Середина февраля. День "афганцев", которым посчастливилось быть официально признанными... Для нас он - он повод молча помянуть соратников. И вновь слышу его рассказ. Просто ему некому рассказать о неизлечимой боли в душе. Наше с ним прошлое для Родиной - в небытье, словно его и не было....
... Афган, Ангола, Сирия, тем более Чечня, были впереди. Страна "не воевала". Потому, вместо "похоронок", наши мамы получили циничное: "Покинул воинскую часть и пропал без вести". Моя мама, как рассказали очевидцы, хладнокровно перечитала писульку военкомата и порвала на мелкие кусочки с словами " Чушь!".
Может, потому я единственным из моей группы остался жив. Госпиталь. Преодоление обреченности на физическую инвалидность. Преодоление безумия, когда осознаешь- прав был особист. Он мудро сокрущаясь "На хрена жив? Остался б там- звезду Героя б дали, родственникам- деньгу". В мирной жизни ты, действаительно, чужой и обуза.....
Четверть века полагалось молчать. Лишь в церкви я мог, конечно-безмолвно, спросить "Господи! Зачем оставил в живых?". Вопрос без ответа... Теперь, когда срок подписки о неразглашении позади- говорить, где были ? Тем более- что там делали?. Дважды командование посылало по три группы. Моя группа возвращалась без потерь. А у других: кого теряли там, кого - на границе. Перед внезапной очередной "турпоездкой" я усмехнулся "Трижды подряд?. Судьбу искушаем". "С тобой- все живы!"- оборвал представитель "верхов". На попытку вякнуть еще, посланник генералов сокрушенно махнул рукой, отсылая прочь...
Один за одним "погасли маяки" десяти моих ребят. К месту сбора вернулся один Кеше- Иннокентий... Изувеченный, обреченный мучительно умирать на чужой земле, умолял добить. "Надо, чтоб свой....".
Кроме мам, никому в сегодняшней, чужой, России не нужны мои слова об оставшихся там. Три отпуска я ездил, искал мам моих ребят. Двоих уже не застал в живых. Ведь самой "молодой" было уже под семьдесят. О каждой встрече с остальными рассказать невозможно. Конечно же, до жестокости - прийти и сказать пожилой, нередко, обессиленной жизнью женщине где и как погиб ее сын- я не посмел. Только двоим братьям погибших, моим ровесникам, доверил правду....
К их маме я смел приблизиться только в церкви. Старушка обязательно подходит к поминальной иконе Божьей матери "Взыскание погибших". Для мамы ее сын несовместим с пропавшим без вести. Она до конца дней своих просит боженькину маму разыскать кровинушку. Ставил свою поминальную свечу у иконы рядом с маминой. Молился о поминовении брата, каким ощущаю каждого своего соратника. А после безмолвно просил у мамы прощения за то, что ее сын не вернулся. Потому что не погиб рядом с ним.... Но однажды, помимо воли, мое "Простите Бога ради" вырвалось вслух. Маленькая ростом мама Иннокентия вскинулась ко мне озаренным ликом и глухо спросила: "Где Кеша!?". Я разжал ладонь. На ней лежала обертка от конфеты "Мишка на Севере". В любой передряге Иннокентий находил на дне кармана такую обертку. Смотрел на нее, улыбался и радостно делился с нами, словно открытием, "Мама такие покупала!"....
Мой отец, накануне Отечественной войны окончивший военно- морское училище, оборонял Ленинград. В моем детстве в доме отца гостили его сверстники, тоже ветераны. И никогда они не говорили о Войне. Хотя их пиджаки были тяжелы от боевых наград... Их осталось единицы в живых, оборонявших Пулковские высоты. Но на попытки расспросить о войне, только огрызались " Недобитки мы. Раз не погибли рядом с ребятами, там". Сегодня я снисходительно улыбаюсь выходкам клоунов, орущих особенно в день ВДВ "да я... да мы..." и рвущих в пьяном угаре ворот тельняшек... Реально прошедшие Ад, только смущенно улыбаются. Неловко нам, недобиткам, Стыдно кичиться.Перед оставшимися там.
Собираемся непублично, чтоб молча помянуть братьев. Ему некому рассказать о неизлечимой боли в душе. Я мог бы в ответ рассказать подобное. Сдерживаюсь. Наше с ним прошлое для Родины - в небытье. Невольно думаю - может, оно было не со мной?.