Ханин Александр : другие произведения.

Гессенская волчица-3

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 3.85*13  Ваша оценка:


­­Глава 21

   Вести из Москвы о жестоком разгоне студентов быстро дос­тигли Петербурга и уже на следующий день с утра в Румянцев­ском саду стали собираться студенты университета и Техноло­гического инсти­тута. Постепенно к обелиску фельдмаршалу Ру­мянцеву-Задунайскому подходили сту­денты иных петербург­ских институтов и просто зеваки. Собравшиеся люди ожив­лённо обсуждали вчерашний разгон студен­тов в Москве, вспо­минали не­добрыми словами графа Игнатьева и Им­ператрицу Александру. Всё чаще то тут, то там, звучали слова "дикта­тор", "сат­рапы", "револю­ция". Никто из собравшихся не мог толком сказать, за­чем он сюда пришёл, но в основном говорили друг другу, что невоз­можно больше терпеть крепостнические по­рядки и поли­цейское угнетение.
   Ближе к полудню собралось более трёх тысяч студентов. Больше всего было студентов университета и Технологического института, но немало было и представителей историко-филоло­гического и Археоло­гиче­ского институтов. Изредка мелькали бархатные околыши фуражек Института инженеров путей со­общения, жёлтые канты Электротехни­че­ского института, и даже чёрные "николаевские" шинели Император­ского Алек­сандров­ского лицея. Здесь было шумно, весело, пьяно и революционно. Спорили математики и химики, на­родники и мар­ксисты, уже ис­ключённые и пока ещё оставшиеся вне проскрипцион­ных спи­сков. Неизвестно откуда принесли краски, которыми стали рисо­вать плакаты и транспаранты.
   Прямо к обелиску притащили садовую скамейку, на которую взгро­моздился некий расхристанный субъект в чёрной ту­журке с бархат­ными контрпогонами с вензелями Императора Алексан­дра Пер­вого, который громким про­стуженным голо­сом при­звал всех собрав­шихся почтить память "московских то­варищей, по­гиб­ших вчера под копытами жан­дармских коней". Начался сти­хийный митинг, в ходе которого было решено объя­вить бес­срочную за­бастовку во всех учеб­ных заведениях России, пока не будут удовлетворены все требования, выдвинутые сту­дентами прави­тельству. Какой-то малый в потёртом коричневом пальто и уни­верситетской фуражке вызвался быть секре­тарём собра­ния и ка­рандашом писал список выдвинутых требований, используя вместо подставки спину наклонившегося сотоварища. Спи­сок полу­чился длинным: отмена новых уставов и правил, возвраще­ние Универ­ситетского устава 1863 года, предоставле­ние авто­номии всем высшим учебным заведениям, возвращение в уни­верситеты всех от­численных, гарантия физической непри­косно­венности личности, пуб­ликация инст­рук­ции по­лиции в от­ноше­нии студентов, право обжало­вания незакон­ных действий поли­ции обыч­ным судебным порядком...
   На скамейку грузно забрался неопределённого возраста длинново­лосый брюнет в котиковой шубе, надетой поверх чёр­ного бархатного пиджака, с галстуком, завязанным пышным бантом, держа в руке шляпу-котелок. Вытер пот со лба, откаш­лялся и хорошо поставлен­ным голосом начал речь.
   - Друзья! Вчера царские сатрапы убили наших товарищей, которые не пожелали больше терпеть угнетение и тиранию! Проклятые оприч­ники обагрили русской кровью русскую землю! Царица-немка из заху­далого Гессена и выживший из ума дикта­тор Игнатьев тащат Россию в дремучее средневековье, они угне­тают не только пролетариат, но и передовой отряд русской рево­люции - студентов! Но мы готовы уме­реть на баррикадах...
   Договорить ему не дали. Громкий свист и крики "Долой!" согнали незадачливого оратора с импровизированной трибуны. Где-то сзади вдруг раздался восторженный крик: "Короленко приехал! И Бальмонт с ним! Ур-ра-а-а!"
   Толпа расступилась, давая проход прибывшим литературным знаменитостям. Они шли рядом, скромно-тусклый Владимир Гала­тионович Короленко, усталый бородатый человек с прон­зительным взглядом глубоких и ясных глаз, и 28-лет­ний шан­теклер Константин Бальмонт, слегка рыжева­тый, с живыми бы­стрыми глазами, усами и козлиной бородкой "а-ля Наполеон III", с высоко поднятой головой, которую как будто поддержи­вал прямой накрахмаленный воротни­чок. Разда­лись вос­торжен­ные овации, громкие приветствия, одобритель­ный свист...
   Бальмонт легко вскочил на скамейку, отказавшись от лю­безно предложенной помощи. Его речь была задорно-революци­он­ной. Он как будто не выступал на антиправительственном ми­тинге, а читал свои стихи. Высокомерный голос с особым "бальмонтовским" акцен­том вещал о необходимости всеобщего сча­стья и что, если хорошо лишь немногим, это так безо­бразно... Выступавший после него Коро­ленко не мог так зажечь своих слушателей, как его молодой коллега. Он долго и чувственно говорил о гуманизме, о ценности каждой чело­вече­ской жизни, а в конце своей несвязной речи высказал надежду, что верховная власть опомнится и непременно вернётся к чело­веколюбию.
   Стоявший рядом Бальмонт после этих слов взмахнул тро­стью, ука­зывая направление в сторону Невы, и закричал: "Так чего мы тут ждём? Пошли к Зимнему!" Любитель эпатажа и те­атральных эффек­тов, он сразу же направился своей лёгкой, чуть прихрамывающей по­ходкой на Университетскую на­береж­ную, а за ним стала стихийно формироваться колонна студентов. Неор­ганизо­ванная толпа на глазах превращалась в подо­бие жи­вого организма, главной целью которого стал поход к Зимнему дворцу и передача Императрице со­ставленных студенческих требований. За время митинга в Румянцевский сад при­было ещё более тысячи сту­дентов и сочувст­вующих им зевак. По­лиция почему-то абсолютно сво­бодно пропускала всех желающих, и вот теперь вся эта многоты­сячная махина медленно поплыла на на­бережную.
   Стоявшие на Университетской набережной одинокие городо­вые, завидев многотысячную студенческую колонну, мгно­венно покинули свои посты, разбегаясь, кто куда. Студенты мерно двигались в сторону Дворцо­вого моста под звуки неизвестно откуда появившейся гармони, неся плакаты и транспаранты. Пройдя мимо здания манежа 1-го кадет­ского корпуса, увидели стоящих в Филологическом переулке конных жандармов. Два десятка студентов отделились от общей колонны и, сделав снежки, стали кидать их в жандармов, а ос­тальные двигались дальше, хотя ясно видели, что около нового здания Зоологиче­ского музея стоят шеренги солдат Измай­лов­ского полка, а за ними застыли в кон­ном строю сотни лейб-казаков.
   От измай­лов­цев к над­вигаю­щейся студенческой колонне ры­сью выехал кон­ный жандарм­ский офицер. Осадив гнедого коня примерно в десяти ша­гах от колонны, офицер вы­соким голосом прокричал требо­вание ос­тано­виться и разойтись по домам. В про­тивном случае, сказал он, войска имеют приказ Великого Князя Сергея Александровича - стрелять по бун­тов­щикам. Ос­тановившиеся было студенты ос­вистали жандарма, а какой-то явно подпитый детина в фу­ражке Техноло­гиче­ского инсти­тута, несший в руках плакат, подбежал и ткнул жандарм­скую лошадь древком в морду, отчего та испу­галась, встала на дыбы и чуть не выбросила всадника. Жандарм повернул лошадь и поска­кал прочь, со­провождаемый громким смехом и радостным улюлю­каньем сту­дентов.
   Великий Князь Сергей Александрович, наблюдавший проис­ходя­щее издалека из седла, подозвал к себе коман­дующего Из­майловским полком полковника Брилевича.
   - Полковник, по моим прикидкам в этой толпе не менее четырёх тысяч человек. Многие из них пьяны, им сейчас и море по колено. Ваши солдаты способны будут их остановить? Я знаю, что Вы всего две недели командуете полком, но я всегда знал Вас, как дельного офицера...
   - Ваше Императорское Высочество, я уверен, что там не меньше пяти-шести тысяч, и остановить их можно только огнём на поражение, - ответил полковник, стараясь говорить так, чтобы его не услышали сол­даты. - Но погибнет масса людей, Ваше Высочество. Не лучше ли просто развести мосты, чтобы преградить путь к Зимнему?
   - Вы думаете, Александр Васильевич, что у меня так много желания пролить сегодня русскую кровь? Мне жалко каждого русского чело­века, пусть это будет даже самый отчаянный смутьян... - Голос Вели­кого Князя звучал в морозной тишине ясно и чётко. - Если развести мосты, эта толпа станет пытаться перебраться че­рез Неву по льду. Там ведь полно пьяных, кото­рым плевать на воду и мороз. Нет, полков­ник, придётся стре­лять... Первый залп - поверх голов. Но, ежели не послушают - придётся стрелять по толпе. Нам придётся преподать им этот кровавый урок... С Богом!
   - Слушаюсь, Ваше Высочество, - козырнул Брилевич. - Из­майловцы исполнят свой долг!
   Он развернул своего гнедого коня, пришпорил, и тот пошёл разма­шистой рысью, вынеся полковника перед фронтом за­стывших солдат.
   1-я рота Лейб-Гвардии Измайловского полка, цвет русской гвар­дии, стояла с винтовками "к ноге"... Красивые брюнеты с бород­-
   ками, все ростом - не ниже 43 вершков, с вензелями по­койного Импе­ра­тора на алых пого­нах, в лихо заломленных бес­козырках с бе­лыми околышами.
   Колонна демонстрантов подходила всё ближе. Брилевич при­под­нялся на стременах и зычным голосом обратился к измай­ловцам:
   - Не подведите, братцы! Помните о присяге Государыне и Отече­ству! Пальба - рот-той! Вверх!
   Чётко, как на учении, солдаты взяли винтовки на изготовку. Дружно заклацали затворы. Сотня тупоголовых трёхлинейных патро­нов во­шла в па­тронники. Толпа как будто не желала ви­деть этих при­готовле­ний и двигалась вперёд.
   Брилевич выдержал небольшую паузу и протяжно скомандо­вал, как будто пропел молитву:
   - Рота-а-а, пли!
   Сотня винтовок выпалила вверх. Грохот выстрелов, раско­ловший тишину, остановил демонстрантов. Толпа замешкалась, но через не­сколько минут от неё отделилось два человека.
   Пер­вым шёл Бальмонт, который, как бы бравируя, нацепил свою широ­кополую шляпу на трость и нёс её высоко над головой. Чуть сзади шёл длинноволосый молодой человек в пенсне, оде­тый в роскошную шубу из выдры и бобровую шапку. Подойдя вплот­ную к Брилевичу, они остановились.
   - Господин полковник, - обладатель роскошной шубы протя­нул Брилевичу несколько листов бумаги, - я приват-доцент Пётр Струве, а мой коллега - поэт Константин Бальмонт. Мы хотим передать Импе­ратрице петицию петербургских студентов, в ко­торой изложены тре­бования, принятые на собрании...
   - Что ещё за требования? Вы совсем спятили, господин приват-до­цент! - резким движением руки Брилевич оттолкнул про­тянутые ему бумаги. - Мерзавец ты, а не приват-доцент! Немед­ленно воз­вращай­тесь назад и передайте, что ежели через пять минут толпа не разой­дётся, то следующий залп будет по бун­товщикам! И пе­няйте тогда на себя!
   - Это не бунтовщики, полковник, - вклинился Бальмонт. - Это обычные русские люди, которые пришли за милостью. Ца­рица...
   - Молчать! Вон отсюда! - голос Брилевича сорвался на крик. Пол­ковник взял коня в шенкеля и отъехал в тыл измайловцев, пригото­вившись командовать.
   Видя, что полковник не пожелал взять петицию, и что пере­говор­щики возвращаются назад ни с чем, наиболее дерзкие, точ­нее те, кто уже успел принять дозу спиртного посолиднее, по­шли на солдат, пы­таясь добросить булыжники и пустые бу­тылки. В толпе студентов раздавались выкрики, что солдаты стрелять не будут...
   Великий Князь Сергей Александрович, видя успешное наступ­ление студентов, досадливо воскликнул:
   - Ну чего же Брилевич медлит!!! Эти сволочи же сейчас со­мнут измайловцев!!!
   И в этот момент раздалось протяжное:
   - Пальба - рот-той! Пряма-а по толпе! Рота-а - пли!
   Множество выстрелов сливаются в один... Десятки мёртвых и ране­ных валятся на мостовую. Пьяные наглецы, ближе всех по­дошедшие к солдатам, все сражены. Среди трупов виднеется тело в роскошной шубе из выдры. Залитые кровью бумаги раз­летелись... Рядом упал раненый в обе ноги, истекающий кровью Бальмонт. Ве­реща от боли, как заяц-подранок, он попытался ползти. Подбежавший к раненому поэту Коро­ленко упал на ко­лени, и за­кричал, воздев руки к небу:
   - Убийцы-ы! Опричники! Будьте вы прокляты!
   Истошный, напоминающий бабий, голос Короленко слышен далеко. Но вот снова раздалась протяжная команда:
   - Рота-а - пли!
   Второй залп измайловцев снёс передние шеренги демонст­рантов... Рёв ужаса. Студенты стали бе­жать в беспорядке, неко­торые стали на колени, умоляя о пощаде. В то время, когда пе­редние стали развора­чиваться бежать, толпа напирает сзади. На­чалась давка. После третьего залпа демонстранты рванулись в направлении Николаевского моста. Видя это, Брилевич скоман­довал:
   - Прям-ма по бегущим! Пальба пачками!
   Солдаты открыли беспорядочный беглый огонь, и многие сту­денты, успевшие отбежать шагов на триста-четыреста, па­дали под выстрелами.
   Николаевский мост со стороны Английской набережной был пере­крыт 2-м батальоном Измайловского полка, переходить Неву по льду никто не решился, и потому студенты стали разбе­гаться в примыкаю­щие улицы. Там их уже ждали конно-грена­деры и всадники Санкт-Пе­тербург­ского жандармского диви­зиона, которые задерживали бегущих и передавали их в руки го­родовых. Пыта­ясь прорваться, студенты по­падали под копыта ко­ней. Стрельба прекратилась, и по сигналу трубы лейб-ка­заки броси­лись преследовать убегающих студентов, беспо­щадно из­бивая нагайками любого, кому не повезло в этот день быть в студенче­ской фуражке, пальто или тужурке.
   Вслед за казаками шли городовые, которые осматривали ле­-жащие на мостовой тела, выявляя раненых, которых грузили на подъе­хавшие телеги. Легкораненых сразу же отправляли в Дом предвари­тельного заключения, тяжёлых увозили под охраной полиции в Ма­риин­скую больницу.
   Уже к вечеру начались беспорядки в Военно-медицинской акаде­мии. Вызванные туда кавалер­гарды и конногвардейцы жес­токо разо­гнали студентов-медиков буквально за час.
   В Петербурге воцарилось тревожное спокойствие. Власти ждали возможных новых выступлений, а сту­денты затаились, ошарашенные и испуганные жестокой расправой.
   В Императорской Военно-медицинской академии, Петер­бург­ском и Московском университетах после про­изведённых арестов оста­лось не более тридцати процентов студентов. Пе­тербургские и московские тюрьмы были пере­полнены аресто­ванными, а жандармские офицеры работали день и ночь, ведя дознание, чтобы выяснить зачинщиков и организаторов беспо­рядков.
  

* * *

   Часть студентов Во­енно-меди­цин­ской академии была отдана под суд, часть по приказу военного министра - отправлена в дисципли­нар­ный ба­тальон. Оставшиеся в академии студенты-медики были переве­дены на казарменное положение, под стро­гий надзор курсовых офице­ров.
   Похороны затоптанного казаками студента юридического фа­куль­тета Сергея Дяги­лева, на которые при­шли сотни людей, чуть не спро­воцировали новые беспорядки. Питерские извоз­чики, узнав, что хоро­нят "скубента", который "бунтовал против царя", попытались при помощи кнутов и своих крепких кулаков разогнать похоронную про­цессию. Лишь своевременное вмеша­тельство полиции и военного патруля предотвратило кровавую развязку.
   Жандармы и поли­ция про­вели новые аресты, после чего ряд либе­рально настроен­ных профессоров в знак протеста по­дали в отставку. Среди них был троюродный брат убитого бунтов­щика Короленко - приват-доцент кафедры минералогии Мос­ковского университета Вла­димир Иванович Вернадский.
   Александринскую Россию покинули именитые философы, вдруг ставшие ненужными в родном Отечестве. Владимир Сер­геевич Со­ловьёв, Николай Яковлевич Грот, Лев Михайло­вич Лопатин, Георгий Иванович Челпанов, князь Сер­гей Ни­ко­лаевич Тру­бецкой, Дмитрий Сергеевич Ме­режков­ский, Нико­лай Фёдо­рович Фёдо­ров.
   Демон­стративно подал в от­ставку ректор столичного универ­ситета академик Никитин, а следом за ним - несколько десят­ков преподавате­лей других высших учебных заведений, поже­лавших вы­разить свой протест против жестокой расправы над студентами.
   Отставки были приняты незамедлительно, а на дальнейшей карьере этих господ был поставлен жирный крест, ибо Императрица восприняла произошедшее, как неприкрытый вызов лично ей и её само­державной власти. Желаете, господа учёные, фрондировать дальше и открыто поддерживать бунтовщиков? Тогда не оби­жайтесь и получите Высочайшее повеление о ли­шении всех чинов.
   Наступал новый, 1896 год. Для одних это был год предстоя­щих великих изменений, для других - год утраченных надежд, год реакции и отступления.
  

Глава 22

  
   Новый год принёс Аликс многочисленные заботы. Импера­торский двор был в трауре, сама Императрица, измотанная и ус­тавшая, из-за обострения болезни с трудом вставала с кресла, но министр двора Рих­тер, трепетно относившийся к дворцовым це­ремониалам, настоял на проведении традиционных Высочайших выходов.
   Александра Фёдоровна очень тяжело переносила всякого рода дворцовые действа. Все эти многочасовые, пыш­ные и тягу­чие церемо­нии причиняли ей физические и моральные страда­ния, но теперь она была не просто женой царя, и даже не реген­том... Она была самодер­жавным монархом, представлявшим своею особою более чем 120-миллионную Империю.
   1-го января во время Высочайшего выхода Аликс при­шлось муже­ственно выстоять обедню, а затем выйти в Тронный Геор­гиевский зал, в котором стоял дипломатический корпус.
   После обхода дипломатов Алексан­дра Фёдоровна больше часа прини­мала поздравления baise-main от дам, Государственного Со­вета, Се­ната, двора и Свиты.
   Присутствующие на выходе заметили, как разительно отли­чались две царицы внешне. Мария Федоровна, хотя и была в тра­урном каше­мировом платье, с чёрными перчатками и веером, блистала колье из громадных бриллиантов и бриллиантовой диадемой в виде лучей. Го­лубая Андре­евская лента очень кра­сиво выделялась на её наряде. Ца­рица-мать была небольшого роста, но движения её были так спокойны и величественны, полные грации и изящества, и она казалась выше, чем на са­мом деле. Здороваясь, она как-то особенно красиво наклоняла го­лову, бук­вально очаровывая собеседников своим щебечущим голо­сом.
   Императрица Александра вышла в Георгиевский зал без еди­ного украшения, в обыкновенном чёрном фланелевом платье с траурными плерезами и с чёрным шлейфом. Русоволосая краса­вица, величествен­ная и одновременно необычайно изящная, она сохраняла на лице мраморное спокойствие, лишь изредка сме­нявшееся на грустную улыбку. Любезная, но очень сдержанная и немногословная, Аликс подчёркнуто мало общалась с дамами и подолгу беседовала с генера­лами и офицерами, проявляя не­дюжинные познания относительно мест расквартирования час­тей и полковых традиций.
   Всё своё свободное время, остававшееся после государствен­ных забот и ухода за дочерью, Императ­рица посвящала изуче­нию русского языка, и теперь она довольно свободно изъясня­лась, не боясь попасть впросак. Говорила она всегда в одной то­нальности, практически не повышая голоса и не выражая эмо­ций. Бесстрастный голос Аликс, отдававший холодком, в соче­тании с мрачным траурным одеянием, многими воспринимался как признак высокомерия и постоянного недовольства, а её по­ведение во время торжеств заставило придворных пережить не­мало неприятных минут.
   Ровно год назад, 1-го января 1895 года, на первом Высо­чайшем вы­ходе придворные видели в Аликс всего лишь застен­чи­вую гес­сен­скую принцессу, счастливую новобрачную, пре­бы­вающую на вторых ролях в тени царствующего мужа и его энергичной матери. Сегодня они увидели Императрицу, кото­рая обхо­дится без бриллиантов и го­това пренебречь придворным этике­том. И у некоторых вольно или невольно появились мысли о том, что так может поступать только очень сильный правитель.
  

* * *

   Второй январский день был ознаменован получением по те­леграфу де­пеши от наместника Дальнего Востока, в которой Великий Князь Владимир Александрович весьма встревожено опи­сывал обстановку, сложившуюся после блистательной победы Японии и ужасающего поражения Китая.
   Хотя совместными дипломатическими усилиями России, Германии и Франции удалось частично изменить условия Симоно­секского договора и вернуть Китаю Ляодунский полуостров, Япония чрезвы­чайно усилилась в Корее. Ещё начала войны Япония фактически на­чала брать под свой контроль корейскую ад­министрацию. В июле 1894 года японцы захватили королев­ский дворец в Сеуле, после чего сфор­мировали новое правитель­ство Кореи - Управление по военным и го­сударственным делам, на которое возложили задачу проведения широ­комасштабных ре­форм по японскому образцу, получивших название "реформ года кабо". Уже в октябре 1894 года японцы окончательно по­давили вторую волну крестьянского восстания "тонхак" и в 1895 году навязали ослабленной и беззащитной Корее ряд ка­бальных дого­воров. Корейское правительство от имени короля поручило японским компаниям строительство железных дорог на корей­ской территории, открыло для японской торговли ещё один мор­ского порта и взяло обя­зательствах по созданию усло­вий для передвижения японской армии и снабжению её продо­вольст­вием.
   Официальная позиция правительства России оставалась су­губо ней­тральной. Неоднократные просьбы прислать военных инструкторов и советников в правительство, которые корейский ван И-Хянг высказывал российскому представителю Ве­беру, Петер­бург игнорировал, не желая получить осложнения на Дальнем Востоке.
   Корейская королева из семьи Мин, которая имела большое влияние на мужа, сумела добиться того, что летом 1895 года прояпон­ские министры были уволены, а в Объединённый кабинет были на­значены сановники прорусской ориентации. Ранним утром 26-го сен­тября японский посланник генерал Миура Горо с отря­дом япон­ских жандармов, при поддержке обученных японцами ко­рейских сол­дат, ворвался в королевский дворец. Несчастная королева была зарублена, а король И-Хянг попал в плен.
   Владимир Александрович, изучив положение дел, буквально запа­никовал, ибо прекрасно понимал, что имеющихся у него войск со­вершенно недостаточно для того, чтобы было воз­можно диктовать свою волю зарвавшейся Японии.
   Тонкий це­нитель балета и живописи, завсегдатай петербург­ских
   клубов, большой любитель охоты, исключительный знаток еды, коллек­ционирующий меню с собственноручными замет­ками, сделан­ными непосредственно после трапезы в самых раз­личных ресторанах, Вели­кий Князь оставался боевым генера­лом. Во время послед­ней рус­ско-турецкой войны он успешно ко­ман­довал 12-м армейским корпу­сом, за что вполне заслу­женно по­лучил орден Святого Владимира 2-й степени с мечами, орден Святого Георгия 3-й степени и золотую саблю с брилли­антами и надписью "За 14 и 30 ноября 1877 г." Бое­вого опыта ему было не занимать.
  

* * *

   Уже с утра просторный кабинет канцлера, несмотря на празд­ник Креще­ния Господ­него, был наполнен людьми в гене­раль­ских мунди­рах.
   Блистаю­щий новенькими генерал-адъютантскими погонами воен­ный министр Пузыревский прибыл в сопровождении нового на­чаль­ника Главного штаба Лобко и заведующего Азиатской ча­стью Проценко за пятнадцать минут до назначенного вре­мени. Генералы заняли место за столом по левую руку от канц­лера, раз­ложив свои бумаги.
   Сергей Александро­вич зашёл в ка­бинет вместе с Николаем Николаевичем ровно в десять, как и было назначено. Моряки почему-то запаздывали.
   После взаимных приветствий граф Игнатьев пригласил вели­ких князей к столу, но они предпочли кожаный диван, на кото­ром можно было удобно развалиться.
   - Мы все собрались, господа, - начал канцлер, - по приказу Госуда­рыни, чтобы обсудить положение, сложившееся на Даль­нем Востоке. Августейший наместник, Его Императорское Вы­сочество Владимир Александрович, весьма встревожен необы­чайным усилением Япон­ской Империи, но ещё больше он встре­вожен нашей военной слабо­стью на Дальнем Востоке. Мы ведь понимаем, что од­ним фельдмар­шальским жезлом, даже с алма­зами, вражескую армию не ос­та-новишь, пусть это и азиат­ская армия.
   Николай Николаевич одобрительно хмыкнул и слегка улыб­нулся. Он что-то хотел сказать, но ему помешал вошедший Ве­ликий Князь Алексей Александрович, следом за которым шли адмиралы.
   Генерал-адмирал изви­нился за опоздание, после чего по-хо­зяйски переставил кресло в торец стола и уселся против канц­лера. Пришед­шие с ним адми­ралы Чихачёв и Кремер заняли кресла по пра­вую руку графа Игнатьева, а командовавший на Балтике адмирал Казна­ков долго не мог найти себе место, пока не сел на диване.
   Генерал-адмирал выглядел явно недовольным, хмурил брови и изображал непонятную гримасу на холёном породистом лице. Всем своим видом он показывал, что не считает совеща­ние чем-то важным.
   Канцлера это не смутило. Выдержав небольшую паузу, он об­ра­тился к Алексею Александровичу:
   - Вы позволите нам продолжить, Ваше Императорское Высо­чество? Мы уже начали обсуждение...
   Сказано это было не то, чтобы ехидно, но таким елейно-пре­данным голосом, что ни у кого из присутствующих не возникло со­мнения в том, что Игнатьев желал уколоть Великого Князя за опоздание. Лицо генерал-адмирала налилось кровью, он кивнул и что-то невразуми­тельно пробурчал.
   - Итак, господа, я продолжу, - голос канцлера стал строгим и дело­вым. - Александр Казимирович! Есть ли у Вас данные, сколько войск сумели выставить японцы во время войны с Ки­таем?
   - Японцы сумели выставить более двухсот пятидесяти тысяч солдат,
   - живо ответил Пузыревский. - Это при том, что в мир­ное время Япо­ния имела армию приблизительно семьдесят пять тысяч. Наш военный агент в Токио подполковник Вогак докла­дывает, что теперь в мир­ное время численность армии уже перевалила за сто тысяч, а при мо­билизации японцы в состоянии выставить более трёхсот ты­сяч. Даже если на островах они оста­вят треть, то в Корею можно ожидать армию, большую, чем двести тысяч солдат. Вследствие принятия территори­альной системы и незначительности расстояний, на которые прихо­дится передвигать запасных, срок окон­чания мобилизации для япон­ской армии не более четырёх дней, а для продовольственных и эва­куационных колонн - от семи до десяти дней.
   - Что же мы можем противопоставить японцам?
   - Мне даже не нужно заглядывать в бумаги, - ответил Пузыревский, - ибо численность войск Приамурского округа весьма незна­чительна. В мирное время там расположены 10 Восточно-Сибирских стрелковых батальонов в составе двух бригад, 10 ли­нейных батальо­нов, Сретенский резервный батальон, два ка­зачьих батальона, всего 23 батальона пехоты весьма слабого со­става. Кавалерии - 18 сотен. Ар­тиллерии - 10 пеших батарей, две мор­тирные и две казачьи. Восточно-Сибирский сапёрный батальон и Уссурийский железнодорожный, за­нятый на по­стройке дороги.
   - Александр Казимирович, - отозвался с дивана Николай Николаевич, - а каковы мобилизационные возможности Приамур­ского округа?
   - В военное время Сретенский резервный батальон развора­чивается в пять отдельных батальонов, со льготы призывается четыре Забай­кальских казачьих батальона. К этому нужно доба­вить два льготных Забайкальских конных полка и 3-ю конную батарею, полк и дивизион амурских казаков, плюс Уссурийский казачий дивизион. И всего мы получаем чуть больше тридцати тысяч солдат и сто десять орудий.
   Генерал-адмирал удовлетворённо хмыкнул, потом довольно по­смотрел на канцлера:
   - Ну вот, Николай Павлович, я не могу понять, из-за чего брат пани­кует. У него там больше тридцати тысяч прекрасных рус­ских солдат, а он опасается каких-то островных макак, которые только научились стрелять из ружей. Да пусть только сунутся, отведают нашего штыка и
   убегут, несолоно хлебавши.
   - А что, Александр Казимирович, может, действительно не стоит паниковать, раз нам угрожают обычные макаки, - спросил канцлер, глядя на Пузыревского.
   - Уж ежели некоторые наши генералы так боятся макак, мо­жет стоит им заглянуть в зоологический сад господина Роста? Глядишь, и страх то весь пройдёт, - оживился генерал-адмирал, считая, что поста­вил военного министра в тупик своим остро­умием. Он относился к Пузыревскому, как к выскочке, называя в кругу приближённых "пер­воапрельским сюрпризом", о чём было известно присутствующим.
   Пузыревский встал с кресла, обвёл взглядом присутствую­щих. Налил из графина воды в стакан, немного выпил, после чего заговорил, глядя прямо на Великого Князя Алексея Алексан­дровича:
   - Я хотел бы напомнить Его Императорскому Высочеству со­бытия двухсотлетней давности, когда шведский король Карл именовал рус­ских "варварами" и тешился тем, что приказал от­чеканить медаль по­сле нашего поражения под Нарвой. Но ведь после этого была Пол­тава...
   В кабинете нависла тишина. Военный министр откашлялся и про­должил. Он призвал не обольщаться предполагаемым нали­чием 30 ты­сяч войск, ибо нужно учитывать, что для обороны Владивостока нужно оставить не менее пяти линейных батальо­нов, для наблюдения за побережьем - два линейных батальона, и для охраны устья Амура - хотя бы один линейный батальон.
   Опыт мобилизации 1895 года показал, что мы можем выста­вить для активных действий не более 23 батальонов, 26 конных сотен и 70 орудий. В связи с этим в июне 1895 года помощник Августейшего наместника генерал Духовской обращался к на­чальнику Глав­ного штаба с соображениями по поводу усиления войск Даль­него Востока.
   Прежде всего, он полагал необходимым усилить саму кре­пость Владивосток и её гарнизон (переформировать три линей­ных батальона в крепостные двухбатальонные полки), уч­редить крепостную сапёр­ную роту и усилить крепостную артиллерию.
   Для усиления активного элемента полевых войск предлага­лось пе­реформировать стрелковые и оставшиеся линейные ба­тальоны в двух­батальонные стрелковые полки с образованием из них трёх стрелковых бригад по четыре полка. Переместить в За­бай­кальскую область два
   резервных батальона из Иркутского или Омского округа.
   Духовской просил увеличить полевую артиллерию, перефор­миро­вать две имеющиеся горные полубатареи в батареи, а для усиления конницы преобразовать все пешие батальоны Забай­кальского казачь­его войска в конные полки и распространить воинскую повинность на всё население Приамурского края, в том числе на бурят, тунгусов и иных инородцев.
   Граф Игнатьев внимательно слушал, делая заметки каранда­шом, затем перебил военного министра:
   - Александр Казимирович! Нужно отдать должное генералу Духов­скому, но его предложения требуют пересмотра сущест­вующего по­рядка, а также приведут к значительным финансо­вым затратам.
   - Николай Павлович, - отозвался Великий Князь Николай Ни­колае­вич, - я поддержу мнение генерала Духовского относи­тельно форми­рования туземных полков из бурятов. Это природ­ные всадники, и при отсутствии регулярной кавалерии в Сибири они могут стать весомым подспорьем.
   - Спасибо, Ваше Высочество, - продолжал Пузыревский. - Да, Николай Павлович, армия всегда требовала и будет требо­вать денег. Ведь обстоятельства непременно вынуждают нас не только уси­лить Дальний Восток солдатами и орудиями, но тре­буется уси­лить офицер­ский состав как в управлениях, так и в строю. Не­пременно нужно уве­личить запасы в округе, заблаго­временно подготовить организацию обозов, парков, инженер­ной, ин­тен­дантской и госпитальной частей, с хранением запасов в помеще­ниях, вполне обеспеченных от суровых условий мест­ного кли­мата и природы. Николаевск и Сахалин нуждаются в укреплении, а для обо­роны Амура необходимо учредить речную казачью флотилию.
   - Деньги, проклятые деньги, - тяжело вздохнул канцлер. - Они мне уже по ночам снятся. Все просят, со всех сторон, не только ведь армия, но и школы нужны, институты новые думаем открывать, инженеров учить, врачей... Министр финансов сего­дня болен, он бы много ска­зал... Да Вы присаживайтесь, Алек­сандр Казимирович... На какие силы мы можем рассчитывать из Иркутского и Омского округов?
   Пузыревский поправил пенсне, сел в кресло, устроился по­удобнее и продолжил:
   - В Иркутском округе имеется лишь два резервных батальона, в
   Омском - четыре резервных и семь линейных. Если принять во внима­ние, что все эти части несут напряженную службу уже в мирное время, охраняя порядок, неся массу караулов по граж­данскому ведомству, то отправить в Приамурский округ воз­можно только шесть полков, раз­вёрнутых из резервных батальо­нов. Рассчитывать же на войска из Ев­ропейской России не при­ходится. Железной дороги пока нет, передви­жение резервов за­тянется на долгие месяцы, а японцы за это время вполне смогут перебросить на материк до двухсот тысяч войск, и за­нять не только всю Корею, но и вторгнуться в Приморскую область, осадить Владивосток.
   - Вы пугаете нас, Александр Казимирович, - вклинился адми­рал Чихачёв. - Неужели Вы считаете, что наш флот будет спо­койно смот­реть, как япошки станут перевозить свою армию? Наши крейсера пере­топят их.
   - Я не уверен, Николай Матвеевич, - ответил военный ми­нистр, - что японцы так же бестолковы, как обезьянки в зоосаде господина Роста или в цирке господина Чинизелли, как то ду­мает Его Высоче­ство...
   - Вы забываетесь, Ваше Высокопревосходительство! - неожи­данно громыхнул кулаком по крышке дубового стола генерал-адмирал. - Ваши шутки неуместны! Я не только принадлежу к Импера­торской Фамилии, но и ношу чин, равный фельдмаршальскому, - нервно сказал Алексей Александрович и постучал двумя паль­цами по погону, украшенному тремя вышитыми чёрными ор­лами и скрещен­ными маршальскими жезлами под вензелем.
   Пузыревского это мало смутило, как и покрасневшее лицо Вели­кого Князя.
   - Я не хотел никого обидеть, Ваше Императорское Высоче­ство, - сказал он. - Я лишь выразил сомнение, что потопление японских транспортов является таким лёгким делом. Я осведом­лён, что японцы запустили большую программу по усилению флота.
   - Господа, вернёмся к делу, - стал успокаивать присутствую­щих граф Игнатьев.
   - Павел Львович, - обратился он к генералу Лобко, - что Вы скажете о необходимости усилить войска на Дальнем Востоке?
   - Ваше Высокопревосходительство, мало просто механически уве­-личить число солдат. Важно, прежде всего, усилить внутрен­ние ре­-
   сурсы этого пустынного края с помощью усиленной коло­низации, поднятием его производительных сил и наискорейшей постройки же­лезной дороги. А пока что подготовлено "Пример­ное соображение о порядке усиления войск Приамурского воен­ного округа", принятое Военным Советом.
   Далее начальник Главного штаба пояснил, что его предшест­венник, генерал-адъютант Обручев, был категорически против того, чтобы новые батальоны для Приамурского округа форми­ровались в Европей­ской России и прибыли к месту уже гото­выми. Меры по усилению войск округа он предполагал осуще­ствить в течение четырёх лет путём высылки ежегодно увели­ченного числа новобранцев. Сам же Лобко считал, что затягива­ние на четыре года совершенно неоправданно, а пополнение войск лишь новобранцами приведёт к тому, что качество их бу­дет низким.
   Более часа начальник Главного штаба излагал соображения по уси­лению Дальнего Востока. Предлагалось следующее.
   Усилить полевую и резервную пехоту Приамурского воен­ного ок­руга переформированием всех десяти Восточно-Сибир­ских стрелко­вых батальонов в двухбатальонные полки, сформи­рованием Владиво­стокского крепостного пехотного полка, сформи­рованием Читинского резервного батальона и доведением 6-го Восточно-Сибирского линей­ного батальона, а также и пере­веденных в округ 4-го и 8-го Западно-Сибирских линейных батальонов до штатов военного времени. Кроме того предло­жено образовать из находящихся в Южно-Уссурийском крае че­тырёх батальонов новую 2-ю Восточно-Сибирскую линейную бригаду.
   Усилить кавалерию переформированием Приморского кон­ного ди­визиона в драгунский полк, а обоих пеших Забайкаль­ских батальонов - в конные полки.
   Усилить артиллерийское вооружение крепости Владивосток путём замены старых бомбических орудий в устье Амура, обра­зованием двух береговых батарей в заливе Посьет. Сформиро­вать две Владивосток­ские крепостные артиллерийские роты и Посьетскую крепостную ар­тиллерийскую команду, сформи­ро­вать во Владивостоке вылазочную батарею, переформиро­вать две горные полубатареи в батареи, сфор­мировать вновь льгот­ную батарею Забайкальского казачьего войска и две ре­зервные батареи в Омском округе.
   Усилить инженерную оборону крепости Владивосток с моря и с сухого пути, сформировать Владивостокскую крепостную сапёрную роту, а для минной обороны устьев Амура и Посьет­ского залива - две минные роты малого состава.
   Приспособить штаб Приамурского округа для руководства вой­сками в военное время в качестве штаба армии.
   Добавить к резервным батальонам Иркутского и Омского во­енных округов кадры запасных батальонов, переформировать Барнаульскую местную команду в резервный батальон, и вновь сформировать два резервных батальона для Омского округа.
   По словам генерала Лобко с осуществлением этих мероприя­тий в Приамурском округе получалась сила в 47 батальонов, 90 эскадронов и сотен и 19 батарей (140 орудий).
   Обсуждение предложений Главного штаба затянулось на три часа. Адмиралы большей частью отмалчивались, по примеру Великого Князя Алексея Александровича делая вид, что обсуж­де­ние "сухопут­ных" вопросов им не интересно. Генералы же злились, задетые таким откровенным пренебрежением. С боль­шим трудом удалось придти к общему мнению, что необходимо переработать сооб­ражения Главного штаба с учётом депеши наместника.
  

Глава 23

  
   Утром следующего воскресного дня граф Игнатьев долго раз­думы­вал, прежде чем телефонировать Великому Князю Сер­гею Александ­ровичу. Приняв решение, канцлер телефонировал и по­просил Вели­кого Князя приехать к нему для важной беседы.
   Дверь кабинета открылась, вошла графиня Игнатьева, при­нёсшая мужу чай. В свои 54 года Екатерина Леонидовна была так же красива и восхитительно, как и тридцать лет назад. В Константинополе, увидев её на балу у персидского посланника, куда были приглашены и граф Игнатьев с супругой, один из ди­пломатов сказал совсем тихо то, о чём думал каждый, но не смел признаться вслух: "Эта женщина может по­корить Стамбул од­ним только словом, одной улыбкой - всю Азию".
   Поставив поднос на стол, она внимательно посмотрела на мужа и произнесла:
   - Ну что случилось? На тебе лица нет, как тогда, после от­ставки...
   - Ты права, Катя, - тихо ответил канцлер, аккуратно беря чашку. - Сегодня мне придётся снова идти ва-банк. Я жду Вели­кого Князя Сергея, с Невского до Миллионной ехать не долго.
   - Для чего ты его пригласил? Прикажешь сервировать стол?
   - Нет, спасибо, но сегодня нам не до застолий будет. Сегодня будет решаться не моя судьба, а судьба России...
   - Да что случилось, - всполошилась графиня. - Не пугай меня, поделись со мною своими тревогами, может я что тебе посоветую.
   Канцлер отхлебнул из кружки, после чего медленно загово­рил:
   - Вчера я понял, что пока у руля России будут стоять санов­ники, подобные нашему генерал-адмиралу, надеяться на пере­мены не прихо­дится. Я не могу что-то планировать, если не знаю, что может взбрести в воспалённый ум Великого Князя, который не желает считаться с ин­тересами государственными, ставя впереди всего свои личные. Потому мне нужны союзники, чтобы идти к царице, и таковым союзником я хочу видеть Сер­гея Александровича.
   В кабинет вошёл Великий Князь. Поцеловав руку графини, он по­здоровался с канцлером и уселся в предложенное ему кресло. Екате­рина Леонидовна дипломатично удалилась.
   - Николай Павлович, я понимаю, что Ваше приглашение вы­звано обстоятельствами экстраординарными, - начал разговор Великий Князь. - Но я, право, теряюсь в догадках...
   Канцлер встал из-за стола.
   - Ваше Императорское Высочество! Вы рекомендовали меня Госу­дарыне на этот пост. Могу я говорить откровенно и наде­яться на понимание?
   - Николай Павлович! По-моему, мы полностью понимаем друг друга и можем доверять друг другу. - Голос Сергея Алек­сандровича был искренним и дружелюбным. - И потому я не понимаю Ваших вос­точных церемоний, они совершенно из­лишни.
   - Спасибо, Ваше Императорское Высочество! Вчера Вы были свидетелем того, как трудно находить общий язык с представи­телями морского ведомства, начиная с Вашего Августейшего брата. Но госу­дарство не может существовать, ежели в нём су­ществует удельная система правления, а флот наш - это такое удельное ведомство, кото­рое долгие годы живёт по своим пра­вилам. Великий Князь Алексей Александрович и адмирал Чиха­чёв настроены на то, чтобы основное внимание уделять Балтий­скому морю, а политика требует сосредото­чить наши усилия на Тихом океане.
   Игнатьев мягко расхаживал по кабинету, устланному рос­кошным бухарским ковром. Затем остановился.
   - Покойный Государь Николай Александрович незадолго до трагической гибели просил Кази представить записку о состоя­нии флота. Недавно Кази передал мне эту записку. Я озна­комился и понял, что необходимо ограничиться на Балтике фло­том оборонительным, при дополнении Черноморского флота минными, посыльными и раз­ведывательными судами, а всё вни­мание перенести на Дальний Вос­ток. Именно на Тихом океане нам следует иметь мощный флот, пре­восходящий японцев.
   - Так чего Вы хотите от меня, Николай Павлович? - нетерпеливо спросил Великий Князь.
   - Я хочу, чтобы Вы со мною пошли к Государыне для реши­тельного разговора относительно флота и морского ведомства. Ежели мы уж вбухиваем в строительство кораблей миллионы, которые отрываем от армии, то Россия должна получать отдачу. Или генерал-адмирал будет поддерживать единую политику го­сударства, либо... - замолк канцлер, многозначительно посмот­рев на собеседника.
   - Но ведь на Тихом океане имеется наша сильная эскадра, разве этого мало?
   - Мало, Ваше Высочество, совершенно мало! - горячо заго­ворил Игнатьев. - Ну что такое эта наша эскадра? Это всего лишь сборная кораблей и матросов, присланных с Балтики. Они на Дальнем Востоке - временные гости, пришли-ушли. А нам ну­жен флот, который будет базироваться не в Кронштадте, а во Владивостоке, или в каком-либо корейском порту. Чтобы и ка­зармы были там, и всякие доки и верфи, мастерские, и жёны офицерские чтобы на берегу ожидали... Не при­шлая эскадра, и не Сибирская флотилия с её несколькими канонер­ками, а флот Тихого океана с самыми новыми броненосцами и крейсе­рами.
   - Да, Николай Павлович, не зря в Константинополе Вас за глаза именовали le vice-Sultan, - усмехнулся Великий Князь. - С Вашими
   аппетитами...
   - А к чему мелочиться, Ваше Императорское Высочество? Неужто мы мелочные торгаши? Нет, если уж делать, то делать так, как делал Пётр Великий! Но чтобы Россия завела сильный флот на Тихом океане, нужно сосредоточить в едином органе рассмотрение всех наиболее важных в военном отношении вопросов и дачи по ним заключений.
   - То есть Вы хотите изъять у адмиралов принятие решений по флоту? Они Вам этого не простят. И первым будет мой дражай­ший брат, генерал-адмирал!
   - Россия нам всем не простит, Ваше Высочество, ежели мы будем держаться каждый за свои личные или ведомственные инте­ресы. Флот - для России, а не Россия - для флота. Потому я предлагаю обратиться к Государыне. Было бы полезным, чтобы она также вы­слушала Великого Князя Александра Михайловича и своего флаг-капитана Ломена. Мне известно, что они высту­пают за сосредоточение наших усилий на Тихом океане.
   - Николай Павлович, весь Петербург знает, что Сандро меч­тает о должности генерал-адмирала. Великий Князь Алексей Александрович - мой родной брат. Но я... Я пойду с Вами к Го­сударыне...
   В Зимний дворец ехали в великокняжеской карете, храня молчание. Эскорт состоял из взвода Атаманского полка, хотя и Императрица и канцлер неоднократно настаивали на том, чтобы Сергей Александро­вич не выезжал без надлежащего сопровож­дения.
   Дежурный флигель-адъютант, узнав о неожиданном прибы­тии канцлера и Великого Князя, со всех ног бросился док­ладывать Импе­ратрице.
   Обрадованная неожиданным наступлением оттепели, Аликс была в прекрасном расположении духа. Она встретила гостей в угловом ра­бочем кабинете, окна которого выходили на Адми­ралтейство и Собст­венный садик. Комфорт здесь первенствовал над роскошью. Обычный Г-образный письменный стол, осве­щаемый лампой под матерчатым абажуром, и арочная дверь, ук­рашенная кованными прорезными пет­лями, создавали уют.
   - Я не ждала вас сегодня, но я всегда рада видеть моих вер­ных дру-
   зей и главных помощников, - дружелюбно сказала Им­ператрица, предлагая гостям занять места в креслах.
   Великий Князь, поинтересовавшись, как спала Цесаревна Ольга, перешёл к делу.
   - Ваше Императорское Величество! Наш визит вызван неотложными государственными заботами, - голос Сергея Александ­ровича звучал официально и даже сухо. - Я позволил себе при­гласить также Великого Князя Александра Михайловича и ад­мирала Ломена, чтобы они могли высказать свои мнения отно­сительно возникших вопросов.
   - Что случилось? К чему такая спешка, - встревожено спро­сила Аликс.
   - Я думаю, что Николай Павлович лучше изложит суть про­блемы.
   Граф Игнатьев встал с кресла.
   - Позвольте, Ваше Императорское Величество? - И, получив в ответ кивок, продолжил. - Последние события на Дальнем Востоке, убий­ство японцами королевы Кореи и их скрытое вторжение в эту страну, заставляют русское правительство при­нять незамедлительные ответ­ные меры. Вашему Величеству из­вестно о депеше Августейшего наме­стника Дальнего Востока, в кото­рой он жалуется на нашу военную слабость. Вчера прошло со­вещание относительно тех мер, кои необхо­димо будет пред­при­нять. Военное министерство должно через десять дней пред­ста­вить окончательный вариант соображений на утвержде­ние Вашего Величества. Что же касается морского ведомства, Госу­дарыня, вследствие известной самостоятельности, к которой за по­следние годы привык Августейший генерал-адмирал...
   - Вы поскандалили с Великим Князем Алексеем Александро­вичем? Он снова требовал денег для флота? - спросила Импе­ратрица.
   - Нет, Ваше Величество, скандала не было, хотя Его Высоче­ство и вспылил на генерала Пузыревского... Я хочу сказать, что правитель­ство в своей политике всегда опиралось и будет опи­раться на возмож­ность использования военной силы. Примером может служить ситуа­ция с Кореей сегодня, но такие ситуации будут возникать и в после­дующем. Армия же и флот находятся в ведении совершенно независи­мых начальников, каждый из ко­торых имеет отдельный доклад у Ва­шего Величества, и эти на­чальники действуют по отдельности, что весьма пагубно сказы­вается на работе правительства.
   - Я не совсем Вас понимаю, Николай Павлович...
   - Ваше Императорское Величество! Приведу простой пример. Как мне стало известно, до настоящего времени не существует единого плана обороны побережья Балтийского моря, ибо армия имеет свои расчёты, а флот - свои расчёты. Как же можно вести побе­доносную войну, ежели в мирное время Военное министер­ство не знает, что планирует Морское министерство? Правая рука не ведает, что творит левая. Именно потому я вижу необхо­димость создания высшего комитета, как для объединения управления армией и флотом, так и для согласования всех ведомств, сопряжённых с работой по госу-дарственной обороне, в который должны войти не только гене­ралы и адмиралы, но и министр финансов и министр ино­странных дел.
   - Значит, Николай Павлович, это должен быть совет, который будет принимать важнейшие решения?
   - Да, Ваше Императорское Величество, это должен быть именно совет или комитет, который будет обсуждать важнейшие дела государ­ственной обороны, согласовывать начинания и по­зиции различных ведомств. Но... - Игнатьев сделал многозна­чительную паузу. - Коми­тет будет лишь обсуждать важнейшие дела и давать заклю­чения, но решения может принять только Ваше Императорское Величество.
   - А кто будет стоять во главе этого комитета? - осторожно поинте­ресовалась Императрица. - Я уже уверена, Николай Пав­лович, что Вы пришли ко мне, имея подходящую кандидатуру в кармане...
   - Ваше Императорское Величество! В существующей ситуа­ции я вижу только одного человека во главе такого высшего ко­митета. Это Его Императорское Высочество Великий Князь Сергей Александрович...
   - А Вы коварный человек, Николай Павлович! - встрепенулся Сергей Александрович. - У нас не было такого уговора, я лишь обе­щался поддержать Вас перед Государыней. Длительное пре­бывание в Константинополе научило Вас восточной хитро­сти...
   Граф Игнатьев с довольным видом разгладил свои роскош­ные усы, в его глазах промелькнула искорка.
   - Наверное, потому, Ваше Высочество, кому-то пришла в го­лову мысль после назначения меня канцлером называть меня за глаза не иначе, как "Паша?". Не знаете, кто бы это мог быть, Ваше Высочество? - спросил он.
   Вошедший дежурный флигель-адъютант доложил Императ­рице, что
   прибыли Великий Князь Александр Михайлович и контр-адмирал Ломен. После того, как вошедшие поцеловали руку Императрицы и заняли указанные им кресла, канцлер взял инициативу в свои руки.
   - Ваше Высочество, - обратился он к Александру Михайло­вичу, - не могли бы Вы вкратце изложить всем нам мысли, изложенные в той записке, которую передали мне?
   Великий Князь немного смутился, но потом взял себя в руки. Он сослался на проведённые им исследования относительно раз­вития японского военного флота, которые показали, что уже к 1903 году Япония будет иметь на Тихом океане достаточные силы для того, чтобы на равных противостоять России. В таком случае не возникает сомнений, что японцы захватят всю Корею, после чего Японское море станет для России вторым Босфором.
   Задачи на Балтийском море значительно сузились, отметил Великий Князь. Какими бы силами на море Россия ни обладала против Германии, участь войны этих государств всегда будет решена только на суше. Русский флот на Балтийском море мо­жет играть только вспомогательную роль относительно армии. Главной его задачей явится недопущение неприятельского де­санта, для чего необходимо иметь флот, по крайней мере, рав­ный германскому и шведскому фло­там, вместе взятым, или ог­раничиться минным флотом, опирающимся на шхеры и мало­доступные места. Соз­давая равносильный Германии флот, Рос­сии придётся отказаться от Черноморского и Тихоокеанского флотов. Между тем по­стройка минного флота с соответствую­щим ко­личеством мин­ных крейсеров и истребителей и укрепле­ние важнейших пунктов Балтийского побережья обеспечит его от попытки высадить де­сант, так как дело это будет сопряжено с большим риском, кото­рый будет тем больше, чем больше по­сланный десант.
   С одной стороны, для России необходимо вла­деть Тихим океаном и Японским морем, а достигнуть этой цели можно только океан­ским флотом. С другой сто­роны,  оставить берега Балтийского моря беззащитными невозможно, и потому единственное реше­ние - это признать, что задачи Балтий­ского флота есть исключи­тельно оборонительные и достигаются в полной мере минным флотом, имеющим по всему побережью вполне организованные разного рода станции. Что же касается броненосцев берего­вой обороны, для усиления артиллерии при­морских крепостей, то таких судов строить вовсе нежелательно, ибо, имея много­числен­ный минный флот, возможно с успехом справиться со своей зада­чей и без наличия броненосцев берего­вой обороны, стоимость которых могла бы с большим результа­том пойти на тот же мин­ный флот.
   - Крайне необходимо немедленно встать твёрдой ногой в Ти­хом океане. Для чего держать флот в Балтийском море, когда он всё равно не посмеет вступить в бой даже с немцами? - патети­чески закончил свою мысль Великий Князь.
   Аликс как бы заново увидела Александра Михайловича, ко­торый говорил так увлечённо, с глубоким знанием дела, очень непохожий на того Сандро, к которому она привыкла.
   Канцлер спросил Ломена, что тот думает относительно необ­ходи­мости усиления нашего флота на Дальнем Востоке и о соз­дании там постоянной эскадры. Адмирал был известен, как че­ловек исключи­тельно требовательный, а в гневе и весьма рез­кий, но при этом вы­дающийся и мыслящий.
   - Ваше Высокопревосходительство, я могу лишь поддержать мысли, высказанные Его Высочеством, - коротко ответил Ломен. Я уже пода­вал записку, в которой указал о необходимости со­средоточить глав­ные наши силы на Тихом океане.
   Аликс встала, подошла к окну.
   - Николай Николаевич, - обратилась она к адмиралу, - граф Николай Павлович предлагает создать особый комитет по обо­роне го­сударства, который будет объединять различные ведом­ства. Что Вы скажете?
   - Ваше Императорское Величество! Предложение Его Высо­копре­восходительства при его претворении в жизнь может су­щественно улучшить оборону России. Армия и флот - две руки государства, и надлежит этими руками управлять одной го­лове, ка­ковой должен стать предлагаемый комитет.
   - Ну, вот и замечательно! Могли бы Вы подготовить проект о создании такого комитета?
   - Если Ваше Императорское Величество прикажет, то я готов ис­полнить и подготовить такой проект. В такой комитет можно было бы привлечь выдающихся адмиралов и генералов, которые ныне пребывают не у дел.
   - Я готов принять участие в составлении такого проекта в меру сво-
   их сил, - вклинился в разговор Великий Князь Алек­сандр Михайло­вич.
   - У меня имеется ряд предложений, кото­рые могут существенно усилить наш флот.
   - В таком случае с завтрашнего дня приступайте, Николай Николае­вич, - сказала Императрица Ломену. - Председателем нового комитета будет Его Высочество Сергей Александрович. Великий Князь Алек­сандр Михайлович будет его помощни­ком. Кстати, господа, как всё-таки будет именоваться этот ко­митет?
   - Предлагаю именовать этот новый комитет - Комитет Госу­дарст­венной Обороны, - ответил Сергей Александрович. - Будут иные пред­ложения?
   Возражений не поступило. Сергей Александрович обратился к Ло­мену:
   - Николай Николаевич, кто, по-вашему, из наших адмиралов явля­ется наиболее способным? Прошу не стесняться в оценках, не сочтите это за нарушение дисциплины...
   - Ваше Императорское Высочество! Мне не совсем удобно давать оценку высшим чинам морского ведомства... Я бы вы­делил нашего морского агента в Берлине, Фёдора Васильевича Дубасова. Это и практик, честно воевавший с турками, и вы­дающийся знаток и теоре­тик минного дела. Его лекция о мино­носной войне почти сразу была переиздана морскими ведомст­вами Англии и Франции. И я особо хочу отметить вице-адмирала Лихачёва. Он хоть и в отставке уже более де­сяти лет, и живёт большей частью в Париже, его мысли о службе Генераль­ного штаба на флоте представляют большую ценность.
   - Способен ли Дубасов возглавить Главный Морской штаб?
   - Уверен в этом, Ваше Высочество!
   - Спасибо, Николай Николаевич. Ваше Величество, позвольте адмиралу покинуть нас?
   Получив разрешение Императрицы, Ломен удалился. Алек­сандр
   Михайлович обвёл всех взглядом и тихо произнёс:
   - Адмирал Ломен - один из лучших наших адмиралов.
   - Вот такого адмирала я бы не против видеть во главе морского ведомства, - усмехнулся в усы граф Игнатьев.
   В кабинете воцарилась тишина. Александра Фёдоровна вер­нулась за стол. Присев, она пристально посмотрела на канцлера:
   - Вы хотите вовлечь меня в заговор против генерал-адмирала, Ни­колай Павлович? Ваши слова относительно адмирала Ломена я прини­маю, как просьбу ко мне...
   - Государыня! Я привык прямо выражать свои мысли. Ломен трезво мыслит и смотрит на существующую ситуацию. Ежели будет воля Ва­шего Величества, то я бы хотел видеть его управ­ляющим Морским министерством вместо адмирала Чихачёва. В будущем Комитете Го­сударственной Обороны я хотел бы слы­шать здравые голоса, а не залихватские прибаутки про макак, которых мы шапками закидаем.
   - Шапками закидаем? - удивлённо спросила Императрица.
   - Прошу прощения, Государыня, это такое русское высказывание, когда человек недооценивает врага и хвастается своими си­лами.
   - Спасибо, граф, благодаря Вам я узнала ещё одно русское странное выражение. Я не против того, чтобы назначить Ломена вместо Чиха­чёва, но как будет реагировать Великий Князь Алек­сей Александро­вич?
   - Алексей будет в ярости, - ответил Сергей Александрович. - Но возможно ли дальше ничего не менять? Если я буду возглав­лять Ко­митет обороны, то я бы хотел иметь дело с Ломеном, а не с Чихачё­вым, который не имеет своего мнения, а лишь оз­вучивает чужие по­желания.
   - Но если генерал-адмирал будет угрожать отставкой? - осто­рожно спросила Императрица. - Что делать мне в таком случае, я даже не знаю.
   Сергей Александрович не успел ничего ответить, а Александр Ми­хайлович отреагировал мгновенно:
   - Тогда будет повод принять его отставку и полностью поме­нять руководство морского ведомства и флота! Разве нет у нас достойных и способных?
   Все присутствующие обратили свои взоры на Великого Князя, ко­торый так неосторожно высказал своё сокровенное же­лание. Сандро немного сму­тило такое внимание, он нервно стал поправлять флигель-адъютантский аксельбант, в душе упрекая себя за несдержанность. На его щеках появились яркие пунцо­вые пятна. Сергей Александрович с трудом удержался от улыбки...
   Стремление Александра Михайловича возглавить флот не было ни для кого секре­том. Великий Князь не скрывал своих амбиций, неоднократно повторяя, что Алексей Александрович стал Главным начальни­ком флота и морского ведомства в воз­расте тридцати одного года, а ему самому уже исполнилось двадцать девять.
   Давнее неукроти­мое желание Сандро стать генерал-ад­мира­лом вос­при­нималось раньше как нечто смешное и несбыточ­ное, но те­перь, после смерти Николая Второго и после стремитель­ным кадровых пе­рестановок, у многих имелись серьёзные ос­нования полагать, что под этим желанием есть крепкая основа.
  

* * *

   8-го января 1896 года были обнародованы Высочайшие указы, объ­являвшие о создании Комитета Государственной Обороны и новых назначениях.
   Великий Князь Сергей Александрович назначался председа­телем Комитета Государственной Обороны и ему поручалось вы­работать Положение о Комитете.
   Великий Князь Александр Михайлович производился в чин капи­тана 1 ранга и назначался товарищем председателя Коми­тета Государ­ственной Обороны по морской части.
   Контр-адмирал Ломен жаловался чином вице-адмирала и зва­нием генерал-адъютанта с назначением управляющим Морским министер­ством.
   Контр-адмирал Дубасов назначался начальником Морского Глав­ного штаба.
   Адмирал Чихачёв был определён в Государственный Совет, полу­чив Всемилостивейший рескрипт, а Кремер отчислен в Свиту с произ­водством в полные адмиралы...
   Великий Князь Алексей Александрович, для которого все эти назна­чения стали неприятным сюрпризом, на сей раз промол­чал. Про­молчал и затаился, ожидая удобного повода, чтобы вы­ступить позже. Будучи от природы весьма неглупым человеком, он прекрасно пони­мал, что эти несогласованные с ним назна­чения - лишь первый шаг по отстранению его от управления русским флотом. Слишком высоки были ставки для генерал-ад­мирала в этой незримой борьбе с "гессен­ской волчицей".
  

Глава 24

   Девять месяцев после смерти Императора Николая Второго Фин­ляндия продолжала жить, как ни в чём не бывало. Великое Кня­жество пользовалось автономией, жило по своим особым законам, которые принимали, опять же, депутаты своего фин­ского Сейма. Влияние Пе­тербурга на повседневную жизнь Фин­ляндии было весьма и весьма условным, и сами финны считали Россию чем-то далёким и эфемер­ным.
   Новый финляндский генерал-губернатор генерал-адъютант Шере­метев, человек культурный и милый, за полгода ещё не успел осво­иться на своей должно­сти, управлял тихо, удивляя финнов лишь своей кавказ­ской черкеской с серебряными газы­рями и лохматой папахой.
   Но Императрица не могла забыть того, что её мужа убил че­ловек, имевший финляндский паспорт. Её приводила в ярость мысль, что люди, которые выдали паспорт цареубийце, недося­гаемы для русской полиции, что в пределах Российской Импе­рии существует фактически независимое княжество. Поэтому практиче­ски ежедневно Александра Фёдоровна напоминала канцлеру или министру внутренних дел о фин­ляндской про­блеме.
   Великий Князь Сергей Александрович был склонен действо­вать быстро и жёстко, и графу Игнатьеву стоило немалых уси­лий убедить его, что первоначально нужно тщательно подгото­виться, а уж потом показать этим чухонцам, кто в России хо­зяин.
   Граф Воронцов-Дашков поддержал канцлера, он вообще вы­сказы­вал сомнения, возможно ли действовать односторонне, без согласия с финляндским Сеймом, опасаясь возмущения финнов. Своё мнение он изменил лишь после того, как получил доклад генерала Новицкого о состоянии дел в Финляндии, составлен­ный на основании агентурных донесений. Министр внутренних дел сам поручил Новицкому напра­вить в Финляндию надёжных людей, которые могли бы выяснить не только тамошние на­строения, но и определить тех должностных лиц, которые могут быть опорой престола.
   Результаты были неутешительным. Настроения среди финнов были антирусские, а убийство Императора Николая вызвало не­при­крытую радость не только среди обывателей и интеллиген­ции, но и среди финских чиновников и офицеров. Бывший финский сенатор Мехелин, отправленный в отставку в 1890 году за свою антирусскую деятельность, уже в апреле 1895 года раз­разился целым рядом статей, в которых прямо писал, что убий­ство Николая Второго должно послу­жить наглядным уро­ком и преду­преждением для всех тех, кто лелеет мысли посяг­нуть на авто­номию Финляндии.
   Для министра внутренних дел, потерявшего сына, такая позиция финнов была не просто личной обидой, но вызовом всей Импе­рии.
   Хотя с 1808 года Великое Княжество Финляндское было при­соеди­нено к Российской Империи, его внутреннее устройство, законода­тельство и управление, разительно отличались.
   Финский Сейм, представлявший четыре сословия, продолжал при­нимать законы и утверждать налоги, ориентируясь только на шведский Закон о форме правления, изданный ещё в далёком 1772 году, и швед­ский же Закон о союзе и защите 1789 года, также сохранившийся при присоединении к России, порой игно­рируя российские интересы.
   Финский Сенат и все иные учреждения использовали в дело­произ­водстве исключительно финский язык, а официальные до­кументы даже не переводились на русский.
   Принятыми на государственную службу могли быть исклю­чительно граждане Великого Княжества, что ставило иных рус­ских подданных в неравные условия.
   Великое Княжество Финляндское имело свою, не подчинён­ную министру внутренних дел, полицию, свою валюту и свою таможню...
   Финская армия имела в своём составе один гвардейский и восемь армейских стрелковых батальонов и драгунский полк. Эта миниатюр­ная армия имела совершенно особую систему ком­плектования, огра­-
   ниченную численность и свои особые при­ви­легии.
   Даже уголовное законодательство у финнов было собствен­ным. При
   этом финляндское Уголовное уложение 1894 года разли­чало две кате­гории лиц для действия уголовного закона, фин­ляндцев и нефинлянд­цев. Финляндские граждане не подле­жали выдаче за пределы Великого Княжества, что позволяло весьма вольготно себя чувствовать не только революционерам, но даже ба­нальным уголовникам, скрывав­шимся от российского правосудия.
   А ещё Великое Княжество было рассадником различных по­литика­нов. Совершенно открыто и официально существовали и действовали политические партии, выражавшие интересы раз­личных слоёв обще­ства. Либеральная партия, Старофинская партия, Младофинская пар­тия, Шведская партия... Всё это было примером глупого подражания для российских либералов, меч­тавших перенести опыт финнов на Ря­занщину или Тамбовщину путём создания российского парламента.
  

* * *

   15-го января 1896 года Императрица издала Манифест "О по­рядке издания общих государствен­ных законов и об уравне­нии в правах с финляндскими гражданами других русских поддан­ных".
   Отныне на всей территории Империи действовало единое за­конода­тельство, как граж­данское, так и уго­ловное. Таким обра­зом, Великое Княжество Финляндское, Царство Польское и Ост­зейские гу­бер­нии были приравнены к ос­таль­ным местно­стям Империи.
   Коренным образом ограничивались права и компетенция финлянд­ского Сейма, фактически превратившемся из законода­тельного органа в совещательный. Утверждение бюджета Вели­кого Княжества, рас­кладка повинностей, обложение населения сборами и повинностями на местные нужды (строительство и обустройство школ, медицинская помощь, устройство дорог и мостов), вот и всё, чем отныне ведали финские депутаты. При этом все решения Сейма подлежали непре­менному утвержде­нию генерал-губернатором, а Императрица, как Ве­ли­кая Кня­гиня Фин­ляндская, могла издавать законы относительно Фин­ляндии, без согласования с Сеймом.
   Русский язык объяв­лялся единственным государственным, и всё де­лопроиз­водство должно было вестись только на нём. Шведский язык полностью исключался из делопроизводства и образования. Все акты
   Сейма и постановления Сената должны были издаваться на русском языке и подлежали публикации в новой газете "Финляндские ведомо­-сти", издававшейся канцеля­рией генерал-губернатора.
   Финляндские гра­ждане и иные подданные Российской Импе­рии были полностью уравнены в правах, и те­перь финны не имели никаких преимуществ при поступ­лении на государствен­ную ­службу в Финлян­дии, а правом голоса при выборах депута­тов Сейма обладали все лица, имевшие постоянное место жи­тельства на территории Великого Кня­жества.
   Что касается финских войск, то они были полностью подчи­нены Военному мини­стер­ству через штаб Финляндского воен­ного округа. Финские стрелковые батальоны и драгунский полк подлежали ком­плектованию уроженцами Великого Княжества, а те же призывники, для которых не хватало вакансий, отныне на общих основаниях при­зывались в русскую армию и могли уехать и в Туркестан и на Дальний Восток.
   Финская полиция отныне подчинялась Министерству внут­ренних дел Империи, а в преде­лах Фин­лян­дии размеща­лись вой­ска Отдель­ного корпуса погранич­ной стражи для охраны гра­ницы со Шве­цией. Финляндское жандармское управление лик­видировалось, а вместо него в каждой из восьми губерний соз­давалось губернское жандарм­ское управление, как на всей иной российской территории.
   Деятель­ность каких-либо фин­ских политических партий за­преща­лась, а в Гельсингфорсе учреждалось охранное отделение.
   Генерал-губернатор получил право высылать в администра­тивном порядке за пределы Великого Княжества лиц, пребыва­ние которых может привести к нарушению общественного по­рядка и спокойствия.
   Учебные заведения Финляндии были поставлены под бди­тельный кон­троль жандармов, а все неблагонадёжные препода­ватели подле­жали увольнению. Отменено существовавшее по­ложение, что препо­давателями истории могли быть только лица лютеранского исповеда­ния.
   Но не эти драконовские меры больше всего возмутили финнов. Ма­нифест лишал Финляндию собст­венной ва­люты и та­мо­женных границ.
   Тем самым "Январский манифест" посягнул на самое свя­тое, что было у финнов... Он по­ложил конец той таможенной "вилке", благо­даря которой сы­рьё, заку­паемое в Империи по "внут­ренним" ценам, перепродавалось в Западную Европу по це­нам евро­пейским, ес­тест­венно, безо всяких пошлин в импер­скую казну. А 80% финляндского экс­порта было ориентиро­вано именно на Западную Ев­ропу. Фактиче­ски Финляндия была той огромной дырой, сквозь которую мимо русской казны уходили миллионы рублей.
   Войдя в состав Российской Империи, Финляндия получила право на самостоятельное ведение торгово-таможенной поли­тики, которое реализовывалось учреждением особых таможен­ных тарифов в тор­говле с зарубежными странами. Как правило, та­моженные пошлины по финляндскому тарифу существенно от­личались об общерусских, а в некоторых случаях Финляндия осуществляла абсолютно беспошлинный ввоз из-за границы необходимого сырья, материалов и орудий производства.
   Именно вот эта маржа и обеспечивала Финляндии экономи­ческий рост и благосостояние граждан. Обеспечивала Финлян­дию в ущерб всей Российской Империи. И вот теперь всё рух­нуло.
   Буквально через два дня, 17-го апреля, в Гельсингфорсе сти­хийным образом был созван Сейм Великого Княжества Фин­ляндского. Хотя, согласно существовавшим законоположениям, Сейм мог созываться только российским монархом, на сей раз инициаторами были бывший финский сенатор Мехелин и вазаский губернатор генерал-майор Ша-уман.
   Самозваный Сейм начал заседать в Рыцарском доме на Ридар-га­тан, принимая многочисленные резолюции, в которых монотонно рас­су­ждалось о "ма­ленькой культурной Финлян­дии, на­сильственно вы­рванной варва­рами из друж­ной семьи евро­пейских народов".
   Генерал-губернатор Шереметев был растерян и не знал, что нужно предпринимать в сложившейся ситуации.
   Лео Мехелин, которого избрали ландмаршалом Сейма, призвал к сбору подписей к Императрице Александре против поло­жений "tammikuun manifesti".
   Финские газеты пестрели статьями и статейками о "русских свиньях, не читав­ших даже Кале­валу".

* * *

   Заседание Комитета Государственной Обороны началось в библио­теке Зимнего дворца 18-го января с утра, ровно в 8 ча­сов.
   Председатель Комитета Великий Князь Сергей Александро­вич и Великий Князь Александр Михайлович, председатель Ко­митета мини­стров граф Игнатьев и ге­нерал-адмирал Великий Князь Алексей Алек­сандрович, предсе­датель Государственного Совета генерал-фельд­цейхмейстер Ве­ликий Князь Михаил Ни­колаевич и министр внутрен­них дел граф Воронцов-Дашков, ге­нерал-инспектор кавалерии Вели­кий Князь Николай Николае­вич и министр финансов Плеске, воен­ный министр Пузыревский и начальник Главного штаба Лобко, управ­ляющий Морским ми­нистерством Ломен и начальник Морского Главного штаба Дубасов.
   Двенадцать высших сановников в самых разных мундирах, свер­кающих орденами, погонами и эполетами, все они собра­лись в ожида­нии Императ­рицы. Александра Фёдоровна вошла в библиотеку, поздо­рова­лась на ходу и предложила всем приса­живаться.
   Усевшись в кресло, Александра Фёдоровна выдержала не­большую паузу и обратилась к присутствующим:
   - Господа! Все вы знаете, что вчера произошло в Гельсингфорсе. Наши финляндские подданные встали на путь открытого неповинове­ния и мятежа. Прискорбно осознавать, что среди бунтовщиков оказа­лись не только представители простонародья, но и лица, обличённые нашим Высочайшим доверием. В связи с этим прошу высказать мне­ния, как следует поступить с теми, кто посмел выступить против суще­ствующих устоев и самодер­жав­ной власти.
   Генерал-адмирал ответил первым:
   - Ваше Величество! Законоположения относительно Финлян­дии создавались не за один день. Такое решительное их разру­шение, кото­рое было сделано Манифестом пятнадцатого ян­варя, не могло не вы­звать протестов и возмущений. На протя­жении почти девяноста лет мы мирно жили с финнами, и если бы не такие поспеш­ные перемены...
   - Ваше Императорское Высочество, - вклинился граф Иг­натьев, - работа по созданию общего законодательства для Им­перии и Великого Княжества была начата ещё в 1891 году Осо­бым совещанием под председательством покойного Бунге. И со­бытия по­следнего года пока­зали, что эти начинания были аб­со­лютно вер­ными. Мы не можем
   больше терпеть ситуацию, ко­гда русская полиция лишена возможно­-сти арестовать злоумыш­лен­ников на финляндской территории.
   - Николай Павлович, Вы снова надеетесь на силу штыка и пули? - язвительно спросил Алексей Александрович.
   - Я, Ваше Высочество, привык полагаться на силу разума... Но ежели кому-то трудно понять очевидное, тогда да, наступает время штыка и пули...
   - Я прошу всех вернуться к проблемам Финляндии, - пере­била спорщиков Императрица.
   Сергей Александрович встал и заговорил:
   - Ваше Величество! Невозможно воспринимать события в Гель­сингфорсе, как простой бунт. Случилось немыслимое. По­сле декабря 1825 года впервые против самодержавной власти открыто выступили лица, которым русским Государем были да­рованы высшие воинские чины.
   - Ты хочешь устроить в Финляндии войну? - резко спросил генерал-адмирал.
   - Я хочу, чтобы финляндские подданные Её Величества ис­пол­няли русские законы и повиновались.
   - Ваше Императорское Величество! - обратился канцлер. - Нельзя терять время. Ныне время работает на бунтовщиков. Чем больше мы будем затягивать принятие решительных мер, тем больше неокрепших душ будет вовлечено в бунт.
   - Хватит ли сил, чтобы привести бунтовщиков к повинове­нию?
   - Государыня! Я попрошу военного министра доложить о на­личных силах...
   Получив разрешение, генерал Пузыревский стал докладывать, что в Великом Княжестве расквартировано четыре двухбаталь­онных полка Финляндской стрелковой бригады (Гельсингфорс, Тава­стгус, Або, Николайстад), Свеаборгский крепостной пехот­ный ба­тальон, Выборг­ский крепостной пехотный батальон и че­тырёхбатарей­ный Финлянд­ский артиллерийский полк в Гель­сингфорсе. Что же ка­сается финских войск, то в каждом из гу­бернских городов дислоциру­ется стрелковый батальон, а в Вильманстранде - Финский драгунский полк. Надеяться на пре­данность финских войск в сложившейся ситуа­ции не прихо­дится, наоборот, они составляют возможную опору для бун­тов­щиков, ежели те задумают вооружённое выступление. Един­ст­венно, на кого
   возможно положиться, это Лейб-Гвардии 3-й Стрелко­вый Финский батальон.
   - Александр Казимирович! Скажите проще, имеющихся войск дос­таточно?
   - Никак нет, Ваше Императорское Величество! В случае воз­никно­вения беспорядков и вооружённых выступлений наши войска будут способны лишь оборонять свои казармы, да и то, не очень долго, ибо отсутствие продовольствия заставит выйти за пределы расположения.
   Сергей Александрович добавил:
   - Ваше Величество! Полагаю необходимым срочным обра­зом на­править в Финляндию войска Петербургского округа. Кроме того, не­обходимо усилить силы полиции и жандармерии. Илла­рион Ивано­вич, - обратился он к графу Воронцову-Дашкову, - что Вы скажете по по­воду личного состава финской полиции?
   - Крайне ненадёжны, Ваше Высочество! По моим верным сведе­ниям финская полиция заражена духом автономии. Более половины над­лежит уволить, заменив выходцами из русских гу­берний. Пока что я распорядился отправить в Гельсингфорс из Петербурга весь налич­ный полицейский резерв. Но это мера временная. Считаю необходи­мым иметь в Гельсингфорсе жан­дармский диви­зион по образцу Петер­бурга, Москвы и Варшавы. Времени на раздумья у нас нет, формиро­вать дивизион нужно уже сегодня.
   Александра Фёдоровна внимательно слушала, что-то запи­сывала. Ей нездоровилось, но необходимость принять решение по финлянд­ским событиям удерживала её, а мысли о возможной причастно­сти финнов к убийству Николая придавали силы действовать.
   Сергей Александрович предложил сформировать жандарм­ский ди­визион для Финляндии, взяв эскадрон из Петербургского дивизиона и дополнив его охотниками из гвардейской кавале­рии.
   - Нужно подобрать в дивизион достойного командира, тре­бова­тельного и инициативного, - заметил канцлер.
   - Могу предложить Иллариону Ивановичу назначить командиром ротмистра Орлова из лейб-гусар. Он был дружен с покой­ным Госуда­рем Николаем Александровичем, - ответил Ве­ликий Князь.
   Дверь библиотеки распахнулась, вошла Императрица Мария Фёдо­-
   ровна. Ни с кем не поздоровавшись, она подошла к столу, внимательно
   обвела взглядом всех присутствующих, а потом заговорила.
   - То, что вы тут замышляете против Финляндии, это безумие. Рус­ские цари неоднократно своими манифестами подтвер­ждали особые права Великого Княжества. И мой покойный сын клят­венно обещал хранить ре­лигию, основные законы, права и пре­имущества, которыми пользовалась Финляндия. Обещал хра­нить оные в нерушимой и непре­ложной их силе и действии. Вы все хотите сделать покойного Импера­тора клятвопреступником?
   Мария Фёдоровна была разгневана, её голос дрожал и сры­вался на крик. Она не считала необходимым скрывать свои эмоции.
   Лицо Александры Фёдоровны покраснело. Ей потребовалось при­ложить немало усилий, чтобы сдержаться и сохранить на лице по­до­бие улыбки.
   - Ваше Величество, - обратилась она к свекрови, - в ногах правды нет. Присаживайтесь...
   - Я не могу спокойно сидеть, когда снова и снова повторя­ются бе­зумия, ставящие Россию на край пропасти. Вам мало того, что в Пе­тербурге расстреляли студентов, что убили кучу народа... Вашему Ве­личеству теперь хочется устроить стрельбу в Гельсингфорсе?
   Александра Фёдоровна выдержала паузу, а потом стальным голо­сом произнесла:
   - Ваше Величество вероятно забывает, что Вашего сына и моего мужа убил человек с финляндским паспортом. И Вы предлагаете оста­вить убийц безнаказанными?
   - При чём тут этот проклятый паспорт, - буквально просто­нала Ма­рия Фёдо­ровна. - Паспорт за взятку могли выдать что финляндские чи­новники, что московские или вологодские. Вы же хотите не только лишить финляндцев их природных прав, но устроить там настоящую войну!!!
   - Вы правы, Ваше Величество, по поводу чиновников, - отве­тила Александра Фёдоровна. - За взятку паспорт могли выдать и в Воло­где... Вот только этот вологодский чиновник был бы уже на каторге. А достать финляндского чиновника русская полиция была не в силах, и потому мне пришлось издать Манифест... Что же касается "при­родных прав", то я не делю моих поддан­ных на финляндцев и на не­финляндцев. Финляндские поддан­ные не оценили те особые преиму­щества, которые были им да­рованы русским монархами. Мой покой­ный муж действительно давал обещания, но теперь, после его злодей­ского убийства, я сво­бодна в своих действиях. Нравится это Вашему Величеству или не нравится.
   Мария Фёдоровна пристально посмотрела на невестку и на еди­ном порыве буквально выдохнула:
   - Вы - немка, Ваше Величество, и потому Вам трудно понять многие очевидные вещи относительно России, ибо размеры Гес­сена весьма невелики, а Вы ещё очень мало прожили в России и просто не ус­пели привыкнуть к русским обычаям.
   Присутствующие буквально онемели от такой дерзости ца­рицы. Даже Великий Князь Николай Николаевич, человек твёр­дый, самоуве­ренный и временами даже наглый, и тот молча ут­кнулся в стол, не же­лая быть свидетелем бури, которая вот-вот может разразиться из пере­палки царственной невестки и свек­рови.
   - Немка? - едко усмехнулась Александра Фёдоровна. - Нем­кой была Екатерина Великая, а я, скорее всего, англичанка. Но Вам нет нужды напоминать мне про моё происхождение, Ваше Величество. Я - рус­ская Императрица, и, клянусь Богом Всемо­гущим, я знаю, как мне надлежит исполнять свой монарший долг. Если у Вас всё, Ваше Вели­чество, позвольте нам продол­жить... Поверьте, что у меня на сегодня запланировано слиш­ком много важных дел, чтобы я могла себе позво­лить бесполез­ные препи­рательства.
   Мария Фёдоровна выговорилась и, видя, что поддержки от присут­ствующих не получит, резко развернулась и пошла к двери. Вдогонку она услышала едкие и насмешливые слова Александры Фё­доровны:
   - Гессен, конечно, мал, никто не спорит с этим... Но я и Да­нию с трудом могу найти на карте...
   Не в силах сдерживать эмоции, Мария Фёдоровна громко хлоп­нула дверью и ушла. Александра Фёдо­ровна обратилась к канцлеру:
   - Николай Павлович! Я прошу Вас выяснить, коим образом Её Ве­личество могла вот так зайти сюда в то время, когда про­ходит заседа­ние Комитета Государственной Обороны. Кто и по­чему её пропус­тил...
   - Ваше Императорское Величество, но ведь это вдовствую­щая Им­перат­рица... Ни дворцовая охрана, ни часовые, никто не мо­жет её ос­тановить... Её положение при дворе такого, что она пользуется дос­-
   тупом во все помещения!
   - Николай Павлович! Порядок в государстве должен поддер­жи­ваться неукоснительно, невзирая на лица. Если сегодня сюда беспре­пятственно вошла Её Величество, то есть ли гарантия, что завтра сюда так же легко не зайдёт бомбист? Передайте гене­ралу Черевину моё неудовольствие.
   Канцлер сразу не нашёлся, что ответить, а Императрица уже пере­шла к финляндским делам. Она потребовала, чтобы армия была готова восстановить порядок в Великом Княжестве, и чтобы как можно ско­рее так называемый финляндский Сейм прекратил свою незаконную деятельность.
   В конце концов члены Комитета Государственной Обороны едино­гласно высказались за применение военной силы в случае, ежели финны не одумаются и попытаются устроить беспорядки. Александра Фёдоровна утвердила постановление Комитета, на­писав в журнале заседаний: "Быть по сему".
  

Глава 25

  
   В тот же день, получив по телеграфу приказ из Петербурга, фин­ляндский генерал-губернатор генерал от кавалерии Ше­реме­тев ввёл на территории Великого Княжества поло­жение усилен­ной ох­раны, что давало ему право издавать обяза­тель­ные поста­новле­ния по предметам, отно­сящимся к предупреждению на­ру­шения по­рядка и безопасности, воспрещать вся­кие народные, общест­вен­ные и частные собрания, де­лать распоряжения о за­крытии торговых и промышленных заведений, воспре­щать от­дельным личностям пребывание в объявленных на по­ложении об усилен­ной охране местностях.
   Генерал-губернатор закрыл все финские газеты, а в "Фин­ляндских ведомостях" был опубликован его циркуляр начальни­кам губер­ний, в котором разъяснялось, что январский Манифест не пося­гает на права финляндского народа, а лишь упорядочи­вает взаи­моотношения между Великим Княжеством и Импе­рией.
   Одновременно была начата массовая чистка финской поли­ции. По­-
   сле выхода январского манифеста многие чины финской по­ли­ции де­монст­ра­тивно по­дали в отставку. Другие были уво­лены после того, как заявили, что поддерживают "законный Сейм" и "финляндскую кон­ституцию". По согласо­ванию с ми­нистром внутренних дел генерал-губернатор заме­нил более по­ловины полицейских чинов. Новые поли­цей­ские были набраны исключи­тельно из русских. Такое массовое "пополнение" фин­ской полиции буквально обескровило петербург­скую полицию.
   Новых полицейских чинов даже не успели переодеть, и жители Гельсингфорса с удивлением смотрели на появив­шихся на ули­цах новых городовых в русских шинелях, у кото­рых на мерлуш­ковых шапках почему-то были прикреплены ме­талличе­ские ни­келиро­ванные бляхи не с привычной финлянд­ской коро­ной, а с россий­ским императорским скипетром поверх двух опрокину­тых яко­рей.
   Финляндский жандармский дивизион прибыл в Гельсингфорс уже 22-го января. Он был сформирован буквально за два дня, и если 1-й эскадрон был взят из Санкт-Петербургского дивизиона, то второй был сформирован исключительно из солдат-добро­вольцев гвардейской ка­валерии, прослуживших уже не менее года.
   Появление жандармов на улицах финляндской столицы было встре­чено местными жителями враждебно, но это не сму­щало коман­дира дивизиона подполковника Орлова, который первым в новое царст­вование получил флигель-адъютантские аксель­банты и всячески старался оправдать доверие.
  

* * *

   В день прибытия жандармского дивизиона в Гельсингфорс фин­ляндский ге­нерал-губернатор созвал во дворце совещание. За длинным ду­бовым столом, покрытым зелёным сукном, со­бра­лись финлянд­ские губернаторы и сенаторы.
   Особняком дер­жа­лись прибыв­шие из Петер­бурга статс-секретарь Ден и его това­рищ Про­копе. Генералы и офицеры Финляндского воен­ного округа сели от­дельно, в креслах у стены, под часами.
   Шереметев стремительно вошёл, поздоровался с собравшимися и занял место во главе стола. Его тёмно-синяя черкеска и шёлко­вый алый бешмет с генеральским галуном по воротнику гармониро­вали с кавказским кинжалом в богато инструктиро­ванных ножнах и пыш­ными усами, напоминая о временах войны с Шамилем.
   - Господа, я собрал вас для того, чтобы в Великом Княжестве снова воцарился мир и покой, - начал речь генерал-губернатор. - Государыня приказала мне незамедлительно прекратить дея­тельность лиц, само­вольно собравшихся на Ридар-гатан. К моему стыду, там оказался даже русский генерал. Да-да, господа, я говорю о генерале Шаумане, кото­рый самым преступным обра­зом покинул свой пост и примкнул к са­мозванцам. Жандармы уже доло­жили мне, что генерал Шауман про­износит в стенах Рыцарского дома самые непозволительные речь, фак­тически призывая к неповиновению властям.
   - Прошу прощения, Ваше Высокопревосходительство, - не совсем вежливо перебил генерал-губернатора сенатор Тудер, - но каким образом жандармы могли ока­заться на заседании Сейма?
   - Карл Иванович! Побойтесь Бога, - воскликнул Шереметев. - Про какой Сейм Вы говорите? Государыня Сейм не созывала, и те лица, которые там собрались самовольно, пусть там даже имеются бывшие депутаты, не могут рассматриваться, как Сейм. Это самозванцы. Бун­товщики, если хотите.
   - Ваше Высокопревосходительство! После того, как Её Вели­чество издала манифест, который коренным образом нарушает основные финляндские законы...
   - Вы забываетесь! - вскрикнул Шереметев. - Не сметь в моём при­сутствии произносить такие речи! Я русский генерал, а Вы - русский офицер. У меня есть Высочайший приказ и я его ис­полню, чего бы мне это не стоило. И потому я убедительно прошу всех присутствующих, у кого есть такая возможность, передать этим самозванцам, что если к завтрашнему утру они не очистят Рыцарский дом, я прикажу солдатам и жандармам про­сто вышвырнуть их.
   Медленно поднялся с места вице-председатель Судебного департа­мента барон Пальмен, 84-летний седовласый старик в старомод­ном фраке с двумя орденскими звёздами.
   - Ваше Высокопревосходительство, - обратился старик к Ше­реме­теву, - финские законы считают преступником любого, кто посягнёт на работу Сейма и кто попытается воспрепятствовать депутатам в их работе.
   - Полноте Вам, барон! Финские законы? Нет больше никаких фин­ских законов. Хватит уже прятаться за установления швед­ского ко­роля! Давно пора привыкнуть к тому, что Финляндия - неотъемлемая часть Российской Империи! И вы будете жить по российским законам.
   - Но как же те обещания о неприкосновенности финских за­конов, которые были даны в своё время Блаженной Памяти Им­ператором Александром? - спросил сенатор Нюберг.
   - Карл Августович! С той поры много воды утекло. А ежели Вам так хочется поиграть в воспоминания, то я снова напомню, что осо­бенных финских законов никогда и не существо­вало. Это были швед­ские за­коны, - довольно ответил Шереме­тев, по­прав­ляя свои роскош­ные усы. - Или Вы хотите уверить меня, что "Sveriges Rikes Allmanna Lag" было принято не шведским рик­сдагом?
   - Но если депутаты Сейма не подчинятся требованиям Ва­шего Высокопревосходительства? Что тогда Вы намерены де­лать?
   - Это не мои требования, Карл Августович! Это Высочайший при­каз! Ни я, ни Вы, никто не смеет его обсуждать. Завтра ровно в восемь утра я прикажу разогнать это сборище.
   - Вы готовы применить насилие, Ваше Высокопревосходи­тельство? - спросил Тудер.
   - Да, Карл Иванович, насилие. У меня не остаётся иного вы­хода, если благоразумие не возьмёт верх. Я обязан исполнить Высочайший приказ. Слава Богу, я никогда не был ослушником Высочайшей воли!
   Генерал Ернефельт, хмурый бородач, ведавший в Сенате делами войскового управления, тихо сказал:
   - Депутаты Сейма призовут на помощь народ, чтобы защи­тить свои законные права. Не будут же солдаты стрелять в безо­ружных...
   - Бунт будет подавлен, в случае его возникновения, любыми средст­вами! - так же тихо, но твёрдо ответил Шереметев. - Вам напомнить про расстрел студенческих беспорядков в Петер­бурге?
   - Да что же это такое! - вскочил со своего кресла барон фон Тройль. - Я хочу напомнить всем, господа, что мы в Финлян­дии, а не в России! Здесь не Кавказ и не Туркестан, где вы могли сжигать селения и убивать мирных обывателей! Здесь - Европа! И единственное, что нас связывает с Россией, это то, что русские цари занимают престол Великого Княжества!
   Фон Тройль был готов говорить долго, не выбирая выраже­ний, но страстную речь сенатора прервал помощник генерал-губернатора генерал Гончаров. Старый кавказский служака грох­нул кулаком по столу, да так, что пузатый графин с водой мелко за­дрожал.
   - Это я хочу Вам напомнить, барон, что Россия там, куда сту­пил сапог русского солдата! - сказал он. - Вы напомнили про Кавказ? Да, русский солдат победил Шамиля. А ещё Бонапарта и Фридриха Вели­кого, и короля шведского! И я никому не со­ве­тую тут, в Финляндии, устраивать возмущения. А если гос­пода сенаторы не желают испол­нять Высочайшие повеления, то в России имеется и Си­бирь. Все лица, которые будут препятст­во­вать действиям законной власти, будут в административном по­рядке высланы за пределы Вели­кого Княжества.
   - Но это немыслимо, - дрожащим голосом сказал барон Пальмен. - Нет никаких законных оснований для таких шагов. Я хочу за­метить, что закрытие финляндских газет - это уже пре­вышение вла­сти... И всякое нарушение финских законов вызо­вет крайнее возму­щение на­рода...
   - Вы ошибаетесь, барон. Сегодня Государыня утвердила по­ложение Комитета министров о введении на территории Вели­кого Княжества Финляндского положения чрезвычайной ох­раны. И поэтому возмути­тели спокойствия будут предаваться военному суду, - постучал Шере­метев по столу двумя согну­тыми пальцами. - С лишением всех чинов и наград... Говорят, что канцлер граф Игнатьев планирует заселять Си­бирь... Мне бы очень не хотелось, господа, чтобы переселение нача­лось с фин­ляндцев.
   В кабинете воцарилась тишина. Тихо вошедший чиновник передал Тудеру какую-то записку. Прочитав её, сенатор встал и заявил:
   - Господа! Как мне стало известно, из Петербурга в Финлян­дию выступили гвардейские полки. Они идут подавлять наши права и свободу. Поэтому дальнейшее сотрудничество с канце­лярией генерал-губернатора я считаю невозможным. Я призы­ваю сенаторов немед­ленно отбыть в Сенат.
   Тудер стремительно вышел из кабинета. Вслед за ним орга­низо­ванно вышли все финлянд­ские сенаторы.
  

* * *

   Утром 23-го января на Ридар-гатан стал собираться народ. Красное кирпичное здание Рыцарского дома, в котором обосно­вались депутаты самозваного Сейма, было оцеплено стрелками 1-го Финляндского полка. Полковник Алексеев приказал солда­там никого не допускать в здание.
   Ближе к восьми часам к зданию подошло два десятка кон­стеблей - чинов фин­ской полиции. Одетые в двубортные тёмно­синие пальто, в касках с белой звездой, на которой отчеканен городской герб Гель­сингфорса, они напоминали своим ви­дом лондонских "бобби". Воз­главлявший констеблей комис­сар, вы­делявшийся погонами из сереб­ряного плетёного жгута, подошёл к полковнику Алексееву. Небрежно откозыряв и неразборчиво назвав свою фамилию, комиссар на­чал что-то быстро говорить по-фински.
   - Да говорите же по-русски, чёрт бы вас побрал! - возмутился пол­ковник. - Вы подданный русской царицы, а не шведского короля!
   Финн запнулся, покраснел от злобы, но затем нехотя пере­шёл на ломанный русский:
   - По приказанию сенатора Энеберга я взять Сейм под ох­рана! Прошу допуск моих людей в здание!
   - По приказу Его Высокопревосходительства генерал-губер­натора вся полиция Гельсингфорса подчинена временному ко­менданту го­рода, а не сенатору Энебергу. У меня нет никаких приказаний по ва­шему поводу, - спокойно ответил Алексеев. - Извините!
   Комиссар, видя непреклонность русского полковника, тихо выру­гался на финском и отошёл в сторону.
   Гулкий цокот копыт по мостовой известил о прибытии жан­дарм­ского эскадрона. Жандармы в длиннополых шинелях, в мерлушковым драгун­ках с белыми волосяными султанами, при­были под ко­мандой под­пол­ковника Орлова.
   Спешившись, Орлов подошёл к коман­диру стрелков, доло­жил о прибытии и поинтересовался, что здесь де­лает финская полиция. Алексеев не успел ответить. Его внима­ние привлёк важный господин в чёрном пальто и цилиндре, кото­рый вышел из подъ­ехавшей кареты и быстрыми шагами направ­лялся к пол­ковнику.
   - Я сенатор Финляндского Сената Энеберг! По какому праву Вы не допускаете в здание финскую полицию? - надменно обра­тился важ­ный господин к Алексееву.
   - Во-первых, господин сенатор, воспитанные люди, прежде всего, здороваются. Во-вторых, у меня есть приказ взять здание под охрану и никого туда не допускать. Я достаточно ясно вы­ражаюсь?
   - Это произвол, полковник! Вы ответите за это! Я начальник Граж­данской экспедиции, а это всё равно, что министр внутрен­них дел в России!
   - Я выполняю приказ моего начальства, господин сенатор, - твёрдо ответил Алексеев. - Вам прекрасно известно о Высочай­шем повеле­нии, так зачем же устраивать представление?
   - Вы не имеете права препятствовать действиям финской по­лиции! Вы находитесь на территории Великого Княжества Фин­ляндского и ваша царица не имеет права... Она узурпировала власть в России, но здесь она не вольна...
   Договорить Энеберг не успел. Стоявший рядом Орлов схва­тил се­натора за лацкан пальто и притянул к себе.
   - Послушай, ты, чухна белоглазая! - злобно процедил он сквозь зубы. - Ты находишься на территории Российской Импе­рии! И ты бу­дешь отвечать по русским законам! Я сейчас просто пристрелю тебя на месте за оскорбление Высочайшего Имени! Вы мне ещё за смерть Государя ответите, мерзавцы!
   Рослый стройный красавец с обаятельной светской улыб­кой и никогда не смеющимися ледяными глазами одним своим ви­дом вну­шал финнам ужас. Красивое матовое лицо Орлова иска­зилось от гнева. Его рука потянулась к крышке кобуры, пальцы уже царапали кнопку. Но потом подполковник опомнился.
   - Вахмистр! - крикнул Орлов в сторону. - Возьми троих лю­дей и отвези этого пархатого субчика к коменданту! Головой за него отвеча­ешь!
   Два подоспевших жандарма ловко подхватили под руки по­блед­невшего Энеберга и уволокли его. Орлов нервно закурил папиросу.
   - Извините, Константин Михайлович, - обратился он к Алек­сееву. - Не сдержался.
   - Да полноте, Александр Афиногенович! Сенатор чуть штаны не намочил от страха... Поделом ему, чухонцу этакому. Вы хо­рошо знали Государя? - тихо спросил Алексеев после не­боль­шой паузы.
   - Мы вместе служили в Лейб-Гвардии Гусарском полку... Мы тогда относились к нему не как к Цесаревичу, а как к полковому товарищу. И он отвечал нам тем же. А эти сволочи его убили... По­койный Ваня Воронцов-Дашков тоже был моим товарищем. И теперь этот вонючий чухонец смеет мне что-то говорить про Го­суда­рыню! Я потому и со­гласился в жандармы перейти, чтобы да­вить всю эту не­русскую ре­волюционную сволочь... Вы ведь не думаете, что я стал жандармом ради флигель-адъю­тантских аксельбан­тов...
   - Мне понятна Ваша мотивация, Александр Афиногенович. И я ис­кренне уважаю Ваш выбор, - ответил полковник. - Но уже восемь ча­сов, пора начинать.
   - Слушаюсь, господин полковник! - козырнул Орлов и подал про­тяжную команду. - Первый полуэскадрон! Спешиться!
   Зазвенели стремена. Жандармы спешивались, передавая ло­шадей коноводам, и строились перед крыльцом. Орлов ещё раз проинструк­тировал их, что и как следует делать. А напоследок сказал:
   - В помещении могут быть лица, одетые в русскую военную форму. Никому не тушеваться, выбросить всех из здания, невзи­рая на лица и чины! А если кто будет артачиться - разрешаю хо­рошенько дать в рыло им, по-русски! Даже если он будет в гене­ральском мундире! Го­сударыня всё простит! Там засели бун­товщики и наш долг - поскорее их разогнать!
   Жандармы ответили раскатистым смехом, после чего двину­лись к дверям Рыцарского дома. Через несколько минут они на­чали выводить на улицу холёных господ во фраках и пиджач­ных парах. Эксцессов не было. Но вот два дюжих жандарма вы­волокли на улицу человека в во­енном сюртуке с серебряным ак­сельбантом. На левом плече был виден генеральский погон, на правом погон был оборван и висел на чест­ном слове.
   Полковник Алексеев, узнав в задержанном генерала Шаумана, приказал накинуть на него шинель, но того уже перехва­тили финские констебли и бережно повели к карете. В это время на крыльце появи­лись жандармы, которые на руках вы­носили почтенного субъекта с клинообразной седой бородой и усами. Обыва­тели узнали Леопольда Мехелина и стали кричать:
   - HДvetkДД! HДvetkДД!
   Под эти возмущённые крики незадачливый ландмаршал по­летел в снег.
   Буквально через двадцать минут здание Рыцарского дома было очищено и взято под охрану. Никого задерживать не стали, оказав­шиеся на холодной улице депутаты, чьи пальто и шубы остались в здании, спешили поскорее убраться.
   К вечеру в Гельсингфорс стали прибывать эшелоны с час­тями 1-й Гвардей­ской пехот­ной дивизии. Семёновский полк вы­грузился в сто­лице. Гвардейские егеря поехали дальше, в Улеа­борг. Измайлов­ский полк отправился в Николайстад. Пре­обра­женский полк двумя ба-
   тальонами должен был занять Або, а двумя - Тавастгус.
   37-я пехотная дивизия также была переброшена по желез­ной до­-роге из Петербурга, заняв Куопио, Санкт-Михель, Вы­борг и Вильман­странд. Гвардейские стрелки выдвинулись сле­дом.
   Из Петер­бурга спешно вышли в конном строю в поход на Финлян­дию Лейб-Гвардии Каза­чий и Лейб-Гвардии Атаманский полки.
  

Глава 26

  
   Утром следующего дня на Сенатской площади Гельсинг­форса со­бралась огромная толпа. Более двух тысяч человек, среди ко­торых было довольно много студентов и чиновников. Среди ци­вильных пальто и шуб густо мелькала форма фин­ской полиции. Над манифе­стантами развевались десятки флагов, бело-синие финские и сине-жёл­тые шведские. Некоторые де­монстранты держали в руках наспех из­готов­ленные транспа­ранты с надпи­сями "VenДjДn sika! Tule Moskova!" и "Kei-sarinna Alexandra! Seuraavan pommi - sinulle!"
   Вышедшие к демонстрантам мятежные сенаторы призвали "всех сво­бодных финнов" до конца сопротивляться посягатель­ству на фин­ляндскую конституцию. Генерал Ернефельт привёл на пло­щадь своего зятя, композитора Яна Сибелиуса, который пытался что-то играть на скрипке, но крики возбуждённой толпы заглушили его музыку.
   На Сенатскую площадь был направлен жандармский диви­зион. Туда же выехал начальник штаба Финляндского военного округа ге­нерал барон Каульбарс. Он обратился к ми­тин­гую­щим и предло­жил прекратить нарушать закон и разойтись. В от­вет разда­лись ос­корбле­ния и свист. В жан­дармов полетели камни и пустые бутылки. Барон Каульбарс приказал командиру дивизиона приступить к раз­гону толпы.
   Орлов не стал мешкать, и конные жан­дармы двинулись рысью на толпу. Финны, многие из кото­рых были пьяны, оказали яро­стное сопротивле­ние. Они пы­тались стащить жан­дармов с лошадей, чтобы в толпе распра­виться с ними. В ход пошли древки зна­мён и транс­паран­тов, ножи и трости. Неожиданно на площади прогремело несколько револь­верных выстрелов. Флигель-адъютант Орлов, ране­ный в грудь и лицо, упал с коня. Ещё два жандарма были убиты.
   2-й эскадрон Финляндского дивизиона был набран из добро­вольцев гвардейской кавалерии, которым не так давно пришлось усмирять сту­денческие беспорядки в Петербурге. Увидев, что финны начали стрельбу, кто-то из жандармов 2-го эскадрона крикнул: "Они с писто­лями! Руби их, ре­бята!" Не­сколько минут на Сенатской площади шло побоище. Жандармы безжалостно рубили демонстрантов, стараясь достать тех, в чьих руках были транспаранты или флаги. На площади осталось несколько десят­ков трупов. Среди них труп сенатора гене­рала Ернефельта и его зятя Яна Сибелиуса. Остальные бунтовщики бежали, давя друг друга, пытаясь избежать копыт жандармских коней.
   О произошедшем генерал-губернатор Шереметев незамедли­тельно теле­графировал Импе­рат­рице и графу Иг­натьеву. Здание Финлянд­ского Сената было взято под охрану. Занятия в Импе­раторском Алек­сандровском университете в Гельсингфорсе пре­кращались.
   По­лиция и жандармы пытались провести аресты финских поли­ти­ков и обществен­ных деяте­лей, настроен­ных явно враж­дебно, но боль­шинство их уже успело скрыться.
   Тем временем к начальнику финских войск генералу барону Рам­заю обратилась деле­гация, которую возглавляли сена­торы барон Моландер и Игнациус. Они просили гене­рала дать приказ фин­ским войскам высту­пить на защиту граждан Фин­ляндии, а также вы­дать финляндским гражданам оружие. Барон Рамзай, напомнив хо­датаям, что он финский гражданин, но рус­ский генерал, дававший присягу Государыне, немедленно аре­сто­вал делега­цию и отправил аре­стован­ных в Свеаборгскую крепость.
  

* * *

   Утром 24-го января генерал-губернатор Ше­реметев и при­бывший в Гельсингфорс Ве­ликий Князь Констан­тин Константино­вич встрети­лись в здании Финляндского Сената статс-секретарём Деном. Генерал Ден пытался взять на себя миссию миро­творца и просил освободить из Свеа­боргской крепости аресто­ванных финляндских сенаторов и об­щественных деятелей, уве­ряя, что после этого беспорядки прекратятся.
   Присутствовавший во время разговора барон Рамзай резко перебил Дена и заявил, что сам он финляндский гражданин, но он рус­ский генерал, он присягал Императрице, и потому он за­конно арестовал людей, которые призывали к вооружённому мятежу.
   Разговор окончился безрезультатно. Когда Шереметев и Великий Князь уже выходили из Сената, к ним подошёл высокий светло­воло­сый человек лет двадцати. Остановившись, он крик­нул Шереме­теву:
   - Получи, русская собака, за моего отца и за Финляндию!
   Не дав никому опомниться, практически одновременно, на­падав­ший выхватил из-под пальто револьвер "Webley-Green" и дважды вы­стре­лил в генерал-губернатора. Великий Князь не дал сделать третьего вы­стрела, ударив по руке с револьвером, а по­дос­певший ге­нерал Рам­зай, человек богатырского телосложений и не­обычайной силы, скру­тил стрелявшего.
   Генерал-губернатор был смертельно ранен. Две пули 455-го ка­либра разворотили живот, и через сорок минут Шереметев умер.
   Задержанный злоумышленник оказался Евгением Шауманом, сы­ном мятежного начальника Вазаской губернии. Убийца был заключён в Свеа­боргскую кре­пость.
   Великий Князь Константин Константинович телеграфировал в Пе­тербург о про­изо­шед­шем, после чего Императрицей ему было по­ру­чено временно при­нять на себя обязанности финлянд­ского генерал-губерна­тора и командующего войсками округа.
   Слух об убийстве генерала Шереметева пронёсся по Гель­синг­форсу молнией и вызвал ликование. "Январский манифест", разгон Сейма, побоище у Сената, аресты, всё это озлобило фин­нов, и они не могли сдержать радость, узнав о злодеянии Шау­мана.
   Не прошло и часа, как на Рыночной площади около генерал-губер­-наторского дворца стала соби­раться огромная толпа. Мужчины, жен­щины, дети. Портреты Императора Александра Пер­вого и Алек­сандра Второго. Снова финские и шведские флаги. И снова мно­гочисленные транспаранты с оскорбительными над­писями.
   Дворец был оцеплен двумя ротами Лейб-Гвардии Семёнов­ского полка. Его командир гене­рал Пен­ский, увидев собираю­щуюся толпу, доложил Константину Константиновичу и прика­зал под­нять по тре­воге и вызвать ко дворцу дополнительные силы.
   Великий Князь Константин Константинович собрал совеща­ние. Помощник командующего генерал Гончаров был краток. Если толпа попы­тается пойти на штурм дворца, то придётся стрелять.
   Финские офицеры колебались. Нюландский губернатор гене­рал Палин вызвался пойти к толпе и выяснить, чего они хотят. Через десять минут он вернулся.
   - Ваше Императорское Высочество! Толпа требует освобо­дить всех арестованных из Свеаборга, - доложил он Великому Князю. - Они настроены весьма и весьма решительно, многие пьяны и готовы идти на штурм...
   - Но ведь это решительно невозможно, - неуверенно ответил Кон­стантин Константинович. - Степан Осипович, - обратился он к Гонча­рову, - неужели придётся стрелять? Ведь там же без­о­ружные... Там много женщин и детей... Боюсь, что мы не только совершим великий грех смертоубийства, но и навлечём на себя ненависть и осуждение всей Европы...
   - Ваше Императорское Высоче­ство! Если эта толпа прорвёт цепь, то она захватит не только дворец, но и Вас вместе со мною. Я отве­чаю перед Богом и Госуда­рыней и за Вас и за каж­дого солдата! Вы ведь не желаете попасть в руки разъярённой толпы, Ваше Высочество...
   Константин Константинович стыдливо покраснел.
   В кабинет вошёл полковник Де-Понт и доложил Великому Князю, что он с трудом добрался до дворца, так как на улицах Гель­сингфорса начали возводить баррикады. Оружейный мага­зин раз­граблен толпой. Неизвестные пытались предлагать сол­датам Лейб-Гвардии Финского батальона перейти на сторону мятежников, или хотя бы продать винтовки и патроны.
   Генерал Пенский получил приказ стрелять только в том слу­чае, если толпа попытается ворваться во дворец.
   Он пошёл к солдатам, и в это время толпа, как будто по ка­кому-то знаку по­шла ко дворцу со стороны рынка. Пенский приказал дать пер­вый залп по­верх голов. Но это только возбу­дило толпу, которая не остановилась и ускорила шаг. Но после вто­рого "Пли!" залп ударил в толпу и демон­ст­ранты стали па­дать на землю. Семё­новцы стреляли метко, и ка­ждая пуля нахо­дила в густой толпе жертву. После третьего залпа толпа стала убегать, оставляя на мостовой трупы и раненых. На­чалась давка. Пользу­ясь паникой, генерал Пенский приказал од­ной роте насту­пать и очистить Рыночную площадь. Де­мон­ст­ранты разбе­га­лись, давя друг друга, а за ними шли семёновцы, которые та­ким об­ра­зом очистили площадь за десять минут.
  

* * *

   Нерешительный Великий Князь Константин Константинович расте­рялся, не зная, что ему делать дальше. Русские войска стояли гарнизо­нами в губернских городах, в то время как финны стали не только про­во­дить массовые ми­тинги, но и соби­рать оружие и фор­миро­вать бое­вые отряды. Во главе этих отря­дов стоял генерал Шауман, который собрал вокруг себя два де­сятка офицеров Финских войск, принявшихся обучать мятежни­ков военному делу. То там, то здесь начались нападе­ния на рус­ские войска с цель завладения оружием.
   27-го января в Гельсингфорс прибыл новый генерал-губернатор Фин­лян­дии генерал Пётр Тимофеевич Пер­лик, который перед этим должен был ехать в Минск для командования армей­ским корпусом. Взяв власть в свои руки, ознако­мив­шись с об­ста­новкой, старый кав­казский офицер пришёл к вы­воду, что мед­лить нельзя, ибо промедле­-ние лишь усиливает силы мятеж­ников.
   По его приказу финские войска были разоружены и находи­лись в казармах под охраной русских частей. Генерал Рам­зай на­чал объезжать стрелковые батальоны, чтобы удержать солдат от участия в мятеже.
   В Вильманстранде генерал Гриппенберг пре­дотвратил мя­теж в Финском драгунском полку, но больше десятка офице­ров и около пятидесяти сол­дат всё-таки сумели сбежать и примкнуть к мятежни­кам.
   Новый командующий решил начать уничтожение мятежа с Гель­сингфорса. В изданном им приказе, который во множестве экземпля­ров был расклеен на стенах гельсингфорсских зданий, войскам и по­лиции предписывалось прекратить беспорядки, действовать са­мым решительным образом, не жалея патронов и не давая холо­стых залпов. Этот знаменитый приказ генерала Перлика потом нашёл самый живой отклик в европейских газе­тах.
   Уже утром 29-го января русские вой­ска начали наступление для уничтожения финских боевых отрядов и разрушения улич­ных барри­кад. Жестокие бои вспыхивали то там, то здесь. Не­сколько баррикад оказались неприступными и генерал Перлик приказал выкатывать на прямую на­водку пушки Фин­ляндского артилле­рийского полка. Щитов на пушках не было, и артилле­ристы не­сли ощутимые потери от фин­ских пуль, но баррикады были разрушены.
   К утру 30-го января всё было кон­чено. Финские боевые от­ряды были рассеяны и мятежный Гельсингфорс был покорён. В плен по­пал ра­неный гене­рал Шауман.
   В течение следующей недели контроль был восстановлен над всеми крупными насе­ленными пунктами Финляндии.
   Отдельные вооружённые шайки встречались ещё больше ме­сяца. Вооружённых мя­тежников от­лав­ливали и отправляли за решётку, а чаще всего - про­сто стреляли при задержании. Ка­заки-атаманцы, кото­рые поте­ряли от финских пуль двух офице­ров, единогласно приняли ре­шение: "Чухну в плен не брать!" Захваченных с оружием в руках мятежников они никуда не пе­редавали, а рубили на месте. Знавшие об
   этом офицеры смот­рели на подобную жестокость сквозь пальцы.
   По всей Финляндии стихийно начались массо­вые забастовки. Так, как заводы и фабрики были финские, а промышленники и забастов­щики - финнами, то гене­рал-губерна­тор Перлик собрал хозяев пред­приятий, которым объя­вил, что вмеши­ваться в забас­товки и застав­лять рабочих выйти на работу он не со­бира­ется. Разве что рабо­чие начнут уст­раивать беспо­рядки на улицах или предприятиях, или же сами промышлен­ники обра­тятся за по­мощью к русским вла­стям.
   Каких-либо экономических требований забастовщики не вы­дви­гали, и после того, как промышленники, понесшие убытки от простоя, нашли с рабочими общий язык, заводы и фабрики зара­ботали в преж­нем режиме.
  

* * *

   За участие в мятеже и беспорядках было арестовано больше трёх тысяч человек. Военный суд приговорил к казни через по­ве­шение девяносто одного человека, среди которых был гене­рал Шауман и его сын-убийца. Аналогичное наказание получили иные вожди мя­тежа, среди которых оказались сенаторы Энеберг и Тудер, профессор Мехе­лин. Александра Фёдоровна отказалась помиловать мя­тежников, ос­тавив без рассмотрения многочис­ленные ходатайства, и все пригово­рённые были повешены в Свеаборгской крепости.
   За активное участие в мятеже финские сенаторы Нюберг, ба­рон Пальмен, барон Моландер, барон фон Тройль, Игнациус, гу­бернаторы Мальгрен, Споре и Бэм отправились на ка­торгу.
   На каторгу же отправилось более двух десятков финских врачей, которые оказывали медицинскую помощь раненым мя­тежни­кам, и не сообщали об этом полиции.
   Срочно созданные военно-полевые суды работали, не по­кла­дая рук. Ещё не успевали высохнуть чернила на протоколе судебного заседа­ния, как конвоиры приводили нового подсуди­мого. Всех финнов, полу­чивших огнестрельные ранения, воен­ные суды априори считали мятежниками. Рассмотрение дел в от­но­шении таких лиц зани­мало не более десяти минут.
   Точно так же суды относились к финнам, у которых было об­нару­жено хоть какое-то огнестрельное оружие. Прячешь вин­товку или пис­толет? Значит ты мятежник.
   Лондонские, стокгольмские и копенгагенские газеты не уста­вали печатать гневные статьи, проклинающие "русскую сред­невековую инквизицию", а тем временем отдельным постанов­ле­нием Комитета министров было при­нято решение о высе­ле­нии из пределов Великого Княжества Финляндского всех лиц, со­чувствующих мятежу и про­явивших нело­яльность самодержа­вию, либо подозреваемых в таковом. Сибирские губернии полу­чили много новых жите­лей, выдер­жанных, культурных и обра­зован­ных, а на опустевших финских хуторах, кон­фискованных в доход русской казны, появились первые русские пере­селенцы. Обычно это были отставные ун­тер-офицеры...
  

Глава 27

  
   В Сергиевском дворце проходило заседание Комитета Госу­дарст­венной Обороны. Граф Игнатьев излагал своё видение ко­рейской про­блемы. Он сообщил присутствующим, что два дня назад, 30-го января корейский ван вместе с наследником пре­стола сумел сбежать из япон­ского плена и перебраться в рус­скую дипломатическую миссию в Се­уле. Консул Вебер вызвал из Чемульпо десантную роту с крейсера "Адмирал Корнилов", которая немедленно прибыла в Сеул для за­щиты здания миссии. Сразу же по прибытии в миссию, ван отдал при­каз казнить ми­нистров-изменников. Приказ был выполнен незамедли­тельно - премьер-министр и два других министра были убиты на улице средь бела дня и их головы были выставлены на обочине дороги, дру­гие три министра сумели сбежать в Японию. Под охраной русских штыков на территории русской миссии король сформи­ровал новое правительство, большей частью из сторонников сближения с Рос­сией.
   Канцлер закашлялся, выпил воды, и продолжил:
   - Итак, господа, сложившаяся обстановка заставляет нас дей­ство­вать скоро. Россия должна оказать поддержку королю Ко­реи. Отказы­вать ему или оставаться в бездействии в ответ на вы­сказываемые к России предпочтение и доверие казалось бы не только нежелатель­ным, но даже опасным для нашего по­ло­же­ния. России, безусловно, необходим свободный в течение круг­лого года порт в Корее. Военное столкновение между Рос­сией и Японией является неизбежным, ибо отречение Японии от притя­заний на Корею представляется невероят­ным. Потому Го­суда­рыня повелела принять меры для упрочнения на­шего влия­ния в Корее и для окончательного вытеснения японцев из пре­делов полуострова. Самые решительные меры, господа, даже если это приведёт к войне.
   Последние слова канцлера прозвучали очень жёстко. Началь­ник Главного штаба генерал Лобко воспользовался паузой и спросил канц­лера:
   - Насколько далеко, Ваше Высокопревосходительство, мы можем зайти в поддержке Кореи?
   - Корейский король обратился к Государыне, прося защиты и по­кровительства. - Граф Игнатьев достал из кожаной папки лист бумаги. - Он прямо пишет, что осознаёт "необходимость руко­водствоваться во всех важных государственных делах Сове­тами и указаниями одной России", а потому желает, чтобы рус­ское правительство "вверило роль руководителя и наставника корей­ских министров какому-либо доверенному лицу, которое в каче­стве главного советника кабинета присутствовало бы при всех его заседаниях и направляло бы деятель­ность корейских санов­ников на путь справедливости и разумного про­гресса". Осо­бенно необходимы советы в области финансовой поли­тики и правильной организации военного дела, и он желал бы "образо­вать у себя надёжный и хорошо обученный корпус войск чис­ленно­стью на первое время до трёх тысяч человек".
   - Фактически, корейский король желает установления протек­тората со стороны России, - сказал Великий Князь Сергей Алек­сандрович. - Радоваться этому или же огорчаться, затрудняюсь сказать.
   - Да, Ваше Императорское Высочество, - согласился канцлер. - Ко­рейский ван просит соеди­нить нашу сибирскую телеграф­ную линию с корейской. Просит отправить в Корею русских ин­структоров для орга­низации кавалерийских и сапёрных частей, а также устрой­ства воен­ного оркестра и налаживания интендант­ской и ветеринарной службы. Особо ставит вопрос о назначении русских советников: в качестве личного советника вана, совет­ника кабинета мини­стров по админист­ративным и политическим вопросам и совет­ника по вопросам желез­нодорожного строи­тельства и разработ­ки горных приисков. Таким об­разом, Россия имеет возможность взять под контроль и самого короля и его министров. Говоря о возвращении во дворец, ван просит, чтобы и там его охраняли русские войска, пока не будет создана корей­ская гвардия.
   - Но как на всё это отреагирует Япония? - поинтересовался генерал-адмирал Алексей Александрович. - Японцы давно при­выкли к тому, что Корея - это их исконная вотчина.
   - Именно так, Ваше Императорское Высочество, - ответил канцлер. - Наша задача в том и состоит, чтобы заставить япон­цев думать иначе. Именно сейчас, когда Япония ещё не имеет мощной армии и флота. Через несколько лет нам придётся иметь дело с совершенно иной Япо­нией. Или же нам придётся отка­заться от наших интересов в Корее, хотя Ваше Высочество заин­тересовано получить незамерзающий порт для русского флота...
   Военный министр поправил пенсне и заговорил:
   - Господа! На совещании шестого января мы обсуждали во­прос усиления наших войск на Дальнем Востоке. Я могу с уве­ренностью сказать, что после претворения планов в жизнь, Рос­сия сможет проти­востоять Японии. Всё это можно провести в ближайшие несколько месяцев.
   - Александр Казимирович! Имеется ли армия у корей­цев? - поинте­ресовался канцлер.
   - По различным оценкам, Николай Павлович, корейцы имеют больше десяти батальонов весьма плохого качества. В самом Се­уле расквартировано пять батальонов, в провинциях же нахо­дится ещё во­семь батальонов. Наш новый военный агент в Се­уле полковник Стрельбицкий сообщает, что новообученных сол­дат, с которыми занимались японские офицеры, 2400 чело­век, а ста­рых, прошедших военную школу у китайцев, немцев и амери­канцев, 1600 человек. Ухода за оружием практически не существует. Строе­вая служба про­изводится весьма редко, офи­церы не зани­маются с нижними чинами. Внутренний порядок совершенно отсутст­вует, всякий живёт, как хо­чет. Дисциплина проявляется в очень слабой степени, при офицере, в строю и на часах курят, разгова­ривают и уходят, бросив ружья. Разу­меется, что артиллерии у них не имеется, как и инженеров и нормаль­ного интендантства.
   - Сколько войск может выставить Корея при благоприятном рас­кладе? То есть при наличии вооружения, амуниции, обмун­дирования?
   - Учитывая, что население составляет от двенадцати до пят­на­дцати миллионов, то можно говорить даже о стотысячной ар­мии. Но для этого нужны финансовые возможности, а денег у корейского вана на сегодня нет. Приличных винтовок нет, нор­мальных артиллерий­ских орудий нет!
   - Корейцы уже просят у нас в долг три миллиона иен, чтобы по­гасить займ, сделанный у японцев в марте 1895 года, - сказал канцлер.
   - Всем нужны русские деньги, - недовольно пробурчал Вели­кий Князь Алексей Александрович. - И корейские макаки - туда же.
   - По поручению консула полковник Карнеев, находящийся в Се­уле, составил записку, - продолжил канцлер. - Карнеев предлагает на первое время обучить три батальона пехоты, бата­рею полевых и бата­рею горных орудий, и полуэскадрон кавале­рии, которые стали бы ядром для дальнейшего развития и орга­низа­ции корейской армии. Для обучения пехоты предполагается от­править в Корею: трёх капитанов, трёх поручиков, 12 фельд­фе­белей, 24 унтер-офицера и трёх горнистов; для обучения ар­тил­лерии - одного капитана из окончивших курс ар­тиллерий­ской академии, двух подпоручиков (одного в полевую, вто­рого - в горную батарею), четырёх фейерверкеров, четырёх наводчи­ков, одного трубача и одного кузнеца. Кроме того, для создания в бу­дущем инженерной части - командировать одного инженера-ка­питана и двух унтер-офицеров, а для устройства военно-меди­цинской и сани­тарной частей - одного военного врача с двумя фельдшерами - меди­цинским и ветеринарным. Всего предлага­ется направить 64 человека. Расходы, связанные с посылкой в Корею инструкторов, немного пре­вышают в течение пяти лет 200 тысяч рублей серебром.
   Великий Князь Сергей Александрович заговорил о финансо­вой сто­роне дела. Если Россия сейчас фактически ввяжется в противоборство с Японией, то ей придётся взять на себя финан­совые обязательства и оплачивать создание корейской армии. Боевая цен­ность корейских солдат весьма сомнительна, о чём свидетельствуют обстоятельства убийства королевы, когда ко­рейские гвардейцы трус­ливо бежали и допустили убийц во дво­рец. Практически армии в Корее не сущест­вует, ибо те не­сколько батальонов, которые существуют, без артилле­рии, без обозов, без медицинского и инженерного обеспечения, не спо­собны вести боевые действия. Так стоит ли тратить деньги рус­ской казны на корейскую армию, если их можно потратить на усиле­ние рус­ской армии на Дальнем Востоке?
   Генерал-адмирал подхватил слова младшего брата:
   - Тратить деньги на корейских макак? А что мы получим взамен? Мой флот каждый гривенный считает, а тут предла­гают пода­рить корейцам миллионы. А на какие шиши содержать рус­ский флот? Мало того, что мы уже вбухали кучу денег в не­нужную никому Абис­синию, так те­перь ещё и узкоглазых макак прикажете кормить...
   Великий Князь Александр Михайлович не преминул восполь­зо­ваться ситуацией.
   - По большому счёту, господа, ряд наших кораблей можно смело вывести из состава флота без нанесения ущерба оному. - Голос Вели­кого Князя звучал ехидно и даже вызывающе. - Ка­кой смысл тратить казённые деньги на содержание броненосцев береговой обороны, ко­торым исполнилось по тридцать лет? Вооружённых допотопными ору­диями... Я очень сомневаюсь, что "Первенец" или "Опыт" смо­гут остано­вить германские бро­неносцы, не говоря уже о таком грозном противнике, как Royal Navy.
   Генерал-адмирал насупился, его лицо налилось кровью. Каза­лось, что вот-вот Алексея Александровича хватит удар.
   - Судостроительная программа Высочайше утверждена, - ска­зал он, едва сдерживая гнев. - И мы не вправе теперь обсуждать её.
   - Я и не говорю о судостроительной программе, - едко ото­звался Александр Михайлович. - Я говорю лишь о тех плаваю­щих раритетах, место которым в музее, а они, увы, числятся в составе флота ради поддержания числа вымпелов и создания командных должностей.
   Адмиралы Ломен и Дубасов довольно переглянулись. Канцлер, видя, что обстановка накаляется, вмешался в воз­ник­шую великокняже­скую перепалку.
   - Ваше Императорское Высочество! - обратился он к генерал-адми­ралу. - Я могу ответить на Ваш вопрос относительно того, зачем нам лезть в Корею и что мы получим взамен. Тут уже го­ворилось о необ­ходимости приобрести незамерзающий порт для нашего флота. Но дело даже не в этом, и не в природных богат­ствах Кореи, таких, как золото или медь. Дело в том, что Россия может или усилить своё влия­ние на Дальнем Востоке или же полностью его потерять. Я хорошо знаю азиатов, Ваше Высоче­ство, и поверьте, что достаточно одного нашего опрометчивого шага, чтобы корейцы от нас отвернулись. Ко­роль слаб и под­вержен влиянию своих сановников. И если Россия не окажет ему помощь и поддержку, то такую помощь и поддержку он получит от японцев, или англичан.
   - Я уже предлагал разделить Корею с японцами. Им - юг, нам - се­вер, - ответил генерал-адмирал.
   - На первый взгляд это было бы верное решение... Но только на первый. Сейчас мы для корейцев выступаем в роли избавите­лей от японского наступления. А вот если мы поделим Корею, то превра­тимся в глазах корейцев в таких же захватчиков, как и японцы. И ещё... Японский хищник уже попробовал вкус крови. Попытка захва­тить юг Маньчжурии - прямое тому доказатель­ство. На первых порах они могут и согласиться на раздел Кореи, но пройдёт несколько лет, Япония усилит свою военную мощь и тогда потребует от нас уже и север Кореи.
   Сергей Александрович встал с кресла, задумчиво почесал пе­рено­сицу:
   - Николай Павлович! Предлагаете затравить японского вол­чонка, пока он не стал матёрым зверем?
   - Да, Ваше Высочество! Думаю, что Александр Казимирович меня
   поддержит.
   Военный министр подтвердил, что в настоящее время Глав­ным штабом разработаны предложения по усилению русской армии на Дальнем Востоке, которые он будет просить утвер­дить. Что же каса­ется оказания помощи Корее, то Россия, таким образом, может решить не только вопросы политические, но и во­просы оборонительные. До тех пор, пока Сибирская железная дорога не введена в строй, и пока программа переселения на Дальний Восток только разрабатывается, остаётся проблема от­мобилизования. И потому для России будет вы­годно создать и обучить корейские войска, которые смогут оказать поддержку русской армии.
   - Предлагаете использовать корейских макак против япон­ских ма­как? - ехидно поинтересовался генерал-адмирал.
   - Ваше Императорское Высочество! Не вижу ничего постыд­ного в том, чтобы использовать заграничный опыт. Британия и Франция уже давно и весьма успешно используют туземцев для службы в колони­альных частях. Чем корейцы хуже аннамитских или сенегальских стрелков? Корейские солдаты, обученные рус­скими офицерами, под русским же контролем могут быть весьма полезны. В конце концов, почему проливать кровь должны рус­ские? У нас и так туземные на­роды освобождены от воинской повинности, а вся её тяжесть возло­жена на русское население.
   - То есть Вы предлагаете удовлетворить просьбу вана и на­править в Корею наших инструкторов и охранный отряд? - спросил Сергей Александрович.
   - Да, Ваше Императорское Высочество, считаю возможным и необ­ходимым направить инструкторов в количестве, предло­женном пол­ковником Карнеевым. Мы могли бы передать Корее примерно пятьде­сят-семьдесят тысяч винтовок Бердана, па­троны, старые кар­течницы, снаряжение. Всё то, что пылится на складах. Что же касается охран­ного отряда, то я категорически против того, чтобы русские солдаты охраняли короля Кореи. За­чем нам из­лишние обвинения в том, что король находится в рус­ском плену?
   - То есть Вы против отправки охранного отряда? Но где га­рантия, что японцы не посмеют снова предпринять нападение?
   - Ваше Высочество, я не против отправки отряда. Я против того, чтобы отряд этот состоял на русской службе. - Пузырев­ский хитро ус-
   мехнулся. - Но что мешает корейскому вану на­нять на службу русских подданных? Уверен, что найдутся рус­ские офицеры, которые
   готовы подать в отставку и перейти на службу к вану...
   Канцлер вмешался в разговор:
   - Вы хотите использовать опыт создания Болгарского зем­ского войска? Я полностью согласен с таким подходом, но есть одно "но"... Мне абсолютно не нравятся предлагаемые мас­штабы и длительность подготовки корейской армии. Господа! Ну что ж нам мелочиться? Ко­мандировать шестьдесят четыре человека - это ку­рам на смех!
   - Вы предлагаете увеличить число инструкторов? - тихо спросил Сергей Александрович.
   Канцлер вскочил с кресла и стал расхаживать по кабинету, заложив руки за спину.
   - Господа! Мы собрались здесь решать вопросы, от которых зави­сят судьбы нашей Империи. Но при этом, прошу прощения, рассуж­даем, как мелкие лавочники, которые торгуются за по­лушку...
   Генерал-адмирал недовольно что-то буркнул, а граф Игнатьев про­должал:
   - Я приказал составить справку по земскому войску Болгарии, и хорошо помню, что на каждую пехотную роту полагалось две­на­дцать унтер-офицеров, один горнист и на каждую пехотную дружину по два сапёрных унтер-офицера. А на каждую батарею полага­лось де­сять фейерверкеров и бомбардиров. И это при том, что бол­гары пре­красно понимают по-русски. А мы хотим, чтобы четыре унтера обу­чили ко­рейскую роту... Но нам ведь нужна корейская армия, которая сможет не только шагать на плацу! Потому я предлагаю направить в Корею наших инструк­торов, исходя из болгарских норм. Далее, крайне необ­ходимо создать не только несколько батальонов, но артил­лерийские парки, мас­терские, склады, лазареты! Нужно нормальное военное учи­лище и кадетский корпус! Нужна корейская фельдшерская школа! А главное - это подоб­рать таких русских офицеров, которые смо­гут сде­лать из корей­ских рекрутов настоящих русских солдат! Я считаю, что русские офицеры должны быть не только в строе­вых час­тях, но и в ко­рейском военном министерстве. А ещё там нужны рус­ские купцы, рус­ские врачи, русские телеграфисты, техники и инже­неры. Японцы уже заняли там свою нишу. Япон­цев в Корее, по моим сведениям, около двадцати тысяч. Чтобы преодолеть их влияние, Рос­сии придётся на­-
   править не шестьде­сят четыре человека, а гораздо больше.
   Сергей Александрович обратился к военному министру:
   - Александр Казимирович! У Вас есть достойный кандидат на должность помощника военного министра Кореи?
   - Есть, Ваше Высочество! Генерального Штаба капитан Грулёв. Блестящий офицер, служил на Дальнем Востоке. Провёл экспедицию по Сунгари. Я буквально два дня назад ознако­мился с его прошением, он очень хочет служить, но вся беда в его про­исхождении. Он - вы­крест.
   - Жид - в Генеральном Штабе? Почему он ещё не уволен? Гнать в три шеи, - вспылил Сергей Александрович.
   - Ваше Императорское Высочество! Пока я военный министр, я сам знаю, кто у меня жид, а кто не жид, - тихо, но твёрдо отве­тил Пузырев­ский. - Грех было бы не воспользоваться си­туа­цией. Грулёв будет уво­лен в отставку из русской армии, но он может поступить в армию корейскую. У нас не так много толковых офицеров-генштабистов, чтобы разбрасываться ими.
   - Не молод ли чином Грулёв, Ваше Высокопревосходитель­ство? - усомнился Дубасов, обращаясь к графу Игнатьеву.
   - Да почему же молод? Мы почему то привыкли к тому, что ответ­ственное дело можно поручать только престарелым гене­ралам. Раз Александр Казимирович рекомендует его, пусть дер­зает. И политиче­ски это будет правильно, ибо никто не сможет предъявить России пре­тензии, что мы посылаем в Корею своих офицеров. Всем известно, что все евреи уволены у нас со службы.
   Долго молчавший министр финансов Плеске попросил слово. Пе­дант и аккуратист, он выделялся среди присутствующей во­енной бра­тии не только обширной лысиной, но и серым штат­ским пиджаком.
   Министр по привычке начал перечислять фи­нансовые по­требности Империи, жалуясь на нехватку средств. Обрисовав общее состояние финансов, он перешёл к Корее. Плеске говорил обстоятельно, иногда заглядывая в лежащую перед ним бу­мажку. Главная мысль заключа­лась в том, что ежели Россия же­лает закрепиться в Корее надолго, то Россия должна не только вкладывать в деньги, но и получать прибыль из Кореи. России необходимо не только получить порт для сво­его во­енного флота, но и получить концессии на разработку природных бо­гатств Ко­реи, заняться сооружением железных до­рог, которых там прак­тически ещё нет. Нужен Русско-Корей­ский банк, который будет контролировать финансы Кореи. Нужны русские помощники у всех корейских министров, кото­рые бы направляли всю дея­тель­ность. При этом помнить о про­блемах Сибири и Дальнего Вос­тока, где по сей день нет про­мышленности, нет учебных заве­дений. Развитие русских окраин невозможно без надёжного транспортного сообщения, а строи­тельство Великого Сибир­ского пути тормозится, как природ­ными ус­ловиями, так и не­хваткой рабочей силы.
   После длительного обсуждения было принято два постанов­ления Комитета Государственной Обороны, которые должны быть отправ­лены Императрице для утверждения. Первое поста­новление касалось усиления русской армии на Дальнем Вос­токе. Члены Комитета прак­тически единогласно поддержали предложенные Главным Штабом мероприятия.
   Пехота Приамурского военного округа к 31-му декабря 1896 года должна была включать 24 Восточно-Сибирских стрелковых полка по два батальона. При этом роты этих полков надлежит содержать в 80 рядов, т.е. в 160 человек. В военное время эти полки могли быть раз­вёрнуты в 3-батальонные, для чего в мес­тах дислокации должно иметь запасы вооружения, снаряжения и обмундирова­ния.
   Стрелковые полки сводились в шесть Восточно-Сибирских стрел­ковых бригад, которые в военное время становились диви­зиями.
   В Приамурском округе надлежало сформировать три Сибир­ских армейских корпуса по две стрелковые бригады, по одной Восточно-Сибирской артиллерийской бригаде и од­ному Вос­точно-Сибирскому сапёрному батальону, для чего дополни­тельно формировалась артил­лерийская бригада и два сапёрных батальона.
   Формировались четыре Сибирские резервные бригады (одна в Ом­ском, одна в Иркутском, две в Приамурском округе) по 4 ре­зервных баталь­она. Для этих бригад надлежало сформировать четыре резерв­ных артиллерийских дивизиона.
   Для обороны острова Сахалин создавалась резервная бри­гада в составе ба­тальонов: Александровского, Корсаковского, Дуйского, Ты­мов­ского. Бригаде придавались две лёгкие и одна горная батареи.
   Для Владивостока создавалась крепостная бригада в со­ставе четы­рёх пехотных полков по два батальона.
   Для усиления войск Дальнего Востока надлежало сформиро­вать в Вар­шавском, Виленском, Киевском, Одесском и Петер­бургском воен­ных округах двадцать маршевых батальонов, ко­торые морским путём отправить во Владивосток.
   При пополнении войск Омского, Иркутского и Приамурского воен­ных округов новобранцами предпочтение отныне отдава­лось тем рек­рутам, кото­рые выскажут желание по окончанию службы поселиться в Си­бири и на Дальнем Востоке.
   Усиливалась горная артиллерий Приамурского округа. За­ново соз­давался Восточно-Сибирский горный артиллерийский полк, в три­дцать шесть горных пушек Барановского.
   Существенно увеличивалась численность казачьих войск Дальнего Востока. Отныне штат Забайкальского войска: мирное время - 4 кон­ных полка, 4 пеших батальона, 2 конные батареи; военное время - 12 конных полков (2 бригады и 2 дивизии), 12 пеших батальонов (3 бри­гады), 6 конных батарей.
   Штат Амурского войска: мирное время - 1 кон­ный полк, 1 пеший батальон; военное время - 3 конных полков, 2 пеших ба­тальона, 1 кон­ная батарея.
   Штат Уссурийского войска: мирное время - 1 конный диви­зион, 1 пеший батальон; военное время - 1 конный полк, 1 кон­ный дивизион, 2 пеших батальона.
   Для усиления казачьих войск предполагалось провести переселение желаю­щих казаков с Дона и Кубани, а также приписы­вать к казачьему сословию де­мобилизованных нижних чинов, желающих поселиться на Даль­нем Востоке.
   Вводилась воинская повинность для бурятов и тунгусов, что суще­ственно усиливало конницу. Два Бурятских конных полка размеща­лись в Иркутском округе, а другие два полка - в При­амурском округе. Тунгусский конный полк должен был дисло­цироваться в Приморской области.
   Особое внимание уделялось материальному обеспечению войск. В Хабаровске создавался окружной арсенал и артилле­рийские мастер­ские. А для создания неприкосновенных запасов предусматривалось создание военных баз в Иркутске, Чите, Бла­говещенске, Хабаровске,
   Никольске, Влади­востоке, Николаев­ске, на Сахалине.
   Второе постановление Комитета Государственной Обороны предла­-
   гало Императрице меры относительно Кореи.
   Предлагалось согласиться на просьбу корейского вана и при­нять Корею под протекторат Российской Империи, заключив договор о военном союзе.
   Для поддержания корейских властей направлялись русские со­ветники, которые должны были контролировать деятельность как от­дельных министерств, так и всего корейского правитель­ства в це­лом... Хорошо изучивший Дальний Восток князь Ух­томский направ­лялся в Корею личным советником короля. Уволенный с русской службы ка­питан Грулёв должен был стать корейским генералом, чтобы руково­дить формированием новой армии. Чиновнику Мини­стерства финан­сов Алексееву поруча­лось руководить финансами Кореи и её тамож­ней.
   Для обучения корейской армии направлялось 65 офицеров и 250 унтер-офицеров под командованием полковника Путяты.
   Для охраны корейского короля формировался батальон из рус­ских солдат-добровольцев. При этом батальон должен быть обмунди­рован в корейские мундиры.
   Корейскому королю передавалось в дар оружие, боеприпасы и амуниция согласно спискам, подготовленным Военным мини­стерст­вом.
   Россия давала Корее кредит на три миллиона иен, при этом за­клю­чив договора на концессию природных богатств. Предлага­лось за­няться постройкой в Корее железной дороги и новой те­леграфной ли­нии, чтобы избавиться от японской зави­симости.
   Силами России в Корее надлежало создать четыре госпиталя,
   фельдшерскую школу, два военно-ремесленных училища, ар­тиллерий­ские мастерские, а ещё военное училище и кадетский корпус.
   Русско-Корейский банк, Русско-Корейская торговая компа­ния и Русско-Корейская промышленная компания создавались рус­ским правительством с привлечением частного капитала.
   Морское ведомство должно было озаботиться устройством незамер­зающего военного порта в одной из гаваней Кореи и по­стройкой Ад­миралтейского за­вода во Владивостоке.
   Главное решение - предполагалось создание самостоятель­ного Флота Тихого океана, в который должны были войти лучшие корабли с Бал­тики, что делало Дальний Восток огромной крепостью.
  

Глава 28

   Военная реформа рождалась в муках.
   На момент назначения на должность военного министра ге­нералу Пузыревскому ис­полнилось только пятьдесят лет. Уча­стник двух войн, блестящий генштабист, профессор академии Гене­рального Штаба, военный писатель и бывший преподава­тель покойного царя Николая Александровича в бытность того Цеса­ревичем.
   Служба в строю, преподавание в стенах Николаевской акаде­мии Генерального Штаба в сочетании с боевым опытом сделали из Пузы­ревского незаурядного генерала. Всегда стремившийся убедить собе­седника, он привлекал не только блеском изложе­ния, но и свеже­стью научного содержания. Оригинальный тон речи, блиставшей умом, со­четался с изящною простотою, с жи­выми характеристиками, меткими оценками и производил ог­ромное впечатление на слушателей.
   Выступая против "вечных и безусловных" принципов воен­ного ис­кусства, проповедовавшихся многими русскими генера­лами, Пузырев­ский рассматривал развитие военного искусства как закономерный исторический процесс, обусловленный фак­торами общественной жизни.
   Противник всякой рутины, он сразу же столкнулся с преста­релыми генералами, которые нашли себе тёплое пристанище в Воен­ном Со­вете, в различных штабах и управлениях, комитетах и канцеляриях.
   Сформировавшиеся, как личности, в далёкие времена Нико­лая Первого, по­лучившие боевой опыт в Крымскую войну, пре­старелые гене­ралы были обузой для русской армии. Члены Во­енного Совета, генералы в окружных управлениях, корпусные коман­диры - в основ­ном это были старики, которым уже за семьдесят лет, а то и старше.
   Читая списки генералов, Пузыревский недоумевал, зачем же дер­жать на службе тех, кто физически уже не способен прино­сить пользу русской армии. Ведь многие генералы, числясь в Военном Совете, давно перестали посещать его заседания. Во­енный Совет, который должен был принимать все судьбо­носные решения в армии под пред­седательством военного ми­нистра, со­стоял из дряхлых стариков. Да, старые боевые генералы, за­слу­женные... Куча наград и ранений...
   Вот член Военного Совета с 1879 года генерал от кавалерии Пётр Николаевич Волков. Рождения 1817 года. При этом он лишь командо­вал уланским полком, а потом, с 1864 по 1879 год, состоял при гене­рал-инспекторе кава­лерии.
   Генерал от инфантерии Владимир Савич Семека, 1816 года рожде­ния. Член Военного Совета с 1879 года. Герой Крымской войны...
   Старшим по времени назначения в Совет и председательст­вующим в отсутствие военного министра был генерал от артил­лерии Орест Павлович Резвой, 1811 года рождения. Член Воен­ного Совета с 1871 года, когда-то храбрый офицер и замечатель­ный работник, он полно­стью оглох и во время заседаний не слышал решительно ничего, а ко­гда нужно было голосовать, то вопросы ему писали карандашом на бумаге и передавали ему через стол!
   Генерал от инфантерии светлейший князь Григорий Левано­вич Да­диан, 1814 года. Состоит для осо­бых по­ручения при ко­мандующем войсками Кавказского военного округа. Какие по­ручения может ис­полнять этот ста­рец в свои 82 года?
   Генерал от артиллерии Леонид Петрович Софиано, товарищ гене­рал-фельд­цейхмейстера, т.е. начальник Главного артилле­рий­ского управления. В 1896 году ему 76 лет!!!
   Генерал от артиллерии Пётр Александрович Башилов, 1819 года рождения. Состоит для по­ручений при генерал-фельд­цейх­мей­стере. Но при этом он и со­вещательный член Артиллерий­ского комитета Глав­ного артиллерийского управления, т.е. он имеет право об­суждать, ка­кие пушки принимать на вооружение, а какие не принимать...
   Командир 6-го армейского корпуса генерал от кавалерии Алексей Петрович Кульгачев. Герой Кавказской и Крымской войн. Но ему уже 71 год!!! Как он поведёт корпус в бой против японцев или нем­-
   цев?
   А вот член Александровского комитета о раненых генерал от ар-тиллерии Александр Александрович Фадеев, 1811 года рож­дения.
   Инженер-генерал Пётр Григорьевич Андреев, преподаватель фор­тификации Николаевской инженерной академии. 1812 года рож­дения...
   Вот почему военный министр изначально поставил себе за­дачу вве­сти для генералов и офицеров возрастной ценз, т.е. за­конодательно ог­раничить возраст, до которого генералы и офи­церы могу состо­ять на военной службе.
   Канцелярия Военного министерства по поручению Пузырев­ского подготовила проект "Временных правил о предельном возрастном цензе для состоящих на службе генералов, штаб- и обер-офицеров". Эти правила предусматривали, что предельный возраст нахождения на военной службе для капитанов - 52 года, для подполковников и пол­ковников - 58 лет, для командира от­дельной части - 58 лет, начальника дивизии - 63 и командира корпуса - 67 лет. Военный министр, ознако­мившись с проектом, синим карандашом внёс свои коррективы. Капи­тан - 45 лет, под­полковник - 50 лет, полковник - 53 года, генерал-майор - 56 лет, начальник дивизии - 60 лет, командир корпуса и коман­дую­щий войсками военного ок­руга - 65 лет. После 65 лет состо­ять на во­енной службе воз­можно лишь тем генералам, которые имеют должно­сти вне Во­енного министерства (состоят в Госу­дарствен­ном Совете, к при­меру). Фельдмаршалы с военной службы не увольняются.
   Вести о том, что военный министр собирается коренным об­разом менять существующие порядки, взбудоражили многих ге­нералов, ко­торые подлежали увольнению в отставку. Числясь на военной службе по 50-60 лет, они не могли понять, как же те­перь можно отправить их в отставку. Привыкшие служить, точ­нее, числиться на службе, "до гробовой доски", генералы восприняли инициативу Пузыревского как личное оскорбление.
   Но военный министр был непреклонен. Он убеждал Импе­рат­рицу, что многолетняя служба уволенных будет достойно воз­награждена, чином, мун­диром и пенсией, а увольнение пре­ста­релых генералов принесёт большую пользу армии. Немощи и болезни, ослабление умст­венных способностей, всё это приво­дило к тому, что генералы отста­вали от действительной жизни и судили обо всём по своим воспоми­наниям о временах, давно минув­ших.
   Императрица, выслушав авторитетные мнения Вели­кого Князя Сер­гея Александровича и графа Игнатьева, согласилась с до­водами во­-енного министра.
   Что касаемо Военного Совета, то Пузыревский предложил устано­вить его численность в 15 человек. А по должности в Со­вет должны входить начальники главных управлений и генерал-инспекторы.
Александровский комитет о раненых отныне должен был со­стоять из 10 членов. Для них была сделана поблажка, они могли служить до 70 лет. Чтобы не обижать заслуженных старцев, Пу­зыревский пред­ложил членов Александровского комитета не увольнять скопом, а просто не назначать новых, пока их не ос­танется 10 человек.
   Правила о предельном цензе были рассмотрены на заседании Коми­тетом Государственной Обороны и затем утверждены Им­перат­рицей. Началась невиданная до того ротация генералов и офицеров. Выслу­жившие срок увольнялись в отставку, а их места занимали мо­лодые.
   Но если введение возрастного ценза ударило только по пре­старе­лым генералам, то вторая инициатива военного министра задевала ин­тересы всего мужского населения России. Устав о воинской повинно­сти 1874 года не устраивал Пузыревского, ибо он практически полно­стью освобождал от военной службы об­разованный класс.
   "Льготы по образованию" заключались в отсрочке призыва, в уменьшении сроков прохождения службы и пребывания в за­пасе и в освобождении от воинской службы.
   Всем воспитанникам учебных заведений закон предоставлял от­срочку различной продолжительности. И если воспитанни­кам гимна­зий - до достижения ими 22-летнего возраста, то для обу­чающихся в университетах - до 27-летнего возраста.
   Молодые люди, уже получившие образование, могли посту­пать на службу "вольноопределяющихся". Для этого доста­точно было окон­чить шесть классов гимназии или реального училища, не говоря уже об университете. Срок службы состав­ляет только один год, и в той части, которую изберёт сам "вольноопреде­ляющийся".
   Полностью освобождались от службы в мирное время врачи, апте­кари и ветеринары, пансионеры Императорской ака­демии художеств, преподаватели и воспитатели учебных заведе­ний. Таким образом, ме­дики и ветеринары, которые в военное время подлежали призыву, не получали никакой военной подготовки, а чтобы получить освобожде­-
   ние от военной службы, достаточно было стать сельским учителем.
   В Уставе 1874 года было сказано, что "Защита Престола и Отече­-
   ства есть священная обязанность каж­дого русского под­данного. Мужское на­селе­ние без различия со­стояний подлежит воинской по­винности". Но при этом основная тяжесть военной службы падала на русское население, ибо полное освобождение от воинской службы предоставлялось всему инородческому на­селению Туркестана, Кав­каза, Сибири, Астраханской губернии, Тургайской, Уральской, Акмо­линской, Семипалатинской и Се­миреченской областей, а равно само­едам, обитающим в Архан­гельской губернии.
   Пузыревский видел свою задачу в том, чтобы образованный класс стал основой для формирования корпуса офицеров запаса, а для этого необходимо было, чтобы выпускники учебных за­ведений получили соответствующую подготовку в строю.
   Кроме того, военным министров ставился вопрос о привлече­нии на военную службу инородцев, что было поддержано канц­лером.
   Межведомственное совещание, проведённое в феврале 1896 года, подготовило доклад Императрице, в котором были даны оценки ино­родческому населению России. Считалось, что кир­гизы Западной Си­бири и Степного края, узбеки, таджики, кара­калпаки полностью не пригодны для военной службы из-за сла­бого физического здоровья, плохого знания русского языка и неразвитых умственных способно­стей.
   Что же касается туркменов, бурят, тунгусов, калмыков, ад­жарцев, абхазов, осетин, совещание пришло к выводу, что они вполне готовы к тому, чтобы нести военную службу.
   Мнения относительно чеченцев, черкесов, кабардинцев, ин­гушей и дагестанцев разделились. Некоторые считали, что горцы политически ненадёжны и потому не следует давать им в руки оружие и обучать военному делу. Однако Пузыревский и граф Воронцов-Дашков убе­дили участников совещания, что по­дав­ляющее большинство кавказ­ских горцев - природные воины, отлично владеющие оружием, и по­тому пребывание их в строе­вых частях рус­ской армии даст выход их воинственной энергии.
   Новый Устав о воинской повинности изначально был отправ­лен на рассмотрение в Государственный Совет и под нажимом графа Игнать­ева проголосован 13-го февраля.
   Отныне призывной возраст снижался с 21 года до 19 лет. Та­кая мера была мотивирована тем, что в русской деревне к 21 году многие из призывников уже успевали обзавестись семь­ями, что было неже­лательным для службы.
   Срок действительной службы в армии был определён для пе­хоты и пешей ар­тилле­рии - три года. После чего солдат перево­дился в запас 1-го разряда, в котором состоял до 31 года, а затем в запас 2-го раз­ряда - до 39 лет. После 39 лет солдаты запаса за­числя­лись в опол­че­ние, в котором состояли до 43 лет.
   Для кавалерии, конной артиллерии, инженерных частей срок дей­ствительной службы был четыре года. Для флота - пять лет.
   Полностью от воинской службы освобождались лишь свя­щенно­служители (хри­стиан­ские и му­сульман­ские) и некоторые церковные служители.
   Лица с высшим образованием служили два года. Они могли посту­пить на службу и добровольно в качестве вольноопреде­ляющихся, на два года, после чего должны были держать экза­мен на чин прапорщика запаса.
   Лица со средним образованием служили три года, но могли посту­пить на службу вольнооп­ределяю­щимся и были допущены к сдаче эк­замена на чин прапор­щика запаса.
   Вольноопределяющиеся могли поступать на службу по достижению 16 лет (до 19 лет с письменного согласия родителей).
   Поступающие в гвардию и кавалерию обязаны были содер­жать себя на собственные средства, т.е. обмундирование и сна­ряже­ние приобре­талось либо шилось на собственные средства, а за питание вносились деньги в полковую казну. Кавалеристы же приходили в полк с собст­венным строевым конём и формен­ным седлом, что весьма сущест­венно должно было улучшить конский состав. В других родах оружия можно было содержать себя за свой счет добровольно.
   На два года призывались лица, имеющие степень доктора ме­дицины или лекаря, маги­стра вете­ринарных наук или фармации или же ветери­нара. При этом первые шесть месяцев они несли службу нижними чи­нами, после чего производились в под­пра­порщики. Через год они по­лучали первый классный чин. Это вы­звало возмущение в медицинской среде, т.к. до того степень доктора медицины или магистра ветеринар­ных наук автомати­чески делала её обладателя титулярным советни­ком, т.е. да­вала чин 9-го класса, которому в армии соответствовал чин штабс-капитана.
   Освобождались от действительной службы в мирное время и зачис­лялись в за­пас флота шкиперы и штурманы дальнего или каботаж­ного плавания, инженер-меха­ники, управляющие судо­вой машиной и состоящие в соответст­вую­щих должно­стях на мореходных тор­говых судах, плавающих под рус­ским флагом, а также лоц­маны и лоц­манские ученики.
   Отсрочки предоставлялись студентам высших учебных заве­дений (до окончания учебы, но только до 25 лет), а также по се­мейным об­стоятель­ствам (единственный кормилец в семье).
   Что же касается представителей искусства, то воспитанникам Им­ператорской Академии художеств, Московского училища живо­писи, ваяния и зодчества, Санкт-Петербургской и Москов­ской консер­вато­рий, которые имели особые дарования, могли предоставляться от­срочки до достижения 28-летнего возраста. Но отсрочки эти могли предоставляться в каждом случае исклю­чительно по Высочайшему повелению, т.е. с соизволения Импе­ратрицы.
   Новый Устав содержал много весьма неожиданных и непри­ятных для русского общества новшеств.
   Вводилось понятие "военно-рабочей повинности". Уставом было предусмотрено, что лица, кото­рые по мо­тивам веры не же­лают нести воинскую службу с оружием в руках, от­бывают во­енно-ра­бочую по­винность в рядах военно-рабочих частей. Также военно-ра­бочую по­винность должны были отбы­вать лица, кото­рые были по состоянию не годны для строевой службы в армии в мирное время. Особо было от­мечено, что иудеи и выкресты, освобож­дённые от воинской повинно­сти, несут военно-рабочую повин­ность и призываются исключительно в ряды во­енно-рабо­чих частей. Срок службы в военно-рабочих час­тях был установ­лен в 4 года.
   Трудоспособные бродяги и нищие могли добровольно поступить на службу в военно-рабочие батальоны. Уво­литься же они могли только после того, как могли до­ка­зать ко­мандованию, что не только имеют достаточные сред­ства для само­стоятельного проживания, но и своим прилежным поведе­нием доказали пол­ное исправление.
   В военно-рабочих частях телесные наказания устанавлива­лись в виде дисцип­ли­нар­ного взы­скания к военным рабочим. Ротные коман­диры получили право назна­чать до тридцати уда­ров, ба­тальонные командиры - до пятидесяти, бригад­ные - до ста.
   Введение военно-рабочей повинности было личной инициа­тивой графа Игнатьева. Канцлер, у которого было очень много грандиоз­ных планов, связанных со строительством, пожелал иметь в своих ру­ках ор­ганизованную рабочую силу, подчинён­ную воен­ной дисцип­лине, надеясь, что эта мера значительно удешевит и ускорит строи­тельство. Уж слишком жадными были все эти подрядчики, привык­шие нажи­ваться за счёт казны и заламы­вавшие немыслимые расценки за любую работу. Те­перь же строительством важнейших государст­венных объек­тов, будь то железная дорога или же крепостные укреп­ления, солдат­ские казармы или во­енный завод, должны были зани­маться люди в погонах.
   Воинскую повинность, либо военно-рабочую повинность, от­ныне было обязано отбывать и туземное население Туркестана, Кавказа, Си­бири и Дальнего Востока, что значительно облег­чало положение рус­ского населения, которое до той поры фак­тически было единственным защитником Отечества. И это было справедливо.
  

* * *

   Принятие Устава о воинской повинности 1896 года имело не­ожи­данное продолжение. Вслед за этим были внесены суще­ст­венные из­менения в ряд законодательных актов, касающихся гражданской службы, а также дворянских и земских выборов. Лица, не прошедшие действительной военной службы, отныне не могли не только претен­довать на должности государственной службы, но были лишены права выдвигать свои кандидатуры на дворянских выборах или же на выбо­рах в земские учреждения.
   Граф Игнатьев, довольно усмехаясь в свои пышные усы, во время заседания Государственного Совета пояснил, что он лишь берёт при­мер с просвещённой Европы, где для канди­дата на вы­борную или гра­жданскую должность наличие чина офицера за­паса является непре­менным обязательством. Почему же Россия должна быть в этом отно­шении хуже?
   Если в гражданской службе нововведение это касалось лишь тех, кто вновь поступал, то в дворянских собраниях и земских учреждениях сразу же после опубликования закона все не слу­жившие были вынуж­-
   дены покинуть свои должности.
   Взвыли интеллигенты, презиравшие всякую военную службу. Взвыли купцы, считавшие, что они всё могут купить за свои барыши. Взвыли дворяне, привыкшие за последнее столе­тие лишь пользоваться своими правами, но явно не желающие не­сти ка­кие-либо обязанности по отношению к Империи.
  

* * *

   13-го февраля 1896 года состоялось внеочередное заседание Коми­тета Государственной Обороны. Оно было созвано по тре­бованию воен­ного министра Пу­зыревского и министра внут­ренних дел графа Воронцова-Дашкова.
   Военный министр ознакомил присут­ствующих с цифрами. Он со­общил, сколько сол­дат рус­ской ар­мии еже­дневно отвлека­ется для не­сения самых различных нарядов, не связанных с во­енной службой.
   Войска обязаны были выставлять караулы для охраны банков и ка­значейств, тюрем и контор, почтово-телеграфных отделений и стан­ций. Войска должны были охранять железные дороги. Войска несли наряды по усилению полиции, а кое-где нижние чины ставились на улицах в помощь городовым или вместо них.
   Любое скопление народа, связанное с государственными торже­ствами, или в дни празднования Святой Пасхи и Рождест­венских свя­ток, служило поводом для того, чтобы гражданские власти прибегали к помощи армии. А ещё войска принимали участие в облавах, тушили лесные пожары, обеспечивали топо­графические партии и охрану аре­стантов.
   Всё это приводило к тому, что войска выполняли полицей­ские функции вместо того, чтобы заниматься боевой учёбой. Это при том, что большин­ство рот пехоты содержались в 48 рядов, при этом огром­ное число людей от­влечены в наряды и команди­ровки. Доходило до смешного. Ежедневный наряд, выделяв­шийся для гражданских ве­домств, превышал численность ниж­них чинов, задействованных в ка­раулах, охранявших военные объекты.
   В связи с этим военный министр напомнил о существо­вавшем до 1864 года Отдельном корпусе внутренней стражи, на частях которого в
   своё время лежали обязанности по содержа­нию караулов и несению местной внутренней службы. Внутрен­няя стража ловила беглых пре­ступников и дезертиров, преследо­вала разбойников и усмиряла непо­виновение, охраняла порядок на ярмарках и празднествах, конвоиро­вала арестантов и оказы­вала помощь при пожарах и розливах рек.
   Особенный акцент Пузыревский сделал на недавнем финском мя­теже. Да, армия сумела довольно быстро пода­вить мятеж. Но если бы такой мятеж случился в военное время, когда армия на­ходится на те­атре бое­вых дей­ствий и занята войной с внеш­ним врагом? И во­обще, было бы полезно освободить армию от по­лицей­ских функций, так как это отвле­кает от боевой учёбы. Так почему бы не сформиро­вать внут­реннюю стражу заново, либо как отдельный корпус, подчи­нённый ми­нистру внутренних дел, либо же земскую стражу в подчи­нение гу­бернских властей, по образцу Закавказья и Царства Поль­ского?
   Начальник Главного Штаба Лобко поддержал своего мини­стра, ска­зав, что было бы целесообразно сократить численность армии и сформировать взамен стражу из нижних чинов обяза­тельной службы, комплектуемую через военное ведомство.
   Граф Воронцов-Дашков, понимая, что в случае появления в его подчинении корпуса внутренней стражи он уже не сможет обращаться в военное ведомство с просьбами о выделении войск, ре­шил схитрить и предложил создать внутреннюю стражу, но подчинить её военному министру, мотивируя это тем, что чины корпуса будут числиться на военной службе. Но Пу­зыревский, давно съевший собаку в таких де­лах, умело пари­ровал выпад, указав на то, что чины От­дель­ного кор­пуса жан­дармов состоят на военной службе, но сам корпус подчинён ми­нистру внутренних дел.
   Точку зрения военного министра поддержал приглашённый на за­седание Комитета Главный инспектор по пересылке аре­стантов ге­не­рал Ле­вицкий. Он долго и обстоя­тельно рассказы­вал о двойственно­сти своего положения и подчинения конвой­ной стражи. Как Главный ин­спектор по пересылке аре­стантов он подчинён непосредственно начальнику Главного тюремного управления Министерства юстиции, при этом он заведует Этапно-пере­сыльной частью Главного штаба, то есть имеет двух начальников. Точно так же конвойная стража одновре­менно подчинена и Главному тюремному управлению и Глав­ному штабу, что выну­ждает за­частую преодоле­вать многие меж­ве-домственные не­доразуме­ния. Поэтому было бы правильным передать кон­войную стражу и Этапно-пере­сыльную часть из Во­енного министер­ства в под­чи­нение мини­стру внутренних дел, чтобы создать единую строй­ную систему.
   После длительного обсуждения было принято постановление Ко­митета Государственной Обороны, согласно которому счита­лось необ­ходи­мым освобо­дить Во­енное министерство от выпол­нения обя­занно­стей, не связанных с защитой Отече­ства от внешнего врага. Для этого Комитет считал возможным пере­дать конвойную стражу и Этапно-пересыльную часть в полное ведение министра внут­ренних дел, а также разработать проект по­ло­же­ния об Отдель­ном кор­пусе внутрен­ней стражи, кото­рый должен был ком­плек­товаться по призыву через Военное мини­стер­ство, но нахо­диться в подчи­нении МВД. На поста­новлении рукой Императ­рицы было начертано: "Быть по сему. Алек­сан­дра".
  

Глава 29

   Дальневосточная программа писалась на колене, на ходу. Пре­красно понимая, что у семи нянек дитя обычно бывает без глаза, а десяток рьяных министров способен загубить на корню любое начи­нание, канцлер сформировал в своей личной канце­лярии группу из нескольких доверенных исполнителей, кото­рым и было поручено про­анализировать состояние дел на Дальнем Востоке.
   Управляющему делами Комитета министров Кулом­зину было поручено собрать воедино все сведения и разрабо­тать предложения, направленные на усиление позиций России на восточных окраинах.
   Куломзин, человек деятельный, в котором сочетался научный под­ход к делу с природной русской сметкой, уже давно изучал крестьян­ский вопрос и проблемы переселения. Под его руково­дством составля­лись статистические своды по сельскому насе­лению Европейской Рос­сии, и в результате длительной работы был создан "Свод статистиче­ских материалов, касающихся эко­номического положения сельского населения Европейской Рос­сии". Красной нитью этого документа была мысль о наличии в Европейской части избыточного крестьян­ского населения. Слишком мало земли и слишком много людей, же­лающих на ней работать.
   Поэтому, став у руля дальневосточных дел, Куломзин полу­чил воз­можность преобразовывать Дальний Восток и разрешить критическую ситуацию в Европейской России. По его предло­жению был создан особый Дальневосточный комитет, номи­нальным председа­телем ко­торого стал Великий Князь Михаил Александрович. Вице-председате­лем комитета стал канцлер граф Игнатьев, но вся практическая работа была возложена на статс-секретаря Куломзина.
   Дальневосточный комитет был задуман, как совещательный орган для преодоления ведомственной разобщённости, кото­рый должен был разрабо­тать про­грамму раз­вития и заселения зе­мель Дальнего Вос­тока, а потом кон­тролировать её реализа­цию.
   В состав комитета вошли представители практически всех мини­стерств, что было связано с необходимостью разрешать це­лый ком­плекс проблем, начиная от переселения крестьян и снабжения их сель­скохозяйственным инвентарём, заканчивая строительством новых за­водов и фабрик. Была предусмот­рена возможность привлечения к ра­боте комитета частных лиц, пред­ста­вителей купече­ства и промышлен­ни­ков.
   Причина создания комитета - военная слабость России на Даль­нем Востоке. Слишком лакомым куском были русские дальневосточ­ные земли для американцев и японцев. Необъят­ные лесные массивы, почти совсем неразведан­ные недра земли, огромные размеры добычи золота, пуш­ного зверя и рыбы, всё это привлекало чужеземных аван­тюристов.
   Поль­зуясь тем, что Охотское и Берингово моря, побережья Чу­котки и Камчатки, практически не охранялись, к русским бе­регам направля­лись многочисленные американ­ские и японские торговые и промысло­вые шхуны. Особую наглость проявляли звёздно-полосатые янки. Они вылавливали лосося, хищниче­ски ист­ребляли моржей, сивучей, мор­ских котиков. Американ­ские китобои стали охотиться за китами только для того, чтобы взять у них ус и амбру, а вся китовая туша ухо­дила в океанскую свалку. Количество иностранных китобойных судов значи­тельно сократи­лось, а вот вред, приносимый ими промысловым богат­ствам, значи­тельно увеличился.
   На бескрайнем русском по­бережье, и даже в глубине глухой тайги, и в тундре, как гри­бы тёплым летом после дождя, вырас­тали иностранные торговые скла­ды и базы. Всё это - нагло, са­мовольно, без ведома российских властей. Владельцы этих фак­торий занимались лесны­ми разработками, вывозили шкуры и меха, мясо и мамон­товую кость. В обмен на моржовые клыки и песцовый мех чукчи и гольды, тунгусы и камчадалы получали разбавленные водой ром и виски, стек­лянные побрякушки и дешёвые ситцы.
   Следом за купцами и промышленниками потянулись амери­канские гидрологические и метеорологические экспедиции. В русских горах и тайге застучали молот­ки иностранных геоло­гов. Вкусив запах безна­казанности и вседозволенности, эти во­роватые авантюристы привезли в Америку мысль о том, что не­плохо бы выте­снить россиян с Кам­чатки, Чукотки, Охотского побережья. А уже следом за американцами нагло разинули рот на русские богатства и подданные микадо.
   Сибирская флотилия не справлялась с браконьерами, её три кано­нерские лодки демонстрировали российское военное при­сутствие в Китае и Корее, а четыре миноносца охраняли Влади­восток. Погранич­ной стражи на Дальнем Востоке не было во­обще.
   Содержать же крупные морские силы было затруднительно, ибо на Дальнем Востоке отсутствовала необходимая база. Единственным судоремонтным предприятием было Механиче­ское заведение Влади­востокского порта, которое работало ещё в по­лукустарных условиях. Первый и единственный плавучий док появился во Владивостоке в 1891 году, а строительство пер­вого сухого дока было только начато. Первый портовый ледо­кол появился во Владивостоке лишь в 1895 году, и тогда же в Сучане начал работу первый каменноуголь­ный рудник.
   В 1894 году командование пограничной стражи предложило создать три новые пограничные бригады: Уссурийскую, Южно-Уссурийскую и Тихоокеанскую, для прикрытия побережья Ти­хого океана. Эти бри­гады должны были взять под охрану уча­стки границ протяжением 5817 вёрст, но министр финансов Витте сослался на отсутствие финан­сов, и проект был зарублен на корню.
   И вот теперь, после решения Комитета Государственной Обороны
   создать новый Флот Тихого океана, правительству нужно было думать о заселении Дальнего Востока и превраще­нии его в надёжный фор­пост. Необ­ходимо было построить но­вые города и посёлки, заводы и фабрики, доки и мастерские, ко­торые не только бы обеспечили заня­тость пересе­ленцев, но и могли бы вы­пускать продукцию воен­ного назначения. Выполне­ние этой задачи существенно затруднялось отсут­ствием надёж­ного транспортного сообщения с Дальним Востоком. Ве­ликий Си­бирский рельсовый путь только строился, и темпы строи­тель­ства явно не удовлетворяли канцлера. Комитет Сибирской же­лез­ной до­роги, который с 1892 года руководил строительст­вом, не имел исполнительной власти, а потому каждое его реше­ние должно было проводиться через соответствующее министер­ство. Всё это, в условиях устоявшейся российской бюрократии, при­водило к неоправданным затяжкам, а вот лишнего времени у России не было...
   Сооружение Транссибирской магистрали было начато в мае 1891 года. Единого плана строительства не существовало, про­екты создава­лись на ходу, для каждого участка отдельно.
   В октябре 1895 года была сдана в эксплуатацию Западно-Си­бир­ская же­лезная дорога от Челя­бин­ска до станции Обь у по­селка Новони­колаевский протяжённостью 1328 вёрст.
   Дальше начиналась уже Средне-Сибирская дорога с конеч­ной станцией в Иркутске, планируемой протяжённостью 1715 вёрст. За два года удалось уложить лишь треть пути, первый поезд прибыл в Крас­ноярск 6-го декабря 1895 года.
   В апреле 1895 года была начата постройка Забайкальской же­лезной дороги с конечной станцией в Сретенске.
   А с другой стороны, от Владивостока, тянули рельсы на за­пад. Южный участок Уссурийской дороги был построен к 1894 году, и те­перь рабочие героически преодолевали северный уча­сток, проклады­вая пути к Хабаровску.
   На строительстве работало до 90 тысяч человек. Работали ка­торжники и солдаты, а под­рядчики набирали людей в бед­ней­ших гу­берниях России. После неурожая и голодухи кресть­яне были готовы завербоваться куда угодно. Вот только на каче­ство и скорость строительства это влияло отрицательно.
   Дос­тавка строительных материалов была затруднена отда­лён­но­стью и отсутствием путей подвоза. Рельсы, металл, эле­менты мо­сто­вых конструкций, детали паровозов и вагонов при­ходи­лось завозить из западных губерний, значительную часть - на пароходах, через Одессу, Суэцкий канал и Индийский океан.
   Трасса прокладывалась в непроходимой тайге, пересекала мо­гучие сибирские реки, многочисленные озёра, скалы и пере­валы, участки заболоченности и вечной мерзлоты. Опыт возве­дения насыпей, мос­тов и труб, на­копленный в условиях Европы, здесь в Сибири оказался недостаточен.
   Но, главное, не было ещё решено, каким образом вести до­рогу из Забайкалья на восток. По первому варианту дорога должна была пройти вдоль берега Амура до Хабаровска, а по второму, который в своё время проталкивал неутомимый Витте  - от Иркутска через Кяхту в Монголию, а затем через Китай в При­морье. Сторонники Витте ар­гументировали свою позицию тем, что через китайскую территорию дорога будет короче примерно на 500 вёрст и таким образом будут экономиться зна­чи­тельные средства. Дополнительные выгоды от предложения Витте и вовсе рисовались с исключительно радужных тонах - возможность колонизации Маньчжурии, развитие торговли с Китаем, контроль над будущим сооружением железных дорог в Север­ном Китае.
   А вот генерал Духовской вы­ступил категорическим против­ником проекта Витте, указывая, что в военное время перевозка войск по же­лезной дороге, распо­ложенной на китайской терри­тории, может стать весьма затруд­нительной. Да и зачем тратить миллионы рублей на раз­витие чужой Маньчжурии, в то время, когда Сибирь ещё не обжита?

* * *

   На 20-го февраля было назначено заседание Дальневосточ­ного комитета. К 10 часам все приглашённые собрались в биб­лиотеке Зим­него дворца. Ждали Императрицу, но генерал Гессе, сменивший умершего перед этим Черевина, сообщил, что Государыня больна и не выходит из спальни.
   Граф Игнатьев открыл заседание самостоятельно, в присутствии Великого Князя Михаила Александровича. Главный вопрос, стоя­щий на повестке дня - дальнейшая судьба Великого Сибир­ского пути.
   Министр путей сообщений генерал Анненков высказался первым. Строитель Закаспийской железной дороги, созданной в безводной пус­-
   тыне, он заслуженно считался знатоком железно­дорожного дела.
   Анненков довольно быстро и чётко обосновал свою точку зрения, предлагая прокладывать дорогу через китайскую тер­риторию. Он обращал внимание не только на меньшую протя­жённость дороги, но и на более благоприятные природные усло­вия Маньчжурии. Если вести дорогу вдоль Амура, то придётся преодолевать не только огромные болота и горные массивы, но придётся строить необычайно сложный мост через реку длиной более двух вёрст.
   Анненкова поддержали министры финансов и торговли. Если Пле­ске больше упирал на возможную экономию средств, то Ива­щенков рассказывал о тех выгодах, которые можно полу­чить вследст­вие от­крытия для русской торговли внутренних об­лас­тей Китая. Из уст министра торговли лилась сладкая речь, ри­сующая благостную кар­тину, как Китай сделается рын­ком сбыта для русских металличе­ских и текстильных изделий, а Рос­сия получит господство над всем коммер­ческим движением на тихоокеанских водах...
   Канцлер внимательно слушал речь министра торговли, не­одобри­тельно хмыкал, но затем не выдержал и перебил:
   - Анатолий Павлович, Вашими бы устами, да мёд пить... Увы, но я не могу разделить Вашего оптимизма. Вы когда-либо были в Китае или хотя бы в Забайкалье?
   - Нет, Ваше Сиятельство, не доводилось, - смущённо ответил Ива­щенков. - Но я общался со многими русскими купцами, ко­торые го­товы завалить Китай нашими товарами. А ведь разви­тие торговли несомненно пойдёт во благо России.
   - Я в Китае был больше тридцати лет назад, а вот статс-секре­тарь Куломзин только что прибыл из За­байкалья. Прошу Вас, Анатолий Николаевич...
   Куломзин, дородный мужчина в тёмно-серой визитке, с акку­ратной бородкой и роскошными усами, живо встал с места.
   - Я позавчера прибыл в Петербург, - обратился он к Иващен­кову. - Посетил Омск, Иркутск, Забайкалье. Был на китайской границе. И я Вас разочарую, уважаемый Анатолий Павлович. Торговля с Ки­таем идёт, довольно оживлённая. В Россию везут китайский чай, ки­тайский шёлк, хлопчатобумажные ткани. Вво­зят лошадей и скот. За­байкаль­ская, Амурская, Приморская об­ласти, Иркутская губерния - все они снабжаются исключи­тельно китайскими товарами, ибо гораздо ближе привезти ткань из Ки­тая, чем из Ивано-Вознесенска. Вы ведь знаете, что ввоз в Рос­сию из Китая в десять раз превышает вывоз? Я видел китай­ские ткани, и могу Вас уверить, что морозовские ситцы и плюши в Китае спросом не будут пользоваться.
   Канцлер напомнил, как в 1886 году с Алтая в Китай был от­правлен караван Никольской мануфактуры и предприятия Губ­кина, кото­рый вёз хлопчатобумажные и шерстяные ткани, медные и железные изделия, но русские ткани не нашли сбыта, так как там были более дешёвые европейские и американские материи. Затем задал вопрос приглашённому золотопромышлен­нику Сибирякову, так не лучше ли до­биться того, чтобы жи­тели Дальнего Востока могли покупать русские товары, а не ки­тайские?
   Сибиряков, несмотря на свои интеллигентские очки в золо­чёной оправе, был человеком обстоятельным и неторопли­вым, как и полага­ется потомственному сибирскому купцу.
   - Ваше Сиятельство, - степенно начал он, - слава Богу, что железная дорога пришла в Сибирь! Неразвитая сеть путей со­общения стала важнейшей причиной экономической неразвито­сти Сибири. Я давно пытаюсь улучшить сообщения в Сибири, устроить в ней дороги и ка­налы, морские сношения с соседними странами. Потому я не могу по­нять, зачем на русские деньги строить железную дорогу в Маньчжу­рии, если русские земли находятся в запустении? Дайте нам, русским купцам, железную дорогу по русской территории, и через несколько лет те места будет не узнать! И мы вытесним китайские товары! Я уверен, господа, что мы стоим на пороге больших перемен! Нам нужна железная дорога в русской Сибири, и нам нужно развивать вод­ные пу-
   ти! И нам нужен порт на Мурмане, чтобы развивать рус­ский Се­вер!
   Купец говорил долго, основательно, поясняя свою позицию не только купеческой выгодой, а исключительно народными потребно­стями.
   Канцлер искренне поблагодарил Сибирякова за горячую речь, а за­тем обратился к Анненкову:
   - Скажите, Ваше Высокопревосходительство, Вы знакомы с отчё­том коллежского советника Савримовича?
   Благообразный седовласый генерал разгладил усы и сказал, что пока что не читал этот отчёт.
   - А я читал, - недовольно пробурчал канцлер. - По моему за­данию Савримович обследовал те самые местности в Мань­чжурии, где предполагается укладка железной дороги. И знаете, что он установил? А то, господа, что природные условия Маньчжурии вовсе не способст­вуют сооружению дороги. Мне тут говорят, что мост через Амур будет больше двух вёрст, а знаете ли вы, господа, что если прокладывать дорогу в Мань­чжурии, то нужно будет проходить через Большой Хин­ган? И что нужно будет пробивать тоннель в граните в три версты длинною? Я уже молчу про необходимость сооружения множе­ства мостов через китайские реки...
   Разговор перешёл в практическую плоскость. От эмоций пе­решли к голым фактам, которые говорили о том, что от замы­слов Витте нужно немедленно отказаться. В конце совещания граф Игнатьев подвёл черту.
   - Маньчжурская железная дорога будет только пожирать рус­ские деньги. Все мы должны осознавать важность для России Амур­ской железной дороги, её колонизационное и базоустрои­тельное зна­чение. И я бы хотел охладить те горячие головы, ко­торые грезят не­сбыточ­ными фантазиями о колонизации Мань­чжурии. На мою долю выпало провести границу между Ки­таем и Россией, а это десять тысяч вёрст. Нам не следует бу­дить ки­тайского колосса, который может причи­нить нам много не­при­ятностей. У России нынче масса задач на Даль­-
   нем Вос­токе, в Восточной Сибири, в Корее...
  

* * *

   По постановлению Дальневосточного комитета начиналось широ­комасштабное переселение желающих из Европейской России на вос­ток. В составе Министерства государ­ствен­ных иму­ществ создавалось Переселенческое управление, начальником которого был назначен молодой чиновник Земского отдела Кривошеин, получивший вне очереди чин статского совет­ника.
   Создавалось два района переселения, Западный - от Челя­бин­ска до Иркут­ска, Восточный - от Ир­кут­ска до Владиво­стока. Ка­ждый из рай­онов делился на переселенческие участки, в ка­ждом из которых созда­вались переселенческие комиссии, имев­шие землеотводные, гидротех­нические и дорожные партии, аг­роно­мические отделы, школы и боль­ницы. Устраивались ка­зённые склады земледельческих машин для снабжения пересе­ленцев сельскохозяйственными орудиями по крайне низким це­нам.
   Предусматривалось, что каждому переселенцу будет выде­ляться в собственность участок площадью до 15 десятин "удоб­ной" земли и сколько угодно "неудобной". При этом каждой се­мье назначалось пособие в 200 рублей, и она перевозилась со всем имуществом на ка­зённый счёт до места поселения. Все пе­реселенцы на 5 лет полностью освобождались от каких-либо налогов.
   Вдоль строящегося Сибирского пути силами во­енно-рабочих ба­тальонов должны были строиться новые типовые посёлки. В каждом таком посёлке изна­чально предусматривалось возведе­ние церкви и дома для священника, здания управы, дома поли­цейского урядника, школы, складов, а также жилых домов. Для нескольких посёл­ков ле­жащих недалеко друг от друга, преду­сматривалась строи­тель­ство больницы.
   Было принято решение в течение 1897-1898 годов открыть во Вла­дивостоке Восточ­ный институт, в Иркутске - университет, в Чите - медицинский институт, в Благовещенске - ветеринарный институт.
   Во Владивостоке Александ­ровские мореходные классы пре­образо­вывались в море­ходное училище.
   В Иркутске, Ха­баровске и Владиво­стоке создавались фельд­шер­ские школы.
   Кроме того, создавались сельскохозяйственные школы и две учи­-тельские семинарии, а в Томске открывался земледельческий инсти­тут.
   Отдельным пунктом предусматривалось строительство Ко­рейской железной дороги, которая должна была соединить Сеул с Гензаном, а потом идти дальше на север, по побережью Япон­ского моря, чтобы соединиться с Уссурийской железной доро­гой. Разумеется, что желез­ная дорога в Корее предусмат­ривалась по русским стандартам, преду­сматри­вающим "рус­скую колею".
   А в самом Гензане планировалось со­оружение рус­ского военного порта для Флота Тихого океана, с до­ками, скла­дами, ремонтными мас­терскими.
   Вторая ветка железной дороги планировалась от Сеула к порту Мо­зампо на южной оконечности Корейского полуострова, где также предполагалось базирование русского флота.
   Для охраны дальневосточных рубежей предлагалось сфор­мировать 8-й пограничный округ в составе трёх пограничных бригад, Петро­павловской и Амуро-Уссурийской флотилий.
  

* * *

   После формирования военно-рабочих частей си­туация на строитель­стве Великого Сибирского пути стала улуч­шаться. Шесть военно-рабочих бригад были на­правлены для строи­тель­ства железнодо­рожных путей, мостов и станций.
   Три военно-рабочие бригады занимались строительст­вом но­вых посёлков и ка­зарм, мас­терских и складов, заготов­кой строе­вого леса, добычей щебня и камня.
   Ещё три бригады были заняты дорожным строительством, ибо зна­менитый Сибирский тракт был в таком состоянии, что не выдержи­вал никакой критики.
   Более 80 тысяч военных рабочих было задействовано на си­бирских стройках. В военно-рабочих батальонах была установ­лена строгая военная дисцип­лина, действовали дисциплинар­ный и строевой уставы, а нижние чины были подсудны воен­ным судам, что способствовало добросовестному труду. Правда, контингент оставлял желать луч­шего, но что поделать, ежели лучших нет? Военно-рабочие части ком­плек­товались по призыву иудеями, разного рода отказниками, не же­лающими брать в руки оружие, негодными к строевой службе, не­благо­надёжными элементами, а также теми, кто по каким-то причи­нам не попал в строевые части.
   Нижние чины были облачены в серые рубахи с чёрными по­гонами, и единственным их оружием были лопаты, кирки, то­поры и ломы. А вот все офицеры и сверхсрочники, носившие форму инженерных войск, были вооружены револьверами, как и чины военно-полицей­ских команд, которые формировались в каждом батальоне для под­держания порядка.
   Работа в тяжёлых природных условиях, по двенадцать часов в день, была изнурительной. Многие рабочие не выдерживали такого напря­жения. Особенно страдали иудеи, не привыкшие к суровому климату, и славные представители русской интелли­генции, вынужденные сме­нить уют тёплых петербургских и мо­сковских квартир на холодные бараки и казённую похлёбку, до­вольно сытную, но не очень вкусную.
   В 15-м военно-рабочем батальоне, который предназначался для строительства Кругобайкальского участка, изна­чально было собрано около тысячи бывших студентов, изгнан­ных из универ­ситетов и ин­ститутов за участие в беспорядках. Буквально за год более сотни вче­рашних студентов попали в ла­зарет, с обмо­рожениями, рас­стройством желудка, переломами рук и ног. Не­сколько человек погибли при про­ведении взрывных работ.
   Быв­шие студенты Валерий Брюсов и Нико­лай Бердяев не выдер­жали тягот службы и покончили с со­бой. А некто Всево­лод Мейер­хольд, которого в 1896 году ис­ключили из Император­ского Москов­ского университета, был осужден бри­гадным воен­ным су­дом за муже­ложство по статье 777 Уго­ловного уложе­ния о на­казаниях к шести годам пре­бывания в ис­прави­тельном аре­стантском отделении.
  

Глава 30

  
   После утреннего чая Императрица проведала дочку. Там ей не-ожиданно пришлось разбирать конфликт между кормилицей Воронцо­-
   вой и англий­ской няней мисс Орчи. Высокомерная и власт­ная лондонская дама, присланная лично королевой Викторией, искренне пола­гала, что только одна она знает, как правильно нужно обращаться с младен­цами. Аликс, которая терпела власт­ную няню только из уважения к бабушке Виктории, получала истинное удовольствие, видя, как про­стая вологодская кресть­янка доводит до истерики лондонскую грымзу.
   Затем Императрица направилась в свой кабинет. Она при­выкла уже работать в кабинете покойного мужа, но иногда её тянуло в собст­венный, который был гораздо просторнее и свет­лее, а окна выходили на Дворцовый мост. Стены, затянутые жёлтым шёлком, украшенным рисунком с венками, камин бе­лого мрамора, рабочий уголок красного дерева - всё это созда­вало необычайно уютную обстановку.
   Зайдя в кабинет, Императрица долго смотрела в окно, любу­ясь ви­дами Северной Пальмиры. За окном было довольно те­пло, снег на улицах почти весь сошёл. Вошедший флигель-адъ­ютант князь Оболен­ский,бывший в этот день дежурным, доло­жил, что пришла Великая Княгиня Елизавета Фёдоровна. Этот бра­вый конногвардеец пользо­вался большим вниманием Алексан­дры Фёдоровны, не забывшей, как в 1889 году, когда она приез­жала в Петербург на смотрины и была за­бракована как невеста Цесаревича, то единственным кавалером, кото­рый по сему слу­чаю от неё не отвернулся, а напротив, удвоил к ней внимание, был князь Николай Дмитриевич Оболенский. Импе­ратрица ода­рила его улыбкой и любезно приказала просить се­стру.
   Вошедшая Элла была бледна, под глазами явно проступали круги, свидетельствующие об усталости.
   - Что с тобой, милая? - спросила Аликс. - Ты, извини, ужасно вы­глядишь сегодня. Посмотри на себя в зеркало, на тебе просто лица нет!
   - Я не сомкнула ночью глаз. Дети капризничали, у Дмитрия был жар, но сейчас, слава Богу, всё в порядке. Да и Сергей не тоже спал, а с утра уже умчался на службу, даже не знаю, как он выдержит до ве­чера. Я буду в большой претен­зии к тебе, ибо после нашего переезда в Петербург из-за тебя я не вижу мужа дома...
   - Ты же знаешь, моя милая Элла, что я сама любительница по­-спать, при­выкла просыпаться не раньше девяти. Но теперь мне при­ходится быть... ранней пташкой... Видишь, я делаю ус­пехи в рус­ском...
   Удобно разместившись в изящном кресле, Элла поинтересо­валась:
   - У тебя ведь есть твой несравненный канцлер, зачем же ты всё взвалила на себя?
   Александра Фёдоровна замечала, что сестра почему-то явно недо­любливала графа Игнатьева.
   - Ты знаешь, я иногда устаю от него, - сказала она. - Николай Пав­лович полон энергии, всегда у него куча всяческих про­жектов, и мой женский ум не всегда успевает за ним поспевать... Но я - русская ца­рица, и мой долг не просто восседать на золо­том троне, но самой рабо­тать неустанно.
   - Ох, уж, эти прожекты, - продолжила Элла. - Я тебе уже го­ворила, что в высшем свете считают его прожекты фантастиче­скими, а самого Игнатьева именуют не иначе, как menteur-pacha или le roi du men­songe.
   - А что говорит Сергей об Игнатьеве?
   - О, он в нём души не чает, - недовольно поморщилась Элла. - Иг­натьев умеет очаровывать, и мой муж стал таким же сума­сбродом. Он и дома сидит со своими бумагами, что-то пишет, потом перёчерки­вает... Нет, в Москве было гораздо спокойнее.
   - Ну а как ты хотела? Я ведь тоже никогда не думала, что мне при­дётся заниматься делами государства. А теперь я стала "ка­торжником Зимнего дворца". Ты знаешь, я даже не помню, ка­кое сегодня число...
   - А сегодня двадцать третье февраля, моя милая. И тебе не­плохо было бы почаще бывать на улице. И побольше времени проводить рядом с Ольгой! Кстати, там тебя дожи­дается Ли­вен, она желает по-
   благодарить тебя за пожалованный орден.
   Александра Фёдоровна позвонила в колокольчик и приказала при­гласить начальницу Смольного института.
   Вошедшая княжна Ливен, крупная женщина с белокурыми воло­-сами и синими глазами, отличалась большим природным умом и так­том. Известная своей гордостью и прямотой, она ни­когда не шла на какую-нибудь интригу. Монархистка не только умом, но и сердцем, она умела окружать себя просвещёнными и культурными людьми, которые ценили её общество. Именно потому канцлер настоятельно рекомендовал Императрице при­близить к себе княжну, которая, к тому же, приходилась млад­шей сестрой Государственному секретарю. Дружба с такой яркой представительницей высшего света могла пойти на пользу Императрице.
   Начальница Смольного института, получившая орден Святой Ека­терины, искренне благодарила Императрицу, а затем пригла­сила посе­тить своих воспитанниц. Александра Фёдоровна при­ложила все силы, чтобы вести великосветскую беседу и вы­глядеть крайне любезной. Она поблагодарила за приглашение и пообещала в ближайшее время наведаться в Смольный инсти­тут. Милое общение было прервано кня­зем Оболенским, кото­рый принёс телеграмму из Джибути.
   Императрица несколько раз перечитала телеграмму. Сестра и княжна Ливен молча наблюдали, как изменяется выражение лица Александры Фёдоровны. Недолгое недоумение в её глазах сменилось удивле­нием, а затем радостью.
   Глядя на сестру Им­ператрица довольно сказала:
   - А ведь Николай Павлович оказался прав! В минувшее вос­кресенье абиссинская армия разгромила итальянцев в бою у Адуа. Итальянцы трусливо бежали, оставив Менелику массу пленных и трофеи, а вчера харарский вице-король Маконен занял часть итальянской Эритреи и занял Рахейту. Вместе с абиссинцами в Рахейту вошёл отряд русских волонтёров Леон­тьева. А я счи­тала его легкомысленным авантюри­стом...

* * *

   Графа Игнатьева и морского министра Ломена, прибывших по вы­-
   зову, Императрица с ходу встретила вопросом, знают ли они о со­крушительном по­ражении итальянцев, и что принесла России по­беда абиссин­цев?
   Морской министр ещё ничего не знал о сражении при Адуа и по­тому оказался не готов к ответу. А вот старый волк диплома­тии граф Игнатьев сразу же доложил, что ещё ночью получил сообщение от русского консула из Каира о сокрушительной по­беде абиссинцев, и хотел доложить Императрице при докладе. А вот что касается выгоды, то Россия теперь же, не медля, должна принять меры для того, чтобы закрепиться на африканском бе­регу.
   Александра Фёдоровна довольно улыбнулась, пригласила гос­тей присесть, после чего обратилась к канцлеру:
   - У Вас хорошие агенты, Николай Павлович. Вы получили известие скорее, чем я...
   - Государыня, это моя работа, знать, что и где происходит... Иначе я бы совершенно незаслуженно получал жалование из государствен­ной казны, - скромно ответил Игнатьев. - А что касаемо агентов, то не скрою, я бы хотел иметь их гораздо больше, чем имеется в настоящее время. Увы, нам ещё очень да­леко до британского уровня.
   - Вы говорили о мерах, которые необходимо предпринять. У Вас уже есть готовые предложения? И уверены ли Вы, что России есть необ­ходимость вторгаться на африканское побере­жье? Как мне из­вестно, Россия практически никогда не пы­талась обосноваться в Африке.
   - Про политические выгоды я уже докладывал, Государыня. Проти­водействие английскому наступлению наиболее удобно производить именно в Африке. Закрепившись на побережье Красного моря, мы сможем оказывать весомое влияние на абис­синцев и держать под кон­тролем негуса. Что касается морской стороны, я думаю, Государыня, что Николай Николаевич лучше меня сумеет доложить все обстоятель­ства.
   - Говорите, адмирал, - кивнула Александра Фёдоровна.
   Морской министр послушно достал из изящного кожаного бювара ка­кие-то бумаги и хорошо поставленным командным голосом до­ло­жил:
   - Ваше Величество! Русский флот крайне нуждается в при­обрете­-нии незамерзающего океанского порта и угольной стан­ции. Так случи­лось, что контр-адмирал Макаров по собствен­ной инициативе отправ­лял канонерскую лодку для осмотра бухты Рахейта, определе­ния размеров судов, могущих в неё войти, осуществления промеров и описания лоции. Согласно получен­ного отчёта, составленного коман­диром лодки Данилев­ским, я пришёл к выводу, что данная бухта вполне пригодна для использования русским флотом.
   Императрица задумчиво постукивала карандашом по брон­зовой статуэтке, выбивая какую-то мелодию. Лицо её было на­пряжено, как будто она готовилась принять сложное решение.
   - Скажите, адмирал, там есть какое-либо поселение, или это просто голый берег? - поинтересовалась она. - Я понимаю, что если мы хотим обосноваться, то придётся держать там солид­ный гарнизон, а для этого нужно будет строить город и кре­пость. А город невозможен без обывателей, без торговли, без чиновников.
   - В Рахейте проживает около семисот человек местных туземцев, Ваше Величество. Они довольно дружелюбно отне­слись к русским офицерам. Разумеется, что поселение это не соответ­ствует привыч­ному для европейцев облику, там туземные гли­няные хижины и больше ничего. Нам придётся возводить порт на голом месте, а он должен обеспечить как военные, так и тор­говые суда. То есть, необхо­димы не только причалы, но и мас­терские, обширные склады, казармы, форты для обороны. Фак­тически нам придётся построить в Африке новый русский го­род.
   Встав с кресла, Императрица подошла к окну. Игнатьев и Ло­мен почтительно вскочили со своих мест. Не оборачиваясь, Александра Фёдоровна спросила:
   - А что думает по этому поводу генерал-адмирал? С ним об­суждали этот вопрос?
   Воцарилась тишина, ибо неясно было, кому именно был ад­ресован вопрос. Ломен первым нарушил молчание:
   - Ваше Величество! Его Высочество Августейший генерал-адмирал занимает нейтральную позицию. Адмирал Дубасов же придерживается
   моей точки зрения, как и Великий Князь Алек­сандр Михайлович.
   Канцлер пафосно продолжил:
   - Государыня! Сейчас настал тот самый момент, который просто невозможно упустить! Негус не забудет оказанной ему помощи. Как следует из донесения, русские винтовки и пушки послужили залогом победы абиссинцев. Потому в настоящее время Россия должна высту­пить посредником на переговорах между негусом и Италией, с целью заключения мирного дого­вора, в котором будут определены границы Абиссинии. А после заключения мирного договора Россия и Абисси­ния заключат до­говор об аренде Рахейты. Было бы целесообразно от­править к берегам Эритреи наши корабли, чем больше, тем лучше...
   - Будь по-вашему, Николай Павлович... Хотя я решительный про­тивник авантюр, но видит Бог, Вы заставляете меня стано­виться авантюристкой...
  

* * *

   В Афинах стояла глубокая ночь, когда на русскую эскадру, базиро­вавшуюся в Пирейской гавани, поступила телеграмма морского мини­стра. Командующему эскадрой предписывалось, не мешкая, совер­шить переход к побережью Эритреи с отрядом судов в со­ставе крей­сера "Рюрик" и канонерских лодок "Черно­морец" и "Грозящий". Ос­новная задача - обозначить своё при­сутствие в бухте Рахейта и, в слу­чае необходимости, поддер­жать абиссинцев корабельными орудиями.
   Основные силы эскадры давно уже были на Тихом океане, где своим присутствием оказывали моральное давление на Япо­нию, кото­рая была недовольна действиями русских в Корее и пыталась бря­цать оружием. Пирейская гавань фактически была перевалочным пунктом для русских ко­раблей, которые шли по­сле ремонта из Крон­штадта, или же на ремонт с Дальнего Вос­тока, и потому "из-под шпиля" приказали отправить столь не­большой отряд. Но, главное в сложившейся ситуа­ции было не число вымпелов, а сам факт присутст­вия рус­ского флота у бере­гов Эритреи. Канцлер был уверен, что появ­ление Андреевских флагов в Красном море сделает итальянцев го­раздо уступчи­вее в предстоящих переговорах с Абиссинией.
   А из Одессы к далёким африканским берегам планировалось на­-
   править пароходы Добровольного флота "Петербург", "Сара­тов" и "Орёл", которые должны были доставить в Рахейту ин­женеров, рабо­-чих и массу грузов, преимущественно военного назначения.
   Строительство нового порта, которому присваивалось имя усоп­шего Императора Николая Второго, предполагалось начать, не дожи­даясь заключения мирного до­говора между Абиссинией и Италией. У канцлера были очень большие планы относительно русской колонии в Африке...
  

Глава 31

   Человек, способный возглавить новое министерство про­мышлен­ности, был найден графом Игнатьевым довольно неожи­данно. Мать канцлера происходила из известного рода рос­сий­ских промышленни­ков Мальцовых. Несмотря на свои 88 лет, она регу­лярно принимала в своём особняке на Гагаринской на­бе­режной самых разно­образных гостей. На одном из воскрес­ных обедов у матери графу Иг­натьеву был представлен князь Абаме­лек-Лазарев.
   Наследник и последний представитель двух старинных родов ар­мянского происхождения, миллионеров Лазаревых и князей Абаме­леков, 39-летний князь был промышленником и страст­ным археоло­гом.
   В 1882 году, во время археологической по­ездки в Сирию, на рас­копках Пальмиры он даже нашёл мрамор­ную плиту с надпи­сью на грече­ском и арамейском языках. На этой плите содер­жался таможен­ный тариф 137 года, который помог учёным в ис­следова­нии арамей­ского языка.
   После смерти отца князь стал управлять горнозаводским ок­ругом на Урале. Месторождения железной руды и огромные за­пасы камен­ного угля, несколько металлурги­ческих и металло­обрабатывающих заводов, соляные промыслы и добыча пла­тины, всё это составляло
   промышленную Империю Абамелек-Лазаревых.
   Узнав из беседы, что князь никогда не брал работать на свои за­-воды евреев, канцлер проникся симпатией к нему, а через не­сколько дней предложил Абамелек-Лазареву пост министра промышленности. Князь предложение принял и с января 1896 года приступил к исполне­нию обязанностей.
   Новый министр промышленности был человеком новой фор­мации, проявлял большой интерес к техническим новинкам. По­нимая значе­ние технического прогресса, на своих заводах князь внедрял самые передовые технологии и оборудование, чтобы добиться лучшего каче­ства, лучшей производительности труда и больших прибылей. Теперь же круг обязанностей резко изме­нился. Князь отныне управлял ка­зёнными заводами и осущест­влял надзор за частной промышленно­стью.
   Казённые предприятия к 1896 году влачили жалкое сущест­вование. Часть из них находилась в ведении Министерства двора, часть - в ве­дении Военного министерства, часть - в веде­нии Горного департа­мента или Министерства финансов. Уста­ревшее оборудование, неком­петентные начальники и традици­онно-хрониче­ское мздоимство, всё это привело к тому, что ка­зённые заводы гнали брак и несли убытки. То же военное ве­домство предпочи­тало делать заказы на частных за­водах, ибо там выходило го­раздо быстрее и качественнее. Самое смешное, что когда ка­зён­ный за­вод или же рудник передавали в част­ную аренду, то ра­бота мо­ментально налаживалась, а себестоимость продукции резко снижалась, делая предприятие прибыльным.
   Канцлера такое положение вещей абсолютно не устраивало, почему он и поручил министру промышленности навести поря­док на казённых заводах, фабриках и приисках, невзирая на их ведомствен­ную принадлежность. К его удивлению новый ми­нистр свою деятель­ность начал... с нефти.
  

* * *

   24-го февраля состоялось заседание Комитета министров. Оно, как всегда проходило в каби­нете канцлера в Мариинском дворце. Хотя граф Игнатьев как министр иностранных дел имел право на кабинет и служебную квартиру в здании на Певческом мосту, он предпочитал работать в Мариинском дворце, а жить - в своём собственном доме на
   Миллионной.
   На повестку дня был вынесен только один вопрос - проект новых "Правил о нефтяном про­мысле", внесённый министром про­мышлен­-ности.
   Кроме тринадцати министров, в кабинете присутствовали Ве­ликий Князь Сергей Александрович и Государственный секре­тарь Ливен. Великий Князь Михаил Николаевич отдыхал от го­сударственных за­бот, пребывая на Лазурном Берегу, а генерал-адмирал Алексей Алек­сандрович сослался на недомогание и на заседание не прибыл.
   Князь Абамелек-Лазарев принимал участие в заседании Ко­митета министров впервые, но он был абсолютно спокоен. По­сле вступитель­ного слова канцлера князь начал терпеливо пояс­нять собравшимся, с какой целью он внёс на обсуждение свой про­ект. Дело в том, что хотя "Правила о нефтяном про­мысле" были утверждены всего четыре года назад, но министр промыш­ленно­сти считал их вредными для развития нефтедобычи в Рос­сии, ибо они отдавали как нефтеносные земли, так и нефтепере­ра­ботку, в руки иностранного капитала.
   Министр промышленности говорил долго, обильно пересы­пая свою речь цифрами и техническими терминами, для многих из присутст­вующих незнакомыми. Предложения князя своди­лись к тому, чтобы вернуться к государственной монополии на добычу нефти, её пере­работку и торговлю нефтепродуктами.
   Первым довольно бурно отреагировал министр торговли Иващен­ков:
   - Я очень внимательно слушал и ответственно заявляю, что дан­ный проект принять невозможно! Почему, спросите вы меня? Отве­чаю... Введение государственной монополии на добычу нефти и тор­говлю ею отрицательно скажется на промышленном и финансовом развитии государства. Наши промышленники, среди которых немало иностранцев, будут всполошены и напу­ганы, а значит, перестанут вкладывать свои капиталы! А ежели мы говорим о бакинской нефти, то ведь это же будет скандал на всю Европу! Неужто нам так нужно перессориться с Ротшиль­дами и Францией? Я был товарищем мини­стра финансов и пре­красно знаю, как важны для России французские займы. Именно сейчас, когда русская промышленность и торговля раз­виваются, когда Николай Павлович планирует такое масштабное строи­тельство...
   Неказистый Иващенков, с его лысиной, профессорской боро­дой и очками в золотой оправе, больше походил на губерн­ского чи­новника
   средней руки, чем на министра огромной Им­перии.
   Обычно скромный и уравновешенный, на сей раз он изменил себе, начав возражать очень эмоционально, в результате чего запутался в своих мыслях, вспомнив о Ротшильдах.
   Канцлер обратился к князю Абамелек-Лазареву:
   - Скажите, а каковы позиции Ротшильдов в Баку? Если Го­суда­рыня утвердит Ваш проект, то сильно ли это заденет инте­ресы Рот­-шильдов?
   - Николай Павлович! Я могу лишь зачитать выдержку из док­лада: "Вся нефтяная промышленность, за исключением Нобеля, попала в руки Ротшильда. Этого результата он достиг спекуля­тивной игрой на ценах, и все почти производители вме­сте со своими источниками и заводами вследствие полученных ссуд попали в руки Ротшильда. Он является вместе с тем глав­ным распределителем вагонов-цистерн и наливных судов".
   - То есть Ротшильду принадлежит русская нефть? - спросил Вели­кий Князь Сергей Александрович.
   - Ваше Императорское Высочество! В настоящее время Рот­шильд уже опередил Нобелей. Он использует свои финансовые возможности, чтобы всячески вредить конкурентам и выживать их из дела.
   - Нет слов... И это после того, как эта жидовская морда Аль­фонс Ротшильд назвал Россию страной дикарей, - возмутился Великий Князь.
   Министр промышленности, зная об отношении Великого Князя к евреям, не преминул воспользоваться ситуацией:
   - Ваше Императорское Высочество! Два дня назад я имел встречу с Эммануилом Нобелем. И он заметил, что компания Ротшильда была основана в то время, когда закон прямо запре­щал ев­реям владение землей, а также её аренду. Как мне ви­дится, капиталы Ротшильда по­ставили его над русскими зако­нами!
   - Но с 1892 года иностранные об­щества и евреи могут приоб­ретать в собственное пользование нефтеносные земли, - тихо за­метил Плеске. - Правда, с особого разрешения Министерства государствен­ных иму­ществ, и по соглашению с министерствами внутренних дел и финан­сов... В этом свете наше наступление на интересы Ротшильда может вызвать в Европе большие по­трясения.
   Князь Абамелек-Лазарев поддался эмоциям и горячо запро­тестовал:
   - Помилуйте, Эдуард Дмитриевич! Барон Ротшильд грубо на­рушил законы Российской Империи, так почему мы должны де­лать вид, что не заметили этого? Плевать мне на Ротшильда и его капиталы! Меня заботят интересы России! А интересы Рос­сии сейчас заключаются в том, чтобы отобрать нефть у всяких там Ротшильдов.
   - Мой предшественник, господин Витте, всячески приветст­вовал появление иностранных компаний в добыче нефти и спо­собствовал в передаче им нефтеносных участков. Наполнение бюджета - вот наша головная боль, а такая вот штыковая атака на иностранный капитал может спровоцировать не только бег­ство иностранцев из России, но и обрушит бюджет!
   Абамелек-Лазарев обратился к Великому Князю и канцлеру:
   - Ваше Высочество! Николай Павлович! Позвольте мне отве­тить уважаемому Эдуарду Дмитриевичу...
   Получив разрешение, князь встал и разразился гневной ре­чью:
   - Я считаю, что место господина Витте - в Петропавловской крепо­сти! Ну нельзя же прикрываться интересами бюджета и при этом забы­вать обо всём на свете! Сиюминутная выгода, на которую был так па­док Витте, влечёт за собой опасности уже в недалёком будущем! И не для бюджета, а для всей Российской Империи!
   Плеске был смущён такими резкими заявлениями и не на­шёлся, что ответить. Сергей Александрович же, заинтересовав­шись нефтяным вопросом, спросил:
   - Князь! Я вижу, что Вы глубоко изучили ситуацию с нефте­добы­чей... Ска­жите, какова позиция Нобеля, готов ли он со­т­рудничать с правительством или же будет вставлять нам палки в колёса? И кто ещё занимает на сегодня серьёзные позиции в Баку?
   - Ваше Императорское Высочество! Нобель прекрасно понимает, что Рот­шильд способен вредить ему, используя свои капи­талы, и по­тому готов сотрудничать с правительством. Хочу за­метить, что Но­бель - русский подданный, что он кроме добычи нефти занимается и иными отраслями промышленности. В Баку же, кроме Рот­шильда и Нобеля, есть некто купец Манташев, который идёт за ними следом. В "Обзоре фабрик и заводов За­кавказского края" за 1894 год указано, что главным экспортёром нефти является Каспий­ско-Черноморское общество Ротшильда, которое реализовало 26 процентов общего вы­воза, затем това­рищество Нобелей - 18 процентов.
   Канцлер задумчиво произнёс:
   - Князь! Ходят упорные слухи, что подручные Ротшильда умеют заинтересовать отдельных чиновников Горного депар­тамента... Даже по Парижу вместе разгуливают-с...
   - Ваше Высокопревосходительство! Я могу говорить лишь о тех, кого поймали за руку... Что же касается тайного советника Скальков­ского, то моё прошение о его увольнении от должно­сти лежит на Вашем столе. Мне в министерстве нужны чинов­ники, которые чище жены Цезаря.
   - Считайте, что оно уже удовлетворено, Семён Семёнович! - отве­тил канцлер, после чего обратился к графу Воронцову-Даш­кову. - Ил­ларион Иванович! Скажите, это правда, что контора Ротшильда в Баку буквально набита евреями всех мастей, чи­нов и званий?
   - Так точно, Николай Павлович! Правление Каспийско-Черномор­ского общества - это зять Альфонса Ротшильда, еврей Эфрусси, и второе лицо - еврей Фейгль. А в конторе куча инже­неров, техников, бухгалтеров - евреи. Бакинский полиц­мейстер Адлерберг уже отре­шён мною от должности за подоб­ные упу­щения. Этот мерзавец не ре­-
   шался затронуть таких особ, как со­труд­ники Ротшильда.
   - Отрешить от должности - этого мало, Илларион Иванович! - недо­вольно сказал Великий Князь. - Выбросить эту свинью со службы, чтобы другим наука была! А ещё лучше - отдать под суд!
   - Вот до чего мы дожили, господа, - обратился к присутст­вующим канцлер. - Русский полицмейстер опасается потрево­жить евреев, чтобы не вызвать гнев самозваного барона Рот­шильда... Нет, господа, тысячу раз мы правы были, когда в прошлом году приняли новые правила для евреев. Теперь оста­лось немного, добиться того, чтобы эти правила тщательно ис­полнялись! И потому я требую, чтобы всякое должност­ное лицо, которое спо­собствовало евреям в нарушении правил, кото­рое не принимает мер по выселению таковых, в двадцать четыре часа увольнялось от службы! Каждый такой случай нужно расследо­вать, ибо есть подозрения, что приставы и полицмейстеры ста­новятся "не­зря­чими" после получения приличного куша...
   Немного успокоившись, канцлер обратился к князю Абаме­лек-Ла­зареву:
   - Семён Семёнович! Я прошу Вас, пригласите ко мне Нобеля, а также вызовите из Баку Манташева. Нужно же посмотреть на него...
   Заседание Комитета министров продлилось более пяти часов. Скан­дальный вопрос о нефти померк после ряда скандальных высказыва­ний министра промышленности. Князь Абамелек-Лазарев внёс сумя­тицу в чиновные души министров, заразив неко­торых из них своей промышленной стремительностью и деловой хваткой.
  

* * *

   В последний день февраля 1896 года было объявлено о созда­нии Императорского Русского нефтепромышленного общества. Учредите­лями нового общества высту­пили "Товарищество неф­тяного произ­водства братьев Нобелей" и Кабинет Ея Импера­торского Вели­че­ства, ведавший личным имуществом Импера­торской Фамилии.
   В тот же день было объявлено Высочай­шее повеле­ние, кото­рым утверждались новые "Правила о нефтяном про­мысле". В первом пара­графе этих правил говорилось, что Русское нефте­промышленное об­щество получает исклю­чительное право зани­маться разработкой неф­теносных земель и нефте­добычей, пере­ра­батывать нефть и тор­говать нефте­продуктами.
   Отдельно было сказано про нефтеносные земли. От­ныне все нефтенос­ные земли могли находиться исключительно в соб­ственно­сти Российской Империи, а управ­лять ими будет Министер­ство госу­дарст­венных имуществ. Те же нефтеносные земли, которые на момент опубликования новых правил находятся в собственности част­ных лиц либо компаний, должны быть проданы государству в течение месяца. В противном случае они будут конфискованы...
   В тот же день Высочайшим указом купцу 1-й гильдии Эмма­нуилу Людвиго­вичу Нобелю было пожаловано потомственное дворян­ство и баронский титул, с назначением камер­гером двора Ея Величе­ства.
   Этим решениям предшествовали переговоры с Нобелем. По­сле не­долгих раздумий купец, понимая, что в одиночку с Рот­шильдом и американскими акулами из "Standard Oil" ему не тя­гаться, принял предложение графа Игнатьева стать председате­лем правления Рус­ского нефтепромышленного общества.
   Канцлер, хитрый лис и хороший психолог, прямо объяснил Нобелю, что отступления назад не будет, и что новые правила в нефтяном про­мысле будут работать, либо при участии Нобеля, либо же без его уча­стия. После чего произнёс иезуитскую фразу:
   - Эмма­нуил Людвигович! Россия стала Вашей второй Родиной. Вы умеете работать. Вы умеете вести дело с разма­хом. Так послужите же России. Государыня умеет быть благодарной. А Вы мо­жете стать основателем граф­ской дина­стии...
   Что касается демарша барона Альфонса Ротшильда, объя­вившего Россию "страной дикарей", то уже 1-го марта управ­ляв­ший "Кас­пий­ско-Черномор­ским нефтепро­мыш­ленным и тор­го­вым обще­ством" ба­рон Мориц Эф­русси по­лучил уведомление, что в течение месяца все ак­тивы должны быть проданы Импера­тор­скому Русскому нефтепро­мышленному обществу. В про­тив­ном случае будет про­изведен сек­вестр...
   Одновременно полиция произвела выселение из Баку всех евреев, в результате чего нефтяные промыслы Ротшильда оста­лись без инжене­ров и техников, а контора - без служащих. До­быча нефти встала.
   С основной массой промышленников и предпринимателей, ко­торые были связаны с до­бычей и пе­ре­работ­кой нефти, про­блем не было. Разработанная князем Абамелек-Лазаревым схема была проста. Министер­ство госу­дарственных иму­ществ выку­пило неф­теносные земли, разумеется, по еди­ной низ­кой цене, весьма далёкой от рыноч­ной. А Русское нефтепромышленное общество выкупало у промыш­ленников их нефтяное оборудова­ние и за­воды... и тут же сда­вало их в аренду бывшим собствен­никам. Полу­чался своеоб­разный взаимозачёт, в результате кото­рого нефтепромышленное общество не тратило ни копейки. Да, для промышленников это было совсем не выгодно, ибо аренд­ную плату фактически при­шлось вносить за много лет вперёд. Но ведь это лучше, чем сек­вестр...
   В результате такой вот нехитрой процедуры вчерашний соб­ствен­ник ста­новился арендатором, ко­то­рый и шагу не мог сде­лать самостоя­тельно без позволения Русского нефтепромыш­ленного общества. Арендаторы могли лишь добывать нефть и перерабатывать её, после чего по фиксированным ценам переда­вать Русскому нефтепромыш­ленному обществу, которое обла­дало монополией на торговлю нефте­продуктами как в России, так и за её пределами.
   Директором-распорядителем нефтепромышленного общества был назначен Манташев, которому канцлер посулил в недалёком будущем чин действительного статского советника, который да­вал потомствен­ное дворянство, и даже доступ к Высочай­шему двору.
   А вот с господином Ротшильдом пришлось повозиться, ибо в ответ на требова­ние про­дать ак­тивы, барон стал откровенно га­дить. Евро­пейские газеты с подачи Ротшильда выплеснули оче­редную пор­цию грязи на Россию, а уже 5-го марта рабочие рот­шильдовской ком­пании вышли на улицы Баку.
   Полиция пыта­лась разогнать незаконные сбо­рища, но на помощь рабочим пришли громилы, нанятые баро­ном Эф­русси, вооружённые дре­кольем и стальными прутьями. В городе нача­лись по­громы и поджоги. Под угрозой оказались нефтепромыслы.
   В ответ на это намест­ник Кавказа князь Амилохваров ввёл в Бакин­ской губернии по­ложение чрезвычайной ох­раны. Сол­даты Саль­янского и Шемахинского резервных полков взяли под охрану нефтя­ные промыслы, чтобы не допустить их поджога. По приказу намест­ника в Баку в помощь полиции перебросили три батальона кавказских стрелков, 84-й Ширванский полк и казачьи сотни 1-го Лабин­ского полка. Город был оцеплен войсками, а канонерские лодки Каспийской
   флоти­лии "Пи­щаль" и "Се­кира" подошли к бе­регу и навели пушки на
   город.
   Ширванцам пришлось несколько раз стре­лять в толпу, разго­рячён­ную спиртом и одурманенную опиумом. Было убито более двухсот человек, после чего по­лиция при поддержке казаков про­извела аре­сты.
   Жандармское управление сразу же установило, кто органи­зовал беспорядки, ибо несколько сотрудников ротшильдовского "Каспий­ско-Черномор­ского товарище­ства", напуганных столь жестоким рас­стрелом, выдали барона Эфрусси, который фина­нсировал погромщи­ков.
   Ротшильдовский зять был немедленно аре­стован и в кандалах дос­тавлен к князю Амилохварову. Старый боевой генерал был прост и резок, и тем паче чужд всякого рода дипломатиям. На­пуганный столь нелестным обращением, но сохранивший свой гонор и самоуверен­ность, Эфрусси стал протестовать, заяв­ляя, что он дворянин и барон, и что его арест очень дорого обойдётся России.
   В ответ на угрозы князь Иван Егорович высказался очень про­сто:
   - Плевать я хотел на твои купленные титулы! Это в Париже ты ба­рон. А у меня в Тифлисе ты просто одесский вы­скочка и еврей. А очень скоро станешь и висельником, ибо тебя будет су­дить военный суд. Как государственного пре­ступника... И яйца, даже от Фа­берже, тебя не спасут!
   Барон Эфрусси был помещён в Метехский тюремный замок, после чего Альфонс Ротшильд незамедлительно телеграфировал в Петер­бург, что он готов продать активы...
   После за­вершения сделки Ротшильда с Русским нефтепро­мышлен­ным обществом барон Эф­русси был освобождён и вы­слан из России.
  

* * *

   Создавшийся нефтяной триумвират" в лице князя Абамелек-Лаза­рева, барона Нобеля и действительного статского советника Манта­шева принял решения, которые ввергли в шок промыш­ленную Европу. Отныне вывоз из России сырой нефти был вос­прещён... Только керо­син, мазут или же иные продукты перера­ботки. Любые продукты, со­гласно пожеланиям покупателя, са­мого вы­сокого качества, но только не сырьё в виде необрабо­танной сы­рой нефти...

Глава 32

  
   Печальная годовщина смерти Николая II прошла в напряжён­ном ожидании. По данным Департамента государственной по­лиции ожи­дались покушения на Великого Князя Сергея Алек­сандровича, графа Игнатьева и графа Воронцова-Дашкова. На петербургских улицах по ночам появлялись листовки от имени новоявленного "Союза Народ­ной Воли".
   Плеве умолял Сергея Александровича ограничить выезды и хотя бы временно переселиться с семьёй в Зимний дворец. Но Великий Князь был непреклонен, категорически отказавшись прятаться от револю­ционеров, считая это унизительным для русского генерала. Каждый день его карета в сопровождении кортежа следовала от Сергиевского дворца в штаб Петербург­ского округа на Дворцовую площадь.
   Канцлер и граф Воронцов-Дашков тоже отказались пря­таться, уп­рекнув Плеве, что он обязан не предупреждать о возможных поку­ше­ниях, а изловить тех, кто таковые покушения планирует. Правда, со­гласились увеличить число сопровождающего кон­воя...
   Александра Фёдоровна не покидала Зимний дворец. Даже траур­ные торжества не смогли заставить Императрицу выехать за его пре­делы. Слишком сильно было потрясение, перенесённое год назад. Ни рождение дочери, ни каждодневные государствен­ные заботы не вы­черкнули из её памяти страшные первоапрельские события, мучения мужа, его глаза, наполненные болью и страданием.
   На годовщину в столице собрались практически все предста­вители Императорской Фамилии. Даже Владимир Александро­вич прибыл с Дальнего Востока, проделав весьма долгий путь. Лишь Цесаревич Ге­оргий по предписанию врачей оставался в Аббас-Тумане, а Великий Князь Николай Константинович - в Ташкенте, куда был сослан за кражу бриллиантов у своей ма­тери.
  

* * *

   В воскресный день 7-го апреля, после обедни, в Аничковом дворце было многолюдно. Мария Фёдоровна устроила неофи­циальный обед, на который были приглашены приверженцы её "дворцовой партии". По завершению обеда наиболее близкие и доверенные лица перешли в Жёлтую гостиную, куда лакеи по­дали кофе.
   Задрапированные жёлтым тиснёным бархатом стены гости­ной, два мраморных камина и мебель из карельской берёзы соз­давали необы­чайный уют, присущий всем творениям великого Карла Росси.
   Владимир Александрович, облачённый в парадный мундир с эполе­тами и орденской лентой, по-хозяйски расположился на неуклюжем диване, не выпуская из рук богато изукрашенный фельдмаршальский жезл. Мария Павловна послушно села ря­дом.
   Императрица заняла своё любимое кресло, в окружении при­двор­ных дам, которые за долгие годы общения стали для неё почти род­ными.
   Великий Князь Николай Михайлович поставил кресло подле ка­мина и наслаждался видом языков пламени. Довольно краси­вый 37-летний холостой мужчина, очень умный, изворотливый и язвитель­ный, он тяготился военной службой вдали от Петер­бурга. Будучи от природы прожжённым интриганом, он скучал в про­винциальном Тиф­лисе, чередуя командование Мингрель­ским гренадерским полком с попой­ками в офицерском собра­нии и с собиранием бабочек для своей энтомологической кол­лекции. Ни генеральский чин, ни обещан­ное вскоре командо­вание Кав­казской гренадерской дивизией не уте­шали его боль­ное само­любие. Великий Князь считал себя достойным го­раздо большего.
   Молодые великие князья держались особняком, усевшись в дальнем углу и тихо переговариваясь между собою. Наследник пре­стола Ми­хаил Александрович держался весьма скромно и даже ско­ванно, а вот его двою­родные братья были ве­селы, раз­вязны и не ус­тавали развле­кать друг друга. Великий Князь Ки­рилл Владимирович, строй­ный кра­савец-гардемарин с тонкими усиками, вполголоса расска­зы­вал очеред­ную морскую байку, недосказанную за обеденным сто­лом. Его млад­ший брат Борис, за­тянутый в скромный юнкерский мун­дир Николаев­ского кавале­рийского училища, ухмылялся и с боль­шим трудом сдер­живал распирающий его смех.
   Владимир Александрович не выдержал затянувшейся паузы и обра­тился к Императрице:
   - Минни! Я порядочно одичал в своём Хабаровске... Видели бы Вы, какая это глухомань, где нет ни одного порядочного рес­торана. Я уже не говорю про театр или балет... Приличного шампанского днём с огнём не сыщешь... А эти мерзкие куп­чишки пытаются продать мне
   какую-то кислятину, выдавая за настоящий Moum sec cordon vert.
   - Ты мне писал, что полностью занят только службой, своими пол­ками и батальонами, лазаретами и казармами, - язвительно заметила Мария Павловна. - Какие уж там театры или бале­рины...
   Великий Князь сделал вид, что не заметил недовольства жены. Вступать в полемику с вечно фрондирующей Михень не входило в его планы. Владимир Александрович приехал в сто­лицу совсем не­на­долго и хотел из первых рук узнать, что же тут происходит без него.
   Мария Фёдоровна поспешила поддержать разговор:
   - Мы хотя и не в Хабаровске обитаем, но тоже одичали. За этот год в России всё встало с ног на голову. Она не желает никого слу­шать, сама всё решает, принимая воистину безумные решения. Гос­поди, если бы покойный Саша только мог знать, что сотворит эта гес­сенская фрау.
   - Но ведь она слушает всё, что ей советуют Сергей и Игнать-ев? - тихо спросил Владимир Александрович.
   - Слушать то она слушает, но я вижу, что многие решения она принимает уже сама, ни с кем не советуясь. Она лишила мой двор со­держания, которое мне оставил мой Ники. Она не позво­лила мне пользоваться "Полярной звездой", нагло заявив, что я могу поехать в Данию поездом! - голос Императрицы возму­щённо задрожал.
   - О чём Вы говорите, Минни, - вмешалась Мария Павловна. - У Вас Аликс отобрала всего лишь одну яхту, а у Алексея она отобрала весь русский флот! Он теперь генерал-адмирал лишь на бумаге, а всем за­правляет морской министр.
   - Я знаю Ломена, как честного и знающего морского офи­цера, - заметил Владимир Александрович.- Уверен, что он сде­лает всё для того, чтобы русский флот был на высоте.
   Графиня Толстая не сдержала смех. Эта семидесятилетняя ста­руха, которая не жаловалась на память, знала весь военный и чинов­ный Петербург и помнила про многих высокопоставлен­ных особ столько всего малоприятного.
   - Ваше Императорское Высочество не всё знает про нашего мор­ского мини­стра, - самодовольно сказала она, обращаясь к Владимиру Алек­сандровичу. - Он в юные годы был ох какой озорник, так шалил, что до Государя доходило.
   - Я об этом ничего не знала, - удивилась Мария Фёдоровна. - Ло­-мен, он ведь с покойным Ники был в плавании. А Саша спе­циально приказал подобрать для сына благопристойную компа­нию.
   В гостиной воцарилась тишина. Все присутствующие жадно обра­тили свои взоры на статс-даму, ожидая интересного про­должения. Софья Дмитриевна, явно довольная произведённым эффек­том, про­должила своим скрипучим голосом:
   - Ломен и генерал Баранов, который ныне полицией заведует, бу­дучи молодыми мичманами, ухаживали за актрисой Ораниен­баум­ского театра. Не помню уже её фамилию... В один вечер она согласи­лась ужинать с ними после спектакля, да только публика по оконча­нию пьесы бесконечно вызывала её "на бис". Ломен возму­тился, что желанный ужин так долго от­кладыва­ется, пошёл на сцену, спустил штаны. Баранов поднял занавес... и восторженная пуб­лика вместо ар­тистки увидела мичманскую задницу. Поднялся скандал, но мичмана убежали.
   Императрица, Мария Павловна и графиня Строганова сму­щённо зафыркали, пытаясь соблюсти приличия. Зато Владимир Александро­вич смеялся от души.
   - Софья Дмитриевна, и чем закончилась эта история? - ве­село спросил он.
   - Да ничем. Утром Ломен явился морскому министру, кото­рым был Краббе. Честно доложил о произошедшем. Адмирал расхохо­тался и спрашивает: "Ты этим дуракам жопу показал?" Ломен ему отвечает: "Так точно, жопу показал!" Краббе прика­зал мичману ехать в Кронштадт и сесть под арест на двое су­ток. Потом министр поехал к Государю и доложил ему о "под­виге" мичмана. Ваш батюшка, Ваше Высочество, Государь Александр Николаевич, вечная ему память, из­волил смеяться. Когда ораниенбаумский полицмейстер представил свой прото­кол, ему ответили, что Государю об этом деле известно и что мичман уже наказан.
   Владимир Александрович теперь не просто смеялся, он громко хохотал и не мог остановиться. Михаил, Кирилл и Борис, за­быв о приличиях, корчились от смеха в своих креслах. Дамы смущённо хи­хикали, а графиня Толстая, как ни в чём не бывала, пила кофе. Мария Павловна проронила:
   - Софья Дмитриевна! Ну мы же не в казарме...
   Когда все успокоились, Мария Фёдоровна стала жало­ваться, что невестка за год успела заменить практически всех минист­ров и ко­мандующих, уволив от службы заслуженных и предан­ных престолу людей. Как это только можно было догадаться, чтобы выбросить со службы тех, кого назначал ещё покойный Александр Третий, в чьей мудрости не усомнится никто?
   Императрица встала с кресла и стала нервно расхаживать по гостиной.
   - Я просто вне себя от одной только мысли, что это гессен­ская не­годница задумала похитить престол у моих сыновей! По­думать только, она въехала в Россию за гробом моего бед­ного Саши, и взошла на пре­стол за гробом моего бедного Ники!
   От волнения и негодования в голосе Императрицы появился явный нерусский акцент.
   Мария Павловна, которая никогда не упускала возможности хоть как-то уколоть молодую царицу, не удержалась и съязвила:
   - Эта cette raede anglaise вообразила себя русской самодер­жицей. Но Петербург ещё не забыл, как она приехала из Гес­сена в своём без­вкусном красном бархатном платье с ужас­ной бер­линской вышивкой... Её и в Гессене то не очень жало­вали. Рас­сказывают, что старый гес­сенский гофмаршал сказал на­шему Остен-Сакену: "Какое счастье, что вы её берёте от нас".
   Мария Фёдоровна не могла успокоиться. Она долго перечис­ляла фамилии отставленных сановников и генералов, а затем вспомнила о предстоящей коронации.
   - Я не могу толком добиться, что Аликс решила с корона­цией. Всё делается в тайне от меня... Остаётся только догады­ваться, что она го­-товит... Да ещё Игнатьев с его завиральными прожек­тами. Какие-то депутаты от губерний и земств, какие-то со­боры... Он уже забыл, как Саша уволил его из министров за та­кие завиральные идеи.
   Сидевший до того молча Николай Михайлович вмешался в разго­вор:
   - Я вчера разговаривал с Сандро и с удивлением узнал, что Аликс приказала пригласить на коронацию Юрьевскую вме­сте с детьми.
   Императрица остановилась и застыла на месте. Её красивое и ещё молодое лицо исказилось от гнева. На мгновение овладев собой, Ма­рия Фёдоровна буквально взорвалась:
   - Что? Эту авантюристку? Эту самозванку? Ну нет уж... При жизни Саши ноги её в России не было, а теперь приглашают, как цар­ственную особу! Так что пусть Аликс выбирает, или я, или Долгору­кова! Если эта дама приедет на коронацию, меня на ко­ронации не бу­дет!
   Хрупкая грациозная датчанка умела вызывать бурю. И близ­кие уже знали, что в такие минуты лучше тихо отсидеться и не вступать в пре­рекания.
   - Покойный батюшка собирался короновать её, но не успел, - тихо сказал Владимир Александрович. Глаза Великого Князя затуманились, как будто он вернулся в далёкий 1881 год.
   - То, чего не сделал дядя, может сделать Аликс, - задумчиво произ­нёс Николай Михайлович. - Я подозреваю, что она желает причислить семейство Юрьевских к Императорской Фамилии... Как когда-то при­числили Лейхтенбергских и Ольденбургских, - добавил он, увидев в глазах Императрицы немой вопрос.
   - Это неслыханно, - раздражённо воскликнула Мария Пав­ловна. -
   Как можно сравнивать древний род герцогов Ольден­бургских и княжну из захудалого рода Долгоруковых?
   В гостиной наступила гнетущая тишина. Все давно при­выкли к тому, что Михень несдержанна на язык, но вот чтобы так ос­корбить Долгоруковых....
   Владимир Александрович, желая как-то сгладить допущен­ную же­ной бестактность, недовольно пробурчал:
   - Ежели говорить по справедливости, то Юрьевская принад­лежит по рождению к одному из стариннейших родов. Долго­руковы ведут свой род от Рюрика, а Рюриковичи лет на двести старше Ольденбур­гов... Как бы мы все к ней не относились, но покойный батюшка удо­стоил княжну чести пойти с ним под ве­нец...
   - Как Вы можете так говорить, Вольдемар? - возмутилась Импе­ратрица. - Вы уже забыли, сколько горя причинила эта негодная женщина Вашей покойной матушке?
   - Я всё прекрасно помню, Минни... Но это была воля моего ба­тюшки, а осуждать волю и чувства Императора никто не вправе! Вы ведь не забыли ещё, как батюшка сказал, что Вы не более, чем его первая подданная...
   Выдержав небольшую паузу, Владимир Александрович доба­вил:
   - В конце концов, дети Юрьевской - мои сводные братья и сёстры. У нас один отец и забывать об этом было бы просто не­прилично. Я не вижу причины, по которой нам следовало бы подвергать семейство Юрьевских остракизму...
   Молодые великие князья сидели притихшие, поняв, что сего­дня попали в самый круговорот семейных интриг. Статс-дамы тоже пред­почитали не вмешиваться в разговор царствующих особ, хотя и были очень близки к Марии Фёдоровне.
   Императрица закусила губу от обиды, а затем разразилась тирадой в адрес братьев покойного Александра Третьего.
   - Я и подумать не могла, что вы, родные братья моего Саши, испу­гаетесь какую-то гессенскую девчонку! Ну какая она ца­рица? А Серж стал её главным советником и помощником и ис­полняет все её при­хоти! Неужели он ради своей Эллы готов по­жертвовать всем и вся?
   В голосе Марии Фёдоровны звучало искреннее недоумение и воз­мущение. Привыкшая к тому, что Александр III был для своих млад­ших братьев непререкаемым авторитетом, она не могла понять, почему
   же теперь они повинуются какой-то "гес­сенской мухе".
   Хотя за почти 14-летнее царствование Александра Третьего она не имела касательства к государственным делам, во время недолгого правления Ники Мария Фёдоровна стала активно вмешиваться в поли­тику. Ей показалось, что она может себя про­явить там, куда категори­чески не допускал покойный суп­руг, а потому стала давать сыну пря­мые указания относительно назна­чения на важнейшие государствен­ные должности тех или иных лиц. Покойный Ники был слишком мя­гок и делика­тен.  Он не мог и не хотел обижать дорогую Мама?, оста­вил за ней все при­дворные прерогативы и весь придворный штат, пола­гаемые жене Императора.  Она сохранила все привилегии на ко­ронные драго­ценности, право назначения фрейлин и служащих при­дворного ведомства.  Вся повседневная жизнь двора рег­ла­мен­тировалась, ис­ходя, в первую очередь, из её желаний и при­хо­тей.
   И хотя Аликс получила собственный Двор, но распоряжалась здесь, опять же, Мария Фёдоровна.  Она не только "подбирала" штат слу­жащих и фрейлин, но даже заказывала для невестки туалеты по сво­ему вкусу.  Но если старая Императрица любила в одежде мно­гоцветье и рюши, то Аликс предпочитала строгие и слегка консерва­тивные пла­тья с красиво ниспадающими склад­ками, приводя свекровь в возму­щённое состояние своей "гессен­ской ограниченностью".
   Пока был жив Николай,  Александра Фёдоровна молча сно­сила диктат свекрови. Но после его смерти положение дел мо­ментально изменилось. Аликс мгновенно избавилась от опеки свекрови, везде и во всём принимая собственные решения, а вот с этим Мария Фёдо­ровна смириться не желала.
   - Я уверена, это Элла настраивает Сергея! Это всё она! - по­вторяла Императрица, исступлённо сжимая свои нежные руки в кулаки.
   - Да полноте, Минни! Вы глубоко ошибаетесь, считая, что Элла что-то значит для Сергея, - пренебрежительно сказал Ни­колай Михайло­вич. - Ходят слухи, что Сергей вовсе не уделяет ей внимания и чуть ли не открыто живёт со своим шталмейсте­ром Мартыновым, - про­должил он, выдержав многозначитель­ную паузу.
   - Что ты хотел этим сказать? - спросил Владимир Александ­рович. - Что за вздор?
   - Я лишь повторяю то, о чём давно говорит весь Петербург... Что Сергей известный bougre. Про это долгое время гово­рила вся Мо­сква, пока он там был генерал-губернатором. Зачем де­лать вид, что для тебя это такая новость?
   - Это уж слишком, Бимбо! - взорвался Владимир Александ­рович. Он вскочил с дивана и, не в силах сдержать эмоции, со­рвался на крик. - Как ты смеешь в моём присутствии повторять всякие мерзости о моём брате? Ты, Великий Князь и русский генерал, уподобляешься той черни, которая судачит на кухне, обсуждая своих господ! Я не желаю это слушать!
   Николай Михайлович хотел что-то сказать, но фельдмаршал по­вернулся к Марии Фёдоровне и сдержанно поклонился:
   - Позвольте мне удалиться, Ваше Императорское Величество! Я вынужден откланяться, вместе с Марией Павловной!
   Не дожидаясь позволения, Великий Князь щёлкнул каблу­ками, и быстро вышел из гостиной, громко хлопнув дверью. Ма­рия Павловна неловко попрощалась и засеменила следом. Вечер был окончательно испорчен.
  

Глава 33

   По понедельникам приёмная государственного канцлера все­гда была полна людей самых разных чинов и званий. Рядом с лощёным офицером Генерального Штаба мог сидеть инженер-изобретатель с полусумасшедшими глазами, а бородатый ку­пец-старовер мог увле­чённо общаться с акцизным чиновником, обсуждая последние евро­пейские новости.
   8-е апреля 1896 года не было исключением из правил. Посе­тителей было очень много. Когда адъютант доложил графу Иг­натьеву, что в приёмной дожидается молодой князь Белосель­ский-Белозерский, Николай Павлович приказал его пригла­сить. Он знал, что князь не только принадлежит к древнему роду, происходящему от самого Рю­рика, но и является родным племянником покойного "белого гене­-
   рала" Михаила Дмитрие­вича Скобелева.
   Князь вошёл в кабинет канцлера чётким строевым шагом. Породи­стое благородное лицо, тонкие чёрные усики. Строгая чёрная блуза, туго перетянутая ремнём с револьверной кобурой, сверкающие сапоги со шпорами. На левой согнутой руке - чёр­ная фуражка, на околыше которой зловеще сверкала серебри­стая "адамова голова", ставшая эмблемой Добровольной ох­раны.
   - Ваше Высокопревосходительство! Честь имею явиться, по­ручик...
   - Полноте Вам, князь!- с укоризной сказал канцлер. - Вы ведь в форме Добровольной охраны, так что никаких "Высокопре­восходи­тельств"... Обращайтесь ко мне по имени-отчеству и присаживайтесь. В ногах правды нет, даже в Ваши молодые годы.
   Князь поблагодарил и устроился в кресле. Канцлер при­стально посмотрел на посетителя.
   - Адъютант доложил мне, что Вы весьма настойчиво требо­вали аудиенции. Что привело Вас ко мне?
   - Николай Павлович! Меня привели к Вам обстоятельства чрезвы­чайного характера. Я не могу никому доверить имею­щиеся сведения, кроме Вас либо же Государыни. Я прекрасно понимаю, что своим приходом ставлю себя в весьма сомнитель­ное положение, но честь офицера не позволяет мне умолчать о ставших известными мне об­стоятельствах, которые касаются Высочайших особ.
   - Что Вы имеете в виду? - удивлённо спросил канцлер. - Мне ка­жется, что я знаю всё, что происходит в столице.
   - Николай Павлович! Его Высочество Великий Князь Нико­лай Ми­хайлович распространяет среди посетителей Яхт-клуба сведения, по­рочащие Великого Князя Сергея Александровича! - на едином выдохе произнёс князь.
   - Какие же это сведения? - тихо спросил Игнатьев.
   Князь замешкался от волнения, но потом собрался с духом и выда­вил из себя:
   - Великий Князь Николай Михайлович открыто говорит, что будто бы Сергей Александрович... мужеложец... и что именно поэтому у него и Елизаветы Фёдоровны нет детей...
   Канцлер вскочил как ошпаренный, с несвойственной его воз­расту резвостью буквально выскочил из-за стола. Услышанная новость не могла не вызвать в нём бурю эмоций. Понимая, что это не просто скандал, и что действовать нужно немедленно, граф быстро взял себя в руки.
   - Кто ещё, кроме Вас, слышал подобные непотребные выска­зывания Николая Михайловича? - тихо спросил он. - Кто ещё может подтвер­дить Ваши слова относительно Его Высочества? Вы ведь понимаете всю тяжесть обвинений...
   - Николай Михайлович не только говорит подобное, но он сочинил мерзкое стихотворение про Сергея Александровича. - Князь достал из кармана сложенный вчетверо лист. - Мне слу­чайно попала в руки эта вот бумага, Николай Павлович... Это почерк Великого Князя Николая Михайловича... Никто не знает, что эта бумага у меня. Лакей Яхт-клуба не успел её сжечь и вот теперь...
   Канцлер развернул переданный ему листок с подгорелыми краями и стал внимательно читать. Его лицо побагровело от гнева. Прочитав до конца, граф свернул листок, положил его во внутренний карман сюртука.
   - Какая мерзость! - пробурчал канцлер. - Господи, чтобы предста­витель Императорской Фамилии и писал такую мер­зость... Князь! Вы должны уяснить, что всё, о чём мы говорили - это государственная тайна! И никто, слышите - никто не дол­жен знать о цели Вашего се­годняшнего визита ко мне. Я буду докладывать Государыне, а уж ей предстоит принимать реше­ние, как поступить в данном случае.
   - Слушаюсь, Николай Павлович!
   - Какую должность Вы занимаете ныне? - поинтересовался канцлер.
   - Я начальник первой дружины в столичном штандарте Доб­ро­вольной охраны, - ответил князь.
   - Ага, то есть примерно командир батальона... Своим муже­ствен­ным поступком Вы заслужили повышение... Я бы хотел Вас видеть в штабе Добровольной охраны. Но пока я должен за­няться неот­ложными делами. Я вызову Вас, как только поя­вится потреб­ность.
  

* * *

   Карета быстро домчала канцлера к штабу Петербургского воен­ного округа. В кабинет Великого Князя Сергея Александ­ровича Иг­натьев буквально ворвался. Без доклада, мимо опе­шивших адъютан­тов, которые не решились его останавливать.
   Поняв, что случилось что-то экстраординарное, Великий Князь не
   стал задавать лишних вопросов, а просто предложил гостю кресло. Канцлер достал из кармана злополучный листок со стихотворением и молча передал его в руки Сергея Александ­ровича.
   Великий Князь брезгливо развернул документ и стал читать. Про­читав стихотворение, он в ярости скомкал лист и бросил его на пол. Лицо его, всегда бледное, стало ярко-багровым, кон­чики усов мелко
   задрожали.
   - Как всё это понимать? - закричал Сергей Александрович, под­нявшись из-за стола во весь свой рост. - Кто написал эту га­дость, Ни­колай Павлович? "Наш великий князь Сергей - педе­раст из­вест­ный"!!! Кто посмел оскорбить меня?
   Граф медленно встал из кресла. Выдержав паузу, он тихо спросил:
   - Разве, Ваше Высочество, Вы не узнаёте почерка Его Высо­чества Великого Князя Николая Михайловича?
   - Этого не может быть! Это вздор! Николай никогда не опус­тится до подобной мерзости! Вас ввели в заблуждение, граф!
   Сергей Александрович, всегда спокойный и выдержанный, был вне себя от бешенства. Его красивое лицо перекосилось от ярости.
   - Ваше Императорское Высочество! Я отвечаю за свои слова. Мне очень прискорбно говорить, но Великий Князь Николай Михайлович распространяет в Яхт-клубе сведения относительно Вашего Высоче­ства. Он утверждает, что Вы мужеложец, - тихо, но твёрдо ответил канцлер. - И что именно потому Ваше Высо­чество не имеет детей. Молодой князь Белосельский-Белозер­ский был свидетелем таких не­потребных высказываний Его Вы­сочества. И ежели провести дознание, то таких свидетелей будет ещё немало.
   Сергей Александрович медленно опустился в кресло. Закрыв лицо руками, он воскликнул:
   - Господи! Укрепи меня! Я не могу поверить в то, что мой двою­родный брат оказался способен на такое! Великий Князь, который пи­шет такое непотребство! Это просто немыслимо... Как хорошо, что Саша не дожил до этого дня... В Император­ской семье ещё не было такого скандала!
   Закурив папиросу, Великий Князь немного успокоился.
   - Вы ведь знаете, Николай Павлович, что Господь не дал нам с Эл­лой детей. И мы несём наш тяжкий крест... Но я никогда не мог по­мыслить, что кто-то истолкует это наше горе вот так... Так грязно и мерзко... Николай - он просто воткнул нож мне в сердце. Скажите, Николай Павлович, что делать теперь? Как мне дальше жить и слу­жить, если предают родные?
   - Ваше Высочество! Я уверен, что мы обязаны обо всём со­общить Государыне. Я не имею права вмешиваться в дела Им­ператорской Фамилии, но я считаю, что Государыня может по­влиять на Великого Князя Николая Михайловича. Нужно неза­медлительно пресечь все эти мерзкие сплетни, остановить Нико­лая Михайловича, иначе поток слу­хов просто захлестнёт Петер­бург. Можем ли мы терпеть такое поло­жение в наше нелёгкое время? Именно сейчас, когда до коронации ос­талось меньше двух месяцев.
   Сергей Александрович молча выкурил несколько папирос, одну за другой. Ароматный табачный дым заполнил кабинет.
   Канцлер видел, как дрожат пальцы Великого Князя, выдавая его переживания. Наконец тот потушил об серебряную пе­пельницу не­докуренную папиросу.
   - Вы правы, Николай Павлович! Абсолютно правы, к сожале­нию. Я не могу, не имею права оставлять всё это без последст­вий. А потому мы сейчас же едем в Зимний. Промедление - смерти подобно!
   Подняв с ковра скомканный листок, Сергей Александрович акку­ратно разгладил его, снова перечитал, а затем положил в кожаную папку.
   - Видит Бог, я не хотел этого, - тихо сказал он. - Памятью не­забвен­ного Саши клянусь... Николай не оставил мне выбора. После той пе­чальной истории, когда Николай Константинович похитил бриллианты Александры Иосифовны и был объявлен душевнобольным, ещё не было более мерзкой ситуации в цар­ской семье.
   - Ваше Высочество! Я считаю, что крайне необходимо, чтобы поли­ция срочным образом собрала сведения о всех лицах, кото­рые явля­ются мужеложцами. Тем паче, что очень многие из них даже не скры­вают свой порок. И, не взирая на чины и звания, не взирая на положе­ние в обществе, применить к ним всю тяжесть закона. Такие жёсткие меры выбьют почву из-под ног сплетни­ков. Никто не сможет тогда упрекнуть власти, что мы потакаем пороку мужеложцев.
   - У Вас есть конкретные фамилии на примете? Боюсь, что мо­гут быть задеты весьма знатные особы. Скандалов не избежать, будут жа­-
   лобы...
   - Зачем же далеко ходить, Ваше Высочество! Думаю, что личность князя Мещерского известна всем. В том числе и поли­ции. Многие ещё помнят ту неприличную историю между Мещерским и графом Келлером вокруг молодого трубача в 1887 году. Келлер мешал тру­бачу встречаться с Мещерским, и князь выну­дил Келлера подать в от­ставку, используя свои об­ширные придворные связи. Проведённое то­гда по приказу Ва­шего покойного батюшки рас­следование установило, что Ме­щерский находился в порочной связи с трубачом.
   - Господи, сколько же этой скверны у нас развелось? Им что, жен­щин не хватает?
   - Думаю, что немало их развелось... Увы, Ваше Высочество, но придётся заняться очисткой русского общества от этой скверны. По­томки нас не простят, ежели мы позволим испога­нить Русь.
  

* * *

   В Зимний дворец ехали молча. Предстоящий разговор с царицей был не просто неприятным, он был за гранью всех норм при­личия. Обсуждать с Императрицей всю ту грязь, о ко­торой в прилич­ном обществе не принято даже вспоминать?
   Александра Фёдоровна приняла Великого Князя и канцлера без промедления. Несмотря на плохое самочувствие, она была привет­лива, и начала разговор с напоминания, что сегодня ис­полнилось два года с момента её помолвки с милым Ники.
   За прошедший год нахождения у власти Императрица не из­мени­лась внешне. Всё та же прекрасная молодая женщина с ярко-синими глазами. Царственная осанка, правильные черты лица, изящная по­ходка, грация, большой ум, огромная начитан­ность и образованность, прекрасная память и сердечная доброта. Лишь чрезмерная бледность была последствием того, что Аликс редко бывала на свежем воздухе.
   Внутренне же Императрица была увлечена одной мыслью - взять на себя крест Екатерины Великой, укрепить государство и искоренить
   крамолу.
   На ходу осваивая ремесло управления огромной страной, она не прекращала учиться. Своим докладчикам царица ставила мно­жество определённых и весьма дельных вопросов, касаю­щихся самого суще­ства предмета, причём входила во все детали и в заключение давала столь же властные, сколь точные указа­ния.
   Пятичасовой чай, поданный к столу, оказался весьма кстати. Видя, что Великий Князь не знает, с чего начать разговор, канц­лер решился. Отставив чашку, он обратился к Императрице.
   - Ваше Величество! Его Высочество из чувства деликатности про­сил меня доложить о чрезвычайном происшествии, которое напрямую касается как Императорской Фамилии, так и всего го­сударства.
   - Что произошло, граф? Вы меня пугаете.
   Императрица пристально посмотрела на Сергея Александро­вича, но тот отвёл глаза.
   Игнатьев продолжил:
   - Его Императорское Высочество Великий Князь Николай Михай­лович распространяет в Яхт-клубе пасквили в отношении Сергея Александровича.
   - Что это за пасквили, позвольте узнать?
   - Николай Михайлович во всеуслышание обвиняет Сергея Алексан­дровича... в содомии... Мало того, он распространяет богомерзкие стихи, вероятно, сочинённые им самим... Ваше Ве­личество, мне пе­редали один из экземпляров, написанный почерком Николая Михай­ловича, что исключает всякие сомне­ния в его непричастности к этой грязной истории.
   Сергей Александрович раскрыл папку, достал злополучный лист, развернул его и молча передал Императрице. Сам же встал из кресла и подошёл к окну, чтобы не было видно его лица. Прочитав содержи­мое, Аликс покраснела и брезгливо отбросила листок.
   - Что это такое?
   - Это те самые мерзкие стихи, которые собственноручно за­писаны Его Высочеством Николаем Михайловичем. Этот листок мне передал молодой князь Белосельский-Белозерский.
   - Николай Павлович! Посоветуйте, как мне поступить, Вы ведь мой канцлер...
   - Ваше Императорское Величество! Я не вправе вмешиваться в де-
   ла Императорского Дома. И если бы речь шла о женитьбе или же о хищении бриллиантов, как в случае с Великим Князем Николаем Кон­стантиновичем, я бы умыл руки. Но в данном слу­чае, боюсь, речь идёт о совершении государственного преступ­ления. Сергей Александрович не просто Главнокомандующий, он председатель Комитета Государст­венной Обороны, и подоб­ная клевета в отношении его должна быть наказуема. Пред­ставьте себе, Ваше Величество, чтобы было, если та­кой просту­пок до­пустил не Великий Князь Николай Михайлович, а любой другой генерал русской армии...
   О чём-то задумавшись, Александра Фёдоровна вызвала де­журного флигель-адъютанта.
   - Срочно пригласите ко мне генерала Ширинкина, - прика­зала она.
   Когда флигель-адъютант вышел за дверь, Сергей Александ­рович встревожено посмотрел на Аликс и недоумённо спросил:
   - Начальника дворцовой полиции?
   - Да, именно начальника дворцовой полиции. А кого же ещё, ежели речь идёт о преступлении? Если Николай Михайлович занимается рас­пространением этой мерзости, я прикажу Ширин­кину произвести обыск.
   - Но ведь это же невиданный скандал! Что скажет дядя Миша после обыска в его дворце? Он будет оскорблён до глу­бины души. Да и ка­кой смысл в таком обыске? Право, не знаю, стоит ли идти на такой шаг...
   Граф Игнатьев не вмешивался в разговор, понимая, что сей­час лучше промолчать, предоставив тяжесть принятия решения Императ­рице. Всё-таки обыск во дворце Великого Князя Ми­хаила Николае­вича - событие экстраординарное, и последствия могут быть самые не­ожиданные.
   Александра Фёдоровна тяжело встала с кресла. Лицо, изна­чально приветливое, стало строгим и даже жестоким.
   "Господи, она ведь ещё так молода, - подумал канцлер. - Ей бы на балах танцевать, а она уже успела потерять мужа и взва­лить на свои хрупкие плечи всю Империю".
   Аликс взяла со стола листок и ещё раз перечитала стихотво­рение.
   Потом обратилась к Сергею Александровичу:
   - Утром у меня был с докладом министр внутренних дел. Ил­ларион Иванович сообщил мне, что вчера в Аничковом моя свекровь высказы­вала недовольство тем, что я приглашаю на коронацию княгиню Юрь­евскую. Там же был Владимир Алек­сандрович с женой и детьми. Там же был Николай Михайлович. Собираются у меня за спиной и плетут свои интриги... Мне на­доело их пустое зубоскальство!
   Последнюю фразу сказала с каким-то надрывом. Остановила при­стальный взгляд на графе Игнатьеве.
   - Скажите, Николай Павлович, неужели я должна терпеть, чтобы мои подданные, пусть это даже будут мои родственники, плели ин­триги против меня? Вы ведь понимаете, что если Ни­колай Михайло­вич собственноручно пишет такие гадости, то возможно, что такие же записи могут быть в его домашних бу­магах, в дневнике или в письмах.
   - Да, Ваше Величество, этого нельзя исключить. Но я согла­сен с Сергеем Александровичем, что обыск во дворце вызовет скандал, и, чтобы хоть как то сгладить ситуацию, желательно делать это без лишней огласки.
   - Именно потому я приглашаю завтра к девяти часам в Зим­ний Ми­хаила Николаевича со всеми сыновьями. И пока мы бу­дем слушать, что скажет в своё оправдание Николай Михайло­вич, дворцовая поли­ция произведёт обыск. Исключительно в его покоях...
  

Глава 34

  
   Генерал-фельдцейхмейстер прибыл в Зимний дворец в сопро­вожде­нии трёх сыновей за полчаса до назначенного времени. Встретивший их у Салтыковского подъезда дежурный флигель-адъютант пригласил пройти в библиотеку и там ожидать Импе­ратрицу.
   Все четверо были в парадных мундирах, одетых по настоя­нию Ми­хаила Николаевича, который твёрдо заявил сыновьям, что раз в при­глашении не было сказано о форме одежды, то к Импе­ратрице над­лежит яв­ляться при полном параде.
   Причина столь неожиданного вызова всего семейства была непо­нятна. И если Великий Князь Михаил Николаевич сми­ренно ожидал аудиенции, то его сыновья терялись в догадках, не же­лая, однако, вы-
   давать своё волнение.
   Сергей Михайлович, высокий красавец с щегольскими тон­кими усиками и бородкой, в мундире поручика гвардейской конной ар­тиллерии, стоял с безразличным видом, разглядывая монументальный готический камин, украшенный изображениями грифонов и львов.
   Георгий Михайлович, человек богатырского сложения, почти двух­метрового роста, нервно теребил наконечник аксельбанта. Он был известен кротким нравом и страстью к нумизматике, и хотя чис­лился командиром эскадрона Лейб-Гвардии Уланского полка, основ­ную часть времени посвящал управлению Русским музеем.
   Николай Михайлович, не подозревающий о собравшихся над его головой тучах, был в прекрасном расположении духа, вни­мательно огля­дывал новые книжные шкафы, лестницу, декори­рованную сти­лизованной под готику резьбой мебель. Потолок из орехового дерева, панно тиснёной золочёной кожи, ажурные пе­реплёты высоких окон - всё это было сделано совсем недавно по эскизам, утверждённым по­койным Николаем Вторым.
   Ровно в 9 часов дверь в библиотеку распахнулась и стреми­тельным шагом зашла Императрица. За ней следовали Великий Князь Сергей Александрович, граф Игнатьев и граф Воронцов-Дашков. Великий Князь Александр Михайлович вошёл послед­ним, смущённо, даже как-то виновато, пряча глаза от отца и братьев.
   Отрывисто поздоровавшись, Александра Фёдоровна заняла место во главе стола и пригласила всех присаживаться. Ничего не поясняя, она обратилась к министру внутренних дел:
   - Илларион Иванович! Начинайте...
   Граф Воронцов-Дашков раскрыл коричневую кожаную папку, ос­торожно извлёк оттуда лист бумаги с обожжёнными краями. Положив этот лист на стол перед Николаем Михайлови­чем, спросил мяг­ким, но настойчивым голосом:
   - Ваше Императорское Высочество! Ознакомьтесь и скажите, Вами ли написано сие?
   Мельком взглянув на лист и узнав собственный почерк, Ни­колай Михайлович на несколько секунд стушевался. Лицо вспыхнуло яркой краской. Быстро взяв себя в руки, он перешёл в контратаку:
   - По какому праву, граф, Вы подвергаете меня столь унизи­тельному допросу? Вы забываетесь, граф, разговаривая с членом Император­-ского Дома!
   - По праву, данному мне моей должностью, Ваше Высоче­ство, и по Высочайшему повелению! Я вынужден повторить во­прос, Ваше Императорское Высочество, Вами ли написано дан­ное сочине­ние?
   Николай Михайлович вскочил со стула и повернулся в сто­рону Императрицы:
   - Что здесь происходит? Почему меня допрашивают, как ка­кого-то злоумышленника? Я отказываюсь участвовать в этом судилище!
   Великий Князь сорвался на крик, но Императрица не подда­лась его яростному напору. Она выдержала паузу, после чего негромко произ­несла, пристально глядя на Николая Михайло­вича:
   - Вы забываетесь, Ваше Высочество, пытаясь ставить мне свои ус­-ловия. Я при­казываю дать ответ, Вами ли написано это мерзкое сочи­нение, и кто его автор. У меня есть верные сведе­ния, что Ваше Высоче­ство распространяет в Яхт-клубе клевету на Великого Князя Сергея Александровича, обвиняя его в содо­мии. А в этом мерз­ком со­чинении содер­жится прямое оскорбление Сергея Алек­сандровича. Потому я повторю вопрос...
   Голос Александры Фёдоровны звучал сухо и официально, не до­пуская никакой родственности. Всем своим видом она пока­зывала, что сегодня она не "Аликс", а "Её Величество".
   Михаил Николаевич, который уже прочитал сочинение сына, не смог сдержаться. Надвое расчёсанная седая борода фельд­маршала за­тряслась от возмущения.
   - Как ты мог написать такую мерзость? Ведь это твой почерк, без всякого сомнения! - голос фельдмаршала гремел с такой си­лой, что Императрице хотелось закрыть уши.
   Николай Михайлович молча опустил голову, уткнув глаза в сто­лешницу. Повисла тягостная тишина. Но фельдмаршал не успокаи­вался.
   - Мальчишка! Ты опозорил нашу семью! - гремел голос Ми­хаила Николаевича. - Ты забыл, как тебя перевели из кавалер­гардов?
   В своё время эта история получила широкую огласку. Бу­дучи офи­цером Кавалергардского полка Николай Михайлович не мог удер­жаться от разного рода интриг частного характера, вследст­вие чего офицеры полка отказались подавать ему руку. Любого иного офицера в такой ситуации несомненно удалили бы со службы, но Великого Князя просто "сослали" на Кавказ, дав в командование гренадерский
   полк.
   - Что же Вы молчите? - вкрадчиво спросила Александра Фё­до­ровна. - Ваше Высочество не желает отвечать за свои деяния?
   - Я не буду отвечать на вопросы, пока я не узнаю, каким об­разом эта бумага оказалась в папке министра внутренних дел!
   Прекрасное лицо Императрицы побледнело, губы сжались в одну тон­кую линию, мелкая дрожь волной пробежала по щеке, выдавая сильное волнение. Немного успокоившись, она произ­несла:
   - Кто боится меня, не глядит мне в глаза, а все, кто замыш­ляет не­доброе - не любят меня... Хорошие же люди, честно и чис­то­сердечно преданные престолу, любят меня. Ваше Высо­чество прячет глаза и не желает отвечать. Это заставляет меня предпо­ложить, что Вы являетесь автором этой мерзости. Не вы­нуж­дайте меня поместить Вас под арест.
   - Я не помню точно, где я переписал это стихотворение, - по­никшим голосом ответил Николай Михайлович. - Кто-то подсу­нул мне его в Яхт-клубе... Я тогда слишком много выпил вина... Не могу же я помнить каждую мелочь!
   Лицо Великого Князя побагровело, на лбу появились ка­пельки пота. Куда девался тот надменно-ироничный барин, ко­торый мог себе по­зволить принимать офицеров в нижнем белье - бук­вально в ночной рубахе и кальсонах - и с толстой кручёной папиросой в руках?
   Сергей Александрович молча сидел в стороне, не вмешива­ясь в разго­вор. Ему было стыдно и больно, что приходится за­ниматься по­добным дознанием. Но простить двоюродному брату допущенную мерзость он не мог. Обида рвала его душу острыми когтями.
   Воцарившуюся в библиотеке тишину нарушил вошедший фли­гель-адъютант, который что-то сказал Императрице на ухо. Она вышла и вернулась примерно через двадцать минут, держа в руке толстую тетрадь в чёрной кожаной обложке. Было за­метно, что прекрасные синие глаза горят яростью. За­няв своё кресло, Александра Фёдоровна открыла тетрадь на странице, отмеченной закладкой.
   - Я желаю, - негромко сказала она, - чтобы все услышали, что же Великий Князь Николай Михайлович излагает в своём дневнике. Ка­кими словами он отзывается не только о своих родст­венниках, но и об особе русской Императрицы.
   Николай Михайлович встрепенулся:
   - Откуда у Вас мой дневник, Ваше Величество? Это ведь не­позво­-
   лительно!
   - Из дворца, Ваше Высочество... Из дворца, где полиция произ­вела обыск в Ваших покоях. Генерал Ширинкин доставил мне его и я уже заметила много интересного... Вы заявили, что переписали мерз­кое стихотворение в Яхт-клубе... Но, я вижу, что в Вашем дневнике оно записано ещё в декабре прошлого года, когда Вы были в Тифлисе. Вы солгали, Ваше Высочество, солгали мне, Вашей царице. И теперь нет никаких сомнений в том, что авторство этого богомерзкого сочи­нения принадлежит именно Вам!
   - Какой позор, - выдавил из себя Михаил Николаевич. - Ка­кой позор для нашей семьи...
   - Я позволю себе зачитать, что написал Николай Михайлович в сво-
   ём дневнике на второй день после рождения Цесаревны, - продол­жила Императрица. - "Ну и дела. Только что получил со­обще­ние, что Алек­сандра Феодоровна разрешилась дочерью. Что же те­перь бу­дет? Захватит престол, который ей не при­надлежит? Она торже­ствует, но надолго ли эта гес­сенская стерва удержит власть?!"
   Аликс многозначительно умолкла, пристально глядя на Ни­колая Михайловича.
   - Ну что же, - оживился хозяин дневника. - Раз Ваше Вели­чество не чурается того, чтобы натравливать полицейских ищеек на членов Императорской Фамилии, то Вам следует знать, что думают и говорят Ваши подданные.
   - А вот и совсем свежие записи, - Александра Фёдоровна пе­релист­нула дневник. - "Об­ходительность не в природе царицы. Она с боль­шим трудом выжи­мает слова, всем своим видом по­казывая своё пре­небрежение. Гессенка от природы явно нерас­положена к роду чело­веческому. Откуда у неё такое огульное недове­рие к людям? Но это и хорошо, ибо вследствие своей замкнутости она лишена всякого оре­ола популярности. Алек­сандра Феодоровна - это лишь ходячий порт­рет. Её обхожде­ние есть лишь отбыва­ние официальной повинности. Из неё ничего не излуча­ется."
   В глазах Николай Михайловича засверкали молнии. Великий Князь гордо поднял голову, пристально глядя на Императрицу.
   - La societe vous deteste! - перешёл он на французский. - Своими
   поистине безумными распоряжениями Вы толкаете Рос­сию в револю­-цию!!! У России нет иного пути, как путь евро­пейский, путь парла­ментаризма! И если бездумные правители будут противиться этому пути, Россию ждут кровавые пере­мены!
   Императрица натянуто улыбнулась, закрыла дневник и отве­тила:
   - Я прекрасно знаю, что существуют дурные люди. Они и при дворе
   существуют. Почему они меня ненавидят? Потому, что им известно, что у меня сильная воля и что когда я убеж­дена в пра­воте чего-нибудь, то я не меняю мнения, и это невы­носимо для них.
   - Вы утопили в крови Финляндию, Ваше Величество! С Вашего со­изволения были расстреляны несчастные студенты! С Вашего соизво­ления начались гонения на евреев! - голос Вели­кого Князя зву­чал об­личающе, в то же время затравленно, как у пойманного на горя­чем преступника. - Я не могу понять, как можно было устроить такое по­зорное гонение на Ротшильдов, если Россия на протяжении десяти­летий пользовалась еврей­скими деньгами! Именно Вы, Ваше Величе­ство, превратили Россию в кровавую азиатскую деспотию! Но ежели Вас прель­щает участь Марии-Антуанетты, то зачем же Вы ведёте всех нас в пропасть? Скажите, зачем Вы упорно тянете нас всех, всех, на эшафот?
   - Вы абсолютно не правы, упрекая меня в излишней жестоко­сти. Жестокость была вызвана крайней необходимостью, и ежели Вы этого не понимаете, тем хуже для Вас. Миновало время великой снисходи­тельности и мягкости - те­перь царство воли и мощи! Мои подданные будут принуж­дены склониться и слу­шаться моих приказов! Я научу всех повиновению. Смысл этого слова для многих моих подданных чужд: они просто изба­лованы доб­ро­той и всепрощением!
   Слова Императрицы звучали громко, чётко и отрывисто, как ружей­ные выстрелы, не оставляя у присутствующих никаких сомне­ний в том, что она высказывает свои самые тайные, самые сокровенные мысли.
   Николай Михайлович, припёртый к стенке, был на грани ис­терики, он решился идти до конца и высказать всё, что наки­пело на душе за прошедший год.
   - Вы не понимаете, Аликс, что ныне на дворе конец девятна­дцатого века, и что управлять Россией, как то делали в своё время кровавые маньяки Иоанн Грозный или Пётр Великий - уже не получится! Кнуты, виселицы, четвертования, плаха и то­пор - это всё уже в про­шлом!!! России нужно переходить на ев­ропейский путь развития, а Вы с графом Игнатьевым тянете её в мрач­ное Средневековье! Неужели кого-то так прельщают лавры Малюты Скуратова? - голос Великого Князя сорвался на крик. - Да пой­мите же, что в России Вы всегда бу­дете лишь немкой из захуда­лого Гессен-Дармштадта, и что Вы никогда не сможете завое­вать любовь русского народа!!! Вы всех нас погубите, и Россию и нашу семью!!!
   - Я не собираюсь с Вами препираться, - презрительно отве­тила Аликс. - Я искренне люблю Россию и люблю всех моих поддан­ных. Но Россия - это не республиканская Франция, кото­рая запятнала себя, отправив на гильотину несчастного Людо­вика. России нужен не пар­ламент, а кнут и железная рука, ка­рающая и направ­ляющая... Мне весьма жаль, что Вашему Вы­сочеству не дано этого понять. Вы, веро­ятно, позабыли, как за­кончил свои дни подлый изменник Philippe EgalitИ, кото­рый голосовал в Конвенте за предание короля казни. Пусть каждому воздастся по заслугам его...
   Императрица встала, давая всем понять, что больше говорить не о чем. Направившись к двери, она на мгновение остановилась и оберну­лась к Николаю Михайловичу:
   - А что касается ненавист­ного Вам Гессена, то я напомню, что An­halt-Zerbst был ещё меньше... А пока что я велю помес­тить Вас под арест в Зимнем дворце. Настоятельно реко­мендую Ва­шему Высоче­ству вспом­нить, кто ещё в Яхт-клубе был ознаком­лен с этим вот мерз­ким сочинением, кому Вы вы­сказывали кле­вету относительно Сергея Александровича. Я хочу, чтобы спи­сок этих лиц Вы составили собст­венноручно. Собственноручно! А я ознакомлюсь с этим списком, по­сле чего каждый получит то, что заслужил!
  

* * *

   Вечером того же дня фельдъегерь доставил Великому Князю Ми­хаилу Николаевичу пакет из Зимнего дворца. Распечатав его, фельд­маршал об­наружил несколько документов за подписью Императрицы.
   Первый Высочайший указ касался Великого Князя Михаила Ми­-
   хайловича, ко­торому в 1891 году покойный Александр III после же­нитьбы на графине Меренберг запретил въезд в Рос­сию. Он посе­лился на юге Франции и жил в Каннах на вилле с кавказским назва­нием "Казбек".
   Александра Фёдоровна не только признала морганатический брак Великого Князя и вернула его на службу, но и сняла опеку с его имуще­ства. Она милостиво пожаловала Михаила Михай­ловича чином полков­ника и званием флигель-адъютанта, назна­чила вновь ше­фом 49-го Брестского полка и 4-й батареи Гвар­дейской конно-артилле­рий­ской бригады.
   Второй указ касался супруги и малолетних дочерей Вели­кого Князя, которые причислялись к Императорской Фамилии. Внучка Александра Сергеевича Пушкина графиня Софья де Торби стала Свет­лейшей княги­ней Романовской с титулом "Вы­сочества", а две её дочки стали Светлейшими княжнами с титу­лом "Светлости".
   Был в пакете и приятный сюрприз для Георгия Михайловича и Сергея Ми­хайловича, которым Императрица прислала полков­ничьи погоны и Высочайшие приказы о производстве.
   Свежеиспечённые полковники не скрывали ликования, а вот Ми­хаил Николаевич был обескуражен. Он понимал, что Им­пе­ратрица та­ким образом выказывает своё расположение его се­мье, но чтобы из поручиков и сразу в полковники? Русская ар­мия та­кого моментального взлёта ещё не знала. А если и знала, то разве что во вре­мена Ека­те­рины Великой...
  
  
  
   Форменная одежда студентов Института инженеров путей сообщения Импера­то-ра Александра I.
   Брилевич Александр Васильевич, полковник. Начальник штаба 2-й Гвардей­ской пехотной дивизии (1890).
   191 см.
   Никитин Пётр Васильевич, действительный статский советник. Ординар­ный профес­сор классической филологии (1886). Ректор Императорского Санкт-Пе­тер­бург­ского университета (1890). Эстраординарный академик Импе­раторской Акаде­мии наук.
   Церемония целования руки Императрицы.
   Договор, заключённый между Японской Империей и Империей Цин 5-го апреля 1895 года в городе Симоносеки. Китай признавал самостоятельность вассальной Ко­реи; передавал Японии навечно Формозу, Пескадорские острова и Ляодунский полу­остров; упла­чивал контрибуцию в 200 миллионов лян; от­крывал для японской тор­говли четыре порта: Шаши, Чунцин, Сучжоу и Хан­чжоу; отдавал под временную ок­купацию Вэйхайвэй; предоставлял японцам право строительства промышленных предприятий в Китае и ввоза туда про­мышленного оборудования.
   Причиной для начавшегося в 1893 году восстания стало наступившее после заключе­ния неравноправного японо-корейского Канхва­ского договора 1876 года за­силье в Корее японской дешёвой промышленной продукции, разоряв­шей местных го­родских ре­месленников.
  
   И-Хянг (Ли-Хи), 26-й король династии Чао-сянь. Храмовое имя - Качжон.
  
   Вебер Карл Иванович (Карл Фридрих Теодор), статский советник. С 1885 г. пове­ренный в делах в Корее. С 1888 г. также генеральный консул в Сеуле.
  
   Виконт Миура Горо, генерал-лейтенант. С 1890 г. член Палаты пэров. С 1895 г. посланник в Корее.
   6-е января.
  
   Лобко Павел Львович, генерал-лейтенант (1889). В 1881 г. управ­ляющий делами Военно-учёного комитета Главного штаба. В 1881-1884 гг. помощник начальника, а с 1884 г. начальник Кан­целярии Военного министерства.
  
   Проценко Александр Петрович, генерал-лейтенант. С 1891 г. заведую­щий Азиат­ской частью Главного штаба.
   Чихачёв Николай Матвеевич, адмирал, генерал-адъютант. С 1884 г. началь­ник Глав­ного Морского штаба. С 1888 г. управляющий Мор­ским министерст­вом.
  
   Кремер Иоанн-Фридрих-Оскар Карлович, вице-адмирал, генерал-адъютант. С 1888 г. начальник Главного Морского штаба.
  
   Казнаков Николай Иванович, вице-адмирал. С 1893 г. главный командир Крон­ш-тадтского порта и во­енный губернатор Кронштадта.
   Вогак Константин Ипполитович, Генерального Штаба подполковник. С 1892 г. военный агент в Китае и Японии.
   Кази Михаил Ильич, капитан 1 ранга. С 1893 г. председатель Комиссии по разви­тию в России судоходства и торговли. Председатель Императорского Русского тех­нического общества (1894).
   Ломен Николай Николаевич, контр-адмирал. В 1892-1893 гг. заведо­вал во­енно-мор­ским учёным отделом Главного Морского штаба. С 1893 г. флаг-ка­питан Его Импе­раторского Величества.
   Дубасов Фёдор Васильевич, контр-адмирал. С 1891 г. командир броне­носца "Пётр Великий". С 1892 г. военно-морской агент в Берлине.
  
   Лихачёв Иван Фёдорович, вице-адмирал. Начальник Практической эскадры броне­носных кораблей на Балтий­ском море (1863). Военно-морской агент в Лондоне и Па­риже (1867). С 1883 г. в отставке.
   Шереметев Сергей Алексеевич, генерал от кавалерии, генерал-адъю­тант. С 1890 г. командующий войсками Кавказского военного округа, наказной вой­сковой атаман Кавказских казачьих войск, главноначальствую­щий граждан­ской частью на Кавказе.
   Мехелин  Леопольд Генрих Станислав, профессор государственного права Гель­сингфорсского университета. Депутат финляндского Сейма. В 1882-1890 гг. сенатор Императорского Финлянд­ского Сената.
   Шауман Фёдор Оскарович, генерал-майор. С 1894 г. губернатор Ваза­ской губер­нии.
  
   (финск.) "январского манифеста".
   Орлов Александр Афиногенович, ротмистр Лейб-Гвардии Гусарского полка.
   Черевин Пётр Александрович, генерал-лейтенант, генерал-адъютант. Главный на-чальник Охраны Его Величества (1881). Дежурный генерал при Особе Его Величе­ства (1894).
   Герб Санкт-Петербурга.
  
   Ден Вольдемар Александрович, генерал-лейтенант. С 1891 г. ми­нистр статс-секре­тарь Великого Княжества Финляндского.
   Прокопе Виктор Борисович, генерал-лейтенант. С 1888 г. сенатор Император­ского Финляндского се­ната. С 1891 г. товарищ министра статс-секретаря Великого Княже­ства Фин­ляндского.
  
   Тудер Стен-Карл Иванович, действительный статский советник, шталмей­стер. С 1889 г. сенатор. Вице-председатель Хозяйственного департамента Им­ператорского Финляндского Сената (1891).
   Барон Пальмен Филипп Иванович, статский советник. Прокурор Император­ского Финляндского Сената (1871). Вице-председатель Судебного департамента Импера­тор-ского Финляндского Сената (1877).
  
   Нюберг Карл Августович, сенатор Императорского Финляндского Сената, началь­ник Экспедиции юстиции Хозяйственного департамента (1892).
  
   (швед.) Общее Уложение Шведского королевства, принято в 1734 г.
   Ернефельт Александр Густавович, генерал-лейтенант. С 1894 г. сенатор Император­ского Фин­ляндского Се­ната и начальник милиционной экспедиции Хозяй­ственного де­партамента.
  
   Барон фон Тройль Густав Самуилович, сенатор Императорского Финлянд­ского Сената, начальник Экспедиции сельского хозяйства (1891).
  
   Гончаров Степан Осипович, генерал-лейтенант. Помощник генерал-губер-на­тора Финляндии и командующего войсками Финляндского военного округа (1893).
   Алексеев Константин Михайлович, полковник. Командир 1-го Фин­лянд­ского стрел­кового полка (1892).
   Энеберг Вольдемар Иванович, сенатор Императорского Финляндского Се­ната, начальник Гражданской экспедиции (1893).
   (финск.) Позор ! Позор!
   (финск.) "Русские свиньи! Убирайтесь в Мос­ковию!"
  
   (финск.) "Царица Алек­сандра! Сле­дующая бомба - для тебя!"
  
   Барон Каульбарс Николай Васильевич, генерал-лейтенант. С 1891 г. началь­ник штаба Фин­ляндского военного округа.
   Барон Рамзай Георгий Эдуардович, генерал-лейтенант. Командир Лейб-Гвардии 3-го Стрелкового Финского ба­тальона (1874). Командир Лейб-Гвар­дии Семёновского полка (1877), начальник Финских войск (1880).
  
   Барон Моландер Герман Адольфович, тайный советник. Сенатор Император­ского Финляндского Сената, начальник Финансовой экспедиции (1885).
  
   Игнациус Карл Иванович, сенатор Императорского Финляндского Сената, началь­ник Камерной экспедиции (1885).
   11,56 миллиметров.
   Пенский Владимир Васильевич, генерал-майор. С 1890 г. командир Лейб-Гвар­дии Семёновского полка.
  
   Палин Ялмар Карлович, генерал-майор. Начальник штаба по части Фин­ских войск при Финляндском генерал-губернаторе (1877). Губернатор Ню­ланд­ской губер­нии (1888).
   Де-Понт Карстен Карлович, полковник. Флигель-адъютант. С 1895 г. коман­дир Лейб-Гвардии 3-го Стрелкового Финского батальона.
  
   Перлик Пётр Тимофеевич, генерал-лейтенант. Начальник штаба Казанского воен­ного округа (1887-1889), на­чальник штаба Кавказского воен­ного округа (1889).
   Гриппенберг Аксель Севастьянович, генерал-лейтенант. С 1889 г. губерна­тор Вы­боргской губернии.
   Мальгрен Андрей Иванович, экстраординарный профессор зоологии в Импе­ратор­ском Александровском университете (1865). Губернатор Улеа­борг­ской губер­нии (1889).
  
   Споре Вальфред Оттонович, действительный статский советник. Губерна­тор Санкт-Михельской губернии (1888).
  
   Бэм Эдвард Васильевич, статский советник. С 1883 г. служил в Финлянд­ской пас-портной экспедиции. Губернатор Тавастгусской губернии (1895).
   Стрельбицкий Иван Иванович, полковник. Штаб-офи­цер при управлении 2-й Вос­точно-Сибирской стрелковой бригады (1891), во­енный агент в Сеуле (1896).
   Карнеев Владимир Петрович, полковник. Штаб-офицер для особых поруче­ний при командующем войсками Приамурского военного округа (1893).
   Заложен в 1861 г. как броненосная плавучая батарея. Вступил в строй в эксплуата­цию в 1863 г. С 1892 г. броненосец береговой обороны.
  
   Заложен в 1861 г. как канонерская лодка. Вступил в строй в 1862 г. С 1892 г. кано­нерская лодка береговой обороны.
  
   (англ.) Британский Королевский флот.
   Грулёв Михаил Владимирович, капитан. Стар­ший адъютант военной канцеля­рии при военном губернаторе Приморской об­ласти (1892). Старший адъютант штаба войск Ферганской области (1895).
   Князь Ухтомский Эспер Эсперович, камер-юнкер. Состоял при Министер­стве внутренних дел.
  
   Алексеев Кир Алексеевич, статский советник. Правитель канцелярии депар­та­мента таможенных сборов Министерства финансов (1886).
  
   Путята Дмитрий Васильевич, полковник. Помощ­ник заведующего Азиат­ской ча­стью Главного штаба (1886). Военный агент в Китае (1886). Старший делопроизводи­тель канцелярии Военно-учёного комитета (1892).
   96 человек.
   Левицкий Николай Васильевич, генерал-лейтенант. С 1892 г. Главный ин­спектор по пересылке арестантов.
   Куломзин Анатолий Николаевич, действительный тайный советник. Управ­ляю­щий делами Комитета министров (1883), управляющий делами Комитета Сибирской же­лезной дороги (1893). Гофмейстер, статс-секретарь.
   Гессе Пётр Павлович, генерал-майор. Комендант Императорской Главной Квар­тиры (1888). С 1896 г. двор­цовый комендант.
   Товарищество Никольской мануфактуры "Саввы Морозова сын и К®".
  
   Чаеторговое предприятие. "А. Губкина наследник А. Г. Кузнецов и К®".
  
   Сибиряков Александр Михайлович, купец 1-й гильдии. Совладелец "При­брежно-Витимской золотопромышленной компании", "Компании промыш­ленности в различ­ных местах Восточной Сибири", "Компании Ленско-Витим­ского пароходства", Алек­сандро-Невского стеклоделательного завода, "Ан­гарского пароходства", "Амурского общества пароходства и торговли".
   Му?рман - берег Баренцевого моря от норвежской границы до мыса Святой Нос.
  
   Савримович Болеслав Устинович, коллежский советник. Начальник техниче­ского отдела Управления по сооружению Сибирской железной дороги (1893). Руководитель партии изысканий для Амурской железной дороги (1894).
   Кривошеин Александр Ва­сильевич, надворный совет­ник. С 1891 г. и. д. дело­произ­водителя Земского отдела МВД, в 1892 г. утверждён в этой должно­сти.
   Ширина колеи равна 5 футов - 1524 мм.
   Воронцова Ксения Антоновна.
  
   Орчи Мария-Анна. 
  
   Князь Оболенский Николай Дмитриевич, ротмистр Лейб-Гвардии Конного полка. Флигель-адъютант (1890).
   (франц.) лжец-паша.
  
   (франц.) король лжи.
  
   Светлейшая княжна Ливен Елена Александровна, фрейлина Высочайшего Двора. Начальница Малолетнего отделения Московского Сиротского Инсти­тута Императора Николая I (1880), затем начальница Московского Елизаветинского института благо­родных девиц, Смольного института благородных девиц (1895).
  
   Рас Маконен Уольдэ-Микаэль, губернатор Харарской провинции (1887). Двоюрод­ный брат негуса Менелика II.
   Макаров Степан Осипович, контр-адмирал. Командующий эскадрой в Среди­зем­ном море (1894).
  
   Данилевский Михаил Александрович, капитан 2 ранга. Командир канонер­ской лодки "Запорожец" (1895).
   Графиня Игнатьева Мария Ивановна (урожденная Мальцова), кавалерствен­ная дама Император­ского ордена Святой великомученицы Екатерины.
  
   Князь Абамелек-Лазарев Семён Семёнович, коллежский советник, в должно­сти шталмейстера (1893). С 1888 г. управляю­щий Чёрмозского частно­владельческого гор­ного округа. Член Горного Совета.
   Нобель Эммануил Людвигович, коммерции советник, купец 1-й гильдии. Председа­тель правления "Товарищества нефтяного производства братьев Но­белей", директор механического завода "Людвиг Нобель".
   Манташев Александр Иванович, купец 1-й гильдии. Гласный городской думы Тиф­лиса.
  
   Скальковский  Константин  Аполлонович, тайный советник. Директор Гор­ного департамента (1891). Член Учёного комитета Министерства финансов. 
  
   Барон Эфрусси Мориц Иоахимович, директор и член правления "Каспий­ско-Чер-но­морского нефтепромышленного и торгового общества".
  
   Фейгль Арнольд Михайлович, купец 2-й гильдии. Директор и член правле­ния "Кас­пийско-Черноморского нефтепромышленного и торгового общества".
  
   Фон Адлерберг Павел Эдуардович, подполковник. Бакинский полицмейстер (1892).
   Князь Амилохваров Иван Егорович, генерал от кавалерии. Командир Кавказ­ского армейского корпуса (1893).
   Марка сухого французского шампанского с зелёным ободком на горлышке бу­тыл-ки.
  
   Графиня Толстая Софья Дмитриевна, статс-дама. Кавалерственная дама ордена Святой Великому­ченицы Екатерины.
   Графиня Строганова Анна Дмитриевна, обер-гофмейстерина Императорского Двора (1889). Статс-дама. Учредительница и попечительница приюта Сергиевского Православного братства.
  
   Краббе Николай Карлович, адмирал, генерал-адъютант. В 1860-1876 гг. управляю­щий Морским министерством.
   (франц.) чопорная англичанка.
  
   Граф Остен-Сакен Николай Дмитриевич, тайный советник. С 1884 г. чрезвы­чай­ный посланник и полномочный министр в Мюнхене и Гессене. С 1895 г. чрезвычай­ный и полномочный посол в Берлине, одновременно чрез­вычайный посланник и пол­номочный министр в Мекленбург-Шверине и Мек­ленбург-Стрелице.
  
   Светлейшая княгиня Юрьевская Екатерина Михайловна, морганатическая суп­руга Императора Александра II (1880). С 1881 г. постоянно проживала в Ницце.
   Мартынов Александр Любомирович, действительный статский советник. Состоял в должности шталмейстера Двора Великого Князя Сергея Александ­ровича.
   (франц.) содомит.
  
   Князь Белосельский-Белозерский Сергей Константинович, поручик Лейб-Гвардии Конного полка. С 1894 г. в запасе.
   Князь Мещерский Владимир Петрович, действительный статский советник. Камер­гер. Издатель-редактор газеты "Гражданин".
  
   Граф Келлер Фёдор Эдуардович, генерал-майор. В 1883-1887 гг. командир Лейб-Гвардии 4-го Стрелкового Императорской Фамилии батальона. С 1894 г. директор Па-жеского корпуса.
   Ширинкин Евгений Никифорович, генерал-майор. Начальник Дворцовой по­лиции (1884).
   (франц.) Общество ненавидит вас!
   Луи Филипп Жозеф, герцог Орлеанский.
  
   Княжество Ангальт-Цербст, откуда происходила Императрица Екатерина Вели­кая.
   Графиня Меренберг София Николаевна, дочь принца Николая-Вильгельма Нассау­ского и Натальи Александровны Пушкиной, графини Меренберг. С 1892 г. графиня де Торби.
  
  
  
  
  
  
  
  
  

128

  
  

129

  
  
  
  
  
  
  
  

Оценка: 3.85*13  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"