Гурвич Владимир Моисеевич : другие произведения.

Рай

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  18.04. 05-18.10.05
  
  Владимир Гурвич
  Рай
  
  
   Познание горько: кто глубже всех познал,
   Тот плачет над роковой истиной -
   Древо познания не есть древо жизни.
   Лорд Байрон
  
   Из-за того, что истина нам кажется такой
   невероятной, мы избегаем ее познание
   Гераклит
  
  
   Настоящий путь открытий не в поиске
   новых пейзажей, а в приобретение новых
   глаз
   Марсель Пруст
  
   Часть первая
  Глава 1
  Это был самый печальный год моей жизни, год крушения всех моих надежд. Все началось с развода. Наш брак с Мариной давно шел к своему краху, хотя я все же до самого последнего момента надеялся на то, что каким-то чудом удастся сохранить этот союз. Но то, что должно случится, непременно случится, и она подала на развод. Ни уговоры, ни мольбы, ни обещания ничего не действовали, она была непреклонна, как уверенный в своей правоте инквизитор, и довела это дело до логического финала.
  Для меня это был не просто крах моей семейной жизни, это был крах самих ее основ. Моя любовь к жене однажды вспыхнула, как факел, и с тех пор накал пламени ничуть не ослабел. Но если в начале жар огня воспламенял и ее, то со временем она загоралась от него все меньше и меньше. Было много причин, почему это происходило, но я не стану их тут препарировать, подобно патологоанатому заниматься их вскрытием. Отношения между мужчиной и женщиной - квинтэссенция процесса установления мировой гармонии, И насколько трудно ее достичьё ровно настолько же трудно создать прочную и долговременную связь внутри пары. Внешние и внутренние обстоятельства без конца разъедают связывающие двух людей шарниры, и в этих условиях сохранить устойчивость конструкции крайне затруднительно. А я к тому же слишком много хотел получить от нашего брака, мне хотелось какой-то великой любви, какого-то неземного единения. Обычная супружеская жизнь с ее мелкими, как речушка, радостями, казалась мне скучной и бессмысленной, стоило ли ради этого затевать подобную канитель. Но чтобы мои устремления могли воплотиться в жизнь, требовалась обоюдное желание, одинаковое понимание целей и средств. А это возможно, когда сердца и души бьются в унисон, когда они, подобно инструментам в оркестре, выводят одну и туже мелодию. Я же долго принимал иллюзию за действительность, пребывал в каком-то странном пьяном угаре, хотя в то время практически не пил. Это случилось потом, когда она ушла, а тогда для того, чтобы испытать глубокое опьянение мне было вполне достаточно своих чувств. И я до сих пор убежден, что никакой алкоголь, ни какой наркотик с этим ощущением неземного счастья и блаженства не сравниться.
  Но теперь все это было в другой жизни, той жизни, которую я лишился. О, я хорошо понимал Марину, понимал, что она устала, что быть постоянно в разгоряченном эмоциональном состоянии невозможно. Как невозможно всю жизнь ходить с высокой температурой. Это изматывает, как марафонский забег. Но в том-то вся и штука, что без этого марафона я чувствовал себя глубоко несчастным, лишенным нечто очень важного, без чего существование утрачивает свой сокровенный смысл. Глубину моего отчаяния трудно передать словами. Да и есть ли слова, способные это сделать, мне так представляется, что для этого нужно придумать специальную терминологию. Думая о языке, я в то время пришел к выводу, что он далеко не отвечает выразительным потребностям людей, он чересчур беден и скуден, рассчитан на отражение неглубоких эмоций среднего человека. Тоска, грусть, печаль - все эти термины не отражает подлинных чувств, не отражают тех процессов, что проистекают в глубинах души.
  Впрочем, это я так увлекся, я далеко не уверен, что мои переживания представляют общественный интерес, людей увлекает лишь то. что происходит на поверхности, чувства сильные, но не глубокие. Я же внешне старался ничем не проявлять своего отчаяния, так как давно пришел к убеждению, что никого оно не волнует, каждый плескается в собственном ручье, а шторм на море оставляет его равнодушным. Главное, чтобы волны не перескакивали, подобно резвым скакунам, берег и оставались в тех пределах, кои отведены им природой. А потому я молчал и лишь изредка внутренний напор воды прорывал дамбу моего молчания. И тогда некоторые из моих друзей, которые становились свидетелями этой бури, начинали понимать, что же на самом деле происходит со мной. Но их неуклюжие попытки утешения лишь ухудшали ситуацию, обостряли мое одиночество, которое становилось тотальным. Я лишь яснее постигал ту истину, насколько далек я от них, какое гигантское расстояние нас разделяет. И это было по-настоящему ужасно, я не мог отделаться от ощущения, что мне нет места на этой планете. Я ходил по улицам города, в котором родился и в котором прожил всю жизнь, и ясно понимал, что я тут чужой. Если раньше все тут мне было близким, все моим, то теперь все далеким, все противостояло мне, как вражеское войско. Это состояние застало мне врасплох, я был не готов к нему. Более того, еще недавно я подсознательно был уверен, что никогда не окажусь его пленником. Но теперь, когда это случилось, я не знал ни что делать, ни куда идти. Все знакомые, протоптанные дороги и дорожки, словно бы заросли густой травой и стали непроходимыми.
  Это состояние продолжалось не день и не два, а плавно перетекало из месяца в месяц. И в моем сознание все отчетливей отпечатывалось ощущение его неисчерпаемости, что его потенциал настолько велик, что хватит мне под завязку. Но в таком случае, как жить, если ты находишься под таким невыносимым гнетом?
  Впрочем, была у меня одна надежда, что удастся развеять этот сгустившийся надо мною черный туман. Почти через полгода вышел мой роман. В этот роман я вложил все, что мог, все свои интеллектуальные и духовные силы. Я ясно сознавал, что ничего лучше в обозримом будущем написать не смогу. А потому с нетерпением ждал, когда книга появится на прилавках и к ней, как я был уверен, устремятся потоки покупателей. И вот свершилось, тома в красивой обложке можно было увидеть в любом книжном магазине.
  Каждый день я заходил в несколько из них, вставал неподалеку от того места, где лежали мои книги и наблюдал за реакцией посетителей. Но к моему удивлению, шли дни, а горки книг почти не уменьшались в размерах, покупательский поток обходил их стороной, как зачумленный барак.
  Я не мог понять, почему не раскупается мой роман. Я нисколько не сомневался в его достоинствах, ведь я его писал не чернилами, а кровью, вкладывал в него всю свою израненную душу. Это был мой ответ тому миру, который так жестоко поступил со мной. Но мир этот ответ не спешил узнать, он его интересовал крайне мало. Люди приобретали самые разные книги, а вот моя их явно не волновала.
  И однажды наступил день, когда я не пошел в книжный магазин, я больше не желал смотреть на эту удручающую картину. И когда мне позвонил мой издатель и пригласил приехать к себе, я не удивился, я предчувствовал, о чем пойдет разговор.
  По крайней мере в этом я не ошибся, хотя это было и крайне слабое утешение. Издатель встретил меня почти враждебно, ему было явно неприятно меня видеть. Когда мы вели с ним переговоры об издание моей рукописи, он выражал сомнение, что она будет иметь коммерческий успех. Я же был настолько в этом уверен, что поднял его на смех и даже открытым текстом заявил об его некомпетентности. Это, наверное, и убедило его пойти на риск и напечатать произведение весьма большим тиражом.
  Разговор получился неприятным и резким. Роман продавался крайне слабо, и многие магазины требовали изъять экземпляры книг. Издателю это грозило большими убытками, и его раздражение выплескивалось волнами на меня. Я тоже ощущал себя взвинченным. Если читатели не покупают мои книги, тем хуже для читателей, это лишь наглядно свидетельствует об их низком интеллектуальным и эстетическом уровне.
  Но этот аргумент лишь сильней распалял издателя, он корил себя за то, что подался на мои уговоры, а меня за то, что я вообразил себя гением. Но миру нужны лишь признанные гении, а от не признанных только одни убытки.
  Все кончилось большим скандалом и я в ярости выбежал из издательства. Но едва накал эмоций несколько поутих, во всей своей остроте встал вопрос: что делать дальше? Желание писать что-то еще у меня полностью отсутствовало, И я знал, что оно, если и появится, то очень не скоро; я потерял смысл этого процесса. По дороге я заглянул в книжный и увидел стопку своих не распроданных книг. Да, все так и есть, ничего не изменилось и уже ничего не изменится. Это было настоящее фиаско, жизнь разбилась на осколки, как сброшенный с высоты кувшин.
  Я метался по квартире в поисках выхода, хотя знал, что выхода нет. Я не тот человек, который может жить обыденностью и повседневностью, мне подавай высший смысл, высший накал страстей. Без этого все теряет для меня значение. А только что я лишился последней надежды.
  В моем компьютеры был уже почти написан новый роман, который я надеялся. что будет издать после успеха предыдущего. Но теперь он никогда не будет востребован. Я стер весь текст. То, над чем я работал столько времени, исчезло за считанные секунды. На миг мне стало тяжело и безмерно грустно. Но только на миг. О чем грустить? Это все никому не нужно, я больше не притронусь к клавиатуре, не нажму пальцем на ней ни на одну букву. С этой стороной моей жизни покончено раз и навсегда. Но вот на вопрос, какие стороны в таком случай в ней остаются, ответа у меня не было.
  Это был конец, конец всему. Я понимал, что ни одного меня постигла такая участь, в истории подобных примеров тьма. Но мне от этого было ничуть не легче; что мне до других, когда плохо моей душе, которая бродит по неведомым просторам потерянная, лишенная твердой опоры.
  Но при этом меня совсем не тянуло к самоубийству, одна эта мысль вызывала отторжение, я гнал ее, как бешенную собаку. Мне трудно было понять причины такого поведения, как будто бы я на что-то надеялся. Но надежд не было никаких, впереди был лишь беспросветный мрак.
  Так продолжалось довольно долго. И хотя считается, что время лечит, я не чувствовал на себе ее целебных свойств. Разве только несколько притупилась острота ощущений, вместо колющих ударов они стали тупыми и плоскими.
  Большую часть времени я ходил по улицам, заходил в пивные и рюмочные, подбадривал себя в них очередной дозой спиртного. Я никогда не был алкоголиком, пил весьма умеренно, мог вообще довольно долго обходится без крепких напитков. Когда мне было хорошо, я не испытывал большой потребности в них. Но сейчас возникла принципиально иная ситуация, водка, пиво, вино восполняли во мне ту гигантскую пустоту, которая образовалась внутри меня и заполняла все мое существо. С каждым днем я все глубже погружался в этот алкогольный дурман. Сперва я был уверен, что это всего лишь временно необходимая анестезия против душевной боли и скоро необходимость в ней отпадет само собой. Но я не заметил, как втянулся в это занятие, как приобрело оно власть надо мной, стало потребностью и смыслом существования. Если бы мне раньше сказали, что я за короткий отрезок времени превращусь в самого настоящего выпивоху, я бы только рассмеялся - так нелепо бы прозвучали эти слова для моего слуха. Но теперь они становилось реальностью, я находил все больше удовольствия в самом процессе пития, который подчинял все остальное, диктовал ритм и характер моей жизни. Я стал подумывать о том, что не добавить ли мне к моему меню еще и наркотики. Если уж я хочу в полной мере получить всю гамму новых ощущений, то нет никакой причины отказываться от этого допинга.
  И однажды я решился. У меня был приятель про которого я точно знал, что он употребляет наркотики. К нему-то я и направился.
  Моя просьба не вызвала у него ни малейшего удивления, наоборот, он ее горячо одобрил. По его мнению, это был лучший из всех возможных на землей путей. Был ли я с ним согласен? В тот момент я даже не задавался этим вопросом, он потерял для меня актуальность и интерес. Я быстро катился вниз, и этот спуск неожиданно оказался очень приятным. Он не требовал усилий, в каком-то смысле он сам давал мне их, чтобы катиться вниз дальше. Ведь, согласно законам физики, когда предмет скатывается по наклонной плоскости, он приобретает дополнительную силу и ускорение.
  Мой опыт приобщения к сладкому миру наркомании оказался угрожающе успешным. После нескольких затяжек начался полет в состоянии невесомости. Тело не просто утратило вес, оно вообще исчезло, словно бы его никогда и не было. Я несся сквозь пространство и время, с каждой секундой отдаляясь от привычного мне мира.
  Таких прекрасных ощущений я еще не испытывал, мир, в котором я находился, не имел ничего общего с земным. Он был легким и воздушным, в нем не было ни запретов, ни разочарований, ни тяжелого повседневного труда. Это было то самое счастье, то самое состояние, которое я тщетно искал в творчестве и любви.
  По возвращению из моего путешествия у нас состоялся с приятелем разговор. Он с интересом наблюдал за тем, как я прихожу в себя.
  - Ну как? - спросил он.
  - Я в восторге. Жалею, что раньше не принимал наркотики. Тот мир, в котором я пребывал, нельзя и близко сравнить с тем, в котором мы все находимся.
  Он кивнул. Но что-то в его кивке меня насторожило. Как будто бы соглашаясь со мной, он оставлял пространство и для не согласия.
  - Вопрос в цене, - заметил он. - Ты возвращаешься оттуда и этот мир кажется тебя еще хуже. И таким он будет представляться постоянно, по мере того, как ты будешь все сильнее втягиваться в это состояние. Не забывай о том, что плата за вход в него очень дорогая, рано или поздно, ты потеряешь все, что тут имеешь: деньги и здоровье, начнутся психические отклонения. Стоит ли все это такой жертвы?
  - А как же ты?
  - Я умею останавливаться, я ухожу в тот мир только ради любопытства, а не ради забвения. Мне хорошо и в этом мире и в том. Я их не противопоставляю, а дополняю. А ты совсем иначе ко всему относишься, ты человек крайностей и стихии. Если ты увлечешься наркотиками, то для тебя это скорый конец, ты не освободишься из под их власти. Но проблема в том, что ты не сможешь навсегда уйти в тот мир, наркотики это не позволяют сделать. Они заманивают им, а затем превращают в ад жизнь на этой грешной земле. Ты почувствуешь зависимость от них и не сумеешь от нее избавиться, вместо свободы ты станешь рабом. Вот о чем следует тебе поразмышлять на досуге, прежде чем с головой бросаться в этот омут. Уверяю, ты найдешь на его дне совсем не то, что ищешь. Я всегда помогу тебе нырнуть, но если ты захочешь когда-нибудь выбраться из него, я тебе не помощник. И никто не помощник, все придется делать тебе самому.
  Слова приятеля повергли меня в растерянность. Только что я обнадежился тем, что нашел наконец лекарство от недуга бытия, а безжалостные, но абсолютно справедливые речи моего собеседника вывели меня из сладостного заблуждения. Конечно, можно было не обращать на них внимания, но я еще не дошел до такого состояния, когда ум отключился полностью. И он повторял мне снова и снова, что надо прислушаться к этим разумным словам.
  Я ушел от приятеля, зная, что не больше переступлю порог его дома. Там царил соблазн, который однажды обернется страшной бедой. А страдать я не хотел, одно дело быстрая и легкая, как облако на небе, смерть, и другое дело - медленное и мучительное угасание, сопровождаемое прогрессирующим распадом личности и тяжелыми физическими недугами.
  Ко всем бедам прибавилась еще одна - у меня стремительно кончались деньги. Однако одна мысль о том, что надо искать работу, ходить в какую-то контору вызывало во мне содрогание. Это было ничуть не лучше наркотической зависимости и вело к точно такому же распаду моей личности. Мне всегда была отвратительна мысль работать только для того, чтобы поддерживать свое бренное существование, это был тот абсурд, который я не мог внутри себя преодолеть. Но больше зарабатывать писательским трудом я так же не желал, с этим покончено, как с очень вредной привычкой. У меня имелись кое-какие драгоценности, оставшиеся мне в наследство от матери. Если их продавать, то можно протянуть еще несколько месяцев. Но вот что делать дальше, я не представлял.
  Но при этом мною владело странное состояние или предчувствие, я словно бы ждал какого-то чуда, которое поможет решить все мои проблемы. Все это было, разумеется, глупо и нелепо, так как я отлично сознавал, что на всем земном шаре нет ни одного человека, которого я бы интересовал, кто захотел бы мне помочь. Хотя как мне можно помочь, я не представлял. Вопрос совсем не в деньгах, а в ином, в том, что моя жизнь утратили смысл. А кто кроме меня, мог бы ей его возвратить. Никто. Но и я не знал, как совершить такой гераклов подвиг.
  И все же интуиция меня не подвела, чудо произошло. Хотя по началу я не знал, что это чудо или эквивалентная его замена. Просто раздался телефонный звонок и приятный молодой женским голос сообщил, что меня хочет видеть Михаил Анатольевич Мачин.
  Всем живущим в нашей стране не надо объяснять, кто такой Мачин, хотя об этом человеке достоверно известно весьма мало. Один из самых состоятельных наших сограждан, владелец нескольких крупных компаний. Но прославился он не столько этим, а сколько своим необычным поведением, странными взглядами на жизнь. Он являлся генератором целой серии необычных проектов, о которых много писали и говорили по началу, а затем, словно по велению какого-то невидимого дирижера, внезапно и дружно забывали. И никто не знал, по крайней мере среди широкой общественности чем завершались эти начинания.
  Что же касается непосредственно меня, хотя этот человек вызывал у меня любопытство, я никогда не был с ним не только знаком, но и не делал попыток познакомиться. Мне было известно, что Мачин не раз помогал моим коллегам-писакам издавать их романы. Кажется, с этой целью он даже учредил какой-то фонд. Какими критериями он руководствовался при выборе произведений, понять я был не в силах. Я прочитал некоторых из них, они были самых разных жанров и направлений, некоторых весьма талантливые и новаторские, другие иначе как упражнениями в графомании назвать было трудно. Было бы не правдой сказать, что я много ломал голову над этой загадкой, в конце концов, каждый имеет право на самореализацию в этом мире, какую бы неожиданную форму она бы не приобрела. Я не сомневался, что в том, что делает этот миллиардер, есть своя система, но ее разгадывать совершенно не хотел. Тем более известно, что у богатых свои причуды и нет никакого смысла проникать в извилистые лабиринты сознаний этих людей.
  Но сейчас, когда раздался звонок от Мачина, я встрепенулся. Я не знал, зачем ему понадобился, но во мне родилась неясная надежда на какие-то перемены. Человек, потерявший смысл жизни, хватается на любые соломинки и в последнее время мои мысли интенсивно работали над тем, что искали для меня новые сферы применения. И звонок Мачина был весьма кстати. Правда, я не представлял, откуда ему известно про меня. Конечно, он мог прочитать одну из моих книг, но почему-то этот вариант казался мне маловероятным. Зачем ему мои жалкие творения, дружно и решительно отвергнутые публикой и критикой. Есть столько признанных авторов, чьи имена у всех на слуху.
  И все же давно я так не летел по городу, у меня было полное ощущение, что за моей спиной выросли крылья. Я не мог отделаться от ощущения, что для меня это последняя надежда, последний шанс.
  Когда я подошел к штаб-квартире Мачина - огромному современному билдингу меня вдруг охватил страх. Человек, который владеет таким зданием, который повелевает тысячами людей не может интересоваться такой мелкой букашкой, как я. Это какая-то ошибка, произошла путаница, меня тут никто не ждет.
  Но меня ждали. Едва я робко назвал стоявшей за стойкой у входа очень красивой девушке с внешностью голливудской кинозвезды свою фамилию, как понял по ее выражению, что она ей известна. Девушка немедленно куда-то позвонила и попросила меня подождать. При этом поинтересовалась, какой напиток мне принести. Мне хотелось соку, но я, сам не понимаю почему, буркнул, что выпью воды.
  Через полминуты хрустальный стакан с водой стоял передо мной. Но выпить его я не успел, появился какой-то молодой человек в безукоризненном, словно английский лорд костюме, и учтиво пригласил меня следовать за ним.
  Бесшумный скоростной лифт вознес нас куда-то по ближе к небесам. Когда его створки распахнулись и я вышел из подъемника, то мои ноги чуть ли не по колено утонули в мягком ворсе ковра. Мы шли по длинному узкому коридору, как по воде, не издавая никаких звуков.
  Приемная Мачина в несколько раз превосходила по площади мою квартиру. Сидевшая за столом секретарша нисколько не уступала в соревновании на обладание голливудских стандартов той, что встретила меня внизу. Я невольно подумал, что других девушек тут, наверное, не держат.
  Дверь кабинета хозяина этого царства роскоши и красоты распахнулась и меня пригласили войти. Мачин вышел изо стола и двинулся мне на встречу. Он был точно таким, как на фотографиях, которые обильно печатали самые разные по профилю и направлениям журналы. Разве только глаза казались другими, не такими добрыми, как на глянцевых страницах. Я почувствовал всю их жесткость и решительность. И мне вдруг стало как-то не по себе, мои надежды на лучшее внезапно улетучились, как пары эфира.
  - Добрый день, Леонард Алексеевич, - поздоровался Мачин. Он не стал мне подавать руки для рукопожатия, а вместо этого показал на кресло.
  Я сел, он устроился напротив меня, приняв вальяжную полулежащую позу и, положив ногу на ногу.
  - Давайте с вами условимся обходиться без церемоний, - предложил он. - Я многое знаю про вас. Хотите что-нибудь поесть?
  Предложение было неожиданным, но весьма своевременным. Как раз вчера у меня закончились деньги и утром пришлось обойтись без завтрака. И в животе у меня что-то периодически булькало и стонало. Что ж, без церемоний, так без церемоний.
  - С удовольствием что-нибудь съем.
  Мне показалось, что мои слова понравились Мачину. Он вдруг поднялся, вышел в какую-то дверь и вернулся буквально через полминуты, катя впереди себя сервировочный столик. Он был весь уставлен яствами и напитками.
  - Угощайтесь, - предложил он.
  - А вы? - осмелел я.
  - С удовольствием бы, но у меня диета. Ешьте и не думайте ни о чем, у нас с вами достаточно времени. Я бы даже внес уточнение: у нас его ровно столько, сколько нам с вами потребуется.
  Я испытывал большой соблазн спросить, на что же он намерен потратить наше с ним совместное время, но решил не торопить события, а занятья едой.
  Я ел и разглядывал человека, устроившего для меня этот пир. На вид ему было лет шестьдесят, среднего, даже скорей невысокого роста, немного полноватый. Лицо умное и тонкое, но уже немного оплывшее. Я жевал и размышлял о том, каково это быть человеком, для которого нет ограничений в желаниях. По крайней мере из тех, которые можно купить за деньги или получить, используя власть. Я же всегда пребывал в тисках, которые сжимали меня из-за отсутствия средств. Может быть, и Марина бы не ушла, если бы с материальной точки зрения все было бы у нас нормально. Она отнюдь не была корыстна, но денежные невзгоды периодически доводили ее до отчаяния и гнева. Впрочем, сейчас мне было не до воспоминаний.
  Я наелся и откинулся на спинку стула. Я не знал, что последует дальше, но сейчас мне было хорошо. И как же мало надо человеку, чтобы почувствовать себя счастливым. Или по крайней мере приблизиться к этому состоянию.
  - Вы наелись? - почти ласково спросил меня Мачин.
  - Да, большое спасибо.
  - Было бы за что, - усмехнулся он. - Это самое ничтожное, что я могу для вас сделать.
  - Вы хотите для меня что-то сделать еще?
  Мачин как-то странно посмотрел на меня и улыбнулся.
  - И да и нет. Все зависит от того, как на это посмотреть. Хочу попросить у вас прощение, Леонард Леонардович.
  - За что? - удивился я.
  - Дело в том, что в последнее время по моему заданию вашу жизнь пристально изучали. Мне многое известно о вас.
  Это было более чем неожиданное сообщение. В первые мгновения я даже не знал, как на него реагировать.
  - Но зачем вам это понадобилось, моя жизнь ничем не примечательна и ничем не интересна. Обыкновенный обыватель.
  - Ну это, как посмотреть, - живо не согласился Мачин. - На мой взгляд, в вашей жизни очень много интересного. Гораздо больше, чем в моей.
  - Такого не может быть, вы руководитель огромной империи...
  Мачин, не давая мне продолжить. Махнул рукой.
  - Это так думают не посвященные. А знали бы, насколько монотонна мое существование, все отлажено, как работа швейцарских часов. А вот у вас по-настоящему бурная жизнь, в которой нет никакого плана, никакой запрограммированности. Уж извините, если я коснусь некоторых ваших болевых мест.
  - Касайтесь, чего уж там, - великодушно разрешил я.
  - Спасибо, - поблагодарил он. - Я знаю, как вы любили свою жену, в этом заключалось даже что-то не здоровое. Уж слишком вы были неистовы в своих чувствах.
  - Может быть. Но уж такой я.
  - Разумеется, - кивнул Мачин головой, - все мы рабы своего характера. Но ведь такое потрясение трудно пережить. И даже по вашему виду заметно, как вам до сих пор тяжело.
  - Предположим. Но я не понимаю, смысл обсуждения моих семейных проблем. До сих пор я полагал, что они касаются исключительно меня.
  - Вот вы и обиделись. Извините.
  - Я не обиделся, я не понимаю, к чему это все?
  - Наберитесь терпения, скоро поймете. Вы согласны продолжать наш разговор?
  - А если я не согласен, что последует?
  - В таком случае вы никогда не узнаете, зачем я затеял этот разговор. Вам решать.
  Я колебался недолго, любопытство победило все другие мотивы.
  - Давайте продолжать.
  - Я был уверен, что вы так поступите. И правильно сделали. Скажите, уход жены - это был сильный удар.
  - Сильный.
  - У вас не возникло, например, стремление к самоубийству?
  - Нет. У меня отсутствует суицидный синдром. Я переживаю все по иному. - Пожалуй, отвечая на этот вопрос, я был не до конца искренен.
  - И замечательно, - одобрил мой собеседник. - Мне никогда не нравилось самоубийство, как способ решения собственных проблем. Мы даже не знаем, что будет с нами там, - посмотрел Мачин в потолок, - после такого поступка. Многие считают, что ничего хорошего такому человеку после этого не светит.
  - Может быть, там я еще не был, но могу сказать, что здесь после ухода Марины мне было не сладко.
  - Я знаю, вы однолюб, это тяжкое бремя. Может быть, самое тяжкое на земле, которое выпадает человеку.
  - Думаю, вы правы.
  - А я не думаю, я это точно знаю. Вам дальше будет только хуже. Другие утешаются, находят замену, а вы даже не ищите, вы упиваетесь своим несчастьем, вы живете им, как актер своей ролью.
  - Я ничего с собой не могу поделать.
  - И не надо, будьте таким, какой вы есть, - вдруг даже излишне горячо провозгласил Мачин. - Вы мне подходите именно таким.
  - Подхожу? - удивился я.
  - Именно так. Но давайте обо всем по порядку. Закончим с вашей супругой, то есть бывшей супругой и перейдем к другой теме. Вы не возражаете?
  - Мы уже зашли так далеко, что уже бесполезно возражать.
  - Мне нравится ваш подход. Поверьте, правильный подход - залог успеха в любом деле. Вы представляете, что вас ждет? Чем дальше, тем больше вы будете тосковать по вашей жене. Другие забывают, а у вас, наоборот, воспоминания, с ними и переживания, только усиливаются. С таким устройством психики жить крайне трудно.
  - У вас никогда не возникало желание поработать психоаналитиком? - Я понимал, что с моей стороны сказать такое Мачину было настоящей дерзостью, но и удержаться я тоже не мог.
  Мачин рассмеялся.
  - Представьте себе много раз. Да в каком-то смысле я им и являюсь. Просто я выражаю себя в этой сфере по другому. И со временем вы поймете как. Но мы немного отвлеклись на мою особу, а речь идет о вас. Я не завидую вам, такую жизнь не пожелаешь и врагу. Тосковать по любимой женщине день за днем, месяц за месяцем, год за годом. Такое испытание способны выдержать не многие. Вы способны?
  - Не знаю, - хмуро ответил я. - Но что это меняет, я же ничего не могу изменить.
  - А вот с этим решительно не согласен, нет ни одной в жизни вещи, которую нельзя было бы изменить. Разве что невозможно уйти от смерти. Да и по большому счету, кто знает. И что вообще такое смерть?
  - Ничего хорошего.
  - Но и ничего плохого. Разве вы не согласны с таким определением?
  Я, скрипя сердцем, согласился.
  - И все же, любить без любимой. Я бы не хотел попасть в такой переплет, - проговорил Мачин.
  - Я уже попал.
  Мачин задумчиво взглянул на меня, но никак не прореагировал на мою последнюю реплику.
  - Я внимательно прочитал вашу последнюю книгу, - вдруг произнес он.
  Я удивленно взглянул на Мачина, такого подвига я от него не ожидал.
  - Это мой полный провал.
  - А что вы хотели. В наше время писать о душе, о том, как она тоскует и алчет чего-то возвышенного напрасное занятие. Людей привлекают совсем другие темы. Человечество летит в пропасть, грубый материализм стал его знаменем. Деньги, секс. грубые и примитивные развлечения практически полностью заполонили нашу жизнь. Такого могучего потока отрицательных энергий не было уже давно. А мы по неведению генерируем и генерируем все новые ее порции, даже не задумываясь, какая катастрофа нам грозит. Нет, ваша книга никак не могла иметь успех.
  - Она и не имела.
  - Я вижу, как это вас удручает, - сочувственно произнес Мачин.
  - Удручает скорей иное, что делать дальше? От писательства я отныне отрезан, никто больше не издаст ни одной моей книги.
  - Никто не издаст, - охотно согласился Мачин. - А ведь это ваше призвание. Только вы писатель будущего, современности вы не интересны.
  - Выходит, мои читатели еще не родились на свет.
  - Увы, подозреваю, что даже их родители еще появились на свет. Да и родители родителей...
  - Что же тогда делать? Так долго мне не протянуть. Вы доказали мне, что ничего кроме самоубийства не остается.
  Мачин поморщился.
  - Но мы же с вами установили, что это не ваш путь. Зачем же вступать на него.
  - Но где тогда мой, по какому пути я могу идти?
  - Вот это тот вопрос, к которому мы с вами и шли. Хотите что-нибудь выпить, прежде чем мы попытаемся на него ответить?
  - Пожалуй.
  - Любой напиток в вашем распоряжении.
  - Тогда коньяк. - Прямо передо мной стояла бутылка французского коньяка, из него я и плеснул себе в стакан.
   Мачин внимательно наблюдал, как я смаковал коньяк.
  - В последнее время вы много пьете, - заметил он.
  - Есть такой факт. А что еще делать? Я был бы рад много спать. Но не получается.
  - Действительно, делать вам больше нечего. Скажите, что вас удерживает или связывает с этой жизнью?
  Я ответил, почти не задумываясь.
  - Ничего.
  - Вот и я думаю, что по большому счету ничего. Так, привычка пребывать на белом свете. У каждого человека много таких привычек, без чего ему кажется жизнь невозможна. . Но если разобраться, то на самом деле от них совсем не трудно отказаться. Просто нужно немного решимости. Как вы полагаете?
  - Предположим. - Я никак не мог понять, куда же он клонит.
  - Предположим, - задумчиво повторил вслед за мной он. - Нет, это плохой ответ, надо знать точно.
  Я пожал плечами.
  - Если вам так угодно: с этим миром меня ничего не связывает, а привычки в моих глазах ничего не стоят. Когда-то их не было, потом они появились, но это лишь означает, что их когда-то снова не станет.
  - Вот это действительно настоящий ответ, - обрадовался Мачин. - Наконец мы пришли к той точки, с которой можно идти дальше прямо к цели.
  - И куда же вы хотите, чтобы мы бы отправились?
  - Давайте подведем некоторые итоги, подведем черту под вашей жизни.
  Это предложение мне не очень понравилось. Я все же еще ни при смерти. Но возражать не стал. Итоги, так итоги, черту, так черту.
  - Я готов.
  - Мне очень приятно, что мы идем с вами так быстро в правильном направлении, - сказал Мачин. - Итак, ваша жизнь потерпела крушение, идеалы растоптаны, все планы и надежды разбиты. Любимая женщина ушла навсегда, писательская карьера не задалась. А ничем другим вы заниматься не желаете. Да если бы вы желали, ничего другого вы не умеете делать. Я все верно сказал?
  Я молча кивнул головой, так как говорить не хотелось.
  - Отсюда встает вопрос, - продолжил Мачин, - что делать дальше? И вообще нужно ли что-то делать? Мне кажется, что делать вам больше совершенно ничего не хочется. И не потому что вы ленивы, даже и мысли такой нет, а потому что не видите смысла. Все равно это не будет востребовано.
  - Все так оно есть, - вынужден был ответить я на вопросительный взгляд Мачина.
  - Тогда возникает вопрос: зачем вам такая жизнь? И не хотите ли вы ее кардинально поменять?
  - И на что я должен ее поменять?
  - Вот мы подошли и к тому, ради чего состоялась эта встреча. Леонард Алексеевич. Наверное, вы давно задаете себе вопрос, зачем я вас пригласил?
  - Было бы странным, если бы не задавал.
  Мачин рассмеялся. Но почти тут же вновь стал серьезным.
  - Не сомневаюсь, что вы многое слышали обо мне самого разного.
  - Это так.
  - Конечно, пишут много всякой ерунды, но иногда пишут и что-то похожее на правду. И вам известно о моей страсти ко всяким необычным проектам.
  - Кое что я об этом читал.
  - Вот видите, это хорошо, что вы в курсе. Это облегчает мою задачу. Расскажу вам о проекте, который я назвал "Рай".
  - "Рай"? - удивился я.
  - Именно "Рай", - подтвердил Мачин. - Суть его элементарна проста: люди оказываются в раю. Не после смерти, если вас туда пустят, а прямо сейчас. Прекрасный климат, никаких забот, все желания исполняются немедленно. В общем, настоящая райская жизнь.
  - И что же делать в этом раю?
  - В том-то и дело, дорогой Леонард Алексеевич, что ничего. Абсолютно ничего не надо делать. Вспомните Адама и Еву, в Библии ничего не говорится о том. что они ходили на работу или вскапывали на огороде грядки. Они просто жили. Или, говоря по другому, занимались ничего неделанием.
  - Да, но затем их эта беззаботная жизнь была прервана.
  - Разумеется, я знаю эту нравоучительную историю. Но я надеюсь, что мы, как современные люди, умудрены опытом, и не позволим какому-то змею помешать нам наслаждаться райской жизнью.
  Я пожал плечами, этот тезис вызывал во мне не то что не согласие, скорей я не знал, как к нему отнестись.
  - Предположим. Но какое отношение ко мне имеет все это?
  - Разве вы не догадались, я предлагаю вам отправиться в рай.
  - Мне - в рай?!
  - А чем вы хуже других. Я считаю, что вы как никто заслужили место в раю.
  - Мне-то казалось всегда наоборот. У меня слишком большой послужной список грехов.
  Мачин поморщился.
  - У вас слишком примитивные представления о рае, внедренные в вашу голову религиозным воспитанием. Если люди и попадают в рай, то вовсе на за добродетели. Рай - это место для тех, кто хочет найти отдохновение от современного мира, кто способен разорвать связывающие с ним путы. В противном случае рай теряет всякий смысл.
  Я молчал, переваривая сказанное.
  - И все же, в чем заключается ваш замысел? - спросил я.
  - По большому счету, ни в чем. - Мачин посмотрел на меня. - Понимаю, вы удивлены? Я просто хочу дать заслужившим это людям возможность пожить в раю, пожить в мире, где нет ни забот, а значит, нет и тревог. Неужели вам непротивно от всего, что вас окружает, от тех людей, с которыми вынуждены сталкиваться вопреки своему желанию. И была бы цель, ради чего все это терпеть. Но, как мы с вами только что выяснили, такой цели нет. И не предвидится. Я прав?
  - Да.
  - Вот видите. Так что же вам мешает пожить в раю?
  - Вы делаете мне предложение отправиться в рай?
  - Именно так.
  - И надолго?
  - На всю оставшуюся жизнь. Это мое непременное условие, назад, в этот мир вы уже не вернетесь.
  Я сидел ошеломленный и растерянный. Такого исхода разговора я не ожидал.
  - И где расположен этот ваш рай? Надеюсь, не на небе?
  - Конечно, нет. Мой рай на земле. А вот где, вы никогда не узнаете. Это тоже входит в условие пребывания там.
  - Но как же я тогда туда попаду?
  - Об это мне стоит беспокоиться. Вам сделают усыпляющий укол, а когда вы проснетесь, то окажитесь в раю. Как вас туда доставят, это уж не ваша забота.
  - Но что я там будут делать?
  - Как что, жить и ничего больше, но и ничего меньше. День за днем, час за часом. В этом раю вечное лето. Купайтесь, загорайте, ешьте, сколько влезет. Придумайте себе другие занятия. Главное, никаких ни забот, ни хлопот.
  - Но от такой жизни с ума сойдешь!
  - А от вашей теперешней, вы с ума не сойдете?
  - Не исключено, - вынужден был я согласиться.
  - Так что же вас смущает?
  - Не знаю. Это все очень неожиданно. Трудно на это сразу решиться.
  - Я вас не тороплю, вы можете подумать. Как только надумаете, сразу же дайте знать. Если вы откажитесь, придется искать другого кандидата.
  - Хорошо, я решу все быстро.
  - Надеюсь, на положительное решение. Поверьте, для таких, как вы, лучшего варианта не придумаешь. Огромное количество людей были бы счастливы оказаться в таком месте в таких условиях. Но я предлагаю это вам. Жду с нетерпением вашего звонка.
  Беседа была завершена. Я встал и вышел из кабинета.
  
  Глава 2
  
  Я вернулся домой. Меня переполняли мысли и чувства. Но разобраться сразу в этом клубке сомнений я был не в состоянии. Слишком уж неожиданным было предложение, слишком кардинально оно меня мою жизнь. И главное меняло навсегда, так как Мачин ясно сказал, что если я окажусь в создано им раю, то назад в наш ад уже не вернусь. Поэтому я решил успокоиться и попытаться понять, какой для меня заключен смысл во всем этом предприятии.
  Я подошел к окну и стал смотреть на город. Я видел дорогу, по которой проносилась нескончаемая вереница машин, видел дома с огромным количество окон, видел идущих внизу людей. Неожиданно начался дождь, сильно похолодало, сильный ветер срывал листья с деревьев, как насильник одежду со своей жертвы. Открывшаяся мне картина мира была весьма неприглядна, жить в таком пространстве просто не хотелось. Даже воздух был какой-то прогорклый, наполненный ядовитыми испарениями и выхлопами мегаполиса. Казалось, что при каждом вдохе в организм проникает неисчислимое количество вредных веществ, которые растворяются в нем, служат рассадником и возбудителем страшных болезней.
  Я сел на диван и стал переваривать только что полученные впечатления. Как же все неприглядно вокруг, как все противопоказано жизни. Эта среда может вызывать у нормального человека лишь отторжение, в ней он испытывает огромные психологические перегрузки, его здоровье разрушается благодаря действию токсичных веществ и бесконечных нервных стрессов. Болезни, преждевременное старение - вот что ждет любого из нас. На наше счастье, подхваченные ежедневным потоком пустых событий, обычно мы не замечаем все эти воздействия, полагаем, что все так и должно происходить. Но это вовсе не означает, что мы не разрушаемся. И надо некий мощный толчок, чтобы нас выбросило бы из этой привычной колеи, мы могли бы посмотреть на все другими глазами и перед нами предстала бы подлинная картина нашего бытия.
  Что связывает меня с этим миром и стоит ли жалеть о том, если будут перерезаны соединяющие нас нити? Чем больше я размышлял над этой темой, тем яснее осознавал, что если я исчезну из него, это не станет потерей ни для меня, ни для кого-то еще. Я ничего никому не должен и никто ничего не должен мне, я отказался от всех планов, расстался со всеми надеждами. До разговора с Мачиным я готовился лишь к тому, чтобы каким-либо образом заполнять пустые дни и ночи. Когда-то меня волновал вопрос познания Вселенной, я страстно хотел понять существующие в ней взаимосвязи и смысловые цепочки, хотел приблизится к разгадке того, зачем мы призваны сюда, в чем потаенное значение путешествия под названием жизнь. Но с некоторых пор у меня резко ослаб интерес к этим темам, я почувствовал, что этот поиск мне ничего не принесет, никак не облегчит мое существование, не заполнит образовавшуюся в ней пустоту. Я слишком далек от всего этого, а любопытство никогда не было способно решить ни одну проблему, это всего лишь один из способов времяпрепровождения. И рано или поздно себя полностью исчерпает. Так зачем же меня тянуть. Что меня ждет впереди, я не знаю, но предложение Мачина очень заманчиво. Оно позволяет наконец-то сделать то, о чем я мечтал все последние месяцы - уйти от себя как можно дальше. Я растворюсь в волшебной природе, с головой погружусь в теплый океанский прибой. Мое тело наполнится приятными ощущениями. Что еще нужно, чтобы ощутить себя хорошо?
  Я продолжал думать и в голове у меня не возникало ни одного серьезного аргумента против сделанного мне предложения. Я исчезну из мира незаметно, как будто бы никогда его и не посещал, никого не предупрежу о том, что больше в нем не появлюсь. И те немногочисленные знакомые, которые хотя бы чуть-чуть интересуются моей судьбой, будут безуспешно гадать о том, куда я делся.
  Я подумал о бывшей жене, но затем решительно вытряхнул эту мысль из головы. Да, разумеется, ее удивит мое исчезновение. Но не более, в конце концов я для нее тоже чужой, и она быстро забудет обо мне, как уже забыла о проведенных совместных годах. Мы и так почти не видимся, так что вряд ли что-то изменится.
  Я понял, что принял решение. Причем, принял решение еще тогда, когда выходил из кабинета Мачина. Ведь этот хитрец не случайно обратился ко мне, он был с самого начала уверен, что никуда я не денусь и отправлюсь в его рай. Он специально подбирает людей, которым нечего треть в современном обществе, которые, словно птенцы из гнезда, выпадают из него и летят вниз, прямо на жесткий и беспощадный асфальт.
  Но я решил не торопиться с ответом, ничего не случится, если Мачин подождет до утра. А оставшееся время я посвящу прощанием с этим миром. Плохо или хорошо, но я прожил в нем не один год. Даже какой-то, хотя инее долгий период был счастлив, по крайней мере, в тот момент я так полагал. Дальнейший ход событий и камня не оставил от этих ощущений, но это случилось уже потом. А тогда...
  В общем я решил прощаться. Я вышел на улицу и пошел в прямом смысле, куда глядят глаза. Я смотрел на все, что окружало меня вокруг, и мое сердце сжималось от жалости и тоски. Но я знал, что это временное явление, и оно скоро пройдет. Было бы странным, если бы при своей чувствительности я бы оставался совершенно равнодушным и безучастным.
  Я поймал себя на том, что всегда мною владело неясное предчувствие, что однажды со мною может случиться нечто подобное. На самом деле, Мачин при всем его богатстве и влиянии не более чем рука судьбы, не он, а некто несравненно более могущественный затеял этот эксперимент. Каких целей хотел он достигнуть, я не представлял, да и не шибко интересовался. Мое дело пройти свой путь до конца, а все остальное меня не касается.
  Я вернулся домой поздно, в голове шумело, так как я довольно долго просидел в баре и изрядно выпил. Зато это помогло почти сразу заснуть, едва моя голова коснулась подушки. Мне ничего не снилось в эту последнюю ночь моего пребывания в этом городе.
  
  Глава 3
  
  Почему-то я был убежден, что меня отправят в "рай" тот час же, как я выражу на то согласие. Но Мачин к моему удивлению даже не стал со мной встречаться, лишь по телефону поздравил с правильным решением и попросил ждать звонка. Обескураженный, я отошел от телефона.
  Потянулись дни, в течение которых я находился в каком-то странно-непонятном состоянии. Я уже не жил здесь, но и еще не был там. У меня совершенно пропал ко всему интерес, я слонялся то по квартире, то по городу, не зная, чем себя занять, как относиться ко всему, что происходило в моей жизни. За все это время я ни с кем не встретился, хотя обычно редко подавший голос мой телефон в этот период звонил на удивление часто. Позвонили даже из одного издательства с предложением начать переговоры об издании моего старого романа. Эта была первая моя книга, на мой взгляд весьма неудачная. И почему они вспомнили о ней, я не мог понять. Но к моему же удивлению их предложение меня нисколько не заинтересовало, я не видел никакого смысла в том, чтобы этот мой труд вновь бы обрел бумажную плоть. Меня больше не волновали ни успех, ни деньги, все это осталось где-то позади, в другой моей жизни. Только теперь я постиг, какая крутая перемена вдруг случилось со мной за такое короткое время. Я словно бы перечеркнул все, что было раньше и думал только об одном, что меня ждет впереди. Мой отказ вести с издательством переговоры изумил его сотрудников, по началу они даже в это не поверили и перезвонили на следующий день. Но я лишь подтвердил свою прежнюю позицию. И внезапно ощутил небывалое облегчение. Такого чувства я еще не переживал, мне удалось сбросить с себя тяжкий груз привычных представлений, которые намертво связывают нас с обычным существованием. Мне стало так легко и смешно, что я долго смеялся. Теперь даже ожидание приглашения отправиться в "рай" меня перестало тяготить, я нисколько не сомневался. что оно последует. А днем раньше, днем позже, какая разница.
  Теперь я проводил время, сидя перед экраном телевизора. Еще недавно я считал телевидение едва ли не главным врагом человечества, дьяволом, которого оно же само и создало. Эта была гигантская машина по оглуплению миллионов людей, апофеоз человеческой пошлости, глупости и корысти. И потому я крайне редко включал этот ящик, только для того, чтобы узнать какие-нибудь важные новости. Но сейчас я смотрел все подряд, от сериалов до передач для цветоводов и беременных женщин. Я смеялся над тем бесконечным потоком глупостей, который лился с экрана. Но меня это больше нисколько не коробило, мне было абсолютно все равно. Если людям так нравится ощущать себя идиотами, зачем им отказывать в этой милости. Пусть ощущают, значит, ничего иного они не заслуживают. А я скоро окажусь там, где ничего этого не будет.
  Я даже перестал пить, вино вдруг стало вызывать у меня отторжение. Я удивлялся, как это раньше мог поглощать его в немереных количествах, удивлялся, что мне нравилось пьяное состояние, когда сознание переходило в какое-то иное, не подвластное мне измерение. До чего же слабы и убоги люди, коли ищут утешение своим невзгодам с помощью таких примитивных средств. По сути дела пьянство - тоже самое телевидение, только функционирующее по иным физическим законам. Но задачи выполняет аналогичные.
  Звонок, который я ждал, раздался под вечер. Я смотрел очередной сериал и так увлекся разворачивающимися событиями, что даже не хотел идти к телефону. Но все же переселил себя.
  - Вы готовы? - спросил меня Мачин. - Завтра вы отправляетесь в рай.
  - Готов и с нетерпением жду этого момента.
  - Вот и замечательно. Я рад, что в вас не ошибся. Ровно в девять утра за вами заедет машина. Да, кстати, не берите никаких вещей, вы же понимаете, в раю они не понадобятся.
  - А я и не собирался ничего брать.
  Вы правильно ко всему относитесь. Такое бывает не часто, похвалил меня Мачин. На этот разговор наш завершился.
   Я вернулся на прежнее место и продолжил смотреть сериал. В данный момент меня радовало то, что разговор с Мачиным оказался очень коротким, и я практически не пропустил развития сюжета. Ведь больше сериалов я смотреть не буду.
  Я досмотрел фильм, затем переключился на другую передачу. Поужинал. Удивительно, но в моей голове не копошились ровным счетом ни какие мысли, она была чистая, как у новорожденного. Мне это нравилось, было бы печально, если бы я начал сейчас переживать. Поэтому я спокойно лег спать и быстро заснул.
  Пробудился я утром. Я посмотрел в окно и увидел, что уже светло. Часы показывали пол восьмого, значит, прожить в этом мире мне оставалось полтора часа. Я застелил аккуратно кровать, что делал далеко не всегда, умылся, и отправился на кухню завтракать. Пока я производил все эти манипуляции, прошел еще почти час. Время сжималась, как Вселенная перед большим взрывом.
  Несколько минут я постоял у окна, смотря на столь знакомый мне город. Город, где я родился, и где до сего момента жил. Но волнения от расставания я не чувствовал.
  Я посмотрел на часы, пора было выходить. Я тщательно закрыл винтили, подающие воду и газ, обесточил свое жилище. Затем вышел и закрыл дверь на ключ. Только сейчас я подумал, что не принял никаких мер относительно судьбы своей квартиры. В нее я больше не вернусь. Ну и ладно, зачем мне заботится о таких пустяках. Когда обнаружат, что меня здесь больше нет, пусть делают, что хотят. Меня это уже не будет касаться.
  Внизу, как и обещал Мачин, меня уже ждала машина. Я сел, и она тронулась.
  Город жил своей обычной жизнью, вокруг двигались машины и люди, меня окружали привычные шумы и звуки. Я ж думал о том, что больше не буду участвовать в этом круговороте. И никто при этом ничего не теряет; ни город, ни я. Как же все хорошо устроилось, каждый получает то. чего хочет.
  Я вошел в здание, где размещалась штаб-квартира империи Мачина. Как и в первый раз, меня встретили и проводили до его кабинета. Но этот раз я был принят его хозяином без всяких проволочек.
  Мачин внимательно смотрел на меня.
  - Я вижу, вы совсем не волнуетесь, - выдал он результат осмотра.
  - Когда я понял, что мне нечего терять, я перестал волноваться.
  - Завидую вам, а я никак не могу прийти к такому состоянию. Открою вам секрет, именно с этой целью я и затеял весь этот эксперимент. Я должен знать, как будут себя чувствовать люди в такой обстановке. Может быть, однажды я присоединюсь к вам.
  - Буду этому только рад.
  Мачин о чем-то задумался.
  - Я значительно старше вас, но смысл жизни остается для меня столько же непостижимым, как и вам. И это мучит меня, лишает уверенности в правильности своих действий. А когда имеешь такую власть, какой располагаю я, это становится самым важным вопросом.
  - Могу лишь вам только посочувствовать. Может, есть смысл расстаться вам с вашей властью. И тогда острота вопроса схлынет сама собой.
  - Такая дилемма много раз возникала передо мной, но пока я к этому не готов. Когда много имеешь, отказаться от всего, что имеешь, гораздо трудней, чем отказаться, когда имеешь совсем мало. Но не будем дискутировать. Вижу по вашим глазам, вам не терпится оказаться в раю.
  - Вы правы. - Я вдруг подумал о том, что так и никогда не узнаю, чем кончится заинтересовавший меня сериал. На миг я даже ощутил сожаление. Боже, какие глупости влияют на наши поступки.
  - В таком случае остановимся на этом. Сейчас вас проведут в одну комнату, там вам сделают укол. А когда вы очнетесь, то будете уже в раю.
  В кабинет вошла красивая девушка, улыбнулась мне и попросила следовать за ней. Я подумал, что именно такая красотка и должна привести вас в рай. Она ввела меня в небольшую комнату, где стоял диван.
  - Пожалуйста, ложитесь, - сказала моя провожатая.
  Я лег и почти тот час же появился мужчина в белом халате. Со стола он взял одноразовый шприц, окунул его в какой-то пузырек. Подойдя ко мне, обнажил мою руку.
  - После укола лежите спокойно и не двигайтесь, через несколько минут вы уснете.
  Игла почти безболезненно вошла в мою руку. Я закрыл глаза. А когда открыл, все было уже кончено. Девушка исчезал, а мужчина стоял надо мной и наблюдал за тем, как погружаюсь я в небытие.
  Несколько десятков секунд абсолютно ничего не происходило, я чувствовал себя совершенно, как обычно. Внезапно голова потяжелела, веки налились свинцом. Только что вокруг меня было ясно и светло, а теперь все стремительно темнело. Какие-то мысли, словно птицы, пронеслись в моей голове, а потом все исчезло.
  
  
  Часть вторая
  Глава 1
  
  Я открыл глаза, сначала они увидели лишь сплошную темноту, но постепенно свет стал проникать в них и рассеивать мрак. Я пошевелил рукой, ногой, слегка приподнял голову. Все работало. За исключением мозга, так как я никак не мог понять, где нахожусь, что со мной. В черепной коробке стоял гул, как в цеху, когда в нем включены множество станков. И этот гул ужасно мешал мне сосредоточиться, вернуть утраченную нить жизни. Хотя я чувствовал, как какие-то настойчивые воспоминания стучались в мо черепную коробку, требовали, чтобы я как можно скорей обрел бы их.
  Но прошло уже какое-то время, но пока ничего не получалось. Я по-прежнему лежал, так как чувствовал себя слабым. Единственное, что понимал, так это то, что не надо спешить, силы и память непременно ко мне вернуться.
  Прошло еще некоторое время, и я вдруг почувствовал, что в самом все утраченное ко мне быстро возвращается. Я резко сел и осмотрелся. Я находился в не очень большой, но уютной, хорошо обставленной комнате. Играла музыка. Я удивился, что до сего момента ее не слышал. И в этот миг я вспомнил все, вспомнил, как прощался с Москвой, как в последний раз разговаривал с Мачиным, а затем мужчина сделал мне укол.
  Я в раю!
  Как будто какаю-то кнопку вдруг надавили на моем теле, и я тут же резво вскочил. Мною овладело огромное желание исследовать все вокруг, увидеть, что из себя представляет этот таинственный рай.
  Я вышел из двери и оказался на веранде, с нее шагнул за порог дома. Я находился в поселке, состоящим примерно из пятнадцати домов. Может быть, дальше располагались еще постройки, но пока я видел только их. Все коттеджи были примерно одного размера, но совершенно разные по архитектурному исполнению. И надо отдать должное архитекторам, то были все без исключения очень красивые и оригинальные сооружения.
  Несколько секунд я любовался тем домом, из которого вышел. Это было авангардное строение, у которого все привычные формы были сознательно искажены. Но это не отталкивало, а наоборот притягивало заложенным в замысле скрытом смыслом.
  Затем я направился в экскурсию по поселку. Как я сказал, он был совсем небольшой, но очень благоустроенный. Дорожки были выложены цветными красивыми плитами, причем, ни их цвет, ни узор ни разу не повторялись. То и дело встречались фонтанчики, тоже совершенно разные по исполнению. Рядом с ними находились беседки.
  На окраине поселка я обнаружил стадион: футбольное, баскетбольное, волейбольное поля, дальше шло поле для гольфа и теннисные корты. Все было сделано превосходно. Мачин не обманывал, когда уверял, что условия в созданном им раю идеальные.
  Я снова вернулся в центр поселка. Пока я не встретил в нем ни одного человека, и это меня несколько обескуражило. Хотя следы их пребывания я обнаружил в большом количестве. В одном месте на скамейке лежало оставленное кем-то полотенце, около одной из беседок я заметил несколько окурков, судя по виду свежих. Я подумал, что это странно звучит, что в раю курят. А что если обитатели этого поселения по какой-то причине исчезли, и я здесь оказался в единственном числе. Провести всю жизнь в полном одиночестве? Нет, даже для такого мизантропа, как я, это слишком. Надолго меня не хватит, я через некоторое время просто сойду с ума.
  Внезапно я увидел, как дверь в одном из домов отворилась, и на веранду вышел мужчина. Я поспешил к нему.
  Он спокойно наблюдал за тем, как я приближаюсь, при этом на его лице не появилось никакого выражения, словно бы мое появление его совершенно не интересовала. Хотя откуда мне знать, может быть, так оно и есть.
  Я подошел к нему, теперь нас разъединяло каких-то пара метров.
  - Здравствуйте, - сказал я. - Я только что приехал сюда. Вернее, когда приехал, я точно не знаю, а вот очнулся совсем недавно. Полчаса назад.
  - Здравствуйте, Леонард Алексеевич, - ответил мужчина.
  Я ждал, что он что-нибудь добавит, но он молчал. Мне это не очень понравилось.
  - Вы меня знаете?
  - Да, нас известили о вашем прибытии.
  - Понятно, - произнес я, хотя пока мне было мало что понятно. - А можно узнать, вы тут давно?
  - Уже месяц.
  - Месяц, - удивился я. Мне почему-то казалось, что заезд в рай для всех происходил примерно в одно и тоже время. - А я думал, что все только что сюда приехали.
  - Ну что вы, некоторые тут уже полгода.
  - Полгода! - изумился я. - А где тогда все?
  - Кто где. Большинство сейчас на пляже. Сейчас утро, самое благоприятное время для купания и загара. Потом будет слишком жарко. Хотя климат тут великолепный, но все же не идеальный для рая. Насколько я понимаю, в том раю погода не менялась никогда. Там не было ни жарко, ни холодно, всегда постояная температура.
  - А почему вы не пошли с ними?
  - Я не могу ни купаться, ни загорать. У меня неизлечимая болезнь, и я умираю.
  Мужчина произнес эти слова совершенно точно также, как несколько секунд до этого он говорил о здешнем климате.
  Я смешался, не зная, как после этих слов продолжать разговор.
  - Я вижу вы немного смущены моим признанием. Но скоро привыкнете. Знаете, здесь очень приятно умирать, под пенье экзотических птиц, под шум океанского прибоя. Вы еще услышите эти замечательные звуки. Я даже не мог мечтать о том, чтобы мое это пребывание на земле завершатся в столь замечательных условиях. И кроме того, весьма почетно быть первым человеком, который умер в раю. Обычно умирают на земле, а в рай попадают уже потом в зависимости от заслуг. - Он вдруг рассмеялся. - Надеюсь, вы поняли, это шутка.
  - У вас чересчур мрачные шутки.
  - Вовсе нет, хотя я вас понимаю. Когда я узнал о своем диагнозе, мне тоже было не шуток. Но постепенно ко мне стало приходить понимание, что печаль и скорбь в моем положение бессмысленны, все равно они ничего не изменят. Лучше принять неизбежное, как награду, как благословение свыше.
  - Смертельная болезнь - благословение свыше. По моему это слишком ужасно.
  - Но это как посмотреть на ситуацию. Вы же писатель, вы должны понимать, что на все существуют самые разные точки зрения. И все они относительны, а следовательно не истинны. Поэтому, какой смысл принимать не истинную позицию, печалиться, плакать о том, что скоро неизбежно предстоит. Я решил идти по другому пути и ничуть не жалею. Смерть для меня не конец и не начало и даже не продолжение.
  - Что же тогда? - спросил я, затаив дыхание.
  - Скорей всего это возвращение.
  - Но куда?
  Мужчина улыбнулся.
  - Трудно сказать. Но это не отменяет само понятие возвращения. Но давайте не будем с самых первых минут нашего знакомства вдаваться в такие темы. У нас еще будет на это время. Я умру, но еще не очень скоро.
  - Почему вы так уверенны в этом? - довольно бестактно спросил я.
  Мужчина снова одарил меня улыбкой. Надо признать, улыбка у него была очень приятная.
  - Я разобрался еще не во всех вещах, а без их понимания там не нужен. Мне дадут для этого еще немного времени. Тогда так просто люди не уходят, это было бы чересчур расточительно. А мир очень рационален, туда забирает только тогда, когда человек завершает здесь процесс познания.
  - Но ведь столько людей умирают совсем молодыми, ничего не поняв.
  - Да, вы правы, но потому они и умирают, что им не дано понять. Или их знания могут оказаться преждевременными или нежелательными. Хотя не исключаю, что есть и другие для этого причины. Но все, не хочу вас больше задерживать. Знакомьтесь с раем. Это действительно райский уголок.
  Я кивнул головой.
  - Я так и сделаю. Но вы не представились.
  Мужчина схватился за голову.
  - Совсем запамятовал, это влияние болезни. Меня зовут Александр Андреевич Хандруев.
  Я напряг память.
  - Мне знакома ваша фамилия. Да я же читал ваши статьи. Вы известный философ.
  - Вы правы, но это в прошлом, здесь я не философ.
  - А кто же?
  - Никто. И это вторая причина, почему я сюда приехал. Но достаточно. Идите лучше искупайтесь. Сейчас как раз время прилива. Это замечательно. Направляйтесь прямо вот по той тропинке, всего каких-то пятьсот метров - и вы на пляже.
  - Я так и поступлю. - Я действительно почувствовал желание окунуться в океан. Купание всегда было моим любимым занятием.
  Мы попрощались, и я направился указанной дорогой. Поселок кончился, и я шел через пышный тропический лес. Ничего подобного в своей жизни я еще не видел, какие-то незнакомые деревья, переплетенные лианами окружали меня. Я невольно вспомнил об осенней, дождливой, холодной Москве и почувствовал счастье, что нахожусь в лете, окруженный такой замечательной природой.
  Я вышел к океану, мои ноги ступали по россыпи золотого и мелкой песка. Над головой висело чистое голубое небо с ослепительным обручем солнца по середине. На берег накатывался пенистый прибой. Я думал, что обнаружу тут людей, но никого по близости не было. Впрочем, в данный момент меня это не огорчило. Вокруг были такие замечательные и яркие краски, что чье-то присутствие скорей бы помешало переживанию этой красоты. Мною овладело какое-то странное эротическое ощущение, захотелось слиться с окружающим миром, как когда-то с любимой женщиной. Я быстро разделся до гола и помчался к воде.
  Вода была удивительно теплая и ласковая, небольшие волны ласково массажировали тело, доставляя ему неиссякаемое наслаждение. Я купался, нырял, плескался, как угорелый бегал по берегу, что-то бессвязно кричал, выплескивая таким образом переполнявшую меня радость. Буквально в мгновение я из серьезного, мрачного взрослого мужчину, погруженного по горло в свои проблемы, превратился в беззаботного веселого ребенка. Такая внезапная и мгновенная трансформация могла произойти только в раю. И я и был в раю, это был действительно рай. И сейчас ни каких сомнений в этом у меня не было.
  Я потерял ощущение времени, у меня была полная уверенность, что я могу провести в воде целый день. И нет никакой надобности выходить на берег. Внезапно я обнаружил, что за мной с пляжа наблюдает молодая женщина. Это сразу же изменило мой настрой, у меня появилось желание познакомиться с еще одним товарищем по раю. Но возникла одна небольшая загвоздка, я купался голым и мне было неудобно выходить в таком виде из океана под взглядом молодой дамы. Даже несмотря на то, что в раю его обитали как раз и должны ходить обнаженными. А она не выказывала никакого намерения уходить. Более того, она вдруг стала махать мне рукой, призывая к себе.
  Я ощутил сильную неловкость.
  - Извините, - крикнул я ей, - вы не могли бы отвернуться, я купаюсь голым.
  В ответ она засмеялась.
  - И это вас беспокоит. Разве вы забыли, что в раю принято ходить голыми. Выходите.
  Однако сама женщина отнюдь не была в костюме Евы. На ней были, хотя и очень короткие, но шорты, а ее торс с выступающей вперед мощной грудью обтягивала белая футболка.
   Ладно, подумал я, меня не убудет, если она узрит мои мужские достоинства. В конце концов, она права, в раю все должны пребывать обнаженными.
  И все же полностью преодолеть смущение мне не удалось, так как я со всех ног бросился к своей одежде и быстро натянул ее прямо на мокрое тело. И лишь после этого подошел к ней.
   - Вы Леонард , - уверенно сказала она. - Нас предупреждали о вашем приезде. Вы последний, больше здесь никто не появится.
  - А вы тут давно?
  - Две недели.
  - И как вам тут?
  - Клево. Рай есть рай. Лучше места я в жизни не видывала. Только иногда бывает скучновато.
  - Скучновато?
  - Ну да, что ж тут удивительного. Для женщины моей профессии тут особенно не разгуляешься. А я привыкла совсем к другой жизни. Я же проститутка.
  Она сказала это так просто и спокойно, как будто бы была в той жизни врачом или инженером.
  - Проститутка! - не удержал я вырвавшегося из меня изумления. - Но почему вы тут?
  - Да надоело что-то, все как-то одно и тоже. Да и с сутенером своим поссорилась. А он парень крутой, от него все, что угодно можно ожидать. Вполне способен перо в бок засадить. А тут внезапно мне такое предложили. У меня шары на лоб и полезли. - Внезапно она оглянулась вокруг себя и сделала шаг ко мне. - А вы думаете это правда, что мы тут до конца жизни останемся? - почему-то шепотом спросила бывшая или еще не совсем бывшая проститутка.
  - Правда, - уверенно произнес я. Почему-то я в самом деле в этом нисколько не сомневался.
  - Ужас-то какой. Вы представляете, мне всего двадцать пять. А если я доживу до восьмидесяти, у нас в роду все долгожители, то здесь придется находиться еще пятьдесят пять лет.
  Эта гигантская цифра оглушила ее настолько, что она вдруг побледнела и чтобы не упасть, схватилась за мю руку. У меня возникло впечатление, что до нее только сейчас дошло на какое долгое заточение в раю она себя обрекла.
  - Боже, что же делать, я не могу тут так долго. Ну год, ну два, а потом? Я же свихнусь, как Зойка. - Она посмотрела на меня. - Про вас говорили, что вы писатель. Это правда? - совершенно неожиданно она перешла к другой теме.
  - Теперь уже нет, я покончил с этим бесплодным занятием.
  - Не важно, - нетерпеливо воскликнула она, - главное, что вы были им. Вы должны знать, как отсюда выбраться. Но не сейчас, а попозже. Когда надоест.
  Я покачал головой.
  - Увы, мне это неизвестно. Я приехал сюда на совсем.
  - Но вы можете что-то придумать, как мне отсюда выбраться?
  - Я так понимаю, что мы на острове. Если сюда зайдет какой-то корабль.
  - Сюда никто не заходит. За все время, что я тут, на горизонте не появилось ни одного суденышка. Никто не знает, где находится этот проклятый остров. Что же делать? - простонала она.
  - Подождите отчаиваться... - Я хотел назвать женщину по имени, но только сейчас вспомнил, что не знаю его. - Как вас зовут?
  - Но какое это имеет значение, - раздраженно произнесла она. - Зовите, как хотите. Я всегда предлагала так делать клиентам.
  - Но я не ваш клиент.
  Она как-то странно посмотрела на меня.
  - Мое имя - Катя. А фамилия Глинкина. Теперь вы довольны?
  Я не видел особых причин для довольства от того, что мне стало известно ее имя. Но я решил быть вежливым.
  - Рад с вами познакомиться. Меня зовут Леонард Алексеевич Кортнев.
  - Да, какая мне разница! Скажите, вы сможете придумать, как отсюда улизнуть. А за это я готова обслуживать вас бесплатно. Хотите прямо сейчас? На песке очень удобно, он очень мягкий.
  - Сейчас не хочу. А разве тут ходят деньги?
  - Да, какие тут деньги, все и так есть. Это я по привычке. Так вы что-нибудь придумаете?
  - Не знаю, не уверен. А может быть, вам тут так понравится, что и уезжать не захочется.
  - В течение пятидесяти пяти лет. Да ты спятил, старичок.
  Я решил не обижаться на "старичок".
  - Вы даже не представляете, как может еще все измениться. Это вам сейчас кажется, что провести тут столько лет невыносимо. А через полгода или через год настроение может кардинально поменяться.
  По лицу Кати можно было заметить, что я ее разочаровал, и она потеряла значительную часть ко мне интереса.
  - Ладно, чего говорить, раз сказать нечего. Пойду в поселок, полежу. Все-таки тут жарко, а я больше прохладу люблю. Включу кондиционер, музыкальный центр и стану балдеть. А если вдруг захочешь поразвлечься другим способом, приходи. Ты мужчина видный, мне такие завсегда нравились.
  - Спасибо за приглашение. - Ко мне пришла мысль, что совсем не исключено, что как-нибудь воспользуюсь им. Ведь впереди столько времени...
  Я наблюдал за тем, как Катя, отчаянно виляя своим мощным задом, шла в поселок. С двумя его обитателями я уже познакомился, и оба, хотя и совершенно по разному, преподнесли мне немало сюрпризов. Интересно другие тоже такие же любопытные экземпляры?
   Я решил вернуться в поселок. Может быть, встречу еще кого-нибудь. Хотя я покончил со своим писательским прошлым, но у меня пробудилось профессиональное любопытство, какие еще экземпляры мне тут попадутся. Этот Мачин отбирал людей, чтобы тут их поселить, совсем не случайно, он придерживался каких-то определенных принципов. Хотя что это за принципы, я не знал, а теперь уже и не спросишь; маловероятно, чтобы я когда-нибудь с ним снова увижусь.
  Я шел неторопливо, даже посвистывая. Если память меня не подводит, я себя не вел подобным образом с десятилетнего возраста. Давно я не чувствовал себя столь беззаботным, прошлая жизнь отвалилась от меня, как высохшая корка от болячки. Я даже не вспоминал о ней, так мне было хорошо. Я только что искупался в теплом, приветливом океане, а я сейчас иду по проложенной в тропическом лесу тропинке. Мои ноздри подрагивают от непривычных, но очень ароматных запахов, глаза наслаждаются видами незнакомых мне деревьев и растений.
  - Леонард Алексеевич! - вдруг услышал я за спиной чей-то зов.
  Я обернулся и увидел, как ко мне спешит мужчина средних лет.
  - Леонард Алексеевич, как я рад, что наконец вас нашел. Вы как-то сразу исчезли.
  - Я ходил купаться. А могу узнать, кто вы будете?
  - Ну, конечно, же, вы должны были это сделать в первую очередь. Позвольте представиться, меня зовут Юрий Васильевич Брусникин. Вам обо мне не говорили?
  - Мне ни ком ничего не говорили.
  - Понимаю. Тогда я введу вас в курс дела. Я комендант рая.
  - Комендант рая! - изумился я. - По-моему такой должности в мире еще не было.
  - Но ведь и рая не было, - резонно указал мне комендант рая. - Тот не в счет, с ним ничего не ясно. Был он или не был, кто может дать руку на отсечение. Вот вы как лично думаете?
  Я пожал плечами.
  - Вот видите, вы тоже придерживаетесь такого же мнения. Пойдемте в поселок и заодно поговорим.
  Мы направились по тропинке.
  - А межу прочим, вы напрасно удивляетесь, - говорил Брусникин, - если бы в том библейском раю народу бы прибавилось, было бы к примеру столько, сколько здесь, Господь непременно ввел бы такую должность. Без нее даже Он бы не справился с таким хозяйством. Это двое могут кормиться в деревьев, а если больше, то как бы они поступили?
  - Создали бы фермерское хозяйство, - рассмеялся я.
  - Зря смеетесь, я уверен, так бы все и произошло, если бы не змий. И рай в конечном итоге превратился бы в производство. Впрочем, мы отклонились от темы.
  - А разве у нас была заявлена какая-то тема?
  - Да, я вам должен рассказать по наши тут порядки. Это входит в мои обязанности.
  Меня вдруг осенило.
  - Так вы не такой, как мы все. Вы поди и зарплату получаете и уехать можете, когда пожелаете.
  - Зарплату получаю, что касается отъезда, то срок моего тут пребывания строго оговорен в контракте. Раньше никак нельзя. Иначе все мои сбережения, что мне перечисляются, будут аннулированы.
  - И долго вы тут пробудете?
  - А вот это коммерческая тайна. Я дал подписку, что никому не скажу об этом. Если есть еще вопросы о моем статусе, то задавайте.
  - Вы приехали сюда добровольно.
  - Разумеется, да. Мне предложили эту работу, и я согласился. И ничуть не жалею, тут не только замечательная природа, но очень интересное общество. Обещаю, вам скучно не будет.
  - Надеюсь, - пробормотал я и вспомнил о Катерине.
  - А вот и наш замечательный поселок! - воскликнул единственный в мире комендант рая. - Я сейчас вам тут все покажу и расскажу.
   Он меня подвел к одному из домов, в котором я узнал тот дом, из которого вышел более часа назад.
  - Это дом, в котором вы будете жить до конца вашего тут пребывания тут, - сказал Брусникин.
  - То есть до конца жизни, - уточнил я.
  - Именно, до конца жизни, так как никто из вас здесь находящихся не имеет право покидать остров. Давайте войдем в дом. А теперь внимательно все посмотрите, если вам не нравится обстановка или вы хотите что-то еще иметь у себя, сделайте заявку. И вас быстро все доставят. Видите компьютер, чаще всего мы будем с вами общаться с помощью него. Вы будете заказывать пищу, которую хотите, любые предметы обихода, вплоть до машин. Вы все получите.
  - А если я захочу самолет или яхту?
  - Увы, это контрактом не предусмотрено. Все транспортные средства, которые потенциально могут быть использованы для того, чтобы покинуть рай, тут запрещены.
  - Вы не находите, что этот рай до какой-то степени напоминает тюрьму?
  Брусникин внимательно посмотрел на меня.
  - Сожалею, но этот вопрос выходит за рамки моей компетенции. Хотя, если вас интересует мое личное мнение, то мне всегда казалось, что тот рай чем-то действительно напоминал тюрьму, ведь добровольно они не могли его покинуть. Там все происходило по велению надзирателя. Хотите ли вы поменять мебель или сделать перестановку в доме?
  - Да, нет, мне тут все нравится. Да и какая разница, я не за этим ехал сюда.
  - Тут вы не правы, вам же предстоит тут жить долго. Поэтому лучше с самого начала расположиться с комфортом.
  - Я подумаю над вашим предложением. Но пока ничего не хочу менять.
  - Хорошо. Теперь об еде. Вы можете готовить сами, в доме есть кухня, а можете мне заказывать пищу по компьютеру.
  - А готовить будете вы?
  - Да, я повар высшей квалификации. Перед тем, как сюда отправиться, закончил курсы, могу показать диплом.
  - Я верю.
  - Теперь выйдем из дома, я должен вам показать все, что есть в поселке и чем вы можете пользоваться.
  Брусникин привел меня к стадиону, возле которого я уже был.
  - Здесь можно заниматься почти всеми летними видами спорта. Весь необходимый инвентарь имеется. А вон видите большое крытое помещение?
  - Да, вижу.
  - Это бассейн. Там так же есть сауна, русская баня, оборудованные в соответствие с самыми последними достижениями душевые. В общем настоящая водная феерия. Хотите зайти посмотреть?
  - Еще успею, времени сколько угодно.
  Брусникин кивнул головой, словно бы одобряя мое решение. Мы направились к следующему пункту нашей экскурсии.
  На этот раз мы остановились возле кафе. Я увидел барную стойку с огромным набором напитков, в том числе алкогольных.
  - Это кафе и бар, - пояснил Брусникин. - Обычно здесь собираются обитатели рая по вечерам. Но вы можете пользоваться содержимым бара в любое время суток. Здесь есть всегда напитки и легкие закуски.
  - Я смотрю, что тут много алкоголя. Мне почему-то казалось, что в раю не бывает спиртного.
  - Но почему же, - пожал плечами комендант рая. - Нигде не написано, что в раю не может быть вино. Такого запрета не существует.
  - Но тогда тут могут быть и наркотики.
  - Они тут есть, - невозмутимо подтвердил Брусникин. - Вы можете получить любой наркотик. Хотите попробовать?
  - Нет, - поспешно произнес я. Мне вспомнился мой не долгий опыт знакомства с наркотиками. До сих пор во мне жил испуг перед той бездной, в которую я с их помощью заглянул.
  Мы вышли из дома и направились к окраине поселка. Мы подошли к какому-то странному сооружению, которое одновременно напоминало церковь, пагоду и мечеть, но при этом не было ни тем, ни другим, ни третьем.
  - Что вы думаете об этом сооружение? - поинтересовался мой спутник.
  - Странная архитектура. Такое чувство, что архитектор хотел создать какое-то универсальное строение, которое содержит знакомые формы, но при этом оно их объединяет и тем самым преодолевает. А в итоге появляется нечто принципиально новое, не похожее не на один из прототипов.
  - Вы верно проникли в самую сердцевину замысла. Это действительно попытка преодолеть ограниченность любых устоявшихся форм. И это совершенно логично, потому что это здание часовни. Или по другому его еще называют ковчег Бога.
  - И что это означает на практике?
  - Если вы войдете во внутрь ковчега, то тем самым получите возможность напрямую беседовать с Богом.
  - Вы шутите?
  - Ничуть. Я понимаю ваше удивление, но клянусь, все так и есть.
  - И если я сейчас войду сюда, то буду общаться с Богом?
  - Боюсь, что у вас ничего не получится. Дело в том, что Бог выходит на связь только в том случае, если человек действительно испытывает настоятельную потребность общения с Ним. Обычное любопытство, вот как сейчас у вас, он не удовлетворяет.
  - И в верите, что тут действительно установлена связь с Богом? И все, кто тут находятся, тоже в это верят?
  - Извините, верят или не верят, это не мое дело. Мое дело лишь довести до каждого из вас сведения о том, что тут находится. А дальше каждый уже решает сам, как ему относиться к этому факту. Так как я не член вашей общины, мне в ковчег вход воспрещен.
  - А если однажды вы все же войдете?
  - Для меня это означает смерть.
  - Вы это серьезно?
  - Вполне. С Богом шутки плохи. У вас есть еще ко мне вопросы?
  - Я могу свободно передвигаться по острову?
  - Да, конечно. Он вам принадлежит, как и в раной степени всем остальным, кто тут находится.
  - А остров большой?
  - Нет, совсем маленький, пятнадцать километров в длину и десять в ширину. Так что заблудиться здесь не просто. Хотя хищный зверей тут вроде бы нет, но ядовитые змеи водятся.
  - Как же рай без змия.
  - Я понимаю ваш юмор, но змей действительно надо остерегаться. Поэтому лучше не углубляйтесь в лес. Мало ли что.
  - А что здесь еще делать? Волей неволей углубишься.
  Брусникин пожал плечами.
  - Мое дело предупредить. У нас тут считается, что каждый обитатель рая обладает свободой воли и сам принимает все решения.
  - Свобода воли, - вздохнул я, - вечный вопрос, который мучает человека. Могу ли я его задать Богу?
  - Бог на то и Бог, чтобы ему задавали любые вопросы, иначе. какой в нем смысл, - резонно произнес комендант рая.
  Мне вдруг сильно захотелось войти в ковчег.
  - А могу я просто зайти туда и посмотреть, что там.
  - Можете, но не рекомендуется. Еще раз повторяю: это не место для удовлетворения любопытства, а место для проникновенной беседы со Всевышним.
  - А что будет, если я все же проявлю любопытство?
  Брусникин, как мне показалось, не слишком был доволен моим вопросом.
  - Хочу вам напомнить в этой связи, - непривычно сухо вдруг произнес он, - Бог не только милосерден, возмездие и наказание провинившихся тоже дело Его рук. У нас был один, кто без конца заходил в ковчег, пытался установить связь с Господом, хотя никаких серьезных вопросов у него к Нему не было. Неделю назад он скончался. Он жил в вашем доме.
  Меня вдруг пронзила догадка.
  - Выходит, я оказался тут по причине его смерти.
  - Именно так.
  - А от чего он умер?
  - Трудно сказать, он заболел внезапно и скончался всего за несколько дней. Если у вас нет ко мне больше вопросов, то позвольте откланяться. Мне пора заниматься обедом. Кстати, что вы хотите на обед?
  - Честное слово, мне все равно. Сделайте что-нибудь по вашему усмотрению. У меня сейчас мысли заняты другим.
  - Хорошо. До свидания. Рад, что вы присоединились к нам.
  Брусникин кивнул мне головой и стал быстро удаляться.
  - Подождите! - крикнул я ему вдогонку.
  Комендант рая остановился и посмотрел на меня.
  - Вы хотите еще о чем-то спросить?
  - Да. - Почему-то только сейчас я обнаружил над входом в часовню рисунок. Даже странно, что я его не заметил раньше.
  Рисунок состоял из несколько кругов. Пространство между ними было закрашено разными цветами. Внутри окружности вписан квадрат, но не сплошной. С каждой из четырех сторон он был разорван и на этом месте располагалось что-то напоминающее вход во внутрь. Он вел к фигуре, состоящей из нескольких кругов, они были соединены многочисленными линиями, представляющие из себя сложные переплетения.
  - Могу я узнать, что это такое? - спросил я.
  Брусникин удивленно посмотрел на меня.
  - А вы разве не знаете. Это мандала.
  - Это слово я безусловно слышал, но его значение вырисовывалось в моей памяти очень смутно.
  - Вы можете мне пояснить эту символику?
  - С удовольствием. Это древний тибетский символ. Он символизирует путь внешнего сознания к внутреннему, то есть Вселенскому. Вот посмотрите, внешний круг указывает на границу между обыденным сознанием и иным его состоянием. Чтобы войти в это иное состояние, нужно преодолеть определенное расстояние. Это отнюдь не просто. Видите они раскрашены в разные цвета.
  - Вижу.
  - А что это окраска вам напоминает?
  Я напряг воображение, но безрезультатно.
  - Не могу сказать.
  - Это цвета пламени. Чтобы попасть из внешнего круга в первый внутренний нужно сжечь все то, что скопилось в вашем сознании. А это очень трудно, по силам совсем немногим.
  - А что означает квадрат?
  - Надеюсь, вы заметили, это не просто квадрат, это квадрат с воротами. Их четыре, по одной на каждой его стороне. Но на самом деле это не квадрат, это храмовые стены, а ворота ведут в храм. Но сначала взгляните на вершину квадрату. Видите там диск?
  Я присмотрелся и увидел.
  - Да, вижу.
  - Этот диск называется колесом Закона. Вы уже догадались, что эта фигура названа так не случайно. Она символизирует универсальный духовный закон, единый для всех живых и не живых существ и объектов. Закон, который все определяет и всем управляет. А видите в колесе спицы?
  - Да, вижу.
  - Сколько их?
  - Двенадцать, - сосчитал я. - И что они означают?
  - Каждая спица обозначает одну из форм поведения для того, кто хочет войти в храм. Лишь следование этим нормам способно привести человека к соблюдению универсального закона. И только в этом случае он получает право на вхождение в храм.
  - Что же происходит дальше с вошедшим?
  - Его испытания продолжаются. Каждое из ворот охраняется свирепым божеством. Этот свирепый страж направляет свой гнев против тех, кто не заслужил право на вход. Но на самом деле задача божества не обрушить месть за незаконное вторжение, а помочь ищущему одержать победу над остатками своего не полностью сгоревшего в очистительном пламени эго. Ведь в святилище можно войти только целиком очистившись, ибо оно - обитель богов. Но обратите внимание, как запутан и извилист путь к самому центру. Вы догадываетесь, что значит данный символ?
  - Сложность пути к нему, - не без некоторого опасения ошибиться предположил я.
  - Разумеется, это так, - снисходительно проговорил Брусникин. - И лишь тот, кто сумеет найти дорогу в этом лабиринте, доберется до финиша, сольется с мировым духом. Теперь вам понятно?
   - Теперь да. Спасибо за экскурсию по мандале.
  Брусники окинул меня взглядом, распознать смысл которого я был не в силах, и теперь уже удалился окончательно.
   Я же стоял рядом с ковчегом, дверь в него была закрыта. Но мною владело искушение туда войти. У меня было несколько вопросов к Богу, но я четко сознавал, что все они являлись проявлением моего необузданного любопытства. И не более того. А потому я должен сдержать это желание. И чтобы не мучить себя, я решил уйти с этого места. Но я был уверен, что еще сюда приду.
  В поселке по-прежнему было пусто, даже Хандруев исчез с веранды и, наверное, лежит сейчас в комнате, спасаясь от жары. Как страшно жить, когда ты знаешь, что вышел на финишную прямую в своем забеге от жизни к смерти. Меня аж всего пробрало. Искренен ли он в своем желание лучше понять, что это такое или это бравада с его стороны, стремление показать свою волю и неустрашимость и таким образом погасить страх? В этом вопросе непременно надо разобраться. Он важен не только для него, но и для меня, ведь мне тоже однажды предстоит проделать тот же путь.
  Почему у меня возникло именно сейчас такое желание, я не знал, но оно вдруг оказалось очень сильным. Если бы Хандруев сидел я сейчас на своей веранде, я бы обязательно пошел бы выяснять этот вопрос. Но заходить к нему в комнату я счет неудобным, все же человек больной и ему нужен покой. Может быть, и мне немного отдохнуть, я вдруг почувствовал небольшое утомление. Все же для рая тут чуть-чуть жарковато, а в том библейском раю климат был скорей всего более подходящий для его обитателей. Но увы, над этим даже Мачин с его безграничными возможностями не властен.
  Я вошел в свой дом, включил кондиционер и лег, наслаждаясь приятной прохладой. Я решил суммировать мои первые впечатления и попытаться понять, что я же испытываю, оказавшись здесь. Я вдруг поймал себя на то, что хотя нахожусь тут совсем недолго, но прежняя жить уже как-то отдалилась от меня. То, что меня так сильно угнетало там, здесь уже не имеет надо мной такой власти. Не то, что все это исчезло совсем, для этого прошло чересчур слишком мало времени, но быстро начинает терять былую остроту. В моем воображение возникла Марина, но ее образ меня едва ли не впервые ничуть не взволновал. А ведь там даже одно легкое облачко воспоминания о ней, вызывало внутри меня бурю чувств.
  Но меня больше занимало даже не это обстоятельство, а то, что я не мог определить, как к этому относиться. Радоваться, как освобождению от гнета прошлого или огорчаться тому, что то, чем я жил столько времени, исчезает, как утренний туман. А что приходит на смену? Пока абсолютно ничего. Наверное, в каком-то смысле это хорошо, для этого я тут и оказался. Но чем заполнять пустоту? А ведь она совсем скоро громогласно заявит о себе. А это крайне неприятное ощущение.
  Так как решить этот вопрос в данный момент я никак не мог, то поступил максимально просто - закрыл глаза. В конце концов это тоже замечательно, когда тебя никто не ждет, когда тебе никуда не надо спешить, когда ты полновластный хозяин своего времени. В каком-то смысле его вообще для меня больше не существует, так как оно мен отныне не нужно, потеряло и свой смысл и свою диктаторскую власть надо мной. Там я всегда спешил, хотел успеть получить как можно больше даров жизни: любви, наслаждения, работы, отдыха, денег, славы. Я бежал со временем на перегонки, даже когда спал, эта гонка не прекращалась. И вот неожиданно она закончилась. И только одно это обстоятельство должно сделать меня счастливым. Но пока же я чувствовал, что до счастье еще далековато. И даже в какую сторону идти за ним я не представлял. Впрочем, для поисков этого направления я и прибыл сюда, в созданный человеком рай. Вот только ли по силам человеку его создать?
  Я проснулся от чьего-то присутствия. Я открыл глаза и увидел склоненного надо мной человека. Это было какое-то безотчетное ощущение, но я сразу же почувствовал опасность. Я быстро сел на кровати.
  - Я вас разбудил? Прошу прощения.
  В голосе непрошенного гостя звучал кавказский акцент. Да и его внешность была характерна для выходца из этого региона. Черные волосы, смуглая кожа, орлиный нос. В добавок он носил бороду.
  - Ничего страшного, для того, чтобы отоспаться, тут времени предостаточно.
  - Это вы точно заметили, - усмехнулся гость. Давайте знакомиться, меня зовут Саид Бицоев.
  - Очень приятно, - сказал я, хотя почему-то я не был уверен. что мне так уж и очень приятно. Моя настороженность не проходила. Почему он пришел ко мне, когда я спал? Разве нельзя было подождать, пока я проснусь? Здесь же нет и не может быть никаких срочных дел. И что он делал в моем доме, пока я спал? Но я не стал задавать эти вопросы, а решил ждать, что он мне скажет.
  - Как вам тут нравится? - спросил Бицоев, без спроса садясь в кресло напротив меня.
  - Я тут совсем недолго, еще не успел понять. А вы давно тут?
  - Месяц. Самое трудное - это найти здесь хоть какое-то занятие.
  - Всегда можно что-нибудь придумать, - не очень убежденный в своих словах произнес я.
  - Вы полагаете. Если у вас что-то возникнет какая-нибудь идея, поделитесь со мной.
  - Хорошо. Но я не знаю, что вас может заинтересовать. У каждого ведь свои интересы, и они далеко не всегда подходят для других.
  - Тут вы совершенно правы. Мне предлагали кое чем заняться, но меня это не вдохновило. Может, у вас что-нибудь получится.
  - Может быть, - согласился я. - Но для этого скажите, какие у вас интересы, чем вы занимались до того, как оказаться тут?
  - Какие интересы? - Бицоев усмехнулся. - Чем занимался? - Он снова усмехнулся. - Да так, по большому счету ничем. Вернее, многим. Вы главное предлагайте, а там разберемся.
  - Хорошо. - Этот разговор мне упорно не нравился.
  - Но и вы, если заскучаете, тоже приходите ко мне. Вместе изобрести что-то легче.
  - Договорились.
  - Кстати, я тут набираю футбольную команду. Не хотите поучаствовать?
  К футболу я всегда был довольно равнодушен. Но это было в той жизни, а тут все может быть по другому.
  - Почему бы и нет. Футбол замечательный вид спорта.
  - Тогда я вам скажу, когда будет тренировка.
  Все то время, что мы разговаривали, Бицоев не спускал с меня пристального взгляда. И у меня невольно закрадывалась мысль, что наше общение - это некая маскировка, призванная закамуфлировать его совсем иной интерес ко мне. Впрочем, не могу сказать, что меня это сильно беспокоило или волновало, рано или поздно все прояснится.
  - Приятно было познакомиться, - встал мой гость с кресла, на котором он сидел разволясь. - Мы еще обязательно обо всем подробно поговорим.
  Я проводил его взглядом. Меня поразило то, что он шел по раю как-то странно, чересчур сосредоточенно и собранно, то и дело смотря по сторонам, словно бы ожидая нападения. Так ходят, когда кого-то опасаются. Но здесь-то абсолютно все безопасно. Странный, непонятный тип, подумал я.
  Кто следующий, подумал я, когда Бицоев скрылся в своем доме. Спать мне больше не хотелось, общение с кавказцем оказалось хорошим лекарством против сна. Но возникла новая проблема, чем бы себя занять? Но уже буквально через несколько минут она решилась само собой. Совершенно неожиданно раздалось легкое тарахтенье и еще через пару минут я заметил небольшую мототележку. На ней восседал Брусникин. Я не сразу догадался, что он развозил еду.
  Оказалось, что пока я спал, поселок наполнился людьми. Комендант рая и по совместительству повар подъезжал к домику, оттуда выходил его обитатель и брал еду. Я внимательно наблюдал за происходящим и заметил, что пустых коттеджей нет, каждый из них кем-то заселен.
  Ко мне Брусникин подъехал в последнюю очередь.
  - Вот ваш обед, - подал он мне судки. - Я сделал его на свой вкус. Надеюсь, он вам понравится.
  - Не сомневаюсь. - Мне хотелось его по расспросить о Бицоеве, но почему-то не решился.
  - У вас есть какие-нибудь просьбы, пожелания? - спросил он.
  - Все замечательно. - Я не был в этом уверен, но не хотел разочаровывать в первую очередь самого себя.
  Брусникин улыбнулся мне и уехал.
  Обед в самом деле был очень вкусным, давно я не ел с таким аппетитом. Брусникин не обманывал меня, когда говорил, что он замечательный повар. Я никогда не был большим гурманом, еда занимала в моей жизни достаточно скромное место. Но сейчас это был еще один аргумент в пользу моего приезда сюда; ведь с тех пор, как от меня ушла Марина, я питался кое как и начинал уже испытывать неполадки с желудком. А здесь меня ждет вкусная и сытная пища. А еда далеко не последнее дело в жизни человека.
  Я с аппетитом поел. Как ни странно, вкусный обед вернул мне хорошее настроение, которое похитил у меня Бицоев. И я с усмешкой подумал, что в сущности для счастья человеку надо совсем немного, а иногда так мало, что даже становится странным, почему на земле так много несчастных людей.
  Я вышел на веранду в надежде, что сумею еще с кем-нибудь познакомиться. Но к некоторому моему удивлению, никого не обнаружил, по-видимому все сидели внутри своих домов. Это потом мне стало известно, что по общей договоренности после обеда наступал час сиесты, все ложились отдыхать. Я же, наоборот, отдохнувший, жаждал общения.
  Но все же мне повезло, через несколько минут я заметил, как в мою сторону движется мужчина. Его наряд вызвал у меня удивление, так как он был облачен в сутану священника. Во-первых, для такой одежды было чересчур жарко, а во-вторых, мне казалось, что тут не место для священнослужителей. Здесь в эдеме их работа теряет всякий смысл, это там, на земле они должны помогать людям попадать в рай. А коли мы тут уже оказались, то можно считать их миссия выполненной.
  Мужчина остановился в нескольких шагах от моего дома, и я мог разглядеть его внешность. Он был совсем не старый, примерно мой ровесник с довольно благообразным лицом, которое обрамляла густая борода. Он тоже внимательно рассматривал меня. И у меня создалось впечатление, что делал он это не только ради любопытство, им руководила и иная, более важная цель. Невольно я подумал, что многие обитатели рая преследуют какие-то свои не совсем райские задачи.
  - Здравствуйте, - поздоровался мужчина. - Позвольте представиться, меня зовут Редько Николай Витальевич. Хотя я предпочитаю, чтобы меня называли отец Николай. Я глава местного прихода.
  - Что? - Мне показалось, что я ослышался. - Тут есть приход?
  - А почему бы и нет? - сделал удивленные лицо отец Николай. - Здесь находятся православные люди, поэтому должен быть и приход. Насколько я понимаю, вы по национальности русский.
  - Да.
  - Следовательно православный.
  Я почувствовал некоторую нерешительность. Отправляясь сюда, я никак не предполагал, что тут могут возникнуть конфессиональные вопросы, наоборот, я был уверен, что эта тема будет здесь отсутствовать.
  - Видите ли, отец Николай, я никогда не связывал себя ни с одной конфессией, ни с одной религией. У меня как-то не возникало желание причислять себя к адептам одной из них. В этом, как впрочем, и в других вопросах я предпочитал оставаться свободным, не связывать себя узами традиций.
  Мой ответ не обескуражил моего собеседника.
  - Нечто подобное я и ожидал от вас услышать. Автор романа: "Долой обман" должен придерживаться именно таких воззрений.
  - Вы читали мой роман? - изумился я.
  - Читал.
  Во истину странное место, вот уж никак не предполагал, что именно тут найду своих читателей.
  - И что вы думаете о нем?
  - Этот роман противен принципам нашей церкви.
  - Но в нем нет ни слова о православной церкви.
  - А это совсем не обязательно, я же говорю о духе, а не о букве.
  Я не мог не согласиться с отцом Николаем, когда я писал это произведение, то в моей голове часто возникали мысли о православной, да и не только о православной церкви, как об институте, основанном на обмане.
  - Значит, вы не одобряете это произведение?
  - Не считайте меня обскурантом, Леонард Алексеевич , я не разделяю пафос вашего творения, но при этом являюсь поклонником вашего творчества.
  Час от часу не легче, я убежал сюда от своего творчества, от всех неудач с ним связанных, а тот нахожу своих приверженцев. Хоть клуб фанатом организовывай.
  - Могу я у вас кое о чем спросить? - сказал я.
  - Весь в внимании.
  - А почему вы решили приехать сюда, ведь вы, как все тут, навсегда.
  - Разумеется, разделяю общую участь. Отвечаю на ваш вопрос с полной искренностью, мне нечего скрывать. Никаких намерения сюда ехать, я не имел, это было не мое решение.
  - А чье же?
  - Решение руководства церкви. Его принимал сам патриарх. Он же меня и благословил на сей подвиг.
  - Тогда позвольте мне спросить, в чем заключается ваш подвиг, какая потребность тут в священнослужителе?
  - Закономерный вопрос. Но вы, по-видимому. не заметили, что я ответил на него в самом начале. Долг священника находиться там, где его паства. Меня направили сюда на служение, помогать душам людей находить дорогу к Богу.
  - Но здесь вроде бы до Бога рукой подать. Он где-то совсем рядом. Мне сегодня даже показывали место, нечто вроде переговорного пункта, откуда можно с ним побеседовать. Вы там еще не были?
  На лицо священника вдруг наплыла тень.
  - Именно поэтому я тут. Этот рай придумал дьявол. Он же и создал место, откуда якобы можно поговорить с Богом. Это великое дьявольское искушение, тонкий, а от того страшный обман. Тот, кто войдет в этот, как вы сказали, переговорный пункт, будет навсегда проклят.
  Внезапно в отце Николае проглянуло что-то фанатическое, в нем проявился столь знакомый по общению с его собратьями дух непримиримости. Даже стало немного не по себе. Почему-то я вдруг вспомнил о Бицоеве. Совершенно разные люди, да и религии придерживаются скорей всего разной; у этого Бицоева типичная внешность последователя ислама. Но при этом есть что-то между ними неуловимо общее. Ладно, не стоит сейчас ни на чем зацикливаться, лучше воспользоваться моментом и попытаться как можно лучше во всем разобраться.
  - Но разве вам не любопытно войти в это помещение и установить контакт с Богом или дьяволом, как вы предполагаете. Вдруг это окажется полезным для вас, каким-то образом повлияет на ваши убеждения, расширит ваш кругозор. А, как известно, общение с дьяволом этому весьма способствует. Ведь дьявол - первый интеллектуал.
  - На мои убеждения не может ничего повлиять, я не нуждаюсь в подобных допингах. А происки дьявола мне хороши известны, как и то, что они никогда не прекращаются.
  - Постойте! - Меня осенила одна мысль. - Вас направили сюда, потому что руководство сочло эту затею происками дьявола. И ваша главная задача - им противостоять,
  По лицу отца Николая я понял, что попал в яблочко. Его ответ прозвучал после небольшой паузы.
  - Не стану от вас скрывать, передо мной действительно поставлена такая задача. Борьба с дьяволом должна происходить повсюду, он не должен чувствовать нигде возможность для того, чтобы творить свои черные дела. И я очень надеюсь, что вы поддержите меня в этой святой борьбе. Такие люди, как вы, должны быть на нашей стороне.
  - Позвольте уточнить, на стороне церкви против дьявола?
  - Да.
  - Но я хочу сразу поставить точки над и. Я разумеется. против дьявола, чтобы под этим словом не понималось, но вот на стороне церкви... С момента написания моей книги мои воззрения не переменились.
  - Очень жаль, я, честно говоря, надеялся на иное.
  - Но почему вы надеялись, разве я давал для этого какой-нибудь повод?
  - Ваш приезд сюда...
  - Я приехал сюда потому что не нашел в том мире своего пути. А те пути, по которым шел, привели меня в тупик. Или можно сказать сюда. Другое дело я еще не знаю, это другой тупик или выход из тупика. Но надеюсь со временем разобраться.
  - Я для того, чтобы вам помочь в этом, Леонард Алексеевич, - проникновенно проговорил отец Николай.
  - Простите за прямоту, но не верю, вы тут для того, чтобы перетянуть меня на свою сторону. Если вы хотите мне действительно помочь, вы должны помочь мне нащупать мой путь, а не толкать меня присоединиться к общему стаду. Это ошибка всех священников, они подходят к любому человеку с одним и тем же шаблоном, они не желают видеть, что каждый к Богу идет своей дорогой. А вот общей дороги к нему не существует. А все церкви провозглашают именно это. Потому-то все куда-то идут, а никто никуда не приходит.
  Редко некоторое время молча смотрел на меня.
  - Вы действительно остались непримиримым врагом нашей церкви.
  Я вдруг с некоторым удивлением заметил, как зло засверкали его глаза.
  - Мне бы не хотелось, чтобы в этом замечательном месте люди, как и там, откуда мы все пришли, делились бы на друзей и врагов. Иначе какой смысл этого перемещения в пространстве. Разве не отправились мы сюда за тем, чтобы сбросить с себя ярмо всех этих столь привычных нам представлений.
  - Я был бы рад их, как вы говорите, сбросить их ярмо, но истина имеет абсолютный характер, она везде и повсюду едина. И за нее приходится бороться.
  Я покачал головой.
  - Если за истину надо бороться, то это уже не истина. Любая борьба делает истину не истинной. Истина надо искать. Это как раз то, что церковь не может или не хочет понять вот уже несколько тысячелетий.
  - Мне жаль, что мы не нашли с вами общего языка, - произнес священник. - Идя к вам, я надеялся на это.
  - Мне тоже жаль, но, как говорится, Платон мне друг, а истина дороже. Но у нас еще впереди масса времени, мы можем попытаться найти точки соприкосновения.
  Отец Николай ничего не ответил, он кивнул мне головой и повернулся. Я смотрел, как он удалялся и думал о том, что, кажется, у меня тут появился первый противник.
  Больше в этот первый день моего пребывания в раю мною никто не интересовался. Хотя я видел, как мимо моего дома сновали незнакомые мне люди, некоторые из них бросали на меня взгляды, но в них я не обнаруживал большого интереса к своей персоне. Вообще, у меня сложилось странное ощущение, что тут все чем-то заняты, куда-то спешат, у всех какие-то дела. Это было странным, так как я предполагал обнаружить тут атмосферу праздности, безделья, вальяжности. Как и должно быть в таком специфическом месте под названием "рай". А вместо этого тут царит какой-то деловой настрой, все чем-то озабочены, у каждого есть свое занятие. Хотя чем тут заниматься, даже невозможно представить.
  Мое внимание привлек странный дуэт, который на мгновение мелькнул вдали. Я вдруг увидел, как идут вместе и энергично разговаривают отец Николай и Бицоев. Причем, по выражению их лиц и жестам это была вовсе не какая-то пустая болтовня, эта пара явно обсуждала что-то важное, имеющее большое значение для обеих. Но что это может быть? Что есть истина? Почему-то мне казалось, что это очень маловероятным.
  Я продолжал сидеть на веранде, обозревая окружающий меня мир. Внезапно я услышал громкие крики: мужской и женский. Они раздавались из расположенного по соседству дома. Он находился на расстоянии от меня всего в метрах пятидесяти, и я даже мог различать некоторые возгласы. Люди явно ссорились.
  "Зачем я сюда с тобой приехал, теперь мы повязаны цепью на всю жизнь". Это был мужской голос. Ему ответил женский: "На этом ты настоял, идиот, я предлагала тебе, как нормальному человеку развод. А ты давай, попробуем в новых условиях. Ну и что хорошего получается".
  Несколько последующих реплик я не сумел расслышать, но затем градус ссоры повысился, и я вновь мог различать, что они говорят.
  Ко мне пришла удивившая меня мысль: а почему бы не навести самому эту пару? В обычной жизни я бы никогда так не поступил, не стал вмешиваться в чужую жизнь. Но здесь все иначе, я нахожусь в раю, где не действуют привычные правила.
  Я встал и направился к соседнему дому. Накал ссоры явно усиливался и когда я приблизился к нему, то услышал, как там что-то вдруг загремело, а затем из него вылетел пронзительный женский визг. Уж не убивают ли они друг друга, мелькнула мысль.
  Я бросился в дом и поспел во время. Мужчина, схватив стул, устремился за женщиной, которая в панике металась по комнате. Я бросился на мужчину в тот самый момент, когда он уже почти догнал ее и готов был ударить. Я схватился за ножку стулу и что есть силы потянул ее на себя.
  Мы оба упали и оба довольно сильно ушиблись. К тому же я неудачно приземлился, и у меня засочилась кровь из расшибленного носа. Женщина, которая несколько мгновений назад в испуге бегала по дому, нагнулась ко мне.
  - Вам надо приложить к носу что-нибудь холодное, - довольно спокойно сказала она. - Сейчас достану лед из холодильника.
  Она действительно достала лед и протянула его мне. Я приложил его к ушибленному месту.
  - Извините, что я к вам ворвался без приглашения, но вы так громко кричали, что я испугался, - сказал я.
  - Ничего страшного не происходило, обычная семейная ссора, - недовольно сказал вставший с пола мужчина. Он аккуратно поставил стул на место. - Вы, наверное, тот, кто должен был сегодня приехать.
  - Да, это я.
  - Давайте знакомиться, - предложил мужчина. - Мы супруги, поэтому фамилия у нас одна на двоих - Клепач. Меня зовут Павел, мою жену - Ирина.
  - Очень приятно, а меня Леонард Алексеевич Кортнев, - представился я, по-прежнему держа лед возле носа. Кровь продолжала течь, и я то и дело вытирал ее лица. Весь мой платок был вымазан в красном и походил на революционный стяг.
  - Вам лучше прилечь, - сказала Ирина. - Мы врачи, поэтому вы нам можете доверять.
  Я в самом деле чувствовал себя не лучшим образом и решил последовать совету. Мои новые знакомые довели меня до дивана, и я лег. Они же расположились рядом со мной. Сцена была довольно занятной. Я смотрел на эту мирно сидящую пару и недоумевал: неужели они только что в слепой ярости гонялись друг за другом.
  Я заметил, как они переглянулись.
  - Вы, должно быть, удивлены тем, что тут увидели, - несколько смущенно произнес Павел.
  Я пожал плечами.
  - В общем, не особенно. Я сам был женат, и мы тоже ссорились. Вот только непонятно, стоило ли приезжать сюда для того, что продолжить прежнюю жизнь. Мне казалось, что цель каждого, кто тут оказался, как раз покончить с ней навсегда.
  - Вы правы, - продолжил Павел. - Мы тоже преследовали эту цель. У нас был выбор: развестись или поехать сюда. Вы видите, что мы выбрали в надежде, что тут сложится все по другому. Но, по-видимому, мы привезли самих себя в полном объеме, ничего там не оставив. Мы ссоримся из-за любого пустяка. И теперь не знаем, что нам делать. Мы хотели бы вернуться назад и там развестись. Но это невозможно. А здесь не разводят.
  - Значит, надо искать какие-то варианты. Может, вам стоило жить в разных домах?
  - Тут есть еще один важный нюанс, - вступила в разговор Ирина. - Мы не просто врачи, мы онкологи. Вместе работали в одном отделении. Павел, объясни ты, мне трудно.
  - Я попробую. Понимаете, за годы, что мы там работали, мы видели столько смертей, что устали на нее смотреть. Это какой-то бесконечный конвейер. Мы не могли больше жить обычной жизнью, нас отравило это зрелище. Мы даже не стали заводить ребенка, нас остановила мысль, что однажды он может заболеть раком и будет обречен на страшные страдания. А мы не хотим для своих детей такой участи. У нас начались нелады, мы дошли до того, что стали ненавидеть друг друга. Решили развестись, но тут поступило это удивительное предложение - приехать сюда. Ну и решили рискнуть, вдруг что-то получится. Мы тут уже месяц и пока ничего не получается. Что-то между нами умерло. Ваша идея жить раздельно нам тоже приходила в голову, но тут нет больше домов. Поэтому мы вынуждены жить вместе. Но вы не думайте, мы не все время ссоримся, бывают и спокойные периоды. Что-то сегодня на нас нашло.
  - А можно узнать, из-за чего вы поссорились? - спросил я.
  Ирина пожала плечами.
  - Как всегда из-за пустяка, мы ссоримся только по пустячным поводам. Я попросила Павла вынести мусор, он у нас скопился за несколько дней, а он что-то резко мне ответил. Ну и дальше пошло по накатанной дорожке. Такое чувство, что где-то там в верху все готово для ссоры, остается лишь здесь поджечь этот горючий материал. Знаете, как все это надоедает, изматывает.
  Я хорошо это знал.
  - Кажется, вы писатель? - спросила Ирина.
  - Да. - Неужели и они читали мои книги?
  - Может, вы дадите какой-нибудь совет, как избавиться от этой напасти. Там можно развестись и затеряться в городе, а тут все на виду.
  - Я так понимаю, нас специально сюда заманили, чтобы посмотреть, как мы будем выходить из положения, - произнес Павел.
  - А я, между прочим, тебе об этом еще там говорила.
  - Ну и оставалась, я тебя насильно сюда не тянул.
  - Не тянул. А помнишь, как ты меня уговаривал поехать, бросить все к чертовой матери, потому что ничего хорошего в этом мире нет и не предвидится.
  Разговор снова перешел на повышенные тона, обе стороны явно втягивались в очередную ссору. Я решил вмешаться.
  - Какой смысл выяснять, что было тогда, если все равно ничего невозможно изменить. Вы лишь выматываете себя. Не лучше ли поискать новые возможности. В конце концов мы находимся в одном из самых прекрасных мест на земле. Это же рай. Так зачем превращать его в ад.
  Как мне показалось, Павел не без сожаления переключил внимание с жены на меня. Ссориться для них стало своеобразным наркотиком и без ссор у них начиналось что-то вроде ломки.
  - Вы правы, - как-то вяло произнес он, - наверное, мы так привыкли жить в аду, что подсознательно любые условия, в которых оказываемся, превращаем в ад. А вы хорошо разбираетесь в людях, - вдруг похвалил он меня.
  - До некоторой степени это моя профессия, писатель обязан быть хорошим психологом. Впрочем, я больше не писатель.
  - Жаль, а я бы с удовольствием почитала ваши книги, - грустно вздохнула Ирина.
  - Увы, я не взял с собой своих книг. А здесь их подавно нет. Здесь, кажется, вообще нет книг.
  - Да. Ни книг, ни фильмов, ни телевидения, - подтвердил Павел. - Только компьютерные игры. Но от них можно свихнуться, если больше нет ничего. Нечем себя занять. Вот приходится ссориться, все какое ни какое, а занятие, - недобро усмехнулся он. - Когда нам предложили этот вариант, мы были в таком стрессе, что по-настоящему ни о чем не подумали. Что мы станем здесь делать столько лет? Нам всего по тридцать три. Невольно начинаешь думать, что тот ад, в котором мы работали и жили, лучше здешнего рая.
  Это тот вопрос, о том, что делать столько лет, волнует здесь всех и больше всего, чем все остальные проблемы вместе взятые, мысленно отметил я.
  - Но здесь есть один больной, которого вы могли бы полечить. И, кажется, у него онкологическое заболевание.
  - Вы говорите о Хандруеве, - сказал Павел. - Он неизлечим. А какой смысл лечить неизлечимых больных. Этим мы как раз и занимались в своей больнице. Да к тому же он отказывается от лечения. Он живет только нас обезболивающих препаратах. Думали, что тут не будет ничего подобного, а оказалось, что рак есть везде. Даже в раю. Не кажется ли вам это странным. Если в раю есть рак, разве это рай?
  Я задумался.
  - Это рай для смертных, а не для бессмертных. А там, где есть смертные, там неизбежны болезни. Даже в раю.
  Павел, соглашаясь, кивнул головой.
  - Я тоже об этом думал. Тогда какого хрена мы тут делаем, зачем тут оказались? Никогда не предполагал, что столкнусь в своей жизни с такой бессмысленной ситуацией. Знаете, ко мне недавно пришла странная мысль. - Он выжидающе посмотрел на меня.
  - И что за мысль?
  - Я стал ценить смерть, я понял, какой глубочайший смысл она несет. Удивительно. Я сбежал сюда от страха перед смертью, а, оказавшись тут, стал постигать ее значение. Какое счастье что она существует, значит, когда-нибудь мы от всего этого избавимся. Я ненавидел рак, как самого заклятого и страшного врага. А теперь готов его благословлять. Но неужели для этого надо было ехать в такую даль, да еще и без права возвращения.
  - По-видимому, да. - подтвердил я и задумался. - Мы тут для того, чтобы понять массу новых истин, мимо которых прошли бы в той жизни. Одну из них мы с вами только что поняли.
  - Вы - тоже? - удивился Павел.
  - Конечно, Над тем, о чем вы только что говорили, я до сих пор по-настоящему не задумался. Может быть, я не столь негативно, как вы, воспринимал смерть, но однозначно ее не приветствовал. Для меня она тоже была врагом. А знаете, может быть вам перед ее лицом помириться, забыть о разногласиях.
  - Смерть тут ни причем, - вдруг проговорила молчавшая все последнее время Ирина.
  - Почему? - удивился Павел.
  - А потому что смерть сама по себе не способна ничего изменить. Это иллюзия. Если между нами то и дело возникает напряжение, то со смертью оно никуда не исчезнет. Просто переместится куда-то в другое место. Это было бы слишком уж простое решение.
  - Ты все вечно усложняешь, поэтому мы не можем ни о чем договориться. Не знаю на счет всяких там перемещений, но в чем я уверен, что для меня все будет кончено. А это самое важное. Я не готов нести ответственность за всю Вселенную. Я маленький человек, таким хочу и умереть. И никому не позволю отнять у меня такую возможность. Даже тебе, моя дорогая супруга.
  - А что вы думаете? - посмотрела на меня Ирина.
  Я понял, что этот спор может продолжаться до бесконечности, никто из них не только не хочет уступать, но и слушать друг друга. А в таком случае согласия достигнуть также невозможно, как сбить из винтовки звезду.
  - Знаете, мне представляется, что будет лучше всего прекратить на время этот разговор. Мы все в начале пути. Давайте не торопить события, у нас будет много возможностей изменить не только свое мнение, но и свои самые устоявшиеся воззрения. Но станем это делать постепенно. Тогда и причин для ссор будет возникать гораздо меньше. Как вам мое предложение?
  Я заметил, как супруги переглянулись.
  - Мы не против вашего предложения, - от имени всей семьи ответил Павел.
  Но мне показалось, что в целом он остался недоволен нашим разговором. Ему тут будет привыкнуть очень нелегко, мысленно отметил я.
  Я понял, что настало время, когда мне следует покинуть этот дом. Если сначала я им помог завершить ссору, но теперь мое присутствие им становится в тягость.
  - Буду рад видеть вас у себя, - сказал на прощание я. - Думаю, что тут можно приходить даже без приглашения. Как только возникнет желание пообщаться, приходите.
  
  Глава 2
  
  Оставшуюся часть дня я провел в основном лежа. Почему-то на какое-то время желание знакомиться с другими обитателями рая у меня пропало. Мною владели весьма противоречивые ощущения, и я не знал, на каком из них мне стоит остановиться. Только сейчас передо мной, да и то крайне смутно, начала вырисовываться та ситуация, в которой оказался. Судя по всему не только я. но и многие другие не представляли, в какую авантюру ввязываются, с чем придется им тут столкнуться. А столкнуться рано или поздно каждому их тех, кто тут находится, придется с самим собой. Если находишься столь продолжительный срок в узком пространстве, неизбежно наступает момент, когда человек вынужден искать выход из него, ибо дальнейшее пребывание в нем становится невыносимым. А так как физически выбраться с этой замкнутой территории невозможно, то ничего не остается делать, как искать, иные, совершенно не традиционные пути для выхода из тупика. И люди предчувствует наступления этого момента и боятся его, так как не представляют, что им тогда делать. Никто ни к чему подобному не готовился и никто ничему такому тут не учит. Но тогда получается, что впереди всех нас ждет немало трагедий. Кто сумеет выжить в этом раю, который постепенно будет превращаться в ад? И можно ли тут вообще выжить?
  Я лежал на удобной мягкой кровати, смотрел в потолок, бесшумный кондиционер охлаждал воздух до приятной прохлады, которое ласкала мое тело. Но при этом во мне со скоростью курьерского поезда нарастала тревога. И это крайне беспокоило меня, так как я понимал, что если это чувство захватит целиком, я перестану себя контролировать, окажусь во власти ужасного невроза с непредсказуемыми последствиями.
  От дальнейшего развертывания клубка неприятных мыслей меня спас сон. А когда я проснулся, то за окном уже сгустилась темнота. И, судя по этому признаку, мое отсутствие в этом мире продолжалось достаточно долго.
  Я хотел посмотреть на часы и только сейчас обнаружил, что в доме их нет. Не заметил я, чтобы они были и в поселке. На руке у меня тоже не было часов, хотя я отчетливо помнил, что когда пришел к Мачину, они у меня были. Значит, их сняли после того, как я лишился сознания. Конечно, этот приборчик в самом деле тут не слишком нужен, спешить здесь абсолютно некуда. В каком-то смысле это то самое заветное место на земле, где время остановилось. И все же то обстоятельство, что я отныне не в состоянии осуществлять контроль за ним, меня отнюдь не радовало, я не мог отделаться от ощущения, что я лишен чего-то важного в жизни.
  Я вышел из дома и замер, пораженный великолепием открывшейся передо мной картины звездного неба. Такого количества сияющих на нем точек, я еще ни разу не наблюдал. Казалось, что я нахожусь на гигантской выставке мироздания. Я смотрел на эту космическую панораму и не мог оторвать взгляда.
  - Красиво? - услышал я рядом с собой чей-то голос.
  Я повернул голову на звук и увидел в несколько метров от себя стоящего мужчину.
  - Красиво, - согласился я.
  - Мне тоже в первые дни очень нравилось, не мог взгляда отвести.
  - А сейчас?
  - А сейчас обычная декорация к нашей жизни. Через несколько дней вы тоже это почувствуете.
  В глубине души я разделял этот прогноз, но мне не хотелось с ним соглашаться. Я не желал расставаться с тем позитивным настроем, которое породило во мне это написанное кистью природы грандиозное полотно.
  - Я не тороплюсь и постараюсь наслаждаться этим видом как можно дольше, - довольно сухо парировал я.
  Мужчина усмехнулся.
  - А вы только представьте, на каком огромном расстоянии находятся от нас самые ближние к нам звезды. И все встанет на свои места. Мы находимся на дне бездны, которая по сути дела не имеет предела. Не слишком ли мал человек для таких просторов? Тут кроется какое-то гигантское отсутствие симметрии.
  - Но человек вовсе не мал для таких просторов, все зависит от того, как понимать, что такое человек?
  Голос моего собеседника прозвучал как-то пренебрежительно.
  - Эти песни я слышал, но я верю лишь в доказанную научным путем истину. А иллюзий у нас несравненно больше, чем истин, в которых мы можем быть уверенны, так как они прошли проверкой практикой. Иллюзии же тем хороши, что не требуют доказательств. Они призваны восприниматься с помощью веры - самым абсурдным инструментом, что есть у человека.
  - Судя по вашим заявлениям - вы ученый.
  - Бывший, как и все мы тут. Вы же, насколько я понимаю, тоже уже бывший писатель.
  - Разумеется. Кому нужны тут романы?
  - Да они вообще, на мой взгляд, не нужны. Я еще в молодости перестал их читать, когда окончательно пришел к выводу, что они сплошь напичканы теми самыми иллюзиями, которые их авторы изо всех сил пытаются выдавать за истины. Никогда не уважал писателей, они наполняют мир собственным невежеством, сильно искажают реальную его картину. И при этом стараются нас поверить, что так все и обстоит на самом деле. По большому счету писательство - это в лучшем случае пребывание в вечном детстве. А в худшем - самое настоящее надувательство.
  - Не буду с вами спорить. В той жизни я бы никогда не согласился с таким суждением, но в этой, какое это имеет значение. Я ушел от писательства, как вы ушли от своего вида деятельности. Наверное, вы очень серьезно занимались наукой.
  - Вы правы. Я был ученым. Меня зовут Праксин Олег Михайлович. - Он замолчал, кажется ожидая моей реакции на представление.
  - Мне кажется, я слышал вашу фамилию. Вы - физик.
  - Лауреат нескольких премий, даже был номинирован на Нобельскую, но не удостоился. О чем совсем не жалею. Теперь я понимаю, что это ничего бы не изменило. Не хочу об этом даже говорить. Вы не желаете пройти в кафе, здесь по вечерам происходит главный аттракцион на этот острове бесконечного блаженства. Я как раз туда направлялся. Не хотите ли присоединиться?
  - С удовольствием.
  Когда мы вместе с Плаксиным вошли в кафе, то там уже было много народа. Я увидел несколько новых для себя лиц. Но почему-то мое внимание больше всех привлекла молодая женщина. Она была весьма привлекательна, но на ее лице застыло выражение тревоги. Причем, как я вскоре убедился, это была не сиюминутная мина, оно было всегда таким. Или почти всегда. Впрочем, это мне стало известно только через некоторое время. А пока...
  За столиком привлекшей мое внимание молодой женщине оказалось свободное место. Его-то я и занял.
  - Меня зовут Ольга Воздвиженская, - вдруг услышал я мягкий женский голос.
  Я повернул голову и встретился с взглядом своей соседки. Мне показалось, что в ее глазах кроится какое-то напряжение.
  Я тоже представился.
  - Вот и хорошо, что познакомились, - сказала она с той же спокойной интонацией. - Здесь нет никакого смысла разводить церемонии. Это одно из двух преимуществ этого места.
  - А какое же второе? - тут же поинтересовался я.
  Что-то вдруг изменилось в лице моей новой знакомой. У меня возникло ощущение, что она вдруг натолкнулась на какую-то невидимую мне преграду.
  - Я вам потом как-нибудь скажу. Обязательно скажу, вы же писатель. Я читала ваши книги.
  И она читала, На меня вдруг ураганом налетела жалость от того, что я навсегда покинул тот мир. А вдруг для меня там ничего еще не кончилось, ведь, как теперь совершенно неожиданно выясняется, мои книги пользовались определенной популярностью. А вот я об этом ровным счетом ничего не ведал. И совсем не исключено принял не верное решение. Впрочем, может быть, все наши решения верные, а кажутся нам таковыми потому что мы ждем появления одних результатов, а получаем другие.
  Я вздохнул. Скорей всего это один из тех проклятых вопросов, на которые я не найду никогда ответа.
  Из потока собственных мыслей меня вырвал чей-то громкий голос. Я повернул голову в его сторону и увидел, что вещает Плаксин. Судя по смыслу того, что он говорил, можно было сделать заключение, что это продолжение разговора, начатого еще до моего тут появления.
  - Поверьте, Александр Андреевич, я знаю, о чем говорю. Я пришел к этим выводам на основе долголетнего занятия наукой. Мир принципиально непознаваем, поэтому я и бросил это дело, как совершенно бессмысленное. Если наука накапливает знания, но при этом они ведут ее в тупик, зачем ею заниматься. Это просто глупо, а глупым мне никогда не хотелось быть. Мы все дальше и дальше уходим в глубь материи, но при этом обнаруживаем, что конца этого движения просто не существует. Но этот посыл в корне не верен, без начала и конца не может быть устойчивым. Он просто должен развалиться. Более того, такой мир невозможно создать. Попробуйте построить дом, если для придания ему прочности вы будете все углублять и углублять фундамент. Вы никогда не начнете возводить стены. И точно такая же картина с мирозданием. По большому счету оно ничем не отличается от любого строения. А потому, уважаемый Александр Андреевич, никак не могу согласиться с вашим тезисом, что мир можно познать во всех ее пределах.
  Я перевел взгляд на Хандруева, который сидел неподалеку от своего полемиста. Но с ответом он не спешил. Мне бросилась в глаза его бледность, даже изнеможенность.
  - Что тут происходит? - шепотом спросил я у Ольги.
  - Они спорят почти каждый вечер, - так же шепотом ответила она. - Это уже стало у нас ритуалом. Иногда к ним присоединяются другие. Особенно часто отец Николай. Если кто-то тут произнесет слово "Бог", это для него, как красная тряпка для быка, он тут же бросается в бой.
  - Поймите, Олег Михайлович, - донесся до меня тихий голос Хандруева, - ваша проблема заключается в том, что вы рассматриваете процесс познания исключительно с точки зрения физического человека. Другого человека для вас не существует. А это всего лишь одно из его состояний, есть и много других. И может быть, вообще не правильно вести речь о человеке в привычном нам понимании этого значения. А следовательно и о процессе познания так, как мы его привыкли понимать. Это невероятно ограниченный взгляд на него. Вы не можете выйти за пределы вашего познания только по одной причине, вы не можете выйти за пределы вашего обыденного сознания. А каждому его уровню соответствует свой уровень постижения мира. И то, что вы не в состоянии преодолеть этот рубеж говорит только о том, что вам пора переходить на другие планы бытия. А если вы того не желаете, так уж извините, больше знаний вы не получите. Вы ошибочно полагаете, что накапливая знания, то тем самым расширяете свое сознание. Ничего так не далеко от истины, как такое утверждение. Именно накопление и ведет к тому самому тупику, о котором вы так красочно говорили. Любое накопление имеет двоякий смысл: с одной стороны оно свидетельствует о том, что процесс зашел в тупик, а с другой - пора переходить на новый уровень. И каждый волен выбирать, что ему делать: стоять в тупике и орать, что дальше пути нет или искать продолжение процесса познания, но в другой плоскости.
  - Никто еще не доказал, что эти плоскости существуют, я верю не бредням колдунов и шаманов, а научным данным. А они ни о чем подобном пока не свидетельствуют. Ваши аргументы меня не убеждают, это очень удобно находить решение всех проблем в каких-то иных, не подвластных нам реалиях. Так можно без всякого труда решать любую задачу. Раз с одной позиции мы не в состоянии найти решения, то надо посмотреть откуда-то с другого места - и все сразу станет ясным. Ну а то, что мы понятия не имеем, что это за место и что нам с него откроется, это не важно. Извините, но к науке такой подход не имеет никакого отношения.
  Плаксин с гордостью посмотрел на слушателей, по-видимому, он считал, что приведенные им аргументы неоспоримы, как приказ командира.
  - Если человек желает себя ограничить в каких-то пределах, это, разумеется, его полное право, но и ответственность за такой выбор ему придется тоже нести. Даже если он этого не осознает. И то, что вы оказались здесь разочарованным в своем занятии, - прямой результат такой позиции. И если вы станете в ней упорствовать, то и тут вы не найдете желанного спокойствия. А ведь, насколько я понимаю, вы отправились в это путешествие за ним. Но это иллюзия, что его можно найти, не разобравшись в себе, в тех проблемах, которые вас мучат. А вас на самом деле мучают не тупики познаний, а собственная узость, которую вы почему-то упорно не желаете преодолевать. Сам по себе наш спор о научных истинах абсолютно бессмысленен, потому что дело не в каких-то фактах, а в то, как вы смотрите на мир. В широте вашего сознания. Как мы можем найти общий язык, если она у нас совершенно разная.
  - Они так будут спорить очень долго, - вдруг услышал я шепот своей соседки по столу. - Хотите прогуляться по берегу?
  Я посмотрел на Ольгу и заметил, что у нее как-то странно блестят глаза. Она мне вдруг показалась необычайно привлекательной.
  - Я согласен.
  Мы встали и направились к выходу. Мой путь пролегал мимо высокого статного мужчину с красивым породистым лицом. Он недоброжелательно, если не откровенно зло посмотрел на меня. Почему-то я перевел взгляд на Ольгу и обнаружил, что она упорно смотрит вниз, словно бы не желая никого замечать.
  Все это не спроста, это немая сцена возникла отнюдь не случайно. Впрочем, ко мне это не имеет никакого отношения.
  Мы вышли из кафе и направились по тропинке к пляжу. Наш путь пролегал мимо строения, где можно было побеседовать с Богом. Невольно мы оба сперва замедлили шаги, а затем, не сговариваясь, остановились. Несколько секунд мы стояли неподвижно, потом вновь возобновили движение. И пока мы не дошли до кромки воды, не сказали друг другу ни слова.
  Впрочем, наш разговор начался не сразу и тогда, когда мы достигли океана. Был отлив, который обнажил песчаное дно. По нему-то мы и зашагали.
  - Могу я спросить, - первой прервала молчание Ольга, - почему вы здесь? Вы же талантливый писатель, не понимаю, что вы тут хотите обрести?
  Ее слова поставили меня в тупик, я снова подумал, а не ошибся ли я в своем решение?
  - Нет правда, - продолжила она, - я понимаю, зачем приехал сюда Хандруев, он замечательный человек, но безнадежно болен. Праксин зашел в тупик в своих научных поисках, супруги- врачи не знают, куда девать им ненависть друг к другу - вот и примчались в надежде, что здесь ее поубавится. Ремчуков... Она вдруг на мгновение запнулась. Тот сам не знает, зачем он здесь.
  - Простите, а кто такой Ремчуков, я с ним еще не познакомился.
  - Разве? - удивилась Ольга. На несколько секунд она о чем-то задумалась. - Простите, я не знала, что вы не знакомы. Обычно он тут же заводит знакомство со всеми. Вот я и полагала... Значит, познакомитесь завтра. Но вы не ответили на мой вопрос.
  Я хотел заметить, что не мог на него ответить, так как все это время говорила только Ольга, но решил промолчать.
  - Вы считаете меня талантливым писателем, но ваше мнение не совпадает с мнением большинства читателей, мои книги плохо продаются.
  - Но это вовсе ни о чем не говорит, сколько писателей имеют огромные тиражи, но если разобраться, их книги написаны идиотами для идиотов.
  - Вы очень сурово судите нашего брата.
  - Я очень много читала, я пыталась найти в книгах решение своих проблем. Но находила в основном лишь глупости и банальности. Ими заполнены миллионы страниц. От этого становится жутко. Разве вы не чувствуете ужас при виде этой высоченной горы написанных ненужных книг?
  - Может быть, я воспринимал все это не так остро, как вы, я всегда был уверен, что для того, чтобы появилась одна стояща книга должны быть написаны сотня пустых и ненужных. Поэтому я старался терпимо относиться к этому выбросу.
  - Не слишком ли большая цена за одну стоящую книгу?
  Я пожал плечами.
  - Мне трудно вам сказать, большая она или нет. Могу лишь заметить, что ни я устанавливаю цену.
  - Вы имеете в виду Его? - Ольга посмотрела вверх, где переливались разноцветным сиянием звезды.
  - Разве не Он устанавливает в этом мире порядки. Я всегда был убежден, что все книги диктует так называемым писателям только Он, а наша задача всего лишь перенести его диктант на бумагу. Мы лишь посредники, а еще точнее обычные писари на службе Бога.
  - Но что-то уж больно разные писари. Не могу поверить, что все так просто. Ведь есть, как вы говорите, писари гениальные, а есть такие, которых и читать не хочется.
  - Им диктуются разные тексты, отсюда и вся разница. Так происходит во всех сферах. Когда я осознал, что мне недоступны высшие сферы, что оттуда я никогда не получу свои произведения, я решил, что должен как-то приблизиться к ним. Не для того, чтобы писать - с этим покончено, а для того... Я замешкался, так как вдруг понял, что не знаю точного продолжение этой фразы. - В общем, у меня возникло сильное желание уйти от самого себя, вернее, от того самого себя, каким я был там. И мне захотелось получить другого самого себя. За этим шансом я и приехал в этот рай.
  - Как странно, но наши цели совпадают, - задумчиво произнесла Ольга. Внезапно она остановилась и схватила меня за руку. - Вы сможете мне помочь?
  - Но в чем? - спросил я. Мною овладело странное состояние, прикосновение ко мне руки Ольги внезапно породило в моем теле каскад электрических разрядов. Это было столь неожиданно, что я почувствовал замешательство. Ничего подобного не происходило со мной очень давно. И почему-то я был твердо уверен, что этот этап моей жизни, когда меня волновали и воодушевляли подобные вещи, позади. - Я не знаю о вас ничего, - после паузы добавил я.
  - Да, конечно, я расскажу вам, в нашей ситуации бессмысленно что-то скрывать, - сказала Ольга и отняла к меня вою руку.
  Я почувствовал разочарование.
  - Но если вам это тяжело, мы можем перенести ваш рассказ на другой день.
  - Нет, это ровным счетом ничего не изменит. Я готова рассказать все сейчас. Хотя мне и нелегко говорить об этом с незнакомым человеком.
  - Нам всем надо как можно быстрей поближе познакомиться, это залог нашего выживания тут.
  - Может быть, - задумчиво произнесла она. - Хотя не совсем в этом уверенна. Думаю, вы со временем меня поймете. Здесь собрались уж очень разные люди.
  Я почувствовал легкий укол раздражения, я горел от нетерпения послушать ее историю, а вместо нее продолжалось бесконечное предисловие. Я все никак не мог успокоиться после удара электрическим зарядом, которое породило прикосновение ее руки ко мне.
  - Давайте не будем ничего загадывать на будущее, а лучше с максимальным толком используем настоящее.
  - Я вовсе не откладываю свой рассказ, - поняла мое нетерпение она, - но мне хочется, чтобы вы лучше поняли бы ситуацию. Видите ли, с самого раннего возраста у меня проявилась одна особенность моей психики, которая лишь усиливалась с годами: я невероятно мучительно принимала решение. А если должны была выбрать из двух решений одно, то мне трудно даже передать вам, каким страданиям подвергалась. Мне было легче умереть, чем на чем-то остановиться. А жизнь, словно бы назло, постоянно подбрасывало мне ситуации, когда я была просто вынуждена выбирать. А когда не выбирала, все складывалось еще хуже. Именно так я выскочила замуж, за первого, кто сделал мне предложение, хотя никаких чувств к нему не испытывала. Разумеется, вскоре была за это наказана, наша совместная жизнь быстро превратилась в кошмар. У нас родилась дочь, но нам ничего другого не оставалось, как развестись. Я немного успокоилась и даже стала надеется, что самое худшее осталось позади. Но я не знала, что меня ждет впереди. Почти одновременно я познакомилась с двумя мужчинами, которые оба в меня влюбились. И мне они тоже очень нравились, хотя были и разными. И я оказалась перед выбором, который была абсолютно не в состоянии сделать. И тогда я отчетливо сознала, что единственным выходом из ситуации для меня является самоубийство. Смерть стала для меня самой большой притягательной силой. Я пыталась выбраться из этой ситуации, обратилась к психоаналитику. Она меня предупредила, что если я не справляюсь со своим кризисом, меня ждет смертельная болезнь. А я ей сказала, что буду этому только рада. Наши сеансы продолжались полгода, но никаких результатов не дали. И тогда она мне предложила этот вариант. Я в конце концов согласилась. И вот я тут.
  - Но ведь вы сказали, что у вас дочь! - воскликнул я.
  - Да, пять лет.
  - Но в таком случае, как вы могли с ней расстаться, я не понимаю.
  - На самом деле все просто. Я обращалась не только к психоаналитику, но и к гадалке и экстрасенсу. И все они подтвердили тот прогноз, что в самом скором времени меня ждет тяжелая болезнь и смерть. А потому расставание с дочерью все равно было неизбежным. Я долго колебалась, что выбрать, и выбрала жизнь. Хотя не уверена в правильности своего решения.
  Несколько минут я шел молча, переваривая услышанное.
  - А как ощущаете вы себя сейчас, влечет ли вас смерть по-прежнему? - спросил я.
  - Нет, - после короткого колебания ответила Ольга. - Но я очень боюсь, что в любой миг все может возобновиться. И при этом я ничего не в состоянии изменить. Я как та самая бабочка, что летит на огонь, который ее же и опалит.
  - Что вы хотите от меня?
  - Не знаю. Но у меня сразу же возникло ощущение, как только вас увидела, что вы мне нужны. Вы не случайно оказались здесь, и наши судьбы каким-то образом переплетены. Вот только на горе или на радость, я не знаю. Но даже если вы принесете мне несчастье, то меня это не уж и пугает. В конце концов, это не столь уж важно, Я все равно никогда не была счастливой. Иногда мне кажется, что мне нужно что-то иное, чем просто счастье обычной женщины.
  - Что же это?
  - Если бы я знала. Когда я беседовала о своих проблемах с Хандруевым, он сказал, что это знак.
  - Знак чего?
  - Знак того, что моя истинная природа находится выше того уровня сознания, с которым я привыкла себя идентифицировать. Мне не позволяют принимать решения, потому что эти решения не мои, так как я должна осознавать себя совсем иначе. И меня как бы подталкивают вверх. Может быть, он и прав, но я ничего не могу изменить в себе. Я даже близко не представляю, как это сделать.
  - Я не представляю, чем могу вам помочь в этом вопросе.
  - Я знаю и не ищу вашей непосредственной помощи. Хотя как знать, иногда у меня возникают странные предчувствия, что я ищу совсем не там, где нужно. И решение может быть гораздо ближе и проще. - Она вдруг остановилась и посмотрела на меня. - Мы должны подружиться. - Ее голос вдруг прозвучал по-детски жалобно.
  - Конечно, мы подружимся. Не вижу препятствий.
  - Препятствия есть, - сказала Ольга глухо.
  - Какие же? - Я аж замер на месте от неожиданности.
  - Не сейчас. Я и так много вам сказала. Пойдемте назад, я устала. Да и все, наверное, уже разошлись по домам. Будем считать, что этот день мы с вами хорошо прожили. Вы так не думаете?
  Я мысленно пролистал, словно книгу, весь сегодняшний день. Наверное, можно признать, что он выдался, по крайней мере, не скучным. Познакомился с разными людьми, узнал многое интересного.
  Мы быстро вернулись в поселок и распрощались довольно сухо, словно бы оба остались недовольными нашей встречей. Ни в одном доме не горел свет, судя по всему их обитатели ложились спать здесь довольно рано.
  
  Глава 3
  
  Я вкусно и с аппетитом позавтракал и теперь намеревался идти на пляж, предвкушая радостную встречу с теплым и ласковым океаном. Внезапно дверь отворилась, и на пороге появился высокий, почти под два метра мужчина с красивым, но каким-то порочным лицом. Я вспомнил его, этот тип весьма недружелюбно смотрел на меня вчера вечером, когда мы выходили с Ольгой из кафе. Теперь же он стоял в моей комнате, небрежно прислонившись к притолоке. И хотя он пребывал в чужом доме, он явно чувствовал себя в нем совершено свободно.
  - Привет, - произнес он. - Я пришел знакомиться. Меня зовут Вадим Ремчуков. Впрочем, вряд ли тут кому-то нужны фамилии. - усмехнулся мой непрошенный гость. - Я сяду. - Это была не просьба, а уведомление о намерение. - Через несколько мгновений он уже развалился в кресле, положив одну волосатую ногу на другую.
  Я с некоторым недоумением смотрел на него, не зная, как себя вести. Я еще был не готов для себя определить, является ли подобное поведение тут нормой или мне следует возмутиться и указать наглецу на дверь. А то, что у этот человек был наглецом, не вызывало сомнений, достаточно было бросить взгляд на его лицо. А потому я не нашел ничего лучше, чем весьма церемонно произнести:
  - Чем обязан?
  Ремчуков насмешливо посмотрел на меня, его явно забавляло мое замешательство. И вполне не исключено, что ввергнуть меня в растерянность и являлось целью или одной из целей его поведения.
  Внезапно он достал из кармана колоду карт.
  - Не желаешь партию. Распишем пулечку.
  - Я не игрок.
  - А я игрок. А на этом проклятом острове нет казино. Да даже если и было, какой в нем прок, если тут нет и денег. На что играть? Такого свинства я от них не ожидал. - Он вдруг хитро мне подмигнул. - Если постараться, всегда можно найти, что поставить на кон.
  - Любопытно и что же?
  Ремчуков еще вальяжней устроился в моем кресле, теперь он в нем полулежал.
  - Например, на женщин. Слава богу, что здесь есть женщины, хотя и мало. Не будь их, я бы в первую неделю повесился. - При этом он так натурально изобразил процесс повешивания, его язык вывалился изо рта, а лицо мгновенно помертвело, что мне стало не по себе.
  - На женщин? - удивился я. - До сих пор мне казалось, что цивилизованные люди на женщин не играют. Когда-то этим занимались помещики, они ставили на кон своих крепостных. Но, если я ничего не путаю, те времена давно прошли.
  - Те времена прошли, а затем снова наступили. Как говорят знающие люди: время идет по спирали. Если бы мы находились там, - он куда-то ткнул пальцем, - само собой понятно, никто бы не стал играть на женщин. Там играют на деньги, а уже на деньги покупают женщин. Но здесь другое дело, на что тут играть, не на морские же ракушки. Так что кроме женщин ставить на кон больше нечего.
  Мною овладела одна мысль.
  - Предположим, я соглашусь. А как мы будем разыгрывать женщин, на каких условиях?
  Ремчуков сделал удивленное лицо.
  - Ты что с луны свалился, условия самые простые: ты называешь женщину, кто выиграет, тот ею и владеет. Все по честному, я не шулер, привык выполнять свою обязательства.
  - Это, конечно, крайне приятно слышать, но по моему тут есть одна маленькая загвоздочка: а как отнесется к этому сама женщина? Вдруг она не согласится с вердиктом карт?
  - Ну это уже твои, брат, проблемы, дело проигравшего освободить дорогу. А тот, кто выиграл, пускай ее добивается. Да и неужели ты думаешь, что кто-то здесь откажет таким молодцам, как мы. Бабы же от желания тут просто свихнутые ходят. Это же рай, сплошная истома, да блаженство. Все способствует наслаждению. Здесь самая фригидная из женщин превратится в нимфоманку. Уж поверь мне, я дока в этом вопросе.
  - В это я как раз верю. Но вот насчет нимфомании... - Я с сомнением покачал головой. - Тут каждый со своей болячкой, так что у них есть причина для переживаний. Я так полагаю, что все гораздо сложней. Да и приехал я сюда вовсе не для того, что спариваться, как животное.
  - А тогда зачем? А понятно, решать вопрос: в чем смысл жизни? Так что ли?
  - Можно сказать и так, хотя конкретно, когда давал согласие поселиться тут, я об этом не думал.
  - А я вот приехал, чтобы в том числе и спариваться. А что тут еще делать до конца своих дней. Не остров, а тюрьма. Ладно, коли уж попали в этот переплет, надо как-то устраиваться. Не собираешься же ты жить тут без баб?
  - Я как-то еще не думал над этим.
  - Скоро подумаешь, - пообещал мне Ремчуков. - Скоро вообще ни о чем больше думать не сможешь. С утра до вечера будет только и думать о том, как бы потрахаться. Я ж о тебе забочусь, лучше заранее полянку застолбить. А то потом если схлестнемся, пощады от меня не жди. Я на свою территорию не привык никого пускать. Предупреждаю: пожалеешь, что отказался от моего предложения. - Ремчуков, прищурившись, посмотрел на меня: Ну как, играем?
  - А на кого?
  Он вдруг громко захохотал.
  - Думаешь, не знаю, о ком ты подумал. Давай на нее и сыграем.
  К своему стыду я почувствовал нечто вроде соблазна.
  - Извините, но такие вещи для меня неприемлемы.
  Мой гость с сожалением взял колоду со стола и положил в карман. Но покидать мой дом не торопился, он словно бы чего-то ждал.
  Внезапно он резко встал и я увидел его глаза совсем рядом со своими.
  - Вот что, брат, не желаешь играть, твое дело. Только предупреждаю: эта баба моя. И глаз на нее не клади. А коли положил, отведи в сторону. А если не послушаешь меня, на пощаду не надейся.
  Теперь вместо глаз Ремчукова передо мной замаячил огромный его кулак.
  Я едва не захлебнулся от охватившего меня возмущения.
  - Ольга дала вам полномочия сделать подобное заявление?
  - Не дури, какие к черту тут полномочия. Мы в раю, а когда был рай, помнишь? В жутко древние времена. А тогда женщину получал тот, кто сильней. Не желаешь в картежки перекинутся, давай решим спор в кулачном бою.
  Ремчуков был выше меня почти на целую голову и шире в плечах в полтора раза. В нашем поединке я мог лишь выступать в роли боксерской груши. Но и поддаваться этому наглому, неприкрытому шантажу, я тоже был не намерен.
  - Я думаю, что женщины тут сами будут выбирать себе мужчин на основе своих симпатий. А право сильного тут ни причем. Мы действительно в раю, но никто не сказал, что мы должны становиться дикарями.
  - А разве мы когда-нибудь ими не были, - усмехнулся Ремчуков. - Я то всегда жил в уверенности, что все вокруг самые настоящие дикари. Только тщательно это скрывают. А здесь можно и показать свои истинное лицо. Оно и у вас скоро проявится. Вот увидите, как чистоплюйство быстро проходит. Хочешь выжить, давай волю инстинктам. Чем раньше мы все тут превратимся в дикарей, тем легче нам будет выжить. Усек, брат?
  - То, что вы говорите, это ужасно.
  - Ужасно, не ужасно, какая разница? Главное, что правда. Да и чем дикари хуже, чем так называемые цивилизованные людишки? Ничего, скоро все сам поймешь.
  - Вряд ли это путь, на который стоит вступать.
  - Ладно, надоело мне попусту лясы точить. Ты главное ради своей безопасности ее стороной обходи, а на остальное мне наплевать. И не думай, что я шучу. - Он сделал несколько шагов к выходу, затем вдруг остановился и повернулся ко мне. - Чует мое сердце, что мы с тобой еще схлестнемся. - Затем он вышел.
  Я перевел дух и вытер пот со лба, несмотря на то, что в доме работал кондиционер и было прохладно. Этот разговор, если не испугал меня, то сильно встревожил. Да, в этом раю далеко на райская обстановка, и люди столь же непримиримы друг к друга, как и в той жизни, из которой мы все пришли. Если этот Ремчуков решит исполнить свои угрозы, мне не сдобровать, наши силы со всей очевидностью не равны.
  И все же я не собирался отказываться от Ольги, более того, слова моего недавнего гостя только укрепили во мне решимость ее добиваться. Назло ему, назло своему страху.
  
  Глава 4
   Общение с Ремчуковым привело меня в замешательство. Я тут всего второй день, а уже наслышался столько всего. Меня все прочнее охватывало впечатление, что атмосферу этой небольшой общине мирной никак не назовешь и под внешним спокойствием пылают страсти, бередят души неутоленные желания и не реализованные надежды. Но я то приехал сюда за спокойствием, за блаженством, которое было абсолютно недосягаемо для меня в той жизни. Я хотел безмятежной тишины и покоя в надежде в них погрузиться с головой, И в таком напоминающем нирвану состоянии буду пребывать до конца моих дней. А в этом так называемом раю я все больше убеждался, что меня ждут совсем другие дела. Причем, некоторые вещи и явления могут тут проявляться даже острей, чем там. На такой малюсенькой территории каждый гораздо плотней и тесней соприкасается с другими, ему трудней избежать чужого влияния, сложней остаться одному. Если в большом городе человеку трудно найти того, кто бы разделил с ним его проблемы, проявил бы сочувствие то, то здесь можно обратиться к любому, навязать кому угодно свое присутствие. И тому просто некуда будет деться. Да, было над чем задуматься.
  Я неторопливо шествовал к пляжу, стараясь по возможности задвинуть эти не слишком приятные думы в какой-нибудь отдаленный закуток сознания. А вместо них старался думать совсем о другом. С раннего детства меня преследовало одно видение, одна мечта: я нахожусь на каком-то далеком острове, вокруг пальмы, другие экзотические растения, необычные животные и птицы. Это мир вечного лета, у берега которого плещется всегда теплый аквамариновый океан.
  Я не помню, откуда и когда появилась у меня это мечта. То ли подобное описание я вычитал в книжке, либо увидел что-то похожее по телевидению, но эта картина навечно застряла у меня в мозгу. И потом в самые разные ситуации моей жизни неожиданно и порой совсем не кстати всплывала в воображение. Я никогда в серьез не предполагал, что когда-нибудь увижу этот пейзаж на яву и никаких усилий, чтобы это однажды случилось, не делал. Но удивительно, это чудо произошло, я нахожусь именно на таком острове, о котором столько грезил. И это не сон, не иллюзия, не плод расстроенного воображения, это правда. Еще несколько десятков метров - и я окажусь на том самом берегу аквамаринного океана, который столько раз являлся мне виде бесплотного образа.
   - Подождите, можно вас на минуточку? - услышал я за спиной чей-то голос.
  Я обернулся и увидел, как меня догоняет женщина. От быстрой ходьбы, почти бега она запыхалась, пот лил с ее лба и растекался по лицу. Я вспомнил, что вчера вечером видел ее в кафе, но взглянул на нее лишь мимолетно, так как мое внимание сразу же сконцентрировалось на Ольге.
  Я остановился и стал ждать, когда она поравняется со мной. Ни с кем говорить мне сейчас не хотелось. Еще мгновение назад я был погружен в свои мысли, и совсем не хотел из них уходить. А эта женщина насильно заставила меня это сделать. А потому я сразу же проникся к ней недоброжелательством.
   Наконец женщина поравнялась со мной. Ей потребовалось пара минут, чтобы отдышаться после быстрой ходьбы. Судя по всему ее выносливость оставляла желать лучшего.
  Пока она восстанавливала нормальное дыхание, я тоже время не терял по напрасно и внимательно рассматривал ее. Даже очень благожелательно настроенный к ней человек вряд ли мог бы назвать ее красивой. Худая и плоская, с едва обозначенной грудью, с лицом, на котором выделялся слишком длинный нос, с редкими, непонятного цвета волосами она никак не вызывала ни симпатии, ни интереса к себе. Такие особы обречены всю жизнь ловить, как в пустыни капли дождя, редкие всполохи внимания мужчин.
  Наконец женщина окончательно успокоилась и готова была начать беседу, ради чего, судя по всему, она и догоняла меня.
  - Я знаю вас, вы Леонард Кортнев, писатель, - скорей даже не сказала, а выпалила она.
  - Имею честь им быть, - сам не зная, почему столь церемонно ответил я. - Но я вас еще, к сожалению, не знаю.
  - Я Шешеро.
  - Простите, не понял. Кто вы?
  - Шешеро, это моя фамилия. А зовут меня Елизавета. Но лучше, если вы будете звать меня Лизой.
  - Хорошо, Лиза, вы зовите меня Леонардом.
  - Я попробую. - Неожиданно она вдруг застенчиво улыбнулась. И мне вдруг стало стыдно, хотя ничего такого, чего мог бы стыдиться по отношению к ней я не сделал. По крайней мере, пока. Разве только мои мысли...
  - Может быть, пройдем на пляж, - предложил я.
  - Нет, давайте пойдем куда-нибудь в другое место.
  - Но чем вам не нравится это?
  Чтобы ответить, ей потребовались некоторые усилия.
  - Там, наверное, кто-то есть, а я бы не хотела ни с кем встречаться.
  Я пожал плечами, но спорить не стал. Подобное начало нашего знакомства меня как-то не слишком вдохновило. Что теперь предстоит услышать, какое сокровенное признание мне сейчас доверят. А то, что я услышу нечто очень личное, может быть, даже интимное, я уже предчувствовал. Все напряженный вид женщины наводил именно на такую мысль.
  Мы пошли в сторону от пляжа и от поселка. Но моя спутница уверенно шагала чуть впереди меня, видимо она хорошо знала эту дорогу.
  Так как наше молчание длилось уже несколько минут, я решил напомнить о том, что мы не просто гуляем, а идем, чтобы о чем-то поговорить. Было уже жарко и мне очень хотелось искупаться. Но Шешеро, кажется, совершенно не ощущала, как быстро нагревается воздух, она была погружена в мир своих мыслей, который по-видимому оберегал ее от внешних воздействий.
  Я решил, что настал момент вернуть ее из этого мира. Там она может побывать и в мое отсутствие.
  - Лиза, вы хотели мне что-то сказать, - напомнил я.
  Внезапно она так резко повернулась ко мне, что едва меня не сшибла.
  - Только вы можете меня понять, никто другой здесь на это не способен. Вы как писатель хорошо разбираетесь в женской душе.
  - Думаю, вы не совсем правы, - пробормотал я. Предисловие к нашему разговору меня никак не вдохновила. Когда он начинается с подобного вступления, то обычно это означает, что дальше последует какая-то просьба. Такая же перспектива мне совсем не улыбалась, я приехал сюда заниматься собой.
  - Нет, я права, - уверенно произнесла женщина. - Вы тот, кто мне нужен.
  - Ну хорошо, - временно сдался я. - В чем же заключается ваша проблема?
  - Я вам все скажу, - пообещала она. - Мне тридцать пять.
  На вид ей было все сорок. Впрочем, она была из тех женщин, которые не уделяли должного внимания своему внешнему виду. Она даже не пользовалась косметикой.
  - Я так примерно и предполагал, - сказал я, чтобы что-то сказать, так как она явно ждала от меня ответа.
  - Вы не понимаете, мне тридцать пять, а у меня нет детей.
  - У меня тоже нет детей.
  - Вы другое, вы - мужчина, для вас это не обязательно. Вы можете родить в пятьдесят. А я хочу ребенка, я ничего другого не хочу, кроме ребенка. А времени осталось совсем немного.
  - Но почему вы его не родили?
  - Я пыталась, но бесполезно. А потом врачи мне сказали, что я не могу иметь детей.
  - Прискорбно. Я вам сочувствую. Но не понимаю, чем я могу вам помочь в этом случае?
  - Я была здесь, в часовне у Бога. Я долго молилась, просила Его помочь. И Он сжалился надо мной и согласился меня принять. И едва я вошла, Он сказал, что раньше у меня не могло быть детей, но теперь все изменилось, и я могу зачать и родить.
  - Поздравляю, - растерянно пробормотал я. Я вдруг почувствовал что-то вроде ревности, меня Бог пока к себе не призывал. И мною владело предчувствие, что если это и случится, то не скоро. - И каким Он вам предстал? - поинтересовался я.
  Но мою собеседницу эта тема сейчас совершенно не волновала, она хотела говорить совсем о другом.
  - Я вам говорю о ребенке, а не Боге! - даже повысила она голос. - Я могу иметь ребенка, вы понимаете, какое это счастье.
  - Да, понимаю, - не очень уверенно произнес я. - Но что вы хотите от меня.
  - Я хочу, чтобы вы помогли бы мне в этом вопросе.
  - Если я вас правильно понял, вы хотите, чтобы я стал бы его отцом.
  - Биологически - да, но мне не нужно от вас больше ничего. Я сама со всем справлюсь. У меня будет ребенок - это самое главное.
  - Но почему - я? Тут много мужчин, в том числе гораздо долее привлекательных и физически сильных. Тот же Ремчуков.
  На лице Шешеро появилось презрение.
  - Я предлагала ему, но этого самца интересует только секс. Он и слышать не желает ни о каком ребенке.
  - Но секс и зачатие - если я правильно понимаю этот процесс, в общем взаимосвязанные процессы. И лишь только раз в истории произошел этот разрыв, - не удержался я от иронии.
  - Это у вас взаимосвязанные, для меня секс не имеет значения. Мне нужен ребенок, понимаете ребенок.
  - Понимаю. - Я решил зайти с другого хода. - Хорошо, вы родите ребенка, но представьте, что его тут ждет. Он же окажется узником острова, ему предстоит всю жизнь провести на нем. К тому же здесь нет школы, кто его будет всему учить? Рай - это не то место, где рождаются люди, они сюда попадают после смерти. А мы, если рассудить, в каком-то смысле уже все мертвы.
  - Может быть, вы мертвы, меня это совершенно не беспокоит. Я же хочу ребенка, анна это вы явно способны. И мне нужно, чтобы вы всего лишь раз произвели со мной соитие. И больше, если не хотите, мы ни о чем не будем с вами говорить. Я же вижу, что беседа со мной не доставляет вам удовольствия.
  - Но почему вы так уверенны, что будет достаточно всего одного соития. Часто зачатие происходит не с первого раза.
  Шешеро отрицательно покачала головой.
  - Я уверенна.
  - Это вам пообещал Бог?
  - Нет, об этом речи не было. Мне не хватило ума Его спросить. Но я так чувствую. Зачем Ему меня мучить, раз Он решил мне дать ребенка, он даст мне его сразу. Иначе что это за Бог?
  - Действительно, - согласился я. - Жалко, что вы не спросили еще и том, кто тот мужчина, на кого возлагается эта почтенная миссия?
  - Но если я выбрала вас, это же не случайно, значит, Он показал мне на вас.
  Пожалуй, против этого аргумента мне нечего возразить, тоскливо подумал я. Намерения Бога неисповедимы и непостижимы. Но все во мне противилось против исполнения желания этой странной женщины. Она же нетерпеливо ждала моего решения.
  - Послушайте, Лиза, я не могу вам сейчас ничего ответить, это все так внезапно. Я приехал сюда совсем не для того, для чего приехали вы. По крайней мере, я должен как-то привыкнуть к этой мысли. Не знаю, сколько на это потребуется времени, но у нас его много, Даже слишком много. Давайте подождем.
  - Я ждала этой минуты столько лет, я не могу ждать!
  У Шешеро стало вдруг такое выражение лица, что я испугался, как бы она не шлепнулась в обморок. А возвращать ее к жизни ничуть не лучше, чем соитие с ней.
  - Я понимаю ваше нетерпение, но и вы должны меня понять. Это же будет и мой ребенок, который будет расти на моих глазах. А я не представляю, что я буду при этом испытывать.
  Я вдруг вспомнил нашу совместную с Мариной жизнь. Несколько раз мы были близки от того, чтобы завести ребенка, обоюдное согласие было уже почти достигнуто, но затем в ситуацию вмешивалась какая-то незримая сила - и все разрушала.
  Кажется, Шешеро поняла, что ничего другого сейчас она от меня не услышит. Ее брошенный на меня взгляд, был далек от доброжелательности.
  - Хорошо, я буду ждать, - сказала она. - Но вы совершаете большую ошибку.
  В чем заключалась моя ошибка, она не объяснила, а вместо этого быстро пошла от меня прочь. Я облегченно вздохнул, хотя понимал, что существует большая вероятность того, что я лишь получил временную передышку. Эта история для меня отнюдь не закончилась. Кажется, эта дама не из тех, кто отступает от задуманного. Вот только не совсем понятно, почему я ей так приглянулся?
  Впрочем, буквально через минуту я забыл про все свои переживания, связанные с этой встречей. Я был целиком охвачен предвкушением того, что сейчас снова окунусь в теплую купель океана и испытаю неземное блаженство. Но я забыл, на каком острове нахожусь.
  Внезапно я услышал громкие всхлипывания. Я поискал глазами, откуда они могли проистекать и в нескольких десятков метров обнаружил сидящего на корточках мужчину. Все его тело содрогалось в конвульсиях. Не возникало сомнений, что он рыдал.
  Первый посетивший меня импульс - прошмыгнуть мимо плачущего. Но все же совесть не позволила мне это сделать, вдруг этот человек нуждается в помощи. Может быть, ему плохо, у него что-нибудь болит?
  Я подошел к нему и тронул его за плечо. Тот резко повернулся ко мне. Его лицо было залито целым озером слез.
  - Могу я вам чем-нибудь помочь? - спросил я.
  Мужчина так неопределенно помотал головой, что вывод можно было сделать любой: он нуждался и он не нуждался в моей помощи.
  - Сейчас пройдет, со мной это всегда возникает внезапно. Может застигнуть в любой момент. - Он смущенно улыбнулся.
  - Могу я выяснить, что с вами происходит?
  - Здесь это всем известно, почему вы должны этого не знать, - рассудил мужчина. Он говорил уже почти спокойно и только покрасневшие глаза напоминали о том, что еще полминуты назад он рыдал навзрыд. Мы пока с вами не знакомы. Моя фамилия Иохин, зовут Виктор Яковлевич.
  - Кортнев, Леонард Алексеевич, - представился я.
  - Я знаю, вы последний, кто сюда приехал. В этот рай. - Его голос прозвучал как-то странно.
  - Он вам не кажется таковым?
  - Мне ничего не кажется раем. После всего того, что со мной было.
  - А что с вами было? - больше даже из вежливости, чем из любопытства спросил я. Услышать еще одну душещипательную историю было для меня почти свыше сил.
  - Вы когда-нибудь убивали людей? - спросил Иохин.
  - Слава богу, не довелось. И, надеюсь, уже не доведется.
  - А я убивал, много убивал. Я убил десятки людей.
  - Наверное, это тяжело, - осторожно заметил я, не совсем ясно представляя, куда он клонит.
  - Тяжело? - с возмущением произнес он. - Это мешки с цементом носить тяжело. А это невыносимо.
  - Наверное, вы правы, - смиренно произнес я. - Извините, но у меня просто нет такого опыта.
  - Это чувствуется. Вам можно только позавидовать. Вы, кажется, писатель.
  - В общем, да, хотя теперь скорей уже бывший. Здесь все бывшие.
  - Не важно. Вам должно это быть интересным.
  - Как вы убивали?
  - Что со мной произошло? - Его голос вновь стал резким.
  - А каким образом вы убивали?
  Иохин покосился на меня.
  - Уж не думаете ли вы, что я уголовник и убивал людей ради грабежа? - На этот раз голос Иохина прозвучал угрожающе. И я невольно почувствовал себя виноватым, хотя ничего такого даже в мыслях не держал. Я просто не успел ни о чем подумать.
  - Что вы и в мыслях не было, - поспешно произнес я.
  - Я военный, майор. Командир батальона. Я сражался на Северном Кавказе. Я убивал людей в бою.
  - Но ведь убивать на войне - вполне обычное занятие. И очень многие это делали и делают. И никто особенно из-за этого не переживает.
  Иохин так долго смотрел на меня, что мне стало неуютно под его хмурым взглядом. Наконец он отвел его в сторону.
  - Я тоже до некоторого момента не переживал. Но однажды... - Он замолчал.
  - Что же случилось однажды?
  - Однажды мы оказались в одной деревни, которую мы заняли после боя. Погибло довольно много обороняющихся. Нескольких я сам убил. Но особенно запомнил последнего, так как застрелил его почти в упор, подобравшись сзади. А потом, когда он уже испустил дух, я почему-то подошел к нему и несколько мгновений его разглядывал. Это был парень лет двадцати. - Иохин замолчал, его глаза вдруг стали отрешенными. Он явно погрузился в воспоминания о тех событиях.
  - И это все? - подал голос я, так как прошло уже несколько минут, а он все пребывал в прошлом. Ждать же его возвращения оттуда слишком долго у меня не хватало терпения, в нескольких десятках метров призывно шумел океан.
  Иохин хмуро взглянул на меня, словно осуждая меня за то, что я вернул его из путешествия по прошлому.
  - Если бы. Мы стали обыскивать дома, в поисках укрывшихся боевиков. Я зашел в один из них, меня там встретила средних лет женщина. Я прошел в дом и вошел в одну из комнат. И увидел фотографию, это был тот самый парень, которого я убил меньше часа тому назад. Он был снят в костюме, скорей всего сразу после окончания школы. Я стал рассматривать комнату, в которой он жил. Там были его книги, вещи. Одна книга лежала открытой на столе, наверное, он ее читал совсем недавно. "Эта комната моего сына, он очень любит читать, - вдруг сказала женщина. - Он был лучшим учеником в школе". Она, наверное, еще не знала, что ее сын погиб. И тогда меня охватил ужас, я вдруг ясно ощутил весь кошмар того, что случилось. Я убил не просто человека, молодого парня, я убил весь тот огромный труд, который был в него вложен, я убил надежды и мечты, которым он предавался, я лишил его у людей, которые его любили. Я убил не просто человека, я убил огромный мир. А ведь этого парня можно было и не убивать, его можно было постараться обезоружить. Он, наверное-то и стрелять как следует не умел. Но я поступил так, как мне легче, взял и выстрелил ему в затылок. Это было таким острым ощущением, что я выбежал из дома, прислонился к забору и заплакал. И пока я плакал, ко мне стали приходить образы тех людей, которых я убил раньше. Всех я даже не мог припомнить, но некоторые лица возникали в моем воображении так ярко, как картины на стене. Ко мне пришло ясное понимание, к какой гигантской катастрофе я причастен, сколько уникальных миров уничтожил, какие усилия людей погубил, сделал их бессмысленными. Ведь каждый из нас - это плод огромной работы, начиная от потуг матери при рождение ребенка, труд воспитателей и учителей и кончая наставника на работе.
  Сначала я думал, что случившееся со мной в том доме - это какой-то небольшой эпизод, вспышка, которая погаснет со временем. Но я ошибался, так как тогда во мне начался какой-то переворот. Я кожей понял, что убийство - это страшный грех, который ничем нельзя искупить. Я едва не попал под военный трибунал, так как отказался выполнять те приказы, которые вели к гибели людей. Меня отстранили от командования батальоном, отдали под следствие. Мне повезло, что следователь, который вел мое дело, что-то понял, что со мной происходит. И меня просто демобилизовали. Но это не помогло, я уже не мог жить. То есть какой-то период я жил вполне обычно, а затем на меня вдруг что-то находило, что-то сжимало за горло - и я начинал испытывать невыносимые нравственные муки. Ни обращение в церковь, ни к психиатру ничего не дало, разве что я окончательно осознал, что этот синдром для меня неизлечим. Убиенные мною во главе с тем парнем будет постоянно являться ко мне, терзать мою душу и тело. Не знаю, чтобы в конце концов произошло со мной, покончил бы с собой или сошел с ума, если однажды мне не предложили поехать сюда. Я, не раздумывая, согласился, так как знал, что жизни мне там все равно не будет. Мне казалось, что этот ужас меня уже покинул, но сегодня вдруг снова все нашло. Я ни от чего не избавился.
  Иохин замолчал, я тоже молчал, потрясенный его рассказом. Мы оба чувствовали себя уставшими - и рассказчик и слушатель, так как на нас обоих навалилась тяжесть. Ее природа была не совсем ясна, так как на меня вдруг нахлынуло удивившее меня ощущение, что в убийствах Иохина есть доля и моей вины. Это было непонятно и странно, но это было именно так.
  - Ладно, поговорили и хватит, - вдруг совсем другим тоном произнес он. - Какое это имеет значение для вас, вы же непорочный, вы не убивали.
  - Каждый несет хотя бы малую часть греха другого, - сказал я.
   - Это все слова, людям нет никакого дела до того, что случилось со мной. И вам - тоже.
  Я не стал опровергать это утверждение, я сам еще не разобрался в этом вопросе. Но вот что я знал точно, купаться мне расхотелось.
  
  Глава 5
  
  Когда я вернулся в поселок, то там ни кого не было, по крайней мере, я никого не обнаружил. Чувство подавленности еще не прошло, даже казалось, что оно усиливает свой пресс. И меньше всего мне хотелось оставаться одному.
  Я прикинул, к кому можно пойти? Больше всего меня тянуло к Ольги. Но даже если она и находится в своем доме, то напрашиваться в гости не слишком удобно. Вполне возможно, что у нее свои планы, как провести это время. И мое участие в нем не предусмотрено.
  Решение пришло внезапно, и я направился к дому Хандруева. Подойдя к нему, я услышал раздающиеся там голоса. На миг я замер, но затем решил, что нет резона отказываться от своего намерения.
  Я надавил на кнопку звонка. Из дома вышел Хандруев. Выглядел он не лучше, но и не хуже, чем вчера.
  - Это вы? - без всякого удивления произнес он. - Вы правильно сделали, что заглянули ко мне. Время мало, а нам надо спешить.
  - Спешить? - удивился я.
  - Да, у нас много тем для разговоров.
  Это заявление меня немного удивило, но я не стал возражать. В конце концов, совсем не исключено, что он прав и нам о многом следует поговорить.
  - Но вы, кажется, не одни.
  - Это даже к лучшему. Поговорим все вместе. Проходите.
  В комнате сидел на закате средних лет мужчина, вид у него был довольно угрюмый. Вчера я его видел мельком, но не имел ни малейшего представления, кто он такой.
  - Мы с вами не знакомы, - сказал я.
  - Давайте знакомиться. - Впрочем, в голосе мужчины большого желания это сделать я не услышал. - Гамза, Владимир Арсеньевич.
  - Очень приятно. - Я сел в свободное кресло.
  - Вы очень вовремя подошли, Владимир Арсеньевич как раз начал рассказывать свою историю, - сказал Хандруев. - По-моему, она очень любопытная и поучительная, наводящая на размышления. Может быть, для Леонарда Алексеевича вы повторите начало вашего рассказа.
  Мне показалось, что Гамза без большого восторга воспринял это предложение, но оспаривать его не стал.
  - Разумеется, почему бы и не повторить. Тем более для писателя это будет очень интересный сюжет.
  И далось всем тут мое писательство, раздраженно подумал я. Такое чувство, что это какое-то клеймо, как у раба.
  - Еще в совсем юные года, я понял, что отличаюсь от большинства людей, так как обнаружил в себе особые способности, которые по мере взросления только усиливались, - начал Гамза. - У меня оказался сильный экстрасенсорный дар. Я мог угадывать мысли окружающих, обнаруживать спрятанные предметы. Иногда даже удавалось определить местонахождение людей, хотя они могли находиться на расстояние в десятки и даже сотни километров. Но главное, я мог предсказывать будущие события. Не все они сбывались, но примерно половина моих пророчеств оказывалось верными. А это, согласитесь, совсем не мало. Я приобрел большую известность среди знакомых, кое-кому даже оказал ряд неоценимых услуг. Например, одной родственнице помог найти пропавшую дочь, которая сбежала из дома и пряталась на чердаке. Многие мне пророчили большую известность, предлагали выступать на эстраде с различными трюками, так как на таких номерах можно было заработать много денег. Я тоже склонялся к такой карьеры, так как профессия инженера, которую я получил, казалось мне скучной и малодоходной. Но однажды моя судьба круто переменилась и многим моим планам пришел конец. Меня вызвали в службу безопасности и там состоялась длительная беседа. Откуда они прознали про мои способности, я так и никогда не узнал, да это и не важно. С их возможностями это не вопрос. Меня попросили забыть про артистическую карьеру и вести жизнь обычного специалиста. И одновременно помогать их ведомству решать возникающие у них проблемы. Так началась моя двойная жизнь. Она тянулась довольно долго, я действительно периодически оказывал услуги и довольно успешно нашим органам. Не скрою, что за это мне хорошо платили. Хотя этот фактор был для меня не главный, со временем меня стал все больше интересовать и волновать собственный феномен.
  Я не мог не задумываться над тем, чем обусловлен мой дар, какова его природа, почему именно я оказался им наделен. А от этих мыслей пролегала прямая дорога до размышлений о моих взаимоотношениях с Богом. Надо сказать, что в молодости я был не слишком набожен, скорей испытывал к религиозным вопросам стойкое равнодушие. Но по мере того, как развивались мои способности, я переосмысливал многие вещи. Я не мог не понимать, что моя сверхчувствительность как-то связана с тем, что Бог доверяет мне больше, чем другим, по каким-то неведомым причинам позволяет проникать глубже в свои сокровенные тайны. Особенно меня волновал вопрос о предсказаниях будущего, мне трудно было понять, каким образом я узнаю о том, что случится. В моей голове вдруг возникало знание того, что случится. А как и почему оно там появлялось, я не представлял. Выходило, что в этом случае все запрограммировано заранее и у человека нет абсолютно никакой свободы. Жизнь похожа на кино, которое снимается по заранее написанному сценарию. И режиссер, начиная снимать фильм, знает, чем он завершится. И где-то там все точно также, давно все определено и может быть, даже все снято.
  Эти выводы привели меня к какому-то странному состоянию, я вдруг ощутил необычную близость к Творцу, свою неразрывную с ним связь. Я смотрел на людей и думал о том, как они далеки от него, как слабо осознают свое полное с Ним единение. Наоборот, чаще всего испытывают от Него полную отсоединенность. Это родило во мне своеобразные религиозные ощущения, я знал, что Бог доверяет мне и позволяет вещать от Его имени. И я был горд и благодарен Ему за такое доверие. А то, что мои мысли верны, что я все больше входил в доверие к Богу, как бы странно это не звучало, доказывало одно обстоятельство: мои предсказания будущего становились все точнее, а мои экстрасенсорные качества - обострялись.
  Это случилось год назад. Меня вызвали в службу безопасности и попросили выполнить одно важное задание, которое касалось событий в одной горячей точке на карте нашей страны. Одной из тамошних банд было совершенно нападение на наше подразделение, было много убито солдат и в том числе несколько высокопоставленных военных. Кто это сделал, было известно, но бандиты как сквозь землю провалились. Хотя была информация о районе, где они скрывались, найти их никак не удавалось. И мне предложили помочь обнаружить их.
  Так я оказался в этой местности. Меня высадили на участке, где предположительно скрывались боевики. Меня охранял целый отряд. Я попытался определить это место, но у меня ничего не получалось. Меня посещали лишь какие-то неясные и неопределенные ощущения, которые свидетельствовали о том, что они где-то рядом. Но вот в каком направление их искать, определить не мог.
  Так прошло два дня бесплодных поисков. Все немного устали и, наверное, по этой причине расслабились. И ослабили бдительность. И этим обстоятельством бандиты и воспользовались, они напали на нас. Некоторых убили сразу, а остальных взял в плен и увели в свой схрон. Так я оказался в плену. Кто я и что мы тут делали, они не знали, они предполагали. что это обычный разведывательный отряд. И даже не очень допытывались о цели нашего тут пребывания. Их интересовало другое. Эти бандиты были настоящими садистами и им хотелось с помощью нас удовлетворить свои звериные наклонности. И они начали пытать по очереди наших ребят. Причем, в присутствие всех остальных. То были искусные палачи, которые прекрасно владели своим мастерством. Они применяли самые изощренные пытки. До сих пор я содрогаюсь, когда вспоминаю об этом.
  Нас в плену было довольно много, а они не спешили, делали все очень старательно и до тех пор, пока жертва не испускала дух. А потому очередь на пытку продвигалась медленно. И настал момент, когда эти изуверы просто устали. И меня и еще несколько офицеров они оставили на утро, о чем нас известили.
  Мы сидели прикованные цепями в какой-то землянке в ожидании своей участи. Я понимал, какие страшные мучения предстоит мне испытать через несколько часов. И тогда я обратился к Богу. Я сказал ему, что я не верю в Его существовании, потому что если Он существует, то не может допустить такой страшной несправедливости - мучительной гибели ни в чем не повинных людей. А если Он все же существует, но позволяет мучить ни в чем не повинных солдат, то я разрываю с Ним всякую связь, так как мне не нужен такой Бог, который безучастно взирает со своего трона на эти изуверства.
  Такие беседы с Богом я вел все то время, что сидел в землянке в ожидании пыток. Я ставил Ему условие: если Он не хочет, чтобы я от Него бы окончательно отрекся, то должен доказать свою благость и спасти нас. Часы мучительно тянулись - и это само по себе было большой пыткой - но ничего не происходило. Но буквально за полчаса до того момента, как над нами должны были начать измываться, бандитов атаковал наш отряд. И мы были освобождены. Потом я узнал, что оказывается, никто нас и не искал, а на лагерь боевиков случайно наткнулось наше разведывательное подразделение. Один из его бойцов увидел бандита, который пошел за водой. Он проследил за ним и понял, что тут находится их тайная стоянка. Доложил обо всем командиру и тот принял решение атаковать. Причем, в начале он не хотел этого делать, так как у него было мало сил, но затем - он мне сам это рассказывал, какая-то сила заставила его вступить в бой.
  Гамза замолчал и погрузился в свои мысли. Было ощущение, что он забыл о нашем существовании. Я же, пораженный этим рассказом, горел желанием услышать его продолжение.
  - Что же было дальше? - позволил я себе вторгнуться в мысли рассказчика.
  Гамза удивленно посмотрел на меня.
  - Собственно на этом все, я вернулся домой, продолжил обычную жизнь. Что вы еще хотите услышать?
  - То, что вы не договариваете?
  - Заело писательское любопытство, - не слишком доброжелательно произнес он. - Хорошо, я скажу, что случилось дальше. С того момента, как меня освободили, я начисто потерял все свои способности. Я превратился в самого обычного человека. И чтобы я не делал, ничего не помогало.
  - Но как вы думаете, почему это произошло? - спросил я. - Вы же нашли для себя какой-то ответ.
  Гамза неохотно пожал плечами.
  - Разумеется. В той землянке, ожидая пытки, я усомнился в существовании Бога, в Его справедливости и благости. И был за это наказан изгнанием из заповедных мест, куда был до того допущен. Что еще вы хотите знать?
  Я немного растеряно посмотрел на Хандруева. Тот поймал мой взгляд.
  - Вы что-то хотите спросить?
  - Да. Почему вы здесь?
  Гамза бросил на меня свой хмурый взгляд.
  - Я не могу жить без этого дара, жизнь представляется мне бессмысленной. Когда ты заглядываешь в некие неведомые пределы, то смотришь на все и ощущаешь себя совсем иначе, чем обычный человек. И когда тебя из них выгоняют, все становится ненужным и не интересным. Это своего рода опьянение, наркотическая зависимость. И когда я дал согласие на отправку сюда, то надеялся, что тут все изменится, и я снова обрету свой дар. Мне почему-то показалось, что здесь Бог ближе людям, чем в каком-то другом месте на земле.
  - И что?
  Гамза пожал плечами.
  - Ничего. Все по-прежнему.
  - Вы не были там? - тихо спросил я.
  Он посмотрел на меня, я и понял, что он догадался, о чем я спрашиваю.
  - Был, я пришел туда через несколько дней.
  - И что?
  - Ничего. Не было ровным счетом ничего. Если не считать тишины.
  Я перевел взгляд на Хандруева. Мне показалось, что лицо у него было каким-то отсутствующим, словно бы он на слушал наш диалог, а мысленно пребывал совсем в другом месте.
  - А вы что скажете на это, Александр Андреевич? - поинтересовался я.
  Хандруев повернулся ко мне.
  - А что вас конкретно интересует?
  - Не знаю. Человек и Бог. Как они связаны между собой. Например, в данном конкретном случае.
  - Вечная тема, - усмехнулся он. - Давно должна была навязнуть в зубах, А нет, по-прежнему возбуждает ажиотаж.
  - Но ведь по большому счету другой темы и не существует, она одна, только звучит все время по разному. Сейчас мы услышали, как звучит она у Владимира Арсеньевича. Как вы полагаете, что с ним произошло?
  - Для него закрылось информационное поле. Только и всего. Его кармические предшественники пробили его, чтобы он им бы пользовался, Они проделали воистину титаническую работу, но Владимир Арсеньевич не сумел выдержать испытание. Вот его и изгнали. Более того, скорей всего начался обратный процесс, Эволюция и инволюция сменяют друг друга бесконечно, на этом принципе устроена вся наша жизнь. Мы очень слабо ценим достигнутые результаты и зачастую отказываемся от них по самой простой причине, ради очередного убогого искушения.
  - Но здесь же не было искушения! - раздраженно воскликнул Гамза.
  - Вы правы, вы были подвергнуты настоящему испытанию. Конечно, очень сложно интерпретировать намерения Бога, для этого требуется большая самонадеянность. Но иногда можно и ее проявить, конечно, соблюдая некоторую осторожность. Я думаю, что для вас не все потеряно, испытание было очень сильным. И в мире найдется совсем немного людей, способных выдержать такое.
  - И что это означает для меня? - спросил Гамза, напряженно смотря на Хандруева.
  - Я давно понял, что Бог любит не тех, у кого простая и беззаботная жизнь, это-то как раз и является для них наказанием. Бог любит тех, кому тяжело, кто оказывается на краю. Им он дает всегда шанс. У вас он тоже есть или должен появиться. Иначе, как объяснить ваше спасение.
  - Постойте, - вмешался я в разговор, - я всегда полагал, что любимцы богов - это как раз те, кого балует судьба: наделяет красотой, удачей, умом, благополучием, богатством. А по вашему получается, что тем человек несчастней, тем он ближе к Богу. Я вам правильно понял?
  - Не совсем, - почему-то грустно вздохнул Хандруев. - Если человек несчастен, убог, если он опустился, это вовсе не означает, что тем самым приблизился к Богу. Что касается счастливцев, которых вы перечислили, то дары жизни - это совсем не дары Бога. Бог дарит только то, что вечно, не проходяще, чего нельзя измерить, оценить, пощупать, выразить в определенной сумме денег. Что остается от даров жизни - один тлен, и этот тлен переходит к другим, которые вынуждены с этой же точки начинать свою жизнь. Кармические цепочки жестки и неумолимы, и мы все пленники их. Только у одних плен происходит в довольстве и в удовольствиях, у других - в бедности и несчастьях. Те, кто не понимают происходящее, видят в положение тех и других людей гигантскую разницу. А на самом деле она лишь внешне, а внутренне ее вовсе нет. И те, кто жил в тепле и уюте, в следующей жизни могут попасть в холод и голод. Что же касается Владимира Арсеньевича, то выпавшее ему испытание действительно испытание, только не то, что грозило ему. За внешним всегда надо видеть внутреннее, друзья.
  - И в чем заключается тут внутреннее? - спросил Гамза.
  - Это было испытание вашей кармической линии, Бог хотел понять, может ли он на нее положиться.
  - А что Бог этого не знает, он же всеведущ.
  - Бог может быть и знает, хотя что знает Бог мы не знаем, но любой процесс пока он не завершен, всегда динамичен. Не исключено, что он хотел укрепить Владимира Арсеньевича, вернее ту кармическую цепочку, звеном которой он является. Эта проверка и служила этой цели. Теперь же всем стало ясно, кто реально чего достиг. Весьма вероятно, что вы забежали вперед, и получил и больше, чем реально достойны получить. Одолевшие под воздействием страха сомнения в существовании Бога свидетельствует о том, что вы не начали процесс своего слияния с Ним, вы так же отделены от Него, как и все мы. Просто получаете больше информации. Вот Он и поставил все по своим местам. Но это не означает, что для вас все потеряно, шанс есть. Вы правы. иначе бы Он не оставил бы вас в живых. Кто исчерпал себя полностью, он убирает из жизни.
  - И что я должен делать, чтобы восстановить Его доверие? - спросил Гамза.
  Хандруев как-то виновато улыбнулся.
  - Не могу вам сказать, так как не знаю. Вы слишком многого от меня хотите. Я все же не Бог, а такой же человек, как и все вы.
  По лицу бывшего экстрасенса было заметно, что он разочарован таким исходом разговора, он явно надеялся получить четкие рекомендации, как вести себя в такой ситуации.
  - Извините, я вас оставлю, - сказал он, не скрывая своего недовольства.
  Гамза встал и вышел. Некоторое время мы молчали. Я не знал, как себя вести, последовать ли за ним или остаться. Тем более Хандруев молча сидел в кресле и не обращал на меня внимание. Его глаза были закрыты. Я ощущал неловкость возникшего положения.
  Такая ситуация продолжалась уже несколько минут. Дабы напомнить о себе, я негромко кашлянул. Хандруев открыл глаза и посмотрел на меня.
  - Я тоже пойду, - не очень уверенно сказал я.
  - Если вы не торопитесь, посидите еще немного, - ответил он. - Скажите, а как вы представляете смерть? - задал Хандруев мне неожиданный вопрос.
  - Как я представлю смерть? - Я попытался сосредоточиться, но мой мозг не выдал никакого вразумительного ответа. - Ничего нового я вам сказать не в состоянии.
  Хандруев кивнул головой, словно бы соглашаясь с такой моей позицией.
  - А вот у меня есть свое представление о смерти. Хотите узнать?
  - Да.
  - Надеюсь, вы знаете, что человек имеет семь планов или семь тел. Что такое смерть? Это постепенное отключение человека от этих планов. Сначала отключаются высшие планы. Обычно человек даже и не подозревает об этом событии, так как он, находясь в своей физической оболочке, не ощущает связи с ними. Но это означает для него, что они для него окончательно закрыты, при всем своем желании, даже если он вдруг пробудится, уже не сумеет себя преобразовать до этого уровня. Ибо на них его больше нет. Затем отключаются средние планы. Когда же дело доходит до нижних, то начинаются болезни. И завершение процесса - прекращение функционирования физического тела. Иногда он протекает крайне медленно, от смерти на высшем плане, до смерти на нижнем могут разделять десятки лет. А иногда все проходит быстро, человека вдруг постигает скоропостижная кончина. Это как раз и есть почти одновременное отключение от всех планов.
  - От чего же это зависит?
  - От необходимости завершить человеком его дела. Чем их меньше или тем они незначительней с божественной точки зрения, тем быстрей все происходит. Хотя человеку может казаться, что он занят чем-то крайне важным: пишет великую книгу, снимает фильм, изобретает вечный двигатель или спасает человечество от какой-нибудь напасти. Но у Бога на сей счет может быть совсем иное мнение. Хотите открою вам секрет: я узнал о том, что начинаю умирать задолго до того, как в моем теле поселился хищный зверь по имени рак. Это произошло в один прекрасный день, я чувствовал себя великолепно и как никогда был очень далек от мысли о смерти. Я тогда работал над одной монографией, был уверен, что она станет кульминацией моих научных изысканий. И вдруг я стал ловить себя на том, что моя мысль буксует. Еще недавно я легко входит самые высокие информационные слои, а теперь никак не мог в них проникнуть. Сперва я предположил, что это какое-то временное явление, какой-то небольшой сбой, может быть от переутомления. Но и после короткого отдыха совершенно ничего не изменилось. Я уже тогда вывел для себя теорию о том, как постигает человека смерть. И когда я убедился, что отрезан от высших планов и нет никакой возможности снова туда попасть, то понял, что мой час пробил.
  - Это было страшно?
  - В какие-то моменты - да. Особенно в самом начале. Но так как все оставалось вокруг по-прежнему, чувствовал я себя превосходно, то за повседневными заботами это как-то забывалось. Хотя не совсем. Незадолго до этого события я расстался со своей первой женой, так как полюбил другую женщину. И мы готовились к тому, чтобы официально связать свои судьбы. Но в свете происходящего я решил разорвать наши отношения. Я не хотел ничего объяснять, но она заставили меня это сделать. И когда я сказал, что умираю, она посмотрела на меня, как на сумасшедшего, так как я был в великолепной форме. Я стал объяснять, в чем дело, но она, естественно, не поверила, решила, что здесь кроется какая-то другая, гораздо более прозаическая причина. Например, соперница. Или то, что я просто передумал жениться на ней. И сколько я ее не разубеждал, она мне так и не поверила. Но вот прошло время и теперь распадается и моя последняя физическая оболочка. Самое удивительное, что я тогда примерно рассчитал, сколько мне осталось времени. Так в целом и оказалось. Я рад, что не ошибся, это позволило мне закончить ряд важных для меня дел. Вы меня спросили, не страшно ли мне было, когда я это осознал. Но меня все это время гораздо больше волновал другой вопрос: почему так рано меня стали отключать? Последние годы я затратил много умственных усилий, чтобы найти разгадку.
  - И каков их результат?
  - Прямо скажу, весьма скромный. Полагаю, что по большому счету ответа я так и не нашел. Весьма вероятно, что эта наказание за гордыню, с которой я никак не мог справиться, хотя тщательно ее и скрывал. Не случайно она занесена в перечень самых тяжких грехов. Впрочем, сейчас это уже вопрос не принципиальный, скоро я узнаю о причине, что называется из первых уст. Остается лишь немножко подождать.
  Хандруев улыбнулся своей неповторимой одновременно ироничной и грустной улыбкой. На меня же, наоборот, надвинулось что-то тяжелое.
  - Я понял, что в жизни крайне важно ни о чем не жалеть. Жалеть - это на самом деле не верить в мудрость и благость Бога. Когда мы о чем-то жалеем, то полагаем. что поступили неправильно. Но если за каждым нашим поступок стоит Он, то получается, что это Он ошибся. И если разобраться, то разве по сути дела это не тот же случай, что и у нашего уважаемого Владимира Арсеньевича.
  - А вот я очень о многом жалею.
  - Это видно по вам. Вам стоит задуматься над этим вопросом. Но здесь у вас есть возможность многие исправить.
  - Вы полагаете?
  - А иначе зачем вы тут.
  - Мне кажется, я этого по большому счету еще не определил.
  - Определите. В отличии от меня времени у вас на это предостаточно.
  Хандруев снова закрыл глаза, как и в начале нашего разговора, и я понял, что на этот раз мне следует ретироваться.
  Но едва я вышел из дома Хандруева, как обнаружил, что меня уже караулят. Вернее, этот человек сделал вид, что мы столкнулись случайно, но по ряду малозаметных признаков я понял, что эта случайность была подстроена. И вся дальнейшая беседа только подтвердила мои подозрения.
  - Леонард Алексеевич! - воскликнул Редько, - рад вас видеть.
  Я попытался сканировать собственные чувства, дабы понять, могу ли я ответить ему тем же. И понял, что большой радости от нашей встречи не испытываю. Если так пойдет и дальше, то нам трудно будет строить отношения.
  Но радость я все же изобразил. Привычка лицемерить вмонтирована в нас так сильно, что даже в раю от нее быстро не избавиться.
  - Я тоже рад вас видеть, Николай Витальевич, - улыбнулся я.
  Кажется, он остался вполне довольным моим приемом, так Редько как неожиданно взял меня под локоток.
  - Вы были у Хандруева. Не следовало бы вам посещать этого человека, - доверительно, словно государственную тайну, сообщил он мне.
  - Почему? Мне кажется, очень достойный человек. Я слышал о нем раньше, это один из наших ведущих философ. По крайней мере он им был до приезда сюда.
  Мое замечание мгновенно стерло улыбку с его лица. Оно стало настороженно-озабоченным.
  - Вот именно философом. У этого человека мысль уничтожила всю веру, он пришел к полном отрицанию всего и всех. Он утверждает, что нет Бога и тут ж уверяет, что Бог есть. Он без конца сам себе противоречит, но ввел эти противоречия в ранг научной доктрины. Ему представляется это проявлением высшей мудрости, а мне - самым низким падением. Дорогой Леонард Алексеевич, не ходите к нему, я знаю, чем это кончится. С вами произойдет тоже самое, что случилось однажды с ним.
  - И что же произойдет со мной и что случилось однажды с Александром Андреевичем?
  - С ним случилось самое худшее, что может произойти с человеком. Он потерял Бога и одновременно самого себя. То есть, когда он потерял самого себя, то тут же потерял Бога.
  - А когда он потерял Бога, то тут же потерял самого себя. Я правильно мыслю?
  - Правильно, - улыбнулся Редько и тут же снова стал серьезным, как сфинкс. - Только не думайте, что все это шуточки, ничего ужасней и трагичней с человеком не может случится. И когда это произойдет с вами, вы будете кричать во все горло и умолять, чтобы вас спасли, вернули бы вам веру. Во что угодно. Я был свидетелем таких случаев. Это страшно.
  - Хандруев не производит такого впечатления, в его планы вовсе не входит кричать во все горло, моля о спасение.
  - Хандруев смертельно болен, это поглощает все его физические и душевные силы. А потому ему не до этого. Он может вытерпеть свою душевную боль так как знает, что конец близок. Но вы то здоровы! И вы в большой опасности. Поверьте, безверие там и безверие здесь - это совсем разные категории. Там вы были заняты массой дел, там у вас было множество соблазнов. И вера мешала вам гоняться за ними. Вот вы и отгоняли ее от себя, как назойливую собаку. А тут ничего этого нет, тут мы стоим голые перед нашим Господом и нечем нам прикрыться. И нам никуда не укрыться от его зорких глаз. Вы нуждаетесь, как никто из здесь находящихся в спасение.
  - И как по вашему я должен спасаться?
  - Доверьтесь мне, я вам помогу, укажу путь. А вот суемудрие вам погубит.
  - Может быть, вы и правы, но я привык всегда идти своим путем, опираться на собственное разумение. Я готов вас выслушивать, но вот ни разум, ни душу вручить вам не собираюсь. Я хочу их сохранить для себя.
  - Пройдет не так уж много времени и вы поймете, как сильно заблуждались. Я ничуть не сомневаюсь, что Господь вас вразумит и вы примкнете к нашей общине.
  Я аж остановился как вкопанный.
  - О какой общине вы говорите?
  Отец Николай внимательно посмотрел на меня, словно решая, стоит ли посвящать меня в эти местные тайны.
  - О православной общине, о моем тут приходе, - проговорил он.
  - Вы уже организовали тут приход? - удивился я.
  - Да. - В голосе священника прозвучала гордость за свое деяние.
  - А можно узнать, кто в нем состоит?
  - Я не делаю из этого никакой тайны. В приходе состоят Павел Клепач и Елизавета Шешеро.
  - Вот как! Любопытно. А жена Клепача - Ирина?
  - Я веду с ней работу, она пока раздумывает.
  Это хорошо, подумал я, значит, ему удается не всех сманить.
  - К сожалению, ничего пока утешительного вам сказать не могу, Николай Витальевич. Я не исключаю, что мое мнение может быть изменено, но в данный момент я не готов вступить в вашу православную общину. Впрочем, как и любую другую. Пока мне больше интересен Хандруев со своим вечным поиском Бога. Я считаю, что человек должен искать собственного Бога, а не брать уже готового к использованию. И мне почему-то думается, что Христос был бы скорей на моей стороне, а не на вашей.
  Лицо Редько изменилось полностью, теперь от выражения доброжелательства, сочувствия, сострадания к моим заблуждениям не осталось и следа. Оно стало откровенно враждебным.
  - Напрасно вы отвергаете дары господни, вы еще пожалеете об этом. Я вижу влияние этого человека. (Он явно имел в виду Хандруева.) Не он первый, кто пытался веру заменить сомнением, но они лишь подписывали себе смертный приговор. И ему его же вынес Тот, в ком он сомневается.
  - Но разве этот приговор не вынесен всем. Даже Адам и Ева, хотя и жили долго, но все же почили в бозе. Все люди смертны, и кто верит и кто не верит. Ваш аргумент мне не кажется убедительным. А вот ненависть к Александру Андреевичу у вас прорывается в каждом о нем произнесенном вами слове. А она не делает вам честь. Христос учил любить всех, в том числе и своих врагов. Но вы что-то не слишком к этому склонны.
  - Я вижу, что этот разговор не принес пользы ни мне, ни вам, - глухо проговорил Редко.
  - Но почему же, - возразил я. - Ваша позиция мне стала ясней, а вам, надеюсь. - моя.
  - Уж куда ясней, - подтвердил священник.
  Кажется, я обзавелся в раю первым врагом, подумал я. Не могу сказать, что мне стало от этой мысли грустно, но что-то в ней было отталкивающее. Эдем место, где должно царить всеобщее счастье потому что там еще нет того, что на корню убивает ее в нашем мире: разделения во мнении по самым разным вопросам, по политическим пристрастиям, на конфессии, на болельщиков разных команд... Там даже на женщин и мужчин по большому счету не должно быть разделения, первые люди до грехопадения не ощущали этой гигантской разницы между полами. А тут все наоборот. Редько грезит о том, чтобы все обрели бы православную веру. И не понимает, что все мы переместились в тот период времени, когда она еще не возникла. И наша задача сделать как раз так, чтобы она и не появилась бы здесь никогда. Ведь на самом деле любая религия - это тоже грехопадение.
  Но всего этого я ему не сказал, зная, что ничего кроме вспышки недоброжелательства ко мне эти слова не породят. Редько покинул меня так же неожиданно, как и появился, лишь едва заметно отсалютовав головой. Впрочем, я был уверен, что от меня он не отвяжется, не тот человек. Только вот какую тактику он изберет, я не представлял
  
  Глава 6
  
  Оставшаяся часть дня прошла как-то скучно. Больше никто не докучал мне беседой, все занимались своими делами, если в раю вообще могут быть какие-то дела. Я надеялся, что вечером все соберутся в кафе, но Хандруев почувствовал себе не важно. И никто туда не пришел. Наверное, все понимали, что без его участия эти сходки не имеют смысла. Это меня огорчило, так как я надеялся ни сколько насладиться мудрой беседой, а встретиться там с Ольгой. Конечно, можно было просто заглянуть к ней в дом, но что-то меня останавливало. Я не мог отделаться от ощущения, что в данном случае события должны идти другим путем, а не так, как мы привыкли.
  Впрочем, Ольгу этим вечером я все же увидел, хотя лучше было бы мне с ней разминуться. Перед сном я решил прогуляться по берегу, подышать свежим океанским воздухом. Я медленно шел по пляжу и вдруг услышал голоса. Впереди меня шла пара, Я узнал их, это была Ольга и Ремчуков. Его рука по хозяйски лежала на ее талии. Внезапно они остановились и стали целоваться.
  Присутствовать при этой сцене я счел неприличным, тем более она вполне могла получить свое логическое завершение. Я поспешил к лесу, прилагая все усилия, чтобы не оборачиваться. Я чувствовал себя уязвленным, хотя оснований для этого у меня не было. Ольга никаких обязательств передо мной не брала, да и вообще, ни о каких отношений между нами речи не шло. Но справиться с охватившей меня досадой я был не в состоянии.
  И когда утром я проснулся, она сразу же вернулась ко мне. Передо моим мысленным взором то и дело возникла тесно прижавшаяся к мужчине женщина, их соединенные в поцелуе губы...
  Все это было не слишком приятно; если подобные чувства укоренятся в моей душе, то мое пребывание тут будет окончательно отравлено. Ревность везде отвратительна, а тут особенно. Мы находимся все рядом, все на виду, и поленья для разжигания этого костра будет подбрасывать мне каждый божий день. В такой ситуации жизнь очень легко может превратиться в сплошную муку. И тогда получится, что от чего я уехал, к тому и приехал. Нет, с этим надо что-то незамедлительно делать, любым способом вытравить из себя подобные эмоции.
  Ко мне пришла мысль: а почему бы не совершить маленькое путешествие по острову, не изучить его как следует. Ведь мне придется тут провести много времени и надо бы хорошо знать свои владения.
  Мне казалось, что я уже довольно долго иду по острову. И все это время мой путь пролегал по лесу. Он был не густой и идти было совсем не трудно. Вокруг пели птицы. Я неплохо знал голоса пернатых артистов средней полосы России, но местные солисты были мне не знакомы. Но я с наслаждением внимал этому концерту, он меня отвлекал от ненужных мне мыслей.
  По моим подсчетам я уже преодолел, как минимум, несколько километров. А учитывая совсем небольшие размеры выделенного нам рая, то по моим подсчетам я должен был находиться где-то в середине острова.
  Внезапно лес кончился и я оказался совсем в другой местности. Вокруг меня высились горы, причем, достаточно высокие. Некоторые вершины по моим прикидкам поднимались над землей свыше, чем на километр.
  Я двинулся вдоль этого горного кряжа, постепенно забираясь вверх. Почему бы мне не взобраться на одну из вершин и с высоты взглянуть на окрестности?
  Я обогнул один из холмов и внезапно замер восхищенный открывшейся мне картиной. С высоты в несколько сот метров скатывался водопад. Он был совсем не мощным, тонкий поток воды скользил вниз, он растекался по террасам и снова устремлялся к земле.
   Зрелище было очень красивым. Я сел рядом с падающей отвесно водой. До меня долетали отдельные брызги. День был жаркий, а влага прохладной, даже студеной. И этот контраст порождал очень приятные ощущения.
  Я долго сидел рядом с водопадом. Я почти ни о чем не думал, просто любовался на ни на мгновение не останавливающийся прыжок воды с горы вниз. Мне нравилось мое состояние, этот непрерывно струящийся водяной каскад освобождал меня и от ненужных мыслей, и от гнетущих чувств. Я сам себе казался одновременно существующим и не существующим, меня уже не было, но не до такой степени, чтобы я совсем потерял бы представление и о себе и об окружающем пространстве.
  Солнце взошло в зенит и стало по настоящему жарко. И тогда я решился. Я снял полностью с себя одежду и голым встал под ледяную струю.
  От охватившего меня восторга я даже закричал, и мой крик птицей понесся между скал, отражаясь долгим эхом. Меня одновременно припекало горячее солнце и охлаждал водяной поток.
  Я натянул одежду прямо на мокрое тело. Такой бодрости, такого энергичного состояния духа я давно, а может быть и никогда не испытывал. Меня тянуло на новые открытия, почему-то я был уверен, что они непременно ждут меня впереди. Я решил во что бы то ни стало совершить подвиг восхождения на самую высокую вершину. Она призывно маячила передо мной в нескольких сот метров.
  Но осуществить задуманное оказалось делом не таким-то простым. О том, чтобы проложить тропинку на вверх, не позаботились ни люди, ни Бог, а потому мне приходилось карабкаться по довольно крутому склону. И постепенно во мне нарастала усталость. И все же я не хотел прерывать восхождение и возвращаться назад.
  По мере того, как я поднимался вверх, склон становился все отвесней. Альпинизмом я никогда не занимался и навыками восхождения на горные вершины не обладал. А потому с каждым новым метром мое путешествие на вверх становилось все опасней. Один неверный шаг - и я мог скатиться вниз с самыми печальными для себя последствиями. Разумеется, можно было вернуться, и при других обстоятельствах я бы так и сделал. Я никогда не обладал излишним желанием подвергать себя риску. Наоборот, всегда по возможности старался его избегать, не лезть на рожон. Но по-видимому, это все осталось в той жизни, а здесь началась какая-то другая, потому что, не обращая внимание на угрозу падения, я упрямо двигался вверх.
  Становилось все тяжелей и опасней, пару раз я оступался и лишь каким-то чудом не скатывался вниз кубарем. А учитывая. что повсюду были скальные породы, торчали острые камни, ничем хорошим мне это не грозило.
  Но в тот день в меня вселился бес смелости, все мое существо рвалось к вершине, словно бы меня там ожидал какой-то бесценный приз. Чего я хотел этим добиться, чего доказать, было мне не совсем ясно. Но иногда человек целиком подчиняет себя цели, хотя смысл ее ускользает от его понимания. Но это вовсе не обесценивает поставленную задачу, она сама по себе становится главной и уже не зависит от того, какое значение в общем раскладе жизни имеет. Именно такое случилось и со мной.
  Словно дикий зверь карабкался я по отвесному склону, ежеминутно рискуя сломать себе шею. Но эта опасность лишь подогревало мое стремление дойти до конца, придавало ему ту значимость, которой может быть на самом деле оно и не обладало.
  И когда я наконец живой и невредимый оказался на вожделенной вершине, то почувствовал себя в полной мере победителем. Мною властно завладело ощущение, что я достиг нечто того, чего не удавалось сделать раньше, что я совершил какой-то значимый шаг вперед. В чем состояло это мое продвижение, я понимал крайне смутно, это еще предстояло осмыслить. Но овладевшее мною ликование было не случайным, ко мне пришла вдруг поразившая меня своей странностью мысль, что вместе со мной это мое достижение отмечает в этот миг и вся Вселенная. А иначе какой в нем смысл.
  Я даже внимательно посмотрел вокруг себя, но никаких признаков такого грандиозного празднества не обнаружил. Разве что солнце сияло как-то особенно ярко. Впрочем, скорей всего это впечатление явилось результатом чересчур распалившегося воображения и смертельной усталости.
  Я немного успокоился и теперь уже совсем по иному посмотрел вокруг себя. А смотреть было на что, вид открывался захватывающий. Я находился действительно на острове, в какую бы сторону я не бросил взгляд, везде он тонул в воде. Казалось, что разноцветная океанская гладь уходила в бесконечность. И меня вдруг пронзила, словно бы иглой ощущение, что отсюда никуда не выбраться, вокруг только водная стихия, которая со всех сторон обступает маленький клочок суши, где небольшой отряд людей нашел пристанище.
  Я сел на камень и задумался. Но это была странная задумчивость, никаких стройных караванов мыслей не бороздили мой мозг. Их вообще почти не было, зато меня почти целиком поглотило ощущение своего одиночества перед лицом всей Вселенной. Я один и она одна, значит, в каком -то смысле мы равны, в каком-то смысле нас постигла одна участь, мы одинаково несчастны или счастливы. И рано или поздно мы должны каким-то образом соединиться, другого пути все равно нет.
  Если бы не солнцепек, я бы просидел на вершине еще долго. Таких острых, таких не бывалых ощущений я еще не переживал. Я даже не знал, нравятся ли они мне или приносят страдание. Скорей всего мои чувства находились в каком-то ином измерении, где эти понятия либо не существовали, либо кардинально трансформировались, принимая совсем иное состояние. Но о я пока о нем знал очень мало.
  Я решил, что пора спускаться. Я побывал в другом мире, а теперь настало время возвратиться в более привычный. Но я был уверен, что еще окажусь в этом измерении. Теперь я понимал, что не случайно предпринял это весьма рискованное путешествие, пренебрег грозившейся мне опасностью. Вряд ли это было сделано исключительно ради удовлетворения моего любопытства или тщеславия, только для того, чтобы я пережил новые для себя, но в сущности мимолетные ощущения. Нет, тут была иная, гораздо более глубокая цель.
  Спуск был не менее опасным, чем подъем. Тем более по неопытности я выбрал неправильную обувь, и мои подошвы скользили, как коньки по льду. Пару раз я едва не срывался вниз и только благодаря огромным усилиям удерживался от неконтролируемого падения.
  И все же на одном из участков я ослабил бдительность и покатился вниз. Внезапно я увидел проем в земле, проскочить мимо него был не в состоянии. И через несколько секунд я уже летел вниз.
  Но на мое счастье мой полет оказался совсем не долгим, я упал на грунт. В несколько частях моего тела это падение отозвалось сильной болью, но в целом у меня создалось впечатление, что я отделался вполне благополучно. Во-первых, я был жив, а во-вторых, кажется, ничего себе не сломал.
  Я попытался встать и мне это удалось, хотя пришлось заплатить довольно сильной болью, которая пронзило тело. Но она быстро прошла, и я, сразу же успокоившись, стал осматриваться.
  Это была пещера. Проникающий в лаз скупой солнечный свет освещал ее, если можно так выразиться, интерьер. Говоря образно, я находился в прихожей пещеры, откуда куда-то в глубь вел коридор. Я было двинулся по нему, но вскоре остановился, так как оказался в плену полного мрака. Но у меня создалось ощущение, что этот штрек тянется на большое расстояние.
  Я вернулся назад и стал решать задачу, как выбраться наружу. Лаз располагался на высоте метров трех, но как их преодолеть?
  Я обследовал стену пещеры и обнаружил, что в одном месте она сложена из мягких пород. Мне ничего не оставалось, как начать сооружать нечто вроде лесенки.
  На это строительство я потратил часа три. Зато мой упорный труд был вознагражден, я выбрался на свет божий. Правда, вид у меня был ужасный, грязь, песок смешались с кровью. И вся эта смесь прилипла ко мне.
  Я благополучно преодолел оставшийся спуск, а затем принял душ в водопаде. Давно я не испытывал такого приподнятого настроения, я чувствовал себя хозяином острова. Я покорил его, с честью выдержал приготовленные им для меня испытания. И это должно придать мне дополнительные силы. Правда, зачем они мне могут понадобиться, я не представлял, но почему-то мне казалось, что они совсем не помешают. Ко мне пришла странная мысль, что наши представления о рае несколько устарели, что это вовсе не беззаботный, полный неги уголок. Это нечто совсем иное, может быть даже прямо противоположное. Ну а что именно, это еще предстоит узнать и понять.
  
  Глава 7
  
  Я вернулся в поселок в странном виде, в разорванной одежде и ссадинами и кровоподтеками на теле и лице. От усталости я едва тащился, к тому же от жары, на которой я находился столько времени, меня подташнивало. И почти сразу же натолкнулся на Ольгу. И хотя я был крайне утомлен путешествием, перед моим мысленным взором мгновенно вспыхнула вчерашняя сцена. Я даже хотел прошмыгнуть незаметно мимо нее, но она бросилась ко мне.
  - Леонард, в каком вы виде! Что с вами случилось?
  Я в нескольких словах описал ей свое путешествие, правда, упустил эпизод, связанный с падением в пещеру. Я решил вообще никому не говорить об этом своем открытии. Мне трудно было дать себе отчет, почему я так поступал, но мне казалось, что неплохо иметь на всякий случай тайное убежище. В том странном мире, куда я попал, оно может однажды пригодиться. По крайней мере, это поможет чувствовать себя немного спокойней.
  - Зачем вы пошли одни, это же опасно, - констатировала, выслушав меня, Ольга. - Вы нуждаетесь в немедленной медицинской помощи. Пойдемте со мной.
  - Куда?
  - К Ирине. Она же врач и к тому же моя подруга. Если тут вообще можно говорить о друзьях.
  А о возлюбленных и любовниках? мысленно спросил я ее. Этим мне пришлось и удовлетвориться. Для озвучивания этого вопроса еще не настало время.
  Вместе мы направились к дому, где проживали супруги Клепачи. Жара, усталость, раны сделали свое дело, я вдруг почувствовал сильную слабость и стал валиться прямо на Ольгу. Я понимал, что падаю, но не мог с собой совладать, сознание стало тонким, как листик, многоцветная действительность - черно-белой, как кино при своем возникновении.
  Ольга с трудом удержала мое тело от того, чтобы оно не шлепнулось, как куль, на землю, и позвала на помощь. Из дома выскочила Ирина и подхватила меня. Дальнейшие минут десять полностью вывалились из моей памяти, так как я все же потерял сознание.
  Очнулся я на диване, Ирина водила перед моим носом ватку с нашатырным спиртом. Я энергично замотал головой, что должно было означать просьбу избавить меня от этого резкого запаха.
  - Как вы себя чувствуете? - спросила Ирина и профессиональным жестом врача взяла меня за запястье. Сосчитав пульс, она положила голову мне на грудь, слушая биение моего сердца. - Биение учащенное, но ничего ужасного, - вынесла она диагноз. - Скорей всего обычное переутомление. К тому же тут слишком сильная солнечная радиация для людей из средней полосы. Не все могут к этому климату быстро привыкнуть. Пока не наступила полная акклиматизация, надо вести себя предельно осторожно. Вы поняли?
  - Понял.
  Ее лицо вдруг странно изменилось.
  - Вы первый мой пациент на острове. Как я соскучилась по этому. Думала, что наелась своей работой до конца жизни, а сейчас так хочется снова оказаться в больнице.
  - Но ведь там же ужас, там смерть, - напомнил я.
  - Да, ужас и смерть. Но теперь я поняла, что к смерти надо относиться по иному, не так как мы относились к ней там. Мы с Павлом постоянно обсуждали одну тему, что смерть - это конец всему, что за ней пустота. Это как в кино, когда фильм кончается, экран, где только что разворачивались действия, становится пустым.
  - А что теперь вы думаете о смерти?
  - Что ее нет и никогда не было, в человеке погибает лишь самое несущественное, а самое существенное, наоборот, освобождается от оков. И если разобраться, врачи лечат оковы. Так стоит ли их лечить?
  - Но вам же сейчас хочется как раз лечить оковы.
  - Да, что-то я совсем запуталась в своих желаниях. И все-таки лечить людей - это прекрасно и правильно. Ведь человек без тела - ничто. Просто человек - это не тело, но и без тела он не человек. Ладно, хватит, иначе от этих софизмов у меня заболит голова. Сейчас я смажу ваши раны. Вам будет недолго больно, зато я получу удовольствие, вернувшись ненадолго к своей профессии. Это поможет вам легче перенести неприятные ощущения. .
  - Чтобы вам доставить удовольствие, я готов потерпеть подольше.
  Ирина вернулась через минуту, несся необходимые принадлежности для медицинской экзекуции. Я приготовился к самому худшему и действительно пережил весьма неприятные минуты. Щипало так. что я с трудом удерживался от крика. Но в обществе двух молодых женщин я не мог позволить себе проявить слабость, а потому стоически выносил боль.
  Я лежал на диване, отходя от неприятной процедуры. Женщины смотрели на меня и иногда о чем-то переговаривались.
  - А где ваш муж? - спросил я Ирину.
  На ее лице появилась тень.
  - Он пошел с отцом Николаем искать место?
  - А зачем им понадобилось место? - удивился я.
  - Вы разве не знаете? - удивилась в свою очередь Ирина. - Хотя вполне возможно, вы же недавно приехали. Для строительства церкви.
  - Для строительства церкви!? Мое удивление перешло в изумление. - Но зачем тут церковь?
  - Чтобы молиться. По крайней мере такова официальная версия.
  - А не официальная?
  Ирина задумчиво посмотрела на меня.
  - Я бы сама хотела понять.
  - Ирина, отец Николай говорил мне, что он обхаживает Павла и вас. И ваш муж уже вступил в здешнюю православную общину. Это так?
  - Так, - подтвердила Ирина.
  - А почему вы пока не вступаете?
  Ирина нахмурилась.
  - Это сложный вопрос.
  - У меня такое впечатление, что на этом острове возникают только сложные вопросы.
  Она кивнула головой.
  - Я тоже так думаю.
  - И все же, почему? Поверьте, это не праздный интерес, мы тут все находимся в таких условиях, когда каждый должен будет сделать свой выбор.
  Ирина не без удивления посмотрела на меня.
  - Ко мне тоже все чаще приходит такая мысль. Я думала,, что нас здесь ждет беззаботная жизнь, а иногда у меня возникает чувство, что на этом острове как раз и возникают настоящие заботы. А то, что было там, так, ерунда.
  - Наши ощущения действительно схожи, - подтвердил я. - И все же, почему вы сейчас не с вашим мужем подыскиваете место для строительства храма?
  Ирина не торопилась с ответом, а я не торопил ее с ним. Меня посетила странная мысль: в зависимости от того, что она сейчас скажет, эта женщина будет либо моим союзником, либо моим противником. А тех, кто держит нейтралитет, здесь нет и не будет. Ситуация не позволит.
  - Мне кажется, что отец Николай хочет нас вернуть к тому, от чего мы сбежали. Он без конца вещает о Боге, а я не могу отделаться от ощущения, что он говорит о себе, о своем месте в на этом острове. И готов бороться за него всеми доступными ему средствами. Иногда ко мне приходит странная мысль, кто кому больше нужен: мы - Богу или Он - нам? - Ирина вопросительно посмотрела на меня.
  Я понимал, что ответить на этот вопрос было совсем не легко. Это только в первое мгновение он казался нелепым. А на самом деле был очень сложным и важным. Но и оставить его без ответа, тоже невозможно.
  - Я думаю, мы одно целое, а наше разделение - иллюзия. Не мы без Бога, не Он без нас. А потому ни Он, ни мы не нуждаемся в посредниках в своих отношениях. А вот священники хотят нам любой ценой навязать свое посредничество. Их цель разделить человека и Бога, только тогда они могут проникнуть в эту щель. А вот когда мы с Ним едины, они не только не нужны, они даже не могут найти в этой связке себе место. Вот почему я никогда не ходил в церковь. Когда я смотрел на эти строения, то у меня всегда возникала мысль, что это западня, мышеловка для людей. И чем величественней храм, тем опасней мышеловка, чем больше верующих мышей она способна заманить.
  - Может быть, вы и правы, - задумчиво произнесла Ирина, - мне самой что-то подобное иногда приходит на ум. Не в такой ясной форме, как вы выражаетесь. Но только лучше не говорите подобных вещей при Павле, в последнее время он к ним крайне нетерпим. У него недавно конфликт возник с Бицоевым.
  - С Бицоевым? - удивился я. - Но на какой почве?
  - Я думаю, он будет стараться делать тоже самое, что и отец Николай, - сказала Ирина. - Только в отношение своей религии. Он ведь тоже священник, вернее, мулла.
  - Он - мулла? - вновь удивился я.
  - А вы не знали?
  - Я о нем ничего не знаю.
  - Он не то закончил, не то не доучился в медресе. Затем подался в боевики воевать за веру. Совершил несколько терактов. Он сам хвастался, что загубил много неверных. Суд заочно приговорил его к высшей мере наказания. Но ему каким-то образом удалось сбежать сюда.
  - Выходит, мы находимся в одной кампании с кровавым убийцей! - воскликнул я.
  - Да, - довольно невозмутимо пожала плечами Ирина.
  - И вас это не смущает, вы относитесь к такому факту спокойно?
  - А что прикажите делать. Мы же на острове, куда нам от него деваться. Когда я это все узнала, то по началу меня тоже охватило возмущение, но потом я поняла, насколько это бессмысленно. Это та реальность, от которой никуда не деться.
  - И вы полагаете, что он будет рекрутировать нас в свою веру.
  - Он уже этим занимается активно. И даже есть первый обращенный, вернее, первая.
  - И кто же?
  - Елизавета Шешеро.
  - Как! Мне же отец Николай говорит, что она в его приходе.
  - Верно, но и у Бицоева - тоже. За нее между ними разгорелась война. А она то туда, то сюда. То ли это такая игра, то ли никак не может сделать выбор.
  Я посмотрел на Ольгу, которая все это время молча сидела в стороне, но внимательно слушала разговор. Заметив на себе мой взгляд, она отвернулась.
  - Мне кажется, что каждому из нас придется делать какой-то выбор. Как вы поступите?
  Ирине явно не понравился мой вопрос, потому что она нахмурилась.
  - Не забывайте, что в отличие от вас, у меня здесь муж.
  Я понял, что напрасно спросил ее об этом, так как вторгся своим вопросом в запретную зону, Причем, эта запретная зона не столько даже для меня, сколько для нее самой. Она не хотела попасть в ситуацию мучительного выбора.
  - Извините, - сказал я, - я спросил, не подумав.
  - Да нет, вы правильно поставили вопрос, - неохотно проговорила Ирина. - Но я не знаю, я ничего не знаю. - В ее голосе прорвалось раздражение.
  Я понял, что для меня наступило самое время покинуть этот дом. Я поблагодарил хозяйку за оказанную медицинскую помощь. Ирина не пыталась меня удержать.
  Мы вышли вместе с Ольгой. Несколько минут шли молча, пока не остановились у развилки двух тропинок. Одна вела к моему дому, другая - к ее.
  - Я знаю, вы видели вчера вечером нас с Вадимом, - вдруг проговорил она.
  - Я думал, что вы меня не заметили. Но я не следил за вами, я просто гулял по берегу.
  - Это не суть важно! - довольно резко произнесла она. - Вы ведь хотите знать, почему я была с ним.
  - Хочу, - после короткого колебания признался я.
  - Он единственный тут в этом раю или в аду - уж не знаю, что ближе, кто не пытается строить из себя того, кем не является на самом деле. Он такой, какой есть. И, наверное, каким будет всегда.
  - Из ваших слов вытекает, что я не такой, какой есть.
  - Да, вы хотите все время предстать другим. А скажите честно, вы хотите со мной переспать, без всяких разговоров о Боге. Только секс - и ничего больше.
  Я понял, что должен говорить правду и немедленно. Иначе потеряю все.
  - Хочу с вами переспать и в это время не говорить о Боге.
  - Слава богу, хоть признались. - В голосе Ольги послышалась снисходительность. - Если не передумайте, приходите ко мне ночью. Скорей всего я буду спать. Но вы разбудите меня и мы займемся сексом. Только сексом. Ни какой любовью.
  Даже не кивнув мне головой, Ольга быстро направилась к своему дому.
  
  Глава 8
  
  Свет быстро сменился тьмой, а день - ночью. Я все никак не мог привыкнуть к столь резким и быстрым переходом от одной части суток к другой, почти минуя вечер. Поселок затих, по крайней мере внешне, окна не светились, все звуки были наглухо замурованы в стенах домов. Но я сомневался, что все мирно улеглись в свои кровати - жизнь в этом раю бьет ключом и трудно поверить, что все его обитатели, как в детском саду одновременно ложатся спать. Это верно, что все или почти все сюда приехали за успокоением, сбежали от жизненных бурь, но, попав сюда, взялись за старое. То, что не удалось сделать, решить, понять и осознать там здесь находит свое продолжение. Только приобретает какую-то гротесковую, искаженную форму.
  Впрочем, если быть честным, меня в данный момент волновал совсем иной вопрос. Я не мог решить, идти ли мне к Ольге или остаться у себя дома? Желание бушевало в крови наподобие торнадо, не давало мне сидеть спокойно, соблазняло красочными и сочными картинками. И все же я не шел, а оставался в комнате и смотрел в окно.
  Какая-то сила удерживала меня от того, чтобы шагнуть за порог. Я крайне смутно постигал ее происхождение, но я не мог отделаться от ощущения неправедности и опрометчивости такого поступка. Превращать этот остров в бордель - значило поставить крест на всем том, ради чего я оказался здесь. Я хотел стряхнуть себя, словно налипшую грязь, прежнюю жизнь, кардинально перемениться, найти в себе те черты, те качества, позволяющие надеяться на то, что в человеке и в частности во мне скрывается нечто таинственное, благодать, делающая нас равными божеству. За свою жизнь я хорошо изучил дороги и тропинки, никуда не ведущие, так как немало километров прошагал по ним. И когда-то я должен был сказать себе: "хватит, пора менять направление движения". Будь я в том мире, который я столь решительно покинул, более счастливым, удачливым, я бы вряд ли, во-первых, оказался бы здесь, а во-вторых, маловероятно, чтобы такие мысли вообще возникли бы в моей голове. Людям даются неудачи, дабы заставить их задуматься о том, туда ли они идут, то ли делают, так ил живут. И здесь два возможных вариантов поведения: продолжать упорствовать в своем неведение или радикально все изменить, отказаться от всего того, что составляло содержание прежнего существования. На протяжение веков многие ради этой цели покидали мир, уходили в монастыри и скиты. Для нас же был избран другой вариант, в каком-то смысле даже более радикальный и бескомпромиссный, хотя внешне несравненно более привлекательный. И если я сейчас уступлю давлению своей похоти, своего желания заняться любовью с Ольгой, то для меня - это конец всему. Я знаю себя, я погружусь в омут чувственных наслаждений, примитивных эмоций, простых решений. Может быть, когда-нибудь у нас с ней что-то такое и случиться, но это должно происходить при других обстоятельствах. Секс может помочь очищению, если до этого момента пройдет процедуру очищения душа. А мне до этого еще очень и очень далеко, я даже еще не вступил на этот путь.
  Но не случайно же похоть все религии считают своим злейшим врагом. Она не только не оставляла меня, а лишь усиливала натиск, все время делая одно соблазнительное предложение за другим. Отправляясь в рай, я как-то мало задумывался над этим вопросом, подсознательно полагал, что он разрешится сам собой, что в этом замечательном уголке таких проблем не должно возникать. Рай это или ад, но, увы, он ничем не отличается, по крайней мере в данном вопросе от любого места на земле, где космическая энергия преобразуется в сексуальную.
  Вот бы если бы сейчас нашелся кто-нибудь, с кем можно было бы просто поговорить. Это отвлекло бы меня от столь докучающего меня желания.
  Я выглянул из дома и, словно бы по заказу, увидел как кто-то идет меж домов. В темноте я никак не мог разглядеть, кто же именно. Я подумал, что вполне возможно этому обитателю рая так же одиноко, как и мне, а, может быть, его мучают аналогичные искушения. И он совсем не против получить для прогулки спутника.
  Я поспешно выскочил из дома и быстро пошел в том направление, в котором скрылся человек. Погоня продолжалось недолго, через несколько минут я с ним поравнялся. Это был Праксин.
  Мне показалось, что он тоже обрадовался, увидев меня.
  - Леонард Алексеевич, вам тоже не спится.
  - Как видите.
  - А как вы думаете, почему?
  - Трудно заснуть в такую прекрасную ночь, возникает какое-то огромное притяжение жизни, которое не ощущаешь в дневное время. Она становится одновременно страстной и таинственной, невероятно чувственной и целомудренной. Ты кожей ощущаешь разлитое в воздухе наслаждение, даже экстаз, но не можешь сконденсировать его внутри себя. Он уплывает, уворачивается от тебя, словно песок просыпается между пальцев. И от собственного бессилия уходит сон, более того, ты ощущаешь его, как своего врага, ибо он лишает тебя таких сладостных и упоительных переживаний.
  Мы оба обомлели. Я сам не ожидал, что разрожусь таким поэтическим монологом, так как ничего подобного не готовил, а Праксин тем более оказался застигнутым врасплох.
  - Как вы замечательно говорили, - после длительной паузы промолвил он.
  - Это из меня еще не вышла писательская закваска.
  - Как жаль, что в свое время я не удосужился прочитать ваши произведения, Леонард Алексеевич.
  - Поверьте, небольшая потеря, - отмахнулся я. - Не придавайте большого значения этому случайному экспромту, он ни о чем не говорит. Здесь просто действительно замечательно, тут и камень начнет слагать стихи про то, что у него каменное сердце и как с ним тяжело жить.
  Праксин рассмеялся.
  - Да вы правы, место замечательное. Вот только не думаю, что здесь замечательно жить. Понимаешь, что приезд сюда явился ошибкой.
  Кажется, так думают здесь буквально все, мысленно отметил я.
  - Я никогда не найду тут того, что искал всю жизнь, -продолжил он.
  - Что же вы искали?
  - Раньше бы, не задумываясь, ответил: знания. Я был твердо убежден, что мною двигала страсть к познанию, к изучению окружающего мира. А сейчас этот ответ меня самого не удовлетворяет.
  - А какой ответ вас удовлетворяет?
  - В том-то и дело, что его нет. И это меня сильно беспокоит.
  - Беспокоит? Но почему?
  - Я вам признаюсь: больше всего меня гложет - это чувство разочарования в самом себе.
  - Но с чем оно связано?
  - С тем, что все мои усилия пошли крахом. В том, что мои попытки познать мир оказались тщетными. Когда я приступал к этому занятию, то был уверен в достижимости этой цели, в том, что мир можно познать, разложить на самые элементарные составляющие. Нужно лишь воля, талант, терпение. Всего этого у меня было в избытке. Я пребывал в полной уверенности, что сумею найти искомые элементы мироздания. А что в результате?
  • В самом деле, каков же результат?
  • Я пришел к тому, с чего начал. Совершил полный круг, узнал много нового, но ни приобрел главного: знания об основах. Странный вывод я сделал: чем больше мы познаем мир, тем сильней он изменяется в наших представлениях, тем более он становится неуловимым, как тень или привидение. Получается парадоксальная картина: знания нам нужны лишь для того, чтобы убедиться в своем незнании. Он словно бы нас дразнит, вы тут суетитесь, себя не жалейте, чтобы меня распознать, а я все равно от вас ускользну, вы все равно ничего не поймете. И невольно я задаю себе вопрос: зачем так все устроено, какая цель этим преследуется? Вы можете мне ответить?
  Я задумался.
  - Увы, нет, - был мой ответ.
  • То-то и оно.
  • Но ведь вы об этом много раз беседовали с Александром Андреевичем, Не правда ли?
  • Да, ваша правда. Беседовали. Но вы же сами слышали, что он говорил.
  • Но не все.
  • Он подходит к этой проблеме с другой стороны, с той, с какой, к сожалению, я не могу подойти, так как меня она не устраивает. Он говорит: а зачем вообще человеку познание, какой в этом смысл? Если человек - это на самом деле проекция божества, то следует понимать, что Бог-то все уже знает ибо Он и есть сам источник знания. И ему процесс познания не нужен. Значит, процесс познания лишен изначально глобального характера. А именно такой статус хочет придать ему человек. Но стремление к познанию заложено в его природу. Значит, у Бога все-таки есть потребность, чтобы человек познавал. Но только в тех объемах, которые необходимы для достижения тех целей, которые определены Богом. Поэтому нет ничего удивительного в том, что с человеческой точки зрения мир непостижим. И этот вывод должен лежать в основе любой теории гносеологии.
  • Но может быть, так оно и есть. Даже если это обстоятельство вас огорчает, не лучше ли покориться неизбежному. Может быть, в этом и заключается высшая мудрость.
  • Нет! - даже излишне горячо возразил Праксин. - Это не мудрость, а капитуляция. (Я подумал, что мудрость - это и есть в каком-то смысле капитуляция). Вот мы с вами идем по берегу океана. - Он посмотрел на меня.
  Так как с этим фактом спорить было немыслимо, я подтвердил:
  • Да, идем.
  • А представьте себе древнего греческого мудреца, который на заре цивилизации так же, как мы с вами сейчас, стоял на берегу и задавал первые вопросы, которые легли затем в основу всего человеческого познания, многих отраслей науки: кто я, как устроен этот мир, из чего он состоит, что есть время, движение, сознание? И множество других. У вас не вызывает волнения эта картина?
  • Вызывает. Но что из этого следует, кроме учащенного пульса?
  • И вы еще спрашиваете? Сколько умов, лучших умов, которые породила эта планета, бились над загадками мироздания. И теперь мне предлагают признать бессмысленность всей этой проделанной титанической работы. Она, видите ли. не нужна, кому надо, тот а так все знает. Как хотите, молодой человек, но с этим я никогда не соглашусь.
  • Я понимаю и даже в чем-то разделяю вас пафос. Но стоит ли его превращать в главный аргумент, на котором строится ваша позиция. Да я и не думаю, что вcе было абсолютно напрасно. Раз такие вопросы задавались, они были нужны.
  • Кому? Получается, что никому.
  • Такого быть не может. Я убежден, в мире не происходит ничего случайного. Значит, мы просто не понимаем, в чем заключается смысл этого процесса. Но не понимание вовсе не означает бессмысленность и ненужность. Если дикарь не понимает, зачем нужен компьютер, разве его следует тут же разбить?
  • Но я не ваш дикарь, я один из самых талантливых ученых мира. И это не моя оценка, а моих коллег, подтвержденная многочисленными дипломами, званиями, наградами.
  • Ничуть не оспариваю это мнение, но по сравнению с высшим разумом мы даже не дикари, мы мошки. Нас отхватывает отчаяние, потому что мы мыслим и делаем заключение в неверно выбранном масштабе. Мыслим на уровне человека, а вывод делаем на уровне Бога о непознаваемости мира. Но это только Он может иметь основания для такого утверждения.
  • А вы не так уж и слабы в научном споре. - Кажется в голосе Праксина прозвучало уважение. - И все же не могу с вами согласиться. Вырисовывается парадоксальная картина. Если человек действительно часть Божественного замысла, то получается, что эта часть никогда не сможет познать целое. А целому не надо познавать часть, потому что оно и так о ней все знает. То есть усилия части бессмысленны, так как не способны завершиться в своей полноте, а целому усилия вообще не требуются. Я не понимаю, как при таких внутренних противоречиях способен существовать мир.
  Я тоже не знал. Да и по большому счету никогда не задумывался над этими вопросами, моя мысль так высоко еще не залетала. Но Праксин, великий Праксин ждал ответа почему-то именно от меня.
  - Если мир существует, то значит, эти противоречия только кажущиеся. По-моему это очевидный вывод, - осторожно сказал я.
  - Очевидный, - не очень охотно признал мою правоту Праксин. - Но по-прежнему от нас ускользает смысл и назначение познания. Уже ясно, оно существует не для того. чтобы человечество благоденствовало. Этого можно было добиться и иными целями.
  - У нас в поселке есть помещение, где можно общаться с Богом. Вы не пробовали туда проникнуть?
  - Мне с самого начала сказали, что пока меня туда не позовут, вход мне в это место запрещен. И с тех пор я нахожусь в ожидании. Но вы верите, что с вами там действительно говорит Бог?
  - Пока я там не побывал, ничего на сей счет сказать не могу, - уклонился я от прямого ответа.
  - То-то и оно, никто ничего не знает. - Праксин вдруг остановился и посмотрел на меня. - Наверное, я вам надоел своей старческой болтовней.
  - Во-первых, вы еще далеко не старик, а следовательно ваша болтовня не старческая. А во-вторых, я понимаю, что мы с вами обсуждаем ключевые вопросы бытия. И я представляю, как они вас волнуют.
  - Это вам кажется странным?
  - Может быть, немного. Большинство людей волнуют совсем другие проблемы, их не беспокоит познаваем мир или не познаваем. Они просто хотят себя чувствовать в нем удобно. И кто знает, не исключено, что в такой позиции больше мудрости, чем нам представляется с нашей научной высоты.
  - Что ж, я не исключаю, что вы правы. И все же, если бы эти люди прошли бы тот же путь, что и я, они бы по другому смотрели на многое. Я этим всем жил многие годы, это было для меня важней любви, семьи, детей. Да, именно так, я ничуть не преувеличиваю. И не стыжусь, просто каждому свое, каждому своя любовь. Одни любят женщин, а я любил науку. Пожалуй, в этом и коренится мое отличие от других. И если у меня отнимают эту любовь, я начинаю сопротивляться всеми моими силами.
  Я в очередной раз задумался.
  - Скажите, но что вы тут собираетесь делать столько времени?
  - Вы хотите сказать, до самой смерти?
  - Мы все здесь в пожизненном заключение.
  На этот раз мне довольно долго пришлось ждать его ответа.
  - Я приехал для того, чтобы побеседовать с Богом. Мне было это обещано. Но, как видите, воз и ныне там.
  - А о чем вам говорить с Богом? Вы не поймете друг друга.
  - Что значит, не поймем? - В голосе Праксина прозвучало возмущение.
  - Понимаете, большинство людей отгорожены от Бога непреодолимой изгородью, они не в состоянии ни понять, ни почувствовать его. Это разговор глухого со слепым. Хотя я и писатель, пусть даже бывший, но я всегда остро ощущал слабость слов, их неспособность адекватно выразить даже грубые и убогие человеческие чувства и эмоции. Неужели вы полагаете, что с Ним можно говорить на привычном нам языке? Может быть, и можно, но никакой пользы от этого не последует. Это я вам гарантирую.
  - Какой же язык в таком случае должен изучать, чтобы меня наконец-то позвали на беседу.
  - Не знаю. Но мне кажется, что подлинное понимание происходит только во время слияния. Это давняя мысль, пока сильно ваше я, все равно ничего не произойдет. Вы останетесь со своим багажом на перроне мимо которого проносится Его поезд. Всеми вашими словами управляет гордыня и уязвленное самолюбие, а не смирение. А Бог на таком языке не разговаривает, в таких случаях Он воздействует по иному. Боюсь вас огорчить, но вам придется долго ждать, когда вас туда позовут.
  - Вы говорите, Леонард Алексеевич, совсем, как Хандруев.
  Теперь в голосе Праксина звучало почти неприкрытое недоброжелательство, если не враждебность. Я не ожидал да и не хотел, чтобы наша беседа, начавшаяся вполне доброжелательно, закончилась бы в таком тоне. Пожалуй, я не должен был говорить некоторых вещей. Хотя с другой стороны, если не говорить то, что ты думаешь здесь, то где же говорить.
  - Я могу лишь гордиться, что наши с ним мысли совпадают, хотя я ничуть не могу сравниться с ним по их глубине.
  - Да, гордиться тут есть чем, - пробормотал мой ночной собеседник. - Вы спрашивали, что я тут собираюсь делать. Я вам могу ответить. Бороться с Хандруевым, а теперь вот еще и с вами.
  Пользуясь моим оцепенением, Праксин быстро стал удаляться от меня. И через пару минут окончательно растворился в темноте. Я же вдруг почувствовал себя каким-то опустошенным, реакция ученого на наш разговор вызвала во мне уныние. Почему этот умный и многознающий человек так нетерпим ко всему тому, что выходит за пределы его мировоззрения? Вместо того, чтобы радоваться возможности выйти за его пределы в более широкое пространство, он упрямо пытается не только себя, но и всех нас, весь мир запихать в эту коробку своих представлений. Только в таком случае он ощутит себя счастливым, вновь обретет утраченную гармонию с миром. Но даже если с помощью обмана и давления и можно ее восстановить, то вряд ли удастся надолго удержать. Может быть, там в большом мире это и возможно, но я уже начал понимать, что тут любые иллюзии рано или поздно рассеиваются. Тут слишком мало для них пищи, здесь человек слишком близко подходит к самому себе, так как крайне ограничены возможности для того, чтобы этого избежать. Здесь правда неумолимо встает перед каждым и глядит на него в упор, как собственное изображение из зеркала. И если это вовремя не понять, может с человеком произойти то, о чем он никогда не только не думал, но был абсолютно уверен, что этого никогда и ни за что с ним не случится.
  И все же я был благодарен Праксину, он действительно сумел отвлечь меня от Ольги. Возвращаясь к себе, я совершенно спокойно прошел мимо ее дома, ни одного всполоха желания я не ощутил.
  
  Глава 9
  
  Утром меня неожиданно навестил посетитель. Едва я покончил с завтраком, который с аппетитом поглощал на веранде, как увидел, что к моему дому направляется Шешеро. Она шла с решительным видом, как идут люди, готовые на отчаянный поступок. У меня возникло импульсивное желание куда-нибудь скрыться от нее, но было поздно, женщина заметила меня.
  - Здравствуйте, - сказала она, - я к вам.
  Я решил сыграть роль гостеприимного хозяина.
  - Проходите, пожалуйста, - любезно сказал я.
  В комнате Елизавета плюхнулась в кресло, как уставший после долгой дороги путник.
  - Вы обдумали, будете ли вы делать мне ребенка? - выпалила она.
  - Когда? - от растерянности задал я не самый умный в этой ситуации вопрос.
  - Когда хотите, хоть сейчас, Я готова.
  - Нет, я не то хотел сказать. Я еще не решил. Мне нужно время.
  - Для чего вам нужно время? - довольно грубо спросила она. - Мужчинам на это время совсем не нужно, они готовы этим заняться в любой момент.
  - Но речь идет немного о другом. И мне нужно понять, могу ли я вам оказать такую услугу.
  - Можете ли вы свой член на пару минут засунуть в мое влагалище и прыснуть там спермой? И вам для этого нужно столько времени, чтобы обдумать этот вопрос. Если с людьми все в порядке, нет ничего проще, чем процесс зачатия.
  - Если с физиологической точки зрения, то вы тут, пожалуй, правы. Но есть и иные мотивы.
  - Я знаю, что я вам не нравлюсь. Я вообще мужчинам не нравлюсь. Ну и что? Я же не прошу вас быть моим любовником, я прошу вас стать моим донором.
  - Почему вы думаете, что вы мне не нравитесь? Это не так, - пробормотал я.
  - Не надо лгать, все написано на вашем лице. Да я ничего другого и не ожидала. Но я хочу, чтобы этим человеком стали бы вы.
  - Почему именно я?
  Шешеро вдруг стала загибать пальцы, перечисляя причины, почему выбор пал на меня.
  - Во-первых, у вас приятная внешность, хотя вы и не красавец. Мне и не нужен красавец, я их не люблю. Во-вторых, у вас хорошие способности, сразу видно, что в школе учились на отлично. (Как ни странно, но это было действительно так). В-третьих, вы интеллигенты, если вы что-то пообещаете, то непременно исполните. В-четвертых, ...
  - Прошу вас, больше не надо перечислять, - остановил я Шешеро. - Вы меня почти убедили, что я идеальная кандидатура для исполнения вашего благородного замысла. Но я в самом деле, пока не готов. Не знаю, поймете ли вы меня, но внутри никак не могу решиться на такой поступок. Я должен разобраться в себе.
  - Я не хочу ждать, я не так уж молода. Тем более, я знаю, что у меня тяжело станет протекать беременность.
  - Откуда вы это знаете?
  - Знаю и все. Поэтому я не могу терять дни. А вы вместо того, чтобы мне помочь, занимаетесь каким-то дурацкими переживаниями. Это хорошо в роман, такое всегда интересно читать. Но сейчас у на сне роман, все по настоящему.
  Я вдруг почувствовал, что начинаю злиться.
  - Но я вовсе не обязан вам помогать. Где это сказано? Вы сами так решили, а теперь обвиняете меня, что я не соглашаюсь выполнить то, что вы задумали. Согласитесь, это странная логика.
  Но соглашаться Шешеро явно была не намерена.
  - Рождение ребенка - самое что ни на есть благое дело, и Бог благословляет его. Как вы можете отказываться исполнить Его наказ?
  - У меня не было такого наказа. Может быть, он был у вас. Но разве Он указал на меня?
  - Нет, такого не было, - неохотно признала она.
  - Вот видите, - обрадовался я тому, что у меня нашелся хотя бы один аргумент для отпора этой сверхнастойчивой женщине.
  - Я знаю, почему вы не хотите! - вдруг выкрикнула она. - Это все из-за нее, она всем морочит мозги.
  - Кого вы имеете в виду?
  - Кого же еще, здесь одна такая, Ольга Воздвиженская. Первая красавица острова. Думаете, я не знаю, что она клеится к вам.
  - Вы преувеличиваете.
  - Ничего я не преувеличиваю. - Шешеро вдруг как-то обмякла. - Конечно, вы отдаете ей предпочтение, она красивая.
  - Вряд ли здесь, на острове это имеет столь большое значение.
  - Это везде имеет значение, - убежденно. Хотя и не без горечи произнесла она.
  Пожалуй, она права, мысленно согласился я. Мне захотелось ее расспросить об ее религиозных делах, в каком же она все-таки лагере, христианском или мусульманском? Но я был уверен, что она вряд ли станет распространяться на эту тему, сейчас ее занимает совсем другое.
  - Значит, вы отказываете мне? - вдруг угрожающе спросила Шешеро.
  - Вовсе нет, я просто пока еще не решил. Давайте подождем.
  - Бог вас покарает за это, - уверенно, как о давно решенном деле произнесла она.
  На этот разговор наш закончился, Шешеро встала и, не глядя на меня, вышла из дома. А я внезапно для себя переключился на внутренний монолог. Причем, настолько неожиданный, что по началу я даже не поверил тому, что все эти мысли проносятся по протокам и каналам моего мозгового вещества.
  Я вдруг почувствовал острую душевную боль оттого, что у меня нет детей. Это означает, что моя линия прерывается, что будущее для меня и моего рода уже не существует. Дети - это наше продолжение, наш вклад в непрерывную цепочку жизни, они, словно корабли в океан, уходят в безбрежные просторы грядущего, это тот круговорот непрерывности, который движет человеческую цивилизацию. Но не только. Дети - это то, кому мы естественным образом, без всяких усилий и принуждения дарим свою любовь. Мы ее постоянно ищем, но в этом случае она находит нас сама. И может быть потому это не только великое благо, но самое чистое и бескорыстное чувство.
  Каждый человек обязан иметь детей, иначе его пребывание на земле обесценивается в не зависимости от его достижений. Многие из них с течением времени тускнеют, становятся никчемными, оказываются лишь мгновенными вспышками комет, сгорающих при входе в атмосферу. И только продолжение рода является безусловной ценностью, на которую. ни что не способно повлиять. Сколько раз осмеивали фразу философа о том, что человек - мера всех вещей. И даже если эта едкая критика права, все равно для нас, живущих на этой планете, человек самое важное, что существует на ней. А потому ни что не в состоянии сравниться по значению с событием - рождения ребенка.
  Как жаль, что у нас с Мариной оно так и не состоялось. Кто знает, не по этой ли причине наши отношений в конце концов разрушились, так как в них отсутствовал главный их стержень - задача продолжения жизни. Будь она решена, кто знает, может быть, все бы сложилось по иному. И я бы сейчас сидел в нашей квартире и наблюдал за нашим малышом, а не мучался бы здесь, в этом раю от бесплодных сомнений. Рай не для таких, как я, ад для меня ближе, да и не только для меня, а для большинства из живущих на земле.
  Только теперь я стал осознавать те пружины, которые диктовали поведения моей недавней гостье. Подсознательно она это поняла гораздо раньше меня, Выходит, она права, а я не прав. Но тогда я должен выполнить то, о чем она меня так слезно просит?
  Было от чего прийти в смущение. Моя позиция, которая только что казалось мне прочной, в миг стала уязвимой, Я должен воспользоваться этим шансом и сделать то, на чем настаивает Шешеро. Сделать это не для нее, верней не только для нее, но и в равной степени для себя.
  Я выскочил на улицы и помчался к дому Шешеро. Но ее там не оказалось. Я пробежался по поселку, но не обнаружил женщину. Вышел на берег океана, но он был пуст. Где она может быть я не представлял. Но я должен ее как можно быстрей найти, пока не остыла моя решимость. Мною владела лихорадочная активность, я не мог отделаться от ощущения, что если это не произойдет сейчас, то может не произойти никогда. Господь послал мне шанс исправить мой грех бездетности, а я его так бездумно, так легкомысленно упустил. Хочется надеется, что не безвозвратно.
  Внезапно я увидел, как навстречу мне идет Ольга. Сейчас эта встреча была для меня не слишком желанной, я искал другую женщину.
  И она сразу же поняла, что я нахожусь в поисках. Поравнявшись со мной, она спросила:
  - Вы кого-то ищете?
  Я смутился, так как. говорить ей правду как и обманывать не хотелось.
  - Нет, кого здесь можно искать.
  - А я вот как раз искала. Вас.
  - Меня?
  - Почему вы не пришли ночью?
  Час от часу не легче, ну как отвечать на такой вопрос?
  - Я хотел, но потом понял, что еще не готов.
  - Неужели вы не поняли, как для меня это было важно.
  - Честно говоря, нет.
  - Я хотела разом покончить с сомнениями, сделать выбор. А вы мне не дали. Теперь все начинается сначала, Вы понимаете, что я это просто не выдержу. - Последние слова прозвучали, как стон.
  - Но откуда я мог это знать. Я видел совсем другое. И кроме того, почему вы не учитываете то, что и у меня есть свои сложности. Я тоже хочу понять, куда мне дальше идти. Мы все находимся в уникальной ситуации, если мы станем использовать для решения своих проблем рецепты из той жизни, то, поверьте, ничем хорошим это на кончится. Предположим я пришел бы к вам, а что дальше? Вы об этом подумали?
  Она отрицательно покачала головой.
  - Если бы вы только знали, как мне сложно.
   Ольга вдруг заплакала, а мне стало ее жалко. Я обнял ее за плечи.
  - Но подождите, ваша проблема решится. Но надо проявить терпение. Не может так все быстро утрястись. Если вам трудно сделать выбор, это совсем не означает, что следует делать поспешный выбор. Вы лишь усугубите ситуацию.
  Она вдруг посмотрела на меня каким-то новым взглядом.
  - Я никогда об этом не думала. Вы правы, а я не права со своими упреками. Извините.
  - Вам не за что извиняться. У меня такое чувство, что тут все ищут решение своих проблем совсем не там, где их можно найти. В полной мере это касается и меня. В том-то и дело, что тут требуются совсем иные подходы, а мы даже не представляем, в какой стороне их можно обнаружить.
  Я глубоко вздохнул, мне стало как-то грустно. И одновременно почувствовал, что уже не так сильно хочу видеть Шешеро. Мой порыв, если не прошел, то ослаб. И накалится ли он когда-нибудь еще до прежней температуры, я не знал.
   - Что же нам в с вами делать? - вдруг проникновенно спросила Ольга.
  - Давайте искать на ваш вопрос вместе ответ. Даже если его не найдем, все равно вдвоем нам будет легче. - Я в упор посмотрел на нее. - Я вовсе не исключаю любого варианта развития наших отношений. Главное, чтобы мы дозрели до них и поняли, зачем мы это делаем.
  - Да, я согласна, - кивнула она головой. Ольга на несколько мгновений закрыла глаза. - Только теперь я понимаю, какую глупость, если бы не вы, совершила.
  - Все мы совершаем ошибки, не стоит из-за этого так уж сильно переживать. - Вопреки желанию, мой голос прозвучал наставительно.
  - А пойдемте отметим наше согласие в кафе. Выпьем что-нибудь, - предложила она.
  - Пойдемте, - радостно согласился я.
  Не сговариваясь, мы взялись за руки, и направились к кафе.
  
  Глава 10
  
  Поздно вечером совершенно неожиданно меня навестил Хандруев. По его виду было заметно, что чувствует он себя плохо, лицо необычно бледное, а от всей фигуры веет слабостью.
  - Александр Андреевич, зачем вы пришли, я бы сам к вам зашел, - бросился я ему на встречу.
  Я помог сесть ему в кресло, а сам устроился напротив.
  - У меня был сильный приступ боли, но сейчас я немного отошел, - сказал он. И тем не менее его голос звучал глухо и слабо. - У меня есть еще небольшой запас сил, глупо его уносить туда. Поэтому я решил прийти сам.
  - Вы хотите что-то мне сказать?
  - Разумеется. И, на мой взгляд, это важно.
  - Я слушаю вас внимательно.
  Я действительно приготовился его слушать с особым вниманием. Вряд ли бы он отправился ко мне в таком состоянии, если бы дело шло о пустяке. Но с другой стороны, что тут может быть важным в этом замкнутом пространстве. В любом случае все останется между нами.
  Хандруев не тропился начинать говорить. То ли он собирался с мыслями, то ли с силами.
  - Вы согласны, что мы все находимся в раю? - вдруг спросил он.
   - Да, только рай немножко странный.
  - Вы правы, рай странный. Но как по вашему, что такое вообще рай?
  - А это уже странный вопрос. Он даже не приходил мне на ум. Я бы ответил, что это безмятежность.
  - Вот именно, я тоже из всех слов выбрал бы это. Но что такое безмятежность?
  - Когда у тебя нет ни желаний, ни планов, ни намерений, ни идей, которые надо воплотить, ни дел, которые надо завершить. Когда тебе ничего не надо. Но при этом это не безразличие, это совсем иное.
  - Пожалуй, можно согласиться с таким определением. Но в чем тогда смысл безмятежности?
  - Наверное, это возвращение к истокам, что-то вроде пути назад. Но не назад в деградацию, а назад к тому. что смы хотим достичь, идя все время вперед.
  - И тут вы правы. Это выход из круга бытия, поиск подлинной основы жизни. Безмятежный дух всегда сродни чистоте и целомудрию, причем, не тому целомудрию, которое насильственно насаждает религия, а тому, которое возникает само, без всякого не только внешнего, но и внутреннего принуждения. Человек хочет быть целомудренным, потому что испытывает от этого радость, блаженство, восторг.
  - Замечательно, я полностью с вами согласен. Только не понимаю, куда вы клоните?
  - Сейчас поймете, - пообещал Хандруев. - У нас тут пытаются создать православный приход.
  - Я знаю, отец Николай полон энтузиазма. К тому же Бицоев мечтает сформировать мусульманскую общину. В общем все как там.
  - Вот именно, все как там. И этого ни за что нельзя допустить. На таком маленьком острове это приведет к войне. Вы даже не представляете, какие страшные семена взаимной вражды сеют эти безумцы. Мы просто перегрызем тут друг другу горло. Нет ничего страшней религиозного противостояния. Эта битва, где не может быть компромиссов.
  - Но почему не могут. Кстати, как я заметил, Редько и Бицоев неплохо ладят друг с другом.
  - Это временный союз, просто в какой-то период у них совпали цели. Тот и другой хочет превратить остров в заповедник своей конфессии. Но для начала им необходимо убедить всех, что ничего не изменилось и люди должны молиться Богу, ходить в церковь, как и там. А вот после того, как это им удастся, у них начнется непримиримая вражда. Я бы сказал, это неизбежная логика событий.
  - Скорей всего так и будет, - согласился я. Но что вы хотите от меня?
  Мой вопрос погрузил Хандруева в задумчивость.
  - Помните, я вам рассказывал, как я представляю смерть.
  - Разумеется, человек последовательно отключается сначала от высших планов, потом от более низких и так до того момента, когда перестанет функционировать его тело.
  - Вы хороший ученик, все схватываете на лету. Когда я понял, что отлучен от высших планов, я решил приехать сюда умирать. Я считал, что там мне больше нечего было делать. Тогда я пришел к Мачину и потребовал, чтобы он переправил бы меня сюда. - Хандруев посмотрел на меня и заметил на моем лице удивленное выражение. - Ах, да, я должен вам сказать одну вещь, идея этого рая принадлежит мне.
  - Вам?
  - Да, мне. Я довольно давно знаком с Мачиным и однажды высказал ее ему. Этой идеи тогда я не предавал никого значения, просто она мне пришла в голову. И уж тем более не предполагал, что она может иметь какие-то конкретные последствия. Неожиданно для меня он ею заинтересовался и со свойственной этому человеку энергией стал ее воплощать. Все, что тут нас окружает, это уже его работа, плод его фантазии. К этому я уже не имею никого отношения.
   - Но что вы хотели добиться, выдвигая такую странную идею?
  Теперь Хандруев удивленно посмотрел на меня.
  - Но мы же с вами только что об этом вели разговор. Я хотел создать условия для человеческой безмятежности, освободить его от бремени всего того, что составляет нашу жизнь и целиком его порабощает. Я хотел вернуть человека к самому себе, к тому первозданному источнику, из которого он вышел, освободив его от всех забот, а цели и желания сделать бессмысленными, дабы они отпали сами, как сухие ветки от дерева. По моему тогдашнему наивному замыслу то был первый шаг на долгом пути к великому воссоединению.
  - Воссоединению с кем?
  Хандруев снова посмотрел на меня, но вместо ответа замолчал.
   - Давайте оставим на время эту тему и поговорим о том, ради чего я пришел к вам. Вы не возражаете?
  - Нет, - пожал я плечами.
  - Поймите меня правильно, это важно не только для меня, но и для всех нас. У меня вдруг возникло неясное ощущение, что я снова возвращаюсь на высшие планы бытия, я снова ощутил прилив оттуда мыслей. Это были довольно краткие мгновения, но за это время мне открылись очень важные вещи. Я давно хотел их понять, но мне не позволяли это сделать. И вот теперь наконец этот миг наступил.
  - Я рад за вас.
  - Подождите радоваться, не все так просто. То были, как я уж вам сказал, всего лишь мгновения, а затем все снова для меня задернулось пеленой. На время, навсегда, этого я сказать не могу. Но мне открылась одна важная вещь, я должен вступить в борьбу. Этой мой долг и по-видимому последний шанс. Если я от нее откажусь, я умру очень быстро, пойдет, как говорят энергетики, веерное отключение. Может быть, на него окажется достаточным всего неделя. Поверьте, там, когда принимают решение, умеют быть оперативными.
  - Я верю, но как вас спасти?
  - Это не спасение, это вызов. И я должен его принять. Всю жизнь я уклонялся от решительной борьбы, предпочитая пребывать в башне из слоновой кости. И сюда попросился, чтобы сохранить эту башню. Но теперь настал момент, когда я должен спуститься с нее прямо на поле боя.
  - Кто же враги? Редько и Бицоев?
  - Внешне, они, но на самом деле враги другие. Это силы, которые находятся вне нас. Мы еще поговорим с вами об этом. А сейчас я хочу вас спросить: на чьей вы стороне?
  Это был тяжелый вопрос, я вовсе не горел участвовать в схватке. Я нисколько не симпатизировал ни Редько, ни Бицоеву, их замыслы мне казались отвратительными. Но сопротивляться им, бросать перчатку, этого я не желал. Я предпочел бы остаться в стороне, так как хотел покоя.
  - Почему-то я так и думал, что получу от вас именно такой ответ, - проговорил Хандруев, не дождавшись, когда я заговорю. - Извините, я пойду.
  - Подождите, Александр Андреевич! - поспешно вскочил я. - Я вовсе не отказываюсь от помощи вам. Но поймите и вы меня, я приехал сюда не ради битв, а за успокоением, за тем самым безмятежным состоянием, о котором вы столько говорили. А оно с первых же минут моего появлению тут подвергается постоянной угрозы. Иногда этот рай мне больше напоминает сумасшедший дом. Но в таком случае стоило ли тогда сюда отправляться? Бороться с Редько и Бицоевым можно и там. Причем, их там просто тьма, а здесь их всего двое.
  - Вы по своему правы, но суть дела состоит в том, что мы с вами находимся тут. И это отнюдь не случайно. Значит, те, кто нас сюда послал, хотят, чтобы мы приняли бы бой здесь.
  - А вы уверенны, что они хотят именно этого, чтобы мы приняли бой. Может быть, они желают прямо противоположного, а это испытание, такой странный соблазн борьбой.
  - Да, можно размышлять и таким образом. Но я в это не верю. Я знаю, что должен делать. И буду делать, даже если останусь один против всех. Знаете, Леонард Алексеевич, это очень странное место, тут некуда отступать, некуда прятаться. Здесь все приходится воспринимать на прямую. Либо бескомпромиссная борьба, либо полная капитуляция, либо жизнь, либо смерть. Промежуточных позиций нет. Видите, какой это удивительный рай.
  - Теперь вижу, - безрадостно произнес я. - Но я все же попробую сохранить отстраненность.
  - В таком случае не буду больше вас утомлять присутствием моей особой. Только позволю себе заметить, что завтра вечером у нас с отцом Николаем состоится нечто вроде теологического диспута. Совсем как в средние века, - усмехнулся Хандруев.
  - Я обязательно буду, - заверил я. - И буду болеть за вас. Я уверен, что истина на вашей стороне.
  - Вопрос в другом, находитесь ли вы на стороне истины.
  Он встал и направился к выходу. Я видел, что каждый шаг давался ему с усилием. Что-то шевельнулось внутри меня. Но я постарался этого не заметить.
  
  Глава 11
  
  Обычно утром в поселке было довольно шумно, его поселенцы переговаривались друг с другом, смеялись, некоторые громко включали музыку. Радиоприемником тут не было, только магнитофоны и компьютеры. Они-то и разносили по окрестностям переливы звуков.
  Но сегодня на удивление в поселке царила тишина. После утреннего моциона я выглянул наружу. Мимо моего дома прошел Ремчуков. Обычно невероятно шумный, на этот раз он двигался тихо и молча. Увидев меня, он кивнул головой, но как-то вяло, без всякого интереса.
  Неужели это затишье как-то связано с предстоящим диспутом, подумал я. Если это так, то почему ему придается столь большое значение? Я не мог избавиться от недоумения.
  По привычке я шел к океану, хотя к некоторому своему удивлению большого желания погрузиться в него не испытывал. Такое со мной случилось впервые с момента моего появления тут.
  Впереди себя я увидел человека. Мне захотелось с кем-нибудь пообщаться, узнать, что происходит. Я догнал его, это оказался Иохин.
  Мы поздоровались. Судя по тому, как он выжидающе смотрел на меня, он тоже испытывал тягу к общению. Я решил, что будет вполне разумно, если мы оба ее удовлетворим.
  - Что-то сегодня у нас необычно тихо, - сказал я для затравки.
  - Все ждут вечера, - с какой-то странной интонацией ответил он.
  - Вы говорите о предстоящем диспуте, - нарочито небрежно бросил я.
  - О чем же еще.
  - Но что в том необыкновенного, это же не первый здесь диспут.
  - А вы не понимаете? - К моему удивлению в его голосе вдруг прозвучала злость.
  - Не совсем.
  - Сегодня вечером каждый будет выбирать Бога.
  - Как вы сказали? - спросил я изумленно.
  - По-моему вы не глухой, а у меня голос громкий.
  Голос у Иохина был в самом деле громкий.
  - Я хорошо расслышал, что вы сказали, но, простите, я не совсем понял смысл вами сказанного.
  - Да, бросьте свои интеллигентские штучки, все понятно. Тут каждому нужен Бог. Свой Бог. Вот только вопрос, как его найти. Впрочем, вам может это действительно и ни к чему, а для меня это вопрос жизни и смерти. Мне нужен Бог, который меня простит, который снимет с души мой грехи, а не тот. который будет постоянно меня за них наказывать. Этот Бог вот где у меня сидит, - красноречиво провел Иохин ребром ладони по горлу.
  - Но как вы себе это представляете, выбирать Бога? Как костюм или сорт пива? Вам не кажется, что это немного нелепо.
  - Не знаю, посмотрим. Как-нибудь выберу. Сегодня как раз такой день.
  - Неужели вы всерьез полагаете, что таким образом решите свои проблемы?
  Взгляд, который бросил на меня Иохин, был далек от дружелюбного.
  - А как я должен решать свои проблемы? Стоять на колени и молится целыми сутками? Я прошел и через это, но не помогло. Едва я вставал с колен, все начиналось сначала. Но сегодня, вот увидите, мне наконец-то повезет. Чтобы победить в споре, они должны выложить все самое сокровенное. До вечера. Я чувствую, что сегодня произойдет нечто важное.
  Разговор с Иохиным привел меня в замешательство. Что творится в здешних головах, если в них приходят такие странные, парадоксальные мысли?
  Я вышел на пляж, сел на песок стал смотреть, как набегают волны на берег. Без всякого моего вмешательства в моей голове вдруг стал прокручиваться вечерний разговор с Хандруевым. А ведь в этом споре он может остаться один. Если не только Иохин, но и другие мыслят в тех же категориях, то не только его доводы будут всеми отвергнуты, но и он сам окажется в изоляции, по сути дела превратится в изгоя.
  Я ощутил одновременно тревогу и уколы совести. Да я не хочу вступать в битву даже на стороне человека, которым восхищаюсь. Потому что если это случится, то это ознаменует собой лишь начало долгого периода противоборства, которому вполне вероятно не будет конца. И все же полностью оставлять Хандруева одного, я тоже не хотел. Я вскочил и быстро направился к поселку.
  На мое счастье Ольга была дома. Но вот моему визиту она не обрадовалась. По ее лицу я понял, что она бы предпочла, чтобы я бы ушел. В другой раз я так бы и сделал, но сейчас дело было слишком важное.
  - Извините, что не слишком гостеприимна, но у меня болит голова, - пояснила она свое поведение.
  Я всмотрелся в нее и заметил, что выглядит она действительно не важна, лицо имело серый оттенок, а глаза совершенно потухшие, словно бы кто-то выключил в них свет.
  - Может быть, вам чем-то помочь?
  - Чем вы можете помочь, это женские дела. Они у меня всегда проходят тяжело.
  Откровенность Ольги немного меня смутила, моя жена, наоборот, не любила говорить на эту тему, старалась делать вид, что ничего не происходит. Впрочем, сейчас меня больше волновал другой вопрос.
  - Простите, что я к вам заявился в такой неурочный момент, но есть важный разговор.
  - Вы тоже хотите поговорить о диспуте.
  - А кто говорил с вами до меня?
  - Естественно Редько.
  - Понятно, - протянул я, - убеждал встать на его сторону.
  - Разумеется.
  - И что вы ответили?
  - Ничего. Сказал, что плохо себя чувствую и не могу обсуждать эту тему.
  - А со мной вы можете обсуждать эту тему, несмотря на плохое самочувствие?
  Ольга пристально посмотрела на меня.
  - С вами - да. По крайней мере, постараюсь.
  - Спасибо. Я пришел к вам не случайно. Я сильно опасаюсь за то, что может произойти вечером.
  - А что может произойти?
  - Боюсь, что Хандруев останется один. Но непросто один, а один против всех. Я предчувствую, то, что он будет говорить, никому не понравится.
  - А вы знаете, что он будет говорить? - задумчиво спросила она.
  - И да, и нет. Мне неизвестно конкретные его тезисы, но мне известна примерно его позиция. У некоторых она спровоцирует приступ ненависти.
  - Возможно, - согласилась Ольга. - Это он может. Но что вы хотите от меня? Или от нас с вами?
  - Я не так уж хорошо знаю вас, и все же я уверен, что вы на его стороне. Мы люди из одной команды, хотя может быть по настоящему этого и не создаем. Но однажды это станет решающим моментом.
  - А если вы на счет меня ошибаетесь, я ведь сама не знаю, на чьей я стороне.
  - Но вам же нравится Хандруев?
  - Да.
  - Разве этого недостаточно?
  Несколько мгновений она раздумывала.
  - Хорошо, я согласна. Но что мы будем делать?
  - Не знаю, просто сидеть рядом и смотреть, что происходит.
  - Вот не думала, что вы такой, - неожиданно сказала она.
  - А вы думали, какой я?
  - Мне казалось, что вы заняты только собой.
  - Так оно и есть, - пробормотал я. - Но иногда вдруг выходишь за собственные пределы может быть для того, чтобы в них остаться. - Я бы еще посидел у Ольги, но понимал, что мне лучше сейчас уйти. - Тогда до вечера.
  - До вечера. Я думаю, мы с вами правильно поступаем, - добавила она после короткой паузы.
  Я вышел из своего дома, когда стемнело. Большую часть дня я провел у себя, предаваясь самым различным размышлениям. А подумать было о чем, так как сомнения одолевали меня, как комары отдыхающих. Я не был уверен в правильности занятой позиции, о чем свидетельствовало чувства вины перед Хандруевым, которые никак не желало меня отпустить.
  Вечер был очень приятный, повсюду была разлита мягкая теплота, которая ласкала кожу, как рука любимой женщины. Вверху сияли звезды, на этот раз их россыпь была особенно обильна, словно бы и те далекие миры интересовал этот диспут. Вот они и высыпали на небосклон, чтобы послушать, о чем будут спорить эти вечно неугомонные земляне . Хотя, подумал я, а так ли уж они удалены от нас и совсем нельзя исключить, что они действительно внимательно следят за тем, что происходит тут у нас. Это нам, людям, по невежеству кажется, что космос беспределен, и что нависшие над нашими головами галактики находятся невероятно от нас далеко. Но на самом деле нас ничего не разделяет, разве только великая иллюзия.
  Стоп, остановил я себя, о чем это я, откуда вдруг залетели в мою головушку такие странные мысли. Ни о чем подобном я не размышлял до этой минуты. Но ведь это же не случайно, это что-то означает.
  От моих дум меня отвлек настигший меня Гамза.
  - Здравствуйте, Леонард Алексеевич. Какой сегодня важный вечер, можно сказать исторический! - с воодушевлением воскликнул он.
  - И в чем его историчность? - поинтересовался я. Мне действительно хотелось узнать его мнение.
  - Вы не понимаете? Я чувствую, что сегодня многое прояснится. И это поможет мне приблизиться к моей заветной цели.
  Я хотел ему ответить, что если что-то и прояснится, так только то, что мир еще более неясно устроен, еще сильней в нем все запутано, чем мы предполагаем. Но промолчал. Мои слова уж слишком бы диссонировали с настроением утратившего свой дар экстрасенса.
  Когда я подошел к кафе, то сразу понял, что все уже собрались. Главные действующие лица сидели посередине, но на некотором отдалении друг от друга. Недалеко от Хандруева расположилась Ольга. Увидев меня, она едва заметно кивнула мне головой. Я сделал ответный жест.
  К некоторому своему удивлению среди присутствующих я обнаружил и Брусникина, коменданта этого рая. После первой нашей встречи я его почти не видел, пару раз он лишь мелькнул вдали. Было даже не понятно, где он пропадает.
  Так как с моим появлением все обитатели рая оказались были в сборе, участники диспута, не сговариваясь, решили его начать.
  - Друзья, - произнес Хандруев. Голос его звучал негромко, но твердо. И я порадовался за него, значит на сей момент его самочувствие удовлетворительно. - Я попросил вас собраться, так как считаю, что мы должны обсудить один важный вопрос. Я бы назвал его принципиальным, так как от того, как мы поступим, будет во многом зависеть наше пребывание в этом раю. Вернее, речь идет о вашем пребывании, так как мне в силу объективных причин осталось находиться тут совсем недолго. Перед нами стоит вопрос: сумеем ли мы все вместе и каждый по отдельности преодолеть те негативные тенденции, которые побудили однажды нас принять столь ответственное решение, бросить все и оказаться здесь. Или мы снова скатимся в ту прежнюю жизнь, из которой решили вырваться. Вы знаете, о чем я говорю, уважаемый Николай Витальевич официально объявил о том, что здесь, на острове создается приход православной церкви. Более того, он намерен построить здесь храм и уже выбрана площадка в центре поселка. ( Этого я не знал.) Я считаю, это совершенно недопустимо и решительно выступаю против и учреждения прихода и воздвижения храма. Тем более, один дом для Бога у нас есть. Да, его конфессиональная принадлежность не обозначена. Это просто Бог, без имени, если не считать Бог именем. Но это-то и замечательно, он никому не принадлежит конкретно, а следовательно принадлежит всем. Именно такое положение вещей, я считаю, и должно сохраняться до самого конца. Бог только тогда настоящий Бог, когда он никак и ничем не обозначен, когда никто его не делит, не предъявляет свои права на то, чтобы выступать от Его имени. И для нас всех очень важно сохранить нейтральность по отношению к Нему. Нейтральность - это первый шаг на пути к той реальности, которую мы называем божественной. Те же, кто делят Бога на конфессии, заставляют верить в Него исключительно по своему образцу, ведут нас по ложному пути. Ведут в некуда.
  Хандруев замолчал, давая возможность высказаться своему оппоненту.
  Редько поднялся со своего места и решительно сделал несколько шагов. Он встал так, чтобы его было бы хорошо видно с любого места.
  - Зачем каждый из нас прибыл сюда, бросив прежнюю, хорошо налаженную жизнь? Если отбросить нюансы, то цель практически у всех одна: мы прибыли сюда за спасением. Спасти наши души от разъедания ржавчиной повседневного существования, от мучений, спасти их для счастливой вечной жизни - вот та цель, может быть, не всегда сознаваемая, которая двигала каждым из нас. И наша церковь, понимая, как важна эта задача, решила не оставлять вас один на один со своей неразрешимой проблемой. Охваченная милосердием и глубоким к вам сочувствием церковь и здесь вдали от родного дома протягивает вам свою руку спасения. Она послала меня сюда, но не для того, чтобы я молча бы наблюдал за всем происходящим, за тем, как будете вы погружаться в пучины своих несчастий и отчаяния, а для действенной и реальной помощи. Ибо только спасти нас может наш Спаситель, который отдал свою жизнь за нас. Сын божий пожертвовал собой, чтобы каждый из нас получил возможность спасти свою душу и тем самым получить бы вечную жизнь и возможность воскресения. Тот, кто верит, в Господа Иисуса Христа, тому уготована царство небесное.
  В этот момент мой взгляд случайно упал на лицо Бицоева, и я заметил, как отразило оно мощные всполохи бушующего внутри него огня гнева. Но пока ему удавалось сдерживать себя, его фигура, словно статуя, была абсолютно неподвижна.
  Так как Хандруев хранил молчание, я перевел взгляд на него. Он сидел задумчивый и казалось забыл о происходящим тут действии.
  - Бессмысленно продолжать дискуссию в таких терминах, - вдруг негромко произнес он. - Я приехал сюда не только для того, чтобы умереть, я надеялся получить ответы на ряд мучавших меня всю жизнь вопросов. И я не напрасно тут оказался, если не на все, то по крайней мере на некоторые из них ответы получил. И главный из них, что есть реальность, а что есть иллюзия. Пока мы не поймем это, мы ни на шаг не приблизимся к главной загадке: что есть Бог. Потому что Бог кроется именно в этом ответе. Легко рассуждать о Спасителе, это все настолько очевидно, настолько понятно любому, что прошло вот уже две тысячи лет, а когда-то эта талантливо сочиненная история продолжает завоевывать доверие. Но от этого она не становится истинней. Когда я был там, я спросил у Него: кто ты, где ты, как ты? И услышал: я везде и во всем, я един, но мое единство во множественности, и при этом нет ничего, кроме меня. Я одновременно реальность и иллюзия, но одновременно моя реальность иллюзорна, а моя иллюзия реальна. В созданном мною мире существуют только два процесса: постоянное свертывание и постоянное развертывание, но человек этого не замечает. Ему кажется, что все неизменно, что построенный им дом стоит долго и непрерывно. Но этого дома нет до того момента, пока сознание человека не обратится к нему. И тогда он появится, выплывет из глубин реальности и окажется в пространстве иллюзии. Ваш мир, в котором вы живете, это не более, чем моя проекция, подобно лазерному изображению, которое кажется абсолютно реальным, но его нельзя потрогать, пальцы вместо поверхности лишь ощутят пустоту.
  - Выходит нас нет! - кто-то крикнул.
  Хандруев повернул голову на выкрик. Как ни странно, но кажется, он принадлежал Ремчукову.
  - Нас нет, но при этом мы существуем. Мы реальны в той степени, в какой реальна иллюзия. Если мы поймем природу иллюзии, то получим ответ на ваш вопрос.
  - Хорошо, ответьте тогда, что такое иллюзия?
  Теперь я уже видел, что вопросы в самом деле задает прожигатель жизни.
  - Боюсь, мой ответ не удовлетворит вас. Да он и меня не полностью удовлетворяет. Иллюзия - это бесконечная и непрерывная череда становления и свертывания.
  - Тогда ответьте, мы существуем или нет. Или я - это всего лишь мираж, как изображение в пустыне?
  - Вы существуете, когда ваше сознание вспоминает о вас, и исчезаете, когда оно про вас забывает. Вы проекция, которая то свертывается, то разворачивается. Ваша иллюзия не в том, что вас нет, а в том, что вы полагаете, что вы - это вы, как нечто неизменное. А на самом деле вы то появляетесь, то исчезаете.
  - И вы хотите, чтобы я в это бы поверил. Уж лучше верить в Спасителя, как заявляет наш священник. Там по крайней мере все ясно.
  - С ясностью бороться трудней всего, потому заблуждения ясностью столь стойкие и долговечные. Но время не является критерием истинности, ведь оно само порождение иллюзии.
  - Нет, постойте! - воскликнул Редько, - решительно не могу с вами согласиться. Две тысячи лет христианства - это самое яркое доказательство его истинности. Назовите мне хотя бы одно заблуждение, которое продержалось столь долго.
  - Христианство, - крикнула стоящая неподалеку от меня Ирина.
  По кафе прокатился короткий смешок. И почти сразу же исчез. Все словно бы замерли, как замирает природу перед грозой.
  - От вас я не ожидал таких слов, - гневно произнес Редько. - Вера в Христа - вот единственный путь к спасению. Миллион раз доказано, что она творит чудеса. Пока человек не приобщится к истиной вере, не найти ему покоя. Сказано в Писании: "Просите - и дано будет вам. Если вы будете иметь веру, ничего не будет невозможного для вас". Без веры в Христа - это рай станет местом, где правит не Бог, а Сатана.
  - Вы правы, когда говорите на счет веры, она в самом деле способно творить чудеса, - подал голос Хандруев. - Только хочу внести одно уточнение, речь идет не о вере в Христа или другого Бога, а речь идет просто о вере. Когда человек пронизан верой, его сознание сильно меняется, он вступает в новую реальность. Отсюда те чудеса, которые происходят благодаря вере. Поймите все, человек - это некий уровень, некий сгусток сознания. То сознание, которое втекает в вас, оно и делает вас таким, какой вы есть, оно диктует ваши мысли, поступки, чувства. Мы все пленники сознания. Отец Николай, когда вы славословите Христа, вашу церковь, задумываетесь ли вы, почему вы это говорите? Вы полагаете, что это ваши убеждения. В каком-то смысле это действительно так. Но почему вы выбрали именно эти убеждения, а не какие-то другие? Да потому, что некогда вы в силу ряда обстоятельств оказались под действием определенных потоков волн. И в итоге возникли определенные устойчивые вихри, под влиянием которых вы и находитесь. И вы еще не успели открыть рот, чтобы начать свою проповедь, а эти вихри сознания уже налетели на вас. Они подхватывают вас, заставляют думать, произносить одни и те же слова. Но ведь в мире огромное количество сознаний, зачем останавливаться на каком-то одном, да еще считать его единственным верным. Почему бы вам, отец Николай, не поискать другие сгустки сознания хотя бы ради интереса. Я убежден, что абсолютно бессмысленно вести теологические споры, скрупулезно подсчитывать балы в ту или иную пользу. Так никогда невозможно даже отдаленно приблизиться к истине. Вы очень кстати вспомнили о Сатане, ибо с моей точки зрения сатана - это окостенелость. Именно окостенелость сознания - это и есть религия, действо столь же бессмысленное, как игра на деньги, если денег нет. Поверьте, Бог совсем не там, куда вы указываете своим перстом.
   - Вы хотите своей софистикой запутать меня и всех остальных. Не получится! Все знают, что вы смертельно больны. Вот и пытаетесь отомстить миру за свою болезнь. И при этом даже не хотите думать, что это наказание за ваше неверие, за то, что вы пытаетесь похитить веру у других. Полагаете, я не знаю, что вы всю жизнь только тем и занимались, что похищали веру, пытались посеять в людских душах сорняки неверия и сомнений во всем и тем самым получить над ними власть. Но вам не удастся, я распространю на этом всеми забытом острове истинную веру и построю храм, как бы вы тому не сопротивлялись.
  - Не только храм, но и мечеть, - раздался громкий голос Бицоева.
  Редько недовольно посмотрел на него, но ничего не стал отвечать. Я понял, что сейчас для отца Николая главный противник - Хандруев, а все остальные - на втором плане. Хотя со временем места могут поменяться.
  - Вот видите, - насмешливо проговорил Хандруев, - если так дело пойдет, в скором времени этот малюсеньким остров окажется разделенным на сектора в зависимости от вероисповедания. Христианство, ислам, затем вдруг кто-то объявит себя буддистом, потом кому-то взбредет в голову стать кришнаитом, индуистом, кто-то может быть ударится в язычество. Неужели вы не замечаете нелепость, парадоксальность всей ситуации. Единый Бог разделен на части, на зоны влияния и ответственности. И эти зоны охраняются строже, чем государственные границы. Нет, друзья, мы с вами тут совсем для иного, не для размежевания по религиозным квартирам, а для нахождения того вселенского единства, ради которого и затеян весь проект. Это будет трагической ошибкой, если мы тут, на маленьком клочке суши, пойдем по пути большого мира и разделимся. Рано или поздно, а учитывая ничтожную территорию и отсутствие тут всяких дел, все случится очень быстро, мы превратим остров в остров непримиримой вражды. И тогда нас ждет гибель. Я призываю вас, отец Николай, одумайтесь, проанализируйте свое поведение, попробуйте понять, что происходит с вашим сознанием, а не бездумно повторять без конца одни и те же когда-то заученные слова. В конце концов вы сами станете их жертвой. Тут никто не сможет избежать общей судьбы. Поймите, друзья, она родна на всех.
  - Я понимаю, вы хотите моей капитуляции. Не дождетесь. Я буду верен до конца своей миссии. И угроза гибели меня не испугает и уж тем более на заставит отказаться от нее. А все ваши слова про сознание для меня пустой звук. Есть учение церкви, которая разрабатывалась на протяжение многих веков. И создавали ее самые мудрые мужи. И скажу вам прямо: не вам чета. Их устами говорил сам Господь, он вкладывал в них свое божественное сознание. А вот о каком сознании проповедуете вы, непонятно. Но без всякого сомнения, к Богу оно не имеет отношение.
  - Сознание не может не иметь отношение к Богу, ибо оно им порождено. А если точнее, оно Им и является. Но сознание сложный феномен, оно порождает иллюзии, которые затем затвердевают, как цемент. Вот в чем подлинная проблема, которую вы не намерены решать. И ссылки на священное писание, на господню волю ничего изменить не в состоянии. А что касается моей болезни, то она сильно повлияло на мое поведение, но никак - на мои мысли. Более того, она помогла разбить многие ошибочные представления, которые долго меня не отпускали. Но теперь, я надеюсь, от них избавился, как от флюса.
  - Нет, так мы не можем закончить наш разговор. И даже ваш недуг не может служить вашим оправданием.
  Что-то в интонации Редько заставило меня насторожиться. Не сговариваясь, мы обменялись взглядами с Ольгой и придвинулись поближе к главным действующим лицам этого диспута. Я увидел, что лицо священника было искажено от ненависти. Я почувствовал, что этот человек способен на многое и может быть весьма опасным.
  Внезапно я увидел, как к Хандруеву притискивается Павел Клепач. Дальнейшие события развились столь стремительно, что я даже не успел заметить, была ли дана команда или все случилось спонтанно. Клепач налетел на Хандруева, тот упал вместе со стулом. Вместе с Ольгой и еще с кем-то мы бросились защищать философа. Что есть силы я оттолкнул Павла и по пути досталось и священнику, мой локоть влетел прямо в его грудь.
  Вместе с Ольгой мы подняли Хандруева с земли. Рядом с нами оказался и Иохин, который тоже защищал его. Мы взяли Хандруева под руки и повели к дому.
  Я взглянул на Редько, тот мрачно и с нескрываемой ненавистью смотрел нам вслед. Я подумал, что Хандруев абсолютно прав в своем предвидении: если мы разделимся по отношению к религии, то перегрызем друг друга глотки. Некоторые к этому уже почти готовы. И только ждут подходящей ситуации.
  
  Глава 12
  
  В эту ночь я чувствовал, что не смогу уснуть. Провалявшись пару часов в постели, я вышел из дома. И быстро убедился, что бессонницей страдаю не только я, недалеко от себя я увидел темный силуэт человека. Судя по всему он тоже мучился от отсутствия сна. Я подумал, почему бы нам не помучиться вместе и пошел в его направлении.
  Мужчина тоже заметил меня и пошел мне на встречу. Я узнал в нем Гамзу. Мы поравнялись и несколько секунд молча смотрели друг на друга, словно бы решая, что нам дальше делать: разойтись или идти дальше вместе.
  - Вам не спится, Владимир Арсеньевич? - спросил я.
  - Как видите. Да и разве можно после всего этому заснуть. Какой уж тут сон.
  - Но что такого страшно случилось? - задал я отчасти провокационный вопрос.
  - Вы не понимаете? Нет, неужели вы не понимаете?
  - Объясните.
  - Я сегодня во второй потерял Бога.
  - Бога нельзя потерять, Бога можно только не найти. Но если уж найдешь, то не потеряешь.
  - Вам легко говорить, Леонард Алексеевич, - обиделся Гамза. - Если бы вы пережили то, что пережил я, вы бы меня поняли.
  - Может быть, вы и правы. - примирительно произнес я. У меня не было желания вступать в конфронтацию. Сегодня ее и без того было вполне достаточно. - Но объясните, что вас так ужасает в данной ситуации?
  Гамза вместо ответа углубился в себя. У меня возникло ощущение, что сейчас он находится где-то далеко.
  - Ненавижу его, ненавижу, - вдруг сквозь зубы процедил он.
  - Кого вы ненавидите?
  Гамза посмотрел на меня таким взглядом, будто не узнал.
  - Вы не понимаете, кого я ненавижу? - удивленно-патетическим голосом воскликнул его. - Я ненавижу Хандруева, - почти по слогам произнес он.
  - Хандруева? - Теперь удивлен был я. - Но за что?
  - За то, что он отнял у меня Бога. Я больше не знаю, кто Он, каков Он, где Он, существует ли Он, а если существует, то в каком виде? Я отныне ничего не знаю. Но тогда кого я должен просить, кому молиться? Пустоте, некой доведенной до последнего предела абстракции? Раньше, когда я приходил в церковь, я видел Его, я даже мог Его потрогать. Я обращал к Нему свои молитвы и был уверен, что Он их слышит. И даже тогда, когда Он лишил меня моего дара, да, я сердился на Него, негодовал. Но я знал по крайней мере на кого сержусь, знал, кого надо молить о возращение отнятого. А что сейчас? Я ничего не понимаю, надо ли молиться, кому молиться, на что я могу рассчитывать. Это конец, это крушение всего. Нет большего преступления, чем отнять у человека Бога. И оно свершилось. Вы можете сказать, что мне в этой ситуации делать?
  - Но вы можете стать на сторону отца Николая. У него Бог абсолютно традиционный, я бы даже сказал кондовый. С таким Богом вам будет спокойно и уверенно, как под охраной милиции. Все расписано до каждой мелочи. Молитесь себе и молитесь, как делали это всю жизнь и ни в чем не сомневайтесь, как это делают миллионы людей на земле. Они абсолютно довольны своим Богом. Он для них также понятен, как таблица умножения.
  - Вы хотите, чтобы я встал на сторону этого попа? - с презрением проговорил Гамза. - С его богом далеко не уедешь. Редько обыкновенный начетчик.
  - Тогда я не совсем понимаю, чего вы хотите? Простая и ясная религия вас не устраивает, а туда, куда вас призывает идти Александр Андреевич, вы идти не хотите. Но третьего пути тут вроде бы нет. Хотите вы того или не хотите, но, как говорится, или или. Либо туда, где ясно, либо туда, где не ясно. Зато интересно.
  Гамза даже от негодования хлопнул себя руками по бедрам.
  - Я приехал сюда для того, чтобы быть по ближе к Нему. В том мире я не мог до него докричаться. Но теперь все превращается в какую-то странную фантасмагорию. Я в отчаянии, я не вижу ничего впереди. Что я тут буду делать, зачем я сюда прибыл? Я это сделал с единственной целью - вернуть утраченный дар. Да я не выдержу этой пытки - жить здесь столько лет без всякой надежды.
  Не то, что мне стало жалко Гамзу, но я хорошо понимал, что его мучает. Меня это и самого мучило, пусть не в столь острой форме. Или вернее эта форма еще не стало столь же острой.
  То ли от растерянности, то ли от легкого раздражения я произнес не самую свою удачную фразу.
  - Знаете, Владимир Арсеньевич, мне кажется, вы преувеличиваете свое отчаяние, подавляющее большинство людей живут без таких способностей и не испытывают от этого никакой ущербности. Бог дал, бог взял, и не надо делать из этого трагедию.
  Дальнейшее случилось неожиданно, Гамза вдруг набросился на меня и стал душить, при этом что-то яростно бормоча. Совершенно неожиданно у него оказались очень сильными руки, и я стал чувствовать, как не хватает мне воздуха. Я попытался разжать смертельное кольцо, но мне не только не хватало сил, но с каждой секунды они таяли. Уже начало меркнуть сознание, еще немного и жизнь должны была готова покинуть мое тело.
  Внезапно я ощутил, как вокруг моего горла ослабла железная хватка. Медленно я приходил в себя. Наверное, прошло не меньше пары минут прежде чем сознание полностью вернулось на прежнее место, откуда едва не улетело навсегда, и я смог разглядеть, что происходит.
  В полуметре от меня на земле корчился от боли Гамза, а над ним стоял Ремчуков.
  - Как вы? - спросил он, увидев, что я пришел в себя.
  - Ничего, - дрожащим голосом ответил я. - Кажется, он едва меня не задушил.
  - Мне тоже так кажется, - засмеялся Ремчуков. - Видели бы вы, с какой страстью он вас душил.
  - А чем вы его так? - кивнул я на Гамзу, который по-прежнему лежал на земле и стонал.
  - Да, ничем, кулаком. Зато приложился от души. Давно я так не бил, аж удовольствие получил. Эй, как вы там? - обратился он к поверженному.
  - Вы меня чуть не убили, - глухо донеслось с земли.
  - А не надо никого душить. Вставайте.
  Гамза, словно выполняя команду, действительно встал.
  - Ненавижу вас всех! - процедил он и побрел по тропинке.
  Мы проводили с Ремчуковым его глазами.
  - За что он на вас так накинулся? - спросил Ремчуков.
  - Это мне месть за Хандруева.
  - А причем тут Хандруев?
  - Он отнял у него понятного Бога, и теперь Гамза не знает, к кому обращаться с просьбами, да и вообще, есть ли в этом какой-то смысл. Вот он и в бешенстве. А я попался под руку.
  - Да, случается. А вообще, забавная была сегодня дуэль, - вдруг рассмеялся Ремчуков. - Здорово наш философ расчихвостил этого попа. Я получил удовольствие по полной программе.
  - Вам все равно, на чьей стороне победа?
  - А какое мне до этого дело. Я никогда всерьез не интересовался Богом. Если Он есть - это хорошо, если Его нет - так еще лучше. У меня слишком много грехов, и я бы предпочел, чтобы на том свете никто бы меня не заставлял за них отвечать. К том у же только что я добавил еще один.
  - И каким же образом вы его добавили?
  - А вы не заметили? Ах да, вас же душили. Я провел два часа в домике Катьки.
  - Какой Катьки? - не понял я.
  - Глинкиной, - удивленно посмотрел на меня Ремчуков. - Вы не желаете к ней наведаться?
  - Прямо сейчас?
  - Можно и сейчас. Только лучше потерпите до завтра. Она сейчас малость приустала, я ее утомил своей неугомонностью. Поэтому не сумеет как следует вас обслужить - Ремчуков захохотал. - Знаете, я вам скажу, профессионалка она и есть профессионалка, такие штучки вытворяет, это мало из обычных женщин кто умеет. Но плохо, что все делает без души, на автомате. Вы меня понимаете?
  - Понимаю.
  - Не то, что Ольга, та такими навыками не владеет, зато в это дело не только тело, но и душу вкладывает. А это я вам скажу дорого стоит.
  - Вы занимались с ней любовью? - выдавил я из себя.
  - А что тут еще делать, конечно же занимался и дай бог буду еще много раз заниматься. Я бы и с Шешеру трахнул, хотя от ее рожи меня воротит. Да вот ее пунктик смущает, так просто она не хочет, ей видите ли деток подавай. А с детьми у меня всегда была проблема, мен они как-то всегда были ни к чему. К вам она тоже поди подкатывалась?
  - Да.
  - И что вы?
  - Ничего.
  - Понятно. Тут никому дети не требуются. Такой уж тут остров. Да и какие дети в раю. Если мне память не изменяет, у Адама и Евы детей не было? Я в Библии не силен.
  - В раю не было, как покинули рай, появились.
  - Вот видите, надо брать пример с прародителей. А то у эта Шешеро втемяшила в свою голову: хочу ребенка - и ничего слышать не желает. Как тут с ней быть? А ведь мы тут заперты навечно. А так хочется туда, в тот мир. Вам не хочется?
  - Иногда.
  - А мне постоянно. Были бы деньги, ни за какие коврижки его бы не покинул. Даже ради рая настоящего. - Ремчуков вдруг наклонился ко мне. - Пойми, писатель, настоящий рай именно там, откуда мы убежали. А здесь одно дерьмо. - Он снова выпрямился. - Ладно, это так, отступление.
  Мне показалось, что Ремчуков хотел еще что-то сказать, но больше ничего существенного не добавил.
  - Пойду-ка я спать, после секса меня всегда в сон клонит. А ты держись от этого психа подальше, знаю я таких, они очень злопамятные и мстительные. - Ремчуков широко зевнул. - Эх, оказаться бы сейчас в Москве, пойти бы в свое любимое казино... - Не прощаясь, он быстро пошел к своему дому.
  
  Глава 13
  
  Весь следующий день я просидел в своем доме. Я сам не ожидал, что такое может со мной случиться, да еще в столь резкой форме. Но я буквально был весь пронизан едким раствором ревности.
  Это чувство подчинило меня целиком, я ни о чем не мог другом думать, как только о признание Ремчукова. А потому моя мысль постоянно колебалась между ненавистью к нему и ненавистью к Ольге. И я никак не мог выбрать, кто же главный виновник возникшей ситуации и на кого из них направить весь пыл моего негодования.
  Как она могла так поступить, уступить домогательствам этого пижона? Даже слепой ясно увидит, что представляет из себя этот ничтожный прожигатель жизни. Зачем он ей понадобился, ни какой своей внутренней своей проблемы, ложась с ним в постель, она не может решить. Только усугубить. Ремчуков из тех, кто приносит лишь опустошение в души, так как он сам и есть живое олицетворение пустоты. За ним нет абсолютно ничего, он лишь узор на ткани жизни, бессмысленный и не нужный, вытканный исключительно ради того, чтобы чем-то заполнить на материи действительности свободное пространство.
  Я лишь ненадолго выскочил из домика в бар, принес оттуда несколько бутылок самых крепких напитков, которые там обнаружил, и стал их поглощать. Мои отношения с алкоголем складывались в жизни не просто, были периоды, когда я употреблял его в немереных количествах с весьма плачевными для меня последствиями, были периоды, когда я вообще не брал в рот ни капли этой мерзости. Я знал, что если начну пить, то остановить меня, как разогнавшийся поезд, трудно, мой организм, словно капризный ребенок начинает требовать все новые и новые порции зелья. Но сейчас мне было наплевать на эту опасность, я не знал, куда себя деть, как избавиться от давящей внутри тяжести.
  Я понимал, что эта яростная атака ревности на меня не случайна, она исходит из самых глубин моего существа. А дело все в этом раю, будь ему не ладно, в этом проклятом острове, где все воспринимается в необычайно обостренной форме. В той, прежней жизни, уровень моей ревнивости не превышал среднюю статистическую норму, я нередко ревновал жену, но при это не делал из этого неразрешимой проблемы. Я всегда ясно сознавал всю порочность и мелочность этого чувства, которое связано не столько с любовью, сколько с притязанием на обладанием человеком на правах частной собственности. А потому как мог давил в себе в зародыше любые ревнивые всполохи. Далеко не всегда удавалось это сделать, но когда получалось, то испытывал радостное ощущение победителя.
  Но сейчас все было совершенно иначе, я даже не делал попыток задавить ревность на корню. У меня на это не было никаких сил по той простой причине, что я ясно сознавал, что если отдам Ольгу Ремчукову, то просто тут не выживу, сгину от тоски и печали. Только сейчас я осознал, какое огромное значение для меня играет эта по сути дела малознакомая женщина. Наши судьбы с ней таинственным образом пересеклись, и в этом странном, даже непостижимом мире мы сможем выжить лишь при условии, если будем держаться вместе. А этот прохвост хочет нас рассорить, разлучить. И даже может быть и не хочет, ему на это абсолютно наплевать, ради своей мимолетной прихоти он бы легко и не задумываясь пожертвовал бы всей Вселенной. И в самом деле, какое она имеет значение, если препятствует утолению его желаний. Ведь только они имеют для него значение, ведь только ради них он и живет. Но при всем своем ничтожестве и эгоцентризме, он чем-то привлекает ее, иначе она бы не стала заниматься с ним любовью.
  Ко мне пришла вдруг мысль, что кажется я рисую слишком идеализированный портрет Ольги, такой Ольги, какой на самом деле не существует. Но с другой стороны есть ли у меня выход, ситуация вынуждает меня искать здесь нечто такое, что способно дать мне силы, указать путь. Если не иметь идеала, к которому хочется стремиться, то придется рассчитывать исключительно на свои силы, на погружение в свое одиночество. Но какова его допустимая глубина? Этот вопрос возникал передо мной и раньше, но тогда всегда можно было найти какие-то иные выходы, выплыть из этой опасной, всегда готовой затянуть на дно, впадины. А здесь мы все поставлены в такое положение, когда кроме как на собственные ресурсы рассчитывать больше не на что. И Ольга в этой пестрой кампании для меня едва ли не единственный якорь, способный удержать мое суденышко на плаву.
  Я подумал о том, что таким человеком может стать и Хандруев. Но тут же отверг эту мысль. Во-первых, дни его сочтены, а во-вторых, его лекарство мне иногда кажется хуже болезни. Если я приму все его идеи, я потеряю себя, но при этом ничего не найду. Прав Гамза, когда так остро реагирует на его высказывания, Бога действительно утратить легко, а вот обрести затем - задача невероятной сложности. И мы все боимся, что однажды она встанет перед каждым во весь свой гигантский рост.
  Под сбивчивый ритм моих размышлений я покончил с содержимым одной бутылки - кажется это было бренди - и принялся наливать из другой - на этот раз виски. Раньше я терпеть не мог этот национальный английский напиток, но сейчас мне было абсолютно все равно. Я даже почти не чувствовал содержащегося в нем градуса, так же спокойно я бы пил воду или сок. Мои переживания привели меня к тому, что я перестал ощущать силу и крепость алкоголя и поглощал его, словно воду.
  Я погружался в пучину, хотя что это за пучина у меня были крайне смутные представления. Единственное, что я мог о ней сказать, так это то, что она представляет большую опасность и если перестать сопротивляться, то поглотит меня всего. Но подсознательно я чувствовал желание в нее погрузиться до самого предела, если он, конечно существует, и остаться там навсегда. Это станет моим ответом такому жестокому и такому равнодушному к моим страданиям миру.
  Но одновременно с этим чувством постепенно во мне нарастало ощущение грозящей опасности. Я не хотел идти на дно своего отчаяния, мощный инстинкт жизни выталкивал меня на поверхность. Эти две силы - одна погружающая и другая - выталкивающая боролись во мне, подобно непримиримым противникам. И мне оставалось только ждать, какая из них одержит вверх.
  Признаюсь, мною вдруг овладело странное, крайне нездоровое любопытство, смерть и жизнь сошлись в одной точки и было интересно узнать, кто из на данном этапе сильней. В один из моментов мне показалось, что смерть одолевает жизнь, ее притягательность стала столь яркой, что я уже был готов броситься в ее объятия.
  Но это отрезвило меня, я вдруг приподнялся, с каким-то изумлением посмотрел на выстроившуюся батарею пустых бутылок. Мне стало не по себе. Я попытался встать и только теперь понял всю степень своего опьянения; ноги, как у паралитика, не держали мое тело.
  Я снова плюхнулся на кровать, но уже с другим чувством. Я стал медленно приходить в себя. В горле стояла такая изжога, что я едва ее переносил. Но я не мог добраться до кухни, чтобы налить себе воды, ноги по-прежнему были безжизненными.
  Наверное, понадобилось не меньше часа, чтобы хотя бы часть хмели выветрилась из моей головы. Когда я снова встал, то почувствовал, что хотя все еще в моей крови алкоголя, наверное, больше, чем красных кровяных шариков, но все же хоть как-то, но ходить я могу.
  Было уже совсем поздно, когда я выбрался из дома. Как обычно побрел к океану. Интоксикация алкоголем была такова, что я все еще испытывал головокружение, хотя прошло не меньше трех часов, как я прекратил пить. Но я старался не обращать на это состояние внимания, я просто шел, ни о чем не думая. И мне было хорошо от того, что в голове не копошились мысли. Мне сейчас они были ни к чему.
  Когда я вышел на пляж, то обнаружил, что обычно спокойный океан весь покрылся водными хребтами волн. Это был, разумеется, не шторм, но довольно сильное волнение. Хотя я плаваю неплохо, но никогда по настоящему хорошим пловцом себя не считал. И идти купаться в такой ситуации было слишком рискованно.
  Но остатки алкоголя делали мое поведение плохо прогнозируемым. Если мне суждено сейчас утонуть, значит, так тому и быть, мелькнула и исчезла, словно падающая звезда мысль. Я быстро скинул одежду и помчался прямо в набегающие волны.
  Я уже был готов броситься под гребень волны, как в последнюю секунду кто-то отчаянно схватил меня за руку. Протестуя против такого обращения, я громко выругался. И только после этого посмотрел на того, кто схватил меня за руку. Этим человеком оказалась Ольга.
  Это было так неожиданно, что я упал. Она упала вместе со мной. Несколько секунд мы лежали рядом, волны перекатывались через нас и уносились дальше на берег.
  Первой встала Ольга. Она была в юбке и кофточке.
  - Из-за вас я вся вымокла, - сказала она.
  - Сожалею, но я в этом не виноват, - пробормотал я.
  - Как не виноваты. Да, если бы не я, вы бы утонули! - с возмущением воскликнула она. - Смотрите, какой шторм.
  Я ничего не ответил, и что вызвало у нее подозрение, что это и было моей целью.
  - Вы что в самом деле решили утонуть? - снова воскликнула она, но уже с другой интонацией.
  - А почему бы собственно и нет. Стоит ли ждать естественного конца, не лучше ли его ускорить. Все равно ничего хорошего тут не светит.
  - Зачем тогда было приезжать за тридевять земель, утонуть можно было и в том мире, водоемов там для этого хватает, - резонно заметила она.
  - А мне здесь захотелось, - с упрямством пьяного человека гнул я свою линию.
  Ольга села рядом со мной, и волны снова стали перекатываться через нас. Но на этот раз она не обращала на это никакого внимания.
  - Скажите, что произошло? Только честно. Почему-то у меня возникло ощущение, что это как-то связано со мной.
  Отпираться было бессмысленно.
  - Да, с вами.
  - Говорите все, без утайки.
  Мне понадобилось несколько секунд, дабы набраться решимостью.
  - Ремчуков мне признался, что занимался с вами любовью. И мною овладела ужасная ревность. Я весь день пил.
  - Вы пили? - удивилась она.
  - А что в этом особенного, почему я не могу пить. Я и раньше прибегал к этому лекарству. - Я вдруг почувствовал что-то вроде обиды.
  Но Ольга не обратила на это никакого внимания, она была поглощена своими мыслями.
  - Я поняла, вы обижены не столько на то, что я с кем-то переспала, а на то, что сделала это именно с Ремчуковым. По вашему представлению я не должна была так низко пасть.
  - В общем, так, - промямлил я.
  - Между прочим, он замечательный любовник.
  - Кто бы сомневался!
  - Я должна была за кого-то ухватиться, к кому-то прислониться. Вас, кстати, тогда еще не было
  - О он очень надежный?
  - Вы отлично знаете, что если на кого-то и нельзя положиться, то это как раз на него.
  - Тогда в чем смысл? Ах да, я же забыл: он замечательный любовник.
  Но Ольга не обратила внимание на мою едкость.
  - Я пошла от обратного. Вы понимаете?
  - Не совсем. Но хотел бы понять.
  - Он настолько мне не подходит, что я чувствую с ним себя спокойно и уверенно. Он не вызывает во мне сомнений, с ним я не переживаю мучительного ощущения выбора.
  - Иными словами, с ним вам комфортно.
  - Да, как ни странно это звучит. Потому что он мне не нравится, с ним мне комфортно. Я его не боюсь, так как между нами всегда будет стена. И это не зависит, спим мы или не спим. Мы можем часто заниматься любовью, но ничего не изменится.
  - После этих ваших слов мне снова хочется броситься в океан.
  - Вы должны понять, тут все по другому.
  - Это-то я как раз понимаю.
  Ольга вдруг резко повернулась ко мне.
  - Вы же помните, я вас ждала.
  - Я не смог, я побоялся все испортить, все свести к банальной связи. А вы же только что сами сказали: здесь все по другому. Здесь каждый поступок приобретает какое-то сакральное значение. У меня такое ощущение, что мы тут не имеем право на ошибку. Очень большая за нее плата. Не правда ли странно, мы отправлялись в беззаботную страну, где не должно быть никаких проблем, а попали совсем в иную ситуацию. Вас не удивляет эта метаморфоза?
  Я ждал ответа от Ольги, но тщетно, она сидела на песке, обмываемая волнами, и смотрела прямо перед собой.
  - Сначала удивляла, потом нет, - вдруг произнесла она тогда, когда я уже перестал ждать ответа.
  - Что же случилось, что вы перестали этому удивляться?
  - Я поняла, что нас обманули, сознательно или нет, я не знаю. Но обманули. Нас отправили не в рай, а на полигон, где каждый проходит испытание.
  Я кивнул головой, так как Ольга озвучила мои мысли. Я тоже все сильнее укоренялся в мнение, что этот рай на самом деле большая иллюзия, а мы тут подопытные кролики, над которыми проводится эксперимент.
  - Коли это так, что же нам в таком случае делать? - спросил я. - Сбежать отсюда не удастся, да и некуда. Там нас никто не ждет. По крайней мере меня. - Я вдруг почему-то вспомнил о своей закрытой квартире.
  - А меня ждет мой ребенок, я, наверное, в тот момент сошла с ума, раз решила его покинуть. Но я находилась в таком отчаянии, вы даже не представляете. Мною владело лишь желание спастись.
  Ольга встала и, не смотря на меня, медленно пошла с пляжа. Намокший подол ее юбки как-то странно тащился за ней. Я тоже поднялся и поравнялся с молодой женщиной. Так молча мы шли довольно долго, пока не показался поселок.
  Мы остановились возле дома Ольги.
  - Могу я задать вам один вопрос? - спросила Ольга.
  - Да, думаю, тут людям нечего скрывать.
  - Вы хотите здесь выжить или умереть?
  Я замер, как вкопанный. Об этом я себя еще не спрашивал.
  - Почему вы мне его задали?
  - От этого будет зависеть многое, может быть, все.
  - Наверное, вы правы. Я должен подумать.
  - Думайте, я подожду.
  - У меня возникнет желание выжить, если я здесь полюблю, - сказал я. Эти слова вырвались у меня как бы сами собой, еще минуту назад ни о чем подобном я и не думал.
  - Знаете, ко мне не так давно пришла та же мысль. О чем говорит это совпадение, как вы полагаете?
  - О том, что мы движемся в одном направлении.
   Я сделал шаг к ней, но натолкнулся на ее руку.
  - Не надо, вы были абсолютны правы, когда не захотели все превращать в банальную интрижку. Вы сделаете этот шаг в другой раз. А сейчас я пойду спать, это был приятный вечер. Вам так не кажется?
  - Да, наверное, - не очень уверенно согласился я. - Кажется, мы приблизились к какой-то разгадке. Хотя к какой, убейте, но сказать не могу.
  - И не надо, важно само ощущение. Идите спать, вам хороший сон не повредит.
  Ольга исчезла в своем домике, а я побрел к своему пристанищу. Она оказалась совершенно права, заснул я быстро и спал без сновидений и коротких просыпаний, как это случалось со мной почти постоянно в последнее время. Почему-то на меня вдруг снизошло спокойствие. Хотя и предчувствовал, что это дар ниспослан мне не надолго.
  
  Глава 14
  
  Утром меня разбудил неясный гул. Некоторое время я молча лежал на кровати, пытаясь понять, что же произошло. Затем встал и выглянул в окно.
  Обычно после сна меня встречало ясное и теплое утро, солнце, как натертая монета, сияла на совершенно голубом небе, вокруг было тихо и спокойно. Сейчас же возникало такое впечатление, будто некий художник закрасил картину и на том же холсте написал новый пейзаж: небо покрытое серыми плотными, как парусина, тучами, пронзительно воющий ветер раскачивал деревья. Было полное ощущение, что вот-вот грянет ливень.
  В поселке не было никого, по крайней мере, на улице, хотя обычно в утренние часы по здесь постоянно кто-то расхаживал. Я вышел из дома, вслушиваясь в непрерывно раздающийся грохот. Он явно шел со стороны океана.
  Я поспешил на пляж. Чутье не обмануло меня, там, кажется, собрались все. Но на это я обратил внимание только через несколько секунд. А первые мгновения я был поражен открывшимся мне видом.
  Океан штормило, причем, это была настоящая буря. Высокие волны вздымались вверх и с грохотом обрушивались на берег.
  Я подошел к толпе. И только сейчас заметил странное их поведение. Люди что-то кричали и показывали на океан. Правда, эти крики даже вблизи были почти неслышны, так как шум волн легко их перекрывал.
  Я тоже посмотрел на воду и замер от страха. Среди вздымающих вверх волн я увидел чью-то голову. Человек отчаянно боролся с разбушевавшейся стихией. Было удивительно, что она еще не поглотила его.
  - Кто там в воде? - спросил я у стоявшего рядом Иохина.
  - Катерина, Глинкина. Ее смыло волной.
  - Но надо же что-то делать, ее спасать! - воскликнул я.
  И словно в ответ на мои слова я услышал пронзительный возглас Ольги.
  - Вадим, ну что же ты стоишь, ты же профессиональный пловец. Спаси ее.
  Я взглянул на Ремчукова, но тот спокойно стоял на некотором отдалении от всех и безучастно смотрел на тонущую женщину.
  - Ты же спал с ней, как ты можешь оставаться спокойным! - вновь отчаянно закричала Ольга.
  Ремчуков неторопливо повернул голову в ее сторону.
  - Я со многими спал, в том числе и с тобой. Не могу же я спасать всех, с кем трахался. Так долго сам не протянешь.
  - Здесь есть мужчины или нет! - закричала Ольга. - Она же сейчас утонет. Вы в этом будете виноваты и никогда себе этого не простите.
  В этот момент огромная волна с головой накрыла Глинкину. Я был уверен, что больше на поверхности она уже не появится. Но буквально через несколько секунд женщина снова показалась на воде. Ее плавучесть была просто фантастической.
  И все же, даже обладая такой плавучестью, надеяться, что она продержится еще несколько минут было бессмысленно. Было заметно, как теряет она силы.
  Я встретил взгляд Ольги. В нем было такое напряжение, такая мольба, что не отозваться на этот молчаливый призыв я не мог. Я стал быстро освобождаться от одежды.
  - Вы сошли с ума, вы же утонете, - крикнул Иохин. - Вы не настолько хорошо плаваете.
  Он был прав, но я уже разделся и шел к пенистой воде. Меня гнало вперед сила, сопротивляться которой я был не властен. Этой силой был полный мольбы взгляд Ольги.
  Краем глаза я увидел, что и Иохин спешно снимает одежду, и почувствовал некоторое облегчение. Все же вдвоем легче, чем в одиночку. Даже тонуть.
  Я стоял у самой кромки воды, в нескольких метрах от меня то исчезали, то появлялись, словно бы ниоткуда тяжелые водяные валы. Где скрыта та гигантская энергия, которая ворочает ими, мелькнула совершенно посторонняя для этой ситуации мысль?
  Рядом со мной встал Иохин .
  - Вы правы, черт с этой жизнью, если не выплавим, потеря не велика. Зато вдруг спасем ее. Хотя шансов совсем мало. Ныряем?
  Я кивнул головой. Синхронно мы бросились в океан.
  Меня подхватила волна, пару раз куда-то швырнула, накрыла с головой. Мелькнула мысль: "Это все. Как быстро". Но это было не все, во мне вдруг на полных оборотах заработал инстинкт самосохранения, и я стал что есть силы толкать себя на вверх.
  Я выскочил из волны и меня тут же накрыла другая. Но на этот раз не такая большая, и я справился с ней довольно легко. Кажется, я быстро приобретал опыт, как справляться с такой ситуацией. В нескольких метрах от себя я увидел Иохина, он тоже отчаянно боролся за выживание с безжалостной стихией.
  На несколько мгновения я попал в относительно спокойную между двух волн зону. Глазами я стал искать виновницу нашего купания. И с огромной радостью обнаружил, что во-первых, она жива, а во-вторых, находится всего в метрах пятидесяти от меня.
  Но это в спокойную погоду пятьдесят метров было ничтожным расстоянием, сейчас же, чтобы его преодолеть, требовались гигантские усилия. Одна волна сменяла другую, накатываясь на меня. К счастью я уже немного освоился в этой беспокойной купели и заранее нырял под них. И все же дистанция между нами сокращалась крайне медленно. Но я уже различал ее лицо, женщина была крайне измучена и держалась из последних сил.
  Но все же Господь, наблюдавший за борьбой трех человек за свое спасение, в конце концов сжалился над нами. Внезапно меня с боку ударила волна, и я оказался совсем рядом с Глинкиной. Она тут же схватилась за меня так крепко, что мы стали уходить под воду.
  Мы уже почти скрылись под водой, когда рука Иохина вцепилась в мои волосы. Боль была страшная, но ему удалось остановить наш погружение. Объединив усилья, мы снова оказались над океаном.
  Оставалось выбраться на берег. Я чувствовал, как быстро тают силы, так как мне приходилось плыть не только за себя, но и за женщину. Волны же вели себя просто по хулигански, то таща нас за собой к пляжу, то снова отбрасывая от него. К тому же Иохин почти мне не помогал, запас его сил практически полностью истощился, и я мог полагаться только на себя.
  Но помощь пришла оттуда, откуда я не ждал. Спасенная, по-видимому, немного отдохнув, сама оттолкнулась от меня и поплыла к берегу. Воспрянув духом, я устремился за ней.
  Огромная волна накрыла нас своей тяжестью и куда-то потащила. Сопротивляться этой громаде было совершенно бесполезно. Я закрыл глаза, полностью вручив свою жизнь судьбе.
  Волна выбросила всех нас на берег. К нам тут же бросились все остальные обитатели поселка и оттащили нас подальше от бурлящего океана.
  Я лежал на песке настолько обессиленный, что даже не был в состоянии пошевельнуть пальцем. Я почти ничего не слышал и не видел. Внезапно я почувствовал, как кто-то наклонился надо мной. А потом прозвучал шепот: "Ты молодец, я горжусь тобой". И еще мн6е показалось. что к моей щеке на мгновение прижались чьи-то губы.
  Собрав все силы, я приподнял голову и увидел, как от меня отходит Ольга. У меня вдруг возникло такое чувство, что меня только что наградили орденом.
  
  Глава 15
  Кажется, впервые в жизни я чувствовал себя героем. Это было замечательное ощущение, не испытанное мною до сели. Раньше в себе я не обнаруживал подобных задатков и если бы меня спросили прежде, способен ли я на такой поступок, способен ли так рисковать ради спасения другого человека своей жизнью, я бы ответил: нет, не способен. До сих пор свою жизнь я ценил несравненно больше, чем жизнь какого-то иного. Но тут что-то случилось со мной, причем, у меня было такое чувство, что это не просто какой-то импульс, а что-то более глубокое, идущее откуда-то из далека, из таких глубоких слоев моего существа, о существование которых раньше я и не догадывался.
  Я купался в море всеобщего поклонения. Даже отец Николай подошел ко мне и крепко пожал руку и стал говорить о важности спасения христианской души. От этой темы он плавно перешел к другой, о том, что моя душа тоже христианская, ибо, как только что стало ясно, она полна милосердия, сострадания и отваги. А это как раз добродетели подлинного христианина. Я хотел ему сказать о том, почему в таком случае он, без всякого сомнения подлинный христианин, в то время, как в океанской пучине тонула эта самая христианская душа ничего не сделал для ее спасения, а лишь бездеятельно топтался на берегу, но промолчал. Не хотелось портить свой праздник, тем более ответ и так лежал на поверхности. Священник же, не дождавшись моей реакции на свою проповедь, понял, что я не склонен поддерживать этот разговор, и счел за благо удалиться.
  Неожиданным гостем в моем доме стал Иохин. Почему-то я не думал, что он придет ко мне. Ему тоже досталась своя порция славы, хотя и существенно меньшая, так как все видели, что это именно я стал инициатором спасения и предпринял ради этого максимальные усилия. В то время как он выполнял всего лишь роль ассистента.
  Мне показалось, что Иохин чувствует себя немного смущенно.
  - Даже не понимаю, как все это произошло, - сказал он.
  - Что вы имеет в виду, Виктор Яковлевич?
  Он задумчиво взглянул на меня.
  - Не могу понять, что со мной произошло, как я отважился на такой поступок?
  - Но вы же военный, были на войне, вам не привыкать рисковать.
  - Так-то оно так, да не совсем так. Понимаете, в чем дело, я всегда до жути боялся воды. И плавать-то толком не умею, едва держусь на ней. Так где я родился и вырос, одни сплошные степи, даже речки настоящей нет. Потому и пошел в сухопутное училище, хотя мне, кстати, предлагали в мореходку. Но я ни в какую. Ничего не боюсь, под пулями чувствовал себя спокойно, а вот при виде морской стихией меня кондрашка берет. А тут еще самый настоящий штормище. Но когда увидел, как вы кинулись в эту страшные волны, меня словно бы кто-то сперва в спину толкнул, а затем за руку повел. Иду и не верю, что брошусь в этот водоворот. А эта неведомая сила все тащит меня и тащит вперед. Ничего подобного раньше со мной не случалось. И спасать-то было бы кого, а то, простите, какую-то блядь. Она же ко всем подкатывается. Вот к вам подкатывалась?
  - Подкатывалась.
  - И что вы?
  - Ничего, меня такие отношения не интересуют.
  Иохин о чем-то задумался.
  - Я так думаю, что какой-то один свой грех я искупил. Как вы полагаете: помочь спасти одного человека - это равнозначно тому, чтобы снять с себя тяжесть одного смертоубийства?
  - Вполне возможно, - осторожно сказал я. - Хотя мне этот вид математике не ведом, но кто знает. - Если говорить правду, то у меня не было уверенности, что это именно так. Скорей наоборот.
  - Но тогда еще стольких мне предстоит спасти. Тут и людей-то не хватит. Если только каждого по несколько раз. Но это же невозможно. - С надеждой, что я опровергну этот тезис, Иохин посмотрел на меня.
  - Но может стоит поискать иные пути снятия этого греха.
  - Какие же? Мои жертвы мне продолжают сниться. Вы не знаете, каково просыпаться ночью весь в холодном поту.
  - Не знаю, но такие пути должны быть. Иначе все бессмысленно, раз нет покаяния.
  - Коли начали говорить, то говорите все до конца.
  - Но я правду не знаю, кроме того, что такая возможность не может не быть. Если есть вина, есть и искупление. Бог всегда дает шанс исправиться даже самым заблудшим, самым закоренелым грешникам. Этого требует мировая гармония.
  - Но где этот шанс, в чем он, как его найти? Если бы вам каждую ночь снились лица ваших жертв, вы бы по-другому отнеслись к моим словам. Но я вижу, что всем все равно. Даже отцу Николаю наплевать, его интересует лишь одно: вольюсь ли я в его паству? Но вы же писатель, вы должны знать такие вещи.
  - Если бы писатели знали такие вещи, они бы создавали совсем другие произведения. И были бы не писателями, а оракулами. Мы знаем не больше любого смертного. Просто делаем вид, что нам доступны знания, которые неизвестны другим. На самом же деле... В любом случае искупление не дается так, как подарок к дню рождению. Его надо найти самому. Другого пути нет. И я не уверен, что вам кто-то сумеет подсказать, как на него выйти. А если подскажет, то это скорей всего будет обманом.
  - Я понял вас, - встал он со стула. - Никто мне ничего тут не скажет.
  - Подождите, - остановил я его. - У меня такое чувство, что сегодня как раз вы вступили на этот путь. Может быть, вы больше никого и не спасете, но это не имеет решающего значения. Если вы поймете это, то для вас откроются врата. Для вас самое опасное сейчас - это разочарование, не позволяете ему захватить над вами власть.
  Но, кажется, мои слова прошли мимо сознания моего собеседника, он лишь мрачно посмотрел на меня и вышел.
  Весь оставшийся день я ждал, что придет Ольга, но она так и не появилась. Сам же я решил к ней не ходить, иначе как бы получалось, что я вымаливаю у нее похвалы. Зато пришла другая женщина. Правда, случилось это уж ночью.
  Я уже спал и был разбужен чьим-то прикосновением к себе. Первые секунды я ничего не понимал, затем увидел рядом с собой чьей-то силуэт. Я резко сел на кровати.
  - Кто здесь? - спросил я. Говоря откровенно, это внезапное вторжение изрядно меня напугало.
  - Тише, это я, - прошептал явно женский голос.
  - Кто вы?
  - Да, Катька. Неужто не узнал?
  Теперь я узнал этот голос.
  - Что вы хотите?
  Вместо ответа она селя рядом со мной на кровати. А еще через мгновение ее руки обвили мою шею.
  - Я тебе так благодарна, что ты меня спас. Я уже простилась с жизнью. А так не хочется умирать. Всегда до ужаса боялась смерти. Даже на похороны мамаши не пошла, притворилась больной. Смотреть на мертвецов - нет уж, увольте.
  - Я тоже рад, что спас вас. Но об этом мы можем поговорит и днем.
  Катерина вдруг засмеялась.
  - Глупый. Разве ты не понял, я же пришла тебя отблагодарить.
  - Не стоит, я сам не меньше вас рад, что спас вас.
  - Ну и ладно, мне-то что до этого. Для меня важно только то, что ты меня спас. Я сделаю тебе хорошо. Я умею, ты даже не представляешь, как тебе будет сейчас хорошо.
  - Вы говорите... - Я смешался, остатки ханжеской закваски вдруг напомнили о себе.
  - Ну, конечно, о чем еще я могу говорить. Это же моя профессия. Ты ничего не делай, ни о чем не думай, я все сделаю за тебя. Ты только не противься и тогда узнаешь, что такое рай. Потому что здесь не рай, а черт знает что. Я тебе покажу высший класс.
  Чем-то невероятно жарким вдруг обдало меня. Я понял, что не могу и не хочу противиться. Кажется, мое настроение Катерина поняла и без слов, она прижалась ко мне всем телом и поцеловала в губы.
  Следующие два часа в самом деле были райскими. Ничего подобного в своей жизни я еще не испытывал. Но вот что странное, несмотря на огромное наслаждение, еще раз эти ощущения пережить я бы не хотел.
  Катерина встала с кровати и быстро начала одеваться. От ее нежности и страстности, которыми она пылала буквально пару минут назад, не осталось и следа.
  - Ну все, свой долг тебе я отдала, - деловито сказала она. - Теперь пойду отдавать его Иохину.
  Я услышал, как хлопнула за ней дверь.
  
  Глава 16
  
  Утром наш маленький поселок взбудоражило непривычное событие; кто-то ночью бросил камень в окно дома Хандруева, который разбил стекло и поранил ему голову. Рана правда оказалась не опасной, но крови вытекло довольно много.
  Все, кроме пострадавшего собрались в кафе обсудить происшедшее. Казалось, что более всех огорчался комендант нашего рая. Обычно незаметный Брусникин затеял целое расследование, пытаясь узнать, чья рука сработала как праща. Но никто не мог ему сказать ничего определенного, показания у всех были одинаковыми: все спали, ничего не видели и не слышали. Я тоже изложил эту версию, хотя и не спал, так как в эту ночь занимался любовью с Катериной. Но я тоже ничего не слышал и не видел. Да и дом Хандруева находился от меня довольно далеко, к тому же океан так до конца и не успокоился, издавая весьма громкое гудение. Оно-то скорей всего и поглотило звон разбиваемого стекла.
  Поняв, что найти виновника не удастся Брусникин принял огорченный вид.
  - Это очень печальное происшествие, господа обитатели рая, - заявил он. - Такого у нас еще не случалось. И еще печальней, что никто не желает признаваться с содеянном. Хотя вы понимаете, что не может возникнуть никаких сомнений, что это сделал один из вас. Согласно существующим правилам, я наделен правом в таких случаях налагать на вас всех наказание. Вы же помните, что Господь также наказывал Адама и Еву за ослушание. И с печальным чувством делаю это. В течение трех дней никто из вас не имеет право покинуть территорию поселка. Конечно, в том случае, если виновник не сознается в содеянном. Надеюсь, что никто не станет нарушать этот приказ. - Брусники с укоризной оглядел нас всех. - Вы находитесь здесь для того, чтобы навсегда уйти от всех соблазнов мира, в одинаковой степени плохих и хороших. Ибо любой соблазн только внешне может быть привлекателен, а внутри него таится червоточина. Но вы доказали, что ни от чего не избавились. Если так и будет продолжаться, то наказания станут ужесточаться. Рай - это вовсе не место для осуществления всех накопленных человечеством пороков, это место, где они исчезают, растворяются бесследно в божественном милосердии. Но пока никто из вас, к большому сожалению, не продвинулся по этому пути ни на шаг. Подумайте о моих словах, как раз три дня для того вам и даются. Не упустите своего шанса.
  Бросив на нас очередной укоризненно- печальный взгляд, Брусникин удалился. Это тут же изменило атмосфера в нашей кампании.
  - И что я должен, как монах, целых три дня не выходить из своей кельи, - раздраженно воскликнул Ремчуков. - Да на каком основании! Кто он такой, чтобы нам указывать. Прямо сейчас пойду, куда захочу.
  - Только попробуй, - пригрозил Иохин. - Тебе сказали сидеть, значит будешь сидеть. И если я увижу твой зад за пределами поселка, то пеняй на себя.
  - И что ты мне сделаешь?
  - Увидишь. Но обещаю, мало тебе не покажется.
  - Назло тебе пойду.
  Ремчуков двинулся к выходу из поселка, но уткнулся в преградившего ему дорогу бывшего офицера. Оба были высокими и сильными мужчинами, но в Иохине чувствовалась не только сила, но и умение эффективно ее использовать, а главное - решимость применить ее прямо сейчас Сказывался многолетний боевой опыт. И Ремчуков это почувствовал, что-то внезапно с ним произошло, он словно бы обмяк. Несколько секунд он еще по инерции буравил глазами своего противника, но затем молча сделал несколько шагов назад и даже сел на прежнее место. По крайней мере этот инцидент оказался улаженным.
  - Предлагаю всем дать обещание, что каждый из нас будет честно выполнять наложенное наказание, - по-военному четким голосом произнес Иохин. Раньше он так здесь не распоряжался.
  Я внимательно наблюдал за собравшимися, но ни у кого такое поведение Иохина возражения не вызвало. Даже Ремчуков молчал.
  Однако дальше произошло нечто неожиданное. Внезапно вскочил Редько.
  - Я предлагаю дать клятву на Библии, - сказал он.
  И тут же поднялся со своего места Бицоев.
  - А я предлагаю всем поклясться на Коране. Это самая сильная в мире клятва.
  В качестве арбитра все почему-то дружно посмотрели на Иохина. Я тоже повернул в его сторону голову. И хотя тот не ожидал такого поворота событий, но постарался достойно справиться с возникшей ситуацией.
  - Пусть каждый сам решает, как он хочет давать клятву: на Библии, Коране или просто даст честное слово.
  В руках Редько тут же возникла маленькая Библия; даже не понятно, где он ее хранил до сего момента. Но и Бицоев не отстал в проворстве от него, из кармана он извлек карманного формата священную книгу мусульман.
  В кафе повисла тишина, все молчали и ожидали, что же произойдет дальше. Я видел, как напряженны оба священнослужителя, и понимал, как много каждый сейчас поставил на кон.
  Первым двинулся Павел Клепач. Он подошел к отцу Николаю и громким торжественным голосом дал "клятву Ганнибала". Следующим "клиентом" Редько к моему удивлению стала Екатерина Глинкина. Ни на кого не смотря, но одновременно какой-то вызывающей походкой она приблизилась к священнику и поцеловала Библию. Третьим по этому маршруту неожиданно отправился Гамза.
  А дальше случилось совсем неожиданное, за ним последовал неверующий ни во что Праксин. Я увидел, как буквально озарилось гордостью лицо отца Николая. Он не сомневался, что это его большая победа.
  Но на этом паломничество к нему завершилось. Со своего места вдруг поднялась Елизавета Шешеро и прямой дорогой двинулась к держащему в руках Коран Бицоеву. Она поцеловала зеленую книгу и громко, четко выговаривая слова произнесла обещание.
  В кафе повисла тишина. Редько и Бицоев смотрели друг на друга, но никто из них не делал никаких движений. Ситуацию разрядил Иохин, который предложил дать обещание всем , кто не присоединился ни к одной конфессии. Никто не возражал, даже Ремчуков покорно произнес нужные слова. Но при этом смотрел с такой ненавистью на Иохина, что его взгляд, обладай он силой лазера, мог бы прожечь у того на лбу сквозное отверстие.
  Все потянулись к выходу. Я было с грустью направился к своему дому с мыслью о том, сколько времени придется в нем провести безвылазно, как вдруг подумал о том, а не проведать ли Хандруева. Я ж в этом случае не покину пределы поселка, а значит, не стану клятвоотступником.
  Дождавшись, когда все разбредутся по своим норам, я направился к дому Хандруева.
  Я постучался и услышал приглашение войти. Хандруев сидел в кресле, на его виске была большая ссадина. Но выглядел он вполне бодро, по крайней мере не хуже, чем в другие дни.
  - Я ждал, что вы придете, - сообщил он мне вместо приветствия.
  - А к кому здесь еще идти. Как вы себе чувствуете?
  - Ничего, сначала было немножко больно, теперь прошло. Нет смысла говорить о таких пустяках.
  - Но вас же могли убить?
  - Убить? Убить человека невозможно. Это полная бессмыслица, одна из тех страшных иллюзий, которая так пагубно влияет на людей.
  - И все же, вы не хотите узнать, кто это сделал?
  - Зачем? Что это мне даст. Да это и не трудно.
  - Не трудно? - удивился я. - Каким же образом.
  - Я вчера был там, - сказал он.
  Я сразу понял, о чем он говорит.
  - И что там было?
  - Обычный разговор. Ну может не совсем обычный. Он предложил задавать мне любые вопросы и обещал дать на них ответы. Понимаете, любые.
  - Постойте! - воскликнул я. - Значит, Он обещал раскрыть все тайны мироздания, раскрыть абсолютную истину.
  - Что-то в этом роде, - согласился Хандруев.
  - И что ответили вы? - Я затаил дыхание.
  - Я отказался.
  - Отказались?! - Я не мог поверить. - Вы шутите.
  - Ничуть,
  - Но почему?
  - Не знаю, сможете ли вы меня понять,
  - Я попробую. Хотя скорей всего это будет не просто.
  - Человеком всегда двигал неутолимой и неутихающий интерес к познанию. Не будь его, не было бы ничего, мы бы просто не развились бы. Так и остались на уровне животного или в лучшем случае первобытного дикаря. Интерес к познанию - это основа всего, вокруг него крутится вся наша жизнь. Если это не смысл ее, то главный его заменитель. И вот представьте, однажды человечеству будет явлена вечная истина, неутомимое колесо процесса познания остановит свое верчение. Подумайте о том, что случится на следующий день с людьми, история закончит свой бег, мы окажемся с полным знанием, но абсолютно не удел. Мы будем не нужны самим себе. Это станет катастрофой, какой еще не было. Нам ее не пережить, она нас уничтожит. Психика человека никогда не выдержит такого удара. Мы совершенно еще не готовы к завершению жизненного цикла. Мы даже еще далеки от его середины. А все должно проходить во время. А суть в том, что мы не готовы принять абсолютное знание. Я хочу познавать, но не знать. Не знать все и до конца, пусть тайна приоткрывается постепенно и по немного. Это тот дар, от которого я решительно отказываюсь. Эти аргументы я там и изложил.
  - И какой получили ответ?
  - Его не последовало. Разговор на этом прервался.
  - Но предположим вы в чем-то правы, - произнес я. - Но ведь мы изолированы, то, что стало бы доступно вам, никто бы больше не узнал. Неужели не интересно, узнать самое сокровенное, то, что составляет тайну от всех.
  - Да, безумно интересно. Но меня в тот момент заботило совсем иное, это был главный принципиальный вопрос, который я мучительно решал : знать или познавать. И я решил его в пользу познания. Я хотел дать продолжение истории.
  - Даже если эта история - иллюзия.
  - Даже если эта история - иллюзия, - повторил Хандруев слово в слово.
  - Но раз иллюзия - это иллюзия, какое тогда это имеет значение.
  - Природа иллюзии - вот что важно. Этот тот вопрос, который еще предстоит изучить. - Хандруев замолчал, затем посмотрел на меня. - Я это не афишировал, но последние десять лет я затратил на изучение именно этой проблемы.
  - И вы поняли природу иллюзии?
  Хандруев некоторое время молчал, затем вдруг улыбнулся.
  - Когда я приступил к изучению этого вопроса, я тоже ставил перед собой задачу понять природу иллюзии. Но постепенно стал понимать, что на самом деле - это тоже иллюзия. У иллюзии не может быть своей природы, иначе это не иллюзия.
  - Но в таком случае иллюзии нет, все реальность.
  - И это не так, - возразил Хандруев.
  В отчаянии я зачесал голову.
  - Но что же тогда есть? Иллюзия - это не иллюзия, но в тоже время иллюзия. Но при этом нет и реальности. Или она есть, но суть реальности в том, что она есть иллюзия. Если я правильно понял вашу мысль: мы реальны в той же мере, сколь и иллюзорны.
  - Пожалуй, в каком-то смысле вы верно обрисовали всю запутанность ситуации. Знаете, однажды мне попалась удивительная фраза, причем, ее сказал не какой-то ученый философ, а живущий в пустыне бушмен. "Жизнь - это сон, который видит себя во сне". Лучше и не определишь.
  - Но тогда уж извините, но я хотел бы узнать, кому я снюсь и кто снится мне? Я бабочке или бабочка мне
  - Что ж, законный вопрос. Но знаете, чтобы на него ответить, надо понять, что есть человек и что есть мир. Представьте себе телевизор, когда вы его смотрите, вы же не думайте, что если там целуется парочка, то она сидит, скрючившись, внутри ящика. Вы прекрасно осознаете, что это событие может происходить сто лет назад, когда оно было заснято на пленку, теперь же где-то далеко, за тысячу километров в телецентре ее показывают. А к вам изображение приносят волны. Но при этом возникает абсолютно достоверная картина, что все происходит у вас в комнате.
  - Да. Это чудо телетехники, но что из этого следует?
  - Вы не поняли? - немного иронично посмотрел на меня Хандруев. - Вот вам та самая иллюзия, которая неразрывно связана с реальностью. Но можете ли вы отделить одно от другого, телевизор реальный, изображение в нем реальное, целуются так, что самому хочется. И при этом ничего этого не происходит, все это иллюзия. Реальность порождает иллюзию, иллюзия порождает реальность. Все переходит друг в друга, все неотделимо друг от друга.
  - Предположим, я готов принять эту мысль. И это все?
  - Ну что вы, это всего лишь наглядная иллюстрация. Если вы считаете, что у вас хватит смелости, пойдем дальше.
  - Хватит не хватит, но остановиться уже невозможно, - вздохнул я.
  - Вы привыкнете и со временем полюбите этот совершенно новый и непривычный мир, - обнадежил меня Хандруев.
  Но я в этом не был уверен.
  - Так что же вы мне хотели поведать дальше?
  - Еще в школе нам внушает мысль, что в мире действуют огромное количество законов, которые определяют его функционирование.
  - А разве не так?
  - Конечно, не так. В мире существует всего лишь один, но универсальный закон. А все остальное лишь отдельные его проявления, вызванные беспрерывным взаимодействием реальности и порождаемой ею иллюзорности. Вспомните, что я говорил вам только что про телевизор.
  - Мне не надо это вспоминать, так как я еще не забыл.
  - Но тогда примените этот принцип к человеку, ведь в мире не существует исключений из правил. А то, что мы думаем прямо противоположное - всего лишь иллюзия.
  - Но получается, что мы, как те самые телевизоры не существуем как реальность. Мы лишь ее отражаем. - Я вопросительно, как ученик на учителя, посмотрел на Хандруева.
  - Вы правильно все сказали. Человек не существует, в нем действует тот же принцип, по которому работает телевизор. Где-то происходят некие события, возникают некие процессы, волны которых доходят по релейным каналам до нас и здесь отражаются. Где-то произошло некое слияние, а в нас оно отразилось любовью, где-то возник конфликт, появилось враждебность, мы идем друг на друга с войной. И так бесконечно. Мы строим свой мир не потому, что мы существуем, а потому что отражаем по своему то, что творится там, где рождается подлинная реальность. Вот только в силу невежества отражение воспринимаем за подлинно происходящие процессы. Это очень грубая, но именно поэтому крайне устойчивая иллюзия. Я бы еще ее назвал крайней иллюзией, потому что за ней, по моему представлению, больше уже ничего нет.
  - Почему вы так думаете?
  - По простой причине. Мы привыкли считать себя венцом мироздания, существом наделенным умом, что якобы резко нас отделяет от остальной неразумной Вселенной. А дело обстоят прямо наоборот, мы не венец мироздания, а самая низшая ступень мирового строительства. В нас, как в помойное ведро, сбрасываются самые грубые и грязные отходы от производства иллюзий. Может быть, для этого как раз мы и предназначены.Кто-то же должен их аккумулировать.
  - Ничего себе! Если я вас правильно понял, мы мусорные баки Вселенной или ее канализационные стоки.
  - Что-то вроде этого. Вас не устраивает такое предназначение? - насмешливо проговорил Хандруев.
  - Не знаю, - растерянно пробормотал я. - Мне как-то трудно что-то сказать определенное. Но ощущение не из приятных. Я как-то не привык идентифицировать себя с мусорным бачком.
  - Это можно понять. Но, уверяю, вы к этому привыкнете. И вам такая участь не покажется уж очень обидной. Но только в том случае, если вы будете не только понимать. но и внутри себя ощущать неразрывной частью единой реальности и помнить, что все, что направлено на отделение от нее, есть иллюзия.
  - Но это не так-то легко принять, все говорит об обратном, - заметил я.
  Хандруев утомленно откинулся на спинку кресла.
  - Предлагаю на эту тему поговорить сегодня вечером. Может быть, мне удастся кое-что вам и продемонстрировать в том случае, если хватит сил. И тогда в вас сразу же случится настоящий переворот. Приходите не один, я бы хотел, чтобы это увидел еще кто-то. Я чувствую, что больше ни разу не сумею это сделать. А сейчас извините, мне надо немного отдохнуть.
  Я вышел из дома Хандруева. Мысли мои путались, как волосы на ветру, и я никак их не мог расположить в единую ленту, дабы выстроить хотя бы в какой-то отдаленной логической последовательности. Иллюзия и реальность в моей голове то и дело менялись местами, как в какой-то детской игре, название которой я никак не мог припомнить. Я не пытался в чем-то разобраться, выстроить ясную и четкую картину, так как понимал, что сделать мне это не удастся. Зато меня не отпускало ощущение, что я нахожусь перед некой невидимой стеной, за которой скрывается совсем иной мир, в котором мне еще только предстоит отыскать свое место. Если вообще, это будет возможно когда-нибудь сделать.
  Почему-то меня тянуло пойти куда-то далеко, и я с раздражением вспоминал о запрете выходить из поселка. Но тогда куда же идти?
  Мои ноги сами привели меня к дому Ольги. Она сидела на веранде. Я остановился возле нее.
  - Где вы были? - спросила она.
  - У Хандруева.
  - Я так и предполагала.
  - Мне хочется с вами поговорить.
  - Заходите.
  Я поднялся в дом, и мы расположились в комнате.
  - Я хочу пригласить вас сегодня вечером почти вместе со мной.
  - Куда и зачем?
  - Не знаю ни того, ни другого. Меня пригласил Хандруев и попросил привести кого-то. Он хочет показать нам нечто., что навсегда изменит наше представление обо всем.
  - Обо всем? Не слишком ли много для одного раза.
  - Именно так. Ни больше, ни меньше. Мы только что разговаривали с ним о важных вещах. Я даже не знаю, как к этому относиться.
  - И что же он вам поведал?
  - Нас нет, мы лишь сон, мы не более чем эфемерный плод иллюзии. Нечто подобное миража в пустыни. И все, что происходит с нами, на самом деле происходит не с нами. Это как в телевизоре, где показывают живых людей, а их в реальности там нет. Их вообще нигде нет. Есть только их изображение на пленке. Но ведь пленка - это не они сами.
  Но к удивлению мои слова не произвели на Ольга того впечатления, на которое я рассчитывал. Она спокойно смотрела на меня, словно бы я сообщал ей обычные банальные новости о наших соседях.
  - Вас это не поражает? - спросил я. - Вы мучались, были на грани самоубийство, а, как выясняется, к вам это не имеет никакого отношения. Это где-то там все происходит, а мы лишь сцена, на которой разыгрывается чужая пьеса. Да и то иллюзорная. Вам не кажется, что мир в такой интерпретации становится абсолютно неприемлемым?
  - Но почему же, - спокойно, я бы даже определил, невозмутимо произнесла Ольга. - Я доверяю Александра Андреевичу, если он так считает, так оно и есть. Он из тех избранных, кому открывается истина. А на счет того, иллюзия мы или реальность, то для меня тут ничего не меняется. Реальна ли иллюзия или реальность иллюзорна, все остается так как есть. Может быть, где-то там что-то и поменяется, но скажите мне, Леонард, что поменяется у нас в поселке, в этой комнате, в наших отношениях? Что поменяется в той ненависти, которая набирает тут обороты? Я почему-то думаю, что для всех нас все останется прежним. И никого, включая нас с вами, не удастся ни в чем переубедить. Или Вадим под влиянием этих воззрений изменится? Или Редько, Бицоев откажутся от своих религий? Конечно, я пойду с вами к Хандруеву. Но чтобы я там не увидела, чего бы там не случилось, я останусь тем же самым человеком, той же самой женщиной.
  Неожиданно Ольга улыбнулась мне и положила свою ладонь на мою руку. И я почувствовал, как тут же ответило мое сердце на это прикосновение учащенным сердцебиением. Мы смотрели друг на друга и молчали.
  Ольга сняла свою ладонь с моего запястья и я почувствовал, как успокаиваюсь.
  - Я очень горда вами, вы мужественно вели себя, спасая Катю. Я знаю, она к вам приходила этой ночью. Она мне сама сказала.
  Я почувствовал, что не просто краснею, а рдею, как мак.
  - Приходила, - подтвердил я. - Но для меня это не имеет никакого значения.
  - Я знаю. Для меня - тоже.
  Я почувствовал облегчение.
  - Я рад.
  - И дело тут вовсе не в иллюзии. Просто есть вещи важные и второстепенные. Но я очень боюсь.
  - Чего же вы боитесь?
  - Что опять возникнет страх перед выбором. Если бы знать, откуда он приходит?
  - Где-то там, - показал я наверх, - есть зона неопределенности, где ничего еще не ясно, где только-только все формируется. Может быть, речь идет о появление новой Галактики, которая таким вот образом проецируется на вас. По крайней мере мне кажется. что Хандруев примерно бы так ответил на ваш вопрос.
  - Мне нравится такой ответ. Это замечательно ощущать себя частью Вселенной. Но подчас и очень больно. А знаете, совсем не исключено, что вы правы, раньше иногда я ловила себя на том, что внутри меня существует большое стремление к новому, что мне тесно в старых привычных рамках и меня неудержимо тянет куда-то ввысь. Это находило на меня не часто, но в такие минуты я была сама не своя. Все казалось мне вокруг чужим, надоевшим, пресным. Мне хотелось куда-то уехать, хотя куда, никогда не представляла. Просто это был порыв или импульс.
  - Неужели все-таки Хандруев прав? - задумчиво произнес я.
  - Если не он, то кто же. Не Редько же или Бицоев. Или вы думаете, что прав Праксин. От него на сто километров отдает какой-то жуткой ограниченностью. - Она вдруг лукаво посмотрела на меня. - А скажите в таком случае, чем объясняется эта его черта?
  Я на несколько мгновений погрузился в раздумья.
  - То, откуда приходят к нему мысли, давно все устоялось. Наверное, эта старая часть Вселенной, где все процессы затухают, и сама она находится в преддверие тепловой смерти.
  Ольга весело засмеялась.
  - А Ремчуков?
  - К нему приходит излучение из молодого созвездья, оно по космическим меркам народилось совсем недавно и полно сил. Там энергично идут процессы слияния и поглощения, отсюда его гиперсексуальность и любовь к азартным играм, так как никто не знает, какой в этой космической зоне будет окончательный расклад. Это огромная космическая рулетка, которая и порождает в нем стремление идти в казино.
  - А Шешеро?
  - Шешеро? Где-то идет процесс рождения новых миров, происходит огромный выброс энергии. И они заставляют ее страстно желать родить ребенка.
  - А что вы скажете об Иохине?
  - Погибла Галактика, там, где когда-то были звезды, теперь лишь разбросанное на гигантской территории звездное вещество, которое поглощается черной дырой. Это то, что можно назвать полем битвы после сражения.
  - Ну все, достаточно, - сказал Ольга, - я все поняла. А знаете, мне пока нравится этот новый мир, он открывает захватывающие дух перспективы. Когда-то же люди должны будут прийти к новому пониманию своей сути и места во Вселенной. Ведь наше нынешнее понимание крайне убого, оно во всем искажено. Так, может быть, этот момент наступил?
  - Не уверен, - не сразу отозвался я , - у меня не слишком радужные предчувствия. Если бы Хандруев высказал бы эти свои взгляды в том мире, его сжили бы со света. Представьте себе, все научные школы, все религии летят в тартарары, они больше не могут выступать от имени истины. Да они вообще никому не нужны. Сколько же людей сразу оказываются не у дел, скольким из них придется менять свои воззрения. Да кто же позволит так баламутить все планету. Джордано Бруно сожгли за то, что он утверждал, что Вселенная бесконечна, а тут утверждается, что она как бы и вообще не существует. А что в таком случае представляют из себя государства, в том числе самые мощные? А их президенты, короли и правительства, парламенты? Иллюзию? Никто с этим ни за что не согласится, все будут стоять на смерть. Сожгут не сожгут, а вот стереть в порошок постараются. Вы понимаете, вот в чем штука-то.
  - Понимаю. Но ведь если это правда, нельзя же ее выбросить, как мусор, в мусорный бак.
  - Может быть, и нельзя, а может быть, и вполне можно. Тут главное единодушие. А против Хандруева все объединятся. Я думаю, что он это хорошо понимал и пока жил там, то занимался своими исследованиями скрытно. А сейчас настал момент обнародовать их результаты. Было бы обидно унести все это в могилу.
  - Но этот остров по сути дела все равно. что могила. Все заперты здесь до своей кончины. В каком-то смысле мы уже умерли.
  - В каком-то смысле, это действительно так, - грустно вздохнул я. - Но в каком-то смысле мы все же еще живые. По крайней мере, если не для других, то для самих себя. И мы не можем пройти, отмахнуться от истины. Хотя какая польза от нее при данных обстоятельствах, трудно сказать.
  - Наверное, от истины и не должна быть польза. Пользу ищут тогда, когда врут, придумывают разные теории.
  Я поразился мудрости ее высказывания.
  - В таком случае больше нет никаких сомнений, мы идем сегодня к Хандруеву.
  - Да, идем, - кивнула головой Ольга.
  Она посмотрела на меня, и я понял. что мне пора уходить. Не могу сказать, что я сделал это с большим удовольствием, но меня утешала мысль, что вечером мы снова будем вместе.
  Но перед визитом к Хандруеву мне предстоял еще один разговор.
  Я лежал и думал об Ольги, о том, как легко она восприняла новые идеи. Странно, что она так сильно боится необходимости выбора, что не хочет провести со мной лишнюю минуту, но при этом без всяких сомнений принимает столь необычные и радикальные воззрения. Странная, непостижимая логика женского ума, понять которую я не в силах.
  Мои размышления прервал стук. Я поднялся и увидел Праксина. Ему-то что от меня надо, удивился я?
  - Могу я к вам войти? - спросил он.
  - Разумеется, Олег Михайлович.
  Он вошел в комнату и сел в кресло. Мне показалось, что он как-то напряжен.
  - Мне бы хотелось с вами поговорить, - сказал Праксин.
  - Я к вашим услугам, - ответил я, хотя большого желания говорить с ним не испытывал. Мне предстояло сегодня общение с более интересным собеседником.
  - Вы, наверное, удивлены моим поступком? - произнес Праксин.
  - Вы говорите о своем поцелуе Библии?
  - О чем же еще.
  - Да, я был немного удивлен.
  - Я хочу, чтобы вы поняли мотивы моего поступка.
  - А так ли это важно, чтобы их понял именно я?
  - Было бы не важно, я бы не пришел к вам. Все, что произошло, очень неприятно. Я считаю, такие методы борьбы с оппонентом не допустимы. Хотя я был и остаюсь непримиримым противником Хандруева. Его стремление все уничтожить, превратить в иллюзию, в мираж - это просто глупо, антинаучно, наконец. Да, мы пока не в состоянии познать мир в его окончательной версии, он все время ускользает от нас, он оказывается неизмеримо разнообразней, чем всякий раз как мы это полагаем. Но, поверьте, молодой человек, это только вопрос времени. Загадка будет разгадана. А путь, по которому идет Хандруев, ведет в тупик. Загадка в предлагаемом им виде вообще нельзя разгадать, хотя бы потому, что мы все - одна большая иллюзия. А иллюзия не в состоянии ничего познать наверняка. И я бы вас хотел предостеречь, так как вижу, что вы все сильнее попадаете под влияние его безумных идей. Вы совершаете роковую ошибку.
  - Но почему вы так уверенны, что это путь ошибочный? Если нам неведома окончательная истина, то как можно утверждать, что тот ил и иной путь неверен? Вы же ученый, вспомните, сколько раз в науке ваши коллеги шли по непроторенным тропам, а им во след неслось: остановитесь, безумцы, куда вы идете, там ничего нет.
  - Вы правы, но это не тот случай, речь идет не о частности, а о самой фундаментальной идее. И здесь не может быть компромиссов.
  Я вздохнул про себя. Легче сдвинуть с места скалу, чем его переубедить.
  - Но вы хотели объяснить мне, почему поклялись на Библии.
  - Да, - немного сник, но почти сразу же воспрял Праксин. - Я не изменил взглядам и тут. Но здесь быстро происходит некое деление нашего общества, каждый как бы состоит в своем лагере. Вот вы - в лагере Хандруева. Я тоже не хочу оставаться один, поэтому я и решил присоединиться в каком-то смысле к отцу Николаю. Между прочим, вы не знаете, но мой дед был священником.
  Я пожал плечами. Один из двух моих дедов был пожарником. И какой вывод я должен в связи с этим сделать?
  Судя по всему Праксин угадал мои сомнения.
  - Я вижу, что мой довод вас не убедил, - сказал он.
  - А вы не думаете, что ваш поступок может иметь долгосрочные последствия. Не так уж и редко, когда люди делают решающий выбор в жизни, но в тот момент этого совсем не сознают.
  - Здесь нельзя находиться в одиночестве, быть сам по себе. Психика ни одного человека долго не выдержит такую нагрузку. Я надеялся, что именно в вас найду единомышленника. И мы вместе станем противостоять остальным.
  - Как-то не получается.
  - Я вижу. Этот разговор у нас тоже не получился. Как и предыдущие.
  Мы оба поняли, что тема закрыта. Когда Праксин ушел, я почувствовал облегчение. Мне было и неудобно и жалко его. Теперь я понял, что я для него являлся последней надеждой выбраться из изоляции. И он пришел ко мне с просьбой ею стать. И я ему отказал. Не хотел бы я оказаться в его ситуации.
  Слава богу, до вечера меня больше никто не беспокоил. Когда же стемнело, я направился к дому Ольги. Она была уже готова к выходу и поджидала меня. Вместе мы пошли к Хандруеву.
  Он нас ждал.
  - Как хорошо, что вы пришли, - сказал он. - Вы думали над моими словами? - спросил он меня.
  - Думал. Но не очень интенсивно, - признался я. - Это все так необычно, что мысли с трудом укладываются в моей голове. И сами собой начинают думать о чем-то ином. Но у меня создавалось впечатление, что картина не полная. Чего-то в ней не хватает.
  - В ней не хватает очень многого. Истина всегда многослойна, ты снимаешь один слой, а за ним тут же оказывается другой. И так очень долго, а может быть и бесконечно.
  - Но тогда познание теряет смысл, оно никогда и ничем не завершится, - заметил я.
  - Как знать, - задумчиво произнес Хандруев. - Однажды я задал себе вопрос: откуда к нам приходит мир и куда он уходит? Где прячется, прежде чем явиться нашему взору и куда затем исчезает? Где находится прошлое, настоящее, будущее и какая разница между ними? Я подсознательно почувствовал, что все теория относительности - это лишь слабый отблеск какой-то иной, неизмеримо более сложной реальности.
  - И каким выводам вы пришли? - затаив дыхание, спросила Ольга.
  - Однажды вроде бы совершено случайно мне на глаза попалась строка английского поэта Уильяма Блейка, хотя не могу про себя сказать, что я большой поклонник поэзии: "В одном мгновение видеть вечность/ Огромный мир - в зерне песка/ В единой горсти бесконечность/ И небо - в чашечке цветка". И меня постигло озарение, я понял, что поэт своим поэтическим чутьем постиг секрет мироздания глубже, чем я за многие годы интенсивных размышлений. Я пришел к выводу, что нужно еще радикальней пересмотреть все взгляды на мироустройство, иллюзия - это лишь только часть, причем, достаточно поверхностная всей картины. В ней существуют гораздо более глубокие планы. Видите ли, я убежден в одной идеи, которую. я уже вам говорил, Леонард Алексеевич: существует один единственный мировой закон, а потому все вещи и явления работают по единому принципу. И вот как-то в беседе с одним знакомым физиком он сообщил мне о свойстве лазера. Я и раньше знал о нем, но это знание находилось где-то на отдаленных задворках моего сознания. А потому я совершенно его не учитывал в своим размышлениях. Физик напомнил мне истину, которую знает любой школьник, что если попытаться разрезать лазерную картинку на самые ничтожные части, то они все равно будут содержать целое изображение. И ко мне пришла простая и ясная мысль: любая, самая ничтожная часть содержит целое, только в свернутом виде. А наше направленное на этот объект сознание способствует разворачиванию этой свернутой змейки мироздания в соответствие с содержанием нашего сознания. Посмотрите на свой палец, потенциально вы можете с помощью него развернуть весь мир. Другое дело, что вы не способно овладеть таким сознанием, вернее необходимой для этого энергией. Но как знать, я вовсе не исключаю, что потенциально человеку вполне это по силам. Просто пока мы еще не знаем, как к этому подойти, ибо речь идет совсем о других видах энергии, которые нам пока неведомы. Отсюда следует очень важная для науки мысль: о полном взаимодействии сознания и материи, их неразрывном единстве. Иными словами, пока вы не смотрите на дерево, его не существует по крайней мере, как развернутый объект. И лишь только когда сознание обращает на него внимание, оно появляется. В подтверждение можно привести пример с кинопленкой; до тех пор, пока она лежит в коробке, никто не может увидеть снятый на ней фильм. Чтобы его посмотреть, вы должны вставить пленку в кинопроектор, который выполняет роль луча сознания. В каком-то смысле мир - это фильм, съемки которого идут непрерывно.
  - Но кто снимает этот фильм? Кто режиссер, сценарист, кинооператор. Кто отбирает актеров на их роли? - перечислил я возникшие у меня вопросы.
  - Не знаю, дальше моя мысль наткнулась на препятствие, преодолеть которые она так и не смогла. Не исключено, что за всем этим находится еще один слой реальности. Причем, она по своей природе такова, что человек никогда не сможет ее постичь ни в каком виде. И даже думать о ней бессмысленно, настолько она непостижима. Поэтом я предлагаю перенестись в область, где мы можем хоть как-то продвинуться.
  - И что же это за область? - поинтересовалась Ольга.
  - Разумеется, область сознания. Размышляя, я пришел к простому и естественному заключению: это только в нашей жизни все процессы имеют линейную основу, идут от прошлого к будущему. А в той, более глубокой реальности миру абсолютно все равно, в каком направление протекать: от прошлого к будущему или от будущего к прошлому. Это не имеет ровным счетом никакого значения. Исходная точка и точка возврата - это одна и та же точка. И тогда я подумал, что если наше сознание стихийно создает мир, то она столь ж успешно может его и свертывать. Нужны лишь определенные усилия, причем, не столь уж и великие - и это будет вполне возможно.
  - И что? - прошептала Ольга.
  - Давайте выйдем с вами на улицу.
  Мы не возражали и через пару минут уже шли по поселку. Ночь была очень светлая и тихая, звезд высыпало такое количество и они так ярко сверкали, что невольно закралась мысль, что сегодня проводится их конкурс красоты. Пока мы двигались вдоль домов, нам никто не попался на встречу.
  - Александр Андреевич, вы помните, нам запрещено выходить за пределы поселка, - не без тревоги произнес я, когда мы оказались на самой его окраине.
  - Я помню, - успокоил он нас. - Дальше мы и не пойдем. Видите эту небольшую рощицу, - показал Хандруев. - Это и есть цель нашего путешествия.
  - Что мы должны делать? - спросила Ольга.
  - Почти ничего, Только смотреть за тем, что произойдет. Если что-то произойдет.
  Мы отошли от Хандруева на несколько метров. Под шатром из звезд стоял в одиночестве, невысокий пожилой мужчина. Его лицо было необычайно сосредоточено.
  Прошло несколько минут, но ничего не менялось, картина была совершенно та же самая. Я не сразу понял, как что-то произошло, меня больно ударила в бок Ольга. Я посмотрел на нее, такого сильного испуга на лице я видел не часто. Она показывала вперед.
  Я посмотрел в этом направление и мне стало нехорошо. Рощице не было, на ее месте теперь находилось пустое поле.
  Я не знаю, сколько времени отсутствовали деревья, но затем они появились как ни в чем не бывало. Я перевел растерянный взгляд на Хандруеву и увидел, что он едва держится на ногах.
  Но первой возле него оказалась Ольга. Если бы она не подхватила его на руки, он бы упал. Я поспешил ей на помощь.
  - Спасибо, друзья, - сказал Хандруев, тяжело дыша, как после бега. - У меня получилось, хотя не верил в это. Но это произошло со мной в последний раз. Больше на такой подвиг у меня сил не хватит. Такое ощущение, что я ухлопал на это часть оставшихся мне дней. Но теперь-то вы понимаете, что я прав?
  - Я никогда в этом не сомневалась, Александр Андреевич, - проникновенно произнесла Ольга. - Я так всему этому рада.
  - И чему вы рады, Ольга? - удивился я.
  - А вы не понимаете? - взглянула она на меня.
  - Не совсем.
  - Тот мир, в котором я раньше жила, вернее, думала, что жила, меня никак не устраивал. Этот новый мир мне нравится куда больше.
  - Мы абсолютно не представляем, во что все это выльется, - проворчал я.
  - В этом вы правы, - согласился со мной Хандруев. - Это реальность настолько отличается от той, к какой мы привыкли, то последствия действительно не предсказуемы. Даже здесь, на этом маленьком островке. А теперь помогите мне дойти до дома, я что-то чувствую слабость.
  Мы довели Хандруева до дома, но дальше от наших услуг он категорически отказался. Мы уложили его и вышли на улицу. Я полгал, что Ольга захочет со мной обсудить увиденное, но вместо этого она почти сразу же распрощалась.
  - Я хочу побыть одна и подумать обо всем, что видела, - сказала она.
  
  Глава 17
  
  Так как я лег поздно, то и проснулся поздно. Как обычно, меня ждал завтрак. Я съел его, почти не воспринимая вкуса. Мои мысли вернулись в прошедшую ночь, я снова и снова представлял небольшую рощу, которая, словно привидение, исчезает прямо на глазах, чтобы через некоторое время вернуться в наш мир из другой, более реальной реальности.
  Внезапно до моего слуха донеслись какие-то странные звуки, раньше я их здесь ни разу не слышал. Мне показалось, что они напоминают удары топора или молотка. Но кто тут может работать подобными инструментами?
  Я поспешно вышел и пошел на звук. Идти пришлось всего несколько минут. Передо мной возникло неожиданное зрелище. Павел Клепач забивал доски, рядом с ним стоял Редько и что-то ему советовал.
  - Что тут происходит? - спросил я.
  Отец Николай, как мне показалось, весьма неприязненно посмотрел на меня.
  - Мы строим храм, - важно ответил он.
  - Храм? Но зачем? Совсем рядом, всего в нескольких метрах уже есть храм. Или что-то вроде этого. Зачем нам еще один?
  - Я не знаю, что это за храм, это храм чужого Бога, о котором мне ничего неизвестно, - хмуро отозвался священник.
  - Но Бог не может быть чужим, это полный абсурд! - воскликнул я.
  Это замечание не понравилось ни Редько, ни Павлу Клепачу. Они одновременно неприязненно посмотрели на меня.
  - В мире огромное количество ложных Богов, вам ли это не знать. Я бы порекомендовал вам присоединиться к нашему богоугодному труду. Это вам зачтется.
  Я снова вспомнил о том, что наблюдал этой ночью, и мною вдруг овладела ярость. Скудоумие этих людей было настолько очевидным, что мне захотелось броситься на них с кулаками. Пока одни размышляют над секретами бытия, другие, как попугаи, упрямо твердят однажды заученные догмы. И у них н возникает даже тени сомнений в их правильности.
  Дальнейшие события были неожиданны даже для меня самого, я полностью потерял контроль над собой.
  - Я не только не намерен вливаться в вашу строительную бригаду, но не позволю вам тут строить никакого храма. Вы правы, отец Николай, ложных богов очень много. И не надо возводить капище одному из них.
  - Вы нам не можете помешать, - с вызовом произнес Клепач.
  Его слова стали тем запалом, который и вызвали взрыв. Я бросился на них, пытаясь порушить то, что они уже соорудили. Но и они не собирались сдаваться без боя, Клепач с топором в руках бросился на меня. Я успел перехватить его руку, и у нас завязалась ожесточенная позиционная борьба. Бывший врач был весьма крепким мужчиной, и я чувствовал, что еще немного - и он одолеет меня.
  Не знаю, чем бы кончилась эта потасовка, если бы не Иохин, который разнял нас.
  - Вы что с ума тут по сходили, еще немного и здесь бы появилась первая жертва, - закричал он.
  - Они начали строить православный храм, - пожаловался я.
  Это новость обескуражила его, он явно не знал, как к ней отнестись.
  - А что, разве здесь это запрещено? - довольно наивно спросил он.
  Ни я, ни строители храма не знали ответа на этот вопрос. А потому все молчали.
  - А давайте-ка спросим у Брусникина, - предложил Иохин. - Кому, как не ему об этом знать. Сейчас я сходу за ним.
  Пока Иохин ходил за комендантом рая, мы стояли на некотором отдалении друг от друга и мы молчали. Я постепенно успокаивался, но решимость противостоять строительству у меня ничуть не уменьшалась. Я воспринимал это обстоятельство как оскорбление разуму, в качестве действий абсолютно неприемлемых в нынешних условиях. Мы все сюда приехали, чтобы найти Бога, но вовсе не для того, чтобы растащить его по конфессиям. Некогда-то на земле была совершена чудовищная ошибка, когда каждый народ стал придумать для себя собственное Божество. Может быть, в те времена это было и полезно и неизбежно, нужно было пройти и этот этап. Но с тех пор минуло очень много лет, вернее даже веков и тысячелетий, а мы не только по-прежнему находимся в том же состоянии всеобщей разделенности, но и упорствуем в ее сохранении. А после всех объяснений Хандруева, после того, что я видел своими глазами, для меня это упорство в невежестве вызывает особенно болезненную реакцию. Если выпустить этого джина из бутылки, он всех нас рано или поздно уничтожит.
  Сопровождаемый Иохиным появился Брусникин. Он подошел к строителям, внимательно посмотрел на лежащие на земле материалы, из которых они намеревались возводить храм. Затем столь же неторопливо взглянул на каждого из участника этой сцены.
  - Что тут происходит? - спросил Брусникин.
  Я немного удивленно посмотрел на него, я полагал, что Иохин все ему объяснил.
  - Православная община нашего поселка приняла решение о строительстве православной церкви, - поспешно пояснил Редько. - И сегодня мы приступили к ее сооружению.
  - Я понял, - лаконично отреагировал Брусникин. - Что у вас? - обратился он ко мне.
  - Я решительно возражаю против этого строительства, - заявил я. - Мы находимся в раю, мы приехали сюда не для того, чтобы молиться разным богам, а для того, чтобы найти единого Бога. Того Бога, который объединяет, а не разъединяет. Того Бога, который является подлинной нашей сущностью и творцом нашей реальности. И такой Бог может быть один, если для него вообще соответствует какой-то числовое понятие. А Николай Витальевич возвращает нас к прежним предрассудкам, к тому ужасному кровавому пути, по которому уже столько времени идет человечество, молясь разным богам и без конца воюя и враждуя по этой причине. И между прочим, в Библии, когда описывается рай, Бог выступает в одном лице. Это потом он вдруг разтроится, словно бы он тоже, как и все мы склонен к размножению, находя, подобно своему созданию - человеку в этом главное удовольствие.
  Я тут же пожалел о произнесенных в пылу полемике словах, потому что отец Николай в прямом смысле в ярости бросился на меня. И если бы не Иохин, который перехватил его по пути и заставил остановиться, дело бы вновь кончилось потасовкой.
  - Вот что, прекратите, - наставительно произнес Брусникин. - Посмотрите туда, - показал он на часовню, где находился Бог. - Он все видит и ему это не нравится. А теперь объясните, что вы не поделили?
  - Юрий Васильевич, я считаю, что вы должны запретить строительство в нашем раю любых культовых сооружений. Это противоречит той идеи, которая была заложена в этот проект. Мы повторяем путь человечества вместо того, чтобы найти совсем иную дорогу и прийти к полному согласию друг с другом и каждый сам с собой. Но в таком случае не лучше ли возвратиться всем назад?
  Брусникин, ничего не говоря, лишь неопределенно кивнул головой и повернулся к противной стороне.
  - Что вы скажете?
  - От имени православной общины, я прошу вас, уважаемый Юрий Васильевич, разрешить нам продолжать строительство, - внешне спокойно проговорил Редько. - Разве где-то есть запрет на сооружение храма. Нам нужен храм, который удовлетворил бы запросы верующих. Мы не просим никакой помощи, мы сделаем все сами.
  Я видел, что Брусникин оказался в затруднительном положении. Судя по всему никаких инструкций или правил о том, можно ли строить тут культовые сооружения не существовало. И он должен был принимать самостоятельные решения. Говоря откровенно, в эту минуту я ему не очень завидовал.
  Прошло несколько минут, а судья все не выносил своего вердикта. Он стоял задумчивый и молчаливый, словно сфинкс, и даже не смотрел на нас.
  - Я должен посоветоваться, - сказал Брусникин. И совершенно неожиданно для всех нас он двинулся прямо в часовню. Ее ворота автоматически открылись, и комендант рая скрылся внутри помещения. Он оказался в гостях у Бога.
  Мы с замиранием сердца ждали, когда он оттуда появится. Никто ничего не говорил, просто все смотрели на двери. Но они открылись лишь через полчаса. Брусникин медленно вышел, при этом у него был то ли отрешенный, то ли обалделый вид. Но он быстро справился со своим состоянием и буквально через пару секунд его лицо приняло привычное выражение.
  Он подошел к нам, пристально оглядел всех. Мы с огромным напряжением ждали, что он нам скажет.
  - Каждый должен сам решать, что ему делать. Я в это дело не вмешиваюсь.
  Произнеся эту фразу, он молча побрел к своему дому. Но мне показалось, что выглядел он непривычно утомленным и растерянным, словно бы это решение далось ему с большим трудом. Но ведь это же не его решение, он лишь транслировал его нам. Или я ошибаюсь?
  - Так, - задумчиво произнес Иохин, - и что будем делать?
  - Мы будем строить, - решительно произнес Редько, а Павел Клепач так же решительно кивнул головой.
  - Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы эта церковь тут не появилась, - сделал я ответное заявление.
  - Выходит опять драться, - в свою очередь сделал вполне логический вывод Иохин. Он умоляюще посмотрел на меня. - А может оставить их в покое, если им так приспичило, пусть строят.
  - Вы не представляете, какой трагедией это обернутся, - сказал я.
  - Страшней тех трагедий, чем я пережил, все равно не будет. Вы просто не знаете, что бывает на свете.
  - Может быть, там, да, но здесь все иначе.
  - Но вы же не будете снова драться прямо сейчас, - сказал Иохин.
  Он был прав, в данный момент больше драться мне не хотелось. Я почувствовал растерянность, эта ситуация напоминала позицию, которую в шахматах называют цугцванг, когда очередной ход ведет лишь к ухудшению положения на доске.
  - Мы еще продолжим наш разговор, - угрожающе сказал я. Но при этом я понимал, что это была не более чем бравада, хорошая мина при плохой игре. По крайне мере на данный момент я потерпел поражение. Я вынужден сейчас покинуть поел боя, а они останутся и продолжат свое постыдное и вредное дело. Но как ему помешать, я не представлял.
  Я повернулся и молча зашагал к своему дому, чувствуя спиной торжествующие взгляды Редько и Клепача. Я и забыл немного уже, как это больно терпеть поражения.
  
  Глава 18
  
  Я пребывал в меланхолии, так как не мог отделаться от ощущения, что история со строительством церкви является моим личным поражением. Но как изменить ситуации, не представлял. Прямой наскок не принес результата, а другого пути я пока не видел. Зато мною владели весьма дурные предчувствия, вызванные последствием действий Редько и его сторонников. Они вносили раскол в наш маленький и отнюдь не дружный коллектив. Причем, это был не просто раскол, это был разрез ножом по самому животрепещущему. Ведь что бы человек не думал, но вопрос его отношения с Богом самый главный для него. Не случайно же религиозные разногласия самые ожесточенные и самые кровопролитные, не случайно же на этом поле крайне трудно найти компромиссы и примирения, так как каждая сторона считает, что является носителем абсолютной истины. И потому-то церкви и не могут прийти к согласию не по одной существенной проблеме, так как абсолютная истина не может быть поставлена под сомнение даже в самом ничтожной ее части. Вот и вынуждены они враждовать друг с другом, ради сохранения в неприкосновенности своей позиции.
  Я вдруг понял, что необходимо заранее принимать меры и искать на случай непредвиденных событий возможности для своего спасения. Иначе однажды может случиться нечто страшное.
  А то, что мои опасения не беспочвенны, я убедился совсем скоро. Ко мне зашла Ирина Клепач. Вид у нее был весьма встревоженный.
  - Я знаю, что у вас произошло с моим мужем и этим Редько, - с порога объявила она. - Причем, фамилию Редько она произнесла с нескрываемым отвращением. - Я на вашей стороне.
  - Спасибо. Но ведь он все же ваш муж, - осторожно произнес я.
  - Я уже не знаю, кто здесь чей муж. И вообще, непонятно, есть ли смысл вообще здесь сохранять семейные отношения. Они тут выглядят как-то нелепо. Скажите, в этом раю должен ли существовать брак?
  - Не знаю, наверное, он имеет смысл и в раю и в аду только тогда, если люди любят друг друга.
  - Вот именно, если любят. Но этот Редько, который у нас бывает постоянно, твердит одно и тоже: есть только любовь к Богу, а все остальное греховно. И Павел буквально внимает ему. С некоторых пор мы перестали с ним заниматься любовью. А я, между прочим, здоровая женщина. А в этом климате все желания только усиливаются.
  Я невольно покраснел от такого признания, наши отношения с Ириной были не настолько близки, чтобы выслушивать подобные интимные подробности. Но ее, судя по всему, это занимало в самой незначительной степени.
  Впрочем, через несколько секунд она спохватилась, что ее занесло немного не туда.
  - Я хотела с вами посоветоваться, - уже немного смущенно сказала она.
  - Если сумею помочь, я с радостью.
  - Как вы думает, если я уйду от Павла, как это будет выглядеть.
  - Нормально. Миллионы женщин уходят от своих мужей. Мир мужчин давно уже с этим смирился.
  - То там, а то здесь. Куда я пойду. Тут нет даже лишнего домика. Не на улице же мне жить.
  - Действительно, я об этом как-то не подумал. Может, попросить Брусникина, чтобы он как-то решил этот вопрос.
  - А как он его может решить? Построить дом он же не в состоянии. Для этого тут нет ни инструментов, ни материалов. Все увезли после того, как соорудили поселок.
  - Но почему должны уходить вы, почему бы не уйти ему.
  - А что это меняет? - возразила Ирина. Где он будет жить? Кто его пустить? Вот вы пустите?
  Я промолчал, но мой ответ был ясен и без слов. От одной мысли, что мне бы пришлось делить кров с Павлом Клепачем становилось как-то не по себе. Уж лучше даже с Ремчуковым.
  - И никто не желает пускать никого, даже этот святоша - отец Николай. Никому не нужен человек на постой. И сколько это продлится? Десятки лет. Кто способен это выдержать? К тому же он не хочет, чтобы мы расставались, он надеется, что я к ним присоединюсь. Ситуация безвыходная. Вот вам и рай. Теперь мне иногда кажется раем наша больница, наша палата, а смертельно больные люди его истинными обитателями. Видели бы вы, как некоторые из них стоически переносили страдания. Вот как меняется восприятие действительности. Как я могла так поступить, не понимаю. Но что же мне делать? Вы же писатель. Ответьте. У вас такое богатое воображение, вы умеете думать не только за себя, но и за других .
  - Это в романах легкое, там ты придумываешь любой поворот событий, любых героев. А здесь не понятно, что можно предложить. Вариантов крайне мало. Если они вообще есть.
  - В том-то и дело, что их в самом деле кажется нет. Но даже это не самое плохое.
  - А что же самое плохое? - спросил я, смутно предвидя ответ.
  - То, что мне становится периодически страшно. Павел все больше помешивается на религии, говорит только об этом. И видели бы вы, как горят у него при этом глаза. Иногда мне кажется, что в такие минуты он способен на любое безумство. Никогда не могла себе представить, что с ним может случиться такая метаморфоза. Когда мы познакомились, он был совершенно иным. Бог, религия его интересовали в последнюю очередь. Он был поглощен медициной, ему нравилась жизнь во всех своих проявлениях. Занимался спортом. Мы были отличной парой. Иногда я думаю, что в человеке заложен мощный механизм изменений, но никто не видит его. И даже он сам не предполагает, чем все может кончится. Если бы я знала тогда...
  - Боюсь, в таком случае люди бы вообще почти не сходились. А перемены... Но ведь бывают же перемены и к лучшему.
  Ирина как-то безнадежно посмотрела на меня, в лучшие перемены она явно не верила
  - Мы долго вместе не продержимся, что-то однажды случится. У меня к вам просьба, если вы вдруг услышите, как из нашего дома несутся крики, прибегите к нам, мало ли что может происходить. Надо быть ко всему готовой.
  - Хорошо, обещаю. Но надеюсь, что ничего такого не случится.
  Ирина на прощание улыбнулась мне, но совсем не весело. И вышла из дома.
  Разговор с ней подтвердил худшие мои опасения, события только-только разворачиваются, а уже существует такое сильное напряжение. Что же будет дальше?
  А то, что дальше будет только хуже, я убедился в тот же день. Я решил прогуляться по берегу океана. Сейчас он нисколько не напоминал разъяренного зверя, а походил на ласковую и нежно мурлычущую кошечку. Его волны, подобно котятам, терлись возле моих ног. Я снял туфли и с наслаждением шел босиком. Какое же это огромное удовольствие ощущать мягкие прикосновения к себе теплой воды.
  За спиной я услышал чьи-то быстрые шаги, кто-то явно меня догонял. Я обернулся и увидел, как ко мне быстро приближается Бицоев. У меня сразу же упало настроение, от этого человека я не ждал ничего хорошего.
  - Подождите, уважаемый Леонард Алексеевич! - крикнул он мне.
  Мне пришлось остановиться. Бицоев поравнялся со мной.
  - Я вижу вам нравятся одинокие прогулки, - заметил он.
  - Это привычка осталась у меня от писательского прошлого. Я так всегда обдумывал новые произведения.
  - И сейчас тоже?
  - Нет, меня больше это не интересует. Да и кому тут нужны книги?
  - Понимаю, как вам неприятна вся эта ситуацию, - вдруг произнес бывший террорист и бывший мулла.
  - Какая ситуация?
  - Строительство этой церкви. Я видел, как вы возмущались. Отец Николай хочет силой навязать всем свой взгляды. Я целиком солидарен с вами, это недопустимо. Если вам нужна моя помощь, вы можете на нее рассчитывать.
  - Спасибо, но, думаю, не стоит вовлекать никакого в этот спор. Это ни к чему хорошему не приведет. Пусть он останется спором между нами.
  
  - Это не спор, очень уважаемый мною Леонард Алексеевич, это поиск истины. Разве не так? Отец Николай ведет нас всех ложной дорогой.
  Что-то в тоне моего собеседника заставило меня насторожиться. Он явно к чему-то подбирался, плетя по восточному кружева из слов.
  - А кто знает истинную дорогу? Как вы полагаете, тут есть такой человек?
  Что-то мгновенно изменилось в лице Бицоева, но я не успел уловить его выражение.
  - Я понимаю, мои слова могут прозвучать нескромно, но поверьте, я чувствую истину всей своей душой. А это не может быть случайно или быть заблуждением, это то, что ниспослано мне свыше.
  - Что же вам ниспослано выше?
  - "Аллах - Хранитель тех, кто веру приобрел/ Из тьмы он выведет их к свету/ Но станут идолы напутствовать неверных/ И поведут от света к мраку их/ Они все обитатели огня/ И в нем останутся навечно".
  Я посмотрел на Бицоева и теперь вполне четко разглядел выражение его лица, оно было вдохновенным, как у поэтов и фанатиков.
  - Наверное, это цитата из Корана, - предположил я.
  - Вторая сура, аят двести пятьдесят седьмой, - с гордостью сообщил он.
  - Вы знаете весь Коран?
  - Большую его часть. Та получилось, что я не успел его доучить, Аллах позвал меня заниматься другими делами.
  "Террором и убийствами", - мысленно дополнил я его слова.
  - Но вы видите, как точно все сказано, священная книга знает все, что было, есть и будет. Разве это не свидетельство ее истинности, боговдохновенности?
  Я постарался незаметно пожать плечами, подобные предвидения содержат масса самых разных книг. Достатоно вспомнить Нострадамуса. И не так уж это и сложно, в этом мире все постоянно повторяется: войны, революции, эпидемии, выборы... Но вслух я ничего этого не сказал. Я решил подождать, что последует дальше. Я не сомневался, что пока все это не более, чем предисловие.
  Не дождавшись моего ответа, Бицоев был вынужден пойти в наступление.
  - Я чувствую к вам безмерное уважение, Леонард Алексеевич. Вы в полном соответствие с Кораном отвергли ложного бога. Это крайне важный поступок. Но этого недостаточно.
  Бицоев сделал красноречивую паузу, приглашая меня к диалогу. Я решил принять приглашение.
  - Но что же в таком случае я должен сделать, чтобы недостаточное превратить в достаточное?
  - Найти истинного Бога! - с жаром воскликнул он.
  - Каким же образом?
  - Разве вы его не чувствуете своим сердцем?
  - Что-то не чувствую.
  - Ислам - вот тот единственный путь, который ведет к Нему. - торжественно, как лозунг, провозгласил Бицоев.
  Ничего другого от него услышать я и не надеялся. Все фанатики невероятно предсказуемы, что Редько, что этот мулла-террорист. А чему тут удивляться, если у них в голове всего одна идея, как у бедняка в шкафу один костюм. А все другие они отвергают с порога.
  - Может быть, но вряд ли этот путь подходит для всех, - достаточно осторожно заметил я.
  - Именно для всех, Ислам - это универсальная религия. Она дает ответы на все вопросы.
  - Но может быть дело в вопросах. Они так поставлены, что на них не сложно получить ответы. Знаете, меня больше привлекает религия, которая не дает ответа ни на один вопрос.
   Я увидел, что мой тезис привел проповедника истинной религии в замешательство, он явно не ожидал от меня такого наглого выпада.
   - Но какой смысл в такой вере? - воскликнул он.
   - Смысл великий. Мы начинаем заниматься поиском собственных ответов, а не довольствуемся уже готовыми. Знаете, Саид, я так думаю, что если в книге изложены некие истины, то это вовсе не истины а в лучшем случае далекие их тени. Настоящие истины не поддаются изложению, они приходят к нам совсем в иной форме, когда мы находимся совсем в ином состоянии. Ваш Коран писали люди, которые хотели получить легкие и простые решения на сложные задачи бытия. Получить их и успокоиться и дальше жить с ними, как со своими женами, владея ими безраздельно. И чтобы сохранить свою власть над этими истинами, они проливали реки крови. Да и в вашей славной биографии, насколько я знаю, есть такие же эпизоды. Вы тоже убивали ради истины.
   - Да, убивал. И если надо убью еще, - мрачно проговорил Бицоев. Если люди не воспринимают слово божье, они не достойны жить на земле.
  - А решаете, кто достоин, а кто не достоин, естественно вы.
  - Нет, не я, Аллах. Я лишь его покорное орудие.
  - Бандит, который убивает человека за кошелок, в свое оправдание тоже может сказать. что это не ему, а Богу понадобились деньги. А он лишь покорный исполнитель Его воли.
  - Это совершенно разные вещи! - Бицоев аж кипел от негодования.
  А если он меня сейчас прирежет? подумалось мне. Невольно я внимательно его осмотрел: нет ли у него где-нибудь спрятанного ножа? Но ножа я не нашел. Это немного меня успокоило.
  - А по-моему, одинаковые. Там и там насилие. Мотивы вроде бы разные, а результат-то один. А важен как раз результат. Знаете, сколько жестоких и ужасных деяний были обставлены возвышенными обстоятельствами. Не сосчитать.
  Бицоев явно был занят борьбой с самим собой. Чувства в нем кипели, как вулканическая лава, это было заметно по тому, как менялось выражение его лица, но он старался их сдерживать. Но никаких сомнений в том, что это мой злейший враг у меня не было. Вербовка не удалась, а он человек мстительный. Даже трудно себе представить, на какую подлость или коварство он способен. Разумеется, ради Аллаха. Универсальное оправдание всему и всегда.
  - Жаль, что разговор у нас не получился, Леонард Алексеевич, - наконец сказал он. - Я ожидал иной итог.
  - А по-моему разговор вышел очень даже интересный. И поучительный, - добавил я.
  - Уж куда поучительней, - криво усмехнулся Биноев. - Я буду долго вспоминать наш разговор. До свидания.
  - До свидания, - с облегчением попрощался я.
  Не знаю, как в будущем аукнется мне эта нравоучительная беседа, но сейчас я по крайней мере могу немного передохнуть.
  
  Глава 19
  
  Утром на пляже я разыскал Ольгу. Она лежала на золотом песке и загорала. Бюстгальтера на ней не было, и ее красивые упругие груди щедро поливало своими лучами солнце. И вполне возможно заодно ими еще и любовалась.
  Я опустился рядом с ней, стараясь по возможности не смотреть на ее грудь. Это зрелище меня сильно возбуждало. Но сейчас я хотел с ней говорить совсем о другом и не желал, чтобы меня что-либо отвлекало.
  - Сегодня такой замечательный день, - первой произнесла она. - А вы кажется чем-то озабочены? Какой в этом смысл здесь быть озабоченным?
  - Вы же тоже бываете тут озабоченными и расстроенными.
  - Я другое дело, у меня комплексы. Но у вас их-то нет.
  - Кажется, появились. Я боюсь.
  - Боитесь? Но чего?
  - Того, что однажды тут может произойти.
  - А что здесь по-вашему может случиться?
  - Все, что угодно. Например, убийство.
  - Вы преувеличиваете.
  - Ничуть. Вчера я это осознал особенно ясно. Я напрямую столкнулся с отцом Николаем. А с ним был Павел Клепач. У нас едва не завязалась драка.
  - Я знаю про эту историю.
  - Но вы не знаете, что произошло вечером.
  - И что же такое случилось?
  - Ко мне тут, на берегу подошел Бицоев. Узнав, что я противился строительству православной церкви, он решил, что я подходящий объект для обработки меня с целью сделать своим сторонникам. И стал меня обхаживать в свойственной ему манере. А когда получил отпор, то начал мне угрожать.
  - Это все?
  - А разве этого мало. Надо смотреть вперед. Семена конфликта посажены и из их вырастут ядовитые растения. Эти люди не в состоянии изменить себя, они даже не желают делать м алейшей попытки посмотреть на все со стороны, попробовать какие-то новые возможности. Их сознание сфокусировано на одном и ничего иного видеть они не желают. Это фанатики, а фанатизм непримирим и заразен. Клепач уже заразился. Кто еще?
  Кажется, мое беспокойство передалось и Ольге, она тоже начала сознавать, насколько тревожна ситуация.
  - Но почему все это происходит? Что этим людям в конце концов надо?
  - Они, как и все, ищут Бога. Но ищут его странно, на каком-то ужасно ограниченном пространстве. Они хотят, чтобы Он был бы непременно там и нигде более. А если кто-то находит Его в другом месте, то они считают это святотатством, которое надо безжалостно выжигать. Бог, как пассажир в поезде. должен занимать определенное место. Они же начальники поезда, которые неукоснительно следят за этим.
  - Но разве трудно выйти из этого поезда и пересесть в другой?
  - Для таких, как они, трудно.
  - Но почему? Я не понимаю. Почему Александр Андреевич всю жизнь разбивает стереотипы собственного сознания, и это его совершенно не гнетет. Наоборот, он мне сам говорил, что с течением времени обнаружил, что отказываться от старых представлений для него - самое большое удовольствие. Для них же наоборот, они, как огня, боятся сделать даже маленький шажок в сторону.
  - Не так-то легко ответить на этот вопрос. - Я задумался. - Наверное, им та комфортно, надежно, им не надо блуждать в потемках, их Бог предоставлен им в полное распоряжение. Есть Священное писание, где сказано буквально обо всем, его можно без конца по поводу и без повода цитировать. Это дает ни с чем не сравнимую уверенность в собственной правоте, а значит, обеспечивает спокойствие на всю жизнь. За такой приз есть смысл, он стоит того. чтобы убивать не согласных, всех тех, кто способен поколебать эту позицию. Вместо того, чтобы исследовать бесчисленное количество самых разных матриц сознания, они словно примагничены только к одной из них. Это страшная сила, Ольга, и нам грозит реальная опасность.
  - Что же нам тогда делать?
  Хотя на пляже по близости никого больше не было, я приблизился к ней, чтобы никто бы не мог подслушать того, что я намеревался сказать.
   - Нам нужно начать готовиться к возможному развитию событий, - тихо произнес я.
  - Что значит готовиться?
  - Нужно иметь какое-нибудь тайное убежище, запасать в ней еду. Неизвестно, сколько придется там просидеть. Может оно и не понадобится, но а вдруг.
  - Но где найти такое убежище?
  Я снова оглянулся вокруг, но никого не увидел.
  - Я знаю такое убежище, когда у путешествовал по острову, то случайно наткнулся на одну пещеру. Почему бы ее не приспособить для этих целей. Если вы не против, я готов вас туда отвезти.
  - Я согласна. Сегодня мы еще не имеем право никуда уходить. Даже находясь на пляже, мы нарушаем запрет. Но я больше не могла сидеть в своем домике.
  - Хорошо, мы пойдем в пещеру с вами завтра. А сейчас нам лучше вернуться в поселок, пока нас не обнаружил здесь Брусникин и не продлил нам наказание.
  
  Глава 20
  
  Меня разбудили рано утром. Это я понял потому, как не хотелось открывать глаза, казалось, что они намертво приклеены к векам. И разлепить их нет никакой возможности.
  Но стучавший в мою дверь не унимался, он явно намеревался это делать до тех пор, пока я не проснусь и не встану.
  Пришлось подчиниться этой чужой воле. К моему удивлению человеком, столь грубо нарушившим мой сон, оказался Брусникин.
  - Извините, что я вас разбудил, но дело срочное, - сказал он. - Пропал Гамза. Его нет с вечера. Я думал, что ночью он придет, но он так и не появился.
  - Мне ничего неизвестно о том, где он? Я давно не общался с ним.
  - Придется его искать. Вы пойдете?
  - Разумеется.
  - Тогда даю вам на сборы пятнадцать минут. Жду вас у часовни.
  Через пятнадцать минут я был на месте сбора. Кроме меня там уже находились Иохин, Ремчуков, отец Николай и Павел Клепач.
  - Никто не имеет предположений, где он может находиться? задал общий для всех вопрос комендант рая.
  Общим ответом стало молчание, никто не знал, куда исчез Гамза.
  Мы вышли из поселка. Утро только начиналось. Солнце еще совсем недавно вышло на дневное дежурство и потому по-настоящему не разогрелось. И идти было приятно, к тому же мы шагали в сопровождение неутихающего птичьего концерта.
  Мы шли наугад, но вскоре я обнаружил, что маршрут нашей маленькой колонны пролегает по тому же азимуту, что и мое путешествие по острову. Довольно скоро мы вышли к той самой горе с водопадом и обнаруженной мною пещерой. Я забеспокоился, уж неизвестно ли об ее существовании еще кому-нибудь. Это стало бы для меня большим разочарованием.
  Но в гору мы подниматься не стали, обошли ее и направились дальше. Я шел вслед за Ремчуковым. Сначала тот шагал молча, но через некоторое время я стал слышать, как издает он раздраженные восклицания. Ему явно пришелся не по нраву наш поход.
  Внезапно он повернулся ко мне.
  - Объясните, черт возьми, почему мы должны искать этого Гамзу. Мне лично глубоко на него наплевать. Может быть, он решил отсюда дать деру.
  - И каким же образом? - поинтересовался я.
  - Откуда я знаю. Может, за ним вертолет прилетел.
  - Вы знаете, что никакие вертолеты тут не летают.
  - Тогда он отправился в плавь. Мы же не знаем, где находимся. А вдруг тут неподалеку обитаемый остров.
  - Тогда бы мы видели корабли. А вы их видели?
  - Не видел, черт возьми. Здесь кроме наших рож ничего не увидишь, - раздраженно сплюнул Ремчуков. - Даже если с этой Гамзой что-то и случилось, то какая разница. Все равно мы здесь все обречены на подыхание. Может быть, ему надоело ждать, и он решил ускорить процесс. Если так, то какого дьявола мы бродим по этим мерзким горам.
  - А если он попал в беду? Подумайте, что однажды такое может случиться и с вами. И никто не выйдет к вам на помощь.
  Ремчуков мрачно посмотрел на меня.
  - А вы думаете, что я надеюсь, что кто-то придет. Слушайте, нам надо делать ноги отсюда?
  - Каким же образом? Не вплавь же.
  - А если я вам скажу, вы пойдете со мной?
  - Не знаю, я пока не обдумывал этот вопрос, так как не видел никаких возможностей. Мы отрезаны от мира.
  Ремчуков мрачно посмотрел на меня и отвернулся. Я же стал размышлять о том, что же замыслил Ремчуков. Кажется, у него есть какая-то идея. Хотя не понятно, какая. Не на воздушном же шаре отсюда улетать? Да и как сделать этот шар.
  Мы вышли на открытый участок, солнце к этому моменту накалилась, как сковорода, и стало так жарко, что все мысли о побеге испарились сами собой. Хотелось лишь пить и пить,
  Мы с трудом плелись по какой-то едва проступающей на земле тропинке. Жара была необыкновенная, с таким зноем я тут еще не сталкивался. Неудержимо хотелось искупаться, тем более, что гладь океана обступала со всех сторон. Ремчуков уже откровенно громко ругался, не стесняясь в выражениях.
  Внезапно к нему подскочил Брусникин.
  - Перестаньте так выражаться, здесь это запрещено.
  - А мне плевать на ваши запрещения. Я возвращаюсь в лагерь, я не обязан искать какого-то там гавнюка.
  - Вы будете делать то, что я вам прикажу.
  - А вот вам. - Ремчуков в качестве иллюстрации к своим словам сделал неприличный жест.
  Я видел, как мгновенно побледнело лицо коменданта.
  - Я вам советую вести себя прилично.
  - А пошел ты... - Далее последовала нецензурная брань. - Внезапно Ремчуков оттолкнул Брусникина и устремился вниз к океану. Наверное, ему, как и мне, очень хотелось искупаться.
  Брусникин быстро догнал его и схватил за руку. Ремчуков направил свой кулак ему в лицо. Но дальше случилось неожиданное, кулак пролетел мимо, комендант ловким приемом сбил Ремчукова на землю.
  Все произошло так быстро и неожиданно, что Ремчуков не сразу понял, что произошло. Он лежал на земле, из разбитого носа обильно сочилась кровь, а сам он ошалело смотрел на своего обидчика, словно бы не понимая, что только что произошло.
  - Вставайте и идите со всеми, - тоном, не предполагающим возражение, произнес Брусникин.
  Я ждал, что последует дальше, но ничего особенного не произошло. Ремчуков встал и послушно присоединился к нашему маленькому поисковому отряду. И больше от него ругательств я не слышал. Он вообще молчал, как сыч.
  Мы обнаружили Гамзу буквально минут через пятнадцать после инцидента с Ремчуковым. Гамза лежал на земле под деревом. По началу мне показалось. что он мертв. Но когда мы подошли совсем близко к нему, он открыл глаза и застонал.
  Я осмотрелся вокруг, реконструируя события. Впрочем, сделать это было не сложно, все было предельно ясно. Гамза решил покончить с собой, привязал веревку к ветке, а сам полез в петлю. Но, если так можно выразиться, ему не повезло, ветка не выдержала тяжести тела, и Гамза вместо того, чтобы вознестись на небо, упал на каменистый грунт. Сколько он так пролежал, было не ясно, но по-видимому, не меньше целой ночи.
  Над ним склонился Брусникин.
  - Как вы, Владимир Арсеньевич?
  - Я хочу умереть, я не желаю больше жить, - простонал он. - Пить, дайте пить, - вдруг попросил он.
  Я подумал, что он крайне непоследователен в своих желаниях. В конце концов надо определиться: хочет ли он умереть или попить.
  Брусникин налил ему из термоса холодную воду.
  - Павел Валентинович, - обратился он к Клепачу, - вы врач, осмотрите его.
  Клепач склонился над ним, но тут свое веское слово стал произносить отец Николай.
  - Владимир Арсеньевич, как вы могли так поступить, вы же христианин, а наша церковь осуждает самоубийц. Вы должны были прийти в нашу общину за утешением, мы бы вам обязательно помогли. Наш всемилостивый Господь однажды непременно вернет ваш дар, если вы будете преданы ему.
  Гамза жадно пил и не мог напиться, и я не понимал, слушает ли он речь священника. Осушив стакан, он вернул его Брусникину, посмотрел по очереди на всех нас и закрыл глаза.
  Тем временем Клепач обследовал его и объявил нам, что никаких серьезных повреждений у Гамзы нет. Однако он настолько обессилил, что идти самостоятельно не в состоянии.
  Обратный путь мы тащили его на руках, так как не предусмотрев такую перспективу, не захватили носилки. Это было тяжелое испытание, но я старался ни о чем не думать. Хотя мысли, как непрошенные гости, сами лезли в голову. Вот и отмечена летопись рая первой попыткой самоубийства. И не исключено, что она не единственная и будут еще. И может быть совсем скоро. Последние дни отмечены целой серией плохих симптомов. Если это рай, то очень странный, рай, из которого его обитатели хотят сбежать любыми путями. А ведь попасть в эдем все стремятся, даже те, кто не верит в его существование. Я правильно решил оборудовать для себя убежище, похвалил я сам себя. Судя по темпам, с которыми здесь происходят события, все может случиться даже раньше, чем я предполагаю.
  
  Глава 21
  
  Утренняя экспедиция по спасении Гамзы меня так утомила, что я почти весь день провалялся в кровати. И только ближе к вечеру решил навестить спасенного. Правда уверенности в том, что он так уж жаждет меня видеть, у меня не было. Но какая-то сила погнала меня к нему.
  Гамза лежал на кровати и смотрел в потолок. На его лице лежал отпечаток полного равнодушия к окружающему миру. Он даже не сразу посмотрел в мою сторону и несколько минут я растерянно топтался возле его кровати, не зная, как себя вести.
  Наконец он медленно повернул голову в мою сторону и посмотрел на меня.
  - А это вы, писатель. Сегодня уже четвертый посетитель. Прямо паломничество какое-то, как в мавзолей к великому человеку.
  - А кто были до меня? - поинтересовался я.
  - Отец Николай, Бицоев, Воздвиженская и эта как ее - Глинкина.
  Из всего списка меня удивило посещение последней. Первые двое пришли пытаться поймать его душу, как бабочку, в свой сачок, Ольга - просто из сочувствия. Но вот Катя-то зачем? Этот вопрос я и задал Гамзе.
  - Она спросила меня, не нужна ли мне женщина, чтобы я мог бы поскорее отвлечься от тяжелых мыслей. Я поблагодарил и отказался от ее услуг. Женщина мне не поможет.
  - Могу я сесть рядом с вами?
  - Садитесь. - Он покосился на меня. - А вы зачем пришли? Тоже предлагать услуги.
  Я и сам точно не ведал, зачем пришел.
  - Вот решил навестить, узнать, как у вас дела.
  - Бросьте, какое вам до меня дело. Спрашивайте прямо, что вас интересует?
  Я почувствовал некоторое смущение, к такому разговору я не совсем был готов.
  - Хорошо, не буду лукавить. Я хотел бы знать, почему вы решились на такое?
  Гамза закрыл глаза и мне показалось, что он не намерен отвечать на мой вопрос. Но я ошибся. Внезапно он сел на кровати.
  - А вы не понимаете?
  - Понимал бы не спрашивал.
  - А вот оба наших священников прекрасно понимают. Считается, что мы все тут находимся в раю.
  - Да, считается, - подтвердил я.
  - Тогда скажите мне, а где тут Бог? Я хочу говорить с Богом, хочу видеть Его, хочу понять, что Он от меня хочет. А я ничего не могу абсолютно понять. Где мой дар, получу ли я его когда-нибудь? Невозможно задавать без конца вопросы и не получать ответы. Я согласен ждать; если Бог молчит, значит, так надо, я еще не заслужи Его слов. Но раньше я понимал, какие отношения связывают Его с человеком, лично со мной. Я согрешил, Он меня наказал. Все четко, все логично, как доказательство теоремы. А сейчас я нахожусь в полной неизвестности. И у меня такое ощущение, что она никогда не кончится. Я не понимаю, что Он от меня хочет, что я должен для Него делать, при каких условиях Он вернет мне мой дар. И есть ли вообще эти условия. Мы находимся в полностью непостижимом мире. Старого нет, новый совершенно не понятный, Да это и не мир, это какой-то его обрубок, что-то совсем нереальное. Я не вижу в нем своего места, я не понимаю в нем своего предназначения. Я не представляю, что со мной будет. Мы находимся в ситуации странной вечности. Наша жизнь как была, так и осталось конечной, но она не имеет никакого вектора движения. Мы словно бы прикованы к чему-то. Вроде бы эти цепи нам не мешают жить, они даже не ощущаются, но идти никуда не позволяют. Я не могу жить в такой атмосфере неопределенности, она давит на меня, почище огромного камня, который навалился мне на грудь. Иногда я чувствую, что схожу с ума. Сколько это все может продолжаться? Вот я и решил положить всему конец. Я понятно объяснился.
  - Вполне.
  - И что вы мне на это скажите?
  Нелегкий вопрос, я бы и сам хотел бы на него получить ответ. Я набрал в грудь воздуха и стал говорить.
  - Это модель, в такой ситуации неопределенности всегда жил, живет и всегда будет жить весь мир. Только там это все заслонено и до нашего сознания не доходят эти ощущения. Вернее, они гасятся где-то на подходе. Так, иногда что-то прорывается, и мы чувствуем какую-то беспочвенную тревогу. Но обычно она вскоре рассеивается. Мы же там все так озабочены преуспеванием, хотим все что можно и что нельзя получить. А здесь уже все есть, вот мы и оказываемся на прямую с этой бездонной пустотой.
  Гамза устало махнул рукой.
  - Правы вы или не правы, для меня в этом нет никакой разницы. Я хочу найти опору. Любопытно, если бы моя попытка удалась, что бы я сейчас чувствовал? Как вы полагаете?
  - Я думаю, что ваша жить предстала бы перед вами совсем в ином свете. И те ваши проблемы, которые довели вас до такого отчаянного поступка, показались бы не существенными. Вы просто зациклились на них. А это всегда опасно, нас часто наказывают за то, что мы чрезмерно односторонне воспринимаем жизнь. В этом случае иллюзия становится очень грубой. Все наши попытки к самоубийству проистекают именно потому, что мы чересчур сильно привязываемся к одной модели действительность, не видим альтернативы, не видим того, что жизнь бесконечна в своих проявлениях и существуют множество вариантов ничуть не хуже. а то и получше.
  Мне показалось, что Гамза не то иронично, не то недоверчиво посмотрел на меня.
  - Вы слишком много общаетесь с Хандруевым, когда я слушаю вас, то у меня отчетливо возникает впечатление. что со мной говорит он.
  - Может быть, но что это меняет по существу, важно не кто говорит, а что говорится. Чтобы изменилось, если бы те же самые слова вам произнесла, например, Катерина.
  - Трудно представить, что из ее ярко накрашенных губ может вылететь нечто подобное. Да и то, что из одних уст кажется нормальным, из других - тоже самое представляется неприемлемым. Не знаю уж почему, но это так. Когда я слушаю Хандруева, то в независимости от того, что он говорит, не желаю соглашаться ни с одним его словом. Потому что они исходят от него.
  - А соглашаться с Редько или Бицоевым вам не претит?
  Гамза взял паузу во время которой он, не смотря на меня, о чем-то думал.
  - А знаете, это в конце концов мое личное дело, я не обязан перед вами ни в чем отчитываться.
  - Разумеется. Да, никто от вас этого и не требует. - Я встал, так как понял. что разговор закончен. И чего я поплелся к этому человеку.
  Я вернулся себе, но не надолго. Неожиданно впервые в моем доме заговорила селекторная связь, соединяющая меня с домом Брусникина. Из аппарата послышался его голос.
  - Убедительная просьба ко всем обитателям рая через полчаса собраться в кафе. Это очень важно, поэтом прошу без опозданий прибыть всем.
  Наш райский коллектив полном составе собрался в кафе. Даже явился недавний самоубийца - Гамза. Не было пока самого главного действующего лица - Брусникина, что-то его задержало.
  Я занял место рядом с Ольгой.
  - Не знаете, зачем нас собрали тут? - спросил я.
  - Не знаю. Но мне кажется, это как-то связано с самоубийством Гамзы. Нами недовольны, мы ведем себя не так, как предполагалось изначально.
  - Кем предполагалось?
  - Теми, кто все это затеял. Эксперимент явно не удается. Мне кажется, это не последняя попытка к самоубийству, они еще будут. Вопрос лишь: кто следующий?
  Я подумал, что, наверное, это действительно интересный вопрос. Мысленно я прикинул, какие есть шансы у меня оказаться вторым в этом списке. Пожалуй, пока меня на такой поступок не тянет. Но если заглянуть глубже, то я совсем не исключаю, что где-то это желание во мне уже накапливается. Просто пока я его не ощущаю, оно не стало еще критическим. Но это дело времени.
  Появился Брусникин. Он всегда выглядел хмурым, но на этот раз выражение его лица было по- настоящему угрюмым. На нас он смотрел, как на преступников, приговоренных к смертной казни.
  - Хорошо, что все собрались, - негромко, но очень отчетливо сказал он. При этом голос его был совершенно лишен всех интонаций. - Мне поручено с вами поговорить.
  Я ждал, что комендант рая уточнит, кто дал ему столь ответственное поручение, но по-видимому, это не входило в его намерения. Он продолжил в столь же безличной манере.
  - Я должен вам объявить, что всеми вами очень недовольны. Вы ведете себя непозволительно, совсем не так, как должны были вести. Вам созданы все условия для беззаботной жизни, сделано так, что все ваши проблемы остались в прежнем существовании. Вас специально поместили в такие условия, чтобы вы могли бы полностью. освободиться от своего прошлого. Вы должны быть подобно невинным младенцам, которым не о чем жалеть и нечего желать. Они воспринимают жизнь в своем ежесекундном проявление, не думаю ни о том что было, ни о том, что будет. Они даже не знают о том, что есть прошлое, настоящее, будущее. И вы находитесь в точно такой же ситуации, для вас прошлое, настоящее и будущее не должно играть никакой роли, не иметь никакого значения. Вы должны жить одним мгновением и больше вас ничего не должно интересовать. Но разве так вы ведете себя, вы не только привезли с собой весь груз прошедшей жизни, но упрямо воспроизводите его здесь. У вас начались раздоры, старые проблемы и комплексы, которые тут не имеют абсолютно никакого значения, мучают вас как и раньше, если не еще сильней. Никто не сделал ни единого шага, дабы освободиться от этого тяжкого наследия. Но в таком случае ваше пребывание в раю становится бессмысленным. - Брусникин, как артист, сделал эффектную паузу. - Вас всех настоятельно призывают одуматься и кардинально пересмотреть свое поведение, стиль и характер своих мыслей. Это все, что на сегодня поручено мне вам сказать.
  Брусникин внимательно оглядел нас инспекторским оком и стал быстро удаляться, словно бы пребывание в нашем обществе ему было тягостно или противно. Хотя кто знает, может быть так на самом деле и есть.
  Некоторое время после его речи царила тишина, все сидели словно в оцепенении. И ждали, кто выскажется первым.
  Первым решил взять слово Хандруев. Это меня немного удивило, так как выглядел он неважно, все время держался за бок. Меня так и подмывало спросить об его самочувствии, так как состояние его здоровья вызывало у меня большую тревогу.
  - Друзья, я считаю, что наш комендант в целом правильно поставил вопрос, мы идем по неверному пути. Нам надо всем вместе обсудить, что тут происходит. Если каждый не избавится от прежних матриц своего сознания, которые он привез сюда, мы плохо все кончим. Но неужели разногласия нам дороже единства, неужели старые веровании затмили так сильно разум, что не пропускают ни одной свежей мысли. Мы должны сделать скачок от Бога к божественному, потому что Бог - это границы, это узкий набор представлений, а божественное - это абсолютное безграничье, бездонность, отсутствие любой заданности, любой обусловленности. Нам всем предоставлен уникальный шанс изменить самих себя, а следовательно и мир вокруг нас. Но меня не покидает ощущение, что никто об этом даже не задумывается.
  - Хватит нам ваших проповедей! - вдруг раздался громкий возглас. Я узнал голос Павла Клепача. - Не надо нам читать ваших наставлений, мы не дети, мы знаем истинного Бога. И не отступим от Него ни на шаг.
  - Да правильно, мы не позволим больше вам так говорить, - вскочил со своего места Бицоев. - Нет Бога, кроме Аллаха, а Магомед пророк Его. Слышите, вот истина и другой не существует.
  Я забеспокоился, а вдруг эти святоши налетят на Хандруева. В своем религиозном рвение они могут его и избить. И они лишь будут гордиться своим поступком. Как гордились инквизиторы. что сжигают людей. Непримиримость этих святош явно зашкаливает за все границы.
  Стараясь не привлекать к себе внимание, я приблизился к Хандруеву и заметил, что мой маневр повторил и Иохин. Слава богу, что у меня есть союзник.
  Я боялся, что Хандруев начнет возражать, но он, судя по всему, понял бессмысленность этого диспута и стал пробираться к выходу. Я последовал за ним, а за мной Иохин. Я заметил, что и Ольга встала со своего места.
  К большому моему удивлению Хандруев направился не к дому, а к океану. Я догнал его.
  - Можно мне пойти с вами?
  Хандруев посмотрел на меня и кивнул головой. К нам присоединились Иохин и Ольга. Так квартетом мы вышли к воде.
  Я хорошо помнил, что совсем недавно океан был абсолютно спокоен, словно бы впал в спячку. Но сейчас он выглядел довольно сердито, вздыбился бугорками волн, которые с шумом выбрасывались на берег.
  Несколько минут мы все стояли молча, наблюдая за безграничной стихией.
  - Как вы думаете, почему океан волнуется? - внезапно спросил Хандруев.
  Мой поиск в информационных полях не принес результата, я не нашел ответа на поставленный вопрос.
  - Мы все переполнены отрицательными энергиями, более того, мы постоянно их генерируем, усиливаем, распространяем в пространстве. - стал говорить Хандруев. - И не понимаем, что она нам возвращается бурями, ураганами, землетрясениями, техногенными катастрофами. Природа необычайно чутко реагирует на те отрицательные энергии, которые мы ей посылаем. Происходит жуткое ее загрязнение ими. А в последнее время мы просто затопили окружающее пространство нашими негативными отходами своей психики. И наивно думаем, что это нам сойдет с рук. С помощью знакомых математиков и программистов я незадолго до отъезда сюда составил кое-какие модели. И из них выходило, что готовится некая грандиозная катастрофа. Наша планета и окружающий ее мир способны лишь до какого-то предела поглощать отрицательные энергии. Но они никуда не исчезают, они копятся и однажды эта гремучая смесь взорвется. Удивительно, что в наше время мало кто понимает непосредственную связь между природными катаклизмами и тем, как мы себя ведем, как мыслим, какие эмоции испытываем и выбрасываем наружу. Нет более глупой идеи, что есть мертвая материя, которая ничего не ощущает. Она живая, более того, в каком-то смысле более живая, чем мы, люди, ибо способна воспринимать такие волновые излучении, которые для нас совершенно недоступны. И мы очень тесно связаны и зависим от друг друга.
  - Неужели, когда я стрелял из пушки и попадал к примеру в скалу, она испытывала боль? - с явным недоверием спросил Иохин.
  - Непременно, хотя вряд ли эта боль один в один напоминает нашу боль. У них она своя. И эта боль уходит далеко в пространство, я полагаю, что она пронизывает его всего и вызывает большие последствия. Ведь любое космическое тело для того и создано, чтобы принимать на себя волны и ослаблять их, благодаря выплескам заключенной в них огромной энергии. Иначе космос просто бы захлебнулся бы в ней. Энергия должна циркулировать, а не копиться, только в этом случае она не так опасна. А там. Где она только копиться, вызревают катастрофы.
  - Подождите, получается, что наша планета и все остальные планеты, как и другие космические тела - это некие аккумуляторы космической энергией, где она как бы расходуется! - воскликнул я
  Дождался ответа от Хандруева я не сразу.
  - Возможно, по крайней мере, мне эта мысль представляется весьма вероятной. Видите ли, молодые люди, я часто задавал себе вопрос: зачем нужна жизнь? И в разное время давал разные ответы. Я их записывал и когда их накопилось достаточно много, попытался подытожить процесс развития своего понимания данного вопроса. И пришел примерно к такому же выводу. Видите ли, мы привыкли воспринимать жизнь, как какое-то высшее проявление эволюции Вселенной. Но ведь именно Вселенная ее и создала. Но низшее не может породить высшее. Иными словами, мы не можем быть сложней, разумней самого мирозданья. Значит, существующая на нашей планете жизнь является всего лишь одной из ступени всеобщей иерархии со своим утилитарным значением.
  - И какое же это значение? - почти хором спросили мы с Ольгой.
  - Переработка или лучше сказать трансформация энергии, перевод негативной в позитивную, очищение ее от низших уровней. В этот процесс вовлечена вся планета, живой и не живой мир. Все работает на одну цель.
  - А как же ваше утверждение, что весь наш мир - это одна большая иллюзия? - поинтересовался я.
  - Так оно и есть, но это совсем не противоречит тому, что я только что сказал. Ведь в иллюзии отражается все то, что имеет место в реальности. И если она переполнена отрицательными энергиями, то и иллюзия приходит к нам наполненная ими. Вспомните пример с телевизором. Если вы смотрите передачу, где показывают самые отвратительные вещи, что происходит в жизни, какие эмоции вы испытываете?
  - Разумеется, отрицательные, - снова почти одновременно произнесли мы с Ольгой.
  - Вот видите. Теперь вам понятен сам принцип действия мирового закона.
  Хандруев сделал несколько шагов в сторону океана. Я машинально двинулся за ним. Я был уверен, что за несколько минут волнение в океане заметно усилилось.
  - Океан что-то сердится, - заметил я.
  - Ничего удивительного в том нет, учитывая то, что происходит на этот островке. И не только на нем. Мы, люди, крайне безответственные существа, мы пребываем в полной убежденности, что от нашего поведения ничего не зависит, что оно никак нигде не отражается. Когда мы, к примеру, изучаем, как меняется климат, то пытаемся найти ответы в изменение океанических течений, в атмосферных фронтах, в активности солнца. А было бы гораздо полезней посмотреть на то, что мы делаем, как живем, какие совершаем поступки. И если суметь выявить определенны тенденции, то кое что может проясниться.
  - Мне трудно мыслить в таких непривычных категориях, - произнес почти все время молчавший Иохин. - Это меняет все, что я раньше считал. Я вынужден все переосмыслить.
  - Не только вам пора все переосмыслить, - как-то устало и безучастно отозвался Хандруев, - но и многим другим. - Но вы видите, какое дикое сопротивление встречают подобные призывы. И в этом заключается трагедия не только всех нас, кто здесь находится, но и всего человечества. Мы стремительно запутываемся в собственных противоречиях, вместо того, чтобы сближаться, на земле отчетливо вырисовываются контуры новых грядущих столкновений. Да они уже происходят. Но самое страшное в другом, мы нисколько не понимаем ни их причины, ни способы их устранения, а все делаем для того, чтобы усилить будущие конфликты. Ни в чем мы так не упорствуем, как в своих заблуждениях.
  - Но почему? - спросил я.
  - Потому что так удобно, потому что не понимаем, что сознание выбирает человека, а полагаем, что человек выбирает сознание.
  - Но вы же сами предлагали выбирать сознание, - возразил я.
  - Правильно, когда человек становится настолько сознательным, что способен выбирать сознание. Но если он бессознателен, то сознание выбирает и подчиняет себе его. Отсюда и появляются все фанатики и догматики. А если разобраться, то девяносто девять процентов людей ими и являются. Разве только не в самой острой форме. Или вы не ощущаете, что у нас творится.
  - Ощущаем, хорошо ощущаем, - грустно согласилась Ольга..
  - Извините меня, друзья, но я немного устал, - проговорил Хандруев. Внезапно он пошатнулся, но мы с Иохиным успели его подхватить. - Помогите мне добраться до дома, - попросил Хандруев.
  Я припомнил, что раньше он неизменно старался это делать самостоятельно.
  
  Глава 22
  
  Мы с Ольгой карабкались по извилистому и крутому горному склону. День был очень жаркий, и мы обливались потом. Но отступать не хотели, так как оба понимали всю важность нашего мероприятия.
  Когда я рассказал моей спутнице о пещере, о том, какой смысл я придаю этой находке, она ни минуты не колебалась. Как и я Ольга была обеспокоена сложившейся обстановкой.
  Мы быстро обсудили конспиративный план, каким образом нам ускользнуть от всеобщего внимания, так как не хотели, чтобы еще кто-нибудь бы знал об этом убежище. Поэтому мы разделились, Ольга пошла на пляж, а я в соседний лесок. И ровно через час встретились в условленном месте.
   Первый наш привал был у водопада. Ольга еще не видела его, хотя находилось на острове дольше, чем я. Она внимательно смотрела на открывшее перед ней зрелище.
  - Как тут красиво! - воскликнула она. - Удивительно, что мне даже не приходила мысль обследовать этот остров. А он еще более великолепен, чем мне казалось. Это действительно рай.
  - Да, этот остров был раем, пока не оказались на нем мы. И теперь он постепенно, но неуклонно превращается в ад.
  - Как странно, вы не находите?
  - Честно говоря, меня это удивляет все меньше и меньше. Люди везде, где живут, превращают эти места в ад. Просто не всегда это заметно, но если приглядеться по внимательней, так оно и есть. Я все больше склоняюсь к тому, что Хандруев прав: человек - это свалка негативных отходов Вселенной. Другое дело, что его призвание их перерабатывать, очищать, превращать в нечто светлое и положительное. Но с этим дела обстоят туго. Вместо того, чтобы из отрицательных эмоций делать положительные, мы целиком поглощены смакованием негативных энергий. Даже добро, которое мы делаем, настояно на них. И если поскоблить его хорошо, то непременно резец упрется в непробиваемый гранит зла.
  - К сожалению, я чувствую, что вы правы. И это очень грустно.
  - Вот поэтому нам и нужно это убежище на тот момент, когда зло тут окончательно восторжествует. И ждать осталось не так уж и долго.
  - Вы думаете, что этому нельзя помешать?
  Я пожал плечами.
  - Все дело в том, что если мы будем мешать, то лишь усилим количества зла. Мы будем вынуждены применять насилие, и покончим с одним злом и породим тут же другое. А в истории нередко случалось, когда то средство, к которому прибегали для борьбы со злом, оборачивалось еще большим злом. Поэтому мы должны бояться самих себя. И лучше не вступать на эту дорожку.
  Я вспомнил свою стычку с Редько и Павлов Клепачом. Я был готов их убить. И где гарантия того, что однажды не потеряю самообладание и совершу насилие. Нет, я прав, самое лучшее, если наступит критический момент, - это исчезнуть и переждать худшие дни. Хотя что делать дальше, я не представлял, никакой надежды на то, что ситуация затем может разрядиться, у меня нет.
  Кажется, мысли Ольги текли по тому же руслу.
  - Но что же в таком случае делать, получается, что мы в западне. Если рано или здесь что-то произойдет, то получается, что мы обречены? И даже ваша пещера нас не спасет. Не можем же мы сидеть в ней вечно.
  - Да, это серьезный вопрос, - согласился. я. - Но никакого другого выхода я пока не знаю. Вы правы, мы заложники ситуации. И нам остается лишь покориться ей. В конце концов в каком-то смысле наша жизнь уже закончилась, мы сами так решили. Единственное, что нам остается, это стареть. Но так ли уж обязательно доживать до старости? Даже в этом раю вряд ли в ней можно найти что-то очень привлекательное.
  - А знаете, я что-то не хочу ни стареть ни умирать преждевременно. Раньше хотела, а сейчас нет. Не знаю, что со мной случилось, но когда видишь всю эту красоту, то хочется жить. И понимаешь, что если что-то и спасет мир, то только красота. Ничего другого нет и не предвидится.
  То, что сделала дальше, Ольга, поразила меня в самое сердце. Она быстро скинула одежду и обнаженной встала под прозрачную и студеную струю водопада.
  Она стояла, подняв вверх руки, и я видел ее всю. И не мог оторвать глаз от этого зрелища. Стройное женское тело, вокруг которое веером разметались брызги воды, было не просто прекрасно. Оно завораживало. Я даже не могу сказать, что мною владело вожделение; хотя, наверное, оно и присутствовало, но все же это было другое чувство. Я бы ему дал название: "божественного восторга". И я вдруг ясно ощутил, что мне тоже не хочется ни стареть, ни умирать. Мне хочется любить, ибо в моей жизни еще не было любви. А то что ранее проходило под этим грифом, было совсем иным. Это я только теперь понял.
  Я не знал, что делать. Мне хотелось обнять Ольгу, покрыть все ее мокрое тело поцелуями, но одновременно я боялся разрушить этот чарующий миг, это ощущение какое-то нашего единства друг с другом и с миром.
  Ольга посмотрела на меня, засмеялась и стала брызгать в мою сторону. Несколько прохладных капель оросили мое лицо. Я слизнул их языком; вода была удивительно вкусной. Я тоже засмеялся, хотя чему смеялся, я не знал. Да меня это и не интересовало. Мне было удивительно хорошо.
  Нисколько не смущаясь, Ольга вышла из водопада и стала одевать одежду прямо на мокрое тело. Затем посмотрела на меня.
  - Давно мне так не было замечательно, - произнесла она. - А что чувствовали вы?
  - Я пережил какой-то непривычный экстаз. Это не было обычным желанием, меня посетило совсем другое ощущение, ощущение восторга.
  - Но что вызвало у вас восторг?
  - Не знаю. Вы, окружающая природа, синеющий вдали океан. Все вызвало восторг, весь этот мир.
  - Выходит, он не так уж и плох? - задумчиво спросила она.
  - Получается, что так, - словно бы не доверяя сам себе, неуверенно ответил я. - Ведь мы же только что это ощутили всей душой.
  Ольга снова засмеялась, но на этот раз ее смех смолк очень скоро.
  - Показывайте свою пещеру, - сказала она.
  Мы стали подниматься в гору. На наше счастье на солнце наползли редкие здесь гости - густые облака и стало не так жарко. Это помогло нам ускорить подъем.
  Пещеру я наше легко. Сначала спустился в нее сам, потом помог это сделать своей спутнице. Мы сели на землю, осматриваюсь вокруг.
  - Вы думаете, что в случае необходимости мы сможем тут прожить довольно долго? - спросила Ольга.
  - Почему бы и нет. Надо только создать здесь склад продовольствия из того, что не портится. Здесь довольно прохладно, так что сможем продержаться довольно долго.
  - А потом, когда кончатся продукты?
  Я пожал плечами.
  - Если мы здесь умрем, никто даже не отыщет наши тела. И будем в этой пещере лежать много лет, может быть, даже не одну тысячу. Вам не страшно?
  - А чем эта могила хуже любой другой. Да и какое нам будет тогда дело до на наших мертвых тел. У нас начнется совсем иная жизнь. Интересно, какой она будет? Знаете, Леонард, когда я еще совсем юной впервые прочитала о загробной жизни, мне стало очень любопытна, что там будет происходить, что я буду чувствовать, чего узнаю. И так захотелось туда, что я стала всерьез помышлять о самоубийстве. И даже уже разработала план, как это осуществить.
  - Что же вам помешало?
  - Я совершенно неожиданно влюбилась в одноклассника и потеряла интерес к потустороннему миру. Я слишком была захвачена своим чувством, и этот мир мне показался весьма привлекательным. Я тогда вполне разумно рассудила, что загробный мир от меня все равно не уйдет. И если я познакомлюсь с его достопримечательностями гораздо позже, хуже от этого не будет.
  - Думаю, вы правильно тогда рассудили, - одобрил я.
  - Когда затем у меня начались эти ужасные проблемы с выбором, я много раз жалела, что не исполнила тогда свой план.
  - А теперь?
  - Сейчас - нет, а что будет дальше - не знаю. Все быстро меняется. Иногда я настолько ничего не понимаю, что происходит со мной и вокруг меня, что во мне останавливается вся умственная деятельность. В такие минуты я чувствую себя маленькой девочкой, которая только-только начала распознавать мир. Меня всегда удивляло одно обстоятельство: мы живем в этом мире, но ничего о нем не знаем, совсем не понимаем, как он устроен. Я понимаю муравья, его не волнует мироустройство, в его голове просто не возникает таких вопросов. Но у нас-то они возникают! А ответов нам не дают. Даже Александр Андреевич не знает их, все, что он говорит, это не более чем его предположения. Почему так?
  - Если бы мы знали все с самого начала, то не развивались, так бы и оставались муравьями. А нас поманили познанием истины, это и заставляет нс двигаться. Конечно, дури в процессе этого движения возникает немеренно, но так уж, наверное, было задумано, чтобы те, кто способны распознавать подлинную реальность противостояли тем, кто ее не желает видеть, а довольствуется собственными или чужими измышлениями. По крайней мере, это не скучно. Вполне возможно, что тот, кто все это придумал, большой шутник.
  Ольга вдруг закрыла глаза и мне даже показалось, что она заснула. Но она не заснула.
  - Вам сейчас хорошо от того, что я нахожусь рядом с вами? - неожиданно спросила она.
  Я не сразу ответил, зато ответил искренне.
  - Да, очень.
  - Мне - тоже.
  Она открыла глаза и в упор посмотрела на меня. Я уловил в них направленное мне послание. Губы Ольги были совсем ярдом с моими, и я поцеловал их.
  Поцелуй получился долгим, но почему-то мы оба, не сговариваясь, сдерживали себя. Ольга первая прервала его.
  - Пойдемте назад, - сказала она.
  Я не возражал, я был с ней согласен. Время для нашего романа не наступило, нам нужно пройти еще некоторый путь. Мы оба в нынешней ситуации не можем допустить ошибку.
  
  
  Глава 23
  
  Мои худшие опасения оправдались, утром я был разбужен ударами молотка. Я вышел на улицу и увидел, что около часовни возобновилось строительство. Редько и Павел Клепач продолжила начатое дело по возведению храма.
  Несколько минут я наблюдал за строителями. Вернее, строитель был один - Павел Клепач, который очень умело управлялся с инструментами. Отец же Николай играл скорей роль прораба, он бегал вокруг Клепача. что-то ему советовал, но тот почти не обращал на него внимания. Он был очень сосредоточен и деловит.
  Ко мне подошла Ирина. Ее лицо было хмурым и неприветливым.
  - Я вчера весь день пыталась его отговорить не заниматься этим дурацким строительством, но безрезультатно, он ничего не слушает.
  - Вы думаете, что ваш муж справится с задачей строительства храма. Это, насколько я понимаю, очень трудное дело.
  - Но только не для него, - возразила Ирина. - У него прирожденный талант плотника. Он самолично построил дачу, никого не приглашал. И все в поселке приходили смотреть на этот дом - так он был красив. А сейчас он там никому не нужен, мы даже его не продали. Вот увидите, он построит эту церковь.
  - Если это случится, это станет началом конца.
  Ирина пожала плечами.
  - Я не в силах ему помешать. Может быть, вам это удастся. - Она вдруг с надеждой посмотрела на меня. - Поговорите с ним, вдруг он вас послушает. На мои слова он просто не обращает внимания. Вернее обращает, так как начинает сразу же злиться.
  - Хорошо, поговорю, - без особого энтузиазма согласился я. Я сомневался, что найду весомые аргументы, способные отвадить его от этой затеи.
  Я услышал чьи-то шаги за спиной. Обернувшись, увидел, что к нам приближается Ремчуков. Он подошел и встал рядом со мной.
  Некоторое время он внимательно смотрел на эту стройку. Я пытался прочесть мысли на его лице, но на нем отсутствовало какое-то выражение. Оно было совершенно нейтральным.
  - Забавно, - вдруг произнес он и посмотрел на меня. - Как вы относитесь к тому, чтобы нам кое о чем покалякать?
  Большого желания калякать с ним я не имел, но и отказать ему причин у меня тоже не было.
  - Мой дом вам подойдет? - спросил я.
  - Вполне.
  Мы направились ко мне.
  - Хреново тут станет, когда эти парни все это соорудят, - заявил Ремчуков, когда мы расселись в комнате.
  Эти слова в устах Ремчукова меня удивили, я не думал, что он придет к тем же выводам. Но на всякий случай я попросил его уточнить:
  - И почему вы так думаете?
  - Да потому, что начнется раздрай.
  - Да он и сейчас уже налицо.
  Ремчуков махнул рукой.
  - Сейчас это еще цветочки, учения перед будущим сражением. А вот когда они возведут свой церковный билдинг и начнут там с утра до вечера бить поклоны, все пойдут стека на стенку. Впрочем, мне абсолютно на это наплевать, пусть дерутся.
  - А на что вам не наплевать, Вадим Константинович?
  Ремчуков наклонился ко мне.
  - Мне на все наплевать, что тут происходит. Я больше не могу находиться в этом хреновом раю. Я так туда хочу, что хоть в плавь отправляйся. Понимаете?
  - Это я понимаю. Но что вы там будете делать? У вас же там ничего нет.
  - Нет, - подтвердил Ремчуков. - В последний раз проигрался в пух и в прах. Пришлось даже хату продать. А все равно тянет хочу вернуться. Лучше там бомживать, чем тут кататься как сыр в масле. До жути хочется перекинуться с кем-нибудь в картежки. А вдруг подфартило бы. У меня в жизни бывали такие случаи. Однажды пятьдесят штук баксов выиграл за ночь. А в это мерзком раю даже денег нет. Ну где же это видано, чтоб без денег. Это так же отвратительно, как и без женщин.
  - Тут все есть, - заметил я.
  - Ничего тут нет, потому что жизни тут нет. Мне разве сами деньги нужды. Нет, они, конечно, даже очень нужны, но самый большой кайф от игры. Впрочем, если вы не игрок, вам это не понять.
  - Я не игрок, но еще недавно был писателем и могу вам понять.
  - Я же вижу, тебе же тоже тошно. А после того, как эти святоши затеяли это строительство, поди стало еще тошней. И писать тоже верно хочется.
  - Иногда, - признался я.
  - Вот видишь, я был уверен, что мы найдем общий язык.
  - Пока не совсем вижу, в чем состоит этот общий язык.
  - Да разве не ясно, мы оба хотим дать деру.
  - Я этого не говорил.
  - И так понятно. Любой нормальный мужик не может не мечтать выбраться из этой ловушки.
  - Предположим, но каким образом. Мы на острове, вокруг океан, и никто из нас не представляет, как далеко ближайший берег.
  - Да, знаю я, что мы на острове и вокруг океан, - скривился, как от зубной боли Ремчуков. - Но мы же каждый день чего-то тут хаваем.
  - Да, едим, - подтвердил я.
  - А значит, эти продукты подвозят, здесь же ничего не производят. Следовательно, часто или не часто, но какое-то судно сюда причаливает и разгружается.
  Подобные мысли у меня уже мелькали, но до сих пор я не дал себе труда их развить. А вот Ремчуков, судя по всему, потрудился в этом направлении.
  - Скорей всего что-то подобное происходит, - согласился. я.
  - Значит, должно быть место, куда пристает корабль.
  - Да, должно.
  - А раз так, то неплохо было бы его отыскать.
  - Предположим, отыщем. А что дальше?
  Ремчуков, недовольный вопросом, раздраженно пожал плечами.
  - Откуда я знаю, что дальше. Сперва надо отыскать бухту, потом дождаться суденышка. А дальше будет видно. Ну как тебе мой план?
  - Да плана пока особого нет.
  - Это у тебя, писатель, нет, а у меня есть. Хочу сегодня совершить небольшое путешествие по островку. Не так уж тут много удобных для парковки бухт. Составишь мне кампанию?
  Я задумался. Хочу ли я воспользоваться этим пока крайне гипотетическим шансом и вернуться назад? Я поймал себя на то, что мне одинаково хочется остаться и возвратиться. Но все может в одночасье изменится и как знать не захочу ли гораздо сильней, нежели чем сейчас оказаться дома. Тем более в отличии от моего гостя, меня там ждет квартира.
  Мысленно я представил ее и у меня защемило в груди. Мне никогда не нравилась моя квартира - она была и маленькая и запущенная, давно требовала ремонта, который я все откладывал по причине нехватки денег и не желания заниматься столь канительным делом, но сейчас я вдруг ясно понял, что мне в ней было вполне уютно. По крайней мере, это была та самая крепость, в которой я мог выдерживать осаду окружающего мира.
  - Я вам ничего не обещаю на счет побега, но кампанию по поиску бухты составлю, - сказал я. - Чем черт не шутит.
  Я увидел, как обрадовался Ремчуков.
  - Вместе мы быстро найдем эту тайное место.
  - Могу я задать один вопрос?
  - Валяй, - милостиво разрешил Ремчуков.
  - Почему вы обратились ко мне? Есть тут и другие, не мене достойные
  Тот как-то искоса посмотрел на меня.
  - Я прикинул, кто тут больше всего скучает, кто реально может захотеть вернуться. И пришел к выводу, что ты самый верный кандидат. Всем остальным там делать особо нечего. А как игроку требуются партнеры, то писателю нужны читатели. И видишь, не прогадал.
  В моей голове вертелась, как карусель, еще одна тема: об Ольги. Но я сдерживал себя, так как понимал, что ничего хорошего она мне не сулит. Есть вещи, которые не стоит затрагивать.
  - Когда пойдем?
  - Чего откладывать, через часик и двинем. - Ремчуков к чему-то прислушался. - Строят наши зодчие, - усмехнулся он.
  В путь мы отправились, как и намеревался Ремчуков, через час. И чтобы не привлекать к себе внимания, как и с Ольгой, из поселка каждый вышел по отдельности. Я шел и думал о том, что мне делать, если мы обнаружим то место, куда пристает корабль и однажды обнаружим и сам корабль? Чтобы им овладеть, его придется захватить. А если на нем вооруженную охрана? Это предприятие может стать крайне опасным. Но если все обойдется и мы овладеем судном, то что дальше? Моряков среди нас нет, сможем ли мы совершить плавание? А ведь океан тут не всегда спокоен, он может так разгневаться, что, словно великан, проглотит нас и даже не поперхнется. Со всех сторон это выглядит полнейшей авантюрой.
  Задумавшись, я не заметил, как проскочил условленное место встречи. Ремчуков меня окликнул. Я изложил ему свои опасения.
  - Ты думаешь, я полный болван и ни о чем таком не кумекал. Не хуже тебя понимаю, что трудное предприятие. Ну а вдруг там нет охраны или она совсем небольшая. Два крепких мужика не совладают что ли с ней. К тому же ты про меня не знаешь одной вещи, я в молодости кончил мореходку и кое-какое время ходил по морям. Пока меня не вытурнули за неподобающее поведение, как было написано в приказе. Так что не волнуйся, с посудиной я справлюсь. Нам бы ее только найти.
  То, что Ремчуков когда-то был моряком, действительно явилось для меня большой неожиданностью и до какой-то степени меняло все дело. Но я не сдавался.
  - Хорошо, предположим, мы найдем этот причал. Но как определить время прибытия. Мы же не можем бегать туда каждый день. Нас заметят и заподозрят. Тем более нет сомнений, что эта бухта находится далеко от поселка. Они специально так задумали, чтобы мы бы не видели, как подходит корабль. Скорей всего это случается ночью.
  - Тут ты прав, да только я кое-что засек. Не так уж сложно определить, когда он прибывает. Я заметил, что время от времени у нас меняется вкус у продуктов. Я же гурман, в Москве не было приличного ресторана, где бы меня не знали, как завсегдателя. Так что меня не проведешь. А раз вкус меняется, значит, был новый завоз. Последний раз это случилось пять дней назад.
  - Я ничего не заметил.
  - Не сомневайся, был подвоз. А так как количества едоков у нас ту не меняется, значит, им не сложно рассчитать, когда закончатся продукты. А что это означает? - Ремчуков торжествуя, посмотрел на меня, как бы приглашая повторить заданный им вопрос. Я не имел ничего против.
  - И что это означает?
  - Это означает, что велика вероятность, что корабль приходит строго по графику. И коли это так, мы можем его составить.
  В словах Ремчукова был свой резон. Он даже несколько вырос в моих глазах; когда жизнь его прижмет, он может быть вполне изобретательным и упорным в достижении своих целей.
  Мы шли вдоль побережья. Песчаные пляжи сменялись скалами, которые утопали прямо в море, и нам приходилось карабкаться по ним. Занятие было не из приятных, правда я уже начал постепенно привыкать к тому, что то и дело был вынужден заниматься здесь альпинизмом. Несколько раз мы искупались, это на некоторое время снимало усталость и гнет жары, но постепенно утомление все сильнее накапливалось в нагих мышцах. Мы прошли уже несколько километров, но пока ни удобной бухты, ни каких-либо следов посещения острова кораблем не обнаружили.
  - Я больше не могу, надо отдохнуть, - сказал я.
  Ремчуков не возражал. Мы разлеглись на мелком и мягком песке. Некоторое время мы молча жарились на солнце, словно бы заряжались от него энергией.
  - А так ли уж плохо здесь, - сказал я разморенный жарой - Ничего похожего там не будет. Если вдруг вернемся, не захотим ли мы вновь оказаться тут. Вы не думали о такой возможности, Вадим Константинович?
  - Не захочу, - уверенно сказал Ремчуков. - Каждому свое. Это Хандруеву все равно, где находиться, он у нас весь в поисках истины. А ее можно искать, где угодно. А я люблю жить - материальную и грубую, как солдатское сукно. Знаешь, что меня больше всего бесит, писатель. Это разговоры о загробной жизни. Некоторые ни о чем другом и думать не хотят. Им на эту жить совершенно наплевать, зато, что будет там, это они готовы обсуждать бесконечно. Прямо помешательство.
  - Но ведь там действительно что-то будет. Или вы в это не верите?
  - Понятие не имею, верю я в это или не верю. Мне до этого нет никакого дела. Хотите я вам скажу во что я верю. Я верю, что ничего нет лучше в мире, чем хорошая женская попка. А если ее еще рукой погладить. - Внезапно Ремчуков приподнялся и склонился надо мной. - А вы ведь тоже верите в женскую попку. Я видел, с каким вожделением вы глазели на Ольгу. А все остальное это ерунда. Жизнь, смерть, бог, черт. Чего там еще есть в этом списке? Существуем ли мы или, как уверяет Хандруев, мы только кажемся, никакого это ровным счетом не имеет значения. Я живу и пока ощущаю себя, для меня нет ничего важней ощущений. А тут мне их чертовски не достает. Может, когда-нибудь я и захочу сюда вернуться, но это будет не скоро. Когда все прежнее потеряет для меня привлекательность. Теперь, я надеюсь, ты все понял.
  - Да, понял, вы считаете, что я в глубине точно такой же.
  - Именно, такой же, - хмыкнул Ремчуков. - А скорей всего даже еще гораздо хуже. Потому что у меня вся эта житейская муть на поверхности, а у тебя запрятано на глубине. А снаружи ты такой правильный, честный, хороший. Вранье это все. Все что тебе в жизни нужно - это бабы, бабки и слава. Мечтаешь до одури, чтобы тебя признали бы великим. Потому ты и скакнул сюда, что ничего у тебя там с этим не вырисовывалось. Бабы были не те, денег было мало, ну а славы всего с наперсток. От этой безнадеги и сбежал. А все поиски истины или там бога - такая дребедень. Никого это не волнует. Разве что в психушке можно пару таких озабоченных искателей отыскать. - Ремчуков посмотрел на солнце. - Разговорился я тут, а время идет. Пойдем.
  Я не стал возражать, и мы снова тронулись в путь.
  На бухту мы наткнулись через час. И сразу поняли, что удобней места для подхода судна здесь не найти. Она была формой полумесяца, со стороны берега от посторонних взглядов ее оберегал высокий берег. Так что можно было находиться от нее на расстояние каких-то трехсот метров - и ничего не видеть.
  Мы спустились вниз, к воде и почти сразу же обнаружили следы пребывания здесь людей. Песок сохранил отпечатки чьих-то ботинок, неподалеку лежали какие-то пустые коробки.
  - Что и требовалось доказать, - довольно пробормотал Ремчуков. - Теперь остается дождаться долгожданных гостей. Ты понимаешь, что это единственная ниточка, которая нас связывает со всем миром.
  Я кивнул головой. Чтобы это понять, не требовалось большого ума.
  Внезапно Ремчуков громко и радостно рассмеялся.
  - Я нашел, я нашел, - вдруг закричал он. Им явно овладел ажиотаж, он вдруг забегал по берегу, что-то крича и махая руками. Это был танец радости, который Ремчуков исполнял исключительно для себя
  Это представление продолжалось минут пятнадцать, внезапно он остановился и замолчал. Ремчуков подошел ко мне. От былого оживления не осталось и следа.
  - Теперь предстоит выполнить самое трудное, - сказал он.
  
  Глава 24
  
  И на следующий день меня разбудили удары молотка. Я открыл глаза и подумал, что теперь они вполне способны выполнять роль будильника. Вот только вставать рано мне не за чем.
  На этот раз я решил не торопиться. И пока я делал утренний моцион, затем неторопливо завтракал, то одновременно старался внушить себе, что нет повода для раздражения и уж тем более для гнева. Надо все воспринимать спокойно, пользы от всех этих чувств нет, а вред очевиден Эти люди все равно не отступятся, а я ничего пока им противопоставить не в состоянии. Численный перевес на их стороне.
  Я вышел из дома и приблизился к строке. И увидел, что количество строителей возросло. К ним присоединился Гамза. Причем, он проявил бешеную активность, бегал по стройплощадке, что-то все время хватал и куда-то тащил. Приглядевшись, я понял, что пользы от него немного, если она вообще есть. Однако его не прогоняли, наоборот, отец Николай постоянно просил его что-то сделать. Тактика священника мне была предельно ясно; для Редько самым важным было не реальная помощь строительству, а то, чтобы все видели, что в его пастве прибавление, что теперь Гамза занимает в ней прочное место. Невольно я подумал: кто следующий?
  Увидев меня, Гамза хотя и не сразу, но все же прервал свою бурную псевдо строительную деятельность и подошел ко мне. У меня возникло ощущение, что ему важно мне что-то доказать. По крайней мере об этом свидетельствовал его вид: решительный и вызывающий.
  - Вас интересует, почему я здесь? - спросил он, хотя я ни о чем его не спрашивал.
  Я не стал отрицать.
  - Интересует.
  - Мне вчера ночью приснился сон, мне сказали, как возвратить доверие Господа и вернуть мой бесценный дар. Я должен помочь строительству этого храма. Просто удивительно, как я был слеп о сих пор.
  Я подумал, что его слепота, как и агрессивность, которая исходила из него, только усиливается. Ради своего спасения он принимает желаемое за реальное. Чем только этого все кончится?
  - Я вам хочу дать хороший совет. - продолжил Гамза. - Последуйте моему примеру, присоединяйтесь к нам. Вы тоже нуждаетесь в милости нашего Господа.
  - Спасибо за приглашение, но я считаю, что это ошибочный путь.
  Я тут же пожалел о своих словах, надо было просто отказаться и уйти. Гамза мгновенно переменился, его лицо отразило неподдельное возмущение.
  - Как вы можете так говорить! Я полностью разделяю точку зрения своего духовного учителя, отца Николая: Господь милостив к тем, кто безраздельно покоряется Его воли, кто готов вытерпеть все испытания, которые Он пошлет. Только полная покорность дает нам право надеется. Все остальное ведет в Гиену Огненную.
  Я подумал, что под полной покорностью Господу, отец Николай имеет в виду покорность ему самому. Но надо отдать должное Редько, время он не терял и каким-то образом сумел найти подход к Гамзе, заставить поверить его своей версии веры в Бога. Люди с неустойчивой психикой во все времена часто становились добычей проповедников.
  - Каждый имеет право на свои взгляды, - насколько смог миролюбиво проговорил я.
  Но миролюбие явно не входило в намерение Гамзы, по выражению его глаз я понял. что ему просто не терпится броситься в бой. С точки зрения психологического состояния, я его хорошо понимал; после такого мощнейшего стресса, как самоубийство, ему нужны не мене сильные чувства, способные создать у него прямо противоположные настроения.
  - Хоть убейте, ну никак не могу с вами согласиться, уважаемый Леонард Алексеевич, - проговорил Гамза, брызгая от ярости слюной. - Как хотите, а никак не могу. Тот, кто не желает ступать по указанной дороге Богом, достоин самой суровой кары. Таким не место среди нас.
  Я даже немного опешил. Гамза первый, кто произнес эту сакраментальную фразу. Борьба с инакомыслящими, с еретиками тем самым открыта и здесь. Рано или поздно этого следовало бы ожидать, но почему-то я не думал, что инициатором этой кампании станет он. Мне казалось, что тут есть более непримиримые.
  Невольно я бросил взгляд на Редько и увидел, что он очень внимательно наблюдает за всем этим действом. Но пока предпочитает в него не вмешиваться. Ну, разумеется, в этой ситуации для него важно, чтобы его роль сыграл кто-нибудь другой. Это сразу существенно укрепит его позиции, а ему позволит выступить в качестве справедливого судьи.
  Попытка самоубийства явно сказалась на психическом состоянии Гамзы, так как внезапно он закричал:
  - Я требую, чтобы вы покинули поселок, таким, как вы, не место среди нас!
  Теперь уже возмутился я. Я долго терпел, но сейчас я с наслаждением ощущал, как вырывается из меня, как из жерла вулкана, горячий, словно лава, поток гнева.
  - Не вам определять, кому тут места, а кому нет! - закричал и я. - Вы еще жутко пожалеете, что связались с этими святошами. Они никого до добра не доводят.
  Это уже было слишком для Гамзы, и он бросился с кулаками на меня. Я не ожидал нападения и получил сильный удар под глаз. К тому же я споткнулся и упал, оказавшись совершенно беззащитным.
  Гамза казалось только этого и ждал, в ярости он стал пинать меня ногами. Над моей жизнью нависла реальная угроза. Я продолжал лежать на земле, на меня обрушивались удары, а я не мог сопротивляться. Беспомощность вызывала не меньшую боль, чем пинки Гамзы.
  Ни Редько, ни Павел Клепач, наблюдавшие за всей этой сценой избиения, и не думали приходить мне на помощь. Она подоспела извне, внезапно рядом с Гамзой оказался Иохин, который сильным ударом повалил его на землю.
  Теперь мы лежали рядом и смотрели друг на друга. Если бы не сильная боль в теле, я бы нашел в этой сцене нечто комичное. Но в данную минуту мне было совсем не до смеха.
  Иохин помог мне встать. Но устоять на ногах я не смог, меня пронзила сильная боль где-то внизу живота, я едва снова не упал. В последний миг меня подхватил Иохин.
  - Я вас отнесу домой, - сказал он.
  Он взвалил меня на спину, и сгибаясь под тяжестью моих килограммов, побрел к моему дому. Было больно и я постанывал.
  Иохин вошел в мой дом и аккуратно сгрузил меня на кровать. Здесь уже толпился народ: Ольга, Ирина, Праксин и Глинкина. Ее я меньше всего ожидал увидеть.
  Как врач ко мне подошла Ирина.
  - Я должна вас осмотреть, - сказала она. - Будут лучше, если пока все выйдут.
  Мне пришлось раздеться до гола. И хотя Ирина была врач, а перед врачом не принято смущаться, я почему-то смущался.
  Она нажимала на все мои органы, и они больно реагировали на эти прикосновения к моей израненной плоти.
  - Вроде бы внутренних повреждений нет, хотя ушибы довольно серьезные, - поставила она диагноз. Ее лицо, словно вуаль, покрыла тонкая дымка задумчивости. - Какая страшная вещь - это одержимость какой-то идеей. Даже не пойму, откуда это в людях берется.
  Я понимал, что она говорила не о Гамзе, а о своем муже.
  - Вы представляете, ему этот поп дороже собственной жены, - проговорила Ирина. - Даже в самом страшном сне не могла такое представить. Что происходит, как вы думаете?
  - Люди ищут опору, кто в чем. Здесь без опоры не выжить.
  - Нет, тут что-то есть еще, но что я никак не могу понять.
  Мне нечего было ей ответить, я и сам не до конца понимал истоки этого неистового фанатизма.
  Ирина обработала мои раны, затем немного лукаво посмотрела на меня и сказала, что ее сменит на дежурстве у больного Ольга.
  Ольга держала мою руку в своей руке, и по всему моему телу, даже несмотря на не прекращающееся болезненные ощущения, пробегали приятные волны.
  - Вы оказались правы. - грустно сказала она, - добром все это не кончится. И надо иметь убежище, чтобы спастись. А ведь он мог вас покалечить. Не думала, что Гамза способен на такое.
  - Полагаю, что до самого последнего времени он и сам не знал об этом. И если ему кто-нибудь бы сказал, что он способен жестоко избить ногами человека, который не сделал ему ничего плохого, он бы искренне возмутился.
  - Но что это означает?
  - Только то. что мы ни от чего не застрахованы. Александр Андреевич правильно говорит, что человек - это сознание и никто из нас не знает наверняка, какое сознание к нам придет на этот раз. Мы как дерево на ветру. Сколько людей совершают убийства, хотя до этого никаких склонностей ни к чему подобного у них не замечалось. Но под воздействием каких-то обстоятельств, на них нахлынул какой-то страшный поток и заставил это сделать. Те, кто задумали этот эксперимент, хотели посмотреть, сможем ли мы очистить наше подсознание от отрицательных эмоций, поместив нас в положение, где у людей по определению не должно было быть никаких проблем, никаких причин для негативного восприятия окружающего мира. Одним словом: рай. А получилось совсем иначе. Все не так просто, человеку тяжело избавиться от всего того, с чем оказалось связанным его сознание. Только одним перемещением в иную среду дело не исправишь. Нам всем пора приниматься за работу, да только никто не желает. Все надеются на чудо. А чудо не произойдет. Я в этом не сомневаюсь.
  - Что же нам делать?
  - Не представляю. Остается лишь ждать развития событий. - Я сжал ее руку. - И чувствовать радость от присутствия здесь друг друга.
   К моему разочарованию Ольга отняла у меня руку.
  - А если мы ошибемся, вы представляете, какое разочарование нам грозит.
  - Хуже не будет.
  - Нет, будет, - возразила она.
  Я хотел сказать, что разочарование нам не грозит, но не успел, так как в комнату вошел Ремчуков. Он красноречиво посмотрел на Ольгу; так смотрит хозяин на свою лошадь, потом перевел взгляд на меня.
  - Ну как ты? А неплохо тебя разукрасили, - посмотрел он на мой синяк под глазом. Надо уметь давать сдачу. Слушай, писатель, а хочешь я тебя кое-каким приемчикам обучу. В молодости я занимался боксом.
  Я подумал, что в нынешней ситуации это не такая уж плохая идея.
  Внезапно Ремчуков низко склонился над моей кроватью.
  - Хочешь отомстим обидчику, поймаем его и сделаем с ним тоже самое.
  - Нет, - поспешно произнес я, - ни в коем случае. Это будет грандиозной ошибкой, мы окончательно все передеремся.
  Но подобная перспектива пугала Ремчукова меньше всего.
  - Как ты не понимаешь, писатель, нельзя оставлять обиду не отомщенной. Это тебя будет мучить, как только увидишь этого сранного Гамзу, у тебя кулаки будут сами сжиматься, а внутри все закипать, как вода в чайнике. А так, пару раз двинешь ему в живот - и сразу придет успокоение. Я это по себе знаю, сколько раз так мучился, пока не рассчитывался с обидчиком.
  Мысленно я согласился с правотой Ремчукова; если воздам Гамзе по заслугам, то долго буду испытывать желание отомстить, которые станет отравлять мою жизнь. Но выпустить эти желания наружу - значит, совершить непростительную ошибку.
  - Нет, - как можно тверже постарался сказать я, - я не буду этого делать.
  Ремчуков и не думал скрывать своего разочарования, я понял, что для него это стало бы хорошим развлечением, а я его лишил такого удовольствия. И никакими иными мотивами им не двигает.
   Не получив санкцию на месть, Ремчуков удалился. Он был так расстроен, что даже не одарил, как обычно Ольгу своим наглым взглядом.
  Зато она одобрила мое поведение.
  - Вы правильно поступили, Леонард. Поддаваться злым чувством - это всегда большая ошибка.
  - Зато как приятно. Испытываешь какое-то странное наслаждение, даже оргазм, когда они со свистом, как ведьма на метле, вылетают из тебя. Возникает огромное искушение отдаться им целиком, насладиться этой отрицательной энергией. Вы когда-нибудь испытывали нечто подобное,
  - Испытывала и не раз. Во мне хватает отрицательных эмоций. Только я стараюсь не давать им волю. Когда такое со мной происходило, то подсознательно у меня возникало ощущение, что я теряю себя. Я убеждена, что единственный способ как-то образумить Гамзу, это ничего не предпринимать в отместку. И тогда он постепенно успокоится и начнет сожалеть о своей несдержанности.
   Я слабо кивнул головой, так как вдруг почувствовал, что меня неудержимо клонит в сон.
  Когда я проснулся, был уже вечер, и в доме было темно. Сначала мне показалось. что в комнате, кроме меня, никого нет, но затем я рассмотрел чью-то фигуру в кресле. Не сразу я узнал Хандруева.
  - Александр Андреевич, это вы?
  - Как видите, я. А вы думали, что это мое привидение?
  - Вроде этого. Как вы себя чувствуете? - спросил я, так как мне показалось. что его голос звучит как-то неуверенно.
  - Неважно, но это не имеет значения, я пришел к вам, чтобы кое-что сообщить.
  - И что же?
  - Завтра вы пойдете в часовню. Вас там будут ждать. Я был там сегодня и мне просили это передать. Что я и делаю.
  Я замер от волнения.
  - Но почему завтра?
  - Наверное, там считают, что наступил подходящий момент.
  - Я должен подготовиться к этой беседе.
  - Это невозможно. Да и не нужно. Все вопросы, которые вам нужно задать, у вас возникнут сами собой. Уж поверьте мне, со мной происходило именно так. Для этого вас и призывают, чтобы дать те ответы, которые там считают вам пора знать. И не более. Если вы попытаетесь задать вопрос, для которого вы еще не созрели, вы не получите ответа. Да и вряд ли сумеете такой вопрос задать, а ответ понять. В тот момент такой вопрос просто не придет к вам в голову. Вы понимаете меня?
  - Да, - растеряно проговорил я.
  - И все же подготовиться к встрече вовсе не мешает.
  - Но после ваших слов я не понимаю, что я должен делать. речь.
  - Сейчас попробую объяснить. Очень важно, что когда вы так окажитесь, быть по возможности абсолютно пустым.
  - Не совсем понимаю, о чем вы говорите, - прервал я Хандруева.
  Тот, словно соглашаясь, кивнул головой.
  - Когда я призываю вас быть пустым, я имею в виду то, что ваше сознание должно быть предельно открытым любым новым знаниям, Постарайтесь хотя бы на время забыть все то, что вы успели узнать за жизнь. Придите туда с мысль, что все это абсолютно ничего не стоит и вы чист как младенец. Представьте себе, что вы только что появились на свет божий и ничегошеньки о нем не знаете. И чем лучше вам это удастся сделать, тем с большей пользой вы проведете эту встречу. Не надо ничего бояться, не надо ничему удивляться, не надо ни в чем сомневаться, не надо проявлять даже малейшего намека на недоверие. Но и не надо ни с чем соглашаться, ничего ни анализировать, ни домысливать. От вас по большому счету не требуется ничего. Вернее, одно ваше качество должно проявиться в максимальной степени - это способность к восприятию. Вы просто воспринимаете и принимаете, что вы слышите. И ничего более. Умоляю, забудьте хотя бы на время, что вы взрослый, образованный, эрудированный человек. Все это сплошное дерьмо, гавно и другая подобная мерзость.
  Хандруев замолчал, а лежал удивленный. Я лежал удивленный не тем, что он мне только что сказал, а последним его выражением. Еще ни разу я не слышал от него подобных слов, я был уверен. что они отсутствуют начисто в его лексиконе, как слова на незнакомом языке. И если он прибег к ним, чтобы усилить на меня воздействие только что им сказанного, значит с его точки зрения дело действительно так и обстоит, и мне надлежит отнестись к этому со всей серьезностью.
  - Хорошо, я попытаюсь полностью отбросить самого себя. Но меня волнует, что будет потом, я вернусь к самому себе? И должен ли я возвратиться?
  - Конечно, вы вернетесь к самому себе, один разговор не может все изменить. Вы слишком привязаны миллионами невидимых нитей к самому себе. Вернее к тому, что вы привыкли считать самим собой. Но вы вернетесь к самому себе уже немного другим человеком, и это влияние останется в вас на всю жизнь. Иначе какой смысл всего этого, уж точно не для того, чтобы пощекотать ваше любопытство информацией из первых божественных рук.
  - Но действительно ли эти руки божественны?
  Хандруев, словно утомленный моим неразумением, устало откинулся на спинку кресла и даже на несколько мгновений закрыл глаза.
  - А какое для вас в сущности это имеет значение, - сказал он. - Каким должен предстать перед вами Бог, чтобы вы поверили, чтобы перед вами - Бог?
   - Не знаю, даже представить себе не могу. Но уж точно это не старик с бородой в окружение ангелов и херувимов.
  - Это уже прогресс, - проворчал Хандруев впрочем, как мне показалось, довольно добродушно. - Если у вас нет ни малейшего представления об образе Бога, так примете Его в том виде, в каком Он перед вами предстанет. И не задавайтесь вопросами, на которых все равно нет ответа. - Хандруев вдруг придвинулся ко мне. - Я не знаю, что такое Бог и никогда не узнаю. По крайней мере до тех пор, пока буду находиться в этой оболочке. И никто из живущих на земле этого не знает. Является ли Бог чем-то вроде гигантского компьютера, обладающего неограниченными возможностями, или это заложенный в основу мироздания генеральный принцип, или это целый класс живых существ, чьи возможности и способности на сотни тысяч порядков превышают наши. А может быть, это некое существо или абсолютно неизвестная нам субстанция, способная создавать некие устойчивые картины иллюзий? Или что-то еще, что мы даже не можем вообразить. Но если это так, это означает лишь одно: нам и не следует стремиться узнать то, что узнать невозможно. Перед нами открывается ровно столько знаний, сколько Он считает нужным их открыть. Мы не допущены к Его сокровенным тайным, мы живем на поверхности океана и ничего не ведаем о том, что там на глубине.
  - А если я спрошу о том, что находится на глубине?
  - С вашей стороны это будет опрометчивый вопрос, на который вы все равно не получите ответа. Точнее, то, что вы услышите, ничего для вас не прояснит. Находясь на поверхности нельзя увидеть глубину. - Хандруев вздохнул. - П еще я бы вам посоветовал не волноваться, а все воспринимать спокойней. Мир не перевернется и не изменится, он просто станет немного другим. Это все, что я хотел вам на сегодня сказать. А сейчас вам лучше поспать.
  
  Глава 25
  
  Утром меня разбудил Брусникин. Выглядел он необыкновенно серьезно.
  - Вы еще спите, пожалуйста просыпайтесь, - сказал он.
  Я догадывался о причинах его визита, но решил проверить, правильно ли я мыслю.
  - А что случилось?
   Брусникин посмотрел на меня долгим взглядом.
  - Вы приглашены сегодня в часовню. На встречу с Ним.
  Эти слова были произнесены с торжественной интонацией. Обычно так дикторы объявляют о наступления какого-то великого события. Я попытался определить, уж не иронизирует ли комендант рая, но по выражению его глаз понял, что он настроен абсолютно серьезно. Для него это действительно великое событие.
  - Когда я должен туда идти?
  - Скоро. На вашем компьютере появится сообщение. Как у уйду включите его и не выключайте.
  - Хорошо. Должен ли я как-то одеться в соответствие с таким событием?
  Кажется, мой вопрос его удивил.
  - Нет, для встречи с Богом одежда не имеет никакого значения.
  - То есть я могу пойти и голым?
  Я увидел, как тут же нахмурился Брусникин. Вопрос ему явно не понравился.
  - Вы можете пойти голым, но я бы вам все-таки не советовал, - довольно нелюбезно произнес он.
   - Я просто пытался определить степень допустимой свободы, - примирительно проговорил я.
  - У свободы нет степеней, она либо есть, либо ее нет, - голосом наставника, втолковывающего ученику прописные истины, произнес Брусникин.
  Я не мог не отметить правоту коменданта, честно говоря я и не ждал услышать от него подобных сентенций.
  - Я был не прав, - смиренно произнес я.
  Кажется, моя покорность понравилась ему, потому что он посмотрел на меня на этот раз вполне доброжелательно.
  - Я вам сообщил все, что должен был сообщить.
   Брусникин к моей радости удалился, так как мне хотелось оставшееся до встречи время побыть одному. Но не тут-то было. Коменданта рая почти тотчас же сменил другой посетитель. Им оказался Праксин. Вот уж кого видеть большого желания я не испытывал.
  Обычно несколько надменный бывший ученый выглядел совсем иначе, мне даже показалось, что в его поведение проскальзывает подобострастие.
  - Извините, уважаемый Леонард Алексеевич, за столь ранний визит, но когда узнал про эту новость, не смог удержаться.
  - А что за новость? - сделал я вид, что не понимаю.
  У Праксина от удивления даже округлились глаза.
  - Весь поселок об этом говорит, у вас сегодня встреча.... - Он замолчал, подбирая подходящее слово. Произнести же слово "Бог" было явно выше его сил. - В общем, вы понимаете.
  - Понимаю. Но что привело вас ко мне?
  На лице Праксина выступило смущение.
  - Я бы хотел попросить вас о любезности и задать там несколько вопросов.
  Я внимательно посмотрел на своего собеседника.
  - Но вы же не верите, что там будет присутствовать Бог. Да и в Бога не верите. Так какой смысл задавать вопросы.
  - Вы правы, я не верю, что там присутствует Бог, но все же такой шанс. С научной точки зрения надо использовать все варианты. Даже самые неправдоподобные.
  - Ну, хорошо, - решил я завершить дискуссию. - И что же вы хотите спросить с моей помощью?
   Праксин оживился, но затем вдруг скис.
  - Меня всегда интересовал вопрос, какой основной принцип лежит в основе мироздания? Я понимаю, что классический ответ: принцип единства. Но в таком случае, какой смысл такой неисчерпаемой множественности? Ведь такая множественность лишает принцип единства всякого смысла, всякой сути. Такая неисчерпаемая множественность не может привести к единству. Здесь, на мой взгляд, лежит непреодолимое противоречие.
  - Хорошо, я вам не обещаю, что задам этот вопрос, но буду иметь его в виду. Я не представлю, как сложится беседа.
  - Да, разумеется, - огорченно произнес Праксин. - Я не могу ни на чем настаивать.
  - Вы еще что-то хотели бы узнать?
  - Да, состояние вещества, сколько их на самом деле и какие у них свойства? То, что мы знаем о веществе, очень неполно. Вы даже не представляете, как многое может зависеть в науке от этого ответа.
  - Положим немного представляю. Но даже если вы получите полный ответ, научный мир все равно не узнает об его содержании.
  - Вы правы. - сразу же как-то потух Праксин. - И все же я бы хотел понять.
  - Это все?
  - Не смею вас больше нагружать, хотя, конечно, вопросов еще много. Не сомневаюсь, что у вас и своих вопросов предостаточно.
  - В общем, да, - не стал вдаваться в детали я. - Но ведь вы хотели узнать еще кое о чем?
  - И о чем же?
  - О самом главном, что такое мир, существует он в реальности или это всего лишь божественный сон? И что такое Бог, из чего он соткан, на основе каких принципов функционирует это удивительная машина? Разве не так?
  Праксин молчал с таким видом, словно бы любое произнесенное им слово способно вызвать в нем сильную боль.
  - Мои базовые установки остаются неизменными, я не верю в том, что мир не существует, что он иллюзия. Я не верю, что вне пределов человеческого разумения есть какой-то совершенно иной мир. Когда-нибудь мы расширим свои познания настолько, что получим ответы и на эти вопросы.
  Я тихонько вздохнул. До чего же этот человек упрямый, он одновременно страстно желает знать истину и так же сильно боится ее узнать. Вернее, боится, что она окажется совсем не такой, какой он ее себе представляет. И даже не видит, насколько такая позиция нелепа, ведь истина - это есть истина, и ее надо принимать в таком виде, в каком она существует. Иначе все становится бессмысленным. Но, как ни странно, Праксина это не волнует, его волнует лишь собственная правота.
  - Извините, что я отобрал у вас драгоценное время, - проговорил Праксин. - Но так хочется понять, а здесь так мало возможностей.
  - Я вас понимаю.
  Едва Праксин исчез, то я даже не успел перевести дух, как его место заняла Шешеро. В отличие от своего предшественника, она даже не стала извиняться.
  - Леонард Алексеевич, умоляю, спросите Его, удастся ли мне родить благополучно ребенка? - затараторила она - Я так беспокоюсь, здесь же нет гинекологов. А как без них. Может, Он что посоветует.
  Она с такой надеждой смотрела на меня, что я сдался.
  - Я постараюсь передать ему вашу просьбу, - сказал я и подумал, что вряд ли Бог снизойдет до роли повитухи. .
  - Вы даже не представляете, как я вам буду благодарна.
  - Представляю.
  - Могу я вас поцеловать? - Не дожидаясь моего разрешения, Шешеро довольно страстно прижалась к моим губам.
  Я не сразу заметил, что в дверном проеме стоит Ольга и наблюдает за этой пикантной сценой. Я довольно невежливо отпихнул прильнувшую ко мне женщину.
  Впрочем, Шешеро совсем это не возмутило. Она заметила Ольгу и сразу все поняла.
  - Я ухожу, ухожу, но вы не забудьте про мою просьбу, Леонард Алексеевич.
  Я испытывал смущение, лучше бы Ольга не видела этот дурацкий и ненужный поцелуй.
  - Все приходят и одолевают меня просьбами спросить у Бога про свое. - пояснил я. - Хоть список вопросов составляй.
  Ольга задумчиво стояло все в том же дверном проеме.
  - Я тоже хотела попросить вас кое о чем спросить, но теперь понял, что это совершенно глупо. Глупо одолевать Его просьбами и вопросами, все ответы, которые Он считает нужным, нам дать, мы обязательно получим. Я не права?
  - Правы, но одни хотят знать больше, чем способны понять, другие охвачены нетерпением, они хотят узнать о своей судьбе. Я вдруг сейчас неожиданно вспомнил об одной истории, которая произошла со мной в церкви много лет назад. Я был тогда еще совсем молодой и зашел со своей очередной девушкой в храм. Зачем там оказались, наверное, мы сами не знали, мы были поглощены друг другом, и нам было не до какого-то там Бога. Мы стали глазеть на иконы. Впереди нас стояла женщина, как и положено, в платке и неистово молилась. При этом было очевидно, что она что-то настойчиво просила у Господа, так как повторяла одни и те же слова. И, чтобы покрасоваться перед своей девушкой, я довольно громко, чтобы слышала и молящая сказал: уважающий себя человек не станет ничего просить у Бога, тот сам дает каждому, что считает нужным без его просьб. Эти слова так возмутили эту женщину, что она в ярости накинулась на нас. И даже ударила кулаком в лицо. Я тогда понял, что совершенно случайно оказался прав. Это действительно так.
  - Да, я с вами согласна, - недолго подумав, отозвалась Ольга. - Поэтому ни о чем просить вас не буду. Эта ваша, а не моя встреча, я надеюсь, что и у меня она состоится.
  - Я в этом уверен! - горячо заверил я.
  - Смотрите! - вдруг произнесла Ольга.
  Я проследил ее взгляд. Он был устремлен на компьютер. Там крутилась написанная крупными буквами короткая надпись: "Вас ждут".
  Что-то сразу изменилось во мне.
  - Мне пора, - сказал я.
  - Я вам желаю удачи! - Ольга подошла ко мне и поцеловала в губы. И сразу же ушла.
  Хотя Брусникин сказал, что не имеет значения, в каком наряде приходить на свидание с Богом, я подошел к шкафу, выбрал самую лучшую тенниску из моего гардероба, одел новые брюки. У меня даже возникло желании повязать галстук, но в комплект одежды, которой мне тут снабдили, он не входил. Действительно, смешно ходить в раю в галстуке.
  Перед тем, как выйти, я посмотрел на себя в зеркало, провел расческой по волосам. Я вдруг поймал себя на том, что с трудом узнаю свой облик, за то время, что я нахожусь на острове, я как-то изменился. Прежде всего, я загорел, такого коричного лица у меня еще никогда не было. Но и само оно как-то неуловимо изменилось, хотя определить, в чем это изменение я не мог. И все же это был уже отчасти другой я.
  Я вдруг безмерно удивился, что именно сейчас вдруг затеял сравнение своего настоящего облика с прежним. Неужели для этого я не нашел другого времени.
  Я шел по поселку и видел, как все высыпали из домов и наблюдали за мной. Я же, наоборот, старался ни на кого не смотреть. Внезапно я ясно ощутил, что чувствую самую настоящую гордость за то, что мне выпала такая честь и что все с завистью смотрят на меня.
  Внезапно путь мне преградил человек. Я был так поглощен своими мыслями и ощущениями, что даже не сразу узнал в нем Бицоева. Я попытался его обойти, но он снова встал на моей дороге.
  - Слышь, непременно спроси, какую он считает веру истинной? - проговорил Бицоев, хватая меня за рубашку. - Ты идешь прямо к Аллаху, как я тебе завидую. И скажи Ему, я тоже хочу с Ним переговорить. Пусть скажет, чтобы все здесь перешли бы в ислам.
  Я ничего не ответил и снова стал обходить Бицоева. На этот раз он не стал загораживать мне дорогу.
  Я подошел к часовне. Обычно ее входные двери были плотно закрыты. Так было и сейчас. Но едва я приблизился к ним вплотную, как они бесшумно отворились. Я вошел во внутрь.
  Я оказался в круглом пустом помещение. Все стену в виде панорамы занимал экран. Он был залит спокойным голубым светом, оттенки которого то и дело немного менялись.
  Я остановился посередине комнаты, не зная, что делать дальше. Прошло несколько мгновений, которые мне показались, если не вечностью, то по крайней мере близкой к ней. Но ничего не изменилось. У меня даже начало закрадываться разочарование, я все это действо представлял себе как-то иначе. А здесь какая-то неясная обыденность.
  Внезапно что-то вдруг изменилось, это ожил экран. Спокойный голубой цвет стал быстро менять свои оттенки, появились новые цвета, которые переливались, переходили один в другой.
  Я, как завороженный, следил за этим зрелищем. Картина была такой неописуемой красоты, что я не мог оторвать от нее глаз. Это был нескончаемый парад и калейдоскоп красок, которые играли между собой в какую-то неизвестную таинственную игру. Цветные полосы носились по белому полотну экрана, они причудливо изгибались, образовывали геометрические фигуры, извивались словно змеи.
  Мною вдруг овладело странное, но очень сильное чувство, что я могу смотреть на эти цветовые переливы до конца своих дней. И мне не будет скучно, это зрелище настолько разнообразно, что никогда не сможет надоесть.
  - Ты почувствовал, как исчезла накопленная тобой за усталость?
  Хотя слова сразу же проникли в мое сознание, я не сразу понял, что раздался чей-то голос. Несколько мгновений я недоуменно пытался понять, что же изменилось вокруг. И вдруг я наконец понял, что Он начал со мной говорить.
  Но я не мог Ему ничего ответить, так как мой голос внезапно сел. Я что-то пытался сказать, но из горло вырывались лишь хриплые звуки.
  - Успокойся, ты наконец у себя дома. Ты долго блуждал и вот теперь пришел в свою истинную обитель. Больше тебе никуда не надо идти.
  - Я дома? - Мой голос к моей вещей радости зазвучал уверенно и спокойно.
  - Где же еще? Ты пришел к Богу, как к отцу своему, ты нашел то, что искал. Разве ты этого не ощущаешь?
  - Я боюсь в этом себе признаться. Я думал, что это путешествие никогда не завершится. Оно казалось мне бесконечно долгим.
  - Это всеобщее заблуждение. Людям кажется, что Бог невероятно далеко от них, как удаленная галактика. А он даже не рядом, он в них, а они в Нем. Вот и весь секрет. Запомни самую главную мысль: ничего не разделено, абсолютно ничего не разделено. Все едино.
  - Да, я всегда так подсознательно считал, но это не помогало обрести мне единство, понять его. Я говорил об едином, но видел лишь одну разделенность. Почему так происходило и происходит со всеми постоянно? Мы пытаемся преодолеть это ощущение, но это так трудно. Мы не видим конца этой цепочки, она где-то исчезает в бесконечности. Повсюду только множественность. И это смущает наш ум.
  - Вас это смущает потому, что вы видите бесконечность, но не видите начало, и ни видите конца. И вам кажется, что в этой бесконечности скрывается нечто абсурдное и безнадежное. А начало там, где и конец. Потому что нет ни того, ни другого.
  - Что же тогда есть?
  - Пойми, моя сила так велика, что ее хватает на то, чтобы создать мир, не создавая его. Я растекаюсь в этом мире, я создаю его сразу и по кусочкам. Я отделяю этот мир от себя, иначе невозможно его существование даже в виде иллюзии. Но при этом он остается со мной, ибо я - это он.
  Я не надолго задумался, какая-то мысль, словно птица в силках, билась в моей голове.
  - Но где та точка, где та граница, которая разделяет тебя и твой мир?
  - Ты правильно задал вопрос, оно там, где появляется прошлое, настоящее и будущее. Как только возникает это разделение, мир приобретает совсем иной вид. Именно таким ты видишь его каждый день, именно в такой форме он является к тебе в гости. Для того, чтобы разделить прошлое, настоящее и будущее мир требуют сложного строения, многоступенчатой иллюзии, иначе люди не смогут отличить одно от другого, а без этого вы не сможете существовать. Сложность мира подчинено этой задачей. Теперь тебе понятно, откуда она проистекает?
  - Да, но не понятно, зачем нужно это разделение, если ты все объемлешь.
  - Твоя ошибка в том, что ты сознательно или подсознательно всегда ищешь присутствие смысла. Забудь о нем, он возникает от неразумения, от ограниченного восприятия. Я не нуждаюсь ни в смысле, ни в его отсутствии, ибо я порождаю все и все от меня исходит. Чем сильней иллюзия, тем больше стремление к обретению смысла, который незрелому уму кажется компенсацией за полное непонимание моего замысла. А он такой, какой есть и другим быть не может. И с этим надо смириться.
  - Значит, Тебе нужна наша покорность?
  - Это совсем не так, мне нужна соразмерность. Мировая иллюзия совсем не означает, что ничего не существует, все, что есть, то и существует, но в разных формах. И мне совсем не просто удержать мир таким, каким он должен пребывать, без начала и без конца. Ваша покорность ослабляет меня, а поиск вами истины - укрепляет. Вот для чего вы ищете истину. Человек ставит знак равенство между Богом и всемогуществом. Но это не так, если бы Бог был всемогущ, мира не существовала бы, он был ему не нужен. Та сила, которой Он управляет, тот мир, который своим творческим актом Он создает, чтобы его удержать под своим контролем, Ему нужен некто, кто способен удерживать вернуть и вести этот процесс. Иначе возникший хаос поглотит все. И человек становится тем средством, который удерживает эту силу в отведенных мною рамах. Вернее, этих средств очень много, мир густо населен, но человек стоит на самом последнем рубеже. Поэтому так трудно ему.
  - Значит, отсюда проистекает все наше несовершенство.
  - Ты прав. Эта та жертва, которую вы приносите на мой алтарь. Я понимаю, как это трудно и тяжело, но такова ваша миссия. Не вы одни в такой позиции, в мире, который для вас не проявлен, многие сущности выполняют туже работу, находятся в том же положении. Каждый делает ее на своем уровне. Уровень человека один из самых низких, а потому эта работа крайне трудна и тяжела, сопряжена со множеством коллизий. Войны, преступления, ошибочные идеи, вся человеческая нечистоплотность и глупость проистекает отсюда. Я сочувствую вам, но ничем не могу помочь, кто-то же должен выполнять эту миссию.
  - Но неужели нет никакого выхода из этого положения? Это несправедливо.
  - Вы люди не можете судить о справедливости. Для этого надо знать и понимать все, а вы не понимаете и миллионной частицы. Так знай, у человека есть одно огромное и неоспоримое преимущество по сравнению с другими сущностями, он обладает способностью менять свое состояние, он может становиться совсем иным существом, существом с иной природой. Эта та привилегия, которая вам дарована.
  - Дар, который очень тяжело реализовать, - вздохнул я. Я уже вполне освоился и почти не думал о том, говорю ли я с Богом или с кем-то еще. Это был просто собеседник, которому я задавал вопросы и от которого получал ответы. Это был диалог может быть невероятный по содержанию, но в тоже время чем-то напоминающий разговор двух собеседников.
  Цвет на экране вдруг сделался более насыщенным и темным. Невольно у меня возникло ощущение, что мой собеседник сердится. Если, конечно. к Богу можно применять подобный глагол.
  - Это одно из самых распространенных среди людей заблуждений, - услышал я божественный голос. - Получить это дар просто, нужно только проявить настойчивость и целеустремленность. Люди сами виноваты, что оказываются им обделены. Вы проходите мимо того, что лежит рядом с вами и даже не замечаете. При этом каждый из живущих получает от меня множество подсказок. Но результат достигается крайне редко.
  - Могу я задать еще несколько вопросов? - спросил я.
  - Ты можешь задавать свои вопросы.
  - Меня давно волнует вопрос, откуда появляются религии, почему они имеют такую огромную власть над людьми. Почему столько людей так преданно, так фанатично отстаивают эти нелепые и обветшалые догмы. Я никогда не смогу поверить, что религии - это пути к тебе. Но тогда почему?
  Цвета на экране сделались еще насыщенней и еще темней, и я даже испугался. Хотя чем был вызван испуг, я бы не смог сказать и за все сокровища мира. Но внезапно все озарилось голубым сиянием. Длилось это считанные мгновения, но и эти секундные всполохи породили во мне состояние блаженства.
  - Ты прав, это важный вопрос. Я посылаю людям не религию, но истину, но пока она доходит до вас, то проходит через множество планов, и на каждом подвергается искажению. И когда она попадает к вам, то превращается в окаменевшую глыбу, огрубляется до представления, понятного даже самому грубому человеческому сознанию. Ты спрашиваешь, почему человек так фанатично предан догме? Потому что он по самой своей природе обречен искать меня, искать Бога. А я так глубоко спрятан. И мало кто способен меня найти. Религия же позволяет это сделать без поисков. Достаточно поверить в некое учение, выполнять ритуалы и обряды - и появляется уверенность в моем присутствии. Хотя на самом деле я только лишь удаляюсь. Фанатизм проистекает от косности души и ума, от желания себя возвеличить, вознестись на недосягаемую высоту за счет других, заставить их силой или обманом верить в то, что верит фанатик сам. Эти люди столь грубы, что не способны ощутить присутствие божественного, зато они жаждут повиновения от других.
  - Я так и думал, - пробормотал я. Я хочу еще спросить, что такое бесконечность, - поспешно проговорил я.
  - Сила иллюзии. И ничего более. Бесконечность появляется там, где не видят истинной реальности. Запомни хорошо: ошибочные представления создают ошибочный мир, он всякий раз является к вам таким, каким вы его видите или воображаете. Мир очень переменчив, он постоянно изменяется. Но если вы отбросите свои иллюзии, то он предстанет перед вами совсем в другом свете, миром, который никогда не меняется. Бесконечность же простирается столь далеко, сколь сильны ваши заблуждения, она характеризует степень искажения истины. Устрани искажения и ты устранишь бесконечность.
  - А как преодолеть ограниченность мысли?
  - Ограниченность мысли невозможно преодолеть с помощью мысли, любая мысль, которая преодолевают предыдущую ограниченную мысль в свою очередь также будет ограниченна. В итоге человек попадает в паутину дурной бесконечности. Преодолеть ограниченность мысли можно лишь выйдя за пределы энергией мысли в другое измерение. Мысль - это грубое отражение тонких энергий, и разница между ними и есть та самая величина искажения.
  - Что есть начало и что есть конец?
  Цвета на экране стали меняться с бешеной быстротой, я даже не успевал фиксировать эти перемены?
  - Начало и конец - это не более чем иллюзии, есть лишь бесконечные переходы из одного состояния в другое, из одних миров в другие. Все плавно перетекает друг в друга, сохраняя при этом неразрывное единство. То, что вы считаете Богом, на самом деле богом не является, Бог - это не начало и не конец, Он находится за пределами этих понятий.
  - А я еще хочу спросить: а что будет с нами?
  Но переливающийся яркими красками экран внезапно погас. Несколько мгновений, я словно бы не понимая, что произошло, тупо смотрел на белое полотно. И только затем понял, что аудиенция закончена. То ли вышло мое время, то и я задал вопрос, который не должен был задавать. Мне ничего не оставалось делать, как, пошатываясь от усталости, выйти наружу.
  
  Глава 26
  
  Я шел по поселку и к своему удивлению замечал, что меня слегка покачивает, как на судне во время небольшого шторма на море. Перед глазами что-то мелькало, но я почти ничего не различал. Такого состояния я еще не переживал ни разу, у меня даже не находилось слов, чтобы его описать. Это было что-то вроде обморока, но без потери сознания. Я все видел, все слышал, но ничего не воспринимал, словно бы кто-то заблокировал мой мозг.
  Внезапно кто-то перегородил мне дорогу. Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, кто стоит на моем пути. Это был Бицоев.
  - Ты спрашивал о том, о чем я тебя просил? - почему-то сразу же закричал он.
  Но даже его крик дошел до меня не сразу.
  - А о чем ты меня просил? - Я действительно не помнил.
  Ответ вопросом на его вопрос стал той искрой, которая разожгла факел его ярости. Он схватил меня за рубашку и стал трясти. Причем, мне показалось, что дело этим не ограничится, он явно намеревался дать мне хорошую взбучку.
  Сопротивляться я был совершенно не в силах, мною все еще владел непонятный стопор, я лишь стоял и беззащитно смотрел на него. Внезапно лицо Бицоева исчезло из моего поля зрения, а вместо него возникло другое лицо. Я сделал над собой усилие и узнал Иохина. Затем я посмотрел вниз и увидел, что бывший террорист лежит у моих ног.
  - Это вы его? - спросил я.
  - Пойдемте, я вас отведу домой, вы немного не в себе, - сказал Иохин.
  Сопротивляться этому намерению у меня не было никаких причин, и Иохин, словно возлюбленную, обняв меня за талию, повел к дому.
  Там он меня уложил в постель.
  - Может, вам поспать? - предложил он. Я скажу, чтобы вас никто не беспокоил. А то все набегут.
  Я отрицательно покачал головой.
  - Нет, я кажется, начинаю приходить в себя. Если кто-то желает ко мне зайти, пусть заходят.
  - Да таких желающих много. А вы действительно уже можете говорить?
  - Вроде бы, да. Я в самом деле был не в себе?
  - У вас был такой вид, что вы идете по абсолютно незнакомой местности и никого и ничего вокруг себя не узнаете, словно вы спустились с луны.
  - Мне кажется, так оно в каком-то смысле и было. Но это прошло, я вернулся в привычный мир на землю.
  Иохин вдруг наклонился ко мне.
  - А что Он вам сказал? - прошептал он мне почти в ухо.
  Я на мгновение задумался. Как ему в двух словах передать то, что я услышал?
  - Понимаете, Виктор Яковлевич, мир это одна большая иллюзия. Но это вовсе не означает, что то, что в нем происходит, призрачно, подобно миражу. В нем все реально, но просто эта реальность не совсем та или совсем не та, что мы привыкли думать. Вы понимаете?
  Иохин сосредоточенно смотрел на меня, морща лоб.
  - Да, понимаю. Или скорей всего не понимаю. Так есть на мне грех убийства или все же нет? Тех, кого я убивал, они существуют реально или это мои представления?
  Я вздохнул. Если истина и та и та и при этом совсем не та, как это донести до другого?
  - Убийство есть убийство в не зависимости от того, реальный этот мир или иллюзорный, - грустно произнес я, понимая, как больно отзовутся мои слова в душе Иохина. Но ничего другого я сказать ему не мог.
  Он кивнул головой, словно бы говоря, что ничего иного не ожидал услышать.
  - Вы можете вполне меня оставить, Виктор Яковлевич, я нормально себя чувствую.
  - Хорошо, я так всем и передам.
  Но по видимому он все же попросил меня не беспокоить, так как других посетителей в моем доме больше не было. Мне это было только кстати, так как на меня вдруг навалилась большая глыба сна.
  Удивительно, но я проспал почти весь день, так как когда я открыл глаза за окном уже начинало темнеть. Некоторое время я неподвижно лежал, пытаясь разлетавшиеся, словно птицы, в разные стороны, мысли, собрать в единую стаю. Труднее всего мне было понять, что же изменилось в моей жизни после утреннего посещения часовни и всего того, что я там услышал? Да, я получил подтверждение тем представлениям, к которым склонялся в последний период, но как это должно отразится непосредственно на мне? Это было непонятно.
  В комнату вошла Ольга. Я почувствовал радость от того, что вижу ее. Она села напротив и стала внимательно рассматривать меня.
  - Не могу отделаться от ощущения, что вы изменились. У вас совсем другие глаза.
  - Какие?
  - Трудно выразить это словами, но точно, что они другие. В них появилась какая-то глубина. Скажите, что там было? Нет, не говорите. По крайней мере сейчас.
  - Почему?
  - Все решили, что вечером соберутся и обсудят то, что там произошло. Вы расскажите?
  - Расскажу. Но если вы полагаете, что там произошло нечто экстраординарное, то ошибаетесь. Я только сейчас осознал, что этого и не могло быть.
  - Почему? - внимательно посмотрела она на меня.
  - Потому что один разговор, даже с Богом, не может ничего кардинально изменить. Изменения происходят по другому. Вы понимаете, о чем я?
  - Думаю, что понимаю. Это было бы слишком легко.
  - Вот именно. Нужны большие усилия, только они приводят к результату. Теперь я понимаю, что мне было сказано лишь то, что могло бы помочь в выборе окончательного пути. Но не более. Сам путь мне не был указан.
  - А я, честно говоря, надеялась на это.
  - Я - тоже. Но что делать. Интересно, что скажет Хандруев. Вы не видели его?
  - Мне кажется, он в последние часы не выходил из своего домика. Его здоровье быстро ухудшается.
  Я грустно вздохнул.
  - Когда неизбежное случится, то без него здесь будет очень тяжело.
  - Вы сочтете меня идиоткой, но мне пришла одна мысль. Если это рай, но здесь не должно быть смерти, ни во дном в раю ее не было. Правда, глупо? - Ольга посмотрела на меня.
  - А вдруг здесь действительно нет смерти и мы все бессмертны? - Эта мысль вызвала у меня какую-то странную реакцию, смесь страха и надежды. После встречи с Богом уже ничего не кажется невероятным.
  - Вы тоже не исключаете такой возможности? - с надеждой спросила Ольга.
  - По крайней мере мы не должны совсем отбрасывать такую возможность, - осторожно ответил я. - Почему бы не спросить нашего коменданта, он должен что-то знать на сей счет.
  - Об этом я не подумала, - призналась Ольга.
  Я кивнул головой.
  - Кажется, нам пора идти.
  Когда мы пришли, все уже собрались в кафе. По тому, как все сидели, было видно, что весь наш маленький коллектив разбился на несколько лагерей. Рядом с Редько расположились Гамза и Павел Клепач, недалеко от них, словно подчеркивая разделяющие их расстояние занял место и Праксин, с Бицоевым находилась Шешеро. Судя по всему, она окончательно сделала выбор в пользу религии пророка Мухаммеда. Отдельно от всех расположились Ирина Клепач и Катерина Глинкина. Они там и не примкнули ни к кому. Но мне стало жалко только Ирину, которая даже не смотрела на мужа. У нее вообще был отрешенный вид, как будто бы то, что здесь происходит. ее совершенно не касается.
  Несколько поодаль от всех расположился Хандруев. У меня тот час же возникло ощущение, что между ними и остальными не просто некоторое свободное пространство, а непреодолимая полоса отчуждения. И даже после того, как Ольга заняла место рядом с ним, это чувство не исчезло.
  Так как сегодня все собрались из-за меня, я счел возможным сесть в центре. Несколько минут все молчали, никто не решался первым заговорить. Больше всего в этой ситуации меня нервировал Бицоев, его большие темные глаза, словно два арбалета, без конца пускали в меня световые стрелы. Его желание пронзить ими мою плоть не вызывало сомнений. Если бы у него был бы настоящий пистолет, я бы совсем не удивился, если бы он пустил его в ход.
  - Я хочу задать вопрос, - услышал я голос Праксина. - Что Он говорил о конечности мира? Имеет ли он ту первоначальную точку, с которой все начинается и конечную, где все кончается ?
  Внезапно вскочил Редько.
  - Я протестую против этого вопроса, все объяснения даны в Библии. А все другие точки зрения изначально ошибочны. Олег Михайловичё мы же с вами уже имели беседу эту тему.
  Но Праксин решил проявить упрямство.
  - Извините, Николай Витальевич, но я хочу услышат ответ Леонарда Алексеевича.
  Пока Редько меня не успел перебить, я поспешил с ответом.
  - Насколько я понял, такой точки не существует, скорей всего происходит нечто вроде кругового вращения, когда одно сменяет другое и одно переходит в другое. А потому Бог не может располагаться ни в начале, ни в конце, он в равной степени везде присутствует и везде отсутствует. Он просто проявляет себя, когда возникает необходимость.
  - Я протестую! - снова подал голос Редько. И к моему удивлению к нему присоединился выкрик Бицоева. Эти оба святоши протестовали на пару.
  Поддержка пришла откуда и следовало ее ожидать, со стороны Хандруева.
  - Вы замечательно во всем разобрались, - насколько позволяли ему силы громко проговорил он. - Бытие Бога в религиозном аспекте - это бессмыслица, Бог порождает жизнь, но сам не живет.
  - Бог послал своего Сына за заклание, чтобы взять на себе все грехи людей. В том числе и ваши, Александр Андреевич, - не жалея глотки закричал Редько. - А вы вместо благодарности, богохульствуйте. За это и наказаны своей болезнью.
  На миг все замолчали, ожидая ответной реакции Хандруева. Но тот молчал, он спокойно сидел на своем месте, положив ногу на ногу, бесстрастно смотря перед собой.
  Внезапно вскочил Бицоев. Было видно, как он сильно возбужден, словно бы речь шла об его жизни и смерти.
  - Мы должны раз и навсегда прекратить все эти обсуждения. И хватит ходить в часовню. Все, что там происходит, один большой обман. Нет Бога, кроме Аллаха, а Магомед - пророк его. А кто с этим не согласен, тот не верный, и я ему объявляю джихад.
   Все началось, подумал я, отправлялся в рай, а попал на войну. Да еще самую ужасную, религиозную войну. В такой войне пощады ждать не приходится, ибо в ней две задачи: либо обратить в свою веру неверных, либо их уничтожить.
  - Стойте, мы же ни в чем не разобрались! - повелительно закричал Иохин. Впервые в его голосе я ясно услышал командирские интонации. Именно так, наверное, он отдавал приказы идти на смерть. - Давайте продолжим задавать вопросы Леонарду Алексеевичу.
  Демарш бывшего офицера немного успокоил разгоряченных служителей обеих культов. Они даже заняли свои места и с некоторой опаской посматривали на Иохина. Его уверенные действия были для них неожиданными. Я же почувствовал злорадное удовлетворение. Так им и надо. И кроме того, теперь есть средство, как усмирять этих двух не в меру агрессивных особ. Другое дело, как долго оно будет сохранять действенность.
  - Скажите, Он что-нибудь говорил про детей? - задала свой вопрос Шешеро.
  - К сожалению, Елизавета Федоровна ничего.
  - А я думала, это будет самой важной темой. Дети - это же все. Когда у нас здесь появятся дети, тут все переменится. - Внезапно она встала и вышла на середину. - Я призываю всех, родить как можно быстрей и как можно больше детей. Здесь достаточно здоровых мужчин и женщин. Мы можем оставить на острове здоровое потомство. Именно детей нам не хватает, это лишает нашу жизнь настоящего смысла.
  - Я - "за"! - закричал, явно куражась, со своего удаленного места Ремчуков. - И готов внести в это дело свое посильное участие. Кто за мной?
  Но его призыв никто не поддержал, хотя это не означало, что не был услышан. Ко мне вдруг пришла мысль: а почему бы действительно не населить этот остров детьми? Шешеро права, если и способно тут что-то изменить, так только появление тут нового поколения. Иначе взрослое поколение перережет друг друга.
  - Я тоже присоединяюсь, - подняла руку, как пионер, Екатерина Глинкина. - Я молодая, могу родить много маленьких мальчиков и девочек. А они родят своих детей, а те своих. И через сто лет тут будет жить куча народу, будет много поселком и городов.
  Эта перспектива вызвала несколько смешков. Однако не у всех. Снова вперед выступил Редько.
  - Нельзя рожать детей в грехе. Пара, желающая иметь детей, должна заключить брак. Я готов это сделать от имени православной церкви и по православному обряду.
  - Я тоже готов заключать браки так, как принято в исламе, - вскочил Бицоев. - Только такие браки истинные.
  - Это не правда! - в свою очередь почти завопил отец Николай.
  Они стояли напротив друг друга и обменивались свирепыми взглядами. Мне вспомнилось о том, что в последнее время немало говорилось об сближение религий, их терпимое отношение друг другу. Какая иллюзия, они никогда не сблизятся, их всегда будет разделять ненависть и непримиримость, как кровников.
  Внезапно со своего места встал Хандруев и направился к эпицентру событий. Так как стоял гул, то чтобы он утих, Хандруев поднял руку.
  - Друзья, мы же собрались обсуждать встречу уважаемого Леонарда Алексеевича с Богом. Если кто-то не согласен, что эта встреча была именно с Ним, то назовем эту встречу с неизвестным. Но давайте говорить об этом и ни о чем другом.
  Призыв Хандруева был воспринят довольно вяло, моя встреча то ли с Богом, то ли с неизвестным уже мало кого интересовала. Гораздо больше внимания приковывало противостояние двух мировых конфессий в лице отца Николая и Бицоева. Правда, после вмешательства Хандруева те разошлись по своим местам. Я понял. что оба считают что момент для решающего поединка еще не созрел. Но он созреет, эти два фанатика приложат для этого максимум усилий.
  Никто больше ни о чем не спрашивал, никто больше не выступал. Я понял, что обсуждение так и не состоялось и можно уходить. Я встал и вышел из кафе.
  Мною владело смутное состояние, сегодня утром я вышел из часовни с ощущением, что мне приоткрылся краешек истины, но сейчас от него практически ничего не осталось, оно, как мороженое на солнце растворилось в захлестнувшей нас повседневности. Я даже начал сомневаться: а была ли встреча, а не очередная ли это партия в бесконечной игре иллюзии?
  Как всегда, когда мне было смутно на душе, я вышел на берег океана. В этот час он вел себя очень спокойно, словно бы утомился от не прекращающей ни на минуты дневной работы. Сзади себя я услышал чьи-то шаги. Почему-то мне в голову взбрело, что это меня преследуют, чтобы нанести увечье, либо Редько либо Бицоев. Мне стало так страшно, что я не сразу нашел в себе силы посмотреть назад. Вместо них я увидел Хандруева и Ольгу, которые приближались ко мне. То облегчение, что я почувствовал, словами передать было почти невозможно. Вот тебе и рай, где нервная система работает на пределе.
  - Мы шли за вами, так как волновались за вас, - произнесла Ольга. - Александр Андреевич сказал, что общение с Богом небезопасно, оно может породить сильную депрессию и очень опасные желания.
  - Почему вы так думаете? - спросил я Хандруева.
  - Встреча с Тем, кто превосходит вас столь сильно, что даже определить приблизительно мы не в состоянии, никогда не проходит бесследно. Слишком большой разрыв, возникает огромная пустота, которую нечем заполнить. К такому общению надо привыкнуть, сразу это не получается.
  - Наверное, вы правы. Но я еще больше подавлен тем, что мы только что видели. Не могу понять, почему они столь непримиримы друг к другу? Неужели нельзя даже здесь найти какие-то компромиссы? Сколько раз я слышал о том, что религии должны сближаться. А где оно это сближение?
  - Я никогда не верил ни в какое экуменическое движение, всегда считал его совершенно бесперспективным, - произнес Хандруев. - А дело все очень в простой, но непреодолимой вещи. Каждая религия считает, что основывает свое учение на абсолютной истине, что только она является ее заветным обладателем и единственным носителем. А потому тут нет поля для компромисса в самом важном вопросе. Любое отступление, даже самое малюсенькое, колеблет незыблемый строй всей безупречной доктрины, вызывает трещины во всем здание. Если можно ее изменить в каком-то, пусть даже небольшом фрагменте, то почему нельзя это сделать и в целом. Как видите, логика тут железная, ее невозможно преодолеть. Она вас бьет, как милиционер своей дубинкой по голове. А потому все попытки как-то сблизиться, наталкиваются на непреодолимое препятствие. Нет страшней людей, считающих, что владеют абсолютной истиной. Потенциально это ужасные и безжалостные преступники, так как обладают психологической индульгенцией. Во имя абсолютной истины они готовы на все, так как считают, что ради нее можно пожертвовать всем, чем угодно и кем угодно. И как-то сдвинуть таких людей с этой позиции крайне трудно, а потому редко удается. Эти люди выбирают самые неподвижные формы сознания, которые они принимают за конечные, а потому лишают себя возможности двигаться дальше. А так как любое заблуждение требует компенсации, то они сами себя наделяют обладанием абсолютных истин.
  - Но разве дело только в них, - с горечью произнес я. - Этих людей не интересует Бог, для них куда важней собственные представления и предрассудки о Нем. Они готовы, как разъяренный пес, вцепится в тряпку и не отпускать ее, чтобы ему не говорили.
  - Мы все ищем твердого берега, хотя каждый делает это по своему. И очень трудно покинут его ради того, чтобы выйти в свободное плавание. Хотя это единственное, ради чего стоит жить. Не расстраивайтесь, принимайте все спокойней. Это всего лишь фрагмент огромного потока сознания, которое течет непрерывно. Что делать, если человеку практически невозможно его охватить целиком. Религия - это как раз и есть попытка это осуществить, которая лишь доказывает ее безнадежность. - Хандруев замолчал, потом сказал: - Всегда крайне опасно, когда собственную слабость мы превращаем в силу. Сила должна базироваться на силе. Вы понимаете, о чем я?
  Мы обменялись с Ольгой взглядами.
  - Понимаем, - впервые я ответил от имени нас двоих.
  Хандруев посмотрел на нас и улыбнулся.
  - Вы еще молодые, как я вам завидую.
  - Чему же вы завидуете, Александр Андреевич? - спросила Ольга.
  - У вас есть возможность любить. Это так замечательно. Лучшие минуты своей жизни я пережил не тогда, когда искал истину, а когда ничего не искал, и лишь любил. Мне сейчас кажется, что люди отправляются на поиски истины не ради ее обладания, а именно из-за отсутствия в своем сердце любви. И пытаются ее там чем-то заменить.
  - Но тогда, может быть, любовь и есть та самая истина? - произнесла Ольга.
  Хандруев вместо ответа лишь неопределенно махнул рукой. Затем, не прощаясь, неторопливо направился к поселку. Отойдя от нас на несколько десятков шагов, остановился, повернулся к нам. Мне показалось, что он хочет что-то сказать, но Хандруев вновь промолчал и продолжил свой путь. И вскоре растворился в темноте.
  Я почувствовал, как Ольга взяла мою руку и слегка пожала.
  - Мне его так жалко, - сказала она, - он очень болен и очень одинок. Никакая истина не способна спасти от одиночества. Само по себе одиночество - это свидетельство ее отсутствия.
  - Почему? - спросил я удивленно в тоже время не отпуская ее руки.
  - Потому что в одиночестве заключена дисгармония. Если человек один, значит, он не нашел в жизни важную часть самого себя. Он где-то ее потерял и даже сам того не понимая, продолжает искать.
  - Ты думаешь он продолжать искать?
  - Думаю, да.
  - Может быть. Но что может дать этот поиск?
  - Все!
  Я посмотрел на Ольгу, ее рука по-прежнему пребывала в моей ладони.
  - Я поняла одно, самое важное в жизни - это успокоиться.
  Это замечание меня обескуражило.
  - Я видел много спокойных людей, страшно быть похожим на них.
  - Ты не прав, то были не спокойные, а мертвые люди. Спокойные совсем другие, они ощущает свое единство с Ним. И это делает их уверенными в том, что они на правильном пути.
  - А по твоему мнению, Хандруев не на правильном пути.
  - Еще недавно я думала, что он единственный, кто здесь на правильном пути. Но затем вдруг ясно увидела, что это не так. Он очень много знает, он очень далеко продвинулся. Но это вовсе не означает, что он приблизился.
  Я слушал с все с возрастающим интересом, ничего подобного раньше я от Ольги не слышал.
  - Что же тогда это означает?
  - Иногда люди устремляются вперед и не замечают. как пропускают самый важный поворот на своем пути. А в итоге их дорога становится бесконечной. Но ведь бесконечная дорога - это та дорога, которая не приводит никуда.
  - Но мне неизвестна дорога. которая ведет к главной цели. Даже после сегодняшнего посещения часовни я ее не уразумел. Мне не был указан путь.
  - Вряд ли он кому-нибудь указывается непосредственно, как на штурманской карте. Он отыскивается как-то по другому.
  - Но как?
  - Если бы я знала, то бы уже шла по нему.
  Она вдруг отняла у меня руку.
  - Уже поздно, нам лучше вернуться в поселок.
  - Хорошо, - покорно согласился я, чувствуя неясное, разочарование. Словно бы я подошел к чему-то важному, а оно в последний миг ускользнуло от меня. - Но мы же продолжим этот разговор?
  - Конечно, продолжим, - легко согласилась Ольга. - Мы же его только начинаем. У нас же впереди столько времени. Куда его еще девать?
  Странно, но когда она упомянула о времени, мною овладело сильное ощущение, что как раз его не так уж и много. Откуда пришло это чувство, было для меня непостижимо, но оно было необычно сильным и напоминало предвидение, которое, как известно, возникает внезапно и не поддается логическому обоснованию.
  Но я ничего не сказал, а покорно побрел за Ольгой в поселок. Я не мог избавиться от чувства, что в моей душе воцарилась смута. Сегодня я узнал нечто новое, но что делать с ним, как его применять даже не представлял. Я был тот и уже не тот человек: ведь он не может не измениться, если узрит Бога. В себе или рядом с собой - это, как выясняется, не столь уж и важно. Ведь Он повсюду и Его можно увидеть везде и во всем. Вот только преодолеть разделяющее нас расстояние бывает очень сложно. Почти невозможно.
  
  Глава 27
  
  Придя домой, я быстро поужинал и почувствовал такое сильное желание спать, что упал на кровать и заснул. Обычно в раю я просыпался довольно легко, свежий воздух, насыщенный ароматом пышной южной растительности навевал крепкий и глубокий сон. И потому я отлично высыпался. Но на этот раз я никак не мог открыть глаза, только я это делал, как они сами собой снова закрывались. Так происходило несколько раз, пока я не почувствовал, как сонная одурь постепенно отступает, и я возвращаюсь к нормальному состоянию.
  Я сел на кровать, пытаясь определить, что же такое со мной приключилось, почему я впал в столь непривычное состояние? Но ни к каким определенным выводам я не пришел, это оставалось для меня загадкой.
  Меня уже ждал завтрак, я его съел без всякого аппетита, так как обнаружил во рту непривычную сухость. Я все больше убеждался, что заболел. И уже раздумывал, не обратиться ли за помощью к Ирине, когда меня внезапно посетил Ремчуков.
   Он изучающе рассматривал меня так долго, что я даже забеспокоился: а вдруг на моем челе уже заметны признаки смерти.
  - Как ты себя чувствуешь? - спросил он.
  - Неважно, - сознался я.
  Ремчуков кивнул головой, словно бы по его мнению так все и должно было быть.
  - Никак не мог проснуться, а во рту сухо, - точно описал он симптомы недомогания.
  - А откуда вы знаете? - удивился я.
  Ремчуков загадочно усмехнулся.
  - Думаешь, писатель, у одного тебя такое состояние. Да оно у всех.
  - У всех? - не поверил я.
  - Говорю у всех, значит, у всех, - раздраженно произнес Ремчуков.
  - Но что случилось?
  Ремчуков оглянулся вокруг, словно бы боясь, что нас могут подслушивать.
  - А ты, писатель, раскинь мозгами. Это тебе не романы сочинять.
  Я последовал его совету, раскинул мозгами, но каких-то позитивных результатов эти интеллектуальные усилия не принесли.
  - Ты здесь еще недавно, а я дольше тебя, - произнес Ремчуков. - Это уже второй случай. Теперь кумекаешь?
  Но и теперь я не кумекал. Мне даже стало немного неловко за свою тупость. Но я действительно не понимал, куда клонит мой гость.
  - Сегодня все, кто живет в этом говеном поселке, спали особенно крепко.
  - Нам всем подмешали что-то в еду?
  - Наконец-то допер! А что же еще может быть. Да только не в этом дело. Подмешали и черт с ним.
  - А в чем же?
  - Опять не соображаешь?
  - Опять, - подтвердил я.
  - А в том, зачем помешали? .
  - Чтобы все крепко спали.
  Ремчуков от негодования фыркнул.
  - Это понятно, а зачем нужно, чтобы все мы спали крепче. чем обычно.
  Теперь и я стал кое-что соображать.
  - Чтобы мы не видели ночью то, что нам не положено видеть.
  - Наконец-то мозги закрутились. Ну а как ты полагаешь, что мы не должны были видеть?
  Я вспомнил наш поход с целью поиска бухты, куда мог приставать корабль.
  - Приходил корабль, привозил продукты и всякую утварь.
  - Можешь, когда хочешь, - радостно одобрил пробуждение у меня мыслительных способностей Ремчуков.
  - Что же делать?
  Ремчуков пожал плечами.
  - А что можно делать, я так понимаю, корабль уже помахал острову ручками. Надо ждать следующего посещения.
  - Но когда оно случится?
  Ремчуков задумался на целых несколько секунд, что случалось с ним не часто, если вообще раньше когда-либо случалось.
  - Я точно помню, последний раз нас пытались усыпить три недели назад. Можно предположить, что корабль приплывает точно по графику. Значит, в следующий раз он окажется здесь через двадцать один день.
  - Вполне вероятно. Хотя возможны и другие варианты. А вдруг усыпление связано с чем-то другим. Такое тоже нельзя исключить.
  Я полагал, что Ремчуков в своем стиле станет резко возражать, но он легко согласился.
  - Ты прав, писатель, надо во всем удостовериться. Собирайся.
  - Зачем, куда?
  - Навестим нашу бухточку, посмотрим, нет ли там свежих следов.
  Большого желания отправляться в столь дальнее путешествие я не испытывал, но и возражать почему-то не посмел. Это был какой-то вариант, какая-то неясная альтернатива здешнему существованию. Хотя я далеко не был уверен, что даже если будет благоприятный случай, я им воспользуюсь. Перспектива оказаться вновь в прежнем мире меня страшила точно так же, как и навсегда остаться в этом.
  Мы шли вдоль берега. Так как маршрут нам был уже известен, мы быстро приближались к цели. Иногда я посматривал за Ремчуковым, тот был оживлен. Я понимал его, перед ним забрезжила надежда когда-нибудь вырваться отсюда. А ради этого он скорей всего готов на многое. Я решил проверить свое предположение.
  - Послушайте. Вадим, а если при захвате корабля придется кого-нибудь убить. Вас это не остановит?
  Пока бывшего азартного игрока остановил мой вопрос.
  - Хочешь понять, как далеко я могу зайти? - усмехнулся Ремчуков.
  Я испытал небольшое смущение от того, что он так легко и быстро разгадал мои намерения.
  - В таком деле это знать просто необходимо, - попытался вывернуться я.
  Ремчуков, соглашаясь со мной, кивнул головой.
  - Если я отсюда не вырвусь, то однажды повешусь, как Гамза. Только так, чтобы нельзя было бы спасти. Да и как ни крути, а все равно когда-то умирать. Почему моя смерть менее цена, чем какого-нибудь моряка с этого корабля. Люди все время умирают, одни раньше, другие позже. Я - игрок, а игроки верят в везение, в фатум. Кому повезет, тому и повезет. Я не в претензии, если этим счастливчиком буду не я. Но очень хочется им оказаться. До беспамятства хочется. Ты меня понял, писатель?
  - Понял.
  - Если ты однажды вырвешься, то только со мной. - уверенно проговорил Ремчуков.
  - Предположим. И что тогда?
  - Ты напишешь роман обо всем этом.
  - Если вырвусь, то напишу. Я был бы последним идиотом, если бы не написал.
  - Почитать хочется. Про себя. - уточнил он.
  - Неужели вам это интересно? - удивился я.
  - Конечно. Хочется понять, как ты меня воспринимаешь. Считаешь ли совсем подонком или видишь что-то во мне еще?
  - Никогда не думал, что это вас может интересовать.
  - А чего ж не интересует. Я всегда собой сильно интересовался. Вернее, только собой и интересовался. А обо всем остальном лишь в той мере, в какой это касалось меня. А ты разве не так? Только честно, без привычного интеллигентского вранья.
  - Без вранья. Я вел себя точно также.
  - Хорошо, что не врешь. Терпеть не могу врунов.
  - Ты не любишь врунов? А я то грешным делом думал, что обман - это твоя почти профессия.
  - Одно дело обманывать, другое дело врать.
  - Не очень улавливаю разницу.
  - Писатель такие вещи должен чувствовать сходу. Обман - это вид творчества, ты же когда что-то там придумаешь, тоже обманываешь. Когда я обманываю, то меняю действительность, создаю новую реальность. А вранье - это попытка скрыть правду. Ты, к примеру, подонок, а хочешь казаться праведником. Теперь ясно?
  - Теперь ясно.
  - Ну и молоток. А мы почти пришли.
  Как мы и ожидали, в бухте корабля не было. Зато когда спустились вниз, к воде, то увидели свежие следы. По берегу явно что-то тащили, скорей всего какой-то ящик.
  - Вот видишь, я был прав, все так и есть, как я говорил. Остается ждать три недели до следующего захода. Вот бы узнать, сколько на этом корыте людей. Судя по следам, не так уж и много. - Ремчуков вдруг довольно больно хлопнул меня по спине. - Не дрейф, прорвемся. Они нас не заставят на поганом острове провести весь остаток наших дней. Иначе моя фамилия не Ремчуков. - Он вдруг как-то зловеще рассмеялся.
  
  Глава 28
  
  Я проснулся от какого-то шума. И сразу же подумал, что это уже становится плохой традицией. Шум - это всегда признак неблагополучия, засилье отрицательных эмоций и проявлений царящего вокруг беспорядка. На самом деле мир должен пребывать в тишине, только тогда возможна в нем наступление гармонии.
  Я вышел, прислушался. Ну точно, звуки раздаются у часовни. С некоторых пор рядом с ней всегда что-то происходит. Интересно. что на этот раз?
  Когда я подошел к месту событий, то застал следующую картину: Редько, Клепач, Гамза при молчаливой поддержки Праксина, что меня сильно удивило схлестнулись и Бицоевым.
  Несколько секунд я вслушивался в ожесточенный спор. Дабы понять, в чем дело на этот раз много времени не понадобилось, так как сделать это не составляло большого труда.
  Бицоев намеревался приступить рядом со строительством церкви к строительству мечети. Он уже отметил колышками площадку, на которой должна была развернуться вторая ударная стройка века. Причем, в самой непосредственной близости от возводимой церкви. Если бы этот план удался, то оба культовых здания создали в этом месте неповторимый единый ансамбль. Понятно, что представителей христианской конфессии такая перспектива никак не устраивала.
  Редько с Павлом Клепачем наступали, требуя от Бицоева отказаться от строительных планов, но, насколько я понимал этого человека, такие мелочи просто не могли поколебать. Наоборот, его упорство от подобных наскоков только лишь возрастала прямо пропорционально степени давления на муллу
  Я решил, что на этот раз вмешиваться в ситуацию не стану, даже если противники вцепятся друг в друга. Хватит, я в этом больше не участвую. По крайней мере попробую не участвовать. Я уже здесь нахожусь не первый день, но по большому счету ни в моей жизни, ни внутри меня практически ничего не изменилось. Изменились лишь интерьеры, в которых я теперь пребываю, а вот внутри них все остальное осталось по большому счету неизменным. И если в ближайшее время я не предприниму решительных шагов, я так и застряну в таком положение.
  Между тем накал ссоры только возрастал. От препирательств стороны стали плавно переходить к рукоприкладству. Причем, вся православная четверка окружила одного мусульманина Бицоева и по их лицам было видно, что они настроены более чем решительно к вящей божьей славе воспользоваться своим численным превосходством.
  Но Бицоев и не думал отступать, в ответ на ультиматум отказаться от намерения соорудить мечеть, тоже самое потребовал от своих оппонентов. При этом в выражениях он явно не стеснялся, обзывая их самыми неприличными словами, среди которых "шайтан" было самым ласковым и нежным.
  Это переполнило чашу терпения его противников, те бросились в атаку. Бицоев, несмотря на сопротивление, был повержен на землю, а Редько и Клепач стали избивать его ногами,
  Зрелище было настолько постыдным и омерзительным, что я, забыв про свое намерение не вмешиваться, и несмотря на мою антипатию к избиваемому, бросился к нему на помощь.
  Те не ожидали таких активных действий с моей стороны, и я довольно легко растолкал их и встал на защиту Бицоева. Теперь их гнев обратился на меня.
  - Кого вы защищаете? -патетически обратился ко мне Редько. - Он же террорист и мусульманин, а вы православный человек. Мы не позволим ему на острове возводить мечеть.
  - Во-первых, я не православный, я не отношу себя ни к какой конфессии. Между прочим, Николай Витальевич, я вам это уже докладывал. И пора бы это уже запомнить. А во-вторых, я вовсе не защищаю Бицоева, меня возмущает ваше проведение. И дело даже не в том. что четверо здоровых мужиков набросились на одного, хотя это противно. А дело в том, что я совершенно не согласен с тем, что кто-то узурпирует тут духовную власть и определяет для всех, каким богам молиться. Почему вы требуете от других того, что разрешаете себе?
  Пока я произносил свой обличительный монолог, Бицоев поднялся с земли с решительным видом человека, готового продолжить схватку. Я почувствовал, что вот-вот окажусь меж двух огней. Драка вполне могла бы продолжится с еще большим накалом, если бы не подоспели Иохин и Брусникин. Они моментально развели враждующие стороны на приличное расстояние. На этот раз никто возражать не стал.
  Я почувствовал разочарование, хотя в чем его источник представлял довольно смутно. Но меня не покидало чувство, что я снова проиграл, ввязался в дело, которое кроме бессмысленных неприятностей ничего мне не принесет.
  Не дожидаясь окончательной развязки, я поплелся к своему дому. Но через несколько мгновений услышал за своей спиной шаги. Я обернулся и увидел, что позади следует Бицоев, при чем с таким видом, что он хочет, но не решается со мной заговорить. Ну я уж точно общаться с ним не желаю. Но после того, как наши взгляды встретились, увильнуть от разговора вряд ли удобно и возможно.
  Бицоев, воспользовшись ситуацией, поравнялся со мной.
  - Спасибо вам за то, что вы помогли мне. Знайте, я такого не забываю. Поверьте мне, они очень плохие люди. Одним словом неверные.
  Мне стало неприятно, но я постарался, чтобы он этого бы не заметил.
  - Я тоже неверный, - сухо заметил я.
  - Разумеется, но все еще можно исправить. Истинная вера вас непременно посетит. Вы увидите, как борются настоящие мусульмане за нее, наша жизнь принадлежит Аллаху. И поймете на чьей стороне правда.
  Глаза Бицоева вдруг вспыхнули зловещим огнем фанатизма и мне стало не по себе. До чего же это страшно, когда имеешь дело с такими уверенными в своей правоте, а потому безжалостными людьми. Сегодня он твой друг, а завтра враг, если сочтет, что ты изменил идеалам, в которые он свято верит. И без всякой жалости всадит в тебя нож.
  Я резко остановился.
  - Скажите, это же правда, что в том мире вы были террористом? - спросил я.
  Биноева этот вопрос нисколько не смутил.
  - Я никогда не был террористом, с был моджахедом, борцом за веру, - с достоинством возразил он.
  - Ну, хорошо, пусть вы были борцом за веру. Но вы же убивали людей, подкладывали бомбы под машины, взрывали автобусы.
  - Да, было такое, - подтвердил Биноев.
  - И ради чего вы это делали, неужели таким вот образом, убивая людей другой веры, вы искали Бога? Вы так поступали ради Него, чтобы Он был бы доволен, дал вам это награду на земле, а после смерти поместил бы в рай?
  - Да, я непременно попаду в рай, - снова подтвердил Биноев. - Я это заслужил. Я участвовал в джихаде, в войне с неверными. И за это мне дарована награда.
  - А вам не кажется, все это немного странным, что вы получаете награду за убийства. По какому праву вы вершите над этими людьми суд. Никогда не поверю, что вашему Богу нужна кровь, чтобы повелевать. Она нужна вам, кровавому маньяку, помешанному на религии. Собственную убогость вы превращаете во вселенский принцип - и больше не желаете ничего знать. На самом деле, вы просто дикарь, примитивный до ужаса, и от того ужасный. А Бог вам нужен лишь для одного: чтобы оправдать бушующие внутри вас кровожадные инстинкты. По большому счету вас надо посадить в клетку, ничего иного вы не заслуживаете.
  Я почему-то был уверен, что мой оппонент придет в ярость, может быть, даже бросится на меня. И в глубине души даже желал этого, ненависть к нему, к этому узкому и ограниченному фанатику сжигала меня, как огонь спичку. Он был воплощением всего того, что вызывало у меня отвращение и омерзение. Но Бицоев слушал меня с презрительной улыбкой человека, осознающего свое превосходство.
  - Вы увидите, что этот остров совсем скоро станет мусульманским. И над ним будет реять зеленый флаг ислама, а из культовых зданий тут будут только мечети. И вы сами приползете ко мне с просьбой принять вас в нашу веру. А не захотите, то мы знаем, как поступать с неверными.
  Бицоев усмехнулся и направился в другую сторону. Ко мне же подошел Иохин.
  - Я наблюдал за вашим разговором, мне кажется, он вам угрожал, - сказал он.
  - Да, если я не перейду в магометанство. Впрочем, он не сомневается, что это сделать предстоит всем нам. А тех, кто будут ему мешать, он готов убивать. В отличии от вас для него в убийстве нет никакой моральной проблемы, все заранее оплачено его Богом.
  Иохин о чем-то задумался.
  - Если бы я был бы верующим и оправдывал убийства людей в бою тем, что так угодно моему Богу, у меня бы не было таких мучений совести?
  - Скорей всего так все и было бы. Ваша проблема в том, что вы не нашли для убийств надежного оправдания. Вы не сумели понять, зачем это нужно, почему должны люди гибнуть? Часто люди полагают. что ищут Бога, высоких идеалов, а на самом деле ищут только оправдание для своих внутренних установок на убийство. Не все могут убивать просто так, без всякой причины.
  - Никогда не думал об этом в подобном ключе.
  - А если подумаете, вам станет легче?
  - Кто знает.
  Я покачал головой.
  - Будет плохо, если вы решите свою проблемы таким вот способом.
  - Почему?
  - Да потому, что это самообман, причем, очень опасный, открывающий шлагбаум полной вседозволенности. Найдете один раз оправдание для убийства, будете затем находить его сколько угодно и в любой ситуации. Как этот мулла. Страшен Бог, который служит всеобщим оправданием, тогда уже ничего нас не спасет. - Я покосился на стоявшего в задумчивости Иохина. - Хотя это легкий путь. Вопрос заключается в том, желаете ли вы просто найти для себя облегчение, снять тяжесть с души или действительно преобразится?
  Иохин не сразу посмотрел на меня.
  - Я не знаю, мне трудно решить. Наверное, я еще не готов к ответу.
  - Я так и предполагал. Но после того, что вы услышали сегодня, по какому пути вы пойдете? Вам все равно придется выбирать.
  - Я понимаю, - безрадостно кивнул он головой.
  Я подумал, что поступил неосторожно, показав бывшему военному легкий путь исцеления. Если он выберет его, то это сильно осложнит ситуацию. Сейчас Иохин пусть и не очень надежный, но все же союзник. Но если он решит для себя, что самое главное е для него - это сбросить тяжесть с души неважно каким способом, он может превратиться в моего противника. Причем, в очень опасного.
  - Надеюсь, сегодня вам охрана больше не понадобится, - сказал Иохин. - Бицоев не будет к вам приставать.
  - Думаю, что не будет, - согласился я. - На сегодня он выполнил все запланированное и теперь будет готовиться к новым действиям.
  Внезапно до меня дошло; Иохин не просто так находился рядом со мной, он меня охранял. Я почувствовал к нему такую сильную благодарность, что захотелось его обнять. Но его мысли были заняты совсем другим. Поэтому я ограничился лишь тем, что пожал ему руку. И мы разошлись.
  
  Глава 28
  
  Мы договорились с Ольгой навестить нашу пещеру и оставить там немного продуктов, которые мы скопили за последние дни. Как обычно мы хотели пробраться туда незаметно, а потому по уже отработанной схеме встретились в условленном месте за поселком. Но долго идти вдвоем нам не удалось, внезапно мы лицом к лицу столкнулись в Глинкиной. Выглядела она ужасна, ее щеки и лоб покрывали ссадины, а кофта на груди разорвана.
  Увидев друг друга, все участники этой сцены на какое-то мгновение оторопели.
  - Что с вами случилось? - первая опомнилась Ольга. - На вас кто-то напал.
  Глинкина как-то странно посмотрела на нее, но вместо объяснения лишь засопела носом.
  - Где вы так расшиблись? - спросил теперь я.
  - А вы куда направляетесь? - спросила вдруг Глинкина.
  Мы с Ольгой переглянулись.
  - Никуда, просто решили немного побродить по окрестностям, - ответил я. - Остров очень красив и сидеть все время в поселке неразумно.
  Но красота острова Катерину по крайней мере сейчас волновала мало. Она думала о чем-то своем.
  - А могу я с вами немного погулять? - последовал с ее стороны неожиданный для нас вопрос.
  Мы снова переглянулись, пытаясь таким образом выработать единую позицию. От нашего маленького коллектива на это раз слова взяла Ольга.
  - Почему бы и нет, мы будем только рады. Мы живем в одном поселке, а общаемся очень мало.
  Это было правда, мои контакты с этой женщиной можно было сосчитать по пальцам.
  - Тогда пойдемте, - решительно произнесла Глинкина, словно бы собираясь командовать нашим небольшим отрядом.
  Такое ее поведение мне не слишком понравилось, но я промолчал. Я знал, что и Ольга не восторге от появления этой попутчицы, но как отделаться от нее я не знал. И кроме того, было интересно узнать, что же с ней случилось? Интуиция мне подсказывала, что эти раны и ссадины вовсе не результат падения, тут скрывается какая-то другая история.
  - А куда мы пойдем? - спросила Ольга.
   Глинкина удивленно посмотрел на нее.
  - Но вы же куда-то шли, туда и пойдемте.
  Мы оказались в затруднении. Идти по прежнему маршруту с Глинкиной мы не хотели, показывать ей нашу пещеру мы не собирались. А запасной вариант у нас не был подготовлен.
  - Мы просто шли, без всякого цели, - придумал я.
  - Так и пойдемте, - сказала Екатерина. - Только подальше отсюда.
  Я пожал плечами: подальше, так подальше.
  Чтобы у Катерины не возникло бы и тени подозрений, что мы куда-то с Ольгой направлялись конкретно, я вместо того, чтобы идти в горы, стал спускаться вниз к океану. За мной последовали женщины.
  Некоторое время мы шли молча, так как не знали, о чем говорить. То, что касалось нас двоих с Ольгой, не было предназначено для ушей посторонних. Первой затянувшуюся паузу молчания прервала Глинкина. Впрочем, выбранная ей для светской беседы тема хотя и соответствовала ее бывшей профессии, но для нас явилось несколько неожиданной.
  - Я, дуреха, сразу не догадалась, вы поди хотели отыскать укромное местечко, чтобы потрахаться, - обернулась она к нам.
   Мы с Ольгой, не сговариваясь, остановились.
  - Вовсе нет, - сказал я, - мы хотели просто погулять. Других планов у нас не было.
  Катерина недоверчиво окинула нас взглядом.
  - Врете поди, - вынесла она свой вердикт. - Хотя кто вас знает, чудные вы оба.
  - И в чем же заключается наша чудность? - поинтересовалась Ольга.
  - Да странные вы оба и отношения у вас странные. Я давно за вами приглядываю.
  - А зачем вы за нами приглядываете? - спросил я. - У вас что задание?
  - Какое задание? Интересно же! Как да что. Что тут еще делать в такой скучище?
  - И что же вы углядели? - задал я вопрос.
  - Мучаете вы друг друга, все чего-то боитесь?
  - Мы не мучаем, мы не торопимся, - заметила Ольга.
  - И с этим делом не торопитесь? - Жест бывшей проститутки был столь красноречив, что двух его толкований не возникло бы и у самого тупого.
  - У нас впереди много времени для всего, - попытался я ответить как можно более неопределенней.
  - А вот тут вы ошибаетесь, дорогие мои, - уверенно произнесла Глинкина.
  - И в чем наша ошибка? - поинтересовался я.
  - В том, что думаете, что времени много, здесь вот-вот все с ума сойдут.
  - Из-за чего?
  - Из-за секса. Как без него. Я вон электромассажер заказала, обещали привезти. Полезная штучка, но только не настоящая. Все это только на время. Уж поверьте мне, - тоном профессионалки заключила Глинкина.
  - Мы вам верим, - сказал я. Ко мне пришла одна мысль. - А то, что с вами случилось, это не связана с общим сексуальным помешательством?
  По лицу Глинкиной было отчетливо, как на экране в кинотеатре, видно, что она колеблется: говорить или не говорить. Но желание поделиться с нами переселило все другие соображения.
  - С чем же еще, конечно, с этим.
  - Давайте присядем, - предложил я.
  Мы расположились на небольших валунах в несколько десятком метров от океана.
  - Так что же случилось? - мягко спросила Ольга.
  - Я вам скажу, но только с условием, эта тайна умрет вместе с нами.
  Мы оказались в довольно щекотливой ситуации, нам не хотелось давать никаких обещаний, Но в противном случае эта женщина нам ничего не расскажет. А узнать то, что произошло, очень хотелось.
  - Катя, а можно обойтись без клятв, - мягко, даже проникновенно обратился я к Глинкиной.
  Но та решительно покачала головой.
  - Никак нельзя, нас строго наказывали, если мы разглашали тайны клиентов. Мы слова давали. Вот и вы дайте.
  Я хотел сказать, что мы не являемся представителями этой славной профессии, к какой еще недавно принадлежала она. А потому на нас это правило не должно распространяться. Но, посмотрев на Ольгу, вовремя прикусил язык. Я заметила, как она едва заметно кивнула головой.
  - Ладно, обещаем. Надеюсь клятву давать не надо.
  - В принципе не помешало бы. Ну да ладно, я вам верю. Вы из тех, кто чаще всего слово держат. Хотя с полной уверенностью сказать ни о ком нельзя.
  Пожалуй, с этим тезисом я был согласен.
  - Это Редько.
  - Кто?! - в одни голос воскликнули мы с Ольгой.
   - А чего вы удивляетесь, я сразу поняла, как только увидела его. Я по взгляду завсегда мужиков определяю У вас все в глазах про это дело написано, - сказала она и посмотрела мне в глаза.
  Мне стало неприятно, кто знает, чего она в них прочитала
  - И что же Редько? - спросил я.
  - А ничего, - вдруг окрысилась она. - От того, что он священник, у него в штанах все как у всех. А что там происходит, оно всего сильней.
  Спорить с этим утверждением было бы как минимум неблагоразумно.
  - Но почему ссадины? - спросила Ольга.
  - А ему оказалось просто так неинтересно, ему чтоб с болью подавай. Он помучить любит, только тогда кайф хороший словит. А так, он мне сам сказал, все средненько.
  - То есть, он садист, - уточнил я.
  - Вроде того, хотя не так уж очень. Я пару раз с настоящими садистами сталкивалась, так они ему сто очей дадут. А этому маленечко надо, для разогрева.
  - Но судя по вашему виду, Редько сильно разогрелся.
  - Это потому что долго постился, вот и накопилось. Нельзя что б долго было воздержание, надо же меру знать.
  - Так что же у вас произошло? - немного теряя терпение, спросил я. Комментарии Глинкиной по поводу человеческой природы, хотя и были справедливы, но начали меня раздражать своей невероятной односторонностью.
  - Чего, чего, - ворчливо проговорила она, - он стал делать мне больно. Я и не выдержала, стала его бить. Он разъярился, ну и несколько раз ударил меня. Вдобавок я упала. Он испугался , убежал, ничего не добившись. Дурак, вел бы себя нормально, все бы и получил.
  Мы с Ольгой молчали, переваривая услышанное.
  - Только вы никому! - напомнила нам Екатерина.
  - Не скажем, - пообещала Ольга.
  Открыв нам свою тайну, женщина легкого поведения почувствовала себя легче. К моему удивлению, она даже стала напевать какой-то веселенький мотивчик.
  - А вас ссадины не беспокоят? - спросил я.
  Екатерина беззаботно махнула рукой.
  - Ерунда, болят немного, да я внимание на это не обращаю. По сравнению с тем, что со мной случалось, это такие пустяки. Опасная работа быть проституткой. Я знаю многих девочек, которые сгинули. Одних убили, другие на наркоту сели, да уже не слезли. Третьим все надоело и сами в петлю полезли. Я потому и уехала сюда, что здесь мне ничего не угрожает.
  - А Редько?
  - Разве это угроза. Вы бы видели, каких клиентов приходилось обслуживать. Про одного я точно знала, что он наемный убийца, он сам мне хвастался, что убил не менее пяти человек.
  - И что вы? - спросила Ольга.
  - А ничего, плотил он лучше других. Я и радовалась, когда он вызывал. Знала, не зря сделаю свою работу. Видели бы вы, как я старалась.
  - Лучше не надо, - пробормотал я.
  Глинкина покосилась на меня.
  - Больно уж вы хотите чистеньким быть. Не получится.
  - Это почему ж? - с обидой произнес я.
  - А все потому, что как только засвербит в штанах, вся ваша чистота мигом испарится. На этом деле многие сломались, в том числе и посильнее вас.
  - Опасность действительно существует. Но после того, как вы предупредили о ней, я буду особенно бдительным, - не удержался я от иронии.
  К некоторому моему удивлению, Глинкина ее поняла и обиделась.
  - Я знаю, что вы относитесь ко мне пренебрежительно, я для вас человек второго сорта.
  - Вовсе нет. - Но я сам почувствовал, что мои слова звучат неубедительно. По большому счету она была права.
  - Не надо врать, проститутки очень чутки к любому вранью. мужиков. Для нас - это гарантия выживания. Поддашься на обман, может плохо кончится. Такое не раз с нашими девчонками случалось. Надеюсь, вы никому ничего не скажите.
  - Сколько раз можно давать обещания.
  Глинкина ничего не ответила, встала и быстро пошла по берегу. Мы молча следили за ней, пока она не исчезла из вида.
  - Между прочим, она подняла актуальную тему, - заметил я. - Это далеко не безобидно. Любая энергия, не находящаяся выхода, превращается в разрушительную. Иногда люди сами не понимают, почему в них так много немотивированной агрессии, но не в состоянии справиться с ней. И совершают поступки, которым не могут найти затем оправдание.
  - Что вы предлагаете, немедленно заняться сексом?
  Я ощутил в голосе Ольги холодок. В принципе подобное решение отнюдь не вызывало во мне неприятие, но я почувствовал, что лучше всего проявить максимум выдержки. И ни на чем не настаивать.
  - Это всегда должно быть обоюдным решением, - сказал я.
  - Надеюсь, что вы сейчас не лицемерите. Обычно мужчины думают только о своих желаниях.
  Я хотел возразить, что женщины поступают аналогичным образом, но решил не обострять эту довольно щепетильную дискуссию. Почему-то Ольга весьма болезненно реагировала на эту тему. Но вдаваться в расспросы я счел не целесообразным.
  - Я думаю, что нам нужно продолжить нашу путешествие, которое нарушила Екатерина, - предложил я. .
  - Да, пожалуй.
  Мы двинулись в путь и довольно долго шли в полном молчании. Я не возобновлял разговора, так как опасался, что выбранная мною тема может не понравиться моей спутнице. Я видел, что она пребывает не в лучшем настроении. Хотя чем это вызвано, я не понимал.
  - Наверное, вы на меня обиделись, - вдруг проговорила Ольга.
   - Вовсе нет! - даже более живей, чем требовали обстоятельства воскликнул я.
  - Какой смысл в нашей ситуации кривить душой, Леонард? Нам лучше быть максимально искренними друг с другом.
  - Да, я немного обиделся, - признался я. - Но не стоит обращать на это внимание, это я по привычке. Творческие люди всегда обидчивые. В той жизни я был крайне самолюбив, любое неприветливое слово, даже недоброжелательный взгляд ранил меня. А уж о том, что со мной случалось, когда кто-то критиковал мой роман, это даже стыдно признаваться. Я был готов уничтожить этого человека самым зверским образом. Сколько мне это доставляло неприятностей, тяжелейших минут. И я бы очень хотел здесь избавиться от этого недуга. Как, впрочем, и от всех остальных.
  - Извините, я вела с вами не совсем верно. Но я так боюсь мужской агрессии. Когда я ее чувствую даже на уровне подсознания мужчины, то становлюсь очень уязвимой.
  - Я понимаю. Но то, о чем говорили Глинкина....
  - Я все знаю, - поспешно произнесла она, - и согласна с ней. Этим обстоятельством опрометчиво пренебрегать. Но мне нужно время, еще немного времени, чтобы я почувствовала, что я действительно этого хочу по настоящему. Я иду в этом направление, но не так быстро, как бы вам хотелось. Да может быть и мне, - задумчиво добавила она. - Наберитесь терпения.
  - Я набираюсь.
  Больше на эту тему мы не говорили. Взобравшись на гору, мы сложили свои припасы в пещеру и отправились в обратную дорогу. Мы не молчали, но ни о чем серьезном, ни о том, что нас по настоящему волнует, не разговаривали.
  
  Глава 29
  
  И снова меня разбудил шум. Я подумал, что опять ссорятся отец Николай с Бицоевым, но вскоре понял, что звуки доносятся с другой стороны, да и они другие. Я вышел на веранду и понял, что на этот раз источник криков находится в доме Клепачей. То, о чем предупреждала меня Ирина, свершилась, супруги по-настоящему ссорятся. Вместо идиллии, за которой они приехали, их здесь ожидал совсем иной поворот событий.
  Я вспомнил, что Ирина просила меня вмешаться в ссору, если она окажется слишком серьезной. Поэтому я вслушивался в то, что происходит по соседству, пытаясь оценить, настал ли момент для моего участия в чужой семейной жизни.
   А между тем ссора то затихала, то вспыхивала снова, подчиняясь какой-то таинственной аритмии. В таком неопределенном положении я пребывал уже не меньше получаса, проклиная Клепачей, которым приспичило затеять перебранку, себя за то, что опрометчиво дал обещание прийти на помощь Ирине.
  Наконец в их доме наступила тишина, и я перевел дух. Меньше всего мне хотелось вмешиваться в чужие семейные дрязги. И что за противные существа люди, даже в раю устраивают семейные скандалы. Место, где должны быть устранены все противоречия, изгнаны все раздирающие нас комплексы. Но ничего подобного не происходит, наоборот, все только усиливается и обостряется.
  Я сел за стол и с аппетитом принялся за еду, начисто забыв про ссорящихся супругов. Внезапно я услышал, как кто-то стучится в дверь. Неужели Ирина Клепач? Будет плакаться мне в жилетку?
  Это действительно был Клепач, но не Ирина, а ее муж. И, судя по его хмурому виду, пришел он ко мне далеко не с дружескими чувствами.
  - Могу я с вами поговорить? - недружелюбно произнес он.
  - Почему бы и нет.
  - Вы настраиваете мою жену против меня.
  - Даже в мыслях такого нет!
  - Врете! В мыслях даже очень есть.
  Пожалуй, с этим я бы мог согласиться, я в самом деле кривил душой. Павел Клепач симпатий у меня не вызывал. Я вспомнил недавний разговор с Ольгой и решил быть предельно искренним. Даже если от этого беседа приобретет еще более неприятный и острый характер. А то, что она будет именно такой, сомнений не было никаких.
  - Вы правы, я действительно настроен против вас. Но вот вашу жену против вас я не настраивал, как бы вам этого не хотелось.
  - Не верю, не верю! - словно магическую формула дважды повторил он. - А почему она тогда через слово о вас вспоминала?
   Это было для меня несколько неожиданно. Действительно, не совсем понятно, зачем она это делала? Чтобы ему досадить?
  - Я не знаю, зачем она меня упоминала, это надо спросить у нее.
  - И я спросил.
  - И что же она вам ответила?
  У Клепача дернулся кадык. Это сильно походило на нервный тик.
  - Я вас поздравляю, как выяснилось, вы у нас образец для подражания.
  - Вот уж никогда им не был.
  - Были и есть. Сегодня все утро она вас ставила мне в пример. Вы, оказывается, широко мыслите, свободны для восприятия любых новых идей и чувств. Заметьте, не только мыслей, но и чувств. А в устах такой женщины, как Ирина, поверьте, это дорого стоит.
  - Я верю.
  - Еще бы! - усмехнулся Клепач. - Как же такому не поверить. Зато я в ее глазах прямая ваша противоположность. Я - узкий догматик, способный лишь мыслить на узкой территории. Это доподлинная цитата. Я легко поддаюсь чужому влиянию, а сам не способен критически осмыслить чужие воззрения. Ну еще кое что по мелочам из этой серии.
  - Скажите, а из-за чего возникла ссора?
  Клепач некоторое время молчал, явно раздумывая стоит ли посвящать меня в чужие семейные секреты.
  - Она в категоричной форме потребовала, чтобы я не строил дальше церковь.
  Что-то подобное я и предполагал.
  - Чем она это объяснила?
   - Тем же, чем и вы. Мы сюда приехали для того. чтобы отрешиться от всех идей, которые исповедуются там, строительство вносит раскол и приводит к распрям среди обитателей рая. - Внезапно он приблизил ко мне свое лицо и усмехнулся. - Но я почему-то думаю, что ее больше всего беспокоит, как бы вы не пострадали от всего этого. Особенно, если учитывать то, что произошло. Видите, какая у нас она заботливая. Обо всех печется. За исключением одного человека - собственного мужа.
  - Наверное, вы отбили у нее желание это делать? - высказал предположения я.
  - Очень даже возможно. Но с чьей подачи?
  - Вы упрямо гнете свою линию, - обреченно проговорил я. - Но вместо того, чтобы лучше поискать в себе причины разлада с Ириной, хотите непременно возложить вину на кого-то другого. В данном случае эта честь оказана мне. Хотя я абсолютно тут ни при чем.
  - Вы тут причем ко всему. Вы заметили, что каждый желает провести с вами душещипательную беседу.
  - Вы преувеличиваете, далеко не каждый. Вот вы до сих пор избегали тесно общаться со мной.
  - Честно говоря, не испытываю никакого желания.
  - А вы не хотите разобраться, почему? Может быть, тогда вам будет легче находить общий язык с женой.
  - Спасибо за заботу, но я пришел совсем не для того.
  Я горестно вдохнул.
  - Разве так уж важно, зачем вы пришли. Неужели не понятно, что если вы не настроены на поиск истинных причин возникающих проблем, ничего у вас не изменится. Вы поступаете под влиянием чувств, но они плохой советчик. Ну разругаетесь вы со мной, а дальше то что? Это не замостит дорогу к вашей жене.
  - И все-то вы знаете, все-то вам заранее известно. И как только вы еще живы?
  Павел произнес последние слова насмешливо, но я далеко не был уверен, что своей интонацией он не завуалировал угрозу.
  - Послушайте, Павел, - сказал я, - мы с вами в уникальном месте, мы с вами в раю. Можно по разному к этому относиться, но цель, с которой мы сюда все ехали и цель, с которой здесь все это создали, что нас окружает, одна: нам необходимо отрешиться от всего того, чем мы жили в прежней жизни. От прежних чувств, идей, мыслей, привычек, представлений. Даже, как это не ужасно звучит, веры в Бога. Иначе абсолютно все теряет свое значение, свой смысл. Нам всем нужно уяснить одну мысль: прежняя жизнь была жизнью бесконечных заблуждений. Нас сознательно избавили от всех забот именно для того, чтобы эти заблуждения не взяли над нами вверх и тут. И мы могли бы спокойно и свободно обо всем подумать, пересмотреть старые воззрения и начать процесс осознания новых реалий. И, если я правильно понимаю, именно эта причина и вызывает у вас в семье разногласия. Ирина хочет, чтобы вы отказались бы от всего, что вас связывает с прошлым. А вы, наоборот, хотите еще сильней к нему пристегнуться.
  - Вы говорите о заблуждениях. Но по вашему и Бог - это тоже заблуждение?
  - Бог - это концентрация всех заблуждений. Беда в том, что эти заблуждения упорно хотят превратить в истины. В этом и заключается функция священнослужителей. А иначе они и не нужны были бы. Когда людям известна истина, им больше никто не нужен.
  - Вот мы и добрались до сути. Я знаю, вы ненавидите отца Николая.
  Я отрицательно покачал головой.
  - Симпатий он во мне действительно не вызывает, только в этом суть. Суть-то совсем в другом?
  - Так в чем же?
  Я подумал, что этот разговор может никогда не кончится. Если человек упорно не желает уступать ни дюйма своих позиций, как утопающий за соломинку, держится за них до конца, его ни за что не переубедишь. На это не хватит ни времени. ни аргументов.
  - Вы не хотите меня понимать, как я вам могу что-то объяснить?
  - А по-моему все очень ясно. Вы клеитесь к моей жене, а для того, чтобы ее завоевать, прикидываетесь святошей на новый лад.
  - Ей богу, для того, чтобы сделать такой вывод, не стоило затевать такой долгий разговор.
  - И я так думаю. но уж очень хотелось вас проверить, вызвать на откровенность.
   - Надеюсь, проверка прошла успешно и вы остались ею довольны.
  - Весьма доволен. Вот только останетесь довольны ли вы?
  - А стоит ли вам за меня беспокоиться?
  - Очень даже стоит, - заверил меня Клепач. - Если до этого я еще кое в чем сомневался, то теперь все сомнения отпали.
  Вместо ответной реплики я пожал плечами. Я б мог сказать: бедная Ирина, как ее жалко, но это окончательно вывело бы из себя Клепача. Поэтому я все же произнес эти слова, но мысленно, так сказать для внутреннего пользования. Вслух же я сказал совсем иное:
  - Не понимаю, как вы интеллигентный человек можете смотреть на все столь одноцветно и плоско.
  • Вы ничего и никогда не понимаете, - вдруг быстро проговорил Клепач. - Я всю жизнь искал точку опоры, только не для того, чтобы перевернуть мир, а для того, чтобы прочно стоять в нем. И никак не мог найти. Все мне казалось сомнительным, не настоящим. Да и времени особенно не было, сперва учился, потоми работал как проклятый. Каждый день видел, как умирают люди. Думаете это просто, когда в голове постоянно, как пластинка, крутится одна и та же мысль: зачем это все придумано, что это за такая странная штука жизнь, заставляющая так страдать человека. Где тут Бог, где дьявол, все перепутано, как в цирке, где животные изображают людей. а люди - животные. Я жил с ощущением, что ничего не понимаю, что происходит. Но если ты не понимаешь, что происходит, что это за жизнь, зачем нужна такая жизнь? Вы понимаете?
  • Вполне нормальные вопросы, вполне нормальное состояние человека. Миллионов людей до вас мучили те же самые вопросы. Я тоже переживал нечто подобное. Конечно, у меня проходило это в другой форме, с другим содержанием, но суть та же. Мы обречены на то, чтобы снова и снова искать разгадку этим тайнам.
  • Мне глубоко наплевать, что там у вас происходило и в какой форме, я говорю сейчас о себе. Я должен был найти некое прочное основание, которые бы помогло мне обрести душевное спокойствие.
  • И вы его нашли.
  • Нашел и никому не отдам. И уж тем более не вам его поколебать.
  • А вас не волнует то, что это основание искусственное, что в нем нет истинности. А коли так, то настанет момент, когда оно рухнет.
  • Почему же оно должно рухнуть? - насмешливо проговорил Клепач. - Простояло две тысячи лет, дай бог еще столько простоит. А я вряд ли протяну столько времени. Как врач я знаю, сколько люди живут и как быстро умирают.
  • Вы правы в том, что это здание простояло столько лет. Но здесь все по иному. Мы находимся в особой зоне, где процессы происходят с большой быстротой. Эти самые вожделенные две тысячи лет тут могут промчаться как единый миг. У нас все очень обострено, и вы напрасно этого не учитываете. Я бы на вашем месте задумался над этим хотя бы уже потому, что если вы будете продолжать прежнюю линию поведения, то потеряете Ирину.
  - Я вас предупреждаю, Леонард Алексеевич, держитесь подальше от моей жены и не разыгрывайте перед ней священника, к которому приходят на исповедь. Если не хотите однажды раскаяться, не вмешивайтесь в чужую жизнь. И еще одно: не вставайте на пути отца Николая и нас, кто его окружает. А лучше присоединяйтесь, не пожалеете. Это все для вашего же блага.
  Эта наглая угроза меня возмутила. Да что он себе позволяет!
  - Увы, но ваша жена совершенно права, называя вас человеком духовно и умственно ограниченным, Если вы не пересмотрите свои жизненные установки, то вряд ли вы удержите Ирину. Я сам посоветую уйти от вас.
  Последняя фраза была явно лишней, так как отозвалась в Клепаче вспышкой ярости Он бросился на меня. Не знаю, чем бы кончилась эта начавшаяся потасовка, если бы его остановил возмущенный возглас Ирины:
  - Павел, ты совсем разум потерял!
  Клепач тут же отпустил меня. Хотя этих секунд мне вполне хватило, чтобы почувствовать всю силу его рук.
  Клепач буквально бросился из дома, по пути чуть не сбив жену.
  - Простите его, - сказала она.
  Я безнадежно махнул рукой.
  - Я-то прощу, а вот что будет с вами?
  Ирина посмотрела на меня долгим взглядом и, ничего не сказав, вышла из дома.
  
  Глава 29
  
  Я наслаждался отдыхом у моря, когда ко мне подбежала Ольга. Волосы у нее были растрепаны, а на лице сильный испуг. В таком виде я ее еще не видел.
  - Вы тут лежите, а там такое... - Сказать что она понимает под словом "такое" у Ольги не хватило воздуха. И ей пришлось идти на второй заход. - Хандруев умирает, вы это понимаете!
  От расслабленности, которая владела мною минута назад, не осталось и следа, Я тут же вскочил на ноги.
  - Что случилось? - спросил я, одновременно натягивая шорты.
  - Он потерял сознание и упал возле дома. Не знаю жив ли он еще?
  Я оделся, и мы помчались к поселку так быстро, словно бы соревновались на перегонки. Около дома Хандруева толпился народ. Мы влились в толпу.
  Рядом со мной оказался Иохин.
  - Что там происходит? - шепотом спросил я его.
  - Там Ирина, осматривает его.
  - Значит, он жив?
  Иохин как-то странно посмотрел на меня.
  - Пока жив. Жаль, если он умрет. Шибко умный был старичок, таких тут больше нет.
  Рядом со мной стоял Праксин, при этих словах его лицо непроизвольно скривилось. Выражение держалось одну секунду, но оно успело выдать его истинные чувства. Если бы Ирина объявила, что Хандруев скончался, бывший физик был бы только рад.
  - Да, это была бы большая для нас утрата, - с глубокой печалью в голосе произнес Праксин.
  От такого неприкрытого лицемерия я даже почувствовал позывы тошноты. Уж лучше бы он искренне выражал свой восторг, по крайней мере это бы шло от души. Впрочем, на данный момент меня волновали не душевные переливы Праксина, состояние Хандруева.
  Словно бы прочтя мои мысли, на веранду вышла Ирина. Было такое чувство, что все дружно на какое-то мгновение остановили дыхание. Все взоры были устремлены на молодую женщину.
  Она же не спешила говорить. Зная ее немного, я был далек от мысли, что она сознательно держит паузы, тем самым с помощью драматического эффекта нагнетая ситуацию. Но эффект получился сильным.
  - Что с ним? - не выдержала Ольга.
  - Александр Андреевич пришел в себя. Его жизнь в не опасности. Но он слаб. - Наши с ней взгляды встретились. - Он просит зайти к нему Леонарда Алексеевича и Ольгу.
  Все дружно повернули голову в нашу сторону. Я даже ощутил что-то вроде гордости за то, что честь навестить больного честь выпала именно нам.
  Мы с Ольгой прошли в дом.
  - Он действительно очень слаб, - тихо предупредила нас Ольга. - Болезнь вошла в заключительную стадию.
  Смысл этих слов заставил меня вздрогнуть. Я почувствовал, как сжала мою руку Ольга.
   Мы вошли в комнату, где лежал Хандруев. Болезнь отпечаталась на его лице, обычно круглое оно вдруг запало. Глаза были закрыты, и я подумал, что он спит.
  Но он не спал, так как в эту секунду они открылись. И я увидел знакомый в них блеск.
  - Подойдите, пожалуйста. - Голос был тоже знакомый, но только ослабленный.
  Мы подошли и склонились над ним.
  - Вам известно, какой главный вопрос должно решить человечество: является ли жизнь особым видом иллюзии или эта самая настоящая реальность? - тихо произнес он. - От ответа на него зависят все остальные выводы и заключения. Вы поняли меня?
  - Да, - не очень уверенно произнес я, так как не знал, следует ли в нынешней ситуации заниматься философскими изысканиями.
  - Скоро, совсем скоро может быть, я получу какую-то ясность. Хотя вряд ли полную. Было бы слишком легко, чтобы после смерти давались бы ответы на все вопросы. Так не бывает, все взаимосвязано. Узнать больше здесь, значит, больше понять там. Вы понимаете мою мысль?
  - Да, понимаем, - отозвались мы с Ольгой почти одновременно.
  - Понимать мало, надо еще и постараться выполнить программу.
  - Мы постараемся. - заверил я.
   Хандруев, удовлетворенный, кивнул головой. На другую реакцию у него не было сил.
  Он снова закрыл глаза, а Ирина жестом показала нам, что пора уходить.
  - Неужели его невозможно спасти? - спросил я.
  Ирина неопределенно покачала головой.
  - Если только сделать сложную операцию, то какой-то шанс появляется. А в этих условиях его нет вообще.
  - Но тогда его надо везти домой! - приглушенным голосом воскликнула Ольга.
  - Я говорила на этот счет с Брусникиным, но он непреклонным тоном мне сказал, что это невозможно, что никто из нас не вернется туда. Это условие, и Хандруев, как и все мы, его принял. И он хорошо знал, что его ждет.
  - И все же мы должны заставить их отвезти его. Смотреть, как он умирает, это настоящий садизм.
  - Решить этот вопрос не в моих силах, - сказала Ирина.
  - Я немедленно отправлюсь к Брусникину и заставлю его это сделать, - решительно проговорил я. - Это бесчеловечно!
  Ирина на секунду о чем-то задумалась.
  - В ответ на ваше замечание Александр Андреевич скорей всего бы ответил, что жизнь вообще бесчеловечна, потому что человека как такового нет.
  Ирина права, очень вероятно, что именно нечто подобное он бы и произнес, согласился я. Но вслух я сказал нечто иное:
  - Так это или нет так, но я иду к Брусникину.
  
  Глава 30
  
  Я шел к Брусникину, как сосуд водой, полный негодования. Это просто бессердечно, невероятно жестоко так вести себя. Человек умирает, да еще какой человек, а тем, кто затеял всю эту игру или постановку глубоко наплевать на это. Им важно только одно: довести свой спектакль до финала. А какие будут принесены для выполнению этой цели жертвы не имеет значения.
  Я подошел к стоящему особняком дому коменданта рая, поднялся на веранду. Дверь в комнату была чуть приоткрыта, я слегка ее толкнул. Брусникин сидел за компьютером и мне показалось, что блуждал по бескрайним, как океан, просторам Интернета. Ни у кого из нас Интернета не было, и я вдруг остро, почти до боли ощутил свою оторванность от всего остального мира. За то время, что я пребываю тут, я не получил ни одного, даже самого пустяшного известия о том, что творится на планете. Началась ли новая война или закончилась старая, случились ли какие-то катаклизмы или произошли революции - абсолютно ничего неизвестно. Такое чувство, что нас информационно замуровали и никто не собирается откапывать.
   Брусникин видно почувствовал, что кто-то стоит за спиной и поспешно выключил компьютер и только затем обернулся. При виде меня он не скрыл удивления.
   - Леонард Алексеевич - это вы? Какая нужна вас привела ко мне?
  - А вы не догадываетесь? - резко произнес я.
  Брусникин пристально посмотрел на меня.
  - Должен вам заметить, что даром ясновидения не наделен, читать мысли не обучен. Поэтому будьте так уж любезны, объясните.
  - Разве вам не известно, что сейчас происходит в поселке?
  - По моему все идет своим чередом.
  - Вы это называете чередом! - не сдержал я возмущения. - Тяжело болен Александр Андреевич, сегодня он терял сознание. Он может умереть в любой момент.
  - Да, а я и не знал, - не скрывая иронии проговорил Брусникин. - Так вы говорите: он может умереть. А я где-то слышал о том, что все люди смертны. - Он сделал по театральному эффектную паузу. - О постойте, я вспомнил, где это читал. - Брусникин подошел к книжной полке и к моего безмерному изумлению достал мою книгу. Он раскрыл ее. - Вот послушайте, что говорит один из ваших героев другому герою, вернее, героини: "Ты спрашиваешь, почему меня не расстроила смерть Николая? Не хотел говорить на эту тему, но видно разговора не избежать. Для тебя было бы привычно и нормально, если бы я заплакал, стал бы биться головой о стену, рвать на себе волосы. Но объясни мне, неразумному, что бы это изменило. Мертвец бы как Христос, воскрес? Увы, не воскрес. Поверь, я скорблю по этому человеку не меньше тебя и других, но в отличии от вас я не желаю исполнять непременный ритуал и надолго уходить в горе. Кому и для чего это нужно? Что изменит? И вспомни, что пройдет некоторое время, горе отойдет на второй план и люди станут продолжать прерванную ее жизнь. Но почему надо непременно ждать, когда оно минует, почему это не сделать сразу. И все быстро бы почувствовали облегчение. Я бы даже осмелился предположил, что если бы Николай мог бы нам сообщить о своем мнение о том, что тут происходит, он бы скорей одобрил бы мое поведение, а не ваше. Вспомни, каким веселым и жизнерадостным человеком он был всегда и как ненавидел печаль. Даже смерть знакомых и друзей не могла его повергнуть в это состояние. А потому я отказываюсь предаваться глубокой печали. Все это совершенно бессмысленно. А зачастую просто притворство. Да и кто сказал, что мертвым хуже, чем живым. Доподлинно этого никто не знает. Зато признаков того, что на том свете не так уж и плохо, всегда было достаточно. А все дело в том, что мы вообще неправильно относимся к смерти". Таковы, уважаемый Леонард Алексеевич, написанные вашей рукой строчки. Признаете их авторство?
  - Признаю. Но давайте не будем путать роман с реальной действительностью. Хандруеву нужно срочная помощь, только она дает шанс на спасение.
  - Я уже объяснял Ирине, но могу повторить и вам - никой помощи оказано не будет. В условиях договора со всеми об этом четко сказано: все, кто здесь находятся, останутся в раю до конца жизни. Вне зависимости от того, продлится ли она долго или окажется совсем короткой. И Хандруев, когда подписывал документ, был согласен с этим пунктом, хотя хорошо знал о своем недуге. Он сам выбрал свою судьбу, никто его сюда силком не тащил. Как, впрочем, и вас. Как, впрочем, и всех остальных. Поэтому давайте на этом завершим наш разговор.
  - Я не согласен. Я никак не могу согласиться с таким решением. Хандруев человек особенный, таких, как он, в мире на перечет.
  - Не стану оспаривать этот тезис, я тоже с большим почтением отношусь к нему. Но это ничего не меняет. И кроме того... - Брусникин вдруг замолчал, а на его лице появилось странное выражение. - Разве не Хандруев не однократно утверждал, что грань между жизнью и смертью не более чем иллюзия и что на самом деле ничего не рождается и ничего не умирает, а лишь единое сознание меняет свои формы. И насколько я могу судить, вы согласны с этим тезисом. Но если так, то о чем вы говорите, о какой смерти. Единое сознание совершенно непринужденно в какой-то момент изменит свою форму. Как это оно уже делало миллионы, нет миллиарды раз. А мы почему-то называем это смертью. Но ведь вы же продвинутый человек, вам же понятно, насколько этот термин не адекватен истинному положению. Но тогда, скажите, дорогой Леонард Алексеевич, о чем же вы меня просите? Остановить этот процесс? Это не по силу никому и к тому же совершенно бессмысленно.
  Я признался себе, что не ожидал от Брусникина демонстрации такой изощренной софистике, прямо древнегреческий ритор. И стоял растерянный, не зная, что возразить, как опровергнуть эти софизмы. Я видел по глазам Брусникина, что он празднует надо мной победу, хотя и пытается не показывать ее открыто.
  - Я вас убедил? - спросил он.
  Я молчал. Ответить: убедил я мог лишь под пыткой, сказать же не правду не хотел. Кажется, он понял мое состояние и даже проявил нечто вроде деликатности.
  - Давайте мы с вами, Леонард Алексеевич, придем к взаимному согласию, что дадим событиям развиваться согласно их естественному ходу. Наше вмешательство ничего в них не изменит, а нам лишь будет доставлять неудобства.
  Он замолк, ожидая либо выражения моего согласия, либо ухода. Я выбрал второй вариант.
  Я медленно брел к дому Хандруева. К моему удивлению, никто еще не разошелся. Все чего-то ждали, хотя не совсем понятно чего.
  Мне на встречу вышли Ирина и Ольга.
  - Что вам ответил комендант? - напряженно спросила Ирина.
  - Сказал, что события должны идти своим ходом без нашего вмешательства.
  - Это окончательный приговор,- пробормотала она.
  - Окончательный и обжалованию не подлежит, - добавил я. - Как вы думаете, сколько ему еще осталось жить?
  - Он может умереть завтра, а может протянуть месяц или два. Здесь нет никакого оборудования, я не могу сделать никакие анализы.
   Я кивнул головой и подумал, что в сущности это не имеет никакого значения: один день или два месяца. Срок уже ровным счетом ничего не изменит. Особенно принимая во внимания, что мы пребываем в вечности, которая одновременно является одним мгновением. И даже не является им. Она ничем не является.
  Люди, услышав, что для Хандруева не будет сделано никакого исключения, быстро разошлись. Я тоже уныло направился к своему дому. Так тяжело на сердце, как сейчас, у меня с момента моего появления здесь еще не было.
  
  Глава 31
  
  Две мысли неотступно сидели в моей голове. Первая - о скорой смерти Хандруева. Если его не станет, пребывание здесь будет еще тягостней, уйдет человек, который придавал ему смысл. Или по крайней мере его видимость, что в данных обстоятельствах тоже совсем не плохо. Из какого источники я будут черпать новые мысли, помогающие примириться с действительностью, позволяющие уходить в какие-то неведомы дали. Я окажусь в непреодолимом одиночестве. Конечно, есть Ольга, способная его скрасить, но оно окажется таким глобальным, что даже ей это окажется не под силу.
  Только теперь я до конца осознал значение для меня Хандруева, он являлся связывающей нитью с чем-то высшим и изначально конечным. Его уход разорвет это соединение. И что я тогда буду делать? Пустота и никчемность здешней жизни преждевременно убьют сперва мою душу, затем и тело. Никакого иного варианта развития событий я не видел.
  Другая мысль, словно гвоздь в стене, сидела в моей голове - это предполагаемое наличие Интернета в компьютера Брусникина. Меня одолевало неудержимое желание побродить по просторам всемирной паутине. Нельзя сказать, что в той жизни я не так уж много времени проводил в ней- были занятия и поинтересней, но иногда это делал с большим удовольствием, черпая из этой кладези немало любопытной информации. Но тогда было немало и других ее источников, сейчас же Интернет, если он действительно есть у коменданта, единственный из них, который мне может оказаться доступным. И так хочется узнать, что делается в мире, обогатиться какими-то новыми знаниями, до которых я всегда был большой охотник. Здесь же я был лишен всего, даже моих любимых книг. В самом деле, зачем в раю книги; то, что они способны дать, здесь не нужно. Здесь вообще ничего не нужно. Но вот как примирить ситуацию, когда по определению ничего не нужно с тем, что человеку по-прежнему многое нужно, я не представлял. А в этом и заключается основная драма момента.
  Я знал, что не успокоюсь, пока не буду точно знать, есть ли у Брусникина Интернет. А если он есть, то не успокоюсь, пока не воспользуюсь им. Но вот как реализовать эти чаяния, было непонятно.
  Впрочем, на следующий день моя тревога отчасти ослабла, так как наблюдавшая за Хандруевым Ирина, придя ко мне, сообщила, что ему немного лучше. И он даже встает, хотя и с трудом.
  - У него, несмотря на хрупкое сложение, сильный организм, - сказала она. - И еще более сильный характер. Как знать, может проживет и дольше. Тут странное место, иногда мне кажется, что на острове как-то немного по иному работают биологические законы. Ко мне даже периодически заглядывает удивительная мысль. Причем, это происходит все чаще и чаще. Я, конечно, понимаю, что это абсолютная нелепость. - Ирина замолчала и выжидательно посмотрела на меня.
  - Многие нелепые мысли затем становились даже очень лепые. Не стесняйтесь, говорите, - поощрил я.
  - А что если тут остров бессмертия, как в библейском раю. Если бы Адама и Евы не выгнали из него, они бы никогда не умерли. Вот и мы будем жить вечно. Что вы об этом думаете?
  Мысль действительно оказалась даже чересчур экстравагантная,
  - Думаю, что бессмертие нам все же не грозит, такое не под силам даже авторам этого проекта. Другое дело, что климат на острове в самом деле целебный и способствует долголетию. Одна экология чего стоит, все абсолютно чисто. Но долголетие и бессмертие - это, как говорится, две большие разницы.
  - Да, вы правы, - как-то понуро произнесла она. - Но так не хочется, чтобы он умирал, что цепляешься за любую соломинку. Даже самую безумную и нелепую. Что мы будем делать без него? Эта потеря невосполнима. Нам будет очень тяжело, мы лишимся быть может самого важного.
   Я удивился тому, как близки наши мысли.
  - Но есть и те, кто будут только рады его кончины, - заметил я. - Такие, как он, всегда вызывают полярные чувства: у одних безграничную любовь, у других - жгучую ненависть. Это как водораздел в природе.
  - Если Александр Андреевич уйдет из жизни, я не смогу больше жить с Павлом, - вдруг глухо сказала она.
  Это признание меня удивило, так как я не усматривал прямую взаимосвязь между этими двумя событиями. Ирина уловила это.
  - Неужели вы не понимаете?
  - Не совсем.
  - Они непременно попытаются установить здесь свою власть. И физическую, и духовную. Я даже думаю, что они готовятся к этому. Понимаете, мне нестерпимо все это видеть, становится от этого невероятно душно. Пока Хандруев жив, есть отдушина, есть сила, сдерживающая их. Они же его до ужаса боятся, хотя и не признаются в этом даже себе. Он зримый укор их схоластики и безнравственности. Они подсознательно чувствуют, что все, что они делают, ложь и обман. Власть для них - самое главное. Их Бог - это власть.
  Я поразился, как метко определила она сущность этих людей. Что бы они не говорили, чтобы не делали, как бы благочестиво ни закатывали глаза и в душе и в голове у них одно - как навязать нам свою волю, как возвыситься над нами. Любая религия стремится стать универсальной, овладеть всем и всеми, под видом кротости и невинности превратиться во властелинов людей.
  - Наверное, вы правы, Ирина. При таких обстоятельствах вам будет сложно ужиться с мужем.
  - Я так рада, что есть здесь хоть один человек, который меня тут понимает.
  Без всякого сомнения она имела в виду меня.
  - Это не удивительно, в чем-то мы с вами родственные души.
  - Вы верно подметили о родственности наших душ.
  Что-то насторожило меня в ее словах, вернее, не в словах, а в той интонации, с которой они были произнесены. В ней было слишком много исступления.
  - Конечно, это так, но.., - начал было я, но она вдруг прервала.
  - Разве родственность душ не самое важное, что должно объединять людей?
  - Да, конечно, - не мог не согласиться я.
  Взгляд Ирины вдруг вырвался откуда-то из глубин и стрелой полетел в меня.
  - Тогда почему мы не можем быть вместе?
  Изумление мое было столь сильным, что я не нашелся что сказать.
  - Я хочу уйти от Павла к вам, - проговорила она. - Я знаю, что вам нравится Ольга, она прекрасная женщина, но я буду для вас хорошей подругой. Для меня это единственный шанс. Не отвергайте меня.
  - Я не отвергаю вас Ирина, вы замечательная женщина, но... - Я замолчал, что потому что не представлял, что говорить дальше. Мысли пребывали в такой мешанине, чтобы выудить из этого броуновского движении что-нибудь путное я при всем своем желание не мог.
  - Я буду для вас верной подругой, страстной любовницей, хорошей хозяйкой, а если понадобится, то и сиделкой. Я даже не стану возражать, если у вас будут какие-то отношения с Ольгой. Я не ревнивая, вернее, я постараюсь не быть ею. В наших условиях - это просто глупо.
  - Глупо - это верно, - пробормотал я. - Но глупостей здесь совершается самых разных достаточно.
  - Я ее не совершу, - заверила Ирина.
  Наконец, я, кажется, нашел нужные для этой ситуации слова.
  - Послушайте, Ирина, я вовсе не отвергаю ваше предложение, оно мне представляется очень лесным для меня. Но вы должны понимать некоторые практически неизбежные последствия того, если это случится.
  - И какие же последствия? - с внутренним вызовом спросила она.
  - Сами посудите, Ирина, если вы уйдете ко мне, это вызовет резкую реакцию со стороны вашего мужа. За него заступится Редько и вся остальная компания. Меня обвинят во всех смертных грехах. Итак, они против меня ножи точат. За меня тоже кто-то заступиться, например, Иохин, может быть, кто-то еще. Противостояние примет открытые формы. Думаю, совсем не сложно представить, чем все это может кончится. Вы же не хуже меня видите, какое напряжение тут царит. Достаточно одной искры, чтобы все заполыхало. И совсем не исключено, что этой искрой может стать ваш уход от мужа.
  Ирина опустила голову.
  - Но как же мне жить, - тихо произнесла она, - меня с ним больше ничего не связывает. Там можно развестись, разъехаться, разменять квартиру, а здесь невозможно ничего. Это не рай, а проклятое место.
  - А кто сказал, что рай - это как раз и не проклятое место. Именно с него начались все наши беды. Думаю, мы слишком искаженно представляем, что это такое. Вот и попали в ловушку.
  - Какая мне разница, что в действительности представляет из себя рай. Мы все находимся в той ситуации. в которой находимся. И каждый хочет в ней выжить. Разве не так?
  - Так, - согласился я. - Даже Гамза, он первым из нас попытался свести счеты в жизнью, но судя по всему больше не намерен повторять попытку. Но это не означает, что мы должны поступать столь безоглядно.
  Ирина безнадежно махнула рукой.
  - Это все слова, их можно произносить бесконечно. Тем более вы же у нас писатель, большой мастер по их применению. А вывод-то ясный, как день: вы мне отказываете. И говорить больше не о чем.
  - Это не так, - поспешно произнес я, - я вам не отказываю, но и не могу сейчас принять вашего предложения. Но оно очень лестно для меня, и я совсем не исключаю, что события могут повернуться так, что это станет возможным. Давайте с вами подождем, впереди еще бездна времени. - Я замолчал, мне вдруг стало как-то неприятно от своего многословия.
  Ирина поднялась со своего места. Ее молчание было намного красноречивей всех моих слов. Она направилась к выходу. У самой двери она на мгновение задержалась.
  - Что мне теперь делать, как мне теперь жить?
  Если это был и вопрос, то чисто риторический. Ответа на него она ждать не стала.
  Я не мог отделаться от ощущения, что сделал что-то не то, что смалодушничал, проявил эгоизм. Конечно, мои аргументы были справедливыми, и если мы с Ириной стали бы жить вместе, кончилось бы все это плохо. Причем, не только для нас. Но я то знал, что мой отказ был вызван другим мотивом, я думал об Ольге. Именно она стояла перед моими глазами, когда Ирина выкладывала свою просьбу. Я бы ей ответил отказам даже в том случае, если бы это не было сопряжено с такими опасными последствиями. Но при этом я отлично понимал, в какой тяжелой ситуации оказалась Ирина, как станет она сейчас погружаться в бездну отчаяния. Она находится в безвыходном положении. Но как помочь ей, я не знал, и это мучило меня, саднило душу.
  И все же несравненно больше меня занимала сейчас другая тема. Причем, стремительным темпом эта мысль превращалась в навязчивую. Я постоянно гадал о том, есть ли Интернет в доме Брусникина или нет?
  Желание побродить по просторам всемирной паутины, узнать последние новости нарастало во мне, как шум приближающего поезда.
  Это был подлинный психоз, я метался по своему дому, не зная, что предпринять. Пойти умолять Брусникина пустить меня в Интернет хотя бы на пять минут, бесполезно, даже если я опущусь на колени. Этот человек не ведает жалости, для него важнее всего исполнить инструкцию, и получить за это обещанное вознаграждение. А что при этом будет с нами ему глубоко наплевать. Нет, этот путь для меня отрезан.
  Я решил поделиться со своей бедой с Ольгой Вечером я постучался в ее дом и предложил прогуляться. Она легко согласилась.
  Как обычно мы шли по берегу. Океан тихо урча накатывался на берег, обволакивая наши ноги теплой водой. Но даже эти сверхприятные ощущения не могли улучшить моего настроения.
  - Вас что-то гнетет, Леонард, - почувствовала его моя спутница.
  - Вы правы. Вы помните, что я ходил к Брусникину просить оправить Хандруева куда-нибудь лечиться. И когда вошел в его комнату, мне показалось, что он находится в Интернете.
  - Но это не может быть. Здесь же нет никаких линий.
  - Интернет можно принимать со спутника без всяких проводов. Мне нестерпимо захотелось тоже войти в Интернет, узнать последние новости. И с тех пор я ни на минуту не могу избавиться от этого желания.
  Ольга задумчиво покачала головой.
  - Я понимаю вас, но уверенны ли вы, что это разумно. Когда мы оказались на этом острове, то стали привыкать жить в полной изоляции и неведении о том, что творится в мире. Мне тоже иногда хочется узнать, что где происходит, но я стараюсь побыстрей избавиться от этого желания. Мы должны приучить себя жить в такой ситуации. У нас нет иного выхода. И если вам удастся на какой-то короткий промежуток времени получить доступ к Интернету, это лишь осложнит вам жизнь. Вы разрушите привычку жить без информации, которая в вас сейчас формируется. И вам все придется начинать сначала.
  - Думаю, в ваших словах есть свой резон, но я ничего не могу с собой поделать. Пока я не утолю этого желания, спокойствия мне не видать, как собственных ушей. Я знаю себя: я буду думать только об этом. Иногда для того, чтобы избавиться от желания, надо его утолить.
  Ольга о чем-то ненадолго задумалась.
  - Меня иногда одолевает бессонница и тогда я иду гулять. И во время этих ночных прогулок я несколько раз сталкивались с Брусникиным. Не знаю, почем он не спит, но из дома по ночам он выходит часто. Может быть, даже каждую ночь. Вот я сейчас и подумала: а что если и сегодня ему захочется побродить под звездами. И тогда мы можем попробовать забраться в его дом. Ведь согласно нашим правилам двери у нас не закрываются на замок. Думаю, что и он соблюдает его.
  Эта не слишком красивая идея вызвала у меня прилив вдохновения.
  - Замечательно, я просто горю от желания попробовать.
  - Тогда лучше сейчас разойтись и встретиться через пару часиков. Раньше он из дома не выйдет.
  Пока я шел домой, то думал о том, что не рассказал Ольге о разговоре с Ириной. Я не видел особого смысла скрывать его от нее; на таком малюсеньком пяточке, на котором мы все живем, рано или поздно все станет известным. Но что-то меня останавливало, я опасался возникновения соперничества между молодыми женщинами. Это будет еще одна незримая. но такая реальная разделительная черта, которых и так здесь самый настоящий переизбыток.
  Я ждал, когда минуют два часа с большим нетерпением. Убедившись, что стрелки часов сделали свою работу, стараясь не шуметь, вышел на улицу.
  Обычно над головой висел шатер звездного неба, но сегодня большую его часть закрывали тучи, что случалось не часто для этих мест. Я подошел к дому Ольги, и она тотчас же показалась из него.
  - И как нам теперь действовать? - спросил я, подумав о том, что у меня отсутствует какой-либо четкий план действий.
  Зато он, хотя и не сложный, был у Ольги.
  - Спрячемся по близости от дома Брусникина и будем ждать, когда он выйдет из дома.
  - А если не выйдет?
  Ольга ничего не ответила, так как ответ был и так очевиден.
  Словно специально для этого случая недалеко от дома коменданта росли высокие и густые кусты. Мы устроились за ними.
  - Вы уверенны, что правильно поступаете? - спросила Ольга. - Я думала о вас эти часы.
  - И что вы думали? - спросил я заинтригованный.
  - Вам хочется писать?
  - Периодами просто невероятно. Но это еще хуже, чем блуждание по Интернету. Для писателя нужны издатели и читатели. И даже критики, хотя они это тщательно и скрывают. Если я начну заниматься литературой, вот тогда я уж точно здесь не выдержу.
  - А если писать только для себя?
  - Никто и никогда не написал ни одного слова для себя, даже в том случае, если не собирался это обнародовать. Писать для себя - для меня это очевидный обман. Из этого ничего путного не получится. Мы всегда пишем для других.
  - Я давно хотела спросить: что такое писательство. Мне всегда казалось это занятие совершенно непостижимым. Из ничего получается книга. У скульптура по крайней мере есть материал и инструмент, а у писателя - только пустота. Не считать же за инструмент ручку или компьютер. Это просто технические средства.
  - Для меня написание романа такая же загадка, как и для вас. Я не знаю, откуда и что появляется. Вернее источник понятен, он один для всех, но почему выбран именно я и почему мне сообщаются именно эти, а не другие сюжеты и темы, вот что загадочно. Но на этот вопрос дать точный ответ совершенно не возможно. На самом же деле писатель не более чем писарь у Бога, который доверяет ему переписать то, что уже там существует в законченной форме. Вот собственно и вся миссия.
  - А как же тогда творческий экстаз, озарение и прочие атрибуты вашего ремесла?
  - Весь этот набор существует в полном объеме. Откуда появляется вдохновение, наслаждение творчеством? Удивительно, но до этого момента никогда не размышлял над такими вопросами. Мне кажется, все это возникает тогда, когда мы перескакиваем или нам позволяются это сделать на какой-то новый уровень. Ведь достигают же некоторые авторы необычайных высот в познание действительности. Любой подъем всегда сопряжен с новыми ощущениями. А потому, дорогая Оля, если рассудить, то все это не более чем игра с нашим братом, этакий способ дать ему с целью поощрения что-нибудь вкусненькое, как сахар цирковой лошади, чтобы она лучше выполнила свой номер. Все что пишем непременно уже кем-то написано, может быть, даже божественной рукой. Хотя вряд ли она к этому приложилась, если вспомнить, какие глупости и в каких объемах ежегодно вываливает на прилавок наш брат. Скорей тут кто-то другой поработал. А потому стоит важнейшая задача каким-то образом миновать все это, все эти бездонные и безмерные поля глупости и банальности, до которых охочи многие авторы, полагая по наивности, что это и есть неиссякаемый великий родник вечного творчества. А на самом деле это его болото, все покрытое илом и заросшее осокой. А мы давай шпарить из этого вонючего водоема. Некоторые пишут и пишут, слова так и брызжут из них, как вода из фонтана. А что остается после всего этого словоизвержения? Ровным счетом ничего. Жизнь проходит в работе, только работа эта бессмысленна.
  - Вы очень жестоки к своим коллегам.
  - Не более чем они этого заслуживают. Да и я сам целиком соответствую всему только что сказанному. Я ничем не выделяюсь из этой толпы распространителя слов. Было бы по иному, не было бы здесь мой тут особы. Бессмысленность моего занятия и загнало меня сюда. Иначе, даже сознавая это, я бы все равно не смог никогда остановиться. Потому что это настоящая писательская болезнь. Писатель не может не писать, даже зная, что ему лучше этого не делать. Приезд сюда помог мне остановиться.
  - Но неужели вам не хочется снова взяться за старое?
  - Иногда так хочется, что становится аж не по себе. Но пока я пересиливаю себя. И надеюсь, что уже скоро это желание начнет ослабевать. а затем и вовсе исчезнет.
  - Но вы уверенны, что это стоит таких жертв. Сколько ваших собратьев пишут и пишут, хотя вы правы, лучше бы они занялись чем-нибудь другим.
  - До какого-то момента я готов был повторить их судьбу, но затем что-то вдруг во мне изменилось, и я понял, что если я прекращу сочинительство - это станет гораздо более ценным поступком, чем если я его продолжу. Ко мне пришла мысль, что мое желание оставить все как есть на самом деле не более чем упрямство и трусость, боязнь посмотреть правде в глаза. Нельзя всю жизнь обманывать себя, это недостойно уважающему себя человеку. Это решение далось не просто, но я вам честно признаюсь, что горжусь собой за то, что у меня хватило мужества его принять. Я точно знаю, что лишь считанные мои коллеги способны на такой поступок.
  То, что ответила Ольга, пролилось бальзамом на мою душу.
  - Мне нравится ваше решение, это поступок зрелого человека. Вы гордитесь собой, а я горжусь вами.
  Наши головы так сблизились, что я ощущал на своей щеке легкий бриз дыхания молодой женщины. Еще мгновение и наши губы слились бы в страстном поцелуе, но в этот миг послышались чьи-то шаги.
  - Это он, - прошептала Ольга.
  В нескольких десятках метрах от нас шел человек. Хотя было темно, я легко признал в нем нашего коменданта. Он шагал не торопясь, то и дело останавливался и по-хозяйски что-то разглядывал. Хотя что он мог разглядывать в этой темени я не представлял. Или у него глаза, как у кошки, и он прекрасно все видит в темноте.
  Через несколько минут он скрылся в темноте, еще через пару минут затихли и звуки его шагов. Внезапно я почувствовал, как исчезла у меня решимость. В своей жизни я еще ни разу не забирался, словно вор, в чужой дом. Разумеется, ничего похищать у Брусникина я не намеревался, это был исключительно вынужденный с моей стороны шаг. И все же факт был налицо, я собирался незаконно проникнуть в чужое жилище, которое по всем законам является неприкосновенным. Правда, в качестве утешения я мог думать о том, что на острове по сути дела нет никаких законов, никто их не составлял, никто не следит за их исполнением. И все же то был неправедный поступок.
  Кажется, Ольга уже не первый раз почувствовала мое состояние.
  - Если идти, то сейчас, - решительно произнесла она. - Дорога каждая минута. Но может быть, вы передумали.
  - Не передумал, - злясь на самого себя, возразил я. - Идем!
  Бегом мы преодолели разделяющее нас расстояние до дома Брусникина. Я первым поднялся на веранду и дернул за ручку двери. Она открылась.
  Я вошел в дом. Только сейчас я подумал о том, что зажигать свет было нельзя, а фонарик никто из нас не захватил. Поэтому приходилось двигаться частично на ощупь, частично по наитию.
  Несколько раз я больно ударялся о мебель, но упрямо шел вперед. Я хорошо помнил, где располагался компьютер.
  И вот наконец я с трудом, но разглядел столь желанный компьютер. Неужели через несколько минут я войду в Интернет. Боже, как же я соскучился по такому простому действию, которое без всякого напряга могут ежедневно совершать миллионы людей на всей земле.
  Я сел за компьютер и включил его. Какой же я идиот, я забыл о простейшей вещи - о пароли. Именно он сейчас непреодолимо стоял на моем пути в бескрайние просторы виртуальной реальности.
  - Черт! - выругался я. - Мы не знаем пароль. Что делать?
  - Уходить, - резонно посоветовала Ольга. - Без пароля войти в компьютер не возможно.
  Я и сам знал, что не возможно, но и уйти, когда цель была достигнута, и я сидел у компьютера было выше моих сил.
  В меня словно бы вселился бес, ибо только бес мог поступать так неразумно, как будто бы начисто был лишен логики. Я сидел и набирал разные комбинации цифр и слов, пытаясь найти пароль. Понятно, что за этим занятием можно было провести всю оставшуюся жизнь с одинаковым результатом.
  Внезапно Ольга резко тронула меня за плечо.
  - Кажется, он возвращается, - шепнула она.
  Я вскочил, но было поздно, я тоже услышал шаги Брусникина. Чтобы сообразить что делать у нас оставалось не более тридцати секунд.
  - Прячемся за дверью, - шепнул я Ольги.
  Мы спрятались вовремя, так как буквально через несколько мгновений появился Брусникин. Нас он мог увидеть в любую секунду, а если зажжет свет, это произойдет тот час же.
  И словно бы услышав мои мысли, он направился к выключателю. Ждать дальше было бесполезно. Комендант находился к нам спиной, этим я и решил воспользоваться. Я выскочил из своего убежища, что есть силы толкнул вперед Брусникина, а сам помчался к выходу. Вслед за мной бросилась и Ольга.
  Двумя метеоритами мы пронеслись по поселку и залегли в каких-то кустах. Сердце билось так быстро, словно бы готовилось поставить мировой рекорд.
  - Это было ужасно, - сказала Ольга.
  Я был полностью с ней согласен. Если бы Брусникин нас застукал, я бы не пережил позора. Правда, полной уверенности, что он нас так и не увидел. у меня не было.
  Пролежав полчаса на земле, мы немного успокоились. Более того, это приключение уже не казалось столь ужасным. Бывают вещи и похуже.
  - А знаете, я нисколько не жалею, что согласилась на эту авантюру. - совершенно неожиданно для меня проговорила Ольга.
  Я посмотрел на нее. Все же она непостижимая женщина. Мне захотелось ее поцеловать не меньше, чем совершить прогулку по Интернету.
  - Вы вели себя великолепно, - вместо поцелуя похвалил я ее.
  - А давайте перейдем на "ты", - вдруг предложила она.
  - Буду только рад.
  Внезапно Ольга чему-то засмеялась.
  - Представлю его изумление, когда ты его толкнул.
  Я тоже засмеялся.
  - Надеюсь, он ничего не повредил себе.
  - Будем вместе надеяться. А теперь нам во что бы то ни стало надо незаметно пробраться в наши дома. Лучше всего это делать по отдельности. Давай я первая.
  Так как со моей стороны возражений не поступило, Ольга встала и направилась к дому. Я с грустью провожал взглядом ее удаляющуюся фигуру. Мне не хотелось с ней расставаться.
  
  Глава 32
  
  Я проснулся с тяжелым чувством. Не было сомнений, что ночной инцидент не останется без последствий. Брусникин не тот человек, который пропустит такую возможность показать свою власть.
  Впервые я всерьез задумался об этом человеке. До сих пор я воспринимал его в качестве обычного администратора, который поставлен высшей властью управлять жизнью в поселке. Эта была его работа, за нее он получал жалование, а потому хотел выполнить ее как можно лучше. Конечно, со своей точки зрения. Но сейчас у меня появились сомнения в правильности моих выводов, мне стало казаться, что я чересчур упрощал и ситуацию и личность коменданта. И что у него могут быть свои мысли, свои амбиции, свои планы по поводу его роли в этом проекте. Я вспомнил, как ловко и умно отбрил он меня, когда я просил за Хандруева. Такие слова случайно не произносятся, они свидетельствуют о том, что он крайне внимательно и вдумчиво прислушивается ко всем дискуссиям. И делает из них свои выводы. Какие? Об этом он нам не докладывает, но это не означает, что их нет.
  Мои мрачные прогнозы сбылись очень скоро, в компьютере появилось сообщение Брусникина, в котором он просил сразу же после завтрака собраться всех в кафе.
  Как себя вести с Ольгой мы не обсуждали, я лишь надеялся на то, что она не станет ничего рассказывать. Я же решил молчать. Конечно, такое поведение не слишком красиво и благородно, но в данной ситуации я считал наиболее целесообразным. Я не хотел, чтобы Брусникин знал, кто побывал у него ночью в гостях.
  В кафе собрались все обитатели поселка. Пришел даже Хандруев, который с каким-то безразличием сидел на стуле. Выглядел он неважно, было полное ощущение, что за несколько дней он постарел на несколько лет. Такого землистого цвета лица я ни у кого в свой жизни не видел.
  Так как никто не знал, зачем нас всех собрали, то все спрашивали друг у друга, но никто не мог дать вразумительного ответа. Спросили и у меня, но я заявил, что мне известно не больше остальных.
  Я посмотрел на Ольгу, она посмотрела на меня и прикрыла глаза. Я понял: она приняла такое же, как и я решение, и не намерена сознаваться. Я испытал облегчение и одновременно легкое покалывание совести.
  Появился Брусникин. Весь его вид выражал мировую скорбь. Да он еще и артист, мысленно отметил я. Таким людям я всегда не доверял; одно дело лицедействовать на сцене, а другое - в жизни. Это две очень большие разницы.
  - Я вижу все собрались, это хорошо, - проговорил Брусникин. - Потому что все остальное очень плохо. Сегодня ночью в нашем раю произошел инцидент, который даже трудно себе вообразить, что он мог когда-нибудь здесь произойти.
  Комендант сделал эффектную паузу. Я прав, он в самом деле артист. С учетом этого обстоятельства и нужно относиться ко всем его словам и поступкам.
  - Что же случилось, не томите? - спросил Иохин.
  Но Брусникин продолжал томить, он явно не спешил обнародовать то, что случилось.
  - Может быть, кто-нибудь сам хочет во всем признаться? - поинтересовался комендант.
  Но никто такого желания не изъявил. Это явно не понравилось ему, потому что его и так хмурое лицо стало еще хмурей.
  - Что ж, придется мне все рассказать за того человека. - Брусникин оглядел нас стальным взором. (Он входит в роль, подумал я). - Этой ночью случилось возмутительное событие, кто-то из вас залез в мой дом. А когда я вошел в него, он толкнул меня и убежал. К сожалению, из-за темноты и стремительности действий этого человека, я не сумел заметить, кто это был.
  - Ваш ночной гость был мужчина или женщина? - спросил Иохин.
  - Я уже сказал, что не успел заметить, - чуть помедлил с ответом Брусникин. - А теперь я еще раз прошу того, кто это сделал, признаться.
  Ответом ему снова было молчание. Мне показалось, что комендант рая сам не ожидал такого поворота событий, и теперь находился в определенном затруднении, как ему дальше поступить.
  - А как вы поступите с ним, если узнаете, кто был у вас ночью? - спросила Шешеро.
  - Вам известно, что Бог изгнал провинившихся из рая. Если тот, кто это сделал, сам не признается, я наделен правом поступить точно также. Этот человек будет изгнан из нашего поселка.
  - И что же с ним случится? - продолжала допрос Шешеро.
  - Тоже самое, что случилось с первыми людьми. Они стали добывать хлеб в поте труда своего. Этому человеку будут предоставлены орудия труда, посевной материал, а дальше он будет сам выживать.
  - А если не выживет? - Это уже спросил Иохин.
  - На все воля божья.
  В кафе воцарилась мертвая тишина. Никто ни на кого не смотрел, каждый чувствовал, что невидимая секира нависла над его головой.
  - А вам не кажется, что это не справедливо? - проговорил Иохин.
  - Почему же не справедливо, Виктор Яковлевич?
  - Потому что нам обещали, что рай - это блаженство.
  - Так оно и есть, только, уважаемые жители рая, блаженство не наступает само собой, словно бы по велению золотой рыбки или взмаха волшебной палочки, блаженство - это состояние, в которое надо войти. А если вы не в состоянии войти в это состояние, то, скажите, о каком блаженстве можно вести речь.
  - Но тогда получается, что мы вовсе не в раю? - подал я голос.
  Брусникин так пристально и так долго смотрел на меня, что я невольно поежился. Уж не подозревает ли он меня и сейчас играет со мной, как кошка с попавшей в ее лапы мышкой. При его любви к игре это вполне возможное допущение.
  - Да, вы не в раю, потому что ни один из вас не вошел в состояние человека в раю. И сегодняшний ночной инцидент тому ярчайшее доказательство. Если я в течение ближайших десяти минут не узнаю, кто это был, мне придется наказать всех. И, согласитесь, отец Николай, это справедливо, Бог всегда наказывал свою нерадивую паству.
  - Бог суров, но справедлив, - отозвался Редько. - Я поддерживаю ваше намерение, этот проступок не может остаться безнаказанным.
  - Я рад, что вы меня понимаете, - насмешливо произнес Брусникин. - Вот только пока никто не находит в себе смелости признаться в содеянном. И из-за него будут наказаны все.
  Я почувствовал себя так, словно бы попал в ловушку. Такого развития события я никак не ожидал. И теперь мучительно раздумывал, как поступить. Я быстро взглянул на Ольгу и увидел, что и она в замешательстве.
  - Этим человеком был я, - раздался слабый, но решительный возглас.
  Все дружно, как по команде, с изумлением посмотрели на сказавшего эту фразу, так как это был Хандруев. Не менее нас всех был поражен и Брусникин.
  - Зачем вы это сделали? - резко спросил он.
  - Вы спрашивали, кто это сделал, а не зачем. Это сделал я, а зачем - это мое дело.
  - Я вам не верю, - после короткого раздумья произнес комендант.
  - Верите или не верите - меня это не касается, - возразил Хандруев. - Вы требовали признания, я признался. Что вам еще надо? Я готов прямо сейчас уйти в изгнание.
  - Я вам не верю, - упрямо повторил Брусникин. - Меня толкнули очень сильно, учитывая ваше состояние, вы бы это сделать не смогли.
  - Я собрал все оставшиеся у меня силы. Хотите, могу вам сейчас продемонстрировать, что они у меня еще есть.
  Хандруев встал и не спеша направился к коменданту. При этом я него был такой решительный вид, что никто не усомнился, что он сейчас его толкнет.
  - Остановитесь! Я вам приказываю: остановитесь! - не выдержал Брусникин. - Что бы вы не говорили, я не поверю, что это были вы. Я вас знаю лучше, чем вы думаете, вы бы так не поступили.
  - Что вы можете знать? - с презрением произнес Хандруев, продолжая движение в сторону Брусникина. - Там, где вы, никогда не будет рая.
  Хандруев почти дошел до коменданта и тот поспешно сделал несколько шагов назад.
  - Хватит, я закрываю собрание. Будем считать, что виновного не нашли. Но я уверен, что скоро он проявит себя. Этот эпизод возник не случайно. Не уталенное желание становится еще более желанным. Для него это и станет пока наказанием.
  Сказав это, комендант быстро удалился. Я уже не первый раз поразился его глубокомыслию. Он все верно рассчитал и теперь будет ждать, когда его жертва сама придет в мышеловку. Мне придется выдержать нелегкую борьбу, чтобы не попасть в западню.
  Однако в ход моих мыслей вмешался чужой сердитый голос.
  - Это безобразие! - воскликнул отец Николай.- Кто-то зачем-то залезает в дом Юрия Васильевича, а подозрение падает на всех нас. И все должны страдать. Пусть этот человек выйдет и признается.
  Ну уж перед Редько я не собирался этого делать никогда. Я мельком взглянул на Ольгу; она едва заметным кивком головы одобрила мое намерение. Мои мысли вообще были сейчас заняты совсем другим. Почему-то я стал думать об этом только сейчас. Даже странно.
  Так как никто не откликнулся на призыв священника, тот решил продолжить.
  - Я предупреждаю, что Бог все видит и накажет этого человека. Это настоящий позор.
  Лавры Брусника явно не давали покоя духовному наставнику местных христиан. Но слушать его я не собирался и демонстративно двинулся к выходу. Я знал почти наверняка, что мне придется повторить мое турне по дому коменданта. Пришедшая чуть ранее мысль не отпускала меня, и я должен был ее проверить.
  
  Глава 33
  
  Я пригласил Иохина навестить Хандруева, который по сути дела спас нас всех от наказания. Но он неожиданно отказался. Причем, меня удивило даже не столько то, что он это сделал, а как он это сделал. Он явно испытывал смущение, вот только я никак не мог понять, что его смущает. Но в нем ощущалась какая-то перемена, и меня это настораживало. Все как-то уж слишком случилось внезапно, словно бы подменили человека. А ведь я отнюдь не случайно пригласил его с собой, у меня были на него свои виды. Я хотел ему предложить как-нибудь вместе со мной проникнуть в дом к Брусникину. Из всех возможных кандидатов на эту роль, его фигура мне представлялась наиболее приемлемой. Но теперь у меня возникло подозрение, что на нем придется поставить крест. Так что же произошло? мучил меня вопрос.
  Я решил немного спровоцировать его и задать вопрос, который скорей всего не должен был задавать: что он думает об этой истории?
  Иохин довольно не то безразлично, не то рассеяно взглянул на меня.
  - Об этой истории? Честно говоря, я о ней почти забыл. Кто -то забрался к коменданту в дом, значит, кому-то это было надо. Мало ли что могло его туда привезти.
  - А как вы думаете, все же что?
  - Даже затрудняясь с ответом. Наверное, что-то хотел выяснить. Но не красть же что-то. Здесь у всех все есть. Это просто смешно. Да плюньте вы, этот чертов Брусникин поднял шум, а все мы всполошились.
  - Разве вы забыли, какое наказание ожидает виновного?
  - Да, наказание суровое.
  - Да это же смерть!
  - Совсем не обязательно. Нас учили выживать в тяжелых условиях.
  - Но кроме вас этому искусству никто не обучен. Ни один из нас долго в таких условиях не протянет.
  - Может быть, - равнодушно произнес Иохин, его мысли были заняты чем-то другим. Нет, раньше в его голосе звучали совсем иные интонации. - Я хочу вам задать вопрос, - вдруг произнес он. - Как вы думаете, если замаливать грех перед тем Богом, которому поклонялся убитый тобой человек, это поможет получить прощение?:
  Я буквально вытаращи на него глаза, ничего подобного я не ожидал услышать от моего собеседника. И кажется, он понял мой бессловесный ответ, так как не дал мне его облечь в слова.
  - Да, конечно, вы считаете, что это бессмысленная постановка вопроса. А если все же нет? Вдруг это имеет смысл.
  - Есть вещи, на мой взгляд, бесспорные. Эта одна из них. Я не верю в такое искупление.
  - Многие бесспорные вещи со временем начинают оспаривать, а затем и опровергают. Вы же не будете отрицать, что такое случалось нередко.
  - Не буду. Но хочу подчеркнуть, Виктор Яковлевич, что этот тезис относится далеко не ко всем истинам. Его абсолютизация крайне опасна и может привести к большим заблуждениям.
  Ответ Иохина поразил меня неожиданной обреченностью.
  - Я так много ошибался, что меня это уже беспокоит в последнюю очередь. Извините, Леонард Алексеевич, мне было приятно с вами общаться, но всегда наступает минута прощания. Я пойду.
  Последние слова Иохина прозвучали очень двусмысленно. Мною овладело предчувствие, что совсем скоро я пойму их потаенный смысл, и он меня не обрадует.
  Я зашел к Ольги и предложил отправиться к Хандруеву поблагодарить его за совершенный поступок. Она с радостью согласилась.
  Хандруев лежал на кровати. Когда мы вошли он постарался встать, но мы дружно пресекли его попытку.
  - Пожалуйста, не вставайте, - сказала Ольга. - Мы пришли совсем не надолго, только для того, чтобы выразить свое восхищение вашим мужественным поведением. Вы спасли всех нас.
  Хандруев снова улегся, его голова покоилась на подушке, откуда он пристально разглядывал нас.
  - Я не стану спрашивать, кто это и зачем это сделал. Какое это имеет значение. Меня больше волнует то, что кто чем-то сильно обеспокоен. Это может лишь внести еще большую сумятицу в то, что здесь происходит.
  - Жизнь так устроена, что для беспокойства всегда есть основания, - попытался я выразиться по возможности неопределенней.
  - Разумеется. - Хандруев по-прежнему не сводил с нас напряженного взгляда. - Но хотелось бы знать, что, к примеру, вас беспокоит в данный момент.
  Я кивнул головой, соглашаюсь с его словами.
  - Меня беспокоит Бог.
  - Бог - это как раз то, что не должно никогда беспокоить. Он незыблемый и всеобъемлющий, он все порождает и все уничтожает. Чего о Нем беспокоится, с Ним все в порядке.
  - Да, вы правы, об этом Боге беспокоится действительно нет смысла, но меня беспокоит другой Бог, тот, что периодически посещает нашу часовню и разговаривает с нами от Его имени.
  Хандруев даже немного приподнялся.
  - И что же вас беспокоит конкретно?
  На этот вопрос было не так-то легко ответить.
  - Я точно не знаю.
  - Не знаете точно, скажите не точно.
  - Что вы думает о том Боге в часовне?
  - Это интересный собеседник, он наводил меня на глубокие мысли.
  - Я тоже имел с Ним беседу, и она произвела на меня сильное впечатление, Но так ли Бог должен общаться с людьми, по сути дела со своей проекцией. Уверенны ли вы в том, что там вещает божья премудрость? Не слишком ли она человечна?
  Хандруев довольно долго не отвечал, а я ловил на себе удивленные взгляды Ольги. Она не ожидала, что я заведу такой разговор.
  - Вы согласны со мной в том, что нам ничего неизвестно о том, как должна вещать божья премудрость? - спросил после долгого раздумья Хандруев.
  - Согласен. И все же...
  - Понимаю ваше " и все же". Да, у меня возникали мысли, что эта какая-то мистификация. Я ставил себя на место Бога, и приходил к заключению, что я тоже мог бы при определенном старании выполнять эту миссию. Хотя, признаюсь честно, в некоторых аспектах мой собеседник в часовне существенно меня превосходил.
  - Но это не божественная мудрость, - вел я свою линию. - Да, нам она не всегда неизвестна, но многое из того, что вы слышали, вызывает сомнение. А ведь в словах Бога сомневаться нельзя.
  - Могу ли я узнать, на чем основаны ваши сомнения?
  - Нет, - честно признался я. - Это очень трудно выразить. И тем не менее это присутствует во мне.
  - Хорошо, - согласился Хандруев, - примем ваши сомнения за основу для дальнейших размышлений. И попытаемся подойти к вопросу с другой стороны. А для чего и кому нужно, чтобы мы верили, что с нами на связи сам Господь?
  - Тому, кто затеял этот проект.
  - Нет, - как-то печально вздохнул Хандруев, - тут не совсем все вяжется. Этот проект максимально честный, все, что нам пообещали, все и выполняется. И просто так обманывать с Богом не стали бы. Придумали что-нибудь еще.
  - Они и придумали.
  - Но что и зачем? Какую роль играет в этой комбинации Бог?
  - Туже что он играет везде и всегда. Он высшая власть в этом проявленном мире, он властвует над всем и над всеми. Он хочет заставить нас подчиняться.
  Хандруев покачал головой.
  - Это ошибочное представление людей, который воспринимают Бога как ротного командира. У Бога другая функция.
  - И какая?
  - В моем представление Он больше напоминает людей вашей профессии. Он скорей писатель или драматург, который плетет бесконечную нить действий, придумывает одну интригу за другой. Не даром в глазах людей писатель имеет сакральный характер. Они инстинктивно ощущают, что он несет в себе нечто высшее и черпает свою информацию из высших источников Отсюда такое отношение.
  - Тогда мне не совсем понятно, - задумчиво произнес я, - ведь часто утверждают, что все уже написано: все книги, все пьесы. все судьбы. Там это все уже есть в готовом виде. Но как соотнести это с вашими словами?
  - Да, все написано и все пишется. Таков парадокс, в этом и состоит смысл бесконечного развертывания. И ничего иного по большому счету не происходит.
  - Ладно, - безнадежно проговорил я, - вернемся к нашему местному Богу. - Нет ли у вас ощущения, что он именно ведет себе так, что хочет написать сценарий событий, которые здесь разворачиваются?
  - Не исключено, - после небольшой паузы согласился Хандруев. - Что ж, может быть, вы правы. Пожалуй, я был слишком доверчив. Меня чересчур увлекла мысль о возможном диалоге с Богом. И я позабыл, вернее, мне захотелось позабыть о чувстве реальности. Знаете, как-то надоело говорить с людьми, выслушивать их бесконечный глупый лепет, их полную зависимость от чужих мнений, собственных предрассудков, однажды зазубренных идей. Опасна любая мысль, которая к вам приходит сразу же, вы еще ни о чем не подумали, а она уже копошится в вашей голове, словно сформировавшийся в утробе матери ребенок лезет наружу. Это означает что вы черпаете информацию их одних и тех же источников, ваш поиск давно и безнадежно остановился. Ненавижу этих попугаев, особенно священников и политиков, которые веками твердят одно и тоже. Им так удобно жить. Однажды я прочел у Ницше поразившую меня фразу, которая во многом изменила все мое мировоззрение: "Если ты хочешь отдыха, веруй, если ты жаждешь истины - ищи". И тогда я понял, для чего создаются все религии и почему их адепты столь рьяно их отстаивают. Это нужно им для комфортного существования, чтобы жить спокойно и безмятежно, не смущать себя сомнениями. Ведь сомнения лишают людей уверенности, они требуют от них совсем иного образа жизни, на который способны лишь единицы. Отсюда подсознательные истоки гигантского консерватизма человеческого сознания, его окостенения. И пока никто не знает, как бороться с таким ужасным недугом. Вы видите, что и у нас все это процветает в полной мере.
  Хандруев тяжело вздохнул и я понял, что он утомился. Мы переглянулись с Ольгой, которая молчала во время всего разговора.
  - Вы хорошо себя чувствуете, Александр Андреевич? спросила она.
  Он встрепенулся и посмотрел на нее.
  - Я уже никогда не буду хорошо себя чувствовать. Да это уже и не важно. Идите. А я немного посплю. В последнее время меня все больше клонит ко сну. Иногда мне кажется. что сон - это некая тренировка перед смертью. Но потом я понимаю, что это глупости, умерший - это не мертвый, мертвым можно быть и живым, умерший такой же живой, только по другому. И кто знает, в каком состоянии мы на самом деле живые: когда считаем себя живыми или после того, как уходим из этого вида жизни? Иногда мне кажется, что все наши представления, которыми мы напичканы и которыми пользуемся, абсолютно неверны. И кто и когда совершит эту гигантскую работу по полному их пересмотру, непонятно.
  Хандруев закрыл глаза и мне показалось, что он даже погрузился в сон. Мы с Ольгой встали и тихо вышли.
  
  Глава 34
  
  Я проснулся на рассвете. Некоторое время я никак не мог понять, что за странные звуки разбудили меня. Это было не то пение, не то речитатив. Я полагал, что это кто-то из обитателей тренирует голос хотя время для таких занятий выбрано явно не уместно. Но если у человека бессонница, то для того, чтобы ее побороть, люди иногда выбирает самые удивительные приемы.
  Но голос продолжал тянуть свою непонятную мелодию и пока не собирался ее завершать. Мне хотелось спать, а потому я почувствовал сильный прилив злости. Нельзя же до такой степени собственные интересы ставить впереди интересов всех остальных. Должны же быть у человека хоть какие-то представления о правилах приличия. Я попытался понять, кто так мог поступить, но не сумел на слух это определить.
  Меня вдруг охватило такое раздражение, что оно моментально смело с моего сознания покрывало сна. Я вскочил с кровати, быстро оделся и выскочил из дома.
  Только-только начинался рассвет, еще между домов висели сгустки темноты, а солнце только приступило к своему ежедневному движению по небосклону и располагалось еще на низкой траектории. Я осмотрелся и ничего не обнаружил, однако тот же голос продолжал выводить свою заунывную утреннюю песню. Я двинулся на ее звучание.
  Мой путь продолжился совсем недолго, пройдя каких--это пятьдесят метров я обнаружил источник моего раздражения. Несколько мгновений я всматривался в него в открывшуюся мне картину, так как не мог поверить своим глазам. На крыше своего дома сидел Иохин и выводил эти странные звуки.
   Я ничего не понимал, уж не сошел ли он с ума. Раньше ничего подобного за ним не водилось.
  - Виктор Яковлевич, что вы тут делаете? - спросил я.
  Но Иохин даже не посмотрел в мою сторону, а продолжил исполнять свой странный репертуар. Я решил подождать, пока он кончит. Какая-то неясная мысль пронзила мой мозг, но я никак не мог ее уловить.
  Внезапно Иохин замолчал и я увидел, что он смотрит на меня. Что-то в его взгляде мне не понравилось, он был каким-то вызывающе-тревожным.
   - Виктор Яковлевич, что вы тут делаете? - повторил я свой вопрос.
  - Вы разве не видите? - соизволил он мне ответить.
  - Вижу, но ничего не понимаю, - обескуражено произнес я.
  - Очень печально, что вы не понимаете.
  - Может быть и печально, но проясните.
  - Я созываю людей на утреннюю молитву.
  - На утреннюю молитву? Что за молитву?
  - Я муэдзин.
  - Кто, кто? - Мне показалось, что я ослышался.
  - Я муэдзин, - уже с вызовом повторил Иохин.
  - Виктор Яковлевич, это вы? Мои глаза меня не обманывают?
  - Это я, - Иохин явно начал сердиться.
  Я решил немного сменить тон, хотя по-прежнему ничего не понимал.
  - Извините меня, но все это очень неожиданно. Может быть, вы объясните, что случилось? А заодно и слезете с крыши. Так неудобно разговаривать.
  Иохин никак не выразил своего отношения к моей просьбе, но с крыши все же слез. Теперь он стоял всего в метре от меня, но на меня не смотрел, его взгляд обтекал мою голову и терялся вдали.
  - Что же произошло, Виктор Яковлевич? - мягко сказал я.
  - Я принял ислам, - коротко пояснил Иохин.
  Я решил больше ничему не удивляться.
  - Когда это произошло?
  - Вчера.
  - Но почему вы это сделали, вы ни разу мне не говорили о своем намерении.
  Иохин напряженно молчал.
  - Вы хотите знать?
  - Ну, разумеется. Мы здесь все вращаемся в тесном кругу и чем больше мы будем знать друг о друге, тем лучше для всех нас.
  Против этого довода у новообращенного в ислам возражений не нашлось.
  - Вы правы, я вам сейчас все объясню.
  Но вместо объяснений, он замолчал. Такого хмурого и напряженного лица я видел не часто.
  - Я вам рассказывал о своей проблеме, о том, что меня постоянно мучит.
  - Да, конечно, вам не дают покоя убиенные вами.
  Иохин кивнул головой.
  - Практически всех, кого я убил, были мусульмане. Я вам уже говорил, что мне однажды пришла мысль: если я приму их религию, то тем самым быстрей заслужу прощение. Я поделился этой мыслью с Бицоевым, и он ее горячо поддержал. И заверил меня, что так все и случится.
  - Ну, разумеется, он все подтвердит ради этого, - протянул я и осекся, так как меня рубанул полным ненависти взглядом Иохин.
  - В общем, я принял решение и прошел обряд инициации. Теперь я мусульманин. Бицоев поручил мне исполнять обязанности муэдзина. Пока у нас нет минарета, я буду делать это с крыши своего дома. Так мы договорились.
  Я молчал, не зная, что сказать. Такого поворота событий я никак не ожидал. Легко представить, как счастлив Бицоев от такого успеха, он поди даже в самых дерзких мечтах не предполагал получить в качеств новообращенного такую добычу.
  - Что вы на это скажете? Только честно? Вы знаете, я терпеть не могу, когда лгут. Для этого я слишком много раз смотрел смерти в глаза, - вдруг повелительно произнес Иохин.
  - Я вам отвечу совершенно искреннее. Я убежден, что вы совершили большую ошибку. Вам это не поможет, может быть, только в самом начале станет немного легче. Но потом все вернется, ибо дело тут совсем в другом. А вот для всей нашей маленькой общины - это очень плохо, это уже настоящий раскол. Теперь противостояние выйдет на новый виток напряжения.
  - Я так и полагал, что вы скажете нечто подобное. Но меня это не остановит. Я не вижу другого способа спасения. Иначе я не выдержу.
  - Это очень грустно. А я так надеялся на вас.
  - Я знаю. Но почему бы вам не присоединиться к нам.
  Эта мысль мне показалась такой чудовищной, что судя по всему это отразилось на моем лице. И Иохин понял, что я чувствую.
  - Я понимаю, вы не присоединитесь. Жаль. С вами мне было бы легче. Но у каждого свой путь.
  Я подумал о том, что у нас будет реальный шанс выжить только в том случае, если у всех будет один общий путь. В деталях и оттенках он может разнится и даже сильно, но направление должно быть одно. Иначе мы передушим друг друга.
  - Что ж, желаю вам найти успокоение в новом качестве, - сказал я. - Но меня смущает одна вещь. Объясните, почему я каждое утро должен просыпаться в такую рань. Мне на утренний намаз спешить не надо. Утром я только умываюсь, а для этого муэдзин не требуется.
  Иохин посмотрел на меня. От всей его фигуры веяло непоколебимым упрямством, он не намерен был изменять свою позицию ни при каких обстоятельствах.
  - Я вас понимаю, но ничего сделать не могу. Руководитель нашей общины приказал мне заниматься именно этим. А я ему теперь подчиняюсь, как подчинялся раньше своим командирам. Я прекращу призывать к молитве только тогда, когда он скажет мне это.
  Больше аргументов у меня не было, да я ясно видел, что они в этой ситуации бесполезны, как уколы мертвому. Мне оставалось лишь предоставить Иохина самому себе. Увы, я потерял его, и это обстоятельство вызывало во мне большую тревогу.
  И уже совсем скоро мне предстояло убедиться, что моя тревога была не напрасна. Не только меня разбудил голос новоявленного муэдзина, его слышали и другие обитатели поселка и тоже сильно обеспокоились. Правда, причина для волнения у них была несколько иная, чем у меня.
  Так как день выдался жаркий, то я решил после завтрака направиться сразу же на пляж. Океан, словно красавица, манил своей спасительной прохладой. Но едва я вышел из дома, как натолкнулся на группу людей. Судя по их лицам, разговор у них выдался напряженным.
  С одной стороны в нем принимали участие Редько, Павел Клепач и Гамза, с другой Бицоев и Иохин. Я остановился рядом с ними, но при этом сохраняя определенную дистанцию. Это я сделал сознательно, так как не хотел смешиваться с этими людьми; у меня была собственная позиция.
  Редько: "Вы не имеете никакого права будить людей по утрам своими криками".
  Бицоев: "Это святая обязанность всех правоверных - совершить утренний намаз. Во всем мусульманском мире муэдзины в этом час созывают верующих на молитву"
  Редько: " У нас тут не мусульманский мир".
  Биноев: " Это почему же не мусульманский мир. В этой части земли также проживают мусульмане. И они имеют полное право совершать свои обряды так как принято в исламе. И мы ни за что не откажемся от этой возможности. Мы готовы отстаивать наши права даже ценою своих жизней. Правда, Виктор Яковлевич?"
  Иохин: "Да, это наше право и мы не отступим".
  Бицоев: " А посему тема исчерпана".
  Редько: "Нет, в таком виде она никак не может быть исчерпана. Мы не согласны с такой постановкой вопроса. И никогда не согласимся".
  Гамза: "Совершенно не согласны. Вы должны соблюдать общий порядок. Мы же не орем на весь поселок, призывая православных христиан идти в церковь".
  Бицоев: " В вашей церкви нет такого обычая, поэтому ваш аргумент никак нельзя признать действительным. Это демагогия".
  Редько: "У нас верующие призываются колокольным звоном".
  Бицоев: "Вот и звоните в свои колокола сколько вам влезет. Я не возражаю".
  Редько: "Вы не хуже меня знаете, что тут нет никаких колоколов. И никто их на остров не доставит".
  Бицоев: "А это, извините, не наши проблемы. Как хотите, так их и решайте. А мы будем созывать людей на молитву".
  Редько: "Я бы вам все же не советовал".
  Бицоев: " Вы нам угрожаете?"
  Редько: " Мы вас предупреждаем, не вам определять тут порядки".
  Бицоев: " Это почему же не нам. Чем мы хуже вас? Здесь у нас все равны".
  Редько: " Виктор Яковлевич, я очень сожалею, что вы совершили такой не верный выбор. Одумайтесь пока не поздно. Мы вам протягиваем руку помощи. Нам известно о ваших проблемах, но вы пошли не той дорогой. У вас еще есть возможность все исправить".
  Бицоев: " А вот это с вашей стороны подло так поступать! Каждый имеет право самому решать, что ему предпочесть. Он выбрал единственно правильное решение, его ждет рай. А вас всех - ад!"
  Редько: " Не пугайте нас, еще неизвестно, кто куда попадет. Но если вы полагаете, что можете делать все, что хотите, то глубоко заблуждаетесь. Это говорю вам я, священник православной церкви, официальный посланник нашего святейшего патриарха на этом острове. И я сделаю все для выполнения своей миссии. Чего бы мне этого не стоило".
  Бицоев: " Не вы один тут с миссией, я тоже выполняю свою миссию. Только мне не нужно, чтобы меня кто-либо посылал, я сам взвалил ее на себя. Аллах всемогущ - и он защитит правоверных, даст им дополнительные силы. И никто не заставит нас свернуть с этого пути".
  Ситуация накалялась, как металл в мартене. Я решил, что при любом повороте событий не стану вмешиваться в их ход. Даже если между противными сторонами начнется мордобитие, буду сохранять нейтралитет. С меня пока хватит этих межконфессиональных споров.
  Драка действительно назревала и назрела бы, если бы, как Бог из машины не появился Брусникин. При виде его спорщики, как по команде, замолчали. Впрочем, по их лицам легко можно было определить остроту момента.
  Брусникин остановился и изучающе всех осмотрел.
  - Что тут происходит? - требовательно, словно пристав, спросил он.
  Вперед выступил отец Николай.
  - От всех проживающих в нашем поселке мы требуем запретить призывы к молитве. Они намерены, - кивнул он на стоящих плечо к плечу Бицоева и Иохина, - делать это каждое утро.
  - Вы ничего не имеет право тут требовать, все, что вам положено, вам предоставляется в полном объеме. - В голосе коменданта рая зазвучали стальные ноты. - Я вас предупреждал, чтобы вы не делили Бога, но вы не хотите прислушиваться к моим словам. А напрасно.
  В интонациях Брусникина мне послышалось что-то зловещее. Так предупреждает создатель человека о грядущем наказании его за грехи.
  Теперь сделал шаг вперед мулла.
  - Мы не отступим. Аллах акбар! - решительно провозгласил он известный во всем мире лозунг.
  Брусникин молча смерил его взглядом. Так смотрят на соперника борцы перед поединком.
  - Я вам настоятельно рекомендую договориться, - внешне спокойно сказал он. - Где же еще не договариваться, как в раю. И вообще, пора бы уже понять, бессмысленно в раю спорить о том, чья религия единственно верная. Лишь только закостенелые догматики способны здесь без конца выяснять этот вопрос. А как вы думаете? - посмотрел он на меня.
  С этим тезисом Брусникина я был согласен. Хотя сходство наших позиций в любом вопросе почему-то меня не слишком воодушевляло.
  - Думаю, это занятие такое же бесплодное, как поливать засохшее дерево. И сколько это не делай, плодов оно все равно не принесет.
  - Вот видите, - торжествуя, произнес Брусникин, - Леонард Алексеевич абсолютно прав. Хотя, как бывший писатель, говорит образно. Я даю вам время, чтобы урегулировать этот вопрос. А сколько даю, не скажу. Но если вы не уложитесь в срок, наказание будет суровым.
  Он снова внимательно осмотрел всех, затем двинулся назад. Внезапно Брусникин остановился.
  - Я хочу, чтобы вы ясно себе уяснили, так как от этого напрямую зависит будущее каждого из вас. Бог вами недоволен. Он очень терпелив, но когда Его терпение истекает, Он может разгневаться. А божий гнев - еще древние понимали - ужасен. Но самое страшное другое, от него нет спасения. Нигде и никогда. Подумайте над моими словами, это очень важно для всех вас.
  Он снова зашагал своей дорогой. Мне же показалось, что все оказались смущены его словами. Даже самый дерзкий и наглый из всех Бицоев как-то немного притих. По крайней мере, он молчал. Но он же первый спустя некоторое время и заговорил,
  - На нашей стороне Аллах, а когда Он с нами, нас никто не одолеет. Пойдемте, Виктор Яковлевич.
  С гордым независимым видом Бицоев прогарцевал мимо меня. За ним немного понуро потянулся и Иохин. Не чувствует ли он вместо освобождения от старых укоров совести появление новых?
  Уходом части участников, сцена была закончена. Поэтому я решил, что делать мне тут больше нечего и продолжил свой маршрут.
  Я вернулся с пляжа в значительно более бодром настроении. Купание всегда оказывало на меня благотворное воздействие. Причем, не только на тело, но и на душу. Ситуация мне уже не казалась в столь мрачном свете, я даже стал думать о том, что преувеличиваю опасность возникающих противоречий. В конце концов, люди не самоубийцы, они так устроены, что в своих разногласиях часто доходят до высшей точки, а затем останавливаются у края пропасти и начинают сближение. И почему я думаю, что в данном случае будет все по другому.
  Я и сам не знал, стоит ли доверять мне этим мыслям, так как понимал, что их характер часто зависит от душевного и телесного состояния, а отнюдь не от реального положения вещей. Но сейчас мне почему-то очень хотелось быть оптимистом.
  - Леонард Алексеевич! - вдруг услышал я чей-то голос.
  Я обернулся и к некоторому удивлению увидел, что меня окликнула Шешеро. В последнее время мы с ней почти не общались, каждый занятый каким-то своими делами, мало интересовался друг другом.
  - Могу я с вами поговорить. Это очень важно.
  - Разумеется, Елизавета Федоровна. Пойдемте в дом.
  Мы расположились напротив друг друга.
  - Отнеситесь к моим словам очень серьезно, - не сказала, а провозгласила она
  - Отнесусь.
  - Я - беременная! - торжественно, как о великом событии в истории человечества проговорила Шешеро.
  - Мы рады за вас.
  - Ну рады тут этому или не рады, это вопрос особый. - на этот раз в голосе женщина прозвучала ирония. - Но я собралась поговорить с вами не об этом.
  - Так о чем же?
  - Когда мой ребенок родится, он не должен стать каким-то дикарем. Я хочу, чтобы он получил бы самое лучшее воспитание и образование. Оно должно быть на уровне мировых стандартов. А желательно и выше.
  - Помилуйте, Елизавета Федоровна, на этом острове, каким образом, да и зачем. Что он будет делать со знаниями? Они тут только вредят, мы все никак не можем от них избавиться, как от тяжелой обузы. И это нас сильно мучает, мешает приспособиться к тех условиях, в которых оказались. Я убежден в том, что знания в раю ни к чему, здесь человек должен быть невинным в своих воззрениях, как младенец.
  - Это ваша точка зрения, лично я с ней никак не могу согласиться. Я всегда мечтала, чтобы мой сын был бы очень образованным человеком. Мне до ужаса нравятся образованные люди. Такие, как вы.
  - Спасибо за комплимент, но я никак не могу себя причислить к очень образованным. Вот Александр Андреевич действительно образованный человек.
  Упоминание о Хандруеве почему-то не очень понравилось моей собеседнице.
  - Конечно, он очень образованный человек, но мне не хотелось, чтобы мой ребенок имел такое же образование. Эти знания до добра не доводят.
  - "Во многом знании много печали" - процитировал я известную книгу.
  - Вот именно, поэтому я не хочу такого знания. Я хочу другого знания, которое есть у вас. Более конкретное, более приземленное, от которого есть существенная польза.
  - И что же вы от меня хотите?
  - Я хочу, чтобы вы стали бы преподавателем литературы для моего ребенка.
  - Какая литература! Но у нас нет тут даже книг!
  - Вот поэтому я к вам и обращаюсь. Вы должны прочитать ему полный курс о мировой литературе, он должен ее знать точно так ж, как будто бы он читал все эти произведения. Я понимаю, как это сложно написать такой курс исключительно по памяти. Но ведь иного варианта нет? - Шешеро вопросительно посмотрела на меня.
  - Нет.
  - И все находятся в таком положении. К ним тоже придется обращаться с той же просьбой. Вот я и хочу вас попросить принять на себя обязанности директора школы.
  - Что?!
  - Стать директором школы. Почему бы здесь не открыть школу, детей надо учить.
  - Но никаких детей на острове нет, ваш родиться еще не скоро. И еще пройдет много лет прежде чем он может пойти в школу.
  - Но учитывая все обстоятельства нужно же готовиться заранее. Да и дети могут появиться еще. Я решила: как рожу этого ребенка сразу же забеременею вновь. Ирина может родить от мужа, Глинкина тоже вроде бы не против. Мы с ней недавно обсуждали эту тему. Странная женщина, ей совершенно все равно от кого рожать. - Шешеро осуждающе покачала головой и вдруг пристально посмотрела на меня. - Да и вам Ольгой почему бы не произвести на свет парочку малышек. Вот и будет контингент для настоящей школы. Но готовиться к ее работе надо уже сейчас. Я разговаривала с некоторыми из наших. Праксин согласился вести физику и математику, Ирина - биологию и химию, Бицоев - историю религии. Ольга тоже согласна, она может вести рисование. Думаю, и другие присоединятся. Но нужен координатор всей этой большой работы, нужно заранее подготовить программы. Лучше вас с этим никто не справится.
  Я был ошеломлен этим предложением. Все это представлялось какой-то фантасмагорией. Но я отлично понимал, что Шешеро настроена совершенно серьезно. И вообще, в ее словах есть какой-то странный, но смысл. Почему-то тут действительно не появится детской колонии. В том числе и моему ребенку.
  Нет, это абсолютно глупо и бессмысленно, оборвал я свои мысли. Эта женщина не понимает, на какие мучения обрекает она появившихся здесь детей. Особенно если они получат образование и захотят познать весь мир, а не только этот малюсенький остров. А с другой стороны, нельзя быть уверенным в том, что они окажутся на вечно прикованы к этой райской каторге, рано или поздно сюда пристанет какой-нибудь корабль - и новое поколение островитян сможет отсюда уехать. И если они окажутся абсолютно не подготовленными к новой жизни, им придется тяжело. И они станут проклинать нас за то, что мы не подумали об их будущем, не дали никакого образования.
  Идея, которая несколько мгновений назад мне казалась абсолютно абсурдной, вдруг приобрела иные очертания. Совсем не исключено, что Шешеро смотрит на все с большой проницательностью, чем мы, признанные местные мудрецы. Ее материнский инстинкт позволяет ей лучше предвидеть возможное развитие событий, чем все остальные местные обитатели.
  - Я вам конкретно сейчас ничего не обещаю, но я подумаю над вашим предложением, - уклончиво сказал я.
  - Я знала, что на вас можно надеется. - Она порывисто встала и поцеловала меня в щеку.
  Этот поцелуй меня вдруг сильно взволновал. Но дело было вовсе не в Шешеро, а совсем в другой женщине. И вообще, в другом. Я вдруг почувствовал, что хочу, чтобы Ольга родила бы мне ребенка. И даже не одного. После разговора с Елизаветой, я смотрел на все другими глазами. Даже если мы здесь проведем остаток своих дней, очень вероятно, что наших детей ожидает совсем иная судьба. И ради этого можно пойти на многое.
  Я должен переговорить на эту тему с Ольгой и как можно скорей. Пока во мне не остыло это желание. Мне слишком хорошо известно непостоянство собственной натуры, может, потому мне так в жизни и не везло, что я, словно флюгер, чересчур сильно был подвержен малейшим колебаниям и переменам ветра судьбы. И вместо того, чтобы стойко выдерживать ее удары, всякий раз подвергался панике, метался из стороны в сторону. А надо твердо идти по выбранному пути, не обращая внимания на удары судьбы. Ведь на само деле это не удары, а проверка на прочность.
  В общем, я как можно скорей должен переговорить с Ольгой. Но в тот день мне это не удалось сделать, так как она заболела, у нее поднялась температура. Для меня это стало ударом, я никак не мог избавиться от навязчивой мысли, что все случилось отнюдь не случайно и я когда я был готов к решительным действиям, в них вязался рок. А рок, как известно, могучая сила, перед которым человек бессилен. Или почти бессилен.
  
  Глава 35
  
  Ольга продолжала болеть уже третий день, и это погрузило меня в зыбкую трясину меланхолии. Обескураживало то, что это случилось как раз в тот момент, когда во мне, как семя в пробирке, созрело важное решение. И почему-то я был уверен, что она меня поддержит. Мы шли к нему не просто, каждый из нас преодолевал внутренние преграды и разлады - и вот когда показался финиш, такая обидная задержка.
  Ольга выглядела неважно, ее била лихорадка, и заводить разговор на такие темы я посчитал кощунственным. Но и просто оставить ее на некоторое время не мог. Мною овладело странное беспокойное состояние, словно бы какой-то генератор вырабатывал внутри бесконечные волны душевной смуты. Я бродил вокруг ее дома, сам не зная на что надеясь, зачем совершаю эти бесконечные круги. То была безотчетная моторная реакция не невозможность выполнить то, что требовала моя душа.
  Так прошел еще один день ее болезни, но вопреки моим надеждам ночь не принесла облегчения. Чтобы хоть как-то успокоиться, рано лег спать, но заснуть не мог. Прошло несколько часов, а я все воротился в кровати. В добавок было очень душно, казалось, что значительная часть воздуха куда-то испарилась, и я с трудом набирал в легкие нужное для дыхания количество кислорода.
   Поняв, что в ближайшие часы не засну, я решил пойти на берег океана. По крайней мере, там будет гораздо легче дышать.
  Я уже почти подошел к пляжу, как неожиданно услышал крики. Я бросился на шум - и вдруг невольно замер на месте. У самой кромки воды сцепились двое мужчин. Без всякого сомнения они дрались. В нескольких метрах от них на песке сидела женщина.
  Была редкая ночь, когда тучи затянули небо, и я никак не мог разглядеть дерущихся. Внезапно сквозь облака пробилась луна, и я разглядел всех персонажей этой сцены. Дрались Ремчуков и Гамза, а на песке сидела Екатерина Глинкина. Мне показалось, что она не без интереса наблюдает за сцепившимися между собой мужчинами.
  Драка была серьезной, мужчины старательно тузили друг друга. Внезапно Ремчуков сильным ударом отправил противника в нокаут. От боли Гамза даже громко застонал.
  Я решил, что настал мой черед выйти на сцену, а не то эти двое покалечат друг друга.
  - Что тут происходит? - громко спросил я, подбегая к ним.
  Ремчуков посмотрел на меня долгим взглядом, в котором не было и тени смущения.
  - Не видишь что ли, два мужика из-за бабы сцепились. Обычное дело. - Он нагнулся к лежащему и скулившему от боли Гамзе. - Согласен, что сегодня она моя. Или если хочешь, продолжим?
  - Забирай. - Гамза посмотрел на меня злым взглядом, будто я был виноват в том, что ему этой ночью не досталась женщина. - Помогите мне встать, этот громила, кажется, сломал мне ногу, - обратился он ко мне. .
  Я помог ему подняться. Хотя он прихрамывал, но по поводу ноги он явно преувеличивал и вполне мог идти самостоятельно. Вместо благодарности за помощь, он почти оттолкнул меня и заковылял в сторону поселка.
  - Что тут произошло? - спросил я Ремчукова.
  - Да ничего особенного. Два мужика одновременно захотели одну бабу, а она, бедняжка, не может же разорваться. Вт и пришлось решать вопрос в честном поединке. Как Катька, понравилось тебе, когда мужики из-за тебя дерутся?
  - Чтоб из-за меня дрались? Такого со мной еще не было. Здорово ты ему вломил, - звонким радостным голосом отозвалась Глинкина.
  - Да, он хлюпкий противничек, - с гордостью за свою победу произнес Ремчуков. - Так, не сильно ударил, а он сразу лапки кверху. Зато, какой приз!
   Ремчуков обнял Глинкину и крепко поцеловал. Причем, их поцелуй длился так долго, что я уже стал думать, что сейчас тут же на песке произойдет и все остальное. И мне лучше всего как можно быстрей ретироваться. Участвовать в качестве свидетеля этой сцены мне как-то не хотелось.
  Но в этот самый миг, когда я уже решил удалиться, Ремчуков оттолкнул от себя женщину.
   - Иди к себе, а я приду чуть позже. А пока с нашим писателем поговорю.
  Глинкина восприняла слова Ремчукова без всякой обиды.
  - Ты только не задерживайся, я ждать особо не люблю. Пойду к Гамзе.
  - Я тебе пойду! Жди! Зря я что ли из-за тебя рожу свою под кулаки подставлял. Скоро приду. Увидишь, какой я сегодня горячий.
  После этих решительных слов Глинкина за считанные секунды исчезла в темноте.
  Ремчуков хлопнул меня по колену.
  - Видел, писатель, что происходит, за бабу бьемся. Поди не одобряешь?
  - Нет.
  - Ну и дурак, мужики издревле за женщин сражаются. Был бы Адам в раю не один самец, непременно устроил бы хороший мордобой. Самый сильный всегда получал в качестве главного приза женщину. Учитывая, что у нас дефицит слабого пола, здесь неизбежно восторжествует этот принцип. Вот увидишь, ждать не долго. Мы с Гамзой уже сцепились, на очереди другие. Ты, например, конечно, если Ольга не станет тебя ублажать по полной программе. Но она, кажется, из тех, которые много обещают, но мало дают. Всегда не любил таких.
  - А вам не кажется, что ваш принцип завоевания женщин больше подходит для дикарей.
  Ремчуков посмотрел на меня насмешливым взглядом.
  - А мы и есть настоящие дикари. Это только по глупости люди считают себя цивилизованными, а сами, если в них как следует поковыряться, даже еще хуже дикарей. Я так никогда не сомневался в том, что самый настоящий дикарь. А чем, скажи, плохо? Цивилизация придумала всякие там прибамбасы и все только для того, чтобы стыдливо прикрыть от самих себя собственный дикарский облик. - Ремчуков вдруг замолчал, затем неожиданно рассмеялся. - А знаешь, о чем я думаю, писатель ты мой, пройдет не так уж много времени - и все сбросят свои цивилизованные шкуры, и будут щеголять голышом, как самые настоящие дикари. И во всем остальном будут вести себя им под стать. Это еще мало времени прошло, а потом природа возьмет свое. Все эти одежды, все эти правила поведения - нагрузка на психику. А внутри каждый всю жизнь мечтает раскрепоститься, сбросить себя оковы, которые навесили на него в неисчислимом количестве. И лучшей возможности это сделать, чем тут, не сыскать. Пройдет время и все, кто здесь останется, плюнет на все эти дома с удобствами, поделят по праву сильного между собой баб и уйдут в леса. Вот чем все однажды кончится.
  - Любопытный прогноз, - пробормотал я, чувствуя, как проносится по телу холодок. Я вдруг почувствовал, что Ремчуков нарисовал весьма реалистическую картинку нашего будущего; однажды все прежнее потеряет для нас значения, и мы стремительно покатимся назад, в далекое прошлое. По всем законам физики и человеческого общежития мы не можем бесконечно долго удерживать постоянство нашей психологической среды. Уже сейчас есть немало признаков ее ломки. А что будет через год, через десять? Через двадцать лет? Даже страшно представить, чем все может кончится.
  Ремчуков уловил мое настроение.
  - Вот видишь, и ты со мной согласен. Пока мы окончательно не превратились в обезьян, надо сматывать отсюда удочки. Скоро по моим расчетам сюда должен вновь приплыть их кораблик. Ты как, со мной?
  - Но Брусникин нас в очередной раз усыпит. А когда это случится, мы не знаем, так что вряд ли что-нибудь из этого выгорит.
  - Ты хоть и писатель, а тут не прав, - вздохнул Ремчуков. - Что-то надо придумать, найти способ как определить, когда он подсыпет в еду своего зелья.
  Ремчуков вдруг лег спиной на песок и стал смотреть в небо. Я последовал его примеру. Тучи куда-то ушли, и небосклон привычно сиял гирляндами звезд.
  - Вадим, скажите, только честно, неужели вид звезд не производить на вас никакого впечатления, не навевают мыслей о вечности? - поинтересовался я.
  - Ни одной, - засмеялся Ремчуков. - Вечность - это настолько больше меня, что размышлять о ней мне совершенно не хочется. Да и зачем? Все равно придешь к тому, с чего начал. Брось ты все эти мыслишки, думай о другом: как вырваться из этой западни?
  - Я думаю. Но я никак не могу решить одного, где настоящая западня - там, куда мы хотим вернуться, или здесь, откуда хотим сбежать?
  Ремчуков повернул в мою сторону голову и, как мне показалось. снисходительно посмотрел на меня.
  - Если тебя что-то и погубит, то это твои бесконечные сомнения. Скучно жить и без конца сомневаться. Столько радостей в жизни, надо только уметь их выжимать все соки. Вот скажи, дорогой, сколько ты уже хороводишь с Ольгой, а поди еще не трахнул ее. Можешь не говорить, сам знаю ответ. А почему?
  - Потому что здесь каждый шаг приобретает особую значимость. Можно что-то сделать по влиянием каких-то эмоций, но затем они схлынут и что потом?
  - Потом все тоже самое. В жизни все бесконечно повторяется, а потому по сути дела ничего не происходит. Всякие там войны и революции и не счет, эти забавы для извращенцев. А знаешь, в чем отличие между нами: ты ищешь смысл, а я удовольствия. Господи, раньше бы я и об этих вещах ни за что не стал бы размышлять, плевал я на них. А тут еще и не до такого докатишься. Стал бы я в прежние времена с кем-нибудь говорить на такие темы. Не нравится мне это. Хватит, пойду-ка я лучше к Катьке, поди заждалась, мокрая вся. С ней это быстро случается.
  - А ты не хочешь родить здесь детей? - неожиданно даже для самого себя спросил я.
  Ремчуков уже встал и снова сел.
  - Детей? Здесь? Я что перепил. А чего спрашиваешь, уж не удумал ли Ольгу дитем одарить? Коли так, не советую, хлопот не оберешься. И что тут делать детям?
   Ремчуков вновь поднялся.
  - Искупнись-ка лучше в океане, это тебя охладит. А я трахаться пошел. Катька сегодня останется довольной, получит по полной программе. Пока, анахорет.
  Ремчуков быстро направился в сторону поселка, а же решил последовать его совету и освежиться в океанском прибое. Я действительно чувствовал себя каким-то неспокойным и даже разгоряченным.
  
  Глава 36
  
  Ситуация в поселке накалялась. Внешне это было почти незаметно, до каких-то открытых столкновений дело не доходило, но внутренняя напряженность нарастала, как напряжение в сети. Достаточно было понаблюдать за тем, как рядом друг с другом возводились церковь и мечеть. И те и другие строители делали вид, что не обращают внимания на своих соседей, но на самом деле между ними происходило отчаянное соревнование: кто раньше закончит свой объект. И если в начале вперед вырвалась христианская конфессия, то теперь после появления на стройплощадки мечети Иохина они практически сравнялись
  Я понимал, что наступившее затишье временное и что противоборствующие стороны взяли небольшую паузу. И как завершится строительство соперничество войдет в иную фазу. На такой маленькой храмовой горе им не ужиться. Да и достаточно было посмотреть на Бицоева и Редько, на их горящие, как факелы, фанатизмом глаза - и все сомнения, что и тот и другой готовятся к окончательной схватке, отпали бы.
  Впрочем, во всем, что происходило, меня интересовал еще один человек - наш комендант. Каждое утро он приходил на стройку и внимательно следил за тем, что там происходит. Обычно он не потчевал собравшихся своими комментариями, а предпочитал молча стоять и наблюдать за происходящим. При этом по выражению его лица было видно, что он о чем-то сосредоточенно думал.
  Я тоже размышлял, размышлял о Брусникине. Во-первых, мне хотелось проникнуть в поток его мыслей, а во-вторых, меня все больше занимал вопрос об истинной роли коменданта в нашем лагере и во всей этой истории. К тому же желание попасть на просторы Интернета после постигшей меня неудачи только усилилось. И я без конца думал, как узнать заветное слово пароля. Иногда мне даже приходила в голову мысль сделать это силой. Планы и картины того, как заставить Брусникина раскрыть эту тайну то и дело вспыхивали в моем распаленном сознании. Я ясно отдавал себе отчет, что все это не более чем плоды больного воображения, ничего в реальности такого не случится. Но это никак не влияло на интенсивность возникающих у меня сценариев.
  Но однажды Брусникин неожиданно нарушил молчание. Мы стояли рядом, нас разделяло не более пяти метров и наблюдали за тем, как не жалея усилий, ударно трудятся обе команды строителей. Мне даже казалось, что в этом энтузиазме есть что-то болезненное, стремление забыться. Люди всегда ищут способ уйти от своих реальных проблем в мир иллюзорных и выдуманных, и сейчас мы имеем такой классический случай.
  - Что вы думаете обо всем этом?
  Вопрос Брусникина прозвучал столь неожиданно, что я даже вздрогнул. Я посмотрел на него и увидел, что он с большим напряжением ждет моего ответа.
  - Это плохо кончится, - мрачно предрек я.
  Комендант рая о чем-то задумался.
  - Давайте пройдемся вместе. - скорей не предложил, а приказал он.
  Его тон мне не понравился, но я решил не лезть в бутылку. Сейчас не тот момент.
  Как обычно, мы направились в сторону океана.
  - Почему вы считаете, что это плохо кончится? - спросил он.
  - Все межрелигиозные распри плохо кончаются. А на таком узком пространстве, как у нас, лобовое столкновение неизбежно. Им не ужиться друг с другом.
  Брусникин кивнул головой, но я не понял, соглашается ли он с моими доводами или просто принимает их к сведению.
  - Проблема в том, что все люди ищут Бога. Вы согласны?
  - Согласен. Более того, добавлю, мы обречены на это.
  - Это очень плохо.
  - Что плохо? - не понял я.
  - Обреченность. Любая обреченность - это плохо.
  - Но что делать?
  - Вот это и есть самый важный вопрос. - В глазах Брусникина мелькнул странный огонек. - Если мы обречены искать Бога, то должны это делать с большой осторожностью. Велика вероятность довольствоваться каким-нибудь суррогатом. Я все наблюдаю за вами, Леонард Алексеевич, вы ведете себя в этом вопросе весьма осторожно. Хотя тоже полностью не в состоянии отказаться от возможности найти какой-нибудь авторитет и сделать его Богом.
  - Мне-то как раз кажется, я что я стараюсь не превращать авторитет в Бога.
  - Превращаете, превращаете, дорогой Леонард Алексеевич. А ваше поклонение Александру Андреевичу. Вы сами не заметили, как стали обожествлять его.
  - Я обожаю его, но не обожествляю. Согласитесь, это разные вещи. К тому же он, как и все мы, смертный. И боюсь это его свойство проявится совсем скоро. какое уж тут обожествление.
  Брусникин посмотрел на меня, но ничего не сказал. Таким задумчивым я его еще ни разу не видел. Внезапно ко мне пришла разгадка этого его непривычного состояния, он не знает, как поступить в этой действительно не простой ситуации. Я бы на его месте пребывал в точно таком же затруднении. События явно пошли не по тому сценарию, который писался для них.
  - Так вы считаете, что положение очень напряженное, - вдруг проговорил он.
  - Мы идем к катастрофе.
  Судя по промелькнувшему выражению его лица, мое замечание не слишком пришлось ему по душе.
  - Вопрос о Боге самый взрывоопасный на земле, - проговорил он. - Всем нужен Бог. А почему?
  - Наверное, потому, что кроме Бога ничего другого и нет. Человек это подсознательно чувствует, но не знает как распорядиться с этим ощущением, вот и ищет всякие варианты. И, к сожалению, находит.
  - Ошибочные варианты - вы это хотите сказать.
  - Да, - подтвердил я.
  - Но что же делать? - В голосе Брусникина пробилось раздражение. - Мы надеялись, что люди, оказавшиеся тут, поймут, насколько бессмыслен сам поиск Бога; тот, кто ищет Бога, никогда его не находит. Потому что Его не надо искать. Вы правильно заметили, Он везде. А чем занялись все вы? Стали делить Бога, как голодные буханку хлеба. Даже еще ожесточеннее.
  - Если вы заметили, . я этим не занимаюсь, я наоборот, пытаясь бороться, как могу с такими попытками. Но эти люди невероятно упрямы, они не желают ничего слушать, ни о чем задумываться.
   Брусникин внезапно остановился.
  - Вы тоже ведете свой поиск. Вот только не могу взять в толк: что вы ищете? Скажите честно, вы знаете, кто проник в мой дом? - Глаза коменданта, словно бур, пытались проникнуть в мой череп и понять, что там происходит.
  - Не знаю. - Я постарался, чтобы мой голос прозвучал как можно искренней.
  Мой ответ снова не понравился Брусникину.
  - Жаль, что вы не желаете быть со мной правдивым. И никто не желает. В таком случае пеняйте на себя. Вы получите такого Бога, какого хотите. Но если Он вам не понравится, виноваты в этом будете только вы сами. Я вас постоянно предупреждаю об одном и том же, но каждый из вас продолжает идти по тому пути, по какому шел раньше. Но тогда зачем вы нужны здесь?
  - Но мы уже здесь. Что же с нами делать?
  - Бог умеет любить, Бог умеет прощать, но Бог умеет и наказывать. Его всемогущество безгранично - вот чего никто из вас не желает понять. Если вас о чем-то предупреждают, это надо воспринимать как приказ, как руководство к немедленным действиям. Если вы полагаете, что возьмет вверх ваше своеволие, то это большое заблуждение. Всякий раз это кончалось одинаково, Бог являл свой праведный гнев. И кто вам сказал, что тут будет иначе.
  Лицо Брусникина раскраснелось, глаза зажглись тем самым праведным гневом, о котором он только что говорил. И мне стало ясно, кто будет наказывать нас от имени Бога. А ведь это, наверное, большое счастье для человека почувствовать себя в роли Всевышнего. И такой возможностью очень трудно пренебречь.
  Внезапно меня посетила догадка. Конечно, она могла быть ошибочной, но уж очень хотелось ее проверить. Даже рискуя навлечь на себя грев божий. И я знал, что непременно предприму такую попытку. Иначе не найду себе успокоения. Я просто обречен так поступить.
  - А может это даже и хорошо, - вдруг сказал он, - пусть все произойдет так, как и должно произойти. Была изначально допущена ошибка - и рано или поздно она будет исправлена. Что касается лично вас. то я хочу вас предупредить: будьте осторожны, вы шагаете по лезвию ножа. Вы как никто здесь хотите остаться самим собой, но у вас это не получится. Здесь такие не нужны. Это рай, здесь люди должны быть абсолютно счастливы.
  - Даже вопреки самих себя.
  - Именно вопреки. Только так и можно быть счастливым. Пока вы остаетесь самим собой, вы обречены на несчастье. Ибо быть самим собой - это и есть самое страшное заблуждение, на которое только и способен человек. Бог требует от него подчинения, растворения в Нем, а не культивирования индивидуальности. Ее уже так много, что мир не знает, что с ней делать, как переварить такое .огромное количество индивидуумов. Возьмите эту мысль, Леонард Алексеевич, на заметку. От такого, как вы к ней отнесетесь, зависит ваше будущее.
  "Я хочу, чтобы мое будущее зависело только от меня" - произнес я, но только мысленно. Я смотрел в спину удаляющего Брусникина, и на душе было тревожно.
  Почему-то после разговора с комендантом мне особенно захотелось повидать Ольгу. Несколько дней ее болезни сильно истомили меня, мною владело чувство, что будто меня лишили чего очень важного в жизни. Внутри меня происходили какие-то не совсем понятные мне процессы, я явственно ощущал, как двигался в каком-то направлении. Но чтобы понять, к какой цели они меня оно вели, мне нужна была Ольга.
  Я подошел к дому Ольги и увидел, как из него выходит Ирина. После того неожиданного и одновременно памятного разговора она по возможности старалась меня избегать. Я понимал ее чувства и старался, как мог ей подыгрывать, делать так, чтобы мы даже ненароком не оставались наедине. С ее стороны шла такая же и игра, и это облегчало наше взаимное существование. Но сейчас мне было не до подобных тонкостей.
  - Ирина, как чувствует себя Ольга? - спросил я с тревогой ожидая ответа.
  Мне показалась, что Ирина сочувственно посмотрела на меня.
  - Ей стало хуже.
  - Хуже?! Но вчера вроде бы она шла на поправку.
  - Вчера - да, а сегодня, к сожалению, все изменилось. Я думала, что это обычная простуда, ангина.
  - А на самом деле.
  - Не знаю. Непонятные симптомы. Мне кажется, что эта какая-то тропическая болезнь. Но я о них ничего не знаю, не знаю, какие давать лекарства. Да их очень мало. Ведь в раю болеть не приято, иначе что это за рай.
  У меня вдруг завибрировало что-то внутри.
  - Вы считаете, что есть опасность для жизни?
  - Я этого не исключаю, - после короткого колебания ответила она. - Когда неизвестна, что за болезнь и как ее лечить, это всегда опасно. А у нее температура почти сорок и она не снижается.
  - Сорок! - ахнул я.
  - Около сорока, - уточнила Ирина.
  - Но надо что-то делать!
  - Если бы мы находились в обычных условиях, я бы немедленно ее госпитализировала. Но у нас это невозможно, вы помните, как было с Хандруевым.
  Я помнил очень хорошо.
  - Неужели нет никакого выхода?
  - Не надо отчаиваться, у Ольги крепкий организм, я надеюсь, что он переселит недуг. Мое чутье подсказывает. что сейчас как раз критический момент, и болезнь может пойти на спад.
  - А может...
  Ирина лишь красноречиво пожала плечами.
  - Я вам советую, займитесь чем-нибудь другим, вы все равно не можете ей помочь. Ближайшие часы все определят.
  - Я хотел бы ее увидеть. Вдруг это в последний раз.
  Ирина нерешительно взглянула на меня.
  - Даже не знаю, на благо ей это или во вред. По крайней мере она в сознании. Ладно, зайдите, только не больше десяти минут. Обещаете?
  - Обещаю.
  Я вошел в дом. На кровати лежал совсем другой человек. За время болезни Ольга сильно похудела, щеки неизвестно куда провалились, кожа обтягивала лицо, словно барабан, а глаза неестественно блестели. Мне стоило немалых усилий, чтобы сохранить спокойствие.
  Я сел рядом с кроватью и взял ее за руку. Она просто обжигала мою ладонь.
  - Как ты себя чувствуешь? - негромко спросил я.
  Ольга не без труда повернула голову в мою сторону.
  - Спасибо, что ты пришел. - Ее голос не прозвучал, а едва слышно прошелестел.
  - Я не мог не прийти.
  - Я чувствую себя очень плохо. Я так никогда плохо себя не чувствовала. Мне кажется, я нахожусь где-то рядом со смертью.
  Мне приходилось напрягать слух, чтобы различать ее слова, но эти я услышал.
  - Это всего лишь настроение под влиянием плохого самочувствия. На самом деле смерть далеко.
  Чтобы отрицательно покачать головой, Ольге пришлось собрать много сил.
  - Никогда ее не чувствовала, а сейчас чувствую. Иногда мне кажется, что это я уже далеко.
  - Ерунда, ты здесь, возле меня.
  - Смерть всегда рядом.
  Это было так и я даже не осмелился возразить.
  - Нас ждут с тобой впереди важные дела, я многое хочу тебе сказать. А потому все будет хорошо.
  Ольга едва заметно кивнула головой и закрыла глаза. Я понял, что она израсходовала весь запас сил на наш разговор и больше его продолжать не в состоянии. Я осторожно сжал ее хрупкие горячие пальцы и вышел.
  Ирина поджидала меня.
  - Ну как?
  - Плохо, она очень слабая.
  - Я знаю. Займитесь своими делами. Это вас отвлечет от неприятных мыслей. Ее судьба в других руках.
  - Я попробую, хотя не уверен. Если вдруг ее состояние изменится...
  - Я обязательно вас найду, - заверила Ирина.
  Я побрел, не разбирая дороги. Изменившийся образ Ольга стоял перед моими глазами, как висевшее на стене полотно.
  Внезапно я почувствовал впереди препятствие. Я поднял глаза и увидел, что налетел на Праксина. Тот с недовольным видом тер ушибленный лоб.
  - Леонард Алексеевич, что с вами, вы не смотрите, куда идете.
  - Извините, Олег Михайлович, я задумался. - Мне совсем не хотелось ему объяснять причину моей невнимательности.
  - Задумались. Разве здесь есть предмет для задумчивости. Разве нас специально не поместили в условия, где ни о чем не надо думать, все предусмотрено и предопределенно.
  Я вдруг вспомнил о том, что до посещения Ольги хотел поговорить с Праксиным о возможности создания здесь школы. И удивительно, что я налетел именно на него.
  - К сожалению или к счастье, но не получается, - возразил я. Люди приехали сюда со своими заботами, и они оказались сильней того, что нам тут хотели внушить. А потому мы по ходу дела вынуждены менять установку.
  Праксин с интересом посмотрел на меня.
  - И на что же вы намерены ее поменять?
  - Об этом я хотел с вами поговорить.
  - Я готов вас выслушать.
  - Все идет к тому, что в нашем раю появятся райские дети. Шешеро уже ждет ребенка.
  - Я знаю. По моему это ужасно.
  - Я тоже так сначала думал. Но она меня переубедила.
  - Переубедила?
  - Да. Да и что тут странного, если есть мужчины и женщины, то всегда рано или поздно появляются дети. Таков закон природы.
  - Уж великодушно простите, но о законах природы мне известно как минимум не меньше вас, - с обидой произнес Праксин.
  - Я хотел сказать совсем другое; те, кто задумывали этот проект, почему-то не учли такую возможность. И теперь нам приходится корректировать ситуацию на месте. Думаю, Шешеро не последняя, кто родит здесь ребенка.
  - Вряд ли кто мне это относится. Мой возраст не предполагает рождение ребенка.
  - Но вы совсем не старый и если найдете подходящую женщину...
  - Вы думаете.
  Голос Праксина прозвучал как-то странно, не то иронично, не то с затаенной надеждой. Кажется, до сей минуты он не задумывался о такой перспективе.
  - А что, может быть, - пробормотал бывший ученый. - А знаете, я в студенческие годы был большим любителем женского пола, меня студентки даже звали ловеласом. Да и потом до определенного возраста были у меня грешки. - Праксин неожиданно хихикнул. Его поведение так не вязалось с привычным обликом этого человека, что я даже не верил своим глазам и ушам. Сколько еще сюрпризов таит каждый из здешних обитателей.
  Внезапно он сник.
  - Но здесь так мало женщин и все моложе меня.
  - Это не препятствие, я уверен, что вы бы могли сговориться с Шешерой.
  - Но она же беременная! - удивленно воскликнул Праксин.
  - Как известно, беременность - это временное состояние женщины. Но меры желательно принимать уже сейчас. Вдруг перехватят.
  - Вы правы. Знаете, - доверительно посмотрел он на меня. - я и раньше на нее иногда поглядывал. Без всякой цели, но поглядывал.
  Мне почему-то вдруг стало весело. Я и сам не мог понять, откуда пришло это настроение в тот момент, когда Оля пребывала на зыбкой грани жизни и смерти.
  - Это вы думали, что поглядывали на нее безо всякой цели, а тот, кто заставил вас это сделать, знал, что это прелюдия к чему-то гораздо большему.
  - Простите, но я не верю в такое предопределение, - привычно начал он, но осекся. - Вы полагаете? Да, вполне возможно. Мы должны осторожно относиться к непознанному, ничего не отрицать. Готовы к тому, что наши представления любой момент могут быть подвергнуться корректировки.
  Раньше он рьяно спорил с подобными высказываниями, отметил я. Впрочем и сейчас он произносит эти мысли так, словно сам не очень верит в них, а лишь допускает небольшую. вероятность, что это может быть и так.
  - Между прочим, Олег Михайлович, я разговаривал с Елизаветой Федоровной, она совсем не против иметь еще детей. А раз вы не исключаете своей возможности стать отцом, то велика вероятность, что у вас родятся совместные дети. А детям надо учиться. Правильно?
  - Разумеется. Они должны закончить школу, потом получить высшее образование по выбранной специальности. - Внезапно он замолчал, словно онемел. - Но позвольте, какая тут школа, какие специальности? Здесь этого нет и никому не надо.
  - Вы правы, этого здесь нет. Но почему вы думаете, что никому не понадобится. Или вы хотите, чтобы ваши дети не умели даже ни читать, ни писать.
  - Боже упаси!
  - Вот видите. Значит, нужно для начала подумать о создание школы. Между прочим, эта идея Елизаветы Федоровны.
  - Идея Шешеры? - недоверчиво спросил Праксин.
  - А чему удивляться, она же будущая мать, а мать в любой ситуации не может не думать о будущем своих чад. И ее мысль идет в правильном направлении. Хотя Адам и Ева были абсолютно невежественны, не знали ничего, полка не отведали наливного яблочка, но в нашем раю таким людям будет трудно выжить. И мы не знаем, как изменится ситуация через много лет.
  - А как она, по вашему мнению, изменится?
  - Не имею ни малейших представлений. А потому надо готовиться к любым вариантам. Вы согласны?
  - Да, - помедлил с ответом Праксин. - Но что вы предлагаете?
  - Каждый из нас будет преподавать будущим детям те предметы, в которых лучше всего осведомлен. Я литературу, Ирина - биологию, вы физику и астрономию. Хандруев мог бы преподавать философию, но...
   - Да, я видел его сегодня, он совсем плох, - поспешно проговорил Праксин. - Хотя я не согласен с его теориями, но он очень просвещенный человек.
  Как всегда мы отдаем дань человеку после смерти, а в лучшем случае перед смертью, грустно подумал я.
  - Да, в сфере философии у нас будет большой пробел. Но вы согласны принять участие в проекте?
  - И что я должен делать?
  - Так как учебников у нас нет, и они не предвидятся, нужно их заранее составлять самим. Время еще есть, но готовиться надо уже сейчас.
  - А вы уверен. что Шешеро сойдется со мной? - вместо ответа услышал я вопрос. Судя по всему, эта тема полностью завладело его пропитанным научными знаниями умом.
  - У вас хорошие шансы, но гарантий давать не могу. Но чем раньше вы начнете приступ этой твердыни, тем раньше она упадет к вашим ногам. И если вы согласитесь стать преподавателем в школе. это станет мощным аргументом в вашу пользу.
  - О чем говорить. Ну, разумеется, я согласен. Можете ей так и передать.
  - Я передам. Но будет лучше, если вы сами это ей скажите.
  - Вы правы. Я прямо сейчас и скажу. Пойду ее искать. Спасибо вам за интересную идею.
  - Я тоже надеюсь, что у меня появятся тут дети.
  - И правда, как я об этом не подумал. По сравнению со мной вы совсем еще юнец. - Праксин засмеялся. - Вы меня извините, но мне надо идти.
  Такого быстрого и бодрого шага, которым удалялся сейчас от меня Праксин, он здесь еще, если мне память не изменяла, не ходил.
  
  Глава 37
  
  Состояние Ольги оставалось стабильно тяжелым, не ухудшалось, но и не улучшалось. Шел час за часом, а ничего не менялось. Жизнь и смерть боролись в человеческом теле и как равные по силе борцы, и никто из них не мог победить.
  Ночь сменила день, поселок медленно отходил ко сну. Но я знал, что этой сон мне он не грозит, я буду бесцельно маяться до утра. Не зная, чем занять себя, я направился в бар. Удивительно, что все то время, что я находился в раю, у меня не возникало желание по настоящему угостить себя алкоголем. А ведь в той жизни я был совсем не прочь выпить. Вот и сейчас решил, что коньяк или водка помогут мне скоротать время, ослабить не отпускающую ни на минуту тревогу.
  В баре я обнаружил Ремчукова. Он с удовольствием, маленькими глоточками дегустировал коньяк. И был так поглощен этим занятием, что заметил меня не сразу. Болезнь Ольги его явно не беспокоила.
  Я встал рядом с ним и тоже налил себе из бутылки. Глаза Ремчукова одобрительно заблестели.
  - Правильно поступаешь, писатель. Что тут еще делать, если не пить. Я в этом заведение провожу каждый вечер. Когда я отсюда смоюсь, если о чем я и буду жалеть, так это о бесплатной выпивке. Это большое благо. А что тебя сподобило сюда прийти?
  - Ольга болеет.
  - А я и забыл. В самом деле, болеет. Странная особа.
  - В чем же она странная?
  - Не люблю я таких. Никогда не поймешь, чего у нее на уме, чего она хочет, чего выкинет в следующую минуту. А это очень утомительно. Мне нравится определенность, когда все предельно ясно, как вы таблице умножения.
  - Это скучно и не интересно.
  - Это тебе скучно и не интересно. Вам писателям нужна запутанность. А таким, как я, она на черта. Я с бабами всегда договариваюсь обо всем при первой встрече. Ты даже вообразить не можешь, как это облегчает отношения.
  - Я не хочу облегчать отношения. Они становятся пустыми. Да и отношений никаких нет, просто два человека периодически пользуются друг другом.
  Ремчуков снисходительно посмотрел на меня.
  - И что из этого, почему бы и не попользоваться. Нет ничего лучше пустых отношений. Я всегда стремлюсь именно к таким. Давай выпьем за пустоту.
  - За пустоту я пить не буду, сегодня я могу пить только за здоровье Ольги.
  Ремчуков безучастно пожал плечами.
  - Как пожелаешь. По большому счету какая разница за что пить, главное выпить. За здоровье, так за здоровье.
  Мы чокнулись и выпили. Коньяк ожег мое горло, я действительно отвык от таких крепких напитков. Ремчуков заметил мое состояние.
  - Пора снова привыкать к крепким напиткам. Когда туда вернемся, пить будем взахлеб.
  - Я не собираюсь пить взахлеб, - возразил я.
  - А куда ты денешься, писатель. Что еще там делать после рая. Пока к той мерзости привыкнем, как-то надо выкручиваться.
  - Зачем тогда возвращаться, если там одна мерзость.
  - Там мерзко, зато весело, тут не мерзко, но скучно. Разница вроде небольшая, зато сильно чувствуется.
  - А если она умрет? - вдруг спросил я.
  - Нашел из-за чего расстраиваться. Жизнь смерть - ничего не имеют значения. К тому же все там будем. А раньше или позже - это всего лишь вопрос времени. У кого его больше, у кого - меньше. Вот и вся по большому счету разница.
  Я подумал, что у Ремчукова слишком странная философия, смесь жизнелюбия с наплевательским отношением ко всему на свете, даже к своему жизнелюбию. Но самое удивительное, что он не ощущает никакого смущения от такого вопиющего противоречия, а спокойно сожительствует с этими не стыкуемыми воззрениями. Вот бы мне так иногда.
  Ремчуков снова разлил коньяк.
  - Если не хочешь, чтобы она умерла, давай выпьем, чтобы она не умерла. А то у тебя еще хватит ума огорчиться из-за этого, погрузиться в глубокую печаль.
  Мы вновь выпили. Если первая рюмка коньяка обожгла горло, то вторая ударила прямой наводкой в голову.
  - Не понимаю, неужели тебе действительно все равно, рядом может быть умирает человек, а тебе наплевать. Тебя и своя смерть оставит равнодушным.
  - А чего волноваться, - пожал плечами Ремчуков, - был я или не было меня, кто разберет. Сами со своим Хандруевым все время твердите, что мир - это всего лишь иллюзия. Ну и чего беспокоиться из-за иллюзии.
  - Но тогда и коньяк иллюзия.
  - Иллюзия, - подтвердил он, - но очень уж приятная, не оторвешься. Особенно, если эта иллюзия бесплатная. Так что пей и ни о чем не думай.
  Ремчуков в очередной раз наполнил рюмки, и мы в очередной их осушили.
  - Ведь, согласись, лучше стало, - сказал Ремчуков.
  Я, соглашаясь, кивнул головой. Но я согласился не потому, что был согласен, а потому что был уже изрядно пьян. И был готов согласиться с чем угодно.
  - Тогда еще по одной.
  Мы выпили еще по одной. Затем я распрощался с Ремчуковым и вышел из бара. Давно я не чувствовал себя таким пьяным, каждая из двух моих ног брела в разные стороны и мне с большим трудом удавалось синхронизировать их поступь. Пару раз я едва не оказался на земле.
  Хотя ноги мои заплетались, зато на душе стало веселей. Я даже почти не думал о том, что в этот миг Ольга все также героически отбивает атаки смерти. Мне было легко, мир разливался передо мною палитрой самых ярких красок. Меня вдруг поразила одна мысль: оказывается на свете существует универсальное и безошибочно действующее лекарство, способное за считанные мгновения уничтожить все мрачные тона, которыми столь богата наша действительность. И всего-то несколько рюмочек отборного коньяка - и происходит мгновенная метаморфоза, все сразу видится в лучшем свете. И каким я был дураком, что не пользовался с тех пор, как я тут нахожусь, столь эффективным средством от меланхолии.
  На встречу мне двигалась чья-то неясная фигура. Я пригляделся и узнал Праксина. К моему удивлению он был в прекрасном настроении, его лицо едва ли не целиком покрывала улыбка. Во истину день чудес.
  - Олег Михайлович, я так рад вас видеть! - в свою очередь расцвел я в улыбке.
  - Леонард Алексеевич, как приятно встретиться с вами!
  Это обоюдное приветствие мы выкрикнули с ним почти одновременно.
   - Олег Михайлович, я вижу у вас приятные новости, - слегка запинаясь, произнес я.
  - Да, Леонард Алексеевич, не скрою, очень даже приятные. Я только что говорил с Елизаветой Федоровной, И мы буквально по всем вопросам нашли согласие.
  - Я рад за вас. А с моей стороны не будет ли это не скромным узнать, по каким именно вопросам вы с ней пришли к согласию?
  - Ну что вы, Леонард Алексеевич, это же была ваша инициатива. Как я могу от вас что-то скрывать.
  - А вдруг вы договорились с ней о чем-нибудь таком... - Я игриво помахал пальчиком перед носом Праксина.
  - И что ж из того, даже если договорились о чем-нибудь таком. От кого другого, но от вас в этих вопросах у меня секрета нет.
  - Это приятно слышать. Но в таком случае, расскажите.
  - Мы с Елизаветой Федоровной проговорили два часа. Должен сказать, она замечательная женщина! Как я раньше этого не видел. И без вас я бы этого мог так и не оценить ее.
  - Моя заслуга тут самая минимальная, - скромно потупился я.
  - Нет, нет, не преуменьшайте. Это я дурак, что до сего момента ни о чем подобном даже не думал, а вы правильно все рассудили.
  - Моя заслуга, так моя, - уступил я. - Но рассказывайте же, наконец, о чем вы договорились.
  Праксин кивнул головой.
  - С удовольствием рассказываю. Каждый из нас открыл свое сердце. И удивительное дело, хотя мы люди из совсем разных сфер, по многим позициям мы оказались близки.
  - Я этому ничуть не удивляюсь. Но что было дальше?
  - Сначала мы признались друг другу, что всю жизнь испытывали одиночество, и как всегда была сильна тяга по родственной душе. А когда обменялись этими признаниями, то как бы сама собой возникла мысль, а почему бы нам со временем не объединить наши судьбы. Мы договорились, что как только Елизавета родит, мы начнем жить вместе и вместе воспитывать ребенка. И, не откладывая дело в долгий ящик, примемся за рождением следующего младенца. А дальше, если Бог даст, еще одного...
  - Да у вас большие планы.
  У Праксина появилось такое выражение лица, из чего можно было понять, что и это далеко не предел.
  - Разумеется, мы обсудили с ней вопрос о будущей школе, я дал обещание, что непременно буду участвовать в этом проекте.
  Рассказ Праксина подействовал на меня странным образом, я вдруг почувствовал, что слегка протрезвел. По крайней мере в голове прибавилась череда ясных мыслей. Не могу сказать, что меня это сильно порадовало, возвращаться к реальной действительности, где меня не ожидало ничего хорошего, не так уж хотелось.
  - Надеюсь. что ваша предстоящая счастливая личная жизнь смягчит ваше недовольство от нерешенных научных проблем.
  Лицо Праксина тут же покрала хмурая тень.
  - Научные вопросы сохраняют для меня неизменную актуальность, - наставительно произнес он. - Но жизнь состоит не только из научных поисков, есть у нее и другие, не менее привлекательные стороны. Мне пришлось оказаться на этом острове, чтобы понять эту простую истину. Очень долгое время я считал, что все это не для меня, в лучшем случае это второстепенная часть моего существования. И незаметно у меня возник перекос, я искусственно стал уделять чрезмерно большое внимание лишь одному его аспекту. Теперь же я понял, что для обретения счастья нужна гармония. А что же касается научной дискуссии, - лицо Праксина сделалось по профессорски важным, - то я не изменил свою позицию, хотя несколько и расширил ее. Но я решительно не согласен с теориями Хандруева. Если следовать им, то получается, что мир вообще не существует.
  - Именно потому что он не существует, он постоянно возникает в тот момент. когда это кому-то нужно. И это очень разумно. Скажите, зачем сохранять весь мир в постоянном существовании, когда им никто не пользуется. Попользовались и убрали, как коврик на пляже.
  - С вашей точки зрения Бог напоминает электрика, который ходит по дому и зажигает свет, когда он кому-то нужно и тушит его, когда освещением никто не пользуется.
  - Очень удачное сравнение. А почему собственно этот принцип электрика не положить в основу всего мироздания. По-моему, он весьма рациональный. Предположим, если вы возьмите его за основу своих научных изысканий, то вся картина мира станет для вас совсем другой. Знаете. в чем мы совершаем кардинальную ошибку? В качестве отправной точки наука исходит из той физической реальности, которая нас окружает. И ее в первую очередь и изучает.
  - Правильно. А как же вы хотели бы?
  - Мы в своем научном поиске как бы идем с конца. Изучаем конечные проявления мироздания. А на этом уровне оно крайне расщеплено. Вот мы и вынуждены без конца разбираться с частностями. А их так много, что на то, чтобы все это понять, как бы связать друг с другом уходят все наши усилия. А я бы вам предложил другой вариант, принимать в расчет нашу физическую реальность в последнюю очередь. Она не есть основа всего, она заключительный результат некого долгого процесса. Причем, результат не основной, а это всего лишь далекое отражение подлинной реальности, принципиально отличной от нашей. А потому сама основа нашего познания совершенно неверна. Разве так уж трудно повернуть всю траекторию мыслей. Подумайте, Олег Михайлович, если вас как человека и ученого поместить в некую точку или в силу определенных обстоятельств вы ощущаете себя, что находитесь именно в ней, то ничто, кроме привычки не заставляет вас воспринимать собственное местонахождение в это месте. Сила иллюзии очень велика, но вспомните, сколько усилий приходилось затрачивать первооткрывателям на ее преодоление. Сколько столетий люди были уверенны, что солнце вращается вокруг земли. Но в конце концов разобрались, что к чему. Поставить солнце на место, конечно, полегче, чем понять, что весь мир, включая и нас с вами, - это звенья одной великой иллюзию. Но посмотрите, что происходит, весь путь науки состоит в том, что она постоянно пересматривает собственные постулаты. И по этому пути надо идти, не останавливаясь. А вы в какой-то момент остановились.
  Праксин молчал. Я понимал. что ему сложно со мной согласиться. Но и убедительных аргументов для опровержения моей позиции тоже не мог найти. Я даже испытывал к нему сочувствие.
  - Знаете, Олег Михайлович, когда я у вас начнется счастливая жизнь с Шешерой, ваше сознание будет гораздо более восприимчивым к новому и неординарному. Это свойство счастья. А несчастный человек - консерватор по самой своей сути. Помните, главный завет Хандруева?
  - Какой?
  - Жизнь человека заключается в выборе и смене сознаний. Этот выбор может быть осознанным, а может быть не осознанным, Но в любом случае это всегда выбор. Хотя, - задумчиво произнес я, - кто на самом деле выбирает - это не совсем ясно.
  - Я должен обо всем как следует подумать, - сказал Праксин.
  Мы раскланялись и разошлись в разные стороны. Каждый унес с собой свои мысли и чувства.
  Мои ноги сами собой привели меня к дому Ольги. Алкоголь еще не целиком выветрился из моей головы, он продолжал в ней гулять. И подсознательно я опасался, что способен на совершение не адекватных поступков.
  Я увидел Ирину, сидевшую на ступеньках крыльца дома Ольги. Она смотрела на меня, но при этом, словно статуя, оставалась неподвижной.
  Я примостился рядом с ней. Некоторое время мы молчали. Я опасался спрашивать ее о чем-то, так как боялся получить страшный ответ.
  - Как она? - все же решился спросить я, когда молчать уже стало просто неприличным.
  - Заснула, - коротко отозвалась Ирина. - Примерно полчаса назад.
  - Ей не лучше?
  - Пока не могу сказать. Но не хуже, что уже хорошо. - Ирина вдруг повернула в мою сторону голову. - Перед тем, как она заснула, мы говорили о вас.
  - Обо мне? Вам не кажется, что в такой ситуации это не лучшая тема.
  - Кто знает, какая лучшая. Могу лишь вас заверить, что если бы я находилась в таком же положение, то об Павле уж точно не стала бы говорить.
  - С моей стороны это не будет выглядеть чересчур эгоистично, если я спрошу, что она говорила?
  - Так ли это важно. Мне кажется, она вас любит.
  У меня на мгновение остановилось дыхание.
  - Почему вы так думаете?
  - Когда человек находится перед лицом смерти, он обычно говорит о самом важном и самом дорогом. Она сказала, что с вами чувствует себя уверенной и больше не испытывает мучительного страха перед выбором. Он сделан.
  Ирина замолчала. Я же безуспешно ожидал продолжение ее рассказа.
  - Это все, что она сказала? - не вытерпел я.
  - Про вас - все.
  - Но она говорила что-то еще.
  - Да, о смерти, о Боге. Это был странный разговор. Как будто бы она прощалась сама с собой.
  - Перед угрозой смерти люди часто прощаются с жизнью, это в какой-то мере естественно.
  Ирина отрицательно покачала головой.
  - Она говорила о другом.
  - Но тогда я не совсем понимаю...
  - Сейчас попытаюсь объяснить. Я с самого начала неправильно выразилась, Ольга говорила не о смерти, она говорила о преображении.
  - О преображении?
  - Да. Она сказала, что впервые ясно ощущает, что если с ней случится то, что мы привыкли называть смертью - это ее слова - она никуда не исчезнет, она просто станет другой. И это ей очень интересно. Она даже не против если это произойдет сейчас. Она не уверенна. что нужно ждать, когда это произойдет в другое время, раз это все равно неизбежно.
  - Она так говорила! - воскликнул я. Я вспомнил о недавних речах Ремчукова. Неожиданное совпадение мыслей.
   - Да. - Ирина внимательно посмотрела на меня, словно бы проверяя, какое впечатление производят на меня ее слова. - Вы огорчены? - едва ощутимо дотронулась она до моей руки.
  Я почувствовал, что если покривлю душой, то упаду в ее глазах,
  - Не буду скрывать, огорчен.
  - Я понимаю вас. Вы бы хотели, чтобы она желала жить, чтобы быть с вами. Но это не весь наш разговор. В самом его конце она добавила, что это одно из двух ее желаний. А второе, как раз, связано с вами, она не хочет уходить, пока между вами не все до конца выяснено. Я поняла, что она многого ожидает от ваших отношений.
  - Я - тоже. - Я сразу же пожалел о своих словах, при Ирине их можно было бы и не произносить. - Простите.
  - Не стоит просить прощения, вы ни в чем не виноваты. И уж тем более в том, что я остаюсь тут одна. Здесь каждый ищет точку опоры: одни в слепой вере в Бога, другие а научном доказательстве его отсутствия, третьи намерены заводить детей. Я не могу ни к чему приложиться. Когда я сюда отправлялась, то была уверенна, что у меня есть надежная стена в виде мужа. Но только здесь выяснилось, что мой муж - это не мой мужчина, более того, он враждебный мне человек. Что же делать в таком случае?
  Я молчал. Ответа на данный вопрос у меня не было не только в этот момент, но я сильно сомневался, что он появится в обозримом будущем.
  Ирина поняла мой молчаливый ответ.
  - Хотите посидеть рядом с ней?
  - А можно?
  - Почему же нельзя. Она спит. Вы сядете рядом и будете молча смотреть на нее. Если ей вдруг станет плохо, то позовете меня.
  В комнате горел ночник, он бросал на лицо спящей молодой женщины слабые отблески. Трудно было понять, действительно ли лицо Ольги такое мертвенно-бледное или так отражается на нем свет светильника. Я думал о том, что если кризис пройдет благополучно, и она возвратится к жизни, то для нас с этого момента все станет по другому. Эта болезнь уничтожит все сомнения, которые жили в наших душах. Мы, наверное, и сами точно не знаем, чего боялись. Скорее всего тот мир, в котором мы волей случае оказались, предстал перед нами столь невероятным и непостижимым, что мы стали опасаться совершения любых решительных поступков. Мы же привыкли жить в мире, где возможно посчитать последствия наших решений, в мире запрограммированных параметров. В этом мире мы были игроками на огромной шахматной доске. Да, на этой доске могли разыгрываться разные комбинации - сложные и простые, но в конечном итоге все ходы были предопределены. И это превращало всю партию в заранее известный этюд, где от нас на самом деле мало что зависело.
  Здесь, в раю, все иначе. Тут каждый должен сделать свой главный выбор, выбор самого себя. Без этого невозможно никакого дальнейшего движения. И многие оказались к этому не готовы, они ломаются, как прутья, на этой Голгофе. Но у нас с Ольгой есть надежда, что нам удастся преодолеть это поле препятствий. Я теперь в этом убежден.
  Я посмотрел на Ольгу, и мне показалось, что выражение ее лица изменилось, оно стало более живым. Даже цвет из мертвенно бледного стал просто бледным. Ко мне пришла странная мысль, что таким образом подействовали на нее мои размышления.
  Я снова погрузился в раздумья и не заметил, как уснул.
  
  Глава 38
  
  Мы пробудились с Ольгой одновременно, как будто нас в один и тот же миг тронула невидимая рука. Я посмотрел на нее и к большой радости понял. что кризис миновал. Ее лицо было все также бледным, но это уже не была бледность приближающей смерти, а бледность, связанная со слабостью организма. Зато глаза сверкали совсем по живому, уж они-то явно вернулись к жизни.
  - Ты провел тут всю ночь? - слабым, но вполне внятным голосом спросила Ольга.
  Я кивнул головой.
  - Ты не волнуйся, я хорошо выспался.
  - Я рада. Не выспавшийся мужчина, как и голодный мужчина, всегда злой мужчина. - Ольга даже нашла в себе силы, чтобы улыбнуться. - А я была совсем рядом со смертью.
  - Я знаю.
  - Немного даже странно. - Но в ее голосе не прозвучало удивления. Скорей раздумье.
  - Ты очень бесстрашная.
  - Нет, - возразила она, - раньше я ужасно боялась смерти, но в последнее время что-то во мне изменилось. Жизнь расширила свои горизонты.
  - Это Хандруев внушил тебе мысль, что кроме жизни ничего больше не существует что смерть - это вовсе не смерть, а проявление нашего невежества.
  - Да, ты прав. - Ольга замолчала и прикрыла глаза. Этот разговор отнял у нее слишком много сил. Но их все же хватило, чтобы еще произнести: - Мне надо многое тебе сказать.
  - Обязательно скажешь. И мне - тоже.
  Я посмотрел на Ольгу и убедился, что мне лучше всего сейчас уйти. От пребывания рядом с ней Ирины толка больше.
  Я вышел из дома, Ирина по-прежнему сидела на ступеньках. Спала ли она в эту ночь?
  - Ольга проснулась, - сообщил я.
  Ирина встрепенулась и побежала в дом.
  Когда я вернулся к себе, то в компьютере обнаружил сообщение, что мне надо идти в часовню. Это известие меня удивило; как ни странно, но я сейчас не испытывал желания общаться со Всевышним. Мом мысли были целиком поглощены Ольгой и на никакие другие предметы их уже не хватало. И кроме того, меня не отпускало чувство, что и Ему по большому счету сейчас сообщить мне нечего. Тогда зачем эта встреча?
  Еще было рано, и пока я шел к часовне мне никто не встретился. Я вошел внутрь помещения и замер, так как не знал, куда дальше идти; я попал в царство кромешной темноты. Мне стало тревожно, я не понимал, что это означает, хотя ясно, что этот знак нехороший.
  Прошло минут пять, а я все также находился в плену у темноты. Моя тревога усиливалась, и я уже подумал, не пора ли ретироваться.
  Я сделал шаг в сторону двери, как внезапно вспыхнул свет. Вернее, плотную ткань кромешной тьмы, словно ножом, прорезало тонкое лезвие светового луча.
  - Оставайся на месте! - раздался повелительный глас.
  Я замер.
   - Тебе страшно? - последовал вопрос.
  - Страшно, - признался я.
  - И чего же ты боишься?
  - Неизведанности.
  - Ты обманываешь сам себя. Ты боишься совсем не этого.
  - Чего же тогда?
  - В тебе вызревает желание вернуться к прошлой жизни. Вместо того, чтобы отрешиться от самого себя, ты все сильней хочешь вновь стать собой. Вернее, тем, каким ты себя представляешь. Или ты уже забыл о тех несчастьях, которые принесла тебе прежняя жизнь? Неужели для тебя так сложно покинуть узкие пределы собственной узости и встать вровень со мной?
  Я вздохнул. Это был справедливый упрек.
  - Да, мне хочется вернуться туда, откуда я уехал, вернее бежал, как бежит трус с поля боя. А надо было идти до конца. Только тогда я мог бы все легко отбросить и безраздельно слиться с Тобой. Но не раньше. Ибо, что я могу такой, какой есть, принести Тебе?
  Я с напряжением ждал ответа. Какая-то неясная, но важная мысль бродила в моей голове.
  Внезапно в помещение вспыхнул такой яркий свет, что я невольно прикрыл глаза.
  - Ты, жалкий человечишка, это не ты, а Я определяю, кто и когда должен прийти ко Мне. Твои претензии на свободу есть не что иное, как грех гордыни. Ты должен идти по пути, предназначенному тебе, идти туда, куда тебя ведут. И если ты попытаешься сделать даже один малюсенький шажок в сторону, наказание настигнет тебя незамедлительно.
  Этот разговор с Богом мне нравился все меньше и меньше, так как все больше напоминал нотацию.
  - Совсем не таких слов ожидал я услышать от тебя, Господь. Но ты меня не запугаешь, я все равно пойду своим путем. И никто меня не остановит. Даже ты, Всемогущий! Потому что этот путь - Твой путь, так как других путей просто не существует. А вот Ты сбился со своего пути. Даже тот, кто является всем, способен ошибаться. И тогда такие ничтожные и смертные, вроде меня, вынуждены брать инициативу на себя и исправлять Твои действия.
  Словно бы в отместку за мои слова, свет вновь погас, и я снова погрузился во тьму. Но на этот раз эта игра с освещением не испугала меня, скорей вызвала раздражение. Уж слишком дешевые для Бога трюки.
  - С моей стороны это последнее предупреждение, - снова раздался глас. - Если не одумаешься, то пеняй на себя. А теперь иди.
  Я вышел на улицу. Утро выдалось тихим и приятным, даже не слышался рокот океана. Я вдруг испытал сильное чувство облегчения. Я не мог точно сказать, отчего оно возникло, но захватило меня целиком. Я вспомнил, что Ольга вернулась к жизни. И это наполняло меня безмерной радостью.
  
  Глава 39
  
  Я подошел к дому Ольги и удивленно остановился. Возле него расположились две группы людей. Одну возглавлял Редько, другую - Бицоев. Но занимались они одним и тем же делом - возносили молитвы к Всевышнему.
  Отец Николай держал в руках большой, грубо сколоченный крест, мулла со своими приверженцами сидели на коврике и били поклоны, что-то при этом бормоча. Причем, обе молящие группы пытались заглушить друг друга. Почему-то при виде меня они почти одновременно прервали свои заклинания.
  - Могу я узнать, что тут происходит? - поинтересовался я.
  - Мы молимся за выздоровление рабы божьи Ольга, - важно ответил Редько. - Присоединяйтесь к нам.
  - Мы молим Всемогущего Аллаха ниспослать Ольги выздоровление, - пояснил Бицоев.
  - Хочу вас огорчить, вы опоздали со своими молитвами, Ольги стало лучше раньше, чем вы пришли просить об этом каждый своего Бога. Он решил этот вопрос без вашего вмешательства, - желчно произнес я. - А если кому-то и надо сказать спасибо, то это Ирине. Хотя она и не молилась, но делала все возможное в этих обстоятельствах.
  Я посмотрел на Павла Клепача, так как последнюю фразу предназначал для него. Но он никак не отреагировал на нее, если не считать того, что отвел глаза в сторону.
  - Я с вами не согласен, - решительно произнес отец Николай, - молитва, произнесенная от чистого сердца, никогда не бывает излишней. Ее благотворное воздействие проверено многократно.
  - Не всякая молитва доходит до Бога, - резко возразил Бицоев. - Только один всемогущий Аллах знает, какую молитву принять, а какую отвергнуть. Пока Ольга болела, мы постоянно возносили молитву за ее выздоровление. И, как видите, это помогло.
  Меня охватило сильное раздражение. Я прекрасно понимал, что этих людей нисколько не беспокоит состояние здоровья больной, они хотят лишь одного - доказать, что именно их обращение к Всевышнему привело к выздоровлению. И таким образом поднять свой престиж.
  - Знаете, что я вам скажу, дорогие мои богомольцы, - произнес я, - больная нуждается в тишине и покое больше. чем в ваших молитвах. Я бы еще вас понял, если бы вы молились шепотом, а еще лучше про себя. А вы громко кричите, как на базаре. Передислоцируйтесь в другое место и там спорьте хоть до посинения, чья молитва угодна Богу.
  Против таких убийственных аргументов возражений ни у той, ни у другой стороны не нашлось, и вся эта кампания с большой неохотой удалилась. Я же поднялся в дом.
  Меня встретила Ирина.
  - Я слышала, как вы расправились с этими ненормальными, мои увещевания на них не действовали. Зато Ольга быстро идет на поправку, у нее даже пробудился хороший аппетит. И она только что спрашивала о вас. Я вас оставлю одних.
  Ольга выглядела почти здоровой, даже легкий румянец оросил ее щеки. Она улыбнулась и показала рукой, чтобы я сел поближе.
  - Так все странно, - сказала она, когда я сел рядом, - еще вчера я готовилась к смерти. а сегодня хочу жить, как никогда. Даже ушли обычные страхи. Просто удивительно.
  - Мне кажется. что ты прошла что-то вроде обряда очищения. Тебе всегда этого не доставало. Ты все время жила на грани жизни и смерти. не зная, что выбрать, не в силах решить, что тебя больше привлекает. В этом и были истоки твоего вечного страха перед принятием решения. Но после того, как ты вплотную подошла к роковой черте, что-то в тебе изменилось. И ты сделала окончательный выбор в пользу жизни.
  - Если я и сделала выбор в пользу жизни, то во многом благодаря тебе. Во время болезни, когда я была в сознании, то ясно понимала, что хочу быть с тобой. И тогда мне не хотелось умирать. А ведь я прожила под гнетом этого желания очень долго.
  Мы посмотрели друг на друга и впервые по настоящему поцеловались.
  Мы провели вместе еще час, но больше никаких важных тем не затрагивали. Мы молча решили, что настоящий разговор состоится тогда, когда Ольга окончательно поправится. Спешить нам все равно абсолютно некуда.
  
  Глава 40
  
  На следующее утро в мой дом заглянула Ирина. Ее лицо было очень печальным, даже трагичным.
  - Что-нибудь с Ольгой? - с тревогой спросил я.
  Ирина покачала головой.
  - Нет, с ней все просто замечательно, выздоровление идет полным ходом. Хандруев уходит из жизни.
  У меня возникло ощущение, что мое сердце из груди провалилось куда-то глубоко вниз. В последние дни из всех этих треволнений с Ольгой я как-то почти совсем забыл о нем, даже ни разу не навестил.
  - Он совсем плох? - спросил я.
  - Ночью у него были ужасные боли, я впрыснула ему лошадиную долю обезболивающей инъекции. Ему полегчало. Но я в своей жизни слишком много видела таких больных. Речь идет о часах. Может быть, если Бог проявит к нему милость, - о двух-трех днях. Но это уже будет почти чудом.
  - Я могу навестить его?
  - Разумеется. Уже ничего не может ни повредить, ни улучшить его состояние. Кстати, Ольга тоже хотела прийти к нему. Чтобы меньше его утомлять, вам лучше пойти вместе. Она уже это может.
  Навещать Хандруева мы отправились втроем: Ольга, Ирина и я. Около его дома мы неожиданно столкнулись с Редько и Павлом Клепачом. У меня возникло ощущение, что эти люди несут здесь дежурство в ожидании его смерти. И вряд ли стоить сомневаться, что эта новость ухудшит их настроение. Мне стало противно и омерзительно.
  - Ирина, ради нашей любви, прошу тебя, не ходи к нему, - неожиданно произнес Павел Клепач.
  - Я выполняю свой долг врача, - сухо ответила Ирина. - Тебе бы тоже не мешало хотя бы иногда вспоминать о нем.
  - Ты не хуже меня знаешь, ему уже ничем не поможешь.
  - А ты не хуже меня знаешь, что врач должен находится с больным до последней минуты.
  - Это не тот случай, - возразил Павел Клепач.
  - В таких ситуациях не бывает исключений.
  - Нет ни одной ситуации, из которой не допускаются исключения.
  Я почувствовал, что вот-вот, словно граната, взорвусь от возмущения.
  - Вам не кажется, Павел, что неприличней этого разговора даже трудно себе что-то представить.
  Павел Клепач бросил на меня недобрый взгляд.
  - Я вас уже однажды просил не вмешиваться в наши отношения с женой, - зло проговорил он.
  - Это не только ваши отношения, все, что тут происходит, касается нас всех. Николай Витальевич, - обратился я к идейному наставнику Павла Клепача, - неужели вам не стыдно за все. что тут творится?
  Редько смущенно посмотрел на меня. Он понимал некрасивость всей ситуации. но и отказать себе в удовольствии первым услышать о смерти своего врага, был не в силах.
  Я решил, что нет смысла больше обращать внимание на подобных людей.
  - Пойдемте в дом, - сказал я своим спутницам.
  Я испытывал страх, переступая порог комнаты, в которой находился Хандруев. Но к некоторому моему облегчению выглядел он не так ужасно. Без всякого сомнения он был очень слаб и измучен, но в его теле еще оставался последний резерв жизненных сил. А глаза сверкали так же ярко, как и при первой нашей встречи.
  При виде нас он даже улыбнулся.
  - Вы вовремя пришли, - слабым голосом произнес он. - У меня в запасе совсем мало времени. Но сегодня я не умру, скорей всего завтра. Мне почему-то кажется, что на рассвете.
  - Александр Андреевич, вам лучше говорить как можно меньше, - заметила Ирина.
  - Ну уж нет, я хочу наговориться в последний раз всласть, пока еще сохранил для этого немного сил. Вот что, дорогие мои, уж исполните мою последнюю просьбу, помогите добраться до берега.
  - Александр Андреевич, это невозможно! - воскликнула Ирина.
  - Возможно. В этом мире все возможно. В том числе и то, что невозможно. Если вы мне не поможете, я постараюсь это сделать сам.
  Мы переглянулись с Ириной и подошли к Хандруеву. За последние дни он сильно сбавил в весе и поднять его с постели совместными усилиями оказалось не трудно. Мы поставили его на ноги. И случилось почти чудо - он пошел. Мы лишь поддерживали его за локти.
  Мы вывели Хандруеву под огонь взглядом стоящих рядом с домом людей. Пока мы находились внутри него, подтянулись все остальные обитатели поселка. Все они внимательно наблюдали за всем происходящем.
  Как нож сквозь масло, мы прошли через толпу. Никто не проронил ни слова.
  Мы медленно направились к океану. За нами на некотором удалении увязался только Праксин. Причем, он шел так нерешительно, словно бы боялся, что его в любую минуту прогонят. Разумеется, ни у кого ничего подобного не было даже в мыслях.
  Обычно этот путь занимал минут пятнадцать, на этот раз длился не меньше сорока. Наконец мы вышли на берег. Океан был неспокоен, ощетинившиеся пеной волны, как хищные звери при виде добычи, с ревом набрасывались на берег.
  Мы остановились на безопасном от натиска стихии расстоянии. Но неожиданно Хандруев попросил подвести его к самой кромки воды.
  Брызги от волн, как осколки от снарядов, били нам в лица, но никто не пытался уклониться или спрятаться от них. Я видел, что Хандруеву это даже нравилось.
  - Я попробую постоять самостоятельно, - сказал он. - Раньше у меня это неплохо получалось.
  Он еще шутит, подумал я.
  Мы с Ольгой с большим опасением отпустили его, но ему в самом деле удалось сохранить равновесие. Но это продолжалось всего несколько секунд, если бы мы вовремя не подхватили Хандруева, он был упал.
  - Понятно, - пробормотал Хандруев. - Ладно, уговорили, будем принимать вещи такими, какие они есть на самом деле. Это основной и самый трудный принцип бытия. - он по очереди посмотрел на всех нас. Дольше чем на других остановил взгляд на Праксине. - Всю жизнь думал, что будем страшно. А вот нисколечко. Все-таки во мне произошел сдвиг сознания, я покинул то его поле, где находился страх перед смертью. Это случилось тогда, когда я окончательно понял, что меня нет, не было и не будет. А потому нечему и исчезать. Вот взгляните на океан, он весь состоит из неисчислимого количества капель. А разве вы их видите. Вы видите только сплошную неделимую поверхность. Иллюзия и реальность так тесно связаны друг с другом, что разделить их крайне сложно. - Он повернулся к Праксину. - Если не ошибаюсь, вы занимались проблемой антивещества?
  Праксин сделал робкий шажок вперед.
  - Занимался.
  - Но, как вы думаете, что такое вещество и антивещество, если представить их в глобальном смысле? Это и есть реальность и иллюзия. Только все наоборот. То, что мы называем антивеществом как раз является веществом, а вещество - это антивещество. Науке пора исправить это заблуждение.
  - Но если по вашему мира не существует, зачем вообще нужна наука? - возразил Праксин.
  Ответ Хандруева прозвучал не сразу.
  - Иллюзия и не существование - это совсем разные вещи. На самом деле первопричина, которая зажигает все огни во Вселенной, вполне по силам породить реальный мир, мир существования, но зачем? Она экономит свои усилия. К чему создавать мир сущностей, если с тем же результатом можно создать мир иллюзий. Но ничего не дается бесплатно, мы платим за это своим отрешением от главного и единственного источника. А в своих попытках преодолеть отчуждение, человек снова и снова натыкается на все новые слои иллюзии. Мы обложены ею как ватой. Вы же знаете, Олег Михайлович, всякий раз, когда науке казалось, что она наконец-то обнаружила первоначальный кирпичик материи, неизмено выяснялось, что она этим не исчерпывается, а лишь преобразует одни элементы в другие. Эта и есть та самая зона, из которой выходит и куда впадает нескончаемая река иллюзии.
  Праксин сделал еще шаг вперед и теперь почти поравнялся с со своим оппонентом.
  - Тогда ответьте мне, Александр Андреевич, там, куда вы скоро уйдете, тоже простирается мил иллюзий?
  Я заметил, как Ольга, возмущенная бестактностью Праксина, сделала негодующий жест, но Хандруев оставался невозмутимым. Слова Праксина не покоробили его.
  - Разумеется. Потусторонний мир столь же иллюзорен, как и посюсторонний. Смерть лишь избавляет нас от самых грубых форм иллюзий, не более того. А там нам предстоит все та же борьба только с более тоникими ее проявлениями. И самое важное в ней и тут и там - не дать себя закабалить. Иллюзия порождает бесчисленное количество видов сознания, и человеку необходимо без устали двигаться от одного к другому. Остановка на чем-то одном ведет к печальным результатам, к рабству от какого-то варианта иллюзии. Оно может быть выражено в религиозной доктрине или в научной теории, к приверженности к собственному я. Да к чему угодно.
  - Но что в таком случае есть свобода? - задал вопрос уже я.
  - Свобода? - переспросил Хандруев. Его взгляд заскользил по водной глади. К моему изумлению, пока мы разговаривали океан, который еще несколько минут назад вздымался вверх водными хребтами, теперь был почти спокойным. - Свобода начинается тогда, когда исчезает само понятие свободы, - грустно вздохнул Хандруев. - Чем активней ищем свободу, тем сильней попадает в зависимость от наших поисков. Таков вечный круговорот иллюзии.
   Хандруев насколько мог глубоко втянул в легкие свежего и немного соленого океанского воздуха.
  - Кажется, я окончательно исчерпал весь запас своих жизненных сил, - тихо и устало произнес он. - Несите меня обратно, на ложе смерти.
   Хандруев, как и обещал, умер на рассвете. Когда Ирина рано утром навестила его, то нашла Хандруева мертвым, но еще теплым. Он лежал, будто спал, со спокойным лицом, положив голову на сложенные ладони. Почти не оставалось сомнений, что он, как праведник, умер во сне.
  
  Глава 41
  
  Хоронили Хандруева на следующий день. Почти все это время я провел лежа в своем доме, даже с Ольгой виделся только мельком. Не то чтобы я горевал, не говоря уж о том, чтобы плакать, во мне словно бы все замерло и застыло, как ерка в мороз. Не отпускало ощущение наступления окончательной безвыходности положения, безвозвратности утраты, как будто я лишился отца. Я так многое не успел у него расспросить и узнать и теперь эта возможность безнадежно утрачена.
  Меня не отпускало чувство, что устами Хандруева со многой говорил Бог. Не тот Бог, что вещал в часовне - чванливый и упрямый, а совсем другой, желавший помочь распознать себя, желающий приблизить к себе. То был Бог мягкий, добрый, гуманный, хотя, как и положено, - загадочно-недоступный. Но вот на то он и Бог, чтобы быть одновременно недоступным и достигаемым, Именно эту на первый взгляд странную идею пытался внушить нам Хандруев, строя на ее основе свои с Ним отношения.
  Я чувствовал, что после смерти Хандруева в поселке многое изменится. Он нейтрализовывал враждовавшие тут группировки, пока он был жив, они, ощущая его авторитет, его превосходство над ними не могли проявить себя в полную свою силу, вынуждены были сдерживать свои разрушительные эмоции, свое неудержимое стремление к духовной и физической власти. Теперь же эта плотина разрушена и нужно готовиться к наступлению худших времен.
  Мои опасения стали сбываться даже раньше, чем я предполагал. Перед выносом тела между Редько и Биоевым неожиданно возник спор, по какому обряду провожать покойного. Хандруев лежал в доме, а рядом с ним перебранка двух мужчин становилась все ожесточенней.
  Я, Ольги и Ирина с омерзением наблюдали за этой неприглядной сценой. Этим людям было глубоко наплевать, как хоронить усопшего, каждый лишь использовал любой предлог для того, чтобы продемонстрировать свое превосходство над другим.
  Ситуацию разрядил Брусникин. Он появился внезапно, как бог из машины, и так рявкнул на сцепившихся богословов, что те мгновенно замолчали.
  - Вы что себе позволяете, в раю не могут исповедоваться ни какие религии, - весь красный от негодования заявил он. - Я вас об этом неоднократно предупреждал. Не вызывайте во мне гнев. Хандруев будет погребен без всякого обряда.
  Я, Иохин, Павел Клепач и Гамза вошли в дом и вынесли грубо сколоченный гроб на улицу. Единственная произнесенная здесь Брусникиным речь удивила меня как своей краткостью, так и тематикой.
  - Сегодня мы прощаемся с первым ушедшим из нас. Все из здесь присутствующих найдут тут свою могилу. Но до того момента каждый обязан выполнить ту главную задачу, ради которой оказался здесь - выстроить свои отношения с Богом. И с большим огорчением должен вас уведомить, что Хандруев не оправдал возложенных на него надежд,
  Меня переполняло желание выступить с ответной речью в защиту Хандруева, но Брусникин не нуждался ни в каких оппонентов.
  - Несите гроб к могиле, - приказал он.
  Все дальнейшее произошло столь быстро и буднично, что даже не заслуживает отдельного описания. Гроб понесли к вырытой за поселком могиле, Павел Клепач заколотил крышку, и гроб опустили в яму. Затем ее также в считанные минуты закопали.
  Я хотел постоять у могилы, в которую не воткнули даже палку, но Брусникин не позволил. Он решительно взял меня за локоть и потянул за собой.
  - Идемте, Леонард Алексеевич, вам нет никакой необходимости тут оставаться. Нет никакой надобности печалитсья об усопшем. У вас совсем иные задачи. И вы их пока решаете плохо.
  Я хотел дать ему резкую отповедь, но почему-то промолчал. Я подумал, что у меня действительно другие задачи, хотя может быть не совсем те, о которых говорит комендант рая.
  
  Глава 42
  
  Прошло еще несколькол дней. Ольга чувствовала себя вполне окрепшей, и мы решили навестить наше горное убежище, а заодно обо всем переговорить. К тому же я хотел отнести туда немного скопленных продуктов.
  Нас радовала то, что мы, хотя бы ненадолго, покинули поселок. После похорон находиться в нем было морально тяжело, что-то неуловимо изменилось в его атмосфере, как это происходит перед грозой.
  Пока мы шли Ольга все время смотрела по сторонам. То и дело останавливалась возле какого-нибудь поразившего ее дерева или растения, внимательно разглядывала его, будто видела впервые. Я понимал, что после тяжелой болезни она как бы вновь знакомится с миром, вновь устанавливает едва не оборвавшиеся с ним связи, вбирает в себя его шумы, запахи, прикосновения. Я не мешал ей, стараясь не докучать никакими разговорами.
  - Как тут чудесно! - воскликнула Ольга. - Прости, что мы идем так медленно, но я должна убедиться, что правильно сделала выбор в пользу жизни. Я ведь я приехала сюда умирать.
  - Я тоже радуюсь твоему выбору, - сказал я. - Но просто жить - этого недостаточно. Надо еще понять, как жить? Особенно в наших более чем специфических условиях.
  - Я согласна с тобой и наконец готова к выбору формы жизни на этом острове - Она вдруг замолчала и необычайно серьезно посмотрела на меня. - Я прошу тебя об одном: ты сейчас начнешь говорить, то начни сразу с самого главного. Я больше не хочу ходить вокруг да около.
  - Хорошо, хотя не так уж легко. - Чтобы набраться решимости сказать сразу же главное, я на несколько секунд замолчал: - Оля, я люблю тебя. Оля я хочу, чтобы у нас были бы дети.
  Произнеся эти слова, я почувствовал огромное облегчение, как будто бы преодолел труднодоступный перевал.
  - Я так рада, именно эти две фразу я и хотела услышать. Я в последнее время почему-то тоже много думала о детях. Но как ты представляешь их будущее здесь?
  - Я обсуждал этот вопрос и с Шешерой и Праксиным. Мы откроем здесь школу, будем их учить. А потом за столько лет мало ли что может случиться?
  - Ты полагаешь, у нас есть шанс отсюда уехать?
  - У нас или у наших детей. Тот, кто избрал этот остров для нашего пребывания, сделал это очень удачно, это действительно очень крайне уединенное место. Но трудно поверить, что так будет всегда. И надо быть готовым ко всему. Странно, но именно здесь я крайне остро почувствовал свою ущербность от своей бездетности, от того, что длинная цепь моего рода замкнется на мне. В этом есть что-то ужасное, такое ощущение, словно я оказался в мрачном подземелье. И надо срочно искать из него выход.
  - Я помогу выбраться из него. Я тоже хочу детей, детей от тебя.
  Мы целовались долго, пока Ольга мягко, но решительно не высвободилась из моих объятий.
  - Ты, кажется. готов приступить к созданию детей прямо в этом лесу, - засмеялась она. - Давай подождем, когда окажемся в более благоприятной для этого дела обстановке.
  Мне ничего не оставалось делать, как согласиться. ХОтя соглачсие далось мне не без усиилй. Мы продолжили путь.
  - Я хочу попросить тебя еще кое о чем, - сказал я.
  - Я слушаю.
  - Я не отказался от мысли залезть в компьютер нашего коменданта.
  - А пароль?
  - У меня есть подозрение, что я знаю это слово. По крайней мере я не успокоюсь, пока не сделаю вторую попытку.
  - И когда ты хочешь ее совершить?
  - Не хочу откладывать, сегодня ночью. Если, конечно, Брусникин предоставит нам такой шанс.
  - А когда будем делать детей?
  - Сразу же после посещения его дома.
  - Я чувствую, эта ночь выдастся у нас очень насыщенной, - засмеялась Ольга. - Но я согласна выполнить всю намеченную программу.
  Через два час мы добрались до пешеры. Ничьих чужих следов пребывания в ней мы не обнаружили. Я пополнил наш неприкосновенный запас.
  - Ты полагаешь, что он нам все же пригодится? - спросила Ольга.
  - Как знать. Я с тревогой смотрю на дальнейшее развитие событий. Наши почтенные богословы явно готовятся к решающей схватке. Каждый из них жаждет установить на острове свое господство, заделаться здешним римским папой.
  - Но зачем это им? В конце концов Брусникин прав, тут так замечательно, что можно жить, как в раю, не думая ни о каких религиях, ни о какой власти, откинув все прежние представления, как ненужные. Просто жить в гармонии с собой и друг с другом. Почему непременно нужно кого-то побеждать, устанавливать свое госпосдство?
  Я пожал плечами.
  - Когда я говорю с этими людьми, то возникает ощущение, что их сознание напоминает непроницаемый футляр, куда не проникает свет. И открыть его невозможно. Знаешь чему Хандруев научил меня и за что я ему безмерно благодарен: никакие идеи, никакие теории, философские или религиозные системы, никакие чувства и эмоции, никакие, даже великие цели не должны брать над нами вверх, мы не должны делаться зависимыми от них. Мы не в состоянии избавиться от всего этого до конца, но мы можем жить с ощущением их преходящего и временного характера. Жизнь - это путешествием по мирам сознания, все узнать, но не сделаться ничему приверженцем. Глупо задерживаться в каком-то одном месте, если нас уже ждут в другом. Миллионы людей пребывают под тяжелым гнетом одних и тех же представлений и тем самым превращают нашу жить в один сплошной кошмар. И пока мы не изменим ситуацию, все будет идти, как шло. И рай всякий раз будет превращаться в ад, потому что подлинный рай - это освобождение от всего, что нас угнетает, делает узниками каких-то узких потоков сознания. И все, что выходит за эти пределы, воспринимается с глубокой враждебностью. А потому рай может оказаться где угодно. Дело в не в месте. Я думаю, что рай - это любовь.
  Я почувствовал на своих губах упоительный ожог теплых губ Ольги.
  - Знаешь, дорогой, я убеждена, что этот твой монолог Хандруев одобрил бы на все сто процентов.
  
  Глава 43
  
  Я едва дождался наступления ночи. Поселок, как обычно, быстро погрузился в сон. Я тихо вышел из дома и направился к Ольге. Мы сели с ней у окна, из которого просматривалась резиденция коменданта. Оставалось надеяться, что нам повезет, и он отправится на свою традиционную ночную прогулку.
  Мы мало разговаривали. Все главное было сказано утром. Я думал о том, что, кажется, наконец нашел свое счастье, которое столь долго искал. Мне было хорошо только от одного ее присутствия рядом, мною сейчас даже не владело желание. Я нисколько не сомневался, что оно появится позднее, а сейчас мне хотелось совсем иного - умиротворенности. А для этого было вполне достаточно того, что я владею ее рукой. Удивительно, но иногда этого вполне хватает для того, чтобы гармонизировать свои отношения с миром.
  Внезапно мы одновременно напряглись. Из своего дома вышел комендант и быстро направился в сторону океана.
  Подождав пять минут, мы бросились к его жилищу. Проникнув в уже знакомую комнату, я зажег прихваченный с собой фонарь.
  Когда я водил пароль, то ужасно волновался; ситуация напоминала сказку, где надо было правильно угадать заветное слово. Я набрал его и нажал "Вход". Компьютер милостиво впустил меня в систему. Я аж от радости рассмеялся; еще бы ему не впустить, я же написал слово "Бог".
  Отыскав на экране иконку "Интернет", я кликнул по нему мышкой. И через пару мгновений очутился во всемирной сети.
  На меня нахлынула волна счастья. Я снова, пусть совсем не надолго, влился в ряды человечества, преодолел полосу отчуждения от него, в котором пребывал все последнее время.
  Я вышел на известный мне новостной ресурс и стал глотать тексты. Увы, за период моего отсутствия в Интернете, мир ни капельки не изменился, оставался все таким же несовершенным, не гармоничным, крикливым, циничным и уставшим от самого себя.
  Когда я думал о своем возможном выходе в Интернет, то внутри меня тут же начиналась борьба между желанием посетить один сайт и таким же сильным желанием его не посещать. Но сейчас я понял, что просто не могу упустить такой шанс, очень вероятно, что последний. Это был мой сайт, на котором я незадолго до своего отъезда на остров вывесил все свои произведения. И мне хотелось узнать, сколько людей побывало на нем за время моего отсутствия, какие отзывы оставили они в гостевой книге.
   Я набрал адрес, и мой сайт, словно ожидая, когда я его наконец посещу, мгновенно загрузился. Первым делом я посмотрел статистику; к моему немалому удивлению, посетителей на нем оказалось существенно больше. чем я ожидал увидеть. Я стал перелистывать гостевую книгу.
  Отзывов было не так уж много и почти сразу же меня привлекла одна запись. Не веря своим глазам, я перечитал ее раз пять. Впрочем, на это у меня ушло немного времени, так как послание было коротким.
  "Уважаемый Леонард Алексеевич! Я очень заинтересовался вашим творчеством, на мой взгляд, вы один из самых интересных писателей современности. Я хочу заключить с вами контракт на издание всех ваших романов. Но к большому своему сожалению, не могу вас нигде отыскать. Вы словно бы исчезли с лика земли. Я обращался к вашим знакомым; никто не знает, где вы находитесь и все очень удивлены и обеспокоены вашим отсутствием, о котором вы рникого не предупержели. . Если вы увидите эти строки, убедительная просьба связаться со мной по возможности быстрей. Константин Найда".
  Ольга стояла за моей спиной и вместе со мной читала это послание.
  - Кто такой Константин Найда? - шепотом спросила она.
  - Это знаменитый издатель. Издаваться у него считается большой удачей и честью. Всем известно, что он выпускает самые лучшие творения нашего брата. Так что это практически полная гарантия успеха. Еще не было ни одного автора, который бы не стал популярным после того, как Найда приложил к нему свою руку.
  - Ты ему ответишь?
  - А что я ему напишу? Что нахожусь на каком-то острове, название которого не знаю и не представляю, в каком месте он расположен. И что я участвую в эксперименте под названием: "жизнь в раю". Он подумает, что я сошел с ума.
  Я вышел из Интернета.
  - Это была ошибка, - сказал я.
  Я встал и подошел к расположенному в нескольких шагах от компьютера пульту управления.
  - Как ты думаешь, что это такое? - спросил я.
  - Не имею представления, - ответила Ольга.
  - А я, кажется, имею. Думаю, что не ошибаюсь, но именно отсюда для нас вещает Бог.
  - Бог?
  - Он самый. Вернее, Его роль играет уважаемый наш комендант. Причем, в каком-то смысле он в самом деле считает себя богом. По крайней мере богом этого острова.
  - Но это невероятно!
  - Не более вероятно, чем все. что нас тут окружает. Ладно, давай отсюда выметаться.
  Мы выскользнули из дома Брусникина и помчались к дому Ольги. И едва не столкнулись с комендантом. Мы вовремя услышали звуки его шагов и спрятались за деревом. Он прошел мимо нас всего в нескольких метрах и исчез в своем жилище. Мы же продолжили путь.
  Оказавшись в доме Ольги, некоторое время мы молчали.
  - Что ты намерен делать? - спросила она.
  - Ты о чем? - притворился я, что не понимаю.
  - О письме твоего издателя.
  - Я не хочу сейчас думать об этом.
  - О чем же ты хочешь думать?
  - Ни о чем. Я хочу тебя любить. Я к этому так долго шел.
  Ольга ничего не ответила, а начала раздеваться. В молчаливом восторге я наблюдал, как падают к ногам ее одежда. И я вдруг понял: когда женщина обнажена, то превращается в богиню.
  
  Глава 44
  
  Нас разбудили чьи-то крики. Мы лежали в объятиях друг друга и нам совсем не хотелось их размыкать. Но шум не стихал, а имел ярко выраженную тенденцию к росту. И почему тут каждое утро что-то непременно происходит, словно без этого не может начаться день.
  Мы сели на кровати и посмотрели друг на друга.
  - Что там, черт возьми, творится, - чертыхнулся я.
  - Не знаю и знать не хочу. Мне так хорошо. Я хочу тебя, мы не занимались любовью уже несколько часов. Можно сказать, целую вечность! А ты такой великоелпный любовник. Я даже не ожидала. Иди ко мне.
  Этот призыв совмещенный с похвалами меня, как любовника, вызвал во мне самый живой отклик. Я обнял Ольгу. Но в этот момент крики стали еще громче и еще яростней.
  - Уж не убивают ли там? - раздраженно воскликнул я. - Придется выйти и посмотреть.
  Мы вышли из дома и направились туда, откуда раздавались крики. Перед нами предстала следующая картина: напротив друг друга на расстояние в несколько метров выстроились две команды. Одну как обычно возглавлял Редько, другую Бицоев. Они отчаянно ругались между собой, причем, нисколько не тратили усилий на выбор выражений.
  Я не сразу смог уловить предмет спора. Но постепенно суть вопроса стала проясняться. Речь шла о том, какая конфессия должна главенствовать на острове. Редько и его сторонники доказывали, что все права за православными, бицоевцы - за исламом.
  Дело пока ограничивалось словесной перепалкой, но было очевидно, что в любой может она может плавно перерасти в драку.
  Кроме нас к месту событий подтянулись и остальной поселковый люд, не участвующий в споре. Рядом со мной оказалась Ирина, которая с омерзением наблюдала за беснующимся мужем.
  - Какой ужас! - простонала она. - Павел окончательно спятил. Я больше ни дня не останусь жить с ним под одной крышей. Лучше уж на улице. Помимо всего прочего, это уже просто станосится опасным.
  Я разделял ее чувства; то, что я наблюдал, было в самом деле ужасно. Это был какой-то массовый религиозный психоз, который нередко случался в средневековье. Неужели мы здесь так одичали, что вернулись в те времена?
  - Это уже не рай, а настоящий ад. А то и еще хуже, - услышал я за спиной голос.
   Я повернулся; Ремчуков с откровенным презрением смотрел на происходящее.
  Я ничего не ответил и снова стал наблюдать за сценой. Я смотрел на Шешеро, Праксина, Иохина и не мог понять, что с ними творится? Когда общаешься с этими людьми один на один, то они представляются вполне вменяемыми и раузмными людьми, но когда они попадают в энергическое поле своих религиозных наставников, то на них словно нисходит коллективное безумие. Прав был Хандруев, когда говорил о страшной силе власти идей, превращающих сознание в узкие коридоры и штольни и становящимися ловушками, в которые попадает человек.
  Между тем накал страстей все возрастал. Внезапно появился Брусникин с багровым и перекошенным от ярости лицом.
  - Что тут творится? - громовым голосом заорал он. - Я приказываю немедленно прекратить это безобразие и всем разойтись. Это так вам не пройдет.
  Но я оказался прав, когда чувствовал, что после смерти Хандруева обстановка в нашем раю стала кардинально меняться. Возник интеллектуальный и нравственный вакуум и теперь каждая из сторон пыталась его заполнить собой. Эт илюди понимали простую истину: тот, кто победит на острове в ближайшее время, будет главенствовать здесь долго. А потому если раньше грозные окрики нашего коменданта действовали неукоснительно, то теперь все было иначе.
  - Вы нам не в праве указывать, как себя вести, - с вызовом произнес отец Николай. - В конце концов по какому праву вы тут распоряжаетесь?
  - По тому праву, по которому Бог распоряжается людьми. А я для вас тут Бог. А Бог наказывает своих не повинующихся чад. И вы будете беспрекословно подчиняться мне. Если вы сейчас не разойдетесь, я перестану вас кормить. Только от меня зависит доставка продуктов на остров. И если я сообщу, что тут бунт, она немедленно прекратится. А у нас и так запас продовольствия на исходе. Так что пройдет всего несколько дней и здесь начнется голод. Подумайте об этом своими тупыми мозгами.
  По лицам Редько и его соратников я понял, что до сего момента никто из них не задумывался о такой перспективе. Голод - это то оружие, с помощью которого всех можно держать в повиновении. Ведь никакого хозяйства на острове не ведется, оружия для охоты и снастей для рыбалки тоже нет. Не делать же лук и стрелы или удочки из веток деревьев. Так что удар Брусникина оказался хорошо выверенным и попал точно в цель. Против такого аргумента бессилен даже религиозный фанатизм.
  И все же ни Редько, ни Бицоев не хотели отступать.
  - Вы не имеете права с нами так поступать, - произнес Редько.
  - Я знаю, что надо делать с такими, как вы, - вдруг пригрозил Бицоев.
  Это вывело Брусникина окончательно из себя.
  - Вы Редько и вы Бицоев я вам запрещаю сегодня выходить из ваших домов. И если вы нарушите мой запрет, вы будете изгнаны. Это касается всех. Здесь есть один закон - мой закон. каждый будет делать только то, что я ему скажу. Отныне отменяются все вольности, никто без моего разрешения не имеет права покинуть поселок. Даже для того, чтобы пойти на пляж до моего особого распоряжения. И попробуйте ослушаться.
  Комендант повернулся и быстро пошел к своему дому, оставив за своей спиной напряженное молчание. Я с интересом ждал, отправятся ли религиозные предводители по своим домам или у них хватит смелости игнорировать приказание Брусникина. И тот и другой пребывали в раздумье. Не желание подчиняться боролось в них с опасением обострять ситуацию, что может привпести к совсем непридвиденным последствиям. Они смотрели друг на друга, ожидая, как поступит соперник.
  Первым решился Бицоев.
  - Я никуда не пойду, я буду сидеть тут ровно столько сколько понадобится, - заявил он. - Со мной Аллах, он не даст мне погибнуть мне от голода.
  Каким образом Аллах придет на помощь к своему рабу и накормит его Бицоев не уточнил. А вот судя по поведению его визави, отец Николай не был уверен, что Бог насытит его чрево каким-нибудь чудесны образом. И в отличие от решительно настроенного Бицоева Редько явно колебался.
  Бицоев расстелил ковер и сел на него. И с вызовом стал смотреть на своего соперника. Тому ничего не оставалось сделать, как заявить, что он тоже не выполнит распоряжение коменданта.
  - Наказывать меня имеет право только мой патриарх, - угрюмо произнес Редько. - Я не отступлю.
  Окруженный своими сторонниками Редько удалился.
  Я тоже решил было уйти, как меня кто-то тронул за локоть. Я повернул голову и увидел Ремчукова.
  - Слушай, писатель. поговорить надо.
  Я не возражал.
  - А где?
  - Черт, на пляже теперь нельзя. Не спрашивать же в самом деле разрешения. Пойдем-ка в бар, про него запретов не было.
  Я снова не возражал.
  Мы прошли в бар, и мой спутник сразу же потянулся за коньяком. Но я решил сохранять свежую голову и отказался. Ремчуков с удовольствием выпил один.
  - Ты как, все понял? - спросил он.
  - А что я должен понять?
  - То, что эти сумасшедшие пока не перегрызут друг другу глотку, не успокоятся. А заодно свою порцию получим и мы. А ведь при случае они нас могут и ликвидировать, - задумчиво проговорил Ремчуков.
  - Кто они? - Почему-то мой голос сам собой упал до шепота.
  - Разве не ясно? Те, кто стоят за всем этим. Решат, что с этими идиотами у них ничего путного не получилось и ликвидируют. А сюда завезут другую партию идиотов.
  - Вряд ли они пойдут на такие крайние меры, - сам сомневаясь в своих словах, сказал я.
  - Дурак, - вдруг огрызнулся Ремчуков, - это же абсолютно безопасное дело. Мы пропали, нас нет, кто здесь будет кого искать. Закопать трупы, а лучше сжечь - и ни одна собака в мире никогда не пронюхает о том, что здесь произошло. Было и не было.
  Меня, словно озноб, вдруг затряс страх. В аргументах Ремчукова был свой резон. Если они посчитают, что с нами у них ничего не получилось, надо же с нами что-то делать. А если оставить в живых, вернуть назад, мы же не станем молчать, непременно все расскажем. А этог будет мешать следующим экспериментам на тему: как сделать людей счастливыми.
  - Ты, писатель, понял еще одну вещь? - пробился в мое сознание голос Ремчукова.
  - Какую?
  Ремчуков приблизился ко мне вплотную, дыша на меня ароматом только что выпитого коньяком.
  - Наш дорогой Брусникин проговорился, запасы продовольствия на острове подходят к концу. И он должен вызвать корабль. Я думаю, он сделает это сегодня.
  - Почему сегодня?
  - Плыть кораблику не так-то близко, значит, нужно время. А перед этим еще загрузится. - Ремчуков задумался. - Скорей всего завтра к ночи надо ждать гостей. Значит, к этому моменту надо быть готовыми.
   - Готовыми к чему? - У меня уже не первый раз за разговор сел голос.
  Ремчуков как-то презрительно взглянул на меня.
  - К захвату судна. Надо же отсюда тю-тю. Местные боги здесь с каждым часом становятся все более злыми, - насмешливо проговорил он. - Или ты желаешь остаться?
  - Нет. - Я вспомнил обращенное ко мне послание на моем сайте. - Я хочу домой.
  - Первый раз слышу от тебя разумное слово, - одобрил Ремчуков.
  - Но у меня есть одно условие.
  - И что же за условие?
  - Мы возьмем с собой Ольгу.
  - Зачем она тебе там? Там таких олек целый состав и еще вагончик. И не один. Я тебе за два дня найду такую бабу... Пальчики оближешь, а все остальное оближет она. - Ремчуков загоготал.
  Я решил не обращать внимание на его омерзительный смех над собственными сальными шутками.
  - Без Ольги я не двинусь.
  - Как хочешь. Но помощи в этом деле от нее никакой, а помешать может. Мало ли что ей взбредет в голову. Она женщина неуравновешенная.
  - Это было недавно, теперь уравновешенная.
  Ремчуков пристально посмотрел на меня.
  - Да я вижу у вас дела далеко продвинулись. Неужто трахнул ее. Ладно, берем, так берем. Только не пожалей потом. Она баба порченная. И ты непременно с этим столкнешься. Это я тебе на основе своего опыта говорю.
  - Но как мы захватим корабль? - спросил я, решив не обращать внимание на комментарии об Ольге. - Его экипаж может быть вооружен.
  Ремчуков оживился.
  - Там бухта глубокая и корабль, чтобы удобней разгружаться причаливает почти к самому берегу. Так?
  - Так. И что из этого следует?
  - А то, что мы можем подплыть к нему и взобраться на него с противоположной стороны. Шансы, что нас ночью увидят, минимальные, никто светить в море не будет. Главное, оказаться на палубе. А там уже действовать по обстановке.
  Я не был в восторге от плана Ремчукова; то, что он предложил, было трудно назвать планом. Но я сам ничего другого придумать не мог. Да и что придумаешь. Остается надеется лишь на госпожу удачу.
  - Наверное, так и придется и поступить, - без всякого энтузиазма согласился я.
  - Помни про снотворное, сегодня его вряд ли подсыпят, а вот завтра очень даже вероятно. И смотри ,, не проговорись.
  - Кроме Ольги.
  - Кроме Ольги, - безрадостно согласился Ремчуков и потянулся к бутылке.
  Я же поспешил к Ольги. К моему удивлению план ее не обрадовал. Хотя ни возражать, ни отговаривать меня не стала.
  - Ты не хочешь возвращаться? - спросил я.
  - Я уже настроилась на жизнь здесь. С той жизнью я однажды попрощалась, хотя стоило мне это неимоверных усилий. Уверен ли ты, что мы правильно делаем, что пытаемся вернуться?
  Если бы не то послание, я бы разделил сомнения Ольги. Но оно не выходило у меня из головы.
  - Я тоже настраивал себя на жизнь здесь. Но этот Найда изменил все мое настроение. Я понял, что мне ужасно хочется пережить все те удовольствия, которыми может одарить меня тот мир: творчество, литературный успех, популярность, деньги. Мне казалось, что я навсегда распрощался с этими мечтами, но теперь очевидно, что это был не более чем самообман. Едва все это пеердо мной замаячило, как мое настроение и мысли пошли совсем по другому маршруту. Наверное, это плохо, что у меня такие не твердые убеждения. Но что я могу сделать. Я не хочу тебя обманывать.
  - А если ваш план потерпит неудачу, что ты тогда будешь делать?
  - Тогда придется возвращать себя в прежнее состояние. Я понимаю, что послание Найды - это искушение, но ведь этим я жил столько лет. Страдал от неудач, от непризнанности, как казалось мне очень несправедливой. Ведь в душе каждый пишущий считает себя гением.
  - Ты тоже?
  - А почему я должен быть исключением. Знаешь, литература, искусство - самые несправедливые вещи на земле, лавры в них далеко не всегда достаются в зависимости от таланта. Бездари очень часто имеют огромный успех, а таланты могут всю жизнь без всякого толка биться в закрытые двери.
  - И как ты думаешь, почему?
  - Они умеют угождать толпе, вернее ничего другого они не умеют и не желают уметь. Гений же остается непонятым, потому что следует только своему предназначению. Более того, нередко его воспринимают весьма враждебно; никому не хочется признавать чужое преимущество. Гораздо легче, чем тянуться до его уровня, пытаться заставить его спуститься до уровня толпы. Разве Хандруев не является таким ярким примером?
  - Ты прав, - согласилась Ольга. - Но я боюсь.
  - Неудачи нашей операции?
  - Нет. Вернее, не только и даже не столько этого. - Она замолчала.
  - Тогда объясни.
  - Хорошо, - вздохнула Ольга. - Мы с тобой нашли друг друга. Мы любим друг друга.
  - Это так, - подтвердил я.
  - Но мы любим друг друга здесь. А что будет, когда мы окажемся в прежней жизни. Ты не боишься, что мы вскоре поймем, что там друг другу не нужны?
  Это был серьезный вопрос, о котором я еще не задумывался.
  - Честно говоря, я не знаю ответа. Я могу думать сейчас в одном ключе, а там у меня могут возникнуть совсем иные мысли. Я понимаю твои опасения, но отказываться из-за них от попыток вернуться считаю неправильно. Если наши отношения не настоящие, рано или поздно это проявится и здесь. Так не бывает, чтобы все зависело бы только от места действия, а не от самих персонажей этой сцены.
  - Хорошо, поступай, как знаешь, я буду с тобой, пока этого хочешь ты.
  - Я хочу поговорить с тобой еще кое о чем. Вернее, кое о ком. Меня беспокоит судьба Ирины. Она сказала мне, что не желает больше жить под одной крышей с мужем. А так как Павел вроде бы не собирается уходить из дома, уйти придется ей. Но где она будет обитать?
  - Ирина замечательный человек. И ты ей нравишься.
  - Я знаю, однажды у нас был откровенный разговор, - не стал скрывать я. - Поэтому хочется ей помочь.
  - Но как?
  - Мы можем жить в одном доме, в твоем или моем, а освободившийся отдать ей.
  - Я согласна, ты замечательно придумал, - поцеловала меня Оля. - Ты должен немедленно сделать ей это предложение. Представляю, как ей сейчас трудно.
  - Так и поступлю.
  - Если хочешь, я пойду с тобой.
  - Пожалуй, будет лучше, если это сделаю я сам. Мне почему-то кажется, что так Ирине будет удобней его принять.
  Я направился к дому, где проживало семья Клепачей. Когда я подошел к нему, то услышал громкие возбужденные голоса. Супруги в очередной раз ссорились. Я остановился в нерешительности, так как не был уверен, что должен вмешиваться в семейную свару. Впрочем, вряд ли можно говорить о том, что у них семья. Это было в прошлом.
  Я вошел в дом. Ирина собирала вещи, а ее муж мешал ей это делать. Я их застал в тот момент, когда дело едва не дошло до драки.
  Их реакция на мое появление была диаметрально противоположной.
  - Как хорошо, что вы пришли! - воскликнула Ирина.
  - Я же вас просил не вмешиваться! - зло бросил Павел.
  Но я решил проигнорировать его слова.
  - Вы собираете вещи, чтобы уйти из дома? - спросил я.
  - Она собирается построить шалаш. - крикнул Павел Клепач.
  - А что мне еще остается, - спокойно пожала плечами Ирина. - Жить в шалаше лучше, чем в доме с религиозным фанатиком, который потерял на этой почве разум.
  - У меня есть для вас более оптимальный вариант, - сообщил я. - Пойдемте, я вам расскажу.
  - Я готова, все основные вещи собрала. А что забыла...- Ирина махнула рукой. Она взяла сумку и направилась к выходу.
  Внезапно выход закрыл собой Павел Клепач. В его руках появился нож.
  - Если ты сделаешь еще шаг, я сделаю надрез на тебе и на твоем благодетеле, - пригрозил он. - Как врач я хорошо знаю места на теле, где это особенно больно.
  Мы оба замерли на месте. Говоря откровенно, мне стало не по себе, от этого истерика можно ожидать все, что угодно.
  - Павел, опомнись, ты же лечил людей, а теперь хочешь их резать. До чего ты докатился, - стала увещевать его Ирина.
  К моему облегчению и удивлению, этот простой аргумент подействовал на разъяренного мужчину, он опустил нож.
  - Хорошо, ступай. Только помни, назад дороги нет, я тебя не пущу. Сколько бы не умоляла.
  - Не беспокойся. Идемте, Леонард Алексеевич.
  Мы вышли из дома. Ирина остановилась, несколько секунд смотрела на него, словно бы прощаюсь.
  - Вот и кончилась моя семейная жизнь, - сказала она.
  Я не сумел различить, что было в ее голосе больше: облегчения или сожаления?
  - Не расстраивайтесь, вы скоро привыкнете. Тем более я с хорошей вестью, мы решили с Ольгой, как говорили в прежней жизни, объединить наши домохозяйства. В общем, жить в одном доме. Значит, другой освобождается. Вот вы его и займете.
  - Правда? - обрадовалась Ирина. Она вдруг поцеловала меня в щеку. - Как хорошо, что вы здесь есть. Я давно хотела сказать вам одну вещь, да все почему-то не решалась. Вы должны занять в нашей раздираемой противоречиями общине место Хандруева. Это наш единственный шанс на спасение.
  Я был удивлен.
  - Это невозможно. Мне до Хандруева еще надо прожить много жизней. Я ни за что не справлюсь с его ролью. Он был действительно выдающийся человек, а я самый обыкновенный.
  - Это не так, вы еще плохо знаете себя.
  - Ну уж не настолько плохо, чтобы надеяться сравняться с Александром Андреевичем. Мы разные величины, как луна и солнце.
  - И все же для нашего общего спасения вы должны это сделать.
  Я вспомнил о нашем с Ремчуковым плане. Мне хотелось рассказать о нем Ирине, но я был связан обещанием больше никого в него не посвящать.
  - Я подумаю над вашим предложением. - сказал я, - но мне оно представляется не выполнимым.
  Мы подошли к моему дому.
  - Заходите, - пригласил я, - теперь это ваша резиденция.
  - А как отнесется к этому Брусникин, - вдруг засомневалась Ирина. - Вдруг он начнет возражать. Он хочет, чтобы все тут происходило с его ведома.
   - Мы его убедим. А пока располагайтесь, как в своем доме. Тем более теперь он ваш. Немного попозже я заберу вещи.
  - Я вам так благодарна.
  - Все будет хорошо, - заверил я, далеко не уверенный в том, что так действительно будет.
  После вспышки всеобщей активности все как будто бы успокоились. Яркое солнце как обычно обдавала нас жаром и все искали спасения от него. Мы с Ольгой, несмотря на запрет, отправились на пляж. На такой жаре невозможнтьо было не купаться.
  Там никого не было. Значит, несмотря на браваду, все выполняют запрет.
  Мы купались очень долго. Затем вылезли на берег и улеглись на песок. Я любовался Ольгой, за проведенное тут время она великолепно загорела. И это делало ее очень привлекательной.
  Меня продолжал беспокоить наш недавний разговор. Но теперь мне казалось, что ее опасения безосновательны, эта женщина по-настоящему привлекает меня. И если мы вернемся в наш прежний мир, ровным счетом ничего не изменится.
  Я хотел сказать ей об этом, как внезапно услышал шаги. Я поднял голову и увидел, как нам решительно приближается Бицоев. Я даже мысленно застонал, так он был мне неприятен. Между прочим, он обещал сидеть на своем коврике для молитв. Вот бы и сидел до скончания веков.
  Бицоев встал над моей головой и мне пришлось задрать ее, чтобы посмотреть на него. Он глядел на меня взглядом змеи, смотрящей на кролика. Мне стало уже не только неприятно, но и страшновато. Я бы не сильно удивился, если бы сейчас он ударил бы меня ногой.
  Я поспешно встал.
  - Хочу с вами поговорить, - сказал он.
  - Говорите, - пожал я плечами.
  - Хозяином на острове буду я, - заявил Бицоев.
  - Неужели? Но вам никто не собирается отдавать тут власть.
  - Не беспокойтесь, с этим я справлюсь. Я единственный, кто здесь умеет ее захватывать. Я это уже делал несколько раз. Так что у меня большой опыт.
  Скорей всего он не врет и вовсе не исключено, что он в конце концов захватит здесь власть. И тогда рай уж точно превратится в ад.
  - Что вы хотите от меня?
  Бицоев усмехнулся.
  - Я хочу, чтобы вы сделали то, что у у таких, как вы, принято делать всегда.
  - И что же у нас принято?
  - Встать на сторону победителя. Это единственное, что еще вас способно спасти.
  - Но победитель еще не определился.
  - Когда он определится, будет уже поздно. Я вас уже несколько раз просил обо всем хорошо подумать. Но я вижу, что вы так и не нашли времени это сделать.
  - А после победы, что вы сделаете с теми, кто не согласится признать вашу власть? - спросил я.
  - Аллаху такие люди не угодны. Примите святую веру, и вы спасете не только тело, но и душу. - Бицоев взглянул на Ольгу, которая внимательно слушала наш разговор. - Это относится не только к вам, но и к ней. Вы будете вместе, вам будет хорошо. Зачем вам рисковать?
  - Я ненавижу вас, - вдруг сказала Ольга.
  Я испуганно посмотрел на Бицоева: как он воспримет ее слова, не бросится ли на женщину с кулаками? Но он воспринял услышанное спокойно, такими выпадами пронять его было нельзя.
  - Если вы примите правильное решение, то Аллах вразумит вас. Многие меня ненавидели, а потом любили. Мы ведем борьбу, а она не знает жалости. Есть победитель и те, кто на его стороне, и побежденные и те, кто с ним. А между ними не должно быть никого. И не будет. Те, кто ни с нами и ни с ними, самые презираемые мною люди. А вы сейчас ни с кем.
  - А если я приму к вашим врагам?
  - Я буду рад вас победить. Борьба делает таких, как я, сильней. Но ни на что не надейтесь, пощады вам не будет.
  - Предположим, вы победите. Но кто будет доставлять еду на остров?
  - Аллах не оставит нас без еды. С Его помощью мы найдем решение.
  Я подумал, что Аллаху придется изрядно поломать мозги, чтобы помочь своему верному слуге.
  - Хорошо, я понял ваше предупреждение. Я должен подумать.
  - Думайте. И пусть Аллах вразумит вашу голову. Но помните: времени осталось совсем мало.
   Бицоев развернулся и быстро пошел к поселку. Мы с Ольгой остались одни.
  - Он негодяй, - дала она ему оценку.
  - Нам от этого не легче. Знаешь, я ему верю, что у него большой опыт насильственных действий. Он в самом деле может захватить власть. И тогда нам не сдобровать.
  - И что будет с нами и с остальными, кто не покорится ему?
  - Он их прирежет. Или утопит. Или уморит голодом. Зачем ему люди, не угодные Аллаху. Они не представляют никакой ценности. Так, мусор под ногами, которые надо просто смести. Есть люди совершенно не исправимые, террорист даже в раю остается террористом. И в этом их страшная сила. На них ничего не действует.
  - Значит, ничего нельзя сделать?
  - У меня нет опыта такого противодействия. - Ко мне пришла вдруг одна мысль. - Попробую я кое что предпринять. Хотя будет ли результат сказать трудно. Пойдем.
  Мы пришли в поселок, я и направился к дому Шешеро.
  - Могу я к вам зайти, Елизавета Федоровна? - спросил я.
  - Проходите, Леонард Алексеевич.
  Я посмотрел на ее живот, который уже слегка выпирал из-под юбки. Мне показалось, что Шешеро немного смущена нашим визитом. Но вряд ли это связано с ее положением, наоборот, она же гордится своей беременностью, как солдат наградами.
  - Вы хотите мне что-то сказать? - спросила она.
  - Вы понимаете, что нам угрожает катастрофа. Бицоев хочет установить на острове свои порядки и быть здесь падишахом. Мне не понятно, почему вы его поддерживаете? Это же страшный человек. Подумайте о судьбе своего ребенка.
   Шешеро молчала, но то, что мое обращение взволновало ее, свидетельствовало вдруг покрасневшее лицо.
  Я решил зайти с другой стороны.
  - Послушайте, Елизавета Федоровна, вы же договорились с Олегом Михайловичем начать совместную жизнь, родить еще детей. Но он же в другом лагере. Если этот террорист захватит тут власть, как вы осуществите свои планы?
  - Олег Михайлович, если понадобится, согласен поменять веру, - не поднимая головы, произнесла Шешеро.
  Час от часа не легче, этот Праксин самый настоящий беспринципный оппортунист. А едще с Хандурем спорил.
  - Хорошо, пусть здесь у вас все обстоит благополучно. Но вы человек совсем другой культуры, готовитесь стать матерью. Как вы пожжете выступать на стороне убийцы, религиозного фанатика? Я совершенно не понимаю.
  - А если я вам объясню, поймете? - тихо проговорила Шешеро.
  - По крайней мере, постараюсь.
  - Помните, я просила всех мужчин сделать мне ребенка. В том числе и вас.
  - Конечно, помню.
  - Но никто не захотел. Кроме одного.
  - Так это ребенок от Бицоева! - воскликнул я.
  Шешеро кивнула головой.
  - Он согласился сделать мне ребенка, но взамен потребовал, чтобы я перешла в ислам и стала бы выступать на его стороне. Мне ничего не оставалось делать, как согласиться на его условия.
  Теперь мне стало все понятно.
  - А он не против ваших отношений с Праксиным? Ведь получается, что он отец.
  - Ему абсолютно наплевать. Ребенок его нисколько не интересует. Ему важна только его идея. Если Олег Михайлович обратится в мусульманина, он готов простить ему все, что угодно. А уж это подавно.
  - Значит, вы будете поддерживать Бицоева, чтобы он тут не вытворял, какие бы злодеяния не совершал?
  Шешеро еще ниже опустила голову.
  - У меня безвыходное положение. Встаньте на мое место, что я могу сделать?
  Я тоже не знал, как ей поступить в такой ситуации.
  - Будьте очень осторожны, подумайте, как вам поступать дальше? - вдруг предупредила Шешеро.
  - Вы предлагаете вступить в армию Бицоева?
  - Вам решать. Но я бы очень не хотела, чтобы с вами и с Ольгой случилось бы что-нибудь ужасное.
  - Мне бы тоже.
  Я понял, что дальнейший разговор бессмысленен. Единственный его результат - одной тайной стало меньше. Хотя был и другой итог: моя решимость сбежать отсюда многократно окрепла. Если бы только наш план удался.
  Дома я пересказал Ольги разговор с Шешеро. Ее спокойный ответ удивил меня.
  - Я так и предполагала, что именно в этом кроется причина ее поддержки Бицоева. Он использует все возможности, что у него есть. Ради достижения своих целей этот человек готов совершить любой поступок. Причем, ему все равно он мерзкий или благородный. Для него важна исключительно цель. Только теперь мне становится по настоящему страшно.
  - Идея Мачина не сработала, он думал, что освободив человека от всех забот, перекрыв доступ к прежней жизни огромным расстоянием и полной от нее изоляции, можно будет создать другую личность. Развенчание еще одной утопии. Но сколько будет других. Этот процесс невозможно остановить. И знаешь, к какому выводу я пришел.
  - Скажи,
  - Не надо пытаться ускользнуть из своей жизни, единственный способ это сделать - это ее прожить до конца. Какие бы неприятности она не сулила. Получается только хуже.
  - Что же ты предлагаешь?
  - Вернуться и продолжить то, что мы прервали. Только с учетом всего того, чего мы здесь обрели.
  - Странно, но мне впервые захотелось вернуться в наш мир и попробовать еще раз пожить в нем. У меня есть предчувствие, что на этот раз может получиться.
  - И тебя не будет больше раздирать прежние твои страхи?
  - Сейчас я их совсем не чувствую. Я уверенна, в себе, в тебе, в том, что у нас все сложится благополучно. Я хочу увидеть и понять, как все будет. Иногда мне даже кажется, что я стала во многом другая. И это все благодаря тебе.
  - Нет, благодаря Хандруеву.
  - Благодаря тебе и Хандруеву.
  - Ладно, не буду отказываться от своей доли лавров, - сдался я. - В конце концов, это не важно, важен лишь результат. Если ты окончательно избавилась от своих страхов и приобрела уверенность - это великое событие. Остается лишь удостоверится, что это так. Сегодняшняя ночь все решит. Но мы должны быть готовы ко всему, к любому повороту событий.
  - Я готовлю себя, - просто сказала Ольга.
  Мне захотелось прогуляться одному. По натуре я вовсе не рак отшельник и никогда не любил одиночества. Но иногда у меня вдруг возникала острая потребность побыть одному, пообщаться с самим собой так, чтобы никто не мог бы прервать это общение. Близился один из тех моментов моей жизни, когда она снова должна была кардинально измениться. И это вызывало потребность осмыслить все происходящее.
  Но долго побыть в одиночестве мне не удалось. Меня вдруг окликнула Глинкина. Она выглядела расстроенной. Такое состояние было для нее совсем не характерным, чаще она была настроена оптимистично.
  - Что-то случилось? - спросил я, раздосадованный, что другой человек грубо вторгся в храм моего одиночества.
  - Вы должны мне сказать, что он задумал?
  - Кто он? - не сразу понял я.
  - Да, Вадим.
  - А с чего вы взяли, что он что-то задумал?
  - А зачем тогда попрощался.
  Ну вот, запрещает мне кому-то сообщать о нашей затее, а сам прокололся, раздраженно подумал я.
  - Я не знаю. Может, он решил сменить партнершу. Он же любитель перемен.
  Дальше случилось нечто непостижимое, Глинкина набросилась на меня с кулаками. Если бы я вовремя не уклонился, костяшки ее пальцев пробороновали мое лицо, как трактор землю.
  - Эй, потише! - закричал я. Я едва удержался от того, чтобы не напомнить ей, что не так уж давно спас ее, рискуя своей жизнью. А вот Ремчуков даже не пошевелился, чтобы вытащить ее из пасти водной стихии.
  - Да ты знаешь, что мы жили душу в душу. Я даже хотела рожать от него.
  Здесь все женщины помешались на деторождение. Климат что ли способствует такому желанию, что оно возникает даже у проститутки?
  - И он был согласен?
  - Мы с ним еще не обсуждали этот вопрос. А куда бы он делся, когда я бы принесла ему ребеночка в подоле.
  - Тогда понятно. - Если бы она сообщила ему о своем желание, он бы немедленно вышвырнул ее вон. Неужели она этого не понимает? - Но что вы хотите от меня?
   - Скажите ему, чтобы он меня не покидал. Я не выживу тут без него. - В глазах Глинкиной вдруг засверкали слезы. Причем, настоящие, она не играла, а действительно была испуганна и расстроена.
  - Но куда он тут денется. Даже если уйдет от вас, то не надолго, скоро придет снова. Это как кругосветное путешествие.
  - Он такой, он может исчезнуть. Я не знаю, как, но он может, - убежденно повторила женщина. - Однажды он сказал мне, что уплывает на корабле. Даже если корабль сюда не пристанет. Такие мелочи его не остановят.
  - И давно он это сказал?
  - Давно, но какое это имеет значение. Если он сказал уплывет, значит уплывет.
  - Но я то что могу сделать в этой ситуации?
  - Отговорите его. Вадим вас уважает. Он хотя о вас всегда с насмешкой говорит, но не зло.
  - И на том спасибо, - пробормотал я. Впрочем, сейчас это было не столь уж важно, каким тоном говорит обо мне Ремчуков.
  - Вряд ли он меня послушает, вы же знаете его лучше, чем все остальные, что здесь живут. Мне вообще кажется, что в вашей ситуации вряд ли вам стоит сильно к кому-то привязываться.
  Я сразу понял, как сильно задели ее мои слова. Она вся встрепенулась, подобралась, превратившись в единый нервный комок.
  - Ну, конечно, я же проститутка. А проститутки не должны ни к кому прилипать. Сделал свое дело - и гуляй на все четыре стороны.
  - Я не это хотел сказать, я...
  - Да, это, это. Раз уж сказал, то по крайней мере имей смелость не отрекаться от своих слов.
  - Хорошо, я действительно имел это в виду. Но я исходил из добрых побуждений. Мне в самом деле кажется, так вам будет лучше.
  - Если хотите знать, здесь кроме него, никто не умеет с проститутками обращаться. Он один понимает, как это надо делать. Я без него человеком себя не буду чувствовать. А как чувствовать. если все будут презирать. Хотя и пользоваться. Я бы рада никому не давать, да только скажи, с кем мне здесь иметь еще дело. Ты вот с Ольгой снюхался. Что я буду делать? Сидеть целыми днями у вашего океана. Да я с тоски сдохну.
  Я вдруг рассердился. Ну а я то причем, я ее в этот рай не звал, сама напросилась.
  - Здесь каждому из нас не просто найти себе занятие. Придумайте что-нибудь.
  - Что я тебе придумаю? Я ничего другого делать не умею, с юных лет по этой дороги пошла. Другим профессия не обучалась.
  - Я в этом не виноват, - довольно желчно проговорил я.
  - Я ж тебе прошу о другом, не пускай его никуда. Скажи, чтоб при мне был. Иначе я руки на себя наложу. Зря что ли ты меня спасал?
  - Знаете, Екатерина, я переговорю с ним, передам вашу просьбу. А уж как он поступить, так это я не гарантирую.
   Мне неловко было ее обманывать, но и выхода у меня тоже не было. Она может все испортить, особенно если впадет в истерику. А это сделать ей раз плюнуть.
  Мое обещание явно обрадовало Глинкину. Неожиданно она повисла на мне. Причем, прижалась так плотно, что я почувствовал каждый бугорок, каждую выпуклость ее, надо признать, красивого тела. При желании я мог получить все, что захотел бы. Но от нее я не хотел ничего. Поэтому я вежливо, но решительно отодвинул молодую женщину от себя. Все еж я решил, что обязан выполнить обещание и переговорить с Ремчуковым о Глинкиной. Хотя сомнений в том, что этот разговор не принесет никакого результата, не было.
  Ремчукова я нашел в баре. Он сидел за стойкой и потягивал из бутылки пиво. Выглядел он совершенно спокойно, Я невольно позавидовал его нервам, мои же напоминали находящиеся под напряжением электрические провода. Разве чт оне гудели.
  Я сел рядом с ним и тоже взял бутылку пива.
  - Сейчас приходил наш батюшка, - насмешливо проговорил Ремчуков. - Агитировал влиться в его общину. Обещал покровительство свое и Бога. А иначе будет плохо.
  - Что ты ему ответил?
  - Послал к его Богу, то есть к черту. Меня от одной его рожи воротит. Почему священники все такие противные?
  - Не думаю, чтобы все.
  - Я других не встречал.
  - А ты их много встречал?
  - Бог миловал. Он же знает, как я их не люблю.
  Я для придания себе храбрости отхлебнул из бутылки.
   - Прости, что вмешиваюсь, но я имел сейчас разговор с Катериной.
  Ремчуков удивленно посмотрел на меня.
  - Она что себя тебе предлагала? У тебя же есть своя телка. Зачем тебе стадо, ты же не пастух.
  Я решил не обращать внимания на его тон.
  - Мы говорили о тебе.
  - Обо мне? Что это вас вдруг приспичило?
  - Она встревожена, она вбила себе в голову, что ты собираешься куда-то исчезнуть. А она не хочет оставаться одной. Просила меня отговорить тебе от намерения исчезнуть. Что я и делаю.
  Ремчуков от охватившего его беспокойства пролил пиво на пол.
  - С чего она взяла, я ей ничего подобного не говорил.
  - Наверное, интуиция.
  - Черт бы ее побрал со своей интуицией. Проститутка, а на самом деле жутко прилипчивая баба. Думает, что не знаю, что хочет от меня родить. Несколько раз подставлялась. Да я в таких делах дока, вовремя принимал меры. - Он вдруг хихикнул. Затем снова стал серьезным. - Знал, конечно, что зря с ней связываюсь, одно дело пару раз трахнуть, а другое постоянно жить. Да выбор тут небольшой. Твоя Ольга сделала мне ручкой, Шешеро помешана на детях, Ирина переживает из-за своего идиота мужа. Да и меня презирает.
  - С чего ты взял?
  - По глазам видно. Она в тебя втюрилась. - Ремчуков вдруг оживился. - Да ты у нас пользуешься успехом у местрных дам. Ольга, Ирина, можно открывать гарем. - Он хлопнул меня по плечу. Внезапно он придвинулся вплотную ко мне.
  - Черт с этими бабами, сейчас не до них. Скоро вечер, а там и ночь. Ты готов?
  - Я хочу отсюда уехать.
  Ремчуков кивнул головой.
  - Помнишь, ничего ни есть, ни пить на ужин, а то заснешь, как убитый. А когда стемнеет, двинемся к бухте. Не так-то легко будет дорогу в темноте найти. Но ничего, как-нибудь справимся. - Он замолчал. - Думаешь, Катьку не жалко, баба она ничего, хоть и путана, но верная. Да что с ней там делать. Уж как-нибудь тут проживет. Редько может быть приголубит. Между прочим, он баб любит, только скрывает. Я по глазам вижу, как они загораются, как только он про женщин начинает болтать. Так что одна она тут не останется, кто-нибудь да подберет. А ты, я вижу, сердобольный, - расплылся в насмешливой улыбки Ремчуков.
  - Какой есть, - парировал я.
  - Да в мне в сущности плевать. Иди-ка лучше к своей подружке, ублажи ее. Только не увлекайся шибко, а то пропустим кораблик. В двенадцать я тебя буду ждать на берегу. Наш девиз: пан или пропал.
  
  Глава 45
  
  В полночь мы с Ольгой оказались на берегу. Океан был настроен весьма доброжелательно, он мирно плескался у ног. Но Ремчукова не было, и я даже подумал, уж не отказался ли он от нашей авантюры. Прикинул все трезво и понял, что шансов на успех крайне мало. Я даже испытал некоторое облегчение; да, мне очень хотелось уплыть отсюда, но и напряжение, в котором находился все последнее время, было столь сильным, что я был бы рад, если бы на нашем пути возникли непреодолимые препятствия.
  - Я думала, что он уже ждет нас, - сказала Ольга.
  - Я - тоже. Может, он заснул. Он слишком много пьет.
  - Это для него не помеха, - со знанием дела проговорили Ольга. - От алкоголя он становится еще бодрей.
  - Тогда будем ждать. - Я сел на еще сохранивший остатки дневного тепла песок.
  - Скажи, что ты по настоящему хочешь: уехать или остаться? - спросила она, садясь рядом.
  - Ну и вопрос. Думаешь, легко на него ответить. Впрочем, в последние дни не раз задавал его себе.
  - И что ты отвечал?
  - Разное. В моей голове как-то все странно сместилось. То я говорил себе, что надо остаться, потому что это то место, где можно по настоящему стать счастливым. Только нужно изменить сознание. И тогда меня ждут многие годы безмятежного существования. Потому что это действительно рай, только мы это так и не осознали. И нам выпала удача, о которой даже и мечтать было невозможно. Но затем мои мысли принимала совсем другой оборот. И тогда я говорил себе, что только, возвратясь в наш суматошный мир, я почувствую полному жизни, сумею сказать в ней что-то важное, что-то свое. А без этого все теряет смысл. И надо предпринять все усилия, чтобы снова оказаться там.
  - Но какую из двух мыслей ты выбрал?
  Я посмотрел на шумящий у моих ног огромный океан.
  - Никакую. Я понял, что я не смогу сейчас выбрать. Я хочу и то и другое, я хочу быть и там и здесь, жить той жизнью и здешней. Я не могу сделать выбор, потому что я не определился. Я раздвоен. Я решил сбежать от прежней жизни, но не представлял, ни куда бежать, ни от чего бежать. Это было безотчетное чувство, сильное стремление все изменить. Да, я переместился в другую окружающую среду, но сам-то остался все атким же, каким был. Если не считать, что к старым противоречиям добавил новые. Но в любом случае я не жалею, что оказался на острове. Я приобрел бесценный опыт и встретил тебя.
  - И все же я не понимаю, что ты решил. Ведь ты не можешь совершать решительные поступки и не принимать при этом никакого решения. Я это хорошо знаю по своему опыту.
  Я глубоко вздохнул. Ольга была права на все сто процентов. И все же...
  - Я решил, что ничего не буду решать. Раз я хочу и то и другое, то пусть поток событий сам приведет меня к конечному результату. Если суждено уехать, значит, уеду, остаться - значит останусь, погибнуть - значит погибну. Все очень просто.
  - Я думаю, ты поступаешь правильно, - несколько непоследовательно одобрила Ольга. - Иногда это единственный выход. Но где же Вадим?
  - Я тут, голубки, с удовольствием слушаю как вы воркуете.
  Мы одновременно обернулись и увидели крупную фигуру Ремчукова. Сколько времени он слушал наш разговор, я не знал.
  - Не хорошо подслушивать чужие разговоры, - сказала Ольга.
  Ремчуков хмыкнул в ответ.
  - Зато очень любопытно послушать. Ладно, все это, ребята, мура, нас ждет тяжелое испытание. Думайте лучше об этом. Вы готовы?
  - Готовы, - ответил я.
  - Тогда в путь.
  Ночь была темная, и мы с трудом находили дорогу. Несколько раз сбивались с пути, но Ремчуков каким-то звериным чутьем возвращал нас на него снова. Он шел уверенно, во всей его фигуре чувствовалась решительность и непреклонность, как отправвляющего в дальний путь в неизведанную страну конкистадора. Он страстно хотел вернуться к прежней жизни и ради этой цели был готов на все. Невольно я завидовал этой уверенности в правильности принятого решения, меня же, наоборот, чем сильней приближались мы к бухте, тем настойчивей атаковали меня сомнения. Но при этом я был уверен, что дойду до конца и сделаю все, чтобы захватить корабль.
  Уставшие, мы подошли к бухте. И сразу же увидели его. Он стоял совсем близко от берега и был освещен всего несколькими огнями. Сердце в моей груди колотилось так бешено, что казалось, что его стук разносился по всей акватории.
  Чтобы нас ненароком не заметили, мы легли на землю.
  - Я же говорил, что корабль придет сегодня, - счастливым голосом произнес Ремчуков. - Вот он красавец.
  Хорошо разглядеть "красавца" мешала темнота, но насколько я мог судить, корабль был небольшим. И больше походил на катер, чем на океанское судно. Впрочем, может это и хорошо, на таком судне вряд ли большой экипаж. Значит, будет легче его захватить.
  - Смотри, писатель, - показал Ремчуков.
  Я смотрел на судно, но ничего не видел. Оно лишь слегка покачивалось на волнах.
  - Такое чувство, что на корабле никого нет, - заметил я.
  - Да ты не на корабль смотри, а на берег. Там сейчас главное происходит.
  Я переместил взгляд с корабля на берег и увидел то, о чем говорил Ремчуков. Несколько человек катили по берегу тележки.
  - Теперь видишь? - нетерпеливо спросил Ремчуков.
  - Теперь вижу.
  - А кумекаешь, что дальше будет?
  - Не совсем.
  - Вроде бы писатель, а непонятный. Машин на острове нет. Значит, морячки будут катить эти тележки до лагеря. Ту и обратно часа два. За такое время можно океанский лайнер захватить, не то что эту убогую посудину. Так что скоро в бой.
  Он был прав, наступал наш час.
  - Пусть они отойдут подальше и тогда начнем, - возбужденно прошептал Ремчуков. - Сегодня мы окажемся на свободе. Ты представляешь, писатель?
   Я подумал, что нужно еще захватить корабль. И еще неизвестно, как обернутся события. Но ничего этого вслух я не стал говорить, Ремчукову сейчас все равно было плевать на все мои слова, на любые аргументы. Им полновластно владело лишь одно желание.
  - Значит так, - командирским тоном произнес он, - мы поплывем к кораблю, а Ольга будет нас ждать здесь. Как овладеем им, дадим знак. Не теряй ни минуты, плыви к нам, - обратился он к Ольги. - Чем скорей отчалим, тем больше шансов, что сумеем удрать из этой тюрьмы.
  - Хорошо, я сделаю все, как нужно, - сказала Ольга.
   Ремчуков кивнул головой.
  - Отсчитываем еще десять минут и спускаемся вниз вон по тому склону, - показал он на склон в метрах ста отсюда. - Важно, чтобы нас никто бы не заметил.
  Так как Ремчуков явно принял на себя командирские функции, я не стал возражать, а решил подчиняться ему во всем. От него исходила та уверенность, в которой я сейчас нуждался больше всего. Я стал ждать, когда истекут отведенные им десять минут. Я смотрел сверху на раскачивающийся на волнах корабль. Неужели он вернет меня в тот мир, из которого я столь безрассудно сбежал? А если мне затем снова захочется это сделать, если, пожив некоторое время, я пойму, что совершил ошибку?
  Эти мысли, как назойливые мухи, без конца доставали меня, но сейчас я попытался их отогнать. Надо сосредоточиться на другом. В ближайший час решится моя судьба. И не только моя, но еще и Ольги.
  Я посмотрел на нее, и она едва заметно кивнула мне головой. Кажется, ее посещают схожие со мной мысли. Это знак того, что мы не случайно нашли друг друга.
  - Эй, писака, ты случайно не заснул, - услышал я насмешливый окрик Ремчукова. - Кончай грезить, пора приниматься за дело.
  Неужели он нисколечко не волнуется? У него либо железные нервы, либо он великолепно играет браваду.
  Ремчуков, пригибаясь, направился к выбранному месту спуску. Я последовал за ним.
  Мы спустились вниз и оказались у берега. Корабль находился от нас в метрах трехсот.
  - Раздевайся! - приказал Ремчуков, скидывая с себя одежду. Я тоже быстро разделся.
  Мы вошли в океан. Вода была теплая, и я невольно подумал, что если наш план удастся, мне уже никогда не искупаться в такой замечательной воде.
  Чтобы производить как можно меньше шума, мы плыли медленно. Мне даже казалось, что, хотя мы и двигались в воде, нас по прежнему отделяет от судна все такое же расстояние.
  Я продолжал плыть. Внезапно я поднял голову и увидел. что корабль находится всего в каких-то двадцати метрах. Ко мне приблизился Ремчуков.
  - Видишь якорную цепь? - спросил он.
  - Да.
  - Вон по ней и будем взбираться на палубу. Ясно?
  - А сумеем? - усомнился я.
  - По другому все равно не получится. Значит, сумеем.
  Логика была железная. Ремчуков поплыл к якорной цепи. Я внимательно наблюдал за ним, понимая, что сразу же после него этот цирковой трюк придется проделать мне.
  Ремчуков схватился двумя руками за цепь, подтянул свою большое, но одновременно гибкое тело и стал взбираться вверх. Делал он это настолько ловко, я бы сказал органично, что я не мог им не восхититься.
   Он добрался почти до конца цепи, когда вдруг остановился и посмотрел вниз. Затем сделал рукой красноречивый жест, призывая меня последовать его примеру.
  Я знал, что у меня не получится так ловко и быстро взобраться по цепи. И с первых же мгновений этого подъема почувствовал, что мне предстоит нелегкая работа.
  Я ухватился что есть силы за мокрую цепь и стал подтягивать тело. Но то, что у Ремчукова получилось легко и естественно, мне далось с большим трудом. Я едва не плюхнулся в воду, удержавшись лишь в последний момент.
  Чуть-чуть отдышавшись, я стал ползти вверх. Рукам стало больно, скорей всего я ободрал ладони. Но сейчас было не время обращать внимание на подобные мелочи. Впереди меня ожидали трудные метры подъема.
  Я полз вверх медленно, но все же полз. Стиснув шуб, одолевал сантиметр за сантиметром, подбодряя себя мыслями, что это мой путь на свободу. В обычной ситуации я бы ни за что не преодолел этот подъем. Но сейчас я почти не удивился, когда обнаружил, что он завершился, и мне осталось сделать последнее усилие, дабы очутиться на палубе.
  Я упал на жесткие доски. Здесь меня уже поджидал мой напарник.
  - Ну ты и полз. Я уж думал, что никогда не поднимешься.
  - Как тут? - спросил я.
  - Спокойно, как в могиле. Я не видел пока никого.
  - Трудно поверить, что все сошли на берег, не оставив никого охранять корабль.
  - А почему бы и нет. По близости никого нет. От кого охранять? Так что могли уйти все. Пойдем обследуем местность.
  Удивительно, но кажется Ремчуков был прав, мы осторожно пробирались по судну, не встречая никого. Внезапно он остановился.
  - Там капитанская рубка, - показал он наверх. - Проберемся туда и заведем мотор. Возьмем твою Ольгу - и в открытый океан. - Его голос неожиданно задрожал от восторга.
  Почти не таясь, мы быстро поднялись по лестнице. Уверенность Ремчукова по невидимым каналам связи передалась и мне, и я был уже почти уверен, что не пройдет и пятнадцати-двадцати минут, как мы выйдем в океан. От такой перспективы даже слегка закружилась голова.
  В капитанской рубке нас встретила тишина. Я ничего не понимал ни в приборах, ни в рычагах, ни в кнопках, которыми была напичкана она. Зато Ремчуков со знанием дела осматривал все панели управления.
  - Хорошая штуковина - это посудина, вся на автомате. Управлять ей будет не сложно. Ну что заводим моторчик.
  - А Ольга? - напомнил я.
  - Сигнализируй ей быстрей, Ромео, пусть плывет сюда. - Ремчуков подал мне фонарь.- Не теряй времени.
  Я двинулся к выходу из рубки и внезапно остановился. Дверь распахнулась, и в нее вошел Брусникин. В руках он держал пистолет.
  - Стоять! - приказал он.
  Мы оба застыли на месте.
  - Значит, вы, господа, решили убежать из рая. Райская жизнь вам не понравилась.
  Я бросил быстрый взгляд на Ремчукова, тот напряженно молчал; он явно искал выхода из создавшейся ситуации.
  - А как же вас договор? Или вы забыли, что обязались жить в раю до конца жизни. Увы, но должен вам заявить, что ваш поступок некрасивый. И вы будете очень сурово наказаны. Бог, как вам хорошо известно, никогда не прощает тех, кто его ослушался. Такой уж Он у нас беспощадный. - Брусникин вдруг осклабился.
   Ремчуков сделал шаг сторону и пистолет в руках Брусникина мгновенно повернул в его направлении.
  - Советую не делать глупостей. Сейчас вы пойдете в каюту, где я вас запру. А когда экипаж вернется, то мы конвоируем вас в поселок. Да, не ожидал я от вас такого поступка, Леонард Алексеевич. Вы же писатель, должны понимать все огромное значение этого эксперимента. Вам всем дали такой уникальный шанс быть счастливыми всю жизнь, ничем ее не омрачать. А что сделали вы. Решили вернуться к прежнему существованию, где вы были столь несчастны. Где же вас ум? А согласитесь, я ведь вас предупреждал. А теперь я не позавидую вашей участи. Вы как ваши прародители - Адам и Ева сами подписали себе приговор.
  - Хватить болтать! - вдруг грубо оборвал коменданта Ремчуков. - Ведите нас, куда хотите вести.
  - Я бы на вашем месте не торопился. Ничего хорошего вас там не ждет. Вы всегда были очень строптивы, Вадим Константинович. В отличие от вашего напарника по побегу, от вас я с первой минуты ожидал подобной выходки. Очень жаль, что вы увлекли с собой Леонарда Алексеевича. Для него словно бы специально создано это место, это вам хорошо в том мире, а вот ему там никогда не будет комфортно. Он так и не понял, что не создан для него.
  - Это мне решать, для какого мира я создан, - мрачно сказал я.
  Брусникин резко повернулся ко мне.
  - А вот в этом вопросе вы глубоко заблуждаетесь, Леонард Алексеевич. Не вам это решать, а тому, кто гораздо выше вас. Могли бы это понять, вам это говорили.
  - Вы имеете беседы с Богом в часовне? - Я засмеялся, вернее, заставил себя засмеяться. - Мне известно, кто играл его роль. Вы мните себя Богом, которому позволено распоряжаться нами. Но ваши претензии смешны и не обоснованы. На роль Бога вы никак не тяните. Слишком мелки и злобны.
  Лицо Брусникина покрылось красными пятнами, словно на него вылили соус. Это его ахиллесова пята, любые сомнения в способности им быть Богом выводят этого человека из себя. Я напрасно коснулся этой темой, комендант и без того возбужден. И если его возбуждение перетечет в ярость, кто знает, на что он способен. Он может убить нас на месте.
  - Совсем скоро вы поймете, тяну ли я на роль Бога или нет. У вас будет много оснований убедиться, что вы ошибаетесь. А сейчас марш в каюту. Сначала вы, дорогой Леонард Алексеевич.
  Брусникин сделал несколько шагов сторону, освобождая проход. Почему-то мне показалось, что несмотря на свою браваду этот исполнитель роли Бога чувствует себя не так уж уверенно.
  Однако пистолет в его руках продолжал оставаться слишком сильным аргументом. Ничего не оставалось делать, как направиться к выходу.
  - Вадим Константинович, а вы чего стоите. Идите следом.
  Ремчуков двинулся с места. Я даже не заметил тот момент, когда он кинулся на Брусникина в надежде выбить у него оружие. Но выстрел на мгновение прозвучал раньше, чем он добрался до коменданта.
  Я резко обернулся на звук и увидел, как буквально в одном шаге от Брусникина стоит Ремчуков и как-то странно покачивается. Я бросился к нему и обнаружил, что его рубашка на груди быстро намокает от крови.
   Ремчуков как-то странно посмотрел на меня, в его взгляде сквозило не то сожаление, то обида на случившееся. Он снова покачнулся, только на этот раз сильнее, затем бы упал, если бы я не успел его перехватить.
  Обессилевшее тело Ремчукова было очень тяжелым, я осторожно положил его на пол и склонился над ним.
  - Очень больно, - простонал он.
  Я знал, что Брусникин не позволит оказать ему медицинскую помощь. Да и что я мог сделать, я же не врач. Да и врач в такой ситуации без лекарств и инструментов вряд ли смог бы помочь. Поэтому я даже не стал обращаться к коменданту.
  Ремчуков продолжал лежать на полу и не переставал стонать. Внезапно он замолчал. Мне показалось, что он потерял сознание. Внезапно он открыл глаза.
  - Я умираю, - сказал он почти спокойно.
  - Глупости! - возразил я.
  - Я умираю, - повторил он. - Это был второй вариант моего плана. Я тебе о нем не говорил. Я решил: либо погибнуть либо убежать. Так что у меня все получилось.
  Я был так потрясен его словами, что даже не знал, что сказать.
  Внезапно Ремчуков хрипло рассмеялся.
  - Я умру и для меня все кончится. А вот тебе придется все это долго терпеть. Эта мразь найдет для тебя наказание. Ты еще будешь завидовать мне.
  Он хотел что-то добавить, но внезапно изо рта потекла тоненькая струйка крови. Ремчуков закашлялся, и кровь уже полилась полноводынм потоком. Он несколько раз дернулся и застыл.
  Мне понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, что он умер. Потрясенный, я неподвижно сидел возле его тела.
  Я поднял глаза на Брусникина. Тот спокойно наблюдал за этой сценой, словно бы она происходила в кино.
  - Он умер, - сказал я.
  - Умер, значит умер. Перед смертью даже боги бессильны. Зато он прав: все для него кончилось. А вот для вас все самое плохое только начинается. Вставайте. - Брусникин навел на меня пистолет.
  - А он? - показал я на тело Ремчукова.
  - Это не ваша забота. Идите вперед.
  Мне ничего не оставалось делать, как подчиниться. Я последний раз бросил взгляд на Ремчукова и вышел из капитанской рубки.
  Брусникин привел меня в каюту.
  - Располагайтесь, Леонард Алексеевич, - сказал он. - придется подождать, пока вернется экипаж. И тогда я вас конвоирую в поселок. Между прочим, я предполагал, что кто-то догадается о посещение острова кораблем и попытается его захватить. Я даже был уверен, что этим человеком станет Ремчуков. Но вот то, что вы составите ему пару - не ожидал. Мне казалось, что вы приживетесь на острове, и вам тут со временем станет хорошо. А вы вдруг возжелали возвратиться в тот мир. Что вы там забыли или не видели?
  - В один момент я понял, что там не пережил все, что должен был пережить. И мне захотелось завершить начатое. Я не должен был уезжать, по крайней мере, в данный период.
  - Странно мне от вас слышать такое, неужели вам непонятно, что тот мир не имеет завершения. В нем вы никогда ничего не кончите, потому что он движется по спирали. Одно завершается и сразу же начинается другое. И так без конца. Бессмысленность, доведенная до своего предела. Вы попали в место, предназначенное для счастья. Нужно всего лишь протянуть за ним руку. А что вы вознамерились, снова окунуться в этот бесконечный марафон. Это забег без старта и финиша.
  - Да, я хочу принимать в нем участие вместе со всеми. Я писатель и я почувствовал, что должен внести в него свой вклад. Я не имел права прерывать этот процесс. Здесь я обрел новый опыт, новое понимание действительности. И я хочу поделиться этими знаниями.
  Брусникин вдруг рассмеялся.
  - Господи, до чего же вы наивны. Сколько таких самозванцев ставили перед собой те же задачи. Ваши знания никому не нужны, над вашим опытом будут лишь смеяться невежды, из которых почти целиком и состоит человечество. Даже если вы напишите самую сокровенную книгу из всех когда-либо написанных, ее никто не оценит, она никому не поможет. Вы добьетесь лишь одного: ваше разочарование будут еще глубже, а ваша тоска - еще безнадежней. Единственный путь к счастью - это отрешиться от всего, познать бесконечную радость наслаждения отсутствия желаний, если хотите отсутствия самого себя. Хотите, я открою вам маленькую тайну: древо познания - это не древо обретения знаний, это их полное забвение. Именно этому учит Бог. Тот, кто хочет все знать, возбуждает лишь в себе неутолимую жажду, которую никогда не утолить; тот, кто не хочет ничего знать, утоляет ее раз и навсегда. Вы были близки к обретению такого состояния. Я не раз вам пытался это внушить. Но вы по причине своей гордыне не хотели меня слушать. Зато вы без конца внимали словам Хандруева, искусителя, который сам сжег себя. И что он вам такое сказал?
  - Он научил меня беспредельности, научил не зацикливаться ни на чем. Знание приносит лишь вред, если оно становится границей для дальнейшего познания. Ценность не в том, чтобы знать, а в том, чтобы находить новые пути познания.
  - Бессмыслица, вредная бессмыслица, - хмыкнул Брусникин. - Вы будете идти по этой дороги бесконечно. И однажды вдруг убедитесь, что ни к чему не пришли, что находитесь все в том же месте, откуда и стартовали. Задайте себе вопрос: что вы хотите знать и для чего вы хотите знать? Вы никогда не найдете на него ответа. Потому что его нет в природе. Он выдуман такими людьми, как ваш незабвенный Хандруев.
  - Я не знаю, зачем я хочу знать, но я хочу знать. Меня не устраивает положение, когда я не понимаю, в каком живу мире. Я не мушка, которая летит на свет, не потому что она хочет лететь, а потому что она не может не лететь. Я человек, и я желаю разделить с людьми все, что им предназначено. Быть же счастливым, как младенец, к лицу которого поднесли игрушку, мне страшно. Когда в жизни отсутствует сама жизнь, то перестаешь себя ощущать как личность. Но тогда кто я?
  - Да никто! - воскликнул Брусникин. - Именно это вы и должны осознать. Никогда не были никем и никогда никем не будете. И в этом и заключается ваше счастье.
  - Значит, я не готов к нему.
  Я почувствовал, что этот разговор утомил меня. Кажется, это заметил и Брусникин.
  - Я вижу, с вами говорить бесполезно. Готовьтесь к самому худшему.
  Я подумал, а не стоит ли поступить как Ремчуков, броситься на Брусникина. Если он меня застрелит, то на этом и закончатся мои испытания. Но комендант что-то почуял.
  - Не советую вам делать глупости, у вас ничего не получится. Вам предстоят испытания по полной программе. Я вам обещаю, что наведу порядок в поселке и все бузотеры утихомирятся.
  За дверью послышался шум, и еще через несколько секунд она отворилась, и в каюту вошли несколько человек.
  - Помогите доставить мне его на берег, - повелительно сказал Брусникин.
  Меня посадили на лодку, предварительно надев на руки кандалы, и доставили на берег.
  - Возвращайтесь назад, - сказал Брусникин морякам. - А я доставлю его в поселок.
  
  Глава 46
  
  Мы молча шли по тропинке. В темноте я то и дело спотыкался о камни и корни растений. В такие моменты Брусникин останавливался, ждал, когда я снова начну идти. Я не знал, что ждет меня, а мой конвоир хранил упорное молчание. За весь путь он не проронил ни слова.
  Я же думал о том, где сейчас Оля. Судя по всему Брусникин не знает, что она тоже принимала, хотя и пассивное участие в попытке захвата судна. И это очень хорошо, что ему неизвестен этот факт, у нее появляется шанс избежать наказания.
  Наконец показался поселок. Он был тих и темен. Куда же он меня засадит, подумал я.
  Брусникин словно прочитал мои мысли.
  - Вы будете сидеть в самом главном месте нашего рая. К тому же оно единственное, которое запирается.
  Мы подошли к часовне. Брусникин отворил дверь.
  - Входите, - приказал он. - Поздравляю, вы будете тут не одни, а обществе, попасть в которое мечтает каждый человек на земле. Вы будете в обществе Бога.
  Я вошел в часовню, и дверь тут же затворилась за мной. Света не было, я находился в кромешной темноте. Но самое гнетущее было то, что я не имел представления о том, сколько времени пробуду в этой тюрьме. А неопределенность одна из самых тяжелых пыток.
  Я опустился на пол и закрыл глаза. И тут же самые кошмарные события этой ночи вспыхнули в моей памяти. Я подумал о том, что по сути дела Ремчуков меня обманул, на самом деле он совсем не был уверен в благополучном исходе этого предприятия. Скорей наоборот, он понимал, что шансов на успех немного и надеялся на то, что если не удастся захватить корабль, то он иным способом убежит из рая, на другом судне по имени "смерть". А ведь это судно заодно могло бы прихватить и меня, хотя я вовсе не был согласен на такое путешествие. Но это его судя по всему волновало в последнюю очередь. Он был эгоистом и циником до мозга костей. И без всякого угрызения совести ради реализации своих планов готов был принести меня в жертву.
  Но к некоторому своему удивлению никаких негативных чувств по отношению к Ремчукову я не испытывал. Скорей мою владела жалость к нему, при всех своих недостатках он был мужественным человеком и хладнокровно задумал свой план, зная его вероятный исход. Он не боялся смерти, он смотрел на нее как на равноправного своего партнера и видел в ней всего лишь один из способов решения своих проблем. И если не было иного варианта, он готов был принят этот. Именно эта решимость отличала его от всех нас, для которых смерть являлась самым страшным исходом.
   От Ремчукова мои мысли перенеслись к Ольге. Для нее мое заключение будет тяжелым ударом. А она только-только стали выходить из-под влияния своей психологической травмы, которая мучило ее столько лет. Что с ней будет теперь? Что же касается собственной судьбы, то я старательно гнал все мысли о ней. Вместо этого я попытался сосредоточиться на воспоминаниях о том, как я здесь общался с Богом. Каждый человек сознательно или бессознательно пытается услышать Его глас. Но то, что он слышит, может ли кто-то дать гарантию, что это на самом деле Его голос, Его слова? Нужно пройти огромный и тяжелый путь, чтобы получить возможность им внимать. Мы же принимаем за них все, что угодно, а потом неистово и упорно отстаиваем собственную правоту. Хотя это упорство и это неистовство - первый признак того, что с нами говорит кто-то другой. Ничто мы так горячо не защищаем, как ложь и самообман, потому что они вносят в наши души спокойствие, желанную гармонию. Человек не должен общаться с Богом, потому что для него это невозможно. В этом и заключается человеческая суть, ибо когда есть Бог нет человека.
   Хотя меня продолжала со всех сторон сжимать кромешная темнота, я вдруг почти зримо увидел вспышку света. Человек со всех сторон окружен неправдой, ложью, заблуждениями. И его задача не примкнуть к этой триаде. Сохранить свободу от нее - задача почти нереальная, но единственно актуальная, которая способна сжечь дотла, как она сожгла Хандруева. Но если чему-то и стоит посвятить жизнь, то только ей.
  И внезапно я успокоился. Моя судьба больше не казалась мне такой уж печальной и несчастной. Наоборот, я могу чувствовать себя счастливым, мне наконец приоткрылся краешек того великого смысла, за которым я безнадежно гонялся столько лет. Конечно, мое положение хорошим не назовешь, я нахожусь в заключение, и можно не сомневаться, что мелкий, мстительный и злопамятный ум Брусникина придумает для меня мучительное наказание. Но он властен над моим телом, но не духом. И если я сохраню господство над ним, то преодолею все невзгоды и испытания.
  Постепенно возбуждение от бурных событий этой ночи затухало во мне, и я почувствовал желание спать. Я растянулся на полу и очень быстро заснул.
  
  Глава 47
  
  Меня разбудил ворвавшийся в мою келью луч света, который ударил меня прямо по глазам. Я привстал и увидел, как в часовню входит Брусникин. Мой заспанный вид вызвал у него удивление.
  - Вы я вижу хорошо поспали? - осведомился он.
  - Не жалуюсь, - буркнул я.
  - Тем лучше. Выходите.
  - И куда мы пойдем?
  - Увидите.
  Я вытянул вперед скованные наручники руки.
  - Не освободите?
  - Обязательно освобожу. Но не сейчас. - Брусникин достал из кармана пистолет. - Надеюсь, вы не собираетесь совершать новые ошибки.
  - Вы правы, ошибок совершать я больше не хочу.
  - Тем лучше.
  Я вышел на воздух, вслед за мной это сделал и Брусникин. Мы прошли в бар, а заодно и место наших общих собраний. Все уже были в сборе и по-видимому знали о происшедших бурных событий, так как встретили меня угрюмым молчанием. К своему облегчению среди собравшихся я увидел Ольгу. Это означало, что коменданту не известно об ее участие в захвате судна.
  Брусникин показал мне на стул, стоящий на некотором отдалении от всех, кто здесь находился. Я сел, ожидая развития событий. Чтобы ненароком не навлечь подозрения на Ольгу, я старался не смотреть на нее. Но кожей чувствовал, что она не спускает с меня взгляда.
  Брусникин с видом грозного судьи встал недалеко от меня.
  - Вы уже знаете о том, что случилось сегодня ночью, - начал он. - Был нагло нарушен договор двумя вашими товарищами, они попытались совершить побег из рая. Один из них погиб, другого вы видите перед собой. Вам известно, что по условию соглашения, который каждый из вас подписал собственноручно, такой поступок жестко карается. Изгнание из рая всегда считалось самым суровым наказанием из всех существующих. Мы до сих пор не искупили тот грех первых людей, которые подверглись ему. И вот вам выпала великая удача исправить ту давнюю ошибку, снова войти в врата рая, из которого когда-то изгнали ваших предшественников. Но вам милее мир, где убивают и прелюбодействуют, обманывают и лгут, где людей одолевают грязные страсти и нечестивые мысли, где предательство и мошенничество, убийства и воровство является основой жизни. Я надеюсь, что участь Леонарда Алексеевича послужит для вас убедительным уроком, и вы прекратите ваши склоки. Иначе вас постигнет та же судьба. А теперь я объявляю приговор. Леонард Алексеевич Кортнев за нарушение договора приговаривается к пятилетнему заключению. Он будет сидеть в часовне, в кромешной тьме, с одноразовом питанием, без права на прогулки. Через пять лет, если его умонастроение не изменится, будет оглашен новый приговор. Если же он осознает свои ошибки, то сможет вернуться в наш рай. А теперь все расходитесь.
  Только сейчас я осмелился взглянуть на Ольгу. В ее глазах я увидел страх и возмущение. Я едва заметно кивнул головой, пытаясь хоть таким образом ее успокоить. Что же касается меня, то я был ошеломлен и повержен этим ужасным вердиктом, но при этом старался не потерять присутствие духа. Я понимал, что только в случае, если я проявлю огромную выдержку, у меня сохраняется шанс на спасение.
  - Вставайте, - услышал я резкий голос Брусникина. - Можете начинать отсчет, с этой минуты начинается ваше пятилетнее заключение.
  Вслед за своим тюремщиком я побрел к месту отбывания наказания. Я вошел в часовню и услышал, как несколько раз провернулся за моей спиной замок.
  Я лег на пол и заплакал. Сейчас я не думал о том, что мне понадобится все мое мужество и весь запас выдержки, чтобы вынести это ужасное испытание, я вообще ни о чем не думал, я оплакивал свою несчастную судьбу. Это случилось само собой, слезы сами потекли из глаз, а хриплые рыдания сами стали вырываться из горла.
  Сколько продолжалась эта сцена плача, я не знал. Да и не интересовался этим. Времени было столько, что ни минуты, ни часы, ни даже дни не имели никакого значения.
  Через какое-то время я успокоился. Не могу же я плакать и рыдать все пять лет. Я представил беспредельность этот срока - и вздрогнул. Как же долго он будет тянуться и хватит ли у меня внутренних резервов выдержать его? Но что же мне в таком случае делать. Если бы у меня была бы ручка и бумага и освещение, я бы конечно принялся за роман. Но этот мерзавец Брусникин сделал все, чтобы наказание оказалось бы максимально суровым.
  И все же я буду сочинять роман, решил я. В голове. Буду помногу раз повторять каждую придуманную строчку, чтобы она закрепилась в памяти. Пока я жил в поселке, в голове у меня сложились замыслы нескольких произведений. Когда я был на свободе, то не собирался ничего сочинять, так как не видел в этом никакого смысла. Но сейчас я должен это делать ради собственного спасения.
  Их тех сюжетов, что я придумал, я выбрал тот, который мне показался самым интересным. Творчество всегда захватывало меня, в каждое новое произведение я отправлялся, как в кругосветное путешествие, забывая обо всем, что до того меня заботило. В свое время это сильно сердило жену, так как я внутренне уходил из семьи в мир собственных фантазий. Кто знает, может быть это обстоятельство привело к нашему взаимному отчуждению. нельзя же жить с человеком, который по столько времени отсутствует, находясь рядом с тобой. А впрочем, какая сейчас разница, все это так далеко от меня, что даже не стоит тратить усилия на воспоминания. По крайней мере с ними можно подождать, за пять лет изоляции я прогоню их по каналам своей памяти помногу раз.
  В темноте время почти не ощущалось, и я даже отдаленно не представлял, как долго продолжалось мое мысленное сочинительство. Я лишь почувствовал, как сильно устал от такого напряжения. Но при этом остался очень довольным, никогда раньше у меня не получалось столь удачно. Роман как бы складывался сам, он шел так легко и просто, словно сани по хорошо укатанной дороги. И теперь самое важное - ничего не забыть. Впрочем, память у меня была всегда хорошая, я был уверен, что если бы я добрался до компьютера, то записал бы все сочиненное слово в слово.
   Усталость сделала одно хорошее дело, я заснул. Проснулся же оттого, что дверь отворилась, и в проеме появился мой тюремщик. Он быстро поставил тарелку с едой и удалился, не проронив ни единого слова. И только сейчас я почувствовал зверский голод, ведь я не ел почти сутки. А может быть и более суток, я окончательно потерял ориентацию во времени.
  Я быстро съел свой скудный паек. И на меня, словно ожидая в углу своего часа, набросилась тоска. Она была такой сильной, что я с трудом удерживался, чтобы не взвыть, как волк. Спать не хотелось. Сочинять я пока не мог, так как мозг требовал отдыха. Но что же тогда делать, чем заняться?
  Я упал на пол и заревел. Я ревел и от тоски и от того, чтобы это было единственно доступное мне занятие. Но при этом я понимал, что чем чаще буду рыдать, тем быстрей истощится мой источник слез. И я останусь даже без такого дела.
   Я сидел, прислонившись к стене, наверное, час или два. Мыслей в голове почти не было, а те, что возникали, как снежинки в оттепель, исчезали почти мгновенно. Мною овладело какое-то отупение. Сколько себя помнил, я всегда боролся с этой умственной неподвижностью, но сейчас я благословлял это состояние и хотел лишь одного, чтобы оно продлилось бы подольше. Нет ни чувств, ни размышлений, я перестаю ощущать самого себя, и хотя я нахожусь здесь, я куда-то исчезаю, куда-то проваливаюсь. Вот бы так исчезнуть на пять лет.
  Внезапно какой-то шум вывел меня из моего состояния. Непроницаемую темноту пробил лучик света. Рядом со мной возник женский силуэт.
  - Ольга! - воскликнул я.
  - Тише! Не шуми.
  - Ольга! - снова крикнул я, только уже шепотом. - Как ты здесь оказалась?
  Внезапно за спиной Ольги я разглядел еще один силуэт.
  - Это кто? - спросил я.
  - Это я, Иохин.
  - Виктор Яковлевич, Ольга, как вы здесь оказались?
  - Мы, то есть Виктор Яковлевич напал на Брусникина и отнял у него ключ, - пояснил Ольга. - Тот пытался стрелять, но Виктор Яковлевич его обезоружил и связал. Леонард, нам надо немедленно бежать.
  - Конечно. Бежим отсюда.
  Мы бросились к выходу. Внезапно я остановился.
  - Ольга, но тебе зачем бежать. Тебя Брусникин ни в чем не подозревает.
  - Я не оставлю тебя. Я пойду с тобой. - Она произнесла это столь решительно, что я не стал больше спорить.
  - А вы, Виктор Яковлевич, надеюсь с нами.
  - Нет, я останусь здесь.
  - Но Брусникин вам не простит вашего поступка, он накажет вас не менее сурово, чем меня.
  - Посмотрим. Близится час решительного боя. Я не могу сейчас уйти. А вы не теряйте времени. Грядут важные события - и тогда вы сможете вернуться. А сейчас немедленно уходите.
  - Хорошо. Спасибо вам, я этого никогда не забуду.
  - Я лишь сделал то, что хотел, - отозвался Иохин. - С вами поступили не справедливо. Уходите.
  Мы помчались к выходу из поселка. Хотя за нами никто не гнался, нас не покидало ощущение, что преследователи идут по следу. А потому мы не сбавляли темпа. Нас даже не останавливала темнота, и я не был уверен, правильно ли мы идем. Но это сейчас не имело особого значения, у нас была одна цель - как можно дальше удалиться от поселения.
  Но как ни странно, мы вдруг увидели знакомые очертания горы, которые узнали даже в темноте. Это нас сильно обрадовало, давало надежду на спасение. Ободренные удачей, несмотря на усталость, мы начали быстрый подъем.
  Когда мы оказались в пещере, то почувствовали себя как дома. Здесь нас никто не отыщет, и мы можем чувствовать себя спокойно. О том, что будем делать дальше ни я, ни Ольга старались не думать. Эти мысли испортили бы радужное настроение, возникшее оттого, что нам благополучно удалось добраться до нашего убежища.
  Мы легли на заранее принесенные подстилки.
  - Как хорошо, - сказал я, - я снова на свободе. Честно говоря, я бы не выдержал и год такого режима. А тут целых пять лет. Брусникин мнит себя богом, но на самом деле он злой демон.
  - Когда я услышала приговор, то поняла, что он не только тебе, но в равной степени и мне. И я дала себе слово, что освобожу тебя, даже если это будет стоить мне жизни. Но если бы не Иохин, кому я обратилась за помощью, то не представляю, как бы я этого добилась.
  - Я тебе безмерно благодарен. Ты сделала для меня максимум того, что может сделать любящая женщина. Я не должен был так поступать, не должен уступать уговорам Ремчукова. С самого начала это была невыполнимая авантюра. А ведь мы могли быть счастливыми здесь, на острове, в нашем с тобой уютном домике.
  - Ты не должен себя ни в чем упрекать, - живо возразила Ольга. - Я понимаю тебя, ты не мог поступить иначе, не мог упустить представившийся тебе шанс реализовать свою главную мечту. Я знаю, как сильно горело в тебе это желание.
  - Да, ты права, но я должен был думать не только о себе. Но и о тебе.
  - Иногда случаются ситуации, когда один должен уступить другому и пойти за ним, куда бы он ни повел. У нас был именно такой случай.
  Я не мог не поцеловать Ольгу.
  - Это испытание, которое проверило нас. Может, все случившееся случилось к лучшему?
  - А я в этом не сомневаюсь.
  У меня сомнения были и немалые, но сейчас я предпочел о них промолчать. Мы оба были слишком изнурены всеми последними событиями и волнениями. Не сговариваясь, мы обнялись и так буквально через пару минут заснули.
  Я проснулся от очень странного и непривычного ощущения, как будто бы подо мной перемещалась земля. Я посмотрел на Ольгу, она продолжала безмятежно спать. Я подумал, что мне это причудилось во сне. И снова лег. Но почти сразу же я снова ощутил, как ходит подо мной почва. Но теперь я не спал и значит, не ошибся. Уж не землетрясение ли?
  Я разбудил Ольгу. Она открыла глаза и улыбнулась мне.
  - Удивительно, но я здесь замечательно поспала. А ты?
  - Ты ничего не ощущаешь?
  - Ничего. А что я должна ощущать? Нет, ощущаю, я совсем не прочь позаниматься любовью.
  - Боюсь, что сейчас не до этого. Мне кажется, что где-то рядом землетрясение.
  - Землетрясение? С чего ты взял?
  И в этот момент нас тряхнуло так, что я упал прямо на Ольгу. На этот раз толчок сопровождался сильным грохотом.
  Я увидел, как Ольга побледнела.
  - Кажется, ты прав. Нужно быстрей покинуть пещеру, иначе нас может засыпать.
  Мы бросились к выходу. Выбравшись на поверхность, огляделись вокруг. Ничто не указывала на землетрясение, все было как обычно.
  - Мне кажется, ничего страшного, ну немного трясет. Мы же в горах, а горы всегда сейсмически опасная зона.
  - Наверное, ты прав, - согласилась Ольга. - И вдруг ее лицо мгновенно изменилось, такого испуга я еще не видел на нем. - Посмотри на океан?
  Я перевел взгляд на водную гладь. В первую секунду я ничего не заметил, океан был не спокоен, но к такому его состоянию мы уже привыкли.
  - Смотри вон туда, - показала Ольга.
  Я вгляделся и тоже почувствовал сильный испуг. Огромная волна неслась на берег. С такого расстояния трудно было определить, насколько она высока, но то, что это был гигантский водяной вал, сомнений не вызывало.
  - Такого я еще не видел, - пробормотал я.
  - Это цунами. Понимаешь, это цунами. А цунами возникает после землетрясения.
  Я снова посмотрел на волну. Она находилась далеко, но было заметно, что движется с огромной скоростью.
  - Да, кажется, ты права.
  - Но она же все затопит. Надо их предупредить.
  - Мы не успеем. Волна подойдет через полчаса, а то и раньше, а нам добираться до поселка почти два часа. Зато наверняка погибнем. Остается надеется, что они вовремя заметят опасность и поднимутся вверх.
  - Это мы видим волну издалека, потому что находимся высоко, а в поселке ее заметят, когда она уже будет рядом с берегом.
  - Нам остается уповать лишь на то, что им удастся спастись.
  Мы замолчали и стали наблюдать за тем, как неумолимо, словно лезвие гильотины, стремительно движется огромная водяная лавина к берегу.
  Мои расчеты оказались довольно точными, прошло около получаса, и невероятной силы водяной заряд обрушился на остров. Мы слышали грохот, который напоминал настоящую канонаду. С горы не было видно, что происходит на берегу, но представить себе это апокалипсическую картину можно было без большого труда.
  Океан продолжал бесноваться, одна волна сменяла другую. Эта не знающая жалость водная армада продолжала атаковать берег, словно видя в нем своего заклятого врага и желая расправиться с ним за все причиненное обиды. Мы смотрели сверху на этот грандиозный спектакль, одновременно охваченные немым восхищением и в ужасом от мощи и буйства природы.
  Через несколько часов океан успокоился, волны устремлялись на берег, но они были уже совсем обычные, потерявшие свою необузданную силу.
  - Давай спустимся вниз, - предложила Ольга.
  Я не возражал.
  Мы даже не предполагали, что волны проникли так далеко в глубь острова. Они пронеслись по нему. словно ураган, вырывая деревья из земли. Иди было очень трудно, так как образовалось множество небольших озер, которых приходилось обходить. Нам понадобилось несколько часов утомительной ходьбы, дабы добраться до поселка.
  К нашему удивлению в его окрестностях воды было совсем немного. И у нас закралась надежда, что беда каким-то чудом его миновала, Бог решил его пощадить. Мы не хотели вступать на его территорию из-за боязни быть обнаруженными Брусникиным. Мы лишь желали убедиться, что все живы.
  Осторожно мы подошли к месту, где еще вчера вечером стоял поселок. Но никакого поселка мы не обнаружили. Не осталось от него даже следов. Волна смыла все целиком. Теперь здесь была лишь площадка, заполненная илом, каким-то неведомо откуда принесенным мусором. И больше ничего. Такого мы не ожидали увидеть.
  - Может, мы ошиблись с местом, и поселок находился не здесь, - предположила Ольга.
  Я огляделся. Хотя окрестности под ударами стихии сильно изменились, но сохранилось много знакомых примет. Так то никаких сомнений в том, что поселок находился именно тут, не возникало.
  - Поселок был здесь и вот от него ничего не осталось. Ничего и никого, - сказал я. - Волна была такой мощной, что спастись они никак не могли.
  Ольга вдруг заплакала. Я не утешал ее, мне и самому хотелось к ней присоединиться. Хотя многие из его обитателей вызывали у меня отторжение, такого конца для них я не желал. А ведь среди погибших были Ирина, Шешеро... Они-то за что?
  Мы еще бессмысленно некоторое время походили тут, пытаясь найти хоть какие-то остатки от бурлившей тут совсем недавно жизни. Но все как языком слизало.
  Я дотронулся до руки Ольги.
  - Хватит, больше здесь делать нечего. Пойдем. - Я взял ее за руку и повел. Она не сопротивлялась. Рай завершился апокалипсисом. И в этом заключалась своя ужасная. но логика.
  Пока мы возвращались в пещеру, в моей голове проносились весьма тревожные мысли. Только теперь я начинал по настоящему постигать весь ужас нашего положения. И первое, что я сделал, когда вновь оказался в нашем "доме", проинвентаризировал имевшиеся в нем съестные запасы. Они оказались более чем скудные: пять банок консервов, несколько пачек печеней и вафлей, кулек конфет, один фруктовый рулет и одна банка сгущенки. Это все, что мы сумели и успели здесь спрятать.
  Ольга молча наблюдала за моими действиями.
  - Что же мы будем есть? Неизвестно сколько времени нам придется тут прожить.
  - Да, ситуация аховая. Долго мы не протянем.
  - Но можно ловить рыбу? - неуверенно проговорил она.
  - Чем? У нас нет никаких снастей. К сожалению, я не учился науки выживания в экстремальных условиях. Мы дети цивилизации, привыкли жить в комфорте, тепле и неге. Я не знаю, как существовать в таких условиях. У Робинзона хотя бы были какие-то инструменты, а у нас ничего нет. Все унес с собой океан.
  - Что же ты предлагаешь?
  Я задумался.
  - Будем жить столько, сколько сможем выжить. И надеяться.
  - На что?
  - На то, что нам повезет.
  - Ты прав, ничего не остается делать другого. Знаешь, я хочу есть.
  - Мы можем сегодня позволить себе съесть одну банку консервов. Все равно, если ее откроешь, они быстро испортятся. Но это будет единственной сегодня трапезой.
  Ольга кивнула головой, а я достал благоразумно принесенный в свое время нож и стал открывать банку. Аппетитный запах ударил в нос, и я тоже почувствовал зверский голод. Я бы мог легко умять не меньше трех таких порций.
  Мы расправились с банкой за каких-то пару минут. Но есть от этого меньше хочется не стало. Я понял, что в ближайшее время голод станет нашим главным врагом, с которым придется сражаться не на шутку.
  Вторым нашим врагом стала скука. Мы этого поняли тоже быстро. Мы не знали, что делать. Мы даже не могли купаться, так как все побережье было покрыто обломками деревьев, мусором и еще бог весть чем. Райский остров превратился в свою противоположность и был теперь мало пригоден для обитания.
  Мы несказанно обрадовались, когда кончился этот ужасный и невероятно длинный день и все вокруг заволокло темнотой. Мы сидели рядом с входом в пещеру. Спать не хотелось. Даже голод и то немного притупился.
  - Представляешь, мы с тобой одни на всем острове, - как-то мечтательно проговорили Ольга. - Удивительно, но в детстве и даже в юности я часто представляла себя в такой ситуации. Я чувствовала ее необъяснимую привлекательность. Быть одной на целом участке суши - в этом заключалось нечто сходное с тем, что если бы я была бы одна во Вселенной. Ты можешь себе представить: ты единственный человек во всем мироздание?
  - Быть единственным человеком во всем мироздание? - задумчиво проговорил я и посмотрел на висящие прямо над головой грозди звезд. - Об этом может и замечательно мечтать, но в реальности такое не пожелаешь и злейшему врагу. Человеческое существование имеет смысл лишь тогда, когда оно развивается в коллективе, когда людей вокруг много. Человеку быть одному можно лишь тогда, когда есть и другие. Но когда других нет, то одиночество становится страшным наказанием. Ведь человек должен брать и отдавать, только тогда и возникает то, что мы зовем жизнью.
  - Ты не романтик, - улыбнулась Ольга.
  - Я романтик, но я романтик реальной жизни. а не выдуманной. Я всегда подсознательно стремился к тому, что выше меня, но я никогда не хотел выйти за пределы человеческого существования. Мы люди еще не освоили это пространство, а уже хотим быть равными Богу. Ничего удивительного, что из этого не вылупляется ничего хорошего. И события в нашем раю это показали.
  - Как ты думаешь, чтобы случилось, если бы не цунами? - спросила Ольга.
  - Рано или поздно все бы перебили друг друга. Мы все привезли сюда в багаже всю накопленную злость и ненависть, все предрассудки, какими напичкана под завязку наша жизнь. Это оказалось такой силой, которую невозможно было преодолеть. Теперь ты понимаешь, как много времени еще придется человечеству с этим бороться. Если вообще это можно победить.
  - Как ты думаешь, почему Бог уничтожил наш поселок? - вдруг задала вопрос Ольга.
  Я посмотрел на нее и даже в темноте заметил, как блестят ее глаза.
  - Потому что понял, что ничего из этой затеи путного не выйдет. Рай не для человека, ведь с собой он носит ад. Нас хотели освободить от самих себя, но люди упорно держатся за то, что они считают и есть они самими. Прав был Хандруев, когда говорил о великой силе иллюзии.
  - Выходит, мы напрасно здесь оказались?
  - Нет, - возразил я, - без этого опыта ни ты, ни я не могли дальше жить. Каждый из нас оказался в собственном тупике и нужен был из него выход. Мы его нашли.
  - Да, нашли и тут же оказались в новом тупике. Как выйти из него?
  - Ты права, но может быть в этом и заключается наш шанс.
  - Не понимаю тебя.
  - Ко мне пришла странная мысль: если нас вывели из того тупика, то какой смысл заводить нас в новый. Остальные может быть, потому и погибли, что остались в своих тупиках. Но если я прав, значит, мы выберемся из этой ситуации.
  - Но каким образом?
  - Не знаю. Но в таком случае, зачем провидению нас спасать, не лучше ли было с нами сразу покончить, а не возится дальше. Значит, у него есть на нас свои виды.
  - Ты веришь в то, что сейчас сказал? Только говори правду, не надо меня ни утешать, ни подбадривать. Я справлюсь.
  Я замялся.
  - Честно говоря, не знаю. Но не исключаю, что так оно и есть. Должен же быть хоть какой-то смысл во всем, что случилось. Если Бог каждого ведет к какой-то цели, то вряд ли сейчас Его цель - наша гибель от голода. Не может же он поступать так неразумно. Кого спасаешь, не убиваешь.
  - Но это наша логика, а у Него может быть своя.
  - Не исключено. Но ведь наша логика - это тоже Его логика. Я думаю, что у нас есть шанс. Надо только выдержать все испытания.
  - Так хочется есть? - вздохнула Ольга.
  - Да, еда нам будет сегодня сниться. А ведь есть где-то сейчас места, где люди переедают. А мы здесь не знаем, где найти лишний малюсенький кусочек. Странный остров, тут нет ни одного знакомого растения: ни бананов, ни ананасов, ни манго. Словно их специально здесь уничтожили.
  - А может действительно специально, для чистоты эксперимента.
  - Может быть, - пожал я плечами. В таком случае можно констатировать, что чистота эксперимента оказалась идеальной. Ну их к черту. Пока у меня есть силы, я хочу тебя любить.
  Мы занимались любовью прямо под звездами, которые, наверное, не без удивления взирали на это бессмысленное с их точки зрение занятие. Но для нас оно имело гораздо большее значение, чем в обычной жизни, оно свидетельствовало о том, что мы не только были живы, но и надеялись выжить.
  Прошло несколько дней. Наши запасы стремительно таяли, несмотря на то, что мы сокращали ежедневную пайку. От голода нас шатало, чтобы тратить меньше сил, мы большую часть времени неподвижно лежали. Даже разговаривали лишь тогда, когда молчать уже не было сил.
  Однажды Ольга вдруг привстала и посмотрела на меня.
  - Если мы все равно умрем от голода, то глупо ждать мучительного конца. Не лучше ли его ускорить? Несколько дней такой жизни ничего не изменят. Мы занимаемся бессмысленным делом.
  В ее словах была своя правота, и я довольно долго не знал, что ответить: согласится ли с ней или возразить.
  - Я не готов к тому, чтобы покончить с собой, - наконец ответил я. - Пока мы живы, есть надежда.
  - Надежда на что? За все время, что мы провели на острове, к нему не пристало ни одного чужого судна. Почему ты думаешь, что кто-то приплывет сейчас?
  Ольга, обессиленная, снова легла.
  - Я тоже в это не верю. Но надежда жива вопреки вере. Я не могу этого объяснить.
  - Но почему в такой безнадежной ситуации ты не хочешь умирать, продолжаешь цепляться за жизнь? Сколько раз ты говорил, что она не более чем иллюзия, как и смерть. Одна иллюзия сменит другую. Это даже не переход из одного состояния в другое, а так небольшая пробежка.
   - Я не знаю, что тебе ответить, но я чувствую, что просто не хочу умирать. И мне все арвно, это переход или небольшая пробежка. Когда человек не думает о том, что жизнь всего лишь иллюзия, то он забывает об этом и погружается в свое обычное существование. Я хочу сейчас именно этого: очутиться у себя дома с тобой, начать писать новый роман, который я стал сочинять в тюрьме. В какой-то момент я постиг, что для меня возможно обычное человеческое счастье. И этого оказалось так много, что я сразу же забыл обо всем. И помню это ощущение до сих пор. И думать о чем-то другом у меня нет ни сил, ни желания.
  - А ты не боишься, что настанет минута, когда не хватит сил даже на то, чтобы покончить с собой. И тогда мы будем умирать медленно и долго.
  - И на этот раз ты права. Но я буду ждать.
  Ольга коснулась моей руки. Мы давно не занимались любовью, это отнимало слишком много драгоценной энергией. Да и желания в ослабевших телах почти не осталось. Но это касание мне было дороже самых горячих поцелуев и объятий.
  - Давай ждать, - прошептал я. - Не спрашивай ради чего. Просто жить и ждать.
  Прошло еще сколько-то дней. Продуктов у нас больше не было никаких. Мы оба так похудели, что дабы не пугаться, старались по реже смотреть друг на друга. Я физически чувствовал, как приближается смерть. Наступал тот момент, который предсказывала Ольга: мы так обессилим, что не сумеем искусственно прервать процесс долгого и мучительного угасания.
  Мы лежали возле пещеры. На ночь мы даже не стали укрываться в ней, так как понимали, что обратно уже не вылезем. И значит, останемся в ней навсегда. А там нас не найдет даже провидение.
  - Я не хочу ждать, когда все это кончится, - произнесла Ольга.
  Я не сразу понял смысл ее слов, в последнее время скорость работы моего мозга резко замедлилась.
  - Но что ты предлагаешь?
  - Сделать это прямо сейчас, пока сохранились еще какие-то остатки сил. Уже через несколько минут мы можем навсегда прервать эти мучения.
  Это так, подумал я. Ее решимость завершить всю эту бессмыслицу как можно скорей, удивляла и восхищала меня. Я понимал, что сейчас отступать больше некуда, мы дошли до предела. И все же я пытался найти плацдарм для отступления.
  - Я согласен, - сказал я, - но не сегодня. Дадим себе еще один последний день. И если он не принесет избавления, мы сделаем это.
  - Хорошо, но завтра я уйду. С тобой или без тебя. Я так давно решила.
  Я не без труда повернул в ее сторону голову. Непривычно осунувшееся лицо Ольги было спокойным. Она не боялась смерти. А я? Я боялся. И все же уйти мы должны вместе. Это будет единственно возможным апофеозом нашей любви.
  - Как ты думаешь, мы встретимся там? - спросил я.
  Ее ответ удивил меня.
  - Даже если встретимся, скорей всего мы не узнаем друг друга.
  - Почему ты так думаешь?
  - Мы же не знаем, какие мы без телесной оболочке. Там нас ждет совсем другая жизнь, может быть мы и не нужны друг другу. Тебя расстроили мои слова, любимый?
  - Да, - признался я. - После всего, что произошло, ты стала мне безмерно дорога. Я не хочу тебя терять ни здесь, ни там.
  Ольга на какое-то время замолчала, словно бы взяла паузу на раздумье.
  - Все равно будет так, как определил Он.
   Больше мы в этот день почти не говорили. Мы заснули рано, и сон был самым лучшим отрезком нашего теперешнего существования.
  Меня разбудила мысль, что наступил мой последний день. Я открыл глаза и увидел, что Ольга не спит, а смотрит на меня. Увидев, что я проснулся, она дотронулась до моей руки.
  - Ты готов? - спросила она.
  Я сразу понял, о чем она меня спрашивает.
  - День только начинается, мы сделаем это ближе к вечеру.
  - Стоит ли тянуть? Чем быстрей, тем лучше.
  Вместо ответа я закрыл глаза. Где взять силы, чтобы не отступить от своего обещания? Неужели совсем скоро наступит полная темнота? Или наоборот, возникнет новый, еще невиданный свет?
  Я открыл глаза и стал смотреть в небо. Как обычно, оно было ясным, посреди лазури сверкал ярко-желтый обруч солнца. Как красиво. И с этим придется расставаться? Но выхода нет.
  Сил оставалось совсем мало, но я решил, что нет смысла их экономить. Сегодня их можно растратить все до последней капли. Поэтому я попытался сесть. Это удалось не то с третьей, не то с четвертой попытки. Зато теперь я мог озирать все видимое пространство океана.
  Я не представлял, сколько прошло часов: два или пять. Солнце беспощадно палило, но я продолжал упрямо сидеть и смотреть на океан. Как всегда он был пустым, никто не бороздил его просторы. И поэтому, когда я вдруг увидел перемещающуюся точку, то в первые мгновения не поверил своим глазам. Я подумал, что от переутомления у меня начались галлюцинации.
  Я попытался стряхнуть с себя наваждение. Но точка не исчезла, наоборот, стала больше и начала приобретать контуры корабля. "Этого не может быть", - прошептал я.
  - Ольга! - слабым голосом позвал я ее. - Посмотри, что там.
  Ей понадобилось несколько минут. чтобы присоединиться ко мне.
  - Не может быть, - прошептала она, - корабль.
  Сомнений больше не было, это был не просто корабль, это был корабль, который направлялся к нашему острову. И тут меня словно ножом ударила мысль.
  - Они же нас здесь не найдут. Если они будут обследовать остров, то ограничатся побережьем.
  - Ты прав. Нам надо спуститься вниз.
   - Но мы едва сидим, как же нам идти.
  Ольга посмотрела на меня.
  - Мы должны это сделать, даже ползком.
  Я кивнул головой.
  - Давай попробуем встать. Будем помогать друг другу.
  На то, чтобы встать, ушло пять минут. Ноги не хотели нас держать, они прогибались, словно бы сделанные из картона. И если бы мы не опирались друг на друга, то упали бы.
  - Делаем первый шаг, - сказал я.
  Мы шли так медленно, что черепаха по сравнению с нами была настоящим спринтером. Самые тяжелые моменты наступали тогда, когда мы в очередной раз падали. Чтобы подняться, приходилось тратить неимоверные усилия. Нам казалось, что мы никогда не спустимся с этой проклятой горы.
  Спуск к океану в обычной ситуации занимал полчаса, мы потратили на него часа три. Судя по всему, судно уже причалило, так как мы давно потеряли его из виду. Но идти на его поиск сил уже не было никаких. Мы просто легли на берегу. Если нас найдут, значит, найдут, не найдут, мы останемся тут навсегда.
  Нас нашли. Несколько человек буквально натолкнулись на нас. Когда они увидели, в каком мы состоянии, на их лицах отразился ужас. Так как идти мы уже не могли, они нас понесли на руках. Впрочем, ноши были совсем не тяжелые, мы весили лишь половину от нашего нормального веса.
  Как мы узнали потом, после цунами, унесшего жизнь сотен тысяч людей, были посланы несколько судов обследовать разные районы океана, подвергшие нападению стихии в поисках выживших людей. Один из этих кораблей и пристал на острове.
  В Москву мы приехали через месяц после лечения в госпитале. Нас допрашивали, мы рассказали все о рае все без утайки. Но наше повествование вызывало недоверие. Впрочем, обвинять нас было не в чем, и потому нас никто не задерживал. Какая-то общественная организация купила нам билеты на самолет.
  Мы вернулись в Москву в дождливый и прохладный с резким ветром день. Ольга помчалась к своей дочери, а я с волнением поехал к себе домой. Квартира была точно такой же, как я оставил ее. Только вся мебель покрылась толстым ковром пыли. Но я с умилением водил по ней пальцем, оставляя на поверхности вензели в виде буквы "О". То, что я был снова здесь, это настоящее чудо.
  Ольга обещала приехать поздно вечером, когда заснет ее дочь. В ожидании ее я сел в кресло. Я думал о предстоящей жизни. Перед тем, как ненадолго расстаться, Ольга сообщила мне, что беременна. И вот когда в нашей квартире раздастся голос моего ребенка, у нас и начнется настоящий рай. Я так хочу видеть, держать на руках свое дитя. Пусть это будет иллюзией, но это самая прекрасная иллюзия, какая только есть во Вселенной. И другой я пока не хочу.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"