Гуров A.V. : другие произведения.

Неспетая баллада

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


Неспетая баллада

  
   Мы стояли плечом к плечу и смотрели в сторону заката. Лиловое солнце, кровоточа багряным сиянием, быстро опускалось за частокол деревьев; опутывало нитями красных лучей вечнозеленые, окаймленные белыми пушистыми шалями, верхушки елей. В холодном, морозном воздухе витал аромат снега и хвои, смешанный со зловонием конского навоза, пота, смолы и дёгтя - зловонием войска.
   Чтобы сталь не примерзала, мы изредка со скрежетом вынимали из ножен клинки и вгоняли обратно. Все всматривались в сторону запада, откуда несло запахом гари, паленой шерсти, домашнего скота и жертвенной крови.
   Медленно тянулось время. Неспешно опускалась холодная ночь. Стыли утонувшие в снегу ноги, руки примерзали к щитам и рукоятям мечей, индевели тонкие пластины доспехов, а синие плащи от мороза окаменевали, как и воины, вросшие в грязно-белые сугробы.
   А мы всё стояли плечом к плечу в ожидании рокового часа.
   - Сколько еще? - выдохнул позади Марк и положил руку на мое плечо. - Может, они откажутся от сражения?
   - За родину я бы не пожалел своей крови...
   - Значит, придут. - Марк звякнул мечом. - Эх, поскорей бы...
   Угрюмый Гай, стоявший справа от меня, приспустил мешавшую говорить засаленную тряпку шарфа и, нахмурив брови, уронил:
   - Солнце сядет, и варвары выйдут из леса.
   - Уже недолго, - косо взглянув на кровавый диск, проскрежетал сквозь сомкнутые зубы Марк и еще раз звякнул мечом.
   Солнце медленно уползало за деревья, шлейфом затягивая горизонт хмурыми сумерками. Позади нас уже поднимался над землей тонкий серп молодого месяца и, с ожесточением впиваясь в небеса, взбирался все выше и выше. Все дальше тянул он руки с мириадами пальцев, распространяя мертвый свет и украшая снег серебряным блеском. Приближалась ночь - приближался запах крови. Усиливалось волнение - и зловоние пота.
   - После боя я сложу балладу и завтра же ночью спою у костра! - с улыбкой воскликнул Август. - О наших подвигах, братья, сложат легенды. А я как бард... Да что кривить душой? Как талантливейший из всех бардов я ускорю это событие!
   - Выживи, - сквозь шарф буркнул Гай, - спеть успеешь.
   - А я все мечтаю о доме, - невпопад протянул Марк. - Думаю и прям перед глазами вижу, как возвращаюсь к жене и дочкам... Они встречают меня. Протягивают хлеб с солью и кувшин, до краев наполненный маслянистым молоком. Ах, какое у нас молоко на востоке Франкии. Пьешь его и не можешь остановиться. Я выпил все до последней капли, обнял дочерей, расцеловал жену. И мы дружной семьей, забыв о разлуках и расстояниях, весь вечер просидели у натопленного камина и поделились воспоминаниями...
   - Хорошая мечта, - согласился Август и улыбнулся: - Я запомню ее и сложу балладу - о твоей мечте, брат, узнает все войско!
   - Задушу гада! - прошипел Марк и усмехнулся.
   - Как заработаю денег, так выкуплю в Кираке отцовскую таверну, - вдруг заявил Гай. - Отец мой, покойник, запил и продал семейное дело. Сам от пьянки скончался, а нас с матерью пустил по миру. Как любящий сын я должен вернуть ей утраченное добро и обеспечить достойную старость.
   - Приятная цель! Запомню и ее, - обрадовался Август и с лукавой грустью продолжил: - Эх, а мне даже сказать о своей мечте нечего. Я бы соврал, что желаю признания и славы, но без всяких фантазий твердо знаю, что стану Великим бардом. Не сейчас, нет. Будет это не скоро, где-то через год. К этому времени как раз отслужу... О, братья! Я придумал себе мечту: отслужив, вернусь к Женевре и своими песнями украду у нее руку и сердце.
   - Ага, и обе ноги в придачу! - расхохотался Марк. - Она уже нарожала детей, а ты все мечтаешь узнать, что у нее под юбкой - новый ублюдок, вот что!
   Над строем разнесся веселый, залихватский гогот. Август напустил на себя серьезный вид, насупился, с нескрываемым презрением обвел взглядом расхохотавшихся солдат и, не удержавшись, рассмеялся сам.
   - А ты что скажешь, Юлий? - спросил меня Марк. - Чем займешься, когда отвоюешь?
   - Найду другую войну, - ответил я с горечью и печалью. - Буду сражаться во славу Вилькора, пока не повстречаю смерть и не вернусь к семье. Чума украла у меня жену и ребенка. Проклятье! Они умерли, а меня боги пощадили. Зачем? Зачем... Эх, знали бы вы, друзья, как мучительно меня тянет к ним. Иногда так и хочется броситься на вражеский меч, вырваться из этого мира и сбежать к семье, в Элизию....
   - Идут, - уронил Гай.
   Все затихли и, напрягая глаза, внимательно уставились вперёд. Никого видно не было. Лишь запах крови подобрался так близко, словно жертву принесли у нас под носом.
   - Войска! - закричал вдаль смотрящий, подтвердив слова зоркого Гая.
   Мне вдруг показалось: земля под елями ожила, зашевелилась. Седые тени невидимками заметались по девственно-белому снегу. Не покинув безопасного леса, подобрались ближе к вилькорскому войску и отступили, будто этой вылазкой вздумали напугать чужаков.
   - Лучники, катапульты - готовсь! - проголосил распорядитель. - Пехота, шагом!
   Заскрипели лебедки, затрещали деревянные брусья и грузы, полилась в глиняные амфоры горячая смола. Засуетились солдаты, бегавшие с факелами в руках вдоль рядов лучников и поджигавшие в снегу узкие смоляные бороздки. А мы, пехотинцы, все, как один, выдернули из земли пилумы, вытянулись, составили щиты и двинулись к бело-зеленому исполину, встречавшему нас редколесьем и тысячами разъяренных варваров, одетых в волчьи шкуры с хищно оскаленными пастями. Дикари, увидев движение, загремели мечами, забарабанили клинками по деревянным щитам, что-то неистово закричали на неведомом мне, каркающем языке. Создали немало шума и поспешно вернулись в лес, будто передумав идти на смерть.
   - Хм, что они делают? - удивился Август.
   - Заманивают, - ответил Гай. - Лес - их защитник. Варвары знают: среди деревьев наш строй развалится, а у них появится шанс перерезать нас, как агнцев.
   По команде лейтенантов мы остановились, вросли каменными глыбами в снежное покрывало. Вместо вражеских мечей нас вновь атаковал холод: сковал мышцы морозом, сделал движения тягучими, а мысли медленными и густыми, как текучая патока.
   - И что дальше? - с нетерпением спросил Август. - Так и будем стоять?
   - Заткнись, Великий бард, - ругнулся Гай. - Иначе простудишь горло.
   - Последнее ж племя... - с недовольством заметил Марк. - Перерезали б этот скот и конец войне.
   - Генерал знает, что делает, - обрубил Гай.
   - Катапульты к бою! - взревели генеральские распорядители, и над нашими головами черное небо изукрасилось огнями зажженных амфор.
   Сосуды медленно, как плавные мысли пехотинцев, опустились на вражеское войско и, расколовшись, взорвались неистовым огнем. В гром ударов стали о дерево, гулко доносившихся от вражеских рядов, вмешались крики смерти и боли. Паленой шерстью и кровью запахло сильнее, явственнее.
   - Гу-у-у!!! - ревел дикий языческий зверь, скрывшийся в лесу.
   - Гу-у-у!!! - вторили ему катапульты и "ночные" стрелы вилькорских лучников.
   К тому времени, как над нашими рядами прогремел приказ: "Пехота, в бой!", лес утонул в огне и криках умиравших. Черная ночь стала рыжей от пламени, а одинокий месяц уже не серебрил покрытый копотью грязный снег.
   Ощетинившаяся короткими копьями пехота наступала монолитной стеной. Медленной черепахой торив путь в сугробах, подбирались все ближе к лесу, ближе к варварам. Они ждали, проявляя нечеловеческую выдержку, кричали, громыхали мечами, но не двигались с места, будто и не замечая разящих стрел и огненных амфор, которые, как кара небесная, все еще обрушивались на их несчастные головы. Я восхищался ими: дикими, грязными, усталыми, но без тени страха вышедшими в последний бой.
   Когда между пехотой и варварами осталось не больше пятидесяти шагов, луки и катапульты замолчали. Взвыв на самой высокой, задыхавшейся ноте, варвары стремглав, будто воспарили над землей и даже не заметили под ногами снега, легкие, не обремененные доспехами и щитами, бросились на нас. Мое сердце невольно сжалось при виде той ненависти, которую испытывали к нам дикари, а рука так же нежно, как Август прижимал гриф лютни, сдавила рукоять меча. Я вдруг с улыбкой подумал, что этот бой для меня последний и уже к утру я встречусь с родными.
   Варвары мчались к нам, как пущенная стрела. Мы медленно пробивались сквозь сугробы. Они кричали в неистовом бешенстве, сбивались в толпу и топтали своих же. Пехота Вилькора шла молча, нога в ногу.
   Дикари преодолели двадцать шагов и выстрелили из коротких, охотничьих луков. Не нуждаясь в приказах, пехотинцы, прикрывшись щитами, встретили стрелы монолитом составленных в два ряда скутумов. Без потерь мы продолжили свое шествие и, когда варвары были в пяти шагах, метнули в чужое войско короткие копья, сразив наповал первые ряды противника. Враги сбились с ритма, запнулись о трупы товарищей, завязли в снегу. Пехота Вилькора воспользовалась заминкой и, ускорив шаг, смяла варваров, заставила их пятиться и отступать под несокрушимым натиском. Не размокнув строй, мы отогнали их к лесу. И тут, в чертоге варварского бело-зеленого исполина, сбылось предсказание Гая.
   Заманив в ловушку и ударив по флангам, варвары смяли наши ряды. В образовавшейся свалке, пехоте пришлось как можно быстрее выбираться из смыкающегося кольца. Рвавшийся изнутри зверь, жаждавший спасения и чужой смерти, выгнал меня на утоптанную варварами поляну, где я, оказавшись среди таких же вырванных из строя солдат, сразился за свою бренную жизнь и вечную славу Вилькора. На время мое сознание затуманилось, память не сохранила ничего, кроме калейдоскопа вражеских, искаженных лиц, которые сменялись так быстро, что я не всегда успевал полосовать их клинком.
   Сразив очередного дикаря, я наткнулся на чужую спину. Молниеносно развернувшись, занес меч и уловил на себе тяжелый, испуганный взгляд чумазого, совсем еще юного язычника. Варвары, осознав, что для них эта битва последняя, отправили в бой всех: как неопытный молодняк, так и ослабевших стариков.
   Его пронзительный взгляд из-под седых от инея бровей молил о пощаде. Но в этом бою милосердие было не в почете. Даже не задумавшись, я пронзил насквозь шею мальчишки.
   - Гракх! - позади меня послышался душераздирающий крик.
   Я обернулся и увидел мчавшегося на меня седого варвара, одетого в белую волчью шкуру. Он был быстр и силен не по годам. Я с трудом успел выставить меч, защитившись от удара топора. От напора меня отбросило назад. Я споткнулся об убитого юнца и свалился наземь.
   - Гракх! - вопил варвар.
   Попытавшись выбраться из груды холодных тел, я вдруг замер и отчетливо понял: пришел мой смертный час. Лицо дикаря исказилось от ненависти и боли. Он занес топор высоко над головой, неистово прокричал имя убитого сына и, захрипев, рухнул бездыханным рядом с наследником. Во тьме ночи я увидел призрачный силуэт своего спасителя. Им оказался Марк, улыбавшийся страшной, остервенелой улыбкой.
   - Осторожнее... - прохрипел он и, подавившись словами, схватился за шею.
   Его ужасавшая улыбка сменилась гримасой боли. Сквозь пальцы, судорожно сжавшие горло, быстро просочилась багряная кровь. Марк закатил глаза, устремив невидящий взгляд к небесам, и рухнул замертво.
   Еще не скоро он встретит жену и дочерей. Не скоро напьется маслянистого домашнего молока. Не скоро поделится своими воспоминаниями с семьей. А быть может, если Элизии нет, - уже никогда.
   Я вскочил на ноги, обезумев, накинулся на убийцу друга, повалил наземь и бил острием меча в его горло пока повисшая на тонких жилах голова не оторвалась. Я был неистов и зол, во мне поселился столь яростный зверь, что я не сумел перебороть его и выпустил на свободу. В этот день я потерял счет убийствам. С ожесточением безумца мстил за смерть друга и с равной ненавистью резал как юнцов, так и старцев.
   В себя я пришел, увидев, как варвары, будто стая волков, набросились на знаменосцев и разорвали их, как хищник разрывает добычу.
   - Знамя! - выкрикнул Гай и в одиночку рванулся на вражеский отряд.
   Я хотел ему помочь, но завяз, схлестнувшись сразу с двумя варварами.
   - Поднять штандарты! - приказал мертвым знаменосцам хмурый, как сегодняшняя ночь, Гай и самоотверженно врубился в ряды противника.
   Его скорости и выдержке можно было позавидовать. Короткими, точными, изящными в своей скупой гармонии и в то же время разящими наповал ударами он пробил дорогу к штандартам. Выбросив меч, дрожавшими руками схватил знамя и поднял его высоко над головой, показав всем воинам Вилькора, что их дружная сила не сломлена.
   - Да воссияет свет Вилькора! - во все горло прокричал Гай, отмахнулся древком знамени от вражеского меча, свалил варвара ударом ноги. С трудом удержав флаг в одной руке, выхватил короткий нож, вогнал его в глаз варвара, отошел на шаг и наткнулся спиной на вражеский клинок.
   Я пробился к Гаю, но было уже поздно. Воткнув знамя в землю, не дав ему упасть, он повис на древке штандарта и, поддерживая его своим телом, умер.
   Теперь таверна отца не вернется в его семью, а мать Гая будет влачить нищенское существования до конца своих дней. И умрет без печали об имуществе, но в вечном ожидании сына, который уже никогда не придет с войны.
   Я не смог защитить друга, но продолжил его дело и не подпустил к знамени ни одного врага. Рубил, резал, колол - убивал, пока не пролилась кровь последнего варвара, а над полем брани не послышались мучительно-радостные возгласы:
   - Вилькор - победитель!
   Неистовое варварское войско было уничтожено - поголовно, подчистую. Варвары не приняли плена, не признали поражения, пока последний воин не сложил свою голову. Увидев ужас, царивший на поле брани, я проклял победы, проклял войны и смерть.
   Вокруг меня на утоптанном снегу валялись окровавленные тела. Пар от остывающей, вытекающей из жил крови поднимался высоко над землей и умирал в обгорелых, чадящих кронах. Каркало на языке варваров слетевшееся вороньё, скрипели и бились на ветру ветки елей, как били недавно мечами о щиты наши враги. А среди стонов раненых, меж солдат, рыдавших над трупами друзей, носился гул ликования:
   - Вилькор - победитель!
   На востоке, там, откуда мы пришли, выросло над холмами осторожное солнце. Оно с опаской и сожалением взглянуло на оскверненный убийством лес и утопило его в бледно-желтых, похожих на затухающее пламя смолы, рассветных лучах.
   Это было, пожалуй, самое мрачное утро в моей жизни, освещенное чужим, варварским солнцем, пропитанное запахом крови, вонью паленой шерсти и плоти, потерянное, утраченное с тысячами солдатских душ. "Вилькор - победитель!" - называлось оно.
   Я посмотрел на тела друзей и мне стало больно и грустно, когда от усталости не нашел в себе слез, чтобы оплакать подвиг Гая, защитившего знамя, и Марка, спасшего меня ценой собственной жизни. Нас было четверо друзей, когда мы с армией Вилькора пришли в варварские земли: Марк, Гай, Август и я. Осталось лишь двое. Быть может, если Август пал, всего один.
   - Вилькор - победитель, черт его подери.
   Расправившись с раненными врагами, из последних сил цеплявшихся за ускользавшие жизни и даже в шаге от гибели тянувших, тычущих в победителей окровавленными клинками, убив всех, вилькорская армия оставила за спиной мертвое поле брани и усталой толпой потянулась к лагерю.
   Сдав распорядителю Орен - дешевую монету, которой оценивали жизнь солдата, я полдня тенью бродил по бессонному биваку - искал своего друга. К вечеру то здесь, то там хаотично, как звезды на небе, вспыхивали огни костров, разносилось грубое, пьяное пенье. Воины веселились, радуясь победе и скорому возвращению домой. Генералы дали солдатам волю, не мешали им своим присутствием и приказами. Я бы пил и гулял вместе с остальными, но, в лазарете, где не на поле брани, а на окровавленных койках все еще гибли люди, разыскал Августа, и мое сердце безнадежно утонуло в печали.
   Отовсюду слышались крики и стоны, лекари носились от одного умирающего к другому. Прижигали раны каленым железом, милосердно кололи тех, кому уже не выжить, ампутировали воинам руки и ноги - заканчивали работу дикарей, которым не хватило силы, чтобы отрубить конечность одним ударом.
   Я боялся найти здесь Августа. И нашел.
   Он лежал под ворохом волчьих шкур, снятых с убитых варваров, и под их весом дышал натужно, с трудом. Одну руку он держал поверх покрывала, вторую... Второй руки у него не было, лишь жалкий обрубок, перемотанный багровой от крови тряпкой, покоился в раззявленной волчьей пасти.
   - Проклятье... - прошептал я и, не устояв на ногах, сел на койку безрукого барда.
   Август, пробудившись ото сна, вздрогнул и открыл глаза. Несколько минут пролежал, глядя мне в лицо и не узнавая.
   - Брат, почему один? Где наши братья?
   - Мертвы.
   - Мертвы... Святые небеса, лучше бы умер я, а они остались...
   - Они бы сказали так же. Но их нет. И нам остается прожить свои жизни так, чтобы они не пожалели о смерти.
   - А я вот безрукий...
   - Молчи. Слова не нужны. Ты жив - и это самое важное.
   - Ответь: почему я не потерял ногу или даже обе? - спросил он сухим, бесслезным голосом и даже усмехнулся, бодро помахав культей. - К чему мне ноги, если нет руки?
   - Не отчаивайся: ты не потерял острый ум, горячее сердце и голос. Твой талант признают и слава придет. Август, у тебя на судьбе написано: "Он станет Великим". Ты сам это говорил...
   - Это были слова, брат. Слова и самовосхваление. Пойми: не бывает музыканта с культей. И мне не быть бардом, - философски рассудил Август и замолчал. А спустя минуту разрыдался, и слезы его были горче дёгтя и больнее удара в сердце.
   Я сидел у койки безрукого менестреля, держал его вздрагивающую единственную ладонь, пальцы которой судорожно перебирали мою кисть, будто она была грифом лютни, и молча наблюдал за тихим плачем барда, которому уже не стать Великим.
   - Зато я все еще могу сочинять баллады, - сквозь слезы мучительно улыбнулся он.
   - Напиши о вчерашней битве, - потребовал я. - Напиши - в память о наших друзьях. И завтра спой у костра, а я тебе подыграю, так хорошо, как сумею.
   - Напишу, брат, напишу...
   Перебарывая боль и агонию, всю ночь он безустанно подбирал рифму и к утру закончил балладу. Я нашел испачканную чернилами и кровью рукопись на его неподвижной груди. Август уже не дышал, а из его разрезанного горла все еще сочилась кровь. Без музыки он возненавидел жизнь и расстался с ненужным балластом легко, улыбаясь, будто мечтал не о Женевре, а о том, чтобы поскорее покинуть холодные чужие земли.
   Посмотрев в его блестящие от непролитых слез глаза, на помутневшие зрачки, в которых поселилась радость от избавления, я изо всех сил попытался утешить себя мыслью о том, что он не умер, а избавил кристальную, как горные варварские реки, музыкальную душу от испорченной, искалеченной оболочки. Я опустил ему веки и, взглянув на безмятежную улыбку, застывшую на счастливом лице, подумал, что где-то там, куда после смерти попадают люди, Август, вероятно, все-таки стал Великим. Вот только балладу его уже некому спеть. А о подвигах наших, кошмарах, свершенных во славу Вилькора, никто не пожелает слушать.

Приложение

  
   1. Пилум (лат. pilum) - метательное копьё.
   2. Скутум (лат. scutum) - ростовой щит с центральной ручкой и срединной металлической бляхой, защищавшей руку воина от пробивающих щит ударов.
   3. Орен (солдатская душа) - медная монета низшего достоинства. Перед боем выдавалась солдатам. После боя собиралась обратно, чтобы подсчитать точное число выживших воинов.
  
   Мы шли вперед, где холода,
   Где солнце серебрит снега,
   Где кровь дешевле, чем вода,
   В страну убийства и греха.
   Мы шли, держа в руках мечи,
   Вынашивая в мыслях смерть,
   Нам не лежалось на печи -
   Нами владела круговерть.
   Пройдя по лезвию ножа,
   Мы жизни отдали в залог.
   Величьем, славой дорожа,
   Всех убивая, жили в долг.
   И вот за нами смерть пришла.
   Строга, отсрочек не даёт.
   Постой! Еще одна строка...
   Прощайте, братья, смерть зовёт.
  
   Неизвестный бард "Зов Смерти"
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"