254980 - этот номер пронёс я сквозь годы и испытания. Я набрал его, боясь, что там ответит кто-то другой, что номер или даже квартира уже давно принадлежит другим людям, и Танин след, след самой светлой и чистой моей любви потеряется в вечности, оборвётся вдруг. И хотя сердце моё огрубело за эти пятнадцать лет, которые прошли со времени нашей последней встречи, оно всё же замерло в ожидании ответа, словно в оживании приговора.
Душа моя встрепенулась. Есть Бог на свете! Спасибо господи! Я узнал её голос!
-Алло! - её голос был тот, прежний, как будто бы и не было этих полтора десятка лет.
-Танечка! Привет!
-Кто это?! - удивился голос в трубке, и я весь задрожал. Какое-то сомнение закралось в душу: "Неужели это не она?!" - хотя голос был её, память чётко запечатлела его мелодичный, слегка распевный, такой родной, будто бы собственный, мой, голос
-Нет! - честно призналась Татьяна. - А кто это?!
-Это я, Андрей!
-Андрей?! - мне было неловко, что она не узнаёт меня, и потому сознание моё продолжало сомневаться, с ней ли я вообще говорю. Я даже задрожал той нервной дрожью, которую всегда испытывал, когда слышал её голос. И тут тем странным чувством, которым я всегда присутствовал в ней, как будто бы она была моё второе воплощение, я понял, что она меня тоже узнала.
-Привет, Андрей! Как живёшь?!
Что можно было ответить на этот дурацкий вопрос?
-Нормально! А ты Таня, замужем?! - мне было всё равно, что она спрашивает. Я был просто безумно счастлив слышать её голос, знать, что она жива, и что, хотя в моей жизни порушились все незыблемые скалы, устои и столпы, которые, казалось бы, никогда не сокрушаться, по-прежнему, как твердь мироздания, в которой ничего не меняется миллиарды лет, я разговаривал с ней по тому же номеру телефона, по которому говорил в последний раз пятнадцать лет назад.
-Да нет! - ответила она, и я, вот подлец! подумал, словно молния прошибла в доли секунды, что никто, имеется в виду в моральном плане, я не хотел её отягощать, не будет препятствовать нашей встрече, если она захочет меня увидеть. - Ты же была замужем!
-Ну, вот так! - смущённо произнесла Татьяна на другом конце провода.
-А что случилось? - я знал, что Танечка вышла замуж, что, возможно, её муж был тем, ради кого она отвергла меня. Но я любил Татьяну, и не собирался даже пытаться встать между ней и её избранником. Может быть, поэтому я не звонил ей, хотя был в Сумах однажды, в 1998 году. Я и теперь собирался просто отметиться, если ещё не сменился номер и если ещё она живёт по этому адресу, не знаю зачем, нарисоваться в её жизни, поболтать по телефону и пожелать ей всего хорошего до следующего раза, если случай представит ещё возможность пообщаться. Я даже не понимал, что звоню ей, потому что всё ещё где-то в глубине души сидит у меня она, её образ, та часть жизни, которую мы провели вместе, моя робкая первая любовь, которой я, возможно, испортил её судьбу, вместо того, чтобы завоевать, победить, повергнуть, сделать её из предмета любви предметом страсти, вторгнуться в неё и поселиться в ней, родить от неё детей...
-Так получилось! Долго рассказывать! - услышал я ответ. Я начал строить догадки. В принципе, разводы - не редкость в жизни. Вокруг все разводятся. Но мне почему-то не хотелось думать, что Таня тоже развелась с мужем. Я знал каким-то интуитивным чувством, ощущением присутствия в ней, что она была цельной натурой, и развод был не для неё. Я не мог представить Таню, которая разводиться. Если Таня развелась, какая бы причина не была, то она была обыкновенная. А я всегда знал, что она - особенная, по настоящему особенная, второй такой нет на свете. Я не хотел разочаровываться в ней.
-Может быть, встретимся? - поинтересовался я, даже не надеясь на положительный ответ, но к безумной, мальчишеской своей радости - сорокадвухлетний пацан в третьем браке! - услышал:
-А почему бы и нет! Мы же не кусаемся, правда?!
Я был на седьмом небе. Я словно только что получил счастливый билет на экспресс в рай. Моему тихому восторгу, который клокотал в душе, не было предела! Я еле сдержался, чтобы прямо сейчас же не стать проситься на свиданье, совершенно обезумев, понимая, что этим всё испорчу. С Таней нужна была размеренность! Я знал это по тем событиям, что произошли двадцать лет назад. Во всяком случае, с моей стороны она наскоков не терпела. Вот и теперь поспешностью я мог всё испортить...
Таня дала мне свой сотовый номер, и завтра мы договорились созвониться, чтобы уточнить место и время встречи. Предварительно условились на ресторан "Кристалл", что был недалеко от её дома.
Весь вечер я ликовал. Я был сам не свой. Я словно получил какой-то невообразимый подарок от судьбы. Таня, моя любимая Таня завтра предстанет перед моим взором. Сердце горело, пела душа, шифер по крыше ехал, шурша...
Всё-таки, что ни говори, но самое большое чудо на свете - любовь. У всех она разная, по времени, месту, глубине и обстоятельству, но тот, кто однажды испытал любовь, жил не напрасно...
...Валера глянул в окно. Он любил на самоподготовке глазеть на центральную аллею перед главным зданием училища.
-Смотри! - толкнул он меня в бок. - Тёлки идут!
Я выглянул тоже.
За окном был февраль. Стройные красивые, словно конусами подстриженные разлапистые ели были покрыты снежными шапками по ветвям. За их стройным рядом по дорожке, что наискосок прорезала аллею, засаженную высокими, метров по двадцать тополями, в сторону центрального подъезда училища шла гурьба девчонок.
У Валеры глаза горели лихорадочным огнём:
-Пойдём, познакомимся! - он снова толкнул меня в бок, словно призывая проснуться.
Я и в самом деле ещё даже и не отвлёкся от своих мыслей, связанных с изучаемым предметом знаний.
Валера был известный бабник. Так, во всяком случае, он позиционировался во взводе. Он часто рассказывал сцены из своей жизни про встречи с противоположным полом, и как у него всё гладко и всегда беспроигрышно получалось. Рассказывал, не упуская всегда пикантных подробностей. Глаза его при этом горели каким-то восторгом, и трудно было усомниться, уличить его во лжи. Тем более что он мастерски бацал на гитаре десятка два задорных песен, многие из которых были таким народным фольклёром, что у иного бы и уши завернулись. Но у нас, курсантов, это было вполне пристойно, а иначе в казарме со скуки просто помереть можно было. Особенно, таким как я, которых не баловали увольнениями в город.
-Пойдём, познакомимся! - Валера снова толкнул меня в бок, расшевеливая, побуждая к действию.
Мне неохота было тащиться на холод и сырость. На улице было неуютно и слишком влажно. Хотя мороз-то был всего градусов пять, но из-за сырого воздуха моментально пробирал до костей.
К тому же замок уже набычил в нашу сторону свою массивную челюсть, уставившись на возмутителя спокойствия и тишины в классе самоподготовки пристальным, немигающим взглядом:
-Чуста! Успокойся! - сказал он, слегка повысив голос, призывая курсанта к порядку.
Но Валера словно и не слышал его, а, может быть, и вправду не слышал. Он весь был поглощён неординарным событием: в СВАКУ появились девчонки! Он весь загорелся, и теперь его уже ничто не могло остановить. Он возбуждённо показывал в окно на группу девушек, сопровождаемую каким-то офицером, всё ближе подходившую к зданию.
-Чуста! Я кому сказал! Успокойся! - Лемешев повысил голос ещё больше.
Теперь Валера пригнулся ко мне и что-то громко шептал, однако го шёпот был слышен в тишине класса на половину комнаты.
Это был порыв, который невозможно было остановить! В конце концов, Валера пошёл к выходу из класса, не обращая внимания на окрики Лемешева:
-Чуста! Вернись! Я кому сказал! - дверь в коридор за Валерой закрылась. Потом он открыл её и просунул голову в класс.
-Ну, ты идёшь? - спросил он, обращаясь ко мне.
Мне неохота было никуда тащиться. Но какое-то магнетическое действие со стороны страстного порыва Валеры, или, быть может, просто желание не ударить в грязь лицом, заставило меня встать и направиться к выходу из класса.
-Халов! Сядь на место! Сядь на место, я сказал! - почти крича, обратился ко мне Лемешев, поворачивая следом за мной голову, когда я проходил мимо его стола, где он сидел на преподавательском месте. - Ну, я вам устрою! - услышал я обещание замкомвзвода, захлопывая дверь в коридор.
В сущности, не было никакой двойной жизни.
Жизнь у Татьяны была одна, но ей хотелось сразу быть в двух местах: в Сумах, где были друзья, был парень, другой парень курсант из артучилища, и в Харькове - огромной и многолюдном городе, который был намного больше Сум.
И там, и там было интересно.
В Харькове училась её сестра, которая познакомилась с интересным парнем, курсантом военного училища, за которого она собиралась замуж.
Но всё-таки у Тани была двойная жизнь. И одной из этих жизней был я. Она жила во мне как какой-то виртуальный персонаж, хотя присутствовала физически где-то рядом в этом мире. И я всё силился сделать так, чтобы реальная, настоящая Таня поступала так, как в моём воспалённом сознании поступала её виртуальная копия.
Мы сидели с ней на лавочке у её подъезда, и я был вне себя от счастья, что я просто сидел рядом с ней и даже не смотрел на неё, я чувствовал её всю каким-то непонятным неизвестным по счёту чувством. Моё сознание словно расплылось на два тела, и я ощущал её тепло и её жизнь. Это было какое-то непонятное чувство. Оно не возбуждало. Я просто словно присутствовал в двух телах. Ну, разве ощущение сознанием своего тела возбуждает? Вот так и сидел я, присутствуя в двух телах: в её и в своём. Это придавало моему существованию какую-то тихую эйфорию, умиротворение, блаженство.
-Чего ты хочешь? - наконец после некоторого молчания спросила Татьяна.
-Я не знаю! - ответил я.
В самом деле, я не знал, чего хотел от неё. Мне нечего было от неё требовать. Она сидела рядом, и мне этого было вполне достаточно.
Конечно, я мог и, может быть даже, должен был соврать, что хочу поцеловать её, хочу обнять её, прижать её к себе. Быть может, где-то в глубине души я мечтал об этом, но даже не смел подумать, а уж что сказать о том, чтобы попросить её поцеловаться со мной. Я знал, что когда-то буду целовать её, но это будет в другой жизни, в другое время, а сейчас... Сейчас мне было просто достаточно того, что я сижу рядом с нею, что вокруг весна, вокруг всё цветёт, благоухает сирень. И если можно было бы попросить, я бы сидел рядом с ней так вечно.
-Ну, тогда я пошла! - Таня решительно встала со скамейки и направилась к двери подъезда.
-Постой! Не уходи!
-Ну, что ты хочешь!
-Я хочу сказать тебе! - мне не хотелось ей ничего говорить. Я хотел только, чтобы она снова присела рядом
Я был в квартале от её дома. Но меня там никто не ждал, и потому я обманывал себя самого, заказывая переговоры с домом, ожидая вызова, а в это время то и дело, через каждые пять минут набирал с телефона-автомата номер её квартиры. Тани не было дома. Тане было чихать, что у меня увольнение, и я прожигаю его дорогие минуты, бесцельным ожиданием переговоров с Волгоградом только потому, что если вдруг она возьмёт трубку, то я смогу очень быстро добраться до её дома, как будто оказался рядом случайно. И я растягивал это случайно как резинку, понимая, что она вот-вот порвётся
Город был усеян клумбами с розами. Никто их не рвал, но я был нищий курсант, сбежавший из инфекционного отделения больницы, в котором и остался только из-за неё. В темноте вечера я нарвал букет из роз и направился с ним мимо городского рынка, вверх по улице, к её дому. Дом Танин стоял на крутом высоком взгорке. Окна её угловой квартиры были видны за несколько кварталов. В них горел свет
Я шёл и, всю дорогу глядя на эти окна, пытался представить, что сейчас делает Татьяна. Я хотел, чтобы она была дома, хотя вполне могло оказаться, что её нет. Я представлял, как она удивиться моему приходу, как я вручу ей цветы и скажу о том, что я люблю её.
Я сидел на резиновом коврике под её дверью. И мне было хорошо. Я так готов был сидеть вечно. Она снова вышла на лестничную площадку:
-Ты чего добиваешься? Сейчас я скажу моему папе, и он выйдет вместо меня!
-Говори!
-Он тебя с лестницы спустит!
-Не спустит!
-Ты что, будешь драться с моим папой?
-Буду!
Сидел словно пьяный. Я весь дрожал от любви к ней, но казалось, что я дрожу от холода. Я так хотел, но знал, что она никогда не пустит меня в свою квартиру...
-Андрей! Ты чего добиваешься?!
-Я хочу с тобой поговорить!
-О чём?
-Таня! Я тебя люблю! - моя дрожь усилилась, и я не знал, что мне с ней делать.
Возникла долгая пауза. Таня молча стояла надо мной, и край её ситцевого халатика болтался где-то у моего лица.
На площадку вышла соседка из квартиры напротив. Она посмотрела на меня и спросила у Тани:
-Это кто?! Наркоман что ли или пьяный! Что он здесь так сидит! Я сейчас милицию вызову!
Я стоял в телефонной будке и долго рассказывал Тане, притворяясь каким-то своим другом-товарищем, что я отравился из-за неё.
-Знаешь, почему она тебе порчу навел, твоя жена?! - сказала Таня. - Потому что ты её не любил.
********
В мой сон вошла Татьяна. Она словно вышла из тени, представ перед моей супругой. Теперь всё стало светло и ясно, как божий день. И вдруг я осознал, чего это ей стоило.
-Меня зовут Татьяна! - представилась она.
Хотя это было итак уже понятно. Всем. Мне было и радостно и больно. Впервые, пожалуй, в жизни женщина выступала так в защиту свои прав на меня. Не на нечто материальное, чем я владел или мог владеть, а на меня. Это было приятно, и я исполнился невольной благодарности к ней.
Сон был полон события. Он был самой жизнью, он был больше, чем жизнь, он был сверхреальностью, чем-то тем, что было у самой Альной оси, у самой сути бытия, к которой всё стремилось. Сон был насквозь пронизан любовью. Любовью и каким-то бархатным, жемчужным светом, обволакивавшим нас троих и скрывавшим в себе детали окружающего.
Я вязал иголкой какие-то узелки из белой нитки, словно вышивал, склонившись на коленях над белоснежным листом бумаги, который был моим мольбертом для этой нехитрой, но в то же время замысловатой игры. Из глаз моих струились слёзы. Мне было радостно и грустно. Мне было радостно от того, что Таня нашла меня, и грустно от того, что она с супругой разрешила нам уехать далеко-далеко, туда, откуда мы прибыли в этот удивительный сон - её жизнь.
Видя мои слёзы, щедро и молча струящиеся на мольберт, на котором я старательно сплетал из нитки какие-то фигуры, Таня присела рядом со мной, опустившись на колени, и прильнула своей щекой к самому мольберту, повернув лицо ко мне, но сделав так, что наши взгляды не встретились.
-Может быть, ты не будешь так спешить с отъездом, раз у него такое состояние? - обратилась она с вопросом к моей супруге, сидевшей где-то рядом.
Мне было приятно, что две женщины жалеют меня, как маленького мальчика. И я исполнился благодарности к ним обеим.
Танин вопрос не требовал ответа. Это был вопрос-приглашение, вопрос-утверждение. Я вдруг почувствовал, что и она стремится продлить то время, в которое мы рядом.
Моя супруга не отвечала. И я стал беспокоиться, как бы она не вспылила. Привязанность Татьяны ко мне была очевидна. И в то же время она жертвенно уступала меня другой. Хотя я где-то в глубине себя понимал, что только она обладает настоящим, выстраданным долгими годами одиночества и ожидания, правом быть со мной рядом. И от всего этого новая волна неизбывной любви, этого странного чувства, которое невозможно описать никакими словами, нахлынула на меня вместе с усилившимся многократно потоком слёз...
Я проснулся.
Глаза мои были сухи.
Сон стоял передо мною, как только что покинутая явь. Словно я на каком-то волшебном скоростном лифте переместился за одно мгновение в другое измерение, где было темно, где была ночь, где я лежал в постели и спал, где я был чем-то другим и кем-то другим, хотя и оставался самим собою. Но того счастливого мальчика, который с любовью внимал рассуждениям двух женщин младше меня, во мне уже не было. Вокруг была ночь, и я был один.
Я долго лежал и думал об этом удивительном сне, который стоил целой жизни. Временами я впадал в забытьё, и тогда мне грезилась та, которая была причиной всего сущего вокруг, случайно, на мгновение вечности попавшая в кадр моей жизни, та, единственная, благодаря которой и происходила вокруг меня жизнь, та, что была её скрытым смыслом и тайной сущностью, та, которая породила всё, что было вокруг, выткав из этого мою судьбу, та, которая вошла в неё, но каким-то странным образом не стала её частью, умело избежав этой участи, как пальцы ткачихи, умело управляющиеся с нитками, не становятся частью возникающей из них под их действием ткани, та, которая и знать никогда не знала, что она есть на самом деле, и прожила свою жизнь так же банально и бездарно, как и я. И когда она мне грезилась, то я любил её. Любил не в смысле того, в каком многие представляют себе отношения мужчины и женщины. Это была любовь обожания, созерцания, которая жадно впитывала каждое движение, каждую черту своего предмета, переваривая эти образы где-то внутри себя в бесконечную благодарность за то, что эти стремительные секунды созерцания можно запомнить, и потом ласкать эти линии, благоухающие и притягивающие к себе взор, в памяти, воспроизводя эти давно унёсшиеся в небытие секунды хоть тысячу раз к ряду, всякий раз рождая наслаждение и обожание, но так и оставшиеся непознанными, непонятыми, вещью в себе, тайна которой так и не будет мне раскрыта.
Никакие телесные соприкосновения и, в конечном итоге, возможные оргазмические проявления, завершающие этот процесс, не могли бы сравниться с этим светлым и вечным чувством духовной жажды, желания видеть и лицезреть перед собой предмет своего обожания. Эта любовь совершенно другого свойства. Она и более тонкая, едва уловимая, и, в то же время, властная, жаждущая своего предмета, ненасытная его образом. И если уж удалось её прочувствовать, то она просто ослепляет и поражает своей глубиной, своей мощью, своей силой и чистотой. Наверное, бестелесные существа в верхних мирах любят такой любовью. И потому, поскольку она более величественная, недосягаемая для телесных существ, то она просто уничтожает разум того, кто осмелился её случайно распознать, зацепить, кто посмел проникнуться ею.
Иногда человеку открываются такие безбрежные глубины, такие тайны мироздания, что он просто и поверить не может в то, что они мелькнули в кратком миге бытия перед его узким окном сознания. Иногда он с удивлением помнит их, но со временем всё более относит к чему-то странному, как будто бы пригрезившемуся, а потом и вовсе как к привидевшемуся, и даже не привидевшемуся в том смысле, в каком иногда чудиться нечто, а как бы нафантазированному самим собой. И потому эти великие глубины мироздания, промелькнувшие в слабо освещённом окне человеческого сознания, вскорости им забываются. И для того, чтобы их сохранить в памяти, требуется усилие длиной в саму жизнь, поскольку никаких причин хранить эту вспышку, это озарение у человека и нет. Никаких... кроме любви.
И та девочка, сидевшая рядом со мной на скамейке у дома по улице Новоместенской, 35, и ждавшая от меня ответа на свой вопрос: "Чего ты от меня хочешь?!", и не знала даже, что она всегда была причиной того, что вокруг неё, моей причиной, причиной моей реальности, которая вдруг заглянула ко мне в окно и исчезла, оставив лишь яркий образ, ослепляющий мой рассудок до сих пор. И если бы она осталась в моей жизни, то, вполне возможно, что моя реальность просто схлопнулась бы тогда же, как створки раковины, и мир исчез в одночасье. Потому что она была полюсом той оси Альности, вокруг которого всё крутилось. А я был противоположным полюсом этой оси, который тащил Альность сквозь время в другую сторону до и после той встречи, превращая её в Реальность. И эта любовь, грезившаяся мне всё продолжение Реальности, которая происходила между нами, на самом деле была всего лишь массой, телом этой оси, вокруг которой вращался мир, бытиё, сущее...