десять от места назначения - в объятия террориста с автоматом, убившего уже перед этим девятерых практикантов. Или собирающегося убить, что в данном случае не так важно. Террорист убивает этого достойного матроса, тело скармливает своим ручным облитерам, а вещами пользуется. Кстати, как именно пользовались вещами?
   - На ватнике спали.
   - А генетический анализ? Отпечатки пальцев, волос, места, на котором спали? Следы множественных совокуплений? Табачный пепел, губная помада и дорогой коньяк, случайно прилипшие к обшлагам ватника? Вы, коллега, достаточно тщательно изучили вещдок?
   - Все в руках местной милиции.
   - Мда. Ты урод, Лис, если отдал ватник ментам. У тебя не мозги, а дерьмо.
   - Скажи лучше вторую версию. Может быть, она больше совпадает с моей?
   - Тогда ты скажи. А то я сперва сделаю за тебя всю умственную работу, а ты потом скажешь с глубокомысленным видом: "Да-да, я так и знал!"
   - Ну уж нет, - ответил я. - Не хочешь говорить - твое дело. А я, прежде чем высказываться, должен получить кое-какую дополнительную информацию. Так что извини, Славка, но мне от тебя сейчас нужна практическая помощь.
   - Давай! - Шлем вытащил пистолет.
   - Нет, не то. Мне надо, чтобы ты превратил мотороллер, из которого делал ловушку, в некое более приличное средство транспорта.
   - А потом?
   - Потом мы с тобой поедем во Владивосток...
   - ...и замочим там...
   - Увы, мне жаль тебя расстраивать. Я просто рассчитываю получить сведения о перемещениях буксира "Петров-Водкин" и личном составе его экипажа. Кажется, на кораблях это называется "судовая роль". Вот и все.
   - Тогда зачем возиться с мотороллером? - удивился Шлем и достал из кармана боевого костюма самодельный компьютер с беспорядочно отходившими от него пучками толстых проводов.
  
   Через час вся затребованная мной информация была у меня в руках.
   Отец Риммы взял очередной отпуск девятнадцать дней назад. Все это время буксир "Петров-Водкин" таскал баржи с лесом в каботаже (то есть, плавая вдоль берега туда и обратно). Кстати, именно этот буксир первым обнаружил погибший сухогруз "Гром", севший на камни в прибрежной зоне к северу от Владивостока.
   Этого было вполне достаточно.
   Я долго и обстоятельно рассказал Шлему, что он должен сделать. Затем написал две записки - для Профа и для Степана Денисовича, воплощавшего для меня местную власть. Необходимость записок мне диктовал предыдущий опыт, учивший, что все может быть потеряно в самый последний момент.
   Покончив с этим делом, я передал записки Шлему и отправился на поиски Риммы. Это удалось мне без особенных проблем, и я попросил ее о приватном разговоре.
   - Ах, - сказала она, - не сегодня...
   - Завтра, - ответил я, - меня здесь может уже и не быть.
   - Какой вы настойчивый, Валя, - сказала она, выходя со мной во двор.
   Здесь, в тени жилого блока, я нашел некое хилое подобие скамеечки и усадил Римму на него. Она смотрела на меня выжидательным взглядом, стараясь в то же время, чтобы я не упустил ни одной детали в зрелище ее эффектно вздымающейся от волнения груди. Но грудь была на размер меньше, чем мне нравится, и я решил сразу перейти к делу.
   - Помните ту ночь, Римма, - начал я, - когда мы встретились на дорожке при свете луны? Вы спросили меня, зачем защищать то, что уже обречено. Тогда я вам не успел ответить, а теперь отвечу. Дело в том, Римма, что люди не могут быть дурными. Дурными, как я убеждался на опыте, могут оказываться только их дела. Поэтому я, несмотря ни на что, намерен любой ценой спасти ваших родителей. Точнее, вашу мать.
   Глава девятая
   Меня несет
   Римма вскочила и уставилась на меня круглыми глазами.
   - Что? Да как... Как вы догадались?
   - Я не тупица. Я студент, - с достоинством сказал я.
   - Кто вам рассказал?
   - Рассказал что? - поймал я ее на слове. - Я знаю только то, что знаю. А вы, видимо, можете дополнить эту картину кое-какими живыми подробностями. Итак, я вас внимательно слушаю...
   - Да пошли вы! - огрызнулась Римма.
   - А родителей ваших вам не жалко? - Я вдруг вспомнил страстную речь Арсенова на скамейке перед клубом.
   - Вы садист! Вы заодно с этими мерзавцами!
   - Девочка моя, вспомните наш ночной разговор. Я ваш спаситель. Давайте покончим прямо сейчас со всей этой грязью! Ваши родители, видимо, махнули рукой на свою судьбу, но вам-то это зачем?
   - Я вам не ваша девочка!
   - Римма! Как вам будет угодно! В таких вопросах я готов вам уступать сколько захотите! Итак, вы не моя девочка, и не будете ей никогда-никогда - я вам это торжественно обещаю. А теперь давайте перейдем к делу.
   - Почему я должна вам верить?
   - А почему вы не должны мне верить? Я агент Комиссии по экологической безопасности. В меня стреляли, мне подбрасывали облитеру - а кому что плохого сделал я? Людей от облитер спасти пытался? Я, что ли, еще и виноват, что во всем этом дерьме ко мне прилипла еще и детективная головоломка?! И сейчас я пытаюсь вытащить из дряни вашу мать и вас, при том, извините, что редко встречал на свете людей, более мне неприятных!
   - Что вы себе позволяете?
   - Правду! - Меня несло. - Сейчас момент истины! O tempora, o mores! Трясина ваших межличностных взаимоотношений воняет гаже, чем гнездовье облитер! Но я все равно спасу вас, хотя и не все из вас заслуживают этого. Лучше рассказывайте все мне, потому что иначе вы будете рассказывать это следователям! А у них другие намерения, чем у меня! Им в первую очередь важен закон (и они правы, подумалось мне), для меня главное - жизнь и счастье людей. Понимаете, Римма? Даже ваше счастье. Даже счастье вашей матери!
   - Ах, так! - Она встала. - Что ж, лучше я расскажу следователям, чем такому самонадеянному хлыщу, как вы!
   С этими словами она попыталась в очередной раз залепить мне пощечину, но я был настолько возбужден, что рефлекторно выкрутил ей руку и бросил в траву позади себя. Не напоролась бы на облитеру, успел подумать я, но Римма уже встала, шипя от боли.
   - Извините, - сказал я тихо, - но я ненавижу, когда меня бьют. Особенно если не рассчитывают при этом получить сдачи. Это подло.
   Повернувшись, я медленно пошел обратно в здание.
   - Подождите! - сказала Римма. - Наш разговор еще не кончился!
   - Вы же не хотите разговаривать со мной, - сказал я. - Значит, во избежание новых жертв и потерь я должен говорить напрямую с представителями власти. Чего вы еще от меня хотите?
   - Я должна знать, - медленно и четко произнесла Римма, - что именно вам известно.
   Я ухмыльнулся, и усмешка из меня вылезла откровенно нехорошая. Должно быть, сработала эйдетическая память. Так явно ухмылялись мои дальние предки, пробуя на остроту свой верный каменный топор прямо перед оскаленной мордой готового к прыжку саблезубого тигра.
   - Чего это ради, - презрительно процедил я, - вы решили, что должны это знать?
   - Должна, и все! - выкрикнула Римма.
   Я пожал плечами.
   - Это не ответ.
   - Нет уж, стойте! - Голос Риммы окончательно сорвался на истерику. - Вы никуда не уйдете с этого места, пока не расскажете мне все! Слышите?! Никуда не уйдете!
   - Хотел бы я знать, что меня задержит, - ответил я, не меняя тона, и пошел дальше.
   - Вы мне скажете! Скажете! Скажете!
   На этот раз она не давала мне пощечину - просто подскочила и начала молотить кулачками, как неумелый боксер молотит в боксерскую грушу. Эти удары были продиктованы истерикой и чувством безысходности - той полной безысходности, которая охватывает хама, если ему оказывают сопротивление, если он не получает желаемого простым и привычным нахрапом... Римма лупила меня почем зря, но я стоял и терпел, так как эти удары не наносили вреда ни моему здоровью, ни моей чести.
   Наконец, она выдохлась. Остановилась, опустив изодранные руки. Подняла на меня зареванные глаза.
   - Чего вы хотите? - спросила она.
   - Мира на Земле. Счастья для людей. Прогресса разума. Бессмертия личности. Разумно устроенного общества. Продолжать?
   - А я при чем? Почему я должна страдать из-за ваших глупых идей?
   - Я же страдаю из-за ваших глупых идей, и при этом не жалуюсь. Вот пару минут назад вам пришла в голову глупая идея меня избить, как будто это должно было улучшить наши отношения. Вы хотите получить бесплатно мою помощь? Не возражаю. Но вы хотите взять ее не просто бесплатно. Вы хотите, чтобы при этом вам еще и не понадобилось никак напрягаться, да при этом еще и оставляете за собой право мешать мне, когда вам вздумается. Правильно?
   Судя по ее внешнему виду, она опять начала заводиться, и я сказал ей об этом.
   - Ничего хорошего это вам не принесет, - прибавил я. - Мучая меня, вы при этом мучаете себя, глупая вы... гм... девушка! Помогая мне, вы облегчаете себе жизнь, потому что я ничего так не хочу сейчас, как побыстрее помочь вам и развязаться раз навсегда со всей этой вашей камарильей! Мне от вас ничего не нужно, поймите же это наконец! Благодарности мне от вас не нужно, потому что на нее вы не способны органически. Можете потом всю жизнь писать на меня гадостные доносы, если вам это доставит радость! Но сейчас - помогите мне закончить дело и уйти! Поймите в конце концов, что при этом я хотя бы исчезну навсегда из вашей жизни! Пусть хоть это вас порадует!..
   Римма покачала головой.
   - Меня это вовсе не радует. Я снова и снова хочу понять: кто ты, Валя?
   - Могу документы показать...
   Она застонала.
   - Ты точно не ангел?
   - Нет. В отличие от ангелов, я наделен полной свободой действий. Хотите, например, скамеечку сломаю? Отнюдь не ангельский поступок, правда?
   - Я раньше не читала о таких, как ты, - сказала она.
   - О таких, как я, в "Справочнике онаниста" обычно не пишут, - подтвердил я с достоинством. - Вы почитайте Даниила Гранина, к примеру. Или Валерия Брюсова - был такой поэт. Может, там чего найдется.
   - Брюсова я знаю. Он написал "О, закрой свои бледные ноги!". Это про вас, что ли?
   Я посмотрел на свои бледные ноги, надежно закрытые джинсами, и расхохотался. Римма тоже улыбнулась.
   - Валя, почему вас невозможно обидеть? - спросила она.
   - А зачем меня обижать?
   - Нет, я серьезно. Вы даже сердитесь как-то абстрактно, в общем смысле. У меня такое чувство, что на меня вы ни разу не рассердились по-настоящему. Как это вам удается?
   - Я чувствую себя очень сильным. Не потому, что я такой особенный или такой хороший. Просто я делаю нужные и важные для всех людей дела, поэтому всегда находится много людей, которые меня поддерживают. Это же азы, нам их рассказывали в школе. Поэтому я обычно хорошо вижу, когда человек совсем уж скверный, а когда творит зло от слабости или по невежеству. Таких людей мне очень жалко. Жизнь сейчас тяжелая, с ног в грязь валит без усилий. А если поддержать некому...
   - И люди вас поддерживают? Идут за вами?
   - Какая мне разница - они за мной, или я за ними? Главное, что мы вместе. Как, наверное, сказал бы Аркадий Самуилович, "эль пуэбло, униду, хамас сера венсиду!" Перевести?
   - Когда мы едины, мы непобедимы, - задумчиво сказала Римма. - Не понимаю. Неужели вы способны доверять людям? Разве вы не понимаете, что любой из них готов ежечасно, на каждом шагу, вас предать ради сиюминутной выгоды?
   - Вы ошибаетесь, - возразил я. - Всякая человеческая этика считает предательство тягчайшим преступлением, и это не потому, что от предательства происходит настолько уж больше зла, чем от любого другого проступка. Просто предатели разрушают доверие в рядах тех, кто стремится держаться вместе, кто стократно умножает свою силу за счет близких, друзей, коллег, единомышленников... Единство людей породило разум, общество и цивилизацию. Предательство разрушает единство, а значит - ведет к дикости, превосходящей в воображении ту, что царила в каменном веке. Предки людей уже жили стаями. Индивидуализм для человека смертелен...
   - Странно, - заметила Римма. - Никто раньше не рассказывал мне это в таких словах. Все как-то благородные призывы, позывы...
   - Это и в самом деле загадочно, что вы, будущий педагог, никогда не слышали таких утверждений. Нам это рассказывали еще в начальной школе, и я всю жизнь полагал эти тезисы очевидными для всех мало-мальски образованных людей. Жизнь уже давно показала мне, что я ошибался. Поэтому приходится повторять элементарное... Но мы отвлеклись. Я пришел сюда поговорить с вами, чтобы выручить из беды ваших родителей. Когда я выполню свое задание - я к вашим услугам. Спрашивайте, критикуйте, ругайте мою философию... Только помните, что мне всего двадцать один год, и я не могу - просто права не имею! - не быть в изрядной степени восторженным идеалистом.
   - Но я же могу!
   - Вы гораздо большая идеалистка, чем я, просто ваши идеалы выглядят приземленнее, и от этого кажутся вам взрослыми и практичными. Видите ли, всякий человек имеет идеалы - от любимой музыки или марки автомобиля до каких-нибудь отвлеченных понятий вроде абсолютного знания. Причем любой из этих идеалов может быть по-своему хорош и одновременно по-своему плох, в зависимости от целой массы сопутствующих вещей. Единственное спасение от рабства у злых и ложных идеалов - частая, беспристрастная проверка и оценка каждого из них, в отношении к себе, к окружающим, ко всему миру. Я такие оценки провожу часто, если не сказать - непрерывно. А вы?
   - Я пыталась... Но мне не с кем поделиться. Подруги - они такие глупые! Парня у меня нет. А мама...
   - Хотите, я вам помогу? Или, к примеру, поговорите со Славкой. Это тот парень в шлеме. Он, конечно, городит разный вздор и произносит жаргонные ругательства, но на самом деле он очень мягкий и добрый человек. В каком-то смысле ему просто не хватило воспитания. С родителями у него большие проблемы, а педагоги вбивали в него послушание и хорошие манеры вместо того, чтобы хоть раз поговорить с ним по душам. В результате воспитание он получал в гараже... Ему тоже часто нужно поговорить на отвлеченные темы, так что вы только доставите ему радость, если пообщаетесь с ним.
   Конечно, своими действиями я подводил Шлема под монастырь, но мне казалось полезным, если Римма пару раз пристанет к нему с душеспасительными беседами о хорошем воспитании, вроде той лекции, что устроила мне в поезде. На будущее она будет знать, как ведут себя в таких ситуациях ее потенциальные ученики. Это вам совсем не то что вести сольфеджио в третьем классе у горсточки напуганных птенцов и пары-тройки вальяжных отличниц-аккуратисток! Добро пожаловать, что называется, в реальную жизнь! А со Шлема от лишнего часа матерщины, пожалуй, много не убудет...
   Ожидаемого эффекта я, кстати, добился. В глазах у Риммы заблестел неподдельный профессиональный интерес.
   - Бедный мальчик! - сказала она. - Он сразу показался мне таким нервным! Надо будет с ним потом поговорить о его воспитании...
   - Потом! - Я снова резко взял быка за рога, пока Римма не оклемалась от психологического шока. - Извините, но надо вернуться к делу. Я хотел бы услышать вашу версию событий от вас, а потом с удовольствием расскажу вам то, что знаю сам. И покончим с этим.
   - Я скрывать ничего не буду, - ответила Римма, садясь на скамейку.
  
   Через двадцать минут, когда Римма окончательно сбилась с мысли и начала повторяться, я решил расставить все точки над "i" и закруглиться со всеми этими неприятностями.
   - Значит, ваш отец угрожал вашей матери, когда та заявила, что забирает при разводе все семейное имущество себе. Так?
   Римма кивнула.
   - Так. Дело житейское. Он угрожал, что разделается с вами обеими, поскольку чувствовал на себе ваше презрительное и потребительское отношение. Поэтому ваша мать вызвала вас к себе. Поэтому вы боялись в поезде, что я еду к ней, чтобы каким-то образом причинить ей вред. Этим и объясняется ваша реплика "Что вам нужно от моей мамы?", не мотивированная больше ничем. Правильно?
   Она снова покачала головой.
   - Когда я приехал сюда, ваша мама оказала мне очень недружелюбный прием. В частности, она спрашивала, что мне нужно было от Вас. Вопрос достаточно нелогичный, согласитесь, и при этом как две капли воды похожий на ваш собственный. Признаться, еще тогда у меня зародилось смутное подозрение, что вы просто не терпите на станции посторонних. Отсюда же и крайне позитивная реакция на смерть практикантов, которая при прочих условиях выглядит садистической. Вы обе просто испытали облегчение, узнав, что посторонних людей на агростанции не осталось. Верно?
   - Да... Почти...
   - В чем я ошибаюсь?
   - Я не испытывала облегчения от их смерти. Я просто боялась, что убьют маму. Поэтому очень испугалась, когда узнала в поезде, что на агростанции какие-то... события. Я не радовалась ничьей смерти! Только испытывала облегчение из-за мамы.
   - Верю, что вы вполне нормальный человек. Ладно. После неудавшегося разговора со мной Раиса Николаевна взяла вас за руку и повела к заведующему, требуя выставить постороннего нахала...
   - Он вам рассказал?
   - Нет, но при прочих равных условиях я бы поступил так же. - Меня понесло на крыльях озарений. - Арсенов - человек в летах, с житейским опытом, в ваших требованиях он усмотрел некоторую странность и кривизну, поэтому слово за слово заставил вас рассказать обо всем происходящем. Об угрозах со стороны вашего отца, о ваших подозрениях...
   "Жизнь у нее тяжелая", сказал мне Арсенов во время нашего первого разговора. Еще тогда я гадал, что может заставить пожилого и, по всей видимости, очень доброго человека так мягко относиться к столь явным проявлениям жестокости и зла, калечащим жизнь его рабочего коллектива. Оказывается, он знал, что за всем этим стоит страх. Знал и прощал.
   - Да, - сказала Римма. - Так и было. А вы, Валя, настоящий детектив!
   - Нет, это все слишком тривиальная задача. Ладно, продолжаю. Итак, не добившись, как вам показалось, союза и поддержки у Арсенова, вы поговорили друг с другом и обсудили, что вам надо делать. Не знаю, удалось ли вам понять, что я не представляю для вас опасности, но на следующий день нападений на меня со стороны вашей мамы не было. Переходим к событиям более позднего времени - к организации облавы. Здесь-то и начинаются странности.
   - Какие странности?
   - Об этом позже. Перейдем теперь к тому, что на самом деле здесь произошло. Итак, ваш отец, доведенный до белого каления и оставшийся в буквальном смысле слова без гроша в кармане, решил страшно отомстить...
   - Валя!
   - Простите, что говорю правду, но сейчас меня несет. У меня приступ логореи, словесного поноса - слыхали про такое заболевание? Итак, ваш отец взрывается и решает раз навсегда покончить со многолетними унижениями и издевательствами, которым подвергала его ваша мать и которым она научила вас. Будучи человеком простым и бесхитростным, он, однако, начинает свою месть с того, что пишет вашей матери угрожающие письма, в которых подробно описывает, как вам обеим будет плохо.
   - Он обещал зарезать ее!
   - Вот-вот. Думаю, что таких писем было несколько. На первые два или три, носившие угрозы общего характера и неопределенные обещания, ваша мама отреагировала так же, как и на любой внешний раздражитель - то есть с презрением и яростью. Ей хотелось сразу поставить зарвавшегося мужа на место. В тот момент ей даже в голову не пришло, что такое ничтожное, постоянно унижаемое существо, как ваш отец...
   - Валя!
   - Вы тоже не любили его. Вернее, разучились любить, под мудрым и чутким руководством вашей матери. Он для вас был только источником денег! А ведь он-то вас любил! И вы считали в порядке вещей, что из-за этой любви он стерпит все, что угодно! И он терпел пока мог... Пока не понял, что у него украли любовь дочери. Отобрали ни за что, просто чтобы подчеркнуть меру его унижения и зависимости. Тогда он и не выдержал...
   Римма промолчала.
   - Слушайте дальше. В очередном письме ваш отец уже не ограничился туманными намеками. Он конкретно и безжалостно дал вашей матери понять, что всякое его терпение кончилось, и он собирается разделаться с ней... и с вами, если вы встанете у него на дороге. Ваша мама пришла в отчаяние. Ей стало наконец-то понятно, в какие разверзшиеся бездны она необдуманно заглядывает. Но и здесь ее подвел ее характер. Наверняка она написала ответное письмо настолько оскорбительного содержания, что пути даже к формальному примирению уже не осталось. И тогда ваш отец от угроз перешел к действиям. А она поняла это... но уже задним числом, когда что-либо менять было поздно.
   Сперва она решила, что ее муж наймет киллеров или сделает еще что-то в этом роде. Поэтому она вызвала вас к себе - сработал материнский инстинкт, хотя элементарная логика должна была подсказывать, что чем дальше вы от нее в такой ситуации, тем лучше. Хотя я не исключаю, что она просто намеревалась держать вас в качестве живого щита или своего рода выкупа... Я никогда не понимал логики таких женщин. Да и сами они любят говорить о своей непредсказуемости. Здесь я не стану строить выводов, потому что мне может оказаться от них еще более мерзко на душе, чем сейчас. Как бы то ни было, мать призвала вас под свое крыло, поделившись заодно опасениями насчет отца. По тем же мотивам ни она, ни вы терпеть не могли посторонних на агростанции. Особенно таких подозрительных, как я.
   Римма по-прежнему молчала.
   - Ваш отец, однако, как я уже говорил, был достаточно прямолинейным и неспособным на коварство человеком, - продолжал я. - Думаю, изначально он собирался приехать в Арбеевку, пару раз треснуть вашу маму промеж глаз чем-нибудь тяжелым, а уж дальше будь что будет. Однако, начав свои планы мести с письменных угроз, он явно осознал, какую западню сам себе вырыл. Не говоря о несомненной его поимке в случае совершения физической расправы, он рисковал тем, что будет в итоге арестован и даже осужден, стоит ему лишь появиться поблизости от агростанции. По правде говоря, граф Монте-Кристо из него получился на редкость хреновый, и он это прекрасно понимал. Так что вся эта деятельность, скорее всего, кончилась бы пшиком и очередным позорным пятном на его биографии. Разве что он в самом деле нанял бы убийцу, если бы под вашим совместным нажимом в нем лопнуло совсем уж все человеческое...
   - Ну, знаете!..
   - Знаю. Мы об этом уже говорили полчаса назад. Потерпите, и мы закончим. Так вот, все его планы чуть было не полетели вверх тормашками, но ему посчастливилось, - назовем это так, - найти себе союзников. Во время очередного рейса буксир, на котором служил ваш отец, оказался первым на месте катастрофы сухогруза "Гром". Сухогруз шел во Владивосток с Курильских островов с небольшим грузом рыбной муки. Экипаж его был съеден облитерами...
   - Зачем вы мне все это рассказываете?
   - Я рассказываю не только вам, но и себе, - ответил я, чтобы не выдавать своих истинных намерений. - Сейчас я не знаю, при каких обстоятельствах ваш отец вошел в контакт с тем человеком или людьми, которые были заинтересованы в нелегальной доставке облитер на континент. Возможно, кто-то из этих людей уцелел на сухогрузе или вышел на вашего отца прямо во время спасательной операции. Факт остается фактом. Ваш отец увидел, что делает облитера со своими жертвами, и решил, что судьба дает ему замечательный шанс отыграться за все.
   - Он помог доставить облитер сюда?
   - Да, надеясь, что они станут его оружием. Думаю, он помогал тем людям, которые устраивали первое гнездовье для облитер в сожженной нами помойной ямине. Думаю так же, что он причастен каким-то образом к гибели практикантов, случайно наткнувшихся на базу террористов. Так что ему угрожали бы крупные неприятности, будь он все еще жив.
   - Что?
   - Я уверен, что его убили, - сказал я.
   - Папу убили?! - воскликнула Римма и упала в обморок.
  
   Я достаточно имел дело с обмороками у женщин, чтобы отличить наигранную дурноту от потери сознания. Римма не была готова к восприятию неожиданных нервных нагрузок. Ее мозг отключился, мгновенно переправив большую часть наполнявшей его крови в брюшную аорту. Состояние, в своем роде обратное апоплексическому удару, но вызывавшее похожие симптомы.
   Я расстегнул одежду Риммы, полил ей на лицо минеральной водой из припасенной бутыли. Отвлекаться на то, чтобы звать на помощь, я не мог. Я чувствовал, что меня несет не зря, что приближается кульминация... Мало-помалу Римма пришла в себя - выпрямилась, поправила одежду.
   - Оставьте меня, - попросила она.
   - Нет. Мы должны закончить разговор. Иначе ваша мать попадет под суд за убийство. Если только факт убийства будет доказан. Вы хотите этого?
   Она отрицательно покачала головой.
   - Тогда возьмите минеральную воду, попейте и будьте готовы дослушать. Участковый инспектор пришел по косвенным данным к тому же выводу, к которому одновременно с ним пришел и я. Но я чувствую, что этот вывод неверен. Ваша мать, по моим предположениям, невиновна в убийстве вашего отца, хотя, знай она о замышлявшемся, она не отказалась бы поспособствовать ему.
   - Что это за такие косвенные данные?
   - Ага. Мы подошли к самому интересному. Итак, вечер перед облавой. Как я уже сказал, в этот вечер начинаются странности. Странность номер один - Раиса Николаевна, слушавшая внимательно и с интересом все предыдущее совещание, вдруг разъярилась, когда выяснилось, что женщины с агростанции тоже хотят принять участие в облаве, и потребовала от лаборантки Леночки уйти с ней немедленно домой. Причем под совершенно идиотским предлогом - ей, видите ли, понадобилась в лаборатории помощь Леночки!
   - Что же в этом идиотского?
   - Ваша мать не из тех людей, которые могут себе позволить работать сверхурочно. У нее, по ее утверждениям, больное сердце. Поэтому график трудовой дисциплины она соблюдает с редкой пунктуальностью... в тех случаях, когда не предоставляется предлога удрать с работы. С чего бы это ей потребовалось возвращаться на агростанцию в десять часов вечера? Якобы для того, чтобы сделать уборку в лаборатории? В крайнем случае, она могла бы послать туда одну лаборантку...
   - Слабоватый аргумент!
   - Сам по себе, пожалуй, да, но внимание привлекает. Мое внимание он, во всяком случае, привлек. И также заставил, видимо, задуматься участкового. Он, как и я, предположил, что Раиса Николаевна должна сделать что-то в ожидании завтрашней облавы, пока не вернулся никто из ее участников. Но я знаю теперь, что она просто боялась оставаться одна, а тем более не хотела находиться в помещении один на один с посторонними людьми... Поэтому она приказала Леночке проводить ее.
   В этот момент из-за зданий агростанции плавно выкатился большой бело-красный "Икарус". Постреливая дизельным дымком, автобус вразвалочку направился по дороге к Арбеевке.
   - Что это за автобус?
   - Это Арсенов по нашей рекомендации эвакуирует базу. Нам торопиться некуда - мы уедем специальным транспортом, - объяснил я. - В конечном итоге, чем меньше ушей могут нас подслушать, тем лучше.
   - Хорошо. Продолжайте. В чем и почему обвиняют мою маму?
   - Вернувшись в лабораторию, она, естественно, сослалась на сердце и ушла к себе, оставив Леночку прибираться. Там вы ее и встретили. В смачных выражениях она нажаловалась вам на меня и на устроенную мной облаву, поскольку это означало, что ей придется либо провести день на почти безлюдной станции, либо участвовать в опасном мероприятии. Высказав все это, она стала пить валокордин. А вы пошли искать меня, чтобы высказать мне все, что думаете. Верно?
   - Д-да...
   - Тем не менее, - сказал я, - в последующие пять часов происходит нечто такое, из-за чего я застаю вашу маму снова в Арбеевке, причем в голом виде и на чужом подворье. Учитывая характер последующих взаимоотношений между ней и хозяевами подворья, я думаю, что она пришла в поселок соблазнять участкового инспектора. Причем сделала это... неаккуратно, скажем так, и не очень эффективно... - тут меня пробил нервный смешок.
   - Что вы такое мелете?!
   Я взял себя в руки.
   - Увы, я рассказываю правду. Жена участкового прогнала со своего двора голую Раису Николаевну с помощью выгребной лопаты, а потом той же лопатой залепила мужу по физиономии, в целях упрочения супружеской верности. Мы с Арсеновым были невольными свидетелями этой прискорбной сцены. Думаю, ваша мама опять-таки пала жертвой своей самонадеянности. Искусство физического обольщения мужчин ей было относительно незнакомо, поскольку раньше не требовалось, себя она считала неотразимой красавицей, а всех без исключения мужиков - падкими на клубничку свиньями. За что и поплатилась скандалом.
   - Ничего не понимаю...
   - Я тоже ничего не понял, а сейчас вот осознал. Если ваша мама боялась оставаться одна даже на станции, то что могло заставить ее пуститься среди ночи в, мягко говоря, рискованное и бесчестное приключение, в трехкилометровый путь по лесной дороге, безо всякого сопровождения? Вспыхнувший внезапно страх? Нет, она могла бы попросить защиты у сотрудников прямо на станции. Значит, была вещь, которая сильнее страха перед нападением. Что за вещь может напугать людей такого типа сильнее, чем физическое страдание? Страх ответственности! Между одиннадцатью часами вечера и двумя часами утра на станции произошло нечто такое, что роняло на вашу мать самые страшные и обоснованные подозрения!
   Я помолчал.
   - Она... - сказала Римма. - Она не могла...
   - Я тоже так думаю, - согласился я. - Если бы она убила своего мужа, при наличии угрожающих писем все это легко было бы квалифицировать как самооборону. Тем более, что она скорее всего позвала бы на помощь, так как предпочитает грязную и неприятную работу делать чужими руками. Вообще-то у меня изначально были еще две версии. Первая - что она сама наняла киллера, чтобы избавиться от мужа. Но тогда ей было бы наиболее разумно и безопасно дождаться результатов, оставаясь с людьми, на совещании по облаве. Более умная и решительная женщина могла бы уйти домой, чтобы послужить живой приманкой для намеченной жертвы, но на вашу мать, Римма, это ой как непохоже. Тем более, в качестве приманки на станции могли остаться вы. Другой моей версией было то, что ее кто-то уличил в более мелких преступлениях - скажем, в присвоении личных вещей погибших практикантов...
   - Валя! Вы говорте о моей матери!
   - Да, и горю желанием поскорее закончить и прополоскать рот. Однако скажу вам сразу, что эту версию я тоже отверг. Мародерствовать по мелочам в ожидании удара из-за угла, угрожающего собственной жизни, опять-таки не в стиле этой дамы. То же касается мелких краж и прочих правонарушений, которые могли бы незаметно иметь место на станции в ожидании крупного всеобщего скандала. Нет, Раиса Николаевна не профессиональная преступница, и она не из тех женщин, которые совсем уж не задумываются о последствиях... Неожиданная перемена в ее настроении напрямую была связана с ее мужем - с вашим отцом, Римма!
   - Какой же вы гнусный человек! - с отвращением произнесла она.
   - Работая с людьми, подобными вашей маме - да, постоянно пачкаюсь в их навозе, а вообще-то я весь белый и пушистый. Итак, я почти закончил. Ваша мать нашла или увидела что-то, отчего помчалась сломя голову в Арбеевку, не боясь больше ни темноты, ни одиночества. Общественного порицания она не боится уже давно. Ей понадобился именно участковый - его, если можно так выразиться, поддержка и союз. Из всех возможных методов заручиться этой поддержкой она выбрала наиглупейший и наихудший, пойдя на поводу у раз за разом повторяющихся телешоу, где мужик, разинув рот, делает то, что ему приказывает раздевшаяся красотка. Бедный Степан Денисович! Но что, что могло заставить вашу мать перестать бояться темноты и одиночества и начать искать тесного сотрудничества с представителями закона? На мой взгляд, это очевидное решение, и участковый, арестовавший Раису Николаевну, пришел к нему же. Дело было в том, что она нашла или увидела на станции, возможно даже, в своей комнате труп своего мужа. Он больше не мог угрожать ей. Зато обстоятельства, при которых ваш отец был убит, поворачивали все на сто восемьдесят градусов! Ваша мама из невинной жертвы превращалась в главного подозреваемого, и тот, кто подстроил смерть вашего отца, знал, что именно так это и произойдет!
   Римма ахнула и нервно отхлебнула несколько глотков из бутылки.
   - Для меня, - завершил я свою мысль, - главным свидетельством ее невиновности в убийстве была та поспешность, с которой она начала действовать. Если бы она планировала убийство заранее, я уверен, что она нашла бы время и способ, чтобы подготовить себе алиби и не отвлекаться на мелочи. Тогда я заподозрил в убийстве вас. Если вспомнить, как странно и нелогично вы вели себя той ночью на дороге, ваша невиновность в случившемся оказывается для меня сомнительной.
   - И как же вы в итоге доказали мою невиновность? - спросила Римма.
   - Да никак, - ответил я. - Более того, выслушав ваш рассказ, я все более и более твердо убеждаюсь, что ваш отец умер от ваших рук. Вернее, в результате ваших действий. Я и не вправе предъявить вам формальное обвинение, но фактически я готов доказать, что вы, Римма, сделали все возможное, чтобы убить отца и обвинить в его смерти свою мать! И ваше счастье, что сделали вы это не по своей воле!
   Глава десятая
   Развязка завязки
   Римма вскочила и уставилась на меня круглыми глазами.
   - Да вы что!.. Что вы!.. Какое!..
   Я развел руками.
   - Я уже говорил, что сочувствую вам. Поэтому и просил вас дослушать до конца, как бы вам ни хотелось прекратить нашу беседу. Я не следователь-детектив, я агент ООН по борьбе с экологическим терроризмом. Убийства на почве семейных отношений меня не интересуют, тем более что я еще не знаю, действовали вы по наитию, в состоянии аффекта или со злым умыслом. Моя задача в другом - не дать уйти от неминуемой расплаты тем, кто развел здесь облитер на погибель людям. Если вы мне поможете - обещаю, что никому ничего не скажу, и пусть все идет как шло. Решайте сами свои нравственные проблемы, я вам не нянька. Вы, в конечном итоге, собирались детей учить!
   Она еще попыталась хорохориться.
   - Сволочь! Так-то ты нас всех спасаешь?!
   - Именно так, - широко улыбнулся я.
   - Правильно тебе шрам на морду поставили, урод!
   - Слушай, девочка, я же не слепой и не глухой! Я тебя насквозь вижу! И прекрасно понимаю, что самостоятельно составить план убийства у тебя не хватило бы ни сил, ни ума! Слушай, и я расскажу тебе все, как это было. Сначала ты приехала сюда. Напуганная, боящаяся за себя и за маму. Ненавидящая отца - и одновременно любящая его, потому что любить родителей естественно. Испытывающая перед ним стыд за то, что он испытал от тебя. Разве ты не помнишь, как он привез тебе спасательный круг, чтобы ты не утонула на озере? Вряд ли это был самый лучший и ценный из его подарков, - просто демонстрация родительской заботы, - но Арбеевка неминуемо должна была напоминать тебе о том его приезде! Наверное, тогда вы с ним были счастливы. Ведь тебе было лет девять-десять, и ты еще не знала, что такое подростковый кризис отношений и прочая ерунда. Так?
   Римма не отвечала. Да мне это было и не нужно. Я набирал голос - это требовалось по сценарию.
   - Ты приехала сюда и захотела, естественно, поговорить с матерью - в чем смысл происходящего, что вызвало к жизни весь этот трагический фарс? Господи, да ведь ваши тройственные отношения тупее, чем в любом латиноамериканском сериале! Ты - нормальная девушка, вчерашний подросток, тебе, по твоему собственному признанию, требуется разговор по душам с кем-то, кто уже прошел через всякие житейские проблемы! А тут такое! Отец грозит поднять руку на жену и дочь - не часто подобное встречается даже в нашей суровой действительности! И ты потребовала от матери серьезного разговора. Ты должна была решить для себя...
   Она продолжала молчать.
   - Но твоя мать, - продолжил я громко, - не собиралась обсуждать с тобой ничего подобного. Она была всегда и во всем права, твой отец был неправ и не мог быть прав, он был жалким ничтожеством, рабом с раздавленной хребтиной, неожиданно захотевшим вылезти из-под хозяйского каблука. О чем здесь можно было говорить с тобой? Ты должна была подчиниться воле и житейскому опыту матери. Иначе - иначе ты расстраивала понапрасну ее больное сердце, была непослушной девчонкой и вообще предательницей единственного во всем мире родного существа. Существа, которое не колеблясь вызвало тебя сюда, чтобы в случае чего откупиться тобой от озверевшего, взбунтовавшегося чудовища, бывшего раньше ее мужем!
   - Вранье!
   - Нет, не вранье! Ты рассказывала мне о содержании писем! Помнишь, ты говорила, что от письма к письму его угрозы все меньше обрушивались на мать, и все больше - на тебя?! Я еще подумал - с чего бы это? Вроде бы дети - пассивная сторона практически в любой супружеской ссоре. Их жалеют оба супруга, а тут такое! И наконец я понял: твоя мама, отвечая на первые угрожающие письма, довольно ловко приплела туда твое имя, так что все ваши внутрисемейные отношения постепенно стали выглядеть делом рук повзрослевшей дочери, желающей урвать свой жирный кусок из семейного пирога. Такое сейчас бывает сплошь да рядом! Твоей маме не понадобилось бы даже напрягать воображение - достаточно было послушать типичные сплетни, вьющиеся вокруг любой городской скамеечки! "Ах, эта безнравственная молодежь! Они не любят родителей и делают что хотят!" А ты не любила своего отца, Римма. И он тоже слышал не раз эти сплетни, и поэтому сразу поверил твоей матери...
   Римма сникла окончательно. По сути, я уже топтался на еле дышащем трупе. Но свою роль я должен был сыграть до конца.
   - Твоя мать не стала разговаривать с тобой на нравственные темы. И тогда ты отыскала на станции другого человека. Он сразу завоевал твое расположение самым действенным из способов - громко восхищаясь тобой. И ты - в сущности, безвольное слабое существо, - моментально открыла ему, как говорится, свое сердце! Он доказал тебе, как я сейчас, что в случившемся виновны твои родители, что ты - несправедливо пострадавшая сторона, и что есть единственный способ разорвать всю эту паутину... Я не знаю пока, кто этот человек. Знаю только то, что это сотрудник станции, и что скорее всего это женщина...
   - С чего вы решили?
   - Мужчине ты так просто бы не стала поверять свои тайны, - заметил я. - Кроме того, мужчины, которые старше тебя, вызывают у тебя робость, так как кажутся независимыми и сильными, а твои ровесники и те, кто младше, вызывают покровительственную усмешку и презрение, потому что ни сильными, ни независимыми они тебе не кажутся. Женщина могла бы в приватной беседе заменить тебе мать или подругу, в зависимости от возраста... Что до вывода, что этот человек работает на станции - здесь все просто. Твоя мать сторонилась меня, по слухам, сторонилась практикантов, но больше не чуждалась никого - поверх обычной меры отчужденности, отпущенной на ее характер... Будь на станции еще посторонние, она бы разорвалась, следя за ними. Поэтому выводы однозначны...
   Римма оставила мое заявление без комментариев.
   - Я знаю, что произошло дальше. Эта женщина сказала, что твои родители не должны впутывать тебя в свой конфликт, что они должны встретиться и разобраться между собой, что к чему. Она сумела убедить тебя, что ты - безвинно пострадавшая. Так оно, в сущности, и есть, да только выводы из этого она для тебя подготовила неправильные... Ты позвала свою мать в какое-то из помещений станции - не знаю уж, под каким благовидным предлогом. Твоя напарница, взявшая на себя роль посредника, провела туда же твоего отца, как вы и договорились с самого начала. Вот только никакой встречи там не состоялось. Женщина, помогавшая тебе, нанесла твоему отцу смертельный удар! Не знаю, как и чем именно он был убит, но ни у кого, увидевшего его тело, не должно было оставаться ни малейших сомнений, что здесь произошло зверское убийство. И твоя мама, войдя в эту комнату, осталась один на один с остывающим трупом.
   - А я при чем?!
   - Получается формально, что ни при чем. Ты просто убежала в ночь, потому что боялась даже подумать, каким результатом завершится встреча твоих родителей! Но ты верила в то, что кто-то из них погибнет. Зачем спасать то, что обречено?.. А твоя новая подруга... Она рассчитывала, видимо, хладнокровно шантажировать твою мать, а от тебя тоже получить кое-какие выгоды. Меня она пыталась убрать в ту же ночь с помощью облитеры. Возможно, она сочувствует "Мистерии", но, скорее всего, это просто талантливая авантюристка. Но она здорово просчиталась! Участковый оказался догадливым дядькой, заподозрил убийство и арестовал Раису Николаевну. И у этой женщины, чтобы не оказаться замешанной в дело, не осталось другого выбора, кроме как дать показания против твоей матери...
   - Ну, довольно! - сказал голос позади меня.
   Я расслабился. Игра была сыграна.
   Оставалось, как говорят шахматисты, поставить тривиальный мат ладьей.
  
   - Болван! - сказала Надежда Михайловна. - Все было не так, как ты думаешь. В твоем рассказе и половины правды нет. Девчонка сама не знала, что творит. Так что детектив из тебя совсем ерундовый!
   Я медленно повернулся. Она стояла передо мной метрах в трех, сжимая двумя руками автоматический пистолет "Намбу". Пистолет она держала профессионально, на вытянутых руках, и смотрел он мне в живот. Слава богу. Живот - не голова.
   - Я просто убила его, - сказала она. - Спасла девчонку. А ее мать оказалась истеричной дурой. Всю жизнь она стояла у меня на дороге, сволочь, а теперь попытается сдать ментам. Ну да не выйдет. Богиня не оставляет своих детей...
   - На помощь! - заорал я. - Помогите!!!
   - Бесполезно, - усмехнулась Надежда Михайловна, - база эвакуирована. Боже мой! Ни одного человека вокруг! Даже этот панк в шлеме, твой приятель, убрался вместе со всеми.
   Увы, подумалось мне, лучшие надежды всегда бывают самыми несбыточными.
   Я поднял руки над головой.
   - Сдаюсь. Я в вашей власти.
   - Видишь, Римма, - жестко сказала Надежда Михайловна, - он уже сдался. Посиди-ка и посмотри, что будет дальше.
   - Не убивайте его, - попросила Римма. - Он же не виноват, что он такой. Или хотя бы убивайте не при мне...
   - Ошибаешься, маленькая моя. - Что-то очень неприятное появилось в голосе Надежды Михайловны, обычно по-матерински ласковом. - Его вина больше, чем ты можешь себе вообразить. Он встал на дороге у нашей святой веры, которая ищет возродиться уже четвертое тысячелетие подряд. Это еретик и безумец, и он заслуживает мучительной смерти!
   - Какой еще святой веры? - пропищала Римма.
   - В свое время ты это узнаешь, девочка, а пока не мешай мне. Твоя очередь, сопляк! Хочешь сохранить себе жизнь - говори, сколько агентов тебя прикрывают!
   Я выпятил грудь колесом.
   - Я так и знал, что вы из "Мистерии". Я не нуждаюсь в прикрытии, имея дело со свихнувшимися прислужниками кровавого матриархального божества!
   - Как ты смеешь?! Пристрелю на хрен!
   - Да пошла ты со своим пистолетом, ведьма драная! Я таких, как ты, пачками одной левой делал! - воскликнул я и для пущего эффекта отпустил бранное русское слово, одновременно весьма выразительно взмахнув руками.
   - Козлов учат, - сказала она и нажала на спуск. Громыхнул выстрел, и восьмимиллиметровая пуля ударила мне прямо между ног.
   Они всегда туда целятся.
   От боли и шока я практически потерял сознание. Выстрел отбросил меня на ту самую кучу компоста, где прошлым вечером сидели мы с Бронштейном. В глазах посерело, а мой голос, издававший рефлекторные вопли боли, изменился на непристойный фальцет.
   - Ему конец, - сказала Надежда Михайловна. - Одним сопляком меньше. Садись и прекрати визжать, девочка.
   Римма, кажется, спросила в ответ, что еще за кровавое матриархальное божество.
   - Ты ничего не слышала о "Мистерии"? - ответила Надежда Михайловна. - Тебе надо это знать. Твоя судьба теперь тесно переплетена с нашей общей судьбой, ведь ныне я избираю тебя для служения.
   - Какого еще служения?
   - Возьми мой пистолет, - сказала Надежда Михайловна. - Я не хочу, чтобы ты меня боялась. Возьми и слушай. Я - жрица великого культа, хранительница вневременных таинств жизни и смерти. Твоя мама предала меня, но тебе я все же принесла твое предназначение.
   - Правда? - просияла Римма. Ее отрицательные эмоции мгновенно сменились неподдельным интересом. То ли ей никто и никогда не рассказывал еще о ее предназначении, то ли она просто очень любила про него слушать.
   Надежда Михайловна устроилась поудобнее на скамеечке и начала, как обычно делают адептки, очень и очень издалека.
   - Тысячи лет назад в мире царил Золотой век. Люди до сих пор рассказывают о нем сказки и легенды. Все рождались в те времена сильными, а умирали радостными. Везде царили гармония и закон. Люди поклонялись Богине - единственной, неповторимой Богине-Матери, дарующей жизнь и отнимающей ее по своей прихоти. Воины и жрицы, достойнейшие из достойных, хранили этот порядок. Но в сердцах диких кочевых племен созрела ненависть к устроенной и светлой жизни великих народов. Они напали на племена, поклонявшиеся Великой Матери, уничтожили их вождей, забрали в рабство красавиц... Они установили на планете власть ложных мужских богов, жестоких и злых!
   - Я читала об этом, - с волнением сказала Римма.
   - Те, кто нес в себе чистую кровь древних жриц, угнанных в рабство, тысячелетиями хранили могучие тайны Великой Матери, чтобы они не попали в руки невежественных дикарей. Посвященные знали, что час расплаты придет. И он пришел! Сейчас цивилизация, построенная варварами, гибнет. Природа взбунтовалась против человека - месть Богини настигла непокорных! Ты - одна из тех, кто несет в себе частичку древней крови, как и твоя мать. Я учила ее всему, что знала сама. Это я заставила ее правильно обращаться с ее мужем, этим ничтожеством! Она могла стать одной из Избранных, а вместо этого отдалась своим низменным страстишкам! Тогда я решила отдать тебе ту власть и могущество, которые могли бы принадлежать ей...
   Римма слушала ее с открытым ртом.
   - Я избавила вас от опасного человека, который был твоим отцом! Он доставил сюда облитер, и его роль была сыграна! Больше он не угрожает ни ей, ни тебе! А она закатила мне истерику! Она кричала, что все расскажет этому толстому потному участковому! Что ж, я ей не страж! Но ты - ты пойдешь с нами, Римма! Тебе предоставляется единственный шанс за всю жизнь! Ты узнаешь древние тайны! Ты поможешь вернуть власть Богини в нашем мире! Стань истинной Избранной, Римма! Войди в новую жизнь! Пусть твое прошлое не остановит тебя!
   Сквозь красно-серую пелену, застилавшую глаза, я наблюдал, как взгляд Риммы становился все более и более сияющим, поддаваясь гибельному магнетизму чарующих слов Надежды Михайловны. Эти чары, видимо, имели могучую колдовскую силу. Иначе набитые подобными словами книжки в разноцветных обложках не исчезали бы, наверное, с прилавков по мере их появления в продаже...
   - Вот дерьмище! - послышался откуда-то сбоку занудный металлический голос. - Все, что мелет эта тупая стерва, это какой-то полный отстой! Хуже, чем вся эта попсня про ведьм и так далее, которую теперь вечно крутят по ящику!
   Чары рухнули.
  
   Шлем подошел к женщинам почти вплотную. Его голову по-прежнему украшал шлем, ниже которого начиналась сложная система перевязей, поясов и креплений, охватывающая тело, но вместо привычного боевого костюма на нем была только майка с надписью "Металлика" и пузырящиеся тренировочные брюки. Только шлем, перчатки с раструбами и сапоги, да еще пистолет у бедра, напоминали о былом великолепии.
   - Я это, типа, не переоделся после бани, - сказал он в ответ на воцарившееся напряженное молчание. - И нечего зырить. Вы вот тут трындите, типа, о разном фуфле, о Великой Матери там и все такое. Это все гониво полное. А вот куда вы девали моего вроде как друга, Лиса? Который еще как бы Валя Патрикеев? Я тут слышал, что, типа, стреляли, и так далее...
   - Убей его! - приказала Надежда Михайловна. - Римма, убей немедленно на хрен этого панка!
   Тут Римма выдала ей такое, от чего у меня слетели последние остатки травматического шока.
   - Да ну вас в задницу (эвфемизм) с вашей богиней! - непедагогично ответила она, отшвырнув пистолет далеко-далеко, к чертовой матери. - В гробу я вас всех видала... уроды... Сами друг друга убивайте! Я к маме хочу...
   - Сейчас я с тобой голыми руками сделаю то же, что с твоим дружком, - прошипела Надежда Михайловна, поворачиваясь к Шлему.
   Шутки явно кончились. Стараясь двигаться по возможности бесшумно, я расстегнул пояс и снял штаны, а вслед за ними частично стянул с себя боевой костюм, одолженный мне Шлемом. Костюм был мне явно не по комплекции, и при рукопашном задержании неминуемо сковывал бы движения. Морщась от боли в ушибленном пулей месте, я проглотил таблетку быстродействующего анальгетика и встал.
   - Надежда Михайловна! - позвал я в тот самый момент, когда она начала медленными, хищными движениями наступать на Шлема. - Предлагаю вам сдаться добровольно. Вы избавите нас от неприятной необходимости бить вас, скручивать руки, допрашивать с пристрастием... Нам жаль нападать на женщину. Мы гуманисты, и нам по возможности хотелось бы избавить вас от лишних неприятностей.
   Она повернулась ко мне. В глазах ее я увидел отблеск изумления. Потом ее взор скользнул по моим ногам, по лежащим подле них металлизированным доспехам, и она все поняла. Медленным движением она сняла блузку, под которой открылся черный шелковый купальник, обтягивающий тугую грудь вполне совершенной формы.
   - Прощайтесь с жизнью! - медленно, но настойчиво посоветовала она.
   - Ну, это фига с два! - возразил ей Славка. - Мы тебе щас люлей навешаем, мало не покажется. Костями обгадишься, сучонка!
   - Вы не посмеете и пальцем прикоснуться к женщине! - сообщила нам Надежда Михайловна.
   - Мы и не собираемся. Сдавайтесь, и мы отнесемся к вам с должным уважением, - предложил я.
   - Ты умрешь, - упрямо сообщила она, - и твой друг тоже!
   - Вы сами можете серьезно пострадать в схватке! Прошу вас, сдавайтесь добровольно!
   - Никто не смеет противостоять воле Богини!
   - Мы конкретно смеем. Мы сами, типа, избранные воины! Чихать нам на твою богиню, - увесисто заметил Шлем.
   Руки Надежды Михайловны раскрылись в полуготовности к хищной хватке, словно когти охотящейся птицы.
   - Приготовьтесь встретиться с яростью Великой Матери! - воскликнула она.
   Мы оба синхронно встали в боевую стойку и ответили почти хором:
   - Ну, типа, каратэ!
   - Шаолинь, в натуре!
   И началась ужасная битва.
  
   Адепты "Мистерии" перед любым серьезным побоищем накачиваются карсином. Кажется, я уже упоминал,что это за снадобье. Увеличивая физические возможности человека, карсин одновременно сводит его с ума, превращая в ужасного и кровожадного берсеркера. Подумать только, что препарат, из которого научились добывать это зелье, получается путем несложной химической перегонки из общеизвестного лекарства для печени!
   Еще когда адептка произносила перед Риммой свою чрезмерно экзальтированную речь, я заподозрил, что здесь не обошлось без этой химической дряни. Ощущение собственной восторженной силы и правоты, вызываемое карсином, серьезно модифицирует восприятие окружающего мира, снижая уровень критической оценки происходящего. Теперь предположения стали явью - Надежда Михайловна превосходила нас по боевым возможностям чуть ли не вдвое.
   На нашей стороне был профессионализм, опыт... и еще - моя эйдетическая память. Без нее я бы погиб в первые же секунды, когда рука адептки рванулась к моему незащищенному горлу.
   - Брать живой! - крикнул я, пригибаясь.
   Шлем с воплем "банзай!" ударил ее в прыжке ногами, но и сам пропустил скользящий удар в корпус. Я сделал полуверонику, ударил Надежду Михайловну под дых, ушел от контратаки. Она развернулась ко мне. Глаза ее горели нечеловеческой яростью.
   - Торцуй ее, Лис! - воскликнул Шлем, оправившийся от пропущенного удара. В тот же миг я получил удар ногой в голень, одновременно сблокировал выпад в лицо и был вынужден развернуться и отскочить.
   Бац! Рука Шлема врезалась в ухо адептке.
   - На в дычу! - торжествующе заорал Шлем. Я пнул наугад здоровой ногой в бок адептки, почувствовав, как ушибленные пулей паховые связки выразили резкий протест. Тут-то и взыграли от боли кровожадные инстинкты моих предков. Плохо соображая, что я делаю, я повис на Надежде Михайловне сзади, неприлично задрал ее юбку и начал закручивать свободной рукой и ногами длинный подол юбки вокруг ее бедер, туго стягивая их и лишая свою противницу подвижности. При этом я нечленораздельно орал, насколько хватало дыхания:
   - Я... тебе... сейчас... твою... великую богиню... в промежность (эвфемизм)... запихну!..
   Словом, сцена вышла совсем не для Голливуда.
   Тем временем Шлем энергично долбил адептку руками и ногами. Несмотря на ее нечеловеческую силу, выстоять против двоих находящихся в нормальной физической кондиции мужиков ей было слабовато. Она вся ушла в глухую оборону. В итоге мы оба здорово увлеклись процессом избиения, поэтому беда случилась неожиданно.
   Ни я, ни Шлем не успели заметить, когда Надежда Михайловна применила этот прием. Назывался он то ли "поцелуй кобры", то ли как-то еще по-восточному с добавлением пикантной сексуальности, и сила для его выполнения требовалась немалая. Занятый обездвиживанием ног адептки, я не заметил, как ее сжатая щепотью правая рука устремилась мне в грудь. Раздался страшный удар, а вслед за ним - омерзительный, скрипящий хруст, так хорошо знакомый хирургам. По левой стороне моего тела с кажущейся медлительностью разлилось холодное онемение, и я вновь почувствовал, что свет меркнет в моих глазах, на сей раз - куда более убедительно.
   С торжествующей улыбкой Надежда Михайловна подняла вверх окровавленную руку.
   - Нет! - крикнул Шлем. - Неееееет!!!
   Мир вокруг поплыл и начал проваливаться в холодную серую бездну. Сквозь нахлынувшую темную пелену я еще успел услышать грохот выстрела и почувствовать, как мое лицо обдало невыносимым жаром, а затем я рухнул в липкую замогильную мглу.
  
   Когда я пришел в себя, Римма вытирала мне лицо носовым платочком, чистым и надушенным, смоченным в минеральной воде. Шлем стоял на коленях поодаль, у скамейки, и чистил свою ужасную пушку. Подле него лежал наготове выброшенный Риммой "Намбу".
   - Спасибо, Римма, - сказал я.
   Она всхлипнула.
   - Дурацкое... было... шоу.
   - Скажи это, будь добра, руководителям этой вонючей "Мистерии"! Ненавижу эту банду! Склочные бабы, несостоявшиеся поэты, психически неуравновешенные подростки, оккультисты всех мастей... Тьфу! А ведь за ними стоят фашисты. Используют их как хотят, а они этого не понимают. А кто понимает - тот молчит...
   - Как получилось, что она вас не поранила?
   - Я последовал совету поэта Брюсова. Закрыл свои бледные ноги. Вот этими вот металлическими штанинами. И грудь тоже закрыл, хотя об этом у поэта ни слова не было...
   Я кое-как поднялся на ноги и скинул с себя верхнюю часть принадлежащих Шлему лат. На груди расплывался фингал размером со сливу. Куда ни шло, по сравнению со шрамом на морде. Теперь я оставался в кедах и в плавках - явно недостаточная экипировка на кишащей гнусом местности, предположительно зараженной к тому же полчищами мальтийских облитер.
   Кряхтя и пошатываясь, я направился к Шлему.
   - Ты зачем, идиот, стрелял?
   - Извини, Лис, - честно сознался Славка, - я думал, она тебя пришила. Меситься с ней один на один мне было, типа, впадлу, и я ее замочил.
   - Ты что, забыл, что я в твоем бронежилете?
   - Больно уж злорадная у нее была рожа, когда она руку обратно отняла! Я подумал, она у тебя рукой грудь пробила и сердце вырвала! А кровищи было! Так и текла по руке!
   - Это она себе пальцы о доспех переломала. Ты бы ее сделал в два счета после такой травмы. Словом, Шлем, мы с тобой два урода. Упустили явного организатора убийства практикантов. Она бы могла нам много чего интересного порассказать...
   - Ни фига бы она не рассказала! - Шлем закончил чистить оружие и с лязгом закрепил на положенном месте затвор. - Сидела бы с чистыми невинными глазами и трындела про свою великую богиню и про то, как улицы будут залиты кровью непокорных. В задницу это! Ты лучше в ее комнате пошмонай, пока легавые не пронюхали. Там, авось, чего интересного найдешь. А я пока успокою девчонку - слышь, рыдает как! Ты ей тут такой пистон вставил, что Арсенов тебя самого чуть не пристрелил.
   - Дура она, - сказал я в сердцах. - Ну да мы с тобой сильно умные... Иди, двигай к ней, а я пойду переоденусь и к заведующему - с разговором по душам...
  
   В комнате Надежды Михайловны в жилом блоке я обнаружил много интересных вещей. Ловчие щипцы со стеклянной воронкой на длинной ручке явно имели отношение к облитерам. В шкафу под грудой белья нашлась непромокаемая пелеринка с приклеееной к ней биркой "Буксир ПЕТРОВ-ВОДКИН". Записную книжку, большую телефонную книгу и несколько исчирканных тетрадей я даже рассматривать не стал, во избежание неприятных инцидентов, а сразу упаковал в большой полиэтиленовый пакет, чтобы передать экспертам. В туалетной тумбочке обнаружился значок "Мистерии". Как и предполагал Шлем, Надежда Михайловна была в третьем, низшем круге посвящения. Она едва-едва стала Избранной, а уж ни о какой атрибутике вроде жертвенного серпа говорить вообще не приходилось. Значит, ее показания вряд ли имели бы стратегическую ценность. Хотя она наверняка помогла бы пролить свет на многие загадочные события, имевшие место в Арбеевке.
   Что ж, с детективной головоломкой приходилось завязывать. С ней разберутся те, кто имеет на это право и располагает возможностями. Хотя бы мудрый Степан Денисович...
   Я вышвырнул за окно ампулу с карсином, найденную у кровати, и зашагал к выходу из жилого блока. Мне предстоял серьезный разговор с заведующим агростанцией, а я так невероятно устал, что не собирался откладывать его ни на минуту. Мне хотелось поскорее уехать отсюда. Свежий таежный воздух казался мне пропитанным невыносимым зловонием дешевого интриганства, заговоров и смертей...
   Глава одиннадцатая
   Гибель сортира
   - Итак, - сказал я Арсенову, - нашей группе удалось установить, что на агростанции действовал агент секты "Мистерия", заранее запланировавший и осуществивший перевозку в эти края взрослых особей мальтийской облитеры. Арбеевка удачно расположена на самой границе таежного массива, почти еще девственного, совсем недалеко от Владивостока, промышленное и военное значение которого для региона трудно переоценить. Скорость размножения облитер достаточно велика, чтобы уже через один-два года местное население Приморья было бы охвачено паникой и старалось не приближаться лишний раз к районам неокультуренной природы. Дальше - больше. Облитеры проникли бы в городские коммунальные магистрали. Словом, краю угрожала куда более серьезная опасность, чем если бы районом расселения облитер стали бы более труднодоступные и удаленные области.
   Действовавшая на агростанции и поблизости от нее ячейка "Мистерии" работала по мелочи, но уверенно и дерзко. Я больше чем уверен, что адептка, являвшаяся резидентом секты в вашем рабочем коллективе, долго и сознательно провоцировала конфликт между Раисой Николаевной и ее мужем, в то время как другие адепты готовили ее мужа к роли курьера. План их в случае удачной реализации выглядел бы со стороны до неприличия просто. Моряк, поссорившийся с женой, привозит в Арбеевку ядовитых монстров, надеясь с их помощью расправиться с супругой. На него и падает вся ответственность. Никому не нужно разыскивать таинственных заговорщиков, которые устроили весь этот хаос.
   Но план их, естественно, сорвался, как часто случается с наглыми и непродуманно-авантюрными операциями. Сорвался задолго до меня. Все нарушили ваши практиканты, с неуемным молодежным энтузиазмом сунувшие свой нос в творившиеся вокруг безобразия. Адепты "Мистерии" учинили над ними физическую расправу - в противном случае дело сильно попахивало скандалом и разоблачением. Но у этой расправы была оборотная сторона. Муж Раисы Николаевны, до сих пор уверенный, видимо, что какие-то доброхоты помогают ему решить семейные неурядицы, понял, что имеет дело с заговорщиками. Кроме того, на станции появился я - эксперт Комиссии по экологической безопасности, то есть пронырливое существо с тонким нюхом на разные заговоры, оккультные тайны и вообще на "Мистерию". Пришлось им все срочно переигрывать. Для начала они избавились от курьера. Потом попытались связать нитями заговора Раису Николаевну. Как именно это было сделано, я так и не понял, однако у меня возникло странное предположение, что в ее корвалол или другое сердечное лекарство подмешали афродизьяк. Так называются вещества, действующие на мозг как сексуальные стимуляторы, и адепты "Мистерии", провозглашающие себя наследниками разных матриархальных тайн, вечно имеют в запасе разные природные и синтетические яды, одурманивающие психику неконтролируемым желанием. Во всяком случае, у меня нет других объяснений тому, что мы с вами видели в ту ночь на подворье у участкового.
   - Тогда почему она побежала именно к участковому?
   - Думаю, она сперва нашла труп мужа, а добродушная Надежда Михайловна дала ей вместо успокоительного афродизьяк. Обычно сильно взволнованные люди имеют привычку возвращаться к себе в постель и ждать, пока подействует принятое лекарство, а в "Мистерии" господствует убеждение, что их идеи лучше и глубже всего воспринимают именно люди, изнывающие от неудовлетворенного полового желания. Но сердце Раисы Николаевны куда здоровее, чем выходит по ее словам. Поэтому она решила для начала успокоить свою совесть и рассказать все участковому, а уж в пути ее прихватило. Впрочем, я не буду настаивать на этой версии событий. Это просто одно из объяснений.
   - За что же вы кричали на Римму?
   - За ее глупость и за хамство, а заодно - чтобы привлечь к себе внимание адептки. Такие, как она, обожают актерскую игру и всяческие шоу. Адептка, кстати, уже доигралась - Шлем пристрелил ее, когда она собиралась нас убить. Теперь насчет Риммы. Надежда Михайловна с материнской заботливостью обрабатывала ее психику, чтобы в итоге склонить в свою веру. Это у них тоже в порядке вещей - мятущийся молодой человек, уставший от несправедливости и злобы окружающего мира, обретает покой в тихой гавани новой религии. Думаю, кстати, что она и насоветовала Раисе Николаевне вызвать Римму сюда, что та и сделала, вопреки всякой логике и здравому смыслу. Римма наверняка сыграла краткую, но важную роль в произошедших событиях. Скорее всего, как я и предполагал, она стала посредницей, которой Надежда Михайловна поручила устроить финальную встречу ее отца и матери. Впрочем, этот вопрос выходит за рамки моей компетенции. Я приехал сюда заниматься облитерами, и я ими займусь.
   - Один вопрос. Больше адептов у нас нет?
   - Не знаю. Думаю, что нет, иначе они бы крутились поблизости после эвакуации и уж без сомнения пришли бы на помощь Надежде Михайловне. Захват действующего резидента секты явно угрожал разоблачением всем остальным адептам. Думаю, что этот гадючник мы вычистили...
   Арсенов вздохнул с облегчением.
   - А Бронштейн точно не адепт "Мистерии"? - с надеждой в голосе спросил он.
   - Ну что вы! Это совсем другой тип нервной организации! Аркадий Самуилович - типичный нонконформист. Он энергичен, молод, по-видимиму, талантлив, и его мучительно раздражает вся та несправедливость и уродство, которые он видит вокруг. В частности, его бесит и злит его заведующий, который тихо, с добродушным видом поворачивается, как флюгер, куда дует ветер, под давлением разных новомодных идей. Он не может спокойно смотреть, как талантливый и добрый человек гибнет в нравственном смысле сам и губит окружающих из-за своей слабохарактерности и твердой уверенности, что зло всегда победит, что в жизни никому и ничего не удастся сделать, а можно только прожить ее, попытавшись не замарать рук. Он ненавидит приспособленчество и нравственную мягкотелость, но не может переносить свою ненависть на невиновных, в сущности, людей, поэтому подменяет ее революционным фрондерством. Я тоже иногда так делаю. Нет, Бронштейна из списков потенциальных адептов вы можете смело исключать...
   - Эк, я смотрю, вы за нас круто взялись, - мягко сказал Арсенов. - Сперва Римму через колено, теперь меня на экзекуцию... Поживете с мое, Валя, и поймете, что все, что я вам говорил, правда. Не может человек ничего сделать. Его несет по жизни, куда судьба повернется, вот и все. А зло - оно всегда сильнее...
   - Тут вы неправы. Добро сильнее зла, хотя и платит за свои победы более дорогой ценой. Дело здесь в том, что добро и зло - не абстрактные понятия, а конкретные, применимые нормы оценки поступка. То, что хорошо и правильно для максимального количества людей, что несет в себе меньше вредных последствий, чем все его альтернативы - это и есть добро. В истории не было ни одного случая, когда торжество злых сил, торжество хаоса и разрушения было бы вечным. Добро неминуемо побеждает зло, в прошлом, сейчас и в грядущем. А победив, добро поставит зло на колени, унизит и жестоко убъет. Это объективный закон природы.
   - И вы верите в это?
   - Верю, и по мере сил стараюсь служить добру. Мы уже говорили об этом той ночью, у клуба. Своей пассивностью и непротивлением я приближаю наступление эры бесконечных страданий, угрожающей всем нам. Своими делами, проходящими раз за разом нравственную оценку, - отдаляю ее. Вы - другое дело. Вы старались быть добрым и мягким начальником, не лезть в жизнь ваших сотрудников и не совать нос в творящиеся вокруг темные дела. Результат? Больше десяти человек погибло, несколько серьезно пострадало, ваш коллектив, по сути, распался, а вверенная вам станция превратилась в рассадник опасных монстров!
   - Оставим этот разговор, Валя, он ни к чему не приведет. Вернемся к облитерам. Персонал я эвакуировал, а дальше?
   - Езжайте во Владивосток. Вам предстоит серьезный разговор с вашим начальством.
   - А вы?
   - Наша миссия еще не закончена. Мы улетим на вертолете, когда закончим все свои дела.
   - Скажите только одно. На базе остались облитеры?
   - Полным-полно, - ответил я, выходя из машины.
   - Где же они все? - воскликнул Арсенов, высовываясь со своей стороны из окошка.
   - Как по-вашему, где еще в принципе могут гнездиться такие твари? - рассеянно ответил я вопросом на вопрос и направился восвояси.
  
   Шлем помогал мне собирать страшное одноразовое оружие, которым наградил меня еще перед поездкой. Должен заметить, что без непосредственной помощи Славки я вряд ли разобрался бы в особенностях его сборки. В нем было очень много старательно перепутанных проводочков, сочленений и клипс. Не знаю, чем бы оно могло мне помочь в любой нормальной боевой ситуации...
   Вертолет пожарной охраны приземлился в пятистах метрах от строений базы, на дороге. Мы взялись вдвоем за собранную нами хреновину и потащили ее к вертолету. Штурман Витек с удивлением присвистнул, рассмотрев наш груз.
   Арсенов маячил тут же, в кабине вертушки.
   - Все оборудование эвакуировали? - спросил я.
   - Вывезено подчистую. А это что за ужасное творение техники?
   - Одноразовый реактивный огнемет, - объяснил я. - Давайте улетать отсюда поскорее! Личинки облитер могут вот-вот вывестись, а я не хочу оказаться в положении убегающего персонажа из американских фильмов ужасов.
   - А огнемет-то зачем?
   - Взорвать разом весь ваш вонючий сортир! - объяснил Шлем, усаживаясь в вертолет.
   - Молодой человек! - строго сказал Арсенов. - Вы говорите о моей станции, которой я отдал много лет жизни, и говорите о ней в очень неуважительном тоне.
   - Нет, - вступился я за Славку, - он говорит именно о вашем сортире. О будке на два очка, стоящей за лопухами на отшибе.
   - Ей же не пользуются почти год!
   - В том-то и дело, - сказал я. - С тех пор, как вы наладили в жилом корпусе биотуалет, старая деревянная будка вряд ли использовалась по прямому назначению. А сегодня утром, поскольку жилой блок был закрыт на карантин, мой коллега, - я похлопал Шлема по плечу, - категорически отказался бегать за угол бытового корпуса по примеру аборигенов и потребовал указать ему место, где он смог бы удовлетворить свои потребности более или менее цивилизованным путем. В отличие от сотрудников станции, он был облачен в металлические доспехи и не боялся пасть жертвой облитеры по дороге до сортира. Зато ему было бы очень сложно снять свою броню, а потом надеть ее обратно, находясь на открытой местности среди незнакомых людей...
   - Ты кончай про меня, ты про толчок рассказывай! - предложил Шлем.
   - А в чем, собственно, здесь разница? - безмятежно спросил я. - Рассказываю все как есть. Так вот, мой коллега воспользовался вашим сортиром, а по возвращении - в красках описал мне свои впечатления от него. Главным из них было то, что выгребная яма, по его словам, переполнена выше краев и воняет хуже прокисшей блевотины. Зная обычную экспрессивность его речи, я сперва не придал его словам особенного значения, но позже задумался и пришел к кое-каким выводам. Особенно если учесть, что его описание слово в слово совпало с моими собственными ощущениями в той ужасной ямине, которую мы сожгли во время облавы...
   - Вот какой я крутой! - обрадовался Шлем. - Я тут на ваших облитер, оказывается, дважды испражняться (эвфемизм) ходил!
   - Ну и гадость! - вырвалось у Арсенова.
   - Воистину, пакость беспредельная. Ну да так оно и есть - дрянь к дряни липнет. Я уж не знаю точно, выбросили туда личинок адепты, опасаясь обыска на станции, или они сами сползлись на запах человека. Меня удивило, помнится, что облитера, по всем повадкам явный хищник, искусала мои постельные принадлежности. Похоже на то, что ее привлекает запах человеческого тела. Как бы то ни было, в сортире теперь рассадник облитер. Органики там достаточно, и боюсь, что это гнездо уже начало приносить первые плоды.
   - А если адепты спрятали облитер в лабораторной посуде? Или в оборудовании? Ведь это все сейчас везут во Владивосток!
   - Я предупредил органы международной безопасности ООН. Все, что вывезено с агростанции, пройдет досмотр и карантин. Разве что местные власти слишком уж активно воспротивятся. Тогда придется их...
   - Замочить на хрен, - докончил мою мысль Шлем.
   - Проверить на предмет связи с экологическими террористами, - выдал я собственную версию. - Что-то уж больно регион у вас беспокойный... Вот, скажем, мне говорили, что в бухте Посьет какие-то подростки играют в оборотней - защитников дикой природы, и что по ночам они нападают на людей...
   - Проклятье! - с чувством сказал Арсенов. - У меня там дочка в летнем лагере. Не случилось бы чего!
   - Ладно, - сказал я. - Надо улетать отсюда. Расследование закончено, меры приняты. Остались сущие пустяки - подчистить за собой.
   Винты машины закрутились, наполняя воздух треском и гулом. Вертолет поднялся в тучах пыли и сделал круг над покинутой, обезлюдевшей агростанцией. Я отдал прощальный салют флагам ООН и России, развевавшимся на флагштоках над самыми большими корпусами. Набирая высоту, стрекочущая машина поплыла в сторону Арбеевки. Поселок тоже был эвакуирован, во избежание эксцессов. Дома впереди стояли пустые и тихие. Вдалеке мерцало шоссе.
   Витек наклонился к нам и крикнул, перекрывая гул мотора:
   - Пилот спрашивает, когда из огнемета стрелять будете!
   - Как дистанцию наберем! - заорал Шлем в ответ. - Только сортир из виду не потеряйте! Мишень нашу!
   - А какая вам нужна дистанция?!
   - Сущие пустяки! - крикнул Шлем, выдвигая свое оружие в открытую дверь. - Километров пятнадцати-двадцати вполне достаточно!
   Бравые авиаторы синхронно покрутили пальцами у виска, но спорить не стали.
  
   Когда машина зависла над Арбеевкой, я перехватил у Шлема управление его адской машиной и припал к оптическому прицелу. Сортир, обреченный на аутодафе, едва виднелся в перекрестье коллиматорных нитей. Это означало, что тонкий, невидимый еще в подкатывающих вечерних сумерках кодированный луч лазера уперся точно в крышу незамысловатого строения.
   - Дистанция по лидару - шесть километров двести семьдесят метров, плюс-минус двадцать метров, - сообщил Шлем, благодаря шлему принявший на себя обязанности телеметриста. - Можно стрелять!
   - Очки раздай, - бросил я через плечо.
   Шлем натянул мне на голову темные очки в форме полумаски из гибкой пластмассы, закрепленной широкой резинкой. Такие же очки он раздал членам экипажа и Арсенову.
   - Это еще зачем?! - крикнул мне в ухо пожилой ботаник.
   - Для защиты! - ответил я и нажал на спуск.
   Смертоносный аппарат вздрогнул. Из его недр вырвалась короткая толстая ракета со смешными крылышками по бокам, похожая на детский самолетик. В зеркальце прицела блеснул зеленый огонек.
   - Цель захвачена! - заорал я, натягивая очки и втаскивая обратно ненужную уже трубу. - Пилоты! Выключить все двигатели и приборы! На авторотации на посадку!
   Пожарные-вертолетчики послушно, как в армии, исполнили приказ. Сквозь очки я увидел, как над лесом потянулась к цели сверкающая огненная струя ракетного следа. Рев моторов стих, вертолет снижался на широкую и удобную площадь перед поселковым клубом.
   - Зачем очки? - Арсенов по-прежнему вертел их в руках.
   - Да наденьте же, ради бога! - прикрикнул я на него.
   Заведующий агростанцией пожал плечами и плотно натянул очки на глаза. Вертолет довольно жестко коснулся земли. Меня подбросило и швырнуло вперед, на пилотское сиденье. Я вякнул, но стерпел. Пилоты, понявшие, что их не разыгрывают, с явной тревогой надели свои очки.
   - Двенадцать секунд осталось, - сказал Шлем.
   Значит, осталось шесть. Пять... Четыре... Три...
   Вспышка!
   Яркое полотнище пламени осветило вечерний лес и поселок. Этот свет, жестокий и резкий, выхватил на мгновение все детали окружающего мира, заставив их переливаться и сиять в немыслимом контрасте. Сквозь обшивку вертолета, сквозь стекла и лесную глушь мы ощутили порыв адского жара, коснувшийся наших лиц. Затем последовал удар. Содрогнулась земля, с металлическим лязгом подбросив на месте вертолет, а следом за ней, казалось, рванулся сам воздух - деревья, как сухой ковыль, пригнулись сперва в одну сторону, потом с треском метнулись в другую, теряя ветви и целые огромные сучья... И напоследок докатился грохот - страшный, многоголосый низкий рев, бессловесный хорал тысяч распахнувших свои пасти жадных чудовищ. Вертолет зашатался и едва не опрокинулся. Отовсюду слышался звон вылетающего, бьющегося стекла.
   - Брахма астра, - сказал я, снимая очки.
   - Что? - нервно спросил Арсенов. - Что вы сказали?
   - Последний аргумент цивилизации. Это оружие - финальная ставка сил добра и прогресса в споре со всякой нечистью. Никому еще не удавалось один на один противостоять его мощи. Давайте-ка улетать отсюда! Пока не случилось еще что-нибуь неприятное...
   Моторы вертолета загудели, набирая силу, способную поднять шестерых людей и их груз в воздух.
   - Это был атомный взрыв? - спросил Витек. - Да?
   Я не ответил.
   Покачиваясь и дрожа во вновь образовавшихся атмосферных потоках, вертолет плавно взмыл в небеса, держа курс на Владивосток. В боковых окнах отчетливо видна была дымная пелена, застилавшая лес там, где еще несколько минут назад простирались опытные делянки агростанции, частично поросшие так вдохновлявшей Римму сурепкой. Над этой мглой, сквозь которую местами пробивались языки пламени, клубился, как надгробие, гигантский черный гриб, упиравшийся верхушкой в темно-синее вечернее небо. Гриб рос ввысь, достигая в высоту уже почти километра. Его шляпка, выбрасывающая языки дыма, уже касалась собственной тенью далекой стали Тихого океана.
   Я повернулся к Шлему.
   - Сколько в этой штуке было тротилового эквивалента?!
   - Сто тонн! - крикнул он. - Всего сто тонн!
   - Вот радости будет пожарным! Столько всего тушить!..
   - А радиация там сильная?! - повернулся к нам Витек.
   - Да вообще почти нет! - успокоил его Шлем. - Лет через десять там уже снова жить можно будет!
   Я бросил взгляд на Арсенова. Заведующий бывшей агростанцией смотрел в окно, неподвижный и бессловесный, как статуя. Только губы его шевелились и дрожали, словно он читал молитву. Или обвинительное заключение.
   - Интересно, - спросил я у Шлема, - как ты рассчитывал, что я воспользуюсь таким оружием в опасной ситуации?! Ты о чем думал?!
   - Ну, я, типа, думал, - ответил Славка, - что ты в опасной ситуации захочешь из этой штуки в кого-нибудь бабахнуть!
   - И что бы я тогда, интересно, сделал? - саркастически осведомился я.
   - Тогда, - гордо провозгласил Шлем, - ты бы его точно замочил!
   Я повернулся к иллюминаторам, решив на сей раз оставить реплики Шлема без комментариев.
   Вызвездило.
   Вертолет с ревом уносился в темнеющую даль.
  
   Два последующих дня я провел исключительно насыщенно и столь же исключительно скучно. Отчеты, объяснительные, официальные отношения и даже два интервью заполонили мою жизнь с утра до вечера. Все официальные чиновники сходились на том, что эксперт из меня исключительно хреновый, что я принес больше вреда, чем пользы, а напоследок взорвал за собой агростанцию и поджег тайгу, нанеся ущерб родному государству. Неофициальные же лица, наоборот, выражали мне всяческое одобрения и даже представили на мое рассмотрение список мест Приморского края, подлежащих в ближайшее время новому атомному удару. Список этот, являющийся актом демократического народного волеизъявления, и поныне хранится у меня среди других любопытных артефактов, привезеных из дальних странствий.
   Шлем куда-то пропадал все это время - видимо, торчал на владивостокских моторынках, куда попадает немало дешевых запчастей из Японии. Раза по четыре на дню он звонил, чтобы справиться, все ли со мной в порядке, после чего опять исчезал с горизонтов.
   Выяснилось, что в одном из фарфоровых контейнеров для образцов, вывезенных с агростанции, сидело полтора десятка взрослых облитер. Эксперты Комиссии по экологической безопасности, таким образом, получили достаточный материал для самых развернутых и садистических экспериментов над мелкими тварями, уже прозванными местной прессой "монстрами-убийцами из ада".
   Район Арбеевки был оцеплен войсками ООН.
   Маму Риммы выпустили из-под стражи, но я так и не узнал, чем все кончилось и что с ней на самом деле случилось. Думаю, она и по сей день считает меня редкой сволочью, как, впрочем, и всех остальных обитателей нашей планеты. Но я от ее мнения не очень страдаю.
   Когда улеглась официальная шумиха, местный представитель Комиссии по экологической безопасности купил нам обоим билеты на самолет до Санкт-Петербурга за счет бюджета службы, считая это малой ценой за то, чтобы мы убрались поскорее.
   Провожать нас явились Арсенов и Римма.
   Ботаник подошел ко мне и тихо сказал:
   - Валя, я попробую учесть все, что вы мне сказали. Может быть, окажется так, что вы правы в своей жизненной позиции, а я старый болван. Но прошу вас, задумайтесь - ведь может оказаться и наоборот!
   - Может, - ответил я. - Но жизнь, к сожалению, не ждет от нас, когда мы сформулируем свою позицию. Она просто ставит нам задачи, а мы решаем их. И очень сложно перерешать заново то, что уже решил однажды неправильно...
   - Рад, что вы уже понимаете это, - улыбнулся Арсенов и пожал мне руку.
   К нам подбежал запыхавшийся Бронштейн.
   - Товарищ Патрикеев! Сувенирчик возьмите!
   Сувенирчиком оказалась штормовка с лейблом агростанции "Арбеевка".
   - Я ее упер, - виновато сказал Арсенову Аркадий Самуилович. - Ну, товарищ, до свидания! Будете еще в наших краях - не откажите в любезности зайти в гости. Вот вам мой электронный адрес, а вот домашний...
   Сунув мне две бумажки, он тоже протянул мне узкую смуглую ладонь.
   - Hasta la victoria siempre! - пожелал я ему, подняв кулак в салюте.
   - Консалюдос, компаньеро! - воскликнул Бронштейн, метнув при этом на Арсенова победный взгляд.
   Я перевел взгляд на Шлема. Шлем в углу целовался с Риммой. Для удобства он даже поднял стекло шлема, что в принципе бывало с ним только по особым случаям.
   Я подошел к ним, поскольку уже второй раз объявляли посадку на наш рейс, и надо было торопиться.
   - Простите меня, Римма, - попросил я.
   Она оторвалась от своего занятия и смущенно посмотрела на меня.
   - Наверное, я всю жизнь вела себя как полная дура, - ответила она.
   - Мне не хочется вам об этом напоминать. Думаю, вы стали гораздо более хорошим человеком.
   - Это оттого, что я много плакала...
   - Нет, дело не в слезах. Некоторые всю жизнь рыдают в подушку, а толку нет... Будьте счастливы, Римма!
   Осторожно пожав ей руку повыше локтя, я попрощался и пошел на летное поле. Нас со Славкой пропустили мимо турникета - заботливый представитель Комиссии договорился, чтобы нам не устраивали досмотра. Суровые худощавые люди с крючковатыми носами и волевыми подбородками, в камуфляже и голубых касках с надписью "UN", спокойно козырнули нам и открыли выход.
   Мы разместились в самолете, и я стал смотреть на аэровокзал, надеясь кого-нибудь разглядеть за стеклами фронтона. Но стекла были тонированные, а самолет стоял слишком далеко. Тогда я перевел взгляд на Шлема. На его коленях лежал прямоугольный газетный сверток.
   - Что это? - спросил я.
   - Книжка такая зашибенная, - ответил мой друг. - Это она мне подарила, чтобы я культурно просвещался.
   Я силой отобрал у него сверток, разорвал газету и увидел "Справочник онаниста" в знакомом переплете из коричневой кожи. Облитер между страницами не было. Я вернул книгу Шлему и облегченно вздохнул.
   Потом самолет стремительно разбежался по бетонке и взмыл в синеву. Сделав круг над островом Русский, машина набрала высоту и понесла нас на запад. В иллюминатор было видно дымное марево в стороне Ливадийского хребта, над многострадальной агростанцией "Арбеевка". Солнечный луч сверкнул на броне ооновского танка, одиноко стоявшего на шоссе среди дымной пелены, и мрачная картина исчезла из наших иллюминаторов.
   Мы надолго покидали Владивосток. Если, конечно, не навсегда.
   Глава двенадцатая
   Вроде эпилога
   Я полуразлегся на диване в кабинете Анофриева, заложив ногу за ногу, и попросил кофе капучино. Проф налил мне чашечку, и я по-сибаритски принялся смаковать напиток, наблюдая за охотящимися листолазами в профессорском террариуме.
   На столе у Профа под слоем пыли по-прежнему лежала открытка с эскулаповым полозом.
   - Защитник экологии, - скептически сказал Анофриев, рассматривая меня прищуренными глазами. - Триумфатор!
   - Угу, - согласился я. - Мы опять победили. Где моя медаль?
   - Изумительной чистоты операция! - продолжал язвить профессор. - Научная группа экспертов! Вы ухлопали двоих людей...
   - По фрагу на рыло, - согласился я.
   - Вы подожгли тайгу, уничтожив пожаром восемьдесят и заразив радиацией три гектара. Вами разрушена агростанция вместе с экспериментальными делянками и образцами сельскохозяйственных культур. Значительный ущерб причинен поселку - этому... как его... э... Спасску и Волочаевке...
   - Поселок назывался Арбеевка, - поправил я Анофриева.
   - Вот именно что назывался. Работе государственной власти и правосудия вы тоже успели создать массу помех.
   - Это потому, что в стране бардак, - объяснил я.
   - Замечательно! Теперь я понимаю, почему в этой стране всегда бардак! Это из-за студентов! Вы прошли по южному Приморью, как опустошительное торнадо, оставляя за собой след из трупов, плачущих женщин, пепелищ и атомных грибов!
   - Зато мы победили, - сказал я, допивая капучино. - В Приморье больше нет облитер. А у экспертов нашей Комиссии облитеры, наоборот, есть. И они могут создать против них эффективное биологическое оружие. А каковы ваши успехи, профессор Анофриев? Удалось ли вам справиться с доктором Августином Германом?
   - Ну... э... я же говорил... Этот Герман оказался скользкой тварью.
   - Он смог оправдаться в суде?
   - Да... в общем, до суда дело не дошло... Он... э... получил за облитеру... м-м...
   - Пулю? Срок на каторге? Пожизненную высылку на остров Святой Елены?
   - Да нет... Как бы это сказать? Он получил за облитеру премию в десять миллионов долларов от движения "Зеленая планета". Теперь выступает по телевидению и рассказывает, какую замечательную штуку он придумал. Многие страны готовы у него закупить эту тварь.
   - А привезенные нами материалы не заставят эти страны передумать?
   - Пока не знаю. Возможно. Впрочем, мне уже звонили из нашей госбезопасности - с неясными угрозами. Рекомендовали в моих собственных интересах не выступать с рассказами про облитер и никому не передавать собранные тобой материалы.
   - А вы что ответили?
   - Да послал их на три буквы. Спросил, что это за госбезопасность такая, если мирных ученых пугают, а своих граждан от облитер защитить не могут.
   - А они что ответили?
   - Сказали, что это не моего ума дело. И что защищать каких-то там граждан от кого бы то ни было - не их обязанность. Граждане, мол, сами о себе позаботятся. Вот так-то, Лис...
   - Ну их на фиг, в самом деле! А вы, случаем, не знаете, что было в бумагах той адептки?
   - Там было много интересного. Но особой ценности все это не представляет. Любопытно, кстати, как ты ее вычислил?
   - Я просто сыграл на ее любопытстве - орал на всю станцию, что знаю, кто преступник. Но вообще-то я ее и раньше подозревал. С того момента, как обнаружил, что мои вещи съедены облитерой. Я расспросил ее, как она это узнала, а она сказала, что застала весь этот бардак у меня в комнате, когда предыдущим вечером зашла со мной побеседовать. Но у меня комната была заперта, и единственный ключ при себе - я заведующему сразу сказал, что у меня там ценное оборудование...
   - Это какое такое у тебя было ценное оборудование? - ехидно заинтересовался Проф.
   - Да бомба эта... Ну, в общем, я еще тогда отметил для себя, что дело тут нечисто. Правда, и особенных подозрений тоже не питал. Решил, что тип, покушавшийся на меня, просто взломал отмычкой дверь.
   - А что все-таки произошло с этой дамой? Почему она побежала соблазнять участкового, и почему тот ее потом вдруг арестовал?
   - Это вряд ли связанные вещи. Степан Денисович арестовал Раису Николаевну, когда до него дошло, что со станции куда-то загадочным образом подевался ее муж. Причем не исключаю, что он просто задержал ее и увез для ее же собственной безопасности - на случай, если ее супруг был бы еще жив, водил компанию с террористами и злоумышлял какую-нибудь каверзу... Этот участковый инспектор мне, между прочим, очень понравился. Он все время думал о том, как предотвратить новую беду, а не о том, как отомстить виновникам уже случившихся безобразий. Очень правильное понимание роли государственных правоохранительных структур, вы не находите?
   - Да уж.
   - Он мне даже автомат трофейный отдал, когда понял, что на меня охотятся. Поэтому я уверен, что он сделал все мудро и правильно, задержав Раису Николаевну, хотя и не знаю точно всех его мотивов. А вот почему она к нему прибежала на подворье в голом виде... Подозреваю наркотик, но есть и много неучтенных возможностей. Здесь остается только гадать. Маловат я еще...
   Анофриев промолчал. Было видно, что его обуревает груз собственных гипотез на эту тему.
   - Кстати, хотел спросить, - сказал я. - Не удалось выяснить, кто был этот тип, стрелявший в меня?
   - Ни малейших свидетельств.
   - Он показался мне очень знакомым...
   - Может быть, ты где-то там же мельком видел его?
   Я напряг память.
   - По речевым характеристикам, да и вообще по манерам, он был похож на Сержа Майкова - помните, я вам рассказывал про парня из конвойных войск, которого встретил в поезде! Но Серж был здоровенный шкаф, а этот тип - классический активист "Мистерии" в первой стадии. Полный сопляк, хотя вполне жилистый и тренированный...
   - Любопытно. Может быть, это был его брат? Вообще, если бы не встреча с Сержем Майковым, я так понимаю, что ты бы и в Арбеевку не попал, а занимался бы расследованием гибели "Грома" где-нибудь между Фокино и Находкой. То есть в относительно цивилизованных местах, где за просто так атомный взрыв не устроишь.
   Я вздохнул, вспомнив, как Анофриев чуть было не устроил собственноручно атомный взрыв у Бранденбургских ворот в Берлине. Причем калибр снаряда там был явно побольше, чем в нашем случае...
   - Словом, этого Сержа Майкова надо бы проверить, - резюмировал Проф. - Что еще?
   - Да все, собственно, - сказал я, почесывая изъеденное дальневосточным гнусом тело.
   Анофриев грузно поднялся из кресла и медленно подошел к террариуму, положив ручищу на его крышку. Крошечные разноцветные лягушечки, завидев профессорскую длань, стремительно попрятались в укрытия. Кишевшие за стенками террариума дрозофилы одна за другой в ужасе сложили лапки и попадали со стекол вниз.
   - Тебя что-то мучает, Лис, - сурово сказал профессор. - Выкладывай, как на духу. Что вы еще натворили?
   Я помолчал.
   - Да ничего мы больше не сделали, - сказал я наконец. - и так достаточно. Просто... сомнения гложут.
   - Не поделишься?
   - Поделюсь, да только без особой радости. У меня, может, возрастной кризис, а вы будете все это слушать...
   - Отчего же? Послушаю. У меня тоже возрастные кризисы бывали. И еще будут обязательно. Мне вот, к примеру, скоро пятьдесят. Ты знаешь, Валя, что это такое - пятьдесят лет?
   - Еще не знаю, - честно сказал я.
   - Узнаешь... надеюсь. Осознавать, что тебе уже полвека, чувствовать, что ничего, по сути, не сделано, и при этом видеть, как вокруг тебя медленно рушится весь мир - очень неприятное чувство. Так что рассказывай смело, что у тебя стряслось. За слабость я это уж точно не посчитаю.
   - Дело не в слабости... Понимаете, меня тоже беспокоит, что на каждом задании, связанном с "Мистерией", я пру напролом, как танк. Меня не смущают трупы и взрывы - то есть абсолютно, в буквальном смысле не смущают. Это война, и начали ее не мы. Убитые мной люди отнюдь не снятся мне по ночам, как об этом любят писать в разных книжках... Меня пугает другое. Гоняясь за "Мистерией", мы раз за разом встречаемся с ее адептами на территории - в широком смысле слова, - других людей, не имеющих отношения ко всем этим делам. Не все из этих людей готовы помогать нам. Некоторые сочувствуют идеям "Мистерии". Некоторые просто не понимают сути происходящего. Кроме того, многие из них не так хороши, как бы лично мне хотелось. Я уж не говорю про те бесчисленные конфликты, от бытовых до социальных, которые одним концом увязают в каких-нибудь делах экологических террористов, но сами по себе находятся по большей части вне прямой зоны наших интересов. И вот, встречаясь с жизнью этих людей, мы идем по ней, утюжим ее, как линейный крейсер идет через косяк мигрирующих рыб. Толкаем, распугиваем, манипулируем, угрожаем, губим их имущество, используем их в своих целях... Я понимаю - сейчас нам нужно думать прежде всего о победе. Случайные жертвы у нас встречаются чрезвычайно редко - мы защищаем мирное население. Но мне жалко тех людей, которые по глупости, невежеству или непониманию оказываются в тенетах "Мистерии", а потом почти неизбежно попадают под каток нашей мощи. Для них это колесница Джаггернаута.
   - А пусть не связываются с кем попало, - сварливо посоветовал Проф. - Мы не секретная ложа суперменов-любителей. Любой, кто подумает мозгами и поймет, что с нашей планетой происходит что-то не то, должен пошевелить задницей и занять свое место. В том строю, в котором считает нужным. Почему мы должны отвечать за их выбор, пусть и неправильный?
   - Думаю, - сказал я, - если мы в самом деле вознамерились спасать этот мир, мы должны отвечать за все. По крайней мере, за все, что в нашей власти. Мне тут довелось поспорить с Арсеновым о добре и зле, и я все ждал, когда же он выскажет свой козырный аргумент - о том, что добро всегда несет в себе корни зла, и тому подобное. В таких спорах это всегда неотразимый ход. Диалектика, знаете, и все такое. Но я еще тогда подумал - неужели так уж сложно подумать о последствиях того, что мы делаем, и хоть как-то минимизировать влияние отрицательных возможностей, заложенных в наши действия? Хотя бы - не умножать степень страдания для этих несчастных людей, запутавшихся в бреде поклонников "Мистерии" и прочих подобных организаций? Разве они так уж виноваты, что общество почти тридцать лет внушало им подспудно все эти благоглупости?
   - Виноваты, и изрядно! - отрезал Анофриев. - Те, кто на нашей стороне, жили и росли в точно том же обществе, в той же среде. Но они думают мозгами, и, как следствие, умеют отличать нормальные вещи от фашистской демагогии. Сотрудничество с темными силами, а не наши действия - вот что ведет к гибели тех, кого ты сейчас защищаешь. Суд истории все равно осудит их и признает виновными в бесчисленных злодействах. Это закон общества. Чего же ты хочешь для себя лично?
   - Я хочу, - задумчиво ответил я, - совсем немногого. Я хочу, когда вы в очередной раз усядетесь покрепче и будете судить всех виновных этим самым беспощадным судом истории, сидеть от вас одесную, весь в белом. И просить о милосердии, заступаясь за разных придурков, не слишком-то сознательно влипших во всю эту грязь. Вроде Риммы с ее семейством.
   Профессор отошел от террариума. Ядовитые лягушки мигом повылезали из своих укрытий и вернулись к любимому повседневному занятию - жратве. С их точки зрения, нависшая над их жизнью гроза миновала.
   - Думаю, что смогу исполнить твою просьбу, - сказал мне Анофриев. - Это совсем нетрудно. Но знай, что в таком случае по левую руку от меня будет сидеть твой приятель Шлем, с огненным мечом в руке и гневом во взоре. Это на тот случай, чтобы кто-нибудь из настоящих виновников не избежал ответственности.
   Мы посмотрели друг на друга и расхохотались, вообразив себе эту картину.
   - Вот что, Лис, - сказал Проф, - езжай-ка ты развеяться. Я через знакомых достал тебе визу и трехдневную турпутевку на Мальту. Проветришься у теплого моря, погуляешь, передашь привет академику Фробио. Мальта, кстати, славится ныне своей уникальной популяцией эскулапова полоза. Elaphe longissima, - повторил он по-латыни, протягивая мне открытку со стола.
   - И, кроме того, Мальта - это родина Oblitera melitensis, облитеры мальтийской, - добавил я.
   Приложения
   О латинской номенклатуре
   Современный уровень научной безграмотности населения превосходит всякие разумные пределы, поэтому в целях лучшего понимания разговоров между Патрикеевым и некоторыми представителями ученого мира автор считает необходимым дать в приложении минимальные сведения, касающиеся латинской номенклатуры названий живых существ, населяющих нашу планету.
   Номенклатуру названий в ее нынешнем виде ввел в употребление в конце XVIII века ученый-натуралист Карл Линней. Согласно его предложениям, любое живое существо принадлежало к некоему виду, объединяющему всех похожих друг на друга существ. Виды объединялись в более крупное семейство - род, включающий в себя похожие виды.
   Родам и видам давались латинские названия, так что всякое живое существо, описанное с помощью линнеевской номенклатуры, имело родовое название и видовое. Например, Typha latifolia - рогоз широколистный (болотное растение), Homo sapiens - человек разумный, Oblitera melitensis - облитера мальтийская (искусственно выведенное живое существо, о котором рассказывается в этой книге). В соответствии с правилами латинского языка, которые здесь не приводятся, ударение в названиях родов и видов ставится на второй или третий слог от конца. Если латинские названия живых существ употребляются в разговорной русской речи, по падежам и числам они не склоняются.
   После Линнея систематикой и классификацией видов занималось множество ученых. В удобную систему были добавлены и новые группы более высокого, чем род, уровня - семейства, отряды (только для животных), классы, типы и наивысший из уровней классификации - царства. Современная биология и экология немыслимы без четкой систематической классификации живых существ, постоянно подвергающейся обновлениям и ревизиям. Занимается этой классификацией наука таксономия.
   О движении "Мистерия"
   Культ "Мистерии" зародился, судя по официальным источникам, в 1976 году в США, где несколько десятков учредителей секты сплотились вокруг писательницы Элис Уичкрафт (настоящая фамилия - Розенберг), создавшей в литературной версии все основные мифы и легенды "Мистерии". Согласно этим мифам, в древности на Земле царил Золотой век. Миром правила женская богиня - олицетворение природы, имевшая физическую ипостась. Ее слуги "уничтожали слабых и злых", не давая миру выродиться или впасть во зло. Девять дочерей Великой Матери - младшие богини - отвечали каждая за свой аспект бытия, в то время как многочисленные жрицы и воины следили за остальной частью человечества, не давая ему впасть во грех. На Древе Жизни каждая из дочерей старшей богини привила свою ветвь, полную прекрасных плодов - охота, странствия, физическая любовь и другие проявления анимистической сущености живой материи входили в их число. Но младшая из дочерей - Сонора, богиня разума - привила на Древо странную ветвь, плодами которой стало стремление к сознательному творчеству - познанию, прогрессу и эволюции личности. Опасаясь, что эти дары заставят людей стать гордыми и злыми, Великая Мать сделала греховную ветвь бесплодной, а вызревшие плоды в забвении упали на землю. "Я сама дам людям все то, что им нужно", - сказала богиня.
   Далее произошла новая катастрофа. Каждое тысячелетие (или эон) Великая Мать создавала для себя и своих дочерей десятерых мужей - таких, каких им хотелось, идеал мужского совершенства. По прошествии эпохи этих мужчин убивали на алтаре под Древом Жизни, и из их крови создавали новых мужей - их преемников, и в то же время воплощение новых идеалов и мечтаний. Но очередное мужское поколение взбунтовалось незадолго до предреченного им часа гибели. Они ушли на край мира, к наиболее диким и нецивилизованным кочевым народам, и с ними ушла обидевшаяся на родичей Сонора, богиня разума. Мятежники, ставшие мужскими божествами кочевников, разрушили организованный и упорядоченный древний мир. Их сил хватило на то, чтобы оживить иссохшую ветвь на Древе Жизни, принадлежащую Соноре, но плодов она больше не приносила. Тогда люди, по наущению мятежных богов, подобрали из-под ветви падалицу прошлых плодов, уже испорченную червоточинами и плесенью. Так в плоть и кровь людей вошло зло, до того мига дремавшее только в их разуме. Так появились болезни и немощь.
   Охваченные мятежом, люди помогли восставшим богам сковать Великую Мать и наложить на нее и ее служительниц цепи рабства. Сама Сонора пала жертвой мятежа - любившая только своего мужа, она стала бесправной рабыней и наложницей трех других восставших богов-мужчин. Люди, опьяненные свободой, начали заниматься разбоем и войнами. Так погиб Золотой век. Но Избранные - потомки жриц и воинов Великой Богини - хранили ее тайну, час за часом дожидаясь того мига, когда наложенные на нее искусственные цепи истлеют и разрушатся, и мир вновь узнает ярость Матери Богов и ее милосердие...
   Это псевдорелигиозное учение, языческое по своей природе, прозябало в безвестности до начала XXI столетия, когда экологический кризис стремительного разрастания влажных лесов был ошибочно воспринят многими как знак "самоочищения" природы от техногенного влияния. Экологические и эзотерические проблемы в интерпретации культа "Мистерии" приобрели общедоступный, понятный смысл для объяснения сложившейся ситуации. Число сторонников "Мистерии" начало расти с такой угрожающей быстротой, что возник реальный шанс превращения этой секты в новую мировую религию.
   Догмат веры в культе "Мистерии" призывает верующего отринуть соблазны разумной жизни и прогресса цивилизации, предпочтя взамен этого либо экстатическое служение Великой Матери (путь, характерный для активных адептов этой религии), либо лишенную волевых актов "простую жизнь", максимально приближенную к животному существованию. Догмат "Мистерии" не содержит определений посмертия, обещая взамен своим последователям "легкую жизнь и легкую смерть" в этом мире, а также возрождение "во множестве потомков, счастливых и здоровых". Отказ от разума, служащий, по исходным тезисам веры, главным путем для большинства людей, как и согласие на добровольную смерть "слабых и злых", не нашел в обществе особенного отклика, так что во многих общинах секты послушников приходилось сознательно понуждать к нему, используя грубую силу, гипнотизирующие ритуалы и наркотические вещества. Гораздо большую популярность среди добровольных служителей "Мистерии" обрел путь адептов, включавший в себя фанатичные проповеди символов веры и посвящение в некие "сокровенные тайны древности", в большинстве своем имевшие, по всем признакам, выраженое отношение к интеллектуальному и сексуальному доминированию. Люди, не достигшие в жизни успеха конвенциональным способами или боявшиеся оказаться слабыми в будущем, становились адептами чаще всего. В неявном виде священные тексты "Мистерии" включали в себя проповедь неравенства, права на насилие, оправдание рабства и призывы к человеческим жертвоприношениям, что также способствовало популярности культа у маргинальных элементов общества.
   Структура секты была многослойной. В самом низу находились "послушники" - простые верующие, обычно составлявшие общину. Общины часто располагались в достаточно диких местах, вдали от цивилизации. Достойные пути адепта - такие одно время находились сами, а с ростом популярности веры стали избираться вышестоящими служителями культа, - носили титул Избранных. Им давали читать "секретные" тексты священных книг, написанные Уичкрафт и ее последователями (для проповедей своей веры в окружающем мире "Мистерия" пользовалась простенькими листовками), а также посвящали их в "древние тайны", большинство из которых представляло собой доступ к наркотическим и ядовитым веществам различного происхождения, прекрасно известным современной науке. Следующей ступенью посвящения была "вторая ступень" жречества - разрешение отправлять обряды в честь дочерей Великой Матери в храме. Символом этой ступени был маленький серебряный серп. Золотой серп характеризовал "первую ступень" посвящения - жрецов, непосредственно обращавшихся к Богине. Многие из них и в самом деле обладали нечеловеческими возможностями, имевшими на тот момент, по всей видимости, психофизиологическую природу. Существовало, наконец, и ядро культа, проникнуть в тайны которого к описываемому моменту исследователям со стороны удалось отнюдь не в полной мере.
   Поскольку "Мистерия" проповедовала разрушение цивилизации и возвращение к "здоровой и простой жизни" на лоне природы, многие движения фашистского толка, а также некоторые радикальные экологические группировки, считавшие греховным и ошибочным само существование человечества, оказывали всяческую поддержку этому культу.
   О других организациях
   Международная комиссия по экологической безопасности (в принятой интернациональной аббревиатуре - УНИСЕК) основана была в 2006 году по совместной инициативе ООН и группы независимых ученых для борьбы с экологическими бедствиями, угрожающими среде обитания и экономике человеческого сообщества, в том числе - искусственно спровоцированными. К описываемому моменту (2011 год) председателем УНИСЕК был британский ученый Джеффри Холлистер, одним из первых столкнувшийся на практике с проблемой вмешательства псевдоэкологов в трагический ход природной катастрофы. Профессор Анофриев занимал в этом комитете пост генерального научного консультанта.
   Движение "Золотой Миллиард" ("Golden Billion", "GB") - военизированная внегосударственная организация фашистского толка, взявшая на себя миссию по "сокращению численности неполноценных наций для увеличения шансов цивилизованного человечества на выживание в изменившихся условиях". Запрещена законом в большинстве стран мира, но, несмотря на это, живет и процветает.
   Экологический Конвент (ЭКО) - международное объединение радикальных структур экологического характера, считающее необходимым и благотворным прямое и сознательное вымирание всего человечества или большей его части в целях восстановления природного равновесия. Организация не запрещена, однако деятельность ее постоянно ставится под сомнение правоохранительными структурами различных стран. Тесно сотрудничает с "Мистерией", "Золотым Миллиардом" и другими структурами подобного рода. Нобелевский лауреат, писатель Умберто Эко (забавный каламбур с аббревиатурой организации) в одном из своих публичных выступлений назвал членов Экологического Конвента "худшим из ныне живущих порождений проклятой ими самими западной цивилизации".
   О главных героях
   Своеобразный характер изложения, принятый в мемуарах Валентина Патрикеева, не позволяет в полной мере составить представление о сквозных героях этих повествований - самом Патрикееве, его руководителе и близком друге профессоре Анофриеве и о загадочном человеке, чаще всего фигурирующем в этих воспоминаниях под прозвищем "Шлем". Прекрасный рассказчик и собеседник, Патрикеев легко теряется в дебрях литературного стиля, поминутно ссылаясь то на свои прошлые рассказы, то на известные собеседнику факты его биографии или исторические случаи, из-за чего у неискушенного читателя (а читатель ни в коем случае не обязан быть искушенным в вопросах биографии автора мемуаров, как минимум вплоть до их прочтения) может возникнуть впечатление о главном герое как человеке непоследовательном, нервном, и даже как о беспочвенном фантазере. Поэтому автор этих строк, помимо литературной обработки рассказов и дневников Патрикеева, считает необходимым разъяснить в приложениях все неявно встречающиеся в основном тексте отсылки к малопонятной контекстной информации, включая сюда и биографии трех главных героев повестовования.
   Валентин Сергеевич Патрикеев (Лис) - биолог и общественный деятель, родился в г.Соликамске 25 декабря 1990 года. В 1993 году вместе с семьей переехал в Санкт-Петербург, где получил среднее, а затем и высшее биологическое образование. Познакомился с двумя другими героями мемуаров в 2007 году во время туристической поездки в Прагу, где вместе с ними воспрепятствовал активистам "Мистерии" выиграть главный приз в международной мотогонке. Последовавшие за этим события превратились для Патрикеева в полулегальное турне по множеству стран мира в погоне за Сельвой де Луна, одной из верховных адепток культа "Мистерии" и крупной международной аферисткой. После возвращения на родину Патрикеев стал добровольным, а затем и официальным оперативным помощником Анофриева в делах, связанных с операциями УНИСЕК.
   Александр Викторович Анофриев (Проф) - микробиолог, профессор биологии СпГУ, доцент кафедры эпидемиологии Первого ЛМИ, известный общественный деятель и политик, член-корреспондент, а затем академик РАН. Родился в Ленинграде (Санкт-Петербурге) 12 октября 1962 года. Окончил Ленинградский медицинский институт. После распада СССР некоторе время служил экспертом в одной из международных кризисных комиссий при Совете Безопасности ООН, затем стал экспертом Международной эпидемиологической службы. В этом качестве, пребывая в Латинской Америке в связи с начавшейся там эпидемией новой формы лиссоподобной инфекции рукокрылых, впервые столкнулся с деятельностью экологических террористов в очагах бедствия. Стал одним из самых энергичных инициаторов основания в 2007 году Комисии по экологической безопасности и с тех пор постоянно занимал в этой комиссии одну из лидирующих позиций.
   Вячеслав Абрамович Ленский (Шлем) - инженер, известный спортсмен-мотогонщик и сотрудник специальных сил ООН. Родился 12 апреля 1994 года в г.Тюмени в семье геолога-нефтяника. Большую часть детства провел под надзором дяди, талантливого автомобильного мастера и конструктора-самоучки. В тринадцатилетнем возрасте создал одну из самых совершенных в мире моделей мотоцикла повышенной проходимости класса "эндуро". Спустя год принял на нем участие в открытом чемпионате на приз ООН в Праге, показав прекрасные результаты и придя к финишу четвертым (опередив признанного мирового фаворита, члена организации "Золотой Миллиард" американца Майкла Болла). Интриги и скандал, связанные с соревнованием, вовлекли его в активную борьбу против "Мистерии" и экологических террористов, тесно сблизившую его с двумя другими героями повествования. В качестве конструктора, инженера и изобретателя В.А.Ленский участвовал в деятельности профессора Анофриева и близкого круга его друзей и помощников. Впоследствии служил в армии, окончил Высшее училище бронетанковых войск и стал генералом корпуса Специальных тактических вооруженных сил ООН.
  
   Словарь терминов
   Брахма астра (др.-инд.) - буквально, "стрела Создателя"; ужасающее оружие из древнеиндийских легенд, обладающее, по описаниям, всеми свойствами реактивного атомного снаряда. Часто применялась положительными героями индийских сказаний для финального поединка с воплощениями мирового зла.
   "Варан" - российская модель легкого танка биологической защиты, используемого для работ на зараженных и опасных территориях.
   Голый кварк - элементарные проточастицы - кварки, по современным физическим представлениям, жестко связаны с другими частицами - глюонами. Появление голого, или свободного кварка в нашей Вселенной нарушает едва ли не все современные теории о структуре пространства-времени и, по мнению многих, чревато фатальными последствиями.
   Дерсу Узала - коренной житель Приморья, сквозной герой нескольких документальных книг географа В.К.Арсеньева, служивший проводником в его экспедициях.
   Каботаж (каботажное плавание) - плавание вдоль берегов.
   Колесница Джаггернаута (искаж. др.-инд.) - ритуальная колесница, посвященная богу Вишну. Под ее тяжелые каменные колеса бросались и гибли в религиозном экстазе тысячи верующих-индусов, надеявшихся обрести новое перерождение души в результате этого кровавого обряда.
   Ливингстон, Стенли - знаменитые английские географы XIX века, исследователи Центральной и Восточной Африки.
   Лидар - лазерный дальномер.
   Маладия - локальная эпидемия массового безумия, сопровождавшаяся вспышками агрессивности и параноидного настроения. По мнению экспертов, имела токсико-аллергическую природу и была напрямую связана с процессами, приводившими к экологическим кризисам.
   Нитрификация - процесс превращения вредного аммиака, образующегося при разложении органических отходов, в соли азотной кислоты, относительно безвредные и обеспечивающие питанием высшие растения. Нитрификация обычно осуществляется почвенными бактериями в присутствии кислорода, т.е. в аэробной среде.
   Памперсы - одноразовые гигиенические трусы.
   "Сессна" - популярное семейство моделей частных самолетов.
   Сольфеджио - здесь: нотная грамота.
   "Справочник онаниста" - роман американского писателя греческого происхождения Кириоса (Василия) Монодеки. В 2008 году удостоен Нобелевской премии по литературе.
   Трамп - здесь: корабль, предназначенный для фрахтовых грузоперевозок (в отличие от лайнера, курсирующего по определенным маршрутам).
   Фосфены - зрительное ощущение в травмированном или подвергшемся стрессу глазу, проявляющееся в виде светящихся фантомных пятен и полос. Выражение "искры из глаз посыпались", известное в быту, относится к образованию ярких фосфенов при ударе или болезненном шоке в области глаза.
   Фраг - жаргонный термин из компьютерных игр; убитый в динамической игре противник.
   Эвентуальный противник - в лексиконе военной науки, вероятный противник. Патрикеев употребляет этот термин некорректно, так как война с облитерами уже началась. Видимо, имелось в виду то, что облитеры - противник не сознательный, а всего лишь орудие иных сил.
   Эвриклея - престарелая няня древнегреческого героя Одиссея. Первой из домочадцев опознала Одиссея, вернувшегося домой после двадцатилетнего отсутствия, когда мыла ему ноги.
   Эвфемизм - высказывание или формулировка, заменяющая непристойное выражение. В дневниках Патрикеева часто попадается слово "эвфемизм", поставленное в скобках сразу после такой заменяющей формулировки.
   Эйдетическая память - с этим термином имеется некоторая путаница. В западной литературе эйдетической памятью называют (корректно) способность вспомнить и точно повторить однажды совершенное действие или навык. В русском языке это выражение закрепилось в недостаточно корректном смысле как синоним понятия "генетическая память", "память поколений" (см. И.А.Ефремов, "Лезвие Бритвы"). В этом смысле его и использует Патрикеев в своих мемуарах.
   Эндуро - внедорожный мотоцикл повышенной проходимости.
   Содержание
   Глава первая. Анофриев посылает меня
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

No Александр Харченко, 2001 - 2003 гг.

Все права защищены.

   Воспроизведение любой части текста или создание твердых копий на любом носителе допустимо только с письменного разрешения автора.
  
  
  
  
  
  
  
  
   Монстры-убийцы из ада 40
  
  
  

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"