Адам Александрович Сом, органист Дома органной музыки, в который превращался по вечерам уходящий заострёнными готическими линиями в небеса Николаевский костёл, гениальное детище Вацлава Городецкого, внимательно всматривался в зеркальце, висящее над покамест закрытым клавиром, на титульном листе которого латинскими литерами значилось короткое магическое слово Bach.
Надо признать, Адама Александровича мало интересовало отражение собственного безбрового лица с трагически опущенными уголками вроде как чем-то обиженного рта. И не одинокие фигурки пожилых пар и случайных студентов консерватории занимали его внимание. Адам Александрович напряженно искал, поворачивая зеркало под разными углами длинными пальцами, девушку, сидящую, как всегда, в седьмом ряду левого нефа. Тоненькую, с большими восторженными глазами, в зелёном берете на миниатюрной голове с короткими прямыми волосами.
Да, у него была муза, ради которой он каждую среду вечером шёл к величественному органу в неизменно чёрном пасторском сюртуке, при белых манжетах и воротничке, с баховским клавиром под мышкой.
Адам Александрович облегчённо вздохнул, увидя в волшебном зеркальце желанный образ. Девушка смущённо извинялась перед галантно вскочившим седобородым стариком, который уступал ей проход к заветному месту. Адам Александрович с приятным волнением ощутил, как тёплая волна набегает на озябшее тело во всё ещё не отапливаемом, несмотря на почти конец октября, зале. Даже ладони стали чуть влажными, и Адам Александрович незаметно промокнул их заранее припрятанным белоснежным платком.
Наконец, воцарилась тишина.
Адам Александрович благовейно раскрыл клавир, запрокинул голову к парящей над залом с переливающимися в лучах уходящего солнца витражами фигурке распятого Христа и опустил руки на клавиатуру.
Казалось, величественные гармонические построения, удивительные в своей всёпознающей простоте темы, вторящие, перекликающиеся, догоняющие друг друга, - заполняли, медленно растекаясь в разные стороны, всё пространство.
Адам Александрович играл аскетично, бесстрастно, если хотите, безличностно. В эти божественные минуты перед вами был уже не Адам Александрович Сом, немолодой лысеющий органист с чисто символической зарплатой, живущий в однокомнатной квартире с парализованной мамой и чёрно-белым спаниелем, верно ждущим под дверью своего хозяина, а сам Бах. Да-да, Иоганн Себастьян Бах - многодетный, многострадальный, никем не любимый, непризнанный, влачащий почти нищенское существование, стремительно слепнущий... Однако слышащий хоралы небесных херувимов, при звуке которых замирает сердце, хочется стать на колени и истово благодарить Бога.
...Адам Александрович на ступенях опустевшего костёла безуспешно пытался раскрыть задубевший от старости и сырости зонт, ибо колкий осенний дождик, зарядивший прямо с утра, всё усиливался.
Последние зрители, точнее, слушатели (зреть-то что - сутулую спину в поношенном чёрном сюртуке?) отдельными группками разбредались кто куда.
И вдруг он прямо перед собой увидел Её - девушку в зелёном берете. Но она была не одна. Рядом с ней стоял высокий молодой человек, который одной рукой держал огромный чёрно-белый зонт, а другой нежно придерживал Её за локоть.
Адам Александрович сразу обмяк, выскочившая из наконец-таки раскрывшегося зонта спица больно ужалила палец. Стало как-то зябко и неуютно. Адаму Александровичу было больно и досадно. Он чувствовал себя обиженным ребёнком, у которого внезапно забрали любимую игрушку. А, впрочем, чего, собственно говоря, было обижаться? Он, видите ли, не ожидал, что у Его девушки может быть молодой человек. А этот молодой человек был. И был, видимо, давно. И наверняка всегда находился в зале рядом с ней. Просто Адам Александрович его не видел. Хотя он просто никого не замечал, кроме неё...
Адам Александрович, грустно улыбаясь, медленно брёл по пустынной улице, осторожно обходя лужи с затонувшими в них тусклыми листьями.
Он всё, конечно же, понимал. Ну, скажите на милость, что может дать юному очаровательному созданию не очень молодой и, кажется, не очень красивый музыкант, скромно живущий в однокомнатной квартирке с тихо угасающей мамой и рубахой-парнем псом?
Да и вообще, что может дать Бах? Что, кроме сотканной из неземных звуков гармонии?