Аннотация: Воспоминания о Великой Отечественной войне Марии Антоновны Жуковой, моей прабабушки.
Воспоминания
Марии Антоновны ЖУКОВОЙ
с 22 июня 1941 года по 5 октября 1943 года.
Автобиография.
Я, Жукова Мария Антоновна, родилась в 1914 г., 28 февраля в деревне Старая-Буда, Буда-Кошелёвского района Гомельской области в семье крестьянина-середняка.
Окончила Смаро-Будскую начальную школу, Чеботовичскую семилетнюю школу и Могилёвский четырёхгодичный рабфак.
В 1934-35 учебном году поступила в Гомельский педагогический институт на физико-математическое отделение. По причине болезни учёба прервалась в первой половине учебного года. В 1935-36 учебных годах (на родине мужа) работала преподавателем русского языка и литературы в 5 классах Палужской средней школы. В 1937-38 учебных годах меня послали на 6-ти месячные курсы, при Минском педагогическом институте имени Горького, преподавателей русского языка и литературы в 5-7 классах.
Окончив курсы я осталась заочницей при этом институте и работала в Городецкой семилетней школе преподавателем русского языка и литературы в 5-7 классах 1938-39 учебных годах.
В 1939-40 учебных годах меня перевели в Сосновицкую растущую семилетнюю школу, т.е. там открылся один 5 класс. В 1940-41 учебных годах у нас уже кроме классов 1 - 4 были 5-е и 6-е классы. И только мы успели окончить учебный год, как началась Великая Отечественная война, которая прервала учёбу детей в школе на целых 2 года, а мне сдать сессию за третий курс педагогического института.
В этой же деревне я осталась с 3-х летней дочерью и матерью мужа, где жила и вносила посильный вклад в борьбе с фашистскими захватчиками за независимость нашей Родины.
Жукова.
Вот мы и встретились через 35 лет. Что это было за чувство, его нельзя объяснить словами, ибо нет таких слов, которыми можно было бы выразить всё, что мы пережили при встрече. А какие сияющие лица были у всех! Даже, казалось, всё окружающее ликовало.
Да, это так, если вспомнить, что пришлось пережить, какие испытания вынести 37 лет тому назад.
22 июня 1941 год. Фашистская Германия наметила очередную жертву, как хищник, не останавливаясь ни перед кем и ни перед чем. Фашисты были лишены человечности, их покинул рассудок, они жаждали человеческих жертв. Но справедливость восторжествовала. Человек, чувствую свою правоту, становится сильным: поднимается боевой дух; человек не ставит свою жизнь выше долга перед Родиной, народом. Со всей мощью в этой войне проявилась великая сила - советский патриотизм.
Война меня застала в пути. Мой муж Никитенко Иван Андреевич - участник войны с арийцами. После перемирия ему дали отпуск, который кончался 5 мая 1941 г. Мне же с этого числа была путёвка в дом отдыха "Ченки" Гомельской области.
До станции "Коммунары" мы с мужем ехали вместе, а там расстались: он в часть, я - в дом отдыха. Кто думал, что это была наша последняя встреча. Дома у нас остались мать мужа Никитенко П.И. и наша 3-х летняя дочурка Майя.
По истечении срока в доме отдыха я заехала навестить свою мать (д.Ст.Буда, Буда-Кошелёвского района Гомельской области), где меня и застала война.
Не хотелось верить в это.
Утром часов в 9-10, 22 июня забежала соседка и взволнованно сообщила, что началась война, начали немцы. Я в недоумении, зная, что был заключён договор с Германией, говорю, что не может быть этого! Потом вышла на улицу и поняла, что случилось большое горе. Представитель из райцентра собирает митинг. А люди? На лица всех как бы туча нашла. Они вслушиваются в речь оратора, и тут же их внимание отвлекает гул чужих самолётов. Они летели высоко по направлению Гомеля, бомбили города, железнодорожные составы.
В этот же день я ушла от матери на станцию Б.Кошелёвская. На вокзале жуткая картина. Все куда-то спешат, не протолкнуться, билетов не достать. Как-нибудь до Гомеля доехать. В Гомеле ещё хуже, просто столпотворение, то и дело люди следили за воздухом.
Вижу, что есть только один выход - идти пешком. Идти было легко, казалось, что летишь. Так, не чувствуя себя, я спешила к своему ребёнку, (д.м. Сосновица В.Борского с/с Краснопольского района Могилёвской области). Никто не думал, что враг придёт на нашу землю, но события сложились так, что наши войска временно оставили нашу местность. Надежда рухнула. Я, как и миллионы советских людей была убеждена, что враг уйдёт, не быть ему на нашей земле, и мне это давало силы, поддерживало меня, в преодолении трудностей военной поры и в моей борьбе за нашу победу.
Мысль об эвакуации, как молния, блеснула и я больше об этом не думала. Я взяла за основу фильм, который смотрела в 1938 году, а как он называется не помню.
Тогда я поняла, что можно принести большую пользу Родине, будучи в тылу врага. На этом и остановилась, стала присматриваться, прислушиваться.
Жили мы втроём при школе, я с дочерью и мать мужа. Семья наша дружная была. Свекровь П.Ил.Никитенко - выходец из бедняцкой среды. Она очень хорошо помнила, что такое бедность.
Временная оккупация дала возможность некоторым хозяевам вернуться и искать "моё" и своих врагов. Вот такие обстоятельства нас привели к единой цели - помочь сыну, мужу изгнать врага из нашей священной земли. Могу смело сказать, что свекровь Пелагея Илларионовна была умной, находчивой женщиной. Вдовья жизнь (муж её Никитенко Андрей, а моего мужа Ивана Андреевича отец, сгорел в шахте в 1917 году) отшлифовала её ум, душу и характер. Ей не надо было объяснять обстановку и нашу задачу в сложившихся обстоятельствах. Мы понимали друг друга с полуслова.
При отступлении наших войск многие солдаты попадали в окружение. Во избежание попасть в плен и быть угнанными в Германию, бойцы всячески старались уйти от ещё большей беды. Они прятались в лесу, потом при встрече с лестными жителями временно оставались у них и помогали в хозяйстве. Окрепнув, они уходили к своим через фронт или организовывали партизанские отряды. Среди таких окруженцев были и раненные, им необходима была помощь в медикаментах и питании. Всё это сделать было не просто, ибо были глаза, следившие за каждым нашим шагом. Однажды свекровь мне говорит, что вернувшийся кулак Сымон Поклад спросил у неё: - Что это твоя невестка всё в красном платке ходит?
- Я поняла, что нужно быть ещё более осторожной.
Через некоторое время дала о себе знать местная группа под руководством представителя, оставленного райкомом комсомола, Владимира Александровича Беляцкого. Вот уже и блеснула искра надежды, что у тебя есть единомышленники.
Выше я упоминала, что мы жили при школе, так как мой муж и я работали учителями. Школа стояла на отшибе деревни М.Сосновица. Там же нас застала война.
Когда фронт отодвинулся, в это время преимущественно ночью, проходили группы окруженцев, я так думаю, и заходили в школу. В разговоре они советовали выйти со школьной квартиры, ибо нам никто не поверит, что мы не связаны с партизанами, живя вдали от деревни, и нам не сдобровать.
Однажды утром свекровь ушла на деревню и со слезами рассказала, что нас выгнали со школы и нам негде жить. Нас временно взяла к себе на квартиру Поклад Ольга Митрофановна. Потом обществом нам выделили небольшой старенький амбар, из которого мы кое-как построили эту хижину на д.м.Сосновицы.
В 1942 г. в октябре месяце стали появляться партизанские отряды в нашей местности, чего мы с нетерпением ждали.
Один из отрядов - отряд Љ45 "За Родину" обосновался на территории Краснопольсокого, Климовичского и Костюковичского районов.
Однажды вечером зашли несколько человек в наш дом. Кто эти зашедшие, понять было трудно, потому что ходили слухи, что полицейские переодевались в партизанскую форму, заходили вечером или ночью в дома с целью узнать людей, связанных с партизанами. Мы очень осторожны были. В следующий раз зашли ещё несколько человек тех же самых и точно не помню, то ли Беляцкий В.А., то ли Лобановский Е. Вот здесь мы воспрянули духом. Запомнились мне лица с этой встречи. Сивчук Виктор всё в движении и разговор на украинском языке. Сытник Иван с усиками, молча стоял. Уваров Василий с испытывающим взглядом. Костя Сладков - весельчак-хохотун, и наконец, Владимир Марков, в котором что-то было особенное: проникновенный умный взгляд, строгая властная внешность. После я узнала, что это командир партизанского отряда "За Родину". В это посещение я получила первое задание: размножить и распространить листовки Советского информбюро. Отряду нужны были люди. Эту работу (также) выполняла по силе возможностей. Люди д.Железница пришли в отряд, а некоторые стали связными по моей рекомендации.
Когда отряд попал в блокаду, это был декабрь 1942 года, были раненые в т.ч. и командир отряда В.Марков. Ночью из отряда пришли люди с просьбой указать надёжную квартиру, где можно временно поместить раненных. Подумав, я решила, что самая надёжная квартира будет в д.Железница учительницы Сервирог Марии Станиславовны, которая потом стала работать связной. Там же присоединились и сёстры Медведские: Виктория, Мария, Ефросиния и Валентина. Для лечения раненных нужны были медикаменты и медик. Такого человека нашла Сервирог М.С. в д.Братьковичи Костюковичского района это был Мигаленя Иван Николаевич, который охотно делал всё необходимое, чтобы поправить здоровье раненных. Медицинскую помощь он оказывал только ночью, в такое время можно было ему уйти из дому и посетить в другой деревне больных.
В деревне соседи посещают друг друга, значит, был большой риск, что менять квартиры с целью более надёжной конспирации.
От Сервирог М.С. раненного (это был командир отряда В.Марков) привели в д.Сосновица в наш дом, который стоял на краю деревни. Через некоторое время раненного перевели в дом учительницы Совкиной Софии Семёновны, её дом стоял с другого краю деревни Сосновица к лесу. Когда отряд собрался с силами, они начали снова громить полицейские укрепленные точки. Диверсионные группы подрывали эшелоны с боеприпасами и живой силой. Одна из таких точек была в д.Братьковичи в здании участковой больницы, где работал и жил семьёй врач Мигаленя И.Н. Полицаи выселили семью врача Мигалени. Он перебрался в д.Четовье Костюковичского района, небольшую деревушку расположенную почти в лесу.
Я получила задание от командиров партизанского отряда "За Родину" достать план укреплений полицейской точки, расположенной в помещении больницы д.Братьковичи. Этот план мог дать только врач Мигаленя Иван Николаевич, ибо он там жил и работал.
Чтобы явиться к врачу, я "заболела": у меня ангина. Два дня я ходила с завязанным горлом. Соседи знали, что я больна. Вот я прошу лошадь у одного из соседей съездить к врачу.
Зима снежная, морозная, а расстояние 5-6 км. Я поехала в санях одна по лесу. Дом, в котором жил Мигаленя состоял из одной комнаты, перевешанной простынями. В передней половине ожидали приёма больные, а во второй шёл приём. Вот и моя очередь. Захожу, жалуюсь и одновременно пишу что нужно. Иван Николаевич меня осматривает, даёт советы и чертит план. Я кладу план в подвязку, которой завязываю горло, и еду домой. Вскоре полицейская точка была разгромлена партизанами.
В феврале месяце 1943 г. на д.Сосновица налетел Чериковский карательный отряд. Было утро, а вечером прошлого дня, я получила новое задание: мне привезли листовку советского информбюро о последних событиях, чтобы я её размножила и распространила. Я её сложила вчетверо и положила на шкаф в уголок.
И вот утром карательный отряд внезапно ворвался в деревню, заскочили в крайний дом Познякова Павла. Сын Познякова П., Володя так же был связным. Это молодой парень лет 17-и. В это утро к Володе зашёл Лобановский Емельян, также связной. Возможно они также получили какое-нибудь задание и обсуждали его, ибо при Володе было оружие.
Каратели Володю застали врасплох. Лобановский Е. как-то сумел уйти из дома Познякова, но его настиг верховой (верхом на лошади) полицейский и вернул. В это утро у меня была Савкина С.С.. Вдруг послышалась стрельба, и по улице скачут верховые полицейские за Лобановским Е.
Мы поняли, что это беда. Савкина ушла домой. Я вспомнила, что у меня в шкафу медикаменты, ведь раненных привозили на перевязку. Свекровь Пелагея Илларионовна быстренько собрала в фартук всё и хотела положить в доме в сундучок с грязным бельём. Я говорю: "Нельзя! Несите в сарай!" Она быстро в сарай, зарыла под навоз и наверх положила сена корове.
А у нас, когда лежал раненый В.И. Марков, то его адъютант Нижевич Борис Павлович прорезал стенку из сеней в сарай, чтобы, не выходя во двор, попасть в него.
И только свекровь вылазит в этот ход, как врываются полицейские с криком: "Что прятала?!!!" Она говорит: "Господин полицейский, клала сено корове". В сарай они не пошли, а в доме всё перевернули.
Через полчаса, может час, выгоняют всех жителей к дому Познякова Павла, ставят в одну шеренгу. А там уже перед домом повешен за ноги Володя. Они его прошили автоматной очередью ещё в доме, потом выволокли на улицу и ещё били по трупу из пулемёта, когда все жители старые и молодые были выстроены в шеренгу.
Здесь же перед жителями очень избивали Лобановского Емельяна. Били резиновым шлангом по лицу, отчего набухали кровавые синяки.
Когда он загораживал лицо рукой, на него палач орал: "Убери!"
Лобановский Е. мужественно выносил пытку, не проронив ни слова, хотя знал о многих. Я удивляюсь той силе, которая была тогда у людей. Сердце замирало, глядя на эту ужасную картину, казалось, вот-вот человек не выдержит и укажет на тебя, но Лобановский не произнёс ни единого слова.
После этого всех мужчин согнали в один маленький домик Познякова Ильи, а стариков, женщин и детей отпустили.
Ночью в 2 часа пришли за мной и увели на допрос. Допрос вели в доме Бардонова Михаила. Комната освещалась керосиновой лампой. Окна занавешены. За столом сидели два немца, остальные были изменники. Помню одно лицо, как сейчас смотрю. Это был палач с резиновым шлангом, очень уж старался всех убедить, что я знаю о партизанах и что смотрю, как чисто советский человек (его слова). Меня спрашивали, заходят ли партизаны и к кому заходят. Обещали, если я скажу, то меня пустят домой к ребёнку. Я одно отвечала: партизан никогда не видела и не знаю к кому заходят. Палач всё порывался заставить меня сказать правду, этого ему сделать не удалось.
Потом меня отвели, где сидели арестованные. Я шла и думала, наверное, собрали нас всех, кто-то не выдержал. К счастью, из связных был только Лобановский Е. и я. Остальные, не имеющие ничего общего с партизанами.
Комната переполнена. Здесь же в доме сидят два полицейских, кроме тех, которые со двора караулят арестованных. Из женщин одна я. Пришло утро. К арестованным стали приходить кто-нибудь из семьи, приносить передачу.
Вот и ко мне пришёл мой родной человечек. Впускают в хату мою девочку. Она остановилась на пороге, ибо её не пустили ближе, и зовёт меня: "Мама, пойдём домой". Я спросила, с кем она пришла, она сказала, что одна. Полицейский её выпроводил.
Не знаю, как только не разорвалось моё сердце. Одну её мы никуда и никогда не отпускали, а тут такое твориться, а она с одного конца деревни на другой пришла одна. Свекровь тоже растерялась: что она думала, ей знать.
И вот, когда моя дочь пришла, меня так это обожгло, я так расплакалась, что день не могла успокоиться. Что ж, думаю, и я здесь не одна, и она пришла за мной. Больше обо мне некому думать, я ведь чужая, не Сосновская.
В этот день, под вечер, к арестованным зашёл Кистин. Он был в русской шинели и шапке. Тогда я ещё не знала, что это Кистин. Это был человек ниже среднего роста, лет 40 приблизительно, глаза голубые, сверлящие. Он спрашивал, указывая на меня, кто это, я полицейский отвечал "учительница". Этот Кистин так посмотрел на меня, что я решила: этот видит насквозь мою душу, это смерть моя. Он ушёл. У меня какой-то переворот в душе, и я перестала плакать.
Вечером меня снова забрали на допрос, но сначала повели домой, чтобы при мне сделать тщательный обыск. В доме свет был от лучины. Перевернули ещё раз всё. Когда один из полицейских, подставив табурет, полез смотреть на шкаф, тут-то я вспомнила о листовке. На шкафу смотрел Кистин.
Ну теперь всё. Стою и готовлю ответ на вопрос, откуда листовка. К счастью, он её не заметил, а может... не знаю. Итак, ничего не нашли подозрительного. Сделав обыск, меня повели второй раз на допрос. И на этот раз говорить не заставили ни перед какими угрозами.
В последнюю ночь перед уходом карательного отряда, меня отпустили. Это было часов в 11 вечера, мне сказали, идти домой. Как я сообразила, не могу объяснить, что одной ночью идти по улице опасно, ведь их патрули кругом, а я их пароль не знаю, значит, им со мной просто рассчитаться. Я им сказала, что одна не пойду, ваши люди не знают, что меня отпустили.
Один из полицейских вызвался проводить. Пришла домой. И радость, что снова со своей семьёй вместе, и страх, не верится, что это серьёзно, казалось, вот-вот снова придут за мной. А в доме нашем поместили четырёх полицейских. Тогда почти в каждом доме подселили человек по четыре, пять полицейских.
Дождались дня, к нам снова заходят трое полицейских. Двое начали выбирать, что им нужно из вещей, а один (это был Кистин) взял гитару, сел к окну лицом и потихоньку наигрывает на гитаре и напевает песню "Бродяга".
Я сидела у второго окна так, что мне был виден профиль Кистина. Наигрывая, он потихоньку мне проговорил: "Маруся, ничего не жалей!"
Где там было чего жалеть, готов был остаться только в белье, чтобы скорее ушли и оставили нас.
Я посмотрела на него и покачала головой, давая понять, что ничего не жалею. Вот они забрали, что им казалось ценным, и ушли все трое.
Смотрю в окно, вернулся один, тот что наигрывал на гитаре. Ну, думаю, за мной. Я встала и... что делать!? А он зашёл и прямо с порога говорит: "А ты, Маруся, смотри на людей по-другому, твой взгляд тебя погубит". И ушёл. Я, стоя посреди хаты, замерла, мне стало ещё более страшно. Я поняла, что у них шёл спор, кто я.
Какой-то загадочный полицейский. Кто он? Почему он мне так говорит?
Каратели выехали с обозом из деревни, забрав всех мужчин д.м.Сосновицы.
Тут же у околицы расстреляли Познякова Павла, отца Володи, Познякова Илью, Лобановского Емельяна и кого-то из д.Осов, фамилии не помню.
После я услышала от Бардоновой Александры Семёновны, что этот полицейский - Кистин, что он тайный агент от наших и что он кадровый военный Советской Армии. В г.Черикове его разоблачили и там же повесили.
Ей это всё известно стало, когда она ходила в г.Чериков навещать брата Бардонова М.С., угнанного тогда карательным отрядом.
В этот же день я ушла из дому в деревню Железница к Сервирог Марии Станиславовне.
Мне казалось, что полицейские вернутся за мной, да и свекровь Пелагея Илларионовна настояла на этом. Сестру же свекрови, которая жила в д.Железница, я попросила идти к нам. Эта женщина о нас всё знала. Конечно, абсолютной надежды не было, что на не настигнет какая-нибудь беда. Мы были готовы ко всему. В таких случаях бывает, что дети невольно выдают то, о чём взрослые молчат. Я всё толковала своей дочери, что никогда никому нельзя говорить о том, что у нас бывают чужие дяди вечером или ночью, ибо нас заберут и убьют.
Когда приходила к нам сестра свекрови Вера Илларионовна, она с подвохом спрашивала девочку, бывают ли у нас чужие дяди, а может, вечером приходят. Она всё отнекивалась, что никого не бывает. Потом Вера Илларионовна пообещала ей конфет (мы так договорились проверить, ведь это дитя) так она потом: Ай, бабушка, мама сказала, что нельзя говорить, а то нас убьют". Вот тут я поняла, что это провал. Нужно искать более надёжный выход. Потом я сказала моей девочке, что так нельзя говорить, ты лучше запомни твёрдо одно и всегда говори, как бы тебя кто ни спрашивал: я спала и никого не видела.
Вот эта простая фраза нас выручила в этот опасный момент.
В Железнице я была почти до марта и только иногда навещала семью.
В моё отсутствие мне дали задание, о чём сказали свекрови.
В это время орудовал карательный отряд некоего Бишлера в д.Савиничи.
Задание было: сходить в д.Лысовка, узнать о количестве карателей и их расположении.
Когда я пришла домой, свекрови не было, была только её сестра Вера, с моей девочкой. На вопрос, где мать, Вера Илларионовна ответила, что она ушла вчера в д.Лысовку покупать поросёнка и вот что-то нет.
Уходя, сказала, что не хочет сироту годовать, растила сына вдовой, так пусть у его ребёнка будет мать.
А уже прошли слухи, что Бишлеровцы хватают всех подозрительных на их взгляд. Я поняла, что случилась беда. Так и получилось. Когда она пришла в Лысовку, там были Бишлеровцы. Её задержали. Ей не поверили, что она пришла покупать поросёнка. Её погнали в д.Савичи, где задержанных допрашивали.
Там она просидела неделю. Какие она только ужасы рассказывала. Согнали всех задержанных в один дом нежилой. Люди сидели на полу. Брали стариков, детей, если кто указывал, что это семья коммуниста. Был взят комсомолец-инвалид, она не знала, откуда он. Его истязали здесь же в доме на виду арестованных. Когда он терял сознание, его обливали водой и потом заставляли лизать свою кровь. Ночью выводили и расстреливали.
Двое спящих детей вынесли на том, на чём они спали и сразу послышались два выстрела. В этот дом заходил и сам Бешлер. Он шёл мимо каждого сидящего и всматривался в глаза и кто, как ему казалось, подозрительный, сразу указывал "забрать"! Их выводили и больше они не возвращались.
Пелагея Илларионовна, благодаря её находчивости, не попала в число подозрительных. Она пообещала полицаям, когда они придут в Сосновицу собрать им сала и яиц.
Домой она вернулась без денег, босая, а это ещё был март месяц. За неделю она изменилась до неузнаваемости, еле притащилась.
Я же измаялась в ожидании очередной катастрофы. Как только она пришла, к нам явились люди из отряда "За Родину". Она рассказала обо всём. Отряд Бишлера многочисленный и очень вооружён. Обещали приехать в Сосновицу за салом и яичками.
Этот случай командование использовало. Устроили засаду на опушке леса Ковтун со стороны д.Гослев. Через неделю, а может меньше ехали три телеги, на каждой не меньше пяти человек, а может и больше. Ехали вооружённые, довольные, что их ждёт гостинец. Ну, они и получили, "гостинец", ни один не остался обделённым.
В этой засаде, хорошо помню, участвовали Астапенко Фёдор Трифонович, Рыжиков Николай, остальных не помню. (Владимир Александрович допишите сам). Каратели никак не оставляли наши деревни в покое. Всё порывались забрать жителей, деревни сжечь, что сделали с д.Гослев. Это было в апреле, ибо уже шёл сев яровых. И вот вечером от вечерней зари опушка леса Ковтун, как в огне.
Я пошла, доить корову, свекровь в доме с моей дочкой. Вдруг она вбегает в сарай и говорит: "Бросай доить, беги, бери Майю!" Я вскочила в дом, схватила дочку на руки, а ей-то уже шестой годик и она босая, приготовились класть спать.
Вечера с морозцем, вода в лужах затянулась тонким льдом. Я с дочкой на руках пробежала до большой Сосновицы, а дальше не могу, подкосились ноги и от страха, и от тяжести. Я девочку опустила на холодную землю, а бежать не могу. Она, хлюпая босыми ногами по замёрзшим лужам, тянет меня за руку и кричит: "Мамочка, пойдём быстрей, а то нас догонят и убьют!"
Со стороны Гослева пулемётные очереди, деревня горит. Сосновицы бегут по полю в сторону Железницы. Это была жуткая картина. Не знаю, где я брала силы добежать до Железницы. Жители д.Железницы выбежали на околицу и смотрели с ужасом на эту лавину. Добежав до деревни, я не могла произнести ни слова, так меня оставили силы. Я даже не помню, к кому я попала и что дальше было. Наступило время, когда оставаться дальше дома, не было смысла.
В июне месяце мы с Савкиной Софией ушли в отряд "За Родину" Љ45. В партизанском отряде я выполняла все возложенные на меня обязанности; ходила в засады, участвовала в рельсовой войне.
В отряде я встретила очень общительную, энергичную, сероглазую девушку. Она периодически появлялась в нашем отряде. После я узнала, что это представитель от ЦК Комсомола с Большой земли. Как она умело могла вселять веру в победу! Это была Клавдия Александровна Моськина, ныне Маркова.
За это время, что мне пришлось быть в отряде, я поняла: каким надо обладать мужеством людям, чтобы жить и бороться с врагом в таких условиях. Всё претерпели, всё было под силу, только бы достигнуть цели - изгнать врага с нашей земли.
В критические моменты для отряда, людям необходимо было в кого-то поверить, поверить в счастливый исход. Таким был командир отряда "За Родину" Владимир Иванович Марков. Люди верили в него, как в Бога.
На мой взгляд - это талантливый командир, ибо способности быть вожаком любого коллектива научить нельзя, с ними нужно родиться.
Наступил перелом. Советская Армия ценой больших усилий добилась перевеса на фронтах. Враг вынужден отступать. Фронт приблизился. Командование отряда получило указание с Большой земли идти на соединение с войсками Советской Армии. Это был август месяц.
В сентябре месяце я получила первую весточку от мужа-фронтовика.
Радость наша недолго длилась. Последнее моё письмо вернулось с отметкой на конверте: адресат умер в госпитале в Краснодарском крае. Это случилось 20 февраля 1944 г. Война отняла у матери единственное дитя, у меня мужа, у дочери моей отца.
Победа! Какое символическое слово. Оно в себе заключило силу, сплочённость, справедливость, любовь к Родине. Этими качествами обладает советский народ.
Несмотря на нанесённый неизмеримый ущерб, нанесённый гитлером, захватчиком нашей Родины, мы всё преодолели, восстановили и превозмогли довоенный уровень.
Как прекрасна жизнь в настоящее время. Этому цену знают те, кто не жалея сил и жизни отстаивал её, строил и построил. Так береги же наши потомки завоеванное вашими дедами, отцами, братьями. Не уроните их честь, преданность Родине. Самое главное в жизни человека - не уронить своего достоинства. Чтобы у тебя всегда было легко на душе, чтобы ты мог всегда прямо и смело смотреть людям в глаза, ты должен беззаветно любить свою Родину, должен быть трудолюбивым, честным, справедливым.