Пальцы сложив в щепоть (не для молитвы)
сжимаю в кармане плоть ключа. 
В гранёном стакане свеча, агонизируя, 
истекает парафиновыми слезами. 
Тремя хрустальными головами на всё безучастно 
взирает незажжённая люстра. 
В комнате было бы пусто, 
не будь в ней меня и у стены шкафа. 
Шкафье лицо - вытянутое кольцо потускневшего зеркала-лужи. 

Изображение бывает и хуже. 
К примеру, на снимках бродячего фотографа, индуса, 
в детстве ослепшего то ли от укуса гнуса, то ли от жала змеи.  
Помню со школьной скамьи - поймы Ганга, Евфрата, Янцзы
гнусом всегда были густо заселены. 
Есть там, конечно, и змеи... 

Гибкие как портупеи, они свёрнуты в тугие кольца.
Палящие лучи солнца, выводят на их спинах узоры.
К полудню, змеиные разговоры стихают 
и порочные их души, млея, 
погружаются в липкий сироп нирваны, 
словно резиновый шланг на дно порыжевшей ванны. 
Прямиком из саванны, в рваном саване облаков, 
пряный и пьяный ветер с петель срывает оконные рамы, 
топчет железные крыши. 
Его стенания запредельны и вне понимания внутренних стен. 

В плену тишины наблюдать тлен свечи в стакане - 
равно ожиданию прихода конца света. 
Пока новость эта ещё на подходе и не стала темой дня, 
делаю два оборота ключа. 

В таинстве открывания запоров заложен, бесспорный, 
признак присутствия во Вселенной Всеобъемлющего Начала - 
зажатый в пальцах кусок металла, проникнув в холодное нутро, 
оживляет механизм, создаёт перспективу, рождает движение. 
Это - явление, и оно чудесным образом, сказывается, 
на состоянии двери - внутри высохшей доски, 
червем декорированной под голландский сыр - до дыр, 
в глубине источённой материи, как в мистерии, 
в тризне, метастазами жизни обглоданны рёбра клеток,
и, вот уже, гроздями веток наливаются, беременеют сучки. 

В проёме двери ослепительно яркий день.  
Я на пороге... 
Тень лёжит на полу и держит меня за ботинки, мол не уходи.
Я к ней слишком привык, чтобы её замечать. 
Куда интересней мне изучать печать солнца на опущенных веках, 
вдыхать, выдыхать, вслушиваться, ощущать... 
И, вдруг, прыгнуть в песок. 
И, уже, не чувствуя под собою ног, во всю, 
лапами загребать в зелёную гладь моря.

И, такое ли горе, позабыть, что где-то есть шкаф, 
брюки, пиджаки, носовые платки, башмаки 
и накрахмаленные рубашки?