Хакиск Арал Кавик : другие произведения.

Эпохи Эргатов

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  
  Оглавление
  
  Эпока конкистадоров
  Глава Каньон
  Глава Тельпоч.
  Фернандес.
  Дьеп
  Глава Жан Флоран.
  Глава Франциск I Валуа.
  Францис. конец охоты
  Глава Фернандес и Кортес.
  Глава Франциск 1 и Жан Агно.
  Глава Франциск 1 и Жан Агно.
  Встреча Франциска с Агно
  Глава Битва при Дорилее.
  Часть 1 Эргаты.
  17000 тысяч лет до н.э. Город Тукультиапаль.
  2757 после начала.
  Полет
  Тарк, Ила
  Гроза
  Шломо
  Глава Пещера.
  Шломо и Зорат
  Чарльз
  Август 2012 года от Р.Х. Рим.
  Чарльз и Хэтчинг
  Два мудреца
  Шломо. Покушение.
  Июнь. 1091 года от Р.Х. Террачино.
  Глава 30 Июня 1097 год от Р.Х. Лагерь крестоносцев.
  
  
  
  Всего страниц: 79
  
  
  
  
  
  
  "Добрый вечер!" - первое, что сказал Франциск.
  И площадь "растаяла". Аплодисменты и какой-то будто один на всех вздох облегчения. Так бывает, когда два человека сильно волнуются перед важным разговором, не знают, что сказать. А потом один вдруг улыбается и говорит что-нибудь, кажется, обыденное и напряжение отпускает
  
  Эпизод 1
  Гуго де Пейн с рыцарями находят под храмом Соломона украшенный драгоценными камнями золотой саркофаг и золотые слитки. Усыпальница украшена неизвестными рисунками и черточками (клинопись) Внутри золотого саркофага они обнаруживают другой меньшего размера сделанный из неизвестного крепкого металла. Саркофаг длиной 9 метров и в ширину около 2 метров. При приближении войск арабов тамплиеры перевозят саркофаг во Францию, после предвидя недовольство короля Франции перевозят его в Шотландию.
  
  Эпизод 2
  Тилана на встрече группы экспертов дает Чарльзу копии секретных допросов Гесса, где он смутно упоминает о дневнике тамплиера и о найденном неземного происхождения саркофаге. Также Гесс рассказывает о профессоре Хаусхофере и Гюрджиеве. Кратко упоминаются экспедиции в Тибет в поисках древних реликвий и "оружии богов"
  Эпизод 3
  Чарльз находит связь между Гуго де Пейном, саркофагом в Шотландии, первыми раскопками Вавилона на основе карты Гуго де Пейна. Прежде всего, следует рассказать о "восточном" вундеркинде англичанине Клавдии Джеймсе Риче, уже в юные годы выполнявшем обязанности английского генерального консула в Багдаде. Рич оставил глубокий след в истории археологии Древнего Востока. Он верил в немецкого дешифровщика Гротефенда и регулярно посылал ему копии найденных надписей.
  Немцы заинтересовались расшифровкой и сопоставив купленный на аукционе в Англии "дневник тамплиера" отправили экспедицию в Вавилон.
  
  
  
  
  
  
  
  Эпока конкистадоров
  
  Глава Каньон
  
  15 августа 1539 года от Р.Х. Южная Америка. Идёт двадцать пятый день путешествия. Солнце стоит в зените. Лучи светила нещадно припекают и по спине испанского гранда Фернандеса де Альваро течёт тонкой струйкой пот. Он пытается найти тень и место для отдыха, но безуспешно. Ближайший источник воды находиться на расстоянии двух дней пути. Каньон кажется ему бесконечным. Уже второй день Фернандес совершает переход через адский жаркий каньон вместе с тремя проводниками - вооружёнными тлашкальтеками, девятью индейцами племени таино с острова Хуана и поредевшим отрядом конкистадоров.
  От группы солдат, состоящей было из тридцати семи человек, осталось тридцать. За двадцать пять дней - умерло шестеро испанцев и один португалец. Один умер от укуса ядовитой змеи, двое других сорвались в нежданную расселину, прихватив с собой драгоценный бочонок с водой, четвёртый и пятый убиты в стычке с неизвестными индейцами, шестой по имени Санчес заколот самим де Альваро при попытке неповиновения приказу, последний - португалец, умер по глупости - застрелился при чистке своего пистолета. Это ж надо было придумать, направить дуло себе в лицо и спустить спусковой крючок. Выстрел размозжил ему голову, кровь попала даже в глаза Фернандесу. Этого португальца, "как его звали?", - де Альваро мотает головой пытаясь вспомнить имя, пришлось хоронить, наспех заложив труп камнями. Не успел труп остыть как падальщики грифы тут как тут. "Как так быстро птицы чуют мертвечину?", - задаётся вопросом испанец.
  Оставшиеся конкистадоры выражают шёпотом друг другу недовольство этим злополучным походом, но не говорят вслух, боясь повторить судьбу несчастного идальго Санчеса. Один лишь Алонсо - священник, обливаясь потом, стоически терпит и молчит, а если не молчит, то бубнит под нос: "На всё воля Господня. Нам даны эти испытания, чтобы испытать нас и наш дух, во имя славы Господней!". Напряжение стоит в сухом перегретом воздухе. Только смерть Санчеса, посмевшего бросить вызов Фернандесу, и убитого им, сдерживает остальных от открытого бунта.
  Испанский гранд нервничает, впереди шагают три индейца, которым он не доверяет, как-то уж путанно они ведут его отряд. Двадцать восемь других пар глаз, идущих вслед за ним конкистадоров, прожигают ему спину. Он чувствует, что они готовы в любую секунду взбунтоваться и взорваться как пороховая бочка.
  "И это мои же люди. Проверенные, опытные солдаты, бывшие со мной не в одной схватке. Вот уж и правда люди говорят, что время и невзгоды превращают людей в животных"- думает Фернандес. Он не оборачивается назад и, насупившись, шагает за неунывающими индейцами.
  Отряд, выстроившись в цепь, шагает по дну каньона. Впереди идут, внимательно выглядывая путь - три индейца - тлашкальтека, позади навьюченные таино и испанцы. На плечах у каждого из идущих, тюк с припасами и оружие. Двое замыкающих строй солдата несут на своих плечах узкую длинную пушку из бронзы.
  Вокруг возвышаются раскалённые стенки каньона. Белые камни. От них исходит обжигающая волна жара. Потрескавшееся русло забытой богом реки. Птицы и то боятся пролетать здесь. Если бы не яркое удушающее солнце в беловатом голубом небе, то место можно назвать адом.
  Во внешности Фернандеса де Альваро прежде всего привлекает взгляд - ледяной и высокомерный, а пронзительно-голубые глаза - столь редко свойственные представителям его нации, выдают в нём уроженца севера Испании. А также намекают, что в благородной крови высокородного гранда, вполне возможно, течёт примесь чужеродной крови. Аристократичные черты лица, нос с едва заметным горбиком, тонкие губы постоянно поджаты. У него иссиня-чёрные волосы, такого же цвета усы и бородка. Довольно высок, хорошо сложен. Хитрый и лицемерный, Фернандес привык добиваться своего любым путём. Не брезглив. Высокомерен и тщеславен. Храбрый, жестокий и беспринципный. Солдаты, находящиеся в его подчинении боятся его - что в представлении дона де Альваро свидетельствует об уважении. Истинно верующий католик.
  Фернандес зло смотрит в спину впереди шагающему широкоплечему тлашкальтеку Тельпочу. Этим индейцам всё нипочём. Они трое идут так, словно для них не существует изнуряющего зноя. Будто они владеют секретом превращения сухого песка, застилающего дорогу ущелья, в воду. Тут вдруг Тельпоч, оборачивается и радостно улыбается Фернандесу белозубой улыбкой. Потом он что-то говорит, указывая копьём вперёд, на науатльском языке, который Фернандес ни черта не понимает.
  - Дъявол тебя подери, и твою проклятую "тарабарщину", красный демон! - ругается громко де Альваро. Жесткий и прямой приказ Мендосы, Фернандес де Альваро понял недвусмысленно - "идти туда неизвестно куда, принести то, неизвестно что". Цель экспедиции должна быть выполнена, иначе - смерть. Если бы Альваро не знал маркиза так долго, то стал бы подозревать, что вице-король Новой Испании безумен, слишком часто глаза Антонио де Мендоса светились сумасшедшим огнём.
  - Святой отец, подойдите к нам, - кричит гранд задумавшемуся священнику.
  - Что случилось, дон Фернандес? - спрашивает подошедший Алонсо.
  - Переведите его "абракадабру" святой отец, и скажите ему, что если мы не найдём сегодня источник воды, я сдеру с него кожу, клянусь всеми святыми! Да простит Иисус мне мои прегрешенья! - отвечает гневно благородный гранд и крестится. Фернандес отдаёт приказ, остановится всему отряду.
  "Надо передохнуть хоть немного" - думает он. Отряд останавливается и люди, выискивая хоть какую-нибудь тень, расползаются в разные стороны.
  - Я могу поговорить с вами наедине, дон Фернандес? - просит Алонсо сурового командира. Гранд кивает, и они вдвоём отходят в сторону. Остановившись, Алонсо начинает говорить:
  - Дон Фернандес, я не смогу угрожать тлашкальтекам. Один из них, тот, кто по имени - Тельпоч, является воином-цаплей! Вы, наверное, обратили внимание на его снаряжение, невзирая на жару, за его спиной макет цапли. Этот макет с распростёртыми крыльями называется тисатлан.
  - Мне то, какое дело до этих птичьих язычников, святой отец? - раздражённо спрашивает де Альваро.
  - Послушайте, дон Фернандес, я пытаюсь донести до вас мысль, что Тельпоч непростой воин. Макет птицы прямо указывает на его высокий статус среди военных тлашкальтеков. Не забывайте, если бы не союзнические отношения с тлашкальтеками, то испанцы никогда бы не смогли разбить войска ацтеков. То, что сейчас Тельпоч идёт с нами, надо считать большой удачей. Индейцы прирождённые следопыты, будем полагаться, и доверять им. Прошу вас будьте более любезны с ним, в конце концов, наша с вами миссия должна быть исполнена любой ценой, - Алонсо патетично взмахивает рукой, выдвигая вверх указательный палец.
  Когда-то юному Алонсо прочили блестящую карьеру священника в Мадриде, но мальчишка неудержимо рвался в море. Это желание бесконечно расстраивало родителей, но он умел настаивать на своём. В двадцать лет он начинает карьеру морского священника на военном галеоне испанского флота. Его живой ум позволяет схватывать многое на лету. За годы, что он проведёт в море, он наберётся опыта, примет участие в ряде битв, получит ранение, проявит храбрость и природную жестокость, названную испанцами доблестью. В то время финансовое положение семьи заметно ухудшается. Выбор перед Алонсо был невелик - Новый Свет или небогатая карьера заштатного священнослужителя в захолустном приходе. Он, жаждущий новых приключений, выбирает Новый Свет. В 1532году он прибывает в Новую Испанию, ведомый стремлением нести миссию Креста покорённым народам и при случае многократно преумножить своё состояние. Здесь он случайно встречает правнука маркиза де Сантильяно - Антонио де Мендоса-и-Пачеко, являющегося вице-королём Новой Испании. Тот проникается благорасположением к молодому священнику, отличающемуся от многих цепким умом и, назначает его своим духовником. Так Алонсо становится впоследствии доверенным представителем самого вице-короля Мендоса.
  - Хорошо, хорошо, Алонсо, - машет руками Фернандес, - только избавьте меня от ваших нравоучений. Прошу вас, если вы так настаиваете я буду весьма любезен и обходителен с нашими друзьями. Но только после того как они приведут нас к источнику воды.
  Де Альваро с Алонсо направляются к индейцам. При их приближении Тельпоч поднимается на ноги. Такой же высокий и мускулистый как дон Фернандес, Тельпоч одет в ехуатль, напоминающий женскую юбку. Его одежда состоит из пропитанной соляным раствором рубахи - ицкаупилли, она лучше, чем тяжёлый испанский панцирь предохраняет от индейских стрел. Поверх ицкаупилли надет прямоугольный с богато вышитыми узорами плащ - тильматли. Плащ завязан узлом на правом плече. На ногах надеты кактли - ацтекские сандалии, из волокон агавы. Легкие кактли плотно прикрывают пятку Тельпоча косеуатлем, украшенным драгоценными камнями. Де Альваро уже давно с завистью смотрит на эти сандалии. У испанского гранда ноги постепенно начинают кровоточить в тяжёлых кожаных сапогах. На Тельпоче и остальных тлашкальтеках - налобные "крученные" повязки в красно-белую полоску, цвета государства Тлашкалы, союзника Испанской короны. В них вставлены по кругу белые перья цапли, образовывая тем самым цилиндр. Сбоку на красном поясе - маштлатле тлашкальтека висит грозный атлаль, испанцы с уважением говорят об этом оружие: "Атлаль - этот метатель дротиков, пробивает даже железную кирасу!". За спиной у воина - цапли находиться тлавитольи с митлями - лук со стрелами. Воин-цапля - самый элитный, опытный и смертоносный воин в армии Тлашкалы.
  Тельпоч гордится тем, что послан сопровождать отряд испанцев в далёкую загадочную пустыню на севере. До падения империи ацтеков, Тельпоч сопровождал в те края великого тлашкальского вождя Тлауикола. Тлауикол искал в пустыне остатки Ацетлана - древней прародины ацтеков и тлашкальтеков.
   - Благородный Тельпоч, - на науатльском наречии обращается Алонсо к воину-цапле, - что ты хочешь сказать нам?
  - Недалеко, я знаю короткий путь, через место, где есть вода, но там может находиться отряд воинов ацтеков. Дорога начинается через вот это ущелье, - показывает Тельпоч на едва заметную расщелину в стенах каньона.
  Священник переводит весь разговор дону Фернандесу.
  - Спросите, Алонсо, далеко находиться источник, и сколько воинов может охранять его?
  Алонсо продолжает спрашивать Тельпоча. Тот отвечает:
  - Полдня пути, недалеко, но если пойти этим путём, то общий путь сократится на ... - Тельпоч показывает на руках шесть пальцев, - столько дней. Там находиться ... - священник запинается:
  - Дон Фернандес, я затрудняюсь с переводом, Тельпоч использует специальные слова, перевода которым я не знаю, - с сожаленьем констатирует Алонсо.
  Тельпоч что-то кричит своим соратникам, те вытаскивают из мешка бусы и подбегают к нему. Воин-цапля раскладывает бусы и повелительно, указывая на бусы, говорит де Альваро на испанском с небольшим акцентом:
  - Считай!
  Испанский гранд быстро переглядывается со священником, удивляясь тому, что Тельпоч вполне возможно знает испанский, а значит способен понимать их разговор. Они пересчитывают бусинки, нанизанные на похожую на лён веревочку, их оказывется всего 120.
  - Ты думаешь их 120 воинов, Тельпоч - напрямую спрашивает Фернандес индейца.
  - Да их 120. Было.
  
  
  Глава Тельпоч.
  
  15 августа 1539 года. Пустыня Чиуауа. Поздний вечер. Стоит долгожданная прохлада. Рядом трещат цикады.
  Фернандес, Тельпоч и Алонсо, сидят возле костра отдельно от других участников похода. Огонь высвечивает их лица, которые кажутся выточенными из камня. Тельпоч нарезает кольцами какой-то сушёный кактус и кипятит воду над костром.
  - Перед тем как войти в священную пустыню Чиуауа, надо подготовиться, - говорит тлашкальтек, кидая в кипящую воду засушенные кусочки и помешивает.
   Испанец и священник внимательно слушают Тельпоча. На сносном испанском языке, не переставая помешивать варево, индеец рассказывает:
  - Индейцы племени Тарахумары говорят, что шёл как-то один человек через белую пустыню Чиуауа и умирал от жары, жажды и усталости. Вдруг он слышит голос, будто исходящий от земли. Человек видит только пейотль. Он подходит к цветку и опять слышит: "Я Татевари - бог пейотля этой пустыни, сорви меня и съешь" Человек берёт пейотль и съедает. Проходит некоторое время, и он чувствует, силы возвращаются к нему, и он благополучно добирается до своего дома. Индейцы, живущие в этих краях, верят, что пейотль это и есть бог Татевари.
  - Скажи, благородный Тельпоч, откуда ты так хорошо знаешь испанский язык? - спрашивает Фернандес.
  - В Тлашкалу в 1524 году прибыли 12 монахов - францисканцев, которые основали в следующем году город Тлашкала де Нуэстра Сеньора де ла Асунсьон. Я был в числе тех тлашкальтеков, кто одними из первых приняли христианство и стали помогать францисканцам.
  - Так ты Тельпоч - католик? - изумлённо восклицает де Альваро. Священник также удивлённо цокает языком и мотает головой.
  - Да, дон Фернандес! - отвечает тлашкальтек и, прекратив помешивать, разливает горячий напиток в чашки:
  - Напиток из пейотля открывает врата Рая и лечит душу, - произносит Тельпоч и, перекрестившись медленно смакуя, пьёт пейотльский напиток. Вслед за ним пьют де Альваро и Алонсо, также предварительно осенив себя крестом.
  Де Альваро ощущает необычный прилив сил. Ломота в плечах и боль от нудно зудящей мозоли на ноге, куда-то ушли. Он стал смотреть на огонь и тот стал, нет, он превратился, даже больше всё стало, всё вокруг необычайно чётким и прекрасным. Фернандес стал плакать - никогда мир не был так прекрасен как в это вечер. Тельпоч стал казаться ему таким давнишним другом, которого у него никогда не было.
  - Прости меня друг, за обидные слова, что я сказал днём! - обращается де Альваро к индейцу. Тот улыбается ему в ответ и сидя на корточках, начинает смотреть на звёзды. Фернандес запрокидывает голову вверх и ложиться на землю. Треск костра успокаивает. Он видит как искры уносятся медленно к ночному небу. Небо, звёзды - он чувствует себя ребёнком, которому неожиданно открыли мир и показали, как он бесконечно прекрасен. Любовь. Де Альваро стал испытывать неведомое доселе ощущение христианской любви.
  - Ты волшебник, Тельпоч! - искренне кричит де Альваро. Ему кажется, что он громко кричит. Пересохшее горло не даёт словам вырваться из его горла.
  Рядом с испанцем опускается потрясённый Алонсо. Его изумлённый застывший взгляд смотрит на костёр, из его глаз тоже текут слёзы. Он тихонько всхлипывает. Как всё, что он считал до этого важным, оказывается абсолютно не важным. Он теряет цель, но приобретает непостижимое чувство веры. Он верит, он искренне верит и он видит. Огонь преображается в огненного херувима и Алонсо поднимает руки и с его уст срывается горячая молитва. Никогда прежде он не молился так убеждённо и с таким усердием. Неужели сам бог коснулся его разума своей десницей! Алонсо в экстазе падает на колени. С уголка его рта текут слюни.
  Тельпоч видит Татевари и смеётся. Бог Татевари действительно есть!
  
  
  
  
  
  Фернандес.
  
  Из-за каменистого камня выглядывают Тельпоч и Фернандес. Внизу раскинулся оазис. Там де Альваро насчитал более сотни вооружённых воинов. Оазис представляет собой естественное укрытие, зажатое с двух сторон скалистыми утёсами. Внутри располагается маленькое пресное озеро подпитываемое подземными родниками. В тени высоких пальм стоят развьюченные ламы.
   Фернандес возвращается в лагерь конкистадоров и, созвав своих командиров, начинает совещание. Он подзывает к себе Родриго и Паоло, испанцев - пушкарей.
   - Вы двое, ставите пушку вот в этом месте, - показывает им де Альваро, начертив их позицию кинжалом на песке, - и ждёте моего сигнала. Стреляете только после того как я подам знак, взмахнув красным платком.
   - Да, командир! - одновременно восклицают пушкари.
   - Бернандо, - обращается он к одному из своих заместителей, - ты берёшь 12 человек и под покровом темноты обходишь ацтеков с левого фланга. Ни в коем случае не становитесь по центру, Родриго с Паоло вкатят туда пару картечных ядер. После того как прогремят два пушечных выстрела, ты атакуешь. Я буду по центру.
   Бернардо молча наклонил голову. Де Альваро смотрит на Бернардо, одного из лучших своих солдат. Фернандес вспоминает как вместе с Бернардо он участвовал в битве при Отумбе. Тогда, под командованием Эрнана Кортеса в 1520 году разбили войска ацтекского тлатоани Куиатлуака. Бернардо - этот истый католик, лично всем рассказывал, что во время сражения он видел скачущего по небу Святого Иакова. И ему верили. Солдаты уважали Бернардо за храбрость и фанатичную веру в Иисуса.
  Бернардо похож на позавчерашнего грифа, первым, подлетевшим к трупу нелепо погибшего португальца. Чёрные глаза кастильца вплотную располагаются возле основания переносицы отчего, кажется, что он немного косит. Давно не чищеная кираса в нескольких местах вмята.
  
  
  
  
  Дьеп
  
  В промозглом зимнем воздухе кружатся снежинки. Темнота накрывает гавань, где на холодных волнах среди рыбацких и купеческих суден, качаются величественные фрегаты. Небо затягивает плотной свинцовой тучей, нагло зависшей над кривыми портовыми улочками. Невзрачные серые домики подпирая друг друга, тесно прижались, словно желая согреться. Черепичные крыши, издали казавшиеся покрытыми грязно - рыжей чешуёй, сейчас более всего походили на перевёрнутых брюхом вверх непотрошеных рыб. Чадящие кирпичные трубы столбами извивающегося сизого дыма жадно присасывались к нависшей туче, превращая её в подобие гигантской объевшейся медузы. Пьяным портовым забулдыгой, она прилегла на Дьепп, окутав густым вонючим туманом. На тёмных улицах не видно ни души. Случайному одинокому путнику наверняка было бы чертовски неуютно этим февральским вечером. Даже вездесущие вечно лающие собаки попрятались по своим укромным уголкам.
  
  Пелена низких туч накрывает древний город. Надвигающаяся темнота поглощает гавань, ползет по кривым улочкам вдоль невзрачных домов прижавшихся друг к другу. Сквозь маленькие замызганные окна еле пробивается слабый свет. Извиваются поднимающиеся над трубами столбы сизого дыма. Промозглый зимний ветер завывая гоняет колючие снежинки, стелется поземкой над застывшей землей.
  
  
  
  
   Февральским вечером 1721г. старая дверь таверны "Веселый вепрь", расположенной в квартале от студеных вод порта Дьепа, распахнулась и на крыльцо, пошатываясь, вывалился невысокий, плотно сбитый мужчина в сером камзоле. Тонкие усики, длинный нос и худые губы придавали ему вид вечно . Медленно, вперевалку, как будто идя по палубе, двинулся к воротам, кутаясь в толстый плащ пастухов Наварры. С трудом выдирая ноги из толстого слоя грязи, доходит до ворот, замирает и подставляет лицо ветру, швыряющему горсти колючих снежинок с затянутого серой пеленой облаков неба. Правой рукой он поводит в воздухе, как будто пытаясь схватить невидимку, внезапно хлопает себя по лбу и озирается с удивленным видом. - Чертова бездна! Я ее опять забыл!
  
  
  Глава Жан Флоран.
  
  7 февраля 1521 года. Дьепп. Франция.
  Дует промозглый зимний ветер. Небо затянуто свинцовой плотной тучей, нагло зависшей над портовыми улочками. На улицах городка не видно ни души. Даже вездесущие вечно лающие собаки попрятались по своим укромным уголкам.
  Из двухэтажной деревянной таверны со странным названием "Весёлый вепрь" выходит мужчина. Идёт вперевалочку словно бывалый моряк по качающейся палубе. Ноги ставит не спеша - печатая каждый шаг и ступая не на каблук, а полностью всей подошвой. Невысокого роста, кутается в серую длинную шерстяную накидку, в таких наваррцы обычно пасут высоко в горах овец. Опустив на глаза широкополую чёрную шляпу, то ли прячась от любопытных глаз, то ли от ветра, он направляется, судя по всему в центр Дьеппа. Рядом с ним шагает, опираясь на его руку подвыпившая миловидная женщина. Её можно было бы назвать красоткой, если бы не протянувшийся по левой стороне её лица безобразный рубленый шрам, прикрытый полупрозрачной вуалью. На ней накинут плотный подбитый мехом плащ. И что удивительно, из-под полы плаща виднеется эфес короткой абордажной сабли, с заостренным скошенным концом. Такими, обычно пользуются алжирские пираты, промышляющие в водах Средиземного моря. Сама сабля сведущему в оружии человеку показалась бы, скорее всего марокканской.
  Женщина ведёт себя несколько самоуверенно со своим кавалером, что несвойственно тамошним жителям. Но мужчину её поведение нисколько не смущает, он даже кажется испытывает удовольствие от её манер. Со стороны видно как он нежно обнимает её, и пытается насколько это возможно укрыть даму от пронизывающего сырого ветра. Они отличаются от дьепповских обитателей смуглой кожей, очевидно, высушенной и загорелой под южным горячим солнцем.
  - Жан, невыносимо и ужасно, ужасно холодно! - жалуется она своему путнику, кутая своё лицо в воротник его накидки.
  - Валенсия, потерпи, пару кварталов, и мы уже будем дома! - отвечает Жан.
  - Я не прощу тебе, если там будет холодно и сыро также как и на улице. Лучше бы я напилась и осталась в таверне.
  - В прошлый раз такое уже было и что?
  - Что? - передразнивает она его.
  - Ты чуть не очутилась на виселице! - усмехается Жан, крепче обняв Валенсию и глянув в её зелёные озорные глаза.
  Женщина неожиданно останавливает Жана и, прижавшись к его груди, слушает стук сердца мужчины. Он гладит её волосы и целует Валенсию в шею. Женщина откидывает элегантно голову назад и пристально смотрит ему в глаза. Она горячо шепчет Жану:
  - У меня дурное предчувствие! Что-то щемит сердце и неспокойно как-то на душе! Вернёмся в таверну, Жан. А ещё лучше вернёмся на корабль, на нашу "Ля Марси". Когда ты и я на корабле, особенно вдали от берега - в море, я спокойна. О святая дева Мария, прости нам грехи наши и укажи путь к раю! Жан, я люблю тебя! - Валенсия вдруг жарко прижалась своими губами к губам Жана.
   Поцелуй. Только такой поцелуй, на который способны разве что итальянки. Требовательный, всепоглощающий, горячий, нет, он медленно пронзающий идущий снизу и обрушающийся. Несущийся. Обжигающий. Поцелуй - как смерч: кружащий, влекущий, яростный. Словно не жизнь, а смерть стоит на кону. Поцелуй! Жан как ребенок, попавший в воронку и влекомый куда-то. Куда? Не знает! Он не знает. Он парит. Нет. Он словно тонет в ней, в своей бесконечной Валенсии.
  Ветер, вторя словам женщины, задул как-то подвывающее и тревожно. Будто старый ворчун, проснувшись и не выспавшись, он сердито стал кидаться в одинокую парочку порывами промозглой сырости смешанной с каплями солёных брызг. Напомнив невидимого великана, ветер стал яростно топтать многолетние вязы, растущие вдоль приземистых портовых домиков. С треском раскачивая и клоня их ветви.
  Обнявшись и склонившись чуть ниже, стараясь не подставлять ветру лица, Жан с Валенсией поторопились к дому. Прибавив шагу они миновали знаменитый "любовный проулок"..
  Высокая смуглая грудь женщины видна сквозь глубокий неприкрытый от непогоды разрез. Взгляд Жана изредка замирает, выискивая взглядом тёмные ореолы сосков. Когда она прижимается своими бёдрами к нему, Жану становится очень жарко - страстная Валенсия будоражит его горячую флорентийскую кровь. От воспоминаний её жарких поцелуев - "Ах, этот озорной, розовый язычок!" - и выпитого вина, Флоран потеет, невзирая на ледяной шквалистый ветер.
  Флоран, известный в сомнительных кругах по прозвищу "флорентиеец", арендует небольшой домик с уютным садиком, здесь, в Дьеппе, неподалёку от таверны "Весёлый вепрь". Верный слуга - итальянец Гаспар прислуживает ему вдали от их родной Флоренции. Что делать! Жана Флорана судьба часто закидывала в разные страны. И он не жаловался на неё. Зачем? "Жизнь без приключений, что ночь без женщины!" - любил повторять его распутный, но весёлый отец. Вот и сейчас он ожидает в Дьеппе секретного указания от самого маршала Франции.
  - Ну, надо же как-то развлекаться в отсутствии любимого мужчины, - смеётся Валенсия, подхватывая крепче Жана под локоть.
  - Да, но не там где за тебя объявлена награда в 20 золотых дукатов!
  - Ты намекаешь, что я "дешёвка"? - грозно хмурится Валенсия, и с вызовом поднимая подбородок, разворачивает к себе Жана.
  - О, упаси меня бог, напротив, ты стоишь дорого, просто чертовски дорого для здешних мест, моя дорогая! Всё, идём! Гаспар, наверное, уже извёлся ожидая нас!
  Так мило перекидываясь и шутливо бранясь они и шли не подозревая о том, что с другой стороны улицы, за ними давно уже следят недобрые глаза наёмных убийц.
  
  Каменный постоялый двор, уютно расположился на другой стороне мощёной булыжником улицы. Из окон его первого этажа, выходящих прямо на таверну, за шагающими мужчиной и его дамой наблюдает кучерявый блондин с лихо загнутыми кверху усиками. Прямой нос, оставшийся очевидно от германских предков и голубые озёрные глаза, выдают в молодом человеке уроженца благословенной Фландрии.
  В жарко натопленной комнате гостиницы, вокруг импровизированного стола, лежат на соломе и греются возле камина пятеро фламандцев. На столе в беспорядке валяются недоеденные остатки жареной курицы и оленины. Посреди стола стоит в кувшине вино. Молодой человек оборачивается к четырем своим соплеменникам. Рядом с ними лежат шпаги, а у одного из них - коренастого, виден заряженный короткий арбалет, украшенный серебряной чеканкой.
  - Мартин, Ламберт, Жак, Хендрик, живо собирайтесь! - скомандовал он голосом не лишённым налёта властности.
  - Есть, командир! - выкрикивают негромко они.
  -Люсьен, он вышел? - спрашивает его тот, который коренастый по имени Ламберт. Ламберт поднимает с пола арбалет и вешает его на пояс под плащ. Встав на ноги, он случайно опрокидывает и разбивает глиняный кувшин с недопитым кислым вином. Вино разливается по полу. Все смеются над его неуклюжестью.
  - Хватит скалиться, вперёд! - повторяет приказ Люсьен.
  "Постояльцы" спешно застегивают свои пояса и плащи, вешая на них кортики и шпаги.
  - Надо поспешить. В "любовном" проулке и возьмём его! - командир маленького отряда - Люсьен, накидывает на плечи короткий синий плащ и выбегает во двор гостиницы, за ним придерживая шпаги, чтобы не громыхали, следуют "постояльцы".
  
  В это же время французский офицер королевских гвардейцев - Кристиан де Омбрэ, спешно скакал на коричневой лошади в таверну "Весёлый вепрь", находящуюся на берегу порта, возле торговых складов. Его сопровождал сидя на низкорослой кобылице Круазье де Паскаль - мелкий дворянин из городской стражи Дьеппа. Кристиан имел при себе письмо, адресованное лично некоему месье Жану Флорану от одной из могущественнейших персон Франции.
  - Месье де Омбрэ, я точно знаю, что Жан Флоран сейчас в таверне, - задыхаясь от быстрой скачки кричит Круазье. Вокруг видны домики, прислонённые тесно друг к другу так, что порой, кажется, что они вырублены из единого массивного камня. Деревья, сохранившие свою тёмно-зеленую листву, растут перед ними в садах, скрашивая нынешнюю унылую промозглость.
  - Всё равно надо поспешить. Время ограниченно. Я должен был увидеть месье Флорана ещё утром, а сейчас уже вечер! - кричит в ответ де Омбрэ, наклоняясь ниже от встречного ветра.
  - А что с вами случилось по дороге?
  - Лошадь подвернула ногу, и пришлось целую лигу идти пешком до ближайшего поста военных. Там я оставил своего Нарцисса и пересел на другую лошадь.
  - Да уж, досадное недоразумение!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава Франциск I Валуа.
  
  2 января 1522 года. Париж. Франция.
  Королевский дворец. Возле потайного окошка, скрытого искусно вышитым гобеленом, стоит молодой король Франции и Бургундии - Франциск I Валуа. Рядом с ним советник и ближайший друг - барон Анн де Монморанси.
  Обитые голубым шёлком стены комнаты гармонируют с лиловым камзолом короля. Идеально отутюженный кастильский воротник, изящно подчёркивает овал его лица, придавая мечтательный и поэтичный вид. Богато украшенная рубинами шпага прислонена к креслу.
  Молодой 26-тилетний король Франции Франциск I - высокий и стройный мужчина. Коротко стриженые, тщательно уложенные тёмные волосы, вьются и прекрасно подчёркивают тонкие аристократичные черты лица. Плавные и размеренные движения говорят о его внутреннем самоконтроле, но если король вдруг чем-то взволнован - они порывисты и стремительны. Валуа выглядит моложе своих лет. Обаятельный и щедрый, порою даже расточительный. Никогда не скупится на комплименты и дорогие подарки для своих друзей, но в особенности для "прекрасной" половины человечества. Тёмные глаза короля отражают весёлый нрав. Улыбка не спит на его устах.
  Воспитанный в обществе женщин, Франциск I был несколько избалован их вниманием. Король умен и тщеславен, прекрасно разбирается в людях. Галантный и любезный, Франциск I увлекается поэзией и, если бы у него было больше терпения, вполне возможно смог бы добиться в этом успеха. При дворе имеет славу короля - рыцаря. Неплохой политик, но, увы, упоминание о его ровеснике Карле V Габсбурге, заставляет его хмуриться и злиться. Король всё ещё воспринимает как личное оскорбление тот факт, что титул императора священной Римской империи получил не он сам, а арагонский король и регент своей собственной безумной матери - Карл V Габсбург. Франциск старательно пытается скрыть зависть к Карлу, который вдобавок к императорскому титулу владеет коллекцией из девяти королевских корон - он одновременно король Леона и Кастилии, Валенсии и Арагона, Гранады и Неаполя, Сицилии и Богемии, а также король Германии и Италии. Ни один из ныне правящих монархов в Европе не имеет так много титулов!
  - Королевский двор без красивой женщины все равно, что год без весны и весна без роз, - произнёс, глядя на прогуливающуюся в зале, мадам де Шатобриан, король Франции Франциск I.
  Король садится в расшитое розами глубокое кресло. Он вытягивает ноги на небольшой обитый красным бархатом пуфик и протягивает руки к жарко пылающему камину. По углам каминной полки красуются две настоящих античных скульптуры, изображающие купающихся лесных нимф. Узкое зарешёченное окно, смотрящее во двор сада, в потайной комнате, занавешено тяжёлым венецианским драпом. За окном видно как кружатся, вальсируют маленькие снежинки.
  Зима. Франциск никогда не любил зиму. Эту отвратительную пору он предпочитал проводить на юге. Сейчас насущные государственные дела заставили его быть в столице Франции.
  Он наклоняется и берёт с вазочки хрустящее печенье, посыпанное миндалём. Низкий столик, стоящий на изогнутых ножках из ливанского кедра, услужливо сервирован его стареющей няней. На нём стоит графин бургундского красного вина, пара хрустальных богемских бокалов, яблоки и сушёная оленина, и конечно, любимое миндальное печенье короля. Единственный человек, которому он действительно может доверять - няня.
  - "Бретонская роза" особенно прекрасна зимой, ваше величество, - замечает барон. Анн также держит в руке неполный бокал бургундского вина, но в присутствии короля не смеющий его пригубить.
  Барон Анн де Монморанси одет в жакет из парчи, расшитой по краям мелкой сеткой жемчуга. Золоченые шорты с буфами изящно подчёркивают высокие шёлковые чулки. Он стоит рядом с маленькой тайной дверцей едва видимой рядом с роскошным камином. Она декорирована под интерьер и смотрится как одна из дубовых настенных панелей, украшающих стены.
  Франциск краем глаза видит, как де Монморанси подносит правую ладонь к своим серым глазам и трёт двумя пальцами поцарапанную переносицу. Другой рукой он опирается на темно-бордовую трость, напоминающую королю по цвету застывшую спёкшуюся кровь. Ручка трости выполнена в форме припадающего на одну лапу раненого льва из бивня африканского слона. Барон тоже припадает на левую ногу, как он говорит - ранение на охоте. Валуа улыбается. Мадам де Шатобриан вчера за карточным столом рассказала ему забавную историю:
  - Анн де Монморанси пытался залезть на балкон к Луизе де Анью, фрейлине королевы-матери, как неожиданно входит её муж - граф Шато. На улице полночь. Муж вдруг слышит, как под балконом раздаётся громкий хруст ломающегося куста. Он выглядывает, но в потёмках ничего не видит. На вопрос её мужа: "Кто здесь?", он слышит в ответ: "Гав-гав!"
  Король от души посмеялся над своим старинным другом.
  
  - Что? - переспрашивает задумавшийся Франциск. Он не расслышал, что только что сказал ему Анн.
  - Простите, Ваше величество, я говорю, что "бретонская роза" изысканна в зимнее время!
  - Ах, да, барон.... Да, да, она прекрасна - "бретонская роза"! - говорит король и запивает печенье бургундским вином. Очерченные чувственные губы короля блестят от вина. Он держит хрустальный бокал в руках и внимательно смотрит на него. Его левая бровь непроизвольно дёргается.
  Опять эта Франсуаза! Мадам де Шатобриан. Тихая и скромная, она будто призрачный демон околдовала короля. От упоминания её имени де Монморанси постоянно передёргивает, как будто прикасаются к его разгорячённой спине ледяным клинком из дамасской стали. Больное место. Анн раздражается оттого, что все мысли Франциска в последнее время занимает, выражаясь языком придворных поэтов "похитительница королевского сердца де Шатобриан, дерзкая и веселая". А ведь столько нерешённых государственных дел!
  
  - Что Вы слышали о секретном отчёте некоего Хуана Понсе де Леоне представленный лично Карлу, барон? - спрашивает король де Монморанси и встав с кресла прохаживается по маленькой комнате. Наконец он подходит к окошку вновь и с высоты второго этажа смотрит на залу, расположенную внизу.
  Он смотрит на своих праздно гуляющих разодетых придворных. Каждый из них божится, что он друг короля, но при желании рассказывает всё соглядатаям Карла, получая от него золотые гульдены. Этими гульденами рассчитываются даже за карточные долги. Тьфу, мерзость! Дворец не крепость, а люди как продажны! Врагов ей-богу хоть уважаешь, ибо они враги, а те, кто продаётся врагам? Они омерзительно противны! - король презрительно кривит рот.
  - Мой человек при дворе германского императора сообщает, что этот Понсе де Леоне якобы нашёл источник вечной молодости, сир! - отвечает Анн.
  - И вы считаете эту новость правдивой? Сомневаюсь! - Франциск отходит от окошка и поворачивается к Анну, - Только не говорите мне, дорогой Монморанси, что Карл испил с этого источника и стал бессмертен. Ещё Платон изрекал когда-то: "Человек, поглупевший от суеверия, есть презреннейший из людей".
  Король ухмыляется и подходит к столу, с которого свешивается огромная карта мира, принесённая де Монморанси. Карта стоила Франциску не одну унцию золота. Эти "венецианские мошенники" продавшие его людям карту уверяли, что она самая точная из всех, какие имеются в кастильском флоте. Возможно эта карта, да даже не возможно, а точно, обагрена кровью какого-нибудь несчастного. Этот кусок нарисованной бумаги. Франциск невольно поморщился. Жестокость и алчность уже давно стали близкими понятиями в этом стремительно меняющемся мире.
  - Несомненно, вы правы, ваше величество. Новость про источник я лично также считаю выдумкой, призванной только выманивать у императора дополнительные ассигнования на ненужные никому экспедиции, - барон подходит к Франциску и подобострастно смотрит ему в глаза, - но могу ли я, иметь смелость, предположить, что вас, сир, могут заинтересовать сведения, полученные от моего человека при дворе губернатора Кубы?
  - Вы считаете, что я могу чего-то не знать? - быстро отвечает Франциск и порывистым движением приподнимает край упавшей на пол карты. Он смотрит прямо на изображенные, на ней, Азорские острова.
  -Милорд, простите меня и моё невежество относительно вашей осведомлённости. Я искренне полагаю, что ваше величество, уже знает о том, что в открытых заморских территориях, Карл силами королевств Кастилии и Арагона завоевал какую-то страну варваров, которые называют себя мешико.
  Франциск пожал плечами. Новость, сказанная Анном действительно не новая для него. Несколько дней назад специальный курьер, ожидавший в порту Барселоны, прибыл в Париж с известием о завоевании неким Эрнаном Кортесом страны мешиков. Но короля больше интересовало перлюстрированное его шпионами письмо. В этом письме Кортес сообщал императору Карлу, о награбленных сокровищах и некоем золотом саркофаге древних людей, живших в стране мешиков задолго до всемирного потопа. Испанец писал императору, что некогда этот таинственный саркофаг стоял в какой-то огромной хрустальной пирамиде. Индейцы поклонялись ему и считали, что он придаёт могущество тем, кто владеет им. Свойства ему приписывались просто сказочные - якобы, он мог вызывать дождь, охранять от извержения вулканов и землетрясений и просто даровал молодость тем, кто присутствовал рядом. Но после битвы с мешиками саркофаг был вывезен на север открытого континента. Кортес просил Карла прислать ему денег , оружия, порох и людей.
  Король задумывается: "Император Карл даже в заморских своих походах, пусть и убыточных, но превосходит его - французского короля. Одно скрашивает - самые красивые женщины - при французском дворе. Да и мода, его дворяне одеты всегда по последней моде. Пусть даже в ней чувствуется влияние кастильцев и итальянцев, но всё же это французская мода!"
  - Я знаю из достоверных источников, что данное предприятие убыточно для Карла. Расходы, расходы, одни только расходы. Банкиры ссужают ему крупные суммы под залог земельных наделов в Кастильском королевстве. Карл уже несколько раз пытался объявить себя неплатежеспособным. И этот человек называет себя императором Священной Римской империи. Удивительно как германские князья не взбунтовались ещё против Карла, учитывая проводимую им политику взимания налогов. Кстати, это прекрасная мысль, барон. Вы не находите?
  - Взбунтовать германских дворян против Карла, сир?
  - Ну я бы сказал дипломатичнее - помочь им выразить недовольство Карлом - улыбается Франциск, - Я, дорогой барон, не вижу в настоящее время никакой выгоды от открытых заморских земель, думаю, что германские князья как и кастильские кортесы могут думать также.
  - Да, сир, ваш величайший ум, выше всяких похвал, - с поклоном замечает Анн, делая перед королём изысканный реверанс.
  - Хвалить людей в лицо - признак лести, дорогой Анн, - замечает Франциск, цитируя Аристотеля.
  - О да, сир. Одна из первых обязанностей дружбы состоит в том, чтобы предупреждать просьбы друзей, - склонив голову, парирует барон.
  - Предупреждать или льстить?
  -Говорить правду, сир!
  
  
  
  Францис. конец охоты
  
  Лес расступился и Франциск в сопровождении Шатобриан выехал на холм на краю небольшой долины, окруженной со всех сторон глухим лесом, плавно спускающейся вдали к узкой покрытой льдом речке. На другой стороне крутой склон с редкими вначале деревьями переходящими постепенно в сплошную стену. Все это выглядит как некий потаенный сказочный уголок с самом сердце бесконечного леса даруя, чувство спокойствия и защищенности, особенно приятное зимой под вечер когда здесь царит полная тишина и безветрие, а возвышавшийся вдали, примерно в полумиле справа, в конце утоптанной темной дороги замок светит теплыми огнями окон.
  
  Сейчас же, при свете яркого дня, его высокие боковые башенки украшены лениво реющими разноцветными флажками торчащими из подозрительно прищуренных на мир бойниц. Посередине приземистое светлое строением с ярко-красной черепичной крышей, высокие арочные витражи придают ему праздничный вид. Из закопченной трубы стелется сизый дымок. Поодаль возле хозяйственных построек суетятся сервы. Перед входом, у широкой лестницы здания столпилась сверкающая искрами драгоценностей группа всадников вокруг которых носятся возбужденные охотничьи собаки. Через пару мгновений кто-то замечает короля, все стремительно срываются с места и растянувшись по полю скачут в их сторону. Раздается пронзительный звук охотничьего рожка, собаки радостно лают еще громче и подскакивают в воздух от избытка жизнерадостности.
  
  Игривый ветерок, шелестящий вершинами высоких деревьев, приносит запахи прелой листвы и того неуловимого весеннего аромата, заставляющего сердца биться чаще и жадно дышать полной грудью в ожидании чуда. Франциск дает шпор лошади направляя ее к особняку, распускает завязки камзола, шумно с наслаждением, вдыхает пьянящий как свежее шипучее вино, лесной воздух. Высоко в подернутом легкой дымкой лазурном небе перекликаются медленно парящие птицы и король улыбаясь подставляет лицо теплым пальцам солнца скользящим по лицу. Надоевший зимний холод трусливо прячется за спиной в тени и уползает в глубины леса. Под деревьями на опушке виднеются прогалины бурой земли, последними бастионами зимы сверкают плачущие по краям сугробы.
  
  Наконец, вся кавалькада шевалье во главе с Франциском спешивается на серые каменные плиты двора. Разгоряченная Шатобриан помахивая маленьким веером оказывается в толпе женщин и начинает что-то рассказывать, бросая взгляды в его сторону. Звонкий женский смех, шуршание платьев и томный аромат духов заполняют площадь.
  
  ...все наперебой делятся впечатлениями...
  
  Егеря последний раз тоскливо трубят в охотничий рожок и уводят гончих. Закатное Солнце касается вершин деревьев, окрашивая все красноватым оттенком. Тени все длиннее. Королевская охота окончена.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава Фернандес и Кортес.
  
   Веракрус. 1522 год.
   По ступеням каменного дома поднимается запыхавшийся Фернандес де Альваро в сопровождении Алонсо.
  На привязи под тенистым тентом, пасутся два севильских жеребца. Лениво переминаясь с ноги на ногу, лошади неторопливо жуют кукурузу.
   В здании сложенном из тёсаных валунов, располагается штаб конкистадоров во главе с Эрнано Кортесом. В этот полуденный час, не видно обычной утренней сутолоки. Не шастают взад и вперёд просители и индейцы. Жарко. Высоко в ослепительной белизне неба тусклой чёрной точкой кружат орлы. Солнце находится в зените и нещадно жжёт, накаляя и без того накалившуюся землю.
   Возле деревянной двери обитой бронзовыми полосами дежурят два потных кастильца в начищенных до блеска кирасах. Заросшие густые бороды на обожжённых солнцем лицах выглядят крайне неухоженными и косматыми. Один из них, с виду долговязый и худой, всё время щурится. Ряд глубоких морщин вокруг глаз и два поперечных рваных шрама выдают в нём старого вояку.
   Рядом со зданием стоит деревянный навес. Под ним, за широким столом из толстых рубленых досок, играют в кости несколько конкистадоров. У всех на плечах накинуты плащи. Ниспадающие волнами и поеденные молью, плащи с многочисленными прорехами и дырами от стрел и мечей, служат знаками отличия. Фернандес замечает, что рядом с каждым испанцем прислонены отменные старые шпаги известных мастеров Толедо и Вальяредо. Алебарды и пара аркебуз пирамидкой стоят поодаль от них.
  Слышится рычанье проигравших игроков. Рослый, с длинными вьющимися волосами кастилец, резко вскакивает, хватаясь за свою шпагу:
   - Дьявол тебя подери, сучий ты потрох, Эмилио! - со стола от резкого взмаха сыплются кости и кружки с каким-то коричневым напитком. Тот кого назвали Эмилио мгновенно накручивает свой плащ на руку и схватившись за рукоять толедского клинка откидывает ножны.
   - Святая Дева Мария! Какие мы несдержанные! - зло хмыкает Эмилио. Ростом чуть ниже своего противника, Эмилио выглядит поджарым и более ловким на фоне высокого и громоздкого противника.
   - Ставлю на Эмилио, два дуката! - кричит сидящий в белой рубахе с широким треугольным разрезом конкистадор по имени Лопе. Золотая цепочка блестит на его смуглой груди, время от времени сверкая небольшим крестом.
   -Принимаю! Тысяча чертей! Дьявол нас всех раздери! Три дуката на Гонзало! ...Эй, Кихуатон! - обернувшись, кричит другой испанец - Винсенте, индианке, - принеси ещё своего пойла! И поживее!
   Индианка, из племени мешико на своём наречии повелительным тоном крикнула что-то двум смуглым прислужницам, те быстро налили алкогольную смесь из перебродивших фруктов и кактуса.
   Не прошло и пары мгновений как "пойло" - прохладное и пенящееся стояло перед Лопе. На стенках глиняного кувшина призывно собралась влага.
   - Ты мошенник, Эмилио! - опрокидывая стол, вылез и поднялся во весь свой гигантский рост длинноволосый Гонзало.
   -Ты, Гонзало, учись проигрывать!
   -Молчи, дьявольское отродье! Язык твой скоро стащит тебя в адскую преисподнюю! - горячится Гонзало.
   Медленно с нарочитым спокойствием Гонзало вынимает под стать своему росту старинный закалённый во множестве сражений фамильный меч. Тонкое острое лезвие не смотря на изрядный возраст блестит в лучах солнца ворожа своей яркостью.
  Перешагнув через опрокинутый стол, Гонзало взяв обеими руками меч выставил его перед собой. Неотрывно глядя перед собой Гонзало стал медленно чуть покачиваясь наступать на Эмилио.
  Фернандес отвлечённый шумом, оборачивается. Священник, шедший прямо за ним, подобрав видавшую виды сутану, также замедляет шаг.
  Два дежуривших возле дверей в дом стражника нехотя стали подниматься.
   Встрепенувшись точно от глубокого сна, навстречу де Альваро и Алонсо шагает долговязый стражник.
   - Ба, да никак де Альваро пожаловал, - осипшим голосом восклицает один из стражников по имени Гуэдо де Леоне. Из-под его каски жёстко сверкают карие глаза. Искрятся угольками, делая взгляд де Леоне суматошным и нервным. Он постоянно щурится от лучей яркого мексиканского солнца. Сквозь густую чёрную бороду виден щербатый рот.
   - И точно, солнце зайти и взойти не успело, а Фернандес тут как тут! - шутит второй кастилец - Педро де Сантимо. Де Сантимо презрительно ухмыляясь вплотную подходит к де Альваро:
   - Неужто мой должок прибыл?
   - Вам бы только зубы скалить! - мрачно, сквозь зубы прошипел де Альваро. Оба сослуживца-ветераны войн с маврами и мешиками. Оба знали беспощадный нрав Фернандеса, но сейчас он являлся для них ровней. Они такие же как и он идальго на службе Карла V Габсбургского.
   - Расскажи де Альваро сколько золота успел награбить пока мы тут маемся на жаре? - продолжает смеяться де Сантимо, опираясь двумя руками на здоровенную алебарду.
   - Только после того, друзья, как доложусь командиру! - отвечает де Альваро имея в виду Кортеса.
   Заслышав смех на крыльце, из здания выходит сам Фернандо Кортес Монрóй Писарро Альтамира. Одетый словно на приёме у Его Величества Карла V, в костюм, сшитый из дорогого чёрного бархата и парчи. Низ и оборочки расшиты вензелями золотых и серебряных нитей. Тёмные цвета костюма оживляет изрядно тяжёлая золотая цепь на груди. Даже фреза на Кортесе и то белоснежная. На ногах короткие бракетты, набитые вамсом. На голове прикрывая короткую стрижку чёрный берет с жёстким околышем.
  Настоящий щёголь императорского двора!
  
  
  
  Глава Франциск 1 и Жан Агно.
  ґ
  Франция. Февраль 1522 года. Булонский лес.
  
  День поистине великолепный. Пасмурный февраль, неожиданно сменился почти по-весеннему ясным днём. Пахнет талой водой. Вот это, право, запах пробужденья! Запах весны, запах жизни! Запах Любви!
  Солнце. Оно светит с раннего утра. В лазоревой бесконечности чистого неба, пышущая теплом и светом звезда ласково и нежно улыбается каждому попавшему в поле её зрения.
  Булонский лес. Лес жил и живёт неутомимой, нескончаемой жизнью. Вот глухарь вперевалочку пробежал по полянке, там заяц, прижав уши к серой спинке, отпрыгнул в сторону и, затаившись в кустарнике можжевельника, замер, прислушавшись к пугающим звукам.
  И всюду свежесть распускающейся листвы. Цветенье новой жизни. Шмель сев на распустившийся бутончик дикого пиона, чуть вкусил заповедный нектар и тут же колоритно с достоинством жужжа, улетел к следующему. Волшебство!
  Если прислушаться, то можно услышать и увидеть, как шуршит и старается бесшумно подкрасться озорной ветерок. Он легко и смело прыгает по верхушкам раскидистых серьёзных в своей неспешности вековых дубов, выискивая заспанных путников. Как найдёт - прыг на потяжелевшие от росы ветки - и водопад ледяных брызг вмиг окатывает полусонных гостей и обитателей дремучего леса.
  В такой вот, поистине прекрасный день, вдалеке, со стороны Парижа, на широкой королевской дороге, показалась группа всадников разодетых в голубые камзолы. Отороченные серым мехом голубые тапперты, развеваются и хлопают на ветру, уподобляясь крыльям лебедей. Да и сами всадники, вытянув шеи, более напоминают взлетающих величественных птиц.Всадники стремительно скакали по направлению к Булонскому лесу. Понукая хрипящих скакунов, удалая группа стремительно, даже, наверное, отчаянно, неслась вперёд. Скача во весь опор, она проносилась мимо неказистых приземистых домиков, более походивших на хижины мифических гномов, какими их рисует народное воображение. Вросшие в зеленые, поросшие густой высокой травой холмики, домики чадили чёрным дымом. Иногда домики, не самых богатых подданных короля, напоминали приятелей только что вышедших с весёлой вечеринки из придорожной таверны, тем, что покосившись, опирались друг на друга.
  Таковы предместья Парижа, такова их настоящая жизнь!
  Перед королевскими гвардейцами, а голубые камзолы являли собой только их отличительный знак, широко раскинулся древний булонский лес - прибежище воров и убийц, но вместе с тем и отличнейшее место для охоты, как на дичь, так и на людей.
  Всадники поднимают столько шуму, что невозможно понять - то ли они хотят разбудить кого-то, то ли привлечь чьё-то внимание. Возможно, они стремилась достичь и того и другого. Надо отдать им должное, добились они или нет своей цели, но внимание сотен заспанных и только что проснувшихся простолюдинов, нищих и бродяг, они привлекли. Кто из любопытства, а кто из-за надежды отхватить покаянную монетку, но люди стали выползать из заветных дубрав и рощиц, коими богат так булонский лес, на королевский тракт.
  Всадники всё ближе и ближе. Комья грязи, вылетающие из-под копыт, испуганными хорьками разлетаются по обочинам дороги. Пыль, поднятая запотевшими лошадьми, клубиться, образуя в солнечных лучах волшебную дымку. Наконец-то, слышно, что они постоянно и истошно кричат.
  - Дорогу королю! Дорогу королю!
  Жители пригородов Парижа со своими многочисленными семействами напоминают разбуженных сусликов. Привлеченные криками гвардейцев и громким лаем своры натасканных собак они по обе стороны обступили дорогу, ведущую в королевский лес.
  Их изумлённые голоса всё громче и громче восклицают:
  - Смотрите король! Король скачет! Святая Дева Мария, я вижу самого Франсуа! Наш король! Виват королю! Виват! - разноголосым хором орут простолюдины, приветствуя своего короля. Такое представление не каждый день увидишь в лесных пригородах Парижа. Королевская охота! Это зрелище будет получше бродячих балаганов. Блеск и роскошь двора самого Франциска I.
  Вооружённый до зубов авангард гвардии сопровождал выехавшего на охоту короля Франции. Толпы потревоженных зевак стоят вдоль обочины, глазея на скачущую разно пёструю кавалькаду придворных. Каждый в свите, вырядился в богато украшенные охотничьи наряды. Быть при дворе - быть одетым по последней моде. Камни. Блеск золота. Бархат и шёлк. Драгоценности, нанизанные поверх перчаток. Диадемы на шляпках дам слепят глаза. Перья и плюмажи, воткнутые в шляпы и гривы породистых лошадей, неистово качаются от быстрой скачки.
  Кто в охотничьей свите короля тот в фаворе!
  Всё сверкает радужными искорками, но ярче всех выделяется король.
  Никто не смеет перещеголять короля!
  Франциск безумно красив в этот день!
  Изящно, с некоей присущей только особам королевской крови элегантной небрежностью, на его плечи накинут короткий тёмно-малиновый парчовый шамарр, с отороченным горностаевым мехом. Под ним расшитый жемчугом и золотым шитьем кафтан, туго стянутый на поясе. Короткая стрижка и бородка с усами на манер кастильских грандов, придают лицу снисходительное выражение. Бордовый пурпуэн, великолепно гармонирующий с шамарром, открывает в широком вырезе на груди, украшенную сверкающими драгоценностями белоснежную рубаху. А как сияет белоснежный жемчужный панделок!
  Усыпанная драгоценными камнями перевязь удерживает толедскую гарду с золоченым тиснением.
  Король обладает безупречным вкусом!
  Авангард несется, расчищая дорогу. Ловко орудуя хлыстами, гвардейцы охаживают зазевавшихся простолюдинов. Те, ошпаренными куропатками, рассыпаются в стороны. Смех. Бурный гогот французских вельмож. И вдогонку бедным крестьянам:
  - Ату его! Ату!
  
  Загнанные накануне королевскими егерями дикие вепри, словно беглые каторжане, таятся в чаще, испуганно поводя короткими ушами. Прислушавшись к шуму, они слышат приближение какого-то несущегося стада животных. Свирепо запыхтев ноздрями, кабаны начинают рычать, выискивая пути к отступлению. Позади слышен глухой стук деревянных колотушек и отрывистый лай собак.
  
  Охота радует короля, радуя его безмерно!
  
   Франциск весел и находится в прекрасном расположении духа. Всё складывалось как никогда хорошо. Надёжный источник при дворе императора Карла V, монарха пол-Европы, сообщил ему о точной дате отбытия кастильско-арагонского флота с захваченными сокровищами из заморских территорий. Точность сведений была безупречна и подтверждена информатором при дворе самого папы.
  Золотыми дублонами выстлана дорога к любому сердцу!
  Дублоны - эти маленькие солнца светят там, куда настоящее солнце не может заглянуть. Высвечивают самые потаённые уголки чужих душ, маня своим блеском раскрыть любые тайны!
  Король смеётся! Уже который раз за это утро.
   Флот, снаряжённый за счёт средств короны и негоцианта Жана Агно, стоит в гавани Дьеппа готовый в любую минуту выйти на перехват "заморской" эскадры Карла.
  Как счастлив король! Ничто так не приносит удовольствия, как желание подгадить ненавистному соседу. Франциск всеми фибрами души ненавидит удачливого императора - Карла Габсбургского.
  Месть как женщина - возбуждает и волнует!
   Месть как сладкое вино - приятно щекочет кровь!
  
  Увлечённые скачкой, разгорячённые охотники въезжают в густой лес. То тут, то там благородные аристократы трубят в рога, распугивая и без того пугливых лесных обитателей.
  Вытянувшись в длинную цепочку всадники стали распадаться на отдельные группы. Каждый стремился первым поразить загнанных животных.
  
  - Ай-яййа! - громко кричит король. Вонзив шпоры в бока коня, он заставляет его перейти на галоп.
   Только вперёд!
  Ветки хлещут по благородному лицу! Франциск опять смеётся, как в далёком детстве. Волосы выбиваются из-под малиновой шапочки с рубиновой кокардой, золотыми локонами развеваясь на ветру.
  Конь в мгновение ока уносит короля от свиты. Подражая своему седоку, арабский скакун отдался стихии охотничьей страсти. Рассекая встречный воздух. Только вперёд!
  Мимо них проносятся раскидистые вековые вязы и каштаны. Буйная смена красок чередуется с нежной пастелью чувственных светло-зелёных цветов. Гений божественного художника, словно намеренно старался нанести волшебную палитру, размазав её по полотну пасторального пейзажа
  Позади Франциск слышит приближающийся бешеный топот какого-то скакуна. Чуть обернувшись, на фоне нефритового безумства он видит несущийся во весь опор золотистый силуэт сверкающего солнца.
  Всадница быстро приблизилась, нагнав короля.
  - Вы мой герой, Ваше величество! - мадам де Шатобриан склонив голову, пытается перекричать шум.
  - Мадам! - с лёгким поклоном отвечает Франциск и, натянув поводья, сдерживает бег блестящего от пота коня.
  - О боже, Франсуа! Какой чудесный день, не правда ли? - мелодичный голос мадам де Шатобриан заставляет короля улыбнуться.
  Одна рука короля держит поводья, другая - норманнскую алебарду.
  Конь гарцует.
  Где-то вдали слышны лай и звуки горнов.
  Кровь бьёт в голову. Король замер. Франсуаза приоткрыла ротик, щёки окрасились игривым румянцем. Карие глаза графини с изумительно-манящей поволокой смотрят в глаза Франциска.
  Фаворитка возбуждена скачкой. Король один. Желание так и хлещет из неё, окутывая невидимыми флюидами Франциска. Околдованный ею, король выглядит несколько растерянным. Зачем он здесь? Зачем? Страсть? Сердце короля бешено стучит. Мозг тщетно пытается вырваться из колдовского оцепенения.
  Грудь де Шатобриан высоко вздымается. Франциск невольно ведёт своего коня ближе к ней. На фоне золотистого камзола, в глубоком вырезе, он видит обнажённые полумесяцы белоснежных грудей.
  Она прекрасна!
  Чуть пухловатые по-детски губы блестят, будто налившись густым вишневым соком.
  Изящный бордовый жакет Франсуазы расшит тонкой нитью тунисских жемчужин. Бургундские узорчатые манжеты графини украшены кровавыми гранатам, идеально гармонирующими с лиловым цветом камзола короля. Изумрудного цвета шапочка, увенчанная перьями дикой гусыни, дополняет элегантный образ де Шатобриан.
  Неожиданно для них порыв ветра принёс неугомонный лай охотничьей своры. Вместе с лаем до них донёсся нетерпеливый звук чьего-то охотничьего рога.
  - Вы слышите, мадам? Де Монморанси решил опередить меня! - произносит Франциск прислушавшись и узнав звук рога своего верного друга - барона Анн де Монморанси.
  Встряхнув золотистыми волосами, Франциск весело закричал де Шатобриан:
  - Мадам, ради вас я сегодня убью вепря!
  - Вы покидаете меня, сир? - притворно надув губки спрашивает Франсуаза.
  - Увы, мадам! Но только для того чтобы вернутся вновь к Вам и с трофеем.
  - Божественно, мой король! Божественно! Вы похожи на неутомимого Геракла!
  -Что? - переспрашивает Франциск.
  - Вы похожи на античных героев, да что я говорю, вы похожи на античных богов. О боже! Вы мой бог, сир! - выкрикнула де Шатобриан, искусно гарцуя на сером в яблоках жеребце, наконец-то поравнявшись с королём.
  Король Франциск 1 Валуа элегантно сидит на жеребце чёрной масти. Жеребец одно загляденье! Подарок турецкого султана Сулеймана Великолепного - конь стоит громадное состояние. Породистый, с высокими бабками, конь, являя собой само совершенство, целиком и полностью соответствует своему владельцу. Инкрустированное золотыми вставками седло, покрыто нежно-голубой попоной, изящно гармонирует с лиловым камзолом Валуа. На голове коня виднеется пристёгнутый бордовый плюмаж, покрытый россыпью мелких рубинов.
  
  - Гоните вепря! Король приближается! - заорал королевский егерь.
  Ловчие едва сдерживавшие свору слюнявых мечущихся бульдогов мигом побежали к месту, куда они загнали вепря. Лай десятков собак и улюлюканье ловчих наполнили лес немыслимой какофонией.
  
  Вепрь дёрнулся в противоположную сторону. Ломая кусты орешника, он неожиданно выскочил на широкую поляну, поросшую высокой травой.
  
  Франциск нёсся сквозь дубраву значительно оторвавшись от своей свиты. Позади уже замолкли охотничьи горны. Инстинкт настоящего охотника вёл короля к преследуемой дичи. Вдруг прямо перед ним выскочил взмыленный кабан. Он внезапно встал как вкопанный. Громадный зверь. Валуа поразился его величине. Ноздри раздувались. Щетина от бега поднялась. С боков свисала пена. Клыки, выступающие из нижней челюсти вепря, сверкали как острые толедские клинки.
  Лошадь, почуяв вепря, встала на дыбы, чуть не опрокинув своего властительного седока. Король привстав на стремена подхватил охотничью алебарду и вонзив шпоры в бока скакуна с гиканьем бросился на кабана. Удар. Ещё удар острозаточенной алебарды. Раненый кабан, мгновенно увернувшись, кинулся под ноги коня, не боясь быть растоптанным. Конь с испугу бросился в сторону и поскользнувшись, стал падать на бок. Франциск с ловкостью достойной античных поэтов оттолкнулся от падающей лошади и, кувыркнувшись, распластался на траве, сжимая в руках алебарду. Вепрь, увидев поверженного врага, развернулся и, что есть силы, побежал, наклонив голову прямо на короля. Вскочив на одно колено, перепачканный землёй Франциск, закусив нижнюю губу, выставил перед собой копье, метясь в лоб вепрю. Тот с размаху налетел на острие алебарды. Раздался противный хруст. Копьё выгнулось от удара, опрокинув навзничь короля. Брызжа слюной, вепрь взревел, из последних сил запрыгнув королю на грудь. Тут же, не мешкая ни мгновенья, Франциск выдернул из-за пояса охотничий нож и глубоко вонзил его в бок кабана. Хрипя и всё ещё тщетно пытаясь дотянуться клыками до короля, вепрь постепенно завалился на бок. Дёрнувшись и хрюкнув в предсмертных судорогах зверь наконец затих.
  Прекрасный день, прекрасная охота! Чудом избежавший увечий король встал гордый собой на ноги. Отряхнувшись, он подошёл к лошади. Та оказалась ранена. Одна из её ног была сломана. Конь отчаянно хрипел и вертел головой, пытаясь увидеть опасного зверя.
  - Тише, тише, - ласково прошептал Франциск, обнимая и успокаивая своего охотничьего друга.
  
  Так он и стоял, обнимая коня, в мокрой от крови вепря одежде, с растрёпанными волосами пока на поляну не выехали несколько гвардейцев во главе с Анн де Монморанси.
  - Сир, вы не ранены? - быстро спешившись, Анн подбежал к королю.
  - Всё в порядке барон, отличная охота осмелюсь вам сказать! - усмехнулся Франциск. Всё ещё находясь под впечатлением от схватки он счёл её удачным предзнаменованием в своих начинаниях.
  - Славная охота, мой друг. Славная! - король словно смаковал каждое слово. Лицо Франциска не взирая на опасную встречу с вепрем по прежнему озаряла счастливая улыбка.
  Монморанси с восхищеньем осматривал поверженного вепря. Величина его туши впечатляла такого опытного охотника как барон.
  - Вам несказанно повезло, сир! Такой зверь. Вы один и нанизать его на алебарду! У меня нет слов, ваше величество! - восторженно заметил де Монморанси.
  
  
  
  
  
  
  Глава Франциск 1 и Жан Агно.
  
  День поистине великолепный. Солнце с раннего утра греет ласково и нежно. Стоявшая зимняя непогода неожиданно для всех сменилась весенней теплотой. Воздух, не смотря на клубившуюся пыль, стоит пронизанный запахами росы и леса.
  - Дорогу королю! Дорогу королю! - истошно крича, скачут королевские гвардейцы в синих камзолах. Комья грязи, вылетают из-под копыт лошадей, взрываясь по обочинам просёлочной дороги. Клубы коричневой пыли, поднятые взмыленными скакунами, медленно оседают, образуя в солнечных лучах волшебную дымку.
  Вооружённый до зубов авангард гвардии сопровождает выехавшего на охоту короля Франции. Толпы зевак стоят вдоль обочины, глазея на скачущую разно пёструю кавалькаду придворных. Каждый, из числа свиты счёл своим долгом вырядиться в богато украшенные охотничьи наряды. Драгоценности, нанизанные на перчатки господ, так и сверкают радужными искорками в солнечных лучах. Диадемы на шляпках дам слепят глаза. Перья и плюмажи, воткнутые в шляпы и гривы породистых лошадей, неистово качаются от быстрой скачки.
  Кто в охотничьей свите короля тот в фаворе.
  
  - Смотрите король! Король скачет! Святая Дева Мария, я вижу самого Франсуа! Наш король! Виват королю! Виват! - разноголосым хором орут простолюдины, приветствуя своего короля. Такое представление не каждый день увидишь в лесных пригородах Парижа. Королевская охота! Это зрелище будет получше бродячих балаганов. Блеск и роскошь двора самого Франциска I.
  Арьергард несется, расчищая дорогу. Ловко орудуя хлыстами, гвардейцы окучивают зазевавшихся простолюдинов. Те, как ошпаренные куропатки, разбегаются в стороны, вызывая бурный смех высокородных вельмож.
  - Ату его! Ату! - кричат французские аристократы вдогонку удирающим крестьянам.
  
  Загнанный накануне королевскими егерями дикий громадный вепрь, словно беглый каторжанин, притаился в чаще леса злобно пялясь на приближающуюся шумную толпу. Свирепо пыхтя своими ноздрями, он свирепо рычит, выискивая пути к отступлению. Позади зверя стучат колотушками многочисленные слуги и лают собаки.
  
  Охота радует короля, радуя его безмерно!
  
   Франциск был весел и находился в прекрасном расположении духа. Всё складывалось как никогда хорошо. Надёжный источник при дворе императора Карла V, монарха пол-Европы, сообщил ему о точной дате отбытия кастильско-арагонского флота с захваченными сокровищами из заморских территорий. Точность сведений была безупречна и подтверждена информатором при дворе самого папы. Золотыми дублонами выстлана дорога к любому сердцу! Дублоны - эти маленькие солнца светят там, куда настоящее солнце не может заглянуть. Высвечивают самые потаённые уголки чужих душ, маня своим блеском раскрыть любые тайны! Король смеётся! Уже который раз за это утро. Флот, снаряжённый за счёт средств короны и негоцианта Жана Арно, стоит в гавани Дьеппа готовый в любую минуту выйти на перехват "заморской" эскадры Карла. Как он счастлив! Ничто так не приносит удовольствия, как желание подгадить своему ненавистному соседу. Франциск всеми фибрами своей души ненавидел удачливого императора - Карла Габсбургского.
  Месть как женщина - возбуждает и волнует! Месть как сладкое вино - приятно щекочет кровь!
  
  - Ай-яййа! - король громко выкрикивает охотничий клич и пришпорив коня галопом несётся вперёд. Оторвавшись ненадолго от свиты, он опять смеётся, как в далёком детстве, подставив ветру благородное аристократичное лицо. Золотые локоны выбиваются из-под малиновой шапочки с рубиновой кокардой.
  
  - Вы мой герой, Ваше величество! - мадам де Шатобриан нагоняет короля и, склонив голову, пытается перекричать шум.
  - Мадам! - лёгким поклоном отвечает Франциск, натянув поводья и сдерживая бег коня.
  - О боже, Франсуа! Какой чудесный день, не правда ли? - мелодичный голос мадам де Шатобриан заставляет короля улыбнуться.
  Возлюбленная Франциска обворожительна в сияющем золотистом камзоле с бордовым жакетом. На её голове плотно сидит изумрудного цвета шапочка, увенчанная перьями дикой гусыни.
  - Мадам, ради вас я сегодня убью вепря! - прокричал король.
  - Божественно, мой король! Божественно! Вы похожи на неутомимого Геракла!
  -Что? - переспрашивает Франциск.
  - Вы похожи на античных героев, да что я говорю, вы похожи на античных богов. О боже! Вы мой бог, сир! - выкрикнула де Шатобриан, искусно гарцуя на сером в яблоках жеребце, наконец-то поравнявшись с королём.
  
  Король Франциск 1 Валуа элегантно сидит на жеребце чёрной масти. Жеребец одно загляденье! Подарок турецкого султана Сулеймана Великолепного - конь стоит громадное состояние. Породистый, с высокими бабками, конь, являя собой само совершенство, целиком и полностью соответствует своему владельцу. Инкрустированное золотыми вставками седло, покрыто нежно-голубой попоной, изящно гармонирует с лиловым камзолом Валуа. На голове коня виднеется пристёгнутый бордовый плюмаж, покрытый россыпью мелких рубинов.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Встреча Франциска с Агно
  
  
  Франциск поднимался по лестнице когда сверху возник Агно. - маленький смуглый чертик одетый в черное, с нелепыми обьемные буфами. Сверкнув глазками он взмахнул худыми руками и согнувшись в поклоне исчез из поля зрения.
  - Ваааще величество. О светлейший! солнцеподобный - донеслось сверху его блеяние.
  
  Франциск помахивая хлыстом медленно обошел вокруг склоненной фигуры омываемый лучами солнца из высоких арочных окон. Драгоценности плескали искрами с красно-синего жакета. Шаги короля гулко разносились по пустым холодным комнатам. Пахло резким дымом. Махнув мизинцем камердинеру развернулся и насвистывая водевиль Мюзона
  вошел в кабинет на вершине башенки. Здесь тепло. Щелкая углями горит камин, на столе с красной скатерти дымятся истекающие соком крупные куски жареной кабанины. В глубоких плошках соленая капуста, ягоды, коренья. Горкой лежат батоны белого хлеба и кругляши сыра. Заходящее солнце окрашивает все в красноватый цвет преломляясь радугой на стены обитые кожей с тисненой лилией.
  
  Слуги торопливо разложили приборы, зажгли свечи и пятясь удались. Хлопнула дубовая дверь и наступила тишина. Агно с обычной еле заметной усмешкой застыл у двери не решаясь прервать затянувшееся молчание. Франциск со вздохом сбросил плащ и перчатки в глубокое кресло и протянул руки к огню шевеля пальцами.
  
  //добавить начало в стиле "привет" или полит ситуация с карлом
  
  -Ты наверняка гадаешь к чему такая секретность? Почему мы не встретились во дворце набитом шпионами со всех концов света? А может я просто захотел увидеть старого друга? Такого старого что про него многие забыли. Франциск с улыбкой повернулся. -И зачем ты принес трубку?
  
  -Там табак, сир, а не гашиш как могли бы подумать некоторые не столь осведомленные люди. Еще одно свежее чудо из Нового Света. Я был бы очень благодарен за получение эксклюзивной лицензии на его поставку. Взамен поставлю вам мандаринского шпиона или из страны ямато и у вас будет полный набор. Представляете, как удобно иметь шпиона про которого все знают что он шпион?
  
  -Является ли ложь ложью, если все знают, что это ложь? Ты как всегда отвечаешь на то, что тебе удобно. Новый свет просто набит чудесами и загадками. И весь этот сверкающий поток проплывает мимо меня прямо в германскую казну Карла или злобным кастильцам. Не знаю что хуже. Знаю только что рано или поздно это выльется в новую войну.
  
  -Но ведь Новый Свет убыточен? А Карл профинансировавший исследования кастильцев остался с носом после того как они подняли восстание и обьявили заморские территории своей собственностью? А сейчас этот пасмурный бедняга занят своими маленькими бесконечными войнами с сюзеренами.
  
  -Вот поэтому ты здесь. Франциск наклонился через стол и пристально глядя в глаза Агно прошептал - там нашли золото. много золота. так много что не знают куда его девать. и это только начало. кастильцев охватил бес алчности. они там с ума сходят. золото, драгоценности, изумруды, сверкающие зеленым горы изумрудов, гигантские рубины и сапфиры, ожерелья, кольца, браслеты усыпанные камнями...
  Агно замер сверкая глазами затем перевел дух - Значит война на пороге. Печальные новости, сир. Вся моя торговля пряностями пойдет псу под хвост. Придется брать товары у знакомых флорентийцев, но вы ведь не за этим меня позвали?
  
  Франциск сел за стол, налил вина в бокал и повертел. Ему нравилось как напряженно внимает его словам Агно. Как же затрясся этот ироничный торгаш когда понял что скоро почти сотня его кораблей превратятся в плавучие мишени. Следовало развивать напор пока он не догадался к чему все идет.
  
  -У меня есть план... твои корабли плавают в индию обычным маршрутом пересекая канарские(*) острова? насколько хорошо твои капитаны знают эту локацию, течения, направления ветров в это время года?
  
  -Течения там сумбурные, а ветра меняются в течении суток, но мои люди отлично разбираются в обстановке. Вы решили захватить эти острова? Но это же безумие, заливы там очень каменистые, захват одного острова ничего не даст кроме того что он окажется в вечной блокаде.
  
  
  .................
  
  
  Франциск вышел и только тогда позволил себе улыбнуться. Он только, что задешево получил новую флотилию и его за это еще и благодарили!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава Битва при Дорилее.
  
  1 июля 1097 год от Р.Х. Стан крестоносцев в долине Гаргона.
  "Высоко в голубом небе сияет солнце, заливая все своим светом, ослепляя глаза. Он стоит посреди бесконечного золотого пшеничного поля. В небе черный коршун настигает белоснежного голубя. Тот уворачивается от грозной птицы подобно искусному танцору. Коршун взлетает вверх над голубем и, сложив крылья, стремительно пикирует на беззащитную птицу. Отчаянно махая крыльями, голубь подлетает к Адемару и садится к нему на плечо, нежно воркуя, прислоняет свою голову к его лицу и застывает. Коршун не дождавшись добычи, улетает, шумно хлопая своими крыльями. У Адемара проступает слеза: "Господи, благодарю тебя за добрый знак, и молю тебя о милости к рабам твоим"
  - Ваше преосвященство, просыпайтесь, ваше преосвященство, - трясёт Адемара Монтейльского за плечо рыцарь Гвибер де Шини одетый в посеребрённые доспехи. Адемар открывает заспанные глаза, все еще находясь под впечатлением от увиденного во сне образа. В палатке очень светло, на улице светит солнце. Откинув в сторону покрывало, садится и, зачерпнув из медного тазика, поданного услужливым рыцарем воды, епископ умывает своё лицо, пробуждая себя ото сна.
  - Который час? - хрипловато спрашивает епископ Гвибера.
  - Шесть утра, монсеньор, - отвечает Гвибер.
  Адемар решительно поднимается, опираясь на закованное в железо плечо рыцаря и, опрокидывает таз с водой. Молния бьет в мозг. Боль. Правое подреберье. Темнота. Епископ как вкопанный стоит, боясь пошевелиться, жмуриться и кривит в страдальческой гримасе свои тонкие губы.
  - Ваше преосвященство, с вами все в порядке? - Гвибер заглядывает в глаза пошатнувшемуся от боли епископу. Во взгляде рыцаря де Шини нет ни капли сочувствия одно только любопытство.
  - Да, все в порядке, Гвибер, бог да хранит нас, и да дарует нам свою благодать, аминь, - нервно, сквозь стиснутые зубы шипит священник. Его оруженосец тут же перекрещивается, скрипя своими латами. От звука скрежещущего железа Адемар вновь морщится.
  С каждым днем этого паломничества в Святую землю, нарастала нездоровая раздражительность, Адемар все чаще стал срываться на крик. Походный лекарь винил во всем злосчастную подагру. Епископ Ле-Пюи винил во всем венецианского лекаря, считая того "распоследним мошенником и шарлатаном". Лекарь Винсент Кандиано, действительно был родом из Венеции. Худой, напоминавший длинноногую поганку, он носил черный несуразный колпак вместо шляпы и всюду ходил с неизменным деревянным ящиком, от которого пахло плесенью. Винсент по иронии судьбы, был приглашен в паломничество самим Адемаром Монтейльским.
  Кровопускание, которое все-таки делал Винсент, надо признать, облегчало состояние Адемара.
  - Спать больше, пить куриный бульон, есть больше гранатов, и уповать на Господа нашего Иисуса, монсеньор, - диктовал слуге долговязый Винсент, выхаживая на днях по палатке своего "папского" пациента. Ослабленный потерей крови Адемар, морщась от "так и неизвестно чего", слушал нудную лекцию словоохотливого венецианца, не в силах произнести даже слово. Когда его терпение иссякло, он в гневном исступлении сорвал со стола покрывало, уронив на пол с грохотом шлёпнувшиеся серебряные подсвечники. Вбежавшим на шум рыцарям Гвиберу и Тартаге он вместо слов, злобно шипя, показал на опешившего Кандиано, и помотав головой, рыча, приказал вышвырнуть того прочь. Незамедлительно приказ был исполнен.
  - Вина! - приказывает Гвиберу священник, оставшись стоять в той позе, в которой его застала телесная боль, - И скачи к этому "итальяшке", передай ему, нет, забери с собой, и вместе с ним езжай к Боэмунду, там я буду.
  Оруженосец со всех ног бросается к столу, наливает в кубок вина. Осушив до дна бокал, Адемар уже повеселев, с помощью Гвибера одевается, не забыв про свои перчатки. Натягивает панцирь поверх своей сутаны, препоясывается узким кордовским клинком и, разламывая на ходу сладкий гранат, выходит из шатра. Гвибер де Шини покидает его и вскочив на гнедую высокую лошадь, поднимая пыль, скачет за венецианским лекарем.
  Белое солнце ослепительно блестит. Всюду куда не смотрит Адемар, слепящий зрение свет дорилейского солнца. От проливного ночного дождя не осталось даже крохотной лужицы. Вся дорожная грязь под ногами тысяч коней вихрями клубится, забиваясь во все немыслимые щели.
  Крикнув слуге мальчишке, чтобы тот подал коня, Адемар Монтейльский кладёт за пазуху карту, которую ночью оставил ему рыцарь Гуго де Пейн. Быстро, боясь гнева господина, а еще более страшась кожаной плети со свинцом, юный служка стремглав подбегает с вороным конем иберийской крови. Богато украшенный испанским седлом, покрытый тканной с золотым шитьем перевязью, конь сверкает как звёздочка в ночном небе, красота. Адемар не скупился на своего любимчика, покрытого бордовым шелковым покрывалом, коня по кличке Лаэрт.
  Легко вскочив в седло, епископ нагибается и ласково трепет Лаэрта, шепча ему на ухо нежные слова. Резко выпрямившись в седле, епископ, не оглянувшись на своих бургундских оруженосце - благородных рыцарей Арни и Тартуга, быстро скачет через весь лагерь к палатке Боэмунда. Вслед за ними скачут и другие рыцари - "двор" могущественного папского легата.
  
  Он скачет между многочисленными шатрами викингов, этих суровых беспощадных вояк, плохо говорящих на франкском языке или вообще не говоривших на других кроме своего "лающего" варварского наречия. Он вглядывается в их лица, исполосованные морским ветром. Рослые, физически более сильные, нежели рыцари Европы.
  "Грести целыми месяцами, точно станешь Гераклом!" - думает про себя Адемар. Викинги на галерах не держат рабов, и епископ знает, что они всё делают сами. Видит их голубые глаза, смотрящие на него без благоговейного почтения: господин-слуга. Их суровые лица преисполнены ледяной решимостью. В их взглядах, Адемар не видит того фанатичного религиозного блеска с которым он сталкивался в последние несколько лет проповедуя святой поход в святую землю. Эти варвары не видят различий между золотом "изнеженных европейцев" и золотом сарацин и мавров. "Все оно блестит одинаково", - говорят их вожди, не дрогнувшей рукой посылая своих разбойников грабить.
  - Слава Иисусу, их орды, даст бог, помрут на этом востоке, - шепчет себе под нос Адемар, брезгливо отвернувшись, и нюхая смоченный в духах шелковый платок. В воздухе стоит зловонный смрад исходивший от тысяч живых существ.
  - Норманны, как мы вежливо стали звать этих неотесанных дикарей, кругом одни эти норманны, - сплюнув косточку от граната в сторону, раздраженно думает Адемар, проезжая сквозь закопошившийся в утренних лучах солнца лагерь крестоносцев.
  
  "Война - это удел воина, это его жизнь. Путь воина - это путь к смерти. Слава это его небесное золото, а золото в руках это сгусток солнца который воин держит, перед тем как вступить в Валгаллу" - вспоминает Адемар Монтейльский слова Роберта Нормандского. Он присутствовал на долгих переговорах между вождями норманнов и папой Урбаном II.
  - И "это" говорит христианнейший герцог, - возмущался Адемар обедая наедине с Его святейшеством в роскошном палаццо Ватикана. На столе украшенном золтом канделябрами, на золотых подносах стояли всевозможные запеченные яства. К примеру, посередине стола, накрытого шелковой скатертью, лежал молодой кабанчик, зажаренный в гриле, обильно политый вином, и обложенный по бокам кисловатыми яблоками. Между Адемаром и папой стояла ваза со свисающими с нее гроздьями сицилийского винограда. Графины были полны вин бургундских, лотарингских и выдержанных сицилийских, последние являлись подарком Рожера Сицилийского.
  - Политика, мой друг, заставляет часто не принимать многих слов близко к сердцу. Политика это удел обладающих долгим терпением и провиденьем. Послушайте меня, Адемар, не пройдет и столетия как христианская власть на их варварских топорах будет врублена в сердца других народов, - назидательно произнес Урбан. - Всегда следует помнить о том, какова природа Целого и какой ее частью является природа нас самих.
  - Да будут эти слова, Ваше святейшество, пророческими. Как сказал нам апостол Павел: "Ибо мы отчасти знаем, и отчасти пророчествуем; когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится"
  - "Если мы скроем грехи братьев, то и Бог скроет наши грехи, и если ты увидишь согрешающего брата, не верь своим глазам и знай, что твои грехи подобны бревну, а грехи брата твоего подобны сучку, и тогда никогда не будешь приходить в смущение и соблазн", так говорил Пимен Великий, так с Вами скажем и мы.
  
  
  В разных концах многотысячного бивуака звучали боевые горны, стоял лязг железа, скрип телег, носились, поднимая клубы засохшей грязи, гонцы с депешами. Виднелись передвижения разных родов войск. Большую сумятицу, видимую невооруженным глазом вносила нищая голытьба со всех концов христианского света.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  "Absence of evidence is not evidence of absence"
  "Отсутствие доказательства не является доказательством отсутствия"
  
  Карл Саган
  
  Часть 1 Эргаты.
  
  17000 тысяч лет до н.э. Город Тукультиапаль.
  
  Молодой правитель Тукультиапаля - царь Тэсар, сидел на шершавой нагретой дневным зноем балюстраде дворца Тиуарнака. Он наблюдал за взлетающим с далекого горного плато, кораблём великих эргатов. Звездный "эрдван", формой похожий на гигантский октаэдр, стремительно уходил ввысь, оставляя в красноватом небе охровый след. Зеркальная поверхность корабля, блестевшая как море в яркий солнечный день, отсвечивала мириады солнечных зайчиков.
   Царь Тэсар был достойным представителем человеческой расы. Высокий, прекрасно сложенный по людским меркам белокожий мужчина средних лет. Изумрудный цвет глаз, правильной формы, чуть расширяющийся к низу нос, подбородок, обрамлённый густой коротко стриженой бородкой, придавали облику мечтательный вид. Пухлые, красиво очерченные губы говорили о чрезмерной чувствительности, дополняя лучившееся от него природное обаяние.
  
  С террасы многоступенчатого зиккурата, стоявшего в дворцовом комплексе Тиуарнака, Тэсар наслаждался потрясающим воображение панорамным видом на прекрасный Тукультиапаль. Тукультиапаль, или как его по-другому называли "город вечных", был будто живым существом, наполненный многотысячной человеческой толпой и живший собственной жизнью.
  Город рассекала на две части несущая илистые воды к далекому морю Парсов, река Пурату. Оба её берега, соединённые арочными мостами, сделанными из тесаного белесого камня, были облеплены аккуратными глиняными домиками, утопавшими в зелени бесчисленных садов. Ровные ряды финиковых пальм, изумрудным ожерельем, окаймляли возделанные и покрытые сетью ирригационных каналов поля, тянувшиеся во все стороны до горизонта.
  
  По террасе весело гулял беззаботный ветер, он не был сильным и холодным, наоборот, от его дуновения, наступало приятное ощущение прохлады приносимой с шумной реки. Незримым хранителем, на сандаловых ножках, широко раскинувшись, стоял искусно вышитый навес. Украшенный легкой колышущейся тканью из полотняного переплетения, он услужливо прикрывал непокрытую голову Тэсара от припекающих лучей солнца. Стоявший неподалеку, сложенный из цельных красноватых кусков гранита, ступенчатый фонтан с ажурным постаментом, источая из себя каскад брызг, увлажнял сухой воздух. Из терракотовых кадок, расставленных вдоль балюстрады, пышно цвели небольшие деревья, изгибаясь под порывами ветра подобно танцующим юным девам. Их ветви были усыпаны распустившимися благоухающими фиолетовыми цветками, отчего всё вокруг казалось терпким и приторно сладким.
  
  Царь ладонью прикрыл веки, прислушавшись к дыханию города, замирающего в вечерних лучах солнца, как вдруг, снизу, донеслись крики с площади. Крики были настолько громки, что доносились даже до верхних ступеней зиккурата. Тэсар склонился через перила. На площади, мощенной стёртым булыжником, собралось несколько голосистых торговцев зеленью. Они плотно окружили арбу со сборщиками податей и о чём-то, жестикулируя, отчаянно спорили. Судя по их возбужденному виду, назревала уличная драка. Приглядевшись к одному из зеленщиков, Тэсар узнал его, то был толстяк по имени Укуш. В детстве, с дворцовыми детьми, он дразнил его за чрезмерно раздутый живот.
  - "Да, время не щадит нас, ты "толстяк" стал только толще" - подумал царь, с интересом следя за назревавшей потасовкой.
  Жизнь города шла своим чередом. Из северных ворот дворца выбежали, поднимая клубы пыли и распугав голубей, царские стражники, возглавляемые седоватым Лапасом. Они быстро миновали площадь, обрамлённую статуями предшественников Тэсара, прямиком направившись к шумной толпе. Лапас выглядел очень недовольным.
   "Очевидно, - думал Тэсар, - его оторвали от вечерней казарменной трапезы, а быть может какая-нибудь пышная кухарка, сжимала его в страстных объятиях. Зачинщикам потасовки не поздоровиться".
  Тэсар искренне уважал Лапаса, тот был старым проверенным воином, служившим ещё с его отцом - царём Тиро. Когда Тэсар был маленьким, Лапас частенько, посадив юного наследника к себе на колени, рассказывал тому солдатские истории.
  В руках дворцовой стражи ярко блестели начищенные бронзовые щиты и наконечники копий, насаженные на длинные древки. Лица стражников озарились улыбками, когда они, пробегали мимо парочки молодых очаровательных девушек, стоящих возле питьевого фонтанчика. Одна из них нагнувшись к фонтанчику, сделала вид, что пьёт воду и, как бы случайно обнажив упругую грудь, открыла на всеобщее обозрение тёмные ореолы сосков и, тут же издав стыдливый возглас, поправила сползшее с плеча платье. Задержавшись на какое-то мгновенье, воины дружно повернулись в её сторону и, если бы не окрик грозного Лапаса, сбились бы с бега. Бесстыдницы звонко засмеялись, засмеялся и Тэсар.
  
  Главным средоточием, мозгом города являлся дворцовый комплекс Тиуарнака. Построенный несколько тысячелетий назад на месте неоднократно разрушенных городов, Тиуарнак изначально сам был городом, пока не разросся, а точнее не эволюционировал в то, чем он стал сейчас - громадным административным центром, городом - государством - Тукультиапалем.
  
  Став царём вместо скоропостижно скончавшегося отца, Тэсар принял уже отлаженный государственный механизм. Верхнюю иерархическую лестницу занимала каста жрецов, управлявшая всей политической системой в государстве. После неё начиналась каста землевладельцев и чиновников, далее шли касты воинов, ремесленников и торговцев. Остальные касты занимали свободные крестьяне и рабы.
  Как царь - Тэсар должен был объединять в себе полномочия вождя племенной общины, верховного жреца и военного правителя, деля административно-хозяйственные функции между двухпалатным собранием, состоящим из советов высших членов племен и высших жрецов. Но горькая правда состояла в том, что имея царский титул, Тэсар выполнял декоративную роль марионетки в руках всесильных жрецов Храма Хранителей Небесных Врат.
  Жрецы ловко манипулировали народным и его сознанием принимая решения угодные им от имени всемогущих "небесных дингиров".
  Как говорил часто Парат, высший жрец и духовный наставник Тэсара в юности: - По повелению лугаля Этну, всемогущего дингира и повелителя Ка-Энги.
  Тэсару ничего не оставалось делать, как просто смириться и ждать удобного случая. И вот через несколько земных лет этот случай наступил. В день предшествующий летнему противостоянию, царя вызвали на аудиенцию к великому дингиру эль-Уттуку. Причина приглашения была проста - царь приглашался на совместную охоту дингиров с высшими представителями человеческого вида. Такое происходило раз в несколько лет, лучшего повода найти общий язык с дингирами у Тэсара мог и не представиться.
  На кровавой охоте, где эргаты показали себя не в лучшем виде; набросившись на подстреленную дичь, они зубами, уподобившись стае диких хищников, разорвали её. Перепачкав друг друга кровью, они весело хохотали, бегая друг за другом как дети.
  "Это древний ритуал, называемый эргатами - помазание кровью. Его суть состоит в том, что эманация смерти, исходящая во время убийства животного, пронизывает всех и символически объединяет эргатов с нами" - разъяснил Тэсару, шепча ему на ухо, жрец Парат, также приглашённый на охоту. - " Это похоже на человеческий ритуал "братья по крови", когда мужчины братуются между собой обмениваясь собственной кровью" - добавил Парат.
  Царь, поражённый первобытной дикостью небесных дингиров, ещё долгое время пребывал в оцепенении не веря глазам своим. Но его тайная цель свершилась - он познакомился с самим эль - Уттуком. Тот проявил интерес к молодому правителю и пригласил его зайти к нему через несколько дней, чем не применил воспользоваться Тэсар. Так он оказался на террасе зиккуарата дворцового комплекса Тиуарнака.
  
  Бесшумно ступая, по широкой лестнице, обрамленной перилами с изображениями вьющихся виноградных лоз, на террасу медленно поднимался дингир Уттук.
  Величественная осанка эль-Уттука, гордо поднятый подбородок и мертвый взгляд бездушных пронизывающих глаз, внушали каждому, кто встречался с ним мистический суеверный страх. Рост дингира был в полтора раза выше среднего роста человека. Голову плотно обрамлял тонкий сияющий голубоватым светом золотой обруч с двумя небольшими ответвлениями похожими на рожки. Запястья рук обрамляли золотые браслеты с загадочными надписями на неизвестном Тэсару языке. Одежда его состояла из простого белого хитона, спадающего до самых ног и кожаных темно-коричневых сандалий.
  - Приветствую тебя, смертный, - произнёс дингир Уттук.
   Тэсар вздрогнув от неожиданности, тут же спрыгнул с каменной балюстрады, мгновенно обернувшись на тихий, но властный голос. Позади Уттука, с плазменными "иррадайтами", вышагивали в боевых доспехах два массивных элгура - эргаты из благородной касты воинов. Их лица были укрыты прозрачными бронированными забралами. Повинуясь привычке, из-под забрал, высматривая добычу, с жадной цепкостью следили темные гиацинтовые глаза. "Миллионы лет эволюции так и не превратили этих хищников в вегетарианских особей, эволюция только усугубила их врожденную агрессивную кровожадность" - подумал Тэсар, вспомнив об их плотоядных пристрастиях на последней охоте, куда он был приглашён высокопоставленными эргатами, в числе немногих представителей человеческой расы.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  2757 после начала.
  
  Луна ярко светит над кромкой Земли. Эрдван - корабль вечных эргатов, медленно движется по орбите планеты. Пространство космоса усеяно мириадами звёзд.
   На капитанском мостике звёздного корабля "Иль-Тар" стоит Амар-Уттук, лоэрг легиона боевых эргатов называемых элгуры. Он смотрит на стену, служащую экраном. На ней видны мириады звёзд, большинство Уттук даже не знает названий. Чужой космос, чужая система.
   Корабль покрыт серебристой поверхностью, она как зеркало отсвечивает бликами солнечных зайчиков. Он нависает над планетой - вблизи восхитительно огромный, издали как сверкающая бусинка. Эрдван формой выглядит многогранным октаэдром.
   - И эта планета, такая прекрасная отсюда, служит тюрьмой? Трудно в это поверить, Эрра, - говорит Уттук, поворачиваясь к рослому эргату, вежливо сторонящемуся высокородного эргата.
   - Да, повелитель, эта планета имеет среди колонистов название "проклятой"! - отвечает Эрра.
   - Эрра, вы меня удивляете всё больше! Я прибываю с миссией создать в этом секторе полноценную колонию для наших беженцев, и что я вижу! - восклицает знатный герой Силуанских войн, - вы предлагаете мне неподготовленную планету, которую используете в качестве тюрьмы! Скажите мне ещё, что эта планета заселена разумными гоминидами?
   - Прошу простить меня, благородный лоэрг! Но планета действительно частично заселена слаборазвитыми гоминидами, мы называем их людьми! - отвечает Эрра.
   Лоэрг возмущён. Его руки, увенчанные золотыми браслетами, патетично возносятся вверх. Уттук подходит к капитанскому столу и берёт бокал с изысканейшим вином.
  Беспощадный и хитрый, властолюбивый и терпеливый. Уттук выйдя из лона Абзу, уже в малом возрасте своими необычайными способностями поразил Хранителей Вечности. Высокий и физически сильный. Гордый и скромный. Этот эргат стал блестящим представителем расы завоевателей - расы эргатов. В юном возрасте, по меркам эргатов, он становится элгуром. Через некоторое время, а точнее через два сара, Уттука назначают лоэргом легиона элгуров. Почётный и влиятельный пост, свидетельство безупречного генетического спектра, только он даёт право властвовать над эргатами.
  Жёсткий взгляд природных почти немигающих неистово голубых глаз, отличает Уттука от многих соплеменников. Взгляд светится умом и непоколебимой решительностью. Честность и справедливость- его закон и кодекс чести.
  В одном из сражений за Силуан, в системе созвездия Аранта, благородный Уттук проявляет нестандартный ум стратега. Сам высокопоставленный элгур рассказывал об этом так в своём отчёте:
  "Взрыв от инуанского выстрела, разворотил командный пункт военного крейсера "Эрдминт", убив командующего военной эскадрой благородного эн- Таука. Вакуумный взрыв уничтожил весь командный состав крейсера. Я, лоэрг звёздного десанта элгуров эль-Амар-Уттук из дома эн-Ономанта, беру командование на себя. Осталось несколько кораблей: два крейсера, включая "Эрдминт", два эсминца, и одна боевая платформа "Килиот" плюс к этому 12 "ма" - боевых истребителя класса "Лабасу" против одного дредноута противника класса "Тау", двух крейсеров класса "Риото", и пятерых эсминцев класса "Игл". Учитывая неравное положение, я принимаю решение о внезапной атаке всеми крейсерами и эсминцами дредноута "Аптолук". Понимая риск, связанный с тем, что я мог потерять эскадру - выдвигаюсь вплотную к борту "Аптолука" и, избегая огня противника, сминаю силовые поля дредноута. Отдав приказ атаковать из квантового пульсара боевой платформы эсминцы, я, благополучно встав под прикрытие дредноута, а точнее попав в "мёртвую зону" вместе с " Тукулем", вторым крейсером, координируя свои атакующие действия совместно с двумя эсминцами класса "Саваль", атакую вражеские крейсера снарядами содержащими антивещество. Итог - на абордаж взят дредноут, уничтожены все крейсера и три эсминца противника".
  Всё это было в прошлом. Катастрофическое поражение постигшее расу эргатов, прекратило их победоносное шествие по галактике. Инуансикие войска уничтожили великую родину эргатов - планету Ономант. В её недрах жил непостижимый разуму Абзу - прародитель эргатов.
  Уттук летит с самой огромной колонии эргатов в разумном космосе - планеты Ир-сар. На его борту сейчас находяться военный контингент. Лоэрг руководит двумя кораблями - эрдванами класса " Туа-Иан", громадных военных дредноута.
  - Вкратце расскажите Эрра, как случилось, что планета тиамат раскололась? Как вы можете заметить, я тоже кое-что знаю об этом варварском уголке нашей галактики, - смеётся Уттук.
  - Наши учёные прогнозировали сход планеты со своей орбиты. Но всего предусмотреть не смогли. Катастрофа застала всех врасплох. Тиамат попала под сильнейшее притяжение между двумя планетами гигантами и Солнцем, её сдвинула всего на чуть-чуть. Но этого сдвига хватил для того, чтобы столкнутся с Марсом и погубить тамошнюю нашу колонию. Итог - Марс мёртв. Ядро Тиамат вылетело и ударило об землю уничтожив почти всё то, что мы создали за множество саров. Часть людских особей, выведенных с величайшим трудом, мы смогли сохранить для двальнейшего расселения будущих колоний.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Полет
  
   Челнок был похож на птицу: два серебристых крыла, вытянутый нос. В полете, он исторгал негромкий шум, но после нескольких минут Тисэль привык к нему. Дух захватывало от перепадов высоты, когда он то взмывал кверху, то стремительно пикировал вниз. Они сидели под прозрачным куполом, предохраняющим их от холодного ветра. Далеко внизу Тисэль видел снежные вершины Тиулорга, высоких скалистых гор.
   Вскоре Уттук взял управление челноком на себя и посадил его на небольшую гладкую площадку вблизи двух высоченных скал, похожих на перевернутые кубики. Их стены покрывала темно-зеленая листва, основания были опутаны извивающимися корнями деревьев. Джунгли наступали на этих исполинов с беспощадным упорством, подкрадываясь все ближе и становясь все выше.
   - Я хочу показать тебе кое-что, смертный! - Уттук поправил на лице свою кислородную маску и легко выпрыгнул из челнока, - иди за мной! - скомандовал он.
  Тисэль вылез, и послушно пошел за ним следом. Они прошли к краю площадки, где Уттук остановился. Тисэль осторожно выглянул из-за его спины. То, что он увидел, не поддавалось описанию. Внизу, между отрогами гранитных выступающих скал, виднелись величественные руины заброшенного города. Солнце садилось за горы, постепенно погружая все в сумрак. Освещенные последними пурпурными лучами далеко насколько хватало глаз, видны были массивные колоны, полуразрушенные стены зданий, площади. Все это покрывал толстый слой высокой травы, мха и беспорядочно растущих деревьев, своими широкими кронами закрывающих остатки сооружений.
   Что это, владыка Уттук? - спросил потрясенный открывшимся видом Тисэль.
   - Твое прошлое, мой смертный друг, - его губы сложились в подобие ухмылки.
   - Что значат твои слова, о всемогущий?
   - Вы люди, потомки тех, кто когда-то, много саров назад жил под этой желтой звездой! - ответил Уттук, указав на скрывающееся за горами солнце, - много ваших тысяч лет назад мы прилетели сюда и увидели, что раса гуманоидов живших на этой планете достигнув уникального технического роста, возможно, уничтожила сама себя. Мы не знаем, как это произошло, все, что мы застали тогда, это одичавших испуганных существ, мало похожих на разумных гоминидов. Повсюду были видны остатки планетарной катастрофы, случившейся много сар до нас. Мы не смогли помочь им. Наша миссия на тот момент заключалась совершенно в другом.
   -Что это за руины внизу? - Тисэль был взволнован, он всю свою жизнь считал, что он и люди созданы пришельцами эргатами, и воспринимал это как должное, как свершившийся факт. То, что сказал ему только что владыка Уттук, шокировало его. Скажи это кто-то из его соплеменников, он бы рассмеялся ему в лицо, но Уттук говорил мало и всегда правду.
   - Это был когда-то великий город Арман. Его населяли великие люди. Я назвал их арманнами. Их история, их эволюция были по-своему уникальны. Я сумел изучить только небольшую часть того, что осталось от них. Они были похожи на нас - эргатов. Думаю, что когда-то давным-давно мы были даже одним народом. Вселенная сплошь покрыта тайнами.
  
   Уттук вдруг замер, напомнив Тисэлю сторожевого пса почуявшего чужака. Слух владыки Уттука был намного тоньше слуха человека. Солнце село за горы, вокруг наступали сумерки. Длинные до того тени слились воедино, образовав сплошную стену темноты.
   - Пригнись и молчи, - шепотом приказал пришелец. Его глаза напряженно всматривались в наступившую тьму, накрывшую заброшенный город.
  
  * * *
  
  Нэрту вылез на тропу и, активировав свой "иррадайт" короткими перебежками стал нагонять раненую эргату. Темнота стала его невольным союзником. Эта особь ему нужна была только живой. То, что она могла дать, не могло быть сопоставимым ни с чем, что он имел уже. У нее был так необходимый ему ключ. Ключ к заветным небесам.
  
   Доромант, пригнувшись, готовый к прыжку, почувствовал присутствие массивного животного, притаившегося под скалой немного впереди раненой жертвы. Зверь зло насупил свои глаза и втянул ноздрями влажный прохладный воздух. Это была его добыча, и делиться с другим хищником он не желал. Он - повелитель джунглей. Бесшумно прыгнув вверх и, прыгнув еще раз вперед, массивный хищник очутился на скрытой зарослями площадке над тропой. Теперь он видел в темноте двух животных, одно медленно шло к нему, другое животное притаилось прямо под ним. Доромант приоткрыл пасть, и поджал лапы, готовясь к смертельному для жертвы прыжку.
  
  Бывший солдат элитного корпуса Лендорров, Тарк спокойно ждал Илу готовый ее обезоружить одним выстрелом из плазменного "иррадайта".
  - Ты главное помни, Тарк, она нам нужна живой, - напутствовал его владыка Нэрту. - если она умрет, ты и я останемся на этой "проклятой" планете на долгие сары.
  Изначально все шло по продуманному заранее плану. Исследовательский челнок Илы, одной из руководительниц научной экспедиции, вылетел точно по расписанию в сторону заброшенного города. Нэрту несколько земных дней до этого сидел в засаде вблизи Эр-Тианаку и фиксировал все передвижения челноков и охранных патрулей. Его план был безупречен. Он знал, что Ила каждый вечер летает по одному и тому же маршруту на полевую базу эргатов, в терраформическую лабораторию. Он рассчитывал сбить челнок в ущелье Кроката, когда она будет возвращаться назад, находясь вне пределов досягаемости связи с основной базой.. Илу, пролетавшую над болотистой низиной, сбили из квантовой пушки двое подручных Нэрту - Илту и Лэрт, не обученные военному делу Их выстрел попал не точно в двигатель челнока, как предусматривал Нэрту, а в кабину пилота, разворотив ее, отчего челнок упал не там, где рассчитывал Нэрту.
  Грязно ругаясь, Нэрту прихватив с собой Тарка, бросился на поиски Илы к заброшенному городу. Остальные особи их банды должны были прочесать каждый кусочек земли, к востоку и югу от руин, разбившись на два отряда.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Тарк, Ила
  
   Тарк видел Илу, она, шатаясь, шла прямо на него. Кусты папоротника скрывали эргата. Не торопясь, Тарк прицелился эргате в область живота, поставив "иррадайт" на одиночные выстрелы. Его палец стал медленно нажимать на спусковой механизм. Вдруг громадная тень закрыла ему весь обзор, он нажал на кнопку и плазменный разряд ударил в хищного зверя оскалившего пасть. Выстрел, не причинив вреда животному, только разозлил его, выбив пластину его бронированной чешуи. Вслед за этим "доромант" молниеносно ударив когтистой лапой, отшвырнул Тарка на несколько метров. Не успев среагировать на нападение хищника, Тарк перевернулся в воздухе выронив "иррадайт". Оружие брякнуло о валуны, рассыпав желтые искры. Тело эргата ударилось об острые камни, шлем вмялся так, что из-под него в разные стороны брызнула иссиня-голубая кровь. Оглушенный Тарк остался лежать в стороне уронив голову на грудь. Дыхательная маска сбилась вбок, приоткрыв его открытый рот, из которого стала сочиться струйка крови.
   Ила вскрикнула и, пригнувшись, отбежала в сторону держа наготове свой "иррадайт", обернувшись, она заметила темную фигуру выбежавшего на тропу второго эргата. Его массивное тело было напряжено, а свирепый взгляд был устремлен на "дороманта".
   Не обращая внимания на Илу, Нэрту промчался мимо нее, сближаясь с огромным зверем. Тот, развернувшись, забил своим чешуйчатым хвостом, и присев на задние лапы бросился на эргата. Нэрту кувыркнулся прямо под хищника, успев разрядить плазму в его незащищенное брюхо. Мощный вопль разорвал тишину предгорий Тиулорга. Раненый "доромант" промахнувшись, шумно приземлился и, пригнувшись, опять прыгнул на Нэрту, злобно рыча и выпустив острые когти.
   - Чтоб ты сдохла, проклятая тварь - зарычал Нэрту и, прыгнул в свою очередь навстречу зверю. Выронив свой "иррадайт он правой рукой выхватил доромитовый боевой нож, схватив "дороманта" за горло левой рукой.
  - Получай, тварь, возьми ещё! - в бешенстве орал Нэрту вонзая свой нож между пластинами на шее у хищника. Тот отчаянно скулил, пытаясь вырваться от удушающей хватки неимоверно сильного Нэрту. Массивный гигант напрягшись, оторвал чудовище от земли так что "доромант" облил его своей густой темной кровью, словно Нэрту неожиданно оказался под водопадом. Сквозь потеки черной крови на лице сверкали безумные глаза эргата, его инстинкт самосохранения придал ему такую физическую силу, что, подняв хищника на вытянутых руках, он вышвырнул того прямо в пропасть.
  - Убирайся в свою преисподнюю! - заорал владыка Нэрту. Тело "дороманта" с противным хлюпаньем шмякнулось о скалы и полетело вниз, скрывась во тьме.
  
  Нэрту огляделся: Тарк. всё ещё бездыханный, валялся в нескольких метрах от него, Ила же зажавшись под выступ скалы, испуганно целилась в него из своего "иррадайта". "Иррадайт" Нэрту лежал на её коленях. Не смотря в сторону особи, эргат подошел к Тарку и, проверив жив тот или нет, взвалил тело себе на плечо. Выпрямившись, он, злобно ухмыльнувшись, направился прямиком к раненой Иле. Он был высокого роста, намного выше, чем Ила. Широкоплечий, облаченный в захваченную во время бунта черную боевую броню, перепачканный кровью "дороманта", Нэрту внушал Иле первобытный дикий ужас. Медленно вышагивая с полуживым соратником на плече, он напомнил ей восставшего демона из древних эргатских легенд.
  - Наша ягодка решила пострелять? - зашипел сквозь зубы эргат, подходя всё ближе.
  - Стой, не приближайся, я выстрелю, - решительно заявила Ила, направив оружие в лицо особи.
  - Убить не сложно, сложно жить потом с этим, - не останавливаясь, произнес Нэрту. В то же мгновенье он бросил на неё тело Тарка и быстро прыгнув, выбил "иррадайт" из её рук.
  
  
  
  
  Гроза
  
  Над заброшенным городом начиналась гроза. Ночь разорвали сполохи разноцветных молний, бьющих прямо в землю. Освещенные светом руины Арманна прекрасно, но зловеще подсвечивались. Грохочущий гром гасил все окружающие звуки, превратив недавнюю идиллию в ужасающую слух какофонию. Без всяких прелюдий полил ливень. Небо прорвало так, будто вода вечность не могла найти себе выхода, и вдруг найдя его, рванула наружу.
  - Не двигайся, "гарди"! - сквозь шумно бьющие о камни капли услышал резкий окрик Уттук, так на сленге изгоев - эргатов презрительно звали эллугальских "имперских" легионеров. Уттук медленно обернулся, Тисэль замер, не понимая происходящего.
  Из-за густой мокрой листвы раскидистого дерева вышла группа плохо одетых, вооруженных чем попало, эргатов, впереди них шла особь женского пола.
  Кали, так звали предводительницу, выйдя из тени ветвистого дерева, держала Уттука на прицеле блестевшего в ярко сверкавших молниях "иррадайта". Она зашла за челнок и, не спуская прицел с Уттука, быстро заглянула в кабину. Эргатка была одета в лётный поношенный комбинезон пилотов транспортников - эргатов. Невысокого роста, мускулистая, подтянутая она говорила громко, но очень хрипло, очевидно, у неё имелся сильный дефект голосовых связок. Эргатку уродовал сплюснутый нос на овальном лице и злобный прищур темных глаз.
  
  - Ручную мартышку завел наш "гарди", - Кали, в другое время, наверное, смачно сплюнула бы, если не мешала бы самодельная дыхательная маска. Земная атмосфера всё ещё была плохо приспособлена для нормального выживания расы эргатов.
  Человек хорошо понимая речь пришельцев, был немало удивлен их грязной сварой. Всю свою жизнь он почитал всех эргатов за мистических полубогов, прибывших на эту планету и даровавшим жизнь людям.
  Остальные особи, ехидно хмыкая, хлюпая по лужам, рассредоточились по узкой площадке, окружая Уттука и человека. Уттук анализировал свои шансы против десятерых зрелых особей эргатов, человеческую особь Тисэля он в расчет не брал. Плазменный выстрел эргаты не убил бы его, возьми он и прыгни к челноку за спрятанным "иррадайтом", но скорее всего, обездвижил бы его.
  - Предлагаю вам всем сдаться от имени лугаля Этну! - громко и раскатисто крикнул Уттук сверкая гневно глазами. Сделав шаг навстречу ближайшему изгою, он встал так, чтобы особь очутилась между ним и "иррадайтом" Кали.
  - Иначе, что? - выкрикнула сквозь шум дождя эргата, двигаясь по направлению к лоэргу.
  - Иначе, я буду вынужден убить вас всех! - крикнул Уттук, выхватывая доромитовый боевой кинжал и мгновенно вонзая его в шею впереди стоявшего эргата. Удар пришелся тому прямо в горло, перерезая связки и трубки с дыхательной смесью. Преступник сложился пополам, схватив себя за горло и пытаясь остановить голубую кровь. Уттук пригнулся и кошкой прыгнул сторону от Кали, избегая выстрела "иррадайта". Он кубарем покатился по грязным лужам в сторону челнока, стремясь добраться до своего оружия. В это время Тисэль пригнулся и бросился на стоявшую рядом Кали, пошатнув ту, но не сбив с ног.
  - Проклятая мартышка! - Кали повела дулом в сторону отлетевшего Тисэля, нажимая одновременно на спусковой механизм. Соревнуясь в яркости с молниями, тьму прорезал плазменный сгусток. Тисэль повинуясь "шестому чувству" успел подобраться и отскочить к другому гиганту. Тот подхватил Тисэля на руки и зажал его в своих громадных клешнях. Хрустнули ребра, и темнота застлала взор человека, он обмяк, и гигант выронил его как выжатого моллюска к своим ногам, громко захохотав.
  - Твоя мартышка сдохла "гарди", ты подохнешь следующим, - злорадно прикрикнула Кали целясь в Уттука.
  Несколько одиночных выстрелов не попали в лоэрга, прожигая землю в тех местах, где он только что был.
  
  - Прекрати, Кали! - грозный выкрик вышедшего из-за стены проливного дождя окровавленного Нэрту, заставил Кали опустить оружие. Все особи обернулись на повелительный голос.
  - Это моя добыча, - с этими словами Нэрту небрежно бросил на середину площадки связанную Илу. Та упала нелепо ударившись лицомо землю и откатившись в темную лужу. Льющий как из разорванного пузыря дождь стоял почти стеной перед глазами собравшихся существ. Тело Тарка Нэрту осторожно положил под небольшой выступ скалы, на практически единственное сухоем место.
  - Ты, и ты, - указав пальцами на двух рослых особей, владыка Нэрту отдал приказ. - быстро к челноку и взять регенерирующую мазь. Тарк ещё вроде жив. Этой твари - кивнул он на Илу, - зашить рану и залить "регенериком". Ступайте!
  Не осмелившись хоть как-то перечить, двое эргатов стремглав бросились исполнять приказ. Нэрту был грозен в гневе, он с легкость мог переломить рослую особь пополам. Его сила была запредельна даже для самца-эргата. Поговаривали, что он продукт мутации, но другие утверждали, что это отметина Духов Судьбы.
  - Лоэрг Уттук, я с уважением отношусь к тебе, - обратился он к замершему за камнем Уттуку, - я знаю кто ты! Даю слово, что не причиню тебе вреда, и никто из тех, кто стоит здесь не причинят тебе вреда тоже.
  Уттук узнал знаменитого беглеца, Нэрту был выдающимся эргатом, возглавившим последний почти удавшийся мятеж. С трудом, но отборный отряд лоэрга Уттука сумел подавить его. Часть преступников сосланных в шахты на "проклятой" планете сумела улизнуть, прихватив с собой захваченные во время бунта "иррадайты".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Шломо
  
  Глава Пещера.
  
  Редко кому доводилось беспокоить покой старой усыпальницы, превращенной в царскую сокровищницу царем Давидом, царем израильским. Расположенная глубоко под реликтовой скалой, под царским дворцом, с высеченной в каменистом склоне узкой с крутыми ступенями лестницей, она как будто жила собственной жизнью в другом времени. Плачущие сталактиты, во множестве скрывающиеся в темных сводах, замедляя ход времени, напоминали живым существам, осмелившимся спуститься в нее, слезы застывших великанов. Медленно стекая с неясного купола грота, известковые геликтиды извивались, изображая муки живых, запертых в преисподней. Естественная карстовая пещера с собственным источником воды, она хранила не только людские сокровища, но и позабытые первобытные тайны. С незапамятных времен, каждый человек, вошедший сюда, чувствовал себя ничтожным перед величием старинного грота, с уходящими ввысь искривленными мукарнами, созданными самой природой.
   Пещера имела только один вход, являвшийся одновременно ее выходом. В глубине пещеры царь Давид приказал построить толстую стену из тесаного камня и врезать тяжелую бронзовую дверь. По его личному приказу хевронские умельцы создали хитрый замок, ключ от которого он всегда держал при себе.
  Спуск вниз занял много времени, но золотокудрый мальчик, лет восьми не обратил на это никакого внимания. Он медленно, сдерживая свое дыхание, крался по выложенным известняком плитам темного коридора пещеры. Он двигался одетый в простую холщовую тунику, подпоясанную широким кожаным ремнем, с висевшим сбоку в деревянных ножнах кинжалом из настоящего хеттского железа. Благодаря высоким сандалиям, выделанным из мягкой кожи аккадского быка, мальчик ступал практически бесшумно, шаг за шагом продвигаясь только ему одному ведомой цели. Широко раскрытые серые зрачки глядя в темь пещеры отражали недетское упрямство и надменное бесстрашие. Горделивая осанка, и вздернутый кверху подбородок могли выдать неискушенному созерцателю, если бы он присутствовал в тот момент, его знатное благородное происхождение.
  Мальчик, держа в высоко поднятой руке дымящийся факел, подошел к окованной бронзой высоченной двери, ведшей в сокровищницу. Потянув носом, он услышал запах сырости и мха, покрывшего в некоторых местах стены. Ощутив прохладный сырой воздух, ребенок поежился, обняв руками свои плечи. Дверь была украшена странными барельефами, изображавшими не то исчезнувших богов, не то великанов. Подняв еще выше факел, он высветил выгравированные фигуры людей, над головами которых парили существа, сидевшие на фантастических крылатых птицах.
  Воткнув в грубую кладку стены смолянистый факел, мальчик отошел назад, любуясь причудливой пляской огня. Подняв голову, он замер, в восхищении глядя на танец теней, отобразившийся на своде древней пещеры. Свет от одиноко мерцающего факела играл на нем, подчеркивая и без того правильные черты лица. Ребенок, вернувшись к двери, прислонился к ней ухом и прислушался. Его тонкий слух с детства удивлял окружающих, различая звуки, неслышимые для обычного человеческого уха.
  Обиженный невниманием к себе, факел гневно зашипел, заглушив: как в глубине усыпальницы переговариваются между собой летучие мыши; роняя на холщовую тунику горячие капли масла. Мальчик застыл, не обратив внимания на испачканную одежду. В отсветах факела, со стен пещеры, за ним зловеще блестя кварцевыми вкраплениями, следили сталагнаты, напоминавшие своими наростами сказочных чудищ. Совершенно не чувствуя мистического страха, сердце юного героя переполняла жажда познания, желание прикосновения к тайне, да и влекло его сюда, надо честно признать, больше мальчишеское любопытство.
   Мальчик нагнулся к стоявшей возле двери большой каменной чаше, наполненной водой и, посмотрел на свое отражение. В себе самом он увидел мать, редкой красоты женщину, происходившую из знатного хеттского рода. В нем гармонировали: нежность и красота, унаследованные от матери; ум и бесстрашие, унаследованные от отца.
  
  Дитя и его мать, прекрасную голубоглазую Бат-Шеву, недолюбливали при дворе царя, по причине их "инородства" и "царского греха". Она, будучи хетткой, до замужества за царем Давидом, была женой убитого на войне царского военачальника Урии, по прозвищу "хеттеянин". Поговаривали, будто царь, лишившись из-за красоты Бат-Шевы разума, сам отдал приказ убить верного ему Урию, и женился на ней, не выждав необходимых по трауру девяносто дней. "И было это дело, которое сделал Давид, зло в очах Господа" шептали в укромных местах дворца иудейские священники и придворные. Но не только иудейские приближенные царя за глаза осуждали этот поступок, но и могущественный военачальник армии царя Элиам, отец Бат-Шевы, и ее дед, советник царя Афитофель. Семья матери мальчика считала, что его отец Давид порушил узы, связывавшей их старой боевой дружбы, обесчестил их дочь и внучку, и затаили глубоко в сердце обиду на своего повелителя. Все это были только слухи, из-за боязни царского гнева непроизносимые вслух.
  
  Прекрасная Бат-Шева, любимая жена царя, рассказывала сыну про старую усыпальницу: когда-то в незапамятные времена, здесь было языческое капище с алтарем, на котором совершались, приносимые в жертву кровавым божествам, человеческие жертвоприношения. Людская молва называла это место "проклятым", она верила, что здесь ходят не находя себе покоя души тех, кто умер насильственной смертью. И именно в силу того, что простые люди обходили эту пещеру стороной, страшась заклятий призраков, древние цари соорудили на месте капища усыпальницу, а царь Давид позже перестроил ее в сокровищницу.
  
  Огонь факела ворожа своим мерцаньем, осветил стоявшие вдоль стен грота каменные саркофаги, покрытые толстым слоем пыли, рядом виднелись тяжелые кованые сундуки. Воображение мальчика рисовало их набитыми золотом, серебром и драгоценными камнями. Но, что влекло его по-настоящему, что было единственно правильной целью, так это то, что где-то в глубине пещеры хранился древний загадочный "шепчущий" камень.
  
  - Сын мой, придет время, и машиах сам подведет тебя к "шепчущему" камню, - говорила ему на ночь ласково мать, гладя его белокурые непослушные кудри.
  - И что будет потом, мама? - спрашивал он, взобравшись к ней на колени и прильнув к ее теплой груди. Сладковатый запах матери, успокаивал маленького ребенка.
  - Коснувшись камня, ты поймешь, любят тебя или нет боги, - смеясь, отвечала мать, целуя в темя маленького Иедидию.
  - Откуда этот камень? - вопрошал мальчик.
  Мать, крепко прижав его к груди, глядя вдаль поверх мальчика, тихо шептала ему на ухо:
  - "Шепчущий" камень прилетел вместе с могущественными богами с небес, как гласят сказания. Древние боги поставили его на земле в помощь людям, в далекие "допотопные" времена. Люди могли когда-то общаться с помощью этого камня между собой и со своими богами. И чтобы люди не забыли их, они повелели человеку в определенные дни окроплять его жертвенной кровью, так и повелся издревле обычай приносить жертвы богам. Потом прошли тысячелетия и те, кто хоть что-то помнили, давно умерли, оставив полузабытые предания.
  Она замолчала, еле слышно напевая колыбельную. Ее взгляд был устремлен в древность, во времена, которые всегда кажутся лучше, чем сейчас.
  - Мама, а что еще рассказывают про этот камень? - мальчик уже засыпал на руках матери, где он чувствовал покой и слышал биение материнского сердца, родного и незабываемого.
  - Про него говорят, что он может вызывать дождь, и еще говорят, что тот, кто откроет тайну, услышав и поняв его "шепот" тот станет самым могущественным человеком на земле, - нежно покачивая сыночка, ответила ему мать, прекрасная Бат - Шева.
  Отец, царь Давид, лежавший рядом, слушая убаюкивающий шепот его матери, укоризненно качал головой, говоря ей:
  - Не боги принесли Эвен а-Штия, а Господь, и именно с него Господь начал Сотворение мира. Он "шепчет" только избранным.
  - Отец, а я избранный? - спросонья спросил ребенок.
  Давид обнял его вместе с матерью, и нежно насколько способно было его суровое мужское сердце, прошептал:
  - Ты любимый, ты самый любимый, ты уже избранный, потому что я люблю тебя, мой Иедидия!
  
  Вдруг, большие, сильные руки подхватили мальчика, подбросив высоко вверх под самые своды потолка. Сердце ребенка бешено заколотилось, готовое выпрыгнуть из груди, но глаза по-прежнему отражали дерзкую храбрость.
  Схвативший его человек, был сам царь Давид, все это время прятавшийся в нише стены, наблюдая за крадущимся сыном. Накануне он приказал сыну спуститься в усыпальницу и прийти к бронзовой двери, ведущей в сокровищницу. Давид знал, насколько сложным выглядело это испытание для ребенка, наслушавшегося всяких слухов о кровожадных призраках живущих якобы здесь, глубоко под землей. И поэтому сейчас, восхищаясь бесстрашием собственного сына, прошедшего испытание с первого раза, он веселился и, смеясь, подкидывал мальчика, все время, спрашивая его, своим громким рокочущим голосом:
  - Кто это тут спрятался? Кто это такой сильный и быстрый? Как зовут этого храброго львенка? Кто тут у нас бесстрашный мальчуган?
   Волосы ребенка рассыпались на голове, закрывая прекрасное лицо и, вихрем взмывали к потолку, когда отец подбрасывал его на руках. Отец крепко держал Иедидию, время от времени щекоча его:
  - Как зовут этого смельчака, этого неустрашимого героя? Отвечай, мальчик, твой царь тебе приказывает! - шутливо кричал Давид. Такие же серые, как и у державшего его отца, озорные глаза светились гордостью и величием. Царь с необычайной нежностью глядел на Иедидию, на своего самого любимого ребенка. В нем он отчетливо видел отражение самого себя, ту же богатырскую стать, ту же кость в плечах, и тот же пронизывающий насквозь цепкий взгляд умных внимательных глаз. Да, этот златовласый мальчик удивительно был похож на него - могущественного царя израильского, царя Давида.
  Давид с отцовской лаской трепал волосы на голове своего любимчика. Посадив сына на плечо, он опять пощекотал его. Тут же заливистый звонкий смех Иедидии разнесся по всему гроту, распугивая и без того пугливых летучих мышей.
  - Так как зовут тебя, львенок? - добродушно повторил отец, улыбаясь сыну.
  - Ие-ди-ди... - смех мешал выговорить свое имя мальчугану. Болтая ножками и фыркая от смеха, Иедидия жестами потребовал вернуть его на землю. Отец поставил его и, обняв сына за плечи, с гордостью посмотрел на него как на будущего правителя.
  - Ие-ди-ди-я! - поправил его царь, одетый в коричневую, отороченную золотом короткую до колен тогу.
  Давид выделялся своей горделивой осанкой, небрежной вальяжностью и прямым ледяным взглядом, который редко кто выдерживал. Насмешливый изгиб жестких губ, украшенных завитой бородой умасленной благовонным маслом, вкупе с надменным выражением лица, являлся своего рода фамильным знаком рода Давида.
  Искусная кованная золотая корона, украшенная россыпью сверкающих кровавым мерцаньем рубинов, зеленовато-голубых сапфиров и прочими драгоценными камнями олицетворяла могущество не только его государства, но и могущество его как личности, как царя. Авторитет царя Давида был известен повсюду, вызывая не только уважение, но и неподдельное восхищенье даже у его врагов.
  Корона с двумя искусными зубцами в виде крыльев херувимов, обхватывала длинные золотистые волосы царя Давида прочным полукругом. На широком с вышитыми иудейскими узорами ремне в кожаных ножнах, висел широкий закаленный железный хеттский меч. Лезвие меча покрывала загадочная магическая надпись посвященная богу грома Тишуб-Тарку, ее истинный смысл знали только Давид и Ахнус. То был настолько дорогой подарок от хеттского царя Ахнуса, что царь сам ухаживал за своим мечом, не доверяя его прислуге. Рукоять меча была сделана из чистого золота и инкрустирована также как и корона: сапфирами, изумрудами и рубинами.
  Мощные волосатые руки, оголенные по локоть, с раздувшимися толстыми венами были покрыты сеткой многочисленных застарелых шрамов. Запястья рук царя украшали широкие браслеты все также сделанные из золота, на них были выгравированы таинственные эламские узоры.
  - Иедидия! - уже правильно вслед за своим отцом повторил мальчик. Вдруг он увидел в слабом свете факела, как на них с отцом из-за ниши, скрытой в стене пещеры, с завистью исподлобья какой-то мальчик. Он узнал его, то был его старший сводный брат Адония, сын старшей жены красавицы иудейки Агиффы. Отец недолюбливал своего старшего сына Адонию, почему, Иедидия не знал. Черноволосый смуглый мальчик удивительно напоминал свою мать, в отличие от Бат-Шевы занимавшую исключительное положение во дворце царя Давида. С ее мнением считались даже высокопоставленные раввины и военачальники, и надо сказать, что и сам царь нередко прислушивался к советам своей умной и проницательной старшей жены. До того как в жизни царя появилась, как ее называла Агиффа - "распутница" Бат-Шева, она была любимой женой правителя, и только ее, Агиффу, осыпал Давид дорогими подарками. Уважая ее мудрость, правитель позволил иметь Агиффе собственный "малый двор", но все это перестало иметь значение в ее жизни, когда царь перестал быть с ней.
  Отец как-то положил руку на плечо маленькому Иедидие и пространно сказал, говоря неизвестно о ком, то ли об Агиффе, то ли о Бат-Шеве, то ли о ком-то другом:
  - Вырастишь, поймешь - за каждым великим мужчиной стоит великая женщина. Мудрость женщины дает человеку внутренний свет, мудрость мужчины внешний.
  
  Адония крался за Иедидией, также бесшумно ступая, не приближаясь близко, следя за ним издалека. Когда Адония увидел своего отца с сыном Бат-Шевы, гнев переполнил его, и черная зависть тяжелым грузом легла на его сердце. Возникшая горькая обида на отца и на младшего сводного брата сухим комом, словно щупальце ведьмы, сковало его горло, и он, насупившись, бросился прочь, глотая слезы и быстрее выбираясь из пещеры.
  - Отец, - тронул отца Иедидия, и рукой показал в сторону убегавшего Адонии. Но тот словно ветер в пустыне бесшумно растворился в темноте древнего грота и мгновенно исчез в нише коридора ведущего наверх. Когда царь повернулся, то никого уже не увидел, только слабое облачко пыли свидетельствовало о чьем-то присутствии.
  Царь Давид взял Иедидию за руку и, сняв со стены смолянистый факел, открыл врата, на удивленье мальчика открывшиеся без всякого скрипа, и повел его дальше вглубь грота. Опять они шли мимо тяжелых затянутых паутиной старых гробниц. Свет факела выдергивал из темноты усыпальницы раскрытые сундуки со сверкавшими в них драгоценными камнями. Наконец отец остановился возле одного по внешнему виду очень древнего огромного саркофага, стоявшего на помосте поверх каменной плиты, отдельно от других саркофагов и, повернувшись к сыну, произнес:
  - Помни мой сын, то, что здесь спрятано от людских глаз в сей момент, это знания. Тот лишь, кто владеет этим знанием, имеет ключ.
  - Что за ключ, отец? - спросил заинтригованный Иедидия. Эхо гулко пронеслось под сводами грота в темноту пещеры, отражаясь многократно от ее стен.
   - Знания это ключ, ключ ко всем сокровищам, и к земным и к небесным, - многозначительно ответил царь. Он сверкал своими глазами, в свете колеблющегося пламени факела, - Когда-нибудь и ты станешь хранителем "ключа знаний", сын мой. Царь Анхус, - он театрально поднял вверх руку, потрясая пальцами, сложенными двумя перстами, над головой, - за это "знание" царство свое готов был отдать, - неожиданно Давид громко захохотал, тряся своей бородой и, только гробницы древних властителей оставались безучастными к его хохоту, сотрясавшего древние своды усыпальницы.
  
  
  
  
  
  Шломо и Зорат
  
   Парапет\балкон выходящий на город. Внизу раскинулся ярко освещенный дворец. Доносится с разных концов музыка, женский смех, вокруг бассейнов прогуливаются люди. За стенами дворца темнее, но и там на перекрестках горят чаши ночных огней и торопливо идут люди и едут повозки.
  На балконе скрестив руки задумчиво застыл Шломо. Он высок, худощав, седой, на голове корона, одет в красную тунику с золотой вышивкой. Налетает порыв прохладного ветра. Шломо зябко поводит плечами и поворачивается. Вдоль стен застыли слуги и охрана, один из них с белоснежным плащом на руках делает шажок вперед, но не видя знака возвращается назад.
  ... и во всяком городе мы видим один город - говорит Зарат с кресла. Он пониже Шломо, ровесник по возрасту, одет в серую тунику с узорами по краю. - и не дано нам его забыть. И печаль о нем есть тоска по молодости нашей. Он встает и подходит к Шломо. - Друг мой, помнишь как сидели мы на крыше адубы (учебное заведение) и смотрели на толпы людей со всего света и удивлялись сколь разные все... и кидались косточками от персиков?
  Слабая улыбка трогает лицо Шломо и он кидает взгляд на вазу с фруктами затем на двор. - Вспомни, как полезли мы в храм Аннуэнеки и увидели чем там занимаются молодые жрицы. Ты забыл как дышать и я понял, что ты еще не познал женского тела.
  Зарта ухмыляется и закинув руки за голову смотрит на небо.
  - Теперь я смотрю на свой город и думаю где поставить еще огней, как укрепить дороги, сколько воинов выделить на охрану караванов... Твоя вера говорит, что добрые дела и мысли ведут к истине и награждают нас милостью. Тогда почему же я беспокоен?
  - Ты беспокоишься о том чего еще нет и может не будет. Тут боги бессильны, если ты сам хочешь беспокоиться. Радуйся своим добрым делам и почувствуешь, как грудь твоя дышит свободнее.
  - Но что есть добро и что есть зло? Казнил я убийцу. Он украл хлеба ибо умирал от голода, за ним погнались и он кинул камень и попал в голову стражнику... И так малое зло стало большим. Худой, оборванный, он сам плакал когда все увидел и на плаху он лег со вздохом как на долгожданный отдых и закрыл глаза.
  Зарат покачал головой. - Но если бы дали ему хлеба от доброты и веры, то сколько людей спаслось бы... Не проявив доброту в одном месте, кто-то другой получает зло. Значит, несовершенная доброта есть зло? Но тогда, все злые и не ведают про то!
  Шломо - даже боги и их наместники не ведают как спасти наш мир. Они могут даровать нам благодать свою и будем сыты мы и сильны, но они не властны над мыслями нашими и поступками. Мы смеемся когда надо плакать, злорадствуем когда надо помочь, и помогаем когда надо уйти. Мы слепы к тому, что будет и не помним прежнего. Был царь до меня и был до него и будут после меня и будут они поступать так же до скончания веков?
  Зарат: - И так будет пока все не станут благодетельными! Пока не исчезнет источник последнего зла!
  Шломо: - Ты не слышишь меня хотя вот я стою рядом - так услышат ли те кто далеко? Я говорил, что не люди злы, а поступки их. Пекарь не желал зла, когда погнался, он желал справедливости. И из правильных желаний многих возникло большое зло.
  Зарат: - Значит виноват голод или тот кто отнял у него последнее и бросил его скитаться по миру.
  Шломо: - Значит и я виноват. Я приказал раздавать хлеба бедным и потянулись люди издалека. И он не успел к раздаче с утра.
  Зарат: - Тебя послушать так все виноваты! Может виноваты все кто прошел мимо бедняги и не подал ему монетки?
  Щломо: - А верно говоришь. И они виноваты.
  Зарат: - Один я не виноват. Могу веселиться, а ты мучайся за грехи всех. Если все также поступят и забросят дела свои? Не лучше ли домыслить как дороги мостить и больше пользы будет.
  Шломо смеется.
  
  
  
  
  Чарльз
  
  
  Август 2012 года от Р.Х. Рим.
  
  
  Италия. Окрестности города недалеко от Ватикана. Чарльз шел по старинным улочкам Рима, сверяясь, время от времени с картой. Город, пленявший не одно столетие своей архитектурой, полностью овладел и профессором. Изысканный аромат древнего города обволакивал Чарльза, горячо сжимая в своих объятиях. Знойное римское лето всегда принимало в свои гостеприимные объятия странствующих путников, нежно маня своими прохладными палисадниками. Будучи первый раз в Риме, Чарльз невольно представил себя средневековым странствующим пилигримом, заблудившимся в "вечном городе".
  Проходя мимо припаркованных мотоциклов на улице Борджо Витторио, он остановился возле беседующих друг с другом молоденьких итальянок. Пот неприятно струился по спине, заставляя Чарльза чувствовать себя от этого смущенным. Светлый клетчатый пиджак, который профессор держал сейчас перекинутым через левое плечо, казался абсолютно неуместным в этом жарком климате.
  - Добрый день, сеньориты! - обратился он к ним по-итальянски, правой рукой держа карту Рима и путеводитель.
  - Добрый день, сеньоре! - ответили девушки, прервав свою беседу и дружно повернувшись, посмотрели на него. Они были настоящими итальянками - колоритными с пленяющими взор глазами. Одетые в обтягивающие голубые джинсовые шорты и облегающие топики, они стояли, непринужденно опираясь на свои мотороллеры.
  - Подскажите, пожалуйста, где находиться вот эта улица, - Чарльз быстрым движением руки раскрыл карту и ткнул в нее. Сильно хотелось пить. От нагретых камней "вечного города" поднимался невыносимый жар. Его взгляд случайно попал на обтянутую майкой выпирающую грудь одной из подружек. Вновь смутившись, Чарльз на минуту словно замер на месте. Контраст смуглой кожи, матово поблескивавшей на солнце, вкупе с белоснежной майкой произвел в его голове настоящий взрыв эндорфинов, уподобившись "атомной бомбе". Его щеки покрыл неестественный румянец.
  Девушки быстро переглянулись между собой и, поймав его смущенной взгляд звонко засмеялись. Одна из них показалось ему словно изваянной из мрамора гениальным древнегреческим ваятелем. Под коротким топиком из тончайшей белой ткани, угадывались, а вернее сказать, просвечивали скульптурные формы девушки. Взгляд Чарльза непроизвольно скользнул по ее обнаженным плечам, упругой груди, достойной кисти великого Веласкеса и остановился, встретившись с ее жгучими карими глазами.
  Другая итальянка, ее подружка, с живыми черными глазами, звонко шлепнула ту по бедрам и что-то быстро произнесла на итальянском сленге, обе заливисто зашлись смехом. Запустив ладонь в свои роскошные черные локоны, она распушила их, благодаря чему ее облик стал еще более соблазнительным. Сеньорита, дабы не смущать Чарльза, попыталась принять серьезное выражение лица. С трудом, но это у нее получилось. Однако, губы, напомаженные ярко-красной помадой, то и дело складывались в улыбку.
  Все в итальянках дышало тем самым, неизъяснимым итальянским очарованием, украшавшем и без того ослепительно прекрасную Италию.
  - Сеньоре, а вы уже почти пришли, - сказала одна из них, еле сдерживаясь, чтобы не фыркнуть от смеха, другая тут же указала на соседнюю улицу, добавив: - Вам надо пройти туда, и через два квартала придете, сеньоре.
  - Грация, большое спасибо, сеньориты! - Чарльз сложил карту и двинулся в направлении указанном девушкой. Позади него вновь раздалось фырканье и весёлый смех.
  Обогнув перегородивший ему дорогу небольшой грузовичок, он томимый жаждой, поискал взглядом какой-нибудь продуктовый магазинчик. Вокруг возвышались только одни глухие каменные стены жилых домов и закрытые помещения запыленных офисов.
  Профессор Даркстоун свернул за угол и прошел еще около 10 минут. По счастью скоро в его поле зрения появился тот самый ресторан "Святой паломник", который он искал. В 14.30 Чарльз договорился здесь встретиться с помощником архивариуса библиотеки Ватикана отцом Джованни.
   Искомый ресторанчик был одним из множества подобных заведений, которыми так славится столица Италии. Такие небольшие ресторанчики, словно впаянные в стены домов, составляли, казалось одно целое с самим городом. Многие из них были семейные и уже как говорят путеводители, не одно столетие могли принадлежать одним и тем же поколениям семей.
   Стена дома, где располагался ресторанчик "Святой паломник", уютно и как-то по-домашнему украшалась тянущимся вверх темно-зеленым плющом. Листья вьюна, выглядели как широкие клиновидные зеленые тарелки, которые прилепили к древней кирпичной кладке. Они аркой обволакивали вход в ресторан, приятно сочетаясь с красными чайными розами, высаженными в каменные кадки. Два широких окна с растянутыми над ними голубыми маркизами, гармонично констатировали с общим видом. Возле входа стояли два пустующих столика с маленькими бирюзовыми вазочками наполненными букетами полевых цветов.
  Профессор Даркстоун зашел внутрь, сразу же окунувшись в атмосферу запахов кухни, приятный аромат жареного бекона и кофе защекотал ноздри. В зале нещадно работал на всю мощь старенький трескучий кондиционер. Но, несмотря на это воздух он нагнетал чересчур прохладный, так показалось Чарльзу, вошедшему с жары. От такой перемены климата у него на мгновенье перехватило дыхание. Контраст между раскаленным воздухом снаружи и "антарктикой" внутри заведения был просто ошеломительный.
  Чарльза встретил итальянец своим видом напомнивший ему шарик голландского сыра.
  - Сеньоре, к вашим услугам, да хранят вас святые небеса! Мое имя Джордано, сеньоре! Как Бруно, помните Бруно? Джордано Бруно? Матушка, память ее небесная все хотела, чтобы я был ученым, поэтому и назвала меня в честь Бруно.
  Улыбаясь во весь рот, итальянец предложил ему минеральной воды и проводил за столик, стоявший возле одного из окон.
  Ресторанчик, со вкусом обставленный, внутри был также мил, как и вид снаружи. Несколько столиков стояли достаточно свободно в небольшом, но уютном зале. На каждом из них находилась цветастая скатерть фабричного производства, и стояли такие же, как и на столиках на улице бирюзовые вазочки с разноцветными полевыми цветами. Очевидно, их доставляли в ресторанчик с ближайшей деревни. Поверх стен, украшенных бумажными малиновыми обоями, висели в рамках черно-белые фотографии с пейзажами какого-то города.
  - Неаполь, сеньоре, это мой родной Неаполь, - заметив взгляд Чарльза разглядывавшего фотографии, голосом, напоминавшим кошачий, заурчал "толстячок", - я сам из Неаполя, Напули как называем его мы напулитанцы, да сжалится над нами святой Януарий!
  Хозяин "Святого паломника" исполнял в одном лице функции официанта и повара. "Напулитанец", как он назвал себя сам, оказался добродушным малым. Невысокого роста, с блестящей проплешиной на макушке, с выпирающим вперед "пивным" животом, своим видом Джордано напоминал иезуитского монаха. У него был слегка приплющенный мясистый нос, с красными прожилками, выдававший в нем пусть не пьяницу, то определенно любителя выпить. Толстые губы "напулитанца" постоянно находились в движении, ежесекундно озаряясь улыбкой, показывающей неровный ряд зубов. Джордано чудесным образом успевал делать одновременно сразу несколько дел: протирать посуду, подхватывать сковородки с шипящей стряпней и развлекать посетителей.
   Профессор Даркстоун неплохо владевший итальянским, вынужден был признаться самому себе, что ему чрезвычайно трудно уследить за стремительным потоком слов горячего "напулитанца". Тот без умолку тараторил, разбавляя свою речь неаполитанскими шутками, что временами казалось, что он не говорит, а поёт, исполняя своеобразный итальянский рэп
  Усевшись за столик с видом на прекрасную мощеную мелким булыжником улочку, потихоньку попивая стакан воды, профессор посмотрел на наручные часы.
  - Я уже тут, сеньоре, - неожиданно под ухом опять заурчал неаполитанец, - что желаете? Джордано к вашим услугам, сеньоре. Вы уже были в Напули, сеньоре? - Чарльз покачал головой, - Вам обязательно необходимо побывать в Напули, лучшая в Италии кухня - напулитанская! - воскликнул Джордано, - так Вы готовы сделать заказ, сеньоре?
  Чарльз, до этого уже растравленный ароматами кухни, недолго думая, заказал омлет с беконом и бутылку белого вина сорта Дамилано, с предместий Бароло. Приняв заказ Джордано через некоторое время вернулся:
  - Какой прекрасный выбор, сеньоре, сразу видно знатока, понимающего толк в вине. Прекрасное баролское вино, сеньоре, я Вам скажу! Это вино начал делать еще Джузеппе Боргоньо, а потом работу продолжил его зять Джакомо Дамилано. Джакомо как Казанова, - засмеялся опять Джордано, успев разложить перед Чарльзом его омлет с беконом и налив в бокал вина, - а сейчас управляет винодельней уже четвертое поколение этой семьи - братья Паоло, Марио и Гуидо Дамилано.
  Кухня "Святого паломника" надо признать, оказалась выше всяких похвал. Омлет, приготовленный по специальному неаполитанскому рецепту, прекрасно упал залитый бокалом баролского вина в желудок, приятно насытив своей теплотой профессора Даркстоуна. Сытый, довольный в прекрасном расположении духа, он вальяжно откинулся на спинку стула и, поигрывая мельхиоровой чайной ложкой, стал время от времени поглядывать на часы.
  Профессор не торопясь огляделся, и увидел несколько пар людей, сидевших за соседними столиками. Рядом с ними аккуратно были сложены фото и видеоаппаратура. Даркстоун наклонил чуть голову и прислушался к их речи, судя по всему, это была группа немецких туристов, заглянувшая сюда на ланч. Один из немцев, пожилой бюргер в оранжевых шортах, рассказывал своей немолодой спутнице, одетой в просторную клетчатую рубашку и белые брюки, какую-то историю про Ватикан:
  - ...И вот, тогда было вскрыто завещание Пия XI, написанное им же собственноручно. Папа писал, чтобы его похоронили у южной стены древнего подземелья, рядом с Пием Х и как можно ближе к "исповедальне" Святого Петра - то есть рядом с тем местом, где, если верить традиции, находилась гробница первого из спутников Спасителя. Когда огласили волю усопшего, управляющий делами церкви некий кардинал Пачелли, которому через несколько дней было суждено принять папский сан под именем Пия XII, приказал подготовить захоронение в указанном месте. Осмотрев подземелье, архитекторы доложили кардиналу, что еще для одной могилы там вряд ли хватит места. Однако кардинал приказал разрыть в подземелье пол за фундаментной стеной и освободить, таким образом, необходимое пространство. Его распоряжение немедленно принялись исполнять. И вот "каменщики" почему-то прекратили работу..., - немец положил себе в рот большой кусок жареной говядины и, замолчав, стал аппетитно жевать, его спутница также молча продолжала уплетать горячий обед, состоявший из картофельного пюре и седла барашка политого соусом.
  Профессору, понимавшему немецкий язык, стало интересно продолжение истории, недосказанной пожилым бюргером. Понимая, что подслушивать нехорошо, он развернулся корпусом в их сторону, чтобы лучше слышать и сделал вид, что смотрит за окно. Когда немец прожевал последний кусок мяса, он вытер салфеткой рот и капельки пота со лба:
  - Просторная ниша, фрау Тетенберг, обнаруженная под полом подземелья, навела всех на мысль: что, если это и есть усыпальница Святого Петра? Ведь, согласно древней традиции, именно здесь, под собором, под плитой, закрывающей вход в "исповедальню", покоились мощи апостола...
  Фрау Тетенберг вежливо улыбнулась немцу, и к досаде Чарльза Даркстоуна прервала рассказ бюргера словами:
  - Вы меня извините, герр Фондис, но мне необходимо на минутку покинуть Вас.
  - О да, да, понимаю, фрау Тетенберг. Это Вы меня извините, по-стариковски заболтался, утомив Вас, - произнес взволнованно герр Фондис. Фрау Тетенберг, элегантная седовласая женщина, встав из-за столика, направилась в дамскую комнату, по пути улыбнувшись сидевшему рядом Чарльзу. Через несколько минут фрау Тетенберг вернулась и сев за свое место спросила герра Фондиса, поправляя свое жемчужное ожерелье:
  - Прошу прощения, не могли бы удовлетворить мое любопытство, откуда вам известно об этих раскопках?
  - Тайны большой в моем рассказе нет, фрау Тетенберг, я был одним из тех самых "каменщиков" ведших раскопки. На ту работу меня пригласил мой кузен, Людвиг Каас. Он также как и я был немец, вдобавок ко всему - священником, имевшим степень доктора теологии и звание профессора истории церкви. Папа Пий XI лично поручил ему обследовать подземелье под собором Святого Петра. Мы в течение нескольких лет, под руководством Людвига пядь за пядью исследовали подземелье. Там-то мы и обнаружили древние саркофаги. Потом началась война, но раскопки продолжались вестись. Мы их вели десять лет, с нас "каменщиков" в то время взяли слово, что об этих раскопках мы не будем говорить ни с кем даже с домочадцами.
  Чарльз с интересом внимал каждому слову пожилого немца неторопливо с чувством собственного достоинства, произносящим каждое слово.
  - Удовлетворите, пожалуйста, мое женское любопытство, герр Фондис, что дали те раскопки? и что за саркофаги вы нашли под подземельем? - задала вопросы фрау Тетенберг, мило заглядывая в голубые глаза немецкого "каменщика".
  - С превеликим удовольствием, фрау Тетенберг. Раскопки под Ватиканским собором могли способствовать упрочению или, напротив, ослаблению авторитета папы и церкви. Если в ходе раскопок под базиликой Константина были бы найдены хотя бы следы гробницы Петра, и при этом было бы установлено, что они относятся к 258 году или к более раннему периоду, это упрочило бы позиции главы Католической церкви как правопреемника первого из апостолов; но если бы, напротив, не удалось бы найти никаких следов, то основы, на которых испокон веков зиждилось верховенство Римского епископа, были бы поколеблены.
   Мы охваченные религиозным экстазом продолжали копать и копать, пока, наконец, наши лопаты не наткнулись на один мавзолей, а потом и на другие, - все они стояли в ряд, образуя своего рода подземную анфиладу, напоминавшую настоящую улицу. Под ударами заступов и лопат из тьмы возник целый некрополь - несколько десятков мавзолеев, глиняных саркофагов и каменных склепов.
   Это был самый крупный древнеримский некрополь из всех, какие когда-либо раскапывали археологи. Во многих мавзолеях удивительно хорошо сохранились мозаика и фрески. На стенах также можно было разобрать странные надписи.
  - Вы нашли гробницу апостола Петра? - фрау Тетенберг подозвала Джордано и попросила принести еще прохладного вина.
  - Мы нашли нечто, напоминавшее могилу. Если быть точнее, то мы нашли, цитирую отчет своего кузена Людвига Кааса: "пустое четырехугольное пространство" которое "со всех сторон обступали мавзолеи и склепы, возведенные еще в начале нашей эры так, чтобы не захватывать его". Это "пустое пространство" расположено точно под "исповедальней" Святого Петра. По мере приближения к огороженному пространству число захоронений возрастало. А в непосредственной близости могилы обступали его буквально сплошным кольцом. Вокруг таинственной могилы возвышалось дополнительное заграждение - "красная стена" высотой 2,5 метра, толщиной 60 сантиметров и длиной 7 метров. Она ограждала прямоугольник площадью семь на три с половиной метра. У нас складывалось ощущение, что вокруг нее хотели сохранить некое "священное пространство".
  Поскольку "красная стена" была испещрена неизвестными надписями, археологи окрестили ее "стеной знаков". В ней были обнаружены три ниши. Одна из них находилась под землей и была выложена плиткой из известкового туфа. Другая была выбита прямо над ней, на уровне земли, и накрыта сверху большой известняковой плитой, задний конец которой уходил глубоко в стену, а передний держался на двух изящных мраморных столбиках. Ученые установили, что эта конструкция и есть те самые "трофеи Святого Петра", о которых в конце II столетия упоминал священник Гай - иными словами, гробница Первоверховного Апостола
  Джордано принес немцам бутылку вина с десертами, прервав захватывающую историю герра Фондиса. Пара пенсионеров опять на некоторое время замолчала, поглощая изумительные итальянские пирожные. Чарльз отвернулся, налил себе вина и опять посмотрел на часы. Время было уже около 15.00, падре Джованни опаздывал. Профессор вспомнил, что в путеводителе по Италии было написано: "Итальянцы не отличаются пунктуальностью"
  Вскоре, в прохладу "Святого паломника" шумно хлопнув входной дверью, заставив обернуться посетителей ресторанчика, вошел пожилой человек среднего роста. Он был одет в сутану католического священника. На лице вошедшего посетителя выделялся огромный орлиный нос придававший выражению какую-то средневековую серьезность. Высокий лоб покрывали мелкие бисеринки пота. На голове священника был виден белый дзуккетто, казавшийся сделанным из хрупкого пломбира, готового вот-вот растаять от августовской жары. Переносицу украшали изящные очки дизайнерской работы, которые очень гармонировали с его внешним видом. Из-под полы сутаны выглядывали мужские туфли от модного итальянского дизайнера, Джузеппе Занотти.
  Чарльз навскидку дал бы ему лет шестьдесят. Внимательный взгляд помощника архивариуса сразу же отыскал сэра Даркстоуна, сидевшего за ближайшим столиком. Достаточно бодрым для своего возраста шагом священник подошел к вставшему ему навстречу профессору и энергично затряс, здороваясь, его руку. Чарльз успел отметить про себя, что рука священника была достаточно мускулистой и сильной для человека его лет.
  - Прошу прощенья за опоздание, - отец Джованни отодвинул стул, присел, положив перед собой ладони и, искренне улыбнулся Чарльзу, обнажив ровный ряд белых передних зубов, - Позвольте представиться, Джованни Алессандро Москани, помощник его преосвященства кадинала Фарина. Для краткости зовите меня падре Джованни.
   "Надо признать, что все итальянцы прирожденные модники, даже их падре не исключенье" - с интересом отметил про себя Даркстоун, разглядывая своего собеседника. Из-за очков на Чарльза глядели изучающие его умные карие глаза.
  - Сэр Чарльз Эдвард Даркстоун, профессор археологии Кембриджского университета, - сказал в ответ Чарльз при этом, смущенно улыбнувшись, так как свсю фразу выговорил по-итальянски. Он хоть и знал, как говорилось выше, весьма неплохо итальянский, но, встречаясь с коренными носителями языка, все-таки немного комплексовал.
  - Падре Джованни, здравствуйте, совсем забыли бедного Джордано, - Джордано увидел падре Джованни и, мгновенно, напоминая большой шарик, подскочил к их столику, быстро сервируя его итальянскими фруктами. Одной рукой он успевал держать поднос, на котором опасно балансировала стеклянная бутылка белого вина сорта Вердикьо. Другой рукой он менял цветы в вазе, ставя в нее свежесрезанные чайные розы, благоухавшие своим неземным ароматом. После этого Джордано, в свойственной ему манере, зачастил с сильным неаполитанским акцентом: - Падре Джованни позвольте мне угостить Вас, все за счет заведения, Ваш друг, это мой друг, - выговаривал он, кивая своей блестящей макушкой в сторону Чарльза, при этом смешно пуча свои чуть навыкате глаза, - Вы не представляете себе, как я рад Вас видеть, мой карапуз Капуллети постоянно только и трезвонит в уши: "Когда же придет добрый падре Джованни". А Розетта, моя женушка, только и вспоминает вас, когда мы ходим на мессу в ближайшую церковь. Как она будет рада, что Вы почтили своим присутствием нашу скромную харчевню.
  Священник встал и ласково благословил Джордано, дотронувшись до его высокого лба. Джордано удалился на кухню, бормоча по пути слова благодарности в адрес отца Джованни. Падре и Чарльз вновь сели друг напротив друга за столик, уставленный гостинцами Джордано.
  - Очень рад нашей встрече, его преосвященство лично попросил меня встретиться с Вами. На каком языке предпочитаете вести беседу? - Вежливо поинтересовался отец Джованни, молитвенно сложив перед собой руки.
  - Как вам будет угодно, отец Джованни, я неплохо понимаю итальянский, - ответил Чарльз, чувствуя как прохладный воздух от кондиционера, предательски проникает за его шиворот. "Простудиться еще не мешало!" - мысленно воскликнул профессор, нелепо дернув плечами.
  - Хорошо, если какие-то моменты Вам будут непонятны, я переведу на английский, - уверенно сказал отец Джованни и элегантным жестом поправил оправу, - не стесняйтесь, профессор, - подбодрил своего соседа падре.
   Взяв бокал с вином, Москани отпил немного и, держа и смакуя во рту прохладный напиток, удовлетворенно хмыкнул. После этого он вновь улыбнулся профессору Даркстоуну и, подняв указательный палец перед собой назидательно подчеркнул:
  - Еще апостол Павел советовал своему другу Тимофею: "Воду больше не пей, но употребляй немного вина ради своего желудка и частых недомоганий". Так что будем следовать его предписаниям, если не возражаете профессор.
  - Темперамент исконного итальянца преобладает в Вас более чем простой смиренный священник, - заметил сэр Чарльз.
  - Вы правы, сын мой, все мы дети своих родителей. Позвольте спросить, сэр Чарльз, к какой конфессии Вы себя относите? - спросил вежливо падре Джованни, подперев правым кулачком свой подбородок.
  Профессор задумался, ему хотелось ответить витиевато в стиле протестного "панка" - "я гностик, падре!", но внутреннее "Я" настаивало на честном ответе. Тем более библиотекарь ему все больше начинал нравиться. Честный ответ Чарльза был:
  - Падре Джованни, я приверженец англиканской епископальной церкви по рождению.
  Удовлетворенно кивнув Чарльзу, падре протянул руку к вазе с фруктами и взял кусочек дыни. Чарльз поднял бокал вина, любуясь его насыщенным цветом. Он поднес бокал к носу, ощущая всю прелесть винного букета. Вино было превосходным. Он неспешно пригубил его и вслед за падре взял кусочек ароматной дыни. Удивительным было то, что аромат дыни тонко подчеркивал вкус итальянского вина.
  Вдруг окна "Святого паломника" зазвенели и противно задребезжали. Ваза с розами, стоявшая посередине стола, завибрировала и поползла в сторону. В этот момент за окном прогромыхал видавший виды грузовой мотороллер. За его рулем сидел в обшарпанном шлеме старик, бормочущий что-то себе под нос. За мотороллером пробежала гурьба ребятишек весело гомонивших что-то на итальянском диалекте.
  - Кто Вы, сэр Чарльз, по духу? - Отец Джованни положил кусочек дыни в рот:
  - Я по духу - искатель. Искатель истины, ученый, прежде всего, - добавил Чарльз, тоже улыбнувшись библиотекарю.
  - Его святейшество, Папа Иоанн Павел II как-то сказал всем нам: " В Евангелии содержится какой-то важный парадокс: чтобы найти жизнь, необходимо потерять жизнь, чтобы родиться, необходимо умереть, чтобы получить спасение, необходимо нести свой крест".
  Знаете ли Вы, уважаемый Чарльз, позвольте мне Вас так звать, почему я упомянул об этом? Потому что, Вы, сэр Чарльз, в какой-то степени близки нам - исследователям древних текстов по духу. Вы тоже ищите истину, а значит, ищете Бога. Вы также как и мы, скромные библиотекари Святого престола, увлечены исследованиями и поисками. Мы с вами, если позволите так выразиться - коллеги. У каждого свой извилистый тернистый путь. Мы все несем свой крест, - Всю эту длинную тираду отец Джованни произнес как заправский актер, сначала сложив руки перед собой словно в молитве, а после воздев их ладонями вверх.
  - Простите, но почему вас так интересует рукопись "дневник тамплиера", как называем ее мы - "копатели древних знаний"? - спросил падре
  
  Позвольте своему воображению увлечь Вас ненадолго в 11 век от Рождества Христова. Я расскажу Вам одну занятную историю, незаслуженно обделенную вниманием современного общества. Как Вы, может быть, знаете, в 1054 году произошла Великая Схизма или Великий раскол Церкви на Римско-католическую и Православную. В подробности раскола вдаваться не буду, однако замечу, что он весьма болезненно воспринимался и тогда и сейчас. Благочестивый Папа Урбан II ставший понтификом в 1088 году пытался найти выход из кризиса, постигшего вселенскую Церковь. Одна из подобных попыток преодолеть недопонимание между двумя близкими по духу церквами был и его призыв к Крестовому походу. Папа Урбан II был одержим идеей поиска так называемого "ключа Давидова". По его мнению, нахождения и явление этого ключа, который он также называл "ключами Святого Петра", помогло бы объединить обе ветви христианской церкви. Миссию нахождения этого артефакта он возложил на своего легата Адемара Монтейльского, а также на Готфрида Бульонского. В этой связи хочу отметить, что по преданию Готфрид Бульонский был прямым потомком, внуком, самого благородного рыцаря Парсифаля.
  - Не того ли самого, что искал Святой Грааль? - удивленно воскликнул Чарльз.
  - Да, того самого. Парсифаль впоследствии был назначен своими соратниками хранителем божественной Чаши. Поэтому выбор папы Урбана II и пал на Готфрида Бульонского. Готфрида в его время называли "король без королевства", и папа обещал ему землю иерусалимское во владение. С этим Готфридом уже тогда была связана запутанная история с его родословной, где были переплетены ветви Меровингов и Капетингов. Как факт, Готфрид Бульонский принял участие в первом крестовом походе.
  Отец Джованни слегка прикрыл глаза и возбужденно жестикулируя, стал рассказывать профессору Даркстоуну историю
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Чарльз и Хэтчинг
  
  Весенним вечером профессор Дулитл в прекрасном расположении духа слегка помахивая портфелем шагал к выходу кембриджского кампуса когда раздался звонок от ректора Хэтчинга.
  - Эммм, надеюсь я Вас не сильно отвлек? -голос ректора был удивительно заискивающим, -не могли бы вы заглянуть ко мне по очень важному делу?
   Дулитл внутренне содрогнулся. В прошлый раз важное дело оказалось двухчасовым чтением нотаций, попавшимся на травке студентам. Преподававший в числе прочего античное ораторское искусство Хэтчинг мог быть на редкость занудным.
  -это очень-очень важно, - скороговоркой выпалил Хэтчинг, как будто уловив колебания, - и займет несколько минут.
  С тоской взглянув вдаль, где ручейки студентов вливались в распахнутые двери старбакса Дулитл облизнул губы и весело сказал:
  - несколько минут?
  - я отниму всего несколько минут, - твердо сказал Хэтчинг, - клянусь грудями Афродиты и ...
  - все-все уже иду, - Дулитл торопливо повесил трубку, - и пусть Мардук тебя покарает за клятвопреступление!
   В кабинете ректора было темно и душно. Занавешенные окна и настольная лампа под зеленым абажуром дополняли картину затворничества. Из двух глубоких кресел справа от стола на Дулитла внимательно смотрели два джентльмена в темных костюмах и глянцевых штиблетах. Растрепанный профессор в расстегнутой рубахе, мятом светлом пиджаке и синих джинсах выставил ногу вперед, засунул портфель под мышку и вопросительно уставился на Хэтчинга. Джентльмены перевели свой взор туда же.
   Хэтчинг протиснулся из-за стола и начал стремительно пятится к двери: - знакомьтесь, это Дулитл, а это мистер Смит и ... хмм тоже Смит. Перед дверью Хэтчинг слегка постучал по наручным часам, подмигнул Дулитлу и выскользнул.
  -действительно, меньше минуты - пробормотал Дулитл, - чем могу быть полезен, джентльмены?
  - Сядьте, - скомандовал первый мистер Смит, - пожалуйста! - добавил другой и укоризненно покачал головой. - Вы специалист по мемопотамской культуре?
  - Месопотамской! - поправил Дулитл, и это не совсем верное определение поскольку...
  - Неважно! Координаты совпадают. Вы тот, кто нужен. Вас включили в группу. Вопросы?
  - Есть вопросы! - нервно сказал Дулитл. - Точнее ответ: - я против!
  - Вы не хотите оказать небольшую помощь своей стране? - с нажимом произнес мистер Смит. - И это в то время как ее лучшие сыны проливают свою кровь на другом конце земного шара!
  - У вас, что уже кончились лучшие сыны, и вы решили что профессора археологии отлично подходят для условий Ирака?
  -Мы должны быть готовы ко всему! - отчеканил Смит.
  - Вот вы и готовьтесь ко всему, - обозлился профессор, а не далее чем пять минут назад я был идеально готов к кофе. Надеюсь, теперь вы ясно видите, что наши планы диаметрально противоположны?
  Смиты переглянулись и синхронно встали.
  - Мы этого не хотели, - зловеще произнес Смит и потянулся правой рукой во внутренний карман. Профессор вжался в кресло, выставив вперед портфель. - Ммм-еня накачают и дд-десантируют прямо там?
  Смит резко выставил кулак вперед, перевернул его и разжал, на ладони оказалась черная глянцевая флешка.
  - Что это? - слабо спросил Дулитл.
  - Читайте! - скомандовал первый мистер, - пожалуйста! - добавил второй и укоризненно покачал головой.
  - Нечем, - сьязвил Дулитл, вспоминая скорость исчезновения Хэтчинга, на его месте он, наверное, выпрыгнул бы в окно, - я профессор без встроенного разьема.
  Жестом фокусника Смит достал небольшой планшет и поднес к лицу Дулитла. На экране светилось улыбающееся лицо Шейна. Лицо Дулитла перекосилось и начало медленно багроветь.
  - Так-так, я, конечно, ценю хорошие розыгрыши, но в этот раз он ...
  - Привет!- сказало лицо Шейна и подмигнуло. - Жалко ты не видишь своего лица, но я веду запись, и сможешь потом насладиться. У меня тут одна проблемка и я подумал, почему бы старине Дулитлу не проветрится, стряхнуть пыль, так сказать выйти в мир и явить свой светлый лик не только восторженным студенткам? К тому же это совсем неплохо финансируется, сможешь погасить закладную за дом и по мелочи... - Шейн снова подмигнул и понизил голос, - не представляешь, как трудно уговорить современных банкиров отложить расправу!
  Дулитл покосился на Смитов. Второй Смит подмигнул ему.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Два мудреца
  
  
  Иерусалим. Покои царя. За столом сидит сам Соломон и вертя в руках стилус что-то корябает на папирусах и табличках. Распахиваются двери и заходит Заратустра.
  Соломон (задумчиво): - ... и истинно говорю тебе... а-а! это опять ты! Чего приперся? Я же просил никого не пускать! Где моя охрана? Где эти мужественные хетты готовые положить жизнь свою за царя? О, неплохая строчка, надо записать...
  Заратустра (жизнерадостно): - я доказал охране, что "никого" не включает меня так как "никого" подразумевает пустоту и небытие, а как видишь я жив здоров. Стихи кропаешь или мемуары? Как успехи?
  Соломон: - надо будет запретить философию в границах государства. И философов заодно.
  Соломон роется в свитках и достает один.
  - Вот смотри. Помнишь мы как-то сидели в Вавилоне в одном зиккурате с эээ философами и обсуждали тайны мироздания? Ты еще тогда доказал, что все суета сует и надо веселится?
  Заратустра: - помню еще, что философы были жрецами, а точнее жрицами, а еще точнее...
  Соломон: - тсс! Не разрушай мой имидж!
  Под столом раздается шипение и свист.
  Заратустра: - опять аннунаки звонят? Когда связь починят, ничего не разобрать.
  Соломон: - да, отвлекают постоянно! Не поверишь - то ячмень просят, то рыбу.
  Заратустра: - В Вавилоне дефицит ячменя?
  Соломон: - в Вавилоне дефицит переводчиков! Никто же не понимает, что они там свистят. Я им секретно пивоварню в зиккурат поставил, теперь там такой запах что всех с ног сшибает. Все в клубах дыма и пара. Жрецы отмазываются, что это божественные облачка над зиккуратом.
  Заратустра: - а я тоже кое-что показать хотел. Вот смотри.
  Делает знак и рабы пыхтя вносят ящик с табличками.
  Соломон: - что это?
  Заратустра: - полное собрание моих сочинений. Назвал "Так говорит Заратустра". Мойша клялся, что сможет выпустить облегченную версию умещающуюся в сумку.
  Соломон: - хехе! А ты слышал, что египтяне изобрели папирус? Рекомендую.
  Заратустра: - а сгорит твой папирус, что делать будешь? Я тут еще нанял агента по увековечиванию. Обещает устроить, что помнить меня будут минимум еще пару веков. Он уже начал раздавать мои сочинения и ставить в пустынях обелиски с цитатами. Предлагает изобрести новый пантеон богов или что-то такое, но времени нет.
  Солмон: - подкинь мне его контактик. Я как раз доделал одну штуку - просто бомба!
  Начинает читать со свитка:
  - ... и взошел на высокую гору царь царей и вознес жертву и было ему видение и ...
  Заратустра: - как-то архаично звучит.
  Соломон: - может страданий добавить? Мол, я за простой народ и сочувствую ему и ночей не сплю все думаю как он страдает и мучается не видя меня
  Заратустра: - Тоже вариант. Страдания это сейчас мейнстрим. Ты же знаешь Анухамазду Третьего? - Он там у себя театр построил. Нанял твоих иудеев играть в массовке. Ну и сгоряча пообещал им золотые горы. Так они всех родных притащили.
  Соломон: - ах, вот как? А я-то думаю куда делся этот Моисей со всеми своими коленами!
  Заратустра: - теперь не скоро увидишь. У них сорокалетний контракт. Должны играть страдальцев в пустыне. Чтобы реалистичнее играли Анухамазда велел на каждого камней понавесить и чтоб стонали погромче и пожалостливее. Так в роль вошли, что у зрителей слезы на глаза наворачиваются.
  Соломон: - от конкурентов не провернуться. Признавайся, это ты постарался?
  Заратустра (смущенно): - все хотят оставить след в истории, а я скромный слуга господа нашего не жалеючи живота во благо светочей наших освещающих путь во мраке веков...
  Соломон: - погоди, записываю. Давай ты там на своих табличках намекни, что вот Соломон "светоч мудрости" и так далее, а я у себя напишу про тебя. Двойной эффект будет.
  Заратустра: - так и сделаем. Есть еще идея - видел я тут проект одного храма.
  Соломон: - храм имени Соломона... - хорошо звучит! Это получше табличек будет! А на стены я свои цитаты выбью! Иди сюда обними своего царя!
  Заратустра: - я знал что вам понравится. А там может и до богов доберемся - есть у меня одна идейка насчет Мардука...
  Соломон: - что я сын бога и все такое? - я это уже лет двадцать пиарю. Скоро сам поверю.
  Заратустра: - нет. Сделаем нового бога. Доброго и печального.
  Соломон: - да кому такой нужен? Его же любой бог мизинцем перешибет!
  Заратустра: - а он один будет.
  Соломон: - как один? А другие? Его семья, родители, братья, сестры?
  Заратустра: - а не будет ничего. Он один и некому будет его мизинцами тыкать.
  Соломон: - новая концепция! Отлично! Рассказывай!
  
  И два мудреца склонились над столом оживленно что-то обсуждая...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Шломо. Покушение.
  
  
   Яффское солнце, клонилось к горизонту, оставляя за собой алый с фиолетовым оттенком цвет. На противоположном конце неба рисовался бледный силуэт полумесяца. Погонщики быков загоняли животных в стойла на ночлег. По всему пирсу разносился аромат пряностей с далеких островов.
  Иедидия шел вдоль штабелей товара, сложенных высокими горками лично производя осмотр груза. Рядом с ним услужливо кланяясь и смешно подпрыгивая, семенил начальник порта Моше. Полненький иудей постоянно вытирал струящийся по его лицу крупными каплями пот. Из-за присутствия рядом царя у него постоянно подгибались колени. Грузный и низенький от природы он едва успевал за высоким и стройным Иедидией.
  Сын Давида Иедидия заканчивал осмотр морских складов в порту Яффе. По его личному проекту происходила реконструкция старого порта. Строились новые причалы и пирсы. Вокруг поднимались строящиеся склады в несколько ярусов высотой. Царь торопился домой к своему малолетнему сыну Ровоаму, оставшемуся в Иерусалиме. Царской охране велели ждать возле выхода со складской территории у колесниц. Сопровождаемый верным Исафом, Шломо на ходу отдавал Моше указания:
   - Ячмень не бери, Акива сын Рахамима отправил в Вади-Магхару два каравана и не выручил даже полную цену за свой товар. Возьми лучше тканей ярких индуских - скоро осенние свадьбы играть будут, и горцы придут за ними. Завтра придет пшеница из Египта, ее придержишь, засыплешь в хранилища, цена скоро вверх пойдет. Колесницы египетские отправишь в Дамаск, да смотри у меня чтобы ни одна не побилась., головой за них ответишь, - пригрозил Иедидия. Перепродажа колесниц была для него очень прибыльным делом. Чтобы построить одну боевую колесницу требовалось много времени и особые материалы. Еще, будучи на учебе в Вавилоне юный Иедидия подружился с будущим фараоном Египта Сиамоном I. Предприимчивый Шломо сразу понял, какая выгода может быть от торговли боевыми колесницами, произведенными в Египте.
  Моше исправно все записывал за царем, отдавая написанное мальчику - слуге, идущему рядом. Они направлялись к дальнему молу, чтобы оттуда посмотреть панораму будущих построек порта. Мальчик - нубиец держал в руках чертежи и письменные принадлежности.
  Седой Исаф мрачно наблюдал исподлобья за происходящим. Его правая рука покоилась на древке боевого эламского топорика скрытого серым плащом. Старого вояку не покидало тревожное чувство, присущее всем кто провел немало смертельных битв - чувство опасности. Словно волк, чующий след жертвы, он раздувал ноздри, принюхиваясь к ветру, идущему со стороны гор. Но пока пахло только надвигающимся дождем.
  
  Несколькими днями ранее к нему пришла Наама, одна из наложниц Адонии старшего брата Иедидии. Исаф помогал Нааме и ее ребенку, а та исправно доносила ему про все, что творилось при малом дворе Адонии и его матери Агиффы.
  В тот вечер он как обычно вошел с черного хода в таверну "Пьяный верблюд", находящуюся вблизи дворцовых построек. Место людное и затеряться среди разношерстной толпы здесь было очень легко. Исаф специально выбрал эту таверну, местный повар был его закадычным другом, а кухня надо признать здесь была отменная. Немаловажно было то, что сама таверна находилась недалеко от царского дворца. Он сел за стол и стал ожидать опаздывавшую Нааму, поглощая прекрасное ячменное пиво с пшеничными лепешками.
  Окутанная облаком благоухающих благовоний, она также вошла с черного хода. Прикрыв прозрачной тканью свое лицо, Наами огляделась и уверенно прошла в дальний темный угол, где за столиком сидел Исаф. Молодая девушка была стройной и высокой. Ее ярко подведенные сурьмой миндалевидные глаза цвета иссиня-зеленого сапфира томно посмотрели в глаза старому воину, излучая сладость желания. Исходивший от девушки аромат корицы и мирры нежными объятьями обнял закаленного в боях хетта. Ее расшитая узорами хлопковая накидка едва прикрывала высокую смуглую грудь с торчащими сосками. Полуоткрытые, чувственные и слегка влажные алые губы время от времени сияли белоснежными зубами. Прямой чуть расширяющийся к низу красиво очерченный носик как будто подчеркивал выражение бесшабашной дерзости, придавая ей величественный вид горной львицы.
  - Давно не встречались, Исаф, в наших краях нечастым гостем ты стал, - с легким урчаньем в голосе произнесла Наама, перебирая пальцами алебастровые четки. Она чуть наклонилась вперед, приоткрыв ореолы своих манящих сосков. Исаф не изменил своего сурового выражения лица. Его обветренные губы скривились в подобие улыбки:
  - Как сказал мой царь Шломо: "Нашел я, что горче смерти женщина, потому что она - сеть, и сердце её - силки, руки её - оковы". Ты не исключенье, Наама, говори, зачем позвала меня, время дорого нынче.
  Наама наклонилась еще ниже к Исафу. В глаза бросалась красота ее высокой и стройной фигуры. Талия Наамы была так тонка, что, казалось, ее можно было охватить двумя руками. Она небрежно откинула ткань закрывающую лицо, и горячо зашептала своими влажными пухлыми губами:
  - Вчера я случайно задержалась в покоях Агиффы. Вошли двое мужчин в плащах с капюшонами, прикрывающими их лица. Я видела этих людей впервые. Спрятавшись в нише за ложей самой Агиффы, я стала слушать. Они говорили на незнакомом мне языке похожим на набатейский. По виду напоминали воинов. Вскоре к ним вышла сама Агиффа, я затаилась и боялась даже пошевелиться. Она что-то резко им сказала и показала горсть дорогих рубинов. Агиффа отдала им камни. Все, что я смогла расслышать это, то, что через четыре дня Шломо будет в Яффе, в порту, - Наама во время своего монолога жестикулировала так, что накидка сползла с ее плеча, почти не прикрывая грудь. Ее длинную шею украшали браслеты, сделанные из золота тончайшей ковки.
  Исаф выпил пива, и, оторвав от лепешки кусок, закусил после, сжав губы, произнес сквозь них:
  - То, что слышала, забудь, скажись больной и не выходи из дома. Язык держи на "замке", если жизнью дорожишь.
  Исаф вынул из нагрудного кармана мешочек с сапфирами и кинул через стол Нааме, камни глухо цокнули друг об друга:
  - Вот возьми, здесь хватит надолго!
  Наама вскинула свои прекрасные брови и, отодвинув от себя мешочек с драгоценностями воскликнула:
  - Царь Шломо не просто мой царь, он еще и наполовину хетт как ты и я. Его мать приходилась мне двоюродной теткой. Я сказала тебе, чтобы помочь ему и не надо мне платы за это. Боги знают сами как благодарить, царь Шломо достойный человек.
  Исаф удовлетворенно кивнул Нааме, забрал драгоценности и, встав из-за стола, сказал:
  - Если твои слова подтвердятся, я и царь позаботимся о тебе. Даю слово, Наама. Прощай, мне надо идти, - добавил он. Накинув висевший рядом свой любимый серый плащ на плечи, хетт, не оборачиваясь, вышел из таверны.
  
  Исаф перед поездкой в Яффу рассказал об этом разговоре царю Шломо. Тот ответил своему верному стражу:
  - Ты хочешь стать светлее, но что такое свет без тьмы? Ночь сменяется днем, и не вечны ни тьма, ни свет. Знали бы мы, что такое день, не ведая ночи? Так же самые чистые помыслы идут об руку с неправедными. Ты сам знаешь, что делать Исаф, так ступай и делай, - приказал Шломо.
  
   Проходя вдоль домов с густыми палисадниками, прилегавшими к порту, царь Шломо остановился. Подставив лицо ветру, который нежно затеребил его золотистые кудри, он прищурился. Вместе с запахом дождя ветер приносил и запах сырой рыбы, и аромат тины. Посмотрев на искрящееся в лучах уходящего солнца море, Иедидия зажмурился, выпустив вокруг сосредоточенных серых глаз мимические морщинки. Усиливающийся ветер понемногу беспокоил море, поднимая невысокие волны. На их гребни стаями садились большие альбатросы и, качаясь на них, издали напоминали неповоротливые белоснежные лодки. Вдоль каменного пирса стояли многочисленные лодки и корабли. Моряки в преддверии шторма накрепко привязывали их, забирая последний груз и, собираясь на ночлег в город. Пропитые яффские таверны давно ждали их, маня своими соблазнами, предлагая забыть обо всем на свете и только веселиться в окружении приятных женщин. Небо на горизонте, далеко над морем собиралось в тучи. Судя по всему, надвигалась столь редкая в этих местах гроза, несущая долгожданный дождь.
  Внезапно раздалось "фьють - фьють", своим безобразным звуком разорвав предзакатную идиллию. Несколько зловещих стрел, с черным оперением одна за другой вылетели со стороны дома, стоявшего в густой оливковой роще, прилегавшей к порту. Инстинктивно, Иедидия пригнулся, при этом оттопырив пальцы правой руки, и по наитию, ориентируясь только на звук, сбил одну из смертоносных стрел с черным оперением. Она со звонким клацаньем ударилась об мостовую, выбив сноп искр. Царь моментально вскинул голову и посмотрел туда, откуда были сделаны выстрелы, но солнце почти уже лежавшее на крышах домов ослепило его, заставив отступить в тень. Вслед за этим раздался звон оружия и, с крыши спрыгнуло несколько человек с угрожающим видом кинувшиеся на царя, выкрикивая какой-то клич на своем языке.
   Где-то сбоку от Шломо раздался громогласный крик Моше, упавшего на землю. Он, схватившись за ногу и поджав ее под себя, стал кататься по ней, пронзительно крича и обагряя портовые булыжники своей кровью. Из бедра его левой ноги глубоко засев торчало древко с тем же самым черным оперением. Мальчишка - нубиец, сопровождавший Моше, бросил чертежи на землю и, забившись под ближайший деревянный настил, зажал уши руками и заскулил как побитая собака.
  - Охрана, на помощь! К оружию! - уподобившись горну охотника, заревел Исаф, сотрясая своим ревом окружающее пространство. Услышав его клич, и тоже истошно завопив, к ним издалека со всех ног бросились на помощь царские телохранители.
  Исаф, старый верный воин царя, мгновенно подскочил к нему, заслонив своим телом, и успев на лету сбить третью стрелу своим боевым топориком. Стрела переломилась в воздухе от удара и, разлетевшись на две части ткнулась в глиняную стену дома позади Иедидии.
  Царь кувыркнулся влево, уходя еще глубже в тень, и вытащив свой клинок, развернулся навстречу выбегающим из-за поворота людям с закутанными лицами. В их горящих черных глазах, выглядывавших из-за темных драпировок, исступленно сквозили гнев и безумие. Они казались творениями колдовских сил, укутанные в свои ткани, на фоне заходящего солнца.
   - Аррр-ра! Спасайся, мой царь, я задержу их! - заорал Исаф, широко раздувая ноздри напоминая собой разъяренного быка. Он сделал гигантский прыжок и, совершенно не целясь, метнул, выгнувшись вперед, боевой топорик в ближайшего нападающего. Раздался чмокающий звук входящего в плоть топора и вскрик вражеского лучника. Из его укутанного темным шарфом горла хлынула фонтаном кровь. Выронив из рук небольшой витиевато изогнутый лук, он обеими руками схватился за горло, пытаясь остановить кровь. Из горла торчал глубоко засевший эламский топорик, сквозь смуглые узловатые пальцы врага струями била черная кровь. Противник, захлебываясь, как сноп соломы повалился на землю, противно булькая и сипя.
   - Аурррра! - завопил истошно Исаф и, также как Шломо обнажил свой короткий меч, встав плечом к плечу рядом с царем. Прикрывая собою царя, хетт, сверкнув полубезумными глазами, прыжками, нагнув седую голову, словно дикий вепрь, ринулся навстречу врагам. Коротким и резким взмахом руки, он, очертив едва заметный глазу полукруг, перерубил кисть второму убийце. Тот, державший длинный узкий нож, с костяной рукоятью, на вытянутой руке, даже не успел сообразить, что случилось. Рядом с ним шлепнулась его же отрубленная кисть, все еще судорожно сжимавшая нож, и обрызгав ноги хетта. Вне себя от ярости Исаф схватил и подтащил наемника к себе за кровавый обрубок и мощным ударом разрубил ему хребет. Все, что успел в эти мгновенья, рассмотреть старый воин, это застывшие темные глаза убийцы, удивленно и странно посмотревшие на него. Тело врага, задрапированное в темную ткань, гулко шлепнулось бесформенной массой, раскидав руки и ноги, словно у тряпичной куклы в разные стороны, подняв при этом столбы пыли.
  Исаф не отвлекаясь на труп убийцы, внезапно пригнулся к земле, подобрал упавший кинжал и, швырнул его в третьего нападавшего. Третий убийца стремительно приближаясь к телохранителю царя, отбил нож так, что тот улетел к навесу, воткнувшись прямо перед носом мальчика - нубийца.
  "Ловкий, собака!" - успел про себя ругнуться хетт. Рывком, прыгнув с ноги на ногу, совершая обманный маневр, убийца молниеносно сделал выпад, намереваясь проткнуть Исафа. Однако старый хетт кулем повалился ему под ноги. Убийца замешкался и потерял равновесие. Воспользовавшись этим преимуществом, Исаф стремительно присел на корточки и попытался воткнуть меч ему между ног. Наемник успел парировать удар меча своим клинком, раздался дребезжащий звук, полетели искры от соприкоснувшейся стали. Удар меча пришелся вскользь по голенищу высокого кожаного сапога убийцы, распоров его и проткнув голень противника. Наемник, не обращая внимания на хлынувшую из ноги кровь, перекувыркнулся через себя. Зарычав и проорав что-то на своем наречии, он размахнулся и, будучи левшой, целясь в горло Исафу, с силой воткнул меч, но промахнулся, попав в правое плечо хетту. Последний, успел отскочить назад и вовремя увернуться от смертельного удара, ногой успев оттолкнуть от себя противника. Враг, пошатнулся, отступив назад, чуть не упав от толчка ноги, но все же сохранил равновесие выгнув немного корпус.
  Исаф отступил на два шага назад и схватился ушибленное плечо. Оно неприятно стало зудеть, противник все-таки пробил кольчугу, но родная хеттская сталь выдержала сильнейший удар. Кровь стала наполнять рубаху. Удар меча убийцы ободрал - таки кожу хетта, но, слава богу, не задев кости.
   Только сейчас, в этой секундной передышке, тяжело дыша и разбрызгивая пересохшим ртом вместо слюны пену, Исаф смог заметил пот, застилающий его глаза. Крупные капли текли по лицу, капая с заросшего седой бородой, подбородка. Кудри волос прилипли к его голове, холщовая рубаха под кожанкой вся вымокла. Он оглянулся назад и увидел своего царя стоявшего с мечом в руке и приготовившегося к отражению атаки врагов. Глаза Иедидии горели бесстрашием, а вид выражал непоколебимую решительность. Подбородок был вскинут вверх, красиво очерченные губы были поджаты в насмешливой полуулыбке.
  - Берегись, мой царь! - выкрикнул перепачканный кровью Исаф. Сверкнув глазами, он прыгнул вперед, держа меч наперевес двумя руками. Удар сверху вниз со звонким хрустом разворотил грудь третьего убийцы от плеча до пояса. Хлынувшая водопадом кровь, забрызгала все вокруг, намочив и без того мокрую от пота рубаху Исафа. Как скошенный стебель пшеницы убийца с хрипом повалился на дорогу.
  Оставшийся в живых четвертый убийца, яростно зарычав, швырнул в царя дротик, Иедидия легко мечом парировал его. Дротик, изменив направление, воткнулся в деревянный косяк за его спиной, выбив здоровую щепку. Убийца выхватил узкий меч и издал рык напоминавший скорее вой раненой гиены, нежели человеческий. Сверкнув звериным оскалом из-под спавшего на его грудь шарфа, он продолжая выть, вскочил на ноги и, пригнувшись, бросился прямо на царя. Иедидия бесстрашно смотрел на летящего на него врага и изготовившись нанести удар. Но тут, верный Исаф, присев на колено, сделал замах и, резко выпрямившись словно пружина, метнул свой меч прямиком в грудь наемника. Блеснув в лучах солнца широкий меч точно своим острием, вошел в плоть убийцы, распарывая ему легкие и сердце. С истошным воплем, тот упал на спину, и с гулким звоном выронив кинжал, забился в предсмертных судорогах.
  Исаф пошатываясь, подбежал к царю:
  - Как ты, мой царь? - хетт с тревогой заглянул в глаз своему царю.
  - Жив, мой старый друг. Кто находится между живыми, тому есть ещё надежда, - попытался пошутить побледневший царь. Иедидия стоял, облокотившись о глиняную стену домика, примыкавшего к территории порта. Он все еще держал в руках переливающийся в лучах заходящего лилового солнца клинок. Костяшки пальцев царя побелели от напряжения, сжимая рукоять хеттского меча. Его задумчивый взгляд был направлен вдаль. "В который раз, бог хранит меня, покрывая своей заботливой десницей, - задумался Иедидия, - и в этот раз он уберег меня от того, что не прервал я чью-то пусть и неблагодарную, но все-таки чужую жизнь не мной данную. Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают, и уже нет им воздаяния, потому что и память о них предана забвению"
  К ним запыхавшись, прибежали царские телохранители - хетты. Они тут же рассредоточились вокруг, часть из них убежала за склады проверить, не осталось ли там еще подосланных убийц. Через некоторое время прискакало пятнадцать всадников, в полной боевой экипировке. Перед царем на колени пал наместник Яффы и плача закричал:
  - Прости, мой царь, не досмотрел, моя вина, прости меня во имя Яхве!
  Царь махнул рукой:
  - Что было - уже есть, и чему быть - уже было, - и, пройдя немного вперед, подозвал к себе Исафа.
  - Повелитель! - вопросительно глянул Исаф на царя, - Что прикажешь делать с Агиффой и ее "змеенышем"?- хетт с невысохшей чужой кровью на лице и груди смотрелся как герой из древних легенд. Широкоплечий, с суровым выражением лица Исаф производил внушительное впечатление. Царь положил свою руку ему на плечо и произнес:
  - Не задавай, мой друг, вопросов, ответы на которые не облегчат тебе жизнь! - вздохнув, царь добавил: - Нет человека праведного на земле, который делал бы добро и не грешил бы.
  
  
  
  
  
  
  
  Июнь. 1091 года от Р.Х. Террачино.
  
  Летняя папская резиденция в г.Террачина.
  Летний воздух был насыщен ароматами благоухающих цветов папского сада.
  С моря дул легкий бриз, принося долгожданную свежесть. По дорожке среди раскидистых тенистых деревьев неспешно прогуливался Его святейшество Папа Римский Урбан II. Понтифик был облачен в белую альбу. Он имел благообразный вид, его подбородок был обрамлен аккуратно подстриженной белой бородой. Правильной формы нос временами сравнивали с клювом хищной птицы, но когда понтифик благодушно улыбался, это сравнение исчезало. Глаза Его святейшества сверкали озорными веселыми искорками. Рядом с ним, наслаждаясь видами на залив Гаэта, шел его близкий друг и единомышленник Адемар Монтейльский. Неторопливо прогуливаясь по великолепному саду резиденции, они наслаждались беседой.
  -Друг мой, - Его святейшество неожиданно взял под руку Адемара, епископа Ле-Пюи,- хочу поручить Вам одно важное задание. Его я могу поручить только Вам. Как Вы, наверное, уже слышали, я созываю в Клермоне собор. По просьбе кесаря византийского мы откликнемся на их мольбу о помощи против сарацин. Я хочу призвать христианское рыцарство в поход Креста в Святую Землю, и освободить Гроб Господень от рук неверных.
  Адемар почтительно склонил голову. Он дружил с Урбаном II со времен его приорства в Бургундии, в аббатстве Клюни. Они познакомились во время совместного прослушивания проповедей знаменитого аббата Гуго Клюнийского из ордена бенедиктцев. Тогда еще, двое молодых амбициозных не лишенных природного ума и харизмы священника почувствовали обоюдную симпатию, выросшую в прочную дружбу. Впоследствии, сын графа де Валентинуа Адемар неоднократно посещал будущего Папу в Бургундии, носившего тогда имя Одо де Ланжери. Частенько их теологические споры в садах аббатства длились далеко за полночь. Адемар искренне любил и уважал своего друга, считая его своим духовным наставником.
  - Вспомните слова Святого Писания: "Я говорю тебе: ты - Пётр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют её; и дам тебе ключи Царства Небесного: и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах"? - Папа задумчиво посмотрел на парусник, входивший в залив. Море ласково подмигивало бесчисленными солнечными зайчиками. Над прекрасной лагуной носились белоснежные чайки и альбатросы. Вдоль берега рыбаки вытаскивали свой полуденный улов. Далеко внизу подростки купали лошадей в прибрежной полосе прибоя.
  Наместник Петра, чуть прищурился от солнца, после этого он почесал мочку правого уха и, поправив белоснежный пилеолус на голове, продолжил:
  - В этих местах в старые времена, этруски построили храм Юпитера, в храме находился оракул, который вещал будущее. До этрусков гласит народная молва, на месте храма находилось капище Януса. Того, кого считали хранителем ключа времени, хранителя прошлого и будущего. После них здесь правили римляне. Позже все это стало всего лишь преданием, сейчас нет ни этрусков, ни римлян, ни оракулов, ни двуликого Януса. Даже я, Рontifex maximus, Великий понтифик, всего лишь часть древней истории. Я ношу титул Pons , что значит "соединяющий людей и богов", и что самое интересное, - Его святейшество безымянным пальцем левой руки потер свой лоб, - таким титулом именовался главный жрец язычников римлян, глава коллегии жрецов - понтификов. Да, мой друг, история полна неожиданными парадоксами. Парадокс заключается даже в том, что я, Викарий Христа, Наместник Сына Божьего ношу языческий титул. Кстати, от Януса нам достался январь.
  Адемар уважительно смотрел на понтифика и не перебивал его. Папа ухмыльнулся в бороду. Они продолжили шествовать дальше по аллее, вдоль которой источала тонкий аромат кустарниковая роза, посаженная в виде изгороди. Над темно-зеленым плющом жужжали тяжелые от собранного нектара пчелы.
  Папа подошел к каменной скамье, остановился и присел, жестом приглашая своего друга присесть рядом. Он поднял свою правую руку и положил на плечо епископу:
  - Любезный Адемар, - папа сосредоточенно глянул в глаза епископу, - Спаситель отдал ли Святому Петру ключи от града Небесного? Кстати, Адемар, как Вы представляете себе ключи апостола нашего?
  Епископ Ле-Пюи попытался было открыть рот, но понтифик жестом попросил не прерывать его:
  - Недавно я получил от наших восточных друзей подтверждение того, что артефакт, который мы называем "ключ Давидов" или более привычно для нас "ключи Святого Петра", на самом деле существует. Как, вероятно, Вы знаете, есть предположение, что царь Давид похитил некий артефакт, когда искал убежище у Анхуса, царя филистимлян. И имя тому артефакту - "ключ Давидов". Тот, кто владеет "ключом", тот откроет врата Небесные. Тот, кто откроет Врата Небесные, на Земле получит всю власть, и все грехи ему простятся. Хранителями "ключа" в дальнейшем, являлись прямые потомки царя Давида и Вирсавии-филистимлянки. Последний кто, скорее всего, был хранителем "ключа" был наш Спаситель. Есть сведения от надежных людей находящихся в Иерусалиме, что "ключ" до сих пор хранится в бывшей сокровищнице царя Давида в Иерусалиме.
  - А как же ключи Святого Петра, хранящиеся в Риме, в Вашей резиденции? - воскликнул Адемар.
  - Копия, - просто ответил Его святейшество. Папа жестом подозвал служку и попросил накрыть стол в беседке в глубине роскошного сада. Понтифик молитвенно сложил руки, - я, мой друг, скажу больше, я не уверен, в том, что Святой Петр был с "благой вестью" в "вечном городе", - Епископ Ле-Пюи вновь с изумленьем посмотрел на своего друга.
  - Став Епископом Рима я первым делом тщательно стал изучать ватиканские архивы того периода, - Урбан встал со скамьи и жестом предложил Адемару следовать дальше.
  - К чему Вы пришли Ваше святейшество в своих исследованиях? - спросил
  Адемар Монтелейский понтифика. Тот ему напоминал скорее преподавателя на кафедре в учебном заведении Болоньи. Увлеченный, страстный, одухотворенный, возвышенно религиозный, в глазах епископа Ле-Пюи он выглядел таким, каким и должен быть Глава вселенской церкви.
   Не обращая внимания на потрясенного Адемара, викарий Христа продолжал:
  - Я выяснил, что Спаситель указал Святому Петру только местонахождение "камня". Иисус, между прочим, сказал Петру "Кифа", и сказал на арамейском языке. "Петр" вовсе не значит "камень", ясно, что наш Господь различает Петра и "камень". Он разумеет не Петра, а нечто совсем другое. Я уверен, что апостол, в поисках этого "другого" шел проповедовать "Благую весть" среди иудеев в Вавилоне. И еще, я думаю, что Сын божий не успел вручить ему "ключи". Вам необходимо как можно скорее отправиться на восток. Вам надлежит совершить великий духовный подвиг ради Церкви, ради Святого Престола. Цель миссии храните в тайне. Найдите "ключ"! И да хранит Вас Господь!
  
  
  Глава 30 Июня 1097 год от Р.Х. Лагерь крестоносцев.
  
  Стоянка на марше перед р.Бафус близ г.Дорилей. Многотысячное войско христианских рыцарей Крестового похода под предводительством Готфрида Бульонского, Гуго де Вермандуа, папского легата Адемара Монтейльского и Раймунда Сен-Жилльского, отдыхало перед намечающейся битвой с сарацинами недалеко от реки. На той стороне им противостояли многочисленные объединенные отряды султана Рума Кылыч-Арслана I и эмира Каппадокийского Гази ибн Данишменда. Крестоноцы были полны решимости и воодушевлены тем, что какие-то четыре дня назад с легкостью сокрушили, а потом разграбили город Никею в Малой Азии.
  Ночь. Шел дождь. Перед сине-белым шатром, стоявшим на небольшом холме, остановился всадник. Он соскочил с гнедого коня аравийских кровей, и бросил поводья подбежавшему заспанному пажу. Мальчишка ловко поймал поводья и направился с конем к временному стойлу.
  - Напои и почисти его, - бросил он свирепо пареньку, после этого немного обтер свои замызганные грязью перчатки о плетень и пошел к шатру. Два рыцаря, стоявшие в полном боевом облаченье при входе в шатер, строго посмотрели на прибывшего рыцаря. Один из них в свете дрожащего на ветру огня факела узнал всадника и произнес на французском языке:
  - Его преосвященство ожидают Вас, сэр Гуго. - Рыцари расступились, пропуская всадника внутрь. Рыцарь, которого назвали по имени Гуго, неторопливо откинул полог шатра и вошел.
   - Молитвами святого Владыки нашего, Господа Иисуса Христа Сына Божьего, помилуй нас, - Гуго перекрестился и припал на одно колено, склонив свою курчавую голову.
  Легат понтифика Адемар Монтейльский, епископ Ле-Пюи, спокойно подошел к нему и, перекрестив, прикоснулся двуперстием к его лбу жестом попросив встать. Духовный лидер святого похода был одет в малиновую дзимарру, подпоясанную алым поясом. Когда-то черные волосы были уже во многих местах серебряными. Голову венчал коричневый дзуккетто. На его волевом лице особенно выделялись умные одухотворенные голубые глаза с цепким взором. Изящные пальцы были увенчаны золотыми перстнями с рубинами и сапфирами. На шее висела массивная золотая цепь с искусно сделанным распятьем Иисуса. Его тонко очерченные губы периодически сжимались, что свидетельствовало об усиленной мозговой деятельности.
  Легат Папы Урбана II был очень просвещенным человеком для своего времени. Он разговаривал свободно на нескольких европейских языках, а также знал арабский и немного персидский. О его начитанности ходили самые разные слухи, но все они были в большей степени восторженными.
  Несколько массивных восковых свечей освещали походный шатер. На столе в беспорядке лежали старинные книги, распечатанные письма, донесения и неподписанные приказы. Гроздьями свешивался с хрустальной вазы красный и черный виноград. В графине стояло вино, рядом на подносе лежал недоеденный кусок говядины с лепешками, и несколько яблок.
   На стенах шатра, которые были увешаны персидскими шелковыми трофейными коврами, размещались сарацинские сабли, из дамасской стали, норманнские алебарды и двуручные мечи из немецких земель. В углу справа от входа висел крест с изображением распятого Христа. В противоположном углу стояла походная кровать накрытая шкурой какого-то хищника. У изголовья кровати валялся перевернутый барабан.
  Гуго громыхнул доспехами и, вытащив из-за пазухи какой-то свиток, разложил его на оцарапанном дубовом столе.
  - Ваше преосвященство, вот та карта, которую мы искали, - он слегка отступил в сторону, давая епископу возможность пройти к карте. Легат подошел к столу. После этого взглянул на свиток, и задумчиво потерев подбородок, осторожно спросил:
  
  - Вы, шевалье, и вправду думаете, то, что мы ищем находиться здесь? - он тонким указательным пальцем указал на точку на карте. На старом и местами обожженном пергаменте был подробно нарисован святой город Иерусалим. Местоположение предполагаемой гробницы было обведено кружком. Рыцарь лязгнул наплечными доспехами, словно пожимая удивленно плечами. С его плаща прямо на дорогой ковер капала дождевая вода. Он держал его правой рукой, а левой опирался об стол. Грудь молодого шевалье вздымалась, он тяжело дышал и иногда шмыгал носом.
  - Налейте себе вина, шевалье, и положите свой плащ куда-нибудь, в конце концов, - епископ несколько раздраженно мотнул головой. От рыцаря исходил сильный запах мочи и конского пота. Легат подметил, что стал более раздражительным. Сказывалась походная усталость. Который день он не мог нормально выспаться. Еще этот бьющий по мозгам ливень. Адемар поднес к своему носу небольшой флакончик флорентийских духов и с наслажденьем вздохнул.
  - Прошу прощенья, Гуго, скверный день, скверная погода - успокоившись, легат подошел к стулу с высокой спинкой и сел, расположив руки на подлокотниках. Его умные глаза устало, но с любопытством посмотрели на французского дворянина, - Рассказывайте, прошу Вас, рассказывайте все по порядку.
   Молодой Гуго де Пейн плеснул в серебряный кубок генуэзского вина и мгновенно осушил его.
  - Благодарю, монсеньор, - с шампанским акцентом прогнусавил он, - я и рыцарь Бизоль де Сент-Омер несколько дней провели в сарацинском лагере. До этого нам пришлось ночевать две ночи в камышах, прячась от сарацинских патрулей в реке. Мы переоделись странствующими пилигримами и потом проникли в город, там мы разыскали отца Теодора и он подсказал, как нам лучше встретиться с тем самым старым иудеем, о котором рассказал Вам, монсеньор, погибший сарацин.
   -Вы сумели побывать в тайной библиотеке эмира? - перебил де Пейна легат и, протянув руку, взял со стола кисть красного винограда. Оторвав сразу две ягоды, он положил их в рот и стал медленно жевать, все время нервно щурясь. Сок виноградинки случайно брызнул на нижнюю губу и капнул на воротничок сутаны.
   -О, да, старый еврей не обманул нас, - Гуго невольно поморщился, потирая левое плечо, - он провел нас по заброшенному подземному ходу прямо внутрь, но только нас там ждал сюрприз. Четыре сарацина из личной охраны эмира Арслана охраняли запретные свитки. Один из них задел копьем мое плечо, и если бы не подоспел де Сент-Омер, мне пришлось бы худо. Благодаренье Иисусу, наконечник копья увяз в моей кольчуге и только лишь поцарапал плечо. Бизоль убил того сарацина, и убил второго. Я убил остальных. Да сжалиться Иисус над их душами, - де Пейн опять инстинктивно перекрестился.
  Епископ Ле-Пюи с интересом слушал молодого и отважного рыцаря. Ему нравился этот молодой человек. Его уже немолодого доверенного представителя самого Римского Папы искренне привлекал горящий взгляд де Пейна, его смелость и самое главное его фанатичная вера.
   - Что случилось со стариком? - Адемар ладонями потер свои виски и налил себе вина из серебряного графина. Он ужасно вдруг захотел спать. Немножко знобило, из-под полога с улицы поддувал холодный ночной ветер.
   -Он был тяжело ранен одним из сарацинов, когда мы были уже в секретной библиотеке, однако, перед смертью он успел указать те из свитков, которые нас интересовали. Я успел схватить только карту, на шум прибежали сарацины и нам с Бизолем пришлось спешно отступить.
  - Вы можете повторить, то, что сказал старик перед тем, как испустить дух? - с сожаленьем в голосе спросил епископ.
  - Монсеньор, ни я, ни рыцарь де Сент-Омер не знаем иврита, - Гуго шмыгнул носом, напомнив своим видом ребенка, которого незаслуженно обидели, - старик что-то бормотал на своем языке, потом он повторил несколько раз, что-то вроде, - де Пейн наморщил лоб, "у Давида ключи Бела, Соломон, храм", какая-то тарабарщина на мой взгляд. Еврей, перед тем как умер, взял карту и ткнул в нее пальцем. Я обвел это место кружком.
  Папский легат откинулся на спинку кресла. Глаза наливались свинцовой тяжестью. Сон пытался одолеть Адемара. Собрав волю в кулак, и помотав головой прогоняя сонное состояние, легат глотнул вина и спросил француза:
  - Вы обучены грамоте, Гуго?
  - Я знаком с латынью, монсеньор, и немного говорю на сарацинском и немецком помимо французского.
  - Что ж, этого вполне достаточно, шевалье! - воскликнул легат.
  Адемар поднялся со своего места и стал прохаживаться, взад-вперед заложив руки за спину. Пламя свечей колыхалось от развевающейся сутаны епископа. Шевалье не сводил глаз с папского легата. За стенами шатра негромко перекликивались часовые. Где-то вдалеке за рекой, пронзительно кричал какой-то зверь.
  - Гуго, - после некоторого раздумья произнес он, - слушайте меня внимательно. То, что скажу это приказ. Завтра предстоит битва с сарацинами. Во славу Господа нашего Иисуса Христа. Я уверен, что завтра мы победим, а то, что мы победим, в этом я нисколько не сомневаюсь. Я хочу, чтобы Вы отобрали надежных преданных рыцарей и первыми захватили цитадель, где нашли эту библиотеку. Когда вы ее захватите, никого туда не пускайте без личного моего приказа. Его Святейшество поручил мне найти один весьма важный старинный артефакт. Он называется "ключ Давидов". В тех свитках я предполагаю, и есть тот самый путь к "ключу". И прошу Вас, Гуго, останьтесь живым. Вы еще нужны Святому престолу. Идите и отдохните перед битвой. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь, - епископ перекрестил упавшего на колени рыцаря.
  - Монсеньор, - Гуго де Пейн наклонил уважительно голову. Потом рыцарь поднялся с колен и взял свой плащ. Лязгнув напоследок своими доспехами, шевалье стремительно вышел из шатра. Адемар Монтейльский облегченно вздохнул и сев за стол, стал писать донесение Его святейшеству в Рим.
  
  Папский легат - личный представитель папы римского в разных странах с поручением на срок, необходимый для его выполнения. Легат назначается лично папой и посылается с поручением к правительству, к монарху или к определенной общине верующих или же для организации определенного важного церковного мероприятия
  
  Коричневый пилеолус (дзуккетто) - носили бенедиктинские монахи.
  
  Дзимарра - разновидность сутаны, основное повседневное облачение католических епископов с накидкой, пришитой на плечи. У Папы она белого цвета
  
  Альба - длинное белое литургическое одеяние католического и лютеранского клира, препоясанное веревкой. Ее ношение обязательно для священника, совершающего литургию. Альба шьется из тонкой льняной, хлопковой или шерстяной ткани. Эта одежда происходит от древнеримской длинной рубашки, которая носилась под туникой.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"