Как случилось, что она влюбилась в барабанщика? Да очень просто: пришла на званую вечеринку, с ней никто не танцевал и она стала разглядывать музыкантов. Потом она увидела его. Мельком, не задержавшись, её взгляд скользнул мимо. Но образ отпечатался в памяти. Через пять минут она смотрела только на него! Одной рукой он крутил вокруг пальцев барабанную палочку, а другой отстукивал ритм. Она ещё подумала: "Как это у него получается? Как?!"
С этой мысли всё и началось. Она стала ловить концерты его группы, где только можно. Оказалось, что они очень популярны и их барабанщик - один из лучших барабанщиков, минимум, в своём районе, если не во всём городе. Ей же был нужен только он, его неизменная чёрная кожаная куртка, которую он сбрасывал в середине представления, оставаясь в облегающей чёрной футболке, его волосы, короткие, но густые, русые и какие-то дикие: казалось, что он никогда не причёсывается, потому что ценит их свободу. Она была влюблена в его руки. Он никогда не смотрел на них и ей казалось, что он даже на барабаны ни разу за концерт не взглядывал. Он то подмигивал кому-то в зале, то переглядывался с остальными музыкантами, то следил за ними так, словно хотел силой воли заставить сыграть как можно лучше. Наступал момент, когда он и вовсе откидывал голову назад, опуская веки - серебряная цепь блестела на его шее, а руки стучали, безошибочно, безостановочно, задавая ритм, которому подчинялись все - и музыканты, и зал, и её собственное сердце. Абсолютно все!
Однажды она скопила денег и купила самый дорогой билет на концерт. Ей повезло, она так хорошо подгадала, что оказалась сбоку, на возвышении. По диагонали, через всю сцену, она могла смотреть только на него, не отрываясь ни на секунду. Она принесла с собой огромную бордовую розу и под конец начала нервничать, сможет ли отдать эту розу именно ему? Здесь было столько фанатов и фанаток! Но случилось чудо, потому что концерт закончился и она проскользнула, прорвалась, оказалась в нужный момент и в нужной точке. Он заметил! Он вышел из-за своей установки и опустился на колено на краю сцены, чтобы забрать из её руки цветок, который она протягивала так, словно от этого зависела её жизнь, словно его улыбка была для неё спасательным кругом в бушующем море толпы. В следующую секунду её оттёрли от сцены.
Потом она возвращалась тихим осенним вечером, не видя прохожих, не замечая проезжающих мимо машин, изменив давней привычке читать светящиеся вывески. Ей было хорошо, как никогда, потому что сегодня он посмотрел на неё и улыбнулся ей. Теперь она сама шла и улыбалась, так что прохожие оборачивались и смотрели ей вслед. Но она никого не замечала.
И вдруг!..
Она отшатнулась, когда тёмная фигура оказалась прямо перед ней, загородив дорогу. Потом она подняла глаза - и увидела его лицо. Сердце её на миг замерло и тут же заколотилось, так ритмично и быстро, как стук его барабанных палочек. Он стоял перед ней, в своей неизменной кожаной куртке, прямо под фонарём, и держал в руках розу, задумчиво трогая единственный растущий на упругом стебле шип.
- Поздно уже, - сказал он буднично, словно они были давно знакомы. - Давай, я тебя провожу.
Он сдвинул пальцем чёрную шляпу с мятыми полями - и она впервые увидела, что он гораздо старше, чем ей казалось. Морщинки спускались от крыльев его носа в уголки губ, а лоб над переносицей пересекала складка. Он улыбался, еле заметно и весело, хотя глаза его оставались глубокими и серьёзными. Так ей показалось, когда она смотрела на него, стоя под питерским фонарём.
- Я тут близко живу, - в растерянности пролепетала она, чувствуя, что краснеет, но отводя взгляд только для того, чтобы в следующую секунду снова уставиться в его лицо, которое показалось ей сейчас ещё выразительнее, чем на сцене.
- В центре обитаешь? Это хорошо. - Он говорил неторопливо, тщательно отделяя одну фразу от другой. - Всё близко, когда живёшь в центре. Идём?
И они побрели вдвоём. О чём они говорили в тот вечер, она не запомнила. Но говорили, говорили, говорили не умолкая, всё время находя какие-то пустяковые темы, которые растворялись быстрее, чем смолкал отзвук их голосов. Но это было не важно. Он проводил её до двора-колодца, потом поднялся в подъезд до самой её квартиры.
- Не могу же я тебя одну пустить. Вдруг там страшный маньяк подстерегает свою жертву?
Она рассмеялась в ответ, так забавно он об этом сказал. Но перед дверью она почувствовала, что он собирается уйти, даже не пытаясь напрашиваться в гости. Вместо этого он протянул ей бордовую розу, которую так и нёс всю дорогу в руке.
- Нет-нет! Это же я вам подарила! - пыталась возражать она, но он только усмехнулся.
- Она целый вечер принадлежала мне. - Он коснулся губами нежных лепестков, и почему-то она вздрогнула, словно он поцеловал её, а не розу - и уже не сопротивляясь, взяла пальцами упругий стебель. - Увидимся, - пообещал он, сунул руки в карманы и уверенной походкой направился вниз по лестнице, мимо железной клетки встроенного в лестничный проём лифта.
На повороте он приостановился и помахал ей рукой, но потом повернул - и исчез за металлической сеткой. А она открыла дверь своей квартиры и зашла в тёмную прихожую, сжимая в руке розу. Это была уже не та роза, которую она так тщательно выбирала в цветочном магазине. Цветок стал иным, побывав в его руках, превратился в его розу, которую он подарил ей.
* * *
Роза прожила на удивление долго, даже через неделю оставаясь жизнерадостной и свежей. Не успели её лепестки растерять свою влагу, как раздался телефонный звонок. Знакомый, хотя совершенно неожиданный голос, произнёс, всё так же отделяя друг от друга предложения:
- Привет! Помнишь, ты оставила мне свой номер? Погода хорошая. Может, погуляем?
- Конечно! А где... Куда мне прийти?
- Выгляни в окно. Я перед твоим домом.
Она тут же метнулась к окошку и отодвинула занавеску. Он действительно был внизу, сидел боком на чёрном мотоцикле, в своей неизменной куртке, только без шляпы и, задрав голову, смотрел из-под руки на её окна. Она почувствовала, что сердце сейчас выпрыгнет, испугалась почти физически, но это был какой-то ненастоящий испуг, и она тут же помахала рукой. А он сделал в ответ приглашающий жест, продолжая держать у уха мобильник.
- Мне надо собраться, - сказала она растерянно и счастливо.
- Поезд ждёт пятнадцать минут. Потом отправляется, - ответил он весело и отключился.
Она бросила мобильник и кинулась к шифоньеру. Почему это свидание её так взбудоражило? Почему он был уверен, что она одна? Неужели он знал, что она согласится? Как она посмотрит на него при свете дня, на ярком солнце? Вдруг испугается, ведь он такой взрослый! И ещё... Она решительно извлекла из глубины ящика плоский пакет, прижала к себе и несколько секунд стояла, глубоко дыша, чтобы успокоиться. В пакете было кружевное бельё. Она его купила, сама не зная зачем, просто потому, что оно ей понравилось, но она боялась, что никогда не рискнёт это надеть. Но она была девушка грамотная, современная. Она знала, что любому мужчине непременно нужен секс. И если всё идёт к тому - лучше быть заранее готовой, чтобы не позориться. Пусть будет красивое бельё! "Какая же я дурочка!" - мысль не задержалась в голове, растворившись в поспешности переодевания.
Она не посмела взглянуть на себя в зеркало, чтобы увидеть, как выглядит её юное, ещё не до конца развитое тело в этом кружевном чуде, быстро спряталась в платье, накинула плащ, подхватила сумочку и ринулась на выход. Потом вдруг о чём-то подумала, шагнула обратно и сунула в сумочку паспорт. Зачем? Ну, бельё - понятно, а это зачем? Какая разница!
Она выскочила из квартиры, едва не забыв запереть дверь, и помчалась по лестнице, позабыв о том, что лифт уже исправили. Ещё минута - и она выбежала из подъезда, остановившись напротив него.
Он так и сидел боком на сидении, вытянув ноги в остроносых ботинках. Прищурившись, он оглядел её и удовлетворённо кивнул.
- Ты прекрасно выглядишь, но кое-чего не хватает. - И протянул ей шлем, большой, чёрный и блестящий. - Покатаемся по городу. Я покажу тебе свой Питер.
"С тобой куда угодно", - подумала она, приятно удивлённая тем, что сейчас, на ярком солнце, он вовсе не показался ей старше. Скорее наоборот. Он выбросил сигарету и похлопал по кожаному сидению.
- Не боишься?
Она помотала головой и решительно надела на себя пахнущий изнутри каким-то дезодорантом или шампунем шлем, и через пару секунд уже сидела за его спиной, крепко обняв его за пояс и пальцами ощущая сквозь тонкую ткань футболки упругие мышцы его живота.
* * *
Они ездили по тихим улочкам, заглядывали в подворотни. Он, как фокусник, одним мановением руки открывал любые замки и запоры, завозил её в такие крошечные дворики, что если задрать голову - между вздымающихся жёлтых стен виднеется ярко-синий клочок неба, похожий на носовой платок. Они взбирались по лестницам - и оказывались на самом верху, и то же небо становилось огромным, блёкло-синим, в рваных островках облаков, простиралось над серо-пёстрым металлическим покрывалом крыш. Как грибы, торчали белые "тарелки" антенн, свисали ящики кондиционеров, капая влагой на головы прохожих, змеились упрятанные в серебристую алюминиевую чешую пучки проводов, соперничая с мятыми водосточными трубами. Тут два окна противоположных стен так близко сходились карнизами, что соседи могли пить на брудершафт, а там за прозрачной стенкой важно ползал лифт, вверх-вниз, вверх-вниз, словно вся суть жизни заключалась в этом подъёме и падении. Жёлтую краску в сыром углу рядом с ним покрывал слой зелёной плесени. В этот закуток никогда не заглядывало солнце.
Маленькие уличные кафе радовали их горячими, терпкими напитками, он учил её пить кофе с солью, макая в него хрустящий круассан, курил сигареты, покачиваясь на задних ножках стула, рассказывал о том, как отправился с друзьями зимой в поход, по льду Ладожского озера...
И снова они выезжали на улицу, каким-то непонятным ей чудом пересекали нескончаемые перекрёстки, ныряли в потоке машин, двигаясь своим собственным, неповторимым ритмом, который никто в целом городе больше не мог поймать...
А потом они стояли на самом краю очередной крыши, у ажурной решётки бортика, и целовались. Закатное солнце окрасило всё вокруг золотисто-жёлтым светом, а тени в провале двора стали глубоко-тёмно-синими и казалось, что за краем крыши - бездна.
Дрожь то и дело пробегала по её телу, когда он обнимал её, уверенно и сильно. Впервые в жизни она целовалась со взрослым мужчиной! От него пахло куревом, а щёки кололись успевшей прорасти щетиной, но ей и это нравилось. Она дрожала, когда он касался языком её нёба, и ей было даже странно, что она не могла понять раньше, как это люди, когда целуются, позволяют друг другу засовывать языки в рот. Ей было противно до омерзения, когда она себе это представляла, но сейчас она не удивлялась и не протестовала, потому что дала ему право обладать ею и сама торопилась раскрыться перед ним. Она лишь крепче обнимала его за шею и было в этом поцелуе на краю пропасти нечто отчаянно-смелое, наперекор всему, вызывающее, ужасающее и одновременно прекрасное.
Потом он отстранился и, едва переводя дух, тихо проговорил:
- Идём. Покажу, где я обитаю.
Он повёл её за собой, к люку в крыше. Они спустились в полутёмный чердак, а оттуда вышли на маленькую железную лесенку.
- Смотри, вот тут замок - это только видимость замка. - Он нажал на дужку и петля, вроде бы прочная и незыблемая, подалась, выйдя из отверстия в стене вместе с куском штукатурки. - Если понадобится - можно в любой момент этим ходом попасть на чердак, а отсюда - в соседний подъезд.
Они спустились вниз и оказались в огромной студии. Окна шли под самым потолком. По стенам висели картины без рамок, какие-то фантастические подмалёвки, которые кто-то раскидал по крючкам, даже не позаботившись, чтобы они висели параллельно горизонту. В одном углу, на маленьком возвышении, стояла барабанная установка. Весь центр помещения пустовал, валялось несколько ковриков и торчала убогая пальма в кадке, обёрнутой куском фольги. В другом углу виднелась ширма, а рядом с ней - раскрытая дверь, за которой во тьме исчезал коридор.
Она спускалась по боковой лесенке, крепко держась за перила, рассматривала всю обстановку и только в последний момент заметила у одной из стен нечто вроде низкого ложа.
- Там я сплю, - сообщил он, проследив за её взглядом. - У меня куча подушек всяких и одеяла на любой вкус. Я снял матрас с дивана, весь низ выкинул, а его положил на пол - и получилось что-то такое, вроде турецкой тахты. Там, за ширмой - кухня. А через коридор - всякие удобства и входная дверь.
- А картины? - спросила она, дойдя до последней ступеньки, но не решаясь ступить на дешёвый паркет пола.
- Это всё не моё. - Он подал ей руку и помог сделать последний шаг. - Раньше тут жил художник, а потом я купил у него студию и решил, что здесь вполне можно поселиться. Помещение большое, потолок высокий, а я люблю, чтобы было много воздуха. Если помещение маленькое - на меня словно давит, я задыхаюсь. - Он вышел уже на середину комнаты и зачем-то покачал пальму за мохнатый ствол, словно здоровался. - Здесь толстые стены и соседям не мешает, когда я стучу. Мы тут иногда репетируем. - Он повернулся к ней и сделал широкий жест, раскинув руки, но почему-то ей показалось, что он немного нервничает. - Хочешь что-нибудь? Кофе, чай, коньяк?
- Я в кафе ещё говорила, что не пью, - осторожно напомнила она.
- Тогда чай. Располагайся!
Он рывком ушёл за ширму, на ходу стянув куртку и ловко забросив на крюк в стене. Она огляделась и поскольку "турецкий диван" её слегка пугал, подошла к барабанной установке. Он гремел за ширмой чайником, наливал воду, что-то переставлял, чиркал спичками.
- Я не думала, что ты так живёшь, - сказала она, трогая пальцем крепление одного из барабанов.
Он выглянул из-за ширмы.
- Я сам не думал, что буду так жить. Хочешь попробовать? Там палочки лежат позади, на стуле. У меня их несколько, но те - самые... домашние, что ли.
- Нет, я не умею. - Она обошла установку и провела пальцем по лежащим на сидении жёлтым палочкам. - А ты мог бы постучать только для меня?
- Прямо сейчас? - Он снова появился из-за ширмы и подошёл. - Чайник сам закипит, могу и постучать.
Наверное, трудно назвать музыкой соло на барабанах, но её этот ритм захватил, так что она сперва просто слушала и смотрела на его лицо, которое поменялось сразу же, как только раздался первый удар, стало моложе и решительнее. Она невольно сделала несколько па по пустому помещению, но потом подбежала и следила за его руками, и за тем, как он крутит вокруг пальцев одну из палочек. А когда он остановился - подошла ещё ближе и взяла за руку.
- Не понимаю, как ты это делаешь, - призналась она.
Он позволил ей забрать из своей руки палочку и повернуть ладонью вверх. Она некоторое время разглядывала его пальцы, потом провела по неровностям, похожим на маленькие шрамы, и посмотрела ему в лицо.
- У тебя странная рука. Что это?
Он хмыкнул.
- Так, старая память. То, из-за чего я начал стучать.
Она внимательно слушала.
- Я раньше много дрался. - Она подняла брови и он пояснил доверительно: - Очень много. Однажды в драке схватился, за дверной косяк, чтобы не упасть, а один придурок хлопнул дверью. Знал, что делает. Руку мне потом собрали, но пальцы почти не работали, я ими не мог пуговицу застегнуть. Тогда я вспомнил, что мне нравился один барабанщик, негр... Я решил, что мне это подойдёт, и начал учиться. Поначалу так больно было... до слёз. Но потом прошло, а чувство ритма у меня всегда было хорошее. Я и стал барабанщиком.
Она смотрела на него во все глаза. Наверное бывают такие моменты, когда мужчине легко понять, что сейчас он может делать всё, что захочет. И тогда он встал, убрал палочки и, подхватив её на руки, унёс на свой "турецки диван". Её это не испугало. Она только вздрогнула и чуть поупрямилась, когда он стягивал с её плеч кофточку. А когда он расстегнул её красивый кружевной лифчик, закрыла глаза, предоставив ему самому заниматься её одеждой. Он поцеловал её в шею, и губы у него были горячие...
В какой-то момент она вдруг поняла, что он выпустил её из рук. Она распахнула глаза, а он поднялся и сделал несколько шагов прочь, отвернувшись от неё.
- Одевайся.
Она сидела, полуголая, на ворохе одеял, и не понимала, что произошло. И почему его голос прозвучал так неожиданно сухо?
- Что... что случилось?
- Одевайся, я сказал! - категорично повторил он через плечо.
Она дрожащими руками принялась натягивать кофточку, но смотрела в его спину, не отрываясь.
- Вот что вы, девчонки, себе воображаете?! - Он резко обернулся, так что она невольно подалась назад. - Ну, какой надо быть дурой?! - Он хлопнул себя по лбу и упёр руки в бока. - Ты о чём думала, а? Сериалов насмотрелась? Я - старый кобель, понимаешь? - Он ткнул себя пальцем в грудь. - И все такие, как я - кобели! У меня на этом диване каждый месяц по новой бабе! А ты что вообразила? - Он подошёл и опустился коленями на край дивана прямо перед ней. - Ты хоть совершеннолетняя вообще?
Она оскорбилась и страх сам улетучился, несмотря на то, что он впервые смотрел на неё сердито.
- Мне девятнадцать! - заявила она ему прямо в лицо. - Не веришь - посмотри паспорт в сумочке. - Она отвернулась, пытаясь одновременно поправить растрепавшиеся волосы.
- О! Даже паспорт взяла! Вот зачем? Дурочка! Зачем? - Он так спрашивал, будто она задела его за живое. - Тебе надо парня своего возраста. Нормального! А не такого козла, как я! У тебя же ни разу ничего не было! С кого решила начать? Подарить хмырю вроде меня свою девственность?
- Неправда! - Она не выдержала и ударила его кулаками по плечам. - Откуда ты знаешь?!.. Ты... Ты пошлый!
- Я не пошлый. - Он смотрел на неё совершенно серьёзно. - Я опытный. Так что не прикидывайся, никого у тебя не было. Знаешь, это не самая хорошая идея...
- Замолчи! Откуда ты можешь знать обо мне?..
- Вот откуда. - Он вдруг нырнул рукой ей под кофточку и накрыл горячей, сухой ладонью её левую грудь. - Если ты случайно не знаешь, у тебя грудь девственницы. Уж я в этом разбираюсь...
Она замерла, но потом неожиданно обхватила его шею руками и поцеловала. Так смело, что сама удивилась бы, если бы была в состоянии хоть чему-то удивляться. И он не стал сопротивляться, ответив на её поцелуй. Больше она не упрямилась, когда он снова стягивал с неё кофточку, а он перестал нервничать.
- Учти, будет не очень приятно, - шепнул он ей на ухо.
- Потому, что первый раз? - спросила она.
- Потому, что первый раз.
Она позволила положить себя на все эти одеяла и больше уже ничего не говорила...
* * *
Жизнь изменилась. Теперь она везде и всюду следовала за ним. На репетиции, на концерты, в кабаки, в какие-то компании. Когда на неё первый раз принялись шипеть две девицы, явно из "его бывших", она испугалась, но он сказал ей:
- Плюнь. Тебя это не касается. Просто не слушай.
Сказал так уверенно, что она действительно перестала прислушиваться, и ей стало совершенно всё равно, как на неё смотрят и что говорят за её спиной. Она следовала за своим мужчиной, и пусть он был не такой молодой, как многие из тех, с кем общался, зато он принадлежал ей, от непокорных волос до неизменной кожаной куртки и серебряной цепи на шее, до подошв щегольских ботинок, шнурков и пуговицы в брюках, которую она всегда расстёгивала сама. Она даже не спрашивала себя, как долго это продлится и скоро ли пролетит месяц. Погода портилась, но они по-прежнему ездили гулять, вечера проводили или на концертах, или в его студии, обедали где придётся, спали вповалку, среди вороха одеял, принимали душ, весело толкаясь в тесной кабинке, для которой в доме не было предусмотрено места. Однажды она испугалась, когда в одном из баров к ним подсел мрачный тип с тяжёлой челюстью, и нехорошим голосом стал говорить о каком-то "общем дельце". Он вытолкал громилу из-за столика и ушёл "поговорить" на улицу. Когда вернулся и она спросила его, кто это был, он ответил:
- Тень прошлого. Не бери в голову. Тебя это не касается.
И она снова ему поверила, так что перестала обращать внимание и на то, что время от времени он о чём-то говорит со странными людьми, и неизменно возвращается взъерошенный и мрачный. Но тут же меняется у неё на глазах - и всё становится по-прежнему.
Однажды они вернулись раньше обычного. В городе царила поздняя осень, темень разгоняли яркие фонари и блики на мокром асфальте. Во дворе, неподалёку от подъезда, стояла блестящая от дождя машина, на которую он нервно оглянулся - но тут же пошёл вперёд, не оборачиваясь. Прошло примерно с час и она давно думать забыла об этом его взгляде, но потом раздался звонок в двери, настойчивый и протяжный. Он остановился на полуслове и прислушался. Потом схватил со стула её пальто и сунул ей в руки.
- Одевайся.
- Что случилось?
- Это тебя не касается. - Он сам надел на неё пальто и повернул к себе, взяв за плечи и глядя прямо в глаза. - Сейчас поднимешься на чердак. Помнишь, как там замок открывается? - Она кивнула, и он продолжил: - Выйдешь через соседний подъезд, но не сразу. Подожди несколько минут, посмотри через окно, нет ли кого во дворе. И как выйдешь - иди не к подворотне, а назад, через второй двор. Поняла? И чтобы до завтра тебя тут не было!
Он поцеловал её и выпихнул едва ли не пинками. Подчинившись этому неожиданному напору, она действительно поднялась на чердак. Но потом, уже сняв замок и держа его в руке, она вдруг поняла, что не может сделать ни шагу, не зная, что происходит. Она оставила снятый замок и открытую дверцу, а сама сжалась в тёмном углу, понадеявшись, что даже если кто-то сюда явится - он просто не увидит её в темноте маленькой площадки и подумает, что она ушла. Звуки, поднимаясь по пустому пространству лесенки, доносились до неё не все и не отчётливо. Она уловила, как кто-то гудел басом, и ей казалось, что-то требовал. Потом услышала его голос. Он сказал:
- Мне плевать на твои дела. Забирай своих отморозков и убирайся...
Что-то сдвинули с места, кто-то восклицал, но разобрать слов она не могла. Потом она услышала:
- Ты что сделал, идиот?!! Валим отсюда!!
Кто-то взялся за перила лесенки и они задрожали. Она вжалась в угол ещё сильнее, но всё стихло. Ей показалось, что хлопнула входная дверь. А потом была вечность, которую она не решалась выбраться из своего угла. Она всё ждала, что услышит его голос, даже вообразила себе, как он поднимается по лесенке и говорит: "Ну я же сказал, чтобы ты уходила, а не пряталась тут!" Но было тихо и она решилась, наконец, вернуться в студию.
Горели всего две лампы: одна на кухне за ширмой, другая около барабанной установки. Этот призрачный свет кое-как растекался по пространству, так что можно было разглядеть силуэт сдвинутой в сторону пальмы. А ещё - какое-то большое, тёмное пятно на полу. Она спустилась вниз, машинально включила верхнее освещение и подошла...
Он лежал, свернувшись, как кот у печки. Только печки никакой не было и поза для него была совершенно неестественная. Она наклонилась, потом опустилась на колени. Она окликала его, пыталась понять, что с ним. Потом её рука наткнулась на что-то липкое, он застонал и пошевелился.
- Что с тобой? О, нет! Кровь!
Он попытался развернуться, и она с готовностью уложила его голову к себе на колени. Он поймал её ладонь. Рука у него была холодная и липкая.
- Надо вызвать скорую... - Она беспомощно оглянулась, не успев заметить, как его лицо исказилось от боли. - Надо позвонить!
Сердце её колотилось, но она не могла сдвинуться с места. Мобильник лежал в сумочке, сумочку она забыла на куче одеял. Чтобы встать и дойти до постели, надо было снять его голову со своих колен, а она не могла это сделать! Просто не могла! Как она положит его на холодный пол? Как отойдёт от него?
- Всё... будет хорошо. - Он наконец смог заговорить, только очень тихо, так что ей пришлось наклониться к самому его лицу. Она гладила его по волосам и всхлипывала, а он снова заговорил: - Брось. Смотри вот...
Он ухитрился убрать одну руку от живота. Сегодня на нём была светлая рубашка и по ней расползалось бурое пятно крови.
- Правда, похоже на ту розу? Помнишь?.. В тот вечер... Полтора месяца. Прошло полтора месяца...
Он шептал всё тише, но она слышала и понимала, о чём он пытается ей сказать.
- Значит, со мной не так, как с другими? - Она плакала, целуя его лицо. - Я поняла, поняла.
- Запомни... Полтора месяца... Целая жизнь...
Рука его отяжелела и выскользнула из её ладони.
* * *
На кладбище она стояла впереди всех и снова не обращала внимания на то, кто что говорит за её спиной. У неё было право находиться здесь и те, кто поверил в это, окружали её, плечами отгораживая от остальных.
Она положила на свежий могильный холм огромную бордовую розу и отступила, стоя в чёрном кружевном платке, тихая и строгая, в полтора месяца успевшая стать женщиной, женой, вдовой...
Она точно знала, что в её жизни будет много мужчин. Может быть, она даже начнёт менять их каждый месяц. Но никогда в её жизни больше не будет того, единственного, так внезапно появившегося перед ней поздним вечером, под фонарём, с розой в руке, и ушедшего загадкой, которую она уже никогда не разгадает.
