|
|
||
'Сегодня во дворе моём твирь чёрная цвела...'
Откуда взялась она у порога - не ведаю. Быть может, ночью - особенно зябкой выдалась страшная эта ночь - плакала на нашем крыльце шабнак. Плакала о нас, грешных пред Степью; плакала, что в огне собственном сгорим, лишь выйдем за порог. Плач тот ветром выл в трубах, стучался в окна, а под утро слёзы смешались с росой и дали побег чёрной твири. Меленькие жёлтые цветы на худосочном стебле, пряно пахнущие свежей мертвечиной, осыпают пыльцу прямо на дощатые ступени, а я стою и стою, позабыв все дела. Смотрю, как заклятая, на цветок.
Стены соседнего дома покрывает бурая плесень, слышно отчётливо, как хлюпают внутри шаги чумных, слышно, как бьётся в горячке маленький сын соседа. Страшно слышать тот плач, страшнее слушать иное: уж и по нашим детям тризну бормочет твирь... Быть может, отступит. Быть может, Силы, что выше нас и мудрее, отгонят заразу от нашей семьи. Быть может, не к нам носила свои слёзы шабнак, не по нас плакать хотела, да в темноте заплутала... Хочется верить, но запах - терпкий запах гнильца - уже пропитал и подол моего платья, и волосы, выбившиеся из-под косынки, и руки, мнущие передник. Пахнет так, будто я уже не жилица. Пахнет так сильно, что дивлюсь: дети мои смеются, как и прежде, не чуя ничего. В детском мирке ничего не может случиться, а шабнак в их играх - кукла, вылепленная из песка и глины: плачет и смеётся по велению малышей, крючья заразы вонзает не в тело - в травы, ярится, но сделать не может ничего, подвластная тайному слову.Быть может, отступит... Запах всё больше въедается в плоть, а я не хочу приносить его детям. Не понимая, что творю, наклоняюсь, ломаю горевестник-траву, перемалываю цветочки в ладони. Сжимаю их в кулаке. Ухожу прочь со двора. Быть может, этого хватит, чтобы насытиться Смерти. Быть может, пустится вслед за мной, собьется ещё раз с дороги, детей стороной облетит. Настигнув меня - проглотит. Но уже ничего: я привыкла к терпкому запаху твири...