Август 1971 года выдался особенно жарким даже для Власа, коренного жителя Крыма, и он страдал от изнуряющей жары вместе с сотнями других новоиспечённых курсантов Севастопольского Высшего Военно-Морского инженерного училища, проходящих строевую подготовку на огромном плацу.
Плац находился на берегу бухты Голландия в низине, окружённой высокими холмами, на одном из которых стояло величественное здание училища. Одна из границ плаца выходила на берег бухты, к самой воде, но это не спасало от жары: говоря морским языком, был полный штиль. От жары и сотен марширующих ног асфальт плавился, горячий удушливый воздух медленно поднимался вверх от поверхности плаца, и сам плац напоминал раскалённую сковороду, на которой, словно жареные семечки, копошились курсанты.
Строевая подготовка длилась два часа ежедневно и как раз в то время, когда солнце находилось в зените. Военно-морской флот СССР испытывал своих новобранцев на пределе человеческих возможностей.
Первый час муштры подходил к концу, близилось время перерыва на отдых. Влас, как и все остальные курсанты, уже был весь мокрый от пота, а ступни его ног в тяжёлых кирзовых ботинках, имеющих на флоте своё, особое название - «гады», буквально горели, потому что он целый час изо всех сил дисциплинированно стучал подошвами этих самых «гадов» по раскалённому асфальту, как того требовал старшина:
- Носочек тянуть вперёд, ногу выше! Выше-выше! И р-резко вниз! Чётче удар! Раз, два, три!.. Раз, два, три!.. Не «сачковать»!
И все курсанты старались не «сачковать», все тянули носочки и с размаху били подошвами об асфальт, все были мокрые от пота, и у всех горели ступни ног.
Наконец, старшина посмотрел на часы и скомандовал:
- Перерыв - пятнадцать минут! Взво-о-д, р-р-разойдись!
Строй рассыпался, и все курсанты бегом бросились к краю плаца, где были деревья и несколько небольших зданий. Под ними была спасительная тень.
Влас в изнеможении упал в тень под деревом, рядом рухнул его новый товарищ Витёк.
Витёк был местный, севастопольский, он жил недалеко от училища - на Северной стороне. Это был невысокий парень плотного сложения, которого можно было бы назвать несколько полноватым, однако, при своей полноте он был сложен довольно гармонично. Главной особенностью Витька была почти женская красота. У него были маленькие розовые губки, и Власа всегда удивляло, что они у Витька были не алые, не красные, а именно розовые. Нос у него был прямой и лишь на самом кончике слегка курносый, но эта небольшая курносость не портила общей красоты. Тёмно-коричневые глаза были украшены длинными ресницами; чёрные, слегка вьющиеся волосы имели какой-то особый, шёлковый блеск. Фоном для всех этих прелестей служила очень смуглая кожа, которая выгодно подчёркивала их, и особенно - маленькие розовые губки. В дополнение к своим внешним данным, Витёк умел играть на гитаре и петь, хоть и негромким, но довольно симпатичным голосом. Всё это делало его неотразимым в глазах девушек, и он постоянно хвастался своими любовными победами, рассказывал всем о том, какое блаженство доставляют ему девушки. Любовные похождения были неотъемлемой частью его жизни в силу объективных обстоятельств: Витёк рос без отца. Был у него отчим, моряк загранплавания, но он редко бывал дома, и его наличие ничего не меняло в воспитании Витька. Как понял Влас, самого воспитания тоже не было, единственным воспитателем Витька была уличная компания.
С Власом он подружился потому, что тот, в отличие от других курсантов, более опытных в общении с девушками, был из деревни, воспитывался в строгой семье, поэтому в вопросах обольщения не был искушён. Витёк нашёл в нём благодарного и терпеливого слушателя. Особенно впечатлил Власа рассказ Витька о том, как он лишил девственности одну юную особу. Другие курсанты не так охотно слушали Витька, потому что сами не прочь были похвастаться своими успехами у девушек, и его чистосердечное признание в совершении акта дефлорации вызывало у многих из них лишь кривую усмешку и циничный вопрос: «Как, всего лишь одну?» После такой реакции на святое Витёк неизменно возвращался со своими откровениями к Власу, и слово «блаженство» звучало снова и снова.
Полежав несколько минут на траве с раскинутыми в стороны руками, Витёк медленно приподнялся и стал снимать сначала «гады», а затем - мокрые от пота носки, которые на флоте называли «карасями». Сняв их и разложив на траве, Витёк снова откинулся на спину, раскинул руки и глубоко вздохнул.
Влас тоже снял свои «гады» и «караси», разложил их на траве и откинулся на спину. После гражданской жизни, с которой они расстались месяц назад и в которой они летом разгуливали в тонких носочках и лёгких босоножках, было очень трудно привыкать к «карасям» и тяжеленным бесформенным «гадам».
Несколько минут они лежали молча.
- Влас! - тихо позвал Витёк, не шевелясь и не открывая глаз.
- Что? - спросил Влас, тоже не открывая глаз.
- А ты хоть раз испытывал блаженство?
Влас поморщился: похоже, Витёк сейчас снова начнёт рассказывать о своих похождениях, и ему, Власу, к своему стыду, придётся признаваться в том, что он ни разу не испытывал блаженства... А ему сейчас, в оставшиеся в их распоряжении несколько минут, хотелось только одного: просто лежать, наслаждаться прохладой и ни о чём не думать.
- Так ты испытывал блаженство? - снова спросил Витёк, не дождавшись ответа, и Влас неохотно сказал:
- Нет...
- А я только что испытал блаженство! - мечтательно сказал Витёк, и Влас изумлённо повернулся к нему: какое блаженство, ведь в радиусе километра нет ни одной девушки! Как ему удалось?
Влас даже приподнял голову и огляделся вокруг: только курсанты, никаких девушек.
Витёк глубоко вздохнул и продолжил, смакуя каждое слово:
- Я сейчас снял свои «гады»... Потом снял «караси»... Мои ноги обдувает свежий ветерок... Это и есть настоящее блаженство!
|