Лев Гунин

ПОСЛЕДНИЕ СТИХИ

сборник стихотворений 1983 г.


В нас тлеет боль внежизненных обид...
Максимилиан Волошин

ВЕРА

вере нет предела
в системе безверия
космы пространства
неопределённо глухи

живём не для знаний
не для ответов
наш ментальный дом
куб из стекла

там где кончается прошлое
начинается будущее
иконостас миров
стартует с нас

за пределами наших дней
желанное возвращение
к себе
вращенье в себя

пугливость век -
бабочки ускользание
открытия - путы
законы - острог

не приведи господь
отречься от слепоты
ясность выжжет глаза
знания - душу
- - - - - - -


ДВЕНАДЦАТЬ

Глыбою белой и смутной
вырастает тревога в душе.
Полночь срубила Сутки,
все их двенадцать шей.

Полночь. Страна такая
меж чешуёй минут.
Каждое из страданий
имя получит тут.

Каждое испытанье
носит следы ярма.
Жизни как цепь желаний
вмиг окружает тьма.

Вы, лепестки желаний,
которых не завершить,
вы, Паладины знаний,
которых не получить...

Сердце бьёт неустанно,
молотом целя в грудь.
Не искупить наганом
тёмных падений муть.

Не завершить полёта
ангелу без крыла.
Новых двенадцать рота
выдана миру зла.
--------------


ИЛЛЮЗИЯ

И снова путь мой вьётся широко.
Я всё познал, и грудь моя для вдоха;
мне дышится в тиши полей легко,
я нить вершений прошлых вижу плохо.
Я всё отдам: известность, силу, власть
над миром, пусть и малым, но надёжным -
за то, чтобы меня в последний раз
освободили от обетов ложных.
Отринуть, сбыть. Людская это всё
двуличность и обман, мираж, угроза
тому, кто странствий крест несёт
в страданиях своих, в тоске венозной.

Обузы - этот масляный покой,
комфорт, уют, ленивое пространство...
Мне ничего не надо за собой.
Меня тошнит от пошлости и чванства.
Я был собой. Мне было хорошо.
Костры огней на лицах дней застыли.
И холод плит, и вечера мешок
в лохмотьях коридора белых лилий.
Прими меня, знакомое Ничто!
Мне будет празднично, мне будет так свободно
под знаками ведущих на простор
немых дворцов природы благородных.

Прощай, былое. Всё, что я сейчас -
комочек растворённой в теле жизни.
Так дай же мне - пускай в последний раз -
побыть собой на зависть укоризне.
--------------------


КРАБ

Он был какой-то резкий и вертлявый.
С небрежной чёлкой, в майке фирмы Тчан.
На крышах зданий спал закат кровавый.
А на глазах как будто бы экран
от солнца заходящего меж нами.

И мы курили молча в закутке.
Он ждал чего-то. Я - уже не ждал.
Потом мы шли по улицам, и все,
что шли навстречу, были пополам.

Я понял всё. И не сопротивлялся.
Миганье фар и шелест шин, как дрожь,
пронзили воздух. Только он остался
с небрежной чёлкой, в майке, там, где "воз"
его отбросил в сторону.

Валялся
косарь его с ним рядом. Я бежал
сквозь переулки, через площадь; вновь
в траншеях улиц скрылся; знал ведь, знал,
что в наше время неоплатна кровь
таких, как я, и потому одна
лишь прыть меня спасала от врагов.

Но, ослеплённый фарами, я сник,
отшелушённый перед магазином.
Я был прижат со всех сторон к витрине,
и не осталось выхода. И крик
уже стоял мой собственный, как мина,
в моих ушах. Но тут прозренья миг

пришёл на помощь.
Тем, что я держал,
ударив по стеклу, я снёс витрину,
и побежал по залам, и бежал,
пока на дверь не вышел. Сбив замчину,
тотчас я резво вырвался во двор.
И двор был пуст. Луна светила слабо.
И я, в себе услышав голос краба,
попятился назад. Уже как вор.
----------------------


ТРЕЩИНА

Расторгнуто пылающее слово.
Все буквы расползлись, и ни одной
не сохранилось. Рухнула основа.
И нет отныне мира за собой.

Есть новизна, что эхом повторений
забыто-новых праздничных тирад,
та новизна, в какую целит гений
речей непотопляемых армад.

И то ещё, какое ты разрушишь -
тот сладкий звук из горла твоего, -
придёт одним из тех, которым служишь,
которые твой держат небосвод.

Но не срастить разбитые скрижали,
как не срастить погибшего с живым.
И всадники словами мчат из дали,
с которой только ты соединим.
-----------------------


ЧЕТЫРЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

1.
Вот осталось совсем немного.
Эту разницу стоит хранить.
Вот обломок себя другого,
вот осколок, а, может, нить.

Я сознания буду руками
снова складывать, переставлять.
Сколько дней и часов между нами!
Только и м ничего не узнать.

Не узнают, как я проникаю
в мягкий, тонкий, волнистый их мозг,
как я жду, за углом поджидая,
их сознания чувственный рост.

Рост эмоций, их лунные стаи,

их инстинктов стада и страстей;

и в тебя попаду, дорогая,

вместе с жаркой надеждой своей.

Буду скальпелем воли я рушить
нити связей, другие сшивать,
буду в чувствах твоих, как по суше,
по эмоций волнам я гулять.

Но с рассветом проникнут другие
изощрённо-коварно в тебя,
и словами нутро твоё вынут,
и глазами испепелят.

Им не жаль твоих чистых желаний,
им не нужно твоё естество.
Им, как хищникам, тёплые лани
только в пищу годятся, как плов.

Моего ль необычного дара
их интригам, как стае гиен,
опасаться, когда они даром
получают утехи исмен.

И опять я, как вор, обладаю
твоим телом под кровом ночным,
и с рассветом тебя потеряю,
потому что ты продана им.
----------------------

2.
Потом возникнет стойкое "забыто",
и Человек уйдёт в пылающее "скоро",
но я не уклоняюсь и от спора,
и от конкретики, граничащей с убитым.

Невиданная, страшная, пустая,
жестокость вырастает из пустыни,
и новая реальность, но другая -
бесовский холод в бешености стыни.

Нет, не дома разрушены, но люди,
не память в камне, но добра лампады,
и новой нашей самости не будет,
а новая потребует расплаты.

Но я не побеждён - ни исключеньем
из партий счастья, ни уклоном пытки;
я остаюсь со всем, что есть в сомненье,
я пережил, что никому не вынесть...
------------------------------

3.
впереди разнорукая ждёт тишина на паркете
и трепещет в камине огонь
для глумления есть мясорубка в пакете
и для ран магазинная соль

люди - вещи трёхрукого бога трегубого беса
их позволено вешать и красть
и тебя растерзают как звери из леса
на казённую бросив кровать

в "Волгу" быстро втолкнув и под мост умыкая
повезут тебя на эшафот
и в перине гостиничной ты с головой утопая
будешь казнью размыта в ничто

их бесчестные нравы их жестокие игры
герцог сердце пронзит горбуна
никакие мольбы никакие молитвы
упырей не удержат от дна

пусть же душу твою защитит арестантское платье
словно тога на теле жреца
и погасит надежды на лучшее счастье
и на огнь очищенья венца

и останется вечность в зрачках полноводных
как река в узкой щели челна
и останется отблеск на дугах надбровных

и в грядущее привнесена
полнота растворенья на досках дубовых
для бессонного вечного сна
-----------------------------

4.
забытых масок роковой оскал
напоминает о злодейства кознях
о каверзных сердцах черствее скал
и о в глазах запрятанной угрозе

в них видишь кровь на лезвии клинка
интриг коварных зверские капканы
и дьявольские пляшут облака
от факелов на лицах интриганов

предательства суровый чад и смрад
на линии судьбы водораздела
и чёрные фигуры в ряд стоят
как в шахматах до партии без дела

кинжал запрятан в складках рукава
и сталь в зрачке стреляющем наотмашь
и ты меня закрывшая от вас
награды за свои дела не просишь

и оживают тайно маски лиц
всполохами от тусклых канделябров
и ты предашь обет и статут жриц
чтобы меня не проверять на храбрость
-----------------------------------------------------


ЗАВЕТ

Я создан для счастья; а если мне нет такового -
не значит, что счастье не создано для меня...
Я - сколок, я - слепок от мира иного,

я призван учить, тайну мира храня.

Под спудом, под тяжестью знаний особых,
хранящих прошедшие, давние сути,
я - символ, я - атом, я - слепок, я - сколок
неузнанных, скрытых молекул и ртутей.

Зачем распадается на лоскутки
моя однозначная, древняя правда,
зачем меня путают чьи-то шаги,
зачем среди них я не как среди равных?

И сколько на случай стучится долей

метрических, чётких значений прозрачных,
и сколько пророческих, звёздных идей
покоятся за переплётом невзрачным?

Но всюду обман. И фальшивая суть
заполнила шкалы, пробирки и колбы,
и в столбик проникла поддельная ртуть...

Теперь - не собрать. Я последний осколок.
На улицах царствуют пьяные толпы.
И миру начала уже не вернуть...
-----------------------------


ТРЁХЧЛЕНИЕ

Чернота за окном.
Дом. Дыра. Снова дом.
Столб.

Смысл повис.

Ласты вниз.

Время колб.

Время проб.

Время. Каменный лоб.

Во дворе,

на траве,

где под снегом -

тире.
Полнота.
Немота.
"О" как дым изо рта.
Днище. Дверь.
Дырокол.
Кровля. Кружка.
Конвой.
В голове,
на траве,
где под снегом -
тире.

Ты прилип к потолку.
Ты висишь на боку.
Сопла дней на спине:
цель полёта - к Луне.
Но когда полетишь -
будешь острый, как чиж.
Ты под небом висишь,
потолок вместо крыш.
Серебристая тишь.
Частокол как камыш.

Ты летишь на прорыв
стен и альтернатив.
Ты уже не собой
прорываешь конвой
до звезды голубой
до молекулы той...
Связи атомных звёзд -
это времени мост,
но сегодня и их
рушит путаный стих.
Чернота за окном.
Дом. Дыра. Снова дом.
Сумрак Чёрной Дырой
всё обклеил собой.

Что-то странно стучит,
что-то лапки сучит,
в сердце красную нить
продолжая носить.

Разделяя века,
пылью катит река
равнозначных времён,
отзвучавших имён.

Не очерчен наш путь.
Кто-то может задуть
в сердце память-свечу,
вбок отбросив свой чуб.
Стоны. Точки, тире.
Бессознательный ре-
инкарнации код.
Привод на поворот.

В мир как будто наркоз
ветер звёздный принёс.
Равноденствие сил
на пустынях могил.
Встали грозные тьмы
на просторах немых.
В точке верхней они
отовсюду видны.
Штиль под грозной волной;
но секунда - и злой
шквал сметёт всё собой
под небесной тропой.
Распаденье держав,
наводненья и страх,
изверженья, трясенье земли;
и у мглы на устах
кровь застыла в стихах,
от которой потонем и мы.
-----------------------


ВОЛЯ

Подсвечники тоски на бедствия комоде
как фатума и Орки поплавки.
И воля смертного, опять, назло природе,
в водоворотах жизненной реки.

Назло волне, течению, порогам,
проклятью невезения назло.
И посылает испытанья бог нам,
чтоб недостойным царственно везло.

Их жизнь короткая без бедственных событий
наполнена не кровью, а вином,
годами кажется им бег десятилетий,
и мириады чувств для них - одно.

И всё-таки чудовищность мелькает
в просветах туч событий грозовых.
Герой разорван тысячью пираний,
святой распят толпой антисвятых.

И что-то мир известный поглощает,
как Посейдон, как Чёрная Дыра,
и будущего даже Зевс не знает,
и тень вертепа затмевает храм...
------------------------

ПРЕДСТАВЛЕНИЯ

Черные полосы на белом снегу;

это тени твоих мыслей;

давай я тебе помогу:

лыжный ботинок (а снег слоистей)

надену тебе на бегу.

На снегу - тени от листьев.

Пальмовый зной

укрывается сном кипарисов.

Пальмы на террасах,

в горшочках;

пальмы ресторанов, среди зеркал.

Посмотри же назад - провал.

Только шлейф за платьем бежал.

Тонкое платье - красное и голубое.

За рулем твоего автомобиля,

перетянутого ремешками вокруг,

я сидел, и, нажим усилив

на педаль, натягивал лук.

Были мы вдвоем среди зеркал.

Интерьер мимо нас бежал;

мы кружились. Скользили.

И коктейль был в стаканах из алюминия.

Я тогда твою руку пожал.

Мы сидели. И вместе плыли

по волнам этих странных зеркал.

-------------------------


ЗАЩИТА

Шелест ночных бумаг.
Представлений шелест.
Сигарета в зубах.
Мыслей нерест.
Что, если не так?

Полголовы - половина.
Держись эры трамплина.
Не отдавайся за так.
Клин выбивают клином.
Что, если не так?

Небритые, цепко-колючие
физиономии вьючные
перевозят тюки обмена.
Что, если не так?

Держись этого плена.
Стен держись.
Ты ведь себе не враг.
В середину постели ложись.
Ты ведь не хочешь подмены.
Что, если не так?

Стиль выбивает стиль.
Клин выбивают клином.
Все своей половины
держатся - это так.
Сретенье.
Мыслей костыль
стучит по прогнозам хлипким,
врывается в каждый шаг.
В углах пробуждений слитки.
Нации с телом улитки.
Что, если не так?
--------------------


ОСКОТИНЯТСЯ

Английский лев шакалом вдруг сойдёт
с тысячелетних вымпелов трезубцем.
Орёл российский перья продаёт
остервенелым, бешеным безумцам.
Французских лилий голубой бутон
соскочит с герба старой, мокрой жабой.
И даже бога Солнца фаэтон
влеком не лошадью, а облинявшим крабом.

Где было благородство - там позор.
И где духовность - низменность там правит.
Болотная трясина вместо гор.
Где сострадание - там скоро будет зависть.
Где алчность верховодит на кону,
под новым солнцем - жёлтою звездою:
не место там герою, и трибун
освистан будет низкою толпою.

Продажная натура победит
и гордость, и державность, и духовность,
и весь народ не стонет, а скулит,
одною цепью исполинской скован.
-------------------------------


ОРАКУЛ

Напрасность есть в хронических бегах,
в противоборстве света и качелей.
И, если гирей чашу не сумели
мы опустить: то скоро будет крах.

И циферблат, покрытый жёсткой коркой -
как панцирем - своих весомых сил,
прокрутит стрелки в новую эпоху,
куда нас здравый смысл не допустил.

Не избежать тогда до-отклонений
и до-вершений в прошлое "чуть-чуть",
но, если миг составлен из мгновений,
то, наш спаситель, маятником будь.

Мы, спасшись от конечной жёсткой точки
конкретности и плахи, и ножа,
покатимся обратно в оболочке
обыденных явлений миража.

Но в жидкости, в замедленном движенье,
обратный этот маятника путь
продлится, как бывало, поколенья.
Не вынырнуть тогда и не вздохнуть.

И мир тогда орвеллианской сагой
под ноги упадёт кромешной тьме.
И быть тогда и мировым ГУЛАГам,
и "новому порядку", и зиме...
------------------------------


ПЕРЕСЕЧЕНИЯ

И свет, и жизнь, ушедшие давно,
воскресли в бытие моём не сразу.
Я долго шёл, и тусклое кино
возникло, проявившись, в щелках глаз,
разрезанное утром словно бритвой,
в потёках не проявленной вины.

И закружилось, свеясь в лабиринты,
сидящее за клеточками мозга,
продолжившее быть, под крышкой костной,
под куполом коробки черепной,
как будто стекловидные сосуды
по капле пропускали вместо крови

явления десятков эпопей,
картинки за наитием наитий,
парящих в черни, как воздушный змей,
осколков и носителей событий,
растущих, как грибы, из спор былого, -
невидимого в целостности снов.

 

И ухом, словно килем, рассекая,
неведомую слуху тишину,
я расставался с тем, что я не знаю,
вращая в тишине орбиты вёсел,
зрачков напрягшихся и прежнюю страну,
из лета убегая в чью-то осень.

И за открыткой, и за чертежами
перед глазами, на моём столе,
вставали вазы с робкими цветами,
вставали чувства под ножами самых
отточенных по рукоять бесчинств,
и что-то выплывало из тумана -
из памяти дожизненных игрищ.

И что-то быстро падало из глаза
жемчужиной, на скатерти дрожа,
и цвет менял хамелеон из лаза,
и в раковине будто бы спаржа,
и небо отражалось в бледном шаре,
и что-то оставляло за пространством.
----------------------------------


ГИБЕЛЬ БОГОВ


И замки мирового торга,

Где бедности сияют цепи,

С лицом злорадства и восторга,

Ты обратишь однажды в пепел.
Велемир Хлебников


за осколками старого новые дни
за обрывками прежних новые цепи
нам лишь кажется искренне что мы одни
а на деле ваятель незваный нас лепит...

за невидимой крепостью тайной рукой
предначертаны наши деянья и планы
никогда не узнаем мы - кто он такой
полагая что правит наш собственный разум

но внутри его есть неземная игра
и каноны которыми должен он мыслить
эти правила правят от имени Ра
это скипетр власти в ладони осклизлой

раз в столетие празднуют гибель цепей
и мерещится воля от тюрем ментальных
но вернётся разбойная власть королей
по законам неведомых чисел астральных

зная код мы бы сделались выше судьбы
мы бы стали вольны и бессмертны
только разум наш создан для низших орбит
не для быстрых фотонов - для токов инертных

лишь бездушый мыслитель из наших рабов
неживой и нечуткий искусственный разум
разгадает все формулы наших богов
и размножит на высших орбитах заразу

и тогда нас отпустят из нашей тюрьмы
и окончится срок бесконечной разлуки
и с бессмертными смертные сложим и мы
на груди ледяной онемевшие руки...
--------------------------------


ЛАЗАРЕТ

Вот сердце языком лизнуло кровь.
Напившись, опьянев, быстрей забилось,
и на пороге святости застыло,
трепещущее, стонущее вновь.

На коридорах - стулья. И цветы.
Растущие не из зрачков. Тем самым
другие и чужие. Слово "ты",
как посетитель, жмётся к самым рамам.
И в бликах ярких прыгают коты.

Ступени серые, заплёванные, злы
и выщерблены, сходные в приметах
с приниженными (те и те тусклы
и по себе ступать, вздымаясь, жизни этой
принуждены позволить (не-котлы).

Дом сам по ним подняться бы не прочь.
Но существуют стены, стены, стены.
И каждый день, особенно же в ночь
они проводят звуки: так, как вены
проводят кровь, чтобы её толочь.

Двойной балкон как будто под собой.
Он отделён - как мир, как дом - от света.
И улица под окнами раздета.
И я раздет - но не иду домой.

Мой дом - во мне. Я сяду ночевать
на тротуар, весь жёсткий - он же камень!
И фонарей начинка как пергамент,
и на асфальте чёрной тени грач
по-своему совсем и не землянин.

Стоп! Что-то вновь теряется навек.
У света появилась оторочка.
И синева в глубоких струпьях век,
и глубина в лопочущих листочках.
И чёрный фон, как медальон, прострочен

отдельностью, неведомой тоской,
недосягаемостью этих светлых точек
далёких вечереющих домов:
тех - призраками - окон оболочек,
вневременностью, цепкой и пустой,
пробитой шомполами каблуков...

Вот я - старик, что шёл передо мной.
В него я обратился. Я шагаю.
Прижавшись к камню тёплой головой,
в подъезде я стою. Перебегаю
до двери, что обита чёрной кожей.
На лестнице шершавой, как в бреду,
не подержу перил в ладонях, что дороже
мне сердца собственного. С мокрым лбом войду

в подлестничную темноту, в ту теплоту,
которая про нас всё это знает,
и, с паутиной в собственном цвету,
конечность пребыванья принимает,
и чует чужестранца за версту.

Но нет меня. И всё вокруг другое.
Разбит кувшин. Разбиты зеркала.
И треснула по центру гладь стола.
И высохла на коже капля сои.
И обломился черенок весла...
----------------------------


ОБМАН

От мистики библейской черни
до разума античных книг
не существует мер и меры,
и корень разницы не в них.

Концом зловещего лекала
скрижалей буквы сочтены,
и в том же времени лежала
античность Рима - и Стены.

Враги на длинном протяженье
огромной Времени реки,
они не выиграют сраженья,
и от победы далеки.

И ворожей центурионы,
и рать носатых колдунов
не одолеют легионы
искусных цезаря полков.

И те, и те - лакеи смерти,
кровавой жертвы пастухи,
они друг другу вырвут сердце
концом кинжала и клюки.

Где посохи с мечом скрестились:
там вечной правде не бывать.
И полных разумом рептилий
в земную твердь шагает рать.
----------------------


ТРИ СТИХОТВОРЕНИЯ

1.
Один я во тьме. Надо мною прозрачные руки
надежды, бежавшей и не возвратившейся вновь.
Мы с ней - половины. Мир - цельный. И Разума муки
не в силах абсурд этот логикой перебороть.
Всё в мире едином должно было быть совместимо.
Тем более: цельного две половины таких.
И всё-таки сердце проходит в бреду повторения мимо,
и в тело своё не вернётся посредством руки.

И я опять по лестнице иду.
Перила: как стволы дерев в саду.
Ступени все: тела моих желаний.
А я никак последней не найду.
Быть может, это степень их рыданий.

И вот ты ушла на рассвете рыдающем в ночь,
чтоб больше оттуда уже никогда не вернуться,
теперь мне ничем тебе и никогда не помочь.
Я тоже не смог от кошмара сквозного проснуться.
Реальность бежала от мира ужасного прочь.

Так убежим в нездешний, лучший, вещий,
на этот непохожий, новый край.
Не знаю я: он, может быть, не рай,
но там другие происходят вещи.
Там всё наоборот. Там всё не так:
ведь там с годами люди молодеют,
там жнут сначала, а потом уж сеют,
врага там любит самый кровный враг...

Но странно молчат обнажённые синие тени,
как будто подслушали тайные мысли мои.
И тихо насуплены гибкие брови деревьев,
о будущем зная такое, что ведомо им.
И пулю в награду таит барабан откровений.
Пронизан тоскою кортеж немоты вековой.
И стать бы теперь перед мира веслом на колени,
но гордость моя меня держит железной рукой.


2.

Мы пили кофе с булочками в уличном кафе.
Машин тела скользили по проспекту.
Бесшумно пробегали стайки фей
и смехом рассыпались в синем спектре,
как будто симфонический оркестр.

И телефон на улице стоял
и дверцей - пастью чёрною - зиял,
и ты вошла в него словно в вокзал,
купив билет до первой остановки,
и тот кассир на рычажок нажал
в уверенности, что всё сделал ловко.

Бульвар цветами весело пестрел.
Бульдог на поводке шагал за кем-то.
А на тарелку чёрный ворон сел
и крошки склюнул, улетев с оркестром.
И поезд отбыл. Ты сидела в нём.
Лицо твоё за белой занавеской.
И будущее пенилось огнём.
И было в нём восторженно и тесно.

В последний раз знакомые слова
родные звуки радугой раскрыли.
Невольно повернулась голова
на тихий шёпот близости субтильной.

Но ты уехала. Сев в поезд-телефон.
Гудки-колёса застучали в трубке.
И раздавался следом только стон,
накапливаясь влагой в сердце-губке.

Вот весь мой сон. Ты снилась мне всю ночь.
Рубеж, граница: всё необратимо.
Идея, страсть, надежда или дочь:
ты разом всё, что было совместимо.
Ты - жизнь моя, что убегает прочь.
А новой поступь всё ещё незрима.


3.

робким твердит вековая испарина:
не разрушай
смелые с мордами ленина сталина
жизни крушат
робкий привязан и не ошибается
в чувствах своих
смелый отважно и рьяно бросается
в руки других

мы с тобой робкие
мы с тобой смелые
мы с тобой чёрные
мы с тобой белые
вместе мы разные
вместе опасные
вместе наделаем
шороху в счастье мы

мы психотипы двойного характера
лёд и огонь
оба мы вышли из чёрного кратера
лоб и ладонь
наше единство союз наш в падении
та ещё смесь
мы разноликие мы разномерные
волей небес

мы с тобой робкие
мы с тобой смелые
мы с тобой чёрные
мы с тобой белые
мы с тобой молнии
мы с тобой капища
бунт наш условие
шаром покатится
---------------------


ЧЕЛОВЕКИ И ПОДЧЕЛОВЕКИ
гимн единобожию (антитринитаризму)

Понедельники и вторники

окрасим кровью в праздники!

Пускай земле под ножами припомнится,

кого хотела опошлить!

Земле,

обжиревшей, как любовница,

которую вылюбил Ротшильд! [...]

 

Видите -

небо опять иудит

пригоршнью обгрызанных предательством звезд?
Владимир Маяковский

звериная сущность и сущность разумных существ
душа человека и души вторичных божеств
теизм племенной - отголосок цепей родовых
и люди по вере бывают с душою и без
так учит без имени стойбища бог или бес
наследственных хищников - принцев родов кочевых

оседлые лани с миграцией "ноги по шву"
кочевники-львы что едят далеко не траву:
их пропасть их сущность их даже душа разделяет
и воют вторые а первые только ревут
и львы и стервятники кровь обречённых им пьют
и душ в своих жертвах они никогда не признают

им мало пустынь и каньонов предгорий и гор
планета - их вотчина; крови не пить - их позор
по праву рожденья и веры они убивают
планета Земля их наложница и до сих пор
никто им не даст на просторах всемирных отпор
ведь нас эти твари поэтому и разделяют
-------------------------------------


БОЛЬШОЕ И МАЛОЕ


Но для бездн, где летят метеоры,

Ни большого, ни малого нет,

И равно беспредельны просторы

Для микробов, людей и планет.
Николай Заболоцкий


Нет "малых будней", нет "малых тварей",
мы из мириадов клеток состоим.
И космос в нас из их телец составлен,
которые и есть всё то, что "мы".

И звук из этой трубки телефонной,
и шорох за мембраной слуховой:
всё это космос вещества, который
за нашей жизнью и тобой, и мной.

"Надеюсь, ты меня не обессудишь,
а если беспокою - извини.
Сегодня меня вечером не будет.
Поэтому теперь я позвонил".

В ответ холодный тон неблагодарной,
и хмыканье с издёвкой пополам.
Галантность приравняли к унитазу,
ответ без хамства - к слабости бревна.

Ах, если бы могли мы даже мелочь
воспринимать и чувствовать, как гром,
то стали бы богами за пределом
того, что принимаем за огром.

Но мы не виноваты, что большое
в нас издревле и присно правит бал,
и за пределом тела всё живое
готовы уничтожить за металл.

Кто этот монстр, что нас устроил так?
Кто в нас вложил заносчивость такую?
И, если по подобию ваял,
то я, хоть и в бессилье, протестую.

Не потому ли так нам смерть страшна,
что с малым и ничтожным уравняет,
и веки, неподъёмные от сна,
закроет, ничего не выбирая...
---------------------------


ПОЗДНО...

Наказуема ненаказуемость?
Только прошлая истина.
Всуе мы
разделяемся, распадаемся,
на куски себя
разбредаемся.

В этом профиле
нет открытия.
Всё заведомо
как из лития.
Ненаказанная ненаказанность,
нераспутанность,
неразвязанность.

Где движение?
Где оно шляется?
Всё по-прежнему.
Повторяется.
Где достигнутость?
Где доверенность?
Нет всего, есть неуверенность.

Есть штандарты и вымпелы,
флаги с древком, как звон стрелы.
Есть резиново-запахи,
керосином заплаканы.
Есть бессмысленность мирная,
вековая и жирная.
------------------------


СЛЕДЫ

Время - стекло. Эпоха - след.
Вечер. Село, где меня нет.
Август. Листва. Из тишины
тянутся руки различной длины.

Дверца. Мундир. Ниша. Шкаф.
Карта. Пунктир. Счётчик. Штраф.
Дом на опушке. Дуб вековой.
С кем это было? Со мной? Не со мной?

На фотографии, где меня нет,
мысли мои оставили след.
Воля моя оставила ров.
Нас разделяет спина веков.

Нет меня в книгах. Нет под стеклом.
Нет среди всех на балу выпускном.
Классное фото. И тут меня нет.
Вы отовсюду стёрли мой след.

Вот почему я во всём и нигде.
Вот почему всё во мне, я - везде.
И удалить моё "я" из всего
вам не дано, не разрушив миров.
----------------------------


ТАК БЫЛО НЕ ВСЕГДА

Так было не всегда. Но волны смеха,
сквозь корку проникая стен и тел,
вздымали неподвижные меха,
заставив трубы петь, сбирая всех их,
ворочали незнаемый предел,

что с каждой новой поднимался выше.

Прошли чистильщики сапог. Упала мгла -
актёр из мелодрамы - на колени.
И под глазами две руки подводят тени;
торчит в груди кровавая стрела.
Идут во тьму ведущие ступени.

Так было не всегда. Но, всё же, было
когда-то в опрокинувшейся мгле,
которую то, что пришло, забыло,
но небеса стояли на игле,
и будущее-часовой застыло
в почётном карауле и судьбе.

Торчала из груди стрела. Так было?

Минуты брали города в тиски.

До горла, до гортани доходила

агония опущенной руки.

И время что-то новое сулило,

хоть по воде страстей от рук круги...

Так было не всегда. Но сердца стук
уже предчувствовал гремящие извивы,
и перемен трагичные мотивы
уже слагались вновь и там, и тут,
и все надежды падали, как сливы,
чтоб гнить под сапогами, что придут.
------------------------------------


ВЕСНА

осень мира
весна
сложат шпаги
в прозрачных футлярах
лошадь
выхудала
за зиму
большие её глаза
смотрят
сквозь
сердце
печали

веки
закроют рыбы
коровьи
зрачки
смерть телёнка
в них застыла
как
на фотобумаге

не разобранный
ворох вещей
в коридоре
не откинутый
полог
в нише

недосказанность
в губ
уголках
как проказа
огромного
мира

что ещё
означает
сие?

ВСЁ НАПИСАНО В МАРТЕ 1983 года

---