Туман наплыл неожиданно. Незаметно перевалив через невысокую гряду лесистых гор, он, надежно спрятав под своим плотным плащом городок, молочной рекой стек к морю. Мокрой тряпкой болтался ставший ненужным парус. - Как утопленник, - Крисс угрюмо всматривался в горизонт. Что можно было увидеть в этой вязкой белизне, в которую превратился яркий, ясный день...
Без мотора нечего и думать о возвращении. - Бросай якорь. Будем дрейфовать.
- Да, а ...? - Крисс повернулся к щуплому мальчишке - даже в съедающем краски тумане было видно, что тот рыжий с россыпью мелких симпатичных крапушек на озабоченном лице, - я что, силком тащил кого-то проверять сети; или это меня уговаривали разрешить "ну совсем ненадолго" проветриться? - Мальчик тяжело вздохнул, - Ну да, конечно, но... Я понимаю, что ты за меня отвечаешь.
На борту всегда найдется дело. В рассеянном свете от непонятно где находивше-гося солнца они занялись починкой старых, грудой сваленных на корме сетей. - Я не хуже тебя понимаю, что они, особенно Эмили, беспокоятся. Но это море. И надо привы-кать. - Для немногословного Крисса это была целая речь. Мальчик согласно кивнул головой. - Ты ведь взрослеешь, - что-то такое было в его голосе, - приятель! Они посмотрели друг другу в глаза. Чинить сети, а тем более такие старые, опутанные столетними водорослями, с въевшимися в волокна ракушками, совсем непростое дело. И им здорово пришлось потрудиться, (если бы не туман, Крисс никогда бы не затеял эту никчемную работу - давно пора выбросить это старье), пока окончательно не стемнело. В маленьком кубрике, служившем и кухней и спальней, при свете керосиновой, забранной в железную сетку лампы они поели. Хорошо еще, что заботливая Эмили дала им с собой еды на целый взвод - ведь они выходили в море всего на полдня - проверить сети. Крисс достал старые иллюстрированные журналы, сам же углубился в толстую, без единой картинки книгу. Мальчик полистал журналы. - Это, конечно, мамы - Эмили. Всякие рецепты, шитье, вязание, - отложил в сторону. Ничего интересного - скукотища.
- Хочешь почитать лоцию? - Крисс вроде бы и не смотрел в его сторону. - Не, выйду на палубу. - Тогда привяжись как следует. Не хватало еще в такую ночь тебя искать.
Был штиль. Такой полный, абсолютный покой - ни одной волны, ни шороха, ни всплеска, ни ветерка, ни малейшего движения воздуха. Все застыло, остановилось. В этой кромешной тьме не существовало даже времени. Худенькая фигурка мальчика - он сидел на корме, на груде когда-то пахших гнилыми водорослями сетей - сливалась с беспросвет-ным мраком, выделялась в нем теплой плотностью живого существа. Но вот что-то изме-нилось. Какое-то сопровождаемое легким, незнакомым ароматом движение, какой-то блеск мелких, как искорки костра, звездочек. - Здравствуй, - мальчик повернул голову. - Девочка! Он готов был поклясться - на корме была девочка! Как можно было ее увидеть - ведь, вытянув руку, он не видел собственную ладонь?! - З-здравствуй, - мальчик провел рукой по глазам, нет, она еще здесь, - что ты тут делаешь? - Давай сначала познакомимся. Меня зовут Лала. А тебя? - Макар. - Очень приятно, - девочка сделала изящный книксен. Я заблудилась... Мальчик, назвав свой имя, молчал. - Я сама виновата, - заторопился голосок девочки, - Я играла с волнами. Знаешь, у них на гребешках такая пена. Очень здорово подбрасывать ее, а потом ловить. Она как кружево. Очень красивая. Я хотела бы сшить себе из нее мантилью. - Мальчик продолжал молчать, во все глаза, разглядывая неожиданную гостью. - Ну вот, я и заигралась, а тут туман и я не смогла найти дорогу домой. Почему ты молчишь? Я так обрадовалась, когда тебя увидела. Это невежливо, Макар. Это ведь твое имя? - Да. А твое - Лала? - Лала (она произносила это как-то не так - "Ляала", растягивая и смягчая первый слог и сокращая, сжимая второй) - тебе не нравится мое имя? - Нет, не в этом дело. Просто наша шхуна тоже называется "Лала".
- Ой, как это мило! - Девочка всплеснула ладошками. - Вы назвали свой кораблик моим именем!!! Благодарю! - Она еще раз изящно присела. - Извини и не благодари, - мальчик тяжело вздохнул - не хочется разочаровывать девочку, все девчонки такие самовлюблен-ные!, но он скажет правду - Мы так назвали судно не из-за тебя. - Вот как? - Девочка вздернула подбородок - очень хрупкая, изящная она выглядела презабавно в позе оскорб-ленного достоинства. Не надо ее еще больше обижать - Макар сдержал улыбку. - Да, это из-за Крисса. Он совсем не умел говорить и все молчал. А когда они купили бот, так обра-довался, что начал говорить - все повторял "Ла -ла, Ла -ла". - А кто такой этот Крисс? - Глаза девочки блестели любопытством. - Если он достойный человек, это меняет дело.
- Конечно, еще какой достойный. - Ну... Это долго объяснять. - Ой, пожалуйста! - Как же рассказать про Крисса, про лучшего, самого надежного взрослого друга? - Расскажи, - торопила девочка. - Ладно. Крисс - приятель моего отца, они вместе учились в школе, потом вместе воевали. На войне Крисса контузило - он перестал говорить. - Подожди, что такое "война"? - Война - это когда люди воюют. - Что значит - воюют? Это как? - Ну, одни люди убивают других... - Убивают - зачем? - Не знаю, ...чтобы те не успели убить их... - И твой отец и этот - Крисс - убивали других людей? - Глаза девочки наполнились ужасом. Она съежилась, прижала руки к груди, попятилась от Макара. - Постой, ты не понимаешь, - мальчик в отчаянии протянул к ней руку, - Они не специально. Иначе убили бы их. - Он всегда считал своего отца, его друзей героями. Все наши - молодцы! Здорово воевали! Никогда еще он не думал об этом по-другому, не смотрел на них глазами друго-го, постороннего человека. Ужас и отвращение девочки захлестнули его волной стыда и отчаяния. Теперь уже она утешала Макара, - Пожалуйста, не плачь, - отнимала от лица его мокрые пальцы. - Я ведь всего не знаю. Ты хороший мальчик. Не может быть, чтобы твои друзья просто так убивали других людей. Объясни все как следует. - Макар, - через вату тумана с трудом пробился голос Крисса, - Ты где? С кем это разговариваешь? - Все в порядке. Я здесь. Один. - Девочка испугалась и предостерегающе приложила пальчик к губам. - Не пора ли поспать? - Да, еще немножечко... Кто это? - Крисс - лучший друг отца. Когда отца ранило, Крисс тащил его из-под бомбежки, и его самого контузило. Это когда вроде бы ран и не видно, а внутри что-то нарушается. Потом они вернулись из госпиталя домой. Им дали денег - ну за то, что хорошо воевали и были ранены, - пытался он объяснить Лале, что такое деньги и почему их платят за болезнь. - "Как можно оценить жизнь человека?" - Вопросы девочки ставили его в тупик. Вот они и купили этот бот. А потом отец женился. Они с моей мамой - Эмили, дружили еще со школы, и она его ждала; потом родился я. - А Крисс? Его тоже ждала любимая девушка? - Эти девчонки! Только любовь их и интересует! - Они не рассказывают. - И ты совсем ничего не знаешь? - Знаю. Но тебе это не понравится. - Почему? (Как можно быть такой любопытной?) - По кочану! Когда она увидела, какой Крисс больной и беспомощный, ведь никто не знал наверняка, выздоровеет ли он, она вышла замуж и уехала из города! (Вот, получай!) - Глаза Лалы наполнились слезами.- Эта девушка - она поступила очень, очень некрасиво! - звенел голос девочки, - Он не должен ее любить! Не надо ее вспоминать! Он не вспоминает о ней? - Не знаю. Сначала он очень переживал. А теперь, мама говорит, что он слишком уж успокоился, стал бобылем. - Это как? - Ну, живет совсем один. У него нет знакомых девушек - они его не интересуют. Это и лучше. Так мы дружим и никто не вмешивается.
- Стыдно, что я испугалась, когда он подошел, думала, что он может и меня убить. Как мне его жалко. Та девушка - не стоит о ней сожалеть. Она, наверное, и сама-то не очень счастлива. А он еще встретит ту, единственную. - По-твоему, сейчас Крисс несчастлив? Ему плохо живется? Да знаешь ли ты, - Макар аж подпрыгнул от возмущения, - ведь отец выучился и совсем не ходит в море; теперь Крисс сам хозяин "Лалы" и может делать все, что ему хочется. - Нет, ты не понимаешь, - девочка махнула рукой (совсем как мама, когда они разговаривают с отцом о Криссе) - Ему совсем не так хорошо, как ты думаешь. Но, увидишь, все наладится! - Да что должно налаживаться? Говорить он, слава Посейдо-ну, научился; вспомнил, как читают и пишут; "Лала" - самый классный парусник на всем побережье. Да и удачливее Крисса нет - всегда возвращается с полными сетями!!! Жен-щины - Макар хотел сказать все, что думал о глупых девчонках, ничего не понимающих в жизни и лезущих со своими советами, но вспомнил, как отец всегда осторожно подбирал слова, боясь обидеть маму, и, чуть помявшись, продолжал, - не всегда правильно понима-ют мужчин. Но я рад, что ты защищаешь Крисса. Ведь я его очень люблю!
- Если бы я заставил тебя стоять "вахту собаки", на меня ополчились бы все при-личные люди! А так, я там себе не сплю, а он объясняет спящей скумбрии, какие мы друзья! Живо - в койку! - Стальные пальцы Крисса намертво сжали плечо мальчика. - Но, Крисс... - Никаких "но" - Эмили вчера утром наслушалась твоих "но", и - пожалуйста... Мелькнули, превратившись в сплошную переливчато-блестящую полосу глаза удивитель-ной девочки Лалы; застыл на губах звук - он даже не успел попрощаться с ней! Крисс, как пушинку, забросил его в верхний подвесной гамак - Спи! Разбужу на рассвете. - Назло ему не буду спать! Это же надо! Схватил меня, как кутенка! И Лала там совсем одна! Макару казалось, что он совсем, ну ни сколечко не спал. Те же мысли, что и ночью, каруселью вертелись в голове, но за окном кубрика явно был рассвет. Да и море, сбросив оцепенение ночи, глубоко вздыхало, вздымая валы, прочищая огромные легкие. - Пото-рапливайся, - тормошил его Крисс , - поднимается ветер. Мы должны успеть. - Макар выскочил на палубу. На корме около груды сетей сиротливо лежала его курточка. Ночью, уже и не припомнить как, он набросил ее на плечи девочки - ему показалось, что Лале холодно в ее (а в чем она была одета? - пытался припомнить он) платьице. То-то Крисс так легко нашел меня. На Макаре была светлая рубашка. Мальчик поднял куртку. Тонкий - тонкий, чуть уловимый запах-воспоминание подтвердил: она была на самом деле. Она не приснилась. - Крисс, ты знаешь, ночью, когда ты спрашивал, я тебе соврал. - Крисс посмотрел на него поверх кружки горячего крепкого кофе. - Там была девочка - Лала. Мы разговаривали. И быстро, боясь, что его прервут, не выслушают до конца, Макар расска-зал о ночной гостье, об их разговоре. Крисс поморщился, как от сильной боли, зачем-то двумя руками потер лицо. - Я и так знаю, что ты настоящий друг, Макар. - Он говорил тяжело дыша, с трудом подбирая слова. - Но не надо меня жалеть. Если у меня вновь начались галлюцинации, и я слышу голоса, ни к чему придумывать разные истории. У тебя нет права жалеть меня! - Хлопнула дверь кубрика. Вот это да! Он обидел Крисса! Крисс не поверил ему! Макар пулей выскочил на палубу. - Быстрее на руль! - Крисс ставил оживший под напором ветра парус. - Бери на зюйд, выберем сети и домой! Пока Макар удерживал "Лалу", закрепив тросом руль и, как ему казалось, искусно управляясь с парусом, Крисс ручной лебедкой выбрал огромную, туго набитую скумбрией сеть. Палубу покрыл сверкающий живым серебром ковер. Ветер крепчал. Но теперь, при ясном утрен-нем свете, когда четкой полосой вырисовывались знакомые очертания берега, это уже не было таким непоправимо-страшным. - Удерживай! - Криссу не было нужды напоминать. Макар изо всех сил держал направление - вот эта полуразрушенная башня старинной крепости и то одинокое дерево - это створ входа в их небольшую, уютную бухту. Здесь никогда не было настоящего маяка. Потому-то в непогоду при нулевой видимости даже самые опытные старожилы не отваживались заходить в бухту, а чужие и в ясный-то день просили лоцмана. Еще немного - порыв ветра - и огромная волна чуть не приподняла "Лалу", рыба, скатываясь по палубе, затопила по щиколотки ноги Макара. Очень плохо - теряем остойчивость, - машинально подумал он. Но вместо того, чтобы зарыться носом в высокую встречную волну, они уже входили в бухту, - Норд - Вест, Вест - мгновенно подчинялся рулевой долетавшим с порывами ветра командам, "Лала" сделала резкий поворот - Класс! Как он управляется с парусом! - восторженно выдохнул Макар,- и изящно заскользила по относительно спокойной глади бухты. Вот уже и Эмили и Дуглас, и еще какие-то люди столпились на причальной стенке. Что ни говори, а зевак на берегу всегда хватало. Легко переходя с галса на галс, ловя порывы все не утихающего ветра, бот приближался к берегу. Еще немного - Дуглас крепко держит, обняв за плечи Эмили - она готова спрыгнуть в воду и плыть навстречу сыну - и они отдадут швартовы. Вылетевший откуда-то из узких улочек города, вырвавшийся на простор к своим братьям молодой веселый ветер вынес и раскинул над бухтой разноцветные квадратики бумаги. Кувыркаясь в потоках воздуха, одни из них плавно взмывали ввысь, чтобы потом резко упасть, другие, кружась и лавируя, опустились на гребни высоких волн, раскрасив их разноцветной моза-икой. Несколько клочков бумаги попало и на "Лалу" - один зацепился за руль, другой влетел прямо в лицо Криссу, еще один Макар поймал руками, а остальные украсили собой серебро покрытой рыбой палубы. - Клянусь Посейдоном! Стихи! - Макар с удивлением читал строки на оранжевом квадратике. Надо подобрать остальные. Интересно, что там? Скользя по трепещущей под ногами рыбе, он отлепил влажные, почти расползающиеся под пальцами разноцветные бумажки. "Лала" неуклюже толкалась то носом, то бортом о причальную стенку. - Эй, на борту! Что случилось? - Даже голос Дугласа не вывел Крисса из оцепенения. Макар тронул его за локоть. - Как жаль, - Крисс не сводил глаз с уходящих на дно, уносимых волнами разноцветных квадратиков. - Отдай мне все, что удалось спасти. - Да, конечно, - Макар без лишних слов понял, о чем просит Крисс, - вот, пожалуйста. - Чуть помятые, влажные бумажки перекочевали в огромную ладонь Крисса, к нежно - розовому квадратику.
- Крисс! Макар!! - Звонкий голос Эмили перекрывал голос мужа, - Макар!! Крисс!! - Все в порядке! - Крисс подхватил бьющийся на ветру парус, - Отдать швартовы, юнга!
------
Ну, молодой человек, - старенький доктор отложил стетоскоп, - придется завтра идти в школу. - Макар безнадежно уставился в белую стену кабинета. - Уж если доктор Пилюлькин так на него смотрит... - Деточка, - доктор обратился к Эмили, - и ты и Дуглас были здоровыми детьми. Нет никаких оснований идти на поводу у этого индивидуума.
Эмили вспыхнула. Пилюлькин был всегда в их маленьком городке и, наверное, они никогда об этом не задумывались, лечил еще их родителей. Не подозревает же он, что Макар симу-лянт... - Я всегда старался помочь тебе, Эмили. Вспомни сама. Серьезные издания уже не принимают мои заметки о необычном пациенте "М". Но сейчас я совершенно уверен - и эти ангины, и бессимптомные боли в животе, и этот дикий случай с поломанной рукой, (Эмили только вздыхала, краска, заливающая ее лицо и шею, из нежно-розовой станови-лась пунцово-красной) - он просто не любит школу и не хочет туда ходить! Медицина тут бессильна! - Доктор переводил добрые, за толстыми стеклами очков, глаза с пылающего лица Эмили на бледное лицо Макара. Мелкие бисеринки пота выступили на лице мальчика. Чувствовалось, что он с трудом держится, чтобы не потерять сознание. - Да, тебе придется самому с этим справляться. Ты уже взрослый мальчик, Макар! Передавайте привет Дугласу, - Доктор вышел из-за большого, заваленного всякой всячиной, стола. Сейчас рядом с пышущей здоровьем Эмили видно было, какой он старенький, маленький. Но она все равно смотрела на него снизу вверх. - Да, и пусть Крисс как-нибудь зайдет. Я давно его не видел. Кто следующий? - Женщина с толстым, вопящим младенцем стояла посредине кабинета. - Ой, какие же мы молодцы, - доктор уже делал "козу" новому пациенту.
- Ну что, - Эмили с Макаром плелись по пустынным улочкам городка, - как ты себя чувствуешь? - Говорил же я тебе, что все в порядке! - Макар старался скрыть досаду. Не успели они с Криссом ранним утром вернуться, как Эмили, не слушая возражений мужчин, потащила его к врачу. - Мальчик был болен еще вчера. А ночь, проведенная в открытом море, это совсем не то, что ему было надо. - Осторожнее на поворотах, Эмили, - Дуглас выразительно посмотрел на жену, - Крисс может и обидеться. - Ой, Крисс, ты совсем не виноват. Я и не думала.. - Не бери в голову. Я все понимаю. - Нет, нет, это я виновата, что отпустила его. Пусть доктор посмотрит. Иначе я не успокоюсь. - Лучше бы я остался на "Лале", помог выгружать рыбу. Мы вернемся на пристань? - Нет. Я думаю, что они уже дома. Пошли, ты наверняка голоден.
Как и предполагала Эмили, мужчины были дома. - Мы не стали ждать, - Дуглас уже был в костюме, с галстуком, повязанным кривым узлом. - Я тороплюсь. До вечера, - он чмокнул Эмили, потрепал Макара по вихрастой голове. - Бывай, - Крисс обернулся от раковины с грязной посудой, казаашейся игрушечной в его руках. - Я здесь немного похозяйничал, Эмили. - Он бросил вопрошающий взгляд на Макара. - "Все в порядке" - пожал плечами тот. - Садитесь. Мы тут с Дугласом соорудили яичницу - вам немного осталось. - Ух! Эмили, конечно, вкусно готовила, но то, что отец и Крисс называли яичницей! Огромные, грубо нарезанные куски бекона, лук, помидоры, грибы - все, что они находили у запасливой Эмили - шипело и скворчало на огромной сковороде (Эмили никогда не пользовалась ею - просто не могла поднять), залитое яйцами и щедро припуд-ренное тертым сыром! О!!! Эмили, хоть всегда и говорила, что это блюдо оголодавших дикарей, тоже не могла удержаться и помогла Макару справиться с источающей упоительный аромат аппетитной едой.
Занятый целый день (надо было договориться с перекупщиком - улов отличный; привести в порядок и вымыть бот - для этого он нанял нескольких портовых зевак), Крисс старался не думать, гнать от себя мысли о том, что по-настоящему волновало его - голоса, которые он слышал ночью. Неужели опять начались галлюцинации? Неужели он так никогда и не выздоровеет? Пойти к доктору? Но что может сделать старенький Пилюль-кин? Чем, как он поможет ему? К вечеру, когда все было улажено и приведено в порядок, эти мысли полностью овладели Криссом. Не хотелось идти к Дугласу. Он и Эмили - настоящие друзья, единственные близкие люди, но у них есть своя жизнь, свои заботы - один Макар чего стоит! Что-то похожее на улыбку неуловимым движением сдвинуло черты как будто застывшего лица. Глаза точно потеплели - славный парнишка его крестник! Будет хорошим мужиком! Но что все-таки делать?! Перепрыгивая с камня на камень, Крисс спустился к воде. Мало кто знал, что под крутым, обрывистым берегом есть такое уютное, скрытое от любопытных глаз местечко. Э, что это? Кто-то опередил его? Крисс в нерешительности остановился. Но человек уже услышал шелест гальки под его ногами. - Вы тоже любите это место? - Голос, донесшийся до него в сгущающейся темноте, явно принадлежал женщине. Странно, она не испугалась незнакомого мужчину. - Да, - было невежливо не ответить (ей ведь и бежать-то некуда, если и испугалась), но я не знал, что кто-то уже здесь. Извините, я ухожу. - Нет, что Вы, оставайтесь. Это мне уже пора. - Женщина поднялась. В отсветах моря чернота ее фигуры казалась неустойчиво-хрупкой. Не выше Макара, отметил про себя Крисс. - Мне кажется, Вы плакали, - в темно-те он чувствовал себя уверенно и не боялся вступить в разговор с незнакомкой. - Не сер-дитесь. Это, конечно, меня не касается. Я не хотел Вас обидеть. - Женщина вновь присела на камень. Некоторое время слышался только плеск волн. Крисс невольно сделал несколь-ко шагов по направлению к ней. - Я, я Вам очень благодарна, - теперь в ее голосе явно слышались сдерживаемые слезы. - У меня был такой тяжелый, такой грустный день. Такая потеря... Они помолчали. Крупные осенние звезды низко-низко висели над водой, рассеянным светом отражались от мерно вздымающегося моря. - Знаете, - Криссу было на удивление легко говорить, - главное, что Вы здоровы. Тяжелые минуты пройдут. У каждого бывают такие дни. - Да, возможно. Конечно, Вы правы. Я сама знаю, что плачу о том, чего не было. Но все-таки... Спасибо. - Женщина повернулась к Криссу, - А Вы? Вы пришли сюда полюбоваться морем, а я испортила Вам настроение. Извините. - Нет, Нет, - Крисс присел на валун недалеко от нее, - не уходите. Я пришел всего на несколько минут. Скорее всего - попрощаться. - Попрощаться? - Да, с морем. Я думаю, что мне следует уехать. - Уехать?! Я бы никогда не смогла оставить эти места. - Да и мне, честно говоря, это не так просто...
Листик акации -
Лодочка в светлом ручье
Увижу ли вновь розовый Кара-Даг..
Что это? Что Вы сказали? Откуда Вы... - Как-то с трудом спросила женщина. - Это, я думаю, стихи. Сегодня на рассвете ветер пронес разноцветные листки над морем. - И, поощряемый молчанием затаившей дыхание незнакомки, Крисс рассказал о ночном дрейфе в тумане; о том, как при входе в бухту им с Макаром посчастливилось поймать несколько цветных квадратиков. Тот, кто написал это, вероятно, любит эту землю так же, как я. Так и вижу себя мальчишкой... - Так почему же Вы хотите уехать? - Голос женщи-ны сморщил картинку - маленький кораблик с парусом - листиком, заколебавшись, исчез вместе с жарким летним днем. - Я не хочу, - Крисс отогнал видение, - Мне придется уехать. - Как спокойно на берегу. Как просто разговаривать с совершенно незнакомым человеком. - Вам придется? Кто может Вас заставить? Если Вы не хотите? - Мне надо поискать хорошего врача. - Она не задавала вопросов, но в ее молчании было столько сочувствия и внимания, что, сам не зная, как и почему, Крисс начал рассказывать. О том злополучном дне, о ранении Дугласа, о том, как потом, когда откопали его самого, в гос-питале, выяснилось, какая тяжелая у него контузия, о том, как они с Дугласом вернулись в родной городок, как родился Макар, как купили бот, как он, назло всем, все-таки выздоро-вел. - Ох, как это хорошо. Все то, что Вы рассказываете (женщина сидела теперь лицом к нему, и Крисс видел матовый блеск ее обнаженных в улыбке зубов), это так прекрасно. Что же случилось? Почему? - Я Вам рассказывал, что этой ночью был туман. Вообще, это была скверная ночь. - Да, бывают такие - что и не спишь и не бодрствуешь - где-то посредине - вроде и не живешь... - Да, Вам знакомо такое состояние, - почему-то обрадо-вался Крисс. - Тогда Вы меня поймете. Был такой туман, что я не видел марс на гроте. А Макар (он уговорил взять его с собой - знаете, он мне как сын, нет такого, что не сделаю для него) остался на палубе. В обычный день, ночь - не все ли равно (он только что не родился на палубе), я и беспокоиться не стал бы. А тут такой туман. Я и вышел проверить, загнать его в кубрик. - Женщина, сдерживая нетерпение, чуть наклонилась вперед. - Я услышал голоса - Макар и еще кто-то: то ли девочка, то ли молодая девушка, разговари-вали на корме. Это было странно. Мы вышли в море вдвоем проверить сети. Как кто-то еще, тем более ребенок, женщина могли попасть к нам на борт? В такую погоду? И так, что я об этом не знал? Я явственно слышал голоса, но никак не мог разобрать, о чем они говорили. Конечно, я добрался до кормы, нашел Макара, - женщина затаила дыхание. Крисс проглотил вставший в горле комок: и тут я испугался - Макар был один. И когда я его спросил, с кем он разговаривал, ответил, что ни с кем... - Вспоминая это мгновение, Крисс непроизвольно сжался, холодная испарина покрыла лоб. - У меня снова начались галлюцинации! - Я плохо разбираюсь в этом - никогда не была в море ночью, но, говорят, что ветер в снастях, волны в определенные ночи издают странные звуки. Можно поду-мать, что кто-то с вами разговаривает. - Да, конечно, Вы не знаете моря. Я же говорил, что был штиль. - Даже я знаю, что штиль - это когда совсем нет ни ветра, ни волн. Ну и что же? Каждому может что-то послышаться. Тем более в такую ночь. - Каждому, но не мне. С меня хватит этих голосов и воспоминаний, воспоминаний и голосов! Знаете сколько времени, сколько лет прошло, пока исчезли эти последствия проклятой контузии! Пока я не почувствовал себя нормальным человеком!! О, что Вы знаете?! Сегодня утром ветер впечатал мне в физиономию розовый листок
Усталый журавленок, как догонишь ты стаю
Лепесток розы -
Ребенок на моих руках
Вот что было написано на этом листке! Вы видите, я здоровый, сильный мужчина, но это - эти слова - были последней каплей...
Женщина своими тонкими, холодными пальцами разжимала, расправляла крепко сжатые кулаки Крисса. - Что Вы, что Вы, - шептала она, - Не надо так переживать. Вот увидите, все устроится, все образуется...
Игривая волна плеснула на них россыпь веселых брызг. Женщина испуганно отдернула руки от ладоней Крисса. - Извините, - он резко поднялся, вдруг увидев со стороны, осознав всю нелепость происходящего. - Ради бога, извините. - Не разбирая дороги, рискуя то и дело сорваться, Крисс поднялся наверх.
------------
- Доедай быстрее. Отец тебя подвезет, - Эмили торопила уныло ковыряющего вилкой Макара. - Не думаю, - Дуглас оторвался от толстой книги, хоть Эмили его и ругала за это, он пользовался любой возможностью, чтобы поработать, - не думаю. Я сегодня собирался провести утро с Криссом. Придется тебе просить дядюшку Николаса или ждать трамвая. А лучше всего - пройтись пешком. - Ну, вот еще, пешком, - вмешалась Эмили. - А что, не так уж и далеко. Помнишь, как мы ходили? И компания классная. Всегда было о чем поболтать! - Да, - глаза Эмили заблестели, она кокетливо улыбнулась, - как же...- Сейчас начнут - Только Вы забываете, что сейчас никто в школу пешком не ходит - так что по-болтать мне не с кем, - Макар не дал родителям погрузиться в воспоминания. - Что ж, тем лучше. У тебя будет время о многом подумать, - Дуглас снова углубился в свою книгу.
Конечно, дядюшка Николас давно уже со своим осликом трусит по дороге в город. Ждать трамвайчика не хотелось - раз в час вагончик отправлялся из их маленького городка, прикорнувшего на берегу уютной бухты, в соседний город. Нет, на самом деле - лучше он пойдет пешком. Выбора не было - он шел в школу. У них была только началь-ная школа. Но и там, в своем городке, дети не очень любили Макара - может быть, потому что он был рыжий, или потому что всюду ходил с Криссом. Тот тогда совсем плохо говорил, и дети боялись угрюмого великана. "Ла-ла" - кричали Макару мальчишки и показывали язык, девочки надували губки и делали круглые глаза - смеяться над самим Криссом они боялись. Макар стойко переносил насмешки и старался не обижаться на дразнилки - ни за какие сокровища мира не променял бы он дружбу Крисса. В новой школе, в большом, шумном классе он надеялся обязательно с кем-нибудь подружиться. Но и здесь досадная оплошность сыграла с ним злую шутку. Они все, и отец, и Крисс всегда в разговорах между собой называли "Лалу" шхуной - так уж им хотелось. И вот, рассказывая в новом классе о себе, своей семье - ведь всем интересно, что это за новый ученик, Макар сказал, что у них есть шхуна - самая лучшая шхуна на побережье! Как же так? - Уже на следующий день бывшие соученики Макара исправили" его ошибку. Он-то сам прекрасно знал, что "Лала" - бот, а совсем не шхуна. Ну, вырвалось так. Не подумал. Но все - никто не хотел знаться с врунишкой. Макар подпрыгнул - из заброшенного сада прямо на дорогу свешивались ветви старой корявой груши. Как удержаться и не сорвать зелено-бурый, почти коричневый плод?! Ранец пребольно хлопнул по спине. Он один, с самого первого класса, ходил с ранцем. - Ранец полезнее для позвоночника, чем сумки и портфели, - решила Эмили. - И руки всегда свободны, - перемигнулись отец с Криссом. Только для чего ему свободные руки? В школе, конечно, дрались. Дрались мальчишки в классе, дрались класс на класс. Макар тоже умел драться. Крисс учил его всяким приемам - не зря они с отцом служили в морской пехоте, но запрещал, категорически запрещал участвовать в драках. Подумав о боевых приемах, Макар по странной ассоциации вспом-нил ночную гостью - Лалу. Нет, он совсем и не забывал о ней. Весь прошлый, такой суматошный день он нет-нет и возвращался к мыслям о ней. Кто она? Куда исчезла? Откуда появилась? Вечером, ворочаясь с боку на бок в уютной кровати, он изо всех сил пытался вспомнить, как она выглядела, о чем они говорили. С трудом верилось, что она была на самом деле. Только слабый запах, сохранившийся в складках куртки, подтверж-дал - Да, она была. Была в ту удивительную ночь. Почему же он снова вспомнил о Лале? А, да это из-за войны. Странная, она задавала такие вопросы... Что, у нее, там, где она живет, никогда не бывает войн?! Ни папа, ни Крисс не любят вспоминать о войне. Он никогда не слышал, чтобы они даже между собой когда-нибудь об этом говорили. Как-то Макар отважился и спросил Крисса о войне. "Дерьмо!" - Ты что, не понимаешь слов? - Крисс ответил на недоуменный взгляд Макара. - Это самое большое дерьмо, которое есть в мире!
- Макар! Подожди! - Так и есть - Закладка - Мег! И как это она его догнала? Макар заметил ее еще раньше, там, за двумя поворотами. Видно он задумался и плелся совсем медленно. Ишь, как улыбается. Макар соорудил на лице приветливую улыбку. - Доброе утро, Макар! - Доброе утро и Вам, Мег! - Ты не возражаешь, если я пойду с тобой?
- "Мужчина должен быть предельно вежлив с женщиной", - никогда не видел, чтобы Крисс вообще разговаривал с какой-нибудь женщиной. Мама не в счет. Но раз он так говорит... - Конечно, Мег, с удовольствием. - Вот и хорошо. А то я не сообразила с вечера договориться с дядюшкой Николасом, а ждать трамвая не хочется. Лучше уж я вернусь на нем обратно. А ты, вероятно, в школу? - (Вот пристала. Теперь всю дорогу придется разговаривать) . - Да, Закл..., то есть, Мег, я иду в школу. - Ничего, ничего, я знаю, что дети зовут меня Закладкой, и совсем не обижаюсь. Если тебе так проще, можешь называть меня Закладкой. - Нет, что Вы, Мег. Это я случайно. Какое-то время они шли молча. Дорога, каменистым, припудренным серой пылью серпантином, привела их в сплющен-ный между невысокими отрогами, прозрачный от утреннего солнца лесок. - Как же я давно здесь не была?! Наверно, первый раз с тех пор, как закончила школу. Где-то тут должен быть маленький родничок. Ребята называли его, только не смейся, "Козлиный источник". Я уверена, что это здесь. - Мег, не раздумывая, свернула с дороги. - Сейчас зацепится, и будет продираться, - думал машинально пошедший за ней следом Макар. Но, к его удивлению, Закладка, то есть, Мег свободно прошла между как будто расступивши-мися перед ней деревцами цепкого горного дубка и вышла прямехонько к небольшой лужице, непонятно как стоящей среди довольно угрюмой поросли можжевельника.
- Смотри, - Мег разгребла прошлогодние листья и хвою; очистила небольшой участок земли по направлению к скалистому отрогу. Теперь стало понятно, как образовалась эта лужица - "козлиный источник", как она его называла. Достаточно высоко - Макару надо было вытянуть руку - из еле заметной трещины сочилась вода - тонкий ручеек беспре-пятственно скользил по черному монолиту камня и, достигнув земли, продолжал свое небыстрое движение до как будто специально ждущего его углубления между камнями. Мег поднялась на цыпочки - она была если и выше Макара, то совсем не намного, приставила ладонь ребром к скальной стенке. - Замечательно! - Она слизнула с ладошки прозрачную, чувствовалось, холодную жидкость. - Знаешь, вкус совсем не изменился. Я никому тогда в школе не рассказывала. Не знаю почему, стеснялась, но, если посмотреть как-то так - немного со стороны и еще чуть прищуриться, - Мег сделала несколько шагов от стены и склонила шею, прижав голову к плечу... Макар старался проследить за направ-лением ее взгляда.. - Пошли, пошли, - вдруг смутилась Мег. - Сама не знаю, почему вспомнила; да еще тебе голову забиваю. - Нет, нет, что Вы. Мне интересно, - Макару хотелось подбодрить Мег - она очень смутилась, как-то ссутулилась и стала совсем серой и маленькой - и он продолжал: Так Вы тоже ходили в город? - Да, конечно. У нас была большая компания. - Макар не хотел, чтобы она продолжала чувствовать себя неловко, - Жалко, что Вы не знакомы с моими родителями. - Почему же. Я очень хорошо их знаю. И Эмили, и Дугласа. Я, правда, была на несколько лет младше - на три класса, если точно. Ты же знаешь, на младших не обращают внимания. Но я всегда увязывалась за их компа-нией. О, они были очень, как бы точнее сказать, популярными личностями. Все хотели, если и не дружить, то хотя бы быть возле них. - Макару пришла в голову хитрая мысль: "Мег, так Вы, наверное, знали и ту девочку, с которой дружил Крисс?" (А вдруг удастся что-то узнать?) - Конечно. Я и ее помню. А почему ты спрашиваешь? - Ну, они мне не рассказывают, даже фотографии поотрезали. А, вот оно как. Не уверена, что... Но, впрочем... Да, я ее хорошо помню. Она была красивая девочка. Есть много красивых. И Эмили, твоя мама, и другие, - Мег тяжело вздохнула, - но она - на нее хотелось смотреть. Просто смотреть, не отрывая глаз. И она знала это, знала и гордилась своей красотой. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что по-настоящему красивой была и осталась добрая, веселая Эмили, а не эта надменная девочка, больше всего на свете любившая себя, свое красивое личико. - Вот интересно, - Макар был удивлен: никогда бы не подумал, что Мег почти ровесница его мамы. Такая она мелкая, с коротко состриженными кудряшками. Да он и вообще никогда о ней и не думал - сидит себе, выдает книги - "Не загибайте, пожалуйста, листы. Пользуйтесь закладкой". Вот и готово прозвище. Мег замолчала, молчал и Макар - все никак не мог придумать, о чем бы еще спросить, порасспрашивать Мег. Наконец он решился - У вас какие-то дела в городе? - Да, малыш. Ох, прости, Макар. Это я так, совсем задумалась. Мне надо срочно кое-что купить. Я ведь работаю в те же часы, что и магазины, а сегодня библиотека открывается с обеда, так что я успею вернуться. - Они уже входили в город. - Доброй тебе дороги и верных спутников, - Мег внимательно осмотрела Макара с ног до головы. - Отлично выглядишь. Желаю хорошего дня. - И Вам всего хорошего. До свидания! - Прокричал Макар вслед быстро уходящей Мег. Как это она сказала -"Доброй дороги, верных спутников"? Из-за поворота долетал особенный, ни с чем не сравнимый гам неутомимых ребячьих голосов - школа. Макар прибавил шаг - не опоздать бы!
Сообщая за завтраком Эмили о своем намерении провести утро с Криссом, Дуглас не ответил на удивленный взгляд жены, не стал объяснять, о чем они собирались говорить - просто он этого и сам не знал. Но ясно было, что с Криссом что-то случилось. И что-то не очень хорошее. Когда он сошел, не твердо ступая, с заваленной рыбой палубы бота, Дуглас невольно обратил внимание на его лицо с как будто остановившимися расши-ренными зрачками. И сердце Дугласа сжалось - так выглядел Крисс в то ужасное время, после контузии, когда их уже выписали из госпиталя, когда врачи сказали: "Мы сделали все, что смогли. Дальше - только время и здоровый организм. Уповайте на чудо". Как же так? Что случилось в эту жуткую ночь? Неужели он так переволновался из-за тумана? Но вот Крисс улыбнулся: "Все в порядке, дружище". - Может, поговорим? - Рука Крисса была крепкая, горячая и Дуглас немного успокоился. - Конечно. Мне надо с тобой посоветоваться. Только сначала я хочу все хорошо обдумать. Знаешь, Эмили совсем никакая, да и Макар переволновался. Ты уж побудь с ними сегодня. А поговорим завтра. Это не так уж и срочно. - Так и порешили. Дуглас отложит или перенесет кое-какие дела. Оно и лучше - утро вечера мудренее. На свежую голову и думается по-другому.
Утром Дуглас пришел на пристань в небольшую рыбацкую харчевню. Хоть у Крисса и была в их доме своя комната с отдельным входом, он, оберегая ли покой друзей, или желая сохранить как можно больше собственной независимости, предпочитал ноче-вать на "Лале". - Проходи, дружочек, - лоснящаяся жиром, как золотистая копчушка, тетушка Марта на ходу кивнула Дугласу. В ее толстых ладонях игрушечными казались и пузатая бутыль со светлым терпким вином, и крепкие граненые стаканы, и огромное блюдо с розовой, пышущей жаром барабулькой. - Проходи, он вон там. Сейчас освобо-жусь, принесу и тебе свежей рыбки. - Я вообще-то завтракал (они уже поздоровались с Криссом, и Дуглас отметил про себя, что друг выглядит гораздо лучше, чем вчера), но отказаться не могу. - Крисс придвинул ему свою почти не начатую тарелку с рыбой. - Дай мальчику спокойно покушать, - увесистый удар тяжелой руки тетушки Марты восстано-вил справедливость. - Вот твоя рыбка. - Ну, что вы, тетушка Марта..., но она уже была у другого столика, успокаивая и вразумляя не в меру развеселившихся по утру посетителей. Друзья покончили с невообразимо, по-царски вкусной рыбкой - не даром называли ее еще и султанкой. Было кощунством разговаривать, о чем-либо во время такого пиршества.
- Ты немного успокоился? - спросил Дуглас. Он-то был почти уверен, что Крисс каким-то образом преодолел свое плохое настроение. - Да. Я тебе благодарен, что бросил все дела. - Оставь. Когда бы еще тетушка Марта так меня угостила? - Нет, мне очень неловко. Не знаю, что на меня вчера нашло. Хотел даже уехать. - Дуглас был удивлен - никогда, даже в самые черные дни болезни, не возникало у Крисса желания покинуть родной город. Напротив, здесь, в привычном, любимом с рождения окружении моря, гор, благоухающих садов и виноградников, рядом с преданными друзьями, чувствовал он себя уверенно, верил в выздоровление. И Крисс, в этом Дуглас не сомневался, выздоровел. Что же могло случиться? Если сочтет нужным, Крисс все расскажет. Не надо выспрашивать.
Прозрачная бутыль с почти бесцветным, чуть терпким вином (можно пить, как воду, только когда встанешь на ноги - поберегись - земля начнет плясать и кружиться) опустела на половину, когда Крисс закончил рассказывать о событиях прошедшей ночи.
- Я решил, что болезнь вернулась ко мне. И в панике подумал, что надо поискать насто-ящих специалистов, ведь Пилюлькин, ну, ты понимаешь, как старенький привычный домашний халат, или любимая с детства игрушка. - Дуглас кивнул - Известное дело. Своим доверяешь меньше, чем каким-то чужеземным шарлатанам. - Но так получилось,
- Крисс замолчал, то ли подбирая слова, то ли решая, что и как рассказать другу, - я понял, вернее, мне помогли понять, что... - Как объяснить то, что и сам еще не совсем осозна-ешь; что легким, светлым облачком окутывает, веселит душу, заставляет кровь быстрее течь по жилам, звонче биться сердце. - Короче, я никуда не поеду. - Поднялись вверх наполненные вином стаканы. - Привет Эмили. - Приходи ужинать. - Они расстались. Дугласу надо было возвращаться к своим делам. Хорошо, что Криссу удалось преодолеть эти настроения. Неужели снова начались галлюцинации? Интересно, кто ему смог помочь? Когда посчитает нужным - расскажет. Дуглас почти успокоился.
Хорошо, что все рассказал. Было бы нечестно что-то скрыть от Дугласа. Крисс кривил душей, и сам отлично понимал это. Но не мог же он рассказать о своей неожидан-ной собеседнице. О чем рассказать? И потом, было такое странное чувство, что незнаком-ка.... Крисс рассматривал мир через искрящееся вино. Луч солнца из раскрытого настежь, в честь прекрасного осеннего утра, окна харчевни упал на граненую поверхность стакана, раскололся на тысячу мелких лучиков, осветил, оживил жидкость радостным, теплым сиянием. Было тяжело, почти невозможно, облечь свои чувства в слова. Другое дело-это:
Дыня луны в небесах
Пение жаворонка
Запах глициний пригрезился мне
Вспомнил он слова, написанные на бледно - лиловом листке.
Она не пригрезилась мне. Просто сегодня не пришла. Не обязан же человек каждый вечер приходить сюда, - думал Крисс, в который раз приводя себе разные доводы, осмат-ривая пустынный берег. Но вот под легкими шагами просыпались мелкие камушки и зашуршала галька. Он не стал оглядываться. Еще несколько мгновений надежды - ведь это может быть кто угодно. - Добрый вечер. Я не помешаю Вам? - Этот голос - он узнал его, он ждал его. - Добрый вечер, - он позволил себе обернуться. Темный, почти скрытый чернотой скалы, силуэт. - Я рад, что Вы пришли. - Какой-то звук - легкий смешок - она улыбнулась. Прекрасная, наверное, у нее улыбка. - Спасибо на добром слове. Мне тоже приятно Вас видеть. - Вы были вчера чем-то удручены? - Никогда и ни с кем не чувство-вал себя Крисс так легко и свободно. Первым заговорить с незнакомцем, задать вопрос женщине - вот бы удивились и Эмили, и Дуглас, и все, с кем познакомился он после контузии. - Удивительно, что Вы это заметили. Я старалась скрыть это от самой себя. А Вы, Вы не уезжаете, решили остаться? - Знаете, я много думал потом, после нашего разговора. И, простите, что так ушел - не попрощавшись. - Женщина молча кивнула головой. - Вы мне очень помогли. - Ну что Вы... - Нет, нет, серьезно. И, еще. Я знаю, Вы не будете смеяться. Я рассказывал вчера о разноцветных листках, - какое - то движение в темноте - женщина как будто хотела встать, - Я что-то не то сказал? - Нет, просто ветер, продолжайте, пожалуйста. - Они помолчали. Стоит ли рассказывать? Может быть, хоро-шо, что он не успел ничего сказать. Со стороны это, наверное, очень странно. Легкая, нежная рука легла на его руку. - Что же с этим листками? Пожалуйста - в голосе незна-комки было и извинение, и мольба, и ожидание. Крисс прокашлялся, он не привык произносить такие слова вслух
Мальчик играет в мяч
Голос кукушки в лесу
В сиянии дня прекрасно спокойное море
- Спасибо - ее голос слился с шумом прибоя, унесся с неожиданно налетевшим теплым, ароматным ветерком.
___________
Вопреки опасениям, а опасаться - Макар не раз испытал это на своей шкуре - было чего, первый после отсутствия день в школе прошел спокойно. Он отдал справку от Пилюлькина (дети этого поколения были уверенны, что Пилюлькин - настоящая фамилия доктора) и записку от отца школьному секретарю - огромной, как бриг под всеми паруса-ми даме, и поспешил в свой класс. Мальчишки особого внимания на него не обратили - ну, подумаешь, провел туманную ночь в открытом море (ребята из городка вчера, уж конечно, сообщили эту новость), девочки же посматривали с благосклонным любопыт-ством: как же - провел ночь, полную опасностей, в открытом море! Макара не задел и не обидел такой прием. Напротив, он был рад - может быть, они, наконец, оставят его в покое, и он начнет спокойно учиться. С этого дня взаимоотношения Макара с соученика-ми как-то незаметно изменились. Его больше не дразнили и не задевали. Он мог спокойно сесть на свой стул, не опасаясь усесться на кнопку, приклеиться или оказаться в луже; в ящик его стола не напихивали всякую гадость; его не обстреливали бумажными шарика-ми; не рвали случайно тетради, и не портили учебники - фантазия одноклассников не знала границ. Нет, у него не появились преданные, закадычные друзья. По-прежнему не было того, с кем мог бы он поговорить открыто, от всего сердца, не боясь, что его тайны и переживания станут известны всему классу, школе. А ему было очень важно - просто необходимо поделиться с кем-нибудь своими мыслями, сомнениями. Макар никак не мог забыть ту привидевшуюся ему в тумане девочку. Иногда ему казалось, что это был просто сон. Да, там, на окутанной пеленой мрака корме, ему просто приснилась странная, ни на кого не похожая девочка. Но почему же он так четко, так вещественно помнит ее? Он и раньше и сейчас видит сны, но никогда, проснувшись, не помнит, что и как ему снилось. Если же она ему не приснилась, то что это было? И почему она так часто, так настойчиво возвращается, проникает в его мысли, смущает его, волнует, наполняет сердце сладкой непонятной тоской? Может быть, поговорить с родителями, Криссом? Но нет - Эмили засуетится, заволнуется, чего доброго, потащит к врачу. Отец - как-то стыдно признавать-ся - какие-то девчачьи нежности. Крисс - после того разговора, когда, сам того не желая, он обидел старшего друга, Макар боялся даже напоминать ему о той необычной ночи.
Стояли прекрасные дни уходящей осени - бабье лето. Необыкновенно, пронзитель-но сверкали деревья в пурпурно-желтых, торжественных, - как перед казнью, - с содрога-нием думал Макар, одеждах. Их трагическую, прощальную красоту уравновешивал теплый, идущий из самого сердца земли, запах спокойной уверенности. В один из таких дней, по дороге из школы - Макар по прежнему предпочитал один ходить в школу и возвращаться домой - он, сам не зная почему, свернул к "Козлиному источнику". Теплые лучи заходящего солнца, не встречая преграды в поредевшей кроне леса, волшебно осве-тили темную матовую поверхность базальта с угадываемой только по солнечным отблес-кам тонкой дорожкой струящейся воды. Макар непроизвольно отошел чуть влево, склонил голову к плечу, в точности повторяя движения Мег, и застыл пораженный! Капля росы скатывалась по лепестку полураскрытого, прекрасного цветка! Игра света и тени, не идеально ровная поверхность - в этот особый, сказочный час, - создали бутон черной, существующей только в воображении какого-нибудь сказочника, розы. У Макара перехватило дыхание. Он боялся пошевелиться - только определенное, строго определен-ное положение, понимал он, давало возможность различить цветок на ничем не примеча-тельной поверхности базальта. Но вот солнце опустилось еще ниже. Очертания розы померкли, начали размываться. Еще мгновение - и тонкая струйка родничка осталась единственным напоминанием - для знающих, - с трепетом подумал Макар, - о сущест-вовании прекрасного цветка. Ух ты! Так вот что видела здесь Мег!! Ему хотелось как следует еще раз рассмотреть, самому понять, как, из чего создается изображение бутона, но ранние, осенние сумерки вынудили его вернуться на дорогу. Если он не хочет плутать в темноте, надо поторопиться. Но всю дорогу до дома его не оставляли мысли о виденном, и, конечно, о Мег. Понятно, что она стесняется рассказывать о розе. Теперь, после встречи с "туманной девочкой", он особенно хорошо понимал ее. Кому расскажешь? В лучшем случае подумают, что выдумываешь, будут смеяться. А в худшем, как тогда, с Криссом, можно очень обидеть человека. Как-то так он вдруг понял, почувствовал, что Мег, да, именно Мег - та, которой он может все рассказать. Сразу легче, даже спокойнее стало на душе. Не откладывая, прямо сейчас, он пойдет к Мег. Но двери библиотеки были закрыты. Сегодня она работала только с утра. Не идти же к ней домой. Да он и не знает, где она живет. Что ж, завтра. Ему будет так тяжело ждать до завтра. Нетерпеливое желание все, все побыстрее рассказать так и распирало Макара. Теперь, когда он знал, кто может его понять, кто выслушает его с сочувственным вниманием, желание поделиться, высказаться стало физически насущным, неотвратимым. На следующий день погода испортилась. Скучный, противный дождик мелкими каплями сеялся с низкого серого неба; ветер, хоть и не сильный, но влажно - холодный, пронизывал до костей. Не попутешествуешь. И Макар вместе с остальными отправился в школу и обратно на трамвайчике. Весь день, снедаемый нетерпением, он был необычно даже для себя самого молчалив и отстраненно сосредоточен. "Макар! Проснись! Ты на уроке!" - не раз учителя делали ему замечание.
- Да, да, я не сплю, - улыбался Макар в ответ смущенно-отрешенной улыбкой. И вот, спрыгнув с подножки трамвайчика, по дороге не домой, а к библиотеке, он вдруг подумал: "Почему я так уверен? Почему я думаю, что Мег захочет слушать меня, что она поймет?" Макар так засомневался, что чуть было не повернул обратно, но ноги уже привели его к библиотеке. Теплый свет из небольших окошек приглашал: "Заходи, не стесняйся". Макар набрал полную грудь воздуха, как учил его Крисс перед глубоким погружением, и вошел, нырнул в теплую, со специфическим запахом многих и многих книг, атмосферу уютной комнаты - читального зала. К его счастью только одна девочка - малявка рассматривала какие- то яркие книжки в специально отведенном для детей уголке; а из-за дальнего прилавка-перегородки навстречу ему вышла сама Мег, привлеченная мелодичным колокольчиком открывшейся двери.
- Макар! Рада тебя видеть. Не стой у порога. - Улыбаясь, не удивилась она его появлению. - Ты прямо из школы. Проходи, устраивайся поудобнее. - Мег повесила дождевик Макара на вешалку, налила большую чашку горячего ароматного чая. - Вот - только печенье, но очень вкусное. Бери, не стесняйся, - придвинула к нему большую коробку. Макар впервые был за перегородкой, отделяющей читальный зал и свободно расположенные стеллажи с книгами - подходи, выбирай что хочешь, - от внутреннего помещения библиотеки, и, в другое время, с интересом все бы здесь порассматривал. Но сейчас мысли его были заняты совсем другим - Как бы это все рассказать? И никак не мог придумать, с чего начать. Он пил горячий чай, жевал, не чувствуя вкуса, печенье - и неожиданно для самого себя выпалил - Я ее видел! - Кого? - Мег подняла голову от большой тетради - чтобы не смущать Макара, она занялась какими-то своими делами. - Розу! - Да!?! - Глаза Мег зажглись недоверчивой радостью. Уф! Она не смеется надо мной! Она поняла, о чем я! Макар почувствовал себя так хорошо! Так спокойно! - Ты на самом деле видел ее? Ты меня не обманываешь? Нет, конечно, нет. Ты бы не смог это придумать - теперь уже Мег недоверчиво, волнуясь, заглядывала ему в лицо. Макар поспешил рассказать, как это получилось, что он увидел черный цветок. Мег не сводила с него глаз - Ах, как ты меня обрадовал! Я рада, что и ты видел эту красоту! И потом, - она чуть замялась, но, видимо, решившись, сказала, - теперь я не сомневаюсь, что видела ее на самом деле. Ты понимаешь, о чем я? - Да, - Макар кивнул головой - он-то прекрасно это понимал.
- Я хотел бы рассказать Вам что-то, Мег, - вместо ответа сказал он. - Конечно, устраивайся поудобнее. Еще чаю? К этому времени девчушка, рассматривавшая книжки, пискнув с порога "Спасибо, Мег. До свидания", ушла, и они остались одни в помещении библиотеки. На улице было пасмурно и ветрено. Здесь же, внутри, теплую тишину лишь изредка нарушало какое-то потрескивание и шуршание - как будто старые, старые деревья в погруженном в глубокий сон лесу, - подумал Макар. - Я люблю прислушиваться к книгам, - Мег с улыбкой посмотрела на мальчика, - Иногда мне кажется, что они перего-вариваются между собой, пытаются о чем-то рассказать. - Я тоже хочу что-то рассказать Вам, Мег. - Теперь он твердо знал, что она не станет смеяться, какой бы невероятной и ни оказалась его история.
Макар был уверен, что они с Мег разговаривали совсем недолго. Но лицо Эмили, выбежавшей из кухни на шум открываемой им двери, и голоса ответивших на его при-ветствие отца и Крисса утверждали обратное. - И где же это ты был, позволь спросить? - Дуглас был подчеркнуто вежлив. Эмили демонстративно отвернулась к плите. - Я на минуточку заглянул в библиотеку. - Дуглас и Крисс обменялись понимающими взгля-дами, Эмили возмущенно всплеснула руками - Придумай что-нибудь получше! - Нет, правда. Спросите Мег. Она подтвердит! - Кто такая эта Мег? - Библиотекарша. Вы ее знаете, - вмешалась Эмили. - Знаем? Откуда? - одинаковое недоумение отразилось на лицах Дугласа и Крисса. - Ох, да она ходила с нами в школу! Из седьмого "Б". Такая... - Эмили пыталась вспомнить, какой была семиклассница Мег и описать ее. Но ей это не удавалось. - Такая - никакая! - Поставил точку Дуглас. Иначе уж мы бы ее запомнили! - Он подмигнул Криссу. - И что у тебя за дела с этой великовозрастной дамой? Как ни крути, тебе лучше дружить с ее детишками, - повернулся Дуглас к Макару. - У нее нет детей, - почему-то смутился Макар. - Так она решила тебя усыновить? - От краски, залившей его лицо, уши, шею, Макар, казалось, вот- вот вспыхнет.- Ну, Дуглас, прекрати, - вступился не проронивший до этого ни слова Крисс. Он же не нарочно. А ты, парень, думай, что делаешь. Они здесь чуть с ума не сошли. Предупреждай. Так я пошел. Ночь уже на дворе. - Слава богу, Макар дома. Не хотелось вспоминать, что передумали они, все трое, стараясь скрыть друг от друга свою тревогу. Конечно, можно было позвонить в школу, узнать, когда окончились занятия; пойти по домам ребят, с которыми Макар должен был вернуться; наконец - позвонить в полицию. Но никто из них, пытаясь поддерживать разговор, рассуждая о погоде, о ценах на рыбу, о неплохой, даже отличной выручке этого года, ни словом не обмолвился об этом. Как будет выглядеть Макар, что о нем скажут злые ребячьи языки, когда родители начнут ходить из дома в дом, разыскивая, узнавая, где он. "Нет, еще подождем" - молча, одними глазами говорили они друг другу. И вот парнишка вернулся. Самое время им побыть одним. Камень свалился с души Крисса. Может быть, не совсем так, как родители, но он очень любил Макара, и эти несколько часов для него, так же, как для Эмили с Дугласом, растянулись в несчетную череду переживаний и волнений.
- Он получит хорошую нахлобучку. И по делам ему. А завтра и я добавлю. - Крисс продолжал думать о Макаре, но ноги сами несли его к знакомому берегу. Мягкая, сырая земля просела под его решительными шагами. На минуту он приостановился, задержался на спуске, вдавив каблуки в податливую почву - Кто придет к морю в такую погоду? Но из-за занавеси редкого дождика донесся голос - Спускайтесь осторожнее. Камни очень скользкие. - Идя на ее голос, как на маяк, Крисс, стараясь как можно быстрее пересечь захлестываемый бурными волнами участок, очутился рядом с ней под нависшим козырь-ком выступом скалы. Вытянутая ему навстречу мокрая рука подтвердила - Да, это я. Я здесь. - Он мог бы вечность, всю оставшуюся жизнь держать, греть эту тонкую кисть в своих ладонях. Но узнав его, незнакомка тотчас высвободила свою руку. - Сегодня совсем неподходящая для прогулок погода, - Что я говорю? - Ужаснулся, услышав свои слова Крисс. - Да, я тоже об этом подумала. Она не обиделась, не придала значения его словам - она слышала не их, а тон, интонации, говорившие: "Я безумно рад, что Вы не побоялись дождя и злого ветра. Я рад, что нашел Вас здесь". - У меня сегодня появился еще один друг... - Значит, какое счастье, она считает меня своим другом! Да-а, - от волнения голос Крисса прервался, - это хорошо. Жизнь испытывает нас на прочность, но иногда, когда этого совсем не ждешь, одаряет необыкновенными, радостными встречами. - Поймите же, поймите, - молил он в душе - Я говорю о Вас! - Да, жизнь так прекрасна и так коротка. Хочется прожить ее чисто и радостно. Вам, наверное, покажется странным, то, что я скажу, но те стихи, на цветных квадратиках - как мне хочется узнать, кто их написал. - Женщина молчала, и Крисс продолжал: "Мне кажется, это очень хороший человек. И мысли - нам бы нашлось о чем с ним поговорить. Вот это, например:
Размеренный ход часов
Парус майского дня
Что там, за дальней рекой?
--
Как Вы думаете?" - Не знаю, - голос женщины стал каким-то странным, - Это очень непросто. Они еще говорили. О поэзии - Крисс размышлял о поэзии! - о жизни, обо всем на свете и ни о чем. Они просто наслаждались, упивались обществом друг друга, переби-вая и смеясь, находя похожие черты в своих характерах и высмеивая собственные недо-статки. И опять, когда они поднялись наверх, она не разрешила себя проводить, исчезнув за плотной стеной вовсю разбушевавшегося холодного осеннего дождя.
Отношение к Макару в школе изменилось. Он не сразу и осознал, но, как-то так, хотя он не прикладывал к этому никаких усилий и вел себя, как ему казалось, так же, как всегда, его перестали задевать и дразнить. И, хотя он и не стал кумиром класса, но в интонациях мальчишек проскальзывало уважение, а девочки кидали в его сторону весьма заинтересо-ванные взгляды. - Так и должно быть. Я нисколько не удивлена, - в голосе Мег была спокойная уверенность. Макар не мог не поделиться с ней неожиданно для себя сделан-ным открытием. После того памятного разговора, когда они говорили, вернее, он почему- то рассказал Мег о Лале, между ними завязались совсем особенные - доверительные, сообщнические отношения. Ведь она одна знала и понимала его тайну. В ней он нашел отзывчивого слушателя и тонкого советчика. И несмотря на подтрунивание отца Макар почти что ежедневно, хоть на минутку, забегал в пропитанное загадочным, интригующим запахом книг убежище Мег. Возможно, если бы Крисс был менее озабочен какими-то своими делами и обратил внимание на довольно странное поведение Макара (ведь раньше он не оставлял своего старшего друга ни на минуту), мальчик, в конце концов, и поделил-ся бы с ним своими переживаниями. Но Крисс был так сосредоточен, так погружен в себя... Наверное, так оно и лучше, - думал Макар, - вряд ли Крисс понял бы меня так, как надо. Да и я сам постеснялся бы рассказать ему о "туманной девочке". Мег тогда выслу-шала его с таким пониманием, с искренней заинтересованностью. Как радостно блестели ее глаза, какие вопросы, показывающие, что она безоговорочно верит ему, она задавала. - Вы, Вы на самом деле верите мне? - не выдержал наконец Макар. - Верите, что есть девочка, мечтающая сшить платье из морской пены? - Верю ли я тебе? Что за странный вопрос! Я знаю, что такая девочка есть! Конечно, как может быть иначе! Тебе просто повезло - ты ее встретил. Ты не должен сомневаться в себе. Я уверена, Лала знает, что ты достоин доверия и любви. Когда-нибудь, может быть, ты вспомнишь, что я тебе это сказала, вы встретитесь; и ты покажешь ей черную розу. Глаза Мег странно блеснули. - А Вы, Мег, Вы показывали ее кому-нибудь? - Нет. Я боялась, что человек, которому я мечтала показать ее, меня не поймет. Нет. Я не решилась. Это так непросто - встретить человека, которому доверяешь.
- Да, - думал Макар, раздувая пламя небольшого костерка, - это совсем непросто. Сегодня выдался относительно ясный день. По дороге из школы Макар не поехал с ребятами на трамвайчике, а решил свернуть к "Козлиному источнику". Но под блеклым свинцово-печальным небом он, как ни старался, ничего не мог рассмотреть на тусклой поверхности базальта. Только тоненький, холодный ручеек все струился и струился, приковывая взгляд, уводя за собой мысли. - Я тоже вспоминаю тебя - казалось, что Лала была совсем рядом - чуть ли не шептала на ухо. - Ты хороший мальчик, Макар. Я постараюсь, я найду тебя. А, может быть, ты? Ты будешь искать меня? - Да, обязательно! - Макар сложил костерок из не совсем сухих веточек. И сладкий белый дым можжевельника с трудом поднимающийся вверх во влажном воздухе, и сам воздух - серо-белесый, и лишенные живых красок деревья и скалы - как-то странно, незнакомо - отчужденно показалось здесь вдруг Макару. Он начал старательно затаптывать огонь. - Постарайся поменьше думать о Лале. Придет время. Для всего придет время, - как-то сказала Мег. - И ты совсем не должен так часто приходить сюда. Ребята говорят, что тебя хотят взять в баскетбольную команду. Вот видишь, совсем ни на что не остается времени. - Макар неловко топтался у стола Мег, - Беги, беги. У тебя все получится. - Мег все понимает. Верно, еще будет время. Макар и сам не мог бы сказать, о чем это он думает, но был уверен щенячей, бездумной радостью, что все, все еще будет, и будет прекрасно! А вообще, интересно, кто будет центровым в команде? Может быть, поставят его?
Конечно, Крисс, сам не отдавая себе в этом отчета, вел себя довольно странно. Для людей, не знакомых с ним, он оставался таким же немногословным, довольно угрюмым великаном, но близкие - Дуглас, Эмили - не могли не заметить, как по-особому сосредо-точен их друг, как вдруг, совершенно некстати, отблеск потаенной улыбки освещает задубленое ветром лицо, как теплые огоньки зажигаются в глубине привычно печальных глаз. - Я думаю, что Крисс влюбился, - как-то не выдержала Эмили. - Оставь, пожалуйста. Ну в кого, кроме тебя, здесь влюбляться? - Дуглас не мог отвести глаз от жены - перед сном Эмили распускала свои прекрасные волосы и долго, старательно расчесывала их. Они оба любили этот вечерний ритуал, и самые главные, важные разговоры велись под слабое потрескивание гребешка в густых волосах Эмили. - Да и потом - он бы рассказал мне. Почему, если у человека хорошее настроение, он обязательно должен быть влюблен? Криссу не так-то просто влюбиться. - Ох, когда это было? - Не скажи...
Сам же Крисс совсем не думал о том, влюблен он или нет. Не анализировал, что, какие чувства заставляют его с нетерпением ждать вечера, а потом, почти до утра, раз за разом вспоминать, о чем они говорили, о чем молчали, а потом целый день с удивлением, с недоумением - а было ли это на самом деле? - думать о прошедшем вечере, и ждать новой встречи. Они не договаривались, не уславливались, не спрашивали, заглядывая в глаза друг другу -"Как завтра? Придешь?", но кто-нибудь из них, преодолев такую уже привычную крутизну спуска, каждый вечер находил другого на том самом условленном месте - на кромке трех стихий - земли, неба и моря. О чем только ни говорили они под мерное движение волн, тихий шепот звезд, о чем ни молчали под завывание ветра, отгородившись от холодного дождя теплом своих сердец. Крисс, удивляясь сам себе, много и охотно говорил. А как можно не рассказывать, когда тебя с таким интересом, волнением слушают? Она совсем нигде не была. Ни разу не покидала городок, и рассказы Крисса о дальних странах, чужих морях и звездах казались ей прекрасной сказкой. Она без конца могла слушать их. Как-то очень просто, в один из вечеров - они спрятались от бури под выступом скалы, и она почувствовала, что Криссу не по себе, его тяготит нависшая над ним глыба, - он рассказал ей о войне. Никогда, ни с кем старался он не вспоминать то время. Они с Дугласом не поддерживали связь с однополчанами, не участвовали в традиционных встречах ветеранов, даже с Макаром он не захотел говорить о войне. А этой незнакомой женщине, в темноте мягкой ладошкой утирающей слезы с его лица, он рассказал все. И ему не было стыдно ни своих слез, ни ее участия. Возникшая между ними близость и понимание были выше этого чувства, были неподвластны ему. Это третий раз, когда она прикоснулась ко мне, - думал Крисс посреди бессонной ночи, вспоминая события того вечера. Он помнил все - каждое ее прикосновение! И как же ему самому хотелось прикоснуться к ней, обнять, защитить, утешить! Слушая ее - она не очень охотно, но с юмором рассказывала о себе, в основном - о детстве, юности, чувст-вовал он, как нуждается она в заботе, ласке. И Крисс протягивал руку, почти касаясь ее склоненной головы, или нахохленных под дождевиком плеч, но в последний момент что-то останавливало его, и он отдергивал ладонь, как будто боясь обжечься или обидеть ее. И за все это время он так и не решился спросить, узнать ее имя. Ни разу за все их встречи яркий луч звезды или полная блестящая луна даже случайно не осветили ее лица. Но и скрытая за мерцающей вуалью ночи, он чувствовал, он знал - она была прекрасна! Незнакомку, видимо, не смущало, что она не знает его имени, что и она сама толком так и не видела его. Но Крисс чувствовал, что ему чего-то не хватает. С каждой их встречей ему было все важнее увидеть ее, узнать, как ее зовут.
Сегодня вечером я наберусь храбрости и попрошу ее назвать свое имя, - думал Крисс, под тяжелыми порывами мокрого ветра, с трудом открывая дверь в доме Эмили и Дугласа. - Ну, наконец-то, - принаряженная Эмили суетилась у накрытого к празднич-ному ужину стола. - Я вовремя успел вернуться из школы. А папы еще нет, - доложил Макар, выглядывая из кухни и что-то с аппетитом жуя. - Конечно вовремя. Имей совесть - сейчас сядем за стол. А Дугласа все нет. Я начинаю волноваться, - Эмили обращалась одновременно и к сыну и к Криссу. - С папой никогда ничего не случается. - Ты же знаешь, свой день рождения Дуглас никогда не пропускает. Чуть ли не перебивая друг друга, они успокаивали ее. - Давай, лучше я тебе помогу, - Крисс уже сбросил тяжелый, с капюшоном, плащ. - Да я уже все сделала. Разве бутылки, но это потом. - А что ты приготовила и когда? - Крисс хотел отвлечь Эмили. - Ну, во- первых, - начала перечис-лять она, загибая пальцы, - Нет, знает же, что я буду волноваться, - мысли о муже, застиг-нутом непогодой в дороге, не оставляли ее. - Эмили, мне показалось, ты паникуешь? Вот увидишь, он сейчас будет. Где пирог? - Еще в духовке. - Доставай ! Комнату заполнил упоительный запах свежего, румяного теста, сочной начинки. - Теперь считай до трех. Я своего дружка хорошо знаю, - Крисс подмигнул Макару, - Он не даст пирогу остыть. - Три с половиной, - Макар укоризненно смотрел на Крисса. - Ты считал слишком быстро. Но все равно - слушай. Сквозь завывания ветра доносился характерный шум мотора. Поймав взгляд Крисса, Эмили отошла от вешалки, и начала сосредоточенно передвигать на столе тарелки и стаканы. Шум мотора приближался. Автомобиль последний раз чихнул и, сопровождаемый сырым порывом холодного воздуха, в дом прорвался долгожданный Дуглас. Эмили, конечно, тут же забыла, что сердилась; и они наперебой, едва дав именин-нику возможность сбросить мокрый плащ, кинулись целовать, тормошить, звонко хло-пать по спине - то есть, каждый на свой лад, поздравлять, выказывать свою любовь и радость. Как обычно - тепло и радостно было за их веселым столом! Но вот уже осоло-вевший от еды Макар, изо всех сил старавшийся не заснуть - какие только разговоры ни велись, каких только историй не понаслушаешься, - начал клевать носом. - Я пойду, - воспользовался ситуацией Крисс (обычно они засиживались далеко заполночь, когда сморенный впечатлениями Макар давно уже спал), - всем пора отдохнуть. - На самом деле в этот вечер он с трудом заставил себя остаться, побыть еще немного за гостепри-имным столом друзей. Не мог же он сказать, что спешит на берег к незнакомой женщине. Но сам, поднимая ли тост за прекрасную Эмили, смеясь ли шуткам Дугласа, входя ли в рассуждения Макара о преимуществах его баскетбольной команды, все время думал о ней - для него она не была незнакомкой - пытался представить, пришла ли она на их место в такую погоду, а если пришла, дождется ли его. Несколько раз он уже порывался уйти. Но как-то все было неловко - все-таки день рождения Дугласа! Был ли у него на свете кто-то ближе него? Но сейчас на самом деле - пора! - Нет, нет! И не начинай, - одновременно запротестовали Дуглас и Эмили, - Посмотри, что творится на улице! - Хороший хозяин и собаку не выгонит, - вставил проснувшийся от их взволнованных голосов Макар. - Парень прав. Не было ни души, когда я приехал, - продолжал Дуглас, - а с тех пор стало еще хуже. - Не выдумывай, - Эмили была непреклонна, - Куда это ты собрался!? - Ветер, как злой великан, швырял холодные потоки воды - это даже не было похоже на дождь - ледяные кулаки колотили по стенам дома, отчаянно хлестали по стеклам окон. Безумие выйти из дома в такую погоду! А что творится на берегу? Даже подумать страшно.- Нет, конечно, она не пришла. Она дома. В тепле, в безопасности, - уговаривал сам себя Крисс. - Не пойму, что за спешка? - Дуглас был в курсе всех его дел, - Если ты в кои-то веки переночуешь здесь, а не на "Лале", ничего ни с кем не случится. Вы - давайте по койкам, а мы тут немного еще пивком побалуемся. - А посуда? - запротестовала было Эмили.
- Мы прибиремся, - иногда Дуглас говорил так, что домашние его беспрекословно слушались. Святое дело - посидеть с другом! Как давно они не молчали вместе!
Утро следующего дня порадовало мало. Ветер, хоть и утих, растерял часть своей силы в ночных сражениях, но дождь лил, как из ведра. - Ну почему так всегда, обречено рассуждал Макар, рассеянно возя по тарелке вилкой за поздним завтраком, - как не надо идти в школу, так дождь, или еще какая-нибудь неприятность - никуда не выйдешь!
- Если хочешь, можешь пойти со мной на "Лалу", - предложил Крисс. - Я должен прове-рить, как там дела после вчерашней бури. - Только постарайтесь вернуться до вечера, - Эмили была не очень, точнее, совсем недовольна приглашением Крисса. Но Макара не отговорить, ишь, как загорелись глаза! - Эмили, ну не сахарный он же на самом деле! Да и Крисс на что! - вступился Дуглас. - А, знаете, я и сам с вами прогуляюсь, - вдруг решил он. - Вот так! - Эмили не находила слов, - Один несчастный выходной - и все уходят!
- Почему бы и тебе не пойти с нами, дорогая? - Дуглас нежно обнял жену. - Да, мам, пошли с нами, - обрадовался Макар. - В конце концов, попить чайку или рому, - вставил Дуглас, - обогреться. - Ты ведь давно не была на "Лале", - присоединил свой голос Крисс.
Они, конечно, промокли, но не так уж сильно. А поскольку ветер стих, то не было и очень холодно. Около выброшенных на берег и перевернутых ночным штормом лодок суетились их хозяева. Другие, более удачливые или более умелые, проверяли, все ли в порядке на колышущихся у причальной стенки суденышках. На "Лале" все было относи-тельно нормально. Пришлось заново закрепить ослабленные бурей снасти да в кубрике разбились, слетев с полки, плохо закрепленные тарелки и несколько кружек. Быстро, дружно они навели порядок, и, посидев немного в уютном кубрике "Лалы", погревшись, кто - горячим чаем, а кто и ромом, в отличном настроении отправились домой. Дождь постепенно стихал. Небо над морем прояснилось. Нет-нет, да яркая голубизна просверки-вала сквозь низкие, угрюмо - безнадежные тучи. Особенно часто поглядывал на небо Крисс. - К вечеру погода установится. Нет сомнения, - успокаивал он сам себя. Направление, запах ветра, цвет моря, поведение чаек - все известные ему приметы говорили о том, что вечером они встретятся. Он увидит ее на условленном месте!
Как и предполагал Крисс, к вечеру дождь совсем прекратился, небо очистилось от туч, и яркие звезды поздней осени освещали перевернутые, сдвинутые с места штормом огромные валуны, полуобвалившийся, осевший под потоками воды земляной козырек. Очень осторожно - привычный для ног спуск оползнем соскользнул к самой кромке воды - Крисс спустился к берегу. Шло время. - Может быть, подняться, подождать ее наверху? Она могла побояться спуститься. Но нет - с того места, где он стоял, хорошо виден высокий берег. Никто не подошел, не приблизился. Он увидел бы, узнал ее фигурку в толпе сотен, тысяч людей! Светящийся циферблат часов, единственное напоминание об армии, показывал полночь. Сегодня он ее не увидит. Крисс почувствовал, как замерз, как болит затекшее от неподвижности тело. Завтра. Они встретятся завтра.
Завтра. Она придет завтра, - как молитву, как заклинание эти слова он повторял снова и снова в череде длинных, одиноких вечеров, когда с одержимостью, которой даже и не подозревал за собой, приходил на берег, на их место. Я не могу, не могу ее потерять. Я не знаю, что делать, где искать ее. С каждым вечером, с каждым разом после бесплод-ных ожиданий на пустом, холодном берегу, Крисс становился все мрачнее, все угрюмее. Что случилось? - Допытывалась Эмили у Дугласа, - Ты - друг, ты обязан знать. Если надо - помочь, - не успокаивалась она, ведь Дуглас только пожимал плечами и отрицательно качал головой - Не знаю. - Так узнай. Или ты хочешь, что бы я с ним поговорила? -
- Извини, что я пришел без спроса, - поздним вечером Дуглас ждал Крисса на "Лале". - А, это ты. Я заметил огонь в кубрике. Но как-то не подумал... Хорошо, что это ты. Я должен что-то рассказать, объяснить. - В нескольких скупых, четких предложениях Крисс уместил всю историю своего необычного знакомства. - И ты так и не знаешь, кто она, где живет? - Дуглас сочувственно покачал головой. - Самое ужасное - вдруг с ней что-то случилось, а я даже не знаю, не могу помочь, - кулаки Крисса с хрустом сжались. - Нет, нет, я уже обо всем думал. Не знаю как ты или вообще кто-нибудь на Земле может помочь мне. Я хожу туда каждый вечер. И сейчас я оттуда. Я чувствую, я не могу так больше... Дуглас положил руку на плечо друга, заглянул в запавшие, измученные глаза. - Может быть, тебе стоит уехать на какое-то время. Пожалуй, смени обстановку - новые люди, новые впечатления. И возвращайся. Ты же знаешь, как мы все, - Дуглас махнул рукой, - как я хочу, чтобы ты был счастлив.
И вот Крисс в этом далеком, огромном северном городе. Какие странные, суетные людишки крутятся вокруг - едят, пьют, развлекаются за его счет. У Крисса есть деньги, много денег - на что ему их беречь? И кокетливо улыбаются женщины, и приглашают поохотиться мужчины. Но ни одна из этих красавиц не зажгла даже огонька любопытства в его глазах. А об охоте и говорить нечего - убийство ради убийства?! Заходили желваки на лице, тяжелая жила вздулась на высоком лбу. Нет, с него довольно! Он не забыл, никогда не забудет свою незнакомку. Память о ней осветит его жизнь, защитит его, как помогла, защитила от грязи, от гнили, от унижения этого города. Да, пора возвращаться. Сердце зовет его туда, где:
Одинокое дерево на берегу
А дальше бурное море
За слезящимся глазом окна.
Крисс усмехнулся, подумав о том, кто написал эти слова на сером квадратике бумаги. Улыбка вышла кривоватая - вот еще один человек, кроме нее, с кем ему хотелось, но так и не довелось встретиться. Но все равно - он возвращается. Он чувствует в продымленном воздухе здешней земли запах далекой, приближающейся весны. Он хочет домой, к своим - морю, "Лале", Дугласу, Макару, Эмили. И еще, какой-то голос - он точно слышал его тогда, в туманном море, но сейчас Крисс не боится его - зовет, торопит: "Скорей, скорей! Прошу тебя, скорей!".
Крисс не стал никого предупреждать, что возвращается. Пусть будет сюрприз! Но не подумал, как будет добираться из города, от железнодорожной станции до дома со своими огромными, заполненными подарками чемоданами. Никто из таксистов не горел желанием возвращаться пустым из их маленького городка. Наконец за двойную цену Криссу удалось нанять машину. Несмотря на его опасения, старый разбитый рыдван довольно бойко катил по латаной-перелатаной, со вздувшимся асфальтом, дороге. Только перед самым въездом в город болтавший всю дорогу о всякой всячине шофер сказал ему: "С Вашего позволения мы заедем сначала на верхнюю улицу - там есть заказ, а потом поедем к Вам. Не бойтесь, у нее немного вещей", - по-своему истолковал он возмущенный жест Крисса. - Не должен же я потом возвращаться за ней! - Машина уже сворачивала на уходящую круто вверх узкую улочку. Пойманный врасплох, Крисс только махнул рукой - сегодня ничто не могло испортить его хорошего настроения!
Женщина сидела на полу против распахнутой дверцы небольшой железной печурки. Боже, как же это произошло? Как, почему это со мной случилось?! В чуть чадящем, набирающем силу огне видела она то странное, полное переливающегося тумана, утро. Она проснулась как-то сразу, как будто кто-то разбудил ее - словно отвечая на чей-то зов. "Помоги мне" - звала тоненькая девочка-подросток, облаченная в платье из небесной тишины и морской пены. - Я заблудилась в тумане. А ветра все нет. И я не могу вернуться домой. Я так устала. - Я с радостью помогу тебе, - Какой странный сон! - Тогда, пожалуйста, сделай ветер! - Сделать что? - Ну да, ветер! - Я не знаю. Я никогда этого не делала. Я не слышала, чтобы кто-то мог сделать ветер! - Это и для сна - слиш-ком!! - Я знаю, ты сможешь, - настаивала странная девочка. - Но почему я? - Потому что кроме тебя я никого здесь не знаю. А ты - ты дружишь с Цветком. Я тебя там часто видела. Пожалуйста, пожалуйста, мне пора домой! - Странно, меня не удивило, что она знает о черной розе. - Что же делать? - Ах, это просто - обрадовалась девочка, - Открой окно и подуй. - Просто так подуть? Конечно! Что тут странного?! Ты же хочешь мне помочь?! Думай об этом, и все! - Она распахнула створки узкого в каменной стене окна и подула. Рванувшийся было в комнату туман чуть отступил. - Ну, сильнее, пожалуйста, сильнее!! - просила девочка. Поднявшийся вдруг непонятно как и почему ароматный ветер, будто разбегаясь перед прыжком, закружил по комнате, заструился, подхватив с письменного стола у окна разноцветные листки с ее стихами. Увлекаемая им, как всадница на порывистом скакуне, - Прощай! Спасибо тебе! - крикнула девочка. Я была уверена, что вот-вот проснусь. Но холодный утренний воздух из распахнутого окна, беспорядок на столе - все листки перепутаны, многих не хватает - Так это был не сон?!!
Вечером она пошла на свое любимое место - к морю. Надо все обдумать. Неужели права тетушка Клава - "Опасно жить одной. Если уж не вышла замуж, заведи кошечку или собачку". Но я весь день на работе. Как можно закрыть живую душу одну в пустой комнате?! Невразумительно шептали что-то нежные волны. Вот тогда-то появился он. Ей бы встать и бежать куда глаза глядят, бежать, заткнув уши, на крепкий замок закрыв свое сердце!! Но она, глупая старая дура - осталась! Женщина пошевелила кочергой дрова - жар должен быть ровным и сильным.
Его, наверное, удивило, как это она не боится его, спокойно разговаривает с незнакомым мужчиной. Но она знала, ах как хорошо знала его! Разве был во всей школе, да что там! - во всем городе кто-то равный этому красивому, высокому парню!? Сколько девичьих сердец сладко сжималось, сколько глаз с восторгом провожало его статную фигуру! И как же она страдала, как плакала и тогда, когда шел он веселый и сильный, обнимая самую красивую девочку, и потом, когда эта предательница (не хочется даже вспоминать ее имя) испугалась, бросила его, больного и слабого, искалеченным вернувше-гося с той непонятной войны. Может быть, если бы встретился ей кто-то такой же, как Крисс... Но не было, во всем свете не было еще одного такого, как он. Правда, один раз - она училась в городе, ей показалось... Но как она - серая, скромная провинциалочка могла надолго привлечь того парня, как могла понравиться его родителям... Было больно. Было нестерпимо больно. И она выучила урок, поняла, увидела себя глазами других людей. Что ж, с этим можно жить. Никто не отберет, не может отнять ее фантазии, ее мечты. И вот, совершенно неожиданно, как подарок судьбы, у нее появилась возможность общаться, разговаривать с Криссом - парнем из ее девичьих грез. Может быть, помочь ему - со слабой надеждой думала она. Да, он не знал, что она хорошо, слишком хорошо знает его. А он? Сколько раз проходила она мимо его дома, бывала на пристани, любуясь его прекрасным ботом, сколько раз они чуть ли не сталкивались нос к носу, когда она, увлек-шись, забывала вовремя свернуть в сторону. Но он не видел ее, не обращал внимания на случайную прохожую. А после того, как они стали друзьями, как начались их вечерние встречи, это вообще стало до смешного печальным. Неожиданно сталкиваясь с ним, видя отрешенный, погруженный в себя взгляд, непонятно почему вдруг расцветшую улыбку на сумрачном лице, она была уверена, что он вспоминает, что он думает о ней, об их встре-чах, а он проходил мимо, не замечая, не узнавая ее! Один раз она уже отважилась, вот-вот готова была признаться ему. Крисс все возвращался и возвращался к чудом попавшим к нему на нескольких цветных бумажных квадратиках стихам. Как ей было приятно найти в нем единомышленника, человека думающего, чувствующего почти так же, как и она.
- Знаете, я думаю, что эти стихи написала женщина, - как-то сказал он. Она онемела от неожиданности. - Я объяснюсь. Только женщина, по моему глубокому убеждению, могла написать стихи на цветных бумажках. Она старается подобрать цвет в соответствии с настроением стиха. Очень нетривиально. Талантливая, должно быть, женщина. Найти бы ее. Наверняка переживает - не знает, где ее стихи. Польщенная его оценкой, она чуть было не сказала: "Не надо ее искать. Она - вот она - я". Но вдруг дикая мысль заморозила на губах готовые сорваться слова - а вдруг он не поверит? Подумает, что я присваиваю чужое, чтобы понравиться ему?! Она промолчала тогда. И хорошо сделала, что промол-чала. Цветные бумажные квадратики беззащитно легли на огненный пух прогоревших поленьев...
Почему она в тот вечер пошла на берег? Был такой страшный ветер, дождь лил, как из ведра. Она подумала, что если доберется до дома, то уже вряд ли отважится выйти в такую погоду. А не пойти туда, на берег, она не могла. Эти встречи, эти несколько часов рядом, проведенные с ним, стали ее жизнью, ее воздухом. Самый светлый день померк-нет, хлеб застрянет в горле, если она не увидит, не услышит его, не прикоснется украдкой к грубой ткани его плаща. Она побоялась спуститься вниз. Мощные волны, огромные валы поднимались до самого берега, выплескивая пену, водоросли, мелкие камни. Негде было спрятаться ни от продувающего насквозь ветра, ни от холодного дождя - сплошного потока воды. Она попыталась укрыться возле искривленного ветрами ствола одинокой сосны, но и это, она знала заранее, не могло надолго защитить, помочь ей. Она стояла, плотно прижавшись, вцепившись руками в дерево. Порывы бури кренили, сотрясали мощный ствол; она боялась хоть на мгновение отпустить дерево - быть унесенной одним из этих страшных порывов. Разбушевавшееся море с ревом набрасывалось на берег; волны, в безумной злобе, поднимались до самого неба, с грохотом обрушивались на сосну, ломая ветви, корежа живое тело дерева. А он все не шел. И правильно, - думала она. - В такую погоду что ему делать на берегу? Это так опасно. Мы увидимся завтра.
Ей было очень холодно. И все хуже и хуже слушались затекшие, заиндевевшие руки. Еще немного, и порыв ветра или одна из этих ужасных волн отцепят, оттащат ее от все еще крепкого, упрямо сопротивляющегося непогоде дерева. Мысли путались в голове. - Не бойся! Дай руку! - Она помнила голос этой девочки. Ах, да, теперь она знает - ее зовут Лала. "Ла-ла-ла" - теплом и ласточками зазвенело внутри. - Ты Лала? - Рада, что ты знаешь мое имя. Держись крепче! Я попросила, чтобы тебя проводили домой. Все будет хорошо!
Когда она, сгорая от пожирающего ее зноя температуры, открыла глаза, около ее постели, с непременным вязанием в руках, сидела добрая тетушка Клава. - Как же тебя так угораздило, деточка? - Но она уже вновь погрузилась в беспорядочную вязь бреда: звенят, сверкают острые спицы - крутятся, цепляются друг за друга слова:
Мелькают спицы
Блики огня на стене
Кого согреет моя шаль...
И снова - холодная тряпица на горящем лбу, пересохшее нёбо обжигает терпкая жидкость. Ох, когда же это кончится?!
Совсем обессилившая, смутно представляя себе, где она и что с ней было, приходила она в себя, выплывала из омута болезни, омута бреда. - Слава богу, деточка, - милая, милая тетушка Клава! - Слава богу. Старенький доктор все повторял, что ты выберешься. Организм, мол, сильный, борется. - Что, доктор Пилюлькин был здесь? - Помолчи, помолчи. Ишь, как запыхалась. Конечно, был. А то как же? Я его позвала. Испугалась - очень уж ты была плоха. Так он, добрая душа, и в самый дождь не побоялся прийти. Так вот. И потом несколько раз сам приходил - не нравилось ему, что ты никак в себя не придешь. - Так я долго болею? Долго. Долго, милая. - Она вспомнила мучавшие ее навязчивые, сумбурные видения. Неужели, она проговорилась? - Я что, все время бреди-ла? Что-то говорила? - Ох, милая, говорить-то говорила, да не понять что. - Теть Клав, дорогая, вспомните. - Так я и вспоминаю. Да и зачем тебе. Ну, ладно, ладно - не волнуй-ся. Все что-то о платке, звездах, все кого-то звала, о ком-то плакала. Да известное дело - одинокая ты, моя голубка. - Она поправлялась. Поправлялась медленно, тяжело вытаски-вая себя из цепких лап болезни. Грустные мысли, предчувствия отнимали последние силы. В ясной просветленности совсем легкой, пустой головы выстроились строчки:
Больше не встретиться нам, о, любимый
Ветер унес мой платок
Звезды мерцают в ночи
Наверное, об этом говорила тетя Клава, наверное, эти слова шептала она в горячке бреда. Но это не так! Она выздоровеет, она придет на их место. Они встретятся. Они встретятся! Она обязана в это верить!
И вот она уже может дойти до двери комнаты, вот спускается вниз, вот выходит из дома, вот, с трудом, останавливаясь на каждом перекрестке, добирается до кабинета доброго доктора Пилюлькина, вот, наконец, приходит на берег!
Как изменилось все за время ее болезни! Нет, это потрудилась та, давнишняя буря, тот шторм! Искалеченная, с обломанными ветвями, ободранной корой, но все такая же независимая и гордая стоит ее спасительница - сосна. - Спасибо! - Она положила руку на теплый ствол. Прозрачная, пахучая смола выступила на покалеченных местах - закрыла их тонкой, целительной пленкой. Так и она - выздоровеет от одного его взгляда, одного слова. Трудно узнать берег! Но спуститься можно. Она приходила несколько раз днем - училась спускаться и подниматься, чтобы не оступиться, не упасть вечером. И вот, наконец, она с замиранием сердца торопится в сгущающихся сумерках на берег, туда, где она будет ждать, туда, куда он обязательно должен прийти. Но его не было. Он не пришел. Что я себе напридумывала? Почему была так уверена? Назавтра она уже вышла на работу, словоохотливая девушка, обычно помогавшая ей, а на время болезни и совсем взвалившая на себя все ее обязанности, с удовольствием рассказала все городские новости. То, что Крисс уехал, не было новостью, и только после долгих, хитрых наводящих вопросов ей удалось это узнать. "Да и что ему тут делать. Мужчина он одинокий, видный. Деньги есть. Вот и поехал проветриться", - так рассуждали в городке о поездке Крисса. Не верю, не может быть, - думала она. Но город был пуст. Пустынно, безрадостно было сердитое зимнее море; унылым безжизненный берег. Все вызывало раздражение. Тоска, тоска и уныние. Она написала соученице - та давно приглашала ее погостить. Да и Пилюлькин говорит, что ей надо сменить обстановку; уехать ненадолго, отвлечься, отдохнуть. Она и сама это чувствует - сколько можно вздыхать о том, чего не было. Бледно-зеленый клочок бумаги начал обугливаться - вот, вот он вспыхнет огнем. Она, обжигаясь, вытащила начавшие кривиться буквы:
Капелькой росы
Спрячусь от любви в высокой траве
Нет предела моему отчаянию
Нет, это невозможно! Я так долго не выдержу! Пора, пора положить этому конец! Листок скользнул в дышащую жаром печку и, даже не успев прикоснуться к горячему пеплу, легким мотыльком - воспоминанием взвился и исчез в черной бездонности дымохода. Вот и все. Вымыла руки. Вытерла глаза - то ли дым, то ли воспоминания. Хорошо, что он так и не знает, кто она. Она справится, она сильная. Обвела взглядом комнату. Скоро придет машина.
Звук клаксона отозвался эхом в поворотах спящей улочки. - Сейчас, сейчас! Спускаюсь! - Захлопнулось окошко под самой крышей. Крисс вздрогнул - этот голос! Спросите ее, может быть надо помочь, - как-то деревянно сказал он водителю. - Нет, спасибо. У меня легкий чемодан, - каблучки стучали уже в низу лестницы. Крисс вышел из машины. Он должен увидеть ту, кто это сказал. Увидеть? Зачем? Как может он узнать ее?! Он отвернулся, весь обратился в слух. Приближался голос, приближался аромат. Крисс до боли зажмурил глаза. Слуховые галлюцинации? Но этот, чуть уловимый, запах недозревших яблок и корицы, виноградных косточек и морской пены?!! - Милый душе аромат единственной, неповторимой женщины - ее! - Добрый день. А, у вас уже есть пассажир. Здравствуйте, я Вас не стесню...
Был яркий день конца января. Но, вглядываясь в незнакомые, широко распахнутые навстречу ему глаза, Крисс, почему-то, сказал:
Мелкий дождь на ресницах
Мешает видеть пожухлые хризантемы...
Снова я стою у дверей твоего дома - продолжили ее побелевшие губы.
- А я ведь даже не знал, где ты живешь, - с трудом, как всегда, когда волновался, сказал Крисс и шагнул вперед.
И миндаль зацвел. Так часто бывает в феврале. Потом, в марте, задует противный "юго-восток", натянет с моря холодную серую морось - туман, и он сожрет, уничтожит своим злым дыханием нежные розово-белые цветы. А пока...
Сокращая путь, Макар побежал через старые заброшенные посадки. Темные, корявые стволы, голые безлистые ветви - только розовый, матово-нежный перламутр цветов на блистающей темной голубизне высокого неба! Надо было остановиться, перевести дух - такая красота! Тут он и встретил Мег. Ему давно хотелось ее о чем-то спросить. Набравшись храбрости, он сказал - А стихи? Вы все еще пишете стихи? - Ах, нет. Тогда мне было одиноко и грустно. А сейчас:
Стайка рыбок, а вот ласточка -
Легкие облака
Светом полна душа! Сейчас я улыбаюсь, и мне хочется петь. - Какая она стала... необыкновенная! - вдруг заметил Макар.
Удивительно прекрасные глаза Мег смотрели, светились навстречу кому-то за его спиной. Твердо впечатывая ноги в каменистую тропинку, словно боясь упасть на скользкой палубе, к ним, к ней шел Крисс.
Когда едешь в метро и видишь счастливых влюбленных,
Хочется встать поближе, чтобы счастья рукой коснуться.
И с книгой или журналом чувствуешь себя обделенной
Настолько, что даже не в силах слегка улыбнуться.
И хочется сбросить груз ненужных забот,
Чужих, не по возрасту взрослых, раздумий,
Разрушить барьеры, стать младше на год
Стать не похожей на нынешних мумий.
Любить всей душей и любовь принимать,
Чтобы подняться над людским равнодушьем.
Когда едешь в метро, очень хочется встать
Туда, где любовь исцеляет души.
Н. Орлова.
* * *
Я спрятала пожелтевшие, с обтрепанными краями листы в железную коробку. Осторожно, стараясь не шуметь, выползла из светового колодца в промерзлый сумрак. Я давно присмотрела это место - щель под низкой платформой. Когда-то крепкий материал выкрошился, и моя коробка легко заняла пустое место. Теперь можно не бояться, что кто-то найдет и отберет мою историю. А все из-за Чувырлы! Она все-таки выследила меня. И хуже всего, что она видела мои листы и видела, что я читаю! Спасибо Пици. Если бы не она - мне бы несдобровать! Я бы уж точно сидела крепко привязанная в "фэмили" Косо-го, а мою историю он сам бы сжег по листику, грея свои трехпалые ручищи. Я, конечно, была не слабее Чувырлы. Но эта хитрая прислужница, всюду совавшая свой нос, готова была на все, чтобы выслужиться, получить лишний кусок еды. Она подкралась так незаметно, а я была настолько увлечена чтением! Пици подоспела во время! Чувырла оторопела от неожиданности, а потом, с воем заматывая в свои ужасные тряпки проку-шенную руку, укатилась прочь. Я всегда удивлялась, как она может так быстро бегать на своих коротеньких ножках?! Теперь я думаю, что, может быть, не должна была останавли-вать Пици. Нельзя было позволить Чувырле вернуться в "фэмили". Я была уверена, что до этого она никому не говорила о своих подозрениях, и охотилась на меня в одиночку. Теперь она, конечно, все расскажет Косому. Не может же Пици постоянно охранять меня. Какое-то время (в наших нижних ярусах трудно понять, что это такое - время), она ни на миг не оставляла меня. Но ведь у нее есть своя жизнь и свои нелегкие обязанности. Я ею очень горжусь! Ведь она Крысиная Королева! Пици, я думаю, по-своему, тоже любит меня. И хотя она единственная открытая мне родная душа, мне трудно понять, кем я для нее являюсь. Я уже была довольно большой - дедушка учил меня читать, когда случайно в каком-то закоулке я нашла маленького, умирающего крысенка. Он был такой малень-кий, несчастный, так жалобно пищал - "пи-ци, пи-ци", что я не могла оставить его в этом холодном, мокром углу. Дедушка, вернувшись с несколькими кусочками еды, даже не стал ругать меня. - Он у тебя не выживет, - сказал он. - Посмотри, у него и зубов-то еще нет. Отнеси его куда-нибудь подальше. Тебе еще рано видеть смерть. Но мне было так жалко эту несчастную, тихо пищащую крошку! Я нажевывала Пици - так я назвала его - кусочки еды - усилием воли заставляя себя в последнее мгновение не проглотить пищу; грела его у себя за пазухой. И постепенно крысенок оживал, стал сильнее, проворнее. Его уже не надо было греть в своей одежде; он научился самостоятельно есть, но все равно ни на шаг не отходил от меня! - Какая ты молодец! - хвалил меня дедушка. - Ни за что бы ни поверил, что "это несчастье" выживет. Но Пици выжила. Стала большой, умной, сильной крысой. Настолько умной и сильной, что стала Королевой крыс! И однажды, когда дедуш-ки не стало, оказалась единственной, кто любил меня, кому была небезразлична моя жизнь, кому я могла доверять.
Мимо меня почти беззвучно прошмыгнули серые тени. Я не боялась этих обитате-лей ярусов. Гораздо опаснее были люди. И они вот-вот должны были появиться. Я улав-ливала все приближающийся шум и характерный запах рассерженных людей. Мне надо было быстро сообразить, что здесь происходит. От этого зависели мои действия - моя жизнь. Я приложила руки к рельсам. Небольшая группа людей осторожно приближалась, прячась в густой тени уходящего налево туннеля. Сверху, шумя на широких ступенях лестницы, спускалась разномастная толпа. Одна "фэмили" - скорее всего, судя по голосам и силуэтам, это Косой с гвардией, гонится за крысами. Кто же эти другие, снизу? Все они движутся в сумраке яруса. Им, как и мне, не нужен яркий свет. Твердый нос ткнулся мне в колени, жесткие усы защекотали ладонь. Пици! Она тянула меня от стенки, подталкивала по направлению к центру туннеля. Я не сопротивлялась - была уверена - Пици лучше меня знает, что делать. Вслед за ней перескочила через рельсы и помчалась по шпалам, увлекаемая ее почти неслышным свистом. Мы бежали навстречу толпе Косого, но разго-ряченные погоней, они не обратили внимание на наши стремительные тени. Пици неожи-данно повернула направо, и я, не колеблясь ни на миг, влетела вслед за ней в низкий узкий проход, совершенно незаметный в ребристой, покрытой железом стене туннеля. Пробежав еще немного по полого поднимающемуся вверх проходу, Пици остановилась. Здесь почему-то было относительно светло. Ее блестящие глаза-бусины смотрели на меня вопрошающе. - Не волнуйся. Ты можешь оставить меня. Со мной ничего не случится, - мысленно ответила я ей. Усики Пици дрогнули. Я отлично понимала, что ей надо возвра-щаться - ее помощь требовалась на ярусе. - Береги себя - подумала я. - Береги себя - эхом вернулось ко мне.
Теперь я могла как следует осмотреться. Узкий туннель явно вел вверх. Спасибо дедушке - я совсем не боялась света, но все-таки подняться на самый верх, в огромные открытые помещения не решилась. Здесь, на верхнем ярусе я легче найду себе безопасное пристанище. Прошло уже много времени с тех пор, как я не отдыхала и не ела. - Орга-низм не обманешь, - всегда говорил дедушка. Без еды я еще могу обойтись какое-то время, а вот поспать мне необходимо. На верхних ярусах обычно не бывает вагонов, но, может быть, мне посчастливится, и я найду какое-нибудь маленькое чистое помещение. Повезло - небольшой закуток между высокими колоннами как будто специально ждал меня. Я подтащила несколько каменных обломков, сверху приладила кусок ржавого железа - я услышу, если кому-то вздумается ко мне заглянуть. Я давно уже привыкла быть одна. Но первый раз в жизни я осталась без своей истории, и мне было очень не по себе. Впрочем, нет - со мной не было старых листов с почти стершимися буквами, сама же история была и всегда будет со мной! Я ведь знаю и помню в ней все - до мельчайшей точки, запятой! Дедушка учил меня читать - понимать эти странные черные значки. - Для чего тебе это, я и сам не знаю, - часто говорил он. - Не знаю, облегчит или затруднит твою жизнь умение читать. Но это единственное, чему я могу тебя научить. Единственное наследство, которое могу оставить - эта рукопись. И я очень старалась. Сначала учила названия букв, искала похожие, училась их складывать. Потом вдруг буквы соединились в слова, заговорили со мной. Но слова, их смысл были такими странными! Помню, как меня поразило, что в метро можно ехать. Как же так? Ведь я, мои младшие братишки и сестренки родились здесь, в метро. И здесь мы живем, живут мои родители, моя "фэми-ли". И сколько же всего интересного, необыкновенного рассказал мне дедушка! Оказывается, во времена его бабушки - это она написала историю, в метро на самом деле ездили!!! Здесь не жили еще и во времена, когда дедушка был молодым, когда родились мои мама и папа. А потом случилось так, что жить на верху стало невозможно. - Как мне объяснить тебе это? Ты еще слишком мала, чтобы окунуться в людское безумие, - сокру-шался дедушка. - Прошло столько лет. И все это время я пытаюсь разобраться, понять - зачем, почему люди не смогли пойти навстречу друг другу, найти другой выход из создавшейся ситуации. Началась война. Воевавшие стороны уничтожили друг друга. Наша страна не воевала. Но последствия той войны были ужасны - они затронули всю землю, не пощадив никого - ни старого, ни малого, ни людей, ни животных. Пострадали все. Страшные тучи закрыли солнце; ветер, дождь несли болезни и смерть. Люди, которые остались живы, начали спускаться под землю - в метро. Здесь было относительно безо-пасно. В вагонах, которые раньше ездили по железным рельсам, жили по несколько семей. Сначала люди старались поддерживать прежний образ жизни. Но все больше и больше вещей ломалось, кончались запасы. И постепенно люди стали забывать о той жизни, которая была раньше. К тому времени, когда родилась я, осталось совсем немного таких, как мой дедушка, которые помнили, хотели помнить о прошлой жизни. Мой папа совсем недолго был с нами. Я очень плохо его помню. Он был умный, сильный. Он один из немногих поднимался наверх - нужно было работать на машинах, которые нагнетали воздух на ярусы, и возвращался, всегда возвращался с пищей, с вещами, из которых можно было сделать одежду или развести огонь. Он защищал нас - маму, меня, дедушку от Косого и его "фэмили". Они боялись моего папы; и наша жизнь была гораздо лучше, чем жизнь членов "фэмили". И вот однажды папа не вернулся. Косой и его гвардейцы не стали долго ждать. Они явились в наш вагон и увели маму. Их не интересовали старень-кий дедушка и маленькая девочка - мы были лишними ртами. А мама была молодая, сильная, красивая. "Фэмили" нужны были такие женщины. Последнее время у них рождалось мало детей. А те, что рождались, были или очень слабыми и сразу умирали, или - с такими странностями, что с трудом могли позаботиться сами о себе. А Косому нужны были работники: добытчики, защитники; наша "фэмили", как и другие, должна была посылать людей на работу на "воздушную машину". Единственное соглашение, которое неуклонно поддерживалось вот уже столько лет - тот, кто не посылает работ-ников - лишается места на ярусах, куда поступает воздух! Дедушка почти до последнего дня своей жизни поднимался наверх - выполнял непосильную для него работу - помогал крутить огромное колесо машины. - Это мой долг, - объяснял он мне. - Я хочу уважать себя. - Другие "фэмили" давно уже хотели занять наши вагоны, да и набеги крыс не давали спокойно жить. В начале маме удавалось сопротивляться. Но потом они сломали ее. Когда, наконец, маму отвязали и разрешили ходить, куда ей вздумается, я видела страшные следы ожогов на ее руках, лице. В тот единственный, последний раз, когда я видела ее так близко, мама даже не обняла меня. Она только плакала и молила дедушку заботиться обо мне, прятать от "фэмили".
Так мы с дедушкой остались одни. Здесь, на верхнем ярусе, было гораздо спокой-нее, тише, чем у нас - внизу. Может быть, мне вообще перебраться сюда? Подальше от Косого, Чувырлы? Что меня там держит?! Только моя бедная мама. Иногда удается увидеть ее. Ведь можно спускаться и отсюда. Надо будет посоветоваться с Пици. А сейчас - спать. Но уснуть все не удавалось. Мысли унесли меня к пожилому мужчине и малень-кой девочке, стойко сохранявшим свою любовь и веру в мрачном одиночестве подзе-мелья. Тогда-то дедушка и начал учить меня читать. Наша история сохранилась случайно. Дедушкина бабушка не была писательницей. Истории, которые она писала для своих детей, друзей, хранились в семье, как знак уважения к ее памяти. Ведь раньше у нас была очень большая, любящая, дружная семья. Но сейчас все потерялись. И дедушка не знал, где его братья и сестры, их дети и внуки, живы ли; строил планы - как бы найти кого-нибудь?! В метро дедушка спустился с целым чемоданом, набитым рукописями. Но когда мама рожала меня, нужен был свет и теплая вода. И дедушка, не раздумывая, сжег исто-рии своей бабушки. - Я уверен, что она не обиделась, - говорил он, вспоминая, как это было. Эту же историю - о Макаре и Лале, Криссе и Мег не сожгли. Когда опорожнили чемодан - ведь его тоже сожгли, эти листки оказались где-то сбоку, под сидением одного из диванов вагона. (Тогда в нашем вагоне еще были диваны). Кто-то из них, не помню, то ли дедушка, то ли мама, случайно нашли эту историю. И раз она таким чудесным образом сохранилась, решили беречь ее и дальше. И вот я читала и читала эти странные слова: море, волны, чайки, паруса, ветер, деревья, камни. И дедушка объяснял и объяснял мне непонятные, странные вещи, явления. А я не переставала удивляться и не знала - верить ли?! Время шло. Появилась малышка Пици. Дедушка все чаще изучающе посматривал на меня. Наконец он начал заставлять меня мазать грязью лицо, прятать волосы под большой шапкой с ушами, обматывать руки тряпками. Ему не нужны были просьбы мамы, он сам хотел уберечь меня от Косого, от всевидящих глаз его соглядатаев. Ведь я была совсем непохожа на своих братиков и сестричек. Почти каждый год мама рожала по ребенку. Но какие же они - мои выжившие братики и сестрички были уродливые, слабенькие! Как я от них отличалась! Для того, чтобы я могла читать, мы с дедушкой каждый день поднима-лись на самый верх. - Это очень полезно для твоих глазок, - говорил дедушка. - Ты не превратишься в подслеповатого кротышку, как другие. Может быть, когда-нибудь, ты сможешь выбраться, сможешь вернуться к нормальной жизни. - Дедушки уже нет. Когда он почувствовал, что пришло его время, он попросил нас с Пици проводить его наверх. Мы усадили его так, как он хотел - у наружной стороны метро. Я первый раз в жизни была снаружи при свете дня, дышала морозным, хрустким воздухом. Дедушка держал мою руку в своих слабых руках. С другой стороны от него сидела настороженная, готовая кинуться на защиту, Пици. Пространство перед нами - "улица", было пустынно. Пробегающие редкие звери - "кошка", "собака" - называл их дедушка, нерешительно останавливались в отдалении, и, внимательно рассмотрев Пици, поспешно убегали прочь. На нас с дедушкой они почти не обращали внимания. - Посмотри, какое небо, - медленно сказал дедушка. Я первый раз в жизни видела высокое, светлое небо. - Какой это цвет, дедушка? - Оно голубое, дорогая. Голубое, как твои глаза. А теперь идите. Пици, обещай мне заботиться и охранять ее. - И Пици, большая, сильная крысиная Королева, запищала, как маленький, несчастный крысенок, заглядывая умными блестящими глазами в лицо дедушки. - Уходите. Уходите, девочки. Берегите друг друга. Прощайте. Я устал и хочу остаться один. - Но мы с Пици никак не могли уйти. И стояли, спрятавшись за углом стены, пока белые, легкие холодные хлопья не начали слетать с побелевшего внезапно неба. Становилось все холоднее и темнее. Вот уже фигура неподвижно сидящего дедушки потеряла свои очертания, покрытая белым искрящимся покрывалом. Я ужасно замерзла. Сердце, казалось мне, превратилось в холодную, безжизненную железку. Было так больно! Так горько! Так пусто! Я думала, что плачу. Но это белые хлопья опускались на мое, все еще теплое, лицо, таяли и стекали тонкими ручейками, застывая в воздухе. Пици больно кусала и тормошила меня, заставляя сдвинуться с места, вернуться внутрь, спуститься на наш ярус.
Я уже не плачу, когда вспоминаю дедушку. И не обижаюсь на него за то, что он ушел и оставил меня одну. Когда я теперь думаю о нем, я становлюсь спокойнее и увереннее в себе; стараюсь не забывать то, чему он меня учил. На этом ярусе совсем по-другому тихо. Нет ощущения, что за тобой пристально следят, напряжение постоянной опасности не держит своим пульсирующим кольцом. Можно спокойно сидеть и думать.
Я хорошо помнила наставления дедушки - старалась держаться как можно дальше от "фэмили"; находила немного воды в заброшенных резервуарах или ждала, когда растают принесенные сверху белые хлопья - вспомнила - "снег" - называл их дедушка, и мылась, до боли терла свое тело; и после этого чернила лицо, заматывала руки. - Зачем же я моюсь? - Спрашивала я в свое время дедушку. - Ты не можешь себе позволить быть похожей на этих нерях. А это - считай, что ты гримируешься, чтобы играть определенную роль, - отвечал он. И долго, интересно рассказывал что такое театр, и что значит играть роль. Театр - наверное, что-то похожее на мою историю, думала я. Тоже разные люди, разные события. Так же, как с дедушкой, я поднималась на самый верх, в пустынные, без окон и дверей, фойе метро, или устраивалась под световым люком, чтобы почитать историю. Я старалась как можно чаще менять свои убежища, перетаскивая с места на место железный ящичек с историей и нехитрые пожитки. Но теперь, сидя в бездушной темноте яруса, я все чаще ругала себя за то, что задавала дедушке совсем не те вопросы. Меня интересовало, что такое "школа", "библиотека", кто такой "доктор", что такое "деньги". А спрашивать надо было совсем о другом, о том, что, кроме него, никто не мог знать: о ком написала его бабушка эту историю, знала ли она этих людей?? А, может быть, - тут душа моя сладко сжималась, сама была одной из них - Мег, Эмили или Лалой?!? И вообще, становясь старше, лишившись вместе с дедушкой и своего детства, я стала по-другому думать об истории. Сейчас меня интересовали не незнакомые вещи или явления, мне хотелось понять, что скрывается за оболочкой событий, слов, отношений. О чем думали эти люди, что они чувствовали, почему поступали так или иначе? Эти печальные стихи Мег... Почему она грустила? Ведь никто не угрожал ее жизни, у нее было постоян-ное убежище, и она не должна была каждый день думать о том, как добыть себе пищу. Что хотела сказать Мег, о чем поведать в этих коротких неровных строчках? Почему, окруженная людьми, чувствовала себя одинокой? Как, из чего возникает любовь? Что это за чувство, заставляющее забыть себя, свой дом, стремиться на край света в поисках любимого человека? Чувство такое таинственно-прозрачное, нежное и, в то же время, делающее человека таким сильным и смелым, несокрушимым в своем стремлении... Я, вздыхая, прижималась к теплому боку Пици. Что знает она о любви? А ведь Пици совсем взрослая крыса, она - Королева. И ни разу не было у нее детенышей. А положено. Долж-ны были бы быть. В первый раз я подумала об этой странной особенности в жизни Пици. - Эй, - я долго всматривалась в ее непроницаемые глаза, в знакомую до мельчайшей шерстинки мордочку, - Неужели это из-за меня? - Пици сердито зашипела и оголила острые зубы-кинжалы. - Спи, - толкнула меня своей сильной лапой, - Не придумывай.
- А я-то, я-то - знает ли она, что такое любовь? Да это я - глупый человеческий детеныш, не знаю, что такое любовь. А Пици - она не знает этого слова, но что это такое, чувствует отлично!
Спала ли я или просто, пригревшись, перебирала события своей недолгой жизни? Сколько это продолжалось? Но резкий запах - запах тревоги и беды вернул меня к дейст-вительности. Из вентиляционных отверстий, стелясь по полу, выплескивался запах гари и огня!! Нет ничего страшнее (может быть, вода?) пожара в запутанных лабиринтах ярусов! Пици!!! Коробка!!! - Билось в моем мозгу, когда я неслась вниз, увлекаемая всего двумя чувствами - любовью и ответственностью...