Прощальный холод. Холодно вискам.
Проспект машинами наполнен легковыми.
Веретеном пожухлая листва.
И бледный свет людей сосет, как вымя.

Перчатки чёрные на оплетенный руль
ложатся как скрещения распада
заведенного кем-то бытия,
оконченного кем-то листопада.

Черна земля до снега. Нету птиц.
И мимо, мимо братья этой "Волги"
скользят вокруг, не различая лиц
и исчезая в зазеркалье долго.

Целуемся. И в зеркало видны
ограда парка, небо и трамваи.
И вылетают белые клубки
редеющего пара от дыханья.

Толпа людей выходит от метро.
По вороху листвы они шагают.
Они для этой осени - одно.
И с ними - мы. Прозрачно сердце тает

и замирает вместе с этим днём,
серея и подстраиваясь цветом
к тому, в чём, говорят, мы и живем,
но понимая это лишь по лету.
    Июнь, 1981 - Ноябрь, 1981. Минск.



        *     *    *

В Париже далеком ты стала моделью. Точка.
Не ты ль ещё здесь? Не там ли - твоя оболочка?
О чём ты мечтаешь над Сеной дождливой зимою?
Нет, ты не ушла. Нет, твой запах - до смерти со мною.

Я твой полигон был, я лётчик твой был, испытатель.
Сегодня другие на том же летят аппарате.
Сегодня другие тебя раздевают как куклу.
Твои нежно трогая космы иль букли.

Но только меня наградила судьба непомерно.
Лишь я был с тобой, и была ты со мною, наверно.
А каждый другой - он как лётчик в кабине прозрачной.
Один-одинешенек, в маске, на милость удачи.

Окончил полет, посадил аппарат на дорожку:
машина ничья, и владеть ты ей больше не можешь.
Она остается теперь для кого-то другого в ангаре.
Ты хочешь кататься? Попробуй, скажи это Ларе.

Всё в мире нетленно. И всё, вместе с тем, преходяще.
Мгновение только - оно до конца настояще.
И только одним пустозвонам, никчемностям и бузотерам
дано его выпить, назло всем хулам и укорам.
    Март, 1987.