СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ ЗАМЕЧАТЕЛЬНОГО ХУДОЖНИКА И ХОРОШЕГО ЧЕЛОВЕКА
***
Владимир отдыхал после сеанса радиотерапии. Его утомлённый взгляд был направлен в окно, соединявшее палату Кемеровской онкологической больницы с внешним миром. Где-то невдалеке жил суматошной жизнью большой город, сияло солнце, шумел ветер. Там кипели страсти, рождались мечты. И повсюду были краски - сочные, густые. Целое море красок! Будто прошёл по улицам незримый художник, одарив их щедротами своей палитры. Как не хватает её здесь - в бесцветном унынии "ракового корпуса"...
За окном появилась крылатая тень, шумно уселась на подоконник. "Голубь!" - понял Владимир. И просветлел взглядом, смягчился душой, стал - как всегда это мог - примеривать увиденное к сюжету будущей картины. Однако голубь повёл себя странно: упал набок и вытянул лапки. "Умер!" - ошеломлённо подумал Владимир. И оказался прав.
Домой, в Киселёвск, Владимир Мулявин вернулся другим человеком. От великого оптимиста, которым он был, ничего не осталось. Передав брату Александру историю с голубем, он сказал: "Это знак! Меня скоро не станет". И как не убеждали его в случайности подсмотренной сцены, сколько не говорили о том, что всё у него впереди, он продолжал падать духом. И случилось то, что случилось. Владимира не стало... Из жизни он ушёл тихо, никого не отяготив своей болезнью.
Ушёл добровольно...
Его последней картиной стал зимний пейзаж, наполненный светом и отдающий бодрящим морозцем. На нём видна берёза, почти реально "звенящая" от благодатной стужи. Но главное в том сюжете - суть и грусть его - это следы человека. Самого человека нет - он ушёл в заснеженное Далёко - а следы его остались.
"Саша! Это я ухожу. Это мои следы", - сказал Владимир брату, когда закончил картину. Для него всё было предрешено...
***
Владимир Мулявин был живописцем от бога. Ни один киселёвский художник не отзывается о нём, как о мастере, плохо, или хотя бы в нейтральном контексте (что для творческой среды - великая редкость). О нём говорят уважительно, с почтением. А кто-то и вовсе причисляет его к ряду великих мастеров.
Можно сказать, он родился с геном художника. Семейное предание гласит, что у истоков мулявинского рода стоял даровитый человек, писавший иконы для храмов. Или, как тогда говорили: "малевавший", "мулевавший". Отлично рисовал, не придавая тому значения, отец Владимира - Матвей Васильевич. Да и мать - Евгения Ильинична - к творчеству имела причастность. Она ткала великолепные ковры, самолично делая для них матричный рисунок.
Окончив школу в родном Готопутове - селе в ста километрах от тюменского Ишима - Владимир получил специальность машиниста паровоза, отслужил в армейском десанте, и с блеском прошёл курс обучения в Омской художественной школе. В Омске он на долгие годы и остался, как-то сразу став своим среди его лучших художников. Владимира опекали такие корифеи от живописи, как Штабнов, Либеров и старейший художник Омска, легендарный Кондрат Белов.
Мулявина привлекли к работе в худфонде. Он женился, построил дом, стал отцом двух дочерей. У него была своя - "некоммунальная" - мастерская. Он участвовал в престижных выставках, выезжал на творческие дачи.
Всё в его жизни шло по восходящей.
Но...
В конце 1960-х дали трещину отношения Владимира с женой.
Тогда же он в первый раз тяжело заболел. Его укусил энцефалитный клещ, и последствия были таковы, что Мулявин полгода провёл на больничной койке. Он едва не умер - ведь методики лечения клещевого энцефалита в то время только нарабатывались. Но бывший десантник выжил. Хотя, возможно, последствия того недуга много лет спустя и привели Владимира в Кемерово, к врачам-онкологам. Кто знает...
Но я говорю сейчас об этом лишь потому, что сплетение жизненных передряг сделало Владимира Мулявина жителем Киселёвска. В 1970-м он переехал в этот кузбасский город к брату, Александру.
Его багаж составили несколько живописных работ, кисти, да краски.
***
Первое время Владимир жил у брата. Потом встретил женщину, которая стала ему гражданской женой. Переехал к ней.
Работу нашёл сразу же - в городской художественной мастерской. Она располагалась в районе улицы Толбухина, занимая одно из помещений прежней школы ? 5. И как-то так сложилась, что вскоре за этой - городской - мастерской закрепилось второе - негласное - название: "мастерская Владимира Мулявина". Сюда приходили известные ныне, а тогда начинающие художники Роберт Шибанов, Альберт Обельчуков, Пётр Леоненко (сейчас он живёт в Красноярском крае). Всех не перечислить... И в творческой судьбе каждого из них Мулявин сыграл не последнюю роль.
Услышать от него похвалу было в редкость, зато на советы и передачу практических навыков он был щедр невероятно.
Александр Мулявин тоже считает себя учеником Владимира. Он с улыбкой вспоминает, как, будучи на службе в ракетных войсках, получал от старшего брата посылки с красками. Вспоминает его наставления: "Написал этюд - спрячь на год-другой! Потом достань, и если не заметил ошибки - значит, за этот год ты как художник не вырос". Или: "Хочешь писать пассажиров автобуса?! Не вглядывайся в каждого человека! Прищурь глаза, и как бы сквозь дымку увидишь всех. Это и пиши!
Несколько лет братья вместе работали в мастерской, сообща выполняли важные для города подряды.
В середине 1970-х они оформляли парикмахерский салон "Чародейка", ставший одним из лучших в городе. При этом использовали русские народные мотивы, что всегда непросто для воплощения. Трудами Мулявиных была создана диорама в музее "Шахтёрская слава" школы ? 21. Братья доставили в помещение музея угольные глыбы и установили их так, что они - органично, почти незаметно для глаз - переходили в настенную живопись. Эффект при этом достигался потрясающий!
Мулявины часто выходили на пленер: писали этюды с натуры. Владимир любил работать по утрам. Говорил: "На рассвете краски густые, сочные". По душе была ему зима. Стужи он не боялся: положит краски за пазуху, чтобы не замёрзли, и мог часами какой-нибудь перелесок отображать.
Особое внимание уделял он переносу на холст воздушной среды. Говорил Александру: "Не пиши предметы! Пиши воздух". Ну, а как сам его писал - так никто в Киселевске писать, пожалуй, не мог. На картине, сюжетом которой был знойный день, воздух отдавал иссушающим жаром, а если речь шла о весеннем таянье снега или "мокром ненастье" - то был он натурально сырым, влажным. Изображал ветреный день - так воздух на холсте всенепременно "жил, двигался, создавал упругий напор"!
С Владимиром каждый чувствовал себя свободно. Лишённый снобизма, он был душой компании в мастерской, на пленере, в застолье. Умел пошутить, ободрить, а если надо - помочь деньгами. За рубли он никогда не держался: о его хлебосольстве и бескорыстии по сей день помнит всякий, кто Мулявина знал. Он и картины-то свои в основном дарил, а не продавал. Редкий художник-киселевчанин, тесно общавшийся с ним, не имел такого подарка.
И когда, в 1979-м, по городу пронеслось известие о смерти Владимира, мало кто мог в это поверить. Ну, не укладывалось подобное в головах! Умница, весельчак, отметивший какие-то 50 лет - да возможно ли такое?! Оказалось, возможно. Пройдя два курса радиотерапии, Владимир не захотел мучить себя дальше и доставлять хлопоты близким людям. Он так решил. Он сделал свой выбор. И никто уже ничего изменить не мог...
***
Сразу после кончины брата Александр Мулявин занялся подготовкой его персональной выставки. Подобных - посмертных - вернисажей Киселёвск не знал. Как правило, смерть местных живописцев приводила к тому, что их работы из поля общественного внимания исчезали. Расходились по родственникам... продавались... а то и вовсе попадали на помойку.
Александр Матвеевич такого поворота событий допустить не мог. Он, вопреки грустной традиции, решил собрать как можно больше работ Владимира и - в облике единой экспозиции - представить их сотням людей. Сам он располагал примерно полусотней картин, но хорошо знал, что "на руках" у горожан находится не меньшее их число. Начался поиск, длившийся несколько лет.
Выставка составлялась буквально по крупицам. Самый большой вклад в её экспозицию сделал художник Алексей Желобецкий, передав Александру Мулявину пять этюдов. От кого-то поступало по две-три работы, но чаще всего - по одной.
Часть произведений брата, хранившихся абы как, и получивших повреждения, Александр Матвеевич реставрировал. Потому и не удивительно, что открылась эта многотрудная выставка лишь в 1983-м году. И открылась не когда-нибудь, а 7-го декабря - в день 55-летия Владимира.
85 картин украсили фойе клуба Южно-Абинской станции "Подземгаз", на которой Александр Мулявин трудился в то время художником-оформителем. Место проведения выставки было не совсем удобным (вдали от городского центра), но её посетили множество киселевчан. Приходили в одиночку, семьями, гэпэтэушными группами. Толстенную Книгу отзывов наполняли восторженные отклики.
Владимир Мулявин, четыре с лишним года не значившийся в списках живых, переживал (да простится мне такая тавтология) триумф массового признания. И не только среди "простых" горожан. Все, без исключения, местные художники впервые смогли увидеть творчество Владимира Мулявина в таком объёме, панорамно. А увидев - не могли сдержать эмоций. Тогда и раздались эпитеты: в отношении некоторых картин - "шедевр!", а относительно их автора - "гений!".
В середине 1984-го выставка переехала туда, где, по мнению Александра Матвеевича, ей было самое место, и где её ждала престарелая мать братьев Евгения Ильинична - в Сорокинский район Тюменской области, в границах которого находится родовое гнездо Мулявиных, село Готопутово. Директор "Подземгаза" Александр Ворогов дал Александру Мулявину "добро" на командировку, и тот самолично размещал картины в Сорокинском Доме культуры.
В райцентре тогда проходила областная сельская спартакиада, но события на стадионе значимость выставки не принизили. К творчеству Владимира Мулявина прикоснулись сотни селян. И прикасались ещё много лет. Потому что, по желанию Александра Мулявина, работы его брата должны были остаться среди его земляков навечно.
Но - не сложилось....
В 1995-м Александр Мулявин получил от старшей дочери Владимира, Ирины, проживавшей в Москве, тревожное письмо. В нём сообщалось, что Ирина побывала в Сорокино и увидела, в каком состоянии находятся картины. Холсты покороблены... красочные слои в трещинах... В общем, Ирина просила у дяди разрешение забрать работы отца в столицу, на реставрацию. Он такое разрешение дал, и картины "уехали" в Москву. Что с ними стало - Александр Мулявин по сей день не знает. Писем от Ирины он больше не получал. А в Сорокино картины не вернулись...
До последнего времени Александр Мулявин хранил у себя несколько работ Владимира. Хранил как осязаемую память о брате. Но не так давно он решил передать их в фонд городского краеведческого музея. Речь о "Портрете матери", этюдах "Зима" и "На Иртыше". Теперь он спокоен: хоть что-то из творческого наследия Владимира будет сохранено для нынешнего и грядущего поколений киселевчан.
Дома у Александра Матвеевича остались только несколько набросков и эскизов, над которыми брат когда-то работал.
***
Владимир Мулявин упокоен на Афонинском кладбище. Его брат сделал всё, чтобы последнее пристанище брата было достойным, и приметным. Он установил на могиле памятник из нержавеющей стали с особой структурой поверхности. Лучи солнца, падая на такой металл, его как бы "зажигают". И далеко окрест расходится яркое, голубовато-серебристое, сияние. Главной же деталью памятника Александр Матвеевич сделал барельефный портрет Владимира собственной работы, из меди.
Немало лет простоял этот памятник, восхищая посетителей кладбища, и наполняя их уважением к усопшему. Но не так давно его украли безвестные вандалы. Он, вне сомнения, был сдан в пункт приёма металлов, и пошёл на переплавку. Говоря об этом, Александр Матвеевич влажнеет глазами. Видно, как ему тяжело вспоминать поруганную могилу брата. "Хочу, - почти шепчет он, - вместо прежнего памятника установить другой, в виде огромной мраморной глыбы, с небольшой табличкой. На него-то уж никто не покусится".
Да: в странное время живём...
Кто-то самозабвенно творит Прекрасное, Доброе, Чистое, целиком и полностью посвящая себя искусству. А где-то рядом благоденствует другой "творец". Он творит чудовищное, злое, постыдное, грязное. Но и тот и другой - невечны. Каждому предначертано покинуть сей мир, оставив что-то после себя в людской памяти. Плохое - или хорошее. Гадкое - или доброе. Может быть, как раз об этом, почти тридцать лет назад, и думал Владимир Мулявин, работая над своей последней картиной?
Следы на снегу... Следы, оставленные ушедшим в даль человеком... Насколько прост, и, вместе с тем, философичен сюжет этой - прощальной - работы! Ведь понятие "след" нельзя воспринимать только за отпечаток ноги какого-то путника. В нём ещё и аллегория чьей-то жизненной сути, её наполненности, важности для тех, кто сменяет ушедших с земного пути.
Очень точно эта мысль выражена в одном из лучших стихотворений Леонида Мартынова, отрывок из которого я просто не могу сейчас не привести:
Всходя на лестницы крутые,
В квартиры, светом залитые,
Прислушиваясь к звону клавиш
И на вопрос даря ответ,
Скажи:
Какой ты след оставишь?
След,
Чтобы вытерли паркет
И посмотрели косо вслед,
Или
Незримый прочный след
В чужой душе на много лет?
Владимир Мулявин - из тех, кто оставляет прочные следы в душах людей. Его часто, и по-доброму, вспоминают. О нём рассказывают тем, кто его никогда не знал. Им продолжают восхищаться. И так - я уверен - будет ещё долго-долго.
Покойся с миром, хороший человек! Спасибо тебе за то, что ты жил среди нас.