Ямщик мертвецки пьян. Он орет во все свое луженое горло про Стеньку Разина, кастерит лошадь, себя и меня заодно. И всех троих периодически охаживает кнутом. В редкие периоды затишья просит у меня водки, чаевые и какую-то грамоту. Я прикрываю шапку перчатками, пытаюсь отшучиваться и с тоскою вспоминаю неторопливые прогулки в парке. Как меня угораздило так неудачно выбрать транспорт?
Лошадь поворачивает ко мне вспененную морду смутными глазами и с неуместным оптимизмом ухмыляется:
- Это еще что! Это только цветочки. Давеча со Степанычем трех барышень катали. Двоих в обмороке в Слиф свезли, а третью вообще где-то посеяли. Во я ржала, когда Степаныч с них же неустойку просил, за эту, третью. Помню, нас тогда батогами из приемной выгоняли. Но его-то понятно, пьянь деревенская, но меня-то за что по рылу? Я и бахилы одела и халат. А-а, Геростраты хреновы!
- Ах, тить, мать, вать! Приехали что ли, Барин? - ямщик перегаром мог бы закалачивать гвозди.
Я смотрю на безлюдное, заснеженное поле окрест и почти согласен, что это и есть Манежная площадь. Но перспектива замерзнуть здесь, совсем не радует.
- Я передумал, Яшка, гони обратно.
Ямщик уставившись себе на переносицу явно соображает, где это "обратно", но так и не вспомнив перекладывает всю ответственность на лошадь:
-Э-эх. Залетная, давай обратно!
Залетная ничуть не сомневаясь в своем умении ориентироваться, с удалью пожилого ишака, рвет все так же вперед. Оспаривать ее знание местности я не решаюсь. Вперед, так вперед. Все лучше, чем в поле.
Уже в сумерках подъезжаем к какому-то одинокому трактиру на обочине. Пьянь с ямщика уже вышла, но дури точно прибавилось. Он поворачивает ко мне свою опухшую рожу?
-Ну что, старуха, вот мы и дома!
- Ты что, дурень, мне ж Манежную надо, а это, - я указывая на убогое строение, - неизвестно что.
-Мать, бать, хать! - это уже лошадь, - То им манежную, то нумера, то девочек, то обратно, а теперь им трактир не нравится. Ну ка гони гривенник, буржуй, а то выпить охота с самого Кронштата!
Ямщик, наконец докумекав, что я не старуха, блеснув недобрыми глазами, лезет себе за пазуху. Знать, что там у него лежит совсем не хочется, поэтому я и сую ему в нос полтинник и поспешно прыгаю на землю. Ноги за время поездки отекли и я не сразу их почувствовав падаю в снег.
- ты только погляди, Степаныч, он же пьяный в стельку, а еще господином прикидывался.
Они берут меня с двух сторон под руки и буквально волоком втаскивают в трактир.
- Нам с барином литр водки и занюхать!
Толстая барменша в грязном фартуке перестает ковыряься вилкой в зубах и исчезает за занавеской. Я даже не успеваю сказать, что я не с ними.
- Чувак, расслабься! - фамильярность этой лошади меня уже не удивляет. Удивляет то. Что ее хозяин опять лезет себе за пазуху.
- Ну, послушай, Яшка, это же свинство. Я за дорогу уже рассчитался.
- Это не свинство, это неадекватное восприятие действительности вследствие интоксикации организма.- Вдруг выдает Сергеевна, но, спохватившись, добавляет. - Да блохи его заели, ерунда!
Наверное, я все-таки ослышался.
Появляется барменша и смахнув вонючим полотенцем тараканов со стола, выставляет перед нами бутыль какой-то мутной жидкости и открытую консерву килек в томатном соусе.
Ощущение дежавю, но когда это было и где не могу вспомнить. Как будто в другой жизни.
- О, это по-нашему! - энтузиазм лошади не исчерпаем, - Мировой закусон, с Херсона мечтала.
Ямщик, очевидно, вспомнив, что делу время - потехе час, оперативно разливает спиртное и не менее проворно выпивает, причем из всех трех стаканов. Я хоть и небольшой любитель подозрительных напитков, чувствую себя обманутым.
Залетная, за время яшкинских манипуляций, успевает только жадно и громко взглотнуть. Однако быстро приходит в себя и в себя же выливает остатки бутылки. Я, чтоб не выглядеть круглым идиотом, решаюсь спороть-таки кильку, но и тут опаздываю. Никуда не уходившая барменша прямо из банки отправляет себе в рот все содержимое.
- Нет, я не понял, это что игра такая: кто успел, тот и съел, назыввается?
Лошадь закуривает огромную козью ножку и, мечтательно уставившись в потолок, изрекает:
- Каждый индивидуум способен к абстрактному мышлению. Но не каждый может абстрагироваться от реальности, заключенной в материальную субстанцию. Я пытаюсь возразить, но меня перебивает Яшка:
-Чунга-Чанга, синий небосвод, - его подхватывает разом повеселевшая барменша, - Чунга-Чанга, весело живет!
Стойко дослушав сей экспромт до конца, спрашиваю у солистки насчет ночлега.
- Очень даже запросто, двухместный номер Люкс! Шика-арные апартаменты!
- Точно, Барин, это ты хорошо придумал, - на плечо ложится копыто Сергеевны, - а то ноги ломит аж с Барнаула. А Яшку-пьяницу здесь оставим.
- Я с вами! - дурным голосом кричит ямщик и падает со стула.
Ах вы мебель ломать! - еще дурнее орет Барменша и бьет пустой бутылкой меня по голове.
Радужные круги, как на черной воде пятна мазута, плывут перед глазами. Конечно это сон, бред. Этого просто не может быть. Сейчас двадцать первый век, рассвет цивилизации, люди живут в мегаполисах, ездят на бензине, мучают космос, жуют трансгены, убивают за карикатуры... Прогресс очевиден. Сейчас я открою глаза и увижу: огромный город, машины, заводы, небоскребы, самолеты.
Словно в свинцовом тумане, шатаясь. Выхожу на улицу. Перед глазами бескрайнее заснеженное поле и памятником неизбежности телега. Из трактира доносится скрипучий Яшкин голос: "Из-за острова, на стрежень"...