- Гуглин, а не хотите ли подумать над проблемой рака?
Мне показалось, что ослышался, но в комнате нас было только двое. Какое я могу иметь отношение к раку? У меня есть своя тема, притом довольно перспективная. Не всякий это пока понимает, но это пройдет, так уже бывало. Но это был не просто вопрос любознательного человека. Это был вопрос-предложение и исходил он из уст не кого-нибудь, а самого ГБ. Так мы иногда называли между собой профессора Гирша Вульфовича Брауде - человека, авторитет которого был абсолютно непререкаем.
- Вот посмотрите, - Брауде достает несколько загадочных фотокарточек, словно заранее был уверен, что меня это заинтересует. - Вот это рак. Самый настоящий. А это предрак.
Затем профессор начал перебирать разные фотокарточки, как будто хотел найти что-то определенное, время от времени сверяясь с надписью на обратной стороне.
- Вот, нашел! Это норма, - и на лице его появилось какое-то загадочное довольное выражение. Затем он откинулся на спинку своего кресла с видом человека, проделавшего громадную работу.
- Отлично, Гирша Вульфович, но я ничего не понимаю. Давайте начнем с нуля. Отбросим всё лишнее. Оставим эти три фотокарточки. Что они обозначают и почему они абсолютно разные?
Следует заметить, что когда профессор увлекался чем-либо, то начинал говорить до такой степени конспективно, что трудно было сразу всё понять. При этом часто пропускал промежуточные рассуждения, надеясь, что слушатели это и без него знают. Требовался как бы переводчик с русского технического на русский обиходный язык. Ничего удивительного - ведь есть же англо-английский словарь. И в русском языке имеются специальные толковые словари. Но они, к сожалению, не включают многих технических терминов. Не успевают их освоить. Я попробую по мере сил объяснить, в чем дело.
Начнем с краткого исторического экскурса. Оказывается, в Риге, столице нынешней Латвии, жил в то время немолодой врач - онколог-гинеколог. Улавливаете? Звали его Гурам Левонович. Так вот этот Гурам Левонович большую часть своего рабочего времени посвящал приему женщин, у которых был предположительно рак шейки матки. Дело, как видите, нешуточное. Гурам Левонович, как принято в таких случаях, брал мазок ткани, располагал его на предметном стекле микроскопа и через некоторое время выносил диагноз. Если он видел, что никакого отклонения от нормы нет, то говорил: "Можешь, голубушка, не беспокоиться" или что-то в этом роде, но если замечал определенные отклонения от нормы, которые называют предраком, или запущенную болезнь, то не выносил приговора, а произносил какие-то успокоительные слова и назначал необходимое лечение.
Дело в том, что предраковое состояние в большинстве случаев поддается лечению, но определить эту грань не очень просто - требовалось порой сидеть у микроскопа очень долго, подсчитывая число раковых, предраковых и нормальных клеток. Да и каждую клетку в отдельности с помощью микроскопа нелегко идентифицировать. Поэтому о какой-либо профилактике или систематическом осмотре не могло быть и речи. Не посадишь ведь за микроскоп всех имеющихся в наличии медиков. Есть ведь и другие болезни.
Но вот однажды...
Многие интересные события начинаются с этих слов. А, собственно говоря, почему я должен говорить об этом. Пусть лучше об этом расскажет сам Гурам Левонович.
- Так вот, однажды, - говорит доктор, - мне пришла в голову такая простая мысль: почему бы не взять, скажем, сто человек, научить их распознавать предрак, тогда удастся спасти тысячу или несколько тысяч человек. А что делать с остальными больными? К тому же - кто мне даст эти сто человек? Короче, Целиковский (не обращайте, пожалуйста, внимания, отец известной артистки не имеет к этому никакого отношения, просто это у меня такая поговорка). Короче, появилась мысль, которая преследовала меня повсюду. Естественно, не давала спать, влияла на аппетит, даже пульс иногда начинал изменяться - я специально проверял. Сто человек или даже тысяча проблему не решат - нужно сделать автомат, который работает быстрей человека, но не хуже. Но этому автомату нужно передать мои знания и в какой-то мере - интуицию.
- Именно тогда, - продолжал Гурам Левонович, - я начал изучать количественную и качественную сторону раковой клетки. Здесь уже не нужно никакой интуиции. Нужно весь опыт выразить в критериях точной науки. Сначала попытался сделать это в одиночку: начал с того, что ввел в рассуждения так называемый ядерно-цитоплазматический индекс. Вы ведь уже представляете "конструкцию" клетки?
- Угу, - буркнул я, стараясь не перебивать.
- В простейшем виде это неправильной формы замкнутое образование с нечеткими границами. Вот, посмотрите в микроскоп.
Следует заметить, что встреча проходила в домашней обстановке на улице Петра Стучки в Риге, куда я приехал вскоре после беседы с Г.В. Брауде. Я и сам очень хотел заглянуть в микроскоп, но всё откладывал, выжидая более удобного момента. И вот, когда этот момент наступил, я ожидал увидеть необыкновенный мир человеческих клеток, но увидел какие-то смутные очертания. Гурам Левонович что-то подкрутил, что-то повернул, затем пощелкал по микроскопу указательным пальцем и со словами: "Не обращайте внимания, этот микроскоп принадлежал ещё моему дедушке" - снова пригласил меня к окуляру и продолжил пояснение:
- Сейчас лучше видно, и вы можете распознать некоторые отдельные клетки. Не так ли?
- Да, могу, - ответил я.
- Так вот, темный круг внутри каждой клетки - это ядро. Обратите внимание, что и сами клетки, и их ядра разного размера, что вполне естественно. Неизвестно почему, но раковое заболевание связано с увеличением величины ядра за счет цитоплазмы, причем соотношение площади ядра к площади клетки или цитоплазмы разное. Это отношение и есть ядерно-цитоплазматический индекс, сокращенно - ЯЦИ, который по величине для различных клеток разнится от одной десятой до девяти десятых.
- Работая с микроскопом, - продолжал доктор, - можно для каждой клетки в отдельности посчитать ЯЦИ с достаточной для практических целей точностью. Но в поле зрения микроскопа попадает много разных клеток с разными ЯЦИ. Те из них, у которых ядро небольших размеров по отношению к цитоплазме, - это нормальные клетки. А те, которые...
- А не пойти ли нам поужинать? - неожиданно произнес мой собеседник. - Мне кажется, что вы уже изрядно проголодались.
И, не дождавшись ответа, решительно скомандовал:
- Одевайтесь!
Несмотря на сырую и ветреную погоду, у ресторана, куда привел меня Гурам Левонович, толпилось человек десять. Опустив воротник и поправив галстук, мой попутчик напустил на себя вид настоящего иностранца и смело направился к швейцару. Что они говорили, было для меня совершенной загадкой, поскольку разговор шел на латышском. Но вот появилась девушка в униформе. Она узнала моего спутника, и её лицо расплылось в улыбке. Всё дальнейшее происходило как в кино, точнее - как в фильме Михаила Ромма "Девять дней одного года".
- Не может быть, - думал я. - В жизни так не бывает. Это какое-то недоразумение...
Четыре, чрезвычайно опрятных официантки в белых фартучках демонстрировали высший класс профессионального мастерства. Они очень слажено, не мешая друг другу, начали сервировать стол, носить напитки и закуску. При этом доктор был на высоте. Он успевал говорить с девушками по-латышски и переводить их разговор мне. Интересовался моим вкусом и рекомендовал попробовать то, чего у нас не бывает. Меня же он представил как своего гостя, молодого ученого из Москвы, но всё никак не давал мне возможности понять, откуда такое расположение и естественная приветливость. Я даже вспомнил, что в Таллинне, такого не было.
Конечно, не я тому причина. Тоже мне фигура. Видали они таких, перевидали. Так в чем же разгадка? Но вот одна из девушек подошла к Гураму Левоновичу и что-то начала говорить ему шепотом. Несмотря на то, что разговор происходил на непонятном мне языке, интонация говорила, что ей что-то нужно, и мой партнер может в этом помочь. Тьфу ты, чёрт! Как же я сразу не догадался - да ведь они все его пациентки! А кого ещё могут женщины так обхаживать, кроме лечащего или потенциального врача? Да и я хорош. Собрался покорять рак, а о носителях этого страшного недуга забыл. Ведь они все здесь, вокруг. Ведь среди них и моя мама, и сестра и любимые женщины... Да, нужно помочь этому Дон Кихоту... Возвращались мы после ужина слегка навеселе... И Гурам Левонович что-то лепетал, сожалея, что будь он лет на двадцать моложе, мы могли бы провести с этими пациентками время более содержательно... И ещё что-то, точно не помню...
- И как прошла ваша командировка? - спросил меня Брауде. - Не зря ездили?
- Думаю, что не зря.
И я коротко рассказал ему о моих встречах с Гурамом Левоновичем, Эдуардом Александровичем, Аркадием Яковлевичем, Яковом Ароновичем ...
- Подождите, не всё сразу. Для меня это звучит как известная последовательность американских писателей: Вашингтон Ирвинг, Ирвинг Стоун, Стоун Роберт, Роберт Вашингтон и так далее, - начнем по порядку.
Он взял чистый лист бумаги и написал крупными буквами: "Рак - это серьезно". Немного подумал и добавил вторую строчку: "даже очень серьезно". Оставшуюся часть листа разбил на графы и над каждой сделал соответствующие надписи: N п/п; Ф.И.О; Занимаемая должность; Что сделал? Что предлагает?
Под первым номером, естественно, стоял Гурам Левонович. Здесь он коротко отметил всё, что я рассказал ему. Вторым следовал Яков Аронович. Здесь профессор отметил совсем коротко: полковник артиллерии и танковых войск, математическая обработка. Третьим был Аркадий Яковлевич - зав лабораторией института электроники и автоматики. И, наконец, Эдуард Александрович - директор того же института, академик Латвийской АН. Академик был первым, кто удосужился упоминания научной степени. Остальные "доценты с кандидатами" считались, очевидно, естественной средой. Сначала я думал, что профессор играет в какую-то игру, может, даже в классификацию, но потом понял, что он это делает с какой-то целью. Пятым, как и следовало ожидать, стал я. А иначе и быть не могло. Ведь это моя любимая цифра и об этом я уже где-то говорил.
- Может быть, не стоит меня включать? - пытался я возразить.
Но Брауде посмотрел на меня из-под очков и невозмутимо ответил:
- А вы думаете, зря этот самый, - тут он на всякий случай заглянул в свою шпаргалку, - Аркадий Яковлевич обшарил весь Ленинград и Москву, пока не вышел на вас. У меня уже было несколько звонков из Риги. Ваша идея всем понравилась. Пожалуй, можно писать заявку на изобретение... Далее мы включим Чернобелого, иначе он обидится и вообще угробит тему. Я его знаю. Наверно, пока хватит. Ещё будет немало желающих примазаться к чужой работе.
Я уже начал кое-что понимать но настоял, чтобы следующим в списке стал он сам. Он написал без особого энтузиазма: "Г.В.Брауде" - и всё. Остальное - одни прочерки.
- Если вы считаете, что моё участие придаст вес всей работе, то я не возражаю. Но всего этого недостаточно. Нужно, чтобы нас хорошенько попросили заняться внеплановой темой. И такая просьба должна исходить от нашего директора, Александра Фортушенко... Было бы хорошо организовать звонок из министерства или академии наук. Впрочем, давно я не видел своего старого друга.
Брауде достал записную книжку и набрал телефонный номер:
- Будьте любезны академика Берга Акселя Ивановича! Кто говорит? Брауде Гирш Вульфович... Добрый день, Аксель Иванович, это Брауде. Давненько мы не виделись...
Конечно, интересно, о чем говорят такие корифеи. Но подслушивать чужой разговор вроде неприлично. К тому же сам Брауде мне, наверно, расскажет. И действительно, разговор был недолгим, но достаточно результативным, поскольку закончился словами: "Я обязательно приду... Хорошо, до встречи..."
Больше недели не было профессора на работе. Грипп, он ведь выбирает себе жертву по своему вкусу. На этот раз он выбрал моего шефа, не задумываясь о том, насколько нужен он мне в данный момент. Увидев его, мне почему-то показалось, что он чем-то недоволен.
- Нужно сделать транспарант со словами: "Здоровье хорошее, температура нормальная, все системы работают удовлетворительно" - и повесить на шею, - сказал он сразу после встречи. Оказалось, что по пути от входа в институт до лаборатории человек десять останавливали его с единственным вопросом - по поводу его здоровья. Что поделаешь, каждый по-своему реагирует на слова сочувствия. Есть люди, которые на слова: "А вы знаете... ", отвечают сразу: "Да, знаю, мне уже раз пять об этом говорили". Но не таков был Брауде, он старался быть со всеми одинаково приветлив.
- Ну, так что? Вас интересуют новости? - начал он. - Всё получилось так, как я и предусматривал. Академик Берг заразил меня гриппом, а я его раковой тематикой. Да. Серьезно. Я, как мог, пытался рассказать ему вашу идею поиска и анализа раковых клеток. Но почему-то связал это с радиолокационным поиском самолетов. Я знаю, что здесь нет ничего общего, но обстановка кабинета слишком располагала к аналогии такого рода. Там же мы сочинили письмо нашему директору. Но он об этом, естественно, ничего не знает. В этом я убедился вчера вечером. Он позвонил мне домой и долго уговаривал взяться за раковую тему, а я, как мог, отказывался. Потом, конечно, согласился и получил заверения в существенной поддержке и помощи.
- Теперь, Гирш Вульфович, вам нужно, очевидно, уговорить меня, - вставил я, когда до меня дошла очередь. - Я прекрасно знаю, как тяжело работать, когда начальство ждет от тебя результатов на следующий день.
- Это верно, но сейчас у нас другая задача. Как говорил Наполеон: "Сначала нужно ввязаться в драку, а потом решать, как её выиграть". А вас мне уговаривать не нужно. По-моему, вы уже созрели. Поздравляю.
Да, он был прав. Я давно мечтал о большой и важной работе, поэтому, не смотря ни на что, уже включился в процесс. С первого дня для меня было ясно, что распознавание раковых клеток - важная, но всё же частная задача, а нужно решать общую задачу распознавания совокупности микрообъектов. Тогда одно и то же устройство сможет проводить также анализ крови, ДНК и прочее... А если такое устройство подключить к телескопу, то можно будет решать и задачи навигации.
- Как вы смотрите на мою командировку в Сочи? Ненадолго - на неделю? - вырвалась у меня случайно во время разговора с Чернобелым. Вначале я даже не рассчитывал на благоприятный ответ, но, увидев вопросительный взгляд начальника, продолжал уже уверенней. - Нужно написать несколько заявок на изобретения, застолбить, пока не поздно. К тому же товарищ полковник (так мы часто называли Якова Ароновича) пригласил меня - он сейчас отдыхает в санатории вооруженных сил.
- Я не возражаю, но пусть подпишет командировку Брауде - сказал Чернобелый. В таких вещах он был очень осторожным.
- В Сочи? - Профессор посмотрел на меня из-под очков. - Именно сейчас, в разгар сезона? И какую вы придумали цель командировки?
- Проверка работоспособности наших устройств на телецентре, - выдал я домашнюю заготовку.
- Наших - это плохо, - сказал он. - Нужно конкретней. Всё равно никто не поверит, - добавил он.
Так и получилось. Первый человек, который не поверил мне, был главный инженер сочинского телецентра. Он повертел в руках мою командировку, а затем сказал: "Устройство работает хорошо. Будете проверять, или как?"
Мне очень понравилось это "или как", но поступить "или как" я почему-то не смог, поэтому ответил:
- Да, наверно, посмотрю, - но добавил, что у меня здесь ещё очень много работы. Если бы он заинтересовался, я бы ему рассказал, какой. Чего скрывать? Но он, как видно, привык к таким, маленьким хитростям, к тому же у него были вопросы по материалам моей первой книги. Оказалось, что он намеревается сделать небольшое устройство. Самостоятельно. Не каждый специалист легко раскрывает свои замыслы. И это понятно. Но после некоторых вопросов я спросил его:
- Я понял, что вы хотите сделать электронную почту. Зачем это вам нужно?
Мой собеседник несколько смутился, а затем ответил:
- Ну, знаете, не вам мне объяснять. У нас интенсивная связь с другими телецентрами. Порой такая, что телеграфный аппарат не справляется. Вот и возникла задумка сделать дисплей, а результат совместить с картинкой и выводить на мониторы всех технических служб. В вашей книге это всё описано.
- Не только описано, но уже и сделано, - заметил я. - Присылайте своего инженера. Мы дадим ему готовые схемы, и всё будет тип-топ.
- Почему инженера? Я сам приеду в Москву и привезу официальное письмо, мы можем и деньги заплатить... Для нас это очень важно, - добавил он. Вектор недоверия резко изменил своё направление, и наше расставание происходило уже совсем в другой тональности...
- В следующий раз, когда соберетесь к нам, сообщите о дне приезда. Мы вам поможем с жильем. Можно электронной почтой.
- Нужно будет рассказать Чернобелому, - мелькнуло в голове, - пусть не думает, что только начальников хорошо встречают на телецентрах. Какой-то идиотски замкнутый круг. В моих работах большая нужда, все предлагают деньги, которые не возьмешь и не реализуешь. И как долго ещё будет существовать этот грёбанный строй?
- Ну, как дела? - встретил меня полковник бронетанковой академии. - Отметили командировку? Идемте вместе искать жильё. Выберем этот квадрат и начнем прочёсывать его снизу вверх. Что-нибудь найдем. Плохо, что на одну неделю. Не любят они таких, несерьезных.
Следует сказать, что Яков Аронович недавно защитил докторскую диссертацию и после недельного отдыха совсем не был похож на грозного военного. А короткие шорты и белая панамка удачно дополняли это мнение. К тому же его диссертация была чисто математическая, а это, что ни говори, как-то сглаживает дистанцию между военным и штатским сословиями.
- Я не успел вас поздравить с защитой докторской, Яков Аронович, спешу это сделать, пока вы не стали генералом, - заметил я.
- Можете не спешить, таким, как я, генерала не дают. Даже если я две докторских защищу.
- У вас что, проблемы с партбонзами? - не унимался я.
Совсем недавно, на офицерских сборах, где "оттрубил" два месяца, у одного генерала на лекции спросили, может ли беспартийный стать генералом. Наш лектор, человек, по всей видимости, прямой и честный, подумал некоторое время и сказал примерно следующее: "В принципе может, ни в одном уставе такого запрета нет, но наше бытиё, как вы знаете, не всегда укладывается в рамки устава. И я в своей жизни, беспартийного генерала не встречал".
- Да нет, с партией у меня всё в порядке... Девушка, не нужен ли вам молодой ученый из Москвы?
Последняя фраза относилась уже к женщине довольно пожилого возраста.
- И чего он так обращается к женщине, - подумал я, - ведь она может и обидеться.
Но она совсем не обиделась, а только спросила:
- На сколько дней?
- На неделю, а если понравится, то и больше. - Успел ответить за меня курортник со стажем. Дама внимательно посмотрела на меня, как бы оценивая, насколько надежный я плательщик и хватит ли у меня денег больше чем на неделю, затем, сделав безразличное выражение лица, сказала:
- Нет, не нужен, - и добавила, - не подходит.
Жильё мы, конечно, нашли, правда, не так быстро и вдали от моря. Но зато в конце дня мы уже могли совмещать пляжные процедуры с обсуждением наших проблем.
- Я здесь уже кое-что обдумал, - начал молодой доктор физико-математических наук, - нам нужно в каждой заявке дать серьезное математическое обоснование, как бы реализацию математического алгоритма работы устройства. Оно будет в какой-то мере продолжением нашей с Гурамом Левоновичем заявки на открытие. Вы ведь знаете, что Гурам Левонович не мог даже кривую Гауссова распределения нарисовать с одним экстремумом...
- Вот, кажется, и начинается то, чего я больше всего боялся, - подумал я. От этого, очевидно, не уйти, поэтому я с безразличным видом спросил:
- И какова судьба вашей заявки?
- Пока идет только переписка, - ответил он.
- Боюсь, что кроме переписки, у вас ничего не получится.
- Это почему же? - удивился он.
- Да потому, Яков Аронович, что вы имеете дело с Институтом патентной экспертизы, главным губителем и врагом всех изобретателей, который считает, что на математическую формулу, равно как и на математический алгоритм, авторское свидетельство не выдается. Это не изобретение, а игра ума.
- Но это же нонсенс! - начал кипятиться полковник бронетанковых войск.
- Это недооценка роли математики в науке, - продолжал он.
- Совершенно с вами согласен. Но много вы встречали математиков изобретателей? - спросил я.
- Не много, но зато - Эйнштейн!
- Ну, положим, Эйнштейн не совсем математик. К тому же он на свои известные формулы не получал патента. Небольшой элемент логики здесь всё-таки есть. Возьмите математическую формулу. Ведь ей можно придать путем преобразования разнообразный вид. Так что с того? На каждую разновидность выдавать патент?
- Математика - королева наук, и только там, где имеется математическое обоснование, там наука настоящая. Возьмите, например, работы Лысенко...
- И здесь у меня нет никаких возражений, дорогой профессор. Я раньше, чем кто-либо другой, нашел связь между математическим описанием и технической реализацией. Только благодаря этому мне удалось делать устройства размерами с коробочку взамен больших шкафов. Но когда я попытался получить на это авторские свидетельства, я сам себе перекрыл кислород, поскольку в первых моих заявках была приведена минимизация логических функций, выражающих конечный результат. Математика хороша для диссертантов, - продолжал я, - которые на практике ничего не добились. У нас на кафедре был аспирант из Багдада, Махмуд. Ему один приятель за деньги или выпивку, точно не знаю, написал девяносто процентов диссертации. Так вот я с ним мучился дважды. Сначала, когда пытался понять, к чему всё это, и на защите, когда выступал перед засыпающим ученым советом. Впрочем, идемте, поплаваем. Мы, кажется, слишком разогрелись.
- Вы меня просто убили, - сказал подплывающий и отфыркивающийся полковник, - что же нам теперь делать?
- Писать попроще, профессор. Эдисон получил патент на лампочку без ссылок на закон Джоуля-Ленца. Патентная экспертиза не любит умников, и Нобелевскую премию по математике не присваивают, как мне кажется, из тех же соображений.
Долго ещё продолжался этот неантагонистический спор, начавшийся на берегу ласкового Черного моря. Чем-то он напоминал мне известный диспут между "физиками и лириками". И так же, как в том диспуте, к единому мнению мы, естественно, не пришли. В конечном итоге у нас появилось соглашение. Я написал восемь заявок, а Яков Аронович две, но зато взялся за организацию их пробивания и решил это весьма изящным способом, включив в список авторов сразу двух известных академиков. Естественно, с такой силой хилая патентная экспертиза не смогла совладать, поэтому с первого предъявления мы получили авторские свидетельства, от одних названий которых мороз по коже. Например, "Способ и устройство для ранней диагностики подозреваемого на рак многоклеточного материала". Или такое: "Способ и устройство для определения координат и взаимного расположения точечных объектов". Прямо бери это устройство под мышку и отправляйся в межзвездное пространство, либо используй на Земле, но для очень специфических задач.
В журналистике, писал Сергей Довлатов, каждому разрешалось делать что-то одно. В чем-то одном нарушать принципы социалистической морали - то есть нельзя было быть одновременно евреем и пьяницей. Хулиганом и беспартийным... В науке почему-то эти рамки были расширены и даже размыты. В разное время меня обвиняли в хулиганстве, политической близорукости, недисциплинированности. К тому же я не состоял в партии, любил иногда выпить, женщин, политические анекдоты, ни в грош не ставил начальство, любого уровня... А также имел другие недостатки... Здесь следует уточнить понятие дисциплины. Времена, когда за опоздание на работу давали срок, давно канули в небытие. Поэтому ты мог практически свободно в рабочее время пойти в библиотеку или поработать дома. Я знаю людей, которые настолько не любили работать в коллективе, что порой месяцами их не видели на рабочем месте. Хорошо, если характер работы позволял такие вольности...
Моё начальство тоже принимало некоторое участие в раковой тематике, но мне не очень хочется писать на эту тему. Приведу лишь пару "крылатых фраз", которые говорят о многом: "Главное в этой теме - это захватить лидерство и раньше других организовать Государственную премию" (Чернобелый). Или: "Серьезная тема не любит суеты. Здесь часто важна не победа, а участие" (Брауде).
* * *
Много разных событий произошло за годы моего участия в раковой тематике. Радостных и не очень, веселых и довольно грустных. Да и не могло быть иначе, если над тобой целая обойма начальников, считающих, что достаточно организовать работу, а всё остальное приложится. Подставляй только карманы для премий и грудь для орденов. Однако так не получалось. Как и другие работы, она закончилась премированием непричастных и наказанием невиновных. Но это уже совсем другая тема.
Проблема рака
- Гуглин, а не хотите ли подумать над проблемой рака?
Мне показалось, что ослышался, но в комнате нас было только двое. Какое я могу иметь отношение к раку? У меня есть своя тема, притом довольно перспективная. Не всякий это пока понимает, но это пройдет, так уже бывало. Но это был не просто вопрос любознательного человека. Это был вопрос-предложение и исходил он из уст не кого-нибудь, а самого ГБ. Так мы иногда называли между собой профессора Гирша Вульфовича Брауде - человека, авторитет которого был абсолютно непререкаем.
- Вот посмотрите, - Брауде достает несколько загадочных фотокарточек, словно заранее был уверен, что меня это заинтересует. - Вот это рак. Самый настоящий. А это предрак.
Затем профессор начал перебирать разные фотокарточки, как будто хотел найти что-то определенное, время от времени сверяясь с надписью на обратной стороне.
- Вот, нашел! Это норма, - и на лице его появилось какое-то загадочное довольное выражение. Затем он откинулся на спинку своего кресла с видом человека, проделавшего громадную работу.
- Отлично, Гирша Вульфович, но я ничего не понимаю. Давайте начнем с нуля. Отбросим всё лишнее. Оставим эти три фотокарточки. Что они обозначают и почему они абсолютно разные?
Следует заметить, что когда профессор увлекался чем-либо, то начинал говорить до такой степени конспективно, что трудно было сразу всё понять. При этом часто пропускал промежуточные рассуждения, надеясь, что слушатели это и без него знают. Требовался как бы переводчик с русского технического на русский обиходный язык. Ничего удивительного - ведь есть же англо-английский словарь. И в русском языке имеются специальные толковые словари. Но они, к сожалению, не включают многих технических терминов. Не успевают их освоить. Я попробую по мере сил объяснить, в чем дело.
Начнем с краткого исторического экскурса. Оказывается, в Риге, столице нынешней Латвии, жил в то время немолодой врач - онколог-гинеколог. Улавливаете? Звали его Гурам Левонович. Так вот этот Гурам Левонович большую часть своего рабочего времени посвящал приему женщин, у которых был предположительно рак шейки матки. Дело, как видите, нешуточное. Гурам Левонович, как принято в таких случаях, брал мазок ткани, располагал его на предметном стекле микроскопа и через некоторое время выносил диагноз. Если он видел, что никакого отклонения от нормы нет, то говорил: "Можешь, голубушка, не беспокоиться" или что-то в этом роде, но если замечал определенные отклонения от нормы, которые называют предраком, или запущенную болезнь, то не выносил приговора, а произносил какие-то успокоительные слова и назначал необходимое лечение.
Дело в том, что предраковое состояние в большинстве случаев поддается лечению, но определить эту грань не очень просто - требовалось порой сидеть у микроскопа очень долго, подсчитывая число раковых, предраковых и нормальных клеток. Да и каждую клетку в отдельности с помощью микроскопа нелегко идентифицировать. Поэтому о какой-либо профилактике или систематическом осмотре не могло быть и речи. Не посадишь ведь за микроскоп всех имеющихся в наличии медиков. Есть ведь и другие болезни.
Но вот однажды...
Многие интересные события начинаются с этих слов. А, собственно говоря, почему я должен говорить об этом. Пусть лучше об этом расскажет сам Гурам Левонович.
- Так вот, однажды, - говорит доктор, - мне пришла в голову такая простая мысль: почему бы не взять, скажем, сто человек, научить их распознавать предрак, тогда удастся спасти тысячу или несколько тысяч человек. А что делать с остальными больными? К тому же - кто мне даст эти сто человек? Короче, Целиковский (не обращайте, пожалуйста, внимания, отец известной артистки не имеет к этому никакого отношения, просто это у меня такая поговорка). Короче, появилась мысль, которая преследовала меня повсюду. Естественно, не давала спать, влияла на аппетит, даже пульс иногда начинал изменяться - я специально проверял. Сто человек или даже тысяча проблему не решат - нужно сделать автомат, который работает быстрей человека, но не хуже. Но этому автомату нужно передать мои знания и в какой-то мере - интуицию.
- Именно тогда, - продолжал Гурам Левонович, - я начал изучать количественную и качественную сторону раковой клетки. Здесь уже не нужно никакой интуиции. Нужно весь опыт выразить в критериях точной науки. Сначала попытался сделать это в одиночку: начал с того, что ввел в рассуждения так называемый ядерно-цитоплазматический индекс. Вы ведь уже представляете "конструкцию" клетки?
- Угу, - буркнул я, стараясь не перебивать.
- В простейшем виде это неправильной формы замкнутое образование с нечеткими границами. Вот, посмотрите в микроскоп.
Следует заметить, что встреча проходила в домашней обстановке на улице Петра Стучки в Риге, куда я приехал вскоре после беседы с Г.В. Брауде. Я и сам очень хотел заглянуть в микроскоп, но всё откладывал, выжидая более удобного момента. И вот, когда этот момент наступил, я ожидал увидеть необыкновенный мир человеческих клеток, но увидел какие-то смутные очертания. Гурам Левонович что-то подкрутил, что-то повернул, затем пощелкал по микроскопу указательным пальцем и со словами: "Не обращайте внимания, этот микроскоп принадлежал ещё моему дедушке" - снова пригласил меня к окуляру и продолжил пояснение:
- Сейчас лучше видно, и вы можете распознать некоторые отдельные клетки. Не так ли?
- Да, могу, - ответил я.
- Так вот, темный круг внутри каждой клетки - это ядро. Обратите внимание, что и сами клетки, и их ядра разного размера, что вполне естественно. Неизвестно почему, но раковое заболевание связано с увеличением величины ядра за счет цитоплазмы, причем соотношение площади ядра к площади клетки или цитоплазмы разное. Это отношение и есть ядерно-цитоплазматический индекс, сокращенно - ЯЦИ, который по величине для различных клеток разнится от одной десятой до девяти десятых.
- Работая с микроскопом, - продолжал доктор, - можно для каждой клетки в отдельности посчитать ЯЦИ с достаточной для практических целей точностью. Но в поле зрения микроскопа попадает много разных клеток с разными ЯЦИ. Те из них, у которых ядро небольших размеров по отношению к цитоплазме, - это нормальные клетки. А те, которые...
- А не пойти ли нам поужинать? - неожиданно произнес мой собеседник. - Мне кажется, что вы уже изрядно проголодались.
И, не дождавшись ответа, решительно скомандовал:
- Одевайтесь!
Несмотря на сырую и ветреную погоду, у ресторана, куда привел меня Гурам Левонович, толпилось человек десять. Опустив воротник и поправив галстук, мой попутчик напустил на себя вид настоящего иностранца и смело направился к швейцару. Что они говорили, было для меня совершенной загадкой, поскольку разговор шел на латышском. Но вот появилась девушка в униформе. Она узнала моего спутника, и её лицо расплылось в улыбке. Всё дальнейшее происходило как в кино, точнее - как в фильме Михаила Ромма "Девять дней одного года".
- Не может быть, - думал я. - В жизни так не бывает. Это какое-то недоразумение...
Четыре, чрезвычайно опрятных официантки в белых фартучках демонстрировали высший класс профессионального мастерства. Они очень слажено, не мешая друг другу, начали сервировать стол, носить напитки и закуску. При этом доктор был на высоте. Он успевал говорить с девушками по-латышски и переводить их разговор мне. Интересовался моим вкусом и рекомендовал попробовать то, чего у нас не бывает. Меня же он представил как своего гостя, молодого ученого из Москвы, но всё никак не давал мне возможности понять, откуда такое расположение и естественная приветливость. Я даже вспомнил, что в Таллинне, такого не было.
Конечно, не я тому причина. Тоже мне фигура. Видали они таких, перевидали. Так в чем же разгадка? Но вот одна из девушек подошла к Гураму Левоновичу и что-то начала говорить ему шепотом. Несмотря на то, что разговор происходил на непонятном мне языке, интонация говорила, что ей что-то нужно, и мой партнер может в этом помочь. Тьфу ты, чёрт! Как же я сразу не догадался - да ведь они все его пациентки! А кого ещё могут женщины так обхаживать, кроме лечащего или потенциального врача? Да и я хорош. Собрался покорять рак, а о носителях этого страшного недуга забыл. Ведь они все здесь, вокруг. Ведь среди них и моя мама, и сестра и любимые женщины... Да, нужно помочь этому Дон Кихоту... Возвращались мы после ужина слегка навеселе... И Гурам Левонович что-то лепетал, сожалея, что будь он лет на двадцать моложе, мы могли бы провести с этими пациентками время более содержательно... И ещё что-то, точно не помню...
- И как прошла ваша командировка? - спросил меня Брауде. - Не зря ездили?
- Думаю, что не зря.
И я коротко рассказал ему о моих встречах с Гурамом Левоновичем, Эдуардом Александровичем, Аркадием Яковлевичем, Яковом Ароновичем ...
- Подождите, не всё сразу. Для меня это звучит как известная последовательность американских писателей: Вашингтон Ирвинг, Ирвинг Стоун, Стоун Роберт, Роберт Вашингтон и так далее, - начнем по порядку.
Он взял чистый лист бумаги и написал крупными буквами: "Рак - это серьезно". Немного подумал и добавил вторую строчку: "даже очень серьезно". Оставшуюся часть листа разбил на графы и над каждой сделал соответствующие надписи: N п/п; Ф.И.О; Занимаемая должность; Что сделал? Что предлагает?
Под первым номером, естественно, стоял Гурам Левонович. Здесь он коротко отметил всё, что я рассказал ему. Вторым следовал Яков Аронович. Здесь профессор отметил совсем коротко: полковник артиллерии и танковых войск, математическая обработка. Третьим был Аркадий Яковлевич - зав лабораторией института электроники и автоматики. И, наконец, Эдуард Александрович - директор того же института, академик Латвийской АН. Академик был первым, кто удосужился упоминания научной степени. Остальные "доценты с кандидатами" считались, очевидно, естественной средой. Сначала я думал, что профессор играет в какую-то игру, может, даже в классификацию, но потом понял, что он это делает с какой-то целью. Пятым, как и следовало ожидать, стал я. А иначе и быть не могло. Ведь это моя любимая цифра и об этом я уже где-то говорил.
- Может быть, не стоит меня включать? - пытался я возразить.
Но Брауде посмотрел на меня из-под очков и невозмутимо ответил:
- А вы думаете, зря этот самый, - тут он на всякий случай заглянул в свою шпаргалку, - Аркадий Яковлевич обшарил весь Ленинград и Москву, пока не вышел на вас. У меня уже было несколько звонков из Риги. Ваша идея всем понравилась. Пожалуй, можно писать заявку на изобретение... Далее мы включим Чернобелого, иначе он обидится и вообще угробит тему. Я его знаю. Наверно, пока хватит. Ещё будет немало желающих примазаться к чужой работе.
Я уже начал кое-что понимать но настоял, чтобы следующим в списке стал он сам. Он написал без особого энтузиазма: "Г.В.Брауде" - и всё. Остальное - одни прочерки.
- Если вы считаете, что моё участие придаст вес всей работе, то я не возражаю. Но всего этого недостаточно. Нужно, чтобы нас хорошенько попросили заняться внеплановой темой. И такая просьба должна исходить от нашего директора, Александра Фортушенко... Было бы хорошо организовать звонок из министерства или академии наук. Впрочем, давно я не видел своего старого друга.
Брауде достал записную книжку и набрал телефонный номер:
- Будьте любезны академика Берга Акселя Ивановича! Кто говорит? Брауде Гирш Вульфович... Добрый день, Аксель Иванович, это Брауде. Давненько мы не виделись...
Конечно, интересно, о чем говорят такие корифеи. Но подслушивать чужой разговор вроде неприлично. К тому же сам Брауде мне, наверно, расскажет. И действительно, разговор был недолгим, но достаточно результативным, поскольку закончился словами: "Я обязательно приду... Хорошо, до встречи..."
Больше недели не было профессора на работе. Грипп, он ведь выбирает себе жертву по своему вкусу. На этот раз он выбрал моего шефа, не задумываясь о том, насколько нужен он мне в данный момент. Увидев его, мне почему-то показалось, что он чем-то недоволен.
- Нужно сделать транспарант со словами: "Здоровье хорошее, температура нормальная, все системы работают удовлетворительно" - и повесить на шею, - сказал он сразу после встречи. Оказалось, что по пути от входа в институт до лаборатории человек десять останавливали его с единственным вопросом - по поводу его здоровья. Что поделаешь, каждый по-своему реагирует на слова сочувствия. Есть люди, которые на слова: "А вы знаете... ", отвечают сразу: "Да, знаю, мне уже раз пять об этом говорили". Но не таков был Брауде, он старался быть со всеми одинаково приветлив.
- Ну, так что? Вас интересуют новости? - начал он. - Всё получилось так, как я и предусматривал. Академик Берг заразил меня гриппом, а я его раковой тематикой. Да. Серьезно. Я, как мог, пытался рассказать ему вашу идею поиска и анализа раковых клеток. Но почему-то связал это с радиолокационным поиском самолетов. Я знаю, что здесь нет ничего общего, но обстановка кабинета слишком располагала к аналогии такого рода. Там же мы сочинили письмо нашему директору. Но он об этом, естественно, ничего не знает. В этом я убедился вчера вечером. Он позвонил мне домой и долго уговаривал взяться за раковую тему, а я, как мог, отказывался. Потом, конечно, согласился и получил заверения в существенной поддержке и помощи.
- Теперь, Гирш Вульфович, вам нужно, очевидно, уговорить меня, - вставил я, когда до меня дошла очередь. - Я прекрасно знаю, как тяжело работать, когда начальство ждет от тебя результатов на следующий день.
- Это верно, но сейчас у нас другая задача. Как говорил Наполеон: "Сначала нужно ввязаться в драку, а потом решать, как её выиграть". А вас мне уговаривать не нужно. По-моему, вы уже созрели. Поздравляю.
Да, он был прав. Я давно мечтал о большой и важной работе, поэтому, не смотря ни на что, уже включился в процесс. С первого дня для меня было ясно, что распознавание раковых клеток - важная, но всё же частная задача, а нужно решать общую задачу распознавания совокупности микрообъектов. Тогда одно и то же устройство сможет проводить также анализ крови, ДНК и прочее... А если такое устройство подключить к телескопу, то можно будет решать и задачи навигации.
- Как вы смотрите на мою командировку в Сочи? Ненадолго - на неделю? - вырвалась у меня случайно во время разговора с Чернобелым. Вначале я даже не рассчитывал на благоприятный ответ, но, увидев вопросительный взгляд начальника, продолжал уже уверенней. - Нужно написать несколько заявок на изобретения, застолбить, пока не поздно. К тому же товарищ полковник (так мы часто называли Якова Ароновича) пригласил меня - он сейчас отдыхает в санатории вооруженных сил.
- Я не возражаю, но пусть подпишет командировку Брауде - сказал Чернобелый. В таких вещах он был очень осторожным.
- В Сочи? - Профессор посмотрел на меня из-под очков. - Именно сейчас, в разгар сезона? И какую вы придумали цель командировки?
- Проверка работоспособности наших устройств на телецентре, - выдал я домашнюю заготовку.
- Наших - это плохо, - сказал он. - Нужно конкретней. Всё равно никто не поверит, - добавил он.
Так и получилось. Первый человек, который не поверил мне, был главный инженер сочинского телецентра. Он повертел в руках мою командировку, а затем сказал: "Устройство работает хорошо. Будете проверять, или как?"
Мне очень понравилось это "или как", но поступить "или как" я почему-то не смог, поэтому ответил:
- Да, наверно, посмотрю, - но добавил, что у меня здесь ещё очень много работы. Если бы он заинтересовался, я бы ему рассказал, какой. Чего скрывать? Но он, как видно, привык к таким, маленьким хитростям, к тому же у него были вопросы по материалам моей первой книги. Оказалось, что он намеревается сделать небольшое устройство. Самостоятельно. Не каждый специалист легко раскрывает свои замыслы. И это понятно. Но после некоторых вопросов я спросил его:
- Я понял, что вы хотите сделать электронную почту. Зачем это вам нужно?
Мой собеседник несколько смутился, а затем ответил:
- Ну, знаете, не вам мне объяснять. У нас интенсивная связь с другими телецентрами. Порой такая, что телеграфный аппарат не справляется. Вот и возникла задумка сделать дисплей, а результат совместить с картинкой и выводить на мониторы всех технических служб. В вашей книге это всё описано.
- Не только описано, но уже и сделано, - заметил я. - Присылайте своего инженера. Мы дадим ему готовые схемы, и всё будет тип-топ.
- Почему инженера? Я сам приеду в Москву и привезу официальное письмо, мы можем и деньги заплатить... Для нас это очень важно, - добавил он. Вектор недоверия резко изменил своё направление, и наше расставание происходило уже совсем в другой тональности...
- В следующий раз, когда соберетесь к нам, сообщите о дне приезда. Мы вам поможем с жильем. Можно электронной почтой.
- Нужно будет рассказать Чернобелому, - мелькнуло в голове, - пусть не думает, что только начальников хорошо встречают на телецентрах. Какой-то идиотски замкнутый круг. В моих работах большая нужда, все предлагают деньги, которые не возьмешь и не реализуешь. И как долго ещё будет существовать этот грёбанный строй?
- Ну, как дела? - встретил меня полковник бронетанковой академии. - Отметили командировку? Идемте вместе искать жильё. Выберем этот квадрат и начнем прочёсывать его снизу вверх. Что-нибудь найдем. Плохо, что на одну неделю. Не любят они таких, несерьезных.
Следует сказать, что Яков Аронович недавно защитил докторскую диссертацию и после недельного отдыха совсем не был похож на грозного военного. А короткие шорты и белая панамка удачно дополняли это мнение. К тому же его диссертация была чисто математическая, а это, что ни говори, как-то сглаживает дистанцию между военным и штатским сословиями.
- Я не успел вас поздравить с защитой докторской, Яков Аронович, спешу это сделать, пока вы не стали генералом, - заметил я.
- Можете не спешить, таким, как я, генерала не дают. Даже если я две докторских защищу.
- У вас что, проблемы с партбонзами? - не унимался я.
Совсем недавно, на офицерских сборах, где "оттрубил" два месяца, у одного генерала на лекции спросили, может ли беспартийный стать генералом. Наш лектор, человек, по всей видимости, прямой и честный, подумал некоторое время и сказал примерно следующее: "В принципе может, ни в одном уставе такого запрета нет, но наше бытиё, как вы знаете, не всегда укладывается в рамки устава. И я в своей жизни, беспартийного генерала не встречал".
- Да нет, с партией у меня всё в порядке... Девушка, не нужен ли вам молодой ученый из Москвы?
Последняя фраза относилась уже к женщине довольно пожилого возраста.
- И чего он так обращается к женщине, - подумал я, - ведь она может и обидеться.
Но она совсем не обиделась, а только спросила:
- На сколько дней?
- На неделю, а если понравится, то и больше. - Успел ответить за меня курортник со стажем. Дама внимательно посмотрела на меня, как бы оценивая, насколько надежный я плательщик и хватит ли у меня денег больше чем на неделю, затем, сделав безразличное выражение лица, сказала:
- Нет, не нужен, - и добавила, - не подходит.
Жильё мы, конечно, нашли, правда, не так быстро и вдали от моря. Но зато в конце дня мы уже могли совмещать пляжные процедуры с обсуждением наших проблем.
- Я здесь уже кое-что обдумал, - начал молодой доктор физико-математических наук, - нам нужно в каждой заявке дать серьезное математическое обоснование, как бы реализацию математического алгоритма работы устройства. Оно будет в какой-то мере продолжением нашей с Гурамом Левоновичем заявки на открытие. Вы ведь знаете, что Гурам Левонович не мог даже кривую Гауссова распределения нарисовать с одним экстремумом...
- Вот, кажется, и начинается то, чего я больше всего боялся, - подумал я. От этого, очевидно, не уйти, поэтому я с безразличным видом спросил:
- И какова судьба вашей заявки?
- Пока идет только переписка, - ответил он.
- Боюсь, что кроме переписки, у вас ничего не получится.
- Это почему же? - удивился он.
- Да потому, Яков Аронович, что вы имеете дело с Институтом патентной экспертизы, главным губителем и врагом всех изобретателей, который считает, что на математическую формулу, равно как и на математический алгоритм, авторское свидетельство не выдается. Это не изобретение, а игра ума.
- Но это же нонсенс! - начал кипятиться полковник бронетанковых войск.
- Это недооценка роли математики в науке, - продолжал он.
- Совершенно с вами согласен. Но много вы встречали математиков изобретателей? - спросил я.
- Не много, но зато - Эйнштейн!
- Ну, положим, Эйнштейн не совсем математик. К тому же он на свои известные формулы не получал патента. Небольшой элемент логики здесь всё-таки есть. Возьмите математическую формулу. Ведь ей можно придать путем преобразования разнообразный вид. Так что с того? На каждую разновидность выдавать патент?
- Математика - королева наук, и только там, где имеется математическое обоснование, там наука настоящая. Возьмите, например, работы Лысенко...
- И здесь у меня нет никаких возражений, дорогой профессор. Я раньше, чем кто-либо другой, нашел связь между математическим описанием и технической реализацией. Только благодаря этому мне удалось делать устройства размерами с коробочку взамен больших шкафов. Но когда я попытался получить на это авторские свидетельства, я сам себе перекрыл кислород, поскольку в первых моих заявках была приведена минимизация логических функций, выражающих конечный результат. Математика хороша для диссертантов, - продолжал я, - которые на практике ничего не добились. У нас на кафедре был аспирант из Багдада, Махмуд. Ему один приятель за деньги или выпивку, точно не знаю, написал девяносто процентов диссертации. Так вот я с ним мучился дважды. Сначала, когда пытался понять, к чему всё это, и на защите, когда выступал перед засыпающим ученым советом. Впрочем, идемте, поплаваем. Мы, кажется, слишком разогрелись.
- Вы меня просто убили, - сказал подплывающий и отфыркивающийся полковник, - что же нам теперь делать?
- Писать попроще, профессор. Эдисон получил патент на лампочку без ссылок на закон Джоуля-Ленца. Патентная экспертиза не любит умников, и Нобелевскую премию по математике не присваивают, как мне кажется, из тех же соображений.
Долго ещё продолжался этот неантагонистический спор, начавшийся на берегу ласкового Черного моря. Чем-то он напоминал мне известный диспут между "физиками и лириками". И так же, как в том диспуте, к единому мнению мы, естественно, не пришли. В конечном итоге у нас появилось соглашение. Я написал восемь заявок, а Яков Аронович две, но зато взялся за организацию их пробивания и решил это весьма изящным способом, включив в список авторов сразу двух известных академиков. Естественно, с такой силой хилая патентная экспертиза не смогла совладать, поэтому с первого предъявления мы получили авторские свидетельства, от одних названий которых мороз по коже. Например, "Способ и устройство для ранней диагностики подозреваемого на рак многоклеточного материала". Или такое: "Способ и устройство для определения координат и взаимного расположения точечных объектов". Прямо бери это устройство под мышку и отправляйся в межзвездное пространство, либо используй на Земле, но для очень специфических задач.
В журналистике, писал Сергей Довлатов, каждому разрешалось делать что-то одно. В чем-то одном нарушать принципы социалистической морали - то есть нельзя было быть одновременно евреем и пьяницей. Хулиганом и беспартийным... В науке почему-то эти рамки были расширены и даже размыты. В разное время меня обвиняли в хулиганстве, политической близорукости, недисциплинированности. К тому же я не состоял в партии, любил иногда выпить, женщин, политические анекдоты, ни в грош не ставил начальство, любого уровня... А также имел другие недостатки... Здесь следует уточнить понятие дисциплины. Времена, когда за опоздание на работу давали срок, давно канули в небытие. Поэтому ты мог практически свободно в рабочее время пойти в библиотеку или поработать дома. Я знаю людей, которые настолько не любили работать в коллективе, что порой месяцами их не видели на рабочем месте. Хорошо, если характер работы позволял такие вольности...
Моё начальство тоже принимало некоторое участие в раковой тематике, но мне не очень хочется писать на эту тему. Приведу лишь пару "крылатых фраз", которые говорят о многом: "Главное в этой теме - это захватить лидерство и раньше других организовать Государственную премию" (Чернобелый). Или: "Серьезная тема не любит суеты. Здесь часто важна не победа, а участие" (Брауде).
* * *
Много разных событий произошло за годы моего участия в раковой тематике. Радостных и не очень, веселых и довольно грустных. Да и не могло быть иначе, если над тобой целая обойма начальников, считающих, что достаточно организовать работу, а всё остальное приложится. Подставляй только карманы для премий и грудь для орденов. Однако так не получалось. Как и другие работы, она закончилась премированием непричастных и наказанием невиновных. Но это уже совсем другая тема.