День святого Валентина у нас в офисе принято отмечать с размахом, как и все остальные мало-мальски популярные праздники. И дело не в том, что все мы по уши влюблены и счастливы. Просто наш генеральный директор считает, что подобные мероприятия создают благоприятную, почти семейную атмосферу и способствуют сплочению коллектива. Когда, наконец, гирлянды из разноцветных сердечек были развешены по стенам, а стойка с рекламными "валентинками" заняла свое почетное место у входа, я смогла дать выход накопившемуся за это время раздражению и с наслаждением рвала на части картонную упаковочную коробку. Тут-то в приемную и вошел наш юрист Ястребов Станислав Константинович. Высокий мужчина сорока восьми лет, спортивного (не путать с атлетическим) телосложения. Я отложила в сторону коробку и замерла в кресле, изо всех сил стараясь унять участившееся дыхание. Вот уже пятый год я не могла совладать с этой детской привычкой: впадать в панику, едва объект моих симпатий оказывался в поле зрения.
Ястребов окинул критическим взглядом украшенные стены, задумчиво перебрал леденцы-сердечки в вазочке, что стояла у меня на столе, и тихо произнес:
- Неужели все это действительно кому-то интересно?
- Что? - я сделала вид, что не расслышала этой фразы.
- Директор у себя? - Стас, который в отличие от остального персонала офиса, свободно открывал ногой дверь в кабинет генерального, почему-то подозрительно долго оттягивал свой визит к нему.
- Вячеслав Сергеевич два часа назад уехал, - доложила я, спрятав под столом охваченные дрожью руки.
Ястребов как-то облегченно вздохнул и произнес:
- Ну и ладно. Как появится, передай ему этот пакет документов, а то мне нужно успеть попасть на таможню.
Он вырвал из ежедневника листок и принялся что-то лихорадочно на нем писать. А пока он писал, я неотрывно любовалась его руками. Блестящий браслет часов, охватывающий запястье. Тонкие изящные пальцы, какие по легендам бывают у хирургов, музыкантов или аристократов. И в то же время ничего женственного. Просто красивые, утонченные, чисто мужские руки.
Мой взгляд вернулся к его лицу. Точнее - к его глазам. Глубоко посаженные, но очень выразительные - скорее всего из-за их необычно насыщенного голубого цвета. Ходили слухи, что он носит цветные контактные линзы. Густая сетка морщин вокруг глаз. Взгляд прямой, уверенный. Правда, создается ощущение, что он смотрит из-подо лба и осуждающе. Прямой нос, тонкие губы. Мне подумалось, что если коснуться их кончиками пальцев, то непременно ощутишь их упругую линию и горячую пульсацию. Взъерошенные волосы с сединой. Плюс ко всему, он вдовец, а значит, вполне может быть свободен.
- Лина, мечтать будете потом, - вдруг услышала я его хриплый голос, - а сейчас сделайте мне несколько копий этого документа.
Проклиная все на свете, а в первую очередь свою тайную влюбленность в этого мужчину я направилась к ксероксу.
Стаса Ястребова в офисе недолюбливали. В общении он был не самым легким и приятным человеком, но работу свою выполнял идеально, за что генеральный директор Климов Вячеслав Сергеевич все ему прощал. Но за что любила Стаса я, сформулировать было сложно. Бесспорно, я его излишне идеализировала. Но какое это имело значение, если не существовало надежды на взаимность? Можно было сколько угодно заблуждаться относительно него, не опасаясь быть разочарованной. И я ненавидела этот дурацкий праздник - День святого Валентина. Когда острее всего ощущаешь собственное одиночество и неискоренимую зависть к тем, кому есть что праздновать. Судя по реакции Стаса, ему тоже мало чем нравилась эта "сердечная" атрибутика. И тут меня словно осенило. Я вспомнила, что каждый год в этот день в офисе работает так называемая "голубиная" почта. У выхода вывешивали почтовый ящик, в который в течение дня работники и гости офиса бросали шутливые анонимные поздравления друг другу. Уходя домой, почту разбирали. Как это мне раньше не пришло в голову попробовать подобным образом признаться Стасу в своих чувствах? И, возможно, даже увидеть его реакцию, но при этом не быть раскрытой.
Едва Ястребов покинул приемную, я уселась сочинять любовное послание. К такому тонкому делу, как признание в любви, следовало подойти с умом и чувством такта. Мне вовсе не хотелось испугать Стаса или же наоборот заставить его смеяться над этим, как над дурной шуткой. Его следовало заинтриговать, заставить задуматься. Пробить его неизменную холодность. Осталось самое сложное - подобрать нужные слова.
Я искомкала не один лист бумаги, прежде чем смогла, наконец, изложить нечто более-менее связное, да и то осталась не слишком довольна результатом. Ну разве существуют достаточно убедительные слова, чтобы передать ими мои чувства? Разве можно доверить свою душу, сердце, судьбу какой-то комбинации букв? Повертев в руках исписанный листок, я снова перечла письмо. Никаких обращений и приветствий, потому что обычное "здравствуй" было слишком неуместно, а "милый, дорогой, любимый" - слишком банально, поэтому перешла сразу к делу. "Если существуют слова любви способные найти отклик в Вашем сердце, я бы многое отдала, чтобы сказать их. Столько лет безмолвного существования рядом с Вами без малейшей возможности открыться, прикоснуться, надеяться на что-то... И сколько их еще может быть впереди... Но я не ропщу. Я согласна немой тенью сопровождать каждый день Вашей жизни ради одного мимолетного взгляда. Не знаю, почему именно сегодня я решила признаться в своих чувствах. Может, дело в том, что в жизни каждого человека рано или поздно наступает момент, когда одиночество становится слишком тяжелым бременем. Этим письмом я сжигаю мосты. А дальше все только в Ваших руках. Как там было у Татьяны?
Кончаю! Страшно перечесть...
Стыдом и страхом замираю...
Но мне порукой ваша честь,
И смело ей себя вверяю..."
В обеденный перерыв я купила ароматизированной бумаги и на ней распечатала свое послание. Вложила его в не менее вычурный треугольный конверт и стала ждать удобного момента, чтобы опустить его в ящик. Но промедление стоило мне доброй части решимости. Уже через час, теребя припрятанное в рукаве письмо, я не была так уверена, что стоит его отправлять. Все написанное мной попахивало любовными романами и бредом. Да еще эта дурацкая бумага с конвертом! Учитывая неприкрытое пренебрежение Стаса к подобным причиндалам можно не сомневаться, что он, не читая, выбросит его в урну. А может это и к лучшему? Если Ястребов его выбросит - так тому и быть! Значит мои признания просто глупая выходка и мне пора повзрослеть. А если он все же прочтет его... и догадается, что это писала я... Скорее всего (в силу своего возраста и характера) Стас просто решит, что я идиотка. Но с другой стороны... В офисе тридцать две женщины. С чего я взяла, что он сразу подумает на меня? А если не подумает, то какой вообще смысл в этом письме? Хорошо бы он задержался на таможне и вообще не прибыл в офис к раздаче писем!
И так, раздираемая сомнениями, я промучилась до конца рабочего дня, когда оттягивать неизбежное было уже неразумно. Надписав еще десяток валентинок для офисных приятельниц, я спрятала письмо к Ястребову среди них и спокойно опустила всю эту стопку в почтовый ящик. И вот тут меня обуяла настоящая паника. Я в полной мере ощутила, какую несусветную дурь совершила, написав это письмо, и какой кретинкой я буду выглядеть, когда Стас вычислит адресата. Но... что сделано, то сделано.
Притворившись, что у меня много работы, я не пошла на всеобщую раздачу почты, побоявшись, что не выдержу и просто хлопнусь в обморок, едва Ястребов вскроет конверт. Спустя полчаса, когда мои ожидания, что Стас вот-вот стремительным шагом войдет в приемную и потребует объяснений не оправдались, я уже было совсем успокоилась и принялась собираться домой. Но судьбе в этот вечер было угодно играть со мной в довольно жестокие игры.
Гендиректор прибыл в уже полупустой офис в весьма дурном расположении духа. С грохотом опустив свой дипломат мне на стол, он грозно попросил:
- Ну-ка найди мне Ястребова.
- Он еще утром отбыл на таможню, - отрапортовала я. - Вот, оставил для вас документы и записку.
- Я не спрашиваю, что он делал утром - я попросил найти его прямо сейчас, - недовольно проревел директор и скрылся у себя в кабинете.
Чуть ли не со слезами на глазах я набрала Стасу по внутренней связи, но никто не ответил. Звонок на мобильный прошел с тем же результатом. Скорее всего, его вообще не было в офисе или же он мог просто не отвечать на звонки. Для очистки совести мне следовало спуститься и проверить его кабинет. Не будь этого проклятого письма, я бы уже давно именно так и поступила... Мысль солгать Климову и сказать, что Стаса в офисе нет, не удостоверившись в этом, я отмела сразу. В таком настроении генеральный мог из принципа обыскать здание и, обнаружив искомого индивидуума, запросто меня уволить. Собрав все свое мужество в кулак, я направилась в кабинет Ястребова.
Дверь была приоткрыта. Стас сидел за столом вполоборота и, угрюмо сдвинув брови, что-то читал. Я робко постучала и с ужасом успела заметить, как мужчина торопливо прячет среди страниц ежедневника до боли знакомый мне треугольный конверт.
- Извините, вас директор вызывает, - никогда еще слова не давались мне с таким трудом.
Плюс ко всему, я почувствовала, каким нестерпимым жаром запылали щеки и этим, возможно, выдала себя с потрохами.
Даже если Ястребов о чем-то и догадывался - вида он не подал. Как-то отрешенно кивнув, Стас произнес:
- Спасибо, Лина. Я сейчас к нему зайду. А вы идите домой. У нас предвидится мужской разговор и ваше присутствие не желательно.
- Всего доброго, - я секунду помедлила у двери, прежде чем уйти.
Не поднимая глаз, Стас кивнул и стал перекладывать бумаги у себя на столе. Я прекрасно поняла, почему Ястребов против моего присутствия в приемной на момент их беседы с Климовым. По всей видимости, Стаса ожидал нагоняй по вопросу, не имеющему ничего общего с работой (потому что тут он был на редкость изворотливым пройдохой и директору не к чему было придраться). По понятным причинам Ястребов не хотел выносить сор из избы, ну а меня распирало от любопытства.
Однако удовлетворить его не представилось возможности. Стас проводил меня до приемной, но в кабинет Климова не вошел, пока я не собрала вещи и не удалилась.
На следующий день я шла на работу, как на праздник. Затея с письмом отчасти удалась, отчасти провалилась. Похоже, Стас даже не догадывался, кто мог написать его, поскольку при моем появлении спрятал конверт, но оно не оставило его равнодушным, о чем говорили многозначительно сдвинутые брови и отрешенный вид. А вот что делать дальше, я понятия не имела. По крайней мере, до тех пор, пока не буду знать хоть что-то о его чувствах. На кресле в приемной гордо восседала рыжая Галка Михайлова из бухгалтерии. При моем появлении она потрясла тремя конвертами и мягко пожурила:
- Что же ты, голубушка, нас игнорируешь? Почему вчера за почтой не спустилась? Или тебе уже не интересно, как сильно мы тебя любим?
Вежливо улыбнувшись, я поблагодарила ее за проявленную заботу, но конверты не взяла. Отметив как медленно я снимаю пальто, девушка чертыхнулась и, вооружившись ножницами, вскрыла принесенную "любовную" почту.
- От Игоря, - с гадкой ухмылочкой она показала на первый распотрошенный конверт. - Читать вслух?
- Не надо, - возразила я для порядка, хотя знала, что, если уж Михайлова вошла в раж, ее мало что остановит.
- "Дорогая Элиночка! Целую твою улыбочку!" - прочла она поморщившись. - И это все, на что он способен?
- А чего ты ждала? - удивилась я. - Сама же знаешь, что по большей части эти письма пустая формальность, к которой мы относимся с гипертрофированной ответственностью, привитой нам несравненным Вячеславом Сергеевичем.
- Ха! - Галка широко заулыбалась. - Забыла тебе самое интересное рассказать. Вчера кто-то отправил письмецо Ястребову. Весь офис был в шоке, когда конвертик с его именем в ящике обнаружили. И представляешь, мы все стоим в ступоре: вроде и смеяться грех и плакать не повод. И тут в холл заходит он. Мы на него смотрим - он на нас. Просто немая сцена из "Ревизора". Ну, Станислав Константинович, естественно, поинтересовался, с чего такое пристальное внимание к его персоне. А Раиска ему без лишних слов письмо тыц под нос. У него сразу глаза по яблоку стали. Он конвертик в карман и пошел спотыкаясь. Вот честно, я бы сто баксов дала тому, кто смог так Ястребова смутить. Долго вчера выясняли, кто же ему написал. И главное "что"! Никто в авторских правах не признался - значит, это письмо не просто шутка. Скажу по секрету: я думаю, кто-то из наших в него втюрился. Короче, мы с девчонками попросили уборщицу мусор из кабинета Стаса отдать нам на досмотр. Вдруг повезет и любовное послание обнаружиться там. Линка, это будет что-то! Вот мамой клянусь, я еще к концу недели выясню, кто его поклонница.
Я стояла и улыбалась, как дурочка, не в силах вымолвить ни слова. Можно не сомневаться, что Галя из кожи вон будет лезть, чтобы осуществить задуманное. У них с Ястребовым давние конфликты и совершенно очевидно, что ее вряд ли остановит от мести тот факт, что при этом может пострадать репутация подруги. Но вслух я лишь смогла вымолвить:
- Действительно забавно. Только не забывай, что за вмешательство в личную жизнь он может подать на тебя в суд.
- Кишка тонка! - фыркнула Галка и, наконец, убралась из приемной.
Надо ли говорить, что после этого разговора настроение у меня резко ухудшилось? В данной ситуации существовал лишь один способ вставить Михайловой палки в колеса - это признаться во всем Стасу. Но последствия этого признания вытекали самые, что ни на есть плачевные. Потому что Ястребов, несомненно, взбесится из-за того, что я так его подставила и ни о каких взаимных чувствах, а уж тем более отношениях мне больше мечтать не придется. Вобщем, я успела прочувствовать, что кашу заварила этим письмом немалую. Впрочем, беда не приходит одна. Исходя из этой приметы, я стала ждать очередной порции неприятностей, и они не заставили себя ждать.
Сразу после обеда, когда офис значительно опустел, в приемной объявился Ястребов. Он удобно расположился в одном из кресел и долго сверлил меня взглядом, слегка постукивая ногой. Атмосфера в помещении показалась мне прямо-таки предгрозовой. Чтобы хоть как-то разрядить ее я промямлила, не отрывая глаз от экрана монитора:
- Зря сидите. Директора еще нет.
- А я знаю, - насмешливо и в то же время пугающе прозвучал ответ.
"Вот оно! - подумалось мне. - Теперь-то уж точно по мою душу пришел. Главное - не подать виду и все будет хорошо. Авось пронесет". Я стрельнула глазами в сторону Стаса и попыталась как можно более беззаботно улыбнуться. Но мышцы лица словно сковало и лучшее, что я смогла изобразить, - это нервный смешок.
- Это была ты, - Стас поднялся и неспеша подошел к окну.
Мое сердце дико подпрыгнуло, и в голове заметались мириады мыслей. А что если это проверка? Или просто блеф? Может он вообще что-то другое имеет в виду?
- Не понимаю о чем вы, но это, несомненно, была я, раз в утверждении сквозит такая уверенность, - не лучшая попытка выкрутиться, но ничего другого мне в голову не пришло.
Похоже, Ястребов думал так же, потому что тихо засмеялся и сказал:
- Очень артистично. Но, ах, какая незадача, когда вы врете - у вас дрожит подбородок.
- Или вы очень наблюдательны, или я часто лгу. Чего, кстати, за собой не замечала, - парировала я.
- Лина, мы теряем время! - немного громче, чем положено воскликнул Стас. - К чему эта словесная перепалка? Я знаю, что это сделали вы. Неужели так сложно признать это?
- Признать что? - я, наконец, набралась решимости и подняла на него глаза.
Ястребов тяжело вздохнул:
- Боже, а я-то считал вас разумным человеком!
Я отнесла эту реплику на счет содержания письма и недовольно поморщилась.
- Вы хоть осознаете, что я старше вас лет так на двадцать... если не больше? - как-то грустно спросил Стас и, не дождавшись ответа, покачал головой, а потом неожиданно добавил. - Кстати, у Пушкина подобная история закончилась плачевно.
- Для Онегина, - не выдержала я и поняла, что дальше отрицать очевидные для него вещи будет глупо.
- Так это все же вы? - Ястребов довольно рассмеялся. - Просто признайтесь в этом и я отстану.
Не говоря ни слова, я сгребла со стола бумаги и понесла их к шкафу.
- Молчание - знак согласия? - не унимался Стас.
- Молчание - не знак согласия. Это скорее знак несогласия продолжать выбранную вами тему, - возразила я.
Стас подошел ближе и, склонившись к самому моему уху, злорадно шепнул:
- И все же это была ты!
Этот внезапный переход к фамильярному "ты" заставил меня удивленно выгнуть брови. Но его самодовольство было вполне понятно. Ястребов пришел сюда за ответами, и он их получит. Так или иначе. Но почему он пришел именно ко мне? Чем я выдала себя? У меня тоже сплошные вопросы, но, видимо, ответы на них очевидны всем кроме меня.
- Почему ты решилась на это? - продолжил допрос Стас. - Ответ, изложенный в письме, звучит не слишком убедительно.
Теперь он стоял так близко, что я слышала легкий, едва различимый аромат его лосьона.
- Исходила из принципа, что человек сам кузнец своего счастья? - подбросил ответ Ястребов.
- Скорее уж из принципа, что человек кузнец собственного несчастья. Счастье нельзя запланировать или создать. Оно приходит спонтанно и чаще всего люди даже внятно сформулировать не могут то, что они подразумевают для себя под этим словом. А вот несчастья - это исключительно продукт нашей деятельности... или бездеятельности, - выдохнула я. - И довольно уже вопросов. Вам все ясно - мне все ясно. Может, просто сделаем вид, что ничего не было?
Стас кивнул и ушел, а я вернулась за свой рабочий стол и горько разрыдалась. Теперь мне было предельно ясно, как чувствует себя умирающий, утопающий... и, вообще, человек, лишенный самого главного жизненного стержня - надежды.
Работа не клеилась, все валилось из рук. Хотелось одного: лечь в постель, зарыться под одеяло и не вставать месяц-другой, пока разрывающая грудь боль не отступит. Еле дотерпев до конца рабочего дня, я кое-как натянула пальто и, не застегиваясь, вышла на крыльцо. Морозный воздух обжег горло и легкие, на мгновение вырвав мой разум из болезненного оцепенения.
- Простудишься, - услышала я за спиной знакомый голос и, вздрогнув, обернулась.
Заботливо застегивая мне пуговицы, Стас сказал:
- Знаешь, я тут подумал... Раз уж ты, через столько лет рискнула, может, и мне пришла пора попробовать? Давай провожу тебя домой, что ли... После смерти жены я не планировал заводить долговременных отношений, так что, извини - совсем разучился ухаживать за девушками.
Все еще не веря своему счастью, я тихо рассмеялась, взяла его за локоть, и мы вместе спустились с крыльца, провожаемые удивленными взглядами коллег.
Уже в машине я не выдержала и задала так мучавший меня вопрос:
- Как ты догадался, что письмо было от меня? Когда и как я выдала себя?
- Года три назад на одном совещании я стал украдкой наблюдать за тобой и глазам своим не поверил, когда заметил, что ты делаешь то же самое. Спустя какое-то время я пришел к выводу, что ты испытываешь по отношению ко мне определенный... эмм... интерес. Так что, получив письмо - адресата я уже знал. Просто был шокирован, что ты на это решилась.
- Но если ты знал, тогда к чему был этот допрос?
- Честно говоря... было маленькое сомнение, что это шуточки Михайловой..., - усмехнулся он.
Я тоже улыбнулась. Жизнь продолжается. Да, она всегда продолжается.