Лев ГУНИН

РАЗМЫШЛЕНИЯ

МОЛЧАНИЕ

одиночество страшнее холода

сказал один поэт знавший имя

из плотного шафрана рождается день

сказал другой поэт и зажмурился

на проседи неба бестелесная перхоть деревьев

диалог продолжался

между ними лежали века

поэзия бессвязные пучки бормотаний

прерываемые хохотом вечности

зашитые в холод молчанья

запах грязного тела

железного ветра

и струи воды

ЧЕРНОЗЕМ

обольстительность мысли

заводит в тупик столкновенья

то что разбег для растений

ловушка для ног

ни шага не сделать

не по палубе тротуаров

без якорей серых плиток

в этом море земли

разумное подчинение

перевертыш коварства

растительность жизни

тянут древесные корни

человеческих стоп

продуктом поддельного антипода

поэтизированием стихии

ЛОНДОН

ни разу не посетимый мной

страна книжных героев

воспеваемых бардов

безвестных макиавелей

туман опускается на подушку

тёмным бархатом

разукрашенными бортами

тауэром плывущим над темзой

святая ночь опускается на дьявольское место

и в глазах зажмуренных гвардейцев

отражается тяжелое небо

ПАРИЖ

клоака опасностей

этот город бросался на шею

одевая венок елисейских полей

эйфелевой башни и бульвара монматр

раскрывая объятья ночлега

в виде двух студенток-итальянок

и на площади республики

усаживая в везущие на работу трамваи

в кварталах арабских депанёров

и польских пекарен

в пассажах где скрывались рестораны

проходило моё парижское детство

сжатое до размеров зимы

и за спиной ходила невидимая свита

хранящая от грозящих случайностей

потому что мой брат умирал за меня

заморозив мою безопасность

и купив у помощника дьявола

несколько будущих завитков моего никчемного
бытия

ОБОНЯНИЕ

симфония завершается скерцо

пятый раздел многочастной формы

желатиновые зрачки блестящего па

раскрывается внутренность саквояжа

многопрофильная панель расстояний

раскладывает инструментарий

рецепторов-волосков

тайная история покушений

ненаписанные мемуары всплесков

близкие дальние запахи-колоски

набор хирургических инструментов

лоботомия стальных ощущений

пальпация боли ее самой

и рвота как экзистенция впечатлений

последнее тутти клокочущего задыханья

кровь бьющая изо рта в апатичном сне

БЕРЛИН

двухэтажные эмки улыбок берлинцев

на запыленном бархате центральных арен

гимнастических улиц

хлороформных деревьев

металлических BMW

амуры старинных кварталов

захороненных в оправе прошлого века

мраморе постаментов

рукопожатии перекрёстков

надписях на домах

стеариновые ноги прохожих гигантов

телевизионных башен нищих витрин

в окружении речи

перегретых моторов

и рыдающих спин

двухъярусность жизни у-бана с-бана

на металлической табличке списка имен

в обрамлении великих поэтов

выдающихся музыкантов

художников с гением антител

драки на небезопасных вокзалах

компании панков в вагонах с-бановских линий

и расставленные в игрушечном мире

вазы зданий тяжеловесность проспектов

дружеская приемлемость стекла

ВАРШАВА

дрожащие ресницы бывшей подруги

переплетения света и тени в зрачке

отражения деревьев в чистом стекле трамвая

обезжиренные силуэты деревьев

старэго мяста готических очертаний

костелов-кляшторов затаённая грусть

ванна фонарей у классического подъезда

дворцы прошлой аристократической знати

и пьезоэлектрического настоящего дня

выставки будни говорящие попугаи

эксклюзивные магазины на маршалковской

солидарность печали в отражениях глаз

обезлюдевшие базары на праге

однотонность густой толпы подле магазинов

где гонка мелких покупок средь бледного сна

братство замешанное на триумфе

благородство без очертаний

негласного траура

исторической кончины

моё родство через предков

с этой транзитной державой

содержащей больше чем кажется

яиц с душой мировых основ

помноженное на Вильню и Гродно

где уже почти совсем дОма

приходится на трагизм кавалькады

с возгласом "панове!"

среди белого дня

ОБУЗА

нет её в коридорах раздумий

глубокая трещина оврага

пересекает равнину чела

на каждой руке по два бульдога

хваткой пасти держат в равновесии

ежедневный моцион суетных дел

превращается в мученичество

из-за обузы мыслей

неудачи мелких предприятий

стекают трещинками размышлений

фалдами аналитического синдрома

каждая неудача превращается в десять

калькулятором отчётности дум

нет ничего вне этого взволнованного исчисленья

в тысячах мелких укусов исчезают спины....

ПОСЛЕ ШЕКСПИРА

манчестер губастен

махоон монахини

в монастырском подворье

мохнатая шаль

леди макбет

в январе дровокола

омут отпетости

с кровавой каплей на лбу

пижономания сэра

элтона

продавца пижам

парикового

лорда-нувориша

певчего шута

королевской семейки

канадская падчерица

убита в больнице

задушена в автомобиле

слеза изумрудная

дэнди леннона

love and flowers шестидесятых

и арабского принца

леди винчестер железная леди

в пиночетовской каске

точит тэчет

кричит тоном "patriot games":

парные органы для бедных - роскошь

вырывая глаз

заезжего хулигана

тони писает к крыши мерседеса

на задушенную диану

ирландский флаг

и дядюшку тома

вынимая из закушенного дебила

новорожденного ребенка

и рупор совести - ВВС

ВЕНА

тени моцарта и сальери

в синем небе над оперным

переносные трамваи

дождь мягкий немецкий говор

здесь оказаться до завершения жизни

было ошибкой

всё кончено

бой часов позолоченных это отчаянье

слишком совершенна

земная поверхность

и кругла

гуго вольф и франц шуберт

взирают с источенных постаментов

древние как бюсты римских сенаторов

или шумерские бородачи

здесь сам город заставил понять

фантасмагорию смерти

когда умираешь

моментально становишься древним

как небо

шенберг берг веберн

рихард штраус

все одинаково древние

все пишутся с малой буквы

когда мертвы

нет ни зла ни добра

нет всесилия смерти

всепоглощающей жизни...

всё намного проще -

проще - и значит - страшней

усатые гвардейцы

у одного из музеев

похожи на кукол

и незаметная родинка смерти

у каждого на лице

СТОЛКНОВЕНИЯ

в обнажении ницше и шопенгауэра

играет второй концерт для фортепиано рахманинова

будда в четыре руки

передвигаются стрелки

как змеи по садовым аллеям

кант прививает черенок аристотеля

к древу платона

anima mundi гегеля

играет в шахматы с синоптичностью спинозы

на ковре философии здравого смысла вольтера

начинается ветер

железную голову декарта

привинчивает тень анаксагора

и гилель жестоким голосом

призывает к себе цесарку

шулхан арух

досознательные рефлексии

путешествуют иерусалимскими пиками

земля это три сферы одна в другой

изумительная поверхность глаза

косточка окруженная мякотью неба

и косточкино ядро

которое до конца не познать

приближается конец времён

завёрнутый в соприкасание конца и начала

в нём бьют жилки тысяч начал и концов

сменяются декорации

и дворцы стираются тряпкой

чёрной лавы

в ожидании мягкого пепла

вселенской зимы

ПЕТЕРБУРГ

плохо выпеченное печенье

размывание связей

кровь реки в обнажённом граните

как разорванной вены инжир

под сводами железных вокзалов

времён первых автомобилей

бьётся пространное сердце

благородной чухонской зимы

самый западный залив восточный

более римско-романский

чем сами тевтонцы

более прочный

чем монолитность креста

простирает необъятные руки

водами чёрных каналов

гением северного барокко

улицами в драгоценных камнях

как изумруды в тяжелой оправе

висят его беспредельные снасти

петергоф эрмитаж исаакий

адмиралтейство манеж

невероятные сплетни

невозможные страсти

ступают постмодернизмом

птичьей лапой по мокрой земле

ИЕРУСАЛИМ

высокомерной спесью

охватив горы щипцами

соседствует царица алчности

с потусторонним присутствием небытия

нечеловеческие пейзажи

откровения марсианского начала

это страшное бескровное пространство

безразличное к аномалии зла

из базарного тель-авива

поднимаясь в башню иерусалима

воры мошенники и флибустьеры

бронируют открытое окно с видом на смерть

зловещие тени прошлого

отыскивают соответствия в настоящем

в скоплении безжалостно нависших кварталов

излучающих чванливое месиво тщеславного "за"

торговцы без пардона

оседлали горы как вороны

загадили человеческий муравейник

вонью золота наполнили бестелесные сны пустынь

на руинах страданий соплеменников выстроили храмы неправды

MILANO

обертка сияющего шарма

поролоновое ложе

женские локоны на загорелой руке

объявление невиданного купального сезона

щипчики для сахара кофе с утра

не режет глаза пресыщаемость солнцем

бумажный стаканчик заполнен мороженым по края

точно так же чувства не переполняясь

наполнены грилем восхищенной дрёмы

столица моды граффити на тонких подтяжках

вензеля на дверях вожделение без клише

сто тысяч острых желаний

возбуждение от поцелуя

лаконичность всех форм

от автомобилей до женских ног

пролетает восхитительная картинка

вечный праздник озеро без берегов

оставляя фантики Teatro alla Scala

мозаичность жизни

персонификацию грации

Piazza del Duomo

San Satiro

Galleria Vittorio Emanuele

MONTRÉAL

зимнее солнце атлантики

без исторических параллелей

луна в зените

над американской сибирью

и флоридой летом

срез балюстрады

отражением в фонтанной воде

купидоны квебекские пики

рыцари и барокко

старый город и порт

крепости замки дворцы

гора монт-рояль
резиденция французской
короны

младший брат парижа милана

экзистенция шарма

десятки местных сартров-камю

бледная крепость европейской культуры

на континенте американского чванства

очарованье природы девственность земли

несущий французский как пику

с населением из итальянцев

утыкавший небо башнями тысяч храмов

город-корабль

ведёт свое гордое тело

сквозь хаос времён к вожделению мглы

ЛОБОТОМИЯ МИРА

этот мальчик от бело-чёрного брака

в автобусе по сан-лоран в сторону центра

смышлёныш головастый не ведающий тревоги

он не знает ещё что назначен в качестве десерта

для князей мира вассалов тёмного Князя - носителей власти

дети из бедных семей обречённые на прозябанье

это вчера им давали подняться из тощих недр гарлемов

сегодня за ними нет больше кинетической силы поднятия

мечты их напрасны тонки одеяла законов одиноки они

в классической форме старения в виде подстилки для ног

мучителей-супостатов

решается праздничная задача в голове прожигателя жизни

одного из не задумывающихся счастливчиков ублажения тела

пустышки перетекания из пустого в порожнее гения случайного гена

принадлежности к родившимся в нужном месте вассалам

гомункула банковского счета помноженного на анатомию крепостей

задача ничтожества существование которого как мочеиспускательный "резус"

сами собой попадают в их руки

деньги машины женщины поместья влиянье

в своре весёлых друзей подтрунивающих друг над другом

в пустом времяпрепровождении не наполненном и тенью смысла

в мотовстве напыщенности амбициозной агрессивности юной овчарки

что играет с жертвой зубами до хруста до последнего её хрипа

под лай и вой весёлых своих собратьев обожающих кровь

все кто у власти и каждый из них отдельно

проживает тысячи блеклых жизней тех кто под ними - ниже

за час своего ничтожества величия невежества варваров

восседая на троне из тел влачащих вериги недоедающих бледных существ

в блевотине своих физиологических потребностей несомых как знамёна наступающих армий

поедатели свежих мозгов глаз гениталий безвинных страдальцев

пьющие соки кровь жизненную силу бедных детей

отправляются они на поиски развлечений

как на битву древнегреческие герои

как на подвиг сочувствия Прометей

их беззлобная мёртвая хватка

всё что есть в сем бессовестном мире

кроме бесконечных бесплотных

поколений обездоленных неимущих

безымянных тянущихся как приведенья

к своему неземному концу

Декабрь, 2000 - Август, 2001

Монреаль