Дождь был таким унылым и беспросветным, что казалось - небо до сих пор льет слезы о погибших. Стоявшая у окна женщина вытерла глаза и повернулась, оглядывая комнату. Все, что положено, она уже сделала - убрала вещи Властителя, закрыла ключом все шкафчики и ящики большого стола, застелила огромную постель под роскошным балдахином.
Больше ей здесь делать было нечего.
И все же Гатана никак не могла уйти из опочивальни Ковольда. Она еще раз провела рукой по парчовому покрывалу и застыла возле ложа Властителя. Ей вспомнилось все, что произошло после того, как дух могучего Ковольда с последним вздохом отправился к своим предкам, на встречу с Великой Богиней.
Как ей удалось пережить эти дни, не ведал никто. Но сама Гатана знала, что и ее жизнь угасла, когда погас погребальный костер Властителя. Больше в ней никогда ничего не будет.
Женщина окинула взглядом опочивальню. Эта комната никогда не была местом их встреч, и супружеское ложе Властителя не было осквернено запретной любовью к простой женщине. Но здесь Ковольд рассказывал ей о своих замыслах, о тех делах, которые тревожили его душу, о том, что веселило или печалило его.
Гатана прошлась по комнате и устало присела на стул у огромного стола, на котором теперь не было ни одной бумаги, ни одного свитка. Только затейливая бронзовая чернильница украшала пустую столешницу. "Надо вылить чернила", - машинально подумала домоправительница, потянувшись за чернильницей. Но протянутая рука бессильно упала на блестящую поверхность стола. Уткнувшись лицом в ладони, Гатана беззвучно заплакала. Здесь она могла себе это позволить, потому, что знала - в спальню Ковольда теперь не войдет никто, кроме нового Властителя.
Глотая слезы и горестно качая головой, женщина закрывала рукой рот, чтобы ни один звук не потревожил слух хлопотавших в соседних покоях слуг. Эта скрытая от всего мира скорбь, невыплаканное горе жгло ей грудь.
Проплакав полчаса, Гатана, наконец, успокоилась. Вытирая слезы, она подошла к распахнутому окну, чтобы влажный холодный воздух остудил раскрасневшееся лицо и припухшие веки. Глубоко вздохнув, женщина подняла к серому небу голову и закрыла глаза.
В голове ее пролетали выхваченные услужливой памятью картины...
Ей тогда было четырнадцать лет. Озорной подросток, выхватив из рук возмущенной девочки широкую атласную ленту, которой она хвасталась перед подружками, промчался по галерее.
- Ха-ха...Догони!
Алая лента в его руке трепыхалась на бегу, как язычок пламени.
- Отдай! Моя лента!
Споткнувшийся похититель растянулся во всю длину, а не сумевшая затормозить Гатана плашмя плюхнулась на него сверху. Не растерявшись, она схватила кулак мальчика с зажатой в нем лентой и с силой дернула.
- О!
Подросток взвыл от боли, перекатываясь на спину и хватаясь за руку. И только тут изумленная Гатана обнаружила, что упала прямо на наследного Властителя!
- Моя рука! - он оттолкнул девочку. - Дура! Ты сломала мне руку!
Не говоря ни слова, Гатана торопливо поднялась и, наклонившись, зачем-то стала отряхивать испачканные штаны Ковольда. Тот раздраженно дернулся.
- Отстань!
Поддерживая одной рукой другую, он с трудом поднялся и заковылял к ступенькам, ведущим в покои Властителя. А Гатана так и осталась стоять с разинутым ртом. Резко очерченные губы, большие глаза Ковольда, сначала смеющиеся, а затем потемневшие от боли, так и стояли перед ее внутренним взором. Она в первый раз увидела так близко лицо наследного Властителя. И оно ее заворожило.
...Тряхнув головой, домоправительница провела рукой по лицу, вытирая то ли капли дождя, брызнувшие ей на лицо, то ли последние слезы. Вздохнув, она вспоминала, как с той минуты потеряла покой. Вопреки всем доводам разума, строгим увещеваниям и логичным выводам, сердце ее, впервые дрогнувшее в тот день непонятной, но сладостной болью, так и осталось навеки отданным прекрасному принцу.
Повзрослев, Гатана поняла, что может позволить себе только издали следить за своим недоступным возлюбленным. Поняла, что никогда не сможет узнать радость разделенной любви. И Гатана покорно склонила голову перед судьбой.
Должность, которую занимала ее мать, почтенная Доринна, должна была перейти к ней, как это было принято в замке. А быть зятем и мужем домоправительницы, фактически - хозяйки замка, было весьма выгодно. Напрасно Доринна с возмущением набрасывалась на дочь, когда та отказывала очередному претенденту. Гатана умела настоять на своем. Возможно, многоопытная Доринна кое о чем догадалась, когда ее дочь проплакала целую неделю, но так и не захотела принять участие в веселом празднике по поводу бракосочетания молодого Ковольда и красавицы Ортины.
- Наивная дурочка, - печально посмотрев на Гатану, вздохнула мать.- Неужели ты думаешь, что бабочка уцелеет, если будет стремиться к огню? Когда-нибудь она все равно погибнет в его пламени...
Девушка, лежавшая на постели, закрыв голову подушкой, только всхлипнула.
Она заставила себя подняться и ополоснуть лицо, но так и не вышла в огромную кухню, где небольшая, но весьма почтенная компания отмечала свадьбу младшего брата Властителя Агорраса. И сердце Гатаны плакало кровавыми слезами, когда, пробегая по делам по саду, она видела, как молодая красавица, веселая Ортина, прогуливалась там под руку с молодым супругом. Даже издали девушка замечала, какими влюбленными глазами смотрит Ковольд на свою юную супругу.
Но вскоре Гатане стало еще тяжелее скрывать свою любовь.
Доринна стала часто болеть, потом ее хватил удар, а через неделю мать Гатаны умерла. И девушка приступила к своим обязанностям намного раньше, чем рассчитывала. Теперь ей приходилось встречаться с юной хозяйкой замка и ее супругом почти каждый день. Веселая и открытая Ортина с радостью делилась с молодой домоправительницей всеми заботами, советовалась по серьезным вопросам и по пустякам. Она доверяла Гатане маленькие женские секреты, не зная, что каждое слово о взаимоотношениях с супругом, их маленьких ссорах и радостях вонзалось в любящее сердце девушки, как острый нож. И тем не менее, Гатана не испытывала к Ортине ненависти. Юная супруга Ковольда была так искренна в своей привязанности, так добра и отзывчива, что сердиться на нее было просто невозможно.
Узнав, что у молодой четы будет ребенок, Гатана и это приняла исстрадавшимся сердцем, как должное. Разумеется, у Ковольда должен быть наследник! И Гатана готовилась принять его дитя в свое сердце.
У молодой домоправительницы дел было невпроворот. Но тем не менее, она всегда выкраивала минутку-другую, чтобы заглянуть в детскую, где в маленькой колыбельке посапывал малыш. Мальчик был похож на мать, но Гатана упорно искала на крошечном личике черты любимого лица и твердила себе, что это - ребенок Ковольда. И поэтому любила малыша не меньше родителей.
Когда же несчастная Ортина умерла, не сумев разродиться вторым ребенком, а маленького Ренвольда увез дядя, Гатана не находила себе места. Она видела, как замкнулся, отгородился от всех Ковольд. Он потерял всякий интерес к делам, охоте и фехтованию. Часами Властитель сидел в своем огромном кабинете, допуская к себе только Советника Саррена. Веселая, живая атмосфера замка, воцарившаяся с появлением Ортины, с ее смертью сменилась мрачной безысходностью. Ковольд не принимал участия в турнирах, которые сам же назначал по традиции, не интересовался тем, что происходит в Агоррасе.
Только потом Гатана узнала, что он винил себя в смерти Ортины. Юная супруга не хотела иметь второго ребенка так быстро после рождения первого. Она знала, что, несмотря на цветущий вид, жизненная сила в ее хрупком теле держалось в большей степени за счет веселого доброго нрава, радостного отношения к самой жизни. И эта связь была слишком слабой, чтобы суметь так быстро отдать силы для новой жизни. А Ковольду хотелось большой, шумной семьи, которая наполнила бы жизнью каждую комнату, каждую галерею в огромном замке. Детские голоса и топот маленьких ножек должны были развеять суровую и торжественно-величественную атмосферу старинной крепости Вольдов. И Ортина покорилась воле мужа.
Вторая беременность проходила так тяжело, как будто сам организм Ортины сопротивлялся изо всех сил своей будущей гибели. Бедная женщина вынуждена была проводить почти все время в постели и при ее непоседливом и деятельном нраве ужасно страдала от этого. И Гатана в это время была ее самым преданным, самым верным другом. Придворные дамы презрительно фыркали, узнав, что молодая Властительница опять просит позвать ей домоправительницу, отвергая их утонченное общество. А Ортина только кротко улыбалась, говоря, что не хочет утруждать таких молодых и блестящих красавиц обществом больной и слабой женщины.
Управившись с делами, домоправительница отправлялась в спальню молодой хозяйки, заменяла увядшие цветы на свежесрезанные, взбивала ей подушки, подносила питье. Укутав больную, девушка открывала окна, чтобы бодрящий вечерний воздух хоть немного развеял тяжелый запах в комнате, пропахшей лекарственными травами. Гатана рассказывала Властительнице о том, что произошло в городе, какие новости обсуждались на крепостной площади, какие работы велись во дворце. Ортина ждала этих вечерних встреч, как глотка свежего воздуха. А потом, поболтав с девушкой, она просила Гатану почитать какой-нибудь из рыцарских романов. Ей нравилось слушать звучный и выразительный голос юной домоправительницы.
Когда озабоченный Властитель входил в опочивальню жены, Гатана всегда вскакивала, склонялась в поклоне и порывалась уйти, но Ортина держала ее за руку и так умоляюще смотрела на нее, что девушка опять присаживалась в кресло у постели хозяйки. А молодая супруга, ответив на нежный поцелуй Ковольда, рассказывала ему, как они с Гатаной провели вечер, о чем говорили, что читали.
Гатана краснела, видя, с какой благодарностью смотрит на нее Властитель. Она не знала, куда девать от смущения руки, и просто молча замирала в своем кресле, опустив глаза и сжимая до белизны тонкие пальцы.
Иногда Ортина просила свою необычную подругу привести к ней сына. Мальчик испуганно хлопал глазами, оглядывая комнату матери, и прижимался к Гатане, вцепившись в ее руку. Девушка успокаивала его, подводила к печально смотревшей на сына Ортине и подсказывала на ушко мальчику, как надо приветствовать Властительницу.
Однажды, уже перед самыми родами, Гатана в очередной раз привела Ренвольда на встречу с матерью. Ортина долго смотрела на испуганного ребенка, легким движением руки коснулась его пухлой щечки. Закусив губу, она отвернулась от мальчика, махнув рукой Гатане, чтобы увела Ренвольда. Когда юная домоправительница отвела ребенка в его комнату и вернулась к Властительнице, она увидела залитое слезами бледное лицо Ортины и бросилась к ней.
- Что случилось?
- Он забудет меня, Гатана, - вытирая ладонью мокрые щеки прошептала Ортина. - Я умру, и он меня забудет...Расскажи ему обо мне...Пожалуйста...Ты ведь мой
друг, Гатана....
Сама, еле сдерживаясь, чтобы не заплакать, бедная девушка, как могла, утешила свою хозяйку, хотя сердце ее сжималось от тяжелого предчувствия.
В последний вечер своей жизни Ортина была беспокойна и постоянно звала Ковольда. Когда Властитель пришел в опочивальню жены, Гатана была там. Она хотела уйти, но Ортина сделала ей знак остаться.
Бледный от волнения и тягостной обстановки Ковольд опустился на колени перед ложем своей юной супруги и прижался щекой к ее руке.
- Прости меня...-шептал он. - Прости...
Ортина улыбнулась и провела рукой по его волосам.
- Прощай, любовь моя...- тихо произнесла она.
- Нет!
Властитель поцеловал тонкую руку женщины и упрямо покачал головой.
- Нет, Ортина! Нет! Ты не уйдешь! Тебе еще слишком рано уходить. Все будет в порядке, родная...
Ковольд выпустил руку жены и беспомощно оглянулся на Гатану, как бы призывая ее на помощь. Девушка тут же шагнула к постели Ортины и, присев, на край, ласково погладила нежную, почти прозрачную руку, а потом легонько сжала ее. Ей хотелось передать угасающей женщине свою жизненную силу, удержать ее на краю бездны. Ортина, как будто почувствовав в себе эту силу, бросила на Гатану благодарный взгляд и медленно закрыла глаза. Девушка взглянула на поникшего, бледного Властителя, стоявшего на коленях у постели жены, и закусила губу. У нее все переворачивалась внутри, когда она смотрела на этого большого, сильного мужчину, сраженного чувством собственной вины.
**************************************
Холодный воздух и тягостные воспоминания заставил женщину, стоявшую у окна, поежиться и обнять себя за плечи. Теперь она вспомнила первые дни после огненного погребения Ортины.
Больше всего Гатану удивляло и тревожило, что Ковольд после смерти жены никогда не вспоминал о сыне. Вторую детскую комнату, приготовленную для так и не родившегося ребенка, Ковольд сам закрыл на ключ. Сразу после похорон жены, он прошел в эту все еще ярко украшенную комнату и пробыл там полчаса. Затем вышел оттуда с бледным и холодным лицом, захлопнул двери и, повернув ключ два раза, положил его себе в карман. Даже не заглянув в комнату сына, Властитель прошел к себе в опочивальню и просидел в ней весь вечер.
Гатане было жаль маленького Ренвольда, такого потерянного и забытого. И хотя ей хотелось приласкать ребенка, она не позволила себе вызвать неудовольствия Властителя, напомнив ему об отцовском долге. Когда Верховный Жрец сообщил Ковольду о желании забрать Ренвольда к себе в монастырь, тот только равнодушно кивнул.
После того, как Данвольд, забрав племянника, уехал в Дариттос, Гатана весь вечер проплакала. Ей казалось такое равнодушие к мальчику со стороны отца предательством памяти Ортины. И она, вопреки всем правилам и призывам разума, решилась на невиданный по дерзости поступок. Гатана решила пойти к Властителю и умолять его вернуть Ренвольда.
Пройдя одну комнату за другой, девушка остановилась перед кабинетом Ковольда и несколько минут стояла, не решаясь войти. Наконец, закрыв на минуту глаза, она глубоко, как перед прыжком в воду, вздохнула и громко постучала.
Сделав вид, что приняла невнятный рык за приглашение войти, Гатана распахнула дверь и вошла в кабинет. Картина, представшая ее глазам, повергла девушку в ужас. Властитель в несвежей рубахе, распахнутой на груди и неряшливо выбивающейся из штанов, расслабленно сидел у стола в кресле, опустив голову на грудь. Стол был уставлен кувшинами, запечатанными и уже пустыми. Три кубка, истекающие последними рубиновыми каплями, лежали на парчовой скатерти. Четвертый - наполненный вином - Ковольд держал в руке.
Картина была настольно потрясающей, что Гатана потеряла всю свою робость и привычную сдержанность. Неужели этот сильный человек, ее тайная любовь, обожаемый супруг Ортины, решительный и уверенный в себе Властитель, оказался настолько слаб, что не мог пережить потерю, отказался от собственного сына, и теперь топит свое горе в вине? От возмущения девушка обрела ту храбрость, которая позволила ей говорить громко и внятно. Гатана подошла к столу и встала перед Ковольдом, скрестив руки на груди.
- Зачем вы отдали сына, Властитель?
При первом звуке ее голоса молодой вдовец изумленно поднял взлохмаченную голову и мутными, налитыми кровью, глазами уставился на девушку, как на привидение. Поняв, кто перед ним, Ковольд уронил голову на руку.
- А...Это ты? - невнятно пробормотал он. - Чего тебе?
Гатана стояла, прижав руки к бешено колотившемуся сердцу.
- Как вы могли? Ортина...Она не простила бы вам этого!
Ковольд со всего размаха треснул кулаком по столу.
Ковольд, шатаясь, поднялся во весь свой рост, и Гатана невольно попятилась. Но она решила, что терять ей уже нечего.
- Верните Ренвольда, - упрямо повторила девушка. - Зачем вам нужна еще одна потеря?
- Потеря?! Что ты понимаешь в потерях, девчонка, - прорычал Ковольд, шагнув к ней и схватив Гатану за плечи. - Что?!
Он тряс девушку за плечи так сильно, что у нее закружилась голова. Внезапно из груди Властителя вырвалось рыдание и он закрыл лицо руками.
Шатаясь, мужчина шагнул к столу и без сил упал в кресло. Судорожно втянув воздух сквозь стиснутые зубы, Ковольд опять треснул кулаком по столу, опрокинув кубок. Остатки вина темной струйкой потекли по скатерти.
На следующее утро мрачный и решительный Ковольд впервые созвал Совет кланов Агорраса, чтобы обсудить с ними накопившиеся дела. Но сына он так и не вернул. Правда, больше Властитель не требовал в покои вина и появлялся на людях аккуратно одетым, собранным и решительным. С домоправительницей Ковольд разговаривал только по делу, сухо и сдержанно. Но теперь Гатана иногда ловила на себе его пристальный и несколько удивленный взгляд.
Даже сейчас Гатана не могла понять, как произошло их сближение. Сначала Властитель просил ее зайти для того, чтобы просто поговорить об Ортине. Слушая ее плавную грамотную речь, Ковольд удивлялся образованности молодой домоправительницы. Он расспрашивал ее, откуда она так много знает. И Гатана рассказывала ему о книгах, которые читала для Ортины, о том, как они с юной Властительницей обсуждали прочитанное, восхищались подвигами прекрасных рыцарей и сочувствовали их неразделенной и возвышенной любви к гордым красавицам.
Рассказывая о спорах с Ортиной, передавая мелкие, но такие значительные теперь детали, Гатана улыбалась своим воспоминаниям. А когда она рассмеялась, вспомнив, как Ортина поддразнивала ее за романтический пыл, с которым юная домоправительница восхищалась очередным подвигом влюбленного героя, Гатана впервые за долгие месяцы увидела ответную улыбку на губах Ковольда. Ему показалось забавным, что такие разные по положению, по воспитанию люди, как Ортина и Гатана оказались одинаково восприимчивы к романтическим фантазиям.
С этого вечера Ковольд почти каждый день просил девушку зайти к нему в кабинет, и их беседы часто длились до полуночи.
А потом Гатана стала замечать, что Властитель слушает ее, но не слышит. Задумавшись, он смотрел на лицо девушки, на ее красивые пушистые волосы и взгляд его постепенно становился обжигающим. Гатана опускала глаза, и речь ее становилась сбивчивой и путанной. Так повторялось почти каждый вечер.
И однажды случилось это....
Когда она вошла в кабинет, Ковольд, как обычно, сидел в большом кресле у пылающего камина. Он был явно взволнован и, к удивлению Гатаны, поднялся ей навстречу. Блики огня играли на лице мужчины, губы то упрямо сжимались, то раскрывались, как будто он хотел что-то сказать, но не решался. Когда, Ковольд взял девушку за руку, у Гатаны екнуло сердце. Она чувствовала, что сейчас произойдет что-то необыкновенное, что-то, переворачивающее ее жизнь!
- Гатана, - хриплым низким голосом решительно начал Властитель, - я не умею долго говорить...И я не могу предложить тебе священный союз...Но я...я прошу
тебя...
Он так и не смог выговорить, чего просит. Сердце Гатаны само подсказало ей - любви.
И она подарила ему свою любовь, свою душу, свое тело.
Внезапный стук в дверь заставил женщину вздрогнуть и вернуться к реальности.
Вошедший слуга сообщил домоправительнице, что ее ждет наследный Властитель.
Сколько Ренвольд помнил себя, Гатана всегда была одновременно и незаметной и незаменимой. Казалось, женщина знает и помнит все, что касалось сложного хозяйства замка Властителя. Даже если Ковольду нужна была старинная книга, невесть куда подевавшаяся из библиотеки, он обращался к домоправительнице. И Гатана находила книгу или закатившийся куда-то свиток, или таинственным образом пропавшую пряжку для плаща.
После возвращения из Дарритоса Ренвольд мало общался с Гатаной. Он помнил о своей нежной привязанности к этой женщине, которую испытывал к ней после смерти матери, но шесть лет, проведенные в монастыре Данвольда, отдалили его от этих воспоминаний. Тем более, что в Дарритосе Рен не был обделен лаской и любовью.
Гатана понимала, что мальчику теперь ближе его дядя и отец, нежели она. И женщина выказывала свою любовь к сыну Ковольда вниманием и заботой, стараясь быть незаметной. Для Ренвольда Гатана была привычна, как смена дня и ночи. Она была сдержана и молчалива, никогда не приставала к мальчику с сочувствием или советами. Но, стоило ему раскроить себе лоб деревянным тренировочным мечом, ободрать в кровь руки при спуске с крепостной стены во время игры в похищение, как домоправительница тут же оказывалась рядом, спокойно и умело обрабатывая раны. И когда Рен шипел от боли, Гатана могла укоризненно посмотреть на него, но никогда не упрекала и не читала нотаций.
Но Ренвольд знал, что именно Гатана поставила на туалетный столик наследника Агорроса маленький портрет красивой улыбающейся женщины - его матери. А в день рождения Ортины около этого портрета всегда появлялись свежесрезанные цветы.
Ходили осторожные слухи, что домоправительница скрасила последние годы Властителя не только заботой о порядке и чистоте в замке. Ренвольд относился к этим слухам спокойно. Он не помнил матери и, возможно, именно поэтому не считал, что отец как-то оскорбил память о ней связью с доброй и умной женщиной.
Спокойная и внимательная, по-прежнему статная и красивая неброской, но какой-то горделивой красотой, Гатана или не слышала этих разговоров, или так же, как и Ковольд, не обращала на них внимания.
Какой бы ни была жизнь Властителя и хозяйки замка, она так и осталась тайной.
Ренвольд знал, что с того самого момента, когда смертельно раненного отца принесли в покои и до самого последнего дня, когда он впал в предсмертное забытье, Гатана была рядом. Она была незаметна и не слышима, но Ренвольд мог, не оглядываясь, протянуть руку за кружкой с лечебным питьем для отца или чистым полотенцем и получить их.
Первое время после похорон Ковольда, Гатана выходила из своих покоев такой же спокойной, как всегда. И только смертельная бледность, круги под глазами и осунувшееся лицо выдавали страдания женщины, потерявшей не просто Властителя, но и любимого человека. Но ни словом, ни жестом она не выдала своих страданий. И за это Ренвольд уважал ее еще больше.
Вот и сейчас Гатана спокойно стояла у его стола, ожидая разговора, для которого ее вызвал молодой Властитель. Ренвольд, увидев ее, поднялся с кресла и указал рукой на соседний стул.
- Садись, Гатана.
Домоправительница удивленно подняла брови.
- Мне не полагается сидеть, когда стоит Властитель.
Ренвольд улыбнулся.
- Гатана, ты же не хочешь, чтобы я был настолько непочтителен, чтобы сидеть в присутствии стоящей женщины. - Он поднял руку, предотвращая возражения домоправительницы, и настойчиво повторил: - Я прошу тебя присесть, уважаемая Гатана. Если хочешь, приказываю.
Он слегка склонил голову, смягчая резкость последних слов.
Домоправительница, пожав плечами, осторожно опустилась на предложенный стул.
- Ты - мудрая женщина, Гатана, - начал разговор молодой Властитель. - В этом замке ты стала хозяйкой задолго до моего рождения...
- Эта должность перешла ко мне от матери, - внимательно глядя на Ренвольда, кивнула Гатана.
Она сидела прямо, не касаясь спинки стула и, казалось, была совершенно спокойной. И только переплетенные пальцы рук, которые она время от времени стискивала до белизны, выдавали волнение женщины.
- Я знаю, - мягко произнес Ренвольд. - И прошу тебя оставаться такой же внимательной и мудрой хранительницей замка...пока меня не будет.
Женщина с тревогой взглянула на молодого человека.
- Но...
- Ты будешь здесь не одна, - властным жестом прервал Гатану Властитель. - Я просил Данвольда вернуться и принять пост Советника.
Брови женщины сначала удивленно поднялись, но затем Гатана понимающе кивнула головой.
- Это - верное решение, Властитель. Данвольд не только умный человек, но и Верховный Жрец. Он будет отличным Советником.
- Я рад, что тебе по душе его приезд.
Они посидели молча, думая каждый о своем. Наконец, Ренвольд поднял глаза на женщину. Он чуть заметно улыбнулся, видя, что домоправительница закусила губу, не решаясь задать мучивший ее вопрос. И все же она спросила:
- Позволено ли мне будет узнать, на какой срок покидает нас наследный Властитель?
Ренвольд вздохнул.
- Этого я пока не знаю сам.
Он поднялся, давая понять, что разговор окончен. Гатана тоже встала. Она молча смотрела на молодого человека, и он вдруг понял, что эта одинокая, но сильная женщина, никогда не имевшая семьи, любит его, как строгая и мудрая мать. Он был сыном человека, которого она, судя по всему, любила всю жизнь. И ее любовь к Ковольду была так велика, что его сыну, его плоти и крови, она отдала частицу этой любви.
Поняв, что невольно выдала себя, Гатана не отвела взгляда. И теперь Ренвольд читал в ее глазах не только любовь, но и тревогу.
- Береги себя, дитя мое...- чуть слышно прошептала она.
Кира едва дождалась, когда за окном предрассветно посерело. Натянув украденную два дня назад у молоденького пажа одежду, она осторожно прошмыгнула мимо комнаты Атаны и, вздрагивая от каждого шороха, на цыпочках спустилась по боковой лестнице.
Солнце еще не взошло, но многообещающее сияние уже окрасило горизонт в розовый цвет. Опасливо озираясь, Кира прошла в конюшню. Безмятежный храп конюха вселил в нее надежду на спокойное начало путешествия. Ласково поглаживая смирную Мышку, девушка вывела оседланную и нагруженную седельными сумками лошадку во двор.
Взобравшись в седло, Кира на мгновение оглядела замок, бросила взгляд на окна отцовской опочивальни, тяжело вздохнула и решительно пришпорила Мышку.
Когда полностью рассвело, наследная Властительница Сарретоса, приятно возбужденная началом прекрасного солнечного дня и своей собственной смелостью, догнала обоз, двигавшийся на север. Несколько телег и две крытых повозки неспешно ползли по пыльной дороге. Три конных охранника, замыкавшие колонну, лениво переговаривались и замолчали, когда Кира подъехала поближе. Бросив пренебрежительный взгляд на хрупкого подростка, упитанный усатый дядька, в котором девушка признала старшего, только молча кивнул на просьбу Киры разрешить ехать с ними.
Наследная Властительница вздохнула с облегчением и теперь с любопытством оглядывалась, исподволь рассматривая своих попутчиков, разглядывая дома, мимо которых двигался обоз, въезжая в деревни, рассеченные дорогой пополам. Кире, никогда не покидавшей родной город, было интересно все: и гомонящие ребятишки, шумной толпой выскочившие за деревню с воздушным змеем на привязи, и неторопливо жующие задумчивые коровы, заинтересованно провожающие большими сонными глазами возы с сеном, и раскинувшиеся по обеим сторонам дороги поля, сменяющие прозрачные березовые рощи.
Это была жизнь, которая до сих пор оставалась для наследной Властительницы такой же неизведанной, как таинственные просторы океана, о которых рассказывал учитель. И Кирэна наслаждалась своими открытиями, даже такими маленькими и не слишком приятными, как ароматная коровья лепешка, в которую она чуть не вляпалась на первом же привале.
Единственное, что ее беспокоило, это необходимость скрывать свою внешность.
Когда солнце поднялось и начало припекать, Кира почувствовала, как по шее вдоль позвоночника скатывается пот. Ей все время хотелось почесать голову под тяжелой шерстяной шляпой. А еще лучше - сбросить этот жуткий головной убор, встряхнуть туго закрученный тяжелый узел, чтобы волосы рассыпались по плечам. Но при въезде в большие деревни Кира, наоборот, поглубже нахлобучивала шляпу на глаза, хотя понимала, что вряд ли кому-то есть дело до пропылившегося маленького всадника, следовавшего за длинным обозом.
Дорога становилась то шире - и тогда было понятно, что это большое зажиточное село, то сужалась до одной колеи, огибая чахлые рощицы, примыкавшие вплотную к болотам. К полудню обоз остановился. Возчики неторопливо побрели к костру,
разожженному охранниками на опушке леса, и, разложив нехитрую снедь, принялись за еду. Кира села в сторонке и тоже развернула сверток с провизией. Осторожно откусывая кусочки мясного пирога, она чувствовала, как поглядывают в ее сторону здоровенные мужики, которых обычно нанимали возчиками в такие длинные перегоны. Ощущение было не из приятных. Девушка невольно поежилась и сердито отвернулась, когда один из мужчин, пристально разглядывавшей ее, что-то сказал соседу и довольно заржал.
Впрочем, никто не приставал к худенькому пажу, бросавшему испуганные взгляды на своих попутчиков. Насытившись, почти все возчики закутались в дорожные плащи и улеглись у затухающего костра. И вскоре полуденную тишину сменил многозвучный храп. Казалось, необычный инструмент, созданный будто в насмешку над величественным органом, выводит странную хриплую мелодию в такт поднимавшимся и опадавшим одеялам.
Кирэна, не представлявшая, как должен вести себя паж, всю дорогу старалась держаться подальше от мрачноватой мужской компании, но достаточно близко, чтобы в случае опасности, укрыться под защитой охранников.
К вечеру дорога, по которой с прежней медлительностью двигался обоз, обогнув болотистую низину, вплотную приблизилась к лесу.
Здесь, у опушки леса они должны были остановиться на ночь.
Уставшая Кирэна клевала носом, когда почувствовала, что движение прекратилось. Мышка, пристроившаяся сбоку последней телеги, с облегченным вздохом потянулась к душистому сену, торчавшему из-под мешков с мукой. Громкие крики охранников, объезжавших колонну и расставлявших дозорных, вскоре сменились уютным потрескиванием костра, к которому постепенно подтягивались возчики.
Проведя целый день в седле, Кира с трудом разогнула ноги и чуть не упала, не столько спрыгнув, сколько сползя с лошади. Шапка, которую девушка старательно натянула по самый лоб, слегка сдвинулась, и непослушный локон игриво выскользнул из-под темного войлока.
Довольная окончанием долгого пути Мышка встряхнула головой и насмешливо фыркнула. Кирэна решила пока не распрягать верную лошадку и сначала отвести ее к журчавшему неподалеку ручейку.
Опасливо покосившись в сторону зловеще темнеющего леса, Кира вела Мышку в поводу, когда перед ней как из-под земли внезапно выросла приземистая мужская фигура.
- Куда это ты, малец, собрался?
Кира вздрогнула и застыла на месте. Яркий свет луны высветил большие испуганные глаза, окаймленные длинными пушистыми ресницами, полуоткрытый от испуга рот. Цепкий взгляд возчика обвел хрупкую фигурку и удивленного остановился на белокурой прядке, спускавшейся на тонкое плечико.
- Норр меня забери! - сдавленно прохрипел он. - Да ты, похоже, не парень, а девка!
Оцепеневшая Кирэна не издала ни звука, когда мужчина, радостно хмыкнув, быстро провел рукой по ее груди и, сжав ладонью маленький холмик, возбужденно засопел.
Боль от грубого прикосновения мужской руки заставила Киру очнуться. Оттолкнув не ожидавшего сопротивления возчика, она изо всей силы саданула носком сапога ему по голени. Взвывший от боли мужчина согнулся, поджав ногу, а Кира в мгновение ока вскочила на Мышку и, развернув ее в сторону леса, помчалась в пугающую, но спасительную темноту.
Ветки деревьев хлестали ее по лицу, но Кира не останавливалась. Она только выставила вперед руку, стараясь защитить глаза. Теперь ей было уже все равно.
Мышка унесет ее от этого страшного человека, от его жутких прикосновений, которые клеймом горели у нее на груди. Дрожь отвращения ознобом прокатилась по позвоночнику, как только память вернула девушку к возбужденному взгляду возчика и его грубым рукам. И хотя Кира понимала, что вряд ли возчик кинется седлать коня и бросится вдогонку за ней в ночной лес, ей все время чудились за спиной топот и хриплое дыхание.
Уставшая за день лошадка Кирэны быстро выдыхалась и, перейдя с бега на шаг, наконец, вовсе остановилась, тяжело поводя боками.
Теперь Кира боязливо оглянулась, но в свете луны были видны только светлые стволы осин, прозрачными свечками возносившиеся вверх на фоне темных еловых ветвей. Девушка обессилено повалилась на спину лошади, обнимая ее за шею.
- Мышка, Мышенька...- всхлипывала Кирэна.
Приглушенное фыркание лошади показалось наследной Властительнице Сарретоса понимающим и утешительным. Всхлипнув в последний раз, Кира вытерла щеки и огляделась.
Темная хвоя елей плотно сплеталась с серебристыми листочками тощеньких осин, создавая изящный трепетный узор. Лес был настолько густым, а деревья так высоки, что даже когда Кира задрала голову вверх, единственное, что она могла увидеть - это маленький островок звездного неба с огромным кругом луны в середине. Ну и где она теперь? Где дорога?
"О, боги! - шмыгнув носом от жалости к самой себе,
тоскливо подумала Кирэна. - Похоже, теперь я не выберусь отсюда". Послушное воображение тут же нарисовало девушке рассыпавшийся скелет лошади с пробивающимися сквозь него мухоморами, а рядом - ее собственное высохшее от времени тело. Наследная Властительница опять всхлипнула. Но первый испуг уже прошел, да и плакать было бесполезно. Поэтому она спешилась и, взяв под узцы успокоившуюся Мышку, побрела вперед. Конечно, можно было бы устроить себе уютную постель где-нибудь среди невысокого кустарника и проспать до рассвета, но Кирэна совершенно не хотела спать. Поэтому они с Мышкой медленно пробирались в подлеске, бредя наугад.
И только увидев мелькнувшую впереди искорку, Кира замерла на месте.
Еще пару часов назад она устремилась бы вперед в надежде найти спутника, способного вывести ее на дорогу. Но жуткое происшествие с возчиком так напугало девушку, что она сразу представила себе огромного мужчину, с нехорошим интересом поджидавшего ее у далекого костра. Кира вздрогнула от омерзения, опять вспомнив жадные мужские пальцы, впившиеся в нежную плоть.
Но особого выбора не было. Кирэна не могла отвести глаз от приветливо мигающего огонька. Конечно, можно осторожно подобраться к костру, посмотреть что да как...Кира покосилась на Мышку.
- Мы сумеем убежать, а? - мрачно спросила девушка.
Поскольку Мышка заинтересовалась нежными листочками кустика, так кстати оказавшегося у нее перед глазами, и никак не отреагировала на вопрос Киры, та вздохнула и осторожно шагнула вперед.
****************************
Ренвольду, подъехавшему к краю болот, показалось, что перед ним раскинулась небольшая долина, мирно спящая под влажной туманной дымкой. Но, чем выше поднималось солнце, тем быстрее рассеивался туман, и, наконец, болото предстало перед молодым рыцарем во всей своей унылой красоте. Оно начиналось непроходимыми зарослями ивняка, пробраться сквозь которые могли разве что кабаны. Правда, если внимательно приглядеться, то можно было увидеть, что человек здесь все же проходил и не один раз. Едва заметная в высокой траве тропа вилась среди кустов с обломанными в рост человека ветками По ней и направил коня Властитель.
Влажная земля под ногами мягко проседала, оставляя канавки, тут же заполнявшиеся водой и заставляя коня настороженно косить глазом. Медленно двигаясь вдоль установленных вех, Ренвольд через час оказался на возвышенности.
Повеселев, он оглянулся назад и увидел, что серая мгла закрыла тропу плотной завесой. Как будто болото, пропустив его, предупреждало, что обратного пути у него нет. Передернув плечами от внезапного озноба, Рен тронул поводья, пустив Горна шагом.
Добравшись до Зеленого Камня, наследный Властитель Агорроса, спешился и, ведя коня в поводу, прошел по едва заметной тропе, проводившей его к небольшой полянке. Молодой человек внимательно огляделся и понял, что отряд Келтона пока не прибыл. Привязав Горна к невысокой осинке, Рен с облегченным вздохом растянулся на траве и закрыл глаза. Теперь ему оставалось только дождаться Келтона.
Время от времени Рен приподнимал голову и прислушивался. Ему чудилось то позвякивание металла, то шелест травы под ногами. Но стоило Ренвольду замереть, вглядываясь в туман, как тишина становилась плотной, почти ощутимой на ощупь.
Так прошло четыре часа. Уже стемнело, когда наследный Властитель понял, что, похоже, не дождется Келтона сегодня. Отойдя от полянки на порядочное расстояние, он выбрал место у поваленного дерева и развел небольшой костерок, предусмотрительно рассчитав, что огонь будет виден только со стороны Зеленого камня.
Убедившись, что Горн, дотянувшись до свежей зелени, с удовольствием пощипывает молодые веточки кустарника, Ренвольд сидел у костра и задумчиво смотрел на огонь. Он не ожидал, что Келтон опоздает, и теперь прикидывал, что могло быть этому причиной. Что могло задержать Келтона? Жаркие объятия возлюбленной? Невольно усмехнувшись, Ренвольд вспомнил юную красавицу Элану, чьи пылкие взгляды сопровождали Кела при каждой случайной встрече. Вряд ли дочь одного из советников Властителя Агорроса позволит молодому рыцарю что-то больше взглядов. Если же Кел обогнал его и решил, не дожидаясь, двигаться дальше, почему нет записки или какого-нибудь знака? В конце концов, он мог оставить одного из своих воинов, чтобы тот дождался наследного Властителя. Почему Келтон этого не сделал?
Ренвольд терялся в догадках. Тревога, зародившаяся в его сердце после томительного ожидания у Зеленого Камня, усиливалась неизвестностью. Единственное, что пока приходило в голову: возможно - все наоборот. Ренвольд, почти загнавший коня, добрался до назначенного места быстрее, чем отряд Келтона. И тот вскоре догонит наследного Властителя.
Приняв эту версию, Рен решил заночевать у Зеленого Камня.
Он наломал лапника, примял ветки и бросил на них походный плащ. Затем подбросил сушняка в догоравший костерок.
Пару часов он просидел у огня, время от времени подкладывая в костер собранный неподалеку хворост. Веселая пляска коротеньких язычков пламени завораживала не хуже магии, уводя мысли далеко от этого леса. Тем не менее, Ренвольд сумел услышать легкие шаги и сопровождающий их хруст веток. Затем все стихло. Бесшумно поднявшись, молодой человек шагнул в сторону от костерка, канув в ночную темноту.
Очевидно тот, кто подошел к костру со стороны леса, остерегался сразу выйти на полянку и, затаившись, вглядывался в освещенное костром пространство. Через некоторое время на краю поляны опять треснули сучья. Ведя за повод маленькую ладную лошадку и осторожно оглядываясь, к краю поляны из леса медленно вышел подросток в костюме пажа. Низко надвинутая на глаза шапка не давала увидеть его лицо. Но хрупкая маленькая фигурка, тонкие руки, держащие повод, указывали на юный возраст неожиданного гостя.
- Кхм...- нарочито громко кашлянул подросток, медленно поворачивая голову в надежде обнаружить хозяина стоянки. - Эй!
Высокий, почти девичий голос слегка дрожал. Было ясно, что мальчику страшно.
- Есть тут кто-нибудь?
Ренвольд, выждав некоторое время и поняв, что испуганный гость действительно один, шагнул к костру.
- Ой! - совсем по-детски ойкнул юный паж, прячась за лошадь.
Через минуту, боязливо выглянув из-за устало склоненной лошадиной головы, маленький гость осторожно спросил:
- Вы кто?
- Кто-нибудь, - неприветливо буркнул Ренвольд, опускаясь на бревно у костра и подкидывая пару веток в угасающий огонь.
Мальчик обиженно засопел, но все же не подходил ближе, оставаясь на безопасном расстоянии от хозяина костерка.
- Ты же спрашивал, есть тут кто-нибудь, - насмешливо пояснил Ренвольд, поднимая голову и внимательно разглядывая своего гостя. - Вот я и есть кто-нибудь.
- А...а можно, я ...тоже к костру? - нерешительно произнес юный паж.
- Проходи, - пожал плечами Ренвольд. - Мне огня не жалко.
Неожиданный гость потоптался на месте, но, прежде, чем подойти поближе, опять покрутил головой и настороженно спросил:
- А вы здесь один?
- Нет, нас еще с десяток. За кустами, - серьезно ответил Ренвольд, осторожно выгребая из костерка аппетитно розовевшие клубни.
- Вы шутите, - подумав, возразил юноша.
- Шучу, - согласился наследный Властитель Агорроса, подцепив горячий клубень и перебрасывая его с руки на руку.
Разломив пышущий жаром шарик, он подул на него и, легко касаясь зубами, откусил кусочек.
- Кхм....- опять подал голос паж. - А у меня есть вяленое мясо.
Ренвольд, занятый горячей картофелиной, ничего не ответил. Подросток шумно вздохнул, слегка кашлянул, очевидно, чтобы подбодрить себя, и вышел, наконец, к костерку.
Привязав лошадь к ближайшему дереву, юный паж немного повозился с сумками на ее боку и направился к огню, на ходу разворачивая тряпицу с лакомством.
- Вот!
Ренвольд попытался одновременно откусить еще кусочек горячего шарика и взглянуть на вновь прибывшего. В результате обжег язык и вместо сладковатой мякоти подцепил зубами обгорелый край кожуры.
- Тьфу!
- Почему "тьфу"? - обиделся гость. - Это очень хорошее мясо.
С сожалением посмотрев на развалившуюся в руках картофелину, Ренвольд отряхнул руки и молча взял аппетитно пахнувший кусок вяленого мяса. Такое делали только в Гортассе и только по большим праздникам.
- Неплохо живешь, - Рен одобрительно кивнул и пристально взглянул на своего незваного гостя.
Заметив его взгляд, юный паж поглубже натянул на глаза шляпу. Маленького
роста, худенький и даже изящный, он сначала как-то виновато опустил голову, но потом гордо вздернул ее. И Ренвольд успел заметить острый подбородок, завершающий нежный
овал лица и упрямо сжатые пухлые, почти детские, губы. Оглядев юного пажа повнимательнее, Ренвольд заметил странное несоответствие между почти новой курткой, закрывающей бедра, хорошо сшитыми кожаными штанами и этой несуразной шляпой. Такие шляпы обычно носили пастухи в долинах Корды, но уж никак не пажи. Зато она хорошо скрывала лицо под низко опущенными полями.
Аккуратно нарезав мясо ломтиками, Ренвольд разложил их на тряпице, очистил еще горячие клубни, разломил на две неравные части оставшуюся краюху хлеба и жестом гостеприимного хозяина показал юноше на узенький пенек, торчавший по другую сторону костра.
- Садись. Ешь, - лаконично сказал он. - Печеный картофель хорош, пока горячий.
Искоса взглянув на то, как осторожно его гость садится на пенек, соединив колени, Ренвольд усмехнулся, но ничего не сказал.
Тонкие пальцы мальчика осторожно подцепили кусочек мяса и ломоть хлеба поменьше. По тому, как быстро гость проглотил маленький кусочек и потянулся еще за одним, было заметно, что он проголодался. Но ел маленький паж аккуратно, осторожно отрезая изящным ножичком маленькие кусочки от ломтей, нарезанных Ренвольдом. Рен, искоса поглядывая на своего гостя, заметил, как тот тихонько слизывает крошки с пухлых губ и
подозрительно прищурился. Странный мальчишка. Сколько же ему лет?
- У меня еще пирог есть, - тихонько добавил юный паж, поймав взгляд Ренвольда.
Он осторожно выложил на импровизированный стол огромный ломоть сливового пирога, раскрошившаяся румяная корочка которого уже потеряла привлекательный вид.
Они молча продолжили трапезу. Длинные пальцы пажа, потянувшиеся за картофелиной, дрогнули, когда до полянки докатился далекий вой. Юный гость испуганно замер.
- Что это?
- Волки, - дожевав, равнодушно сообщил Ренвольд.
- Волки?
Юноша пугливо оглянулся и поерзал на пеньке, как будто собираясь перебраться куда-нибудь поближе к хозяину кострища.
- А разве они не спят по ночам? - дрогнувшим голосом спросил маленький путник.
- Спят, - согласно кивнул Ренвольд. - Если сыты.
Юный паж громко сглотнул.
- А если голодны?
- Тогда они охотятся, - пожал плечами Ренвольд.
Паж замер, старательно прислушиваясь. Но вой не повторился, и он облегченно вздохнул. Правда, интерес к еде был им безвозвратно утерян. Юный гость повел плечами то ли от ночной прохлады, то ли от миновавшего испуга и, съежившись, застыл на пеньке, уставившись в огонь.
Закончив есть, Ренвольд молча свернул остатки трапезы в тряпицу и протянул своему гостю. Затем, отряхнув руки, наследный Властитель Агорроса расправил широкие плечи и сладко потянулся.
- Ну, а теперь, прежде, чем мы ляжем спать, расскажи-ка мне, от кого ты решила удрать?
- Почему удрать? - вскинул голову юный паж и тут же ахнул. - А...а почему
вы...
- То, что ты - девушка, не заметит только дурак, - усмехнулся Ренвольд.
Его собеседник растерянно захлопал глазами, а потом насупился.
- Значит, дураки мне не встречались, - пробормотала, гостья, как выяснилась, а не гость.
Ренвольд насмешливо хмыкнул и оглядел девушку с поджатых ног до смешной шляпы.
- Ну и кто же ты такая?
- Какая тебе разница? - вызывающе подняла подбородок гостья, тоже решив перейти на "ты".
- Ну, хотя бы для того, чтобы знать, кем позавтракают волки.
Девушка испуганно дернулась.
- А почему это они должны мной позавтракать?
- Потому, что если ты мне сейчас все не расскажешь, я погашу свой костер и отправлюсь дальше. А ты просидишь здесь всю ночь и под утро заснешь, - равнодушно рисовал ужасную картину Ренвольд. - Вот тут-то они тобой и позавтракают.
Его гостья опять испуганно оглянулась. Было видно, что она борется с желанием немедленно перебраться поближе к своему невежливому собеседнику, несмотря на его жестокие слова.
- Ладно, - наконец, сдалась она. - Меня зовут Ки...Кира.
- Заикаешься? - не пропустил заминки Ренвольд.
- Нет, - сердито фыркнула Кира. - А тебя как зовут?
- Это важно?
- Тебя, конечно, не съедят волки, - поджала губы девушка, - но должна же я тебя как-то называть.
- Ну, тогда зови меня Рен.
- Рен, - повторила девушка, как будто пробуя на вкус короткое слово. - Хм...Рен.
- Вот еще! - дернула плечиком девушка. - Стану я по ночам орать в лесу.
- И правильно сделаешь, если не станешь, - одобрил ее насмешливый собеседник. - У волков - хороший слух.
Девушка вздрогнула, но уловив насмешку в голосе Ренвольа, обиженно вздохнула и опустила голову. Широкие поля шляпы окончательно скрыли от Рена ее лицо.
- Кстати, если хочешь и дальше скрываться, смени шляпу, - посоветовал тот.
Девушка опять задрала подбородок.
- Это еще почему? - вызывающе спросила она.
- Потому, что такие шляпы носят пастухи, - пояснил Ренвольд. - А ты одета, как...- она опять окинул оценивающим взглядом свою собеседницу и прикинул: - Похоже на пажа.
- Но я не смогу спрятать волосы под беретом, - пробурчала девушка.
Медленным жестом она стянула с головы свою нелепую шляпу, и каскад золотистых волос рассыпался по ее плечам. У Ренвольда захватило дух. Теперь на него смотрели голубые глазищи, обрамленные пушистыми ресницами и тонкими дугами бровей. Трепетные язычки пламени оттеняли высокие скулы, а алые губы, дрогнувшие в виноватой улыбке, были безумно соблазнительными.
Рен сглотнул слюну и молча уставился на девушку. Она поняла это, как упрек.