Гультрэ Икан Релавьевна. Все пути мира

***

А к людям они с самого начала отнеслись с ревностью и недоверием, и когда у людей появилась магия и те стали еще сильнее, не смогли этого стерпеть. Они явились к Создателю Всех и спросили:

-- Не были ли мы твоими первыми и любимыми чадами?

-- Были, -- согласился он, -- и ныне остаетесь.

-- Тогда зачем ты создал людей и дал им магию, такую власть над миром?

-- Вы мои любимые дети. И люди -- тоже мои любимые дети. Люди жадны до жизни, любознательны, глаза и души их широко раскрыты навстречу всему новому. Они постигают мир, учатся взаимодействовать с ним, и я дал им магию в помощь на этом поприще. Но и вы получили от меня особый, не менее ценный дар. Разве власть над всеми вратами и путями мира -- это так мало? Найдите этому дару применение -- и вы забудете о скуке и зависти, потому что вам станет так же интересно жить, как и людям.

ЧАСТЬ I. Такие разные двое

Глава 1. Неприятно познакомиться!

Райн Тинэус тон Аирос

-- Пойми, мой мальчик, нам нужен этот брак, -- слова советника звучали мягко, но за этой обманчивой мягкостью этой скрывалось глубокое убеждение в собственной правоте и привычка к безоговорочному подчинению окружающих, так что даже неискушенному слушателю становилось понятно, что возражать бессмысленно и даже опасно.

Но Райна Тинэуса тон Аироса даже близкое знакомство с нравом советника не побудило к молчанию:

-- Дед, только не говори мне, что ты что-то задолжал этому... как его... Варэну!

Юноша постарался вложить в это имя всё возможное презрение. Не то чтобы он был в действительности высокомерным снобом, но уж очень хотел подчеркнуть всю нелепость ситуации: древний род высших аристократов готов породниться с теми, кто пробился из низов от силы два-три поколения назад. Уже при Совете, в отличие от старой аристократии, которая добилась высокого положения в эпоху свободных королей и сама же у них эту свободу и отняла, образовав Государственный Совет, сильно ограничивший власть монарха.

-- Разумеется, нет! -- оскорбился дед. -- У нас с ним взаимовыгодная договоренность: он дает за дочерью солидное приданое, я обеспечиваю протекцию его старшему сыну.

-- Я чувствую в этом какой-то подвох, -- сердито выдохнул внук. -- Будь это иначе, ты дал бы мне возможность хоть познакомиться с будущей женой заранее.

-- Вот поедем девочку забирать -- и познакомишься.

-- Де-эд! - простонал Райн Тинэус. -- У меня были такие планы! Ну скажи, почему именно я? Отцу ты когда-то позволил спокойно жить в свое удовольствие и жениться на той, которую он выбрал сам.

-- И в итоге я вынужден назвать своим наследником тебя, потому что толку из твоего отца не вышло, -- и дед пригвоздил внука суровым взглядом.

-- Ладно... Понятно. Женюсь, -- собственно, он с самого начала не сомневался, что жениться придется -- с дедом шутки плохи, и спорил больше для проформы, а то как-то неприлично мужчине сдаваться без боя.

-- Не только женишься, но и сделаешь все, чтобы эта девочка чувствовала себя счастливой рядом с тобой.

-- Что же за девочка такая? -- озадаченно пробормотал наследник, покидая дедов кабинет.

На самом деле никаких конкретных планов у него не было. Новоиспеченный выпускник Стекаронской магической академии пока еще только размышлял, чем он собирается заняться. Политика Райна Тинэуса не влекла. Если бы его нынешний статус предполагал наследование не только денег и титула, но и дедовых должностей, связей, всей этой его малопонятной суеты вокруг трона, парень предпочел бы отказаться... к примеру, в пользу младшего кузена Лойна. Тот, несмотря на юные годы, показывал себя весьма амбициозным юношей. Прежде Райн Тинэус полагал, что братец таким образом просто стремится компенсировать отсутствие способностей к магии, но теперь начинал понимать: просто у каждого свои интересы. И сам он, к сожалению, был покуда далек от осознания собственных.

Магия? Вся учеба в Академии была направлена на то, чтобы обуздать свой непослушный дар, научиться контролировать магию, которая так и норовила начать жить собственной жизнью. Но для чего эта магия нужна, Райн Тинеус за все пять лет учебы так и не понял. Нет, понятно, что целители всегда найдут себе занятие, да и предметник-вещевик не останется без заработка. Но что делать магу-стихийнику, если войны не было -- и слава Создателю! -- больше ста лет? Дождь вызывать? Так ведь и засуха, к счастью, далеко не каждый год случается. Пожары тушить? До сих пор у юного мага куда успешнее получалось их разжигать. В общем, перстень мага он получил, овладев искусством, которому не знал применения, а потому намерен был усиленно искать себя.

Вот, например, почему бы не попробовать свои силы на литературном поприще? Помнится, в академии у него неплохо получалось -- остроумные истории, вышедшие из-под пера студента Тина Ари ходили по рукам и пользовались немалой популярностью.

Да, Тин Ари -- имя, под которым он прожил последние пять лет. Под чужим именем и с чужим лицом. Так повелось с давних пор. Сначала студенты-аристократы скрывали свои настоящие имена и облик в целях безопасности. Потом в ход пошли громкие фразы о том, что уважение надо заслужить не громким именем, а успехами и достижениями на выбранном поприще. Ну а после анонимность просто вошла в моду, и всякий, кто мог позволить себе амулет личины, предпочитал оставаться не узнанным во время учебы. Потому и по окончании академии получали выпускники не дипломы, а настроенные на их ауру перстни магов.

Как бы то ни было, к этому имени Тин привык, сросся с ним и чувствовал себя куда комфортнее в роли Тина Ари, нежели в качестве Райна Тинэуса тон Аироса, наследника древнего рода.

У Тина хватало ума, чтобы понимать -- забавные истории о похождениях лихих студентов -- это еще не литература, а чтобы написать что-то стоящее, нужно знать жизнь. А потому главной мечтой, которую он втайне лелеял и которой всё не решался поделиться с дедом, были путешествия. Ибо каким еще способом можно познать жизнь, как не в пути, знакомясь с разными людьми и переживая приключения, которым в обычной скучной повседневности нет места?

Не успел. А теперь уже никаких шансов. Женитьба виделась Тину чем-то вроде оков, которые накрепко привязывают человека к дому. Хотя, конечно, если посмотреть на отца, то ничего подобного и в голову прийти не может. О том, как жил отец в браке с матерью, Тину ничего известно не было -- эта достойная женщина умерла, едва успев дать сыну жизнь. Зато мачеха отнюдь не мешала вести отцу ту жизнь, которую он выбрал, и явно разделяла с супругом его тягу к светским развлечениям, а потому Тину нечасто доводилось видеть их обоих.

Вся беда в том, что Тин не считал отца образцом для подражания, он полагал, что мужчина, вступая в брак, должен меняться. Но как именно -- Тин представлял себе достаточно смутно, да и не ощущал в себе готовности к переменам, а оттого чувствовал себя растерянным и подавленным...

Кузен, как всегда, ворвался без стука, плюхнулся в кресло, закинул ногу на ногу, осклабился жизнерадостно:

-- Ну что, кончилась твоя вольная жизнь? Посадил дед на привязь?

-- Что поделаешь... -- меланхолически откликнулся Тин.

-- Ну-у, кое-что поделать можно, -- ухмыльнулся Лойн.

-- Что же ты предлагаешь? -- Тин изобразил интерес, которого не испытывал, потому как никакого толкового предложения от братца не ожидал.

-- Как что? -- Лойн подался вперед. -- Наотрез отказаться вступать в брак, впасть в немилость у деда и таким образом уступить мне статус основного наследника. Все просто, как видишь.

-- Да ну тебя! -- Тин вышел из собственной комнаты, в сердцах хлопнув дверью.

Видеть кузена не хотелось. Вообще-то у них были нормальные отношения, а взаимные подколки и насмешки всегда казались Тину не более чем игрой, никогда не выходившей за определенные границы. Но именно сейчас шуточка Лойна оказалась последней каплей, окончательно выбившей Тина из душевного равновесия.

Послонявшись бесцельно по дому, Тин решил, что лучше прогулки в одиночестве для поиска мира с самим собой пока ничего не придумано -- универсальный рецепт для всех недовольных жизнью страдальцев.

Знал бы Тин, чем эта прогулка для него обернется, остался бы, пожалуй дома. Но страждущего исцеления от душевных невзгод юного мага не остановила даже отвратительная погода. В конце концов, может ли мелкий дождик помешать тому, кто уже выбрал путь?..

Путь оказался полным неприятных мелочей -- мокрые лесные тропинки так и норовили выскользнуть из-под ног, ветви хлестко били по лицу, а капюшон плаща то и дело сползал на глаза, перекрывая обзор. И мелочи эти, что закономерно, отнюдь не способствовали улучшению настроения, так что, увидев лежащую поперек дороги заячью тушку, Тин счел находку всего лишь завершающим штрихом в мрачной картине этого дня.

Нельзя сказать, чтобы Тин никогда прежде не видел мертвых животных -- все же ему и охотиться приходилось, -- но именно это выглядело как-то особенно отвратительно: мокрая неопрятная шкурка, мутные безжизненные глаза...

И с чего вдруг Тину пришло в голову наклониться и рассмотреть неприятную находку поближе? Совершенно неожиданное, нелепое желание. А уж встретиться с вполне живым взглядом буквально мгновение назад казавшихся мертвыми глаз -- и вовсе оказалось странно.

Тин настолько опешил, что даже не успел среагировать, когда зверек вздрогнул, дернулся всем телом и подлым заячьим приемом засадил непрошеному зрителю между глаз мощным сдвоенным ударом задних лап, сбивая незадачливого мага с ног. Удар головой на мгновение -- не больше -- лишил его сознания, но когда парень, кряхтя и ругаясь, поднялся, рядом не было никакого зверя. И абсолютная тишина, нарушаемая лишь шершавой дробью дождя и дыханием самого Тина.

Тин почувствовал раздражение. Даже гнев. На себя, на деда, на свою будущую жену, которую он еще не видел, но с которой ему предстояло прожить целую жизнь. В первую очередь -- на нее. И спроси его кто-нибудь тогда, почему именно так, он бы, пожалуй, не смог объяснить. Но гнев этот казался ему столь очевидной реакцией на выкрутасы судьбы, что в объяснениях и оправданиях вовсе и не нуждался. Ведь ясно же, кто виноват в его бедах. Она! Всё она...

Арлая Динэя лон Варэн

Утро не задалось с самого начала.

С того самого мига, когда на зов Арлаи Динэи лон Варэн не откликнулась книга, которую она приметила еще накануне. Это уже потом девушка узнала, что книгу зачем-то взял старший брат, никогда прежде не питавший склонности к чтению, а тогда она просто испугалась, решив, что дар, который в последние годы скрашивал ее скучную жизнь, внезапно ей отказал. Но нет, стоило успокоиться и сосредоточиться, выяснилось, что другие книги готовы к общению.

'Ладно, -- решила Арлая Динэя, -- ладно, эту я потом разыщу, а пока...'

Что именно 'пока', она додумать не успела, потому что в библиотеку нанесла неожиданный визит дражайшая матушка. На самом деле, конечно, мачеха, третья жена отца, но она велела себя называть именно так, а спорить и портить с ней отношения падчерице не хотелось. И до сих пор они сосуществовали вполне мирно -- лея[1] Варэн-старшая царила во всем доме, а лея Варэн-младшая довольствовалась тем единственным помещением, которое дражайшую матушку до сего дня не интересовало -- библиотекой.

Разумеется, младшая Варэн была потрясена вторжением, но больше того -- словами, которые услышала:

-- Отец подписал брачный договор. Сегодня за тобой приезжает твой будущий муж. Я уже распорядилась, чтобы Нэйка приготовила тебе соответствующий наряд для церемонии, но за тем, чтобы она собрала твои вещи в дорогу, тебе придется проследить самой.

Это было... крушение всех надежд.

Младшая Варэн привыкла считать, что замужество ей не грозит -- едва ли найдется настолько жадный тип, что согласиться терпеть ее, мягко говоря, непривлекательную внешность даже ради солидного приданого. А приданое, надо сказать, за девицей Варэн давали весьма умеренное, не стоящее таких жертв.

Поэтому Арлая Динэя терпеливо ждала, пока ей исполнится двадцать один -- возраст, когда девица, не сподобившаяся своевременно выйти замуж, имеет право взять свою долю из приданого или материнского наследства и покинуть отчий дом. Закон дозволял такой шаг, но на него мало кто решался.

Три года! Какие-то несчастные три года отделяли ее от мечты, манящей и пугающей одновременно. Она, признаться, не строила конкретных планов. Хотелось путешествовать, познавать мир -- ее скромных средств хватило бы, пожалуй, на несколько лет умеренно комфортной кочевой жизни. Ну а потом... потом можно было бы осесть в любом понравившемся городе, найти себе занятие по душе -- вот, например, девушек охотно брали на работу секретарями и библиотекарями -- и написать книгу о своих путешествиях и приключениях. Необязательно всю правду, тут и присочинить не грех, для человека с воображением и книжным даром нет ничего невозможного, он не только читателя заставит поверить во что угодно, но и себя убедит.

Жаль только, что умение договариваться с книгами и зеркалами -- не магия. Потому что у женщин, если уж быть честной с собой, не так много возможностей устроиться в жизни без мужчины, а магический дар открывает множество дорог.

Книги и зеркала -- это у нее от матери. Так нянюшка объясняла. Маменька, мол, из Древних была... Ей тогда это слово ужасно не нравилось. Древняя -- это старая, значит. Дряхлая. А разве могла ее матушка быть старухой?

Но то было давно, до того как Дин сказки про Древних читать начала. И дара тогда еще никакого не было. В то время она просто листала книжки, с головой уходя в картинки, да невнятные тени в зеркалах наблюдала. И Дин -- вернее 'Динь', мягко так -- ее нянюшка называла, больше никто. Это было ее тайным именем, единственным, что осталось с той поры, когда она была по-настоящему счастлива. И уродства своего не замечала, а может, и не было тогда никакого уродства.

Даже сейчас, если ее черты по отдельности словами охарактеризовать, нет в них ничего ужасного, такими приметами может обладать... ну, не красавица, конечно, но вполне миленькая девушка, симпатяга. Вот только Дин при всем желании симпатичной, увы, не назовешь.

Девушка покосилась на себя в зеркало и вздохнула: и кто ж позарился-то? Или, может, не сказали жениху, насколько отвратительна невеста? Тогда есть надежда, что не сладится ничего. Увидит претендент -- и дёру даст.

Но если уж быть с собой совсем честной, то надежда слабенькая. Брак договорной, обе стороны какие-то выгоды преследуют, и внешности в таких делах далеко не самое важное значение придают.

'Хоть бы не злой попался', -- вздохнула Дин. Потому что одно дело, когда ты берешь положенные тебе по закону деньги и отправляешься воплощать в жизнь свои мечты, и совсем другое -- если ты беглянка без средств к существованию. Между тем, Дин твердо решила, что попытается сбежать, если муж будет обращаться с ней плохо. К счастью, законодательство Велеинса оставляло лазейку для тех, кто готов вырваться из капкана неудачного брака, жертвуя при этом если не прищемленной лапой, то уж благосостоянием -- точно. Поэтому в один из дорожных сундуков были тайком подложены некоторые предметы, о существовании которых не подозревала присланная 'дражайшей матушкой' горничная.

Словом, выход имелся, но это был выход на самый крайний случай, и Дин все же лелеяла надежду, что пользоваться этой лазейкой не придется.

К моменту, когда надо было появиться перед гостями, Дин успела известись от беспокойства, а потому на лестницу, ведущую в зал, вышла на подгибающихся ногах. Бросила взгляд вниз -- и сразу осознала, что надежды ее были тщетны.

Жених был хорош собой. Невероятно хорош: тонкий прямой нос, высокие скулы, брови вразлет над зелеными глазами, длинные, вьющиеся на концах каштановые волосы, собранные в хвост. Словом, настоящий красавчик, из тех, кому нужды нет ухаживать за девушками, потому что девушки бегают за ними сами. Дин с досадой ощутила, что и ее собственное сердце трепыхнулось в груди, не устояв перед такой красотой.

Но хуже всего было то, что жених смотрел на Дин со смесью раздражения и брезгливого недоумения, словно парень силился понять, как это его угораздило так вляпаться. И Дин, которая дала себе обещание вести себя достойно и постараться произвести на будущего мужа хорошее впечатление если не внешним видом, то хотя бы манерами, не выдержала и скорчила ему противную рожицу. Мол, пусть не думает, что ему тут так рады.

Райн Тинэус тон Аирос

Невеста оказалась похожа на зверька. Вздернутый острый носик, высокие скулы, узкий подбородок, и рот, который так причудливо изгибался, словно никак не мог решить, скукситься ему или улыбнуться. Если вот так словами описывать, то вроде бы ничего ужасного, могла бы получиться вполне симпатичная девчонка. Но не получилась -- лицо девицы действительно напоминало звериную мордочку, и гримаса, которую она скроила ему, только усугубила это сходство. Тин был готов поклясться, что пышная шапка черных кудрявых волос скрывает оттопыренные уши с острыми кончиками, заросшими шерстью. Ну а каким еще быть у зверушки?

Понятно, почему дед не желал знакомить его с невестой заранее -- боялся, что внук сбежит, невзирая на угрозу лишения статуса наследника. Знал, что Тин не слишком за этот статус держится, потому и подстраховался.

Чем же этот Варэн так держит деда? Понятно ведь, что не в самой девчонке дело. И не в деньгах, разумеется -- состояние Аиросов, несмотря на все загулы отца, лишь умножалось, благодаря контролю и неустанным заботам лея советника.

Тин бросил еще один, самый последний взгляд на невесту, и почел за лучшее больше на нее не оборачиваться, чтобы растущий гнев не вышел из-под контроля. Одним стихиям известно, что он может натворить, если даст волю этому чувству.

Но чтобы справиться с собой, пришлось полностью отключиться от окружающей действительности, а потому обсуждение договора -- впрочем, формальное, поскольку все было обговорено заранее, -- прошло мимо него. Тин только поставил свою подпись, когда дед его окликнул, и снова погрузился в отрешенное состояние.

Он бы, наверно, и женился так -- не приходя в сознание, -- но в какой-то момент все пришло в движение, и неумолимая реальность приняла его в свои цепкие объятия. Внутренний голос сказал: 'Пора!', Тин вздрогнул, заозирался по сторонам, наткнулся взглядом на невесту и снова разозлился. На этот раз -- из-за ее несчастного вида. Похоже было, будто она до последнего надеялась, что из затеи со свадьбой ничего не выйдет, но ее надежды не оправдались. И к раздражению Тина примешивалась обида: надо же, нехорош он ей!

Глава 2. Горечь новой жизни

Арлая Динэя лон Варэн

Дин вопреки здравому смыслу до самого конца переговоров надеялась, что все обойдется и ее жизнь вернется в прежнее русло. Уж больно не понравился ей женишок. Не внешне, разумеется -- тут придраться не к чему, глаз радуется, и сердце волнуется, но неприязненные взгляды, которые он на нее бросал, свидетельствовали, что безоблачной их совместная жизнь не будет.

Однако подписи были поставлены, и даже жених, пребывавший в задумчивости, очнулся и занял свое место рядом с невестой, смерив ее очередным недовольным взглядом. Дин поежилась и отвела глаза, не решившись заговорить с будущим супругом. Немножко рассердилась на себя за эту непрошенную робость, но не слишком -- неожиданность перемен была ей оправданием. И Дин обещала себе, что непременно со всем разберется, вот только очухается немножко, осознает новую реальность, свыкнется с ней -- и тогда да. Сразу.

Но очухаться почему-то не получалось, наоборот -- Дин впала в состояние, похожее на оцепенение. Остальные события дня проходили как в тумане: Дин куда-то шла, совершала действия, которые от нее требовались, даже на вопросы умудрялась отвечать правильно или, по крайней мере, разумно. Во всяком случае, ответам ее никто не удивлялся, а значит, все было как надо. Не ей, конечно, надо, а тем, кто придумал для нее этот внезапный поворот судьбы, эту новую жизнь.

В какой момент на ее пальце появилось обручальное кольцо, она не запомнила. Собственно, это было неважно. Куда более важным событием, заставившим Дин очнуться и вынырнуть из тумана, стал отъезд из родного дома. Когда выносили ее сундуки, девушка впервые за весь день испытала не растерянность и испуг, а настоящую горечь, словно в этом несложном действии заключался некий ритуал -- вот она еще принадлежит этому дому, а вот теперь, когда вещи погружены в карету, ее окончательно отделили, отлучили от всего, чем она до сих пор жила.

Путешествовать Дин предстояло без горничной, но это было ее собственным решением: дед жениха, высокий, не старый еще человек со слегка посеребренными висками, предлагал взять с собой служанку 'из своих', и Нэйка просилась с ней, но Дин отказала. 'Своих' слуг у нее здесь не было, да и вообще никого своего с тех самых пор, как умерла нянюшка, а это случилось больше десяти лет назад.

Эта мысль -- о своих и чужих -- частично примирила Дин с внезапным отъездом. Ведь если подумать, что у нее здесь было, кроме книг? Что она, в конце концов, теряет? Отца, который никогда не обращал на нее внимания? Старшего брата, который едва ли помнил о том, что у него есть сестра? Может, мачеху? Даже думать смешно!

Неприятным был только один момент, когда муж -- да, теперь уже муж -- отказался составить ей компанию и сел в другой экипаж, к деду, снискав недовольный взгляд старого советника. С другой стороны, одной было даже лучше -- это давало возможность подумать спокойно обо всем или просто подремать.

Сначала Дин действительно пыталась размышлять, но потом усталость взяла свое -- все-таки день был не из простых -- и девушка заснула, свернувшись клубочком на мягком сидении, причем на удивление крепким и спокойным сном -- она проспала весь вечер, всю ночь и значительную часть следующего дня и очнулась, когда лошадиные копыта звонко зацокали по каменным дорожкам имения Аирос. Дин, растерянную и не до конца проснувшуюся, подхватила суетливая челядь и повлекла в дом, чтобы поселить, накормить, обласкать и обиходить.

'Вот если бы муж был со мной так ласков и любезен, как эти слуги, -- с горечью подумала Дин, -- но от него, пожалуй, не дождешься'.

К счастью, от нее не требовалось немедленное знакомство с семейством мужа и участие в общей трапезе -- и пообедала, и поужинала она в своих покоях, никто ее не тревожил.

Покои эти, как и полагалось, оказались смежными с покоями супруга, и девушка нисколько не удивилась, когда в дверях появился он сам, все такой же растерянный и злой, как в час знакомства, словно ему так и не дали возможности прийти в себя. Остановился на пороге, воззрился на жену с демонстративным отвращением и промолвил лениво:

-- Что ж, раз уж мне так не повезло, придется смириться -- брак так или иначе надо осуществить. Жду тебя через полтора часа у себя в спальне, -- и вышел.

Это было... как пощечина. Нет, хуже. Дин чувствовала себя так, словно ее втоптали в грязь. Всего-то одна фраза -- 'жду у себя'. И как отчетливо обозначил муж этой фразой ее положение: в семье, если супруги не делят одну спальню на двоих, муж приходит к жене, а не наоборот. В спальню к мужчине должна являться наложница, рабыня. И пусть в Велеинсе уже полтысячи лет как отменили рабство, смысл сказанного от этого никуда не делся, большее унижение для женщины трудно было представить.

Впрочем, Дин быстро взяла себя в руки. Прийти? О да, она придет! В первый и последний раз. Да, брак должен быть совершен, в ее планы это тоже входит, но терпеть такое обращение дольше необходимого она не станет.

Некоторое представление о том, что ей предстоит, Дин имела. Конечно, девочкам, которые растут без матери, никто не рассказывает о семейной жизни и не отвечает на их вопросы, касающиеся тем, которые не принято обсуждать вслух, но зато никто и не говорит им, какие книги можно читать юным невинным особам, а к каким и прикасаться не стоит. Так что об отношениях мужчины и женщины Дин была осведомлена, пожалуй, даже лучше, чем большинство ее сверстниц. Теоретически, конечно.

Готовилась Дин тщательно -- и не только к визиту в спальню мужа. Первым делом вызвала горничную и велела ей наполнить ванну, а потом принести побольше еды, намекнув, что мужчинам в некоторые моменты жизни особенно кстати бывает холодное мясо, а также орехи, сухие фрукты, хлеб... Вино? Нет, вина не надо. Лучше сока или морса.

Разумеется, слугам ни к чему было знать, что ее дражайший супруг не собирается этой ночью появляться в покоях жены, а снедь предназначена вовсе не для него.

Пока плескалась, тщательно смывая несуществующую грязь, в спальне появился поднос с едой, накрытый вышитой салфеткой. Дин отогнула уголок, заглянула под салфетку и осталась довольна увиденным: до сих пор провиант в дорогу оставался слабым местом ее плана, теперь об этом можно было не беспокоиться.

Из сумочки с женскими мелочами Дин извлекла крохотный пузырек и вытряхнула на ладонь желто-розового цвета горошину, одну-единственную. Но ей больше и не надо -- только на одну ночь. Такое, правда, редко случается, чтобы с первой же ночи -- и понести, но Дин считала необходимым поберечься, беременность способна перечеркнуть все ее планы, лишить законных оснований на уход. И этого Дин никак не могла допустить, а потому улучила возможность и стащила нужное средство из запасов мачехи. Просто удивительно, сколько всего она успела сделать за короткие часы, выделенные для сборов в новую жизнь!

Горошина оказалась совершенно безвкусной -- и хорошо, потому что горечи Дин и собственной хватало.

Облачившись в тонкую шелковую полупрозрачную сорочку и расчесав волосы, Дин заглянула в зеркало и впервые почувствовала себя женщиной. Нет, красавицей она не стала, да и формами напоминала скорее щуплого подростка, просто появилось что-то во взгляде -- живое, настоящее, дерзкое. Дин была довольна собой и своим замыслом, ее чуть-чуть лихорадило, но не от страха, а от возбуждения.

Но когда она, осторожно ступая босыми ногами, приблизилась к дверям, ведущим в смежные покои, весь ее кураж куда-то улетучился, и Дин застыла на пороге -- маленькая, дрожащая, перепуганная донельзя...

Райн Тинэус тон Аирос

Тина раздирали противоречивые чувства.

С одной стороны, его бесила эта девчонка. Порой до такой степени, что от раздражения темнело в глазах и мутился разум. Хотелось задеть ее побольнее, разделить свою злость и обиду с той, что стала их причиной.

И в то же время Тин словно бы смотрел на себя со стороны и удивлялся: 'Это я? Что со мной стало? Никогда прежде не вел себя так отвратительно!'

Тин осознавал собственную беспомощность перед этой внутренней бурей и от этого бесился еще больше -- и одновременно еще больше недоумевал и сокрушался. Но по крайней мере, он честно пытался взять себя в руки и даже попробовал сдержаться, не вести себя грубо, когда девчонка робко перешагнула порог его спальни.

Это стоило неимоверных усилий, потому что жена раздражала его целиком, не только своей отталкивающей внешностью, но и тщательно скрываемой тревогой, которая светилась в огромных карих глазах, и тем, как она замерла посреди комнаты, переступая озябшими босыми ступнями, и этим нелепым взрослым одеянием, наброшенным на почти детское тело и словно подчеркивающим его незрелость.

И вот с этим он должен сейчас лечь в постель? Ласкать нежно, стараться пробудить женскую сущность, которая наверняка еще и не думала появляться на свет? Тщетно искать отклика на свои прикосновения?

Тин рывком поднялся с кресла и подошел к жене вплотную. Почувствовал, как она сжалась в испуге, разозлился еще больше, но сдержался, не сказал ничего, только запустил руку в ее густые кудри.

Волосы оказались приятными на ощупь -- не жесткими, как выглядели, а шелковистыми и упругими. Он неожиданно увлекся, перебирая эти кудри, пропуская пряди между пальцами, забылся и даже не думал больше, кто перед ним. Мысли -- и гневные, и виноватые -- отступили, оставался только мир запахов и прикосновений, и это было правильно, потому что есть ситуации, когда лишние раздумья только создают сложности, притупляя остроту восприятия.

Нет, кое-какие бессвязные обрывки мыслей все-таки мелькали в голове Тина -- о том, что не надо бы спешить, что стоит быть аккуратнее, осторожнее, но сосредоточиться на этих обрывках было не просто, да Тин не особенно и пытался.

Очнулся он спустя вечность, кажется, в тот самый момент, когда благодарно выдыхал в спрятанное под кудрявыми волосами ушко какие-то глупые, бессмысленные слова. Ухо, кстати, действительно было оттопыренным и даже, возможно, слегка заостренным, но без шерстяной поросли, и это обстоятельство, еще мгновение назад вызывавшее у Тина умиление, неожиданно отрезвило его. Или же наоборот -- отбросило назад, в мысленную неразбериху прошедших дней, пробудив острое недовольство собой и обстоятельствами, главным из которых, конечно же, была та, что лежала сейчас рядом с ним -- неожиданно спокойная, расслабленная, словно... словно уже одержала над ним некую победу и могла больше не волноваться. Эта мысль окончательно выбила его из равновесия, вызвав очередную волну яростного гнева, который искал выход -- и таки нашел его, прорвался наружу злыми и гадкими словами:

-- Подумать только, я вынужден делить постель с дурнушкой, больше похожей на зверя, чем на человека!

Тин почувствовал, как еще мгновение назад расслабленное тело напряглось под его рукой.

-- Мне уйти? -- голос чуть хриплый, но не разберешь, звучит в нем обида или полнейшее равнодушие.

-- Уходи, -- буркнул он, отодвигаясь и отворачиваясь, а потом с неожиданным разочарованием слушал, как шлепают босые ноги, открывается и закрывается дверь.

Подумал, что все получилось ужасно глупо и неправильно, что надо бы встать сейчас и пойти за ней, но вместо этого вдруг провалился в сон -- мгновенный и глубокий.

Арлая Динэя тон Аирос

Что удивительно, навсегда закрывая за собой дверь в спальню мужа, Дин больше не чувствовала разочарования и обиды, которые испытала всего минуту назад, услышав его грубые слова. Глупо было обольщаться, на что-то надеяться -- пока он был нежен, его голосом говорило тело, но стоило включиться разуму, как очарование отступило и все встало на свои места.

Уйти? Ну что ж, она уйдет, как и планировала изначально. А то, что она позволила себе усомниться, а потом испытать разочарование, отправится в копилку опыта, пригодится в жизни.

Теплая ванна придала Дин бодрости и окончательно восстановила пошатнувшееся душевное равновесие. Всегда легче, когда последние сомнения исчезают и точно знаешь, что нужно делать дальше.

Костюм, который Дин извлекла из сундука с не разобранными пока вещами, был не совсем мужским, но по-мужски удобным -- свободная блуза, куртка, бриджи и сапожки, и выглядела она в таком одеянии куда лучше, чем в традиционных женских тряпках. Если волосы обрезать -- так и вовсе от мальчишки не отличишь... наверно. Но волосами заниматься Дин не рискнула, все же это требовало определенного навыка. В свое время Дин немало тренировалась на куклах, однако на себе экспериментировать пока не пыталась.

В добротном заплечном мешке, кроме смены белья, нашла свое место доставленная горничной снедь, упакованная в несколько слоев салфеток. Морс пришлось перелить из кувшина во флягу. Дин взвесила мешок в руке и вздохнула: тяжеловат получился.

Путешествия все-таки хороши, когда ты можешь позволить себе комфортные условия и не стеснен ни в средствах, ни в остоятельствах. Денег у Дин было совсем мало -- пару раз перекусить в не слишком дорогом заведении да разок переночевать в пути, когда мечта о горячей ванне возобладает над голосом разума. А о том, чтобы нанять экипаж, мечтать и вовсе не приходилось...

Теперь следовало придать своим действиям законную форму. Специальная бумага, изобретение одного столичного мага-вещевика, давала силу заверенного документа любому волеизъявлению, которое на ней изложено и скреплено подписью. Стоила бумага баснословно дорого и хранилась в кабинете отца, в запертом ящике стола. Дин когда-то ухитрилась стащить пару листов, просто на всякий случай, и теперь радовалась собственной предусмотрительности.

Волю свою она изложила скупо, по-деловому, в нескольких предложениях, и, поставив последнюю точку в своей короткой супружеской жизни, размашисто расписалась и выложила свое послание на подоконник в гостиной -- так, чтобы оно не сразу бросалось в глаза, а только если начнут искать целенаправленно. Рядом пристроила обручальное кольцо. Оставлять его было чуточку жалко. Не потому что дорогое, просто красивое -- с изящным цветком, украшенным бриллиантами трех цветов. Но -- надо. Если уж оставлять за спиной прежнюю жизнь, то целиком.

Оставался последний штрих -- чуть-чуть волшебства, того самого, которое не магия, чтобы беглянку подольше не искали. И от магического поиска, и от собачьего нюха можно защититься только одним способом -- перейти через текучую воду. Дин примерно представляла себе, в какой стороне искать реку, но не знала, насколько это далеко, а потому решила подстраховаться, дать себе побольше времени.

Договориться с зеркалом в спальне было несложно, оно откликнулось мгновенно, и через несколько минут любому человеку, заглянувшему в комнату, показалось бы, что ее обитательница сидит у туалетного столика, разглядывая свое отражение. А что молчит и не откликается, так женщине позволительно быть задумчивой и рассеянной после первой ночи с мужчиной.

Конечно, к полудню чары рассеются, но больше Дин и не надо. Она успеет.

Глава 3. Бегство

Арлая Динэя тон Аирос

Дом ей удалось покинуть удивительно легко, словно сама судьба позаботилась о том, чтобы никто не встретился по дороге, не помешал, не вынудил прятаться и пережидать.

Тем не менее, стоя у ворот, словно на границе двух миров, девушка замерла, прислушиваясь к собственному сердцу. Что она делает сейчас? Бежит, даже не попробовав принять бой и оставляя врагу богатую добычу? И решила для себя: нет, не так. Иногда, чтобы убежать, нужно куда больше мужества, чем для того, чтобы остаться. Бывает, бегство -- это просто иной способ сражаться. И, вдохновленная этим осознанием, шагнула за ворота.

Правда, тут же снова остановилась, пытаясь понять, в какую сторону двигаться. Конечно, она училась ориентироваться по звездам, но книжная премудрость хороша, если она подкреплена практическим опытом, а вот его-то как раз у Дин и не было.

Получилось. Пусть не сразу, но ей удалось определить, где восток, а где север, и выбрать нужное направление.

Конкретной цели Дин перед собой не ставила. Самое главное -- река, а на другом берегу можно будет принять какое-то решение. Вариантов не так уж много: либо бежать за границу, но для этого хоть какие-то деньги нужны, да и с языками у нее слабовато, либо, если уж оставаться в Велеинсе, податься в Стекарон. Ибо где лучше затеряться маленькому человечку, как не в большом столичном городе? Другое дело, что это предсказуемо и скорее всего ее будут искать именно там.

Не то чтобы Дин боялась, что ее свяжут и потащат силком обратно в дом Аиросов, но... Кто знает, что взбредет им в голову? Непохоже, чтобы старый советник был так уж заинтересован в ее приданом. Какие-то дела с отцом? Дин могла себе представить, что отец стремился к этому союзу, чтобы его старший отпрыск получил поддержку в продвижении на государственной службе, но какой интерес у Аироса? Может ли быть, что ему зачем-то нужна именно она сама, Динэя? И если это так, то он сделает все, чтобы вернуть в дом беглую невестку. Подставит, например, так, чтобы у нее другого выхода не было, кроме как просить о покровительстве могущественных родственников мужа. Да мало ли что придумает -- у высокопоставленного чиновника много возможностей, он и закон умудрится себе на пользу вывернуть.

Конечно, обо всем этом следовало задуматься пораньше. Но... как-то не нашлось времени. А еще, признаться честно, она до почти до последнего надеялась, что этого решительного шага удастся избежать. Ну мало ли, может, выяснится, что муж не так ужасен, каким показался по первому впечатлению, и с ним можно будет договориться. Эта надежда всколыхнулась, воспрянула почти из небытия, когда они были этой ночью вдвоем, когда весь мир за пределами спальни вдруг перестал существовать, утратил свою важность, а значимы оказались только прикосновения, сбивчивое дыхание в темноте, неразборчивый шепот...

Нет, Дин не почувствовала ничего такого, о чем читала в книжках, разве что самую малость. И уж точно она не собиралась придавать ощущениям тела такое значение, чтобы они могли повлиять на ее решение, но все же, все же... Тогда казалось, что рядом с ней совсем другой человек, которому нет дела ни до ее внешности, ни до того, что брак этот был фактически навязан им обоим.

Эта иллюзия рухнула, едва не придавив Дин своими обломками, но сейчас ей отчего-то было жаль -- не себя и не своих несбывшихся надежд, а этого парня, который мог стать, но так и не стал ее мужем, ее другом. Словно это не она, а именно он потерял что-то важное, даже если до сих пор и не понял этого.

Но, жаль или не жаль, а возвращаться теперь было бы глупо и бессмысленно, да и уйти Дин за этими размышлениями успела достаточно далеко, благо она неплохо видела в темноте. С ночным зрением ей повезло -- то ли и правда сказочная древняя кровь, то ли какая-то личная особенность, но Дин всегда неплохо удавалось прятаться в подземельях дома, когда приятелям старшего брата взбредало в неумные головы поизмываться над 'мелкой уродиной'. Преследовать девчонку в темных переходах никто не решался.

А вообще-то идти ей нравилось. Было, пожалуй, трудновато с непривычки, но само ощущение пути дарило радость сердцу и рождало надежду в глубине души. Дин смутно представляла себе, что ждет ее в конце этого пути, но точно знала, что хочет оставить позади: наглых и злых мальчишек, которые так и норовят загнать кого-нибудь в темное подземелье.

Река показалась уже на рассвете, когда Дин едва переставляла ноги от усталости. Неширокая и неглубокая, но весьма бурная, она вызвала у девушки закономерные опасения: легко прыгать с камня на камень, когда ты бодра и полна сил, но после столь долгой ночи уверенности в своих силах у Дин не было. Но и другого выхода Дин тоже не видела, перебираться на другой берег так или иначе надо.

Осторожно ступила на ближайший валун, примерилась -- вроде устойчиво, но прозрачная волна плеснула поверх камня, напоминая о ненадежности пути. Дин вздохнула -- и шагнула еще раз... и еще. Спустя всего несколько прыжков сапоги промокли на сквозь, зато тело как-то приноровилось сохранять равновесие, выработало свой ритм, и Дин казалось, что она не прыгает даже, а перелетает с камня на камень, чуть сгибает ноги в коленях после каждого приземления, потом выпрямляет пружинисто -- и летит дальше. Ей это даже нравится начинало... до того момента, когда прозрачная вода пронесла-проволокла мимо каменной гряды что-то живое, отчаянно трепыхавшееся, и не разберешь, человека или зверя. А Дин и не пыталась разобрать, даже подумать ничего не успела -- рванулась, сама чуть следом не бултыхнувшись, сцапала пальцами за что попало и потянула. Река добычу отдавала неохотно, но Дин все же удалось втащить к себе на валун несостоявшуюся жертву водной стихии. Жертва засипела, закашлялась, а потом, разогнувшись, подняла благодарный взгляд на свою спасительницу, и Дин увидела, что это вовсе не зверь. А кто? Человек вроде бы, но какой-то странный -- маленький, остроносый, широкоротый, облаченный в пестрые лохмотья. Но глаза вполне разумные.

-- Благодарю тебя, спасительница, -- прохрипело существо.

-- Дальше сам сможешь по камням? -- с сомнением спросила Дин.

-- Справлюсь, -- криво усмехнулся собеседник, -- тебя больше не обременю.

-- Да я не... -- попыталась оправдаться Дин, но человечек только махнул рукой и прыгнул вперед, на следующий камень А Дин -- за ним.

До берега они добрались совсем скоро, недалеко оказалось, а потом оба рухнули рядом, словно вода последние силы отобрала, но рухнули -- счастливые. Смеяться не могли, но улыбались вовсю, глядя друг на друга.

-- Слуш, девуль, -- проговорил, отдышавшись, человечек, -- у меня тут жилище недалеко. Не откажешься от гостеприимства лесного отшельника?

-- Не откажусь, -- поразмыслив, решила Дин и с трудом поднялась на ноги -- все же до предложенного приюта надо было еще как-то дойти.

Нежданный спутник привел Дин к неказистой лесной избушке, которая, впрочем, внутри оказалась куда больше, чем выглядела снаружи. Но сил раздумывать об этом странном явлении у беглянки не было, зато соломенный тюфяк в отгороженном латаной занавеской уголке манил так, словно только ради него она и проделала весь этот путь.

Райн Тинэус тон Аирос

Тин просыпался тяжело, медленно, словно всплывая из глубокого небытия, даже настойчивый стук в дверь и голос камердинера не сразу заставили его вернуться в этот мир. Но еще прежде голоса в пробуждающийся разум постучалось смутное воспоминание: словно жизнь успела как-то измениться... даже не жизнь, а он сам, и перемены эти были какие-то неправильные, тревожные, но в чем они состояли, Тин никак не мог осознать.

-- Лей[2] Райн! -- голос из-за двери все же пробился к сонному разуму. -- Лей Райн! Лей советник требует вас к себе.

Дед? Что ему могло понадобиться в такую рань?!

Впрочем, на деле оказалось не так уж рано -- солнце за окном близилось к зениту, и Тин мог только подивиться, что провалялся в постели столько времени. Мысли в голове ворочались лениво, тревога, ворвавшаяся в сознание при пробуждении, отступила куда-то в глубину, а потому Тин, не пытаясь строить догадки, умылся, оделся неспешно и оказался на пороге дедова кабинета лишь спустя двадцать минут.

Дед кинул на него пасмурный взгляд исподлобья:

-- Яви-и-ился!

-- Что-то случилось? -- уточнил Тин.

Хотя мог бы и не уточнять: иначе с чего лею советнику пребывать в столь мрачном состоянии?

-- Случилось, -- откликнулся после некоторой паузы дед. -- А что именно, я хотел бы узнать у тебя.

-- У меня? -- опешил все еще не до конца проснувшийся внук.

-- Что ты вчера наговорил этой девочке? Что натворил? -- дед вопрошал тихо, почти шепотом, однако чувствовалось, что он на грани гневного крика.

Девочке?.. Вчерашний день -- как и все предыдущие -- внезапно отчетливо всплыл в памяти и заставил Тина со стоном схватиться за голову. Казалось, все это время он просуществовал как во сне, наблюдая за событиями из какого-то дальнего закоулка собственного сознания, а за него жил, действовал, говорил кто-то другой. Какой-то чужак, отвратительный чужак, способный произнести слова, которые Тин никогда бы не... Но глупо прятаться от действительности -- этим чужаком, этим чудовищем был он сам.

-- Что случилось, дед? Что?!

Советник молча протянул внуку свиток.

Пальцы Тина дрожали, когда он разворачивал послание. Он боялся непоправимого -- того, что могла бы совершить с собой девушка, униженная, оскорбленная, очутившаяся в чужом доме, где она никого не знает и не может рассчитывать ни на чью помощь.

Буквы расплывались, напрыгивали друг на друга, и прошло несколько долгих секунд, прежде чем Тин взял себя в руки и смог прочитать написанное:

'Настоящим я, Арлая Динэя тон Аирос, в девичестве лон Варэн, отказываюсь от всех прав, которые мне дает имя супруга, и возвращаю Райну Тинэусу тон Аиросу данные им при заключении брака обязательства.

Ясно выраженная воля упомянутого вынуждает меня покинуть его дом в убеждении, что в качестве супруги я его не устраиваю.

Согласно Семейному кодексу королевства Велеинс, ст. 202, п. 3.1, мое приданое переходит в собственность супруга, а я могу считать себя совершеннолетней и свободной от обязательств перед семейством Аирос, поскольку брачная сделка законно закреплена с соблюдением всех условий.

Согласно семейному кодексу, ст. 176, п. 1.2, по истечении года брак будет признан недействительным. Буде мой супруг расторгнет брак официально до этого срока, прошу дать сообщение о новом статусе в разделе объявлений 'Летучего вестника Велеинса' за подписью Р.Т.А.

Арлая Динэя Варэн/Аирос'

Признаться, в первое мгновение Тин вздохнул с облегчением, дочитав эти слова: жива! Жива, а это самое главное, остальное поправимо... наверно. Вот только дед смотрит даже не с тревогой, а с какой-то затаенной болью и трет ладонью левую сторону груди, а значит, есть что-то, чего Тин попросту пока не осознал.

-- Дед... Не томи, рассказывай уже, что тебя беспокоит.

Советник вздохнул, глянул на внука с укоризной, помолчал немного, но все-таки заговорил:

-- Я начну издалека. Ты, надо полагать, знаешь, что до тебя у твоей матери родился другой ребенок, тоже мальчик, но не прожил и дня. Моя дочь Аленса -- твоя тетушка -- тоже носила дитя дважды, но первый ее сын умер спустя всего несколько минут после рождения. А вторых родов Аленса не пережила сама, оставив Лойна сиротой.

-- Дед, какое отношение...

-- Постарайся меня не перебивать. Все вопросы задашь потом... Если какие-нибудь еще останутся. Я сам был женат трижды. Первая моя супруга была крепкой женщиной, беременность ее протекала абсолютно нормально, но когда пришел срок, она родила мертвого мальчика. Едва оправившись после родов, она затребовала развода, потому что была уверена, что вторые роды не переживет. Я отпустил ее. И втайне надеялся, что если женюсь на другой, то все обойдется. Не обошлось. Сын -- твой отец -- остался, а жена умерла. Я не любил эту женщину, но тем горше переживал эту смерть -- считал себя виноватым, словно намеренно принес ее в жертву. Моя третья жена подарила мне Аленсу, но других общих детей у нас не было. Словом, тебе, наверно, уже понятно, что речь идет о событиях, повторяющихся в нашем роду из поколение в поколение. Наши первенцы не выживают, вторые сыновья, приходя в мир, отнимают жизнь у своих матерей. Дочери, конечно, рождаются, но и их ждет участь женщин нашего рода. Поговаривали, что это какое-то проклятье, но никто не знал, откуда оно пошло и в чем именно заключается. После смерти второй супруги я, снедаемый чувством вины, начал искать причины, в надежде хотя бы моих потомков уберечь от потерь. Увы, я потерял двух внуков, невестку и дочь, прежде чем докопался до записок одного из предков, жившего более четырехсот лет назад. Эта потрепанная тетрадка пролила немного света на давнюю загадку. Человек, недавно потерявший жену и оставшийся с маленьким сыном на руках, писал о событиях, случившихся еще до его рождения, и знал о них не слишком много -- только то, что его отец нанес обиду женщине, вроде бы вступил с ней в связь, сулил счастье, а женился на другой, равной по происхождению. Любовница его на тот момент была беременна. Известие о предательстве возлюбленного спровоцировало преждевременные роды, в результате которых родился мертвый ребенок, да и сама женщина оправиться после этого так и не смогла. Вину за это она возложила на бросившего ее мужчину и на смертном одре прокляла его род.

-- Дед, это нелепость! С таким проклятием род должен был пресечься еще пару сотен лет назад, это невозможно...

-- Возможно, мой мальчик, если у проклятия есть условие. И тебе, с твоим образованием, стыдно не знать элементарных вещей!

-- Условие? -- с глупым видом повторил Тин.

-- Условие. Его вместе с проклятием передала повитуха, которая ухаживала за женщиной. Увы, дословно в записках оно не воспроизведено, потому что мужчина не придал значения словам своей брошенной любовницы и не пытался их запомнить, но общий смысл сохранился. И звучало оно примерно так: если один из потомков провинившегося, не зная о проклятии, поможет обрести счастье женщине той же крови, что и проклявшая, то вина с рода снимется. Условие подразумевает продолжение рода, несмотря на проклятие.

-- Той же крови? -- Тин вычленил главное, что заинтересовало его в речи советника.

-- По крови женщина была потомком Древних.

-- И моя... жена, значит, тоже? Ты поэтому заявил, что я должен сделать все, чтобы она чувствовала себя счастливой рядом со мной?

-- Поэтому. Ныне происхождение от Древних проследить трудно, почти невозможно. Мне буквально чудом удалось найти эту девочку, а папаша был рад от нее избавиться, и я решил не терять времени.

-- Ты совершил ошибку, дед. Если бы мы познакомились, подружились, если бы у меня был шанс хотя бы узнать ее, возможно, все повернулось бы иначе. А разве из насилия может получиться что-то достойное?

-- Только не говори, что сам вел себя достойно! -- вспылил дед.

-- Я вел себя... отвратительно. Мерзко. И намерен все исправить. Я пойду ее искать.

-- Какой в этом смысл? Ты уже знаешь условие, а потому не сможешь снять проклятие. Нам больше не нужен этот брак.

-- Смысл? Смысл в том, чтобы найти мою жену и уберечь ее, -- эти слова сходили с языка едва ли не раньше, чем Тин сам начинал осознавать, насколько они важны. -- Ты представляешь себе, что может случиться с девчонкой, которая одна -- без спутников, без средств -- отправилась неизвестно куда? Она же все детство наверняка провела в глуши и жизнь знает исключительно по книжкам!

-- Мальчик мой, она сама сделала свой выбор, освободила тебя от всех обязательств, ты вовсе не должен...

-- Должен! И ты сейчас ведешь себя ничуть не лучше того далекого предка. Воспользовались девушкой, а теперь она не нужна -- и можно выбросить ее из головы? Я не согласен!

-- Раньше думать надо было! -- бросил в сердцах дед.

-- Раньше, -- спокойно согласился Тин, -- но раз уж я повел себя как последний идиот и мерзавец, то теперь постараюсь исправить все, что натворил. Я уже предал ее один раз, но второе предательство совершать не намерен.

-- Значит, ты твердо решил отправиться на поиски девчонки?

-- Моей жены.

-- Что ж, -- вздохнул советник, -- я не стану препятствовать тебе. Попробуй. Если успеешь найти ее за год, прежде чем ваш брак станет недействительным, и уговорить вернуться -- так тому и быть.

-- Так тому и быть... -- повторил в задумчивости Тин.

Для себя он уже твердо решил, что предложит жене свою помощь и поддержку даже в том случае, если она не согласится вернуться. И скорее всего, так оно и будет. Во всяком случае, сам бы он не за что не вернулся, если бы с ним так обошлись. Но деду об этом говорить не стал.

Глава 4. Советчик и помощник

Арлая Динэя тон Аирос

Дин проснулась, когда солнце едва перевалило за полдень, и какое-то время пыталась сообразить, где же она находится и как ее сюда занесло. Пришлось потрясти головой, прежде чем цветные пятнышки воспоминаний сложились в осмысленную картинку событий последних дней.

Значит, приют... кого? Теперь, отоспавшись, Дин смогла наконец сообразить, что на человека ее гостеприимный хозяин все-таки не очень похож, скорее на одного из тех, кого принято называть лесными жителями или хозяевами. Правда, называют их так в сказочных историях, а взрослые люди, как правило, в их существование не верят. Но на Дин эти правила, пожалуй, не распространяются. Древних вон тоже сказками считают, однако у Дин как раз такие взаимоотношения с книгами и зеркалами, которые обычно приписывают этим легендарным существам.

А значит -- что? Значит, что няня, скорее всего, была права, и Дин некоторое отношение к ним имеет. Да и про лесных жителей рассказывают, что они тоже из Древних, только тех, которые из мира не ушли, а остались тут, слившись с природой. Многие из них, если не все, утратили разум, другие вроде бы неплохо соображают, однако встреча с ними -- не всегда везение, потому что лесные взбалмошны и проказливы, могут помочь, могут мимо пройти, а иной раз и напакостят или голову заморочат. Но говорят, что если к ним с добром, то и они в долгу не остаются.

Хозяин ждал гостью за накрытым столом -- в глиняных мисках исходило паром жарево из грибов с травами, овощами и орехами, и запах по избушке полз просто чарующий. Когда Дин, одевшись и поплескав в лицо холодной водой из стоявшей за порогом бадейки, вернулась в комнату, все вопросы и недоумения тотчас вылетели у нее из головы.

Зато когда Дин насытилась, хозяин сам поспешил прояснить непонятное. Вернее, озвучил вопросы, которые крутились у Дин в голове:

-- Ну и что, и как ты думаешь, кто я есть?

-- Лесной житель. Угадала?

-- В какой-то мере, -- кивнул человечек, -- всякий, кто живет в лесу, является лесным жителем. Ведь так?

-- Так, -- неуверенно согласилась Дин. -- Но ты ведь из тех, о которых в сказках рассказывают?

-- Можно и так сказать, -- улыбнулся хозяин.

-- Значит, если я, как в сказке, произнесу заветные слова...

-- Попробуй, -- предложил лесной житель.

-- Тогда... -- Дин смутилась, но все-таки выпалила: -- Прошу помощи и совета! Я тебя выручила, лесной хозяин, выручи и ты меня.

-- О как! -- человечек хихикнул. -- Читала, сталбыть, сказки. Как обращаться принято, знаешь. Ну тогда о себе расскажи, а я подумаю, чем да как тебе помочь можно.

Дин задумалась: а что рассказывать? Помолчала, помялась, а потом начала -- с самого начала, с детства. Человечек слушал правильно, сочувственно: где кивал, где ахал, где вздыхал -- чистая отрада для любого рассказчика, особенно для того, кто речь о себе любимом ведет. Дин даже сама растрогалась и пару раз носом хлюпнула, хотя думала, что уже успела смириться и с прошлым, и с настоящим, и с будущим -- со всей его неопределенностью.

-- Ну а сама-то ты чего хочешь? -- спросил хозяин, стоило ей выговориться.

-- Сама? -- Дин растерялась. -- Сама... Для начала, наверно, спрятаться... Или даже не так, прятаться -- это неправильно, как будто я преступница какая-то, а я ведь все по закону сделала! А вот стать неузнаваемой для тех, кто будет искать -- это было бы замечательно.

-- Но это для начала. А вообще в жизни?

-- Хочу... найти свое счастье! Или хотя бы понять, в чем оно состоит.

-- Ого! -- усмехнулся лесной житель. -- Размахнулась! Счастье ей подавай! А к счастью дорога непростая.

-- Ну и пусть! -- воскликнула Дин. -- Я готова пройти непростую дорогу. Счастье стоит и усилий, и лишений.

-- Ну, гляди, -- хмыкнул человечек, -- потом не жалуйся.

-- Значит, поможешь?

-- Помогу, -- кивнул он, -- объясню тебе, что и как делать. А уж принимать или не принимать мой совет -- сама решишь.

Дин застыла, преданно уставившись в глаза собеседнику. Даже уши под шапкой волос слегка зашевелились, приготовившись внимать мудрым советам.

Впрочем, советы оказались... не то чтобы не мудрыми, а скорее странными, как будто Дин и вправду в старинной сказке очутилась -- сплошные загадки и непонятности:

-- Значится, так... Пойдешь сейчас туда, куда с самого начала и собиралась, -- ага, это понятно. Это значит -- в столицу. -- А вот оттуда уже будешь искать свой дальнейший путь. И чем скорее найдешь, тем лучше. И не только для тебя. Перво-наперво найди зеленые записки. Будешь внимательна -- узнаешь о заветном месте, которое дару твоему сродни. А поскольку даром своим ты пока не вполне овладела, тебе понадобятся фиолетовые наставления о чаше весеннего равноденствия. Запомни только, красный цветок нужно брать свой и прямо на месте. Слова же найдешь в серебре, если только сумеешь сопоставить место и смысл. Но слова там не полностью -- тебе нужно еще полное именование того, кого люди по имени не называют. Для этого в придется в семицветье заглянуть. Вот полным именованием дверь и отворишь -- и войдешь. Тогда и понимание придет. Дальше уже все от тебя зависит, свое счастье всякий человек сам взращивает... или губит. Одна не ходи, но и не зови с собой никого, а возьми в попутчики того, кто сам захочет бескорыстно разделить твой путь, не настаивая на раскрытии твоих тайн. Но дверь откроется для тебя одной.

Дин аж взмокла, пытаясь вникнуть в смысл сказанного или хотя бы запомнить, чтобы потом разобраться. Даже повторяла про себя, благо лесной хозяин говорил медленно, делая паузы после каждой фразы -- не иначе как давал слушательнице время для осмысления. И это, конечно, было очень правильно с его стороны, потому что слова все-таки уложились в голове Дин, хотя пониманию это ни в малейшей степени не поспособствовало.

-- А как насчет неузнаваемости? Ну, пока я ищу все это зеленое, фиолетовое... и так далее? Не хотелось бы вместо пути к счастью угодить обратно в дом супруга.

-- Это как раз проще простого, -- хихикнул лесной житель, -- изменю тебя так, что и сама себя не узнаешь.

-- Это, пожалуй, лишнее, -- насторожилась Дин.

-- Не боись, -- человечек хлопнул ее по плечу, -- вставай-ка лучше -- такие вещи сидя не делаются.

Дин поднялась и даже сделала несколько шагов, отходя от стола, а дальше... дальше началось что-то совсем странное: то ей казалось, что она снова маленькая девочка и няня с ней, а все, что было после -- всего лишь не слишком приятное сновидение. То она на какое-то сражение смотрела и очень за кого-то переживала, и вроде бы она была уже даже не она, а вообще он, хотя такого, конечно же, никак не могло быть -- ни в ее воспоминаниях, ни в воображении. То она ощущала себя в осеннем лесу, и золотая листва сыпалась и сыпалась ей на голову, а потом вниз, на землю, но на волосах оставались от нее сияющие следы. Сама Дин, конечно, не могла видеть этих следов, но отчего-то точно знала, что они есть. И одновременно какая-то часть ее продолжала стоять в центре лесной избушки и отрешенно наблюдать, как хозяин жилища все топает и топает вокруг своей гостьи -- шаг за шагом, круг за кругом, пока ее не начало подташнивать от этой круговерти.

В этот момент все и закончилось. Лесной житель остановился, Дин прикрыла на мгновение глаза, пытаясь справиться с тошнотой и головокружением, а маленький хозяин, дернув ее за рукав, объявил:

-- Смотри!

Дин распахнула глаза и обнаружила, что стоит прямо напротив зеркала -- даже странно, что она его до сих пор не видела. Вот только зеркало это отражало не ее саму, тощую девчонку неопределенного возраста, а... мальчишку-подростка. Нет, если приглядеться, можно было уловить некоторое сходство с ее прежним отражением, просто черты стали чуть грубее: нос пошире, с забавными поперечными морщинками, намек на жизнерадостную улыбку, в которой уже приготовился расплыться мальчишеский рот, уши-лопухи. Они у Дин всегда были слегка оттопыренными, просто раньше она старательно прикрывала их волосами, а теперь непослушные короткие кудри топорщились, устремляясь вверх, и свою главную задачу -- скрывать лопоухость -- выполняли лишь частично, а потому уши нахально торчали и... почему то нравились своей хозяйке. Или хозяину?

Дин поймала себя на мысли, что образ получился настолько убедительный, что ее так и тянет заглянуть в собственные штаны и проверить, осталось ли там все по-прежнему, или появилось что-то новое.

-- Не боись, -- хихикнул человечек, -- там все без изменений. Но для других -- и на взгляд, и на ощупь -- мальчишкой будешь. А вот волосы пришлось по-настоящему укоротить, так что теперь жди, пока заново отрастут.

-- А... надолго это? Как чары снимаются? -- спросила она неожиданно ломким мальчишеским голосом.

-- Вот как посмотрит на тебя кто-нибудь с другой стороны зеркала, так чары-то и спадут, потому как самое время будет.

Слова хозяина опять показались Дин непонятными, но она решила не вникать: будь что будет, так даже интереснее. И девушка еще раз взглянула на свое новое отражение. Теперь она заметила, что и волосы слегка изменили цвет, словно золотые листья и в самом деле сыпались на эту кудрявую голову. Нет, рыжим мальчишка не был, просто чуть светлее, чем она прежняя, но кудряшки даже в полутьме лесной избушки казались освещенными полуденным солнцем.

-- А теперь всё, -- внезапно заявил хозяин, -- пора идти. Ни к чему тебе тут на ночь оставаться, нынче вечером у меня другой гость будет.

И Дин внезапно обнаружила, что никакой избушки нет, а стоит она на лесной тропинке, полностью одетая и снаряженная в путь. Даже усомнилась в том, что было: может, заснула она и лесной человечек ей привиделся? Но нет, Дин склонилась над ручьем и в неровном водном зеркале разглядела не себя -- мальчишку. Значит, все правда. И, вглядываясь в зыбкое отражение, назвала увиденное: Дин Рос. Имя оставила прежнее, фамилию же позаимствовала у супруга, отбросив неуместно звучное начало. Очень хорошо получилось -- и собой быть не перестала, и в то же время обрела недостающее новое, соответствующее мальчишескому облику.

Райн Тинэус тон Аирос

Времени на сборы ушло совсем немного. Тин даже удивился, как мало вещей, оказывается, ему нужно на самом деле: пара смен белья, плащ, дорожные припасы, нож -- скорее для нарезки хлеба и колбасы, чем для обороны. В качестве оружия, в том числе и охотничьего, Тину вполне хватало магии.

Уже через час, успев между делом расспросить горничную, которая первой обнаружила исчезновение молодой хозяйки, Тин размеренно шагал на северо-восток, искренне надеясь, что его жена выбрала то же направление. По крайней мере, это было бы разумно.

Думалось на ходу как-то особенно хорошо, а потому Тин предавался размышлениям, пытаясь переварить рассказанное дедом и пережитое за прошедшие дни. Если служанка ничего не выдумала, то видение сидящей у зеркала госпожи, которое развеялось чуть ли не на глазах у перепуганной девушки, -- не что иное, как то самое зеркальное волшебство, которым, согласно легендам и преданиям, владели Древние. А значит, дед не ошибся, его жена действительно происходит из этого загадочного народа, исчезнувшего из мира много столетий назад.

Достоверных сведений о Древних почти не сохранилось, однако сомневаться в том, что этот мир в давние времена наряду с людьми населял еще один народ, не приходилось, от древних оставались многочисленные следы -- нематериальные, но заметные: названия рек, гор и целых местностей, многочисленные упоминания в исторических трудах, термины, используемые в алхимии, но не в научно-лабораторной ее части, а в том, что касалось осмысления открытий и цели поисков.

Но ни о том, какими они были, ни о причинах их ухода из этого мира, толком ничего известно не было. Только намеки, которые можно было выудить из сказок, но сказки трудно счесть источником, достойным доверия. Вот, к примеру, рассказывалось, что Древние, вступая в близкие отношения с людьми, становились очень зависимы от своих спутников. Будучи счастливы в любви, они расцветали, хорошели необыкновенно, в противном же случае дурнели, иной раз слабели здоровьем и не заживались на этом свете.

И сейчас Тину вдруг подумалось: а ну как правда это? И тогда получается, что бедная жена его нехороша собой, потому что с детства не знала любви. Ведь без матери она осталась давно, а отцу, похоже, до нее не было никакого дела, иначе бы он не выдал ее замуж так поспешно, едва на горизонте забрезжила возможность выгодно сбыть дочку с рук. И другое, еще хуже: если так, то он и сам внес свою лепту, добавил в ее жизнь еще толику нелюбви, несчастья, злыми словами лишил шанса на красоту и даже, возможно, сделал ее жизнь короче.

Чувствовать себя мерзавцем Тину совершенно не нравилось, но ни единого оправдания ни словам своим, ни поступкам он не находил. Разве только это странное ощущение, будто его слова и поступки ему не принадлежали, но... даже если он был околдован -- когда? кем? как? и самое главное -- зачем?! -- это все равно не делает его лучше в собственных глазах, ибо кому, как не магу с академическим образованием, знать основной закон ментального воздействия: невозможно побудить человека делать то, что ему вовсе не свойственно. И теперь Тин, увы, не мог не признать, что говорил в нем все эти дни гадкий избалованный мальчишка, и мальчишка этот появился не вдруг, а вполне себе спокойно жил где-то в закоулках души, просто до сих пор у него не было повода вырваться наружу и показать себя во всей красе...

Но дорога успокаивала его и примиряла с жизнью -- и даже с самим собой. Казалось, если долго идти, то к концу пути все ненужное, неправильное, отвалится само собой, а останется только то, с чем стоит жить дальше.

К реке Тин вышел уже в сумерках. Впрочем, было еще достаточно светло, чтобы без особых сложностей перебраться на другой берег. Тренированное тело позволяло легко скакать с камня на камень, а зачарованные сапоги надежно защищали ноги от воды. Правда, когда бурный поток кинул через валуны отчаянно барахтавшееся существо, Тин покачнулся и едва удержался на ногах. Однако устоял и даже ухитрился ухватить за уши и вытащить из воды отчаянно кашлявшего зайца. Правда, мгновением позже выяснилось, что спас он вовсе не зайца, а кого-то странного, но все же больше похожего на маленького человечка, чем на животное, и держал он несчастного не за уши, а за ворот. Тин украдкой выдохнул с облегчением, потому что зайцы с некоторых пор не вызывали у него добрых чувств, перехватил человечка поудобнее -- попросту посадил себе на локоть -- и запрыгал по камням дальше, благо до берега оставалось совсем недалеко.

Но запыхаться Тин все-таки успел. Сгрузил свою ношу на землю -- и сам плюхнулся рядом.

-- Благодарю тебя, человек прохожий, -- прохрипела 'ноша'. -- Притомился небось? Не побрезгуй гостеприимством отшельника -- домишко у меня тут неподалеку.

И Тин, конечно же, согласился, потому что лишняя ночь под крышей еще не повредила ни одному усталому путнику. Ну разве что путник ошибся с выбором крыши, но в данном случае Тин был абсолютно убежден, что лучшего приюта ему этой ночью не найти.

Тюфяк за занавеской принял Тина в свои ласковые объятия и одарил счастливыми снами, в которых не было никакого проклятия, зато пропавшая жена чудесным образом находилась и вовсе не держала на него зла, а сам он удивлялся, как это такая милая девочка показалась ему некрасивой -- да один этот вздернутый носик достоин воспевания лучшими поэтами, не говоря уж о глазах и...

Утро прокралось за занавеску тихо и ненавязчиво -- случайным солнечным лучиком, который неизвестно как умудрился заглянуть в отгороженный уголок, свежим дуновением ветерка, птичьим пением за окошком. Словом, это было настоящее, правильное утро, дарящее бодрость и оптимизм.

И пища, предложенная хозяином, была настоящей и правильной -- никаких изысков, все самое простое, но как же вкусно! А хозяин с умиротворением наблюдал за жующим гостем и не спешил ни о себе рассказывать, ни гостя расспрашивать. И Тин не спешил вступать в беседу: в голове его бродили кое-какие мыслишки по поводу того, чей дом послужил ему пристанищем, и от этих мыслишек становилось немного не по себе -- это как живешь-живешь, учишься и привыкаешь думать, что ты кое-что понимаешь в этой жизни и уж точно знаешь, что в ней бывает, а чего и быть не может. Так вот, лесных жителей Тин до сих пор склонен был считать сказочными персонажами, ибо о них исторических свидетельств не сохранилось. А вот поди ж ты -- сидит тут... И кем ему еще быть, как не сказочным лесным жителем? Не зверь ведь и не человек, хоть и похож.

Но все-таки решил уточнить, верно ли догадался:

-- А ты, хозяин, не из лесных ли жителей?

-- Ну а что, в лесу живу -- сталбыть, лесной житель и есть, -- хихикнул хозяин. -- А что, хочешь что-то от меня в благодарность за спасение потребовать?

-- Требовать не стану, -- благоразумно отозвался юноша, -- но попрошу... помощи и совета!

-- Ну-ка, ну-ка, интересно, и о чем же может молодой человек знатного рода, да еще и маг просить жалкого лесного жителя?

Хозяин явно посмеивался над Тином, но вроде бы беззлобно, и тот решился продолжить:

-- Да вот... жену я ищу...

-- Неужто такой красавец девушку по сердцу не найдет без посторонней помощи?

-- Ты не понял. Была у меня жена... очень недолго... и ушла. Хочу ее найти.

-- Да она, никак, слепа! -- делано возмутился человечек.

-- С чего бы это? -- не понял Тин.

-- Твоих великих достоинств не разглядела, -- фыркнул лесной.

-- Зато я успел продемонстрировать ей все свои недостатки, -- горестно вздохнул Тин, -- даже те, о которых раньше и сам не подозревал, -- и неожиданно для себя самого поведал лесному обо всем, что натворил за последние дни.

-- И что ты будешь делать, если найдешь ее?

-- Молить о прощении.

-- И всё-о-о? -- недоверчиво протянул хозяин.

-- Предложу свою помощь и защиту. И... постараюсь познакомиться с ней поближе. Быть может, для нас двоих еще не все потеряно... Хотя я по-прежнему не чувствую себя готовым к браку.

-- С ней? Или вообще? -- уточнил человечек.

Тин только плечами пожал -- он и сам пока не знал ответа на этот вопрос. Ну и потом -- проклятие же. Ни одной женщине такого не пожелаешь.

-- Ладно. Помогу я тебе. Слушай мой совет: в столице ищи не жену, а дело по душе. Предложи дружбу и помощь достойному. Позовет дорога -- иди. Это верный способ встретиться тебе с твоей женой.

Звучало странно, но Тин решил обдумать загадочные советы лесного потом, когда придет время. Однако, как выяснилось, это было еще не все, потому что гостеприимный хозяин неожиданно потянул гостя с лавки.

-- Закрой глаза, -- скомандовал лесной, когда они очутились посередине комнаты.

-- М? -- изумился Тин.

-- Будем внешность тебе менять!

-- Это еще зачем?!

-- Ну как же? Разве ж ты со своей физиономией можешь к жене поближе подобраться? Да она сбежит, едва тебя издалека завидит! А так хоть поговорить успеешь, прежде чем она деру даст.

Голову лесной Тину, видать, здорово заморочил, раз ему в тот момент слова хозяина показались разумными и правильными, да еще и о собственном амулете личины не вспомнилось. Лесной же не ждал, пока гость очухается и начнет сомневаться, а начал мельтешить, круги наматывать, отчего голова у Тина вовсе соображать перестала. На миг привиделась ему вновь та тропинка, поперек который лежал якобы дохлый заяц. И заяц в этом видении тоже был, только вполне себе живой, и не лежал, а сидел и покачивал ушастой башкой эдак укоризненно, а потом поманил Тина лапой, вынуждая того наклониться, и легонько стукнул его лбом в лоб. И всё. Как будто пелена спала.

Тин открыл глаза и уставился в зеркало, которого раньше почему-то не замечал. Из зеркала на него смотрел... Тин. Или не Тин, но кто-то весьма на него похожий -- это если черты лица по отдельности называть: нос -- прямой... разве что острее немного... и глаза зелены, хотя не изумрудной уже, а болотной зеленью.... и скулы высокие -- пожалуй, даже слишком, самую малость... В целом же новое лицо едва ли можно было назвать красивым. И шикарные каштановые волосы укоротились до принятой у простолюдинов длины.

Собственно, новый облик не вызвал у Тина возражений, он вполне годился, чтобы, не бросаясь в глаза и не привлекая к себе излишнего внимания, заниматься поисками. Один только вопрос его беспокоил:

-- А как, если что, избавиться от этой личины?

-- Да никак, -- хихикнул лесной хозяин. -- Вот как посмотрит на тебя кто-то с другой стороны зеркала -- так она сама и спадет. Не раньше и не позже.

-- Да ты... -- задохнулся от возмущения Тин... и умолк.

Потому что высказывать возмущение было больше некому -- ни лесного хозяина, ни его избушки, только один юный растерянный маг да лес кругом.

Парень спустился к журчавшему на дне оврага ручью и постарался внимательно рассмотреть, кем же он теперь стал. Подумал: пора возвращать себе студенческое имя. Тин Ари -- вот кто он теперь. Благо перстень мага все еще при нем, а значит, никто не обвинит его в самозванстве.

Глава 5. Найти себе дело

Дин Рос

Наверное, Дин стоило испугаться раньше, еще когда она задумывала свой побег, но почему-то все возможные последствия от своей затеи она смогла осознать только теперь. Осознать -- и ужаснуться. Да, конечно, она воспользовалась своим законным правом ухода, а заключение брака сделала ее совершеннолетней прежде срока. Но... о собственном совершеннолетии и условно замужнем статусе знает она сама, а для любого встречного Дин -- просто девчонка. Без родителей, без покровителей... без всякой защиты. Глупо было бы верить, что она найдет в столице работу, а не... неприятности, которые могут оказаться куда хуже брака с нелюбимым и не любящим мужем.

Спасибо лесному хозяину, она теперь не девчонка, а мальчишка. Конечно, и мальчишке могут угрожать опасности, но в таком облике путешествовать куда проще, да и вопросов он вызывает поменьше. Парнишка в дороге -- это как раз обычно. Мальчики легче на подъем, их охотнее отпускают из дома, они могут, например, отправиться в путь, чтобы найти себе место подмастерья. Словом, новый облик пришелся Дин как нельзя более кстати -- добрый лесной подумал о том, до чего она сама не додумалась. Позаботился.

От этой мысли на душе стало тепло, а тревога о будущем отступила. Вот доберется Дин до столицы -- тогда и беспокоиться будет.

Стекарон показался на горизонте к вечеру шестого дня. Вообще-то Дин рассчитывала добраться за пять, но явно переоценила свои силы. Потому что даже на шестой ей довелось лишь полюбоваться силуэтом города на фоне темнеющего неба. Переночевала в ближайшем перелеске, утром умылась в ручье и постаралась привести в порядок одежду -- и лишь после этого двинулась покорять столицу.

Столица к очередному завоевателю в лице тощего кудрявого подростка отнеслась равнодушно. Шумела на разные лады, спешила куда-то, сбиваясь с ног, пугала заоблачными ценами на самые простые товары... В общем, Дин сразу засомневалась, что ей удастся здесь устроиться, да еще и на путешествия заработать. Тут бы с голоду не помереть.

Впрочем, до голодной смерти Дин было далеко, в дороге-то она практически не тратилась -- еду у деревенских за сущие гроши покупала, а единственный свой ночлег под крышей оплатила тем, что написала для пожилой вдовы письмо под ее диктовку, которое сама же и вызвалась доставить в столицу. Письмо было адресовано дочери вдовы, и именно с него Дин решила начать свою столичную жизнь, в глубине души лелея надежду, что дочка окажется столь же гостеприимной, как и матушка.

Увы, бывшая деревенская жительница посланника даже на порог не пустила, расплатилась за услугу мелкой монетой и захлопнула дверь перед носом. Обижаться Дин и не подумала, только удивилась немного такой разнице нравов матери и дочери.

Поиск гостиницы, которая была бы Дин по карману и в то же время отзывалась на ее мечты о горячей ванне, оказался делом непростым и занял остаток дня. И поневоле пришлось задуматься, как быть дальше, если уже завтра она не найдет себе какую-нибудь работу -- на еще одну ночевку средств у Дин не хватало.

Утро принесло сплошные разочарования: оказалось, что для устройства к какому-нибудь ремесленнику подмастерьем нужно прошение родителей или поручителей, для деревенских -- сельского старосты. Не то чтобы Дин так рвалась в подмастерья, просто она смутно представляла себе, на что может рассчитывать в городе парнишка столь юных лет. На всякий случай поинтересовалась в зеленной лавке, где за работу посыльного ей предложили десять медяшек в день, в цветочном магазине, где в помощниках не нуждались, и у мясника, который платил не больше, чем зеленщик. На десять медяшек можно было вполне сносно поесть аж три раза в день, но не более того. Предполагалось, видимо, что мальчишки-посыльные живут в семьях и не должны платить за жилье.

Расстроенная, Дин брела по улицам, совершенно не замечая, куда ее несет. Вынесло ее к целой группе строений, окруженных общей оградой. Ворота, впрочем, были открыты, и через них сновали туда-сюда молодые люди, раздавались крики и смех, мелькали то и дело какие-то искры в воздухе, да и сам воздух вел себя неоднозначно -- закручивался вихрями в самых неожиданных местах, срывал с прохожих шляпы, в то время как макушки деревьев почти не колыхались на ветру, нависал компактной тучкой над чьей-нибудь головой... И никто почему-то не огорчался и не обижался, разве что иногда грозили кулаком и обещали отплатить по случаю.

Дин стояла, глазела и чувствовала, что ей здесь ужасно нравится: место это жило какой-то особенной жизнью, не такой, как весь остальной город. Чувствовалась тут и искренность, и целеустремленность, и полнота бытия, и наверняка что-то еще, что в эту полноту не вместилось.

Разумеется, Дин практически сразу догадалась, куда она попала: это была Стекаронская Академия Магии. Дин когда-то мечтала здесь учиться -- пока не поняла, что ее способности к магии никакого отношения не имеют. И даже, пожалуй, когда уже поняла, продолжала еще немножко мечтать, потому что от такой мечты ужасно трудно отказаться. И вот теперь она стояла у входа на территорию мечты...

Или нет, даже не стояла, а осторожно, шажок за шажком, приближалась к воротам, которые так ее манили. А потом зацепилась взглядом за вполне прозаический предмет, к мечтам никакого отношения не имеющий -- доску объявлений, -- и долго вчитывалась в слова, покуда до нее не дошел смысл написанного: 'Библиотеке академии требуется толковая помощница'.

В тот момент Дин даже не задумалась о том, что на помощницу теперь никак не тянет -- разве что на помощника. Просто прикоснулась к объявлению, поставив защиту Академии в известность о цели своего прихода, и сделала решительный шаг, ступив на землю учебного заведения.

-- Простите, а где тут библиотека? -- дернула за рукав первого попавшегося парня.

К счастью, тот не отмахнулся и даже не спросил ни о чем, просто показал, куда идти. Но все равно Дин пришлось основательно поплутать, прежде чем она очутилась перед массивными дверями.

Собралась с духом, толкнула осторожно тяжелую створку, шагнула внутрь. В библиотеке было, пожалуй, ничуть не менее людно, чем в академическом парке или у ворот. Некоторые студенты сидели за столами, сосредоточенно читая, другие суетились у стеллажей с книгами, часть толпилась у стола библиотекаря. Дин терпеливо дождалась, пока толпа рассосется, и подошла. Старик-библиотекарь поднял на нее недоуменный взгляд поверх очков: все-таки не выглядела Дин типичным посетителем академической библиотеки, до пользования которой допускались лишь студенты, преподаватели и выпускники этого учебного заведения.

-- Там... объявление на воротах... Вы ищете помощника.

-- Помощницу, -- хмуро отозвался старик. -- Мне нужна спокойная, аккуратная девушка, которая разбирается в книгах, а не мальчишка, от которого, кроме беспорядка, ничего и ждать не приходится.

-- Но я разбираюсь! -- возразила Дин. -- И беспорядок устраивать не стану.

-- Разбираешься? -- библиотекарь недоверчиво прищурился. -- А ну-ка возьми вот это, -- он махнул рукой, указывая тележку, доверху груженую книжками, -- и расставь все книги по местам. Справишься -- возьму помощником. Сделаешь хоть одну ошибку -- пеняй на себя.

Но книгами Дин было не напугать, она нисколько не сомневалась что справится. И справилась. Правда, пришлось, конечно, повозиться, но зато через час с небольшим каждая книга нашла свое место. А как иначе? Ведь не зря Дин столько времени потратила на развитие своего дара -- каждой книге она могла задать вопрос и выяснить, какое место на полках та предпочитает.

-- Готово! -- выдохнула исполненная надежд и даже почти уверенная в счастливом ближайшем будущем Дин, вернувшись к столу библиотекаря.

-- Посмотрим-посмотрим, -- пробормотал старик, извлек из стола какой-то странный предмет, похожий... да ни на что не похожий, из-за чего Дин сразу опознала в нем магический артефакт.

Библиотекарь меж тем этот артефакт ласково погладил, приговаривая что-то непонятное, и предмет, откликаясь на ласку, выпустил светящиеся щупальца-нити в разные концы читального зала. Все нити равномерно мерцали бледно-зеленым и только одна почему-то вспыхивала, не решаясь, видимо выбрать между таким же зеленым и вызывающе красным.

-- Ошибочка! -- злорадно заключил библиотекарь.

-- Ничего подобного! -- возмутилась Дин. -- Давайте проверим -- и вы убедитесь, что книги расставлены правильно.

Она подбежала к книге, на которую указывал неуверенный луч, и достала увесистый фолиант с полки.

-- Ну и?.. -- как-то не слишком убедительно рассердился библиотекарь. -- Это книга по алхимии. Если бы вы, юноша, глянули на корешок и сравнили цифры, то сразу убедились бы, что они не совпадают с теми, для которых предназначен этот стеллаж. А книги по алхимии расположены во-о-он там!

-- А вот и нет! -- бойко заспорила Дин. -- Эта книга -- философский труд, даром что в названии слово 'алхимия' присутствует, и она просится именно на эту полку.

Сказала -- и прикусила язык: совсем ни к чему было демонстрировать свое умение общаться с книгами. Но старик вроде бы и не заметил ничего, проворчал только:

-- Ла-адно. Будем считать, что справился. Вон там еще одна тележка полная набралась. Но смотри мне, без фантазий, как написано, так и расставляй книги.

До самого позднего вечера Дин, не покладая рук и не жалея ног, все носилась и носилась по залу, а книги, сданные студентами, все не заканчивались и не заканчивались, пока она в какой-то момент не остановилась перед внезапно опустевшей тележкой, не сразу поняв, что, собственно, произошло. А ничего особенного: просто библиотека как-то незаметно успела закрыться...

Вернее, не так -- открыта она была круглые сутки, но с определенного часа можно было только читать книги за столами, но не выносить их из зала, а по окончании работы под страхом отлучения от библиотеки студенты должны были сами расставить томики по местам... Просто закончился рабочий день библиотекарей.

-- Ну что ж, с работой ты справляешься, завтра с полудня можешь приступать. Семь часов в день, один выходной, как принято, в Высокий день, жалованье -- семь сребрушек в неделю. Устроит?

Все это звучало прекрасно -- и Высокий день, когда выходной по закону полагался каждому наемному работнику в Велеинсе, и семь сребрушек -- вполне достойная плата, но... Дин замялась.

-- Ну что еще? -- библиотекарь снова бросил на нее грозный взгляд поверх очков.

-- Ну... мне вообще-то сегодня некуда идти. И деньги кончились.

-- Вот так и знал, что от мальчишек одни неприятности, -- проворчал библиотекарь.

Дин совсем уж было решила, что ее сейчас погонят прочь, но вместо этого старик зашагал куда-то вглубь библиотеки, жестом показав, что надо следовать за ним.

-- Вот, -- он распахнул одну из дверей, -- будешь пока в подсобке жить, тут и горелка есть, и чайник, и даже, вон, печенье на столе, можешь угощаться. Ну и уборку заодно с утреца сделаешь, -- ухмыльнулся старикан.

-- Спаси-и-ибо! -- Дин не стала признаваться, что в уборке, в отличие от книг, она не разбирается совершенно.

-- И -- вот, -- добавил библиотекарь, -- чтобы система безопасности Академии тебя распознавала как своего, -- и с этими словами нацепил Дин на руку браслет, который тут же сжался до нужного размера, плотно обхватив запястье. Ясно -- еще один артефакт.

Уже засыпая, она подумала, что библиотека для нее сейчас -- лучшее место, потому что именно здесь у нее есть надежда отыскать ответы на загадки лесного хозяина и в конечном итоге -- найти свое счастье. Или путь к нему.

Тин Ари

Целых пять дней пути -- но Тину почему-то не казалось больше, что он может опоздать, не успеть, не защитить... Встреча со странным существом, которое надавало нелепых советов и без спросу изменило его внешность, удивительным образом поселила в нем спокойствие. Не то чтобы теперь он был уверен, что беглой супруге не грозят никакие беды, просто откуда-то родилось убеждение, что он просто окажется в нужном месте в нужный час и потому ничего непоправимого не произойдет.

На булыжные мостовые Стекарона Тин ступил, исполненный затаенного ожидания чего-то необычного, но будто бы обещанного ему. До сих пор Тин казался себе трезвомыслящим человеком и, поймав себя на этих ощущениях, он удивился -- но только на мгновение, потом в памяти в очередной раз всколыхнулись последние события, ткнув парня носом в тот прискорбный факт, что он знает о себе куда меньше, чем полагал до недавнего времени.

Впрочем, ни самокопанию, ни самобичеванию Тин не намерен был предаваться. Он думал -- о том, с чего начинать поиски жены, а заодно -- вопреки собственному желанию -- о словах лесного хозяина, что искать надо не жену, а дело по душе. Однако по некотором размышлении начать решил все-таки с жены, поэтому завернул в редакцию 'Летучего вестника Велеинса' и подал краткий текст в раздел объявлений, оплатив три повторные публикации. Особой надежды на то, что жена откликнется, у него не было, но прочитает непременно, если будет ждать сообщения о расторжении брака. Для себя он принял, что домой без жены не вернется, и если она захочет остаться в столице, то и ему придется поселиться тут.

Останавливаться в гостинице Тин не захотел, в столичном особняке Аиросов в своем нынешнем виде появиться никак не мог, а потому после недолгих поисков снял комнату у некой миты[3] Таулы, весьма громогласной тетки. Этот ее недостаток, впрочем, с лихвой компенсировался кулинарными талантами, и, впервые пообедав в новом жилище, Тин решил, что не не прогадал с выбором пристанища. Тем более, что хозяйка, хоть и производила немало шума, лишних вопросов не задавала и личной жизнью постояльца не интересовалась. А что еще нужно?

Конечно, Тин мог позволить себе не только снять комнату на сколь угодно долгий срок, но и целый дом, и не только снять, а даже и купить, случись такая необходимость. Вот только теперь ему казалось неправильным тратить деньги, которые он не заработал -- пусть даже он имеет законное право ими распоряжаться.

Эта идея, собственно, была не нова, Тин и раньше задумывался о том, что с ним будет, если он все-таки откажется от наследования титула в пользу младшего кузена. Конечно, может статься, что дед не слишком рассердится на него и выделит старшему внуку содержание, а потом не забудет упомянуть его в своем завещании, но рассчитывать на это не стоило бы. А потому... надо привыкать к более скромному образу жизни, чем тот, который он вел прежде.

По правде сказать, Тина немного пугала такая перспектива. Не то чтобы он боялся, что не сможет заработать себе на жизнь, но перед каждой существенной тратой сверяться с содержимым кошелька -- в этом ему виделось что-то унизительное. И Тин решил, что будет привыкать к новому образу жизни постепенно. Вот сегодня он снял себе скромное жилье, а завтра...

Что именно он будет делать завтра, Тин додумать не успел, потому что его сморил сон -- все же это была первая ночь под крышей, с тех пор как он покинул лесного хозяина... Если эта встреча ему тоже не приснилась. Впрочем, стоит просто взглянуть в зеркало, чтобы убедиться...

Наутро Тин осознал, что по-прежнему совершенно не представляет себе, что ему делать дальше. Единственный возможный шаг, направленный на поиск жены, он уже сделал. И что теперь? Сидеть и ждать? Просто бесцельно ходить по улицам в надежде на случайную встречу? Все это казалось глупым и бессмысленным.

Можно было еще обратиться в столичное отделение Управления Правопорядка с заявлением о розыске, но... это значило не только раскрыть свое инкогнито, а еще и неприятную ситуацию в семье сделать достоянием общественности. Вряд ли дед погладит его за это по голове. Помимо этого в городе имелись и частные сыщики, но при одной мысли, что девчонку будет разыскивать какой-нибудь прохвост, да еще и найдет ее раньше мужа, Тину отчего-то делалось не по себе. И потом -- что она, преступница? Или, может, выжившая из ума старушка, покинувшая дом и не нашедшая обратной дороги?..

Хотя, конечно, насчет наличия у юной супруги здравого смысла Тин имел все основания усомниться. Разве умная женщина бросится сломя голову в такую авантюру, как бегство в никуда да еще и без гроша в кармане? -- спрашивал он сам себя. И, горестно вздыхая, отвечал себе же: бросится, если ее хорошенько припечет -- настолько, что эмоции возьмут верх над разумом.

Нет, в целом-то новоиспеченная лея Аирос поступила вполне разумно -- грамотное волеизъявление составила, со ссылками на законодательство. Не придерешься. И о правах своих знала. Но что ей мешало дождаться утра и просто открыто объявить о своем уходе? Уж наверно, ей не пришлось бы покидать богатый дом нищей.

Или вообще не пришлось бы его покидать? Не исключено, что дед взял бы девочку в оборот, начал уговаривать, сулить великое счастье. Силком, конечно, вряд ли стал бы удерживать. А она, возможно, как раз этого и опасалась. Если уж настолько неглупа, что в законах разбирается, могла додуматься и до того, что старый советник вовсе не в ее приданом заинтересован.

Тин неожиданно вновь почувствовал себя обиженным мальчишкой: начудил дед, подставил его, ничего толком не объяснив, не дав даже познакомиться толком с будущей женой, обставил все с неприличной спешкой, а ему теперь расхлебывать.

И тут же вспомнил, что и сам 'начудил' немало, если не сказать хуже. А чтобы впредь не идти на поводу у дедова деспотизма, стоит вернуться к мысли о независимости от семьи.

Но вернуться-то к мысли легко, а вот перейти от нее к действию -- это уже задача. Хотя бы потому, что Тин весьма смутно себе представлял, куда с этой мыслью податься и как ее реализовать. Нет, разумеется, ему было известно, что при Государственном Совете имеется Управление Магии, а в Управлении вывешиваются объявления с запросами на услуги магов. Беда в том, что это была разовая работа, которая ни в малейшей степени не подходила под определение 'дело для души'.

Все же Тин сходил в Управление, чтобы убедиться в правильности своих представлений. Да, спрос на стихийников был -- их звали для управления погодой, осушения болот, тушения лесных пожаров... Впрочем, при действительно масштабных стихийных бедствиях Управление Магии могло запросто мобилизовать выпускников академии -- и это был бы уже не заработок, а самоотверженное служение государству, за которое разве что свиток похвальный за подписью его величества выдадут, не более того.

Объявление о поиске корабельного мага еще совсем недавно показалось бы Тину заманчивым, но именно сейчас он не чувствовал себя вправе покинуть столицу. Усмехнулся: вот тебе и перемены, которых ты еще недавно так опасался -- тебе предлагают мечту, а ты отказываешься, потому что есть долг и есть совесть, которая не молчит. Но горечи он при этом не испытывал, даже наоборот -- нечто сродни удовлетворению оттого, что поступает так, как считает правильным.

Остаток дня и большую часть следующего Тин потратил на знакомство с магическими услугами, предлагаемыми в городе. До сих пор, как ни странно, он имел об этой сфере весьма слабое представление -- разве что об артефактных мастерских знал. С них и начал -- заходил, делал вид, что присматривается к товару, а сам украдкой бросал взгляды на занятых делом магов. Принципы работы были ему в целом понятны, но прилива энтузиазма Тин не почувствовал -- не для него было это занятие.

Еще парочка коллег-стихийников держали собственные конторы, в которых миловидные секретарши принимали заказы на самого разного рода услуги -- от защитных чар до слежки. Тин заинтересовался и хотел было напроситься на прием, но в одном месте ему предложили записаться аж на следующий месяц ('Ах, господин маг так занят, так занят!'). Возможно, девушка рассчитывала, что посетитель начнет ее уговаривать, и она, конечно, после недолгого сопротивления позволит ему побеседовать с магом. Известное ведь дело -- люди склонны больше ценить то, что трудно дается.

В другой конторе его без разговоров пропустили в кабинет, но маг, едва осознав, что перед ним коллега и возможный конкурент, немедленно указал на дверь.

Кроме того, оказалось, что столица кишмя кишит всякого рода ясновидящими и прорицателями, которые тоже причисляли себя к магам, хотя ни одна высшая школа, ни в Велеинсе, ни в соседних странах, не давала подобного образования.

Тин из любопытства заглянул в один из салонов. Ясновидящая поразила его сходством с беглой супругой -- тоже остроносенькая, с такой же улыбкой-не-улыбкой на физиономии, только волосы прямые и не черные, а насыщенного рыжего цвета. Но Тин отчего-то знал, что к его жене эта дама никакого отношения не имеет, просто совпало так -- возможно, она тоже носительница древней крови. Тогда, наверно, и ясновидение объяснимо -- мало ли какие способности можно встретить далеких потомков ушедшего народа.

Хозяйка салона между тем взмахом руки предложила клиенту сесть, сдернула покрывало с зеркала, что стояло перед ней на столе, и пристально уставилась в его глубину. Посидела так с минуту, после чего сморщила обиженно носик и обернулась к Тину:

-- Что ж вы не сказали, что вам дорога уже прочерчена?!

-- Разве? -- изумился Тин, но тут же вспомнил о лесном хозяине с его странными советами. -- А изменить это можно? -- осторожно спросил.

-- Можно, конечно, -- пожала плечами ясновидящая. -- Только зачем?

-- Свободы ради, -- ответил клиент.

-- Свободу вам подавай, -- фыркнула женщина. -- а того не знаете, что сами себя в тупик гоните, когда с проторенного пути сворачиваете. Нужна вам такая свобода?

-- Пожалуй, нет, -- согласился Тин.

Уже вечером Тину пришло на память одно место, которое непременно следует посетить: библиотека академии. При библиотеке имелось что-то вроде академического клуба. Нет, никаких шумных вечеринок, всего лишь место для спокойного общения, обмена новостями магической науки и просто любыми новостями, если для них имеются подходящие уши. Возможно, именно там Тин узнает что-нибудь полезное, что определит его дальнейшую судьбу.

Глава 6. Место встречи

Дин Рос

Удивительное это дело -- просыпаться и чувствовать себя свободной. Даже если ты знаешь, что свобода эта вот-вот, стоит лишь подняться с постели, обернется нелегким трудом за весьма скромную плату, радость не отступает.

Накануне Дин успела выяснить, что покупать пирожки у уличных торговок куда дешевле, чем питаться в самой скромной таверне, а потому первым делом по пробуждении выскочила за ворота академии. Далеко бежать не пришлось -- ушлые торговки подстерегали вечно голодных студентов у самого входа, предлагая снедь на любой вкус. Дин набрала пирожков столько, чтобы хватило и на завтрак, и на обед, и перед сном перекусить. Подумала с грустью, что скудного содержимого кошеля хватит едва ли на еще один день, а до первого заработка надо продержаться как минимум три, но тут же прогнала печальные мысли: что-нибудь непременно придумается.

Старый библиотекарь, обозрев плоды ее утренних уборочных трудов, хмыкнул, но ничего говорить не стал. Но Дин и сама понимала, что убрано так себе, хотя она честно старалась. Просто у нее не хватило опыта. Но начальство, видимо, и так понимало, что большего от пришлого пацана ждать не приходится.

Пока она в смущении ковыряла носком сапога пол, старик объяснял распорядок дня:

-- Значит, так: поутру народу немного, студенты в основном на занятиях, а после полудня подтягивайся в зал. Часов до двух поработаешь, потом перерыв, а вот после обеда самый наплыв и начнется, только и успевай.

Так оно и получилось.

Правда, Дин вышла в зал несколько раньше назначенного часа -- вчера на близкое знакомство с местом работы не было ни сил, ни времени, а изучить всё хотелось.

Оказалось, что кроме основного читального зала и книгохранилища, к библиотеке примыкали еще два помещения. В первом обитали книги, к которым требовался особый доступ, и каждая из них была дополнительно защищена магией, чтобы кто попало руки не тянул. Дин в это хранилище тоже было запрещено заходить: мол, ты не маг, мало ли что. Конечно, Дин была уверена, что ей от книг никакого вреда быть не может, но с начальством этой уверенностью делиться не стала. Мало ли...

Начальство, кстати, представилось наконец по имени: магистр Видар. Это Дин тоже восприняла как часть ритуала знакомства с библиотекой. Еще одно помещение оказалось чем-то вроде студенческого клуба. Дин взяла себе на заметку, что стоит там покрутиться -- вдруг да услышит что-нибудь интересненькое.

Кроме того, Дин наконец разобралась, как работает библиотека. Довольно просто, как выяснилось: с книг, которые выдавались на руки, магистр Видар снимал специальную защиту, чтобы они могли покинуть библиотеку. Без этой простой процедуры, совершавшейся с помощью специального артефакта, который магистр все время носил при себе, вынести книги было нельзя, нарушитель просто не мог выйти из библиотеки. Соответственно, при возвращении на книги вновь ставилась защита, и только после этого их можно было расставлять по местам. Вечером, когда рабочий день библиотекарей заканчивался, посетителям приходилось читать книги в зале. В общем, все оказалось устроено просто и логично.

Разумеется, в запретную зону Дин тоже заглянула, улучив момент, когда магистр Видар был занят со студентами. Ничего ужасного не произошло. А вот с чего начинать поиски загадочных зеленых записок, Дин не представляла.

А потом пошла работа. Поначалу действительно не слишком тяжелая. По крайней мере, девушке так казалось. Вот только к обеду она себя чувствовала так, словно провела эти пару часов в каменоломнях, не иначе: плечи ломило, между лопаток струился пот, завитки волос липли к мокрому лбу.

-- Иди уж, отдыхай, -- хмыкнул магистр, когда Дин, пыхтя и отдуваясь, доковыляла до стола за очередной партией сданных книжек.

Дин уговаривать не надо было, она забежала в подсобку за купленными с утра пирожками и, после некоторых раздумий, вышла со своей нехитрой трапезой в академический парк. Наблюдать за студентами в естественной среде обитания было интересно -- даже не разговоры их слушать, а смотреть -- на улыбки, жесты, выражения лиц. Дин казалась себе зеркалом, в котором отражается жизнь студенческого городка. Даже не так, пожалуй: она и была зеркалом, отражала, не задумываясь, просто впитывала увиденное, пока не почувствовала, что задремывает. Спохватилась и побежала обратно в библиотеку.

Но оказалось, что у нее в запасе еще целых полчаса. Уйма времени! И Дин отправилась на разведку в единственное место в библиотеке, которого она еще не видела. В студенческий клуб.

Ничего особенного она там не обнаружила: столы с креслами вокруг них, на столах -- игры на любой вкус и свежие газеты. Из посетителей в это неурочное время -- один-единственный хмурый молодой человек, который на появление Дин не обратил никакого внимания, поскольку был очень занят: он вздыхал, закатывал глаза, прикусывал нижнюю губу, время от времени писал что-то на листе бумаге, потом зачеркивал и снова вздыхал. И все начиналось с начала.

Неужто стихи?

Дин осторожно подошла сзади и заглянула через плечо. В верхней части листа значилось: 'В ректорат Академи Магических Искусств от выпускника факультета стихийной магии вышеозначенной академии. Прошение'. Все написанное ниже было густо зачеркнуто.

'Ужас какой!' -- подумала Дин. И еще подумала, что парню наверняка откажут в его прошении уже после первой фразы. Вышеозначенной!

-- Здравствуйте! -- Дин обошла парня спереди. -- О чем вы так печалитесь?

Парень посмотрел на неожиданного собеседника с сомнением, однако ему, похоже, очень уж хотелось поделиться с кем-нибудь своей проблемой, а потому он не стал ломаться и заговорил:

-- Понимаете... У меня изобретение. Я движитель придумал магический.

-- Для чего? -- спросила Дин.

-- Что -- для чего?

-- Движитель -- для чего? Что он должен двигать?

-- Ну... можно сделать, например, самоходный экипаж, чтобы без лошадей ездил.

-- А-а-а! И?

-- И я подал прошение, чтобы мне предоставили помещение для мастерской и необходимые материалы. Вы же понимаете, это такое открытие! Такое достижение! А они отказали... И я теперь думаю, как бы академический совет убедить, что идея стоит тех средств, которые в нее нужно вложить.

-- А что вы писали в первом прошении?

Парень в очередной раз вздохнул и извлек из-за пазухи замусоленный листок, исписанный корявым почерком. Дин вчиталась и... тоже вздохнула:

-- Вот честно... не удивляюсь, что вам отказали.

-- Что, все так безнадежно?

-- Да нет же! Идея у вас наверняка великолепная. Но ведь вы не пишете, для чего можно использовать ваше изобретение. А это самое главное и есть -- чтобы академический совет решил, что это может быть выгодно. А новый быстроходный транспорт -- это выгодно?

-- Я уверен в этом!

-- А почему вы об этом не пишете в прошении?

-- Ох... -- опять вздохнул изобретатель.

-- Вас как зовут? -- спохватилась Дин.

-- Виан Талик.

-- А меня -- Дин Рос. Я тут в библиотеке помогаю. Хотите, можете прийти после закрытия библиотеки ко мне в подсобку -- можно, конечно, и здесь посидеть, но к вечеру, наверно, тут народ соберется -- и мы попробуем составить прошение вместе.

-- А вы сумеете? -- засомневался парень.

-- Мы. Вместе сумеем.

-- Спасибо, -- искренне улыбнулся маг. -- Я обязательно приду. Надо попробовать -- один я все равно не справляюсь.

-- Ну все, бегу работать, -- улыбнулась в ответ Дин и действительно побежала.

Работа уже ждала. Вернее, не просто ждала, а копилась, так и норовя перевалиться через борта тележки. Через час Дин уже думала, что не зря в библиотеке платят больше, чем в лавке зеленщика. И совершенно напрасно полагают, что это работа для девушек. Нормальная девушка уже сломалась бы. А Дин -- ничего, она же пацан, ей держаться нужно... только голова от бесконечных лазаний вверх-вниз по стремянке кругом идет, и в глазах мушки прыгают, ну так это нестрашно, вот еще пару ходок, а дальше легче будет...

Но легче почему-то не становилось. Наоборот, казалось, что поток студентов у стола магистра не иссякает, а книги они приносят в таком количестве, словно сговорились все именно на этот день.

В конце концов, вползая с очередным увесистым томиком по стремянке под самый потолок, Дин оступилась, промахнувшись мимо ступеньки, и с отчаянным писком полетела вниз.

Но прежде чем испуг успел оформиться в какую-нибудь мысль из разряда последних, плотный поток воздуха подхватил Дин, и она с изумленным вздохом медленно опустилась на руки зеленоглазого парня, который, кажется, перепугался не меньше ее.

-- Уф, -- выдохнул он и улыбнулся, -- а я-то думал, зачем в жизни нужна стихийная магия. Оказывается, чтобы летающих пацанов ловить.

-- Что вы сказали? -- Дин решила, что ослышалась.

-- Да ничего, -- усмехнулся зеленоглазый и поставил ее на ноги. -- Все в порядке?

-- Кажется, да.

-- Ты уж постарайся поаккуратнее.

-- Да уж... -- Дин вздрогнула. Пережитый страх только теперь дошел до сознания, и девушка с ужасом представила, что с ней могло случиться, если бы рядом не оказался этот парень и не успел среагировать. -- Спасибо! -- спохватилась она.

Но парень, кажется, уже не слышал ее, быстрым шагом удаляясь вдоль стеллажей в сторону академического клуба.

К счастью, до конца рабочего дня оставалось не так много времени. И Дин, уже без всякой спешки двигаясь с тележкой между рядами книг, поругивала себя на ходу: стоило ли носиться сломя голову, если можно после закрытия библиотеки спокойно разнести по полкам оставшиеся книги. Кто ее гнал? Уж явно не магистр. Разве что собственная дурная голова.

Виан, молодец, пришел не сразу, а когда Дин уже успела поужинать и прийти в благодушное настроение. Удивительно, но при личном общении маг был невероятно убедителен: он так захватывающе рассказывал о своем изобретении, демонстрируя рисунки, схемы и чертежи, что Дин и сама прониклась и загорелась. Прошение сочинилось легко и быстро -- всего-то и нужно было, что перенести весь этот энтузиазм на бумагу в подходящих выражениях. А уж это Дин умела!

'Если уж ему и после этого откажут, -- думала Дин, засыпая, -- то... Да нет, никак не могут отказать!'

Снился ей безлошадный экипаж, который, подпрыгивая на ухабах, несся куда-то на край света, навстречу серебряным вратам в зеркальной рамке.

Тин Ари

Не было никакого смысла появляться в академическом клубе раньше вечера, а потому Тин провел первое за последние дни ленивое утро: не спешил вставать с постели, потом отдал должное кулинарным талантам миты Таулы, вышел прогуляться... И оказалось, что бездельничать -- это ужасно скучно. И как он раньше не замечал?

Тин попытался вспомнить, но по всему получалось, что до этого лета он почти все время был чем-то занят -- учился, тренировался, читал... или просто общался с приятелями. И вдруг оказался предоставлен сам себе. И целое утро в распоряжении -- трать не хочу. Как оказалось, в свободной (чтоб не сказать -- пустой) голове рождаются унылые, пессимистичные мысли, с которыми ужасно трудно бороться.

Словом, Тин сдался и отправился в академию сразу после обеда. Как выяснилось, там тоже было особенно нечего делать. Наверно, если бы он закончил академию пять или десять лет назад, можно было предаться юношеским воспоминаниям, навестить места, по которым соскучился. Но, будучи выпускником этого года, Тин по академии соскучиться пока не успел.

Наконец, дождавшись часа, когда, по его представлениям, клуб должен был начать оживать, Тин отправился в библиотеку. Своевременно, как выяснилось: он появился точно в нужный момент, чтобы остановить стремительное падение с верхотуры нового помощника библиотекаря. Непонятно даже, кто больше испугался, парнишка или сам Тин. Но успел, подхватил -- и это главное. После чего, пытаясь унять дрожь в руках, направился в клуб.

Увы, общение в клубе не дало того, на что он надеялся: никто не дал ему дельных советов, никто не похвастался тем, что нашел себе дело по душе. Создавалось впечатление, что его окружают такие же, как и он сам, бездельники-аристократы, которым просто нет нужды печься о будущем. А может, и правда? Студенты попроще и победнее не торчат вечерами в клубах, а зарабатывают на жизнь -- и уже в студенческие годы находят себе место в этой жизни.

Тин уселся в кресло, прикрыл глаза и расслабился, погрузившись в привычную атмосферу -- разговоры, смех, шуршание. И сам не заметил, как задремал. Очнулся далеко за полночь в опустевшем клубе, понял, что идти на съемную квартиру уже поздновато -- не хотелось беспокоить поздним возвращением любезную хозяйку, -- после чего перебрался на диван и заснул уже по-настоящему -- до утра.

Пробуждение оказалось не слишком радостным. Дело было даже не в том, что от долгого лежания на узком диване тело затекло, просто люди, которые вырвали его из сна, вели себя громко и не слишком вежливо. Продрав глаза, Тин сообразил, что это сотрудники управления правопорядка.

-- Что случилось? -- осведомился он сонным голосом.

-- Представьтесь, -- буркнул коротко стриженый худощавый мужчина с красными от недосыпа глазами.

-- Тин Ари, выпускник академии.

-- Чем вы можете объяснить свое присутствие?

-- Да ничем. Засиделся вчера в клубе и задремал в кресле. Потом решил, что домой уже нет смысла и перебрался на диван. А что все-таки случилось?

-- В защищенном зале убит студент факультета алхимии. И по всему выходит, что убийца -- вы.

-- Глупости какие... -- в растерянности пробормотал Тин. -- С чего бы это?

-- Ваш? -- следователь продемонстрировал какую-то окровавленную тряпочку, которая при ближайшем рассмотрении оказалась носовым платком.

-- Н-не знаю, -- озадачился Тин.

В самом деле, платок как платок, никаких особых примет -- Тин еще в студенческие годы перестал пользоваться платками с монограммой.

-- Между тем, платок был найден около трупа, и простейший поисковый импульс привел нас сюда. Значит, платок принадлежит вам. Что вы на это скажете?

-- Ничего. Единственное что я точно знаю -- это что я никого не убивал.

-- Вам придется отправиться с нами.

Вот так, под конвоем, отпрыск семейства Аирос покидал академическую библиотеку. Провожали его две пары глаз: озабоченно смотрел старик-библиотекарь и с каким-то отчаянным недоумением, словно никак не мог поверить в происходящее, мальчишка-помощник.

В управлении правопорядка, до которого было рукой подать, внезапно выяснилось, что до Тина никому нет дела. Его завели в какой-то кабинет да там и оставили в обществе скучающего служаки, очень умело прикидывавшегося глухонемым -- во всяком случае, вопросы Тина он успешно игнорировал.

Сколько прошло времени, когда дверь наконец отворилась и вошел давешний следователь, Тин не знал -- он успел основательно соскучиться и даже вздремнуть, компенсируя нехватку утреннего сна.

-- Гор Ленис, сотрудник сыскного отделения, -- представился вошедший, усаживаясь за стол напротив Тина. -- Итак, вы утверждаете, что вы Тин Ари.

-- Утверждаю, -- кивнул Тин. -- А что, есть какие-то сомнения?

-- Я счел необходимым показать вас господину ректору, -- следователь кивнул стену справа, давая понять, как именно ректор смог посмотреть на подозреваемого, -- и ректор утверждает, что хорошо знает, кто скрывался под именем Тина Ари в академии, поскольку старший родственник просил его присмотреть за этим студентом. Следовательно, господин ректор, будучи вхож в высшее общество, в курсе, как на самом деле выглядит этот юноша. Вы же выглядите иначе, в то время как сканирование показало, что амулета личины на вас нет. Чем вы это объясните?

Похоже, 'чем объясните' было любимым вопросом уважаемого сотрудника Управления Правопорядка. Тин же затруднялся на него ответить. В самом деле, не рассказывать же про лесного хозяина и его волшбу? В таком случае его, пожалуй, сочтут сумасшедшим. А где сумасшедший -- там и убийство. Меж тем, в собственном здравом уме Тин, как ни странно, был абсолютно уверен.

-- Господин ректор, разумеется, прав, -- осторожно начал он, -- однако я именно Тин Ари, просто временно выгляжу иначе. Если же потребуется подтверждение моей личности, можете попросить господина ректора обратиться непосредственно к 'старшему родственнику'. Ему я смогу предъявить необходимые доказательства.

Действительно, ему было достаточно сказать деду несколько слов, чтобы тот поверил, что перед ним родной внук. Другое дело, что деда впутывать совершенно не хотелось: только-только принял решение начать самостоятельную жизнь -- и тут такое.

-- Что ж, возможно, старший родственник подтвердит вашу личность. Однако это не отменяет того факта, что платок, найденный на месте преступления, принадлежит вам. И пока этому не найдется подходящее объяснение, отпустить я вас никак не могу.

-- Понятно, -- вздохнул Тин, -- но это я как раз объяснить не в состоянии.

-- Стауник, проводите задержанного в камеру, -- 'глухонемой' стражник очнулся от оцепенения и поднялся с места, жестом показывая Тину следовать впереди него.

Бесконечная череда коридоров, два лестничных пролета, ведущих в подземные этажи, -- и внук советника Аироса очутился в камере, довольно чистенькой и аккуратной, но, как выражается мит[4] следователь, 'это не отменяет того факта', что Тин угодил в тюрьму. И если он здесь застрянет, то и жену не найдет в ближайшее время.

Конечно, Тин понимал: стоит обратиться к деду, и тот вытащит его из передряги. По крайней мере, убедит следователя, что Тин не сбежит от правосудия, если на время ведения следствия будет отпущен на поруки. Но... как же не хотелось втягивать деда в это дело! При одной мысли тошно становилось.

Кроме того, его не оставляла мысль, что можно обойтись без деда, есть какой-то способ... Но какой именно, вспомнить почему-то никак не удавалось.

Какое-то время Тин беспокойно метался по камере, потом сообразил, что ведет себя как пойманное животное, и усилием воли заставил себя сесть, а потом и лечь на узкую койку. Спасительная дрема, как ни странно, не заставила себя долго ждать. А во сне, как известно, время идет быстрее.

Глава 7. Почти лжесвидетельство

Дин Рос

Волнующий сон о путешествии в самоходной карете сменился более мрачными и тревожными сновидениями. Дин то и дело просыпалась, сглатывала прохладный ночной воздух, убеждаясь, что все увиденное было не наяву, -- и вновь проваливалась в кошмары. Окончательно проснулась, когда уже рассвело, но ночное беспокойство никуда не делось: казалось, что-то неуловимо изменилось в этом мире, что-то неправильное, ядовитое витало в окружающем пространстве.

Дин умылась наскоро, оделась и выскочила из каморки.

Магистр Видар был уже на месте, но студенты не толпились у его рабочего стола, да и вообще в библиотеке было на удивление безлюдно... если не считать нескольких служащих управления правопорядка, которые подталкивали к выходу ее вчерашнего спасителя. Вид у парня был слегка ошарашенный, словно он не вполне понимал, что происходит.

Вот этот-то вопрос и задала Дин своему непосредственному начальнику, как только странная группа скрылась за дверью.

-- Происходит... -- проворчал библиотекарь. -- То и происходит, что убийство у нас тут случилось. Прямо в защищенном хранилище. Вот... убийцу будто бы нашли. Арестовали.

-- Не может быть! -- воскликнула Дин.

-- Ну, говорят, платок его там наши, около трупа. Эх... -- вздохнул магистр.

Поверить, что милый парень, который накануне спас ей если не жизнь, то здоровье, оказался убийцей, Дин никак не удавалось. Нет, вовсе она не была так наивна, чтобы поверить, что спасший кого-нибудь не может кого-то другого убить, но в данном случае не столько разум, сколько сердце отказывалось принимать такую действительность. А своему сердцу Дин привыкла доверять.

Как раз в этот момент дверь закрытого хранилища отворилась и двое сотрудников все того же управления вынесли носилки с телом. Дин вздрогнула, но желание попятиться подавила, наоборот -- заставила себя вглядеться в застывшие черты мертвого лица. Нет, этого парня она вчера не видела -- или просто не обратила внимания, все же побегать пришлось основательно, и глазеть по сторонам было некогда.

Чем были продиктованы последующие действия Дин -- желанием помочь своему вчерашнему спасителю или банальным любопытством? Пожалуй, она и сама не смогла бы ответить на этот вопрос. Выручить парня, конечно, хотелось, но Дин не очень-то верила, что у нее получится. Просто не могла не попытаться.

Дождавшись, пока магистр погрузится в работу, Дин шмыгнула в помещение, из которого только что вынесли труп. Накануне она точно видела там зеркало, но что ей это дает? Точнее, видело ли само зеркало что-нибудь важное, или события произошли вне поля его зрения?

Зеркало обнаружилось неподалеку от входа, и это было очень даже неплохо: по крайней мере, ни один посетитель хранилища не мог ускользнуть от его внимания.

Дин уткнулась лбом в стекло и начала представлять себе человека, которого только что видела на носилках: вот он живой... входит в хранилище... один? Или кто-то его сопровождает? Зеркало откликнулось не сразу, и девушка уже подумала было, что контакта не будет, но тут от стекла повеяло прохладой, словно сквознячок пошел из двери -- не реальной у Дин за спиной, а той, что в отражении.

Отлипнув от зеркальной поверхности, Дин наблюдала, как исчезает, тает ее собственное лицо, а вместо него проявляется совсем другое изображение -- так, словно все видимое в зеркале происходит в настоящий момент.

Вот вошел тот парень, убитый -- тогда еще живой. Не один. Спутник его показался Дин странно знакомым, хотя она была уверена, что никогда прежде не видела этого лица. Потом сообразила: движения выдали его. Вернее, один характерный жест, словно он стряхивает что-то с руки. И где-то она уже видела подобное, но, увы, никак не могла вспомнить. Надо же, удивительно: вроде всего несколько дней в столице, а уже столько впечатлений и новых лиц, что вмещать в себя все это память уже отказывается.

Меж тем вошедшие скрылись за стеллажами, и увидеть, что между ними происходило, не было никакой возможности. Как и услышать -- звуков зеркала не запоминали. Однако долго ждать не пришлось -- уже минут через пять-семь тот парень, которого Дин никак не могла вспомнить, вышел из-за стеллажа и направился к выходу. Один.

Все закончилось? Дин для порядка выждала еще немного -- и, как оказалось, не зря: парень вернулся. На сей раз он нес что-то в руке, какой-то кусочек светлой ткани, и Дин не столько увидела, сколько догадалась, что ткань эта -- носовой платок. Тот самый, из-за которого ее зеленоглазого спасителя обвинили в убийстве. В этот раз убийца -- а Дин не сомневалась, что это именно он, -- провел за стеллажом всего несколько мгновений, а когда появился снова, платка в руке уже не было.

Больше в комнате никто не появлялся до самого утра, пока не пришел на работу магистр Видар. Он-то и поднял тревогу.

-- Магистр Видар, -- Дин наклонилась к самому уху старика, -- а далеко отсюда до управления правопорядка?

-- Да нет, в соседнем квартале. Выйдешь из ворот, вторая улица направо, до конца -- и налево. Тебе-то туда зачем?

-- Я, кажется, ночью убийцу видел. Просто не сразу сообразил. А это точно не тот парень был, которого арестовали.

--Ну что ж, сбегай. Может, выйдет что-то из этого, -- с сомнением отозвался магистр. -- Только не сейчас, а когда на обед отпущу. Ничего с парнем не случится, если пару-тройку часов в камере проведет. Чай не хлюпик какой, а маг, выпускник академии.

Дин спорить не стала, честно доработала до обеда.

-- Я быстренько, -- заверила она начальника, убегая, -- туда и обратно.

Быстренько, к сожалению, не получилось. Нет, управление правопорядка Дин нашла легко, но дальше...

-- Здравствуйте, -- обратилась она к дежурному при входе, -- я по поводу убийства в библиотеке академии...

-- Мальчик, -- добрым-добрым голосом заговорил дежурный, -- шел бы ты отсюда. Какое убийство, какая академия? Ты себя давно в зеркало видел? Не дорос ты пока до академий.

Дин обиделась:

-- Я свидетель по делу, а вы меня гоните. Вот погодите, начальству вашему пожалуюсь.

Дежурный, наверно, еще поспорил бы с нахальным пацаном, но тут из коридора вывернула группа сотрудников, и одного из них Дин точно видела утром в библиотеке. К нему и бросилась:

-- Я свидетель по убийству в библиотеке, -- брякнула сходу. -- К кому мне обратиться?

Дядька тяжко вздохнул, пробормотал что-то насчет пропавшего обеда, положил Дин руку на плечо и повел за собой.

В мрачноватом кабинете сыщик уселся за стол и кивнул Дин на стул напротив:

-- Рассказывай.

Момент был очень скользкий, потому что врать следователю ей не хотелось, но и всей правды она рассказать никак не могла -- афишировать свои способности ей было не с руки. Неизвестно ведь, сколько в Стекароне потомков древних. Если немного -- а скорее всего так оно и есть, -- то она может выдать свое местонахождение семейству мужа.

Поэтому Дин говорила о том, что она видела в зеркале, но так, словно наблюдала за событиями непосредственно в то самое время, когда они происходили. Приврать пришлось только один раз в самом начале:

-- Понимаете, я помощник библиотекаря. Ночую там же, в каморке. Сегодня ночью мне не спалось, и я встал, хотел немного пройтись по коридору... -- весь рассказ не занял и нескольких минут.

-- Юноша, а почему вы уверены, что это был не наш подозреваемый? На нем вполне могла быть личина.

-- Жест характерный -- мне уже приходилось его видеть, только я никак не могу вспомнить у кого. Ну и потом, он же зашел снова с платком, а вышел уже без него. Значит, принес намеренно, чтобы на другого подозрение навести.

-- Ну что ж, возможно, вы и правы... -- пробормотал следователь.

Но напрасно Дин надеялась, что этим дело и закончится. Как оказалось, мало рассказать свою историю, показания нужно еще и оформить по всем правилам. И вот тут-то Дин пришлось попотеть, на ходу сочиняя себе родственников (покойных, разумеется) и место рождения. Словом, отделаться малой ложью, которая была почти правдой, не удалось.

-- Все? -- не поверила своим ушам Дин, когда сыщик подсунул ей на подпись листок с личными данными и показаниями и сказал, что она свободна. -- Я могу идти?

-- Идите-идите, юноша, -- мужчина устало махнул рукой.

-- Мит следователь, а что будет с арестованным? -- решилась она спросить.

-- Арестованным... -- эхом отозвался следователь. -- Ты что, парень, даже не знаешь имени того, за кого вступился?

-- Н-нет, -- озадачилась Дин -- действительно, ей даже в голову не пришло поинтересоваться. -- Я его вообще только один раз видел, -- Дин не стала уточнять, что в тот единственный раз парень спас ей жизнь. -- Так что с ним будет?

-- Ну что-что... Если его личность подтвердится, отпустим под магическую клятву не выезжать из столицы до конца следствия.

-- Значит, мои показания ему помогли?

-- Помогли-помогли, -- ворчливо отозвался следователь, -- проверить только надо, кто ты такой и откуда взялся. Мало ли...

Дин поежилась, но возразить было нечего: на месте следователя она тоже проверила бы непонятно откуда взявшегося свидетеля. Ну что ж, по крайней мере, с нее клятву брать не будут, так что можно сбежать, если что. Главное -- сделать это вовремя.

Правда, столкнувшись в дверях кабинета с новым посетителем, Дин почти поверила, что с бегством она уже опоздала: на встречу ей шагнул не кто иной, как советник Аирос собственной персоной. И только долгие мгновения спустя до Дин дошло, что узнать ее в мальчишке он никак не может.

Но все равно -- сердце колотилось в груди, а мысли скакали в голове бешеными зайцами. Да, она неузнаваема, но... Ее все-таки ищут. И не просто так, а через управление правопорядка -- будто преступницу беглую, а не свободного человека, который поступил в соответствии с законом.

Тин Ари

Разбудил его неожиданный визитер. Вернее, сначала это была полоса яркого света, упавшая на лицо и вырвавшая из дремы, а продрав глаза, Тин встретился взглядом... со своим дедом.

Старый советник вглядывался в незнакомое лицо внука с изрядной долей скепсиса, и Тин поспешил развеять его сомнения несколькими фразами на семейном языке, тайна которого передавалась из поколения в поколение.

-- Значит, все-таки ты, -- пробормотал дед. -- Как тебя угораздило обзавестись новой внешностью?

-- Не могу тебе сказать, -- смущенно улыбнулся внук.

В самом деле, удивительно тонка та грань, которая разделяет 'настоящие' чудеса и те, за рассказ о которых человека могут заподозрить в безумии -- даже если плоды этих чудес очевидны. Стоит заговорить о 'лесных жителях' и прочих сказочных персонажах -- и уже не отмоешься. Менее всего Тин хотел заполучить такую репутацию, даже в глазах собственного деда. Особенно в глазах деда, потому что советник никоим образом не должен усомниться сейчас в его дееспособности.

Дед нахмурился, но настаивать на объяснениях не стал.

-- Эта личина... ты можешь от нее избавиться в любой момент?

-- Нет. Она продержится еще довольно долго.

-- Ладно. Собирайся, тебя отпускают под мое поручительство. Тебе повезло, что я оказался в столице: на сегодняшнее утро было назначено заседание Совета.

Тин напрягся:

-- Значит ли это, что я должен вернуться в имение?

-- Нет уж, -- советник поморщился. -- Что ты с такой физиономией в имении делать будешь? Слуг пугать?

-- И то правда, -- согласился парень. -- И что, меня отпустят даже без магической клятвы?

-- Нет нужды, появилось одно свидетельство в твою пользу. Надеюсь, мальчишка не выдумщик и действительно что-то видел.

-- Какой мальчишка?

-- Помощник из библиотеки. Говорит, видел кого-то ночью, и если не врет, то его показания снимают с тебя подозрения. Разумеется, если не сочтут, что вы в сговоре. Тебя с ним ничто не связывает?

-- Н-нет, -- почему-то соврал Тин, в то время как память услужливо подбросила ряд картинок: хрупкая фигурка, размахивающая руками на верхотуре в тщетных попытках удержать равновесие, полет, легкий вихрь, замедляющий падение -- и огромные перепуганные карие глазищи.

'Как у нее', -- подумалось вдруг Тину.

-- У тебя есть какие-то подвижки в поисках? -- дед будто уловил его последнюю мысль.

-- Пока никаких, -- пожал плечами парень.

-- Не затягивай с этим, -- вновь нахмурился советник, -- если надо, найми кого-нибудь, денег у тебя достаточно. Потребуется еще -- я добавлю.

-- Да-да, конечно, -- отозвался Тин, но про себя только лишь утвердился в решении никого постороннего к этому делу не привлекать, чтобы не лишиться окончательно шанса восстановить доверие в отношениях с беглой супругой. Нет уж, он найдет ее сам, он предложит ей... ну, наверно, дружбу. Ведь можно же поначалу просто дружить? Возможно, со временем...

Что именно должно случиться со временем, Тин не знал: примерным семьянином он себя по-прежнему не видел, и дело тут было вовсе не в том, что жена ему попалась на редкость некрасивая, даже наоборот, сейчас, вдали от этой девушки, Тин испытывал к ней пронзительную нежность -- и одновременно горечь потери. Сожалел о том, что сам же грубо растоптал. Да и проклятье, опять же...

Но откровенничать с дедом он не собирался, полагая, и не без оснований, что и вина старого советника в случившемся тоже немалая. А дед словно чувствовал, что внук отдаляется от него, смотрел грустно -- и во время обеда в ресторации, и потом, пока они прогуливались по королевскому саду, -- а на прощание сказал:

-- Ты все-таки не забывай... о нас. И если помощь какая-то нужна, не стесняйся обращаться. Я знаю, ты хочешь быть взрослым и самостоятельным, но поверь, прибегая к помощи родителей, ты как раз и ведешь себя как зрелый человек: отдаешь себе отчет о своих возможностях и их границах, трезво оцениваешь ситуацию, понимая, когда справишься сам, а когда нужна поддержка семьи.

Советник в столице задерживаться не собирался -- в имении его ждали дела, а потому Тин проводил старика до экипажа, на козлах которого уже не первый час скучал кучер.

-- Очень неудобно с тобой разговаривать, когда ты вот так выглядишь, -- признался на прощание дед. -- Когда не смотрю, а только слушаю, помню, что рядом со мной родной внук, но стоит взглянуть... А ведь мог бы привыкнуть за годы твоей учебы. Впрочем, в школьном облике я тебя видел нечасто и обычно издалека. И ведь не амулет, не снимешь...

Старик уехал, а Тин... ощутил свободу и пустоту одновременно.

Нынешнее утро основательно выбило его из колеи, а потом и дед добавил растерянности и сомнений. Казалось, он уже все понял о себе и о том, как надо жить, чтобы не стыдиться, но вдруг выяснилось, что и это понимание было еще не вполне настоящим, больше похожим на подростковый бунт, чем на взвешенный взгляд взрослого человека. И теперь ему было неловко из-за собственной горячности и, что уж там, глупости.

Разумеется, это не значило, что он должен забросить мысли о самостоятельности, о деле своей жизни, которое ему еще предстояло найти. Но дед прав: пока он ищет, не нужно отвергать помощь с гордым видом. Однако и афишировать семейные связи не стоит. Иногда быть обычным выпускником академии с именем, которое никому ни о чем не говорит, спокойнее, чем отпрыском древнего рода. По крайней мере, никто не задастся дурацким вопросом, почему богатенький мальчик ищет работу, не будет сплетен и досужих разговоров по этому поводу.

Все эти мысли следовало выгулять по городу -- желательно, интенсивным шагом, чтобы утряслись-улеглись в голове. И переспать с ним в обнимку -- чтобы сжиться, свыкнуться. Так Тин и поступил, вот только уже на грани сна его посетила еще одна мысль, от которой ему стало стыдно и неловко: надо было зайти в библиотеку, поблагодарить мальчишку -- не всякий ведь решится заговорить, даже если действительно стал свидетелем преступления. Кто-то побоится мести преступника, кто-то не уверен, действительно ли он что-то видел, а кому-то и вовсе все равно. А еще следовало узнать у парнишки, намерен ли он рассказывать стражам порядка о том, что Тин спас ему жизнь: все же, если стражи сочтут, что мальчик испытывает благодарность за спасение, его показаниям будет меньше веры. А так -- в том углу не было никого, кроме них двоих, никто больше не видел падения... Нет, конечно, Тин не станет настаивать, чтобы парень молчал. Но договориться о том, чтобы их 'показания' друг другу не противоречили, нужно непременно.

Глава 8. Знакомство заново

Дин Рос

Вчерашний день в памяти Дин остался нескончаемой беготней и мучительной усталостью, от которой наутро ломило все мышцы. 'Вот так и узнаешь на собственном опыте, из чего ты сделана', -- мысленно ворчала Дин, пытаясь разогнуться.

Просто слухи об убийстве в библиотеке мгновенно облетели академию, и 'сдаваться' пришли даже те, кого не поджимали сроки. А Дин, как назло, потеряла не один час в Управлении, так что пришлось срочно наверстывать по возвращении. Так и летала по стеллажам, недобрым словом поминая чересчур любопытных студентов.

А потом они еще засиделись со старым библиотекарем за чаем в подсобке. Дин рассказывала магистру о том, чему якобы стала свидетельницей, а начальник расспрашивал потом, не нужно ли чего новому работнику: может, одеяло запасное принести, все же осень скоро, или... Дин же отказывалась мягко -- говорила, что снимет себе комнатку в городе, как только получит первые деньги. В том, что она не представляет, как вообще ищут жилье, признаваться пока не стала.

-- Только далеко не снимай, не набегаешься туда-сюда, -- поучал магистр.

Сам он, как выяснилось, проживал в небольшой квартирке на территории академии.

Сегодняшний день оказался куда спокойнее: страсти улеглись, да и время горячее еще не наступило. Так что Дин легко справилась с работой и была отпущена магистром на обед. Затолкав в себя пару бутербродов -- Дин теперь находила особое удовольствие в том, что у нее есть возможность забыть о застольном этикете, -- она вспомнила, что вроде бы видела газеты на столах в академическом клубе. Как раз сегодня должен был выйти из печати свежий номер 'Летучего вестника Велеинса'. Есть ли там что-нибудь от мужа или его семейства? Еще вчера утром, до встречи с советником, Дин была уверена, что нет. Рановато. Но теперь усомнилась. И, как выяснилось, не зря.

Короткий текст в разделе объявлений гласил: 'Молю о прощении. Надеюсь на встречу. Жду каждый Высокий с пяти и до семи пополудни на площади Начала Города у фонтана. Ни к чему принуждать не стану, хочу только поговорить и помочь. Р.Т.А.'

Дин застыла, пытаясь осознать прочитанное. Молю о прощении... Ни к чему принуждать не стану... Ей пришлось признаться самой себе, что верить хочется. И... примириться. Хотя бы для того, чтобы, уходя своей дорогой на поиски счастья, не оставлять за спиной обиженных и разгневанных. И помощь, наверно, не повредила бы. С другой стороны, именно теперь, когда у нее впереди замаячили новые перспективы -- ах, знать бы еще, что стоит за туманными советами лесного хозяина! -- ей никак нельзя терять свободу. А довериться семье мужа -- как раз и значит рискнуть свободой.

Нет, она не пойдет на площадь. Ни за что не пойдет. Потому что ужасно боится, что это всего лишь лживые слова.

Голос, неожиданно раздавшийся за спиной, заставил Дин вздрогнуть, подскочить на месте и почему-то постараться прикрыть локтем текст объявления в газете.

Тин Ари

-- Привет!

Тин никак не ожидал, что мальчишка-библиотекарь так перепугается. Наверно, при падении с лестницы страха в этих карих глазах было меньше, чем теперь. Правда, лишь на какое-то мгновение -- потом испуг сменился облегчением, и парнишка выдавил из себя, пытаясь справиться с непослушными губами:

-- Привет...

-- Пришел сказать тебе спасибо за то, что не побоялся пойти и дать показания.

-- А что, надо было бояться? -- мальчишка скроил недоуменную мордашку. -- И потом, хорош бы я был, если бы расплатился за спасение жизни черной неблагодарностью!

-- А-а-а... ты сообщил следователю о том, что я тебя спас?

-- Вот еще! -- фыркнул юный библиотекарь. -- Тогда бы он мог подумать, что я все это сочинил. Очень удачно получилось, что я даже не знал, как тебя зовут -- это, по-моему, окончательно убедило следователя в правдивости моих показаний.

-- Кстати, Тин Ари, -- спохватился Тин.

-- А я Дин Рос, -- широко улыбнулся в ответ мальчишка.

-- Слушай, Дин... Ты ночью-то как здесь оказался?

-- Так я живу при библиотеке.

-- И что, удобно? -- с сомнением спросил Тин.

-- Да не особенно, -- смущенно признался парнишка, -- мыться по частям приходится. Просто я пока на оплату своего жилья не заработал, я всего несколько дней в столице... Вот завтра первое жалованье получу -- и посмотрю, что можно найти.

-- Может, тебе помощь нужна?

-- Нужна! -- неожиданно радостно согласился помощник библиотекаря. -- Если подскажешь, где искать зеленые записки, из которых можно узнать... о разных местах, буду тебе очень обязан.

-- Искать -- что? -- опешил Тин -- он-то полагал, что речь пойдет о помощи в поиске жилья.

-- Не знаю, -- вздохнул мальчишка, -- но мне надо найти одно место, и это место, как мне объяснили, упоминается в зеленых записках.

-- Ну-у, если место найти, то речь, возможно, идет о записках какого-нибудь путешественника. Зеленые, говоришь? -- что-то такое крутилось в голове... записки... зеленое... и тут Тина осенило: -- Слушай, а ведь это, наверно, записки Тарне Уаллиса -- они как раз в зеленом переплете. И в академической библиотеке обязательно должно быть это издание. Только...

-- Только -- что? -- напрягся юный собеседник.

-- Сомневаюсь, что по этим запискам и правда какое-то место найти можно. Они не считаются особо достоверным источником. Тарне Уаллис тот еще выдумщик был.

-- Это ничего... -- пробормотал мальчишка. -- Разберусь. Все равно -- спасибо тебе!

Карие глазищи сияли, и Тин уже второй раз чуть не утонул в этом сиянии -- и снова вспомнил о пропавшей жене. Он не был в этом твердо уверен, но ему казалось, что глаза у девушки были точно такими же. Тин мотнул головой, стряхивая наваждение, усмехнулся криво и продолжил:

-- Но вообще-то я не об этом говорил, когда предлагал свою помощь. Я имел в виду поиск жилья. Кажется, моя квартирная хозяйка сдает еще одну комнату. Это совсем рядом, в паре кварталов от библиотеки. Хочешь, я схожу узнаю, и если повезет, сможешь уже сегодня туда перебраться.

-- Сегодня не смогу, -- вздохнул парень, -- жалование-то только завтра, а пока мне платить нечем.

-- Я мог бы оплатить сегодня за первую неделю, а завтра ты мне вернешь.

-- Нет! -- сердито возразил библиотекарь.

-- Да! -- Тину отчего-то хотелось непременно убедить мальчишку и уже сегодня забрать его в нормальный дом. Казалось возмутительным, что тому предстоит еще одна ночь в такой... неустроенности.

-- Нет! -- уперся парнишка.

-- Ну не спорь, -- уговаривал Тин, -- я не бедствую, мне это ничего не стоит.

-- Ну... Ладно! -- неожиданно согласился парнишка, хотя Тин уже настроился на долгие уговоры.

Сбитый с толку, он скомкано попрощался -- у мальчишки как раз заканчивался обеденный перерыв -- и поспешил на съемную квартиру, справляться у хозяйки о комнате для Дина.

Разумеется, свободная комната нашлась, пусть небольшая, но мальчишке ведь немного и надо. Тин тут же договорился и внес оплату 'за друга'. О том, что мита Таула, хоть и берет недорого, но непременно за месяц вперед, а не за неделю, он благоразумно решил не сообщать новому приятелю, чтобы не смущать его лишний раз. Придет время -- разберутся. Тин отчего-то не сомневался, что Дин не будет держать на него обиду за самоуправство, надо только придумать, как ему это преподнести.

По правде сказать, Тину ужасно хотелось, чтобы Дин стал его другом на самом деле. Что-то такое было в этом мальчишке, отчего его расположение было Тину очень важно, несмотря на разницу в возрасте и положении. Как там лесной житель сказал? Предложи дружбу и помощь достойному? Дин, который без сомнений бросился вытаскивать из тюрьмы незнакомого парня, несомненно, был достоин дружбы. Хорошо бы иметь возможность, не покривив душой, сказать то же самое и о себе...

Дин Рос

Она и сама не знала, почему вдруг согласилась, хотя была намерена отстаивать свою независимость до конца. Просто расхотелось спорить. Пришла уверенность, что от этого парня зла ей не будет и помощь его стоит принять.

Впрочем, погрузившись в работу, Дин за нескончаемой беготней и думать забыла о щедром предложении Тина, даже удивилась в первое мгновение, когда он вновь появился на пороге.

-- Ты готов?

-- А?

-- Я договорился насчет жилья, так что собирай свои вещи и пойдем.

-- Ой! -- растерялась Дин. -- Вот прямо так сразу? Подожди, я последние книги расставлю -- и...

-- Иди уж собирайся, -- добродушно проворчал старик Видар, -- небось не развалюсь, если за тебя тут закончу.

Собирать Дин было особо нечего, никакими новыми вещами она в столице обзавестись не успела, денег только на еду и хватало.

-- Это все? -- удивленно спросил новый знакомец.

-- Ну не всем же богатенькими быть... -- пробурчала Дин.

-- Не обижайся, пожалуйста. Я не подумав ляпнул.

Ей почему-то показалось, что в глазах парня мелькнуло беспокойство, словно он испугался, что Дин сейчас откажется иметь с ним дело. 'Странно, -- подумала, -- неужели для него может быть так важно сохранить отношения с обыкновенным мальчишкой из библиотеки?' И тут же выбросила эту мысль из головы, потому что уверенность, что от Тина зла не будет, как пришла, так больше и не покидала ее. А если обидеть неосторожным словом опасается, значит, есть у человека горький опыт -- его ли кто обидел, или он сам кого-то, неважно, главное -- это его чему-то научило.

А ее саму научила чему-то нанесенная мужем обида? -- задумалась вдруг Дин. И с сожалением осознала, что новым полезным опытом не обзавелась. Быть может, если бы осталась, постаралась как-то наладить отношения, это могло ей что-нибудь дать, вот только... При одной мысли, что пришлось бы остаться и терпеть все это, озноб пробирал. Нет уж. Ушла -- и правильно сделала. А опыта она еще наберется, какие ее годы!

За размышлениями Дин и не заметила, как они дошли до нового дома. Дом миты Таулы оказался премиленьким, но для Дин он в любом случае был всего лишь временным пристанищем, как и любое жилье в Стекароне. Вот соберет она нужные сведения, найдет спутника -- и отправится на поиски счастья.

Хозяйка поначалу Дин напугала. Ну не привыкла она к таким шумным людям! Да и откуда бы такой привычке взяться? Людям знатным полагалось вести себя сдержанно, слугам в присутствии господ -- помалкивать либо говорить тихо, отчетливо и по делу. Даже нянюшка, уж на что вольна была в поведении с маленькой госпожой, а и то не кричала, только ворчала иногда на проказливую воспитанницу.

Но пугалась Дин зря: мита Таула оказалась громкой, но не злой. И в первую очередь озаботилась щуплым телосложением нового жильца:

-- Ох ты ж худенький какой! Сирота, что ли?

-- Ну... да, -- помедлив, ответила Дин.

В какой-то мере это было правдой.

-- Ну садись-садись, сейчас я ужин-то разогрею, -- захлопотала хозяйка. -- И вы тоже присаживайтесь, юноша, час-то поздний уже, чего тянуть.

Есть Дин не очень хотелось -- сказывалась усталость после долгого рабочего дня, мечталось только о ванне с теплой водой и мягкой постели. Но устоять перед напором миты Таулы было совершенно невозможно. А уж когда она подала на стол еду, Дин и вовсе забыла о сопротивлении, потому что сопротивляться таким ароматам -- натуральное кощунство.

Ванна, как и еда, была выше всяких похвал, а об уютной постели в небольшой, скромно обставленной комнатке и говорить нечего, так что Дин уснула, едва донеся голову до подушки.

Следующий день был слегка омрачен визитом мита следователя. Нет, ничего такого, хоть Дин и испугалась сначала, увидев его в библиотеке. Следователь всего лишь хотел знать, где она стояла и откуда наблюдала за входом в закрытое хранилище. Ну да на эти вопросы у Дин были давно ответы заготовлены -- и рассказала, и показала. И даже убедила дотошного служащего управления правопорядка, что она действительно могла разглядеть платок в практически не освещенном коридоре. Пришлось устроить пару экспериментов, после чего следователь смирился, что большего из своего свидетеля уже не вытянет, и покинул библиотеку. Дин облегченно вздохнула. Нет, конечно, она понимала, что обязанность следователя -- все проверить и перепроверить, убедиться в правдивости показаний. Но все время, пока этот человек был рядом с ней, Дин ожидала какого-нибудь неудобного вопроса, на который она не сумеет сходу ответить. Все же она врала следователю и постоянно об этом помнила.

Но было и приятное в этот день -- то, что Дин получила свое первое жалование, и то, что те самые 'зеленые записки' все-таки нашлись. Мало того, оказалось, что Дин, как сотрудница библиотеки, имеет право брать книги на руки. Она-то опасалась, что придется приходить в свой единственный выходной, чтобы читать.

Словом, вечером, когда за ней явился Тин, она прижимала находку к груди и была исполнена предвкушений.

-- Нашел? -- понимающе ухмыльнулся зеленоглазый.

-- Ага, -- Дин оскалилась в жизнерадостной улыбке.

-- Мне уже даже интересно, что это за место такое, о котором ты там надеешься вычитать.

-- Эм-м... Я обязательно скажу. Попозже, -- все-таки Дин пока не была готова откровенничать. Лучше сначала придумать объяснение. Такое, чтобы ничего лишнего о себе не выдать. Даже такому славному Тину.

Ему, пожалуй, в первую очередь. Все же дружба только зарождается, и ни к чему шокировать хорошего человека странным известием о том, что она вовсе не мальчик, а девочка, да еще и со сказочными существами знается. Ведь с сумасшедшим Тин наверняка дружить не захочет...

Глава 9. Сплошные неприятности

Тин Ари

Чем ближе был час назначенного жене свидания, тем больше он нервничал. Придет -- не придет? Если придет, то что выйдет из разговора? Да и захочет ли вообще разговаривать? Пытался представить себе этот разговор, выстроить его заранее -- и понял, что это безнадежное дело. Пусть уж... как пойдет.

Сначала Тин хотел прихватить с собой нового приятеля для моральной поддержки, но потом решил, что подобные беседы -- дело семейное и должны проходить без свидетелей.

Кроме того, Дин был настолько увлечен чтением, что даже не сразу отреагировал, когда Тин, легко постучавшись, зашел к нему в комнату. Только бросил рассеянный взгляд -- и вернулся в книгу.

Вопреки всем здравым резонам, Тин все-таки решился потревожить его:

-- Не хочешь прогуляться?

-- Не-а, -- лениво отозвался мальчишка, и Тин понял, что именно такого ответа в глубине души и желал.

В итоге на площадь Начала Города он отправился один и, как выяснилось, совершенно напрасно. Она не пришла. Тин честно высидел два часа, хотя под конец уже почти не надеялся на появление беглой супруги, промок под дождем, промерз до костей и, едва вышел срок ожидания, нырнул в тепло ближайшего трактира.

Наверно, не стоило этого делать -- в конце концов, не так уж далеко было до дома, а милейшая мита Таула всегда готова была накормить не хуже, чем в любом заведении, а уж на тепло ее дом был щедр как в прямом, так и в переносном смысле.

Трактир душевным теплом не радовал, и для обогрева расстроенного сердца Тин принял тепло внутрь. В жидком виде. А потом еще. Вообще-то магам-стихийникам хмельными напитками злоупотреблять не рекомендуется, дабы не ввергнуть окружающий мир в разрушение, но Тин пребывал нынче в меланхолическом состоянии и к буйству склонности не питал. Правда, и в благодушие не пришел, даже наоборот, впал в печаль больше прежнего, а потому, прихватив еще одну бутылку с собой, все-таки направился в сторону дома. И даже дошел туда, слегка, но не до конца протрезвев по дороге.

Квартирная хозяйка высунулась было ему навстречу, втянула носом воздух и почла за лучшее скрыться в своих комнатах. Тин, признаться, особого внимания на это обстоятельство не обратил, сразу постучался к новому приятелю, приоткрыл дверь и, не заходя внутрь, проговорил скорбным голосом:

-- Заходи ко мне. А то одному тошно очень.

-- Ой, а мита Таула ужинать звала.

-- Ужинать... Ужинать... -- голоден Тин не был, но мысль о блюдах с кухни почтенной миты Таулы вызвала воодушевление. -- А может, ты прихватишь ужин ко мне в комнату? Там и поедим.

-- Хм... Ну давай.

Еду в комнату они перетаскали быстро. Тин не забыл и пару бокалов из буфета прихватить.

Дин Рос

Сначала Дин не заметила, что ее новый приятель не вполне трезв. А когда поняла это, было поздно отказываться от совместного ужина в его комнате. Да и, по правде сказать, не выглядел Тин агрессивно и опасно. Разве что вино в ее бокал подливал излишне настойчиво, так что захмелела Дин, к вину привычки не имевшая, довольно скоро. Растеклась по креслу, не в силах пошевелиться и слушала доносившиеся до нее как сквозь туман откровения молодого мага.

-- ... Я, знаешь, такого ей наговорил, что до сих пор -- как вспомню, так со стыда краснею...

-- Кому -- ей? -- попыталась уточнить Дин.

Маг вздрогнул, поднял на нее взгляд, тряхнул головой, разгоняя хмель, и ответил почти трезвым голосом:

-- Девушка одна есть...

-- Ты с ней плохо обошелся?.. Н-негодяй... -- Дин почему-то стало обидно и за незнакомую девушку, которой маг наговорил неправильных слов, и за себя, и за всех женщин разом.

-- Я ее обидел. И очень хочу прощения попросить. Но вот беда -- никак ее найти не могу, не знаю, как искать.

-- Искать? -- зацепилась не слишком трезвая Дин за знакомое слово. -- А ты сыщика найми. Или в управление правопорядка обратись. Они небось хорошо знают, как человека найти.

-- Да ты что?! -- возмутился парень. -- Она ведь не преступница, чтобы ее управление искало!

-- А м-меня вот как раз и ищут через управление, -- с горечью отозвалась Дин. -- как будто я... А только они не найдут! Не получится у них! -- злорадно заключила она.

Что было дальше, помнилось фрагментами, обрывками. Вроде бы ничего ужасного не произошло, однако проснулась Дин следующим утром оттого, что ей было тесно и трудно дышать. С усилием повернувшись на бок, она уткнулась носом в мужскую грудь. Но даже испугаться толком не успела -- вчерашние события всплыли в голове, заставив мучительно краснеть: пьяной она никогда прежде не была, о чем говорила во хмелю, помнила смутно, оставалось лишь надеяться, что ничего лишнего не сболтнула и ничем себя не выдала. Одно утешение - спали они с Тином одетыми, а значит, ничего такого... странного между ними не было.

Вздохнула, кое-как выпуталась из объятий спящего соседа и поползла в ванную -- приводить себя в порядок перед работой. Уже перед самым уходом покосилась на книгу, так и лежавшую открытой со вчерашнего вечера. Ужасно хотелось остаться и дочитать, потому что 'Записки' оказались действительно очень интересными... и еще потому, что при одной мысли о работе перетруженные мышцы начинали болезненно ныть. Только Дин не могла себе позволить бросить работу. У всякой свободы имеется своя оборотная сторона. У той, которую пыталась завоевать себе Дин, это была необходимость собственным трудом зарабатывать себе на жизнь. И Дин была готова с этим мириться.

К счастью, в библиотеке в этот день ничего особенного не происходило, да и народу было немного. Как объяснил магистр Видар, наплыв студентов на предыдущей неделе был связан с началом учебного года -- каждому надо было отдать библиотечные долги, чтобы получить новые книги.

-- Теперь полегче станет, -- обнадежил старый библиотекарь.

И правда: в этот день Дин не пришлось бегать до седьмого пота и потери ориентации. Она даже подумала, что вполне могла бы задержаться на этой работе... ну, к примеру, до весны, когда можно будет пуститься в путь, да и потом, наверно...

Впрочем, об этом не стоило и задумываться: свою жизнь она представляла только до того момента, когда покинет Стекарон. Дальше -- темнота. Непонятно, какой она будет, эта жизнь, если в ней появится счастье.

Но и сама мысль о том, что для обретения этого самого счастья надо будет снова куда-то идти, терпеть тяготы дороги, неустроенность, опасности... да просто нехватку денег на пропитание, вызывала желание все бросить, перестать искать ответы на загадки лесного жителя и... И что тогда? На всю жизнь остаться мальчиком по имени Дин Рос, не имея возможности стать собой? Нет-нет, это не выход, однозначно.

Однако -- следовало признаться в этом самой себе -- она начала входить во вкус, и если бы не появление советника Аироса на пороге кабинета следователя, еще трижды подумала бы, стоит ли менять эту жизнь, которая только-только начала налаживаться, на пугающую неизвестность. Ведь, подумать только, комнатка у миты Таулы, которую она с самого начала намеревалась воспринимать как временное пристанище, вдруг -- так быстро! -- стала домом. Домом, где ее ждет новый знакомый и даже, наверно, друг.

С этими мыслями она и работала сегодня. С ними же и покидала библиотеку. И ужасно обрадовалась, когда знакомый голос окликнул ее:

-- Дин! -- приятно ведь, когда тебя не просто ждут, но даже встречают. Да и возвращаться домой в компании куда веселее -- пусть даже пройти предстоит всего пару кварталов.

Дин обернулась на голос и... наверное, это ее и спасло от первого удара, потому что она успела краем глаза уловить вспышку правее и дальше того места, где ожидал ее Тин. И уклонилась с пути полета сияющего белым пламенем шара. А наперерез второму уже летел снаряд Тина, и сам он -- едва ли не обгоняя собственное создание -- мчался следом. Все произошло слишком стремительно, чтобы Дин успела что-то осознать. Миг -- и она уже стоит в объятиях нового друга, окруженная светящейся защитной стеной, по которой снуют разноцветные молнии.

Тин Ари

С чего вдруг ему пришло в голову встретить нового приятеля с работы, Тин не смог бы ответить при всем желании. Просто вдруг почувствовал, что не сидится, вскочил, накинул куртку -- и понесся. Оказалось -- судьба. Что случилось бы с мальчишкой, если бы его, Тина, не оказалось рядом, страшно подумать.

-- Кажется, нас больше не атакуют, -- хрипло прошептал Дин.

-- Надо еще выждать. Мало ли...

Но нападавший больше себя никак не проявил. Они еще постояли, напряженно прислушиваясь к тишине, потом Тин отступил с дороги к деревьям, продолжая сжимать в объятиях мальчишку, и только тогда рискнул сбросить защиту.

-- П-почему никого нет? -- недоуменно пробормотал еще не оправившийся от страха Дин.

-- Здесь вообще довольно безлюдно. Основные учебные и жилые корпуса в другой стороне, а в библиотеку в это время мало кто ходит. Очень... разумно выбрали место.

-- Но ведь... нападение. И никто не отреагирует?

-- На территории академии всплесками магии никого не удивишь. Разумеется, все фиксируется, но дежурный преподаватель придет, только если сочтет это чем-то выбивающимся из ряда нормального. А вот, кстати, и он.

Действительно, появившийся в конце аллеи седовласый мужчина приближался решительным шагом.

-- Дежурный преподаватель Инс Авлони, -- заговорил он, поравнявшись ними. -- Что здесь произошло?

Тин выступил вперед:

-- Выпускник факультета стихийной магии Тин Ари. Со мной помощник библиотекаря Дин Рос. На него только что было совершено покушение с применением магии, -- и сам подивился, как сухо и по-деловому у него это получилось.

Преподаватель с сомнением покосился на мальчишку и вздохнул:

-- Рассказывайте.

Подробный рассказ много времени не занял. Магистр Авлони уточнил несколько моментов о силе ударов и составе, о том, что сам Тин использовал для защиты, похмыкал, прошелся по кустам, откуда, предположительно, велось нападение, и снова вернулся на аллею.

-- Есть какие-нибудь идеи, юноша, кому вы могли насолить? -- обратился он к Дину.

Тот растерянно захлопал глазами:

-- Я не знаю, магистр. Я всего неделю в Стекароне, когда бы мне врагов нажить.

-- А может, это было покушение на вас? -- магистр перевел взгляд на Тина.

-- Исключено, -- сухо отозвался тот, -- меня даже не было рядом в момент первого удара. Я подскочил уже позже, чтобы защитить.

Худенькие плечики под его рукой дрогнули, он наклонился -- и снова утонул в карих глазах. И слова, произнесенные затихающим шепотом едва сумел уловить:

-- Тин... Это что же получается -- меня сейчас по-настоящему убивали?

Но подхватить сползающее по его боку тело все-таки успел, не растерялся.

-- Простите, магистр, но я должен доставить его домой.

-- Вы знаете, где он живет?

-- Мы оба снимаем комнаты у миты Таулы Вирт на Лавандовой улице. Собственно, я как раз и пришел встретить Дина после работы.

-- Понятно. Когда мальчик придет в себя, передайте ему, что завтра я зайду побеседовать в библиотеку. Вместе со следователем из Управления.

-- Непременно, -- и Тин с драгоценной ношей на руках направился к выходу из академического парка.

И мысль о драгоценной ноше не являлась преувеличением. Она была скорее наваждением: стоило задуматься, и Тину начинало представляться, что он несет на руках не мальчика, с которым знаком всего несколько дней, а свою пропавшую жену... знакомство с которой продлилось и того меньше.

Впрочем, парнишка пришел в себя уже через несколько минут, и наваждение спало. Мальчик как мальчик. Только в бездонные карие глаза Тин заглядывать не рисковал, чтобы не утонуть снова.

-- Как ты? -- спросил.

-- Да ничего... вроде. Давай ты меня отпустишь, я уже могу сам идти.

-- Не стоит рисковать. До дома всего ничего осталось, донесу.

Дин хранил молчание всю оставшуюся всю дорогу, покуда Тин не внес его в комнату под обеспокоенным взглядом миты Таулы и не сгрузил осторожно на кровать. А потом промолвил срывающимся от волнения голосом:

-- Я боюсь, Тин.

-- Не бойся. Я тебя теперь каждый день буду встречать и провожать.

-- Просто не понимаю, кому это могло понадобиться.

-- Вчера ты говорил, что тебя ищут, -- вспомнил Тин. -- Не может быть такого, что те, кто ищет, и решили от тебя избавиться?

-- Что ты! -- вздрогнул Дин. -- Не может такого быть! Это... бессмысленно.

-- В таком случае дело может быть только в твоих свидетельских показаниях.

-- Ты это о чем? -- удивился мальчишка.

-- Ну... ты ведь преступника видел.

-- Да я его и не видел толком -- он же был под личиной. Моих показаний только на то и хватило, чтобы твою виновность под сомнение поставить.

-- То есть ты точно не сможешь этого человека опознать, если снова встретишь.

-- Да как сказать... -- задумался Дин. -- Жест я у него характерный подглядел -- как будто большим пальцем с указательного что-то стряхивает. И сдается мне, что я точно такое движение уже видел -- не далее как за пару дней до убийства, уже здесь, в Стекароне. Но где -- хоть убей, не помню.

-- А ты об этом кому-нибудь говорил?

-- Следователю в управлении... И еще магистру Видару.

-- Мог вас с магистром кто-нибудь подслушать?

-- Вряд ли, -- усомнился Дин. -- это уже вечером было, мы в каморке у меня чай пили. Да и в управлении в кабинете, кроме следователя, никого не было. Только после нашего разговора советник Аирос зашел.

-- Ты знаешь в лицо советника Аироса? -- удивился Тин.

-- Приходилось видеть, -- глухо отозвался мальчик.

Было похоже, что обсуждать это он не готов. А у Тина, между тем, возник вопрос: где мальчишка мог пересечься с дедом? Советник приехал в столицу накануне происшествия, ночевал в своем городском особняке, Дин же в это время был у себя в библиотеке, а раньше, как Тин понял, в столице не бывал. Значит, происходит откуда-то из наших мест, -- заключил Тин. Расспрашивать друга, лезть к нему в душу, он не решился. Захочет -- сам расскажет, что сочтет нужным.

-- Завтра пойду с тобой, -- подытожил он, -- хочу поприсутствовать при беседе со следователем.

Дин промолчал в ответ, и Тин с удивлением заметил, что мальчишку сморил сон. Вот только что был здесь -- и уже нету.

Тин усмехнулся, укрыл приятеля пледом, и вышел из комнаты, аккуратно затворив за собой дверь.

Глава 10. Немного о дружбе и не только

Дин Рос

Наутро, проснувшись, долго собиралась с мыслями. Мысли не то чтобы отказывались собираться, скорее это сама Дин, смутно припоминая, что вчерашний день закончился как-то неправильно, невольно противилась возвращению в здравый разум. Но все-таки пришлось -- с действительностью не поспоришь, и прятаться от нее в кусты -- дело недостойное и даже глупое.

И Дин, сдаваясь, со вздохом впустила в себя реальность.

Пережитое накануне хлынуло в сознание сплошным потоком. Тут и страх, и недоумение, и смущение -- всё разом.

Страх -- это понятно: кто ж не перепугается, если его убить пытаются? Но в этом страхе присутствовало и зябкое воспоминание о советнике в управлении правопорядка. У него наверняка была возможность увидеть протокол допроса. Но ведь не мог же он?.. И потом, он не знает, просто не имеет права знать, что Дин -- это... Дин. То есть беглая жена его внука. Какие у него вообще могут быть основания для покушения на совершенно постороннего пацана?

Нет, наверняка в управлении еще у кого-нибудь есть доступ к документам... Потому что подозревать старого советника -- нелепо, а магистра Видара -- и вовсе дурное дело. Невозможное совершенно. Всего за неделю Дин успела полюбить этого ворчливого старика, и мысль о том, что он может быть как-то связан с преступником, казалась ей дикой.

А недоумение шло со страхом рука об руку, потому что в голове у Дин сам факт покушения не укладывался никак. Да и обморок... Никогда она не была склонна к обморокам. С другой стороны, на нее прежде никто и не нападал.

В смущение она пришла, очнувшись на руках у Тина. И даже не то ее смутило, что парень ее несет, в этом-то как раз ничего удивительного не было. В краску Дин бросало, когда она вспоминала о странных ощущениях, испытанных в те минуты. Это было похоже... на влечение. Было неловко, стыдно, и оттого Дин молчала всю дорогу, когда Тин отказался спустить ее с рук. Просто боялась, что дрожь в голосе выдаст ее чувства. Хотя... Если здраво подумать, то Тин, скорее всего, счел бы, что эта дрожь вызвана сильным испугом, как и обморок.

Стыдно было еще из-за того, что она выдала свое знакомство с советником. Никак не мог мальчик Дин из городка на западной границе пересечься с советником Аиросом, если он прежде не бывал в столице. К счастью, Тин повел себя деликатно и не полез с вопросами. Правда, Дин на всякий случай притворилась спящей... а потом и впрямь заснула. Но из-за этой своей маленькой лжи чувствовала себя крайне неловко.

Но... сколько еще лжи будет между ними? Ей ведь никак нельзя рассказывать Тину правду о себе. Пока нельзя. Придется врать, уклоняться от ответов на некоторые вопросы -- словом, вести себя так, как друзьям не полагается.

Дин оставалось только надеяться, что это не станет препятствием их с Тином дружбе. Потому что -- она не могла себе не признаться -- этот парень нравился ей. По-настоящему нравился. Хотя проскальзывавшее временами сходство с покинутым мужем заставляло ее смущаться еще больше. И еще больше недоумевать: что привлекло ее на самом деле -- просто хороший парень, с которым ей повезло познакомиться, или едва уловимая похожесть на того ужасного человека, в которого она, кажется, умудрилась влюбиться вопреки здравому смыслу?

Ну или не влюбиться... Муж просто запал ей в сердце, поселился в нем и время от времени царапался изнутри, напоминая о себе и порой заставляя видеть себя в том, к кому она начинает питать душевную склонность.

От этих мыслей становилось жалко -- и себя, и его. К счастью, в уныние Дин не позволил впасть новый друг -- постучался, заглянул в комнату, осведомился о ее самочувствии и с улыбкой напомнил, что надо бы позавтракать и собираться на работу. От этой улыбки сразу стало светлее на душе, и Дин бодро вскочила с кровати, на ходу изгоняя смутные сожаления и воспоминания -- о том, например, что мужа своего она ни разу не видела улыбающимся. Впрочем, она и знала-то его всего ничего, несколько часов в общей сложности. И в эти часы он успел показать себя не лучшим образом, так что и сожалеть не о чем. Правильно? Правильно. Но почему-то Дин не была в этом уверена.

Завтракали молча, о вчерашних событиях ни словом не обмолвились, к огорчению миты Таулы: что-то ей, наверно, Тин накануне поведал -- надо же было ему как-то объяснить хозяйке доставку второго жильца в полубессознательном состоянии, -- но явно без подробностей. Так что бедная женщина изнывала от любопытства, но с вопросами не лезла. И Дин была признательна хозяйке за такую деликатность -- ей еще самой требовалось переварить произошедшее, прежде чем делиться с кем-то непосвященным.

И только по дороге в библиотеку Тин, поймав ее взгляд, вздохнул и взял за руку:

-- Ты не бойся, Дин. Я же сказал, что буду и встречать, и провожать каждый день. Пока не разъяснится вся эта ситуация.

-- У тебя же, наверно, какие-то свои дела есть.

-- Да какие дела, -- вздохнул парень. -- Я в столицу вернулся сейчас, чтобы ту девушку найти... Ну, помнишь, я тебе говорил?.. А как и где ее искать -- не знаю.

-- А когда найдешь, что будет?

-- Попрошу прощения. И если простит, то...

-- Женишься на ней? -- предположила Дин.

Тин отчего-то посмотрел на нее растерянно, закашлялся, а на вопрос так и не ответил, вместо этого заговорил совсем о другом:

-- И еще у меня стоит задача найти себе дело по душе. Понимаешь, я из состоятельной семьи, но мне хочется обрести независимость. Ну и вообще... неприятно быть никчемным

-- Ты вовсе не никчемный! -- возразила Дин. -- Вон как здорово меня вчера спас!

Тин фыркнул:

-- Спасать -- это хорошо, я рад, что оказался в нужное время в нужном месте. Но я все же надеюсь, что мне не придется превратить это в дело всей своей жизни. В том смысле, что хватит с тебя опасностей. А дело... дело должно быть интересным. Чтобы не было обидно тратить на него время. Чтобы не только из протеста и стремления к независимости им заниматься, а действительно любить.

-- Да... Ты, наверно, прав, -- задумалась Дин. -- А протест -- он отчего? Тебя попрекают родные, что ты за их счет живешь?

-- Нет, что ты, -- рассмеялся парень, -- просто хочется наконец почувствовать себя взрослым.

-- Ну и не протестуй тогда, -- подытожила Дин. -- Ищи себе спокойно, не спеша. Время ведь не поджимает. Возможно, в какой-то момент твое дело само найдет тебя -- если, конечно, не будешь ждать его дома на мягкой постели, а начнешь двигаться ему навстречу, -- тут она спохватилась, сообразив, что мальчишке-подростку вроде как не к лицу поучать старшего собеседника.

Но старший собеседник, кажется, не счел эти поучения неуместными, наоборот -- сделался задумчив и остаток пути до библиотеки молчал, погруженный в собственные мысли. Правда, и пройти оставалось совсем немного.

А в библиотеке их уже ждали.

-- О, нашли друг друга! -- ехидно ухмыльнулся следователь -- тот самый, которому Дин давала показания.

-- Почему бы и нет, -- отозвался Тин. -- Испытывая благодарность за свое спасение, я, разумеется, нашел человека, давшего показания, сразу, как только очутился на свободе. А если учесть, что Дин вчера едва не пострадал за этот поступок, я считаю своим долгом оберегать его.

Дин неожиданно для самой себя обиделась. Своим долгом! А она-то надеялась, что между ними дружба, а не долг какой-то. Но поймала взгляд Тина и успокоилась -- было в этом взгляде и тепло, и понимание ее сиюминутной обиды, и заверение, что все сказанное прозвучало лишь для следователя, а на самом деле...

Увы, следователь их ничем не порадовал. Выслушал внимательно о вчерашнем происшествии, сделал какие-то пометки у себя в блокноте, снова похмыкал -- как в тот раз, когда выяснял правдивость показаний, -- но утешать Дин сообщением, что дело двигается и преступник почти схвачен, не стал. А жаль -- ей очень хотелось услышать, что бояться больше нечего.

-- Из библиотеки никуда не уходи, -- теперь пришла очередь старшего поучать, -- я зайду перед перерывом, дома вместе пообедаем. И вообще постарайся все время на виду быть.

Дин только плечами пожала: уходить-то она всяко не станет никуда, а вот все время на виду быть затруднительно -- мало ли куда книжки заведут, работу за нее делать никто не станет. Но Тин смотрел требовательно своими зелеными глазами, и Дин кивнула согласно, чтобы не волновать его.

Тин Ари

Следователя он догнал уже в воротах. Окликнул. Тот остановился, оглянулся с недоумением и, увидев Тина, недовольно поморщился: то ли вид молодого мага напоминал ему о развале так удачно развивавшегося дела об убийстве, то ли он подозревал, что разговор пойдет о неприятном. И в этом он, конечно, не ошибался.

-- Мит Ленис! Есть у вас какие-нибудь соображения, откуда преступнику стало известно, что Дин запомнил особую примету убийцы?

-- А почему вы так уверены, лей Аирос, что вчерашнее нападение связано именно с этим?

Тин скроил недовольную гримасу:

-- Я все-таки попросил бы вас, мит следователь, называть меня тем именем, под которым я учился в академии. У меня сейчас есть причины хранить в тайне свою личность. Я для вас, как и для всех остальных, Тин Ари.

Следователь фыркнул, но возражать не стал.

-- Так вот, -- вернулся Тин к основной теме разговора, -- ни у кого другого нет причин нападать на Дина. Мальчик всего неделю в столице.

-- Ну, это он так говорит, -- ухмыльнулся сыщик, -- а моя задача выяснить, все ли правда, что он о себе рассказывает.

Такой поворот Тину совсем не понравился, и он решил, что мальчишку непременно надо предупредить, потому что даже не очень въедливому Тину было понятно, что всей правды он о себе не говорит. Нет, Тин не думал, что его новый друг замешан в каком-нибудь преступлении, просто в его прошлом было что-то, о чем мальчику не очень хотелось рассказывать. Но пусть лучше он знает, что следователь под него копает. 'Как будто заняться больше нечем', -- мелькнула сердитая мысль. Но на самом деле Тин, конечно, понимал, что проверить неожиданного свидетеля -- необходимость, следователь просто не мог поступить иначе.

Он заставил себя вынырнуть из мыслей и вернуться к разговору:

-- Предположим, мы с вами чего-то не знаем. Но если предположить, что вчерашнее нападение все-таки связано с преступлением в библиотеке, остается вопрос: кто? Кто и как мог получить сведения о показаниях Дина?

Следователь вздохнул:

-- Увы, как ни обидно мне в этом признаваться, утечка пошла из Управления. Вчера утром я обнаружил, что кто-то влез в мой запертый кабинет. Ничего не пропало, но в записях по делу явно кто-то покопался.

-- Ну и с какой радости вы, мит следователь, под мальчишку копаете, если у вас у самих там неладно? И ведь ясно же, что на него ополчился настоящий преступник, -- не удержался Тин.

-- А я, лей Ари, еще не знаю, кто у нас настоящий преступник, -- ехидно осклабился следователь. -- Может, вы. И с мальчишкой в сговоре. А все остальное инсценировали. А что? Очень удобно. Единственный свидетель вашей невиновности -- Дин Рос. Единственный свидетель покушения на Дина Роса -- вы сами. А может, и не в сговоре. Что если некий советник мальчишке заплатил... или, скорее, надавил на него -- вон как пацан испугался, когда с леем советником в дверях моего кабинета столкнулся.

-- Да как вы смеете! -- вскипел Тин. -- Мне можете не верить, если вам угодно. Работа у вас такая -- я понимаю. Но советника извольте оставить в покое!

-- А что вы так кипятитесь, юноша, словно речь о вашем кровном родственнике идет? -- оскалился следователь. -- Вы ж у нас Тин Ари. Для меня в том числе. К лею советнику отношения не имеете.

-- С леем советником я хорошо знаком и очень его уважаю, -- нашелся с ответом Тин, -- а посему прошу в моем присутствии не задевать его честь, -- и тут же понял, что следователь просто провоцировал его -- может, с какой-то целью, а может, и просто так, от раздражения и недовольства, решил позлить богатенького наследничка, который посмел указывать ему, что и как делать.

Следователя отчего-то стало жаль. Злость и желание уязвить в ответ отхлынули разом, а на смену им пришли стыд и неловкость. Сыщик тут же уловил перемену настроения собеседника и тоже смягчился:

-- Вы, юноша, не сердитесь на меня. Сами говорите, работа у меня такая -- подозревать. И, как человек с опытом, я бы вам посоветовал с мальчишкой поосторожнее быть. Оберегать -- оберегайте, а близко подпускать ли -- подумайте. Потому что врет он. Нюх у меня на вранье, тут я не ошибаюсь. Даже в том, что видел той ночью, вроде и правда, да не совсем. Может, он не случайно около вас оказался, мало ли кто послал, чтобы в доверие втерся.

Тин вспыхнул было снова, но тут же успокоился:

-- Видите ли, мит следователь, возможно, вам бы удалось заразить меня своей подозрительностью, если бы не одно обстоятельство... Дело в том, что этим обликом я обзавелся за пару дней до появления в столице, имени своего настоящего нигде не называл. О том, что я появлюсь в клубе, опять же, никого не предупреждал, да и не предполагал, что ночевать там останусь. Так что, полагаю, это не более чем стечение обстоятельств.

-- Обликом обзавелись, говорите? Но ведь не собственными силами, правда? Вы ведь стихийник, а не иллюзионист и не вещевик. Кто-то вам помогал. И этот кто-то в курсе, что вы -- это вы. И что вы в столицу собирались...

На этот раз Тин не рассердился, а растерялся: вроде бы и возразить нечего, но не потому, что он со следователем согласен... Просто не хотелось упоминать лесного хозяина. Да, существо это показалось Тину весьма странным, но вряд ли его интерес состоял в том, чтобы навредить специально внуку советника Аироса. Даже если эта встреча была не случайной, а лесной преследовал какие-то свои цели. Глупо -- мог бы прямо там погубить, а не помогать и не советы давать. Все равно молодому магу нечего было ему противопоставить. Подшутить лесной мог, конечно, навредить по мелочи -- запросто, водилось такое за лесными, если верить сказкам. Но всякие человеческие интриги были этим существам чужды.

Следователь понял замешательство Тина по-своему:

-- Вот видите, юноша. Вы и сами в нем не уверены. Подумайте...

-- Я уверен, -- возразил Тин. И неожиданно для себя добавил слова, которые прямо в этот миг родились у него в голове: -- Я уверен, что он мне зла не несет.

Следователь молча покачал головой, глянул сочувственно, а потом отвернулся и сделал шаг за ворота академии. Разговор был окончен.

Впечатление от этого разговора осталось двойственное: с одной стороны, Тин с пониманием отнесся к подозрениям следователя -- в том смысле, что сам бы на его месте рассуждал так же... С другой -- появилось совершенно необъяснимое желание уберечь мальчишку не только от неизвестного врага-убийцы, но и от некоторых излишне въедливых и дотошных государственных служащих.

Поймав себя на таком желании, Тин усмехнулся: как наседка. И подумал еще, что судьба сама вручила ему в руки эту жизнь, чтобы научился оберегать. Не иначе как лесной житель постарался: счел, что рановато Тину пока жену находить, пусть научится вести себя... по-человечески, заботиться и любить. Мысль эта была странная, Тину, опять же, не свойственная, но столько было странного в последнее время в его жизни, что он даже почти не удивился.

Глава 11. Белая вспышка

Дин Рос

Тин, как и обещал, ежедневно встречал и провожал. И ей это ужасно нравилось. Настолько, что время от времени приходилось себя одергивать, а то размякнешь вот так, привыкнешь к заботе -- и захочется расслабиться, рассказать о себе лишнее. Ни к чему хорошему это не приведет, -- убеждала себя Дин. Но здравый смысл над чувствами далеко не всегда властен, а в заботе она нуждалась, глупо было бы не признаться в этом хотя бы самой себе. И надежное плечо Тина рядом, да и просто его присутствие -- то, что нужно, когда чувствуешь себя потерянной в большом мире.

Иногда, правда, всплывало сожаление, что эту заботу не взял на себя тот, кто должен был... Но с другой стороны, ведь было же объявление в газете -- и не одно. На назначенные свидания Дин, разумеется, не ходила, а настойчивость, с какой повторялась эта публикация, одновременно грела и пугала ее.

Покушений больше не было, но Тин говорил, что расслабляться пока рановато -- мало ли, что преступник задумал. И это заставляло жаться к нему еще теснее, оглядываться, встречаться с ним взглядом. Иногда он смотрел с одобрением, но временами Дин читала в его глазах беспокойство и недоумение. Не с ней ли связаны эти чувства? Но нет, успокаивал ее парень, это у него свои мысли тревожные.

А 'зеленые записки', меж тем, не принесли ожидаемого результата: Дин прочла книгу от корки до корки, потом перечитала еще раз, но так и не нашла никакого места, которое было бы сродни ее дару. Может, все-таки книга не та?

Она помялась, но все-таки решилась обратиться к магистру Видару.

-- А что ты, собственно, хотел найти?

Да если б она сама знала!

-- М-м-м... Я не уверен, мне дали не слишком внятные указания на какое-то особенное место. В книге, конечно, описывается множество интересных мест, но ни одно из них...

-- Вот что, -- прервал библиотекарь ее неуверенное мычание, -- уж не знаю, что ты такое особенное хочешь обнаружить, но, насколько мне известно, в книгу записки Тарне Уаллиса вошли не полностью. И если ты хочешь найти в них что-то еще, надо обратиться в архив Общества Научных Изысканий, где хранится рукопись. Вот только я сомневаюсь, что тебя туда пустят.

Магистр оказался прав: в Обществе сказали, что всяким непонятно откуда взявшимся мальчишкам в архиве делать нечего.

-- Может, я мог бы почитать эти записки за тебя? -- предложил Тин.

Дин смутилась:

-- Видишь ли, я не могу точно сказать, что я там ищу. Знаю только, что если найду, то пойму, что это именно оно.

-- Загадочно как! -- присвистнул старший товарищ.

-- Ну-у, вот так... -- чуть не плача, подтвердила Дин.

-- Не расстраивайся. Времени свободного у меня предостаточно. Давай я сначала прочитаю книгу, а потом уже обращусь в архив. Буду сидеть там и выписывать для тебя все, чего нет в книге, -- Тин ободряюще улыбнулся.

-- Да ты что! -- Дин одновременно восхитилась и ужаснулась. -- Это ж сколько работы!

-- Я не думаю, что так уж много там не вошедшего в книгу. Правда, рукопись разбирать придется дольше, особенно если почерк неважный, но справлюсь как-нибудь. Спешить ведь некуда?

Спешить, пожалуй, было действительно некуда: ведь не отправится же она в дальний путь накануне зимы.

-- Некуда, -- согласилась Дин, -- и будет очень здорово, если ты мне поможешь.

-- А ты мне потом расскажешь, зачем все это нужно?

-- Не знаю, -- смутилась она, -- я постараюсь.

Да, надо всего лишь понять, что можно рассказывать, а о чем лучше промолчать. Непросто, в общем...

-- Ничего, -- открытая улыбка нового товарища бальзамом пролилась на душу, -- я не настаиваю. Помогу в любом случае. Зачем еще друзья нужны?

-- У меня никогда раньше не было друзей, -- честно призналась Дин, -- так получилось.

Тин замер, уставившись на нее с удивлением. 'Ну вот, -- подумалось, -- после этих слов я резко упаду в его глазах'. Падать не хотелось.

Однако Тин сказал совсем не то, чего она от него со страхом ожидала:

-- А знаешь, я сейчас понял, что у меня тоже не было друзей. Приятели -- были. С однокурсниками отношения замечательные... Но не нашлось среди них ни одного, кому бы я после выпуска решился открыть свое настоящее имя, чтобы продолжить отношения.

-- А мне -- откроешь?

-- Когда-нибудь. Надеюсь.

'У каждого из нас свои тайны, -- мысленно вздохнула Дин. -- Жаль, что мы не можем быть откровенными друг с другом'.

-- Жаль, -- эхом откликнулся на ее мысли друг, -- что мы пока не можем быть откровенными друг с другом.

-- Ничего. Придет время...

А время шло... Нет, даже бежало. Тин, как и обещал, прочитал книгу Уаллиса и теперь каждый день, проводив Дин на работу, спешил в архив. Почерк у знаменитого путешественника и впрямь оказался ужасным, разобрать удавалось лишь по маленькому кусочку в день. Вечерами он пересказывал Дин прочитанное -- вернее, читал переписанное, -- но, увы, ничто из этого не отзывалось узнаванием.

У самой же Дин работа по-прежнему съедала все силы. Конечно, было полегче, чем в первые дни, но все равно к вечеру она уставала до мушек в глазах. Бегая между стеллажами и перекладывая книги с тележки на полки, Дин полностью сосредотачивалась на движении, чтобы не отвлекаться и не поддаваться усталости: наклониться, взять книгу в руки, глянуть на корешок -- к концу дня она уже не стремилась общаться с книгами и ориентировалась по значкам, -- подбежать к нужной полке, забраться по лесенке наверх... потом вниз... снова наклониться...

В этом бесконечном движении по кругу Дин не сразу среагировала на человека, остановившегося рядом с тележкой -- привычно нырнула за очередной книгой -- их оставалось всего несколько на самом дне, выудила, глянула на корешок, подняла глаза... Взгляд уткнулся в мужские руки. Обычные такие руки, красивые, ухоженные, как у всех магов, с длинными пальцами. Вот правая кисть чуть дрогнула и два пальца потянулись друг к другу в каком-то привычном жесте, но тут же, словно вспомнив о чем-то, спохватились, остановились, застыли в неоконченном движении. Тут бы и Дин застыть, сделать вид, что ничего не поняла, не заметила... или просто тихонько отойти подальше. А вместо этого она подняла глаза и уставилась незнакомому мужчине в лицо долгим пристальным взглядом. На самом деле, она его уже не видела. Точнее, видела, но совсем при других обстоятельствах, в своих воспоминаниях: вот она стоит в самый первый раз у ворот Академии, смотрит во все глаза, впитывает всю эту пленительную студенческую легкость -- шутки, смех, щебет, живая магия, разлитая в воздухе. И немножко завидует тому, чего у нее в жизни никогда не было и не будет. И -- сама того не замечая -- цепляется взглядом за парня, что стоит в небольшой компании неподалеку. Цепляется именно потому, что напряжение в его взгляде и нервные движения рук не вписываются в общую атмосферу радужного веселья. И вот сейчас он стоит перед ней -- тот самый парень из первого дня... и тот самый убийца, которого она не смогла узнать под личиной.

Он понял сразу -- не мог не понять. Для того, наверно, и подошел поближе, чтобы понять, узнает ли его мальчишка-библиотекарь при встрече. Узнал. Видно же, что узнал.

Вот тут-то оно и пришло, это оцепенение -- совсем некстати.

Парень напротив ухмыльнулся криво, взмахнул рукой -- и мир исчез в яркой белой вспышке, на смену которой явилась непроглядная тьма...

Тин Ари

Почему-то не работалось. Кривые буковки, вышедшие из-под пера великого путешественника, прыгали перед глазами, не спеша складываться в осмысленный текст. Наверно, не стоило приходить в архив после обеда, второй раз за день. Он просто устал.

И вообще, у Тина росло беспокойное ощущение, что ему быть здесь сейчас ни к чему. Мало того, он должен находиться совсем в другом месте.

Потратив некоторое время на борьбу с иррациональной тревогой, Тин все-таки не выдержал, вскочил, торопливо сдал архивариусу рукопись и выбежал вон. Куда бежать, даже сомнения не было -- в библиотеку.

Он почти успел -- уже поворачивал в нужный проход между бесконечными рядами стеллажей, когда нестерпимо яркий белый свет возник между убийцей -- а Тин не сомневался, что это именно он, -- и невольным свидетелем преступления. Как защититься от этого света, он знал. Более того, сделал это автоматически. А вот защитить Дина не мог, не успевал. Увидел беспомощно вскинувшиеся руки, растерянность, дезориентацию... Но между ним и мальчишкой стоял этот тип. И даже не стоял, а уже бежал навстречу Тину, и Тин понимал, что им не разминуться -- просто потому, что он сам не позволит убийце уйти безнаказанным. Миг -- и двое столкнулись, рухнули и покатились, сцепившись, по полу.

Никогда прежде Тину не доводилось драться, если не считать шуточных потасовок с младшим кузеном. Благородное фехтование -- другое дело, тут молодой аристократ обставил бы многих. А вот у его противника опыт драк, несомненно, имелся. Он бил жестко, без всяких скидок и правил, будто боролся за собственную жизнь. По сути, так оно и было, просто Тин этого не учел, не готов оказался, а потому пропустил коварный удар. Отключился всего лишь на мгновение, а когда очнулся, убийцы уже не было.

Тин не без труда поднялся с пола и шагнул к другу: мальчишка сидел, прислонившись спиной к стеллажу и уставившись в пространство невидящим взглядом.

-- Дин! -- окликнул он тихо.

-- Тин, -- мелькнула улыбка на бледном лице.

-- Как ты?

-- Ничего не вижу. Это теперь навсегда?

-- Нет, не думаю. Вспышка была очень короткой. Он отвлекся, когда я появился, и не смог удержать концентрацию, -- по правде говоря, Тин вовсе не был в этом уверен, но не хотел пугать мальчишку.

-- Ты успел вовремя... Надеюсь. Потому что... если нет, то мне придется вернуться туда, куда я не хочу. И принять любые условия... Без глаз мне не прожить.

-- Не говори так. Я тебя не оставлю.

-- Глупости! -- фыркнул мальчишка. -- Не так-то просто нянчиться со слепцом. Не нужно тебе это.

-- Я сам решу, что мне нужно, -- возразил Тин. -- Но будем все же надеяться, что зрение к тебе вернется.

В проход заглянул озабоченный мастер Видар и тут же исчез -- явно отправился вызывать помощь. 'Вот и хорошо, -- решил Тин. -- Скорей бы уж'.

Первым прибыл целитель из академической лечебницы. Долго с сосредоточенным видом водил руками над широко раскрытыми глазами Дина. Улыбнулся:

-- Ничего страшного, недельку, конечно, придется помучиться, и еще с месяц, возможно, будут некоторые проблемы со зрением. Сейчас я проведу первый сеанс лечения, потом... За вами есть кому ухаживать?

Дин открыл было рот, но Тин не дал ему ничего ответить:

-- Есть.

-- Хорошо. Тогда мой помощник принесет мази, научит, как их накладывать. Три дня полного покоя, потом -- ко мне на прием. Вы все поняли, юноша?

-- Да, конечно.

Пока ждали помощника целителя, пока этот помощник подробно объяснял Тину, что и ак делать, появился и сыщик.

-- Не сейчас, мит следователь, -- хмуро буркнул Тин и оттащил посетителя подальше, чтобы остаться с ним наедине, -- послушайте, я вам сейчас расскажу, все, что видел, а мальчика оставьте в покое... хотя бы до завтра. Сейчас у него шок.

-- Рассказывайте, -- вздохнул сыскарь, -- завтра я подойду к вам домой, а пока -- говорите.

Много времени рассказ не занял. Собственно, к появлению Тина все самое важное уже произошло.

-- Вот как, -- пробормотал следователь, -- убивать не стал, решил просто ослепить.

-- Да, выброс магии при белой вспышке невелик, если бы я не появился, никто бы и не засек ничего необычного.

-- Что ж, завтра ждите меня у себя. Навещу вашего... страдальца.

Тин бросил на следователя хмурый взгляд, но служба в Управлении, наверно, взращивала устойчивость к разного рода недовольным взглядам, так что сыскарь даже и не заметил ничего. Или сделал вид. По крайней мере, не устыдился ни своих слов, ни своих намерений.

Когда Тин вернулся, Дин сидел все там же, только на лице теперь блуждала слегка растерянная улыбка -- он словно не мог поверить, что ничего ужасного, непоправимого не произошло.

-- Ну что, домой? -- хмыкнул Тин, легко подхватывая мальчишку на руки.

-- Может, я сам? -- робко попытался возразить тот.

-- Ты представляешь, сколько времени это займет?

Тот вздохнул и смирился.

На улице на них оглядывались с недоумением. Ну еще бы -- один парень другого на руках несет! В первый-то раз они возвращались поздним вечером, пялиться особенно некому было. Дин ежился -- ему явно неуютно было под чужими взглядами, которых он не видел, но не мог не чувствовать, -- а перед самым входом в дом попросил все-таки Тина спустить его с рук:

-- Не будем миту Таулу пугать. Достаточно уже того, что я с повязкой на глазах заявлюсь. Ты можешь просто держать меня за руку. Я дойду.

Действительно дошел. И от помощи в комнате отказался, заявив, что здесь он и на ощупь сориентируется.

-- Ладно, ты только не перетруждайся, тебе целитель полный покой прописал.

-- Вот вымоюсь, переоденусь -- и будет мне покой, -- усмехнулся Дин.

Все-таки Тин дождался, пока мальчик уляжется, и зашел еще раз -- осведомиться, все ли в порядке и нужна ли помощь. И ужинал вместе с Дином в его комнате, проследив, чтобы тот не остался голодным из-за своей временной беспомощности.

Временной -- вот что самое главное. Невероятное облегчение. Потому что на самом деле мальчишка был в чем-то прав: Тин не представлял, каково это, взять опеку над слепым человеком и заботиться о нем годами, а то и десятилетиями. Он не был уверен, что ему под силу такой подвиг. Переложить заботу на слуг -- это, конечно, всякий может, но Тин чувствовал, что такой выход был бы неверным. Мало того, он был бы... предательством. Вот верное определение. И мысль о том, что он мог бы стать предателем во второй раз, приводила Тина в ужас.

Квартирную хозяйку, с тревогой во взоре крутившуюся неподалеку, Тин успокоил: мол, приболел юный постоялец, но ничего страшного, недельку дома полежит -- и встанет. Нет-нет, совершенно не опасно. И не заразно.

Господин следователь явился на следующее утро ни свет ни заря и был любезно приглашен митой Таулой к столу. В этот раз Дин завтракал один в своей комнате, торжественно пообещав, что ложку с кашей мимо рта не пронесет, а Тин со следователем -- в столовой. Хотя, по правде говоря, ему в такой компании кусок в горло не лез, и когда сыщик отставил чашку с травяным отваром и поднялся, Тин тут же подскочил, чтобы идти вместе с ним.

-- А что вы прыгаете, молодой человек? -- делано удивился следователь. -- Я и без вас знаю куда идти.

-- Я бы хотел присутствовать, -- заикнулся было Тин.

-- Не положено, -- сурово, уже без всякой игры, отрезал сыщик.

И скрылся в комнате Дина, затворив дверь перед самым носом у Тина.

Глава 12. О тайном и явном

Дин Рос

В присутствии сыщика сразу стало трудно дышать. Словно он вытеснил весь воздух из комнаты. Потом Дин поняла, что это было. Страх. Просто страх разоблачения, потому что она уже знала, с чем пришел следователь. Вовсе не вопросы о встрече с убийцей задавать. По крайней мере, не только их. Да и много ли она может рассказать о вчерашнем? Вряд ли что-то действительно полезное -- разве что словами описать преступника. Вот прозреет -- нарисует портрет.

Она оказалась права, начал гость без всяких предисловий с того, что считал наиболее важным на данный момент:

-- Из Руата пришел ответ на мой запрос -- там никогда не жила семья Рос с сыном твоего возраста. Как тебя зовут на самом деле?

-- Дин, -- и ни один следователь, даже самый чуткий к обману, не сможет сказать, что это неправильный ответ.

-- А подробнее? Полное имя, место рождения, семья? Все то, о чем ты солгал мне во время нашей прошлой беседы.

И Дин впервые подумала, что бывают ситуации, когда не видеть -- это очень даже неплохо. Хорошо бы еще и не слышать, но не стоит мечтать о несбыточном. По крайней мере, можно не отводить взгляд -- глаза под повязкой не выдадут настоящего состояния. Но и кроме глаз предателей полно -- от подрагивающих кончиков пальцев до бьющейся жилки на шее.

-- Я жду, -- с нажимом произнес следователь.

И Дин решилась -- потому что все равно никуда не деться, и человек этот не отстанет от нее, пока не услышит правду. Вопрос в том, как он себя поведет, когда добьется своего.

-- Вы мне все равно не поверите.

-- Я в состоянии отличить правду от лжи.

-- Или сочтете, что перед вами сумасшедший.

-- Это уже мое личное дело.

-- Тогда у меня к вам будет просьба. Просто не рассказывайте никому о том, что услышите.

-- Если речь идет не о преступлении...

-- Нет-нет!.. Просто мне очень важно, чтобы моя тайна оставалась тайной. До поры.

-- Я решу, когда услышу правду, -- твердо ответил следователь. -- Не оттягивай неизбежное, мальчик!

-- Дело в том, что я не мальчик, а девочка, -- брякнула Дин и замерла в ожидании реакции.

Однако реакции не последовало -- слушатель ждал продолжения и, когда пауза слишком затянулась, не преминул напомнить о себе:

-- Дальше...

-- Мое полное имя Арлая Динэя тон Аирос, -- глухо заговорила она. -- Я ушла от мужа, Райна Тинэуса тон Аироса, не прожив в браке и пары дней, оставив волеизъявление по закону...

Рассказывать было трудно, мучительно трудно. Хорошо, что не требовалось объяснять причины ухода -- этого она не вынесла бы, и так говорила на грани рыданий, едва сдерживаясь. Следователь задавал вопросы, и это помогало отвлечься от собственных переживаний и собраться с мыслями.

-- Зеркало, значит, -- хмыкнул следователь после очередного уточнения, -- древняя кровь... Теперь кое-что становится ясным.

-- Вы верите мне? -- удивилась Дин. -- И не считаете меня сумасшедшей?

-- С чего бы вдруг? Я за время службы столько всякого повидал, что никаким чудесам не удивляюсь. Не верил я, когда слушал о том, как вы, лея, ночью встали и убийцу увидели. Чувствовал: что-то не то. А теперь все встало на свои места. Дар древних, работа с зеркалом, правильно?

-- Правильно, -- кивнула Дин. -- Я могу убедить зеркало показать то, что оно видело раньше.

-- Да уж, -- вздохнул следователь, -- мне такое умение тоже было бы весьма полезно. Осталось выяснить, как вам удалось изменить вашу внешность столь... м-м-м... существенно?

-- Вот теперь вы точно усомнитесь в моем душевном здравии, -- пробормотала Дин, -- дело в том, что изменило меня существо, которому место только в сказках. Лесной житель или лесной хозяин.

-- Расскажите подробнее об этой встрече, лея тин Аирос.

Рассказала.

-- Помощь и совет, ага... Вот, значит, как внешность без амулетов и иллюзий меняют, -- пробормотал следователь.

-- Вы... не выдадите меня?

-- Будьте спокойны, лея, ваша тайна останется при вас. К Аиросам с доносом не побегу.

-- А разве... разве советник не для того к вам в Управление приходил, чтобы меня найти?

-- Нет, советник был у меня совсем по другому делу.

Дин снова едва не расплакалась, на этот раз от облегчения: значит, все же не ищут ее как преступницу. Да и расплакалась бы, но невидящие глаза словно утратили способность истекать слезами. И девушке на миг представилось, что она никогда в жизни не сможет больше плакать. Это почему-то ужаснуло ее едва ли не больше, чем угроза ослепнуть навсегда. И подумалось: а вдруг они просто успокаивали ее -- и Тин, и целитель. Вдруг она все же останется такой? Вздрогнула, поежилась...

-- Что с вами, лея?

Непритворное участие в голосе следователя побудило Дин признаться:

-- Я боюсь, что все-таки останусь слепой. Эта вспышка... она была такой яркой. Разве она не сожгла мои глаза навсегда?

-- Глупости, -- буркнул сыщик. -- Вспышка не могла быть такой яркой, иначе бы ее было видно из любого места библиотеки. Это воздействие не собственно света, а магии. Разве лей Ари ничего вам не объяснил?

-- Нет, -- покачала головой Дин.

-- Мальчишка! -- фыркнул следователь. -- Еще учиться и учиться головой думать!

-- Не надо так о Тине, -- робко попросила Дин, -- он обо мне заботится. Он хороший, -- прозвучало это ужасно глупо и по-детски.

-- Хороший, -- не стал спорить следователь, -- только дурак дураком. Ну да ничего, это должно пройти с годами, -- и добавил едва слышно, так что Дин не уверена была, что ей не послышалось: -- Оба дураки...

И Дин подумала, что этому человеку наверняка известно намного больше, чем он озвучивает. И что все эти его замечания, не обращенные вроде бы к собеседнику, относятся к некой мозаичной картине, от которой у мита Лениса в руках куда больше фрагментов, чем у Дин. Ей было интересно, что за картина у него складывается и какое отношение эта картина имеет к ее, Дин, жизни.

А потом следователь все-таки задал положенные вопросы касательно произошедшего накануне, и Дин старательно напрягала память, чтобы восстановить малейшие детали встречи с преступником и описать его внешность.

-- Ничего, мит следователь, -- ответила она на очередной его тяжкий вздох, -- я смогу видеть -- и обязательно его для вас нарисую. Я неплохо умею рисовать.

-- Заодно изобразите и тот вариант внешности, который показало вам зеркало. Вряд ли это будет его настоящее лицо, но он, возможно, засветился с той физиономией где-то еще... Вот что меня волнует... -- пробормотал мит Ленис. -- Почему не стал убивать, а только ослепить попытался? Если без острой необходимости жизнь человеческую отнять не решился -- это одно, но может статься, парень сделал это не только для собственной безопасности, но и ради мести, и тогда, лея, вам следует быть очень осторожной...

Тин Ари

Он весь извелся от беспокойства и нетерпения, стоя под дверью комнаты, в которой наедине со следователем остался Дин. Разговор велся долго -- слишком долго для всего лишь обсуждения вчерашнего происшествия.

Наконец следователь появился на пороге, и Тин тут же преградил ему путь.

-- Не волнуйтесь, юноша, не съел я вашего маленького друга, -- усмехнулся тот, -- только покусал слегка.

-- А-а-а...

-- А вот содержанием нашей беседы я с вами делиться не намерен. Захотите -- сами расспросите... мальчика.

-- Хорошо, -- смирился Тин, -- но что с расследованием? Есть хоть какие-нибудь подвижки?

-- Что ж, в этом нет никакого секрета. К сожалению, ни вы, ни Дин не обратили внимания, был ли на нападавшем перстень выпускника. Скорее всего, это значит, что перстня нет -- все же руки, как я понимаю, Дину удалось рассмотреть. Значит, студент. Сегодня наши сотрудники с самого утра в академии -- выясняют, кто из студентов не ночевал в общежитии, не появился на лекциях. Но вы же понимаете, что это еще не показатель? Мало ли что случилось. Словесное описание -- тоже штука ненадежная. А потому придется ждать, пока к нашему пострадавшему вернется зрение. Он говорит, что сможет нарисовать преступника. Будем надеяться, что по портрету кто-то опознает того парня. Но даже это еще не дает гарантии поимки. Все же с этой практикой -- учиться под личинами -- пора что-то делать, -- следователь горестно вздохнул.

Тин, пожалуй, склонен был согласиться с ним. Времена, когда маски служили безопасности, давно ушли в прошлое. Теперь в них не было никакого смысла. Хотя ему, Тину, было теперь на руку, что он учился под личиной и что теперь его статус выпускника подтверждает лишь перстень. Но у него и обстоятельства особые. Как, впрочем, и у преступника...

-- Получается, друга я смогу обезопасить, только если все время буду его сопровождать, -- поморщился Тин.

-- Не знаю, -- подумав, ответил следователь. -- С одной стороны, только он придет в себя и сможет изобразить человека, которого опознал, смысла охотиться на него у преступника уже не будет, ничего нового Дин уже не расскажет и не покажет. С другой -- преступник может напасть из одной лишь мести. Хотя это было бы не слишком разумно с его стороны.

-- Угу, -- кивнул Тин. -- А что насчет меня? -- С вас, юноша, подозрения сняты. Можете покинуть город, в любой момент, если захотите.

-- Не захочу, -- больше для себя, чем для следователя твердо сказал Тин, -- у меня есть причина оставаться тут.

-- Ну-ну, -- пробормотал следователь и шагнул вниз с крыльца, исчезая в мутной пелене дождя.

'Осень, -- вздохнул парень, -- как-то незаметно почти подошла к концу осень, а я... все еще не нашел свою жену. И не знаю, как ее искать'.

Он закрыл дверь за посетителем, поднялся наверх и постучал в комнату мальчишки.

-- Заходи, Тин! -- послышался звонкий голос.

Дин лежал в постели с повязкой на глазах. Губы его чуть-чуть кривились -- то ли плакать собрался, то ли наоборот -- смеяться.

-- Что? -- обеспокоился Тин. -- Неприятный был разговор со следователем?

-- Да как сказать, -- неопределенно ответил Дин, -- вроде и ничего. Даже, наверно, неплохо. Но очень тяжело.

-- Пришлось рассказать ему о себе?

-- Угу.

Хотелось спросить: 'А мне? Когда ты станешь мне настолько доверять, чтобы поведать свои тайны?' Но он промолчал. Для тайн, он не сомневался, придет время. Когда-нибудь непременно придет, если между ними двумя не встанут никакие преграды. Потому что друг никогда не полезет в сердце, не станет домогаться откровенности, а просто подставит плечо, когда в этом есть необходимость. А доверие должно еще созреть, торопить его не стоит.

Подумал так -- и сам себе удивился. Потому что это была... не то чтобы совсем не его мысль, но он чувствовал, что она немного выше его, что ему надо еще дорасти до нее, чтобы иметь право признать, что это он сам такой мудрый. И -- горько стало: где была эта мудрость, когда он обидел ту, которую должен был защищать? Осознание собственной вины и беспомощности накатило в очередной раз, заставив глухо застонать.

-- Тин? -- встревожился мальчишка. -- Что с тобой, Тин?

-- Да нет... Ничего. Просто мысли.

-- Ты о той девушке подумал, да?

-- О ней... О себе... О том, какой я болван.

-- Не надо. Ты не болван. Ты ошибся, но сейчас ведь понимаешь, в чем твоя ошибка. А девушка... она найдется. Может, даже сама объявится в один прекрасный день. Просто вам нужно время. И ей -- чтобы сердце смягчилось, и тебе -- чтобы примириться с собой. Вот поверь, вы встретитесь, когда ты найдешь для нее нужные слова, а она будет готова тебя услышать.

-- И откуда ты такой умный взялся? -- усмехнулся Тин. -- Кругом прав. Но это не отменяет того, что я о ней тревожусь.

-- Ты хороший, Тин! Ты знаешь, что ты хороший? -- парнишка хихикнул.

-- Да! -- радостно откликнулся Тин. -- Я настолько хорош, что мне ужасно хочется что-нибудь для тебя сделать. Как будет лучше, развлечь тебя разговором, чтобы не скучал, или сходить в архив и посидеть там над тетрадями великого путешественника?

-- М-м-м... -- смутился Дин. -- Я, конечно, буду очень скучать без тебя, но все-таки...

-- Записки?

-- Да, это очень важно. Мне нужно знать, куда идти.

-- Идти?

-- Ну да, если ты найдешь описание нужного места.

-- Эх, знать бы еще, что тебе конкретно нужно.

-- Хотелось бы и мне это знать!

-- Сплошные загадки! -- хмыкнул Тин, но вновь удержался от расспросов.

По правде сказать, ему не хотелось никуда идти. И больше всего он жаждал услышать от друга, что тот любым сведениям из пыльных архивов предпочтет его, Тина, общество. И обижаться смысла не было -- понятно же, что парень не со зла, просто ему действительно нужны эти записи.

Он все-таки заставил себя выйти в дождь, а потом глотал архивную пыль, борясь с искушением воспользоваться магией, чтобы наконец перестать чихать. Простейшей бытовой магией, которая была строго-настрого запрещена в хранилище старых документов.

Зато вечером его муки были вознаграждены: он сидел с другом, зачитывал ему вслух свои записи, и дождь стучал в оконное стекло. Стоило забыться на мгновение -- и Тину начинало казаться, что он в родовом имении, в собственных покоях, и дивные сказки о дальних краях он читает не постороннему мальчишке, пусть даже и другу, но своей потерянной, а ныне чудесным образом обретенной половинке.

И это чувство -- обманчивое, конечно, но такое сладкое -- побудило его на следующий день сразу после завтрака снова отправиться в архив. Тин был готов к мучениям и настроен на тяжкий труд, но все оказалось куда проще, чем он ожидал. То ли он успел свыкнуться с корявым почерком путешественника, то ли к моменту написания очередной зеленой тетради почерк Тарне Уаллиса чудесным образом исправился, но читать оказалось неожиданно легко, да и пыль в этот раз не особенно беспокоила. Конечно, Тин понимал, что перемены произошли в нем, а не в окружающей действительности, но предпочитал об этом не думать -- просто потому, что тогда следовало бы признать, что он сейчас гонится за иллюзией и читать вслух придется Дину, а не пропавшей жене. А так... Он не врал себе -- всего лишь позволил мечте быть. Такие мелочи!

Зато домой он возвращался как на крыльях -- последняя тетрадь была прочитана и переписана, впереди его ждало уютное кресло, внимательный слушатель и... чуть-чуть мечты. Почему бы и нет?

Глава 13. Первые находки

Дин Рос

Дин было стыдно.

Во-первых, потому что умничала неуместно -- и из образа своего мальчишеского выбивалась, хоть Тин и не заметил ничего, да и мысли высказанные были как будто не ее. Словно бы присвоила себе чужую мудрость, выдала за свою. Но вроде и не сказать не могла, слова буквально сами рвались наружу. Да и, признаться, эти мысли она полностью разделяла, пусть и не сама до них додумалась.

А во-вторых, и в этом она себе призналась не сразу, ей, оказывается, ужасно не хотелось, чтобы та девушка, которая так много значит для Тина, нашлась и заняла положенное ей место в его жизни. Место -- ну чего уж там, надо быть честной хотя бы с собой, -- которое Дин хотела для себя. И этот стыд был даже мучительнее, чем за присвоенную мудрость.

Получается, не успев сбежать от мужа, она влюбилась в совершенно постороннего парня? Но нет, если разобраться в собственных чувствах, это даже не влюбленность, просто ей приятно, что рядом есть человек, на которого можно положиться, надежное плечо. И ей просто хорошо рядом с Тином. И это ужасно эгоистично, потому что влюблена она на самом деле как раз в своего мерзавца-мужа. Именно его Дин представляет себе, когда лежит с повязкой на глазах и слушает мягкий голос Тина, зачитывающий увлекательные описания дальних чудесных мест.

С одной стороны, это здорово, когда глаза закрыты и можно дать волю воображению. Но оказывается, стоит позволить себе замечтаться, разум отдается игре, в которую вступает и тело. И у тела, как выяснилось, есть собственные желания, о которых Дин не то чтобы не подозревала до этого времени, просто ей никогда не приходилось испытывать их на себе. А тело откликается на мягкую вибрацию голоса, тело предает и... Стыдно.

Умом Дин понимала, что ничего ужасного с ней не происходит, наоборот, все естественно. Но было неловко, что рядом не тот мужчина, который должен быть, да и сама она в его глазах мальчишка. И это, наверно, к лучшему. Потому что...

Ах, не стоит даже предполагать, что могло бы случиться... А стыдно еще и потому, что ее тело помнит то, что разум предпочел бы забыть -- просто чтобы сохранить себя, свою свободу. Дин всегда считала себя здравомыслящей. Ну, может, немного излишне импульсивной, но тем не менее. И тем более диким казалось ей предательство тела, которое стремилось возобладать над разумом.

Дин закусила губу, пытаясь справиться с эмоциями, и заставила себя вновь вслушаться не в звучание голоса, а в смысл произносимого. И вовремя.

-- '...Местные жители называют озеро Зеркальным. В самом названии нет ничего удивительного -- гладкую водную поверхность часто сравнивают с зеркалом. Однако легенды, которыми овеяно это место, заставляют задуматься о том, что свое имя озеро получило неспроста. Говорят, будто бы весной, в равноденствие, на границе дня и ночи, над озером встает настоящее зеркало. Кому повезет, увидит в нем лишь свое отражение и благополучно вернется домой, другому же откроется через это зеркало вход в иное место, которое манит смертного, но войти в него трудно, почти невозможно, ибо вход охраняет страж, требующий имени, которым запечатана дверь, и жертвы. Если смельчак не знает имени и не имеет при себе того, чем может откупиться от стража, то погибает в муках или утрачивает разум... Рассказы местных не столько напугали меня, сколько заинтриговали, и я решил, что непременно должен попасть к чудесному озеру, чем бы мне это ни грозило. Увы, дорогу туда мне найти так и не удалось. Я тщетно скитался по лесу, потеряв счет времени, и вышел обратно к людям спустя семидневье. Тайна Зеркального озера так и осталась для меня тайной'.

'Дару твоему сродни', -- вспомнилось Дин. Куда уж роднее, когда речь идет о волшебных зеркалах. Вот только от подобного волшебства хочется держаться подальше... Стражи какие-то, жертвы, безумие, дорога, которую не найти. Неужели бывает счастье, ради которого можно решиться на такой путь? Страшно.

Но еще страшнее, наверно, прятаться от своей судьбы. И -- мыслишка стучала в висках -- кто знает, сможет ли она снова стать собой, если не послушает лесного хозяина? А то ведь так и останется мальчишкой для всех вокруг. Это ли счастье, которого она ищет? Пожалуй, все-таки нет.

-- Дин? -- в голосе парня тревога. -- Что-то случилось?

-- Случилось? Нет, -- Дин нервно хихикнула. -- Или все-таки случилось?.. Кажется, это то самое место, в которое мне предстоит отправиться.

-- Зеркальное озеро? Через две страны, одна из которых -- Фирна, в которой не жалуют чужаков и особенно -- магов? Ты с ума сошел! -- выдохнул Тин. -- Скажи, кто-то требует этого от тебя? Заставляет? Не может быть, чтобы по собственной воле...

-- По собственной, по собственной, -- криво усмехнулась Дин, -- можешь не сомневаться. По крайней мере, цель -- ради которой все это затеяно -- моя. Мне это нужно.

Ох, еще бы самой верить в то, что говоришь! А в голове -- беспокойные танцы. Не мыслей даже, а обрывков -- неоконченных, бессвязных, болезненных.

-- Тин... Ты не мог бы? Мне нужно побыть... одному.

На самом деле Дин вовсе не была уверена, что одиночество -- это то, в чем она сейчас нуждается. Просто при Тине она не могла позволить себе вскочить и бегать по комнате, слепо натыкаясь на мебель и ругаясь шепотом неуместными для девушки ее происхождения словами. Впрочем, и для юноши тоже -- так принято считать. Хотя безвестный мальчишка из пограничного городка где-то на юго-западе мог бы, наверно, еще и не так.

И трясущиеся руки показывать другу было совсем ни к чему. Вот если бы она могла сейчас взять и рассказать ему честно обо всем... Но отчего-то Дин была уверена, что для правды о себе время еще не пришло. И придет нескоро. К этой необъяснимой уверенности примешивался страх потерять друга, делая ее непоколебимой. Нет уж, свою тайну она будет оберегать до последнего. Пусть неправдой, но получит немного любви и тепла, ей не предназначенных. А с совестью она уж как-нибудь договорится.

А Тин, оказывается, там, за дверью, психовал ничуть не меньше -- стоило Дин справиться с собой и снова улечься в постель, потирая ушибленные в неуклюжих слепых метаниях места, как он снова постучался в дверь, как будто только и ждал этого момента. А может, и ждал. Прислушивался с тревогой, стоя под дверью... По крайней мере, Дин нравилось думать об этом.

-- Что ты надумал? -- спросил парень прямо с порога.

-- А что тут думать? -- пожала плечами Дин. -- Понятно, что я пойду, но не прямо сейчас, а к весеннему равноденствию. И подготовиться еще надо.

-- Да уж, такое путешествие требует серьезной подготовки, -- вздохнул Тин. -- Нам надо маршрут продумать, прикинуть, каким транспортом добираться... Ты верхом умеешь ездить?

-- Ты что, -- опешила Дин, -- планируешь отправиться со мной?!

-- Неужели я тебя одного брошу?

-- А как же... девушка, которую ты должен найти? Ты забыл о ней?

-- Нет! Ни в коем случае. Просто я точно знаю, что должен идти с тобой. Ну... почти точно, -- он смущенно улыбался, и Дин не видела, но слышала эту его улыбку.

'Значит, не вполне уверен', -- подумала. С одной стороны, ей приятно было, что новый друг готов отправиться с ней на край света, с другой -- Дин боялась, что он передумает. И тут же одергивала себя: можно ли тащить с собой в рискованное путешествие человека, пусть тебе даже очень хочется его общества? Тем более, мага -- в Фирну! Но ведь и Лесной говорил, что в путь надо брать того, кто сам предложит... Как все запутано! И поди разберись, где голос разума, а где писк испуганной девчонки, которая не готова... Да ни к чему не готова!.. И уж тем более -- отправляться на край света в одиночестве.

-- Но вообще-то я не о маршруте, хотя это тоже важно, -- наконец собралась с мыслями Дин. -- Просто мне нужно еще кое-какими сведениями разжиться, прежде чем пускаться в путь.

-- Какими?

-- Буду искать наставления... фиолетовые, -- Дин хихикнула.

-- Какие-какие?

-- Фиолетовые наставления о чаше весеннего равноденствия.

-- Ты не поверишь, Дин, но я прямо сейчас тебе расскажу, где их можно найти.

-- В академической библиотеке?

-- Совершенно верно.

-- И что, вот так просто? Никаких архивов, к которым не всех допускают?

-- Вот так просто. Хотя я ума не приложу, зачем они вообще могут кому-то понадобиться, кроме как ради того, чтобы подивиться старинным суевериям.

-- М? -- изумилась Дин.

-- Это сборник всяких диковинных обрядов под названием 'Народная магия. Наставления к применению'. Большей частью -- чушь несусветная.

-- Не все, о чем мы не знаем, непременно чушь, -- Дин немножко обиделась на такой пренебрежительный отзыв -- все же она была уверена, что дурного Лесной житель ей бы не посоветовал.

-- Да, -- неожиданно согласился с ней Тин, -- да, ты прав. За последнее время я несколько раз столкнулся с тем, что еще недавно считал выдумками. Так что мне стоит быть поосторожнее в высказываниях.

Тин Ари

Дин выздоравливал быстро, Тина это и радовало и пугало одновременно, потому что хотелось подольше подержать друга дома, в безопасности. Но мальчишку и с повязкой-то на глазах было не уговорить лежать в постели, а уж когда он прозрел, так и вовсе стал рваться на волю -- и это несмотря на то, что магистр Видар отчетливо заявил, что не желает видеть Дина на работе до полного выздоровления. Но даже известие о том, что болеть можно с сохранением жалования, не слишком способствовало удержанию Дина в четырех стенах. Собственно, хватило этого всего лишь на день, а потом мальчишка, умоляюще заглядывая другу в глаза, каким-то немыслимым образом уговорил-заморочил его, вытащив на прогулку.

Сначала заглянули в управление правопорядка. Там, убедив следователя, что его глазам это не повредит, Дин умело набросал пару портретов преступника, каким он его запомнил -- сначала в компании приятелей у ворот университета, потом в библиотеке, на фоне уходящих вдаль книжных полок. И еще один -- под другой личиной, в ночь убийства. Портреты, на первый взгляд довольно схематичные, вышли на удивление живыми и убедительными, так и казалось, что вот-вот парень на листе тряхнет плечами, освобождаясь от бумажных пут, и шагнет в кабинет мита Лениса.

Следователь тепло поблагодарил мальчишку, и Тин мимоходом подивился, как резко поменялось отношение мита Лениса к Дину после той беседы за закрытыми дверями -- от колюче-ядовитого и полного подозрений к мягкому и заботливому. Это было... странно. Но и отрадно, потому что теперь не надо было больше думать, как защитить друга от следователя, раз уж эти двое нашли общий язык.

-- Ну, теперь ты можешь быть спокоен за меня! -- удовлетворенно заявил мальчишка. -- Портрет я нарисовал, так что убивать меня больше смысла нет.

-- Ага, -- хмыкнул Тин, -- только преступник об этом пока не знает.

Дин помрачнел, но только на несколько мгновений, а потом снова расцвел в улыбке:

-- Значит, надо всем об этом рассказать! Чтобы до него слухи дошли.

Мит Ленис, кабинет которого они пока не успели покинуть, закашлялся.

-- Вы бы все-таки поосторожнее, -- попросил он, справившись с дыханием, -- не уверен, что это хорошая идея.

-- А вы, мит следователь, -- не удержался от ехидного замечания Тин, -- лучше бы рисунки откопировали да в разных местах припрятали -- не ровен час сопрут. У вас же тут всякое случается, -- и, не дожидаясь реакции хозяина кабинета, выволок Дина в коридор и закрыл дверь.

-- Ну и зачем ты так? -- с укоризной спросил Дин.

-- Ну... -- не нашелся с ответом Тин.

Не то чтобы он сразу устыдился, но некоторую неловкость почувствовал -- словно этот мальчик вдруг оказался его совестью. 'С ума сойти, -- хмыкнул мысленно Тин, -- как это мы так долго существовали по отдельности!' Но ни злости, ни раздражения от этого открытия он не испытывал. А задирать мита Лениса и впрямь было глупо и некрасиво, нельзя не признать.

Чересчур активная совесть не ограничилась исполнением своих прямых обязанностей, а потащила Тина в библиотеку. Зачем? Ну разумеется, за 'фиолетовыми наставлениями'! А на замечание о том, что вообще-то глаза болящему стоит поберечь и книжки читать пока рано, последовал уверенный ответ:

-- Ну ты ведь почитаешь мне вслух? -- и лукавая улыбка, перед которой невозможно было устоять.

И -- опять это ощущение нереальности происходящего, словно мальчишка перед ним -- вовсе не мальчишка, а та, кого он потерял. При этом никакой неестественной тяги к самому Дину он не испытывал, просто забывался иногда и ему начинало казаться... всякое разное. С этим можно было бороться, но не хотелось. Пусть хоть так, пусть иллюзией. И пусть те незначительные мелочи, которые он в состоянии сделать для мальчишки, будут предназначены немного и ей. А уж читать вслух внимательному слушателю и вовсе было сплошным удовольствием, и не только потому, что на месте слушателя мечталась-представлялась пропавшая лея Аирос, просто выяснилось, что это занятие Тину нравится само по себе.

В библиотеке Дин быстро отыскал нужную книгу и отправился со своей добычей к магистру Видару.

-- Ну что, оклемался немного? -- добродушно улыбнулся старик.

-- Да! А еще мы были сегодня в Управлении и осчастливили следователя портретами преступника, -- Дин говорил нарочито громко, чтобы невольные свидетели непременно услышали, о чем идет речь.

Тину вздохнул: на самом деле он, как и следователь, вовсе не был уверен, что это правильное решение. В конце концов, преступник может напасть не только потому, что боится разоблачения, но и просто из мести.

-- Тебя тут, кстати, искали.

-- Кто? -- насторожился Тин, не дожидаясь реакции младшего друга.

-- Некто Виан Талик. Знаешь такого?

-- А как же! -- расцвел парнишка.

-- Он, кстати, и сейчас здесь, -- старый библиотекарь махнул рукой в сторону двери в клуб.

-- Так это ж замечательно! -- воскликнул Дин. -- Пойдем, Тин, вы обязательно должны познакомиться. Он очень интересный!

К стыду своему, Тин почувствовал что-то вроде ревности: ему почему-то казалось, что он у мальчишки, недавно попавшего в столицу, единственный друг здесь. И тут выяснилось, что есть кто-то еще, о ком Дин даже не удосужился ему рассказать. И еще он сразу понял, что тучку, набежавшую на его лицо, Дин заметил , но предпочел сделать вид, что ничего не случилось. Как будто был уверен, что спустя несколько минут недоразумение само собой потеряет свое значение.

И оказался совершенно прав. Правда, Тин не сразу это осознал, сначала пришлось выслушать совершенно непонятный ему диалог.

-- Ну! Что они ответили?

-- Эх, -- шумно вздохнул высокий взъерошенный парень с длинным носом, -- так прямо и не скажешь. Вроде и хорошо -- и мастерскую выделили, и помощь студентов разрешили в счет практических занятий использовать, но... Деньги определили смешные: мол, академия нынче стеснена в средствах и большего предложить не в состоянии, ищите финансирование на стороне. И где я его найду? Я ведь из простых, у меня ни связей, ни богатых родственников.

-- А что у тебя? -- неожиданно для самого себя заинтересовался Тин.

И -- пропал. Сам не заметил, как пропал, когда перед его глазами были разложены чертежи, а этот лохматый парень с горящими глазами начал, размахивая руками, излагать свои идеи. Не сразу, надо признать, заговорил -- сперва поглядывал с опаской и недоверием, побаивался, видать, что украдут изобретение. Но, бросив неуверенный взгляд на Дина, улыбнулся кривовато и отбросил сомнения.

Дин Рос

Дин любовалась на этих двоих и посмеивалась про себя: мальчишки! Дай им подходящую игрушку -- и весь мир перестанет для них существовать. И -- радовалась. Потому что эти двое, кажется, нашли друг друга -- вон как у обоих глаза горят. И это значит, что у Тина будет дело по душе, к которому он так стремился. Пусть не навсегда, на какое-то время, пока увлечен, но ведь надо же с чего-то начинать. А еще он сможет, наверно, вложить в изобретение Виана семейные деньги, если ему, конечно, удастся убедить семью.

Налюбовавшись от души, Дин открыла добытый в библиотеке томик, заглянула в оглавление и быстро-быстро долистала до нужной страницы. Прочитала. Потом еще раз прочитала, пытаясь справиться с недоумением и найти в этом бреде хотя бы крупицу здравого смысла. Тщетно.

'Взять одну часть сребрянки горной, две части сушеных ягод авара, две части коры семельской ивы, одну часть сей-травы и три части вейльского красного вина не менее чем десятилетней выдержки. Воды же взять пять частей, готовить состав на костре, залив в котле сначала сребрянку с ягодами, после же закипания добавляя остальные ингредиенты в названном порядке с перерывом в десять по десять размеренного счета. Последним влить вино, выждать еще десять по десять, остудить до температуры, близкой к телесной и добавить четверть части красного цветка положенной жертвы.

Сим составом в весеннее равноденствие отворяется любая дверь, закрытая силой магической или высшей, нужно только сделать три глотка самому, затем плеснуть на дверь, а если при двери страж поставлен, то и ему в лицо, а затем произнести: 'Сим запертое отворяется!' Однако бывает, что дверь заперта с особым условием, тогда нужно знать специальные слова, каковые сие условие разрешают'.

Дин нервно сглотнула. Не может быть, чтобы Лесной отравить ее задумал! К чему такие сложности? И... неужели он всерьез полагает, что она будет глотать эту гадость?

-- Дин? Что с тобой? -- отвлекся Тин от своего нового приятеля.

-- Да вот, -- хмыкнула она и зачитала вслух повергнувший ее в недоумение отрывок.

-- Ну, в принципе, практически все ингредиенты можно у наших алхимиков достать, -- принялся рассуждать вслух взлохмаченный гений.

Тин бросил на него шокированный взгляд и снова обернулся к другу-подруге:

-- Ди-и-ин... -- вкрадчиво начал он. -- Только не говори мне, что ты действительно собираешься это глотать.

-- А знаешь, -- неожиданно для себя самой ответила девушка, -- собираюсь.

Глава 14. Пора!

Тин Ари

Тин разрывался от противоречивых чувств. С одной стороны, он был встревожен: юный друг категорически отказывался прислушаться к голосу разума и был твердо намерен совершить задуманное, то есть отправиться в это нелепое путешествие, наглотаться какой-то отравы и попытаться открыть дверь... куда? И что самое ужасное, Тину придется разделить с другом это безумие, потому что отпускать мальчишку одного он не собирался, несмотря на все попытки Дина отговорить его от этого путешествия.

Собственно, друга беспокоила Фирна, в которой все свои маги были на учете и служили исключительно короне, а пришлым, если их ловили на магии, на выбор предлагалось два пути: та же служба правителю, только за куда более скромное вознаграждение, чем для местных, или глубокие подвалы с антимагическими наручниками -- то есть верная смерть. Можно было, конечно, получить официальное разрешение на пребывание в стране, но это, во-первых, требовало слишком много времени, а во-вторых, если не пользоваться своим настоящим -- внушающим должное уважение -- именем, то все равно не гарантировало полной безопасности. А пользоваться своим именем Тин не собирался. Разве что в самом крайнем случае.

Впрочем, Тин не сомневался, что сможет в пути обойтись без магии. В конце концов, он не изнеженный домашний мальчик, который с роду ничего тяжелее вилки не поднимал, и все умеет делать своими руками. Ну... стирать, правда, не особо, но невелика премудрость, освоит как-нибудь.

Беспокоило его и то, как продвигается расследование. С некоторых пор мит Ленис стал с ним несколько откровеннее, хоть и не все рассказывал, но многое. А дело выходило такое, что ректор за голову хватался: в одной из лабораторий группка ушлых студентов-алхимиков затеяла производство дурманящего состава, вызывающего привыкание. Вещество это, получившее известность как 'серебряные грезы', быстро обрело популярность в Стекароне. Столичное Управление Правопорядка давно заинтересовалось 'грезами', но лишь теперь, когда благодаря Дину установили личность бежавшего студента-убийцы -- это оказался некто Иен Салмер -- и начали отслеживать его связи, удалось выяснить происхождение нового наркотика -- до недавнего времени искали контрабандные пути, поскольку по Стекарону ходили упорные слухи о его заграничном происхождении. Убитый студент был одним из изобретателей вещества, убийца занимался распространением... И все бы хорошо -- вон сколько нарыли! -- но Тин по-прежнему переживал за Дина и боялся, что убийца попробует отомстить.

А за Дином было не уследить, потому что он уже настроился на то, что опасности позади, и не желал постоянного присмотра, раз за разом мягко, но уверенно уходя из-под навязчивой опеки старшего друга. Тин же старался не давить, чтобы не разрушить эту дружбу. Ему только и оставалось, что беспокоиться -- за неведомо где скрывающуюся жену, за Дина, за то, как сложится их совместное путешествие.

Еще ему было немного жаль бросать начатое дело, которое по-настоящему его увлекло. Ну еще бы -- новый способ передвижения, который позволяет развить скорость несравнимо большую, чем может предложить гужевой транспорт. И главное -- все предельно просто... ну, если иметь на плечах такую же гениальную голову, как у этого Виана, сам бы Тин никогда до такого не додумался. Конечно, он стихийник, а не вещевик, совсем другой профиль... Но как же отрадно было узнать, что и для его огня найдется подходящая работа.

Дед, как и следовало ожидать, разработкой заинтересовался, вложения одобрил и обещал подъехать в ближайшее время, чтобы ознакомиться с новой идеей на месте и помочь оформить соответствующее соглашение. В этом Тин доверял ему целиком и полностью -- старик и внука не выдаст, и соглашение составит так, чтобы изобретателя поощрить и собственной выгоды не упустить. Осталось только дождаться его приезда.

Ну а пока... Пока хватало хлопот и с организацией мастерской и с подготовкой к путешествию.

Дин Рос

Сопоставить место и смысл удалось не сразу. Только когда сработала ассоциативная цепочка -- зеркало -- дверь -- древние. Потому что именно они, согласно легендам, использовали зеркала в качестве дверей. 'Они использовали, -- с грустью подумалось Дин, -- а я не могу, мне всякую дрянь для этого глотать нужно, потому что даром не овладела. А где и как им овладеть можно? Никто ведь не учит'.

Но своими переживаниями делиться не стала, а вместо этого, забежав в обеденный перерыв в мастерскую, где кипела горячая научно-магическая дискуссия, ошарашила друзей вопросом:

-- Ребят, а скажите мне, где можно найти что-то серебряное с надписью, которая связана с древними? А если эта надпись еще и к открытию чего-нибудь отношение имеет...

Виан, вынырнув из спора, какое-то время смотрел на нее шальными глазами, в которые постепенно возвращалось осмысленное выражение, а потом коротко ответил:

-- В музее, -- и снова склонился над чертежами.

К счастью, тут был и Тин, который смог дать более развернутый ответ:

-- В музее при Управлении Науки и Искусства есть такая штука -- что-то вроде серебряного диска с надписью, причем слова там на сакральном языке древних, но есть перевод. И слова эти называются ключевыми. Понятия не имею, что это может значить, но к 'открытию чего-нибудь' наверняка имеет отношение.

-- Мне нужно в музей! -- обрадовалась Дин.

-- Завтра утром сходим, -- заверил ее Тин, -- как раз успеем до работы.

Дин хотела было фыркнуть, что она обойдется без провожатых, но ей стало стыдно -- все-таки Тин не просто так опекает ее, у него есть основания для беспокойства. Сама Дин была убеждена, что ничего ей в Стекароне больше не угрожает, но прекрасно понимала, что разумных оснований для такого убеждения не имеется, исключительно ее внутреннее чутье, которому неизвестно, стоит ли доверять. По крайней мере, с точки зрения Тина.

Поход в музей был коротким, но результативным. Надпись на серебряном диске гласила: 'Что заперто навеки неким именем, откроется при соединении нужной крови со словами: 'Именем ... затворено, именем ... отворяю!'' Вместо имени на табличке и в переводе стояли символические закорючки, означавшие, что имя надо подставить то, которого требует ситуация... или дверь.

-- Теперь, -- вздохнула Дин, -- мне нужно имя того, кого люди по имени не называют.

Она, конечно, догадывалась, о чьем имени идет речь.

-- Творца? -- без всякого удивления спросил Тин.

-- Ты так спокойно реагируешь, -- усмехнулась Дин.

-- Знаешь, с тобой никакого удивления не хватит. Только не знаю, где ты будешь искать... нужное.

-- В Семицветье, -- пожала плечами Дин, -- знать бы еще, что это такое.

-- Радужная книга, -- скривился парень, -- час от часу не легче.

'Радужная книга' -- это название было девушке знакомо. Единственное сохранившееся до нынешних дней сочинение на языке древних... Существующее в единственном экземпляре, который находится... в королевской библиотеке.

-- Ой, Ти-и-ин, только не говори...

-- Не скажу, -- сердито отозвался Тин, -- у меня есть возможность получить допуск, и даже на твое имя, просто для этого надо обратиться к родственникам.

-- Тин, если тебе это трудно, то не надо. Я придумаю что-нибудь другое.

Дин не знала точно, в чем проблема, но совсем не хотела быть причиной осложнения отношений друга с родней.

-- Да нет, это несложно, -- после некоторого раздумья ответил Тин, -- просто обещай мне, что не спросишь, какими именно путями я буду получать доступ в королевскую библиотеку.

-- Надеюсь, -- осторожно начала Дин, -- ничего незаконного...

В ответ парень так жизнерадостно расхохотался, что у Дин сразу отлегло от сердца.

Дин настроилась на долгое ожидание, но прошло всего полторы недели, когда Тин постучался утром в ее комнату и вручил свиток:

-- Это разрешение на посещение королевской библиотеки и просьба к старшему смотрителю о содействии. Он знает сакральный язык древних и поможет тебе найти нужное.

-- Ты со мной?

-- Нет, приглашение только для тебя. Я провожу тебя и сообщу магистру Видару, что ты задержишься. Ну и... жду тебя в мастерской, когда освободишься. Сегодня там будет человек, который согласился финансировать наш проект.

Дин хмыкнула про себя, отметив, что Тин уже говорит 'наш'. Значит, вжился уже в идею, загорелся. Жалко только, что ему теперь придется сорваться с места, чтобы последовать за ней. Блажь, конечно. Пусть ей очень не хочется и даже страшно путешествовать одной, но она справилась бы. Вот только Лесной говорил, что спутника надо брать -- и именно такого, который готов разделить с ней путь бескорыстно. А уж в том, что у Тина корысти никакой нет, она и не сомневалась. Что-то его ведет, конечно, о чем он предпочитает молчать, но уж точно не выгода.

Смотритель королевской библиотеки оказался доброжелательным старичком -- не чета ворчливому магистру Видару. Разговаривал он ласковым голосом, сам выложил перед Дин увесистый фолиант и даже раскрыл на нужной странице.

Правда, Дин поймала его на том, что он бдительно посматривает на юного посетителя, чтобы тот, упаси Творец, не попробовал собственными -- несомненно, грязными! -- руками хвататься за ценное издание. Дин хихикнула про себя, но вслух благоразумно высказываться не стала.

-- А теперь смотрите, юноша, -- журчал меж тем старичок, -- вот здесь древний народ обращается к Творцу, называя его Ясноликий, Создатель всех и всего, но если вы говорите, что вам нужно полное наименование, то искать его нужно чуть дальше, там древние поют песнь Творцу и прибавляют к уже названному имени 'отец созданиям своим', более полного наименования в книге нет.

-- Значит, -- заключила Дин, -- мне нужно именно это. А не подскажете, как это произносится на языке древних?

-- Вы уверены, что вам это пригодится? -- старый библиотекарь скептически поджал губы.

-- Нет, -- честно призналась девушка, -- но вдруг...

И библиотекарь выдал короткую фразу на незнакомом певучем языке. Разумеется, Дин не разобрала ни одного слова.

-- А можно еще раз? -- попросила она. -- Только помедленнее.

Старик терпеливо пропел фразу еще раз. И еще. Пока Дин наконец не смогла расчленить ее на отдельные слова и более-менее сносно повторить. И запомнить. Но все-таки она понадеялась, что дверь не окажется настолько капризной, чтобы требовать именования Творца непременно на языке древних. Тем не менее, она попросила смотрителя воспроизвести для нее в оригинале и ту формулу, что была написана на серебряном диске. Просто на всякий случай. И пообещала себе, что когда-нибудь непременно выучит этот язык, сколь красивый, столь же и сложный в произношении. Все-таки язык предков, что ни говори, стыдно не знать.

В родной академической библиотеке работы из-за ее задержки накопилось только, что вздохнуть некогда было. Дин бегала между стеллажами и про себя бубнила недавно выученные слова. Так же певуче, как у старика-смотрителя, пока не выходило, но на слух она запомнила, как это должно звучать, и не теряла надежды, что рано или поздно удастся приблизиться к идеалу.

К счастью, магистр заметил лихорадочное возбуждение юного помощника и почел за лучшее отправить его домой пораньше:

-- Давай-ка закругляйся, -- проворчал он, -- нечего тут бегать и очами сверкать. Беречь глазки надо.

-- Да я ничего, -- попробовала возразить Дин, но магистр и слушать ее не стал.

Просто выставил за дверь -- и все.

Но Дин, признаться, и возражала только для порядка, ей не терпелось поделиться с другом своей радостью: все потребное она узнала, теперь можно отправляться в любой момент, когда только душа пожелает. А душа Дин не просто желала, она уже горела и даже била копытом, если можно такими словами сказать о душе.

К дверям мастерской Дин прискакала в самом радужном настроении и уже хотела влететь внутрь, когда услышала знакомый голос и остановилась.

-- Да, мальчик мой, это действительно очень интересно.

Голос -- в этом Дин нисколько не сомневалась -- принадлежал советнику Аиросу. Мало того, именно с этими словами -- 'мальчик мой' -- советник обращался к собственному внуку.

Дин не нужно было заглядывать внутрь, чтобы понять, что они оба здесь. И что самое время спасаться бегством.

Здравый смысл, пробивавшийся сквозь паникующее сознание откуда-то из глубины, подсказывал, что советник, вероятно, и есть тот самый человек, который будет финансировать производство первого самоходного магического экипажа, потому он здесь и находится. И еще здравый смысл пытался напомнить, что ни советнику, ни его внуку Дин нипочем не узнать, если она сама себя не выдаст. Но... кто слушает здравый смысл, когда разумом завладевает паника?

Дин развернулась и рванула бегом -- домой. Собираться, пока никто не спохватился и не остановил.

В запасе у нее было часа два -- за это время можно было успеть собрать вещи, благо у нее уже почти все было готово, даже ингредиенты для 'чаши весеннего полнолуния', которые Виан добыл у местных алхимиков за чисто символические деньги.

Вот деньги, кстати... Если бы она отправлялась в путь с Тином, которому не приходилось считать каждую медяшку, то все было бы прекрасно. А теперь... эх, придется экономить, если Тин ее не сможет или не захочет догнать. Конечно, кое-что ей удалось отложить за последние месяцы, благо тратить на себя много не приходилось, но эти средства особо не разгуляешься.

Разумеется, она оставила письма -- магистру Видару, миту Ленису и самому Тину. Другу она сообщила место ночлега на ближайшую ночь. Не на эту, конечно. Эту ей придется провести в пути.

Тин Ари

Тину было тревожно. Настолько тревожно, что он временами терял нить разговора. Потом возвращался к беседе, пытался вникнуть в ее суть -- и снова пропадал, обуреваемый своими полуосознанными переживаниями.

-- Внук, когда появится твой парнишка?

Тин вздрогнул, покосился на Виана -- тот как раз отошел в другой конец мастерской -- и расслабился: обращения он слышать не мог. Старый советник хмыкнул понятливо и высказался:

-- Ты уж совсем-то выжившим из ума меня не считай, при нем бы я тебя внуком не назвал. А вот на мальчика, вокруг которого в последнее время вращается твоя жизнь, я бы посмотрел. Даже не знаю, радоваться ли мне тому, что ты благодаря ему занятие по душе нашел, или уже начинать беспокоиться, что он неспроста рядом с тобой появился.

'Наверняка неспроста, -- подумал Тин, -- только не в том смысле, который ты, дед, вкладываешь в эти слова'.

А вслух сказал только:

-- Да вроде уже надо бы ему появиться, -- и тут же понял, что тревога, не дававшая ему покоя в последние несколько часов, связана именно с младшим другом.

-- Давай уж говори, -- хмыкнул дед, -- вижу я, что ты сам не свой.

-- Дед... Мне кажется, что-то случилось. С ним... или не с ним. Нужно идти.

-- Куда?

-- Домой.

Наскоро попрощавшись с Вианом, Тин уже готов был бежать бегом, но дед его придержал:

-- Пойду с тобой.

Пришлось умерить прыть, приноравливаясь к скорости немолодого советника.

Дома их встретила расстроенная мита Таула:

-- Ушел. Деньги за остаток месяца назад не взял -- мол, не предупредил заранее, сам виноват. И не сказал куда... ничего не сказал. Вот -- письма оставил. И для вас есть, лей Ари.

Пока Тин читал письмо, дед безмолвной тенью стоял за его плечом. Потом выдал хрипло:

-- Ты действительно... хочешь его сопровождать?

-- Я должен, -- Тин упрямо выпятил подбородок.

-- Мальчик мой, -- вздохнул советник, -- я ведь не спорю. Просто беспокоюсь за тебя. Ты можешь мне объяснить, куда вы отправляетесь?

Рассказ много времени не занял.

-- Фирна, значит, -- пробормотал дед, -- а ты не мелочишься мой мальчик, когда выбираешь себе приключения на... по плечу. Вот, -- старик стянул с мизинца перстень с черным камнем причудливой огранки и надел его внуку, -- это даст тебе возможность доказать властям Фирны, что ты находишься на их землях законно. Просто покажешь чиновнику рангом не ниже третьего. Впрочем, магами там только такие и занимаются. Однако это на крайний случай, потому что даже обладателям такого знака надо ставить власти в известность заранее. В идеале -- за год. Но хотя бы за месяц. Всё игры -- политические, дипломатические... Словом, без острой нужды магией все же не пользуйся. Надеюсь на твое благоразумие.

Тин намерен был оставаться настолько благоразумным, насколько позволят обстоятельства. Почему-то именно теперь до него с полной ясностью дошло, что простым это путешествие не будет. Но менять решение было поздно. Да он и не собирался, его не только манила дорога, хотя и это тоже, но еще и вело беспокойство за младшего друга, который вопреки всем договоренностям пустился в путь в одиночестве. А значит... надо его догонять.

ЧАСТЬ II. Дорога для двоих

Глава 1. Из холода в тепло

Дин

Все-таки пускаться в путь на ночь глядя -- чистейшей воды авантюра. И умение видеть в темноте -- недостаточный аргумент в ее пользу. Вот если бы Дин хоть выспаться удалось, тогда... Но утром она общалась со смотрителем королевской библиотеки, днем трудилась в поте лица, а вечером лихорадочно собиралась в путь. И теперь Дин исключительно упрямством поддерживала глаза открытыми, а ноги -- шагающими. Голова же работала и вовсе очень условно, и лихорадочные попытки Дин вспомнить, что же она забыла или не догадалась прихватить в дорогу, сжигали остатки топлива, отводившегося на разумное мышление.

В какой-то момент, наверно, уже ближе к рассвету, и тело, и разум хором заявили: 'Ну все, хватит!' -- и Дин устало привалилась к ближайшему стволу. Счастье еще, что он был оснащен довольно удобной развилкой не слишком высоко над землей. Впрочем, пробирающий до костей холод все равно не позволил получить от отдыха хоть какое-то удовольствие, и даже теплая куртка, приобретенная специально для путешествия, не спасала.

Дин вертелась, тщетно пытаясь выбрать позу, в которой было бы удобно и не так холодно, но неумолимая реальность первого месяца зимы побеждала, проникая в рукава и за пояс и заставляя зябко поджимать пальцы ног в сапожках.

Да уж, начинать пеший путь, который обещает растянуться на месяцы, в зимнюю пору -- это совсем не то же самое, что она пережила прошлым летом. Тогда... тогда было хотя бы тепло. И конечно, не наткнись она на старого советника и его внука прямо в мастерской, все это можно было отложить еще на неделю-другую, а то и на целый месяц, да и Тин... он ведь обещал купить лошадей, а узнав, что Дин не слишком хорошо держится в седле, еще и экипаж. А она, дурочка, сбежала. Причем сбежала глупо, не дав себе времени задуматься и понять, что опознать ее в мальчишке не сможет даже Аирос-старший.

Дин даже всплакнула чуть-чуть над собственной глупостью и теперешними страданиями, этой глупостью вызванными. Потом взяла себя в руки: ну и что, она все равно доберется до места и сделает задуманное. А может, и Тин еще догонит ее -- все же записку она оставить догадалась.

Мысль об этом слегка согрела девушку и позволила задремать ненадолго, но проснулась Дин настолько окоченевшей от холода, что собственные руки и ноги отказывались служить. Пришлось осторожно разминаться, возвращая им чувствительность, а потом идти и идти -- ритмично и безостановочно, потому что Дин опасалась, расслабившись, замерзнуть совершенно. Казалось, стоит немного сбавить темп или сбиться с ритма -- и сил бороться с холодом больше не останется. Ох, не надо было останавливаться и ночевать в лесу! Вообще не стоило срезать путь через лес. Ну да, на дороге ее было бы проще обнаружить -- но ведь уже тогда она понимала, что никто за ней не погонится! Зато на дороге кто-нибудь мог бы подобрать и подвезти ее -- если не до нужного места, то хотя бы до ближайшего населенного пункта. Эх, да что уж теперь...

Лес кончился внезапно. Она шла, все еще размеренно отсчитывая шаги, чтобы не сбиться с ритма, а потому и глядела только на собственные ноги. И проглядела тот момент, когда высоченные, стремящиеся в небеса стволы сменились молодой порослью. Очнулась, только когда вышла на дорогу -- не тракт, конечно, но и не лесную тропинку, вполне себе приличный проезжий путь с выбитой замерзшей колеей.

Дин прислушалась к жившему внутри чувству направления -- такому привычному с детства, что она никогда не задумывалась о его уникальности. Чувство подсказало, в какую сторону надо двигаться, и девушка снова попыталась нащупать нужный ритм. Идти по зимней дороге оказалось ничуть не легче, чем по лесу.

На тракт Дин вышла, когда уже совсем стемнело. Но ей повезло: мужичок с высокой телеги окликнул замерзшего пацана даже раньше, чем сама Дин, погруженная в счет, заметила, что она не одна. Остаток пути до крупного придорожного села, где она рассчитывала переночевать, прошел куда более комфортно -- в объятиях старого овчиного тулупа, вонючего, но зато уютно-теплого. И в полудреме.

Добрый мужик подвез ее прямо к постоялому двору, и Дин шагнула в свет и тепло, невольно зажмурившись от неожиданного изобилия и того, и другого. И удар по плечу -- хлопок конечно, но от этого хлопка она пошатнулась и едва удержалась на ногах -- оказался для нее неожиданностью.

Открыв глаза, она обнаружила перед собой сердитую физиономию Тина:

-- Ты, конечно, хорошую затрещину заслужил, но боюсь, ты ее просто не переживешь. Пойдем.

И Тин потащил ее за руку к ближайшему столу.

Кажется, он говорил еще что-то, упрекал, пытался добиться ответов на свои вопросы... Но Дин только улыбалась глупо, смысл вопросов не доходил до нее, она кивала, периодически дотрагивалась до друга рукой, чтобы убедиться, что он ей не снится. А потом просто отключилась с ложкой в руке, едва не ткнувшись носом в миску с горячим варевом.

Проснулась, когда за окном уже занялся поздний зимний рассвет. Рядом, прижав ее к своему горячему телу и уткнувшись носом в ее шею, сопел Тин. Слегка пошевелившись и прислушавшись к своим ощущениям, Дин с облегчением поняла, что раздета она только до нижних штанов и рубахи. Вздохнула с облегчением: ей не нравилось думать о том, что Тин, каким бы замечательным другом он ни был, мог видеть ее без одежды -- пусть даже она сейчас и живет в мальчишеском теле. Но это только видимость, а ощущает-то она себя девушкой!

Однако, когда девушка попробовала освободиться от братских объятий, Тин проворчал что-то и прижал ее еще крепче, словно даже во сне боялся потерять. И Дин затихла, выжидая, пока он проснется сам.

Чуть хрипловатый спросонья голос раздался примерно через час:

-- Как ты?

Дин пожала плечами, потом сообразила, что ее копошения под одеялом вряд ли послужат разумным ответом, и выдала едва ли более содержательное:

-- Не знаю.

-- Что-нибудь болит? -- обеспокоенно спросил Тин.

Дин помотала головой:

-- Холодно было. И страшно. Но теперь хорошо. Хорошо, что ты меня догнал.

-- Обогнал, -- хмыкнул Тин. -- Объясни мне, пожалуйста, с чего тебя вдруг понесло в ночь да еще и в одиночестве? Мы же вроде все обсудили.

-- Просто... был один человек... с которым мне очень не хотелось встречаться. Вот и...

-- Это не Салмер был? -- насторожился парень.

-- А? -- Дин даже не сразу сообразила, о ком речь. -- Нет... Другой. Не надо было так пугаться, это я теперь понимаю. Просто сдуру. Вполне можно было дождаться тебя. Но, знаешь, паника, -- Дин криво улыбнулась.

-- Ну ладно, -- вздохнул Тин, -- что было, то было.

Видно было, что он готов засыпать ее еще по меньшей мере десятком вопросов, но сдерживается. И Дин в очередной раз подумала о том, как ей повезло с другом и какой он все-таки замечательный парень. И жалко, что не он -- ее муж. И что есть где-то девушка, которую он непременно когда-нибудь найдет и попросит у нее прощения. И она, конечно, простит его. Потому что разве можно такого замечательного -- и не простить?..

-- Ты сам-то как? -- спохватилась Дин.

-- Ну как... Испугался, конечно, когда ты исчез. Хорошо хоть записку догадался оставить. Я хотел сразу за тобой сорваться. Но потом здравый смысл победил. Ну и совет хороший мне дали. Так что я дождался утра, приобрел лошадей и экипаж, запасся провизией в дорогу... и все равно попал сюда раньше тебя.

-- Ты умница! -- ничуть не покривив душой похвалила Дин друга. -- И... я очень надеюсь, что мы теперь не потеряемся.

-- А уж я-то как надеюсь! -- усмехнулся Тин.

Тин

Поверить, пусть даже на очень короткое время, что он потерял нового друга, оказалось весьма болезненно. Хуже того, он догадывался -- да что там, был почти уверен! -- что человеком, напугавшим Дина, был не кто иной, как советник Аирос. По всей видимости, мальчик увидел его в мастерской и сбежал, прежде чем успели заметить его самого. И в связи с этим Тина остро тревожил вопрос: что же такое связывает деда с его другом, отчего мальчишка панически боится этой встречи? И не менее острое сожаление, что позволил деду настоять на знакомстве с Дином -- а ведь знал уже, что мальчика эта встреча не порадует. Но чтобы настолько!

В общем, сердиться на друга он не мог, ибо и за собой чувствовал немалую вину.

После завтрака он вынес к карете вещи -- свои и Дина. Заплечный мешок мальчишки был довольно тяжел, и Тин выразил удивление:

-- Как ты его вообще дотащил?

-- Да так, -- пожал плечами мальчишка, -- если очень надо, то и не такое потянешь. Хотя плечи, конечно, болят до сих пор.

И еще Тин подумал, что парень, пожалуй, хиловат для своих... Сколько ему там? Да наверняка не меньше четырнадцати, иначе бы магистр Видар не принял его на работу. И надо бы его слегка натаскать, чтобы покрепче стал и постоять за себя смог в случае чего.

Раз уж такая идея родилась, откладывать ее воплощение Тин не стал, а потому на первой же стоянке ловко выпихнул юного друга из кареты и скомандовал:

-- Разомнемся после долгого сидения!

-- Тин, ты чего? -- опешил мальчишка.

-- Слабенький ты больно...

-- И что? -- задиристо ответил Дин. -- Я тебя такой не устраиваю?

-- Да ну, -- смутился Тин в ответ на такое обвинение, -- я просто подумал, что стоит тебя немножко потренировать, а то мало ли что в дороге случиться может.

-- Ти-и-ин... Это здорово, конечно. И я тебе очень признателен, но... Таким сильным, как ты, я все равно никогда не буду. Не то у меня сложение.

-- А я и не собираюсь выступать против того, что заложено в тебе природой. И тяжелого меча в руки не дам. Зато простые упражнения, укрепляющие мышцы, тебе точно не повредят. А оружие... -- Тин задумался. -- Можно кинжалы подобрать. Там посмотрим.

На первой тренировке подопечный скис уже через полчаса, и Тин не решился настаивать на продолжении. Впихнул парня в карету, велел переодеться в сухое, чтобы не простыть. И не в первый уже раз подивился стеснительности мальчишки -- переодевался тот, полностью задвинув занавеску, делившую пространство кареты на две части.

'Как девица прям', -- хмыкнул про себя, но вслух высказываться не стал -- и без того младший бросал на него взгляды, полные вины и беспокойства.

-- Ну ты что? -- спросил он, когда не замечать этих взглядов было уже невозможно.

-- Я тебя совсем разочаровал? -- прямо спросил мальчишка.

-- Ерунда какая! -- возмутился Тин. -- И ничего не разочаровал. Просто я подумал, что мне надо было раньше позаботиться о твоих тренировках, еще в Стекароне. Времени у нас было предостаточно. Теперь приходится наверстывать упущенное. Но мы справимся.

И это 'мы' неожиданно ужасно понравилось самому Тину. Правильно выбранное слово успокоило, кажется, их обоих. Хотя, казалось бы, какая ерунда -- всего лишь местоимение.

Они не спешили. Вечерами, засветло еще, останавливались на постоялых дворах, ночью высыпались, по утрам Тин вытаскивал друга из постели ради разминки, а днем непременно устраивали лишнюю остановку для полноценной тренировки.

Роль наставника Тину нравилась -- и вовсе не тем, что он мог лишний раз покомандовать Дином и проявить свою власть. Он получал удовольствие, оттого что мог делиться тем, что легко давалось ему самому. И приходил в искренний восторг, когда его усилия давали плоды и у мальчишки начинало что-то получаться.

Он действительно приобрел для друга в одном из городков, попавшихся на пути, пару весьма неплохих кинжалов, которые можно было использовать как для ближнего боя, так и в качестве метательного оружия. После этого совместные занятия скрасил неподдельный азарт, светившийся в глазах Дина, хотя, конечно, успехи этих тренировок были пока сомнительными.

Не то чтобы мальчишка вовсе не имел способностей к боевым искусствам, но уговорить его, к примеру, попытаться ударить тренера в полную силу, было непросто, а уж использовать живые деревья в качестве мишеней для метания парень и вовсе отказался наотрез. Пришлось портить заднюю стенку кареты. Транспорт Тин покупал, а не брал в аренду, и намерен был расстаться с каретой, как только они доберутся до порта Авар в Канирре. Выручить за нее хоть сколько-нибудь существенные деньги Тин не рассчитывал. И все же подобная порча имущества претила ему. Хорошо, что на одном из постоялых дворов нашелся добротный деревянный щит, который Тин с радостью выкупил у хозяина -- надо признать, за сущие гроши, хотя поначалу деревенский прощелыга и пытался взвинтить цену за совершенно не нужную ему в хозяйстве вещь. После этого дело пошло на лад -- ни деревьям, ни карете больше ничего не угрожало, оба -- и тренер, и ученик -- расслабились и стали получать от тренировок ничем не замутненное удовольствие.

Как-то незаметно они покинули область, где царствовала зима, миновали земли, где власть имели холодные дожди, и въехали в теплую Канирру -- небольшое королевство к югу от Велеинса, официально суверенное, но на самом деле во многом зависимое от своего северного соседа. Здесь говорили на том же языке, разве что произношение было чуть более жестким, да речь быстрее -- на севере гласные растягивали, здесь же укорачивали, а то и вовсе глотали окончания слов -- сказывался южный темперамент.

А потом был порт Авар -- пестрый, шумный, пахнущий морем и всем, что с ним связано: солью, смолой, терпкой древесиной, гниющей рыбой, а иной раз и нечистотами. Но все это совершенно не способно было повредить его очарованию, которым он манил заезжих гостей.

Впрочем, Тину с Дином восторженно вздыхать было некогда -- до отплытия корабля, на котором им удалось купить места, оставалось три дня, а дел надо было переделать множество.

Перво-наперво Тин рассчитался с наемным кучером. Толковый мужик попался -- без необходимости не говорил, закидонам своих странных пассажиров если и удивлялся, то виду не показывал. Когда Тин поинтересовался, как тот собирается обратно в Стекарон добираться, мужик хитро ухмыльнулся:

-- Да я пока туда и не спешу. Пока зима, лучше тут перекантуюсь, а работа везде найдется, коли человек с головой и с руками.

С этой сентенцией было трудно не согласиться.

Лошадей легко удалось продать в местную городскую конюшню, карета нашла себе пристанище там же. Предстояло еще подобрать гардероб, уместный как в жаркой Фирне, так и в Талвое -- конечной цели их путешествия... А еще -- приобрести множество мелочей, без которых маг-стихийник спокойно обходился последние лет шесть или семь -- вроде кресала, например.

-- Вспомнить бы еще, как пользоваться этой штукой, -- криво ухмыльнулся Тин.

-- Это несложно, -- обнадежил его младший товарищ, -- я тебя научу. Должна же и от меня быть какая-то польза.

На самом деле, ничего сложного в добывании огня без магии Тин не видел, куда сложнее могло оказаться не применять магию там, где он привык ею пользоваться. Но как обходиться с кресалом, Тин прекрасно знал. Просто не нашел пока лучшего способа продемонстрировать другу его полезность. Сам-то он не считал, что Дин непременно должен приносить пользу, ему наоборот нравилось опекать и заботиться. Но Дин уже однажды высказался на эту тему: мол, чувствует себя совершенно никчемным, и путешествие-то затеяно ради его прихоти, но и оплачивает его Тин, и взял на себя все, что только можно -- от безопасности до удобств. После этих слов Тин стал следить за тем, чтобы у парня была возможность проявить себя, сделать что-то своими руками -- пусть бы и обед на дневной стоянке приготовить. Кулинарил младший, кстати, очень даже неплохо, с выдумкой, каковой обычно при походной жизни большинство людей пренебрегает.

Как бы то ни было, три дня спустя Тин и Дин поднялись по сходням на борт 'Пышной красавицы' и заняли заказанную двухместную каюту. Трое суток -- если погода поспособствует -- плавания отделяло их от совершенно другого мира, странной Фирны, где ни один маг не мог считаться хозяином ни своего дара, ни даже своей жизни. Тин тревожился -- то ли от дурных предчувствий, то ли просто от страха перед чуждым и непонятным. Он и сам не знал. К счастью, он отправлялся в этот путь не в одиночестве и уже теперь, загодя, вручил Дину футляр:

-- Если со мной что-то случится, отправь сообщение... моим родственникам. Достаточно просто вложить записку и сдвинуть рычажок -- и письмо уйдет к адресату.

Дин ответил долгим внимательным взглядом, а потом молча кивнул.

Глава 2. По морю

Дин

Путешествие по воде оказалось на диво скучным занятием. Тин в собеседники абсолютно не годился: он, как выяснилось, был подвержен морской болезни в легкой форме и предпочитал коротать не самые приятные часы своей жизни в щадящем режиме -- то есть, попросту говоря, спал почти целыми днями.

В первый день Дин облазила весь корабль -- по крайней мере, те места, куда допускались пассажиры. На второй решила наслаждаться покоем и теплой погодой, уселась на палубе в стороне от суеты и подставила лицо солнцу. Даже сама не заметила, как начала блаженно улыбаться -- и солнышку, и робким мечтам, пока еще не принявшим конкретной формы. На самом деле Дин просто опасалась формулировать их конкретнее, потому что, они, во-первых, противоречили друг дружке, а во-вторых, при любом раскладе заставляли поступиться либо гордостью, либо совестью. Ну как, скажите, признаться самой себе, что ты выбираешь между красавцем-мужем, который тебя жестоко оскорбил, но почему-то оставил такой крючок в сердце, что впору развернуться и бежать обратно в нелепой надежде, что примут с распростертыми объятиями... и надежным другом, который мало того, что не знает, что имеет дело с девушкой, да еще и думает о другой! Поэтому Дин мечтала... абстрактно. Просто о том, что когда-нибудь -- желательно, скоро -- все будет хорошо, она найдет свое счастье. И стоит, наверно, вспомнить, что еще совсем недавно счастьем в ее представлении была отнюдь не семейная жизнь, а свобода.

От размышлений ее отвлек возглас:

-- Хей! -- и осторожное похлопывание по плечу.

Дин обернулась, удивленно хлопая глазами -- рядом стоял мальчишка-юнга, сиял щербатой улыбкой и протягивал ей лист бумаги.

-- Это что? -- выразила она свое недоумение.

-- Это... там, -- пацан глянул, через плечо, показывая где это -- там.

Там, сладко улыбаясь, прохаживался с иголочки одетый господин, на которого Дин уже несколько раз натыкалась в своих странствованиях по кораблю. Обычно его сопровождали два дюжих охранника, но сейчас они держались в стороне.

-- И что? -- спросила Дин.

-- Ну -- вот. Передал, -- блеснул красноречием юнга.

Дин не без сомнений приняла листок и развернула. Красивым почерком с кокетливыми завитушками там было написано: 'Крайне заинтересован в вашем обществе. Надеюсь на совместный отдых в моей каюте нынче вечером'.

Дин фыркнула, смутно догадываясь, что могло означать такое приглашение, и заявила:

-- Скажи ему, что я не нуждаюсь ни в чьем обществе.

-- Чо? -- парнишка открыл рот, и Дин сообразила, что так просто не получится. Вот отвечать лично господину со столь странными наклонностями она желанием не горела.

-- Принеси мне чем писать. И я отвечу.

-- А? Ага! -- юнга радостно кивнул головой и метнулся к тому самому типу, от которого получил записку.

Тот расцвел улыбкой и выдал мальчику тонкий узорчатый карандашик. Дин мысленно охнула, сообразив, что подала извращенцу надежду на свидание, но что делать в такой ситуации, не представляла, а потому на обратной стороне записки начертала: 'Я путешествую не в одиночестве и ни в чьем обществе не нуждаюсь. Пожалуйста, больше не обращайтесь ко мне с подобными просьбами'. Всучив мальчишке листок вместе с карандашом, Дин поспешила покинуть палубу, потому что совсем не хотела видеть реакцию этого типа на отрицательный ответ.

В каюте ее встретил сонный встрепанный Тин, как раз раскладывавший на столе дневную трапезу.

-- Ты как?

-- Да так, -- неопределенно ответила Дин.

-- Что-то случилось? -- встревожился Тин.

Все-таки он знал ее уже достаточно хорошо, чтобы почувствовать, что не все в порядке.

-- Ну-у... -- Дин смутилась. -- Тут дядька один... важный такой, с телохранителями разгуливает. Передал мне записку через юнгу. Решил что я откликнусь на его предложение.

-- Какое предложение? -- не понял Тин.

-- Эм-м-м... Он надеялся, что я скрашу его одиночество.

-- Что-о?! -- старший друг подскочил на койке, роняя одеяло.

Дин хихикнула:

-- Успокойся, Тин! Он получил свой отказ и вряд ли станет настаивать.

-- Если все-таки станет, скажи мне. И вообще, будь поосторожнее. Тот тип, судя по всему, из высокопоставленных каниррских чиновников. Они обычно ведут себя так, словно весь мир принадлежит только им... Может, вообще никуда ходить не будешь? Плыть-то всего полтора дня осталось.

-- Полтора дня в каюте? -- ужаснулась Дин. -- Да я с ума сойду!

-- Ну я же не схожу, -- буркнул парень.

-- Так ты спишь.

-- Ну и ты спи тоже. Кто тебе мешает?

-- А я не могу так. Только ночью.

Наверно, стоило бы прислушаться к голосу заботливого друга. Собственно, поначалу Дин так и собиралась поступить, рисковать понапрасну вовсе не входило в ее планы, да и корабль она изучила уже вдоль и поперек, а потому делать на палубе ей было совершенно нечего. Впрочем, как и в каюте.

Тин пообедал и снова бессовестно задрых, книг они с собой в дорогу не взяли. Да и странно было бы, взбреди им в голову отяготить свою поклажу лишним грузом, в котором не было никакой необходимости. Ну разве что в качестве лекарства от скуки. В конце концов, никто из них предположить не мог, что скука может стать таким уж мучительным недугом. Однако Дин страдала.

От безделья она перебрала всю поклажу, переложила аккуратнее одежду, раскрыла по очереди мешочки с травами для весенней чаши, все перенюхала, завязала снова... потом съела кусок колбасы, оставшийся от обеда... легла на койку, попытавшись снова настроиться на солнечные мечты... Ничего не вышло!

Словом, Дин отчаянно скучала.

Не прошло и часа, как она начала себя уговаривать, что ничего страшного на корабле, полном народа, с ней случиться не может. Ну пристанет к ней снова этот дядька, так она его отошьет опять... Ну не станет же он силком тащить ее к себе!

Как оказалось, станет. То есть не сам конечно, а два дюжих телохранителя, которые подстерегли Дин у самого выхода из каюты, ловко закрыли мощными ручищами рот, и скрутили так, что не было никакой возможности пошевелиться, не говоря уж об активном сопротивлении. А уж после того как дверь в чужую каюту была открыта ее головой, Дин и вовсе потеряла ориентацию.

Очухалась, когда почувствовала, что по ее телу шарят чужие наглые лапы, дернулась в панике -- и обнаружила, что руки связаны за спиной. И рот заклеен чем-то.

Но сдаваться так запросто она была не намерена. Самая мысль, что кто-то может вот так запросто присвоить себе ее тело и делать с ним, что заблагорассудится, приводила в ярость. Именно в эти страшные минуты ее посетила странная, неуместная мысль, что к единственный, кому она способна довериться и дать такую власть, это младший тон Аирос. Обидчик... который прикасался к ней так, словно она единственной женщиной в мире.

Ярость придала ей сил. Дин дернулась снова -- на этот раз всем телом, вырвалась из липких чужих объятий и, согнув ноги в коленях, выпрямила их стремительным движением. Угодила, кажется, в живот насильнику -- тот, охнув, согнулся, и Дин воспользовалась мгновением свободы, чтобы попробовать отодвинуться от извращенца.

Увы, этого мгновения оказалось недостаточно. Мужчина выпрямился с искаженным от гнева и боли лицом, прошипел:

-- Ах ты, щенок! -- и, ухватив Дин за волосы всей пятерней, оттянул голову, а потом с силой опустил ее на угол койки.

Сквозь вспышку боли и ускользающее сознание Дин услышала шум и треск и успела еще, прежде чем отключиться окончательно, подумать, что это были правильные звуки -- именно те, которые она жаждала услышать.

Тин

Тин проснулся как от толчка и тут же вскочил на ноги, еще не соображая, куда и зачем он должен бежать, но что должен -- не сомневался. Остановил усилием воли еще не начавшийся бег, прислушался к своим ощущениям, и тот новый орган, который завелся у него внутри с недавних пор, отчетливо сообщил: беда. С кем -- можно было не уточнять, и так понятно -- Дина в каюте нет.

Сунул ноги в сапоги -- и выскочил за дверь. В коридоре помедлил мгновение, пытаясь сориентироваться. Можно было поймать юнгу, о котором говорил Дин, и выспросить про того извращенца, где его искать, но Тин был уверен, что обойдется и без подсказок: натянутая до боли нить влекла его туда, где друг нуждался в его помощи.

Два поворота, лестница на один уровень выше, еще поворот -- и тут-то точно невозможно было ошибиться, увидев дверь, которую стерегли двое могучих охранников. На его появление эти двое практически не отреагировали -- только лениво подняли взгляды и тут же снова потеряли интерес. Но в том, что в каюту чиновника-мерзавца они его просто так не пропустят, можно было и не сомневаться.

И надо было срочно принимать какое-то решение. Увы, 'честная' драка здесь была невозможна -- в тесном коридоре охранники просто задавят его массой. И весы после короткого раздумья склонились в сторону магии. Имелись у воздушников свои приемы, которые позволяли выключить противника тихо и без сопутствующих разрушений, которые так часто возникали при использовании огня или воды.

Вот и сейчас двое даже повернуться не успели -- просто повалились друг на друга. Тин подскочил к своим жертвам, нащупал и нажал пару точек на их телах -- на всякий случай, чтобы не пришли в себя раньше времени. Этот прием к магии отношения не имел, ему Тин научился у своего мастера боевых искусств еще до поступления в академию.

Затем Тин, поднатужившись, отодвинул туши охранников и ударил плечом в дверь. Места для разбега не было, однако и дверь не выглядела слишком крепкой, но если бы Тин не нервничал о том, что происходит внутри, он бы не смог преодолеть это препятствие так быстро.

От зрелища, которое открылось его взору в каюте, в глазах потемнело. Тин уже не задумывался, стоит ли применять магию -- просто ударил без затей воздушным кулаком, отчего голова каниррца дернулась на тонкой шее и тут же обвисла.

Ногой отпихнув обмякшего извращенца, Тин поднял на руки бессознательного друга и вынес его из каюты. Он уже понимал, что ничего непоправимого не случилось и мальчишка отделается несколькими днями головной боли, но все равно переживал, что не уследил, и боль эту ощущал почти как свою, будто это именно его, а не Дина, какой-то мерзавец бил головой об кровать.

Ногой захлопнув за собой дверь в собственную каюту, Тин опустился со своей ношей на койку и аккуратно провел рукой над щекой друга, пытаясь понять, насколько серьезно повреждение. Разбитая скула, на глазах наливающаяся краснотой, выглядела ужасно, но кость проломлена не была -- это Тин еще мог определить. Как любого стихийника -- а следовательно, потенциального боевого мага -- его обучали, как оценить серьезность ранения. Но лечить он, конечно, не умел, только самую малость облегчить боль. Да и с этим куда лучше справлялись мази и зелья, которыми Тин догадался запастись в аптеке при академии -- стоило там все слегка дороже, чем в городе, зато и в качестве можно было не сомневаться.

Осторожно переложив бесценную ношу с колен на койку, Тин порылся в дорожном мешке и извлек оттуда свой лекарский набор. Мазь он наносил, едва касаясь больного места пальцами. И именно в этот момент пострадавший открыл глаза, в первое мгновение взгляд их был мутным, а потом сознание вернулось к Дину окончательно.

-- Тин, -- шевельнул мальчишка губами, -- прости меня. Надо было мне тебя послушаться.

-- Да я сам виноват, -- буркнул старший, -- не смог тебя убедить.

-- Не, -- вздохнул младший, -- я все-таки не маленький ребенок. Стоило проявить благоразумие. А тут... я только вышел -- и эти двое меня скрутили.

Диалог их прервал настойчивый стук в дверь. Вероятно, погром уже обнаружили -- а может, кто-то видел, что происходило -- и теперь капитан пришел к нему разбираться сам или послал кого-то. Тин вздохнул:

-- Полежи здесь немного один, ладно? Мне надо поговорить с капитаном. Дверь я закрою магией, так что к тебе никто не войдет.

-- Хорошо, -- прошептал Дин, -- ты только возвращайся, пожалуйста.

-- Даже и не думай, все будет в порядке.

За дверью действительно обнаружился сам капитан. Ну еще бы, покушение на высокопоставленного чиновника -- событие не рядовое. Аккуратно закрыв за собой дверь и демонстративно проделав магические манипуляции, препятствующие чужаку проникнуть в каюту, Тин глянул на капитана:

-- Слушаю вас.

-- Ко мне поступило сообщение, что вы совершили магическое нападение на чиновника высшего круга Вейра Анита и его охрану. Есть свидетели. Поскольку я представляю на судне государственную власть, то я уполномочен арестовать вас, дабы потом передать в руки каниррского королевского суда.

-- Ничего подобного, -- ухмыльнулся Тин, -- арестовать вам придется не меня. Пойдемте-ка побеседуем там, где нас никто не сможет подслушать.

-- В мою каюту, -- отозвался капитан, смерив непонятного пассажира полным подозрений взглядом.

В том, что капитана удастся переубедить, Тин не сомневался -- имелся у него аргумент, с которым не поспоришь. Самое смешное, что он мог прибегнуть к нему и прежде, когда ему надо было подтвердить свою личность в Стекароне, но -- не вспомнил. Сам удивлялся. Потому что перстень старшего наследника в тот момент, когда Лесной наслал на Тина свои чары, стал не просто невидимым -- а именно невспоминаемым. Парень просто умудрился забыть о его существовании. Вспомнил случайно, незадолго до отъезда из Стекарона, и выяснил опытным путем, что при необходимости перстень можно сделать видимым. Даже немного потренировался, зная, что скоро в дорогу и случиться может всякое. Вот оно и случилось.

И теперь, сев за стол напротив капитана в его каюте, Тин просто выложил на стол правую руку с проявившимся уже перстнем. Капитан, разумеется, не мог упустить из вида столь явного сигнала.

-- Советник? -- хрипло спросил он.

-- Наследник, -- уточнил Тин.

Однако капитан был не из трусливых:

-- И вы полагаете, ваш статус дает вам право нападать на других пассажиров?

-- Нет, -- жестко возразил Тин, -- я полагаю, что мое право -- не как наследника, а как человека -- бить мерзавцев, похищающих маленьких мальчиков и пытающихся над ними надругаться. Мое право -- отнимать у них жертвы.

-- Это правда?

-- Можете не сомневаться. Сегодня я отнял у этого извращенца своего младшего спутника. Отнял в бессознательном состоянии, избитого, извольте отметить.

-- Ох, -- только и смог выдохнуть капитан.

-- А вот мой статус, -- продолжил Тин, -- дает мне право требовать заключения преступника, независимо от его ранга, под стражу и предания его справедливому суду, причем не в Канирре, а в Велеинсе, потому что преступление совершено против подданного моей страны.

Спорить с этим капитан не мог: зависимое положение Канирры не подразумевало иного исхода ситуации. Однако похоже было, что самого капитана такой вариант вполне устраивает. Вероятно, о пристрастиях чиновника было известно, и то, что на мерзавца нашлась вполне законная управа, сделало его едва ли не счастливым. По крайней мере, хмурая физиономия озарилась улыбкой.

-- Я немедленно прикажу поместить его под стражу.

-- Всех троих, -- уточнил Тин, -- охрана принимала самое деятельное участие -- именно они доставили сопротивлявшегося мальчика в каюту.

-- Хорошо, -- послушно кивнул капитан, -- однако побеседовать с вашим спутником я все-таки обязан. Мне еще портовому начальству отчет предоставлять о происшествии.

-- Я предоставлю вам такую возможность.

Разошлись, обменявшись вежливыми кивками. Капитан отправился распоряжаться насчет ареста преступника, а Тин вернулся в каюту, предварительно спрятав перстень -- помня о том, как остро мальчишка среагировал на появление старого советника, Тин совсем не желал выдавать своего родства, чтобы между ними не зародилось недоверие.

К счастью, оставшиеся до конца плавания сутки прошли почти спокойно. Формальности -- беседа Дина с капитаном под строгим надзором старшего друга и оформление бумаг о передаче этого... как его... Анита правосудию Велеинса -- отняли не слишком много времени и сил.

Но спать Тину больше не хотелось. Даже ночью он дремал вполглаза, бдительно следя за состоянием Дина. Впрочем, напрасно он так волновался -- мальчик пострадал не слишком сильно, и вечером следующего дня вполне бодро прошествовал по сходням с борта 'Пышной красавицы' на берег.

Фирна встретила их зноем, вонью и обычной суетой портового города.

Глава 3. С караваном в столицу

Дин

Надо признать, чувствовала она себя куда хуже, чем пыталась показать Тину: голова все еще побаливала, а тошнота, которая унялась, пока Дин отлеживалась на судне, вернулась, стоило девушке принять вертикальное положение. А ведь еще и двигаться приходилось!

И не из глупой гордости скрывала она свое состояние, а просто боялась задержаться на лишний день -- и в этом портовом городе, и в Фирне вообще. Хотелось пересечь эту страну как можно быстрее и оставить наконец за спиной. По ощущениям Дин, здесь их не просто ждали неприятности -- Фирна сама по себе казалась одной большой потенциальной неприятностью.

На одну ночь им, конечно, пришлось задержаться: караван, к которому они должны были присоединиться на пути в Шамху -- столицу Фирны, -- отправлялся только утром. Дин только диву давалась, как легко и быстро Тин разобрался в ситуации, договорился с караванщиком, запасся разными мелочами в дорогу и даже клинок приобрел: в Фирне не принято было, чтобы мужчина пускался в путь безоружным. Оружие не просто должно было иметься в наличии, а еще и быть заметным, то есть кинжалом в рукаве никак не отделаться.

Тин свободно говорил на фирнисе, и Дин немножко завидовала ему: ее собственное образование оставляло желать лучшего. Отец никогда не нанимал для нее учителей, за исключением наставников по танцам и этикету. Правда, девочке не возбранялось присутствовать на уроках брата -- при условии, что она будет вести себя тихо, -- но при их разнице в возрасте это не всегда имело смысл.

Брат, которому отец прочил карьеру по дипломатической линии, учил фирнис три года, и Дин, конечно, упорно торчала в классной комнате во время занятий, но слова чужого языка хоть и откладывались в детской голове достаточно легко, со временем забывались за недостатком применения. И все-таки Дин обнаружила, что понимает она довольно многое, пусть и не все. А вот говорить удавалось с трудом, и после нескольких попыток Дин, пристыженная, замолчала, чтобы не позорить своим косноязычием старшего друга.

И в городе молчала, и в дороге первые два дня. Да у нее и не было желания ни с кем общаться: памятуя о неприятном приключении на корабле, Дин старалась держаться поближе к Тину, хотя сын караванщика -- смуглый, с непокорной черной челкой, которая козырьком торчала надо лбом, мальчишка -- старательно строил ей заговорщицкие рожи в надежде на приятную компанию в дороге.

Дин, признаться, эта компания не слишком интересовала. Ну правда, о чем она может говорить с мальчишкой-подростком? Даром, что сама выглядит почти таким же. Но мальчишка оказался довольно настойчив -- быстро расправляясь со своими нехитрыми обязанностями, сын караванщика раз за разом возвращался к Дин и крутился где-нибудь поблизости или просто усаживался на соседнюю подводу и глазел.

Вот и в момент нападения парнишка оказался ближе всех, и Тин, мгновенно сориентировавшийся в ситуации, подтолкнул Дин в его сторону. И правильно сделал: сын караванщика, к разбойничьим набегам не то чтобы привычный, но, по меньшей мере, представлявший, чего ожидать, прятаться умел ловко, но при этом и за развитием ситуации следить не забывал, да и вмешивался в нее своевременно и толково.

Дин, одним глазком поглядывая, как рубится Тин, все же отводила взгляд, когда крови и иных неприятных подробностей становилось слишком много. Мальчишка тем временем извлек из-за пазухи короткую трубку из высушенного полого стебля какого-то растения и коробочку, в которой оказались иглы-шипы. А потом ловко, высовываясь на считаные мгновения из-за мешков, за которыми прятался, принялся отстреливать наиболее опасных разбойников. Дин только рот открыла от изумления. Мальчишка хитро улыбнулся, заметив ее реакцию и подмигнул. И тут же снова поднес трубку ко рту, чтобы вывести из строя противника Тина. Над сказать, вовремя: похоже, Тин как раз начинал уставать и на рукаве его расплывалось кровавое пятно.

К счастью, бой длился недолго. По крайней мере, не настолько долго, чтобы Дин успела по-настоящему испугаться и сойти с ума от беспокойства за старшего друга. Просто вдруг раз -- и оказалось, что нападать больше некому: часть разбойников полегла в бою, остальные, поняв, что такой противник им не по зубам, слаженно отступили.

Осознав, что опасность позади, девушка бросилась к Тину:

-- Как ты?

-- Да ничего страшного, -- чуть кривовато улыбнулся парень, -- царапина.

-- Ну-ка дай посмотреть!

Рана и впрямь оказалась неглубокой, но Дин все равно промыла ее, намазала исцеляющим бальзамом и перевязала -- не слишком искусно, но уж как получилось. Раньше ей не приходилось оказывать раненым первую помощь.

Пока она обрабатывала рану, сын караванщика, уже сбегавший куда-то вперед, в головную часть каравана, вернулся и снова крутился рядом, а потом и вовсе подошел вплотную, ткнул пальцем в баночку с мазью и спросил:

-- Это волшебная, да? Из-за моря, да?

-- Ага, -- рассеянно отозвалась Дин.

-- Можно мне? Там отец ранен.

Дин покосилась на Тина и, дождавшись от него едва заметного кивка, протянула бальзам мальчишке. Тот пискнул радостно, схватил баночку и снова исчез где-то впереди.

-- Это не опасно? -- спросила Дин. -- Ну, в смысле, что бальзам с магической составляющей. У них же тут к магии относятся... странно.

-- Нормально. Лекарства магические здесь тоже продаются, правда, стоят безумных денег, ну так это и неудивительно: их как раз из-за моря и возят. Простым людям такое лечение обычно не по карману, им приходится довольствоваться обычными средствами, без магии. Считай, ты сейчас нашел преданного друга в лице этого мальчишки.

-- Да он и прежде вроде как против дружбы со мной особо не возражал. Даже наоборот, -- хмыкнула Дин.

Однако, когда мальчик вернулся, с благодарностью протянув Дин баночку с бальзамом, она решила, что именно сейчас пообщаться было бы весьма интересно, поскольку у нее назрел вопрос. Поэтому на приглашающий жест ответила согласием.

Караван, отойдя на разумное расстояние от места битвы, остановился на привал: засуетился народ вокруг костров, поднялись в небо первые робкие струйки дыма, пополз по округе запах наваристой похлебки. Тин, который в первые дни путешествия, как показалось девушке, с трудом гасил порывы воспользоваться привычным способом обретения удобств, в этот раз никак не среагировал на то, что костры разгораются без его участия, откинулся на мешки и погрузился в дрему.

Дин с новым приятелем села в сторонке и приступила к допросу:

-- А что это у тебя за штука была, из которой ты стрелял? -- получилось немного коряво, но в целом вполне понятно.

-- А! -- парнишка ухмыльнулся, -- это мой хтынь. Никогда такого не видел?

-- Не-а.

-- Хочешь, подарю? У меня запасной есть, я их сам сделал. И шипов еще много.

-- А я сумею?..

-- Научу. Это совсем просто. Вот смотри, -- мальчишка извлек из-за пазухи на этот раз сразу две трубки и одну протянул Дин, -- шип вводишь сюда... только слишком далеко не заталкивай. Да ты не бойся, этот чистый. Стал бы я новичку с ядом давать!

-- Так ты их ядом мажешь?

-- Ну да -- какие ядом, а какие просто снотворным зельем сильным. Для охоты яд не годится -- не будешь же птицу отравленную есть. А тебе я потом разные подарю, какие захочешь.

-- Нет-нет, -- поспешно отказалась Дин, -- мне только снотворные давай. А то вдруг с перепугу убью кого не надо.

Мальчишка заржал:

-- Да ты сперва стрелять-то научись. Тут, конечно, особо метко целиться не надо -- что яд, что снотворное свое дело сделают, даже если просто в руку или ногу попадешь. Правда, конечно, ежели в корпус, то быстрее подействует, а если в шею -- совсем здорово. Но вот если на человеке одежда плотная очень, то лучше в оголенные части тела метить.

Неожиданно для себя Дин увлеклась новым искусством, и к концу стоянки научилась худо-бедно попадать в борт подводы и решила, что на следующем привале постарается выбрать более трудную цель.

Лекши -- так звали сына караванщика -- оказался терпеливым учителем, не раздражался, когда приходилось несколько раз объяснять и показывать одно и то же, и искренне радовался успехам ученика. Своего нового друга он сразу зачислил в младшие и отнесся снисходительно-покровительственно, но Дин и не возражала -- ее это вполне устраивало.

Тин

Прежде Тин и не подозревал, насколько прочно въелась магия в его привычки. Полагал, отказаться от нее на какое-то время совсем несложно. Но не тут-то было! Всего несколько дней -- а сколько раз он сдерживал себя в самый последний момент, когда уже пальцы сами собой складывались в заученном жесте, чтобы разжечь костер или почистить запылившуюся одежду. И неожиданно то, что давно уже не представляло никакой сложности, обернулось не то чтобы проблемами, но непривычными хлопотами и суетой. Нет, он не боялся лишней работы, но опасался выдать себя неосознанно.

Все изменилось после нападения разбойников: с трудом удержавшись в последний момент, чтобы не запустить в чью-то мерзкую рожу огненным шаром, Тин принял боевую стойку, выработанную многолетними тренировками, сделал первый выпад и неожиданно ощутил небывалую легкость. Впервые в жизни он осознал, что слова наставника о том, что меч есть продолжение руки воина, -- не метафора и не иносказания, а самая что ни на есть простейшая истина. Которую, впрочем, не поймешь, пока не вступишь в свой первый -- настоящий, а не учебный -- бой.

Вскоре, правда, легкость сменилась усталостью, да и ранение не способствовало тому, чтобы чувствовать себя всесильным. Хорошо еще, что закончилось все достаточно быстро. Но главное, он успел понять для себя очень важное: что вполне способен обойтись без магии даже в критической ситуации, а не только в быту.

И с этого момента ему стало проще. Больше не тянулись руки сделать то, с чем вполне можно справиться обычными способами, пусть чуточку более хлопотными и менее удобными, но... Живут же как-то люди, которым не досталось магического дара? И не жалуются.

А когда Дин нашел себе друга своих лет и увлеченно осваивал искусство стрельбы из духовой трубки, Тин легко справился с ревностью и радовался за младшего товарища. Правда, и присматривать за ним не забывал, наученный горьким опытом.

Однако остаток пути прошел гладко -- ни нападений разбойников, ни внутренних конфликтов в караване. Впрочем, тут целиком заслуга Тарнея, отца Лекши. Опытный караванщик, словно неким чутьем ведомый, своевременно появлялся там, где обычная словесная перепалка, какие нередко случаются в пути, грозила перейти в нечто большее. Появлялся -- и споры стихали как по волшебству. Тарней мог найти ключик к каждому.

На прощание он отозвал Тина в сторону и доверительно-тихим голосом сказал:

-- Ты мальчика-то береги. У вас с ним особенная связь, пути ваши переплетаются.

-- А ты откуда знаешь? -- удивился Тин.

-- Вижу я такие вещи. Объяснить не могу, а -- вижу.

-- Это дар такой?

-- Может быть, и дар, -- неопределенно ответил караванщик, а потом добавил: -- вроде бы у меня по материнской линии древняя кровь в роду. Только спросить не у кого, -- мужчина нахмурился, но лишь на короткое мгновение, потом снова улыбнулся Тину. -- А мальчишку-то все-таки береги. И, ежели что случится, запомни: дом Тарнея Ласкача, на большом базаре спросишь -- там всякий покажет. И для тебя, и для мальчика дверь всегда открыта будет.

-- Спасибо! -- от души поблагодарил Тин.

Это было очень приятно... и неожиданно. Непонятно, за какие заслуги такое щедрое предложение. Но все же чувствовалось, что исходит оно от чистого сердца.

Гостевой дом Тин выбрал, руководствуясь несколькими соображениями: район вроде относительно приличный, но не слишком дорогой, в самом доме было чисто и пахло хорошей едой -- правда, на фирнейский манер, сдобренной слишком большим количеством специй, но ничего иного здесь все равно не сыщешь. Так что пришлось просто набрать побольше травяного питья, чтобы гасить пожар во рту и бороться с характерным послевкусием.

А вот бороться с тревогой у Тина получалось не слишком хорошо. Ему все казалось, что кто-то смотрит в спину, но стоило обернуться и -- ощущение чужого пристального взгляда пропадало. Тревога, впрочем, никуда не девалась. И скрыть от Дин ее не удалось.

-- Что происходит, Тин? -- спросил мальчик.

-- Сам не знаю, -- честно признался тот, -- беспокойно что-то. И чувство, будто кто-то в спину смотрит.

-- У тебя за спиной никого подозрительного нет.

-- Знаю, -- вздохнул Тин, -- но ничего не могу с собой поделать -- все время так и тянет оглянуться.

За спиной и правда был всего один стол, за которым два торговца обсуждали тонкости будущей сделки. И уж на двоих парней по соседству они точно ни малейшего внимания не обращали. Дальше, за ними, висела узорчатая занавеска, отделявшая переход из гостевой части дома в служебную.

-- Шевелится, -- едва слышно шепнул Дин.

-- Что?

-- Занавеска шевелится. Наверно, оттуда и наблюдает кто-то.

-- Мало ли... может, сквозняк просто, -- не слишком уверенно ответил Тин. -- Ты, главное, сам туда не смотри. Не подавай виду, что заметил. Доедай -- и пойдем наверх, в комнату.

Зря он так сказал, потому что Дин, которому уже передалось его беспокойство, после этих слов есть вовсе не смог -- поковырялся чуть-чуть в тарелке и отодвинул:

-- Не хочу больше, -- сказал извиняющимся тоном.

Настаивать Тин не решился, хотя сам был убежден, что неприятности лучше встречать на сытый желудок.

-- Что будем делать, Тин? -- все еще шепотом спросил мальчик, когда они закрыли за собой дверь снятой комнаты. -- Уходить?

-- Не думаю, что это разумно, -- возразил Тин, -- дело уже к вечеру, ночлег в такой час, не зная города, найти будет непросто... наверно... хотя... -- Тин припомнил недавний разговор с караванщиком.

-- Ну да, -- согласился Дин, -- а если мы сейчас сорвемся с места, то только привлечем к себе лишнее внимание. Только заселились, комнату оплатили... за сколько ты, кстати, заплатил?

-- Пока за две ночи.

-- Ну вот, заплатили вперед -- и сбежали. Не просто подозрительные иностранцы, а очень подозрительные.

-- Угу. Но знаешь что, давай пока вымоемся с дороги, а потом я еще подумаю, как нам быть.

К счастью, купальни в этом гостевом доме имелись при каждой комнате, идти никуда не пришлось.

Первым помылся Дин -- на удивление быстро. Тин успел заметить, что мальчишка любит поплескаться в ванне подольше, но сейчас его словно подстегивало что-то. Да что там гадать? Понятно, что подстегивало -- та же тревога, что и самого Тина.

Он и сам не стал нежиться в теплой воде, вымылся наскоро. И пока смывал с себя дорожную грязь, принял окончательное решение: надо уходить.

-- Мы все-таки уйдем, -- сообщил он о своем решении Дину, -- одевайся.

-- Да я, собственно, одет уже, -- хмыкнул парнишка, -- только ноги в сапоги сунуть. Как чувствовал.

-- Тогда -- вот, -- Тин протянул младшему свой пояс, в котором были припрятаны их неприкосновенные денежные запасы, и кошель, который носил открыто.

-- Это зачем еще? -- опешил Дин.

-- Чтобы деньги остались у тебя, если со мной что-нибудь случится.

-- А если со мной? -- заспорил мальчишка.

-- Тогда я тебя спасу, -- уверенно ответил старший друг.

И он действительно верил: случись что с Дином, он мир перевернет, деда на помощь привлечет, но мальчишку из любой беды вызволит.

-- И запомни пожалуйста, -- добавил он, -- если меня арестуют как мага -- это все-таки одна из наиболее вероятных неприятностей, то я выкручусь, в панику не впадай.

Дин кивнул и нацепил пояс поверх своего, и теперь его при каждом движении били по бедрам два кошеля разом. Выглядел мальчишка при этом достаточно нелепо.

-- Куда мы пойдем? -- спросил он.

-- К почтенному Тарнею, караванщику. Он сказал, двери его дома всегда открыты для нас, -- пробубнил Тин сквозь плотную ткань рубашки, которую как раз пытался натянуть на еще влажное после мытья тело.

-- А ты знаешь, где его искать?

-- Спросить на большом базаре дом Тарнея Ласкача. Так он объяснил.

-- Ты что, Тин, какой базар в такое время?! Поздно же!

-- Большой базар в Шамхе шумит и днем, и ночью, -- усмехнулся Тин, -- так что не опоздаем.

Но они опоздали.

Решительный стук в дверь -- так стучат те, кто уверен в своем праве входить в любое время в любой дом, -- и бесстрастный голос:

-- Откройте! Охранительная управа по делам магическим, -- поставили жирную точку в планах на вечер.

Глава 4. Старый враг, новый друг

Дин

Дальше все происходило быстро и страшно: ворвались три человека, один из них наставил на Тина какой-то жезл с фигурным навершием, из которого вдруг вырвались зеленоватые светящиеся лучи и мигом опутали парня, лишив его возможности говорить и шевелить руками.

-- Вы арестованы за сокрытие магических способностей от властей Фирны, -- сухо заявил законник.

Другой нежданный визитер бросил острый взгляд на Дин и тоже выставил перед собой жезл, но ничего больше не произошло -- никаких лучей-пут. Дин, впрочем, и без того не двигалась -- от ужаса на нее напало оцепенение. Она просто стояла и смотрела вслед Тину, которого тычками вывели из комнаты.

И только когда за последним служителей закона закрылась дверь, оцепенение стало отпускать. На смену ему явилась паника. Нет, недавние слова Тина еще не выветрились из памяти, но... как можно не впасть в панику, когда такое?!

Снова у нее на глазах службы правопорядка уводят Тина в неизвестность. Но только в первый раз она ничего не знала об этом парне, а еще... смогла что-то для него сделать. Только сейчас Дин осознала, что там, в Велеинсе, даже будучи беглянкой, она оставалась дома: представляла, куда пойти и к кому обратиться, если что-то случится. В Фирне она ощущала себя абсолютно беспомощной. Правда, какая-то дельная мысль брезжила на краю сознания, но додумать ее Дин не успела, потому что дверь снова распахнулась -- на этот раз без стука, -- и на пороге появился хозяин гостевого дома собственной персоной.

-- Ты еще здесь мальчик? У тебя есть полчаса, чтобы убраться отсюда.

-- Но мы заплатили за две ночи!

-- Меня это не интересует! Я не даю приют преступникам, -- и вышел.

А Дин рухнула на кровать, пытаясь собраться с мыслями. Мешала обида -- детская, горькая, неразумная совершенно. Потому что разум ничуть не удивлялся тому, что в чужой стране можно стать жертвой беззакония. А ребенок внутри кричал и топал ногами. И Дин, честно говоря, хотелось делать то же самое. Впервые в жизни.

Она сдержалась. Достала из-за пазухи футляр, оставленный Тином, набросала на листке бумаги несколько слов: 'Арестован за сокрытие способностей к магии', -- и сместила рычажок.

И даже заставила себя подняться и сложить те немногие вещи, которые были еще не в мешках. А потом остановилась, соображая, как она все это понесет: два заплечных мешка -- это уже многовато, а если еще вспомнить, что ноша Тина была существенно больше... да и меч не стоило бросать. Да что там меч! Дин этому мерзавцу-хозяину даже грязную одежду оставлять не желала. В общем, задачка была та еще.

Пока она размышляла, дверь снова открылась -- опять без стука! -- и Дин с недоумением уставилась на совершенно незнакомого человека. Правда, когда он ухмыльнулся, в голове ее забрезжила догадка, а уж когда подал голос, Дин окончательно убедилась, что все не так плохо, как она себе представляла, а... гораздо хуже. Даже на руки смотреть не пришлось.

-- Ну что, мальчик, вот я и добрался до тебя, -- заговорил Салмер -- а это был именно он, -- и в этот раз никто тебя не защитит, потому что от покровителя твоего я удачно избавился.

-- Значит, это ты на него донес? Вот гад! -- с сердцем воскликнула Дин.

-- Полегче, малыш! Благодаря тебе и твоему приятелю я потерял все -- имя, деньги, репутацию. Я вынужден был бежать из страны в эту паршивую Фирну, где даже способностями своими пользоваться не могу, а потому вынужден мыть посуду и убирать комнаты в этом вонючем трактире... зато здесь никто не найдет меня по слепку ауры, да и беглых Фирна не выдает, -- Салмер оскалился.

-- Ты сам во всем виноват, не надо было заниматься... этим. И не стоило подставлять Тина, -- не то чтобы она не боялась -- совсем даже наоборот, просто от волнения дерзкие слова рвались с языка сами собой.

-- Сначала, -- враг мечтательно улыбнулся, -- я думал, что просто убью тебя. Но потом решил, что это слишком просто. Я сочинил для тебя наказание поинтересней. Сейчас ты просто отдашь мне все свои деньги... и вещи оставишь, кроме тех, что сейчас на тебе. И пойдешь отсюда... неважно куда. Мальчиков твоих лет, которые остались без крова и средств к существованию, на улицах Шамхи ждет незавидная судьба. Тебе придется гораздо хуже, чем мне.

-- А ты не боишься, что я донесу на тебя, что ты тоже маг? -- Дин тут же пожалела о вырвавшихся словах: а ну как Салмер после этого решит все-таки убить ее?

-- Да ты даже до ближайшей опоры стражи не дойдешь, говорю ж -- небезопасно на улицах, -- расхохотался Салмер, -- а если и дойдешь, то кто тебя слушать станет? Ты иностранец, существо неблагонадежное.

-- А сам-то!

-- Я здесь живу и работаю, на фирнисе говорю без акцента. Я тут свой... Ну ладно, хватит языком трепать. Сейчас ты снимешь с пояса кошели и тихо выйдешь отсюда. Все понятно?

-- Да, -- прошептала Дин и завозилась, отцепляя с пояса кошель.

Свой удалось снять легко, и Дин сразу швырнула его своему мучителю. Очень хотелось, чтобы кошель развязался в полете и монеты рассыпались по полу, но Салмер ловко поймал добычу и уставился выжидательно.

Второй кошель был привязан крепко. Очень крепко. Дин даже пришлось наклониться, чтобы потянуть ремешки зубами. Салмер в нетерпении сделал шаг, чтобы собственными руками избавить мелкого от денег.

А Дин только и ждала, чтобы он приблизился. Потому что так было проще целиться. Однако сам Салмер этого понять не успел. Дин выпрямилась резко, сжимая в зубах приготовленный к стрельбе хтынь, шип вылетел стремительно и вонзился парню в шею под самым подбородком -- такой удачи она даже не ожидала.

Преступник замер на мгновение, попытался схватиться за шею... промахнулся... пошатнулся, нелепо размахивая руками... и рухнул навзничь. Дин с удовлетворением наблюдала за его падением, потом попинала гада носком сапога, убедилась, что враг спит и нападать не собирается, слегка расслабилась. Ненадолго -- времени у нее оставалось совсем немного.

Сначала она для надежности связала своего противника шнурами от гардин -- мало ли, что Лекши обещал сон на сутки, лучше уж подстраховаться. И кляп в рот засунула, тоже на всякий случай. Потом, пыхтя и отдуваясь, оттащила тело в умывальню, чтобы хозяин, если зайдет в комнату, не заметил его. На грудь преступника девушка возложила записку на корявом фирнисе: 'Это незарегистрированный маг из Велеинса'.

После этого, испытывая глубочайшее удовлетворение, Дин нагрузила на себя мешки -- один сзади, другой спереди, прихватила меч и неспешно спустилась по лестнице. Перед тем как покинуть негостеприимное заведение, она, не удержавшись, показала владельцу язык и только после этого выскочила за дверь.

Ну как -- выскочила... На самом деле с двойным грузом двигалась девушка крайне неуклюже и чуть не застряла в этой самой двери. Но обошлось.

На улице Дин замешкалась: как найти что-либо в чужом ночном городе, про который ей только что сказали, что тут небезопасно, девушка не представляла. Но идти надо было. Свернула наугад туда, откуда доносились голоса и в первое мгновение пожалела о таком шаге, потому что те, кому эти голоса принадлежали, выглядели... ну, скажем мягко, не слишком законопослушными гражданами. И когда они заметили Дин, она с трудом удержалась от бегства -- и то только потому, что понимала его бессмысленность: далеко с таким грузом ей не убежать. А первые встречные, меж тем, как казалось Дин, решили помочь ей от лишнего груза избавиться -- во всяком случае, ничего другого ей в голову не пришло, когда она наблюдала разбегающимися глазами, как эти четверо расходятся, чтобы окружить ее с разных сторон и отрезать пути к бегству.

-- А-а-а... -- в отчаянии начала Дин, -- А вы не знаете, как найти дом караванщика Тарнея?

Сначала она собиралась спросить про большой базар, но в последний момент передумала. И, как выяснилось, правильно сделала. Потому как нее ночные 'собеседники' резко изменили свои намерения, вместо оскалов на их физиономиях расцвели улыбки, после чего они, не задавая лишних вопросов, заявили:

-- Доведем.

И впрямь довели -- до самого дома караванщика. И даже дождались, пока ей откроют на стук. Дин потом удивлялась, как это она решилась куда бы то ни было идти с таким явно неблагонадежными сопровождающими, но -- тогда она была совершенно уверена, что они ей ничего плохого не сделают.

Только войдя в дом и увидев знакомые лица Тарнея и Лекши, она позволила себе расслабиться и разреветься.

Караванщик благоразумно дождался, пока бурный прорыв эмоций иссякнет, потом сунул в Дин в руки чашку с травяным отваром и скомандовал:

-- Рассказывай!

Ну она и рассказала. И про арест, и про Салмера, и про трактирщика-гада, который на улицу ее выставил. Не забыла и о словах Тина, что он собирался как-то выкрутиться. На это Тарней только скептически покачал головой. Потом подумал немножко, улыбнулся каким-то своим мыслям, велел детям сидеть и ждать спокойно, а сам ушел.

Вернулся караванщик где-то через час с небольшим и отчитался:

-- Тин твой покуда сидит, его делом никто не занимается. Брали его низшие чины, их задача -- на донос среагировать и взять под стражу. Утром чиновник будет разбираться, после этого можно будет что-нибудь узнать. На мага этого вашего я их навел, заодно и хозяину гостевого дома мало не покажется, поскольку на него падет подозрение в укрывательстве. А сейчас -- спать. До утра ничего нового не случится.

Спала Дин этой ночью тревожно, маялась то от жары, то от озноба, то от кошмарных видений.

Тин

Путы с него сняли только на пороге камеры, тут же заменив их на антимагические браслеты из специального сплава. Тину показалось, что окружающий мир, и без того не слишком красочный в тюремном подземелье, выцвел в одно мгновение. И звуки стали глуше. К сожалению, на запахи этот эффект не распространялся, а вонища стояла такая, что хотелось прекратить дышать.

В камеру Тина впихнули довольно грубо, и он, не удержав равновесия, полетел с невысокой ступеньки на каменный пол, рассадив щеку и заработав глубокую царапину на руке. Будь при нем магия, он бы успел смягчить падение или даже вывернуться в последний момент и удержаться на ногах.

Будь при нем магия... До этой минуты Тину казалось, что он вполне успешно без нее обходится. Он просто не представлял себе, как много значит эта способность. Магия -- это не разжечь костер на привале, не облегчить груз с помощью воздушной стихии... не сотворить каплю воды, когда мучает жажда. Магия -- это видеть мир и воспринимать его особым образом... Магия -- это просто дышать. Жить. Лишиться ее -- это влачить жалкое существование калеки.

Протестовать, звать стражников и потрясать своим 'защитным' перстнем Тин и не пытался. Глупо -- среди тех, кто пришел его арестовывать, не было чиновников высокого ранга, способных распознать этот знак. Так что раньше утра не стоило и рыпаться.

Но до утра надо было еще как-то дожить, а тюремная обстановка спокойному ночному сну никак не способствовала. Во-первых, здесь было холодно. Не то чтобы совсем, но достаточно, чтобы не иметь возможности расслабиться. И опять все упиралось в магию, которая без специальных усилий, просто сама по себе регулировала теплообменные процессы в организме, не позволяя замерзнуть. Жесткий комковатый тюфяк, пахнущий мочой, тоже сладких снов не навевал. Но к запаху можно было притерпеться, а вот щека саднила, да и рана на руке отказывалась заживать -- ускоренная магическая регенерация, увы, не работала.

Свое первое тюремное заключение в Управлении Правопорядка Стекарона Тин вспоминал едва ли не с ностальгией -- там, по крайней мере, можно было выспаться в комфортных условиях.

Под утро Тин все-таки умудрился задремать, но снилась ему такая мерзость, что ранняя побудка даже принесла облегчение. Завтрака заключенному не выдали, представление о времени он имел самое смутное, его слегка лихорадило после бессонной ночи, и Тин страстно мечтал только об одном: чтобы скорее что-нибудь решилось -- пребывание в неведении относительно собственной дальнейшей судьбы тяготило его куда больше, чем холод и голод.

Когда дверь в камеру со скрипом распахнулась, он вскочил на ноги с такой готовностью, что коренастый конвоир с простоватой физиономией отшатнулся в кратком испуге. Впрочем, он быстро взял себя в руки, жестом показал заключенному на выход, а сам пристроился за спиной.

В допросной его поджидал непримечательный дядька с малоподвижной физиономией, но цепким взглядом маленьких глазок. В знаках различия чиновников Фирны Тин не разбирался совершенно, но про этого дядьку сразу понял, что он не из простых. А значит, с ним можно было договариваться.

Чиновник молча смотрел на Тина, не спеша задавать вопросы. Тут бы самое время и кинуться со своими правами и протестами, но Тин имел некоторое представление о местных традициях и предпочел выждать: прояви он нетерпение, и чиновник будет мучить его придирками и вопросами не по существу. Тогда его пребывание в стенах Управы затянется куда дольше. Хотя, конечно, легко в любом случае не будет, это Тин тоже понимал.

Наконец чиновник заговорил:

-- Вы маг... откуда?

-- Из Велеинса.

-- Вам известно, чем чревато пребывание чужеземного мага на территории Фирны без дозволения властей?

-- У меня есть дозволение, -- Тин выложил на стол левую руку с дедовым перстнем. Черный камень заискрился, словно только и ждал этого момента, чтобы заявить о себе.

-- Вот как, -- лицо чиновника по-прежнему оставалось бесстрастным. -- Позвольте узнать ваше полное имя.

-- Райн Тинэус тон Аирос, -- назвался Тин.

-- Громкое имя, -- согласно кивнул собеседник. -- Кем вам приходится советник Аирос?

-- Дедом.

-- И вы полагаете, что громкого имени и перстня на пальце хватит, чтобы творить беззакония на улицах нашей столицы?

-- Я не творил беззаконий, -- устало возразил Тин, -- и ни разу не пользовался магией с того момента, когда ступил на земли Фирны.

Тин заметил, что чиновник при каждом его ответе поглядывает на браслет, украшающий запястье его левой руки. 'Амулет истины', -- решил для себя парень и подумал, что стоит быть крайне осторожным в своих словах, не допуская откровенной лжи. Все-таки положение его все еще оставалось шатким, несмотря на защиту перстня и родового имени.

-- Но вам ведь известно, что заявлять о своем прибытии в Фирну даже обладателю черного перстня надо заранее?

-- К сожалению, мне пришлось отправиться в путь неожиданно. Но в мои планы не входило долгое пребывание в Фирне. Я здесь проездом в Талвой.

При упоминании Талвоя, с которым у Фирны всегда были натянутые отношения, чиновник едва заметно поморщился, однако никаких комментариев по этому поводу не не последовало, вместо этого прозвучал следующий вопрос:

-- Какова цель вашего путешествия?

-- Я отправился в путь по семейным делам.

-- Точнее?

-- Нужно решить кое-какие вопросы, касающиеся наследства моей супруги, -- неожиданно для себя самого ляпнул Тин.

Поразительно, но чиновник, в очередной раз глянув на амулет, ответ принял. Если бы Тин тогда догадывался, насколько его слова соответствуют действительности, не стал бы так удивляться.

-- Я отпущу вас, -- после некоторого раздумья резюмировал чиновник, -- но вы должны покинуть столицу не позднее завтрашнего дня и страну -- в течение ближайшего десятидневья.

-- С радостью сделаю это, -- не удержался Тин.

Однако чиновнику явно было наплевать на его слова. Во всяком случае, он никак не показал, что уловил язвительность этого высказывания. Все так же спокойно и бесстрастно он достал из ящика стола свиток, начертал в нем несколько фраз, прихлопнул печатью и протянул Тину. Тот бегло прочел указ: в нем говорилось именно то, что было сказано устно. Плюс распоряжение на обратном пути в первом же приграничном городе дать о себе знать местному охранителю, предъявив этот свиток.

Тин кивнул, сунул свиток за пазуху и поднялся со стула.

-- Я могу идти?

-- Вас проводят.

Из Управы Тин вышел, щурясь от солнечного света, но тепла не ощутил -- озноб все еще беспокоил его. 'Это ничего, -- успокоил себя Тин, потирая запястья, освобожденные от оков, -- вернется магия, восстановятся силы -- и все будет хорошо'.

Оказалось, на улице его уже поджидали. Стоило сойти с крыльца, как рядом, выступив из тени, возник Тарней.

-- Я вижу, ты уже свободен, -- светло улыбнулся караванщик, -- это хорошо, пойдем домой. Надо поесть, выспаться, да и младший твой тревожится -- не помешает его успокоить.

-- Дин у тебя?

-- Да, так получилось, -- Тарней коротко поведал Тину о событиях минувшего вечера, развернувшихся уже без его участия.

-- Надо же, Салмер, -- удивленно хмыкнул Тин, -- кто бы мог подумать...

-- Ничего, твой враг уже нашел свое наказание. Сам напросился. Да и хозяину гостевого дома мало не покажется, -- Тарней оскалился. -- Не люблю когда обижают маленьких и слабых.

-- Спасибо, Тарней, -- с чувством поблагодарил Тин.

-- Плоховато ты выглядишь, -- вздохнул караванщик. -- Ну ничего-ничего, отдохнешь как следует, отоспишься-отъешься... А через три дня друг мой в сторону Талвоя караван ведет -- с ним и пойдете. Он надежный.

-- Не получится. От меня потребовали покинуть столицу не позднее завтрашнего дня.

-- Плохо, -- нахмурился Тарней, -- очень плохо. Завтра Гурал со своим караваном выходит, но он скользкий тип, нет ему доверия. Но другого выхода, похоже нет.

Другого выхода действительно не было.

Глава 5. На грани

Дин

Гурал ей не понравился. Скользким показался каким-то, и Дин решила, что от него стоит ждать подвоха. Хотя внешность у караванщика была вполне даже располагающая -- круглое лицо, брови со вздернутыми кончиками, отчего казалось, что Гурал все время чему-то удивлен, и радушная улыбка. Фальшивая, по глубокому убеждению Дин. Конечно, могло оказаться, что это мнение Тарнея так на нее повлияло, но Дин была уверена, что слышит голос интуиции. И бдела.

Бдеть приходилось самостоятельно, потому что от Тина в этом путешествии не было никакого толка, он попросту почти не реагировал на окружающее, если специально -- и очень настойчиво -- не привлечь к чему-нибудь его внимание.

Началось это еще во время сборов в дорогу -- с лихорадочно блестящих глаз и рассеянности. От расспросов Тин попросту отмахивался. Если бы не отмахивался...

Впрочем, выхода у них все равно не было, распоряжение Охранительной Управы различных толкований не допускало.

Конечно, имелся вариант покинуть столицу и отсидеться неподалеку от города, дожидаясь следующего каравана, но это было слишком рискованно -- вредный чиновник оставил Тину слишком мало времени на то, чтобы покинуть страну. Могли не успеть.

Меж тем, состояние друга все больше пугало Дин.

Раскрылось все на второй день пути, когда во время одной из стоянок она поймала Тина за тем, что он дрожащей рукой капает в чашку с водой темную жидкость из аптечного пузырька.

-- Что это, Тин?

-- Тинктура Варрада, -- не слишком понятно ответил друг.

-- И... для чего она нужна?

Тин вздохнул, посмотрел на нее тоскливо и признался:

-- Руку в тюрьме поранил. Ерундовая царапина, но магии не было, регенерация не сработала, ну и грязь, наверно, попала -- и рана воспалилась. Целительный бальзам уже не помогает, да и магия еще до конца не восстановилась из-за болезненного состояния.

-- И что с тобой будет?

Тин криво усмехнулся:

-- Надеюсь, мне удастся с этим справиться. Но если... если будет совсем плохо и я не смогу сам о себе позаботиться, то тебе придется поить меня этой дрянью, -- он продемонстрировал Тин пузырек. -- Тридцать капель... в воду. Ну и вообще поить побольше. Не знаю... Я ведь не целитель и мало что понимаю в лечении. Рану там обработать или ушиб -- это да, а такое...

А на следующий день Тин слег окончательно. Вернее, не так. Сначала была ночь, он метался, снедаемый жаром, и бормотал сквозь сон, что мешки в подводе намяли ему бока до синяков. Но утром он нашел в себе силы подняться и, завернувшись в одеяло, доковылял до ручья, чтобы умыться. Там и рухнул -- опустился на землю, прислонился к дереву и отключился.

Дин аккуратно коснулась его плеча, позвала негромко -- никакой реакции. Попутчики вздыхали и сочувственно цокали языками, однако предлагать чужакам свою помощь не спешили. Но одним лишь сочувствием втащить бесчувственного парня на подводу было невозможно, а у самой Дин силенок не хватало. Она дернула за рукав одного охранника, потом второго:

-- Помогите, -- шепнула, -- надо его на поднять. Мне не справиться.

Охранники переглянулись, потом покосились на караванщика. Тот не замедлил приблизиться.

-- Что это тут происходит?

Можно подумать, раньше не видел!

-- Он без сознания, -- терпеливо пояснила Дин, -- надо втащить его на подводу.

-- Не надо, -- отрезал Гурал. -- Не нужна нам в караване зараза. Заболел -- пусть остается здесь.

-- Но он не заразен, -- заспорила девушка, -- у него просто рана воспалилась!

-- Глупости! -- фыркнул караванщик. -- Чего только не придумают эти иностранцы, чтобы надуть честных людей!

-- Эй! -- возмутилась Дин. -- Я не обманываю! А кроме того, вы не можете, нас тут бросить, мы заплатили вперед.

-- Почему не могу? Могу, -- ухмыльнулся Гурал. -- Я не подряжался везти заразу через полстраны. И деньги ваши грязные мне не нужны, -- с этими словами караванщик развязал кошель и бросил к ногам Дин несколько монет.

Дин даже не стала смотреть, сколько их там было. И не потому, что ей не хотелось унижаться перед этим злым человеком. Просто она настолько оцепенела от его наглости, что просто не нашлась, что сказать и как среагировать. Правда, мешки дорожные забрала -- чисто механически, не задумываясь. И снова застыла.

Так и стояла, пока цепочка подвод со скрипом проползала мимо. С одной из последних, хитро улыбаясь, спрыгнул чумазый чернявый пацан и кинулся собирать с земли деньги, брошенные Гуралом. Вот тут-то Дин и очнулась:

-- Прокляну, -- прошипела она.

Мальчишка вздрогнул, выронил монеты и кинулся догонять караван. Дин, глядя ему вслед, испытала мстительное удовлетворение.

Однако Тин требовал лечения и заботы, и девушка постаралась взять себя в руки. Первым делом она уложила Тина на одеяло и прикрыла еще одним -- своим. Под голову парню она подсунула свой мешок, предварительно вытащив из него твердые предметы. Потом полезла искать нужное лекарство.

Бальзам нашелся сразу, а пузырек с тинктурой завалился на самое дно. Мало того, вероятно, Тин в прошлый раз закрыл его не слишком аккуратно, и часть жидкости вытекла, осталось всего ничего -- раза на два от силы.

Накапав лекарство в кружку с водой, Дин попыталась напоить парня. Безуспешно -- жидкость текла мимо рта, лишь смачивая губы. Тин не приходил в себя, совершенно не реагируя на попытки девушки слегка его растормошить. Закатав ему рукав, Дин ахнула: рана -- действительно небольшая -- выглядела отвратительно. Это даже Дин, ничего не понимающей в целительстве, было понятно.

Ничего не поделаешь, пришлось промывать, обрабатывать бальзамом... все время сознавая бесполезность этих усилий: парня следовало лечить не только снаружи, но и изнутри, а лекарство принять он был не в состоянии.

Весь день Дин потратила на тщетные попытки как-то достучаться до сознания Тина и напоить его тинктурой. Со слезами на глазах она наблюдала, как драгоценные капли стекают по щекам и подбородку. В рот попадала едва ли четверть.

О себе Дин забыла напрочь. Усталость и голод отошли куда-то на задний план. Забота о собственных насущных потребностях утратила смысл. Под вечер девушка уже пошатывалась, но все еще силилась сделать хоть что-то полезное. Правда, она не знала что...

Теплый день сменился пронизывающим холодом ночи, и Дин забралась под бок к парню -- вдвоем было теплее, а кроме того она хотела быть поближе, чтобы чувствовать, если его состояние как-то изменится. Однако перемен никаких не было, если не считать того, что дышать Тин стал как-то натужно. Иногда паузы между его вдохами увеличивались, и тогда Дин впадала в панику, думая, что друг умирает. Он находился на самом краю, на грани, а она... ничем не могла ему помочь!

На рассвете она не выдержала -- возмутилась:

-- Зачем? Ты говорил -- возьми в попутчики того, кто сам захочет бескорыстно разделить твой путь... Я взяла его -- на смерть?! На то, чтобы этот путь его уничтожил?! Разве мы игрушки, разве наши жизни ничего не стоят, что с нами можно так обходиться?!

Она не знала, наяву взывала или во сне. Был ее плач -- и был ответ:

-- Дурочка. Давно бы позвала. Я ведь тебе зла не желаю. Но и без зова прийти на помощь не могу, я ведь не присматриваю за тобой непрерывно. А помощь, между прочим, рядом.

-- Где? -- Дин открыла глаза.

-- Да вон, смотри -- калавка весенняя вдоль ручья проросла. Завари, через платок процеди да вливай в него сколько выйдет, понемногу, но часто -- каждые полчаса хотя бы.

-- Спасибо, -- вымученно улыбнулась Дин, внимательно рассмотрев целебную травку.

-- То-то же, -- улыбнулся невидимый собеседник.

А Дин открыла глаза. Снова. 'Значит, это был всего лишь сон', -- подумала разочарованно. Однако поднялась и подошла к ручью. Калавка была. Или не калавка -- кто ее знает: может, и правда ничего такого вещего в этом сне не было, а травку она просто вчера приметила, но особого внимания не обратила. А во сне всплыло.

Однако отказываться от неожиданной подсказки Дин не стала, решила рискнуть. Да и то -- положение Тина выглядело настолько безнадежным, что хуже уже быть не могло. Если травка не поможет, значит, все бессмысленно.

Дин развела костер, залила траву водой и подвесила котелок над огнем. И уселась ждать, потому что ничего другого ей не оставалось. Кажется, подремала немного, пока готовилось зелье, но это даже хорошо -- силы ей были нужны.

А дальше была работа. Иначе и не скажешь, потому что не оставалось сил ни на страдания, ни на сострадание, просто набор последовательных действий -- порядок, которого требовалось непременно придерживаться, иначе будет совсем плохо. Что именно плохо, Дин уже не соображала. Она плескала в кружку очередную порцию зелья, приподнимала голову Тина, пыталась влить лекарство ему в рот, потом опускала... выжидала, не двигаясь и глядя в никуда... и начинала все заново.

Она не пыталась вглядываться в лицо парня и прислушиваться к его дыханию в ожидании перемен, а потому не сразу поняла, что происходит, когда услышала сиплый голос:

-- Где мы?

Тин

Из черного омута, в котором невыносимая жара немыслимым образом сосуществовала с ледяным холодом, он вынырнул не сразу. Сначала чернота стала чуть более уютной, словно кто-то в ней понял, что так, как есть, не бывает, и тщательно перемешал противоречия -- до однородной массы. Потом оказалось, что он уже умеет дышать. Оставалось совсем немного -- открыть глаза и научиться смотреть. Он и открыл, но не смог сразу понять, что именно видит.

Нет, Дина он узнал. Правда, отрешенное лицо мальчишки слегка настораживало, но этот вопрос можно было разрешить и попозже. Гораздо удивительнее было место, в котором он очутился.

Последнее, что он помнил о себе, это разговор с Дином о воспаленной ране. Вроде потом было что-то еще, но эти воспоминания были уже нечеткими, и им Тин доверять никак не мог.

А потому и спросил:

-- Где мы?

Парнишка вздрогнул, из кружки, в которую он вцепился, выплеснулась зеленовато-коричневая жидкость, глаза Дина приобрели осмысленное выражение, а на губах начала зарождаться робкая, полная неверия улыбка.

-- Живой! -- взвыл мальчишка и упал Тину на грудь, поливая его слезами.

-- Ну тш-ш, тш-ш... -- попытался Тин успокоить друга. -- Ты хоть расскажи мне, что со мной было.

Рассказ не занял и нескольких минут: потеря сознания на привале, некрасивое поведение караванщика -- недаром же Тарней отзывался о нем нелестно! -- травка, которую юному другу кто-то неведомый, показал во сне -- вот уж чудеса... О 'неведомом' Дин явно что-то ведал, но говорить отказался. Ну и ладно. Хотя о лечебных свойствах загадочной травки-калавки Тину прежде слышать не приходилось. Но мало ли о чем он не слышал!

Хуже было другое: в ближайшие два дня он едва ли сможет нормально передвигаться, да и после -- далеко ли они уйдут пешком? И страну в назначенный срок он не покинет. Чем это чревато, Тин не знал, но проверять как-то не хотел, загадочное фирнейское правосудие вызывало у него опасения.

-- Что мы будем делать? -- озвучил его собственные сомнения Дин.

-- Для начала мне стоит прийти в себя. А потом будем выбираться из этой глуши. Может, по дороге где-то лошадей купить удастся.

-- Ага, -- повеселел мальчишка. -- Вот, выпей еще, -- и он подсунул под нос Тину кружку все с тем же неприятным на вид и, как выяснилось, вонючим зельем.

На вкус, правда, оно оказалось вполне даже ничего. Если не дышать. А приятное тепло, которое разлилось по телу вместе с первыми сделанными глотками, и вовсе примирило Тина с лекарством.

-- Есть хочешь? -- как-то неуверенно спросил Дин.

Есть не хотелось. Только пить. Пусть даже и вонючее зелье -- жажду оно утоляло неплохо. Но неуверенность в голосе мальчишки настораживала.

-- А если бы я захотел? -- осторожно уточнил Тин.

-- Ну... -- смутился Дин. -- Пришлось бы готовить. У меня ничего нет. Мне как-то до сих пор не до того было.

-- Ты что, целые сутки ничего не ел? -- парень даже приподнялся в возмущении, но тут же рухнул обратно -- сил не было.

-- Не-а... И сейчас не хочу, -- мальчишка скроил грустную мордашку, -- мне бы поспать немножко. Теперь, когда ты пришел в себя, я смогу, наверно. Питье рядом... Ты ведь справишься?

-- Да справлюсь, конечно. Спи, малыш.

Дин свалился сразу, будто только и ждал его позволения. А Тин лежал, время от времени приподнимаясь на локте и отхлебывая вонючее пойло из кружки, и размышлял: о странном этом путешествии, цель которого определилась после разгадывания ряда загадок, не слишком сложных, но заставивших их побегать, о молчании мальчишки, когда дело коснулось его помощника в целительстве. Весьма эффективном, кстати, потому что сам Тин, когда мальчик описал ему, что с ним происходило, задним числом оценил бы свое состоянии как практически безнадежное. О том, что лесной, вероятно, подталкивал его именно к этой дружбе и к этому пути и, похоже, намеренно свел их обоих. И что неизвестный покровитель его спутника, который дает советы во сне, наверняка тот самый лесной и есть. Или кто он там на самом деле? Тин давно уже сомневался, что это обычный лесной хозяин -- те, конечно, если верить сказкам, владеют каким-то волшебством, но не таким могучим. Хотя... кто знает, сказки-то могут врать или просто умалчивать о некоторых вещах. В конце концов, сказки -- это всего лишь сказки.

Еще немного поразмыслив, он решил, что Дина больше расспрашивать не будет, потому что и сам пока не готов рассказывать о своей встрече с лесным жителем, как и о подробностях своей короткой семейной жизни -- он до сих пор стыдился собственного поведения. Правда, любопытство от такого решения никуда не делось, зато к нему прибавилась глупая, неизвестно откуда взявшаяся обида: а почему это с ним лесной не общается на расстоянии, ни разу голоса не подал?

-- А ты звал? -- раздалось где-то совсем близко.

-- А? -- растерялся Тин и тут же понял, что голос этот звучит внутри его собственной головы, а не снаружи. -- Нет. Не звал.

-- Ну и вот, -- подытожил голос.

-- А тебя звать надо?

-- Ну да... Только если очень надо, -- раздался тихий смешок, и Тин вновь ощутил себя в одиночестве -- если не считать мирно сопящего под боком Дина.

Глупая обида испарилась. На что обижаться? Он ведь действительно не звал. Да и ни разу не нуждался в помощи настолько, чтобы обращаться неведомо к кому. То есть нуждался, конечно, но отчета себе в этом не отдавал, потому что пребывал в бессознательном состоянии.

Умиротворенный, Тин задремал, а проснулся практически одновременно с Дином, когда уже начало смеркаться.

-- Ой! -- расстроился мальчишка. -- Ты ведь спал.

-- Это плохо разве? -- удивился Тин.

-- Но ты ведь не пил зелье!

-- Не волнуйся, я не слишком долго спал. Да и вообще, больным сон полезен, во сне организм восстанавливает силы.

-- Да? Тогда хорошо. Но зелья ты все-таки выпей, а я пока займусь нашим ужином. Поесть тоже нужно.

И Дин захлопотал по хозяйству: вновь развел погасший костер, отмыл в ручье котелок... Словом, чуть больше получаса спустя над огнем мирно булькало распространявшее аппетитный запах варево, а друзья сидели и глазели на танцующее пламя, привалившись друг к другу. И казалось, что все, так или иначе, будет хорошо. Просто этому 'хорошо' нужно немного времени, чтобы сбыться. И, пожалуй, изрядное количество веры, без которой чудеса не происходят...

Чудо случилось на исходе следующего дня, когда с дороги послышались голоса, цокот копыт и скрип колес. Караван... И не какой-нибудь, а... Тин даже опасался озвучить свои надежды, чтобы не спугнуть.

Оказалось, можно было не бояться, караван доскрипел до крохотного лесочка, где укрылись Тин с Дином, и остановился на ночлег -- собственно, этот лесок был традиционным местом стоянок всех караванов, направляющихся на юго-восток, в сторону границы с Талвоем. И вел караван не кто иной, как Леваш, тот самый друг Тарнея, о котором он и говорил.

Выслушав историю горе-путешественников, Леваш покачал головой:

-- Гурал гнилой человек, это известно давно, но до такого он еще не доходил -- чтобы больного в безлюдном месте бросить. По закону придраться не к чему, деньги он вернул. Однако не все одним только государственным законом определяется. Есть у нас и свои, неписаные, но братством караванщиков строго соблюдаемые. Будем судить, когда вернусь в столицу. Караваны ему больше не водить.

-- Не понимаю, -- подал голос Дин, -- он ведь знал, что его поступок могут осудить караванщики. Почему тогда?

-- Понадеялся, что я сдохну, -- мрачно отозвался Тин. -- Ну и ты за мной -- один, еды мало, до ближайшего селения идти и идти...

-- Не только. Он ведь не мог догадываться, что у вас уже кое-какие связи в Фирне появились. А чужестранец без связей -- кто ж его обвинения слушать станет... Доверия-то никакого. Это вам с Тарнеем повезло.

Насчет везения трудно было не согласиться. Леваш без сомнений позволил им присоединиться к каравану. Даже от денег отказался, заявив:

-- Вы здесь очутились по вине одного из братства, а значит, братство оплачивает ваш путь. Это тоже из неписаных законов, не спорьте.

В приграничную Тарну они прибыли ровно в тот день, когда Тину полагалось покинуть страну -- фирнейский чиновник рассчитал время идеально точно, ни оставив лишних дней на непредвиденные обстоятельства. Так что пришлось вместо купален и полноценного отдыха снова отправляться в путь, купив двух крепеньких, но неказистых на вид лошадок. Поздним вечером Тин и Дин пересекли границу, оставив позади принесшую им столько неприятностей Фирну, и вздохнули с облегчением. Даже не стали углубляться в Талвой, остановившись на ночлег в ближайшем лесочке. И это была первая по-настоящему спокойная ночь за все минувшие дни.

Глава 6. О живой воде и мертвой магии

Дин

Пробуждение оказалось не сказать чтоб очень приятным. Ну а кому понравится проснуться в окружении десятка воинов с суровыми лицами?

Впрочем, Дин заметила их не сразу, просто потому, что не спешила открывать глаза. Села, потянулась блаженно, подставила лицо утреннему солнцу, пробивающемуся сквозь ветви деревьев... и только после этого, почувствовав какое-то напряжение в окружающем пространстве, решила взглянуть на мир.

Вздрогнула. Покосилась украдкой на спящего Тина, который вечером уверял ее, что полностью восстановился. Врал, стало быть, потому что в нормальном своем состоянии он бы уже не спал, а настороженно прислушивался: и земля, и воздух, и подземные воды непременно донесут магу-стихийнику о приближении посторонних к месту ночного отдыха.

Словно в ответ на эти мысли, Тин нащупал ее руку и едва заметно пожал ее, показывая, что на самом деле уже не спит. Дин сразу стало спокойнее.

-- Что делают чужаки на наших землях? -- вопросил один из воинов, с серебряными нитями в черных косах, не иначе как командир этого небольшого отряда.

-- А вы кто? -- вслух озадачилась Дин, про себя испытав облегчение оттого, что она понимает обращенную к ней речь -- язык оказался очень похожим на фирнис, разве что произношение чуть резче, отчетливей по сравнение с фирнейским мелодичным выпеванием фраз, концы которых зачастую терялись, сплетаясь с началом следующих.

Воин хмыкнул, но ответил:

-- Стражи границы.

-- А почему только теперь? -- изумилась девушка.

-- А куда бы вы делись? -- ухмыльнулся другой воин, помоложе, и тут же примолк под строгим взглядом старшего.

-- Я жду ответа, -- с нажимом произнес командир.

-- Ну... мы путешественники.

-- И куда ведет вас путь?

-- К Зеркальному озеру, -- честно призналась Дин.

-- Вот как? -- удивился воин. -- Давно уж не появлялись на наших землях безумцы, которые отваживались отправиться в это опасное место.

-- Чем же оно таким опасно? -- это Тин перестал делать вид, что спит, и включился в разговор.

-- Оттуда мало кто живым возвращался. А кто все-таки выходил из приозерного леса, бывал поражен безумием. Так что проводников туда вы не найдете, чужеземцы. Ни один талвоец в здравом уме туда не сунется.

-- Дорогу хоть покажут? -- хмыкнул Тин. -- Или блуждать нам по стране наугад?

-- Дорогу-то? -- задумался воин. -- А вы сначала расскажите, кто такие, а там подумаем. Зачем идете к озеру?

-- В поисках счастья, -- брякнула Дин.

-- И кто ж тебе такое счастье насоветовал, малыш? -- с сочувствием глянул командир.

-- Кто бы ни посоветовал, а знает о жизни явно побольше, чем мы с вами, -- ухмыльнулась Дин.

-- И ты, чужак, за счастьем? -- повернулся воин к Тину.

-- А я всего лишь спутник, но тоже по совету того, кто знает.

-- Странные вы. Откуда хоть?

-- Из-за моря. Велеинс. Слыхали?

-- Как не слыхать? Велеинс -- большая земля, сильная. Магов своих имеет множество. А вы, чужеземцы, не маги часом?

Дин опасливо глянула на Тина: признается или нет? После Фирны-то! Тот, однако, что-то уже решил для себя, а потому ответил, почти не задумываясь:

-- Я маг-стихийник.

Суровый воин, вероятно, силился сдержать счастливую улыбку, отчего его физиономию слегка перекосило, однако он быстро справился с проявлением непрошеных эмоций.

-- Нам нужна ваша помощь, -- произнес он таким тоном, что стало ясно -- не окажи маг немедленно эту самую помощь, произойдет непоправимое. Вероятно, с самим магом.

-- А что у вас случилось? -- осторожно поинтересовался Тин.

-- Вода уходит.

-- Это как? -- снова подала голос Дин -- при словах об уходящей воде представилась масштабная катастрофа, с которой вряд ли справится один захудалый... ну ладно, пусть даже очень хороший маг-стихийник.

-- В приграничном селении ключ иссякает. Особый ключ. Мало того, что он все селение влагой питает, так еще и целебная в нем вода, люди за ней из разных ходят, как величайшую драгоценность берут... Брали. Потому что нечего стало брать -- самим сельчанам уже на самые насущные нужды едва хватает. Для всего остального приходится теперь с немалыми трудностями издалека возить. Вот, -- вздохнул командир, -- если можно что-то сделать...

-- Я не знаю, -- неуверенно начал Тин, -- если источник русло сменил или очень глубоко ушел, мне может и сил не хватить.

-- Нет, -- возразил воин, -- Ирда, знахарка наша, ходила, землю слушала. Говорит: колдовством там пахнет. И вода совсем близко, а пробиться наверх не может. Молодежь порывалась раскопать да проверить, но старики не пустили: предками заповедано в это место ни руками, ни железом не лезть, а если что случится, то уповать на чудо.

-- Что ж, надо попробовать, -- заявил Тин, поднимаясь с одеяла.

-- Ты уверен? -- забеспокоилась Дин. -- Ты точно полностью восстановился?

-- Все хорошо, Дин, -- парень лучезарно улыбнулся.

Однако Дин почему-то не поверила этой улыбке -- в памяти были еще свежи те безумные часы, когда она боролась за жизнь друга, и мысль о том, что он вновь будет тратиться, едва успев прийти в себя, вызывала в ней ужас.

Вот только увещевать Тина было бесполезно, все равно не откажется. Поэтому к ужасу примешивалась гордость за Тина, готового прийти на помощь людям, даже если ему самому эта помощь может даться нелегко. Все-таки ей очень повезло с другом.

Тин

На самом деле Тин вовсе не чувствовал в себе достаточно сил, чтобы полноценно заниматься магией, все же перенесенная болезнь все еще аукалась. Но все-таки он не считал себя достойным восхищенных взглядов, которые бросал на него младший друг, поскольку взялся за это дело не столько из желания бескорыстно помочь незнакомым людям, сколько из любопытства и азарта.

Было интересно, справится ли он. Ужасно хотелось попробовать свои силы именно в той области, в которой он получил образование. Ибо кому, как не стихийному магу искать ушедшую воду и призывать ее вернуться? Тем более здесь, в Талвое, где своих магов -- раз-два и обчелся, да и те слабенькие совсем.

Идти пришлось не меньше полутора часов, даром что командир назвал селение приграничным. Лошадей вели в поводу.

Воины доставили их в дом местной знахарки. Ирда оказалась тетенькой средних лет, кругленькой и такой гладко-аккуратной, словно специально приготовилась к приему дорогих гостей. И засуетилась сразу:

-- Поесть бы вам. Чую ведь, подняли с ночлега и сюда поволокли, разбойники.

Воины пристыженно потупились и поспешили покинуть избу, остался только старший:

-- Ты им, Ирда, расскажи, что с родником-то случилось. Ты в этом больше моего понимаешь и объяснишь лучше.

-- Пусть поедят сперва, -- сердито отозвалась знахарка, -- нечего людей мучить!

Еда и в самом деле пришлась очень кстати. Здесь, совсем недалеко от границы с Фирной, готовили совсем по-другому: не было той мешанины специй, которые, споря друг с другом, перебивали вкус любой пищи, все было очень просто, но оттого и вкусно. А может, Тину просто так с голодухи показалось.

Дождавшись, пока гости утолят первый голод, Ирда заговорила:

-- Вот послушай, маг... Я ходила туда. Ходила -- смотрела. И слушала. Вода ведь -- она как зеркало, все отражает, на любое дуновение откликается. А тут -- ровно кто жилу узлом завязал. Смотришь -- и взгляд вязнет. Слушаешь -- и шуршание вместо биения. Водяную-то жилу узлом поди завяжи, она ведь вывернется. Но здесь в самой середке чувствуется что-то чужеродное, неживое. Вот оно узел и держит, наверно.

Объяснение знахарки было образным, но Тину мало о чем говорило: узлы какие-то, неживые предметы. Надо было проверить самому, что там происходит.

-- Отведете нас туда?

-- Ну а как же! -- обрадовалась Ирда.

Родник находился за околицей, у самой кромки леса -- крохотное озерцо с каменистым дном и берегами. Судя по следам на прибрежных валунах, еще недавно оно было заполнено водой до краев, но сейчас изрядно обмелело. В центре, где вода прорывалась на поверхность, вместо бойкого фонтанчика наблюдалось едва заметное колыхание.

Тин спустился к самой кромке воды, попытался настроиться на магическое зрение, но зеркальная поверхность отражала, отталкивала его взгляд, не давая пробиться внутрь. До сих пор Тин ни с чем подобным не сталкивался, однако слышал о таких случаях и понял, что придется переходить к другим способам восприятия.

Парень улегся на живот, распластавшись на камнях, поерзал, пытаясь устроиться поудобнее, и погрузил руки в ледяную воду. Пальцы сразу онемели. Тин охнул почти беззвучно и постарался отключиться от ползущего вверх по рукам холода. Ткнулся лбом в камень, не взглядом уже, но сознанием и силой пробиваясь туда, где источник сквозь слои грунта пробивался на поверхность.

То, что знахарка называла узлом, он разглядел сразу. Правда, не понял, как такое вообще может быть. Вода просто не в состоянии удерживать такую форму и препятствовать собственному свободному продвижению. Сама -- не в состоянии.

Как там говорила знахарка? Чужеродное, да? В самой сердцевине узла действительно чувствовалось что-то такое, самим своим существованием противоречившее сути живой воды. Тин попробовал мысленным щупальцем дотянуться до этого чужеродного -- и отпрянул, содрогнувшись от омерзения. Это была магия, но не та, которую он изучал в академии. Не жизнь, которую использовали целители, не одна из природных стихий, которые были ему так близки... даже не амулет, потому что предметники использовали для их создания все те же знакомые ему виды магии. Эта магия была изнанкой, обратной стороной природы и жизни. Такие эманации могли бы исходить от мертвого тела, если бы оно вдруг обратилось магией. Но Тин до сего момента был уверен, что такого просто не может быть.

Все-таки ему пришлось преодолеть свое омерзение. Искомый предмет, источавший столь отвратительные эманации, пребывал совсем близко к поверхности, надо было рассмотреть получше, как он воздействует, и попробовать извлечь. Беда в том, что с нормальной магией эта дрянь не взаимодействовала -- выражала полную инертность, как будто вовсе не имела физической составляющей, а такого быть... Впрочем, сейчас Тин был готов уже поверить во многое, что прежде считал невозможным.

В структуре узла ему все-таки удалось разобраться, и он чуть не ахнул от изумления -- вода сама приняла такую форму, чтобы не дать смерти распространиться. Части ее удавалось обтечь узел, и пробиться наверх -- эта вода была не затронута смертью. Остальная бессильно колыхалась в подземной полости, постепенно размывая, расширяя пространство, отведенное ей природой.

Тин поразился мудрости стихии, которая сама в себе изолировала зло. Но надо было ей помочь. Маг осторожно отделил узел от остальной воды плотной воздушной прослойкой, сжал, насколько это было возможно, по капле выдавливая за пределы защиты лишнюю воду, чтобы сгусток мог пройти обычным путем, и повел свою опасную добычу на поверхность.

Сжатый узел в воздушной оболочке выпрыгнул из озерца, вылетел на берег -- Тин постарался отвести его подальше -- и только после этого хлопнул, расстреливая во все стороны брызги. На земле осталась лежать тушка рыбки-змейки, к спинному плавнику которой был прицеплен черный комок, наполненный смертью -- иначе это было не назвать.

Тин снова содрогнулся, подавил приступ тошноты, с трудом свел онемевшие пальцы в нужную фигуру и запустил в эту странную композицию сгустком магического огня. Дрянь вспыхнула мгновенно, но горела, источая такую сногсшибательную вонь, что все четверо -- и сам маг, и Дин, и воин со знахаркой -- попятились.

А в следующее мгновение в глазах у Тина потемнело, и он отключился от действительности.

Дин

Дин рванулась к другу, но воин успел раньше и бережно подхватил парня прежде, чем голова его коснулась камней.

-- Ох, как потратился... -- огорченно покачала головой знахарка. -- Что ж он так-то?

-- Болел он, -- буркнула Дин, -- а до того ночь в тюрьме фирнейской провел в антимагических браслетах, не успел еще восстановиться.

-- Бедный мальчик, -- запричитала тетка, -- ну ничего, сейчас выспится, потом я его отварчиком отпою -- будет как новенький. А ты неси, неси его, Селех, -- скомандовала она воину, -- и тут же, обернувшись на озерцо, улыбнулась умиленно -- в центре водоема вновь бойко плясал фонтанчик, наполняя его водой.

К тому моменту, как они дошли до дома знахарки, обморок Тина действительно сменился глубоким сном. Дин покрутилась рядом, но делать ей было совершенно нечего, о чем говорить с хозяйкой, сосредоточенно хлопотавшей у очага, она не представляла. Помаявшись некоторое время, она выскользнула за дверь.

Была у Дин мыслишка, которую очень хотелось проверить, но она не знала, поможет ли ей дар в таком деле. Все-таки вода -- это не совсем зеркало, и кто знает, как устроена ее память, если она, даже на одном и том же месте, всегда новая, другая.

А все-таки Дин ужасно хотелось выяснить, кто же учинил такую гадость. Что именно это было, она не поняла, но не могла не догадаться, что такие вещи сами по себе не заводятся, за этим явно чья-то злая воля стоит...

Сперва девушка опустилась на колени, а потом и вовсе легла на берегу, как Тин сегодня сделал, только вместо рук коснулась водной поверхности лбом. И попыталась объяснить воде, что она хочет увидеть.

Вода колебалась. И в прямом смысле -- щекотала лоб, -- и в переносном. То ли не совсем понимала, что от нее требуется, то ли не знала, как исполнить просьбу. А потом -- вдруг! -- состояние стихии изменилось, и Дин показалось, что подо лбом образовалась твердая поверхность. Отпрянув, она поняла, что не ошиблась: у самого берега воду сковала тонкая корочка льда. И лед этот, как зеркало, показывал девушке события, единственным свидетелем которых стала родниковая вода.

Сперва Дин увидела, как над озерцом склонился мужчина средних лет -- тоже с косами, как местные воины, но плетение начиналось почти у макушки, а виски были выбриты. В левом ухе висела серьга -- тоненькая птичья косточка в серебряной оправе. Мужчина сунул руку в торбу, оглянулся через плечо -- нет ли свидетелей -- и выудил живую еще рыбку-змейку. Довольно оскалившись, он прицепил к плавнику непонятную штуковину -- ту самую, что Тин спалил магическим огнем, -- и выпустил рыбку в воду. Дальше виделось совсем мутно, но Дин поняла, что юркая рыбка, преодолевая сопротивление воды, поплыла к источнику.

-- Чего это ты тут разлегся, парень? -- знакомый насмешливый голос отвлек Дин от созерцания.

Она оглянулась. Оказалось, это тот самый молодой воин, что утром пытался шутить на стоянке.

-- Да так, -- уклончиво ответила девушка, -- кое-что посмотреть хотелось.

Впрочем, смотреть было уже не на что -- лед успел растаять.

-- Ну и увидел что-нибудь?

-- Кое-что.

Дин поднялась, потрясла мокрой головой и отправилась обратно к дому Ирды. Воин потащился следом -- то ли из любопытства, то ли из недоверия к чужаку. bПришла она вовремя -- Тин как раз проснулся и мелкими глотками, морщась, пил отвар, который приготовила для его знахарка.

-- Куда ходил? -- поинтересовался друг.

-- К роднику, -- Дин на миг запнулась, не решаясь вот так вдруг, после нескольких месяцев знакомства, заявить Тину о своих способностях, но все-таки продолжила: -- Чтобы в воде посмотреть, кто такую гадость в источник подсунул.

-- Как это -- посмотреть?

-- Ну как в зеркале, -- пояснила она, -- я умею. И в библиотеке... мне же на самом деле зеркало подсказало, что происходило, ночью я обычно сплю все-таки, -- смущенно улыбнулась она.

По лицу Тина пробежала тень, и Дин расстроилась -- обиделся, наверно, что младший друг правду утаил. Все же именно это событие касалось их обоих.

Но когда Тин заговорил, обиды в его голосе слышно не было, разве только задумчивость:

-- Так ты... тоже из древних, что ли?

Почему 'тоже', Дин уточнять не стала, просто кивнула и добавила:

-- Не то чтобы из древних, но какая-то капелька крови есть.

-- Вот и у меня капелька, -- включилась в беседу знахарка, -- да только я и такого не могу, не умею. Что ж там было-то, в зеркале?

Дин подробно описала все, что удалось увидеть. Знахарка и воины переглянулись с пониманием.

-- Эти... смертолюбы все-таки, -- высказался Селех.

-- Кто?! -- изумилась Дин.

-- Есть у нас тут такие. Лет полтораста назад появились, что ли, а может, и раньше, но услышали о них именно тогда. У них какое-то учение свое: будто бы мир наш заперт и все дороги узлом завязаны, Создатель свое детище давно покинул, а потому будущее у нас одно -- смерть. И надо ее всячески приближать, а не отталкивать: детей не рожать, болезни не лечить... Но к самоубийствам они не призывают: мол, надо ждать естественного конца. Раньше-то они только проповедями ограничивались, а в последние лет десять ровно с цепи сорвались -- лечебницу в столице подожгли, к знахарям в дома пробираются, снадобья уничтожают. Теперь вот и до нашей целебной водички добрались. Не сказать, чтобы у них было много последователей, но все же безумцы находятся...

-- Надо же, какие странные люди бывают на свете -- ошеломленно воскликнул Тин.

И Дин не могла с ним не согласиться.

Глава 7. Время для размышлений

Дин

Они вновь лежали на камнях у источника. Снова ничком, упершись взглядами в беспокойную, сверкающую солнечными бликами поверхность воды. Только на этот раз -- вдвоем.

-- Подумать только, -- со смешком в голосе произнес Тин, -- еще совсем недавно я мечтал о путешествиях. О том, как я буду переезжать из страны в страну, знакомиться с новыми людьми, переживать необыкновенные приключения. Хотел сочинить книгу -- не скучные путевые заметки, а настоящую, живую историю, такую, чтобы у читателя дух захватывало.

-- Надо же, и я тоже! -- подивилась Дин такому созвучию мыслей.

-- Что -- тоже? -- похоже, Тин был погружен в собственные мысли и разговаривал скорее сам с собой.

-- Тоже -- путешествовать. И книгу тоже... А если приключений в пути будет мало, проявить фантазию. Но с нами за время пути уже столько всего произошло, что можно и без выдумок обойтись.

-- То ли еще будет, -- отозвался Тин.

-- Ты что-то... знаешь? -- насторожилась девушка.

-- Просто чувство такое, словно уже попал в бурный поток. И пока не достигнем цели пути, спокойствия можно не ждать.

-- Ты жалеешь? -- больше всего она боялась именно этого -- что Тин пожалеет о своем решении быть ей спутником.

-- О чем? -- парень в недоумении поднял бровь.

-- О том, что пошел со мной. О том, что уже успел пережить.

-- Что ты, Дин! Наоборот, я чувствую, что поступил правильно. Сейчас мое место рядом с тобой. Я должен довести тебя до двери. И, может быть, войти с тобой в эту дверь.

-- Ничего не выйдет.

-- Почему?

-- Дверь откроется только для меня.

-- Не хотелось бы отпускать тебя в неизвестность.

-- А уж мне-то как не хочется! -- хмыкнула Дин.

-- Может, не пойдешь?

-- Надо, -- твердо ответила Дин.

Как бы она ни боялась этого шага, все же чувствовала, что сделать его должна. И в том, что странное существо, давшее ей приют в лесу, имеет право давать такие советы, теперь не сомневалась нисколько. Кем на самом деле является ее советчик, Дин уже начинала смутно догадываться, но даже самой себе опасалась в этом признаваться -- уж больно смелая догадка получалась. Однако многое свидетельствовало в ее пользу: и чудеса, которые едва ли многим под силу, и разговор во сне -- или наяву, Дин этого так и не поняла. Что уж говорить о том, что опытная сельская знахарка сроду не слышала о травке под названием 'калавка' и ее целебных свойствах. Конечно, Ирда могла не узнать названия на чужом языке, но Дин ей растение не только описала, но и зарисовала. И -- ничего.

Но как бы то ни было, Дин была рада возможности отдохнуть. Спешить им было пока некуда -- до равноденствия времени оставалось предостаточно. Правда, иногда Дин ловила себя на ощущении, будто она безнадежно опаздывает, но объяснялось это просто -- непривычно теплой погодой, словно весна уже в самом разгаре, а может, и лето на носу. Впрочем, для здешних краев такая теплынь на исходе зимы считалась вполне нормальной, а вот у Дин ее внутренний календарь давал сбои.

Но покуда ей удавалось себя уговаривать, да и причина для этого имелась вполне уважительная -- здоровье Тина. Пусть парень и хорохорился, но она-то, зная его уже столько месяцев, не могла не замечать, что он не в лучшей форме. А лечит в таких случаях только одно -- время. Травки укрепляющие -- это хорошо, просто замечательно, но здоровый сон, вкусная еда и отдых обладают отменным целебным действием, а потому полезны вымотанным магам ничуть не меньше.

Поэтому теперь они лежали на разогретых солнцем камнях и любовались восстановившимся источником. Или нет. Тин, несомненно, глазел на воду, а вот Дин -- украдкой! -- на него. И ей казалось, что роднее у нее никого в этой жизни не было.

'Интересно, как он выглядит на самом деле?' -- думала девушка. О том, что эта внешность -- не настоящая, она узнала случайно -- просто к слову пришлось. А вот о том, что мальчик Дин -- вовсе не мальчик, друг пока ничего не знал. 'А ведь он увидит меня настоящую!' -- внезапно осенило Дин. Если все получится по совету лесного, то они окажутся по разные стороны зеркала. Дин хотела этого и боялась одновременно. С одной стороны -- пусть бы увидел. Это было бы... честно -- чтобы парень узнал, с кем разделил путь. Но была у медали и другая сторона: та неизвестная девушка, которую Тин найдет... непременно когда-нибудь найдет. Вернется в Стекарон -- а она ждет. И простить готова.

На этом этапе своих размышлений Дин горестно вздохнула: если она покажется Тину во всей, что называется, красе, то... у нее точно не будет никаких шансов. Но это, может, и к лучшему, если рассудить: ей еще со своей жизнью разбираться. Нужно понять, чего она от этой жизни хочет, а для этого... Для этого нужно всего лишь шагнуть в неизвестность.

-- Ну что ты вздыхаешь, Дин? -- окликнул ее друг.

Все еще друг. Всегда -- друг. И ничего больше. А может, больше этого просто и не бывает.

-- Так, -- девушка неопределенно пожала плечами, -- мысли всякие.

-- Да ты не переживай, -- по-своему понял Тин, -- я тебя не брошу. Вместе -- до конца.

Дин мысленно хмыкнула: знал бы он, как двусмысленно звучат для нее эти слова. И как ей хотелось бы, чтобы они были правдой. Хотя она по-прежнему не понимала, чего на самом деле желает. Одно знала точно: навязываться она не станет. И если им доведется встретиться в настоящем виде, постарается ни словом, ни жестом не показать, что испытывает к Тину нечто большее, чем дружеские чувства.

Однако с этим странным состоянием, с этой противоречивостью желаний надо было что-то делать. Хотя бы сейчас. Отвлечься бы от навязчивых мыслей, занятие себе какое-нибудь придумать. В пути легче. С одной стороны -- тяжелее, а с другой -- все-таки легче. Думать начинаешь в ином ритме, под перестук копыт, под мерцание далекой цели, столь же пугающей, сколь и манящей.

Вот только не станет она сейчас другу даже намекать на то, что уже устала от отдыха и хочет идти. У нее -- прихоть и дурацкие мысли, а ему действительно надо отдохнуть и восстановиться после пережитого.

Дин поднялась и, ни слова не говоря, зашагала прочь -- не в сторону поселения, а в лес. Спрятаться хотя бы от самой себя на время. Но в первую очередь -- от Тина конечно. Такого притягательного и такого недостижимого. Она боялась, что друг увяжется за ней, но Тин, удивительно понятливый человек, остался валяться на камнях у источника.

Увы, от самой себя не спрячешься. А иногда хочется: прийти в безлюдное место и оставить там самые тревожные раздумья -- пусть себе висят на голых скалах, в крайнем случае, на деревьях, и поедают сами себя. Увы, даже в самом безлюдном месте человек неотделим от своих мыслей. Дин подозревала, что покой надо искать не снаружи, а внутри. И удивлялась: прежде, в те почти забытые времена, когда она жила в отцовском замке... даже не во всем замке, а в одной -- довольно-таки скромной, надо признать -- библиотеке, ей это удавалось. Может, потому что тревоги тогда были еще детскими, не несли с собой столько внутреннего несогласия -- с собой и с миром?

Да и лес оказался не таким безлюдным, как мечталось, но этого следовало ожидать: теперь стражи патрулировали не только границу с Фирной, отдельные отряды выделялись и для охраны селения, чтобы ни один злонамеренный чужак больше не прошел к источнику.

И были б еще стражи незнакомые -- могли бы задержать как подозрительную личность, привести к начальству на допрос. Глядишь, и отвлеклась бы. Так нет же -- все уже Дин в лицо знали, улыбались приветливо, здоровались. И шли дальше. Служба потому что, болтать некогда.

Когда стражи скрылись и вида, стало совсем тоскливо -- будто и не одиночества Дин искала, а наоборот -- общества. Или просто, как часто в последнее время, сама не знала, чего хочет. Побродила, конечно, еще немного, но без особого удовольствия, просто не хотелось слишком быстро возвращаться.

А когда на обратном пути проходила мимо источника, Тина на берегу уже не было.

Тин

Тин не без труда заставил себя задержаться у источника -- не стоило навязывать свое общество Дину, который явно желал побыть наедине с собой. Тем более, что в полном одиночестве ему остаться не грозило: усиленные патрули регулярно обходили округу, и казалось, что они вездесущи, невозможно было ступить и шагу, чтобы не столкнуться с воинами. Оставалось надеяться, что они окажутся достаточно деликатными, чтобы не навязывать Дину своего общества.

Ну и потом... Тину самому стоило побыть немного в одиночестве и поразмыслить. До сих пор у него не было на это ни времени, ни сил. Мысли мелькали, конечно, куда ж без них, но выстроить какую-то цельную картину собственной жизни -- не будущей, нет, но настоящей -- у Тина никак не получалось.

Он пытался разобраться в себе: сколько в его привязанности к Дину было его собственного чувства, выросшего из приязни и благодарности, а сколько -- наведенного неким странным существом, чтобы он без лишних раздумий отправился в далекий опасный путь. Но отделить свое от чужого в собственной душе не получалось. Во-первых, за время путешествия Дин успел по-настоящему прорасти там, в душе, корнями, а во-вторых, стоило задуматься, и Тин понял, что не видит большого смысла в этих попытках -- с чего бы все ни начиналось, значение имеет только то, что происходит между ними здесь и сейчас. А сейчас это уже настоящая дружба, от такой не отказываются.

И почему-то сейчас он был совершенно спокоен за свою супругу, как будто между ним и Лесным, кем бы тот ни был, существует некая негласная договоренность, сделка: пока Тин здесь присматривает за мальчишкой, его жена тоже под присмотром... может быть, самого Лесного.

Но главное, что не давало ему покоя, это мысль о возвращении домой... без Дина. Дверь, через которую мальчишке предстоит уйти, Тин представлял себе по-разному, но, вне зависимости от картинки в воображении, сердце сжималось всякий раз, когда эта придуманная дверь захлопывалась, отделяя его от друга. Этой чудовищной несправедливости, неправильности даже названия не было. Но и изменить что-либо Тин был не в состоянии -- разве только втайне мечтать, чтобы эта дверь не отворилась. И в то же время Тин точно знал, что ничего не сделает, чтобы помешать другу уйти... как бы ему этого ни хотелось. Проводит -- и вернется домой, залечивать душевную рану, искать жену и путь к ее сердцу. И способ преодолеть проклятие.

От раздумий его отвлек знакомый голос:

-- Поговорить бы...

Селех. Как подошел -- непонятно. Здешние воины владели искусством двигаться плавно и неслышно, они то водой перетекали с места на место, то переступали мягкими звериными лапами. Или просто тенями возникали за спиной, и пока голос не подадут -- не догадаешься об их присутствии. Как сейчас.

Тин принял сидячее положение и жестом предложил воину присесть рядом. Однако Селех отрицательно покачал головой:

-- Не здесь. Разговор серьезный. Пойдем лучше в общинный дом -- там сейчас никого, нам не помешают.

В общинном доме действительно оказалось пусто. Селех не спешил: вскипятил воды, поставил перед Тином кружку травяного отвара, уселся напротив и только тогда заговорил:

-- Я знаю, что вы хотели идти прямым путем к озеру... Но я хотел бы попросить... мы все хотели бы... То, что произошло -- страшно. Мы никогда не слышали о такой магии -- смертной магии.

-- Мне тоже никогда не приходилось слышать о подобном. Нас учили в академии, что при смерти человека и животного в пространство выделяется некоторое количество энергии -- некроэнергии. Да что там слышали, всякий маг способен ощутить эманации смерти, особенно насильственной, если она происходит поблизости. Но никто никогда не говорил нам, что с помощью этой энергии можно творить магические действа.

-- И все же... У нас тут мало магов, а которые есть -- слабы. Что они умеют -- это придавать силу зельям и эликсирам, да еще по мелочи. Образования единого нет, если только кто к старшему магу в ученики попадет. Вот и получается, что самим нам никак не разобраться...

-- И? -- подбодрил собеседника Тин.

-- Мы послали весточку в столицу. Ответа пока не получили, но скорее всего князь пожелает увидеть вас.

-- Зачем? -- удивился Тин.

-- Чтобы выяснить, что именно вы видели. Чтобы просить помощи у Велеинса, если князь сочтет это необходимым.

-- Гм... Конечно, я происхожу из влиятельной семьи, но... я ведь не дипломат, у меня нет никаких полномочий выступать от лица королевства.

-- В Талвое нет официального представительства Велеинса. Да и вообще, наверно, никого из вашей страны, кроме тебя и твоего друга. Но передать просьбу о помощи -- возможно, не сразу, но когда вы сделаете ваши дела и вернетесь, -- в этом ведь нет ничего сложного, правда?

-- Да, я мог бы... -- он не стал уточнять, что мог бы связаться с родней не по возвращении на родину, а прямо из Талвоя.

-- Хорошо, -- улыбнулся Селех. -- Я сам отправлюсь с вами. И в столицу, и после -- проведу до приозерного леса. В лес не пойду, уж не обессудьте -- у меня обязательства перед своими, я так рисковать не могу. Но... что-то мне подсказывает, что друг твой имеет право пройти к озеру. А значит, и с тобой ничего не случится, если будешь его сопровождать.

-- Спасибо, -- обрадовался Тин, -- даже до леса -- это очень здорово. Мы даже и не надеялись.

-- Почему? -- удивился и вроде бы даже немного обиделся Селех. -- Вы такое дело для нас сделали. Нашли бы мы проводника для вас в любом случае.

Никаких причин отказывать сельчанам в просьбе Тин не видел. Вот разве что с Дином надо посоветоваться, но Дин -- мальчишка отзывчивый, он точно не откажет.

А еще -- мелькнула такая мысль -- дед бы одобрил. Пусть у Велеинса с Талвоем нет общих границ и общих интересов, но дружеские отношения между двумя государствами -- это может быть полезно.

Впрочем, кое-что общее у них все-таки было -- враги. И речь даже не о Фирне, хотя глупо было бы отрицать существовавшее напряжение. Новая магия и те, кто ею пользовался, -- вот настоящие враги. Пусть даже они не набрали пока большой силы, но они опасны уже тем, что непредсказуемы. Неизвестно, как будут работать их открытия, до чего они еще могут додуматься и с какими целями использовать. Для Талвоя это уже реально существующий враг, для Велеинса -- потенциальный.

Никогда не мечтал Тин заниматься политикой, находил ее скучной, а иногда и грязной, но кажется, пришло время и для него соприкоснуться с этим миром. Что бы Тин себе ни воображал, он все равно оставался внуком советника Аироса, и глупо было бы не считаться с этим.

Тин с удивлением обнаружил, что уже не злится на деда. Причем давно. В какой-то момент легко получилось признать право старого советника на заблуждения и ошибки. Может быть, потому что это дает и Тину право на собственные? И надежду на их исправление.

Дин нашелся в доме Ирды. Вид у мальчишки был задумчивый и хмурый -- похоже, одинокая прогулка не принесла облегчения. К предложению сделать крюк и заглянуть в столицу он отнесся с неожиданным энтузиазмом.

-- Знаешь, -- признался, -- у меня уже не первый день пятки чешутся, я просто не решался сказать, хотел дать тебе отдохнуть подольше после всего пережитого. Но если ты сам готов, то я очень даже не против. А крюк -- нестрашно, времени у нас в запасе пока достаточно. А ты правда сможешь помочь, если князь попросит?

-- Не сам, конечно, но родне написать можно.

-- Да, -- Дин снова посмурнел, -- влиятельная родня -- это, наверно, хорошо.

А Тин опять не решился задать другу неудобные вопросы. Да пусть их, его тайны, жаль только, что у младшего друга от них настроение портится.

Впрочем, к тому моменту, когда пришло ответное послание от князя, Дин перестал хмуриться и впадать в задумчивость, а в глазах его светилась лихорадочная готовность сорваться с места в любой момент. Дорога звала его. И дверь в конце этой дороги. Дверь, которая станет между ними двумя, отрежет друг от друга, наполнит душу Тина горечью потери. А какие чувства сам Дин испытывает при мысли о грядущем расставании? -- этот вопрос Тин тоже не задал другу. Но очень хотел.

Глава 8. В гостях у князя

Дин

Где-то глубоко внутри у нее поселился камень. Тяжелый. Или, наоборот, дыра. Казалось бы, странно, что она не может определить, отделить одно от другого, но эта помесь тоски и страха действительно могла быть то камнем, то дырой. Попеременно. А может, и одновременно.

И не было сомнений в том, что делает она все правильно, но пришло осознание, что до сих пор она по-настоящему никого не теряла. Матери просто не помнила, мужа и вовсе не знала, отец и единокровный брат всегда были ей чужими. Разве что няня, но... детский разум проще воспринимает такие потери, если есть простая цепочка, позволяющая понять и принять: няня старая, так всегда бывает, что старые уходят, а малые -- остаются. Одинокими и бесприютными. А с Тином она впервые в жизни перестала чувствовать свое одиночество. Потому и страшилась: понимала, что предстоит потерять.

Впрочем, дорога... Дорога лечит, дорога подчиняет своему завораживающему ритму, и путник теряется именно в нем, а не в собственных мыслях.

Накануне отъезда сельчане устроили им прощание -- столы, накрытые у самого источника, ломились от снеди, горели костры, бренчали струны... В зыбком свете пламени воины показывали уходящим гостям свое искусство -- то ли бой, то ли танец. Они то сливались со своими тенями, то распадались на множество танцующих, и было не понять, кто там настоящие бойцы, из плоти и крови, а кто -- призрачные подобия. Возможно, тени были чуть гибче, чуть стремительнее, они искусно прятались и являлись в самый неожиданный момент, придавая особую остроту танцу-бою, добавляя ему яркости и непредсказуемости. Завораживающее было зрелище.

А утром Ирда отозвала Дин в сторону и проговорила едва слышно:

-- Береги его, ладно? Мальчика-то береги... У вас пути связаны.

-- Как это? -- удивилась Дин.

-- А я и сама не знаю. Просто вижу иногда, а объяснить не могу. Может, все дело в крови моей -- говорят, древние ведали пути. У тебя не бывало такого?

-- Н-нет... Кажется, не бывало.

-- У меня в юности тоже не было, уже к зрелым годам началось. Как знать, может, и у тебя проявится.

-- Как знать... -- эхом откликнулась Дин.

-- А может, -- заключила травница, -- и древним каждому свои таланты даны. Ты, главное, слова мои не забудь.

По правде говоря, Дин себе такого дара вовсе не желала -- со своей бы дорогой разобраться, где уж там чужие разглядывать! Но слова Ирды запали в душу, вновь заставили забеспокоиться: как же так -- связаны? Ведь они расстанутся. Уже совсем скоро...

Дин дернула головой, вытряхивая из нее навязчивые тревоги, и тронула поводья. Вперед -- на покорение третьей в ее жизни столицы. Первая дала Тина, вторая чуть не отняла его... Чего ожидать от третьей?

Тин

Ашва -- столица Талвоя -- была невысока, но приземистой не выглядела. Наоборот, ее дома казались большими птицами, что опустились на землю ради кратковременного отдыха, но вот-вот снова взлетят. Птицы толпились беспокойно, суетились, собирались стайками, стягивались к княжескому дворцу. А потом вдруг расступались -- и дворец представал перед человеческому взгляду во всем своем великолепии: белые стены, ажурные балконы, островерхие крыши, стремящиеся в небеса.

И казалось немыслимым, что в землях, где водится такая красота, могло поселиться зло.

Приглашенных князем гостей разместили прямо во дворце, даже заикнуться не позволили о гостинице. И аудиенцию князь назначил уже на следующее утро после их прибытия -- видно, всерьез был обеспокоен угрозой магии смерти.

Что Тина особенно удивило -- никаких церемоний, никаких лишних телодвижений: князь Аутар просто привстал при появлении гостей и тут же опустился обратно в свое кресло и кивком предложил Селеху, Тину и Дину занять такие же точно кресла, ничем не отличавшиеся от княжеского. И заговорил просто, без предисловий, сразу после того как прибывшие назвали свои имена:

-- Лей Ари, я хотел бы услышать непосредственно от вас, что именно вы увидели и почувствовали, освобождая живую воду.

-- Ваша светлость... я надеюсь, что сумею доступно объяснить, -- Тин замялся, не зная, как сказать, чтобы не задеть самолюбия правителя.

Аутар, кажется, понял его затруднения, рассмеялся тихо:

-- Лей Ари, в княжеском роду Талвоя из поколения в поколение передается магический дар. Не слишком сильный, однако моих способностей и познаний, полагаю, будет достаточно для того, чтобы понять, о чем вы ведете речь.

Тин неслышно выдохнул с облегчением и заговорил. Как смог, описал свои ощущения от странной магии и действия по ее уничтожению. -- А теперь вы, юноша, -- обратился князь к Дину.

Как ни странно, рассказ мальчика занял куда больше времени: князь задавал дополнительные вопросы -- его заинтересовал сам дар, а кроме того, он требовал подробного описания внешности человека, которого Дин увидел в отражении.

-- Значит, все-таки смертолюбы, -- подытожил Аутар, -- или орден смертепоклонников, как они еще себя называют. Мы виноваты... слишком долго не воспринимали их всерьез -- мало ли было всяких странных веровании, они рождались из пустяков, из неверно понятых слов или явлений, горячо вербовали сторонников, проповедуя в тавернах и на площадях, а потом постепенно исчезали и заменялись новыми. Кто же знал, что этот орден таил в себе такую опасность. Магия смерти, надо же...

Тин вздохнул, Дин зябко поежился, Селех прикрыл глаза, соглашаясь с правителем, но все промолчали.

Князь продолжил:

-- Вы уже знаете, что у нас в Талвое нет единой системы образования магов, нет и магической науки как таковой. Каждый маг сидит в своей лаборатории, изучает что-то, ему одному ведомое, и никто из них не спешит делиться своими открытиями даже с лучшими учениками. Конечно, я попытаюсь созвать наиболее сильных магов княжества, поставлю перед ними задачу, но не очень верю в успех. Мало того, подозреваю, почти уверен, что за открытием магии смерти стоит кто-то из них. Поэтому нам нужна помощь извне. Помощь ученых магов Велеинса. Вы маг, -- обратился он непосредственно к Тину, -- у вас наверняка есть связи, вы можете обратиться в свою академию.

-- Видите ли, ваша светлость, мы с другом не собираемся пока возвращаться на родину, у нас другие планы... -- начал было Тин.

-- Я слышал, -- прервал его князь, -- планы у вас... опасные. Но древняя кровь проведет.

-- Это как? -- оживился Дин.

-- Говорят, место это древние таким сделали, вот их потомки только и могут попасть к озеру. Ну и те, кто с ними.

-- Это хорошо... -- пробормотал мальчишка. -- Очень хорошо...

Тину было тревожно от мыслей о зачарованном лесе и Зеркальном озере, и он поспешил вернуть беседу в прежнее русло:

-- И все-таки я мог бы помочь, ваша светлость. Моя семья... довольно влиятельна в Велеинсе. Я могу связаться с родными, и, пока мы с другом путешествуем, они уже начнут что-то делать. Как минимум, поставят в известность ученый совет академии и поспособствуют скорейшему рассмотрению вопроса.

-- Буду вам очень признателен, лей Ари, -- князь слегка склонил голову, -- а пока приглашаю вас отдохнуть несколько дней в моем дворце. Завтра вечером будет прием, который я приурочил к вашему визиту. Хотелось бы познакомить вас с моими придворными и... несколько развеять предубеждение против чужеземных магов. Уверен, вы сумеете произвести должное впечатление. Сегодня после обеда вас навестит портной. Буду рад видеть вас обоих, -- при этих словах князь развернулся в сторону Дина и тоже обозначил легкий поклон.

Дин

Не то чтобы Дин совсем не готовили к светской жизни, но она всегда знала, что блистать на балах -- не ее будущее, а потому относилась к этой части своего образования не слишком серьезно. Но сейчас впервые за прошедшие месяцы пожалела, что носит мужской облик и костюм. Опять же, не из-за того, что ей захотелось мужского внимания, просто она чувствовала себя неловко и не слишком понимала, как себя вести: мальчиком она выглядела младше своих лет, и присутствие ее на этом приеме казалось неуместным. Вроде бы все знали, что за мальчик и почему он тут находится, но Дин не находила себе подходящего места и занятия.

Светские беседы Тин взял на себя. Дин одно время таскалась за ним по залу, но потом ей это наскучило, и она попыталась найти уголок поукромнее, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. И была почти уверена, что у нее получилось -- уединенная ниша была, наверно, предназначена для влюбленных парочек и секретных бесед. Вот для беседы ее и нашли.

Женщина, заглянувшая в нишу, сразу вызвала у Дин неприязнь -- и броской своей внешностью, хотя до сих пор Дин не знала за собой зависти чужой красоте, и надменным видом, и бесцеремонным обращением. Женщину эту она уже видела, и даже была ей представлена, пока перемещалась между группами гостей вместе с Тином. Красавица была магом на службе у князя. Звали ее, кажется, Анитха.

-- Расскажи мне про своего господина, -- без предисловий начала та.

-- Он мне не господин, а друг, -- возразила Дин.

-- Глупости, -- расхохоталась дама, -- бездарный может претендовать только на службу у мага, но никак не на дружбу с ним.

-- У нас в Велеинсе не так, -- упрямо заявила Дин.

По крайней мере, у них с Тином точно было не так. Но Анитха только снисходительно улыбнулась:

-- Ты просто еще не понял, мальчик.

Дин пренебрежительно фыркнула.

Дама разозлилась:

-- Не забудь, ты разговариваешь с магом! Стоит мне захотеть...

-- Я гость князя, -- напомнила Дин, на всякий случай сделав пару шагов в сторону выхода из ниши.

-- Говори, -- сердито зашипела магичка.

-- И что говорить? -- Дин отступила еще на шажок.

-- Он женат?

-- У него есть... любимая, -- уклончиво ответила Дин.

Анитха прищурилась и пробормотала чуть слышно:

-- Любимая -- это не жена, -- и решительным шагом двинулась вон.

Дин сначала хотела остаться, но любопытство взяло верх, и она осторожно последовала за Анитхой. И вовремя: магичка как раз склонилась над столиком, уставленным бокалами с вином, и едва заметным движением провела ладонью над одним из них. Если бы Дин не следила за ней специально, она бы ничего не заметила.

После чего Анитха подхватила два бокала и с очаровательной улыбкой протянула один из них -- тот самый -- как раз очутившемуся поблизости Тину. Что магичка при этом говорила, Дин не слышала, но ресницы дамы трепетали так, что, наверно, ветер поднимали.

Тин, который явно устал от бесконечной болтовни, даме -- и особенно вину -- явно обрадовался и поднес бокал к губам. Дин, до сих пор наблюдавшая за этой сценой в некотором оцепенении, встрепенулась:

-- Не пей! -- получилось почему-то шепотом, и Дин крикнула еще раз, уже в полный голос: -- Не пей!

Возглас ее прозвучал достаточно громко, чтобы остановить Тина... и обратить на себя внимание значительной части гостей и самого князя.

Правитель очутился рядом с растерянным Тином одновременно с Дин. И вопрос задал безадресно, в пространство:

-- Что происходит?

-- Она что-то сделала с его напитком, -- наябедничала Дин, -- или магичила, или добавила какое-то зелье.

Неуловимое движение княжеской руки -- и вот уже два стража придерживают магичку за руки -- пока еще мягко, просто чтобы не позволить ей что-нибудь сотворить, а пожилой маг с поклоном обращается к гостю:

-- Вы позволите? -- и протягивает руку к бокалу.

-- Да, конечно, -- Тин передал бокал магу.

Тот провел рукой над поверхностью и сморщился брезгливо:

-- Приворот.

Анитха, на которую в этот момент никто не смотрел, ловко вывернулась из захвата стражников и махнула рукой в сторону Дин, прошипев что-то невнятное.

Но Тин на этот раз среагировал быстрее княжеских слуг: тоже вскинул руку, и Дин окружила сияющая стена. Сгусток серебристо-черного пламени стек по ее поверхности, не причинив никакого вреда.

В следующий миг очнулись и стражники, и придворный маг. Анитху скрутили и куда-то поволокли, а Тин с исследовательским интересом во взоре, склонился над тем местом, где пресеклась атака магички.

-- Интересно, -- пробормотал он, -- очень интересно. Знаете, что, ваша светлость, -- Тин поднял глаза на князя, -- я думаю, имеет смысл расспросить эту даму как раз по той истории, которая послужила поводом для нашей встречи. Потому что здесь, среди прочих потоков, присутствовала изрядная доля магии смерти.

Князь прошипел что-то экспрессивное и, по всей вероятности, не предназначенное для произнесения вслух в светском обществе, поймал несколько удивленных взглядов, однако не смутился -- правителю смущаться не положено.

А Тин повернулся к Дин:

-- Так чего она хотела? -- как будто все, что произошло перед нападением, было настолько незначительным, что пролетело мимо его внимания.

-- Ну что-что, -- буркнула Дин, -- замуж она хотела. За тебя. -- Да, -- неожиданно невпопад откликнулся Тин, -- я как раз искал жену. Но не эту.

Не 'не такую', а 'не эту'! Дин хмыкнула, но оговорку комментировать не стала. Или не оговорку? Не поймешь ничего с этими тайнами. Тин небось тоже немало странного от нее слышал, однако дурацких вопросов не задавал -- набрался терпения и ждет, пока она сама ему все расскажет. А расскажет ли?

-- Ты меня опять спас, Дин, -- друг улыбнулся криво, -- я старше и сильнее вроде бы, но спасаешь меня ты.

-- Ты меня тоже спас. И раньше не раз спасал. Глупо считаться -- мы же друзья.

-- Угу, -- угрюмо подтвердил Тин, -- но лучше бы у нас случалось поменьше поводов спасать друг друга.

-- Да-да, я помню, -- хихикнула Дин, -- ты говорил, что это не слишком похоже на дело всей жизни, о котором ты мечтал.

Талвойский князь, о присутствии которого друзья как-то подзабыли, с интересом прислушивался к разговору и поглядывал на обоих тепло и немножко снисходительно.

Дин, поймав его взгляд, покраснела и с опаской огляделась по сторонам. Но нет, остальные гости, хоть и проявляли любопытство, но издалека. Возможно, как раз потому, что рядом с ними стоял сам князь, одним своим присутствием защищая чужеземцев от чрезмерного внимания.

-- Вы испугались? -- неожиданно спросил князь.

-- Я? -- растерялась Дин. -- Не знаю... Сначала -- нет, как-то все очень быстро случилось, а потом поздно было бояться.

-- А я испугался, -- голос Тина звучал сердито, -- но... уже потом. Понял вдруг, что мог не успеть.

-- Я... -- князь улыбнулся -- одними глазами. -- ... рад, что вы оказались именно такими. И что именно вам довелось сделать явным то, что было скрыто.

-- Что теперь будет? -- поинтересовалась Дин.

-- Для вас -- дальнейший путь, потому что время ваше на исходе, равноденствие близится. А мы начнем разбираться с нашей бедой. Вы ведь отправили сообщение родичам? -- обратился Аутар к Тину.

-- Да, сразу после нашей беседы. Теперь остается только ждать. Я полагаю, они найдут способ связаться с вами, -- склонил голову парень.

-- Что ж... Доброго пути вам.

Глава 9. Голос леса

Тин

Чем дальше они удалялись от Ашвы, тем острее Тин ощущал тот объем дел и обязательств, которые он оставил за спиной в надежде когда-нибудь к ним вернуться. Талвойская беда, которой пока еще нет названия... Караванщик Тарней, которому он обещал попробовать наладить поставку магических лекарств. Виан с его изобретением... Разумеется, дед поможет с деньгами и связями, но он не маг, он не сможет подхватить идею, помочь развить ее в горячем споре, выбрать нужное, самое подходящее решение. Сам дед, который за время этого путешествия наверняка приобрел седых волос больше, чем за все прошедшие годы. Им так много надо еще обсудить! Оказывается, он никогда в жизни не говорил со старым советником... по-настоящему. Жена, с которой он так и не встретился... Проклятие... Проклятие, проклятие, проклятие... Которое нужно как-то обойти. Найти бы только ту обходную дорогу!

Он обязательно должен вернуться. Никакие страсти, подстерегающие в приозерном лесу, не смогут одолеть человека, у которого столько обязательств.

Это была особенная часть пути, исполненная тишины и ожидания. Они переговаривались только по делу, а остальное время молчали, хотя ехали бок о бок. Не было между ними отчуждения, хотя грядущее расставание уже нависло напряженно, и нити, связывавшие их, болезненно натянулись. И говорить об этом было никак невозможно. Только молчать.

Селех, который всю дорогу держался чуть-чуть позади, тоже подавал голос лишь изредка -- когда пора было устраивать привал или возникала необходимость выбрать верный путь на развилке.

Тину хотелось, чтобы этот путь никогда не кончался. Чтобы расставание все время оставалось где-то в далеком, почти невозможном будущем. И одновременно это ожидание боли изводило его настолько, что он был уже готов приблизить ее настоящую, испытать, пережить, собрать себя по частям, чтобы потом учиться жить заново.

И все равно, несмотря на мучительное ожидание, слова Селеха прозвучали как гром среди ясного неба:

-- Вот здесь мы с вами расстанемся. Дальше я идти не могу.

Первое расставание. Маленькое -- как ступенька к большему.

Сам же лес казался совсем не страшным, наоборот -- ясным, воздушным, словно просвечивающимся насквозь, будто был всего лишь узкой полосой деревьев, какими обычно окружены крестьянские поля. Пройдешь немного совсем -- и взгляду открывается еще одно поле. Полоса деревьев, защита земли от ветров. Впрочем, приозерный лес тоже служил защитой. Не земле, но -- тайнам.

Они не спешили ступать под лесной полог. Развели костер, Селех заварил травки, какие в здешних краях традиционно использовались для питья, перекусили.

Потом собрали вещи, и Селех, державший в поводу трех лошадей, неожиданно повернулся к друзьям спиной:

-- Не буду смотреть, как вы уходите. Так положено, -- пояснил воин.

И они тоже не стали оглядываться, но вошли в лес, взявшись за руки. Правда, вскоре им пришлось отпустить друг друга: изнутри лес оказался не столь светел и дружелюбен к чужакам, как это казалось снаружи. Протоптанных тропинок тут не было, а деревья росли столь часто, что в некоторых местах пройти вдвоем не представлялось возможным. А еще ноги вязли в спутанных травах, и двигаться было неимоверно трудно. И только Дин скакал легко, словно не замечая этого безобразия. И взгляды, которые он бросал на Тина, слыша, как тот ругается сквозь зубы, были полны недоумения.

А потом лес заговорил. Сначала неясным шепотом, заставляя Тина озираться по сторонам в поисках источника звуков и напряженно прислушиваться в бесплодных попытках разобрать смысл.

Дин ничего не слышал. Тин даже и не спрашивал -- это было ясно без слов.

А неясные звуки вдруг обрели смысл:

-- Чужак... Иди к нам чужак, мы покажем тебе твой путь.

-- К Зеркальному озеру? -- спросил Тин.

-- Зачем к Зеркальному? Твой путь. Только твой. Разве тебе надо к озеру?

-- Надо, -- твердо заявил Тин.

-- Не надо, -- шепнул лес. -- Сколько можно смотреть в спины уходящим? Разве о такой судьбе ты мечтал? А о чем?

-- О чем? -- откликнулся Тин. -- О путешествиях, о приключениях, о новых открытиях...

-- Надо тебе к озеру?

-- Н-надо, -- снова ответил Тин, но уже без прежней уверенности.

А лес продолжал вкрадчиво нашептывать:

-- Я тебе покажу другой путь. Там не будет мальчишек, которые вечно влипают в неприятности и за которыми надо тащиться на край света. Там не будет строптивых девчонок, которые, обидевшись на неосторожное слово, срываются с места и уходят в ночь. Там не будет...

-- Нет! -- рыкнул Тин.

Не стоило лесу говорить такие слова. Лес ошибся, пытаясь выдать за правду то, что правдой быть никак не могло. А если и было, то давно перестало быть. Как и Тин сегодняшний не был больше тем парнем, от которого однажды -- совсем не так давно -- ушла жена, нежная девочка, хрупкое чудо, никак не заслужившее жестоких слов.

После отказа слушать посулы леса идти стало еще тяжелее. Пот градом катился по его лицу, заливая глаза. Дыхание сбилось, и Тину никак не удавалось выровнять его, создать какой-то ритм, согласно которому можно было бы и шагать, и дышать.

-- Что с тобой? -- озабоченно спросил Дин.

Мальчишка шел рядом, однако голос его доносился как будто издалека.

-- Ничего, -- тряхнул головой Тин.

-- Ты уверен? -- в голосе Дина слышалось сомнение.

-- Лес... морочит, -- признался он.

-- Как?

-- Нашептывает всякое.

-- Я ничего не слышу.

-- Ты и не должен... наверное. Если древняя кровь.

-- Все равно странно, -- откликнулся Дин.

Но Тин уже почти не воспринимал его присутствия, он был... нет, все еще в лесу, но одновременно словно бы в другом каком-то месте, которое он не взялся бы описывать. Оно просто было. И было так естественно, что Тину даже не пришло в голову задуматься, как он сюда попал и куда делся собственно лес.

А потом и вовсе стало ни до чего. Потому что он вдруг бросил взгляд в сторону, где -- он точно знал -- кто-то шел рядом с ним, и оказалось, что это она. Та, о встрече с которой он мечтал все это время. Которой читал вслух какие-то странные книги, за которой ухаживал, когда она была больна, которую окружал заботой и о которой тревожился до боли в сердце.

-- Ты вернулась! -- просиял он.

Она молчала, только смотрела на него своими огромными карими глазищами, и он тонул в них -- как всегда. Робко -- не знал он прежде за собой такой робости! -- Тин протянул руку и коснулся ее волос. Как в тот, самый первый -- и единственный -- раз.

-- Ты вернулась, -- повторил он. -- И... не держишь на меня зла?

Не ответила. Но и взгляда не отвела. И Тин счел, что это добрый знак. И не убрал руку, а наоборот, скользнул чуть ниже и за плечи притянул девушку к себе. И -- коснулся губ поцелуем.

В какой-то миг ему показалось, что она будто бы против и пытается вывернуться из его объятий, но потом она замерла, а легкое прикосновение перешло в настоящий поцелуй, жадный, жаркий, исполненный тоски и надежды. А мир вокруг просто перестал существовать.

Дин

Расставание с надежным талвойским воином кольнуло мимолетной болью, но в сердце она надолго не задержалась: в мыслях Дин была уже там, у двери. И лес гостеприимно распахнул перед ней свои объятия, стелил под ноги ниточку тропки, разводил ветви перед лицом.

Не сразу она поняла, что с Тином творится что-то неладное. Сильный парень двигался тяжело, запинался, ругался сквозь зубы, и Дин то и дело бросала на него обеспокоенные взгляды, не зная, как ему помочь.

А потом Тин начал бормотать, словно разговаривал тихо-тихо с кем-то невидимым, и лицо его при этом было отрешенным, что совершенно не вязалось с интонациями. Впрочем, слов все равно было не разобрать.

В какой-то момент Тин застыл на месте, мотнул головой и отчетливо произнес:

-- Нет!

После этого он замолчал и будто бы вернулся в реальный мир, только шагать стал еще тяжелее, словно обессилев разом. Старался сдерживаться, не показывать виду, но от взгляда Дин не могли укрыться ни капли пота, сползающие по лицу, ни его спотыкания на ровном месте.

-- Что с тобой? -- с тревогой спросила девушка.

-- Ничего, -- коротко откликнулся парень.

-- Ты уверен?

На 'ничего' это не было похоже, и Тин, видно, понял, что отмалчиваться бессмысленно, а потому признался:

-- Лес... морочит.

Но понятнее не стало.

-- Как?

-- Нашептывает всякое, -- выдавил из себя парень.

Дин ничего не слышала. Совсем. Обычный лес, ничего странного или таинственного. И уж точно он не пытался с ней разговаривать. Или сбивать с пути. И не должен был, по мнению Тина, потому что -- древняя кровь. Все дело, видимо, в ней.

-- Все равно странно, -- пробормотала Дин.

Ей казалось, что, раз уж это странное место создано ее далекими предками, то она должна была воспринимать его как-то особенно, чувствовать его волшебство, иметь возможность защитить того, кто рядом с ней. Вот только с Тином поделиться этими мыслями она не успела -- его уже не было рядом. То есть он был, конечно, шагал, запинаясь, по самому краешку тропы, но вид снова принял отсутствующий, так что Дин едва не заплакала от бессилия, не представляя, как его вернуть.

А Тин вдруг бросил на нее взгляд, застыл, лицо его словно озарилось светом, и он срывающимся, полным восторга и недоверия голосом воскликнул:

-- Ты вернулась!

И Дин замерла -- настолько неожиданным было это обращение в женском роде. И это сияние, и нежность, и... робость? Словно не уверенный в себе Тин перед ней, а юноша, узревший свою первую любовь. Кого он видит на месте мальчика Дина? Ту самую девушку? Во всяком случае ее, Дин, настоящую он видеть никак не мог -- ведь не было между ними зеркальной преграды. Единственным зеркалом были глаза Тина, в которых отражался всего лишь взлохмаченный мальчишка.

Но разве мог Тин смотреть так на своего младшего товарища? Разве мог коснуться его волос так ласково и так... неуверенно? Разве мог спросить прерывающимся голосом:

-- Ты вернулась. И... не держишь на меня зла?

И как ужасно хотелось ответить ему, что нет, не держит, кому бы он ни задавал этот вопрос. Она растерялась -- потому что это прикосновение напомнило ей о другом, о той давней ночи, которую она старалась забыть и все равно то и дело вспоминала. И вспоминала с горечью потери, а не обиды.

Она растерялась, а потому промолчала. И не отпрянула, когда он притянул ее к себе и поцеловал. В какой-то миг очнулась, дернулась, но поцелуй был таким -- нежным, яростным, полным необъяснимой жажды и тоски, -- что Дин утратила волю к сопротивлению, а мир вокруг утратил свою значимость.

Капелька крови из раскрывшейся ранки на губе разделилась на двоих. Для Дин поцелуй обрел вкус горечи, боли и стыда. Она не знала, что почувствовал Тин, но он отстранился, руки его обвисли вдоль тела, а взгляд был вновь устремлен в никуда.

Дин догадалась, что он сейчас придет в себя, и шагнула в сторону и чуть-чуть назад, чтобы очутиться у него за спиной. Ей не хотелось, чтобы Тин догадался, что поцелуй был настоящий. И чтобы понял, кого он сейчас целовал. Между ними и без того было достаточно неловких моментов, чтобы добавлять еще и этот. И хотя Дин знала, что уже совсем скоро парень узнает, кто она такая -- или, по крайней мере, что она девушка, а не парень, -- все равно ей не хотелось его смущать.

Тин и правда пришел всебя почти сразу, стоило Дин исчезнуть из поля его зрения. Он оглянулся тревожно, а она склонила голову, чтобы парень не разглядел ее припухшие после поцелуя губы.

-- Что? -- хрипло спросил он. -- Что сейчас было?

-- А что было? -- уточнила Дин.

-- Кажется, видение, -- вздохнул Тин. -- Какой кошмарный, чудовищный лес. Он вытаскивает из моей памяти самое сокровенное, устраивает встречи с ожившим вчерашним днем, словно... у прошлого есть будущее.

-- Будущее есть не у прошлого, -- хмуро отозвалась Дин, -- будущее есть у тебя.

-- Да, -- согласился Тин, -- да. Но сейчас будто бы стало полегче. Даже... -- Тин помолчал немного, словно прислушивался к собственным ощущениям, -- совсем хорошо. Ни голосов, ни видений, и тяжесть исчезла -- а то казалось, будто сверху камнем придавило.

-- Тогда пойдем? -- Дин решилась поднять на него взгляд, но рот при этом рефлекторно прикрыла рукой, хотя этот жест как раз мог бы выдать ее куда вернее, чем припухшие губы, если бы... если бы Тин о чем-то догадывался.

Но нет, ничего подобного. Во всяком случае, Дин так казалось.

Идти действительно стало легче. Ему. Дин-то и раньше не жаловалась. Но обрадовалась, что вернулся прежний Тин, не то чтобы абсолютно спокойный и уверенный, но в здравом уме и явно неплохом самочувствии: дышал легко, шагал размеренно и даже время от времени говорил что-то -- не слишком важное, но зато напоминал этим о своем присутствии -- не только телесном.

И все же за один день им не удалось дойти до озера, пришлось заночевать в лесу. Жечь костер было негде, и они перекусили всухомятку, запив водой из фляги.

Тин спал беспокойно, но в этом как раз ничего необычного не было: в последнее время, Дин заметила, ему часто снились тревожные сны. Не раз она наблюдала, сама мучаясь бессонницей, как он вскакивает, вырываясь из цепких объятий кошмарного сновидения, садится на своем походном ложе и переводит дух. Нет, нынешние сны вряд ли были навеяны лесом, во всяком случае, Тин оставался на месте, ни с кем во сне не разговаривал и никуда идти не порывался, а значит, его сознанием не завладели те силы, которые призваны не пускать чужака к озеру. Именно их вмешательством Дин объяснила себе странное состояние Тина в лесу. Подробностей она знать не хотела: подобное вмешательство в сознание было выше ее понимания и пугало до дрожи.

Дождавшись, пока парень заснет совсем крепко, Дин придвинулась к нему вплотную, чтобы даже во сне чувствовать, если его состояние снова изменится в худшую сторону. Но ночь прошла спокойно, они даже выспаться смогли, и оба чувствовали себя бодрыми и полными сил.

Дальнейший путь получился каким-то до изумления легким. Больше никаких препятствий, голосов, видений, хищных травяных ловушек, о которых говорил Тин. Тропки стелились теперь для двоих. Узенькие, конечно, плечом к плечу не пройти, но зато видели их теперь оба.

-- Надо же, как легко теперь стало, -- едва слышно пробормотал Тин.

Дин не ответила. Она уже начинала догадываться о том, почему стало легко, но этой догадкой делиться не спешила. Просто взяла на заметку: пригодится на обратный путь... для Тина.

К озеру они вышли вечером, когда небо, проглядывавшее сквозь ветви деревьев, уже начинало наливаться теплыми красками. Те же краски играли на зеркальной поверхности воды.

До равноденствия оставалось еще два дня.

Глава 10. Переход

Тин

Какие-то высшие силы смилостивились над ними и подарили им эти два дня на отдых. Настоящий такой отдых, когда можно ни о чем не думать, даже о самом ближайшем будущем. Вот оно, это будущее, там, в завтрашнем вечере, а мы здесь, в сегодняшнем утре, и не имеем к нему никакого отношения.

Можно купаться, например.

На самом деле, это Дин спросил его поутру: можно ли? Но почему бы и нет? До наступления того самого часа, ради которого они здесь появились, озеро не представляло собой ничего необычного, обычный лесной водоем, даже вода не слишком холодная.

И они купались -- бегали по мелководью, поднимая искристые фонтаны, плавали наперегонки. Пловцом, кстати, Дин оказался очень даже неплохим. Только раздеваться стеснялся, и Тин беззлобно подтрунивал над такой застенчивостью, но на самом деле не придавал ей большого значения -- мало ли у кого какие представления о возможном и приличном. Такие вещи иной раз даже не в воспитание корнями уходят, а зарождаются в голове самопроизвольно, под влиянием самых разных событий и переживаний.

Они жарили на костре слегка подсохший хлеб, потом Дин колдовал над котелком, обещая какой-то необыкновенно вкусный суп. Таким он и получился -- очень вкусным, впитавшим в себя запахи разогретой на солнце хвои, приправленный таинственными корешками и ягодами, которые мальчишка насобирал в округе. 'Не беспокойся, -- приговаривал он, -- все проверено. Мне их Ирда показала'.

А Тин и не беспокоился. Ему даже в голову не пришло, что Дин может ошибиться. Просто это был его... нет, их день, в который точно не могло случиться ничего плохого.

Первый тревожный сигнал настиг его уже вечером, после заката, когда они решили выпить по глотку вина. Дин, наблюдая, как друг разливает напиток, всего лишь попросил его быть поосторожнее -- чтобы осталось еще 'на завтра'. Для этого сумасшедшего пойла, что он затеял варить. Для ритуала. И как-то сразу стало понятно, что это прощальная чаша. Что у них остался всего один день, да и тот большей частью пройдет в подготовке... к расставанию. И завтра в это же самое время Тин останется на берегу озера один.

Но все-таки они выпили этого вина, а потом долго смотрели на игру пламени, пока их не сморил сон. И утром резвились, как ни в чем не бывало. И даже суп, который сварил Дин, был ничуть не хуже вчерашнего.

А потом Дин помыл котелок и начал в задумчивости раскладывать на земле мешочки с травами. Он уже был там. Не по ту сторону зеркала, но на границе, которая пролегла между ними сейчас. И Тин в очередной раз поймал себя на мысли, что ужасно хочет, чтобы весь этот ритуал оказался бредом, выдумкой автора той дурацкой книжонки. И в то же время совсем не желает другу такого разочарования.

Он попытался напомнить себе, что ему все равно надо возвращаться, с другом или одному. Выполнять обещания, искать жену... И на этой мысли его словно молнией прошило. Озарение было совершенно безумным, он даже в тот момент отдавал себе в этом отчет. Но остановиться не мог.

Сначала он бросился к своему походному мешку и принялся лихорадочно перетряхивать его содержимое, пока не докопался до нужного -- измятой тетради, которую он прихватил с собой в нелепой надежде, что ему удастся вести какие-то путевые заметки, и из них когда-нибудь, по возвращении, вырастет что-то интересное. Хотя уже тогда он понимал, что вряд ли у него получится делать записи в пути. Ну да ничего, теперь эта тетрадь пригодится.

Тин писал так, словно это он собирался уходить и изливал душу той, что оставалась. Честно, без оправданий, без скидок на обстоятельства, но и без покаянного пафоса. Просто писал, как думал, в надежде, что она поймет.

Дин

Время, оставшееся до равноденствия, она приняла как подарок. Дивные часы, которые не входили ни в ту жизнь, что была раньше, ни в ту, что настанет. Межвременье, которому можно было отдаться, не думая ни о чем.

Правда, ни о чем не думать получалось плоховато. Но она честно старалась, потому что видела, чувствовала, что для Тина это важно, что он хочет сполна насладиться этими подаренными часами.

И сама же все испортила, когда попросила быть осторожнее с вином. Спохватилась, но было уже поздно -- словно она задела туго натянутую струну, и звук эхом разошелся по окрестностям, призывая отброшенные мысли, думать которые не хотелось никому из них.

Но все-таки им удалось вкусить радостей межвременья. Она видела это в глазах Тина и чувствовала сама. Даже несмотря на то, что от некоторых мыслей не удавалось избавиться и на мгновение.

А потом Дин занялась изготовлением своего безумного зелья. Она так и называла его про себя: 'безумное'. И все равно собиралась сварить и воспользоваться так, как описано в книжке. И слова произнести, какие надо. И замереть после этого, слушая оглушающий стук сердца, не решаясь перешагнуть порог.

А может, и не будет никакого порога. Просто выяснится, что все это полная ерунда... ну или сама Дин что-то неверно истолковала. Придется тогда поворачивать назад, искать избушку лесного хозяина и просить... Просить, чтобы он отменил свое колдовство, потому что жить в мальчишеском теле больше невозможно. Словно не от других прячешься, а сама себя пытаешься обмануть. Безуспешно.

Но в глубине души Дин была твердо уверена, что все получится. Не было уверенности в другом: что все это ей действительно нужно. И вот об этом она как раз старалась не думать. Тщательно отмеряла ингредиенты для зелья, высчитывала временные интервалы, потом остужала получившееся варево.

Тин все это время что-то сосредоточено писал в истрепанной тетрадке, и Дин со щемящей тоской в сердце вновь ощутила, что они далеко друг от друга -- как тогда, когда пробирались через лес. И -- вспомнила: надо защитить друга для обратного пути. Она была совершенно уверена, что знает, как это сделать: тогда, в лесу, он пришел в себя, когда вкусил ее крови во время поцелуя. И сейчас ее кровь должна его спасти. Вот только целоваться с ним она больше не станет, да и сам Тин вряд ли изъявит такое желание. Есть и другой способ, тем более, что ей все равно придется...

Слова Лесного о 'красном цветке' Дин помнила хорошо, и ей не стоило труда сложить эти слова и указание на 'красный цветок положенной жертвы'. В этом ритуале, если она все правильно поняла, жертвой должна была стать она сама. Вернее, ее кровь, без которой врата не отворятся.

Вот только... сама она себя никогда не резала и не могла на это решиться. Придется просить о помощи.

-- Тин, -- негромко позвала девушка.

-- Да? -- он поднял глаза, и она наблюдала, как парень возвращается из тех дальних далей, в которых только что пребывал.

-- Тебе придется помочь мне.

-- Сейчас? -- видно было, что он пока не готов расстаться с тетрадкой.

-- Нет. Когда зелье остынет. У тебя еще есть немного времени.

Она улеглась на траву и постаралась заставить себя расслабиться. Неизвестно, когда ей удастся передохнуть -- ритуал ведь проводится на закате, а что ждет ее там, по ту сторону -- неизвестно. Может быть, ей понадобятся силы.

За время пути Дин окрепла, теперь она чувствовала себя в состоянии, если понадобится, и ночь напролет идти, и за свою жизнь постоять. Но отдых ей все равно не помешает.

Она даже глаза прикрыла, но заснуть не давало возбужденное ожидание, и Дин повернулась на бок и стала смотреть на Тина: как он прикусывает губу в задумчивости, как вырывает исписанные листки из тетради и причудливо складывает их -- таким забавным кармашком, потом вкладывает в него что-то маленькое -- Дин не успела разглядеть, что именно, и засовывает внутрь клапан, запечатывая... письмо. Да, письмо, вот что такое творилось на ее глазах. Письмо с сюрпризом.

-- Я готов, -- вымученно улыбнулся Тин. -- Тебе все еще нужна моя помощь?

-- Как раз сейчас и нужна, -- хмыкнула Дин, а потом без сомнений протянула другу руку и прокаленный на огне нож. -- Мне нужна моя кровь. Но я не решаюсь резать собственную руку. Ты... можешь?

Тин отшатнулся:

-- Ты что?! Мне легче свою разрезать, чем тебе боль причинить... А моя кровь не подойдет?

-- Нет, -- Дин смущенно пожала плечами, -- нужна моя.

-- Жалко, -- криво ухмыльнулся Тин. -- А я надеялся, что тоже на что-то сгожусь.

Дин хихикнула. Потом еще раз, тщетно пытаясь сдержаться, а потом расхохоталась в голос. И Тин фыркнул и подхватил ее хохот. Они смеялись... как смеются в последний раз. С каким-то внутренним знанием, что дальше будет уже не смешно. Они смеялись взахлеб, повалившись на траву. Сначала весело, потом истерически, не имея сил остановиться. А потом смех внезапно оборвался.

Дин поднялась с травы, снова взяла нож и на сей раз решительно полоснула себя по руке. Сама. И занесла запястье над чашкой, отмеряя нужную дозу. Крови требовалось совсем немного.

-- Иди сюда, -- скомандовала она Тину.

Тот и не подумал ослушаться.

Девушка поднесла окровавленное запястье к его губам:

-- Глотни.

Парень отпрянул.

-- Глотни, -- повторила она, -- или хотя бы слизни. Моя кровь поможет тебе выйти отсюда, когда ты останешься один.

Тин вздрогнул от этих слов, но, не произнеся ни слова, коснулся губами ее руки, слизывая капли крови. А после так же молча помог ей остановить кровь и перевязать руку.

-- И еще, -- добавила она, -- когда увидишь меня... там, прошу, не обижайся за обман. Иначе было нельзя.

Он не понял. Вроде бы не понял. Просто запомнил эти слова, как ей показалось.

Дин подняла глаза на солнце, уже почти коснувшееся верхушек деревьев на западе и, внезапно охрипнув, шепнула:

-- Пора...

Тин

Широко раскрыв глаза, он наблюдал, как в лучах закатного солнца поверхность озера замирает, застывает неподвижно. Блики все еще сверкали в зеркальной ряби, но больше не двигались. Потом озеро стремительно заволокло туманом, тоже окрашенным закатным светом, и уже из этих красноватых клубов поднялось зеркало. Тин бы сказал 'огромное', но не потому, что оно было действительно велико, просто не с чем было больше сравнивать -- кроме зеркала не было ни-че-го. Совсем. Только они двое да догорающий костер у их ног. Даже заплечный мешок каким-то чудом уже оказался у Дина на спине, а котелок с варевом -- в руках.

И руки эти поднесли котелок к губам. Тин еще успел подумать: 'Неудобно же, надо было перелить во что-нибудь'. И ужаснулся. А остановить уже не успел. Или не смог. Хотел -- но не получилось.

Поэтому ему оставалось только смотреть, как медленно Дин делает положенные три глотка... Теперь он уже не сомневался, что все получится. И Дин, видно, не сомневался, смотрел какое-то завороженно на зеркальную гладь, а потом быстрым движением плеснул из котелка на собственное отражение.

Зеркало пошло рябью, потом вспучилось, заставив их обоих отшатнуться, и выпустило из себя стража -- очертаниями напоминающего человека, только высотой в три человеческих роста. Под сияющей металлическим блеском кожей бугрились мышцы, с неподвижного лица взирали на крохотных человечков ничего не выражающие глаза.

Дин примерился, размахнулся и выплеснул остатки своего зелья в лицо стражу. Густая коричнево-зеленая кашица неопрятным пятном разлилась по зеркальной физиономии. Огромные губы разомкнулись, блестящий язык слизнул варево с подбородка, раздалось что-то вроде удовлетворенного причмокивания, а Дин заговорил:

-- Именем Ясноликого, Создателя всех и всего, отца созданиям своим затворено, именем Ясноликого, Создателя всех и всего, отца созданиям своим отворяю!

После этоих слов страж попятился и влился обратно в зеркало.

Несколько мгновений ничего не происходило, а потом зеркальная поверхность вновь заколебалась и словно бы разошлась -- как занавес, -- открывая взору путешественников совсем другое место, где солнце еще только начинало клониться к западу. Широкая дорога петляла меж холмов и исчезала за горизонтом, маня за собой.

Дин оглянулся. На прощание, понял Тин. И вспомнил о том, что за прошедшие полчаса успело вылететь у него из головы.

-- Вот, возьми, -- Тин сунул мальчишке в руке письмо -- то самое.

Спроси его кто тогда, зачем он это сделал -- он не смог бы объяснить. Но был уверен, что так надо. Для того и писал. Дин, что удивительно, тоже ни о чем не спросил, принял как должное. Просто кивнул согласно и сунул конверт за пазуху. А потом шагнул в начало дороги.

Тин потянулся было за ним, но его зеркало не пропустило. Нет, он не ударился лбом о твердую поверхность, просто что-то предупреждающе обожгло вытянутую вперед руку, так что сразу стало понятно: туда ему хода нет.

А Дин снова обернулся, преображаясь на глазах. Каштановая шевелюра потемнела и упала на плече черной волной -- только солнечные искры, как и прежде, сверкали в кудрях. И глаза -- те самые, в которых он неоднократно тонул. Даже странно, как он мог раньше не догадаться. Дин... Динэя... А может, и догадывался, недаром же их отношения и совместное путешествие казались ему столь... уместными. Но догадка эта была столь странной и дикой, что он просто не допускал ее до сознания. Тоска сжала сердце.

-- Нет, -- произнес он одними губами, беззвучно, а потом еще раз, уже вслух: -- Нет!

И увидел -- угадал, как она говорит то же самое слово. До него дошло, что сейчас она тоже видит его настоящим, без личины -- ведь они по разные стороны зеркала. А еще он понял, что она не держит на него зла. Ни как на мужа, ни как на друга, который все это время скрывал правду... как и она сама.

Дин сделала шаг назад, но, видно, и обратно было уже невозможно пройти. По щеке девушки сбежала слеза.

Тин качнулся к ней и проговорил, отчетливо артикулируя:

-- Я люблю тебя, -- и понял, что сам верит в эти слова.

И она ответила беззвучно:

-- Я вернусь. А потом все кончилось. Только озеро в последних сполохах догорающего заката, и он сам на берегу. В одиночестве.

Тин бессильно опустился на камень и вопросил -- то ли самого себя, то ли те высшие силы, которые сыграли с ним такую злую шутку:

-- И... что дальше?

'А дальше -- сами', -- ответил голос в голове.

ЧАСТЬ III. Навстречу друг другу

Глава 1. По ту сторону зеркала

Дин

На этой стороне не было никакого озера -- просто впадина между холмами, заполненная густым белым туманом, который на глазах у Дин осел и впитался в землю.

И надо было, наверно, думать, что делать дальше, но она все стояла и смотрела на то место, где больше не видела пути назад.

Потом очнулась, позвала мысленно: 'Лесной, эй, Лесной!..' -- однако отклика не получила. Тишина в том месте внутри нее, где она с некоторых пор почти всегда, стоило прислушаться к себе, ощущала присутствие своего покровителя, была абсолютной. Словно его и не было никогда. Как и Тина, кем бы он ни был на самом деле. И Стекарона, и академии с библиотекой...

А была ли сама Дин? Та девочка, которая спасалась от мира среди книг? Та девочка, которая вышла в большой мир, когда пришло ее время? И вышла, и совершила многое из того, что было назначено, чтобы найти свое счастье или хотя бы понять, в чем оно заключается.

В этот самый миг Дин и осознала, в чем оно, ее счастье. Вернее, в ком. Наверно, стоило пройти такой долгий путь, чтобы понять это. Но... стоило ли это понимание утраты? Стоило ли оно тех обжигающих слез, что подступают сейчас к глазам? Вопрос без ответа. А слезы -- вот они, и их уже не сдержать.

Дин не знала, сколько она просидела там, давясь слезами, но солнце еще стояло достаточно высоко, когда она, вынырнув на мгновение из своего горя, ощутила рядом чье-то присутствие. Чужое.

Вздрогнула, обернулась. За ее спиной, шагах в десяти стояла дама: небольшого росточку, едва ли выше самой Дин, в многослойном наряде, какие Дин видела разве что на картинках в старинных книгах. И не жарко ей? -- подумалось.

А еще дама была некрасива. Чудовищно некрасива, на взгляд Дин. Но при этом держалась и смотрела так, словно была уверена в собственной неотразимости. Кроме того, у дамы были необычные уши -- со слегка заостренными кончиками, поросшие по верхнему краю пушистой шерсткой. Очаровательные ушки. Но только сами по себе -- своей хозяйке они очарования ничуть не добавляли.

Дама Дин не понравилась. Совершенно. Было в ней что-то... чуждое. Хотя -- об этом Дин догадалась сразу -- по крови совсем уж чужими они не были. Едва ли родня, но точно из древних.

-- Наплакалась? -- участливо спросила дама.

То есть, вероятно, она сама полагала, что спрашивает с участием. А получилось -- снисходительно и даже с оттенком презрения. И от этого антипатия Дин к пришелице многократно возросла. Хотя, конечно, пришелицей здесь была как раз Дин, и пока она не поняла, где оказалась и с кем ей предстоит столкнуться, лучше бы держать свои чувства при себе и делать вид, будто приняла старательно выдержанные интонации дамы за чистую монету.

-- Да как сказать... -- неопределенно ответила Дин.

-- Что ж, -- проговорила дама, -- как бы то ни было, а ты уже здесь. А раз ты здесь, значит, сюда и стремилась. Так что хватит лить слезы, и пойдем туда, где тебе будут рады.

-- А обратно никак нельзя? -- осторожно осведомилась Дин.

-- Обратной дороги нет, -- отрезала дама.

Она все еще ласково улыбалась, но в ее голосе приязни не осталось вовсе, словно ей уже надоело притворяться и снисходить к собеседнице.

-- Значит, меня ждут? -- уточнила девушка.

-- Разумеется, -- отозвалась дама, -- и я вызвалась встретить тебя и проводить.

-- А откуда?..

-- Тебе все объяснят, не стоит тянуть время. Иначе нам придется возвращаться в темноте, а это не слишком приятно.

Как оказалось, за ближайшим холмом струилась, убегала за горизонт дорога. Для незваной, но, как выяснилось, не слишком неожиданной гостьи, было приготовлено и средство передвижения по этой дороге -- легкая открытая коляска с запряженной в нее парой тонконогих лошадок.

Правила дама сама. Впрочем, лошадки почти и не нуждались в ее указаниях: бодро цокали копытами, не то что бы медленно, но и не слишком быстро, позволяя гостье, которая уже действительно наплакалась и теперь только хлюпала чуть слышно (по крайней мере, ей так казалось) сопливым носом, любоваться окрестностями.

Поначалу, впрочем, любоваться было особенно нечем: холмы и холмы, только неровная кромка леса у самого горизонта. Но когда они въехали в лес, стало интереснее, поскольку Дин обнаружила, что травы и деревья здесь не слишком отличаются от тех, что произрастают в ее родных краях, и ничем не напоминают растительный мир Талвоя, который Дин покинула не больше пары часов назад. Вопросы неприятной попутчице Дин задавать не стала, решив, что после во всем разберется.

А потом лес кончился, и местность по другую сторону от него разительно отличалась от той, что Дин видела прежде: вместо холмистой равнины, которая, на поверхностный взгляд, не носила следов присутствия разумных существ, этот край выглядел обжитым -- распаханные поля, аккуратные домики крохотных поселений, скорее хуторов, чем деревень... А еще дальше был город. Его Дин скорее угадывала издалека, чем на самом деле видела. И по мере приближения все более недоумевала.

Город оказался не совсем городом, он походил на гигантский дворец, который в ходе истории прирастал все новыми зданиями и пристройками -- разноразмерными, разностильными, каждое из которых претендовало на звание дворца во дворце, судя по тому, с как пышно были убраны фасады. Впрочем, по размеру ни одно из них не превосходило собственно дворец, к которому лошади принесли Дин с ее провожатой спустя полчаса плутания по узеньким улочкам, перекрытым арками и переходами, тесным, но безлюдным... Хотя Дин все время казалось, что за ней наблюдают -- незаметно, из-за занавесок и ставней. Возможно, так оно и было -- вряд ли в этом городе-дворце чужаки были привычным явлением.

-- Куда теперь? -- растерянно спросила Дин, когда они очутились в полумраке старинного строения.

Они вошли во дворец не через центральный вход, а объехали кругом, чтобы нырнуть в неприметную дверцу с молчаливого одобрения стража, чье лицо было прикрыто маской.

-- Теперь, милочка, я вызову слуг, чтобы тебе подобрали соответствующие статусу покои...

-- А какой у меня статус? -- озадачилась девушка.

-- Пока, -- дама с нажимом произнесла первое слово, -- ты гостья ее величества. А там уж все зависит от того, какое впечатление ты произведешь на королеву. Она примет тебя завтра утром.

-- Понятно, -- кивнула Дин.

Ни спорить, ни задавать лишние вопросы ей не хотелось. А хотелось остаться наконец в одиночестве, доплакать недоплаканное, додумать недодуманное... Или все-таки лучше не пытаться додумывать, пока она не разживется свежей информацией? А то неизвестно, куда могут завести мысли и как потом оттуда выбираться, если окажется, что все совсем не так, как она себе нафантазирует.

Дама меж тем окинула Дин внимательным взглядом, наморщилась, словно только теперь ее разглядела и нашла увиденное неудовлетворительным, и разродилась вопросом-утверждением:

-- Надо полагать, подходящего для аудиенции у королевы наряда у тебя не найдется?

-- Полагаю, нет, -- согласилась Дин. -- Прежде чем попасть сюда, я долгое время провела в пути, и одежда у меня соответствующая -- мужская. Да и та уже не в лучшем состоянии.

О том, что все последние месяцы у нее не только одежда была мужской, но и сама она пребывала в образе мальчика, Дин благоразумно решила не упоминать. Мало ли что...

-- Я распоряжусь, чтобы тебе подобрали что-нибудь, -- резюмировала дама, развернулась и... ушла, оставив Дин в полнейшем одиночестве в полумраке пустого помещения.

Дин постояла немного в растерянности и обиде, потом чувства отступили, а вместо них навалилась чудовищная усталость. Тело вдруг вспомнило, что там, откуда Дин ушла, давно глубокая ночь, если уже не утро подступает, а она до сих пор не ложилась. Ноги налились тяжестью, значительно полегчавшая после ритуала на озере поклажа начала вдруг давить на плечи...

Дин помялась немного, постояла, переступая с ноги на ногу, но никто не шел ее спасать, никакие слуги не появились, и она сначала присела на корточки возле стены, а потом и вовсе сползла на пол. И задремала.

Разбудили ее голоса.

-- И откуда она взялась, интересно? -- девичий голосок, исполненный любопытства.

-- Наверно, извне пришла, -- отозвалась вторая девица.

-- Ты что?! Разве оттуда можно сюда попасть?

Дин стало интересно, и она не спешила давать понять, что уже проснулась. Лучше послушать -- может, она узнает что-нибудь полезное.

-- Говорят, прежде случалось. Но в последний раз еще при бабке моей -- она и рассказывала. И с чего бы еще этой пигалице выделили покои в западном крыле, в котором с тех самых пор никого и не селили?

-- Да уж, -- буркнула первая, -- уж мы сегодня наломались, покуда эти комнаты в порядок привели. Вроде бы с виду все чистенько-аккуратненько, а коснись чего -- пыль столбом встает, а уж запахи... словно затхлость всего Предела в одном месте собралась.

'Горничные', -- решила про себя Дин. И не ошиблась, разумеется.

-- Ну так что, будить-то ее станем? -- поинтересовалась вторая. -- Или оставим как есть?

-- Ты что?! -- возмутилась первая. -- Разве можно? Узнает кто -- попадет. Велено же было: гостью в покои провести и помочь устроиться.

-- Ох, кто б мне помог устроиться на ночь! Да я бы и сама справилась, только позвольте, -- проворчала вторая горничная и с этими словами легонько тронула Дин за плечо.

Дин вздрогнула -- не намеренно, просто не ожидала прикосновения -- и открыла глаза. Над ней склонились два женских силуэта, но больше она ничего разглядеть в полумраке не смогла.

-- Госпожа, -- заговорил правый силуэт, и Дин определила по голосу горничную, которая настаивала на ее пробуждении, -- мы пришли, чтобы отвести вас в ваши покои.

-- Если вы, конечно, не намерены остаться здесь, -- с изрядной долей ехидства пропел силуэт левый.

Правый силуэт дернулся и, кажется, заехал левому локтем в бок, раздалось сердитое шипение, после чего воцарилась выжидающая тишина.

Дин вздохнула, поднялась с пола и спросила сухо:

-- Куда идти? -- и подумала, что вряд ли ей стоит рассчитывать на дружелюбие горничных, даже той, первой, что вроде бы поначалу была настроена на доброжелательное любопытство.

Вот и Дин было любопытно: что за слова прозвучали, что за мысли они вызвали в головках девушек, что отношение их к гостье превратилось из заинтересованного в прохладное. Ведь не сам же факт хлопотной уборки в заброшенном крыле так на них подействовал? Вроде бы горничным не привыкать к подобной работе... Да и настроение их поменялось позже, уже во время разговора над 'спящей' Дин.

По дороге горничные не говорили ни слова, только переглядывались время от времени да открывали перед гостьей очередную дверь. Дверей этих, а также лестниц и коридоров было столько, что Дин едва ли самостоятельно нашла бы дорогу назад. Но помещения по пути становились все просторнее, и Дин догадалась, что из служебного крыла они попали... ну, наверно, в гостевое.

Света, чтобы разглядеть какие-нибудь подробности, не хватало -- за окнами уже сгустилась вечерняя темнота, а освещено западное крыло (а может, и не только оно) было весьма скудно, и у Дин -- не в первый раз уже за время путешествия по дворцу -- возникло ощущение, что это все нарочно, чтобы она не смогла отсюда выбраться, даже если захочет. Глупо, конечно, но... весь этот трудный день, омраченный потерей и ее осознанием, потом встречей с той неприятной особой, что доставила ее сюда, да еще настороженным отношением к ней горничных, перед которыми она точно не успела ничем провиниться.... Все это заставляло нервничать и поглядывать по сторонам с подозрением.

'Не доверять никому!' -- решила про себя Дин.

Впрочем, предоставленные ей покои оказались вполне уютными, от запаха затхлости их успешно избавили еще до появления гостьи, постель застелили свежим бельем, в купальне ожидала ванна с горячей водой... а за спиной одобрительно осматривавшейся Дин стояли напряженные горничные в ожидании распоряжений.

-- Спасибо! -- обернулась к ним девушка.

Ничего не изменилось.

-- Э-э-э... -- растерялась она. -- Спасибо, дальше я сама.

-- Надо бы платья к завтрашнему дню примерить, мы подобрали несколько, -- наконец отмерла одна из горничных.

-- Ой, нет! -- воскликнула Дин. -- Сперва мыться. Если хотите, можете прийти позже... или завтра утром. Во сколько мне надлежит явиться к королеве?

-- Ее величество раньше полудня никого не принимает, -- поджала губы вторая.

-- Вот и замечательно, -- подытожила Дин. -- Тогда я иду мыться, а вы уж сами решайте, как вам будет удобнее -- здесь ждать или утром прийти... Как хотите.

С этими словами Дин шмыгнула в купальню -- как была, в сапогах, дорожном костюме и мешком за плечами, -- и закрыла за собой дверь.

Вот странно, вроде бы всего несколько дней прошло с того времени, когда они гостевали у талвойского князя, а уж в том дворце можно было вкусить всех положенных удобств, но у Дин было ощущение, словно она не мылась в нормальных условиях по меньшей мере месяц.

Да и то верно, что надо было, помимо обыкновенной грязи, смыть с себя тонны тоски, немилосердно давившей на плечи, жгучую горечь потери, липкую досаду, осевшую на губы и щеки после общения -- если это можно так назвать -- с провожатой, недоумение, вызванное странным приемом здесь во дворце. Словом, вода воспринималась как настоящее спасение.

Из купальни Дин вышла посвежевшая, но главное -- в достаточно спокойном расположении духа, которое не могли поколебать ни колючие (впрочем, эта колючесть тщательно, но не очень умело скрывалась) взгляды горничных, ни утомительные примерки -- платьев девушки принесли аж целый десяток.

В конце концов Дин остановила свой выбор на наряде, который не отличался особым богатством, но хорошо сел на ее девчоночью фигурку, а главное, состоял всего лишь из двух слоев и радовал своей простотой.

-- Всё, девушки, -- заключила Дин, -- благодарю вас, можете быть свободны.

-- Да-да, конечно, -- закивала та, первая, -- я только вашу одежду прихвачу, отнесу прачкам.

Горничная шагнула в купальню, прихватила ворох одежды, которую Дин сбросила прямо на пол, и вышла обратно в гардеробную.

-- Пойдем, Мика? -- обратилась она к подружке и уже развернулась в сторону выхода, когда из кучи одежек в ее руках выпал конверт.

Сердце кольнуло -- память услужливо подбросила воспоминание о том, откуда взялось это письмо. Дин, опередив вторую горничную, нырнула рыбкой и выхватила послание у девушек из-под ног.

-- Это в стирке не нуждается, -- криво улыбнулась она и застыла, дожидаясь, пока горничные уйдут, чтобы в одиночестве прочитать адресованное ей -- а кому же еще? -- письмо.

Развернув конверт, Дин с трепетом и одновременно с недоумением поймала предмет, который выпал ей в руку. Это оказалось кольцо. Ее обручальное кольцо...

Вот как? Как Тину могло прийти в голову отдать его мальчишке и при этом пребывать в полной уверенности, что оно попадет к жене?.. Дин вздохнула, сжала находку в кулаке и пристроилась на кровати с исписанными листками.

'Милая моя, я не хочу оправдываться да и не вижу в том смысла. Я мог бы сослаться на постороннее воздействие, но уверен, что и моя личная вина немалая в том, что я наговорил и натворил. Впрочем, обо всем по порядку...'

Он и впрямь писал, как говорил, просто, без красивостей, обо всем подряд. О том, как узнал о предстоящем браке, о той обиде, которую лелеял в душе, о странном происшествии на прогулке, о затмении, которое нашло на него в последующие дни... О разговоре с дедом, о родовом проклятии... На этом месте Дин прервала чтение и задумалась. Обиды на старого советника она не держала. Мало того, подозревала, что этот достаточно здравомыслящий человек и сам подвергся какому-то воздействию. Но вот проклятие... Можно ли считать, что его условие выполнено? Ведь Тин сопровождал ее на пути к искомому счастью, не зная, что она его жена. Счастье она, конечно, не обрела, но зато в полной мере осознала, в чем оно состоит. Ну... почти в полной, потому что счастье не знает рамок и границ. И условий, кстати, тоже не знает...

Тин писал о встрече с Лесным, об изменении внешности -- о чем-то подобном Дин уже начинала догадываться. Рассказывал о своем знакомстве с чудесным мальчиком Дином, который, несмотря на юный возраст оказался замечательным другом и интересным собеседником... О долгом совместном пути, о размышлениях, которые его посещали все это время...

'Что-то подсказывает мне, что ты получишь мое послание, хоть я и вознамерился отдать его гонцу, на первый взгляд с тобой никак не связанному. Но эта дорога подарила мне столько чудес, что -- я уверен -- найдется в конце ее место еще одному.

Знай, что я буду ждать тебя столько, сколько понадобится. Я верю, что прошел этот путь не зря, я продолжу его -- так или иначе, и когда-нибудь он приведет меня к тебе'.

И вот после этих слов Дин поняла, что действительно уже выплакала все положенные слезы, и не рыдать ей надо, а тоже искать тот путь, который приведет ее к любимому. Да-да, она больше не стеснялась этого чувства и не находила его противоречащим здравому смыслу, а слова эти поселили в ее сердце надежду.

А проклятье... Разберутся они и с проклятьем. Что одна древняя наворожила, то другая как-нибудь отменит или, по меньшей мере, изменит.

Письмо Дин спрятала под подушку, устроилась поудобнее и сразу уснула.

Глава 2. По эту сторону

Тин

Он думал, что его жизнь разделилась на 'до' и 'после, когда дед приговорил его к браку? Или когда от него ушла жена? Или, может, когда он решился пуститься в далекий путь по слову лесного духа, кем бы тот на самом деле ни являлся?

Нет, глупости всё! Настоящее разделение произошло только теперь, когда он в полной мере смог осознать свою потерю. На 'до' и 'после', на 'здесь' и 'там'. Он -- здесь, она, ставшая неотъемлемой частью его жизни, -- там. За зеркальной перегородкой, разделяющей миры, по ту сторону озерной воды.

Можно было бы ругать себя, вопрошать: 'Как?! Как я мог отпустить ее?! Как не догадался?..' Только бессмысленно. Так было задумано, такое испытание приготовил для него хитрый житель лесной избушки. Оставалось только бессильно злиться на Лесного, который благоразумно не откликался на его мысленные вопли. И -- где-то глубоко внутри зрело убеждение, что и злость эта бессмысленна, что странное существо, вмешавшееся в их жизни, не имело недобрых намерений, хотя, конечно, какие-то собственные цели наверняка преследовало.

С этой мыслью он и заснул до самого утра -- прямо на траве, на берегу успокоившегося озера. Снилась она, Дин, выходящая из зеркальной рамы, и он шел ей навстречу, но они никак не могли дойти друг до друга, и это было мучительно до слез, но они пытались снова и снова и даже однажды соприкоснулись руками -- и именно в этот момент Тин вынырнул из сна.

Царило утро, причем довольно позднее, но окончательно просыпаться было обидно, потому что там, во сне, им оставалось совсем немного до настоящей встречи, а здесь, возможно, целая вечность.

Однако вставать пришлось, потому как мысли при пробуждении его посетили самые здравые: о том, что ждать здесь, у озера, глупо, ведь раньше следующей весны дверь не откроется. Да, он придет сюда снова, если за год Дин не вернется к нему, но... что-то подсказывало Тину, что его путь другой, что не это место связывает их, а значит, и приходить сюда не понадобится.

А что тогда? Просто ждать и надеяться? Женская участь -- ждать мужчин из дальних походов, а у них с женой опять всё навыворот. Что ж, он сделает все, чтобы ей было куда вернуться. Если не сможет проложить путь для нее, то хотя бы запалит огни, чтобы она видела дорогу и цель.

Пока собирал и упаковывал вещи, взгляд зацепился за цветы насыщенного синего цвета. Дин вчера -- мальчишкой еще -- нюхала их и говорила, что пахнут они счастьем. Он сердился, потому что ему казалось, что это слова предвкушения, что они отражают желание друга уйти от него навстречу своему мифическому счастью, которое может ждать его -- а может и не ждать -- за зеркальными вратами.

Теперь Тин больше не злился. Он осторожно надломил один из стеблей у самой земли -- и задумался: сохранить цветок в свежести не стоит и надеяться, такой магией он, увы, не владеет. Оставалось только воспользоваться своими умениями стихийника. Тин сел за землю и неспешно принялся вытягивать из растения влагу, одновременно сдавливая цветок ладонями. Спустя четверть часа между цветок между его ладоней высох окончательно, почти не потеряв своего цвета. Именно этого Тин и добивался. Высушенное растение он вложил в свою изрядно отощавшую тетрадку.

Вот теперь можно было идти.

В этот раз лес не мучил его голосами и видениями -- то ли и впрямь кровь Дин помогла, то ли лесу просто не было нужды морочить идущих от озера, а не к озеру. Но шел он все-таки долго, так что и счет времени потерял. А может, и не было никакого времени в этом месте...

Кончился лес внезапно -- словно Тин ото сна очнулся, обнаружив себя на опушке. А чуть дальше, на дороге, которая обрывалась, упираясь в кромку леса, его поджидал... Селех. И это было странно, но радостно. Воин как раз обернулся на его шаги, улыбнулся неуверенно, узнавая и не узнавая Тина в его новом-старом облике, но тут же помрачнел, заметив, что Тин вернулся один.

-- Где мальчик? -- спросил Селех.

-- Мальчик... ушел.

-- Можно надеяться на его возвращение?

-- Можно, -- ответил Тин, а про себя добавил: 'Можно, только это будет не его возвращение, а ее'.

-- Как же ты решился... отпустить? -- Сам не знаю. Наверно, до последнего не верил, что уйдет. Собственно, так оно и было. А когда поверил, уже не было смысла удерживать. -- Ты-то здесь... какими судьбами? -- решился спросить Тин.

Воин усмехнулся:

-- Да вот... Проводил вас, хотел уж ехать, но сердце не отпустило. Отвел лошадей в ближайшую деревеньку, а сам вернулся. Седьмой день уж тут сижу.

Тин прикинул: получалось, что обратный путь через лес занял не один день, а он и не почувствовал, шел без остановок. Видать, и правда у этого леса особые отношения со временем.

-- Как ты меня узнал-то?

-- Я воин. Не на лицо смотрю, а на то, как человек двигается.

Селех не расспрашивал у него о том, что происходило у озера, и Тин был этому рад: ведь и не расскажешь о таком постороннему, пусть даже и очень хорошему человеку.

Они шли неспешно и через пару часов достигли деревеньки, где воин оставил лошадей. Там и заночевали, а утром пустились в путь верхом.

Уже в дороге Тин понял, что лес его не отпускает. Нет, в этом как раз не было ничего мистического или волшебного, просто он то и дело возвращался мыслями на берег озера и -- вновь и вновь -- переживал уход Дин, это внезапное и болезненное открытие, когда они поняли, кем друг другу приходятся, выворачивающую душу тоску, поселившуюся в нем после...

'... Когда увидишь меня... там, прошу, не обижайся за обман. Иначе было нельзя'. Он и не обижался, глупо было бы -- ведь и сам лгал. Иначе было нельзя.

И только когда на горизонте показались стены Ашвы, Тин смог вернуться в реальность и вспомнить о взятых на себя обязательствах... Конечно, вряд ли пришел какой-нибудь ответ от деда или из академии, скоро такие вещи не делаются, однако неплохо было бы встретиться с князем, выяснить у него, что дал допрос сбрендившей придворной магички. Никакая информация ученому совету, который наверняка заинтересуется необычными чарами, лишней не будет.

Как оказалось, Селех и без пояснений не сомневался, что путь их лежит в княжеский дворец, ему даже в голову не приходило, что может быть иначе. Однако в столицу Талвоя они прибыли вечером. И их не то чтобы ждали, но появлению не удивились, приняли, как и в первый раз, разместив в посольских покоях.

Несмотря на усталость, Тин долго не мог стряхнуть с дорожную лихорадку. Чистая постель манила, но в душе было беспокойно, и он не ложился: слонялся по гостиной, долго и тщательно перебирал свою невеликую поклажу, потом извлек из мешка тетрадку, раскрыл и бессмысленно пялился на высушенный цветок, словно тот мог поведать ему о чем-то, чего сам Тин не знал. Однако цветок молчал, и скоро усталость взяла верх. Тин сам не помнил толком, как и когда перебрался в спальню.

Ночь длилась ровно одно мгновение темноты без сновидений.

Как ни странно, утром Тин чувствовал себя отдохнувшим и даже слегка успокоившимся. И надеялся сохранить такое состояние -- надо было только гнать из головы тревожные мысли. Однако его благие намерения пошли прахом: умывшись и приведя себя в порядок, Тин вышел в гостиную и обнаружил там князя Аутара, склонившегося над раскрытой тетрадкой и с любопытством рассматривавшего цветок. В груди Тина зашевелилось раздражение -- это было личное, то, чем он не желал делиться ни с кем.

Однако князь о его чувствах не ведал. Он поднял голову на гостя, улыбнулся дружелюбно и, кивнув на цветок, спросил:

-- Авелея... Откуда?

-- Оттуда... с озера.

-- Память о друге? Я слышал, он ушел.

-- Да... Память, -- согласился Тин, -- жаль, не было возможности сохранить цветок свежим.

-- Я не знаю, -- медленно заговорил князь, -- что связывает вас с маленьким другом, но если вам интересны свежие авелеи, которые вы могли бы увезти на родину, а не только конкретно этот цветок, то мой маг-садовник мог бы вам в этом помочь.

Тин представил себе ярко-синие цветы, распускающиеся в их с Дин доме -- которого, впрочем, пока еще не было -- и улыбнулся:

-- Да!

Ну а дом... будет когда-нибудь. Он об этом позаботится.

-- Хорошо, -- кивнул князь, -- а теперь давайте позавтракаем -- я уже распорядился, чтобы накрыли, -- и поговорим о деле.

Ели не спеша, словно их не ждали никакие важные разговоры. Князь поглядывал на гостя, присматривался к его незнакомому лицу. Задал всего один вопрос:

-- Это -- настоящее?

Тин только кивнул молча.

А вот когда слуги убрали со стола, собеседники расположились в креслах -- как равные. И князь повел свой рассказ:

-- Итак, Анитха...

-- Кто? -- не понял Тин.

-- Та магичка, которая хотела вас приворожить, -- усмехнулся князь, -- сама она к смертепоклонникам отношения не имеет. Способы работы с магией смерти подсмотрела в записях наставника. А вот наставник -- штучка поинтереснее. О происшествии на приеме услышал и решил уничтожить свои записи. К сожалению, предотвратить это стражи не успели. Он, конечно, попытался изобразить слабого главою старца, но не слишком убедительно, так что говорить ему все-таки пришлось. Рассказал, что исследования в этой области вел давно, однако во зло не использовал, это, мол, все дура-девка на людей бросается, а он -- чистый теоретик. И он ни с кем не делился своими открытиями, не знает, кто еще из коллег занимается магией смерти. К сожалению, к травкам, развязывающим язык, он невосприимчив, а магов-менталистов, которые могли бы проверить, насколько он правдив, у нас нет. Вы?..

-- Нет, -- мотнул головой Тин, -- не моя специализация. Я чистый стихийник.

-- Жаль, -- опечалился князь. -- Впрочем, я не особо и рассчитывал. Конечно, расследование будем вести и дальше, я взял его под свой личный контроль. Придется изучить все контакты старого мага, чтобы понять, он ли связан со смертепоклонниками, или кто-то из его учеников. Беда в том, что после выходки Анитхи все они теперь настороже.

-- Что будет с ней?

-- Ссылка в деревню под надзор. Будет полезные травки выращивать. По общему закону. Хотя, конечно, с учетом того, что преступление совершено в княжеском дворце против моих гостей, его можно приравнять к измене. Это смертная казнь. Но я все же считаю, что такого рода глупость надо лечить трудом на благо общества, раз уж обошлось без фатальных последствий. Вы ведь не возражаете?

-- Нет, -- Тин усмехнулся, -- пусть лечится.

-- Но главное, -- продолжил Аутар, -- нам нужны дальнейшие исследования магии смерти -- чтобы знать, как защитить людей... к примеру, от таких неприятных вещей, как та, с которой вам пришлось бороться в источнике. Ведь это может повториться в любой момент и в любом месте.

-- Как вы знаете, я написал деду, советнику Аиросу.

-- В прошлый раз вы не называли своего настоящего имени.

-- И не показывал своего настоящего лица, -- криво улыбнулся Тин. -- Просто не мог.

-- Однако теперь я понимаю, откуда взялось утверждение, что семья ваша достаточно влиятельна, чтобы воздействовать на ход событий. От себя же хочу заверить, что если понадобятся денежные вложения в исследования, то талвойская корона тоже не останется в стороне.

Тин только покивал, а про себя подумал, что если академики сочтут, что от этих исследований есть какая-то выгода, то изыщут средства и без талвойского князя. Другое дело, что в Велеинсе им не позволят развивать опасное новое направление безо всякого надзора, благо среди высших аристократов хватает магов, не всегда сильных, но обязательно обученных -- проконтролировать смогут.

-- И, -- продолжил князь, -- для связи со мной, -- с этими словами он протянул Тину шкатулку.

-- Почтовая? -- понимающе спросил парень.

-- Совершенно верно. Одна из пары, и сообщения могу читать только я. А теперь я вас оставлю. Гуляйте, отдыхайте, посмотрите наконец нашу столицу -- здесь есть на что полюбоваться. Когда лучше прислать к вам моего садовника?

Тин прикинул: трех часов на прогулку по Ашве должно хватить, дольше он все равно не сможет любоваться красотами города -- либо устанет, либо все-таки поддастся тревожным мыслям. Да и вообще нет смысла задерживаться в Талвое сверх необходимого.

-- После обеда, -- решил он, -- пусть заходит после обеда. Я надеюсь уже завтра отправиться в путь.

-- Что ж... Не смею вас задерживать. Мне и самому на руку, если вы быстрее окажетесь в Велеинсе. Дал бы охранную грамоту для Фирны, но боюсь, с ней будет хуже, чем без нее. Тем более, как я понял, с фирнейской охранительной управой вы дело уже имели...

-- Имел, -- усмехнулся Тин, -- не скажу, чтобы это было приятно, однако тоже обошлось без фатальных последствий. Надеюсь, что и теперь обойдется.

Тин действительно потратил два с лишним часа на прогулку по талвойской столице: обошел сияющий белизной княжеский дворец, посетил великолепный дворцовый парк, прогулялся до квартала магов, которые предпочитали селиться поблизости друг от друга... а может, это просто остальные жители, обделенные даром, опасались обитать рядом с магами, потому и образовался такой квартал. Там действительно было интересно -- разноцветные башенки, буйная растительность вокруг, пестрый дым из труб -- развлечение для зевак-прохожих, как и витражные окна, которые в настоящих рабочих помещениях могли магам только помешать.

Тину это казалось странным, в Велеинсе к магии и магам относились иначе -- без явного опасения, но и без лишнего восхищения, а магам не было нужды привлекать к себе внимание всякими фокусами.

Обедал он своей комнате в одиночестве. Князь, конечно, пригласил его к своему столу, но не настаивал, предоставил выбор. И Тин решил, что вот такой -- усталый от прогулки и слегка ошалевший от впечатлений -- он князю не собеседник.

А после обеда явился обещанный маг-садовник, который оказался пухленькой улыбчивой женщиной средних лет.

-- Вилна, -- представилась она и тут же перешла к делу: -- князь говорил, вам нужны авелеи. Я вам вот что скажу, юноша: в Велеинсе авелея будет расти только в комнатах или в оранжереях, климат у вас не тот, так что высаживать в открытый грут не советую.

Тин еще и понять толком не успел, о чем это она, а женщина уже вытаскивала из корзины какие-то странные предметы, вроде бочонков, слепленных из серо-зеленого материала, и расставляла их на столе. Бочонков оказалось не меньше двух дюжин.

-- В каждом, -- бойко поясняла она, -- семечко авелеи, готовое к росту. Но взойдет оно, только если вы сами этому поспособствуете.

-- Как?

-- А вот послушайте. Перво-наперво, перевозить будете в коробе. Сейчас я их на свет выставила, чтобы показать, а потом мы с вами спрячем их... вот сюда, -- садовница движением фокусника извлекла из своей бездонной корзины сундучок с тонкими стенками, -- он обработан специальным составом с добавлением магии, от влаги предохранит, и от жары, и от холода. В нем будущие авелеи могут храниться сколь угодно долго. А как вернетесь домой, решайте, куда сажать будете... землю возьмете любую, здесь, -- она потрясла перед носом Тина одним из бочонков, -- все есть, что этому растению необходимо, оно изменит почву, если понадобится. Все понятно? -- тоном строгой наставницы спросила Вилма.

-- Угу, -- сосредоточенно кивнул Тин.

-- Так вот, просто переложите эти колыбельки в землю -- в ящик на окошке или в клумбу в оранжерее. И полейте. Для первого полива в воду лучше добавить капельку крови.

-- Чьей? -- опешил Тин.

-- Для девушки цветы? -- хитро прищурилась садовница.

-- Для жены, -- уточнил он.

-- Ага, значит, вы уже связаны. Тогда ваша кровь вполне подойдет. И -- вы ведь маг?

-- Стихийник.

-- Прекрасно, вот еще и магии своей добавьте туда же, прямо в воду. А думайте при этом о жене, о своей любви к ней, о том, как хорошо вам вместе... ну, вы понимаете, -- подмигнула Вилма. -- И будут эти авелеи цвести на радость вам и вашей супруге долгие годы, только поливать не забывайте -- просто водой, без крови и магии, это только в первый раз нужно. Удобрять тоже не повредит, но тут уж посоветуйтесь с любым опытным садовником в ваших краях. Вот я вам тут в тетрадочку выписала всякие советы, даже не вам, а садовнику... -- и женщина принялась перекладывать колыбельки-бочонки в сундучок, после чего плотно закрыла крышку, заперла на замок и почти торжественно вручила сундучок Тину.

-- Спасибо! -- чуточку смущенный после ее речей, улыбнулся он.

Наутро он распрощался с князем и в сопровождении Селеха отправился обратно к границе.

Глава 3. Аудиенция

Дин

Проснулась она с чувством неясной тревоги. Дернулась, подскочила на кровати, огляделась сонно, но никого постороннего не увидела.

'Никому не доверять', -- напомнила себе вчерашнее решение.

За окном уже занялся рассвет, и это было, пожалуй, к лучшему, что она проснулась до прихода горничных. Тревога диктовала свои правила, и Дин решила следовать им неукоснительно: умывшись, надела под нижнюю сорочку потайной поясок, в котором хранила неприкосновенный запас из нескольких серебряных монеток. Туда же добавила запасные иглы для хтыня, крохотный флакончик со снотворным, который тоже получила от Лекши, а еще -- обручальное кольцо, которое она тоже не хотела никому показывать. Теперь, когда Лесного было уже не дозваться (а она попробовала еще раз, без всякой надежды, просто на всякий случай), а Тина рядом не было, приходилось полагаться только на себя, на собственную предусмотрительность.

Письмо, к сожалению, в поясок не помещалось, и Дин, повздыхав, порвала его на мелкие клочки, а потом приоткрыла окно и отпустила в полет. Письма было жалко, но правила есть правила, и если уж приняла решение следовать им, то не стоило отступать. А слова Тина она запомнила и сохранит в своем сердце. Так, кажется, в романах пишут?..

Покрутив в руках приготовленное с вечера платье, Дин не решилась облачаться в него самостоятельно, опасаясь запутаться в ворохе тканей: все же покрой у наряда был достаточно причудливым. Поэтому, когда в дверь, постучав, ввалилась горничная -- кажется, именно та, что поначалу была настроена доброжелательно, -- Дин ждала ее на диванчике, успев накинуть поверх сорочки халатик, который нашла в гардеробной.

В руках девица несла поднос с завтраком. Водрузив его на стол, горничная сдернула с подноса салфетку, и комната тут же наполнилась ароматом свежей выпечки, а Дин осознала, как она была голодна -- ужина-то накануне ей не досталось.

Дин полагала, что на время завтрака девушка ее покинет, но не тут-то было: то ли здесь так было принято, то ли служанка таким образом еще раз решила продемонстрировать свое отношение к гостье, а потому стояла и сверлила взглядом, так что бедной Дин кусок в горло не лез.

-- Может, составишь мне компанию за завтраком? -- Дин решила попробовать наладить отношения.

-- Не положено, -- поджала губы девица.

-- А мы никому не скажем, -- подмигнула Дин.

Чашка, конечно, была только одна, а вот булочек вполне могло хватить на парочку некрупных девушек. А гоничная тоже не отличалась ни великим ростом, ни комплекцией -- такая же мелкая и худая, как сама Дин. Видно было, что девушка в раздумьях: и хочется подружиться с гостьей, и мешает что-то. И наверняка это 'что-то' -- вовсе не запреты на разделение трапезы с господами, а то, что вчера изменило ее настроение.

В конце концов девица прикусила губу и аккуратно уселась на краешек стула. И даже булочку одну взяла, не без опаски поглядывая на Дин.

-- Меня зовут Динэя, -- по некотором размышлении она решила представиться вторым именем, но полным, а не коротким, которое было только для нянюшки... и для Тина. Ну и еще для тех, кто знал ее только мальчишкой. -- А ты?..

-- Яра, госпожа.... госпожа Динэя. А можно спросить? -- набралась смелости девушка.

-- Спрашивай, конечно.

-- Откуда вы пришли?

-- Из Велеинса.

Девушка в немом изумлении уставилась на Дин:

-- А где это? Я не знаю такого места в Пределе.

Слово 'Предел' Дин уже слышала, а потому не могла не заинтересоваться:

-- А что такое Предел?

-- Ну... -- растерялась горничная. -- Мы здесь живем. Есть Предел и есть внешний мир. Но сюда из внешнего мира попасть нельзя... так я раньше думала, -- при этих словах на лицо Яры набежала тень.

-- Я попала сюда через зеркало, -- пояснила Дин, не вдаваясь в подробности.

-- Ну понятно, что зеркало... многие зеркалами ходят. Все, в ком хоть капля дара есть.

-- И ты тоже?

-- У меня дар совсем слабенький -- мне нужно долго сосредотачиваться, вспоминать место в подробностях... Проще ногами прийти. Все равно я, кроме дворца, почти нигде не бываю.

-- Интере-э-эсно, -- в задумчивости протянула Дин, допивая последний глоток тягучего молочного напитка.

-- Ой, госпожа Динэя! -- спохватилась Яра. -- Надо же вас к встрече с ее величеством подготовить!

Подготовка состояла в надевании платья и тщательном разглаживании и распределении многочисленных складочек, после чего горничная взялась за прическу. Прежде у Дин никогда не было личной горничной, даже в доме отца. Сначала за ее волосами ухаживала нянюшка, потом Дин сама научилась плести простую косу, а настоящую прическу ей сделали лишь однажды -- в тот день, когда она выходила замуж, и она до сих пор с содроганием вспоминала, как мачехина горничная Нэйка драла ее кудри.

Зря она боялась: у Яры, в отличие от Нэйки, руки оказались золотые, причесывала она совсем не больно. Только удивилась, подняв пышную волну волос и обнаружив под ними то, чего не ожидала:

-- Ой, госпожа, у вас уши, как у человека!

-- Ну-у, я вообще-то и есть человек, -- осторожно ответила Дин.

-- Какой же вы человек? Люди зеркалами не ходят. Я читала. Или вы полукровка?

-- Ну, -- уклончиво ответила Дин, -- можно и так сказать.

Если вообще о той капли крови древних, которая течет в ее жилах, допустимо заявлять, что это половина. А людей здесь, значит, вовсе нет, -- поняла Дин. Ведь горничная о них только 'читала'.

Больше они ничего толком обсудить не успели: Дин сомневалась, какие вопросы она может задать, а какие вызовут настороженность, и потому больше никаких и не задала -- отложила на потом. Возможно, беседа с королевой что-то прояснит.

На беседу ее опять вели чередой бесконечных коридоров. Дин пыталась запомнить дорогу, но не была уверена, что у нее это получилось. Горничная подвела ее к дверям и оставила в одиночестве столь стремительно, что Дин даже не успела спросить у нее, что делать дальше. Впрочем, долго в растерянности ей пребывать не пришлось -- дверь отворилась, и навстречу Дин выплыла та самая дама, которая вчера доставила ее во дворец.

Дин на мгновение показалось, что она участвует в каком-то странном представлении, где все не те, кем кажутся на первый взгляд. Но... ведь не может же эта женщина быть королевой? Или может?!

Дама меж тем окинула гостью придирчивым взглядом, кивнула -- то ли сама себе, признав, что внешний вид пришелицы соответствует ситуации, то ли Дин, чтобы следовала за ней, и вернулась в комнату, на сей раз оставив дверь открытой.

Дин нерешительно шагнула следом. Навстречу ей из глубокого кресла поднялась другая дама, и вот про нее Дин сразу же поняла: это точно королева. Было в ней что-то такое, что позволяло сразу определить высокий статус.

Эта новая дама была молода -- на первый взгляд: гладкое лицо без единой морщины, безупречная фигура... Дин бы даже назвала ее -- в сравнении с той, предыдущей, -- красивой, если бы не виделось во всем ее облике что-то неестественное, неправильное. Какая-то фальшь.

Дин присела в реверансе.

Королева дернула плечом, словно сама эта форма приветствия была ей... то ли непонятна, то ли неприятна, и произнесла:

-- Присаживайтесь, дитя мое. А ты, Риева, можешь уже идти. Оставь нас наедине.

Дама, приведшая Дин к королеве, кажется, была не слишком довольна тем, что ей велели удалиться, однако возражать не посмела -- вышла и аккуратно прикрыла за собой дверь.

-- Итак, дитя, тебя зовут...

-- Динэя, -- подсказала Дин.

-- Динэя... И ты пришла к нам из внешнего мира. Ты знаешь, кто мы и куда ты попала?

-- Вы... древние? -- предположила Дин.

На самом деле, она нисколько не сомневалась в правильности своего ответа. Вот только королева фыркнула, услышав это слово:

-- Звучит ужасно. Это люди нас так называют. Мы зовем себя первосозданными, потому что пришли в этот мир раньше людей.

-- Пришли? -- удивленно переспросила Дин.

-- Ну... Были созданы, -- нехотя уточнила королева, и выражением лица в этот момент она одновременно напоминала обиженного ребенка и раздраженную старушку.

И Дин наконец поняла, что кажется ей странным в облике королевы -- на самом деле она была далеко не так молода, как выглядела. Ее выдавали глаза. Не мудрые, какие хотелось бы видеть у уважаемой властительницы, и не усталые, какие зачастую встречаются у стариков, а словно бы подернувшиеся незримой пеленой, отделявшей королеву от окружающего мира. Казалось, этот мир существовал только для того, чтобы делать ее жизнь удобной и приятной. Дин и сама не знала, как ей удалось прочесть все это в глазах королевы, но надеялась, что ей удалось скрыть от местной властительницы свои впечатления -- еще не хватало, чтобы в ней с первой встречи увидели врага, который одним своим присутствием делает эту удобную жизнь чуточку менее приятной.

-- А Предел -- это?.. -- Дин поспешила задать вопрос, чтобы отвлечься от своих неприятных впечатлений. Зря, потому что рассказ королевы оставил осадок еще менее отрадный, чем ее взгляд.

-- Предел -- это место, которое мы отделили от остального мира, потому что создатель его обидел нас пренебрежением.

-- Как это?

-- Он создал людей. А потом дал им магию. Я надеюсь, ты все же не считаешь себя человеком и сможешь нас понять... Мы были первыми и когда-то единственными и любимыми его детьми, -- взгляд ее величества затуманился, словно она вспоминала о событиях, при которых присутствовала лично. -- Он учил нас, дал нам умение пользоваться вратами и путями. Он называл нас 'гениями пространств'. Правда, посмеивался при этом. Видно, уже тогда затеял заселить свой мир людишками. А когда мы пришли к нему со своей обидой, со своим недоумением, он смеялся уже открыто и говорил, что и у нас есть свои дары, и надо только воспользоваться ими. Что ж, мы и воспользовались. Только не так, как он ожидал: мы просто завязали узлом все пути, отделив наши земли от остального мира. И запечатали именем Создателя, чтобы даже он сам не смог ничего изменить. И лишили тех, кто остался во внешнем мире возможности ходить путями. Кто не захотел с нами -- тот не наш, а значит, не имеет права... Но мы ставили один проход -- для тех из наших потомков, кто одумается и захочет последовать за нами. Ведь сразу ушли не все. Надеялись на что-то, наивные. Большей частью -- женщины, что по глупости влюблялись в человеческих мужчин. Даже если они и бывали счастливы в браке, что случалось нечасто, их срок жизни становился равен человеческому. Стоило ли жертвовать десятилетиями жизни ради каких-то эфемерных чувств? Впрочем, ты молода и можешь еще питать какие-то иллюзии на этот счет. Кто-нибудь ждет во внешнем мире твоего возвращения?

-- Нет, -- легко соврала Дин.

-- Я так и думала, -- с готовностью подхватила королева. -- Счастливые не ищут убежища, правда же?

Дин предпочла не отвечать, но властительница, кажется, и не нуждалась в ее ответах. Вернее, ее интересовали ответы на совсем другие вопросы.

-- Как ты нашла путь к нам?

-- По книгам.

-- Есть книги, которые об этом рассказывают?

-- Ну... я бы не сказала. Просто в одной описывается странное место, где озеро превращается в зеркало раз в году, в другой -- ритуал открытия дверей...

-- Но ты, несомненно, слышала об этом раньше от кого-то из старших?

Дин кивнула, поскольку это не было совсем уж неправдой.

-- И кто у тебя был нашей крови? Отец или мать?

-- Мать.

Вот так -- как поменьше врать и побольше соглашаться. В конце концов, кто она такая, чтобы мешать королеве заблуждаться?

-- И кем ты себя в большей мере чувствуешь, дитя, человеком или одной из первосозданных?

-- Одной из первосозданных, -- почти не покривив душой, ответила Дин.

Она действительно всю жизнь считала, что отличается от остальных людей. Не лучше и не хуже, просто другая. Да, она всегда помнила -- с того часа, как осознала это, -- что она носительница древней крови. Вот только считать себя одной из тех, кто вот так обошелся со своим создателем, она не хотела тоже. Возможно, Создатель действительно обидел своих чад, хотя Дин подозревала, что эти чада сами себе придумали обиду... Но в любом случае вряд ли он ожидал, что создания оттяпают у него кусок мира, лишив его самого возможности попасть в эту часть своего творения.

-- Так это теперь навсегда? -- задала Дин вопрос, который с самого начала этой истории вертелся у нее на языке. -- Я имею в виду деление на Предел и внешний мир. И никому не под силу развязать этот узел?

-- Разумеется, навсегда, -- заверила ее королева. -- Мы запечатали Предел именем Создателя, и никто эту печать не может преодолеть.

'Врет', -- поняла Дин.

-- Значит, я теперь жительница Предела? -- уточнила она.

-- Да.

-- И что меня ждет?

-- Для начала поживешь здесь, во дворце. Ты ведь хочешь овладеть своим даром? -- Дин кивнула. -- Ну вот, значит, подберем тебе учителя. Будешь учиться ходить зеркальными путями. А личный дар у тебя какой? -- спросила королева будто бы из любопытства, однако напряжение, мелькнувшее во взгляде, выдавало, что ответ на этот вопрос был для ее величества очень важен.

-- Как это? -- не поняла Дин.

-- Хождение через зеркала -- это может каждый в нашем народе. Или почти каждый, -- после короткой паузы добавила ее величество. -- Но есть еще и особые дары: одним дано видеть будущее в зеркалах, другим -- вызывать из зеркала отражение, собственную иллюзию...

-- Я... иногда вижу прошлое, могу попросить зеркало показать, что оно видело раньше.

В том, что творение зеркальной иллюзии ей тоже под силу, Дин не призналась: вдруг да пригодится когда-нибудь тайное умение.

-- Что ж, полезное искусство, -- благосклонно кивнула королева.

Напряжение во взгляде сменилось облегчением. Любопытно, какого дара так опасалась властительница?

-- Значит, я буду учиться ходить зеркалами?

-- Разумеется, если дар есть, он должен служить.

И почему-то после этих слов Дин подумалось, что служить он должен королеве -- именно это имелось в виду. Но возможность развить дар ей понравилась. Пожалуй, это единственное, что могло дать ей шанс на возвращение домой. Знать бы еще, как развязать этот узел...

-- И кто будет меня учить?

-- А этот вопрос мы сейчас решим.

Королева хлопнула в ладоши, дверь мгновенно распахнулась и на пороге появилась та самая неприятная дама... как ее там?..

-- Риева, -- обратилась к даме ее величество, -- пригласи-ка к нам Сертина.

-- Сертина? -- Риева бросила на Дин быстрый взгляд, значения которого девушка не распознала.

-- Ну разумеется, -- отозвалась королева, -- если я говорю позови, значит... -- и она многозначительно замолчала. Впрочем, недовольства в ее голосе слышно не было.

Риева вновь исчезла. Пока ждали учителя, королева задала Дин еще пару вопросов -- о том, из какой страны и семьи та происходит, -- но особого интереса к ответам не проявляла, вид у нее при этом был скучающий. Казалось, самое важное для себя она уже выяснила и теперь просто коротала время за ничего не значащей беседой. И присутствие Дин было ей в тягость.

К счастью, это длилось не более четверти часа. Мужчина, который после короткого стука вошел в гостиную, выглядел куда старше королевы. Он тоже не был красавцем -- Дин даже подумала, что все древние... то есть первосозданные... такие, и их внешность просто не соответствует привычным человеческим представлениям о красоте, а сами себе они вовсе не кажутся уродливыми. Но зато глаза Сертина горели ярко-синими звездами и были по-настоящему живыми. Завораживали, манили, покоряли. Дин даже на мгновение потерялась в этой синеве, но смогла вынырнуть из нее и прийти в себя.

'Да уж, -- подумала, -- это не те глаза, в которых можно искать свое отражение, не то рискуешь вместо искомого найти погибель, погрузившись слишком глубоко'.

Впрочем, очарована она не была, это погружение ни капли не было связано с мужской привлекательностью Сертина. Но любопытство в Дин пробудилось.

-- Здравствуй, Сертин, -- королева неспешно поднялась с кресла и протянула мужчине руку для поцелуя.

Он прикоснулся губами к самым кончикам пальцев и пробормотал чуть слышно:

-- Моя королева...

-- Это Динэя. Твоя новая ученица, -- представила ее величество гостью.

-- Что ж, тогда мы пойдем... знакомиться, -- ученицу при этом Сертин едва удостоил взглядом.

Коротко поклонившись, новый наставник чеканным шагом вышел из гостиной, и Дин вынуждена была последовать за ним, не успев толком попрощаться с королевой. Впрочем, она все равно пока не поняла, какие правила здесь приняты при встрече и прощании с правящими особами.

Семеня по бесконечным коридорам вслед за Сертином, Дин озиралась, тщетно пытаясь запомнить, куда ее ведут. Уж теперь-то ей точно не найти обратной дороги!

Заметив ее беспокойство, учитель усмехнулся:

-- Не бойся, после первого занятия тебя отведут обратно в твои покои.

Когда они наконец дошли до комнат Сертина, девушка окончательно утратила ориентацию и вообще чувствовала себя растерянной -- куда больше, чем во время беседы с королевой.

-- Итак, -- жестом указывая ученице на кресло и сам усаживаясь в такое же, заговорил Сертин, -- ты попала к нам из внешнего мира. Как тебе пришла в голову идея провести ритуал, чтобы попасть в Предел, спрашивать не стану. Однако теперь ты здесь, и тебе надо учиться жить среди нас.

-- То есть овладевать даром? -- спросила Дин.

-- Не только, еще тебе предстоит познакомиться с историей нашего народа, устройством общества, преданиями... И все это в довольно сжатые сроки, чтобы ты могла заняться полезным делом, а не прохлаждаться в королевском дворце.

Дин тихонько вздохнула: похоже, жизнь ей в ближайшее время предстояла довольно напряженная. И когда, скажите, искать путь к возвращению?..

Глава 4. Снова Фирна

Тин

Из обратного путешествия через Талвой ему запомнились не беседа с князем и не красоты столицы, а смешная женщина-садовница, которая учила его выращивать диковинные цветы, и травница Ирда, которая встречала его у околицы, словно заранее знала, что он вернется в этот день, и ни на мгновение не усомнилась, что он -- это он, словно Тин все еще щеголял с той же личиной. Он даже в зеркало заглянул, когда они дошли до домика Ирды, но нет, в зеркале отражался настоящий Тин, каким он знал себя до всех этих приключений.

Вот ей он решился поведать свою историю, а потом добрая женщина плакала у него на груди, но отплакавшись, вытерла слезы и решительно заявила:

-- А все равно никуда друг от друга не денетесь. Как были связаны ваши пути, так и остались.

И он поверил. Может, потому что очень хотел поверить.

В Фирне, в пограничном городке-крепости Тарне он повел себя умно: сначала убедился, что есть караван, с которым он может уже на следующий день выдвинуться в столицу, и только потом отправился сдаваться местному чиновнику охранительной управы.

Тин оказался прав в своей предусмотрительности: чиновник повертел в руках грамоту от столичного коллеги, похмыкал, а потом назначил такой день, когда Тину надо было отметиться в столице, что если бы не караван, пришлось бы отправляться верхом в одиночестве. И это в Фирне, где чужестранца не только не накормят, но еды даже за большие деньги не продадут, не говоря уж о ночлеге. Да и небезопасно в одиночестве на дорогах Фирны, потому и путешествуют с караванами не только торговцы, а и просто любые путники.

Еще удачей было, что караванщиком оказался тот самый друг Тарнея, что выручил их в прошлый раз. Итвар. С ним можно было не беспокоиться о своей безопасности.

И действительно, путешествие прошло на редкость гладко. Грустно, что их совместный путь с Дин таким гладким не был, с другой стороны -- разве могли бы они узнать друг друга так хорошо, если бы судьба не посылала им испытаний?

А еще спокойная и довольно скучная дорога оставляла много времени для размышлений. Даже, пожалуй, слишком много: Тин додумался до того, что начал ревновать жену... к самому себе. К тому Тину, что был рядом с ней все это время. К тому, которого видела она. И это было до странности нелогично, но от этого не менее мучительно.

Не находя выхода из тупика, в который сам себя загнал, Тин даже попробовал мысленно обратиться к Лесному, но ответа не получил. Ничего удивительного: Лесной говорил, что звать его можно лишь в большой нужде, а беспочвенная ревность, безусловно, не была тем самым условием. И потом, ведь сказал же Лесной тогда: 'Дальше -- сами'. Значит, нужно справляться самому. В том числе из собственными мыслями и чувствами.

Помогли ему мысли о цветах: тех самых незримых семенах в колыбельках, что ждали своего часа в его багаже. Очень живо представлялось, как он вызывает их к жизни... почему-то именно в родовом имении, в собственной спальне, хотя жить он там не собирался. Просто, наверно, это было единственное место, на короткое время ставшее для них общим. Не для Тина Ари и Дина Роса, а для Тина Аироса и его жены Дин. А где он поселится по возвращении, Тин пока не решил, но к мите Тауле он, разумеется, возвращаться не собирался -- именно потому, что не был больше тем Тином, с которым почтенная горожанка была знакома. Пожалуй, следовало сначала остановиться в столичном особняке Аиросов. А потом... потом, когда у них с Дин будет свой дом, они вместе посадят оставшиеся цветы -- он намерен был приберечь часть колыбелек.

Ему нравились эти фантазии и нравилось само слово 'колыбельки', которым эти невнятные комочки называла садовница. Ему вообще нравилось пребывать в том будущем, которое рисовало его воображение, и он не слишком охотно вернулся в реальность, когда караван въехал в Шамху.

В столице Фирны ему повезло снова -- Тарней оказался дома и рад был принять его у себя. Было очень странно, что люди, которые успели полюбиться ему за время пути, узнавали его в новом облике без сомнений и долгих раздумий. Как будто были готовы к таким переменам. Наверно, на тех, кто стал нам близок, мы смотрим не глазами, а сердцем, а потому узнаем под любыми личинами. Так думалось Тину, когда он наслаждался теплым приемом в доме караванщика.

Он хотел отправиться в Охранительную Управу с самого утра, но Тарней убедил его, что смысла в этом нет -- большие чиновники начинают свой день куда позже. Так что, прогулявшись по городу, Тин очутился перед дверью Управы около полудня, и то пришлось подождать.

Чиновник -- тот же самый, с которым Тину пришлось беседовать в прошлый раз, -- едва взглянув на посетителя, проследовал в свой кабинет, и только спустя четверть часа дверь приглашающе отворилась. И в этот момент Тин понял, насколько он напряжен и... напуган. Помнилось и пребывание в вонючей камере, и -- смутно, с провалами -- болезнь, и волнение после нее -- успеют, не успеют... Ему понадобилось все его мужество, чтобы переступить порог кабинета.

Чиновник молча изучил документы, потом поднял глаза на Тина:

-- Значит, такова ваша настоящая внешность?

И Тин внезапно успокоился. Словно с этими словами вернулся из тревожных воспоминаний в сегодняшний день -- тоже полный своих тревог и переживаний, но совсем других, не имеющих никакого отношения ни к фирнейской Охранительной Управе, ни к этому мужчине, поглядывающему на Тина с тщательно замаскированным любопытством.

-- Да, это мое настоящее лицо, -- подтвердил Тин.

-- Вы утверждали, что не пользовались магией, пребывая в Фирне. Однако на вас была личина.

-- Чтобы носить личину, необязательно пользоваться при этом магией. А амулеты в Фирне не запрещены.

А что? Чистая правда, между прочим!

Уточнять, был ли это действительно амулет, чиновник, к счастью, не стал. Вместо этого поднес к губам предмет, похожий на детскую свистульку, и легонько дунул в него. Никакого звука Тин не услышал, однако боковая дверь тут же распахнулась, и в комнату вошел молодой человек, в котором Тин определил мага, работающего на Управу. На фирнейца маг похож не был, но и пленника, страдающего на службе, тоже не напоминал. Но было в этом парне что-то, заставившее Тина вновь напрячься и испытать тревогу, и чувство это только усилилось, когда он встретился с магом взглядом. И вроде бы не было ничего пугающего ни в лице парня, ни в глазах, а вот поди ж ты...

Чтобы успокоиться, Тину пришлось напомнить себе, что за его спиной -- могущественный дед, что у Тарнея остался пенал для связи с семьей, и стоит Тину тут задержаться, как в Велеинс тут же полетит сообщение. Да и сам Тарней поднял какие-то свои связи и, хитро улыбаясь, сообщил покидающему его дом другу, что будет в курсе всего происходящего в управе.

-- Не тревожься, парень, -- напутствовал его караванщик, -- там чихнуть не успеют, а я тут же все узнаю.

Молодой маг между тем выложил перед начальником какие-то бумаги и молча выскользнул из кабинета, напоследок бросив на Тина еще один взгляд.

И всё. В этот раз никто не изводил его долгими допросами, чиновник всего лишь еще раз внимательно прочитал собственный приказ, которую составил при первой встрече с Тином, потом послание своего приграничного коллеги, беззвучно пошевелил губами, видимо подсчитывая дни, но не нашел к чему придраться, и составил новое предписание, обязывающее Тина покинуть страну в течение дюжины дней.

Что ж, это предписание Тина уже не пугало -- он точно знал, что Тарней отправляется к морю через два дня, времени было более чем достаточно.

Однако дома Тина встретил обеспокоенный Тарней, и разговор, который состоялся между ними после обеда, вновь воскресил тревогу, испытанную Тином в Управе.

-- Плохие новости, -- без предисловий заговорил караванщик.

-- Ты не можешь идти к морю? -- предположил парень.

-- Нет, с этим все в порядке. Выйдем вовремя, у меня уже все готово и желающих достаточно. Плохо другое -- то, что мне донесли из Управы. Скажи, пока ты беседовал с высоким чиновником, не заходил ли кто в комнату во время вашего разговора.

-- Заходил. Маг какой-то. Не фирнеец.

-- Значит, верно, -- опечалился Тарней. -- Этот маг -- тот самый, что донес на тебя в прошлый раз.

-- Иен Салмер?

-- Да, вроде бы его зовут именно так. И он одержим жаждой мести.

-- Но он здесь, а я завтра покину столицу, а через десять дней -- и страну.

-- Видишь ли, -- начал объяснения караванщик, -- у нас месть считается благородным делом. Месть важнее любых обязательств, она поощряется, хоть и не прописана в законах государства. Так принято. И Салмер специально заходил на тебя посмотреть, чтобы узнать, как ты выглядишь по-настоящему. Этот маг хорошо знает, с какой стороны лепешка намазана медом. И сразу согласился работать на Управу, даже раньше, чем его допрашивать стали, услуги свои предложил...

-- И?

-- И его отпустят преследовать тебя. Свяжут клятвой, но отпустят.

-- Вот как... -- пробормотал Тин.

-- Конечно, -- продолжил Тарней, -- более всего он хотел бы отплатить мальчишке, но ты ему... тоже интересен. И даже если он никогда не встретится с мальчишкой, то будет удовлетворен в какой-то мере, отомстив ему через тебя.

-- С таким же успехом он может мстить мне через вас. И рядом со мной в опасности и ты, и твой сын. Пожалуй, мне не стоит пускаться в путь с вами, лучше поискать другой караван.

-- Не глупи, -- возразил Тарней. -- Следующий караван отправляется к морю на три дня позже, и тебе придется еще ждать корабль до Канирры. Ты просто не успеешь вовремя покинуть страну. И облегчишь своему врагу его задачу. А три пары внимательных глаз, чутких ушей и рук, умеющих держать оружие, всяко лучше, чем одна.

-- Спасибо, Тарней! -- прочувствовано воскликнул Тин.

-- Вот еще важное условие: он сам... практически невольник, а значит, поддержки не получит -- ни воинов, ни денег, ни амулетов, будет справляться своими силами. А нас больше.

-- Вот только он маг, а из нас троих магией владею только я.

-- Ничего, -- успокоил друг, -- справимся. Не впервой.

Тин внимательно посмотрел на караванщика -- и поверил. Тот не хвастался, не бравировал, у него действительно были основания так говорить. В конце концов, он водит караваны самостоятельно больше десяти лет, не считая того времени, когда помогал еще своему отцу. А это -- и непогода, и разбойные нападения, и скандальные клиенты. И со всем этим караванщик научился справляться. Справится и с Салмером. Вернее, Тин справится с его поддержкой.

В путь они вышли, как и планировали, на рассвете третьего дня после визита Тина в Управу. Первые дни путешествия прошли на удивление спокойно: они двигались до полудня, потом пережидали самые знойные часы в каком-нибудь укрытии -- в деревне, под пологом леса или на специально устроенных стоянках с навесами. Когда тени удлинялись, снова пускались в путь.

Однако Тина терзали дурные предчувствия, он буквально заставлял себя расслабляться и отдыхать, покуда была такая возможность. И когда они останавливались на ночлег, он, наплевав на все запреты, окружал место стоянки магическими сигналками, чтобы не пропустить приближение врага. На то, что о появлении Салмера ему доложит сама земля, Тин не очень рассчитывал, все-таки противник тоже был магом, которого слушались стихии.

Сигналки сработали на третью ночь.

Собственно, больше всего это напоминало толчок -- словно Тина толкнули, чтобы разбудить, но не снаружи, а изнутри. Такому будильнику трудно противиться, почти невозможно -- и Тин подскочил на своем походном ложе, одновременно пытаясь включить ночное зрение. И все равно в первые секунды ничего не увидел. Но почувствовал и мог с точностью определить направление, в котором следовало искать врага. И даже примерное расстояние. А сделать ничего не успел, потому что Салмер, поняв, что он обнаружен, резким, похожим на бросок змеи, движением, подскочил к телеге, на которой спал Лекши, и рывком подтащил мальчишку к себе. И оскалился в темноте:

-- Ну что, маг? Сам сдашься, или мне мальчонку прирезать, а? Я для тебя прекра-а-асное будущее приготовил. Вернее, ты сделал это сам, воспользовавшись этой магией. Подумать только, мне тебя даже убивать не надо, я могу просто арестовать тебя. И никакие велеинские родственнички не помогут.

-- Оставь мальчишку, -- прошипел Тин, -- если ты что-нибудь ему сделаешь, в Фирне тебе жизни не будет.

-- Да что-о ты! -- не поверил враг.

Он стоял, прижав Лекши к собственной груди и приставив к горлу мальчика нож. К чести Лекши, парнишка, разбуженный столь жестоким образом, даже не пискнул ни разу, только ерзал слегка -- не настолько заметно, чтобы доставить неудобства Салмеру. Сзади к ним было не подобраться, и Салмер торжествовал, будучи уверен, что Тин теперь у него в руках.

Вот только он не учел Лекши: тот замер на несколько мгновений, а после Салмер повалился на землю. Мальчик выскользнул из его ослабших рук и поднялся на ноги, довольно улыбаясь и демонстрируя иглу для хтыня в поднятой руке.

-- Второй раз на этом попадается, -- хихикнул он. -- то с Дином, теперь со мной.

Только тут Тин осознал, что на лице Тарнея, который тоже мгновенно проснулся, стоило появиться Салмеру, за все это время не мелькнуло ни тени беспокойства, словно он ничуть не волновался за сына и знал, чем все закончится.

Разумеется, проснулись и остальные попутчики.

-- Что скажете, господа хорошие? -- обратился караванщик к своим клиентам. -- Парень напал на моего сына, угрожал расправой. Я вправе убить его на месте, и никто меня за это не осудит. Однако он служит в Охранительной Управе, и мне не очень хочется с ними связываться. Посему предлагаю просто оставить его здесь -- раньше следующей ночи он не проснется, а потом может делать, что хочет.

-- Пусть только не ждет, -- откликнулся один из купцов, -- что в Шамхе его ждет спокойная жизнь. Напасть на сына уважаемого караванщика Тарнея -- это ж надо до такого додуматься!

-- А как же... -- вклинился другой голос, слегка растерянный, -- Он ведь сказал -- магия. Мы обязаны поспособствовать.

-- Какая магия, уважаемый? -- хитро улыбнулся Тарней. -- Вы видели магию? Нет? Я тоже не видел. Я вообще не вижу магию. А что там нес безумец, посмевший напасть на моего сына, так что с безумца возьмешь.

И Тин увидел, как заулыбались с облегчением те, кого мучили сомнения: и правда ведь, никто из них не видел магии. А ну как соврал тот сумасшедший? Или почудилось ему. Никому не хотелось идти против совести и вязать славного парня по имени Тин, пусть он хоть трижды чужестранец. Зато -- друг Тарнея, а это немало значит. Тем более, что и сам нападавший явно не был урожденным фирнейцем.

Словом, Салмер был оставлен на ночной стоянке. Его даже устроили на лежаке со всеми удобствами и прикрыли шерстяным одеялом -- ночи в Фирне даже в летнюю пору стояли холодные. Зато теперь у него не было шансов вновь догнать караван и помешать Тину покинуть страну.

Еще несколько дней спустя караван прибыл в портовый город Лукху, и Тин не без удовольствия узнал, что нужный ему корабль пришвартовался накануне вечером и отходит обратно в Канирру через двенадцать часов.

В последний вечер Тин с караванщиком и его сыном сидели в обеденном зале гостевого дома.

-- Ты не обольщайся, -- говорил Тарней, -- Салмер этот -- одержим, он тебя просто так не оставит, последует за тобой и в Велеинс.

-- Там он преступник. Следователь говорил мне, что он успел где-то засветиться и со своей настоящей внешностью, так что спрятаться ему будет затруднительно, если у него нет лишних денег.

-- Ай, -- махнул рукой караванщик, -- прячутся тати и без всякой магии. Так что будь осторожнее. И мальчишку своего, когда встретитесь, предостереги. А лучше -- найди и глаз с него не спускай, пусть под присмотром будет.

-- Дин не мальчишка, -- признался Тин, -- Дин -- моя жена.

Лекши выпучил глаза, его отец лишь поднял бровь в удивлении.

И Тин, смущаясь, рассказал им обоим свою историю.

-- Эх, -- вздохнул Лекши, -- а я думал, друг у меня появился.

-- Ты думаешь, с девушками нельзя дружить? Я вот сколько месяцев дружил с собственной женой и даже не подозревал об этом.

-- Как же вы теперь? -- с сочувствием вымолвил караванщик.

-- Буду ждать, -- опустил голову Тин. -- А если через год не вернется, снова отправлюсь в Талвой к Зеркальному озеру.

-- Заплутаешь там без нее, -- скептически покачал головой Тарней.

-- Я почти уверен, что она вернется раньше. Не знаю, каким образом, но если она пойдет обратно тем же путем, каким мы шли вдвоем, то она обязательно появится в твоем доме.

-- Я приму ее, -- улыбнулся караванщик, -- можешь не волноваться. Но думаю, она пойдет иначе. Есть ведь легенды о зеркальных путях древних. Не иначе, для того она попала в Зазеркалье, чтобы выучиться ходить этими путями. Ты, главное, помни о ней, любящее сердце -- это как огонек в ночи, по которому можно найти дорогу в кромешной тьме.

А ранним утром Тин поднялся на борт 'Пышной красавицы'. Капитан не узнал его, и Тин не стал называть своего настоящего имени. Зачем? Он покинул Фирну, он плывет домой и ни во что не намерен вмешиваться без острой необходимости.

Глава 5. Зеркальные дары

Дин

Зазеркалье было не просто искаженным отражением реальности, оно оказалось каким-то маленьким и... жалким.

Сначала это впечатление определялось границами доступной для Дин части этого мира -- дворца. Не города-дворца и даже не собственно королевской резиденции, а того крыла, в котором Дин поселили, тоскливо-безлюдного, оставлявшего впечатление заброшенности, несмотря на поддерживаемый слугами порядок. Впрочем, слуг Дин почти не видела, исключая тех двух горничных, которых к ней приставили.

Отношения с горничными складывались странные. Нет, Дин не ожидала от них любви и привязанности. В конце концов, кто она такая? Чужачка, неизвестно как попавшая в Предел и почему-то принятая во дворце как знатная дама. Но если Мика была последовательна в своей неприязни, то Яра порой размякала, позволяла себе совершенно искренне улыбаться и шутить, а потом спохватывалась и умолкала, время от времени бросая на Дин напряженные взгляды, в которых, впрочем, недоумения было куда больше чем злости.

Не менее странными казались Дин и отношения с наставником. Нет, он-то как раз вел себя безупречно: был сдержан, безукоризненно вежлив, не давил, не требовал слишком многого. Просто Дин не покидало ощущение, что он к ней присматривается и словно бы чего-то ожидает, то ли со опасением, то ли с надеждой, а потому и учит неспешно -- пожалуй, даже слишком, -- чтобы не научить лишнему, если она его ожиданий не оправдает. Или, наоборот, оправдает опасения.

В общем, они присматривались друг к другу, неспешно и обстоятельно разбираясь в истории, легендах, и теории, не спеша переходить к практике. Теории, правда, было совсем мало. Да и то, какая может быть теория, если управление даром, как объяснил наставник, основано на желании, памяти, воле и силе воображения -- на том, что никакими средствами не измеришь?

Что до легенд, то в них, по мнению Дин, явно чего-то не хватало. Не объясняли они в полной мере ни образование Предела, ни его отделение от остального мира. За всем этим стояла какая-то тайна, наверняка известная власть имущим и тщательно скрываемая от остальных. И Сертин в эту тайну был посвящен.

Порой Дин казалось, что учитель нарочно, пересказывая легенды, подчеркивает прорехи, которыми они зияют, чтобы обратить на них внимание своей ученицы. Вот так, не напрямую, а косвенно, намекает, дает понять, призывает задуматься, задать вопросы и искать на них ответы. Но уверенности, что она себе все это не вообразила, у Дин не было. И вопросы подобные задавать она не решалась. Ну разве что самой себе.

Зато о другом-- о способностях первосозданных -- она спрашивать не стеснялась, благо у нее впервые в жизни появилась такая возможность. Да и Сертин беседовал на эти темы с явным удовольствием.

-- А вот скажите, наставник, что за дар такой... Я встретила одну женщину на пути сюда, она говорила, что видит, если жизненные пути людей связаны, и что это дар, доставшийся ей по наследству с капелькой древней крови.

-- Мне трудно себе представить, как она видит это без зеркал, но, вероятно, такое возможно, ведь власть над вратами и путями -- наш общий дар.

'Полученный от Создателя, которого вы -- не иначе, в порыве благодарности -- щелкнули по носу, лишив доступа в часть созданного им мира', -- подумала Дин.

Но вслух спросила о другом:

-- А почему именно зеркала?

-- Зеркала -- это врата.

-- Значит, вместо зеркала это может быть и обычный дверной проем?

-- Да, -- усмехнулся учитель, -- если тебе всего лишь надо перейти из одной комнаты в другую. Зеркало же -- любое! -- связано со всеми остальными зеркалами в мире. И это дает возможность перехода.

-- В мире -- это значит, не только в Пределе? Почему же там не ходят зеркалами так же, как здесь, ведь полно потомков древних -- таких, как я.

-- Первосозданных, -- механически исправил Сертин. -- И -- тому есть две причины. Первая состоит в том, что учить вас некому. Вторая -- что пути завязаны узлом именно здесь, в Пределе, а потому из внешнего мира попасть на пути невозможно. Только на один -- тот, который привел тебя сюда.

-- А мой дар, умение заглядывать в прошлое? Как его объяснить?

-- Тоже врата. Почему бы зеркалу не стать вратами в прошлое?

-- Значит, можно шагнуть этими вратами во вчерашний день?

-- Нет, попасть в прошлое невозможно. Можно лишь заглянуть в него -- и только в тот короткий отрезок, который покажет зеркало. Это врата, но не путь.

-- А в будущее?

Учитель замер на мгновение, словно задумавшись, стоит ли отвечать на этот вопрос, однако заговорил:

-- Есть и такой дар. Опять же, заглянуть можно, увидеть пути, но не шагнуть на них.

-- Значит, та женщина, о которой я говорила...

-- Да, она видит пути. Но почему-то без зеркала.

-- То есть, вы с таким даром никогда не сталкивались?

-- Не приходилось, -- признал Сертин.

-- А книжный дар?

-- Ты о чем?

О себе и своих возможностях Дин лишнего выдавать не хотела, а потому подошла издалека:

-- В сказках, которые рассказывают люди, говорится, что древние... то есть первосозданные... имели дар общаться не только с зеркалами, но и с книгами. И даже будто бы переходить в книжные миры.

-- Пожалуй, этому дару только в сказках и место.

-- Значит, люди его придумали?

-- Ну почему же, просто сейчас перестали рождаться те, кто способен путешествовать по книжным мирам. Книги -- это ведь тоже врата, только в выдуманные миры.

-- И в них можно попасть?

Учитель покачал головой:

-- Только если дар такой... В Пределе им владеют лишь двое. Очень давно не рождались дети, который могут делать вратами книги...

Дин почему-то подумалось, что один из этих двоих -- сам наставник. А второй... кто-то достаточно старый, чтобы родиться раньше этого 'очень давно'. Например королева, которая, несмотря на юный вид, была явно куда старше годами, чем казалась. И еще мелькнула мысль, что там, во внешнем мире, несмотря на невозможность выходить на пути, до сих пор рождаются потомки древних, обладающие даром, а здесь, где древняя кровь не разбавлена, далеко не все обладают способностями, если верить словам Яры. Но делиться этими мыслями Дин опять не стала. Что-то подсказывало ей, что лучше пока их держать при себе.

-- Все равно не понимаю, -- заявила она, -- вот вы мне говорили, учитель, что для прохождения через зеркало и на входе, и на выходе нужны зеркала достаточного размера, чтобы можно было через них войти и выйти. Или хотя бы протиснуться. Но книги-то... Они слишком малы для такого.

-- На книги это правило не распространяется. Видишь ли... не знаю, как объяснить это тому, кто сам этим даром не владеет... Вот я говорил, что для прохождения нужны память и воображение, чтобы воссоздать образ места, в которое хочешь попасть, или... Неважно. С книгами -- ситуация другая -- они сами подстегивают воображение, память же не нужна вовсе, потому что места эти находятся за пределами реальности. Тебе не нужно прилагать никаких усилий, книга сама затягивает тебя, если получилось... ну, скажем, наладить с ней связь. Прочувствовать ее. В древние времена этот дар называли даром мечтателей. Ведь для такой связи с книгой надо хоть на мгновение допустить, поверить, что сочиненный кем-то мир столь же реален, как и настоящий.

Да, это чувство Дин помнила -- когда выдуманный мир на страницах сказки становится твоим собственным, таким родным, что... Правда, по-настоящему, телесно, на страницы книг ей попадать не доводилось. Но -- дар у нее был, это несомненно.

-- И раз уж мы заговорили о сказках, -- вмешался учитель в ее размышления, -- я могу предложить тебе почитать сказки, сложенные когда-то нашим народом. Полагаю, тебе будет интересно.

О да, это действительно оказалось очень интересно! И поучительно. И очень похоже на человеческие сказки: о том что не стоит использовать свой дар во зло, о храбрых героях, которые зеркальными путями бросались на помощь друзьям-людям, о великой любви и самопожертвовании. Даже странно, что народ, столь строго относившийся к своему дару, в конце концов использовал его против собственного творца. Или не против, но, по меньшей мере, вопреки его воле.

Поначалу учитель приходил за Дин зеркальным путем по утрам, сразу после завтрака, и уводил ее через зеркало в свою гостиную. В первый раз проходя через зеркало, Дин была настолько поглощена собственными ощущениями, что у нее не возникло никаких вопросов. И только потом, на второй-третий день, она начала задумываться. Получалось, что через зеркало первосозданный может не только пройти сам, но и...

-- ...провести кого угодно? -- спросила она Сертина. -- Даже не имеющего дара вовсе? И человека?

-- Где-ты здесь человека возьмешь? -- мимолетно удивился наставник. -- Но да, и человека, и животное -- если ты с касаешься хотя бы одежды того, кого ведешь с собой. И даже множество людей -- при условии, что они все держатся друг за друга. Пока контакт есть -- врата остаются открытыми.

-- Потрясающе! -- восхитилась Дин.

-- Почему тебя это так интересует?

Вопрос учителя застал Дин врасплох: слишком расслабилась -- все же он был ей приятен, позволила себе практически открыто размечтаться о том, что когда-нибудь пути вновь откроются, что она вернется к своему Тину и сможет провести его через зеркала -- это же так интересно! Но...

-- Так ведь действительно интересные возможности, -- выкрутилась Дин, -- даже чисто теоретически.

Тем более, что ее собственное умение ходить зеркалами пока тоже существует лишь в теории, -- одернула она себя. А вдруг... Вдруг у нее никогда не получится?!

-- А я точно сумею? -- спросила она.

-- Ходить зеркалами? Несомненно. Если есть личный дар, то общий и подавно имеется. На нем все основывается.

Но прошло немало времени, прежде чем они перешли от теории к практике. И началось это занятие до смешного буднично...

-- А теперь, -- объявил Сертин, -- пробуй сама.

До этого он провел с ней у зеркала в гардеробной не менее четверти часа, снова и снова демонстрируя, как отражение сменяется изображением гостиной, в которой они обычно занимались. Когда изображение становилось абсолютно отчетливым, это означало, что можно переходить -- врата открыты, это не просто картинка.

При переходе Сертин проделывал этот фокус почти мгновенно, это для Дин он показывал все замедленно -- чтобы ученица усвоила. И она усвоила. Теоретически. Но сама?!

О, она очень хорошо представляла себе гостиную -- но с того ракурса, с которого привыкла ее наблюдать, сидя в кресле и слушая наставника. Теперь же, даже увидев неоднократно нужное изображение, никак не могла принять его реальность.

'Это что же получается, -- огорчалась Дин, -- меня подводит воображение? То самое, которым я так гордилась и в наличии которого нимало не сомневалась?'

Однако факт оставался фактом: зеркало не отзывалось, потому что картинка, которую упорно подкидывала память Дин, была ему незнакома.

-- Постой, посмотри еще раз, -- остановил ее учитель.

И показал. Снова медленно, словно во сне, проявлялась из небытия знакомая комната, а потом... мастер просто втолкнул ее в зеркальную раму, прежде чем Дин успела что-то сообразить. И тут же прервал контакт, оставшись по ту сторону -- в гардеробной.

Дин перевела дух -- все же на короткое мгновение она успела испугаться, хотя до сих пор спокойно ходила зеркальными путями вместе с Сертином. Огляделась, не отходя от зеркала, и постаралась вновь увидеть гостиную такой, какой ее показывал учитель, только без зеркальной рамы. А потом вернулась в гардеробную.

В этот раз получилось почти сразу, словно Дин не хватало как раз такого толчка. А теперь и гостиная показалась, и первый самостоятельный шаг в зеркальную раму Дин совершила, не испытывая никаких сомнений.

-- Вот так просто?

-- Не так уж просто, -- усмехнулся учитель. -- Сейчас ты пыталась воспроизвести в памяти одну единственную комнату, а умелые ходящие зеркалами помнят множество разных мест -- все, в которых им приходится бывать регулярно, и многие из тех, которые им довелось увидеть всего раз или два в жизни.

-- Невероятно, -- выдохнула Дин, одновременно восхищаясь и огорчаясь.

-- Это опыт, -- утешил ее Сертин, -- всего-навсего опыт. Кто-то одарен больше, кто-то меньше, но опыт если и не заменяет, то частично компенсирует слабый дар.

-- А у меня какой дар?

-- Посмотрим, -- уклончиво ответил наставник. -- Ты неплохо начала, и это хороший знак -- у некоторых на первую попытку уходят недели, ты же справилась за один день. Возможно, это действительно благодаря дару, а может, сказывается то, что свой первый самостоятельный переход, пусть и не вполне осознанно, ты уже сделала, когда явилась в Предел.

-- А как узнали о моем появлении? -- этот вопрос давно беспокоил Дин, просто до сих пор не случалось повода его задать.

-- Место перехода никогда не остается без внимания. Когда ты пересекла границу, ее величество почувствовала это -- и послала одну из своих приближенных встретить тебя.

Вспомнив 'теплую' встречу, Дин едва удержалась от смешка.

-- Значит, мне теперь предстоит набираться опыта, -- поспешила она перевести разговор в прежнее русло.

-- Верно, -- улыбнулся Сертин. -- Сейчас ты попробуешь представить гостиную в выделенных тебе покоях и вернуться в нее, потому что наш урок подходит к концу. А завтра придешь ко мне уже самостоятельно. Зеркальным путем, разумеется.

На возвращение Дин потратила не меньше получаса. Сперва она тщетно пыталась представить себе гостиную с нужного ракурса, потом плюнула и перешла в спальню -- почему-то это оказалось значительно проще.

Дин шагнула из зеркальной рамы на пол и хотела уже покинуть спальню, когда голоса из гостиной заставили ее насторожиться. Нет, в самих голосах не было ничего особенного -- беседовали горничные, заканчивая уборку, но вот то, о чем они говорили, показалось Дин достойным внимания.

-- Не знаю, Мика. Мне она так нравится! Вот не хочется верить, что она несет нам зло.

-- Ты ничего не знаешь. Она, может, и сама о себе не знает, а -- все равно несет. Ведь не зря старые люди говорят, что придет чужая из внешнего мира и погубит Предел. А потому не привязывайся к ней, чтобы потом не жалеть. Еще и сама под подозрение попадешь.

-- Но ведь она не первая, кто оттуда пришел! И ничего -- стоит Предел.

-- А предыдущая, говорят, попалась... То ли королеву убить попыталась, то ли украсть что-то из ее покоев. А может, еще что-то сотворила. Бабушка сама не знает точно, а слухи разные ходили. Вот и думай, надо ли оно тебе -- связываться.

-- Но ведь с ней сам господин Сертин занимается, учит ее всему! Значит, ни в чем таком ее не подозревают! -- горячилась Яра, отстаивая свое право на хорошее отношение к Дин.

-- Ну и что? Сертин всех учит, у кого особенный дар. А ее, может, для того и учит, чтобы под присмотром держать и вовремя заметить, если она зло какое-то замыслит.

Неприятно было все это слышать, но Дин не могла не отдать должное Мике: горничная была весьма убедительна. Судя по всему, подружку ей удалось уговорить -- во всяком случае, Яра умолкла и больше не пыталась спорить. И теперь стало понятно, почему служанки к ней так отнеслись.

Горничные ушли, но выходить в гостиную Дин не хотелось. Вместо этого она сбросила туфли и улеглась на кровать, дав своим мыслям свободно течь, перерабатывая услышанное и понятое за этот день.

Разрозненные фрагменты не спешили складываться в цельную картину, но кое-какие наблюдения уже заняли свои места, и Дин стоило немалого труда удержаться от построения теорий: рановато, слишком мало данных. Что она успела узнать? Пути завязаны узлом. Узел -- это что-то небольшое... ну, по сравнению с самими путями. Некая точка. И королева имеет доступ к этой точке. Или вообще держит узел в руках, если так можно выразиться. Именно поэтому она сразу узнала о появлении чужачки на своих землях.

Возможно, предыдущая гостья Предела узнала о том же самом. И тоже стремилась вернуться. Она решила, что ключ к возвращению в руках королевы, и попыталась его добыть каким-то образом. Вот только... Дин была уверена, что она ошибалась. Ведь если в узел завязаны все пути, то от каждого зеркала тянется к нему ниточка. Надо просто знать, за какую из этих ниточек и как потянуть, чтобы узел развязался.

Теперь Дин была уверена, что может попасть домой. Оставалось всего ничего -- понять, как это сделать.

Вечер девушка провела у зеркала, пытаясь вызвать в памяти какую-нибудь комнату с зеркалом из прежней жизни. Безуспешно.

Оказалось, что зеркал -- по крайней мере, таких, через которые можно было бы проложить путь, -- было в ее жизни не так уж много, а комнаты, в которых они находились, помнились настолько смутно, что ни одну из них Дин не могла вообразить достаточно четко.

'Ничего, -- утешала она себя, -- я ведь только начала. Я разберусь. Я найду обратную дорогу'.

Глава 6. Бывает такая магия

Тин

Казалось бы, стоило вздохнуть с облегчением, когда Фирна с ее ведомыми и неведомыми опасностями осталась позади, но шагнув на палубу корабля, Тин ощутил настоящее одиночество, да и позже -- в Канирре и Велеинсе -- оно никуда не делось.

Не было рядом верных спутников, внимательных друзей, способных отвлечь от дурных мыслей, поддержать, да просто поговорить, когда в этом есть необходимость.

Тем не менее, обратный путь, хоть и казался бесконечным, занял куда меньше времени, чем тот, зимний, который они с Дин преодолевали вдвоем. Ничего удивительного: он просто был сильнее, ему требовалось меньше времени на отдых, он преодолевал большее расстояние за день и... он спешил. Спешил, остро чувствуя, как подгоняют взятые им на себя обязательства. Настолько, что, въехав в Стекарон, не отправился сразу в родовое имение, а лишь сообщил деду о своем прибытии, осведомился о состоянии дел -- в мастерской Виана и ученом совете Академии -- и уже на следующий день погрузился в эти самые дела.

Виан... вот ему-то как раз потребовалось время, чтобы осознать, что красавчик тон Аирос -- и есть тот самый Тин Ари, который полгода назад оказал ему такую колоссальную поддержку. И вроде бы все признаки налицо, включая знакомую ауру кольца выпускника, а все же непросто парню было поверить, что, что под скромной личиной скрывался внук советника. Хотя, конечно, только этим, если подумать, можно было объяснить ту легкость, с которой советник согласился финансировать работы. Словом, Виану пришлось признать Тина в новом облике.

А признав, парень обрадовался:

-- Как хорошо, что ты появился! Мне не хватает именно грамотного стихийника.

-- Зачем? -- удивился Тин.

Все же средство передвижения являлось произведением вещевой магии или, по крайней мере, работало на основе такого произведения -- артефакта. Конечно, и в артефактах задействуются стихии, но принцип совсем другой -- нет прямого взаимодействия с потоками силы, да и схемы все эти тонкие -- вовсе не для такого, как Тин...

-- А вот смотри, -- Виан с азартом развернул на широком столе чертежи. -- Вот тут -- обычные потоки, которые идеально ложатся в схему, но... Когда я изготавливал уменьшенные модели, при их массе не было нужды в дополнительных цепях... Идет отклонение от привычной схемы расположения потоков... И мне нужен свежий взгляд...

Нельзя сказать, чтобы Тин все понял из сумбурных объяснений изобретателя, однако основную мысль уловил. И -- обрадовался. Не собственной понятливости, разумеется, а тому, что он со своими стихийными умениями тоже пригодится в этом деле, потому что Виан был прав: здесь нужна была работа мага стихийника. И Тин догадывался, что изобретатель намеренно не спешил, дожидался партнера, не желая, чтобы в работу было посвящено слишком много народа.

К вечеру третьего дня он с улыбкой вспомнил, как еще совсем недавно сомневался, что его дар имеет хоть какое-нибудь практическое применение. Здесь, в мастерской он был нужен. Зная себя, Тин понимал, что вряд ли эта работа действительно удовлетворит его и сможет стать делом всей жизни, но... Ведь и это неплохо для начала? Тем более, что идея такая интересная, а Виан, не успев реализовать одну, уже носится со следующими -- не менее многообещающими.

А кроме того, занятия Тина мастерской не ограничивались. Через несколько дней пришло приглашение от ученого совета -- его как свидетеля приглашали поделиться впечатлениями от магии смерти и принять участие в создаваемой ради исследований в этой области научной группе.

Поделиться впечатлениями Тин был рад, все же дать ученым умам пищу, что называется, из первых рук -- дело, несомненно, благое. Но вот лично участвовать в исследованиях... Никогда не представлял он себя в такой роли.

Но все же явился и на заседание совета, и на участие в группе согласился. Не славы ради, просто ему почему-то казалось, что без него дело очень быстро зайдет в тупик.

Поначалу так оно и было, и не только без него: три заседания с бессмысленными прениями и ни одной свежей идеи. В том числе и у самого Тина. Он, впрочем, в основном помалкивал, только повторял свой рассказ, когда начинали расспрашивать, но в конце концов исчерпал свои возможности, никаких новых подробностей припомнить не мог, и ученые мужи потеряли к нему интерес.

Однако к концу третьего заседания порог неслышно переступил магистр Видар, постоял, послушал, встретился взглядом с откровенно скучающим Тином и поманил его к себе. Парень с готовностью соскочил со своего места и покинул зал. Кажется, никто и не заметил его ухода.

-- Пойдемте, юноша. Нечего время терять, ничего нового вы сегодня точно не услышите.

Тин в этом нисколько не сомневался, но все-таки спросил:

-- Почему?

-- Потому что все это пустая говорильня. Потому что эти люди забыли, как это -- постигать новое. Они пытаются родить новое из того скудного запаса знаний, который имеют, и забывают, что могут обратиться к сокровищнице, которая хранит куда больше знаний -- как тех, о которых помнят, так и других, о которых забыли. За ненадобностью... или опасностью, действительной или мнимой.

-- Вы хотите сказать?..

-- Да-да, именно это я и хочу сказать, -- усмехнулся магистр, увлекая парня в сторону библиотеки. -- Но сначала, юноша, вы мне поведаете о своем путешествии и заодно расскажете, куда делась ваша супруга.

-- Вы... знаете? Но откуда? Неужели Дин рассказала?

-- Ну, о том, что она девушка, а не мальчишка, я догадался почти сразу. А потом, уже после вашего исчезновения, разговорил мита Лениса. Насколько я понял, на тот момент у него уже не было необходимости хранить эти сведения в тайне. Тем более от меня. Я как-никак лицо не заинтересованное. Но очень любопытное.

-- Любопытное... -- эхом отозвался Тин.

Своих слов, чтобы как-то охарактеризовать собственное состояние, он покуда не находил. Он чувствовал себя... идиотом. Выяснится еще, что он единственный не знал, кем на самом деле являлся мальчишка Дин. Даже разозлился -- то ли на себя, то ли на мита следователя, то ли вовсе на жену, но потом сообразил, что и сыскарь узнал обо всем не сразу, ему пришлось надавить на Дин, и если хорошенько подумать, можно даже сообразить, в какой момент это произошло -- как раз, когда сотрудник Управления наведался к ним домой и настоял на беседе с пострадавшим мальчиком. А еще -- в этом Тин почему-то не сомневался -- он не стал раскрывать Дин, что ее новый друг, к которому она так привязалась, и есть покинутый ею супруг. Не раскрыл, однако сам, должно быть, изрядно повеселился над двумя дураками, попавшими в нелепую ситуацию.

Старик-библиотекарь между тем покашлял, напоминая о том, что он все еще ждет рассказа, и Тину пришлось вынырнуть из размышлений и попытаться взять себя в руки.

Впервые за все время он рассказывал о своем путешествии так подробно... Даже нет, не так, начал он не с путешествия, а со знакомства с Дин и свадьбы, чтобы магистр Видар понял, что между ними произошло и с какой радости их обоих понесло в такую даль.

-- Заяц, говорите... -- пробормотал магистр. -- Что-то у меня было такое. Кажется, в одном из изводов 'Повести о сотворении'. Но я не уверен...

-- Если найдете, покажите мне, пожалуйста, -- попросил Тин.

-- Не сомневайтесь, юноша, вас это напрямую касается, так что не утаю. Однако... Что вы намерены делать для возвращения супруги? Я ведь правильно понял, что вы действительно хотите видеть ее вновь?

-- Очень хочу! -- горячо воскликнул Тин. -- Но... с трудом представляю себе, что я могу для нее сделать. Уверен, она тоже стремится ко мне. Как ей помочь?

-- Ничего определенного по этому поводу я пока не скажу. Но подумаю и покопаюсь в старых книгах. Может, найдутся какие-нибудь намеки. А вы тоже время не теряйте. Я тут вам кое-что подобрал, -- старик скрылся на мгновение за столом, а потом вынырнул с целой стопкой книг, водрузив ее между собой и Тином. -- Вот! Я закладки для вас сделал, где конкретно упоминается то, что вас интересует, но советую прочесть книги от начала до конца, чтобы уловить некоторые связи.

-- Почему вы предлагаете эти книги именно мне? -- удивился парень.

-- Потому что я на вас надеюсь. Они там, -- магистр неопределенно кивнул на выход из библиотеки, наверняка имея в виду ученый совет и созданную им группу, -- забыли, что наука делается не на заседаниях. И что при возникновении каких-то вопросов ответы стоит поискать у тех, кто создавал и развивал магическую науку до них. И что я не просто так здесь сижу не первый десяток лет, а чтобы указывать путь к знаниям. Не только студентам. Словом, молодой человек, сейчас вся надежда на вас и на таких, как вы. Неспокойных. Ищущих.

С того вечера рабочие дни Тина разделились на две части -- до обеда он трудился в мастерской, с восторгом наблюдая, как при его участии рождается на свет что-то новое, никогда раньше не виденное, а после шел в библиотеку, где его ждали отложенные магистром Видаром книги.

И это тоже было временем открытий.

Для начала ему пришлось изменить свое представление об академическом библиотекаре, который вовсе не для того сидел в этих стенах, чтобы выдавать книжки студентам и ругать тех нерадивых, что не сдают в срок учебники. Оказалось, главная задача библиотекаря -- поддерживать исследователей, подыскивая для них нужную информацию. Он был не просто магистром, его знания были воистину универсальными, и даже если старик Видар чего-то не знал, он имел представление, где это искать. И Тин не представлял, что бы он делал без помощи магистра и как без нее обходятся остальные.

А еще он узнал, что магия смерти -- это не новость. Да, было время, интересовались, исследовали. Потом кто-то счел неэтичным собирать энергию там, где уходит жизнь, и исследования постепенно сошли на нет. Но Тин, несмотря на все, что он успел увидеть и пережить в Талвое, уже догадывался, что нельзя судить столь однозначно.

Более всего его заинтересовало рукописное сочинение одного мага, жившего семь столетий назад, который, мало того, что выделял смерть в отдельную стихию, наряду с огнем, водой, воздухом, землей и жизнью, которой владели целители, так еще и утверждал, будто бы с помощью стихии смерти можно спасать жизни. К сожалению, его исследования упирались в невозможность получать силу смерти в достаточном для работы количестве. Когда умирал человек -- или животное, -- энергия смерти растворялась в пространстве столь стремительно, что не всякий маг имел достаточную сноровку, чтобы ее впитать, для этого надо было, как минимум оказаться в нужном месте в нужное время. Ну или поспособствовать... процессу.

Собственно, из туманных намеков ученого это можно было понять с трудом, но окончательную ясность внесло описание судебного процесса, которое Тину тоже подсунул библиотекарь. Судили группу магов, которые не ограничились тем, что само текло в руки, а начали убивать, чтобы получить энергию смерти. И даже способы какие-то изобретали, чтобы при насильственной смерти энергия не рассеивалась, а собиралась. Читая описания придуманных магами ритуалов, Тин содрогался: кровь, насилие, но что самое ужасное -- интерес ради интереса, маги толком не выяснили, для чего нужна эта сила, кроме применения в бою, а воином никто из них не был. Зато стало понятно, что дело вовсе не в расплывчатой 'неэтичности' получения и использования энергии смерти, а в том, что добыть ее в количестве, необходимом для серьезных исследований, можно только на поле боя или убивая целенаправленно...

И все же... Все же Тину не хватало тех ответов, которые давали книги. Что-то эти все древние исследователи упускали. Ведь в Талвое этой магией пользовались, но ни о каких массовых убийствах князь не рассказывал. Даже деяния смертепоклонников не заходили столь далеко.

Словом, у Тина родилось странное, но в то же время вполне объяснимое желание посмотреть поближе на человеческую смерть. А где ее можно было найти? Пожалуй, в городской лечебнице, в отделении для безнадежных больных, которым не могли помочь не только обычные лекари, но даже маги-целители. Они и в лечебнице находились только потому, что там им могли облегчить боли и сделать уход менее мучительным.

Разумеется, кого попало в это отделение не пускали, так что Тину пришлось запросить письмо-рекомендацию ученого совета и положить ее на стол старшему целителю, который, читая послание, посматривал на Тина с сомнением и даже некоторым подозрением, однако в лечебницу настырного парня все-таки пустил. Правда, без присмотра не оставил -- приставил к нему студентку-целительницу, которая сопровождала Тина в его блужданиях из палаты в палату.

Прежде ему не приходилось видеть смерть, и отделение для умирающих произвело на него тяжелое впечатление. Вроде бы ничего особенного: чистенько в лечебнице, никаких ужасающих запахов, стонов... ничего подобного. Просто не по себе.

Но Тин справлялся. Присматривался к пациентам, пытался разглядеть движение энергий внутри живых еще тел и вокруг них, задавал тихие вопросы своей сопровождающей. А когда ему сказали, что одна женщина почти наверняка не доживет до утра, решился остаться в лечебнице на ночь. Поставил себе стул у постели больной, сел так, чтобы она не могла его видеть, и... просто стал смотреть, испытывая одновременно страх и неловкость, оттого, что он сидит здесь посторонним зрителем, не пытаясь помочь. Понимал, конечно, что помочь все равно не может, но совесть с разумом не соглашалась.

В конце концов, он переставил стул поближе и взял женщину за руку. Она благодарно улыбнулась ему, а потом, словно только этого и ждала, выдохнула в последний раз и застыла.

Как завороженный, смотрел Тин на серебряную дымку, похожую на клубок тончайших нитей, которые расплетались, на его глазах превращаясь в ничто. Он даже не сообразил впитать энергию, чтобы потом как-то с ней экспериментировать. Просто наблюдал, не в силах оторваться от зрелища.

Казалось, событие, так его задевшее, прошло мимо разума, однако дома, отоспавшись после бессонной ночи, Тин смог обдумать свои наблюдения и сделать вывод: смерть существовала в человеке наравне с жизнью, была его неотъемлемой частью, невидимой нитью, привязывающей душу к телу. Он пока не знал, как ему пригодится это открытие, просто взял на заметку.

Впрочем, кое-какие мысли из этого наблюдения родились. Смутные такие мыслишки, не оформившиеся ни во что конкретное. И Тин решил, что стоит понаблюдать еще.

Он провел в больнице не один вечер и не одну ночь. Сначала -- в том же отделении для безнадежных больных, потом, когда накопил уже достаточно материала, чтобы делать первые выводы, перешел в операционную.

Это оказалось испытанием отнюдь не меньшим, чем присутствие при чужой смерти, несколько раз ему приходилось выскакивать из операционной, чтобы справиться с тошнотой и головокружением. Он ругал себя за недостойную мужчины слабость -- и возвращался.

Он презирал себя -- за то, что целители находились там ради жизни, а он -- ради смерти. Презирал, но все равно не уходил, потому что... это была целая цепочка обязательств: обещание, данное князю Аутару, доверие, оказанное ему магистром Видаром... не доверие даже, а вера в него, в то, что он способен добиться большего, чем маги из ученого совета... А еще он должен был верить в себя, потому что иначе -- это Тин чувствовал абсолютно отчетливо -- он не сможет стать якорем, светом в ночи для Дин, когда она будет искать обратную дорогу.

Возможно, это была не его собственная мысль -- мелькало такое подозрение, но Лесной больше не давал о себе знать, никак не показывал своего присутствия в жизни Тина, так что уверенности он не испытывал.

Но все-таки он дождался своего часа...

Это была тяжелая операция. Проводил ее старший целитель, а его молодой помощник должен был только поддерживать в больном жизнь, вливая в него силы. Вот только этих усилий не хватило, и Тин увидел, как расплетаются нити жизни и смерти, отделяются друг от друга. Целитель в изголовье привычно схватился за жизненную нить, продолжая вливать в нее энергию и пытаясь вернуть в прежнее состояние, но толку от этого получилось немного: нечто незримое, но ощутимое покидало тело, словно освобождаясь из плетения двух нитей. И тогда Тин -- позже он удивлялся, как решился на такое, -- шагнул к операционному столу, протянул руку и ухватился за вторую нить -- серебристо-черную, такую завораживающе красивую. Она сначала прильнула к его ладони, обжигая внезапным холодом, так что он чуть не отдернул руку, а потом снова попыталась распрямиться. Только Тин не позволил ей.

Оказалось, работать со смертью ничуть не сложнее, чем с любой другой стихией, только силы для этого приходилось брать изнутри, из собственного тела, потому что смерть не была столь щедро разлита в окружающем пространстве, как прочие силы.

Аккуратно потянул Тин за нить, привлекая обратно к телу то невидимое, что стремилось его покинуть, обвил смерть вокруг жизни, которую продолжал удерживать целитель... и остался стоять у стола, не испытывая больше никакого отвращения, словно преодолел некий барьер.

Старший целитель, будто не замечая происходящего, доделал свою работу и только потом, когда пациент был уже вне опасности, позволил себе поднять голову и вопросить, пряча растерянность за строгостью:

-- Что это было?

-- Магия смерти, -- признался Тин, -- та самая, которую я исследую.

-- Магия смерти, которая спасает жизнь, -- в удивлении пробормотал помощник целителя. -- Я даже представить себе не мог, что такое бывает.

-- Я тоже, -- задумчиво вздохнул старший. -- Много лет назад я присматривался к этим нитям, но нас учили не принимать их в расчет, потому что целитель работает только с жизнью. И это правда -- я к ним даже прикоснуться не мог, не то что манипулировать ими. Но... это открывает такие перспективы! Надо только найти тех, кто в состоянии работать со смертью. Вы?..

-- Очень трудно, -- смутился Тин, -- я смог, но это явно не моя стихия. Но наверняка найдутся маги, которые одарены в этой области куда больше меня, пусть даже их будет немного. Да много, наверно, и не надо?

Старший целитель счастливо улыбался. Похоже, он уже был далеко -- в мечтах о том времени, когда на помощь целителям, магам жизни, придут маги смерти, способные удержать человеческую душу на грани и вернуть ее в тело.

Глава 7. Откровенный разговор

Дин

Рвение, с каким Дин принялась осваивать новое умение, могло бы удивить... даже ее саму, ту, прежнюю, которая не знала, каково это -- всем сердцем рваться куда-то и искать возможность проложить туда путь. Теперь она не удивлялась. Да ей, по правде сказать, и некогда было удивляться, да и сил не оставалось на всяческие удивления и недоумения.

Зато были десятки, а потом и сотни комнат, которые следовало удерживать в памяти, чтобы переходить в них, не тратя времени на создание образа. Сначала Сертин водил ее по дворцу, потом однажды привел в мастерскую портнихи. Та охнула, когда они появились внезапно из зеркала, а потом расцвела в улыбке, узнав Сертина. И тут же принялась тараторить, рассказывая о какой-то девушке -- кажется, бывшей ученице наставника. Выслушав с благосклонной улыбкой болтовню портнихи, Сертин подтолкнул к ней Дин и велел снять мерки. Понятно, что прокладывать путь, чтобы забрать новые наряды, отказаться от которых Дин не удалось, пришлось самостоятельно.

В другой раз учитель в самый что ни на есть обеденный час втянул Дин в просторный зал трактира, благоухавший дивными ароматами, а потом тут же вернул обратно в гостиную, пообещав накормить, если она сможет вернуться в трактир без его помощи. Смогла. К тому моменту память ее была натренирована достаточно, чтобы сразу выделять в обстановке самые важные детали, за которые можно зацепиться взглядом, а там уж и вся картина целиком всплывала.

Время от времени учитель устраивал Дин проверки, веля перейти в такое место, где она не была много дней. Пару раз они вдвоем навещали разных знакомых наставника, и везде он представлял ее как свою ученицу, но ни разу не упомянул о том, что она пришла из внешнего мира. Спасибо болтливым горничным, о причине Дин уже догадывалась.

Ничего конкретного, впрочем, она так и не узнала -- вопросы задавать было некому, опасалась Дин проявлять интерес к этой теме. Но предположила, что в основе этих страхов перед чужаками из внешнего мира могло быть какое-нибудь предсказание... или условие, изначально заложенное при создании Предела. Такое бывает, Дин приходилось читать, что при творении большой волшбы, особенно если она предназначена для долгосрочного действия, закладывается некое условие. Вроде бы в целях сохранения равновесия. Правда, читала она об этом не в серьезных научных трактатах, а все в тех же легендах и преданиях, но... Часть из них уже оказалась правдой. Так почему бы не оказаться правдой и всему остальному?

Но все же ей не хватало знаний, не хватало откровенного разговора, в котором ей расскажут все то, о чем она сама может только догадываться. Иной раз ей казалось, что учитель уже готов к такому разговору, но потом он словно бы спохватывался, разве что не оглядывался через плечо, и разговора не случалось.

А Дин чувствовала, как растет напряжение, как оно требует развязки -- и изнутри, потому что невозможно было и дальше пребывать в неведении, и снаружи, в тех незримых нитях, которые уже связали ее с наставником. И сам он, Дин не сомневалась, не мог этого напряжения не чувствовать.

Как выяснилось, она не ошиблась.

В тот день после очередного урока Сертин, выпроваживая ученицу из своей гостиной, негромко уронил ей вслед:

-- Найди меня сегодня после обеда.

Именно так -- 'найди'. Причем сначала Дин не придала значения этому слову, но когда подошла к зеркалу, представила почему-то не гостиную в покоях наставника, а его самого, столь отчетливо, будто бы он и в самом деле стоял перед ней. И -- шагнула.

В первый миг ей показалось, что она попала куда-то не туда. Собственно, так оно и было, вместо гостиной Сертина -- небольшая ниша, в которой, кроме зеркала, ничего и не было. От остального помещения нишу отделяла тяжелая портьера.

Дин уже собиралась вернуться обратно к себе, но ее остановили голоса. Два очень знакомых голоса, один из которых принадлежал наставнику, другой -- королеве. И она осталась. Стояла за портьерой, затаив дыхание, готовая в любую минуту нырнуть в зеркало, и -- слушала. Потому что с первых слов поняла, что предметом этого разговора является она сама.

-- Сертин, милый, меня пугает эта девчонка, -- всхлип.

-- Мирэя, любовь моя, у тебя нет ни малейшего повода для беспокойства.

-- Ты считаешь? -- с робкой надеждой в голосе. -- Но ты сам говорил, что она очень способная.

-- Да, но у нее нет дара, который... считается опасным.

-- Точно-точно?

'Ну прямо как маленькая девочка,' -- подумалось Дин.

-- Точно-точно, -- снисходительная усмешка в голосе, -- у нее дар противоположный, ты же сама знаешь, что они вместе никогда не встречаются.

-- И все-таки я боюсь! -- голос королевы падает до жаркого шепота. -- Я чувствую, что мне надо ее бояться. Она может сломать... все сломать!

-- Ну что ты, милая...

-- Нет, ты послушай меня. Не надо ждать, пока она проявит себя, не надо. Тебе же это просто будет -- всего лишь встретиться с ней взглядами в зеркале. И -- поймать.

-- Нет, -- голос Сертина зазвучал напряженно, -- даже не уговаривай. Я согласен пойти на это, если она совершит преступление.

-- Но в прошлый же раз!..

-- О прошлом разе я жалею до сих пор.

-- Но ведь это совершенно не опасно! Ну подумаешь, забыла... Она потом была довольна новой жизнью.

-- Была, -- с горечью, -- но она давно умерла.

-- Ну и что? Они все умирают, рано или поздно. Только мы...

-- Только она могла прожить собственную жизнь, а вместо этого жила чужую.

-- Никто ее не заставлял!..

-- Оставь, родная, наш разговор ведет в тупик. В любом случае, о принятии каких-то мер говорить рано, я внимателен и не допущу прежних ошибок.

-- Уже... уходишь?

-- Да, мне пора. А тебе стоит отдохнуть.

При этих словах Дин, забывшая уже, как дышать, спохватилась и сделала шаг назад, даже не давая себе труда сосредоточиться и представить нужную картинку. Она и без того знала, куда попадет -- в гостиную наставника.

Ну а что? Он ее пригласил после обеда, она пришла. Ничего не видела, ничего не слышала, ничего не знает... Или? Была все-таки мыслишка, которая не позволяла ей представить ситуацию именно так. Неспроста ведь учитель сказал 'найди' -- она только теперь это осознала. Именно потому, что она искала его, а не представляла себе нужную комнату, ей и удалось попасть к нему и услышать... то, что услышала. И значит, это новый урок. И даже, пожалуй, не один, если учесть подслушанный разговор.

Справиться с волнением до возвращения наставника Дин не удалось. Да и как тут справишься, когда не знаешь, на какой мысли остановиться, кого бояться, а кого -- не стоит.

Сертин вышел из зеркала спустя всего пару минут после Дин, пристально глянул ей в глаза, потом дернул за шнурок, отчего зеркало сразу закрылось занавесью, и шагнул к ученице:

-- Много слышала? Впрочем, мог бы и не спрашивать, я засек тебя с первой минуты.

-- Я так шумно дышала? -- криво усмехнулась Дин.

-- Нет, просто когда кто-то выходит на тебя через поиск, то внимание чувствуется, даже если человек еще не шагнул на зеркальный путь. Впрочем, по порядку.

-- По порядку -- это с того, что я... подслушала? -- страшно почему-то уже не было.

-- По порядку -- это с того умения, которое ты сегодня в себе открыла -- переходить не в заданное место, а к конкретному человеку. Вот его мы и станем тренировать в ближайшее время. Уверен, тебе это... пригодится. Запомнила, как это сегодня происходило?

-- Да, -- Дин никак не ожидала, что все пережитое выльется... вот в такой разговор, будто и нет повода для волнений.

Однако повод был. И оба они это знали.

-- Я вижу, все же стоит начать с конца. Как ты понимаешь, я не зря предложил тебе 'найти' меня именно сегодня. Я чувствовал, видел, что ты готова к освоению этого искусства, и... знал, какого рода разговор меня ожидает.

-- Значит, вы хотели, чтобы я его услышала?

-- Разумеется.

-- Из всего услышанного я поняла, что мне грозит опасность. И что ее величество почему-то опасается меня. Но я нуждаюсь в разъяснениях.

-- Задавай вопросы. Я позаботился о том, чтобы сегодня никто не мог за нами наблюдать.

-- Чего боится королева?

-- Боится, что Предел -- ее детище -- будет разрушен.

-- Ее? -- вслух удивилась Дин, хотя уже начинала догадываться о чем-то подобном.

-- Ее. Это была ее идея.

-- Но... с тех пор прошла не одна тысяча лет.

-- Да. Королева собственной рукой держит узел, который собрала. И живет так долго благодаря энергии путей.

-- А вы?

-- Я люблю ее. И она делится со мной этой силой, потому что тоже... любила.

-- Любила? -- ах, совсем не об этом она собиралась спросить.

-- Она давно уже любит только эту силу, эту свою бесконечную жизнь, хотя это существование утратило всякий смысл много столетий назад. Сначала я поддерживал ее... потом жалел...

-- А теперь?

-- И теперь жалею. Но именно поэтому хочу, чтобы проклятый узел наконец развязался. Потому что Мирэя больна. Этой жаждой, этим страхом... Она давно уже не ходит зеркалами... да что там, она даже собственные покои почти никогда не покидает. Она ведет себя как избалованный ребенок, которому не важны ни чужие желания, ни чужие жизни. Когда-то это детское в ней умиляло меня, теперь пугает.

-- Что вы такое сделали по ее приказу, о чем до сих пор жалеете?

Учитель вздохнул.

-- Мой дар... у меня есть особый дар, если я встречусь взглядами с человеком в зеркальном отражении, то могу заставить его забыть о чем-то... или обо всем. Раньше этот дар применялся к тем, кто пережил что-то крайне неприятное, о чем лучше не помнить. Реже -- к преступникам. У нас никогда не было тюрем, как у людей, мы предпочитали заставить преступника забыть о свершенном, о себе вообще, чтобы он мог начать жизнь с чистого листа. В другом месте, в другом окружении. Тогда... я впервые применил свой дар не по необходимости, а по капризу повелительницы моего сердца. Знал, что не прощу себе этого, но все равно сделал.

-- Она была... такой же, как я?

-- Она была другой. Но тоже пришла из внешнего мира. И очень хотела вернуться назад. Думала, раз узел у королевы, то можно попробовать выйти во внешний мир через зеркало в покоях ее величества. Ее поймали. Королева настояла на том, чтобы я лишил девушку памяти. Знаешь, как это бывает... человек смотрит мне в глаза, и постепенно из его глаз уходит понимание происходящего, они... пустеют. А потом закрываются, и человек оседает на пол. Нет, ничего ужасного -- просто засыпает сном младенца. А когда проснется, можно внушить ему что угодно.

-- Что с ней потом было?

-- Ей рассказали, что она сирота без малейшего дара, отправили жить в деревню. Она... прожила свою жизнь как все -- вышла замуж... вроде бы ребенок у нее даже был. Не знаю...

-- Страшно.

-- Страшно, -- согласился наставник. -- Для того я тебе обо всем и рассказываю, чтобы ты была осторожнее, чтобы тщательно скрывала свое желание вернуться. Я хочу, чтобы ты сберегла себя. И выжила. И осталась собой.

-- Вы так уверены, что я хочу вернуться?

-- Тебе не удалось скрыть это желание... от меня. Кто не ищет признаков и не общается с тобой регулярно, тот не заметит. Но не я.

-- Но речь вы ведете только о моем выживании, а не о возвращении. Вы не верите, что я могу вернуться?

-- Я не знаю, -- признался наставник. -- Никто точно не знает, что для этого нужно.

-- Но... ведь королева боится какого-то особого дара?

-- Дара предвидения.

-- Но... каким образом? -- если до этой минуты разговор напоминал допрос, так рьяно Дин вцепилась в своего наставника, то теперь недоумение вынудило ее ослабить хватку.

-- Каким образом? Пожалуй, стоит начать с истории. С реальной истории, а не преданий, которыми пичкают подданных ее величества. Тем более, что я единственный свидетель, если не считать самой королевы... Их было две. Две сестры, старшая и младшая, Сенара и Мирэя. Но у старшей открылся дар предвидения, и с этим даром нельзя наследовать престол. Считается, он плохо совместим с властью. Да обычно обладатели этого дара к власти и не рвутся. Так было и со старшей принцессой. Вот только младшая всю жизнь считала, что старшая ей завидует. И потому, когда она затеяла всю эту авантюру с Пределом...

-- Авантюру?

-- О да, теперь я это понимаю, -- учитель горько усмехнулся, -- а тогда я с восторгом внимал каждому ее слову. Мирэя вообще умела убеждать. И эта идея в ее устах казалась мне замечательной. Как же, свой собственный маленький мир!.. Нет, о долгой жизни я не мечтал, да и обиду на Творца не разделял, уже тогда понимал, что это всего лишь предлог. Но почему нет? Мне казалось, что это интереснейший эксперимент. И потом, в глубине души я был почти уверен, что в последний момент Создатель вмешается и ничего не выйдет. Но -- вышло. Как ни странно. И я радовался вместе с ней, еще не понимая, что мы создали ловушку, в которую сами и попались...

-- Предвидение, -- напомнила Дин.

-- Да-да, предвидение. Сестра королевы пришла в Предел вместе с нами, хотя сразу сказала, что это глупость... Нет, не глупость. Она сказала, это неправильная затея. Разрушительная. Но Мирэя не слушала никого. И уже здесь, в Пределе, Сенара выбрала момент, когда ее могли слышать многие, а не только младшая сестра, и заявила, что зеркала открыли ей 'пути Предела и его предел'. В другой обстановке королева отказалась бы ее слушать, но этой беседе было столько свидетелей, что она не могла ничего сделать. У нас не принято затыкать рот провидцам. А Сенара сказала, что Предел просуществует не одно столетие, но ничего доброго от этого ждать не приходится, потому что дары первосозданных начнут угасать...

-- Это правда, -- вклинилась Дин.

-- Да, -- признал Сертин, -- одаренных среди нас становится все меньше. Раньше было величайшей редкостью, если в семье рождался ребенок без дара, теперь же... Впрочем, все равно никто не помнит, как это было раньше... А еще Сенара предсказала, что 'предел Пределу' положит та, что придет сюда, оставив сердце свое во внешнем мире, и принесет свой дар, что сродни дару самой Сенары. Она будет стремиться к воссоединению со своим сердцем, и когда у нее это получится, 'узлы развяжутся и не будет больше пределов, потому что пути бесконечны'.

-- Значит, дар сродни ее дару -- это дар предвидения? И у меня его быть не может, потому что мой дар -- противоположный?

Учитель кивнул:

-- У нас говорят, что в будущее смотрят мечтатели, а в прошлое -- исследователи. И еще ни разу не рождался носитель сразу двух этих даров.

Дин посидела немного в задумчивости, пытаясь переварить свалившуюся на нее информацию, потом подняла взгляд на наставника и решительно заявила:

-- Я все равно буду пробовать отсюда выбраться.

-- Я в этом не сомневался, -- кивнул учитель. -- Но все-таки постарайся быть осторожной и не привлекать внимания к своим попыткам... и к своим желаниям.

-- Не волнуйтесь, -- усмехнулась Дин, -- в покои королевы я не полезу.

-- Я не только об этом. За тобой постоянно присматривают. Горничные докладывают не только о каждом шаге, но и о каждом вздохе...

-- Королеве?

-- Нет, королева не может демонстрировать столь явный интерес к чужачке. Для таких дел у нее есть верная Риева. Она же наблюдает за тобой через зеркала. А ты пока не умеешь чувствовать такое наблюдение.

-- Что, неужели постоянно наблюдает?

-- Нет, конечно, но может заглянуть в любой момент. В том числе и сюда. А поскольку внимание ее будет нацелено на тебя, я не почувствую.

-- Поэтому вы закрыли зеркало?

-- Верно. Но не стоит этим злоупотреблять. Если королева все еще... питает ко мне какие-то чувства, то Риева не испытывает ничего, кроме ревности и подозрительности. Я ей не нравлюсь.

-- Вот как? -- заинтересовалась Дин.

-- Да, я когда-то отказался ее учить, поскольку никакими особыми дарами она не обладает... В общем, будь внимательна и осторожна. И если додумаешься до чего-нибудь, не рассказывай никому.

-- Даже вам?

-- Даже мне.

Дин и не собиралась.

Глава 8. Зеркальный поиск

Тин

Тин захлопнул папку с записями к своей лекции и уставился на аудиторию в ожидании реакции. Записи, кстати, так и не пригодились -- речь, вопреки опасениям, лилась свободно, ни разу не пришлось потерять мысль или задуматься, подбирая подходящее слово. Да и неудивительно -- позади были выступления сначала перед научной группой, потом перед всем ученым советом, а до того -- несколько тяжелых операций, на которых Тин ассистировал целителям столичной лечебницы, осмысление опыта, попытки увязать его с уже уложившимися в голове знаниями... Новые идеи, новые теории, горячие споры. И в итоге -- нынешнее выступление перед студентами -- преимущественно целителями, но и многие стихийники заинтересовались темой. А завтра -- летние каникулы. Два месяца до осени. Два месяца до истечения того срока, который закон оставляет на спасение его брака...

Аудитория напряженно молчала, а потом словно взорвалась -- эмоциональными выкриками, вопросами, восторгами и протестами. Тин выдохнул с облегчением -- именно на такую реакцию он и надеялся -- зацепить за живое, заставить думать, сомневаться, искать собственные ответы. И у них будет время подумать.

А вот его собственное время кажется истончившейся тягучей нитью, которая грозит вот-вот оборваться. Конечно, он не бездействовал, от корки до корки прочитал то немногое, что магистр Видар нашел для него в библиотечных хранилищах. Увы, никаких конкретных ответов он не нашел, лишь расплывчатые намеки, позволявшие ему надеяться, что он на правильном пути, что обретение и осознание самого себя поможет ему стать чем-то вроде якоря для Дин. Вот только этого может оказаться недостаточно -- хотя бы потому, что он не может все время находиться там, где есть зеркала. В собственном доме -- да, там он велел повесить и расставить большие зеркала во всех комнатах. Даже в рабочем кабинете. Но в мастерской, к примеру, или в учебной аудитории зеркала неуместны. Да и вообще -- мало ли куда его занесет, когда жена надумает вернуться.

-- Нужен еще какой-нибудь якорь, -- озвучил его собственные мысли библиотекарь, -- что-то значимое для нее.

И только тогда Тин вспомнил о цветах.

Часть он посадил в городском особняке, но мучился сомнениями -- Дин никогда здесь не была, даже не видела этого дома, с чего бы ей стремиться именно сюда? Значит...

Работа в мастерской вышла на ту стадию, на которой в его личном присутствии уже не было никакой необходимости, зато дед не уставал напоминать, что неплохо было бы посетить имение, пообщаться не наспех, а обстоятельно.

Тин желал видеть деда, но и опасался -- казалось, возвращение в имение вернет его самого в детское, зависимое состояние, лишит права на самостоятельные решения. Понимал, что страх этот сам по себе детский... И все равно боялся! Однако было кое-что сильнее страха...

Путь он выбрал тот самый, который привел его в столицу минувшей осенью, разве что не ломился черз лес, а двигался по проезжим дорогам, потому что в этот раз предпочел путешествовать верхом -- лишь ради того, чтобы не оставаться надолго там, где нет зеркал. Впрочем, одно зеркальце, в две ладони размером, он все-таки прихватил с собой, и, останавливаясь на ночлег, в деревенском ли доме или под открытым небом, ставил напротив лица. Нет, он знал, что перейти через крохотное зеркало Дин к нему не сможет, вычитал в тех книгах, которые нашел для него магистр Видар, но хотя бы увидеть... В конце концов он даже днем перестал убирать его в чресседельные сумки, так и ехал, не выпуская из рук. Пусть это одержимость, пусть безумие, но лучше так, чем упустить возможность и... никогда не узнать об этом.

К избушке лесного хозяина он свернул без всякой надежды, а потому и не слишком разочаровался, не обнаружив ее там, где она когда-то стояла. Что ж, если такое могущественное существо не хочет с кем-то встречаться, никто его и не заставит. Тин лишь вздохнул обреченно, а потом честно признался самому себе, что... он справляется. Ему не нужна сейчас помощь. Да, он не отказался бы от совета, но если не получится, то вполне способен обойтись своим умом и своими силами. Пусть интуитивно, а не с твердым знанием, но обойдется.

А в родной дом он входил напряженным и старательно отгонял сожаление, что путешествие оказалось таким коротким.

Как ни странно, советник не спешил побеседовать с внуком наедине на животрепещущие темы, и Тин был благодарен ему за отсрочку, за возможность собраться с мыслями. Впрочем, всерьез подготовиться к разговору с дедом все равно не получилось бы, Тин просто не знал, чего захочет советник, будет ли требовать от внука того, с чем тот не согласен.

Впрочем, нашлось дело и поважнее, чем гонять в голове всяческие мысли и предположения: наследник советника тон Аироса сажал цветы. Из оставшихся полутора дюжин он отобрал шесть колыбелек, велел садовнику принести просторный горшок с землей и водрузить на подоконнике в спальне. Однако к дальнейшему процессу Тин садовника не подпустил, заявив, что справится сам.

Да и то, кто кроме него мог помнить, как им вдвоем было хорошо в этой спальне... жаль, недолго, пока один идиот не дал волю своему поганому языку... Кто еще мог напитать воду для первого полива кровью и магией, вспоминая их самые чудесные моменты вдвоем -- не только здесь? Кто видел, как кудрявый подросток с наслаждением вдыхает аромат цветов на поляне у озера и шепчет, улыбаясь, что они пахнут счастьем? Кто с трепетом наблюдал, как этот мальчишка преображается по другую сторону зеркального стекла, превращаясь в его... любимую?

Это были ее цветы, это для нее они пахли счастьем. И... теперь это были его цветы. Пока еще там, в земле, но совсем скоро, в считаные дни проклюнутся зеленые росточки, а там и до цветов недалеко. Хрупких голубых цветов с ароматом счастья, еще одного тонкого звена, которое связывает их двоих, оказавшихся по разные стороны зеркала.

А когда внезапно кончились силы и вода, насыщенная магией и любовью, была вылита в землю, он вдруг понял, что больше не боится разговора с дедом. Что бы ни придумал для него советник, Тин сможет ему противостоять.

Дин

Сертин больше не учил ее. Скорее натаскивал, тренировал, заставляя находить через зеркала разных людей -- и тех, кого она уже хорошо знала, и тех, кого видела один или два раза и едва запомнила.

Или все-таки учил? Не прямо, а намеками, вскользь брошенными фразами, замечаниями, вроде бы обращенными не к ученице, а в сторону. Возможно, все это было и прежде, но только теперь, после откровенного разговора, который между ними состоялся, Дин научилась вылавливать в речи наставника то важное, что было спрятано между строк -- или между слов.

Некоторые разговоры, которые Сертин вел в присутствии Дин, казались предназначенными специально для нее. Например с садовником Уртином, которого Дин до того видела лишь однажды и смогла найти только благодаря крохотной зацепке -- запаху свежескошенной травы, который остался в ее памяти после этой встречи.

В доме садовника было только одно зеркало, и Уртин, встретивший гостей в 'зеркальной комнате', тут же увел их в другое помещение. И пока Дин, сидя в уголочке, прихлебывала холодный ягодный отвар, мужчины вели негромкую беседу. Ученица слушала, затаив дыхание.

И вроде бы ничего значимого сказано не было. Хорошо знакомые друг с другом собеседники понимали друг друга с полуслова и не нуждались в объяснениях. Но Дин, приобретшая с недавних пор чуткость к разного рода намекам и недоговоренностям, сделала из этого разговора важный вывод: не все первосозданные столь наивны, как ее горничные, не все довольны сложившейся ситуацией, во многих семьях из поколения в поколения передаются сказания о прежнем мире, о том, как произошло отделение Предела, и, что особенно важно, какое предсказание было сделано сестрой королевы, которая, как стало известно Дин, после этого предсказания долго не прожила... Получалось, что если Дин удастся вернуться и таким образом стереть границы между Пределом и остальным миром, далеко не все первосозданные будут об этом жалеть.

Но самый главный урок, который Дин извлекла из произошедшего, было открытие, что людей можно искать, ориентируясь на ассоциации, которые и словами-то не всегда описать можно.

Надо сказать, своих поисков и попыток вернуться она не прекращала: каждое утро и каждый вечер, убедившись, что находится в одиночестве, Дин пыталась настроиться на Тина. Тщетно, в ее сознании путались два образа -- гордого красавчика, наследника рода тон Аирос, цедящего злые слова, и верного друга Тина, который долгое время был ее спутником и помогал во всем, не требуя ничего взамен. И даже осознание, что это один и тот же человек, смотревший на нее сквозь зеркальную преграду глазами, полными тоски и надежды, не помогало.

И лишь однажды утром Дин показалось, что она уловила что-то смутно знакомое -- именно по ощущениям, потому что в зеркале она ничего толком не увидела, осталось лишь впечатление, что мир по ту сторону пребывает в движении. И все это исчезло слишком быстро, прежде чем Дин удалось понять, что это было. Осталась лишь волна беспокойства, которую она уловила каким-то образом через зеркало. И эта волна нашла отклик в ее душе.

Снедаемая тревогой, Дин едва дождалась вечера, выпроводила настырных горничных, которые никак не оставляли ее в покое, села перед зеркалом и прислушалась к своим ощущениям. Ей казалось, она уже начала различать, когда за ней кто-то наблюдает. Сейчас она была почти уверена, что не чувствует чужого внимания.

Выдохнула, сосредоточилась и попыталась поймать то ощущение, которое уловила утром. Получилось не сразу -- просто не удавалось отключиться от окружающей действительности, а именно это было важно. А потом вдруг -- как провал в темноту.

Дин не сразу поняла, что темнота в зазеркальном мире не абсолютна, там просто царила ночь. Но в окно той комнаты, в которую она смотрела через зеркало, проникал лунный свет, и через несколько мгновений Дин смогла рассмотреть во мраке сначала смутные очертания предметов, а потом -- словно ей удалось приблизить изображение -- и подробности: спящего мужчину, разметавшиеся по подушке длинные каштановые волосы, мерно вздымающуюся грудь... Сама же она почти перестала дышать, осознав, кого именно видит.

-- Тин, -- шепнула. -- Ти-и-ин...

Конечно, он не мог ее слышать.

Спохватилась, усмехнулась нервно, а потом собралась с духом и шагнула в зеркало. Попыталась. И ткнулась лбом в стекло, которое, впрочем, не показалось ей твердым, скорее упругим. Ей даже почудилось, что она увязла в этой преграде, запуталась... Дин запаниковала и шарахнулась обратно...

А через несколько минут двери в ее покои распахнулись и на пороге появилась ее величество в сопровождении верной фрейлины Риевы и двух гвардейцев. Сердце глухо ухнуло в груди и замерло на мгновение. Дин окинула взглядом визитеров. На фоне каменных, ничего не выражающих физиономий гвардейцев лица королевы и ее придворной дамы смотрелись разительным контрастом: если в улыбке Риевы сквозило злорадство, которое та даже не пыталась скрыть, то правительница пылала обидой, которую не преминула высказать:

-- Ты обманула меня!

-- Да? -- растерялась Дин.

-- Ты сказала, тебя никто и ничто не держит во внешнем мире, но ты рвалась сегодня туда, я почувствовала. Да-да, я всегда знаю, если кто-то пытается покинуть Предел!

'Если кто-то пытается, -- отметила машинально Дин, -- это значит, такие попытки время от времени случаются. Вряд ли это только обо мне и моей предшественнице более чем столетней давности'.

Спорить было бессмысленно, и Дин поежилась, ожидая, что последует дальше. Честно признаться, она не могла себе представить, чем чревато ее 'преступление'. Все-таки, в отличие от предшественницы, в покои королевы она не забиралась, и обвинить ее в нападении было бы затруднительно. Хотя при желании, конечно, и не такое возможно.

-- Я не знаю, что мне с тобой делать! -- сердито заявила ее величество. -- Но ты заслужила наказание. Я поразмыслю, каким оно должно быть, а пока... мне придется запереть тебя тут, в этих комнатах, -- Дин уже почти вздохнула с облегчением -- все же наказание оказалось не таким уж суровым, однако ее королева продолжила: -- И зеркала, конечно, запечатаю, чтобы ты не могла повторить свою разрушительную попытку.

Вот после этих слов Дин пробрал озноб.

Между тем, правительница подошла к ближайшему зеркалу, украшавшему гостиную, прикоснулась к нему ладонью, а потом сжала пальцы, словно собирая что-то со стеклянной поверхности и сминая в ком. И все это -- с расслабленным лицом и полуприкрытыми глазами. Казалось, королева получает удовольствие от своих действий. Точно так же Мирэя обошла остальные зеркала гостевых покоев. Без печати осталось только маленькое зеркальце, лежавшее на ночном столике. На него королева бросила лишь беглый взгляд, едва заметно улыбнувшись.

Дин оценила ее реакцию: выбраться через это зеркальце преступница не смогла бы при всем желании, разве что полюбоваться с тоской на то место, куда хочется попасть...

Первые дни своего заключения Дин провела в растерянности. Не было ни страха, ни чувства безысходности, просто оказалось, что за время пребывания во дворце она привыкла, что у нее почти все время есть какое-то занятие, и вдруг оказалась не у дел. Она слонялась неприкаянно по комнатам или мусолила единственную книгу, которая у нее была, -- тот самый сборник сказок, выучив его почти наизусть. Что, впрочем, не делало истории менее захватывающими.

А потом на смену скуке пришло беспокойство. Никто к ней не приходил -- ни учитель, ни королева, ни ее верная придворная дама. Только горничные в сопровождении гвардейцев приносили еду и тут же исчезали, не вступая в беседы. То ли королева намеренно мучила ее неизвестностью, то ли просто не знала, что с ней делать.

Так что, проснувшись ночью в тревоге, Дин ничуть не удивилась. Повертелась немного в кровати и, не дождавшись сна, взяла в руки зеркало -- то самое, единственное, не отмеченное королевской печатью, -- и попыталась пробиться во внешний мир, снова настраиваясь на Тина.

В этот раз все получилось на удивление быстро. Правда, самого Тина она не увидела, если не считать рук, несколько раз мелькнувших в зеркальном стекле. Зато Дин хорошо слышала разговор.

Беседовали двое -- старый советник и его внук.

-- Мальчик мой, тебе пора подумать, как ты будешь жить дальше.

-- Что ты имеешь в виду, дед?

-- Не притворяйся, что ты меня не понял. Отмеренный законом год подходит к концу, по его истечении твой брак будет признан недействительным. Заметь, по инициативе супруги, так что, когда эти сведения просочатся в общество, это скажется не слишком хорошо на репутации нашей семьи. Для нас было бы лучше, если бы ты развелся, не дожидаясь окончания срока.

-- Я не намерен разводиться.

-- Ты не понимаешь!

Хлопок - не иначе как ладонью по столу, -- крохотный кусочек мира в зеркале дрогнул и осыпался осколками. И воцарилась тьма.

Тин

-- Нет, это ты не понимаешь! -- Тин с сожалением покосился на разбитое зеркало. -- Но в этом есть и моя вина -- я ведь не поведал тебе подробностей моего путешествия.

-- Что ж, с удовольствием послушаю, -- советник откинулся на спинку кресла. Гнев его, похоже, схлынул, и глаза выдавали лишь усталость и тревогу.

Рассказ оказался куда длиннее, чем предполагалось сначала. Въедливый дед то и дело останавливал внука, задавал вопросы, которые сам Тин ни за что не догадался бы задать. Зато картина складывалась подробнейшая и, как показалось Тину, весьма убедительная. Нет, тревога из глаз советника не исчезла, просто к ней добавилось искреннее сочувствие.

-- Значит, вы практически не расставались, но при этом не знали, кем друг другу приходитесь, -- подытожил дед. -- Однако свидетелей, способных подтвердить это, чтобы вы могли сохранить ваш брак, не найдется.

-- Не совсем так, -- возразил Тин, -- мит Ленис давно знал, кто скрывается под личиной мальчика Дина, но помалкивал. Однако я не уверен, что его свидетельство будет иметь силу, он ведь не видел Дин девушкой...

-- Что ж, остается надеяться, что девочка вернется вовремя, -- пробормотал дед. -- И все-таки... что ты намерен делать дальше?

-- Вернуться в столицу, к работе в мастерской. И к исследованиям. Ждать Дин. Надеяться, -- слова давались с трудом.

-- Хорошо, -- кивнул старик. -- пусть будет так. -- Только... -- Тин чуточку помедлил. -- Пообещай мне, что если Дин появится здесь, то ты не обидишь ее и примешь, как положено.

-- В этом можешь не сомневаться, -- усмехнулся дед, -- не обижу я твою девочку.

Сборы много времени не заняли, разве что дорожное зеркало на замену разбившемуся нашлось не сразу -- Тин выпросил его у дедова камердинера, в господских покоях таких маленьких зеркал не было.

Прежде чем покинуть дом, Тин заглянул напоследок в свою спальню и был приятно удивлен: крохотные зеленые росточки, проклюнувшиеся накануне, прибавили в росте и... конечно, еще не зацвели, но позволяли надеяться, что ждать цветения недолго.

-- Я на вас очень надеюсь, -- шепнул он на прощание и вышел из комнаты.

Глава 9. Окольными путями

Дин

Еще несколько дней она пыталась 'выловить' в зеркале Тина, но безуспешно -- иногда мелькало что-то знакомое, но так размыто и неустойчиво, что Дин даже не могла понять, что именно она видит. Иной раз невнятность увиденного вызывала у нее только вздох облегчения: уж больно неприятный осадок оставил подслушанный разговор, и повторять подобный опыт совсем не хотелось.

Однако в ее покоях по прежнему не объявлялась ни королева, ни кто-либо еще из значимых лиц, из чего она сделала вывод, то этих попыток то ли не замечают, то ли не воспринимают их всерьез. Оно и правильно -- через такое зеркальце ей никуда не деться, так что ее величество может себе позволить не беспокоиться. В отличие от Дин.

Страх все-таки поселился в ее сердце. Пока еще не всепоглощающий, так -- крохотный комок внутри, но растущий, набирающий силу с каждым днем. Что там придумает Мирэя? Как с ней поступят? В чем обвинят? Все эти мысли, как она их ни отгоняла, теснились в ее голове, лишая покоя.

Поэтому, когда однажды вечером дверь распахнулась и на пороге вновь возникла все та же компания, возглавляемая королевой, Дин была уже на грани срыва. А осознав, что из-за спины королевы на нее равнодушно и бесстрастно взирает Сертин, Дин с трудом удержалась от крика и слез, уже начиная догадываться, что ее ожидает.

-- Я решила твою участь, -- мило улыбнулась ее величество. -- Поскольку ты не успела совершить преступление, а только пыталась... Всему виной желания, с которыми ты не можешь справиться... Поэтому сегодня мы избавим тебя от неудобных желаний. Сертин! -- королева обернулась. -- Приступай!

Сертин сделал шаг вперед. Дин отступила на шаг назад. Потом учитель снова шагнул. Ученица попятилась. Она понимала, что это не может продолжаться бесконечно -- ее просто скрутят, вон, даже сейчас два гвардейца качнулись в сторону пленницы, но Сертин остановил их жестом, а сам тем временем в несколько стремительных шагов приблизился к ученице почти вплотную, схватил за руку и... проговорил беззвучно:

-- Ничего не бойся.

Поверить было трудно, но надежда все же всколыхнулась в сердце, и Дин позволила увлечь себя к зеркалу, машинально отметив, что печать с него королева не сняла, а значит, для воздействия это не нужно.

-- Тебе нужно всего лишь смотреть в глаза моему отражению, -- негромко проговорил наставник и при этих словах слегка сжал ее запястье.

Кажется, он хотел, чтобы ученица ему подыграла. Дин заставила себя собраться и вспомнить, что именно рассказывал ей учитель о своем даре. Потом мысленно обратилась к тому, кто послал ее сюда: 'Знаешь, заяц ушастый, если они все-таки сделают со мной то, что планируют, то это будет на твоей совести. Если у таких как ты бывает совесть'.

Конечно, никакого ответа Дин не получила, но страх после этих слов почему-то отпустил, и девушка решительно подняла глаза и поймала зазеркальный взгляд наставника. Как там было? 'Постепенно из глаз уходит понимание происходящего, и они пустеют'? Совсем уж пустой взгляд Дин вряд ли удалось бы изобразить, но подробностей никто, кроме Сертина, разглядеть все равно не мог. Зато осесть на пол, вернее на руки учителя, ей удалось вполне убедительно.

-- Ну что, получилось? -- подала голос ее величество.

-- Разумеется, дорогая, -- отозвался Сертин, укладывая 'спящую' ученицу на кровать. -- У меня всегда получается то, что я задумал.

-- Сколько она проспит?

-- Двое суток, если не больше.

-- Я довольна тобой, милый. И совершенно зря ты со мной спорил, это лучший выход. Вот увидишь, все будет хорошо, -- ворковала королева.

-- Д-да, -- односложно ответил Сертин.

В бессильно упавшую на кровать руку ткнулось что-то -- вроде бы клочок бумаги -- и Дин едва уловимо шевельнула пальцами, подгребая добычу, после чего послышались шаги, звук захлопывающейся двери, и пленница осталась в одиночестве.

Дин еще какое-то время полежала на спине с закрытыми глазами, потом повернулась на бок, так что ни через зеркало, ни через щель в двери было не разглядеть, чем она занята, и поднесла к глазам записку Сертина: 'Ничего не бойся, ты в безопасности. Я приду ближе к утру, уведу тебя и спрячу'.

Девушка усмехнулась. Приятно было осознавать, что наставник не предал... в первую очередь самого себя. Но горько оттого, что он не верил в ее способность выбраться из Предела, просто хотел спрятать. Впрочем, она и сама сейчас не очень-то верила -- ни в то, что сможет попасть во внешний мир, ни в собственную безопасность, особенно если учесть взгляд, который она почувствовала, когда высокое общество покидало ее комнату. Взгляд, исполненный неприязни и недоверия, столь острых, что они ощущались физически, всем телом. В тот момент она едва сдержалась, чтобы не выдать себя. Кто смотрел? Возможно, королева, но... вроде бы она доверяла своему любовнику. Значит, это была Риева, и чего ждать от этой неприятной особы, Дин даже представить себе не могла.

На всякий случай она расшнуровала платье и извлекла из затянутого на талии пояса свои сокровища, подарок Лекши -- хтынь и смазанные снотворным иглы к нему, -- и положила поближе, чтобы можно было мгновенно схватить в случае опасности.

Засыпать Дин боялась. Поначалу лежала, перебирая в памяти события последних месяцев, едва ли не дословно мысленно воспроизводила разговоры с учителем, пытаясь выловить в них какие-то подсказки, которые не смогла понять раньше.

Тщетно. Ничего нового она для себя не открыла и в конце-концов все-таки задремала. Не заснула по-настоящему, но задержалась где-то на грани сна и яви, периодически проваливаясь за нее и тут же возвращаясь, всякий раз перепуганная до дрожи и холодного пота.

Когда дверь -- даже не спальни, а внешняя, которая вела из ее покоев в дворцовый коридор, -- с едва уловимым скрипом отворилась, Дин вздрогнула, в очередной раз выныривая в реальность, и замерла в ожидании. И, пожалуй, нисколько не удивилась, узнав в возникшем на пороге силуэте Риеву. Значит, источник неприятного взгляда она определила верно.

Дама скользнула в комнату, сделала несколько неуверенных шагов в темноте и застыла, прислушиваясь. Дин старалась дышать ровно, посматривая на ночную гостью сквозь ресницы.

-- Можешь не притворяться, -- заявила Риева, -- я сразу поняла, что ты не спишь.

Разумеется, Дин на эту провокацию не повелась, а посетительница меж тем продолжила свой монолог:

-- Я давно хотела поймать Сертина на горячем, а тут такая замечательная возможность...

'Ну говори, говори,' -- мысленно подбодрила ее Дин.

Кажется, дама была не вполне уверена в том, что поступает правильно. Разумеется, причиной тому была не совесть, просто Риева... боялась. Потому и говорила сама с собой, пытаясь побудить к действию.

-- Сейчас я тебе помогу уснуть по-настоящему, а потом заберу отсюда. Когда тебя не найдут в этой комнате, королеве станет ясно, что ее любовник -- предатель. А тебя никто никогда не найдет.

Нет, все-таки не страх. Вернее, не только страх. Похоже, Риева все же оставляла описанный вариант на крайний случай, а пока хотела заставить Дин выдать себя, для того и пугала. Пожалуй, если она хочет отставки королевского фаворита, ей этого будет достаточно. Дин поежилась: как ни крути, а для нее это закончится плохо.

-- Думаешь, тебе удастся меня обмануть? И не мечтай! -- с этими словами гостья шагнула к кровати, взмахивая над головой пленницы каким-то предметом, и Дин не выдержала -- выскользнула из-под руки Риевы.

Та хохотнула:

-- Я так и знала!

Больше она ничего не успела сказать, только охнула, когда кончик иглы воткнулся под ключицу, и осела на пол.

Растерянная Дин никак не могла собраться с мыслями. Что-то было в речах Риевы, какое-то слово, которое зацепило, знакомо отозвалось в памяти, но Дин не сразу сообразила, что это было. А когда поняла -- чуть не рассмеялась, осознав, как близка она была к разгадке пророчества... Если, конечно, она сейчас не обманывает саму себя. Но это легко проверить.

Только сначала...

Сначала Дин тихо прокралась через гостиную к входной двери, остановилась, прислушиваясь, а потом осторожно коснулась ручки. Ручка поддалась нажатию, но дверь не открылась. С одной стороны, было неприятно обнаружить, что она по-прежнему взаперти, с другой -- это значило, что Риева пришла к ней одна, не рассчитывая на чью-либо помощь. Вот любопытно, если она намеревалась действовать именно так, как грозилась, как бы она справлялась с бесчувственной пленницей? Впрочем... неважно.

Вернувшись в спальню, Дин склонилась над спящей Риевой и потянула у нее из рук кусок ткани -- тот самый предмет, которым размахивала дама, пытаясь реализовать свой план. Ткань оказалась неприятно влажной на ощупь, и Дин, брезгливо поморщившись, выпустила ее из пальцев, а потом не без опаски поднесла руку к лицу. Запах показался смутно знакомым. Покопавшись в памяти, Дин хихикнула: от тряпки пахло точно так же, как и от сонного зелья, что выдал ей про запас Лекши. Только, похоже, это была какая-то другая его разновидность, которую полагалось вдыхать.

Обтерев руку о простыню, Дин принялась действовать. Для начала она оттащила свою жертву в ванную комнату и заперла снаружи. Собственно, необходимости в этом не было, спящая Риева никак не могла ей помешать, но Дин опасалась, что такая близость врагини, пусть и беспомощной, помешает ей сосредоточиться.

Потом она написала записку для Сертина и оставила ее на подушке. Всего несколько фраз: 'Риева заперта в ванной. Хотела меня усыпить и забрать, чтобы потом обвинить тебя в пособничестве бегству'.

После этого девушка взяла в руки книгу сказок, устроилась в кресле и, прежде чем погрузиться в чтение, постаралась убедить себя, что она все поняла правильно и делает именно то, что нужно.

'И не мечтай!' -- выкрикнула Риева... считаные минуты назад. 'В древние времена этот дар называли даром мечтателей', -- еще раньше сказал учитель... А потом, в другой день и при других обстоятельствах добавил -- совсем о другом даре: 'У нас говорят, что в будущее смотрят мечтатели...'

Так все просто... и так страшно поверить в эту простоту. Вернее, страшно поверить -- и разочароваться. Правда, другого выхода все равно нет. Как ни крути, это последний шанс, глупо сомневаться и упускать его.

Как оказалось, сложности были не только в том, чтобы поверить. Волнение мешало отдаться чтению, полностью погрузиться в сказочный мир. Сказки, которые она знала почти наизусть, не раз звали читательницу за собой, но Дин неизменно останавливалась на краю, не решаясь отдаться этому зову, чтобы не выдать раньше времени своих способностей. И теперь ей мешала еще и неуверенность: а вдруг не получится? Вдруг на самом деле у нее и вовсе нет этого дара, ведь она ни разу не воспользовалась им по-настоящему?

Не сразу, но ей удалось разогнать лихорадочный бег мыслей в голове. Знакомая история увлекла ее, поманила яркими красками, запахом чуда, знакомым трепетом сердца, какой бывает, когда в очередной раз перечитываешь любимую книгу -- и знаешь, что дальше будет, и волнуешься еще больше, чем в первый раз. Именно потому, что знаешь.

И зов пришел. В этот раз Дин позволила себе отдаться ему полностью.

Сам переход она никак не ощутила. Просто вдруг поняла, что она теперь не только Дин, но и немножко Альна, которая стоит перед зеркалом, не решаясь сделать свой собственный шаг к свободе. Дин вгляделась в свое-чужое отражение: они с Альной оказались похожи, как ей и представлялось, когда она читала сказку, только девушка из книги была, конечно, намного красивее.

А потом Дин вспомнила, что у нее совсем нет времени на раздумья, на то, чтобы полюбоваться собой в зеркале, потому что вот-вот в запертую комнату начнут стучать, а когда не Альна не откроет, примутся выламывать дверь.

Словно в ответ на эти мысли раздался первый стук -- пока еще не требовательный, а просительный. Дин вздрогнула, несмотря на то, что ожидала этого, и попыталась отрешиться от мыслей и страхов Альны, вновь стать только собой.

Не то чтобы ей это полностью удалось, но отделить собственные желания от чужих она все-таки смогла. Теперь она твердо знала, чего хочет -- перейти из книжного мира в реальный через зеркало. Выдуманное зеркало. Книжное. Если верить сказкам, это возможно. А она не может не верить, просто не имеет права. Потому что ее ждут.

Первым делом она попыталась представить себе лицо Тина, потянулась к нему, но зеркало отказалось показывать ей мужа. Дин это не остановило. Оня все тянулась и тянулась, вызывая в памяти то, что их связывало -- прощание у Зеркального озера, совместное путешествие, в котором они срастались душами, зарождение дружбы в Стекароне, советы Лесного хозяина, которые их и свели, и то, что было раньше -- их единственная ночь, горячий шепот, ласковые прикосновения, мгновения счастья. У счастья свой, особенный аромат, которые не спутаешь ни с чем. Оно пахнет, как те синие цветы на берегу озера, наполняя душу предчувствием, ожиданием большего.

Знакомый аромат окутал Дин, принял ее в свои объятия, потянул за собой, и она, вдыхая его полной грудью, шагнула в зеркало. Альна шагнула с ней одновременно, устремляясь навстречу своему возлюбленному, связь между Дин и книжной девушкой оборвалась... И не только она -- рвались липкие путы, которые привязывали к Пределу Дин и, наверно, всех прочих жителей этого отделенного мирка. Развязывались узлы. Распрямлялись дороги. Где-то там, за спиной, вздохнул в восхищении и ужасе ее наставник, вздрогнула во сне королева, еще не вполне понимая, что детище ее вот-вот прекратит свое существование.

Шаг этот закончился падением. Ничего ужасного, просто зеркало в комнате, в которую она попала, висело чуть высоковато, и Дин не удержалась на ногах. Впрочем, ударилась она не сильно, больше испугалась, но быстро пришла в себя и принялась озираться.

Комната на первый взгляд показалась незнакомой. Хотя... цветы на подоконнике вызвали целую волну эмоций, их она узнала сразу. И кровать -- она, конечно, похожа на множество других кроватей в богатых домах, но именно эту Дин уже видела, причем совсем недавно. Вот только нынче она пустует. Да и время не то чтобы подходящее для сна -- когда Дин покидала Предел, там едва перевалило за середину ночи, здесь же царил день. И она, кажется, очутилась в имении тон Аиросов.

Открытие это Дин не порадовало. Если Тин здесь, то его, конечно, надо найти, причем раньше, чем она попадется кому-нибудь на глаза, а это будет непросто. Если же Тина нет, то ей вообще стоит убраться как можно быстрее, чтобы не столкнуться с советником, который так настаивал на разводе.

Дин поежилась, вспоминая подслушанный разговор, а потом прокралась к двери, которая соединяла спальню мужа с ее бывшей спальней, и осторожно приоткрыла ее.

Не повезло -- в комнате кто-то был. Или, наоборот, повезло, потому что этим кем-то оказались две горничные, которым как раз сейчас, видимо, полагалось делать уборку в пустующий покоях. Вместо этого болтливые девицы, которым некуда было спешить, обсуждали хозяев.

-- И что, правда разведутся?

-- Да я сама слышала! Только...

-- Что?

-- Ну, не до конца. Там что-то ка-а-ак грохнуло! Я испугалась и убежала.

-- А что ж только сейчас рассказываешь, уж сколько дней прошло?

-- Ну... Если б ты не заговорила о молодой госпоже, я бы и сейчас не заикнулась. Знаешь же, как хозяин не любит разговоры.

-- Так ты боялась, что ли?

-- Ну!

-- Ну и правильно. Я тоже больше никому, так ведь и место потерять недолго. А что до развода... так может, оно и к лучшему. Найдет молодой господин хорошенькую какую. Та-то страшненькая была, а он вон какой красавчик.

-- Зато добрая. Все 'спасибо' да 'пожалуйста'. Хорошо, когда госпожа такая. Может, и не разведутся еще.

-- А зачем же он тогда еще в столицу-то поехал, как не за разводом?

-- И то верно.

Дин слушала, затаив дыхание, и не знала, радоваться ей или уже пора пугаться. Нет, в Тина она верила, предательство с его стороны даже в мыслях не допускала. Но, во-первых, со старым советником очень трудно спорить, а во-вторых... Тина тут сейчас не было, это очевидно. А значит, ей нужно как можно выбраться из имения и при этом избежать неприятных встреч.

И Дин прислонилась к стенке, ожидая, пока горничные справятся со своей работой и уйдут подальше.

Глава 10. Здесь и там

Дин

Ужасно хотелось плюнуть все и отправиться на поиски супруга, но здравый смысл победил: показываться на глаза людям в странном наряде, в котором она появилась из Зазеркалья, не самая лучшая идея. А если вспомнить, что это платье на Дин с вечера и именно в нем она валялась в постели несколько часов... Нет уж, лучше набраться терпения!

Дин с трудом дождалась, пока горничные покончат с уборкой и уйдут подальше, а потом тихонько скользнула через дверь в свои бывшие покои.

К счастью, ее наряды все еще висели в гардеробной. Видимо, Аирос-старший считал необходимым делать вид, что в семье полный порядок, и покои сохранялись за беглой невесткой. Правда, разнообразием гардероб юной тон Аирос не отличался, но Дин иного не ждала: дома мачеха не считала нужным излишне тратиться на наряды падчерицы, которую все равно не представлялось возможным сбыть замуж, а заказать себе новые туалеты уже здесь она не успела. Гораздо хуже было то, что почти все платья оказались... малы. Пробегав более полугода под личиной мальчишки, а потом сразу очутившись в зазеркальном мире, Дин не заметила, что ее фигура претерпела некоторые изменения. И вот пожалуйста: всё либо в груди тесновато, либо в бедрах... И только одно платье, чуточку более свободного кроя, чем принято по нынешней моде, не только налезло, но и сидело вполне сносно. Правда, фасон годился скорее девочке-подростку, чем взрослой женщине, но как раз это Дин нисколько не смущало.

Окинув взглядом свое отражение, Динэя тон Аирос добавила к образу последний штрих: надела на палец обручальное кольцо, которое все это время носила в поясе на теле. Вот теперь можно было встретиться с мужем.

Идти зеркальным путем было страшно. Нет, она не сомневалась, что пути снова открыты для всего мира -- отчетливо почувствовала это во время перехода из книги в реальность. И в то же время помнила, что там, в Пределе, ей не удавалось воскресить в памяти ни одну комнату с зеркалом во внешнем мире. Тогда Дин думала, это потому, что она никогда не пыталась их запоминать. А теперь надеялась, что это было действием чар, опутавших Предел. По крайней мере, библиотечная каморка, в которой ей довелось ночевать, помнилась Дин достаточно ясно. Как и хранилище, но в нем зеркало было слишком маленьким, а вот в каморке -- в самый раз. Висело оно, правда, высоковато, но к этому Дин была готова.

А вот того, что, шагнув в библиотечную каморку, окажется там не одна, Дин никак не ожидала. Даже назад шарахнулась, прежде чем сообразила, что знает тех, кто чаевничает за столом. Вот только... знают ли они ее? Вроде бы не должны, но почему-то удивления ни один из мужчин не высказал. Разве что магистр Видар слегка вздрогнул и пролил чай, когда она спрыгнула на пол из зеркальной рамы, но тут же заулыбался:

-- А вот и лея тон Аирос, долгожданная наша!

И мит Ленис хмыкнул и улыбнулся -- чуть кривовато, но вполне одобрительно.

А старый библиотекарь поднялся со своего места, достал из буфета еще одну чашку и подвинул стул для своей гостьи:

-- Присаживайся, девочка.

-- Э-м-м... -- растерялась она. -- А может, я уже пойду? Мне...

-- Не спеши. Муж твой покуда в лечебнице...

-- Что с ним? -- перепугалась Дин.

-- Да ничего, -- усмехнулся магистр. -- Он там не лечится, а лечит.

-- Лечит? -- в недоумении произнесла девушка и опустилась на стул. -- Как же?.. Он же..

-- Ну да, стихийник, -- подтвердил библиотекарь. -- А еще начинающий маг смерти.

При этом известии Дин нервно вздрогнула.

-- Да вы не пугайтесь так, лея, -- вмешался следователь.

Магистр Видар налил гостье чаю и принялся вводить ее в курс дела.

Ну... все оказалось совсем не так страшно, как рисовало Дин ее воображение. Даже наоборот -- захватывающе интересно. И Дин, к стыду своему, немного позавидовала мужу, что у него такая насыщенная жизнь. Хотя, если подумать, то ее собственная жизнь в последние месяцы тоже была полна событий.

-- Ну а вы как, лея Аирос? -- спросил сыскарь.

Дин опять почувствовала растерянность: если рассказывать обо всем подряд, это займет слишком много времени, если выбирать что-то одно, рассказ окажется неполным. И потом... она хотела, чтобы первым, кто услышит ее историю и историю ее народа, был Тин. Вот позже, когда они все обсудят и решат, о чем стоит говорить, а о чем умолчать... Но и обижать мита Лениса, который так хорошо к ней отнесся, не хотелось.

А тот, кажется, понял ее внутренние метания и махнул рукой:

-- Я не прошу вас о подробном рассказе, лея. Просто любопытно -- что это было за место, куда вы попали? Другой мир? Или...

-- Или.. -- после некоторых раздумий решилась Дин. И дело было не в том, что она не хотела раскрывать тайны, просто сама была не уверена, как это определить. -- Скорее кусок нашего же мира, просто изолированный от всего остального. Но...

-- Но? -- подтолкнул ее сыскарь.

-- Но его больше нет. То есть он больше не отрезан от мира.

-- И значит, в скором времени нам стоит ожидать явления ваших сородичей в мир людей, -- заинтересовался библиотекарь.

-- Гм... Не думаю, что это так уж скоро произойдет. Они привыкли за много веков жить так, как живут. Едва ли многие решатся выйти... во внешний мир.

-- Да, -- согласился магистр, -- для таких вещей требуется время. Зачастую -- не одно поколение...

-- И что, все они могут ходить вот так, как вы, зеркалами? -- полюбопытствовал мит Ленис.

-- Не все, конечно, -- осторожно отвечала Дин, -- но многие.

Следователь замолчал, барабаня пальцами по столу. На лице его застыло задумчивое выражение. Кажется, он уже представлял себе будущих преступников, которые смогут проникать в чужие дома зеркальными путями.

Дин не выдержала и рассмеялась.

-- Что? -- насторожился сыскарь.

И она, хихикая, высказала ему свои предположения о предмете его размышлений.

-- Ну... -- согласился мит Ленис. -- не совсем так, но близко. Как следователь Управления Правопорядка, я не могу не думать о таких вещах, даже если шансов на подобное развитие событий не так уж много.

-- Ну тогда я вас успокою, -- снова хихикнула Дин, -- сородичам моим, чтобы попасть куда-то зеркалами, нужно сперва побывать в том месте, куда они хотя. Некоторые могут настраиваться на людей, но для этого нужно уметь воспроизвести в память образ этого человека... ну и чтобы он находился поблизости от зеркала. А в таком случае тихую кражу уже не совершить. А еще у моих чистокровных сородичей есть особая примета.

-- Какая? -- заинтересованно уставился на нее сыскарь.

-- Уши, -- широко улыбнулась Дин. -- Уши со слегка заостренными кончиками. Конечно, если прическа пышная, их не видно, но все-таки...

И сыскарь понимающе заулыбался в ответ.

-- Между прочим, -- вмешался старик Видар, -- у нас с вами, лея тон Аирос, есть один нерешенный вопрос.

-- Какой же? -- изумилась Дин.

-- Могу ли я рассчитывать, что с осени вы вернетесь на рабочее место? -- хитро ухмыльнулся библиотекарь.

-- А-а-а... Я не знаю. Я как-то до сих пор не задумывалась над тем, чем буду заниматься по возвращении.

И впрямь -- какие уж тут планы, когда не знаешь, сможешь ли вообще когда-нибудь вернуться...

-- Дело в том, -- лицо библиотекаря стало серьезным, -- что я не могу пока нанять другого помощника на ваше место.

-- Почему?

-- Браслет, -- старик ткнул пальцем в запястье девушки, -- второго в библиотеке нет, мне полагается только один сотрудник.

А Дин... опешила. Потому что о браслете сотрудника она не просто забыла, она вообще не замечала его на своей руке ни во время путешествия, ни в Пределе.

-- Свойство артефакта, -- усмехнулся магистр в ответ на ее недоумение. -- Когда в нем нет необходимости, он о себе не напоминает. А если не помнит и не замечает хозяин предмета, то не заметят и остальные. Все же вещь весьма недешевая, мало ли кто позарится, а работают в академии -- и носят такие браслеты -- не только маги, которые легко могут за себя постоять.

И Дин подумала, что стоит, пожалуй, заняться самообразованием, потому что весьма недальновидно было позволить надеть на себя, а потом носить долгое время магический предмет, о свойствах которого она не имеет не малейшего представления. Да и мужу, который, оказывается, такими серьезными исследованиями занимается, надо соответствовать...

Магистру она обещала подумать, посоветоваться с мужем и до начала учебного года сообщить о своем решении. Самой ей идея вернуться на работу нравилась, но... согласится ли Тин? Не полагается знатной даме трудиться по найму...

А вообще разговор с магистром и сыщиком оставил впечатление допроса с пристрастием -- словно ее поймали и выпотрошили. Странно, потому что не так уж много она и рассказала, больше ей рассказывали. И еще не оставляло ощущение, будто ее специально здесь поджидали. Но... откуда им было знать, что она явится сегодня и именно сюда?

-- А мы и не знали, -- прищурился в ответ на ее подозрение магистр. -- Тин был почти уверен, что ты появишься в имении. Он ведь прав?

Дин кивнула, отметив про себя, что старик обращается к ней то на 'ты', то на 'вы', не в состоянии выбрать что-то одно.

-- А вот дальше, -- продолжил библиотекарь, -- были варианты. Тин надеялся, что ты поговоришь с его дедом и уже после этого спокойно отправишься в столицу.

-- Вот еще! -- фыркнула Дин. -- Он же хотел, чтобы мы развелись!

-- Уж не знаю, чего он хотел раньше и чего хочет теперь, но Тин не сомневался, что советник встретит тебя как должно и поможет. Я же был уверен, что ты, зная о том, почему старик затеял всю эту эпопею со срочной женитьбой внука, не захочешь к нему обратиться, а постараешься незамеченной выбраться из дома... или уйти зеркалом, если ты освоила свой дар.

-- И вы?..

-- И я ставил на зеркало. А это зеркало, согласись, самое подходящее.

-- Так все же намеренно поджидали?

-- Скажем так, я стараюсь проводить побольше времени в этой комнатушке, благо сейчас каникулы и работы в библиотеке немного.

-- А мит Ленис? -- подозрительно спросила Дин, косясь на сыщика. Тот хмыкнул, но в разговор вмешиваться не стал.

-- А мит Ленис с некоторых пор мой частый гость. И да, подружила нас именно ваша история.

Собеседники замолчали, а вскоре сыскарь откланялся и отправился на службу. За ним и магистр поспешил на свое рабочее место. Оставшееся время, наполненное беспокойным ожиданием, Дин переваривала услышанное, представляла себе встречу с мужем и... листала книги, которые собрал библиотекарь для Тина. И убеждалась, что ни одно из событий прошедшего года не было пустым, каждое имело значение и вело их навстречу друг другу. Осталось сделать лишь несколько шагов, а дальше уже идти вместе, рука об руку.

И все-таки, переступая порог мастерской, Дин безумно боялась встречи.

Тин

Утро выдалось тяжелое. Не в первый уже раз Тину пришлось убедиться, что магия смерти не всесильна, что всех спасти невозможно. И с этим было очень трудно мириться.

А еще одолевало беспокойство, все хотелось куда-то бежать. Поначалу Тин боролся с этим чувством, потом плюнул на все и прислушался к своим желаниям. Или к интуиции.

Интуиция привела его в мастерскую. Очень странно, потому что необходимости в его присутствии сегодня не было. Он, конечно, все равно собирался зайти, просто не так рано. Но раз уж пришел, то попытался вникнуть в суть того, чем занимается Виан.

Изобретатель, впрочем, на несвоевременное появление партнера внимания не обратил -- кивнул и снова обратился к своим железкам, бормоча что-то себе под нос.

Тин послонялся вокруг него, не находя себе никакого занятия. Беспокойство никуда не делось, хоть больше и не гнало его прочь. Наоборот, оно нарастало. И Тин был почти уверен, что это как-то связано с Дин. Потому, когда дверь отворилась и на пороге появилась она -- смущенная и растерянная -- он не удивился. Просто сердце дрогнуло и в горле внезапно пересохло. Что до слабости в коленях, так это он магии сегодня многовато потратил, случается.

И все же он нашел в себе силы справиться с нахлынувшей слабостью и сделал шаг навстречу. И еще один. А потом просто метнулся к ней и прижал к себе, все еще боясь поверить, что разлука позади.

Кажется, она что-то говорила, прямо в рубашку на его груди. Он не слышал -- грохот в ушах заглушал все звуки. Да и неважны были слова -- главное, она была здесь, он мог прикасаться к ней, ощущать биение ее сердца, целовать в кудрявую макушку. Кажется, он и сам что-то шептал, но это, опять же, не имело значения. Как и то, что они здесь не одни.

Виан, который все-таки отвлекся от своих железок, старательно отводил глаза, но к работе вернуться не спешил.

Наконец Тин смог чуточку ослабить свои судорожные объятия, и Дин развернулась в кольце его рук.

-- Эм-м... Добрый день, Виан, -- смущенно улыбнулась она.

Тот опешил:

-- Мы... знакомы?

Дин рассмеялась:

-- Можно сказать, что да. Меня зовут Дин. Дин Рос. Или Динэя тон Аирос, -- при этих словах она с сомнением покосилась на мужа, а Тин вместо ответа снова покрепче сжал ее в объятиях -- чтобы не сомневалась.

-- Мальчик из библиотеки? -- изумленно переспросил изобретатель.

-- Девочка! -- хором ответили супруги, переглянулись и расхохотались.

Было в этом смехе сумасшедшее облегчение, словно отпустило разом все, что мучило, отравляло, заставляло сомневаться, словно рухнули последние границы, делившие мир на две неравные части.

В королевском дворце Предела...

-- Как же так получилось, Сертин, милый?! -- всхлип.

-- Мы с тобой просто не могли предусмотреть всё. Такое случается. Я не ожидал, что девочка окажется в состоянии сопротивляться моему дару... и не знал, что у нее есть книжный дар. Оба мы не догадывались, что именно этот дар сродни дару предвидения. Да и кто бы догадался?

-- Но Риева! Вот от кого я не ожидала предательства. Мне казалось, что она любит меня... даже боготворит. А она сбежала вместе с этой девчонкой!

-- Я тоже не ожидал.

Сертин прикрыл глаза. Врать любимой было неприятно, но... иного пути он не видел. Если они сейчас рассорятся, Мирэя останется наедине со своей потерей. Пусть уж лучше заблуждается. Тем более, что заблуждение это не так уж велико: Риева всегда любила не столько повелительницу, сколько власть, вот и старалась быть к ней поближе. Другое дело, что о своих истинных намерениях бывшая фрейлина и наперсница королевы уже никому и никогда не расскажет. Потому что на самом деле дар Сертина не знает осечек.

Сейчас ее, беспамятную и спящую, прячут у себя его верные ученики и последователи, а потом они, давно готовые перебраться в большой мир, просто прихватят ее с собой. И будет у Риевы новая память, новая жизнь и судьба. Возможно, куда лучше прежней. Только надо сначала связаться с еще одной ученицей, той, что умудрилась обхитрить даже своего учителя, скрыв от него свой дар. Без нее никак -- ни у кого из Предела нет своих точек выхода во внешнем мире. Даже у него, слишком уж много времени прошло, все изменилось, и не только прежних зеркал больше нет, но и дома, в которых они висели, не сохранились. Да что там дома, если даже память о первосозданных превратилась в легенды!

-- Что же теперь будет, Сертин? -- голос королевы вырвал его из размышлений.

-- Много разного будет, -- он покрепче прижал к себе возлюбленную.

-- А как же я? Как же мы с тобой... дальше?

-- Милая, все у нас будет хорошо. Мы с тобой еще достаточно молоды и полны сил, можно сказать, вся жизнь впереди.

-- Как же вся, -- горько усмехнулась Мирэя, -- крохотный кусочек. Теперь-то я не могу брать силу путей и стану стареть как все. Мне страшно...

-- Не бойся, -- шепнул он, -- нечего бояться. Ты столетиями сидела в своем дворце, вцепившись в этот несчастный узел. Жила ли ты в это время?

-- Не знаю, -- хрипло ответила она, -- я... никогда не задумывалась над этим.

-- А я думал, -- признался Сертин. -- И мне кажется, что как раз теперь все будет правильно.

-- Правильно -- это как?

-- Как ты выберешь. Хочешь -- останешься королевой. Если нет, мы можем сами отправиться в путь, посмотрим на мир, который сильно изменился за время нашего... отсутствия. А потом, когда нам надоесть путешествовать, осядем где-нибудь в хорошем месте. Построим дом, детей родим. Ты хочешь детей, милая?

-- Не знаю, -- она все еще пребывала в растерянности. -- Я должна подумать.

-- Подумай, -- он коснулся губами ее виска, -- у нас с тобой еще полно времени.

Глава 11. Тот, с кого всё начиналось

Утреннее солнце заглянуло в супружескую спальню сквозь полупрозрачные занавески, мягкие лучи пощекотали сонные лица, заставляя искать спасения под одеялом.

-- М-м-м? -- вопросительно промычал Тин.

-- Мугу, -- подтвердила супруга.

Как ни хотелось им еще немного понежиться в постели, а все-таки нужно было подниматься. Тем более, что именно на сегодня они запланировали одно важное дело, ради которого Тин отменил и лечебницу, и работу в мастерской, а Дин отложила разговор с магистром Видаром о работе.

Тем не менее, они не спешили. Во-первых, заказанные накануне платья для оставшейся без гардероба Дин должны были доставить лишь после завтрака. А во-вторых... оба они были не слишком уверены в том, что собираются сделать. Тин даже высказывал свои сомнения вслух:

-- А ты уверена, что нам стоит его искать? Может, он не хочет с нами встречаться?

-- Если не захочет, то мы его и не найдем, -- пожала плечами Дин, изображая уверенность, которой не испытывала.

Но если Тин все еще опасался какой-нибудь пакости от 'зайца', то Дин не сомневалась, что бессмысленных неприятностей ждать не стоит. Зато сомневалась в другом -- в том, что у нее хватит умения найти лесного хозяина, если только он сам не пойдет ей навстречу, желая быть найденным.

Поэтому она старательно оттягивала момент первой попытки, стыдясь собственной нерешительности.

-- Если ты не хочешь... -- Тин, почувствовав смятение жены, легко погладил ее по плечу.

-- Нет-нет, -- встрепенулась Дин, -- если я сейчас не сделаю этот шаг, я потом всю жизнь жалеть буду. Столько вопросов! И кто нам на них ответит?

-- Тогда не бойся, -- шепнул он, -- я с тобой.

И она выпрямила плечи и решительно подошла к зеркалу. Тин шагнул следом и приобнял за талию.

-- Зачем?

-- Чтобы не потерялась, -- усмехнулся, -- куда ты, туда и я.

На самом деле он не боялся, что она уйдет куда-нибудь без него. Теперь -- не боялся. Просто понимал, что жене нужна его поддержка, его вера в ее способности. И он действительно верил.

Дин неопределенно качнула головой, принимая объяснение, и сосредоточилась. Все оказалось просто и сложно одновременно. Конечно, попытка попасть в лесную избушку не удалась -- мелькнуло что-то знакомое перед глазами и тут же растворилось в зеркальной дымке. Но Дин и не рассчитывала, что получится найти Хозяина по месту. Просто не могла не попробовать.

Тин тоже заметил мелькнувший в зеркале знакомый интерьер, но задавать вопросы и отвлекать жену не решился. Просто застыл за ее спиной, готовый шагнуть следом за ней в зеркальную раму, как только это станет возможным. Уж он-то не сомневался, что у нее все получится.

Уверенность Тина помогала, она словно вливалась в нее через его горячие руки. Она улыбнулась и снова принялась за волшбу. Теперь она попыталась представить себе Лесного -- не непонятное нечто, выловленное ею из бурного потока, не остроносого лохматого человечка, который давал ей наставления, а самую суть, которую воспринимала лишь на уровне ощущений. И чего стоило отделить эти ощущения от собственных фантазий!

Но это, пожалуй, и было самым сложным, потому что дальше все было совсем просто. Стоило зацепиться за образ, как она почувствовала встречный импульс, словно кто-то, так и не показавшись в зеркале, протянул... не руку даже, а силу с той стороны -- и повлек ее за собой.

Впервые ей приходилось переходить вот так -- не видя ни места, ни того, к кому перемещается. Страшно, пожалуй, не было, только неуютно, но руки Тина ободряюще сжались на ее талии, и они шагнули в зеркальную раму одновременно.

И озирались тоже с одинаковой растерянностью. Комната, в которую они попали, лесную избушку напоминала мало -- не роскошная, но комфортная мебель, обитые узорчатой тканью стены, странные предметы, назначение которых гости затруднялись определить.

Вот только кровать, скрытая пологом, стояла на том же месте, где им обоим довелось когда-то переночевать, да и зеркало, через которое они вошли, располагалось так же... равно как и стол, ничуть не похожий на прежний, из грубо обработанной древесины. Этот был лакированный, и его окружали удобные кресла вместо лавок.

А вот хозяина комнаты Тин и Дин заметили не сразу. Вернее, он просто не показывался на глаза гостям, покуда те изучали обстановку, и оба они вздрогнули, встретившись взглядами с юношей, удобно расположившимся в кресле, которое прежде было скрыто от их глаз.

Поняв, что его уже обнаружили, хозяин поднялся с радушной улыбкой:

-- Рад, что вы все же решились навестить меня.

С этими словами юноша со значением уставился на Тина. Тот вспыхнул:

-- Согласитесь, у нас были основания опасаться. Встреча с неким... м-м-м... зайцем в свое время обошлась мне очень дорого.

-- С зайцем, значит? -- хозяин перевел взгляд на Дин. -- Ну и как вам... заяц?

У 'зайца' были высокие скулы, острый подбородок, прямой нос, брови вразлет и чуточку раскосые глаза, придававшие его облику особое, диковатое, очарование. -- Красивый, -- брякнула гостья и тут же, почувствовав, как сжались на ее талии руки супруга, виновато глянула на него и шепнула: -- Но люблю я все равно тебя.

Руки слегка расслабились, но Тин все равно посматривал на хозяина с негодованием.

-- Не сердитесь, -- усмехнулся тот, и от этой усмешки лицо стало значительно живее и приятнее, словно исчезла из черт эта самая дикость... или, скорее, чужеродность. -- Я просто не мог удержаться, чтобы немного не подразнить вас обоих. Садитесь, -- он жестом указал на свободные кресла, -- чувствую, вопросов у вас немало, и я постараюсь ответить на них, прежде чем покину этот мир.

-- Покинете... что?! -- опешила Дин.

-- Этот мир, -- повторил хозяин комнаты.

-- Эм-м... -- не нашел подходящих слов Тин.

Хозяин замер, изучая лица своих гостей, на его собственном лице мелькнуло недоумение, потом усмешка:

-- Да не в том смысле. Просто засиделся я тут, а выхода не было. Зато теперь самое время устроить себе небольшой отпуск.

-- А разве?..

-- Создатели тоже живые, хоть и несколько иначе, чем создания, и нам тоже нужно отдыхать... как и нашим мирам от нас. Иначе от переизбытка созидающей энергии, которая не находит выхода, в мире начинаются процессы, которые даже создатель не может контролировать, и созидающая сила становится разрушительной. Землетрясения, извержения вулканов, чудовищные морские бури, эпидемии... Согласитесь, это совсем не то, что нужно благополучному миру. А этот мир на грани, тянуть больше нельзя.

-- Почему же вы не ушли раньше? -- Тин уже не сердился, но недоумевал.

-- Не мог, -- просто ответил Создатель, -- ведь все пути были заперты.

-- Но вы же создатель! -- воскликнула Дин. -- Неужели не могли справиться с тем, что сделали ваши же создания?!

-- Увы, я был не в состоянии -- они заперли дверь моим именем, а мое имя -- это часть меня, неотъемлемая часть моей силы, и любое мое действие против нее было бы равносильно войне с самим собой, а это, опять же, чревато тяжкими последствиями для мира.

Тут уже Дин возмутилась:

-- Как же вы допустили такое?! Как случилось, что вы не заметили, что замышляют первосозданные, не остановили их?

-- Моя вина, -- понурился красавец. -- Я был слишком увлечен людьми. Как раз тогда я дал им магию, они начинали осваивать новое искусство, и это было так захватывающе, что я совершенно упустил из виду своих первых чад. Да и доверял я им... Как выяснилось, чрезмерно.

-- Значит, -- буркнула Дин, -- они были не так уж неправы, ревнуя Создателя к новым детям.

-- В общем... да. Трудно не согласиться. С другой стороны, дело было не только в этом. Вернее, ревность и обида стали лишь предлогом, ведь королева стремилась к вечной жизни и неограниченной власти над своим народом. И... она получила желаемое. До последнего времени я не мог не только вмешаться в происходящее в Пределе, но даже не знал, что там происходит.

-- Значит, -- Тин помедлил, -- и моя встреча с зайцем, и мое странное поведение, и... все, что происходило с нами позже, имело целью лишь одно -- открытие путей?

-- Ну...

Создатель покосился на пустой стол, махнул рукой -- и тут же из ниоткуда возникли чашки с исходящим паром напитком, вазочки с фруктами и печеньем, и по комнате поплыли чарующие ароматы, заставляющие забыть о недавнем завтраке... а заодно и об ответах на вопросы.

Впрочем, хозяин всего лишь тянул время, собираясь с мыслями, и, покуда гости угощались, помалкивал, но стоило им отодвинуть чашки, заговорил:

-- Все началось несколько раньше. До тебя я встретился с твоим дедом. И нет, не в образе зайца, но едва ли советник вспомнит о нашей встрече. Вернее, о встречах -- их было несколько. Первая побудила его искать причины проклятия, вторая навела на семью лон Варэн, третья... скажем так, сделала его чуточку более, чем обычно, самоуверенным и несговорчивым. Благодаря этому он настоял на срочном браке, не давая вам времени на раздумья.

-- И чуть не сделал нас с женой врагами, -- перебил Тин.

-- И это тоже, но... Подумай, если бы все сложилось иначе, каким был бы ваш брак? Понравиться Динэя тебе никак не могла, -- Тин вскинулся было, но Создатель жестом заставил его подавиться невысказанным возмущением. -- Не спорь. Я знаю это, да и сам ты наверняка догадываешься. И значит, либо ты нашел бы способ избежать навязанного брака, либо... Да-да, договорной брак, связи на стороне... Так поступают многие аристократы. И сделать счастливой свою супругу ты бы точно не смог. Я же позволил вам узнать друг друга ближе, пусть и под личинами, полюбить, испытать горечь расставания, стремиться друг к другу и наконец встретиться, вполне осознав, кто и что вам нужно для счастья. Тем не менее, я чувствую вину перед вами обоими -- за то, что использовал против воли в своих целях, подверг многим опасностям, заставил страдать. А потому -- просите. Исполню любое желание. Одно на двоих.

-- Тогда избавьте нас от проклятия! Я... не хочу потерять свою жену, -- горячо воскликнул Тин.

-- В этом нет необходимости. Ведь проклятия больше не существует.

-- Как это?

-- Очень просто. Ты ведь счастлива, девочка? -- Создатель обратил свой взор на Дин.

Та потупилась смущенно, сжала руку мужа и чуть слышно прошептала:

-- Да.

-- Значит, условие выполнено. Дальнейшее зависит только от вас -- сберегите свою любовь, и проклятье больше никогда не коснется вашего рода. Так что... подумайте еще над вашим желанием. Подумайте хорошенько. А пока... можете задавать мне вопросы. У вас ведь еще полно их осталось, правда?

-- Расскажите о магии смерти, -- обрадовался предложению Тин.

-- А что тут рассказывать? Вы ты ведь уже и сам понял, смерть -- всего лишь одна из стихий, как огонь, вода, воздух, земля, жизнь, дух.

-- Насчет жизни и смерти я уже догадывался, но дух... Что это?

-- Стихия, с помощью которой действует ментальная магия.

-- Нас учили, что менталисты -- вне стихий. Равно как и целители.

-- Что ж, таков путь человечества -- искать ответы на свои вопросы, заблуждаться, ошибаться, а потом осознавать, исправлять свои ошибки и... совершать новые.

-- А каков путь первосозданных? Что будет дальше с Пределом и его жителями? -- поинтересовалась Дин.

-- Первосозданные всегда были хозяевами своих путей. Сами загнали себя в тупик, в изоляцию, сами будут выбираться из него, раз уж пути снова свободны. Правда, большинство из них покуда об этом не знают. В курсе только Мирэя, Сертин и его любимые ученики. Но Сертин, несомненно, позаботится о том, чтобы весть о конце Предела была донесена до каждого. Другое дело, что не всех это по-настоящему заденет. Многие останутся жить там, где веками жили их предки, разве что одаренных со временем станет больше, раз Мирэя не пьет больше силу путей.

-- Но ведь вы сейчас уйдете, -- засомневалась Дин. -- И кто помешает этой безумной снова перекрыть пути?

-- Я уже лишил ее этой возможности. У Предела нет больше королевы -- хозяйки путей, есть просто королева.

-- А магия смерти... это ведь тоже связано с закрытием путей? -- высказал Тин свою смутную догадку.

-- Верно, -- кивнул Создатель, -- прежде энергия смерти рассеивалась очень быстро, утекая путями, и потому воспользоваться ей было очень трудно, почти невозможно, но за долгие столетия, пока пути были закрыты, эта энергия стала скапливаться, оседать.

-- Значит, теперь она снова начнет рассеиваться? -- разочарованно протянул Тин.

-- Не начнет, -- успокоил его хозяин, -- сейчас в мире скопилось ее столько, что полное рассеивание больше невозможно. Так что дерзай, начинающий маг смерти, у этого искусства есть будущее.

-- Маг смерти -- это звучит... слишком мрачно, -- отозвался Тин.

-- Тогда придумай другое название, -- усмехнулся Создатель. -- Ты первый, имеешь полное право. Ну что, вопросы исчерпаны?

-- Вот уж нет, -- дерзко возразила Дин, -- у меня еще есть!

-- Тогда спрашивай.

-- Первый, -- она чуточку смутилась, -- глупый, наверно. Но у меня все время ощущение, что я близко знакома с вами... и очень давно. Это так?

-- Ты угадала, девочка.

-- И... как же?

-- А кто нашептывал тебе сказки по ночам, когда ты осталась без матери? Кто подсказывал тебе, как обращаться с зеркалами и учил читать книги... особенным образом?

-- Заяц, -- растерянно произнесла Дин, -- мой плюшевый заяц, который был всегда со мной, а потом куда-то исчез... Но я думала, что это просто мои фантазии, ведь на самом деле игрушки не могут говорить. Значит?..

-- Да, через этого зайца я с тобой и общался.

-- Готовили... к подвигам? -- прищурилась девушка.

-- Не без того, -- согласился Создатель.

-- И еще -- как же вас правильно называть? Получается, что Ясноликий -- это настоящее имя, раз им была запечатана дверь?

-- В этом мире -- да. По крайней мере, оно передает смысл... -- в этот момент Ясноликий вздрогнул и бросил взгляд на зеркало, которое почему-то переместилось гораздо выше, под самый потолок, ставший вдруг невообразимо далеким, и сияло золотистым светом, и такие же сияющие ступени вились, приглашая подняться источнику этого света.

-- Кажется, мне пора, -- опомнился Создатель, некоторое время молча созерцавший эту лестницу. -- Ах да, обещанная награда! -- с этими словами он встал с кресла, сделал несколько шагов и взошел на первую ступеньку. -- Поскольку сами вы так ничего и не придумали, я награжу вас на свое усмотрение. Думаю, вам понравится. Ваши потомки унаследуют оба дара -- и магический, и власть над вратами и путями. Да будет так! -- и он поднялся еще выше.

-- Подождите! -- спохватилась Дин. -- Последний вопрос!

-- Спрашивай, -- вздохнул, оборачиваясь, Ясноликий.

-- Почему... почему все-таки заяц?!

-- А просто так! -- рассмеялся Создатель.

Он почему-то очутился уже на верхней ступеньке, у самого зеркала. Сияние из рамы стало совсем уж нестерпимо ярким, и теперь казалось, что лицо Ясноликого сияет само по себе, и только уши -- длинные, с заостренными кончиками, розовато-прозрачные -- выдавали, что свет идет все-таки извне, с той стороны зеркала. А потом из этого света раздался мелодичный женский голос:

-- Зайчик мой, наконец-то! Где же тебя носило?! Я заждалась!

'Зайчик' поежился, улыбнулся криво, развернулся, и исчез в золотистом сиянии.

А вместе с ним исчезла и комната. Только зеркало -- то самое -- стояло сиротливо, прислоненное к сосновому стволу.

-- Идем?

Двое переглянулись и шагнули туда, где уже виднелись весьма знакомые очертания... их собственной гостиной.

Эпилог

Остаток лета пролетел стремительно и растворился в первых осенних дождях. Впрочем, осень не спешила, не пугала холодами, всплакнет чуть-чуть -- и снова сияет солнцем с ясного неба. Вот и нынешний вечер был хорош -- теплый, уютный... домашний.

Они сидели вдвоем в гостиной, Тин работал -- что-то читал, делал выписки, периодически впадая в раздумья, -- а Дин просто сидела в кресле, приходя в себя после богатого на события дня.

А начиналось все вполне мирно, разве что волновались они -- все трое -- чрезмерно, но это вполне объяснимо: все-таки собирались представить публике свое детище, самоходный экипаж. А публика ожидалась настолько высокопоставленная, что руки подрагивали даже у Тина, не говоря уж о Виане, который распсиховался до заикания, и Дин пришлось отпаивать его успокоительным отваром.

Именно поэтому они задержались в мастерской чуть дольше запланированного... и не исключено, что благодаря этому никто не пострадал, когда в дверях возник он... Салмер. Они с Тином заметили парня одновременно... и одновременно среагировали, Дин -- своими чудесными иглами со снотворным, Тин -- магией, а потому незваный гость рухнул, как подкошенный, спеленутый по рукам и ногам. Впрочем, боли от удара он не ощутил, потому что приземлился уже спящим.

Повезло, что рядом случился мит Леннис, иначе бы они не знали, как им поступить с пленником. А так сыщик вызвал своих, чтобы прибрать добычу.

Нет худа без добра -- пережив потрясение от неожиданной встречи, волноваться они разом перестали. Нет, ну правда -- что тут страшного? Экипаж многократно проверен, управлять они все научились, случись что с одним из них, найдется кому заменить.

Словом, представление изобретения прошло великолепно, их завалили заказами на пару лет вперед. И даже встреча с леем советником, которой Дин, признаться, опасалась больше всего остального, оказалась скорее приятным событием. Нет, Дин и до того понимала, что страхи ее безосновательны, ведь расторжение брака ей больше не грозило, но боялась услышать неприятные слова... да что там, даже взгляд неприязненный представлялся непереносимым. Однако лей Аирос был настроен весьма благодушно, и ни словом, ни взглядом не помянул ее бегство и последовавшие за ним события. И был, похоже, даже доволен тем, как все обернулось.

Словом, день, несмотря на неприятное начало, был бы прекрасен, не случись еще одно событие, выбившее Дин из равновесия.

Они как раз снова вернулись в мастерскую, когда Дин почувствовала чье-то назойливое внимание. Она даже не сразу сообразила, что источником пристального чужого взгляда является зеркало, которое она распорядилась повесить в мастерской. Собственно, зеркала теперь находились во всех местах, где Дин приходилось часто бывать.

Сперва она испугалась -- настолько, что с трудом заставила себя обернуться и посмотреть в глаза своему страху. Глаза у страха оказались... красивые. Ярко-синие. Сертин, шагнув из зеркальной рамы навстречу ученице, произнес с усмешкой:

-- Я устал ждать, пока ты обо мне вспомнишь.

-- Простите, -- пробормотала она пристыженно.

Действительно, давно стоило связаться с Сертином, узнать, как он там справляется с возникшими проблемами. Ведь понятно, что разбираться с новой реальностью приходится ему, а не королеве.

Но главным потрясением стало не явление наставника, а встреча с группой его друзей, которых он попросил пропустить через зеркало и поручить кому-нибудь их устройство во внешнем мире. Одного из гостей Дин помнила хорошо, еще трое показались ей смутно знакомыми, а вот четвертый... вернее четвертая... Дин едва удержалась, чтобы не отшатнуться, узнав в ней Риеву.

Впрочем, нынешняя Риева разительно отличалась от придворной дамы королевы Мирэи, с которой Дин приходилось иметь дело. Сейчас она казалась ровесницей Дин. Скорее всего, не только казалась, но и была. Просто теперь, когда опыт придворной жизни стерся из ее памяти, из серо-голубых глаз смотрела она настоящая, какой могла бы стать, если бы в раннем возрасте не попала в цепкие ручки королевы: ясный взгляд, застенчивая улыбка. А еще она словно бы похорошела. Возможно, это объяснялось тем, как доверчиво она прижималась к парню, который ее привел, и тем, как он на нее смотрел -- тепло и ласково. Словом, ничего от прежней Риевы в ней не было, кроме смутного внешнего сходства. Даже имя другое -- Лиена.

И все-таки Дин не сразу смогла справиться с потрясением. К счастью, ей вроде бы удалось скрыть от гостей свое состояние. И она вздохнула с облегчением, когда заботу о прибывших взял на себя магистр Видар.

Что ж, библиотекарь нашел жертвы для удовлетворения своего любопытства, сыщик заполучил преступника, а Дин... Она просто была счастлива -- и оттого, что этот безумный день уже позади, и оттого, что муж был рядом и не надо было спешить, решать миллион срочных вопросов. Даже носиться с книгами по библиотеке не было необходимости, поскольку магистр Видар щедро выделил своей помощнице дополнительный выходной...

... Можно было поработать в кабинете, но Тин так ценил тихие вечера, когда можно было просто побыть рядом женой, что предпочел сидеть в гостиной. Ну и пусть он то и дело отвлекался, зато счастье, которое он испытывал в ее присутствии, с лихвой искупало все остальное.

Тин поднял голову от тетради, встретился взглядом с женой и не в первый уже раз за прошедшие месяцы ощутил всепоглощающую нежность. Ну а как не испытать, если вот она, сидит -- вздернутый носик, высокие скулы и узкий подбородок, губы так причудливо изогнуты, как будто их хозяйка сама не знает, улыбнется она в следующее мгновение или скорчит недовольную гримаску, черные кудри рассыпались по плечам, искорками откликаясь на последние отблески заката. Прекрасная, как осеннее солнце.

Губы жены чуть дрогнули, и на них обозначилась уже совершенно явственная улыбка.

-- Ты что?..

-- Думаю... Надо бы нам с тобой князя Аутара навестить... И к Тарнею гости давно пора. И...

-- А ты найдешь дорогу?

-- Конечно. Я помню комнаты с зеркалами, как будто побывала в них только вчера.

-- Значит, сходим.

И он снова внимательно посмотрел на жену, в свою очередь расплываясь в блаженной улыбке.

-- Ты что?..

-- Любуюсь. Тобой. Ты прекрасна.

-- В твоих глазах.

-- Разве этого мало?

-- В самый раз, -- тихо рассмеялась Дин.

И в самом деле -- о большем и не мечталось.

***

-- ...Говоря им такие слова, Создатель не предполагал, что они послушаются его, но на свой лад. А они взяли и отделили себе землю, отрезав ее от остального мира и перекрыв все Пути.

-- Все-все?!

-- Не совсем. Зеркальные пути им подчинялись, но еще остались обычные дороги, по которым можно идти или ехать верхом.

-- Или на самоходном экипаже, который дядя Виан изобрел, да?

-- Да. А еще открытыми оставались пути, которые люди прокладывают от сердца к сердцу, потому что над этими путями у первосозданных власти не было и быть не могло. Самые трудные пути, потому что они требуют от человека всех сил -- и телесных, и душевных.

-- Тогда в конце пути должна ждать награда!

-- У такого пути нет конца. По нему надо идти всю жизнь. Но зато и радостей этот путь приносит множество.

Конец.

--------------------------

[1] лея - обращение к женщине-аристократке [обратно]

[2] лей - обращение к мужчине-аристократу [обратно]

[3] мита - обращение к женщине-простолюдинке [обратно]

[4] мит - обращение к мужчине-простолюдину [обратно]

Гультрэ Икан Релавьевна : другие произведения.

Все пути мира

ЧАСТЬ I. Такие разные двое