Дождь усиливается с каждой минутой, ветер не отстаёт от него, срывая остатки пожухшей листвы с чахлых деревьев, посаженных вдоль дороги. Ноябрь даёт знать о приближении зимы. Вчера шёл снег. Недолго, правда, и быстро растаял. Но скоро начнутся настоящие снегопады. Дворы, парки, дороги, всё покроется белым траурным покрывалом. Недаром на востоке белый цвет олицетворяет траур и печаль. С приходом зимы природа замирает. Уменьшается продолжительность светлого времени суток, птицы не поют под окном. Только вороны, подобно плакальщицам, поют свои погребальные песни природе, да вездесущие воробьи, будто толпы бездомных мальчишек, мечутся по дворам в поисках приюта. Зимой природа умирает, чтобы весной воскреснуть и расцвести с новой силой...
Вдали показался бело-зелёный силуэт автобуса, с жёлтыми, в тон опавшей листве, огнями на крыше. Люди на остановке прижались поближе к проезжей части, будто кто-то невидимый подталкивает их сзади острой пикой.
Новенький ЛиАЗ с номером 5874 на боку, останавливается и гостеприимно распахивает двери. Из дверей на будущих пассажиров, мокрых и продрогших, словно брошенные щенки, веет приятным теплом. 'Щёнки', почуяв спасительное веяние тепла, сулящее покой и укрытие от холодного дождя и ветра, вперемешку, толкаясь и переругиваясь, устремляются внутрь металлического экипажа.
Я не тороплюсь. Ничего не случится, если я зайду после всех.
Я захожу вслед за среднего роста девушкой с карими волосами. На входе в автобус установлен турникет. Его единственный глаз, гневно светится красным светом, предупреждая меня о том, что он не пропустит меня, пока я не дам ему пожевать свой билетик.
Я мог бы 'пронырнуть' под ним, но у меня есть проездной билет на Ноябрь, и я послушно отдаю вечно голодному стражу салона его законную пищу. Обрадованный подношением, тот, весело стрекоча и жужжа, начинает утолять свой вечный голод. Спустя несколько секунд бедолага отдаёт мне мой билетик и сменяет цвет глаза на милостиво-зелёный, приглашая присоединиться к таинству поездки в чреве железного коня.
Я аккуратно, чтобы не прогневить задобренного стража, отвожу в сторону его руку, и прохожу в салон. У задней двери есть сидение, расположенное немного выше всех остальных, с него хорошо видно салон, и удобно смотреть в окно. Именно на это место я воздвигаю своё уставшее от работы тело. Сейчас мне хочется только одного - оказаться там, где тихо и спокойно.
Рыкнув пламенным сердцем, наш экипаж трогается с места и, перебирая лапками протекторов, подобно гигантской сороконожке, устремляется по чёрной ленте, прошитой белыми нитями разметки, сверкающей в неверном свете фонарных светлячков.
Внутри салона десять человек, не считая меня. Вон, напротив меня сидит тучный мужчина, лет тридцатипяти на вид и меланхолично, как сытая корова, перемалывает жвачку. При этом лицо у него такое серьёзное, будто в этот момент он думает о Нобелевской премии. Женщина на передней площадке всё время смотрит вперёд, при этом смешно вытягивает шею и привстаёт на цыпочки. Все остальные смотрят на проносящихся за окнами разноцветных жучков. Некоторых мы обгоняем. В стороне от дороги мелькают соты железобетонных ульев. Некоторые полны и светятся разными цветами. Пустые соты зияют чёрными провалами голодных ртов, зовущих отлучившихся хозяев.
Извозчик тормозит у светофора, сверкающего красным глазом. Трёхглазый регулировщик просит немного постоять рядом с ним. Ему одиноко и грустно. Никто не задерживался у него надолго, и мы стоим. Вот несчастный одиночка открыл жёлтый глаз, будто дарит нам букетик жёлтых тюльпанов на прощанье. Наконец, закрылись жёлтый и красный глаза вечного стража дороги, теперь он взирает на нас ласковым зелёным зрачком, предлагая продолжить путешествие по чёрной ленте. Он не обижается на то, что мы так скоро покидаем его. Он понимает, что в этом состоит его работа: приостановить бегущий автопоезд, позволяя другим путникам проехать своей дорогой, и пропустить дальше, пожелав на прощанье счастливого пути.
Железный конь с пламенным сердцем благодарно урчит и продолжает свою рысь, оставляя за собой дымный сизый шлейф дыхания.
Я прислоняюсь головой к стеклу и под дрожь резиновых копыт погружаюсь в зыбкую дрёму...
Просыпаюсь оттого, что мне становится нестерпимо душно и жарко. В салоне почему-то горит ярко-алый свет, и нет ни одного пассажира, кроме меня. Я поднимаюсь с сидения и подхожу к двери. Несколько раз нажимаю на кнопку сигнала водителю, но никакой реакции не следует. Пламенный экипаж невозмутимо продолжает движение к неведомой мне цели.
ПЛАМЕННЫЙ??!!
Корпус автобуса снаружи объят багровым пламенем. Именно от него идёт этот зловеще - алый свет. За окнами сплошная чёрная мгла без единого намёка на свет.
Я касаюсь поручня на двери и дёргаю её, но дверь не желает поддаваться. Моя кожаная куртка начинает уменьшаться в размере и очень быстро становится тесна для меня. С трудом срываю с себя уменьшившуюся на несколько размеров кожанку и отбрасываю её на ближайшее сидение. Куртка тут же вспыхивает и через десять секунд от неё остаётся только кучка пепла на сидении, да две лужицы, одна серебристого, другая серого цвета - всё, что осталось от ключей и плеера. Недоумевая, смотрю на сидение. Обшивка ничуть не пострадала. Тут я замечаю, что ворсинки на свитере сворачиваются, а нити начинают плавиться и 'расползаться' на глазах. Минуту спустя на полу под ногами лежит дымящаяся горка оплавленной шерсти, быстро превращающаяся в чёрный пепел. Я пытаюсь сделать шаг в сторону кабины водителя, но мои ботинки прилипли к полу, подошва расплавилась.
Только тут замечаю странное обстоятельство: тело не чувствует жара! Мне жарко, но не более того. В салоне много дыма, но я не задыхаюсь.
Рубашка дымится и тлеет, джинсы уже осели на полу ещё одной кучкой пепла, рядом серебристая лужица от пряжки ремня. За рубашкой следует футболка, эта вообще буквально исчезает за пару секунд, а по телу струится пепельное облако. Трусы наоборот, будто сопротивляются странному жару, но и они осыпаются чёрным облачком на другие кучки пепла.
Я, ничего не понимающий и совершенно ошалевший от такого поворота событий, стою посреди пылающего автобуса, в чём мать родила. При этом корпус автобуса снаружи объят пламенем. Пора бы запаниковать, попытаться разбить стекло, выломать двери, вломить водителю 'по первое число', заорать благим матом, но ничего этого мне делать не хочется.
Вдруг открывается окошко, через которое водитель продаёт билеты, в него просовывается сморщенная, закопчённая физиономия с рожками на макушке, и визгливым голоском объявляет: 'Городское кладбище. Конечная!'.
Моё лицо искажает невыразимая гримаса недоумения, стыда и ужаса.
Тут же из динамиков раздаётся низкий бархатный, слащаво - томный женский голос, - 'Улыбнитесь. Вас снимает скрытая камера телекомпании ХеллТВ'...
Ну, Сашка! Ну, держись! Шутник, чтоб тебя! А говорил, что книга о нашем городе. Красивые пейзажи, ночные улочки. Весь сон испортил.
Снимаю с головы ободок из мягкого типографского полимера. В прозрачной ленте серебрится название книги: 'Поездка по городу'. Встаю с постели, подхожу к стеллажу с книгами и вставляю новинку в пустую ячейку. У меня есть ещё 3 часа. Как раз успею перечитать свою любимую книгу. Нахожу ячейку с надписью 'Сон', вынимаю книгу и надеваю на голову привычный прозрачный ободок. Поправляю его так, чтобы мнемопроекторы оказались точно на висках, лбу и затылке, необходимых для проекции текста в мозг. Также есть несколько датчиков, считывающих с коры мозга информацию о зрительной интерпретации текста, и предполагаемых движениях читающего, в соответствии с этой информацией книга сама может незначительно корректировать текст, подстраиваясь под каждого читателя индивидуально. Ложусь в постель, укрываясь одеялом, и касаюсь мизинцем датчика, настроенного на мои отпечатки пальцев, мысленно приказывая: 'Читать', и погружаюсь в чтение...
Музыкальный центр одну за другой выдаёт любимые песни. С экрана монитора злобно скалятся коварные монстры. Время - половина второго. В окне сияет неестественно бледный диск луны. Сегодня полная луна - полнолуние. Завтра на работу. Я выключаю компьютер, при этом монстры не возражают. Они тоже устали со мной сражаться. Им тоже хочется отдохнуть.
Иду в ванную умываться. Возвращаюсь в свою комнату, раздеваюсь, выключаю свет и забираюсь под одеяло, вернее под пододеяльник. Тёплое одеяло я вынул, поскольку на дворе лето и ночи тёплые. Можно даже оставлять балкон на ночь открытым.
Закрываю глаза и медленно погружаюсь в сладкую дрёму. Попутно во всём теле появляется приятная истома, я чувствую, как гаснет усталость, накопленная за день. Мышцы расслабляются, и я засыпаю...
Луна. Та же самая луна, что на небе, только больше и веселее. Она улыбается мне и зовёт волшебным, чарующим голосом, похожим на журчание тихого лесного родника, на звон серебряного колокольчика.
'Эй! Малыыыш! Такая прекрасная звёздная ночь, а ты дрыхнешь без задних лап как дворовый пёс. Просыпайся, волчонок и выходи на улицу, погуляй по городу, ведь ночь такая тёплая и звёздная'.
Этот голос завораживает меня. Я не могу противиться ему, да и не хочу противиться. Мне действительно захотелось погулять по городу. Я встаю с постели и смотрю на луну в окне, а серебряный колокольчик снова зовёт меня.
'Ну! Давай же, глупышка! Шагай смелей вперёд! Тебе нечего бояться'.
Я шагаю вслед за голосом и...
...И лечу вниз с восьмого этажа, долго и медленно, будто меня спускают на незримой верёвке.
Приземляюсь на четыре точки и так иду дальше. Не знаю почему, но мне удобней идти именно на четырёх конечностях. Попробовал идти на двух, но из этого ничего не вышло. Мой взгляд скользит низко над землёй, но меня это не беспокоит. Глаза видят даже самые тёмные углы, и всё, что в них происходит. Вон под кустом сидит здоровенный чёрный кот и вылизывает шерстку. Внизу перед глазами, по центру взгляда всё время видна большая чёрная пуговица, от которой к моему лицу тянется полоска белой шерсти, но мне это не мешает. Когда я принюхиваюсь эта чёрная точка, почему-то, шевелится, вбирая в себя воздух. А запахов и звуков в воздухе столько, что голова идёт кругом.
Вон там, на втором этаже. Жена ругает пьяного мужа. Чуть выше и левее компания веселится и пьёт вино. А на два окна правее двое занимаются любовью, да так сладкоооо...
Не замечаю, как оказываюсь в городском парке. Аллеи, скамейки, редкие прохожие. Легкий ветерок тихо шуршит густой листвой клёнов, акаций и берёз.
Вот на скамейке спит, смачно похрапывая, городской бродяга. От него невыносимо несёт палёной водкой и мочой. Не выдерживаю силы этих ароматов и громко чихаю.
Бродяга просыпается, и садится на скамейку. Смотрит на меня, а я на него. Глаза бродяги быстро увеличиваются, наполняясь безумной паникой. Он срывается со скамейки и со страшными воплями, будто за ним гонится половина чертей преисподней, убегает вглубь аллеи. Несколько минут смотрю на ежесекундно спотыкающуюся фигуру. И что это с ним такое?
Иду дальше. Выхожу к небольшому пруду, на котором устроен городской пляж. По водной глади, похожей на усыпанное блёстками звёзд зеркало, ветер гоняет какие-то бумажки и пакеты.
Ложусь у воды и наблюдаю, как носятся по воде вездесущие жуки-водомеры. Не замечаю, как засыпаю, свернувшись калачиком...
Просыпаюсь оттого, что услышал, как за спиной разговаривают двое явно пьяных молодых парней. Просыпаться неохота, а молодые люди явно чем-то очень заинтересовались...
'Слух, Серёг! Как думаешь, кто это?'
'А я почём знаю? Я сперва подумал, что лайка, но у той хвост кольцом, и габаритами она поменьше, а эта зверюга с хорошего дога размером'
'Эй! Зверь! Ты чьих кровей будешь?'
Поворачиваю голову на голоса, и вижу, что обращаются ко мне. Перепили ребятки! Человека с собакой спутали!
Двое парней, явно крупнее меня, у обоих пиво в руках. Так называемые, новые русские, или их дети. Разницы никакой.
Пытаюсь сказать им что-то вроде 'пить надо меньше', но вместо привычного голоса слышу глухой хриплый рык.
'Да что же это со мной?...'
'Тише! Тииишеее! Спокойно пёсик! Коль! Колюнь! Ты на клыки глянь! Да на боях ему цены бы не было! Такие барыши хапать можно!'
Коля пятится спиной и смотрит мне в глаза. Его зубы начинают громко стучать, а на лице появляется выражение паники...
'Ссс-с-слыышшь! Ссс-с-серёё-ёёг!' - парень теряет дар речи, и руками показывает на мои глаза. Оба, как по команде, разворачиваются и опрометью кидаются в сторону домов.
'Да что же это такое! Ночью тот бродяга, теперь эти двое! Что они во мне такое увидели?!'
Подхожу к воде. На поверхности всё так же бегают водомеры. За ними гоняются какие-то мелкие рыбёшки. И из воды на меня смотрит огромный, размером с крупного дога, белый волк с зелёными человеческими глазами...
Просыпаюсь отдохнувший и довольный. Выбираюсь из-под одеяла и снимаю книгу с головы. По пути в ванную вставляю её в стеллаж и иду умываться. Хорошая штука, эти книги. И отоспишься, и почитаешь. И ничего не забывается, в отличии от обычных снов. Надо будет после работы зайти в книжный магазинчик. Светка говорила, что у них появилась хорошая эротическая книжечка. Предлагала почитать вместе...