Надоел дождь. Ощущение такое, что ты кусок мяса, плавающий в какой-то огромной кастрюле, где некто гигантский и невообразимый решил приготовить бульон... Только кран у него с ситечком, поэтому вода льется кучей мелких и раздражающих капель. Да и кастрюля оказалась с дырками, поэтому все никак не набрать ее полную.
Любопытные, разглядывающие соседей по автобусу, попадаются редко. Натолкнувшись взглядом вежливо отводишь глаза, словно бы признав своего и разделив сферы влияния, но через секунду снова пристально изучаешь, теперь уже конкурента и соперника.
Медленно ползет по запруженным улицам автобус. Сквозь запотевшие с одной стороны и мокрые с другой стекла таинственно желтеют фонари. Кажется, что ты в брюхе какого-то чудовища уплываешь в неведомую страну. Однако каждые две-три минуты страшная сказка прерывается остановками и чудовище своей расположенной сбоку пастью заглатывает новых желающих попутешествовать. Автобус утробно взревывает, дергается вперед, но тут же резко тормозит перед очередным светофором. Тела спящих пассажиров мерно раскачиваются вперед-назад. Салон нервически подрагивает внутри, словно желудок, пытающийся переварить пассажиров с их пальто, куртками, сумками "Saks Fifth Avenue" и газетами New York Post.
К въезду в тоннель спит уже две трети автобуса, остальные с разной степенью успеха борются со сном. Сонно помаргивает, тайком разглядывая меня, женщина лет тридцати - у нее в глазах усталость рабочего дня и разочарование пустой ночи впереди. Деловито шуршит какими-то деловыми бумажками, беспокоя всхрапывающего соседа, старушка в строгом деловом костюме. Уставясь невидящими глазами куда-то в светлое будущее неподвижно сидит молодой негр, из его наушников прорывается ритмический рисунок какой-то рэповой песенки, забавно накладывающийся на шум автобусных колес и рев двигателя. Бойко щебечет по сотовому телефону увядающая красотка лет пятидесяти, делясь с подругой и бодрствующими пассажирами подробностями очередного скандала со своим бойфрендом. Он на пятнадцать лет младше и на тридцать - глупее, но судя по выраженю лиц всех, кто слышит этот монолог ему сочувствуют больше. Видимо все дело в визгливом голосе дамочки, который прорывается даже сквозь самый крепкий сон.
Автобус съезжает с highway на узкие улочки Бруклина. Затейливо петляя между домами начинает терять пассажиров - по одному, два, а то и целым скопом - человек десять. На опустевшие места подтягиваются пассажиры из глубины автобуса - дверь всего одна. В отличие от вечно спешащего куда-то Манхеттена по Бруклину автобус движется не спеша, на ум приходят сравнения с неторопливым парусником, медленно покачивающимся на волнах. Так медленно, переваливаясь на асфальтовых разломах дорог, автобус ползет к моей остановки. Иногда, зачастую совершенно неожиданно, с потолка раздается искаженный динамиками голос водителя, решившего объявить какую-нибудь остановку. Чем меньше народу остается, тем чаще звучат объявления - видимо, чтобы не давать уснуть пригревшимся на чьих-то освободившихся, и потому уже теплых, местах.
Автобус делает последний в моем маршруте поворот и я, осторожно выползаю из кресла в узкий проход. Путь к двери - какие-то три-четыре метра, похож на прогулку по палубе штормующего корабля. Чтобы не упасть приходится хвататься за висящие под потолком поручни. Автобус в последний раз взрыкивает, рвется вперед и тут же резко и послушно останавливается, хищно клюнув носом на моей остановке. Надвигаю на глаза капюшон и покорно спрыгиваю через струпеньку в ночь и в дождь. Сырость бъет в лицо, асфальт - в ноги. Я почти дома.