Я приду, мама
Август 2012 года
Алтай
Мир упал в Эрлик. Злой дух поглотил его. Вспыхнули и погасли вершины Укока, зазвенела Белуха, глухо и раскатисто отозвались Камза и Медвежий стан. Вселенная вспыхнула, являя свой первозданный ослепительный лик вечного света, и провалилась в глухую тьму. Духи разом открыли пасти, ощерившись на пропавшего в оглушительном рокоте человека, без сожаления кромсая на куски посмевшего вырвать душу мира. Над белоснежными вершинами Таван Богдо Олы полыхало медно-красное зарево, и земля застонала под ногами, содрогаясь от ужаса. Алтай-Ээзи гневался на человека за то, что не принесли ему рыжего быка, а прекрасная От-Эне жгла в небесном аиле можжевельник, чтобы уберечь животных от своей всепоглощающей ярости... Человек, человек! Зачем ты обидел духов? Ради чего разрушил гору и перебил птиц? Духи кричали и стонали, заливая всё вокруг безжалостным огнём, и трясли землю, изнывая от боли и злобы...
Кымзаар сидела у входа в аил, перебирая в руках острые косточки. Горячий ветер трепал полы оленьей куртки. На обвисшей, сморщенной груди, предвещая недоброе, звенели и перестукивались, хохоча, костяной Джутпа и каменный Арба. Старая шаманка шептала, стараясь объять внутренним взором лес и полыхающую в священном огне От-Эне гору. Духи пели песнь крови, обрекая человека на гибель. Почерневшее от старости лицо старухи сморщилось, из закрытых глаз текли крупные слёзы. Она была лишь сосудом ярости духов, в котором плескалась чёрная бездна, вырываясь из-под тяжёлых, опухших век, сворачивая пространство и поглощая окружающие шаманский аил трепещущие и гнувшиеся на жарком ветру строения соплеменников...
- Бабушка, бабушка!..
Кымзаар очнулась. К ней стремглав бежала Патпанак:
-Бабушка, бабушка, что это!!! Алтай-Ээзи плачет! - кричала она, задыхаясь. Едкая гарь набивалась в лёгкие, мешая дышать: оживший ветер гнал раскалённый песок с вершины Тавана, застилая равнину непроглядным покрывалом.
"Духи сжалились надо мной. - подумала старуха. - Они закрыли мне глаза на свою гибель. Но я их слышу!!! Слышу их вой и стенания, слышу, как под землёй ворочаются чёрные камни, как их невесомая кровь закипает от жара внутри горы. Кузнец куёт доспехи последнему шаману..."
Старуха поднялась, и, шатаясь на сильном ветру, вскинула к небесам руки. Сверкнул и погас медный обруч, стягивающий кожу бубна, глухой сильный звук на минуту заставил беснующуюся стихию присмиреть. Недовольно ворча, опала пыль, обнажая обгоревшие стволы и вывороченные глыбы расплавленного камня на вершинах. С обожженного гневом От-Эне неба надвигалась Тьма...
2017 год
Таджикистан.
Невысокий сухонький старичок с длинной жиденькой бородкой проскользнул в чайхану, суетливо озираясь, прошмыгнул к дастархану в дальнем углу веранды и вежливо поздоровался с сидящими там аксакалами:
- Ассалам алейкум, уважаемые!
- Ваалейкум, ассалам, Мустафа, - ответил Абдулла, высокий жилистый старик, словно вырубленный из цельного ствола столетней арчи.
Второй аксакал, сидевший на дастархане, молча кивнул.
- Что интересного происходит в мире, Абдулла? Или ты, Вагиз, поделишься свежими новостями?
- Куда ты всегда так торопишься, Мустафа? - ответил Вагиз, - сядь, выпей чаю, посмотри на мир спокойно и с достоинством, присущим старости, а не спеши, словно пылкий юнец.
- Как скажешь, о мудрейший. - пришедший прислушался к совету. Разговор возобновился только после третьей пиалы чая. Начал его всё тот же Мустафа.
- Джигиты нашего баши, пусть пошлет Аллах ему здоровья, - аксакал воровато улыбнулся, - опять ходили воевать Матчу. Ночью вернулись.
- И как? - спросил Абдулла, отставляя пиалу, - опять неудачно?
- Откуда я могу это знать!? Грозный баши не посвящает меня в свои секреты. Но те, кого я видел были злы как тысяча ифритов
- Значит, матчинцы снова оказались удачливее. - тихо промолвил Вагиз. - Баши мог бы уже и понять, что этот орешек ему не по зубам. Как и Пенджикент.
- Пенджикент давно не проверяли на прочность, - сказал Абдулла, - зато неделю назад опять ушли в Проклятое ущелье. Два десятка джигитов, немалая сила... Но они все еще не вернулись
- Вах! - воскликнул Мустафа. - Великий баши зачем отдает джигитов на съедение кутрубам и гулям? Давно известно, что там поселились злые духи!
- Великий баши не верит в злых духов. Говорят, он не верит даже в Аллаха!
- Ты не прав, Абдулла, в Аллаха баши верит. А вот в духов - нет. И зря. В давние времена именно в тех местах великий батыр Рустам бился с грозным Аджахой. И хотя Рустам победил дракона и все драконье войско, но не сумел убить его, а лишь загнал в большую пещеру и запечатал ее волей Аллаха. А теперь, когда неверные гяуры своими бомбами разгневали Аллаха, печати ослабли, и слуги Аджахи выходят наружу. Уже не только кутрубы и гуль-ёвоны вышли из заточения, но и другие дэвы. Сама Кампир, старуха Оджун, вышла на свет и разожгла холодное пламя под сорокоухим котлом...
- Страшные дела творятся в Проклятом ущелье. - вставил Вагиз, - ты прав, Мустафа. Баши зря кормит дэвов своими джигитами. Порождения Иблиса наберут силу и освободят Великого Дракона. Тогда аджахоры обрушаться на мир, а это будет похуже ядерной войны.
- Я вам скажу, уважаемые, - продолжил Мустафа, - Умные люди говорят - не было никакой ядерной войны. Это один из аджахоров вырвался на свободу и обрушил свой гнев на города гяуров. И всей их мощи еле хватило, чтобы справиться лишь с одним оборотнем. Что ты скажешь на это, Шамси? - обратился он к сидевшему на соседнем дастархане старику.
Тот был намного старше остальных, но смотрелся еще крепче. Словно его вырубили из того же дерева, что и Абдуллу, но потом не один год закаляли в ледяной воде горных рек. Старый Шамси зашел в чайхану совсем недавно, опустошил всего один чайник и уже собирался уходить.
- Я скажу, что вы много болтаете языками, как старые бабы на базаре. - желчно произнес он. - Если ты, Мустафа, настолько впал в детство, что снова веришь в сказки про гулей, аджахоров и старуху Кампир, то иди акыном на площадь и пой их под дутар малышне. Это же надо: "ядерной войны не было".
Шамси встал, взвалил на плечо хурджин и твердым шагом направился к выходу. Аксакалы проводили его взглядом.
- Стареет "железный Шамси". - произнес Абдулла, - раньше он не говорил глупостей.
- Ну, так у него за плечами уже больше ста лет. Или меньше? А, Мустафа?
- Кто считает чужие годы, уважаемые... Но Шамси воевал еще с немцами, а после той войны прошло семьдесят два года. И надо сказать, он никогда не верил в дэвов и ифритов.
- Скажу вам больше, уважаемые. Верит ли в Аллаха баши, я не знаю. Но старый Шамси Абазаров точно не верит. И никогда не верил. Атеист, да простит меня Аллах, за такие слова! И правнука так научил. Такой же упрямый мальчишка.
- Это ты зря, Вагиз, зря. Маленький Шамси хороший парень. Смелый и сильный не по годам. И никогда не врет. Но ты прав, тоже растет атеист, да спасет Аллах их заблудшие души...
Окрестности Новосибирска
Кусты на вершинке холма вдруг шевельнулись. Еле заметно, просто чуть-чуть колыхнулись листья. Вспорхнула птица, потревоженная неосторожным движением. Человек, сидящий на толстенной ветке опустил бинокль, и довольно хмыкнул. Случайный луч отразился на трех маленьких звездочках нагрудного погона.
Кусты снова вздрогнули. Метрах в пяти от прежнего места. Человек с биноклем пронзительно свистнул. И поднялся на ноги, придерживаясь одной рукой за ствол.
- От середины вершины два в сторону! И завтрашняя мойка посуды в столовке! Дальше по плану.
Невысокий парень в "лешем" вывалился с вершины, проломившись сквозь предательские кусты, и побежал вниз, набирая скорость.
- Копыта береги, носорог самарский! - заорал с дерева наблюдатель, и снова сел на ветку, свесив ноги в обшарпанных берцах.
Подстегнутый окриком парень прибавил еще, умудряясь на бегу перепрыгивать канавы, в изобилии выкопанные по склону. У подножья, он с разбегу взлетел на длинное бревно, лежащее практически горизонтально. Пробежал по нему, минуя торчащие обрубки веток. Перепрыгнул комель, сразу же кувырком уйдя с точки приземления в сторону.
Треснул пистолетный выстрел. Второй, третий. Из обрубка сосны, поставленного "на попа", вылетели щепки.
- Стоп! - скомандовал наблюдатель, аккуратно засунул бинокль в футляр, перекинул его за спину и ловко слез со своего наблюдательного пункта. Вниз посыпалась ободранная кора.
Парень в "лохматом" комбинезоне тяжело дышал, приходя в норму. Старший лейтенант подошел в мишени, старательно поковырял отверстия попаданий пальцем, и задумчиво протянул:
- Мда, товарищ гроссмейстер, такими темпами скоро мишень менять придется. А если тебе не пистолет, а пулемет дать?
Стрелок промолчал. Только спрятал под "лешего" пистолет и выжидающе уставился на офицера.
- А если пулемет дать, то ты вообще весь лес на лучинки построгаешь. Бобер волжский, вот ты кто, а не шахматист!- сам себе ответил тот.
- Андрей.... - наконец заговорил боец.
- Извини! - подмигнул ему офицер, на лице, которого не было ни капли раскаяния - Чего-то я заболтался. Старею, наверное! Время - отличное. Точность - замечательная. Хоть торжественно в "кукушки" зачисляй. С передвижением проблемки маленькие есть. Но главное - не хватает чего-то. Неуловимого.
- Чего? - парень даже вперед подался.
- А хрен его знает "чего". - раздосадовано махнул рукой старлей. - Вроде и поднатаскался прилично, и не пацан уже, а все равно... Не дойдешь ты. Ляжешь где-нибудь. И будут по тебе скорпиончики ползать, и в ухи яйцы откладывать!
- Дойду! - упрямо мотнул головой боец, откинув назад сползший на глаза капюшон самодельного костюма и подставляя Солнцу выгоревший "ежик" волос и вспотевшее лицо.
- Там видно будет. Ладно, на сегодня хватит, свободен. Мыться, бриться, песни распевать. Да, на "лохмашке" самое время лоскуты менять. Сезон поменялся. Да и эти под цвет грязи уже.
- Ты так и не сказал!
- И не скажу, товарищ ефрейтор. Потому что сам не знаю. Вернее сформулировать не могу.
Старлей присел на поваленное дерево, выполнявшее роль гимнастического бревна, и демонстративно начал заполнять какие-то формуляры.
Таджикистан, Фанские горы
Сыночек, мальчик мой, где ты?.. Выжил ли в этом мире?.. В этом страшном мире?.. Нет, неправильно это... Ты выжил... Ты жив, я чувствую... материнское сердце не обманешь... Вот только какой ты стал... Не сломался ли?.. Это же не твой мир... Совсем не твой... Слишком страшный... слишком жестокий... Сумел ли ты приспособиться?.. Дорогой мой, как мне тебя не хватает... Хоть на минуту бы увидеть... прижать к себе... Случится ли это?.. Сыночек...
Окрестности Новосибирска
Боец немного потоптался, но, сообразив, что ответа не получит, бодрой трусцой побежал с площадки. Уверенный бодрый бег хорошо подготовленного солдата. Как будто и не пройдена только что трасса, с которой в довоенное время не справился бы ни один срочник. Да и контрактник не всякий...
И, тем не менее, старший лейтенант, временно исполняющий обязанности начальника учебной части бригады, только сокрушенно покачал головой вслед убегавшему, делая вид, что не услышал его последних слов:
- Я приду. Я обязательно приду, мама!
2018 год
Таджикистан, недалеко от кишлака Новичомог.
Искандер Осими
Искандер Осими был доволен. Последняя вылазка удалась. Крестьяне в кишлаке оказались совсем не бедные. Собственно, кишлаком это назвать трудно, пять дворов... Хутор, так это называлось в тех местах, где родился и вырос Искандер. Он же Александр Осокин, бывший сержант-разведчик, отличник боевой и политической, три контракта, Чечня, Дагестан. Если бы не та дурацкая история...
И что, господа военные, съели? Думали, уволили за "превышение" и всё? Похоронили? Из обоймы выщелкнули?! "Ха!"- три раза!!! Человек с такой подготовкой не пропадет! Да, покрутился наемником несколько лет. Палестина, Магриб... Даже у Полковника в Ливии отметился краем, где вдоволь нахлестался с англичанами из хваленного "Спейшел Авиэйшена"..
Зато неплохо заработал. И "боевые" хорошие, и многие аборигены вовсе не нищие...
А главное - имя. Известное и ценимое. Бойцу с репутацией платят совсем иначе. А то, что пришлось принять ислам, так это Осокину, ах простите, Осими, абсолютно до лампочки! Арабы платят? Хорошо платят! А за нормальные бабки можно любую религию принять. И морду выкрасить в черный цвет, если надо. Так и стал Саша-Александр Искандером. И сколотил свой отряд за арабские деньги. Что там говорили при Союзе про дружбу народов? Вот он, настоящий интернационал: кого только нет в его отряде: три чеченца, два пуштуна, серб, болгарин, бульбаш, мариец... Даже якут один затесался. Как только занесло болезного к арабам? От родных-то, оленьих стад? И сам Искандер - чистокровный запорожский казак. Вот где ни малейшей дискриминации по этому признаку: в наемниках. Волки лесов, степей и гор, солдаты удачи. Дикие гуси....
А как к месту оказался этот отряд после Большой Войны! Стало не к кому наниматься для "охраны частной собственности"? Ничего, люди с оружием сами возьмут всё, что надо. Бандитизм и мародерство, скажете? А если и бандитизм? Уголовные кодексы всех стран ушли в никуда, вместе с самими странами! Предположим, Осими теперь руководит не наемниками, а бандитами, и что с того? Кто сильнее, тот и прав! А его десяток сильнее иной роты! И вообще, они не бандиты, а бойцы Интернациональной Освободительной Армии. Это чтобы не придумывать какой страны. А что, неплохо звучит - ИНОА.
Искандер с удовольствием потянулся и онемел от удивления: в трех метрах от него стоял человек. Откуда? Как прошел через посты, что те не подняли тревогу? Как вошел в дом? Может, отряда уже нет? Ничего подобного, слышно, как ребята перекликаются. Впрочем, хотя в позе Осими внешне ничего не изменилось, сержант уже был готов к бою. Однако схватку не начинал: раз неизвестный стоит и ждет, значит, нападать не собирается. По крайней мере, сразу.
- Ассалам алейкум, уважаемый. - произнес гость. Совершенно без дурацкого местного акцента, - Или лучше сказать "Здравствуйте, Александр Иванович!"?
- Да что хочешь, то и говори, - внешне расслабленно протянул Искандер. - Ты кто?
Начало разговора ему не понравилось. Своё отчество Осокин не афишировал. Как, впрочем, и настоящее имя.
- Я - язык, глаза и уши Ирбиса. Посредника в разговорах уважаемых людей.
- И что надо разрозненным частям его тела от обычного наемника? - рука поползла к пистолету, скрытому под полой куртки.
- Вам просили передать, просьбу о прекращении своей деятельности на территории Пенджикентского бекства. Она не вызывает восторга у уважаемых людей.
- Ух, ты! И кто просил? - особым вежеством в переговорах Осими никогда не страдал. - И что за люди такие, "уважаемые"?
- Бек Пенджикента. Саттах Амонатов.
- А не передал ли твой бек, что будет бедному солдату, когда он прекратит свою деятельность? Мне же нужно кормить своих людей. Может, он хочет нас нанять?
- Саттах-джан знал твой вопрос. И заранее передал ответ: "Нет". Ему не нужны наемники!
- А если я не прислушаюсь к словам бека?
- Тогда Амонатов-джан будет вынужден принять меры по защите своих дехкан.
- Ух, ты, какие мы крутые! И что, каждый таджикский бек считает себя в праве мне приказывать? Может, вместо ответа отправить ему голову посланца?
- Еще раз обращаю Ваше внимание, Искандер-джан, я не посланник Пенджикентского бека. Я - язык, глаза и уши Ирбиса. Вы слышали о Леопарде гор?
- Я слышал много сказок. В том числе о всяких зверях с разных форм рельефа. Чем очередная сказка отличается от слышанных ранее?
- Мы передаем информацию и приносим ответ. И всё. Чтобы получающий ее не пытался обидеть посланца.
- А тебя, значит, обидеть никто не хочет?
- Почему? Бывает. Но обидевший язык Ирбиса долго не живет. Таковы правила.
- Я играю без правил. И, кстати, давно хотел проверить правдивость местных легенд. Но пожалуй нет смысла посылать голову целиком. Достаточно языка, глаз и ушей...
"Стечкин" успел покинуть кобуру... Однако пришелец оказался быстрее. Пистолет отлетел в сторону, а в левом боку Осими вспыхнул костер боли, в доли мгновения охвативший всё тело...
Как умирали во дворе бойцы его интернациональной армии, Искандер уже не слышал... Впрочем, они умирали тихо...
Окрестности Новосибирска, деревня Выселки.
Байкал, обас-оюна, шаман
На пригорке, сбившись тесной кучкой, стоял с десяток деревянных, потрепанных жизнью домишек.
Байкал плотоядно улыбнулся. Русские ещё спят, собаки с вечера прикормлены... Жестокие раскосые глаза молодого шамана полыхнули чёрным огнём. Джутпа на груди нетерпеливо дёрнулся, поторапливая хозяина. К бою! Гореть лупоглазым в аду!
Обас-оюна, чёрный шаман, взмахнул руками, подобно большой грозной птице, и под усиливавшийся гул десятков голосов, ударил в бубен. Камни под ногами зашевелились, подчиняясь воле колдуна. Священное воинство рванулось к деревне, неся смерть... Эрлик открыл пасть, готовясь сполна испить свежей крови. Деревня сразу сжалась и потемнела, блестевшие в свете полной луны окошки померкли, будто светлый дух-хранитель вдруг отвернулся и ушёл, оставив людей на произвол судьбы. Грянул взрыв, затем второй, и тут же барабанная дробь частых выстрелов, разлетелась по равнине, вторя шаманскому бубну. Душераздирающие крики и багряные сполохи неистового огня щедро одаривали шамана, освещая искажённое злобой лицо, открывая ему тайные тропы к Белой горе; злобный Ютпу поднялся из воды, одобрительно качая бугристой головой, удовлетворенно прошипел: "Да, да, обас-юна, бей! Дай мне крови!"
Наверху полыхали дома, синеглазые демоны кричали от боли. Мансыр, ведший алтайское воинство, преисполнившись силой великого Тэнгри, белым волком рыскал по деревне, опрокидывая людей, вгрызаясь в горло, с хриплым воем пил горячую кровь, которая каждой каплей делала шамана сильнее. Байкал слышал свист пуль, разрывы гранат, стоны и предсмертные хрипы. Серебристым дождём секло русских их же оружие - пули, жужжа, вгрызались в беззащитную плоть. Шаман ликовал.
- Будьте прокляты, принёсшие скверну в наши края! Прими их, Эрлик, держатель вечной тьмы! Байкал неистовствовал. Удары бубна слились в один рокочущий гул, от которого гнулись деревья, и танцевал полоумный Ютпу, и даже близкое пыхтение ожившего вдруг пулемёта не могло помешать колдуну осуществлять свою месть.
Окрестности Новосибирска, деревня Выселки.
Дмитрий Поляков
Сержант Поляков и сам не знал, что заставило его проснуться. Как толкнуло что-то. Привычно ухватив АКС за отполированное многочисленными прикосновениями цевье, он побрел к лестнице, ведущей на смотровую площадку.
По дороге сержант продолжал зевать, прикрывая рот кулаком. Эх, какую истерику закатила бы бабушка, увидев столь вопиющее бескультурье! Вот только давно уже нет бабушки... И родителей нет... Последний раз видел их, уходя на срочную... ставшую вечной...
Грустно улыбаясь собственным мыслям, сержант поднимался на скрипучей лестнице.
Смотровую площадку в свое время на скорую руку сообразили прямо на крыше бывшего сельсовета. Не мудрствуя долго, вогнали восемь столбов от ЛЭП по бокам домика, а на них кое-как сбили из досок подобие площадки с навесом. Потом, когда дошли руки, все доделали: приставили лестницу поосновательнее, обложили подъем кирпичами, нарастили борта, чтобы поднимающихся не сдувало. Тут и до Войны с ветрами проблемы бывали, а сейчас и подавно...
А устроить место под ПК сам бог велел, а не только Устав внутренней и караульной.
Поляков поднялся наверх, кивнул часовому. Тот отчаянно тер уставшие за смену глаза и зевал так, что сержанту за себя стало стыдно. Вот тут сразу видно было, что человек спать хочет, а не просто в тепле разомлел...
- Живой?
- Да что со мной сделается. - все же одолел зевоту часовой. - Поляк, чай будешь?
- Из малины нарубил? - уточнил сержант.
- Обижаешь! - довольно искренне обиделся солдат. - Личный рецепт! Малина, вишня, и пара яблочных сушек.
- Уговорил, чертяка языкатый. - засмеялся Поляков. - Доставай термос! А рецепт, точно не твой личный. Меня таким еще в тринадцатом Седьмой угощал. Обзывая его "цыганским" чаем.
- Вот раз угощал, так и иди к нему! - ответил часовой, но все же плеснул подставленную кружку из термоса. Жидкость, в полумраке показалась черной. Поляков на всякий случай принюхался.
- Че нюхаешь? Не моча! Так, плюнул пару раз.
- Если пару, значит нормально!
И тут же, с юго-восточной стороны рванули подряд две мины. И взлетела сигнальная ракета, засыпая ночное небо искрами звездок...
Поляков поперхнулся и громко выругался: чай в термосе толком не остыл, и кипяток плеснул сержанту на форму, достав до тела. Кружка полетела в сторону, кувыркнувшись в темноту.
В той стороне, откуда прошли подрывы, кто-то надсадно вопил на одной ноте. Шарахнуло где-то совсем рядом охотничье ружье. В ответ слаженно загрохотали автоматы. Бухнула граната.
- Мать твою! - заорал Поляков. - Проспали, придурки!
Вжикнула пуля, обдав обоих щепками. Сержант с рядовым переглянулись. Первый схватился за телефон, яростно накручивая ручку на бакелитовом корпусе. Второй сдернул брезент с пулемета и начал заправлять ленту, от спешки не попадая в приемник.
- Пятый - Точке! Пятый - Точке!
Заспанный связист на той стороне провода долго не мог сообразить, что от него требуется. Потом, в трубке послышались команды, даже удалось разобрать, как взревел мотор. Все, теперь можно умирать....
Заплясал под боком ПК, разбрасываясь обжигающими цилиндриками стреляных гильз. В кого, куда - непонятно.
Поляков выглянул из-за борта. Сразу же отпрянул обратно, чуть не получив пулю в голову. В "мертвой" зоне пулемета, на маленькой площадке перед "штабным" домиком, скопилось до десятка человек. Все чужие, местных сержант за полгода службы на этом посту выучил наизусть, благо их и было всего ничего, не больше пяти десятков.
Хотя стояла деревенька удачно, перекрывая в случае необходимости и речку, и трассу на Новосиб. Речка, конечно, не судоходная, но тем не менее... К тому же зимой, по льду, намного удобнее передвигаться чем по дорогам... Вот и стоял тут пост в пять человек при двух автоматах, нескольких охотничьих ружьях и пулемете....
Заметив сержанта, пришельцы радостно загомонили. Несколько человек рванули ко входу в дом, остальные начали азартно опустошать магазины по площадке. Стреляли не целясь, но довольно плотно.
Сержант упал, где стоял, тут же переполз в сторону, укрывшись за железобетонным столбом. За соседним спрятался часовой. Пули прошивали площадку напрочь. Поляков, наконец, сумел вытащить из тугого "клапана" разгрузки гранату и, отогнув усики, вырвал кольцо...
От взрыва немного заложило уши. Перед входом остались лежать тела. Кое-кто еще корчился, загребая ногами в кровавой грязи. Предохранитель на "ОД", и каждому недобитку в голову. Ничего не понятно, патроны надо беречь. Часовой выбрался из своего укрытия, и кинулся к ПК. Странно, но пулемет остался цел: пощадили старшего брата пули младших...
Кое-как заправив вторую ленту, рядовой начал бить короткими куда-то в другой конец деревеньки, благо маленькая, дворов тридцать...
Полыхнул соседний дом, стрельнув шиферинами крыши в разные стороны. Пламя высветило несколько силуэтов, сгрудившихся у забора. Тут же ударил "станкач", щедро раздаривая смерть. Силуэты разбросало. Сержант добавил туда из автомата, выпустив целиком магазин. Вогнал в приемник второй, передернул затвор:
- Я вниз!
- Давай! - ответил радостным оскалом рядовой, выцеливающий кого-то в подступающем дыму.
Поляков скатился по лестнице, перепрыгивая по нескольку ступенек за раз. То ли она скрипеть перестала, то ли до сих пор со слухом проблемы продолжались.
Внизу был звиздец. Похоже, что сюда не пожалели гранату. А то и не одну. Осторожно перебравшись через покореженную мебель, сержант оказался у входа. Где-то рядом натужно дышали, с бульканьем выталкивая из легких кровь. Пригляделся. Облокотившись на перекошенную дверь, полусидел на усыпанном осколками битого стекла, рядовой Никифоров. Из местных, то есть, из этой деревеньки родом...
- Алтайцы пришли, сержант... - улыбнулся солдат. И уронил голову на грудь, развороченную осколками...
Поляков выскочил во двор. Очередью срубил кого-то, сунувшегося навстречу. В темноте не разглядеть. Потом разберемся. Если будет это "потом".... С крыши снова ударил пулемет. И, словно отвечая ему, в паре километрах по дороге, взлетели в небо две ракеты. Белая и зеленая. Помощь пришла...
Таджикистан, Фанские горы, Зеравшанский хребет
Алексей Верин
Алексей остановил бульдозер и наполовину вывалился из кабины, зависнув на поручне:
- А вот здесь вид просто шикарный!
Близнецы немедленно выпорхнули следом, чуть не сбив отца. Лайма попыталась удержать сыновей, но куда там, дети есть дети! Пришлось обоим родителям лезть следом. Посмотреть, и, правда, было на что. С этой точки, массив Чапдары выглядел совершенно иначе, чем снизу. Еще внушительнее и неприступнее. Это если назад смотреть. А если вперед.... То там ничего интересного нет. Склон, как склон. Дорога вверх уходит. Самая обычная дорога. Для тех, кто не знает, обычная. А для Лехи...
Его детище. Его гордость. Ни один человек не надеялся, что из этой затеи что-нибудь получится. Даже те, кто строил. Только Алексей был уверен в результате. Потому, скорее всего, что ничего не понимал в дорожном строительстве. Если б понимал, даже не предложил бы...
Идея пришла еще в самом начале. На том стихийном вечере, который для большинства, стал психологической границей прошлой жизни. Именно там, вполуха слушая причитания Батяева о пятидневном переходе рудничных через перевал Санки и сочувственно кивая головой, подвыпивший Верин неожиданно для самого себя произнес:
- Дорогу туда построить надо. Через хребет. Чтобы на машинах ездить.
Именно в этот момент в столовой на секунду установилась тишина, и сентенцию услышали все.
- Э-э, - протянул Давид, - простите, куда - туда?
Алексей и сам уже понял, что сморозил что-то не то. Но продолжил. Алкоголь всем добавляет упрямства. А некоему Верину - в особенности.
- На рудник. Раз мы его себе оставляем, дорогу строить надо. - и после паузы. - А чо? Бульдозер есть! Отвал - ковш в наличии! Можно хоть до основания хребет срыть!
- Леша, - осторожно сказал Виктор, - это нереально. Срыть хребет и построить дорогу - разные вещи! Ты знаешь, как строят дороги?
- Не-а! - с пьяной удалью заявил Верин. - Но у меня есть Пушистик! Он может копать! - и немного подумав и получив подзатыльник от Лаймы, закончил. - А может и не копать! - про лестницу, для постройки которой копать нужно очень много, он, к счастью, не вспомнил...
На этом всё и закончилось. Сначала. Но уже через неделю Верин пристал к Батяеву и Хенциани хуже горькой редьки и за короткое время надоел обоим не меньше банного листа.... Аргументы, приводимые специалистами, разбивались о непоколебимую уверенность бульдозериста.
- Эрнст Гурамович! - горячо спорил он, - согласен, мы не сможем укрепить подложку. Дорога будет разрушаться. И что? Будем ее чинить. Каждое лето. Два раза в лето. Но это же лучше, чем пешком ходить! И увезти можно куда больше, чем унести!
Безоговорочно поддерживал идею друга только Олег, тоже уверенный, что главное в любом деле - желание. Батяев, недоверчиво качая головой, всё же произвел какие-то предварительные расчеты, и неожиданно сделал вывод:
- А может выгореть. Вероятность - процента два. Или один.
После этого дело встало. У всех участников проекта, включая Пушистика, хватало более насущных проблем. Лагерь строился и не успевал...
Зима могла начаться в любой момент, а абсолютное большинство жило в палатках. Конечно, альпинисты - народ к палаткам привычный, но одно дело провести в походных условиях месяц, а совсем другое - полную зимовку. Строили все. Кроме, разве что, детей до семи лет. Хотя ходили слухи, что раствор для одного из домиков замешивала Санечка Юринова. Судя по характеру ребенка и паршивому качеству раствора - вполне могло быть. Почти успели. Если закрыть глаза на то, что больше сотни человек перебросили зимовать на рудник и в Маргузор. В основном холостых мужиков, которым зимой планировали устроить военную подготовку.
К дороге Верин вернулся зимой. В компании с Хенциани излазил хребет вдоль и поперек. Батяеву для участия в их разведках не хватало умения выживать в условиях, когда плевок мерзнет на лету. Эдик и Леха тоже не слишком любили такие морозы, но всё же были еще и туристами-лыжниками, и в итоге к весне соорудили подробный план. Нанести будущую дорогу на карту не представлялось возможным, трасса петляла, как путающий следы заяц, изгибы серпантина просто сливались в одну толстую линию. Но на местности всё было рассчитано и размечено. Вместо планируемых изначально сорока километров получились все семьдесят. Это Алексея не смутило. И ранней весной (точнее в июне, когда в лагере сошел снег) Пушистик вгрызся в склон напротив слияния Пасруд-Дарьи с Чапдарой...
Строительство растянулось на два года. И это при том, что уже в конце первого месяца Леха довел бульдозер до верхней точки маршрута. И уперся. Дальше шли скальные выходы, против которых Пушистик оказался бессилен. Пришлось взрывать. Взрывчатка таскалась с рудника. Ножками.
- Была бы дорога, - вздыхал Верин...
- Дорога нужна, чтобы доставить взрывчатку, необходимую на строительстве дороги, - язвил Олег.
Кроме него в процессе участвовало еще некоторое количество добровольцев, которых освобождали от других работ. Виктор в дорогу не верил, но людей давал и ресурсы транжирить позволял.
Гремели взрывы, разнося вдребезги монолитные скалы, и снова неутомимый Т-800 разгребал завалы и ровнял грунт. За это время Верин настолько сжился с бульдозером, что не представлял себя за рулем чего-нибудь другого.
- Эх, Пушистик, - говорил он вечером, гладя исцарапанный борт стального друга, - мы с тобой столько соляры извели, что если у нас не получится, сожрут обоих с потрохами. Даром, что они у тебя железные...
И Пушистик старался. Во всяком случае, мотор ни разу даже не чихнул на высоте четыре тысячи метров, чего Леха очень опасался, насмотревшись на МАЗ, уже на две семьсот заводящийся через раз, и глохнувший каждые тридцать метров.
К концу первого сезона строительства дорогу дотянули до конца спуска. И не просто дотянули. По ней ездили! Теперь путь с рудника в Лагерь занимал один день у людей любой подготовки. А в обратном направлении и вовсе пробегали за полдня. В проект поверили. В сентябре от бывшего кишлака Чоре попробовали идти навстречу. Увы, то ли бульдозеры на руднике оказались недостаточно мощны, то ли бульдозеристы не столь умелы, но встречное продвижение было слишком медленным... Алексей не унывал. "На Пушистике, да весной, да за месяц!"
Весной стройку пришлось начинать сначала. Осеннее полотно местами просело, местами сползло, кое-где упали камни, а в двух местах сошедшие сели унесли куски дороги вместе со склоном. Восстановление разрушенного пути заняло тот самый месяц. Зато Леха учел прошлогодние ошибки, и теперь Трасса имени Упрямства, которую с легкой руки Лаймы нарекли проспектом Гедиминаса, огибала наиболее разрушаемые места. Дальше дело пошло лучше, и двадцать седьмого июля две тысячи четырнадцатого года Пушистик своим ходом вполз на территорию кишлака Чоре.
- Сегодня, в день открытия Олимпиады в Сочи!.. - торжественно начал Верин.
- Лех, в Сочи зимняя олимпиада. Она седьмого февраля должна была начаться, - пробурчал Олег с соседнего кресла.
- Правда? А двадцать седьмого июля какая?
- Летняя. Лондонская. В двенадцатом году. Закончилась за два дня до прихода полярной лисы....
- Надо же! А ну и хрен с ним. Главное, что вместо Олимпиады мы открываем дорогу. А она куда полезней!
С этого момента рудник стал намного ближе. Хотя ремонтировать новую трассу приходилось регулярно. Особенно в первые годы. После этого горы, вроде бы, смирились: летом обходилось двумя-тремя однодневными выездами, а зимой и вовсе хватало расчистки снега после пургеней. Ну и, конечно, большой весенний ремонт. Впрочем, в двадцатом году даже не пришлось выводить Пушистика, справились безымянные рудничные бульдозеры...
В этот раз Алексей решил взять детей на первый в сезоне проход дороги. Треть пути, обычно самая неприятная, была уже позади, а Пушистику еще ни разу не пришлось останавливаться. Пару небольших оползней, перегородивших путь, бульдозер смел сходу. Однако сейчас работа предстояла серьезная. Огромный валун, скатившийся на дорогу, полностью перегородил проезд, а сошедший следом оползень намертво заякорил камень. Столкнуть препятствия по отдельности не составило бы труда. Но вместе...
Оставив семейство любоваться окрестностями, Верин обошел вокруг завала, позондировал его щупом, и, крикнув Лайме, чтобы отошла подальше, уверенно взялся за рычаги. Неумелый водила, сносивший дувалы в Пасруде, остался в далеком прошлом. Отвал бульдозера первым проходом очистил бок камня выше по склону, вторым движением выворотил булыжник из земляного гнезда через открывшуюся дырку, после чего убрал остатки грунта, уже лишенные каменной поддержки. Теперь спихнуть валун было делом техники.
- Готово! Сударыня, по Вашему заказу данная тропинка снова превращена в проспект Гедиминаса! Не изволите ли проехаться по нему на танке?
- Судариня, конечно-с же, изволит-с! Она теперь Верина-с! А ми, русские, все в душе оккупанти -с...
Окрестности Новосибирска, деревня Выселки.
Андрей Урусов
До Выселок было всего-то, километров десять. Для "тревожной" механизированной группы на двух БТРах даже по разбитой лесной дороге минут двадцать-двадцать пять ходу. Если, конечно, не завалится поперек узкой просеки здоровенная сосна, перебитая направленным подрывом, чуть не вбив в землю головной броневик по самую башню...
Все же, сумели проскочить, отделавшись только хлестким ударом кроны по корме. Зато вторая машина с разгону влетела в переплетение веток.
- Птиц, я дальше! - проорали с головного и прибавили скорость.
Из застрявшего БТРа уже высыпался десант, ощетиниваясь стволами. Никто, однако, не стрелял. В окружавшей темноте, даже ноктовизоры не позволили увидеть подрывника. А тот, скорее всего уже бежал изо всех сил, продираясь сквозь редкий подлесок...
Больше всего Урусов боялся, что неизвестные, устроившие завал, не ограничатся сосной, а приспособят еще и фугас. Но, судьба берегла, нападающие, кроме дерева, никаких сюрпризов не приготовили.
БТР пер по дороге, яростно ревя двигателем. В паре километров от деревни кто-то кинулся из темноты навстречу стальному чудищу, чуть не попал под колеса, но был вовремя втащен на броню.
Мальчишка. Грязный и уставший. Весь перемазанный в крови, с самодельным ножом в руках.
- Дикие пришли! - одним словом неразборчиво выдохнул он. - Много!
Тут же, со стороны деревни отрывисто затарахтел пулемет.
- Сигнал! - сам себе скомандовал Урусов, и выпалил из СПШ в небо ракету белого огня. Из соседнего люка тут же ушла зеленая ракета. Все нюансы были оговорены заранее, и несколько заряженных сигнальных пистолетов всегда лежали в боевом отделении...
Мотор взвыл вовсе уж от запредельных оборотов, и машина влетела в село. Луч установленного на башне прожектора заплясал по окрестностям, выхватывая то обгоревшую стену, то поваленный забор, а то и человека лежащего в луже черной в темноте крови.
По правому борту противно звякнуло несколько пуль. Следом за прожектором в сторону стрелявших развернулся ствол автоматической пушки. Басовитый голос орудия перекрыл и шум двигателя, и редкую стрельбу, все еще раздающуюся от штабного дома.
Урусов сдернул шлемофон и, недовольно морщась, натянул "сферу". Два с половиной килограмма ощутимо надавили на шею.
- Ну, что, майнен кляйнен портвайгеноссен, поиграем в войнушку? Гоген, мотор не глуши!
Хлопнули оба десантных люка. Личный состав "тревожки" выскочил из бронированного нутра, растекаясь по деревне.
БТР подкатился к дымящемуся сельсовету. Дверь сиротливо висела на одной петле, стекла вылетели от близких разрывов. стоявший в проеме человек в форме пошатывался, хотя и опирался о дверной косяк.
Узнав Андрея, он приветственно вскинул ладонь.
- Здравия желаю, товарищ старший лейтенант. А мы тут, знаешь, плюшками балуемся.
- Карлсоны, млять, без крыши. - тоскливо ответил Урусов. - Поляк, сколько уродов?
- Десятка три. - ответил сержант и начал медленно оседать вниз. Пальцы бессильно скользили по крашенному дереву. К Полякову тут же кинулся санитар, на ходу расстегивая сумку с крестом.
- Остальных не забудь, лепила!
Санитар отмахнулся от Урусова, словно и не заметив.
Старлей злобно оскалился и вытащил из разгрузки рацию.
- Черный - Седьмому! Как успехи?
- Двоих взяли!
- Добже! Уродов вязать и ко мне, в центр. Остальные - вдогон. По раскладу.
- Птиц - Седьмому!
- Птиц на связи! У нас чисто. Пять минут.
- Принял. Роджер.
Отпустил тангенту и обернулся к мальчишке, подхваченному на дороге. Парень уже выбрался из БТРа и сейчас выкручивал из рук остывающего трупа, "вертикалку".
- Малой, живые остались?
- Вроде есть. - ответил паренек, не поднимая глаз.
- Пробегись по селу, пусть сюда подходят, кто может.
- А кто не может? - все же посмотрел на Андрея парень. Исподлобья и очень хмуро.
- К тем мы сами придем.
- Вить! - позвал Урусов мехвода.
Из люка тут же высунулась голова в шлемофоне. - Говори.
- Черный щас здобыч притащит. И Птиц скоро будет. Я - наверх. Пулеметчика гляну. Тебе задача - сидеть тут. Нехай Димка башней ворочает. Получишь тандемку в борт, и привет. Малого шоколадом угости. У тебя есть, знаю. Если забыл где - пошерсти под командирским сиденьем.
- Мне бы патронов лучше. - ответил мальчишка.
Урусов только хмыкнул...
Окрестности Новосибирска, деревня Выселки.
Байкал, алтайский шаман
Кровавая пелена неожиданно спала, раскалённый бубен вылетел из рук и, недовольно гудя, упал в блестевшую на розовато-золотистом солнце речку. Ютпу, щеря пасть, скрылся в глубине. Джутпа бешено кольнул колдуна в сердце. Обессиленный обас-юна упал на колени, подняв облако пыли. Бой прекратился. В гудевшем зареве чёрные сполохи огня смирели, отчаянно обнимая перекрытия, облизывая деревянные крыши. Байкал почувствовал ещё один укол Джутпы. Фигурка накалилась, предупреждая хозяина об опасности. Чёрные, как пламя Эрлика глаза Байкала пожирали бегущие по деревне затянутых в зелёное фигуры с автоматами, которые буквально выкашивали людей Байкала. То здесь, то там падали, захлёбываясь кровью, чистые духом дети Тэнгри. От-Эне, встряхнув огненно-рыжими волосами, последний раз взглянула на колдуна сквозь пламя пожара и исчезла. Байкал тяжело дышал. Вдруг он вскочил, схватив большой охотничий нож, дико озираясь.
- Не поможет, чёрный. - раздался знакомый голос. Уходи. Твои люди мертвы, а кто выжил - тех добьют. Детоубийц нынче судят строго.
От высокой сосны отделилась маленькая сгорбленная фигурка. Старуха Кымзаар, тяжело дыша, оперлась на увитый ленточками посох и насмешливо рассматривала буравившего её взглядом колдуна. Белые волосы старой шаманки трепал свежий утренний ветер, и вся она была такая лёгкая, почти невесомая. Кругом сновали духи ветра, смеясь и щекоча утомлённую траву, в дуплах тихо перешёптывались успокоившиеся лесные жители. От старухи исходил Покой.
- Ты?.. Старая ведьма! Я убью тебя!- прорычал Байкал и бросился к Кымзаар, мысленно сдавливая худощавую старушечью шею. Он почти слышал хруст ломаемых позвонков, как вдруг споткнулся, выронив блеснувший на солнце клинок. Старая шаманка не шевельнулась. Она с грустной улыбкой смотрела на черневшую в клубах дыма деревню и на босоного мальчика, грязными ручонками обхватившего ароматную плитку шоколада. Малец деловито вёл по разрушенной алтайцами деревне здоровенного десантника.
- Обас-юна, уходи. Убивать тебя - только духов гневить. Уходи, добром прошу. Тебе не победить. Убьёшь меня - это ничего, я старая. Нас Алтай-Ээзи рассудит. Оба мы чёрные, много зла творили. Уходи, сынок...
Байкал вскочил, и, бешено вращая глазами, ударил старуху наотмашь. Кымзаар со стоном упала, посох, рассыпая искры, ударился о вековой ствол и со стеклянным звоном раскололся на части.
- Старая дрянь!- Шаман, остервенело сдавливал горло старухи. - Наш народ страдает из-за этих проходимцев, собачьих отпрысков, а ты их кормишь! Тысячи погибли, когда ЭТИ сюда пришли! Они мучают духов, бьют животных, они варвары, пришедшие убивать, а ты их спасаешь? Ты, будучи заарином, проклинаешь свой народ и своими руками губишь его?
- Не... я... Т-ты... Убийцам детей духи не принесут удачи... - прохрипела старуха. Губы её посинели, но она упорно смотрела в глаза чёрному шаману, пытаясь вытянуть из этой бездонной пропасти гнева хоть что-то, напоминающее душу.
Вдруг Байкал опустил руки и схватился за сердце. Мансыр был убит и дух шамана, вернувшись, метался от боли, тянул хозяина в мир Эрлика. Он последним усилием воли оторвал от груди фигурку Джутпы и бросил её в реку. Через мгновение шаман был мёртв.