Хальвдан Одинцов : другие произведения.

За много миров отсюда

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


Алексей Медведев

"За много миров отсюда".

Роман.

  

Предисловие.

Несколько слов от автора.

   Изложенная мной история, возможно, покажется многим непохожей на большинство тех историй, что обычно рассказывают читателям, когда хотят их развлечь. Здесь нет сюжетов о благородных героях, которые сражаются во имя света, добра и справедливости с полчищами злых сил и выручают своих прекрасных соплеменниц из беды. Вряд ли читатель обнаружит на странице этого повествования нечто, что могло бы ему напомнить истории, слышанные прежде и впитавшиеся в сознание с раннего детства. Хотя определённые аналогии с тем, что уже доводилось слышать человечеству, явно присутствуют на этих страницах.
   Предание, которое я решился здесь передать на одном из людских языков, наиболее знакомом мне, прошло долгий путь из тех мест, где оно появилось, и где происходили события, лёгшие в его основу.
   Прежде мне доводилось в течение долгого времени общаться с зулехами - этими зеленокожими длинномордыми, невысокого роста жителями густых лесов, что покрывают значительную часть Великого Континента, и которые они любовно называют Куйотавённ (Лесной Край). В особенности многое мне удалось узнать от субъекта по имени Мадхулурён Перегрызи Кнут, который, если верить его словам - а я склонен, всё-таки, ему доверять - был сам очевидцем тех событий, о которых теперь я хочу поведать на страницах своей книги. Вообще, если найти к зулехам подход и пробудить к себе доверие и дружественные чувства, они о многом могут рассказать и спеть. Я наслушался немало их песен, сказок, мифов, преданий. Придёт время, и, возможно, я все их поведаю читателям. Однако пока мне хотелось бы остановиться на одном предании, которое, на мой взгляд, может оказаться весьма поучительным для современного человечества.
   Возможно, сам Перегрызи Кнут, равно как и его соплеменники, не одобрили бы то, что я начал знакомить людей с историей их далёкого неведомого мира именно с этого сюжета, но в нижеизложенной истории зулехи хоть и сыграли важную роль, а особенно сам Мадхулурён, всё же искрой, от которой разгорелось пламя, стали не обитатели Куйотавённа, а их ближайшие соседи с севера, самого далёкого севера Великого Континента. Там, на краю земли издревле обитала и обитает по сию пору раса моадхагров. Это создания с плоскими чешуйчатыми безволосыми мордами, украшенными глубокими глазными впадинами, в которых поблёскивают иногда холодные и чёрные, как бездна, а иногда огненно-оранжевые, глаза. Цвет кожи у моадхагров светло-серый, а питаются они костями своих врагов, либо же убитых ими более слабых существ. В глубокой древности моадхагры, расселившись по холмистым пыльным пустошам Севера, которые сами они называют Шабшархарет, или "страна холмов", образовали одиннадцать племён. Но настал момент, когда эти племена объединила одна твёрдая рука и железная воля, когда они лавиной двинулись на юг, увлекая с собой прочие охотничьи народы дальше, на другой конец Великого Континента. Самое поразительное во всей этой истории - это то, как простой завоевательный поход со временем начал приобретать характер миссии, от выполнения которой зависела судьба всех тех народов, которые принимали участие в походе, да и не только их. Трудно объяснить, что же именно происходило в ту пору на Великом Континенте, однако я приложу максимум усилий, чтобы показать сложившуюся картину во всей её полноте. Кроме того, как ни подробен был рассказ моего товарища зулеха, всё же многое и ему самому было неизвестно. Потому пришлось мне порасспросить и ещё кое-кого, кто был причастен к тем великим свершениям, о которых мне предстоит написать. Наконец, некоторые фрагменты повествования я создал, лишь полагаясь на собственное воображение, но даже и в таких случаях я старался, чтобы картина выходила как можно более реалистичной.
   Ну, а вначале я предложу тем, кто взялся читать это произведение перенестись вместе со мной прямиком на мрачные просторы Шабшархарета. Нет на Великом Континенте другого такого места, где красота Тьмы была бы столь чарующей. Только здесь, где никогда не светит яркое солнце, и день мало чем отличается от ночи, среди покрытых мглой пустошей, где небо в ночи усыпано мириадами звёзд, воистину Мрак показывает всё своё великолепие. Если однажды ваши сомнамбулические странствия или некие псевдовоспоминания заведут вас в ту неизведанную даль, о которой говорю я, непременно посетите эти места. Ну а пока придётся довольствоваться тем, что расскажу о Шабшархарете я.
  
  
  
  

Часть первая.

"Нох-Гур".

Скёрр первый. О том, как Нох-гур собирал охотников Шабшархарета в поход.

   Круглый бельмастый глаз бога ночи Нгха безмолвно парил в бездонной черноте, освещая своим мертвенно-бледным сиянием пустынные холмы Шабшархарета, подёрнутые густым туманом. Красноватый оттенок, влившийся в цвет ночного светила, предвещал удачную и кровавую охоту. Полная, налитая кровью луна была такой огромной, что на первый взгляд и не сразу становилось ясно, что это луна. И не зря в эту ночь у Нох-гура прорезался такой голод, стоило савану тьмы затянуть небо. Впрочем, и не только у него одного голод разжигал желание охотиться и убивать. Остальные моадхагры, пожалуй, жаждали припасть к вожделенным белым костям столь же сильно.
   Серая пыль, покрывавшая залитые лунным сиянием холмы, делала тихую поступь боевых джирайхов, нёсших на своих спинах голодных всадников, почти совершенно бесшумной. Джирайхи и их седоки жадно втягивали ноздрями холодный ночной воздух, в котором витал запах добычи, предательски доносивший, что Трепещущие совсем близко.
   Зоркие глаза моадхагров, сверкая из-под накинутых на их головы капюшонов, без труда выхватили из бесформенной тьмы силуэты боязливо сновавших по холмам уков. Ушастые лупоглазые создания, поднимая пыль своими перепончатыми лапами и пугливо озираясь по сторонам - а на это, понятно, были основания - занимались поиском съедобных кореньев и ловлей мелкой живности. Голод выгнал их из подземных нор, из которых днём они не смели выйти, опасаясь дневных хищников. Впрочем, и ночь не была безопасной для них. Моадхагры только и ждали такого момента, когда уки вылезут из нор. В сами норы моадхагры, даже самые опытные, не осмеливались заглядывать, ибо уки хоть и принадлежали к Трепещущим и вечно служили пищей расам Охотников - моадхагров, зулехов, жорротов, ахаумов, сансихоров - но порой они боролись за свою жизнь и существование самым отчаянным образом. Слабые и беззащитные, но хитрые и смекалистые, уки заполняли свои норы бесчисленными ловушками, смертоносными капканами, в которых, бывало, погибали некоторые рисковые моадхагры, предпринимавшие безрассудные попытки выкрасть добычу спящей из её норы. Зато здесь, на открытой равнине, вдали от спасительных подземных укрытий, бал правили острые клыки и длинные когти. Дох-Унгор, вождь племени охтарвангов - одного из моадхагрских племён - своими зоркими жёлтыми глазами окинул местность, не упустив из виду две гряды холмов, окружавшие слева и справа кормившихся уков.
   - Будем брать добычу в кольцо, - сказал Дох-Унгор. - Двое отправятся им в тыл и встанут между холмов. Остальные спрячутся с двух сторон за холмами. А я погоню стадо, выехав отсюда.
   Бесшумными тенями, моадхагры на своих боевых зловещего вида скакунах разлетелись в трёх направлениях, скрытые туманом.
   Нох-гур остановил своего джирайха за холмистой грядой. Слева и справа от него встали его собратья, ожидая, когда испуганные уки бросятся к холмам и через них, спасаясь от своих преследователей. Рука молодого моадхагра сжимала рукоять острого хичира - страшного оружия, предназначенного для того, чтобы крушить хребты и снимать с плеч головы.
   И вот, раздался боевой клич Дох-Унгора, возвестивший начало охоты и заставивший уже обречённых уков броситься врассыпную. Сонная смерть, дремавшая в глубокой бездне под Шабшархаретом, теперь встрепенулась, взяла свой острый серп и поднялась из глубин наверх: собирать урожай душ, вышвырнутых убийством из тела.
   Уки вприпрыжку скатывались с холмов, где их тут же ловили затаившиеся в ожидании добычи моадхагры, пускаясь вслед за добычей на своих быстроногих скакунах. Джирайхи, храпя и рыча, настигали несчастных уков, блестели страшные хичиры - и лопоухие лупоглазые головы слетали с плеч, насаживаясь на остриё кровожадного оружия.
   Нох-гур наслаждался охотой. Он упивался каждым своим движением и агонией обречённых жертв. Взмах - и голова очередного ука оказалась зацеплена хичиром, а затем уселась на его остром зубце. Тут же Нох-гур поднёс окровавленную голову к себе, остановил своего джирайха, ловкими движениями очистил череп ука от кожи и мяса, а затем острыми зубами раздробил череп, хрустя вкуснейшей костью. Моадхагров не интересовало в добыче ни мясо, ни кровь, они не поедали её внутренности, как зулехи и уж, тем более, не заглатывали её всю, как жорроты. Единственное, что интересовало их во всякой съедобной живности, - это её кости. Лишь белые хрустящие кости могли насытить голод ночных охотников.
   Попробовав на вкус свежий череп, Нох-гур прицепил его к седлу и бросился за следующим уком. Он убивал их, одного за другим. Когда же ему наскучило снимать головы, он заткнул хичир за пояс и отстегнул от седла длинное копьё. Наколотые на остриё копья, уки, один за другим, оказывались брошенными поперек седла. И до тех пор, пока можно было складывать таким образом добычу, Нох-Гур не переставал орудовать копьём.
   И всё же, смертельная ловушка захлопнулась не для всех. Одному из уков, должно быть, самому шустрому, удалось вырваться из кольца. Иной раз Нох-Гур, быть может, проводив взглядом убегающую добычу, подумал бы: "Пусть бежит!", однако в этот раз почему-то в нём проснулась безудержная жажда погони. Повернув своего джирайха, молодой моадхагр пустился вслед за прытким уком, но тот, странное дело, развил такую скорость, пустившись наутёк огромными прыжками, что даже быстроногий скакун Нох-Гура не мог сократить расстояние между охотником и жертвой.
   Нох-Гур так увлёкся погоней, что даже и не замечал, как пролетают мимо голые однообразные холмы. А ук мчался на своих перепончатых лапах к тому странному и зловещему месту, которое ночные охотники называли, с изрядным благоговейным трепетом, Великими Курганами. Здесь, в Великих Курганах, под землёй, в обширных гробницах лежали останки мёртвых вождей моадхагров, ушедших под землю многие тысячелетия назад. Редко кто осмеливался заглядывать в это место, ибо все верили: если побеспокоить грозных вождей, страшные, бесформенные и безликие стражи священного места, охраняющие их сон, разорвут в клочья дерзкого глупца и сожрут его. Джирайх Нох-Гура тревожно захрапел. Моадхагр огляделся вокруг, и что-то его насторожило.
   Ук-беглец куда-то исчез. Кругом царило безмолвие, и что-то странное было в окружающем пейзаже. Нох-Гур долго пытался разобраться, что же именно не так, прежде чем, оглядев один из курганов, понял: он разрыт и разграблен. Сперва моадхагр и сам в это не поверил: того, кто осмелился бы осквернить один из Великих Курганов, ждала неминуемая страшная смерть в лапах стражей, которые не преминули бы восстать из подземелья, почуяв присутствие незваного гостя, и покарать преступника. Как же тогда удалось нечестивцам совершить своё злодеяние, уйдя из кургана живыми?
   Осторожной поступью, Нох-Гур приблизился к могиле и заглянул внутрь: исчезли завёрнутые в плащ останки покойного вождя, но хичир и череп джирайха - атрибуты, которые непременно оставляли в любой могиле, дабы ушедший в подземный мир моадхагр не остался без меча и верного скакуна - остались нетронутыми, впрочем, как и все ценные вещи, зарытые в кургане. Всё это означало лишь одно: курган не разграбили ради простой наживы, а украли с таинственной целью тело, предварительно усыпив стражей кургана, либо же перекрыв им дорогу из мира мёртвых, дабы они не причинили вреда похитителям. Естественно, не обошлось без магии: об этом говорили начертанные на земле магические знаки, которые уже изрядно успело замести серой пылью. Помимо знаков, на земле виднелись ещё и следы, ведшие на юг. Они тоже начали постепенно стираться, но были достаточно заметны.
   Исполненный праведного гнева, Нох-Гур вскочил на своего джирайха, ударил его по бокам и, отслеживая цепочку следов на земле, помчался туда, куда они вели. Он летел, точно большая чёрная стрела, поднимая пыль, разгоняя туман, мчался на юг до тех пор, пока не добрался до места, где земля была твёрдой, точно камень, и следы на ней не отпечатывались. Бросив взгляд вдаль, Нох-Гур разглядел за туманом, поднимавшимся на горизонте хребты Ахаумских гор. Злоумышленники явно успели добраться до предгорий и скрыться среди скал. А там искать их было бессмысленно. Можно было, конечно, сунуться в горы и там допросить ахаумов - странных восьмилапых длинноголовых тварей, живших в пещерах и ползавших во мраке по крутым скалам - но молодой охотник решил, что сперва надлежит известить о случившемся всё племя, ибо месть за осквернение кургана - дело, касающееся каждого достойного моадхагра. Нох-Гур повернул джирайха и понёсся галопом обратно, на север, чтобы как можно скорее добраться до лагеря своего племени и рассказать вождю Дох-Унгору о том, что произошло.
   Когда он подъезжал к шатрам, все остальные моадхагры уже успели очистить добычу от мяса, кожи и внутренностей, и на небольшой округлой площадке в центре лагеря образовалась зловонная гора окровавленных мяса и кишок, а рядом с ней - груда белых костей, так и манившая к себе.
   - Где вождь? - спросил Нох-Гур сидевшую рядом с грудой костей старую моадхагрен.
  -- В своём шатре, - отвечала та.
   Нох-Гур спешился, добрался до шатра вождя и, без особых церемоний, откинул полог, закрывавший вход, и вошёл внутрь.
  -- Вождь! - воскликнул он. - Для моадхагров настали чёрные времена. Могила Урхуд-Далалу осквернена!
   Сидевшие в шатре вождь и старейшина Чон-Дугр переглянулись, а затем потребовали от Нох-Гура объяснить всё в подробностях. Выслушав рассказ молодого охотника, они попросили его удалиться, и старейшина принялся о чём-то рассказывать Дох-Унгору. Недовольный тем, что от него что-то скрывают - всё-таки, это он узнал об осквернённой могиле первым! - Нох-Гур, стоя у входа, слушал тайный их разговор.
  -- Ты знаешь, вождь, - говорил старейшина. - В молодости я странствовал по южным землям. Мне однажды довелось даже общаться со жрецами Раумалу. Тайком случилось мне заполучить в свои руки на какое-то время священную шкуру белого джирайха с написанными на ней письменами ... Тогда я был молод и не придал этому значения, но теперь, после того, что мы услышали от Нох-Гура, мне начинает казаться, что написанное на той шкуре имеет некоторое значение.
  -- Да? - хмыкнул Дох-Унгор. - И что же было там написано?
  -- Это было пророчество, или даже указание жрецам, каким образом можно вернуть их господину утраченную силу:
   В год, когда тень крылатая
   Проглотит на небе ночном
   Пять окровавленных звёзд
   Ступайте в северный край
   Принесите оттуда прах
   Из великих курганов
   И в храме владыки Раумалу
   На алтарь мертвеца возложите
   Тело его станет вратами,
   Что бездну разверзнут великую
   И восстанет Раумалу
   И призовёт пять достойнейших
   Чтоб кровью своей вернули
   Зренья утраченный дар
   Своему господину...
  -- Всё понятно, Чон-Дугр, - прервал его вождь. - Но как это связано с осквернением кургана?
  -- Это значит, вождь, - мрачно проговорил Чон-Дугр, - что это жрецы храма Раумалу похитили тело Урхуд-Далалу из могилы, чтобы использовать его в обряде освобождения Раумалу из бездны, куда его ниспровергли боги и смертные много тысячелетий назад. После того, как освобождённое божество явится в наш мир, пятеро жрецов должны будут совершить ритуальное самоубийство и своей кровью вернуть пятиглазому тирану способность видеть, которой его лишили при заточении. После всего этого, сила Раумалу станет так велика, что он заставит весь мир пасть к его ногам. Те пятеро, что пожертвуют своими жизнями, обретут после смерти и перевоплощения огромную власть, а на земле установится вечная тирания Раумалу и его жрецов-приспешников.
  -- Ты всерьёз в это веришь? - усмехнулся Дох-Унгор.
  -- Не верил до недавнего времени. Даже тогда, когда увидел пять звёзд, окрасившиеся в красный цвет, и тень, скрывшую их. Но теперь, когда похищены останки Урхуд-Далалу, я начинаю всему этому верить. Жрецы Раумалу узрели знамение и начали готовиться к ритуалу. Ну, а мы должны их остановить.
  -- Что ж, - проговорил вождь. - Даже если эта Вечная Тирания - лишь вымысел жрецов, мы обязаны вернуть тело Урхуд-Далалу обратно в его курган, или боги проклянут народ моадхагров!
  -- Но одно наше племя не справится со жрецами, - сказал Чон-Дугр. - Наверняка, они уже на пути в Уурет, где, без сомнения, смогут найти убежище у зулехов, у вождя Кёнгкгёрёна. А если нам придётся воевать с зулехами, нужно собрать все племена воедино, ибо дело возмездия за осквернение Великих Курганов - общее для всех моадхагров. Нужно послать гонца, который объехал бы все племена и заставил бы их присоединиться к нам. И ты знаешь, вождь, я даже придумал, кого послать с этим заданием.
   Тут Чон-Дугр перешёл на шёпот, и Нох-Гур не мог различить ни слова их разговора. Но если бы он мог узнать, о чём они говорят, то услышал бы вот что:
  -- Мне кажется, - шептал Чон-Дугр вождю, - что нам пора избавиться от Нох-Гура. Многие в племени, особенно молодые, любят его ещё больше, чем тебя, он завоевал славу, которая для тебя становится опасна. Он чересчур любим в племени, силён, молод. А ты, вождь, уже долго наблюдаешь смену времён, и всё идёт к тому, что однажды Нох-Гур захочет занять твоё место. Однако, полагаю, этого не произойдёт, если случайно твоего соперника убьют в стычке, например, те же сиперайи. Ты ведь знаешь, как они враждебно настроены к охтарвангам. А мы, в свою очередь, получим повод вызвать их на бой. Ты станешь победоносным вождём, а остальные племена узнают, что бывает с теми, кто противится нам.
  -- Ты предлагаешь мне принести в жертву лучшего воина и охотника? - чувствовалось, что Дох-Унгор колеблется.
  -- Я понимаю тебя, вождь, - кивнул старейшина. - Нох-Гур один стоит нескольких воинов. Без него трудно будет выиграть битву. И всё же, поверь мне, если ты не уничтожишь его, однажды он сделает это с тобой.
  -- Будь по-твоему, - лязгнул челюстями Дох-Унгор. - Я отправлю Нох-Гура гонцом к соседним племенам.
   С этими словами, вождь поднялся с земли и направился к выходу из шатра.
   Когда полог, закрывавший вход в жилище вождя зашевелился, Нох-Гур постарался сделать вид, что не подслушивал разговор и вообще всё это время стоял поодаль от шатра.
  -- Нох-Гур, - сказал Дох-Унгор. - Ты, верно, и сам знаешь о том, что ты лучший воин и охотник нашего племени. И поэтому, я, как вождь, приказываю тебе объехать всех наших соседей - сиперайев, фэллоров, тромов, - и сообщить им о случившемся, о том, что ты видел в Великих Курганах. Все они должны объединиться с нами под одним знаменем. Если же кто-то откажется вступить с нами в рёнгр - требуй, чтобы они назначили ухчинор - и тогда, на ухчиноре, я надеюсь, ты сможешь одержать победу, какое бы состязание они ни придумали: охота, магия, поэзия, бой на хичирах, врукопашную - я верю, ты победишь. Поспеши же, прирождённый убийца, и возвращайся скорее с хорошими вестями.
  -- Твоя воля - закон для меня, вождь, - ответил Нох-Гур и поспешил вновь оседлать своего джирайха, который уже успел доесть двух брошенных ему уков. - Я облечу все племена так быстро, как только это возможно и, с третьим восходом луны, я вернусь обратно. Ну, пошёл! Хай! Хай!
   И, погоняя своего джирайха, Нох-Гур отправился в путь. Дох-Унгор же глядел ему вслед и подумывал о том, что, возможно, и не так плохо, если Нох-Гур не вернётся из своей поездки. Уж больно грозен был этот рыжий косматый здоровяк с острыми, как бритва, зубами. Четырёхсотлетний вождь не хотел рисковать своим статусом, не хотел, чтобы в одну прекрасную ночь двухсотлетний юнец занял его место. "Что ж, думал он, если Нох-Гура убьют, то и впрямь будет повод начать истребительный поход против одного из племён. Того, которое убьёт молодого охтарванга. Лучше всего, конечно, если это будут сиперайи. Наконец-то долгий спор между ними и охтарвангами закончится. А затем, когда сиперайи будут разбиты, он, великий Дох-Унгор, сделает с оставшимися в живых такое, что другие племена волей-неволей, опасаясь повторить участь сиперайев, должны будут вступить с охтарвангами в рёнгр. Постепенно некоторые условия рёнгра перестанут соблюдаться на деле, и вождь охтарвангов станет вождём всех моадхагров и всего Шабшархарета, на всей его протяжённости, с запада на восток, от великого моря Деррах до Зулешских лесов - всё это будет вотчиной Дох-Унгора...
  
   Нох-Гур летел по пустынным серым холмам навстречу новым свершениям на своём пути воина. Уже начало светать. Серые, тяжёлые облака, как всегда, закрывали небо. Наступал новый, по-шабшархаретски чёрный день. Слабые лучи болезненного света едва прорывались сквозь плотный облачный саван, безжизненно падая на серую запылённую землю. Быстроногий джирайх летел вперёд, как ветер, вздымая клубы пыли, высоко подняв мощный чешуйчатый хвост. Нох-Гур спешил туда, где лежало поселение другого племени моадхагров - тромов. Тромы славились своим отличным оружием и крайним проворством в бою, поэтому Нох-Гур заранее готовился к тому, что на ухчиноре тромы из всех возможных разновидностей его выберут бой один на один. По обычаям моадхагров, племя отказывавшееся от ухчинора, если такового требовал кто-либо, следовало считать племенем трусливым и слабым, оно теряло всякий авторитет, а другие племена начинали относиться к ним как к Трепещущим. Поэтому никогда, даже будучи не в состоянии выиграть поединок, ни одно племя не отказывалось от ухчинора, всегда принимая вызов.
   Джирайх с размаху влетел в воды мелководной речки, издавна разделявшей охотничьи угодья кланов охтарвангов и тромов. Погрузившись по брюхо в холодную влагу, скакун принялся пересекать поток, распугивая мельтешивших среди камней скользких водяных тварей. Перебравшись через реку и поднявшись на самый высокий холм из тех, что находился прямо за рекой, Нох-Гур остановил джирайха и вгляделся во мглистую даль. Далеко, среди плоской долины, виден был лагерь тромов, вокруг которого в небе на кожистых крыльях кружили олубу - плотоядные бестии с треугольными головами и огненными глазами, также, как и моадхагры, охотившиеся на уков, а иногда питавшиеся дармовым мясом возле селений моадхагров, растаскивая кучи мяса и внутренностей, которые выбрасывали охотники, очистив от мягких тканей кости своей добычи.
   Нох-Гур хлопнул своего джирайха ногами по бокам, и тот, сорвавшись с места, скатился по склону, а затем полетел стрелой в ту сторону, где виднелись очертания шатров, так что очень скоро неясные фигуры начали увеличиваться и становиться всё более отчётливо видными. Тромы, должно быть, заметили одинокого всадника издалека, и скоро изо всех шатров сбежались моадхагры всех возрастов посмотреть, кто явился к ним с востока.
   Вождь тромов, Саца-Мегх, с важным видом стоял впереди всех, изучая пристальным взглядом приближавшегося всадника. По вышивке на кожаных доспехах, он почти сразу определил, что перед ним - один из клана охтарвангов.
  -- Яркой луны и кровавой охоты, - приветствовал Саца-Мегх гонца. Что привело славного воина из племени Дох-Унгора в земли тромов?
  -- Я принёс с собой весть, - объявил своим звучным хриплым голосом Нох-Гур, - Касающуюся всех вас, славное племя тромов, и всех моадхагров, населяющих мрачный Шабшархарет! Минувшей ночью жрецы бога Раумалу, коварно прокравшись в наши земли с юга, вскрыли курган вождя Урхуд-Далалу и похитили его останки, которые используют в обряде освобождения своего повелителя. Мы обязаны покарать нечестивцев. И потому, вождь Дох-Унгор призывает всех под знамёна мести и требует, чтобы вы, тромы вступили с охтарвангами в рёнгр.
  -- Ах вот как, - усмехнулся Саца-Мегх. - Значит, мы должны поверить в то, что какие-то жрецы осквернили Великие Курганы? Но всем хорошо известно, что любого, кто потревожит сон древних вождей, ожидает неминуемая смерть. Ты уверен в том, что говоришь, гонец?
   Нох-Гур рассвирепел:
  -- Ты смеешь подозревать меня во лжи! Что ж, мешок с сомнениями, ступай сам к Великим Курганам, и пусть глаза твои подтвердят то, что слышали уши!
  -- К Великим Курганам! Конечно же! Чтобы я и мои воины угодили в какую-нибудь ловушку, расставленную вашим хитроумным Дох-Унгором! Что ж, от него другого и не следует ожидать. И рёнгр ему нужен для того, чтобы стать владыкой всего Шабшархарета! Впрочем, если он так настаивает на рёнгре, то тромы готовы вступить в союз с охтарвангами, и я, Саца-Мегх, разделю с Дох-Унгором шатёр собрания вождей. Но сперва стоит испытать тебя, юнец, и если ты не пройдёшь испытание, то мы не намерены связываться с таким слабым племенем, как охтарванги.
  -- Итак, вождь, - глаза Нох-Гура сверкнули. - Ты готов устроить ухчинор?
  -- Верно, - кивнул Саца-Мегх. - Пусть будет ухчинор. Убей нашего лучшего воина, если сможешь. Кстати, сообщи, наконец, нам своё имя, чтобы мы могли, по крайней мере, начертать его на лоскуте твоей шкуры, который украсит мой шатёр после поединка, х-хм!!
  -- Меня зовут Нох-Гур, - грозно прогремел молодой исполин. - И, прежде, чем кто-либо напишет моё имя на лоскуте моей кожи, вам, племя тромов, придётся пролить немало собственной крови!
   Не прошло слишком много времени, когда посреди лагеря моадхагров возникла круглая площадка, утыканная острыми копьями, каждое из которых было наклонено к центру площадки, так что, если бы один из сражающихся смог бы толкнуть другого к краю площадки, тот запросто мог погибнуть, будучи проткнут остриём копья.
   Нох-Гур, обнажив свой хичир, сбросив в сторону плащ с капюшоном и кожаные доспехи, молча стоял посреди площадки и ожидал, пока приведут его противника. Наконец, раздались возгласы из толпы:
  -- Рохату-Гэр! Вперёд, Рохату-Гэр! Сотри охтарванга в порошок!
   Затем, ряды зрителей расступились, и на арену вышел сам Рохату-Гэр, огромный, слегка сгорбленный, заросший моадхагр, явно превосходивший по размерам и весу Нох-Гура. С отрывистым рыком, он прошёлся по арене, приветствуя соплеменников, а затем встал лицом к лицу с Нох-Гуром, прямо напротив него, обнажив свой зловещего вида хичир.
  -- Хай! Сходитесь! - рявкнул Саца-Мегх.
   Хичир Рохату-Гэра, такой же огромный и грозный, как и он сам, взметнулся в воздухе и полетел, нацеленный своим средним шипом-сорвиглавом прямо ниже подбородка Нох-Гура. Охтарванг сделал движение корпусом в сторону, и хичир противника поразил пустоту. Тут же Нох-Гур ударил хичиром снизу вверх, рассчитывая одним мощным ударом снять Рохату-Гэру его косматую башку. Рохату-Гэр совершил оборот вокруг себя и, уходя от удара, нанёс Нох-Гуру удар ногой под колено, однако охтарванг, взметнувшись вверх, сделал сальто и приземлился у здоровяка прямо за спиной. Не желая ждать, пока хичир охтарванга поразит его в затылок, Рохату-Гэр совершил кувырок, приземляясь на спину и выстреливая рукой, сжимающей хичир в сторону живота Нох-Гура. Нох-Гур ещё раз кувыркнулся в воздухе, влетев ногами Рохату-Гэру прямо в живот. Тот взревел и, поднимаясь с земли, согнулся вдвое. Хичир Нох-Гура рассёк воздух, падая вертикально вниз с намерением обезглавить противника, но косматая башка трома и на этот раз уклонилась от удара, а зубцы-лезвия оружия Нох-Гура вошли в землю.
  -- Ага! - взревел Рохату-Гэр и мощным ударом ноги по запястью Нох-Гура, оторвал его руку от рукояти.
   Затем огромный хичир вновь блеснул в воздухе, и Нох-Гуру опять пришлось уходить от удара, при этом удаляясь от оставленного оружия. Не желая противостоять такому здоровяку, как Рохату-Гэр, с голыми руками, охтарванг в два прыжка оказался у края площадки, резким рывком выдернул одно из копий, воткнутых в землю, а затем молниеносным движением послал его, метя Рохату-Гэру в сердце. Но исполин, разгадав манёвр своего изобретательного противника, успел перехватить копьё на лету, развернул его в сторону Нох-Гура и метнул в него, также рассчитывая проткнуть охтарванга насквозь. Поймав копьё и остановив холодное остриё почти у самого своего лица, охтарванг бросился на врага, рассчитывая на этот раз использовать копьё в ближнем бою. Но и тут здоровенный детина с несвойственным для такого размера врагов, проворством, избежал колющего удара, и выпад, сделанный Нох-Гуром, не причинил ему вреда. Поняв, что трюки с копьём у него удаются плохо, Нох-Гур решил, во что бы то ни стало, добраться до своего клинка. Рохату-Гэр, очевидно, оказался недостаточно сообразительным, чтобы схватиться за второй хичир. Парировав два-три удара копьём, охтарванг снова взлетел над землёй и, вращаясь как волчок, нанёс Рохату-Гэру удар ногой в подбородок, отбросивший того на три локтя от того места, где поблёскивал воткнутый в землю хичир, к которому тром старался ни за что не допускать своего противника. Пока Рохату-Гэр приходил в себя, Нох-Гур поспешно высвободил из земли свой хичир и, радуясь воссоединению с излюбленным оружием, бросился на Рохату-Гэра. Тот поймал взметнувшийся в воздухе клинок, зажав его между шипом-сорвиглавом и одним из боковых кривых лезвий своего хичира, крутанул клинком в воздухе, и Нох-Гур едва не лишился оружия во второй раз. Пользуясь тем, что рука с хичиром у охтарванга отведена в сторону, и он открыт - в таком положении Нох-Гур находился где-то пару мгновений - тром сделал выпад, планируя поразить противника в живот. Спасло Нох-Гура древко копья, вовремя выставленное навстречу удару. Увы, оно переломилось пополам.
   Оставаясь с обломком копья в одной руке и хичиром в другой, Нох-Гур собрался с силами и выполнил головокружительное сальто, в результате которого оказался прямо на загривке у неприятеля, сжимая его шею ногами. Прежде, чем Рохату-Гэр избавился от смертоносной ноши, охтарванг резким, как вспышка молнии, движением занёс над головой трома обломок копья и всадил его остриё Рохату-Гэру прямо между глаз.
   Удар был нанесён искусно и оказался смертелен для трома. Поражённый воин упал на землю. Смерть его была лёгкой, и душа быстро добралась до чертогов мира вечной тьмы. Нох-Гур, посчитав, что его противник дрался достойно и заслужил лёгкую смерть, не заставил мучаться исполина-трома. Он стоял под рёв толпы посреди арены, глядя, как прожорливые олубу уже начали водить свои зловещие хороводы в небе.
  -- Тихо! - рявкнул на галдевших возбуждённых сородичей Саца-Мегх. - Я понимаю, смерть Рохату-Гэра - тяжёлая утрата для всех нас, но ухчинор есть ухчинор, и с арены есть путь назад лишь для одного. Что ж, мы не вправе нарушить святость ухчинора. Ты победил, Нох-Гур. Возьми свой Символ Славы и ступай с миром. Скажи своему вождю, что тромы готовы вступить с охтарвангами в рёнгр во имя мести, во имя кары, которая постигнет нечестивых жрецов Раумалу!
   Не произнося ни слова, Нох-Гур оттянул кожу на теле поверженного воина и, вспоров её остриём хичира, сорвал окровавленный лоскут с бездыханного тела. Затем, он направился к своему джирайху, привязал к его седлу свежедобытый трофей (или, как называют это моадхагры, Символ Славы), вскочил верхом на резвого скакуна и, рявкнув "Хай!", пустил его галопом, прочь от деревни тромов. Теперь путь его лежал на юг, к следующему племени - фэллорам, большим любителям поэзии, искусно слагавшим лучшие скёрры во всём Шабшархарете.
   Сложно сказать, в какое время суток наш гонец добрался до лагеря фэллоров: солнце в Шабшархарете вечно скрыто за серыми облаками, которые порой так сгущаются над этим краем, что вообще трудно бывает сказать, начался ли новый день, или ночь всё ещё правит миром. Единственное, что точно можно определить, так это то, что по дороге, измотанный напряжённым поединком, герой свернул с самого прямого и короткого пути к цели слегка в сторону, завидев в склоне холма чёрные отверстия - входы в нору. Это было обиталище небольшого семейства хургулов - маленьких лохматых созданий, наряду с уками относившихся к числу Трепещущих. Нох-Гур был голоден после долгой скачки и трудного ухчинора, а потому решил перекусить. Он засыпал несколько норок, а когда глупые хургулы - они были куда глупее и неосторожнее уков - вылезли, чтобы выгрести мусор из проходов, их настигло копьё моадхагра. Добравшись до ближайшего ручья, охотник набрал воды в круглую металлическую посудину - сарпет - потом стёр кости хургулов специальной тёркой, сделанной из куска пористой горной породы, в мелкую крошку, которую, залив водой, долго варил на огне, пока не получился вкуснейший моад - каша из молотой кости, излюбленное блюдо моадхагров.
   Позволив себе восстановить изрядно растраченные силы, Нох-Гур снова тронулся в путь. Его джирайх летел как стрела, пересекая широкую равнину, тянувшуюся слева, справа, спереди и сзади, насколько хватало глаз. Однако когда впереди поднялись причудливой формы каменные глыбы, носившие название Скёрркагрух, или, буквально, "вдохновляющие на песни", Нох-Гур придержал скакуна и поехал медленнее. По легенде, именно Скёрркагрух были проводниками идей ненаписанных скёрров, приходящих извне, в умы поэтов. Как известно, скёрр не рождается в голове поэта, он находится глубоко в небесной бездне, а уж оттуда приходит к сочинителям разного рода, так что задача поэта сводится лишь к тому, чтобы облачить изначальный замысел в слова и образы, и, в результате, рождается скёрр. Очевидно, зуэлы - слагатели скёрров - жившие в племени фэллоров, так прославились в Шабшархарете именно благодаря тому обстоятельству, что фэллоры жили рядом со Скёрркагрух, и это здесь сочинители этого племени получали вдохновение. Именно поэтому, Нох-Гур заставил своего джирайха сменить быстрый галоп на медленный шаг. Он ехал среди каменных великанов, прося мысленно даровать ему необходимое вдохновение, ведь Скёрркагрух беспристрастны, их не волнует соперничество племён, а раз так, почему бы им не помочь Нох-Гуру выиграть ухчинор с фэллорскими зуэлами! В конце концов, не всё им пользоваться чудесным свойством Вдохновляющих на Песни.
   Когда даже простые мысли в голове Нох-Гура начали сами по себе формулироваться в скёрры или, по крайней мере, в их подобие, Нох-Гур снова пустил джирайха галопом. Нужно было спешить, пока вдохновение ещё гостило в душе и разуме.
   Скёрркагрух оказались далеко позади, а из-за лежавшего впереди холма начали подниматься верхушки шатров фэллоров, увенчанные остроконечными шестами, на которых красовались расписанные краской черепа уков. Едва Нох-Гур показался на вершине холма, как почти сразу же фэллоры заметили гонца, и принялись сходиться со всего селения к той его окраине, к которой подъезжал охтарванг.
  -- Я приветствую вас, народ поэтов! - гаркнул он. - Вождь охтарвангов Дох-Унгор отправил меня к вам, чтобы вы услышали о том злодеянии, которое было совершено в Великих Курганах.
  -- Я - Агр-Сибух, вождь фэллоров, - представился вышедший из толпы рослый фэллор. - Рады видеть в своих землях посланца достославных охтарвангов. Что же за весть принёс ты, скачущий наперегонки с ветром?
  -- Это касается всех нас, всех моадхагров. - Нох-Гур сделал выразительный знак указательным пальцем в сторону толпы. - Жрецы бога Раумалу, коварно проникшие с юга в наши земли, похитили из кургана тело вождя Урхуд-Далалу. Они прибегли к хитрости, чтобы избежать смерти в когтях духов, сторожащих священное место, а останки унесли из могилы. Так или иначе, теперь всем моадхаграм предстоит стать единым карающим молотом для всех, кто осквернил память наших предков! Вождь Дох-Унгор требует, чтобы все вы, фэллоры, вступили с нами, охтарвангами, в рёнгр! До вас это уже сделали тромы, теперь ваш черёд присоединиться к нашему союзу!
  -- Всё это хорошо звучит, - проговорил Агр-Сибух. - Но откуда нам знать истинность твоих слов о Великих Курганах! Готов поспорить, Дох-Унгор - а он вождь хитрый и вероломный - послал тебя заключить рёнгр в своих корыстных целях. Уж я-то знаком с его нравом! Знай, гонец, мы, фэллоры, - мирное племя, и нам не до военных затей, тем более, если во главе их стоит Дох-Унгор. Скачи с миром к своему вождю и скажи, что мы отказываемся вступать с ним в рёнгр.
  -- Более безрассудных слов я ещё не слышал, - гневно произнёс Нох-Гур. - Дело касается чести моадхагров, а ты, вождь, добровольно обрекаешь свой народ на позорное бездействие. Что ж, как бы там ни было, если ты не хочешь добровольно вступать в рёнгр с нами, я вызываю твоё племя на ухчинор, и пускай проигравший исполнит волю богов и победителя!
  -- Что ж, - усмехнулся Агр-Сибух. - Ты желаешь ухчинора? Мы не вправе отказываться. Если ты, гонец, окажешься более искусным слагателем скёрров, чем наш зуэл Тал-Мунох, мы пойдём навстречу Дох-Унгору. Если же твой скёрр рядом со скёрром нашего зуэла покажется дорожной пылью рядом с лунным сиянием - мы привяжем тебя верёвкой к хвосту твоего джирайха, обезглавим и отправим обратно к охтарвангам. И, пожалуй, лучше, гонец, тебе отказаться от ухчинора, пока это ещё можно, ибо вы, охтарванги, всегда были тупыми рубаками, крайне несмышлёными в искусстве.
  -- Посмотрим, - буркнул Нох-Гур. - В любом случае, от ухчинора я не отказываюсь. Начнём!
  -- Что ж, - усмехнулся Агр-Сибух, и в смешке его звучало высокомерие. - Да свершится ухчинор. Зовите Тал-Муноха!
   Вскоре появился Тал-Мунох. В нём сразу можно было узнать зуэла, весьма чтимого в племени, по раскрашенному лицу, узору, вытатуированному на лбу, и широкой полосе, выбритой ото лба до затылка посреди головы. Согласно поверью моадхагров, идеи скёрров, когда приходят в голову кому-либо, часто цепляются за волосы, могут запросто там запутаться и не добраться до конечной цели своего путешествия. Оттого у многих зуэлов голова была и вовсе выбрита. Тал-Мунох, впрочем, решил, что ему будет достаточно выбрить лишь волосы от затылка до лба.
  -- Дайте состязающимся чэнхэрны, - распорядился Агр-Сибух.
   Тут же Нох-Гуру и Тал-Муноху были поданы десятиструнные чэнхэрны. Проведя когтистой лапой по струнам, Тал-Мунох начал первым:
  
   Как сор, смешанный с пылью,
   Несомый ветром, неутомимым в скитаньях,
   В лицо брошенный незримой рукою,
   Издалека прилетел посланник
   От Дох-Унгора, вождя охтарвангов.
   С тревожной вестью гонец прибыл сюда,
   Но стоит ли верить ему,
   Вероломным Дох-Унгором посланному?
   Не падём ли мы жертвой коварства,
   Откликнувшись на призыв гонца?
   И рёнгр нерушимый нас не скуёт ли
   По рукам и ногам, фэллоров племя?
   Так ли правда, что в Великих Курганах
   Побывали жрецы с грязными помыслами
   И живыми ушли обратно,
   Ночью прикрыв преступления грязь?
   Кто спастись от гнева предков может?
   Грозны стражи, что сон стерегут
   Вождей, ушедших под землю.
   Нет, не нужна им помощь наша
   И врагов сами они покарают,
   А если же нужна наша помощь
  -- Знак племенам будет дан.
   Отправляйся же прочь, гонец,
   Скажи вождю Дох-Унгору,
   Не будет в войске рёнгра фэллоров
   И наш вождь с ним в шатёр один
   Не сядет средь других рёнгрорнов...
   Тал-Мунох хотел было ещё как-то продолжить свой скёрр, но охтарванг прервал его:
  
   Глуп ты, зуэл фэллоров
   Боги, видно, смеются над тобою,
   Посылая на этом ухчиноре
   Тебе в голову эти глупые строки,
   Или язык твой не в согласии с тем,
   Что рождает сейчас твой рассудок.
   Коварны жрецы Раумалу
   Обманули, подлые, стражей,
   Похитив останки Урхуд-Далалу
   Чтобы вызволить из глубочайшей бездны
   Своего пятиглазого владыку
   О том мудрые написали,
   О том мудрые говорили,
   И не в силах даже стражи,
   Обитая средь Великих Курганов,
   Противостоять тем магическим знакам,
   Что начертаны на склонах Великих Курганов
   Мы - живые, и нам вершить нашу судьбу
   И не пристало живым на духов
   Перекладывать то, что их долгом
   Является от века
   Только мы, моадхагры, призваны мир
   Спасти от восхода Раумалу
   Ведь когда прозреют все пять глаз тирана,
   Власть будет его огромна,
   Сила - необорима!
   Не вернуть его будет обратно вниз,
   И останется лишь поклониться
   Раумалу и его жрецам.
   Жизнь не будет жизнью,
   Охотники станут Трепещущими,
   И остановится ход времён.
   И уж тревога чёрным олубу
   Крылья над землёй распростёрла
   Ещё не обрекая, но предупреждая:
   "Быть беде, если ошибку
   Совершим мы сейчас и сей ночью.
   Оттого и призываю вас, племя фэллоров,
   Вставайте, берите оружие,
   Выступайте в поход за всеми
   Пока не бросил вас на колени
   Непосильный гнёт тирании!
   Тал-Мунох попытался было что-то спеть в ответ, однако неожиданно с ужасом обнаружил, что не может сложить ни одной пары строк. Вдруг идеи покинули его, и скёрр оборвался.
   По правилам ухчинора, если один из зуэлов не может ответить другому, он считается проигравшим. Тал-Мунох нахмурился: зуэл, проигравший ухчинор не-зуэлу, подлежал лишения символов, отличавших в нём слагателя скёрров: раскраски и татуировки. И если грим можно было смыть, то татуировку можно было отобрать у зуэла лишь одним способом: срубить ему голову, которую она украшала.
   Агр-Сибух, не желая, чтобы смерть зуэла была мучительной, выполнил то, к чему обязывал обычай, быстро: Тал-Мунох не успел и почувствовать, как острый хичир своим зубцом-сорвиглавом вошёл ему в затылок, а зазубренные лезвия по краям обхватили голову с двух сторон. От сильного рывка, голова зуэла снялась с плеч. Тут же, не успело обезглавленное тело упасть на землю, Агр-Сибух поднёс голову Тал-Муноха Нох-Гуру.
  -- Держи свой Символ Славы, - сказал вождь. - Ты честно выиграл ухчинор, и, по обычаю, мы обязаны подчиниться тебе. Племя фэллоров вступит в рёнгр с охтарвангами и тромами.
   Нох-Гур молча закрепил голову Тал-Муноха возле седла, вскочил на джирайха и помчался дальше. Путь его теперь лежал на северо-восток, прямиком к берегам холодного моря Деррах, в охотничьи земли племени, к которому охтарванги вот уже долгое время питали некоторые враждебные чувства. Впрочем, и само это племя отвечало охтарвангам тем же. Называлось это племя сиперайи.
   Добравшись до побережья моря Деррах к ночи, Нох-Гур двинулся вдоль берега на восток. Холодные тёмные воды, в которые даже самым храбрым было страшно взглянуть и в которые ни у кого не хватало отваги и смелости окунуться, с целью разгадать скрытые на дне тайны, плескались слева, и бескрайняя гладь простиралась до самого горизонта, где тёмная вода сливалась с тёмным небом. В слегка разошедшихся облаках показалась луна, освещая безмолвную местность своим светом. На берегу иногда попадались скелеты выброшенных волной на берег зубастых подводных бестий. Нох-Гур знал, что эти твари тоже выползают по ночам на берег поохотиться. Если у них находится достаточно силы и злости, они нападают и на моадхагров. Однако, сиперайи, жившие вот уже долгое время в этих краях, научились подстерегать и убивать обитателей чёрной бездны и охотно употребляли их кости в пищу, а из шкур монстров делали одежду и покрывали ими шатры.
   Холодный ветер рывками налетал с моря, поднимая на воде рябь и неся с собой водяную пыль. Он пронизывал насквозь, точно сотня ледяных спиц, и Нох-Гур невольно вспомнил миф о ледяных великанах, поднимающихся из чёрной бездны в самой середине моря и дышащих на землю в надежде заморозить её. Издревле Деррах считался морем, отделяющим мир от вечной пропасти, измерить которую невозможно. Поэтому, молодому воину было не по себе, когда он ехал по продуваемому холодным ветром берегу. Да и кому в сердце не закрадётся пусть даже лёгкий, но всё-таки страх, при мысли, что он на самом краю мира!
   Вдали тьма озарилась кострами: кто-то кипятил в больших котлах воду, готовя моад после удачной охоты. Вскоре Нох-Гур смог разглядеть и очертания шатров, на каждый из которых был нанесён особый узор - знак племени сиперайев. На всякий случай, гонец вытащил хичир и, держа его за лезвие, поднял высоко над головой, рукоятью вверх: этот жест означал, что всадник едет с добрыми намерениями. Обычно использовались такого рода жесты в пору, когда между разными племенами шла война, однако, учитывая, что сиперайи не очень-то жаловали охтарвангов, такая предосторожность была не лишней.
   Подъехав к селению ещё ближе, Нох-Гур убедился, что и впрямь не зря выказал мирные намерения (относительно, правда, мирные, если считать, что он предполагал и сиперайев вызвать на ухчинор), подняв хичир рукоятью вверх. Племя, от мала до велика, выстроилось встречать его, и каждый был чем-то вооружён.
  -- Яркой луны и кровавой охоты! - крикнул охтарванг. - Я, Нох-Гур из племени охтарвангов. Меня послал вождь Дох-Унгор. Всем известно, что далеко не всегда наши племена жили мирно. И я знаю, что вы не все рады видеть меня здесь. Но, поверьте, наступила пора, когда нам нужно будет расстаться с прежней неприязнью. Жрецы Раумалу похитили останки одного из наших вождей. Нам необходимо объединиться против братства жрецов, чтобы как можно скорее разыскать их следы и вернуть похищенное. Уже есть рёнгр между охтарвангами, фэллорами и тромами. Теперь я здесь, чтобы предложить вступить в рёнгр вашему племени.
   И вновь с Нох-Гуром заговорил главный из всех собравшихся:
  -- Я Гурау-Дотр, вождь сиперайев. О подлостях расхитителей могил из числа жрецов Раумалу я наслышан и готов поверить тебе, Нох-Гур из племени охтарвангов. Но вступать в рёнгр с охтарвангами, после всего того, что нам пришлось испытать 200 лет назад? Вы приходили в наши селения, убивали наших моадхагрен и моадхагрйоки! Можем ли мы теперь встать под одни знамёна с теми, от кого терпели столько зла! Нет, если уж жрецы Раумалу и заслуживают наказания, то мы найдём и накажем их сами! Ступай прочь, Нох-Гур. Пусть фэллоры и тромы воюют на вашей стороне, но никогда вы не увидите в рёнгре с вами нас, сиперайев!
   Нох-Гур демонически усмехнулся, прищурив правый глаз:
  -- Тромы и фэллоры встали на нашу сторону... вот из-за этого!
   И он высоко поднял над землёй лоскут кожи, содранный с Рохату-Гэра, и мёртвую голову Тал-Муноха.
   По толпе разнёсся дружный вздох, и поднялся лёгкий шумок.
  -- Если вы не согласны вступать в рёнгр миром - грозно рыкнул охтарвангский посланник, - я вызываю вас на ухчинор! Но учтите, что эти двое лишились жизни именно на ухчиноре!
  -- Хм, - в свою очередь ухмыльнулся Гурау-Дотр. - Быть может, ты смог одолеть лучшего воина тромов и превзошёл в сложении скёрров лучшего зуэла фэллоров, однако сможешь ли ты противостоять нашему нэррсу в своём искусстве магии? Мы принимаем твой вызов и выбираем состязание в магии. Эй! Несите учумбы и зовите Храй-Уцула!
   И вновь посреди селения возникла площадка для состязания, однако на сей раз окружали её не остриё копья, а большие барабаны - учумбы. Оба противника - нэррсу сиперайев Храй-Уцул и Нох-Гур - стояли друг против друга, расписанные магическими узорами. Гурау-Дотр, стоя у самого края площадки, поднял когтистую лапу, давая знак бить в учумбы.
   Под медленный ритм барабанных ударов все сиперайи принялись издавать громкое монотонное гортанное гудение, а Нох-Гур и Храй-Уцул начали свой завораживающий танец, двигаясь по кругу большими скачками. Пляска эта порой напоминала движения дёргающегося в эпилептическом припадке. У обоих губы шевелились, произнося одну и ту же фразу, повторявшуюся нескончаемое количество раз:
  -- Уахо! Уахо! Нохарет хуу!
   Темп барабанного боя всё ускорялся, из мерных ударов, превращаясь в сумасшедшую молотьбу. Гудящие звуки, издаваемые толпой, всё более окрашивались истерическими оттенками, а противники вертелись по площадке, так что, глядя на них, можно было ощутить головокружение.
   Когда темп пляски ускорился до физического предела, танцоры, выдававшие бешеные па и вертясь волчком в очерченном толпой круге, неожиданно упал бездыханными на землю. Души их вылетели из тел и направились прямиком в мрачную страну Нохарет - мир, населённый духами, где издревле было ристалище магов-нэррсу, приводивших на поле боя войска этих самых духов.
   Они вновь стояли друг напротив друга, заняв исходные позиции к бою.
  -- Ну что ж, охтарвангское отродье, - прошипел Храй-Уцул. - Ты имел дерзость состязаться со мной в магии? Ты сгинешь здесь!
   С этими словами, он чиркнул длинным когтём по своей груди, и на конце его длинного пальца затрепетало синеватое пламя. Храй-Уцул дунул на него, - и вот уже к Нох-Гуру полетел огромный крылатый огненный зверь, чтобы уничтожить его биением огненных крыл. Однако герой не растерялся, плюнул себе на ладонь и взмахнул рукой. Тут с его руки соскользнул большой синий шайдух - обитатель морской бездны - состоявший из ледяной воды и морской пены. Огонь всегда боялся воды, и, перехватив нёсшегося к Нох-Гуру огненного зверя, шайдух мгновенно проглотил его.
  -- Канрёх! - выругался Храй-Уцул, скинул с себя чёрный плащ и бросил в Нох-Гура.
   Вдруг тьма стала непроглядной, потому что плащ колдуна превратился в огромную чёрную тень, и Нох-Гур ничего не мог видеть. Но прежде, чем нэррсу смог воспользоваться насланной на противника слепотой, охтарванг снял с пальца левой руки кольцо, отыскав его на ощупь, и подбросил вверх. Кольцо превратилось в яркое ночное светило, прогнавшее непроглядную тьму, и Нох-Гур смог разглядеть, как Храй-Уцул посылает в его сторону яростный снежный вихрь. Тогда охтарванг вырвал из своей рыжей шевелюры длинный волос и бросил его в воздух. Поднявшийся тут ураган столкнулся с яростным бураном, а затем оба рассеялись и исчезли.
  -- Ладно, - ухмыльнулся зловеще Храй-Уцул. - Это была лишь разминка. - А вот теперь тебе станет по-настоящему страшно. Йага лугун ох'софр фхъенгн сиперайан!
   Тут же на зов Храй-Уцула принялись сбегаться и съезжаться призрачные воины. То были подвластные ему духи Нохарета и духи его предков, возглавлявшие это странное воинство.
  -- Йага лугун ох'софр фхъенгн охтарвангрон! - выкрикнул Нох-Гур, и тут за его спиной так же быстро возникли стройные ряды воинов-призраков.
  -- -Идите, повергните его на землю и возьмите в своё мрачное обиталище! - крикнул безумным голосом нэррсу своему войску.
  -- Вперёд, доблестные охтарванги! - гаркнул Нох-Гур. - И путь сиперайи узнают наш гнев ещё раз!
   Битва двух призрачных воинств закипела под мёртвыми, лишёнными звёзд, небесами Нохарета. Нох-Гур и Храй-Уцул стояли неподвижно, ожидая, чья армия возьмёт верх.
   Острые лезвия хичиров вонзались в щиты, обтянутые кожей джирайхов, ломались копья, сверкали молнии, пущенные омгаями - большими металлическими палицами, выкованные из магической тёмной стали; поражённые оружием неприятеля воины-призраки, обращаясь в бесформенные клубы дыма, с диким завыванием, устремлялись прочь, в ту безмолвную пустыню, откуда были они призваны на бой. Там им предстояло ожидать нового состязания и нового призыва.
   Бой длился долго: мастерство воинов с той и другой стороны было столь велико, что ни одна сторона не могла добиться численного перевеса и потеснить оппонентов. Так же, как и в мире живых, противостояние сиперайев и охтарвангов было долгим и трудным. Наконец, когда почти всё войско охтарвангов и всё войско сиперайев пало, обратившись в бесформенную субстанцию, на истоптанной пыльной земле продолжали скакать друг вокруг друга два, должно быть, самых отчаянных бойца, наносивших друг другу удары хичирами. Впрочем, парировать удары у обоих получалось не хуже. Так и продолжалось бы это бесконечное противостояние, пока, наконец, оба не сделали друг в направлении друга резкий выпад и согнулись, одновременно, поражённые оружием.
   И вновь Нох-Гур и Храй-Уцул остались стоять одни посреди пустынного безмолвия края призраков. Коварный нэррсу зловеще расхохотался, затем схватил себя за левую руку, распорол на ней кожу и мышцы, резким рывком выдернул собственную кость из сустава, ударил ей о землю, и окровавленная кость превратилась в полыхавший ярким огнём клинок.
  -- Что, охтарванг? - оскалился он, надвигаясь с клинком на Нох-Гура. - Что ты скажешь на это?
   В следующее мгновенье последовала вспышка, и с острия клинка сорвался огненный шар, посланный Нох-Гуру в голову. Герой увернулся и, решив, что нельзя более медлить, разорвал себе кожу на груди, извлёк верхнее ребро, затем срезал с собственного тела лоскут кожи и натянул его на ребро, точно тетиву на луке. Ребро тотчас стало самым настоящим луком. Прежде, чем клинок в руках Храй-Уцула испустил очередной огненный шар, предназначавшийся для Нох-Гура, охтарванг вырвал волос из своей космы, который тут же превратился в острую стрелу, излучавшую синеватое свечение. Увернувшись от ещё одной яростной атаки нэррсу, охтарванг, после длинного сальто в воздухе, вложил стрелу в свой необычный лук и прицелился колдуну прямо в руку, сжимавшую клинок, чуть выше запястья.
  -- Вот тебе мой ответ! - крикнул Нох-Гур, и стрела, пущенная с огромной силой, вонзилась в руку Храй-Уцула, заставив вскрикнуть и выронить огненный клинок. Вторая стрела, также сделанная из рыжего длинного волоса, пронзила ногу нэррсу, прямо ниже коленки, отчего он повалился на землю.
   Нох-Гур стоял с торжествующим видом над поверженным противником, держа свой лук направленным нэррсу между глаз.
  -- Ты проиграл, нэррсу, - сказал герой. - Теперь тебе предстоит выбирать. Я, конечно, могу отпустить тетиву, и ты останешься здесь, блуждая по безмолвной пустыне, как все эти духи, которых ты призывал. Посмотри вокруг: они ждут тебя, принять в ту чёрную бездну, где обитают сами.
   Храй-Уцул осмотрелся: действительно, из бездонной тьмы со всех сторон сверкали жёлтые глаза духов, с нескрываемым любопытством наблюдавших за поверженным нэррсу.
   -... Но есть и другой путь, - продолжал Нох-Гур. - Я оставлю тебе возможность вернуться обратно, но ты должен будешь сознаться в своём поражении.
  -- Почему ты хочешь сохранить мне жизнь? - спросил Храй-Уцул.
  -- Я хочу, наконец, чтобы вы, сиперайи, забыли о вражде с нами. Если я оставлю тебя здесь, твои вспыльчивые сородичи могут начать новую войну. Однако тебе будет уже всё равно, не так ли? Соглашайся же!
  -- Я согласен, - прохрипел нэррсу. Ему и впрямь не хотелось в чёрную бездну к духам.
  -- Отлично! - Нох-Гур убрал лук от лица противника, бросил оружие на землю, и оно тут же вновь стало лоскутом кожи и выломанным ребром. Грудная клетка охтарванга тут же мгновенно зажила, словно он и не проводил с ней никаких манипуляций. - Тогда мы возвращаемся!
   И вновь их души понеслись прочь, обратно в покинутые тела, лежавшие в центре лагеря сиперайев.
   Когда зашевелился Нох-Гур, толпа недовольно зашумела: понятно, ей не могло понравиться, что ухчинор выиграл чужак, когда все ратовали за Храй-Уцула. А когда признаки жизни начал подавать и нэррсу, среди сиперайев раздался дружный возглас удивления: обычно, после того, как двое состязающихся в магии впадали в свой странный и страшный сон, один из них более не просыпался.
  -- Что всё это значит? - удивился вождь Гурау-Дотр.
  -- Давай, нэррсу, - Нох-Гур взглянул на Храй-Уцула исподлобья. - Поведай соплеменникам, что всё это значит.
   Тут нэррсу вынужден был публично рассказать о своём поражении. Солгать он не посмел: на ухчиноре всякий обман считался недопустимым, и обычай этот соблюдался абсолютно всеми.
  -- Но почему же ты решил сохранить жизнь тому, кого должен был убить? - спросил Нох-Гура вождь сиперайев.
  -- Я хотел дать вам понять, - сказал герой, - Что пришёл с миром. Пора нам забыть о былой вражде. Я помиловал вашего нэррсу, победил на ухчиноре и теперь вправе требовать от вас вступления сиперайев в рёнгр. Надеюсь, хотя бы теперь вы начнёте доверять охтарвангам?
  -- Что ж, - сказал Гурау-Дотр. - Я не вправе нарушить договор. Отныне, храбрый охтарванг, племя сиперайев в союзе с твоими соплеменниками. А что до тебя, Храй-Уцул, - вождь повернулся к нэррсу, - то тебе стыдно терпеть поражение от простого воина. И в знак того, тебе вырвут когти на правой руке. Отныне придётся тебе утверждаться на другом поприще.
   Тут же двое дюжих сиперайев схватили нэррсу и два счёта вырвали его длинные чёрные когти.
  -- Возьми, - Гурау-Дотр протянул когти Храй-Уцула Нох-Гуру. - Пусть это будет твоим Символом Славы. А теперь скачи к вождю Дох-Унгору и передай, что отныне сиперайи в рёнгре с охтарвангами.
   Ссыпав когти поверженного противника в кожаный мешок, Нох-Гур оседлал джирайха, ударил его по бокам ногами и вновь помчался через пустынные просторы мрачного Шабшархарета, прочь от чёрных вод моря Деррах, прочь от шатров народа сиперайев, обратно к вождю Дох-Унгору, который сидел в своём большом шатре, ожидая, что посланец какого-нибудь из племён привезёт ему отрезанную голову ненавистного юнца...
   После того, как четыре самых сильных и многочисленных племени Шабшархарета - охтарванги, фэллоры, сиперайи и тромы - объединились в рёнгр, весть обо всём случившемся облетела Шабшархарет с запада на восток и с севера на юг, так что вскоре племена менее значимые и влиятельные, до того понятия не имевшие о злодеянии жрецов Раумалу и трёх судьбоносных ухчинорах, знали обо всём и также поспешили вступить в рёнгр.
  
   Не прошло много времени, как у входа в горное ущелье, к востоку от хребта Шунгол, возник общий лагерь, куда съехались воины - моадхагры всех племён. В центре лагеря, в соответствии со сложившимся обычаем, возник большой шатёр, где должны были впредь проводиться собрания одиннадцати рёнгорнов - вождей союзных племён, ныне составлявших единый руководящий орган, который и должен был командовать огромным войском рёнгра. А оно и впрямь было весьма велико: каждое племя выставило пятую часть своих воинов. Вся холмистая степь была усеяна чёрными конусами шатров, вокруг которых сидели воины в полном боевом облачении, а рядом храпели их оседланные джирайхи, ждавшие того великого момента, когда им суждено будет понести хозяев на своих спинах в поход. Но никто из моадхагров не знал, что предстоит им пережить в этом походе...
   Немногим больше других о будущем собравшегося рёнгра знал Дох-Унгор, сидевший в своём шатре на постели из джирайховых шкур. Он был очень недоволен, что Нох-Гур всё же вернулся живым. Впрочем, в голове у коварного вождя зрел новый план: в конце концов, путь моадхагров через чужие земли небезопасен, и он, Дох-Унгор, ещё найдёт способ завести Нох-Гура в гиблое место, где тот и сложит голову. А вождей-рёнгорнов можно будет истребить также - по одному ли, или разом. И тогда вождь охтарвангов станет вождём всей моадхагрской орды, и величие его сможет сравниться с величием тех, кто водил охотников Шабшархарета на битвы тысячелетия назад.
   На рассвете в шатре рёнгрорнов собрались одиннадцать предводителей моадхагров, сидя на корточках вокруг расстеленной на полу шкуры джирайха, на которой была нарисована карта земель, соседних с Шабшархаретом.
  -- Следопыты нашего племени, - рассказывал Дох-Унгор, - недавно обнаружили следы жрецов на юге. Они движутся к Зулешским лесам, но идут, словно слепцы, блуждая по равнине в Преддверии Уурета. Видно, эти урты не знают толком пути, оттого слегка заплутали. Мы потеряли много времени и, сами того не желая, дали им хорошую фору, но пока ещё можем их догнать, если поторопимся. Возможно, жрецы захотят укрыться в лесу, в надежде, что мы потеряем след и прекратим погоню. Но даже в чащобах Уурета им не укрыться от нашего гнева!
  -- Разумный довод, - согласился с Дох-Унгором Агр-Сибух. - Что ж, если всё это - правда, то следует настичь жрецов прямо в Зулешских лесах. Я присоединяюсь к мнению Дох-Унгора.
  -- Следует быть осторожным, - предостерёг вождь охтарвангов остальных рёнгрорнов. - Жрецы, судя по всему, необычайно хитры. Если они смогут настроить против нас зулехов, туго придётся нам в дебрях Уурета. Нет нужды объяснять, как коварны его обитатели среди дремучих лесов...
   Говоря это, он размышлял о том, какие великие перспективы открывает ему то, что может произойти в скором времени в Зулешских лесах. Дох-Унгор рассчитывал погубить вождей в тёмном лесу, да так, чтобы все думали, будто это зулехи совершили подобное злодеяние...
   День умер вновь, и ночь растворила в себе его останки, выбравшись из-под земли. Она растеклась гулкой тьмой по пустынному ландшафту, украсив и без того мрачное место новыми тенями. И вот, в ночной тьме раздался громкий рёв шинварра - огромного рога, которым подают сигнал к наступлению. Тут же, один за другим, ночные охотники оседлали своих плотоядных скакунов, и в воздух взметнулись десятки, сотни знамён, украшенных знаками племён и злобными ликами богов. Громкий гул, топот ног и боевой клич огласили долину. С молодецким покриком, от которого у попрятавшихся в норах хургулов и уков кровь застыла в жилах, орда моадхагров понеслась на юг. Казалось, что огромная чёрная волна вынырнула из бездонных недр Дерраха и набросилась на землю, чтобы поглотить всё живое.
   В авангарде ехали одиннадцать вождей, окружённые своими дружинами, вооружёнными до зубов. Каждый дружинник, облачённый в кожаные доспехи, украшенные вычурным узором, сжимал в одной руке массивное копьё, в другой - щит, обтянутый джирайховой шкурой, на поясе у него висело с двух сторон по хичиру. Длинные чёрные плащи развевались за спинами воинов, ветер трепал их длинные волосы с вплетёнными в них костяными украшениями и кожаными полосками.
   Следом за авангардом ехали метатели копий и лучники, расположившись, соответственно, по флангам многочисленного войска. Окружённые ими, в середине двигались омгайщики, поигрывая своими громовержущими дубинами.
   Это был лишь авангард войска из матёрых моадхагров, причём были здесь не только представители мужского пола. Воительницы-моадхагрен в военную пору так же, как и их соплеменники, опоясывались хичирами, брали в руки копья и сменяли свои обычные чёрные платья из шерсти джирайхов на кожаные доспехи и плащи с капюшонами. Порой они дрались даже ожесточённее самцов, а иногда любили, тяжело ранив и обезвредив врага, привести его младшим моадхагрйоки, чтобы те учились убивать добычу, расчленять её на части и отделять кости от кожи, мяса и внутренностей.
   Что же до арьергарда, то он состоял большей частью из молодых отпрысков, ещё не прошедших обряд посвящения, возрастной статус которых можно было сопоставить с периодом детства в жизни человеческих индивидов. Однако, не в пример людям, молодые моадхагры не нуждались в опеке старших и, будучи абсолютно самостоятельны, принимали участие в военном походе вместе со взрослыми сородичами. Одни из них были вооружены ещё "детскими" видами оружия, по размеру уступавшими оружию взрослых, другим же было вполне под силу удержать тяжёлый хичир, такой же грозный, как и у матёрого моадхагра. Понятно, беспокойная и задиристая молодёжь не переставала спорить, галдеть, ругаться и вытворять самые сумасбродные трюки. Будь у них такие же мощные глотки, как у старшего поколения - и юнцы без труда заглушили бы своих взрослых соплеменников.
   Всё это зловещего вида воинство, сокрушив многоголосым хаосом звуков монолит ночной тишины, неумолимо надвигалось на погружённые в свой вековечный сон леса Уурета, край, населённый низкорослыми длинномордыми пигмеями-зулехами, зеленокожими пожирателями внутренностей, которые не особенно жаловали рослые народы. Ни зулехи, ни моадхагры не могли знать, чем закончится эта их встреча.
  

Скёрр второй. О вражде между зулехами и моадхаграми, и жрецах Раумалу, которые послужили тому виной.

   Это было спустя немного времени после того, как на Великом Континенте появились и размножились первые разумные существа, а вслед за ними в земной мир пришли младшие боги, созданные творцом всего сущего Ихлэсом, до того пребывавшие в Запредельной пустоте, и построили себе жилища, чтобы иметь пристанище в мире смертных. Боги моадхагров выстроили себе чертог в горах Шунгол к западу от Шабшархарета, чтобы отдыхать в нём тогда, когда они устанут странствовать по своей вотчине. Зулешские боги поселились в чаще в самом сердце Куйотавённа, и лишь Туммугён, бог-покровитель всех умерших, предпочёл бездонный омут озера Ниппху. Боги кочевников-сансихоров устроили своё жилище в зыбучих песках посреди степи. Немрорд, помогавший уртам в былые времена, до того, как они отвернулись от него, жил неподалёку от того места, где затем возник стольный город Уртарр. А в глубине непроходимых топей, под зловонными трясинами, и по сию пору стоит жилище богов расы жорротов - громадных неповоротливых созданий с толстым мощным хвостом вместо ног и такой огромной пастью, что они могут проглотить всякого, кто попадётся им среди топей. Именно боги жорротов - Скрронрх и Гпррастл - стали причиной той беды, что обрушилась на Великий континент в незапамятной древности.
   Создавая младших богов, Ихлэс сделал их во многом схожими со смертными, чтобы боги и их подопечные лучше понимали бы друг друга. Среди богов были боги обоих полов, иногда они вступали в любовную связь, и у них появлялись дети. По-разному складывалась их судьба, и нет нужды пока излагать здесь историю каждого, но о Раумалу, порождённом Скрронрх и Гпррастлом, следует рассказать.
   Он был огромного роста с широкой пастью, усеянной острыми зубами, голос его внушал ужас всем живым тварям, а глаз у Раумалу было пять: два поменьше над маленьким приплюснутым носом, два побольше - на лбу, один средней величины - прямо посередине, между четырьмя остальными. Силой Раумалу обладал такой, что никто не мог с ним справиться. Дело дошло до того, что он проглотил породивших его, и они томились в страшной неволе до тех пор, пока Пятиглазый не был повержен, и дух его не отлетел в запредельную пустоту. Выбравшись из глубокой трясины, Раумалу решил подчинить себе всех богов и всю жизнь в мире. Он привлёк на свою сторону многих, и долго союзу богов и смертных пришлось биться с Раумалу и его приспешниками. Наконец, зулешская богиня Сёммитан, собрав богов на совет, напоила их тёндйром - чудесным напитком, порождающим странные видения. После этого хранителям мира открылся способ победить Пятиглазого. Взяв тела мёртвых воинов разных народов, они расчленили, а затем собрали воедино тело урта, глаза моадхагра, череп ахаума, сердце зулеха -

...И снесли всё это

К кузнецу Тод-Хрогу,

Что в Шабшархарете

В самых жил предгорьях

И кузнец искусный

В огненном горниле

Из частей из мёртвых

Выковал созданье,

Что своею силой

Оказалось равным

Раумалу-злодею.

Дух в него могучий

Поместили боги,

И сошлись титаны

Так что содрогнулся

Мир от их ударов

Раумалу повержен

Был тогда на землю

И сковали боги

Злого пятиглаза

Грозными цепями

И навек изгнали

За пределы мира.

Ну а победитель

Как нанёс последний

Свой удар могучий

В этой страшной схватке -

В прах сам обратился

Но осталась память

Средь богов и смертных.

   Так рассказывает об этом эпос зулехов "Храархёссикроппар", или, в переводе, "Шкура рыжего хёсси".
   У истории этой было и продолжение. Она получила его вскоре после того, как от крепостной стены на окраине Высокого Уртаррона выступила в поход очередная экспедиция в земли каранхов. Тогда войску, возглавляемому главным йенаром северо-восточных пограничных укреплений, Кханнрром, удалось добраться аж до самых Ахаумских гор. Точнее, дошли они до болот жорротов, а в горы их загнали прожорливые большеротые обитатели отвратительных зелёных трясин. Так, отбиваясь от каранхов - сперва от жорротов, затем от многолапых ахаумов - отряд Кханнра укрылся в глубокой пещере. Здесь-то и произошла та судьбоносная встреча, которую жрецы братства Раумалу считают событием, положившим начало культу. Посреди ночи Кханнра разбудил какой-то голос. Следуя ему, йенар наткнулся на бездонную трещину в полу, глубину которой не представлялось возможным измерить. Голос доносился именно из бездны, скрывавшейся на дне трещины. Он поведал Кханнру, что с ним говорит бог Раумалу, некогда свергнутый земными божествами. Выяснилось, что Раумалу жаждет вырваться из своей тюрьмы за гранью времён и пространства, но для этого ему нужна помощь смертных: тот же, кто согласится оказать низложенному божеству такую помощь, разделит с ним его беспредельное могущество после установления тирании Раумалу. Остаток той ночи Кханнр провёл, записывая указания Раумалу на шкуре белого джирайха. На рассвете же голос из бездны спросил йенара, есть ли у него какая-нибудь просьба, и обещал её исполнить. Естественно, Кханнр пожелал оказаться со своим войском в пределах родного Уртаррона. И действительно, тут же каменные своды пещеры исчезли, и все находившиеся в ней очутились на широкой мощёной дороге вблизи крепостной стены у самой границы Уртаррона.
   Возвратившись домой, Кханнр поведал о беседе с падшим богом своим соотечественникам, после чего начались бурные споры и обсуждения. Испокон века все урты подчинялись лишь Великому оракулу, благодаря мудрым советам которого Уртаррон и достиг такого расцвета и могущества. А значит, не пристало подданному империи водить дружбу со всякими низвергнутыми богами, совершенно чужими, и тем более, жаждущими безграничной власти. Так или иначе, в Уртарроне всё же нашлись желающие служить Раумалу, примкнувшие к Кханнру. Постепенно сообщество это превратилось в новую секту, получившую название Братства Раумалу. Ядро его составляли Кханнр и те, кто был с ним в ту ночь в пещере, ибо они на собственном примере поняли все выгоды служения пленённому богу. Вскоре начали проводиться магические обряды, во время которых жрецы обращались к запертому по ту сторону границы упорядоченного мира своему господину. Мудрое божество, понимая, что энтузиазм смертных надлежит поддерживать, поощряя их и даруя всяческие блага, так что Братство Раумалу никогда не испытывало нужды в чём либо из земных благ. Помимо всего прочего, Раумалу, располагавший такими знаниями, какие недоступны смертным, мог поведать многое из того, что считалось среди уртов запретным.
   Благополучное существование Братства длилось недолго: ровно до того момента, как о нём узнал Совет Десяти - верховный орган управления империей - и подчинённые ему властные структуры. Начались гонения на братство, жрецов ловили, сажали в глубокие подземелья, казнили. И всё же, покончить с вероотступниками властям не удалось. Чем больше боролись с братством и учиняли публичные расправы, тем больше жрецы Раумалу привлекали к себе внимание, и тем больше влёк к себе всё новых и новых уртов запретный и преступный культ. В конце концов, Братство стало таким многочисленным, что даже в Совете начались дискуссии по поводу того, продолжать ли борьбу со жрецами до полного искоренения еретического культа, либо же пойти на уступки. Наконец, в 5906 году от первой речи Уртаррского оракула 20 гэцвеола Совет Десяти постановил прекратить преследование Братства Раумалу.
   Однако, период терпимости длился недолго. Вскоре до тремдахов - стражей порядка в Уртарроне - дошли слухи о том, что якобы жрецы Раумалу в своих обрядах используют предметы из могил и останки умерших, которые добывают, расхищая древние захоронения. Тут уж весь Уртаррон поднялся на жрецов, и по всей стране начались облавы. Спасаясь от преследования, оставшиеся жрецы со своими семьями и слугами вынуждены были покинуть страну и бежать в пустынные земли к северо-востоку от границы империи. Здесь Братство возвело свой храм, где продолжало совершать свои ритуалы и посылало самых хитрых и проворных отыскивать новые захоронения, которые могли бы стать источником атрибутов для оккультных обрядов. И вот, однажды, группа таких лазутчиков отправилась в земли моадхагров. Миссия их была весьма незаурядной: в тот год, когда это происходило, согласно пророческой записи на шкуре священного белого джирайха, следовало ожидать освобождения Раумалу из его долгого плена. Но для того, чтобы это случилось, Братство должно было совершить особый ритуал. А для него, в свою очередь, непременно надо было достать останки одного из моадхагрских вождей. Экспедиция жрецов проделала нелёгкий и небезопасный путь, снарядив корабль и обогнув восточное побережье Великого Континента, отказавшись от сухопутного пути, ибо тот был ещё более опасным. Они обогнули северную оконечность континента и повернули на запад, пока не добрались до моря Деррах. Свирепые воды северного моря не приняли корабль, и урты, потерпев кораблекрушение, очутились на берегу. Здесь, на берегу, прокравшись к Великим Курганам, каждый миг рискуя быть замеченными аборигенами Шабшархарета, экспедиция жрецов, сотворив на земле возле одного из курганов защитные знаки, чтобы дух, охраняющий моадхагрскую святыню, не принялся мстить, вскрыла курган вождя Урхуд-Далалу, легендарного предводителя моадхагрской орды эпохи Яростных Походов. Совершив это рисковое и неблагородное дело, посланники Братства ещё сильнее трясясь от страха, охватывавшего их при мысли о расправе, которую могут учинить над ними каранхи, двинулись в обратный путь. Карта у них была, как выяснилось, плохая, ориентировались на местности они тоже далеко не блестяще, так что в пути жрецы потеряли много времени и покинули Шабшархарет лишь накануне выступления войска рёнгра в поход. После этого, они оказались на безлесой равнине, которая отличалась от Шабшархарета лишь тем, что была покрыта местами травой, а местами - мхом. Она тянулась вперёд примерно на семьдесят с лишним чохов, а дальше начинались неизведанные и таившие угрозу леса Ийкаранхолода, - так урты называли Куйотавённ. Решено было, в случае, если обнаружится погоня, бежать к Зулешским лесам и укрыться у лесного народа. Жрец Сахдосгар решил отправиться в разведку и посмотреть, нет ли за ним хвоста. Остальные встали временным лагерем посреди бескрайней равнины.
   Стояла глубокая ночь. Шевелящиеся моховые кочки говорили о том, что вокруг идёт незримая борьба за жизнь, и коварные хищники играют прятки со своей добычей. Луна, уже пошедшая слегка на убыль, висела над пустынной местностью, и на её фоне временами проскальзывали крылатые тени.
   Дразз, предводитель маленького отряда, глядя на то, как луна медленно ползёт по ночному небу, не переставал думать, отчего так долго нет Сахдосгара. Особенно он обеспокоился, когда где-то вдалеке раздался еле различимый гул. Между лагерем жрецов и источником шума было весьма внушительное расстояние, однако сырой ночной воздух, не колеблемый более никаким шумом, позволял далёкому гулу преодолевать это расстояние. Знай Дразз, что именно или, точнее, кто служит источником шума, у него в душе только усилился бы тот едкий, кусачий страх, который он испытывал.
   Вскоре раздался и другой звук: это был топот джирайха. Бледно-голубые вылупленные глаза на безносой физиономии жреца вспыхнули ярче, уголки широкого большого рта с толстой нижней губой нервно задёргались, седые волосы в бороде зашевелились. В одиноком всаднике, возникшем из темноты, Дразз узнал дозорного, Сахдосгара.
  -- Старейший! - воскликнул Сахдосгар, не спешиваясь. - За нами уже пустились в погоню! Каким-то образом за два дня и две ночи весь этот проклятый край поднялся против нас! Шум, который ты, верно, слышал - это шум воинства, идущего нам вслед! Теперь единственное спасение - укрыться у зулехов, или мы погибли!
  -- Верно, - согласился Дразз. -Конечно, зулехи, как и все каранхи - весьма опасные твари, но с ними ещё есть шанс договориться, в то время, как моадхагры не пощадят никого из нас. Вперёд, братья! Во имя Раумалу, скачите как можно быстрее к лесам Ийкаранхолода!
   Все жрецы тут же оседлали джирайхов и понеслись галопом туда, где на горизонте уже выстроились плотной стеной исполинские деревья, обозначавшие границу мшистой равнины и древнего густого леса.
  
   Йёйхрён Перебеги-Лес стоял на самой границе лесной чащи и смотрел на освещённую луной равнину. Как всегда, в голове вертелись мысли, как же можно жить в таких местах, где нет леса? Сколько Йёйхрён ни пытался силой воображения нарисовать мысленно жизнь вне леса, у него не получалось.
   Чужой равнинный ветер врывался между деревьев, раскачивая их верхушки и принося в своём дыхании тревожившие обоняние Йёйхрёна запахи. Выставив навстречу струе воздуха свою узкую вытянутую морду, он ловил их, пытаясь понять, о чём они говорят. Серая косматая грива Йёйхрёна шевелилась от дуновения ветра, который всё что-то нашёптывал молодому зулеху. Шёпот этот становился всё громче, пока, наконец, не превратился в шум. Странные смутные подозрения закрались в душу Йёйхрёна. Он припал к земле и принялся вслушиваться, что же скажет ему земля.
   И тут он ощутил лёгкую вибрацию, проходившую по земле, такую, какая бывает, если вдали скачет несколько всадников. "Грёмгарен, - заключил зулех, - но что им здесь нужно?" И не следует ли созвать остальных, ведь, во-первых, грёмгарен могут прийти с дурными намерениями, а во-вторых, не всё же питаться печенью хёсси!
   На всякий случай, Йёйхрён взялся за воткнутое рядом копьё. Подумав немного, он принял решение сперва затаиться под ближайшей моховой кочкой, понаблюдать, кто же подъедет к лесу.
   Через некоторое время на залитой голубоватым мерцающим сиянием равнине показался отряд из восьми всадников, ехавших верхом на джирайхах. Йёйхрён узнал в них грёмгарен с юга: двух таких чужаков его племя поймало в лесу и выпотрошило, когда Йёйхрёну было всего-то двадцать лет, то есть он был ещё совсем маленьким. Сейчас, в двухсотлетнем возрасте юному зулеху предстояло вновь столкнуться с Большими.
   Всадники - а это, разумеется, были Дразз и его соратники - осторожно озираясь, въехали в лес и двинулись по тропе, протоптанной, судя по следам, стадами диких кьёдов и хёсси, выходивших, должно быть, иногда из леса за вкусным мхом. Вокруг валялись куски их костей, изрезанных на наконечники для стрел и прочую всякую всячину. Коварные зулехи часто подстерегали лесных гигантов на их тропах в летнюю пору. Зимой, как известно, кьёды перебираются дальше на юг, а хёсси перестают питаться травой, и их зубы-тёрки, предназначенные для растительной пищи заменяются постепенно острыми клыками хищника, а сами они переходят с травы, мха и листьев на мясо. Тут уж зулехам приходится менять тактику охоты, а порой они сами вынуждены остерегаться мохнатых тварей, чтоб в свою очередь не угодить в их большую смрадную пасть.
   Итак, Дразз со своим отрядом въехал в лес. Однако не успел джирайх ехавшего впереди Сахдосгара сделать и десяти шагов, как что-то встревожило его, и чуткая тварь приглушённо загудела и зашипела, должно быть, почуяв рядом кого-то. Этим "кем-то", как нетрудно догадаться, был Йёйхрён, сидевший, затаив дыхание, под большой моховой кочкой.
  -- Что с твоим джирайхом, брат Сахдосгар? - спросил Дразз. - Он здоров?
  -- Каранхи, - с опаской в голосе проговорил Сахдосгар, и рука его потянулась ко схоцасу - диску с остро заточенными краями, пристёгнутому у седла. - Мой Ранъерз чувствует их за добрый чох. Они где-то здесь, прячутся.
  -- Спокойно, брат, - сказал Дразз, успев заметить, что Сахдосгар уже готов схватиться за схоцас. - Мы пришли сюда не воевать, а искать укрытия. - Он приподнялся на стременах и поднял вверх две ладони в знак того, что он пришёл с миром. - Славный народ Ийкаранхолода! Не стоит вам, хозяевам здешних дремучих лесов, прятаться от нас в ночи! Мы здесь с мирными намерениями и не желаем вступать с вами во вражду! Так выйдите же, чтобы мы могли побеседовать как разумные с разумными.
   Йёйхрён был удивлён, что грёмгарен с юга знают его родной язык. Конечно, акцент жреца резал слух, однако, в целом, он вполне неплохо говорил по-зулешски. Зулех колебался: обнаружить ли своё присутствие, выйти ли к чужакам или, понадеявшись, что его так и не найдут, прятаться до конца и переждать, пока грёмгарен проедут мимо. Так или иначе, молодой зулех принял, в конечном итоге, первое решение. Так он сможет больше узнать о пришельцах: кто они, зачем пришли, откуда и куда держат путь. В конце концов, если даже грёмгарен окажутся не такими дружелюбными, какими они хотят выглядеть, у него, Йёйхрёна всё равно надето на пальце Кольцо Тумана, и оно всегда поможет ему ускользнуть, оставив больших недотёп блуждать в серой мгле. Сбросив с плеч прикрывавший его мох, Йёйхрён, отряхнувшись от приставшего к нему сора, встал в полный рост, пускай, даже и не очень большой, и гордо направился к восседавшему на красном джирайхе Драззу.
  -- Я - Йёйхрён Перебеги-Лес из Кордауппа, - отрекомендовался зулех. - Кто вы и зачем ступили в земли моего народа?
   Тут Дразз, не скупясь на лесть в адрес маленького, но весьма грозного лесного народа, на зулешском с неискоренимым южноуртским акцентом поведал обо всём, что случилось с его отрядом, ... скрыв лишь то обстоятельство, что жрецы разграбили могилу моадхагрского вождя, и теперь весь Шабшархарет жаждет им отомстить.
  -- Мы проезжали через земли моадхагров, - рассказывал старший жрец. - Все их племена собрались в одно огромное войско и теперь движутся прямиком к вашим землям. Они решили повторить деяния своих далёких предков, разграбив соседние земли. Орда может добраться до самой Империи, поэтому для вас, доблестные зулехи, настало время взяться за оружие и противостоять захватчикам. И ещё осмелюсь спросить, не будет ли столь любезен лесной народ дать нам приют на какое-то время? А заодно и проводников через лес?
  -- Думаю, вождь Кёнгкёрён с радостью вам поможет, - сказал Йёйхрён. - Я провожу вас в Кордаупп, здесь недалеко, следуйте за мной!
   И они вновь двинулись по ночному лесу, освещаемому тусклым лунным светом, иногда пробивавшимся в просветы между кронами деревьев. То тут , то там поблёскивали огоньки светлячков и валявшиеся во мху гнилушки. Мелкая лесная живность незримо шныряла с двух сторон от тропы. Большие мшистые бугры, напоминавшие лежащих на земле спящих чудовищ, чернели между деревьев. Иногда возле них вспыхивали горящие глаза какой-нибудь твари, заставляя жрецов вздрогнуть от страха. Йёйхрён лишь молча посмеивался над чужеземцами: он-то знал лес как свои пять пальцев и ничего в нём не боялся.
   Неожиданно, в голубовато-серые оттенки ночного пейзажа влилась толстая чёрная блестящая маслянисто поблёскивавшая линия лесного ручья, неспешно нёсшего свои тёмные воды из глубокого холодного озера в сердце непроходимой чащобы прямо к неведомой реке, глубокой, холодной лесной реке, в которую зулехи сбрасывают тела умерших, дабы те добрались до самого дна священного озера Ниппху, где бог Туммугён даст им новую жизнь, превратив в больших скользких олтов - водяных обитателей, шныряющих между камней в глубоких омутах.
   Пройдя по берегу немного вправо, Йёйхрён вывел жрецов к тому месту, где во мшистые берега ручья были воткнуты длинные толстые колья - один на левом берегу, другой на правом - между которых бежала верёвка, скрученная из коры верёвочного дерева.
  -- Здесь брод, - пояснил Перебеги Лес. - Идите прямо и держитесь за верёвку, а джирайхов возьмите под уздцы. Стойте! Погодите немного...
   Йёйхрён вскинул своё копьё с костяным наконечником, в кого-то прицелился, затем резким броском метнул копьё в сторону и вверх. Раздался приглушённый писк, и с ветки ближайшего дерева на мягкий мох упал большой толстый кжач - ночной лакомка, пожирающий колонии древесных грибов, которые в лунные ночи в большом количестве вылезают из-под коры наружу. Сняв кжача с копья, Йёйхрён швырнул его в глубокий омут ниже по течению от брода со словами:
  -- Покой вам в холодной воде, преображённые предки! Возьмите эту добычу, а путников не трогайте!
   Тут же между круглых валунов, лежавших на дне ручья, обозначилось движение и засновали длинные тени с перепончатыми отростками по краям длинных скользких тел. Блуждавшие вокруг олты, почуяв упавшего в ручей мёртвого кжача, спешили догнать добычу, уносимую быстрым ручьём.
  -- Поспешите, - сказал Йёйхрён жрецам. - Скоро они вернутся.
   Восемь жрецов поочерёдно вошли в воду и, держась за верёвку, чтобы течение не опрокинуло их с ног, перебрались через ручей. Когда последний из них перевёл своего джирайха на противоположный берег, рядом с хвостом скакуна раздался всплеск, и над водой на миг показалась чья-то пасть, щёлкнувшая острыми зубами. Олты догнали подбитого кжача и вернулись.
   Йёйхрён перешёл ручей последним, ничем не рискуя: кружившие возле брода олты не тронули бы того, кто считался их потомком.
   На другом берегу путники нашли звериную тропу, шедшую от воды в глухую чащу. Очевидно, она была проторена зверьём, приходившим на водопой. Об этом свидетельствовали и кости, качавшиеся на воде, застряв между торчавшими из воды корягами. Коварные олты не упускали возможности поживиться неосторожным созданием, потерявшим бдительность, склонившись над ручьём.
   Углубившись в гущу леса, путники затем вышли на относительно широкую дорогу. Полосу плотно утрамбованной земли, кое-где слегка вздымавшейся, обозначая места, где проходят корни деревьев. Вырезанные на деревьях поблизости знаки поясняли на зулешском, куда ведёт дорога. Впрочем, Йёйхрён и так хорошо знал, где его родной Кордаупп. Он-то частенько хаживал за чащобной ягодой, которую тамошние жители частенько крали у чащобного демона, жившего в самой тёмной и непроходимой части здешних лесов. Порой Перебеги-Лес мог не возвращаться домой несколько ночей кряду, напиваясь тёндйра из чащобной ягоды - странного, окружённого многими тайнами напитка, выпив которого, каждый видит разные небылицы. Например, что он - нандхарри - крылатое двухголовое существо, одна голова которого там, где и положено быть ей, а вторая - на месте хвоста. Йёйхрён не раз летел над лесом в образе нандхарри, когда разум его был поглощён галлюцинациями.
   Не задумываясь ни минуты, зулех повернул направо, увлекая за собой жрецов. Вскоре дорога стала достаточно удобной и ровной, чтобы можно было пустить джирайхов галопом. Взобравшись на хребет джирайху Сахдосгара, Перебеги-Лес с важным видом принялся раздавать указания:
  -- Направо! Теперь налево! Осторожно, сейчас будет мост через овраг, сбавь скорость!
   Они ехали мимо залитых ночными огнями полян, опушек, развилок с воткнутыми возле них столбами, исписанными зулешскими надписями, перемахивая через хлипкого вида мосты над глубокими оврагами. Открытое ночное небо сменялось плотным потолком из сомкнувшихся над дорогой ветвей, которые затем вдруг расходились в стороны, и тёмная бездна небес разверзалась вверху. Напуганные крылатые создания, хлопая крыльями, вдруг возникали ниоткуда и часто бросались прямо на всадников. Йёйхрён и здесь лишь ехидно улыбался, глядя на испуг жрецов. Незадачливые грёмгарен боялись даже совсем безвредных кжачей, чего даже с очень молодыми зулехами не бывает.
   Впереди показалась небольшая плешь поляны, на которой повсюду виднелись странные земляные сооружения. У Йёйхрёна заурчало в животе: он узнал деревню матлахов - мелких мягкотелых жителей леса, внешне напоминавших уков, только тела их покрывала шерсть, уши были вислые, а перепонок на лапах не было. Поймать матлаха всегда был рад любой зулех, ибо ещё не завелось в Зулешских лесах созданий, чья печень была бы вкуснее печени матлаха.
  -- Стойте! - скомандовал Йёйхрён Сахдосгару.
   Жрецы осадили своих джирайхов.
  -- Что случилось? - спросил Дразз проводника и показал на хижины матлахов. - Это засада?
   Зулех чуть не прыснул со смеху: этот глупый грёмгарен ещё и матлахов боится!
  -- Нет, это внезапная облава, - пояснил Йёйхрён, слезая с шеи Ранъерза. - Я сейчас залезу вон в тот домишко. Наверное, это жильё для матерей и молодняка. Давненько мне не приходилось отведать печень молодого матлаха.
   Дразз недовольно нахмурился:
  -- Мы спешим по важному делу, а ты устраиваешь себе кормёжку!
  -- Мёр хадр мисанёнг, грёмгарен нарьдвар! - небрежно бросил в адрес Дразза Йёйхрён.
   В своё время Дразз учил зулешский по трактатам Роктана Сод-Лемпароу, который прожил у зулехов около ста лет, изучая их язык, быт, историю и нравы. Однако, насколько помнилось старшему жрецу, выражения "мёр хадр мисанёнг, грёмгарен нарьдвар" в трудах лемпарского учёного не упоминалось. А Йёйхрён ещё раз мысленно посмеялся над грёмгарен, который так и не понял, что его угостили крепким зулешским ругательством. На всём Великом континенте ни у одного народа нет таких крепких выражений, как у зулехов.
   Пригнувшись, охотник залез в земляную хижину, держа наготове небольшой хоймор - зазубренное одностороннее лезвие, к тыльной стороне которого посредине была прикреплена дугообразная рукоять. Внутри раздались приглушённые вопли, визг, шуршание, затем всё смолкло, и было слышно лишь громкое довольное чавканье.
   Измазавшись в крови, желчи и внутренностях, довольный и насытившийся, зулех вылез наружу. В руке он сжимал окровавленный кусок печени.
  -- Не желаешь? - Йёйхрён протянул печень Сахдосгару. - Давай, грёмгарен, можно подумать, у тебя всегда будет возможность добыть подобное лакомство!
   Сахдосгар поморщился и отвернулся, мысленно в очередной раз проклиная отвратительные нравы каранхов.
  -- Дело твоё, - зулех поспешил запрыгнуть на хребет Ранъерзу, заметив, что джирайх начал коситься на кусок печени, и опасаясь, как бы животное не украло у него добычу.
   Сидя на шее Ранъерза, вне досягаемости от джирайшьей пасти, Йёйхрён спокойно расправился с последним куском печени, произнеся с набитым ртом:
  -- Можно ехать дальше.
   Весь путь до Кордауппа Перебеги Лес прилагал неимоверные усилия, чтобы не расхохотаться, так его забавляла реакция жрецов на происходящее. Чего стоили одни только их физиономии, когда он уплетал печень матлаха! А уж как они дёргали головами при каждом звуке, доносившемся из леса! Одного не мог понять Йёйхрён: как такие бестолковые грёмгарен смогли достичь такого могущества у себя в южных землях!
   Дорога свернула в лес ещё раз, а затем впереди обнаружился просвет между деревьями. Стоило джирайхам пробежать ещё немного, и путники оказались перед частоколом, образовывавшим большое кольцо, которое опоясывало лесной зулешский город. На колья были кое-где насажены черепа. Большая часть их принадлежала лесному зверью, либо же несчастным матлахам. Были здесь и ещё два-три черепа, которые заставили жрецов содрогнуться: то были черепа их соплеменников уртов, таких же, как они сами.
  -- Мы на месте, - сказал Йёйхрён, слезая с шеи джирайха. - Погодите, сейчас нам откроют ворота. Эй, Стваррён! Это я, Йёйхрён Перебеги Лес! Отворяй ворота!
   На сторожевой башне, стоявшей за частоколом возле самых ворот, обнаружилось какое-то движение, и на бревенчатой площадке под навесом из жердей и звериных шкур возникла узкорылая зулешская физиономия часового Стваррёна:
  -- Где тебя носит, Йёйхрён! Ночь за середину, мы уж думали, тебя зенкелосы загрызли или хёсси затоптал!
  -- Увы, Стваррён, не суждено вам испытать такую радость! - съехидничал Перебеги-Лес. - Открывай ворота, нарьдвар ортопестаг!
  -- Нарьдвар Онст! - огрызнулся Стваррён. - Кто это с тобой?
  -- Эти грёмгарен бегут от моадхагров, - крикнул Йёйхрён.
  -- От моадхагров? - удивился Стваррён. - Чем же они их так разозлили?
  -- Йлль, Стваррён! Сюда скачет целая орда моадхагров, вознамерившаяся совершить набег на соседние земли и дойти до самого Уртаррона! На рассвете нового дня они уже будут здесь!
   Ответной реплики от Стваррёна не последовало: за частоколом заскрипели большие колёса, наматывая канаты, привязанные к воротам, и створки их медленно раздвинулись. Йёйхрён и восемь его спутников прошмыгнули в образовавшуюся щель, и тут же за их спинами стальные пружины сжали плотно деревянные створки, а на массивные крючья, врезанные в них, опустился тяжёлый засов. Дразз изучил механизм, открывавший и закрывавший ворота, и вынужден был удивиться: от зулехов он не ожидал, что они способны создать такое. Правда, затем он вспомнил, что Роктан Сод-Лемпароу помимо каранхских языков изучал ещё и технику и был неплохим хагнендом. Возможно, во время своей экспедиции он и посвятил неотёсанных каранхов во все тонкости хагнендской науки, а может быть, и сам соорудил это устройство.
   Почти сразу вокруг жрецов собралась огромная толпа зулехов, с интересом рассматривавших неожиданных гостей. Окружив жрецов плотным кольцом, коротышки повели их прямо к самому большому зулешскому терему, бывшему резиденцией вождя Кёнгкёрёна.
   Кордаупп представлял собой окружённый частоколом участок посреди густого леса, застроенный в беспорядке хьяллями - жилищами зулехов. Каждый хьялль представлял собой занятную деревянную постройку, сооружённую, как правило, вокруг двух древесных стволов, обрубленных в месте, где находился конёк крыши. В основе лежала конструкция, напоминавшая шалаш: от земли вверх шли широко расставленные шесты, соединявшиеся пониже конька и вместе образовывавшие треугольник. Таким образом, возле каждого из стволов, служивших опорой для хьялля, было по треугольнику. Вместе они были соединены поперечными перекладинами, на которые снизу крепились брёвна, а сверху - доски крыши. Впрочем, многие хьялли были выстроены ещё сложнее: зулехи были большими мастерами деревянного строительства. Были и такие хижины, которые возвышались над землёй, стоя на сваях, которыми служили всё те же древесные стволы, а кое-кто из зулехов предпочитал жить неком подобии гнёзд на верхушках могучих деревьев, куда можно было добраться лишь по узкой лестнице. И уж конечно, каждый хьялль щедро украшали фигурные оконца, резьба по дереву, а кое-где - черепа и кости.
   Наконец, жрецы, окружённые толпой аборигенов, оказались возле хьялля вождя Кёнгкёрёна. По сравнению с хьяллями остальных зулехов, он казался цитаделью: это была постройка в три яруса с неким подобием колоннады из толстых брёвен, а окружал её высокий частокол, прерываемый в двух местах воротами. Сам Кёнгкёрён стоял у ворот и смотрел на гостей. Он уже был в курсе того, что они прибыли в Кордаупп.
   На голове у Кёнгкёрёна красовался венец из кости хёсси, обозначавший особый его статус как вождя и военачальника, в обе руки были вживлены длинные изогнутые лезвия работы искусных зулешских мастеров, а копна серых длинных волос была заплетена во множество кос, перевязанных кожаными полосками. Взгляд Кёнгкёрёна, от которого у Дразза сразу возникло не очень приятное ощущение, внимательно изучал чужеземцев. Кёнгкёрён помнил, как около двухсот лет тому назад его племя поймало таких вот троих грёмгарен в лесу и потом устроило знатное пиршество, выпотрошив пленников. Однако, затем в Зулешских лесах появились и ещё такие грёмгарен, но их было значительно больше. Их предводитель тогда выручил Кёнгкёрёна, исцелив опасную рану, полученную орном на охоте. Поняв, что грёмгарен могут быть полезны, зулехи попытались найти с ними общий язык и вскоре смогли достичь полного взаимопонимания. Главу чужеземцев звали Роктан, и он очень интересовался самыми разными моментами жизни зулехов. Ещё он научил лесной народ многим полезным вещам, которыми и сейчас пользовались жители Кордауппа.
  -- Зоркого глаза и крепкой руки, - приветствовал жрецов Кёнгкёрён. - Что привело вас в наши земли, странники?
  -- Мы - жрецы-изгнанники, - принялся рассказывать наполовину выдуманную историю Дразз. - наш путь проходит через земли моадхагров, оттуда мы и идём. Нынче в Шабшархарете неспокойно: племена моадхагров объединились, и огромная орда движется к вашим землям. Кажется, они вновь решили совершить очередной великий поход. Но раз так, то все народы, что встанут у них на пути, ждёт битва не на жизнь, а насмерть. Мы же просим у тебя, вождь, позволь нам укрыться в твоём городе. Когда моадхагры покинут эти места, мы уйдём к своему храму на юге.
   Сообщение о надвигающемся на Куйотавённ воинстве моадхагров стало для Кёнгкёрёна неприятным сюрпризом: он отлично знал, как многочисленны и свирепы моадхагры. Если они идут прямо вслед за жрецами, то и времени на подготовку к обороне не так уж много: он даже не успеет отправить с посланием ручную синнескварру в Ларзсёнлён и предупредить своего товарища - вождя Гтаррёна.
  -- Моадхагры? - Кёнгкёрён вдруг стал казаться суровее и решительнее, а его спокойствие и хладнокровие, читавшееся на его лице мгновенье назад, сменилось энергичностью и готовностью принимать решения с мудростью, достойной вождя. - И насколько далеко они отсюда?
  -- Прежде, чем они войдут в пределы леса, - сказал Сахдосгар, - солнце пройдёт десятую часть своего дневного пути.
   В Куйотавённё солнце не часто можно было видеть на небесах, да и зулехи обращали на него мало внимания, ведя преимущественно ночной образ жизни. Но Сахдосгар, по происхождению урт-южанин, привык определять время по Солнцу. Так или иначе, Кёнгкёрён понял, что грёмгарен имел в виду.
  -- Тогда, пожалуй, мы ещё успеем кое-что предпринять, если поторопимся, - проговорил он. - Ханрён! Подготовь письмо со знаком кёгрл и отправь его синнескваррой Гтаррёну в Ларзсёнлён! Суймурён! Возьми пятьдесят воинов и расставь на всех тропах в окрестностях города хёссиюулу, да побольше! Гардуррён! Расставляй народ по секретным буграм. Остальные - действовать на своё усмотрение! Вам, гости, советую пройти со мной. Мы сделаем всё возможное, чтобы спасти вашу жизнь. Я давал клятву вашему соплеменнику Роктану, что, пока я жив, в моём городе ни один зулех не посмеет навредить уртам и, более того, мы все здесь будем защищать вас до последней капли крови. Идёмте!
   Дразз и его соратники последовали в хьялль следом за Кёнгкёрёном. Зала, обитая изнутри шкурами хёсси, была на удивление просторной, так что жрецам не пришлось сгибаться в три погибели, боясь удариться головой о потолок. Всюду по стенам висело оружие, а поперечные и вертикальные столбы, поддерживавшие потолок, были исчерчены свегнами.
  -- Чертоги у меня невелики, - говорил Кёнгкёрён. - У Гтаррёна, моего товарища из Ларзсёнлёна, хьялль попросторнее. И всё же, рад буду вас приютить.
   Из первой залы они поднялись наверх в другую, чуть менее просторную, но не менее красивую. Правда, красоту эти жрецы могли бы оценить едва ли: кругом стояла темнота. Зулехам, которые в темноте видят лучше, чем на свету, освещение было не нужно, а вот жрецы, непривычные к потёмкам, продвигались за Кёнгкёрёном почти на ощупь. Но орн позаботился о них, достав из своей кладовой две большие связки ринну - особых светящихся грибов, которые зулехи выращивают на тот случай, если вдруг им понадобится свет. Когда комната осветилась ринну, жрецы расположились за круглым столом, вырезанным из одного большого пня. По-зулешски такой стол назывался "туммар". Вокруг него стояли табуреты, изготовленные похожим образом. Сам туммар был нагружен всякой всячиной, которую и предоставил гостям вождь в полное распоряжение. Сам же он поспешил вновь спуститься вниз, по суковатому бревну, служившему лестницей, дабы возглавить, как и положено, оборону Кордауппа и окрестных чащ.
   Не прошло много времени, как в Ларзсёнлён уже летела, поднявшись к самой луне, выше исполинских деревьев, быстрокрылая синнескварра с куском шкуры хёсси, примотанный к лапе. Вот уже долгое время зулехи в пору, когда в лес приходила война, передавали друг дружке секретные сообщения, пользуясь системой знаков, которая у каждого военного союза была своя. Так, у старых друзей, Гтаррёна и Кёнгкёрёна, зулешский знак "кёгрл" расшифровывался примерно так: "Приближаются враги-грёмгарен. Готов буду оказать тебе помощь, и того же жду от тебя. Будь готов сражаться, враг многочислен.
   В лесах вокруг Кордауппа, вплоть до самой границы, где обрывался зелёный покров высоких деревьев и начиналась поросшая мхом равнина, Преддверье Уурета, - везде сновали вооружённые копьями и хойморами отряды зулехов, готовые к лусгрёд - старинному способу ведения войны против чужеземцев, не привыкших сражаться в густом лесу. Основные их силы концентрировались вокруг мест, где длинными цепочками тянулась, иногда сливаясь в подобие заросшего мхом земляного вала, бугры или холмики. Никто, кроме зулехов, не знал, да и никогда бы не догадался, что бугры эти сотворены искусственно, а под ними проходит целая сеть подземных ходов, соединяющая круглые камеры внутри каждого из таких бугров. А ещё в каждой камере есть бойницы, только они так хорошо замаскированы, что и с десяти шагов их разглядеть невозможно. Внутри каждого такого бугра сидит зулех, вооружённый хёбной - куском полой кости хёсси, в которую заряжен смертоносный острый шип. Если в хёбну сильно дунуть, то шип вылетает на внушительное расстояние и пронзает жертву. Обычно зулехи смазывали перед боем шипы смолою дерева стённьёр - страшно ядовитой вещью, которая убивает вражеских воинов прежде, чем они почувствуют боль от вонзившегося в них шипа. Но самое замечательное в буграх-укрытиях - это то, что из одного можно быстро перебраться в другой и оттуда продолжить отстрел врагов. И вот поэтому, такие укрепления были хороши в борьбе с врагами, которые пытались покорить лесной народ.
   Что же до Йёйхрёна, то он с группой приятелей решил проконтролировать обстановку на той тропе, которой он совсем недавно вёл уртов в Кордаупп, на случай, если моадхагры каким-то образом возьмут след путников и пойдут по тропе, через ручей, прямо по большой дороге в лесной город.
   Выйдя к границе леса, Йёйхрён и пять его товарищей, вооружённые хойморами и хёбнами, притаившись за деревьями, принялись наблюдать за простиравшейся впереди равниной. Наступило утро. В лесу и над равниной висел густой туман, скрывший своей белой массой горизонт и очертания Ахаумских гор. В небе уже парили чёрные прожорливые олубу, с высоты своего полёта заметившие многочисленное воинство и, смекнув, что к чему, собравшиеся в ожидании падали. "Мы вам её обеспечим", подумал Йёйхрён.
   Вдали раздался рёв шинварра, которому вторило множество хриплых голосов, и пяти зулехам стало не по себе: туман, делавший приближавшееся воинство невидимым, заставлял сознание рисовать самые невероятные картины: какова орда врага из себя, много ли их? Воистину силы неприятеля начинали казаться неисчислимыми.
   Пятеро смельчаков укрылись в засаде под кочками, держа наготове хёбны. Вскоре они начали ощущать, как по земле проходит вибрация от топота джирайхов, нёсших на своих спинах грозных мстителей моадхагров. Ещё какое-то время спустя сквозь туман показалась какая-то огромная чёрная масса, которая, приближаясь, становилась всё более отчётливо видимой, и, наконец, стало возможным различить всадников, вооружённых до зубов, в чёрных кожаных доспехах, утыканных острыми шипами и лезвиями. Впереди ехали одиннадцать грёмгарен, казавшихся более значимыми, чем остальные. Что же до тех, кто ехал немного позади, то среди них выделялся один рыжеволосый верзила, особенно грозный. Вокруг него словно собрался какой-то ореол смерти и панического страха, и Йёйхрёну вдруг показалось, что в образе этого рослого моадхагра в Зулешские леса пришла великая беда. Впрочем, чувствовалось в верзиле и ещё что-то особенное, что никак не получалось облечь в слова или образы.
   Добравшись до границы пустоши, орда остановилась, вслушиваясь в звуки леса. Затем, не видя ничего подозрительного, они двинули своих джирайхов вперёд.
  -- Куда эти жрецы могли пойти? - процедил сквозь зубы Дох-Унгор, до боли в глазах вглядываясь в окружающий туман.
  -- Сейчас мы это определим, - проговорил Чон-Дугр, вытаскивая из-за пазухи мешок с неведомым порошком, - Я вызову память этой земли, и мы сможем определить, откуда и куда двигались жрецы.
   Он высыпал горсть порошка на ладонь, а затем рассеял его вокруг.
   Тут же в окружающем тумане начали собираться, становясь всё плотнее и плотнее, серые сгустки. Наконец, в них стали отчётливо угадываться призрачные фигуры восьмерых уртов верхом на джирайхах, и одного зулеха. Урты въехали в лес, затем остановились, к ним подошёл зулех, они о чём-то говорили, а затем коротышка повёл жрецов в глубь чащи по тропе.
  -- За ними! - крикнул Чон-Дугр. - Так мы доберёмся до тех, кого ищем!
   Рассыпавшись по всему лесу, моадхагры двинулись вперёд. Однако вскоре выяснилось, что в густом буреломе можно легко заблудиться и потерять соплеменников, а по узкой звериной тропе пройдёт лишь небольшой отряд. Лес оказался коварен. У Дох-Унгора созрел план: он отправит Нох-Гура в разведку с авангардом в десять - пятнадцать воинов, а там, в густом тёмном лесу его авось да и прикончат зулехи.
  -- Встанем лагерем у леса! - скомандовал Дох-Унгор. - Омгайщики расчистят путь, а передовой отряд двинется дальше по следу. Основные силы подойдут позже! Нох-Гур! Возьми пятнадцать всадников и иди за тенями, не упусти их!
  -- Слушаю, вождь! - гаркнул Нох-Гур. - Кто со мной? Добровольцы есть?
   Тут же вокруг Нох-Гура образовалась бряцавшая оружием толпа, готовая последовать за ним. Было здесь и немало сиперайев, что даже удивило Нох-Гура, а Дох-Унгора заставило позавидовать. Ясно было, что прежней неприязни между охтарвангами и сиперайями настал конец. Большая часть войска моадхагров двинулась назад, чтобы разбить лагерь у самой границы леса, а небольшой отряд Нох-Гура продолжал путь по тропе, вглубь чащобы. А вслед герою смотрели хитрые глаза коварного Дох-Унгора, думавшего, что он провожает соперника в царство мёртвых.
   А между тем, шесть пар глаз неотрывно следили за моадхагрским авангардом, гадая, куда он может направиться. Пока отряд прошёл незначительное расстояние, у Йёйхрёна в голове роились лишь смутные догадки, но когда Нох-Гур со своими воинами заехал в самую глушь, и когда стена деревьев сомкнулась у них за спинами, скрыв просвет, обозначавший выход из леса, Йёйхрён понял, что все его опасения вполне подтвердились.
  -- Йлль! - почти вслух выругался он. - Да ведь они идут в точности тем путём, которым я вёл жрецов. И как они только на след напали! Ведь не найти отпечатков ног на мягком мху!
   Он сложил ладони у рта и два раза прокричал как кжач. Это был сигнал к атаке.
   Нох-Гур не сводил глаз с девяти серых теней, двигавшихся бесшумно впереди них. Вдруг неожиданно его внимание переключилось на одного из моадхагров: воин внезапно дёрнулся, затем начал наклоняться вбок и повалился со спины джирайха. Когда его подняли спешившиеся товарищи, то обнаружили, что он мёртв, а из горла у него торчит тонкая костяная игла с широким тупым концом.
  -- Зулехи! - прозвучало в воздухе чьё-то восклицание, после которого воцарилась тишина. Моадхагры принялись молча озираться по сторонам, выискивая затаившегося врага, а зулехи, стараясь даже не дышать слишком часто, застыли под моховыми кочками, дабы не быть обнаруженными.
  -- Нох-Гур, - прошептал один из моадхагров. - Надо следить за моховыми кочками. Там, где они шевелятся - враг. Зулехи прячутся подо мхом и оттуда стреляют в нас из духовых трубок.
  -- Ты откуда знаешь? - осведомился герой.
  -- Я из племени гартолов, мы живём у самых Ахаумских гор, и многие из наших делали вылазки в Уурет. Вот и ходят в наших селениях россказни, будто когда зулехи сидят в засаде, то зарываются под моховые кочки. Смотри, предводитель, зорче смотри.
   В этот момент какая-то многолапая чешуйчатая тварь пробежала по спине одного из товарищей Йёйхрёна, предательски заставив его дёрнуться от неприятного прикосновения множества лапок. Кочка над ним покачнулась, и в неё тут же полетел острый куруйдан - звездовидный метательный диск с острыми зазубренными краями, - пущенный воином гартолом. Лезвие куруйдана, искрошив мох, врезалось в плечо несчастному зулеху, разрезав всего его до верха живота.
  -- Танхоррён! - Йёйхрён невольно вскрикнул, и за это едва не поплатился жизнью.
   К счастью, Перебеги Лес успел перекатиться из-под кочки под толстый корень и там зарыться в мох за секунду до того, как гартол запустил в него, ориентируясь по звуку, второй куруйдан. Зато, прицелившись из своей трубки, Йёйхрён послал острую смертоносную иглу прямо в сердце гартолу, прежде, чем он в третий раз метнул своё страшное оружие. Вновь воцарилась гнетущая тишина, и в ней было слышно лишь, как на землю упало бездыханное тело. Зулешские стрелки вновь превратились в подобие древесных корней, скрытых под зелёным покровом мха.
  -- Двигаемся дальше, - скомандовал Нох-Гур, чувствуя, как в душе поднимается злость, пытаясь вывести его из равновесия.
   На свой страх и риск, моадхагры продолжили путь по лесной чаще. Зулехи переползали от одной кочки к другой, прятались за поваленными деревьями и пнями. Чуткие джирайхи то и дело издавали глухое рычание, почуяв рядом врага, и заставляли всадников озираться.
   Самым страшным было преодолевать низину, затянутую густым туманом, где вовсе не видно было земли из-под белой мглы. Зато спрятавшиеся в низине Йёйхрён и четверо его товарищей видели всё отлично. Припав к своей резной хёбне, Йёйхрён взял на прицел Нох-Гура.
   Тут вдруг неизвестно откуда появился кжач, прошмыгнувший прямо над головой у предводителя отряда моадхагров, заставив его повернуть голову и слегка пригнуться. Это и спасло Нох-Гура: пущенная в него игла прошла совсем близко у его виска, воткнувшись в дерево за спиной героя. Разъярённый Нох-Гур схватил у одного из воинов омгай и пустил большую бело-голубоватую молнию туда, откуда, судя по углу, под которым игла воткнулась в дерево, был произведён выстрел. Затем, не удовлетворившись одним залпом, Нох-Гур подождал, пока омгай накопит в себе силу, и всадил ещё одну молнию, и ещё одну, и метал их, обращая в горящие головёшки деревья, росшие в низине, пока не понял, наконец, что потерял контроль над собой.
   Наконец, ужасная низина, скрывавшая врага в коварном тумане, оказалась позади, и оставшиеся в живых моадхагры с облегчением вздохнули, заметив впереди между деревьями просвет. Выбравшись на небольшую поляну, они трижды или четырежды прогнали по ней джирайхов, чтобы те вытоптали всю траву, а потом собрали весь мох, что был вокруг, и сложили из него два кургана, где и похоронили двух погибших воинов. Затем, по требованию Нох-Гура, расставили по лесу вокруг поляны силки и ловушки, на случай, если зулехи захотят совершить небольшой набег.
  -- Мы останемся здесь, - заявил Нох-Гур. - И будем держать оборону до тех пор, пока я не придумаю, как нам пробраться через этот проклятый лес. А за советом отправлюсь в Нохарет к вождям древности.
   Совершив обряд камлания, Нох-Гур вновь отправился в Нохарет, и опять душа его устремилась к просторам безмолвного и мрачного, как сама тьма, края духов. Однако, на сей раз путь его лежал прямо в великий чертог вождей, где предводители моадхагрских орд прошлых веков коротали вечность, тешась поединками на хичирах. Нох-Гур искал орна охтарвангов Храухруд-Тарахо. Уж он-то, не раз осаждавший лесные города зулехов, должен знать, как поступать с лесными коротышками, что объявили чужаками лусгрёд.
   Нох-Гур трижды ударил хичиром в ворота чертога вождей, а затем отошёл на восемь шагов назад и сложил обе руки за головой, обхватив шею в знак почтения к умершим великим предкам. Врата заскрипели, дух-привратник - безликий, бесформенный чёрный силуэт с омгаем в руке - вылетел наружу.
  -- Шшто тебе нужно? - прошептал он, и нашего героя пронизал насквозь ледяной ветер.
  -- Я ищу вождя Храухруд-Тарахо, - ответил Нох-Гур.
  -- Зааччем??
  -- За его мудрым советом. Надеюсь, он не откажет своему потомку, осаждаемому врагами в мире живых.
   Дух скрылся в чёрном дверном проёме, и ворота закрылись, но через несколько мгновений распахнулись вновь, и Храухруд-Тарахо сошёл по каменным ступеням крыльца к Нох-Гуру.
  -- Что нужно тебе? - спросил дух вождя. - Ты охотник, воин или орн? Нужда ли привела тебя сюда или праздное любопытство?
  -- Я - Нох-Гур из племени охтарвангов, и я не орн, а лишь посланник орна Дох-Унгора. Мои охотники пробираются через Зулешские леса, погибая от подлых ударов зулехов, устраивающих нам засады. Помоги мне, орн Храухруд-Тарахо.
  -- Не могу оставить в беде своего потомка, - прогудел великий орн. - Ты, верно, из того воинства, что отправилось вернуть тело Урхуд-Далалу обратно в курган? Что ж, тогда слушай: я дам тебе огненный куруйдан, что разит без промаха и всегда возвращается к хозяину обратно. Береги его, он тебе пригодится в борьбе с зулехами. Как очнёшься в мире живых, ищи его в походной сумке у седла своего джирайха.
   Тут в руке древнего моадхагра возникла пылающая звезда чудесного куруйдана, которую Храухруд-Тарахо протянул потомку.
  -- Это ещё не всё, - сказал он. - Зулехи хитры, и прячутся они так ловко, что даже самый зоркий охотник нашего народа с трудом заметит их. Думаю, в этом ты уже убедился. Я не могу тебе помочь сам, однако могу дать совет: поймай на закате дикую синнескварру и напои её отваром из древесных грибов, а затем отпусти. Когда она полетит, следуй за ней. Не бойся зулехов: редкий зулех, кроме самых сведущих в магии, захочет подойти хотя бы на чох к той тропе, которой тебе придётся пройти. То будет тропа к логову чащобного демона. Когда встретишь его, он предложит тебе состязаться с ним в метании клинков. Если ты проиграешь, то он возьмёт твою душу в плен, а если же выиграешь - не соглашайся ни на какие откупы и требуй лишь его левый глаз. Свой левый глаз вырежи заговорённым хичиром, а глаз демона вставь на место своего старого. Око это не простое: с ним ты увидишь то, что скрыто от обычного взгляда, и ни один зулех, осмелившийся выступить против тебя, не уйдёт живым. А теперь ступай, воин, и надейся, что Ихлэс - творец мира - задумал тебя расторопнее чащобного демона. Прощай!
   И Храухруд-Тарахо поспешил скрыться за воротами, которые тут же захлопнулись за его спиной.
   Вернувшись обратно в мир живых и очнувшись от длительного забытья, Нох-Гур взялся за дело. Оборвав с деревьев, росших возле поляны, древесные грибы, он поставил на огонь большой сарпет, наполнив его водой из кожаного мешка, предусмотрительно взятого с собой кем-то из моадхагров, и побросал туда всё собранное. Когда отвар принял насыщенно-зелёный цвет, герой взял ловчую сеть и направился к зарослям какого-то широколиственного куста, откуда раздавалось писклявое поскрипывание. Затем он вспугнул стайку синнескварр, а одна из них угодила прямо в сеть. Держа крылатую тварь крепко, но бережно, Нох-Гур достал костяную плошку из черепа ука, наполнил отваром и поднёс к самой морде синнескварры. Та, не особенно сопротивляясь, выпила всю плошку, после чего была отпущена на свободу. Повертевшись в воздухе, синнескварра взяла курс на юго-восток, а Нох-Гур поспешил за ней. Когда на краю поляны встал непроходимый бурелом, герой подумал было, что потеряет свою маленькую проводницу из виду, стоит ему лишь зайти в лес. Но вдруг деревья раздвинулись, и впереди пролегла неведомо откуда взявшаяся тропа. По ней Нох-Гур и отправился, не спуская глаз со своего крылатого проводника.
   Тропа всё извивалась между деревьев, уводя глубже и глубже в непроходимую чащу, скрывавшую страшные тайны от излишних любопытствующих. Хвойные лапы исполинских деревьев смыкались всё плотнее и плотнее, словно зубастые челюсти огромного хищника. Скоро в лесу стало так темно, как не бывает темно даже в самую тёмную ночь в Шабшархарете. Ветви нависали над самой тропой, образуя подобие свода, так что Нох-Гуру пришлось даже слегка пригнуться, чтобы пролезть по узкому подобию тоннеля дальше, за синнескваррой, которая тоже летела, порой почти задевая головой ветви деревьев, а порой чуть ли не касаясь крылом земли. И чем дальше в дебри забирался моадхагр, тем труднее становилось ему избавиться от ощущения, будто всё вокруг шепчет ему слова предостережения и предрекает трагическое будущее.
  -- Пропадёшь, - шумели хвойные исполины над головой.
  -- Пропадёшь! - ревел лесной богатырь хёсси глубоко в чаще, отрывая косматую башку от моховой кочки.
  -- Сгинешь зря, безумный грёмгарен! - завывал длинномордый серо-чёрный зенкелос в своём логове в глубоком овраге. - Зачем пришёл сюда?
  -- Пропадёшь! - хрустели под ногой сухие ветки.
  -- Пропадёт! Пропадёт! - перешёптывались, хихикая, древесные грибы.
  -- Канрёх! - рявкнул Нох-Гур, со злости рубанув по ближайшему стволу острым хичиром. - Не иначе, я схожу с ума! Молчать! Подлый лес! Неужто ты в сговоре с этими недоростками! Неужто и ты решил объявить мне лусгрёд каждой своей веткой, каждым корнем!
   В ответ окружающая чёрная чащоба зашлась злобным смехом, многоголосым, издевательским. Вся палитра демонических голосов - от хриплого низкого баса до писклявого тонкоголосия - разом обрушилась на молодого воина. Стиснув зубы, он издал низкое гортанное рычание и с упрямством истинного безумца, нагнув голову, точно хёсси в весенней драке, продолжал свой путь.
   Через какое-то время тропа нырнула в чёрный омут не то реки, не то озера. Так или иначе, идти дальше Нох-Гуру пришлось по грудь в воде, держа в одной руке наготове хичир, а в другой - поднятый над головой огненный куруйдан, освещая себе путь во тьме, которая сгустилась настолько, что, не будь у Нох-Гура этого дара Храухруд-Тарахо, он, верно, заплутал бы окончательно.
   Рискуя быть сожранным олтами - а они наверняка шныряли где-то неподалёку среди коряг и камней - отчаянный моадхагр перешёл вброд водную преграду, обнаружив на другом берегу продолжение тропы, по которой снова пустился за синнескваррой, отстав было от неё на какое-то расстояние, покуда приходилось нащупывать брод в тёмной воде. Наконец, изрядно надоевшие ветви раздвинулись в стороны, позволяя идти дальше в полный рост. А потом узкая тропа как-то сама собой превратилась в круглую поляну, окружённую стражниками елями, взметнувшими свои зелёные кроны ввысь.
   Тут проводница Нох-Гура, издав громкий крик, взмыла вверх и исчезла в ветвях, дав, должно быть, тем самым, понять, что привела героя, куда он хотел попасть, и теперь более ему не нужна.
   На другом конце поляны, на причудливом троне из корней и мха восседало странное существо. Его длинные уши с кисточками стояли торчком над нелепой головой с безносым лицом, на котором и было, что морщины, безгубый рот, усеянный мелкими острыми торчавшими наружу зубами, напоминавший рот моадхагра, да два вылупленных горящих жёлтых глаза с узкими вытянутыми зрачками. Из-под узкого подбородка, украшенного жидкой длинной бородой, выходила тощая шея, соединявшая длинноухую голову с таким же нелепым туловищем, от которого отходили длинные, похожие на две ветки, волосатые руки с длинными пальцами, и короткие кривые ноги. Таков был облик чащобного демона.
   Несмотря на такой вид, демон этот, или, по-зулешски, хадр, был персоной весьма высокородной. Всего жило в Куйотавённе четверо: на юге -Уррёнхадр, на востоке - Сёмвехадр, на западе - Ряйпехадр, а здесь, на севере - Тёрппенхадр. Все они были детьми бога Куйорагла и богини Сёммитан - двух зулешских божеств. Старшие боги дали им во владения непроходимые чащи Куйотавённа, где и обитали хадры. Правда, они не любили вовсе зулехов, в отличие от перворождённых богов, а уж прочих смертных жаловали и того меньше. Не исключением был и Тёрппенхадр.
  -- Смотрите, кто к нам пожаловал, - демон спрыгнул со своего трона и принялся, слегка приплясывая, маячить по поляне, иногда передвигаясь на двух ногах, а иногда - на всех четырёх конечностях. - А ты, воин, не похож на тех коротышек, что беспокоили меня прежде.
  -- Я Нох-Гур из племени охтарвангов, - представился моадхагр. - Наш народ пришёл сюда из Шабшархарета.
   Тут вдруг демон подпрыгнул, и Нох-Гур получил затрещину по лбу.
  -- А я Тёрппенхадр, - отрекомендовался демон. - Не обижайся, я со всеми так делаю, когда знакомлюсь. Теперь твоя очередь.
   Нох-Гур собрался и влепил Тёрппенхадру такой щелчок, от которого длинноухого отнесло на два шага назад.
  -- Крепкая рука, - усмехнулся демон. - Знаешь, я хозяин этой чащи. Хочешь, я тебе что-нибудь подарю? Сыграй со мной, и получишь подарок. Ты ведь пришёл за чащобной ягодой?
   Деревья раздвинулись, и из-под их растопыренных корней высунулись наружу кусты, усыпанные пятнистой чащобной ягодой.
  -- Хороша моя ягода, - нахваливал своё богатство Тёрппенхадр. - Знаешь ли, какой из неё варят тёндйр? А какие видения ласкают рассудок после этого? - Взгляд демона упал на огненный куруйдан в руке Нох-Гура. - Славный у тебя куруйдан! Давай так: мы сыграем в одну несложную игру. Если ты проиграешь - этот куруйдан мой, а если, хе-хе, выиграешь, то вся чащобная ягода, что ты сможешь отсюда унести, будет моим тебе подарком.
  -- Куруйдан мой понравился? - хмыкнул Нох-Гур. - Что ж, а мне вот нравится твой глаз. Зорок ли он? Давай лучше сыграем на него, а ягода эта, отрава Канрёхова, мне не нужна.
  -- Ах, тебе нужен мой глаз! - воскликнул Тёрппенхадр. - Неплохой у тебя аппетит. Да, своими глазами я, знаешь ли, вижу многое, чего ты, хоть гляди до черноты в глазах, ни за что не увидишь. Согласен, я тебе его отдам, но позволь тогда и мне слегка поднять ставку: в случае своего проигрыша, мне достанется твоя душа, и я посажу её в одну из этих клеток.
   Возле трона действительно висели на деревьях большие железные клетки, а в них маячили серые бесплотные тени - пленённые души.
  -- Ну, по рукам? - коварно улыбнулся Тёрппенхадр.
  -- По рукам! - Нох-Гур ударил демона по подставленной ладони, так что тот едва не лишился руки.
   Тут на одном из деревьев появился квадрат из досок, расписанный знаками, обозначавшими числа. Те, что были побольше, располагались ближе к центру, те, что поменьше - дальше от него. В руке Тёрппенхадра возникли десять острых ёнгкаппи - мелких метательных клинков - и столько же он протянул Нох-Гуру.
  -- Что ж, начнём, - сказал демон. - Я кидаю первым, затем ты. Тот, кто наберёт больше очков, тот и победил. Дерзай!
   Он отвёл руку с клинком назад, какое-то время целился, а затем резким движением пустил ёнгкаппи прямо в цель.
  -- Двенадцать, - торжествующе произнёс Тёрппенхадр. - Учись, воин. Давненько я не играл в эту игру с кем-то, да ещё при таких высоких ставках!
   Нох-Гур застыл с клинком в руке. Он вспоминал, как, ещё будучи моадхагрйоки, он со сверстниками на полном скаку верхом на джирайхе метал куруйдан в шест с головой ука, стараясь его перерубить. Играли на всё: на полный сарпет моада, на чей-то хичир, на право войти в шатёр с самой красивой из юных моадхагрен. Падали с джирайхов, топили оружие в ручье, резали руки, не умея правильно держать и ловить острый куруйдан, и всё же, меткость, в этих суровых играх он, Нох-Гур, развил отменную.
  -- Четырнадцать, - сказал он, когда ёнгкаппи воткнулся в доску. - Ты прав, Тёрппенхадр, мне и впрямь следовало у тебя поучиться!
   Так они ещё долго метали клинки, выкрикивая числа и посмеиваясь друг над другом.
  -- Семь!
  -- Три!
  -- Десять!
  -- Одиннадцать!
  -- Восемнадцать!
  -- Два!
  -- Пять!
  -- Двадцать! Что, съел, ушастый?
  -- Тринадцать! Право, я уж думал, что та пустая клетка мне не пригодится!
  -- Семнадцать! Лезь в неё сам!
  -- Четыре! А может, всё же, стоило сыграть на ягоды и куруйдан? А, воин?
  -- Один! Теперь уже поздно, одноглазый!
  -- Девять! Впрочем, куруйдан я и так получу в придачу...
  -- Пятнадцать! Не сбейся со счёта!
  -- Шестнадцать! Я всё помню!
  -- Опять одиннадцать! Тогда забудь про куруйдан!
   Наступил момент последнего броска. Тёрппенхадру стало не по себе: а вдруг в этот раз рука его подведёт? Вдруг этот проклятый воин его обыграет? И тут подлая мысль закралась в голову Тёрппенхадру...
  -- Конец игры! Двадцать! - взвизгнул он и пустил ёнгкаппи прямо в лоб Нох-Гуру, но тот успел отбить клинок ударом хичира.
  -- А, по-моему, мимо, - усмехнулся моадхагр. - Теперь, полагаю, мой черёд?
   Ударом ноги, он отшвырнул демона к стволу исполинского дерева, а затем всадил ему остававшийся клинок в плечо. Потом он вытащил из мишени ещё три ёнгкаппи и последовательно пустил их Тёрппенхадру во второе плечо, под левое и правое колено.
  -- А вот этот вот двадцать, - сказал Нох-Гур, подходя к извивавшемуся демону. - Что ж, не возражаешь, если я возьму то, что выиграл?
   И, взяв, четвёртый метательный клинок, ухватив рукой Тёрппенхадра за ухо, Нох-Гур вонзил холодную сталь ему пониже глаза и резкими верными движениями вырезал демоническое око. Потом то же самое он сделал и со своим лицом. Чёрный, похожий на большую смоляную каплю, глаз Нох-Гура упал на траву, и чёрная кровь потекла толстой струйкой по щеке и по шее вниз. В пустую глазницу герой водворил добытый трофей, лишь потом вспомнив слова Храухруд-Тарахо о заговорённом хичире. " Ну и ладно, - подумал он. - И так неплохо".
   Глаз почти мгновенно сросся с нервом, и Нох-Гур вновь стал полностью зрячим. Более того, он увидел насквозь всю чащу, каждую лесную тварь, каждый куст с чащобной ягодой, каждую нору с её обитателями. Без сомнения, теперь ему не составило бы труда заметить спрятавшихся зулехов.
  -- Прощай, Тёрппенхадр, - бросил он в сторону пригвождённого к дереву хозяина чащи, уходя с поляны. - Впредь будь честнее и береги оставшийся глаз!
  
   Дело было уже к вечеру, когда Нох-Гур вышел по странной тропе из леса на поляну, где некоторое время назад оставил своих воинов. Большинство из них спало, как и полагается днём, утомлённые утренними тревогами, и лишь одинокий часовой, вооружённый до зубов омгаем, куруйданом и двумя хичирами, прогуливался взад-вперёд, при этом стараясь не приближаться к лесу.
   Стоило герою выйти из-под сени зелёных великанов, как загадочная тропа за его спиной тотчас исчезла, словно закрывая большой зелёный занавес.
  -- Поднимай воинов, - сказал Нох-Гур часовому. - Мы выступаем в поход против этих проклятых зулехов, и теперь никакие укрытия их не спасут!
   Часовой хотел было о чём-то спросить, но застыл с раскрытым ртом, увидев, какая перемена произошла с Нох-Гуром: из глубокой чёрной глазной впадины на мир смотрел жёлтый демонический глаз, от которого вниз по лицу героя до самой груди тянулись застывшие кровоподтёки.
  -- Выигрыш в ёнгкаппи, - пояснил обладатель всевидящего ока. - Порою важно сделать нужную ставку. Что ж ты застыл, поднимай товарищей!
   Часовой схватил шинварр и дал сигнал к подъёму. Лежавшие, подогнув под себя ноги, джирайхи поднялись, готовые вновь идти под седлом, а лежавшие на земле, подстелив под себя плащи, моадхагры тут же вскочили на ноги и оседлали своих скакунов. Нох-Гур, верхом на чёрном джирайхе, встал во главе отряда.
  -- Мы пойдём дальше, по тропе, - сказал он. - Смеркается, и это значит, что для нас всех, ночной народ, пришло время охотиться. Теперь врагу от нас не спрятаться, как бы он ни старался!
  
   В это время Йёйхрён и четверо зулехов добрались до линии укреплений возле брода через ручей, который он почти сутки назад переходил со жрецами. Спустив тело погибшего Танхоррёна в ручей - зулехи добросовестно несли погибшего товарища через лес, не смея бросить его, не похоронив по всем подобающим правилам - они рассказали предводителю защитников брода Мардорёну, что большая часть моадхагров осталась у входа в лес, а сейчас в лесу только группа в четырнадцать правых рук.
  -- Воистину среди моадхагров нет единства, - сказал Мардорён. - Только недоброжелатель мог послать этих четырнадцать воинов через лес. Что ж, кажется, мы сможем их остановить, прежде чем они подойдут к ручью и на два чоха. Эй, старый Ниддрён! Оставляю тебя главным и даю двадцать правых рук. Остальные - за мной! Мы устроим им засаду, и к полуночи не останется никого из них в живых.
  -- Тридцать зулехов, с хойморами и костяными трубками в руках, двинулись через чащу навстречу отряду Нох-Гура, чтобы устроить засаду.
   Они залегли в том месте, где тропа сначала взбегала на холм, а затем шла вниз по его склону, там, где между мшистых бугров растянулись паутиной мощные древесные корни, а кое-где из-под зелёного бархатного холма выглядывали чёрные зубы камней, поросших грибами и лишайниками.
  -- Всем найти себе место для укрытия и смотреть в оба! - распорядился Мардорён и первым юркнул в дупло хвойного исполина, росшего у самого подножья холма, чтобы следить за ходом битвы. Остальные расположились по кустам, за камнями, под кочками, под корнями и приготовились встретить врага изрядной порцией костяных отравленных игл.
   Сумерки сгустились, и в свете огней ночного леса, рассыпавшихся по траве, на вершине холма среди деревьев появилась могучая фигура предводителя авангарда моадхагров. Тут же в лесу раздался крик одинокого кжача. На самом-то деле, голос принадлежал не ночному летуну, а одному из зулехов, засевшему в большой трещине и корней сухого дерева. На языке кжачей - а зулехи всегда пользовались языками других жителей леса, если не хотели, чтобы враги их поняли - это значило: "Мардорён! Я Сквалльрён, беру главного на себя!" В ответ раздался гортанный перестук голодного зенкелоса: "Сквалльрён, я Мардорён! Убей главного, но будь осторожен!"
   Слившись со своей хёбной, Сквалльрён принялся целиться в Нох-гура, высчитывая расстояние до цели - шеи верзилы. Но тут вдруг он заметил странную деталь во внешности моадхагра: его левый глаз сверкал ярким жёлтым огнём, и, более того, направлен его взгляд был в сторону Сквалльрёна. От такого взгляда у зулеха, даром что он никогда не проявлял себя как трус, задёргался кончик носа.
   В следующее мгновение, верзила отдёрнул свой плащ, и ярко-оранжевое свечение озарило ночной лес, словно вдруг начался пожар. В руке моадхагра появилось огненное колесо, которое он резким движением послал прямо в Сквалльрёна, а тот и гриву-то не успел взъерошить от неожиданности.
   Через мгновение зулехи могли наблюдать, как сухое мёртвое дерево, служившее укрытием Сквалльрёну, обратилось в кучу обугленных головешек, среди которых осталось лежать обгоревшее, рассечённое надвое, тело.
   Все коротышки разом подумали одно и то же: "Как он его только выследил? Сквалльрён так прятался, что и свои его насилу отыскали бы!" Вместо ответа последовала ещё одна вспышка, и пылающий яростным огнём куруйдан вспорол одну из кочек, из-под которой раздался истошный вопль агонии.
   Двое-трое самых отчаянных зулехов пустили-таки свои иглы во всевидящего врага, но он со сверхъестественной ловкостью поймал щитом летевших в него посланниц мгновенной смерти.
   Между тем, чёрные тени за спиной верзилы двигались в стороны от него, растягиваясь по чаще кольцом. "Они окружают нас!" - крикнул кжачем Мардорён.- "Мы обнаружены! Уходим к ручью!"
   Зашевелились кочки, заросли, корни, и уцелевшие коротышки бросились скачками прочь от холма, но, пробежав не более двадцати шагов, они обнаружили, что моадхагры уже сомкнули кольцо.
  -- Будем биться до последнего! - крикнул, теперь уже по-зулешски, Мардорён. - Они дорого заплатят за наши жизни!
   Схватив валявшуюся рядом ветку, он сделал резкий выпад в сторону одного из моадхагров, выбил из седла, а затем, повергнув наземь, полоснул по горлу зазубренным лезвием. Забрызганный чёрной кровью, Мардорён вскочил на джирайха, чьего всадника он только что умертвил и, с хоймором наголо, бросился прямо на самого мускулистого и грозного моадхагра, лицо которого было обезображено следами от некогда полученного им ожога. Сократив дистанцию до нуля, он, точно пружина, подпрыгнул, отталкиваясь от седла, и не успел здоровяк опомниться, как зулех, приземлившись у него на груди, перерезал ему глотку. Выхватив у мертвеца куруйдан, он пустил его в скакавшего на него, с двумя обнажёнными хичирами, неприятеля. Однако всадник успел увернуться, и куруйдан прошёл в стороне от его головы, выбив, правда, хичир из правой руки. Моадхагр перекинул оружие в освободившуюся руку и рубанул им, целясь Мардорёну между шеей и плечом, в надежде разрубить его надвое. Но зулех вовремя подставил хоймор, при рывке которого в сторону противник Мардорёна едва не оказался с голыми руками.
   Высекая искры, хоймор зулеха и хичир моадхагра вновь и вновь скрещивались со звоном и лязгом в воздухе.
   Вокруг так же храбро дрались остальные зулехи. Йёйхрён, ловко уворачиваясь от ярких молний омгаев и кувырками через голову уходя от свистевших в воздухе куруйданов, сбивал одного всадника за другим с их скакунов и, навязывая им пеший бой, выпускал им внутренности зазубренным клинком. Но силы были неравны: один за другим, воины зулехов падали сражёнными, и большую часть жизней здесь забирал всё тот же самый зловещий рыжеволосый моадхагр со своим огненным куруйданом. Кольцо сжималось.
  -- Йёйхрён! - окликнул товарища Мардорён, уже изрядно покрытый ранами. - Прорывайся через них и уходи к ручью! Сообщи обо всём Ниддрёну!
  -- Я тебя не оставлю! - крикнул Йёйхрён, отбиваясь от выпадов кровожадного хичира.
  -- Всё равно нам не жить! - Мардорён со всего маху полоснул врага клинком, распоров ему плечо. - А у ручья должны узнать, что произошло! Беги! Беги, йлль!
   И тут чей-то хичир вошёл Мардорёну в затылок, сняв буйную голову отчаянного зулеха с плеч. Обезглавленное тело упало на землю, щедро напоив травы и мхи горячей кровью.
  -- Что ж, - Йёйхрён кувырком через себя увеличил расстояние между ним и врагом. - Мы ещё увидимся, грёмгарен нарьдвар ортопестаг! Не видать вам сегодня Йёйхрёна мёртвым!
   И он трижды повернул на пальце кольцо тумана. Тут же на окружающие дебри упал такой густой туман, что моадхагры даже друг друга еле видели. Проскользнув мимо ничего не понимавших товарищей Нох-Гура, Йёйхрён оседлал метавшегося среди деревьев джирайха и пустил его галопом по узкой тропе. Вскоре он скрылся за стеной тумана, и моадхагры нипочём не смогли разобраться, куда он делся. Ни один, кроме Нох-Гура. От его всевидящего взора Йёйхрёна не мог спасти даже туман.
  -- Оставайтесь здесь! - крикнул он товарищам. - Я его догоню.
   Они неслись через ночные дебри, и зулеху пришлось проявлять неимоверную ловкость, чтобы огненный куруйдан не превратил его в кусок горелого мяса.
   Зулех не переставал предпринимать попытки сбить со следа врага, оторваться, выиграть время и скрыться из виду. Он свернул обходным путём, где над тропой нависали толстые ветви, под которыми зулех проехал бы, слегка прогнувшись, а моадхагр врезался бы непременно в одну из них. Однако вновь ужасный огненный куруйдан, опережая своего хозяина, мчался впереди, сметая на пути все преграды. Йёйхрён уже было отчаялся спастись, как вдруг он вспомнил одно заклинание, которому его научил старый Ниддрён Пробуди Дерево во время одного из больших зимних пиров в чертогах Кёнгкёрёна. Ни разу ещё Перебеги Лес не смог добиться этим заклинанием желаемого результата, однако, на сей раз, у него должно было непременно получиться, иначе ему конец. Пригнувшись к самой шее джирайха, он принялся громко читать магический стих:
   Куйо, страж лесного края
   Что поднялся кроной в небо,
   Что корнями дотянулся
   До глубоких подземелий,
   Ты приди на зов мой громкий
   Одолеть врага лихого,
   Оплети его корнями,
   Задушив железной хваткой,
   Поломай ему все кости,
   Ты стволом прижми могучим!
   Или толстым острым суком
   Потроха пусти наружу
   Ты лихому супостату
   Чтоб висел он, полумёртвый,
   К твоему примкнувши телу,
   Чтобы алчные олубу
   Печень недруга пожрали,
   Чтоб зенкелосы во мраке
   Труп его рвали на части
   Чтоб не видеть лёгкой смерти
   Распроклятому грёмгарен!
   Нох-Гур не успел даже понять, что случилось, когда одно из деревьев, рывком высвободив корни из земли, вдруг преградило ему путь. Мощные ветви сбили моадхагра со скакуна, подбросили вверх, и герой приземлился прямо животом на острый обломанный сук. Не желая сдаваться, Нох-Гур попытался слезть вниз, но лишь сильнее распорол себе живот. Чёрная кровь мощным потоком полилась на узловатые корни хвойноглавого убийцы. А затем вдруг тьма ладонью своей когтистой лапы закрыла моадхагру глаза, и он погрузился во мрак ...
   Обернувшись, Йёйхрён увидел, как мечется джирайх, лишившийся седока и как безжизненно болтается на суку тот, кто недавно преследовал его, зулеха. "Получилось", - прошептал зулех и вновь пустил джирайха галопом. Но даже после всего этого ему чудилось, будто следом за ним по пятам скачет страшный моадхагр с демоническим глазом, готовый метнуть свой огненный куруйдан. И вновь, и вновь оборачивался Перебеги Лес, а затем вдруг, распластавшись вдоль хребта джирайха, погрузился в нездоровый, тревожный, болезненный сон. Не иначе, магический приём отобрал у него слишком много сил, и теперь разуму его нужен был отдых. Через какое-то время, джирайх, несший на спине уснувшего седока, остановился и ещё долго стоял посреди чащобы, отдыхая после бешеной скачки.
  

Скёрр третий. О коварстве Дох-Унгора и Чон-Дугра.

   А пока авангард моадхагров с такими трудностями пробивался вперёд, большинство их, как и планировалось, встало лагерем в том месте, где участок пустоши полукругом вдавался в лес. На удивление быстро моадхагры соорудили себе временные жилища из срубленных ими неподалёку деревьев и шкур джирайхов. Самой большой из таких хижин была та, что предназначалась для собрания рёнгрорнов. Поминутно слышался сухой треск и хлопки, сверкали молнии, пускаемые омгайщиками. Орудуя своими мощными громовержущими дубинками, они обращали вековых богатырей куйо в дым и угли, а плоть леса всё сильнее, бесцеремонно и неумолимо, вгрызалась широкая просека.
   Дох-Унгор и Чон-Дугр, стоя подле главного шатра, наблюдали за работой омгайщиков.
  -- Что, старейшина, - спросил Дох-Унгор.- Не пора ли бросить десять черепов в десять глубоких ям?
  -- Пользуйся моментом, вождь, - отвечал тихо, так, чтобы их не услышали, Чон-Дугр. - Стемнеет, и ты начинай действовать. Неизвестно, что будет дальше.
  -- Но как потом отвести от себя подозрение?
  -- Делай дело чужими руками. В лесах полно зулехов, смекнувших, что если десять черепов разложить по десяти ямам, нашему воинству будет трудно.
  -- Что ты имеешь в виду? Не нанимать же мне зулехов на такие дела!
  -- Их - нет. Делай дело чужими руками, а они притворятся руками зулехов. Не ломай зря голову, тебе её ещё долго носить, не то что им... У меня есть план. Я нашёл подходящие руки для этой работы.
  -- И кому же они принадлежат?
  -- О, ты скоро увидишь. Скоро...
   Вдруг из леса раздался какой-то шум, омгайщики принялись что-то оживлённо обсуждать. Один или два раза прозвучало многообещающее слово "тёндйр".
  -- Ну что там ещё? - нахмурился Дох-Унгор и отправился взглянуть, что же вызвало такое оживление.
   Оказалось, что, выкорчевав одно из деревьев, воины наткнулись на зулешский тайник. Пять замечательных бочек с тёндйром приличного объёма были скрыты между корней, сверху закрытые мхом и ветвями.
  -- Славная находка, - кто-то из моадхагров любовно похлопал бочонок по крышке. - Будет ныне, чем потешиться!
   Дох-Унгор хотел было по праву вождя забрать находку себе, но очень кстати в голову ему пришла мысль: пускай пьют тёндйр, и неплохо, если ещё и часовым кое-что перепадёт. А пока все они лежат, предаваясь причудливым грёзам, никто не помешает ему, Дох-Унгору, совершить то, что он придумал.
   Над долиной и над лесом сгустились сумерки. Чон-Дугр выманил вождя из шатра, и они отправились прочь от лагеря, в пустынные просторы Преддверия Уурета. Отойдя на значительное расстояние от шатров, они остановились. Чон-Дугр воткнул в землю взятый с собой жердь с насаженной на него головой джирайха и принялся читать магический скёрр:
   Канрёх, изгнанник богов,
   Обречённый скитаться с ночными ветрами,
   Долго вредил ты народу моадхагров
   А теперь послужи нам одну ночь!
   Выйди из тьмы запредельной
   На свет холодный лунный,
   Да возьмись поскорее за дело,
   Что поручено будет тебе!
   Тут старейшина сделал защитный жест, оберегающий от вредных последствий, что может вызвать общение с сумеречным изгнанником, и призвал вождя последовать его примеру.
   Тёмный силуэт мелькнул вдали, а затем перед двумя злоумышленниками возник, беспрестанно кривляясь и пританцовывая, сам Канрёх, дух, некогда рождённый от связи бога войны Нодхаза и богини продолжения рода Чибхешен. В своё время Канрёх не смог найти себе сколько-нибудь достойного занятия в мире, куда он явился, затем он встал под знамёна Раумалу, а после того, как Пятиглазый пал, боги судили Канрёха и изгнали. Теперь ему заказаны пути, как в обиталища богов, так и на священный Шодэрн, и Канрёх обречён скитаться по просторам Шабшархарета, прикрывшись плащом теней Нардеххом, незримый для глаз смертных, совершая всяческие пакости и мелкие злодеяния в стремлении досадить кому-нибудь и потешиться над ним. Впрочем, за совершаемые им мерзости Канрёх платит тем, что при каждом упоминании своего имени дёргается от страшной боли.
  -- Чего желает призвавший меня? - спросил падший бог у Чон-Дугра. - До нового восхода Солнца я в твоём распоряжении.
  -- Я хочу, чтобы ты сделал для нас вот что, - сказал Чон-Дугр. - Видишь ли ты те шатры? - он показал в сторону шатров десяти орнов, тех, что были увенчаны железными венцами на шестах. - Сможешь ли ты, старый бездельник, обойдя нортэхров разлучить с жизнью всех десятерых?
  -- Нет ничего проще, - усмехнулся Канрёх. - Под звуки моей чэнхэрны все стражи уснут непробудным сном, а я спокойно прикончу тех, кого ты хочешь видеть мёртвыми. Разреши взяться за дело.
  -- Погоди, не торопись, - остановил его Чон-Дугр. - ещё одна деталь: пускай каждый из орнов умрёт, сражённый зулешским оружием.
  -- Тогда другое дело, - почесал в затылке Канрёх. - у меня есть в запасе и ещё одна хитрость!
   Он подпрыгнул, свистнул и ударил себя голой пяткой правой ноги по левому плечу.
   Тут же неизвестно откуда появились двадцать воинов зулехов, вооружённых до зубов. Нагнувшись к ним, Канрёх шепнул одному из коротышек что-то на ухо. Затем хитрый дух заиграл на своей чэнхэрне, а когда все стражи, охранявшие шатры орнов, вдруг заснули среди ночи своим неестественным сном, призванные Канрёхом зулехи бросились выполнять свою грязную работу. Дох-Унгор лишь видел, как они вбегают в один за другим шатры вождей, а затем выскакивают оттуда с окровавленным оружием. Потом вдруг глаза вождя заволокла странная пелена, а через какое-то время он очнулся подле своего шатра с несколькими свежими ранами на теле. Рядом лежал такой же Чон-Дугр.
  -- Что случилось? - спросил вождь своего сообщника.
  -- Канрёх отлично справился с работой, - засмеялся Чон-Дугр зловещим смехом. - Теперь все думают, что вожди погибли от рук зулехов, а нам с тобой чудом удалось отбиться. Так всем и говори.
  -- Постой! Но ведь с Канрёхом и впрямь были зулехи!
  -- Это лишь видение, насланное Канрёхом. Не было тут ни одного из жителей Уурета, дух сам погубил всех вождей, а нас с тобой заставил видеть тех, кого не было. Но уж раз его хитрость подействовала на нас, значит, прочие и подавно купились на неё. Тсс! Сюда идут!
   По лагерю носились воины с криками
  -- Зулехи! К оружию! Зулехи в лагере!
   Кто-то из охтарвангов бросился к Дох-Унгору:
  -- Вождь! Ты жив!
  -- Пока, ещё да, - Дох-Унгор тяжело поднялся с земли, делая вид, что утомлён боем с неприятелем. - Они ворвались в шатёр и перебили всех! Но я не дам им увидеть свою смерть! Подлые недоростки!
  -- Похоже, они убили всех остальных орнов, - сказал воин. - Тебе повезло, вождь.
  -- Всех остальных убили! Канрёх! - воскликнул, притворствуя, Дох-Унгор, на мгновение забыв, кто оказал ему помощь. - Эти подлецы дорого заплатят за содеянное! Отныне мы должны свершить великий имтасо!
   К утру в большом шатре рёнгрорнов собрались самые доблестные воины, как моадхагры, так и моадхагрен, и самые мудрые из старейшин.
  -- О, славные герои Шабшархарета, связанные нерушимыми узами рёнгра! - говорил Чон-Дугр. - По обычаю, если во время похода рёнгра погибает кто-то из вождей, то во главе союзного воинства остаются те рёнгрорны, которых ярость войны не разлучила с жизнью. Нас же судьба поставила перед тем, что в живых остался лишь орн Дох-Унгор. И по всему выходит, что, в соответствии с обычаями, нарушать которые мы не вправе, Дох-Унгору одному вести моадхагров дальше, и лишь ему одному должны все подчиняться. Отныне нет ни охтарвангов, ни тромов, ни зерзахов, ни гартолов, ни мэхгасагов, - есть лишь народ моадхагров, вершащий имтасо над проклятыми зулехами!
   Последние слова речи старейшины были встречены с ликованием:
  -- Да! Так тому и быть! Веди нас, веди, Дох-Унгор! Смерть зулехам! Смерть всем зулехам!
   Чон-Дугр и Дох-Унгор с трудом скрывали довольные улыбки: их план удался, и вождь охтарвангов сделал решающий шаг на пути к безграничному могуществу и абсолютной власти над всеми племенами Шабшархарета.
   В то же утро Дох-Унгор приказал принести ему бочонок тёндйра, дабы он смог якобы "утолить скорбь по погибшим соратникам в видениях" - а на самом деле - отпраздновать счастливое от них избавление. Сделав пару глотков, он начал погружаться в причудливые иллюзии. Виделось ему, что он поднимается над своим ложем из звериных шкур и плавает, лишившись веса под потолком шатра. Дох-Унгор окончательно потерял связь с реальностью. Превращение в фантастического нандхарри с двумя головами было завершено.
   Он летел над пустынной землёй, кувыркаясь через себя и плавая в потоках воздуха. - Тут-то вдруг на его пути совершенно неожиданно возникла одна из красивейших моадхагрен племени охтарвангов, прекрасная Анши-Шьор, из-за которой немало горячих моадхагров сложило головы, сражаясь на хичирах за право обладать ей.
  -- Орн! - сказала Анши-Шьор. - Как это могло произойти?
  -- Сам не знаю, - Дох-Унгор попытался изобразить скорбь над убитыми, - всё случилось так внезапно.
  -- Да очень просто! - трещала при этом вторая голова нандхарри, которым сам себе казался Дох-Унгор. - Это Чон-Дугр призвал Канрёха, а он по нашему наущению убил вождей.
  -- Молчи! - гаркнула первая голова своей болтливой товарке. - Ты совсем с ума сошла, пенёк безмозглый!
  -- Не буду! - крикнула болтливая голова. - Да им и так ясно, что ты давно стремился к власти, затем и убрал всех вождей, а для виду и сам себя изранил, будто с зулехами сражался.
  -- Ах, вот оно что! - воскликнула Анши-Шьор.- Я давно предчувствовала, орн, что ты замышляешь недоброе. Будь проклят, предатель рёнгра!
  -- Стой! - Дох-Унгор бросился вдогонку за моадхагрен, которая побежала прочь. Он схватил её когтистыми ручищами, пытаясь удержать, но молодая юркая моадхагрен выскользнула из цепких объятий и убежала прочь.
   Тут галлюцинации отпустили вождя, и он обнаружил себя лежащим на полу возле входа в шатёр с вытянутыми руками. Мало-помалу, он начал понимать, что его видения - отражение того, что происходило реально. Не иначе, как он и впрямь выболтал Анши-Шьор под действием зулешского зелья тайну своего подлого замысла. И уж совсем он избавился от сомнений, обнаружив, что в правой руке у него сжат скальп урта. Именно такой, помнится, висел всегда на поясе Анши-Шьор.
   Дох-Унгор понял: он действительно пытался задержать моадхагрен, но она вырвалась и теперь непременно разоблачит его. Схватив метательный дротик, вождь всадил его себе в живот так, чтобы не задеть жизненно важные органы и при этом выпустить побольше крови. Затем, спрятав подальше от любопытных глаз початый бочонок с тёндйром, он заорал так, словно и впрямь был тяжело ранен:
  -- Воины! Сюда!
   В шатёр вбежала толпа вооружённых моадхагров:
  -- Что случилось вождь?
  -- Эта ... подлая тварь ... я не ожидал такого от моадхагрен своего племени! Анши-Шьор в сговоре с зулехами! Она пыталась меня убить! Не дайте ей уйти!
   Но было уже поздно: Анши-Шьор, поняв, что орн готовит над ней расправу, уже успела, впопыхах набросив на плечи кожаные доспехи, схватив хичир, вскочить на первого попавшегося джирайха и бросилась стремглав в сторону леса. Она надеялась отыскать Нох-Гура и привлечь его на свою сторону, а затем расправиться с предателем-орном. Всё дальше и дальше скакала она по тёмной чащобе, тревожно озираясь: нет ли за ней погони? И не следят ли за ней из-под моховых кочек хитрые и коварные зулехи?
   Чуткий скакун, раздувая ноздри, тщательно втягивал окружающие запахи. Он чувствовал, что незадолго до него здесь прошли его собратья с всадниками из авангарда на своих спинах. Так и бежал быстроногий джирайх по лесу, читая своим длинным острым носом то, что скрывала тропа.
   А в это время, Дох-Унгор, отчаявшись поймать свою слишком осведомлённую соплеменницу, понадеявшись, что в лесу её заставят навеки замолчать зулехи, тем не менее, поведал о своей ошибке Чон-Дугру.
  -- Покажи-ка сюда этот бочонок, - сказал старейшина, выслушав вождя.
   Дох-Унгор вытащил из тайника злополучную тару. Старейшина некоторое время изучал зулешские надписи на бочонке, а затем укоризненно покачал головой.
  -- Не следует быть таким неосмотрительным, - проговорил он, разглядывая вырезанные на деревянном боку свегны. - Тёндйр, который ты выпил - не простой. Его варили при растущей луне с добавлением слюны тарберрада - животного, которое у зулехов является символом правдивости. Надпись гласит, что содержимое этого бочонка - храдтёндйр, "тёндйр правды". Всякий, выпивший его, выбалтывает всё то, что старается скрыть. Хорошо, что ты выпил его немного и быстро пришёл в себя, а то весь рёнгр услышал бы твоё откровение.
   Дох-Унгор лишь молча проскрипел зубами.
   Пока он проклинал себя за неосторожность, Анши-Шьор продолжала свой путь через тёмную чащобу. Вскоре она смогла разглядеть впереди поляну, с которой доносились чьи-то голоса. Сначала юная моадхагрен испугалась: естественно, она подумала, что это вполне могут быть зулехи. Однако, прислушавшись, она узнала родную моадхагрскую речь. Моадхагры также, очевидно, узнали о приближении одинокой всадницы и, на всякий случай, держали оружие наготове. Каково же было их удивление, когда из темноты к ним выехала юная моадхагрен!
  -- Анши-Шьор! - воскликнул кто-то из шестерых воинов (именно столько уцелело их после битвы с зулехами). - Что ты здесь делаешь?
  -- Воины! - Анши-Шьор остановила джирайха. - В нашем рёнгре появился коварный изменник: это орн Дох-Унгор. Он и его сообщник, Чон-Дугр, погубили всех вождей, чтобы Дох-Унгор смог захватить власть. Меня Дох-Унгор оклеветал, теперь все думают, что вождей убили зулехи, а я с ними заодно, это из-за того, что мне удалось узнать его тайну.
  -- Если всё, что ты говоришь - правда, - нахмурился один из моадхагров, принадлежавший к охтарвангам, - то для наших племён настали тяжёлые времена. Неуёмная жажда власти Дох-Унгора станет причиной для долгой вражды, а охтарвангов будут считать угнетателями!
  -- А где же ваш предводитель? - Анши-Шьор пробежала взглядом по лицам тех, кто стоял перед ней. - Где Нох-Гур? Он ведь был среди вас, почему его сейчас здесь нет?
  -- Он пустился в погоню за одним из этих коротышек ещё в пору, когда луна восходила к центру небесного купола, и до сих пор не вернулся.
  -- Тогда нужно отправиться помочь ему! - воскликнула юная моадхагрен. - Может быть, он ранен, или попал под действие вражеского заклятья?
  -- Нох-Гур достаточно силён, чтобы справиться с врагами в одиночку, - получила она ответ. - Его огненный куруйдан сокрушит любого врага, а всевидящее око убережёт от всякой засады. Ну а мы, если и пойдём за ним, так уж точно сгинем. Там может быть полно зулехов.
  -- Какой куруйдан, какое око! Вы, верно, все посходили с ума! Нет, как вам угодно, а я отправлюсь туда и найду его! Он скакал по этой тропе?
  -- Да. Но ... постой! Безумная!
   Анши-Шьор не слушала. Она лишь ударила джирайха ногами по бокам и помчалась по тропе, по которой совсем недавно шёл Нох-Гур со своими спутниками, чтобы затем учинить кровавую бойню, выгнав зулехов из укрытий. После битвы и исчезновения Нох-Гура его товарищи по оружию решили отойти к поляне и там дождаться предводителя, да так и не дождались. Здесь-то их и застала моадхагрен.
   Отчаянная Анши-Шьор пронеслась стремглав по залитому кровью и заваленному не погребенными телами зулехов склону холма, где несколько часов назад кипела жестокая битва, а затем заставила джирайха бежать чуть медленнее, предоставив ему самому отыскивать по запаху дорогу, которой до него скакал Нох-Гур. Умное животное, пригнув голову к земле, тотчас же пустилось по следу.
  
   Странные, болезненные видения проглатывали порою целиком рассудок Нох-Гура. Виделось ему, будто он восседает на троне, снизу доверху облитом свежей кровью, а на голове его красуется железная корона. Прямо перед троном выстроились в две линии самые жестокие воинственные и доблестные воины диких племён. Были здесь моадхагры, были и зулехи, стоявшие чуть поодаль, и сансихоры - жители степей. Ветер развевал над их головами триумфаторские знамена, громогласный рёв множества шинварров потрясал воздух. Видел Нох-Гур и великое число уртов, повешенных на столбы и растерзанных, а за ними - руины, в которых угадывались когда-то величественные дворцы Уртаррона. Затем Нох-Гур ещё раз увидел стальную корону, но теперь уже она была укрыта в какой-то пещере. В голове вдруг повисла чужая, непонятная мысль: "Эта корона - мой Символ Славы. Я достану её, во что бы то ни стало!"
   Такие странные видения посещали героя вновь и вновь, а когда к нему возвращалась способность видеть действительность, какая она есть, он вновь обнаруживал себя висящим на суку с распоротым животом. Самое же странное, что вообще-то моадхагры малочувствительны к боли и даже такие тяжёлые увечья, какое получил Нох-Гур, не могут повергнуть их в такое состояние, когда рассудок начинает затуманиваться всякого рода галлюцинациями. Оттого-то Нох-Гур и недоумевал, что с ним происходит. Неужели видения вызваны тяжёлой раной? Или ... дело в другом?
   Он ещё раз погрузился странные грёзы, а затем вдруг услышал голос, звавший его:
  -- Нох-Гур! Нох-Гур! Ты жив! Я искала тебя!
   Герой окончательно очнулся и, насколько было возможно, повертел головой. Внизу стояла моадхагрен, тревожным взглядом изучавшая раненого.
  -- Что они с тобой сделали?
  -- Сам не могу понять, - прохрипел Нох-Гур. - Это какое-то зулешское колдовство. Я потерял свой хичир, может быть, его дерево из-за пояса вытащило.
  -- Дерево?
  -- Да, это канрёхово дерево двигалось: хитрый зулех его как-то оживил. Найди хичир, я попытаюсь перерубить сук.
   Анши-Шьор принялась искать потерянный Нох-Гуром клинок и нашла его воткнутым в ближайший пень.
  -- Держи! - она подбросила оружие, держа его рукоятью вверх.
   Нох-Гур, не утративший ловкости даже будучи тяжело изувечен, ловко поймал хичир на лету. Новая волна болезненных грёз уже начала подступать к мозгу, но он, собрав последние силы и противясь им, размахнулся и с одного удара перерубил сук.
   Он приземлился на ноги, однако сил удержаться в вертикальном положении не хватило, и герой рухнул на землю, а странные сны и образы вновь закружились в голове.
   Очнулся он вновь, когда Анши-Шьор пыталась усадить его на джирайха.
  -- Сможешь ехать верхом? - спросила она.
  -- Пожалуй, да, - кивнул Нох-Гур.
   Превозмогая боль, он уселся на джирайха, однако Анши-Шьор отлично понимала, что долго он так не продержится. Всё то время, что они двигались через лес от места ночной трагедии к поляне, юная моадхагрен чувствовала, как растёт в её душе переживание, тревога за судьбу спасённого ей богатыря. Она в последнее время часто ловила себя на мысли, что он ей небезразличен, и если уж она и хотела оказаться в чьих-то объятьях и разрешить собой овладеть, то этим "кем-то" должен был стать Нох-Гур. Давно юная моадхагрен с симпатией поглядывала на рыжего высокорослого воина, но колебалась, не решаясь ему открыться. И вот теперь она понимала, что, возможно, опоздала, и её желания никогда не исполнятся. Вот он, могучий Нох-Гур, едва живой, тяжело изувеченный, и неизвестно, встретит ли он новый восход луны.
   Когда, наконец, они добрались до места, где встали лагерем спутники Нох-Гура, тяжело раненого воина уложили на постель из хвойных веток, застеленную плащом.
  -- Тяжело будет поставить его на ноги, - сказал один из моадхагров. - Предположим, обломок сука я смогу извлечь, но как поддерживать в нём жизнь, прежде, чем затянется рана?
  -- Сделай, хотя бы, то, что можешь, Ман-Раос, - обратился к нему другой. - Ведь не зря ты был прислужником при нэррсу, должен что-то знать!
   Ман-Раос долго рассматривал большой обломок древесного сука, торчавший из глубокой дыры в животе Нох-Гура, а затем принялся читать магический скёрр:
   Острое, ранящее тело,
   Что вонзилось в мягкую плоть,
   Отчего так прочно увязло,
   Неужели ты кровью сыто,
   Которою истекает
   Тобой изувеченный воин?
   Будь ты сталь или дерево,
   Или острый камень -
   Покинь, проклятое, рану,
   Не вредя нисколько тому,
   Кому вреда и так
   Ты причинила сполна!
   Сучок зашевелился и начал медленно выходить из раны. Вскоре он оказался в руках врачевателя, однако о полном выздоровлении, естественно, говорить не приходилось.
  -- Увы, - сказал Ман-Раос. - Я бессилен сделать ещё что-либо. Рана затянется нескоро, а до этого следует поить Нох-Гура целебным варевом, которое поддержит в нём силы.
  -- Если врачеватель не может излечить воина, - сказала Анши-Шьор, - значит, ответ следует искать в Нохарете. Что ж, тогда я отправлюсь на поиски туда.
  -- Это большой риск, - предупредил её Ман-Раос. - Не все возвращаются благополучно из мира умерших.
  -- Всё равно, - Анши-Шьор была непоколебима в своём решении. - Я отправлюсь туда и узнаю, как спасти Нох-Гура.
  -- Воля твоя, - пожал плечами Ман-Раос.
   Долго потом плясала свой ритуальный танец Анши-Шьор, постепенно погружаясь в транс. Потом вдруг она повалилась наземь, и все поняли: моадхагрен отправилась в рискованное путешествие по стране мёртвых.
   И вновь вечное гнетущее безмолвие Нохарета было нарушено посещением смертной душой этих пустынных просторов. С опаской ступала Анши-Шьор, озираясь по сторонам. Кто знает, может здесь встретится ей кто-то, кто поможет мудрым советом?
   И тут чей-то силуэт возник вдали. Чьи-то жёлтые глаза, сверкая из-под серого савана, пронизывали тьму. Грозная всадница мчалась вперёд, и было видно, что она очень спешит. В какой-то момент, приглядевшись, Анши-Шьор поняла: то была Техтареш, та самая Техтареш, что приходит за душами умерших, дабы вести их затем в Нохарет. Вся в чёрном, огненноглазая демоница восседала верхом на странной твари, представлявшей собой странное соединение расчленённых скелетов. В руках Техтареш был острый серп из воронёной стали, которым она разрезает незримую нить, привязывающую душу к телу, чтобы увести её за собой. Заметив одиноко бредущую по пустыне Анши-Шьор, Техтареш остановилась.
  -- Крепкой руки, собирательница душ, - приветствовала демоницу юная моадхагрен.
  -- Крепкой руки ... и долгой жизни, - своим насмешливым шипящим голосом отвечала Техтареш, смерив любопытным взглядом встреченную смертную. - Что делает здесь та, которая ещё жива? Ищет ли она в Нохарете что-то, чего не отыскать в мире живых?
  -- Я ищу способ спасти одного воина, - призналась Анши-Шьор. - Он умирает, но я этого не хочу...
  -- Никто этого не хочет, - засмеялась Техтареш. - Но если так суждено, он должен умереть. Как же зовут того, кого ты пытаешься спасти?
  -- Его зовут Нох-Гур, - отвечала моадхагрен. - Он погублен зулехами в дебрях Уурета.
  -- Хм... славный воин, - прошипела Техтареш. - Не печалься о нём, ему уготовано весьма достойное место в Нохарете. Поверь, своими подвигами он заслужил его.
  -- Но он сейчас нужен живым! - воскликнула Анши-Шьор.- И не все подвиги совершены!
  -- Тебе ли об этом судить! - рассмеялась демоница. - Я знаю истину: он умирает, и я должна избавить его душу от изуродованного тела, что стало тягостью для неё!
  -- Я тебе не дам этого сделать! - дерзко крикнула Анши-Шьор. - Я остановлю тебя, чего бы это мне ни стоило!
  -- Что ж, - коварно ухмыльнулась Техтареш. - Попробуй. Знаешь, это будет даже забавно. Выбей серп из моих рук, и я уступлю тебе душу Нох-Гура! Давай, моадхагрен, позволь мне немного потешиться! Говорят, вы дерётесь не хуже ваших соплеменников-самцов!
   Выхватив хичир, моадхагрен бросилась на демоницу и, вложив всю силу в удар, рубанула своим хичиром, рассчитывая выбить серп у Техтареш. Встретившись с воронёной сталью, клинок высек сноп ярких искр, а в следующее мгновение сильнейший ответный удар поднял моадхагрен в воздух и отбросил назад, опрокинув наземь. Спрыгнув со своего скакуна, демоница бросилась к дерзкой смертной, желая поразить её насмерть. Анши-Шьор, поднявшись на ноги с невероятной быстротой, успела увернуться, сделав подножку противнице. Разъярённая Техтареш, невообразимо ужасная в своём гневе, поднялась с земли, и тут же лезвие хичира обрушилось на её запястье. Каково же было удивление Анши-Шьор, когда хичир прошёл сквозь руку Техтареш, словно сквозь дым или туман, не причинив ей никакого вреда!
  -- Ты дерзка, но несведуща, - улыбнулась демоница. - Тех, кто обитает за пределами мира живых, нельзя поразить оружием. Ты не ранишь меня, какой бы сокрушительной силой ни обладал твой хичир!
   В ответ Анши-Шьор взлетела в прыжке на полтора своих роста и ногой ударила противницу в грудь. От удара Техтареш на какое-то время потеряла равновесие, у неё даже закружилась голова, но серп в её руке сидел как влитой, не желая расставаться со своей хозяйкой.
  -- Дерзкая, безумная смертная! - прошипела демоница. - Ты заплатишь за это!
   В следующий момент острый конец серпа поддел Анши-Шьор за доспех, и страшной силы удар поверг её на землю, так что в глазах у моадхагрен потемнело и ей показалось, что сейчас она рассыплется на куски. Не успела Анши-Шьор опомниться, как вновь оказалась поднята серпом за доспех на спине самым унизительным образом и вновь была повержена наземь. Силы начали покидать её, и когда Техтареш в третий раз швырнула её оземь, моадхагрен почувствовала, что не может ни сопротивляться, ни уворачиваться. Словно обращённая в дерево, лежала она у ног демоницы, уже занёсшей над ней свой страшный серп...
   Уже готовая к тому, что сейчас Техтареш прикончит её, и душа её будет томиться в чёрной бездне на севере Нохарета, среди таких же низвергнутых безумцев, Анши-Шьор вдруг заметила за спиной своего палача чёрную тень, ещё более страшную и зловещую, чем демоница смерти. Схватив за волосы Техтареш, страшный дух поднял её над землёй, а злополучный серп выпал-таки из рук демоницы.
  -- Не смей мешать моему замыслу, - прогудела тень голосом, внушавшим беспредельный ужас. - Нох-Гур останется в мире живых столько, сколько понадобится мне, и никто не вправе решать его судьбу до тех пор, пока замысел мой не будет осуществлён.
  -- Кто ты? - прохрипела Техтареш.
  -- Я? - засмеялся дух, и от смеха его задрожало всё вокруг. - Я Немрорд. Много тысячелетий назад мне поклонялись эти глупцы, урты, которые теперь отвергли меня в пользу своего ничтожного Оракула! С тех пор я вынашиваю план мести, и вот теперь пришло время, когда я начал его выполнять. Я нашёл героя, который станет орудием моей мести. Он достаточно силён, умён и любим своим народом. Я долго ждал удобного момента, чтобы заполучить его в своё распоряжение, и он сам мне предоставил такой шанс. Получив око демона Тёрппенхадра, он пренебрёг советом мудрого Храухруд-Тарахо и вырезал свой собственный глаз не заговорённым хичиром. А ведь всякий сведущий знает, что глазница, лишённая глаза - врата в душу смертного для всяких потусторонних сил. Вот и я, проникнув Нох-Гуру в его душу через пустую глазницу, заразил его разум желанием достать железную корону, разорить страну уртов и добиться неслыханной славы. Теперь он будет стремиться, во что бы то ни стало воплотить в жизнь то, что видел в своих грёзах, и обратит отвергший меня Уртаррон в руины. Лучшей мести воистину не придумать! А теперь ступай прочь, Техтареш, собирать души смертных, но горе тебе, если ты тронешь Нох-Гура!
   Всё это слышала лишь Техтареш, к которой обращался Немрорд. Анши-Шьор же одолела странная глухота, должно быть, насланная на неё грозным духом, и она так и не узнала, о чём говорил Немрорд демонице. Вскоре душа юной моадхагрен покинула Нохарет, и она вновь очнулась в мире смертных, на поляне посреди чащоб Уурета. Каково же было её удивление, когда она увидела Нох-Гура, стоявшего твёрдо на ногах, целым и невредимым! Должно быть, он выздоровел тогда, кода в запредельном Нохарете Техтареш выпустила из рук свой страшный серп.
  

Скёрр третий, о том, как зулехи выдали Нох-Гуру восьмерых жрецов и о том, как был повержен коварный Дох-Унгор.

   Старый рубака Ниддрён сидел на берегу ручья и вырезал на своём щите, имевшем традиционную у зулехов форму ромба со скруглёнными краями, витиеватые узоры, в которых лишь опытный глаз сведущего в зулешской магии знатока мог распознать охранительные знаки. Уже утро вставало над лесом, а отряд Мардорёна ещё не вернулся, что заставило Ниддрёна всерьёз обеспокоиться. Остальные зулехи, зарывшись в мох, дремали своей чуткой дремотой, накапливая силы для грядущей битвы. И лишь старому предводителю засадного отряда никак не удавалось заставить себя заснуть.
   Нынче сон нейдёт к зулеху,
   В сердце тяжкая тревога
   Враг вступил в родные земли
   Потому, для сна не время
   Кровью хоймор обагрится
   Пиром стали ужаснётся
   Тёмный лес, отчизна предков,
   Вскинув ветви, точно брови,
   На лесной народ взирая...
   Так напевал тихо, еле слышно, старый Ниддрён, глядя, как светлеет небо.
   Вдруг чуткий слух его уловил какой-то шум в лесу. Подняв голову и вглядевшись в густые дебри, старый зулех вдруг увидел пробиравшегося через чащу джирайха со всадником на спине. Ниддрён хотел было подать сигнал тревоги, решив в первый момент, что всадник - один из моадхагров, однако всмотревшись попристальнее, понял, что для моадхагра пришелец слишком мал ростом. Наконец, старый зулех признал во всаднике Йёйхрёна.
  -- Перебеги Лес! - воскликнул он. - Что случилось? Где все остальные?
  -- Мертвы, - ответил Йёйхрён, и в голосе его чувствовались отчаяние и усталость. - Моадхагры как-то нас обнаружили, когда мы укрылись в засаде, и перебили всех. Мардорён настоял, чтобы я скакал сюда предупредить вас. Один из грёмгарен умеет, должно быть, видеть сквозь преграды, да и левый глаз у него какой-то странный. Впрочем, сейчас он висит, напоровшись на сук где-то в лесу. Я прибегнул к заклинанию, что выучил у тебя.
  -- Да и самому тебе сильно досталось, - заметил Ниддрён. - Ты весь изранен.
   Тут только Перебеги Лес заметил, что и впрямь тело его покрыто многочисленными резаными и колотыми ранами. До этого он был настолько поглощён битвой, а затем бешеной погоней, ставшей игрой с самой смертью, что у него и времени-то не было особенно на то, чтобы осмотреть себя.
  -- Ты сражался как рогранкар, - сказал Ниддрён. - И никто не вправе винить тебя в том, что ты пережил своих товарищей и доехал сюда, когда они остались лежать в лесу. Нужно будет придумать, как справить по ним похоронный обряд. Отправляйся в Кордаупп, храбрый Йёйхрён, и извести обо всём вождя Кёнгкёрёна, я же буду готовиться к встрече с врагом.
  -- О, эта встреча будет отличаться от той, которая была у меня с ними! - воскликнул Йёйхрён, и жажда расправы над врагом затмила его разум. - Теперь их проклятый всевидящий предводитель мёртв, а без него они вновь станут слепы и не увидят наших засад. Пусть только сунутся к ручью и попробуют пересечь его вброд - все пойдут на корм олтам! Задай им, старый грозный Ниддрён! Задай проклятым грёмгарен жару! Пусть знают, почём кровь зулехов, пролитая на лесной тропе!
   И, ободрив своего старшего товарища, Йёйхрён отправился дальше по тропе, чтобы известить всех тех, кто остался в Кордауппе, о случившемся.
  
   На закате того дня, как произошло чудесное выздоровление Нох-Гура, небольшой отряд моадхагров двинулся дальше в путь. Они не знали пути до Кордауппа, но Нох-Гур рассудил: если прежде тени, за которыми они шли, двигались по тропе, значит, и дальше, скорее всего, путь до города зулехов лежит по той же тропе. Так, в постепенно сгущавшемся мраке наступавшей ночи, двигались они узкой тропой по чуждой, вероломной, коварной земле. Впереди ехал Нох-Гур, и рядом с ним - Анши-Шьор, бросавшая на него недвусмысленные взгляды. Нох-Гур же стремился этих взглядов не замечать и вообще держался с моадхагрен почти как с заурядным рубакой мужского пола, при этом выказывая ей, в известной мере, своё уважение: не каждому он был так благодарен, как этой отчаянной своей соплеменнице, что нашла его в лесу полуживого, и как могла, боролась за то, чтоб отвести от него серп Техтареш.
   Зелёные чертоги раскрывали перед ним одну за другой свои анфилады и галереи, пока, наконец, сквозь стволы вековых куйо не блеснула водная гладь.
  -- Должно быть, ручей, - сказал один из воинов. - Надеюсь, здесь есть поблизости брод.
  -- Я даже представляю, где он находится, - сказал его товарищ, когда они были уже достаточно близко. - Вон даже тропа виднеется на том берегу.
  -- Стойте, - сказал вдруг Нох-Гур, делая предостерегающий знак. - Они только и ждут, чтобы мы пошли через брод.
  -- Зулехи? - спросила Анши-Шьор.
  -- Они самые, - Нох-Гур прищурил правый глаз, а левый у него вспыхнул ярким оранжевым свечением и завертелся, шаря взглядом по зарослям, поднимавшимся за ручьём. - Их полно на том берегу. Стоит нам подойти ближе, как они начнут обстрел из своих трубок. Но мы сделаем по-другому...
  -- Ты знаешь другой брод? - вопросил голос из-за спины героя.
  -- У меня есть один замысел, - Нох-Гур хитро улыбнулся той зловещей улыбкой, что способна повергнуть в ещё больший ужас, чем гримаса ярости. - Неплохо было бы использовать путь войны, который используют коротышки, против них же самих. А, что скажете? Вот что: ты, Ман-Раос, возьми ещё двоих и отправляйся за трупами тех зулехов, что мы убили прошлой ночью. Остальные пойдут со мной.
  -- Зачем нам трупы коротышек? - удивился Ман-Раос. - Здесь и так полно живых зулехов, к чему тащить сюда ещё и мёртвых?
  -- Потом расскажу, - пообещал Нох-Гур. - Просто сделай это, и ты увидишь, что такое хорошая охота с приманкой.
  
   День прошёл в тревожном ожидании. Ниддрён не переставал готовиться к появлению моадхагров. Конечно, если верить сказанному Йёйхрёном, задача по удержанию врага не представлялась особенно сложной, но всё же излишняя осторожность, считал Ниддрён, не помешала бы.
   Что же до прочих зулехов, то они, что совсем неудивительно - у зулехов это часть их характера - принялись уже вовсю шутить над врагами, посмеиваясь над "грёмгарен нарьдвар ортопестаг", которых уже представляли кормящими олтов.
   На смену тревожному дню в положенное время пришла не менее напряжённая ночь. Зулехи, очнувшись от дневной апатии, с наступлением охотничьей поры, жадно втягивали запахи и ловили чутким слухом звуки леса, дабы почувствовать врага. Ниже по течению в какой-то момент раздался скрип, треск и приглушённый стук. Все разом насторожились.
  -- Что там такое? - встревожился Ниддрён.
  -- Должно быть, стадо хёсси прошло через чащу, - высказал догадку один из воинов.
   Затем всё стихло, и ничто, кроме привычных ночных звуков, шумов и шорохов, производимых лесной живностью, не доносилось до слуха зулехов.
  -- Видно, и вправду, хёсси, - сказал Ниддрён. - Знать, я зря тревожусь.
   Когда ночь уже приближалась к своей середине, ниже по течению, всё в той же стороне поднялся страшный шум: то были громкие, хриплые с присвистыванием, крики олубу, почуявших желанную падаль.
  -- Что там стряслось? - вновь обеспокоился Ниддрён. - Эй, Кернатрён, разберись-ка, что эти твари так расшумелись. Не нравится мне всё это!
   Кернатрён, выбравшись из укрытия, двинулся в ту сторону, где бесновались олубу, и через какое-то время прибежал назад, крайне возбуждённый.
  -- Ниддрён! Воины! Там Гилльрён! Гилльрён лежит!
  -- Не может быть! - воскликнул Ниддрён. - Гилльрён погиб там , в бою с грёмгарен! Ты не ошибся?
  -- Нет, это точно Гилльрён, я его признал! - ответил зулех. - Идёмте, взгляните сами.
   Ниддрён и ещё десять зулехов, крайне взволнованные, последовали за Кернатрёном, который повёл их к тому месту, где лежало бездыханное тело Гилльрёна. Пытаясь понять, как Гилльрён оказался у ручья, Ниддрён находил лишь одно объяснение этому: герой из последних сил добрался до ручья. Но почему он не воспользовался бродом?
   Действительно, возле большой моховой кочки, лицом вниз, на земле лежал один из тех зулехов, что сражались предыдущей ночью с отрядом Нох-Гура. Подойдя к нему вплотную, Ниддрён и его товарищи принялись осматривать собрата.
  -- Он мёртв, - заключил Ниддрён. - Наверное, олубу его сюда притащили, а потом уронили.
  -- Нужно его хотя бы похоронить по обычаю, - сказал Кернатрён. - Он это заслужил.
   "Подумай лучше, кто похоронит тебя", - мысленно усмехнулся в этот момент Нох-Гур.
   Появившийся среди деревьев огненный куруйдан, прожужжав в воздухе, снёс голову Кернатрёну, не успели зулехи даже понять, в чём дело.
  -- Моадхагры! - послышался крик. - К бою! Моадхагры рядом!
   Однако никто даже не мог понять, откуда атаковал враг. Да и что могли сделать зулехи, вооружённые лишь хёбнами да хойморами, против неприятеля, затаившегося в лесу! Оружие их было хорошо для атаки из укрытия, но против засады моадхагров вряд ли Ниддрён и его товарищи могли что-то сделать.
   В отчаянии, старый зулех прибегнул к магии:
   Мхи лесные, поднимитесь,
   Полог свой раздвиньте, куйо,
   Ведь негоже укрывать вам...
   Далее следовали слова "тех, кто ныне враг зулехам", однако произнести их Ниддрён не успел: обезглавивший его куруйдан заставил зулеха замолчать, а концовку заклинания заменила упругая струя горячей крови, хлынувшая из разрубленной артерии.
   Мечась в беспорядке, зулехи, один за другим, падали, сражённые острыми куруйданами врага и молниями омгаев. Следом за теми, кто шёл с Ниддрёном, подтянулась к злополучному месту и вторая группа воинов, привлечённая шумом начавшейся схватки. Не прошло много времени, как и их численность поубавилась, а на земле появилось множество изрубленных тел. Постепенно зулехи рассеялись по чаще, продолжая оставаться скорее мишенями для врага, чем полноценными воинами. Слышна была глухая возня среди деревьев: чёрные тени, на мгновение выныривавшие из-за деревьев, вонзая свои клинки в обречённых противников, собирали урожай битвы.
   И вверху, над хвойными головами исполинов куйо, холодная серебряная луна словно бы смеялась над павшими от рук коварного врага зулехами. И насмешкой казались теперь слова Йёйхрёна:
  -- Задай им, старый грозный Ниддрён! Задай проклятым грёмгарен! Пусть знают, почём нынче кровь зулехов, пролитая на лесной тропе!
   Старый Ниддрён был мёртв, и его мёртвая, отсечённая острым куруйданом, уж не могла вспомнить этого призыва, а задёшево пролитая кровь чернела на моховом ковре...
   Алчно поблёскивал демонический глаз предводителя моадхагров среди хвойных лап, когда коварный грёмгарен вкушал сладость расправы. Воистину, его расчёт оказался верным: идея обратить против зулехов их же собственную тактику атаки из засады, будучи воплощена в жизнь, дала отличные результаты. Не впервой моадхаграм было нападать из засады, да и охотиться с приманкой было делом не новым. Потому-то Нох-Гур и решился на такой хитрый план.
   Пока Ман-Раос добирался до места предыдущей битвы, откуда и было взято тело Гилльрёна, Нох-Гур с оставшимися воинами срубили несколько деревьев и сделали мост через ручей. Затем, дождавшись отряд Ман-Раоса, все перебрались на другой берег и, положив на землю тело Гилльрёна, сами спрятались за моховыми кочками, в дуплах и кронах деревьев. А прятаться моадхагры - не меньшие искусники, чем зулехи. Всё произошло , как и рассчитывал Нох-Гур: встревоженные шумом, который моадхагры подняли во время переправы, и криками олубу, зулехи отправили разведчика, и вот тут лежавший на земле труп сыграл отведённую ему роль приманки. Далее оставалось лишь посильней да поточнее метать свои куруйданы в цель, а в этом-то и подавно не возникло сложности у Нох-Гура со товарищи.
   Когда луна, беззвучно посмеиваясь, покатилась с вершины неба к краю, последний из зулехов, что были на заставе у ручья, пал бездыханный наземь. С довольными ухмылками, моадхагры выбрались из укрытий и принялись не без удовольствия изучать мёртвые тела - страшные плоды кровавой жатвы.
  -- А где Анши-Шьор и Нох-Гур? - спросил кто-то.
   Их нигде не было видно. Не успел предводитель отряда покинуть укрытие, как вдруг кто-то набросился на него из темноты. Герой схватился было за хичир, но узнал в напавшем свою спутницу. Так часто бывает с моадхагрен: в лихорадке боя у них порой не на шутку разыгрывается влечение к самцам, а когда доходит дело до подобных вещей, они ведут себя ещё яростнее, чем в бою. Сорвав с нескрываемой агрессией с Нох-Гура доспехи, Анши-Шьор затем освободилась и от своих. Герой не стал сопротивляться, когда обнажённая красавица, скользя по его спине острыми когтями и впиваясь в его мускулистую плоть своими мелкими острыми зубами, запрыгнула на него сверху. Оставляя друг на друге глубокие раны и отметины от укусов, они слились воедино в любовной лихорадке, на земле, ещё не остывшей от кровавых страстей войны...
  
   Засыпая на плаще, расстеленном на земле, в объятьях довольной Анши-Шьор, Нох-Гур вновь погрузился в странный сон, где железная корона украшала его голову, а под суровыми грозовыми небесами чернели руины Уртаррона и красовались разделочные столбы. И на сей раз он ещё сильнее жаждал возложить себе на голову стальной символ величия, который ознаменовал бы окончание его великого труда и установление нового порядка. Уже во второй половине дня, ближе к вечеру, он проснулся, крайне потрясённый и возбуждённый от своих видений и сказал себе: "Эта корона будет моя. Я расправлюсь со жрецами, потом убью Дох-Унгора и поведу орду в Уртаррон, а там достану корону и уничтожу оракул. Непременно, любой ценой. Только так и никак иначе".
   И тут что-то гулко засмеялось у него в голове. Что - Нох-Гур так и не понял, однако насторожился.
  
   Когда тьма вновь опустилась на лесной край, маленький отряд выступил в путь. За эту ночь Нох-Гур вознамерился дойти до самого Кордауппа. Однако взять Кордаупп всемером представлялось делом, по меньшей мере, неосуществимым. Тем не менее, Нох-Гур был уверен, что сможет решить эту проблему. Иного выхода не было. И всё же, хоть положение маленького авангарда оставалось не самым лучшим, но герой не переставал верить, что в будущем он совершит множество славных дел, и не оборвётся его жизнь здесь, в дремучем Уурете. Нет, он дойдёт до земель уртов, чего бы ему это ни стоило.
  -- Что мы будем делать, когда доберёмся до города зулехов? - спросила Анши-Шьор.- У нас не хватит сил взять город.
  -- Осада будет безумием, это верно, - согласился Нох-Гур. - Но там, где бессильно оружие, его следует подкрепить сильным словом. Я заставлю вождя коротышек сойтись со мной в ухчиноре, и если мне посчастливится убить его, то я потребую исполнить свою волю победителя. Зулехи, конечно, коварны, но они не вероломны.
  -- Надеюсь, это так, - задумчиво произнесла Анши-Шьор.
   Ночной туман окутывал дорогу, а сквозь него просвечивали огни ночного леса. Впрочем, моадхагры и без них отлично видели путь во тьме. Ночные звери, встревоженные, шныряли где-то рядом. Война среди высших существ потревожила и их. Казалось, будто что-то страшное и большое гнало обитателей лесных дебрей.
   Тропа влилась в широкую дорогу, и отряд Нох-Гура остановился в замешательстве: в какую сторону повернуть: налево или же направо? Надежда оставалась лишь на чутьё джирайхов: смогут ли они различить на земле следы уртских скакунов, уже изрядно стёршиеся. Долго водили животные длинными острыми носами, и, наконец, повернули направо.
   Они ещё долго ехали по лесной дороге, до тех пор, пока вдали в тумане не показались очертания городских стен и башен.
  -- Ждите здесь, - сказал Нох-Гур. - Я поеду к воротам. Надеюсь, мне удастся воплотить замысел в жизнь.
  -- Будь осторожен, - сказала Анши-Шьор, глядя своему обожаемому воину в глаза. - Зулехи не вероломны, но и сражаются они отчаянно. Мы будем все надеяться, что великий Ихлэс замыслил тебя более проворным, чем предводителя зулехов, и что Нодхаз направит тебе руку!
   Нох-Гур повернул своего джирайха в сторону ворот и двинулся вперёд. Подъезжая к крепостной стене, он вытащил из-за пояса хичир и поднял его над головой рукоятью вверх, демонстрируя, что явился скорее как парламентёр, а не как осаждающий.
  -- Эй! - крикнул он, чтобы дозорные на башнях услышали его. - Лесной народ! Дайте поговорить с вашим вождём.
  -- Что тебе нужно, нарьдвар ортопестаг, йлль! - донеслось из башни справа от ворот.
  -- Попридержи своё зулешское красноречие, - нахмурился Нох-Гур. - Пускай ваш вождь выйдет сюда говорить со мной! Как видите, я один, и ему нечего опасаться!
   Острый на язык стражник не отвечал. За стеной послышалась какая-то возня, а спустя время ворота, заскрипев, раскрылись, и навстречу Нох-Гуру вышел Кёнгкёрён.
  -- Ты желал поговорить со мной, грёмгарен? - спросил вождь. Вот он я, Кёнгкёрён, орн Кордауппа. Что тебе нужно?
  -- Послушай, вождь, - сказал Нох-Гур. - Я и мой народ пришли в эти земли не затем, чтобы воевать с жителями лесов...
  -- Разве? - усмехнулся Кёнгкёрён. - Вы перебили много наших воинов, ваша орда движется по лесным тропам, вырезая всех, от мала до велика, кого только встретит на своём пути!
   Весть об орде, пришедшей в движение и идущей по лесам, встревожила Нох-Гура: значит, Дох-Унгор повёл войска рёнгра в наступление!
  -- Вы сами положили начало вражде, - возразил он, тем не менее. - Чего ради было устраивать нам засады в лесу?
  -- Неужели такое огромное воинство вознамерилось пройти по нашим землям с мирными целями? Наши гости из южных земель сказали другое, будто вы идёте войной на всех, кто живёт к югу от вас, и я готов им поверить!
  -- Гости? - оскалился Нох-Гур. - Они-то нам и нужны! Мы проделали весь этот путь ради них. Знай, вождь, это жрецы Раумалу, похитившие нашу святыню. Они бежали сюда под твою защиту, чтобы избежать кары за содеянное, и лгали, будто мы пришли вовсе не за ними. Выдай нам этих воров и обманщиков, вождь, и я заставлю свой народ уйти из ваших земель! Поверь, моадхаграм нужны лишь они.
   Что ж, - ответил Кёнгкёрён. - Даже если те грёмгарен и впрямь солгали мне, если и действительно моадхагры пришли в наш край за утраченной реликвией, всё равно я не могу выдать вам жрецов. Я связан клятвой с грёмгарен Роктаном, которому пообещал перед лицом богов, что ни один гость из южной империи не будет убит или изувечен в моём городе, что зулехи будут относиться к уртам дружелюбно, а если им будет грозить опасность - мы будем защищать своих гостей до последнего. Оттого, пока я жив - никто не тронет этих жрецов, ибо мною дана нерушимая клятва!
  -- Тогда, - Нох-Гур сжал рукоять хичира. - Я похороню твою клятву вместе с тобой, недоросток! Ты обещал не вредить уртам и защищать их, так пообещай же и мне, если ты и вправду вождь, что если я убью тебя в поединке, твой народ выдаст мне осквернителей моадхагрских святынь! Я вызываю тебя на ухчинор, Кёнгкёрён, я бросаю тебе вызов!
  -- Я принимаю бой, - отвечал Кёнгкёрён. - Однако и ты должен пообещать, что если тебе не повезёт с ударом в этом бою, то твой народ оставит в покое и жрецов, и зулехов.
   Нох-Гур оказался в трудном положении: он не мог пообещать такого орну зулехов, пока во главе орды стоял Дох-Унгор. Тем не менее, он дал вождю зулехов обещание, которое не могло быть исполнено. Тем самым, герой не оставил сам себе выбора: ему оставалось лишь победить противника в ритуальном поединке. Победить - и никак иначе!
   Свидетелем их взаимных обязательств были многочисленные зулехи, собравшиеся возле частокола, и семеро моадхагров, считая Анши-Шьор, которые, подъехав к воротам, стояли молчаливыми наблюдателями. С волнением, и та, и другая сторона смотрели на то, как два героя - старый многоопытный зулех и горячий молодой моадхагр - сбросив с себя все доспехи, начали сходиться. Алчно поблёскивали длинные лезвия, вживлённые в руки вождя, грозно выставил свои зубцы в сторону врага хичир Нох-Гура.
   Юркой тенью бросился Кёнгкёрён на своего рослого противника, целя ему в живот, однако Нох-Гур вовремя успел отразить коварный выпад, и от мощного контрудара Кёнгкёрён отлетел на пять шагов назад. Сделав сальто через голову, он вновь сократил расстояние и, совершая обманное движение левой рукой, правой сделал ещё один коварный выпад. Острая зулешская сталь вонзилась в живот высокорослому Нох-Гуру как раз в том месте, где совсем недавно была глубокая страшная рана.
   Чернота вдруг заволокла глаза героя, и он почувствовал, что теряет силы. Потом вдруг Нох-Гур увидел в очередной раз терзавшие его разум образы. В голове вертелось: "Нужно победить, через эту битву проходит путь к бессмертной славе!"
   Способность ясно мыслить вернулась к нему, видения улетучились, Нох-Гур, сделав оборот на левой ноге, обрушил удар на Кёнгкёрёна, целясь зулешскому вождю в бок. Ловкий коротышка вовремя блокировал удар, но сила, с которой хичир моадхагра столкнулся с длинным лезвием, отбросила его назад. Перекувырнувшись через голову, Кёнгкёрён вновь оказался на ногах, а Нох-Гур уже летел прямо на него, вознамерившись разрубить противника пополам. Однако, прежде, чем лезвие хичира раскроило зулеху череп, он успел поднять руки над головой и, скрестив лезвия, поймал ими оружие врага. Нох-Гур со всей силы налёг на хичир, рассчитывая, что Кёнгкёрён не удержит его клинок, но зулешский вождь неожиданно обнаружил недюжинную силу. Отчаявшись пробить блок соперника, Нох-Гур нанёс ему резкий удар ногой в живот, от которого Кёнгкёрён отлетел далеко в сторону, упал на землю и остался лежать.
   Не веря, что враг повержен, Нох-Гур бросился к безжизненно растянувшемуся на земле зулеху, чтобы добить его. И тут вдруг Кёнгкёрён, выбросив вперёд правую руку, всадил лезвие Нох-Гуру в левую ногу, чуть пониже колена. Приглушённый рык вырвался из груди героя, и он тяжело опустился на одно колено.
   Между тем, проворный Кёнгкёрён сделал подсечку раненому неприятелю, и Нох-Гур окончательно потерял равновесие, рухнув на спину. Со зловещей улыбкой, вождь зулехов занёс над поверженным противником своё смертоносное лезвие.
   Нох-Гур понимал, что практически проиграл бой, и теперь придётся вложить в дальнейшую отчаянную борьбу за жизнь все свои силы, всю ловкость, какая есть в нём. Занесённое лезвие перед его глазами , нацеленное между рёбер, словно шептало: "Пришёл твой конец, покорись зову смерти, уйди, усни сном мертвеца, ты проиграл!" "Нет, никто не посмеет лишить меня жизни, покуда я не свершил всего затеянного", - подумал Нох-Гур.
   В тот самый момент, когда рука Кёнгкёрёна начала свой скольжение вниз, Нох-Гур перекатился в сторону, и нацеленный в него клинок вошёл глубоко в корень дерева, выступавший наружу из плотно утоптанной земли. Всё произошло в течение пары мгновений, но все чувства Нох-Гура были так обострены, что для него эти несколько мгновений растянулись и показались невероятно долгими.
   Поднявшись с земли, моадхагр в свою очередь злорадно усмехнулся, глядя, как дёргается зулех, пытаясь вытащить застрявшее остриё клинка. Естественно, герой не стал ждать, пока его противник благополучно сможет это сделать, и решил нанести фатальный удар. Однако, Кёнгкёрён и с одним свободным лезвием, согнувшись над злополучным корнем, смог поймать хичир Нох-Гура. Тот усмехнулся:
  -- Не выходит освободить руку? Позволь, я тебе помогу.
   Ухватив Кёнгкёрёна за волосы - а копна на голове вождя была очень густая - моадхагр со всей силы рванул голову противника на себя, а затем, пока зулех не опомнился, швырнул его вперёд, так что вождь врезался лбом в древесный ствол. Не давая ему прийти в себя, Нох-Гур ударил слегка обмякшего зулеха ещё раз головой о дерево, потом ещё и ещё раз. Наконец, когда лицо Кёнгкёрёна оказалось разбито в кровь и он не мог уже оказывать никакого сопротивления, моадхагр просто бросил его на землю и наступил ногой на хребет, при этом взвыв от боли, потому что в какой-то момент нагрузка переместилась на больную ногу. Шейные позвонки Кёнгкёрёна хрустнули, и дух вождя с этого момента покинул тело.
  -- Вождь лесного народа мёртв, - прорычал Нох-Гур, переводя дух после поединка. - А вместе с ним мертва и его клятва, и нет более той защиты у жрецов-похитителей, что была при нём. Народ лесного города! Ваш вождь дал обещание, а моя победа на ухчиноре - это воля Вечных! Выполните же обещание! Отныне судьба жрецов принадлежит нам, и мы вправе её вершить!
  -- Мы не отрекаемся от того, что было тебе обещано, - донеслось из ворот. - Возьмите жрецов, грёмгарен, и судите по своему усмотрению.
   Нох-Гур заметил стоявших в воротах нескольких старых воинов-зулехов, бывших, очевидно, товарищами по оружию Кёнгкёрёна в прежние годы.
  -- Ты можешь взять и голову поверженного тобой, - сказал один из них. - По праву победителя, ты имеешь право носить Символ славы в память о битве, что была здесь. Тело же нашего вождя позволь похоронить по нашему обычаю.
   Нох-Гур в два счёта отрубил Кёнгкёрёну голову и привязал к поясу:
  -- Ведите сюда немедленно этих подлых уртов!
   Собравшаяся за стенами Кордауппа толпа засуетилась, группа зулехов куда-то направилась, и через некоторое время Нох-Гур увидел, как к городских воротам ведут подгоняемых копьями и хойморами восьмерых уртов во главе с Драззом.
  -- Подлые каранхи! - возмутился Дразз, бросая ненавистные взгляды на окружавших его вооружённых зулехов. - Ваш вождь обещал защищать нас! Неужели, он забыл о своём обещании!
  -- Кёнгкёрён мёртв, и вместе с ним его обещание, - прогремел из сумрака в лесу голос Нох-Гура, и Дразз вздрогнул от звука зулешской речи с моадхагрским акцентом. - Пришло время ответить за всё, похитители святынь!
   Расправа над жрецами , ради которой моадхагры проделали такой путь, была скорой: утомлённый боем, Нох-Гур не стал особенно утруждать себя: уртов связали, затем поставили на колени, и Нох-Гур, орудуя хичиром, снёс всем восьмерым головы. Связав отрубленные головы волосами, он прикрепил их к длинному шесту, и к этим трофеям присоединил ещё один - Символ славы, добытый в недавнем сражении. После этого, он, прихрамывая, ибо раненое колено не давало ему покоя, взобрался в седло своего джирайха и тронулся по лесной тропе.
  -- Куда ты? - окликнула его Анши-Шьор.- Тебе стоит передохнуть после поединка!
  -- Не время, - отвечал ей Нох-Гур. - Я должен убить Дох-Унгора, пока орда не дошла до зулешского города. Жрецы мертвы, и войне, причиной которой они стали, следует положить конец.
   С этими словами, он пустил джирайха быстрой рысью по узкой тропе, чутко вслушиваясь в звуки окружавшего его леса. Всё дальше и дальше от Кордауппа спешил герой навстречу войску рёнгра, которое действительно уже выступило в поход под предводительством Дох-Унгора. Спустя где-то час езды, одинокий всадник различил во мраке ночи вспышки молний: омгайщики расчищали путь через бурелом. "Настало время, когда решаются судьбы многих", подумал Нох-Гур и двинулся навстречу соплеменникам.
   Выбравшись на широкую просеку, он увидел перед собой двигавшееся по лесу войско. Оно изрядно убавилось в численности: многие пали в сражениях с отчаянно защищавшимися зулехами, многие сгинули в коварных зулешских ловушках. А впереди всех ехал вождь-предатель Дох-Унгор. Увидев своего врага, появившегося из чащи, он изрядно оживился, и глаза его загорелись злым огнём.
   - Убейте предателя! - воскликнул вождь. - Вот тот, кто вступил в сговор с зулехами, так же, как и Анши-Шьор! Смерть изменившим рёнгру!
   Воины готовы были уже броситься на героя, но тот поднял высоко шест с головами уртов и зулешского вождя. Узнав, кому принадлежат головы, моадхагры остановились в замешательстве.
  -- Всё верно, воины, - усмехнулся Нох-Гур, читая замешательство на лицах соплеменников. - Предавшие рёнгр должны умереть так же, как и наши враги. Те, кто осквернил Великие Курганы, и тот, кто их скрывал от нас, подарили мне эти Символы славы, которые я сейчас держу перед вами, привязанными на шесте. Саркофаг с останками Урхуд-Далалу сейчас в руках моих спутников, оставшихся возле зулешского города. Война окончена, народ Шабшархарета, нам незачем более враждовать с лесным народом, который был подстрекаем коварными жрецами. Осталось лишь избавиться нам от предателей, что находятся сейчас в наших рядах. Кто же они? Может быть, это я. Правда, зачем было мне убивать уртов и зулешского вождя, если они - мои союзники, как, верно, вам всем поведал орн Дох-Унгор. А может быть, это Дох-Унгор нечист совестью перед нами всеми? Впрочем, перед Анши-Шьор он всё же признался, что с помощью подлого Канрёха сгубил всех союзных вождей, но и это признание не было бы сделано, если бы зулешское варево не развязало ему язык.
  -- Ты дерзок, Нох-Гур, - Дох-Унгор бросил исподлобья на врага злобный взгляд. - Ты смеешь обвинять своего вождя, того, кто в ответе за весь рёнгр, в страшном преступлении! Не слишком ли далеко ты зашёл в своей клевете?
  -- Клевете! - с яростью воскликнул Нох-Гур. - Что ж, давай проверим, действительно ли я клеветник, а ты ни в чём не виновен! Раз народ никак не может решить, чью сторону принять, - он окинул взглядом стоявших в замешательстве соплеменников, - пускай судят нас боги! Совершим же ухчинор пред их всевидящим взором!
   Моадхагры подались назад, дабы противникам было где развернуться. Выхватив хичир, Нох-Гур поскакал прямо на вождя. Тот обнажил оружие в ответ и ринулся навстречу ненавистному юнцу. Вновь кровожадная сталь со звоном, высекая искры, сверкнула в воздухе. Хитрый Дох-Унгор наносил удары умело, как и следовало ожидать от старого многоопытного рубаки, Нох-Гур же отвечал, вкладывая в каждый взмах хичира максимум своей удалой молодой силы, и неясно было, кто одержит верх в поединке. Застыв, словно окаменев, следили моадхагры за тем, как ожесточённо бьются рыжеволосый молодой богатырь и старый вождь. С воткнутого подле ристалища шеста мёртвыми глазами смотрели на бьющихся насмерть воинов головы уртов и Кёнгкёрёна. В запредельных просторах пустынного и мрачного, населённого духами , Нохарета, страшный безликий Немрорд взирал из бездны на то, что творилось в мире живых. И не зря в этот момент у Нох-Гура вновь роились в голове мысли о железном венце, а Дох-Унгор начинал казаться сором, захламляющим дорогу к величию.
   И уж конечно, с особенным волнением следил за исходом боя Чон-Дугр, понимавший, что если победит Нох-Гур - не сносить ему его седой головы.
  -- Чего ты хочешь? - крикнул Нох-Гуру вождь, отражая яростную атаку юнца. - Метишь в вожди, хочешь на моё место? Разве ты и так не насытился славой, которую имеешь в племени?
  -- Я никогда не желал твоей смерти! - Нох-Гур, приподнявшись в седле, рубанул хичиром, стремясь рассечь вождя пополам, однако вновь встретил неутомимый клинок противника. - Ты сам первый решил меня извести, а затем захватил власть над всем рёнгром! Но та власть, ради которой ты совершил столько злодеяний, ничего не стоит! Ты ничего не сделал, чтобы возвеличить народ Шабшархарета.
  -- Надеешься, что это удастся тебе? - усмехнулся Дох-Унгор. - Глупый юнец! Умри!
   Он вонзил зубцы хичира прямо в бедро Нох-Гуру. Тот почувствовал, что ему всё труднее держаться в седле, а затем, залив кровью седло, упал на землю.
   С улыбкой триумфатора, Дох-Унгор на мгновение остановился, чтоб полюбоваться на поверженного врага, однако и этого времени хватило, чтобы Нох-Гур, схватив с земли большую суковатую ветку, что есть силы, сделал выпад в сторону противника, спихнув рогатиной Дох-Унгора из седла. Хромая, он всё же добрался до вождя, чтобы прикончить его, но Дох-Унгор, взметнув своё оружие вверх, снова отвратил от себя страшный удар. Два хичира накрепко сцепились острыми кривыми зубцами. Рванув рукоять на себя, Нох-Гур заставил вождя выпустить оружие из рук, а затем они сошлись в рукопашную, так что вскоре оказались лежащими на земле, пытаясь задушить друг друга.
  -- И как же ты собираешься возвеличить народ Шабшархарета, юный безумец? - усмехнулся Дох-Унгор.- Не намерен ли ты вернуть эпоху Дальних Походов?
  -- Нет, я начну свою, новую эпоху, - отвечал Нох-Гур и, рывком высвободив левую руку, вогнал два пальца с длинными острыми когтями в глазницы врага.
   Страшная боль заставила вождя разжать сдерживавшие юнца руки, и Нох-Гур, зажав его голову в смертельном захвате, свернул Дох-Унгору шею. Затем он, преодолевая боль в левом колене и правом бедре, поднялся с земли и, обратив лик свой к бездонному ночному небу, издал громкий истошный торжествующий вопль. Ему вторили своими криками другие моадхагры.
  

Конец первой части.

  

Часть вторая.

"Рёнгр Четырёх Народов".

Тивитар о том, как орда пришла в Уртаррон.

   Августовская ночь словно излучала странную магию. Небо, пронизанное матовым фиолетовым свечением, что частенько бывает в Уртарроне, было усеяно мириадами глаз других миров, которые смотрели в бесконечность, но не видели вовсе, как молодой радтар Тарвезд, командующий третьим меченосным радтом бастиона Нурсод, что на второй заставе Среднего йенарства, украдкой пробирался через яблоневый сад, к роще, где в прохладной тёмной пещере, освещаемой лишь тусклым светом росших на камнях грибов, ждала его красавица Намфазигши, дочь богатого рабовладельца, державшего каменоломню в пятидесяти чохах от границы.
   Собственно, познакомился со своей возлюбленной Тарвезд, когда командующий бастионом Холаз сод-Санфароу отправил меченосцев из третьего радта забрать из каменоломни партию гранитных блоков, предназначавшихся для починки стены. В округе промышляли разбойники, и делец не согласился везти сам партию на заставу. Тут-то и суждено было Тарвезду повстречаться с Намфазигши. Уртенка была очень хороша, да и молодой рубака пришёлся ей по нраву. Не мешкая и не колеблясь, юнец начал действовать, так что вскоре взаимная симпатия переросла в чувство посильнее.
   Они часто виделись: Тарвезд при всяком удобном случае сбегал из расположения своей части и долго гнал своего джирайха, такого же резвого и не знающего усталости, как и он сам, по пыльной дороге, к дому своей пассии. Поутру старый Холаз вызывал к себе нерадивого радтара и долго отчитывал за очередную отлучку. А потом, после того, как юнец выбегал из комнаты, - махнув рукой, говорил себе: "Ну и ладно! Пускай потешится! Всё равно, сиди на этой границе хоть ещё тысячу нет, - ни одного живого каранха и издали-то не увидишь, чего тут бояться! К чему вся эта строгость? Гниём тут заживо, тратим уйму времени, верно служим Совету и Империи - а кому до этого дело!"
   Что ж, мнение старого служаки имело своё право на существование. Вот уже несколько веков подряд на границе Уртаррона не видели ни одного каранха - ни зулехов, ни моадхагров, даже кочевых сансихоров, теперь уже больше занятых своими внутренними усобицами, так что, служившие на границах империи воины всех трёх йенарств, помирали не от вражьих ударов, не от смертельных ран, а от смертельной скуки, пытаясь как-то развлечься, каждый своим способом. Из всех этих способов Тарвезд предпочитал любовные авантюры. Впрочем, сейчас, как он чувствовал, эта авантюра переросла в нечто большее. Он слишком сильно привязался к этой маленькой изящной уртенке. Однажды он просто взял и похитил её из отцовского дома, а затем спрятал здесь, в пещере, в самом сердце дубовой рощи. Днём Намфазигши ждала своего возлюбленного под каменными сводами, а ночью он приходил к ней, и они до утра гуляли под луной по округе. Он пел ей свои любовные песни, она ему - свои, и оба чувствовали, что счастливы.
   Вот и сейчас, когда Тарвезд галопом нёсся через рощу, сердце его билось всё сильнее и сильнее, а голова плыла в эйфории. Тем более, сегодня он собирался поведать возлюбленной план, созревший в его голове. Любовная лихорадка вконец одолела молодого урта, когда его джирайх въехал под своды пещеры.
   Из темноты внезапно возник изящный точёный силуэт, и маленькие нежные ручки крепко обхватили шею радтара, едва не стащив его с джирайха.
  -- Ну, наконец-то ты пришёл! - воскликнула Намфазигши, когда Тарвезд, обхватив её за узкую талию своими сильными руками, усадил возлюбленную позади седла на спину своего скакуна. - Мне казалось, этот день будет длиться вечно, и я так тебя и не увижу!
  -- Больше тебе не придётся меня ждать в пещере, больше не будем мы прятаться и таиться, как воры, от солнечного света, - сказал Тарвезд, выводя джирайха из пещеры. - Отныне мы и под солнцем сможем гулять вместе.
  -- Как же у нас это выйдет, любимый? - спросила Намфазигши, крепко обнимая мускулистое, облачённое в кольчугу, тело молодого урта. - Отец, верно, и до сих пор нас ищет, а у тебя - служба!
  -- А пусть бы Немрорд побрал эту службу! - воскликнул в сердцах, пуская джирайха галопом, Тарвезд (ох, как неосторожно было говорить это, особенно, в ТУ ночь) - что толку сидеть здесь на этой проклятой границе! Ни битв, ни подвигов, ни славы! Так, изредка доведётся снести голову разбойнику или сансихора оттаскать за длинные уши... Прошло богатырское время наших предков, и нет смысла служить! Я сбегу вместе с тобой далеко-далеко, где нас никто не найдёт, даже твой отец!
   Быстро неслись они верхом на джирайхе по овеянным ночной прохладой рощам и перелескам, мимо сверкающих, серебрящихся в лунном свете озёр, перемахивая через овраги, пропасти, взбираясь на горбатые спины холмов, пересекая говорливые ручьи, и всё это время Тарвезд рассказывал Намфазигши о загадочной земле красных уртов.
  -- Далеко отсюда, - говорил он, - лежит страна, населённая непокорными племенами, теми, что не пожелали признать власть Совета Империи. Они такие же, как мы, и верят в Девятерых Изрекающих Истину, только кожа у них с красноватым оттенком, за то и зовут их красными уртами. Они сообща охотятся на дикое зверьё, странствуют по степи, сражаются с ужасными каранхами...
  -- А какие они, эти каранхи? - спросила Намфазигши.
   И тут Тарвезд понёс всякую околесицу, перевирая и пересказывая все, что слышал где-то и когда-то о жителях северных земель. У отца Намфазигши в каменоломнях трудилось около двух сотен каранхов разных рас и народностей, но строгий родитель запрещал дочери посещать те места, где жили и работали рабы: мало ли что можно ожидать от этого сброда!
   Неожиданно всадник остановил джирайха на вершине холма, с которого открывался вид на заставу. Он слез со спины скакуна, затем спустил на землю Намфазигши, взял её за плечи и, глядя ей в глаза, строго спросил:
  -- Так ты готова бежать со мной?
   Едва Намфазигши собралась ответить что-то вроде "Я готова убежать с тобой хоть в самый далёкий край!", как вдруг тишину ночи встряхнул надрывный вой шинварра, знак тревоги.
  -- Что такое? - нахмурился Тарвезд, потянувшись к ножнам у седла, где покоился его широкий уртский меч. - Уж не по мне ли всполошились? Э, да нет, никогда такого не было!
   А на границе, между тем, происходило вот что:
   В пору, когда ночь была в своём десятом делении, дозорный на одной из башен заметил, как вдали, по бескрайнему простору степи движется какая-то тёмная масса. Сперва он не поверил своим глазам, но когда масса приблизилась, а к жутковатому зрелищу добавился ещё и топот джирайхов, то у всех дозорных едва ли не в один момент с губ сорвалась одна-единственная фраза:
  -- Каранхи!
   И откуда было им взяться в таком количестве, да ещё внезапно? И почему разведчики, патрулировавшие степи вблизи границы не доложили о приближении врага?
   Ответ был дан, когда в сторону ворот отправились десять джирайхов, осёдланных мёртвыми всадниками с отрубленными головами. Головы же их торчали на длинных кольях, что держали в своих когтистых лапах каранхи, маячившие совсем недалеко от стен, на расстоянии, немного большем, чем длина полёта молнии, пущенной омгаем. Сокращать эту дистанцию они не собирались. Пока что...
   Ошарашенный вестью о внезапном появлении врага у самых стен, Холаз сод-Санфароу носился по всему бастиону и давал спешные распоряжения по организации обороны. Он многое повидал за долгие годы нелёгкой службы, но сейчас творилось такое, с чем ему не приходилось сталкиваться. Казалось, ожили древние легенды, и Холаз вынужден был признаться себе, что ему страшно.
   - Кипятить смолу! Стрелков и омгайщиков - на стены! - кричал он, бегая между казармами и размахивая своим широким мечом. - Стрелять, как только окажутся в пределах досягаемости! Если будут лезть по приставным лестницам - не зевать, каждому взять по рогатине!
   Но каранхи и не собирались пользоваться осадными лестницами...
   Вражеские орды продолжали прибывать, и через полчаса после того, как протрубил тревогу шинварр дозорного, их собралось никак не менее пяти тысяч. Чёрной стеной стояли, облачённые в шипастые доспехи, размахивая острыми хичирами и рваными знаменами со знаками кланов, моадхагры. Множество угрюмых физиономий, с широкими зубастыми, похожими на щели, ртами, с горящими глазами, с нахмуренными мощными бровями, смотрели снизу на тех, кто поднимался на бастион, не скрывая своей ненависти. Их джирайхи громко рычали и ревели, жаждя полакомиться мертвечиной, сами воины выкрикивали имя кровавого бога войны Нодхаза, призывая помочь в этой битве. Поэты-зуэлы хриплыми надрывными голосами нараспев читали свои воодушевляющие воинов экспромты.
   Тут же, подпрыгивая и гримасничая, бесновались низкорослые зулехи, воинственно потрясая своими копьями и острыми зазубренными хойморами. У каждого на шее красовалась связка железных игл - знак Куйорагла, бога лесов, оберег, без которого ни один зулех не вылезет из своих дебрей дальше, чем на два-три чоха. Их длинные вытянутые морды с хищно сверкавшими глазищами и раздутыми ноздрями были украшены боевой раскраской, впрочем, как и их жилистые тела. Для того, чтобы ещё больше устрашить противников (или просто жертв, как знать, что за бой будет впереди!), зулехи вплели в свои длинные волосы обломки костей. Большинство из них пришло пешком, но кое-кто восседал на куйокавах - волшебных, оживлённым магией пнях и корягах, украшенных резными звериными головами. По степени воодушевления зулехи едва ли не превосходили своих союзников костогрызов. Дар богини Сёммитан (к рецепту которого, не иначе, и Раннху - бог войны - кое-что добавил), боевой тёндйр многих из них довёл до настоящего исступления. Неистовые рогранкары резали свои тела острыми лезвиями, дабы показать врагу, что не боятся ни ран, ни боли, и даже раненые будут драться как тени могущественных зулешских богов, упавшие на землю с первым лучом луны.
   Дополняли эту картину кочевники-сансихоры. От одного их вида у желторотых юнцов на стенах бастиона пробежали мурашки по коже. Многие из них рассказывали бестолковым легкомысленным уртенкам, что сбегали из больших пыльных городов в эту северную глушь - Среднее йенарство - о том, как якобы крошили сансихоров десятками в боях и стычках. И вот теперь эти самые кочевники-степняки появились здесь, даже не подозревая, какие храбрецы и герои будут им противостоять. Одно дело - плести небылицы глупенькой уртенке, другое дело - смотреть на настоящих каранхов. И страшно было смотреть на этих мохнатых, клыкастых, с длинными острыми ушами, торчавшими на макушке, чужеземцев, чьи покрытые рыжей и бурой шерстью рожи затейливая раскраска превращала в воплощение ужаса. Восседая верхом на своих рыжих джирайхах, всадники грозно потрясали копьями и гремели треугольными щитами, обшитыми железом.
  -- Чего они ждут, что они затеяли? - напряжённо вглядываясь в ряды врагов, процедил сквозь зубы командующий бастионом.
   Словно в ответ на это, вперёд выехал коренастый моадхагр со шрамом через всё лицо. Он повернулся к своей армии, поднял в воздухе хичир, а затем дал отмашку.
   Тут же в воздух взметнулись тучи стрел с пёстрым оперением и ударили пущенные омгаями молнии. Залп смёл несколько сотен защитников бастиона со стены, за ним последовал другой. Слышно было, как радтары орут на своих подчинённых:
  -- Пригнитесь, олухи! Что стоите, как чучела соломенные!
   Тут-то под стенами заставы и появились странного вида восьмилапые длинноголовые существа, которые выползли откуда-то сзади, пропускаемые расступившимися каранхами.
  -- О, мудрость Оракула! - воскликнул Холаз. - И эти здесь! Мифические горные каранхи! Неужто весь Каранхалод на нас ополчился?
   Восьмилапых (а это были не кто иные, как пресловутые ахаумы, раса, обитающая в горах к югу от Шабшархарета) оказалось где-то около трёхсот. Каждый из них взял себе на спину по моадхагру или сансихору, а то и пару зулехов. Грянул ещё один залп: стрелки и омгайщики, работали отменно, не давая оборонявшимся высунуться из-за бойниц и ответить ураганной стрельбой. Под прикрытием лучников и громобойцев, которые, забыв обо всём посылали всё новые тучи стрел и яркие молнии в сторону зубцов на стене, ахаумы, быстро перебирая длинными лапами, рванулись к стене и принялись на неё карабкаться.
   Замысел штурмующих был гениально прост: привыкшие в своих горах лазить по крутым скалам и утёсам ахаумы без труда бежали вверх по стене, словно по ровной земле. Доставив своих седоков наверх, они отправились за следующими, предоставив передовому штурмовому отряду расправляться с теми, кто засел наверху.
   Закипела битва. Рогатые хичиры, направляемые верными движениями воинов Шабшархарета, снимали с плеч головы меченосцам, стрелкам и омгайщикам, так что густая уртская кровь скользкими лужами растекалась по каменной площадке. Зулехи вспарывали животы своим жертвам, нанося смертельные удары снизу вверх и не упуская при этом возможности сытно подкрепиться вражьими потрохами. Сансихоры мощными тесаками разрубали тех, кто смел им противостоять, напополам и поддевали острыми копьями, поднимая и сбрасывая вниз, со стены. Медленно, но верно штурмующие пробивались к башне на углу бастиона, с явным намерением спуститься.
  -- Не дайте им добраться вниз! - орал Холаз, так что казалось, будто от надрывного крика у него сейчас лопнет голова. - Бейте этих восьмилапых ползунов! Чин лутеза тому, кто, кто подобьёт хоть одну тварь!
   Неизвестно, расслышали ли защитники на стене щедрый посул командующего, но кому-то удалось подстрелить пару ахаумов. Ещё трое были подняты на копьях во время очередного рейда на стену.
   И всё же, натиск неприятеля был слишком велик, и если удавалось нанести ему какой-то ответный удар, он, по большому счёту, был лишь мелкой пакостью. Добиться перелома в ходе сражения Холаз сод-Санфароу был бессилен.
  -- Первую и вторую маду копейщиков - к воротам! - скомандовал он, понимая, что это последнее усилие, последняя попытка остановить врага или просто отсрочить взятие бастиона...
   Первая и вторая мада копьеносцев, до того придерживаемая в резерве, бросилась к воротам, чтобы не дать врагу, если он спустится вниз, открыть вход бастиона для тех, кто ждал за стеной. Но находчивые каранхи и им преподнесли неприятный сюрприз: со стены на копейщиков обрушились два объёмистых котла с чёрной горячей смолой, и долго ещё метались вокруг, бешено вопя и катаясь по земле, горевшие заживо урты.
   Пядь за пядью, расстояние, отделявшее каранхов от одной из малых башен у ворот, сокращалось, и у Холаза неприятно заныл один из шейных позвонков. Он уже не отдавал приказов, не драл глотку, он просто смотрел на то, как изо всех сил защитники бастиона пытаются сдержать натиск неприятеля. Вскоре прилетела назад синнескварра, которую Холаз отправил с донесением начальнику заставы. Крылатая вестница принесла ответ, совсем не обрадовавший командующего бастионом: начальство ссылалось на то, что большая часть резервов уже разослана по другим бастионам, и что Холазу могут выделить только одну маду меченосцев. Но что такое триста бойцов против такой орды! Холаз окинул взглядом полчища врагов, прибывавших на стену на спинах восьмилапых чудищ, и понял, что такой орде триста меченосцев - не помеха на их пути.
   Сердце у Холаза забилось ещё сильнее, когда он увидел, что каранхи, разметав остатки уртского войска, защищавшего стену, вбегают, один за другим, в башню. "Ну всё, конец", - подумал Холаз.
   Внизу завязалась отчаянная схватка. Копьеносцы, поняв, что они - последняя преграда на пути врага, а там произойдёт катастрофа, дрались, как одержимые, насаживая на длинные копья дикарей. Многие каранхи умерли с намотанными на древко внутренностями, многие оказались пригвождёны к земле и растоптаны. Некоторые урты даже в какой-то момент поверили, что им удастся погнать врага прочь, назад, тем более, что, по приказу Холаза, с восточного участка стены были переброшены две мады тяжеловооружённых меченосцев, закованных в железные доспехи, и один радт омгайщиков. Однако, словно в ответ на это, со стены спустилось ещё тридцать каранхов.
   Были среди них несколько зулехов-рогранкаров, всё ещё одурманенных боевым тёндйром и, казалось, окончательно обезумевших от битвы, а также один невероятно рослый и мощный моадхагр, едва ли не вдвое превосходивший по росту и массе уртских воинов.
  -- Вот ещё свежие потроха, Фьяррён! - воскликнул один из зулехов, весь измаранный в крови, в правом плече у него торчал обломок стрелы. - Продолжим нашу забаву!
   Его соплеменник, тоже весь вымазанный в крови, с окровавленной пастью, ответил громким истошным нечленораздельным криком и, точно молния, бросился на копьеносцев. Орудуя своим хоймором, он вертелся среди пытавшихся поразить его врагов, быстрыми, как вспышка молнии, ударами, повергал одного урта за другим на землю, выпуская наружу внутренности, разрубая черепа, дробя кости. Рядом трудились его соотечественники, и не было у копьеносцев такого удара, что мог хотя бы задеть неистовых рогранкаров, и не было способа, что мог бы защитить от их страшных хойморов.
   Подоспела помощь, но тяжёлые меченосцы, пускай и помогли ненадолго сдержать вылезавших из башни каранхов, всё же были не бессмертными. Здоровяк моадхагр железным кулаком оглушал их, нанося удары по шлемам, а затем, ударами своего хичира, нацеленным между шлемом и нагрудным доспехом, снимал укрытые железом головы.
  -- Хлорён! - крикнул он одному из зулехов. - Ты сумасшедший пожиратель вонючих кишок! Замыслил всех безносых уложить в одиночку? Как насчёт тех, кто остался за стеной? Беги к воротам и разберись с этим канрёховым засовом!
  -- Понял тебя, Кор-Венод! - откликнулся Хлорён, а затем, совершив несколько раз сальто над головами ошарашенных врагов, приземлился на загривок одному из омгайщиков. - Отдай дубину, грёмгарен нарьдвар ортопестаг!
   В два счёта оторвав незадачливому противнику голову, Хлорён завладел его оружием и бросился к воротам, до которых было рил сто пятьдесят, не меньше. Едва он пробежал чуть больше половины этого расстояния, как вдруг один из уртов метнул в него копьё, пригвоздившее зулеха к земле.
  -- Йлль! - выругался один из зулехов, добивая меченосца. - Не зря этого увальня при жизни прозвали Поскользнись На Кочке! Придётся за него работу заканчивать!
   Прорвавшись к лежавшему на земле Хлорёну, его соплеменник выхватил у мёртвого омгай, а затем, расчищая себе дорогу молниями и выделывая такие па, что ни одно копьё не могло бы за ним угнаться, устремился к воротам. Оказавшись в нескольких рилах от цели, зулех метнул молнию прямо в засов, и тут же его самого настигла молния, пущенная недругам.
   Обугленный труп повалился на землю, развалившись на горячие головешки, но было поздно что-либо изменить: в оставшиеся без засова ворота, спустя несколько мгновений, уже ворвались яростные каранхи, заждавшиеся снаружи.
   Сокрушая всё на своём пути, вперёд рванулись разгорячённые безумные зулехи-рогранкары, их менее кровожадные и отчаянные соплеменники, которые, впрочем, тоже вселяли ужас в сердца уртов; свирепые сансихоры со своими страшными, на длинных рукоятях, агзами - напоминавшими косы, орудиями убийства; беспощадные, не знающие жалости, моадхагры.
   Те, кто сражался на восточном участке стены, оборонял две главные башни - все они бросились на штурмующих, понимая отлично, что этот живой поток им не обратить вспять. Но каждый из уртов стремился унести за собой побольше врагов на тот свет.
   Когда заваленная трупами и залитая кровью площадка на стене, где совсем недавно кипела ожесточённая битва, опустела, на неё, доставленные ахаумами, взошли трое. Первым был тот моадхагр со шрамом через всё лицо, который дал войскам сигнал к атаке в начале штурма. Рядом с ним стоял угрюмый сансихор с длинной чёрной гривой и эмблемой союза Мергура на треугольном щите. Третьим был зулех с двумя лезвиями, вживлёнными в руки. Все трое принялись хладнокровно наблюдать, как внизу яростно бьётся кучка уртов против превосходивших их по численности врагов, и как ряды защитников всё больше и больше редеют.
  -- Где главный этих безносых? - недоумевал предводитель зулехов. - Мне не терпится вырвать у него сердце!
  -- Скоро ты сможешь это сделать, Стёврён, - успокоил его сансихор. - Вы, зулехи, только и умеете, что жрать.
  -- Попридержи язык, грёмгарен нарьдвар! - огрызнулся Стёврён.- К слову сказать, Атареск, это мои молодцы открыли ворота.
  -- Сколько раз я говорил, чтоб ты оставил свои зулешские ругательства, - с укором сказал моадхагр.- Мы - рёнгр, и здесь нет "грёмгарен нарьдвар".
  -- Прости, Шодруд-Хаол, - зулех гневно сжал кулаки. - Но за долгие годы я так часто произносил эти слова, что уж привык. Многие хёны и лау, устремляясь на юг, не возвращались, попав в неволю к Рослым. Вот я и привык считать всех грёмгарен врагами и называть их имена лишь вместе с зулешской бранью.
   Пока происходил этот разговор, каранхи окончательно сокрушили последние силы сопротивлявшихся и двинулись к трёхэтажной каменной коробке, где засел Холаз с четырьмя хагнендами.
   Они долго и отчаянно оборонялись, не желая смиренно принимать смерть. И хоть урты по своим расовым качествам стоят ниже тех, кого сами называют каранхами, они - не Трепещущие и не привыкли безропотно принимать смерть. Так или иначе, последний рубеж обороны был взят, и каранхи, выломав дверь, за которой скрывались последние из защитников Нурсода, вломились в здание.
  -- Принесите мне их головы! - рявкнул Шодруд-Хаол со стены. - Мы отведаем их мозг.
   Нет, вождям каранхов, стоявшим на стене, мозг Холаза и его товарищей по несчастью был нужен совсем не затем, чтоб утолить голод. Таким об разом они хотели научиться понимать язык своих врагов. Это старый испытанный способ: съесть мозг врага, чтоб затем освоить его наречие.
   Повинуясь приказу, каранхи скрутили поверженных врагов и заставили встать на колени. Двое - коренастый сансихор и шустрый зулех - взялись обезглавить Холаза и его хагнендов. Для каранхов это было подобием игры: сансихор, размахивая своей острой агзой, сносил одному урту за другим их головы, поддевал их острым шипом на конце агзы, подбрасывал в воздух, а зулех ловил головы одну за другой. Затем, связав пять вместилищ мысли за волосы и укрепив на рукояти агзы, каранхи преподнесли трофеи своим вождям.
  -- Вкушайте, орны, - сказал Шодруд-Хаол, вскрывая черепа уртов, - и пусть их хитрость и ум перейдут нам.
   За то время, что подручные трёх рёнгрорнов возились с последним очагом сопротивления, часть воинов направилась прочесать окрестности заставы, посмотреть, не отправился ли кто из выживших, чтобы предупреждать своих сородичей к югу. Здесь-то они и наткнулись на Тарвезда с его красавицей возлюбленной. Он было пустился в бега, да по несчастью, каранхи, отлично видевшие в темноте, заметили его следы. Опытные зулешские следопыты сразу разобрали, что к чему, а потом среди них отыскался знаток магических стихов. Прочитав стих, сбивающий врага с дороги, он без труда заманил Тарвезда в ловушку. Радтар долго ещё плутал по лесу, неожиданно сбившись с пути, а затем дорога и вовсе повела его обратно, а когда он неожиданно выехал прямо на толпу супостатов, было уже поздно.
  -- Ага, попался безносый! - довольно воскликнул зулех-колдун. - Значит, не подвёл стих старого Ниддрёна. Эх, жаль, не добрыми друзьями встретились они с орном Нох-Гуром, а то бы и сейчас дрался Пробуди Дерево среди нас!
   Тарвезд выхватил меч, готовый героически сражаться, защищая жизнь любимой, но тут же обнаружил, что на него направлено пять грозных омгаев. По толпе прокатился зловещий хохот. Кое-кто из зулехов, выхватив хоймор, двинулся к Тарвезду:
  -- Вы все с ума сошли, нарьдвароке! - воскликнул он. - Хотите, чтобы он превратился в обгорелую головёшку, с которой никакой поживы? Ну нет, к чему это нам! Я его и так прирежу!
   И он бросился на Тарвезда с хоймором. Радтар успел вовремя парировать выпад, потом, сделав оборот вокруг себя, резко взмахнул мечом и снёс зулеху голову, но тут же между рёбер ему вошло копьё, брошенное кем-то из каранхов.
  -- Бедный Нахтенрён, - проговорил зулех, которому, очевидно, Тарвезд был обязан остриём копья, засевшим у него в груди. - Он был неуклюж, как сонный хёсси. Раннху вряд ли был им доволен, но верится, что Туммугён дарует ему покой.
  -- А что делать с этой пигалицей? - кто-то из моадхагров ткнул хичиром в сторону Намфазигши, зашедшейся в истерике над трупом Тарвезда.
  -- Эту лаудах отведём к вождям, - заявил один из зулехов. - Пусть решают.
   Намфазигши повели к стене, где стояли трое рёнгрорнов. По пути она видела горы трупов, вперемежку на земле лежали каранхи и сражённые их оружием урты. Уртенка видела, как выволокли Холаза из его последнего укрытия и как отрубили голову, когда она и её конвоиры добрались до стены, Шодруд-Хаол, Атареск и Стёврён уже отведали серое вещество своих врагов.
  -- Хороша, - заключил Шодруд-Хаол, - Орну Нох-Гуру она понравится.
  -- У главного орна есть с кем спариваться, - возразил Стёврён. - Отдай её мне, всегда мечтал покувыркаться с уртенкой!
  -- Да она тебе Рёново вместилище оторвёт! - рассмеялся Атареск. - Уймись, Стёврён, пусть эта пигалица перейдёт к Нох-Гуру. Вон как зло она на нас смотрит. Тебе с ней не совладать.
  -- Уведите её, - распорядился Шодруд-Хаол. - И стерегите, как следует. Это - часть нашей добычи. И чтоб не смели её касаться, а то лапы оторву!
   Так Намфазигши, на закате дня трепетавшая от переполнявшей её любви к Тарвезду, накануне нового дня оказалась среди жестоких каранхов. Так ночь, начинавшаяся как ночь любви романтики, окончилась кровавой бойней. Таков удел всего. Так будет, и этот исход неотвратим.
  
   В ночь, когда пал бастион Нурсод, так же пали и другие бастионы второй заставы, и всё на границе Среднего Йенарства было обращено в дымящиеся руины, заваленные мёртвыми телами.
   Это вторжение диких племён в пределы великой Империи имело длительную предысторию, и следует её здесь вкратце рассказать.
   Возвратившись из похода в Северный Уурет, как вождь рёнгра одиннадцати племён и спаситель древней реликвии, Нох-Гур первым делом созвал совет всех племён, на котором предложил соплеменникам-моадхаграм идею похода в имперские земли. Слава его, разлетевшаяся по всему Шабшархарету после похода, была ему на руку: почти все моадхагры поддержали предложение Нох-Гура на "ура" и высказались за то, чтобы оставить его единоличным рёнгрорном, а рёнгр не распускать. Впрочем, обнаружилась и немногочисленная оппозиция, посчитавшая замысел молодого орна безумием. Нох-Гур, недолго думая, вызвал их всех на ухчинор, и к рассвету следующего дня во всём Шабшархарете не было уже ни одного несогласного.
   Заручившись поддержкой соплеменников, Нох-Гур не остановился на достигнутом. Он разослал гонцов в зулешские земли: в северных города Кордаупп и Ларзсёнлён, в земли союза Пяти городов, в край Траннрёна, в города на побережье Великого моря Ирс - Аргёст, Рёвд, Скрюллу. Зулехи никогда не жаловали грёмгарен, однако везде нашлись свои причины войти в состав рёнгра.
   В Кордауппе и Ларзсёнлёне - городах, где некогда побывал Роктан сод-Лемпароу - были наслышаны о богатствах Империи и давно помышляли о подобной авантюре, однако договор, заключённый между вождём Кёнгкёрёном и Роктаном, исключал возможность нападения на Высокий Уртаррон. Теперь же, когда Кёнгкёрён пал в бою и договор был, по сути, расторгнут, жители Кордауппа, а за ним и их соседи из Ларзсёнлёна приняли предложение моадхагрских послов.
   В Пятиградьи в то время опять назревала вражда с западными соседями, жившими в маленьких поселениях близ пастбищ кьёдов, и Вергаррён из Хрёвнны - глава союза - счёл неплохой идеей отправиться в поход вместе с моадхаграми, захватить какие-нибудь уртские боевые орудия, а потом с их помощью одолеть жителей западных сёл.
   Что же до прибрежных городов и земли Траннрёна, то там поход с Нох-Гуром расценили как возможность вызволить из плена своих соплеменников, которые томились в рабстве у уртов. Зулехи с запада и юго-запада, пускаясь в далёкое путешествие, часто попадали в плен к сансихорам из племенного союза Крацеха, а потом - к работорговцам в Западной Лемпарии.
   После того, как едва ли не пол-Уурета перешло на сторону моадхагров, Нох-Гур приступил к следующей фазе своего плана: на сей раз он рассчитывал заручиться поддержкой сансихоров, кочевавших в степях к северо-западу от Уртаррона, за Чёрной Грядой. Издавна здесь шла борьба между племенными союзами Мергура и Крацеха. Так как сансихоры из союза Мергура склонны были относиться к своим северным соседям доброжелательнее, чем их противники, Нох-Гур обратился именно к ним. Сансихоры ответили, что примут предложение главного рёнгрорна, при условии, что Нох-Гур поможет им расправиться с племенными союзом Крацеха и положить конец многолетней вражде. По сути, они ожидали, что моадхагры уничтожат Крацехский союз, однако верховный рёнгрорн решил поступить по-своему и извлечь даже из такой ситуации дополнительную выгоду. С дружиной в двести хичиров, он двинулся к скале Крацех, где располагалось главное становище кочевников, и вызвал вождя Крацехских сансихоров с его дружиной на ухчинор. Разметав трупы противников по полю боя, моадхагры вошли в становище как победители. По уговору, предварительно заключённому перед битвой, союз Крацеха, в случае победы моадхагров, должен был заключить мир с союзом Мергура и вступить в рёнгр. Сансихоры здесь были достаточно честны, и когда Нох-Гур повесил на длинный шест голову вождя Арцу, его воины, все до одного отправились за Нох-Гуром в расположение войск рёнгра, который, в результате, получил спустя какое-то время название Рёнгра Трёх народов. Впрочем, народов, на самом деле, было несколько больше: к войску присоединились ахаумы, чья помощь могла бы стать незаменимой при осаде городов, крепостей и пограничных бастионов. Как можно заключить из истории о бастионе Нурсод, восьмилапые горные жители не подвели своих союзников.
   Прекратив многолетнюю вражду между двумя союзами, Нох-Гур повёл своё войско на восток, через ущелья и перевалы Чёрной Гряды, в пустоши к северу от границ Империи. Среди вождей зулехов и сансихоров были сторонники похода через земли, где промышляли работорговцы, так как лесным жителям и кочевникам не терпелось освободить своих соплеменников с невольничьих рынков на берегах Лемпарского моря. Нох-Гур и сам был не против разгромить несколько караванов - тогда войско получило бы дополнительное подкрепление, но рёнгрорн моадхагров опасался, как бы напуганные работорговцы не донесли весть о войске диких народов до Уртаррона. Всегда проще напасть на врага, когда он о тебе не знает.
   К осени того года Рёнгр Трёх народов сосредоточил свои силы в пустошах в трёхстах чохах от границы Северного йенарства, и Нох-Гур начал готовиться нанести первый сокрушающий удар. Он решил сконцентрировать его на Среднем Йенарстве, стереть все его заставы с лица земли. Он разделил свои войска на несколько армий, и каждая из них должна была штурмовать одну из застав. Была, правда, и отдельная армия, направившаяся в земли красных уртов и вырезавшая за пару ночей их всех до единого: рёнгрорн счёл необходимым обезопасить себя от удара с тыла, ибо красные урты хоть и недолюбливали своих имперских соплеменников, но могли бы вмешаться в происходящее, выступив против каранхов. Также армия делилась на три больших войска: моадхагрское, сансихорское и зулешское. Первое возглавлял Шодруд-Хаол, второй по значимости, после Нох-Гура, орн моадхагров, избранный на вирне перед исходом орды из Шабшархарета. Сансихорами командовал Атареск, зулехов же вёл, как нетрудно догадаться, Стёврён.
   Наступила ночь, и орда пришла в движение, а вместе с тем, и время изменилось. Закончилась одна эпоха, и из крови и огня восстала новая.
  

Тивитар о том, как Мадхулурён Рёрр-Скодёнг обрел свободу.

   - А ну, подвинься, рыжая рожа! - Мадхулурён плюхнулся на кучу прелой соломы, кишевшей всякой мелкой живностью. - Разлёгся тут на всю кровать, как будто только ты один умаялся до полусмерти!
  -- На себя посмотри, - лениво огрызнулся Рекнех - дюжий косматый сансихор - когда его коротышка-приятель пихнул его в бок. - У меня-то рожа хотя бы рыжая, а вы, зулехи, по цвету и вовсе на покойников похожи!
  -- Будешь продолжать в том же духе - сам станешь на покойника похож, - пригрозил соседу Мадхулурён. - Что до моей морды, так уж лучше такой цвет, чем рыжий, как у вас, степняков-грёмгарен! Вас с такими рожами в лесу сразу заметно, а нас в палатах Куйорагла нипочём не отыскать! Я всё же рад, что родился зулехом, а не каким-то там мохнатым грёмгарен!
  -- Ну всё, ты дождался, - с шутливой сердитостью Рекнех повернулся к своему докучливому соседу с намерением зарыть его в сено, но Мадхулурён успел увернуться.
  -- Ты всегда был нерасторопным как сонный хёсси, - усмехнулся зулех. - А теперь и вовсе еле шевелишься. Давай-ка лучше спать, а то эта проклятая работа из меня сегодня все силы вытянула! На редкость сильно умаялся.
   И он снова улёгся подле своего товарища, бесцеремонно расположившись на соломенной подстилке так, что Рекнех оказался почти лежащим на голом земляном полу убогой хижины.
   Под мерный храп пятидесяти спавших вокруг рабов всех мастей и рас, Мадхулурён погрузился в сон.
   И вновь снились ему родные дремучие леса в окрестностях Рёвда на берегу Великого моря Ирс, с которыми он был разлучён в детстве.
   Он сидел на мшистом бугре в лесу, поджав под себя ноги, положив ладони на коленки, и смотрел в зелёную даль. Стояла ночь, тёплая весенняя ночь, и в лесу было светло от разноцветных огней, горевших среди исполинских деревьев. Зелёная палата была погружена в чарующую безмятежность, не нарушаемую ничем, разве что шумом волн, доносившихся издалека и свидетельствовавших о том, что Мадхулурён находится в родных краях.
   Он принадлежал к числу тех зулехов, что живут издавна на самом краю Великого Континента, там, где солёная волна бьётся о скалистый берег или лижет песчаные пустоши.
   Жители Рёвда, Аргёста, Скрюллу и бесчисленных мелких прибрежных поселений по виду отличаются от своих восточных собратьев - зулехов, живущих в Кордауппе, Ларзсёнлёне, Пятиградьи Осугуппвённа. Те зулехи, что обитают на востоке, обычно имеют светло-зелёный цвет кожи и серую гриву, а одежды любят выкрашивать в синий цвет, в то время как западные представители лесного народа награждены от века чёрными гривами и голубовато-серым оттенком кожи, да и одеты они в зелёное. Впрочем, и те, и те, живут между собой в мире, если, конечно, не возникает особо веских причин для вражды. Да и грёмгарен они недолюбливают так же, как все жители зелёного Куйотавённа.
   Мадхулурёну было всего десять зим от роду, когда он со своим старшим товарищем, в ту пору увидевшему уже сто пятьдесят зим - по зулешским меркам, это ещё весьма юный возраст - отправился из родного Рёвда в соседний Аргёст. Тильмутарён - так звали этого зулеха - затеял плыть в гости к прекрасной Ёммигёдэ, которая была родом из Аргёста. Прежде она гостила в Рёвде и пригласила Тильмутарёна, чтоб тот навестил её как-нибудь в её городе. Вот потому, взяв с собой всех друзей, среди которых было множество славных рогранкаров, ходивших в походы на юг, в земли степняков-сансихоров, Тильмутарён на трёх расписных кораблях отправился в путь. Взял он с собой и младшего соплеменника, Мадхулурёна, тот сам настойчиво требовал,
   чтобы ему позволили участвовать в поездке, так как хотел повидать незнакомый город Аргёст, в котором никогда не был. Знай маленький зулех, что будет с ним дальше, он бы, возможно, подумал дважды, прежде чем увязаться за старшими.
   В пути Тильмутарёна и его спутников настигла страшная буря, которая отнесла их далеко от земель зулехов, на юг. У незнакомых берегов одно из судов село на мель, а два других выбросило на камни. Так, путники оказались далеко от зулешских городов, в чужой земле, без всякой возможности вернуться обратно по морю. Не теряя самообладания, Тильмутарён отправился вместе со своими спутниками вглубь Континента. Здесь-то и обнаружили зулехи, что очутились в землях сансихоров, к югу от пограничных застав земли Траннрёна. Недолго думая, они приняли решение двигаться на север, пока не достигнут границ Куйотавённа.
   Вот тут их ещё раз постигла неудача. Ночью они столкнулись с огромным воинством сансихоров из союза Крацеха. Храбро и жестоко дрался с врагом Тильмутарён и его товарищи, и немало мохнатых морд исказила предсмертная гримаса, но, увы, силы были неравны. Окружив зулехов, степняки перебили их всех, оставив лишь Мадхулурёна, ибо не в чести было у сансихоров, даже из союза Крацеха, без веских на то причин, убивать безоружного врага, да ещё если он так мал. Зато ничто не помешало им взять юного зулеха в плен, а затем продать работорговцам в Западной Лемпарии.
   Долгий путь с севера на юг - от границы с Куйотавённом и до самого Лемпарского моря - предстояло проехать Мадхулурёну связанным и брошенным поперёк спины джирайха. Пару раз он пытался бежать, но обе попытки не увенчались успехом. Его лишь высекли, изорвав хлыстом кожу на спине в лохмотья. По дороге сансихоры напали на отряд своих врагов из союза Мергура, перебили всех воинов-самцов, а нескольких сансихорок и тех, кто был мал, погнали к работорговцам.
   Их привезли на грязный невольничий рынок, затерянный между степью и побережьем Лемпарского моря, и там было видимо-невидимо рабов всех мастей. Сюда приезжали сансихоры, продававшие захваченных ими пленников, были здесь и урты, сплавлявшие по дешёвке тайно похищенных ими соплеменников каранхам-степнякам.
   Без особенных церемоний, Мадхулурёна и ещё нескольких сансихоров из союза Мергура продали за пару полосок золота скупщику рабов и Лемпара, а тот сплавил их в Кэрт-Азан владельцу солеварен. Потянулись долгие годы тяжёлого рабского труда. Мадхулурёну затем довелось ещё не раз быть перепроданным. Он добывал соль, золото, рубил лес, рыл каналы в Хаззаоре, пробивал тоннель в горах, соединявший Харстаг и Ундир, строил дворец наместника в Аркче, таскал уголь на кузницы в Барм-ак-Соле, и наконец, судьба занесла его в Среднее Йенарство, на окраину Империи.
   В неволе Мадхулурён пережил свою двадцатую зиму. Соплеменники-зулехи, с которыми он работал на строительстве дворца в Аркче, устроили ему обряд посвящения по зулешскому образцу и дали прозвище Перегрызи Кнут, или Рёрр-Скодёнг за буйный, непокорный нрав.
   Так сложилась судьба зулеха, который в эту тревожную ночь, пока его соплеменники со своими союзниками из Рёнгра Трёх народов штурмовали заставы Среднего Йенарства, спал в грязном бараке. Но так как из уртских воинов с границы не ушёл живым ни один, то до остальных обитателей Среднего Йенарства тревога не докатилась. Разве что йенар в своей цитадели Авуот получил послание, привязанное к лапе синнескварры, о том, что огромная армия каранхов вторглась в пределы Империи, и спешно принялся готовить оборону. Так или иначе, на каменоломне старого Фазуха, где томился в неволе Мадхулурён, а с ним ещё сотни две каранхов разных рас и народностей, о грядущих великих потрясениях даже не подозревали. Если, конечно, не считать, что Мадхулурёну в ту ночь привиделось, как из чащи в том лесу, где он сидел, предаваясь единению с тишиной, вышел зулех лет ста тридцати, облачённый в плащ из шкуры хёсси, с острым хоймором, поблёскивавшим в руке, и остановился прямо перед сидевшим на мшистом бугре Рёрр-Скодёнгом.
  -- Скоро мы освободим вас, - сказал он.
   "Что за ерунда?" - подумал Мадхулурён,- "Сны издеваются надо мной пуще надсмотрщиков!" Ну откуда вооружённым зулехам взяться в Среднем Йенарстве!
   Поразмыслить над увиденным во сне обстоятельно Мадхулурён не успел, так как в грязном душном бараке прогремел окрик:
  -- Подъём, ублюдки несчастные! А ну, быстро все встали и пошли работать!
   Перегрызи Кнут открыл глаза и увидел, как по хижине расхаживают два здоровых урта-надсмотрщика, окриками и кнутами поднимая рабов вкалывать. Злоба, извечная спутница Мадхулурёна, сопровождавшая его каждое утро, и в этот раз проснулась вместе с ним.
   Толпа угрюмых, грязных, оборванных рабов двинулась в сторону каменистого обрыва рядом с небольшим ручьём. Здесь их ожидало всё то же, что и вчера, то же, что и всегда. Опять махать киркой, опять обтёсывать серые каменные глыбы, опять тащить их на себе, впрягаясь в ветхую деревянную повозку, чудом выдерживающую вес погруженных на неё блоков.
   Сильно угнетало Мадхулурёна увиденное во сне накануне. Тоска по родным местам вновь скреблась острыми когтями по душе, с ещё большей силой, чем когда-либо. Перегрызи Кнут то и дело погружался в мечты и раздумья, из объятий которых его неизбежно вырывал удар кнута по спине и грязная брань:
  -- Не зевай, падаль! Что встал, как деревянный!
   Мадхулурён оборачивался, прокалывал ненавистного здоровяка с кнутом огненным, яростным взглядом и сквозь зубы отплёвывал крепкие зулешские ругательства.
   Дело шло к полудню, а сил у Мадхулурёна вовсе не осталось, да и жрать хотелось так, что сводило желудок. Он сейчас не отказался бы даже от паршивых лафисских потрохов, хотя вкус этих тварей, которых урты разводили, чтобы кормить рабов, зулех терпеть не мог.
   И тут вдруг где-то вдали, по ту сторону соснового перелеска, по которому пролегала тропа, ведшая на север, пропел шинварр. Мадхулурён встрепенулся. Он слышал этот звук ещё в детстве: шинварры возвещали на весь Рёвд о том, что воины, ходившие в далёкие чужие земли в поисках славы, теперь вернулись с победой. Сперва зулех не поверил собственным ушам, но после того, как шинварр подал голос ещё и ещё раз, он понял, что рядом сородичи. Но вот откуда они взялись здесь?
   Вслед за Мадхулурёном о том же самом подумали и остальные каранхи, и лишь уртские мордовороты никак не могли разобраться, в чём дело.
  -- Кто из вас, ублюдков, вздумал так гудеть?! - рявкнул один из них, не отличавшийся особенным умом.
   Рабы не ответили. Они молча побросали работу и встали, сверля ненавистную уртскую сволочь пронзительными взглядами. И тут Мадхулурён громко, хрипло рассмеялся. Громко, зловеще, своим смехом предрекая надвигающуюся грозу.
  -- Да я вас всех в дерьмо искрошу! - один из надсмотрщиков, выхватив меч, двинулся на каранхов, но тут за его спиной ещё раз прогремел зов шинварра, на сей раз уже совсем близко, как вызов на суд, держать ответ за свои грязные дела.
   Бешеным воплем торжества встретили рабы появление войска своих соплеменников, выбежавших из леса прямиком на надсмотрщиков. Мадхулурён встрепенулся.
  -- А ну, дай сюда, мразь! - рявкнул он на опешившего надсмотрщика, всаживая ему тяжёлую кирку в череп и вырывая из рук широкий уртский меч.
   Урт тяжело рухнул к ногам зулеха, а Мадхулурён, разбив кандалы на ногах и схватив меч, бросился на второго мордоворота. Поднырнув под своего врага, он всадил урту клинок в пах по самую рукоять. Посаженный на меч, некогда принадлежавший его собрату, урт, с дикими воплями, забился в агонии, а затем испустил дух. Сорвав с него доспех, Мадхулурён вспорол покойнику брюхо и жадно запустил свою длинную морду в тёплые внутренности. Наконец-то ему представилась возможность поесть в своё удовольствие! При этом он не забывал пристально следить за тем, что происходит вокруг. Кто-то из уртов бросился на Мадхулурёна, решив, видимо, отомстить за своих выродков-товарищей. Грязно выругавшись (лучше зулехов никто не умеет этого делать на всём Великом Континенте), Мадхулурён прыгнул на грудь врагу, точно синевато-серая молния, и вцепился ему в глотку. Третий загубленный отчаянным зулехом урт пал на землю с вырванным кадыком.
   Пришла Безнаказанность, великая Безнаказанность! Долгие годы Мадхулурён ждал её, не смея поднять руку на своих угнетателей, зная, сколь жестокая расправа последует в ответ. Теперь можно было делать с ненавистными уртами ВСЁ! Ибо пришли собратья, пришли освободители!
   Урты пали, один за другим. Двадцать тупоголовых верзил против пятидесяти лихих головорезов, среди которых были и зулехи, и моадхагры, и сансихоры, двадцать прислужников дельца Фазуха. Теперь они не чувствовали себя так уверенно. Сперва, конечно, они не особенно испугались, увидев, как среди деревьев мелькают фигуры каранхов. Подумалось им, будто это сбежавшие рабы, которые решили помочь своим товарищам, но когда стало ясно, что противостоит им не кучка оборванцев, а хорошо вооружённый отряд, урты осознали свою обречённость.
   Сложно сказать, что это было: бой или расправа. Освобождение рабов произошло без потерь со стороны нападавших, правда, двоих невольников урты успели зарубить. Мадхулурён стоял среди растерзанных трупов врагов и истерически смеялся. То был смех торжества. Да, сладкой казалась печень врага после тех помоев, что он ел здесь долгие годы, сладкими были сердца врагов, ещё трепетавшие, когда Мадхулурён принимался за них. Но слаще всего этого был вкус свободы.
  -- Вот так-так! - сказал предводитель зулехов, подходя к Мадхулурёну. - Не иначе, земляк?
   Перегрызи Кнут осмотрел соплеменника: тот внешне был похож на него: голубовато-серый цвет кожи, чёрная грива, заплетённая в косы. Шрамы, шедшие поперёк груди, выдавали в воине бывалого рогранкара.
  -- Возможно, - ответил Мадхулурён. - Я Мадхулурён Перегрызи Кнут из города Рёвда.
  -- Хм, я тоже с берегов Ирса. Правда вот, родом я с хутора Юммвённ близ Аргёста. А зовут меня Эгодрён, я поставлен командовать этим отрядом разведчиков. Вы, видно, работали в каменоломнях у этих грёмгарен?
  -- Верно, - кивнул Мадхулурён, и злой огонёк сверкнул у него в глазах при упоминании угнетателей. - А жили мы рядом, в хижине на дворе старого Фазуха. Так зовут главного у этих нарьдвар. Идёмте! Мне не терпится рассчитаться за всё с этими ублюдками!
   Отряд Эгодрёна, вместе с освобождёнными невольниками, двинулся по дороге, ко двору Фазуха. Когда они добрались до ворот, закрывавших вход во двор, Эгодрён приказал срубить ближайшее дерево и изготовить таран.
   С пяти ударов мощное бревно высадило дверь, и каранхи ворвались во двор.
   Здесь располагалось несколько хижин, где содержали рабов, колодец, амбар, склад каменных блоков, откуда те отвозились на заставу, в дальнем углу - большой белый особняк с колоннами - дом владельца каменоломни.
  -- Сейчас будет забава, - ухмыльнулся Мадхулурён. - Надсмотрщики все мертвы, и теперь без них Фазух беззащитен. Осталась кое-какая прислуга, но они - не помеха. Жаль, правда, поживы с них немного, всем не насытиться!
  -- Ну да, - Эгодрён осмотрел опустевший двор. - Ещё твой Фазух возьмёт да удерёт! А я-то, пенёк замшелый, не смекнул рубак расставить вокруг двора.
   Мадхулурён ехидно засмеялся, затем вдруг замолчал и зловеще лязгнул челюстями, сверля глазами особняк Фазуха:
  -- Нет, он не убежит. Сейчас мы ещё раз убедимся в ничтожности уртов. Ну, что мы встали, точно трупы на разделочных столбах! Или кому-то наскучил вкус свежих потрохов?
   Каранхи бросились вперёд. Миновав широкий двор, они ворвались в обитель рабовладельца Фазуха и принялись шарить по комнатам, натыкаясь на перепуганную прислугу, уртов, некогда обеспечивавших комфорт своему хозяину, а ныне защищавших его жизнь вместо того, чтобы покинуть место бойни и скопить силы для дальнейшей борьбы.
   Наконец, отряд ворвался в покои Фазуха и застали того сидящим у постели, в которой трепыхалось какое-то убогое, безнадёжно больное существо. Головорезы подались вперёд, но Мадхулурён остановил их:
  -- Эта мразь - моя! Кто отнимет у меня добычу - сам отправится вслед за ним! Сперва расправимся с этим полудохлым убожеством!
   Каранхи направились к постели, где валялась падаль, когда-то бывшая уртом. Фазух упал на колени и принялся что-то лопотать на своём языке:
  -- Что он шелестит, как осина в ветреную погоду? - спросил Эгодрён у Мадхулурёна.
  -- Умоляет, чтоб не трогали эту дохлятину, это его больной сын.
  -- Плевать! - махнул рукой вождь каранхов. - Прирежьте сопляка, а затем, Перегрызи Кнут, можешь расправиться с папашей!
   Искусство, с которым была совершена расправа, по достоинству оценил бы любой из каранхов. Врагу нужно уметь причинить боль не только телесную, но и душевную. Вся палитра боли была явственно прописана в этой расправе над уртами. Сначала прикончили молодого урта, затем, вволю насладившись агонией отца, потерявшего сына, прирезали Фазуха. Уж кто-кто, а зулехи хорошо помнили, что мудрость древних предписывает на войне владеть не только искусством воина, но и искусством палача.
  -- Вот видишь, земляк, - сказал Мадхулурён, - у старого урта был тяжело больной сын, и он не смел оставить его одного, при том, что у самого Фазуха имелась возможность спастись. Глупый героизм, никому не нужный, затмил его разум. А главное во всём этом - то, что урты живут семьями и привязаны к своей родне. Оттого они уязвимы. Они таскают свои семьи, и это барахло их лишь отягощает и делает слабыми. Верно говорит мудрость древних: "Неуязвим лишь тот, кто одинок".
   Тут Мадхулурён был категорически прав: ни зулехи, ни моадхагры, ни кто-либо из высших народов, вообще не знают семьи. Когда рождается новая особь, к ней не привязывается ни тот, кто её зачал, ни та, что родила. С первого дня своей жизни каранхи уже умеют охотиться и обеспечивать себя сами, хотя в течение первого года и походят больше на неразумных тварей, чем на существа, наделённые сознанием. О младших старшие, конечно, заботятся, но каждый стоит, в первую очередь, за себя. Никаких ненужных сентиментальностей, никаких всхлипываний. Никаких глупых, бессмысленных эмоций, обременяющих богов и смертных.
   Впрочем, те же зулехи недостатком темперамента не страдали никогда. Не пришлось его брать взаймы и тогда, когда тела убитых уртов вывесили на разделочных столбах посреди двора и учинили дикую пляску победы. Напившись тёндйра, слегка разбавленного хвойным бальзамом, зулехи неслись по двору, увлечённые каруселью пёстрых галлюцинаций. Матёрые рогранкары протыкали себе кожу стальными длинными иглами, демонстрируя презрение к боли и страданиям.
   Когда наступил вечер, и особняк Фазуха, разграбленный и опустошённый, утонул в бешено плясавших языках и пламени пожара, Эгодрён подошёл к Мадхулурёну и протянул длинный хоймор с грозными зазубринами на левом крыле и надписью, выгравированный на клинке.
   Возьми, - сказал он. - Этот хоймор принадлежал одному славному рогранкару, павшему в недавнем бою на границе. Этот хоймор вспорол много животов и перерезал множество глоток. Я надеюсь, что и ты не заставишь это оружие мучаться от жажды крови. Имя этому хоймору Страмгёрр. Я помню, как ты вёл себя с уртами. Вы с этим оружием сойдётесь нравами.
  -- Непременно сойдёмся, - Мадхулурён взял оружие, поднял его вверх к восходящей луне и громко зловеще рассмеялся.
  

Тивитар о том, как в Рёнгр пришли Изгои и о том, какую роль в этом сыграл Мадхулурён.

   Обрушившись яростной волной на заставы Среднего Йенарства, каранхи сравняли с землёй высокие каменные стены, словно бы содрав с этого пограничного края шкуру живьём. Затем, не встречая почти никакого сопротивления, они продвинулись примерно на пятьдесят чохов вглубь страны. На своём пути они встречали каменоломни, кузницы, склады с оружием, множество мест, где трудились их порабощённые соплеменники. Армия Нох-Гура несла им свободу и принимала в свои ряды, так что за двое-трое суток с начала вторжения войска полностью восстановили свои потери, понесённые в боях на границе, за счёт новобранцев из числа освобождённых рабов.
   Рассеявшись сначала по границе, каранхи затем начали сосредотачивать свои силы в районе твердыни Хагуд, что в девяноста чохах от пятой заставы. За одну ночь орда взяла крепость штурмом, после чего утыкала окрестности Хагуда разделочными столбами с трупами уртских солдат. Нох-Гур дал войскам двое суток на празднование победы, а затем разделил силы на две неравные части: одна из них, меньшая по численности, была направлена под стены Феарда, крепости, лежавшей в ста пятидесяти чохах от Хагуда; вторая, более многочисленная армия двинулась дальше на юг, чтобы стать возле болот к югу от озера Изгоев. План Нох-Гура был прост: первая армия должна была осадить крепость, но не брать её штурмом, ожидая, покуда йенар не отправит на помощь Феарду силы, расположенные в Авуоте - резиденции самого главы йенарства. Как только большая часть войск Авуота оказывалась вдали от главной твердыни, вторая армия должна была напасть на Авуот. Армии под Феардом был дан приказ в бой с противником не вступать, в том числе, по прибытии вражеских войск из-под Авуота, а тайно отходить на юг, чтобы соединиться с силами второй армии.
   В числе тех, кто должен был отвлекать врага, стоя под Феардом, были головорезы из отряда Эгодрёна. Долго шли они через леса, мимо лесных ручьёв, через речные броды, по пустынному краю. Многие начинали выражать недовольство:
  -- Орн Нох-Гур обещал, что здесь навалом всякого добра и еды! А где всё это? Кругом ни души! Одни уртские вояки да рабовладельцы! А уж рассказывают-то про этих южных грёмгарен всяких небылиц!
  -- Уймитесь, - огрызался Эгодрён на ворчунов, - Неужели не ясно: это не вся Империя, это пограничная область, здесь никто не живёт! Вот как разнесут наши крепость здешнего уртского орна на юге - дальше двинем, через горы, а там, за горами - всего навалом. Ты их потрохами обожрёшься да лопнешь, йлль! Так что хватит ныть, олухи ларзсёнлёские!
   В один из первых дней ранней осени они, миновав холмистую местность, вышли в небольшую, затерянную среди лесов долину, из которой вели три дороги: одна - на соседний Тваф-Ак-Дор, вторая на юг, к Авуоту, третья - в Хагуд. Посреди долины, на возвышении стояла, окружённая глубоким рвом и обнесённая высокими стенами, крепость Феард.
   Издали она была похожа на пятилапого монстра. На каждом из углов - а крепость была пятиугольной в плане - к стене примыкали изогнутые, скользящие вниз, каменные языки, агнерхазы - разновидность уртских башен. Все пять агнерхазов соединялись каменными коридорами-перемычками, висевшими в воздухе, с главной, центральной башней, имевшей несколько ярусов и выстроенной в форме ступенчатой пирамиды.
   Славно потрудился тот, кто сооружал эдакую громадину, - проговорил Эгодрён.- Нелегко с ней будет справиться. - Он повёл носом: - Знакомый запашок. Так, сдаётся мне, должна пахнуть добыча.
   Ветер, дувший с юга, принёс зулехам знакомый запах матлахов. Ничтожный народец, отчаявшись обрести безбедное существование в зелёном краю зулехов, подался на юг. Страх загнал беженцев так далеко, что, в конечном итоге, они очутились в пределах Империи. Урты, как народ развращённый до крайности расовой терпимостью, принял Трепещущих под своё покровительство. Так и поселились матлахи рядом с Феардом, рассчитывая, что гарнизон крепости может служить гарантом их безопасности. Урты же, в свою очередь, тоже извлекали неплохую выгоду из соседства с матлахами. Те выращивали в долине всякую съедобную всячину, а затем снабжали ей Феард. Так что, вот уже много лет гарнизон крепости находился на содержании у мелкого народца. Совет Десяти даже сделал матлахов полноправными гражданами Империи, даровав им все права, какими пользовались и урты. Теперь кусок мяса, чьё естественное предназначение в землях Высших Народов было отдавать свои вонючие потроха на пропитание сильным, считался неприкосновенной фигурой, за нанесение вреда которой следовало наказание, предусмотренное законом Империи. Впрочем, до всей этой имперской галиматьи каранхам, прибывавшим в долину, не было никакого дела.
   Поставленный командовать Феардской армией моадхагр Ункуд-Фар, оценив ситуацию, быстро принял решение: чтобы жизнь гарнизону не казалась такой весёлой, нужно истребить тех, кто их кормит. Так каранхи решали сразу две проблемы: находили себе пропитание и лишали средств к существованию врагов, засевших за стенами крепости. Получив приказ от командования, Эгодрён двинул свой отряд в сторону ближайшей колонии матлахов.
  -- Пойдёмте, прогуляемся, хёны! - сказал он. - А то, как я погляжу, изголодались вы с той поры, как мы разгромили каменоломню.
   Каранхи направились по долине на юго-запад, пока не добрались до землянок матлахов. Те, почуяв неладное, спрятались по норам.
  -- Тихо! - сказал Эгодрён. - Окружайте их со всех сторон. Как выскочат - не убегут. А я попробую их вспугнуть.
   И он, глотая слюну, полез в одну из землянок. Спустя какое-то время, из норы врассыпную прыснули матлахи, а под конец наружу вылез Эгодрён, таща за собой одного из Трепещущих с разорванным брюхом и выпущенными внутренностями.
   Каранхи бросились ловить остальную убегавшую мелюзгу, и, к чести Мадхулурёна и прочих, ни один матлах не ушёл от облавы.
   И тут раздался окрик:
  -- Стойте! Немедленно прекратите!
   Эгодрён обернулся и цинично оглядел источник постороннего шума. Перед ним стоял отряд вооружённых уртов, должно быть, один меченосный радт. Говорил тот их них, что стоял впереди всех и выглядел как предводитель.
  -- Прекратите эту оргию! - воскликнул урт. - Вы пришли в нашу землю и ведёте себя, словно вы хозяева! Эти матлахи - такие же живые существа, как все, и имеют право жить, и жить в безопасности. Убирайтесь отсюда, или вы останетесь лежать в этой долине вечно!
   Эгодрён рассмеялся:
  -- Зря ты помешал нашей охоте, выродок! Неужели не видишь, мы все голодны! Матлахи и все им подобные твари существовали и будут существовать для того, чтобы нам было чем прокормиться. Мне, зулеху, ваши бредни о равенстве и правах до хадровых ушей, так что не усердствуй слишком сильно в своих речах, а лучше убирайся сам, и тогда, быть может, сохранишь свой единственный шанс спасти шкуру.
  -- Я не смотрю на ваше число и оружие, - отвечал урт. - Мы поклялись защищать этих существ от таких, как вы, и исполним эту клятву до конца. В древности урты смогли обуздать в себе тягу к убийству разумных созданий и сделаться мирным народом, вы же, каранхи, одержимы насилием и так и остались мерзкими жестокими тварями.
   Эгодрён оказался достаточно умён, чтобы не продолжать эту бессмысленную полемику. Он, отвязав от пояса небольшой бочонок с разбавленным тёндйром, сделал из него несколько глотков, а затем, издав дикий вопль, бросился на урта. Его примеру последовали и другие каранхи.
   Урты попытались изобразить уверенность в своих силах, когда толпа бешеных каранхов, с расширенными зрачками, одурманенная зулешским зельем, бросилась в бой. Но глаза не врут, а у уртов в глазах читался испуг. И не могло быть иначе: убив в себе природную жестокость и жажду крови, отрёкшись от убийства как искусства, они утратили и часть своего боевого мастерства. Матлахи, затаившись где-то неподалёку, с волнением гадали, чья же возьмёт, какой приговор будет им вынесен по обвинению в слабости и ничтожности.
   И вновь Мадхулурён осознал, что во всей Вселенной не сыщется большего блаженства, чем расчленять животрепещущую плоть, да ещё когда мозг твой обнимают причудливые галлюцинации, порождённые наркотическим варевом. Как чётко отрегулированная машина убийства, он врезался в ряды врагов, парируя их выпады и нанося смертельные удары, один за другим. Перегрызи Кнут словно на какое-то время вышел за пределы своей телесной оболочки и управлял собственным телом, следя за ним со стороны. А ещё ему казалось, что клинок Страмгёрр в его руке ожил и заговорил:
  -- Ненавижу безносых! Ненавижу их! Мёртвые плод моего труда! Кровавые раны - мои шедевры! Напои меня, хозяин, напои кровью! Если нужно будет - утону в крови, не за себя, не за тебя, за одну только ненависть, именем которой меня нарекли!
   Урты падали, один за другим, и с каждым новым покойником у матлахов становилось всё меньше шансов остаться в живых. Наконец, остался лишь один живой меченосец - тот самый радтар, что сотрясал воздух пламенной речью о добродетельности и праведности уртов. Эгодрён, выбив у него меч, поверг безносого на землю.
  -- Ну что, вёллтадр, - усмехнулся он. - Теперь-то тебе важно наше число? Ты глуп, безносый. Ты отдал свою жизнь, защищая это стадо мелкой безмозглой живности, тем самым сравнявшись в ничтожестве с ними. А перед смертью утешься: твой вонючий труп не ждёт надругательство. Я мог бы съесть твою печень, но, боюсь, как бы и мне не подхватить ту глупость и слепоту, которой страдал ты. Теперь же я излечу тебя от неё.
   И взмах хоймора укоротил радтара на голову. Безжизненная голова его покатилась по траве.
   Здесь можно предаться праздным рассуждениям на тему того, кто же был прав - Эгодрён или предводитель меченосцев, но следует полагать, что это не имеет никакого значения, ибо если правда была на стороне урта, она умерла вместе с ним.
   В тот вечер подобные стычки происходили повсеместно и оканчивались, как правило, в пользу каранхов. Когда ночь была в третьем делении, Ункуд-Фар отдал приказ двигаться к крепости и взять её в кольцо. Каранхи проследовали по опустевшей разорённой долине, объединяя силы отдельных отрядов вместе. Петля виселицы на шее Феарда затягивалась...
   Когда передние ряды каранхов приблизились к внешней крепостной стене у основания холма на расстояние в пятьдесят рил, на стене возникла фигура в белом плаще. То был командующий гарнизоном.
  -- Я был предупреждён о вашем приближении, - сказал он, и голос его, благодаря какой-то уртской хитрости был слышен даже на значительном расстоянии. - Что вы ищете в наших землях, кровавые бестии? Здесь вы найдёте только смерть! Вам не взять Феард и за тысячу лет!
  -- Мы пришли, - прогремел ему в ответ Ункуд-Фар, - чтобы установить в этих землях новый порядок. Как предводитель воинства Высших Народов, я, Ункуд-Фар, посланник рёнгрорна Нох-Гура, намерен известить всех вас о вашей скорой гибели. Мы не намерены брать пленных и будем здесь до тех пор, пока последний из вас не подохнет от голода или не будет поражён нашим оружием.
  -- А я, как верный служитель Вещающих Через Оракул, защитник слабых, воин, сражающийся за свою страну, - отвечал урт, - намерен сказать вам, подлые каранхи, что я, Латезан сод-Гулорт, и мои воины, будем драться, пока вы не уберётесь восвояси или последний из вас не падёт от нашей руки!
   Он скрылся. Затем вдруг со стен прогремел залп , и белые молнии прорезали тьму, поражая каранхов. Более того, ворота у оснований агнерхазов, примыкавших к внешней стене, раскрылись, и из них выкатились несколько огненных шаров, сминавших ряды каранхов, один за другим.
  -- Отходить и перегруппироваться! - скомандовал Ункуд-Фар.
   Каранхи вынуждены были отступить. Латезан, снова появившись между каменных зубцов, язвительно заметил:
  -- Как, вы уже бежите? Я-то думал, с вами будет гораздо интереснее.
   Ункуд-Фар развернулся и бросил на врага взгляд, протыкающий насквозь:
  -- Тебе и твоим горе-воякам, чьих сотоварищей мы сегодня порезали немало, по ошибке приняв за матлахов, следовало бы завидовать нам. Моим воинам хотя бы есть куда бежать. А вот у вас вряд ли появится такая возможность.
   Ункуд-Фар был, пророчески прав, и не прошло много времени, как Латезан с горечью осознал это, так же, впрочем, как и все его воины, и матлахи, укрывшиеся в крепости, полагая, что раз она больше по размерам, чем их норы, то, значит, и надёжнее. Каранхи выставили сторожевые отряды на всех дорогах, ведших из долины, а по окрестным лесам укрылись зулехи - мастера лусгрёд, мимо которых ни один отряд подкрепления врага не прошёл бы живым.
  
   Шла четырнадцатая по счёту ночь с начала осады Феарда. Мадхулурён , отправленный вместе со всеми зулехами из отряда Эгодрёна сторожить одну из лесных дорог, сидел возле большого валуна и чутко прислушиваться к шорохам ночного леса. Чем больше он находился здесь, тем меньше этот лес ему нравился. "Это мёртвый лес, - думал Перегрызи Кнут, - Здесь нет ни хёсси, ни зенкелосов, только мелочь какая-то снуёт. Лес без охотников, без хищных тварей - это лес без хозяина".
   И действительно, урты, стараясь на благо своих тщедушных соседей матлахов, вытравили из этих лесов самые величественные и грозные создания, ибо те, имея зубы и когти, представляли угрозу для хилого мелкого народца. Результат - сама душа леса оказалась изуродована.
   Он поднялся со мха и грустно побрёл через ночную чащобу, пока не добрался до окраины леса, где из-за деревьев виднелась дорога. Различив вдали тёмные силуэты, Мадхулурён насторожился: уж не враги ли пробираются тайком? И тут же он мысленно отругал себя за бестолковость: то был патруль верховых сансихоров, возвращавшийся после ночного рейда по дороге. Потрясая агзами на длинных рукоятях, ехали вперёд мохнатые степняки, настороженно зыркая по сторонам большими жёлтыми глазами. И тут вдруг физиономия одного из сансихоров показались Мадхулурёну знакомой. А когда он различил у сансихоров на щитах перечёркнутый знак союза Крацеха - перечёркнуть его распорядился Нох-Гур после битвы с Арцу - тут уж зулех принялся лихорадочно соображать, где он видел одного из патрульных раньше.
   Между тем, патрульные остановились и принялись судачить между собой. Мадхулурён, за время работы в каменоломне неплохо выучил сансихорский, и теперь внимательно слушал разговор степняков.
  -- До сих пор не могу понять, - сказал один, - чего ради было тащиться в эту долину! Мне надоели эти пустые земли! Когда, наконец, мы доберёмся до их городов?
  -- И чего ради нужно было делить армии, - подхватил другой. - всех моих соплеменников отправили со вторым войском на юг. Похоже, от нас хотят избавиться!
  -- Брось ты этот трёп, Махтамаруш, - осадил его третий сансихор. - Наша задача здесь - отвлекать внимание врага. Когда урты пошлют с юга силы на помощь этим ублюдкам в крепости, твердыня здешнего орна безносых окажется без защиты, и наши воины уничтожат её.
  -- Вот как! - воскликнул Махтамаруш. - А мы, значит, будем приманкой для вражеских сил! Хороший же план у орна Нох-Гура!
   Тут вдруг Мадхулурён вспомнил, где раньше он встречался с одним из сансихоров, и кровь вскипела в нём. Зулех отчётливо вспомнил фразу "Эй, Махтамаруш! С ними какой-то сопляк. Что с ним делать?" и ответ: "Свяжи и брось джирайху поперёк спины. Можно будет загнать его безносым". Да, теперь всё было ясно: на дороге беседовал с соплеменниками не кто иной, как предводитель банды из союза Крацеха, той, что когда-то перебила рогранкаров Тильмутарёна в степи, а затем взяла в плен и продала в рабство малолетнего их спутника, Мадхулурёна. Так, Перегрызи Кнут понял, что настало время для мести. И судьба словно бы помогала ему.
  -- Я поеду в сторону долины, - заявил Махтамаруш. - Посмотрю, что там творится.
  -- Езжай, - кивнул один из сансихоров.- А мы пока ещё раз прочешем всё на востоке. Встретимся здесь же.
   "А, может быть, и не встретитесь", подумал Мадхулурён и бесшумно двинулся по лесу, стараясь не отдаляться от дороги и не упускать из виду Махтамаруша. Наконец, он решил, что гораздо разумнее будет устроить засаду и убить сансихора, подкараулив его в укрытии. Внезапно в нём пробудилась присущая всем зулехам страсть к засадам.
   В одном месте над дорогой, на высоте примерно трёх рил, нависала древесная ветка. Взобравшись на неё, Перегрызи Кнут, укрытый хвойной лапой, принялся выжидать, нашёптывая про себя:
   Раннху, воинов помощник,
   Хоймор мой направь кровавый
   Ты не дай мне промахнуться
   В час возмездия жестокий,
   Тот, кто в рабство меня продал
   Кто причина злой неволи,
   Кто мне враг навеки лютый,
   Умереть тот ныне должен
   Раздался топот джирайха. Мадхулурён приготовился, и мысли его были только об одном: не промахнуться. Махтамаруш был уже совсем близко. Перегрызи Кнут, превратившись в большую сжатую пружину, сорвался с ветки и полетел вниз. Расчёт его оказался точным: не успел сансихор опомниться, как на загривке у него повис неизвестно откуда взявшийся убийца, свалил его с джирайха и вонзил остриё хоймора прямо в низ живота, а затем резким движением вверх выпустил Махтамарушу внутренности.
  -- Не зря речёт мудрость древних, - проговорил Мадхулурён, стоя над трупом поверженного врага, - "Два ока за одно, челюсть за зуб, а пощёчину дадут - шею сверни". Ты лишил меня воли, а я тебя - жизни.
   И, обтерев окровавленный Страмгёрр о траву, Перегрызи Кнут скрылся в лесу.
   Но недолго суждено было мёртвому Махтамарушу лежать незамеченным на земле. Вскоре с востока прискакали его товарищи. Назревал серьёзный инцидент.
  -- Ба! - сказал один из сансихоров. - Кажется, мы прозевали врага, а он, покуда мы туда-сюда разъезжали, прикончил Махтамаруша! Нужно поднимать тревогу!
  -- А Ункуд-Фар потом с нас шкуры спустит? - возразил другой. - Да и не похоже это на уртов. Взгляни, как ему брюхо распороли. Тут зулешская рука приложилась, не уртская.
  -- Неужто зулехи и впрямь его зарезали? - удивился первый сансихор.
  -- Да я более чем уверен! Говорил я, нельзя доверять этим тварям! Впрочем, с Махтамарушем это не случайно произошло: знаешь, скольких этих коротышек он в рабство продал лемпарийским торгашам! Вот и нашёлся кто-то, кто его невзлюбил!
   Так или иначе, даже опасаясь гнева Ункуд-Фара, сансихоры решили сообщить остальным о случившемся на дороге. Спустя какое-то время, возле тела Махтамаруша уже собралась толпа каранхов. С одной стороны стояли плотной стеной зулехи, с другой - Ункуд-Фар и его нортэхры, а также толпа сансихоров. Две эти толпы всё более и более создавали впечатление враждующих группировок.
  -- Создавая рёнгр, - говорил Ункуд-Фар, - Мы думали, что, объединив силы, сможем сокрушить врага, сильного и хорошо вооружённого. Но сейчас, из-за того, что кто-то из вас, жители лесов, не смог перебороть свою неприязнь к "грёмгарен", как вы нас называете, рёнгр может распасться. Кто из вас запятнал себя убийством товарища по оружию? Кому мало уртской крови, что он взялся лить кровь друзей?!
   Зулехи, со вставшими торчком волосами на загривках, оскалившись, огрызались в ответ:
  -- А, может быть, это ты хочешь посеять в рёнгре вражду, Ункуд-Фар? Что с того, если у этого грёмгарен вспорот живот? По-твоему, это уже доказательство, что убийца - один из нас? Однажды твой сородич Дох-Унгор уже сделал так: убил союзных моадхагрских вождей, а свалил вину на зулехов!
   Было видно, что обе стороны готовы были броситься друг на друга, а это означало вражду внутри рёнгра. Понимая, какие последствия может иметь его деяние, Мадхулурён решил признаться во всём.
   - Стойте! - крикнул он, выходя из леса, - Я убил этого сансихора.
   Сказав это, он испытал на себе тяжесть злобных взглядов.
  -- И чего же ради ты совершил такой поступок? - нахмурившись, спросил Ункуд-Фар.
   Тут Перегрызи Кнут поведал орну и всем присутствовавшим свою историю: о том, как Махтамаруш взял его в плен, о том, как он гнул спину на уртов и о том, как спустя долгие годы встретил врага на этой дороге.
  -- Хм, - проговорил Ункуд-Фар. - Поступок твой, юный зулех, был опрометчив и мог привести к вражде внутри рёнгра. Ты посеял среди нас семя вражды...
   Он заметил, как смотрели на него зулехи. Они-то вполне понимали Мадхулурёна, ибо было среди них много уроженцев западного и юго-западного Куйотавённа, а уж эти области натерпелись от степняков союза Крацеха достаточно. Кто знает, как отнеслись бы соплеменники Рёрр-Скодёнга к обвинительному приговору в его отношении, зная о мотивах, толкнувших Мадхулурёна на убийство.
   -... Но, с другой стороны, - продолжал Ункуд-Фар после некоторого замешательства. - Месть - благородное дело, и я не могу ни оправдать, ни приговорить к чему-либо тебя, юный зулех. Потому, я приказываю взять тебя под стражу и доставить в расположение рёнгрорна Нох-Гура. Пускай он решает, что с тобой делать.
   Зулехи недовольно зашумели, но орн был в своём решении непоколебим:
  -- А вы хотите, чтобы я отпустил его? А завтра во всём рёнгре воины начнут сводить счёты друг с другом! Я не могу допускать такую смуту у себя в войсках!
   Так Мадхулурён оказался под конвоем. Сопровождать его в ставку верховного рёнгрорна должны были трое: сансихор, моадхагр и один зулех из западных земель Куйотавённа. На том, чтобы он был в числе конвоиров, настояли соплеменники Мадхулурёна, не до конца доверявшие грёмгарен и опасавшиеся злоупотреблением с их сторон по отношению к Рёрр-Скодёнгу.
   Они пустились в путь по дороге на юг, ведшей в сторону Авуота. Где-то в той стороне находилась ставка Нох-Гура. Шли ночью, днём отдыхали, укрывшись в тени леса. Лес здесь был, конечно, не чета зулешскому, в непроходимые чащи которого свет проникал слабо даже днём, но всё же пейзажи Среднего Йенарства пробуждали в Мадхулурёне тоску по родным дебрям близ Рёвда, затерянного между серыми скалами и песчаными берегами с - одной стороны - и густыми чащами с другой. Суждено ли будет ещё ему увидеть лес, покинутый много лет назад, поохотиться во тьме вековой чащи, скрываясь под пологом леса, за моховыми кочками и полусгнившими пнями?
   Проведя очередной день в пещере, укрытой среди поросших лесом холмов, они с заходом солнца выбрались наружу, чтобы продолжать путь. Шли третьи сутки, как Мадхулурён под конвоем ехал в южном направлении. Сансихор и моадхагр о чём-то толковали на моадхагрском, зулех ехал молча, его зоркие глаза следили за тремя другими всадниками, причём за конвоирами - даже, наверное, более пристально, чем за самим арестованным.
   Висевшие над головой днём тяжёлые облака, светившиеся изнутри тусклым фиолетовым светом, к ночи развеялись, обнажив звёздную бездну и молодую луну, катившуюся ко второму делению небесного купола. Между тем, всадники миновали полосу лесистых холмов и выехали на равнину, по которой вилась дорога, исчезая в тумане, повисшем над землёй.
  -- Может, взять в обход, по лесу? - преложил сансихор. - А то, сдаётся мне, в этой долине небезопасно. Мы здесь как на ладони.
  -- Сансихор боится открытой местности? - усмехнулся зулех. - С чего бы это?
  -- Чую, рядом с нами ещё кто-то есть, - степняк потянул носом воздух и принялся тревожно вглядываться в ночное небо. - И не к добру всё это.
  -- Да что с тобой такое! - усмехнулся моадхагр. - Неужто думаешь, урты нас подстерегают? Да после того, как здесь прошла армия рёнгрорна Нох-Гура, в этих краях ни одного живого урта не осталось.
  -- Я не уртов боюсь. Тут другое меня беспокоит...
  -- Что же?
   Неожиданно молодую луну на небе закрыла чёрная тень.
  -- Вот что! - воскликнул сансихор, поворачивая своего джирайха обратно к лесу. - Прячьтесь! Это соди!
   В небе хлопала кожистыми крыльями огромная бестия. Морда у неё была с хитрыми миндалевидными глазами, приплюснутым носом, вся покрытая мелкими шипами, два больших уха по краям головы нервно шевелились. По спине у соди тянулась грязная, чёрная с зеленоватым оттенком, грива, а там где она заканчивалась, начинался голый мясистый хвост. По бокам круглого брюха болтались казавшиеся безжизненными и расслабленными четыре когтистые лапы. На самом же деле, они готовы были цепко схватить добычу. Соди живут на юго-западной окраине Великого Континента, в горных пещерах или в гнёздах на вершинах горных хребтов. Охотятся они на всё, что могут найти, схватить, с чем могут справиться. Эти крылатые твари издревле наводили страх на сансихоров (оттого-то конвоир-степняк и вёл себя так настороженно, загодя почуяв знакомую опасность), воровали рабов у торгашей в Западной Лемпарии, да и в окраинные земли Высокого Уртаррона соди любили наведаться. В людные провинции они не совались, зная, что во всех больших городах у уртов на сторожевых башнях поставлены особые установки на основе омгаев - ноктарги, или Небесные Персты, способные сбить всякое крылатое существо, представляющее угрозу для населения. В трёх пограничных йенарствах крылатые охотники чувствовали себя гораздо увереннее, а некоторые, вроде той особи, что выследила четырёх всадников, даже обосновались в Ногдских городах, разделявших от века три йенарства и провинции. Голодное создание, почуяв каранхов, летело за ними едва ли не от самых холмов, а стоило им выйти из-под прикрытия деревьев, оно решилось действовать: поймать кого-нибудь из них, отнести в гнездо в горах, а уж там удовлетворить насущную потребность в еде.
   Решив, что до леса им не дотянуть, каранхи решили сражаться. Моадхагр, отстегнув от седла короткий омгай, дал один залп по соди, но бестия увернулась от молнии и сделала круг над землёй. Каранхи тщетно пытались поразить врага молниями, метательными дротиками, шипами из духовой трубки, соди лишь вертелся в небе, уклоняясь от ударов и выбирая, должно быть, кого из всадников схватить. Потом вдруг тварь резко спикировала вниз, а поднялись уже держа в когтях сцапанного Мадхулурёна.
   Напрасно конвоиры пытались помочь тому, за кого они должны были отвечать на время пути: их попытки подбить соди отнюдь не увенчались успехом, и зловещий летун направился в южном направлении, в сторону Ногдских гор, как и следовало того ожидать.
   Перегрызи Кнут осознавал всю бедственность своего положения. Оружия при нём, понятно, не было (кого станут вооружать, при этом сопровождая под конвоем), и соди держал его надёжно. Ему уж начало казаться, что он доживает последние мгновенья, да, видно, суждено зулехам бороться и не сдаваться до конца. Когда вдали уже показались зубцы Ногдских гор, в памяти у Мадхулурёна всплыл-таки один магический стих, которому выучил его ещё в ранние годы жизни Тильмутарён. Стих этот заставлял врага разжать хватку, и зулех, будь он схвачен, если произносил этот стих, спокойно освобождался из цепких вражеских лап. Вот и принялся Мадхулурён в эту критическую минуту нашёптывать:
   Злобный недруг держит крепко,
   Не отпустит он зулеха,
   Да помогут же мне боги,
   Обожжёт свирепый огнь
   Вражьи лапы, разожмутся
   Вражьи пальцы, и отпустят
   Сына леса на свободу.
   Вскрикнув, соди разжал когтистые лапы, словно и впрямь держал в них не Мадхулурёна, а кусок раскалённого железа. Но одна беда сменила другую: летучий охотник неистово вопил, дёргая обожжёнными лапами, а Перегрызи Кнут летел вниз, понимая, что скорее, всего, разобьётся. "Всё равно - подумал он. - Уж лучше разбиться об землю, чем быть сожранным этой тварью".
   И всё-таки, судьба в эту ночь оказалась благосклонна к Мадхулурёну, ибо приземлился он отнюдь не на твёрдую землю, а на воду.
  -- Йлль, - выругался он, выныривая на поверхность. - Кто бы знал, что мне так повезёт! И жив, и свободен! Только вот, лучше было бы сейчас выбраться на берег, а то мало ли что может водиться в этой воде!
   Вода оказалась большим озёрам. Таким большим, что один из берегов был не виден. И всё же, это было озеро. Берег, на который выбрался Мадхулурён, был заболочен, и топи, не внушавшие ничего хорошего, весьма зловещие на вид, тянулись к западу от озера на добрых шестьдесят чохов.
  -- Не очень-то приятное местечко, - проговорил Мадхулурён, припоминая, что, вроде бы, везли на каменоломню Фазуха его именно мимо этих болот. Правда, было это давно, но Перегрызи Кнут до сих пор помнил рассказы рабов-сотоварищей об этих местах. По всему выходило, что населены эти топи всякими недружелюбными тварями, с которыми лучше не встречаться. Но, так или иначе, выбираться с берега озера нужно былочерез болото. "Будь что будет", решил зулех и двинулся через болота. "Будь что будет", решил зулех и двинулся по мокрым кочкам, мимо зловонных трясин, освещённых тусклым лунным светом. Вокруг поднимался густой туман, и приходилось вести себе очень внимательно, чтобы не провалиться в незамеченную трясину. Сделав себе из безжизненно торчавшего во мху деревца посох, Перегрызи Кнут, не спеша, продвигался вперёд. Его ничуть не смущал зловещий вид этого места, единственное, что действительно его возмущало, так это вонь, исходившая из болота. "Не иначе, как россказни об этих местах преувеличены", - думал Мадхулурён. - "Да и болтают об этом кто? Грёмгарен, а он разве в своей жизни видели настоящее болото! Вот они его и боятся!"
   Урты, к слову сказать, тоже обходили в ночную пору болото к западу от озера стороной, ибо были они существами дневными, и, не доверяя особенно своему зрению после захода солнца, боялись идти через топи в темноте. Что же до Мадхулурёна, то ему, с его отменным ночным зрением было легче. Хотя...
  -- Йлль! - нахмурился он, внезапно остановившись и оглядевшись по сторонам: повсюду землю застилал густой туман, не позволявший видеть местность дальше, чем на пятьсот рил вперёд, - Неужто я сбился? А может, я давно уже плутаю, только не заметил раньше?
  -- Луна к тому моменту скрылась за облаками, и сориентироваться по ней не представлялось возможным.
  -- А, зарасти оно всё зелёными грибами! - махнул рукой Мадхулурён. - Двину по прямой, а там куда-нибудь да выйду!
   Но чем дальше он шёл, тем сильнее ему начинало казаться, что он ходит кругами.
  -- Н-да, - проговорил он, - Похоже, и впрямь поганое это место. Этак я состарюсь среди этих кочек!
   В седьмом делении ночи со стороны озера подул свежий ветер и разогнал лежавшую над болотом белую пелену. Наконец-то Мадхулурён смог сориентироваться и понять, в какую сторону идти. Луна снова выглянула из-за туч, что тоже облегчило зулеху его задачу.
  -- Вот и славно! - воскликнул Перегрызи Кнут, уже успевший изрядно измарать ноги в болотной жиже. - Хочется надеяться, к девятому делению я из этой лужи всё-таки выберусь. А то уже голова плыть начинает от такой вони.
   Рядом в трясине что-то булькнуло, да так громко, что Мадхулурён едва не оступился на зыбкой гати от неожиданности.
  -- Йлль сэлдарокк! - вырвалось у него. - Весёленькое место! Но что это там светится? Йлль сэлдарок арттинн!
   Вся эта брань относилась к двум огонькам, вспыхнувшим посреди трясины, и за ней последовала новая, когда Перегрызи Кнут выяснил, что огоньки - это не просто какие-то там болотные огни, а два злобных хищных глаза.
   С громким хлюпаньем болото исторгло из себя исполинское страшилище с безразмерной зубастой пастью, грязной зелёной гривой, тянувшейся до самого хвоста, толстого и массивного, заменявшего нижние конечности, мощным торсом и мускулистыми огромными лапами. И разве мог подумать Мадхулурён, что в землях уртов, пусть даже в Среднем Йенарстве, наткнётся на жоррота!
   Положение Мадхулурёна в тот момент не вызвало бы зависти ни у кого. Безоружный зулех, ростом всего-то полторы рилы от земли, вдруг оказался один на один, без всякой дружеской поддержки, с жорротом, который и рядом с рослым моадхагром, вроде орна Нох-Гура, выглядел громадиной, всё таки, три с половиной рилы - рост не маленький!
   Издав гортанное нечленораздельное ворчание, жоррот, дёргая хвостом, пополз на Мадхулурёна. Тот, выломав с корнем ближайшее дерево, сделал себе некоторое подобие дубины и приготовился биться насмерть, даром, что исход битвы был ясен.
  -- Ну, покажи, на что ты способен! - рявкнул он, сверкнув глазами, жорроту, - Счастье твоё, что давно не пил я боевого тёндйра, грёмгарен нарьдвар ортопестаг!
  -- Прргбрр! - проклокотал жоррот, а затем, к удивлению Мадхулурёна, заговорил по-зулешски (не иначе, когда-то давно он имел дело с невысоким народцем):
  -- От-ткуда в наших местах малорослый лесной народ? Гррампрррг!!!
  -- Мы пришли в эти земли установить новый порядок, - гордо заявил Мадхулурён. - Наша орда движется на юг к сердцу империи уртов.
   Жоррот, видимо, был в замешательстве, наткнувшись на зулеха ночью посреди болота. Он-то думал: попался очередной урт, а тут... Жорроты вообще существа туповатые, и нестандартные ситуации часто вводят их ступор.
   Мадхулурён решил на этом сыграть: авось, удастся, сбив жоррота с толку, выжить в этой непростой ситуации? Ведь, хадр его возьми, много есть зулешских сказок, в которых хитрый зулех, попав в лапы к жорроту, а то и к нескольким, обводит их вокруг пальца!
  -- Ваша орда? Урннгррааттсс! - многозначительно пробурчал жоррот. - Какая ещё орда?
  -- Зулехи, сансихоры, моадхагры, ахаумы,- все ведут войну с империей, - вещал Мадхулурён, стремясь тараторить, точно синнескварра по весне, рассчитывая, что жоррот, не привыкший к восприятию такой быстрой речи, вовсе собьётся. - И ведёт нас высокий рёнгрорн Нох-Гур. Я же - Мадхулурён Рёрр-Скодёнг из Рёвда, что на берегах Великого моря Ирс в западном Куйотавённе! Ну, а ты кто такой?
  -- Я-аа, - жоррот нахмурился, и выглядел так, словно зулех заморочил его настолько, что он забыл своё имя. - Меня зовут Троппрхр. Когда-то, чвррн, здесь везде были болота. Пвррхр!! До самых ваших лесов, малорослый народ, всё было заболочено. Потом к северу отсюда, уррффгахх, болота выс-сохли, осталась лишь небольшая лужжа, на ссамом, ссамом, еппртр, севере. А потом приш-шли урты, аххнг, и начали осушать болота здесь, загнали нас, уххнг, в угол, сюда. Я - один из последних, охочусь, в здешних, шшатттфф, топях.И сейчас я голоден, хххауххх! Зулех мал, но и он сойдёт!
   Мадхулурён, собравшись со всеми силами, готовился жестоко биться и достойно умереть. Грива его ощетинилась, глаза горели, пасть была оскалена, мышцы напряжены и тверды, как сталь...
   В момент, когда Мадхулурёну показалось, что для него всё кончено, во тьме, за широкой спиной болотного хищника сверкнула яркая вспышка, грива у жоррота полыхнула, и он, осев, потерял сознание и начал опускаться обратно в трясину. Мадхулурён, вглядываясь вперёд, пытался понять, кто его спас. За спиной у жоррота, рядом с сухим мёртвым деревом, стоял кто-то, сжимавший в руке медленно гаснувший омгай, которым и был, видимо, сражён монстр.
  -- Идём, - сказал незнакомец, - он ещё жив. Лучше уйти, пока он не очнулся.
   Мадхулурён последовал навстречу своему таинственному спасителю, но когда приблизился к нему, сильно удивился: перед ним стоял урт, но урт со странной чернотой вместо глаз и невероятно мрачным лицом. Как могло быть, чтобы урт спас каранха?
   Незнакомец, для которого тоже расовая принадлежность Мадхулурёна оказалась неожиданностью, был со своей стороны не менее заинтригован.
  -- Народ Ниспровергателей? - удивился урт. - С каких пор вы в этих проклятых землях?
  -- Мы пришли сюда совсем недавно, - отвечал Перегрызи Кнут. - Рёнгр Трёх Народов вторгся в пределы Империи около тридцати лун назад, и войска наши осаждают твердыни уртов.
  -- Вот как! - воскликнул мрачный урт. - Наконец-то! Свершилось то, чего мы так долго ждали! Наконец, они заплатят за всё!
   Мадхулурён слегка удивился:
  -- Ты рад гибели своих собратьев! Странно!
   Урт сверкнул тёмными, без зрачков глазами, походившими на две бездны:
  -- Я - Изгой. Я оказался от принадлежности к расе уртов потому, что ненавижу их всех! Впрочем, давай доберёмся до моей хижины, там поговорим обо всём. Думаю, разговор наш получится долгим, ты многое хочешь услышать от меня, а я - от тебя.
   Мадхулурён последовал за уртом. Хотя бы потому, что ему стало интересно: откуда на болоте взялся урт, который благоволит к каранхам и, отрёкшись от своей изначальной сущности, ненавидит расу безносых? И сколько их тут таких "уртоненавистников"?
   Топи, как выяснилось, раскинулись на гораздо большее расстояние, чем казалось зулеху. Если бы не встретил Мадхулурён жоррота, а затем того, кто именовал себя "Изгоем", так или иначе, шлёпать через трясины ему пришлось бы ещё двое суток самое малое. "Анти-урт" вёл своего нового знакомца прямиком в сердце болот. И чем больше они к нему приближались, тем больше вставало на их пути мёртвых, полусгнившим деревьев, воздевших к ночному небу свои немыслимо изогнутые и скрюченные, словно бы в нестерпимой боли, ветви.
  -- Здесь раньше был лес? - поинтересовался Мадхулурён у спутника (ещё бы, зулех никогда не пройдёт мимо деревьев равнодушным!)
  -- Здесь с древности была топь, - мрачно произнёс Изгой. - И с давних времён поселились здесь мы, те, кто не пожелал переживать духовный и расовый упадок вместе с нашими слепыми и глупыми, обречёнными бывшими собратьями. Они жрали помои и поклонялись девяти немощным божкам, лившим свою ложь через оракул, мы же - охотились как и в прежние времена на Трепещущих, вкушая свежее мясо, и чтили великого Немрорда. Он наградил нас запретными умениями, и мы обрели многое, что недоступно рабам Девяти. Здесь мы веками ждали, когда настанет время возмездия, расправы. И вот сейчас маятник Их времени застыл, и пришло время для нас выйти из тени, обнажив клыки и клинки.
   И он продемонстрировал Мадхулурёну пару острых, как иглы, клыков, каких у обычных уртов Перегрызи Кнут никогда не видел.
  -- Что же до деревьев, - продолжал Изгой. - То когда-то они были Падшими, которые осмелились вторгнуться в наши владения. После того, как мы, Изгои со всего Уртаррона, собравшись в этих краях, основали свою общину, нам неоднократно досаждали Падшие, пытавшиеся уничтожить наше поселение. Но всех их мы обратили в эти деревья, и твари, что грызут трухлявое дерево, вечно будут истязать их своими острыми зубами. Но, впрочем, я не представился тебе, славный Ниспровергатель. Меня зовут Тогуд Крадущийся.
  -- А я - Мадхулурён Рёрр-Скодёнг из города Рёвда, что на берегах великого Ирса, - представился Перегрызи Кнут. - Я ненавижу уртов ещё больше, пожалуй, чем ты. Ещё до зрелых лет я попал в рабство. Сейчас мне идёт сто восемьдесят третий год, и недавно меня освободили пришедшие с севера воины, сражающиеся под командованием рёнгрорна Нох-Гура.
  -- И велико ли ваше воинство? - полюбопытствовал Тогуд.
  -- Оно нахлынуло на Уртаррон, как мощная волна в шторм накатывает на берег, вырывая деревья с корнем и смывая в море неосторожных. Под знамёнами Рёнгра дерутся моадхагры со всего Шабшархарета, мои соплеменники из всех частей Куйотавённа, и ещё сансихоры из обоих племенных союзов. Орн Нох-Гур, как мне рассказывали, положил конец их вражде. Да только вот из-за сансихоров я и очутился здесь, вдали от наших войск.
  -- Как же это возможно?
   И тут Мадхулурён поведал Тогуду, что произошло с ним , начиная с той ночи, как он повстречал на лесной дороге Махтамаруша и его товарищей.
  -- Что ж, - сказал Изгой. - Месть не является поступком, порочащим имя воина. Я надеюсь, что тебя всё же примут обратно в ряды воинства Ниспровергателей, и я этому буду всячески способствовать.
  -- Как способствовать? Блуждая среди болот?
  -- Не будь насмешлив понапрасну. Ведь вскоре народ Изгоев намерен вступить в войско из Северных Земель.
  -- Вступить в рёнгр?
  -- Да. Он станет Рёнгром Чётырёх Народов. Я знал, что мы однажды сольёмся с силами, которые придут вершить Родоистребление Падших, уртов, обратившихся из расы охотников в низшую расу.
   Они долго ещё пробирались через топи, заваленные мёртвыми древесными стволами. И сколько Мадхулурён ни пытался внушить себе, что это всего лишь заколдованные урты, получившие вполне по заслугам, ему всё равно было жаль эти деревья. Что ж, так устроены, пожалуй, все зулехи.
   Было второе деление ночи, когда вдали, вынырнув из тумана, возникли очертания каких-то построек. Когда они подошли ближе, Мадхулурён увидел, что собой представляло поселение Изгоев.
   На вбитых в болотистую почву коротких мощных сваях сверху был сооружён настил из брёвен, обшитый досками, а по периметру ограждённый парапетом. Настил этот по своей площади был настолько велик, что на нём умещалось отнюдь не малочисленное поселение: здесь повсюду скучились, одна рядом с другой, небольшие деревянные хижины Изгоев. Обитатели этого болотного гнезда, существа, судя по всему, весьма чуткие, высунулись из своих окон, собрались у парапета и с интересом взирали на своего собрата Тогуда, а ещё более - на его спутника.
   Оба они, окружённые толпой любопытных поднявшись наверх по верёвочной лестнице, двинулись по скрипучему деревянному настилу, минуя беспорядочно лепившиеся вплотную друг к другу хижины, прямиком в самый центр селения, где было сделано подобие площади: участок свободного пространства, площадью около пятидесяти квадратных рил, в центре которого располагался алтарь и деревянный идол, изображавший некое божество. Впрочем, Мадхулурён догадался, кто именно предстал перед ним в образе деревянного истукана. Тот, о ком говорил Тогуд. Отвергнутый некогда уртами покровитель, Немрорд.
  -- Народ Отрёкшихся! - воззвал к толпе Тогуд, стоя возле идола. - Народ Изгоев! Все вы, воплощающие утраченную расовую чистоту! Мы долго ждали, когда сбудется пророчество древних. И вот - ожидание наше окончено. Грозные вести приходят с Севера: воинство Ниспровергателей движется вперёд, перемалывая Падших в кровавое крошево. А потому, и мы не можем более сидеть посреди этих болот в праздности. Ритуалы сменятся битвами! Мы присоединимся к воинству Трёх Народов. А чтобы слова мои никто не подвергал сомнению, я привёл сюда воина, встреченного мной на болотах. Он поведёт нас навстречу своим соплеменникам.
   По толпе пронёсся шум: изгои обсуждали сказанное Тогудом, а также обменивались мнениями насчёт пришельца. Не прошло много времени, как было принято решение покинуть убежище на болотах и отправиться в сторону, где располагались основные силы армии Нох-Гура. Однако вдруг дело приняло неожиданный оборот: на небе возник крылатый силуэт, который, приблизившись к селению, стал снижаться, а вскоре приземлился подле Тогуда и Мадхулурёна, обернувшись собратом первого:
  -- Не удивляйся, - пояснил Крадущийся зулеху. - Все мы здесь умеем летать. Немрорд даровал нам многие магические способности за нашу верность старому культу. Это Лерлуг, наш разведчик. Периодически кто-то из нас облетает болота, проверяя, нет ли врага...
  -- И как раз сейчас, старый Тогуд, он появился здесь, - прервал его новоприбывший. - Я видел к востоку отсюда большой отряд ногедов, они планируют пройти в обход топей, обогнув их с севера, а затем ударить по лагерю Ниспровергателей на западе.
  -- Подлые выродки, - Тогуд проскрипел зубами. - Народ Отрёкшихся! Наш долг теперь предупредить воинство северных орд о готовящемся нападении. Вперёд! Мы должны добраться до них первыми!
  -- Это как? - спросил Мадхулурён.- Мы должны опередить их самое меньшее на пять ночных делений, иначе Нох-Гур не успеет подготовиться к обороне! Мы же добрых три деления потратим на дорогу через топи.
  -- Если пойдём пешком, - возразил Тогуд. - Ну, а мы доберёмся по воздуху.
  -- По воздуху? - удивился Мадхулурён. - Ну, положим, вы-то летать умеете, а вот я такими штуками похвастаться не могу.
  -- Не беспокойся, - заверил Тогуд зулеха. - Мы найдём способ, который позволит тебе следовать за нами. Эй, принесите рамарги.
   Кто-то из Изгоев сбегал и принёс рамарги - чёрные лакированные крылья, вырезанные из дерева. Их закрепили у Мадхулурёна на руках на запястьях и выше локтя.
  -- Ну, - усмехнулся он со свойственной зулехам язвительностью, - и что же, эти две деревяшки поднимут меня?
   "Деревяшки", словно оскорблённые подобными словами Рёрр-Скодёнга, неожиданно дёрнулись и потянули зулеха вверх, дёргаясь так, словно намеренно хотели оторвать ему руки. Правда, у Мадхулурёна хватило ловкости, чтобы овладеть рамаргами и занять в воздухе стабильное положение.
   Вслед за ним вверх, обратившись в крылатые тени со сверкающими жёлтыми глазами, взмыли изгои. Эта странная стая взяла курс на запад и, ухватившись крыльями за незримые нити ночного ветра, полетела так быстро, что зулеху стоило немалых усилий не отстать от своих спутников.
   Посреди затянутой ночным туманом заболоченной равнины и бездонных звёздных небес, мчались Отрёкшиеся, вершить судьбу уртских земель, стремясь запечатлеть свидетельство о себе в памяти Вечности.
  
   Пока происходили все вышеописанные выше события, армия орна Нох-Гура, окружившая Авуот, выкуривала уртского йенара из его твердыни, как матлаха из землянки. Наконец - а было это аккурат за сутки до того, как Мадхулурёна унёс соди, избавив зулеха от конвоиров - йенар, решив ответить действием на очередное донесение из-под Феарда, направил основные силы, стоявшие в Авуоте, на север. Пока толпа меченосцев, всадников верхом на джирайхах, омгайщиков, лучников, метателей куруйданов, двигалась по дороге к Феарду, десятки глаз разведчиков - а каранхи, будучи охотниками, превосходные разведчики - следили за уходившими из цитадели воинами врага. Узнав об уходе большей части гарнизона, Нох-Гур зловеще улыбнулся, предвкушая расправу над уртами, после чего отдал распоряжение с приходом луны во второе деление атаковать всем войскам. И вот, несметное сонмище охотников, до того в течение двух недель скрывавшихся по окрестным лесам (сансихорам, менее всего привычным к выжиданию в засаде, было сложнее, чем всем остальным), неслышно крались весь день под лесным пологом, чтобы к закату собраться в мощный кулак и нанести сокрушительный удар.
   Когда Луна поднялась к вершине небесного купола на два деления, над лесами, плотным кольцом окружавшими Авуот, прозвучал рёв шинварра, которому ответил боевой клич.
   Как ногой выбивают ветхую дверь, так живой поток каранхов сокрушил царившее здесь до этого момента спокойствие. И вновь ахаумы побежали по каменным стенам, вновь камни этих стен накалились, так ожесточённа была борьба, шедшая на крепостных валах, вновь они пропитались кровью, ещё клокотавшей и горячей.
   Когда от цитадели Авуот остались одни руины, заваленные трупами, когда окончилась битва - и она же охота - настало время для пира. Вскрыв оставшиеся в запасе бочки с тёндйром и развесив трупы по разделочным столбам, воины обоего пола всех народов, всех мастей, пили сок видений, распевали боевые песни на разных языках, расчленяли трупы врагов, отъедаясь после долгого воздержания (от битвы до битвы с пищей тут было туго) и совокуплялись, кто наедине, а кто и публично. Правда, это как раз рёнгрорн не одобрял. Во-первых, самок в армии было немного, лишь самые отчаянные и упрямые последовали за своими соплеменниками-самцами, большинство их осталось охранять земли своих народов. Оттого из-за немногочисленности сансихорок, моадхагрен и лау, частыми были драки между воинами. А во-вторых, из беременных самок - воительницы плохие.
   Пир шёл весь день после битвы и продолжался следующей ночью. Армия стояла лагерем в нескольких десятках чохах от Авуота, почти возле самого озера Изгоев.
   В третьем делении ночи Нох-Гур вышел из шатра. Он пировал со своими воинами в течение минувшего дня, однако на закате у него появилось странное предчувствие, говорившее, что следует быть настороже. Оттого-то Нох-Гур решил покинуть пиршество, ибо при полном желудке охотник часто менее бдителен и осторожен. Теперь рёнгрорн подумал, что стоит принудить к подобной мере и своё войско, тем более что обильная пища после долгого голодания вредна.
   Долина, простиравшаяся к северу от большого озера, была наводнена толпами пирующих. Рёнгрорн долго всматривался во мглу, отыскивая взглядом шатёр орна Шодруд-Хаола, бывшего правой рукой Нох-Гура. Затем предводитель Рёнгра окликнул своего помощника - зуэла Векс-Атамра. Тот был всё время рядом с Нох-Гуром: слагатель скёрров намеревался сложить песнь о рёнгрорне, а помимо этого, выполнял разные мелкие его поручения.
  -- Найди Шодруд-Хаола, - распорядился Нох-Гур.- Скажи, пусть следит за тем, чтоб его головорезы больше не вкушали уртских костей, иначе они будут чересчур вялыми, а у меня предчувствие, что скоро нам предстоит новая схватка. Да и пускай отыщет Атареска и Стёврёна: им тоже следует попридержать своих рубак. Никто в войске не должен объедаться до переполнения желудка!
  -- Будет сделано, орн,- кивнул Векс-Атамр и отправился разыскивать Шодруд-Хаола.
   "Сейчас ко мне придёт толпа недовольных, - подумал Нох-Гур, - может, и несправедливо лишать охотников права прикасаться к добыче, но сдаётся мне, что скоро мы будем обладать ещё большим. Если же не воздержаться сейчас- кто знает, чем это может нам грозить".
   Ожидания ренгрорна полностью подтвердились. В том плане, что вскоре к нему заявились разномастная толпа рубак, заявившая о своём недовольстве.
  -- Мы не понимаем тебя, вождь, - заявил один из них, коренастый моадхагр с перебитым носом. - По обычаю, воины, одержавшие победу, вправе насытиться останками своих врагов. Ты же лишаешь нас этого. Мы недостаточно храбро сражались в минувшей битве?
  -- Вы дрались как одержимые бесконечной жестокостью, и я горд, что у меня такие воины, - ответил Нох-Гур, бросив гневный взгляд на изуродованного моадхагра. - Но вы достаточно вкусили останков Безносых, чтобы жаловаться на голод. Если же вы насытитесь сверх меры, вы потеряете и вашу злость, и чуткость, и осторожность. Я же чувствую, что скоро нам предстоит ещё раз сойтись с врагом. Оттого надо быть настороже.
  -- Сойтись с врагом ещё раз? - донёсся из толпы чей-то возглас. - Разве, орн, когда мы разорили это уртское гнездо, ты не сказал, что более никто не стоит у нас на нашем пути?
  -- Я говорил это, - кивнул Нох-Гур.- Мы действительно сокрушили самую главную твердыню уртов в здешних краях, однако не пал ещё от нашей руки последний из Безносых. И мы вправе ожидать от них любого подлого удара.
  -- Тогда скажи нам, орн, - потребовал воин с перебитым носом. - Откуда же ты чуешь угрозу? Откуда ждать нам врага?
   Вот на этот вопрос Нох-Гур ответить не мог. Он хорошо чувствовал самим нутром угрозу, но вот откуда ждать беды? Этого он сказать не мог.
   Ситуация становилась напряжённой, и неизвестно, чем бы всё кончилось, если бы в это время в ночных небесах не появился сонм зловещих теней. Воины разом схватились за оружие. Нох-Гур - а он стоял спиной к подлетавшим теням - сперва подумал, будто оружие направлено на него, однако заметив, что взгляды собравшихся устремлены ему за спину, тоже обернулся и хищно оскалился.
   Тени, пролетев до края болот, начали снижаться, а затем, приземлившись возле холма, на котором стоял Нох-Гур и толпились его воины, обернулись странными существами в чёрных одеяниях. Чуть позже других приземлился один из летунов, в движениях которого была заметна некая неуклюжесть, и который разительно отличался от своих спутников.
  -- Урты! - пронеслось по толпе. - Урты решили ударить с тыла!
  -- Но нас так просто не возьмёшь! Йлль тарпастаг! К оружию, хёны! Кан Раннху!
  -- Канрёх! Эх, непросты эти безносые!
   Однако необычный облик уртов - а это были не кто иные, как Изгои - несколько смутил каранхов, отсрочив столкновение.
  -- Яркой луны и кровавой охоты, орн, - приветствовал один из странных гостей Нох-Гура. - Яркой луны и кровавой охоты, Ниспровергатели! Мы пришли как союзники, дабы нам объединить усилия против нашего общего врага - Падших.
   Каранхи стояли с озадаченным видом, и было заметно, что они ничего не понимают. Беспорядок в их умах усугубился, когда среди сонма клыкастых бестий, выглядевших как образчик архаичной породы уртов - охотников, исчезнувших в этих краях после отречения Безносых от Немрорда, воины Нох-Гура разглядели зулеха.
  -- Йлль тарпастаг! - воскликнул кто-то из зулехов. - Зулахур вьёну варой! Убарь?
   Мадхулурён, освободившись не без труда от деревянных рамаргов, вышел вперёд.
  -- Я Мадхулурён Рёрр-Скодёнг,- заговорил он. - Я был до недавнего времени рабом безносых. Затем я попал в Феардскую армию. - Тут он вкратце поведал историю, происшедшую с Махтамарушем и о последствиях этого инцидента. - Там, на болотах я встретил этих охотников. Народ Изгоев - бывшие урты, те, кто отвергли несущее тлен милосердие к слабым, и сохранили охотничью честь. Они жаждут присоединиться к нам и сражаться в наших рядах. Их клыки, когти, сталь их клинков, сила их тёмной магии - все будет на нашей стороне, если мы примем их.
  -- Не нравятся мне эти... хм, "изгои", - проговорил недовольно один из сансихоров.- Сдаётся мне, урт- всегда урт, пусть даже он с клыками и живёт на болоте!
  -- Дай нам возможность проявить себя в битве, вождь, - воскликнул Тогуд, обращаясь к Нох-Гуру.- И тогда твои охотники ощутят, сколь мало общего между нами и Падшими! Скоро у всех нас будет возможность поохотиться и необходимость биться.
  -- О чём ты, тёмная душа? - насторожился Нох-Гур: кажется, его предчувствие грядущей битвы было не случайным.
  -- Сюда движется войско ногедов,- сказал Тогуд. - К рассвету они обогнут озеро с севера, а потом зажмут вас между озером и рекой Нетванц.
   Нох-Гур расхохотался:
  -- Они сами угодят в ловушку! Мы заставим их пожалеть об их собственном существовании! Что ж, я оценил вашу помощь, народ, именующийся Изгоями. Пожалуй, нам и впрямь лучше будет объединить усилия.
   Затем Нох-Гур заявил, что ему нужны добровольцы для выполнения одного рискованного дела. Таковые были очень скоро найдены, и рёнгрорн решил изложить остальным суть своего плана.
  -- Мы оставим отряд добровольцев здесь, на равнине, окружённой лесами. Пускай враг, обнаружив этот отряд, соблазнится его малочисленностью и нападёт. В это время наши основные силы спрячутся в окрестных лесах, а когда противник окажется полностью на этой равнине, мы окружим его.
  -- А я и мой отряд, - прибавил Тогуд,- встретим Падших на подходах к месту сражения, дабы они добрались до него уже не такими уверенными в себе.
   Тут Изгой и рёнгрорн - оба громко засмеялись.
  
   Харратар Памадефн тревожно оглядывался по сторонам. На то были основания: затянутые туманами болота, раскинувшиеся к западу от озера, никогда не вызывали у уртов радостных чувств. Сколько раз снаряжали они войска, возглавляемые самыми доблестными и бесстрашными полководцами уртской державы, в самое сердце этих болот, дабы искоренить ту заразу, что завелась там: отступников Сводольг, умалишённых кровожадных убийц, поклонявшихся мерзкому древнему Немрорду! И каждый раз отважные герои, отправлявшиеся в эти гиблые топи, не возвращались обратно, и тот, кому удавалось выбраться из смрадной утробы болота, сходил с ума.
   Сперва они ехали по широкой дороге, и густой лес был отделён от озера полосой в пятьдесят рил, однако затем деревья подступили почти вплотную к краю берега, и дорога перешла в узкую тропу, из-под которой торчали корявые корни. Там же, где заканчивалась узкая полоска твёрдой земли, шла зыбкая заболоченная низменность, переходившая в илистое мелководье. Ногеды, зажатые между лесом и мшистой топью, осторожно двигались вперёд.
   Над озером висела луна, по которой можно было определить, что скоро пятое деление, бросая зловещие блики на воду, на стволы деревьев, предательски поблёскивая, отражаясь в металлических шлемах и доспехах.
   К Памадефну подъехал пред-харратар Маволн.
  -- Предводитель, - сказал он тревожно. - Скоро мы обогнём озеро, и придётся идти в южном направлении по краю болота. - Не лучше ли будет нам выбрать тропу, которая пролегает западнее от топей, через лес? Она длиннее, и путь по ней будет дольше, но лучше потерять полтора деления, чем рисковать, приближаясь к топи.
  -- В лесу каранхи скорее устроят нам засаду, - ответил харратар. - А рядом с болотом наш враг - это лишь наш страх.
  -- Не соглашусь, - возразил Маволн. - Среди этих трясин скрывается нечто опасное, быть может, столь же опасное, сколь и каранхи.
  -- Уж не об Изгоях ли ты держишь речь? - Памадефн пытался делать вид, что ничуть не встревожен приближением гиблой местности. - Будь спокоен, Маволн, я жил когда-то по соседству с одним сумасшедшим, который намеревался податься в Изгои. Он вечно рассуждал о древности, об Охотничьей эпохе, о вырождении нашей расы, о каранхах, которые придут с севера... Много ли на свете безумцев! Не стоит бояться каждого.
   Тропа повернула на юг, и озеро сменилось болотом, в котором изредка зловеще вспыхивали болотные огни.
   - Видишь ли, достойный Маволн, - говорил Памадефн.- Эти Изгои - не более, чем безумцы, в силу каких-то душевных изъянов не сумевшие занять достойное место в обществе. Оттого они отвергают всё то, что ценят и уважают все приличные урты. Их природная замкнутость и озлобленность толкают Изгоев на безрассудные поступки. Я читал труд Веффаза Сод-Гаумартоу об этих безумцах...
   Тут откуда-то сзади раздался пронзительный крик, сильный порыв ветра промчался за спиной у харратара, скользнув по его затылку, а затем началась какая-то суета. Повернув джирайха, Памадефн устремился туда, где уже толпились встревоженные ногеды.
  -- Что случилось? - крикнул он. - Все целы?
  -- Увы, нет, - отвечал ему один из всадников, - только что из леса вылетела огромная чёрная тень, схватила одного из наших, утащила в болото и разорвала на куски. Вот всё, что от него осталось.
   Памадефн посмотрел туда, куда указывал ему ногед: в стороне от дороги, на мокром зелёном мху, в котором уже копошились мелкие твари, что пожирают трупы, лежала какая-то окровавленная масса, в которой с трудом угадывалось изуродованное тело урта.
  -- Какой же силой должно обладать то, что разорвало этого несчастного! - воскликнул харратар и поймал себя на мысли, что боится оказаться таким же изорванным в клочья куском мяса.
   Впрочем, он беспокоился напрасно: Тогуд Крадущийся- а это он со своими Изгоями устроил уртам засаду, и это его охотник убил ногеда - распорядился не трогать высшие уртские чины, дабы войско, испугавшись потери предводителя, не начало бы менять свой маршрут и планы, потому что иначе пришлось бы пересматривать свой замысел и каранхам.
   Впрочем, харратар был на редкость твердолоб, и гибель одного из воинов не заставила его изменить своему намерению пройти вдоль болот короткой дорогой.
   Зря.
  -- Путь до Авуота займёт около шести лунных делений, - говорил он. - К тому моменту ночь окончится, и мы сойдёмся с каранхами уже в свете дня, в не самое любимое для них время. Осада Авуота будет снята, и мы, объединившись с гарнизоном крепости, погоним врага с наших земель!
   Он даже ещё не знал, что Авуот взят, и напрасно харратар рассчитывал добраться до каранхов за шесть часов.
   Не успела колонна ногедов продвинуться и на чох, как из леса, который всё ещё тянулся рядом с дорогой, вылетела полупрозрачная тень. На сей раз, Памадефн видел её сам, и в глубине души ужаснулся, глядя как нечто чёрное и бесформенное, стащило с седла одного из ногедов, уволокло его в болото, откуда вскоре раздалось отвратительное хлюпанье и чавканье. Затем, тень унеслась обратно в лес, швырнув к ногам джирайха Памадефна окровавленный труп.
  -- Иадэ! - одёрнул джирайха харратар, когда животное уже потянулось к мертвечине. - Что за мерзость?
   У ногеда было выедено лицо и перегрызена глотка.
  -- Колонна, стой! - отдал команду харратар, хотя и так все остановились, тревожно вслушиваясь в гулкую тишину ночи и вглядываясь в темноту между деревьев. - Враг нанёс удар. Время нанести ответный!
   Из леса, из самой его глубины раздался гулкий хохот, затем в чаще сверкнули два хитро сощуренных глаза.
  -- Так приди и убей нас, если сможешь, харратар! - гаркнуло что-то во тьме, и эхо расползлось вокруг, всколыхнув хвойные кроны лесных великанов.
  -- Вперёд! - Памадефн, не зная, как вести себя с неведомым противником, не нашёл ничего лучше, как выхватить меч и повернуть джирайха в чащу. - Прочешем лес и выкурим подлецов!
   Повинуясь приказу, ногеды последовали за своим предводителем.
   Никто из них не знал, сколько заняло времени прочёсывание леса. Они долго блуждали среди деревьев, разыскивая неизвестно кого, а в результате - натыкаясь на трупы своих же товарищей, убитых самыми оригинальными и страшными способами. Наконец, отчаявшись настичь и покарать невидимого и страшного врага, Памадефн велел трубить отход. Ногеды, чьи ряды сильно поубавились - много их осталось лежать в лесу - вернулись на тропу, а в спину им бил злой смех из глубины леса. Злой сардонический смех.
   Между тем, над горизонтом висело солнце.
  -- Не может быть, - прошептал озадаченный Памадефн.- Мы не могли провести в лесу шесть ночных делений, это слишком долго!
   Из леса вновь раздался злорадный сардонический смех, а эхо повторило, только почему-то с вопросительной интонацией:
  -- Слишком долго? Долго? Долго?
   Ногеды быстрым темпом двинулись по дороге дальше, и Памадефн вынужден был расписаться в собственной неспособности организовать оборону от неведомых врагов. И вот ещё что было странно: утреннее, как полагали урты, солнце, вместо того, чтобы ползти к центру небесного купола, опускалось к горизонту. Да и находилось оно явно не в той части небосклона.
  -- О Вещающие Через Оракул! - воскликнул Памадефн, чувствуя, что медленно сходит с ума. - Да ведь это не утро! Уже вечер в небесах!
   Выходило, что целых шестнадцать небесных делений урты блуждали по лесу, а вышли из него только к закату следующего дня, да притом шестнадцать делений пролетели как одно! Иначе как вражескими происками объяснить это было нельзя.
   Нападения из леса вскоре прекратились, что, впрочем, не заставило Памадефна насторожиться. Ничуть. Напротив, его удивление и недоумение сменилось бешеной злобой, он забыл всякую осторожность, и разум его занимало лишь одно: найти врага и искрошить его в мелкие куски.
   Вот тут-то из-за ближайшего перелеска и показалась толпа наездников-сансихоров. Заметив колонну ногедов, каранхи остановились и приняли строить врагам рожи. Тут уж Памадефн и вовсе потерял разум от злости.
  -- Вперёд! - рявкнул он. - Никто из них не останется в живых!
   Но так ли тому суждено было сбыться?
   Пришпорив джирайхов, закованные в тяжёлую броню ногеды пустились в погоню за косматыми степняками. Однако, не зря степные сансихорские джирайхи считались самыми быстрыми с давних пор. И они доказали это и на сей раз. Как ни пытались урты настичь наглых супостатов, но сократить дистанцию не удавалось. Правда, и уйти от погони у сансихоров не выходило. А может, и не входило в их планы.
   Вскоре, погоня завела ногедов в долину, на востоке подступавшую к реке Нетванц, на севере - граничившую с топями. С юга долину ограничивал густой лес, за которым через два-три чоха уже начинались Нетванцские чащобы.
   Отряд сансихоров разделился на несколько групп, которые поскакали в разные стороны. А следом за ними бросились и ногеды, также поделившись на группы. Теперь уже не приходилось говорить ни о строе, ни об организации.
   Памадефн, пытаясь отдавать команды, которые никто не слушал, окончательно утратил контроль над ситуацией и над всадниками.
   Ну, а дальше произошло то, чего и следовало ожидать. Сансихоры, добравшись до леса, стоявшего на берегах Нетванца, возле болот и на юге, исчезли, а преследовавшие их кучки ногедов застыли, не смея ступить под полог деревьев.
   Над долиной на несколько мгновений повисла гнетущая тишина, а затем, где-то за спиной у уртов раздался пронзительный вой шинварра. Памадефн резко обернулся, а вместе с ним и остальные: освещённый висевшей на востоке луной, на краю долины, в той стороне, откуда совсем недавно в неё вломились ногеды, на чёрном джирайхе восседал огромный моадхагр в чёрных доспехах и чёрном плаще и трубил в шинварр со всей силой, что была заключена в его богатырской груди.
   "Сигнал к атаке, сейчас начнётся", успел подумать Памадефн, прежде, чем из окрестных лесов донёсся ужасающий шум. Вой, рёв, вопли и рык тысяч голосов всколыхнули ночной воздух, а затем из тьмы леса появилось несметное число каранхов.
  -- Отходить к центру долины! - крикнул харратар, а бывший рядом Маволн протрубил в шинварр соответствовавший сигнал. - Всем собраться вместе!
   Но каранхи уже окружили расползшихся по долине уртов. Те метались в растерянности, пытаясь не угодить в кольцо, но десятки виселичных петель уже начали затягиваться...
   Нох-Гур, взойдя на холм, высившийся на берегу Нетванца, взирал на то, как бьются его воины. Рядом стояли Шодруд-Хаол, Векс-Атамр, в уме уже набрасывавший скёрр о кипевшей внизу битве, Атареск, Стёврён и Тогуд.
  -- Так, значит, вы заставили их шестнадцать небесных делений блуждать по лесу, да так, что они не заметили, как пролетело время? - спросил Нох-Гур Тогуда.
  -- Да, орн, - кивнул старейший Изгой. - Всё то, о чём я поведал тебе- немногое из наших магических приёмов.
  -- Если ваша ворожба может так много, почему вы до сих пор не разделались с ненавистными вам уртами?
  -- Для того, чтоб вертелось водяное колесо, нужно, чтоб бежала вода. А для магии нужна сила, из которой она проистекает. До вашего прихода этой силы не было у нас. Она исходит ... от тебя орн.
  -- От меня? Что же это за сила?
  -- Я чувствую, ты связан с Немрордом. Ты - часть его замысла, как и все мы. Мы поможем ему отомстить за нанесённое ему оскорбление.
   Слова старого Изгоя поразили и озадачили Нох-Гура. Он не знал, что ответить.
   Мадхулурён участвовал в охоте на ногедов наравне со всеми. Хоймора себе раздобыть он не смог, зато вооружился сансихорской агзой с шипом на конце. Ей очень удобно было перерубать ноги вражеским джирайхам и поражать самих всадников. На груди у Мадхулурёна теперь было сделано три татуировки, которые набил ему соотечественник - четырёхсотвосьмилетний житель Срединного Куйотавённа Молгрён. Одна татуировка - знак Куйорагла, чтобы не тяжело было сражаться вдали от родных лесов. Вторая - знак Раннху для удачи на войне. Третья - знак Туммугёна, на случай, если Перегрызи Кнут однажды не доживёт до конца сечи, дабы слуги озёрного бога смогли найти его и отнести его душу к священному зулешскому озеру мёртвых, Ниппху. И уж, конечно, Перегрызи Кнут не пошёл в бой с ясной головой. Возле болота его соотечественники насобирали грибов и на скорую руку сготовили хороший крепкий боевой тёндйр. Мадхулурён не преминул приложиться к вожделенной бочке, и теперь ему казалось, что он - одно сплошное танцующее лезвие, выделывающее сумасшедшее па и вопящее во всю глотку:
  -- Кан Раннху!!
   Большая грозная зубастая пасть щёлкнула рядом с ухом Мадхулурёна, но зулех-лезвие прыгнул, перекувырнувшись через себя, уходя от удара, а затем вскочил на круп атаковавшего его джирайха и вцепился в глотку урту-всаднику. Тот захрипел, задёргался, так что Мадхулурёну стоило немалых усилий удержаться у него на загривке, а потом обмяк и начал вываливаться из седла. Перегрызи Кнут спрыгнул с джирайха, чтобы добить врага.
   Когда он вырезал у урта печень, на землю вокруг него упала большая тень. Мадхулурён обернулся: над ним стоял израненный ногед с поломанным мечом в руке.
  -- Вот тебе за гибель товарища! - воскликнул он, занося меч над зулехом.
   За миг до того, как он успел опустить оружие, в пах ему вдруг впился хоймор, и громила рухнул на землю. За спиной у него, с обагрённым кровью хоймором в руке, стоял Молгрён.
  -- Ты увлёкся, приморянин, - заметил он с укоризной. - Следи лучше за тем, что вокруг тебя...
   Тут вдруг мимо промчался преследуемый двумя сансихорами ногед и метнул дротик прямо в бок Молгрёну. Тот повалился на землю.
  -- А сам-то! - пожурил товарища Мадхулурён. - Не уследил за врагом-то!
  -- Ладно, - прохрипел Молгрён, отплёвываясь кровью и понимая, что для него битва кончена, также как и вся эта война. - Всё равно, мы их почти добили. Безносых немного осталось, зато вот не доведётся мне попить тёндйра после того, как кончится битва. Ты, хён, смотри, всё-таки, чтобы тебя так не накололи на острие. А покамест - оттащи-ка меня вон к тем соснам да вырежи мне на груди знак Туммугёна.
   Так Перегрызи Кнут и поступил. Пока он добрался до соснового перелеска, Молгрён уже заснул долгим сном. Обломком дротика, попавшего в зулеха, Перегрызи Кнут начертил соотечественнику на груди мугёнхрёттиль - метку покойников, дабы слуги Туммугёна могли забрать Молгрёна в Ниппху, где он превратится в большого хищного олта и будет ещё долгие годы жить в прохладной глубине, пока не умрёт ещё раз, чтобы стать уже новым зулехом.
  
   Звон оружия был слышен по всей долине до самой полуночи. Ногеды сбились в кучу - иначе эту дезорганизованную толпу обречённых уртов было не назвать - в центре долины, и теперь пытались изображать героический и драматичный конец, отбиваясь от полчищ каранхов.
   В воздухе свистели куруйданы, дротики, стрелы, длинные агзы рубили ноги джирайхам и стаскивали всадников со спин животных. А когда под ударом длинного хичира пал харратар Памадефн, толпа каранхов расступилась, и к трупу предводителя ногедов подъехал, сверкая жёлтыми глазом, некогда отобранным у чащобного демона Тёрппенхадра, верховный рёнгрорн. В правой руке он держал свой грозный хичир, а в левой - длинный шест, на котором болтались высохшие головы уртских военачальников.
  -- Сказать по правде, - произнёс он, поднимая за волосы голову Памадефна и примериваясь для удара хичиром по хребту- он оказался слишком слаб и слишком глуп, так что мне даже противно присоединять его пустую голову к числу своих трофеев. Но...- лезвие хичира упало вниз, и кольчуга Нох-Гура оказалась забрызгана кровью уртского военачальника, - следует соблюдать наши традиции. Эй, мои славные охотники! А ведь не мешало бы нам теперь потешиться всласть после такой-то победы! Расставьте-ка разделочные столбы! Время для нашего торжества настало!
   Воины направились к месту, чтобы нарубить деревьев для разделочных столбов, но затем, поняв что и на сей раз в лесу не хватит деревьев на всех убитых врагов, без лишних церемоний набросились на лежавшие вокруг трупы.
   Наевшись досыта, Мадхулурён, походкой сытого и довольного зулеха, заковылял к поросшим лесом холмам на юге. Когда он поднялся на вершину одного из них, а потом взобрался на длинную толстую ветвь, ему открылся вид на всё поле битвы.
   Никогда ещё Перегрызи Кнут не видел такого грандиозного побоища. Вся долина была завалена телами уртов и каранхов, лунный свет отражался от обломков оружия, блестевшего среди вытоптанных пыльных пустошей. "Пройдёт время, и об этой битве сложат не один Тивитар", - подумал Мадхулурён.
   Он был прав. Битва с ногедами впоследствии была окрещена Нетванцской, и зулешские квеппары, равно как и моадхагрские зуэлы, и сансихорские ортахи, сложили славные песни об этой победе, и первой из них стало, пожалуй, творение Векс-Атамра, первые строки которого родились в его голове уже в ту ночь.
   Славную западню
   Рёнгрорн Нох-Гур устроил
   Двадцати тысячам Безносых
   Силы их рассеяв
   Средь роковой долины
   И окрасился Нетванц
   В красный цвет
   Строчки эти одним из первых и услышал Мадхулурён, сидя на суку. Пока он любовался делом рук союзного воинства, на холм поднялись Нох-Гур Векс-Атамр и Тогуд Крадущийся. Зуэл как раз читал спутникам строчки из нарождавшегося скёрра. Нох-Гур подошёл к тому месту, где пологий южный склон холма переходил в крутой северный. Взгляд его скользил по залитой лунным светом долине, над которой уже кружили чёрные олубу. Видно было, что рёнгрорн над чем-то задумался.
  -- Расскажи мне, тёмный охотник Тогуд,- обратился он к Изгою, - что ты знаешь о Немрорде?
  -- О, - протянул многозначительно Тогуд Крадущийся. - Я многое знаю о нашем древнем покровителе. Я знаю, были прежде времена, когда безносые были расой охотников и нещадно убивали тех, кого ныне укрывают, объявляют равными себе подданными империи, имеющими право на жизнь, - презрительная усмешка пробежала по его лицу, - Ну да, ныне те, кто поклоняется Девяти выродкам, пали до уровня этой мелюзги, Трепешуших, и вполне могут объявлять их равными себе!
   Ты хочешь, чтобы я поведал тебе всё о Немрорде, вождь? Что ж, слушай. Тебе, верно, известно из древних легенд твоего народа, что после сотворения мира Великий Ихлэс поставил созданных им младших, земных богов следить за смертными и заботиться об их благе. Он хотел, чтобы расы Охотников всегда оставались дикими и свирепыми, как бессловесные твари, и не стремились изменить то, что есть вокруг них. Ихлэс считал, что если хотя бы одна из рас преуспеет в науке и культуре, она затем возгордится этим, решит, что вправе всё переделать по своему нраву, и, значит, поведёт мир к гибели. Да, он был прав, стоит взглянуть на нынешних Падших, и понимаешь это.
   При Немрорде урты были такими же, как и зулехи, и моадхагры, и сансихоры, и ахаумы, и жорроты, и все охотничьи племена в этом мире. Однако рождённые земными богами отпрыски пожелали кое-как изменить порядок, заведённый Ихлэсом. Они всё хотели создать расу, которая будет лишена злобы, жестокости, не будет никогда убивать и вообще вершить насилие, желать чужой плоти и крови. Те существа, которые появились на свет благодаря их усилиям, и впрямь имеют все эти качества. Это, орн, Трепещущие, которых мы убиваем ради еды, и которые позволяют с собой сделать это с такой безропотностью, которой мы не вправе ожидать ни от одной дикой твари, даже самой тщедушной.
   Нет, на создании Трепещущих младшие боги не остановились. Им и самим не понравились те ничтожества, которых они породили. И вот они решили поступить по-иному: изменить одну из рас Охотников. Девять Младших поставили оракул близ Уртарра, в насмешку над бывшим там храмом Немрорда. Они воззвали к уртам. Они посулили им небывалое величие и процветание, если их раса начнёт поклоняться не Немрорду, а Девяти Вещающим Через Оракул. Урты поддались соблазну и отвергли прежнего покровителя. Но всё это время, пребывая к мрачной запредельной бездной он готовился к возмездию. Да и среди уртов нашлись те, кто отказался поклоняться Девяти Ублюдкам. Среди них был и я. Мы собрались и двинулись прочь, в эти гиблые болота, где прожили и по сию пору. К нам и потом, позже, приходили непокорные, отвергавшие Девятерых. И властелин Немрорд возвращал им облик древних охотников.
   Девять Выродков заставили уртов сильно измениться. Они перестали охотиться на слабые расы Трепещущих, объявив это "жестокостью и несправедливостью". Так было покончено с охотничьими нравами уртов. Из грозных хищников они превратились в жалкие никчёмные создания. А потом они начали преуспевать в науках, искусстве, ремёслах, создали свою империю и вознамерились весь Великий Континент изменить и переустроить на свой лад.
   Вот итог, рёнгрорн, вот печальный итог: "милосердные", "благостные" и "просветлённые" урты вырождаются и травят всю природу, всё вокруг себя.Ты ничего не чувствуешь в этих лесах, вождь?
  -- Нет, мрачный Тогуд. Они пусты. Совсем пусты и безжизненны, словно какая-то фальшь в них поселилась.
  -- Дух Дикости ушёл из этих земель. Урты опустошили свою землю. Их наука породит вскорости такие горькие плоды, которые отравят весь мир. Весь мир станет таким же убогим и пустым, как земли Империи. Весь наш мир - одно целое, одно живое тело, а урты - больной его член. Что делают иногда с рукой или ногой воина, поражённого отравленным оружием?
  -- Её отрезают, или сам он отгрызает её себе.
  -- Верно. И мы отрежем без сожаления этот заражённый член. Мы истребим всех уртов, и тем самым остановим то гниение, которое уже подточило часть нашего мира. Верь мне, вождь, я странствовал своим разумом меж звёзд, я созерцал иные миры, и многие из них уже безнадёжно поражены этим ядом, там искажены души смертных кругом фальшь, пагубное "милосердие" и "добродетельность", вырождение и гибель. Миры эти погибают, но наш должен жить.
  -- Ты прав, Тогуд, - проговорил Нох-Гур, отводя взгляд от долины. - Имтасо всем уртам! Моё войско не уйдёт из этих земель, пока последний безносый не будет разорван на части! Нэг Имтасо!
  -- Флав рэммат! - воскликнул Мадхулурён, спрыгивая с ветки. - Мудрые вещи говоришь, о мрачный Тогуд!
  

Тивитар о том, как Куйотакроппар вернулась к зулехам.

   После Нетванцской битвы армия Нох-Гура повернула на север для соединения с оставшимся под Феардом воинством Ункуд-Фара. Под Феардом каранхи, тем временем, также добились немалых успехов. Пришедшая к уртам из Авуота подмога нашла только разграбленную долину, оголодавший гарнизон, но не встретила никаких врагов. Латезан Сод-Гулорт пожаловался , что кругом полно каранхов, которые перекрыли все дороги из долины и на то, что защитники Феарда, по сути, оказались в западне. На это харратар, возглавлявший авуотское подкрепление, заявил, что по пути к крепости не встретил никаких каранхов. Тут урты решили прочесать всё вокруг, но в лесу так ничего и не нашли, правда, ряды их сильно поредели: многие угодили в хитроумно расставленные ловушки.
   Эта изнуряющая и тяжёлая для безносых партизанская война (или, как назвали бы это в Куйотавённе, лусгрёд) продолжалась до тех пор, пока армия Нох-Гура не подошла к Феарду. Тут обе армии каранхов объединились и дали остаткам уртских войск - а те сильно уступали противнику в численности - мощное генеральное сражение. И вновь удача оказалась на стороне каранхов: Нох-Гур как всегда умело расставил свои войска, а помогали ему родная тьма ночи и магия Тогуда и его соплеменников из общины Изгоев.
   Разбив уртов под Феардом, и тем самым, покончив со внешней линией уртской обороны в Среднем Йенарстве, Нох-Гур повёл своих неутомимых охотников прямиком через Нетванцский лес, чтобы отыскать в Ногдских горах пещеру железной короны. Он рассказал о своих видениях Тогуду, и тот поведал ему Нох-Гуру историю этого предмета.
  -- Когда-то искусный мастер по имени Мунгонм выковал эту корону. Когда его спросили, что это за вещь, он ответил: "Это корона для вождя, что придёт с далёкого севера. А возложит эту корону себе на голову он в Уртарре, и оракул Девяти он сокрушит". Перепуганные и возмущённые урты решили расправиться с Мунгонмом, однако, прежде чем они его схватили, мастер спрятал свою корону в пещере глубоко под землёй. Кто-то пустил странный слух, будто в той пещере среди скал Мунгонм нашёл некие странные врата, способные переносить смертных в иные миры. Вот потому-то если верить рассказам и преданиям, Мунгонм больше не вышел из-под земли обратно на свет.
   Рёнгрорн твёрдо решил, что после того, как раздобудет корону, он двинется через провинцию Ялон в Уртарр и там возложит себе на голову железную корону, которая станет его величайшим Символом Славы.
   Так или иначе, в середине осени того года армия Рёнгра Четырёх Народов (он был переименован после соединения с Изгоями) вступила под древние своды Нетванцского леса.
   Место это оказалось весьма непохожим на лесистые местности всего Среднего Йенарства. Дикими казались эти леса, и словно какие-то древние духи ещё обитали под сводами могучих деревьев. Лесные великаны здесь были гораздо больше и выше, чем в землях к северу от Нетванцских чащ, так что тамошние деревья показались рядом с ними кустарниками. Да и всякого дикого зверья тут было полным-полно: каранхи часто видели здесь сцены охоты одних тварей на других, было видно, что эти места урты не успели опустошить и опоганить. Только вот, почему?
   Не важно. Главное, зулехам Нетванцские леса пришлись по душе: здесь можно было отдохнуть от сражений (по крайней мере, от сражений с уртами)и при этом неплохо поохотиться на местную живность. А главное - леса здешние были похожи на их родной Куйотавённ. Пусть и не во всём, но похожи. Значит, можно было на какое-то время ощутить себя как будто бы дома.
   Всё это было верно в отношении Мадхулурёна. Он неплохо поохотился в этих местах в те ночи, поблуждал среди вековых деревьев, останавливаясь на небольших полянах и любуясь куполом звёздного неба. А ещё наш зулех отыскал здесь отряд Эгодрёна. Тот уже знал о похождениях своего товарища.
  -- Ты не терял зря времени, - сказал он. - Убив одного воина из рёнгра, ты привёл целую армию взамен, да и безносых грёмгарен искрошил немало. Только вот, драться чем попало тебе, верно, не очень нравится. Надо бы вернуть тебе твой клинок.
   Скоро к Мадхулурёну вернулся и его Страмгёрр.
   Ну а ещё Перегрызи Кнут нашёл себе здесь хорошую самку - у каранхов, во всём любящих правду больше иллюзий, нет ни любовных романов, ни тем более браков и любви в людском понимании этого слова. Они спариваются, с кем хотят и когда хотят. Перегрызи Кнут же хотел спариваться с темпераментной охотницей из селения Зулльбёрр близ Аргёста по имени Нетменгёдэ. Гибкая, точно ивовая ветвь, Нетменгёдэ, столь же искусна была в спаривании, сколь и в охоте. Мадхулурёну случалось опрокидывать и нагибать её по восемь-десять раз за ночь, да и днём она часто не давала ему покоя. Может, они вели бы себя посдержанней, однако рядом всегда был Эгодрён, умевший готовить какое-то такое зелье, от которого у лау не бывает зачатия после спаривания. Так, не боясь обрюхатить свою партнёршу, Мадхулурён пользовал её, сколько хватало сил. Что же до Нетменгёдэ, то у неё сил было ещё больше: она, помимо Мадхулурёна, тешилась и ещё с несколькими зулехами, причём ни одного из них такой порядок не смущал, что, в принципе, вполне обычное дело для зулехов.
  
   Одного зулеха звали Баудрён Спой Тивитар. Он был родом из Траннрёнвённа, что на границе с сансихорскими степями. Прозвище же своё он получил, потому что знал великое множество преданий и магических стихов. Ведомо ему было нечто и о Нетванцских дебрях, и он собрался поведать об этом рёнгрорну Нох-Гуру.
   С очередным восходом луны каранхи, в светлое время суток отдыхавшие средь мягких моховых кочек под пологом хвойного леса, вновь двинулись вперёд. Нох-Гур и Анши-Шьор ехали впереди рядом друг с другом. Чуть позади ехали Атареск, Стёврён, Шодруд-Хаол, Тогуд Крадущийся и Векс-Атамр.
   После того, как войско прошло около пяти чохов, дорога пошла под уклон, а местность вокруг покрылась невысокими буграми, в которых зияли круглые чёрные дыры.
  -- Чьи это норы? Хмм... - настороженно проговорил Нох-Гур, раздувая ноздри и улавливая в воздухе незнакомый, подозрительный запах.
  -- Здесь, под землёй я чувствую что-то странное, - нахмурившись, сказал Тогуд. - Надо быть поосторожнее.
  -- Думаешь, о Крадущийся, урты расставили здесь ловушек? - спросил вождь.
  -- Нет, здесь что-то иное, - ответил Изгой. - Это не связано с уртами. Даже урты этого боятся...
  -- Ты что-нибудь об этом знаешь?
  -- Почти ничего. Ещё во времена моей молодости - а было это очень давно - поговаривали о том, что в местах этих живут какие-то непонятные кровожадные твари, которые никого не хотят пускать в свои владения.
  -- Ну и ну, - только и нашёлся ответить Нох-Гур.- Неужели ничего толком о них не известно?
  -- Известно, вождь, - раздался сзади голос. - Очень даже известно. - Если желаешь, я могу поведать.
   То был Баудрён Спой Тивитар. Естественно, Нох-Гур не преминул расспросить его обо всём, что тот знал.
   И Баудрён поведал ему очень странную историю, впоследствии внёсшую некоторые изменения в планы всего Рёнгра.
  

Рассказ Баудрёна.

   Вековые деревья сомкнулись над головами отряда уртов и их пленников, закованных в цепи - многочисленных зулехов, пригнанных из Западной Лемпарии, куда в свою очередь они попали после очередного набега сансихоров из союза Крацеха на Траннрёнвённ.
   Всё произошло очень быстро: десятитысячный отряд степняков за несколько дневных делений отрезал небольшое зулешское поселение от северных территорий, так что долго защитники этих мест не продержались. Была, у них, правда, одна вещица, которая могла бы оказать весьма действенную помощь в отражении сансихорских атак, но ...и с ней жители лесов постигла неудача. А вещью этой была легендарная Куйотакроппар - книга лесов, способная оживить деревья, превратив их в деревянных великанов. И не видать бы далёкому Уртаррону зулехов с юго-запада в цепях, однако магический стих из книги не был прочитан до конца, когда читавший его был убит. Так, сансихоры захватили не только воинов из лесного народа, но и книгу. Однако, вряд ли кто-то из степняков подозревал, какая волшебная вещь попала им в руки, оттого-то и не воспользовались ей, а решили продать уртам, совершенно справедливо подумав, что у безносых выяснить предназначение зулешского сокровища. Так или иначе, Куйотакроппар и нескольких пленников (в их числе оказался и Баудрён) купил на рынке в Западной Лемпарии какой-то уртский хагненд или военачальник (этого Баудрён не узнал), а затем отправился с покупкой прямиком через Среднее Йенарство, в Аркчу, дабы мудрецы этого древнего города смогли выяснить, для чего предназначена найденная зулешская вещица, и как её свойства можно обратить в пользу Империи. Хотя Баудрён, как и прочие зулехи, отлично знал, что при всём желании грёмгарен, пусть они хоть трижды лишатся рассудка, разгадывая все секреты Куйотакроппар, не смогут обратить мощь этой вещи в угодное им русло, ибо магия, к которой можно получить доступ с помощью заклинаний из этой книги исходит от самого Куйорагла, покровительствующего зулехам, и не даст он никогда безносым выродкам никакого волшебства.
   Но так иначе, Куйотакроппар оказалась утрачена для лесного народа. Когда процессия двигалась по лесу, зулехи тревожно раздували ноздри, втягивая странные незнакомые запахи. Урты только бестолково вертели головами по сторонам, пугаясь самых безобидных шорохов. Даже их джирайхи обладали лучшим чутьём.
   Урты беспокоились потому, что издревле эти места - Нетванцский лес - пользовались дурной славой, и безносые боялись этих древних дебрей, пожалуй, даже больше, чем топи вокруг озера Изгоев. По слухам, здесь под землёй в глубоких норах жили страшные кровожадные твари, нападавшие на тех, кто оказывался в здешних краях.
   Шли по тёмной чаще практически весь день. Урты постоянно подгоняли своих пленников хлыстами и тыкали копьями. Солнечный свет почти не пробивался сквозь кроны исполинских деревьев, так что, когда колонна углубилась в лес примерно на три чоха, уртам даже пришлось зажечь факелы, что же до зулехов, их зоркие глаза и так хорошо видели в темноте каждую ветку, каждый корень и каждую тварь, что время от времени прошмыгивала среди густых зарослей.
   Солнце село, и темнота в лесу стала угольно-чёрной для уртов, а зулехи, поблёскивая глазами, хищно смотрели на своих конвоиров, чувствуя в них страх. Колонна, насчитывавшая около шестидесяти верховых уртов и примерно сто пленных зулехов, закованных в цепи, вскоре сильно растянулась, так что те, кто ехал в авангарде, изрядно вырвались вперёд, а когда впереди тропа сделала изгиб вокруг мшистого бугра, скрылись за поворотом, исчезнув из поля зрения ехавших позади.
   Спустя несколько мгновений, из-за поворота раздался какой-то шум. Возглавлявший отряд седой мадтар с длинными белыми космами, падавшими на пластины доспеха, пришпорил своего джирайха и поспешил туда, откуда раздавались звуки.
  -- Что такое? - спросил он ехавшего в авангарде более молодого ногеда. - Что произошло?
   Тот кивнул головой в сторону холмистой гряды, видневшейся впереди, сплошь изрытой какими-то странными норами, судя по всему, уходившими достаточно глубоко под землю:
  -- Один из наших подъехал к одной из нор слишком близко. Из неё выскочила какая-то тварь, стащила его с джирайха и уволокла под землю. Мы только видели, как наружу полетели его кости.
  -- Какие, проклятье, кости! - вскричал мадтар и, соскочив с джирайха, бросился к изрытым норами буграм, но остановился когда свет факела выхватил из темноты кровавый след, тянувшийся в сторону одной из нор, и окровавленные кости с остатками мяса.
   Старый урт вскочил на своего скакуна ещё более поспешно, чем до этого покинул седло.
  -- Построиться! - гаркнул он. - Держаться вместе! К норам не соваться! Будем их обходить!
   За его спиной из норы сверкнули два злых красных глаза.
   Миновав опасное место, где погиб один из них, урты неожиданно оказались в ещё более страшном месте, теперь уже с двух сторон от тропы вздымались заросшие мшистые бугры, все изрытые глубокими норами - обиталищами подземного зла.
   Тут уж даже зулехам стало не по себе: кто-то ждёт их в темноте под землёй? Среди уртов началось роптание. Чем дальше шли они опасной тропой, тем больше их изъявляло желание повернуть назад. Наконец, всадники разом демонстративно остановились, когда отряд подошёл к небывалой величины дереву, среди корней которой было прорыто великое множество ходов, а вокруг валялось несчётное количество костей.
  -- Что такое? - нахмурился мадтар, сдвинув густые седые брови .- Что-то не так? Вы хотите так и стоять в этих проклятых дебрях?
  -- Мы хотим вернуться назад, - раздались возгласы из толпы. - Чем дальше мы идём, тем ближе подходим к своей гибели. Надо поворачивать обратно и искать другой путь в Аркчу.
  -- Воины вы, или трусливые зенкелосы! - гневно сверкнул глазами старый мадтар. - Вы что, готовы бегать от всякой опасности! Так-то вы ведёте себя перед лицом врага!
  -- Мы не хотим рисковать зазря и глупо погибнуть! - кричали урты.
  -- Бунт? - рявкнул мадтар. - Мы пробираемся через проклятый лес, обременённые пленниками, которые только и ищут возможности, как вырваться на свободу и с нами расправиться, а вы устраиваете бунт! Так знайте же, что тем самым предаёте Империю!
   Всадники, тревожно оглядываясь по сторонам, то и дело замечали, что в темноте поблёскивают чьи-то глаза, и кто-то перебегает меж деревьев и моховых кочек. Сперва были основания полагать, что всё это лишь мерещится, однако странное движение, возня в окружавшем их мраке становилась всё оживлённее, так что вскоре было уже трудно не заметить её.
   Когда словесная перепалка между мадтаром и всадниками достигла едва ли не своей кульминации, её прервало одно исключительное событие. Из-под корней исполинского древа выползло отвратительнейшее существо.
   Оно было ростом примерно с невысокого урта ,почти полностью голое, розовое, вымазавшееся в серой пыли. На тонкой шее торчала большая голова с узкими скулами, злобно горевшими щёлочками - глазами, плоской мордой, на которой вместо носа были лишь две круглые широко раздутые ноздри, и двумя остроконечными ушами, посаженными на верху головы у самой макушки.
  -- Что за тварь? - пробормотал мадтар, хватаясь за свой широкий меч.
   Остальные ногеды тоже схватились за оружие, зулехи оскалились и напряглись. "Похоже, эта тварь здесь не одна",- заключил Баудрён, втянув ноздрями воздух: вокруг стоял странный и очень сильный запах, очевидно, принадлежавший обитателям чащобы.
   И он оказался прав. Вслед за первой лысой тварью высыпали и остальные. Их было множество, несметное множество, и они мощным потоком хлынули на своих жертв.
  -- Отступаем! - скомандовал мадтар.- Следите, чтобы нас не взяли в кольцо!
   Завертелись, засверкали широкие лезвия мечей, полетели обрубки когтистых лап. Десятками падали лысые твари, изрубленные в куски, поливая лиловой кровью серую лесную почву. Но и урты несли немалые потери: один за другим, ногеды покидали строй с перегрызенными глотками, разорванной грудной клеткой или выцарапанными глазами.
   Во всеобщей суматохе Баудрён смог отыскать мадтара, у которого на поясе висела связка ключей. Тот лежал мёртвый, с выеденным лицом. Не мешкая, зулех стянул ключи с пояса мёртвого урта и рванулся в сторону ближайшего соплеменника. Он долго возился, пока не подобрал нужный ключ и не открыл кандалы, в которые был закован зулех. Тот, освободившись от бремени, в свою очередь, помог освободиться Баудрёну.
  -- Надо выручать остальных, - сказал освобождённый.
   Даже закованные в цепи, дети лесов достойно сражались с наступавшими бестиями, хотя многие из них уже пали. По очереди Баудрён избавил своих соотечественников от цепей. Кто-то поднял обронённое погибшими уртами оружие и принялся крушить им цепи товарищей, что же до Безносых, то они не обращали на зулехов никакого внимания: сейчас каждый из них стремился спасти свою собственную шкуру, не думая более ни о чём.
   Как ни плохи были дела, а в кольцо зулехов и уртов аборигенам нетванцской глуши взять не удалось, а потому и безносые, и их недавние пленники - а теперь едва ли не союзники - стремились поскорее унести ноги, пока обитателей нор не вылезло наружу слишком много, достаточно много: чтобы окружить тех, кого они наметили себе в жертву. Дело дошло до того, что зулехи и урты начали действовать как союзники, сражаясь плечом к плечу.
   Изрядно потрёпанные, покрытые ранами, дети лесов и безносые добрались до берега лесного ручья, звеневшего холодными водами в лесной тьме. Тут вдруг обнаружилось, что жители нор более не преследуют их. Возможно, не в их традициях было забираться слишком далеко от своих нор.
  -- Вот и всё, выбрались, - вздохнул один из уртов с облегчением, вытирая пот со лба.
   И в тот же самый миг один из зулехов совершил бросок и вцепился безносому в глотку. Это послужило сигналом для остальных. Не успели урты опомниться, как зулехи набросились на них и вмиг перерезали.
  -- Хм, - произнёс один из них, уроженец Восточного Пятиградья, судя по узорам, вырезанным на щеках, - не очень-то честно мы с ними обошлись.
  -- Честно! - фыркнул другой. - А как честно? Дать заковать себя обратно в цепи и тащиться в обход этого леса неизвестно куда! Они бы тоже не слишком нас вознаградили за то, что мы им помогли отбиться.
  -- И то верно, - охотно согласился Баудрён.- Теперь бы путь из этих лесов найти, а ещё лучше потом и вовсе из этой страны выбраться. Эх, жаль, Куйотакроппар там осталась.
   В суматохе никто - ни урты, ни зулехи - не вспомнили о Книге Лесов.
   Спустя какое-то время Баудрён и его товарищи выбрались к северным берегам Лемпарского моря, чудом не угодив в руки уртам. Здесь им так же невероятно повезло, и они захватили корабль, на котором обогнули юго-восточную оконечность Великого Континента и в конце долгого путешествия вернулись в край Траннрёна. Там сперва встретили их с радостью, но затем Баудрён со товарищи выслушали немало упрёков, за то, что оставили во вражьих землях Куйотакроппар.
  
  -- В утрате Книги Лесов и наша вина, - сказал Баудрён, - заканчивая свой рассказ. - Поэтому, когда ты, орн, бросил боевой клич в наших лесах, я и те, кто бежал из плена грёмгарен вместе со мной, решил отправиться в этот поход. Я проделал весь этот путь затем, чтобы иметь возможность вернуть Куйотакроппар своему народу. Да и в войне её магия пригодится.
  -- Ты рассказал хорошую историю, - ответил Нох-Гур.- Я отправлю за Книгой Лесов большое войско, и её вернут.
   Конечно, рискованно было отправлять часть войска в логово подземных тварей. Гораздо вернее было бы нагрянуть к жителям Нетванцских дебрей всем воинством, перебить их всех и забрать Куйотакроппар. Но, с другой стороны, сколько их, этих плешивых бестий? Лучше потерять один небольшой отряд, чем загубить всех. Да к тому же, поиск Куйотакроппар мог занять время, а Нох-Гуру не хотелось надолго задерживаться в этих чащах, ибо впереди были горы, в горах - пещера Мунгонма, а в ней - Железная Корона. Она манила вождя орды, точно магнит...
   Баудрёна и его товарищей было немногим меньше сотни. Из числа остальных воинов к ним примкнули бойцы отряда Эгодрёна. Затем появились и другие добровольцы, после того, как Баудрён рассказал обо всём, что можно проделывать с помощью Книги Лесов. Когда новая ночь упала на Нетванцский лес (хотя, вряд ли он, вечно укрывающий тьму под зелёным пологом, заметил перемену времени суток), отряд отчаянных каранхов отправился навстречу неизвестности.
   Они шли, построившись подобием квадрата: по краям ехали верховые моадхагры, сансихоры и пятеро изгоев (кое-кто и из их числа согласился принять участие в этой затее), а в середине двигались зулехи с копьями, обрезанными агзами, хойморами и дротиками для метания. Возглавляли это сборище ехавшие верхом на ручных зенкелосах трое зулехов: Баудрён, Эвенрён из Хрёвнны и его сверстница, рождённая от той же лау, что и он, по имени Эвенгёдэ Ублажи Всех. Эти двое - постоянно спорили друг с другом, куда следует идти дальше.
  -- Я точно помню вот этот замшелый валун, - заявляла Эвенгёдэ. - Мы видели его, когда удирали от вартвёллов в ту ночь. - Дальше надо идти направо.
   Вартвёллами окрестили зулехи обитателей Нетванцского леса.
  -- Не пори чепухи, йлль тарпастаг! - возражал Эвенрён,- дальше нужно идти прямо.
  -- Ты уверен в этом? - ухмылялась Эвенгёдэ.
  -- Клянусь вершиной Ваорнотта!
  -- Да зарасти ты зелёными грибами! - в сердцах воскликнула лау. - Пусть меня отпользуют все идущие сзади хёны, если ты прав.
   Баудрён тоже не очень-то хорошо помнил дорогу, по которой они пробивались сквозь чащу, когда потеряли Куйотакроппар, тем более что теперь двигаться приходилось в обратном направлении. Тем не менее, почему-то он был больше склонен согласиться с Эвенрёном.
  -- Пойдём прямо, - решил он.
  -- Да чтоб вас Уррёнхадр в свою чащобу уволок! - выругалась Эвенгёдэ. - Не найдём мы так ничего!
  -- А мы посмотрим, - ухмыльнулся Эвенрён.
   Вскоре им по дороге стали попадаться большие мшистые бугры, а в них чернели норы, однажды уже виденные зулехами, побывавшими в этих местах в качестве уртских пленников. Эвенгёдэ злобно сплюнула, поняв, что Эвенрён оказался прав, и пожалела о своих словах насчёт всех шедших сзади хёнов.
  -- Теперь дело за малым, - сказал Эгодрён Рёрр-Скодёнгу, - чтобы они вспомнили, где именно оставили Куйотакроппар, пусть даже им придётся спорить в десять раз больше.
   Но найти Книгу Лесов оказалось непросто, ведь последним, кто обладал ей, был один из уртов, а кто знает, где его настигла смерть...
   Тут вдруг один из моадхагров, молодой долговязый тром с зеленоватыми волосами, припав к земле, принялся что-то не то вынюхивать, не то высматривать.
  -- Ты что-то нашёл, Уркух-Мадур? - спросил Эвенрён.
  -- Да здесь не надо особенно тщательно искать, - насмешливо сказал другой моадхагр, ровесник Уркух-Мадура. - Всякий моадхагр чует мёртвые кости за добрый чох.
   Он раскопал слой хвои, и из-под неё появились чьи-то кости. Стоило разворошить хвою, скрывавшую их, посильнее, как перед каранхами предстал почерневший скелет урта и искорёженные доспехи.
  -- Вот и один из тех безносых, что сложили здесь свои головы, - сказал Эвенрён.- Где-то поблизости должны быть остальные, а у одного из них - Куйотакроппар. За дело!
   И каранхи принялись копаться в сухой хвое в поисках останков погибших уртов. И с каждым найденным скелетом, казалось, всё больше оживала картина той роковой битвы. Страшные следы вели каранхов прямиком к большому дереву, меж корней которого чернели в великом множестве норы неведомых подземных тварей. Здесь, наконец, раздался вопрошающий возглас одного из моадхагров:
  -- Уж не это ли мы ищем?
   И победный вопль Эвенрёна:
  -- Нашли! Возьми меня Уррёнхадр! Вот она!
   И Эвенрён принялся радостно приплясывать, потрясая кипой кожаных листов, а вслед за ним в пляс пустился Баудрён. И так же внезапно он остановился.
  -- Тихо, - произнёс он. - За нами следят.
   Каранхи стояли, настороженно втягивая ноздрями воздух. В воздухе витал странный запах. Запах врага, вызывающий злобу, всколыхнувший в охотниках все их свирепые хищные инстинкты. Как раз вовремя.
  -- Они здесь, - Эвенгёдэ принюхалась и ощерилась, - вартвёллоке...
  -- Я их тоже чую, - проговорил Мадхулурён.- Пан шензак грёд всем нам!
  -- Да поможет нам Раннху, - Эгодрён схватился за хоймор.
   Тут из темноты выползли самые первые твари. Зашипев, они сжались, словно пружины, и бросились вперёд. Кого-то из них рассекло ещё в полёте острыми куруйданами, посланными кем-то из моадхагров, остальные же отведали хойморов и прочего смертоносного оружия в ближнем бою. Мадхулурён успел зарубить сразу двоих. После первой неудачной атаки вартвёллов на пришельцев из внешнего мира, в лесу всё стихло. Каранхи встали в круг, плечом к плечу, оглядываясь по сторонам. За деревьями мелькали тени и слышались шорохи.
  -- Уж больно быстро они угомонились, - тревожно произнёс Баудрён.- Сдаётся мне, угостили нас из чаши, а затем и всю бочку на нас выльют.
   И верно: вслед за первыми смельчаками из-за деревьев выскочила целая орда плешивых вартвёллов, а потом они полезли из нор, точно бурлящий тёндйр из котла.
  -- Отходим! - крикнул Баудрён, надеясь повторить манёвр, однажды уже проделанный уртами, но на этот раз обитатели нор оказались проворнее и хитрей.
   Плешивых бестий наружу выбралось столько, что скоро каранхи оказались в окружении.
  -- Йлль! - воскликнул Эгодрён, - похоже, скоро мы увидим глубины Ниппху. Да зарасти оно зелёными грибами, умрём с достоинством!
  -- Ну, нет! - огрызнулся Баудрён. - Мы пришли сюда вернуть своему народу утраченную Куйотакроппар, а не затем, чтоб обрести смерть! Кан Раннху! Мы прорвёмся, сколько бы их ни встало на нашем пути! Вперёд!
  -- Кан Раннху! Флав рэммат! - заорали его земляки и бросились вперёд, прямо туда, где вартвёллы кишмя кишели.
   Впрочем, через какое-то время пришлось отступить. Мадхулурён заметил, что у Эвенрёна выцарапан глаз, а у Баудрёна одна рука прокушена, а на другой недостаёт двух пальцев. Вартвёллы, вкусив свежей крови, только усилили натиск.
  -- Их слишком много, - крикнул Баудрён, размахивая окровавленной рукой. - Словно все, кто живёт в этих норах, выползли наружу.
  -- Оружием с ними не справишься, - вторил ему Эвенрён, вращая уцелевшим глазом.
  -- Тогда, не поможет ли нам Куйотакроппар? - предложил Мадхулурён.- Ведь вы же говорили, будто она умеет призывать деревья на помощь.
  -- Что ж, - сказал Баудрён,- я прочту из ней магический стих, но будет ли толк? Магия зулехов помогает им в родных лесах, но поможет ли в этом злосчастном месте? Как бы не обратилась она против нас...
  -- Пусть так, - возразил Мадхулурён, - Всё равно погибать. Но если мы всё-таки попытаемся, - вдруг что-нибудь выйдет?
  -- Зарасти оно всё зелёными грибами, - Баудрен открыл книгу, изучая страницы, испещрённые свегнами, - будь что будет! Прикройте меня, я прочту магический стих.
   И, пока остальные сдерживали обезумевших вартвёллов, Спой Тивитар читал:
   Тот, кто спит в лесной чащобе,
   Кто сокрыт в ином обличье
   И стоит недвижным древом
   Под землёй упрятав корни,
   Встань, расправь скорее плечи,
   Мы зовём тебя на помощь,
   Те, кто ведают заклятье
   Из лесов великой книги.
   Тут вдруг в лесу раздался громкий скрип, а мгновенье спустя каранхи заметили, как большое дерево, меж корней которого было так много нор вартвёллов, зашевелилось, раскачиваясь из стороны в сторону, затем вдруг вытащило из земли корни, и наконец, начало менять свою форму, пока не превратилось в гиганта с огненными глазами и длинными волосами, спадавшими на плечи. Увидев его, вартвёллы вдруг присмирели и в мгновенье ока попрятались по норам.
   А гигант подошёл к каранхам и принялся их разглядывать. Те на всякий случай не спешили опускать оружие.
  -- Кто вы? - спросил он, наконец, по-зулешски.
  -- Мы - воины Рёнгра Четырёх народов, - отвечал Баудрён. - Здесь мы оказались в поисках Книги Лесов. Раньше она принадлежала моему народу, пока урты не отобрали её у нас. Но кто ты?
  -- Я Унхе, владыка этого леса. Все эти дебри - мои владения. Когда-то я поселился здесь, у подножия гор и стал править в этих местах. Но это было так давно... Однажды я пресытился земной жизнью и погрузился в сон. Все эти века я спал, пока не услышал зов. Ведь это вы меня звали?
  -- Верно, - кивнул Баудрён.- Мы прочли Книгу Лесов, надеясь справиться с этими плешивыми тварями.
  -- А, так вы не поладили со стражами. - Унхе поглядел на норы. - Что ж, возможно, за то время, что я спал, они одичали и теперь бросаются на всё, что пахнет мясом. Хотя меня они по-прежнему слушаются. Ведь это - мои слуги, когда-то они помогали мне охранять лес от непрошеных гостей. Впрочем, и сейчас они неплохо стерегут мои владения. Думаю, вы это оценили. Ну, а что изменилось на землях Великого Континента, пока я спал?
   Тут каранхи принялись наперебой рассказывать Унхе о том, что случилось на Великом Континенте за пару минувших эпох. Конечно, когда дело доходило до описания войн между сансихорами, зулехами, моадхаграми, начинались споры, и Унхе потребовалось немало усилий, чтобы во всём разобраться. Однако когда речь пошла о судьбе уртов, об упадке их расы, мнение всех было единым.
  -- Хм, не могу поверить, что урты стали такими, - проговорил Унхе. - Я всегда знал, что среди младших из земных богов есть подлые и жалкие. И теперь они навели свою порчу на одну из рас. Словно язва возникла на лице мира. Но, хвала Ихлэсу, есть кому излечить эту болезнь. А куда теперь вы держите путь?
  -- Через горы, - ответил Баудрён. - Там мы воссоединимся с основными нашими силами.
  -- Что ж, ступайте. Но сперва я хотел бы кое-что сделать. Я вижу, в стычке со стражами погибли ваши воины.
  -- Не стоит скорбеть о них. Они пали в бою как подобает охотникам, и их души найдут путь к пристанищу мёртвых.
  -- И всё же я хочу дать вам взамен своих слуг, - Унхе повернулся к исполинским соснам, - встаньте, спящие! Время воевать!
   И тут огромные деревья задвигались и начали менять свои очертания. И вот уже перед каранхами предстали с полсотни могучих гигантов, напоминавших самого Унхе, но только чуть поменьше.
  -- Идите с этими охотниками, - приказал повелитель Нетванцских чащоб своим слугам. - И если они будут с кем-то биться, бейтесь и вы против всех их врагов.
   Так и расстались древний исполин и каранхи. Баудрён, Эвенрён, Эвенгёдэ, Эгодрён, Мадхулурён и все, кто был ещё в том войске, в сопровождении куйодайтэ (так окрестили зулехи новых союзников) отправились через лес к предгорьям, чтобы затем войти в ущелье, а там отыскать остальных. И конечно, Унхе, будучи благосклонен к воинам рёнгра, сделал всё, чтоб они шли кратчайшей дорогой и не сбились с пути.
  
   Бескрайнее, бездонное, усеянное звёздами, холодными, злыми и прекрасными, мертвенно-бледными звёздами, ночное небо раскинулось над заснеженными горами. Чуть ниже поблёскивали редкие оранжевые огоньки горевших костров, чернели шатры и шалаши, поставленные каранхами. Тогуд Крадущийся стоял на склоне горного хребта, закутавшись в свой чёрный плащ и закинув голову вверх.
   Он думал о многом: об иных мирах, скрытых в бездонной глубине звёздного неба, о народах, их населявших, о судьбах этих миров и народов, о своей собственной судьбе.
   Он вспоминал тех, кого однажды покинул. Сколь непохожи они были на него. Сколь непохож он был на них. Он жил с ними бок о бок, под одним небом, на одной земле... но дышали они разным воздухом. Сколь погружены они были в мелкие житейские делишки, не желая задумываться о вещах гораздо более важных, вечных, как пугала их и отталкивала холодная красота тёмной стороны бытия, их собственное охотничье прошлое, время кровавой охоты и яркой луны, подавляемая внутренняя сущность... А ведь тогда минуло не более двух поколений со времени обращения уртов к Девяти Вещающим Через Оракул, но уже тогда урты успели воспринять гнилую и пагубную мораль, всюду они пытались скрыть тёмную сторону бытия, раскрасить мир неестественно яркими красками, лгать, лгать, лгать... Одурманенные ложью новых богов, урты из благородного охотничьего народа превратились в глупую, недалёкую чернь!
   Порой Тогуд задумывался: быть может, стоило и ему быть таким, как это слепое большинство? Ведь, в конце концов, они чувствовали себя счастливыми в радужной оболочке из собственных иллюзий. И всегда он приходил к одному и тому же ответу: нет, у него иной путь, иная судьба, он не в силах ей противиться, он никогда не смог бы поверить в ту ложь, в которую верили остальные. Он был, есть и останется одиноким хищником с холодной тёмной душой, подобный тем, кто в былые времена поклонялся Немрорду. Да и та "душевная теплота", что была в вырождавшихся уртах, подобна той теплоте, что выделяется при гниении.
   Когда-то Тогуд был одним из множества молодых уртов, живших в Ундире, одной из провинций Уртаррона, которая была присоединена к новой державе одной из первых, вместе с Ялоном. Его воспитывала мать, а отец его когда-то был харратаром в приграничных землях, пока не погиб в стычке с сансихорами. Матушка Тогуда, казалось, делала всё, чтобы у сына не выработалось никаких качеств настоящего самца-урта: очевидно, она боялась, как бы он не пошёл по стопам отца. Так, до двадцати трёх лет Тогуд не умел ни охотиться, ни сражаться. Много времени он проводил за книгами и постепенно увлёкся историей времён владычества Немрорда. Тогда это ещё не было седой древностью, однако мир, в котором жили дикие урты-охотники, увлёк Тогуда. Сравнивая себя с героями прежних времён, он чувствовал сильное недовольство собой. Он начал меняться. Во всех книгах жизнь и нравы диких предков осуждались, но Тогуд оценивал всё это совсем наоборот. Ему всегда нравилось идти против большинства.
   Наконец, он смог собрать компанию единомышленников. Они нареклись "Сводольг", что, в переводе означает "Изгои". Практически сразу поборники старой веры перешли к решительным действиям. Добравшись до Уртарра, они убили двоих жрецов, служивших в храме Оракула. Спустя многие годы, Тогуд помнил их трупы, лежавшие в луже крови на мраморных плитах дорожки в городском саду. Именно тогда Крадущийся поклялся, что однажды он уничтожит Оракул и вернёт Немрорду власть.
   Весть об убийстве жрецов вскоре разнеслась по всему Уртаррону, тогда, правда, не столь обширному. На Сводольг началась облава, но им удалось избежать встречи со "скотами в доспехах", как Тогуд со товарищи окрестили стражу, и скрыться в болотах близ озера, позже названного в их честь Сводольг-нану, или "озеро Изгоев". Здесь они принесли клятву верности Немрорду и пережили свою трансформацию, превратившись из простых уртов в ночных охотников и магов.
   Теперь, спустя несколько тысячелетий, Тогуд двигался обратно, на юг, чтобы все увидели, кем он стал, чтобы принести страх, разрушение и боль всем тем, от кого он отрёкся и кого он так ненавидел. Назло всем их недалёким предположениям, он вернётся победителем и мудрецом, а не безумцем, "наказанным богами".
   Неподалёку, наблюдая за одиноко стоявшим Тогудом, так же застыл между серыми камнями и бездонным небом закутанный в шерстяной плащ и облачённый в воронёные доспехи, верховный рёнгрорн. Он начал понимать, что Изгои мечтают, перерезав всех падших уртов, сами воцариться в Уртарроне для того, чтобы воссоздать былое величие своей расы, когда под покровом ночи урты охотились на слабых и приносили кровавые требы Немрорду. Но если Тогуд и его соратники захотят вернуть себе эту некогда утраченную ими землю, значит, по окончании похода, когда белые стены священного Уртарра рухнут, Изгои превратятся из союзников в соперников, ибо Нох-Гуру очень хотелось сейчас, чтобы южный край стал новой родиной для моадхагров, а потом можно будет расширять свои охотничьи владения дальше, на север, пока моадхагры не начнут доминировать на Великом Континенте.
   Сложно сказать, что за сила заставляла Нох-Гура думать об этом: это было не добро и не зло, ибо лишь глупцы полагают, что есть добро и зло. В мире есть лишь сила и слабость, величие и ничтожество, могущество и бессилие. В Нох-Гуре говорила наполнявшая его сила.
   Зоркий глаз ночного охотника различил в темноте движущуюся фигуру: кто-то из воинов поднимался по склону навстречу рёнгрорну. Вскоре Нох-Гур узнал знакомое лицо, украшенное шрамом: это был Шодруд-Хаол.
  -- Вождь, - сообщил он. - Отряд Баудрёна вернулся из леса.
  -- Они нашли то, что искали? - осведомился Нох-Гур, отрывая взгляд от затуманенной дали и одинокой фигуры Тогуда.
  -- Ещё неизвестно. Но скоро мы это узнаем.
   Лагерь каранхов, раскинувшийся на склоне горы, оживился и зашумел. Все собрались посмотреть на возвратившихся из леса товарищей и на их странных спутников.
   То были исполины с серой шершавой кожей. Они неторопливо передвигались по узкой горной тропе, перебирая кривыми ногами, коих у каждого было по четыре, и помогая себе длинными ручищами. Рядом с ними невысокие зулехи казались и вовсе крохотными.
  -- Видно, их вылазка была удачной, - проговорил Нох-Гур и поспешил навстречу Баудрёну, которого разглядел в первых рядах прибывших.
  -- Яркой тебе луны и кровавой охоты, - воскликнул он, обращаясь к Баудрёну. - Рад видеть, что ваш поиск завершился успехом.
  -- Именно так, - отвечал Спой Тивитар. - Мы нашли Куйотакроппар, где и рассчитывали. Видели мы и владыку Нетванцского леса, древнего Унхе. Он-то и дал нам в подмогу этих великанов.
  -- Яркой тебе луны и крепкой руки, вождь, - сказал один из гигантов, самый могучий и рослый. - Я Тегге, слуга Унхе, а это мои товарищи. Старший велел нам помочь тебе в твоём походе, и мы последуем за тобой, куда бы ты ни повёл свое воинство.
  -- Жаль я не могу поблагодарить владыку Нетванцских чащоб, - сказал Нох-Гур. - Что ж, время продолжить путь, - он обратился к Шодруд-Хаолу, - вели всем орнам, большим и малым, пускай поднимают своих воинов, мы идём дальше.
   Вскоре уже все воины рёнгра были готовы двинуться в путь. Нох-Гур вскочил на своего джирайха, громко протрубил в шинварр, и рёнгр, словно огромная живая лавина, пополз по горному склону.
  

Тивитар о том, как Нох-Гур получил железную корону.

   О, это было грандиозное зрелище, когда несметное количество воинов целыми ночами шагали по горам, не зная усталости, поднимаясь вверх по скалистым склонам, переходя через заснеженные хребты, спускаясь в глубокие ущелья. Порою Нох-Гур и Тогуд взбирались на высокие утёсы и оттуда смотрели на юг, впиваясь в горизонт жадным, голодным взглядом. И каждый из них вынашивал свои планы, у каждого его тёмная душа трепетала, лелея заветные мечты.
   С каждой ночью пещера Мунгонма становилась всё ближе и ближе, а Нох-Гур не давал своим воинам покоя, гнал всё вперёд и вперёд, сгорая от нетерпения, жаждя как можно быстрее раздобыть заветный артефакт. Когда же наступил день, и каранхи спешились, чтоб расположиться на отдых в расщелинах между скал, рёнгрорн тоже поспешил укрыться плащом из шерсти, предавшись сновидениям, а во сне странные голоса шептали ему лишь одно, столь волнующее слово:
  -- Имзагол!
  -- Имзагол!
  -- Имзагол!
   И вот, наконец, когда позади оказался очередной горный хребет, они увидели внизу, прямо перед собой затянутую холодным туманом долину с торчавшими кое-где мёртвыми деревьями. А на другом её конце высилась гора, в которой, точно пасть ощерившегося хищника, чернела большая пещера.
  -- Она! - воскликнул Нох-Гур, тряхнув копной рыжих волос.
  -- Она, - кивнул Тогуд, любуясь мрачным очарованием этого места, обители смерти, скорби и тысячелетнего безмолвия. Воинство рёнгра лавиной скатилось вниз, заполнив долину, и хоть туман скрывал их друг от друга, хорошее чутьё позволяло им не терять связь между собой.
   Нох-Гур и его ближайшие соратники - Шодруд-Хаол, Атареск, Стёврён, Векс-Атамр и, конечно же, Тогуд Крадущийся - верхом на джирайхах проследовали прямо к пещере.
   Тогуд Крадущийся почувствовал вдруг, как сильна энергетика этого места: пожалуй, эта долина была столь же таинственной и запретной для непосвящённых, сколь и священный Ваорнотт, гора к югу от Куйотавённа, на вершине которой земные боги собираются держать совет, и бездонное Ниппху - обитель зулешского бога Туммугёна, опекуна всех мёртвых зулехов. Неудивительно: если верить легенде о Мунгонме, именно здесь, в этой пещере находятся врата в бездну, через которые открывается путь в неизведанное.
   Они вошли в черную пасть пещеры и проследовали вглубь и вниз, к самому сердцу горы. Вскоре им начали открываться невиданной красоты галереи, усеянные причудливыми образованиями горных пород. Ни один дворец, сработанный руками разумных существ, не смог бы сравниться с просторными палатами, спрятанными во чреве горы. Созданные из известняка трудолюбивой водой, стояли на страже покоя пещеры невообразимых форм, сталактиты, толстые известняковые столбы, напоминавшие порой хищных зверей с острыми зубами.
  -- Ходит много легенд об этих пещерных фигурах, - сказал Тогуд.- Я слыхал, что они могут оживать и тогда ловят и пожирают тех, кто им не по нраву.
  -- Что ж, пока они относятся к нам благосклонно, - заключил рёнгрорн.
   Переходя из одной залы в другую, они спускались всё ниже, всё более погружаясь в холод и сырость, царившую в подземной утробе. Вскоре в кромешной тьме подземелья сверкнул холодный синевато-зелёный свет. Нох-Гур и его спутники переглянулись: откуда это свечение?
   После того, как они прошли ещё около десяти рил, перед ними предстала ещё одна подземная зала с высокими сводами. Посреди неё стояли огромные ониксовые врата, из которых и исходило ярке свечение, в котором можно было также разглядеть быстро вертевшуюся воронку.
  -- Врата! - воскликнул Тогуд. - Вот они, врата Лоссодоха!
  -- Лоссодоха? - спросил Нох-Гур.
  -- Да, - кивнул Тогуд.- Того самого Лоссодоха, бога, равного творцу Ихлэсу, который соединяет вместе миры прочными нитями, и, ухватившись за один конец такой нити, можно добраться и до другого. Кто входит в эти врата - входит в другой мир, но при этом делает шаг в неизвестность, ибо никому не ведомо, что лежит по ту сторону врат.
   Долго Нох-Гур не мог оторваться от таинственного портала, и лишь одна вещь заставила его перевести на себя взгляд.
   Конечно же, это была железная корона. Вся украшенная затейливым орнаментом, шипами и острыми зубцами, она лежала прямо на камне, а прямо под ней была вытесана надпись, сделанная на уртском. Язык уртов Нох-Гур понимал, а потому не преминул прочесть оставленное на камне послание:
   "Я, Мунгонм, мастер из Ялона, сработал эту корону. Носить её лишь одному вождю, что придёт с севера, чтоб искоренить ложь в наших землях. Того же, кто придёт сюда непрошеным гостем, да покарает Лоссодох!"
  -- Вот, стало быть, то, ради чего я здесь, - произнёс рёнгрорн.- Имзагол. О, Имзагол, придёт время, и ты украсишь мою голову! - он завернул корону в плащ, - но не сейчас: не будет тебя на моей голове, пока не закончено дело.
  -- Нам пора обратно, - сказал Тогуд.- Нужно продолжать путь.
  -- Погоди, - ответил рёнгрорн, подходя к порталу, - ступайте без меня, я догоню вас.
   Тогуд, Атареск, Векс-Атамр, Стёврен и Шодруд-Хаол оставили вождя в одиночестве.
   Нох-Гур стоял перед вратами и глядел в отражавшуюся в них космическую бездну. Он чувствовал, что по ту сторону врат ждёт богатая добыча. Ощущал её страх. Её слабость. И голод пробудился в нём.
  
  
  

Конец второй части

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Часть Третья.

Исцеляющий закат.

Тивитар о том, как пала Аркча.

   Путь каранхов продолжался. Они ещё долго шли через горные хребты и глубокие ущелья, и всё это время Тогуд Крадущийся выполнял обязанности проводника, с которыми, впрочем, вполне неплохо справлялся. По крайней мере, до определённого момента, путь их был таким спокойным, что многие начали уже высказывать недовольство по этому поводу.
  -- Йлль, - ворчал Эгодрён,- и до чего же мне опостылели все эти горы, зарасти они зелёными грибами! Ещё немного - и я с тоски подохну!
   Даже частое общение с лау из разных концов Куйотавённа не могло развеселить Эгодрёна в должной мере. Тем не менее, в одну из ночей, когда до ближайшей равнины их отделяли считанные чохи, они всё же столкнулись с уртами. Войско двигалось по поросшему хвойными перелесками пологому склону, а впереди поднималась высокая гора с заснеженной вершиной.
   - За этой горой начинается Ялон, - говорил предводитель Изгоев Нох-Гуру. - Главный город в этой провинции - Аркча, второй по значению в империи после Уртарра. Нам придётся его взять, иначе, когда мы двинемся к столице, нам могут нанести удар с тыла, а потом и вовсе окружить.
  -- Много ли воинов обороняют Аркчу? - Нох-Гур нахмурился, размышляя над словами Крадущегося.
  -- Немногим больше, чем в Авуоте, - отвечал Тогуд.- Но город очень хорошо укреплён, и потом там много магов, получающих силу от Девяти Ублюдков.
   Тут по земле скользнула огромная тень. Каранхи задрали головы и увидели, как в небе, распластав широкие кожистые крылья, парит какое-то существо, очень странное на вид. Оно сделало круг над горами, словно разглядывая каранхов, а затем умчалось прочь, куда-то на юг.
  -- Что это было? - проговорил Атареск.
  -- Ясно что, - произнёс Стёврен.- Соди. Неудивительно, что они гнездятся здесь, в горах.
  -- Не очень-то это похоже на соди,- возразил Шодруд-Хаол.- У соди хвост помощнее и четыре лапы внизу болтаются.
  -- Это не соди, - сказал Тогуд, провожая взглядом странный крылатый объект. - Это даже не живая тварь.
  -- Как так? А что же? - каранхи уставились на Крадущегося.
  -- Это творение уртских хагнендов, летающая машина. Они называют её цаварг. Такая вещь держится в воздухе с помощью крыльев, а летает благодаря мотору. В кабине под крылом сидят обычно двое. Один управляет, а другой - стреляет по наземным целям. Тот цаварг, который сейчас пролетел мимо - должно быть, лёгкая машина, предназначенная для разведки.
  -- Хм, - Нох-Гур нахмурился ещё сильней. - И много у безносых таких машин?
  -- Предостаточно. В Ялоне их не менее трёхсот. Обычно те, кто правит этими небесными колесницами, занимается преследованием беглых рабов или борьбой с разбойниками. Сейчас урты, должно быть, собираются бросить эти летающие машины против нас.
   Нох-Гур ухмыльнулся:
  -- Боюсь, с нами иметь дело посложнее, чем с головорезами или беглыми рабами. Впрочем, ведь и нам понадобятся такие же машины, чтобы встретиться с безносыми в воздухе, лицом к лицу.
  -- Не стоит соблазняться порождениями науки, - предостерёг рёнгрорна глава Изгоев. - Именно наука - ремесло уртских хагнендов - и стала тем ядом, что отравляет всё живое в этих краях. Это роковой дар Девяти Лжецов тем, кого они превратили в послушных исполнителей своей воли. Нам же не пристало привлекать в своих делах достижения науки, или эта скверна окажется и на нас. В природе есть силы, гораздо более могущественные, чем сила науки, природное всегда победит искусственное. А если, вождь, ты хочешь встретиться с врагом в воздухе - так я знаю способ получше, как сделать это.
  -- Какой же? - осведомился Нох-Гур.
  -- Следуй за мной, - Тогуд повернул джирайха и поскакал к видневшимся на востоке горам.
   Рёнгрорн пришпорил джирайха и пустился за своим проводником.
   - Куда мы скачем? - спросил он, догнав, Тогуда.
  -- Здесь неподалёку есть логовище соди. Мне частенько доводилось летать вместе с этими тварями, с тех пор, как я выучил их язык. И я помню, что гнездятся они где-то рядом.
   Нох-Гур слегка удивился:
  -- Зачем нам соди? Уж не собираешься ли ты, мрачный Тогуд...
  -- Да, соди намного лучше цаваргов. На то, чтобы твоим воинам освоить управление этими машинами уйдут годы. Ведь ты не станешь столько ждать! А летать верхом на соди им будет не труднее, чем ездить верхом на джирайхах. Кроме того, соди летают лучше цаваргов, они куда проворнее, да и в любом случае умнее бездушных машин. Потому, если мы поведём наших воинов сражаться против уртов в воздухе, то пускай они оседлают соди. А сейчас, орн, подожди меня здесь.
   Тогуд остановил джирайха, вылез из седла, а затем, перекувырнувшись через голову, обернулся крылатой тенью и взмыл в небо, устремившись к скалам, среди которых виднелось какое-то движение. Его не было достаточно долго, однако Нох-Гур не смел и помыслить, будто соди, славящиеся своей прожорливостью, расправились с Тогудом как с простой добычей: глупо было бы полагать, что столь многоопытный и могущественный маг и воин способен так нелепо погибнуть. И верно: Тогуд спустя какое-то время вернулся и привёл с собой целую ораву соди, приземлившуюся перед Нох-Гуром плотным полукольцом.
  -- Я их уговорил, - сказал он рёнгрорну.- Они помогут нам воевать против уртов в небе. Правда, пришлось пообещать кое-что взамен.
  -- Что же?
  -- Часть нашей добычи. Соди вот уже много столетий не могут вволю поохотиться на жителей Аркчи. В былые времена они хватали безносых прямо с улиц и площадей, а теперь вот они так укрепили город, что туда и не сунешься. Так что, у соди тоже есть причины присоединиться к нам.
   Так, в числе участников рёнгра оказались ещё и соди.
  
   Забрезжил рассвет. Каранхи укрылись в тенистых перелесках, а Нох-Гур и старшие орны рёнгра собрались возле большого замшелого валуна в сосновом лесу. Верховный рёнгрорн изложил соратникам свой план.
  -- Урты ждут, что мы двинемся всем войском в долину, которая лежит в девяти чохах к югу. Скорее всего, они дадут нам отойти подальше от гор, а когда мы окажемся как на ладони - выпустят свои небесные колесницы, и перебьют нас всех, либо заставят отступить. А потому, нам нужно уничтожить все их боевые машины, перед этим узнав, где они их держат. Мы пошлём дозорных в долину, а когда они выследят врага и вернутся обратно, мы поднимемся в воздух верхом на соди и нанесём внезапный удар.
  -- Славный замысел, орн, - сказал Шодруд-Хаол. - Но кого мы отправим в разведку?
  -- Конечно, сансихоров, - сказал Атареск. - Наш народ зорок глазами и мы прекрасные наездники. Пусть в горах мы не так лихо смотримся, но на ровной земле ни один урт за нами не угонится.
  -- Мы тоже дети степей, - возразил Шодруд-Хаол.- И в умении скрываться и прятаться нам нет равных.
  -- Вас, грёмгарен, видно и слышно за добрый чох, - усмехнулся Стёврён.- Безносые вас вмиг заметят.
  -- Довольно спорить, - остановил их Тогуд. - Вышлем отряд, где будут охотники трёх народов. Вам понадобятся и зоркие глаза сансихоров, и незаметность зулехов, и хитрость моадхагров.
   На том и порешили. Окончив военный совет, воины вышли из тени леса, дабы подготовиться к полёту: каждому предстояло выпить слюну соди, чтоб научиться их языку.
  -- Думаю, с воздуха бить будет лишь сотня воинов, - поделился Нох-Гур с Тогудом. - На остальных у нас не хватит летунов.
  -- Вот уж не думаю, - возразил Крадущийся. - Нам следует выслать воздушных передовиков побольше. Взгляни-ка вперёд.
   Нох-Гур, оглядев долину, был поражён: отовсюду слетелось огромное количество крылатых охотников. Всего по горным склонам сидело около двух тысяч соди, никак не меньше.
   - Не иначе, как кто-то из них пустил слух о том, что мы собираемся напасть на Ялон, и теперь соди со всех гор слетелись искать здесь богатую добычу, - объяснил Тогуд.
   Нох-Гур разразился громким сардоническим смехом:
  -- Они её получат, Канрёх! С воздушным отрядом в две тысячи пар крыльев и две тысячи вооружённых рук мы устроим такую резню, какую урты ещё не видели!
  
   С наступлением ночи, маленький отряд разведчиков двинулся на территорию врага. В их числе оказались Мадхулурён и его старый товарищ Рекнех (старшие орны во главе с Нох-Гуром решили, что в отряде должны быть непременно те, кто раньше был в неволе у безносых и хорошо знает их повадки.) Был здесь и Уркух-Мадур, тот самый тром, который участвовал в поиске Куйотакроппар, и Эвенрён Отдай Глаз, и Эвенгёдэ, и ещё пара моадхагров, с которыми Мадхулурён раньше не был знаком.
   Как выяснилось, Рекнех прежде работал на каменоломне близ этих гор.
  -- Здесь есть подземный ход, по которому можно быстрее добраться до равнины, - сказал он. - Однажды мне удалось бежать с каменоломни, воспользовавшись им. Правда, по ту сторону гор меня всё равно поймали. Но ничего, нынче я сведу с ними счёты!
   Они прошли около чоха по холодному сырому тоннелю, и, наконец, он вывел их на широкое плато, окаймлявшее горы. Оно было немного наклонено в сторону долины и заканчивалось невысоким обрывом. В одном месте в этом обрыве были выдолблены ступеньки, по которым можно было спуститься вниз.
   Каранхи бесшумно пересекли плато, обозревая лежавшую перед ними местность. Их привычные к ночному мраку глаза хорошо видели, как внизу бежали мощёные камнем дороги, по краям которых выстроились рядами маленькие круглые хижины с куполообразными крышами, выстроенные из дерева или белого камня.
   - Этот проклятый камень когда-то я таскал на своём горбу, чтоб потом эти выродки могли строить себе свои норы! - процедил сквозь зубы Рекнех. - Много ж я тогда перетаскал тяжёлых глыб! А теперь и они вспомнят те времена!
   Отряд спустился вниз по обрыву и оказался в заброшенной усадьбе, в которой раньше жил какой-то богатый урт. А возможно, что он просто съехал отсюда на время. В центре усадьбы возвышался внушительных размеров каменный особняк, рядом с которым были сделаны два каменных бассейна, имевшие форму пятипалых листьев. Рекнех встал перед фасадом дома и с ухмылкой посмотрел в пустые глазницы окон. А затем глухо злорадно засмеялся. Сколько боли и унижения он когда-то познал в этих краях! И от кого! От ничтожеств, которые должны по законам естественного бытия, сами служить объектом унижений и истязаний со стороны существ Высшего порядка! Какое дикое извращение реальности! Но скоро за всё это урты заплатят!
   Маленькое селение спало, ни о чём не подозревая. Уртские военачальники, судя по всему, даже и не подумали увести население дальше на юг, дабы хоть как-то обезопасить подопечную им безоружную государственную скотину от нападения каранхов. А Мадхулурён и его товарищи, не издавая ни единого шороха, крались по пустынной улице дальше и дальше. В конце улицы располагалось что-то вроде трактира.
   - Многие урты не умеют охотиться вовсе и предпочитают жрать те помои, которые готовят для них другие, да ещё и деньги за это платят, - пояснил Мадхулурён тем из своих спутников, что имели счастье всю жизнь прожить на свободе и, не соприкасаясь с уртами слишком близко, многое о них не знали. - Взгляните-ка туда, что там возле этой развалюхи? Похоже, два джирайха и, судя по всему, армейских. А хозяева, небось, сидят сейчас, наворачивая за обе щеки какую-нибудь дрянь из травы и листьев, в этом огёрхьялль.
  -- Что ты предлагаешь? - спросил Эвенрён.
  -- Посмотреть, куда двинутся эти два верховых урта. Тогда, может статься, мы и до цаваргов доберёмся.
  -- Мудро, - согласился Уркух-Мадур. - Подождём здесь.
   Они спрятались в овраге, тянувшемся неподалёку от дороги, поросшем таким густым кустарником, что вполне мог служить неплохим укрытием. Отсюда каранхи могли наблюдать за трактиром, так что никто бы не смог из него выйти незамеченным. Впрочем, двое уртов, которым принадлежали джирайхи, стоявшие на привязи подле трактира, выкатились наружу с таким шумом, что трудно было и не заметить. Один из них обнимал молодую уртенку.
  -- Так ты обещал рассказать про эти ваши крылатые машины, - укоризненно заметила самка, глядя на своего спутника - толстомордого лупоглазого урта, постоянно трепавшего всякую чепуху. - А, Цимаф?
  -- Расскажу, Кэйон, непременно расскажу, - улыбнулся Цимаф, а его товарищ бросил на него взгляд весьма красноречивый, словно говоривший: "Трепло! Когда ж ты научишься держать язык за зубами!"
  -- Цаварги приводятся в движение мощным винтом, а летают благодаря крыльям, - объяснял болтун неуклюже и нескладно, хотя Кэйон и слушала его с неподдельным интересом. - Один цаварг способен уничтожить разом целую сотню каранхов, так что если они сюда сунутся -здесь их бесчинства и закончатся!
   Тут Эвенрён едва не рассмеялся, с трудом удержавшись от подобной неосторожности.
  -- Прямо так уж и сто каранхов, - недоверчиво сощурилась Кэйон.
  -- Не веришь! - запальчиво воскликнул Цимаф. - Так я тебе устрою, что ты сама всё увидишь своими глазами! Поехали, покажу!
   Тут он схватил Кэйон, усадил её на своего джирайха, затем вскочил в седло сам и пустился по дороге в сторону небольшого перелеска, начинавшегося за селением. Его товарищу не оставалось ничего, кроме как проследовать за ними.
   - Пойдём по следам, - сказал Уркух-Мадур. - Глядишь, и выведут они нас к цаваргам.
   Они пустились по следам Цимафа и его спутников, и ночная темнота надёжно скрывала их, пока они шли по грунтовой дороге, вилявшей среди сосен. Уртам, верхом на джирайхах, удалось уйти достаточно далеко, и их от преследователей разделяло около двух чохов, однако каранхи были опытными следопытами, не выпускавшими из рук ту путеводную нить, что должна была привести их к цели.
   Пройдя по следам около чоха, они оказались перед широкой мощёной камнем дорогой, пересекавшей ту, по которой они до этого двигались.
  -- Йлль, - Мадхулурён оторвал взгляд от цепочки следов. - Если они свернули налево или направо - дело плохо.
  -- Сейчас мы это узнаем, - спокойно произнёс Эвенрён, - надо посмотреть следы по другую сторону дороги.
   И он, выйдя из тени деревьев, смело зашагал через широкий тракт, освещённый ярко сиявший в ночном небе луной. Когда он находился на середине дороги, справа возник какой-то мерцающий свет. Эвенрён повернулся и увидел, что прямо на него скачет целый отряд ногедов, около двадцати вооружённых рук, и каждый держал перед собой факел. Эвенрён опустился на четвереньки и пустился прочь, стремясь скрыться в сумраке леса, подымавшегося на противоположной стороне широкого тракта.
   Стук когтей джирайхов по булыжникам стих. Ногеды остановились.
  -- Что такое? - крикнул кто-то из тех, кто замыкал отряд. - Почему стоим?
  -- На дороге кто-то был, - ответил один из уртов, ехавший в авангарде.
  -- Ну и кто же, проклятье! Дохлый зенкелос?
  -- Похоже, ийкаранх.
   У Мадхулурёна и его спутников сердце ёкнуло.
  -- Чтоб Уррёнхадр побрал этого Эвенрёна! - выругалась вполголоса Эвенгёдэ вполголоса. - Всех же загубит.
  -- Да какой там ийкаранх, Менуф! - возразил подозрительному урту его товарищ, ехавший рядом. - Пробежала какая-то тварь на четырёх лапах. Видать, и впрямь зенкелос. Поехали, а то и так опаздываем!
   Пришпорив джирайхов, всадники поскакали дальше.
  -- Ух, кажется, Куйорагл не выдал, - вздохнул с облегчением Эвенрён.
  -- Голову тебе оторвать надо! - зашипела на него Эвенгёдэ.- Куда сунулся, что, не слышал, что они скачут?
  -- Ладно, хвали богов, что всё обошлось, - ответил Эвенрён.- Гляди-ка, а вот и следы тех грёмгарен!
   Судя по всему, те, кого они выследили ещё у того селения, не свернули по булыжной дороге, а продолжили свой путь дальше, по грунтовой. Тем же путём, понятное дело, проследовали наши разведчики.
   Тропа вилась среди густого хвойного леса до тех пор, пока впереди не показался обрыв с пологим склоном, за которым внизу виднелась широкая равнина, вдали окаймлённая лесом, за которым поблёскивали огни большого города.
  -- Вот это место! - произнёс Мадхулурён. - Неплохой отсюда открывается обзор!
  -- Тихо - прошипел Уркух-Мадур. - Безносые здесь!
   На краю обрыва сидели двое: судя по голосам, Цимаф и Кэйон. Рядом стоял джирайх. Второго урта не было нигде видно.
  -- Смотри, - говорил Цимаф своей спутнице. - Вот три лётных поля, на которых стоят цаварги. Одно - вон за тем перелеском, за ним два прочих, друг от друга в трёх чохах...
   Он болтал и болтал, рассказывая своей собеседнице все секреты и постепенно пододвигаясь к ней, занося руку, чтоб обнять за талию, а потом опуститься ниже...
  -- Вот нарьдвар ортопестаг, - фыркнул Эвенрён, - неужто среди этих грёмгарен нет иного способа овладеть самкой, кроме как выдать ей все военные тайны! Если так, их род прервался бы через пару столетий и без нашего вмешательства!
   Спустя ещё минут десять, Цимаф, сбросил с себя доспехи, и двое подались в еловые заросли.
  -- Вот свезло! - порадовался Мадхулурён, вылезая из-за моховой кочки и направляясь туда, где лежали доспехи всадника. - Какой глупый нам попался грёмгарен!
  -- Ты куда, с ума сошёл? - недоумевала Эвенгёдэ.- Зачем тебе эти уртские железки?
   Мадхулурён не без труда перетащил доспехи Цимафа в укрытие.
  -- Надевай, - сказал он Уркух-Мадуру. - Тебе они больше всего подходят.
  -- С чего бы это? - не понял моадхагр.
  -- Притворишься ногедом и поедешь к одному из лётных полей. Этот болтун много при нас сказал, но он может говорить и неправду, а нам всё нужно знать точно.
  -- И что же прикажешь делать мне среди уртов? - недоумевал Уркух-Мадур.
  -- Не беспокойся, всё тебе объясню, - заявил зулех. Провезёшь меня под брюхом джирайха, а дальше я уж тебе расскажу, что делать.
  -- Будь по-твоему, сумасбродный зулех, - махнул рукой моадхагр и принялся облачаться в доспехи.
   Когда он закончил своё перевоплощение, они взобрались на джирайха: Уркух-Мадур сел сверху, Мадхулурён повис внизу.
  -- Морду прикрой тряпкой, - сказал он спутнику. - А то тебя за два чоха до лётного поля поймают.
  -- А ты сиди смирно, - парировал Уркух-Мадур. - Меня и так поймают с зулехом под седлом.
   Закончив перепалку, они двинулись вниз, по дороге, которая, сползая с обрыва, тянулась по склону, порой виляя то влево, то вправо, так, что Перегрызи Кнут должен был приложить все силы, чтоб удержаться.
  -- Скажи спасибо, что джирайх смирный попался, - сказал Уркух-Мадур зулеху, когда они закончили спуск по склону и оказались на ровной местности.
  -- Спасибо, - отозвался Перегрызи Кнут, болтаясь, уцепившись за седло.
   Дорога бежала дальше, среди редкого сосняка, через который Уркух-Мадур вскоре без труда разглядел поблёскивавшие вдали огни.
  -- Двинем туда, - сказал Мадхулурён. - Должно быть, это и есть лётное поле.
  -- Насколько я успел разглядеть всё с обрыва, да, - согласился Уркух-Мадур.
  -- Вот и отлично, - произнёс зулех. - Познакомимся с безносыми поближе.
   Лётное поле было невероятно большим - где-то два на пять чохов, а может, и больше. Обнесено оно было деревянным частоколом, в котором были такие же деревянные ворота, закрытые, судя по всему, на засов изнутри. К ним-то и привела дорога двух разведчиков.
  -- Ну, что теперь будем делать? - спросил Уркух-Мадур.- Надо как-то проникнуть внутрь.
  -- Есть у меня на этот случай одно решение, - раздалось снизу. - Научил недавно один хён.
   И он принялся читать стих:
   Коли путь прямой закрыт мне,
   Впереди лежит преграда,
   Укажи мне, Куйорагл,
   Путь другой, что скрыт от глаза.
   Обойду тогда препоны,
   И своей достигну цели,
   А засовы и запоры
   Вовсе будут не помеха.
  -- Кажется так, - задумчиво пробормотал он. - Хотя я не уверен.
   Раздался негромкий скрип, и сосна, стоявшая в трёх рилах от забора, согнулась в дугу и легла кроной прямо на зубцы частокола. Перегрызи Кнут вылез из-под брюха джирайха, добежал до дерева, а затем, со свойственной всякому зулеху ловкостью, вскарабкался по нему вверх, до самой верхушки, после чего совершенно беспрепятственно перемахнул через забор и спрыгнул на землю, оказавшись на территории врага. Дабы не попадаться на глаза неприятелю, зулех спрятался за кучей ящиков, стоявших у забора, а затем, украдкой выглянув оттуда, осмотрелся.
   Повсюду стояли, поблёскивая стальными кабинами, летающие машины, с крыльями, обтянутыми кожей, а в самом углу, ближайшем к Мадхулурёну, высилась небольшая башенка. "Должно быть, отсюда урты управляют всеми этими колесницами", - подумал Мадхулурён и решил, что, пожалуй, с этой каменной башней стоит познакомиться поближе.
   Двигаясь короткими перебежками, от одного укрытия к другому, Перегрызи Кнут добрался до каменной стены. Она была такой неровной, и в ней имелось столько удобных щелей и выступов, что без труда можно было карабкаться вверх. Этим зулех и занялся.
   Он лез всё выше и выше, пока не поравнялся с небольшим оконцем, скорее даже, бойницей, из которой лился неяркий свет. Мадхулурён не преминул заглянуть внутрь, при этом соблюдая осторожность.
   Через бойницу он увидел небольшую комнатку, в которой только и было, что несколько табуреток, да стол, заваленный всякой всячиной, за которым стояли два урта и что-то обсуждали. Естественно, Мадхулурён напряг свой чуткий слух, стремясь разобрать, о чём ведут речь безносые.
  -- Наш разведывательный цаварг заметил каранхов к северу отсюда, - говорил один из уртов. - Очевидно, они собираются вторгнуться в долину.
  -- Когда это было? - спросил второй, видимо, бывший выше по чину.
  -- Прошлой ночью. Разведчики видели их за горами.
  -- Но почему они до сих пор не вторглись в долину? Неужто, что-то замышляют.
  -- Это вполне понятно, мадтар. Каранхам нечего противопоставить нашим боевым машинам. Много раз говорил я тебе, Таэлэр, что их злость и дикость бессильны против светоча разума и науки. Они не знают, что им делать, и, не смея подставлять себя под огонь наших колесниц, отсиживаются в горах. Но настало время, когда карающая десница их настигнет.
   "И до чего же самоуверенные эти грёмгарен, - подумал Перегрызи Кнут. - Посмотрим, как они запоют, когда сумерки ещё раз опустятся на землю. А ну-ка, что это у них там? Уж не карта ли? Йлль, уж Тогуд-то разобрался в ней, попади она в его руки. Эх, да только как её стащить-то?"
  -- Прикажете готовить цаварги к атаке, мадтар? - спросил Таэлэр.
  -- Да. Пусть готовятся поднять колесницы в воздух. А заодно распорядись, чтоб то же сделали на двух остальных лётных полях. Мы нанесём удар возмездия по каранхам на рассвете, на втором делении дня, когда яркое солнце будет нашим союзником против этих созданий Тьмы!
   "Второе деление дня, - Мадхулурён чуть не свалился со стены. - Вот тебе и Сёммитан Мавсут! А ведь времени осталось не так уж много! Пока ещё Мать-Ночь держит над миром свой усеянный звездами плащ, пока ещё тьма помогает каранхам, нужно, чтобы Нох-Гур вёл своих воинов в бой! Прежде, чем урты нанесут удар. Но как его предупредить? Ни пешком, ни верхом он, Мадхулурён не поспеет в срок. Что же делать? Зулех так напряжённо думал, что едва не прокусил губу. И тут он решился на совершенно сумасбродный шаг.
   Таэлэр вышел поспешно из комнаты, и мадтар остался один. На поясе у него висел короткий кинжал, больше никакого оружия при нём не имелось. Комнату освещал единственный светильник, стоявший возле стола. "Эх, была, не была, Куйорагл с нами и Раннху не за горами", мысленно обратился зулех к родным богам, снял с шеи амулет - знак Куйорагла и, прицелившись через окно, швырнул его в светильник.
   В комнате стало темно, хотя зоркие глаза зулеха отлично видели во тьме. Подтянувшись на руках, он пролез через бойницу. Для урта она была, пожалуй, маловата, а вот для зулеха - в самый раз. Оказавшись внутри утонувшей во мраке комнаты, Перегрызи Кнут тут же метнулся к мадтару, выхватил у него из ножен кинжал, а затем вскочил безносому на загривок, одной рукой зажав ему рот, приставив кинжал к горлу, а ногами цепко обхватив вокруг туловища.
  -- Ни звука, - прошипел он. - Не то отправлю тебя в вечную тьму. Будешь делать всё, что я скажу, а иначе - умрёшь. Понял меня?
   Урт дёрнул головой, а Мадхулурён почувствовал, как его заложник покрылся холодным потом, ибо мадтар не представлял, кто разговаривает с ним во тьме, и виделось ему что-то огромное, свирепое и страшное.
  -- Надевай мешок, - приказал Перегрызи Кнут, отпуская мадтара.
   Трясущийся от страха уртский военачальник покорно набросил на плечи пустой походный мешок с двумя лямками, валявшийся в комнате. Не давая пленнику прийти в себя, зулех быстро запрыгнул в мешок, проделав в нём небольшое отверстие, так, чтобы всегда иметь возможность заколоть урта ножом под ребро. При этом он не преминул захватить с собой карту.
  -- Ты умеешь править небесными колесницами? - грозно спросил он урта.
  -- Д-да, - заикаясь, признался тот.
  -- Тогда иди на лётное поле и поднимай одну из них в небо. Полетишь, куда скажу. И не вздумай поднимать тревогу. Учти, я твои мысли вижу как своё отражение в спокойной воде, так что зарежу прежде, чем успеешь хоть слово пикнуть, - Мадхулурён демонстративно ткнул урта клинком, не сильно, но ощутимо. - Пошёл!
   Насчёт чтения мыслей Перегрызи Кнут, конечно, блефовал. Однако откуда было об этом знать мадтару, учёной, дрессированной уртской черни, ему, который живого каранха, наверняка, и в жизни не видел! И урт повиновался, как покорная скотина, которую ведут на бойню. На трясущихся ногах, неверной походкой, он вышел из башни и пошёл заводить мотор цаварга, а Мадхулурён сидел, спрятавшись у него в мешке за плечами и с трудом сдерживаясь от смеха.
  -- Мадтар! - окликнул вдруг уртского военачальника кто-то чином ниже. - Куда вы, мадтар?
  -- Мне... - урт замялся и начал уже подумывать, а не выдать ли каранха, однако лёгкий укол кинжалом в спину напомнил ему о том, что лучше так не делать. - Мне пришло срочное сообщение. Я должен лететь в Аркчу, к командующему Ундаэну.
   Урт взглянул в лицо своему начальнику.
  -- С вами всё в порядке? Вы здоровы?
  -- Да, проклятье, со мной всё в порядке! - рявкнул мадтар. - Занимайся своим делом!
   Когда подчинённый удалился, Мадхулурён облегчённо вздохнул. "Положение, конечно, не из лёгких, но боги мне помогают", - подумал он.
   Наконец, они оказались в кабине, и Перегрызи Кнут выбрался из мешка, вспоров его кинжалом и не давая урту ни малейшего шанса на побег.
  -- Чем быстрее ты поднимешь эту штуку в воздух, - заявил зулех, - тем больше у тебя шансов остаться в живых.
   Это подействовало на мадтара как мощный стимул, и он очень быстро справился с пуском цаварга, так что вскоре оба они оказались высоко над землёй.
  -- А теперь - поворачивай на север, - скомандовал Мадхулурён.
  -- На север? - урт громко сглотнул и побледнел, так что Перегрызи Кнут на какое-то время даже пожалел, что сказал это так резко: а ну как помрёт безносы прямо у руля со страху.
  -- Ты что, глухой? - рявкнул он. - На север. И без фокусов, не то умрём оба!
   Бледный от страха урт покорно взял курс на север, прямо в сторону гор.
  -- Выше, выше бери, грёмгарен нарьдвар! - командовал зулех, когда они совсем близко подлетели к горам. - Полетим через хребет.
   Мадтар едва держал руль в трясшихся руках, ибо отлично понимал, куда его заставляют лететь.
   Когда они приземлились на северном склоне одной из гор, урт выглядел так, что Мадхулурёну было бы искренне его жаль, будь зулехам свойственна жалость.
  -- Ну, вот и прилетели! - радостно произнёс Перегрызи Кнут, взглянув на небо и обнаружив, что ещё только одиннадцатое деление ночи. - Время ещё есть. Вот и славно! А ну, уртская падаль, вылезай из своей колесницы, пошли знакомиться с рёнгрорном Нох-Гуром.
   При звуке имени вождя каранхов, мадтар сник окончательно. Теперь он окажется во власти злости и дикости, и не поможет ему светоч разума и науки, который, как выяснилось, горит не ярче гнилушки.
   По всей долине, простиравшейся за невысокой скалистой грядой, стояли шатры сансихоров и моадхагров и шалаши зулехов. Вокруг них сидело множество воинов, и почти все были заняты тем, что плели длинные канаты, с помощью которых собирались затем привязать себя к соди во время полёта. Мадхулурён, подгоняя урта впереди себя, направился прямиком в лагерь каранхов.
   Его появление вызвало немалый ажиотаж. Со всех сторон сбежались воины рёнгра, чтоб посмотреть, как гонит урта коротышка-зулех, поливая пленника отборными зулешскими ругательствами:
  -- Ну же, шевелись, безносая дохлятина, йлль тарпастаг! Грёмгарен нарьдвар, возьми тебя все хадры! Что ты вылупился, словно над выгребной ямой сидишь, пожиратель зелёных грибов! Вперёд, вперёд, вы, урты, собираетесь вскоре с нами повидаться, так ты можешь быть рад: первым оказался здесь.
   Мадхулурён схватил лежавший рядом с одним из шатров кусок верёвки и начал хлестать урта им, словно хлыстом. Что и говорить, ему доставляло это удовольствие: когда-то он сам плёлся по пыльным дорогам Уртаррона, подгоняемый уртскими плетьми,а теперь всё изменилось с точностью до наоборот.
   Каранхи смеялись, а громче и злораднее смеялись те, кому довелось познать тяготы неволи.
  -- Ты только посмотри, о мрачный Тогуд, - воскликнул Нох-Гур, увидев Мадхулурёна. - Наш славный разведчик вернулся, да какого гостя с собой привёл! А где же остальные?
   Тут Мадхулурёну пришлось объяснять, что произошло в долине. Говорить он старался как можно лаконичнее, ибо времени было крайне мало.
  -- Так, говоришь, ты захватил с собой карту? - спросил Нох-Гур зулеха, когда тот окончил свой рассказ. - А ну, покажи. Мрачный Тогуд, сможешь ли ты разобраться во всей этой мазне безносых?
  -- Когда-то давно я любил часами просиживать за картами, - сказал Тогуд, принимая карту из рук Мадхулурёна. - Посмотрим, что нам скажет эта... - он пробежал по бумаге взглядом. - Славно же поработал ты, зулешский следопыт: да здесь вся эта долина, а на ней обозначены все уртские укрепления и расположение их войск! Воистину хорошая добыча!
  -- Так воспользуемся же ей! - сказал Нох-Гур. - Нужно как следует обдумать атаку.
  -- Всё очень просто. - Тогуд водил по карте когтистым пальцем. - Первым ударом мы уничтожим вот эти три лётных поля. Дальше, в паре чохов к югу безносые возвели линию укреплений и установили на ней много больших омгаев. В лоб штурмовать эти укрепления невыгодно: слишком много сил потеряем. Но к западу и к востоку от этих укреплений текут две реки. Соди могут пролететь над ними , высадив воинов в тылу у безносых, а затем, когда основные силы пойдут на штурм, мы атакуем уртов оттуда, откуда они нас не ждут...
   Тогуд говорил на уртском, и мадтар, слышавший разговор и понимавший, о чём идёт речь, зло скалился и кривил рот, злясь, что теперь у северных дикарей есть столь, как оказалось, полезный союзник: Изгои.
   Идеи Тогуда понравились Нох-Гуру. Он ни в чём не стал возражать своему союзнику.
  -- Так когда безносые собирались поднимать небесные колесницы? - только и спросил он зулеха.
  -- Во втором делении дня, - ответил Мадхулурён.
  -- Тогда у нас ещё достаточно времени. Эй, Шодруд-Хаол! Распорядись, чтоб все готовились к выступлению. Даю на всё одно деление.
  -- Будет сделано, вождь, - ответил Шодруд-Хаол и поспешил удалиться, чтоб отдать все необходимые распоряжения.
  
   Ещё не рассвело. Двое уртов сидели на террасе перед небольшим двухэтажным особняком из белого камня и о чём-то беседовали.
  -- Давненько, друг мой Лумагер, не видно нашего соседа, Дэрда, - сказал один из них, - уж не случилось ли с ним чего? Говорят, в горах нынче неспокойно, вот-вот там появятся каранхи.
  -- Пусть только появятся, - воскликнул Лумагер. - Наша доблестная армия всегда сможет защитить наш мирный народ, уж я-то в ней уверен. Ну посуди сам, что могут эти дикие твари против цаваргов! А что до Дэрда, так неужто ты не слышал, что его недавно повесили?
  -- Вот это да! - удивился второй урт. - Но за что?
  -- Известное дело, за что. Он ведь совсем сошёл с ума и дошёл до того, что совершил самое гнусное деяние, которое может только совершить смертный.
  -- Какое?
  -- Он убил собственную мать, Нэйд. А ведь нет ничего отвратительней, чем причинить вред той, что породила тебя!
  -- Да, - согласился Нэйд. - Дэрд и впрямь в последнее время вёл себя странно.
   Он замолчал. Замолчали оба и долго взирали на пейзаж, раскинувшийся вокруг: на остатки когда-то дремучего леса, теперь ставшего почти полностью скопищем полусгнивших пней, на речку, тяжко катившую свои воды, изнывая под бременем плотины, на гору, склон которой украшали заброшенные бараки: когда-то здесь был прииск, и в горе добывали золото, но после того, как последняя его крупица была жадно вытащена из недр горы, её оставили в покое. Лишь тогда.
   Кругом было тихо. Не было слышно голосов диких зверей. Былые властители этих мест давно уж не жили здесь: часть их перебили, часть их ушла дальше, вглубь, куда ещё не добрались жадные, беспокойные руки безносых.
   Вся округа замерла, и было удивительно спокойно. Наступило затишье перед штормом, которому вскоре предстояло расплавиться и улетучиться в нарастающем грохоте и хаосе. По другую сторону гор послышался глухой рокот, постепенно усиливавшийся, приближавшийся. Затем всё снова стихло, и тут из-за скалистого хребта выскользнуло множество крылатых теней и поплыло по тёмному небу.
  -- Что это? - испуганно спросил Нэйд. - Цаварги?
  -- Да нет, - дрожа, произнёс Лумагер. - Не похоже это не цаварги. Это соди. Да сколько их! О, Девять Великих!
   Тут он сорвался с места, бросился бежать в сторону дома, спустился в подвал и забрался за большую бочку. Его примеру последовал и Нэйд. Так они и сидели, дрожа от страха, покуда спустившиеся с гор каранхи не вытащили их наверх и не вздёрнули на разделочных столбах.
   Соди быстро неслись над сонной долиной. Подлетая к базам цаваргов, они резко снизились. У каждого из них в лапах было по камню, некоторые из них держали по два камня: в задних и передних. Они пронеслись над лётным полем, сбрасывая камни прямо на воздушные машины. Спустя пару минут лётное поле стало похоже на растревоженный муравейник.
  -- По машинам! К бою! В воздух! - орали уртские военачальники, пилоты поднимали небесные колесницы в воздух, и те тут же падали вниз, сокрушённые тяжёлыми камнями.
   Мадхулурён тоже участвовал в воздушной атаке. Он сидел на хребте у огромного соди, вцепившись ему в гриву. С собой у него был омгай и несколько дротиков. Когда у соди закончился запас камней, зулеху вдруг пришла в голову хорошая мысль. Он направил своего летуна к земле, туда, где лежал разбитый цаварг. Соди понял своего седока без слов: схватил машину за хвост и с новой яростью бросился в бой, награждая тех уртов, кому посчастливилось подняться в воздух, сокрушительными ударами. Всё меньше и меньше небесных колесниц вертелось в небе, всё больше дымящихся обломков падало на землю. Соди на лету подхватывали выпавших из кабин уртов и тут же их пожирали. Каранхам же осталось только завидовать: пока у них не появилось возможности сытно поесть.
   Первая часть атаки подходила к концу. Вскоре стало ясно, что уртские лётные поля более не представляют ни угрозы, ни интереса. Шодруд-Хаол, сидевший верхом на вожаке соди, который является главной стаи, достал шинварр и громко протрубил. Это был сигнал к атаке для тех каранхов, что остались в горах. Тут-то по склону горного хребта и понеслась лавина, бряцая оружием и вопя боевые кличи:
  -- За Раннху!
  -- Утолим голод Нодхаза!
  -- Слава Кравоку!
  -- За Немрорда! Мстите!
   Они сметали всё на своём пути: крушили деревеньки уртов, стоявшие в предгорьях, хватали и связывали уртов, чтоб потом окончательно разделаться с ними после полной победы. Урты бросали навстречу этой могучей живой волне, ощетинившейся копьями и клинками, отряд за отрядом, но хотя каранхи и несли из-за этого потери, это не мешало им с молниеносной скоростью продвигаться чох за чохом, дальше на юг. Впереди всех, сверкая своим жёлтым глазом и всячески подбадривая воинов, мчался на быстроногом джирайхе Нох-Гур, сокрушая своим огромным хичиром одного урта за другим. Рядом с ним ехал Тогуд Крадущийся. Он был безоружен, но одного взмаха его когтистой лапы было достаточно, чтобы выкосить целый ряд уртских пехотинцев, а одним щелчком пальцев он выбивал из седла ногедов, безрассудно бросавшихся на него. Те падали на землю, оглушённые и ничего не понимавшие и тут же гибли, растоптанные и растерзанные джирайхами противников.
   Зулехи, как и прежде, сражались пешком. Стёврён разместил их по флангам, и они с двух сторон прикрывали своих союзников по рёнгру. Урты предприняли было атаку с флангов, ошибочно полагая, что низкорослых жителей Куйотавённа разбить проще, чем ехавших верхом сансихоров и моадхагров. Но не тут-то было: зулехи отразили неуклюжую контратаку врага, повергая его в ещё больший ужас и отчаяние. Они бросались на врага, точно живые пружины, рвали глотки, кроили черепа и выпускали внутренности, захватывая оружие безносых и обращая его против них же.
  -- Кан Раннху! - вопил, утопая в безумии битвы, забрызганный кровью Стёврён.- Сильнее натиск! Не жалеть сил! Пусть они все в клочья разлетятся от наших ударов!
  -- Кан Раннху! Крылья твои над нами, бог войны, крылья смерти! - вторили ему покрытые шрамами рогранкары, брызжа слюной в исступлении.
   Наконец, они добрались до линии укреплений, о которых говорил Тогуд Нох-Гуру. Здесь рёнгрорн остановил своих воинов и бросил на передовую куйодайтэ. Заодно он велел одному из моадхагров подняться на соди вверх и посмотреть, высадились ли каранхи в тылу. Тот покружил какое-то время в воздухе, а затем, приземлившись, доложил:
  -- Они меньше, чем в полу-чохе от безносых. Пора наступать, орн.
  -- Лесные богатыри - вперёд! - скомандовал Нох-Гур, а затем взглянул на поднимавшиеся вдали, в утреннем тумане, уртские укрепления: - смотрите, дивитесь, ужасайтесь и умирайте, безносые выродки!
   И верно: увидав народ Унхе, безносые опешили и с минуту стояли словно парализованные: никогда они не видели таких созданий. А когда опомнились, принялись лупить по куйодайтэ из омгаев, метать дротики, стрелять из катапульт.
  -- Ноктарги с турелей долой! Бей по великанам! - прозвучала команда.
   Урты принялись снимать с турелей большие орудия, предназначенные для стрельбы по соди. Один за другим, начали вспыхивать яркие лучи, прорезая сырую мглу тумана и уходя в пустоту, ибо куйодайтэ продемонстрировали удивительное для таких гигантов проворство, уходя от ударов.
   И тут секретный отряд каранхов нанёс сокрушительный удар в спину уртам, сломав позвоночник обороне безносых. Они легко захватили стену, отрубили уртам головы и побросали их со стены, дав знак своим на другой стороне, что рубеж взят.
  -- Слава Нодхазу и всем богам войны, да и нам, достойным их помощи! - произнёс Нох-Гур - Воины! Много безносых лежит в поле позади вас! Не дадим же изгнить их плоти зазря и пусть она пригодится нам больше, чем им - их слабый разум.
   Застучали топоры. Повисли ещё полуживые тела на разделочных столбах. В их числе болтались повешенные друг рядом с другом Лумагер и Нэйд.
  -- Подлые, кровавые, лишённые души, твари - хрипел и шепелявил Лумагер, еле открывая окровавленный рот с выбитыми зубами. - Возмездие Девяти да настигнет их!
  -- Молчи, друг Лумагер, - отплёвывая сгустки крови, проговорил Нэйд. - Мне начинает казаться сейчас, когда близок мой конец, что это нас настигло возмездие за что-то ужасное, что мы сделали...
   В следующее мгновение к ним подбежал один из зулехов, вырвав у одного из уртов сердце, у другого - печень, а затем с удовлетворённым видом отправился насладиться трапезой.
   Солнце поднималось всё выше. Усталый, сонный Мадхулурён лежал в тени соснового леса, уткнувшись головой в мягкий мох. "Скоро мы возьмём главный город грёмгарен, и я вновь увижу свой родной Куйотавённ, - думал он. - Спустя столько лет. И Великий Ирс - тоже. Услышу, как он шумит, как бьётся о скалы".
   Его мечты прервал лёгкий толчок в бок. Перегрызи Кнут повернулся и увидел, что рядом стоит Эвенгёдэ Ублажи Всех.
  -- Хотелось бы мне знать, - сказала она слегка сердито, хотя было ясно, что она скорей радуется, видя Мадхулурёна живым, чем негодует. - Куда это ты подевался ночью, да ещё и Уркух-Мадура с собой увёл? Я, конечно, слышала эту историю, как ты притащил в становище одного грёмгарен, но всё ж заставил ты нас поволноваться. Мы уж думали тогда, что тебя безносые схватили.
  -- Прости, Эвенгёдэ, - сказал Мадхулурён. - Я и впрямь доставил вам забот. А теперь давай спать. Солнце ещё слишком низко для урта, но уже слишком высоко для зулеха.
  -- Спать? - воскликнула Эвенгёдэ.- Ну уж нет, ленивый хён! Если ты будешь только есть и спать - станешь похож на жоррота или на безносого грёмгарен. Я тебя так в покое не оставлю.
   Она прыгнула на него, опрокинув на спину, а затем сорвала с себя короткую юбку, обнажив мокрое влагалище.
  -- Зарасти ты зелёными грибами, тебе бы Рёна самого дать, ненасытная! - воскликнул Мадхулурён, избавляясь от одежды.
  -- Мне и тебя вполне хватит, - ответила лау. - Делай что надо и заткнись, йлль, чтоб у тебя Уррёнхадр язык украл!
   Перегрызи Кнут решил не противиться и, не медля более, взялся за дело.
  
   Мать-ночь опять распростёрла свои крылья над опустошённым Ялоном. Повсюду среди ещё дымившихся руин шныряли почуявшие поживу зенкелосы, в воздухе над полем брани кружили олубу.
   Нох-Гур проснулся во втором делении ночи, разбуженный криками олубу, делившими падаль. Он накинул длинный шерстяной плащ и выбрался наружу.
  -- Пошли вон! - прикрикнул он на падальщиков, отгоняя их от висевшего на разделочном столбе урта, а затем принялся ощупывать покойника. - Крупная кость. Есть чем поживиться.
   Он достал нож и принялся разделывать труп, дабы извлечь пару-тройку костей и подкрепиться. Урт был уже изрядно обглодан зенкелосами снизу, но кости его остались целы.
  -- Не возражаешь, если и я вкушу его плоти? - раздался голос откуда-то сбоку. Судя по всему, он принадлежал Тогуду.
  -- Присоединяйся, - ответил Нох-Гур, - Тогуд бесцеремонно запустил когти в труп, вырвав внушительных размеров шмат мяса.
   Где-то вдалеке двигались огромные крылатые фигуры, подбрасывали в воздух куски тел и тут же проглатывали их, почти не жуя. Это соди пожинали плоды битвы.
  -- Теперь мы обязаны взять Аркчу не только потому, что она важна нам, но ещё и во исполнение обещания, данного соди. Что скажешь, мрачный Тогуд, тяжело ли будет нам овладеть этим городом?
  -- О, это будет нелёгкой задачей, - произнёс задумчиво Тогуд. - Соди боятся ноктаргов, но ноктарги - не единственное, что защищает Аркчу. Высокие стены, глубокий ров, утыканный кольями, котлы со смолой, тысячи лучников и омгайщиков. А самое плохое - они могут подтянуть сюда магов, обитающих поблизости, а те создадут над городом защитный купол, и тогда в него не пробиться никак.
  -- Но ведь ты сможешь найти способ уничтожить Аркчу? - спросил Нох-Гур.
  -- Я должен это сделать, - ответил Тогуд. - Ради Немрорда и ради вас, союзников, ради этой земли. Я буду думать над этим, покуда не найду решение.
  
   Ну, давай, Эвенрён, разливай своё пойло по ковшам, посмотрим, что ты там наварил, - радостно потирал руки Баудрён Спой Тивитар.- Эх, сладок тёндйр на чужбине, даже если худо сварен, нынче с вами выпьем, хёны, пусть чудесные виденья обволакивают разум!
  -- Лезь ты мордой прям в бочонок, ведь тебе ковша не хватит, только чур не выпей залпом всё до дна ты наше пойло! - отвечал Эвенрён, наполняя деревянные ковши, специально вырезанные из дерева по этому случаю.
   Зулехи не пили вдоволь тёндйра с того момента, как покинули берега озера Изгоев, и вот теперь, впервые за долгое время им предстояло ещё раз вкусить вожделенный сок видений, сваренный Эвенрёном Отдай Глаз из трав, грибов и кореньев, что он смог найти поблизости.
   Хёны и лау, собравшиеся возле чана, жадно набросились на угощение, они хлебали его ещё и ещё, пока и впрямь очертания окружающих предметов не начали изменяться, а горизонт не начал двигаться, то поднимаясь вверх, то стремительно опускаясь вниз.
  -- И как вам варево? - осведомился довольный Эвенрён.
  -- Грибов, всё-таки, маловато, так что сильно с него не задурманит, - вынес вердикт Баудрён.- А вообще, здорово, что у нас теперь есть тёндйр.
  -- А ещё я тут нашёл одну травку, - рассказал Эвенрён.- Сперва без неё сварил, но тёндйр слабенький получился, а вот с ней - совсем другое дело, с этой травой вас сейчас так унесёт, что всех духов перевидаете, от Аргёста до восточных гор!
   И действительно: спустя некоторое время зулехам начало видеться такое, что невозможно описать словами и тем более, пером. А уж вытворять они принялись такие сумасбродные вещи, что окружавшие их моадхагры и сансихоры решили подальше от беды убрать всё оружие, чтоб уроженцы Куйотавённа, чего доброго, не похватали хойморы и не натворили чего-нибудь ужасного. А потому, все эксцессы, которые можно было наблюдать среди одурманенных тёндйром зулехов, носили совершенно безобидный характер. Сам Эвенрён, допив осадок, оставшийся на дне чана ограничился тем, что засунул голову в ковш и ползал вокруг большого пня, толкая посуду перед собой.
  -- Э, э, друг Перегрызи Кнут, - укоризненно приговаривал Рекнех. - Вы, зулехи, вечно называете других глупыми, бестолковыми. А сами, когда напьётесь этого зелья...
  -- Да зарасти ты зелёными грибами! - оборвал его Мадхулурён, кувыркаясь в траве сбоку на бок. - Чтоб тебе Ряйпехадра в зад целовать, пугало уртов!
  -- Ты бы поскорее приходил в себя, - нахмурился Рекнех. - А то ведь я эти твои словечки долго слушать не люблю. Надаю тебе по голове да к дереву за ногу подвешу.
  -- А мне через сосну ухом, можешь меня не запугивать, сочинитель небылиц, - продолжал осыпать не очень-то добрыми словами сансихора Перегрызи Кнут. - Оставь меня лежать, обиженный богом деторождения!
  -- Ну, видать, сильный на этот раз сварили тёндйр, - сказал Рекнех, сгрёб невменяемого Мадхулурёна в охапку и потащил к ближайшему ручью.
   Зулех извивался и сопротивлялся со всех сил: не иначе, ему померещилось, будто его волокут в темницу уртские надсмотрщики или соди несёт в гнездо. Он даже попытался укусить товарища, но тот замотал ему пасть ремнём. Освободил он его только перед тем, как, удерживая за волосы, окунул в холодную воду ручья. Подержав его немного под водой, Рекнех вытащил товарища наверх.
  -- Ну как, прояснилась твоя голова? - спросил он.
   В ответ Перегрызи Кнут проворчал что-то неразборчивое. Рекнех макнул его в воду ещё раз и повторил вопрос.
  -- Эх, - протянул Мадхулурён. - Славный же тёндйр сварил нынче Эвенрён. Только сейчас дурман уходит.
  -- Воды попей, - посоветовал сансихор.- Быстрей в голове прояснится.
   Мадхулурён долго и жадно пил воду, так что Рекнех начал уже опасаться, не лопнет ли его товарищ. Однако внутренности зулеха выдержали. Вскоре Перегрызи Кнут окончательно пришёл в себя.
  -- Ну что, - сказал он, - Пошли к нашим?
  -- Если можешь идти, так пошли, - согласился Рекнех.
   Они отправились обратно, через кусты и ельник, прямиком туда, где всё ещё ползали и кувыркались соплеменники Мадхулурёна, так как, судя по всему, не нашлось такого второго заботливого каранха как Рекнех, который отнёс бы лесных коротышек к ручью освежиться. Тут-то с Мадхулурёном и случилась неприятность. Сперва у него начала кружиться голова, потом в желудке появилось неприятное ощущение, а в следующее мгновение зулех помчался к ближайшему дереву, прислонился об его ствол, и его вырвало.
  -- Ну, дружище Мадхулурён, -протянул Рекнех,- видать, перепил ты своего тёндйра, раз тебе так плохо.
  -- Здесь что-то не так, степняк, - сказал подошедший на поляну Тогуд.- Никогда не бывало и не бывает, чтобы сок видений заставлял зулехов страдать от недомоганий. Странный это тёндйр. Надо бы подождать, пока они придут в себя, а потом выяснить, что они такое в это варево положили.
  -- Нечего ждать, - возразил сансихор. - Пока мы на них смотрим, они глубины Ниппху увидят. - Давай-ка, мрачный Тогуд, мы их дотащим до ручья да умоем слегка. А если не поможет - так хоть последний обряд над ними совершить будет недолгое дело.
   Последнее делать не пришлось. Умытые в ручье, зулехи действительно вернулись во вменяемое состояние, правда, первое, что они сделали - дружно отправились прочистить желудки. Их долго рвало, они тряслись, у кого-то дёргался глаз, кто-то страдал головокружением, а Эвенрён заявил, что у него голова словно проваливается под рёбра.
  -- Плохо дело, - заключил Тогуд.- Впрочем, я начинаю подозревать, что именно за недуг их терзает. Ну-ка, Эвенрён, поведай нам, кто сварил этот тёндйр?
  -- Я и сварил, - признался Отдай Глаз.
  -- Ты варил его, как обычно варят тёндйр, или что-то ещё положил сверх того?
  -- Да положил одну траву, - сказал зулех. - Без неё тёндйр слабоват был бы.
  -- Что за трава? Можешь показать?
  -- Она растёт вон на тех холмах, - Эвенрён показал в сторону. - Её там как деревьев в Куйотавённе.
  -- Пошли, покажешь.
  -- Мне и пять-то шагов не сделать, за мной тут же гонцы Туммугёна прилетят.
  -- Они и так за тобой прилетят, если я не выясню, что вы там пили, безумный народ.
   В конце концов, Тогуд двинулся к холму, а вслед за ним отправился Эвенрён, переброшенный Рекнехом через плечо.
  -- Вот она, эта трава! - воскликнул Отдай Глаз, когда они добрались до холмов. - Вот её я в тёндйр добавил.
   Тогуд взглянул под ноги: повсюду от земли поднимались тонкие стебельки, усеянные множеством маленьких ярко-красных шишек.
  -- Фанхола ялонская, - произнёс он. - Однако ты, уроженец лесной страны, начинаешь перенимать дурные обычаи безносых. Это только они убивают себя ядом. Но я не вижу причины, чтоб ты совершил самоубийство, да ещё и товарищей с собой взял.
  -- Я и не думал гнать из себя жизнь.
  -- Тогда скажи, что же подвигло тебя положить в тёндйр самую ядовитую траву во всём Ялоне? Это фанхола, растение, которое способно за сутки унести любого в мир теней.
   Тут Эвенрёну стало и вовсе нехорошо, и его снова вырвало.
  -- Не унывай, - утешил его Тогуд, а затем обернулся к Рекнеху. - Притащи-ка сюда остальных, я ими займусь.
   Скоро уже зулехи, поёживаясь, хмурясь и стуча зубами, сидели вокруг Тогуда. Предводитель уртов принялся читать магический стих.
   Хитрая фанхола,
   Соком ядовитым
   Не губи ты жизни,
   Выйди прочь из тела,
   Ты оставь зулехов,
   Не познать им смерти
   Вне горячей битвы
   От лихой отравы
   Изгоню недуг я,
   Вырву его с корнем
   Кровь и плоть очищу
   Захворавшим воинам.
   После этого он вырвал у каждого зулеха по небольшому клоку волос из гривы и развеял их по ветру.
  -- Ну, теперь-то вас ничего не терзает? - осведомился он у зулехов.
  -- Теперь я дальше пить могу, - заявил Эвенрён.
  -- Да, я тоже не отказался бы залиться тёндйром по второму разу, - подхватил Баудрён.
  -- Обо мне не забудьте, как сядете снова, - сказал Мадхулурён и тут же осёкся: он почуял, как пахнет Эвенгёдэ, и понял, что, возможно, тёндйра ему не даст попить неугомонная лау, которая, судя по запаху, готова была наброситься на него и всецело им овладеть.
  -- С питьём пока погодите, - осадил их Тогуд. - А вот приготовить варева с фанхолой вам придётся немало. Я скажу, чтоб раздобыли в округе столько больших котлов, сколько возможно, а ты, Эвенрён, должен будешь все эти котлы заполнить таким вот ядовитым отваром.
  -- Ничего не понимаю, - удивился Эвенрён. - На что тебе столько этой дряни?
  -- Не для чего, а для кого, - объяснил Крадущийся. - Перед нами хорошо укреплённая уртская твердыня, которую одной лишь силой не возьмёшь. Но есть здесь одна вещь, за которую можно зацепиться: ни одна крепость долго не продержится без воды, и уж тем более, отравившийся боец - плохой защитник. Взгляни туда, Эвенрён: видишь реку, что извивается меж холмов? Это река Имлир Тар. Она спускается с гор и течёт дальше на юг. На её берегах и стоит Аркча. Жители города берут воду из этой реки. Если же в водах её окажется яд, то через одну ночь и один день город будет наш.
  -- Мудро придумано, о мрачный Тогуд, - одобрил идею Изгоя Эвенрён. - Но нам понадобится много варева, чтоб отравить всех защитников Аркчи. Ты уверен, что мы сможем столько сварить?
  -- На этих холмах достаточно фанхолы, чтобы уложить всех безносых в долгий сон. Вы начинайте собирать траву, не пропускайте ни одного ростка, а я отправлюсь и расскажу обо всём орну.
   Вскоре работа закипела. Всю ночь, до первых лучей солнца множество каранхов ползало по холмам, густо поросшим фанхолой. Зулехи сплели из древесной коры большие корзины, а потом научили этому остальных, так что теперь все сборщики наполняли фанхолой эти плетёные корзины, а затем высыпали их содержимое в большие котлы, стоявшие рядом с шатром рёнгрорна. Нох-Гур, Тогуд и старшие орны стояли рядом и наблюдали за работой.
  -- Ты уверен, что после того, как мы опорожним эти котлы в реку, город будет взят? - спросил Нох-Гур Крадущегося.
  -- У нас будет очень мало времени после того, как мы выльем отраву, чтобы взять Аркчу штурмом, - сказал Тогуд.- Сперва нужно будет подождать, пока подействует яд, однако сразу после того, как урты обнаружат, что вокруг творится что-то неладное, они начнут искать противоядие.
  -- А оно есть? - осведомился рёнгрорн.
  -- Их маги найдут его, - ответил Тогуд. - Урты глупы, но на это у них ума хватит. Поэтому следует сбить их с толку. Под городскими стенами мы устроим им небольшое представление, изобразив какой-нибудь ритуал, и пусть думают, что причина их хвори - в нашем колдовстве. В это же время, вождь, воины Унхе забросают камнями башни с ноктаргами, после этого пускай соди атакуют город сверху и высадят часть войска за городскими стенами. Те, кто высадится, откроют ворота и впустят остальных. А дальше - да помогут нам боги. Что скажешь, орн?
  -- Ты ещё не подводил меня, мрачный вождь Изгоев, - ответил глава рёнгра.- Верю, что и на сей раз не подведёшь.
   Солнце клонилось к закату, когда под стенами Аркчи, сложенными из белого камня, появился Шодруд-Хаол с хичиром, поднятым над головой, который он держал рукоятью вверх. Урты сперва ничего не поняли, но всё же у них хватило ума не открывать огонь. Они с любопытством наблюдали со стен и башен за одиноко ехавшим в их сторону моадхагром.
  -- Я пришёл говорить с вами, безносые, - крикнул Шодруд-Хаол. - Пока что говорю я, но вскоре вместо меня могут заговорить наши клинки. Слушайте, что я вам скажу!
  -- С чем же ты пришёл сюда, кровавая бестия? - раздалось со стены.
  -- Я пришёл сюда, пожиратели помоев, - голос Шодруд-Хаола стал ещё более резким и грозным. - Чтобы сказать вам: покиньте город, сравняйте его с землёй, а затем покончите с собой тем способом, который считаете наименее мучительным и самым лёгким. Если же вы этого не сделаете, то вам не придётся выбирать себе смерть, а уж мы вам легко умереть не дадим.
  -- Сперва вам придётся взять город, - крикнул кто-то из уртов, и наверху раздался смех.
  -- Сейчас смеётесь вы - скоро над вашими трупами будут смеяться олубу,- ответил моадхагр, развернул джирайха и умчался прочь.
  
   Они лежали в тени густого леса, примостившись на бугре под лапами елей, укрывшись шерстяным плащом. Эвенгёдэ долго не хотела оставлять Мадхулурёна в покое и лишь недавно угомонилась. Утомлённый хён спал как убитый.
   Он вновь гулял во сне по весеннему лесу близ Рёвда, залитому свечением множества огней, мерцавших в траве и кронах деревьев. Высоко наверху, там, где в ветвях был просвет, висел большой яркий месяц. Мадхулурён бесшумно ступал по моховому ковру, то ныряя во тьму чащи, где не было огней, то ступая в пятно света, шёл всё дальше и дальше, в западном направлении. Неожиданно деревья закончились, и он вышел на песчаный обрыв, из которого торчали одинокие сосны, высунув из грунта корни, переплетавшиеся в причудливом узоре. Мадхулурён уселся между двух сосен и принялся смотреть, как прямо перед ним, внизу плещется необозримый и загадочный Ирс, по поверхности которого стелилась лунная дорожка. Вдаль, на запад, к неведомому Ирсвённу. Море шумно дышало, воздух был влажным и солёным. Мадхулурён жадно втягивал запах моря и думал о том, как давно он не видел этих мест, не слышал пения волн, не упивался этим сырым воздухом.
   Сон этот прервался, когда зулех почувствовал, как кто-то толкает его в бок локтём.
  -- Йлль, - проворчал он. - Чтоб вас Ряйпехадр всех взял! Нет мне покоя на этой земле!
  -- Вставай, - трясла его Эвенгёдэ, - вечер уже. Пошли смотреть, как Тогуд будет лить тёндйр в реку.
  -- Тебе так хочется на это взглянуть - так иди, а меня оставь, - отмахнулся Перегрызи Кнут.
  -- Нет уж, - лау ухватилась за него и принялась поднимать с земли. - Пошли! Неужто ты такое пропустишь!
  -- Да зарасти ты зелёными грибами, - выругался хён, вставая со своей мягкой постели. - Всё равно ведь не отстанешь, пошли!
   Нох-Гур поручил нести котлы с варевом куйодайтэ. Великаны взвалили их на плечи и поволокли к реке, окружённые толпой каранхов.
   Место для совершения задуманного было выбрано на безопасном расстоянии от Аркчи, прямо за излучиной Имлир Тара, поросшей лиственным лесом. Да и передвигались каранхи так, чтоб уртские часовые с высоких стен не заметили их и не заподозрили неладное. Один за другим, котлы освободились от зеленоватого варева, и оно, влившись в воды реки, принялось расползаться вокруг и устремилось вниз по течению, чтобы там исполнить своё роковое предназначение.
  -- Дело сделано, - Тогуд потёр руки. - Теперь следует устроить небольшое представление, чтобы сбить уртов с толку.
   На холме в чохе от Аркчи установили большой камень, вокруг которого разложили кости и куски тел уртов. В середине, возле этого ложного алтаря, Тогуд поставил своих собратьев, заставив изображать какой-то немыслимый обряд, а для пущей зрелищности расположил рядом с алтарём моадхагров, стучавших в учумбы, и зулехов, гримасничавших и приплясывавших.
   Результат не заставил себя ждать, поднятый каранхами шум выманил уртов на стены в огромном количестве. Здесь были все маги и жрецы Аркчи, читавшие молитвы и заклинания, пытаясь противостоять колдовству дикарей, которого не было вовсе. Это продолжалось до тех пор, пока каранхам не надоело наблюдать, как суетятся их враги, и они не скрылись прочь, с трудом сдерживая смех.
   Ночь и день прошли в ожидании результата. Тогуд и Нох-Гур поставили дозорных близ города уртов, чтобы не пропустить момент, когда заметно будет действие отравы. Они и сами поочерёдно следили за тем, что происходит в городе.
   Вновь на землю поползли сумерки, и в этих сумерках зоркие глаза Тогуда увидели, как на городских стенах, за каменными зубцами поднялась суета. Невесомой тенью взмыл он к бледневшим небесам и полетел над городом.
   Повсюду в Аркче царила паника и хаос. С крепостных стен несли мёртвых часовых, десятками они покидали посты вперёд ногами. Безоружное население металось по улице и билось в агонии, оплакивая своих умерших родных, при этом отлично понимая, что никакого здравого смысла в этом нет. Они поливали свои лица слезами вместо того, чтобы взяться за оружие и сделать хоть что-нибудь для того, чтобы самим выжить. Фанхола, придя в Аркчу, сделала своё дело.
   Тогуд спешно бросился к шатру Нох-Гура. Тот ещё не проснулся после дневного отдыха, и предводитель Изгоев принялся его будить.
  -- Вставай, вождь, - сказал он. - Время действовать.
   Нох-Гур надел свои кожаные доспехи, набросил чёрный шерстяной плащ и быстрым шагом вышёл из шатра будить Атареска, Рекнеха и Шодруд-Хаола. Вскоре уже Шодруд-Хаол стоял и трубил что есть силы в шинварр.
   Дальше всё произошло так, как накануне и решили Тогуд и Нох-Гур. Урты, встревоженные пением шинварра, высыпали на стену и увидели, как стоят лесные исполины, воины Унхе, подняв в своих огромных ручищах тяжёлые каменные глыбы. Мгновение - и камни уже летели в воздухе. Для многих уртов из тех, что в этот момент находились на крепостной стене, это зрелище оказалось последним, после чего их размазало по граниту и погребло под обломками.
   В небо взвились прятавшиеся в окрестных лесах соди, и у каждого из них под брюхом был привязан мешок, наполненный камнями, которые они швыряли вниз, словно сеяли зёрна разрушения и хаоса.
  -- Ноктарги к бою! - слышались крики среди защитников города. - Бейте по крылатым тварям!
   Но было поздно. Атака куйодайтэ смела все башни с ноктаргами, и теперь город был беззащитен перед соди. Тогуд Крадущийся вновь поднялся в воздух и устремился в самое сердце творившегося хаоса. Вскоре он разыскал вожака соди.
  -- Ломайте ворота! - крикнул он ему.
   От стаи отделилось несколько соди, которые летя на бешеной скорости, сделали крутой вираж и на лету метнули несколько камней прямо в обшитые железом ворота Аркчи. Те затряслись от ужасающего удара и едва не слетели с петель. Урты бросились было их укрепить, но и здесь опоздали. Соди, сделав второй заход, нанесли второй удар по воротам, и левая створка отлетела прочь, прихлопнув собой с десяток уртов. А на стенах Аркчи уже кипела борьба. Соди высадили часть каранхов в городе, и теперь отчаянные воины прорубали себе дорогу к товарищам, ворвавшимся в город с главного входа.
   Мадхулурён и Рекнех мчались рядом, пробиваясь в город через ворота.
  -- Опять ты тёндйра налакался, - с укоризной заметил Рекнех, смахивая одному из уртов голову с плеч агзой. - И зачем вам, зулехам, это нужно?
  -- Хочешь знать? - усмехнулся Мадхулурён. - Ну так смотри.
   Он полоснул себе несколько раз по груди, а затем, с воплем "Кан Раннху!" бросился в самую гущу уртов, размахивая окровавленным хоймором.
   Зулех бешено вертелся и подпрыгивал, так что врагам удавалось прицелиться в него не ранее, чем он успевал перерезать им глотку. Хоймор зулеха сверкал точно молния, рассекая воздух, со сверхъестественной быстротой отражая удары уртов.
   Когда безносых выбили из первых двух ближайших к воротам кварталов, Рекнех начал чувствовать некоторую усталость и с удивлением смотрел на Перегрызи Кнута, который дрался ровно столько же, сколько и он, однако продолжал двигаться в десять раз энергичнее своего товарища - степняка.
  -- Вот видишь, - довольно говорил Мадхулурён Рекнеху. - Теперь понятно, зачем мы перед боем пьём аньгвутёндйр?
  -- Это-то я вижу, - ответил сансихор.- А ты, друг Перегрызи Кнут, видишь ли те места, по которым мы сейчас идём?
  -- Пока я не слепой.
  -- А узнаёшь ли их?
  -- Пожалуй, да. Уж не та ли это улица...
  -- Она. Это здесь мы строили дворец одному криворылому урту, которому нас отдали в работники на пару дней?
  -- Тому пожирателю зелёных грибов, топтателю мёртвых зенкелосов? Как же можно забыть то прекрасное время, когда мы два дня подряд пахали под палящим солнцем, не смыкая глаз до заката, а этот подлец шастал взад-вперёд и грозился, что если мы не закончим в срок, он с нас шкуру сдерёт, да ещё все уши прожужжал, мол, для нас благо, что мы вообще оказались в Уртарроне, так как здесь мы, видишь ли, к добру сможем приобщиться!
  -- К добру надсмотрщиков и их кнутов мы достаточно приобщались, - усмехнулся Рекнех. - Так говоришь, шкуру с нас хотел содрать, выродок кривомордый? Интересно, где-то он сейчас.
  -- А может, в гости к нему забежим, вдруг он всё там же?
  -- Идём. Хотелось бы ещё раз взглянуть на всю эту уртскую дрянь.
   Они двинулись вниз по улице, по пути сходясь врукопашную с небольшими уртскими отрядами. Мадхулурёну серьёзно досталось пару-тройку раз, однако боевой тёндйр сделал своё дело: зулех лишь облизал раны и продолжал размахивать хоймором как ни в чём не бывало. Дом, который они искали, ещё не тронули серьёзные разрушения, однако ворота во двор были выломаны, и внутри было жарко. Личная окраина аркчийского богача стояла насмерть, сопротивляясь каранхам, ломившимся в дом, однако было ясно, что они обречены.
  -- Можно попробовать ударить им в спину, - предложил Мадхулурён. - Вроде в этом доме должен быть внутренний дворик, в который можно проникнуть через крышу. - Он подобрал с земли моток толстой верёвки. - Ну-ка, подбрось-ка меня наверх вместе с этим добром.
   Здоровяк Рекнех подхватил своего коротышку-товарища и прицельным броском отправил его наверх. Перегрызи Кнут, держа верёвку в зубах, уцепился за край крыши, а затем вскарабкался наверх. Привязав один конец верёвки к решётке, ограждавшей крышу по периметру, он сбросил второй Рекнеху. Тот, ухватившись, начал подниматься наверх и вскоре присоединиться к своему товарищу.
   В доме действительно был внутренний двор. Пробежав несколько рил по крыше и спустившись на землю, Мадхулурён и Рекнех оказались прямо в нём.
   В углу сидел бледный хозяин особняка, ещё больше окривевший от страха.
  -- Ну, здравствуй, кривомордый выродок, - сказал Мадхулурён по-уртски. - Впрочем, глупо желать тебе здоровья в такой момент. Конечно, я чаще желаю при встрече полной луны и кровавой охоты, однако сейчас и это будет глупо. Так что разумней всего будет пожелать тебе, чтоб ты сдох. Ты помнишь нас?
   Урт молчал и трясся. Зулех усмехнулся:
  -- Неужто вы, урты, слабее нас не только десницей, но ещё и памятью! А, впрочем, я понимаю, таких, как мы, ты сгубил сотни, и, кроме того, мы все одинкаовые.
  -- Ты, кажется, грозился содрать с нас шкуру? - усмехнулся Рекнех, сверля своими жёлтыми глазами выпученные глазищи безносого. - Что ж, я, в отличие от тебя, не буду грозить и сразу возьмусь за дело. Держи его, Мадхулурён, да покрепче.
   Вся стража билась насмерть с каранхами, наступавшими снаружи, и никто не пришёл на помощь кривому, когда Мадхулурён держал его, затыкая ему рот, а Рекнех срезал с него кожу, полоску за полоской, лоскут за лоскутом, с ног до головы.
  -- Славно сработано, - проговорил он, окончив работу. - Жаль, любоваться некогда. Ну-ка, друг Мадхулурён, не рассиживайся! Коли не вышел ещё из тебя весь дурман тёндйра, повоюем ещё чуть-чуть!
   Они бросились в дом, ворвались совершенно неожиданно для стражи. Одного из оборонявшихся Рекнех поддел на агзе, вспоров ему брюхо, а второго оглушил древком своего оружия и ткнул лицом в масляный светильник. Трое уртов бросились на Мадхулурёна и гоняли его по всей зале, покуда он не перерезал их одного за другим.
   Поднялась суматоха. Урты решили, что их обошёл с тыла целый отряд, и поспешно начали перегруппировываться. Тут-то в особняк ворвались осаждавшие его снаружи остальные каранхи. Вскоре резня закончилась, а спустя какое-то время толпа каранхов уже покидала особняк, в котором полыхало пламя.
  -- Похоже, мы немного отстали от авангарда, - проговорил один из воинов, коренастый сансихор со рваным ухом. - Наши, должно быть, успели вырваться вперёд, только как бы их не атаковали с двух сторон и не окружили. Надо догонять. Вперёд!
   Воины быстро помчались по заваленным трупами улицам среди полыхавших домов. С ними устремились, раздувая ноздри и втягивая в себя горький запах боя, Рекнех и Мадхулурён. Они вернулись в город, куда однажды попали рабами, чтоб вновь проследовать по тем местам, которые помнили и ненавидели, чтоб обратить в прах то, что внушало им такую ненависть.
   Аркча трещала и тряслась. Каранхи занимали один квартал за другим, убивая всех безносых, которых могли найти, и разрушая жилища уртов направо и налево. Присутствие в воздухе соди делало цитадель в центре города бесполезной. Ноктарги на её башнях были мгновенно выведены из строя, после чего взять её не составило труда.
   Бой продолжался всю ночь, пока на восточном горизонте не забрезжил рассвет и не поднялся над Аркчей бледный пасмурный день. Под утро усталый рёнгрорн въехал в разрушенную Аркчу, хмурый и угрюмый. Он не спал всю ночь, однако после того, как оказался внутри взятого города, не сразу отправился, чтоб устроиться на отдых где-нибудь в этих развалинах. Картина, открывшаяся Нох-Гуру, поразила его. Прежде ему не доводилось брать больших уртских городов, а потому подобное он видел впервые.
  -- Всё в порядке, вождь? - осведомился Шодруд-Хаол, заметив, что с рёнгрорном что-то не так.
  -- Нет, во мне нет ни недуга, ни изъяна, - отвечал Нох-Гур. - Просто подождите меня здесь, пока я объеду это кострище.
   Шодруд-Хаол не стал возражать.
   Нечестивое и страшное гнездо ядовитого отродья...Как же сильно в нём пахло смертью! Этот запах был тут многие столетия, и даже теперь его не мог перекрыть ни запах дыма, ни запах горелого мяса, витавшие в воздухе. Жизнь подавленная, изуродованная, живьём загнанная в могилу, проглоченная и разжёванная челюстями каменного чудовища, - вот что видел Нох-Гур повсюду в Аркче, куда бы он ни поехал, в какую сторону ни свернул, по какой улице ни промчался на своём джирайхе. Как тяжело было среди тесных пыльных улиц ему, привыкшему к бескрайним просторам Шабшархарета! Он оставил джирайха у городской стены и поднялся на полуразрушенную башню, чтоб посмотреть вокруг. Но за городскими стенами было такое же опустошение и безжизненность. Видимо, с тех пор, как сила и воля к жизни стала у уртов не в чести, они высосали всю силу и всю жизнь из земли. "Кто же они такие, эти уртские боги? - в смятении думал орн. - Не могут они быть богами земли, ветра, воды, лесов, охоты. Нет, иначе не допустили бы они того, что творят эти глупцы. Это боги слабости, упадка и вырождения. О, какую цену заплатила эта земля за глупость многих и многих поколений, свернувших на неверную тропу!"
   Ему плохо спалось в тот день, хотя и место для отдыха орну было выбрано самое тёмное. Наконец, он поднялся, накинул плащ и отправился искать Тогуда.
  -- Зачем ты разбудил меня, вождь? - спросил предводитель Изгоев, давно заметивший, что в Нох-Гуре что-то изменилось. - Ты хочешь мне о чём-то поведать?
  -- Пожалуй, да, - кивнул Нох-Гур. - Ты, мрачный Тогуд, верно, видишь то же, что и я: все эти вырубленные леса, истощённую землю, этот огромный каменный мешок, точно чирей на теле всей здешней природы...
  -- Я вижу это вот уже много столетий, - сказал Тогуд. - И чтобы более не видеть это, а равно, чтобы не видели этого те, кто будет после меня, я и стал Изгоем. Нет правды, нет покоя в землях уртов без Немрорда.
  -- Теперь и мне стало это понятно, - удручённо мотал головой Нох-Гур, словно кто-то грыз его череп изнутри. - Всё это время я вёл своё войско, войско рёнгра, ведомый только азартом, жаждой битвы и крови, мне неизвестно почему хотелось непременно найти корону Мунгонма, а потом возложить её на свою голову в Уртарре. Я и сейчас не оставил этого намерения, так как дал себе клятву свершить затеянное, но появилось кое-что ещё. Знаешь, Тогуд, если мы не расправимся с уртами, они расправятся с нами. Взгляни на тех, кто сражается вместе с нами, чья кровь сливается с нашей на поле битвы, растекаясь по земле. Все они, идя на Уртаррон, преследовали разные цели, каждый свою. Но, видать, боги решили сделать нас орудием, которому суждено выполнить одно великое предназначение. Мы - орудие очищения и освобождения. И мы будем уничтожать уртов, вырезать их всех, пока голова последнего из них не упадёт на землю. Иначе они истребят всех нас, расплодятся по всему Великому Континенту, и тогда не будет ни лесов Уурета, ни просторов Шабшархарета, и боги более не будут собираться на священном Шодэрне, покинут нас. А когда произойдёт это, на всём Континенте исчезнет сила, доблесть, храбрость, честь, героизм, преданность, красота. Их подменят фальшивки уртских богов, скрывающих упадок и вырождение, бесконечную слабость. Вырождающиеся урты не смогут жить по законам жизни никогда, и потому они стремятся изуродовать и уничтожить жизнь везде. А потому, мрачный Тогуд, я хочу, чтоб ты знал: я не покину Уртаррон, пока не уничтожу всех уртов либо же найду смерть в бою, очищая эти земли от скверны. Вот моя клятва, будь же её свидетелем вместе с богами, что взирают на нас. Я хочу, чтобы в эти земли снова вернулись сила и жизнь. А ты, мрачный Тогуд, и твои соплеменники должны выжить. Вас много, а после того, как вы поселитесь здесь и начнёте производить потомство, эти места увидят рождение новых уртов, прежних уртов, сильных и живых, таких какими создал вас Ихлэс.
   Он говорил это искренне, ничего не скрывая от своего товарища по оружию. Теперь ему более не хотелось власти над землями уртов: каждому народу - свои боги и своя земля, это закон жизни, и пока он соблюдается, все идут по тому пути, который для них естественен.
  -- Ты становишься мудрее, юный орн, - сказал Тогуд. - И я верю тебе. Всех нас изменил этот поход, особенно вас, пришедших с дикого Севера. И пусть помогают нам не только жаждущий мести Немрорд, но и все земные боги.
   Спустя какое-то время они отправились на отдых. А мёртвая Аркча, затянутая горьким дымом пожарищ, чернела под угрюмыми серыми небесами. В это время через большую дыру в стене в город пробралась стая зенкелосов, отведать мёртвого уртского мяса и устроить себе логово где-то среди руин в одном из разрушенных домов. Жизнь постепенно начала возвращаться в это место, а мёртвая язва города отныне начала рассасываться.
  

Тивитар о том, как Канрёх чуть не сгубил рёнгр, и как Мадхулурён не дал этому случиться.

   В Уртарр пришла паника. День и ночь велись во всех храмах Девяти службы, день и ночь жрецы созывали многочисленную чернь на молитвы. А в это время в белом дворце в самом сердце Уртарра, что издревле стоит возле оракула, Совет Десяти и высшее военное командование - а точнее, те, кто остался жив из йенаров и харратаров, - оживлённо спорили, пытаясь придумать, как спасти обречённую империю. Одни утверждали, что следует максимально укрепить город, а часть войск отвести на несколько чохов от Уртарра, чтобы затем эта группировка могла ударить по каранхам с тыла, когда они устанут штурмовать город. Другие, разнося своих оппонентов в пух и прах, с пеной у рта доказывали, что нужно встретить каранхов на открытом пространстве, где им будет негде спрятаться, окружить и разбить.
  -- Мы пытались однажды сделать это возле Сводольг-нану, - возражал йенар Ухлир своему оппоненту, командующему гарнизоном Уртарра Тумайду. - Нас разбили наголову. Двадцать тысяч ногедов, закованных в доспехи, потерпели поражение, ни один не ушёл живым. Нет, я не допущу, чтобы наши войска угодили в ту же ловушку, что и их товарищи у Сводольг-нану.
  -- А разве, сидя в городе, мы не повторим другой ошибки, совершённой в Аркче, а до этого под Авуотом? Нет таких стен, от которых можно было бы укрыться от каранхов, и уж тем более не годятся для этого стены Уртарра. В йенарствах стояли мощные крепости, Аркча была оснащена цаваргами для обороны от соди. Священный же Уртарр беззащитен перед лицом этих кровожадных тварей! У нас двадцать с лишним тысяч воинов и цаварги! Неужто мы не разобьём каранхов!
  -- А у врага двадцать с лишним тысяч воинов и исполины из Нетванцского леса! - не сдавался Ухлир. - И ты рассчитываешь разгромить их с такой армией? Какими бы ни были стены Уртарра, они помогут нам выдержать удар, и мы останемся в городе!
  -- К чему все эти споры! - устало поднялся с кресла один из членов Совета Десяти. - Совершенно ясно, что мы не разобьем каранхов. Мы слишком поздно осознали, в каком прискорбном состоянии находится армия, и мы уже не успеем её возродить. Нынешний поход каранхов станет для нас хорошим уроком, и в будущем, возродив былую мощь Империи, мы сможем взять реванш над дикарями. Но теперь единственное, что нам осталось - откупиться от каранхов, и тогда, уверен, они уйдут, иначе чего ради они пришли сюда!
  -- Откупиться! - глава Совета поднялся со своего кресла, сверкнув глазами. - Ты, Веовен, предлагаешь нам заплатить золотом за убийство наших соотечественников, разрушение наших храмов, разорение земель, осквернение святынь? Что ж, откупись, но не найдёшь ты в нашей казне столько золота, чтобы оплатить каранхам их злодеяния, от Среднего йенарства до хижин Ялона! О, боги! До чего мы дошли! Как измотали мне душу эти бесплодные наши споры, которые ничего не дадут! - он схватил со стола чернильницу и запустил в Веовена. - Прочь! Убирайтесь прочь, порождение Немрорда! Все убирайтесь!
   Веовен увернулся от полетевшей в него чернильницы и поспешил удалиться, за ним проследовали все остальные, оставив главу Совета Муруэла в одиночестве. Тот тяжело плюхнулся в кресло, обхватив голову руками.
  -- Бесконечная, беспросветная тьма... Кажется, скоро всё кончится, и все мы обречены. Если бы только мне открылся путь к спасению, если бы можно было бы как-нибудь развернуть эти проклятые чёрные орды и заставить их убраться прочь... О, я готов обратиться к любым тёмным нечистым демонам, лишь бы они помогли мне в этом. Ясно, что Девять Вещающих Через Оракул молчат и не дадут ответа, словно сами напуганы происходящим. Они, как и наша армия, утратили былую силу, ибо народ потерял былую веру в них. Теперь чернь идёт в храм только в самые чёрные свои дни, а священники служат ради золота. Они твердят в своих проповедях о тех ценностях, которые давно мы забыли, о том, что давно утрачено, и сами же не могут действовать и жить по тем заветам, которые провозглашают. Мы гниём... Да, мы падаем вниз. До сих пор нам казалось, что мы на вершине, с которой будем править миром, но каранхи дали нам править миром, но каранхи дали нам понять, что это не так. Увы, мы осознали это слишком поздно...
   Он уронил на стол голову, которая, казалось, налилась свинцом, и сидел так до тех пор, пока его не отвлёк от тяжёлых мыслей ногед-охранник, вошедший в зал.
  -- Владыка, - громким басом произнёс он. - К вам какой-то тип в чёрном плаще, говорит, срочно, утверждает, что знает нечто, способное спасти Уртаррон.
  -- Как вы мне все надоели, - без злобы, но с бесконечной усталостью в голосе процедил сквозь зубы Муруэл. - Ну впусти его, раз уж он пришёл, только сперва обыщи. Неизвестно, что за сброд шастает по Уртаррону в эти смутные времена.
   Бесшумной походкой, в зал пошёл, похожий на неслышную тень незнакомец. Это был урт, но что-то странное было в его глазах, таких неестественных, в которых Муруэл заметил не понравившийся ему блеск.
  -- Кто ты? - спросил глава Совета.
  -- Неважно, - ответил незнакомец.
  -- Ты скрываешь своё имя? Почему?
  -- Слишком много вопросов, - сказал странный тип. - Неужели тебя, повелитель, нет других вопросов, неужели в эту пору тебя более всего волнует, кто я такой? Не всё ли равно! Может быть, ты спросишь меня о чём-нибудь поважней? Скажем, о том, как сладить с ордой, что разоряет твою страну и истребляет твой народ?
  -- А ты найдёшь, что мне ответить? - Муруэл не поднимал головы, уткнувшись носом в стол.
  -- За этим я и пришёл к тебе, - ответил незнакомец. - Я готов помочь твоему народу, ибо знаю слабое место каранхов.
  -- Какое же? - Муруэл всё ещё не знал, верить ли собеседнику или позвать пару ногедов, стоявших за дверью, чтоб вытолкали странного типа прочь, и без него забот хватает.
  -- Их сны, почтенный керназ, сны. Ведомо ли тебе, как суеверны каранхи? Если им приснится нечто, предвещающее беду, они и проснувшись, будут ожидать, что случится неладное. Послав им тревожные сновидения, можно посеять среди них раздор.
  -- Но наши мудрецы и маги не умеют проникать в разум спящих каранхов, - сказал Муруэл. - Так что, твой совет нам мало поможет.
  -- Зато я умею, - сказал таинственный советник. - Это будет стоить мне немалых усилий, однако, если эти мои усилия будут вознаграждены...
  -- Чего ты хочешь? - керназ начал склоняться к мысли, что, пожалуй, его странный собеседник может стать той соломинкой, ухватившись за которую народ Уртаррона сможет удержаться на плаву в шторме смутных времён.
  -- Всего-то ничего, лишь попрошу, чтоб в честь меня возвели храм и начали мне поклоняться, - заявил незнакомец.
  -- Услуга, которую ты мне предлагаешь, дорогого стоит, не спорю, - Муруэл встал из-за стола и принялся нервно расхаживать по залу, глядя, как в больших окнах горит закат. - Однако не слишком ли большая честь для простого смертного: стать объектом поклонения нашего народа? Неужто ты предлагаешь мне отвергнуть ради тебя старых богов? - губы керназа растянулись в нервной улыбке.
  -- Когда-то Девятеро Младших посулили вам великое будущее, и вы пошли за ними. - напомнил гость. - Почему же теперь, когда лезвие каранхов щекочет горло уртской расе, ты не хочешь сделать меня объектом поклонения? Неужто ты думаешь, что беседуешь с простым смертным? Учти, керназ, не всякий, кто облечён плотью, является обитателем земного мира. Порой и бессмертные беседуют с вами в облике ваших соплеменников. Мне послышалось, будто какое-то время назад ты, Муруэл, заявил, что обратишься к любым силам, что помогут тебе одолеть каранхов? Ведь ты говорил это?
  -- Говорил, - керназ встревожился, обнаружив, что незнакомец слышал его нечестивые слова. "Теперь, если я его прогоню прочь, он тут же заложит меня, и тогда пропала моя голова", - думал он.
  -- Так вот я и решил прийти к тебе на помощь.
  -- Кто ты? Я ещё раз спрашиваю. Что ты за...
   Плащ незнакомца упал на пол, и вместо урта появился бесплотный, но видимый глазу, дух, кривлявшийся и пританцовывавший.
  -- Я Канрёх! - объявил дух. - Века я скитался среди холмов Шабшархарета, причиняя всяческий вред народу моадхагров, а когда костогрызы подались на юг, я из любопытства отправился следом. Я и они неразлучны, если я здесь, - значит, скоро тут появятся они. Если, конечно, ты не согласишься принять моё предложение. Всё очень просто, и мы оба извлекаем выгоду: ты спасаешь всех и становишься героем, а я получаю власть и почёт среди смертных.
  -- Видно, нет у меня выбора, - Муруэл прекратил мерить шагами пространство близ окна. - Будь по-твоему, если поможешь нам в эту трудную пору, я сделаю то, о чём ты просишь.
  -- Тогда возьми меня за руку, - Канрёх протянул вперёд свою когтистую лапу. - И мы будем считать, что договор заключён.
   Керназ молча коснулся руки духа.
  -- Вот и славно, - рассмеялся Канрёх. - А теперь, прощай Муруэл, ещё встретимся!
   И он исчез, растаяв в воздухе.
   Муруэл, мучимый сомнениями, стоял у окна. "Неужели, думал он, мир так изменился, что настало время менять веру? Не заплутает ли народ Уртаррона? Впрочем, сейчас главное, чтоб он выжил ... Только не был бы этот Канрёх очередной хитростью проклятых каранхов и их прихвостней - сумасшедших убийц Изгоев.
  
   Они вошли в Уртарр, когда леса уже подёрнулись первой жидкой осенней желтизной. Над головами пролетали первые стайки диких синнескварр. "Родные, из Куйотавённа путь держат", - говорили зулехи, поднимая головы вверх.
  -- Осень, - сказал Шодруд-Хаол. Они с Нох-Гуром ехали впереди всей орды, опережая её на добрых триста рил. - Через две недели в Шабшархарете начнутся первые заморозки по ночам, а ещё спустя неделю выпадёт первый снег. Эту зиму будет трудно пережить без нас тем, кто остался на севере. Их слишком мало, и охотиться им будет непросто. А если придут нагуны, случится истинная беда. Наши соплеменники не отобьются. До сильных морозов мы должны успеть вернуться в Шабшархарет. Времени у нас мало. Не пора ли разворачиваться в обратный путь?
  -- Я поклялся перед Тогудом, призывая в свидетели богов, что не уйду из Уртаррона, пока последний безносый выродок не повиснет на разделочном столбе или не станет добычей олубу и зенкелосов, - отвечал Нох-Гур. - Я не поверну назад у самых стен Уртаррона.
  -- Чего ты ещё ищешь здесь, орн? - спросил, нахмурившись, Шодруд-Хаол. - Мы достаточно перебили врагов и награбили, снискали славу, навели на безносых ужас. Чего тебе ещё нужно? Неужто ты вознамерился здесь обосноваться навечно? Неужто ты полагаешь, что моадхагры покинут родину ради южного края? Или ты хочешь, чтоб наш народ жил порознь на разных концах земли?
  -- Мне не нужны земли уртов, - Нох-Гур бросил свирепый взгляд из-под бровей на Шодруд-Хаола. - Они не останутся без хозяев, покуда живы Тогуд и его соратники. Мы оставим страну им после того, как вытравим ту заразу, что завелась здесь.
  -- С чего это ты вдруг начал занимать свой разум этими безносыми? - воскликнул Шодруд-Хаол. - Пусть они и дальше гниют в Уртарроне. Какое нам дело!
  -- Самое прямое, - голос Нох-Гура стал злым. - Ты думаешь, эта язва не расползётся дальше? Да, трудно будет нашим моадхагрен и моадхагрйоки пережить эту зиму без нас. Но я уверен, они справятся с этим. Поверь, Шодруд-Хаол, если мы не остановим то, что происходит с уртами, скоро Шабшархарет будет более пустынными безжизненным, чем в самую суровую зиму. В наших землях будет то же, что и здесь. Неужто ты не понял, Шодруд-Хаол, что здесь происходит? Я понял это, когда мы взяли Аркчу, когда я ехал по ней, и запах смерти и тлена вгрызался мне в ноздри. Нет, это не тот запах смерти и тлена, который мы принесли в уртские земли, это едкий дух разложения и упадка, который был здесь долгие столетия, и от которого укрылись в болотах близ озера Изгоев Тогуд и его племя.
  -- Вы, охтарванги, всегда были самым мерзким племенем в Шабшархарете, - огрызнулся Шодруд-Хаол. - Вы никогда не могли терпеть рядом с собой нас, сиперайев. Уверен, когда меня выбрали в старшие орны, ты долго досадовал по этому поводу, Нох-Гур. Вот и сейчас, когда я говорю, что нужно заканчивать поход и возвращаться, ты назло мне заявляешь обратное.
  -- Ты никогда не был глуп, Шодруд-Хаол, - с упрёком сказал Нох-Гур. - Но сейчас почему-то ведёшь глупые речи. Не позорься, если тебе больше нечего сказать.
  -- Мне нечего сказать, потому что я не знаю более способов убедить тебя поступить разумно, - угрюмо буркнул Шодруд-Хаол, пришпорил джирайха и помчался прочь, оставив Нох-Гура наедине с самими собой.
   "Грозовые тучи повисли над рёнгром, думал орн, - время теперь становится нашим врагом. Если все остальные начнут думать так же, как этот внезапно взбунтовавшийся моадхагр, рёнгр распадётся - меня ждёт гибель или позор. Нет, я пойду до конца, чтоб исполнить клятву, и неважно, сколько воинов останется со мной".
   Его опасениям суждено было сбыться.
  -- Ух, ну и сны мне нынче снятся, - вздохнул Мадхулурён, проснувшись в тёмной роще под корнями одиноко стоявшей среди лиственных деревьев ели.
  -- Да уж и мне невесть что привиделось, - ответил Рекнех, лежавший рядом.
  -- Вряд ли может быть что-то хуже во снах, чем поваленное бурей дерево, падающее в реку, - сказал Перегрызи Кнут и поёжился. - Видимо, беда впереди поджидает. Такие сны к хорошему не снятся.
  -- Знать, не одному тебе ждать беды, - сказал Рекнех. - Мне сегодня приснился хромой джирайх. Это, знаешь ли, такое же плохое предзнаменование, как дерево, падающее в реку. Ладно, не сидеть же теперь в этой роще безвылазно. Тем более, уже пора, слышишь, как Шодруд-Хаол в шинварр дует.
   Эгодрён, Баудрён, Эвенгёдэ, Эвенрён, Рекнех, Уркух-Мадур и прочие, потягиваясь и разминая затёкшие конечности, двинулись туда, где под знамёнами рёнгра собирались все остальные. По дороге выяснилось, что днём все видели одни и те же сны: все моадхагры видели сломанный хичир, все сансихоры - хромого джирайха, всем до одного зулехам привиделось дерево, поваленное бурей, падающее в реку. "Это неспроста, это знак, - слышался шёпот то тут, то там, - не надо идти дальше, или ничего хорошего не выйдет".
   Когда Шодруд-Хаол протрубил сигнал двигаться в путь, никто из каранхов не сделал ни шагу. На лице орна, пересечённом шрамом, появилась хитрая ухмылка: "Они все хотят одного. Того же, что и я".
  -- В чём дело? - громогласно прогудел Нох-Гур. - Ноги ваши приросли к земле, или сил не осталось на последний шаг?
  -- Сами боги подали знак! - раздалось из толпы. - Не пойдём дальше!
  -- Неужто вас напугали ваши же собственные победы? - усмехнулся рёнгрорн.
  -- Собирай вирн! - кричали воины. - Вирн, и ты услышишь всё! Но пока не будет вирна, мы не сделаем ни шагу.
  -- На вирне вы хотите рассказать о своих страхах, надеясь, что я их развею? Что ж, будь по-вашему, соберём совет!
   Каранхи расселись на крутом склоне холма, намереваясь обсудить произошедшее.
  -- Ну, - усмехнулся рёнгрорн.- Теперь-то я получу ответ, почему вы вдруг отказались закончить поход?
  -- Боги подали всем нам дурной знак днём, - сказал Стёврён.- Каждому снился дурной сон, предвещающий несчастье. Это предостережение, чтобы мы не шли дальше.
  -- С чего вы взяли, что сон предостерегает вас именно от продолжения похода? - спросил Нох-Гур. - Не может ли это быть предупреждением, чтоб мы не прекращали войну? Что если боги хотят нам сказать, что весь Великий Континент в опасности, и лишь мы можем его спасти?
  -- Мы знаем, что хотят боги, - раздался голос Атареска. - Они хотят, чтоб мы вернулись. Скоро зима, и наши соплеменники, что остались на севере, могут не пережить её без нас. Когда с Ирса придут холодные ветра, и по степи начнут гулять бураны, мы должны быть с нашими товарищами.
  -- Когда Куйотавённ засыплет снегом и придёт пора охотиться на хёсси, неужели мы будем греть кости в тёплых уртских краях! - вторил ему кто-то из зулехов.
  -- И я говорил орну то же самое о нашем народе, - подхватил Шодруд-Хаол. - Но он не слушал меня, а теперь ему нет дела даже до воли бессмертных наших хранителей! Неужели вы и дальше пойдёте за ним, забыв всякое благоразумие, за этим безрассудным сумасбродом, вбившим себе в голову неизвестно что! Те, кто сохранил ещё разум, следуйте за мной, и я уведу вас от гибели! Я скачу на север прямо сейчас!
  -- Не спеши, Шодруд-Хаол, - осадил его Нох-Гур. - Пусть у воинов рёнгра будет достаточно времени на раздумье. Дай им на размышление одну эту ночь и один день. Тогда и решим.
  -- Что тут размышлять! - воскликнул Шодруд-Хаол. - Неужто, рёнгрорн, ты полагаешь, что кто-то разделит с тобой твой путь? Эти один день и одна ночь ничего не решат и не изменят.
  -- Ты зря так шумишь, Шодруд-Хаол, - из толпы показался Мадхулурён.- Если боги послали нам дурной сон в знак того, что впереди - гибель, значит, такая наша судьба. Мы умрём на поле боя как воины, а не как трусы, предав своего орна и опозорив свои имена!
  -- В благоразумии нет позора, - Шодруд-Хаол зло покосился на зулеха. - Мы добыли, что хотели, не стоит искушать судьбу и пытаться взять от неё большее.
  -- Ты оставишь своего орна погибать в чужой земле? - возмутился Перегрызи Кнут. - Что ж, пусть это останется на твоей совести. Но на своей совести я пятна ставить не буду! Я останусь вместе с рёнгрорном Нох-Гуром, потому что если бы не он, я до сих пор бы гнил в Среднем йенарстве, на каменоломне! Да, я останусь и погибну вместе с ним, если тому суждено быть!
  -- Я останусь с Нох-Гуром и Мадхулурёном, - крикнул Рекнех, спускаясь с холма и становясь рядом с товарищем.
  -- Я - с ними! - объявил Эгодрён.
  -- И я! - подхватила Эвенгёдэ.
   Один за другим, зулехи, моадхагры и сансихоры спускались с холма и собирались с холма и собирались вокруг Нох-Гура. В определённый момент вождю начало казаться, что раздоры в рёнгре сошли на нет, но не тут-то было. Большая часть воинов осталась тверда в своём намерении оставить рёнгр. Шодруд-Хаол, уверенный, что теперь одержал верх в противостоянии с Нох-Гуром, всё же позволил каранхам поразмыслить ещё ночь и один день. Но по прошествии срока ничего не изменилось. Вокруг рёнгрорна осталась менее чем десятая часть войска. Все прочие с новым восходом луны убрались прочь.
   Нох-Гур пребывал в подавленном состоянии. У него и в голове не укладывалось: совсем недавно он вёл за собой огромную победоносную орду, а теперь за ним идёт смехотворная по численности группа самых отчаянных воинов, с которыми навряд ли он сможет одержать победу.
  -- Ты ничего не мог поделать, вождь, - успокаивал Нох-Гура Тогуд. - И не твоя вина, что так вышло. Это - испытание нам, останемся ли мы верны своей ненависти к неполноценной породе уртов. Легко громить врагов направо и налево, когда идёшь по их земле с многотысячной армией, но настоящую крепость духа и злость видно в воине лишь когда он с немногочисленными соратниками бьётся против сонмища недругов. Только в такие времена воин и охотник по-настоящему заслуживает уважение богов, предков и своего народа.
  -- Обо всём этом я слышал, ещё когда мне не вырезали знак племени на спине, - угрюмо проговорил рёнгрорн. - Сейчас мне больше хотелось бы услышать, что ты скажешь о том, как нам разбить безносых в этом последнем бою.
  -- Пока можно ещё победить, нет смысла всем искать смерти на поле брани в открытом бою, - сказал предводитель Изгоев. - Мы охотники, а охотники славятся умением подстерегать добычу. Неподалёку от Уртарра стоят густые леса, где можно укрыться. Мы заманим войска уртов туда, радт за радтом, маду за мадой, харру за харрой, они будут входить под лесной полог, и ни один из них не вернётся. Будучи в меньшинстве, мы всё же одержим победу.
  -- Надеюсь, нам это удастся, и все эти сны не означают нашу гибель, - безразлично произнёс Нох-Гур. Он был не из тех, кто при первых же сложностях утрачивает веру в себя, и не оставил мысль о победе, однако у него вызывало дикую злость, что у самых ворот Уртарра большая часть армии покинула его.
   Одно зловещее обстоятельство было связано с их продвижением на юг, к Уртарру. Чем дальше они двигались, тем меньше становилось лесов. Вскоре им и вовсе начали попадаться лишь жиденькие рощицы и разбросанные среди полей и пашен, на которых урты выращивали всякую растительную дрянь. С каждым пройденным чохом у каранхов усиливалось ощущение, что что-то идёт не так. Вскоре и Тогуд вынужден был признать, что за то время, в течение которого он не был в Уртарре - за эти несколько десятилетий центральная область изменилась до неузнаваемости.
  -- Нам придётся биться в поле, не имея возможности нигде укрыться, - сказал он Нох-Гуру. - Если мы встретимся с превосходящими силами уртов среди этих равнин, единственное, на что мы можем рассчитывать, - это на славную смерть в жестоком бою.
  -- Пусть так, - отвечал рёнгрорн. - Я не покажу этим выродкам своей спины, что бы ни ждало меня в этом гиблом месте.
   Вскоре отправившиеся на разведку Изгои, пролетев над землёй несколько сотен чохов, принесли неутешительные новости: со всех сторон двигались уртские войска, явно намеревавшиеся взять каранхов в кольцо.
  -- Похоже, они сберегли немало войск для этого момента, - заключил Тогуд. - Больше, чем мы до сих пор полагали. Шодруд-Хаола они не тронут, с ним идёт слишком много воинов, все силы сосредоточат на нас. Время выбирать место для битвы, орн.
  -- Ты прав, пора выбрать место для битвы, - согласился Нох-Гур. - И всё же, кажется, не до конца одряхлели и отупели урты, раз смогли обхитрить нас. Заманили в самое сердце своей страны, а теперь истребят всех до одного! Но пусть не думают, что грядущая битва не принесёт скорби в их дома.
  
   Перегрызи Кнут знал обо всём этом. Он знал, что предстоящая битва сулит каранхам лишь одно, и готов был принять смерть. Он носил знак Туммугёна, а это значило, что слуги озёрного бога даже в этих землях упадка и тлена найдут его и принесут к священному Ниппху. Однако стоит ли ждать смерти, когда ещё есть шанс на победу! В голове у Мадхулурёна мало-помалу созрел дерзкий, безрассудный план, и сам он созрел мало-помалу воплотить этот план в жизнь, и вскоре после того, как состоялся вышеописанный диалог Тогуда и Нох-Гура, обратился к старейшему из Сводольг с просьбой одолжить ему рамарги.
  -- Когда-то ваше воинство пришло на помощь нам, летя через болота близ озера Изгоев, - сказал он. - И тогда я впервые примерил рамарги на себя. Теперь я прошу у тебя эти крылья, чтоб успеть выполнить задуманное прежде, чем будет слишком поздно.
  -- Не знаю, что ты задумал, - ответил ему Тогуд, - но прежде ты неплохо помогал рёнгру, верю, не подведёшь и теперь. А рамаргов мне не жаль. Бери их, если они тебе необходимы.
   На сей раз зулеху потребовалось меньше времени, чтобы овладеть волшебными крыльями, и вскоре он уже парил над утопавшей во тьме землёй, держа свой путь на север, туда, куда ушла большая часть войска, возглавляемая Шодруд-Хаолом. "Только бы успеть, - думал Перегрызи Кнут. - Только бы хватило на всё времени, прежде, чем начнётся битва".
   Как и следовало полагать, те из каранхов, что покинули Нох-Гура, двигались все вместе, вполне разумно считая, что если рассеяться на обратном пути, разбившись на мелкие отряды, урты легко их перебьют. Но пока они были единой армией, урты не решались на них нападать. По правде сказать, безносые и не пытались противодействовать орде, возглавляемой Шодруд-Хаолом: уртам хотелось лишь чтобы каранхи поскорее убрались восвояси, и даже когда те по пути разоряли норы матлахов, грабили уртские поселения или творили какие-либо иные бесчинства, войска Уртаррона далеко не всегда спешили вмешаться. Ехавший в авангарде войска Шодруд-Хаол немало удивился, когда вдруг перед ним очутился неизвестно откуда взявшийся зулех, буквально свалившийся с неба.
  -- Кажется, кто-то ещё решил покинуть рёнгрорна и присоединиться к нам, - с насмешкой произнёс моадхагр со шрамом, разглядывая Мадхулурёна. - И притом так спешит это сделать, что опередил даже меня. Постойте, уж не тот ли это зулех, который совсем недавно на вирне обвинял меня в трусости и предательстве? Да, именно он!
  -- Может, я и не самый храбрый из своего племени, - отвечал Мадхулурён. - Может быть, среди наших рогранкаров сыщутся хёны и похрабрее. Но пока у меня хватит смелости вызвать тебя на ухчинор, если не послушаешь меня, Шодруд-Хаол.
  -- С чего бы это тебе вызывать меня на ухчинор? - полюбопытствовал Шодруд-Хаол, всё ещё изрядно озадаченный появлением зулеха.
  -- Всем вам вдруг взбрело в голову, - говорил Перегрызи Кнут, вглядываясь в лица остановившихся перед ним каранхов, - будто привидевшийся вам дурной сон, предвещающий беду, позволяет предать рёнгрорна и бросить его погибать, окружённым и затравленным. Для кого-то это воля наших богов, что мы должны развернуться и убраться восвояси из земель безносых, когда победа почти у нас в когтях. Но я в последний раз призываю вас одуматься, потому что не хочу проливать зазря кровь кого-то, с кем я совсем недавно бился против уртов. Иначе я прибегну к ещё одному способу показать вам истинную волю Собирающихся на Ваорнотте и устрою ухчинор.
  -- Боги однажды уже явили нам свою волю, - сердито сказал Шодруд-Хаол. - Но если ты не поверил им в первый раз, этому можно помочь. Ты грозился ухчинором - я принимаю вызов. Готовь свой хоймор, мы сойдёмся в поединке.
  -- Мне не хотелось доводить до этого, - сказал Мадхулурён, освобождаясь от рамаргов и отстёгивая хоймор от пояса, - и ты сам выбрал такой путь. Так пусть же боги рассудят нас, смертных, не сумевших порешить всё без их помощи.
   Орда расположилась вокруг озарённого молодой луной холма с крутыми склонами, чтобы наблюдать, как на его вершине сойдутся в схватке Шодруд-Хаол Меченый из племени сиперайев и Мадхулурён Рёрр-Скодёнг с берегов Ирса.
  -- Ну, зулех, - Шодруд-Хаол бросил на Мадхулурёна злобный взгляд. - Сейчас увидим, так ли ты хорошо бьёшься на ухчиноре, как произносишь это слово. Вот тебе мой первый удар!
   И он сделал резкий выпад в сторону зулеха, рассчитывая снять ему голову с плеч, однако Мадхулурён успел метнуться в сторону, после чего Шодруд-Хаол понял, что недооценивал проворство зулеха. Он неоднократно бывал вызван на ухчинор и не меньшее количество раз сам бросал вызов, однако то были всё поединки с моадхаграми, а с таким вот коротышкой из Куйотавённа он имел дело впервые. Перегрызи Кнут тоже начал осознавать, что положение его не из лучших, когда Шодруд-Хаол принялся теснить его, нанося один за другим удары хичиром. В бою он, Рёрр-Скодёнг, напившийся сперва тёндйра, мог положить за очень короткий срок этак двадцать безносых, а на этого моадхагра, думал он, на одного придётся потратить времени вдвое больше, если, конечно, боги и впрямь на его, Мадхулурёна, стороне и даруют ему победу. Да, тёндйра сильно не хватало. Вкусив боевого зелья, Перегрызи Кнут никогда не задумывался, как вести себя с противником, тёндйр сам направлял ему руку, а тут, выдерживая следовавшие одну за другой яростные атаки моадхагра, приходилось самому думать о тактике боя.
  -- Ты даже до шеи моей своим хоймором не достанешь, - издевался Шодруд-Хаол.
  -- Зато до живота твоего дотянуться у меня рук хватит, - ответил Перегрызи Кнут и с такой яростью налетел на противника, целясь хоймором ему в живот, что Шодруд-Хаол едва успел отразить удар, однако его ответный удар отбросил зулеха на несколько шагов назад. Неожиданно Мадхулурён потерял равновесие и упал на спину. С торжествующим воплем моадхагр бросился на него, рассчитывая ногой прижать к земле, а затем обезглавить хоймором, но у Перегрызи Кнута хватило проворства перекатиться вправо, избежав удара, а затем он вдруг точно пружина подскочил с земли, целясь своим хоймором по горлу противника. Шодруд-Хаол, тем не менее, избежал смертельного удара, но лезвие, блеснув перед его лицом, оставило кровавую отметину. Теперь у Шодруд-Хаола появился ещё один шрам, свежий, чуть пониже старого. "Интересно, свой первый шрам он, небось, так же заработал", подумал Мадхулурён, а вслух произнёс.
  -- Ты говорил, не достану до горла? Что ж, до лица твоего я дотянулся, а там, глядишь, и до горла доберусь.
   Свежая царапина на лице пробудила в Шодруд-Хаоле страшную ярость. Ярость эта клокотала в его лёгких, в мозгу, в крови. Рассвирепев, он бросился на зулеха, и атаки его стали ещё страшнее, у Мадхулурёна едва хватало сил их сдерживать. Обезумевший от злости моадхагр теснил его к раю ровной площадки, венчавшей холм, туда, где начинался крутой травянистый склон. Оказавшись на самом краю, Перегрызи Кнут во время очередной атаки Шодруд-Хаола отпрыгнул в сторону, и меченый пролетел мимо, а затем пробежал добрых три рилы вниз по склону, едва не покатившись кубарем.
   Они двигались по склону дальше и дальше. Наконец, когда Шодруд-Хаол, размахивая хичиром, помчался прямо на зулеха, тот изловчился и, в очередной раз увернувшись от смертельного удара, полоснул Шодруд-Хаола пониже колена, рассекая хоймором сухожилия. "Теперь-то ты так не побегаешь", подумал Перегрызи Кнут.
   И впрямь, хромой моадхагр с изувеченной ногой теперь уже не мог гоняться за Мадхулурёном по всему холму, и ему оставалось только отбиваться от выпадов зулеха, рассчитывая, что тот допустит ошибку, в его обороне появится уязвимое место, и его голову можно будет нацепить на хичир.
   Однако до показавшейся близкой победы зулеху было ещё далеко, даже хромым Шодруд-Хаол стал ненамного уязвимее, и всякий раз, когда Мадхулурён делал выпад, думая, что теперь-то моадхагр наверняка пропустит удар, его лезвие встречалось с хичиром Шодруд-Хаола, а взгляд со взглядом жёлтых глаз моадхагра, в которых отражалась злая усмешка. Пару раз грёмгарен даже предпринимал опасные контратаки, и неизвестно, чем бы они могли бы закончиться для Перегрызи Кнута, если бы он не проявил достаточно проворства.
   Поединок закончился, по сути, благодаря одной случайности, оказавшейся для Шодруд-Хаола фатальной: перемещаясь по склону холма, то поднимаясь вверх, то отступая снова вниз, моадхагр больше смотрел на сверкавший перед ним хоймор противника, чем себе под ноги. Так и вышло, что нога его попала в неглубокую яму, прежде, видимо, бывшую норой какого-то животного, а затем засыпанную или разрушенную. Для Шодруд-Хаола, равно, как и для Мадхулурёна, происхождение ямы было неважно, важно было лишь то, что Шодруд-Хаол, попав ногой в эту яму, потерял равновесие и оказался лежащим на земле. Мадхулурён, понято, не пропустил такой момент и одним мощным ударом прикончил моадхагра, снеся ему голову. Рука Шодруд-Хаол разжалась, выпустив хичир, и оружие упало на обагрившуюся кровью траву холма. Зулех же, с торжествующим воплем поднял с земли отрубленную голову, взошёл на самую вершину холма и оттуда показал свой Символ славы всем собравшимся внизу воинам:
  -- Боги на моей стороне! Следуйте за мной!
   Толпа внизу молчала. Затем раздался голос одного из зулехов:
  -- Он победил на ухчиноре! Это истинная воля наших богов! Мы пойдём обратно на юг!
  -- Верно! - вторили ему голоса соплеменников. - Именно так!
   Недолго колебались и все остальные воины. Те, кто ещё совсем недавно был ведом Шодруд-Хаолом, теперь, утратив уверенность в том, в чём недавно не сомневался, повернул обратно на юг.
  -- Времени у нас мало, - говорил Мадхулурён, обсуждая с воинами создавшееся положение. - Я видел, когда летел сюда, как урты стягивают войска в сторону тех, кто остался с рёнгрорном. Примерно одна харра движется с северо-запада, две армии примерно по пять тысяч каждые идут с северо-востока и с юго-востока. Скорее всего, они соединятся где-нибудь в десяти чохах от Нох-Гура и ударят по нему вместе, либо возьмут в клещи. Харру, идущую с северо-запада, мы ещё успеем догнать и разбить, прежде, чем эти безносые встретятся с остальными, а потом придётся поспешить на подмогу нашим товарищам. Поэтому, не будем рассиживаться возле этого холма. Вперёд!
   И орда вновь тронулась в путь, на сей раз - в южном направлении.
  

Тивитар о битве, что стала последней битвой в той войне и последней в жизни Нох-Гура, и о том, как Высокий Уртарр увидел каранхов.

   Их было две армии, по пол-харры каждая, одна из них двигалась с северо-востока, другая - с юго-востока, дабы истребить оставшихся в землях Уртаррона особо упрямых каранхов, не ушедших на север вместе с большинством. Они знали, где встали лагерем дикари, однако никто из этих уртов не знал, что враг осведомлён и о их положении. От зорких глаз сансихорских разведчиков эти два войска не ускользнули. Зрение у степняков отменное: они без труда разглядели маршировавших через поля и деревни уртов, и даже смогли приблизительно определить их численность, в то время, как безносые даже и не заметили врага, следившего за ними, да и не могли бы его увидеть, как ни напрягали своё зрение, ибо оно у уртов, самое меньшее, вполовину хуже, чем у сансихоров.
   Узнав, что поделывают урты, Нох-Гур и Тогуд тут же разработали дерзкий план противодействия, а группа отчаянных сансихоров в триста вооружённых десниц не замедлила претворить этот план в жизнь и сделала это блестяще. Сперва они встретились с первой из двух пятитысячных армий. Урты, кое-что всё же понимавшие в стратегии и тактике, были достаточно благоразумны, чтобы сформировать это войско не из одной пехоты и не из одних только верховых ногедов, а из тех, и из других, вполне справедливо полагая, что эти два рода войск хотя бы отчасти компенсируют недостатки друг друга. Правда, это не было окончательным решением всех проблем, что и выяснилось, когда однажды в сумерках появилась сотня сансихоров, самым наглым образом обстрелявшая уртов из луков. Поражённый дерзостью каранхов уртский харратар отдал приказ открыть ответный огонь. Как ни грозно выглядела его гримаса со сдвинутыми бровями, она, понятно, не сделала принятые против каранхов меры более эффективными. Во-первых, уртский арбалет, пускай даже он создан в лучших оружейных мастерских Уртаррона, прошёл все государственные проверки на качество и соответствует всем стандартам, всё же уступает добротно сработанному сансихорскому луку, который хотя и не проходил государственных комиссий, по дальности и точности стрельбы превосходит оружие безносых. Во-вторых, сансихоры с молодых лет умеют стрелять на скаку, в то время, как обучавшиеся стрельбе полгода уртские арбалетчики и в неподвижно стоящее дерево, бывает, не могут попасть, не то что в верхового сансихора, скачущего туда-сюда на своём проворном быстроногом джирайхе. В третьих, сгущавшийся мрак наступающий ночи мешал уртам как следует разглядеть неприятеля, а сансихорам, понятное дело, темнота не создавала никаких неудобств, и даже наоборот.
   Не оставалось ничего другого, кроме как отправить ехавших верхом ногедов преследовать сансихоров, дабы навязать им ближний бой и, наконец, расправиться с ненавистными каранхами. Закованные в доспехи ногеды на своих толстоногих скакунах рванулись за сансихорами, позабыв, что по скорости с джирайхами сансихорской степи сравнятся разве что их собратья из Шабшархарета, тем более, что несли они на себе легковооружённых и не отягощённых доспехами сансихоров, которые по весу не шли ни в какое сравнение с их преследователями. А потому, как ни гнались уртские тяжёлые всадники за каранхами, разрывая до крови шпорами бока джирайхам, не удалось их широким мечам добраться до волосатых степняков.
   Когда впереди возник глубокий тёмный овраг, урты были уверены, что загнали сансихоров в ловушку, и никому не могло прийти в голову, что происходит как раз обратное. В темноте никто не заметил, что их джирайхи испачкали лапы в чём-то липком и пахучем, очень похожем на смолу, и никто не придал этому значение. В голове у ногедов было лишь одно: прижать сансихоров к краю оврага и перебить всех до одного.
  -- Мечи долой! - прозвучал приказ. - Изрубим этих гадов в мелкое крошево!
   Каково же было удивление уртов, когда сансихоры на своих легконогих скакунах без труда перемахнули, один за другим, через овраг! Безносые не подумали и об этом достоинстве степных джирайхов. Находясь вне досягаемости уртских мечей, каранхи достали свои луки и принялись обстреливать врага. Несколько безрассудных ногедов попытались было перепрыгнуть овраг, однако, не дотянув двух рил до другого его края, рухнули вниз, погубив себя и своих верных четвероногих товарищей. Когда их тела с громким стуком коснулись каменистого дна, снизу донеслось сердитое: "Йлль! Грёмгарен нарьдвар ортопестаг! Рал им уваль серсётт, хё вар мугльнест!" "Рютёнг!", - прошипел другой голос.
   Пока урты толпились у оврага, решая, что делать дальше (а ничего, по сути, они поделать не могли), из темноты внизу вылетело несколько стрел, угодив прямиком нескольким воинам туда, где их тела не были защищены доспехами, кое-кому - в глаз.
  -- Проклятье! - воскликнул предводитель ногедов. - Нужно поскорее найти переправу через овраг! Должен же быть где-то мост!
   Пока они вбестолку сновали по краю оврага, сансихоры состязались в меткости стрельбы из лука, так что численность уртов неуклонно сокращалась. Когда же, наконец, глава всадников осознал, что им придётся, всё-таки, возвращаться обратно несолоно хлебавши и дал команду отходить, у них не оказалось возможности отступить. В воздухе запахло гарью, в темноте вспыхнул яркий свет, и стена пламени взметнулась вверх, отрезав уртам путь к отступлению. Они оказались зажатыми между огнём о оврагом, жалея, что раньше не заметили смолу, разлитую по земле, которую заблаговременно пролили каранхи, готовя безносым западню. На фоне оранжевого пламени чёрные силуэты ногедов были отлично видны, и теперь каждый сансихор, находившийся по другую сторону оврага, считал позором промахнуться по такой отличной мишени, каких перед ним было множество.
   Так погиб первый отряд всадников из числа тех, что шли с юго-восточной армией. Впоследствии история эта повторялась несколько раз с за ночь с некоторыми вариациями, и пускавшиеся в погоню за кучкой сансихоров всадники, не зная о судьбе своих предшественников, наступали на те же грабли, что и предыдущий отряд, сгинувший в западне, расставленной каранхами. Так продолжалось до той поры, пока в войске не осталась одна пехота. Вытерши пот с мохнатых физиономий, сансихоры окружили медленно ползшее каре и расстреливали уртских пехотинцев, избегая рукопашной схватки, до тех пор пока значительная часть доблестных защитников Высокого Уртарра не превратилась в пищу для олубу и зенкелосов, а остальные, окончательно деморализованные, не разбежались. Со второй армией церемониться не стали, она на беду шла вдоль небольшой реки, тем не менее, достаточно глубокой, чтобы в ней мог утонуть любой из уртов, а по левую руку от них тянулись на пару чохов заросшие сухой травой пустоши. Смола, множество сухой травы и один горящий факел сделали своё дело: когда в пустошах вспыхнул пожар, урты оказались заперты между рекой и огнём. Кому-то показалось, что огонь пройти легче, чем воду, и сгорел заживо. Другие, памятуя о том, что в огне брода нет, подались в воду, пытаясь вплавь, по реке, выбраться из ловушки, но были перебиты из луков стоявшими на противоположном берегу каранхами или попросту утонули. Тех, кто остался на берегу, стрелы дикарей настигли также без особого труда. Были, конечно, и те, кому особо повезло, вырвавшиеся за пределы кольца, однако после того, что им пришлось пережить, они нисколько не хотели воевать и тихо дезертировали, разбежавшись кто куда.
   Вторая армия уртов также оказалась изрядно потрёпанной, однако сохранила боеспособность, да и численное превосходство оставалось всё ещё на стороне уртов, когда в жаркий солнечный полдень Нох-Гур со своим войском повстречался с ними на голой, без всякого леса, равнине в сотне чохов от Уртарра.
  -- Кажется, это конец, - сказал Нох-Гур Тогуду.
  -- По крайней мере, мы встретим его как достойные воины, а не как трусы, слабаки и глупцы. Думаю, их потери сегодня будут равны нашему общему числу.
  -- Больше, - возразил рёнгрорн. - Ты, верно, никогда не видел, как дерётся моадхагр, которому нечего терять. Сегодня ты вдоволь насмотришься на это. Поучим этих выродков, как надо жить, биться и умирать. Жаль, это будет наш последний им урок, а они, чувствую, так и не усвоят ничего.
   Нох-Гур достал свой огромный шинварр и, что было сил в его могучих лёгких, дунул в него. Над войском пронёсся рёв, в котором слились злость, отчаяние и жажда крови. Каранхи с готовностью обнажили оружие.
  -- Сегодня нашим богам и предкам не будет стыдно за нас, а нам не будет стыдно взглянуть им в глаза, когда мы предстанем перед ними! - воскликнул Нох-Гур. - Вперёд! В последний бой! И пусть никто из безносых не будет рад победе, которую они одержат сегодня!
   Одной живой стеной каранхи двинулись навстречу врагу. Урты бросили в бой авангард из копейщиков и меченосцев. Две волны столкнулись, и хаос закрутил свой бешеный гипнотизирующий хоровод. Нох-Гур бился в первых рядах, снося головы уртам, одному за другим, испачкавшись в их крови с ног до головы. "Это мясо, а не воины, думал он, - урты решили заставить нас помучаться, сначала измотают нас молодняком, который и драться-то не умеет, а потом, если те не справятся, пустят в ход что-нибудь посерьёзнее".
   Урты, поначалу бежавшие в бой с торжествующим видом, слегка оробели, не ожидая, что понесут такие потери. Большинство тех, кто шёл в первых рядах, видел живых каранхов в первый раз в жизни, и, по сути, в последний. Но вскоре желторотые неумёхи закончились, и в бой вступили другие урты с угрюмыми физиономиями со злобным тупым взглядом мутных глаз, гораздо более свирепые.
  -- Похоже, они подбросили нам ещё что-то новое, - крикнул Нох-Гур бывшему поблизости Эвенрёну, который только что успел зарезать ещё одного молодого урта.
  -- Это бывшие разбойники, - ответил зулех. - Видно, урты решили и тюрьмы почистить от лишнего народа. Горе мне! Слепым предстану перед Туммугёном! Эти мне и второй глаз выцарапают, хадр бы их побрал!
   Не успел Эвенрён попрощаться со вторым глазом, как вдруг среди лязга оружия и воплей, из-за спины уртов раздался рёв шинварра, а затем грянули тысячи голосов:
  -- За Кравока!
  -- Утолим голод Нодхаза!
  -- Кан Раннху! Крылья твои над нами, бог войны! Крылья смерти!
  -- Амугь мёр фаокрунзак!
   "Неужто это наш Мадхулурён", - встрепенулся Эвенрён.
  -- Похоже, мы вовремя, - сказал себе Мадхулурён, опуская шинварр и доставая хоймор. - Промедли мы чуть больше, и всё могло бы быть по-другому...
   Урты были поражены. Они могли ещё как-то объяснить, как очутились здесь девятнадцать с лишним тысяч каранхов, но что заставило их вернуться, никто не мог понять.
   Всей своей мощью вновь прибывшие обрушились на врага, сметая ряд за рядом уртских ратников и оттягивая их основные силы на себя, чтобы выручить своих затравленных товарищей, бившихся на другом конце поля брани. Те, в свою очередь, отбросив дурные помыслы, теперь с удвоенной силой прорубались через гущу неприятелей, чтобы воссоединиться с пришедшими на подмогу соплеменниками, которые уже обходили противника с флангов, чтобы затянуть петлю на шее последней уртской армии. Вскоре безносые осознали, что находятся не в лучшем положении: мало того, что огромная орда, неизвестно почему вернувшаяся, застигла их, по сути, врасплох, она ещё и явно превосходила их по численности. Когда солнце пересекло центр небесного купола и сделало свои первые шаги к западному краю неба, остатки уртских войск сиротливо столпились, окружённые со всех сторон. Нох-Гур теперь ехал на своём джирайхе рядом с Атареском и Стёврёном.
  -- Что, славные орны, - усмехался он, - стоит ли всегда верить дурным снам?
  -- Мы и по-прежнему верим в них, - отвечал Атареск. - Но победа Мадхулурёна на ухчиноре - тоже знак, и мы последовали за ним сюда.
  -- Я верил, что этот зулех на многое способен, - сказал рёнгрорн. - А где Шодруд-Хаол? Он что, остался непоколебим в своём стремлении вернуться на север?
  -- Он просто остался там, где его убили, - Атареск, заметив приближавшегося к ним ногеда, приготовил свою агзу с крюком на конце. - Если хочешь ещё раз взглянуть в его лицо, попроси Мадхулурёна показать тебе его голову.
  -- Так Шодруд-Хаола убил на ухчиноре Мадхулурён?
  -- Истинно так. Не стоит огорчаться: Шодруд-Хаол умер достойно, а если бы ухчинор закончился иначе, мы бы сейчас не бились бы рядом с тобой, орн.
  -- А я-то думал, вы уже никогда не вернётесь, и эти подлецы с ядовитой кровью меня растерзают в одиночестве! - воскликнул Нох-Гур. - Канрёх! Неужто боги сыграли над нами шутку, прислав дурные сны?
   Тут и случилось это печальное происшествие. Не иначе, зря могучий рёнгрорн помянул нечестивое имя Канрёха, а тот, должно быть прятался где-то рядом и не дремал, следя за битвой. Просвистев в воздухе, доспехи рёнгрорна пробила, угодив прямо в левую сторону груди, стрела с белым оперением. В следующее мгновение стрелявшему урту самому снесли голову, однако было уже поздно.
   Тёмная кровь полилась на чёрные кожаные доспехи предводителя рёнгра. Его джирайх остановился, чтобы хозяин не выпал из седла. Атареск, остановив битву, спешился и бросился к раненому, как выяснилось позже, смертельно, вождю. Стёврён взял джирайха под уздцы, и они поспешили оставить поле боя, прикрываемые остальными воинами.
  -- Похоже, видеть во сне сломанный хичир - всё же дурное знамение, по крайней мере... для меня, - прохрипел Нох-Гур, лёжа на траве и глядя в слепившее глаза залитое солнцем небо. - Тяжело умирать, когда наверху стоит это светило.
  -- Ты не умрёшь, орн, - уверял его Стёврён. - Наверняка, рану ещё можно залечить.
  -- Я чувствую, что время, отведённое мне, на исходе, - возразил рёнгрорн.- Та сила, которая прежде наполняла меня всего, теперь ушла туда, откуда однажды пришла ко мне. Это было в ту пору Зулешских лесах, когда я получил ещё более страшную рану. Но я выжил, и именно тогда решил начать этот поход. Странно, теперь меня вновь поразили враги, но со мной происходит обратное.
  -- Злые слова произнесли урты над этой стрелой, - говорил Стёврён, - злые свегны вырезали на ней. Ну ничего, Тогуд рассеет заклятье, и сила твоя вернётся в твои члены, орн.
   Скоро уже большинство каранхов знало о случившемся. Весть эта так разъярила их, что они бросились на уртов с ещё большим остервенением. Оставив воинов расправляться с обречёнными безносыми, Тогуд Крадущийся поспешил к раненому Нох-Гуру.
  -- Порой даже урты бьют на удивление метко, - заявил он, закончив осматривать рану. - Порази стрела орна чуть пониже или повыше - рану легче было бы вылечить, но, увы, она очень тяжёлая. Думаю, нужно будет прибегнуть даже к магии.
   Бой на равнине затихал. Последние группки уртов пытались выбраться из окружения, а Тогуд Крадущийся, сидя над слабеющим телом рёнгрорна, читал один за другим магические стихи. Иногда свои усилия прилагал также Стёврён и ещё кое-кто из многочисленных собравшихся каранхов, знавших всячески заклятья от ран. Увы, это ничем не могло помочь рёнгрорну.
  -- В своё время... - Нох-Гуру было тяжело говорить, - Анши-Шьор дралась даже с самой Техтареш, чтобы отбить меня у неё...
  -- Нужно найти эту моадхагрен! - воскликнул Атареск.
   В том не было нужды. Анши-Шьор, стоило Нох-Гуру её помянуть, уже пробиралась, расталкивая столпившихся воинов локтями, к рёнгрорну.
  -- Бейте в учумбы, - потребовала она. - Я отправлюсь в Нохарет, как однажды уже отправлялась, и спасу Нох-Гура.
   Обряд камлания был совершён. Вновь суждено было Анши-Шьор ступить в бездну Нохарета. Однако прежде, чем она повстречала Техтареш или кого-либо из её товарок-демониц, составляющих четвёрку Собирательниц Душ, из глубин, неведомых смертным, таких, что лежат даже за пределами Нохарета, вдруг поднялась огромная чёрная тень, та самая, которая в своё время запретила Техтареш трогать Нох-Гура.
  -- Смертная, - прогремела тень, - зачем пытаешься ты удержать его? Знаю, бытие рядом с ним слаще, и никто лучше него не умеет доставить тебе удовольствие, никто не делает тебя более счастливой, и лишь от одного него до сих пор ты хотела родить потомство. Но вам нет смысла его спасать. Земной путь Нох-Гура пройден, и лишь теперь его ждут вечность и слава. Все подвиги он совершил и умрёт смертью, которой всякий воин рад умереть.
  -- Кто ты? - спросила Анши-Шьор.
  -- Я -тот, орудием чьей мести был моадхагр, ради которого ты пришла сюда. Был до сих пор. Теперь, когда месть свершилась, и вскоре я буду вполне удовлетворён. Он же будет сполна награждён за стойкость и храбрость.
  -- Сполна? Он даже не увидит города, который мечтал взять, в котором мечтал возложить себе на голову корону! Зачем ты решил забрать его так рано?
  -- Я не забираю его, юная моадхагрен. Его убили урты, не я. Я лишь оставил свою опеку над ним, посчитав, что дальше он справится сам. Увы, посчитав, что дальше он справится сам. Увы, я не ожидал, что случится то, что случилось. Но я придержу демониц, пока он не завершит задуманное им. Однако после этого Собирательница Душ явится за ним. А теперь ступай, моадхагрен, прими всё как есть. Порой смертным стоит противиться судьбе, но не сейчас. Прощай.
   Анши-Шьор очнулась, вновь оказавшись в мире живых. Нох-Гуру стало лучше, но после того, что она услышала в Обители тени, моадхагрен не радовалась этому. О своей встрече она рассказала Тогуду.
  -- Ты встретилась с Немрордом, юная моадхагрен, - объяснил старый сводольг. - До сих пор мы все были орудием его мести. Но не только им. Мы спасли мир от страшной скверны, ещё немного - от неё не останется и следа. Нох-Гур уйдёт со спокойной душой, и его примут в Чертог Великих Вождей. А спустя какое-то время начнут складывать о нём песни, которые долго не смолкнут на земле. Лучшее, что мы можем сделать - перенести его в Уртарр и возложить на его голову величайший из всех его Символов Славы - Имзагол Мунгонма. Идём.
   Так, положив Нох-Гура на носилки, сделанные из двух шестов и шкуры джирайха, они отправились в Уртарр.
   Картина, представшая перед каранхами, когда они спустились с Ахмотерских холмов, поразила их. Город опустел, и вокруг не было никакого движения, урты, безоружное население, не умевшее держать в руках оружие, разбежалось на все четыре стороны, собрав все свои пожитки, оставив город пустым, с открытыми воротами. Тогуд распорядился отправить вслед беженцем карательный отряд, а сам, вместе со всеми старшими орнами и множеством воинов, вошёл в город и направился по главной улице прямиком в самое сердце Священного города, к большой площади, на которой располагался храм Девяти Вещающих Через Оракул и Дворец Совета Десяти.
   Серые тяжёлые тучи висели над городом, сумерки пришли в Уртарр. Моросил мелкий дождь. На мокрых каменных плитах перед Дворцом Совета одиноко лежало в луже крови уже изрядно обглоданное падальщиками тело урта. Это был Муруэл, выбросившийся из окна, узнав, что войско уртов разбито, и каранхи идут на Уртарр. Рядом, слева от Дворца, возвысился храм Девяти. Золотые украшения с его фасада, прежде столь нарядного, великолепно отделанного, почти везде были сорваны: постарались обезумевшие и разуверившиеся в мощи своих богов урты, предавшиеся мародёрству перед оставлением города.
   Каранхи ступили под своды храма, где обнаружили двух скрывавшихся в глубине зала жрецов, которых тут же прикончили, ибо никакой пользы они принести завоевателям не могли. Тогуд, величественно подняв голову, со злым огоньком в глазах, подошёл к алтарю, на котором стояла скульптура, изображавшая дерево с девятью ветвями и девятью лицами, по одному лицу на каждой ветви.
  -- Вы были хозяевами на земле, на которую у вас нет никакого права, завладев ей обманом, - заговорил он грозно и сердито. - Но у истинных уртов - лишь один бог: Немрорд. Тех, кто поклонялся вам, мы обратим в свою веру, или же истребим, как они хотели истребить нас, Изгоев, как некогда истребили сторонников прежней веры. Вы довели уртов до вырождения, обратив их в ничтожество, но более не быть вам владыками ни над чем живым, боги тлена и гниения, лишь над бесконечной пустотой, в которую изгоняю я вас, именем Немрорда! Убирайтесь вон!
   Скульптура затряслась, поднялся страшный шум, а затем неведомая сила сбила Тогуда с ног, после чего каранхи увидели, как по стене храма к выходу бегут девять сгорбленных теней. Добравшись до двери, они исчезли прочь.
  -- Пусть бегут, - произнёс Тогуд, поднимаясь с пола, - и да не увидит их более никто из живущих, не услышит их лживые голоса.
   Они покинули храм, и Крадущийся распорядился отыскать в округе стенобитные и осадные орудия.
  -- Мы снесём это гнездо лжи и город сравняем с землёй, - сказал он Анши-Шьор. - А на месте этого храма, как в былые времена, будет стоять просторный деревянный чертог, обиталище Немрорда, где он всегда сможет найти приют в мире смертных. И тогда он вновь вернётся сюда, чтобы опекать ночных охотников нашего рода. А мы пока исполним свой последний долг перед Нох-Гуром. Идёмте, старшие орны, идём, Анши-Шьор, пора исполнить то, что мы обязаны.
   Предводитель Изгоев отвёл их за пределы города, к большой скале, перед которой стоял огромный каменный трон.
  -- Это трон, на котором прежде восседали славные уртские вожди в былые времена, - сказал он. - Рабы Девяти богов, как ни старались, не смогли уничтожить этот памятник былых времён, на совесть был он вытесан из камня, нет такой руки, что могла бы его разрушить. Верю, ещё будут на нём сидеть вожди нашего народа, когда те, кто доселе звался Изгоями, вновь будут хозяевами. Ну, а пока, пусть трон этот займёт вождь Рёнгра Четырёх Народов.
   Стёврён и Атареск помогли Нох-Гуру подняться с носилок, и он взошёл на трон, который Тогуд облил кровью священников, зарезанных в Уртаррском храме. Затем Крадущийся достал железную корону и подошёл к рёнгрорну.
  -- Ты совершил славное дело, орн Нох-Гур, рождённый в Шабшархарете, воин племени охтарвангов, обладатель Всевидящего ока, сокрушитель падшей расы, поборник чистоты и кровавой справедливости, принёсший в Уртаррон новый порядок острых клыков и цепких когтей! Венчая тебя этой короной, завещанной тебе премудрым мастером Мунгонмом, я венчаю тебя вечной, неувядающей славой, о доблестный рёнгрорн! Славься, Нох-Гур!
  -- Славься! - воскликнули собравшиеся каранхи, ударив в щиты оружием. Заревели шинварры, налетевший ветер расправил висевшие на шестах знамёна, грянула боевая песня.
   Под эти торжественные звуки великий рёнгрорн издал свой тихий последний вздох и опустил голову, корона с которой, тем не менее, не упала. Демоница Техтареш предстала перед ним в следующее мгновение, рассекла нить, связывавшую тело и душу Нох-Гура, своим острым серпом и усадила в железную клетку. Пришпорив своего странного и страшного скакуна, она стремглав понеслась, не подвластная законам, на которых зиждется бытие мира, прямо в мрачный Нохарет, а там, на крыльце Чертога Великих Вождей стоял древний мудрый Храухруд-Тарахо, глядя на то, как приближается к своему последнему обиталищу душа рёнгрорна Четырёх Народов.
  -- Когда кончится дождь, разожжём костёр и проведём погребальный обряд, - сказал Тогуд. - Негоже его телу лежать в чужой земле, пусть даже той, для которой он так много сделал.
  -- Да будет так, - вздохнула Анши-Шьор.
  

Эпилог.

   На этом закончился поход рёнгра Четырёх Народов, но, понятно, не закончилась история Великого Континента, да и в нашей истории есть что дорассказать. Часть каранхов в добровольном порядке осталась ещё где-то полгода в землях уртов, где теперь хозяевами были сводольг, которые выбрали орном старого мудрого Тогуда. Вместе они занялись тем, что выследили всех оставшихся в живых рабов Девяти Выродков, ибо нельзя было оставить их скитаться по земле: зараза могла вновь поднять голову. Те из уртов, кто был достаточно умён, раскаялся и вступил в ряды сводольг, вспомнив позабытые корни. Но большинство - бестолковая, невежественная чернь - так и остались верны Девяти, чей оракул был разрушен. Кого-то каранхи и сводольг перебили сразу, а тех, кого не добили, согнали в стада и держали в укреплённых лагерях, где истребили всех постепенно. Мадхулурён Перегрызи Кнут и рад был бы помочь Тогуду и прочим сводольг (вскоре переименовавшимся в азанольг - "охотников"), но более этого ему хотелось увидеть родные леса, с которыми неисчислимые годы он был в разлуке. А, как известно, для зулеха нет ничего дороже и милее его сердцу, чем дремучие хвойные чащи. Вместе с ним пожелали отправиться те, с кем он прошёл по чужим землям под одними знамёнами: его освободитель Эгодрён, Эвенрён Отдай Глаз и Эвенгёдэ, Баудрён Спой Тивитар и его давнишний товарищ, хоть и принадлежавший к иному племени, но немало сблизившийся с Перегрызи Кнутом за долгие годы в уртской неволе: сансихор из союза Мергура Рекнех. Они вместе покинули окрестности Уртарра на закате одного пасмурного дня, повернув на северо-запад и пустившись в путь по равнине под угрюмыми, седыми от облаков, небесами. Оставшиеся в Уртарре сансихоры подарили зулехам своих быстроногих скакунов.
  -- Они быстро донесут вас до родного края, - сказали степняки, - и ваша встреча с лесами, которые вы так любите, будет скорой.
   Мадхулурён уселся на одного джирайха с Рекнехом, Эвенрён и Эвенгёдэ оседлали второго скакуна, на третьем сидели Эгодрён и Баудрён. Последние долго спорили, кому быть впереди и управлять животным. Наконец, Эгодрён уступил Баудрёну.
  -- Зарасти ты зелёными грибами, - ворчал он, но потом добавил: - Впрочем, надоело мне всё время быть главным. Кого-то куда-то вести, что-то решать... Вернусь в Ряйпевённ - никогда больше в главные не полезу. Даже вожаком на охоте вызываться не буду, а выберут - пошлю всех к Ряйпехадру, залезу на самый высокий хьялль и не слезу, пока не отстанут!
   Много ещё витиеватых зулешских присказок и весёлых речей услышала земля бывшего Уртаррона, пока зулехи мчались через Ундир, огибали южные отроги Уртских гор, летели на неутомимых сансихорских скакунах, оставляя за собой сливавшиеся в бесконечность чохи Харстага и Барм-ак-Сола, пересекали дикую глухомань Западного Йенарства. Пройдя мимо уртских пограничных твердынь, они устремились в безымянные, никем не заселённые Пустоши, по лесам, по холмам, вброд через большие и малые реки, осторожно объезжая коварно слившиеся с равниной гиблые зыби - последыши, напоминавшие о том, что когда-то здесь были сплошные бескрайние болота, кишевшие жорротами. Теперь здесь эти твари не жили, и боевые товарищи, ничего не опасаясь, шумели и шутили всю дорогу.
   Но вот Чёрная Гряда, отделявшая Пустоши от сансихорских степей, начала загибаться на запад, и через три ночи пути перед ними предстало священнейшее и прекраснейшее место на всём Великом Континенте - Великая гора Ваорнотт, или, как назвал её Рекнех на своём языке, Вехмашаток. Она стояла, одинокая и величественная, на неисчислимые чохи возвышаясь над долиной, и даже Чёрная гряда, видневшаяся на юго-западе, казалась цепочкой низеньких холмов. Вершина Нотт-нал-Ваорвирн не была видна, ибо её скрывали облака. У подножья горы росли хвойные леса, а среди круглых валунов, разбросанных по засыпанной хвоёй земле, пробивались родники с чистой водой, в значительной мере питаемые потоками дождевой влаги, стекавшей по склонам Ваорнотта. Путники спешились и поклонились Великой Горе:
  -- Славься, древний Ваорнотт! Славься, сердце континента, держащее на голове своей троны тех, кто бережёт нас! Славьтесь, мудрые боги! Прежде славили вас наши клинки, теперь же - наши слова.
   Они ненадолго задержались у Ваорнотта, лишь для того, чтобы напиться воды из чистых ключей и наполнить ей фляги и бурдюки, ибо издревле считается: вода эта несёт в себе мудрость богов, что собираются на недосягаемой вершине священной горы.
  -- Напою этой водой Мёддрёна из Гёноке, - сказал Эвенрён, когда они отъехали от Ваорнотта на пол-чоха. - Может, хоть тогда этот тумнаньёд ума наберётся.
  -- Не трать воду зазря, - возразила Эвенгёдэ, - лучше угости ей Гьомрёна, нашего соседа, чтобы его прекрасные тивитар стали ещё лучше.
  
   С улыбкой взирали на них боги, собравшиеся на Ваорнотте в ту пору. Их радостные взгляды скользили сквозь облака, изучая с любопытством смертных, возвращавшихся из судьбоносного похода.
  -- Мир изменился и стал прежним, - сказал Кравок, сансихорский бог войны. - Наконец-то в южных землях воцарился тот порядок, который должен быть.
  -- За это сегодня и поднимем чаши с тёндйром, - игриво проворковала мягколапая Сёммитан, разливая в золотые чаши сок видений. - Думаю, ты не откажешься, Немрорд. Слишком долго я не потчевала тебя этим напитком, ибо безмерно долгим было твоё отсутствие.
  -- Верно, - согласился Немрорд. - Но теперь я снова могу править в мире смертных, и мне есть, о ком заботиться. Я жестоко отомстил предателям, но пока ещё недостаточно щедро одарил тех, кто был мне верен многие века - этих доблестных безумцев сводольг.
   В ту ночь на Ваорнотте не было пустовавших тронов. Наконец-то все боги были в сборе, наконец-то вернулся Немрорд, бог-покровитель хищного, ярого ночного племени с юга.
  
   Покуда боги радовались успехам смертных, пятеро зулехов и один сансихор продолжали путь.
   Вскоре их радость всё же была омрачена разлукой. Светлая, странная грусть билась в душе Мадхулурёна, когда они обогнули северные отроги Чёрной Гряды, и пришла пора прощаться с Рекнехом.
  -- Прощай, старый друг, - сказал он, держа за волосатый локоть мощную лапу сансихора. - Мы долгое время воевали вместе. Надеюсь, нити нашей судьбы высшая воля ещё вплетёт в общее полотно.
  -- Верю в это, маленький храбрый зулех, - отвечал сансихор. - Помни: если тебе понадобится помощь, в степях у тебя есть друг.
  -- А ты, если будешь когда-нибудь среди мохнатых куйо - не забывай о своём товарище, живущем в этих лесах. Прощай, Рекнех, не будем тянуть с разлукой. Скачи домой.
   Рекнех хлопнул джирайха пятками по бокам, и, поднимая пыль, рванулся прочь, на юг, в бескрайние вольные степи. Вскоре горечь разлуки с боевым товарищем уравновесилась радостью скорой встречи с родной землёй, и сансихор, приветствуя её, издал громкий вопль, прежде, чем скрыться вдали.
   В Траннрёнвённе пришлось попрощаться с Баудрёном Тивитар Луйрёнг: на перекрёстке лесных троп разошлись их пути. Баудрён спешился и пешком повернул направо.
  -- Велик Куйотавённ, но дорога к друзьям не страшит расстояньем, - произнёс он. - Не забывайте хёна из Зулльёнма!
  -- Не забудем, - обещал Мадхулурён. - Уж меня-то ты точно увидишь, ведь мы почти соседи!
   Эвенрён и Эвенгёдэ шли с Мадхулурёном до самого Мьёхтти-ильдра, в который впадает бегущая из озера Ниппху полноводная Куорвайя. Когда Мадхулурён и Эгодрён, готовые перебираться через реку, спустили на воду плот, построенный на скорую руку, они начали прощаться с жителями Осугуппвённа.
  -- Ждём тебя в гости, - сказал Эвенрён, сверля Мадхулурёна единственным глазом, взгляд которого настойчиво требовал, чтоб Мадхулурён обещал прийти. - Полюбуешься на наше славное Пятиградье.
  -- Я тебя особенно жду, - многообещающе заявила Эвенгёдэ. - Мы с тобой ещё покувыркаемся всласть на мягких мхах возле Юнталы. Хочу от тебя хёнар или лауар, а лучше двух. Прошлой весной я принесла двух маленьких хёнов, но их хёсси затоптал. А мне очень хочется ещё родить!
  -- Не беспокойся, - заверил её Мадхулурён. - Уж я-то плохих зулехов не делаю. Все те хёны и лау, что я когда-то зачал в неволе, потом здорово задали жару этим грёмгарен на юге.
   При слове "грёмгарен" он вдруг вспомнил про Рекнеха и вздохнул: ему будет не хватать этого большого невозмутимого громилы-сансихора, ей-же-ей, будет не хватать...
   Когда до Рёвда оставалось тридцать чохов по широкой тропе, вившейся в раскидистых папоротниках под сенью соснового леса, Мадхулурён распрощался с Эгодрёном.
  -- Спасибо тебе за всё, - сказал он своему освободителю. - Велик уснувший долгим сном рёнгрорн, но и ты совершил славное дело, вызволив меня из неволи. Приходи как-нибудь выпить тёндйра со мной и моими земляками.
  -- Ну уж, с тобой-то мы непременно ещё попьём славного сока видений, восхвалим чудесный дар Сёммитан, - сказал Эгодрён, улыбаясь.
   Оставшись один, Мадхулурён торопливо зашагал по тропе на юго-запад, а потом на запад, туда, где на берегах бескрайнего Ирса стоял его родной Рёвд.
   Город предстал перед ним далеко не таким, каким Перегрызи Кнут запомнил его в детстве. И всё же, хотя многое в облике Рёвда переменилось, он, по сути своей, остался прежним старым добрым Рёвдом.
   В одном из хьяллей было шумно, вокруг него вертелись знакомые зулехи из тех, с кем Мадхулурён совсем недавно воевал под знамёнами Великого Рёнгра. Его позвали присоединиться к веселью, но Рёрр-Скодёнг пообещал прийти попозже.
  -- Попозже у нас тёндйр может закончиться, - предупредили его. - Но всё равно, если хочешь, в нашем хьялле наверху есть свободное место, можешь пока обосноваться у нас.
  -- Так и сделаю, - крикнул Мадхулурён, удаляясь от гостеприимного хьялля.
   Он спешил туда, где шумело и плескалось необъятное море.
   Было уже поздно, восьмое деление дня, но Перегрызи Кнут не спешил отправляться на отдых. Ему хотелось полюбоваться родным краем. Он вышел на крутой обрыв с песчаным склоном, под которым вода лизала гладкие камни. На краю обрыва росло несколько сосен, и корни их, сплетаясь в причудливый узор, торчали из песка. Зулех уселся на них сверху и принялся глядеть вперёд, в чарующую даль моря.
   В Куйотавённе стояла осень, сильный ветер, налетевший с моря, трепал чёрную гриву Мадхулурёна, обдавая солёной сыростью. По правую руку от него тонкий березняк гнулся на ветру, роняя жёлтые листья, падавшие на землю, точно золотые слёзы...
   Ирс и его крутой обрывистый берег, и песчаные отмели внизу, поросшие камышом - всё это было совсем как в давние времена, и так же шелестело, и шумело, и пахло хвоей, а временами - солью. Эти места за долгие века ничуть не изменились. Мадхулурён сидел и думал: "Как хорошо, когда есть в мире места, которые остаются неизменными, и куда можно приходить вновь и вновь, и там вновь и вновь некогда обременённая тревогами и тяготами душа обретает долгожданный покой".

Санкт-Петербург, 19 января 2007 года

03:22.

   Скрепя сердце, дописываю последние строки и расстаюсь с теми, кто мне дорог. Надеюсь, не навсегда. Верю, это не конец...

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Скёрр (моадхагрск.) - песня, предание.
   Трепещущие - общее у всех охотничьих народов название более слабых рас, не питающихся другими существами, более слабыми. Трепещущие рассматриваются всеми дикими народами Великого Континента исключительно как пища, и лишь урты сосуществовали с ними мирно в силу обстоятельств, о которых будет рассказано позже.
   Разновидность Трепещущих.
   Хичир - традиционное холодное оружие моадхагров, по форме напоминающее меч, совмещённый с трезубцем.
   Моадхагрское название Куйотавённа.
   Рёнгр - в переводе, "союз", "содружество", объединение племён с какой-либо целью, как правило, с военной. Происхождение слова неясно. Скорее всего, оно появилось в языке моадхагров в эпоху Походов, после того, как вождь Храухруд-Тарахо отправился воевать с зулехами Северного Куйотавённа. Не исключено, что слово это изначально зулешское, но также правдоподобно предположение, что первый рёнгр был заключён между всеми охотничьими племенами и богами с целью победить Раумалу, то есть, ещё раньше.
   Ухчинор (моадхагрск.) - ритуальный поединок, назначаемый с целью узнать волю богов в случае спора по какому-либо вопросу. Правота признаётся за тем, кто выиграл ухчинор.
   Рёнгрорн - слово состоит из двух частей: уже знакомого читателю "рёнгр" - союз, и другого - "орн", то есть, вождь. Рёнгрорнами моадхагры называют вождей племён, заключивших рёнгр, и вообще военачальников, стоящих во главе союзного войска. Происхождение слова также неясно, однако, если учитывать, что им, как и словом "рёнгр" пользуются ещё и зулехи, есть основания полагать, что "орн" - слово зулешское, и моадхагры позаимствовали его во времена Храухруд-Тарахо.
   Поскольку называть моадхагров людьми - всё равно, что назвать кабана волком, то, излагая эту историю на человеческом языке, я пользовался не словами "женщины" и "дети", применимыми лишь к людским народам, а их аналогами из моадхагрского. "Моадхагрен" - это женские существа данной расы, а "моадхагрйоки" называют моадхагров мужского пола, не прошедших обряда посвящения в охотники, либо же женских особей, не имевших сексуального опыта.
   Нэррсу - шаман, владеющий магией моадхагров.
   Барабаны, используемые в различных обрядах моадхагров.
   Откройся! Откройся! Тьма Нохарета!
   Поднимайтесь все на бой, предки сиперайев! (моадхагрск.)
   Хёсси - крупное животное, покрытое бурой или рыжей шерстью. Обитает в Куйотавённе и в некоторых его частях является объектом промысла у зулехов. Летом хёсси питается растительной пищей, однако с наступлением зимы переходит на исключительно мясной рацион. Зулех, убивший хёсси, пользуется большим авторитетом среди соплеменников.
   Каранхи - общее для всех народов, живущих к северу от Уртаррона, название, данное им уртами. Происхождение слова следует связывать с зулешским боевым кличем "Кан Раннху!", то есть, "За Раннху!" - бога войны. Однажды, в своём походе на Куйотавённ кто-то из уртских военачальников услышал этот клич, а затем рассказал об этом на юге. Исказив зулешское "Кан Раннху!", уртские хронисты создали этноним "каранхи".
   Йенар - в имперском Уртарроне - верховный командующий пограничными войсками, размещёнными в одной из трёх пограничных областей - йенарств. При проведении параллели с историей мира людей, йенарства уместно сопоставить с марками империи Карла Великого, хотя говорить о полной аналогии, по ряду причин, не приходится.
   В уртском календаре - четвёртый месяц года, соответствующий декабрю.
   Чох - общая для всех народов Великого континента мера длины. 1 чох примерно равен 0, 97 км.
   Страна низкорослых каранхов (уртск.)
   Кьёды - крупные рогатые животные с серым цветом шерсти и мощными когтистыми лапами, которыми они разрывают землю в поисках кореньев, а иногда используют при обороне. Больше всего кьёдов можно встретить в центральной части Куйотавённа, на лесных полянах к западу от Пятиградья, хотя обитают они во всех частях Зулешских Лесов, в том числе, на севере.
   "Иди к хадру (чащобному демону), долговязый дурень! (зулешск.)
   Зенкелосы - мелкие падальщики, обитающие в Куйотавённе. Являются дальними родичами хёсси, однако уступают им по массе и силе. В одиночку зенкелосы охотятся на более мелкую живность, но, собравшись в стаю, могут напасть и на зулеха.
   Дурень тупорылый (зулешск.)
   Сам дурень! (зулешск.)
   Бранное междометие, не поддающееся точному переводу.
   Хагненд - у уртов - некто, сведущий в технике, занимающийся изготовлением механизмом, иначе говоря, инженер.
   Синнескварра - небольшое летучее существо с кожистыми крыльями, обитающее по всему Куйотавённу. В древности была приручена зулехами и используется для обмена сведениями между союзниками.
   Одна из свегн - символов зулешского алфавита, обозначающая звук "К"
   хёссиюулу - разновидность ловушки, используемая в охоте на хёсси, но также иногда и на войне против передвигающегося по лесу врага.
   Дерево (зулешск.)
   Название горы Совета богов у моадхагров, то же, что и Ваорнотт у зулехов.
   Нортэхры - лучшие воины, всегда сопровождающие орна и служащие его охраной в то время, когда он спит.
   Имтасо - у моадхагров: тотальное истребление какого-либо народа. То же, что и холокост у людей.
   Рогранкар - у зулехов - воин, во время боя впадающий в состояние неистовства, примерно то же, что и берсеркер у скандинавов, обитавших некогда в мире людей.
   Дальнейшее повествование в большей степени базируется уже не на моадхагрских преданиях и песнях, а, скорее, на том, что удалось автору выудить из народной памяти зулехов, а также - на воспоминаниях Мадхулурёна Перегрызи Кнут, бывшего непосредственным участником событий. Поэтому, вторая часть разделена не на скёрры, как первая, а на "тивитар", что по-зулешски также означает "песня" или "предание".
   Радтар - в уртской армии - командующий радтом - боевым подразделением в 30 воинов.
   Уртское название, общее для всех земель, населённых каранхами.
   В уртской армии - чин ниже радтара, относящийся к младшему офицерству, если можно так выразиться в отношении уртов.
   Мада - боевое соединение в 300 воинов, или в 10 радтов.
   Рила - мера длины примерно в 1, 03 метра.
   Один из двух сансихорских племенных союзов, соперничавших в степях вплоть до похода Рёнгра.
   Ругательная производная от зулешского "лау"
   Вирн - у каранхов: собрание, на котором весь народ решает какой-либо вопрос. Институт, аналогичный скандинавскому тингу или славянскому вечу в мире людей в Средние Века.
   Перегрызи Кнут (зулешск.)
   Город-порт на восточном берегу Лемпарского моря.
   Ненависть (зулешск.)
   Выродок (зулешск.)
   Тяжеловооружённые наездники джирайхов, изначально набирались из области Ногд, однако затем части ногедов начали комплектовать из отличавшихся большой силой и выносливостью уртов со всего Уртаррона.
   Зулех среди них! Откуда? (зулешск.)
   В уртской армии - командующий харрой, или десятью тысячами воинов.
   Сводольг (уртск.) - изгнанный, изгой.
   Междометие, которым окликают урты своих джирайхов, означает "нельзя".
   Быть родоистреблению! (моадхагрск)
   Нет Пощады! (зулешск.)
   Юго-западная окраина Куйотавённа, получившая своё название в честь орна Траннрёна.
   Слово "книга", возможно, не совсем корректно передаёт значение слова "кроппар". По-зулешски оно означает "шкура", также этим словом именуются обработанные специальным образом куски шкуры, сшитые звериной жилой, на которых зулехи делают всяческие записи. Так что, "кроппар" - это не книга в человеческом понимании этого слова, но, по сути своей, её зулешский аналог.
  
   Командующий мадой (уртск..)
   Поскольку институт семьи и брака у каранхов отсутствует, понятий "брат" и "сестра" они не знают. К слову сказать, в силу их биологических особенностей, среди зулехов допустим порой и инцест, не приводящий к появлению на свет неполноценных индивидов и вырождению популяции.
   Кровавой охоты (зулешск.)
   Корона (моадхагрск.)
   Отхожем месте (зулешск.)
   Традиционный праздник чествования богини Сёммитан, регулярно празднуемый в начале весны по всему Куйотавённу. Однажды в пору Сёммитан Мавсут в зулешские леса вторглись моадхагры, с тех пор выражение "вот тебе и Сёммитан Мавсут" стало идиомой. По значению идентично русскому "Вот тебе, бабка, и Юрьев день", используемому в мире людей.
   Бог войны у сансихоров.
   Боевой тёндйр (зулешск.)
   Глава Совета Десяти у уртов.
   В древности племя моадхагров нагунов было оттеснено их соседями за залив Чёрного Шайдуха, на восток, в земли, весьма бедные пищей. Нагунам удалось выжить, они стали меньше ростом, зато гораздо злее и безжалостнее своих соплеменников на западе. Каждую зиму нагуны большой ордой переправляются через залив и идут убивать западных моадхагров, а тем приходится отбиваться.
   Вырезание знака племени на спине у моадхагров является обрядом инициации, после которого моадхагр-самец считается зрелой, взрослой особью. Нох-Гур имеет в виду пору своего детства.
   Тупорылые долговязые придурки! Мы ещё не стреляли, а они уже дохнут! (зулешск.)
   Заткнись! (зулешск.)
   Смерть безносым! (зулешск.)
   От зулешского "ряйпе" - запад, и "вённ" - страна, край. Так зовётся западная оконечность Куйотавённа, омываемая морем Ирс.
   Буквально, "пень-голова" (разновидность зулешского ругательства).
   Ильдр - длинный узкий залив. Множеством ильдров изрезано побережье Великого Континента к западу от Куйотавённа, подобно побережью Норвегии в мире людей, где подобные заливы называют фьордами.
   "хёнар" - маленький хён, "лауар" - маленькая лау.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   168
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"