Илья Г. : другие произведения.

Глава 9. Борьба

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Не приходи к начальнику с просьбой. Разыскивает главный. К чему бы это? К депутату с рыбой в кармане. За деньги можно стать директором, Героем, автоинспектором. В Москву, в Кремль. Хорошие идеи не от хорошей жизни. "Молодой человэк, почему вы такой горячий?"

   Глава девятая
   Борьба
  
   Первые шаги
  
   У талантливого человека способности весьма разнообразны. Если у него какой-либо талант проявился, то способности к чему-то другому обязательно есть, их только нужно уметь найти. Взять, к примеру, композитора Бородина - музыкант и химик. А Эйнштейн? Играл на скрипке. Жаль, что не писал беллетристику. Ведь что ни фраза, то шедевр! "Эйнштейны рождаются у сапожников, а у Эйнштейнов рождаются сапожники". И объяснение логично. Голова та же. Куда ни поверни. Только поворачивай в нужном направлении. Жаль, что в моей голове всё направляется в русло юмора, а ещё чаще - сатиры, а это у нас чревато одними осложнениями... Не успел я додумать свою мысль, как встретил главного. Есть у него фамилия, имя и отчество (Лев Миронович), но никто его не называет иначе. Главный - и всё. У нас с ним односторонние отношения - он ко мне на "ты".
   - Сколько ты у нас работаешь?
   - Примерно полгода.
   - Зайди, поговорим.
   Зашел.
   После инцидента с прессом он меня окончательно "зауважал". Вот такое получается равновесие: один возненавидел, другой зауважал. За один и тот же поступок. Есть люди, которые очень боятся приобрести врага в лице начальника, сослуживца, соседа, знакомого, жены... Нет - с женой другой разговор. Оставим всех, кроме жены. Иначе у меня будут семейные неприятности. Так вот, такие люди не проявляют инициативу, не высказывают своего мнения. Не люблю таких людей. Может быть, потому что сам не такой. Не могу даже объяснить. И в народе ходят разные поговорки типа: "Инициатива наказуема" или "Кратчайший путь тот, на котором нет начальника", "Не высовывайся, останешься с головой", "Через голову начальника не перепрыгнешь" и т.д. Одним словом - соцреализм.
   Я попытался даже сформулировать своё собственное кредо: "Никогда не лезь на рожон, но и не бойся высказать своё мнение, если уверен в своей правоте". В дальнейшем добавились некоторые ограничения типа: будь гибким или найди себе союзника, единомышленника и т.д. Особенно в последние годы. "Не приходи к начальнику с просьбой, приходи с предложением". Ведь любую просьбу можно преобразовать в то или иное предложение. Тогда и слушать тебя будут с большим интересом. А ты сам превращаешься из просителя, которого всегда не любят в активного творческого сотрудника, которого, впрочем, многие тоже не любят. Но это уже не твоя вина. Это скорей беда, которую трудно, но нужно как-то преодолеть. Только в этом случае верна поговорка: "Ты начальник - я дурак, я начальник - ты дурак". Но со Львом Мироновичем было всё значительно проще. Может быть, потому что он просто излучал добропорядочность.
   - Наверно, я понимаю тебя лучше, чем другие, - начал главный. - Поскольку, будучи студентом, сам был в такой ситуации.
   Обычно, он был крайне редко откровенным.
   - Теперь ты знаешь, за что тебя отчислили?
   - Думаю, что знаю.
   Я начал что-то говорить, но он перебил меня и сказал.
   - Из-за неопытности твоих друзей. Им нужно было принять решение и оставить тебя в комсомоле. Твои враги это хорошо знали и воспользовались этим. Много ты встречал студентов не комсомольцев? Вот так-то. Впрочем, когда попадаешь под кампанию, ничего не поможет. Главное - не наделать новых ошибок. Но не ошибается только бездельник. А сейчас тебе нужно подать апелляцию в комсомол и забыть на время об институте.
   - Я уже подал, - сказал я.
   - И всё? А кроме этой бумаги, что ещё было?
   - У меня больше ничего нет. Ни орденов, ни Нобелевских премий.
   Он улыбнулся. Затем возразил:
   - Есть. У тебя есть хорошая производственная характеристика. Иногда она лучше какого-то ордена. Вот, не откладывая, садись и пиши. А я отредактирую...
   Первая производственная характеристика. И доверяют написать её мне самому. В дальнейшем я ещё много раз писал характеристику на самого себя, но каждый раз чувствовал какую-то неловкость. Написать плохую? Тогда зачем она нужна? Написать хорошую на самого себя - тоже рука не поднимается. В будущем я нашел способ: просил кого-нибудь из сослуживцев написать в порядке взаимности. И выходило вполне приемлемо. На этот раз у меня ничего не получалось, как ни старался. Даже попробовал писать что-то вроде юмористического рассказа. Рассказ получался, а характеристика - нет. Так и отнес к своему шефу.
   - Никуда не годится. Перепиши.
   Переписал.
   - Уже лучше, но тоже плохо. Запомни: когда пишешь кому-нибудь, всё время помни, зачем пишешь, и кто будет читать. Об этом нигде не написано. Написать деловую бумагу - нужен опыт и талант. Пока не набьешь себе шишек, не научишься. Учись - и ... перепиши.
   Наконец-то один из вариантов оказался приемлемым. Он взял ручку и переделал всё. Абсолютно всё. Оказывается, я принимал самое активное участие в спортивной жизни коллектива. Был лучшим рационализатором. Прочитал прекрасную лекцию о телевидении и прочее. Он посмотрел на меня и спросил:
   - Ну, как? Только так нужно писать!
   - Супергениально, Лев Миронович! - не выдержал я.
   - А теперь мы отпечатаем её на бланке предприятия и проставим все четыре подписи: директора, главного инженера, парторга и комсорга. Как в Президиум Верховного Совета! Ну, как? - опять повторил он. - Солидно?
   Насчет прекрасной лекции было, конечно, несколько преувеличено. Я действительно прочитал лекцию о телевидении. Но это всё от лени. Мне просто надоело рассказывать много раз одно и то же. Разным людям. А тогда все интересовались телевидением в той или иной степени. Вот я и решил проблему одним махом. Договорился с парторгом. Подготовил несколько простых чертежей для иллюстрации, написал объявление, в котором приглашались все желающие. В конце объявления была приписка, что на все вопросы будут даны ответы. Сам не ожидал, что придет так много людей. А почему им было не прийти? Во-первых, лекция была во время перерыва. К тому же всё-таки интересно: "Проблемы развития телевидения". И тезисы лекции обещали ответы на многие вопросы: что такое телевидение (ТВ - для краткости)? чем отличается телевизионный (ТВ) прием от радиоприема? когда следует ожидать большой ТВ экран, цветное ТВ? что такое спутник и спутниковое ТВ? как выбрать телевизор, какую установить антенну? И многие другие. Лекция, как говорят, удалась. Даже не хватило времени - пришлось мудрить. В дальнейшем эту лекцию я много раз усовершенствовал и читал в различных коллективах. Но это так, к слову.
   На заседание райкома комсомола я пришел во всеоружии и на любой вопрос у меня был готов продуманный ответ.
   - Зачем тебе в комсомол?
   - Не могу жить без комсомола.
   - Ты осознал свой поступок?
   - Осознал.
   - Собираешься восстанавливаться в институте?
   - Ещё не решил.
   - Где должен быть комсомольский билет, когда пойдешь на пляж?
   - С собой. В трусах.
   - Что тебе важней - комсомол или институт?
   - Конечно, комсомол.
   И так далее. Хорошо, что не спросили, кто мне дороже: комсомол или мать родная. От организации, лелеющей Павликов Морозовых, всего можно ожидать. Они порют одну чушь, я в ответ - другую. У каждого своя игра. В дальнейшем я неоднократно убеждался, насколько беспринципны и лицемерны эти деятели. А что ещё может получиться из кадров, которых готовят в партийные работники. Как бы то ни было, но восстановили. Могли бы, конечно, ещё потрепать нервы, но обошлось. С сохранением стажа.
   - И чего ты обрадовался? - удивился Игорь, бывший диверсант. - Снова будешь платить взносы, и за пропущенные месяцы тоже. Поэтому тебя и восстановили. Организация терпит экономические трудности. После двадцатого съезда все поумнели. Вот и бросают билеты. А ты, как всегда, наоборот.
  
   Борьба продолжается
  
   Можно ли любить нетворческую, нечистую и неинтересную работу. Отвечаю: нельзя. Но почему тогда сотни, миллионы людей работают на таких работах? Почему они не уходят на творческую, чистую и интересную работу? Не могут. На такую работу берут только избранных. Даже радиомеханик на корабле - тоже избранный. Что уж говорить о настоящих изобретателях, ученых, кинорежиссерах, композиторах, художниках, писателях.
   Работа есть работа - её не надо смешивать с удовольствием. Наверно, неслучайно слово "работа" произошло от слова "раб", но это только в русском языке так. В этом весь наш менталитет. Не зря ведь существуют поговорки типа: "Работа дураков любит" или "От работы кони дохнут" и другие. И наоборот: "Труд облагораживает человека", "Лень человека губит" и прочие. Как говорится, на любой вкус. В конце концов, каждый занимает свое, свойственное ему, его запросам и способностям место. Но такое возможно лишь при наличии определенной свободы выбора. Поэтому и произошла замена рабства феодализмом, феодализма капитализмом и так далее. Получается всё логично и объяснимо до тех пор, пока не дойдешь до наших дней. Как только переходишь к современности, сразу вспоминаешь о производительных силах и производственных отношениях. Сколько сломано копий и перьев на эту тему? И всё обо мне. Как будто на мне свет клином сошелся...
   Другие как-то работают - и ничего. Вот Игорь, например, выражает недовольство, но молча. Вчера принес новую одесскую поговорку: "Чтоб вы жили на свою зарплату". Как-то нашел себя - где-то подрабатывает на стороне после работы. А как иначе? У него семья: жена не работает и маленький ребенок. Кажется, даже любовница где-то здесь. А у меня ничего. Ни специальности нормальной, ни работы, ни перспектив. И с чего это я взял, что меня должны обязательно восстановить в институте? Причем здесь комсомол? Будут отфутболивать и в дальнейшем. Получил вчера письмо из института: "В ответ на Ваше письмо на имя Председателя Президиума Верховного Совета СССР тов. К.Е.Ворошилова, сообщаем, что вы можете подать заявление о приеме на заочный факультет нашего института". Подпись директора. Число.
   Кому нужен заочный факультет? И какое он дает образование? После работы отдохнуть хочется. Знаю я некоторых заочников. Продолжают работать у станка. Настоящая инженерная работа не по силам, вернее - не по знаниям. Поручи, например, такому построить мост... А на руководящую, выдвигают только очень достойных. Тех, кому диплом и не нужен, его можно, говорят, недорого купить на Привозе. Вот такие невесёлые и сумбурные мысли. Может, от жары?
   А тут ещё письмо от родителей: "Дорогой, сынок! Мы всё знаем. Тетя Бетти нам сообщила. Возвращайся домой. Одесса тебе ничего хорошего не принесла. Папа говорит, что там всегда были сплошные жулики, и они сейчас стали институтским начальством. Можно и без института быть счастливым. Вот, например, Лёлик. Приобрел хорошую специальность. Стал часовым мастером. Хорошо зарабатывает и хочет жениться. О приезде сообщи. Я испеку пирог.
   Мама.
   Да, чуть не забыла. Мне сказали, что в Одессе живет один депутат, очень хороший человек. Не такой, как все. Помогает людям. Фамилия его Нежевенко. Сходи к нему или дай мне знать. Я ему сама напишу. У него тоже, наверно, есть дети, и он меня поймет. Получила письмо от Светланы. Её беспокоит, что ты ей не пишешь. Ответь ей по старому адресу. Я думаю, что временные трудности не должны портить серьезные отношения. Хорошую девушку на улице не встретишь. Ещё раз целую. Мама".
   Вот такие пироги! И вот так каждый раз. Сначала всё моё естество воспротивилось - какого черта! Я и сам уже не маленький, и хорошо знаю, как поступать. Затем, несколько успокоившись, начинаю понимать, что родители желают только добра, а я, неблагодарное существо, доставляю им одни неприятности. После этого мне становится стыдно и я бегу на междугородку, чтобы успокоить, сказать несколько теплых слов. Жаль, что сделать это уже невозможно...
   - Гуглин, тебя главный разыскивает, где ты околачиваешься?
   - Ладно, бегу.
   - Ты где пропадаешь? Я весь завод обзвонил. Мне только что звонил Нежевенко. Интересовался тобой. Как ты на него вышел?
   - Да я и не выходил. Это, очевидно, моя мама.
   Пришлось рассказать.
   - Мудрая, видать, женщина. И выбрала самую лучшую кандидатуру. Как я выпустил его из виду? Кстати, что ты о нем знаешь?
   - Практически ничего, - отвечаю.
   - Отличный мужик. Мы с ним вместе учились. Но после института он пошел к станку. Слесарем. Естественно, стал передовиком. Потом депутатом Верховного Совета, лауреатом, членом ЦК и ещё кем-то. Говорят, к нему попасть на прием - большая проблема. А тут он сам тебя приглашает. Вот я записал - во вторник, в 7.00 вечера.
   - Спасибо, пойду. Нельзя огорчать предков.
  
   Встреча с депутатом
  
   От этой встречи я ничего хорошего не ждал. Ну что может сделать депутат - человек, не наделенный никакой властью? Попросить институт. А что это мне даст? Что с того, что он "осыпан" наградами, член ЦК, слесарь-скоростник. Вот с такими мыслями и пришел на прием к депутату Нежевенко.
   Небольшая очередь в заводском коридоре. Люди отовсюду и с разными вопросами - большинство с жалобами. Передо мной пожилая женщина долго рассказывала мне, у кого она была на приемах, загибая пальцы. После того как пальцы закончились, перечислила ещё несколько инстанций и успокоилась, сделав вывод, что нигде правды нет. Она со многими здоровалась как со старыми знакомыми, и я понял, что у нее большой опыт "хождения по мукам". Да и другие тоже, не стесняясь, делились своими невзгодами. Потом моя соседка, которая знала все обо всех, спросила у меня, с чем я пришел. Я ответил, что у меня мелочь, и я даже не знаю, стоит ли отвлекать заслуженного человека.
   Пытался читать - ничего не получалось, не мог сосредоточиться. А как удержать внимание, если говорит то один, то другой? И информация довольно интересная: депутат, оказывается, фронтовик, получил тяжелое ранение, еле выжил. И все сходились во мнении, что он очень хороший человек, душевный, а это от Бога - не каждому дано. Особенно тем, у кого власть и деньги.
   Небольшой кабинет. Наверно, красный уголок, - подумал я. Скромно обставлен. Без привычных портретов вождей...
   А вот и сам депутат. Невысокого роста. Лысоват. Плотного, даже спортивного телосложения. Принял он меня хорошо. Внимательно выслушал. Покрутил в руках комсомольский билет и даже удивился, что в нем не оказалось никаких дополнительных отметок. Затем совсем неожиданно сказал:
   - Мне всё ясно. Но чем я могу помочь? Написать письмо я могу. Но они дадут такой же ответ. А это ничего не даст. Но попробовать можно...
   На этом мы расстались, и я получил приглашение приходить к нему в любое время, если возникнет необходимость.
   - И то хорошо, - подумал я. - Необходимость может возникнуть.
   И вскоре она действительно возникла. После ряда приключений я окончательно решил ехать в Москву. Я должен победить - и сейчас! И не эту мелочь, которая прячется в норы. Нужно продолжать с головы. Всё. Еду в Москву. В Москву! Москву.
   Значит, так. Отпуск оформлю за свой счет, производственную характеристику мне дадут на заводе. Письмо подпишет депутат. Дальше - по обстоятельствам. Но сказано - еще не сделано. Депутат Нежевенко, оказывается, заболел и лежит в больнице. Вместе с его женой идем к нему. Она несет передачу, а я иду просто так - проведать. Вскоре он выходит, садимся на скамеечку. Жена его кормит обедом, а я - анекдотами из больничной жизни. К тому времени я уже знал, что анекдоты он любит не меньше хорошей еды. Я же говорил, отличный мужик. Вот так и прошел перерыв: вкусно и весело. В конце обеда он обратился ко мне:
   - Ну, как твои дела? Что-нибудь придумал?
   - Да, собираюсь в Москву, - ответил я.
   - А конкретней? - спрашивает.
   - Думаю, в министерство и в Президиум - к Ворошилову.
   - Да, это серьезно. Ворошилову сейчас не до тебя.
   Потом немного подумал и сказал:
   - Ничего, у него такая работа. Подгадай к концу августа. Такая примета. Приходи послезавтра в обед - сочиним бумагу. Захвати какие-нибудь сигареты. Здесь с этим очень строго. Подготовь рыбу. Будь здоров.
   С сигаретами оказалось очень просто. А вот с рыбой...
   - Диверсант! - это я так к Игорю иногда обращаюсь. - Ты не знаешь, какую рыбу можно подготовить для встречи с депутатом?
   - Наверно, сушеную воблу. Она хороша под пиво. И пару бутылок захвати. Там ведь этого не дают.
   Выручил опять-таки главный.
   - Подготовь, сказал, рыбу? Ха-ха-ха! И ты собрался купить воблу? Ха-ха-ха!
   Мне показалось, так весело ему не было уже очень давно.
   - Рыба - это болванка текста, черновик, вот что! Пиши, я тебе помогу...
   После того как я написал, он прочитал пару раз.
   Затем сказал:
   - Со временем ты станешь писателем. Пишешь очень красиво. Тебе бы в литературный, но для токаря это не подходит. Напиши попроще.
   В назначенное время мой депутат уже был на месте. Слегка перекусив, он сел на скамейку и углубился в бумаги.
   - Вполне подходяще, - заметил он. - Только здесь и здесь нужно исправить, если не возражаешь.
   - Конечно, не возражаю, - обрадовался я.
   Он тут же сделал несколько исправлений и снова прочитал весь текст.
   - Ну, как, пойдет?
   - Пойдет, - ответил я.
   - Маша, - обратился он к жене, - наша машинка работает? Отпечатай в двух экземплярах на бланке. А ты, - это относилось уже ко мне, - принесешь сюда, и я их подпишу. Идет?
   - Идет! - ответил я словом, которое любил депутат.
   Машинка, к сожалению, не работала. Я пытался вдохнуть в неё жизнь, но она была мертвецки глуха и не подавала никаких признаков жизни. Может быть, мне и удалось бы что-нибудь сделать, но Маша остановила мои потуги словами:
   - Бросьте этим заниматься. Ей пора на покой. Как никак, ей около ста лет. Я сейчас перепишу от руки, и всё будет нормально.
   - Отличная бумага! - сказал депутат, глянув на каллиграфический почерк жены. - Жаль, конечно, что не на машинке. Не модно. Но пойдет. Пойдет? - и с этими словами он извлек авторучку и расписался своим размашистым почерком. Этот момент запечатлелся у меня в памяти особенно четко, так как именно он... Но об этом в нужный момент.
   Расстались мы довольно тепло, и я обещал сообщить ему о результатах моей борьбы. Конечно, своё обещание я выполнил.
  
   Человек, "который может всё"
  
   Познакомили меня как-то с одной женщиной. Отрекомендовали как человека, "который может всё". Пришел я к ней домой. Огляделся и понял, что такой роскоши видеть еще не приходилось. Выходит хозяйка. Дородная и, как ещё говорят, породистая.
   - Называйте меня Мариванна, - представилась она.
   Пригласила сесть за инкрустированный столик с резными ножками.
   - Людовик шестнадцатый? - спрашиваю я.
   - Да, нет, - отвечает она, - значительно дешевле. За тринадцать тысяч купила в комиссионке. Но если вам он очень понравился, могу уступить. Только вам. Могу также показать хорошую живопись.
   Завела в другую комнату и остановилась около старой картины.
   - Рембрандт? - спрашиваю. - Раритет?
   - Нет, - отвечает хозяйка, - это не портрет. Портреты у меня в другой комнате висят. Хотите посмотреть или потом?
   - Давайте потом, - отвечаю.
   - Как угодно.
   Снова приглашает присесть.
   - Итак, я слушаю.
   После столь многообещающего введения я начал рассказывать свою Одиссею. Вижу, она слушает внимательно и всё записывает. Особенно фамилии. Начиная с зам декана Палеца. Так дошла до начальника управления учебными заведениями и министра связи. Продолжаю рассказ и вижу, что интерес ко мне у собеседницы падает. Я всё говорю, а он, интерес, всё время падает.
   Наконец, она не выдержала:
   - Ваше дело настолько пустяковое, что за него никто и браться не захочет. Просто нет смысла.
   - А вы представьте, что смысл есть. Тем более что выполнить его пустяк, - отвечаю.
   - Хорошо, пусть будет по-вашему. Сколько вы на это ассигнуете?
   - Чего?
   - Нам всё равно - рублей или их эквивалент. Как угодно.
   - Знаете, - говорю, - у меня такая проблема стоит впервые, поэтому я не могу оценить стоимость предлагаемой услуги.
   - Я тоже в данный момент ничего не могу сказать конкретно. Вы ведь знаете, что в последнее время это стало делать намного трудней, а, следовательно, дороже. Я могу назвать только порядок. Приблизительно, как при поступлении в институт. От тридцати до пятидесяти.
   - Очень, очень интересно! - подумал я и говорю:
   - У меня есть картина Тинторетто. Восемнадцатый век. "Вирсавия и соблазнитель". Очень дорогая вещь. Ну, Вирсавия, вы знаете, самая молодая и самая любимая жена царя Соломона. А кисть Тинторетто не требует комментарий. Сертификат и паспорт безупречны. Здесь в Союзе за неё настоящих денег никто не даст, но лет через 10-15 на аукционе Сотби, как говорят специалисты, она потянет на два-три миллиона, - фантазирую я.
   - Сколько вы за неё хотите? - спросила Мариванна, "которая может всё", при этом её ноздри раздулись как у гончей собаки.
   - Меня деньги не интересуют, - сказал я, - они очень ненадежны в наше время. - Достойная услуга, вот что ценится, как вы понимаете.
   - Думаю, вы сможете подобрать себе по вкусу и не дорого. Учтите, что мы берем значительно дешевле, чем другие.
   Через некоторое время у меня в руках оказалась карточка, отпечатанная на глянцевой бумаге. То, что на ней было напечатано, могло бы просто сразить слабонервного человека. И название у неё было: "Меню услуг". Оказывается, за деньги можно стать Героем Советского Союза, руководителем предприятия любого уровня, депутатом любого совета, работником суда или прокуратуры, любым чином милиции и автоинспекции, армии и флота. Всё было расписано в колонках, по мере возрастания цены. Особенно дорогостоящими были должности партийных работников разного уровня, министров и их замов, директоров учебных институтов, судей и прокуроров, руководителей автоинспекции и генералов армии.
   - Спасибо, я подумаю, - сказал я на прощанье.
   - А столик, столик! - неслось за мной. - Если приглянулся, я уступлю.
   Наверно, и действительно эти змеи горынычи за такие деньги способны уладить всё что угодно. Любой в цепочке, которую она записала, может при желании это сделать. Нижний - попросить высшего, а вышестоящий - приказать нижнему. Из самых "гуманных" побуждений. Удивительно, как далеко их руки проникли в сферу государственной власти. Ведь это ужасно. Получается, что за последние годы их влияние распространилось на все сферы деятельности, включая правоохранительные органы. Ведь сколько времени ловят строителей пирамид из МММ и прочих...
   Для нормального карьерного роста человек должен пройти двенадцать - семнадцать ступеней - и это при идеальном стечении обстоятельств. Здесь же всё можно реализовать в два-три прыжка. О какой компетенции можно говорить, если у такого человека единственная цель - поскорее вернуть затраченные средства. Есть правда у этого явления и разновидности, например система "ты мне, я тебе", которую часто называют "блатом". Но эту безденежную разновидность я бы назвал "бартерным мариванизмом".
   А может быть, они не только внутри, но их связи простираются и далеко за рубеж? Ведь становятся же олимпийскими чемпионами за деньги... Но, с другой стороны, я же побеждал в честной борьбе!..
  
   В Москву, Москву!
  
   Москва встретила меня тридцатиградусной жарой. Казалось, что не Одесса, а Москва стала центром плавления асфальта и мозгов - люди ходили какие-то вялые, неприветливые. Кому охота останавливаться, объяснять тебе, как пройти, когда самому хочется поскорей нырнуть в метро и остыть. Казалось, жара наложила опечаток на всё: театры не работали, большинство разъехалось на гастроли. Музеи, правда, работали, но не чувствовалось, что их экспозиции как-то изменятся в ближайшие месяцы. Секретарши, к которым приходилось обращаться, произносили одну, хорошо заученную фразу:
   - Его нет, и неизвестно, когда будет.
   Ох, эти секретарши! Кто их выдумал? Что ни особь, то особый характер. Каждая по-своему старается подчеркнуть свою значимость. А также пытается подражать своему шефу. А подобраны как! "Скажи мне, кто твоя секретарша, и я скажу, кто ты!" - эта перефразировка осенила меня после очередной: " Его нет, и неизвестно..."
   А врут как! Уж в этом я убедился на собственном опыте. Сразу после стандартного ответа весьма солидный мужчина при мне набрал тот же номер. Это было в бюро пропусков министерства. Получив свою обязательную порцию, он не положил трубку, а довольно внушительно продолжал:
   - Этого не может быть! Мне назначен апоинтмент (время приема). Причем здесь бумага? Я думаю, что слово советского руководителя дороже любой бумаги.
   И сработало! Ему выписали пропуск. Через некоторое время он вышел. Я попытался было с ним поговорить, но понял, что у него размягчились не только мозги, но и нервы - по всему было видно, насколько он расстроен этим приемом советского руководителя.
   Я пытался изменить тактику - ничего не получалось. Пытался доказать ей, что у меня нет выхода, и будет рациональней всё-таки записать меня на прием. Все было как о стенку горохом. В конце концов, она произнесла:
   - Гуглин, вы не даете работать руководителю! Он просит вас написать ему в письменном виде и отправить по почте. Он вам ответит!
   - Да я уже писал.
   - Напишите ещё раз.
   Итак, первый раунд закончился не в мою пользу - 0:1. Матч продолжается.
  
   У Кремля
  
   Это был поединок особого рода. Во-первых, силы противников были слишком не равными. Во-вторых, оба матча происходили одновременно. Если первый проходил в здании почтамта на Кировской, то второй - в самом центре, на углу Охотного Ряда и Калининского проспекта. Там ежедневно по утрам, часам к шести, собиралось несколько сотен желающих попасть на прием к самому Клименту Ефремовичу Ворошилову - народному "любимцу" и герою гражданской войны. Никто толком не знал, сколько человек будет принято сегодня - может, двести, а может, двадцать. Поэтому и стояли в очереди без всякой надежды. Сначала я попытался как-то разобраться, приехал с первым вагоном метро - куда там. У приемной была та же толпа, как будто они вообще не спят, а только бродят по ночным улицам Москвы.
   Другим притягательным местом для очередников был ГУМ. А поскольку он был сравнительно недалеко, то большой процент желающих курсировал туда-сюда: глядишь, не попаду на прием, так куплю ситчика. Около недели мне не удавалось проскочить, зато успевал сбегать отметиться у первой цели. Не в ГУМе, конечно, в министерстве. А когда понял всю безнадёгу первого мероприятия, решил: всё - на войне как на войне! Ни шагу назад! Буду гулять всю ночь! Погулял - ничего не случилось, если не считать нескольких стычек с милицией, очень она оказалась любознательной. Почему, видите ли, я не иду ночевать?
   Оказалось, всё не так просто: когда оказался уже метрах в десяти от входа, охрана начала вопить во всё горло: "Всё, больше не пускаем. Приема не будет" - но толпа оказывала силовое сопротивление до тех пор, пока мне не удалось прорваться вместе с ней в здание.
   После штурма я остался без единой пуговицы, с оборванным рукавом, но с комсомольским значком на груди!
   - Как на последний корабль во время войны! - подумал я.
   Нас начали сортировать, направлять по разным этажам, по разным кабинетам, к разным консультантам. Наконец, кажется, у цели. Но вместо знакомого с детства героя гражданской войны вижу круглое, выхоленное, барское лицо чиновника. Казалось, что он только от парикмахера, у которого ему предоставили полный сервис, включая маникюр и педикюр.
   - Этот тысяч на семьдесят тянет по шкале "меню услуг", - подумал я.
   После посещения Мариванны практически каждого чиновника я начал оценивать по этой шкале. Пытался как-то отговорить себя, ведь встречаются и среди чиновников приличные люди. Ничего не получалось, и довольно долго. Немного стало легче, когда решил, что это сродни моей игре в классификацию. Хорошо, пусть будет так. Но почему тогда директор учебного института "стоит" раз в пять больше, чем директор солидного научно-исследовательского института? И если внимательно вглядеться в глаза собеседнику, обязательно станет ясно, является ли он клиентом Мариванны.
   Я даже выделил несколько признаков, по которым их легко распознать: тупой взгляд, который смотрит как бы сквозь тебя, неряшливая речь с неправильными ударениями - такой человек вопреки всему говорит не Израиль, а "Израи`ль", не телевидение, а "тэлэвидение". Он всех перебивает, ибо уверен, что знает всё. Больше того, после соответствующей тренировки у меня в мозгу начинали возникать столбики цифр, на которые тянул испытуемый. Но читателям не рекомендую подобные тренировки. Дурно отражается на психике, а пользы - никакой.
   - Ну-с, молодой человек, чем могу быть полезен?
   - Всем, - говорю. - Хотя бы очередь у себя в приемной привели в порядок, если не способны сделать это по всей стране. Бардак у вас всюду, как на окраине, так и в самом центре, транспорт работает плохо, в магазинах пустые полки, всюду коррупция. Даже вашу должность можно купить за семьдесят тысяч! И так вы собираетесь сделать во всём мире?
   И т.д. и т.п. Одним словом, всё, что хотел сказать, я сказал быстро и внятно, но... про себя.
   - Итак, долго будем молчать? - довольно спокойно спросил чиновник.
   - Нет, недолго. Просто мне нужно прийти в себя. Ночь не спал, и в голову лезут разные мысли. К тому же пуговицы все оборвали. Даже как-то неловко.
   - Я думаю, вы пришли сюда не для того, чтобы говорить о пуговицах, - а сам уставился на мою рубашку, рукав которой неестественно выглядывал из рукава пиджака.
   - Да, простите, пожалуйста. Мое дело вам может показаться слишком мелким, но для меня оно очень важно. Дело в том, что я был исключен из комсомола и института около года назад...
   И я коротко изложил суть проблемы, одновременно подкладывая ему свои бумаги.
   Он начал читать их, что-то записывая и изредка задавая короткие вопросы.
   - Куда вы обращались с этим вопросом? - спросил он.
   Я начал перечислять, к кому и когда обращался, но он довольно жестко перебил меня.
   - У меня складывается впечатление, что вы не пытались решить свою задачу на местном уровне. Вы представляете, что будет, если со всего Советского Союза по разным пустякам начнут ездить в Москву? В Москву приезжают люди, которые обойдут тридцать, сорок инстанций и получат мотивированный отказ. И эти бумаги нужно сохранять. Вот так-то, батенька. Ничем, как говорится, не можем помочь. Делайте всё по правилам. И только в самом конце пишите письмо Ворошилову.
   Очевидно, та тётка, которая сидела со мной в приемной Нежевенко, знала, что делала. Вот и ходила по всем инстанциям. Если бы я знал, я бы это тоже сделал не хуже других. Нужно было сразу отпечатать сорок или пятьдесят писем и отправить их. Но так ведь можно парализовать весь государственный аппарат! А собственно, для чего этот аппарат служит? Получает письма и отправляет отписки. Получается, что я, сам того не ведая, освобождаю их от ненужной работы. Да они должны не только меня восстановить, но и представить к награде. Скажем, "За содействие в оптимизации работы бюрократического аппарата".
   Как много хороших идей рождается не от хорошей жизни! - подумал я, но вслух произнес:
   - Для прохождения тридцати инстанций, может потребоваться не меньше пяти лет, - говорю я, - а к тому времени мне и учиться не захочется.
   - Почему вы так думаете? Я знаю людей, которые и в тридцать и в сорок учатся - и ничего страшного.
   - А скажите, пожалуйста, - решил я подойти с другой стороны, - как вы относитесь к тому, что мнение Климента Ефремовича уже ни в грош не ставят?
   - Это с чего вы взяли?
   - А вот посмотрите.
   Достаю ответ из института, в котором сказано: "В ответ на Ваше письмо на имя Председателя Президиума и так далее...".
   Долго смотрел мой чиновник на эту бумажку и что-то соображал.
   - А скажите, в просьбе к Ворошилову вы указывали, что вас интересует именно дневной факультет?
   - Конечно, и копия этого письма у меня здесь.
   Он внимательно просмотрел мою бумагу:
   - Здесь явная подмена. Так оставлять нельзя.
   Потом вдруг поднялся, собрал со стола все бумаги и куда-то ушел. Остался я один за столом и не понимаю, что это значит. Хорошо или плохо? Что такое подмена, я догадывался. Это такой жуликоватый прием, когда на запрос, скажем, прокатного стана, присылают ткацкий станок для колготок или что-то подобное. Затем начинается бодяга с этим станком и всё такое - до тех пор, пока потребность в прокатном стане не отпадет за ненадобностью, а деньги за ткацкий станок уже будут оприходованы.
   Но вот он вернулся и пригласил меня следовать за ним. Когда мы зашли в кабинет, я понял, что это уже большой начальник.
   - Этот уже тысяч на 150 потянет по шкале "меню услуг", - подумал я.
   Мой чиновник что-то сказал, кивнув на меня, а потом, почтительно склонив голову, спросил:
   - Я могу быть свободным, Федор Васильевич? - вышел из кабинета.
   Большой начальник, как и положено большому начальнику, не стал размениваться по мелочам. Мельком посмотрел на меня, вытер пот со лба и неожиданно спросил:
   - Ты как переносишь жару? Небось, в Одессе сейчас не меньше тридцати пяти? Отдыхал я когда-то там, на Хаджибеевском лимане. Жара невероятная. Что-то в природе тогда не заладилось. Понимаешь? Бычки из воды лезли на берег. Сами. Мы только успевали их в сетки сгребать. Потом, естественно, сушили. К пиву. Очень хорошо! Говорили, что сероводород их гнал. Не знаю. И ещё комаров была масса. Рта не откроешь. А утром у каптерки целые залежи их накопились. Как сейчас помню. Солдат в сапогах по ним ходит, а из-под подошв по самые голенища, эдакая черная, густая масса. Что там у тебя, подписать? - произнес он, вынимая массивную авторучку. Казалось, что он подписал бы сейчас всё, что угодно, даже приказ о назначении меня командующим Северо-Южным и Западно-Восточным военными округами одновременно. Но мне, к сожалению, этого не нужно было.
   - Мне бы, Федор Васильевич, на прием к Клименту Ефремовичу.
   Лицо моего собеседника мгновенно изменилось.
   - А почему ты думаешь, что Климент Ефремович должен отложить дела государственной важности и заниматься тобой? Его одного на всех не хватит. Каждому хочется попасть к нему на прием.
   После этого его снова занесло так далеко, что выбраться оттуда представляло задачу для специалистов, как транспорта, так и филологии. И только в самом конце всей этой тирады я услышал слова:
   - Вот докажи мне целесообразность и свою правоту - и я тебя направлю.
   Говорил я, наверное, не очень складно, но весьма убедительно. Я сказал, что, во-первых, хочу упростить волокиту, поскольку можно отправить пятьдесят писем в разные инстанции, а если не поможет, то и все сто. Во-вторых, восстановление меня в институте сэкономит государственные средства. И, наконец, я имею право и добиваюсь приема у Президента. Об этом четко сказано в международном праве. И это право присуще любому демократическому обществу, в том числе и нашему. И ещё что-то.
   Убедил я его или он просто устал и хотел поскорее сбежать на дачу, не знаю. Но на прием он меня записал.
   - Подшей рукав, и одень галстук, филос`оф! - произнес он, делая ударение на последнем слоге.
  
   Прием
  
   На этот раз вставать рано не было нужды - у меня был разовый пропуск и возможность войти с другой, не парадной стороны. Описывать этот прием легко и трудно одновременно. Легко - потому что помню все до мельчайших подробностей, а трудно - так как пережить события тех дней не доставляет никакого удовольствия.
   Собрали нас человек десять в отдельной комнате. Мужчины и женщины, люди разных возрастов и судеб. Из разных городов необъятной страны. Проверили по списку и усадили в один ряд вдоль окон, выходящих на проспект Маркса, ныне Моховую. Поскольку мы сидели спиной к окнам, то вдоль правой стены располагался массивный барьер, за которым работали помощники и стенографистки. На стенах, как положено, висели портреты известных членов, на которых, как я понял, никто не обращал внимания.
   Поскольку моя фамилия стояла в начале списка, я находился очень близко к барьеру, и это меня очень беспокоило. Почему? Трудно объяснить, но я чувствовал, что разбор дел начнется с того, кто сидит ближе. А я всегда не любил высовываться. И экзамены никогда не сдавал раньше других. Одним словом, чувствовал большое возбуждение.
   Но вот над барьером появилась довольно крупная голова. Она не покатилась, как колобок, очевидно, мешали уши, а начала совершать плавное, возвратно-поступательное перемещение вдоль барьера. Туда-сюда, туда-сюда. Если слегка нарушить протокол и встать со стула, а затем подняться на цыпочки, то можно было обнаружить, что эта голова принадлежит маленькому человеку. Намного ниже среднего роста, обрюзгшему, с большим синеватым носом и в очках с толстыми стеклами. Мне он почему-то не очень понравился. Этот тянул не больше чем на двадцать тысяч по шкале "меню услуг", подумал я.
   Но вот голова подплыла к барьеру и хорошо поставленным голосом произнесла:
   - Товарищи! Председатель Президиума Верховного Совета СССР Климент Ефремович Ворошилов сегодня принять вас не может. Он занят на приеме иностранной делегации. Вас будет принимать Заместитель тов. Ворошилова, Председатель Верховного Совета Армении товарищ Арушанян. Сразу после этих слов в дверях, как на концерте после объявления конферансье, с той же паузой появился человек среднего роста, хорошего сложения, изысканно одетый, и произнес с легким кавказским акцентом:
   - Товарищи, Климент Ефремович попросил передать вам, что он извиняется и надеется, что я смогу принять вас вместо него.
   После этого начался прием. Первым вызвали пожилого человека. Он изложил просьбу весьма сбивчиво. Трудно было уследить за их беседой, но вскоре стало ясно, что в просьбе ему отказано. Он пытался ещё что-то аргументировать, но было бесполезно. Железный человек железным тоном заявил:
   - С вами поступили правильно, и я не считаю возможным вмешиваться. Советская власть не любит таких.
   Потом вышла женщина. Она рассказала, что её сестра купила в городе две пары обуви. Но, так как ей, очень нужны были деньги, она решила их продать. Её поймали и приговорили к трем годам за спекуляцию. А у неё двое маленьких детей остались без присмотра.
   - Ваша сестра - спекулянтка, а советская власть не любит спекулянтов. Поэтому я вам не помогу. Идите.
   И женщина ушла вся в слезах.
   Затем пригласили очень больную старушку, у которой не ходят ноги, а сына забрали в армию. Сейчас она осталась совершенно без средств и помощника. Наш бонза даже не стал смотреть на документы и справки. Он только изрек:
   - Защита отечества есть священный долг каждого гражданина, и мы не можем делать исключения для отдельных лиц.
   Видя, что ни одно дело не заканчивается положительно, и, чувствуя, что, как говорят, терять мне уже нечего, я неожиданно встаю и заявляю:
   - Товарищ Арушанян! Я отказываюсь от этого приема. Я не вижу серьезного разбора и настаиваю на встрече с Ворошиловым. Я не для того добивался столько времени, - с этими словами, не спеша, направляюсь к двери.
   Что тут началось! Все присутствующие открыли рты. Я не знаю, какой у меня был вид, но бонза вдруг побледнел. Видно, в условиях любимой им демократии никто и никогда не говорил ему такого. Его кавказский акцент вдруг стал особо выразительным, и он быстро залепетал:
   - Молодой чэловэк, молодой чэловэк! Нэ уходитэ. Я рассмотрю вашэ дэло вниматэльно. Я обэщаю вам. Садитэсь, пожалуйста!
   - Хорошо, я подожду, но если мое дело будет рассмотрено так, как эти, я всё равно буду добиваться приема Ворошилова.
   И я сел на самый крайний стул, подальше от барьера. Разбирательство дел оставшихся просителей я уже не слушал, настолько был возбужден. Наконец, когда последний проситель ушел с понуренной головой, я встал и подошел к барьеру.
   - И почему вы такой горячий, - обратился ко мне миллиардер.
   Дело в том, что этому крупному деятелю в соответствии с "меню услуг" следовало отвести ну никак не меньше миллиарда, поскольку в этот момент, как мне показалось, на его лбу проявился длинный столбик нулей, доходящий до самого затылка.
   - Да вот, - говорю, - из-за хождения по приемным все нервы истрепал.
   - Напрасно, напрасно, нервы вам ещё пригодятся. Итак, я слушаю вас очень внимательно.
   Свой доклад маленький человечек построил кратко, подтверждая каждый тезис соответствующей бумагой. Здесь, естественно, была трудовая характеристика, выписка из решения райкома комсомола, письмо моего депутата, ещё кое-что. Причем всё это делалось так нехотя, как будто он делал кому-то одолжение. Видя, что тон его речи формирует определенное мнение, я пытался пару раз остановить его, но когда он дошел до характеристики, то и вообще обнаглел:
   - А вот письмо депутата. Стоит ли на него обращать внимание, если написано оно от руки, а подпись совсем другими чернилами?
   При этом он повернул лист и поднес к лицу моего миллиардера.
   Тут уж я не выдержал. Перегнувшись через перила, я окрысился на него, выпалив:
   - Вы, вы, двадцатитысячник, вы хоть понимаете, что говорите? А если бумага написана на пишущей машинке, значит депутат её сам, двумя пальцами напечатал? Это написала его секретарша. А он подписал её в моем присутствии.
   После этого маленький человечек, втянув голову в плечи, убрался от греха подальше. Он ведь знал, за что меня исключали, и вообще видно понял, что такой разговор не для него.
   Дальнейший прием у Арушаняна принял, как говорится, конструктивный характер. Вполне нормальный, без претензий. Если не считать финала, который, чуть было не испортил всё впечатление. В конце беседы мой оппонент вдруг заявляет:
   - Хорошо, я всё понял. Но мы не можем приказывать. Будем просить о восстановлении вас в институте.
   Это было как раз то, чего мне совсем не хотелось - таких просьб уже было достаточно. Впрочем ... и я поворачиваюсь к нему.
   - Товарищ Арушанян, вы согласны просить о восстановлении меня в институт?
   - Да, я сказал, что согласен просить о восстановлении вас в институт.
   - Тогда просите министерство, - сказал я.
   Он, казалось, сначала опешил, затем, как бы удивляясь, сказал:
   - Какая разница, будем просить министерство!
   - Спасибо, - сказал я, - мне больше ничего не нужно.
   Не успел я выйти в коридор, и прийти в себя, как выбежала стенографистка:
   - Гуглин, бегите в министерство. Ваши бумаги уже отправлены курьером.
   От Охотного Ряда до Кировской - минут десять ходьбы. Но это для любого, кто знает центр Москвы. Я же знал Москву неплохо, но из-под земли. То есть с помощью метро. Хорошо, если попадешь на прямую, красную ветку. А если нет, то приходится такой небольшой отрезок преодолевать с помощью ряда переходов. И вот, наконец, я у бюро пропусков министерства. Набираю знакомый номер начальника управления учебными заведениями министерства и слышу:
   - Ой, Гуглин, Ананьев уже полчаса вас ждет. Весь извелся. Где, говорит, Гуглин подевался? Пропуск уже вам заказан. Поднимайтесь на шестой этаж.
   Поднялся на шестой этаж. Секретарша - та самая мегера, которая не хотела даже двух слов сказать, вдруг стала совсем другой, ну прямо готова отдаться, так она мне рада.
   - Заходите, заходите, Сергей Николаевич уже ждет вас
   - Ну, Гуглин, дай хоть посмотреть на тебя. Всю Москву на ноги поставил! И зачем это нужно было тебе? Пришел бы ко мне, и всё решили бы. Ну, давай покумекаем, куда тебя определить. Значит так: Москва и Ленинград - переполнены. В Одессу, наверно, сам не хочешь, остаётся Новосибирск. Отличный институт. Ну, как, подходит?
   - Подходит, - ответил я. Признаться, такого приема я не ожидал. Обращение вполне доброжелательное, и столбиков цифр на голове нет. Появилось даже какое-то удивление. Пожалуй, это был, кажется, первый чиновник такого рода. Не мог же он, в конце концов, предвидеть, что лет через пятнадцать у меня с его детьми возникнут дружеские отношения.
   - Вот тебе бумага, пиши заявление директору НЭИС, а я подготовлю приказ. Да, кстати, что ты имел в виду, назвав служивого двадцатитысячником? Он никак не успокоится.
   - Да ничего особенного, студенческий жаргон, - нашелся я.
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"