Аннотация: Куда слетаются самые лучшие девочки? Давай познакомимся. Мариванизм как высшая стадия марксизма. Что с них возьмешь? Детский сад. Фестивальные вечера. Преддипломный Ленинград. Подарок известного кинорежиссера. В Таллинн с приключениями.
Глава десятая
Новосибирский институт связи
Новый институт
Смотрел как-то фильм, не помню, чей и о чем. Помню только, как к массивным воротам красивого особняка подъезжают сани, запряженные оленями. Вот этот запоминающийся образ ассоциировался у меня с образом Сибири и Новосибирска в том числе. Собираясь в Новосибирск, я приобрел хорошие валяные сапоги, теплое пальто и ещё что-то из того, чем ни разу не воспользовался. Конечно, книги и приличный ящик яблок. Витамины всё-таки. Ехал поездом. Неплохим. Москва-Пекин. Довольно быстро, четверо суток. Не знаю, как сейчас, тогда это было довольно быстро.
Хорошо, когда в такой поездке попадаются хорошие попутчики. Считай, что тебе повезло. На этот раз мне повезло. Моими попутчиками оказались: молодая пара, возвращавшаяся с юга и девушка, студентка. Довольно симпатичная. Сначала были бытовые хлопоты с постелью, затем завтрак, на котором каждый выложил всё, что взял в дорогу. Потом поговорили немного, а поскольку читать при плохом освещении не хотелось, разговор перешел в русло обмена житейскими ситуациями и, естественно, к анекдотам на железнодорожную тему. Запомнился только один. Даже не знаю, стоит ли его рассказывать? Впрочем, расскажу.
Итак, в купе железнодорожного вагона едут священники разных концессий: батюшка, ксендз и раввин. Играют в карты. Проходит проводник и приказывает прекратить игру. Тогда и это запрещалось. Через полчаса он появляется снова и, видя некоторое замешательство, обращается к батюшке:
--
Так что, батюшка, всё-таки играл в карты? - на что батюшка, приложив руку к
сердцу, говорит:
--
Клянусь Богом нашим, Иисусом Христом, не играл!
--
А ты, голубчик, играл? - обращается проводник к ксендзу.
--
Ну, что вы, клянусь Папой римским, не играл! - отвечает ксендз.
--
А что скажешь ты, ребе, играл? - не унимается проводник. После этих слов
раввин, воздев руки вверх, как во время молитвы произносит:
--
С кем?
Были, конечно, и другие анекдоты, но большинство из них стерлись из памяти. Помню только, что этот анекдот послужил толчком к другому коллективному занятию. Когда наступила длительная пауза, я вспомнил, что на пляже научился играть в покер. Не очень хорошо, но правила запомнил. Предложил поиграть в эту игру. Эта идея всем понравилась. И игра оказалась весьма увлекательной. Сначала играли просто на интерес. Без всяких денег. Но через некоторое время мои партнеры поняли, что если не азартничать, то можно, играть и на деньги. Около каждого из нас лежала небольшая горка мелочи, а интерес к выигрышу возрос неимоверно.
Вообще-то я совсем не азартен. И играю всегда нехотя. Особенно в карты. А популярную игру в дурачка, вообще терпеть не могу. Но на этот раз, всё оказалось совершенно иначе. Мы так увлеклись, что забывали своевременно поесть, когда же вспоминали, старались сделать это как можно быстрей. Засиживались допоздна и ложились спать только тогда, когда в вагоне гасили свет. Затем тот, кто просыпался раньше всех, будил остальных, и мы продолжали эту непрерывную канитель.
Напрочь забылись бесконечные очереди за билетами, предпосадочная неразбериха, когда каждый не знает, на какой путь и к какому месту подадут твой вагон. И как следствие - беготня с вещами с одной платформы на другую и из одного его конца к другому. Разве трудно было организовать четкую информацию: скорый поезд "Москва-Пекин" отправляется с такой-то платформы во столько-то - и всё, без всяких переделок? А номера вагонов написать, например, на асфальте, крупным шрифтом. Раз и навсегда. Всё просто и толково. Но поскольку ничего подобного не было сделано, а нервы пассажиров никто в расчет не берет, то сам собой напрашивался вывод, что руководил этим мероприятием, клиент Мариванны.
Опомнились мы тогда, когда поезд уже начал приближаться к вокзалу Новосибирска. Нужно было срочно собрать вещи, которые могли уехать дальше, в Китай, Пекин. И только на перроне мы смогли познакомиться: оказалось, что молодожены работают в моем институте, и мы с ними потом изредка встречались и, естественно, вспоминали нашу карточную игру.
Институт Связи поразил своими размерами. Его, очевидно, строили с учетом перспективы на много лет вперед. Пока что функционировало не больше половины. И вообще в Новосибирске всё строили монументально. Оперный театр, драматический театр и другие сооружения были столь величественны, что невольно начинал верить всяким побасенкам о переносе столицы России в Новосибирск. И логика в этом была. Какая армия чиновников ездила в Москву согласовывать приобретение скрепок для документации, которую уже и складывать некуда! Поэтому и строили с запасом. Для любого случая. Что бы ни произошло.
- А с другой стороны, ну какой чиновник согласится безвыездно жить в Сибири? Он что - сумасшедший? Поездка в Москву - не просто решение какой-то технической задачи. Это ещё и приобщение к столичной жизни, культуре, соблазнам, в конце концов. Где ещё можно так хорошо отдохнуть, погулять, оттянуться, как в командировке в Москву? И всё или почти что всё - за государственный счет! Ведь не зря в Москву слетаются самые лучшие девочки со всей страны. И разгуливают они у тех же шикарных гостиниц... А Институт Связи, если хорошенько подумать, так же как и связь вообще - это опасность лишиться многого. Любую поездку можно заменить телефоном.
- Нет, - подумал я, - никогда столица России не переместится сюда, разве что лет через сто, и Институт Связи будут ещё долго строить.
Нашел, в конце концов, приемную, и от секретарши узнал, что директор уехал в Москву и раньше, чем через пару недель, не вернется. Почему-то я так и предчувствовал, но торопился к началу учебного года. Вдруг представил себе сцену в кабинете Аркадьева:
- Ну, зачем ты, "горе наше луковое", приперся в Москву? Ты разве не знаешь, что есть для этого телефон? Целую неделю твоего высокого оклада отдаем железнодорожникам, а неделю-две - гостиницам? Наверно, знакомство с Мариванной совсем отбило у тебя всякую способность к самостоятельному мышлению. Завел бы себе толкового зама, не по науке, а так, по жизни, и всё у тебя пошло бы как у людей...
- А что мне делать? - спрашиваю. - У меня ведь приказ, может кто-нибудь из замов решит этот вопрос?
- К сожалению, вопросы приема решает только Cам! Да вы не волнуйтесь, - заметила секретарша, женщина немолодая, но очень приветливая, - наш, ведь человек добрый, он не может отказать в таком случае.
Через некоторое время я уже знал, что он, также как и отец моего школьного друга, служил у Буденного Семена Михайловича, но связистом, таскал катушку с проводом. А когда отвоевал своё, он и направил его сюда.
- Не по профилю, - говорит, - тебе в министерстве коневодства. Здесь и так уже много наших. Иди лучше в связь.
- А как же Мариванна? - вырвалось у меня.
- А кто такая, Мариванна? - последовал вопрос.
- Да так, - говорю, - знакомая.
Новые знакомства
Первые лекции, новые знакомые - это всегда интересно. Глядя на некоторых студентов, я не мог избавиться от ощущения, что где-то и когда-то их уже видел, а кое с кем даже захотелось поздороваться. Я так и сделал. Прямо в коридоре подошел к одному. Он не удивился и представился - Гриша Кочержинский. Он не местный, приехал из Харькова. Его родители, артисты Харьковского драматического театра, не рекомендовали следовать семейным традициям, а приобрести настоящую специальность. Надежную. Вот так и оказался он здесь. На вопрос, нравится ли ему здесь, ответил довольно уклончиво:
- Вообще учиться можно. И самодеятельность здесь хорошая. Преподаватели в основном молодые или вышибленные по той или иной причине из Москвы, Ленинграда, Одессы. Также много "перемещенных лиц" из тех же институтов.
Он по комсомольской линии командовал самодеятельностью. Поинтересовался, занимался ли я этим, очень оживился и готов был увлечь меня тотчас же. Но я дал ему понять, что меня это в данный момент не интересует. Меня действительно это не интересовало, так как хорошо помнил отношение одесского начальства к юмору и сатире.
Потом познакомился и с другими, тоже приезжими. Миша Орловский из Москвы. Сеня Кац из Киева. Зенас Станкевичус из Каунаса, Ашот Сванидзе из Телави, Алим Шкребтиенко из Днепропетровска, Шакир Таджибаев из Ташкента, Леня Долгин, Витя Андреев, настоящий Интернационал, где они?
Позабавил меня один случай. Группа студентов, по виду - спортсменов, останавливают меня в коридоре, хватают за руки, очевидно, чтобы не сбежал раньше времени:
- Ты откуда приехал? - спрашивают.
- Из Одессы, - отвечаю.
- А в хоккей играешь?
- Ну, какой в Одессе может быть хоккей? - отвечаю вопросом на вопрос.
- А чего, - говорит один из них, - ведь мог и до Одессы где-нибудь учиться?
- Да, учился, но в хоккей никогда не играл. Sorry, как говорится.
Спроси они у меня о легкой атлетике, то и в этом случае получили бы тот же ответ.
После некоторых лекций я понял, что большинство преподавателей довольно молоды, но очень увлечены своим делом. Не все, конечно. Особенно понравился один из них. Он читал нам курс "Телевидение". Притом, что многие телевизор даже в глаза не видели. А курс был насыщенный и выходил далеко за пределы существующих технических достижений. Телецентры были только в крупных городах - и то только черно-белого вещания. А мы учили уже и цветное и объемное телевидение.
Были и заведомо слабые преподаватели. Так, например, "Теорию поля и распространение радиоволн" читал один профессор, фамилию которого я и не запомнил. Вернее, помню, но не хочу называть. Это очень серьезная математизированная наука, без которой трудно понять работу антенн или волноводов.
Вспоминается анекдот: Метро, конечная станция, ночь. Милиционер обнаруживает спящего, уронившего книгу, мужчину. Он поднимает эту книгу и глядит на обложку: "Л. Ландау. Теория поля".
- Эй, - говорит мент мужику, - проснись, агроном! Приехали!
Но этот преподаватель не интересовался сельхозтехникой. Его больше интересовали автомашины и мотоциклы, причем старые. Не потому, что его увлекал антиквариат, а по причине отсутствия средств, для приобретения новых. В перерывах между занятиями любимым делом он читал лекции.
Он приходил на занятие раньше, чем нужно. Не на много. На три-четыре минуты. Затем, быстро поздоровавшись, начинал перекличку. Поскольку в аудиторию продолжали входить студенты, а не впускать их нельзя, так как они приходят к звонку, перекличка каждый раз начиналась заново и по мере заполнения помещения, становилась все более достоверной. Но вот уже все, кому положено прийти, на месте, а кто и не должен, тот, естественно, уже не придет. Вот тогда-то наш герой обводил всех взглядом и чисто риторически спрашивал:
- Ну, что, студентики, будем ждать остальных? - в ответ раздавались нестройные голоса. Видя, что мнения разделились, он как-то не решался принять единственно верное решение и даже готов был провести по этому поводу целый референдум или, проще говоря, голосование, но кто-то, из первых рядов, подсказывал, что уже все собрались и можно начинать занятия. Вот тогда-то он и заканчивал свою любимую часть занятия и переходил непосредственно к изложению нового материала.
Новый материал. Главная цель всего занятия. Для восприятия нового нужен какой-то определенный настрой. Но где там. Наш герой, без всякого введения становился лицом к доске и начинал переписывать из своей тетради длинные формулы, одну за другой, лишь иногда произнося: "ротор, дивергенция, градиент, а теперь, пропустив некоторые элементарные преобразования, получим". Мы же переписывали всё это в свои конспекты. А как иначе, ведь других учебных пособий не было. Когда кончалась доска, он отходил в сторону и ждал, пока мы закончим свою самодеятельность. Затем снова брал в руки мел и продолжал в том же духе. После звонка, он вытирал свой испачканный мелом лоб и говорил:
- Жаль, ещё бы минут пять, и я бы успел всё дописать.
Порой казалось, что этот профессор знает всего двадцать-тридцать слов, а больше ему и не нужно. И так он мог читать лекции где угодно и на любом языке.
Я, конечно, немного утрирую, но не очень. Естественно, такой преподаватель не требовал и не имел морального права требовать хороших знаний. Неудивительно, что никто из нашего потока не выбрал специальностью ни один из его предметов. Хочется верить, что этот преподаватель, накопив, в конце концов, деньги на железного коня, перестал воевать с мельницами и нашел в себе мужество перейти на научную, к примеру, работу, которая принесёт хоть какую-то пользу. Да, в отношении к преподавателям я - крайний экстремист. Поскольку много лет работал преподавателем, могу судить об этом не понаслышке. И я убежден, что плохой преподаватель, даже если он осыпан учеными степенями и званиями, приносит больше вреда, чем пользы. Конечно, если речь идет о нужных дисциплинах. Что такое ненужные дисциплины, и какая от них польза, думаю, мы ещё поговорим.
Именно в то время появились первые полупроводниковые приборы: диоды и транзисторы. Я слышал ещё от Ризкина, что век ламповой техники отходит в прошлое, и он уже в свою книгу включил целый раздел, связанный с транзисторами. Рассказывал он также, что написал ряд статей по транзисторным усилителям, а сам настоящего транзистора никогда в руках не держал. И вот однажды, будучи на каком-то оборонном заводе, а всё, что было связано с электроникой, относилось тогда к оборонке, он сказал одному из своих учеников об этом, после чего ему тотчас вручили целую горсть этих транзисторов. И как-то уговорили положить их в карман. Бедный профессор сразу и не понял всю опрометчивость этого шага, но когда проходил мимо проходной, его трижды бросало в жар и холод.
Меня несколько удивило, что на кафедре можно было получить несколько таких транзисторов для индивидуального творчества, и я вскоре собрал карманный радиоприемник. И ещё одна особенность отличала этот институт. Здесь на любой кафедре можно было получить какую-нибудь подработку. Платили немного, но к стипендии это была всё-таки прибавка. Поскольку я имел некоторый трудовой стаж и высокий разряд электрика, мне, естественно, платили больше, чем другим, что было весьма кстати.
А вскоре подвернулась другая работа, которую почему-то называли халтурой. Раньше я думал, что слово "халтура" произошло от "халтурить", делать что-то недобросовестно. Однако здесь оно имело совсем другой смысл, а именно: "работать сверхурочно, после учебы". Так вот, наша халтура предусматривала монтаж радиовещательной подстанции в новом здании, в районе новостройки. Этой халтуры хватило на двоих на целых полгода. И я помню, что с Володей Болдыревым мы неплохо заработали.
Мариваннизм
Коль скоро зашла об этом речь, расскажу ещё об одной халтуре. Она действительно скорее напоминала халтуру в первом её смысле. На одном дровяном складе в конце осени срочно понадобилось провести паровое отопление до наступления зимы. Следует отметить, что в Новосибирске дровяной склад - это очень богатая организацией, что-то наподобие маленького Газпрома. Когда меня привели, здесь уже работало человек тридцать. Работа заключалась в рытье канавы. Глубина должна была быть чуть больше лопаты, естественно, с черенком. Бригадир указал направление, забил колышек и спросил:
--
Ну что, все ясно? Оплата после выполнения, наличными.
--
Дело нехитрое, - сказал я и, поплевав на руки, принялся за дело.
На второй день я уже прикинул, что такой работы здесь дней на двадцать. Конечно, здесь хорошо платили, и можно было неплохо заработать, но какого черта делать это вручную, когда для этой цели имеется необходимая техника?
И у меня тут же возник план. А заключался он в следующем: в паре кварталов находилась стройка, на которой временами работал экскаватор. Я подошел к экскаваторщику и договорился с ним о выполнении всей работы за вполне приемлемую цену. На следующий день экскаваторщик подогнал свою технику к нашей канаве и начал аккуратно и главное быстро её рыть. Всю работу, по моим расчетам, он мог сделать за пару дней. С отличным качеством. И это было видно по тому, как быстро удлинялась вырытая траншея. И все ребята с удовольствием вылезли на поверхность и с интересом смотрели на эту красивую работу. Красивую, квалифицированную работу всегда приятно наблюдать.
Но вот из каптерки выскочил бригадир. Он громко выкрикивал какие-то слова и махал руками, не оставляя никакого сомнения, что степень его радости при виде происходящего давно опустилась ниже нулевой отметки. Ну, как тут не процитировать самого себя: "Радость должна быть строго дозированной".
Оказывается, мы, дураки, не знали такой простой истины, что ручной труд оплачивается значительно выше, чем механизированный. А у них к концу года не были реализованы все фонды. И если их не потратить, то к следующему году их просто отберут.
Но и это ещё не всё. Они специально оставляют метров двести на зиму. Когда мороз проморозит грунт на полметра, то для рытья траншеи нужно будет этот грунт размораживать, сжигая для этого подручные средства и горючее. И только после этого можно будет копать - опять-таки вручную. Именно таким образом они смогут получить максимальный экономический эффект - то есть потратить максимум средств на те же виды работ!
Мог ли экономист Маркс, предвидеть такой экономический парадокс? Мог ли он предположить, что ручной труд окажется выгодней механизированного? Думаю, нет. Ведь его экономическая теория была рассчитана на человека разумного, не на обезьяну. Но, с другой стороны, если взять самую талантливую теорию, и где-то на каком-то из её этапов не учесть или, наоборот, вклинить какую-либо глупость, то результат может, в конечном счете, получиться прямо противоположным. Например, отказаться от принципа свободной конкуренции, допустить вмешательство дурака, или высокопоставленного клиента Мариванны, что в принципе одно и то же. Всё - достаточно, получим то, что получили! Оказывается, иногда очень полезно поработать руками на свежем воздухе. Прочищает мозги...
И так далеко я ушел в своих рассуждениях, что понял, пора остановиться, иначе можно дойти до замены марксизма мариваннизмом. И лопата моя куда-то подевалась... Ещё одна неприятность.
Детский сад
- Не хочешь ли подхалтурить - примерно на неделю? - спросил меня как-то один из наших студентов. При этом он, как мне показалось, довольно хитро подмигнул.
- Где и что делать? - спросил я.
- Здесь, недалеко. Нужно радиофицировать детский сад.
- А чего-нибудь посерьезней, нет? - спросил я.
- Ну, что ты, серьезней, не бывает! Туда лишь бы кого не берут!
В назначенное время мы вчетвером отправились в этот детский сад. Легко нашли, представились директору. Он провел нас по всем помещениям, ознакомил с проектом и аппаратурой и пожелал успехов в работе. Но не успели мы разметить, где и что будем устанавливать, как прибегает молодая воспитательница:
- Ребята, мы приглашаем вас, поужинать. У вас хватит времени сделать свою работу, это не к спеху.
По дороге в столовую она не забыла сообщить, что директор уже ушел домой, а остались только девочки, которые домой не спешат, потому, что их дома никто не ждет. Сначала мы думали, что будет ужин как ужин, но когда вошли в эту столовую, нам показалось, что мы ошиблись дверью, потому что стол был сервирован для хорошего банкета. Обилие блюд и деликатесов просто поражало своей изысканностью. И это в то время, когда в магазинах были сплошь пустые полки, а из бакалейных продуктов продавалась только татарская колбаса. Мой друг даже подсчитал, что за годы студенчества он съел не меньше одного жеребенка.
- Ну, как же можно! - воскликнул один из нас. - Такая закуска и без горячительного! Тотчас же была снаряжена экспедиция, которая справилась с заданием весьма достойно. Сначала мы подняли тост за хозяек этого мероприятия. Потом за каждую, принимавшую участие, в отдельности. Затем за слово из трех букв, без которого не могут быть дети, - "мир". Тогда была такая борьба за мир, такая борьба, что, казалось, ещё немного - и камня на камне не останется... Как в той частушке:
С неба звёздочка упала,
Прямо к милому в штаны,
Хоть бы всё там разорвала,
Лишь бы не было войны!..
Затем был тост ещё за что-то, потом вообще без повода... Короче, после этого ужина, работать просто не было никакой возможности. Кто-то, правда, после этого екщё танцевал, кого-то воспитательницы развели в разные комнаты и долго воспитывали, воспитывали. По-разному. Ведь приемы воспитания очень разнообразны...
Такие ужины продолжались ещё пару раз, но долго так длиться не могло, поскольку начались разные отношения, недовольства, претензии, другими словами, мишура. Поэтому и работа была свернута с определенной долей халтуры, в первом её смысле. И только один из нас, самый скромный и тихий паренёк, как-то сказал:
- Жаль, что так быстро всё кончилось. Уж очень хорошие девушки. Я бы с удовольствием пошел туда работать ночным сторожем.
На что другой, из той же компании не преминул заметить:
- Кончай, чувак, времена "Декамерона" ушли в прошлое. Смотри вперед и гордись, ты скоро станешь радиоинженером, чтоб я так жил!
С некоторых пор одесские поговорки стали очень популярны в нашей среде.
Фестивальные вечера
Встречает меня в коридоре Гриша и говорит:
- Ты знаешь, что с нового семестра стипу (т.е. стипендию) будут давать не всем?
- Да, что-то слышал, но не пойму, какое это имеет отношение ко мне, - отвечаю я.
- Самое непосредственное. Её будут давать только нуждающимся и принимающим активное участие в общественной жизни. А ты, как я знаю...
- И что ты предлагаешь? - спрашиваю.
- Включайся.
- Но я же написал уже пару сценариев!
- Это мелко. Организуй фестивальный вечер для всего
факультета. Это прозвучит.
Да, организаторов у нас всегда ценят больше, чем они того заслуживают. А ведь чтобы что-то организовать, большого ума не нужно. Скорей нужно иметь некоторую смелость в принятии решений. Но этого я и не любил, потому всегда и увиливал. А ещё нужно иметь организаторский талант, но для данного случая, это уже будет слишком много.
- И сколько времени осталось?
- А ты хоть знаешь, что приближается Московский Фестиваль молодежи и студентов? Или ты из-за своих транзисторов ничего вокруг не видишь?
- Вижу, конечно, - отвечаю, - но мне транзисторы сейчас важней даже Международного Фестиваля, я уже вылетал из института - хватит.
- Ну, смотри. Я найду другую кандидатуру, - закончил он и собрался уходить.
- Стой, - говорю, - не спеши. Насчет стипендии нужно подумать. Впрочем, что думать, кажется, уговорил.
После этого разговора я начал готовить фестивальный вечер. Следует отметить, что такие мероприятия в какой-то мере мне нравились. А не занимался я этим только потому, что не хватало времени. Как в том анекдоте: Приказали зверям разделиться на два лагеря - справа умные, слева красивые. Все разошлись, только одна обезьяна осталась посредине. "Ну, не могу же я разорваться!"
Я не разорвался, но разрывался изо всех сил.
Фестивальные вечера стали первой попыткой почувствовать себя свободным от опеки и цензуры. Они давали какую-то свободу к творчеству, реальной самодеятельности. К тому же конкуренция между факультетами, наличие жюри - всё это было внове. Впоследствии они преобразовались в КВН и в чем-то, мне кажется, проиграли. И организовать всё это было непросто. Нужна была связующая идея, объединяющая отдельные номера, литературная основа в стихах и прозе, музыкальное оформление, вплоть до джаза (а почему бы ни воспользоваться такой возможностью?), светомузыка и другие свето- и звуковые эффекты.
Вначале я использовал прием Гриши. Я подходил к заранее выбранной кандидатуре, намекал на материальную заинтересованность, а затем ограничивал сферу деятельности. Вскоре возник целый творческий штаб, в который входили поэты, музыканты, танцоры, художники, технари и просто желающие что-то сделать оригинальное. А они, в свою очередь, привлекали помощников и соисполнителей. Работа, как говорится, закипела, и скоро мы смогли начать отбор лучших номеров. Наконец, подготовительная часть закончилась, и начались фестивальные вечера. Успех нашего факультета был бесспорным, и мы потом долго не могли прийти в себя. Выйти из состояния праздника, свободы, раскрепощения.
Я очень жалею, что в то время не было видеозаписи. Было бы очень интересно посмотреть и сравнить тот фейерверк выдумки и фантазии с унылым лепетом нынешних дней. А потом прошел и сам московский фестиваль, оставивший после себя в Москве "детей разных народов". В другое время, в ином месте, я еще не раз пытался организовать что-то подобное, но такого никогда больше не получалось. А вот у моего конкурента того времени Гриши - вдохновителя и участника соперничающего телефонного факультета - получилось. После окончания института он нашел в себе силы и поступил на режиссерский факультет в Москве, который, естественно, успешно закончил и стал драматическим режиссером.
Очень хочется закончить этот раздел на веселой ноте. Но почему-то не выходит. Может быть, конец оттепели и затянувшиеся заморозки тому причиной? Может быть.
Преддипломный Ленинград
Вновь Исакий в облаченье
Из литого серебра.
Стынет в грозном нетерпенье
Конь Великого Петра.
А. Ахматова
На преддипломную практику меня направили в Ленинград. Просто в Новосибирске нечего было делать, так как не было никакого материала по теме дипломного проектирования. А тему я выбрал довольно мудреную: "Проект гамма корректора для совместимой системы цветного телевидения". Дело в том, что в телевидении выбор того или иного стандарта имеет очень большое значение. Просто мудрецы, которые ездят в разные страны и заседают в комитетах по стандартизации, не договорились. Поэтому в России один стандарт, в США - другой, в Англии - третий и так далее. Попробуйте привезти в Москву американский телевизор. Можете его сразу выбрасывать - ничего не будет принимать, даже видеофильм на кассете становится вещью бесполезной. То же и с любой видеокамерой, даже самой современной. В последнее время, правда, появились преобразователи стандартов, но это уже другой разговор.
А в те годы разработчики телевизионной аппаратуры об этом не очень задумывались. Иначе, как объяснить тот факт, что была создана аппаратура для передачи цветного телевизионного сигнала, не совместимого с имеющимся в телевещании черно-белым? То есть его не принимал ни один телевизор черно-белого изображения. Конечно, полностью забыть о телезрителях они не могли, потому и создали штук десять цветных телевизоров, которые, по понятным причинам, не принимали сигнал черно-белого изображения. Получалось так: хочешь смотреть цветное телевидение, включай один аппарат, хочешь смотреть черно-белое - другой. А поскольку этот цветной, который назвали "Радуга", стоил раз в десять дороже обычного, то и купить его смогли, как говорят, кинорежиссер Г.Александров в подарок своей жене, известной артистке Любови Орловой и несколько партийных бонз, жен которых никто и не знал.
Всё это я вспоминал перед встречей с профессором Шмаковым, руководителем кафедры телевидения Ленинградского института связи. Я знал, сколько сил было потрачено им, чтобы воспрепятствовать разработке и внедрению абсолютно бесперспективной системы. Знал я также, что последним и самым веским аргументом для московского начальства была статья в газете "Нью-Йорк Таймс" под названием "Куда они идут"?
Профессор Павел Васильевич Шмаков, один из корифеев телевизионной техники, изобретатель телевизионной передающей трубки, носящей его имя, встретил меня довольно приветливо. Глубокий старец, который заканчивал ещё пажеский корпус, был в весьма почтенном возрасте. Уже тогда ему было намного больше восьмидесяти, но выглядел он довольно бодро, а седина и стройность только подчеркивали излучаемую им энергию и оптимизм.
В институте о нем ходили легенды. Говорили, что в свои годы он продолжает заниматься йогой, обливается холодной водой и изучает эсперанто.
Он с интересом отнесся к моему рассказу о Новосибирском институте и кафедре телевидения. А когда я сообщил ему, тематику моего проекта и кто является моим руководителем, вообще признал своим учеником второго поколения. Стоит ли говорить, с каким удивлением узнал он о наших планах создания студенческого телецентра, и совсем перестал удивляться, когда услышал, что я собираюсь делать проект гамма корректора на транзисторах, а не на лампах, которые я, кстати, уже терпеть не мог. Профессор Шмаков познакомил меня с лабораториями и на протяжении полугода всячески помогал мне. Другими словами, отнесся ко мне вполне серьезно. Мне, конечно, хочется рассказать более подробно о преддипломной практике, но боюсь, что это может быть интересно только специалистам. Со временем, может быть, напишу для них специально. Если хватит сил.
Подарок кинорежиссера
Кстати, о кинорежиссере. Создатель сравнительно неплохих комедийных фильмов "Цирк" и "Весёлые ребята", Г.А.Александров жил в то время в одном дворе с моим знакомым. Наверно, стоит привести его слова полностью, сняв при этом всякую ответственность за достоверность произошедших событий:
- Да, с Григорием Александровым и Любой Орловой я жил в одном дворе в течение нескольких лет. Самого кинорежиссера во дворе мы видели очень редко, так как он чаще жил на правительственной даче и, очевидно, не любил играть в домино. О нем у нас рассказывали разное, но в основном то, что его любили "начальники" Советской власти. Но об этом я не знаю, и утверждать не берусь. Зато хорошо знаю, что Григорий Александрович, имел очень не советскую привычку. Она заключалась в том, что он часто менял свою мебель, а старую не отвозил в комиссионку, как все нормальные люди, а как бы выбрасывал прочь. Рабочие, которые привозили новую мебель, не могли увезти старую себе, а аккуратно спускали вниз и укладывали в районе расположения мусоросбора.
- Только после этого начиналось "справедливое распределение материальных благ", - продолжал мой знакомый. А распределялось всё это специальным комитетом, выбранным на общем собрании жильцов, имеющих стаж проживания в этом доме не менее десяти лет. Причем в порядке строгой очередности. На этот раз разнесся слух, что кинорежиссер выбросил очень дорогую вещь - цветной телевизор "Радуга". Распредком долго не канителился, составил необходимый протокол приемки-сдачи, получил расписку у счастливого очередника и разошелся по домам рассказывать своим домочадцам, как повезло Николаю Ивановичу.
- Но вот незадача! Вместо того чтобы радоваться обнове и пригласить распредком, как положено по русскому обычаю, обмыть приобретение, полученное честным путем, Николай Иванович вдруг начал всем рассказывать, что его надули. Подсунули негодный товар. Вернее, годный, но не работающий. А ещё вернее - годный, работающий, но ничего не принимающий. И шурин Николая Ивановича, который приехал из Украины погостить и купить некоторые продукты - ну там колбасы, масла, сахара, которых они по полгода не видят - по имени Петя, человек технически грамотный, так как работал шофером-инструктором в автомотоклубе, так и сказал:
- Надули тебя, Николай Иванович, кинули. Дали тебе опытный образец несовместимой, бесперспективной системы телевидения, сигнал которой Шаболовка не передает уже две недели.
- Что же мне делать? - Спросил Николай Иванович после того как обзвонил разные инстанции и убедился, что никто ничего не знает и ничем не может помочь.
- Выброси ты его, - посоветовал Петя, - только носить эту тяжесть я тебе не помощник. Уж больно громадный и тяжелый. Чай, весит больше любого холодильника. У меня был один курсант, шибко грамотный, так он говорил: "Вы, дядя Петя не представляете, что может произойти, если неправильно поднять тяжелый груз. Схватил его здоровый, а выпрямиться не можешь - радикулит вещь сурьёзная".
Долго думали Николай Иванович и Петя с Украины, что делать и, наконец, пришли к выводу: ничего не надо делать, пусть стоит как тумбочка, а там глядишь, и заработает. Либо телевизор, либо телецентр. От этой техники всего можно ожидать...
Если бы Николай Иванович, законный владелец цветного телевизора, знал, что в этом следует винить опять-таки американский империализм, он бы непременно воспользовался этим и, безусловно, стал героем дня. Но он этого не знал. Он вообще мало чего знал об окружающей действительности, так как зарубежное радио не слушал. А незнание, как известно, чрезвычайно важный фактор стабильности и спокойствия - до поры, до времени. Но оставим на некоторое время в покое и Николая Ивановича и его телевизор, поскольку мы еще с ними встретимся через несколько лет.
Поездка в Таллинн
Моя преддипломная практика часто дополнялась знакомством с Ленинградом, а также встречами с Аликом, известным "знамяметателем одесского студенчества". Однажды мы решили съездить на выходной в город Таллинн. Поехали рейсовым автобусом. Это было зимой, дорога была занесена снегом. Наш видавший виды автобус имел достаточно изношенную резину, поэтому иногда не мог справиться со снежными заносами, но стоило нам выйти и помочь ему в преодолении возникшего препятствия, как дальше он катил весьма быстро и легко. По крайней мере, до следующей ухабины.
В один из моментов автобус остановился без видимой причины. Мы начали выглядывать из окон, но ничего не могли понять. Наконец дверь отворилась, и у нас появилась возможность выйти и размять свои хилые конечности. То, что мы увидели, не могло не привлечь внимания: на краю дороги, наполовину в кювете, лежала машина, перевернутая вверх колёсами. Это была легковая машина, кажется, "Волга". Похоже, перевернулась совсем недавно, так как переднее колесо продолжало выполнять свою функцию и медленно вращалось. Вся эта машина и её вращающееся колесо чем-то напоминали живого жука, который почему-то перевернулся на спину, и стоит ему только чуть-чуть за что-нибудь зацепиться, как он тотчас вернет своё неуклюжее тело на все четыре конечности и бодро зашагает в нужном направлении.
Но автомобиль - не столь совершенное творение, и без посторонней помощи, как видно, не мог обойтись, а его пассажиры почему-то никак себя не проявляли. Сначала мы попытались открыть дверцу, но эта попытка ни к чему не привела. Потом, когда наша группа выросла численно и начала представлять существенную силу, само по себе возникло желание использовать её, эту силу, в созидательном направлении, тем более что представился случай. Подхватив с одного края это неповоротливое творение, мы по команде: раз, два, три - поехали" - с первой попытки перевернули эту громадину. Сначала набок, а затем на колёса.
Как бы в ответ на наши действия это творение рук человеческих сначала слегка подпрыгнуло, затем покачалось и, наконец, замерло со всеми своими членами и колесами в том числе. Почему-то дальнейшие логические действия это чудо техники выполнять не собиралось, а наоборот, казалось, просило не останавливаться на полпути. Как бы сообразив, что от нас требуется, все мы бросились открывать двери, и, приложив некоторые усилия, нам это удалось.
Хочу заранее успокоить читателей. Положите на прежнее место, приготовленные валидол, валериану и прочие успокоительные средства, так как ничего трагического не произошло. По крайней мере, в этот момент.
Внутри машины находились четверо, двое мужчин и две женщины в невероятно экзотических позах, и по тому, как они пытались выпрямиться и выйти из салона, стало очевидно, что они, как говорится, в "дупель" пьяны. Тем не менее, это им удалось. При этом каждый сам по себе, либо с минимальной помощью, выбрался наружу, осмотрелся и вернулся в исходное положение. Особенно колоритны были действия водителя. Он окинул мутным взором своего железного коня, с трудом подошел к переднему колесу, удостоверился, а потом удивился, почему оно не вращается, затем почему-то, может быть, в силу укоренившейся шоферской привычки, стукнул ногой по баллону, после чего, естественно, потерял равновесие и упал.
Потом с трудом встал и, придерживаясь за корпус своего друга, решил больше не испытывать судьбу и ввалился на переднее сидение. Затем склонился головой к рулю, и, когда мы окончательно решили, что человек сейчас отоспится и придет в норму, случилось то, чего мы никак не ожидали. Вот сейчас самое время взять тот самый валидол и валериану, которую вы отложили за ненадобностью. Неожиданно резко он поднял голову, уверенным движением включил двигатель и рванул с места, неся с собой чрезвычайную опасность всем видам встречного и попутного транспорта. Одно успокаивало: движение на дорогах в то время было не столь интенсивным и скорости другие. Если и произойдет что-либо, то оно будет не столь масштабным, как это случается сейчас. Но всё равно жалко... Других, встречных... пострадавших... Но может быть всё обойдется?
В Таллинне мы побродили по улочкам старого города, посетили знаменитую пивнушку "Виру", экзотику которой составляли переполненный зал и закуска из свиных голов. Полюбовались башнями Кик-инде-Кёк. Затем в наши планы входила небольшая пробежка по магазинам, которая не отняла много времени. В глаза бросалось то, что обслуживали нас всюду как-то нехотя. Как будто наши деньги были неполноценными.
- Как ты думаешь, почему эти продавщицы обслуживают нас в последнюю очередь, притом в каждом магазине? - спросил я.
- Они нас очень, очень не любят.
- "Нас" - это как следует понимать, как совокупность всех людей, не эстонцев, не нас же с тобой лично?
- Естественно.
- И зачем им такие друзья? - не унимался я.
Моему другу не нужно было пояснять, кого я имею в виду.
- А других просто нет. Вот и держатся мертвой хваткой.
В Ленинград мы возвращались глубокой ночью. Изредка встречались запоздавшие машины и, если бы не ухабы, можно было бы хорошо подремать.
- А чем всё-таки мы виноваты? - продолжал я беседу, но только сам с собой. - Собственно, чем мы лучше? Выпили, закусили, кое-что пошопили, а взамен оставили бумажки, которые и деньгами назвать нельзя.
- Как ты думаешь, они отделятся? - на такой вопрос своего мнения было уже недостаточно.
- Ты, что! Их скорей задушат в дружеских объятиях!
Автобус, изредка покачиваясь из стороны в сторону, продолжал рассекать ночное пространство. Домой мы приехали глубокой ночью.