Гулин Юрий Павлович : другие произведения.

Распущенные знамёна. Красным по белому

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Роман вышел в Электронном издательстве "Аэлита" http://iaelita.ru/
  Александр Антонов
  КРАСНЫМ ПО БЕЛОМУ
  (альтернативная сага)
  
  'Им нужны великие потрясения, нам нужна Великая Россия!'
  П.А. Столыпин
  
  Книга вторая
  РАСПУЩЕННЫЕ ЗНАМЁНА
  (публикуется со значительными сокращениями)
  
  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
  Глава первая
  
  Одним из вечеров июня 1917 года вблизи захолустного южного городка Анапа безобразил шторм. Однако к полуночи стал уставать, а после того как выплюнул на песчаный пляж обнажённое мужское тело вскорости и затих. Тело осталось лежать на животе возле самой кромки воды, изредка подавая отдельными частями (путём их подёргивания) сигнал: 'Я жив!'. Таким и нашли его ранним утром следующего дня седая старуха в застиранном платье да босоногий малец, промышлявшие вдоль кромки моря подачками, которые оставил на берегу вчерашний шторм. Словили, значит, подарочек!
  
  АРТУР
  
  Просыпаться было как минимум странно. Во-первых, жёстко. То, на чём лежало моё почему-то измученное тело, явно не было ортопедическим матрасом, коим - это я помнил отчётливо - была укомплектована кровать гостиничного номера. Во-вторых, этот странный шум. Кондиционер так шуметь не должен, даже если стал он в одночасье неисправным. Но - чёрт возьми! - так вполне может шуметь близкий прибой. Мысль оказалась настолько пробуждающей, что я тут же открыл глаза. И моментально закрыл. То, что я увидел, никак не могло быть реальностью, а значит, я всё ещё сплю, и мне только снится, что я уже проснулся. Ну что, попробуем проснуться ещё раз? Хмм... а дальше вроде уже и некуда. Осторожно разлепляю веки и вижу всё ту же безрадостную картину: низкий потолок, оклеенные какими-то картинками стены, - в полумраке не разобрать какими - небольшое окно за которым виднеются... сети что ли? Это точно не гостиничный номер. Какое-то шевеление и в поле зрения возникает старуха с ужасно морщинистым лицом, всматривается и кричит в сторону двери:
  - Тимка, подь сюды, наш утопленник очнулся!
  Тимка - не иначе её дед, который до того сидел на крыльце и караулил разбитое корыто, а теперь торопится в избу посмотреть на ожившего утопленника... Вот тебе и дед! Пацанёнок сопливый. Смотрит радостно и участливо.
  - Водицы испить хотите?
  Мычу нечто неопределённое. Говорить пока почему-то не получается. Пацанёнок кивает и шмыгает бабке за спину, откуда возвращается с ковшом в руке. Подсаживается в изголовье.
  - Давайте я вам подмогну!
  Осторожно засовывает ручонку под шею и пытается приподнять. Хочу ему помочь и тут же издаю хриплый стон. Невольно хватаюсь за голову, как бы пытаясь поймать возникшую в ней острую боль, натыкаюсь рукой на повязку. Делаю пару судорожных глотков, бормочу что-то вроде 'спасибо' и уже с закрытыми глазами опускаю голову на подушку. Я вспомнил!
  
  **
  
  Дешёвое, но, в общем, вполне приличное вино (не пойло!) создавало в голове приятный шум, а шалунья Ларочка то и дело норовившая опереться на него не потерявшей упругости грудью добавляла в обволакивающий душу коктейль по имени 'кайф' солидную толику сладкой истомы. И что важно: и вино и Ларочка чётко вписывались в среднесуточный 'All inclusive' (4000 российских рублей) - большего Артур себе позволить не мог. Не мог, не потому что НЕ МОГ, а не мог, потому что не считал более высокую сумму целесообразной. Съём 'так себе ничего' номера в относительно недорогой гостинице расположенной в районе яхт-клуба составлял в это время года ровно половину его 'All inclusive'. К разгульной жизни Артур был устойчив, к еде непривередлив, вином довольствовался домашним - на всё это оставшейся половины вполне хватало, даже ещё и оставалось на кое-какую мелочь. К мелочи Артур относил, в том числе, сувениры и женщин.
  'А чё ж так-то?' - спросите вы, имея в виду, конечно, женщин. Тут всё очень просто. По внешнему виду Артур был типичным мачо и к своим тридцати трём годам сумел сохранить вполне спортивную фигуру. Женщины на таких и без денег гроздями вешаются. Однако Артур никаким боком не причислял себя к любителям сексуального экстрима. Роковые красавицы ему на фиг не были нужны, из остального контингента утомлённых солнцем женщин он волне мог выбрать что-нибудь стоящее и не дорогое. Он и выбрал. Заприметил её ещё в гостинице. Решил, что соседка - это удобно. Проследовал за ней до пляжа. Подождал, пока разденется. Убедился, что не ошибся в выборе и вскоре встал возле её лежака, загородив собой солнце. В ответ на недовольный взгляд одарил белозубой улыбкой.
  - Вы позволите расположиться рядом с вами?
  Дама прошлась по его фигуре оценивающим взглядом. Когда он (взгляд) опустился чуть ниже пояса, левая бровь красавицы слегка приподнялась. Она вернула Артуру улыбку и утвердительно кивнула. Завязавшийся между ними банальный курортный роман протекал ровно и сегодняшней ночью должен был при полном непротивлении сторон достичь положенной кульминации. Вволю напрыгавшись на дискотеке, Артур и Ларочка, взбодрившись для верности заранее припасённым вином, брели в обнимку по ночной набережной в сторону гостиницы. Какого лешего Артура потянуло на пляж? Ладно, был бы он любителем ночного купания - так нет! А тут, словно чёрт в него вселился: пойдём и всё! Быстро избавившись от лишнего, Артур нетерпеливо посматривал на подругу. Ларочка опустилась на песок возле его одежды и отрицательно покачала головой:
  - Я не хочу. Купайся один. Я тебя тут подожду.
  Вода казалась удивительно тёплой, хотя на самом деле вряд ли превышала 20 градусов. Артур, размашисто выбрасывая вперёд то одну, то другу руку, всё дальше уплывал от берега. Когда ногу свело судорогой Артур, стараясь не поддаваться панике, набрал в грудь как можно больше воздуха и нырнул, безжалостно вонзая ногти в онемевшую икру. И ведь отпустило! Артур рванулся к поверхности, но ударился обо что-то головой, может о колокол, гул которого у него в голове прекратился лишь с потерей сознания...
  
  Ларочка сидела на песке, обняв колени руками. Своего спутника она уже давно потеряла из виду и теперь просто смотрела на лунную дорожку, переливающуюся на глади моря. Она не сразу сообразила, что Артур как-то уж очень долго плавает. А когда сообразила, то встала и пошла к кромке прибоя, долго всматривалась, но так никого и не разглядела среди накатывающих на берег волн. Кричать и звать на помощь поостереглась. Будучи женщиной рассудительной посчитала, что мужчинку, конечно, жаль, но видно судьба у него такая. Криком она ему теперь точно не поможет, а к себе ненужное для замужней женщины внимание привлечёт. И, огорчённая, но уверенная в своей правоте ушла с пляжа, не притронувшись к сиротливо лежащей на песке одежде. На другой день полиция её, разумеется, допросила, но она ответила, что с Артуром рассталась сразу после дискотеки и с тех пор больше его не видела...
  
  **
  
  Артур сидел на лежанке, прикрывшись лоскутным одеялом. Подошла бабка.
  - Оклемался, паря?
  - Да вроде... - не совсем уверенно ответил Артур, и чуть смущаясь, спросил: - А где у вас туалет?
  Этот, казалось бы, простой вопрос бабку неожиданно развеселил.
  - Какие у нас тут туалеты? В их городские барышни наряжаются, а нам они ни к чему. - Потом посмотрела на обалдевшего от непонимания Артура и сжалилась: - Может тебе до ветру треба?
  Артур опять мало что понял, но на всякий случай кивнул. Бабка хмыкнула, отошла, вернулась, держа в руках затрапезного вида штаны. Кинула их Артуру. - Прикрой срам! - Дождалась, пока тот натянет штаны прямо на голое тело. - Пойдём, покажу.
  Они вышли на улицу, и бабка указала костлявым пальцем в сторону каких-то кустов. - Нужник там! - Добавила уже в спину: - Лопух по дороге сорви, коли нужда большая...
  Нужник выглядел гораздо хуже, чем это можно было себе вообразить. Но разве у Артура был выбор? И с лопухом он оскандалился: чёртов лист просто размазал попавшее в него содержимое по нижним полушариям. Пришлось, прикрывшись штанами, отступать в сторону моря. У самой воды Артур бросил штаны на песок, а сам стремглав устремился в воду. Заодно и искупался. На берег вышел уже вполне умиротворённый. От избы тянуло ухой. Когда сел за стол бабка поставила перед ним деревянную миску с похлёбкой, рядом положила деревянную же ложку и ломоть хлеба. Ещё на столе лежала порезанная на куски луковица и стояла деревянная солонка. Бабка и Тимоха ели уху вприкуску с луком, который обмакивали в соль. Артур к луку не притронулся. Зачерпнул ложкой похлёбку и откусил от хлебного ломтя. Чуть сразу не выплюнул - такой хлеб был невкусный. Поспешил отхлебнуть из ложки, - уха по счастью оказалась вполне съедобной - и только вместе с горячей жижей сумел пропихнуть в горло кусок. Бабка осуждающе поджала губы, но от комментариев воздержалась.
  'Какими же сволочами были эти коммуняки! - со злостью думал Артур. - До чего народ довели? Уж двадцать лет как крякнуло ГКЧП, а люди всё из бедности вылезти не могут!' Хлеб он больше не ел, зато уху выхлебал без остатка. Бабка молча взяла пустую чашку, вышла на улицу где на низком огне томился котёл с ухой и вернулась с добавкой. После второй порции пришло насыщение. Артур отодвинул чашку в сторону и весело воскликнул:
  - Спасибо, хозяюшка!
  - На здоровьице! - без улыбки ответила бабка.
  Из-за стола все потянулись на улицу. Тимка враз умчался по своим мальчишечьим делам, а бабка присела на завалинку. Артур примостился рядом.
  - Эх, - прищурилась на солнце бабка, - был бы табачок - покурил бы небось, а? - повернулась она к Артуру.
  - Я не курю, - ответил Артур.
  - А что так? - удивилась бабка. - Никак чахоточный?
  - Зачем сразу чахоточный, - повёл плечами Артур, - просто не курю.
  Бабка чуток покумекала, потом отвернулась. Вздохнула:
  - Вас городских разве ж поймёшь?
  Помолчали. Потом бабка заговорила снова:
  - Ну, раз не куришь, может скажешь как тебя звать величать?
  'Вот блин! Действительно. Мы же до сих пор не представились друг другу, - с раскаянием подумал Артур. - А ведь мне, как спасённому, определённо следовало сделать это первому'. И он поспешил исправить досадную оплошность:
  - Слепаков Артур Владимирович!
  Бабка ехидно прищурилась.
  - Значитца, Артур? Ненашенское имя. Видно ты барчук. А меня по-простому Марьяной кличут, а внучка мово Тимкой, Тимофеем, стало быть. Евоные родители по прошлому году в море сгинули, с тех пор и бедуем вместе: старый да малый. Какие из нас рыбаки сам должон понимать... - бабка вздохнула. - Ладно, артель нас не бросает, помогают, чем могут, но им тепереча и самим не сладко...
  Помолчали.
  - А как вы меня нашли? - спросил Артур.
  - Да как... шли по берегу и нашли у воды. Тимка сбегал сюды и пригнал лодку, на себе бы не дотащили...
  - Спасибо вам, - сорвались с губ Артура слова искренней благодарности. - Я вижу, как вам тяжело живётся, потому обязательно дам денег. Много не получится, но, как вы сами сказали, чем могу. Мне бы только до гостиницы добраться. Как отсюда поскорей попасть в Анапу?
  - Так по берегу самое быстрое и будет, - сказала бабка. - Тут недалече.
  - Ну, так я пойду? - поднялся с завалинки Артур.
  - Ступай, коли силу чуешь, - согласилась бабка. Потом критически осмотрела Артура. - Хотя погодь, - и ушла в избу. Артур топтался на месте, силясь вникнуть в суть бабкиных намерений.
  Марьяна вернулась через несколько минут, держа в руках ворох одежды.
  - Надень-ка это, - сказала она, протягивая одежду Артуру. - Сына мово сгинувшего одёжа. Он её только по праздникам и одевал, - бабкины глаза наполнились слезами. - Я её берегла поменять на еду, если уж совсем подопрёт, да раз такой случай... - бери! Она тебе должна быть впору.
  К горлу Артура подкатил комок. Он принял из рук Марьяны одежду, рассыпаясь в благодарностях:
  - Спасибо! Я вам её обязательно верну, только доберусь до своего номера. - Тут его осенило: - Может Тимоха меня до города проводит? Я ему потом и одежду верну и денег дам и гостинцев каких, а?
  - А пошто нет? - пожевала губами бабка. - Пущай проводит...
  
  **
  
  Шли молча. Пацан дичился, а Артуру было что-то не до разговоров. Когда впереди показалось какое-то поселение, не имевшее ничего общего с красавицей Анапой, Артур забеспокоился: 'А где город-то?' Он так и спросил у Тимохи, на что тот удивлённо вытаращил глаза:
  - Так вот она, Анапа-то, - и протянул тощую ручонку в сторону поселения.
  Артур смотрел в указанном направлении, а в голове вертелось: 'Вот стою на асфальте я, летом в лыжи обутый. Толи лыжи не едут, толи я ...' Артур по обыкновению проглотил последнее слово - матерно он не выражался даже в мыслях...
  
  Артур родился в интеллигентной семье. Папа Вова и мама Таня когда-то закончили физический факультет Новосибирского государственного университета и с тех пор колосились на ниве сибирской науки. Оба поступили в аспирантуру, - там, кстати, и поженились - оба стали кандидатами наук. Вот тогда-то и пришла им впервые в голову мысль обзавестись малышом. Однако после зрелых размышлений молодые учёные сочли, - может, кстати, и вполне разумно - что ребёнок плохо будет вписываться в интерьер маленькой комнатушки в семейном общежитии. В следующий раз идея сотворить продолжателя их славных дел пришла во времена, когда обоим было уже за тридцать. А может 'продолжатель' был и не причём, может приближающаяся очередь на квартиру - с ребёнком дадут двухкомнатную! - сыграла решающую роль? Так или иначе, но Владимир поднапрягся, и Татьяна в полном соответствии с законами природы произвела на свет их первого и, как впоследствии выяснилось, последнего ребёнка. К тому времени как Артур подрос, весь научно-исследовательский потенциал родителей ушёл в землю. Отец, правда, время от времени стряхивал пыль с папки, где хранились наработки к докторской диссертации, а мать такой фигнёй не маялась вовсе. Отсутствие перспектив способствует усиленной выработке желчи, которую надо на что-то изливать. Родители Артура избрали для этой цели два основных направления: стандартное - коллеги по работе, и модное - воспоминания о Советской власти. Так Артур вместе с юношеским максимализмом впитал в себя и эту желчь. Максимализм, как водится, прошёл, а желчь осталась.
  Между выпускными экзаменами в школе и вступительными в ВУЗ Артур лишился родителей: поехали с друзьями на Алтай и по дороге погибли в автокатастрофе. Заботу о судьбе Артура взял на себя дядя Коля: друг семьи и новый русский бизнесмен, и инициатор той злополучной поездки. Этой заботы хватило ровно на время, пока Артур изучал в НГУ историю. Потом пути-дорожки Артура и дяди Коли разошлись.
  
  Артур смотрел на поселение и пытался вспомнить: где он это уже видел? А когда вспомнил, то быстро об этом пожалел. Совсем недавно Артур посетил местный музей и вот там на одной из старинных фотографий был тот самый вид, что видел он сейчас перед собой. Подпись под фотографией гласила: 'Вид Анапы с городского пляжа. 1917 год' Донёсшийся из поселения перезвон колоколов вызвал в мозгу болезненную реакцию, что с некоторых пор вошло у Артура в отнюдь не благоприобретённую привычку...
  
  **
  
  Прошлой осенью случилась с Артуром засада. Один из друзей оценив его усталый вид, сказал: 'Старик, тебе надо отдохнуть'. Артур посмотрел на него непонимающим взглядом, потом выразительно повёл глазами на грохочущее вокруг них лазерное шоу и кисло усмехнувшись, ответил: 'Так я вроде как отдыхаю' - 'Вот именно что 'вроде как', - уцепился за фразу приятель. - А я тебе предлагаю совсем другой отдых: река, чистый воздух и практически совковая цивилизация'. Артур непонимающе уставился на приятеля: 'Это как?' Тот открыл, было, рот, чтобы ответить, потом, слегка поразмыслив, рот закрыл, загадочно улыбнулся и дружески хлопнул Артура по плечу. 'Старик, - чуть пафосным тоном провозгласил он, - это надо видеть, а не слышать. Кстати, это совсем недалеко от города, и, к тому же, почти задаром'. Артур уточнил, что, по мнению приятеля, означает 'почти задаром'? Услышав ответ, был приятно удивлён и пообещал над предложением подумать...
  'Не иначе он в доле с моим автомехаником, - думал, имея в виду приятеля, Артур, в то время как его машина осторожно преодолевала очередной ухаб. - Тут на одной подвеске разоришься. Вот тебе и 'почти задаром'!' На территории базы отдыха ничто не вернуло Артуру доброго расположения духа. Сползающее в закат солнце освещало разбросанные меж деревьев убогие щитовые домики. 'Насчёт нормальной дороги, сука, соврал, а тут попал в самую точку - типичный 'совок'!' - раздражённо думал Артур. Тянувший с реки холодок заставил неприятно ёжиться даже под тёплой курткой. 'И когда же твой хозяин пожалует?' Артур неприязненно поглядывал на методично лаявшую в паре метрах от него небольшую чёрную собачонку. А человек в камуфляже уже спешил к ним. Цыкнул на враз примолкшую шавку, протянул Артуру руку, представился: 'Павел Иванович!' Артур вяло пожал крепкую ладонь. Павел Иванович посмотрел на недовольное лицо VIP-персоны, о прибытие которой его загодя известили. Приветливая улыбка на его лице сменилась дежурной, но Артуру было плевать на переживания начальника базы отдыха. Он молча проследовал за Павлом Ивановичем в приготовленный для него домик. Сразу прошёл к двухъярусным кроватям и бросил висевшую на плече сумку на нижнюю койку, противоположную той, что уже была заботливо застелена. С каменным лицом повернулся к Павлу Ивановичу. Тот, тщательно скрывая раздражение которое вызывало у него поведение 'дорогого' гостя, скороговоркой выпалил необходимые по его мнению пояснения и хотел уже было откланяться как за стеной раздался взрыв хохота. Артур подошёл к боковому оконцу и выглянул наружу. На лужайке, аккурат между его и соседним домиком, был вкопан в землю деревянный стол. Сейчас возле него хлопотали какие-то мужчины и женщина. 'Они, как и вы прибыли сегодня, - прозвучал за спиной голос Павла Ивановича, - и теперь приглашают всех на дружеский ужин. Не желаете присоединиться?' Артур перестал смотреть в окно, повернулся лицом к Павлу Ивановичу и отрицательно помотал головой. Тот явно обрадовался такому решению, поспешно попрощался и покинул домик, а Артур принялся распаковывать сумку.
  Стоя у окошка, Артур с завистью подглядывал за чужим весельем. Он уже успел пожалеть о том, что отверг щедрое предложение Павла Ивановича и остался на весь вечер в тоскливом одиночестве. Злиться на себя Артур считал совершенно недопустимым, потому плевал раздражением в сидящих за весёлым столом. Индивидуальное тьфу на Павла Ивановича за то, что не проявил должной настойчивости, приглашая его на праздник. Коллективное тьфу на всех остальных мужчин за то, что ни черта не понимают в настоящем веселье (Этим пролетариям лишь бы нажраться). 'А бабёнка у них ничего... Ей бы, дуре, не с этим быдлом якшаться, а поработать в моей постели грелкой, а то в этой не отапливаемой хибаре и под двумя одеялами, похоже, хрен согреешься. А коли не понимает она счастья своего, то и на неё тоже тьфу!'
  Когда за столом затянули первую песню Артур поспешно отошёл от окна, быстро заткнул уши таблетками наушников и включил плеер. Так промаялся, наверное, с час, пока веселье за окном не пошло на убыль. Артур выключил плеер и вернулся к окну. На лужайке три мужика выстроились в тусклом свете висевшего на стене дома фонаря, а баба целилась в них из 'мыльницы'. Вспышка была такой яркой, что Артур невольно прикрыл глаза. И тут в его ушах отчётливо прозвучал дальний колокол.
  С этого момента и начались приключаться с Артуром разные странности. Как сглазил его кто. Может та бабёнка с мыльницей? Хотя как? она ведь даже на него и не посмотрела ни разу, да и вообще вряд ли подозревала о его существовании (Базу отдыха Артур покинул рано утром, когда все участники вчерашнего сабантуя ещё спали).
  Сначала начались непонятки на работе. Ничего серьёзного, так по мелочам. Но за месяц этих мелочей набралось столько, сколько не было за весь предыдущий год. А под самый Новый год его чуть не сбил поезд...
  Артуру часто приходилось бывать по работе на станции Чик. Вот и теперь он уверенно шёл через пути. Заметив приближающийся поезд, встал рядом с колеёй возле столба. Электровоз пронёсся мимо, зачем-то отчаянно гудя. Артур только помянул недобрым словом идиота машиниста, как в спину ударила воздушная волна. Это по соседнему пути и тоже с большой скоростью, только во встречном направлении, мимо него понеслись вагоны другого состава. Если бы не столб... Артур вцепился в него мёртвой хваткой, обняв так, как он не обнимал ни одну женщину. А бушующий вокруг него вихрь норовил оторвать Артура от столба и бросить под колеса одного из составов под звук невесть откуда звучащего колокола.
  Ближе к весне нелады на работе приняли хронический характер. Артур понимал, что терпение начальства на исходе и всерьёз начал присматривать другую работу, как совершенно неожиданно угодил в больницу...
  Это была не его драка. Он просто проходил мимо. Но кто-то посчитал иначе. Бок Артура обожгло огнём, и он с криком рухнул на грязный подтаявший снег, а в ушах издевательски звучал теперь совсем уже не дальний колокол. Лёжа на больничной койке, он узнал, что его рёбра соприкоснулись с металлическим прутом с самыми роковыми для них (рёбер) последствиями: пять из них оказались сломанными. Таким образом, в больнице Артур застрял надолго, зато его не уволили с работы - пока.
  Выздоравливал Артур долго, а когда поправился, то узнал, что на его место уже приняли другого человека, временно, разумеется. Потом был разговор в кабинете начальника, где Артуру был предложен выбор: либо он покидает фирму по состоянию здоровья и получает в качестве прощального подарка некую денежную компенсацию, либо его переводят на менее престижную и, соответственно, менее оплачиваемую работу. Из двух зол Артур выбрал самое денежное и вскоре оказался на вольных хлебах. Поскольку цепкие лапы голода за горло его пока не держали, вопрос о трудоустройстве Артур решил отложить до осени, а пока отправился поправлять здоровье в славный город Анапа.
  **
  Тимоха с ужасом смотрел, как несостоявшийся утопленник сначала долго глядел на город наполняющимися безумием глазами, потом опустился на песок, обхватил голову руками и завыл.
  А Артуру было тошно. Отчего, он уже и забыл, тошно - и всё! Он выл, тяжко, монотонно, на минуту замолкал и вновь начинал выть. Рядом суетились какие-то люди, звучали какие-то голоса. 'Мы его на песке нашли, возле воды' ... 'Господи, да что же это с человеком делается!' ... 'Господа!..' - 'Кончились господа!' - 'Ну, хорошо, товарищи, пропустите санитаров!' ...
  
  Глава вторая
  ГЛЕБ
  
  Порассуждать в мыслях о том, что новое назначение может сделать человека добрее меня заставило то, что в отличие от бывшего командующего Юго-Западным фронтом генерала от кавалерии Брусилова, который в канун операции 'Цюрих-транзит' продержал меня в 'предбаннике' около часа, Верховный главнокомандующий Алексей Алексеевич Брусилов принял меня сразу после доклада адъютанта о моём прибытии. Скажу больше: генерал встретил меня улыбкой и даже сделал шаг навстречу. Пожимая руку, произнёс:
  - Рад видеть вас, голубчик, во здравии! Доклад о вашей якобы гибели меня, признаться, огорчил. Хорошо, что всё, в конце концов, разрешилось столь благополучно!
  После недолгого обмена любезностями главнокомандующий поинтересовался, каким ветром занесло меня в Ставку на этот раз? Узнав, что я прибыл во главе Особого отряда Красной Гвардии, сразу же поинтересовался, какова численность подразделения?
  - Один бронепоезд с экипажем и до двух батальонов десанта, - коротко по-военному отрапортовал я.
  Брусилова мой ответ рассмешил.
  - Простите, голубчик, - сквозь смех сказал генерал, - просто я, было, подумал, что вы воевать приехали, а вы, оказывается, решили всего лишь прогуляться в сторону фронта.
  Стараясь не подавать вида, что слова главкома меня задели, я ответил как можно более спокойным тоном:
  - Душевно рад, Алексей Алексеевич, что сумел вас развеселить, однако смею напомнить, что прошлая моя 'прогулка в сторону фронта' была, если мне не изменяет память, весьма успешной!
  Брусилов тут же проглотил остатки смеха.
  - В этом вы совершенно правы, Глеб Васильевич. - Ого! С каких интересно пор ему известно моё имя-отчество? - Уверяю, что мой смех не имел цели как-то уязвить вас. Просто численность войск, которые, как мне докладывали, имеются в вашем распоряжении, и численность вашего отряда уж больно несопоставимы.
  Так, так... Всё-то он обо мне знает. Не иначе Савинков постарался. Он ведь где-то тут с начала наступления. Ладно, учтём... Улыбаюсь вежливо и чуть успокаивающе.
  - Да я совсем и не в обиде. Что до войск... Если вам доложили правильно, то доложили и о том, что должность моя в Красной Гвардии - начальник штаба. Я лишь намечаю маршруты передвижения, а двигать по ним войска или нет, решает мой непосредственный начальник...
  - Ладно, ладно, - прервал мою линию защиты Брусилов. - В конце концов, не так важно: всю Красную Гвардию вы привели, или только два батальона. Мы и без вашей помощи наступаем и, знаете, весьма успешно. Для вас же у меня есть более приятное сообщение.
  Брусилов звонком вызвал адъютанта.
  - У вас всё готово?
  - Так точно, ваше высокопревосходительство!
  О как! Пришлось сделать вид, что я не заметил оговорки адъютанта.
  - Тогда будем начинать! - приказал Брусилов.
  Адъютант открыл дверь и в комнату вошли два знакомых мне офицера: полковник Зверев и капитан Круглов, которые участвовали вместе со мной в операции по освобождению высокопоставленных русских офицеров из австрийского плена. В присутствии главнокомандующего мы приветствовали друг друга весьма сдержано, хотя мне искренне хотелось каждого обнять.
  - Господа офицеры! - Голос адъютанта заставил нас выстроиться в линию и принять строевую стойку. При этом я отметил очередное нарушение нового устава. Впрочем, фиг с ним, главное, не при солдатах!
  Брусилов кивнул адъютанту и тот зачитал приказ о награждении Абрамова Глеба Васильевича орденом Святого Георгия 4-ой степени посмертно. Потом добавил, что в связи со вновь открывшимися обстоятельствами приписка 'посмертно' из приказа изымается. Брусилов встал напротив меня, взял с подноса, который держал в руках адъютант, орден и прикрепил его мне на гимнастёрку.
  Не помню, кем мы величали друг друга в тот вечер: 'товарищами' или 'господами', поскольку в честь нового георгиевского кавалера все выпили изрядно.
  
  /***/
  
  МИХАИЛ
  
  Взор ворвавшегося в мой кабинет Ерша был таким пламенным, что я сразу понял: случилось нечто экстраординарное. Но это не удержало меня от шутки по поводу столь стремительного прибытия моего друга.
  - Ты чегой-то, Ёрш, такой взъерошенный?
   Ёрш вопрос проигнорировал, шагнул к столу и буквально кинул передо мной папку, которую до того держал в руке: - Я только что с Крестовского. Смотри!
  Я раскрыл папку и обнаружил в ней дело секретного сотрудника Департамента полиции по кличке Красавчик. Беглого взгляда хватило для того, чтобы я присвистнул от удивления.
  - Ох, ни фига себе! Это что же получается, наш Стрелкин бывший агент охранки?!
  - Вот именно! - Николай опёрся обеими руками о стол.
  - И что же прикажешь нам с твоим помощником (Ёрш в отсутствие Васича исполнял обязанности коменданта Петропавловской крепости) делать? - спросил я, одновременно прокручивая в голове возможные варианты ответа на мной же поставленный вопрос.
  - Арестовать суку и немедленно! - сказал, как отрезал, Ёрш.
  Я сверился со своим вариантом ответа и убедился, что он в основном совпадает с вариантом Ерша.
  - А что, я согласен! Будем арестовывать, но с одной лишь поправкой: не суку, а кобеля - как тебе такой вариант?
  - Нашёл время хохмить, - буркнул Ёрш.
  - В жизни, дабы она не стала совсем пресной, всегда должно быть место хохме, - назидательно произнёс я. - Тащи сюда гада Стрелкина!
  Ёрш умчался выполнять поручение, а я стал готовиться к первому допросу, который намеревался провести сразу же после ареста. Для начала я прикрыл лежащее на столе дело другой папкой, затем выдвинул верхний ящик стола и убедился, что лежащий там револьвер находится в боевой готовности. Техническая сторона вопроса была решена Удовлетворённо мурлыкая под нос:
  'Суд идёт революционный,
  Правый суд.
  Конвоиры провокатора
  Ведут...'
  - я стал прокручивать в голове схему допроса.
  
  **
  
  Едва взглянув на вернувшегося Ерша, я понял, что реальность опять не желает вписываться в сочиняемый нами сценарий.
  - Стрелкина нет в крепости? - решил поразить я Ерша своей прозорливостью.
  - Хуже, - мотнул головой Николай. - Сам, гад, ушёл, и часть своего отряда увёл. Взял самых преданных.
  Дурная новость невольно заставила меня нахмуриться.
  - Куда подался Стрелкин, выяснить удалось?
  - А с чего я, по-твоему, так долго отсутствовал? - с укором глянул на меня Ёрш. - Колонул я тут одного и узнал, что 'товарищ' Стрелкин получил сведения о местонахождении бывшего начальника Петроградского Охранного отделения генерала Глобачева и немедленно отправился его арестовывать.
  - Так! - прихлопнул я ладонью по столешнице.
  - Погоди 'такать', - остановил меня Ёрш. Попробую сэкономить твоё время. Тревогу по гарнизону крепости я объявил. Остатки отряда Стрелкина в казарме блокировал. Тревожная группа готова к выезду. Вот адрес, в который убыл Стрелкин. - Ёрш протянул мне клочок бумаги.
  Мне не оставалось ничего другого, как на ходу читая адрес направиться к двери.
  
  Уже на подъезде к дому, где скрывался Глобачев, я понял, что мы опоздали. Возле подъезда бурлила толпа, состоящая, судя по виду, в основном из жильцов дома. Там же суетился милицейский наряд. При нашем появлении выкрики в толпе сменились глухим ворчанием. Причину этого я понял сразу, как заслушал рапорт старшего наряда.
  - Часа два назад к дому подъехала машина. Из неё выскочили военные в точно такой как у вас форме, - покосился на мой прикид милиционер, - выбили дверь на втором этаже, - кивок в сторону подъезда, - ворвались в квартиру. Соседи слышали шум, но вмешаться побоялись, только вызвали нас. Когда мы прибыли на место, ваши уже уехали, только перед отъездом постреляли немного...
  Милиционер замолчал, пришлось мне подстегнуть его вопросом:
  - И что?
  - А ничего, - отвёл глаза служивый, - два выстрела - два трупа. Поднимитесь в квартиру, посмотрите.
  Я направился к двери, ведущей в подъезд, увлекая за собой милиционера. На пороге задержался, обращаясь к толпе:
  - Граждане! Нападение на квартиру совершили бандиты, переодетые в форму красногвардейцев!
  Сказал и вошёл в подъезд, не сильно-то надеясь, что мне поверили.
  - В уголовный розыск сообщили? - спросил я своего попутчика, пока мы поднимались по лестнице на второй этаж.
  - Едут, - односложно ответил тот.
  
  Глобачева я узнал сразу. Старик лежал навзничь посреди комнаты, широко раскинув руки, словно напоследок хотел обнять ускользающий от него мир. Чуть в стороне, но в другой позе лежал ещё один мужской труп. Видимо, это был хозяин квартиры. Я склонился над телом Глобачева. Судя по многочисленным кровоподтёкам, перед смертью старика с пристрастием допрашивали. Это был скверный признак. О чём хотел узнать бывший агент у своего бывшего начальника, пусть и не непосредственного? Только об одном: о судьбе своего агентурного дела. Что мог сказать ему Глобачев? Что дело, скорее всего, вывез полковник Львов. Как скоро Стрелкин узнает о даче Львова на Крестовском острове и захочет проверить, не там ли спрятан архив? А что если при Глобачеве название острова было упомянуто? Я там был, такого не помню, но ведь могло и быть? Скверно, всё очень скверно. Мне надо срочно ехать на Крестовский. Ведь кроме Львова-Кравченко в доме, где находится архив, только звероподобный финн со своими волкодавами. Правда, на соседних дачах дежурят две группы наших бойцов. Но... Я решительно покинул квартиру. Оставил одного из своих помощников, чтобы направил припозднившееся следствие по нужному пути, с остальными погрузился в машину, и мы помчались в сторону Крестовского острова.
  
  **
  
  При въезде на остров я обратил внимание на столб дыма, который поднимался как раз над тем местом, где должна была находиться дача Львова. Предчувствие того, что и сюда мы тоже опоздали, неприятно стеснило грудь. Когда нам оставалось проехать примерно треть пути, если считать только по острову, взору моему открылось столь необычная картина, что я немедленно приказал шофёру остановить машину. В некотором отдалении от дороги на траве лицом вниз лежал человек, над ним в напряжённой позе стоял Герцог, рядом сидела Ольга и смотрела в нашу сторону. Когда я подошёл совсем близко Герцог покосил на меня глазом, но позы не изменил.
  - Стрелкин? - спросил я у Ольги, кивая на лежащего. Она кивнула. Я протянул ей руку, чтобы помочь подняться. - Ты как здесь?
   Ольга неопределённо повела плечами.
  - Стреляли...
  - Смешно, - оценил я шутку юмора нашей боевой подруги. - А если серьёзно?
  - А если серьёзно, то задолбалась я, Миша, говно за Герцогом убирать. Потому решила взять выходной и вывезти себя и псину за пределы исторического памятника, чтобы хоть на один день отдохнуть от какашек. Вот, блин, и отдохнула!
  - Я так понимаю, что вы утром с Ершом и уехали?
  - Правильно понимаешь, - кивнула Ольга.
  - А чего же он мне-то об этом ничего не сказал, когда примчался с известием о Стрелкине?
  - А должен был? - удивилась Ольга.
  А вот это, граждане, как посмотреть. Может да, а может, и нет. Потому и оставил я Ольгин вопрос без ответа. Отозвал от тела Герцога. Приказал бойцам пленного упаковать, грузить в кузов и держать там до моего особого указания. Отправил машину в адрес, а сам с Ольгой и Герцогом решил проделать тот же путь пешком, благо недалече, заодно и рассказ её послушать.
  
  /***/
  
  Глава третья
  
  /***/
  
  Глава четвёртая
  МИХАИЛ
  
  Наш план по устранению Стрелкина блестяще осуществился. Мы с Ольгой собственно и рассчитывали на то, что 'смерть негодяя' произойдёт на глазах сторонних свидетелей, но то, что одним из свидетелей стал сам Александрович сочли большой удачей. У командира Красной Гвардии не возникло и тени сомнения в правомочности моих действий. Наоборот, Александрович выразил мне благодарность за спасение женщины, которой мерзавец угрожал косой. Кравченко-Львов, тот, разумеется, обо всём догадался, но его симпатии в этом деле были полностью на нашей стороне.
  По дороге в крепость я поведал Александровичу об откровениях Стрелкина. По мере того, как мой рассказ насыщался новыми подробностями, лицо эсеровского лидера твердело. Высадив у Комендантского дома Ольгу и Кравченко, Александрович придержал меня в машине, велел шофёру разворачиваться и гнать из крепости. Вскоре мы остановились на малолюдной набережной. Александрович вышел из автомобиля и направился к гранитным ступеням, ведущим к Неве. Я последовал за ним, приказав шофёру оберегать нашу беседу от посторонних ушей. Александрович стоял у самой воды, устремив взгляд в невский простор. Когда я встал у него за спиной, не оборачиваясь, произнёс:
  - Пора валить Савинкова, как ты думаешь?
  - Пора, - согласился я. - То, что он в который раз пригрел подле себя провокатора, и то, что для достижения своей цели он пошёл на сговор с врагом - оба два этих факта могут прицепиться к его ногам полновесными гирями и утянуть на дно политического омута, откуда он уже вряд ли выплывет. Вот только...
  - Что только? - Александрович резко повернулся в мою сторону.
  - Не стоит нам самим тащить на свет божий это дерьмо. Пусть за нас это сделает какая-нибудь не симпатизирующая нашему делу газета.
  Я подождал, пока недоумение в глазах Александровича сменится на понимание и добавил:
  - Мы к этой публикации, разумеется, никакого отношения иметь не будем. Этим займутся другие, а мы пока известим о случившемся наших сторонников и будем готовиться к внеочередному заседанию ЦК.
  
  **
  
  Говоря с Александровичем о публикации, под 'другими' я подразумевал в первую очередь Львова - не Кравченко. Большевика Кравченко поведение Савинкова вряд ли могло сколь либо сильно возмутить, а вот Львов должен был испытывать к 'террористу номер один' ненависть в самом ярчайшем её проявлении. Он и испытывал, так что уговорить экс-жандарма, ограничиться всего лишь газетным разоблачением неприглядной роли Савинкова в деле гибели царской семьи, оказалось делом весьма и весьма непростым. Львов был согласен только на физическое устранение преступника (его определение) и лишь моё предложение казнить Савинкова дважды: 'Сначала превратим его в политический труп, а потом поступай с ним по своему разумению', - заставило Львова согласиться на то, чтобы растянуть удовольствие...
  
  /***/
  
  Председатель второго Временного правительства Александр Фёдорович Керенский слушал доклад министра внутренних дел в напряжённой позе и прикрыв глаза.
  - ... Таким образом, в руки газетчиков действительно попали документы подтверждающие справедливость того, что написано в статье.
  Министр закрыл папку и замер в почтительной позе. Керенский открыл глаза и вонзил в министра острый взгляд.
  - Происхождение документов выяснить удалось?
  - Да, - кивнул министр. - Документы были изъяты прошлой ночью неизвестными с квартиры резидента британской разведки майора Торнхилла.
  - Правильно ли я понял, что имена налётчиков вам неизвестны? - спросил премьер.
  - Увы, - развёл руками министр.
  Керенский жестом отпустил чиновника и вновь прикрыл глаза. 'Какой грандиозный скандал, - думал он. - Хороши союзнички, такую свинью подложили! Придётся теперь требовать объяснений от правительства его величества. И это в тот момент, когда нашим армиям удалось остановить контрнаступление противника и когда они уже почти готовы перейти в новое наступление! И Борис Викторович хорош - так меня подставить! Однако надо его вытаскивать, пока слухи о скандале не доползли до действующей армии'.
  Керенский вызвал секретаря.
  - Немедленно отправьте телеграмму об отзыве Савинкова с фронта, и поставьте под ней мою подпись!
  
  Бланк правительственной телеграммы Савинкову вручили прямо в момент обсуждения в штабе фронта плана нового наступления. Прочтя послание Керенского, Савинков протянул бланк Корнилову.
  - Так вы нас покидаете? - удивился командующий.
  Савинков нервно усмехнулся.
  - Не знаю, какая муха укусила Александра Фёдоровича, - воскликнул он, красуясь под взглядами штабных офицеров, - но покидать фронт в такой момент я считаю для себя недопустимым!
  Савинков взял карандаш, набросал на обратной стороне бланка ответ и вручил дежурному офицеру.
  - Отправляйте! - распорядился он.
  
  В ту ночь Савинков спал спокойно. Утром его вызвали к командующему. Хмурый Корнилов вручил ему газету:
  - Читайте!
  Савинкову потребовалось призвать всё своё мужество, чтобы прочесть статью с невозмутимым видом. Он даже сумел весело усмехнуться.
  - Как можно верить этой бульварной газетёнке? - спросил он, бросая газету на стол.
  - Не всё так просто, Борис Викторович, покачал головой Корнилов. - Мне уже звонили из Петрограда и из Ставки. Всё очень серьёзно. Обвинения против вас, оказывается, подтверждены документально. На сегодня назначено заседание правительства. В Петроградском Совете тоже, кажется, намерены поднять этот вопрос. Опасаюсь, что как только обо всём станет известно в войсках, там могут начаться волнения притом в наиболее верных частях. Так что, боюсь, ни о каком наступлении теперь не может идти и речи, по крайней мере, пока всё не уляжется. - Корнилов мрачно усмехнулся. - Вы вчера изволили высказаться насчёт мухи, которая якобы укусила господина Керенского. - Командующий вновь забыл про слово 'товарищ', а Савинков в создавшейся ситуации не решился его поправить. - Вот она эта муха! - Корнилов ткнул пальцем в газету. - Вас пытались спасти, вытащив с фронта, и вы, право слово, зря этим не воспользовались!
  Савинков побледнел.
  - Вы сказали 'спасти'? - переспросил он. - Отчего спасти, Лавр Георгиевич? Вы что, намерены меня арестовать?
  Командующий смотрел на стол, тяжело опершись на него руками.
  - Борис Викторович, - сказал он, - у вас есть час, много два, чтобы решить вопрос своей безопасности. Я же вас пока не задерживаю.
  
  /***/
  
  ГЛЕБ
  
  /***/
  
  Мы покидали фронт. 'Чёрный' паровоз давно был прицеплен к 'Товарищу' и нетерпеливо попыхивал клубами пара, а семафор по-прежнему оставался закрытым. Предчувствие того, что сегодня может произойти что-то неприятное, овладевало мной с нарастающей силой. Ко мне подошёл командир бронепоезда и доложил, что приходил посыльный: меня и полковника Зверева требует к себе командующий.
  Вид у Корнилова был решительный и слегка торжественный. Он разразился перед нами пространной речью, суть которой сводилась к трём основным положениям: Россия катится в хаос и Временное правительство не способно этому противостоять; для наведения порядка в стране и на фронтах необходимо передать власть в твёрдые руки; он, Корнилов, готов возложить бремя ответственности за судьбы Отечества на себя, если этого не сделает кто-либо другой. После этого командующий фронтом задал нам вопрос: готовы ли мы встать под знамёна истинных патриотов России? Ответом ему было наше совсем не единодушное молчание. Если моё молчание означало твёрдое 'нет', то по выражению лица Зверева можно было определить, что тот колеблется и ниточкой, на которой подвисло так и не сорвавшееся с его губ 'да', могло статься, была лишь его служба в Ставке. Видимо Корнилов думал так же, поскольку тон его обращения к Звереву был предельно мягок.
  - Вас, Вадим Игнатьевич, я попрошу немедленно отбыть в Ставку с пакетом для Верховного главнокомандующего. - Корнилов взял со стола запечатанный пакет и вручил его Звереву. - В пакете содержится моё воззвание к Алексею Алексеевичу либо самому принять верховную власть в стране, либо, если он не находит в себе таких сил, передать командование армией мне, дабы я с Божьей помощью встал на защиту многострадального Отчества нашего.
  Зверев принял пакет, коротко поклонился командующему и, не глядя на меня, покинул кабинет. Взор Корнилова обратился ко мне.
  - Своим отказом принять моё предложение, Глеб Васильевич, вы сами определили себе место по другую сторону баррикад. Сами понимаете, что в создавшейся ситуации я не могу отпустить вас с миром, как и возглавляемый вами отряд.
  - Что вы намерены сделать с бронепоездом? - спросил я.
  - Пока он просто будет блокирован... - командующий посмотрел на часы и поправился, - Вернее он уже блокирован на том пути, на котором стоит. Никаких других мер к команде бронепоезда и десанту, если, разумеется, с их стороны не будет сделан какой-либо необдуманный поступок, пока предпринято не будет.
  Я с облегчением вздохнул. Необдуманных поступков не будет, - я заранее проинструктировал командира бронепоезда на сей счёт - а, значит, за людей мне опасаться нечего. Корнилов взглянул на меня с интересом.
  - Похвально, Глеб Васильевич, что судьбы вверенных вам людей волную вас больше судьбы собственной. И всё же, вы не хотите поинтересоваться, что будет с вами?
  Я пожал плечами.
  - Очевидно, вы меня арестуете.
  - Не совсем, Глеб Васильевич, не совсем, - усмехнулся Корнилов. - Вы будете содержаться здесь при штабе под домашним арестом, что, согласитесь, разительно отличается от просто ареста.
  - Соглашусь, - кивнул я. - Полагаю, к нам у вас претензий нет, мы нужны, видимо, как заложники?
  - Можно сказать и так, - согласился Корнилов.
  
  **
  
  Моё довольно комфортное заточение продолжалось два дня. Утром дня третьего дверь отворилась, и в комнату вошёл Корнилов. Командующий был не то чтобы мрачен, а как-то уж очень задумчив. Испросив дозволения, присел на краешек кровати. Осмотрел меня долгим взглядом, потом произнёс:
  - Вот всё и разрешилось, Глеб Васильевич, притом не в мою пользу. На мой призыв не откликнулся ни один из командующих фронтами или флотами, а Ставка прислала нынче нового командующего Юго-Западным фронтом. Проливать даром русскую кровь я счёл безнравственным, потому добровольно отказался от всех своих притязаний в обмен на обещание не преследовать тех, кто готов был ко мне примкнуть. Вы же, разумеется, свободны, как и ваш отряд.
  Я понял, что в этом мире мятеж закончился так, собственно, и не начавшись.
  Корнилов поднялся и протянул руку.
  - Будем прощаться, Глеб Васильевич, свидимся ли ещё? И не поминайте меня лихом!
  Я с готовностью пожал протянутую руку. Корнилов улыбнулся, слазил в карман и протянул мне на раскрытой ладони Орден Святого Георгия III степени.
  - Носите с гордостью, - сказал он, - вы это заслужили!
  
  Новый командующий фронтом генерал-лейтенант Деникин не задержал меня ни на минуту. Вскоре 'Товарищ' миновал выходную стрелку и помчался в сторону Петрограда.
  
  Я отдыхал, когда в дверь постучали. На моё 'Войдите!' дверь отворилась, и на пороге возник тот, кого я меньше всего ожидал здесь увидеть: Борис Викторович Савинков собственной персоной!
  
  Савинков уже битый час о чём-то разглагольствовал - я его почти не слышал. Мысли мои вертелись вокруг появления этой неприятной мне во всех отношениях личности на борту бронепоезда. Всяко выходило, что ответственен за появление Савинкова командир бронепоезда - эсер по партийной принадлежности. Получается, что мой боевой товарищ поставил партийную дисциплину выше воинской. Что ж, мне урок - головная боль Макарычу: его человек - ему и разбираться! За мыслями я чуть не пропустил обращение Савинкова.
  - ... пора избавляться от двусмысленности и решительно рвать с большевиками и их союзниками в рядах нашей партии! И главной силой в этой борьбе будет Красная Гвардия. Странник говорил, что вы на нашей стороне, товарищ Абрамов...
  Савинков глядел выжидающе, я ответил без промедления и совершенно искренне:
  - Мы с Жехорским старые друзья - куда он туда и я!
  Мой ответ Бориса Викторовича успокоил. Напряжение спало с его лица, и он улыбнулся.
  
  МИХАИЛ
  
  - Ты привёз Савинкова на 'Товарище'?!
  Моё изумление было неподдельным.
  - А что было делать? - пожал плечами Васич. - Ссадить его при первой же возможности, коли не я его в бронепоезд посадил?
  Мой друг был прав. Впрочем, он был прав и если бы посадил Савинкова в бронепоезд сам. До партийного суда Борис Викторович был нужен мне целым и под нашим контролем. Как раз то, что мы сейчас и имели. Савинков, зная, что Временное правительство объявило его в розыск, счёл за благо не покидать бронепоезд. Теперь нужно было обеспечить его надёжную изоляцию буквально на пару дней до начала работы Третьего Съезда Партии Социалистов-революционеров. В нашем времени этот съезд прошёл, чуть ли не на два месяца раньше. Сейчас нам удалось отсрочить его начало и за выигранное время значительно пополнить ряды делегатов поддерживающих левое крыло. Но всё равно, на большинство голосов мы твёрдо рассчитывать пока не могли. Из 346 делегатов за нас были 127, за правых 161. Как понимаете, нам, кровь из носу, было необходимо уже по ходу съезда склонить на свою сторону большинство из 58 неопределившихся товарищей. Дело Савинкова было в этой политической игре нашим козырным тузом.
  Изоляцию Савинкова я начал с того, что сразу же отозвал с бронепоезда его командира, утратив в свете известных событий веру в его надёжность. Вместо него на бронепоезд прибыл другой эсеровский командир, который сообщил Савинкову, что его предшественник попросил отпуск по семейным обстоятельствам и ничего не сообщил о том, что происходит внутри партии, вернее, сообщил то, что велел сообщить я. Таким образом, на съезд Савинков явился, сполна уверовав в свою победу.
  
  Глава пятая
  ОЛЬГА
  
  'Бой барабанный, знамён карнавал...' Слова этой весёлой песенки про хромого короля из моего далёкого детства как нельзя лучше вписывались в царившую в эти дни в Питере обстановку. Две крупнейшие российские партии левого толка проводили свои очередные съезды. 21 июля в Мариинском театре начинал работу III съезд Мишкиных эсеров, а буквально на следующий день по его окончании в Александринке собирали своих сторонников и всех желающих ими стать на VI съезд РСДРП(б) большевики. Мне кажется весьма символичным, что для проведения партийных съездов и в том, и в нашем времени (пойми сейчас, где какое?) выбирались лицедейские подмостки. Чем, как не крупным (или не очень, в зависимости от величины амбиций) реалити-шоу является партийный съезд? Сценарий - повестка дня - есть. Режиссёры - лидеры партий - есть. Главные герои - президиум - на сцене. Массовка - делегаты - в зале. Зрители в ложах и на галёрке. Сюжет далеко не всегда (или не всеми) предсказуемый. И всё это в реальном времени!
  Мне несказанно повезло - я стала зрительницей обоих спектаклей! В отличие от моих мужчин, которые прямо или косвенно стали их участниками. Косвенным участником стал, разумеется, мой беспартийный муж. Муж... Так я всё чаще называю теперь в мыслях того, кого раньше звала Васич. До нашего венчания приставка 'гражданский' слово 'муж' унижала и делала его малозначимым. Зато теперь, подкреплённое полновесностью золотого кольца на пальце, слово это обволакивает меня со всех сторон приятным, греющим душу теплом. Простите мне это невольное отступление. Так вот, на широкие плечи моего мужа, не ставшего в силу его беспартийности делегатом ни одного из съездов, легла вся ответственность за безопасность граждан города Петрограда в эти праздничные, но и очень беспокойные дни. Преувеличиваю? Ну, разве что отчасти. Меня же, аполитичную, но крайне любопытную женщину, снабдили, чтобы не путалась под ногами, пропусками на галёрку обоих театров.
  
  /***/
  
  ОЛЬГА
  
  /***/
  
  Из-за возникших неурядиц эсеры не уложились в пять отведённых на проведение съезда дней, потому решили прихватить половину дня шестого. Мишка с утра был настолько взвинчен, что я побоялась его хоть как-то трогать. Молчали за завтраком и в машине тоже молчали. В фае театра Мишка кивнул и умчался в зал, а я пошла на галёрку.
  Кульминацией съезда стали выборы руководящих органов партии. Вопрос: кому отдадут бразды правления делегаты съезда, волновал даже меня, хотя я волновалась, конечно, не за партию - за Мишку. Когда огласили итоги голосования (да ладно вам, - тавтология - а как ещё сказать-то?), я облегчённо вздохнула: Мишка и компания набрали больше половины голосов, левый переворот в партии эсеров стал свершившимся фактом. После непродолжительного перерыва с заключительным словом к съезду обратилась новый лидер партии Маша Спиридонова.
  
  МИХАИЛ
  
  Да, мы победили, но с перевесом всего лишь в несколько голосов - меньше двух десятков. Теперь предстояло эту победу удержать, а впоследствии и закрепить. Тяжесть ответственности подавила веселье, и мы ограничились лишь лёгкими поздравлениями. Не отягощённая ничем таким Ольга выглядела гораздо веселее нас. С улыбкой на лице и восхищением в глазах - не поддельным ли? - чмокнула меня в щеку, стрельнула с намёком в сторону Маши глазами и умчалась в Александринку, где в это время уже начал работу большевистский съезд. А нам хотелось хотя бы на несколько часов отрешиться от политики. Наскоро попрощавшись с Александровичем, Маша попросила меня отвезти её домой. Всю дорогу молчала, на меня не глядела, о чём-то думала. Потом не выпустила из своей мою руку, когда прощались у Комендантского дома. Так за руку и ввела меня в квартиру. Конец дня и ночь мы провели вместе, а утром я сделал Маше предложение...
  
  Окрылённый Машиным 'да' я покидал Петропавловскую крепость в приподнятом настроении. Сразу за Иоанновским мостом машину поджидала одинокая женская фигура. Нина не требовала остановиться, просто смотрела, как мы приближаемся. Остановиться я приказал сам. Вышел из машины и подошёл к Нине.
  - Ну?
  Ответила бывшая любовница только после того, как обволокла меня долгим взглядом, смысл которого я угадать и не пытался - не до того мне сейчас было.
  - Нам надо поговорить, - произнесла, наконец, Нина тем приятным грудным голосом, которой так увлёк меня во время нашей первой встречи. Ветер перемен разметал нас в разные стороны и былые чары больше не действовали. Я взял Нину за локоток, отвёл в сторону и повторил вопрос:
  - Ну?
  Она вздохнула и коротко ответила:
  - С тобой хочет встретиться Савинков.
  Чего-то в этом роде я и ожидал. Первым порывом было отказаться от встречи, но потом я передумал.
  - Где и когда?
  - Приходи сегодня к пяти часам пополудни на Сергиевскую, Зиночка тебя проводит.
  Я оценил разумность предложения - Гиппиус была гарантом нашей обоюдной порядочности - и дал своё согласие.
  
  Встретили меня на Сергиевской крайне холодно и сразу проводили в кабинет. Увидев там угрюмо смотрящего на меня Савинкова, я ничуть не удивился. Тот не протягивая руки - правильно, я бы её не пожал - указал мне на свободное кресло. Молчали, обмениваясь изучающими взглядами, минут пятнадцать. Савинков явно чего-то выжидал. Вошла Гиппиус, не глядя в мою сторону, подошла к Борису и что-то прошептала ему на ухо. Тот выслушал и кивнул. Я дождался, пока за поэтессой закроется дверь, потом спросил с лёгкой усмешкой:
  - Проверяли, пришёл ли я один?
  - А вы как хотели? - блеснул глазами Савинков. - С провокаторами ухо надо держать востро.
  - Кто бы говорил, - отпасовал я мяч на другую сторону, при этом стараясь не подать вида, что слово 'провокатор' меня задело.
  Но Савинков сегодня к словесной игре расположен не был.
  - Скажите, Странник, спросил он угрюмо, - почему вы так со мной поступили?
  Мой взгляд требовал пояснений и Савинков продолжил:
  - Я имею в виду к чему все эти кошки-мышки. Почему вы открыто не выступили против меня, зачем заманили в ловушку. Если бы вы хотя бы рассказали мне о Стрелкине, я бы вёл себя иначе.
  - Потому и не рассказал, что хотел, чтобы вы вели себя так, как и повели, - глядя прямо в глаза Савинкову, ответил я.
  Тот под моим взглядом поёжился.
  - Но почему?
  - Не потому, Борис Викторович, что вы мне глубоко несимпатичны, это бы я пережил, а потому, что вы своим членством наносили непоправимый вред партии.
  Глаза террориста номер один зло блеснули.
  - А вы, Спиридонова, Александрович и прочие, получается, для партии благо?
  - Да, именно так я и считаю!
  - Выхолит война? - спросил Савинков зловещим голосом.
  - С вами? - удивился я. - Борис Викторович, побойтесь бога, какая война с покойником? Ваш политический труп смердит на весь Петроград, а скоро засмердит на всю Россию.
  Савинков сжал кулаки.
  - Пусть так! Но стрелять я при этом не разучился.
  - Да полно вам, - отмахнулся я от его слов. - В обозримом будущем вам не стрелять, а отстреливаться придётся. За вами объявлена такая охота, что вам, право, легче застрелиться самому, чем ждать каждую минуту пули со стороны.
  Я поднялся с кресла. Взгляд Савинкова напоминал взгляд затравленного зверя. Во мне неожиданно проснулась жалость к этому, в общем-то, незаурядному человеку, потому я отказался от уже готовой сорваться с языка финальной фразы, ограничившись коротким 'Прощайте!', и направился к выходу.
  Провожавшая меня Зинаида Гиппиус сказала у двери:
  - Вы, Михаил Макарович, поступили как последний негодяй, двери этого дома отныне для вас закрыты!
  Что я мог ей ответить? Молча поклонился и вышел вон.
  
  Глава шестая
  
  /***/
  
  НИКОЛАЙ
  
  Пример товарищей эсеров воодушевил многих делегатов VI съезда РСДРП(б) - многих, но не всех. Покончив в первый день работы с организационными вопросами на второй день съезд заслушал доклад ЦК, где с политическим отчётом, как и в нашем времени, выступил Сталин. Признаюсь, это показалось мне странным. Ведь в ТОМ 1917 году съезд проходил практически в нелегальных условиях, а Ленин из-за угрозы ареста скрывался в Разливе. Теперь же всё было совсем иначе. Съезд проходил при полном параде под надёжной защитой Красной Гвардии. Почему тогда Ленин решил поиграть в молчанку, чего он опасался? Сегодня, слушая выступление Бухарина, я составил для себя ответ на этот вопрос: Ильич хочет дать выговориться основным оппонентам, оставляя за собой заключительное слово.
  ' ... Могут ли большевики в союзе с эсерами взять сегодня власть? - спрашивал у зала Бухарин, и сам же отвечал: - Да, могут! Но какая это будет власть? Партия социалистов-революционеров даже при том, что в ней верховодит теперь левое крыло, в своей деятельности опирается в первую очередь на российское крестьянство. А что такое, товарищи, российское крестьянство? Российское крестьянство - это рассадник частнособственнических мелкобуржуазных идей, чуждых духу пролетарской революции. Согласившись на такой, с позволенья сказать, альянс мы прицепим к ногам российского пролетариата многомиллионные крестьянские гири, которые утянут его на дно общинного болота. Как это не горько сознавать, товарищи, но идея победы социалистической революции в России, на данный момент, представляется мне не более чем романтической утопией! Наш час придёт только тогда, когда Европа откликнется на события, происходящие в России после февраля сего года, чередой пролетарских революций. Только опираясь на поддержку победивших братьев по классу, российский пролетариат сможет осуществить пролетарскую революцию в России. А пока нам следует запастись терпением и готовиться к предстоящим боям!'
  И ведь Бухарин в отрицании необходимости немедленного установления Советской власти в России был не одинок. Его поддержал в своём выступлении Преображенский, а за ним и ряд других делегатов. Ленин в президиуме хмурил брови и что-то решительно чиркал в блокноте.
  В первой половине третьего дня работы съезда партия впитала в себя 'межрайонцев', после чего делегаты разбрелись по секциям и собрались вместе только во второй половине дня четвёртого. Вот тогда-то к делегатам с речью обратился Ленин. В своём крайне эмоциональном выступлении Ильич дал резкую отповедь своим политическим оппонентам. Вот мой пересказ отдельных фрагментов этого выступления:
  ... 'Как можно клясться российскому пролетариату в любви и одновременно не верить в его способность возглавить самые широкие массы трудящихся в борьбе за светлое будущее?' ... 'Сложившаяся в настоящий момент политическая обстановка крайне благоприятна для создания в России третьего Временного, а по сути, первого советского правительства!' ... 'Упустить такой шанс не только архиглупо, но и преступно, в первую очередь, по отношению к пролетариату, об интересах которого так печётся товарищ Бухарин!' ... 'Заручившись поддержкой открывающегося на днях I съезда Советов, мы образуем правительство, состоящее не только из членов нашей партии и близкой нам по духу партии социалистов-революционеров, но и всех тех, кто создание такого правительства поддержит!' ... 'До начала работы Учредительного собрания мы должны на деле доказать способность советского правительства управлять страной, чтобы на законодательном уровне утвердить установление в России Советской власти!' ...
  
  /***/
  
  МИХАИЛ
  
  Свадьбу назначили на первое воскресенье сентября. Но и у меня, и у Маши, несмотря на тёплое отношение друг к другу, мысли витали в несколько иных сферах. Открывающийся через десять дней в Таврическом дворце I Всероссийский съезд Советов должен был одобрить создание в Росси первого советского правительства. В том, что такое одобрение будет получено, мы не сомневались. Случись съезд, как в ТОМ времени, в начале июня, и результат вполне мог быть для нас плачевным. Сейчас, в том, что одержим верх, мы не сомневались. Серьёзные изменения на российском политическом Олимпе - в особенности смена руководства в партии эсеров - привели к тому, что просоветская коалиция контролировала почти всю левую прессу и большую часть назначенных в войска комиссаров. Это гарантировало для нас преимущественное представительство на съезде от Петрограда и Москвы, других крупных промышленных центров Европейской части России, от фронтов и флота, от многих земледельческих районов. Но нам было мало одержать просто победу - нам была нужна абсолютная победа. Поэтому было принято решение окружить особой заботой делегатов от тех областей России, куда весть о произошедших изменениях просто не успела дойти. Как раз подготовкой к предстоящему съезду была забита прекрасная головка моей будущей жены. Я же по инициативе Ленина был вовлечён в процесс формирования списка кандидатов в будущие министры, будучи в приказном порядке - Машей, кем же ещё? - назначен председателем Согласительной комиссии, которую сам же - получается на свою голову - предложил создать. На первом этапе, мои сопредседатели - Сталин от большевиков и Александрович от эсеров - составили свои списки. На втором этапе, Согласительная комиссия свела оба списка в один. Это на бумаге у меня так гладко получилось: 'свела'. На деле спорили три дня до хрипоты, чуть не подрались, но всё равно в окончательном списке напротив трёх постов осталось по две фамилии. Третий, заключительный этап прошёл в более спокойной и куда более конструктивной обстановке. Ленин и Спиридонова в моём присутствии убрали из списка лишние фамилии и скрепили бумагу своими подписями. Так что к началу съезда коалиция обзавелась согласованным списком будущих министров.
  
  Работа в Согласительной комиссии отнимала много времени, потому заветную тетрадочку с грифом 'Совершенно секретно' я доставал из сейфа теперь только по ночам, когда проводил их в квартире на Екатерининском канале. Спросите, что за тетрадочка? Неприметная такая толстенькая тетрадочка, в ТОМ мире школьники и студенты такие называют 'общая', а в структурах, где мне доводилось служить, - 'рабочая'. Завёл я эту тетрадочку не так давно для записи мыслей, которые в голове просто перестали помещаться. Было это что-то наподобие бизнес-плана по созданию ВЧК - структуры, без существования которой Советская власть, по моему глубокому убеждению, существовать не могла. Думайте про меня что хотите, но отказаться от идеи создания одной из самых эффективных контрразведок, да и разведок тоже, за всю историю Человечества было бы просто глупо! Тетрадные листы постепенно заполнялись записями, схемами, смешными человеческими фигурками, напоминающими пиктограммы, с вписанными рядом с ним фамилиями. Некоторые из этих фамилий принадлежали мои друзьям: Кравченко, Бокий, Ежов, другие бывшим и действующим в структуре Временного правительства сотрудникам полиции, жандармерии и контрразведки, таким как Джунковский. Остальные - будущим чекистам во главе с Дзержинским. Феликса Эдмундовича я без колебания определил на самую вершину структурной пирамиды: сумел создать ЧК тогда - сумеет и теперь!
  'Хорошо, - скажут многие из вас, - пусть с ЧК вопрос и спорный, но в принципе, понятный. Тетрадка-то зачем? Риск ведь непомерный'. Вы, друзья, как сговорились. Васич и Ёрш, как узнали про её существование, так твердят мне то же самое. Мой ответ вам и им: 'Это привычка, фиг какой революцией выбьешь!'
  
  **
  
  После съездов эсеров и большевиков стало очевидно, что правительство Керенского доживает последние дни. Понимал ли это сам Керенский? Думаю - да. Но будучи холериком от политики Александр Фёдорович отчаянно пытался доказать, - кому? - что он в отличие от своего друга Савинкова вовсе не политический труп. Опровергнув мнение большинства аналитиков, он до сих пор не вышел из партии эсеров, и это несмотря на негативные для него итоги партийного съезда. Теперь вот принялся за популярных в армии и на флоте военных, короче, ЭТОТ Керенский повторял действия ТОГО Керенского несмотря на совершенно иную политическую ситуацию в стране - это-то и было самым удивительным, но нас устраивало. Чтобы снизить вероятность начала Гражданской войны, мы торопились если не привлечь этих военных на свою сторону, то хотя бы сделать их позицию более терпимой по отношению к нам.
  
  Стройную фигуру в морской форме нового образца я заприметил ещё на ступенях резиденции Керенского. Тотчас покинул автомобиль и пошёл навстречу. Когда между нами оставалась пара шагов, окликнул:
  - Если не ошибаюсь, адмирал Колчак?
  Тот остановился и недоумённо посмотрел в мою сторону.
  - Точно так. А вы...
  - Моя фамилия Жехорский, Михаил Макарович. Я член Исполкома Петроградского Совета и заместитель начальника штаба Красной Гвардии.
  Недоумение на лице Колчака сменилось отчуждённостью.
  - Чем обязан? - сухо спросил он.
  - Имею к вам, Александр Васильевич предложение и хотел бы тотчас его обсудить.
  Щека адмирала дёрнулась.
  - Прошу покорно меня простить, но ваше предложение вряд ли представляет для меня интерес, так что обсуждать нам с вами нечего!
  После этих слов Колчак чуть кивнул и намеревался продолжить движение, но произнесённые мной слова заставили его стоять на месте.
  - Для человека только что отправленного в отставку вы уж больно поспешно отвергаете предложение, даже его не выслушав.
  Щека адмирала дёрнулась во второй раз.
  - Однако вы довольно осведомлены, - сухо сказал он. - Хорошо, буду с вами предельно откровенен. Та сила, которую представляете вы, нравится мне гораздо меньше, чем та, представителем которой является господин Керенский. К тому же я спешу.
  - Тогда могу предложить вам компромиссный вариант, - сказал я. - У меня тут машина. Я подвожу вас по указанному вами адресу, а вы соглашаетесь по дороге выслушать наше предложение.
  Неожиданно Колчак рассмеялся.
  - Чёрт с вами! - весело воскликнул он. - Показывайте, где ваш автомобиль.
  
  Вступительную часть моей речи Александр Васильевич выслушал безо всякого интереса, зато, когда я добрался до сути предложения, брови адмирала удивлённо приподнялись.
  - Я не ослышался? - переспросил он. - Вы действительно предлагаете мне пост морского министра в вашем будущем правительстве?
  - Вы не ослышались, мы действительно предлагаем вам этот пост.
  Вот тут Колчак задумался крепко. Человек он был самолюбивый. Обожал держать в руках власть. А пост морского министра был для него пока пиком карьеры.
  - А вас не смущает тот факт, - произнёс, наконец, адмирал, - что я являюсь твёрдым сторонником продолжения войны и, как минимум, буду противиться развалу флота?
  - Нет, не смущает, - ответил я. - Вы человек военный. Прикажут воевать - будете воевать, прикажут прекратить боевые действия - прекратите. А разваливать флот мы не планируем. Наоборот, с вашей помощью мы рассчитываем его укрепить и модернизировать.
  Колчак в сомнении покачал головой.
  - Как я могу вам верить? - сказал он.
  - А мы и не рассчитывали, что вы согласитесь поверить нам на слово, - улыбнулся я. - На днях в Петрограде открывается Всероссийский съезд Советов. На нём выступят все наши лидеры и будут определены задачи для будущего правительства. Вот вам пропуск на гостевые места. Поприсутствуйте на заседаниях, пообщайтесь с другими высокопоставленными офицерами армии и флота, они там будут. Составьте мнение, основанное на ваших собственных наблюдениях. После окончания работы съезда мы с вами встретимся, и вы скажете о своём решении, договорились?
  Автомобиль уже минуту стоял возле нужного адреса, но адмирал не спешил покидать салон. Наконец он взял пропуск, пожал мне руку и произнёс:
  - Но теперь я ничего не обещаю.
  После этих слов Колчак быстро покинул машину.
  
  Глава седьмая
  
  /***/
  
  МИХАИЛ
  
  Отшумел I Всероссийский съезд Советов. Ещё с утра в Таврическом дворце было людно. Избранный съездом Центральный исполнительный комитет Всероссийского Совета Народных Депутатов числом 320 человек (120 эсеров, 109 большевиков, 71 меньшевик и 20 представителей других партий) потребовал немедленной отставки Временного правительств. Делегат Керенский, объяснения которого съезд даже не захотел выслушать, прямо тут же подал в отставку. Делегаты немедленно утвердили новый состав Временного правительства и после торжественного закрытия съезда стали покидать Таврический дворец. Уже к двум часам пополудни об их присутствии напоминали лишь кучи мусора, в основном бумаги, возле которых суетился целый отряд уборщиков.
  На плечо легла чья-то лёгкая рука. Не оборачиваясь, я накрыл своей ладонью узкую прозрачную ладошку и ласково погладил.
  - А если бы это была не я? - раздался сзади весёлый голос председателя ВЦИК Марии Александровны Спиридоновой.
  Я обернулся и прижался щекой к щеке моей наречённой. Маша ответила на ласку, потом отстранилась и с тревогой заглянула мне в глаза.
  - Ты почему такой смурной?
  - Просто устал, - соврал я.
  Не мог же я ответить, что в угнетённое состояние меня вверг съезд Советов. Не итоги, разумеется, а некоторые его делегаты. До сего времени я находил себе сторонников среди людей активных, ясно, пусть и не всегда верно, мыслящих. А тут за несколько дней повидал немало людей настороженных, если не сказать боязливых, или откровенно недоверчивых. Об их твёрдые лбы можно было орехи колоть. И то, что они в массе своей проголосовали 'за', означало вовсе не их согласие с нашей программой, а простое нежелание ссориться с будущей властью. Сколько же потребуется усилий, чтобы сделать таких - а их миллионы - хотя бы не врагами. Да, о том, что нам предстоит нелёгкая борьба за умы собственных союзников, я как-то раньше не думал.
  - Езжай домой, отдохни, - участливо сказала Маша. - Здесь ты пока не нужен.
  Поцеловала в щеку и энергичным шагом направилась вершить истинно великие дела. Вот кто не устрашится никаких трудностей!
  
  На улице лил дождь. Летний питерский ливень. Одинокая фигура, стоящая под навесом чуть в стороне от главного входа, как и я, пережидала непогоду. Или дело не только в этом? Я подошёл и поздоровался:
  - Здравствуйте, Александр Васильевич. Дождь пережидаете или меня ждёте?
  - Жду вас, Михаил Макарович, - ответил Колчак, пожимая мне руку. - Хотел сказать, что если ваше предложение остаётся в силе, то я готов его принять.
  
  ***
  
  Состав третьего Временного правительства:
  В. И. Ульянов-Ленин - Председатель правительства и министр юстиции (большевик);
  В. А. Александрович - Заместитель председателя правительства, министр внутренних дел и министр почт и телеграфов (эсер);
  Л. Д. Троцкий - министр иностранных дел (большевик);
  А. А. Брусилов - военный министр и Верховный главнокомандующий (беспартийный);
  А. В. Колчак - морской министр (беспартийный);
  В. М. Чернов - министр земледелия (эсер);
  А. Г. Шляпников - министр труда (большевик);
  М. А. Натансон - министр финансов (эсер);
  А. В. Луначарский - министр народного просвещения (большевик);
  А. Л. Колегаев - министр продовольствия и министр путей сообщения (эсер);
  В. П. Ногин - министр торговли и промышленности (большевик);
  И. В. Сталин - министр государственного призрения и обер-прокурор Святейшего Синода (большевик).
  
  ГЛЕБ
  
  Я вошёл в комнату, где содержался Корнилов, испросил дозволения и присел на краешек кровати.
  - Что-то это мне напоминает, - прищурился Лавр Георгиевич. - Никак власть переменилась?
  - Переменилась, - кивнул я. - Правительство Керенского ушло в небытие. По инициативе съезда Советов народных депутатов в России сформировано правительство во главе с Ульяновым-Лениным.
  - Вот оно что... - протянул Корнилов. - И как это может отразиться на моей судьбе?
  - Вы можете получить свободу, притом немедленно, если согласитесь выполнить ряд наших условий, которые я уполномочен вам предложить от имени нового военного министра генерала Брусилова.
  Алексей Алексеевич министр? - удивился Корнилов. - А кто Главкомверх?
  - Он же.
  Корнилов покачал головой.
  - Чудны дела твои, Господи.
  Потом генерал взглянул на меня.
  - А вы, Глеб Васильевич, я полагаю, тоже получили повышение.
  - Я теперь командующий Красной Гвардией и товарищ военного министра.
  - Поздравляю!
  В голосе Корнилова я не уловил и тени иронии.
  - Так что там за условия, согласившись на которые я могу получить свободу? - спросил генерал.
  - Вы должны принять ответственный пост в военном министерстве.
  Корнилов задумался, потом посмотрел мне в глаза.
  - Чую подвох, но не могу понять, в чём он состоит. Ответьте честно, Глеб Васильевич, ваше правительство собирается продолжать боевые действия?
  - Нет, Лавр Георгиевич. Мы твёрдо намерены добиваться на Восточном фронте прекращения боевых действий! - не отводя взгляда, ответил я.
  - И я в числе других буду обязан готовить мир с немцами?
  - Длительное перемирие, - поправил я Корнилова.
  - Один чёрт! - отмахнулся генерал. - Как мне этого не жаль, но я не могу принять ваших условий.
  - А если ваше новое назначение не предусматривает участия в мирных переговорах? - спросил я.
  - Это как? - удивился Корнилов.
  - Видите ли, Лавр Георгиевич, мы действительно намерены добиваться перемирия на Восточном фронте. Но, одновременно, мы не намерены чинить препятствий тем солдатам и офицерам, которые в рядах Добровольческого корпуса захотят продолжить войну в составе армий союзников на Западном фронте.
  Лицо Корнилова стало очень серьёзным.
  - Продолжайте, - попросил он.
  - В военном ведомстве нам нужен человек, который займётся формированием добровольческих частей и организует их отправку на Западный фронт, а так же согласует с союзниками условия их участия в боевых действиях.
  - И вы хотите, чтобы таким человеком стал я?
  - Именно это, Лавр Георгиевич, мы и хотим вам предложить. Разумеется, поддержка ваших усилий с нашей стороны будет негласной. Официально вы будете отвечать в военном министерстве за тыловое обеспечение.
  - Понятно, - кивнул Корнилов. - Я могу подумать?
  Я кивнул.
  - Суток, надеюсь, вам будет достаточно?
  - Вполне.
  
  На другой день Корнилов дал своё согласие.
  
  ОЛЬГА
  
  Ёшкин каравай! Вроде и готовилась к переменам, а как грянули они, так голова всё одно кру́гом идёт. После ухода Александровича в правительство мой муж принял командование над Красной Гвардией, что автоматически дало ему ещё и пост заместителя военного министра. А я теперь, подумать только, генеральша! Мишка сказал, что Ленин уже подписал бумагу о присвоении Глебу генеральского чина. Сам Мишка тоже генерал, только тайный - не понимаю, как это возможно, но верю ему на слово. Ёрш, Бокий и Кравченко теперь полковники. Так что недолго бывший жандарм оставался без чина. Все они под Мишкиным руководством включились в создание новой структуры под знакомым мне с детства названием ВЧК. Мишка объяснил, что эта ЧК не будет один в один с той ЧК столетней давности, а станет некой сборной солянкой, в которой будет кое-что даже от ЦРУ. 'Они его (ЦРУ) ещё только через тридцать лет создадут, - смеётся Мишка, - А мы кое-что с него уже копируем!' Объяснить-то он объяснил, да я-то не всё поняла, особенно про ЧК столетней давности. Это откуда считать надо, а? Непонятно. А оно мне и не надо! С новой Мишкиной должностью тоже не всё ясно. 'Помощник председателя правительства по вопросам особой важности' - о, как! Фиг поймёшь, что это должно означать. Но раз Мишке дали генерала, пусть и тайного, значит должность ответственная.
  
  МИХАИЛ
  
  Ведьма в своём репертуаре: намутила чёрт знает чего. Чтоб ты знала, Оленька, тайными бывают советники, да и то при царском режиме. А генералы бывают исключительно явные, только не все мундиры носят. Это как раз мой случай. Нечего в премьерском кабинете генеральскими лампасами светить. А бываю я теперь в кабинете Ильича часто. Ленин, конечно, далеко не всё делает по моей подсказке - и правильно, кстати, поступает - но сверять свои действия с действиями ТОГО Ленина любит. Хотя сверять пока особо нечего. Не был ТОТ Ленин во главе Временного правительства, а сидел в шалаше и писал письма в ЦК. А этот уже несколько дней руководит огромной страной, которая всё ещё держит тысячекилометровый фронт и не спешит пока нарушать союзнические договорённости. Оно и правильно. Куда спешить, в пекло Гражданской войны? До созыва Учредительного собрания права наши птичьи. Вот закрепим установление Советской власти законодательным путём, тогда и начнём потихоньку страну преобразовывать. А пока пусть вожди потренируется управлять страной во временном режиме, а мы продолжим расчищать место под новое строительство. Начали с того, что давим контрреволюцию в зародыше, и не репрессиями, а речами сладкими. Пока получается. Брусилов и Колчак в правительстве, а Корнилов собирает под добровольческие знамёна наиболее одиозных вояк, но не для борьбы с нами, а для отправки любителей подраться на Западный фронт (А я добавлю: подальше от России!). Ногин с благословения Ленина успокаивает владельцев заводов, газет, пароходов. Не бойтесь мол, большевики и эсеры они добрые, всё не отнимут, что-то да оставят. Троцкий влез во фрак и созывает на рауты послов союзников. Крутится между ними как лиса, метёт хвостом дорожку к пониманию того, что мир для нас не прихоть, а жестокая необходимость.
  Передышка в войне действительно нужна измученной стране как воздух. Получим её - сумеем провести частичную демобилизацию, освободим армию от тех, кто вконец устал воевать, пусть возвращаются к семьям, пашням, станкам. Начнём проводить реорганизацию - столько, сколько успеем. Когда же немцы и австрияки будут на грани капитуляции, нарушим перемирие и понесём свободу народам Восточной Европы. Но сейчас нам нужна передышка. Пока всякие переговоры бесполезны. Противник считает нас слабыми и много попросит взамен. Пусть лучше они нас зовут за стол переговоров, а не мы их. А для этого необходимо преподать им наглядный урок нашей силы. Я раздал ребятам (Васичу и Ершу) по листу чистой бумаги и попросил обозначить место, где такой урок будет наиболее показателен. Написал сам. Собрал бумажки. Когда мы их раскрыли, на всех трёх было написано одно слово: 'Моонзунд'.
  
  Глава восьмая
  
  /***/
  
  Глава девятая
  
  /***/
  
  МИХАИЛ
  
  /***/
  
  С моей стороны было бы несправедливо упрекнуть Брусилова и Колчака в том, что назначив Васича 'главным по тарелочкам' в районе Рижского залива оба министра устранились от решения этой проблемы. Особенно меня радовал Колчак. Во-первых, адмирал, не без нашего участия, добился переносов сроков ввода в эксплуатацию линейных крейсеров 'Измаил' и 'Бородино' с 1919 на 1918 год. Правда, ради этого пришлось отказаться от достройки однотипных с ними 'Кинбурна' и 'Наварина', но лучше иметь в строю два новейших крейсера, чем ни одного (что и произошло с этими кораблями в ТОМ времени). Во-вторых, Колчак прислушался к моему совету и отдал распоряжение провести тщательную техническую ревизию всех боевых кораблей Балтийского флота, особенно тех, кому предстояло участвовать в битве за Моонзундские острова. Весь скептицизм флотских инженеров, в открытую назвавших это распоряжение самодурством, испарился разом после того, как на линкоре 'Слава' во время испытательного теста в носовой башне вышли из строя механизмы привода замков обоих орудий. 'Слава' была немедленно отправлена на ремонт, а техническая ревизия с этого момента проводилась уже по-взрослому.
  Намерение Брусилова использовать для укрепления Рижского оборонительного района те самые части, что были рекрутированы генералом Корниловым для отправки на Западный фронт, порадовало меня куда меньше. Иметь в непосредственной близости от Петрограда два отборных корпуса, личный состав которых, мягко говоря, неоднозначно относится к существующей власти, было весьма рискованно. И всё же после зрелых размышлений я решил не препятствовать исполнению этого плана. Просто принял превентивные меры: добился запрета для Корнилова покидать Питер под любым предлогом. Мало того. Для пущей надёжности я решил инициировать вызов в Генштаб командиров обоих корпусов сразу после окончания их развёртывания в районе Риги и больше уже к войскам не отпускать вплоть до начала отправки добровольцев на Западный фронт. Наступать корпусам всё одно не придётся, а с обороной справятся и заместители. А вот другой инициативе генерала Корнилова - первой была история с корпусами: его, его рук дело! - я воспротивился самым решительным образом. Генерал предложил слить все чехословацкие части, сражающиеся на стороне русской армии, в один корпус. В этом его поддерживали и союзники и обосновавшийся в Париже Чехословацкий национальный совет. А Жехорский памятуя о старых граблях, сказал: 'Нет!' Это я себе сказал 'нет', а перед просителями пришлось помести хвостом, мол, формируйте что хотите, но уже там, на Западном фронте. Была в том определённая логика, потому просители поморщились, но слопали.
  
  **
  
  За делами военными я не упускал из вида другие важные для государства российского вопросы, а Александровичу даже и помогал. Министерство внутренних дел, как никакое другое нуждалось в обновлении, поскольку старое (царское) ведомство после упразднения Департамента полиции и Отдельного корпуса жандармов функционировать перестало, а новое находилось в состоянии кататонического ступора. Февраль 1917 года вырвал из рук государства контроль за состоянием общественного порядка. Милиция, созданная Временным правительством, функционировала по большей части лишь на бумаге, проигрывая в жёсткой конкурентной борьбе рабочей милиции, Красной Гвардии, прочей местечковой самодеятельности. Если постреволюционному МВД что и удалось, так это отчасти реанимировать работу уголовного розыска. Но многочисленные популистские амнистии прежней (до нас) власти ставили работу этой важнейшей правоохранительной структуры на грань коллапса. Обо всём этом и о многом другом говорили мы с Александровичем часами, которые отрывали ото сна. Хотя говорил в основном, конечно, я. Александрович с чем-то соглашался сразу, с чем-то после долгих споров, против чего-то вставал на дыбы. Так он поначалу даже и слышать не хотел о создании при его ведомстве структуры исполняющей функции бывшего ОКЖ.
  - Да пойми ты, дурья башка! - убеждал я упрямца. - Пока существует государство, независимо от формы правления, которая в нём культивируется, у него обязательно будут политические противники, как внутри страны, так и за её пределами. По ним должна целенаправленно работать мощная силовая структура, может даже независимая от МВД, - но это потом. Пока же необходимо создать такую структуру внутри твоего министерства во главе с чиновником, - Александрович поморщился: не любил он это слово, - по должности не ниже товарища министра. Что?.. Согласен. В лоб её называть не стоит. Как тебе 'департамент особых поручений'? Нет? Тогда придумай название сам! Да не переживай ты. Избавимся от приставки 'временное' - заберём от тебя эту структуру, добавим в неё что-то от ГПУ и сварим супчик на загляденье!
  Не могу сказать, что все предложения по модернизации МВД исходили только от меня. У Александровича голова варила тоже неплохо, отцедить бы в неё от моего опыта - цены бы ей не было! Ну, так я и цежу...
  В чём Александровичу пришлось убеждать меня так это в том, что поддержание общественного порядка на местах следует отдать в руки местных властей.
  - Но только при обязательном контроле деятельности местечковой милиции со стороны МВД, - поставил я обязательное условие.
  - А разве может быть иначе? - удивился Александрович.
  
  Единственным человеком 'от Керенского' в первом советском правительстве был министр земледелия Чернов. Опыт сказался, и первым радикальным шагом новой власти стал запрет на куплю-продажу земли. Правые газеты тут же взвыли как по покойнику, чуя близкую кончину помещичьей России. Чтобы их не разочаровывать ВЦИК Всероссийского Совета Народных Депутатов тут же объявил о созыве в Москве 20 сентября сего (1917) года Всероссийского Сельского Схода для обсуждения аграрной реформы. Советы всерьёз вознамерились решить вопрос о земле.
  
  Другой важный внутрироссийский вопрос - вопрос о мире так же требовал немедленного решения. Признаюсь, мне пришлось приложить немало усилий чтобы убедить Ленина отказать от большевистской идеи: мир любой ценой. А чего стоило ему убедить в этом же своих соратников - известно только ему одному. Тем не менее, левая пресса уже вторую неделю полощет рабочие, солдатские и матросские мозги новым лозунгом: 'Мир на условиях паритета - где стоим там и замиримся!' Помните? 'Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим!' Это ведь тоже большевики, но более поздние. Немцев такой расклад не сильно устраивал, и они методично продолжали подготовку к операции 'Альбион'. Что ж, их ждал большой сюрприз!
  
  /***/
  
  Глава десятая
  
  /***/
  
  Глава одиннадцатая
  
  - У меня нет к вам недоверия, но порой мне бывает так трудно вас понять, Михаил Макарович.
  Ленин глядел на меня со своим знаменитым прищуром. Я изобразил нечто среднее между недоумением, сожаление, желанием объясниться, ещё чёрт знает чем.
  - Если я вас правильно понял, Владимир Ильич, вы не хотите и мысли допустить о возможности отъезда Романовых за границу?
  - Романовы преступники и должны предстать перед народным судом! - отчеканил Ленин.
  - Даже при том, что главный обвиняемый уже мёртв? - уточнил я.
  Ленин поморщился.
  - Какая разница? Смерть царя не снимает обвинений с остальных Романовых.
  Я хотел начать следующую фразу словами 'как сказать...', но передумал.
  - Хорошо, Владимир Ильич, допустим, вы правы. Но ответьте мне тогда, что это будет за суд? Толпа на площади, которая приговорит, а потом разорвёт родственников царя на части? - Ленин насуплено молчал. - Нет? Тогда может Якобинский суд с его единственным приговором: смерть? Тоже нет? Значит цивилизованный суд с прокурорами, адвокатами, присяжными; с толпой журналистов наших и иностранных? А вы не опасаетесь, Владимир Ильич, что такой суд Романовых, как бы это помягче выразиться, не так осудит? А такой исход дела, согласитесь, весьма даже вероятен. Это вам надо? И это нет? Тогда остаётся одно: разослать Романовых по весям России-матушки, где местные товарищи осудят их судом тайным и придушат шарфами, или расстреляют в подвалах, или побросают живыми в шахту - кому что понравится!
  - Прекратите ёрничать, Жехорский! - не выдержал Ленин. - По-вашему лучше отпустить их вот так без покаяния?
  - Для международного престижа новой власти, безусловно, лучше, - кивнул я. - Только почему без покаяния и почему всех?
  В полных неприятия Ленинских глазах зажёгся интерес. Ободрённый я продолжил:
  - Во-первых, покаяние: официальное и публичное. Во-вторых, служение кого-то из Романовых народу, в искупление грехов, здесь, в России. В-третьих, никакой антиправительственной деятельности других Романовых там, за рубежами Отечества.
  - Интересно, как вы собираетесь этого добиться? - спросил Ленин.
  - Исключительно методом убеждения, - тонко улыбнулся я. - Как скажет несколько позже один очень нехороший человек: 'Я сделаю ему (в нашем случае одному из Романовых) предложение, от которого он не сможет отказаться'.
  Лицо Ленина стало задумчивым.
  - Скажите, Михаил Макарович, - спросил он, - через сто лет все будут такими циниками?
  Я пожал плечами.
  - Цинизм индивидуума прямо пропорционален идиотизму властей.
  - Сами придумали? - спросил Ленин.
  - Не знаю, боюсь, что да, - честно ответил я.
  Ну, хорошо! - Ленин прихлопнул ладонями по подлокотникам кресла. - Всё это надо хорошенько взвесить и обсудить, но я начинаю склоняться к мысли, что нам это подойдёт. Скажите, кого вы выбрали в качестве жертвы?
  - Михаила Александровича Романова, - чётко ответил я.
  - Так я и думал! - воскликнул Ленин. - Ещё один вопрос: как бывший Великий князь сможет послужить народу?
  - Это обсуждаемо, Владимир Ильич, например, он может занять ответственный пост в министерстве иностранных дел. К тому же, я думаю, он мог бы возглавить какую-нибудь партию, лучше вновь созданную.
  - Это ещё зачем? - удивился Ленин.
  - Чтобы внести раскол в ряды наших противников, - ответил я.
  
  Дар убеждать у Ленина был много выше, чем у меня, потому вскоре я получил добро на улаживание великокняжеских дел.
  Убедить Великого князя принести себя в жертву ради спасения жизни остальных членов семьи оказалось много легче, чем я себе это предполагал. Видимо жертвенность была у него в крови. Разумеется, слово 'жертва' в разговоре не присутствовало, - я хоть и циник, но не садист же - просто в конце беседы Михаил Александрович выглядел так, словно взошёл на эшафот.
  
  19 сентября 1917 года в Петропавловском соборе, что расположен на территории одноимённой крепости, в присутствии Местоблюстителя Патриаршего Престола, представителей властей (в том числе военного и морского министров), представителей большинства политических партий, в присутствии прессы - куда же без неё? - Великий князь Михаил Александрович от имени Дома Романовых говорил Покаянное Слово. Не буду приводить речь полностью, - да и не помню я её, честно говоря, целиком - ограничусь наиболее важными, с моей точки зрения, высказываниями.
  '... за то что, будучи наделёнными верховной властью, не смогли уберечь народ наш от бед многих, исходящих как со стороны врагов Державы нашей, так и стороны отдельных подданных наших, коих наделили мы незаслуженной властью...'
  '... будучи последним из рода Романовых, кто был законным наследником Престола Российского, от себя и от всех Романовых, как ныне живущих, так и будущих, перед лицом Бога и Народа нашего, подтверждаю отречение наше и отказ от всех прав на Престол Российский на веки вечные...'
  '... Да простятся нам прегрешения наши, да снизойдёт на нас прощение Божие и милость народная!'
  Это случилось днём, а вечером я провожал Машу, которая уезжала в Москву для участия во Всероссийском Сельском Сходе...
  
  Пока в Москве крестьяне решали дела земельные, в Питере провела учредительный съезд новая политическая партия, скромно поименовавшая себя 'Русская Консервативная Партия'. Председателем партии, как вы уже, наверное, догадались, был единогласно избран гражданин Романов Михаил Александрович.
  И потянулись за 'бугор' остатки последней династии русских царей. Правда, не все. Граждане Кирилл Владимирович и Николай Николаевич Романовы 'добровольно' решились усилить залог, внесённый Михаилом Александровичем, и так же остались в России.
  
  ***
  
  На Всероссийском Сельском Сходе назревала драка. Словесная перепалка себя уже исчерпала, и дело шло к рукопашной. Спорили по вопросу безвозмездного отчуждения, иными словами, конфискации, помещичьей земли. На этом настаивали крестьяне, против этого выступали помещики - тоже делегаты Схода. Большевики, против обыкновения, теперь отмалчивались, предоставив разруливать проблему эсерам. Всё разрешилось, когда председательствующая на съезде Мария Спиридонова предоставила слово министру финансов эсеру Натансону. Марк Андреевич хитро посмотрел в зал и выдал такое, от чего все рты поразевали. 'Помещичья земля будет передана крестьянам безвозмездно и никак иначе! - заявил оратор, сорвав бурные аплодисменты двух третей зала. - Земля будет передана крестьянам государством, которое выкупит её у помещиков, - продолжил оратор. Ахнула оставшаяся треть'.
  Хитрован Натансон всё рассчитал точно. Он дал помещикам возможность уцепиться за собачий хвост, после чего принялся рубить этот хвост по частям, пока в руках у помещиков не остался лишь кончик хвоста, за который они, собственно, и держались. Сначала он объяснил, приободрившимся было крупным землевладельцам, что не вся помещичья земля будет выкуплена по одной цене. И пошёл сыпать цифрами. Обалдевшие помещики уяснили только одно: чем больше у них земли, тем меньше они получат выкупа за последнюю десятину. Но это было только начало. Натансон объяснил, что выкуп за землю на руки выдаваться не будет. Его положат в только что образованный 'Российский сельскохозяйственный акционерный банк', в котором часть акций будет принадлежать государству, а часть им, помещикам. В качестве взноса им будет зачтена сумма выкупа их же земли. На руки же новоявленные акционеры получат, нет, не акции, - расписки о том, что таковые (акции) у них есть. Когда Натансон покидал трибуну, вконец замороченные помещики ему даже жиденько аплодировали.
  
  /***/
  
  Командующий Объединёнными силами Рижского залива генерал-майор Абрамов сидел в своём штабном вагоне и ждал сообщений. Каких? Желательно приятных. Завтра, 29 сентября немцы, если не передумают, начнут операцию 'Альбион'. За сухопутный участок фронта командующий был пока спокоен. Войска Рижского оборонительного района приведены в полную боевую готовность. Дополнительный боезапас на позиции подвезён. Оба 'добровольческих' корпуса, состоящие в основном из ударников и чехословаков, развёрнуты в ближнем тылу. В случае прорыва ими будут затыкаться дыры. В помощь им приданы четыре бронепоезда. Пятый только что прибыл на станцию и встал на соседнем пути. Абрамов посмотрел в окно и, увидев на тендере надпись 'Товарищ', улыбнулся: старый друг прибыл! Стук в дверь. Этот дежурный офицер принёс ворох телеграфной ленты. От Бахирева? Наконец-то! Абрамов прочёл сообщение, бросил ленту на стол, с удовольствием потянулся. Теперь всё! Подготовка к контроперации 'Контр Страйк' закончена. Морские силы Рижского залива заняли исходные позиции. Теперь надо ждать сообщений, ... нет, не с линии фронта и не с кораблей, первый удар наносим мы, и должен он лишить противника воздушной поддержки, хотя бы на время...
  
  Такого в истории русской военной авиации ещё не было. На прифронтовых аэродромах, где ещё вчера базировалось 60 самолётов, к вечеру 28 сентября к боевому вылету готовились 120 аппаратов. Таков был итог работы Генштаба, по распоряжению которого с других фронтов были отозваны 50 самолётов. Ещё десять 'Невских' привёл Алехнович. Именно эта десятка должна была возглавить ночной авиаудар по главному аэродрому противника, где тот сосредоточил одновременно более 60 самолётов, все они готовились участвовать в операции 'Альбион'. Удар было решено нанести всей авиацией одновременно четырьмя волнами с 15 минутным интервалом. Бомбить было приказано с одного захода всем, кроме 'Невских', которые должны были сделать аж три захода. Летели в темноте по ориентирам в виде костров расположенных треугольниками. Их запалили в тылу противника перед подходом первой волны фронтовые разведчики.
  
  /***/
  
  Вице-адмирал Шмидт выслушал сообщение о ночном налёте на аэродром с каменным выражением лица. Отрывисто спросил:
  - Наши потери?
  - Уничтожено 63 самолёта.
  - Цепеллины?
  - Целы все. Они базируются в другом месте.
  - Потери противника?
  - Неизвестны...
  - Должно ли это означать, что все вражеские самолёты вернулись на свои аэродромы?
  - По крайней мере, за линию фронта ушли все.
  'Чёрт с ними, с самолётами, - подумал адмирал, - обойдемся теми, что остались'.
  Шмид повернулся к стоящим позади него старшим офицерам.
  - Господа! Прошу разойтись по кораблям. На рассвете мы выходим в море!
  
  **
  
  И разошлись! И вышли! Да как вышли! Более трёхсот вымпелов! Одних линкоров с десяток. А крейсера, а миноносцы, а прочая шелупонь? Дым во всё небо! Попробуй, останови такую армаду... А мы попробуем! А мы остановим!
  
  Если бы на рассвете 29 сентября 1917 года один из тех шести цепеллинов, что тащились сейчас над наползающей из моря армадой, оказался вдруг над Моонзундским архипелагом... - Хотя, зачем? Пусть это будет наш русский воздушный шар, - картинка, представшая взору наблюдателя, показалась бы ему весьма прелюбопытной.
  
  
  Во-первых, подивился бы человек грамотному расположению артиллерийских позиций, прикрывающих подходы к островам и проливам. Две крайние точки обороны архипелага: мыс Тахкона на северной оконечности острова Даго и мыс Церель на южной оконечности острова Эзель. Стратегические точки. Мыс Тахкона стережёт северный вход в Моонзундский пролив и прикрывает с юго-запада залив Финский. Прорвётся сюда вражеский флот и не только запрёт Морские силы Рижского залива в Зундах, но и себе дорогу на Питер и Гельсингфорс откроет. Потому и стоит тут батарея двенадцатидюймовых орудий числом четыре с порядковым номером '39', их и дредноуты опасаются. Такая же батарея(? 43) расположена на Цереле и стережёт она вход в Рижский залив и южный подход к Зундам. Иных путей германским дредноутам и крейсерам туда нет, поскольку и пролив Соэлозунд, что между Эзелем и Даго, и находящийся за ним Кассарский плёс для этих тяжеловесов слишком мелководны. А значит, нет смысла грозить в ту сторону крупным калибром - для эсминцев много чести!
  А что представляют собой другое батареи? Их числом десять: десятидюймовая (? 32); шестидюймовые (? 30, ? 36, ? 38, ? 45, ? 46, ?47,); две с пушками калибра 120мм (? 34 и ? 40); одна с пушками калибра 130мм (? 41). Каждая батарея имеет по четыре орудия, батарея ? 32 -пять. Задача этих батарей топить тральщики, дуэльничать с эсминцами, отгонять десант, кроме, разве что, батареи ? 32. Её десятидюймовки и для линкоров не подарок.
  Кроме береговых, в разных частях архипелага расположено несколько зенитных батареи.
  
  Кого это наш наблюдатель высматривает на земле? Шпионов германских? Так нет их. Последних, кто был, нынче ночью флотская контрразведка повязала. Так что страстей, как у Валентина Саввича не ждите, не будет вагонов с морскими минами, мчащихся прямо на корабли. Да и 'поплавка' обозначающего точку 'Вейс' тоже не будет. Утопили 'поплавок' (то бишь германскую подводную лодку) четыре английские подлодки. С рассветом и утопили - молодцы союзники! Так что придётся адмиралу Шмидту определиться с точкой развёртывания как-нибудь по-другому.
  Ну, ладно. Шпионов на островах нет, предателей тоже нет, а кто есть? Есть 1-ая красногвардейская бригада морской пехоты под командованием каперанга Шишко (он же приказом командующего Объединёнными силами Рижского залива генерал-майора Абрамова назначен начальником Моонзундской позиции) - основные силы на острове Эзель и два батальона под командованием комиссара Кошкина на острове Даго. Есть два пехотных полка на Эзеле, один пехотный полк на Даго и такой же на острове Моон. Есть отдельные пехотные батальоны на остальных островах архипелага и на острове Руно, что в Рижском заливе. Есть несколько гидропланов. И есть стройбат - или штрафбат? Зови хоть так, хоть эдак, всё одно будет неверно, поскольку нет ещё в ходу этих слов. А люди есть. Бывшие матросы Балтийского флота со своим взглядом на Революцию, пытавшиеся не так давно поднять над архипелагом чёрное знамя анархии. Но тут явились морпехи с красными звездами на бескозырках, сказали: 'Кончай бузу - Революция в опасности!' - 'А нам по херу!' - 'Добрый инструмент, - согласились морпехи. - Вот вам к нему по лопате. Ступайте-ка, братишки, строить укрепления. Нам тут скоро воевать придётся. А оружие оставьте, оно вам теперь ни к чему!' - 'А не будем мы ничего строить! - заявили бузотёры. - Не для того Революцию делали' - А и не стройте, - согласились морпехи, - только жратвы в этом случае тоже не будет!' Что сильнее: голод или идея? Тут всё зависит от конкретного случая. Вот и рассмотрим этот непростой вопрос с высоты птичьего полёта применительно к нашему случаю. Уже возведены новые оборонительные рубежи на острове Эзель. Самые крупные закрывают направления от бухты Тага-Лахт на Аренсбург и Ориссарскую дамбу. Добавилось укреплений на перешейке, ведущем к полуострову Сворбе, заканчиваются работы возле Ориссарской дамбы, что соединяет Эзель и Моон. А они всё копают и копают: и на Эзеле, и на Даго, а на очереди и другие острова. Многим надоело, стали проситься обратно в строй. Мол, всё поняли, осознали, готовы искупить кровью. Отвечали им по-разному. Кому: 'Добро, братишка, закончишь работу, и милости просим обратно в моряки!', кому: 'Работай, гнида, и пасть не разевай!' - кто, значит, на сколько набузил...
  А где же русские корабли? Вот они, жмутся к острову Моон. Что тут у нас? Вроде все в сборе... Линкоры 'Слава', 'Гражданин', 'Андрей Первозванный', 'Республика', этих ни с чем не спутаешь. А вот и крейсера... 'Баян' - брейд-вымпел командующего Морскими силами Рижского залива вице-адмирала Бахирева, 'Адмирал Макаров', 'Палада'... Так, и 'Аврора' здесь под брейд-вымпелом морского министра адмирала Колчака (звание только что присвоили). Дальше эсминцы. Флагман 'Нови́к' - брейд-вымпел начальника Минной дивизии контр-адмирала Старка. И корабли... Раз, два, три, четыре, пять, ... десять, ... двадцать ...- все шесть дивизионов. А где обещанное подкрепление? А, вот, через Моонзундский пролив идут кильватерной колонной ещё десять кораблей. Мало, обещали больше. А это что за посудины жмутся к берегу, пропуская эсминцы? А вот это уже интересно! Что здесь делают землечерпалки? Вроде пролив углублять не собирались...
  А германская армада всё ближе...
  
  Глава двенадцатая
  
  При подходе к архипелагу германский флот разделился. 4-я эскадра вице-адмирала Сушона взяла вправо к Ирбенам, остальные корабли командующий флотом вице-адмирал Шмидт повёл к Соэлозунду.
  Эрхард Шмидт был раздражён, он уже знал о гибели подводной лодки в точке 'Вейс' - где она теперь эта точка? Вчера самолёты, сегодня подводная лодка... Флот открытого моря нёс потери, не сделав ещё ни единого выстрела.
  В исходный район пришли с опозданием на один час. Русские батареи на мысах Хундсорт и Нинасе, что на Эзеле и батарея на мысе Тоффри (остров Даго) встретили прибытие германских кораблей отнюдь не 'Салютом наций'. Один из снарядов попал в линкор 'Мольтке', на котором держал флаг командующий, вызвав пожар на баке. От этого раздражение Шмидта стало ещё больше, и он приказал линкорам занимать позиции, не закончив траления. Первым на мине подорвался линкор 'Байерн' без серьёзного, правда, для себя ущерба. А вот линкору 'Гроссер Курфюрст' повезло гораздо меньше, можно сказать, вообще не повезло. Он подорвался аж на двух минах и потерял ход. Этим тут же воспользовались две русские подлодки из 'зверинца' капитана первого ранга Меркушева, недавно назначенного командующим Дивизией подводных лодок Балтийского моря.
  
  С этим назначением цирк, можно сказать, получился. То, что в подводных силах бардак, знали все: морской министр, командующий флотом, Центробалт. Идею назначить к подводникам Меркушева Дыбенко подкинул Ежов: о чём-то ему эта фамилия смутно напоминала. Дыбенко пообщался с братвой, выяснил, что Меркушев подводник авторитетный, и вышел с предложением на Развозова. Тот попросил сутки на размышление и побежал к Колчаку. Так, мол, и так, Александр Васильевич, Центробалт предлагает назначить на адмиральскую должность старшего лейтенанта. 'Непорядок, - согласился Колчак, - ты его сначала к капитану первого ранга представь, а уж потом ставь на дивизию' - 'Шутите?' - осторожно поинтересовался Развозов. 'У тебя, Саша, адмиралы в очередь на эту должность стоят?' - спросил Колчак. 'Нет', - честно ответил Развозов. - 'Тогда, какие шутки? - вздохнул морской министр. - И дыру заткнём и 'товарищей' уважим. Действуй, Саша!' Смех смехом, а 'свой в доску' Меркушев сумел найти общий язык с подводниками, и дела в дивизии быстро пошли на поправку. Потому и базировалась теперь дивизия не в Гельсингфорсе, а в Куйвасте. Вернемся, однако, на Кассарский плёс.
  
  Итак, 'Рысь' и 'Волкодав' наблюдали за прибытием Флота открытого моря, затаившись у входа в Соэлозунд. Оценив беспомощное состояние линкора, они тут же организовали торпедную атаку и всадили в борт 'Гроссер Курфюрста' по торпеде. Этого хватило для того, чтобы линкор стал опасно крениться на пробитый борт. Сделав дело, обе подлодки тут же устремились к входу в Соэлозунд. По их следу завывая сиренами - так воют с досады проштрафившиеся сторожевые псы - устремились германские 'охотники'. Две русские батареи: ?46 на Эзеле и ?34 на Даго тут же перенесли на 'охотников' весь огонь. Те заметались, стараясь выйти из вилок, в результате сами сбились со следа. А тут ещё из пролива высунул любопытный нос эсминец 'Забияка' и тут же выпустил все торпеды из носовых торпедных аппаратов в сторону 'охотников'. Ни одной не попал, но заставил германских 'шавок' лечь на обратный курс, ища спасения подле своих старших товарищей. Те закрутили башнями в сторону дерзкого русского, и вот уже по курсу эсминца взметнулись столбы воды. 'Забияка' не стал ждать накрытия и поспешил сдать назад, тем более что подлодки уже прошмыгнули в залив у него под бортом.
  Батарея ?45 била по судам, копошащимся возле 'Гроссер Курфюрста' - не на мель вытолкать, так хоть экипаж с тонущего монстра снять. Накрывала каждым залпом, чем многократно усугубляла трагедию германских моряков. Шмид всё это видел и торопил линкоры. Наконец 'Байерн', 'Мольтке', 'Маркграф', 'Кронпринц' и 'Кёниг' открыли огонь по батареям. Те какое-то время огрызались, потом замолчали. В бухте Тага-Лахт началась высадка германского десанта.
  А 'Гроссер Курфюрст' тем временем лёг на грунт. В распоряжении Шмидта осталось девять линкоров. Впервые с начала операции 'Альбион' командующего 'Морским отрядом особого назначения' посетили сомнения. Их тут ждали, а по плану не должны были, и это настораживало. Шмидт связался с Сушоном и посоветовал ему быть начеку.
  
  Тральщики, сопровождающие эскадру Сушона, начали траление Ирбенского пролива с осторожностью. Линкоры взяли батареи Цереля на прицел. Вскоре батареи открыли в сторону тральщиков ленивый огонь. Разрывы ложились с большим недолётом. Церель соблюдал договорённость. Германские моряки это оценили и в знак понимания скосили крупным калибром несколько сосен вблизи батарей. Как договаривались.
  Но вот столб воды взметнулся прямо возле тральщика. Корабль качнуло, а палубную команду окатило водой. Сушон насторожился и отдал приказ 'предупредить русских'. Ухнуло возле батареи. Командир батарей Цереля - не Кошкин, настоящий - покрыл по телефону командира проштрафившегося орудия матом, тот переадресовал 'поздравление' наводчику.
  - Ты что, Ничипоренко, сушёная акула тебе в дышло! Куда целишь?
  - А шо? - сверкнул зубами Ничипоренко. - Нехай солёной водички отведают!
  - А тебе отведаю, - погрозил кулаком командир орудия, - я тебе так отведаю!
  Получив от Сушона сообщение: 'Траление идёт в соответствии с планом' - Шмидт успокоился.
  
  Передовые позиции защитники Эзеля оборудовали в отдалении от берега (чтобы не накрыло с линкоров). Одна прикрывала дорогу на Аренсбург, другая - дорогу к Ориссарской дамбе. Первыми появились германские самокатчики. Этих пропустили через хорошо замаскированные позиции, этими займутся на блокпостах. А вот бодро марширующие колонны встретили плотным артиллерийско-пулемётным огнём, заставив отступить к берегу. Чтобы не попасть под огонь корабельной артиллерии островитяне противника не преследовали. Из этих же соображений (чтобы не пластаться под огнём тяжелых орудий) было решено до береговых объектов противника на пару деньков допустить.
  К вечеру успех десанта исчислялся двумя занятыми клочками прибрежной земли (на Эзеле и Даго), тремя захваченными береговым батареями и авиастанцией Кильконд.
  Кильконд решили отдать, не сильно артачась, во временное пользование германскому десанту из тех же тактических соображений. Когда войска Эсторфа заняли авиастанцию, то ни одного гидроплана там не обнаружили. Им достался только взорванный блокпост да трупы своих же самокатчиков. А вот сами самокаты десантники так и не нашли. Видимо, русские забрали их в качестве арендной платы за пользование авиастанцией.
  
  
  
  **
  
  Утро 30 сентября отметилось воздушным боем. Ещё затемно над островами зависли три цепеллина (два над Эзелем, один над Даго), светили прожекторами, стреляли из пулемётов, бросали бомбы - всё без видимого успеха, разве что поспать толком не дали. С рассветом прилетели с материка 'Невские' Алехновича и порадовали многочисленных русскоговорящих зрителей 'зажигательным' зрелищем. В этом полёте с 'Невских' было снято оборудование для бомбометания, зато были установлены огнемёты. Лётчики 'Невских' чувствуя своё превосходство откровенно пижонили (как ни цинично это звучит применительно к ситуации). Заходили на цепеллин с двух сторон и били в носовую и хвостовую часть оболочки струями огня. Пылающая оболочка быстро сдувалась, накрывала гондолу, и дирижабль с всё большим ускорением падал на землю. Те, что были над Эзелем, упали в тылу русских позиций; тот, что барражировал над Даго, пытался дотянуть до своих кораблей, под защиту их зениток. Тщетно. Только огорчил германских моряков зрелищем падающей в море горящей сигары.
  Весь день на суше шли бои: десант пытался расширить захваченный плацдарм. На Даго десант подкреплений не получил, потому ровным счётом ничего не добился, оставшись на завоёванных ранее позициях. Все имеющиеся в его распоряжении резервы генерал фон Эсторф ввёл в бой на Эзеле, протаранил и захватил позицию прикрывающую дорогу на Ориссарскую дамбу. Оборонявший её пехотный полк отошёл к дамбе где сразу же занял позиции во второй линии обороны. Морпехи на позиции, прикрывающей дорогу на Аренсбург, стойко отразили все атаки, правда и давление на них было не столь сильным, как на простую пехоту.
  Флот тоже воевал. С утра германские эсминцы коммодора Пауля Гейнриха (брейд-вымпел на крейсере 'Эмден') стали занимать позиции у западного входа в Соэлозунд. Русские эсминцы во главе с ЭМ 'Победитель' (брейд-вымпел начальника 11-го дивизиона капитана 2-го ранга Пилсудского) находящиеся в дозоре на Кассарском плёсе до поры стояли на якоре. В 13 часов 50 минут рядом с 'Эмденом' занял позицию линкор 'Кёниг'. Русские эсминцы сразу стали сниматься с якорей и побежали вглубь Кассарского плёса прочь от тяжёлых пушек германского дредноута. Там уже стояла 'Аврора', с мостика которой за событиями зорко следил адмирал Колчак. За 'Авророй' сосредоточились эсминцы 12-го и 13-го дивизионов (8 вымпелов). Вскоре к ним присоединились 3 эсминца 11-го дивизиона, которые без потерь вышли из-под обстрела 'Кёнига'. В это время передовые германские эсминцы уже миновали Соэлозунд, и стали расходится на два кильватерных строя, пытаясь взять русскую эскадру в клещи. Всего на Кассарский плёс прорвались 17 вражеских эсминцев. В это время проходящие восточное горло эсминцы Гейнриха подверглись со стороны Эзеля и Даго атаке четырёх подводных лодок, две из которых были русскими, а две английскими. Торпеды попали точнёхонько в два передовых эсминца, которые оба рядом тут же легли на грунт, создав на выходе из пролива пробку. Попытавшиеся их обогнуть справа и слева эсминцы только усугубили обстановку. И тот и другой задели за грунт винтами и потеряли ход. Идущим за ними кораблям пришлось стопорить машины, а потом медленно выползать из пролива туда, где разгневанные 'Кёниг' и 'Эмден' вели стрельбу по квадратам, в которых могли находиться подводные лодки. Ни в одну не попали, и те (лодки) бочком, бочком стали убираться с поля боя. А германские эсминцы прошедшие пролив храбро кинулись в атаку (17 против 11). Однако присутствие в рядах русских эсминцев 'Авроры' практически уравняло шансы, тем более что комендоры крейсера удивили отменной точностью попаданий. Скоротечный бой закончился тем, что германские эсминцы, потеряв три корабля стали отходить к Соэлозунду. Там 'Кёниг' и 'Эмден' методично расстреливали потопленные эсминцы, - команду с них, разумеется, сняли - чтобы освободить проход. Тяжёлый калибр сделал своё дело, разорванные на части корабли устлали обломками дно пролива, и над местом их гибели можно было теперь пройти отходящим кораблям. Теперь 'Кёниг' и 'Эмден' сосредоточили огонь на русских миноносцах, которые увлеклись погоней и вошли в зону обстрела их орудий. Приказ отходить слегка запоздал и четыре русских эсминца получили серьёзные повреждения, но с поля боя сумели уползти, прикрывшись дымовой завесой. Ушли зализывать раны и немецкие миноносцы. Итог боя: германские эсминцы - пять потоплено, десять получили повреждения; русские эсминцы - потопленных нет, шесть получили повреждения.
  Ночью над русскими позициями вновь появились цепеллины, но когда один был сбит метким огнём зенитной артиллерии, тут же убрались, теперь уже окончательно (Шмидт отправил уцелевшие дирижабли на базу).
  
  В Ирбенском проливе германские тральщики ещё засветло закончили траление минных заграждений. Но Сушон на ночь глядя эскадру с места не двинул, отложив дело до утра.
  
  Ночью на протраленные участи в Ирбенском проливе, проливе Соэлозунд и на входе в Рижский залив пробрались русские подлодки, которые установили там, в общей сложности, 50 донных мин (больше просто не успели изготовить), с отсрочкой постановки в боевое положение на 12 часов.
  
  
  
  **
  
  День 1 октября в районе Моонзундского архипелага занялся вполне обычный для этого времени года: противный и слякотный, но никак не торжественный. А ведь именно сегодня и в операции 'Альбион', и в контроперации 'Контр Страйк' должен был наступить перелом.
  Глеб Абрамов сидел в штабном вагоне и ждал донесений. Первое поступило в 6-30 утра: '3-я германская эскадра покинула район сосредоточения и движется к Ирбенам'. 'Итак, Бенке двинулся, - подумал Абрамов, прочтя донесение. - Хорошо, если мы угадали верно, и он не станет соединять свои корабли с кораблями Сушона, а повернёт в Рижский залив для поддержки армии с моря. В противном случае нашему флоту на рейде Куйваст придётся туго'. Мучиться сомнениями командующему пришлось лишь до 7-00, когда очередное донесение вырвало из его груди вздох облегчения: '4-я эскадра снялась с якоря и движется в сторону Большого Зунда', - докладывали наблюдатели. 'Сушон идёт к Моону один, иначе он обязательно бы дождался подхода кораблей Бенке. Ещё несколько часов и Флот открытого моря окажется в тех квадратах, которые мы для него наметили', - думал Абрамов. В 10-00 Абрамов получил рапо́рт от Бахирева: 'С рейда Куйваст вижу на горизонте дымы. Готов принять бой' Почти тут же поступило новое донесение от наблюдателей: 'Бенке вошёл в Рижский залив'. Абрамов прикрыл глаза и попытался представить, что происходит в море.
  
  Когда вице-адмирал Вильгельм Сушон увидел в бинокль, какие силы противопоставил ему Бахирев, то удовлетворённо кивнул и передал на 'Мольтке': 'Как и предполагалось, русские выставили против моей эскадры линкоры 'Слава' и 'Цесаревич' ('Гражданин'), а так же крейсер 'Баян'. Начинаю снимать минное заграждение'. Вскоре корабли эскадры Бахирева открыли огонь по тральщикам. Бой на рейде Куйваст начался.
  
  В это время тральщики, сопровождавшие эскадру Бенке, снимали остатки минного заграждения на входе в Рижский залив. Внезапно подорвался один, потом второй, третий... 'Это не мины, - понял Бенке, - это подлодки'. Он тут же отправил вперёд отряд 'охотников', которые прошмыгнули через минное заграждение, потеряв всего лишь один корабль. Выйдя на чистую воду 'охотники' устремились в квадрат, где прятались подлодки. Тут же из-за острова Руно выскочили русские эсминцы. 'Откуда они тут?' - подумал Бенке и отдал приказ линкорам приблизиться к тральщикам на минимальное расстояние, чтобы поддержать огнём 'охотников', которые уже вступили в бой с эсминцами.
  
  Под прикрытием орудий 'Мольтке' и 'Эмдена' коомодор Гейнрих рвался на Кассарский плёс. На этот раз в бой были брошены все резервы. Первыми Соэлозунд прошли 'охотники', на случай если русские подводные лодки опять затаились у восточного входа в пролив. Но на этот раз их там не оказалось. Следом за 'охотниками' на плёс стали проникать эсминцы, флотилия за флотилией. Их встретили залпы орудий 'Авроры', 12-й и 13-й дивизионы эсминцев. Но в этот раз силы были слишком неравны. Противник атаковал более чем тридцатью кораблями. Первым на помощь попавшим в переделку эсминцам пришёл 11-дивизион, лидер которого эсминец 'Гром' шёл под брейд-вымпелом адмирала Колчака. Морской министр решил тряхнуть стариной и сам повёл эсминцы в атаку. Со стороны Моонзунда к месту схватки спешил на 'Нови́ке' адмирал Старк, ведя за собой 4-ый, 5-ый и 6-ой дивизионы - весь имеющийся резерв. Из пролива Малый Зунд вышел крейсер 'Паллада', который до этого сдерживал огнём десантников Эсторфа, штурмующих укрепления перед Ориссарской дамбой.
  Наступил критический момент боя на Кассарском плёсе. Две торпеды шли прямо в борт 'Авроры' и та уже не успевала увернуться. Между крейсером и торпедами был 'Гром'. Командир корабля на секунду замешкался, - на борту был адмирал! - тогда Колчак сам скомандовал: 'Лево на борт!' Послушный рулям эсминец подставил борт под торпеды, прикрыв собой крейсер. С 'Авроры' видели, как дважды содрогнулся 'Гром', потом эсминец исчез в дыму и пламени. К гибнущему товарищу кинулись 'Победитель' и 'Забияка', чтобы попытаться подобрать хоть кого-нибудь из команды. Спасённая 'Аврора' продолжала громить врага. Это решило исход боя. Вскоре в бой вступил крейсер 'Паллада', а чуть раньше на плёс ворвался отряд Старка. Адмирал Шмидт понял, что бой на Кассарском плёсе проигран и разрешил Гейнриху поднять сигнал к отходу. Германские эсминцы заторопились к Соэлозунду. Русские на этот раз не стали их преследовать, они и сами понесли большие потери.
  
  Германский десант штурмовал укрепления перед Ориссарской дамбой. С утра Эсторф попытался было атаковать в двух направлениях, - ещё и на Аренсбург с востока - но столкнулся там с серьёзным сопротивлением и решил больше силы не дробить. Навалился всей тяжестью на защищающие дамбу пехотные полки. Сначала мало что получалось, но после ухода 'Паллады' дела пошли на лад. Удалось занять первую линию окопов. Ещё немного и германские солдаты хлынут через дамбу на остров Моон.
  Эсторф не знал, что морпехи Шишко уже разгромили все германские части на острове и теперь изготовились для удара в тыл его основным силам. А когда узнал, было, разумеется, поздно. Десант дрался в окружении ещё несколько часов, но к вечеру выбросил белые флаги.
  
  Сушон вёл линкоры за тральщиками и главный калибр дредноутов уже доставал до русских броненосцев, когда на театре военных действий появились новые персонажи. В пролив Большой Зунд вошли линкоры 'Андрей Первозванный', 'Император Павел I' ('Республика') и крейсер 'Адмирал Макаров'. Теперь, когда силы противника сравнялись с его силами, сближаться с кораблями эскадры Бахирева стало для Сушона невыгодным: он утрачивал преимущество в дальности стрельбы. Сушон отвёл корабли на безопасное расстояние и связался со Шмидтом.
  
  Командующий Российским флотом Балтийского моря контр-адмирал Развозов на мостике линкора 'Петропавловск' спросил у полковника Ежова:
  - Как вы думаете, Николай Иванович, ваши 'подарки' уже готовы?
  - Так точно, товарищ адмирал, - кивнул Ежов, - все взрыватели донных мин уже встали в боевую готовность.
  - Тогда, с Богом!
  Такое не могло присниться Бенку и в страшном сне. Выйдя один за другим из-за острова Руно, перед его эскадрой встали два новейших русских линкора 'Севастополь' и 'Петропавловск', который шёл под флагом адмирала Развозова. Их сопровождали крейсера 'Память Азова', 'Россия', 'Рюрик' и отряд эсминцев. Вместе с подводными лодками, которые теперь наверняка вновь ложились на боевой курс, это была серьёзная угроза. А русские линкоры уже изрыгнули в сторону кораблей его эскадры дым и пламя из орудий главного калибра. Столбы воды взметнулись между кораблей, тогда как снаряды, пущенные в ответ, ложились с недолётом. Бенк приказал эскадре отходить к Ирбенам, а сам связался со Шмидтом.
  
  Бой за Кассарский плёс был уже проигран, когда пришло сообщение от Бенка. ''Петропавловск' и 'Севастополь' в Рижском заливе. Русские заманили мой флот в ловушку', - думал потрясённый Шмидт. Сообщение от Сушона эту догадку только подтвердило. Пока Шмидт думал, что ответить командирам эскадр, первые отступающие эсминцы вошли в пролив. И тут началось непонятное, вселяющее некий суеверный страх: под днищами эсминцев стали взрываться мины. Как они могли там оказаться, если фарватер был самым тщательным образом протрален? Но факт оставался фактом: два эсминца получили серьёзные повреждения и выбросились на мель, а взрывы гремели уже под днищами других кораблей.
  В это время пришло новое сообщение от Бенке: 'При отходе корабли эскадры попали на минное поле непонятного происхождения. Крейсер 'Данциг' и два эсминца затонули. Многие корабли, включая линкор 'Маркграф', получили серьёзные повреждения и не могут больше сражаться'.
  Шмид посмотрел в сторону Соэлозунда: 'Нет, это не наваждение. Это ещё одна ловушка, приготовленная для нас русскими'.
  Опять сообщение от Бенка: 'Батареи Цереля бьют по эскадре'.
  Это был конец. Проиграна не только битва на Кассарском плёсе. Проиграно всё Моонзундское сражение. Оставалось только спасать то, что можно было ещё спасти. Думая так Шмид имел в виду только линкоры. Судьба остальных кораблей и десанта его волновала гораздо меньше. Отдав приказы эскадрам Сушона и Бенке отходить к Ирбенам, Шмидт приказал Гейнриху оставаться на 'Эмдене', собрать все уцелевшие эсминцы, снять с островов десант и следовать к новому месту сбора, а сам пошёл на 'Мольтке' на выручку Бенку и Сушону увлекая за собой оставшиеся крейсера.
  
  Тело Колчака доставили на 'Аврору'. Не знаю, согласился бы ТОТ Колчак принять такую судьбу: всё-таки у него в запасе было еще два с половиной года до того момента, как его прострелянное тело скинули в полынью под Иркутском. Скажу одно: смерть в бою на мостике боевого корабля представляется мне более подобающей для адмирала флота российского.
  
  При подходе к Церелю, Шмидт дал приказ приблизиться к берегу, чтобы поквитаться с русскими за коварство. Но когда идущий впереди крейсер подкинуло взрывом, Шмид приказал всем кораблям эскадры застопорить ход и тут же отработать назад. Он догадался, что у Цереля их ждет всё та же минная ловушка, секрета которой он пока не разгадал.
  
  Последний бой, поставивший крест на операции 'Альбион' произошёл между русскими и германскими кораблями, когда через Ирбены прорывалась эскадра Сушона. В тот час она (эскадра) напоминала израненного зверя, который отчаянно рвался из смертельной ловушки, отбиваясь правой лапой от батарей Цереля, левой от эскадры Развозова, а за пятки его хватала эскадра Бахирева. На траверзе Сворбе путь эскадры лежал мимо затонувшего корабля, в котором Сушон с содроганием узнал линкор 'Маркграф', который так и не дотянул до Ирбен. Команда с линкора была снята, но кайзеровский флаг всё ещё трепетал на торчащей из воды мачте. Сушон с тревогой посмотрел назад туда, где прикрывающий отход эскадры линкор 'Принц-регент Луитпольд', окутанный пламенем и дымом, всё дальше отставал от остальных кораблей. Вот он повернулся носом к берегу и вскоре выбросился на мель. Сушон посмотрел, как сползает с мачты перед приближающимися русскими кораблями флаг его страны и отвернулся. Он не винил командира линкора. Тот сражался, пока мог, и теперь совершил мужественный поступок, подарив эскадре драгоценное время. Продолжи он битву и другим кораблям пришлось бы остановиться: одним, чтобы снять с тонущего линкора команду, другим, чтобы прикрывать эту операцию огнём. Кто знает, ушёл бы тогда хоть один корабль?
  
  Развозов и Бахирев стояли на мостике 'Петропавловска' и смотрели, как тают на горизонте дымы германского флота.
  - Победа, Александр Владимирович, - сказал Бахирев, - славная Победа!
  - Да, - произнёс Развозов, - Победа, Михаил Коронатович, но какой дорогой ценой...
  В эту минуту он думал о Колчаке.
  
  Шишко примчался на батарею ?45 на трофейном самокате грязный и злой. Он только что побывал на батарее ? 46 и очень рассчитывал хоть здесь увидеть нечто иное - но, увы: Отступающие десантники перед уходом привели пушки в непригодное для стрельбы состояние.
  - Ну, что же вы так? - спрашивал Шишко. - Кошкин успел, а вы нет! - Морпехи только угрюмо молчали. За них заступился командир артиллеристов:
  - Твои ребята молодцы - дрались как черти. Потому германцы большого урона батарее нанести не успели. Скоро сможем стрелять!
  - Через час сможете? - С надеждой спросил Шишко.
  - Куда загнул, - покачал головой артиллерист, - дня через два, не раньше.
  Шишко только рукой махнул и стал смотреть вниз на воду, где 'Эмден', получая рану за раной от выстрелов батареи ? 34, прикрывал отход эсминцев и кораблей с остатками десанта.
  
  
  
  Итоги Моонзундского сражения: Германский 'Морской отряд особого назначения' потерял 3 линкора, 5 крейсеров, 11 эсминцев, не считая прочих кораблей, самолётов, дирижаблей и солдат десанта. Русский флот потерял 1 эсминец и адмирала Колчака.
  Вице-адмирал Шмидт был вызван в Берлин, где отчитался в проделанной работе, после чего был смещён со своего поста.
  
  **
  
  Командующий 8-ой германской армией генерал Гюнтер фон Кирхбах, узнав о поражении, которое потерпел Шмидт, поёжился, представив, какой приём ждет адмирала в Берлине, и отдал приказ о наступлении.
  
  Так и не получив поддержки флота, фон Кирхбах не стал атаковать со стороны залива. Он сосредоточил все силы, включая переброшенные с других фронтов подкрепления, на левом фланге русских позиций. Ведомые его железной волей германские войска шли вперёд, не считаясь с потерями, и пробили-таки брешь в обороне противника. Абрамов немедленно направил к месту прорыва все имеющиеся в его распоряжении резервы, включая оба 'добровольческих' корпуса. Последние сообщения о ходе боя обнадеживали: враг выдохся и пятился назад, отступая через проделанную им же самим брешь. Еще немного усилий и дыра в обороне будет заштопана, а операция 'Контр Страйк' придёт к своему победному завершению.
  
  Эта германская часть осталась в тылу у русских и по умолчанию была обречена. Находясь на самом острие прорыва, германская пехота не успела опомниться, как у неё за спиной с лязгом и грохотом сомкнули огромные лещи два русских корпуса. Дорога к своим была отрезана, но и ими русские пока не интересовались. Осознав произошедшее и взвесив все за и против, командир части решил, что выбрасывать белый флаг им пока ещё рано, а потому повёл часть в сторону находящейся в русском тылу железнодорожной станции. Вражья сила не была многочисленной, к тому же её уже заметили с воздуха и в погоню тут же устремился казачий полк. Но час времени в запасе у германцев ещё был, и у них была артиллерийская батарея...
  Близкий разрыв снаряда заставил Абрамова оторвать взгляд от карты. Схватив куртку, он устремился к выходу из вагона. К нему уже спешили с докладом: 'Какая-то шальная часть, немногочисленная, но с артиллерией'. 'А на станции два санитарных поезда, не считая штабного, - подумал командующий и вскочил на подножку бронированного вагона. - Давай за выходную стрелку! - крикнул он командиру 'Товарища', который на всякий случай всё время держал паровоз под парами.
  Вражескую батарею увидели сразу, как выехали со станции. Но и противник их тоже увидел. Сквозь щель в борту вагона Абрамов видел, как германские артиллеристы поспешно разворачивают орудия. 'Не успеют', подумал он. Ошибся командующий всего лишь на чуток. До того, как батарею накрыл залп орудий бронепоезда, одна пушка всё-таки успела произвести выстрел. Один единственный снаряд каким-то чудом попал в зазор между бронелистами, раздвинул их и разорвался внутри вагона, где был Абрамов.
  
  От Риги в сторону Петрограда мчался литерный поезд. Шёл на проход. Если и задерживался на какой станции то только лишь для того чтобы поменять паровоз или бригаду. Поезд состоял всего из двух вагонов. В одном ехала охрана, а в другом везли командующего Объединёнными силами Рижского залива. Абрамов находился в глубокой коме. Неподвижное тело под окровавленными бинтами казалось безжизненным, бледное без кровинки лицо заострилось. Сопровождающий командующего врач время от времени подходил, щупал пульс. Негромко говорил дежурившей возле раненого сестре:
  - Пока жив. Если что - зовите немедленно, - и уходил в соседнее купе, чтобы немного подремать.
  
  ЧАСТЬ ВТОРАЯ
  Глава первая
  
  Кольский залив покидал последний пароход с 'добровольцами'. Генерал Корнилов смотрел, как уходит назад стылый берег с примёрзшим к нему городком. Чуть больше года назад, едва став городом, он принял название Романов-на-Мурмане. Где они сейчас, Романовы? Кто не утонул в шведских водах, разбрелись по белу свету, а некоторые даже на посылках у новой власти. Упала с фамилии корона, упала фамилия с названия города: теперь он просто Мурманск.
  Корнилов плотнее запахнул шинель. Последнее время его не покидало ощущение, что отправляется он нынче в изгнание. И почётное (глава Русской военной миссии при штабах союзников), и, как ни крути, отчасти даже добровольное (сам ведь набирал 'добровольцев') - но изгнание. Какие право бестии эти 'товарищи': ловко всё устроили, не подкопаешься. Руками человека, который мог быть для них опасен - его руками! - собрали ещё несколько тысяч столь же для себя опасных и отправили подальше от России - воюйте, коли нравится! А он, старый дурак, понял это слишком поздно. 'Полно, Лавр Георгиевич, полно. Ну, понял бы раньше, разве что-то бы изменилось? Повёл бы войска на Петроград против Брусилова и Духонина? Нет, не повёл бы! Тогда чего? А ничего, просто тоскливо на душе и начинаешь как-то завидовать Колчаку: принял адмирал геройскую смерть за Россию и похоронен как герой в Морском Никольском соборе Кронштадта. А ведь, помнится, Александр Васильевич недалеко от меня мыслями ушёл'. Генерал ещё раз глянул на удаляющийся берег и направился к входу во внутренние помещения судна.
  
  Избавившись от волглой шинели, Корнилов прошёл в салон, где собрались старшие офицеры. В салоне было шумно, но как только прозвучала команда 'Господа офицеры!' разговоры разом смолкли, а все офицеры повскакивали с мест и вытянулись 'во фрунт' в сторону вошедшего.
  - Вольно, господа, прошу садиться.
  Корнилов присел за один из столиков, дождался, пока бокал наполнится янтарной жидкостью, но пить не стал, спросил:
  - О чём спор, господа?
  Поблёскивая новенькими погонами, на вопрос ответил полковник Каппель:
  - Обсуждаем военные выкрутасы 'товарищей', ваше высокопревосходительство.
  - Поясните, - попросил Корнилов, хотя прекрасно понимал, о чём идёт речь.
  - Ну, как же, - Каппель старался сдерживать рвущееся изнутри возмущение, - добиться столь значительного превосходства над противником и вместо того, чтобы наступать по всей линии фронта заключить с ним перемирие!
  Одобрительный гул в салоне стал поддержкой словам полковника. Корнилов понимающе улыбнулся и заговорил, обращаясь к Каппелю, но подразумевая, что слова адресованы всем:
  - Разделяя в целом ваше возмущение, Владимир Оскарович, по отдельным моментам всё же не могу с вами полностью согласиться. Вот вы говорили о значительном превосходстве, которые мы якобы получили над противником. Я полагаю, речь идёт о двух так называемых 'красногвардейских' эскадрильях?
  - Точно так, Лавр Георгиевич, - подтвердил Каппель.
  - Ну, какое же тут значительное превосходство? Два десятка пусть и самых современных аэропланов не способны поддержать наступление по всей линии фронта, будь они сами при этом неуязвимы - а это наверняка не так.
  - Но ведь во время налёта на Либаву ни один 'Невский' не был сбит, - осмелился возразить Каппель.
  - Случайность, Владимир Оскарович, случайность, замешанная на удивительном везении: 'товарищам' будто сам чёрт ворожит!
  
  **
  
  И Корнилов и Каппель имели в виду недавний авианалёт русской авиации на военно-морскую базу германского флота в Либаве...
  
  Начало мирных переговоров было трудным. Глава русской делегации Троцкий нервными шагами мерил салон штабного вагона.
  - Почему они так себя ведут? - спрашивал он у начальника Генерального штаба генерал-лейтенанта Духонина, который сидел на диванчике и с любопытством смотрел на маячившего перед ним министра. На риторический вопрос Троцкого Духонин отвечать не стал и поступил мудро, поскольку тот уже продолжал:
  - Ведь только что получили от нас взбучку в районе Рижского залива, а ведут себя так, будто взбучку получили мы, почему?
  На этот раз Духонин счёл нужным ответить:
  - Возможно потому, что одного урока для них оказалось мало, но мы готовы преподать им еще один.
  - Что вы имеете в виду? - впился в него глазами Троцкий.
  - Генштабом разработан план операции как раз на этот случай, - ответил Духонин.
  Выслушав генерала, Троцкий немедленно связался с Лениным.
  
  На этот раз в операции участвовала исключительно одна авиация. Головную машину пилотировал лично новый командующий Военно-воздушными силами России генерал-майор Алехнович. В налёте участвовали две эскадрильи 'Невских', действия которых прикрывали четыре эскадрильи 'Муромцев'. Первая эскадрилья появилась со стороны моря, едва рассвело. Самолёты один за другим снижались до бреющего полёта и сбрасывали в сторону стоящих на рейде кораблей торпеды, после чего заходили на новый круг. Находясь вне зоны поражения зенитным огнём противника каждый 'Невский' сбросил по три торпеды, после чего эскадрилья легла на обратный курс. На рейде творилось нечто невообразимое. Промазать в такой сутолоке было практически невозможно, потому каждая торпеда нашла свою цель. Пока одни команды боролись за живучесть своих кораблей, а другие спасали собственные жизни, покидая обречённые суда, со стороны города подошла новая волна русских самолётов. Из-за дыма, застлавшего небо над бухтой, заградительный огонь был открыт зенитчиками с запозданием. На этот раз каждый 'Невский' нёс всего по одной бомбе, в создании которых принял участие Николай Ежов. Сверхтяжёлые бомбы сбрасывались на корабли с большой высоты без всякого прицела. Цель состояла в том, чтобы показать противнику каким новым мощным оружием обладает русская армия. Потому неудивительно, что всего три бомбы попали в цель, но нужный эффект был достигнут и этим скромным результатом. Один тральщик разнесло в пыль, миноносец бомба расколола пополам, и тот сразу пошёл на дно, а крейсер, которому бомба упала на ют, хоть и остался на плаву, но вышел из строя минимум на полгода. Отбомбившись 'Невские' повернули назад; прикрывавшие их 'Муромцы' стали выходить из воздушного боя, который им навязали подлетевшие германские самолёты. Из рейда не вернулись четыре 'Муромца'. Потери противника были куда трагичнее: на грунт легли три крейсера, семь эсминцев и дюжина прочих кораблей; практически все оставшиеся на плаву корабли получили повреждения различной степени тяжести; в воздушном бою были сбиты четыре самолёта.
  
  Сразу после Либавской трагедии германская делегация покинула переговоры, но уже через три дня вернулась обратно. Перемирие на условиях продиктованных Россией было подписано.
  
  /***/
  
  МИХАИЛ
  
  Хотя в той России, куда мы попали, и было принято более пышно отмечать Рождество, для нас по-прежнему основным праздником оставался Новый год. А под Новый год принято подводить итоги года уходящего. Что принёс 1917 год каждому из нас? Ольге - золотое кольцо на безымянный палец правой руки и заметно округлившийся живот - два символа обретённого ей наконец полноценного семейного счастья. Васичу - погоны генерал-лейтенанта, три креста на грудь и пустой левый рукав у кителя. Ершу - непререкаемый авторитет мастера дел взрывных. Мне - возможность находится в эпицентре политической жизни России. Стремились ли мы к такому промежуточному итогу, дай бог ещё длинной для каждого из нас жизни? Разве что Ольга. Остальные получили ровно столько, насколько наработали, даже Васич, как ни кощунственно это звучит. Кто его заставлял перепрыгивать в тот день из штабного вагона в вагон бронепоезда? Непозволительная глупость для командующего! И как не жестоко это прозвучит по отношению к другу: итог закономерен - хорошо жив остался! Когда его в бессознательном состоянии доставили в Питер, жизнь его висела на тонюсеньком волоске. Бригада врачей во главе с Главным военным хирургом российской армии и флота Бурденко сотворила чудо. Жизнь Васичу спасли, правда, не спасли руку, но лучше уж так...
  Что принёс 1917 год России? Одну запланированную революцию вместо двух. Мир всему народу российскому, пусть и временный, и землю крестьянам - будем надеяться, навсегда! А ещё он дал России новую власть - Советскую власть, установленную законодательным путём, с одобрения самого Учредительного собрания, правда, с оговоркой...
  
  Это произошло в тот момент, когда у нас уже кружилась голова от успеха. Только что Учредительное собрание большинством голосов, пусть и с небольшим перевесом, проголосовало за передачу власти в стране Всероссийскому Совету Народных Депутатов. И тут из стана проигравших внесли поправку: вернутся к рассмотрению вопроса о власти ровно через год этим же составом, а до того момента считать Учредительное собрание действующим законодательным органом наряду с ВСНД. Это была ловушка! Я торопливо набросал на листочке бумаги несколько строк и передал записку в президиум Ленину. Тот прочёл и отыскал меня в зале глазами. Я утвердительно кивнул. Ленин нахмурился, но придержал председательствующего, который уже собирался ставить поправку на голосование. После короткого совещания слово попросила Спиридонова. Маша предложила перенести голосование по поправке на следующее заседание, а пока перейти к рассмотрению других вопросов...
  
  - Что вы хотите нам предложить, товарищ Жехорский? - голос Ленина звучал требовательно и слегка раздражённо.
  - Я предлагаю голосовать за внесённую поправку.
  Тут поднялся такой гвалт из возмущённых голосов, что я всерьёз стал опасаться: побьют меня прямо на глазах у жены! Ленин властно поднял руку, требуя тишины.
  - Объясните свою позицию, товарищ Жехорский! - потребовал он.
  - С превеликим удовольствием это сделаю. - Я старался говорить спокойно, выделяя нужные слова. - То небольшое преимущество, что принесло нам сегодня победу при голосовании по вопросу о власти, безусловно, позволит и отклонить внесённую нашими противниками поправку. Но я призываю вас этого не делать, товарищи! Отклонение поправки это самый короткий путь к открытой конфронтации, а там и до гражданской войны рукой подать.
  - Вы так боитесь войны, товарищ Жехорский? - прозвучал тронутый кавказским акцентом голос Сталина. - Вы трус?
  Сдержать было трудно, но я сдержался.
  - Нет, я не трус, товарищ Сталин. Я бы мог предъявить в доказательство тому десятки свидетелей, но я не буду этого делать - не обо мне речь! Я не трус, но я боюсь гражданской войны именно потому, что знаю о ней не понаслышке, мне пришлось участвовать в гражданской войне в Мексике. Для России это выльется в реки братской крови и приведёт к экономической катастрофе. Мы, безусловно, победим, но я спрашиваю вас: нужна нам победа такой ценой?
  В комнате, где проходило совещание, воцарилось тягостное молчание, которое прервал Александрович:
  - И вы хотите, чтобы мы, дабы избежать кровопролития, - ещё не факт, что оно случится - согласились на установление в России двоевластия?
  Я позволил себе слегка улыбнуться.
  - Разумеется, нет. Двоевластие - это нонсенс. И наши оппоненты не могут этого не понимать. Слегка подправим текст поправки. Считать Учредительное собрание не законодательным, а наблюдательным органом без права вмешиваться в дела законодательной власти, с сохранением за членами Учредительного собрания депутатской неприкосновенности вплоть до его роспуска.
  Думаете, моё предложение прошло на ура? Как бы ни так! Спорили ещё долго, но к общему мнению так и не пришли. Договорились довести все 'за' и 'против' до депутатов наших фракций и разрешить им свободное голосование. Потому с облегчением я вздохнул только тогда, когда на следующий день поправка в моей редакции была принята Учредительным собранием пусть и с очень малым перевесом.
  
  На следующий день и противники наши и сторонники стали покидать Петроград. А мы, засучив рукава, принялись двигать в жизнь давно уже намеченные реформы. Самые серьёзные изменения коснулись правительства. Большевики, да и многие эсеры не могли дождаться, когда они наконец смогут сменить вывеску обозвав правительство Советом Народных Комиссаров. Тут я не возразил ни единым словом: Совнарком так Совнарком. Действительно от слова 'министр' несёт в это революционное время затхлостью, а от слова 'комиссар' да ещё 'народный' веет свободой равенством и братством. Пусть буржуазные словечки проветрятся десятилетие другое, потом вернём их на место, а 'народными' останутся только артисты, художники, учителя и прочие представители столь необходимой любому обществу прослойки. О персональных перестановках в составе первого Совнаркома по сравнению с третьим Временным правительством судите сами.
  Состав первого Совета Народных Комиссаров:
  В. И. Ульянов-Ленин - Председатель Совета Народных Комиссаров и нарком юстиции (большевик);
  В. А. Александрович - Заместитель председателя Совнаркома, нарком внутренних дел и нарком почт и телеграфов (эсер);
  Л. Д. Троцкий - нарком иностранных дел (большевик);
  А .А. Маниковский - нарком обороны (беспартийный);
  В. М. Чернов - нарком земледелия (эсер);
  А. Г. Шляпников - нарком труда (большевик);
  М. А. Натансон - нарком финансов (эсер);
  А. В. Луначарский - нарком народного просвещения (большевик);
  А. Л. Колегаев - нарком продовольствия и нарком путей сообщения (эсер);
  В. П. Ногин - нарком торговли и промышленности (большевик);
  И. В. Сталин - нарком по делам национальностей (большевик).
  Как вы уже заметили напротив большинства фамилий слово 'министр' заменено словом 'нарком' за двумя исключениями: пост наркома обороны (наркомат объединил два бывших министерства: военное и морское) занял генерал от артиллерии Маниковский. А что же Брусилов? Отказался. Так и сказал Ленину (я при этом присутствовал): 'Не готов стать комиссаром', на что Ильич с присущей ему прямотой спросил: 'А заместителем наркома стать готовы? В случае отказа будет невозможно сохранить за вами пост Верховного главнокомандующего'. 'Заместителем куда ни шло', - вздохнул Брусилов.
  Если наркомат обороны образовался путём слияния двух министерств, то министерство государственного призрения просто сократили, а пост обер-прокурора Святейшего Синода вовсе пустили под нож. Не зря улыбался в усы товарищ Сталин: одним из первых декретов СНК церковь была отделена от государства. Сам же Иосиф Виссарионович занял более подходящий для него пост став наркомом по делам национальностей.
  А вот трясти вооружённые силы мы поостереглись, Мы - это я, Васич и Ёрш. Остальных товарищей пришлось убеждать. И чего они так на армию ополчились? Полиция, жандармы, - это понятно: репрессивные институты каждая власть должна создавать свои. Но армия предназначена для отражения угрозы внешней. Развали её бездумно и тут же полыхнёт на всех границах. Что-то, и даже многое, менять, конечно, надо, но не рубить с плеча и не срывать с плеч погоны.
  Как раз вокруг погон и развернулись основные дебаты в ходе обсуждения намечаемой военной реформы. 'Долой золотые погоны!', - чуть не скандировали весьма далёкие от военных дел партийные функционеры обеих правящих партий при молчаливом одобрении своих ЦК. Отвечать им взялся ещё с больничной койки Васич, при нашей, разумеется, поддержке. 'Дались вам эти погоны, - писал он членам комитета по военной реформе. - Погоны, чтобы вы знали, не являются атрибутом классового расслоения в армейской среде, но отличительным знаком субординации, одним из залогов дисциплины без которой армия любого типа всего лишь неуправляемое вооружённое стадо. Что до золота, то давайте оставим его исключительно для парада - ведь красиво, чёрт возьми! В будни погоны будут скромными, чтобы не отсвечивать ни в ваших глазах, ни в прицелах вражеских снайперов'. Слова народного героя - таковым Васича сделала практически вся центральная пресса, проявив в этом вопросе необычайное единодушие, - падали и падали на раскалённую сковороду противоположных мнений, шипя и брызгая горячим слогом, пока не остудили даже самые упёртые мозги. Погоны оставили в покое, да и саму подготовку военной реформы на её завершающей стадии перепоручили Васичу только-только покинувшему госпитальную палату. Теперь мы планировали завершить подготовку военной реформы таким образом, чтобы СНК внёс её на утверждение ВЦИК, а тот утвердил бы декрет 23 февраля 1918 года. Почему - думаю, понятно.
  
  ОЛЬГА
  
  Вот стою я перед новогодней ёлкой простая русская баба... Ёшкин каравай, из какого фильма я эту фразу выковыряла? Помню что из фильма. Помню что из старого, ещё советского. А из какого - убей, не помню. Да и хрен с ним! Главное что стою я перед ёлкой и думаю о том, что прошёл уже год с прицепом, как шагнула я в зеркало, таща на поводке упирающегося Герцога. Пора спросить себя: хорошо ли тебе здесь, не скучаешь ли, Оля, по дому в зазеркалье оставшемуся? Ох, и глупые у тебя простая русская баба вопросы. Конечно, хорошо! Конечно, скучаю... А как не скучать, коли доченька моя, кровинушка моя там осталась? Убивалась поди сердешная по матери своей погибшей. Однако замуж я её выдать успела и знаю твёрдо: не пропадёт она там без меня. А я бы там без Васича пропала. Потому и не жалею, что сделал тогда этот шаг. Тут я при Васиче жена законная, а он, стало быть, при мне муж. Скоро вот ребёночка ему рожу. Ну, разве не хорошо? И так я своему счастью радовалась, что чуть беду не накликала. Счастье оно ведь дурного глаза боится, не надо его на показ выставлять. А я как-то запамятовала, да что там - просто не подумала, что молодостью нас наградили, но не бессмертием. Вот и свистнула над мужем моим коса. Ладно, только край зацепила, руки лишила. А я бы без него жить не стала. Грешно так говорить, но не стала бы. И ребёночка с собой унесла, не побоялась бы греха. Но Бог милостив: Васич жив, ребёночек жив и я жива. Только прядь седая на память осталась. Вот она, ловлю её на палец. Непорядок. Сегодня же волосы покрашу!
  
  НИКОЛАЙ
  
  На днях Ленин подписал постановление СНК о создании ВЧК: Всероссийской чрезвычайной комиссии по делам государственной безопасности. Председателем комиссии назначен Дзержинский, который сохранил за собой пост руководителя ГПУ. Теперь в его руках две важные ниточки, одна из которых тянется к законодательной, другая - к исполнительной власти.
  С ГПУ вообще сложилась не история - песня. Шефиня - такое прозвище с некой поры закрепилось в узком кругу за Машей Спиридоновой с моей, каюсь, подачи. А что? Жена Шефа - Шефиня, по-моему, логично. Так вот, Шефиня настолько впечатлилась работой военных комиссаров, что решила внедрить комиссарство и в гражданские, так сказать, структуры. Ленин сначала поулыбался, а потом, что-то там себе надумав, идею поддержал. Теперь комиссары назначались во все хозяйствующие субъекты независимо от формы собственности, пропорционально числу работников. Исключение было сделано лишь для наркоматов ну и Совнаркома, ясно море. Так ГПУ стало ушами и глазами ВЦИК (читай: правящих партий) на местах. Мы (я имею в виду нашу тройку) поначалу охренели от этой инициативы 'снизу', а потом поняли: обкомы неистребимы. Будем надеяться, что в таком виде от них будет всё же больше пользы, чем вреда.
  ВЧК на первом этапе своего существования стала неким координационным центром, контролирующим и направляющим работу всех спецслужб. Даст бог, закрепится за ней эта функция на постоянной основе.
  Я думаю, вас не сильно удивит, что я, как Шеф и Васич, стал членом коллегии ВЧК? Основным же местом моей работы является теперь Наркомат обороны, где я (пока ещё полковник, хотя и на генеральской должности) возглавляю 'Главное управление технической поддержки армии, авиации и флота'.
  
  ГЛЕБ
  
  А рука по-прежнему болит. Одно дело слышать, или читать про 'фантомные боли' - другое дело испытывать их самому. Но о том, что я изредка скулю по ночам, знает лишь Ольга. Но ей я строго настрого запретил распространяться на эту тему.
  Рук у меня стало вдвое меньше, а обязанностей многократно прибавилось. Помимо того, что я назначен командующим войсками Центрального военного округа, я ещё и председатель Комиссии по военной реформе, член коллегии ВЧК, и прочая и прочая. А так же, я всё ещё командующий Красной Гвардией, хотя её скоро не станет: такая структура в новой армии не предусмотрена. А вот название 'Красная Гвардия' останется, как почётное наименование, которое будут получать отдельные воинские части, эскадрильи и корабли, личный состав которых особо отличился при выполнении боевых задач.
  Поговорил бы с вами ещё, да Ольга торопит за стол, - все ребята и девчата уже там - пора Новый год встречать!
  
  Глава вторая
  
  /***/
  
  МИХАИЛ
  
  ... На этой мажорной ноте позвольте перехватить слово. Народ наш не только остёр на язык, но и приметлив. И прозвал он постановление запустившее механизм военной реформы 'Декретом о погонах' совсем не случайно. Именно с замены погон и установления новых званий реформа и началась. А завершить реформу предполагается через четыре года, когда состоится первый выпуск в новых военных училищах и в войска придут первые советские офицеры. Введение же института младших советских командиров должно завершиться через два года.
  Если театр начинается с вешалки, то армия начинается с обучения военному делу (в нашем случае с советским уклоном). Поэтому к реформированию учебных заведений военной направленности всех уровней мы приступили незамедлительно. Более 50 кадетских корпусов по всей стране закрыты, а на их базе образованы Суворовские и Нахимовские военные и военно-морские училища. Скажете много? Для страны, которая желает иметь надёжную армию, - в самый раз! Преимущественным правом поступления в помянутые училища пользуются военные сироты и дети военнослужащих без учёта их принадлежности к тем или иным социальным группам, но с одним условием: дети без образования или с недостаточным образованием принимаются в училище с 13 лет; дети с 'реальным' или гимназическим образованием - с 15. Кадетам на момент начала реформы не находящимся на последнем курсе разрешено продолжить учёбу в Суворовских или Нахимовских училищах.
  Все школы прапорщиков (более 40) и офицерские школы преобразованы в учебные центры по подготовке младшего командного состава. За всеми учащимися военных школ закрепилось право завершить обучение, но в войска они отправятся уже на сержантские или старшинские должности.
  В учебные центры преобразованы также 10 из 25 военных училищ, остальные продолжают подготовку офицерских кадров.
  Ни одну из 5 существующих военных академий мы не закрыли, но набор новых слушателей в них временно приостановлен, а количество обучающихся зримо сокращено.
  
  Мобилизация. Звучит, согласитесь, странно для страны, которая формально из войны не вышла. Перемирие вещь со всех сторон хрупкая чтобы использовать его для роспуска части армии по домам и не быть обвинённым в авантюризме, а то и в измене. Но мы пошли на это, вынуждены были пойти. Отчасти потому что сами себя загнали в эту ловушку, на протяжении многих лет агитируя против продолжения войны. Но главная причина крылась, разумеется, не в этом. Государство нового типа с армией старого образца сродни слепому, бредущему по краю пропасти, - никогда не знаешь, когда в неё навернёшься. В ТОМ времени большевики просто смели вооружённые силы в горнило Гражданской войны и выковали на крови могучую Красную Армию. Ужасно дорогая цена и невосполнимые потери. Мы же начали с того, что поделили армию на две категории: кадровые военные и призывники. Кадровых военных тоже поделили на две категории: потенциальные союзники и потенциальные враги. Потенциальных союзников мы используем в качестве цемента при строительстве новой армии. От потенциальных врагов стали избавляться. Сколько смогли - отправили на Западный фронт (и продолжаем это делать; теперь вербовкой 'добровольцев' занимается генерал Деникин). Остальные подлежат демобилизации. Призывников (их, понятно, оказалось много больше) опять-таки поделили на две категории: на тех, кто совсем устал воевать и на тех, кто захочет остаться в строю. 'Усталых' включили в списки на поэтапную демобилизацию. Чтобы не ослаблять фронт процесс запустили с тыловых частей, притом начали это делать сразу после прихода к власти III Временного правительства. Всё делалось предельно просто: воинская часть расформировывалась, одни солдаты и офицеры расходились по домам, другие шли на сборные пункты, где из них формировались новые части. До февраля было создано несколько десятков боеспособных не тронутых разложением полков. Все они теперь будут отправлены на передовую, где заменят первые подлежащие переформированию полки. Заменённые полки будут отведены в ближний тыл, где подвергнутся той же процедуре: одни солдаты и офицеры будут демобилизованы, другие отправятся на сборные пункты. И так будет продолжаться до той поры, пока мы не перетрясём всю армию и флот. 'А хватит сил, чтобы держать фронт? Ведь дембельнётся процентов 60 не меньше!' Ваша правда: армии и флоту необходима свежая кровь. Потому вовсю уже работают военные комиссариаты, вербуя новых солдат и матросов. Призыв в новую армию на этот раз решено сделать добровольно-принудительным (в открытую никто не давит, но 'за кадром' жмём на все педали).
  
  Но не армией единой живо государство. Прошедший в середине января в Петрограде II Всероссийский съезд Советов утвердил новое название страны: Советская Федеративная Республика Россия. Государственным флагом обновлённой России стал бело-сине-красный флаг с наложенными на него золотыми буквами: СФРР. Немало теперь уже депутатов, а не делегатов хотели видеть главный флаг страны сплошь красным, но в конечном итоге красное знамя было решено сделать почётным и награждать им наиболее отличившиеся воинские части и трудовые коллективы. А в качестве личной награды были учреждены четыре новых ордена: орден Боевого Красного Знамени, орден Трудового Красного Знамени, орден Красной Звезды и орден Почёта. Так же было решено прекратить вручение всех прежних орденов и медалей за исключением ордена Святого Георгия (теперь он именуется 'орден Георгия Победоносца').
  Новый герб обсуждали долго и со вкусом, благо вариантов было предложено немало. В итоге, к большому неудовольствию Ленина, остановились на компромиссном варианте. Привожу его официальное описание:
  'Государственный герб Российской Федерации представляет собой четырёхугольный, с закруглёнными нижними углами, заострённый в оконечности серебряный геральдический щит на котором изображён всадник в синем плаще, усеянном красными звёздами на красном коне, поражающий копьём чёрного опрокинутого навзничь и попранного конём дракона'.
  В качестве государственного гимна решено временно использовать 'Патриотическую песню' Глинки. Утверждённого текста гимн пока не имеет.
  
  Вовсю идёт работа над текстом новой конституции. Её должен был утвердить II Всероссийский съезд Советов, но в последний момент ВЦИК исключил этот вопрос из списка предложенных на рассмотрение съезда вопросов. Причиной тому стало принципиальное несогласие между мной (если помните, эсером) и большевиком Сталиным по вопросу закрепления в основном законе права наций на самоопределение. Нарком по делам национальностей настаивал на закреплении в конституции права наций на самоопределение вплоть до отделения - я же предлагал поставить это право за принципом территориальной целостности, то есть увязать вопрос с согласием государства отпустить мятежную нацию на вольные хлеба.
  - Как ви (кавказский акцент у Сталина, когда он начинал горячиться, становился более выраженным) не понимаете, товарищ Жехорский! Свобода нации без права беспрепятственного выхода из состава государства - это свобода собаки бегающей на цепи!
  - Нет, это ви не понимаете, товарищ Сталин, - я не смог удержаться от передразнивания, за что удостоился злого взгляда от оппонента - что я совсем не прочь избавить, используя ваше сравнение, собаку от цепи, лишь бы её будка при этом оставалась на месте!
  Спор грозил перерасти в межпартийный конфликт. Тогда Ленин и Спиридонова волевым решением изъяли вопрос из повестки съезда, дав дополнительное время на приведение полярных точек зрения к одному знаменателю.
  Наш спор со Сталиным решили сами нации. Сначала независимости захотела Финляндия, затем Эстония, Литва; пожелала укрыться за Кавказским хребтом родина товарища Сталина Грузия. Но окончательно доконала Иосифа Виссарионовича Центральная Рада, которая чуть было не провозгласила независимость Украины, и только наличие в непосредственной близости верных Петрограду войск, которые недвусмысленно лязгнули затворами, уберегло Раду от поспешного решения.
  
  Тот день ничем не отличался от ставших уже привычными напряжённых рабочих будней. Я вышел из машины и направлялся к входу в мини-отель 'У коменданта' когда услышал за спиной знакомый голос:
  - Товарищ Жехорский...
  Я обернулся. Сталин шёл ко мне с протянутой рукой. Руку я естественно пожал, хотя и напрягся тоже. Но удивительное дело: во взгляде Сталина я не нашёл никакой тайной мысли. Человек смотрел на меня дружелюбно и слегка смущённо.
  - Хочу извиниться перед вами, Михаил, - сказал Сталин. - В споре о самоопределении наций правы были вы, а я нет. Излишняя свобода, оказывается, идёт во вред. Признаться, до последнего времени я думал иначе. На ближайшем заседании комиссии я поддержу ваш вариант.
  Так началась моя дружба со Сталиным, которая мне самому представлялась дружбой кошки с мышкой. Я поделился сомнениями с близкими людьми. Ёрш был категоричен: 'Ерунда! Ты мыслишь стереотипами. Сталин мужик правильный и если периодически подрезать ему крылышки, дабы не взлетел орёл наш горный на самую вершину власти, будет от него стране польза великая!' Васич в целом с Ершом согласился, однако добавил: 'Ты, Джерри, будь всё-таки поосторожнее...' Женщины расположились на другом полюсе мнений. Ольга сказал прямо: 'Зря ты, Мишка, с этим рябым упырём связался!' Маша была более дипломатична. 'Сталин опасный человек, - сказала она. - Будь при нём всегда начеку'.
  
  **
  
  'Уважаемый Владимир Михайлович! Как только получил приглашение работать в возглавляемом Вами институте, так сразу начал сборы. Своего странного пациента, который именует себя Артуром Слепаковым, как вы и присоветовали, беру с собой. Уже договорился с двумя санитарами, которые изъявили готовность за малое вознаграждение помочь сопроводить его в столицу...'
  
  Глава третья
  
  /***/
  
  Глава четвёртая
  
  /***/
  
  АРТУР
  
  Найти среди махновцев подельников, особенно если к делу подойти с умом, оказалось не так уж и трудно. Сначала я определил круг нужных мне людей. Потом втёрся к ним в доверие. Пришла пора озвучить деловое предложение. Когда четверть самогона показала дно я, как бы, между прочим, спросил:
  - А что, Грицко, пан Граниевский так и живёт в своей усадьбе?
  - А шо ему падлюке сделается, - пьяно мотнул чубом Грицко, - живёт, собака!
  - Землю у него почти всю отняли, - вступил в разговор Сашко, - а дом батька трогать не велит, не хочет с Питерской властью из-за того лаяться.
  - Сказывают, у пана Граниевского немало золотишка да камней драгоценных припрятано, - продолжил я.
  - Может есть, а может и нет, - усмехнулся Грицко.
  - Вот бы проверить, - вздохнул я.
  - Ты это брось, - нахмурился Сашко. - Нам батька за такую проверку враз головы поотрывает.
  - Или чего поважнее, - хохотнул Грицко.
  - Так я ж не предлагаю Граниевского грабить, - делано возмутился я.
  - А шо ты предлагаешь? - блеснул пьяным глазом Грицко. - Пойти и спросить: милостивый пан Граниевский а не скажите ли вы нам сколько у вас грошей золотых да цацек драгоценных?
  - Так он тебе и ответит, - захохотал Сашко.
  - Ну, это как спрашивать... - стал напускать я туману.
  - Не понял, - боднул головой Грицко, - разъясни!
  - Тут всё очень просто, - начал я переходить к сути моего плана. - У Граниевского ведь есть дочь?
  - Есть, - подтвердил Сашко и мечтательно добавил: - Гарная паненка!
  - Так вот, мы эту дочь похитим, а Граниевскому письмо напишем, в котором потребуем за возврат девушки выкуп - тысяч пятьдесят золотом и камнями.
  - Он столько не даст, - усомнился Сашко, но я заметил, что глаз у него загорелся.
  - Потребуем пятьдесят, а возьмём, сколько принесёт, - пояснил я. - Как вы думаете, оторвёт нам батька за это головы?
  - Головы может и не оторвёт, - рассудил Сашко, - а деньги, коли прознает, точно отберёт.
  - Значит надо сделать так, чтобы не прознал, - сказал я. - Главное самим не проболтаться, а Граниевского мы так запугаем, что он молчать будет.
  
   Всё шло как по писанному. Девушку умыкнули так, что её не сразу и хватились. Письмо отцу я написал собственноручно. Граниевский стал было артачиться, но когда получил в следующем конверте мизинчик - Грицко на кладбище раздобыл - якобы его дочери, сразу на всё согласился, только попросил неделю срока для сбора нужной суммы.
  
  /***/
  
  Всё пропало! Эти животные изнасиловали девушку. Как её в таком виде передавать отцу? Я не удержался и высказал уродам всё, что я про них думаю. Бандитам - а как их ещё теперь прикажете называть? - мои определения пришлись не по нутру.
  - Ну, ты не очень-то языком мели! - зло выкрикнул Грицко, направляя на меня ствол.
  Сашко придержал его руку, отвёл ствол в сторону.
  - Та шо с ней будет? - примеряющим тоном сказал он. - Подумаешь, девка бабой стала, эка невидаль! - И добавил: - А Грицко прав: ты за словами-то следи!
  - А что я теперь её отцу скажу? - остывая, спросил я.
  - Так то твоя забота, - сказал Сашко. - Наше дело было девку выкрасть и покараулить, а гутарить с паном Граниевским твоя печаль.
  
  - Где моя дочь?!
  Было видно, что Граниевский на грани срыва.
  - А где выкуп? - вопросом на вопрос ответил я, держа за спиной наган с взведённым курком.
  Граниевский показал саквояж.
  - Откройте! - потребовал я.
  От блеска жёлтого металла и драгоценных камней зарябило в глазах.
  - Здесь всё? - сглотнув слюну, спросил я.
  - Больше чем на сорок тысяч! - выкрикнул Граниевский. - Всё что смог собрать. Где моя дочь?!
  - Успокойтесь, подойдите к обрыву.
  Под высоким берегом в обрамлении песчаных пляжей текла река. Я указал Граниевскому в сторону небольшого островка.
  - Вон ваша дочь!
  - Ядзя! - крикнул Граниевский. - Доченька! - Повернулся ко мне: - Почему она не отвечает? Что вы с ней сделали?!
  - Ничего мы с ней не сделали, - соврал я. - Вы же видите, ваша дочь жива. Отдавайте саквояж и ступайте к лодке, забирайте вашу дочь с острова.
  
  И почему я не герой приключенческого фильма? Припрятал бы загодя коня и ускакал бы сейчас на нём вместе с золотом и драгоценностями. Но кавалерист из меня никакой потому я пошёл к Грицку и Сашко и безропотно поделил с ними добычу. Ночью я всё-таки попытался бежать, но меня, почему-то, стерегли пуще обычного, и мне вместо свободы пришлось довольствоваться самыми дурными предчувствиями.
  Утром за мной пришли. В комнате помимо Махно присутствовали Щусь, Задов и какой-то незнакомый мне командир в форме без погон, на рукаве гимнастёрки двойной шеврон с красной звездой внутри, а так же... пан Граниевский. Тот как увидел, так сразу на меня кинулся с воплем: 'Это он, мерзавец!' Его удержали. Махно спросил:
  - Куда спрятал награбленное?
  Я назвал место. Задов отправил своих людей по указанному адресу. Махно повернулся к Граниевскому.
  - Гражданин Граниевский! От имени Украинской Народной Республики Советов приношу вам извинения. Всех виновных в постигшем вас несчастье настигнет суровая кара. Что касается денег, которые были получены от вас обманным путём, то они будут переданы в государственную казну как нажитые нечестным путём. Я вас больше не задерживаю!
  Граниевский встал и в сопровождении Задова молча покинул комнату. Щусь поманил меня к окну.
  - Гляди, падла, как хлопцы по твоей вине пропадают!
  У стены соседнего дома стояли Грицко и Сашко без ремней и сапог. Залп расстрельной команды совпал с выходом из дома пана Граниевского. Тот побледнел, стараясь не смотреть на трупы, подбежал к своей бричке и поспешно уехал.
  Гадать, почему я не с ними, пришлось не долго. Махно произнёс:
  - Поскольку я теперь командующий внутренними войсками Украинской Народной Республики Советов, то должен с тобой поступить по закону. Грицко и Сашко сознались, что на подлое дело их подбил ты, но насильничали они по своей воле, за что и расплатились жизнями. Тебя же я предаю в руки бригадного комиссара товарища Попова, который доставит тебя в Петроград, где за тобой, оказывается, водятся другие грешки.
  
  Махно в отличие от меня свою птицу удачи за хвост поймал - надолго ли? Теперь он мечется по Украине, разоружает гайдамаков, а меня мотает в арестантской клетушке, что оборудована, видимо, специально для таких пассажиров как я в одном из вагонов бронепоезда, который мчит сейчас в Петроград. Я ни сколько не сомневаюсь по чьей воле это сделано. Не знаю как мои земляки - можно ведь их так назвать? - обо мне узнали, но я им за это даже благодарен хотя бы тем, что их приказ спас мне жизнь.
  Ехать скучно. Окон на волю в арестантской не предусмотрено. Очередная остановка показалась мне уж слишком долгой, когда дверь в мою келью отворилась. Прозвучала команда 'Выходи!'
  Был день тёплый и солнечный. Отвыкшие от такой роскоши глаза слезились, и я плохо различал окружающие предметы. Меня куда-то вели, потом посадили в машину с открытым верхом на заднее сидение. Рядом примостился кто-то, чьё лицо, как и весь окружающий мир, плыло перед глазами. Вскоре глаза пообвыкли, и я стал различать предметы. Мы ехали по Санкт-Петербургу (по здешнему, Петрограду). Я столько раз тут был, что не мог ошибиться. Рядом со мной сидел один из тех, кто в ту далёкую теперь ночь корчил рожи перед мыльницей в руках симпатичной бабёнки.
  
  ОЛЬГА
  
  Когда Ёрш из прихожей крикнул: 'Встречайте гостя!' мы все выперлись прямо туда, настолько нам не терпелось посмотреть на человека с ТОЙ стороны. Я уже по глазам Слепакова - ведь он же Слепаков? - определила, что гость ОТТУДА. И по ним же поняла, что он мне не нравится. Сколько я повидала таких глаз сто лет вперёд: полупустых, полуводянистых, до наглости самоуверенных, занавесившихся от остального мира ложным пониманием собственной значимости. Рассказ Слепакова о его жизни ТАМ и о его похождениях ЗДЕСЬ ничего к нарисованному в моём мозгу портрету не прибавил и нечего от него не отнял. Не думаю, что он представлял собой большую ценность в том мире, откуда его выкинули следом за нами; и в этом мире из него пока что ничего путнего не получилось: недоделанный псих и жалкий вымогатель! Обязательно поделюсь крайней мыслью с ребятами.
  
  МИХАИЛ
  
  - Совершенно с тобой, Оля, согласен, - кивнул Ёрш. - Гнида этот Слепаков и точка!
  - Гнида то он гнида, - задумчиво произнёс Васич, - но не убивать же его за это?
  - А я бы так убила! - твёрдо сказала Ольга. - Как Савву Никольского.
  Зря она про него вспомнила. Меня до сих пор гложет чувство вины за то, что не помешал тогда своим друзьям ликвидировать этого человека. Но Слепакова я им точно казнить не позволю!
  - Ни о каком насилии в отношении Слепакова не может идти и речи! - твёрдо заявил я. - Тем более об его убийстве!
  Видно мой вид смутил друзей, потому что Васич сразу произнёс:
  - Да не кипятись ты, Ольга ведь это не всерьёз сказала.
  - Это точно, не всерьёз, - подтвердила Ольга. - Только знайте, мальчики: намаемся мы ещё с этим Слепаковым!
  На эти слова мне возразить было нечего.
  
  Глава пятая.
  ГЛЕБ
  
  - Ладно, первый раунд остался за вами - признаю, - Артур поднял обе руки вверх ладонями вперёд, как бы сдаваясь. - И к власти вы пришли легитимным путём, и от основных фигурантов возможного мятежа, который дал бы толчок к началу гражданской войны, избавились лихо: Колчака отправили в Моонзундское сражение, где он благополучно сгинул, а Добровольческая армия во главе с Корниловым сражается на Западном фронте, а не штурмует Екатеринодар...
  В этом месте я счёл необходимым возразить:
  - Морского министра на фронт никто специально не посылал, такова была собственная воля Колчака. И атаку миноносцев на Кассарском плёсе он так же возглавил по собственной инициативе, поступив как настоящий флотоводец!
  - И погиб как герой и мужчина, - добавила, не поднимая глаз от шитья, Ольга, - за что вечная ему память и слава. А полу-психу, полу-насильнику следует следить за базаром, когда он рассуждает о чужой доблести.
  Артур невольно покосился на пустой рукав моей гимнастёрки, но всё же позволил себе ответить Ольге:
  - Хорошо, уважаемая Ольга Владимировна, признаю: в отношении Колчака я слегка палку перегнул, но ведь и вы в отношении меня поступили точно так же.
  - Это в чём же? - оторвала глаза от работы Ольга.
  - Ну, как же. Вы уличили меня в сумасшествии и указали на мою причастность к прискорбному инциденту с дочерью пана Граниевского, хотя прекрасно осведомлены, что и то и другое мне приписывают ложно.
  - Если бы я, паразит ты мелкий, имела другую информацию, - Ольга говорила спокойно, но слова её вонзались в Артура как отлетевшая окалина, - то удавила бы тебя своими руками, можешь мне в этом поверить. Но я, как ты изволил выразиться, 'осведомлена' и потому уменьшила твою вину ровно вполовину, большего я для тебя сделать не могу, да и не хочу.
  Закончив говорить, Ольга опустила глаза и вернулась к шитью. Артур зябко поёжился - тут я его понимаю: Ведьмин взгляд кого хочешь в озноб вгонит - и нарочито бодрым голосом произнёс, обращаясь главным образом ко мне:
  - И всё-таки я не понимаю, чего вы хотите добиться? Не в краткосрочной перспективе, а в более-менее отдалённом будущем. Ну, пустили вы колесо истории по иной колее - оно ведь от этого не стало менее 'Красным'. Значит, маховик будет раскручиваться по тому же сценарию: большевики и эсеры сольются в одну коммунистическую партию, которая оседлает народ и на его плечах вновь попытается въехать в мифический рай именуемый 'Коммунизм'.
  Я смотрел на его самодовольное, отражающее убеждённость в правоте высказываемых мыслей лицо, и в который раз соглашался с Ольгой: мы с этим типом ещё нахлебаемся! Пока это на уровне 'ля, ля, тополя' - можно терпеть, а как он опять практиковать начнёт?
  - А почему вы, юноша, решили, что большевики и эсеры обязательно сольются в одну партию?
  Мой менторский тон отколол от Ольги лишь короткий смешок, зато на лице Артура вырезал гримасу неудовольствия - чего я и добивался.
  - А вы наивно полагаете, что будет как-то иначе?
  Меня моим же оружием? Щенок!
  - В данном случае я не полагаю, юноша. В данном случае я твёрдо убеждён, что будет, как вы изволили выразиться, 'как-то иначе'.
  Артур открыл, было, рот, но Ольга метнула в него взгляд-кляп и слова застряли в горле. Губы сомкнулись, Артур угрюмо насупился. Так-то лучше! Но не будем отклоняться от классической схемы: отведал кнут - получи пряник!
  - Ну, а ты сам, что бы сделал на нашем месте?
  Фразу я произнёс вполне дружелюбно, убрав менторство до времени на антресоли, а обращением на 'ты' развязывал ему язык. Это подействовало. Артур оживился, набрал в грудь больше воздуха и приступил к изложению своего плана по обустройству России.
  - Во-первых, я бы никогда не допустил к власти большевиков - эсеры, куда ни шло, но только не большевики! Страдая от неуёмной жажды перекроить существующее мироустройство по своим лекалам, большевики непременно - в иное я не верю! - начнут резать по живому: насильничать, убивать, загонять инакомыслящих в ГУЛАГ. Или вы действительно полагаете, что удастся обойтись вашими опереточными 'стройотрядами'?
  - Стройотрядами? - переспросил я. - Спасибо за подсказку, мы как-то сами до такого названия не додумались.
  - Опасно шутите, Глеб Васильевич, - покачал головой Слепаков, - как бы потом плакать не пришлось!
  Ольга бросила на него говорящий взгляд из подлобья, и Артур поспешил вернуться к основной теме.
  - В союз к эсерам я предложил бы так называемых 'меньшевиков' а по мне так истинных социал-демократов. Добавил бы в этот коктейль понемногу представителей от других партий, но не от большевиков! - вот вам и вполне приемлемый российский парламент.
  - А если большевики не захотят мириться с таким положением вещей? - поинтересовался я.
  - К ногтю, давить без пощады! - воскликнул Артур.
  - То есть, то же насилие, убийство и ГУЛАГ... - подытожил я.
  Слепаков досадливо поморщился, верно хотел сказать, что во имя истиной демократии такие меры борьбы с инакомыслием вполне допустимы, но, покосившись на Ольгу, промолчал.
  - Хорошо, - сказал я за себя и за Ольгу, - твоя политическая платформа нам ясна, а как с экономикой?
  - Российская экономика должна быть ориентирована строго на Запад! - отчеканил Артур.
  - А то, что кроме сырья и дешёвой рабочей силы им от нас может ничего и не понадобиться, тебя не смущает?
  - Ничуть! И того и другого у нас навалом, хватит лет на двести! Зато при таком раскладе умные люди смогут легко интегрироваться в западное общество и выбрать для проживания подходящую для себя страну.
  - Это ты что ли умный?! - вскипела Ольга, но я остановил жену.
  - Погоди Оля, погоди... - потом обратился к Артуру:
  - А если все станут умными, кто будет сырьё добывать для западных компаний?
  - Зачем все? - усмехнулся Артур. - Для того и существует естественный отбор, чтобы не все...
  - Не понимаю, поясни.
  - Естественный отбор, негласно, разумеется, должен направляться государством ещё со школы. Что нужно хорошему рабочему? Крепкое здоровье, уменье читать, писать и считать, патриотическое воспитание, дабы отвратить неокрепшие мозги от дурных мыслей и, в старших классах, профессионально сориентированное обучение. Всё это школьник может получать бесплатно. С таким багажом знаний на продолжение обучения в высшей школе он претендовать, разумеется, не сможет, зато сможет продолжить осваивать одну из рабочих профессий.
  Ольга возмущённо фыркнула, но я придержал её жестом руки.
  - То есть достичь уровня 'классического' образования можно будет только за деньги? - сделал я из слов Артура очевидный вывод.
  - Именно так! - кивнул он. - Мало кто из родителей захочет тратить последние деньги на отпрыска-балбеса, вот вам и естественный отбор: высшее образование получат самые умные.
  - Или самые богатые, - буркнула Ольга.
  - Ну, не без этого, - развёл руками Артур.
  - С этим нам тоже всё ясно, - сказа я. - Осталось только узнать твоё мнение по национальному вопросу...
  В дверь позвонили, и вскоре в кабинет вошёл довольный Макарыч.
  - О чём спор? - весело спросил он.
  - Да вот, - ответил я, - наш юный 'друг' предаётся критиканству и за одним излагает собственную концепцию обустройства России.
  Тут Ольга опять негодующе фыркнула. Макарыч покосился на неё, потом кинул взгляд на Артура и остановил его на мне.
  - И что он до моего прихода успел наваять?
  Я пересказал Артуркины измышления. Макарыч вздохнул:
  - Ничего по сути нового, всё тот же постперестроечный синдром: продавай Отчизну пока есть что продавать и лучше для тебя, если делать ты это будешь из-за бугра... А что он предлагает в плане национальной политики?
  - Не успел высказаться, - ответил я, - твой приход помешал.
  - Тогда я удачно зашёл, - обрадовался Макарыч. - Только-только закончились переговоры с финнами, я как раз оттуда...
  Макарыч сделал паузу, обводя взглядом и поднявшую голову от шитья Ольгу, и насторожившегося Артура, и, разумеется, меня.
  - Договорились, что финны отзывают требование о предоставлении независимости как минимум до окончания войны в обмен на самую широкую автономию вплоть до создания собственной полиции и внешнеполитического департамента при нашем, правда, Наркомате иностранных дел.
  - А что взамен? - спросил я.
  - А территориальной целостности государства тебе уже мало? - делано удивился Макарыч и тут же поспешил добавить: - Убедили финнов согласиться на денонсацию декабрьского 1811 года манифеста Александра I и вернули 'Старую Финляндию' во главе с Выборгом в состав России. Так же наши войска остаются на территории Финляндии, а флот в Гельсингфорсе.
  - Вы что, зажали для финнов независимость? - выпучил глаза Слепаков. - До такого даже ТЕ большевики не додумались.
  - Так у нас в отличие от ТЕХ большевиков и силёнок побольше, - усмехнулся Макарыч, - Да и не зажали мы ничего, говорят тебе, отложили вопрос.
  - Ой, что-то мне подсказывает, что отложили вы его надолго, - покачал головой Артур.
  - А ты не гадай, ты лучше по другим нациям выскажись, - предложил Макарыч.
  - Чухонцев и остальных прибалтов на вольные хлеба, - начал Артур. - Туда же всех азиатов - Сибирью надо прирастать, а не Средней Азией. Горцев надобно загнать в ущелья, пусть там сидят под присмотром казачков. Кавказ отпускать нельзя, особенно Баку с его нефтью! Украину и Беларусь само собой в пристяжку с Россией, а вот Молдавию я бы отдал румынам, мне их вино не нравится!
  Слепаков выговорил всё это на одном выдохе, резко умолк и победно на нас посмотрел: ешьте, не обляпайтесь!
  - То, что ты тут наплёл, треба ещё разжувати, - на своей излюбленной полухохляцкой мове произнёс Макарыч. - Вот ты предлагаешь избавиться от Средней Азии. Но если даже отбросить иные аспекты, то с точки зрения твоих собственных экономических возрений это глупо: там хлопок, нефть, уран, золото, да много ещё чего, дешёвая рабочая сила, в конце концов! Дай любому новому русскому к такой титьке присосаться - не оторвёшь! А Прибалтика? Отрезать Россию от приличного куска балтийского побережья? Не по хозяйски! Насчёт Молдавии у меня против твоих слов аргументов нет, поэтому мы её просто, без аргументов, из под нашей руки не отпустим.
  Артур обречённо махнул рукой: - Хоть финнов-то пожалейте!
  - Пожалеем, обязательно пожалеем, - заверил его Макарыч. - Ты о таком понятии как 'мягкая федерация' слышал, историк?
  Слепаков осторожно кивнул.
  - Вот где-то такую схему межгосударственных отношений мы финнам и предложим.
  - Но ведь 'мягкая федерация', если мне не изменяет память, предусматривает право сецессии?
  - Предусматривает, - кивнул Макарыч. - А мы это право оговорим нашим правом на территориальную целостность, а взамен предоставим право проводить свою внутреннюю и внешнюю политику почти самостоятельно!
  Артур задумался.
  - Но ведь тогда и границы придётся ставить?
  - Поставим, не вопрос, - кивнул Макарыч. - Лёгонькие такие границы, против браконьеров и забугорных шпионов.
  - Постойте, постойте, - начал соображать Артур, - это ведь какой-то Евросоюз получается?
  - В определённом смысле, да, - кивнул Макарыч.
  - Так вы тогда к своему блоку и Польшу пристегните.
  - А почему только Польшу? - удивился Макарыч. - У нас границы длинные...
  
  АРТУР
  
  Человека делают обстоятельства. Человек вершит Историю. Измени обстоятельства - изменишь Историю. Никогда не предполагал, что стану свидетелем проверки истинности этих постулатов на практике. Чёрт! А ведь у них и вправду может получиться, если не всё, то очень многое. Практически те же люди в изменённых обстоятельствах вполне могут привести страну к совершенно парадоксальным, с моей точки зрения, результатам. И знаете, понаблюдать за ходом этого эксперимента будет даже любопытно. Но почему обязательно изнутри? С этой стороны моя точка зрения нисколько не изменилась: в Америку, в Америку, в Америку! В самые что ни на есть Соединённые Штаты. Тем более что план этого мероприятия мной уже составлен...
  
  /***/
  
  МИХАИЛ
  
  /***/
  
  Из совещательной комнаты я вышел вместе с Маниковским. Только что закончилось экстренное заседание Совнаркома, где были выработаны меры по подавлению мятежа на Дону. Было решено армию в конфликт пока не втягивать, - на этом категорически настаивал приглашённый на заседание Главкомверх Брусилов - срочно перебросить на Юг все имеющиеся резервы Внутренних войск и свести их под общим командованием Тухачевского. Одновременно отправить для переговоров с Войсковым Кругом делегацию во главе со Сталиным. От Наркомата обороны Маниковский предложил в состав делегации Деникина. Эту, прямо скажем, неожиданную кандидатуру, я и хотел теперь обсудить с военным министром.
  - Алексей Алексеевич, почему всё-таки Деникин? - спросил я у Маниковского, когда мы остались наедине.
  - Антон Иванович был у меня сегодня утром и сам предложил свою кандидатуру. Он хорошо знаком с Калединым и убеждён, что сумеет найти для Алексея Максимовича нужные слова.
  
  Для ускорения, делегация вылетела в Ростов на 'Александре Невском', а спустя три часа мы все вновь ломали головы над тем как нам теперь поступить...
  
  - Откуда такая вопиющая несогласованность? - горячился я.
  - Но кто же мог предположить, что Деникин попадёт в состав делегации? - оправдывался Бокий. - К тому же у нас в отношении него только подозрения, прямых улик его участия в антисоветском заговоре нет.
  - Теперь-то они точно появятся, - буркнул Ёрш.
  - Сплюнь, - посоветовал Васич, потом обречённо махнул рукой. - А, впрочем, ты, пожалуй, прав.
  - Если Деникин примкнёт к Каледину, то на Дон побегут все покинувшие строй офицеры, - сказал Кравченко, - а там и армия зашатается.
  Что и говорить, ситуация был аховая и требовала принятия точного и смелого решения.
  - Надо срочно вернуть Деникина в Петроград, - предложил я. Изымать генерала придётся уже из ставки Каледина и лучше всего с этим справится...
  - Я! - вклинился в мою речь Ёрш.
  - Ты и так ответственным делом занимаешься, того и гляди наркомат возглавишь, - возразил другу Васич имея в виду предполагаемое создание Наркомата оборонной промышленности. Предлагаю послать Кравченко!
  - А я чем хуже? - обиделся Бокий.
  - Ты не хуже, - вздохнул я. - Ты менее подготовлен. Но вывозить Деникина выпадает всё одно именно тебе...
  Все, включая Бокия, посмотрели на меня с удивлением.
  - ... Кравченко, придётся срочно убыть в Париж, - закончил я фразу, начало которой всех так удивило, потом добавил:
  - Хотя опередить Слепакова ты вряд ли успеешь.
  - Артур в Париже? - удивился Ёрш.
  - Или на пути, но думаю, что, скорее всего, уже там.
  - Что он там забыл? - спросил Васич.
  - Деньги на поездку в Америку, которые он рассчитывает получить у Игнатьева.
  - А почему это представитель русской армии, отвечающий за размещение российских военных заказов должен давать ему деньги? - изумился Львов.
  - Тут вот какая штука, - вздохнул я. - Во время недавнего пожара на моём столе сгорели бумаги, важные, но легко восстановимые. У меня тогда мелькнула мысль о том, что пожар и замаскированный под гибель побег Слепакова - звенья одной цепи. Но южные события напрочь вышибли эту мысль из моей головы. А сегодня утром выдавал я документы одному из наших товарищей, направляемому в Париж как раз к Игнатьеву и как раз за деньгами и вспомнил что они (документы) являются копией тех, что якобы сгорели при пожаре.
  - А ведь верно! - воскликнул Васич. - Упырь Артурка спёр бумаги, устроил пожар и был таков! Сколько денег он может получить по этим бумагам?
  - Два миллиона рублей золотом, - ответил я.
  - Нехило, - присвистнул Васич, - при хорошем раскладе на безбедную жизнь за океаном этого ему хватит. Ты уже сообщил в российское посольство в Париже?
  - Я не настолько доверяю нашему послу во Франции, пребывающему в должности еще со времён царя-батюшки, - ответил я, - чтобы привлекать к столь щекотливому делу - кабы не сделать хуже. Разве что Игнатьев протянет с выдачей денег...
  - Алексей Алексеевич человек обязательный, - похерил мои надежды Львов. - Если бумаги в порядке - проволочек с его стороны не будет.
  - Два миллиона тю-тю, - сказал Ёрш.
  - Не каркай! - прикрикнул на него Васич, потом повернулся ко мне. - Ты что-то придумал?
  - Отправим Петра Евгеньевича с его командой в Париж, - ответил я. - Не зря же я настаивал на том, чтобы не знакомить его со Слепаковым а показать ему Артура тайно. Да не смотрите вы на меня так! Не было у меня никакого особого предчувствия, просто элементарное желание иметь на руках на всякий який джокера. Для быстроты полетят на 'Невском'. Там, - повернулся я к Львову, - если деньги действительно уже у Слепакова вам надлежит его настичь, деньги изъять и вернуть Игнатьеву, желательно до прибытия нашего посланца, а проказника Артура примерно наказать и вернуть в Петроград. К утру успеете собраться?
  - Успею! - ответил Львов, поднимаясь с места.
  
  Глава шестая
  
  /***/
  
  Глава седьмая
  АРТУР
  
  Кончились приключения - начались мытарства. Та малая мелочь, что завалялась у меня в кармане, истратилась очень быстро, и я стал до обидного резво опускаться на дно. Когда я всё же добрался до Парижа, то мало чем отличался от местного бомжа (по-ихнему, клошара). Три дня я разыскивал российское посольство, ещё день мучился сомнениями, потом подошел к входу. Ажан, то бишь полицейский, стал меня гнать, но вышел сотрудник и провёл меня в посольство, а там сразу в ванную комнату, за что я был ему крайне благодарен. Отмякнув в горячей воде, я побрился и впервые за последнее время отразился в зеркале не рожей, а лицом - пусть и слегка осунувшимся .
  В предбаннике (в данном случае: в предваннике), где я скинул свои лохмотья, их не оказалось. Вместо этого на деревянной скамье аккуратной стопкой лежало чистое бельё, а на плечиках висел моего размера костюм. Так что пред светлые очи посла России во Франции Александра Петровича Извольского я предстал во всём, так сказать, великолепии. Не знаю, что там думал обо мне посол в свете полученных из Петрограда указаний. Говорил он со мной мало, был вежлив и холоден. Зато за дверьми посольского кабинета меня ждал крайне 'тёплый' приём. Та самая троица, что упустила меня у дома Игнатьева, заступила мне дорогу. Один, как бы невзначай, занял позицию между мной и окном. Нет, ребята, я уже набегался! Удивительное дело - я был даже рад их видеть. Возвращение в Россию, пусть даже в наручниках, которые, впрочем, на меня надевать похоже не собирались, не казалось мне теперь менее привлекательным, чем вожделенное ещё недавно путешествие за океан.
  
  /***/
  
  Глава восьмая
  
  Выплывающий из сизой дымки белый город был виден уже без бинокля. С крыла ходового мостика Берсенев отчётливо различал округлые очертания Константиновского равелина (хотя правильнее было бы называть это фортификационное сооружение фортом), а чуть дальше вход на Большой рейд Севастополя.
  Стены форта окутались дымами, сразу после этого до ушей долетели звуки артиллерийского залпа. Это главная военно-морская гавань на юге России приветствовала прибытие самого крупного линкора Черноморского флота. Берсенев отдал приказ, и пушки левого борта дружно рявкнули ответное приветствие.
  
  Отправляясь на Моонзунд, адмирал Колчак к удивлению многих - да считай всех, поскольку сам Берсенев был удивлён не меньше других, - взял с собой в качестве флаг-офицера молодого кавторанга за глаза называемого штабными офицерами 'красногвардейцем', из-за его, пусть и короткого, комиссарского прошлого. По долгу службы Берсенев находился рядом с Колчаком вплоть до его гибели. В сознание Вадима навсегда врубились те, казавшиеся тогда отчаянно короткими, мгновения - от приказа Колчака 'Лево на борт!' до столкновения двух торпед с 'Громом'. Он отлично помнил, что все находящиеся тогда в боевой рубке офицеры были озабочены не столько собственной судьбой, но тем, чтобы ни одна из торпед не прошла мимо. И когда первая торпеда попала в корму, по рубке успел прокатиться вздох облегчения, поскольку вторую торпеду 'Гром' принимал точно по центру. А потом был взрыв почти под боевой рубкой, но это был ещё не конец. Конец наступил чуть позже, когда взорвался пороховой погреб. После этого Берсенев помнит себя уже в воде. Он, раненый, одной рукой держится за какую-то доску, а другой рукой придерживает наваленное на ту же доску тело Колчака. Вскоре их подобрала шлюпка, спущенная с 'Забияки'. Ранение Берсенева оказалось не столь серьёзным, а Колчак умер, так и не придя в сознание, ещё в шлюпке. Подвиг моряков 'Грома', которые сполна исполнили солдатский долг на поле боя: любой ценой, пусть это и собственная жизнь, прикрыть командира (в их случае флагман 'Аврору'), не остался незамеченным. Все выжившие офицеры и матросы были награждены Георгиевским крестом и особым знаком с выгравированным на нём силуэтом эсминца и под ним надписью 'ГРОМ', который крепился к прямоугольной орденской колодке обтянутой георгиевской лентой. В Главном морском штабе досрочно покинувшему госпиталь Берсеневу в торжественной обстановке вручили обе награды и погоны капитана первого ранга. Тогда же произошёл случай едва не выдавивший из глаз новоиспечённого каперанга слезу. Вперёд выступила присутствовавшая на церемонии вдова Колчака. Софья Фёдоровна подошла и со словами 'Вадим Николаевич, примите в память об Александре Васильевиче' протянула ему кортик адмирала. В глубоком волнении Вадим на несколько секунд, низко склонясь, припал к её руке, приняв оружие, поцеловал и его.
  В тот раз он заехал в Севастополь лишь на короткое время, чтобы представится командующему флотом - назначение он получил ещё в Петрограде. Из Севастополя Берсенев отбыл в Николаев, где у стенки Общества Николаевских заводов и верфей достраивался назначенный под его командование линкор 'Адмирал Александр Колчак'.
  Эйфория от победы при Моонзунде перехлестнула внутренние противоречия. Грех было этим не воспользоваться, и как бы сама собой в различных слоях общества синхронно возникла патриотическая идея: а не организовать ли сбор средств на достройку кораблей для доблестного флота российского? В прессе тут же замелькали названия линейных крейсеров 'Измаил' и 'Бородино', за скорейший ввод в эксплуатацию которых так ратовал морской министр Колчак. Но был ещё один корабль, в тоске простаивающий у стенки судостроительного завода в Николаеве, - последний линкор-дредноут, из серии кораблей типа 'Императрица Мария', который так и не был введён в эксплуатацию вследствие полного прекращения финансирования работ по его достройке. На линкоре не было установлено ни одной из башен главного калибра, и он почти не был обшит бронёй, а имя корабля 'Император Николай I' вряд ли способствовало получению того и другого. И тогда Николаю Ежову пришла в голову до гениальности простая мысль: а не переименовать ли дредноут в 'Адмирал Александр Колчак'? Ведь герой Моонзундской битвы до своего назначения на пост морского министра командовал как раз Черноморским флотом. Ленин, пусть и морщась, соответствующую бумагу подписал, и газеты эту новость тут же подхватили. Сбор средств пошёл веселее и работы на 'Колчаке' возобновились. Но не сразу. Сначала в Николаев была направлена ответственная комиссия, которая должна была оценить степень готовности корабля и, отталкиваясь от этого, представить план его модернизации. Берсенев прибыл в Николаев в тот день, когда комиссия собиралась отправляться в Петроград, и потому первым из заинтересованных лиц ознакомился с итогами её работы. Чем дальше вчитывался Берсенев в сухие строчки доклада, тем явственнее понимал, что, пока корабль ошивался у стенки, инженерная мысль не стояла на месте и если при достройке будут использованы все имеющиеся на сей момент наработки, то у него есть шанс стать командиром одного из лучших в своём классе кораблей.
  Собранных средств, львиную долю которых обеспечило бывшее российское дворянство, купечество и крупные предприниматели с лихвой хватило на достройку всех трёх кораблей. В середине лета Балтийский флот прирос крейсерами 'Измаил' и 'Бородино', а в начале сентября пришёл черёд покинуть гавань родного завода 'Адмиралу Александру Колчаку'. В результате мероприятий по усовершенствованию проекта линкор отличался от своих собратьев бо́льшими размерами, улучшенной системой бронирования, более мощной силовой установкой и наполовину укрупнённым главным калибром: две из четырёх башен ГК имели орудия калибра 356-мм, остальные две - обычные для этой серии кораблей 305-мм орудия но с повышенной дальность стрельбы.
  После успешных ходовых испытаний, когда удалось достигнуть максимальной скорости в 25 узлов, и не менее успешной пристрелки орудий всех калибров линкор 'Адмирал Александр Колчак' взял курс на Севастополь.
  
  День прибытия линкора стал для города праздничным. 'Колчаку' отвели лучшее место на рейде в виду Графской пристани. Сошедших на берег моряков встретили звуками оркестра и цветами. Вечером в Морском собрании по этому поводу состоялся вечер (слово 'бал' нынче было не в чести) на котором 'блистал' Берсенев. Золотые погоны капитана первого ранга и не менее блестящие награды молодого красавца весь вечер отражались в глазах всех без исключения девиц на выданье и их мамаш присматривающих для своих дочерей выгодную партию.
  На следующее утро Берсенев присутствовал на совещании в штабе флота, которое проводил лично командующий Черноморским флотом адмирал Саблин. Рядом с ним место во главе стола занимал моложавый военный в общевойсковом мундире с погонами генерал-лейтенанта. Берсенев и Жехорский сразу опознали друг друга глазами, но для других ничем своего знакомства не выдали. В начале совещания с кратким вступительным словом к собравшимся обратился Саблин. Комфлота положительно оценил морально-волевой настрой рядового и командного состава, указал места сосредоточения основных сил флота, закончил он свой доклад словами:
  'О тех задачах, которые ставятся перед флотом на ближайшее время, расскажет представитель Ставки Верховного главнокомандующего генерал-лейтенант Жехорский!'
  Михаил Макарович встал, привычным жестом одёрнул мундир, подождал, пока адъютант развесит карты, и приступил к докладу:
  - Товарищи офицеры и адмиралы! Официально заявляю что перемирию, заключённому между Советской Федеративной Республикой Россия и странами, входящими в блок Центральных держав, приходит конец. И не мы тому виной! Думаю что каждому из вас хорошо известно, что воспользовавшись маловразумительными, а иногда и откровенно изменческими политическими маневрами отдельных деятелей Закавказской и Северокавказской республик, приведших к отводу войск Кавказского фронта с передовых позиций и замене их национальными вооружёнными отрядами - армией их назвать язык не поворачивается, турецкая армия по прямому приказу Энвер-паши месяц назад вероломно нарушила условия перемирия и перешла в наступление. Разбив в скоротечных боях армянские и грузинские отряды, турецкая армия продвинулась вглубь российской территории, овладела городом Батум, и в настоящий момент вплотную приблизилась к Елизаветполю. Ставка и Совет Народных Комиссаров незамедлительно приняли меры по исправлению положения. Вновь назначенному командующим Кавказским фронтом генерал-полковнику Юденичу приказано прекратить отвод войск, остановить турецкое наступление, а потом контратаковать. Одновременно с этим на территорию обеих кавказских республик введены усиленные подразделения Внутренних войск под командованием генерал-лейтенанта Фрунзе для обеспечения порядка в тылу действующей армии. Крейсирующий у берегов Абхазии отряд кораблей Черноморского флота должен обеспечить поддержку действий Кавказского фронта с моря. Для успешного выполнения этой задачи он будет в ближайшее время усилен. Главные же силы флота примут участие в другой ответственной операции: оказании помощи братскому болгарскому народу по выводу страны из войны. С этой целью в болгарских портах Бургас и Варна будет высажен десант, который затем должен занять несколько крупных городов включая Софию. Общее командование операцией возложено на генерал-лейтенанта Деникина. Флот обеспечивает беспрепятственный проход десантных судов и поддержку армии с моря...
  Когда совещание подошло к концу, комфлота попросил Берсенева задержаться.
  - Вашему кораблю, Вадим Николаевич, - сказал Саблин, пригласив Берсенева к карте, - ставится отдельная задача. В свою бытность командующим флотом Александр Васильевич лихо запечатал Босфор минными банками. Турок и германец оттуда и носа показать не смел. Однако по имеющимся в распоряжении штаба флота сведениям противнику удалось-таки часть банок вскрыть и проделать в минных полях проход для своих кораблей. 'Гебен' и 'Бреслау' опять шкодят у болгарских берегов. Мы их оттуда конечно шугнём, а ваша задача не дать им вновь спрятаться в Босфоре. В начале похода отделяетесь от главных сил и с четырьмя эсминцами направляетесь к проливам. Найдите фарватер и закупорите вход. Мы погоним германские крейсера на вас, а вы уж, голубчик, не подкачайте, заставьте их спустить флаг, а нет, так топите к чёртовой бабушке! Задача ясна?
  - Так точно! Но... - Берсенев замешкался, подбирая слова.
  Лицо Саблина затвердело.
  - Продолжайте! - приказал он.
  - Что если на помощь германским крейсерам из Босфора подойдут турецкие корабли?
  - Боитесь, что не совладаете? - хитро прищурился комфлота.
  - Никак нет! - вспыхнул щеками Берсенев. - Справлюсь в любом случае!
  - Вот вы и ответили на собственный вопрос, - улыбнулся Саблин. - Но я думаю, что турок в этот раз носа из проливов не высунет.
  Основание считать именно так появилось у Саблина после беседы с Жехорским.
  
  Выйдя из здания штаба, Берсенев услышал короткий автомобильный сигнал. Не будучи уверен, что это в его адрес, молодой офицер всё же обернулся. Стоявший чуть поодаль автомобиль с поднятым верхом моргнул фарами, гостеприимно отворилась задняя дверь. Берсенев полез в салон, где сидящий на заднем сидении Жехорский тут же приложил палец к губам и выразительно кивнул в сторону затылка водителя. Вадим кивнул в знак понимания и уселся на сидение молча. Поколесив по городу, автомобиль припарковался к обочине в указанном Жехорским месте. Отойдя от машины немногим более ста метров, офицеры встали над пологим склоном. Здесь было тихо и безлюдно. Внизу голубела вода одной из Севастопольских бухт, отчётливо виднелись стоящие там корабли.
  - Ну, здравствуй, Вадим! - протянул руку повернувшийся к Берсеневу Жехорский.
  - Здравствуйте, Михаил Макарович!
  - Извини за конспирацию, - сказал Жехорский. - Скрыть факт нашего знакомства, конечно, не удастся, но степень близости и содержание этой беседы пусть останутся тайной.
  - Понимаю, - кивнул Вадим.
  Жехорский глянул на него с сомнением, но от комментариев воздержался. Вместо этого повернулся к бухте, сделал панорамный жест рукой в сторону открытого пространства и с чувством произнёс:
  - Красота!
  - Красота, - не очень уверенно подтвердил Вадим.
  Жехорский посмотрел на него с сожалением.
  - Ты хоть знаешь, как называется эта бухта, каперанг?
  - Нет, - честно признался Вадим.
  - Южная бухта, запомни, - назидательно произнёс Жехорский.
  - А вам-то откуда это известно? - вырвался не очень корректный полувопрос-полузамечание у Берсенева.
  - Да уж известно, - не обращая внимания на промах младшего по званию, неопределённо ответил Жехорский. И то, стал бы он объяснять 'непосвящённому', что много раз бывал в этом городе спустя сто лет, любил его и неплохо в нём ориентировался.
  Ладно, - искоса посмотрел на примолкшего Берсенева Жехорский, - не об том речь. Важнее другое. Тебе привет из Петрограда от всех наших и посылка от сестры, она в машине, потом заберёшь. Теперь самое главное, но это строго между нами. Тебе известно такое имя: Мустафа Кемаль?
  Берсеневу второй раз за встречу пришлось признаться в своей неосведомлённости.
  - Дивизионный генерал Мустафа Кемаль является одним из самых успешных военачальников в турецкой армии, - пояснил Жехорский. - В настоящее время он командует 7-ой армией, которая занимает позиции в районе Халеба - это на севере Сирии.
  - И что? - поспешил вставить вопрос Берсенев.
  - Куда отнести твоё 'и что?', - рассердился Жехорский. - К Сирии, к Халебу, к 7-ой армии или к Мустафе Кемалю?
  Пока Вадим размышлял над ответом, Жехорский успел остыть.
  - Ладно, не парься, - выдал он не понятую Берсеневым фразу. - Если ты обратил внимание, я назвал Мустафу Кемаля одним из самых успешных военачальников. Успешный - значит авторитетный. К тому же он уже понял, что в этой войне Турция сделала неверный выбор.
  Берсенев на этот раз поостерёгся спросить, на основании чего Жехорский делает столь радикальные выводы, и тот беспрепятственно продолжил:
  - В настоящий момент агент нашей внешней разведки уже вступил в прямой контакт с Мустафой Кемалем с целью склонить его к смене политической ориентации, как для себя, так и для Турции.
  'Теперь понятно, откуда ветер дул', - подумал Берсенев, вспомнив недавнее заявление Саблина о том, что турецкий флот 'носа из проливов не высунет'.
  
  **
  
  Последние месяцы Сталин провёл на Кавказе, лишь изредка навещая Петроград для консультаций. 'С финнами было куда проще договариваться, чем с этими горными баранами!' - не раз в сердцах восклицал нарком по делам национальностей и полномочный представитель ВЦИК на Юге России, себя при этом к числу баранов естественно не причисляя. Кавказ бурлил как котёл, в который понакидали всего без разбора, и теперь никто не брался предсказать, каким будет в итоге варево. Все кричали о независимости, притом никто не мог толком объяснить, что под этим следует понимать. Здесь Сталину очень пригодился совет Жехорского. 'Предложи им пожить независимо без документального оформления, так сказать на пробу, - внушал ему Михаил во время их последней встречи. - Справятся - тогда и будет серьёзный разговор! Прихвати с собой Юденича. Хватит ему без дела сидеть, тем более что турок он уже бивал, потребуется - побьёт ещё. Да, и не забудь захватить приказ о его назначении командующим Кавказским фронтом с открытой датой. Сам проставишь, когда сочтёшь нужным'.
  'И всё ведь угадал! Интересно, как ему это удаётся? Ладно, когда-нибудь узнаю и это. А пока что его совет позволил разом расставить всех по местам. Как они тогда ухватились за предложение пожить на воле. Даже не обеспокоились тем, что я отдал приказ войскам Кавказского фронта отойти с передовых позиций - защищайтесь сами, коли такие умные! После этого всё и определилось. Турки не удержались от соблазна и вторглись на 'независимые' территории быстро смяв их потешные войска. Лучше всех держатся пока армяне. Оно и понятно: турки их не помилуют. Поднялись всем миром и остановили продвижение османов. До подхода наших войск точно продержаться. А вот грузины подкачали, даром что земляки! Бегут как зайцы, уже Батум сдали. Благо в Поти оставались ещё регулярные войска, при поддержке флота не сдали город, а Юденич будет там уже завтра. Он теперь, как и советовал Михаил, вновь командует Кавказским фронтом. Азербайджанцы особый случай - одно слово: мусульмане! Кинулись встречать 'своих' хлебом солью. Не все, конечно. Многие стали искать поддержки у Шаумяна и Бакинского Совета. Там уже серьёзная сила собирается в поддержку нашим войскам, что держат оборону севернее Елизаветполя. Разобьём турка и будем устанавливать на Кавказе Советскую власть. Хватит с меня этих меньшевистских закидонов!'
  Мысли Сталина прервал вошедший Орджоникидзе.
  - Здравствуй, Серго! - обрадовался Сталин. - Ты от Фрунзе, как он там?
  - Всё отлично! - улыбнулся Орджоникидзе. - Терские и донские казаки совместно выставили ему в помощь пять полков, состоящих из добровольцев. Основные силы сепаратистов, выступивших в поддержку турок, разбиты. Внутренние войска, одно за другим, занимают мятежные сёла.
  - Хорошо, - улыбнулся в усы Сталин. - Я уже получил телефонограмму от Фрунзе, но услышать это ещё раз от тебя мне приятно вдвойне. Вот что, Серго, пора выступать на Тифлис! Поручаю тебе возглавить экспедицию.
  
  АРТУР
  
  Не, ну что творят? Реально делают сказку былью! О чём это я? О предстоящем наступлении, о чём же ещё? Как пересекли границу так в поезде разговоров только об этом. Правда официальная пресса эти слухи опровергает, но как-то неубедительно, да и народ зря шуметь не будет - он-то знает всё! Выходит на этот раз Россия свою выгоду из складывающейся ситуации решила-таки не упускать? С моей столетней колокольни оно, конечно, правильно, только как же 'без аннексий и контрибуций'? Хотя они уже наверняка что-то придумали. Нет, эти ребята мне определённо становятся всё более и более симпатичны. С такими большевиками, пожалуй, можно иметь дело и в такой стране, пожалуй, можно жить. Всё! Как передадут меня конвоиры 'современникам' сразу стану налаживать отношения, может даже чем и помогать стану. А почему бы и нет? Будем вместе строить госкапитализм с человеческим лицом!
  
  По Питеру меня провезли в закрытой машине, и вот уже под ногами он - родной булыжник Петропавловской крепости. Куда это меня ведут? Раньше мне через этот КПП вход был заказан. Дошли до двери с табличкой 'Начальник курсов 'Штык'. Забавное название. Вошли в кабинет. Охренеть! За столом Ольга в полковничьем прикиде. На меня глянула мельком, всё внимание моим конвоирам.
  - Спасибо, товарищи! Дальше я сама управлюсь. Отдыхайте!
  Проводила 'товарищей' ласковым взглядом, потом перевела на меня взгляд неласковый.
  - Ну что, Артуша, набегался?
  Меня аж передёрнуло всего. Как была стервой так стервой и осталась. Знает ведь прекрасно, что меня это производное от моего имени бесит! Конечно, знает. Заметила мою реакцию и лыбится ехидно. Ладно, перетерпим. Говорю скромненько с лёгким укором:
  - Зачем вы так, Ольга Владимировна? Я ведь мириться пришёл.
  Ольга коротко хохотнула, несколько истерично, видимо от неожиданности.
  - Ну, ты молодчик! Не пришёл ты - тебя привели! Чуешь разницу? Если бы ты действительно пришёл по доброй воле, тогда разговор у нас может быть и получился бы. А так...
  Что кроется за этим глубокомысленным 'так': арест, тюрьма, может даже расстрел?
  Ольгин голос прервал мои романтические изыскания:
  - А так проведёшь некоторое время в казарме, пока ребята с фронта не вернутся и не решат, что с тобой делать.
  Вот это уже наглёж!
  - Вы что, меня в армию забираете?!
  Видно видок у меня ещё тот, потому как рассмеялась полковничиха от души.
  - А почему нет? Ты ведь в наше время срочную не служил? Послужишь сейчас!
  Стою, ловлю ртом воздух - она наслаждается. Потом произносит этак небрежно-снисходительно:
  - Ладно, не боись, никто никуда тебя не забирает. Никому ты в армии нахрен не нужен. По 'физике' может и прошёл бы, а по морально-волевым - никогда! Просто нянькаться с тобой мне не досуг, извини. Так что поживёшь пока в казарме на правах воспитанника, под присмотром курсантов. Вещи твои уже там. Чего смотришь? Иди. Дневальный уже заждался за дверью.
  Ничего подобного я конечно не ожидал. Потому и ответить ничего не могу - в голове сумбур. Поворачиваюсь и на ватных ногах иду к двери. Слышу вдогон:
  - Да. Один совет. Ты курсантов сильно не зли. Они хоть насчёт тебя и предупреждены, но в запале могут бока намять!
  
  Глава девятая
  
  /***/
  
  Глава десятая
  
  /***/
  
  Глава одиннадцатая
  
  /***/
  
  Глава двенадцатая
  
  Если был выбор, Камо отдавал предпочтение чаю. Нынче выбора не было, и шестая по счёту чашка кофе стала его личным рекордом. По две чашки на каждый час времени, что он сидит в этой кофейне, из окна которой открывается вид на бухту Золотой Рог и стоящие на Константинопольском рейде суда. Хотя припорошивший улицы ночной снег с первыми лучами скупого зимнего солнышка быстро стаял, много тепла это не прибавило и в кофейне полно народа - озябшие горожане спешат к теплу жаровен и аромату любимого напитка. Камо это на руку. В постоянном шуме и сутолоке - кто-то приходит, кто-то уходит, кто-то, как и он, сидит часами - контакт вполне может остаться скрытым от взглядов, которые время от времени ласкают ему спину. Камо усмехнулся. Тёплая атмосфера, в которой сегодня ведут за ним наблюдений агенты турецких спецслужб, определённо должна их расслабить. Камо бросил взгляд на рейд. Нынче там тесно от кораблей. К обычной порции судов добавился 'Русский коновой' в составе 30 транспортов и сопровождающей их эскадры британских ВМС и встречающий его (конвой) линкор 'Воля' под флагом командующего Черноморским флотом адмирала Саблина. Именно на 'Воле' проходит в эти минуты беседа, содержание которой так важно знать Камо.
  
  На правах хозяина адмирал Саблин в очередной раз разлил коньяк в пять рюмок, по числу присутствующих. Хрусталь, согретый руками командующего Русской добровольческой армией на Западном фронте генерала армии Корнилова, командира Первого добровольческого корпуса генерал-лейтенанта Маркова, командира Второго добровольческого корпуса генерал-майора Каппеля, командира Русского экспедиционного корпуса в Болгарии генерал-полковника Деникина и, разумеется, самого адмирала Саблина, с благородным звоном соприкоснулся в дружественном приветствии.
  Меж тем сама беседа постепенно становилась всё менее дружественной. Виной тому - так считали четверо из собравшихся офицеров - была странная, по их мнению, позиция занятая генералом Деникиным.
  - Как вы не понимаете, Антон Иванович! - горячился Корнилов. - Если мы не выступим против 'товарищей' сейчас, другая возможность может нам и не представиться. Или вы хотите, чтобы Россия впредь жила по советской конституции?
  - А вы её читали, эту конституцию? - поинтересовался Деникин.
  - Не имел удовольствия! - фыркнул Корнилов.
  - А я, представьте, имел такое удовольствие ознакомиться с проектом принятой на днях - заметьте, Учредительным собранием! - конституции.
  - Ваша ссылка на Учредительное собрание, господин генерал, неуместна, - поморщился Каппель. - Находясь под дулами самопалов, и не за такое проголосуешь!
  Генерала Маркова заинтересовали другие слова произнесённые Деникиным.
  - И как вам понравилась эта их конституция, ваше высокопревосходительство? - не скрывая иронии, спросил он.
  - Никак не понравилась! - начал раздражаться Деникин. - Но и ничего такого по поводу чего стоило бы хвататься за оружие, я в ней не обнаружил!
  - Если я правильно понял, вы не с нами? - глядя на Деникина в упор, спросил Корнилов.
  Деникину стало крайне неуютно под требовательным взглядом четырёх пар глаз, но он нашёл в себе силы ответить без дрожи в голосе:
  - Один раз, господа, я уже имел неосторожность дать своё согласие на участие в мятеже, до сих пор вспоминать стыдно!
  - Постойте, Антон Иванович! - воскликнул Корнилов. - Вы действительно подумали, что мы втягиваем вас в заговор? Так ничего подобного! На днях члены распущенного 'товарищами' Учредительного собрания соберутся в одном из городов юга России и законным образом назначат новое российское правительство. Неужели вы откажетесь ему присягнуть?
  - Откажусь, Лавр Георгиевич! - твёрдо ответил Деникин. - По крайней мере, до той поры пока это правительство не сядет в Петрограде. Это моё последнее слово, господа!
  Деникин собрался покинуть салон, когда Корнилов спросил:
  - Но одну-то просьбу в память нашей фронтовой дружбы вы, надеюсь, исполните?
  - Если смогу, - чуть отчуждённо ответил Деникин.
  - Антон Иванович, - Корнилов старался говорить дружелюбно, - к вам станут обращаться офицеры с просьбой предоставить им отпуск по семейным причинам. Не отказывайте им в этом!
  - Хорошо, Лавр Георгиевич, эту просьбу я обещаю исполнить. - Деникин повернулся к Саблину: - Господин адмирал, распорядитесь, чтобы меня вывезли на берег. Честь имею, господа!
  
  Компания русских офицеров с шумом заняла столик соседний с тем, за которым сидел Камо. Моряки как сели, так тут же принялись обсуждать вполголоса какие-то проблемы. Сидящий спиной к Камо лейтенант был в компании самым молодым и самым горячим. Он всё время норовил повысить голос. Товарищи его урезонивали, он на некоторое время уменьшал звук, но потом вновь начинал говорить достаточно громко.
  '... Да будет вам, господа, где среди этих фесок посторонний?' - 'Угомонитесь, Владимир, и извольте употреблять уставное обращение 'товарищ'. Вы всё-таки пока служите на советском флоте' - 'Слышу в ваших словах одну лишь иронию, Горчаковский, и спешу к ней присоединиться. Позвольте, я объединю 'товарищ' и 'пока'? 'Пока, товарищи!' Так я прокричу с мостика 'Воли', когда мы оторвёмся от основной эскадры и поспешим в Новороссийск' - 'И докричишься до того, что окажешься под арестом. Саблин подобную вольность может и не спустить'.
  Дальше в разговоре прозвучали фамилии Корнилова и Деникина.
  Как ты уже правильно догадался, дорогой читатель, в такой причудливой форме лейтенант по имени Владимир сливал информацию, поскольку являлся офицером контрразведки, работающим под прикрытием. Через несколько минут Камо покинул кофейню. Он получил нужные сведения и теперь спешил поделиться ими с Петроградом.
  
  МИХАИЛ
  
  Я не то что не Пушкин - я вообще не пишу стихов. Потому выскажусь в прозе, хотя идейку у Александра Сергеевича всё же стрельну. Учредительное собрание Советскую власть заметило и, в гроб сходя, благословило. М-да... у Пушкина как-то более живенько получилось. Так или иначе, но Советская власть утвердилась в центре и кое-где на местах. Теперь предстояло это 'кое-где' нивелировать. Для концентрации усилий на этом направлении всего госаппарата было решено создать Совет Безопасности СФРР. Первое его заседание было посвящено крупному антисоветскому заговору, который грозил со дня на день перерасти в мятеж.
  - ... Таким образом, так называемый 'Русский конвой' в сопровождении эскадры английских кораблей прибывает в Одессу. Добровольческая, армия общей численностью около 30000 человек личного состава (4 пехотные и 2 кавалерийские бригады) при полном вооружении высаживается на берег и занимает город и прилегающие окрестности. Одновременно с этим в одном из городов Северного Кавказа некоторые бывшие члены Учредительного собрания объявляют о создании нового российского правительства. Таким образом, могло создаться два очага мятежа в непосредственной близости от двух взрывоопасных районов: Балкан и Кавказа.
  Докладчик, председатель ВЧК Дзержинский, взял передышку, чтобы сделать из стакана глоток чая.
  - Вы сказали 'могло', - воспользовалась паузой Председатель ВЦИК Спиридонова, - теперь, получается, не может?
  - Этого я утверждать не в праве, - ответил Дзержинский. - Однако принятые меры позволяют рассчитывать на то, что, как минимум, одного очага мятежа не будет!
  - Если я правильно понимаю, вы имеете в виду высадку Добровольческой армии в Одессе? - уточнил Ленин.
  - Точно так, Владимир Ильич! - кивнул Дзержинский. - По 'добровольцам' принято такое решение. При выходе из пролива Босфор конвой встречает отряд кораблей Черноморского флота. Английской эскадре в ультимативной форме предлагается повернуть назад. Транспорты под конвоем уже наших кораблей препровождаются в Севастополь, где 'добровольцам' будет разрешено пройти торжественным маршем по улицам города, с распущенными знамёнами, но без оружия кроме личного оружия у офицеров. После торжественной встречи прибывшие войска отправляются на расформировочные пункты. Операцию по встрече 'добровольцев' возглавляет лично командующий Черноморским флотом Саблин. Перед самым началом совещания пришло сообщение, что конвой взят под охрану нашими кораблями и держит курс на Севастополь.
  - По-моему замечательный план, товарищи! - Ленин глазами искал поддержки у присутствующих, он был явно доволен. - И будем надеяться, он будет так же замечательно завершён! Если мы исключаем Добровольческую армию, то на какие ещё силы могут рассчитывать мятежники? Вам слово, товарищ Сталин!
  Нарком по делам национальностей и полномочный представитель ВЦИК на Юге России ответил, неспешно произнося слова:
  - Думаю, что под знамёна самозваного правительства могут встать несколько сотен, а может и тысяч демобилизованных офицеров. Хотя Юденич уверяет, что ситуацию в округе контролирует (генерал армии Юденич после расформирования Кавказского фронта был назначен командующим войсками Южного военного округа). Остаются казаки...
  - Вот, вот, казаки, - Ленин произносил слова значительно быстрее, чем это делал Сталин. - Почему у вас с ними до сих пор не налажен конструктивный диалог? Почему Всероссийский Казачий Круг проходит в Новочеркасске без нашего участия?
  - Потому что я не могу явиться туда с одними обещаниями, - раздражённо ответил Сталин. - Где Декрет о казачестве?
  - Хороший вопрос! - воскликнул Ленин и повернулся ко мне. - Товарищ Жехорский, вы возглавляете комиссию по разработке Декрета о казачестве, ответьте нам, в каком он сейчас состоянии?
  - Проект декрета готов, Владимир Ильич. Я ведь вам его показывал!
  - Правильно, показывали, и я дал на него положительное заключение. Почему же до сих пор он не внесён на утверждение ВЦИК?
  Я поёжился. Слова Ленина кололи как иголки.
  - Не могу согласовать проект с товарищем Троцким и некоторыми другими товарищами.
  - Вечно вы товарищ Жехорский прикрываете собственную нерасторопность, валя всё на других, - вмешался в разговор Сталин. - Впрочем, в этом случае я вас понимаю: найти общий язык с товарищем Троцким порой бывает непросто.
  - Бросьте, Иосиф Виссарионович, - махнул рукой Ленин. - Лев Давидович не упрямее нас с вами. Мария Александровна, - обратился Ленин к Маше, - Мы что, действительно не можем принять декрет без Троцкого?
  - Можно попробовать, - ответила Маша. - Думаю, необходимое количество голосов членов ВЦИК мы наберём.
  - Тогда не тяните и сегодня же ставьте вопрос на голосование! - почти потребовал Ленин. - Для нас архиважно чтобы уже завтра Декрет о казачестве дошёл до Круга.
  Что с вами, Феликс Эдмундович, - обратился Ленин к Дзержинскому. Тому только что принесли бланк телефонограммы, и он теперь сидел бледный и растерянный, в который раз перечитывал содержимое, как будто от этого оно могло измениться. - Что-то случилось?
  - Случилось, Владимир Ильич, - оторвал, наконец, взгляд от бумаги Дзержинский.
  
  ***
  
  Измена - не обязательно мятеж. Иногда она принимает форму саботажа. Именно саботаж помешал сообщению от Камо вовремя попасть в нужные руки.
  
  Пройдя Босфор, конвой встретился с остальными кораблями эскадры. Три стареньких броненосца исправно коптили небо. Два чистеньких эсминца, как бы боясь замараться, держались чуть поодаль.
  Саблин выстроил походный ордер по одному ему понятной схеме. Впереди пустил эсминцы, за ними в две кильватерные колонны выстроились 17 самых быстроходных транспортов, за ними встала 'Воля'; дальше, так же в две колонны, выстроились более тихоходные транспорты, замыкали ордер броненосцы. Практически сразу головная часть ордера, пользуясь преимуществом хода, стала уходить в отрыв. На броненосцах этого до поры не замечали: обзор закрывала 'Воля'. Когда же и она стала удаляться, находящийся на броненосце 'Потёмкин Таврический' комиссар флота Тарасенко забеспокоился. Послал запрос на 'Волю'. Ответа не получил. Тогда Тарасенко связался со штабом флота.
  
  Заместитель командующего Черноморским флотом контр-адмирал Берсенев застал начальника штаба флота находящимся в полной растерянности.
  - Что произошло? - спросил он.
  - Чушь какая-то, - пожал плечами адмирал и протянул Берсеневу бланк, - Читайте сами.
  - Это не чушь, - жёстко взглянул на начштаба Берсенев прочтя сообщение Тарасенко, - это измена! Объявляйте на всех кораблях стоящих на Севастопольском рейде тревогу. Пусть готовятся к экстренному выходу в море! А я пока свяжусь с Главным морским штабом.
  
  **
  
  Ленин был вне себя.
  - Как такое могло случиться?! - кричал он, потрясая перед лицом Дзержинского бланками телефонограмм. - Почему это предупреждение об измене Саблина, - Ленин показал Дзержинскому сообщение, переданное Камо, - попадает к вам в руки одновременно с этим? - теперь на первом плане оказалось сообщение Берсенева в котором говорилось: 'Комфлота Саблин увёл часть кораблей флота и большую часть транспортов в Новороссийск'.
  - Пока не знаю, Владимир Ильич, - ответил Дзержинский, - но я обязательно во всём разберусь.
  - А что тут разбираться? - вмешался в разговор Сталин. - На лицо очередная измена и опять в Генштабе. Я не понимаю, почему Духонин всё ещё начальник Генерального штаба?
  Ответил Жехорский:
  - Духонин честный офицер и отличный штабист.
  - Отличный нужен был во время войны, товарищ Жехорский. Сейчас сойдёт и просто хороший, лишь бы это был полностью наш человек.
  Ленин посмотрел на умолкшего Сталина как-то странно: толи одобрял, толи, наоборот, порицал? Потом он перевёл взгляд на Жехорского.
  - Михаил Макарович, я поручал вам подумать о перестановках в армейском руководстве. Кого вы наметили на должность начальника Генштаба?
  - Тухачевского, Владимир Ильич. В марте предполагалось назначить Духонина на должность командующего всеми войсковыми соединениями в Финляндии, а на его место назначить Тухачевского присвоив ему очередное воинское звание.
  - Звание подождёт, - сказал Ленин. - А рокировку проведём немедленно! Кстати, вам не кажется, что должность наркома обороны для Маниковского не подходит? В кресле заместителя наркома он смотрелся бы лучше!
  - Но у меня пока нет предложений по кандидатуре наркома обороны, - растерялся Жехорский.
  - Ваше упущение, Михаил Макарович, вам его и исправлять! Принимайте-ка, батенька, наркомат обороны сами.
  - Но...
  - Никаких 'но'! - воскликнул Ленин, однако взглянув на откровенно огорчённое лицо Жехорского, смягчил тон: - Знаю я ваше отношение к подобным вещам. Да и мне самому, честно говоря, будет вас не хватать. Потому решим так: сейчас принимаете наркомат, а как управимся с мятежом, будем тут же искать вам замену. Если хотите, можете считать себя в командировке. А теперь, товарищ нарком обороны, доложите Совету Безопасности ваше видение дальнейшего развития событий.
  Жехорский уже полностью овладел своими эмоциями, потому подтянулся и заговорил по-военному чётко:
  - По конвою. Думаю, что разделение транспортов произошло по двум причинам: это отсутствие достаточного количества быстроходных судов и это нежелание части 'добровольцев', хотя бы ввиду усталости, участвовать в каких-либо военных действиях. Командование Добрармии учло эти два обстоятельства, соединило обе проблемы и передало под нашу ответственность.
  - То есть вы считаете, что на судах, прибывающих в Севастополь нет потенциальных мятежников? - спросил Сталин.
  - В основной массе их нет, - сказал Жехорский. - Но это отнюдь не означает что кое-кто, особенно из офицеров, не попытается после расформирования его части пробраться к Корнилову.
  - Ценная деталь! - одобрил Ленин. - Феликс Эдмундович, учтите это в вашей работе.
  - Уже учли, Владимир Ильич, - ответил Дзержинский. - Подобный вариант развития событий включён в план превентивных мер.
  - Отлично! - кивнул Ленин. - Продолжайте, Михаил Макарович, - предложил он Жехорскому.
  - По Черноморскому флоту. Надо немедленно сместить Саблина с поста командующего и назначить на эту должность Берсенева.
  - Не слишком ли он молод для командующего? - усомнился Ленин.
  - Да, опыта у него маловато, - согласился Жехорский. - Зато он быстро учится и он полностью наш человек.
  Последним словам улыбнулись все, кроме Сталина который сделал вид, что не заметил камешка в свой огород.
  - Я прямо сейчас дам указание подготовить приказ о назначении Берсенева, - сказал Ленин, а вы продолжайте доклад, товарищ Жехорский.
  - Непосредственно по мятежу. Предполагаю три центра, где будут сосредоточены основные силы мятежников. Это Екатеринодар, куда наверняка приведёт Добрармию Корнилов. Это Новочеркасск, где расположен штаб атамана Каледина. Это Ростов, где сконцентрируются войска верные Юденичу.
  - Юденич тоже в заговоре? - с тревожным недоумением спросил Ленин.
  - Уверен, что да, - твёрдо ответил Жехорский.
  
  **
  
  Три дня запланировали власти Севастополя и командование Черноморского флота на чествование героев - 'добровольцев'. На деле управились за один. Менее 10000 человек сошли на берег с транспортов, которые привёл в гавань Тарасенко. С развёрнутыми знамёнами, под звуки оркестров, под барабанный бой, под приветственные крики толпы горожан, сквозь которую пролегал их путь по улицам города, дошли они до мест временной дислокации, где их ожидал праздничный обед. Впереди их ждала демобилизация, но это завтра, а сегодняшним вечером Морское собрание устраивало приём в честь Георгиевских кавалеров всех чинов и званий.
  В разгар вечера к Каппелю подошёл начальник штаба флота.
  - Товарищ генерал, слышали последнюю новость? - спросил он.
  - О какой новости вы говорите, товарищ адмирал? - поинтересовался Каппель.
  - В Екатеринодаре небольшим количеством бывших членов Учредительного собрания власть в России передана в руки триумвирата, в который вошли Корнилов, Каледин и Юденич. Как вам это?
  - Отвечу иначе, - делано безразличным тоном произнёс Каппель. - Меня это просто не касается. Я уже, знаете ли, человек почти что штатский. Завтра еду в Петроград, буду просить отставки.
  
  В Харькове Каппель и ещё несколько офицеров покинули маршрут, и пересели в поезд, следующий в Екатеринодар.
  
  Командир отдельного конно-пулемётного полка Внутренних войск Украины подполковник Кожин ещё раз поспрошал разведчиков:
  - Точно все офицеры собрались в одном вагоне?
  - Да точно, - в который раз уверили его разведчики. - Все, гадюки, сползлись в последний вагон.
  - И никого штатского там нема?
  - Ни, одно офицерьё!
  - Добре, - стукнул нагайкой по голенищу Кожин.
  Последний вагон отцепили на ходу за несколько станций от Горловки. Поезд благополучно проследовал входные стрелки, а вагон пустили на тупиковую ветку. Он по ней катился, катился, пока не остановился. Удивлённые офицеры услышали усиленный при помощи рупора голос:
  - С вами говорит командир полка Внутренних войск Кожин. Приказываю выходить из вагона с поднятыми руками и без оружия!
  Минуту длилось молчание, потом из вагона стали стрелять.
  - Добре! - кивнул Кожин. - Хлопцы, начинайте!
  Подлетели тачанки и лихо развернулись. Пули изрешетили вагон в считанные минуты. Тех, кому 'посчастливилось' выпрыгнуть на другую от тачанок сторону, порубили в поле верховые. Бойцы Кожина поднялись в заваленный телами вагон и добили раненых.
  - Добре, - подвёл итог операции Кожин и приказал похоронить убитых.
  
  Саблин с тревогой смотрел на рейд. Выгрузка личного состава закончилась. Теперь суда отходили от причальных стенок, чтобы уступить место транспортам с артиллерией и бронетехникой (бонус от англичан). Вот только успеют ли разгрузить? Саблин повернул бинокль в сторону открытого моря. Эскадра Берсенева входила в Цемесскую бухту. Силы были неравны. Линкор 'Воля', на мачте которого упорно трепыхался флаг командующего флотом, крейсер 'Алмаз' и четыре эсминца против двух линкоров ('Адмирал Александр Колчак' и 'Свободная Россия'), линейного крейсера 'Петроград' (бывший 'Гебен') и десятка эсминцев. 'Долго не продержимся, но на часок другой Берсенева задержим!' - подумал Саблин и отдал приказ идти на сближение с противником.
  Бой получился куда скоротечнее, чем на то рассчитывал Саблин. 'Алмаз', который вырвался вперёд, с первых выстрелов стал проигрывать дуэль 'Петрограду', вскоре на нём начался пожар и крейсер поспешил спустить флаг. Против 'Воли' оказались оба линкора эскадры Берсенева. Эсминцы Саблина попытались было организовать против них торпедную атаку, но дальнобойные орудия линкоров довольно быстро потопили два из них, обратив остальных в бегство. Когда дистанция между линкорами сократилась, и можно было открывать стрельбу из орудий главного калибра, - противник почему-то с этим медлил - на мостик поступило сообщение о том, что заклинило носовую башню. И сразу же корабль перестал слушаться руля. Над причиной бед долго голову ломать не пришлось. В рубку втащили избитого офицера и бросили тело к ногам Саблина. Адмирал с удивлением узнал в нём балагура и весельчака, любимца всей команды лейтенанта Максимова.
  - Это он, ваше превосходительство, рулевой механизм испортил! - прокричал один из палачей Максимова.
  - И башню заклинил тоже я! - улыбаясь разбитыми губами, признался Максимов.
  Саблин посмотрел на море. Линкоры противника сократили дистанцию до убойной. 'Один выстрел с нашей стороны и они разнесут нас в клочья', - осознал Саблин. Ему стало так тоскливо, что он тут же совершил, наверное, самый подлый поступок в своей жизни. Повернувшись к морякам, доставившим Максимова он, криво улыбнувшись, произнёс:
  - Что-то Владимир нынче уж очень горяч. Пусть охладится в морской водичке!
  Когда Максимова выволокли из рубки, Саблин устало сказал командиру 'Воли':
  - Спускайте флаг, для нас всё кончено.
  Прошёл в адмиральский салон и застрелился.
  Максимова вытащили на палубу, привязали к ногам колосник и бросили за борт.
  
  Экипаж 'Воли' был построен вдоль борта. Напротив, направив на строй стволы самопалов, стояли морские пехотинцы из Первого гвардейского полка морской пехоты Черноморского флота. Командир морпехов окинул моряков с мятежного линкора тяжёлым взглядом.
  - В последний раз спрашиваю: кто участвовал в казни Максимова?
  Строй продолжал угрюмо молчать.
  - Ладно, - сказал морпех, - сами напросились. Если через минуту виновные не будут выданы, я прикажу расстрелять каждого десятого, начиная отсчёт с командира корабля. Время пошло!
  Полминуты ничего не происходило. Потом в строю начались шевеления и вперёд стали вылетать люди.
  - Все? - спросил офицер, когда строй вновь замер. - Хорошо. Теперь ответьте мне, какого наказания заслуживают эти упыри?
  Сначала строй молчал, потом кто-то несмело произнёс слово 'смерть'.
  - Что?! - взревел морпех, - Не слышу!
  - Смерти, - нестройно произнесли сразу несколько голосов.
  - Вы что, разучились отвечать?! А ну ещё раз все вместе!
  - Смерти! - На этот раз приговор прозвучал громко и слажено.
  - Другое дело, - удовлетворённо произнёс морпех. - Поступим так. Я с вашим приговором согласен. Но вы его вынесли, вам и приводить его в исполнение. Да, и добавьте к 'этим' вашего командира!
  Когда извивающиеся тела с привязанными к ногам колосниками были брошены за борт, командир морпехов вновь обратился к строю:
  - Теперь самое главное, товарищи! Смыть свой позор вы сможете только кровью. Сейчас вы получите винтовки, погрузитесь на вспомогательные суда и высадитесь в порту. Ваша задача захватить порт и все находящиеся на его территории и на пришвартованных судах военные грузы. Корабельная артиллерия будет прикрывать вашу высадку огнём. Задача ясна?
  
  ГЛЕБ
  
  На этот раз Корнилов апартаментов не заслужил. Наша встреча состоялась в камере тюрьмы Трубецкого бастиона накануне вынесения приговора. Выглядел генерал неважно. И виной тому было не плохое обращение со стороны тюремной стражи - обращались с мятежным генералом достойно. Думается, в нём просто сломался тот стрежень, который на протяжении всей предыдущей жизни поддерживал в нём безупречную военную выправку, помогал голове гордо держаться на короткой калмыцкой шее, а в глазах - уж не знаю, как это может быть - поддерживал огонь живой веры, в первую очередь в самого себя. Теперь ничего этого не было. Передо мной сидел старик (это в 48-то лет!) с потухшими глазами.
  - Пришли посмотреть на смертника, ваше высокопревосходительство? - спросил Корнилов, когда разглядел, кто к нему вошёл. Спросил почти без каких-либо интонаций в голосе и уж тем более без иронии, хотя она в данном случае напрашивалась. Спросил исключительно для констатации факта: в камеру вошёл генерал армии в форме и при погонах.
  - Приговор вам ещё не вынесен, Лавр Георгиевич, потому вы рано причисляете себя к смертникам. Впрочем, если таков ваш личный приговор, я готов под ним подписаться! И знаете почему? - В глазах Корнилова появился слабый интерес. - Вы, генерал, пусть и не своими руками, убили своих лучших друзей, людей, которые вам верили и которые пошли за вами на смерть. Теперь в живых остались только вы. Генерал Юденич покончил с собой, адмирал Саблин покончил с собой, атаман Каледин был убит, генерал Марков погиб в бою, генерала Каппеля ликвидировали в тот момент когда он пробирался к вам...
  
  ***
  
  Жестокие слова Абрамова пробудили воспоминания. Юденич застрелился, чтобы избежать плена когда войска Фрунзе разбили его отряды под Ростовым. Атаман Каледин погиб во время короткой, но кровавой междоусобицы, в которой сошлись казаки Войска Донского...
  Командир Донского кавалерийского корпуса Миронов буквально ворвался в зал, где проходил Всероссийский Казачий Круг, подошёл к столу президиума и швырнул перед войсковыми атаманами газету.
  - Читайте!
  Каледин взял газету в руки. Через всю полосу шёл заголовок 'Декрет о казачестве'. Миронов вырвал газету из его рук и взлетел на трибуну.
  - Казаки! - потряс он газетой над головой - Вот вы тут ругаете Советскую власть, а она, незлобивая, подарила нам свободу, какой у нас ещё не было, приравняв казаков к народности с правом на автономию в пределах территории казачьего войска!
  Дальше Миронову говорить не дали. Стащили с трибуны. Завязалась драка. Дошло до стрельбы. Сторонников Миронова в зале было немного, они вынуждены были отступить, унося раненного предводителя. Казалось, что противники Советов одержали верх. Но почти сразу представители других казачьих войск под разными предлогами стали покидать зал. Круг завершился, так и не приняв итоговой резолюции. А под утро в Новочеркасск ворвался корпус Миронова и жестоко расправился с обидчиками своего командира. Каледин пытался бежать, но его настигли и убили. Больше казацкую кровь лить не стали. Договорились. Миронов стал войсковым атаманом Донского казачьего войска. Тогда же Круг принял странное решение: Советскую власть признать, но в конфликт ни на чьей стороне не вмешиваться. На деле этот 'нейтралитет' был направлен против 'добровольцев'. Им было запрещено пересекать войсковые земли. Им отказывали в фураже и продовольствии даже за деньги. Когда офицеры из корпуса Маркова, находясь в отчаянном положении, собрали всё имеющиеся у них золото и отрядили гонцов в ближайшую станицу, их там ограбили, избили и заставили голышом бежать до позиций. Марковцы этого не потерпели, ворвались в станицу уже с оружием: грабли, жгли, убивали, насиловали. На следующий день их порубила конница Миронова. В плен казаки никого не брали. С этого дня Донское войско выступило против 'добровольцев'. Это решило исход дела. Добрармия была разбита, генерал Марков погиб в бою, а Корнилова пленили.
  
  Саблин застрелился в своей каюте на 'Воле', продолжал вспоминать Корнилов. Вот о Каппеле мне до сегодняшнего дня не было ничего известно. Теперь знаю: погиб и он.
  
  ГЛЕБ
  
  'Господи, да он меня не слушает!' Я замолк и дождался, пока Корнилов поднимет на меня глаза.
  Один последний вопрос, генерал:
  - Зачем?
  Я думал, Корнилов промолчит, но он ответил:
  - Наверное, просто боялся стать ненужным.
  Я повернулся и вышел из камеры.
  
  Генерала Корнилова приговорили к двадцати годам тюремного заключения.
  
  ЭПИЛОГ В ФОРМЕ ПРОЛОГА
  
  МИХАИЛ
  
  Судьба Львова не выходила у меня из головы. Последний раз Кравченко видели на юге в дни подавления мятежа. Мало мне этого головняка. Теперь ещё вызов к Сталину. Хотя Сталин и был назначен заместителей председателя Совнаркома, непосредственным моим начальников он не был. Жили мы по соседству, в неофициальной обстановке могли встретиться в любой день. Что кроется за этим вызовом? Странно всё это...
  В приёмной Сталина толокся его новый порученец Лаврентий Берия. Открывая дверь кабинета, я чувствовал на себе его внимательный взгляд.
  - Здравствуй, Иосиф! - сфамильярничал я, на правах приятеля идя к столу с протянутой рукой.
  Сталин вышел из-за стола и пожал мне руку.
  - Садись, дорогой, - указал он мне на мягкое кресло возле низкого столика. Сам сел в соседнее.
  - Ну, говори, что приключилось? Что нужно товарищу Сталину от наркома обороны? - нарочито бодрым голосом спросил я.
  Сталин посмотрел на меня особым 'сталинским' взглядом, от которого против воли мурашки бегут по коже.
  - От наркома обороны товарищу Сталину ничего не нужно, - сказал он, отводя в сторону руку с неизменной трубкой. - А вот от товарища из будущего товарищу Сталину нужно очень много!
  
  Конец второй книги
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"