Кароль Фабрициус

Мой учитель становился  замкнутым и нелюдимым,
а  я  еще успел  застать его веселым и жизнерадостным;
но он уже тогда пережигал мир в черноту своих полотен,
и только жаркими углями  горели на них  пятна  одежд
и светились  лица  персонажей.
Я не любил этой черноты,
я всегда любил солнечный свет
и мир, пусть и ослепительно холодный, под этим светом.
Но он не мог учить по-иному, и тогда я ушел,
ушел от него,  когда он особенно нуждался в помощи.
 От учителей надо уходить.
Говорили, что он стал совсем нелюдим,
ни с кем не общался  и  полностью разорился.
Я чувствовал свою вину перед ним.
Я больше  никогда его не видел.
 Он оставался там, на земле,  и  становился все несчастней. 
Но как он писал в последние годы!
А может быть на том его полотне,
где  слепой старик обнял обритого, как раб, юношу,
этот юноша я? Быть может, он ждал что я вернусь?
Но я так  не вернулся.

Все произошло настолько быстро,
 что я даже не успел ничего осознать:
это был взрыв порохового погреба,
взрыв необыкновенной силы. 
Я узнал об этом  потом,  и   уже было слишком  поздно
 восстанавливать наши отношения.