Грог Александр : другие произведения.

Время Бригадиров

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    полная версия работы "Первое лихо"


   А-др Грог
  
   Время БРИГАДИРОВ (101 км)
  
  
   ------------------------------
  
   "Для того, чтобы хорошо разглядеть глаз внутри, не проливая его влаги, надобно положить глаз в яичный белок и прокипятить и укрепить, разрезая яйцо и глаз поперек, дабы средняя часть сразу не пролилась..."
   Леонардо да Винчи
  
  
   ПЕРВОЕ ЛИХО:
   "БРИГАДИР и ВЫВЕРТОК"
  
  
   Дорога по осени - выноси святых и ратуй. Но какие святые в машине, где мат-перемат? И кому "ратуй" орать, если нет кругом людского племени? Только высунется из мокрого ельника вампир-дистрофик, с тоской глянет на машину, обитую крестами, закланную-перезакланную, - ожгет глаза сим непотребством и отступит, ворча. Пойдет, пошатываясь, едва надеясь дотянуть до весны - до времени, когда потянутся по реке сытые мордатые туристы-байдарочники. Глубокая осень - безнадега тем, да этим...
  
   1.
  
   Машина самым мерзким образом легла на брюхо. На этой прямой и луж-то было всего две, любую по краю объехать можно, но это если с умом, не торопясь. Не повезло - вдруг соскользнуло колесо с... в общем-то, удобного ровного места, повело юзом, водитель в испуге крутанул руль "не туда", поддал газку... и проскочили первую, для того, чтобы на все четыре ухнуть, зарыться в жиже второй...
   В машине, после затейливых разборок - "кто виноват", решили не суетиться, а ждать до света. Виноваты, по большому счету, оказывались все. Бригадир - что подписался на этот сомнительный, не слишком прибыльный контракт, а теперь решил "скосить угла". На месте водителя сидел кругом виновный Кося-Чмыхало, которого машина так и не признала за своего, и отчаянно "чудила". В затылок ему дышал, нервный Кося-Дергач пытался рассмотреть, что там впереди. Тот самый Дергач, который уже два года был в розыске, а третьего дня завалил на трассе шиногрыза в погонах, из-за чего объявили "перехват", и теперь приходилось возвращаться второстепенными объездными дорогами. Но больше всех виноват был, конечно, штатный шофер, и, если правду говорят, что на том свете при каждом недобром поминании приходится кувыркаться - крутился пропеллером за машину свою и за дурость, за то, что подставился, полез в заварушку, когда брали "объекта".
   Один Бригадир был настроен философски. Удачно вышло. Всех, кто находился в поселке, ликвиднули, так что хвоста ждать не приходилось. Немножко расстраивался за гемоглобин... Но не собирать же разбрызганное? Груз взял, потерял всего двоих Косек, один из которых, можно сказать, был не его. В машине просторней стало, выверток совсем места не занимал. Авторитет должен возрасти, а, значит, быть жирному контракту. Дело-то провернули нерядовое, не каждому такое удастся - взять "вывертка" на лесных выселках.
   Выверток (если на пригляд) был неказистым. Голый старик с лицом ребенка - ну, сущий младенец. И непонятным бы смотрелись все эти веревки, узлы, а еще более примотанные к жердине руки, для тех, кто не видел его в деле... Как ни наказывал этим олухам следить за ручонками, чтобы не связал узлом какую-нибудь "мудру", этот хиляк (на которого, по виду, дыхнешь перегаром - не выживет) успел-таки - умудрил! - сложил пальцы особым образом и направил на Косю-Рябозада. Бригадир первый раз видел, чтобы так качественно выворачивало. Только Кося был, а тут (не поймешь - верхом ли, низом, а вывернулся - не уследить глазу) мясо упало, а косточки поверх сложились. Бесполезный теперь автомат упал секундой позже, рядышком. Прогремел свое разболтанное обиженное по струганному полу. Все оторопели, Бригадир едва слышно присвистнул сквозь зубы. Наводка оказалась верной.
   - Лихо! - с уважением свел брови, и, не глядя на своих, спросил недовольно: - Ну, и че ждем? Следующего?
   Подскочили, ухватились в каждую ручонку - мертво, едва ли не зубами вцепились, развели по сторонам, стали мотать кисти загодя приготовленными бинтами. Бригадир не особо рисковал, держась напротив выворотка, знал, что дважды одна "мудра" не действует, тут нужно новую соображать. Зато покрасовался, поавторитетничал - никогда не лишнее.
   Тут Бригадир глянул на его ноги и забеспокоился, а можно ли ногой "мудру" сложить? Вона какие у него пальцы подвижные. Велел Чмыхале носки с себя снять и вывертку натянуть. Посадили вывертка в картофельный мешок. С боков подрезали, чтобы растопырка прошла, и горловину шнуром затянули - всборочку. Красиво получилось.
   - Ну, будя, гляньте-ка, как там наш водила?
   Подозревал, что с шофером не все ладно. Вот что значит, брать в дело не собственного косю. Сказал же олуху - сидеть в машине! - нет, сунулся... и, как назло, брюхом на заряженную растопырку - краем глаза видел, когда заминка получилась у столбов воротных. Бригадир многое успевал заметить, вовремя распорядиться, потому и был... бригадиром.
   Вернулись перепачканные. Показали полиэтиленовый пакет.
   - Что так мало?
   - С него хлестало, как с борова - сошло на нет.
   Бригадир ревниво ощупал взглядом фигуры - может, и не врут, не заныкали - потому и парой посылал, что один на другого, обязательно настучит. Людская порода... Достал из нагрудника плоскую металлическую коробочку, потряс у уха (хотя перед "выходом" проверял). Целой таблетки было жалко, потому неловко зажал толстыми пальцами и сломил почти вровень с полоской. Меньшую половину бросил в заботливо расправленный пакет, вторую, опять-таки, в коробочку - дорога домой длинная. Если ультрафиолетом влагу выпарить, сбагришь дороже, но в полевых условиях вечно так, крутись - не крутись, а не сэкономишь. Побултыхал пакет в руках, глянул на просвет. Дождался, пока выпадет осадок. Верхнее, посветлевшее, слил сквозь кулак, нижнее бурое оставил. После должен был получиться порошок - жаль только, меньше нормы, как с ребенка.
   Бригадир поторапливал с зачисткой, никакого творчества не позволил - баб, да девок мять. Не слишком горевали - костлявые все, словно с голодного острова. Смурные какие-то, равнодушные ко всему, как нарики. Неуютно как-то. Неправильно. И хотелось убраться из этих мест до темного. Потому дурную кровь не цедили - она и в городе дешевая, да и не за этим приехали.
   Бригадир уже знал, что за вывертка возьмет больше, чем подряжался. Видел, как мясо на человеке выворачивается, но чтобы и костяк перемешался, да поверх упал? Хорошего выворотка взяли, жаль только, что с виду неказистый, не товарный. По приезду, прежде чем сдавать, не лишним будет в порядок привести, полирнуть кожу - есть такое средство, намажешь... часа на три стянет, гладким становишься, как арбуз, и живчиком себя чувствуешь.
   Шаловливые ручонки эти были накрепко прихвачены к толстому ухвату у локтей, так чтобы и согнутыми не мог дотянуться одной до другой, и опять обмотаны кисти - пугало получилось... еще то! - а Кося-Чмыхало все горевал, что не захватили гипс.
   - Залить бы их! Ну, хоть смолой какой! - зудел, беспокоился.
   - Еще скажи - обрубить!
   - А можно? - смотрел с надеждой, преданно, как пес
   - На кой, спрашивается, тащились в такую даль?
   Да уж... Занесло...
   Последняя война не получилась - собачья свалка. Ни фронтов, ни позиций - каша. И не щенячья возня - клочья летят, а слабого в усмерть. Не понять; кто, кого, за что? Регионы дерут земли, от друг дружки кусают. Засосало, закружило годков, этак, на... не сочтешь. Недавно с того круга вырвался - прибыток посчитать. Прибытку - раны одни. Поседел, оплешивел, в таком возрасте семьи не составишь, опоздал. Одна дорога - в примаки - подкатить к вдовушке, к хозяйству. В родные места прибыл, дохромал, а там урод на уроде сделался - смутировали.
   А как хорошо жили! На Зеленого Николу молодые парубки завсегда палили вонючий костер, где сжигали всякое перепревшее негожее барахло, отходы и ломаную утварь. На костер собирали, оставленное туристами, а, если повезет, то и самих туристов, главное, чтобы повонючей получилось. Каждый год ходили в город - побивать врагов народа. Прибарахлялись. Врагов не убавлялось, но барахлишко, раз от разу, становилось хуже. Теперь в деревнях стало нестерпимо, а в городе наоборот; уладилось, устоялось, большинство на людей похожи, и работу можно найти. Нашел... Кто рук испачкать не боится, во все времена работу найдет, без прибыли не останется и уж тем более, в такие поганые. Для репутации вполне достаточно славы человека, который держит свое слово. Напарники не нравились - продадут при случае. Но в одиночку двух дней не протянешь, тут либо под крыло, либо кучковаться, но уже по-своему. Кто бригаду способен сколотить - тот и бригадир. Бригад много, сытости мало. Хороший заказ вырываешь с мясом... Сейчас заказы все больше на уродов, на умения их.
   Бригадир не спеша планировал завтрашний день - придется, верно, рубить слеги в ельнике.
   Выверток думал о собственном, не похожем. Выстроил частью и день завтрашний - решил, что последнему в нем умирать Бригадиру - так интереснее будет, веселей... и опять заскучал своим давним, невозвратным.
   "...Весело жили. Гадали - в каком ухе звона больше, и с какого места ребенка делать. Если не угадывали с ухом, то правильного звону добавляли, а с ребенком угадывали всегда. Иначе, откуда они брались? Если есть шанс, будет и случай, - так говорили, и в то верили. А иной веры не было. Считались людьми скучными - мол, играют по правилам, говорят то, что думают, делают, что говорят... Но пошутить любили. Пришлым торговали молоко от бешенной коровы. Те просили еще, пили, да нахваливали. До свету плясали вместе, потом садились смотреть, как доплясывают они свой остатний день... Есть поляны, где до сих пор кости танцуют. До баб ласые, до смерти грубые. Копали дыры в мир иной - случай искали. А оказалось, что сам давно нашел, прилепился. Городские, за их отличия, не держали их больше за людей - охоты устраивали, завидовали, не иначе - совсем чужими заделались, умирать толково разучились. Любой достойной смерти самоотвод устроят. Тела, вроде, те самые, а изнутри уроды..."
   Мысли Косей были просты и неинтересны...
   Перекусили бутербродами, обернутыми в вощеную бумагу. На каждого пришлось по два, а Бригадиру четыре. Все по правилам: офицерский доппоек на боевых. Бригадир периодически - под настрой - косил под офицера и заводил соответствующие порядки (о которых имел смутное представление). Нудный Кося жевал, стараясь уберечь распухший язык, и, с трудом выговаривая слова, обещал, как вернуться, отвертеть у злобной машины все колеса. За что заработал еще одного тумака - ведь не приехали же!
   Кося-Чмыхало, нудный-нудный, а за шофера теперь. Казалось, тут не поболтаешь, а какое-то время умудрялся. Ему вообще-то в багажнике положено сидеть - так сюда добирались, теснились - амуниции много, мог бы оценить повышение, но не способен. Старательный, но недалекий, как все Коси, еще и нетерпеливый, заводной по пустякам. За паскудность характера, чаще всех приходилось довольствоваться багажником... Но случай и шельму метит - прикусил язык, когда под горкой на дурной прямой, решил прибавить газку, да на откуда-то взявшихся кочках, всех так перетрясло внутри, словно это большой ребенок, вдруг, схватил машину в ручонки и принялся ее выколачивать. Давно Бригадир так не матерился. Дергачу разбередило рану, повязка пропиталась кровью, и у пленника на заднем сиденье подозрительно шевелились ноздри.
   Так всегда - морока, и не только. Держал не лучших, не самых понятливых, а тех, кто не переспрашивает - сделает, как велено - мог позволить недоумков. Хвостов ждать не приходилось, машина защищенная, можно переночевать. В выселках убивали не потому, что те доходяги представляли какую-то опасность, а по давней привычке, не оставлять, кто, при случае, сможет опознать. Потому почти и не было дурных случаев. Потому и ходили за Бригадиром, что удачлив, очередь была нешуточная. Опять и с вывертком повезло...
   Постепенно угомонились, устроились...
   Пока спали, прилипла к запотевшему стеклу нежить - подпитаться чужими снами, но тот, что в мешке, повел бровями, отпала. А, может, потому отпала, что бригадир спросонья ткнул ей в харю святым кукишем? Даже не пришлось снимать наперсток с большого пальца, демонстрировать лак на ногте. Лака, по совести, осталось не много, как не берегся, выкрошился по краю. Зато был он самый, что ни на есть, правильный - снятый со старых образов, в уместной к подобным делам концентрации - не один к пятидесяти, как торгуют всякие шаромыжники с левыми лицензиями, а самый, что ни на есть, классический - один к трем! Бригадир своим ногтем гордился.
   Упал славный кислотный дождик, из-за чего должны были полезть грибы, не требующие маринада. Остаток ночи прошел скучно - словно на кладбище, когда-то попавшем под разнарядку за неуплату налогов. С умом отделанная машина, наконец-то, вписалась в ландшафт, и больше не рассматривалась обителями как нечто инородное. Упокойная ночь, осенняя - вырви глаз.
   И только, уж совсем под утро, приходил фантом, родившийся на запрошлую грозу, качнул машину, но никто даже не проснулся. Фантом обиделся за невнимание и хлопнул, рассыпался искорками. Он был молодым, еще пройдет не одна гроза, прежде чем придет злое осознание своей никчемности, познает такое понятие как "зависть", и оно станет смыслом всего его существования. Зависть ко всему, что без всякого усилия имеет массу, способно касаться всех предметов, передвигать их и, вероятно, еще много чего, что оставалось ему неизвестным и завлекательным. Но, рассыпаясь, он постарался принести максимальные неприятности тем, кто находился внутри.
   Выверток уже знал, что будет утром...
   ...поутру они так и не сдернут машины - сначала, как назло, будут ломаться слеги, потом окончательно сдохнет движок, и выпрыгнувшая железка воткнется в глаз тому, что сейчас похрапывает на переднем сиденье и воображает себя водителем. Тот, что сопит рядом, как сообразит, что придется добираться пешком по местам злым, непривычным, закатит истерику, будет срывать с машины защитные образки и лепить на свой плащ. Собственным корявым словом резать уши, будто ножом, но не смыслом, а звуком, писклявостью, словно резиной натирают стекло. Рана у него опять откроется. Бригадир... вот с ним не все так просто. Надо подобрать нечто вкусненькое, неторопливое...
   - Да, - подумал, - именно так, удачный расклад.
  
   2.
  
   Хотя машина за ночь запотела - надышали изрядно - но уже совсем под утро, перед самым светом, когда небо ненадолго вызвездило, стал пробирать за плечи утренний холодок. От этого и проснулись, зашевелились. Протерли окна. По земле на открытых небу местах выинело. там больше никто не топтался, должно быть, стало похрустывать. Лужа по краю подернулась тонкой слюдяной пленкой. Сразу было видно, что на отрезке всего две лужины - обе объехать можно было - хоть справа, хоть слева - места достаточно. Поругались, осмотрелись. День обещался солнечным.
   Взялись за машину...
   Бригадир был не в духе по-утреннему. Наливался той злобой, на которой в иное время и на руках бы вынес машину, но сейчас как-то не фартило - крепкие с виду слеги оказывались прелыми внутри и ломались так неловко, что, того гляди, плечо вывернешь. Было с чего сердиться - у Коси-Дергача снова открылась рана, а Кося-Чмыхало, что был вчера за шофера, виноватым себя не чувствовал.
   - Не хрен было сворачивать!
   - А где твои глаза были?!
   - Не хрен было на большаке мента мочить! Из-за пары чешуек! Не обеднели бы!
   За ночь машину будто присосало - не сдвинуть. Мотор тоже, погудел, побулькал пузырями в выхлопную и заглох, будто и не живой больше - а ведь гарантийный, заговоренный на жизнь! И крутили, и пинали, а Бригадир даже с руки крови накапал в распределитель - последнее опасное средство - так и не отозвался, будто высосала та лужина все жизненные соки из него. Под конец словно сплюнул, вычихнул из нутра железку и так неудачно, что лишил Косю-Чмыхало глаза.
   До полудня провозились - Бригадир извел пол аптечки. Пытался собрать кровь (раз уж так получилось), но Кося-Чмыхало - сволочь неблагодарная! - кювету отпихивал. И рот ему было не заткнуть - винил всех: и Бригадира, и Дергача, потом всех покойников и, разумеется, саму машину, но больше досталось отцу Серафиму, что заговаривал ее и всех на жизнь, движение и удачу в этом предприятии. Так разошелся, что Бригадир уже с подозрением поглядывал на ближайший ельник, откуда ему стали чудиться чьи-то глаза.
   Разумнее всего было бы повернуть назад и топать меж оставленного следа - нежить еще долго не рискнет приблизиться к месту, где вдавилось святое колесо. А дальше? Когда след выветрится? Да и наследили позади себя изрядно. До большака, по расчетам Бригадира, оставалось один-два перехода, можно рискнуть прорваться и напрямки...
   Кося-Дергач, как услышал, что придется идти лесом, опять стал дерганым - похожим на себя. Принялся выламывать с машины защитные образки и лепить на свой кожаный плащ. Чмыхало рассыпался новым словоблудием, предложениями - одно другого дурнее - но его никто не слушал.
   - Хер с ней с машиной, сдадим груз, не то что машину, зубы себе вставим серебряные, кого хочешь загрызем! По лесам, как дома ходить будем - все заказы наши будут! - сбивал панику Бригадир.
   Еще час с лишним потеряли на том, чтобы подогнать сбрую - нести вывертка за плечами, и выбрать из того, что может пригодиться. Амуницию было жалко до слез, даже не думал, что столько всего накопилось "на всякий случай". Случаев сейчас должно было подвернуться много, а тащить все не было никакой возможности. Первое дело ружье и патроны к нему. Со своей гладкостволкой Бригадир не расставался, это для города вещь неудобная, там лучше всего обрез, но там просто присоединял неродной укороченный, а в этих местах длинный ствол достойного калибра в самый раз - просторно. И широко можно взять и далеко. Патроны, заряженные мелкой монетой - на всяких "бесенят", да некоторых неправильных человеков, и пара, особо ценных, в мешочке на груди: один святыми чешуйками, другой заряженный старым рублем с каким-то лысым, пшеницей и еще звездочками по краю. Этот на особо крупное, либо на себя - "последнее прости". Был еще автомат - вещь ценная, красивая, но теперь бестолковая, поскольку не было патронов - последние четыре сжег на выселках Кося-Рябозад (и не слишком ему это помогло). Но автомат с собой - когда еще таким разживешься...
   Бригадир меж делом привычно настраивал команду на "победу". Язык был хорошо подвешен, нужные слова находились легко. Даже для вывертка нашлись, чтобы не думал, будто одну глухомань на другую меняет, - стал его вербовать, расписывать будущее такими красками, что и Коси стали слюной исходить, собираться быстрее. Правильно рассчитал, как обрисовал убийце пальчиковому житуху в городе, так заметно повеселел, даже поторапливал, словно развяжи его сейчас, сам побежит трусцой. По утренней свежести, забыв про вчерашнее, уже виделось (хотелось), что выверток особо и не горевал, мстить и думать позабыл, потому как обрыдло все до невозможности. Бригадир разбрасывал шелуху слов, а держался задней мысли, не доверял никому, потому как все примерял на себя. Сам был бы не прочь поработать божком в каких-нибудь хлебных выселках, и сильно бы расстроился за непрошенных гостей, что пришли сдернуть с обжитого места.
   Выверток решил, что с тем ихним, что машину заговаривал, и дальше проблем не будет - вялый божок, не конкурент. На городскую работу (так понял) подряжают - выворачивать тех, на кого указывать будут. По опыту знал, что приходит время, когда и заказчиков приходится выворачивать. Жизнь - кольцо. Весело может стать везде. С Косями вышло так легко, что даже не интересно, а вот с Бригадиром не получилось - плеча не вывихнул, и паховая грыжа не вылезла. Выверток призадумался...
   Когда вынули из мешка, Бригадиру показалось, что со вчерашнего полумрака ошибся, не такой уж он и дохлый. Это вечером думалось, что до утра не протянет, но сейчас... Потом отвлекся от этой мысли - категорически не понравились ноги - слишком пальцы на них подвижные, даже в носках. Обули в топтуны покойного Коси-Рябозада. Надрезали крестиком по голенищу - получились дырочки, пропустили стропу, крепко подвязали к голеням, чтобы не спадали - как парашютисту какому-то - подумал Бригадир. Правильное решение, в таких не побегаешь.
   Выверток удивился, когда обсапожили, потом словно тень мелькнула - додумал "зачем", стал казниться, что ни разу не попробовал. По большому счету, для хорошей мудры требовалось одиннадцать пальцев. Попытался припомнить - сколько у него на ногах. На левой руке - шесть, на правой - пять, а вот на ногах? Если по шесть, то не получится, по пять - тоже. Занялся вариационными исчисленьями: нога к руке, нога к ноге, и крест на крест - на две параллельные мудры. И опять принялся вспоминать - сколько же пальцев на левой ноге, сколько на правой и сердился от того, что не может, никогда специально не интересовался.
   Наконец тронулись. Дорога была правильная - из тех, которых, хотя бы раз в год, но касалось колесо. Бригадир шел первым, за ним Дергач - держал левый сектор. Чмыхало, ослепший, по счастью, на нерабочий глаз, выглядывал то, что могло прятаться справа, вышагивал с пленником, притороченным спиной к спине, поминутно оглядывался, резко, испуганно, отчего вялые ноги вывертка разлетались и били в бока...
   Шли хорошо, Бригадир уже надеялся, что так и дотопают, но поспешил...
   Впереди на коротком колышке, вогнанном прямо в дорогу, торчала голова шофера - губы шевелились, глаза смотрели ошалело, едва ли не восторженно. По виду можно было судить, что обрадовался...
   Бригадир и остальные восторгов не высказали.
   - Наверное, хотят, чтобы дальше не шли, - высказал предположение Чмыхало.
   - Шиш им! - сказал Бригадир. Пощупал палкой вокруг головы - нет ли дурных сюрпризов. Потом так же осторожно снял голову, всмотрелся - не почудилось, действительно силилась что-то сказать.
   - Смотреть в оба!
   Команда, понятно, одноглазого Чмыхало не касалась, а Дергач стал сусликом, отщелкнул предохранитель и передернул пустой затвор, чтоб все слышали - шутить не намерен. Бригадир, оглядываясь по сторонам, сбросил куртку и стал разбирать свою бандуру, уронил на кожанку цевье, сломил ружье пополам, бросил и приклад с курками. Заставил Косю-Чмыхало лечь спиной на пожню и взять ствол в рот.
   - Держи и дуй!
   Взялся заправлять голову шофера так, чтобы трахея наползла на казенную часть.
   - Ни хера себе работенка! - пожаловался Кося.
   Долго не получалось, то там подтравливало, то здесь... Губы упрямо шевелились.
   - Бригадир! - вдруг выдохнула голова.
   - Ну?
   - Направо!
   - Что направо?
   - Направо!
   - Если так дуть, я скоро надорвусь! - заявил Кося и пустил ветра.
   - Дуй!
   - Направо! - повторила голова.
   - Куда направо? Относительно тебя? Что направо?
   Голова повела глазами, но обратно их вернуть не смогла, показались белки.
   - Гикнулась! - сказал Кося-Дергач.
   Кося-Чмыхало встал, отряхнулся, глянул и заспорил:
   - Не гикнулася, в бессознанку впала!
   - Так чего направо? Ходить или не ходить?
   Ясно, что прямо по дороге идти уже было нельзя - запретка стояла недвусмысленная - сами такие ставили. Порешили идти в ту сторону, куда глаза закатились, хотя Чмыхало и тут заспорил, но отколоться не решился. Дурного по жизни этому шоферюге не делали, не успели, вроде... не должен подставить. Голову, на всякий случай, взяли с собой - чтобы отыграться, если что не так.
   Справа оказалась тропа, ведущая, кажется, в нужную сторону - стали к ней параллельно и пошли. Если бы была большая группа, да к ней пара-тройка смертничков, чтобы ставить перед собой, Бригадир ступил бы на саму тропу и погнал быстро. А так? Остались только два ненадежных Коси, один - мочила, что в половине мест и местечек объявлен вне закона, второй бывший городской топтун-стукач, напуганный лесом на всю оставшуюся жизнь. Еще можно гнать вперед себя дедка-вывертка, но это все равно что сорить деньгами. Тем более, что изрядно ожил и теперь имел товарный вид едва ли не лучший, чем у остальных - уже не один раз пожаловались ему, что выверток изрядно потяжелел...
   - Черт! - сказал Бригадир.
   - Где? - в испуге присел Кося.
   - Забыл колышек проверить - как наточен? Не посмотрели - струганный или обгрызали?
   - А как хуже?
   Бригадир промолчал.
   Через час сделали петлю, пересекли свой след и нашли чужой, потом еще один, по вторую сторону - тоже кто-то параллель лепит. Обкладывают.
   - След человечий?
   - Вроде - нехотя согласился Бригадир: - Так это даже хуже.
   - Может, договоримся?
   - У нас глубоко печатается - понимают, что с грузом, отлипли бы, если бы поняли, что пустые или дешевые. Кровью пахнем. Не отлипнут - я бы не отлип!
   Бригадир за чужих предпочитал думать, как за себя - перестраховывался.
   - Сбросим?
   - Попробуем...
   Соорудил на скорую руку нечто вроде тотемного знака, это чтобы озадачить - пусть разгадывают то, в чем загадки нет, пусть время теряют. Еще раз осмотрел группу, особо бледного Дергача.
   Бригадир очень огорчался, если кто-нибудь оказывался раненым - не лежала душа добивать. Раненых старался не замечать, пока один такой подранок, вдруг, самого чуть не прищучил, вот тогда и переменился - держал глаз востро, зло и уже не колебался. Но если находились добровольцы на это дело, сам не пачкался и быстро прослыл добряком. Кося-Дергач был недостаточно ранен, чтобы списывать.
   - В отрыв пойдем!
   Достал пакет - то, что надоили в выселках с бестолкового шоферюги. Заставил Косю-Дергача прогрызть дырочку, и все высосать. Остатки тут же выпросил Чмыхало и вылизал все начисто.
   Рванули едва ли не бегом. Запарились, но, кто бы ни был сзади, а отстал. Бригадир всегда чувствовал, когда смотрят в затылок. Пару раз перехватил взгляд вывертка - словно буравчик входил, повернулся и пригрозил, что глаза тому забинтует.
   Шли быстро. Лес изредел, измельчал, покривел. К ногам стал цепляться и брызгать соком жирный лапотник - преддверье болот.
   - Ничего-ничего... - приговаривал Бригадир, ободряя Косек: - Выберемся! Рожи будем мыть только святой водой, в молельне у ортодоксов бронировать самые лучшие места, на портянки холсты иконные пустим и где хочешь пройдем, сапоги подковывать бронзовыми образками...
   Выкладывал Коськам мечту с большой буквы - простую и понятную. Не свою собственную - многие бы удивились, узнав то, о чем способен мечтать Бригадир.
   - Шапку чешуек нам насыплют. Машина была - дрянь неблагодарная - хрен с ней! - новую закажем на пяти колесах.
   - Зачем пятое?
   - Посередке - давить тех, кто между умудрится залечь.
   - Да! - одобрил Кося-Дергач, глаза загорелись и попер первым - прокладывать маршрут во влажной зеленой целине.
   Подошли к широко раскинувшейся болотине охватывающей своими краями два покрытых ряской озерка, к каждому из которых уже цеплялись следующие, выстраивая гирлянды насколько хватало глаза...
  
   3.
   Болотный хлунь, сидя голым задом на мокром теплом стволе, с тоски и жизненного неустройства занимался онанизмом. Для сего ответственного мероприятия с бодрящего ствола, того, что дарит энергию лишь от слоя подкожицы, была самым тщательным образом только что снята верхняя кора, теперь было главное - не упустить время... и в тот волнующий момент, когда, вот-вот, все должно было получиться, и болотный хлунь надеялся разродиться торжествующим уханьем, переходящим в вопль - известить болото о еще одной победе, отголосок которой обязательно должен достичь мохнатых ушей той хлуньки, что предпочла его ... тут и отвлекли.
   - Уроды!
   Обозлился качественно - уже в собственном замутье нет покоя от этих прямоходящих! - беспредельно обозлился, на всю протравленную жизнь, как способен злиться после Четвертой Биологической только болотный хлунь.
   Надо сказать, что хлунь здешний прославился многими делами - это тот самый, что сменял два воза грибной икры (весь свой достаток) на задрипанный велосипед и потом с суровой голодухи сожрал резину с колес. И, скажите на милость - на что на болоте велосипед? - это с каких вонючих глюков, поднимающихся испарениями в дикую жару, можно пробовать перепрыгивать на нем с кочки на кочку?
   - Уроды городские!
   Пошел выставлять на гати верткий плавучий пень, с корневищем, обточенным бобрами в острейшие шипы. Для верности проверил - оставили ли подарка, прежде чем ступить на гать? За резину к колесам еще мог бы простить... но те два использованных презерватива на веточке - еще и не под размер! - только больше озлили.
   Опытному Бригадиру свежий пень на гати показался слишком привлекательным - имел привычку не искать удобств в дороге - шагнул в обход, но нетерпеливый Дергач, идущий следом, не выдержал - прыгнул на манящую удобицу и... только и выкрикнул последнее в своей жизни:
   - Бля!
   Развалился пень на две половины, крутанулась каждая вокруг себя, захлебнулся криком Дергач, когда вдарило, воткнуло под бока, исчез в жиже. Еще раз крутанулся пень, показал шипы уже без него, потом еще раз и опять стал удобицей - таким привлекательным - хоть танцуй на нем.
   - Под жевалку попал, - сказал Бригадир и пожалел, что поспешил скормить Косе гемоглобин:
   - Смотреть в оба!
   Сказал неизвестно кому, возможно, что самому себе. Простучал шестом поверхность - определил место разлома и уже сам шагнул на пень-жевалку, но не в центр, как бедолага Дергач, а в край, на одну из половинок. Побалансировал, проверил, как качается.
   - Этой половиной идти.
   Выбрались...
   На краю остановился, оглянулся назад. Сплюнул промеж зубов в кувшинку - та захлопнулась и обвяла. Немножко подумал, отцепил голову шофера-предателя от пояса, посмотрел ей в глаза укоризненно, вздохнул и бросил в болотину. Чавкнуло подходяло - торжественно - соответствующе моменту.
   Кося-Чмыхало потирал здоровый глаз, наполнившийся вдруг слезой.
   - Везучий, будешь теперь в хрычевнях на халяву кушать, - сказал Бригадир и легкой зависти добавил в голос: - Прикроешь повязочкой - решат, что дурной глаз прячешь. Побаиваться будут - а ну как возьмешь и глянешь? А проверку устроят, так дело шито-крыто, действительно глаза нет, не подкопаешься.
   И припомнил, что действительно, был у них с плохим глазом, прикрытым от греха кожаной повязкой, все пугал ресторанного, когда тот не вовремя лез с намеками - что неплохо бы иногда и платить. Тогда грозно тянулся к повязке, и тот махал на него фартучком, подседал и смешно жмурил лицо в испуге. Этот был настоящий. Знал еще одного, но тот был известный в роте лапшист, а повязку надевал, лишь когда в хрычевню намыливался - доводить хозяина до зубовного скрежета. Ну, и доигрался - загрызли. Есть такие, что за лишнюю кружку пойла в грызуны наймутся. Ищи потом - сверяй зубки, примеряй - тот или не тот сработал? Но про все это Косе, конечно, рассказывать не стал.
   - Какие образки пропали! - сказал, вдруг, Чмыхало. - Он, сволочь, мне так и не выменял, что просил...
   Выверток следил за горем человеков.
   - Дедок, гадюка, между прочим, опять потяжелел!
   Бригадир посмотрел - потяжелел не потяжелел, но наотдыхался - можно вести на привязи.
   От гати снова начиналась чужая тропа, место было набитое, хоженое - только непонятно кем. Если тропа не своя, даже недоумок на нее не ступит. По чужим лесным тропкам не ходи, иди вдоль, а чтобы пересечь чужую - десять раз обдумай - надо ли? до последнего держись, даже когда сильно в сторону забирает. Ищи место, думай, как пересечь, но только бы не ступить, не замять ни ее, ни обочины, не обозначиться. Нельзя следить на чужом, нельзя расписываться - куда пошел и откуда.
   Бригадир нашел такое место, будто нарочное. Подумал, и не решился воспользоваться - не понравилось. Вроде бы и ствол завалился сам, но вот давно, еще и живой, только врос глубже той частью корней, что не выдернулись. Нависал на ту сторону удобно, подпираясь верхушкой в другое дерево, и сук по ту сторону имелся толстый, по которому можно спуститься. Но слишком уж удобный переход, наверняка опробованный, а не любил Бригадир подобных излишеств. Решил идти дальше, хотя тропа, вдоль которой двигались, уж совсем стала забирать влево.
   Но тут Кося стал возражать, если дальше идти, то получится, что назад, и дело к вечеру, а до большака, по прикидкам, всего ничего. Бригадир в подобных делах позволял высказаться всем оставшимся в живых. Еще раз прислушался к себе. Не нравится - и все тут!
   - Первым не пойду! - сказал, как отрезал.
   - Я попробую!
   - Это твое решение? Свое? - на всякий случай еще раз спросил Бригадир и успокоился только, когда Кося ответил ритуально, как и требовалось.
   - Твоего греха здесь нет - свое на себя беру.
   Тогда только отпустил - нечего лишнее посмертное цеплять на загривок, потом зудит, ноет, приходится Серафиму приплачивать, чтобы снял. Пристроился в сторонке, приложил ствол к щеке, стал водить по сторонам, ожидая неизвестно чего. Ну, не нравилось ему здесь, хоть ты тресни.
   Кося пощупал наклоненное дерево, побил ладонями, поцеловал и пошел прямо от комля, сперва легко, потом забалансировал на одной ноге, присел в испуге и дальше уже не выпендривался, на четвереньках. Над тропинкой задержался - посмотрел направо и налево, оглянулся к Бригадиру, помахал отрицательно головой. Пошел веселее. На той стороне встал на сук, который спускался к земле, не отнимая рук от ствола попрыгал, попружинил... держит. Бригадир подумал, что дальше лучше бы сползать по суку в обхват, и потом, не отпуская рук, прощупать ногами землю. Но Кося решил по-другому, стал сходить, и тут, непонятно с чего, вдруг поехала нога, взмахнул руками, уже падая попытался ухватиться за сук и вроде удалось, но руки отчего-то не сомкнулись намертво, не удержали. Еще развернулся, выставился конечностями - не для того, чтобы спружинить, а уберечься, спасти тело, если в траве, вдруг, понатырканы шипы - и исчез в ней полностью, будто и не было ничего. По деревенской своей прошлости, Бригадир бы сказал, что корова языком слизала.
   Прежде чем развязать, еще раз обрисовал перспективы. Либо ползет, либо рублем в лоб из поганого ружья.
   - Попробуешь чего-нибудь отчебучить, разнесу по кочкам!
   Подвязал его на две веревки. Одной к поясу, другу за ногу и пустил первым. Выверток все-таки подвел. Как так случилось, вроде и привязаны были сапоги накрепко, но один сполз с ноги сам собой, упал на тропу, и ничего поделать было нельзя. Ползущий сзади Бригадир только и проводил тоскливым взглядом. Ну, не ладилось все, с самого начала не заладилось. Упал нагло, прямо на подошву, стал носком по тропе, словно намеревался бежать, и жиденькая, едва заметная глазу волна прошла по тропе, прошелестели листья в ту и другую сторону. Ой, как хреново...
   Ты это нарочно, что ли, паскуда? - зашептал Бригадир.
   Хорониться теперь не имело смысла, только и времени оставалось, пока волна-сторож до хозяев дойдет. Но пока еще соберутся... - успокоил себя Бригадир и стал пихать подталкивать вывертка. На развилке остановил, перелез через, нарочно придавливая побольней. Внимательно осмотрел то место, где у Чмыхало соскользнула нога, а потом и руки. - Ничего не заметил. Прижал мизинец, повозил по стволу поднес понюхал широко ноздрями, повел головой.
   Обмазана скользючкой. Причем, не местной, не природной, а химической магазинной. Свои что ли охотятся? Но тут не знаешь что хуже... стал вязать веревки, чтобы спуститься в стороне... первым спустил вывнртка.
   Кося последний, хоть и не под отчет, но контракты в конторе зарегистрированы, хочешь не хочешь, объясняться придется. Потому задержался, заглянул. Увидел то, что примерно и ожидал.
   Зацепился ребрами за крюки вживленные в стенки.
   - Как ты?
   - Больно! - выдохнул Кося
   - Неудачно нацепился, если снимать, кишки потянутся.
   Достал духовую трубочку снаряженную сонником - легкой приятной смертью. Прицелился, чпокнул - Кося и не почувствовал, что игла под подбородком уже. Теперь недолго.
   - Ухо дашь?
   - Зачем?
   - Зуб даю - захороню в молельной
   Кося заулыбался и "поплыл". Знал, что не обманут, потому как последний он из всех Кось.
   Бригадир "последних" никогда не обманывал, потому и задержался дольше разумного, подтянул Косю петлей, срезал то, что обещал и упаковал с образками - все неспешно, вдумчиво.
   Вывороток смотрел в яму с жадностью, словно впитывал в глаза, боясь упустить хоть малейшую деталь.
  
   4.
  
   На всякий день ночь приходит, и этого не миновать - спасайся костром, жилищем или незаметностью.
   Луна, что фонарь огромный (чисто глаз бога!), отбрасывала в бору длинные тени, а потом, вдруг, сморгнула, будто наползло черное веко, и серебристый высохший мох стал пепельным и уже не так хрустел под ногой, и ... Но вот открылось веко, и стало по-прежнему - частокол теней, лежащий по мхам, опять принялся подчеркивать голую стройность деревьев, высохших на корню.
   Бригадир припомнил, как в такие ночи приходилось перебиваться заработком в городе. На полнолуние всегда усиленный наряд - собирать насмотревшихся на Луну до посинения. Лунный алкоголизм один из самых устойчивых. Выводить из этого состояния сложно, накладно, но не терять же в ясные ночи до трети города? Кто налоги будет платить? И тут логику городского Смотрящего можно понять, но попробовал бы он сам грузить этих облеванных, отбивающихся, с глазами едва ли не крупней самой луны, платил бы чуточку побольше...
   Обустроился, как умел.
   Бригадиру, хоть редко, но приходилось отбывать заячий номер где-нибудь под кустом. Под голову кулак, под бок и так. Но обычно старался устроиться с комфортом - имел такую привычку каждую лежку выбирать заранее и максимально ее благоустраивать, чтобы сухо и скрытно. А днем, а летом можно вздремнуть и в "открытую" - на верхнем мху бора, на каком-нибудь проглядном на все стороны лесном "пупе" - могильном кургане, за давностью позабытом над кем он, чьи это кости, рассыпавшиеся в труху, сутью своей уж многократно прошли в деревья, истлели вместе с ними и снова взошли к солнцу, а потому не держали зла, не могли, обеспамятняли. И деревья не держали, поскольку не были знакомы с топором. Хорошо на таком пупе, среди сосен, лениво поворачиваться на стороны, не подкрадывается ли какой лесной дурень. Чтобы встать и размять на нем свою ломоту, взбодриться перед дальнейшим вышагиванием неведомо куда. Хорошо привалиться спиной к старому мудрому дереву, править нулевым надфильком нож, проверяя острие на щеке...
   Но вот так ночью, пусть и обложившись образками, пусть в дубовой рощице - месте, что не любит гнездиться нечисть, пусть с костерком, в который, кроме правильной "бездымки", подбрасывал и крошки ладана, но с вывертком, растеряв всю амуницию, машину и бригаду, так далеко от дорог... Непутевое дело.
  
   Маленький бездымный костерок, обложенный со всех сторон камнями, плюнул искрой в сторону Бригадира. Костерок горел странновато - пламя опасливо косилось на вывертка, стараясь выпускать язычки подальше, будто пыталось привлечь внимание, наябедничать.
   Прикрученный к жердине выверток усмехнулся, И Бригадиру показалось, что пламя опасливо съежилось. Потом принялось шарахаться, как живое, желающее бежать. Поднял голову, повел из стороны в сторону - щеки сквознячка не ощущали. Уловил краем глаза, как выверток, глядя на потуги огня, принялся дразниться: свернул губы трубочкой - то ли дунуть, то ли поцеловать. Пламя испуганно зашарахалось, потом расстелилось и стало подбираться к сапогам Бригадира.
   Бригадир, не выходя из задумчивости, вяло ругнулся, но не отодвинулся, только показал краюшек древнего рубля с потертым лысым. Выверток ощерился, а пламя выровнялось. Тут Бригадира и "пробило на разговор", подбросил еще кусочек бездымки.
   - Ну что ж за сволочь такая на мою голову, - пробормотал он. - Тут умотался - ног не чуешь, а этот - живчик! Все бы веселиться, душа копеечная. Тут всех Косей моих положили - бархатные были люди, добрейшие - слеза прошибает, когда думаю. А ты - выкидыш природы - ну, ни на грамм сочувствия!
   Выверток что-то буркнул, как сплюнул. Не долетело. Словно лес устыдился, всосал звук и уже выплюнул сам куда-то за свои пределы, чтоб не мусорили таким. Думы не шумят, не спорят, не дерутся одна с другой, но свой след на лице рисуют. Надо уметь считывать. Но с лица вывертка ничего не считаешь - яблоко печеное, ни одна морщина не шевельнется.
   - Бормочешь, нелюдь? Расплодилось вас... Не будь такой дорогостоящий, - мечтательно затуманил глаза Бригадир. - Не обещай Косям святости прикупить за твой счет... Эх! Потешил бы...
   Бригадир врал - душой про Косек и думать забыл, просто использовал их, как всегда, пусть теперь по привычке, но к делу пытался подшить - на вывертка подвесить, "раскачать" его.
   И снова выверток отозвался невнятно.
   - А по-человечески все равно не можешь, - подытожил Бригадир. - Даже для леса ты ублюдок.
   И тут лес зашумел, зачавкал, словно поперхнулся смыслом, не мог пережевать сказанное, и сам ли, или быть может, это выверток вздохнул так глубоко и на освещенное пространство, как на стол, выложил четко и внятно:
   - Кто тут выкидыш-ублюдок - ещё подумать надо...
   На какое-то время Бригадир застыл, затем едва ли не расплылся от счастья.
   - Можем, значит, паскуда! - удовлетворенно сказал Бригадир. - И пятки прижигать не надо? За говорящих понятливых вдвое дают. Ты говори-говори... - подбодрил он, почти не веря. - Говори, миленький!
   И выверток, словно войсковой капеллан, понес (на взгляд Бригадира) какую-то непонятную пургу про святость. Бригадир в смысл не вслушивался, а вот образы перед глазами вставали. И про последнюю войну было сказано - себя в ней увидел, и про молодого, еще без рубцов, когда стоял на перепутье куда податься - дома ли, как множество предков существовать, отбиваясь от невзгод, терпеливо сносить, что отпущено, или чужие хаты громить в краях далеких, душе и мысли напрочь чуждых. Совсем мальцом себя увидел, когда впервые силу почувствовал - отнял не свое, когда присвоил бесхозное, обобрал первый труп на дороге... Когда впервые убил и мучался, словно не отнял, а сам что-то потерял.
   Бригадир давно свой мир видел как дальтоник - в одну краску, а тут вдруг так расцветило.
   - Охренеть, - сбросил наваждение Бригадир, искренне изображая крайнюю степень изумления. - Нелюдь проповеди читает! Только ты, когда к заказчику приведу, об этом молчи. За такое словоблядство не накинут... По нормальному разговаривать умеешь? По-бригадирски?
   - Давай-давай, отрыжка цивилизации, - сказал выверток. - Мели Емеля - твой банк. Городская пустозвонница!
   - Во-во, это по-нашему! - обрадовался Бригадир и отрикошетил: - Блендомент лесной!
   - Учи меня жизни - куркуль!
   - Что толку учить? Мозги круглые - рикошетят.
   - Сам-то давно на мозгомойке был?
   - А хоть бы и промытые, но это ты связан, и я тебя веду, а не наоборот, помойка ты зеленая, - стал заводиться Бригадир, ввязываясь в бессмысленный спор. - Вывороченные твои мозги - отдельно путешествуют, так и не догнали, а все потому что - выверток! Вы вывертки, нам рассказывали, - все, как один, выблевыши второй биологической. Вас закордонники сварганили на наши головы.
   - Я ж говорю, промытые. Заморочили вас, задрючили в уши - совсем извилины спрямили. Не так все было! - своим пискучим древесным голосом запротестовал выверток, и без всякой связи добавил: - Был бы умным - отпустил!
   - Ишь ты, дурака нашёл! Нелюдь отпустить?! Век контракта не видать! Кто бы услыхал только - Бригадира нелюдь уговаривает нелюдь отпустить - себя!
   - Сам нелюдь!
   - Урод!
   - Сам урод!
   - Э, так не пойдет! - рассердился Бригадир. - Это не по правилам. Повторять нельзя.
   - "От тюрьмы, от сумы и от мутации не зарекайся - сегодня жить, а завтра нежить..." - припомнил выверток старую человечью поговорку.
   - Хоть признался. Опять скажешь, не нелюдь?
   - Нелюдь, - согласился выверток, почесав плечом ухо. - Такой же, как и ты. Развязал бы руки, чешется.
   - Ага, а ты намудруешь. Мудрак! Перетерпи уж, мутило военное.
   - Довоенные мы, - повторил выверток. - Биологические войны уже потом начались. Мы много раньше появились. Это во второй биологической нас копировать пытались - оттуда вся путаница. Сами всяких уродов наплодили, не успеваешь отбиваться. Ты хоть знаешь, с чего войны начались?
   - А на кой мне это знать, если знаю, чем закончились? Или мое знание что-то выправит? - вконец разозлился Бригадир. - Переиграют их заново? Урод ты неправильный!
   - Я-то как раз самый правильный.
   - Значит, правильный? Урод правильный? Мутант из нелюди получился?
   - Рассказывать долго.
   - Ну и не рассказывай!
   Замолчали, насупились, каждый думал об одном.
   Войны заглохли как-то сами собой. Последняя тлела-тлела, да и перестала теплиться. Возможно, наконец, заметили, что топчутся на одном месте - сами с собой воюют. И новое, на которое так надеялась каждая из сторон, себя не оправдывало. В столкновениях, известно, выигрывают не те биомодели, у которых зубы, а те, у которых мозги. Мозги с зубами плохо уживаются - тут либо зубы выпадают, либо мозги деревенеют. Но главная беда оказалось в том, что мозговитые воевать друг против друга не желают, и биолаборатории сплошь и рядом - тысячами! - плодят потенциальных дезертиров. Тылы через то вывернулись, словно сработали те самые тысячи вывертков. И еще не раз выворачивались, перемешиваясь с чужими, пока все не устоялось само собой.
   Жизнь мирная. Стрижено ли, брито ли, от природы лысо - все одно голо. Хоть Смотрящий тебя обобрал, на городской оброк выстриг, хоть менты-подлюки на заметку взяли, и теперь им лень ходить куда-то еще - бреют наголо за "защиту" - все подчистую метут. Хоть сам ты, от природы и непутевости собственной, такой неудачник, что едва не светишься. Таких издали видать. Голыши, да голышки - и дети от них такие же будут. Пока не достанет кому-то характера - а доколе?! В семье не без урода... А вот уроды - другая категория, из них иногда люди вырастают.
   Косек больше не было, с кем "про жизнь" говорить, как не с этим?
   - Вот, к примеру, эта твоя "мудра" - каждый может научиться?
   Выверток пробурчал невнятное, словно огрызнулся.
   - А регулировать усилие можешь или всегда так получается? Зачем до скелета раздевать? Усердствовать так зачем? Неэкономично. Достаточно, чтобы только голова распалась или кожа сползла. Как ты там это делаешь?
   Довольно удачно изобразил мудру - ту, что видел, и тыкнул ею в сторону вывертка - Бригадир обладал сильной, иногда злостной, памятью.
   - Одного пальца не хватает, - сказал выверток.
   - Сколько у тебя?
   - На левой - шесть.
   - А... - крякнул и поскучнел Бригадир.
   Беседовать "про жизнь" расхотелось, теперь вроде бы и не с чего.
   - Отпустил бы...
   - Во! - не глядя ткнул в его сторону кукишем.
   Мысль не отпускала.
   - А на ногах сколько? Ногами не пробовал складывать?
   Выверток промолчал. Про ноги он очень расстраивался, что раньше не додумался. Но больше всего на то расстраивался, что не помнил - сколько у него там пальцев.
   - А у тебя?
   - Все равно не хватает, - огорчался Бригадир.
   Невезуха. Кругом невезуха. Какой-то непутевый контракт. И чего так сложилось?
   Тут выверток возьми, да и спроси про мечты. Чем они у Бригадира от мечтаний Косек отличаются? Бригадир рассердился - нашел кого ровнять! У Косек мечты простые - нажраться вкусно и в такую волю, чтобы блевать от всей души, а у него мечты бригадирские, нерядовые - смотрящим стать, право заиметь всякую дверь пинком распахивать, в хрычевне - первый стол и уважение...
   - Ну и в чем разница?
   Разозлился. Подошел, хотел уже пинка дать, но отчего-то не дал. Расстроился, хотя виду старался не казать. Есть с чего расстраиваться. Всегда понимал, чему радоваться стоит, а сейчас не понимал. Усложнилась жизнь, усложнилась. Странное это ощущение, будто отняли что-то, обокрали, меньше стало на душе, не за что ей цепляться, налегке остался, а не легче. Взялся припоминать, что любо...
   Любил, словно лешак какой-то, окунуться в мягкий куст древесной шерстяницы - блох выводить. Еще хорошо, когда вольным в лесу, не по заданию, имеешь возможность его слушать. Спешить никуда не надо. Почти как сейчас...
   ...В сумраке выла то ли собака, то ли человек. Есть в ночных звуках что-то чарующее! Вурлак воет. Он, когда воет, не поет - жалуется. На что - понятно. Неженатик. На них собственные инспектора и смотрилы. Малосемейный налог. Выводит в песне, что сосут их насухо. Врет, небось, - при таком раскладе не выживешь. И все же, до чего пронзительно, красиво... До чего жалостливо! В такую вот ночь, тихую, лунную, слушать, как они подвывают, сердце кровью обливается! Такого и натощак не стерпишь, так и хочется с себя последнее сцедить.
   Бригадир очаровался и окончательно очумел, уже не замечал, как выверток освободил руку, сгрыз с нее бинты, пальцы потянулись в его сторону и сложились в кукиш...
  
   5.
  
   Когда сидишь в болоте, исходишь страхом, первыми на лакомство приходят курощупики, именно они начинают обсасывать с пальцев ног, вторую нутряную слюну из себя выжимая. Перед этим (под первую слюну) обувь начисто объедят, одежду расчистят, все, что в болоте - начисто, и тогда, не спеша, смакуя... Бригадиру показалось, что уже начали, сосут разом мизинцы и большие пальцы ног...
   - Ох, лихо мне!
   Это даже не он (он шепнул еле-еле), это душа громогласно возопила.
   - Чего, орешь-то?
   - Лихо мне!
   - В третий раз зовешь, а ничего не просишь? - удивился выверток. - Ни жизни, ни смерти?
   Как сидел на четвереньках, так и перекинулся через голову, удивительно ловко высоко, тут же одной рукой ухватил вершинье тонкой березки, заломил его в сторону Бригадира и опять рядом - смотрит жадно, подсовывая под ладонь ветвь. Бригадир хватанул, но ветвь руках рассыпалась - прелая оказалась. Выверток противно коротко хохотнул, словно квакнул лягухой, потом зашелся мелким стариковским смехом. Ни лицом, ни телом больше на себя не походил - розовый, гладкий, ни одной складки или пятна... Тут Бригадир и сообразил, что выверток кормится с горестей. Что не одна такая способность людей наизнанку выворачивать, оказывается, есть и всякие другие. Такие, как неприятности, к примеру, городить и с них питаться, еще угадывать, видеть заранее - "что почем",
   Вот тебе и на! Нарвался-таки на Универсала, мать его ей-ти! Про таких краем уха слыхал, но не верил, мало ли легенд городят про лес. Мгновенно - намек за намеком - навязал гирлянду. Разозлился на себя неимоверно - как это? почему раньше по всем этим намекам-бусинкам не прошелся, тем самым, что сейчас картинками взялись стреляться? почему на зуб все несуразицы не опробовал, не оценил - к месту ли, та да другая, с чего ей быть здесь? Мог же по цепочке до самого кулона добрался - до пленника, вывертка?! Все по иному бы вывернулось!
   Болото болотом, а вспотел, покрылся испариной в неприличном месте, да и на лбу капель выступила. Гулькнуло что-то крупное вдалеке, шевельнулось - учуяло страх бригадирский.
   - Не кусают?
   Выверток смотрел участливо, как когда-то Бригадир, на любимую игрушку детских лет - земляную крысу, что отнял от души, и теперь она покрывается хрустящей корочкой, капает золотым соком.
   - Как тебе? - зудел нетерпением, топтался в приседе, ломал голову на стороны и, уже не скрываясь, смотрел жадно.
   - Хорошее болото, теплое.
   - Что сказал?
   - Много теплее, чем наружи.
   Выверток не поверил, сунул палец в жижу.
   - Мне много лучше утонуть и быть съеденным, чем к кредиторам. Вот у тех намучаешься, еще за Косек придется отвечать, да прежних долгов за мной, у-ту!
   - А что, в городе, таких как ты, сильно мучают?
   - Не то слово - там не жизнь - мука! Только здесь у вас в лесу и отдыхаешь.
   И стал раззадоривать себя, вспоминать нешуточные обиды. Как в очередной раз менты обобрали, как, чтобы машину взять, пришлось самому ночевать в подворотнях, дешевых гамаках, платя кровью городским упырям-вырожденцам. Как страховка делается, и ссудники надувают.
   Выверток аж засветился от рассказа, отрыжкой сытой рыгнул.
   Бригадир действительно так раззадорился, так поверил себе, что стал быстро погружаться - нахыр такая жизнь нужна!
   - Шишь им, а не налоговая книжка! - тыкнул кукишем в ненавистные рожи, что, словно живые, стояли перед глазами.
   Взялся тонуть всерьез, уже и только кукиш торчал из болотной воды. Выверток спохватился, подсунул крепкую ветвь - Бригадир ухватил нехотя, вынырнул и, не прерываясь, стал дальше рассказывать про племя гажье - чиновничье, про правителей, про ментов и про страшных баб. Уже давно крепко держался за ветку, и второй рукой в берег вцепился, болотце отпустило, но не вылазил, все рассказывал...
   А выверток уже не розовел, лицо ребенка исчезло - стал обычный старик, что хмурился, мрачнел-мрачнел, потом вдруг сплюнул, сказал протяжное:
   - Эх-х!
   Сложил пальцами затейливую "мудру", направил на себя и... рассыпался. Еще некоторое время стоял костяк и, кажется, кому-то укоризненно грозил пальцем, но вот и он стал рушиться - опали кости поверх всего остального.
   Бригадир смотрел в изумлении.
   Ветвь, за которую держался, отломилась. Березка с разгневанным шумом выпрямилась. Бригадир рванул телом, цепляясь рукой в крепкое, только вода с шумом смочила берег, и руки, как не пытался цепляться, вбивать когти, вдруг, заскользили по мокрому, словно сам он неимоверно потяжелел, или болотники взялись тянуть за ноги...
  
   5/2
  
   Вынырнул, глотнул воздуха. Вынырнул Бригадир из сна. В сумраке выла то ли собака, то ли человек.
   Костерок прогорел. Луна осветила все одним серебристым светом. На глазах Бригадира, выверток, кося на него одним глазом, удивительно ловко освободился от перекладины и теперь торопливо грыз бинты на руках.
   Бригадир попробовал шевельнуться. Выверток выплюнул кусок бинта, ткнул в его сторону кукишем и взялся обгрызать на второй.
   - Шутишь?! - взвревел Бригадир и понял, что не взревел, даже не пискнул и тело его вялое, не подчиняется. Как сидел, так упал вперед, стукнул головой и землю, почувствовал, еще и еще несколько раз приложился. Понял, что теперь руки и ноги чувствует. Крутанулся в сторону вывертка, сбил его, ухватил за тонкие кисти, развел по сторонам. Также с ним принялся вставать, уводя голову, чтобы не вцепился зубами в ухо.
   Выверток рванулся, перекрутился в руках через себя, через голову - у Бригадира едва не вывихнулись собственные кисти, но стерпел, удержал, и даже когда зловредный старикашка коленками под грудину поддал - да так, что дыхло зашлось, и сапогами взялся по бокам да бедрам обидные синяки ставить один за одним, - стерпел, а вот когда тот, вдруг, повиснув на руках, стряхнул сапоги, звучно шлепнул ступня к ступне, взялся короткими пальцами ног узоры складывать, да стал тянуться, заламываться, тыкать ими в бригадирскую рожу...
   - Шутишь?! - взъярился Бригадир, затряс старикашку в руках, боднул голова в голову - не попал, тогда вогнал свою ногу в сцепленное кольцо, промеж коленок, да и руками взялся трепать - рвать в стороны. Напугался сильно, решил упредить такое безобразие, очень уж не хотелось помирать с такой бесстыдной мудры, стать пищей для анекдотов среди лесных. Взялся выглядывать - об какое дерево приложить, набежать, да стукнуться о него вместе с вывертком.
   В это время и пощелкнули курком. От его собственного ружья! Этот звук родной, его ни с чем не спутаешь.
   - Ба! - сказали за спиной: - Здесь танцульки.
   - Без баб? - спросил второй голос.
   - Мужики сами с собой танцуют, - наябедничал третий.
   - Ой, как плохо! - укоризненно сказал четвертый.
   Если есть рожи неприятней вывертка, когда он на взводе и готов тебя вывернуть, так только те, которые от дела отрывают. Даже от такого неприятного. Это сразу ясно, даже не хочется поворачиваться, чтобы проверить. Но повернулся медленно, вместе с вывертком, не опуская рук и одновременно прикрываясь телом, жалея, что маловато оно...
   Правильно. Не ошибся. Рожи самые, что ни на есть, неаппетитные. Глаза диковатые - настоящие лесные, с желтыми прожилками, лица в укусах, одного уха нет - ошметки висят, словно жевал кто-то, но не понравилось и сплюнул, другое целое. Причем, если у одного левое ухо вдрызг, то у второго - правое. То же самое и с бельмом, да опухолью под глазом. Руки корявые, словно в кислоте побывали - по одной у каждого, а вторая нормальная. По пол человека - это первые. И Бригадир подумал - вот ведь как, бывает, складывается интересно. Отрежь у двух лишнее, трепанное и дурное, ополовинь, потом сложи их вместе - приличный человек получится. К косметологу бы их...
   Вторую пару - большого и маленького, уже не разглядывал, хоть и не под обед, но тут и голоса настолько противные, того гляди, вытошнит. Тут на ветвь с шумом приземлился и пятый - падальщик, с обрывком цепочки на лапе. Должно быть, из этой же компании - прикормленный.
   - Так что не поделили? - спросил первая половинка.
   - Мы поделим! - заявил вторая.
   - Этот бугай пытался этого не бугая разорвать на части, а этот маленький пытался этому бугаю размочалить бока, - опять наябедничал третий - маленький.
   - Ой, как плохо! - удивленно протянул четвертый - большой.
   В другое время Бригадир за бугая бы обиделся. Против старикашки-вывертка он, может, и вправду смотрелся бугаем, а вот против ихнего четвертого (большого), совсем наоборот. Но сейчас обижаться, когда не только чужие, но и собственный ствол в брюхо смотрит, очень не экономично.
   - Поможем? - спросил первая половинка.
   - Поможем! - согласился вторая. - А как?
   - Не бугайчика четырьмя березками на части, а бугайчика подвесить и дубьем по бокам до мочалки - все по честному будет! - это маленький свое мнение сунул.
   - Ой, как плохо! - восторженно сказал четвертый-большой.
   Падальщик крякнул от удовольствия. Взъерошился и открыл вторую дневную пару глаз - должно быть, процесс обещался быть длинным и увлекательным.
   Большой шагнул, скользнул по-армейски и приложил вывертка прикладом во всю височную. Бригадир сразу понял - хана! - с подобного удара и сам бы не выздоровел. Когда обмяк старикашка в руках, выпустил - таким не прикроешься. Как на спине не устраивай и беги, а пули нащупают.
   Не решился даже из любопытства выяснить: люди ли, нелюди в людской обувке творят, замешивают вокруг его невезения собственные хитрости. Нагнали те, кто прицепился, упал им на хвост еще у самой машины. Либо менты наняли диких следопытов, за того своего, что Кося-Дергач четвертого дня тому, на трассе завалил. Либо хозяева тропинки, либо, действительно, просто случай такой - дурной. Судьба догнала. Мало ли что может случиться вдали от дороги. Потому, когда вязали руки спереди, уперев родным стволом в бок, только тосковал - до чего же безнадежный расклад вырисовывался.
   - Зовите остальных! - сказал маленький.
   Половинки послушно скользнули - тихо, бесшумно, как ходят лесные, и Бригадир понял - кто тут главный. И еще то, что времени осталась жизни самая чуточка. Дальше пойдет развлекалка, в которой ему главная роль, и никаких шансов. Сам сколько раз участвовал, а всегда кончалось одинаково...
   Жизнь, по большому счету, игра картежная. Каждый ходит с того, что сбросить норовит, а прикупить покрепче пытается. И расклад на столе каждый раз разный, да и игроки меняются. Иногда за одну партию целой чередой проходят - не привыкнуть. Первое правило, не свети козыря. Даже мелкого. А козырь у Бригадира особый, сразу и не достанешь.
   - Отлить бы!
   - Труси в портки!
   - Показать хочу!
   - Экая невидаль, у самих имеется. Потом отрежем - посмотрим.
   - Тогда так и помрете, а не узнаете, какие фокусы я с ним умею вытворять, какие узлы вязать, не каждому дано.
   - А, ну-ка, пускай свяжет.
   - У-ту! И с этого-то отростка и узел?
   - Смотри. А если так? - сказал Бригадир и показал "как" - направил на того, что с родным ружьем.
   Конечно, не надеялся, что именно так получилось, как у вывертка, да и не получилось. Сначала показалось, что вовсе ничего не вышло. Но Большому, должно быть, не понравились глаза Бригадира, шагнул к нему и, вдруг, стал укорачиваться, оперся прикладом, удивленно посмотрел на ноги, которых не было, и заорал.
   Бригадир ухватил ружье за ствол и сделал единственное, что можно сделать со связанными впереди руками, махнул им, пытаясь достать прикладом маленького. Вроде даже достал, зацепил вскользь, но понял, что не сильно, потянулся добавить, но ногу зажало словно в капкане. Большой вцепился рукой - мертво, и второй рукой тянулся. Маленький упал на вывертка и, вдруг, рассыпался костями.
   На поляну вынесло две знакомые "половинки" и еще каких-то совсем не знакомых. Разбираться, понимать что-то уже было некогда, да и невозможно.
   Бригадир первый раз видел, как отваливается на ходу буквально все, и дальше бежит один скелет. Показалось, что некоторые кости, прежде чем начать рассыпаться, успевали удивиться себе.
   Бригадир стоял соляным столбом, разинув рот. Большой вцепившись в его ноги, словно они могли заменить ему его потерянные, высунул голову промеж их и походил на тот же столб, только вросший в землю наискосок.
   Выверток крутился юлой, поочередно сцепляя то пальцы рук, то отдельно ног, то ногу к руке, то наоборот руку к ноге. Вскакивал и снова падал, сцепляя по две мудры одновременно. Кости рассыпались по поляне, катились черепа.
   В другое время Бригадир обязательно бы восхитился умению вывертка, да и слаженности действий незнакомой ему бригады. В какой-то момент вывертка закрыло телами, и новые стали падать сверху, но из копошащейся кучи высунулись знакомые ладошки - одна ткнула пальцем в сторону Бригадира, словно подсказывая, вторая пальцем укоризненно погрозила, потом ладошки хлопнули, потерли одна другую, и стала складываться очередная мудра...
   Бригадир, как стоял, так и сел на Большого. Не глядя, скользнул руками по стволу, до цевья и по цевью, пропустил его между ладоней, потом, перебирая пальцами добрался до дуги, защищающей курок, взвел большими пальцами, наклонил ружье вперед и выстрелил. Мудра исчезла в куче, а верхнее тело снесло зарядом.
   И снова высунулся пальчик - погрозить. Пропал. Куча судорожно шевельнулась, поменяла свою форму, и оттуда выкатился череп.
   Бригадир посмотрел в глаза Большого. Иногда не надо ничего говорить - показал глазами на патрон болтающийся на шейном шнуре. Ружье перезарядили в четыре руки. Вернее в три, поскольку свои связанные Бригадир сейчас считал за одну неуклюжую. Но и в лучшие свои годы вряд ли удалось быстрее.
   Ухватился понадежней, встал, соображая, что приклад будет лучше упереть в живот. Куча рассыпалась, людишки стали расползаться в стороны, словно зная, что ружье теперь заряжено страшным - древней бронзовой нательной иконкой, порубленной на куски. Выверток выпрямился посреди всех, со страшной разбитым лицом, выдавленным, висящим на нитке глазом. Горя ненавистью вторым, стал замудривать расползающихся.
   Бригадиру показалось, что успеет выстрелить.
   Но Большой, не выдержав всех страстей, так и не выпустив из рук своих лап ноги Бригадира, неимоверно быстро пополз, переставляя их впереди себя. Бригадир упал спиной на Большого и, то ли сам нажал на курки, то ли само оно стрельнуло, вышибая дух отдачей из груди, но заряд ушел вверх, и следующее, что увидел Бригадир, это облако перьев, опускающееся вниз, да вбитую в ветвь цепочку, с болтающейся в ней лапкой падальщика.
   И увидел, что выверток смотрит на него, хоть и целым глазом, но не хорошо, и пальчиком грозит укоризненно, и вот уже ручонки складываются одна к одной...
   Дальше Бригадир себя уже не помнил, и на страшном суде не смог бы и порассказать, что дальше было. Вроде бы Большой все также переставлял его ноги, уползая от всех ужасов, а он, Бригадир, сидел на этом обрубке, отпихиваясь позади себя ружьем, словно это весло. Потом еще раз увидел вывертка, понял, что мудра уже сложилась и целит в спину, уронил ружье, хватанул Большого за волосы, перебросил себя вперед и побежал. В какой-то момент посмотрел на ноги, а там уже не руки, а кости Большого намертво вцепилась в щеколотки и было не стряхнуть, так и бежал задергивая вверх ноги, словно с длинными шпорами...
   Рядом вывернулось дерево - рассыпалось на тонкие длинные занозы, разлетелись во все стороны. Часть вонзилось в Бригадира, и дальше бежал ежом. И еще одно дерево вывернулось наизнанку, прыгнул в сторону, едва спас глаза, прикрывшись локтем. То ли выверток действительно промахивался, то ли взялся шутковать, обкладывать.
   Ломанулся сквозь густое и с размаху влетел в болото. Еще успел развернуться, рвануться назад, но ноги уже ухватило мертво, только хуже сделал. Обидно-то как! Берег-то совсем рядом, крепкий берег, едва не дотягивался. А выверток уже сидит напротив на четвереньках.
   - Это уже было! - возмутился Бригадир.
   - Было! Ну и что? - хохотнул выверток. - Зато как весело! Весело же?
   Выпрямился и прошел по болотцу вокруг Бригадира. И Бригадир понял, что морок это, не может он, выверток, даже такой легкий, ходить по воде и не проваливаться. И рожа у него больше прикладом не примятая. С усилием выдернул себя...
  
   5/3
  
   Вынырнул, глотнул воздуха. Вынырнул Бригадир из сна. В сумраке выла то ли собака, то ли человек.
   Костерок прогорел. Луна высеребрила полянку. Выверток ловко освободился от перекладины и теперь грыз бинты на руках...
   Черт милостив - кредит дает, не спрашивает на что, а спрашивает - под что. А здесь-то - под что?
   Бригадир вынул засапожник, бросил вывертку, положил на колени ружьецо и стал слушать лес...
   ...
  
   6.
  
   Через полчаса, сидя у костерка, курили сухой гриб, передавая друг другу.
   Бригадир, по задумчивой рассеянности, попытался пошурудить в костре чьим-то маслом, ухватив его среди разбросанных вокруг костей. Отбросил, наклонился ближе, сдул золу, обсмолил шляпку гриба в углях, вынул, раскурил, посасывая длинную ножку, передал вывертку и снова откинулся на спину.
   - Отлить бы! - сказал Бригадир
   - Даже и не думай! - посуровел выверток.
   - Да не на тебя, не думай.
   - А я и не думаю.
   - Думаешь-думаешь!
   - Да не думаю я!
   - Вот я и говорю - нечем вам думать - мозги круглые...
   - Ваши выжатые и новым дерьмом заполненные.
   - Молчал бы, лесной мутила!
   - Недоумок городской! Четвертый круг хочешь начать?
   Падальщик в очередной раз надоедливо расхрякался, поторапливая человеков или нечеловеков, чтобы, наконец, убирались, не мешали намечавшемуся пиршеству. Бригадир все лежал, так, лежа на спине, нашел свой одиннадцатый, направил сложенную дурь на цель - полетели перья...
   - Душно что-то, - сказал Бригадир, - словно и не осень.
   - Жара идет. Не ко времени.
   - Да, - согласился Бригадир, - не ко времени.
   И подумал - могло ему такое сгрезиться, что вот так, разделенный всего лишь маленьким костерком, будет лежать на спине с вывертком, в предвкушении умной беседы "про жизнь".
   Выверток подумал, что день сегодняшний, а ученик насквозь вчерашний. Попробуй такого сломи - выкорчуй, что в него вчерашним днем вбито.
   А лысый падальщик намертво вцепился в ветвь, и ни о чем ином не думал, как лишь бы не упасть...
  
  
  
   ----------------------------
  
   "Лягушка сохраняет жизнь в течение нескольких часов после удаления головы, сердца и внутренностей, но, если проколешь спинной мозг, она немедленно же скорчивается и умирает..."
   Леонардо да Винчи
  
  
   ВТОРОЕ ЛИХО:
   "БРИГАДИР И ФАНТОМ"
  
   С неба ли, с восточной стороны, с грехов ли или с грехами - и с неба и с востока, но упала жара. Будто сунулась в удел огромная солнечная морда и принялась усмехаться всему, но более всего тем ужимкам, которыми пытались спрятаться от ее взгляда люди. Листва обвяла и смотрелась настолько противно, насколько смотрится свявший характером человек. Больше не пахло сырым болотом. Озера и ночью не несли прохлады, вода в них замутнела, во всех ее слоях плавали зеленые крупинки, выращивая в себе нечто новое, иную жизнь. Ничем не пахло кроме пыли, и, должно быть, ни один предсказатель выжег себе рецепторы до самой носовой перегородки, пытаясь уловить: не идет ли перемена...
  
   1.
  
   Все плавали в поту, словно пленке, оболочке вокруг тела - прикасаться к обнаженному было противно. И даже Бригадир, с недавних пор большой ходок по женской части, думал сейчас об этом занятии с отвращением. Разморило. Жесткости не было никакой. "Всего ничего" пробыл на улице, а нахватался солнца до дурных зайчиков. И в мозгу словно выжарило, а остатки размазало по стенкам дорумяниться - никак не мог войти в соображение.
   Хрычмастер - хозяин хрычевни заглянул себе за ворот - оттуда пахнуло так, что сам чуть не упал в обморок, а стоящий рядом служка побежал блевать сухой пылью.
   Бригадир вспомнил, что еще недавно решил отмыться, и не просто так, а "набело" - убрать все свои родимчики и шрамы. Такую помывку делали лишь в центре, возле смотрильни Смотрящего, стоила она дорого, но зато держалась года четыре. Там же обмывали и состоятельных покойников, хотя им эти гарантии уже были побоку. Но теперь к той цирюльне и близко было не подойти.
   Приоткрыл дверь - пахнуло жаром. Посетители запротестовали, но Бригадир даже внимания не обратил, стал всматриваться в марево, что слоями поднималось с земли.
   - Херовато, - сказал мрачно.
   - Каюк асфальту у смотрильни! Ты помнишь такую жару, а Бригадир?
   Вопрос не требовал ответа, тема промусоливалась уже неделю.
   - Ей-ей, гореть нынче верхним болотам по-черному. Если кто на тех болотников зуб имеет, да не поленится...
   Самому Бригадиру лень было отвечать, за него ответили.
   - Те, кто с зубом, уже свое отбегали. Раз не вернулись, значит, сквасились. Болотники тоже не дураки - засады на подступах - найдут кремень, спички или даже стекло - обсмолят как ту самую свинью. Кто как, а я нынче субпродукты брать не буду! И вам не советую; мой корешь пропал, а он такой был, что никак не охота его через себя пропускать, кому хочешь поперек шилом станет, а уж мне тем более - я ему задолжал...
   - Висеть скелетам на стволах, сейчас, думаю, не один в замесе отпаривается.
   - Злой лес нынче.
   А первый все повторял:
   - Не тот он продукт, чтобы занозой поперек не стать, хотя бы из вредности...
   Бригадир помалкивал, косился на этого говоруна. Настроение было - хуже не удумаешь.
   Сегодня было: ввалился один опаленный, рожа красная и шелушится, глаза дикие навыкате, еще слова не успел сказать, выставился на Бригадира, челюсть отвисла и стал рвать многозарядку с плеча. Кто рядом оказались, отняли и взялись расспрашивать, с каких это грибных глюков гость решил хорошего человек убивать, да еще в таком месте, где хрычуют и дурные брызги по тарелкам никому не нужны. Такой наш обычай: пришел, сделай заказ, осмотрись, остынь, поднапитайся, да подумай еще раз, стоит ли смерть приглашать в такой дурной день. Если же по-прежнему невтерпеж, сперва, как положено обвиновать, а потом стреляйся, но на равных, а лучше на ножичках, потому как, это не так быстро заканчивается - людям приятно.
   Пришедший заявил, что не далее как пару часов назад, среди грибных дворов, после того, как сдали товар, Бригадир располовинил их семерку - трое стали мертвые, трое раненые, да так сильно, что, гляди, калеками останутся, и только сам он уцелел непонятно как. (Должно быть, усрался и стоял в сторонке - подумал Бригадир) Тут краснорожий стал уверять, что по всем характеристикам получалось, что он, Бригадир, нелюдь, поскольку несколько раз его насквозь протыкали без всякого видимого вреда.
   Бригадир в хрычевне сидел с утра и не отлучался, то, что это он мог быть, сразу отмели, а вот нелюдью в городской черте заинтересовались. Первый раз про такое слышали, чтобы невакцинированная нелюдь могла городскую черту пересечь. И то, что тыркали в нее железом безрезультатно.
   Кто-то из приезжих предложил проткнуть Бригадира насквозь и посмотреть - что будет, принесет ли это ему вреда. Если да, то это не он. Либо нет, и он - не он. Короче, тут по любому видно будет.
   Бригадир сказал, что пусть тот, кто предлагает, попробует это сделать.
   Приезжему, как могли, втолковали, что не может быть "тот" и он, Бригадир, одной рожей, поскольку бригадирская рожа безвылазно здесь сидит. И что этот Бригадир столько ушей таких приезжих, накоптил и сожрал, что сам не помнит... Приезжий поверил и сдулся, хотя и наврали ему - Бригадир-то прекрасно помнил, сколько чужих ушей съел, только не говорил никому. А краснорожий только тогда успокоился, когда позволили ему для общего душевного успокоения бросить в него, Бригадира, бронзовым образком. Попал же - зараза! - прямо в лоб, но Бригадир не дрогнул, хотя душевное разновесие было порушено.
   И опять вспомнил нагадание той сучки (чтоб ей икалось каждый раз, когда на том свете ложку с горящем дегтем подносят!) - надо же удружила, удумала такое: "умрет, мол, бригадир ваш от своей похожести"! Если бы только ему, а то по всему городу разнесла. Иной выпьет и с ненормальных своих глаз начинает расспрашивать: "Встретил Бригадир свою похожесть или нет?" От таких вопросов очень потом кулак болит...
   Стало сереть. Где-то громыхнуло. Натягивало со всех краев разом. Отдельных туч не было, шло сплошное серое месиво, вроде тумана, сначала сошлось краями, оставив город в центре, потом обложило поверху и стало опускаться. Грохотало перекатами - начиналось в одном углу, и словно огромная каменная дробилка проезжала по небу, теряя свои части, затем, все, что оставалось от нее, опадало в провал на другом конце...
   - Ей-ей, сухая гроза идет! - в который раз повторил Хрычмастер.
   - Натягивает! - тревожно смотрели во все стороны. - Вот приложит, так приложит! Жди похерени!
   И накаркали.
   Гроза, зародившаяся над озером Калошка, долгое время полыхавшая на небосводе и почти не двигавшаяся, набрав мощи с Верят и Язно, наконец, вошла в город напряглась, поднатужилась и, вдруг, разродилась из своего нутра мелкими злыми фантомами...
   Ударило громко, мощно, так, что у иных душа задрожала на тонкой нити, но удержалась, попрыгала, потрепетала, снова зацепилась и с ужасом стала прислушиваться - пойдет ли досыл? добьет ли? Но не дождалась. Дальше уже не так бахало, пошли дробные перекаты. Кто-то забежал, принес слух, что промеж молний падают смешные шары, и расплавило металлический флагшток у смотрильни Смотрящего. Успели обсудить, что не хрен выпендриваться - хватило бы и деревянного шеста для флага. И тут стихло.
   Бригадир успел подумать о красивом. Что молния - это дерево, которое проживает славную секундную жизнь. Что это какой-то веселый бог-урод, мутант средь своих, рассаживает свой необыкновенный сад. Что деревья-молнии только на мгновение мелькают в их мире, а потом переносятся в место, где им положено расти...
   Но Веник-вышибала не дал додумать про умную красоту. Завозился у дверей, запыхтел, потом заработал своими пудовыми кулаками, и все увидели: пытается выбить пузырь, что лезет сквозь дыру. И всем стало понятно, что бесполезное это занятие. Потом, то что влезло, приняло форму, и увидели, что это Хрычмастер. И не один в этот момент с недоумением глянул в свою кружку и нюхнул - что в нее налито, не подсыпали ли грибной пудры для дурной крепкости?
   В гробовой тишине Хрычмастер подошел к Хрычмастеру, взял у него с рук коптильный штырь, на который тот как раз насаживал уховерток, стряхнул их себе под ноги и этим самым штырем с одного мощного взмаха пригвоздил второго себя сквозь грудину к стене. Все только рты поразевали. Потом прошелся той же самой развалочкой, как ходят все хрычмастеры промеж столов, заглядывая хозяином в кружки - у всех ли налито? - у двери, остановился, глянул на Веника сурово, как умел только он. Веник не шевельнулся под взглядом, обмер, а служка подбежал, распахнул дверь. И началось...
  
   2.
  
   ...Бригадир себя уже не помнил. Запретил об этом думать. А перед глазами так и стояло: распахнулась дверь, а за дверьми, один на одном взгромоздясь, словно пузыри от мыльного раствора, оказались "эти" - непонятно что. Потом стали крупниться всасывать один себя. И взялись копировать всякого, иных даже обидно - вовсе не по ценности (Некоторые, считал Бригадир, не то что копии, лишнего упоминания о себе не стоят.) Потом взялась всякая копия свой оригинал убивать. И Бригадир себя увидел - свою похожесть.
   Полгорода пробежал не понял как.
   По всему городу лохмотья - пар от земли, а в этом пару возятся похожести. Народ в городе ко всему привыкший - даже к непривычному. Дерутся, впечатлениями обмениваются...
   Драка - зрелище занимательное при условии, если сам не участвуешь, пожар тоже красив - если не твое горит. Но редко такое увидишь, чтобы дрались на фоне пожара. Тут даже не знаешь на что смотреть.
   Сначала думали, что "эти" вовсе массы не имеют. Но как же гвоздят? А доносы один за одним идут - того сгвоздили, этого сквасили. Уже поняли, что каждый фантом первым делом своего двойника ищет, но как ухолодит, на этом не успокаивается, тризну не празднует, только, как бы, освобождается от забот и может теперь на любого другого бросаться, всякому "своему" помогать. От этих знаний, что молва по городу разносила, очень все рассердились. Сообразили, что об общем выживании речь идет.
   Бригадир, от своей похожести бегая, чем-то вроде курьера получился. На бегу "тем" про "этих" расскажет, да "этим" про "тех" - непонятно кому уже. Только успевай уворачиваться, потому как, не различить.
   Сначала порядком потерь несли, никак сообразить не могли - как их, гадов, брать? Чем? В ответ не ударишь, словно в пустое место получается, а "эти" бьют - знай уворачивайся. Но и у "этих" не всякий удар наполненный. Несколько пустых, которые тоже сквозь человека проходят без вреда, но как попадет наполненным - на тебе рана, причем именно такая же, как от того, нереального, что держит в руке. Вроде, думаешь, изображение, а тут этот изобразительный табурет, который пару раз сквозь тебя проходил, уже и не изобразительный на то самое дурное мгновение, когда тебе на голову опускается. Вот и лежишь на спине, в небо смотришь, не моргая, а тут над тобой твой двойник нагибается, и нож изобразительный достает, чтобы воткнуть. Очень неприятственно, если не откатился, потому как, тут делай не делай ногами всякие ножницы-подсечки - все в пустое. Только нож, в грудь входящий, не пустой.
   Что палить в них бесполезно, сразу поняли. Кстати, интересно получалось, что копии тоже палить пытались - копировали. Но получалось странное. Из дула маленький круглый фантом вылетал и летел медленно - и ленивый уворачивался. Так и не поняли, что это было, потому как дураков, подставляться под летевшее из дула, не было.
   И тут слух разнесся, что, когда удар в удар делаешь - одновременно, хоть и опасно, но получается, ранишь его ничуть не меньше, чем он тебя. Вроде как, чем-то заполняется, а потом опять пустой, даже не оболочка, а видимость ее, как вода, только не густая и не рыхлая, что-то иное. Словно студень - густой воздух в оболочке. Каждый на себе это почувствовал, по всякому соприкасался, иные хитрецы пытались тем спастись, что внутрь похожести забирались, но не слишком получалось, словно скользкие внутри, выдавливали, ощущения точно описать никто не брался. Потом много споров и драк по этому поводу было. А пока разбирались, что фантома не разорвешь, не вычерпаешь, хотя чего только в тот день не пробовали. И мешками ловить пробовали и на два ящика половинили... Кранты городу, если бы по-первости "эти" не были такие вялые, тыркали своим неправильным железом с задержкой, но потом заметили (иные к своему последнему ужасу), что учатся. И быстро учатся. Ой, как нехорошо! Слух прошел, что это посмертные тени атакуют, потом, что души и убивать их нельзя, потом еще много всякого наплели поверх. Но те, кто умнее, сообразили, что если душа душу отнимают и ничего взамен не дает, так какая разница? Приезжие на их головы. И этими вопросами тотчас заниматься перестали, а только выдумывали как бы гадов убрать туда, где им самое место.
   Бригадиру курьерить понравилось, бегает подбадривает. Попутно разъясняет, что не все так плохо. Но притомился, присел на межевой столбик у транзитки - грибных рядов.
   Тут собственная похожесть, вылитый он сам, из тумана и выходит... Обмер (ох, гадалка-подлюка!), крупным потом покрылся, глаз оторвать не мог, как приближается, причем, с таким же, любимым ружьем, скидывает его с плеча, да без всякого размаха бьет прикладом в голову. Решил - пусть убивает, раз судьба, но телесные рефлексы напугались, сработали - увел голову, только краем зацепило, кусок кожи сорвало, и стало физиономию кровью заливать. До рта стекло, хлебнул собственного сока и так рассвирепел, что до следующего замаха два раза сквозь своего двойника прошел, только в ушах хлопало от перепада давлений на "вход-выход". Тогда, кажется, на одно ухо чуточку оглох - хуже стал слышать, так и не выправилось, прибрел стойкую привычку голову в лесу чуточку боком держать, вылавливать звуки впереди себя. Но все это потом, а тут задрался - как такое стерпишь! - остервенел на время, чуть с ума не сбрендил от обиды, особо когда понял, что подлое его изображение ничего не берет, а вот тумаки под его личные бригадирские бока, да под сопелочку, каждый пятый-десятый проходят. Хорошо, что копия, как и сам Бригадир, про приклад и нож на поясе забыла - на кулочках сошлись. Но кровь Бригадир умылся еще раз и еще раз, пока сам не попал и увидел, что копию скособочил, тогда умом поостыл и стал анализировать - почему получилось?
   Позже говорил, что это от того, что почти все время фантомы как бы не здесь, в ином времени, а потом собственное время под удар нагоняют. Кто-то с ним спорил, что не так все - фантомы исключительно здешнее порождение. От какой-то лаборатории, но теперь даже и не разобраться чьей, потому как лаборантов тех они же и урыли, а потом сами рассосались. И теперь способны почковаться только в сильную грозу. А все прибамбасы от того, что страшно завидуют имеющим постоянную массу, не дано им это природой. Когда на город свалились, надо было только просчитать, через какой точно интервал времени наполнялись, и бить в него - неважно на взмахе или нет. Бригадир этому теоретику, которого тогда даже в городе не было, нос разбил и в шею напихал, всё в равные промежутки, приговаривая при этом, что если такой умный, пусть высчитывает паузы...
   Но это все потом, а тогда в голову пришло, что сам он больше не живой будет, а этот гад, который полная его копия, в этом виновный, будет ходить по его любимым бригадирским местам и никто его не отличит, не заметит, что он не он... Ох, рассвирепел! Отбежал в сторонку, но исключительно разбега взять - разорвать урода в клочья.
   Сам Бригадир подволакивал немного левую ногу и косолапил ею - следствие неудачно сросшегося перелома. Его копия отшагивала завидно легко, едва ли не скользила над поверхностью. Только бегать не выучилась. Но, понятно, убегай не убегай, измором возьмет - находит, будто компас в Бригадира нацелен. Как не прячься, опять в его сторону смотрит - Бригадир уже проверял, круги вокруг дворов наворачивал.
   - Заземлить бы его! - зло подумал Бригадир. - Рожей в землю - чтобы жрал!
   И сообразил...
   Опять ушел в отрыв. Добежал до хрычевни, с которой началось. Там уже изнемогали. По дороге про свою идею орал, ввалился охрипшим. Просипел:
   - Проволока? Что есть от металлического? Гибкое?
   Цепь с каминного крюка сорвал, подбежал к Хрычмастеру, оперся ногой, раскачал штырь, выдернул. Хрычмастер глаза открыл, с пеной изо рта, кровавый пузырь надул, прошептал что-то матерное и сполз по стеночке. Бригадир успел удивиться:
   - Ха! Никак, живой еще?
   В свою копию (что догнала-таки, в дверях, вдруг, оказалась) врезался и выдавился наружу. Еще и рявкнуть на нее успел.
   - Да, пошел ты!
   Выбежал, нашел место набитое, поровнее. Одно звено цепи ножом засапожным к земле приколол, с другого конца сквозь звено коптильный штырь просунул до расплющенного загиба. Стал в ожидании... Бригадирская копия тут же подошла, наплыла, причем с таким же штырем наперевес - нарисовала его себе, замахнулась, Бригадир тут свой штырь и метнул. Чпок! Вошел, повис, а дальше пропало его второе "я", синим облачком по цепи до ножа пробежалось и в землю ушло. Умойся нагадальщица! Штырь упал. Бригадир его ухватил - тепленький...
   Подбегали, один за одним за спину Бригадира становились, а он, знай себе, метает в наплывавшие копии. Чпок! Штырь повисит и падает, но не раньше, как облачко синенькое по цепи до ножа добежит и всосется. Красиво! Даже весело стало.
   Тут краснорожему самому захотелось. Уступил. Он дождался копии, подсел и воткнул в нее снизу, как штыком к ружью притороченным, рук не отпуская. Чпокнуло, и облачко через руки и через него самого прошло, словно обсосало напоследок. Как стоял, так и упал вперед. Перевернули. Попинали ногами - не дышит. Что за херня? На руки глянули - ладони черные, лопнули кровавыми бороздками и пахнут паленым. Бля! Оказывается, надо штырь чем-то обматывать...
   У Хрычмастера кожаный фартук заняли, заодно его самого перевязали. Цепь удлинили. Тут копия Хрычмастера на стоны пришла, на ней новье и проверили. Работает!
   Всякое хорошее, равно как и плохое, быстро перенимается. Скоро по всему городу с таким инструментом забегали. Догадались попарно, а то и группами работать. Иные в азарт вошли - обоженные, взлохмаченные, вроде бы не в своем уме, по всему городу носятся - не остановишь, лишь бы еще одного наколоть.
   Последних с построек снимали. Всем городом ловили, подставляли под них заземлители. С крыш всякими подручными средствами сдували, потом орали - координировали, куда очередного фантома сносит. Повезло, что ветра не было, недалеко их оттягивало. Внизу под ориентир уже лом вбивают, а другой тонкий лом, цепью или проволокой приконтаченный, подводят фантому под сидалище. Последние стали лопаться не хлопком, а взврывчиком. Чем сильнее жахает, тем больше жизней ублюдок летающий отнял. Те подставляльщики, как поняли, что разрядом их самих глушит страшенно, что изоляция уже не спасает, опять сообразили, что к острому лому сухая деревяшка нужна, за нее стали подводить. Управились...
   Не бывает добра без худа, а худа без добра. Каждый герой в своей собственной хрычевне - всеобщим не стать. Потом нашлись такие, что стали говорить, что это они заземлять фантомов придумали. Обидно, а не докажешь.
   Были у Бригадира и более геройские дела. Но с темных дел в герои не выйдешь, им свидетелей нет. Очень часто свидетелей сам прибираешь. Если обществу герой нужен, оно само его назначит. Даже спрашивать не будет. Если надо и в Смотрящие проведет. Первые Смотрящие такими и были. Это следующие себя Смотрящими, как бы, назначали - вбивали в мозги, что герои.
   Геройство - предмет веры. Понадобится? И герою внушат, что он герой.
   Зато память осталась - лезвие у ножа засапожного, того, которым Бригадир цепь заземлял, стало таким красивым, что решил он этим лезвием больше никого не убивать. Черт знает, сколько фантомов через себя пропустило, натрудилось, пора бы отдохнуть. Решил заказать к нему такую же необыкновенно красивую рукоять, уже и выдумал ее - вспомнил одну лесную морду, что в шальные годы собственной молодости встретить пришлось. Очень хорошо она должна смотреться - лезвию подстать. У хрычмастера, кстати, тоже стала цепь искорками поблескивать, так он ее посреди залы подвесил, одним концом к потолочной балке приколотил намертво. А штырь не нашли, должно быть, кто-то под шумок стибрил - это когда победу праздновали...
  
  
  
   ----------------------
  
   "Все птицы, летающие толчками, поднимаются ввысь посредством взмахов крыльев, а когда они опускаются, то отдыхают, - ведь, опускаясь, они крыльями не машут..."
   Леонардо да Винчи
  
  
   ТРЕТЬЕ ЛИХО:
   "БРИГАДИР и ЭРОПЛАН"
  
   Эроплан упал в четверг на Николу. Не того Николу, что Победоносец, и не на бесшабашного Колю-Первопутка, поскольку было лето, а на пятничного, на кудесника - Николу-Чудородца. Этого Николу начинают отмечать загодя, а на третью хмель как раз и случаются чудеса, которые потом, по вынужденной скучной трезвости, обрастают соблазнительными подробностями. Ясно, что оставшимся в живых пассажирам на помощь рассчитывать было нечего - шансы их (даже если кто и выжил, успел окопаться и занять круговую оборону) представлялись ничтожными. Потому ставки в городе - по поводу их полной ненормальности - не принимались вовсе. Ну и не фиг летать с четверга на пятницу! сами виноваты!..
  
   1.
  
   Бригадир собрал все, что оставалось, подзанял сверх, и нашел-таки такого, кто принял спор: поставил на то, что хоть один пассажир, да выберется. А поскольку в судьбу не верил (как и в благоприятностную раздачу колоды шулерами поменьше), решил сам передернуть,- пойти "ва-банк". Правилами жизни подобное позволялось.
   Те, кто с ним ватажили во время последней войны и выжили (несмотря на злостную привычку вожака соваться во многие сомнительные дела), заимели в городе авторитет и личное дело. Бригадир в сравнении с ними обмельчал. К ним с такой дешевой несерьзностью не подступишься. Уже подумывал, не поспешил ли?
   Вспоминал дела прошлые - славные, веселые. Вместе тесно, а врозь скучно, и дела не сделаешь. За общим столом еда то ли вкусней, то ли быстрей кончается, но пяток разиков, дождавшись своей очереди, ложкой черпнул и вроде бы и велик общая миска, а уже по дну шкрябаешь. Так и общая доля. Не грабили (так... чуток), не насиловали (почти), а всю роту, чтобы местные волнения успокоить, образцово-показательно под расстрел из поганых ружей. Народищу на такое (и где прятались?) всегда соберется множество, всяких ихних представителей, чтобы засвидетельствовать, смотрят во все глаза, аплодируют. Бригадиру, как по ту сторону от поганого ружья стоять пришлось, так и по эту. Он тогда эту думу и продумал, приклад поглаживая, и в ствол смотря, что жизнь - лотерея. Не всякий раз осечка выпадает, запросто могло получиться, что наоборот...
   Где честь, когда нечего есть?
   Что из того, что, однажды, выспорив жизнь у лихо, теперь, словно уверовав в безразмерность отпущенного кредита, бился об заклад при любом случае? Что из того, что иной раз нешуточно выигрывал? Ведь предназначено спустить все до полушки, чтобы в общем жизненном счете остаться (как велено) "при своих". Легко на этих условиях снискать себе славу удачливого. Всякая настоящая выверенная везучесть может быть лишь за счет других. Иное - показуха.
   Чувствовал, что где-то "внутрях" словно надломилось - стержень какой-то. Стал задумываться - правильно ли живет, и живет ли вообще, и совсем странные мысли приходили - что сам он плод воображения, отнюдь, не своего собственного...
   Мир стал видеть ярче и глубже, словно раньше только в одну краску было. Теперь даже кровь во множество оттенков. И слово стало... Раньше слово словно вода - жиденькое, пресное, а теперь во всяком слоге смысл видел, да не один. Хотя и по-прежнему словами бросался, но всю их соленость и горечь уже ощущал.
   Тот, кто думает много, тот не движется. Погрустнел, запал пропал. И дождь дальше то каплет, да прыскает, то не капает, словно висит в воздухе - только смущает. Совсем уже собрался идти на болота в одиночку, так опять зарядил. Две сырости: снизу и сверху, пожалуй что, перебор - так посчитал. По совести не очень и хотелось. Вернее вовсе не хотелось. Прислушался к собственным желаниям. Желаний было много - одно другое обгоняло, подножки друг дружке ставило - каша в голове. Решил, что по этому дурному случаю самое правильное будет - поддаться общему настроению, нажраться свиньей. И сразу спор в голове угомонился, примерилось остальное с неизбежным. Выдрессировал другие желания за много лет.
   Но и здесь: жизнь - подлюка, разгуляться не успел, сорвали с самого интересного...
   Когда Смотрящий приглашает, отказываться не принято. Случались, конечно, отказчики - и где они теперь? Заказал отрезвляющее. Моментом влетел давно сидевший без заказов отрезвлянт - профессия в здешних местах вымирающая, принялся за дело... Сушеный гриб сиреневого цвета (Бригадир таких и не встречал), толстое упругое семя, почти круглое, очень похожее на напившегося клеща, еще какой-то обломышь корня (явно перележавший в котомке все мыслимые сроки хранения) - сдул с него крошки, обобрал налипшую ерунду, бросил туда же, добавил уголек из маленькой настольной печи...
   - Это от поносу! - так объяснил. - Не все это пойло в себе способны удержать - выходит иногда верхом или низом.
   Сложил в свою гробомолку, перетряхнул несколько раз, доводя до мелкой муки, добавил растворителя и преподнес.
   Бригадир неосторожно нюхнул перед глотком и тут же ругнул себя за это - сообразил, почему "верхом выходит". Отставил на мгновение, собираясь с духом...
   К пойлу отнесся с подозрением, помнил, как на первом году службы тоже чего-то подобного выпил. Тогда забродил, покрылся пузырями снаружи и изнутри. Если те, что на коже, лопались, да вызывали смех и шуточки, то за те, что лопались внутри, было не до смеха - несколько катаров, вставленных во все мыслимые места, выводили нутряной газ - спички не поднеси! Да и не пожрать. И не согреться. Отгоняли от костра - кому охота? - рванет такая ходячая бомба - прощай обед!
   - Прищепку дать? - озаботился отрезвлянт.
   - Не надо, - невнятно проронил Бригадир.
   Зажал нос двумя пальцами и влил в себя залпом, опрокинулся затылком к стене, да так и застыл. И все, кто рядом замерли, боялись спугнуть. Выпрямился, крякнул, прослезился. Не так оно и страшно.
   - Вот это по-нашему! - похвалил отрезвлянт, явно заискивая - давно без работы сидел, суетился, других призывал полюбоваться.
   - Наш человек - смотри - учись! Пыжится, а терпит! А иные пробку требуют заколотить.
   Сунул к носу.
   - Тебе не надо?
   - Это с какого конца пробка? - спросил Бригадир.
   - Универсальная. Но, если хочешь, у меня под всякие размеры есть. Показать? Подивишься!
   - Не надо.
   Смахнул влагу с глаз, огляделся, соображая - в каком заведении находится... Взгляд какое-то время цеплялся ко всему, замечая и то, что по стыдливой нищенской трезвости не заметишь.
   Первым делом уперся в картину.
   Картина называлась: "Великий грешник размазанный камнем упавшим с неба на Георгия-Победоносца". По названию нельзя было понять, упал ли камень на самого Георгия - был ли он тем самым "великим грешником"? - либо случилось это запамятное событие в день его имени, но не многое можно было понять и по самой картине. Художник был неопытный, грешил с пропорциями, из-под камня тоже мало что торчало - какие-то разности, что определению не поддавались, должно быть, камень действительно был здоровенным. Почему-то от этой картины рот непроизвольно наполнялся слюной. Должно быть, способствовало знание, что здесь подают прекрасные отжимные.
   Тут ловко плющили (обязательно с головы, чтобы выдавить дерьмо) отборных грибных уховерток, пропуская их меж двух каменных валиков, развешивали на дымным очагом, чтобы набрали запаха, потом выжаривали в масле до хруста.
   Правильная грибная уховертка должна быть выплющена, не больше не меньше, как в толщину своего раздвоенного хвоста, все лапки аккуратно расположиться по краям, чтобы получился их ровный ряд - одна к другой. Это целое искусство - угадать нажим. Впрочем, сверить с толщиной хвоста удавалось не всякому привереде. Их редко продавали вместе. Хвосты шли для денежных гурманов отдельно, совсем за иную цену.
   Какой-то администрант, явно разбогатевший на поставках, вызывающе похрустывал хвостиками, павлином поглядывая на тех, кому, по бедности, удалось наскрести лишь на бесхвостую, да и ту, возможно, пойманную в запрошлый миграционный сезон. И запивал он прозрачненьким. Большинство довольствовалось мутноватым пойлом, что делается на серых бобах - и еда и питье - качественная вещь для завязывания подкожного жира. Личный пищевой резерв.
   Хорошо, что здесь засел. В этой хрычевне клиентов не обирают. Тех, кто "ушел на время", не с крыльца - с размаху, а аккуратно складывают, прямо здесь же, щтабельками, чтобы освободить место за столами для новых. Дни Никол для хрычевен наивыгоднейшие.
   Глаз вылавливал все.
   Заметил и комара. Чувства были обострены до предела. Комар был не из кусачих - хотя, не калека - а просто самец. Это можно было определить по полету, но не только по тому насколько его заносило в сторону на поворотах, а по уверенности - холостой беззаботной уверенности. Время комариных глупостей прошло.
   Муха билась о стекло. Не все время. Иногда ей надоедало, она бомбардировщиком кружила по хрычевне, потом разгонялась и со всего маха опять в стекло. Бригадир подумал, что по теории вероятностей (в одном случае на миллион), она могла попасть в зерно натяжения стекла, и попробовал на взгляд определить ее вес, скорость, помноженную на массу, толщину стекла... лениво стал вычислять и... забросил. Переключился на иное.
   Служка огромным ножом обрезал верхнюю, побитую белой плесенью, корку тяжелых черных хлебов, которые только что подняли из подвала. Возможно, хлеба были еще позапрошлогоднего завоза, но не стали от времени ни хуже, ни лучше. Разве что теперь крошатся, а раньше были вроде замазки - хоть лепи с них фигуры. Такой продукт тащить за собой (если только ты не на машине) невыгодно. Бригадир частенько вспоминал свою "ласточку", но после того, как на последнем лихом деле потерял ее, новой так и не разжился - не давали ссуд, не под что. А на жизнь, да под собственные кости, уже он сам не соглашался.
   Вурлак-выкресток, наклонившись по-собачьи, хлебал с ковша, затем, почувствовав взгляд, выпрямился, и вода густой паутиной засеребрилась в узенькой бороде.
   Пара странноватых (явно пришлых), темненьких на душу, неясных навыками и вроде бы неопасных (но тут каждый мог оказаться страшенным агентом госстраха от Метрополии - кто признается?) сорили деньгами и тоже пытались найти проводников. Бесполезное дело - только не на Николу...
   Пришлых отличала развязная неуверенность.
   Шанс без шанса. Слепая надежда на то, что удастся доказать, будто аэроплан свергся по вине местных, а не компании. Не по их уровню подобные задания. Не жди карьерного роста, в надежде, что при этой удачной неудаче переведут из этой дыры. Весь вид их говорит - неудачники по жизни. А кого еще поставят на разгреб пусть жареных дел, но насквозь провинциальных, в районах, где и местные, бывает, мрут мухами, куда тут чужакам! Где правдивого слова и под пыткой не вырвешь - оно тебе надо, это слово? Сам ты что? Под счетчиком не ходил? Семью на кон не ставил? Нет? Ну, и не пытай других - пытай себя!
   А вот какой-нибудь следователь по делам провинций, косящий под местного, более привычный к подобного рода перетрубациям, мог продержался дольше - до второго егерского тоста, когда всем гостям полагается пить из рога.
   Какой-то толстый, из тех, что и зимой голыми на снегу потеют, жаловался Хрычмастеру на свой теплообмен, бесконечно обмакивал лоб дорогими привозными салфетками, и уже целая горка навалена перед ним. Бесполезнейшее занятие, поскольку тут же восполнял потерю здоровенными глотками легкого хмельного, и было это ничто иное, как перегон жидкости в ничто.
   Но внимательный глаз Бригадира заметил, что толстяк салфетками выстраивает нечто вроде карты, а сам город изображает кружка старой работы - литая, облепленная фигурками, погрызаными зубами от всяких времен. Теперь таких не делали, а того умельца, что копировал работу, говорят, зашибли исключительно по ошибке. Даже издали видно, что горка салфеток означает гору Фуфлон, отдельно разбросанные холмы поменьше, а то, что он как бы рассеянно водит пальцем по столу, разгоняя разлитое пойло, не иначе охранный водораздел. Бригадир понял, что Хрычмастер не иначе как имеет долю с той контрабанды, что идет сюда водой, а толстяк просто на просто, ему докладывается.
   Посланец - мозгоклюй Смотрящего, его личная шестерка - взялся поторапливать. Бригадир отмахнулся. Раскусил породу. Знавал этаких... У своего дома чистый цепной кобель - не подходи, изорвет. А сорвется с привязи, только бегает по дворам и хвостиком машет, - сухарика выпрашивает, мол, хоть и на службе, но иной. Чем дальше от своей будки, тем терпеливее - все готов снести, словно телом меньше становится. Набегается (по делам ли Смотрящего, по личным ли) опять на цепь просится, и опять злой - не помнит, кто ему сухаря давал.
   В хрычевне вызревало интересное - как такое пропустить? Тут всякий бы подождал - хотя развлечений на праздники много, но на все не попадешь, а здесь на дармовщину.
   Веник, кроме всего прочего, поставленный следить, чтобы никто за игрой в одежде наизнанку не сидел, своих свернутых в рулон шляп не разворачивал, не сплевывал через плечо и уж, тем более, не стучал по дереву или кости, да не забывал вовремя отстегивать процент заведению, вдруг, привстал и двинулся к игровому столу. Начиналась свара, убытки. Вот-вот, должны были за словами выдернуться ножи. Причем, конфликтовали не какие-то там приезжие, не транзитники, а свои - матерые.
   Один виноватил другого - сидящего напротив, своего соперника - в том, что выиграл он, не иначе как оттого, что загодя одел телогреечку "наничку", что она у него слажена таким хитрым швом: так что этак можно ее носить - удачу в игре приносит за счет остальных игроков. Обвинение серьезное. Вполне свободно дело могло кончиться тут же, не сходя, быстрой кровью, если бы Веник не вмешался, поперек не встал с печным ухватом. Заводилу к стене прижал, сам на второго косит, чтобы не поднырнул без правил, не воспользовался ножа вогнать. Стал ждать, что Хрычмастер решит. Хрычмастер свой авторитет на кон не выставил. Увидел, что рассерженного не унять, и второй завелся, решил - крови в хрычевне быть. Не надо их на улицу. Праздник все-таки. Раз оба такие дураки заводные - пусть режутся, но только не по-своему. Такое удовольствие надо растянуть.
   Дурака учить, что мертвого лечить. В городе дураков больше - самая их вотчина. Невозможно разговаривать с человеком, который моментально становится в позу, а если их двое - нос к носу, да оба "родная кровь"? Это - зрелище! Диалог глухих, с горением глаз и таким сурдопереводом, что, жди, сейчас сойдутся ближе эти размахивающие мельницы, и начнется... крепеж слов на физиономиях. Иногда этим и кончается (если действительно родная кровь). Потом будут дуться друг на дружку, общаться через посредников, потом оттают - но не скоро, зависит от природной твердолобости. Но, бывает, что не развести, сойдутся - пошли в ножи. Тогда, по-зимнему времени, фуфаечный пух во все стороны, по-летнему - ошметки. По-летнему красочней получается, потому как, фуфайки кровь впитывают - не интересно.
   Хрычмастер командует - ему решать, здесь его столы и посуда, и убыток его, и слава, если зрелище получится. Двое ссорятся - оба виноваты. Только что и знакомы не были, а уже готовы глотки друг другу грызть и даже забыли за что собственно, с чего началось. Четверть крови поединщиков, как положено, заведению, остальное - в городскую казну: под присмотр, да под дела Смотрящего. Брызги - кому попало. А самим поединщикам - ни шиша. И даже победителю от побежденного - шиш, только его может отрезать себе на сувенир. Но по новейшим временам это больше не модно. И правильно, что в казну, а не всяким частным интересам, а то нашлись бы умельцы ножа, взялись бы на этом свой бизнес делать - по улице не пройди. Всегда найдет к чему придраться, не туда шагнул, не так посмотрел, слово за слово... Гемоглобин всегда в цене, но теперь для личных нужд без справки не сбудешь. Бригадир помнил те годы, когда каждый житель свой нож точил и мечтал за его счет обогатиться. Транзитники тогда за кровь, как казалось, шальные деньги платили (не деньгами, конечно, а товаром), но потом товар этот разглядели, уже не так прибыльно стало казаться это дело, да и город поредел. Осмотрелись и решили, что закон должен быть и держатель его должен быть от общества. Так что, городского Смотрящего само время наверх выдавило.
   Бригадир был опытен, держался в сторонке.
   Во всякие времена, и в те, когда вроде бы "ни уму - ни сердцу", а стороной пройти нельзя: всякого способна закрутить, втянуть в себя чужая смута. Не любит человек бывалый такие свальные дела - где все "ни за что, ни про что", где без всяких причин жизни теряют. В такую, если влетаешь, то вышвырнет из нее не раньше, чем грех на душу возьмешь, пырнешь того, кто, в общем-то, ничего тебе не сделал и даже не знал его раньше. Но здесь частенько самый ловкий и крепкий глупейшим образом уходит от руки не равного себе. Обидно! Какой-то мальчишка, который в иное время подойди к тебе робеет, даже по делу спросить - тихий и вдумчивый - в сей момент, с залитыми страхом и кровью глазами, тычет свой нож не глядя, лишь бы впихнуть во что-нибудь, лишь бы успеть... и, смотришь, вогнал тебе под сосок или в бок - в печень, и уже выходит толчками черная кровь. Еще стоишь на своих ногах, не понимаешь, как такое могло случиться, испуга нет... А вот тот напуган, едва ли сердце не лопается, ноги ватные, мямлит что-то. Смотришь на него с досадой, понимаешь, что убил он тебя, и не веришь в эту нелепицу. Все кругом кажется таким мелким, ненужным, и заботы вовсе не заботы... Обидно погибать в чужой сваре. Обидно погибать и глаза в глаза. Перемелют потом тебе косточки, не так шагнул, не так сделал - не сподобился, разберут каждый финт. Со стороны видно все, и уже ясно, что оказался ты не столь хорош, как о тебе думали, огорчил ты всех - расстроил, что раньше не замечали в тебе слабинки, словно обманул, вроде как товар с гнильцой подсунул... Но всего обиднее погибать безвестно. Когда спросит кто-то, а в ответ пожмут плечами, ответят - сгинул, и тотчас на другое перейдут, про свои житейские мелочи. Хотя над каждым, в любой момент жизни может блеснуть тонкой рыбиной нож...
   Пока бегали, искали Судника, принимали ставки, всем стало ясно - эти миром не разойдутся. Да и кому хочется быть вываленным в грязи знаменитой лужины шестой хрычевне - огромной, вонючей, даже, кажется, бездонной. Всякому отказнику, после заявочного вызова, прямиком туда.
   Все должно быть максимально честно для тех, кто дерется и максимально интересно для тех, кто за этим наблюдает. Плохо, если быстро все закончится и скучно. Прозы жизни и так хватает, здесь должно быть не так, как в жизни - сошлись и... один тут же умер, еще не упав, а второй нет. Прозу надо оставлять для повседневности, здесь же, раз уж так удачно случилось, что двое публично решили сойтись, нужно, чтобы праздник получился во всем. Чтобы надолго этот Никола запомнилось. Для того и должность такая существует - "судник". Здесь неважно, чтобы по закону, а чтобы красиво рассудил: развел и свел. Чтобы даже умершему не так обидно - память осталась долгая, чтобы за кружечкой потом рассказывать - этот так шагнул, а тот этак, да - как!.. Доброму человеку всякий указ, что пальцем в глаз - слезу вышибает, потому как карманы выворачивает. Но судник - должность правильная.
   Бригадир по сторонам поглядывал даже больше, чем на бойцов. Примерялся - сколько у кого приятелей, и что намерены делать, если пойдет, по их понятиям, не так чисто.
   Спорщики начали разоблачаться. Остальные считать шрамы, и на их основании, биться об заклад, вырисовывая в рассуждениях свою собственную теорию - хорошо это, что шрамов много или, напротив, - плохо.
   Бригадиру тощий больше нравился. Не потому, что любил чистых лицом, а тот вдобавок лицом спокоен. У круглого лицо в крапинках ожогов. Глаз поддергивается, все еще навзводе, а такое для поединка нехорошо. Тут полагается остыть. Физиономия попорчена кислотным грибом. Понятно, что не грибной человек - одежа не та, но в партиях хаживал. Вряд ли следопытом, - подумал Бригадир, - скорее из рядовых сопровождал.
   Круглый снял надкожницу.
   - Под болотную жевалку попал! - сказал-выдохнул кто-то.
   У Бригадир не так давно тоже один из Кось под болотную жевалку попал, но не выбрался. Значит, этот круглый очень живучий, и уже стал сомневаться на кого ставить.
   Тощий скинул нательное, и опять все ахнули. Пятнистый, что болотная многоножница в период случки. Значит, прошел испытание ядом для доказательства своей правоты.
   Обещалось интересное. Два редких штучных человека должны сойтись, а останется один. Обеднеет мир или легче ему станет?
   Когда дело забывчиво, тело заплывчиво. Вертись, крутись, кувыркайся, иначе пропадешь не за грибную понюшку. По этим не скажешь, чтобы дело забывали. У круглого, сразу видно, в руках и ногах силы больше. Взрывной. Тощий мутноватый, но видно, что относится к себе с бережением. Сосредоточен.
   Круглый, с порченым лицом и телом, размял полуприсядуху. По манере можно было определить - нахватался у боевых лягух. То прыгал, то перекатывался ртутным шариком, в неожиданные моменты выплевывая руки и ноги.
   Тощий тоже не удивил. Качнул тело оттяжными бросками в стороны со стандартным перебрасыванием ножа. Поняли, вряд ли освоил больше, чем два-три приема - да и были они, сразу видно, как и у круглого - чужими, купленными за деньги. Но еще заметили, что правая рука плохо работает, словно бережет ее. Дальше стоял ровно, разминал кисть руки, мял локоть, ревниво поглядывая на сложенное оружие и одежду - не утащил бы кто. Значит, одиночка.
   Бригадир поставил на него по этой причине (не любил тех, кто кучкуется), а еще и потому, что разглядел у него повыше бедра характерную метку. После "доброй пиявы" живым остаться? Не поддаться на тот морок, который она со слюной в кровь впрыскивает, разжижает, когда сосет? Силен характером. Не так прост, как кажется. Вполне может быть, что играет неуклюжесть.
   Судник ввалился, уже пьяненький, с ходу определил, что места маловато, даже если сдвигать все столы, на красивое не хватит. Потому как "широкую распальцовку" нельзя и "высоких попрыгунчиков" нельзя - потолок мешает. А единственное, что годиться для решения спора: "короткая пристяжная" Но, опять же, разница роста и веса. Ну, не будешь же рисовать на большем меньший силуэт, да засчитывать только те тычки ножом, которые попадают внутрь линии? Потому "короткая пристяжная" должна быть темной - ее в этом сезоне еще ни разу не делали. Надо бы размочить.
   Связали поединщиков с собой. Кисть к кисти, на короткие (в локоть) ремни, чтобы оказались напротив. Левую кисть к чужой правой, правую - к левой. Тщательно завязали глаза. В правые руки разом ножи вложили - скомандовали начинать.
   Теперь должны были хитро крутиться - полосовать или втыкать. По ремням, по натяжке чуять движение и пытаться угадать - куда. Обычно крутятся по кругу, бегая от ножа, доказывая, что смерть приходит с левой стороны, с той самой, на которую сплевываешь - от Черного Почтальона. Личный хранитель смотрит поверх правого плеча, к его шепоту надо уметь прислушиваться. Видно, круглый не внял собственному хранителю. Да и кричал ли тот, успел заметить?
   Ахнули только один раз - когда тощий (с завязанными-то глазами) рискованно перебросил нож с правой руки в левую, а во второй раз ахнуть не успели. Никто не сообразил, как это он умудрился руку вынуть из локтевого сустава (что резиновой стала на всю свою длину), но уже развернулся хитро - через спину, закрутился на собственную руку, пошел с круглым в обнимку - то, чего каждый стремился бы избежать и ударил ножом за себя. Да так удачно воткнул, что круглый тут же замер и глазами помутнел. Не пикнул, смертного слова, как принято, не сказал, а только плюнул кусочком от прокушенного языка.
   Еще заметил. Что когда нож уронил, ее ногу убрал, чтобы не воткнулся. И подумал - как это? ведь глаза же завязаны. Не урод ли, случаем? Нет ли в зале ментального слухача, который ему нашептывает, сбрасывает картинку. Пробежался взглядом по залу, вылавливая странности.
   Тощий нож не выдернул - оставил. Бригадир одобрительно крякнул. Это, чтобы не брызгать по хрычевне, чтобы хозяину уборки было меньше, посетителям неудобств, а друзья все до капли сцедить. Похоже, только Бригадир, да Хрычмастер и оценили великодушие.
   - Нечестно! - орали те, кто проиграл, и пошла кутерьма.
   Бригадир, по дурной молодости, может, и поучаствовал бы, но теперь, когда заматерел, подобных дел сторонился - за них не платят.
   Веник растерялся - которого тут дебошира первым выносить? Потом, некоторые еще, в запале, и ножи повыдергивали - порежут сверх тарифа, а он на полставки. Нерентабельно.
   Хрычмастер сообразил - пойдет большое кровопускание, закроют хрычевню на карантин. Моргнул перевертышу. Тот вскочил - побежал через середину, и стало не только посуду, но и всех переворачивать вверх тормашками. Такое Бригадир в первый раз видел. И даже залюбовался зрелищем, пока перевертыш к нему не приблизился, и дальше уже не любования стало, картинка изменилась. Столы перевернуло и опустило, и Бригадира опустило мордой вниз (хорошо, не на ножку). А перевертыш круг сделал и в двери. Тут все забыли: из-за чего грызлись и только мечтали, чтобы перевертыша поймать и так же им поиграться, как он со всеми. Но те, кто выбегал, вернулись еще более злые, перепачканные, значит, и там попереворачивал, покулял - теперь долго не покажется. Не только один Бригадир сообразил, что это по знаку Хрычмастера сотворилось. Не из собственного же желания перевртыш попрек общества пошел? Явно кормежку свою отработывал. Некоторые подступились, облаяли Хрычмастера, но лениво, кто знает, что у него еще в рукаве припасено...
  
   2.
  
   - Найдешь?
   - Если глаз набит, да место знаешь...
   - Тут ходьбы дня четыре, не больше.
   Куда же больше! А хоть бы и два! Здесь не тем местом замеры идут. Ходить и вокруг города можно, - думал Бригадир, но благоразумно держал в себе.
   Но Смотрящий просек, охватил с ног до головы цепучим взглядом то ли биосапера, то ли заядлого грибника - дел по сегодняшним временам в опасности почти сравнявшихся. Бригадир грибов на себе не знал, а те прыщи, что имелись, хоть и от взрывного фурункулеза, но попрятаны под одеждой и не так досаждали, чтобы съеживаться от направленного глазного излучения. Но личный Чур чужой взгляд почувствовал, вскарабкался плечо, где, встав на задние, да облокотившись передней правой на голову Бригадира, стал демонстративно нагловато отфильтровывать опасность, забирая и рикошетя плохое отфильтрованное. Голову не царапал, остатки волос не драл, значит, ничего серьезного. Сам с кулак, но лапки с коготками опускает длинные. Чур не только для этого. Распластаться может - лечить раны вроде пластыря. Хорошо, когда промеж ног не болит, а то ходишь враскорячку - непутевые женщины оглядываются, глазки строят. А вот, когда на плечо выползает - разбегаются, рожа у него сильно неаппетитная. На плече он вдвое надувается, страшней пытается казаться. Глазки горят - защищает хозяина, и зубки показывает (все четыре ряда), но они - Бригадир знал - мягонькие, только для виду.
   - Пластырь свой ползающий убери! - сказал Смотрящий. - Не в форме я сегодня, не гипнотизирую, не до того.
   Смотрящий любит иной раз кодировать "на приказ". Бригадир по себе знал, потому, случай подвернулся, сразу же завел личного чура. Чур не только лечит, но и наваждение способен отсекать, тем сам кормится и лечится, еще вроде как, лакомство для него. Зверюка - "чур домашний", выходит недешево, но Бригадиру некоторым образом повезло. Сторговал облезыша ниже самого нижнего номинала. Но как любил говаривать (шутил один покойный знакомец) - "ни один чур на чура не похож, ни рылом, ни характером, ни навыками, ни ценой". А Бригадир, обзаведясь собственным (исключительно, чтобы повысить статус), мог бы добавить собственное наблюдение: "потрепанностью тоже". Но "понты нарезать" не будешь - вид у чура нетоварный. Засмеют. Верно, во всяких баталиях с прежним хозяином побывал, но выжил, что удивительно, это редкость для чуров. Прикипают они к своим хозяевам больше, чем шкурой - душой. Понятно, что болел. То, что от шкуры осталось, торчало во все стороны свалявшимися комками, словно это припарки к телу присобачены. А про душу не спросишь.
   Безрукий Ортодокс тоже был здесь, но в суть Бригадирскую смотреть не пытался, иначе бы чур почувствовал. Еще совсем недавно не был безруким - это неприятность недавняя (Бригадир покосился на Смотрящего). Да и, если подумать, в Ортодоксы тоже выбился не так давно. Каким-то шаманом, застрял здесь, отбился от транзита и скучал. Должно быть, со скуки поставил киоск, потом нашаманил себе большой лабаз, и, должно быть, уж от совсем большой тоски сделал так, что половина крыток города оказались его, а остальные существовали не иначе как на паях. Впрочем, он этим не кичился, держался скромно.
   В черной долгополой шляпе и узеньких длинных вьющихся бачках, которые чернил и завивал на бигуди, чтобы соответствовать древним представлениям - каким должен быть настоящий Ортодокс - все были уверены, что именно они (бачки) приносят удачу. А разорившийся крытники по-пьяне, не раз собирался ему эту висячую удачу обрезать, да заодно в дурном костре сжечь и саму шляпу. Но дальше слов дело не заходило, верно, этот шаман и вправду был настолько удачлив.
   - Налево не думай сплавить! - сказал Смотрящий.
   - Я валенок, потому левым или правым не могу быть.
   Бригадир отвечал скромно. И всем видом олицетворял скромность. Тем более, что не одни. И Смотрящий, нет-нет, а в тот угол глянет, где безрукий святой Ортодокс присутствует, сидит в своей черной долгополой шляпе, которой даже за столом не снимает и, по слухам, спит в ней, но здесь Бригадир не верил - поля бы помялись сзади, тут разве что голову на специальные помочи подвязывает.
   У Смотрящего все не так: здесь и мухи летают дурными зигзагами, словно в осень, бьются друг о дружку в углах, и осыпаются там же - иные вверх лапами, совсем квелые, но все пытаются крутиться, прожужжать что-то напоследок, пожаловаться...
   - Основной груз курочьте, с выжившими что хошь делайте - я ваши задницы прикрою, но то, о чем говорил, ни себе не возьми, ни другим не дай!
   В который раз говорил, будто Бригадир это и с первого не понял. И опять заводился, уже и замусолил всю тему, скуку стал нагонять, оскомину - верно, волновался (с чего бы?)
   - До груза мне дела нет - потрошите... Там, между прочим, и кассу везли старательскую, знаю, на костяных отвалах расплачиваться. Возьмешь - твои проблемы станут и "госстраха" - с ними дело будешь иметь. Они не наши, дорвешься до города, в обиду не дам. Но есть там у меня одна вещица, та, что предназначалась только для меня...
   Вот тут Бригадир и встрепенулся, не за вещицу чужую, а за кассу и "госстрах". Чего спрашивается вокруг, да около ходил! "Госстрах", конечно, плохо - там такие убивцы, что задумаешься - стоит ли? Но касса - это хорошо, так хорошо, что и думать не стоит. С кассой можно большое дело поднять.
   От того, что будто бы он сам на нее интереса не имеет, отмахнулся - врет, не может альтернатива того стоить. Чтобы Смотрящий отказался от кассы? Не иначе что-то задумал - на входе перед городом свое брать будет, жди засад на обратном пути. Но здесь мы еще посмотрим. Кто не спрятался - тот и виноват. Потом, можно и в сторонке вынырнуть. Не дурной же, чтобы кудахтать там, где яйцо снес. А вот с этим яичком можно такое вылупить...
   По слухам, через Великие Луки от Метрополии должны были запустить товарную многоходку. Уже не от случая к случаю, а регулярную. Не один авантюрист облизнулся от этой новости. Но маршрут был крайне неудачный для тех, кто, по сложившейся неудачно жизни, капал слюной от кормежки до кормежки. Был он проложен по местам противным, открытым всякому глазу, проплешинам, а где невозможно, так на сто шагов вправо-влево все вырубалось, да дежурили на частых базах отборнейшие из "сопровождал" - бригады кругом чужие, специально обученные в лагерях, не имеющие к здешним местам ни одного, даже самого захудалого родственного корня. С этой стороны было не зайти, все бабские стороны отпадали разом. Уроды! Они и поглядывали на всех больше через прицел. Таким не докажешь - что, мол, только одним глазком хотел глянуть. Добро только глаз вынут, а тут ногу переломят, руку выкрутят в плече да в локте наоборот, большие пальцы раздробят и отпустят. Бригадир так двух глазастиков и потерял, что отправлял высмотреть, вымерить и запомнить - привезли их на тачках за выходным пособием - платой "за риск". Уже впал Бригадир в убыток, а толком ничего не выяснил.
   А вот с чешуйками (если Смотрящий не врет, если была касса на эроплане) можно такую аховую бригада собрать, так сломить тем сопровождалам их характеры, и главное слух об этом разнести, что на долгое время от них подорвыши наниматься задумаются. Ну и товар, конечно... Но лакомые куски глотают постепенно, раз от раза все крупнее, а если сразу такой большой - подавишься. Опять и бригаду на походе к аэроплану можно обкатать, костяк составить из тех, кто выживет.
   Поверил. Такого не выдумаешь даже на полную Луну.
   Но тут Смотрящий весь кайф и поломал. Испортил мираж.
   - Ходилку запустили, - сказал давно известную новость. - Слышал уже? Своих, часом, не отправлял?
   Бригадир замялся.
   - А слыхал, что удумали для охранения?
   Здесь Бригадир уши навострил.
   - Больше не отправляй никого. С Метрополии ксивку прислали с нарочным, что будут выжигать нас химией с аэропланов, если по нашему участку что-то случится
   - Что я дурак, на нашем участке шалить? - возмутился Бригадир.
   Птицу на корм ловят, человеков - на слово.
   - Вот в том-то и дело, что все не дураки. Все на чужих хотят отметиться. И придется нам наш участок охранять и им придется свои - полный хрень всем, как и рассчитано. Считай, подвязали. И тебе с твоими дежурить придется.
   - Это за бесплатно, что ли? - еще больше возмутился Бригадир.
   - А тож! Очередность, смены, сводные бригады, каждая со своим смотрящим - бригадиром. Шкурный ответ перед городом и так далее.
   - Вот уроды! - расстроился Бригадир. - Лучше тогда в сопровождалы ихние наняться, чем в дорожные смотрящие.
   - Там тоже ответ головами и остальными придатками.
   - Так там, хоть, платят! А здесь то же самое, но "за так"!
   - Придется городу такую обузу брать и платить придется, хоть бы на бобы. Поимела нас Метрополия, опять поимела...
   Лишь Смотрящий знает все или почти все. Должность такая. Везде у него собственные глаза и уши. Хотя глазики эти выкалывают, а уши от обладателя подбрасываю к главной смотрильне с запиской; кому собственно принадлежали, и с просьбой не искать непутевого, все одно, от желающих подхалтурить отбоя нет. Какая ни какая, а работка. В межсезонье - самое "то". Но Бригадир не пачкался. Тут только палец сунь, а Смотрящий ухватит и заставит полностью в дерьмо окунуться, а потом только указывать станет куда плыть, как нырять, что доставать. Даже сейчас, его - вольного бригадира! - грузит собственными проблемами под самые жабры.
   Следопытов порядочно, а бригадиры повыветрились. Мало штучных заказов. Одно дело в одиночку ходить (лес не потревожится), другое бригаду лесом водить. Так провести, чтобы не озлобился лес на стадное топтание. Первое зеленое правило: ветки не сломи. Местному можно. Если лешак какой, так хоть урочище на пеньки разнеси, а чужак не смей. Дискриминация.
   Бригадир для работы штучной. Не только разведал, но и отбил, отстоял. Потому с бригадой. С бригадой и не сгинешь безвестно - кто-нибудь, да дойдет.
   - И чего за тебя держусь? Будто других ходоков нет? Может, ты никуда и не ходил в запрошлый раз? Может, в хрычевне какой гуляли? Машину загнал транзитникам, а Косек под пол запаковал с хрычмастером договорясь. Может, мне кого-то послать, чтобы пол вскрыли и поискали?
   Бригадир пошел в обиду.
   - Ладно, шучу!
   Вот и пойми такого шутника. Под шуточки и на кол посадит - власть есть.
   - Всех Кось у тебя перебили. Машину потерял.
   - Машину верну.
   - Ну-ну... Вернул один такой. Были уже там. Мешок обглоданых болтов принесли.
   - Обглоданных?
   - Ну - оплавленных, какая разница?
   - Оплавленные - это фантомы. Фантомы порезвились. Зима будет теплая с грозами.
   Действительно теперь за машиной не имело смысла отправляться. Про фантомов недавно стало известно. Схлестнулись крепко. Новое явление, но за вымя уже щупаное.
   - Что же машину не заземлил, когда уходили?
   - Как не заземлил? - возмутился Бригадир. - Целиком на брюхе сидела!
   И подумал, что не иначе та лужа была с подковыркой. Надо было проверить. Не учел. Весь тот дурной день вспомнил, когда...
   - Слышал пенку? - спросил Смотрящий, развеивая морок. - Лешаки кооперируются в монархию.
   - Дурилка! - уверенно заявил Бригадир. - Бабы разнесли? От них все идет - ихние отголоски. Бабское сословие свою воду мутить пытается. Считают, что лешаки детей у них взялись воровать для каких-то собственных нужд. Не сами, разумеется, через агентуру, но забесплатно, вот и бесятся. Стрелки переводят, а сами на льготы метят.
   - Не обломится им.
   - Нахваливаешь, чтобы погладить. Гладишь, чтобы помять. Мнешь, чтобы воткнуться. Воткнулся - дело сделал, чего хвалить? Странные они в своих требованиях, - поддакнул Бригадир.
   - А кто, если не лешаки?
   За ортодоксом бы последить, - подумал Бригадир, - может, опять за старое взялся. Действительно, что есть лешак? Мутант, вырожденец, смесь человека и неизвестно чего. Биотупик. Хоть и долго живет, но собственных детей иметь не может. Поскольку сами они продукт штучный, время от времени, от всякой казустики помирающий, то, верно, решили собственную популяцию восстанавливать за счет человеческой - давно такие разговоры ходили. Но чтобы объединиться в силу?
   - Лешаков знаю - индивидуалисты еще те! - Бригадир с удовольствием бросил ученым словечком, и хитро прищурился - знает ли его Смотрящий? Должно быть, знает, потому как, и бровью не повел.
   - Потому, не верю, что нашелся кто-то из этих индивидуалистов, - опять смачно и не запнувшись выговорил слово, - который под себя стал грести, да и не передрались на первой же сходке, поубивав половину. Это неизвестно кем надо быть! Этакой лешачьей мамой. Чтобы молились на нее. Но лешаки только мужского рода могут быть - потому отпадает.
   - Да? - с сомнением протянул Смотрящий.
   - Либо самозванка среди них появилась.
   - Не может тот самый лешак, но пол сменил - придатки отрезал?
   - Нет. Природный лешак мозгами не потянет, а те, кто лешаками по контракту становятся, ни за что не рискнут. Не по силам им над природными становиться, даже если через своего талантливого подставного.
   - Отвечаешь?
   Всяк молодец на свой образец. Бригадир взялся юлить.
   - Темная история, но нас не коснется. Не верю я, что лешаки на город попрут.
   - А если Метрополия? Мы у Метрополии на плохом счету. Ихние отмороженные экстрималы из богатеньких где-то в наших местах сгинули. Сие не есть хорошо.
   Бригадир кивнул два раза - слышал про такое. Метрополия, что хочешь, может сотворить чужими руками. Значит, этот сезон будет с заказами. Ходить и вынюхивать, пока нос не отрежут.
   Всяко дело мучит, но оно и кормит. Мучит по всякому, но кормит одинаково - только до сытости. Разносолы ли, простую пищу в себя кидай, но поел, переварил и опять голоден - берись за дело.
   Смотрящий открыл шкаф, стал трубку себе выбирать. Трубки у него все - загляденье. Бригадир даже слюну сглотнул - вот бы пососать из них!
   - Весной до перволистья пройдешь по маршруту, осмотришь те места, кости соберешь. Если вода будет высокая, в озера заглянешь, укажу которые именно - там по протокам недалеко будет. Группой пойдете не дерьмовой.
   Бригадир подумал, что он с той сравнивает, что сейчас придется идти, с той, что нынче к аэроплану соберет под его бригадирское начало. Ой, дерьмовое начало дел завлекательных!
   - Завалы на реке надо будет почистить, частью рекой спустишься, осмотришь все. Доложишь - насколько проходима. В Псков думаю направить в следующем году.
   - Шутишь! - от неожиданности Бригадир затыкал, сорвался.
   Действительно, мыслимое ли дело? Тут до Лук, сопровождая торговые партии, теряли до четверти охранения, хотя дорога набита, хожена, а к Пскову все дороги напрочь заросли, их, черт те знает, сколько лет ни одно колесо не касалось! Правда, и к Великим Лукам когда-то тоже не ходили так запросто. Было такое на памяти, когда всякая пробившаяся партия - праздник, и весь город гудел неделю, это теперь попривыкли, не воспринимали, как из ряда вон. Надо же... Псков! Мать городов! Вот уж не думал, что доживет до такого, что подобное геройство на его веке случится. Смахнул слезу.
   Говорили, что один ходил и даже вернулся обожженным на мозги - что трепал? Никто не знает, да и жив ли? Шептались, упрятал его Смотрящий в спецбольничку, в личный собственный изолятор, и уже там с его болезного пытали, и с бреда все записывали. И даже Смотрящий велел свою койку рядом ставить и слушал, как тот во сне заговаривается...
   Вот Бригадир и заметил, что с тех самых пор сделался городской Смотрящий не в меру активным, суетливым. Ошибки пошли расти грибами, а ведь стоило только одной спустить, не срезать чью-то голову. Еще и аэроплан этот... Не к нам же летел, мимо летел. Как там может что-то Смотрящему принадлежать? Покосился на Ортодокса. По тому ничего не поймешь, кроме того, что недоволен он. Смотрящим недоволен, суетливостью его? Сболтнул лишнее?
   - Перед несгибающимся не извивайся! - сказал Ортодокс на своем порченом языке, но Бригадир понял.
   Нынешний Смотрящий и сам был личностью героической, легендарной, про которого говорили, что он ходил лесом аж до самого Рокачино! А еще врали, что сам он был из местных, жил здесь до войны...
   Может, и сладится, - подумал Бригадир.
   У Смотрящего глаза поблескивают. Значит, пахнет барышами не малыми. Положено ему, как всякому Смотрящему, стоять на охране прошлого, знать настоящее и примеряться к будущему. Но отчего-то всем неймется - словно дали город в игрушку, никак ею не наиграется - и к тому примерит, и к этому, ломать начинает, переделывать... Каждому Смотрящему хочется, чтобы при его смотрении город вырос, и самому сидеть в нем пожизненно.
   - Зубы дашь?
   - Под это дело дам. Скажешь на выходе - мерку снимут, подберут набор. Завтра получишь.
   - Амуницию?
   - Завтра. Все завтра.
   Смотрящий, наконец, выбрал трубку. Положил в нее высушенный гриб - отборный! с ноготь большого пальца - вошел в края трубки точь-в-точь, утонул. Такие грибки большие мастера собирали, еще большие мастера готовили. Эти на рынке не навалом складывают, а только в коробках специальных - каждому свое гнездышко.
   Бригадиру не предложил, отмахнул рукой - топай, мол. Иди работать! Всегда так... Жалуешь Смотрящего, да он не жалует. Но обиды не чувствовал, даже наоборот. Удачно все сложилось, сам ведь думал к "эроплану" прогуляться.
  
   3.
  
   Забрал в пределе свое ружье - проверил курки. Вышел на муницыпальный крылец. Блеснул улыбкой, еще не серебряной, но уже такой, что у всякого присутствующего вурлака заныло подложечкой, и он мысленно принялся перечислять возможные грехи из последних - на рожах все было написано, бери любого и пытай.
   Хорошо-то как!
   Перевоспитанники из лесных, держась за общую веревочку, шли за своим воспитателем. Сопровождала шел с винтокрылкой наперевес - новой, нецарапаной, явно гордился собой, формой, винтокрылкой, левой работой... Поглядывал, чтобы никто не сбежал, но особо их понурый воспитатель из каторжников. Шли, от любопытства тараща глаза.
   Мимо больнички для вампиров, открытой сердобольным ортодоксом...
   Мимо конторок, где клялись самой страшной торгашеской: "Век денег не видать!" А если врали, то через ладонь, стыдливо почесывая нос. Отчего носы были, как сливы.
   Мимо грибных рядов. Каких только не было! А ведь не сезон еще. (В иные моменты жизни Бригадир своим городом гордился.) Изобилие!
   Грибы были кухонные газовые (воспламеняющиеся от жесткого взгляда) - эти шли в защитных упаковках, кислотные - кислотой через поры, сквозь дырчатую шапку, этими торговали, когда уже совсем перезревшие, не брызгали, а травили не смертельно, положишь на кожу - приятненько. Бригадир не связывался - для работы вредно. Ищи после них свой центр равновесия, ходи с неделю под руку, выписывай кренделя ногами... Тут у лотков стоять и то опасно.
   Грибной человек - работа аховая!
   Сборщики рассказывали, что существовали грибницы не только очень большие, но и умные, если брались за дело разом, способны были растворить до костей непрошенного чужака. Но все, что говорят сборщики, да и любые, кто при своем деле кормится, следует фильтровать. Мало кто хочет конкуренции. Хотя, средь них встречал Бригадир изрядно изъеденных, а лица у некоторых - не приснись молодке! Особо у старых, тех кто не пользовался полными масками, а лишь наглазниками. Встречал и со съеденными кислотой пальцами... Но чтобы до костей растворили?..
   С грибными людьми старался не ссориться. Часто спрашивал о маршруте. Вот и сейчас зашел в грибную контору, в их профсоюз - не доложиться, а только поинтересоваться не затронет ли он чьих-то интересов, если пройдет - "здесь", "здесь" или "здесь"? Бригадир всегда намечал несколько маршрутов и никому не говорил, каким именно воспользуется.
   Неписанное правило: не лезь на чужое. Каждый человек должен быть готов к ответу за собственное движение. А за стояние отвечать не надо. Где бы только не стал, раскинулся, укрепился - это твое.
   В конторке гадали о видах на урожай. Если первыми пойдут "моховые", а "пластинчатые" вторым потоком, то "ежовые", речи нет - быть им в дефиците. Кто прошлогодние ежовые сушоники придержал, тот в наваре - даже червивые разойдутся. А вот если все поставить на это - а конкуренты свое разом сбросят в убыток, чтобы досадить. Разорят. Как ни кинь, всюду клин.
   Про Клин, поговорка такая была старая, про город, в котором никогда грибы не переводятся. И есть там такой (по городу название) что растет ураганно. Засовываешь спору от гриба в щелку бревна, поливаешь мочой, нарастает увеличивается так быстро, что бревно вдоль разрывает, только отскочить успеваешь. Словно клином мощным. Все рвет, и пень, и булыжник, и человека, если надо. Много всяких разномыслий про города, в которые доступа сейчас нет. Иные очень крученые. Бригадиру больше всего нравится про город Неволь. Что если попал в него, то выхода не найдешь, а если найдешь-таки, пути дороги распутаешь, то быть тебе богатому. Даже хотел сходить поискать, но это не в здешних урочищах - далековато. Здесь под боком и свои темненькие городки имеются - новоделы, в которые без подготовки, без изучения обычаев, лучше не соваться. На каждую крышу свой конек, своя вера, чужие там не приветствуются. Нахрапом не выйдешь, целым не выйдешь. А вот про Неволь еще говорят, что когда пытаешься, к примеру, из него северной стороной выйти, то получается, что возвращаешься с южной, словно прошел вокруг земли. Местные, кто поумнее, пользуются - много проще и удобнее, чем весь город пересекать.
   Грибная контора - место всяких слухов. Первоходцы топчутся, рассказывают - что натопали, подсмотрели. Каждый своих сторон держится, так проще. Там король, где другой не рискнет.
   Нашел, кого надо, и быстро разрулил вопрос - в ту эропланную сторону оказывается экспедиций не отправляли, и зарегистрированных плантаций нет, обходить нечего, а дикие плантации (тех, кто не в профсоюзе) можно даже чуточку погромить, контора не возражает...
   Рано или поздно охраняемые делянки вытеснят диких сборщиков, оставят их не у дел. Той прибыли не будет. Потом неорганизованный период забудется. Бригадир уже ходил - смотрел чего они там на плантациях Смотрящего выделывают, показывали ему по секрету дубовые колоды, вкопанные наискось в жирную землю, будут вызревать, пока можно будет высадить споры. Бригадиру дубки стало жалко. И сердце тоской сжало - во что путаются и его запутывают. Прознают лесные про дубки - новые маневры начнутся. Обложат город по кругу - не выйди. Потребую выдачи тех, кто затеял, Смотрящий отмажется - Бригадира подсунет. А колодам все равно зреть - их надолго хватит, выкапывать пережигать не станут. Чего уж теперь! По грибным сборщикам это ударит. Раньше не каждый в сборщики гож, а теперь? Цены упадут. Не дело, но прогресс. Только вот ходоки без работы не останутся. За спорами так или этак экспедиции высылать? Обновлять омолаживать...
   Стукануть грибным про Смотрящего? Или они и так в курсах? В доле? Вот и гадай...
   С грибными людьми не ссорься и ничего им про свои проекты не рассказывай. Они самые места знают - пригласят на контракт и закопают, как пищевую среду. Им многое известно. Где грибные мутации идут быстро, чередуясь одна другой себя противопоставляет, и все это самым естественным путем. Можешь ли такое сообразить на искусственных делянках? Такое завернутое, что выдает сам Лес?
   Есть грибы, которые подменяют потребность упырей в естественном гемоглобине, на которые те подседают не хуже, чем иная лесная дева на ... Хм! Бригадир мысль не додумал. Нельзя с такими мыслями в лес.
   Мелкие озерные чайки-помоечницы, третье поколение которых окончательно разучилось ловить рыбу, но зато развило когти на кончиках крыльев и ласт - разгребать кучи мусора, кудахтали что-то свое.
   Город был сравнительно молодым, взрос на старом после Второй Био, но уже успел проявить себя. Укоренился, смог переделать под себя окружающую среду, подчинить, доказать, что он здесь всерьез и надолго. Сам транзит определил - городу здесь быть. И город смело расположился на костях более древнего, забытого. Только название осталось прежнее - Пустошь, и хотя пытались переименовывать, звать по всякому, но не прижилось.
   Где пыли больше, там и валяются - говорят, от вшей. Бригадир, как мимо проходит, как видит, так всякий раз думает-удивляется: это что же за вши такие, чтобы с упырей сосать? Не удержался, остановился полюбоваться, как со штрафной доски прыгают на вкопанный осиновый кол.
   Прикормленные упыря дурили с жиру. Что им остается? На городской дотации - со статусом, номерными знаками, как они, так и их приблудные выкормыши. "Упыри-перезрелыши", "бурденыши" или "бурдыши" - как их только не называли.
   Что им остается по жизни? Сидеть в кружке, дуться в карты, пока кто-то вконец не продуется. Тогда предстоит развлекаловка, сбегаются любопытные (как прознают-то?). Поднимется неудачник на специально сколоченную площадку и под общее улюканье бросается на заостренный кол в земле. Многие ходят посмотреть и любят разыгрывать транзитников, пуская их в первые ряды, чтоб забрызгало.
   Всякого смешного в жизни бывает. Дурак и до алтаря додурачится. Вон на ту среду молодой упырек учудил. Сватался к вурлачке. И все об заклад бились - что у них народится - вурлаченок, упыренок, либо что-то средненькое. Но не дали, сломали интерес. Зарезали жениха на шумовище - пырнул кто-то из гостей приглашенных. Вурлачка - хозяйственница (не пропадать же закускам!) выскочила уже за своего, нормального по их меркам. Так заодно разом все и справили: свадьбу и похороны. Удобно получилось!
   Полюбовался, поржал вместе со всеми, увидел, что штрафников больше нет - народишко стал расходиться, и решил, как всегда, срезать, пройтись дворами. Любил дворы - есть на что полюбоваться. Каждый крепкий двор - город в миниатюре. Крепость с собственным уставом. Если есть свой двор - дружи с соседними. Лихое время - не время одиночек, только лихие ватаги выживают.
   Она есть, имеется эта среда обитания и пищевая среда, во всяком времени, - думал Бригадир по-умному, едва ли не книжными словами.
   Бродячие ли, либо сидящие на дому - своей "крепости", редко такое бывает, чтобы лихие с лихими сцепились. Зачем, когда промеж человечей терпеливой трусости достаточно? В те времена, когда обычаи рваные - всякий на себя рвет и обрывком укрывается. Но дом - крепость всегда. Есть укоренившиеся дворы, а есть до сих пор ползающие. Но таких все меньше. Ушла старая стратегия. Иные времена настали - поспокойнее. Можно собачиться и без крови.
   Дворы дело хорошее. Опять же, лаяться из родной подворотни много ловчее: слова правотой подкрепляются и выходят много легче - обидные и злые, сами себе хозяева. Складываются в такой "отворот-поворот", что не тертые, незакаленные сразу и отваливают. Ищут, чего бы такого другого пограбить, да убить - того, кто осиновым листом трясется и вежлив - не лается.
   Между дворами подворотни и проулки - лабиринт и ничья земля, а точнее муниципальная. Поскольку есть уставное - дворам гореть в отдельности, проходы-подходы должны быть. Каждый двор должен сдвинуться на равное от других расстояние. Но поскольку некоторые периодически роднились, указами пренебрегали - сдвигались стена к стене - бражничать удобнее.
   В следующую проулок свернул, но что-то изменилось. Вроде, в последний раз здесь ходил, по иному было? Оторопел. Нет бы, в соображение впасть, развернуться и деру, так взял, да и завелся на морок. Свернул. А потом еще - раз, другой... уже не по твердой мысли, а по наитию.
   Чтобы досконально знать город, надо в нем родиться и вырасти. Еще мальчишкой облазить самые дальние проулки - знать, где тебе будут рады, а какие стоит на будущее обходить стороной, где можно "сорвать хвоста", а где, гляди, тебе кусочек уха срежут, где берегутся от таких, от всяких глаз - учат, не ходи на чужое, имей свое. Надо знать какие дворы никогда не сдружаться, не сдвинутся, чтобы сомкнуться стеной с соседним, а какие гуляющие. Под какой праздник это произойдет и где какое событие намечается. А как сделать, чтобы в лихой день тебя промеж дворов не замкнуло.
   Взрослым уже не до подобных мелочей. Если карман полон - рады будут везде, против "хвостов" найдется хитрый ствол под пальтишком, либо хлебальный нож со звоном в разрезанном подшитом специально под него кармане, где лезвие надежно зажато меж двух пластин. Полоснешь таким по роже крест на крест - захлебнется кровью. Потому хлебальным называется. А лезвие от взмахов еще долго звенеть будет, кровь сбрасывая, очищаясь красиво - очень тонкое оно, исключительно для таких дел. Бригадиру больше такие дела не нравились - перерос. Не пером надо писать по рожам, а умом и глубже.
   Дворовые проулки способны смещаться по воле их обитателей. Только сразу это не делается. Некоторые даже колеса утеряли, на полозьях перемещаются - выкладывают и мажут жиром. Сквозной проход вдруг оказывается заделанным сплошной стеной - задней стенкой какого-то строения, превратиться в ловушку для незадачливого, что поленился потрудить ноги, запечатлить в памяти последние новшества города. А стену в таком месте (нового тупичка) обычно подпирают молодняк в ожидании незадачливого одиночки, пара-тройка либо очень говорливых, веселых, либо несговорчивых мрачноватых - как сейчас.
   Бригадир больше побаивался веселых, разудалых. Хуже только, если вскочил в привычный проходик, а там застал непонятную кипучую деятельность новоявленных коммерсантов. Варят ли грибную крутку, или разбавляют оригинальные синие заборыши чернильным грибом, плеснув для крепости "драконьей мочи" - не все ли тебе равно? Но свидетель во все времена должность маложивущая. Какая тут разница - что ты собственно увидел? Натаскивает ли в своем неумном сумасбродстве бригадку какой-нибудь новый сорви-голова, грезящий покуситься едва ли не на ментовские подвалы, или...
   Бригадир гадать, додумывать мысль не стал. Перебросил левую руку назад за спину - к куркам, правой подал вперед стволы. Всегда носил ружьишко прикладом вверх и не имел дурной привычки скидывать, чтобы прицелиться. Рубленым железом и так не промахнешься. Чур перебрался на затылок - потянул за волосы, подсказывая, что можно отступать спиной. Так и вышел из западни, пятясь.
   Отступил на уровень углов, бросил взгляд вправо-влево - не обкладывают ли? Чисто по обе стороны. Шагнул влево - по исконной мужской исторической привычке.
   Пошел быстро. Заборы по обе стороны странные - не может быть таких длинных. Нигде промежутков не видно, чтобы понять - с собой сцепились разные хозяйства. И тихо, будто вот-вот выплывет луна.
   Понял, что лунатик водит, огляделся повнимательней. Вот они - тряпочники. Сразу и не заметишь. Кто из них? Тот? Этот?
   Блеснул глазом. Неопытный.
   Подошел к этому недочеловеку, что когда-то не на той грибной делянке задремал, а теперь по жизни расплачиваться должен. Стволом пошевелил тряпки человеческого обрубыша. Хотел спросить - кто велел морочить? Понятно же, что не на себя работает, явно вперед его бригадирского пути занесли и положили. Но не спросил. Спроси такого, что наполовину лица нет. Надо же, как удружило бедолаге - а как питается-то? Тогда постучал по лбу стволами (один гладкий, а под ним нарезной), легонько постучал, но со значением, хотя и знал, что заряда тратить не станет, да и нож замазать о калеку? Нехорошо. Примета плохая.
   Пока стучал, осматривался. Вот же проход! Под правую руку открылся. Вбежал... Черт! Дохлый двор!
   Упыря не имеют дурной привычки нападать днем, лицензии на такое у них нету. Да и выродились городские упыря, окончательно выродились. Те, кто со средствами, ищут жертву по контракту, объявления расклеивают, потом в городской конторе закрепляют при свидетелях и с печатями. А там кучи ограничений. Малолеток нельзя, стариков нельзя, алкашей тоже нельзя, поскольку тут прямой убыток городской казне. Полбюджета на этом держится. Вот и крутятся, как могут, приезжих сманивают легким заработком. Сосут их потихоньку. Лимита доверчивая, а деньга немалая - чешуйки звонкие.
   Обежал вдоль - выглядывая, где выход? Нельзя в дохлом дворе долго находиться. Кто знает, от какой похерени здесь вымерли - выветрилось ли? Заметил неправильную доску, отжал от себя и в сторону, полез было в щель. Блин! Там же и стоят, дожидаются. Рванул обратно, а первый тут же за ним - голову с плечами сунул. Бригадир крутанул доску, навалился руками, уперся - городские упыря давно бескостные, ходячие бурдюки. Иному перезревшему проткни кожу чем-нибудь путевым - изойдется в лужу. Этот не дозрел, пришлось повозиться. Уже и рожа надулась пузырем, а не лопается - не хочет. Бригадир доску плечом подпирает, давит на нее, а ноги по мягкой почве едут, бороздят. По пузырю лупит, кулачищем своим немаленьким - хоть бы хны! - только ворочается, зубы под кулак норовит подставить, чтобы оцарапался о них: тогда лечись, гангрена обеспечена, там у него сплошные бактерии. Разозлился, как давно не злился, отвернулся, голову в плечи вобрал и ткнул в пузырь пальцем. Тем самым, с заточенным ногтем, на котором малюсенькая каплюшка лака иконного оставалась. Хватило. Обдало тухлятиной и затылок забрызгало. Все. Конец ногтю! Едва не прослезился, как жалко стало. Где теперь путевое возьмешь? Путевое не по карману. Мечтал Бригадир серебряные зубы вставить, чтобы собственные, неарендные, откладывал чешуйку к чешуйке, да так и не сложилось. Вставил бы, так по нынешним беспутным временам, в безработицу, когда платить за все тебе самому, зубик к зубику и спустишь, опять пустой рот, опять костяшки дешевые присматривай в "Секондхендах" Смотрящего. А как славно было бы выйти на середину двора, рвануть сопревший свитерок на вороте, да обнажить серебряной улыбкой рот - вот побежали бы! наперегонки! по всем щелям, толкотню бы устроили, а ты их за ноги, да об верх заборчика, а потом кусать...
   Бригадир непроизвольно поднял голову. Полезли. Друг дружку подсаживают с той стороны. Ой, как плохо! Плохо, когда к ружьишку всего пара путевых зарядов.
   Упыри вообще-то не упыри, просто зовут их так. По большому счету, это продукт военных исследований. Еще с Первой Биологической - некое производное людского племени. Теперь неприхотливые, а раньше жизнью балованные. Говорят, на это своих администрантов пустили. Позже у всех за традицию стало - первым делом на чиновниках и их потомках эксперименты ставить. Совсем как когда-то (по легендам) они на всяких народах. Сохранили некие администранские традиции, способность воспроизводства. Всяческие легенды поддерживают о себе. Но то, что укушкенный, либо зараженный становится вдруг упырем - чушь собачья. Пропаганда военных времен, рассчитанная на подавление противника. Срабатывало до поры до времени. Это, если только подсчитать, сколько своих же покусанных (вовсе не фатально!) уничтожили, пока разобрались. От бактерий все. Хоть небольшой укус или царапина от ногтя - почти гарантированное заражение. А как же, если так и спланировано, чтобы целый букет вирусов, да еще ураганных. У них специальные капилярки из под ногтей, не только из-под зубов. Они ведь не столько всасывают, как вспрыскивают собственную похерень. Но кто выкарабкается, сразу иммунитет. С таких-то и сколачивали спец-группы по уничтожению этих лабораторий. Потом только догадались делать вакцинации. А упыри? Да что упыри? Сошло на нет. Скоростные качества этих моделей улучшались незначительно, всех преимуществ - пищевая неприхотливость. Еще некоторое время сохраняли как биовид войсковой разведки, потом, по окончанию войны, выродились - превратились в немногочисленные, разбросанные по территориям кланы, каждый со своим уставом, обычаями. Это в лесах. А некоторые пытались сосуществовать и в городе. Выяснилось, что регулярная подпидка переработанными грибами меняет их, мало что осталось от прежнего.
   И чего им надо? Не на себя же работают. Заказал кто-то Бригадира! Ей-ей, заказал!
   Отбежал к середине, осмотрелся. Расположение, что у дохлого двора, что у всякого живого, одинаковое - все дворы различаются лишь размерами. Противостояние друг другу выработало главное: мой дом - моя крепость. На пол двора крепкая высокая постройка. Она же вся задняя стена-крытка и две половинки боковых. Один вход-выход. Высокий узкий крутой крылец с большими ступенями, на которые взбираться тяжело, а вот скатываться за милую душу. Глухой низ без душников. Узкие удлиненные окна на изрядной высоте - снизу не допрыгнешь. Каждое, за счет разновесов, задвигается с боков к середке. Можно наглухо, а можно оставить любую щель. И помощник здесь не нужен. Одной рукой тяни шнур, другой пихай в щель ствол или роняй игольчатую погремуху, или что хочешь - у каждой войны (даже малюсенькой) свои хитрости.
   Бригадир бы повеселился. Точно бы повеселился, если бы только двор был живой, а не Дохлый. Но в живых веселятсяся не в одиночку, там свои хозяева на такие веселья, а вот здесь?
   Отступал наверх помаленьку, поднимался по узким высоким ступенькам. Спешка вредна - повернешься, прыгнут на спину, да еще неизвестно - что там в доме, не попасть бы в полымя. Чур за загривком возился непоседой - смотреть пытался на все стороны. Бригадир с тоской подумал, что если дверь заложена изнутри, так и придется сидеть на последней ступеньке, жаться к двери, пока чем-нибудь не собьют или сдернут. Но, когда спиной прижался, пошурудил, пальцы в щель вогнал, дверины разошлись легко. Значит, разновес дверной еще работал. Сразу же дернул квадратное кольцо, чтобы замкнуть, и на заглушки его накинул - теперь не войдут.
   Пробежался вдоль окон - такие же кольца дергая. Плохо, что стены скользючкой на вымазаны - высохло все, выветрило, заскорозлилось пылью. Когда последнее закрывал, один упырь уже по стенке вскарабкался, выбросил в окно руку - оцарапал Бригадира.
   - Ну, ты и урод! - разозлился не на шутку. - Я привитый!
   Бригадир не привитый, но иммунитет свой имел, сразу подался в дезертиры, когда заметил, что во время разведвыхода на операции его оцарапали. Отлежался, отбредил собственное... Мало что помнит о том периоде. Сидел, прятался от своих же в крапивном кусту. Может, он и вылечил. Яд на яд способен уничтожать друг друга, создавать уникальное противоядие - но это последний случай, это когда шансов почти нет, когда по иному не выжить - знаешь, что будешь разлагаться заживо. Иные сами себе пуляли наискосок, чтобы разом башку снесло, а он решил побороться. Некоторые крапивные кусты тоже смутировали. Выжить в нем, в самом его коконе не всякий лешак бы сумел. Возможно, Бригадиру помогло, что по детскому любопытствованию - шлялся где попало и переболел всякой всячиной.
   Этого упыря вышибать не стал, за руку втащил и на пол бросил. Тот перекульнулся и сразу же в позу стал. Боевые инстинкты не пропьешь, не высосешь. Природа! Бурдюк бурдюком, а сразу же подкожные иглы выставил, растопырил на все стороны. С каждой желтенькая капелька стекает - не уколись.
   Бригадир древний рубль с дыркой за шнур выдернул, в дырке шнурок, шнурок на палец и ну раскручивать - хорошо таким по мордам лесной нежити щелкать. Рубль малюсенький, а не всякий после такого встанет. Если лесного вдарить, того сразу насмерть - куда бы не попал (лишь бы на голое), а эти городские попривыкли: обцивилились, да объимунинились - уроды! Еще добьются, в городской совет их станут избирать. Мысль эта казалась нестерпимой
   - Кто заказал Бригадира?!
   Разогнал рубль по кругу и... - спасибо лысому! - с одного пиха так приложил, что упыря два раза через себя перевернуло, да так и остался лежать. Накололся к полу на собственные колюхи. Можно расспрашивать. Заставил себя остыть. Врага понять надо - это первое правило. Понятливых убивать легче.
   - Кто заказал?!
   Заяц лягушки пугается, лягушка зайца. Каждый, на век пуганный, живет в своем домашнем страхе. Насколько уютном и привычном, Бригадир никогда не пытался выяснить, а тут, вдруг, стало любопытно. Взялся расспрашивать этого трясущегося за вывернутую собственную жизнь, про личные интересы и каким образом они, вдруг, с его, бригадирскими интересами, переплелись.
   Но какой-то разговор получился раздражающий, что десять раз бы иного убил! С трудом себя сдерживал - ведь, по-доброму же, со всей душой к нему - чего, гад, сволочь этакая, трясешься! Трудно себя с такими в доброте удерживать, еще труднее отпустить так же, по-доброму. Ну, как тут хотя бы пинка не наподдать напоследок? Говняным сапогом в копчик, чтобы рассыпался он, зараза, чтобы, зараза эта, что от него растет, тоже, наконец, прониклась, поверила, что к ней по-доброму! Тяжело с такими, ей-ей...
   Раньше одной только линии придерживался - всякому оставляй видимость шанса. Пугай, но не до беспамятства, иначе и наброситься может, оставляй место, куда бежать, а вот тогда стреляй в спину или затылок. Стрельнуть? Так добить? Вгляделся в рожу - типичный городской упырь и средь своих не красавец. Стандарт со слабо выраженной челюстной, с собранными в узелок губами. Это потому, что питается, как все они через трубочку. Потому и глаза с носом спустились и кучкуются у сушеной сливы рта. От того кажется, что лба хватило бы на всякого. И некоторые приезжие держат их за умных.
   Бригадир наладил на ладонь маленькую иконку, замахнулся... Тут упырь, вдруг, сказал более неправдоподобное, чем слово правды от Ерём и Еремеев.
   - Ты заказ взял неправильный - вот тебя и заказали.
   - Чего?!
   - В лес не ходи! - сказал последнее и закусился.
   Насмерть закусился.
   Бригадир всего второй раз в жизни видел, как упырь закусывается сам собой. Но первый издали, а сейчас в упор. Скривился. Черт! Еще и перед обедом.
   - Не ходи, не ходи... - сердился и расстраивался Бригадир, попробуй теперь - "не ходи!"
   Морду беречь или одежу - это достаток определяет. Лицо сберег, а на одежду смотрел теперь с горечью. Когда другую такую справишь? В который раз себя ругнул, что в город намылился франтом, не по-походному. Ну, не дурень ли?
   Открыл окно, но не во двор, а уличное - посмотрел во все стороны (вверх тоже) и полез...
  
   4.
  
   Что не день, то явление. Возле хрычевни, забравшись по колено в лужу, жадно лакал воду покрытый дурным лишаем массаракш, явно смывшийся из лепрозория. Очень крупный экземпляр. Бригадир давно удивлялся Смотрящему и даже ворчал (там, где об этом поворчать можно) - ведь не война же, на что их содержать? Сейчас же выставился кассетником с картонными образками - распустил святых широким карточным веером - прикрылся. Теперь, если этот спиногрыз посмотрит в его сторону, защита (хоть и хиленькая) должна отвести взгляд, но боевой массаракш, в иных случаях весьма чуткий, даже не повернулся, возможно ночью ужрался каких-то хмельных проезжих и теперь мучался. Но все равно, обошел его как можно шире - сегодня уже покувыркался, дополнительных приключений на различные части тела не хотелось - такой запросто может руку откусить.
   Ввалился, тщательно придавил дверь. Посетителей, понятно, не так много, как полагается на праздник. Кто подходил к хрычевне, видел больного на голову массаракша, тут же разворачивался, шел искать иной пищи, чтобы не стать ею самому.
   Хрычмастер приходу Бригадира обрадовался. Пошел в суету. Лицом и характером тертый, хитрый, как труха в кармане, да и в разговоре любит рассыпаться трухой, мельчить и все на тему соскочить мелочную, не богатырскую. Например, зайдет разговор о бабах, как их надо уламывать, а он вдруг соскочит на войну. Добро бы моровую какую-нибудь, на которой люди дохнут, так не крыс же с помоечными чайками? А начнешь о войне, он враз разговор на шлынданок переводит. И говорит так, будто сам себе не верит, на ходу теряет разумные слова. Неясный мужичишка. Словно газета дурной бумаги с маленькими буковками - попробуй такой в дождь укрыться, либо к чему-то дельному приспособить. И как только личного интереса касается, разговор начинается дельный, вразумительный.
   - Черт те что делается! - взялся жаловаться Хрычмастер. - Не городишко, Вавилон стал - понаехало мигрантов. И ведь, что хотят делают, что хотят... Видел уже?
   - Это массаракша на башку сдвинутого? Хочешь, чтобы прибил? Двадцать чешуек, и сам приберешь, что останется. Или тридцать пять - тогда шкуру и голову сдам без повреждений.
   - За тридцать пять я сам свой зад оторву и его голову.
   - Ты давно не практиковался, а массаракш злой, похмельный. Тридцать!
   - Двадцать и выделка твоя!
   - Двадцать пять и без выделки, - сказал свое последнее слово Бригадир. - И учти, в городе я последний трезвый, и долго им оставаться не намерен.
   - Заметано.
   Выглянули в окно.
   - Вот урод! - сказал Хрычмастер расстроено, - А он уже и смылся.
   - Може нырнул? Глубокая у тебя лужа?
   - Може и так. Брось гранату!
   - Жди! Граната дороже стоит. Скажи лучше своим, чтобы по всему городу разнесли - мы с тобой сторговались за шкуру.
   - Это еще зачем?
   - Некогда мне его искать, пусть сам ищет. Выведу на чистое - не из лужи же его вытаскивать?
   - А если он не к исполнителю, а заказчику явится отношения выяснять?
   - Тогда сэкономишь. Все-таки тридцать чешуек.
   - Двадцать пять!
   - Разве? - искренне удивился Бригадир. - Тридцать было.
   - Двадцать пять! - не на шутку разозлился Хрычмастер.
   - Двадцать пять - это когда он в твоей луже хлебал, а когда нырнул - дороже стало. Значит, он двоякодышащий. Сложно!
   - А я думал - это он кровопийца, а вы оказывается побратимы.
   - Аванс дашь?
   - Ты мне и так задолжал.
   - Ладно, нет, так нет. До вечера еще далеко. Буду ждать, пока сам вынырнет.
   И заметил, что Хрычмастер вроде как мнется, словно вспомнил что-то.
   - Чего?
   - Теперь не вынырнет, - мрачно сказал Хрычмастер. - Забыл, что сегодня было?
   - Туда, что ли, бросили бедолагу?
   Хрычмастер еще более омрачнел.
   - И не его одного. Только ты ушел, опять задрались, уже без услуг судника. Он к тому времени ужрался - вон лежит.
   - Тоже за игру спорили?
   - Из-за бабы!
   - Да, - согласился Бригадир: - Из-за баб нас больше гибнет.
   И омрачнел по своему - не по-хрычмастерски.
   Гни дерево, пока гнется, а попала баба в профсоюз, враз "задумела" на одной своей мысле - что притесняют... Правильно, иногда, бывает, тискаешь, но ведь, им этакое по нраву? Никто не помнит, с чего собственно началось, нажрались ли бешенных тараканов, но случилось это меж двух войн - вернулись, а бабы живут в отдельной слободке, оборону держат. И только те, кто из интересного возраста деторождения вышел, шляются и на рынке торгуют всяким, да еще тех редких можно встретить, кто древних обычаев решил придерживаться - у них свой домострой. Дом блюсти, не мотней трясти. Женатый мужик голова, а баба его шея, куда хочет, туда и поворачивает. А уж молодки... У иной бешенной овцы, смотришь, отец как отец, ничем от остальных баранов не отличается. Как же такое народиться могло? Еще секты всякие... но в их смысл жизни вникать - инструмент свой кривить, либо укорачивать. Обидно, однако - как-то быстро смирились, привыкли. Те, кому горизонтальное баловство по-прежнему нравилось, копили денежку от субботы до субботы. До дня открытых дверей.
   Каждый имеет, может защемить свое право налево, но не каждый в состоянии после этого очухаться.
   Горестно смотрел Бригадир на пьющих - некоторые уже ушли в грезы - теперь не догнать. А тут еще рядом зашумели непристойно. Поморщился.
   - Скажи своему Венику - пусть выметет уродов. Думать мешают.
   Веник-вышибала, выслушал, взял ориентиры - сгеографил кратчайшие направления и исполнил: четко быстро, как умел только он.
   Веник прославился по истории, когда однажды, рассвирепев на что-то, вынес из хрычевне всех, в том числе и самого хозяина - начисто вымел площадь, не разбирая правых и виноватых. Хоть с горошину умишко, а свой - независимый. Дурной хозяин его самого выставил бы с волчьим билетом - в волонтеры, да такой припиской, что и там подумали, остереглись - брать или не брать? Но Хрычмастер был себе на уме, охая и причитая, да за примочками, только выговора вышибале сделал - чтобы глаза разул в следующий раз, не застилался так яростью, да тем и ограничился. Да и слава хрычевне, где всегда порядок, где без дела не обидят. Почище стало в окрестных подворотнях. Шалить, конечно, шалили. Но уже не до смертоубийства, максимум - легкого калеченья.
   Бригадир начесывал загривок, не замечая чура, отчего тот благостно урчал, распластался во всю ширь и взялся подставлять нечесаное. Массаракша сквасить... Легче сказать, чем сделать. Два патрона. Есть нарубленый бронзовый образок, которым бить, дороже стоит, чем заказ на битье. Есть древний рубль с лысым - можно им перезарядить. Жалко! Но рублем можно так стрельнуть, что сберечь - лишь бы о кости не попортился. Еще выстрел вымерить, чтобы препятствие позади оказалось, тогда рубль сразу найти можно, а то еще залетит на чужое, доказывай потом, что твое.
   - А! Была не была! Купи гранату! Остальное мои расходы.
   Уселись с Хрычмастером покоренастее, взялись торговаться за гранату... Обмозговали так и этак - не получается. Как ни крути, как из кармана в карман не перекладывай, а все равно дорого массаракш обходится, невыгодное дело. Но Хрычмастер тут же придумал - половину за гранату Бригадиру сам выплатит (сошлись на том - как раз старый долг получился), а за остальное возьмет как за аукцион-зрелище, где оплата на пригляд.
   Дело быстро развернули. Кто хочет увидеть, как на воздух лужу будут поднимать вместе с массаракшем и последними самими свежими покойниками - выходи и смотри! Но за просмотр денежка, а остальным в хрычевне сидеть при занавешенных окнах. Для этого дела даже окна досками заложили, благо нашлись такие - но это не потому, чтобы не подглядывали, а чтобы не побило.
   Получилось даже лучше, чем расписывали. Когда жахнуло, массаракш вылетел даже не на полкорпуса - весь показался, во всей своей оглушенной красе. Бригадир его влет взял - перевернуло и отбросило, очень красиво получилось, празднично. А то, что всех с ног до головы дерьмом лужным забросало, так на это даже не обижались, теплой воды с хрычевни принесли и, кто хотел, обмылся. Не бесплатно, конечно.
   Удивлялись только - куда покойники делись? И Бригадир удивлялся, но потом решили, что их в дно вбило, что заряд между ними и массаракшем лег каким-то дурным-чудесным образом. Ну и хорошо - уборки меньше.
   Теперь оставалось только лунохода ждать от Смотрящего. И Бригадир, как рубль из деревяхи вынул, с чистой совестью взялся допивать, что недопил. Но отрезвлянту велел сидеть рядом, на расстоянии полумаха, и, по прибывшим по его душу, либо уже по самому позднему утру, как бы он, Бригадир, не сопротивлялся, а протрезвлять по самой полной (если понадобится, даже и связать). И Венику-вышибале в том ему способствовать. Договорился через Хрычмастера, чтобы помогал он отрезвлянту - ломал кайф. И чтобы не отпускали его сразу, потому как он, резко протрезвевший буйный становится, но держали его, Бригадира, мягко, чтобы не повредился. И чтобы не разбегаться никому, когда на ноги поставят, оптовый заказ будет от Смотрящего - протрезвлять всех, кого той ночью луноходом соберут - бумаги надо будет подписать на добровольное волонтерство. Для того вытрезвлять в два этапа: первый руки, чтобы двигать мог, а отмахиваться - нет. Второй - ноги, чтобы дотопали, куда укажут. А голову можно не протрезвлять. Но Отрезвлянту, Венику, да и Хрычмастеру со своим заработанным лучше, на всякий случай, хрычевню закрыть на санитарный день и ждать, пока бригада из города свалит. Поскольку волонтеры своими контрактами очень недовольны бывают, обвиноватят и разорвут на сувениры. Но справятся, Смотрящий в обиду не даст, а, напротив, возьмет под тень своей руки - налоговики на какое-то время дорогу забудут. Пусть только денек сами продержатся. Как снарядят, выведут контрактников из города, можно вылазить и шиковать.
   Опрокинул в себя стопарик. Кто пьян, да умен, два угодья в нем. Повитал в мыслях (очень недалеко, как казалось, от реального) - представил себя правой рукой Смотрящего... Еще пару стопариков. Теперь самим Смотрящим - (ишь ты! гляди-ка кто пошел! Смотрящий Бригадир! - Бригадир Смотрящий!) ...понравилось, огляделся, увидел, что многое следовало бы поправить...
   Велик человек в пьянстве.
  
  
   ---------------------------
  
   "Что у мухи звук в крыльях, убедишься ты, слегка их подрезав или, по меньшей мере, слегка намазав медом так, чтобы она не вполне лишилась возможности летать, и увидишь, что звук, производимый движением крыльев, будет глухим..."
   Леонардо да Винчи
  
  
   ЧЕТВЕРТОЕ ЛИХО:
   "БРИГАДИР и ЭРОПЛАН - 2"
  
   Мух спасать - не первой важности занятие. Но, когда не уснуть, а та, попав в божницу, воет на все лады и так жалобно, словно чья-то неприкаянная душа - поневоле встанешь. Бригадир думал про эроплан...
   Эропланы на древесном спирте далеко летать не могут. Да и кто столь ценный продукт так неосмотрительно расходовать будет? Летают только по богатым делам. "Пробитыми" опробованными маршрутами, частыми "подскоками", всякий подскок тайный для всех. Либо цепочка охранных полян, или маршрут по полянам тайным, про которые даже пилот до старта не в курсе, только пред самым вылетом дают вторую спецкарту, а там уже выбор. Покажет чутье, что на маршруте в каком-то звене цепочке что-то не так, поляна не нравится, отворачивает тут же. У каждого пилота чутье на это дело болезное, как и он сам. Вне эроплана это вовсе не герой, чем-то дохлую нежить напоминает, дунешь - качается. А вот в воздухе, кто летал, говорят, что не человек он, а кость. Посмотришь неправильно, подумаешь про это летающее корыто плохо - моргнет, и тут же тебя из него выбросят. Даже на то не посмотрят, что этим бортовую балансировку подпортят, ту, что на предназначенном месте своим телом должен удерживать - потому, лучше сиди в той точке, что отвели, дышать не в общий такт бойся. Иначе, уловят тебя, недотепу, на худую мысль - учись летать отдельно.
   Так что, все врут, не потому летают коротко, что пилоты спирт выпивают раньше, чем движок, не хватает его, дозаправляться надо, а потом и пилота надо в чувство приводить, либо менять и сколько пилотов с собой не бери... Вранье все! Пилот - кость в небе, та самая, что поперек каждому. Их выращивают с самим аэропланом - они часть его. Плоть от крови - в воздухе рулей не отпустит, да и не кто не возьмет, пока капля жизни теплится в пилоте. Только на земле такое возможно - в чувство привести.
   Смотрящий показывал рисованную карту - вот, смотри: с этой поляны ушел, а на эту, ни на эту, ни на дубль от этой не прибыл. Вот здесь должна быть смена на пилота - однояйцевого близнеца, здесь разгрузка-дозагрузка, подзарядка охранных амулетов. Значит, пропал где-то вот в этом кругу, на большее его бы не хватило - обрисовал длинный овал от после последнего подскока, куда тот мог дотянуть без дозаправки.
   - Где-то здесь!
   А в этом "где-то здесь" верст не перемерять, иными местами вовсе не пройти (иначе, какого черта летать приходится?) И Бригадир еще раз удивился человеческому безрассудству. Летать с четверга на пятницу? Когда и в остальные дни, приснись какому-нибудь пассажиру дурной вещий сон, постесняйся он в нем признаться, точно не долетишь. Еще, известно, охранные образки с четверга плохо действуют, конфликтуют между собой. А тут должен быть четкий баланс на всех крыльях. Легко ли пилоту, если охранная дева-девственница правого четвертого крыла второго (нижнего) уровня, вдруг, в своей святости решает переспорить одного из тех Георгиев, что разом отвечает за два крыла левой стороны? Какое тут может быть равновесие! Тут, если сами пилоты того Георгия не сообразят подменить, такое может начаться...
   Еще может такое, что это механик-недоумок - стажер придурошный, на образок Николы спиртиком брызнул - его же праздник! - и того "повело", баланс эропланный нарушился. Всякое может случиться с четверга на пятницу. Не хрен в воздухе делать, если и по земле ноги зигзагами норовят пройтись, морок нападает и водит человека от хрычевни до хрычевни. Хуже для полета только понедельник может быть. В этот день всякий умный дома сидит, новых дел не начинает...
  
   1.
  
   Хоть какой хороший праздник, а нет такого пира, чтобы ему конец не пришел. Самые маятные дни перед праздниками и после. Но в "перед" знаешь, чего ожидаешь, а после-то ждать чего? Чего хорошего после праздника?
   Не трудно собрать бригаду, трудно по этому времени найти трезвых. Отрезвлянту своих ингредиентов не хватило, велено было протрезвлять только ноги. До границы подлеска Бригадир даже оружие не раздавал, чтобы не начали с него прикуривать, обвешался, что елка презервативами - с двумя рабами Смотрящего тащил все смертоносное на себе и даже за собой - короба на колесах.
   Кто идет на большое дело, на всякий лай вслед не оглядывается.
   Пьяные радости быстро проходят, настают похмельные горести. Первым делом подсчитываешь сколько пропил и после этого так хочется заново запить, что прямо - край! Хоть вешайся! Но на тебе к этому времени и так много весит, не дадут, вынут и накостыляют. Первым делом иди - исполни заказ, что взял, а то повесим, но уже сами. А это уже большая разница. Одно дело - самому, вроде как свободу изъявляешь - собственный выбор, другое - если чужие. Это уже мерзостно...
   У первых деревьев контрактники протрезвели разом, и задумались на что собственно подписались. Погрустнели. Оглядываться стали чаще. Сделал привал и провел политагитацию. Врал безбожно, в том числе и про то, будто в том "эроплане" везли лучший синий кислотный "план" - "улетай мозги" - еще бухло в резиновых бутылях. Что бригаде полагается законная четверть с уцелевшего груза, а сколько чего уцелело будут определять на месте - проверить их некому. Дело верное! Подобные речи могли поддерживать энтузиазм достаточно долго, а нет, так Бригадир верил, что способен выдать другие, сообразно текущему моменту. В резиновые бутыли поверили накрепко, такого не выдумаешь - аэроплан ведь, каким там бутылям быть, кроме резиновых?
   На общем энтузиазме достал пакет. Бригадир следовал одному правилу: заставлял перед делом натираться ядовитой зеленой пылью - медным окислом.
   - Для профилактики! - объявлял Бригадир. - От холеры!
   И тех, кто отказывался от предрассудка этого, не неволил, но штрафовал крепко - на будущие доходы накладывал мзду. Натирались все. Иные острили, но шутки шуткам, а от "газовой шипучки" у него не дохли, и от "неостановочного дристуна" тоже...
   Бригадир после горячего похмельного, которое успел проглотить (в досыл к пойлу отрезвлянта), чувствовал себя еще не огурцом, но уже человеком, через пот дурное выходит быстро, и головой мог болтать на все стороны без риска, что глаза вывалятся, мозг через уши не хлынет. Остальные себя так не чувствовали, и он их понимал. Потому и команды отдавал щадящие.
   Разобрали оружие, амуницию. Определяли, кому тащить тяжелое...
   Солдаты стараются облегчить, а частью и продлить собственную жизнь, переподчиняя себе в рабство таких же как они. И с этим мирится большинство командиров, хотя во время боевых действий пули частенько летают не туда - устанавливая иное статус-кво. Но во всем видимом мире под шумок сводится множество счетов. Но теперь солдаты иные (старые повывелись) неизвестно с каких пьяных тараканов набравшиеся наглости вести себя так, будто собрались жить вечно.
   У людей без фантазии чистилище незатейливое, но и шут с ними! Верят, что бродит по мирам некий джокер, что вносит сумятицу в умы - так ли они "бредут жизнь свою"? Бригадиру в этой проповеди больше всего нравилось слово "бредут". Он его и так обыгрывал и этак - на все лады. Почти каждый верит, что есть мир правой и левой руки, а еще множество миров-провинций впереди и сзади. Бесконечная цепочка. Но тому подтверждения встречаются. А остальное? Что только не носят в собственных душах? - каждый свое собственное, считай, сам же его, свой мирок, и выстраивает, не нуждаясь ни в проводниках, ни в посредниках.
   Только вот Метрополия в это дело никак не вписывалась. Откуда взялась, чего надо? Но иногда казалось, словно чья-то огромная длань охватывает, примеряется, вот-вот сожмет, и опять отпускает. И как эти пальцы не коли, только оттягиваешь то, чего не миновать.
   А пока мысли отбрось - новый контракт. Пошло дело, покатило, полетело - с собой потащило, сам не рад. Давай, работай! Работай, давай!
   В знакомых местах пользовался устаревшей, но надежной системой "парных дозорных". Тут, в этих местах, скорее от "своих" пострадаешь - бывших городских, которых вышибли за что-то, от одичавших, но сколотивших свои бригадки в заросших предместьях, еще и от "откидных", которых можно было встретить где угодно, с мандатом ли демобилизации, с листком ли инвалидности - с чем угодно. Ксивы, снимающие многие грехи. Ну и вконец одичавшие обиженные на всех дезертиры. Эти везде могут быть. Об этих думать не хотелось.
   Весь этот винегрет, от которого мозги пучит, может встретиться и дальше, в недавно отвоеванном подлеске, разбитом на сектора, порезанном на клетками новыми дорогами, на которых прокатили святое колесо, традиционные места поселений обиженных - тех, кому в общем празднике жизни, как всегда, не хватило места. Не каждый готов довольствоваться откидным, не каждый... потому остерегайся. Хоть группа и большая, но волокли на себе много всякого - дорогого, а слухи далеко опережают.
   Бригадир командой недоволен...
   Вот один пинает себя в брюхо, чтобы не урчало. Пинает от души, не шутя, только не слишком помогает. Разве поставишь такого в секрет? А от того пахнет. Как разволнуется, идет характерный запах копченостей - пол леса сбежится, как к передвижной лавке! Никак нельзя такого в засаду. Ему и в лагере в целлофане сидеть, оглядываться с подозрением на своих, если на поясных ремнях придется дополнительные дырочки крутить с голодухи... А того икота донимает - уже третьи сутки пошли - измучился. Хоть и не заснет на посту, но куда такого?
   На первый взгляд не команда - доходяги. Но это только на первый. Всему есть цена. Иной ловок, но мелок. Хотя... Ловкий комар и вурлака в пропасть загонит. Обкатаются... Только злился, что от городского сидения некоторые разучились ходить. Как на марше прогрелись до пота, скомандовал:
   - Рот нараспашку, язык на плечо!
   И погнал и погнал...
   Кривенький и косенький для небабских дел много лучше. Где красавцу спину согнуть - "влом", в грязику лечь - стыдно, ужом ползти - не по характеру, этот согнется-уляжется не задумываясь, пули лобешником (для проверки - что крепче) ловить не станет, дело сделает, доложится, а уж отмываться будет потом. Красавец же, если в живых останется, на разборе будет стоять и пыжится, дырявый лемех надуть пытаясь. На иного такого глянешь... Эх! Всем хорош, а к делу не гож.
   По дороге знакомились...
   Кто бы что о себе не рассказал, все равно дальше ему не с веры ходить, и не с полуверы. Принимал на веру только щепоточку - не больше, чем в ноздрю сложить и чихнуть. Сколько раз такое было, наврет о себе всякого, а потом... был человек, и нет человека. Цена ему один чих. Всякие бывают. Навоз кому хочешь глаза отведет, даже бога обманет. За ним глаз да глаз нужен, чтобы что-нибудь не отчебучил, а многие сторожа-бригадиры следить стесняются, считают, что выше ихнего достоинства. Вот и повывелись бригадиры, один Бригадир остался. Такого на кривде не взнуздаешь, а объезжать и не думай.
   На первую заметку брал врунов.
   Прибаска хороша с прикраской - потому, когда врут для красы, это за вранье не держал. Бывает, по иному не расскажешь. А вот когда себя нахваливают за счет другого, этих подозревал во всем, не сторонился, но наметил, что как в лес придется отшагнуть, поставить дозорными.
   Чему доволен был, так это, что в бригаде тот самый ножевой мастер оказался, что давеча в хрычевне отличился. Велел ему собственную семерку подобрать - на пригляд. Чтобы две пары дозорных было и тройка вместе с ним - костяк. Еще на три семерки можно было народа наскрести - Смотрящий не пожадничал. Хотя и не без подвоха людишки. Собранные по принципу - "дай вам боже, что нам не гоже". Ничего, жизнь - решето - отфильтруются.
   На выходе из районной черты, на перекрестке, который не обойти из-за множества раскинутых во все стороны биоловушек, до группы докопался усиленный ментовский наряд, устроивший очередной свой перехват на какого-то неправильного серийного вурлака. Менты городскому Смотрящему не в подчинении, они сами по себе, клан особый, в определенный моменты Луны на голову непредсказуемый. Мало кто хочет с ними ссориться - попадать в черные списки - злопамятны. Тут еще, хоть от города далеко, но окапались, зацементировались, из каждой щели по стволу... а есть там кто или водку жрут, не поймешь. Решили не ссориться, доказывать наряду, что сами не вурлаки, да не затесался такой среди них по принятым правилам.
   Бригадир был сильно недоволен. Патрульные заставляли перекидываться через голову и по третьему разу, и по четвертому - тут уж полный беспредел, такого не помнили, когда сам был казенным, сами выставляли заслон на бежавших с зоны вурдолаков. Но, как и все, прыгал в собственную очередь - крутил сальто на паршивеньком казенном батуте, размером метр на метр, того гляди, не рассчитаешь, уйдешь в сторону - привет шейным позвонкам. Годы не те... Тут же и сглазили под мысль - по третьему приземлился на край ребрами, отбил дыхалку. И четвертый переворот сделал еле-еле. Хорошо не объявили незачет, не заставили повторить заново - положил бы всех сглазчиков на месте или сам бы лег. Каждый год такое. Точно так же пару годков назад ловили "серийника" - маньяка, что ужравшись чьей-то дурной крови, окончательно осатанел и настолько потерял чувство самосохранения, что взялся терроризировать Чуриловский тракт...
  
   Дальше пошло легче, шли без задержек - места пустынные, частью выжженные. Но у дороги, то и дело еще встречались сложенные костерком покаянные камни. Последний костерок был небольшим, знать, и грех маленький. Такую кучку можно было сложить под два-три стиха, каждое слово которого соответствовало камню. Сравнительно новое, но ставшим популярным суеверие, кучи ближе к городу иной раз встречались такие - засмотришься! - шапка упадет. Хотя и здесь халтурили, нанимали работников "под грех", а те в свою очередь, гнали туфту - накладывали внутрь всякого дерьма: деревянных обломышей, пней, присыпали землей и песочком, а уже потом обкладывали каменьями под раствор. С год-два держалось, а потом от дождей образовывались промоины, в которых селилось всякое "черте что". И даже Бригадир, когда от налоговиков прятался, по бедности, за неимением другого, пользовался. Неплохое убежище, но спать надо в полхрапа.
   От костерка воспользовался устаревшей системой парных дозорных. Стал обкатывать подразделение. Практика показала, что втроем сподручнее, особенно, если башкой трезвые. На троих, известно, тоже одной башки достаточно, но на боевые тройки, чтобы отправлять их по маршруту движения, сыгранности еще не хватало, только пары сбивал, чередовал, стараясь найти удачные связки. Так и шли - споро и скоро. Все как обычно. Заставляя молодых и бестолковых соблюдать питьевой режим. Перекидываясь шуточками с ветеранами...
   Сейчас, когда округи утихомирились, и мелкие возчики рисковали на своих самоходных повозках пробегать много большие расстояния, сеть придорожных крепостей-хрычовок пришла в упадок. Иные ушли за бесценок и стали использоваться вовсе для темных дел, в других пытались укорениться лесные фермерства, третьи, с провалившимися крышами, так и остались стоять, вросли и служили скорее верстовыми отметками давних перегонов, чем убежищами. Но уже на узловых местах, на пересечениях направлений, были отстроены солидные современные крепостицы: с постоянной службой-обслуживанием по контракту, со сменным смотрителем, интендантом, техником-слухачом, естественно, и лекарем, что по совместительству выступал налоговым инспектором. Много кто не откажет в удовольствии вздернуть налоговика на дереве: скучно - за шею, весело - за ногу (хороша мишень для стрельбы получается - подвижная), но поднять руку на лекаря?.. Тут десяток раз задумаешься.
   Убийцу лекаря сама молва обвиноватит, да так, что придется ему бежать без остановок, будут преследовать во всех живых и не живых местах, не побрезгуют, выдадут за бесплатно.
   Впрочем, в жизни случаются всякие нелепицы, и дураков хватает. А в городе таких чуть ли не каждый десятый, случается, что и в одном месте соберутся. Критическая масса. У хрычовки, которой теперь нет, перевернулся воз с грибами, и пошла цепная реакция. Кончилось не мордобоем, а кровопусканием, потом отчего-то переросло в межклановые столкновения, ментовские интересы зацепили каким-то раком, да и полгорода спалили, пока, наконец, разобрались...
   Шли. Переночевали с удобствами - дорожный ярлык помог, пустили на станцию. Да и Бригадир не жмотился.
   Бригадир за бригаду ответственность несет. Кого бы не ограбили, ни убили (хоть тишком и без его ведома), считается, что по его приказу, с него спрос. Зато каждого может судить собственным судом по своей высшей бригадирской фантазии. А на заподло к себе бригадирская фантазий очень обостряется - от одной мысли вспотеешь. А не шали!
   Лениво подумывал, кого же ему Смотрящий внедрил на "пригляд" за делом своим и на убирание его, Бригадира, с пути, если шагать начнет неправильно, либо решит после дела в город не возвращаться, податься в места, куда глаз смотрит. Еще "осстрах" мог нанять - те, что груз страховали и, уж точно, менты своего отправили. Не ментенка, конечно, а такого бедолагу, которого можно на длинной привязной отпускать. Ментов всех знали в рожу и поименно едва ли не всех, и про всякого откинувшегося знали, и нового - народившегося. Как не знать, поскольку от этого в городе всякий раз расклад сил менялся, подушная подать на защиту иной становилась. Нет, мента, даже на лик измененного (есть такие фокусы), враз бы раскусил, их повадки известные, в себе не вытравить - порода, клан. Забудется по своей легенде и сорвется, посмотрит по-ментовски, рыкнет по-своему. Потому, ихний будет обязательно, но не совсем он - примкнувший, иной, который на крючке (мало кто на чем ловится?)
   Зажарю! - решил Бригадир. - Кто бы не был, зажарю - самолично обсмолю щепкой!
   На последней промежуточной, после которой, хочешь не хочешь, а надо отворачивать в сторону, на оставшиеся гроши Смотрящего прикупили боезапас и субпродукты - обезвоженное поедалово (про которое не то что говорить, и думать не хотелось - из чего делается) - нечто запечатанное в тонкие квадратные жестянки, запаянные наглухо от доступа воздуха и влаги по краю. Объемные, неудобные, но легкие.
   Одно из правил - хоть на день идешь, припаса бери на неделю. Это лес, здесь время под себя не замеришь. И даже самое пустячное дело неизвестно чем может обернуться.
   У этого же последнего интенданта, который снабжал, его вторая половина была такой необъемной, что на мужика смотрели уважительно. Шептались. Не иначе с тех самых субпродуктов его баба разъелась. Если она с краю лежит, то каково ему каждый раз через нее лазить? И как ее еще лешаки не утащили себе на ветчину? Подумывали, что мужичек-интендант хитер и при инспекции знает как покрыть недостачу. А Бригадир подумал, что соломенной стоимости этот человек - глаза прячет.
   Чужая баба всегда словно медом намазана. Черт ли ее сахарит?
   Равняли со своей гордостью - волонтером по прозвищу Желудок. Поняли, что их гордость проигрывает бабьей гордости более чем вдвое, хоть так поворачивай, хоть этак. Огорчились, но от этого еще более заценили достоинства. Пока такое худеть будет, тощие передохнут.
   Бригадир помнил, как впервые этакое увидел в хрычевне. Вошло брюхо на кривых ногах. Так в тот момент и показалось: что в двери вошло именно брюхо, это потом сообразилось, что есть еще и голова, а на той голове еще какие-то нелепые бачки, руки тоже не сразу разглядели, думали: висят зачем-то по бокам два бревнышка. И только когда из такого бревнышко выползли суковатые пальцы, ими он подхватил кружку с грибной отбродившей мутней, ловким размеренным движение - по вертикальной дуге обнес брюхо, не расплескав пены, потом она исчезла с поля зрения, раздался мощный всхлеб, и кружка вернулась уже пустой - вот тогда-то и утвердились, что у него есть голова, вдобавок человек симпатичный, Просто не сразу разглядели, не выделили все детали. Обаятельный и сразу видно, что не дурак, поскольку тут же целился пить за чужой счет. На всякие пари. До чего же бездонный! Прямо, желудок какой-то, а не человек. Ей-ей, Желудок! Зрелище задаром - смотри и наслаждайся человеком! Сунул руку в свой карманище, долго там вошкался, что-то вылавливал. Наконец, поймал, вынул руку. Промеж пальцев чешуйка заляпанная и пальцы заляпаны - все в грибной махорке. Уронил на стойку, потер руку о штаны. А походя махру и со стойки попытался сдуть. Наклонился, дунул и сдул, но уже все вместе. Чешуйка отлетела в лоб Хрычмастеру. Тот скривился и расчихался. После чего пришлось проверять - с чего чихает. С махры или от чешуйки? Может ли такое быть, что заболел, или нежить подменила на собственного клоника... На всякий случай обоих и облампадили. Хрычмастер только чихал, но гневно. Никакой аллергии не обнаружили.
   Хоть какой ты, а своего веса не чуешь. А что поверх него, то чуешь. На измоте полном ножа не снести, хочется избавиться. Но здесь есть свои рецепты. В своем волонтерском прошлом так с многозарядкой сжился, что словно один организм. Спал с ней в обнимку, всегда на себе. А когда лишился, словно осиротел, словно руку отрезали. Все не так. Избавили, а легкости не добавило. Хорошо, что человек своего веса не чует.
  
   Сейчас слышно было, как Желудок обучает голопузых мальчишек интенданта рукопашному бою:
   - Когда с одним не справиться, ори - нападайте втрое ироды! Тогда и убегай. От троих бежать не стыдно...
   Кто-то настолько осмелел, что попытался, будто случайно, кольнуть Бригадира. Спросил про прошлые ночевки в этом месте. Бригадиру в таком деле себя хвалить, что вату жевать - слова вязнут. Молодому дураку ловушку на старого бригадира ставить - только на ухмылку ему, бригадирскую усмешку поймает - отрикошетит ему тут неслабо. Добрый бригадир может запросто и насрать в нее, эту ловушку, недобрый перенастроить ловушку так, чтобы была она на молодого дурака - иди, проверяй, что попало. Кто в своем деле искусен, тот нетороплив. Жди у старой лягушки простуды от сырости! Отшутился, да и в говняный наряд поставил неумного - хозяйке помочь. Тут не шланганешь. Эта припашет, так припашет! По интенданту видно - вон, какой заморенный. А то появились мастера вместо дела его отделку предъявлять...
   Бригадир, как добрый портной, кроил с запасом. Остальных посадил на подгонку снаряжения, чистку-смазку оружия, а также наперначивать короткие (с палец) стрелки. После каждую положено обмакивать острым, зубреным концом в вязкий смолистый яд, одевать поверх защитный хрупкий колпачок, что должен разлететься от удара, и уже после этого заправлять в обойму. Некоторые любили стрелки потяжелее, и обоймы открытые - ччтобы, если заклинит механизм подачи (дело частое) можно было рвать и метать их с руки.
   Места отсюда начинались дурные. В этот последний нестрашный ночлег спали тесно, вповалку, волнами настилаясь друг на дружку, устраиваясь на ногах лежащего. Через некоторое время затекало, кто-то принимался дергать ноги из капкана, тогда шевелилось все, с руганью устраивались удобнее, перекладывались и действительно, если издали смотреть, словно волны прокатывались. Запах намокших ремней, прелых ног (что неизвестно каким способом, но пробивался сквозь штурмовую обувь), пахло жженым отработанным оружейным маслом, грибком, еще мерзким запахом, что применяется для дезинфекций, и другими неизменными запахами скопления военных людей.
   Спали нервно. Нет-нет, кто-то и покрикивал во сне...
   Дурак спит, его счастье в головах стоит - охраняет. А можно и по другому сказать. На одном конце червяк, на другом конце дурак. Это смерть на червяка дурака ловит - ее не видно.
   Бригадиру не спалось, поднимался - смотрел в щели, думал - как здесь интендант уживается? Слишком близко к лесу. Не работает ли на обе стороны? Худа бригаде не сделает? Не нравился ему интендант - глаза прятал. Бойся того, кто тебя боится. Со страху все смелые дела.
   Когда в полумраке спину увидел, что в сторону леса пошла, стрельнул в ту спину с бесшумки ядовитым гарпунчиком, не задумываясь. Тогда только спать пошел... Кто бы не был - теперь далеко не уйдет, многого не расскажет.
   Утром оказалось, что интенданта нет. Складские открыть некому. Хорошо, что загодя затарились. Здесь край земли. Отсюда дороги веером, только транзитная путевая - большак, а остальные совсем лесные. Здесь закрайки уже не расчищают. Хорошо, если раз в год крестный ход святое колесо прокатывает от сельца до сельца.
   Хозяйка своего нашла, заголосила коровой, а голос у нее бычий - впервые услыхали. Бригадир вместе со всеми переживал: кто это его убил? Детей сиротами оставил! Еще удивлялись - и чего это интендант головой в сторону леса лежит? Бригадир все сомнения враз обрезал: это лесные! И теперь держи ухи востро, а то и их лишишься. А то, что неправильно лежит, так с такого яду, как на гарпуне, десять раз вокруг себя крутанешься. И еще сказал своим, что, когда возвращаться будут, самому ушлому из них есть шанс на теплое местечко и на молодого посмотрел. А тот взбледнул и испуганно на хозяйку зыркнул.
   Один глаз слезы льет, другой подмигивает. Интендантша на молодого посмотрела внимательно, потом на интенданта мертвого, будто сравнивая, и чуть отмякла, хотя, нет-нет, зыркала в сторону леса так недобро, что не по себе. Лесным не завидовали. Теперь порывалась идти с бригадирской группой - молодых опекать, да хвосты отсекать. Не разрешили, убедили, что дальше исключительно закрайками пойдут. А Бригадир тут отчего-то вспомнил свой разговор со Смотрящим, да и еще кое-какие довески к нему, что в разных местах нахватал. Говорили то, чему сами не верили: будто когда-нибудь Смотрящий бабой будет, в самом своем буквальном смысле. И не найдется таких храбрецов, кто бы заметил и вслух сказал: сама она гада ела! Но вроде бы у лешаков первых начнется, затем у вурлаков, а потом и к ним перейдет эта эпидемия.
   Не думал Бригадир, что интендантша так будет горевать. Губы блинами отвисают. Добро бы, только нижняя, а тут верхняя на нее наползает так, что хочется ее на нос навернуть - очень уж стылая рожа. Подправить чужую рожу и себе настроение. В каждое лицо смотришься словно в зеркало - хотел бы быть таким? Опять тот случай, что впору вмешаться, иначе вешаться.
   Одному подвиги творить, другому о них рассказывать. К каждому крупному человеку свой сказитель примазывается. Бригадир сколько вокруг себя не оглядывался, никого не нашел, кто бы в лучах его славы хотел бы погреться. Значит, славы той на лампадку ему самому.
   Дальше шли места именованные лишь по случаям. Тем, что произошли: окропили красненьким, либо иной памятной сурьезицей. Земля без вложенного в нее труда имени не имеет. А лесу одно общее имя - Лес. Он сам над собой трудится и истинные имена скрывает. Каждое из имен в недобром знании - одну из одежд его срывать способно. От листвы, что каждый сезон случается, до коры - что известно лишь в легендарном, когда Большие Бух полыхали за горизонтом, а потом белая сажа падала. Было такое когда-то - рассказывали. С этого иной лес стал расти.
   Лешаки тоже каждый свое урочище разно зовут, поди узнай у них. За такой вопрос если на обломанную сосну наденут, считай, повезло.
   Грибники-любители ближе к дорогам жмутся, чтобы чувствовать ее кожей - здесь ли она? - спасительница! Чуть что - к ней, в середку и оттуда зыркать по сторонам, а потом тишком-тишком по самой середке к дому. Злой нежити дорога, что пламя. Как сунется, так и вывалится, но уже словно опаленной. Потом болеет.
   А выселки, да жители тех деревушек, что в войну не спалили, каким-то образом умудряются с ней соседствовать, уживаться. Городской же запах не сразу выбьешь - хоть соком жеваных иголок натирайся, хоть местным дерьмом (всякое пробовали) - жди пока сам не выветрится. Не благоволит нежить городским, которых за версту чует. Порядком должно пройти.
   Грибной человек до сезона приходит - себя акклиматизирует. Хотя, по грибы и не надо далеко от дороги, бывают года, с обочины грибов не обобрать, не вынести. Желтые блины кормовых моховиков стелятся сплошным ковром насколько глазу хватает. Режут среди них и иные маленькие, толстенькие, с "закрытой" шляпкой, самый отборный гриб - как раз под размер курительной трубки. Но теперь сухо. Иные грибные места разгневаны настолько, что растворяют неосторожных до костей. Потому, кто в своем уме, сидели в городе, подавляя все неумные всплески меньшинства. День Николы-Чудородца тем и отмечает, что сезон закончился, и теперь до самого Николы-Победоносца в лес не стоит соваться.
   Следопытам и Бригадирам сложнее. Прошли времена, когда водились старые иконки - отводящие беду на указанное расстояние. Теперь и целые бригады, бывает, пропадают. Есть иконки новые, но не так работают, выветриваются в своей святости на раз.
   Группа, хоть пока и не бригада (далеко до нее), но не самое плохое, с чем приходилось сталкиваться. Уж у Бригадира всякие перебывали. Сейчас на маршруте даже не пришлось останавливаться и проводить такое обычное для крупных групп воспитательные мероприятия, как: "пристрели самого трусливого" или "распни чмо". Но последнее развлечение редко. Чмо в контрабасы не идет, знает места, где на раз выявляется. В здешних местах эта напасть почти полностью повыветрилась - перемерло или затаилось (в то, что способно перевоспитаться, не верилось). Раньше, поговаривают, донимало. С виду человек, а копнешь глубже, в деле проверишь - чмо. Чмо - чмо и есть. Оболочка человека. Еще говорят, что название это с гнойника - с Москаувы. До Первой Био его залечили - уронили несколько икс-бомб. Отец Серафим (когда жив был) проповедовал, что главный боженька не один десяток лет туда всех блядей мужского, женского и другого пола собирал, чтобы разом прихлопнуть. Тогда-то летчики (еще старые, которые на металлическом летали) с координатами и ошиблись. А может, пришла им в голову мысль разом все проблемы решить. Да и в других местах тоже - в Блядском Йорке, Хитром Ландауне, Скользком Авиве... Всех не упомнишь - тут одно славное зачтение на Григория Победоносца несколько часов занимает. Считается, что это он всех надоумил. Чмо - человек москаувушной области. Бригадир удивлялся: даже области нет - заполировали целиком, а чмошники остались. Снова плодятся или это все-таки эпидемия, и снова где-то болезнь себя проявила?
  
   В чистом поле много воли - хоть туда, хоть сюда, хоть инаково. В лесу же одна тропа живая, другая инвалидная, третья смертная... а где какая? не написано!
   В перволеске первые потери и понесли.
   Примечал, кто от страха обмер, а кто, напротив, ожил. Но те, кто обмерли, потом не преминули упрекнуть, обвиноватить живчиков. А собой гордились, мол, не шелохнулись, не дрогнули, бровью не повели. Но всю работу живчики за них сделали, они на себя приняли, отвлекли, оттянули. Всякий вурлак гонится за тем, что убегает. В ином деле и бегство - удаль. Не каждый на него решится, иные баранами идут на убой. Но это случай еще не та бумажка, по которой сверяются. Но в свои сшитые листы хитрые значки занес. Оценил каждого.
   Первая победа - не победа вовсе - примерка легкая, определиться как что сидит, после нее требуется многое заново приметать, иногда и переставить местами. На первой еще мало чего закрепишь, потому как иные стороны и не соображают - что произошло, только удивляются, что быстро так все кончилось, едва начавшись. Быстро закончилось за счет опытных, за счет того, что все это им долго протянулось - как застыло все во своих мгновениях. Вот этот шальной вурлак в центр кинулся - резонно, оправданно по тактике - навести паники, чтобы палить стали в центр, друг дружку. А спустя вторую секунду с другой стороны прыгнул основной. Из расчета, что переведут внимание на первого. Второй более мощный и опытный. Но так случилось, что правую сторону держали не пальцем деланные. На первого никак не отреагировали - не их это сторона, словно не было криков, и второй даже не долетел, изорвали в полете. А вот первый прорвался и растерялся.
   - Замри! - скомандовал Бригадир страшенно.
   Все замерли, застыли свечами и даже вурлак застыл - точно растерялся. Тут ему полбашки и снес крупной картечью. И даже тех не зацепил, кто сзади стоял. Но упали. Держал сектор. Те, кто упали, боялись пошевелиться, чтобы не принял за угрозу и, всякий, прежде чем встать, отзывался.
   Хвалили, восхищались. Тот самый случай, когда по одному поступку судят по всем прошлым и будущим походным делам. Но сам Бригадир понимал, что случайно так получилось, что ни секунды не задержался и не задумывался, кто там сзади по линии выстрела стоит. И в следующий раз не задумается - свое дело сделает. Может и не повезет так, как сейчас, но в вину это ему ставить не будут. Вурлак в середке, промеж людей - дело более страшное. Потому, как это лесной вурлак, это внутри периметра - туши свет. Это не городской какой-нибудь, там обязательные прививки, чтобы агрессию, скоростные, но самое главное - вечный голод снять. Городские перед природным лесным словно тетери сонные, хотя многим так не кажется. Но им-то по жизни своей подобное сравнивать не приходится. Можно сказать, к счастью ихнему.
   Так что первый коллективный бой оказался в плюс. В зачет пошел. Но первый кусок всегда вкусный. Много разговоров. Страху чуть-чуть - герой навсегда. Долго можно держать нос вверх всякому, чью пульку или стрелку в вурлаке нашли.
   Бригадир хвалил щедро. Кто расчетливо упал, перекатился - не подставился, да и крикнуть успел - остальных предупредить. Нашел пару крайних - в наряды. Все честно. Победившему - права, проигравшему - обязанности.
   Только одному удивился. Два вурлака, да на один лесок, да не в весну, да не в период случки - дело нескладное.
   Некоторые расхрабрились следующий раз живьем брать. Бригадир прятал ухмылку. Вурлака запросто живьем не возьмешь. Вурлака ловят вурлаками. Занятие долгое, сложное, муторное.
  
   2.
  
   Роса дождику не соперник, но не встретиться им никогда. Роса - смертница, под солнце выпадает, под ним и гибнет, напрасно дождика ожидает, чтобы помог.
   Холодный ночной туман изошелся росой, да такой, что казалось, черпай ведром по траве и кустам, в два взмаха наполнишь. Солнце же по-настоящему вжарило и просушило все только к полудню, а до этого вымокли изрядно и даже не по пояс - до ушей. Надоедливо хлюпало в сапогах, несмотря на то, что каждый навернул на них накладки. Влага сходила вниз, но не вся, иную (неправильную) приходилось останавливаться, отжимать ладонями, и даже снимать сапоги, менять портянки. Прилипших, лоснившихся от удовольствия орковчиков сбивали щелбанами.
   Бабочка-трехкрылка порадовала глаз своим многоцветием, потом широко брызнула кислым. И тут не один заматерился
   - Береги глаза!
   Вот уже целый рой поднялся от болотной лужи, где справлял свои свадьбы. Бригадир надвинул кепку поглубже на глаза и откинул заушни, а некоторые, кто побогаче, открыли приготовленные загодя зонтики.
   Это еще не лес встречает - окраины издеваются по-своему.
   Лес...
   В лесу приходят только лесные мысли. В городе - городские, неприличные. Работяги-сезонники (если только мозги окончательно не испиты, а тело не измочалено однообразной конвейерной работой на грибной переработке) по причине отсутствия больших средств, ждут четвертой субботы, когда идет месячная скидка в бабской слободке, распаляя воображение давними воспоминаниями, одновременно подозревая, что и в этих воспоминаниях давно перешли не только границы правдоподобного, но и разумного. Плохо, когда мозгами шевелит нижний орган, плохо, но сладко. Лесные мысли и проще и здоровее. Первая выжить. Вторая и третья - те же самые...
   Так и не успев толком обсохнуть, вошли во мхи верховых болот - здесь глаз да глаз нужен - мох следов не держит, ни чужих, ни своих. Но самое дурное в таких местах - нельзя идти цепочкой друг за дружкой. В таких мхах, живых и сердитых, нельзя след в след. Тропинок не делай! Натопчешь тропинку - лес не простит. Каждого второго сама тропинка захлестнет и упакует в мох планктоном. Не шути! Мхи! Шли россыпью, играя с мхом в лотерею. Тут все равны. Надейся на собственного хранителя - светлого или темного, смотря какому привык молиться. Но не молись тому и другому одновременно - в ссору их введешь, заспорят и про тебя забудут. Бригадир, чтобы не сомневаться, эти заботы собственному чуру перепоручил, он забрался на голову, и, хотелось верить, что не для того, чтобы в случае дел печальных, спрыгнуть успеть, а действительно помолиться за себя и Бригадира - Черному или Белому (а быть может, какому-нибудь собственному - серенькому). Бригадир на это не отвлекался - смотрел по сторонам, пытался просчитать, много ли теряет, может, стоит остановиться, да вернуться и искать пути обходные? Мхи! Здесь, как не выставляй самых глазастых следопытов, хоть как тасуй штрафников-смертников, кого-нибудь из стоящих людей потеряешь. Потому, когда случалось, смотрел в сторону очередной провал-ямы - по-философски, не останавливаясь. Любопытные заглядывали... и отходили не со своим лицом, бледные, а вечером отказались от пищи.
   Живому - живые мысли. Через денек забылось...
   Бригадир решил и дальше, не считаясь с потерями, идти "срезая угла", хотя его личный чур от таких мыслей проявлял беспокойство. А один раз даже вскарабкался на грудь и стал пристально смотреть в глаза, должно быть, пытаясь понять - на кой?
   Во мхах случилась еще одна история, которая Бригадира отчего-то коробила.
   Один контрактник попал под редкое. Круговая хрумколка обхватила икроножную. До конца мхов доковылял сам. Остановили посмотреть - многие в первый раз видели - любопытно. Инструментов, чтобы снять, в дежурной аптечке не оказалось - Бригадир всю перетряхнул, круговая хрумколка создание редкое, чтобы ради нее специальный набор носить. Но без этого не снимешь. Тут пара специальных шурфов нужна, чтобы многочисленные нитки-корни вытягивать - все аккуратно. Чтобы ни один не оборвать - работа кропотливая, тут и специалисту на целый день возни и не так уж много шансов, что удастся сберечь ногу. Такая операция скорее для того, чтобы хрумколку не повредить, иметь при себе заряженную - некоторые ортодоксы на ночь в домах расставляют, от воров. Слышал, что очень крупные есть - накормились. Понял и почему прицепилась - у всех сапоги, а у этого дешевые обрезанки. Сам виноват.
   Проще дождаться дотерпеть, пока сама не перехватит ногу и не заживит тот обрубок, что ближе к телу. Но опять лотерея - а не помрешь ли от болевого шока и к какому пристанет сама? Если к обрубку, обрубок получается словно живой. Не портится. Можно за него кое-что выручить. Некоторые старые знатоки маленьких хрумколок где-то доставали и на палец нанизывали, приваживали. Пальца конечно уже не будет - отвалится палец, но кровь освежит. И как бы омолодишься. Только тоже лотерея. На каком месте останется. Но тут главное, чтобы спрыснула свое... - что там у нее? До сих пор не разобрались. Насадить на палец можно, но потом опять гадай; на каком стороне обрубка останется, не придется ли самому еще больше укорачивать.
   Бригадир на свою кровь не грешил (не настолько стар, чтобы дурью подобной не заниматься), а в отряде беспалые были и, по правде сказать, - живчики. Шли хорошо, вроде не потели так сильно, как остальные, может действительно? ... есть в этом что-то?
   Какой-то недоумок с потеками на щеках уговаривал не оставлять, а если оставить, то в шалашике и вместе с ним. Бригадир не размяк от уговоров. Близнец, не близнец - какая разница? - кто ходить может, обязан идти. Жив? Исполняй контракт. А не хочешь; так становись к тому дереву, сейчас наладим вон к тому суку (будто специально выросшему) хитрую петельку и висеть тебе, постанывать, пока все уроды из округи не соберутся - они петельку срежут и объяснят, в чем ты не прав.
   Ухватил одной рукой за ворот, подтянул жалостливого к себе.
   - Не делай своего хорошего, а делай мое плохое! - зло сказал Бригадир. - Понял?
   Думая на тот момент об одном: что все минет, одна правда останется. Голой будет ходить по костям...
   Повезет ли? - на обрубыше-ноге останется? Или укоренится на культе и вверх поползет? Если и кто-то думал, вспоминал об оставленном, то не Бригадир. Не любил ни говорить, ни думать о пустом. Чего гадать до времени? Другое дело, если можно потом самим проверить - об заклад побиться. Но саднило. Должно быть недосказанностью. Хоть об заклад не бейся. Не придется проверять. Тут, если хочешь выжить, первое правило: одним путем два раза не ходи, не топчи своего же следа - пересекать можно, круги дозволяются, параллели. Но это только для засад - "хвосты срывать". Тех ..., кто вдогон идет. Наипервейшее - не возвращайся откуда заходил. С добычей ли, без добычи...
   Жеваху оставили, чтобы в рот мог сунуть, когда припечет - глушить крики. Если стерпит, если на обрубке хрумкалка останется, то может, и поживет еще.
   Местами приходилось не идти, а ломить дорогу. Шумно, а от того становилось очень мерзко на душе, мрачнел на таких участках. И до того был строг, а здесь и вовсе зверел. Мог кого угодно назначить на биоразминирование своим телом - суточным штрафником - "до первой крови" али "пока срок выйдет".
   Потом нежданно повезло - в том месте, где лес словно остановился в вековой своей перезрелости встретил знакомца. Удалось откупиться от первого серьезного леса.
  
   3.
  
   Когда-то человечий, а теперь лешачий ребенок-недоросток сидел в высоком кусту, как гнезде, и "смотрел" разговор. Чтобы понять, что говорит лешак, надо слушать не ушами, а волосьями, рассаженными на плечах, еще смотреть, как у него самого волосья шевелятся. Отсюда лучше видно.
   Смущало железо у пришлых. Нет таких дурных лешаков, чтобы лезть на железо. Острое ли железо, быстрое ли железо (то, что шумными мухами ужалить норовит, да так, что дыра сквозь тебя какое-то время просвечивается лунным светом). Ребятенок догадался, что те железки, пригорклым маслом пахнущие, что на боках висят или под животами, и есть те самые, что "мухам" приказы раздают. Мухами плеваться большого умения не надо - у кого такая железка, тот и плевака.
   Видно, что недавно от кого-то отплевывались - сами пахли пригоркло, у одного рука перевязана, а еще на волокуше один. Не иначе как жертва такого неосторожного плевания.
   Раненого зачем-то несли с собой, а последнюю часть волокли за руки, оставляя четко пахнущий след, уже ясно было, что живым будет лишь до заката - если смотреть вторым зрением, видна характерная аура над телом, да и ... завыл в отдалении, а он не ошибается. Должно быть, думают им же, раненым, и откупиться. Либо сработать ловушку, замкнуть на ложный след. Лесным хитростям несть числа...
   Дитя человеческое давно себе подобных не видело, а когда пришлось, изменилось настолько, что соотносить себя с ними и не пыталось. Да и нашло бы оскорбительным. И что такого в этих суетливых дохляках? Что общего с ними у хозяина? Почему позволяет топтаться по собственному урочищу? Что за интерес сопровождать, оберегать эту толпу неумех? Не проще ли, не веселее завести в то самое место, куда положено незваных заводить?
   Одновременно лешачий ученик ощущал дурное глупое любопытство и неясное томление - чувства доселе неведомые, но близкие к ночным желаниям орать на полную луну. Точно также, как и ей - луне, хотелось дать тумака, чтобы катилась "куда подальше", желалось избавиться от пришлых, чтобы не смущали, не тревожили. Еще более начинало раздражать висящее на них, чуждое враждебное, пахнущее неправильным мертвым маслом. Все непонятное, какого бы размера оно не было, требует внимания - учил лешак - всякое способно жалить до смерти.
   Люди не способны чувствовать давления глаза, можно не просеивать, когда смотришь на них. А коренастый человек, тот, что смешно, почти по лешачьи припадает на ногу - почувствовал взгляд, впился в листву. Значит, есть в нем что-то от природы. Люди к природе не имеют отношения - это первое, чему учили Лешаки - они ее давняя ошибка, на каком-то этапе едва ли не ставшая фатальной для всех. Природа вывернулась из-под удара. Человек - нет. Слова эти были мутные, книжные, но смысл их понятен. Лешаки - хорошие, люди - нет.
   Сейчас было произнесено тоже много мутного и много ненужной шелухи - ребятенок не понимал всех человечьих слов, но все, что говорилось, отражалось через лешака - слова так и бегали по волосьям, клонили их на разные стороны, следовало только понимать их давление.
   Сам лешак насторожился только один раз, когда, ходящий неровно, поинтересовался о его здоровье - к чему бы это? Неужели прознал о... но тут же успокоился, понял, что спрашивают, как всегда, без смысла, по какой-то своей человечьей традиции, когда живого душевного интереса в слово не закладывается.
   А потом ребятенок, вдруг, увидел, что лешачье от лешака отхлынуло, повылезло человечье, заговорил он такой же шелухой.
   - Как смотришь на то, чтобы подписаться на лешенство?
   - Полный контракт?
   - Есть вакансия. Достал тут один местный неумеха. На полставки шуршит. Ни два ни полтора получается. Лесу убыток. А лес-то какой!
   - Если полный, то вся жизнь заново - забудешь все и всех, только навыки при тебе останутся.
   - Да, подпишешь контракт, памяти тебя лишат, но, может быть, это и к лучшему? Есть за что держаться?
   - Подумаю! А какие дополнительые условия?
   Но ребятенок понял, что спрашивает не душой, еще не вызрел, хотя и не просто так - мысль занозится, и теперь не скорой выйдет. Лес взялся манить. Может, и заберет к себе. Рано или поздно, все живое лесом станет.
   Пошло неинтересное, слишком взрослое - кучи всяких ненужных условностей.
   Потом на что-то уговорились. Лешак остался с безнадежным подранком - ставить ловушку на тех, кто идет сзади, а ребятенку-ученику велел
   Поставил пятна слизывать и мочой метить для лесных, что сопровождение здесь лешачье - пусть не суются. Мочи дал склянку, сказал брызгать экономно, поскольку эти неумехи наследят по лесу, так наследят - надолго не хватить. Но собственной метить настрого запретил - еще не тянет на полного лешего - запах не тот.
   Действительно - неумехи. Приходилось частенько затирать и след брызгать - ребятенок много-много раз подумал, какие же они неуклюжие в лесу. Успевал вперед забежать - убрать лешачьи замороки, чтобы с прямой не сбились. Обидно, конечно, сам ходил настраивать, иные такие казусные, веселые, когда теперь на них снова удастся заряд набрать, старались с лешаком - свой участок, приписанный к фамилии пожизненно. Такого на этой линии понастраивали, а приходилось задарма рушить. И что у лешака за дела с этим хромым? Чем ему обязан?
   Но с замороками в их урочище до четвертого Флячьего пришествия провошкаются. Блох будут ловить, а с места не сдвинутся. Лешак свое дело знает. Заведет, заморочит. Поодиночке будет всем лесом вылавливать или, еще хуже, перепоручит любителям человечины. Эти, не объяснив, за какие грехи - спросят свое собственное по самой полной.
   Лешак нагнал уже у края верховых болот - дальше сухая речка и не их территория - дальше не нанимались. Хмурый, встревоженный. Широко раздувая ноздри втягивал воздух, задирал подбородок, вел им со стороны в сторону
   Человечьими словами с хромоногим не перебрасывался, но посмотрелись глаза в глаза. Такое редко увидишь. Ребятенок даже возмутился, что чужак откуда-то права такие имеет - на лешака смотреть в упор - глазами бодаться! Расстались. Лешак отогнал ребятенка, а сам с набитой тропы не ушел. Стал ждать.
   И дождался. Какие-то, насквозь чужие, в коротком страшном столкновении сами полегли, но ранили лешака до смерти, и ребятенок, сидел рядом на корточках, гладил шерсть и выл, не дожидаясь луны...
  
   Бригадир в это время благополучно прошел дурной распадок - гряду ворчащихся камней и думал свое. Порядком тому обратно слухи ползали: Хозяйка Луны вот-вот вернется - кранты будут лешачьим вольностям. Но ничего не происходило. Решили уже, что пустое - на всякую хозяйку свой хозяин найдется. Что, если по правде судить, так весь род человечий сегодня - душевные лешаки, все кроме баб (но те, по совести, ведьмы), остальные же на свою душу бесполы - нелюди...
   Интересно, сам лешак знает, что у него не ученик, а ученица?
  
   4.
  
   И дальше шли. Обходя темные деревни.
   Кто кого может, тот того и гложет.
   Упаси Святой Джокер, нарваться в какой-нибудь такой деревне на "порченого мужика"! А последний такой, как раз и засветился где-то здесь, в трех верстах от местечка "Чертово Седалище" - слишком близко, как считали некоторые, чтобы чувствовать себя спокойно...
   Умотались. Мало приличных мест - привала не сделаешь. Не приляг, тотчас облепят наползухи и начнут кусать в мягкие места. Нижнее филейное, а особо срамное, береги, а то потом расчешешь, а расчесанное далеко чуется, наползет всякого. От расчеса удовольствия только пока чешешь, а проблем...
   Как так получилось, что дозоры разошлись и лоб в лоб столкнулись с дикой бригадой? Уже не спросишь с тех дозоров. Надо же, что как раз самая дурная семерка дежурила. И что было бы, если бы не семерка Мастера, что на себя удар приняла...
   Эта семерка сама собой расставилась, словно магнитики сложились. И удачливой оказалась. Тот харчевный поединщик верховодил, который локтевой сустав умел вынимать, и Бригадира своим особым ножевым ударом удивил. Бригадир его теперь иначе как Мастером и не называл. Не слишком удивился, что тот, которого Желудком звали, у него оказался. В рукопашном оказался страшен, подсекал противника абрашкой - крюком, ронял на землю и затаптывал. Или тем же крюком цеплял и тянул к себе, а там уже дело было решенное. Такими руками и массракша удавишь. Бил абцугом, словно цепи рвал на груди. Те, что у плеч оказывались, валились и уже не вставали.
   Семерка эта, можно сказать, что тот бой и сделала. Допрашивать оказалось некого, так и не поняли - кто были? Невельские, что ли, научились вольно гулять? Открылся их город? Один средь них точно чужак. Очень даже может быть, что метропольский. Ногти ухоженные, шея чистая и запах не мужской.
   Велел закопать и лапником сверху завалить.
   Пример - лучшая из проповедей. Но, по малейшей возможности, лучше грешить - дольше протянешь. Потому в этом дурном бое Бригадир вперед не совался. Сидел орлом на вороньем месте. Потом объяснял - кто и почему был не прав. На примере умерших такое разбирать легко - никто не оспорит. Ведь помер же? Значит, точно не твоя правда, не уложился.
   Про каждую старую войну новые сказки сочиняют. Про ту, что есть, что сейчас идет, сказок нет, и не удумаешь. Близко слишком, чтоб врать красиво. Нет в войнах красоты.
   Шли. И снова крученый лист шуршал под ногой. Совсем, как тогда...
   Когда (после штрафных), отличившись, успел чуточку порулить в "чистых", на той самой распоследней своей войне. Все точно так же было - скрученный сухой лист под ногой шипел костром, и ничего поделать нельзя...
   Ведь предлагал же выждать! Ну, хотя бы пару дней - до дождя, либо до сильного ветра, но приказали выходить. Уже знал, что ничего хорошего из этого не будет, моля только, чтобы положили немногих из его людей. Попал в приказную вилку - если в ближайшие часы не выступит, не решится, хорошего ему не будет, а будет только плохое. Все, кто давно косился, метил на его место, враз оживились, круги вокруг да около. Понимал, что надо решаться, как тут не выступить, но понимал, что, по любому, положит более половины. Причем, без явного результата - опять спрос, опять взнуздают и поведут на правилово к штатному смотриле, чтобы спросил он устами самого верховного абудыгея (Да не померкнет его слава и светоч жизни и прочие фонарики!) - а не имел ли ты в том какого-либо умысла? Не позвякивают ли у тебя в карманах чужие немаркированные чешуйки? Бригадир настолько опасался, что конкуренты, что метили на его должность, подкинут чужие чешуйки, что даже собственной палатки не ставил, служкой снимания сапог не обзавелся, да ночевал всякий раз на деревьях.
   Решил обезопаситься - собрал обозников, поваров и да шлюх нарядил в форменное, велел напоить до усрачки и выставил вперед в первую цепь. Второй велел идти сзади, но не соваться - смотреть и запоминать, что и как будет. В третью - смотреть за вторыми, мало ли что, неспокойно на душе.
   В четвертую уже только тех, что отборные, да тех, что пылинка не упади - дальняя абудыгейная родня, прибывшая по трофеи и медальки.
   Но не хватило рядов. Положил всех.
   Глупого случай правит, один он учитель. Хватило ума сдернуть и от расплаты уйти...
   На войне сам не свой - это верно. В тех ротах, где до полусостава за одно дело выбывает, это особо чувствуется. Нытиков первых гвоздит. Отчаянных тоже гвоздит, но говорят потом о них только хорошее. Почему-то небезразлично, что о тебе после смерти скажут. Себя подлого, трусливого прячешь глубоко, а на поверхности образ - шелуху вроде бы, но тут и ловушка... Играешь в образ, потом образ начинает играть тобой...
  
   - Пошевеливайся!
   Злой быстрей ходит, потому держал впроголодь и на каждую семерку ставил такого горлапана-погоняльщика, такого язву, что иными местами не шли - летели. Если был преследователь, завис ли кто-то на хвосте, то сломался, отстал, махнул рукой - а ну их к лешему, пусть другие пытаются отщипнуть от этой партии кусочек! Ноги кормят, ноги и спасают.
   У всякой охоты свои заботы...
   После первой, ударившей соседа стрелки, не замешкай. Ни одна засада не бьет разом, потому неважно - кто, откуда и сколько их, а в сей же момент сместись, кувыркнись, но не все равно куда, собственную сторону, чтобы не было тебя на прежнем месте - долби по сектору.
   Бригадир приучил кувыркаться не абы куда, а каждый в свою сторону и щетиниться...
   Завернувшись в химзащиту, прошли кошатник. Опять не все вышли... Но, что печальнее, половину комплектов ОХЗ теперь ни к черту не годилась. Из-за этого время потеряли, когда ржа встала перед ними - полоса узкая и длинная. Облепиху эту рыжую пришлось обходить. Такая облипнет - прощай шкура. А без кожи больше пары часов не проживешь.
   Научили природу свое кровное защищать? И как не подумали, что она себя защищать начнет, а не твое? Длиннолобые на свою голову! Дали ей шанс? Расхлебывай! Свои шансы теперь подсчитывай! Все эти рассадки биоактивных вдоль границ... Чем думали? О том, что так и будут расти вдоль, не расползутся? Или о том, что границы на все времена постоянными окажутся, не изменятся никогда? Аппетитов собственных не учли. Но это, как всегда, это - человечье! Только вот теперь не только. Еще и того, что создали. Расползлось. Не только там, где фронт катался беспрестанно снежным комом в одну, да другую сторону, постепенно тая, растекаясь кровавыми лужами. Везде! И там, где кажется, ничто не зацепило, где даже снабженцы-пиявки - уж на что проныры! - не наследили, не сунули нос во все углы, не отписали в мобилизацию, оставив взамен на кормежку инвалидов...
  
   На четвертые сутки, считая от того, как вошли в лес, Бригадир остановился, словно что-то толкнуло в грудь (сразу же рассыпались, ощетинились стволами во все стороны - выучил-таки, а вернее жизнь-смерть выучила).
   Бригадир смотрел перед собой, но как бы в "никуда". Слушал себя и лес. Никто не мешал. Попробуй только помешать следопыту, когда он "лес за титьки щупает" - враз станешь на биоразминирование!
   Достал коробочку, встряхнул - много ли осталось? - вставил усилитель запаха в ноздрю, отмахнул, чтобы вперед никто не заходил (один раз нюхнул в упор, чем волонтер пахнет, теперь, кажется, от одной только мысли вечность тошнить будет...).
   Впереди пахло правильно, никто не потел кислым в засаде, но Бригадир на это головы на отсечение не дал бы, не все опасные запахи знал, тут бы штатного лицензионного нюхача, с его картой запахов. Но все стоящие нюхачи в налоговики подались - деньги нюхать, или, говорят, на Метрополию пашут - там на них тоже большой спрос, и, хоть опаснее, но много денежнее - со всех сторон на зарплату ставят. Подумал неприязненно - повывелись стоящие нюхачи, перевешали их и "ваши и наши".
   Выбросил использованный усилитель и другой заправил, уже во вторую ноздрю. Прижал пальцем пустую, не заряженную...
   Всегда есть план. У каждого свой. Беда в том, что все эти планы сталкиваются, переплетаются, в конечном итоге создавая хаос. Тогда на сцену выступает Его Величество Случай. Случай коряв, удача слепа и оба неразборчивы. Частенько что в любимчиках ходят полудурки всех мастей. Но лишь избранные отмечены Печатью Фортуны, им трижды выпадает возможность ухватить за холку собственную жизнь и мчать ее куда угодно без риска переломать себе кости.
   Сейчас понял, что повезло. Унюхал тертую прогорклость металла и свежесодранную кору... А еще семь мертвых и одного живого...
  
   Сначала обошли мертвых. Всегда надо знать - от чего вперед тебя умерли. Дольше проживешь на таких полезных знаниях.
   Бригадир порядочно покойников повидал, сам их делал, но редко встречались сработанных так аккуратно. У каждого всего одна-две аккуратные дырочки. Но не против тех мест собственного нутра, где в человеке такая хитрая требуха, что не заживешься на свете, а каждому, будто нарочно, в шею пуля, да так точно, что какую голову не пошевели - свободно на все стороны болтается - позвонки перебиты. Эти точно не орали. Шлеп, и готов.
   Тела лесными уже обобраны, но отчего-то Бригадиру казалось (даже не казалось, а уверен был), что к тому умельцу они отношения не имели - по следу позже подошли, похватали наскоро все, что ухватить можно было и деру. Такое вполне может быть. Особо из-за нежелания встречаться с настоящим хозяином трофеев. Бригадка эта незнакомая, как ни есть, в засаде полегла. Редко такое бывает (почти никогда), чтобы грамотно расположенная засада гикнулась. Бригадир прикинул, что своих точно так бы так расставил - подковой по краям лощины. А понять можно, что стреляли как раз с центра подковы, с одного места - словно гвозди выбивали.
   Бригадир так себе это зрелище и увидел. Все семь встали с земли разом, выдернулись, словно гвоздики, на мушку взяли, может, что-то и выкрикнули, а тот у которого, казалось, не малейшего шанса не оставалось, взял их и расстрелял. Бригадир на коленках то место обползал, руками прощупал, да наковырял в листьях десять гильз. Точно такие же знались, как очень древние, но эти вовсе не древние, новенькие совсем, еще масло ощущается, и ни одной царапинки, значит, нулевки, по кругу их не использовали. Что удивительно, не стал их стрелок собирать, хотя подобные вещицы стоят дорого. Металл из породы желтых - очень редкий.
   Еще прошел по следу стрелка. Тот, как расстрелял засаду, дальше, куда намеривался не пошел, а развернулся назад, прошел по своему следу и свернул в обход. Еще по следу можно было понять, что груз на себе нес порядочный, характерно пятка продавливалась. Может, потому и не стал нагибаться, собирать дорогие гильзы, что груз дороже? Было любопытно пройти по следу и пощупать богатенького, но отчего-то не хотелось. Уже есть такие, что пощупали, даже здесь пованивает, словно запах вниз спускается. Этот по лесу идет - следа не прячет, сразу видно. Думалось, что если по его следу пройти, хоть в какую сторону, а опять трупы будут. Зачем собственные добавлять? Незнакомец? И что, незнакомец? Такое бывает в местах отдаленных. Здесь всякое бывает. Пересекли след друг друга, не зацепились интересы, ну, значит, так тому и быть.
   Первое дело - эроплан. А вот если он у эроплана наследил, взял чужое, тогда другое дело. Тогда надо обмозговать...
   И Бригадир опять поднялся на горку: вынюхать живого и металл, ведь чуял же, что был где-то этот живой, пахнущий страхом среди металла...
  
   5.
  
   Валялся человек. Хорошее не валяется. Потом разглядели, что двое их, а потом забыли про них надолго - люди, даже в лесу, не редкость. Иное все мысли отняло, потому как сообразили, что То, что вокруг них блестит, не роса вовсе.
   Бывают такие случаи, до старости рассказывать не надоест, а остальным слушать. На всякий такой рассказ полная хрычевня набивается, спорить народишко начинает - правда или нет?
   Бригадир понял - сейчас тот самый случай. Такое только раз в жизни бывает, когда смотришь и сам себе не поверишь. Когда сообразил, что это невероятное зрелище не морок, сразу скомандовал всем задрать кверху руки и сгрудиться в кучу. Жваху навел, чтобы понимали - если что - шмальнет, перемелет. Послушались безропотно, потому как от зрелища словно чумные, почти каждый тут открыл от изумления, чтобы закрыть не скоро.
   На полянке спали двое, один широко распластавшись, по-хозяйски, кулак под голову, второй свернувшись калачиком. На первый момент показалось, роса так под ними серебрит. А потом пришло понимание, что это серебряные чешуйки - сторублевики рассыпаны - по всей поляне, но гуще всего там, где спали. Интересно, какие сны снятся на серебре? Бригадир все разом и позавидовал, и озаботился, понял - почему эти двое живы и чуточку расстроился, что пошел на это дело с такой большой бригадой, можно было и втрое, а то и вчетверо меньшей, успел мимоходом, но мелко, пожалеть спасшихся - потому как свидетели никому не нужны. Но больше всего думал - что делать сейчас. Очень неуютное положение. Когда еще собственная бригада от зрелища остынет и в соображение войдет!
   Чтобы командовать громкого голоса не надо, надо внушительный, и тут даже шепотом можно внушать. Главное побольше подтекстов - от бархатных, до зубовноскрежетных. Пусть каждый себе сам подбирает. Внушил, что все это их, и дележ будет справедливый. Для дележа надо все собрать, а чтобы собрать - карманы всем зашить и рты зашить, потому как всегда найдутся любители проглотить чешуйку, некогда ждать, пока само выйдет, вскрывать брюхи приедтся при малейшем подозрении. Потому он, Бригадир, так постанавляет: двое сейчас догола раздеваются, берут мешок кожаный и в него все обирают. Причем один обирает, второй двумя руками мешок держит, а все остальные во все глаза смотрят, чтобы к рукам или какому другому месту у них ничего не прилипло. Но все стоят там, гле сейчас, не двигаются не разбредаются, чтобы не виноватить потом никого. Еще, чтобы те два обиральщика каждую чешуйку вслух отсчитывали - потому грамотных надо. Несколько тут же вызвалось, и Бригадир выбрал тех у кого глаза не такие хитрые.
   Говорил, но пока исполняли, жваху не опускал. Хоть и однозарядка, но, если шмальнуть - большая частью убудет - она широко берет. Настроена на площадь, сперва охватит, потом стянет как бы сеткой и зажует - фарш от всех будет неприглядный. Одна беда - одноразовая штуковина. Уже не перезарядишь - выбрасывай. Зато сразу видно, использованная или нет. У Бригадира - снаряженная...
  
   Еще не собрано было основное, то, что на виду, а только что налитые кровью, готовые вцепиться, поостыли, опомнились - сообразили, всем хватит. Со счетом светлели лица. Один обирал, бросал по одной чешуйке в мешок и громко считал - чтобы все слышали. Второй кивал, соглашался, а на круглых цифрах вслух подтверждал, что нет никакого передергивания в ту или иную сторону. Впрочем, все и сами видели, шептались:
   - Хорошие чешуйки. Не щербатые
   - Восьмьсот срок две - это сколько?
   - Это много - это все еще умножай на десять, потому как здесь каждая чешуйка - десятирублевик
   - Как много?
   - Заткнись, дай послушать - сладко считают.
   Каждый так думал: чуток своего, чуток от разного чужого, глядишь, и собственный дом-дворик выстроился. Некоторые и выстраивали. Но это какие хоромы можно отбацать?
   - Тыща! - объявил один из сборщиков.
   - Подтверждаю - согласился второй.
   Надолго умолкли, не всяк про такие цифры слыхал. Так и стояли молча, пока сборщик опять не объявил:
   - Полторы тыщи!
   Тогда оживились.
   - Еще много? Или уже больше, чем много?
   - Больше! Много больше! Ты заткнешь, наконец?
   - Две тыщи!
   Кто-то ахнул, вроде бы нашелся и такой, что в обморок сполз.
   - А теперь? Много большего или еще нет?
   - Теперь - до хера. А больше, чем "до хера", на свете не бывает.
   Оказалось, что бывает...
  
   Когда обирали еще первую сотню, спящие проснулись. Бригадир подумал, что если бы не вслух считали, то едва не всю поляну обобрать успели бы, а эти двое, как дрыхли, так бы и дрыхли. Понятно, ночью им кто-то спать не давал (ночь безлунной была - тут и себя испугаешься), а днем, когда чешуйки на свету блестят, да известно, что никакая нежить и близко к деньгам не подойдет - такое их свойство - отчего бы не выспаться? рывком сел и за ствол схватился. Лучше бы он это не делал, потому как народ стоял по дурному счастливому случаю очень нервный, думается, вряд ли кому приходилось видеть в ответ столько самых разных стволов. И глаз смотрящих. Руку разжал едва ли не быстрее, чем рукоять ухватил - пукалка его на траву упала. Бригадир дождался, пока собиратели чешуйки вокруг оберут, да босой ногой ему ствол отбросят. Медленно нагнулся и двумя пальцами поднял, во все стороны повернул, чтобы все видели - ни к пукалке, ни к его пальцам чешуйки не прилипли.
   Сейчас все аккуратно надо, чтобы двусмыслиц не возникло. Чтобы потом, уже в Городе, с самых пьяных глаз никому в голову не пришло обвиноватить.
   Зубами скрипел только тот, что за ствол ухватился сразу же, еще толком глаз не открыв, но тут же, глаза разув полностью, уронил характер на траву - рассмотрел, стволов поднялось столько, что только от намека на укус фарш сделают. А второй словно и не сообразил, не заметил, что ему тут в любой момент случиться может - улыбался во весь свое немаленький ротик, хлопал удивленными глазами. И увидели, что связан хитро: одной рукой за пояс первому, второй к собственному, уже наглухо, чтобы не шевельнуть, еще и ноги - так, чтобы ходить можно было, а бежать нет. А путы эти тонкие, прозрачные, еще и бирки на них, что Метропольский это личный государственный арестант. А Бригадир заметил интересное, что под волосами арестанта в висок камешек заплавлен - радужный, вроде малюсенького глазика каменистой ящерицы. Подошел, за голову ухватил и повернул туда и сюда, на обратной стороне такой блестючки не оказалось. И в голове по ту сторону даже выемки нет, височная кость чистая. Понятно, что на второй стороне не выпал, не утерян, а и изначально так было. А голова у арестанта большая - умная. Только держится неумно. Или наоборот - умно? Так, как надо к этому случаю? Понравиться хочет?
   Люди с большой головой удачливы. Блестючка подле уха смотрелась как награда за удачливость. После такого дела, если в живых останется, запросто может себе вторую лепить - на другую сторону. Надо же какой везун - с эропланом свергся, а живой. Специальным пересыльным же везли, и явно на раздачу не полрублевую, под ту, которой каждый хотел бы избежать. Но не довезли. С неба свергся, а уцелел. Если сейчас выживет, в этих незнакомых ему местах, то.... А нет - то... Решил, что к его ножу эта блестючка в самый раз будет. Вставит глазом на резную рукоять. Рукоять у него к фантомному ножу была новая. Слажена лучшим резчиком, вот только глазиков к той морде не нашлось, а дешевку Бригадир отказался брать. Все случая ждал - вот он случай. Эта блестючка в самый раз должна стать. Жаль, что одна...
   Арестант сказал, что если выковырнуть - умрет сразу. Некоторое время еще спорили - не врет ли? Проверить? Решили оставить. Хотя очень любопытно было. И досадно. На что себя так ограничивать?
   Иные уперлись. Не поверили вовсе.
   Тогда бы с обратной стороны тоже было. Всяких видали.
   А Бригадир поверил и сказал тому носатому, что совал в его бригадирское дело:
   - У тебя бородавка тоже на одной ноздре, а на второй - нет. Тоже вещь посторонняя, не с рождения. Не такая красивая, как у пришлого, но выковыривать грязными руками нельзя - бородавка помрет и ты, очень может статься, помрешь, хотя (не отрицаю) и после бородавки. И опять же, нос у тебя навроде бородавки - докажи, что всегда такой был! - что будет, если его отмахнуть? Хороший лекарь нужен. Будет лекарь - решим.
   Обобрали чешуйки вчерне, но запросто может быть, что в траве еще немалая толика осталась, но это уже ползать надо со всей тщательностью. И все равно получилось так много, что Бригадир, как услышал, даже не поверил. Знал бы Смотрящий, что такая большая касса окажется, ни за что бы Бригадира не отпустил, сам бы пошел. Он из ходоков.
   Первым делом надо кассу разделить, иначе никому покоя не будет. Полный мешок страшен. Если и у Бригадира по его поводу много всяких завлекательных кровавых мыслей возникла, одна за другую цепляются.
   Чтобы большой крови не было, надо по быстрому растрясти мошну. По всем - пусть каждый за свой кусок отвечает, ласкает его. Хоть некоторое время будут заняты, до того, как с другими сверяться начнут. На глазок чужое всегда больше. Но прежде дела юридические. Деньги нечистые - не с боя взяты.
   Кто первее, тот правее. Теперь надо отнимать свое, защемить собственное право.
   Метропольские путы, хоть и тонкие, на вид просто никакие, еще и, словно на издевательство, прозрачные, но так запросто не срежешь - специальный инструмент нужен. Пробовали по всякому - и кромсали и рубили: получалось, что либо ходить ему притороченным, либо пилить этого инкассатора пополам. Но тут Бригадир свой засапожник достал - тот самый красивый, что когда-то не один десяток фантомов через себя пропустил - махнул легонько и срезал. Все ахнули только. Славный нож! Не удержался, рукоять всем показал новую, что на морду переделана. Похвастал.
   Ножные путы метропольскому пленнику, однако, не срезал: подумал, а ну как он скор на ногу, сдернет до общего решения - лови потом! Потей на лишней работе. Да, ножные ему особо и не мешают: ходить мелким шагом можно... Любопытный. Ходит и все трогает, удивляется. Кто многому дивится, тому и люди дивятся. Такого, поди, и заход солнца не остановит - будет шлындать, приключения искать. Недолюбливал Бригадир таких неумных людей. Должно быть, потому, что когда-то сам себя не любил. Сам был такой по молодости. Чем старше возрастом, тем крепче за жизнь держишься. Отчего так? Не должно быть наоборот?
   Хромает разом на обе ноги
   - Что такое? Хрычи объели?
   - Мозоли!
   Не переставал удивляться.
   - Слушай, а может ты вообще несъедобный? - спросил участливо. - Кто у тебя мама была?
   - Человечья женщина, - ответил со всей серьезностью.
   Вот те на! Родила ворона сокола!
   Храбрец без шрама не настоящий. Тот храбрец, на котором шрамы, а он все еще храбрится. И не надо говорить, что подобное от великого везения и не от великого ума. Все люди свою сортность имеют на разные годы. Иные словно дубеют кожей и чувствами. Этот храбрец, но не вызревший.
   Все это передумал Бригадир, глядя на него, пытаясь составить о нем собственное. Потом на инкассатора мыслью перевелся. Видел в жизни столько упертых рож, но не такие. У этого надбровные прямо спелись. Сразу понял, что трудно будет с ним. Вздохнул и взялся втолковывать:
   - Здесь - показал рукой вокруг - Туда, туда и туда на две недели быстрым пехом, все, что в воздухе висит - ваше, а упало на землю - извини.
   Подбросил серебряную чешуйку
   - Лови!
   Инкассатор поймал. Хваткий на деньги. Таких специально подбирают - хватких и упертых.
   - Молодец! Твое. А упало бы на землю, уже не твое. Ясно излагаю? Вот это и можешь вернуть по адресу, а остальное, уж извини... - пнул мешок ногой - Где лежит? На земле. Значит, кому принадлежит? То-то!
   Кругом заржали. Но уже несколько напряженно. Чудачество Бригадира знали - мог отсыпать инкассатору с полшапки, если тот ответит вразумительно, если удивит, и тогда не пикни, придется сопровождать, выводить и сдавать в сохранности.
   Но инкассатор, видно, свой лимит удачи исчерпал. Потому как, сказал глупость, что-то вроде того, что "жизнью за груз ручался".
   - Жаль.
   Действительно, жаль, уже и нравиться стал, недотепа. Зачем же так неосмотрительно подставляться? Брать чужое грешно, а не брать грех втрое, потому как - глупость. А нет ничего грешнее глупости! Когда с боя взято, то уже не чужое - свое, тут все грехи смываются.
   - Ввиду особой ценности груза имею полное моральное право свидетелей не оставлять!
   Одобрительно крякнули под решение.
   - Так что выбираешь? - и приказал себе не слишком удивляться, если этот странный человек (да, вольно, человек ли?) решит выбрать второе. Но такова уж видно человечья порода, как бы не было соблазнительно счастливчику удивить всех в последний раз, но шкура диктует иное. Кто-то даже разочарованно вздохнул. Видно, не один Бригадир ждал, улавливал, что могут быть какие-то веселящие несуразницы.
   Расслабился, стал отворачиваться, так тут этот и прыгнул - вцепился в горло.
   Всякого лежачего положено добить - таков закон, выстраданный еще со времен незапамятных. Иного быть не может, потому как, не дело слабому жить - популяцию портить. Но Бригадир, хоть и сильный на тело и на душу, никого средь своей популяции улучшить не мог, потому на эти предрассудки смотрел по-своему. Удивлялись ему, что лежачему встать разрешил.
   Есть такие, которых сколько не бей - не угомонишь. Уже и к земле прижал, что шевельнуться не может, и в репу напихал много - построчно и побуквенно - чтобы понял "что-почем", потом и переспросил на всякий случай - понял ли? В ответ - "да", и глаза честные, а отпустишь такого, встанешь с него, в сей же момент глаза кровью налились - опять летит в тебя словно бешенный. Что на земле лежало, уже в руке - камень ли, железка, просто когти выставит - честности не ищет, о последствиях не думает. Ду-ур-ной! Ой, дурной! Вцепится, едва ли горло не грызет. Опять перехватишь, впечатаешь, если с предметом - на излом ему конечность; верещит - не буду больше! - носом в землю упрешь, жрет землю от боли, клянется. Поверишь, а зря! Клятву дал, а наливаются глаза, и, как станет вертикально, все! - опять то же самое начинается. Тут уже не смешно. Тут только убить. Или оглумить, оставить лежать полоумного, но потом уже ходи, спину не подставляя, кожей чуя темные места - жди, что выскочит с селедкой короткой... и вбок ее тебе - вжих! Прощай, отписывай с того света... Таких все больше становится. Сам таким в детстве был, пока хилый...
   Это Бригадир успел не один раз подумать, пока кулял этого. Уже и посмеиваться стали над Бригадиром. Не тот борец, что поборол, а тот, что вывернулся!
   Короче... Пришлось Бригадиру его зарезать. Для собственного авторитету и безопасности. А иначе бы не поняли, возникла бы мыслишка - сместить - и расползлася. Сделал это аккуратно и, по возможности, безболезненно. Даже капли не дал на землю упасть, так ударил, чтобы всю ее внутрь отправить. Те, кто кровь сцеживали, прибирали за ним, хвалили Бригадира за удар, удивлялись. А Бригадир велел провести полный ритуал. Кого обидишь, на того зла не помнишь. Кого убьешь, так перед тем, хоть чуточку, но виноватым себя чувствуешь. Ритуалы, связанные с мертвыми, нужны живым - они их успокаивают.
   Будь честным к мстительным - обидел чем-нибудь, заодно и убей, освободи их и себя от последующих расстройств.
   Не бойся сильных - у них настрой от собственной вожжи зависит, бойся мстительных - у этих вожжа всегда под одним местом натирает, одно настроение создает и не в твою пользу. До самого последнего мгновения грызть будут, и всякое тайное к тебе примерять, пока не отомстят.
   Никто не пил воды бессмертия. Одного, что этим хвастал, распяли. Ждали, ждали, так и не ожил.
   Бригадир столько всего перевидал, а так ни разу не словил момента, как душа выходит. И сейчас не углядел. Значит, пустое: нельзя ее гвоздями к телу прибить. Не найдется такой ловкач.
   Быка вяжут за рога, человек за язык. И языком бывает вяжут, не шелохнешься. Под слово доброе тебя на рынке продают, под слово недоброе покупают. Хоть и раб а отчего-то хочется доброму слову соответствовать. Может, потому, что раб? Или потому, что большей степени человек, чем хозяева? Бригадир рабской доли кусил - штрафники, ведь, они кто? те же самые рабы и есть, только военные. Вот, приходят купцы в атаку брать штрафные души или на биоразминирование - хают товар. А продавцы нахваливают, говорят, что геройский - все сделает! И помаленьку этой верой заряжаешься. Хочется скептикам, которые тебя на швалину, на пушечное мясо берут, что-то собственное доказать. Отгеройствовать...
   Потом, заматерев, Бригадир сам этот прием освоил и пользовался. И какие-такие коврижки этот инкассатор отрабатывал?
   Теперь все в порядке - с бою добыча взята, значит, ни у кого претензий на этот счет быть не может. А в душе скребло - зарезал, но не переубедил. Упертые на долг - это интересно. Редко, но встречаются еще такие. Тут бы переубедить, что долг исполнен или то, что заключается он вовсе в другом. Лучше иметь на своей стороне. И сыграть, при необходимости, собственную игру - на дурака.
   Теперь со вторым разобраться.
   - Откуда такой будешь?
   - Прилетел.
   - Это понятно... Эроплан где?
   - Вроде с той стороны шли...
   - Вроде?! - взъярился Бригадир и был страшен.
   - Ночью было...
   - Ночью? - удивился он чужой человечьей глупости и даже злиться перестал.
   Счастливый удачливый человек всегда вызывает любопытство.
   - Как зовут?
   Назвался.
   - Как?! - переспросил, понимая почему ржут остальные, сам давясь, с трудом сдерживаясь.
   Повторил...
   Тут все и грохнули. Слово было настолько неприличным, в хрычевне таким не бросишься - выведут.
   Бригадир решил, что если его убьет, то блестючку непременно себе оставит - на память, или чтобы в хрычевне загнать. Просто удивительно, как человек с таким именем до взрослых годов дожил. И тут же подумал подозрительное. А, может, не удивительно? Может, на то и был расчет?
   Не презирай слабого: может это еще детеныш...
   Стали насчет метропольского пленника решать. Бригадир первым делом насчет имени решил.
   - Будешь зваться "пришлым" или "арестантом", а до тех пор, пока не проявишься поступком, карантин тебе на собственное имя. Первый поступок покажет, что за имя тебе положено.
   Про арестанта судачили много. Большинство склонялось с Метрополией не связываться, тут же прикопать - заровнять, будто и не было его. Были такие, что грезили, что премия за него обломится, но те, кто поумнее, сказали - какая премия может быть. Пожизненно пахать потом на Метрополию - вылавливать тех, кого закажет? В Метрополии, по слухам, так и есть: стоит отличиться в чем-то, к этому же и прикрепят - не сойдешь. А откажешься - тебя же и ловить будут, наказывать за то, что от такой чести отказался. Наказание известное, к жизни критическое - новых человек не выдумал.
   Поперек себя ходить не то, что поперек общества, тут от человека зависит. Иной сам с собой может сговориться "на раз", а другому такое невозможно, проще всех против себя выставить. Чувствовал, что не может убить этого с телячьими глазами. Ни сам, ни приказа к тому отдать. Словно, если сделает это, не будет ему второй запасной тропы, а так и придется доживать свою собственную
   - С собой возьмем счастливчика!
   Кто-то и ворчал - зачем? На свою же голову! Ведь, даже, если счастливчик, не очень тем, кто в аэроплане, это помогло...
   - Зато нам помогло. Мог он и в болотину упасть - ныряй тогда до посинения - ищи. Сговаривайся. А то и вылавливай болтника - вяжи этого ихтиандра на цепь и заставляй его. И какая тут будет производительность? до осени бы пришлось ждать, пока оберет. И как докажешь, что все? Так что - его удача на нашу удачу! А кто не понял, что я сейчас сказал - все равно заткнитесь!
   Если и буркнул кто, так неслышно. А буркнул бы, Бригадир нашел бы штрафные в своей книжице, и долю его бы аргументировано ущемил.
   - Кто со мной к эроплану?
   Вызвались двое: один, ясно дело, от самого Смотрящего - соглядай его, второй - соглядай ментовский. Лопухнулись оба. Который из них на кого работает, даже не интересно знать. Должен быть и третий - это уже по извечному закону подлости таких дел. Но как его определишь? От Госстраха агентик есть, но его так запросто не расколешь - они не дешевые. Понятно, не вызовется. А здесь останется кассу караулить, теперь от нее ни на шаг - ему надо отчитываться, куда что поплыло в чьи руки, да сколько. Так и будет сидеть дележа дожидаться. Остальные тоже, такая касса кого хочешь, загипнотизирует
   - Утром! А сейчас дележ!
   Бригадир память имел не девичью. Давно в уме списочек составил и всячески его тасовал. Сначала было четыре семерки с лишком. Потом, когда народишку осталось не более, чем на три, занес в свою книжицу. Сейчас с удовольствием двух вычеркнул (знал, что без них вернется), и получилось ровно и красиво - три по семь:
  
   Телипойло
   Дуроляп
   Хандрыга
   Кривопуп
   Помогайбатько
   Неубеймуха
   Несмешикорыто
  
   Вырвихвост
   Жуйборода
   Попсуйшапка
   Засучирукав
   Нелепенко
   Недоберя
   Нетудыхата
  
   Полторадень
   Голопуз
   Пукало
   Курощуп
   Нездимайшапка
   Стоколяс
   Запупырченко
  
   Вот на них и делить сейчас пришлось. Плюс на тех двух, которые с ним к аэроплану вызвались, но это занятие зряшное, они, считай, уже покойники, на что их имена светить? Хотя Бригадир подозревал, что не все назывались своими собственными, а некоторые взяли себе под конкретное дело. Не подходили они характеру, не лепили его. Времени не хватило. Некоторые имена древние, несли на себе прежнюю славу, не повыветрились. Была такая традиция - то имя брать, которое для выправления характера нужно. Вот и старались брать геройские, от прежних владельцев-покойников. Иные прозвища - не геройские, переиначивали, давали им новый шанс. Бросая грязь, заляпаешь ли луну?..
   Бригадир блокнотик свой взялся листать.
   - Полторадень, на первом переходе, когда все похмельем мучались, ты больше всех отличился и за всех пострадал. "Три минут" тебе! Что соберешь - все твое. Засек время.
   Потом того, который кровного брата с хрумкалкой оставил, ради общего дела.
   - Три минут!
   Остальные ревниво наблюдали, запоминали которые места обобраны некачественно.
   Потом семерку Мастера, которые в том дурном столкновении так всех выручили, да и еще пару раз были совсем не лишние. Их выставил цепочкой поляну прочесать вдоль и поперек, а остальным отвернуться и не смотреть, чтобы завидно не было. А что бы было куда смотреть и сердце согревалось - смотреть на мешок, ждать, когда с него всем отсыплется - но уже доли ровные. Только Бригадиру - бригадирово, Смотрящему - смотрящево, остальное положено делить либо поровну, либо по честному.
   Когда поделил все, чьи-то доли стали воробьиными, а его, как и положено - львиная, слишком выделилась. Тогда Бригадир свою взял, да и сам к восторгу общему располовинил - в котел сбросил на дорожные расходы, да на премии возвратной дороги. Понимал, что лучше с половинной долей, или даже четвертной, но утром живым встать, чем... Бригадиру тут в голову пришло столько вариантов разом, что решил совсем не спать. Хотя большинство лицами разгладились, и понял, что половину вторым разом можно не половинить, и даже подремать, согласно этой половине, вполглаза. Все одно! Глаз чужим никогда не насытится, а желание не утолится. Погреб желаний бездонный, его никогда не напихаешь до степени, чтобы самому себе сказать - довольно!
   Семь Смотрящих человеку столько не сделают, сколько он сам себе причинит. Затеяли игру, одно из названий которой: "лишний потс". Это для того играется, когда народу избыток, а корма мало. Или, как сейчас, чтобы доли возросли за счет чужих. Бригадир поощрял подобное лишь при одном строгом условии: сам он не играет.
   Доля его по этой причине не возростала, но чужой песне лучше на горло не наступать, когда зубы торчат наружу. Пусть резвятся!
   Попсуйшапка первый дурную фишку из шапки и вытянул - черную свою метку, его быстренько и без суеты пустили "в распыл". Умертвили максимально безболезненно - любой пожаловаться бы не смог - оказалось, что Мастер большой мастер по этому делу. А вот когда на самого Мастера выпало, тут уж пришлось повозиться - живучий оказался, даже сам не выдержал, принялся подсказывать, как его сподручнее убивать. Тут уж Бригадир не выдержал - откупил его жизнь себе. Оказалось, что и в этом деле мастер, отлежался чуток и принялся сам себя залечивать. Третий кон играли долго. На одного из тех двух засланных уродов выпало, рванул в лес. На что надеялся? Охнули вслед с паражометра, получилось недешево, но догнало, завалило, обезножило, взялось перемалывать кости. Даже не пошли смотреть, пусть стонет. И все удивлялись с него. Зачем играешь? На каждый стон - острота. Не каждый такой юркий, но ... Так, с шутками-прибаутками и взялись дальше ночь коротать.
   Дождь мелкий зарядил, вверх плевали. Бригадир не стал, ушел под навес. Мокрым можно воевать, что хочешь можно делать, но спать, отдыхать надо в сухости. Иное не просто мерзостно, а дух в сырости, становится равнодушным - верный способ словить лихоманку. Вцепляется легко и изнашивает, изнуряет, ломает грудину кашлем, а весь организм до самых пят почасовой трясучкой. Цепляется легко, а изгонять сложно. Такое сподручно только в жилых местах. Походник лечится тем, что идет неостановочно в пару и бреду, измором свою нутряную сырость выгоняет. Как выйдет через кожу, нательное надо снять и сжечь вместе с ней. Меняй белье, если есть, сжигай старое.. или, на худой конец, если дымить нельзя - опасно, закапывай. Что тем худо, если придется какому-то человеку на том месте переночевать, то уж вцепится, так вцепится - с живого не слезет. Совсем злая хворь к тому времени станет. Потому, не будь гадом - отметь место колом. Где кол забит, там спать не ложатся - кто его знает, во что забили, могли и в грудину закопанному. Но эти рассказы уже не в ночь...
   Бригадир хоть и завалился спать, изредка по одному глазу приоткрывая, осматриваясь. Одним глазом спи, а другим стереги! Под утро оба открыл - оказалось, едва ли не на треть бригада поредела. Ахнул. Некоторые доли возросли на зависть - у тех, кто настолько рисковый, что ни на один кон не вышел из игры. Кто-то успел завещать свой гемоглобин, кто-то не успел - пошло в общак. Иные разбогатели на своей удаче и так ее заездили, что... пожалуй, теперь и на ровном, на гладком придется топать смотря под ноги.
   Пока Мастер "зализывался", Бригадир своей волей приказал его семерке за ним приглядывать - а остальным своим приказом тоже: тела прибрать и теперь держаться общего. Из леса-то еще не вышли! Рано шиковать взялись. Теперь до самого города подальше бы от непутевых игрищ...
   Пробу с пищи положено бригадирам снимать. После хрычмастерского жаркого грибная каша дешево смотрится. Бригадир делано горестно вздохнул, но все-таки навернул мисочку с горкой. Ложку облизал тщательно, со всех сторон и по ребру тоже прошелся языком, осмотрел, снова в рот засунул и вынул со "чпоком". Как бы пошутил. Сунул ее в голенище подле ножа - два самых наиважнецких инструмента всякого походника. Кивнул - жрать можно...
   По утренней холодной влаге сходил с арестантом на поиски эроплана, дорогой, походя, стукача завалил. Арестант глянул удивленно, но ничего не сказал. И правильно! В чужие разборки не лезь, а то такого сыщешь!
   Искали, искали - нашли-таки. Нет, на этот раз - только эроплан. Бригадир сразу понял, что инкассаторам с арестантом повезло, что сидели в хвостовом. Оторвало их на сопочке, там же притормозило, опрокинуло и сбило в распад на мягкое, а эроплан же, со всей своей дури, в следующую сопку вмазался - как в стенку, словно пробуравить хотел своим винтовым лобешником, и так удачно для глаз сложился, что охватывало разом, недалеко разбросало, компактное месиво. А сие означало приятное - то, что сразу и найдут, что надо.
   Красиво-то как!
   В смерти своя поэзия. В жизни - проза. Когда много смертей, они прозой становятся, а жизнь - поэзией. Цени каждый день, всякую минуту.
   Не долетели от города до города... А ты не летай! Для жалкого город не жалостлив, пустому вставляет по полной, каждый норов обламывает, характер выворачивает. И чего все в город стремятся? Наверное, потому, что в ином месте для пустой жизни жизни нет.
   Лес?
   Лес не признает шуток по отношению к нему, но может пошутить сам. Чаще это случается весной, когда всякие болота, прогревшись до низу, после зимней срамной спячки, когда каждый может их топтать, а ответить нечем, вдруг, переполняются жизнью и начинают дурить. В такое время лес уже не признает шуток по отношению к нему, но запросто может пошутить сам. Иногда нескладно, но никогда одинаково. Плохо, если лес пошел в обиду. Тогда, что бы он не делал, с этим не спешит. Иногда раздумывает очень долго, можно ускользнуть. И раз, и два, и еще - сколько повезет! Но на заметку тебя взяли, и следующий раз не заново начнут, а с того места на котором прервались. Рано или поздно возьмет в объятия. Если решил тебя забрать - обнимет и заберет.
   Обвисло творение рук на тех деревьях, что сдюжили.
   Как ни жалко было эту красоту портить, а пришлось на склон карабкаться и аккуратненько подрубать, чтобы вниз все это уронить. Уронили. Потом разгребать пришлось, искать ту самую шкатулку. Ту, что под пилотским сиденьем должна была быть, только как разберешь теперь, где чье сиденье? Если и самих седоков так перемешало - не пойми, каким образом сидалище физиономию обхватило?
   Нашел-таки... Раскололась шкатулочка. Смотрящий либо врал насчет охранки, что была там биомина, либо от удара все позабыла и уползла. Так и ползает по округе - вспоминает, зачем она здесь. Либо сдохла невдалеке от всех тих мозговых переживаний. Орех же цел. Как подклеен, так и цел. Надо будет, при случае, узнать - что за клей. Вполне может пригодиться.
   Потерял - не сказывай, нашел - не показывай.
   Арестанту велел отвернуться - кто его знает, насколько жадные у него глаза - сам же орех ножом вскрыл и отчего-то совсем не удивился, что блестючку в нем обнаружил. Совсем такую же, как к виску арестанта подклеена. Надо же... мыкнул и вправил туда, где ей самое место. В рукоять ножа. Стал один глазик очень-очень симпатичный.
   Должно быть, умный человек такое сказал: "Не всякой находке радуйся!" Не каждую вещь надо тащить к себе. Иную следует оставить там же, где взял. Поковырялся в шкатулке, нашел пластины под размер. Бригадир кое-что в клинописи понимал - прочел пару строк и дальше не стал. Омрачился. И с меньших посланий войны начинаются. Забросил шкатулку подальше в закустье. Правда, по собственной неистребимой привычке, место приметил, да и внимание обратил, как арестант глазами зыркнул в ту же сторону.
   Обратно выходили, заставил арестанта метропольского впереди себя идти. Это понятно почему: каждый вольно не вольно, составляет собственный план выживания, пока интересы совпадают, спину можно подставлять. Здесь уговора - не шалить друг с другом - не было. А вот на поляне, знал, соберутся вместе, в один круг, пальцы сомкнут и уговорятся до города плечо из-за плеча, прикрываю друг дружку, только на окраине врассыпную. И этот метропольский в общем кругу сидеть будет. Больше чем полдела, считай, сделано. Много пота было на этом последнем походе. Соплей тоже порядком будет, когда дело закончится, домой вернешься на собственных ногах - без убытков. Бригадир, когда про некоторые походы вспоминал, сам на глаза соленел.
   Пока выходили, учил арестанта: глаза ему открывал. Смотреть и видеть вещи разные, вторую не каждый может в себе развить.
   - Вот, к примеру - смотри сюда - что ты видишь?
   - Куст зеленый.
   - Ничего больше? Смотри на бока!
   - С одного бока более зеленый, лист жирнее, и сам как бы к той стороне тянется, с другой суховат, лист мелкий.
   - Молодец! - одобрил Бригадир и подумал, что не такой безнадежный этот увалень, как показалось. - А теперь скажи - почему так?
   - Могила?
   - Угу! Питается! А могил держись дальше, если только не решил на ней поживиться - но это крайний случай. Безвестные могилы - дурная лотерея. Тут либо она тебя обогатит, либо ты ее.
   И что тогда?
   - Тогда куст будет по обе стороны зеленый.
   Показывал белые цветки Вахты - такого растения, что хорошо видно и в темноте, предупреждает - дальше топь с курощупами. Потому-то и зовется Вахтой - вахту держит, сторожит. И всякое другое показывал... Он пока еще вроде того колодца, в который надо воду носить.
   Про себя говорил страшное - это обязательная приправа к обучению.
   Всяк учится на собственных стрессах, а лесу все учатся очень быстро. Либо бригада боится своего Бригадира, либо Бригадир бригады. В первом случае больше шансов выжить всем. Потому даже умные бригады при недалеком проводнике-топтуне играют свой страх - подыгрывают ему. В иные времена лучше не знать, что о тебе говорят - уверенность потеряешь, или, того хуже, переиначивать начнешь. За Бригадира держись - он завел, он же и выведет!
   Вывел. Большак!
   Серебряный груз в лесу сам себя сберегает, да и тех, кто его несет за компанию. А вот в иных местах не лесных и нелестных - обиды на себя притягивает и жадность людскую. Обратно шли поплевывая, рожа высунется - чешуйкой в лоб - крику, смеху. Далеко разносится! И не потому, что серебряная, это врут, что на лесных уродов серебро действует - проверяли это в разных лабораториях. Только тот факт, что деньги, и действует - именно это для лесного жителя самое страшное, что есть на свете подобная ненужность, это их в буквальном смысле коробит, скручивает в узлы, прижигает...
   Думал тут пехом, как и прежде, но загордились, проголосовали - колеса покупать, а дальше с шиком. Дурные, что с них возьмешь. Еще не бригада. Бригадир помалкивает, знает, что будет. И понял еще, что в городе быстро спустят все, и никто из них хозяином хрычевне или даже лобазика захудалого так и не станет. Откололся бы, но одному... Да с метропольским пленным, что измотался на этом легком переходе так, что без подпорки стоять не может, еще и со слабым Мастером, которому откупил большее - жизнь: как не кинь - всюду клин. Впрочем, за Мастером его семерка приглядеть может. Не распалась...
   - Что делать теперь?
   - Будем молчать, да станем поджидать.
   Что ждать, что гнать; сыпать ли свое нетерпение вокруг себя или укладывать в линию - все душевная потеря. Но гнать, все-таки, веселее. Хотя, с возрастом Бригадиру все больше нравилось сидеть в засадах - дожидаться. Должно быть, подустал.
   Худую повозку далеко слышно - дребезжит на весь Чуриловский тракт. Эту, как услышали, устали ждать, пока доберется. Увидели, сразу поняли с чего так грымкает - огромная железная бочка лежмя на колесах устроена - верх срезан, а внутри всякие железяки прыгают. Уро... Впрочем, во всякой красоте изъян можно найти, только сейчас не хочется. Ноги наломали, лучше плохо ехать, чем хорошо идти.
   Поверх и спереди будка приварена. На будке мальчишка с флажками и отмашки шоферу делает - какой стороны держаться, как ямы асфальтные объезжать. Самого водилы не видно, да и Бригадиру показалось, что повозка едет задом наперед. Но тут указывать не будешь - хоть бы и вверх колесами, лишь бы двигалась - куда велено - у каждого движения какая-то цель-смысл.
   Тормознула с готовностью, хотя, на всякий случай, нацелили в мальчишку много чего и даже крупное - чтобы понял, что именно флажками надо скомандовать. Но Бригадир нацелил более верным: чешуйкой солнечный зайчик поймал и стал слепить глаза. Это ли сказалось, но враз тормознули, а не пошли на прорыв, значит, без груза, и без грошей. Недолго разбирались - управление машиной столь путаное, что собственного шофера не поставишь, надо договариваться. Малый за старым спрятаться норовит. Старый малого вперед пихает. Но договорились. На чужом судне капитану глаз не выкалывают, но и залить не дают, угостили в меру, так, чтобы под заворотом не очудиться. Но протряс до самых печенок. Хоть и говорят, что к умелому обращению и дурак сгодится, но здесь, как не примерялись... Что за шофер такой? Остановили. Самые неугомонные уже полезли морду бить. Клянется - по другому не умеет. Уж не тот ли это кузнец, что собственного дыма боится? Выяснили, что и для него, шоферюги нескладного, эта машина потому внове - кум помер преждевременно, наследство передал, а вождение уже нет, всем селом искали передние передачи, да так и не нашли. Сообразили задом ездить, потому-то и мальчишка в будке с флажками. Если свои не нашли (каким-то боком к машине родные), чего самим-то искать? Решили оставить, как есть.
   Снова забрались в этот искромсанный поверху бидон - края неровные, удачно понарезаны. Ощетинились через них стволами.
   Сам Бригадир в эту канну не полез. От пули, да от стрелки, ясно, защитит, а вот бросят внутрь килограммового липуна - повяжет всех, бери тепленькими... Сел поверх наваренной клетки.
   По большаку, хоть и Большак, не разгонишься, еще с "той войны" ямы в асфальте каждые тридцать шагов, пока каждую первую объедешь, пока из каждой второй выползешь.
   Пока грузились - пропал метропольский пленник - вот незадача! Как корова слизнула. Некоторые даже спросили: а был ли "мальчик"? мальчик? Ну, ясно - мальчик, было в нем что-то дитячье, не с наших мест, где всякий ребенок, как выглянет одним глазом промеж ног своей мамки - уже не ребенок, а кормилец - носи теперь корм на этого ненасытного и думай, стоило ли его строгать, чтобы так ломаться? Кто не портит, тот не делает. Без порчи и ребенка не сделаешь.
   Спросили, а не может быть так, что потеряли с ним свою удачу? Кто виновен? И что с ним сделать? Если не знаешь, что сказать, а требуется - ври безбожно. На все это, на напраслицу Бригадир ответил свое: что раз удача ушла, значит, не их была. И нет ничего хуже, чем пользоваться чужой удачей: два раза провезет, а в третий - завезет. И только про себя досадовал, что не выковырял у головастого блестючку.
   Можно попытаться догнать. Всяк ходящий свой след оставляет. Однако... Перепуганного долго не преследуй. Научишь храбрости, а оно тебе надо?
   - Грузись! Поехали!
   Как всегда, в какое бы дело не встрял, а в нем будет: где верхом, где пешком, где на карачках. Плохо, когда на карачках завершается. Много лучше такое в середке иметь, а к финалу опять начальный разгон набрать и лететь. Бригадир всегда удивлялся, как это слухи людей обгоняют? Вперед них летят. Не иначе, передает кто-то - мозги светит по всей трассе - что да как у них. Вычислил бы мудилу - мозги через ноздри высосал бы!
   Понятно, что в городе, либо возле города такой же слухач - мозгами сцепились, присосались друг к другу, как уши с говорильней. Смотрящего "уши" (все сто) с базарной говорильней (тыща - не меньше!). По десять слухачей разом ему в одно ухо наговаривают, каждый свое. Как фильтрует-то? Как процеживает?
   Пошли неприятности. Менты каким-то лихом проведали, что на трассу упакованные заладились. На ближайшем посту за проход по Большаку по трассе этой такую мзду зарядили, что даже Бригадир, видавший виды, крякнул в кулак и совсем уж было скомандовал - "вали!", как к этим подошел резерв, и расклад стал спорный. Подтянулись с соседних постов, как знали, да и жди, что и с городской базы...
   Нетудыхата с неистребимой манерой вечно быть недовольным (как говаривал один из покойных знакомцев Бригадира) гнать негатив, при дурном расположении духа (что было, в общем-то, почти всегда), превращать хорошее в худое, а худое в катастрофу. Ни просьбы, ни тумаки исправить этого не могли. Не лучшее качество для товарища - нагонять тоску. Терпели его лишь за удивительное чутье на биологические мины, те, что невозможно уловить никаким прибором. Многие, правда, с нетерпением ожидали, когда он, наконец, напорется на что-то ... но ...
   Зубы да губы, замок и ключ - удержу нет! Как засаду ментовскую увидел, сказал:
   - Трындец! - объявил Нетудыхата: - Не в хату нам! Всем трындец!
   Едва не угадал. Чуть не впакал, урод!
   В ожидании конца света и крот себе глаза выжег - конец света, дескать. И теперь ему не докажешь, что ошибся. Тут Бригадир его, болтуна этого, и оглумил. Наконец-то соображение пришло, что не предугадывает он, не предсказывает вовсе - что будет, а притягивает дурное к себе! Негатив ходячий! Еще раз по голове дали и пинка в зад - иди теперь к тем, что напротив. Внушай им свою веру! Не дошел - пристрелили. Не всосал...
   Не пророк, да и не угадчик. Дыра черная! Бывает такое, дремлет-дремлет в человеке, а потом проявляется. А еще говорят, что блуждает она от одного к другому. Понятно, что сейчас на кого-то перепрыгнула, может, что на самого Бригадира, но когда еще проявится...
  
   Всякая гордость верхом выезжает, а возвращается пешком и ковыляя. Хотя бригада вполне всерьез предлагала начать местную межклановую войну: понятно, что за свои - за кровные! - чего только не отчебучишь! Так и этак бывает частенько: один залает впустую, остальные подхватят всерьез... Но Бригадир взялся урезонивать - не хрен было в "дурную вышибаловку" играть! Чтобы через такой заслон в Пустошку прорваться, тут надо даже не треть народа положить! - вот те проигрышные для этого дела и сгодились бы сейчас - для общего размену. А сейчас размен не на пользу, хочешь не хочешь, четверть, а то и треть, придется сдать, да побыстрее все обделать, пока еще и налоговики про это дело не чухнули. Прочухают - все поляжем на этом шоссе древнем. Потому сдавать будем общак и с доли Смотрящего - пусть сам разбирается и назад ее требует.
   Что не ментовская это доля, которую отслюнявили, а Смотрящего, сказать, разумеется, забыли - это теперь их собственные хлопоты. Самим лишь бы до города добраться, да раствориться в нем, свое кровное прикопать. Откупились. Решали настолько полюбовно - что наняли сверх две мусоровозки - уговорились, что менты охранение до самого города выделят - сопровождаловку.
   На следующих постах опять попытались, было, напрячь: мол, за общий договор ничего не знаем, а проездную мзду плати, как положено, но тут уж мертво стали. Глаза поверх стволов такие, кого хошь проймет. Уже не кодла - подразделение! Молчат и смотрят. Пересмотрели. Проняли. Бригадир загордился - сколотил-таки бригаду! Можно дела делать...
   А вот дальше...
   Ни одной транзитной машины навстречу, ни одного двуногого, а это о чем такое говорит? Призадумались. Либо засада впереди по всем правилам, и полгорода в ней, либо городу и ментам теперь не до них.
   У моста не оказалось патруля... Совсем никого! Такого в страшном сне присниться не могло - самая стратегическая точка перед городом! Сопровождалка тоже напугалась - не могло ли такое случиться, что город на них поднялся? Но ментов на месте не нашли даже прищученных. И крови не нашли. С чего смылись? Разом одно подумали. Переворот! Пересмотр дел Смотрящего! Такое и раньше бывало, потому многие знали - что делать. Тут по здоровьюсобственному и материальному благополучию: встревать или ховаться? В иное время многие бы поучаствовали, но не сейчас же, когда богатые?
   Теперь всякий, кто ни встретиться - враг. По ходу пленного взяли, Бригадир его сам допрашивал - пытал, что за херня? Почему закон ушел? Ответчик нагнал тумана, должно быть, сам слухами питался, но подтвердил - Смотрящего порешили.
   Теперь понятно - что дальше.
   Меты, понятно, у себя будут отсиживаться, а город, понятно, собственным занят. И кругом понятливый Бригадир решил, что в город ему никак нельзя. Чужая гроза целит в то, что повыше. Падающий дворец не подпирай бревнышками. Близ Смотрящего - близ смерти. С ним ли, по его делам-хотениям, а от такого лучше держаться подальше, чтобы не оказаться впутанным... Чтобы не стать тем самым крайним, на которого центр переведут.
   Лестницу метут сверху вниз, начисто (чтобы спину не подставить), до той ступени, где Бригадир, рано или поздно, а доберутся. Хотя там без него еще столько углов неповыметено, но иные пропустят. Первым делом - отстрел шестерок Смотрящего. И тут его могут запросто неправильно посчитать. Встречь пущенной стрелы камня не бросай - не попадешь, а подставишься. Заройся, стань никем в его глазах, пропусти стрелка мимо себя и... камнем в затылок. Жаль, бригадка сложилась хорошая, а придется бросить. Пора зарываться по самые жабры и ни гу-гу...
   Нервотрепочный поход. Так и думалось, что с этим эропланом Смотрящий подведет под горячее...
   Что тут удивительного было, кроме груза? Пленник! Да - с ним связанное. Не может ли такое быть, что не без Метрополии это затевается? Пошли слоиться странности, одна на другую. Мастер заманчивое предложение сделал, только, вот, по рукам ударить не успели. Закрутилось, вдруг, началось с ментовскими. Сейчас, вдруг, разом вспомнилось.
   - Все доли от моей семерки против твоего ножа. Идет?
   - Какого ножа? - не понял Бригадир.
   - Что в сапоге.
   А в сапоге тот самый нож, которым фантомов резал. Вернее, не резал, а через него в землю пропускал. Надо же... И не думал, что может ему быть такая огромная цена. Хоть запасайся ножами, да жди второй такой грозы. Или он больше на ту блестючку метит, что в шкатулке нашел, да в рукоять вправил вместо глаза? Такая же блестючка из башки пленника торчала, но ее не выковырял, не успел, хотел, а теперь даже казнился по этому поводу. Еще вспомнил, что тот метропольский пленник тоже, прежде чем исчезнуть, сказал непонятное:
   - Если тебя когда-нибудь глюколов будет ловить - беги на край света. Даже такой нож не выручит.
   И показал пальцем на этот же, заслуженный фантомный.
   - Что им до моего ножа? - думалось Бригадиру.
   Ножа не отдал, не сменял, а обещал подумать. Бойся поступков от первой мысли. Первая мысль - самая искренняя и самая нерасчетливая. Вот и сейчас еще раз подумал: а не с грибов ли ему эти глюки?..
   Ушел тихо. И тихо пересидел события до мора. И мор пересидел, когда великая уравнительница смерть, вышла на большак и стала цепляться к проезжающим, разнося себя во все концы. В медных тазах на широком крытом крыльце городской смотрильни жгли сухой навоз, окуривая всех входящих, но Бригадир туда не ходил, так, посмотрел издали.
   Во времена мора с работой худо, и ждали только морозов, которые должны были убить эту напасть - по крайней мере, так происходило всегда...
  
  
   ------------------------------------
  
   "Если хочешь сделать зловоние, возьми человеческий кал и мочу, вонючую лебеду, если же у тебя ее нет - капусту и свеклу, и вместе положи в стеклянную бутылку, хорошо закупоренную, и в течение месяца держи под навозом, затем брось, где хочешь произвести зловоние, так, чтобы она разбилась..."
   Леонардо да Винчи
  
  
   ПЯТОЕ ЛИХО:
   "БРИГАДИР и ХАМЕЛЕОН"
  
  
   У каждого может случиться пыльная неопределенность: какой-то отрезок жизни, который вырезать бы, да и забыть. У каждого своя Пустошка. Ничто так не выматывает, как борьба с собственными страстями. Ничто не приносит столько удовольствия, как полная сдача им. Капитуляция, проигрыш в этой борьбе. Случилось все это (как потом говорили) в день "Отпущения Насильников", что, по заранее нагаданному, выпал аккурат на одиннадцатую пятницу сто одиннадцатого года (года "Трех Повешенных Не За Что" - без опоры, без касания), в месяц, когда жизнь борется со смертью, и еще неясно кто победит...
  
   1.
  
   Истина зависит от точки зависания. Иногда она в этом положении умораживается, тогда ей необходима срочная перезагрузка, куляние, началом которой может служить приличный пинок. Вставай, отряхнись, ищи линию горизонта, намечай на ней точку и топай...
   Бригадир ел и не чувствовал вкуса, не понимал, что ест, спал, потом мучался, что не может вспомнить нечто важно - то, что обычно прячется во сне, ходил лунем средь бела дня, ничто не радовало. Уже решил в хрычевне "глаза залить", уже и налили, и тут только сообразил - глаза! Они смотрели на него из щели сна, они запали. Стал вспоминать - где, откуда сглазили? - весь вчерашний день перебирать...
   День начался, как обычно - скучно, хотя в какой-то момент была надежда поправить настроение. Поскандалил и "завернул носа" какому-то приезжему, отчего тот, роняя крупные капли побежал наверх - в номера (вроде как вооружаться), но обратно уже не вернулся. Некоторое время ждал и понял, что не дождется; приезжий, видимо, охладел. К этому времени упырь-побирушка слизал все капли с лестницы, шумно рыгнул и рассыпался благодарностями. И, уловив настроение Бригадира, посоветовал новую хрычевню - сходить развлечься.
   Легко добыто, легко прожито.
   Бригадир, после давнего и последнего крупного дела, помаленьку спустил все в тотализатор и, перебиваясь халтурками, старался брать нешумные. Заметным быть еще остерегался. Хоть Смотрящего в очередной раз сменили, и новый объявил амнистию, но каверз еще ждал - кто знает, что за отголоски от дел прошлых могут отфонить? Иное эхо несколько раз вернется, а в последний свой прилет так вдарить - лежи вверх лапами, хлопай глазами - смотри на собственных мусорщиков.
   Прятался в делах навозных. Навоз и бога обманет. А все потому, что не божье дело в навоз заглядывать. Не от того ли, дела навозные самые прибыльные? Самый скорый гриб навозный, но чуть перерастет - в слизь. И срезанный - не успеешь обработать - тоже в слизь. И человек непривитый - в слизь, если не уберегся. Бригадир на этой работе и потел и холодел. Отработает на чешуйку или две и деру с этой работы. До следующего раза.
   Жизнь, что луна: то полна, то на ущербе. Жил теперь на окраине - в "номерах".
   Чтобы зайти, надо стал босыми ногами на специальную доску и вымыть, поливая на них из кувшина, а вышибала тем временем пальцы на ногах пересчитает. Прежде подобных гостиниц не было, теперь появились, и каждая, что люксовая, что номерная дурили по-своему. Но, если хочешь качественно отдохнуть, придерживайся правил, иногда нелегких. Зато сюда уже не каждого пустят, можно ощутить себя человеком значимым. Для всех - другие заведения - иди под тент у дороги, к гамакам или горизонтально натянутым канатам, к мухам, к покрытым уличной пылью столам...
   Раньше до обеда валялся. Уже ходили с трещотками, призывая на жратву. Тоже нововведение Смотрящего. Теперь и каждая хрычевня кормила в одно и то же время. Пожрал - не засиживайся. Все остальное время на питие.
   Смелых теперь ищи в тюрьме. Там же и глупых найдешь. Остальные - в хрычевне, свое пропивают, обсуждают смелых и глупых.
   Слышал, что Мастер в штрафные загремел - замели, а потом (шепнули люди знающие) метропольские его загребли на свой контракт. Бригадир в лихое время отсиделся, потому как, первым делом лик себе сменил, походку и в местах не появлялся, где любил. Потом из списков исчез - срок вышел, потом очередная амнистия со сменой очередного Смотрящего. Вздохнул свободнее. Хотя и привык к своим новым пухлым щекам, но накладки эти с рожи, что стоили ему изрядно, содрал и снес в ту самую комиссионку - до следующего раза. Туда же сдал и парик, после чего стало мерзнуть залысье - опять завел себе кепочку.
   Комнатушка небольшая, но своя - снята на межсезонье, делил ее с одним мрачноватым следопытом, работающим на грибных людей. Сейчас тот был в экспедиции, но свою долю проплатил вперед, чтобы не потерять место, а сам еще неизвестно - вернется ли.
   В свое время навел он страху на Бригадира.
   Видел потравленные кислотой рожи, но таких... Будто специально пипеткой капали на привязанного, чтобы создать нечто особое. Потом попривык и даже закусывали вместе в номере, хотя по-первости кусок в глотку не лез. Это ж надо же так уделать человека!
   Грибник этот пытался как-то рожу свою приукрасить - мочалу носил на голове (собственных волос не было) кепи на лоб, словно мэр какой-то, чью морду в три дня не обгадишь, воротник стоячий - подбородок прикрыть... Пень нарядишь, на пригляд и пень будет хорош. Но не к этому случаю.
   Хорошо одному!
   Старая древняя металлическая кровать с облупившейся краской, которой можно было насчитать не один десяток слоев. Ватный матрас на провисшей едва ли не до пола сетке, первый день, как вселился, так и не смог заснуть, бросил матрас рядом и полночи провоевал с черными напольными блохами-прыгунами. Наигрался с ними в прятки до такой же черной злости - загрыз бы! После первой же ночи сообразил доску, стало лучше, уже не вроде того гнезда, что не по размеру. Может для какого-то недомерка и удобно, но Бригадир принес и вторую доску под матрас - любил спать ровно.
   Долго спать - долг наспать. Но раньше лежал много и даже думал - идти ли на жратву? Входило в стоимость номера, но разносолов не обещалось, те же самые грибы.
   Опять спал днем, во сне ворочался лешаком. И сны были какие-то лешачьи. Он ли сам когда-то скреб матрас, пытался ковырять лапами для этого дела не приспособленными? Иное забилось? Старый ватный матрас - многое перевидал. Хотя и наслали поверх каких-то покрывал-одеял, в иные дни не спалось, ворочилось, точно чувствовал старое бесстыдство, словно буквально перед тем, как лег, кто-то зачал на этом месте детей, и все еще не выветрилось. А ком этот - сбитость от угарной... Эх! Бригадир ударил кулаком по выпуклости и приказал себе забыть. В очередной раз забыл. В очередной раз вспомнил. Опять ватный гвыль оказался под боком. Словно переместился под него. Попытался разбить его кулаком, но только сдвинул в сторону, лег - опять неудобно, уже по-новому. Достал нож, вспорол. Достал то, что внутри оказалось и озадачился... Никогда такого не видел. Домовенок ли в спячке, ленивый, как все гостиничные служки, иное "не поймешь что" закуклилось, булыжник с ногами или ... уж и не знал, что подумать. Спешно оделся. Тут главное лохом не оказаться. Понес на толкучку, билет взял, пристроился, положил перед собой. Рожу сделал значительную.
   От мелкой воды много шума. Так и множество мелких людей на торжище создают невообразимый шум, стараясь придать значимость своим мелким делам. А Бригадир молчит - смотрит перед собой и даже поверх, в глаза никому не заглядывает. Хороший товар сам себя хвалит. В руках тугое, причудливо сбитое, ножки торчат безвольно. Можно подумать, что дохлое, но не пахнет, а за ножку потянешь, ущипнешь, в себя втягивает.
   Бригадир стоит, знай себе, за ножки пощипывает.
   - Что продаешь?
   - Что видишь!
   - А почем?
   - Тебе не по карману!
   - Это почему это?
   - Вещь для человека знающего, а ты, вижу, не знаток.
   Тот в маты, а это, как известно, еще больше клиентов привлекает. Обступили, но не гадают. Не хотят невежества своего показать. Никто не хочет. Так и стоят, ждут, но к выводу приходят, что вещь стоящая, поскольку больше ни у кого такой нет. Цену гадают и тут же сбрасывают. Но это на сегодня стоящая, а завтра, глядишь, понавезут, и цену сбросят. Потому лучше не брать.
   Бригадир же свое спокойное слово загибает, что если не понавезут, то тот, кто сегодня не купил, завтра с носом останется.
   Опять кто-то о цене спросил. И опять ответил, что дорого и только для знатока.
   - По виду так типичная вша постельная, - проворчал недовольный.
   - Где ты таких видел? Таких не бывает. Если вша, так на вес золота.
   В руки не давал, сам крутил во всех ракурсах.
   Наконец, какой-то приезжий протолкался, увидел, что у Бригадира в руках, удивился страшенно, брови на затылок вспрыгнули. Сразу видно - узнал товар!
   - Бляха-муха! Откуда это здесь? Редкость-то какая! Всю жизнь искал! Знаешь хоть, что это?
   И тут Бригадир, вдруг, возьми сам и брякни (неизвестно откуда взялось):
   - Сонник это!
   Пошел, словно сошедший с ума информер, выдавать такую инфу - все рты пораскрывали. И Бригадир бы раскрыл от изумления, но его хавальник чесал неостановочно, от него независяще.
   Бригадир помнил за собой такие случаи. Когда рот точно также открывался непроизвольно и нес такую пургу, что приходилось срочно менять жизнь. И откуда что бралось? Вот попал! Добро бы по пьянке, тогда понятно было, но не тогда же, когда ни в одном глазу, и все видят, что как стеклышко? Вот попал!
   Нарассказал всякого... Чего было и чего не было. И как не вздернули? А про "это" рассказал, что штуковина кормится снами, а потом отдает их. В цивилизованных местах давно разводят, теперь до нашего ... добралось. Первый экземпляр в этих местах. Потом шныряют их представители-агенты по Провинциям, подсовывают в места, где ... спят.
   Бригадир рассказывал и одновременно успевал подумать, да поежиться, какие его могут быть сны? - таких врагу пожелаешь! Разве что, очень доставучему.
   И закончил, вдруг, нескладно:
   - Если заряженный - очень дорогой, этот еще не заряжен, потому дешевле, но дорого.
   - Как активизировать?
   - За все ноги дернуть и под затылок, когда спать ложишься
   - А если это не сонник, а клоп-переросток?
   - Тогда не выспишься! - сострил Бригадир, первый же заржал, показывая, что шутка это, и остальные должны понимать как шутку, но так получилось. Что смеялся единственный. - Точно не выспишься!
   - Или не проснешься, - проворчал кто-то.
   - Уже и во сне не прикрыться, не спрятаться! - мрачно изрек кто-то.
   Стали смотреть неприятно.
   Бригадир уже хотел по-тихому ускользнуть, затеряться. Придержали. Тот, кто постарше, высказал общее, надуманное
   - Ты, паря, как хочешь, а от этой штуки избавься. Да так, чтобы она больше ни к чему пригодной не была. И слово об том обществу сейчас же на месте дай. А то общество обидится, и появишься здесь с этим, избавляться будет от всего разом - оптом.
   Бригадир кивнул, даже не пытался смотреть по сторонам - на сколько и действительно ли готовы идти в обиду. Умылили! А все за язык поганый. Отрезать что ли? Прошмыгнул меж стоящих, потом дальше, напряженно вслушиваясь, не топчутся ли следом?
   Один догнал-таки, напугал, пока не разглядел, что свой - подставной.
   - Ну, ты даешь! На кой гриб, меня приглашал, если сам слова сказать не дал? Но это твои заморочки, а мне плати, как договаривались!
   Расплатился...
   Неловко получилось, а так все рассчитал красиво, и этого приезжего нанял кстати, чтобы впарить всем завлекалочку, и сдать товар незадешево какому-нибудь лоху-транзитнику.
   А этот, что "приезжего" из себя корчил - цену набивал, все не уходил. Взялся делиться сомнениями, будто Бригадиру без них легко.
   - Что мы им чуть впарили-то?
   - Постельного клеща-переростка в спячке, так я думаю, - сказал Бригадир.
   - А если?
   - Что - если?
   - А если действительно - "если"?
   А если... Или... Или ... И Бригадира вдруг опять "пробило" - второй раз за день - когда такое было?! Как принялся перечислять упущенное, что подсадной отступил в сторону и еще дальше, сказал озабочено:
   - Сходил бы - проверился. Может это инфекция какая - мозговая. Может метропольские с собой занесли? Может, и не лечится. Вошиный твой сонник-то где?
   Соврал, что только что стукнули по голове и забрали.
   - Эх! Легко пришло, легко ушло! - изобразил радость Бригадир.
   - Только одно в этом деле точно понятое, - сказал Подсадной: - Если тебя по голове бить, болтуха твоя не лечится.
   И ушел. Показалось ли Бригадиру, что перед тем на карман внимательный взгляд бросил - выпирает ли?
  
   Вот тогда, придя в номер, Бригадир тщательно ощупал весь матрас и... нашел детенышей.
   Порядком тому было. Детеныши подросли... Его личный чур любил ими играть, спал теперь не запазухой у Бригадира, а в коробке с "этими", на пригляд поздоровел, и даже, непонятно с чего, вдруг, стал обрастать шерсткой. Раньше - нет, боялся, что опять снимут со шкурой, сидел тихо. Теперь же, если Бригадир оставлял дома присмотреть за барахлом, то развлекался тем, что устраивал войну мухам, словно какой-то дешевый мухолов. Соседи жаловались. Потом отпросился на случку. И после этого повадился уже без спроса уходить на крыши - где жил какой-то иной жизнь.
   Говорят же: "Пусти чура погулять, потом не доищешься!"
   Бригадир видел странные чужие сны, а в своем собственном как-то размечтался - что одного "считывателя" непременно Смотрящему в подушку, еще ментам в диванную их начальства, и еще кое-куда... Сны сдают тайное, которое даже под пыткой не допросишься, не знаешь, что спрашивать. Сны то сдают, о чем их владелец сам не догадывается, что поутру вспомнить не может. Таков человеческий дар - моментально забывать, что скрытому принадлежит, тому, что не с ним, не про него, а рядом, поступками его руководит.
   Но потом остыл - сообразил полную невозможность. Не блядюга же он, Бригадир, чтобы его так свободно к постелям подпустили? А любые вариации заставляют привлекать лицо постороннее. Нет такого лица, чтобы на всякий случай не работало на все стороны, не сдало, лишь бы не висеть самому, не вялиться в той самой клетке.
   Нет хуже дел тайных.
   Все это до "того" было. А потом? Что было потом? Вроде бы потом понесло по городу...
  
   2.
  
   Изредка ходил в город, надеясь подрубить нестандартный заказ, всегда бывает такое, что кто-то остро нуждается в услугах человека с ружьем. Постепенно осмелел, даже стал появляться в центре, но все еще держа голову не так как прежде, не дерзко, а буравя бороздки исключительно в пыли, только ожигал взглядом, если кому-то вдруг казалось, что это лох заезжий, и пытались покуситься на его ружье. Взгляда обычно и хватало - каждый, кто хотел жить долго, становился физиономистом.
   Сейчас тоже зашел на биржу. На бланке, что подсунули, написал, что морально устойчив, стреляет хорошо и в правильную сторону, ну и про всякое остальное, с чем можно подойти к не последней экспедиции, когда у них запара. Но не сезон еще.
   Разносчики информации, посредники дел всех категорий, ходили со своими нагрудными пиявками, что-то вроде зоба - только плати, ткнет пальцем в пиявку - все расскажет. Дерут много. Торгуют контрактами. Когда такое было?
   Бригадир ходил искать контракта на новый сезон. Спросили чешуйку только за то, чтобы список огласил. Уединился со своим "информером".
   - Поймать ... двухлетку, зубы без изъянов. Беру 30 процентов.
   - Сам лови! Дальше!
   - Убить Шалого.
   - А это что за хрень?
   - Уточнение при подписке. Известное условие - убить надо в определенном месте, в определенное время. Дана цепочка вариантов - место, время. Беру 15 процентов.
   - Сколько?
   - Хорошо, десять.
   Бригадир сразу отметил, что легко долю сбавляет, подозрительно легко, не борется за свои комиссионные, значит, контракт с гнильцой
   С контрактами так, если взял - умри, но сделай. Только такой выбор дается - либо сделать, либо помереть, но все быстренько, потому что клиент ждать не может, а сзади другие подпирают. Но можно и обойти. Пролистать заглавия и по ним кое-что понять. Ходячие инфо столько мусора в голове имеют, что все закоулки забили, потому дополнительную пиявку на себя навешивают - то ли стимулятор поиска, то ли еще одни склад.
   - Берешь?
   - Буду думать. Дальше!
   - Смотри, другие надумают.
   Может и так, но все равно тухлым тянет, - подумал Бригадир, и неожиданно для себя спросил:
   - Подбери мне все по теме: "Восемь" или "Восьмой".
   - Все? - удивился ...
   Потеребил пиявку. Глаза закатились, стал выдавать инфу...
   Бригадир послушал - загрустил, столько раз думал. сам то он что-то помнит, когда выложится, иссякнет? Не работает ли еще на кого?
   Затосковал.
   Убрать информа и деру из города - все равно вычислят, пришлют эроплан, и бомбу уронят на макушку - выжгут на километр. Так и называть будут - Пятно Бригадира.
   Теперь не мог вспомнить: убил он информа или нет? По-другому договорился? И что было по теме... Какой теме? И на кой ему сдалась эта тема? Затер информер ему память? Или он информера? Только тоска и осталась. Почему? Никак не мог вспомнить, ничто не цепляло, за что стоило бы сильнее расстраиваться, едва ли не больше, чем за глаза из сна. Глаза? Какие глаза? Были чьи-то глаза!
   Шел в центр спотыкаясь, думалось несуразное. Вроде бы взял контракт. А какой? Неужто "темный"? Из тех, которые сделаешь, а до конца не поймешь, что именно сделал? Никогда раньше не брался за подобное... Но ведь зачем-то рыскает по городу уже вторую неделю? Словно ноги сами несут, а глаза так и зыркают во все стороны - ищут несуразицы. Глаза?
   Привезли метрополивскую пайку, разное шматье (в том числе и бабское) - ставили на довольствие тех, кто подписывался на "невмешательство". Разбросались широко - праздник глазу, а запах! Тут же, всем желающим, давали пробу снимать, но только не более двух укусов. Хорошо тем, у кого рот надрезан! На пробы была очередь большая, а вот на индульгенции шло не валко - в основном инвалиды стояли и побирушки. С тех, кто слово давал залоговое, подписывался, снимали слепки ушей и ступней - теперь, если поймают, пусть даже не на самом "деле", а лишь в зонах, определенных запретными, самым законным порядком лишат того и другого... Все законно, все согласно оставленной копии. Капали на документ с пальца. Кровь пути кажет. Теперь опознают, и не отвертишься.
   Попутно слушали благодарственные речи.
   - Задача администрации заставить каждого работать не только на себя, но и на общество!
   "То есть, на Смотрящего и на его шестерок-администрантов" - мысленно переводил Бригадир.
   Первые индульгенции выдавал сам городской Смотрящий. С ненормальной (даже на взгляд привычного ко всему Бригадира) волосятостью, торчащей со всех щелей - седой и пышной.
   Глядя на него, человеку образованному разом вспоминались уроки геометрии. Лицо - четырехугольник, накрепко присаженное тем цилиндрическим недоразумением, что называется шеей, на четырехугольник более крупных размеров. Толстые люди обычно напоминают небрежно сработанные бочонки - там повело, здесь выпирает - этот же скорее тщательно вырезанный квадратный комод-бюро, струганный самым путевым инструментом. Взгляд невольно останавливался, искал ручки и гадал, а не выдвигаются ли у него вместо карманов маленькие ящички? Но это по корпусу, а вот по всему остальному... Оставалось впечатление, будто мастер запил на середине работы, либо доделывал не сам, а его непутевые подмастерье; руки получились разные (на одну либо взял от чужого, либо не хватило материала), но более всего не повезло обладателю с ногами - дело было даже не в их кривизне, а складывалось ощущение, что ноги от корпуса начинают рости прямо с колен (если только не предположить, что они вдавились внутрь фигуры), и можно было высказать сомнение, что эти свои колени Смотрящий когда-либо видел иначе, как особым образом выставив пару зеркал. Огромные его красные глаза, будто очертаные головешкой из костра, на самом деле подбиты по краю мелким густым волосом, и так плотно, что не различить отдельных волосинок. Не было в них ни проблеска женского - мужской был глаз, богатырский. И не жалили они людей в поверхность, а придавливали - не шелохнись! Иные спотыкались под ними... Тяжело под таким взглядом, неповоротливо. За глазом этим и погрешностей тела не замечалось - какое оно на самом деле, для чего предназначено - никто не смел острить...
   Новый Смотрящий нравом крут и ликом лют, на иного так глянет, рявкнет: враз обделается - вонища. Рассказывают: первым сошло, грех сняли. Посмеялись. Некоторые ухватили, пользоваться стали, чтобы собственные мелкие грехи списать, взялись специально на разносе обсераться. Думали - по нраву, оказалось - нет. Но про это рассказывать не хочется... Стали поговаривать, что Смотрящий лести не любит. Но Бригадир знал, что таких людей или нелюдей на свете не бывает. К каждому подходец можно найти и крутить свои дела. Ортодокс же опять нашел?
  
   Бригадир терпеть не мог стоять в очередях. В таких местах обчистят "на раз", подцепишь какую-нибудь заразу и наслушаешься такой похабени, что вера в человечество исчезнет окончательно.
   Забросил словесную мульку, что он, Бригадир, собирает новую шарашку на дело стоящее. Но растекалось вяло. С прошлого раза напрашивалась такая швалина, такие доходяги, что хоть на себе тащи. Да и не было стоящего контракта - это он мозги пудрил, надеялся, что под группу и работа найдется. Дырой дыры латал.
   - А грибного Феди чего не видно? Он же вроде бы тоже попенсионерить собирался?
   - Не дождался праздника. Ушел гондольерить на Большую Клоаку - говорят, лихая работенка, на некоторых участках не одно изгрызанное весло сменишь.
   - Где это?
   - Далеко. Возможно, что даже не в нашей реальности.
   - Василь? Который василиск бывший?
   - А помер.
   - Неужели в зеркало посмотрелся?
   - Нет, комариной смертью. Собственной.
   Бригадир расстроился. Василь-василиск - единственный, кто помнил то давнее его лихое дело - последний свидетель, так сказать. Теперь, и все сроки секретные пройди на ту давнюю операцию, а расскажешь - не поверят. Как брали те вражьи биолаборатории. Насиловали голяшек и жгли все подряд. Всякий раз, когда об этом вспоминал, волны прокатывалась по коже до пят, словно массаж - еще и от конца в самое его начало - все словно привитыми заново мурашами. И его личный чур-защитничек начинал волноваться, шевелился пластырем в том месте, где ребра отсутствовали, грозился проснуться и на плечо выползти... Ушел, значит, и Василь-василиск - кусил-таки и его кладбищенский комар...
   Обсуждали Смотрящего, но тихонько. Чтобы сам он не услышал, и чужие не донесли. Кругом были люди на злословьях проверенные, каждый про друг дружку мог всякое порассказать, доложиться. Круговой порукой держались. Сошлись, что спеси в нем - не на одно ведро браги можно нацедить. Дела его не ругали. Это, может, в иных местах и принято правление ругать - у туточки нет, тут положено разом под ноготь и распиндорить. А кого? Так, как придется. Кто победил - тот и прав. Свободный город, он свободный и есть.
   Новый лозунг над смотрильней тоже никому не нравился: "Береги свое тело для военного дела!". Войны не ожидалось, но множились слухи, что Метрополии требуются волонтеры, и на это дело будут отряжать каждого десятого.
   Шальной гусляр-балалаешник (должно быть, пьяный, неместный и дурак) бесшабашно подвывал свое и в голос:
  
   "Мы мочили, их мочили, потом начали сушить...
   Мы сушили, их сушили, нас те взялися мочить...
   Отвяжись худая жизнь, привяжись хорошая!.."
  
   И Бригадир понял, что гусляр не доживет до вечера. Когда во власти, терпеть чужое слово невозможно. Как вошел Смотрящий в должность, убедились - чаша терпения его настолько мала, что достаточно пары капель, чтобы она наполнилась, и уже водопадами лило через края.
   - А как красуется! Раздобрел! Опять баллотироваться будет - не пикни. Жди, заставят всех кровь сдавать, как в Неволе...
   - Ну, с моей крови им прибытку не будет, - сказал Бригадир. - Ее еще метропольские пытались сцедить, да не осилили - настолько загустилась. Я среди вас единственный кто два раза под Большую Раздачу попадал, да из ума не выжил.
   - Из Неволя, говорят, опять вырвались - сейчас рассказывают новости - что, да как там сейчас. Это в шестой хрычовне. Сходим?
   - Своих мраков хватает, потом спать не будешь, - отказался Бригадир.
   Город Пустошь недостаточно большой, чтобы разбиться, развалиться на районы и устраивать меж ними войны. Но чтобы отрядить стоящую бригаду в соседний Неволь - пограбить от души - цельности тоже не хватало. Со своей внутренний грабильней не совладать. Потомственные менты пиявили - поставили под оброк с добычи, да такой, что сразу делало экспедицию невыгодной. Но с этими не совладать, эти, пусть на какое-то время, но могли поставить на уши всех, да заставить на них - этих обрезанках - топтаться. Может, удалось бы прищучить, если бы не подлая манера брать заложников, да расстреливать в собственном дворе из расчета двадцать к одному за каждую милицейскую душу. Расклад для любой группировки невыгодный. Задраться же по-настоящему, это всех обиженных поднимать, а значит, на все то лихое время лишиться транзита - пойдет, на радость конкурентам, другой стороной, а потом еще неизвестно - наладится ли? Остановится ли буча? А во вкус народишко войдет? От ментов на лабазы свернет? А так и будет, если сразу нахрапом не взять ментовку и весь их комплекс, те запросто могли отсидеться в своем кооперативе на берегу озера - хорошо укрепились. Единственное, что до сих пор удавалось им качественно попортить, так только огороды. Хозяйки ментовские большие мастерицы огородных и кухонных дел, устраивали головомойку мужьям - слабое утешение.
   Детишки, пусть самые подорвыши (и даже с крайних выселок!) тоже молоденьких ментенков сторонились - по жизни и воспитанию отмороженных, каждый играл сам по себе.
   Что нас здесь держит? - подумал Бригадир. - Весь город держит?
   Мысль соблазную закопал поглубже. Не ко времени она пришла. Хотя, прямо-таки увидел, как весь город, словно в древности, снимается с места и по дороге укатывает со всеми своими лабазами. А вот ментовская крепость, в незапамятные времена вросшая, остается. И чиновничьи муниципальные конторы остаются, и все они смотрят вслед озадачено и думают - как же так, кому-то они были нужны? Чешут собственные загривки в кровь. Бригадир увидел это столь явственно, что даже перекрестился, чего уже не делал много лет, и теперь озабочено шевелил пальцами, опасаясь не отсохнет ли рука, как предсказывали, действительно ли немеют пальцы или только кажется?..
   Город раз в три года выбирал себе "смотрящего" (мэра, по-новому) с правом казнить и миловать. Но уже не из ментов - эти давно вне игрищ, они вне, или над ними (как считали сами). Иногда, до истечения срока, вешали Смотрящего, особо, если новый много чего обещал на его костях понаделать. Но бывало, что на похмелье вешали и этого рядом - как бы в качестве извинения, что погорячились. Много чего было раньше, теперь во времена новые все как-то упокоилось, поблекло, жизнь стала не столь яркой, хотя продолжительность ее (у чиновничьего племени - точно) увеличилась. Были такие, кто горевал по этому поводу вслух, потом находили их в закутках порезанными на куски - новый Смотрящий был крутенек и собственную кодлу уже в обиду не давал. Все говорило, что сидеть ему в Смотрящих (вне правил) и второй срок, и третий. Вряд ли найдется такая глотка, чтобы гаркнуть на пересмотр.
   Прежний Смотрящий Бригадиру нравился больше. Весельем своим, куражом. Можно было под настрой и про жизнь поговорить. Допускал к телу. Весь на виду был (почти совсем, как и сейчас - подсох уже в своей клетке, не попахивает). Живым носился с проектами облагораживания местности - через то и пострадал. Любил собрать чуть ли не весь город, и речи толкать, заводить про трудовой подвиг. Про то, что городскую поляну неплохо бы расширить.
   - Всяческая лесная ли, озерная, болотная ли хренотень чего больше всего боится!? - орал в смотрильне, да так, что и на площади было слышно.
   - Муниципалов?
   - Чушь! Денег! Денег все боятся до судорог. Деньгой порабощают и уродуют! Потому, мокни мы нашего ростовщика-ортодокса какую-нибудь прудку, что произойдет? Вода станет, как бы, святой - все русалки передохнут и вверх писями всплывут! Слишком много денег через него прошло, чтобы воду не отравить...
   Хороший был Смотрящий... Много нового ввел. И о бюджете заботился, экономил, где выдумки хватало. Знали, к примеру, что у города святых ортодоксов (умеющих накладывать рубеж и запреты лепить) целых двое. Долгополый и еще отец Серафим. Бывало, что и на пару работают - вдвоем рубеж-дорогу освящают, это чтобы лес со своей живностью не наползал. Бюджету вдвойне накладно, но без собственных святых городу никак нельзя. А они цену ломят.
   - Так нахрена нам двое? - придумал Смотрящий.
   Проголосовали одного списать. Воздержавшихся не было. Серафима решили распылить над городом для пущей его и своей святости (и чтобы конкурентам не достался), и взялись экономить дальше. Про деньги рассуждать - хорошее охранение, но не будешь же ими гвоздить рубежи?
   - Через что енто прошло?
   - Что про что через что?
   - Через что у долгополых деньга проходит для святости? Чего касается? Через кишечник пропускают?
   - А шут их знает, как они им молятся. Думается, по любому, через руки тоже. Даже, если только с начала и с конца.
   - Тогда... и на кой нам целый ортодокс?
   Выиграли вдвое. Одна рука (пустили в дело) "пошла влево" - "скрести землю когтями", вторую отправили вправо - повязали ее на святое колесо и взялись катать по дальнему рубежу. В тот год освятили все очень быстро. Ортодокс выжил и опять стал первым советником у Смотрящего. Теперь у этого, что совсем неулыбчивый. Ко всякому человеку прямиком одна дорога, но ползком - десять. И не заметит, как яд в уши влили. Всякий яд лучше с медом мешать. А Смотрящий этот, похоже, прямым и раньше не был. Широким - да, но только не на душу. Речи - мед, дела - полынь. За Смотрящим и Ортодоксом теперь глаз да глаз нужен - как бы чего не отчебучили. Был бы Бригадир при деньгах, приставил им глазастиков...
  
   По утру пар изо рта. Над торжищем вроде облака - издалека видно. День обещался ясный.
   Худ торжок, но пуст и горшок. Бригадир еще чуток потолкался в очереди, выхватывая крупицы. Все может сгодиться, когда жизнь впроголодь.
   - Нанялся рыхлить разделительную полосу - вот где страстей набрался, страху-то, страху-то сколько! Ты рыхлишь, а они на тебя смотрят - глаза горят! Кровь в себе начинаешь чувствовать, сколько ее и какая она, а те уже слюной исходят, подвывают и сербают, слюни сглатывают - ей-ей не вру! Ну ее к лешакам ту работу! Особенно, когда город жмется и сопровождал не выделяет.
   - Альтернатива - только свалка. Подпишемся?
   - Рановато нам туда. Живым не вернешься - оттуда еще никто живым не возвращался.
   - А иным?
   - Иными возвращались. Но это хуже смерти.
   - А где на них посмотреть?
   - Шутишь?
   - Не расположен...
   Тогда первый взялся в ухо нашептывать, а второй глаза круглить.
   В иные времена Бригадир бы и сам полюбопытствовал, но сейчас другое занимало. Не про то был его сон, но отсюда - шнырял глазами во все стороны.
   Кто-то, распинаясь в своей косности, старости и давней фортуны, за счет которой "претерпел", которая так обломала, что теперь лишь в петлю или стукачи, огорчался и огорчал других:
   - И нечисть-то была понятная! А сейчас, куда не шагни, разряды полагаются, категории, лицензии. Заигрались! Уж на всяком задрыпаном болоте, где и - ... Пукеныши, которым ... и два мозга с горошину, карьеры лепят
   - А в городе? - спросил Бригадир. - Кто казенного козла за хвост ухватит, тот и шубу себе правит не козлиную! Кого обдирает? Не суд страшен, судья. Не закон, а подзаконие.
   Возразили, оглядываясь.
   - При новых порядках наше дело телячье - обосрался и стой, - сказал один.
   - На всех не угодишь, но всем и солнышко не светит. Каждый бок ему разом не подставишь, - подтвердил второй.
   Много трусости стало в народе. Вот еще один заговаривается:
   - Не нам ортодоксов судить, на то черти есть. Они приберут, рано или поздно, тогда спросят - начто людей объегоривали?
   Плюнул Бригадир под ноги - отошел от людишек.
   Везде собственный копеечный интерес. Тут знакомые водилы-почтари (народ отчаянный) встретились, разборы привычные устроили, насквозь родные.
   - Я вправо, и ты вправо, я влево и ты влево... Как разошлись-то?! Ты меня хоть видел, гад!
   - Не-а...
   - А чего ж ты... бл... !
   - Люблю по-пьяне с ветерком прокатиться...
   Это местные перевозки - короткие, быстрые. У этих по всякому бывает, часто от быстроты своей - на тот свет. А дальние караванами ходят большими. Порядков местных не знают, потому для них столик выставлен с законником - разъяснять в чем не правы. Вот сейчас столпились и у законника и спорят, защемить пытаются свое право на право:
   - Мы же друг дружку режем, а не их - им-то какое дело? Чего придираются?
   - Не в своей вотчине.
   - Мы и трупы с собой увозим, не мусорим.
   - Здесь поляна не ваша. Зарезал? Плати налогу!
   - За что?
   - За то! Здесь со всякого пошлина за теплообмен. Привезлись-то теплыми? Увозитесь какими? Кроме того, с вас еще штраф и за неаккуратность. Из-за вас нашим городским вурлакам, опять вакцины колоть.
   Тут же дежурят бомжеватого вида вампиры в нарукавных повязках - новая общественная дружа, набраны из тех доходяг, что только мечтают дождаться драки, в которой будет разбит ни один нос, и можно будет остаться слизывать капли крови с перегревшегося асфальта.
   Лето - припасиха, зима - подбериха. Летнее прожорство не так в глаза бросается, убыло да прибыло, а зимой только одно: убыло, убыло, убыло... Потом соси кулак. Вот тогда и начинаются дворовые войны. Страшное это дело, когда шатающиеся на ползающих идут войной.
   Теперь времена иные. Киша кишке кукиш показывает, а терпишь. Край? Иди в рабы городские, рабы Смотрящего - он накормит, возьмет на довольствие, но отрабатывать на грибных плантациях каждый кусок придется - пищевых грибов сушеными сдать столько, сколько сам Смотрящий весит. И не второсортицу какую-нибудь. Потом еще спецгрибочки есть - этих плантаций все боятся...
   В сторонке прильнули друг к другу два торгаша и что-то нашептывали... Знаток обычаев, определил бы сразу, что клялись самой страшной торгашеской, клялись в том, что не обманут, дав "свое" и держась, в качестве поручительства искренности намерений, за "чужое", вручив друг дружке едва ли не самое дорогое, что может быть у мужчин подвижного возраста - собственные придатки. При этом оба обильно потели и боролись с искушением припомнить прежние финансовые обиды.
   Эти еще ничего. Эти вдвоем, без третьего посередке. А бывают настолько недружны, что (вынужденные, как и прежде, торговать "по-соседски") товары между собой пропускают через "третью руку", что в убыток тем и другим. Говорить им меж собой через посредника, словно не понимая: чтобы передавал одному слово другого, попутно очищая от скверны. Хотя говорят на одном языке, как так получилось, что действительно перестали понимать? Должно быть, что-то психическое, наваждение от войны, морок.
   Прошли суровые. Все перед ними и даже транзитники расступались уважительно. Лица в крапинках-ожогах, на руках объеденные пальцами. Вольные промысловики - профессия вымирающая. Таков грибной человек старых времен - главные составляющие разведка и промысел.
   Грибные ряды отдельные - туда ходить, только себя расстраивать. А вот на Транзитке (в транзитной зоне) торговали не только дельное, но и всяческую похерень, как-то; наряды бабские, пластиковую дребедень - ту, что погорячке ломается, но не сжечь - обдаст вонью, полгода потом обходи то порченое место. Раньше купцы честнее были, если дырка от бублика, то настоящая, без затей, хоть клеймо ставь, а теперь такая завлекаловка - понимаешь, что дурят, но так дешево, такой опт прет, что рука сама отстегивает. Бригадир на этом деле уже тлел не раз, и встретились бы ему те, что... Но такие транзитники два раза одним маршрутом не ходят - знают, что кое-кого обрадуют безмерно, что многое на них уже намылено...
   На Блошке тоже торговали всякой ненужностью. Но уже без затей. Ненужности были надежные, проверенные... Мешки для ловли солнышка. Миски, в которых воду толкут до пыли. Здесь же практиковали и накрытие медным тазом - едва ли не всяк был готов торговать водой с гуся и специальными ежовыми рукавицами, чтобы чесать языки. Бригадир был не из тех, кто к найденной подкове страуса подбирает, но потолкаться средь балабольства любил.
   Бабуля в кроссовках (небось, еще от добиологического периода! - решил Бригадир) торговала тяжеленными ботинками рейнджеров, со стальными вставками в подошве, теми, что теоретически предохраняют от пальчиковых мин, и в которых невозможно драпать с позиций, отчего те рейнджеры кому они предназначались и несли столь огромные потери. А на нововведение откликнулись моментально - пальчиковые пошли с усиленным зарядом, уже, если и спасало ступни, то только тем, что вбивало их в задницы. Тут Бригадир подумал о Смотрящем - а не могло такое быть, что он лицо некоторым образом пострадавшее? Ноги, вона, как глубоко сидят...
   Бабуля явно знавала и лучшие годы, раз закрепила за собой такой самоходный драндулет - работы не иначе как самого Миколы-шорника. Поискать бы клеймо. Тертая бабуля. Наверняка могли бы многое друг другу порассказать. Бригадир и сам в Первую, да и Вторую МежПараллельные ходил в дезертирах - (тогда еще не вешали). А вот когда Био начались, пришлось похлебать, тогда вербовщики прошли по земле словно гребнем, вычесали с местности всех. Не только кто мог носить оружие, но и тех, кто хотя бы тайное кодовое слово вякнуть - припечатать врага к земле матерно. С этого и стал обрастать всяким. Понес с собой и на себе многие знания.
   Пол жизни прошагал в "поршнях" - обувке из покрышек.
   Высокий короб для насыпного товара был прилажен во времена новейшие. Ботинки кучей, навалом, иные связанные попарно. Иные, ношеные вразброс, такие, если потрясти, можно было вытряхнуть и мелкие кости пальцев ног. Бригадир когда-то тоже подумывал, что бы сделал с тем умником, который придумал такую обувку, а еще более с тем, кто поставлял или заказывал в их подразделения, а потом и о теперешних торгашах... Понятно, с чего так берегутся. Бригадир свое ружье носил на укороченном плечном ремне - приклад в подмышку. А сам ствол - длинный (не по городу "прибор") - голенище цеплял при ходьбе, отметина пропечаталась, и уже была заплатка.
   У этой вроде так же, но уже ствол-обрезанка висит у юбки... Возможно, неплохой когда-то ствол, если бы не видно было, что приклад к нему неродной, струганный каким-то умельцем, да и то треснул по всей длине, теперь замотан проволокой - обычное дело, когда пользуются усиленным зельем и не умеют соизмерять заряд - тут либо это, либо хуже: ствол в одном из мест вздувает, а то и рвет. Потому часто и режут его, чтобы покороче был, сплевывался быстрее. Но сам приклад, в отличии от ствола, обрезан не был. Соображает, что с упора лучше. И сама стоит грамотно, так, чтобы (если что) сразу шагнуть за прикрытие телеги, а деревянный борт у нее, не иначе как фальшивый, имеется позади стальной лист и крупняк выдержит. Фермерство многому учит. Держит свой обрез также, как и Бригадир ружье, словно дождь идет, стволом вниз, пропустив ремень через плечо и голову. Но, поскольку это обрез, то уже вроде невзначай его и наискосок можно повернуть: в результате, с кем ни разговаривает, получается, что дуло смотрит мужику в пах - тому спорить о цене неудобно.
   Бригадир сам умел стрелять из-под локтя, забросив левую руку за спину к куркам, а правой быстро "подать ствол" куда надо.
   Еще раз присмотрелся к бабуле - что-то знакомое... Возможно, что раньше была хороша или даже определенными местами красива. А теперь от всей красы - только складки, да усы! - подумал Бригадир и похвалил себя за рифму. Складки? Точно! Они самые!
   Всякого дурного бывало. Хорошее так не запоминается.
   Как-то не успел респиратор нацепить - попал в "раздувку". Раздуло. Иные лопались, а он выдержал. После болезни кожа висела складками и никак не хотела стягиваться, обратно к скелету возвращаться, к поджарости. Особенно раздражали складки на боках, напоминающие огромные уши - заправлять их под ремень или поверх? Но потом кожа, худо-бедно, стянулась... А вот у этой кожа висит, будто так и не получила вакцинацию от подобного. Та газовая атака закордонников... Где же она была? Бригадир не страдал склерозом, а тут попыхтел до поту, но подробностей не вспомнил - все перемешалось. Одно понятно, бабуля явно раньше торговала не семечками. И наверняка помнила еще первую торговлю, когда каждая обставлялась такими тактическими ухищрениями, что на саму торговлю уже не хватало пыла, и шла она ни шатко ни валко. Да и чем тогда было торговать? То ли дело сейчас!
  
   Здесь было. Точно здесь! Про это место его сон! Вот и клетка накрытая...
   - Покажи!
   - Некоторые платют, чтобы поглядеть! - проворчала, но на мгновение приоткрыла.
   Пропал Бригадир!
   Смотрела на него бездонными глазами его непохожесть. Такая, что кроме как в душе, еще что-то шевельнулось - из того, что не шевелилось давно. О чем и не думал про это после того, как их бригаду, локализированную в мокролесье Энского урочища, посыпали с аэропланов желтым дустом.
   Час ходил потерянный, опять пришел - не купил никто? Вздохнул с облегчением, хотя и удивлялся. Неужели так много ломит, что даже транзитникам не по карману?
   - За что продаешь?
   Не ответила, будто и не заметила.
   - Почем? - уже настырнее, да и металлу в голосе добавил.
   - Тебе не по карману!
   Бригадир держал ухо востро и, нет-нет, трубочкой его сворачивал, чтобы не ухватили. Страшны разъяренные женщины. Если есть возможность укусить - клочья полетят. Неистовой силы они в тот момент. Это от отчаянья, что не сложилась очередная комбинация, что разгадали.
   Вспоминал раннее, где и когда ему могли так начудить на глаза.
   Была одна ведьма, вроде бы прикормленная, но вечно недовольная. Та раз совсем озверела, с катушек сошла, грозилась в ухо плюнуть - отчего должны были непременно завестись в черепе неведомые тараканы, и плюнула-таки, но не получилось у нее. Пока держали ее служки, Бригадир, рисуя на лице улыбку доброго идиота, расслабил мышцы, на обман пошел, а потом резко дернулся, увернулся, в ухо к себе не пустил, но на левый глаз плевок все-таки словил. Слюны у ведьмачки только на один хватило - выдохлась, уже никакая была, видно, вложилась в это последнее... Действительно последнее, потому как бригада навалилась, подоспела, и через мгновение уже висела как положено и тыркали в нее...
   А с глазом получилось диво как хорошо, сперва чесалось а потом и стало давить во все стороны глазное яблоко, будто не помешалось, не хватало ему места в своей лунке. Бригадир, сколько мог, не обращал внимания, но потом и на свет стало смотреть больно, щурился. Обнаружил, что ночное зрение стало улучшаться, правда видел все в одном зеленоватом свете, без других красок. И даже кровь видел в ночи как зеленую - специально проверил. Зато второй глаз был вполне, только на ночь отключался, словно решал отдохнуть от дневных забот. Бригадир тогда-то, как обнаружил, стал жалеть, что ту бабу повесили, можно было слюной торговать. Подумаешь, полуночная ведьма - Бригадир тоже не под утро деланный!
   - Ты - одуванчик от Матвея - мои карманы не щупай, они очень даже способны удивлять! - сказал Бригадир.
   Врал. Сейчас и мышь серую не удивил бы куском сухаря - сам жил в долг, в хрычевне кормили "до заказа", под слово.
   Не купилась на хвальбу, не поверила - буркнула что-то под нос, явно обидное. Скользнул рукой по ложу до ствола - оскорбления не снес бы даже от Смотрящего, а тут неизвестно что... Зловредная старуха, словно невзначай, отшагнула в сторону. И фальшивый сучок на коробе сдвинулся - кто-то глянул из секретки, и ствол вымастрячил. Хоронился до времени среди товара, под фальшивым днищем. Может статься, что и дедок этой старухи, а может и внук, предосторожность по нынешним временам, пожалуй, лишняя.
   Без усмешки показал гранату, переделку из древней навесной блин-мины - 5 кило прекрасной взрывчатки, 2400 осколков - достаточно, чтобы основательно проредить всю Блошку и уж точно перепортить всю обувь на возу.
   - Меняю бабу на место в базарном ряду, - неохотно сказала бабуля. - Продай гранату! Две пары дам - лучшие - нулевки! Или даже три!
   - Это на первом, что ли? - на всякий случай переспросил Бригадир, понимая, что цена безнадежная.
   Блошиный рынок стихийно образовывался у транзитной полосы, за первым рядом торговли, там имели застолбленные потомственные места, всякий транзитник невольно притормаживал, глядел с высоты своего бронированного передвижного семейного городка и, бывало, что останавливался, отправляя младшенького прикупить понравившуюся безделицу.
   - Моя рука первая - придержишь! - сказал Бригадир, стараясь не обращать внимания на оскорбительное сомнение, отобразившееся на физиономии старухи.
  
   Порядком собирался с духом, потом озлился на себя, что обмельчал так, подошел решительно.
   - Сдвигайся! - сказал долговязому.
   - Куда еще?
   - На длину кисти.
   - Вот еще! - возмутился долгун и, конечно же (как без этого!), показал ствол. Бригадир - свой. Измерили... У Бригадира оказался толще. Постоял, дождался, пока долговязый сместится. Перешел к следующему.
   - Прими вправо!
   - Чего ради?
   - Новские?
   - Ну?
   - В прошлом году с ваших выселок соседей лох донимал?
   - Ну...
   - Сами справиться не могли? Кого вызывали?
   - Так то у соседей, а у нас тихо, да и шкуру видели, значит - сдох!
   - Чеши репу дальше - твой зуб даю на то, если в этом году у вас же не объявится! Детенышей я не прибрал, на них заказа не было - как раз должны подрасти. Так что лучше сейчас начинай думать, сдвигаться или нет. Думайте!
   Сдвинулись. Бригадир, между прочим, не врал. Сам бы не пошел и других бы не пустил - разнес молву, какие там уроды насчет слов зарочных, что не держат их в куче. И пришлось бы им не воз сдвигать, как сейчас, а саму деревню переносить.
   Уже с полтора локтя расстояние выиграл. Первый ряд - славный ряд - торговля идет бойко. Пироги с глазами, их едят - они глядят, и другие глядят, завидуют, потому как, пироги те дорогие. А поевший сам становится глазаст до чужой копейки. Сквозь карман видит. Первое лакомство шнырей-карманников и налоговиков.
   Пока одних оставлял думать, отправлялся в другой конец расталкивать - так три машины сдвинул. На том краю с аптечного закутка начал - явно примазавшихся к празднику жизни. Ряженые под долгополых, но по рожам видно - не они. Этим, ясно дело - самое место на Блошке, а вовсе не здесь. Лекари, бля! Спорным продуктом торговали. Как, например, слезами святой замужницы, пролитыми по случаю возвращения ее мужа из похода трезвым и с добычей. С ними решил просто. Только принялись возражать, так нечаянно уронил банку, наделал звона и запаха, да ругал хозяев, что с прошлого их лечения поплохело...
   Дальше пошло проще, только в одном месте уперлись, пришлось оплатить услугой впрок, собственную зарубуку оставил на жерди - обязательство. И в другом месте наобещать, но уже без залога и угроз. Так через пень, колоду и иные муки за пару часов уломал всех, добыл пространство по центру в первом ряду...
  
   - Ахтеньки! Вот уж не думала! Завести надо! - суетилась бабуля - бригадирская протеже. - Котел разогреть!
   - Развоняешься на всю торговую поляну! На руках выкатим.
   Все быстро сорганизовал. Старуха только ахала и зыркала во все два глаза, не считая выбитого, чтобы бичи, что толкали крытку, не растащили товар, а из товара высунулся дедок, да стал строго зырить по сторонам.
   - Клетку с бабой не открывай! - шепнул Бригадир. - Ни погляделки, ни прочее. Вечером заберу - "по темному".
   Таких баб "по светлому" водить, значит, неприятности на себя приманивать. Без стрельб никак не обойдется. Да и прибраться решил у себя в номерной комнатушке - непрезентабельнейшей гостиницы "Для Охотных Людей"...
  
   Штатный мозгоклюй из какого-то нового секретного отдела Смотрящего (иных просто не бывает - тут, как не коснешься, кругом дела секретные) не черный мозгоклюй, не в форме - "не пикни", а так себе - серенький - халтурящий на полставки, считающий что застраховался, что с ним грубо теперь нельзя, заносчиво, как все неумные, стал требовать у Бригадира отчета по списку немаленькому. Первым желанием было - нож под сосок воткнуть (реакция нормальная всякого пуганного жизнью человека), но сдержал свои бригадирские нервы. После подобного только на нелегальщину. Однако, тревожно на сердце, щемит. Раньше Бригадир и не догадывался, что у него сердце есть и так давить на него может.
   - Тут праздники, а ты турусы разводишь. Интересуются тобой те, которым ты, вроде бы, должен быть без интереса. Доложили, ты на прошлых днях животиной торговал неправильной. Где животина твоя?
   - Сдохла! - не моргнув глазом соврал Бригадир.
   - Подозрительного тебе ничего в последнее время не снилось?
   - Бабы!
   Мозгоклюй хохотнул.
   - Вот это и подозрительно! После того как вашу роту облучили, да дустом посыпал. Ха! Скажешь тоже...
   Мозгоклюй, хоть и серенький, хоть и не сам Смотрящий, а в курсе проблем прошлого Бригадира. Прошлых проблем, но не нынешних.
   Эх, а хорошо бы под сосок его! - опять подумал Бригадир.
   Серый мозгоклюй неприметный, невзрачненький - именно такой, каким им положено быть. А вот мозгоклюи черные, звались черными за цвет, не за форму, а за делишки и собственного начальника. Был он человеком с толстыми губами и глазами навыкате, возможно обязанный цветом кожи тому, что где-то в здешних местах был жестоко облучен, но врал, что из африканеров. Возможно ли, что в самом деле уцелел, унаследовал породу по мужской? Бригадир не верил, что мог уцелеть кто-то природный. Говорили, что когда Метрополии для каких-то нужд понадобился тот отшибок, тех жителей быстренько заразили особой ураганной формой нехотючки, когда даже мысль о трахе вызывает летальный исход. И, как исчезло последнее из их развлечений, население взяло и враз вымерло - должно быть, со скуки.
   - Зачем пришел?
   - А то не знаешь?
   - Сперва на рынок схожу.
   - Брось! - отмахнулся Мозгоклюй - Из-за рыночных дел и вызывают.
   - Схожу! - заупрямился Смотрящий. - Я бригадир вольный! Понял? Последний вольный бригадир!
   - Вот-вот, и я про то же. Грустно, если ни одного не останется из вашей породы. Смотрящий ждать не любит. И поздно на рынок ходить. Там уже побывали...
   - Плачь по себе! - сказал Бригадир. - Самое время.
   Мозгоклюй открыл рот - завыть, но не успел. Тут Бригадир и вдарил. Как и думал - по мечтам своим. Под левый сосок в междуреберье. Пошевелил там, крутанул, чтобы расширить, чтобы дымящаяся струя выплеснула...
   Побросал в наплечный ранец-сумку все свое небогатое барахлишко. Первым делом сонников, которые порядком подросли и уже смотрелись не дохленькими мышатами с множеством хвостов, а плотными круглыми шариками с кулак ребенка..
   Выскочил, словно ошпаренный, про чура забыл, про неоплату комнаты и сданные в стирку носки. До торговых рядов-палаток буквально долетел. Даже не почувствовал, как дорогой чур прыгнул на ранец и оттуда, скользнув через плечо, забрался за пазуху. Уже ни что не грело - только распаляло...
   Ворвался, откинул покрывало с клетки
   - Где?! - спрашивал, нутром свирепея, держа руку на рукояти, то и дело подтягивал и опускал, громко щелкая ножнами.
   - Пришли налоговики, потребовали заплатить за место, потом забрали залог - сказали, побалуются и вернут.
   - Говорила? - даже не взъярился, а потемнел только. - Скажи, говорила, что уже не твое, а сторговано?!
   - А как же! Первым делом! - старуха суетилась, потому что чувствовала - виновата. - Сказали, что с тебя - кто бы ты не был - не убудет.
   Если налоговики по собственному желанию, то где же их теперь искать? Но если (что редко бывает) по верхнему приказу, то в конторке, а ее только штурмом.
   Но ее один раз едва ли целым городом пытались взять, но и то не справились...
  
   3.
  
   Не прошлые годы - к Смотрящему теперь не придешь, когда вздумается. Уйдешь, когда позволят, не раньше - дверью не хлопни: мол, пошел ты! Что решил тебе выдать Смотрящий, схаваешь "от и до", и попробуй только мину сделать - заставят то же самое дерьмо хлебать по второму разу. Попал Бригадир под раздачу!
   Отсутствующий всегда будет признан виновным, потому, при разборе присутствуй и гавкай за себя громче всех. Новое время - новые песни и танцы. Под рычание вурлака танцы неважнецкие...
   Злой человек словно уголь. Если не жжет, то чернит по всякому, тем и счастлив. А тут Ортодокс так распалился, что едва сам себя не пережег. Взялся внушать какой Бригадир нехороший человек и какие за ним нехорошие дела. Бригадир иное бы за похвалу принял бы, если бы тот всякий раз так не поворачивал, что он Метрополии первый враг и всякое, даже случайное, задумывал с дальним прицелом - ей, Метрополии, вреда нанести. И так складно у него получалось, что Бригадир подумал, что живым ему отсюда, пожалуй, и не уйти.
   Один из метропольских слушал-слушал. А потом, вдруг, стал заливисто хохотать.
   - Вот, спасибо! Вот отрекомендовал! Прямо производи его в сами небесные!
   Бригадир про "небесных" не понял, да и никто, должно быть, кроме Смотрящего не понял, потому как тот нахмурился и вурлаком на Бригадира взглянул - должно быть, подумал, что тот его подсиживает.
   Смотрящий не в духе. Ему быть иным не положено - он должен смущать. Чтобы все, на кого бы не посмотрел мрачно в коленках подогнулся и затрепетал душонкой. Перебирая все грехи - знает не знает?
   Хрычхитрости Смотрящему не подходят. С лица читаемо: иной Бригадир, как прыщ на спине, который чешется, а не дотянуться. Злобная ли муха, коровий ли червяк? Давануть бы, рассмотреть, что за живность завелась, промеж ногтей бы ее, а как-то несподручно. Так иной человек, хоть тресни, хоть разорвись надвое, не то, чтобы недостать, но руки на тот момент иным заняты, не оторваться, остается это зудящее беспокойство. Потом пропадет, и забываешь, чтобы опять в самый неподходящий момент о себе заявить, напомнить. Бригадир - прыщ наследный, еще от предыдущего смотрилы достался - Ортодокс много про них порассказал. Хотя всех дел, меж ними, ясно дело, не знал, пусть даже и божился собственным личным прикормленным богом, что насчет всего прошлого здесь в курсе...
   Почему так получилось, что неожиданно на первой блошиной линии появился походно-военный товар и разошелся, как говорили, мигом? И все потому, что прошел слух будто ожидается большой поход по тем старым местам, где остались натыркаными пальчиковые мины, что каждый район должен выставить добровольцев, а обувки на всех не хватит, потому должна она взлететь в цене. Выяснилось, что Бригадир к этим слухам приложил язык...
   Никак не думал, что угадает будущее. Вопрос - почему угадал, подсказал кто-то?
   Бригадир маялся у Смотрящего "на ковре". Разноса ему не устраивали, но стоять заставили не вольно. Косился на гостей Смотрящего. На поясе не старье, не самоделы, а самые всамделишные пушки-многозарядки. Сразу видно - фирма! Из Метрополии.
   Прежде, чем сесть, оглянись - не подкрадываются ли? На что хочешь сесть - это тоже прощупай, нет ли травленых шипов. Так и слова. На иное слово сел - не слезешь. Потому каждое щщупай - нужное ли, к месту, ко времени? Как чужое, так и твое собственное. Пойми наперво - по тебе ли бросать словом? Самому не отрикошетит? Крюком не вцепится? Будь готов ко всему.
   - Зачем? - спросил Бригадир, не уточняя, но Смотрящий понял.
   - Затем, что за тобой бегать замучаешься, вдруг не придешь, проще за залогом послать - сам явишься. Откуда про поход узнал? От тебя исходило! Вычислили, откуда пошел понос-разнос! Кто из моих сболтнул?
   Бригадир самым дорогим побожился - яйцами (что недавно заработали), что - не по умыслу получилось. Рассказал, как было дело.
   Вот так совпадалово! - удивлялся Смотрящий. Секреться сколько хочешь, а защиты от дурака не выставишь. Такую операцию раскрыли, такое дело накрылось... Эх!
   Первый вопрос уже выяснили, но было что-то еще. Словно ждали что-то. И Смотрящий, поглядывал в сторону двери.
   - Как компенсировать думаешь?
   - Сначала налоговиков повешу! - угрюмо буркнул Бригадир.
   Личный чур забился за спину - оттуда легче соскользнуть в штанину, когда самого Бригадира будут вешать за одни такие мысли. Но не до смерти, поскольку вкрутую положено варить за их озвучание. А тут Бригадир взял да еще раз это и вслух повторил, тут даже Смотрящий рот разинул от удивления. На святотатство.
   Бригадир смотрел не нагло, но и не покорно. Зная, что всякий Смотрящий дела вершит властью дум своих. И задумок. А также мыслишек совсем мелких. Опасаться надо мелких мыслишек и мелких людишек.
   Смотрящий размышлял о новой категории неизвестного в общей игре. Ликвидировать ее или попробовать использовать? Тот, кто ничего не боится, более могуществен, чем тот, кого боятся все.
   Бригадир что-то прочитал с глаз, буркнул: - Я же повинился!
   - Да, повинную голову меч не сечет... а вот петелька ей будет в самый раз.
   - Голову отрезать немудрено, попробуй потом обратно приставить.
   - Ба! - удивился Смотрящий. - Как же я могу проверить - могу ли ее приставить, если я ее не отрезал?
   - Опыт всему голова - даже твоя собственная, - сказал Бригадир.
   (Пошли бодаться мыслями.)
   - Стой, где стоишь. Твое дело десятое! - обсуровил слова Смотрящий
   - Не десятое! - попытался оспорить, показать свой характер Бригадир.
   - Ну, так - восьмое! И не более! Дальше восьмых в любом деле не продвинешься.
   И тут же умолкнул, словно язык прикусил. Будто выболтал что-то лишнее. С подозрением исподлобья метнул взгляд.
   Новый Смотрящий, хотя и метропольский назначенец, не поставленный по обычаю на должность криком, но из здешних, а это значит в рот ему ничего не клади и даже не показывай.
   И Смотрящий, должно быть, думал свое, глядя на Бригадира.
   - Повешу! - опять сказал Бригадир, сбивая с мысли. Просящие иногда и получают, но никогда им не овладеть ничем - характер напрочь сломлен. Ничего не проси! Требуй свое кровное.
   - Только если снасильничали. Хотя, не должны, не велено было.
   - Даже если и не снасильничали, - упрямо подтвердил Бригадир. - Для авторитету повешу! Иначе бригады будет не собрать, не пойдут ко мне больше.
   - Хорошо, - неожиданно легко огласился Смотрящий. - Вешай, действительно грань перешли. Я тихо велел, а они... Уроды!
   И подумал о Бригадире. Скажет вдоль, а сделает поперек. Веры нет.
   - Без контроля ходить теперь не будешь.
   Бригадир похолодел. Дождался-таки привязи! Надо было раньше смываться. Есть такие ходоки, которые на цепи ходят. И даже в лес на цепи. Окованные вокруг пояса, а второй конец к паре сопровождал. Почему к паре? Одного еще можно прищучить и на себе уволочь, потом в укромном месте либо цепь располовинить, либо сопровождалу, и освободиться. А когда двое при тебе? Да еще глаза? Бригадир, как такие порядки завелись, что-то о побегах штрафных ходоков не слыхал.
   Забыл, попрал Смотрящий старую мудрость, едва ли не закон: "Нельзя насильно натравливать бригадира на охоту..."
   - Сомнения?
   Бригадир тут же на роже изобразил почтительное: Скажешь тоже! Какие тут могут быть сомнения?
   - Кому служу, тому и пляшу. Когда на бабе комбинезон горел, мой дед пришел и руки грел!
   Смотрящий хохотнул.
   - Коль дед свинья, то и внук - порося?
   - Да, чего-чего, а грязи найду и вываляюсь.
   И будто невзначай повел глазами по сторонам.
   - Но-но! Шуткуй, да не очень!
   Погрозил кулаком, но не сурово. Кулачек же - дай боже, размером с голову Бригадира. Вот и побадайся с таким!
   Бригадир, когда чувствовал, что жареным пахнет, сам на жердочку прыгал и разгуливал.
   - Свинье дано рыло, чтоб оно рыло.
   Характер у него такой заводной, чем страшнее, тем больше балагурства. Никогда не льстил Смотрящим. Понимал, что умны, на такой должности простак не удержится. На лесть лохов ловят, а Смотрящий змею в цветах разглядит. Рисковал, но понимал, что прямодушных любят. За недалеких их принимают. Лесть, да месть дружбу водят. Заглазных дел сторонился, и, должно быть, едва ли не каждый Смотрящий на этот счет Бригадира проверял, потому относились едва ли не благодушно.
   Бригадир часто поступал не по течению смысла, набившего изрядную колею (уже столь глубокую, что не видящую из нее окрестностей), а вопреки ему. Выныривал из проторенного, осматривался и сам себе удивлялся - стоило ли того?
   Этим и отличался от других, потому и носил свое бригадирское с заглавной, а все остальные с маленькой. Но потом и те, что с маленькой повывелись.
   - Сперва найдешь им одного человечка на свалке. Это не у нас, - вроде как даже успокоил Бригадира: - У нас свалок - спаси-сохрани Джокер! - нет. Мы под то постоянные гарантии получаем.
   Совсем озадачил Бригадира. Какие гарантии? Под что? Про Свалку он слыхал - есть где-то подобное безобразие, и что, периодически туда работников набирают. Но не слышал, чтобы кто-нибудь возвращался. Впрочем, сие не удивительно, если где-то жизнь лучше, на кой возвращаться?
   "Вот и смертушка пришла", - подумал Бригадир.
   Еще раз присмотрелся к купцам, понял, что живым не отпустят. Сделает ли дело, не сделает - тут неважно - срок его пришел. Бригадиру вдруг стало небезразлично - где помирать. Стал думать дерзкое. Что пора бы сваливать от всех этих дел, но только не на свалку. Слово не нравится - пахнет плохо, смысл в нем заложенный не нравится. Не может быть дурнее того места. Нельзя помирать - под плохим словом. Это что же такое скажут потом? На свалке подох?
   Бригадир, когда волновался, думал короткими предложениями, но говорить старался длинно, витиевато, чтобы похоронить мысль под потоком слов. Всяк по всякому умен: кто до, кто после. Задний ум силен, но не к месту.
   Сообразил, что Смотрящий на веревочках Метрополии - она его дергает, как хочет.
   Не нравилось Бригадиру, что город его отходит под тень чужой руки. Теперь чужая рука будет щелбаны раздавать и пихать туда, куда идти не хочется.
   Ясно, что война. Ясно, что Метрополия обещала помочь. Непонятно только - с кем война, зачем и про что? Еще непонятно, во сколько каждый мертвец станет. Такое обычно те барыги, что войны начинают, просчитывают наперед. Раньше Бригадир думал, что бардак от того, что не берутся во внимание подсчеты другой стороны. А потом понял, что барыги с той и другой стороны сговариваются - на себя работают, на корпорацию. Когда понял, к войнам охладел.
   - Можешь забирать своего хамелеона, - в очередной раз сказал Смотрящий, как в пустое.
   - Хамелеона?
   - Ну, да... А ты, что не знал?
   И, действительно, откуда взяться настоящей женщине в клетке? Говорили же ему, настоящих женщин не существует, повывелись - все обманка! А сам рот разинул и только удивлялся, почему никто не видит, не разглядел... Купился на Хамелеона Бригадир. Купился, как последний ...
   - Что квелый такой? - подал голос один из гостей.
   - На хамелеона купился - объяснил Смотрящий.
   - На кого?
   - На биомодель естественной мутации - регистрационная серия ай-би16.
   - А! - только и сказал второй гость, и тоже стал ухмыляться. Словно знал что-то скабрезное и с трудом удерживал это в себе.
   - Хамелеон? - недоуменно переспросил один из гостей Смотрящего.
   - Разновидность лахудры разумной, - сказал третий на звонком и чуточку свистящем языке, в котором человек древнеобразованный признал бы латынь и добавил с уважительным удивлением: - Даже сюда занесло!
   Смотрящий оживился и, словно был средь них свой, перешел на ученую речь: слова стал выплевывать мудрено-мутные, хотя и так, да через так, да через этак, приправляя наипоследнейшими матюгами. Но по матюгам, средь всей другой иностранщины, смысла не составишь, кроме того, что недоволен он своим здешним положением.
   Бригадир пару чужих слов запомнил. Но решил, если выживет, если выпустят его отсюда с целыми придатками, такими словами в хрычевне не бросаться. Побьют!
   Смотрящий, наконец, про Бригадира вспомнил, что он тоже тут - дал ему новейшее распределение.
   - Им следопыт нужен на Сафари, - пояснил Смотрящий Бригадиру. - Сафари пройдет в наших местах. - И ухмыльнулся во весь свой мелкозубый оскал: - Не возражаешь?
   Все пути неправильные, но каждый имеет выход. Больше говоришь - больше согрешишь! Как раз тот самый случай, когда надо лицо держать, пускать на нем волнами другое, тайную мысль фальшивыми мыслями убалтывать, прятать под ней собственное решение. Пустой бочонок гремит громче, потому Бригадир сообразил, что тут лучше гулкую пустоту изображать, будто нет в нем никакой личной наполнености. Многое про Сафари слышал - эту дикую метропольскую охоту, но ничего хорошего. Каждую пятилетку где-нибудь, да лес мнут, людишек давят. Значит, и до их мест добрались.
   - Есть выбор? - с трудом выдавил из себя.
   - Есть, - серьезно сказал Смотрящий. - Смотрителем в лепрозорий!
   На пути лжи все тропы неправедные, но каждая имеет свой выход. Былой славой боя не выиграть, особо, если некие "новые" с твоей славой не знакомы. Да и старым, бывает, хочется переиначить прошлое заново. Каждому хочется от твоей славы отщипнуть. Потому тут лучше не светиться, не орать о победах, которым свидетелей не оставил. А быть в делах темненьким для всех. Сереньким быть. Есть возможность проскочить не ввязываясь - проскакивай по быстрому.
   - Что ж, - сказал Бригадир, - повожу за грибочками.
   - За грибами у нас ходят нескромно! - рассыпался любезностями перед гостями Смотрящий. И пошел чесать басню за побасенкой, одновременно по-смотрячески отмахивая Бригадиру, мол, проваливай - врать не мешай.
   Бригадир тут враз замолчал, чтобы разлад не устроить. Грибные дела - дела темные. - Это не среди тех, кто собирает и мелким оптом рулит - это самый верх. Лучше бы уши заткнуть и выходить потихоньку, чтобы лишнего не услышать. А то не сойдется у них что-то - начнут коситься, соображать - кто сглазил? По опыту знал, на всякого одного (действительно виновного) исходящим реквизитом до пяти персон уходит. Только какой-то стороной к делу прикоснись, а судить начнут не по мере виновности. Тот недосмотрел, этот не замазался... Кто в чем виноват! Кто души кусок, кто лапку сунул, кто только рыло, вин много, на каждого найдется...
   От Смотрящего вышел налитым такой злобой, что охранные змеи еще до хруста гальки под ногой, до собственного бригадирского ядовитого плевка расползались с пути, не пытаясь поддразнивать вслед своими раздвоенными язычками.
   Бригадир в своей жизни видел всяких. И верующих в Бритву Ора, каждый восьмой год разрезающую кожу миров. Из-за чего всякие восемь лет творились свои безобразия в ожидании всеобщего конца, который должен был то ли "наступить", истолочь всех в одной ступе, то ли всех оттрахать. А потом, не дождавшись, спорили о точке отсчета - точно ли это восьмой год?
   Мир слоист. Мы ходим одними и теми же путями по разным дорогам...
   От яда ядом лечись. От любви - блядством. И не будет тебе больше яда и любви.
   Когда отпускал, спросила:
   - Хочешь, навсегда такой останусь? Такой, какой кажусь?
   Отрицательно помотал головой...
  
   В тот же день Бригадир повесил даже не двух, а трех налоговиков, и событие это совпало с одним древним преданием, про которое потом было много разговоров.
   Но до этого Бригадир решил для себя - что дальше делать будет. Ну их, на самый дальний хрен, с их Сафари! Наслышан был всякого. Там насквозь чужая лотерея. А следопыты вроде как наживка на их рыбалке. Как чуял, держаться над было подальше от нового Смотрящего. Говорил же сам себе! Теперь надо ноги топтать в дальний угол. А хоть бы в ту самую Неволь!
   В хрычевне его историю с Хамелеоном уже рассказывали со всеми мыслимыми и немыслимыми подробностями.
   Испытывая большой позыв резануть по горлу рассказчика - интересно как б тогда болтал лишнего? - терзаемый безудержным желанием убить не только его, но и всех в комнате, тех кто развесил уши, но вынужденный терпеть до конца, Бригадир, переводя взгляд с одного на другого, старался запомнить всех. Некоторые под взглядом ли неловко поеживались... История была перевернутая, хотя сшита ладно, не подкопаешься и вроде все так, а на самом деле и не так вовсе. Обманка, а не ухватить как иного за язык выскользнет. Растерял Бригадир авторитет - ох, растерял!
   Только один тут казался настоящим молодцом, заткнул себе уши, и глаза закрыл, чтобы все оценили - не приведи Черный Городовой! - не прочитать ему и что-то по губам. Бригадир это тоже запомнил. Оценил собственной мерой; решил, что непременно начнет даже не с рассказчика а с этого иуды, что этаким хитрым образом готовит себе алиби. Он же первый, кто расколется в городе - переврет все и найдет на кого свалить, небось уже слова шиворот навыворот подбирает. А то, что слух себе закрыл - ничего не значит. Иные кожей слышат. Сам таких не раз закапывал на дневках, чтобы никто не подобрался. Вроде той самой сторожевой бутыли.
   Людская память короткая. Уже позабыли, что Бригадир когда-то сотворил дело доселе невиданное. Принес деньги за погибших и оделял ими друзей ли, которые клялись, перед памятью, что друзья, родню ли, что не бывает крепче дружеской поруки, потому становится во вторую очередь и подружек, которые всем дают, но здесь клянутся, что погибшим давали больше. Сочли, небось, что сбрендил Бригадир. Не расскажешь же, что то "первое лихо" так давило...
   Но лицо держал. Заметят, что сердишься, считай - сам себе мстить стал, а вовсе не тому предмету на который сердит. Другое дело, когда собственную сердитость надо показать как бы в воспитательных целях. Тут - да! Тут такого можно наиграть! Любил Бригадир иной раз сотворить из себя этакое... И те из его товарищей, кто знал его хорошо по старым делам, не упускали случая полюбоваться. Целое представление разыгрывалось. Хрычмастер уже заранее расцвел.
   Хрычевня была та самая - его любимая, насквозь знакомая, не было здесь такого угла, чтобы не поблевал.
   Кухня та же самая - универсальная, на все случаи непутевой жизни. Для денежных и неденежных. Тут, прямо на глазах у всех, бередили аппетит - плющили уховерток (обязательно живьем и обязательно с головы, чтобы выдавить дерьмо), пропускали меж двух накаленных каменных валиков, развешивали поостыть или подвялиться в дыму.
   Правильная закуска должна получиться почти в блин, только слегка вытянутый вперед, и много шире в стороны, сплющенный строго на толщину собственного хвоста - не больше не меньше. Это целое искусство - угадать нажим. Впрочем, сверить с толщиной хвоста, даже самому привередливому не удавалось. Хвосты шли отдельно и вовсе за иную цену.
   Бригадир отдал последнее и сверх того, одновременно успел повести глазом на тех, кто прилепился от Смотрящего и расселись по углам, будто друг с другом незнакомые - Хрычмастер срисовал и кивнул. Теперь вызывающе похрустывал хвостиками перед неудачливой бригадкой какого-то новичка, которым, по бедности, удалось сложиться лишь на одну уховертку, да и ту, возможно, пойманную и сделанную в свой прошлый миграционнный сезон. Осторожных смерть никак найти не может, но и жизнь их сторонится. Нет их на ее празднике! Впору расстраиваться, что почти не стало настоящих бригадиров. Не у кого перенимать. Раньше про любую бригадирскую глупость сразу же узнаешь и по всякому ее к себе примеряешь: думаешь, как бы сам поступил в этом дурном случае - так же или еще глупее? А теперь с кого учиться? С себя самого?
   Унижая других себя возвеличивать - занятие в глазах Бригадира, дешевое и даже постыдное, но не к этому случаю. Дразнил неудачников. Ожидал прощальной драки.
   Не струшу, так душу отведу, - думал Бригадир. - Не последнее дело будет.
   Венику давно дел не было, начнется заваруха, Хрычмастер мигнет - уложит отдохнуть кого надо, вынесет часть соглядаев. Сейчас чистил луковицы-двойнюхи, шуршал шелухой. Собирал в корзину - пригодится. На отвар хорошо, на супы. При каждой хрычевне - огородик, где хрычмастеры выращивают свои специи к грибной кухне.
   С Хрычмастером уже перемигнулся, чтобы после драки с кружкой предложил в погребок спуститься - остыть, выбрать там себе лучшего грибного пойла за прошлые свои заслуги и за будущие, а там уже служка будет поджидать - откроет створ наружу и закроет, замаскирует, а сам там внизу будет шуметь, будто Бригадир шумит. Это форы даст несколько часов. Пока служка не напьется до потери образа - бригадирского и своего собственного...
   В гостиницу решил не заходить. Свинье не до поросят, если саму на вертел тянут. Хотя знал - перевернут вверх дном гостиницу. Барахлишко, конечно, жалко, но основное с собой. Всякому, что бегущему, что пешему, что лежачему, а лишняя вещь - лишняя забота. Всегда лучше налегке. И еще бы знать - куда. Будешь прятаться под грибной шляпкой, с ней и в рассол попадешь...
  
  
   --------------------------------------
  
   "Если падаешь с двойными мехами, которые держишь под задом, сделай так, чтобы ими удариться о землю..."
   Леонардо да Винчи
  
  
   ШЕСТОЕ ЛИХО:
   "БРИГАДИР и ЧУЖАК"
  
  
   1.
   Лешаки в тот год обнаглели. Один был даже замечен в Ближнем Мху. Девки, побросав корзины, примчались в деревню и навели... - как умно говаривал по привычной свой выпитости отставной солдат Пирей-Кузьма - "паники несусветной, запредельной".
   Мужики тоже озлились, что таким макаром не будет в зиму мирового закусона. Они, да еще проростки-дылды (вровень крепкие телом, но еще далеко не умишком - даже не задним!), вооружившись кто-чем, пошли под сиеминутным предводительством Пирея: "ровнять тех лешаков и строить рядком для последующего набивания говняным сапогом их наглых морд".
   - Переобуем! - кричали - Всех переобуем! Ишь, взяли моду!
   Только Бригадир, гостящий (а скорее спрятавший "на скорую" свое бренное) в этих выселках, снаряжался с умом. Взял связку обточенных подков, каждая из которых была охвачена кожаной заплатой и приторочена на один ремень, взвесил на руке, махнул проверить - не снять ли лишнее, не добавить ли? И Блудный Инок быстрой мелкой трусью (что и ног не видать) сбегал, черпанул с семиключия ковшик, так же семеняще заскочил в хату, хватанул банный веник из-под образов - кропить нечистые хари. Тот самый веник, которым на Георгия Победоносца парилась вся деревня, а последнему - непутевому достался уже самый огрызок. Средство для борьбы с лешаками, на взгляд Бригадира, сомнительное, куда лучше связкой подков по хребтине...
   Оказалось, что не лешак, а подранок в чудной скользкой одежде. Попутали бабы. На всякий случай, Инок покропил с веника, да и Бригадир, как бы невзначай, но так, чтобы все видели, коснулся голого места подковами. Ничего... Не зашипело, не вскочил, не огласился, не бегал кругами, рассыпая как бисером непотребные словеса - только смотрел во все глаза, не моргая. И глаз было по норме - пара, хотя за лишний в этих местах никто бы не придирался - смотрелись во всякие. Иной глаз где-нибудь на затылке вещь полезная.
   И все-таки, стараясь не касаться голой рукой, срезали на нем всю дурную одежду, повернули тело клюками... на предмет рассмотрения дурных отметин. Придраться было не к чему, разве что, волос на теле было до неприличия мало - какой-то белесый пушок - но это могло и по малолетству, до возмужания, так бы и согласились, если бы не то, что окончательно отличает мужика от бабы, то, что по весне водит его умом. Многие, сравнив со своим, вздохнули звучно, едва не крякнули в голос - было с чего! Потому про себя решили не нести чужака в деревню и стали выдумывать на то причину, но тут, откуда-то вынырнула Нюрка-Задрыпа и так смачно завистливо вздохнула - враз поняли, что разнесет по всей деревне и житья им, если притопят в болотине чужака, не будет.
   Чужак оказывается упал с неба, только не здесь - прошли по следу до самого распадка, с какого полз, нашли вонючий механизм и полотнища, спаянные между собой дурным образом. Пирей признал знакомое. Тех, что на таких штуковинах забрасывали им в тыл, перелетали в ночь совами, вешали не на стропах, а на их собственных кишках.
   На всякий-про-всякий, прежде чем снести чужое в Дурной Амбар (куда складывали непонятное), мокнули все в семиключие. Механизм оставил после себя радужное пятно на воде, как от гнилого жиру. А с полотен вода скатывалась, не впитывала. Самое место подобному в Дурном амбаре. Бабы, правда, зарились порезать полотно на косынки от дождя, но Старый не дал, хотя и сам, нет-нет, вспоминал ровную бечеву, как раз подходялую на нижний шнур к сетям - обожженные глиняные катыши сети были точь-в-точь по ей!
   Пирей-Кузьма с какой-то ревности развил деятельность; рассказывал, что ситянские тоже как-то так приютили чужака - тот обжился и... И пошли телом хилые, мозгами изворотливые - кукушкины дети! - испортил породу, не стало среди них прямодушных. Растравил душу Кузьма. Совсем посмурнели. Рассказывал, что на войну, когда Южные с Западными схлестнулись, летали на таких вонючках вражьи разведчики. Их сбивали, даже он, Кузьма, сверг одного, потом бегал смотрел на урода, но и тот не был таким белесым, вроде червя подземного. Может быть, от ихней он, подземной породы? А если так, чего, спрашивается, в небо полез? Не за худом ль?
   Какие вражьи летуны не пояснял, как и все на той войне искал не славы, а прибытку, потому менял стороны по оплате. Лесные ходоки всегда в цене, и до времени удавалось ухватить, кусануть свое с той и с этой стороны. Но разумения вовремя остановится Кузьме, видать, не хватило... культя вместо руки - неважный прибыток.
   Деревня звалась Недомерки.
   Больших полей здесь не держали, не лежала душа к пашне, не было охоты ломаться на просторном. Приварок шел с леса, да огородов, но больше всего давала речуха. Рекой ее грех назвать, на реку она не тянула, но уже и не ручей - это точно. Что-то промеж них, нету такому названия, одно слово - Речуха!
  
   Кладки через реку. Один берег чистый, ровный, а в том месте, где болотиной идет, тростой
  
  
   И сквозь щели положенных бревнышек торчала зелень. Все заросло, не обнаружил бы, видно, что постоянно кладками пользуются, буквально пару часов кто-то проходил, натрусил с сапог грязи, не обсохла, не посветлела, форму держит. Обратил внимание по лесной привычке замечать все и от всего ждать подвоха, два бревнышка на втором пролете от леса отчего-то не топтаны, трава, что в щели пробивается, не замята -Не ступая, лег на живот, сунул голову под кладки, не разглядеть - заросшее все, отвел рукой осоку - точно, две настороженные гранаты всабачены в пару крайних, с одной сторону - там где перилки. Расчет на то, что придержится левой рукой, а в правой оружие.
   Не сигналки, а две гранаты, еще и наверняка и с разным временем. Жестко стелят - конкретно. Не предупреждают, а бьют.
   Снял, не пропадать же добру. Проверил - точно! Одна с укороченной запальной трубкой, явно ставил знаток - охотник за человечиной. Если первая не зацепила, вскочишь в запале деру дать, тут вторая и приложит. Дальше мостик был шире - в четыре Через два пролета опять та же история, только теперь словно человек вдруг пошел враскорячку по крайним. Отчего так? Отчего по центру мостика не хочет ступать?
   Опять пара.
   У же разонравился тот поселок. Уже совсем было решил не ходить, только последнюю пару элементалей перевесить с точностью наоборот. Пусть слопают то, что другим предназначают. Но плюнул на воду, налетели мелкие колючие казараги, раздолбали плевок. Смешно! Не пожадничал, плюнул еще два раза, но теперь долбали не так охотно, должно быть, хватило - нажрались. Приятно, иной раз, осознавать собственную доброту.
  
   И стало здесь нравится
   Земля со стороны деревни была жирной, как нигде. А на той стороне стеной стоял лес - тоже изрядное подспорище, если с умом, да терпением.
   Бригадир, выбрав момент, когда никто не видит, пришел к раненому словом перекинутся.
   - Здравствуй, арестант! - сказал давнему знакомцу. - Опять в небо полез? Первый раз, понятно - подневольный, а сейчас-то зачем?..
  
   2.
  
   Бригадир заканчивал свой урок, дневную норму, когда в подлеске поднялся с колен вурлак с подельником и двинулись к нему. Вурлака он почуял много раньше, еще до момента, когда тот, взгромоздившись подельнику на плечи, пересек святую межу, и до того, как личный бригадирский чур, шапкой прикрывающий от зноя, сполз на плечо, постучал корявым кулачком по макушке и взялся теребить уха, раздражаясь, что Бригадир не обращает внимания, что прыснула с дерева на дерево и разоралась сорока, а из подлеска на пашню выбежала горсть мышат и рассыпалась по сторонам, спешно зарываясь в рыхлое.
   Бригадир, еще с утра, сложив одежу и оружие даже не на меже, а на дальнем "святом" углу у дубков, был, как положено к этому уроку, нагишом. Сейчас, когда эти двое (один получеловек, второй - не человек вовсе) двинулись к нему уже не скрываясь, вогнал лопату поглубже в рыхлое, чтобы только черенок торчал, благо земля позволяла - рыхлая, что перина, на такой работать не упаришься, облокотился на древко и стал ждать.
   Вурлак с ходу прорычал свое горловое - не поймешь что. Подельник его, став чуть подальше, явно показывая собственное нежелание участвовать в намечавшейся сваре, тут же услужливо перевел.
   - Смотрю и рукоять у тебя не из осья? - укорил он. - Неусмотрительно!.
   Говорят же: не ищи свободы среди людей, а покоя в лесу. Обязательно найдется какая-нибудь упырная рожа, что захочет праздник души тебе испортить.
   - По наводке пришли? За мной или случайно? - спросил Бригадир, обращаясь к получеловеку и совершенно игнорируя вурлака, даже едва ли не тылом своим к нему повернулся.
   - Не знаю, это дела хозяйские.
   Вурлак прыгнул. Бригадир выдернул лопату и встретил. Получилось даже лучше, чем намечал, чем продумывал до последнего собственного движения весь этот последний час. Голова осталась на лопате, а вурлак в пашне.
   Поднес ближе, стал разглядывать, поворачивая в стороны. Давно не было такой быстрой и столь аккуратной работы, впору гордиться.
   Из начинающих? - спросил второго. - Сильно подсел?
   Не ответил. Понятно - шок. Как серебряную лопату увидят, так млеют, глазки обтекают. Уже подумал - безнадежный, решил, что сейчас и этого рубанет, но все же спросил.
   - В рабы пойдешь?
   - На жизнь? - отозвался подельник.
   - До трех услуг - первая сейчас же.
   Кивнул, тут же спешно добавил и голосом.
   - Да!
   - Капай кровью на землю - посмотрю. Потом клянись на лопате.
   Бригадир посмотрел как кровь сворачивается, как впитывается, палец макнул, понюхал. Не врет, недавно подсел на вурлачье.
   - Тащи своего хозяина - вон туда!
   - Первая услуга?
   Бригадир хохотнул - приятно иметь веселого раба...
   "Лопата - многофункциональна!" - загнул бы затейливое словечко городской грамотей, и Бригадир, чуточку подумав, признал бы за сим мудрецом его правоту, как и правоту лопаты в собственных руках, когда двинул бы этой лопатой ему по лбу - чтобы не выдумывал дурных лишних слов. "Лопата - творческий инструмент" - поглядывая на шишку первого, осторожно сказал бы какой-нибудь другой словесник. Это точно! Действительно, просто какое-то особое вдохновение чувствуешь, закапывая тело своего врага...
   Так думал Бригадир, и другие мысли его были так же просты и незатейливы, как он сам.
   Спросил у бывшего подельника вурлака то, что давно хотел спросить, только не у кого было.
   - Ты дальше чувствуешь, вот скажи мне - что на все четыре стороны делается?
   - Везде нормально, а вот от солнца, с походовой стороны, железо вонючее, свежее и чужое.
   Бригадир нахмурился, новость была неприятная.
   - Слушай, а что ты серебряной лопаты не учуял, если так нюхаст?
   - Земля жиром спрятала. Знаешь, как земля пахнет? Сплошная кровь - только вызревшая. То, что в земле, то не наше.
   - Да, не ваше, - согласился Бригадир, которому захотелось пофилософствовать - истосковался по умным разговорам в этой глуши, где ни одной хрычевни на три перехода. - А чье тогда?
   - Ничье - не ваше тоже. Потому и покоя вам не будет, пока ее режете на пласты. Не можете жить по-простому.
   - По-простому не выживешь, не прокормишься.
   - Тогда на кой вас столько? Сокращать надо. Берите только то, что она вам сама дает. Слушайте ее, а не свою прорву. Кому не хватило - тот на земле лишний.
   - Что-то везет мне на странную нежить, - проворчал Бригадир. - Второй такой за последние десять лет попался. Вот лихо, так лихо! Природный или деланный?
   - А как нужно ответить, чтобы лопаты избежать?
   - Еще и умный! - крякнул Бригадир. - Прямо ортодокс какой-то! Закостенел на уму... Топай, считай, я убийством пресытился...
   Едва закончил с рабом - новым своим приобретением - да отпустил того "погулять", осмотреться (особо с той стороны, с которой пахнет неправильно), пришел Святой без лицензии.
   - Как твои драконы поживают? - спросил вежливо, как здесь было принято.
   Считалось, что каждый живет с собственными драконами. У некоторых они прикормлены или ленивы, есть, что рвутся наружу и только предельная собранность, воля заставляет держать их в узде. У иных негласный договор со своими драконами, и, время от времени, они друг дружку прикармливают. Этих лечат. Есть и такие, где драконы полностью взяли верх. Они ведут и командуют - человек лишь оболочка для них. Такие здесь не удерживаются. Таких старые провожают до дальнего леска и вроде как отпускают. Но Бригадир не верил - он бы не отпустил.
   - Опять кого-то в меже убил?
   Не угадал. Не в меже, а на пашне, но закопал уже за межой. Настоящий святой угадал бы. Это редкость, чтобы в такой маленькой деревеньке свой святой. Бригадир даже подозревал, что и вовсе не святой - тоже драконов прячет за "святостью". Но здесь порядки такие - приходи кто хочешь, оставляй все на пороге - снесут в Амбар, начинай жизнь заново. Хочешь уйти? Уходи, но без прежних вещей и эти оставь. Бригадир подозревал - некоторые, что считались опасными, недалеко потом уходили, до ближайшего распадка. А святость такая хитрая штука, полностью от веры зависящая. Любой может обрасти святостью словно скорлупой. Мало только кто про это знает. Ну, и слава Джокеру! А то бы все кинулись на эти хлеба... Бригадир сам знал ягоды правильной мутации - съел три штуки - глаза ромбом. Иди - проповедуй!
   И так сейчас проповедник на проповеднике. Едва ли не в каждых выселках свой. Раньше только одного такого умельца знавал: на пригляд настоящего. Походя добрым словом двери в душу открывал, одну за одной, сколько бы их там не было, и даже самые потайные - заходи и греби. Только не заходил в закрома эти... так, одним глазом заглядывал и хвалил. Всякое даже мелкое, копеешное, за богатство считал - находил к тому доброе слово. От этого в душе действительно богатело. Где сейчас тот умелец?
   Не бывает такого, чтобы свято место, а пусто. Новые пошли не те. Мелковаты. Лицензий от Смотрящего не имеют. Хотя... Вроде бы у того - первого - тоже не было?
   - Кто на берегу дежурит? - спросил Бригадир (только для того, чтобы что-нибудь спросить - перевести разговор на чужое)
   - Инок со служкой. Сейчас не так густо плывут.
   Бригадир в том деле и сам помогал. Стоял на подхвате. По непривычному трясся страхом, но потом душой согрелся - чарку ему, как всякому новичку, подносили на каждом покойнике.
   - К нашему берегу доброе не пристанет, одно дурное - и чего так? - жаловался Святой, отпихивая от кладок очередной труп. Возни было порядочно, каждый второй труп пытался вяло сопротивляться, хватался за шест, которым пихали, и тогда по шесту набегала или ползла черная вонючая искра, и, стоящему наготове с топором служке тут же приходилось половинить шест и спихивать отсеченное в реку. Следующего приходилось пихать оставшимся обрубкой и уже Бригадиру.
   Правильных шестов маловато. Но так можно всю Рощу свести. Не успевает нарастить требуемое.
   Метрополия все больше затягивает округа, чувствуется ее рука, местами железная, там, где взяла хватко, но здесь и рядом еще не обхватывает, не сжимает, можно протечь промеж пальцев.
   Слухи доходили: Смотрящий - их ставленник - все больше власти берет. Ловит всяких, выдергивает и переносит неизвестно куда - только слышишь, тот следопыт пропал, этот грибной человек сгинул - ни следа. Раньше тоже пропадали, но то на костяк человечий наткнешься и признаешь, то видел кто-то, либо слышал краем уха последний вопль - а теперь как в прорву, бесследно.
   - Еще глубже уходить надо, - думал Бригадир. - На родное. Туда, откуда сам.
   Приметы тому были.
   Во-первых, сны, где он, Бригадир, не просто молодой, а совсем несмышленыш, и деду приходится вновь и вновь объяснять ему азы.
   - Осенью сетки на реке забивает бурой травой, весной - раздувшимися покойниками. Лучшее время рыбной ловли - лето. Не так прибыльно, но мороки меньше и своих нервов истратишь несоразмерно.
   Так объяснял дед собственную диспозицию городскому внучку, прибывшему в свои первые каникулы на подкорм.
   - Весной народ дуреет, иные с голодухи лезут в такие места, куда при здравом уме не... А сытой осенью нос из хаты сунуть страшно по другим причинам - лес на зиму нажирается. Нет ничего лучше лета, помяни мое слово!
   Внучок помянул, как было велено, спрятав при этом зевок. Разговоры деда надоели хуже кряканья казараг, но мамка сказала - терпи!. Без деревенского припаса в городе не продержишься - а город это все! За ним сила и будущее. Там и лицензии дают под все дела. Даже под убийство Бригадира... под убийство самого себя.
   В этот момент Бригадир в первый раз проснулся. Еще не в поту, но отдышался с трудом. Перевернул подголовник на другую сторону - под другой сон. И опять сон на его личную похожесть вывел, на то, чего боялся больше всего.
   Приснилось, что через улицу сам с собой переговаривается - покойным. Тот, вдруг, звать взялся, -Чего тебе там делать, сюда переходи, ты где задерживаешься?
   - А ты? - не нашелся что спросить Бригадир.
   Сам себе объяснил, что нормально устроился, в общежитии теперь живет...
   - Каком общежитии? Какое, нахыр, может быть общежитие? - удивлялся Бригадир, но так и не понял - что сам себе объясняет, словно на все объяснения звук пропадал. Опять стал самого себя звать: - И что тебе там, на том свете делать?!
   - Нет. Не могу - у нас здесь сейчас забастовка. Надо зарплату поднять...
   Тут окончательно понял, что он, Бригадир, мертв и ни на коком свете, кроме другого, быть не может. Напугался и проснулся в поту. Лежал на сене и долго соображал, что сам себе хотел сказать? Что жить "там" недешево?..
  
   - Лопату не повредил? - спросил Святой.
   - Нет.
   - Ну, иди теперь сдай Иноку, вряд ли теперь до второй луны кто-нибудь явится поля замерять. Второго начто не прибрал?
   - Стучать будет - за дятла теперь, - сказал Бригадир.
   - Грешно. Ну, да ладно - ему отпустится, в грехе рожденные, в грехе живущие, греха не ведающие. А тебе за это очищаться - иди скажи Иноку, что две чарки велел налить в наказание. Потом в ключе обмойся - отрезвись.
   Бригадир повеселел и попросил:
   - А можно наоборот, сперва в ключик, потом чарки и на боковую? Я же здесь с ночи дежурю.
   - Можно, - сказал Святой.
   Бригадир подумал, что если так дальше пойдет - поверит в его святость.
   - Постой! - сказал Святой. - О пришлом ничего мне сказать не хочешь?
   Бригадир напрягся.
   - Ну, нет, так нет, - отпустил его Святой.
  
   3.
  
   Арестант обезножел, отказали ходилки напрочь. Здорово, видать, с верхотуры свергся. Как очухался, стал требовать чтобы имущество отдали. Прямо бредил этим.
   Чтобы жар сбить, занесли страдальца на ту гору, где Дурной Амбар. Внутрь, конечно, не пустили, но Инок все его вещички поочередно вынес - предъявил, показал, чтобы не подумал - прикарманили. Последним самое тяжелое - наплечни с мотором, погнутым винтом и рваной металлической сеткой. Арестант, как увидел, каким рыжим налетом механизм покрылся, так запричитал на каком-то чужом языке. Должно быть, совсем забылся. Бригадир все ждал, что за такой проступок дадут по голове, решат, что дурное наговаривает на чужие головы. Святой стоял рядом в задумчивости, но то ли язык этот знал и не нашел в нем опасных слов, то ли решил, что этому и так хватит, достаточно на голову упал.
   Про вещи бригадирского арестанта разговоров было много. За механизм здесь никто не удивлялся, знали о повозках, такими механизмами колеса вращающие. А вот про то, что прилетел... Всем было сомнительно - как из тряпок и веревок можно составить крылья человеку? Пырей опять доказывал, что можно, что было в одну из его войн нечто похожее. Но самим пробовать не стоит. Та ворона, что утке подражать пытается, рано или поздно, но утопнет.
   Снесли гостя вниз и взялись лечить.
   За прошедшее время особых событий не было. Верховые одну дурную экспедицию взяли в ножи - за то, что кого-то обидела или за то, что не вовремя сплавляться задумала, до полной расчистки... Поговаривали, что и сюда следует ждать с города карателей, особо разбираться не будут. Но обошлось. Возможно, были и не муниципальные подкормыши, а частный сектор - любители, на толковых карателей, финансово уже не потянули. А вот потом началось... Сейчас, впрочем, уже не так густо плыли по реке покойники, но в некоторых признавали верховых.
   Здесь теперь ворчали, что на весну больше будет работы, придется часть верхового участка на свою ответственность брать. Когда там еще молодняк окрепнет, чтобы топором управляться наравне? Что придется в свой сезон в верховьях подзадержаться. Весенними ветрами перезрелые ели падали, перегораживали - тогда приходилось расчищать свой уговоренный участок реки - после сильного ветра тоже уходили на несколько недель, до самого верхового урочища. Тогда обычно и низовские поднимались до самой их срединной пяди. Смоляные, прокуренные костерным дымом, ошалевшие от рыбной кухни и желающие хоть кое-какого разнообразия... Опять бабы не по времени брюхатели, а мужики, спустившись, ходили задумчивые - а не спуститься ли разом и к низовским, не наломать ли им бока? Не поотрывать ли особо ушлым то, что хоть и не кость, но диво крепким бывает? Уж они то знают! - сами недавно гуляли к верховым... Мысли эти за собой другие потягивали, и взгляды обращались на речуху - не спускается ли с претензиями верховое урочище? Так и жили. И товары путешествовали вдоль реки. У тех, кто возил, сложилась славная привычка откупаться, от побережных, и платить вперед на новую расчистку.
   Бригадиру толком поговорить еще не удалось. Так, парой слов перекинуться.
   - Дергать отсюда надо, - сказал бывший метропольский арестант. - Тебе и мне.
   - Почему?
   - Если я узнал - те тоже узнают. Дело времени.
   Куда с обломанным в лес? Далеко не уйдешь. А без него не узнаешь, что следом идет и как от этого спасаться.
   Утром (все равно рано вставать - вурлака отваживать) выполнил просьбу арестанта. Тайком, обойдя дежурного служку, слазил на Амбарную гору
   Бригадир свое старое и новое прятал в Дурном амбаре - самое надежное место. Шевельнул и откатил подкладыш, который только изображал, будто взял на себя часть нагрузки сруба - посветил длинной смоляной щепой, не заползло ли что-нибудь зловредное, гнезда не устроило? Не надо ли прижечь? Сунул руку по самое плечо, достал сверток, отложил, потом лег на спину и, обдирая бока, вполз сам, приподнял тяжелую обрезную плаху, еле сдержав чих, от посыпавшейся на трухи, положил на соседнюю и вполз в щель.
   Не обращая внимания на множество завлекательного, но насквозь чужого, нашел среди вещичек арестанта то, что тот просил - квадратную гладкую черную штуковину, размером с ладонь. Заодно еще раз проверил собственное - те, что отняли. Первым делом поигрался ножом, разглядывая внезапно обострившимся зрением блестючку на рукояти, совсем такую же, как у арестанта на виске, погладил ружье. В очередной раз подумал, что к ножу вторая блестючка нужна для симметрии, что теперь ни за что не упустит...
  
   Сейчас, когда тот жадно ухватил свою коробочку, что-то там налаживал, жал в углах и встряхивал, Бригадир, чувствуя с принятия двух положенных за урок чарок некое благодушие, рассказал про запах, про то, что в двух днях пути ползет что-то большое - частью железное, частью живое.
   Арестант как раз поднес к голове черную коробочку, прижал к блестючке своей височной и побледнел то ли от новости, то ли от того, что всасывать через нее что-то стал (так Бригадиру показалось - мозги подпитывать с воздуха).
   - Каюк! - сказал арестант.
   - Сломалось?
   - Нам каюк. Приплыли!
   - Куда? Кто?
   - Сафари пришло.
   Сафари - это не хорошо. Бригадир это точно знал, потому как его на Сафари уже сватали. От этой разнорядки и сюда бежал.
   - Два дня?
   - Час, - сказал Арестант. - Впрочем, теперь и часа нет.
   И откинулся. Бригадир подумал, что умер, потом пощупал и сообразил, что тот внезапно устал едва ли не до смерти.
   Подхватил арестанта под мышки, выволок на воздух - быстрее оклемается. Выкрикнул Святого и всю его шарашку, рассказал, как есть - что узнал от вурлачьего подельника и что этот новенький наговорил. Святой сразу же разослал служек по направлениям, через полчаса большая часть вернулась, подбегали и шептали в ухо. Бригадир к этому времени арестанта откачал, нагнал румянцу, и сейчас только поглядывал - не набить ли щеки?
   Скомандовали общую эвакуацию. Подошел к Святому - спросить, что ему Бригадиру делать, со всеми бежать или можно раздельно.
   Святой прищурился, зачем-то посмотрел на небо.
   - С этим полудурком не уйдешь.
   - Дай нам времени с полсолнца, - попросил Бригадир.
   - Ни хрена! - отрезал Святой. - У тебя и десятой доли нет! Они наши ловушки смертниками вскрывают, а не вручную. Гонят двуногих - обученных.
   - А амбар? Им достанется?
   Святой только заскрипел зубами.
   - Дай мне засесть в амбаре - все, что там есть изничтожу. Ей-ей! И живым не дамся после этого. Мне живым нельзя.
   - А этот?
   - Этого с собой возьму и тоже порешу, как припекать станет.
   Глянул на дальний лес, потом на амбар.
   - Не успеете.
   - Если так и болтать будем, то точно не успеем.
   - Волоки его пока туда. А я с Иноком переброшусь смыслом.
   К возмущению чура, Бригадир положил арестанта поперек себя, на шею. Пронес сколько смог - в горку топать тяжело. Уронил подле себя, сам едва не упал рядом, выпрямился осматриваясь. У подлеска уже пощелкивали выстрелы и поднимались характерные белесые дымки, который обычно оставляет дурной порох. Из закустья вынырнул Инок и стал быстро пониматься, то и дело наступая на края своей одежды и падая на колени, словно по быстрому отбивал поклоны Амбару на горе. Потом догадался подтянуть вверх и сообразить что-то вроде узла. Добрался уже краснорожим, к этом в стороне шлепнули две-три случайные или неприцельные пули. Сходу, не сговариваясь, взяли за ворот арестанта и пошли плечом к плечу, волоча его за собой - ноги чертили линию.
   - Ты никак тоже помирать? - спросил его Бригадир, когда прошли половину склона.
   - Угу! Святой благословил.
   - А мы не собираемся, ты уж извини. Лазейку знаю, но втроем туда не протиснешься. Понял? Потому - сваливай, пока время есть.
   - Мне ваши дела побоку, я собственное решил.
   - Всерьез?
   - Всерьез!
   - И, припечет, проситься не будешь?
   - А нахыр вы мне сдались?
   - Ну, ты даешь! - изумился Бригадир.
   - То и даю - это моя жизнь, собственная. Решил свернуть эту кучу - надоело - болячек много. Только не пойму, как вы сами оттуда свалить намерены?
   - Есть одна идейка.
   - Ну-ну... - произнес с сомнением.
   Дальше совсем голо, редкие деревца, что хоть как-то, а спину прикрывали, кончились - сразу видно двое идут - третьего тянут. Бригадир, как не хотелось, решил не оборачиваться, чтобы не испугаться до времени. Амбар стал нависать, немножко не дотащили, бросили. Выше уже крутенько.
   Хочешь жить - ползи сам!
   Инок первый добрался. Пломбы снял. По привычке бережно положил на камешек.
   - А ключ? - спросил Бригадир. - Ключ не забыл?
   - Какой ключ! - отмахнулся Инок. - Ключ для вида. Давно замок не работает.
   - Что же не починили? Я бы справился! - сказал Бригадир.
   - Вот-вот, пусти такого к замку - проходной двор будет, а не Амбар!
   Такие порядки. Все свое, и в чем бы не был - в амбар и начинай жизнь заново, как бы с нуля. И имя у тебя теперь другое. Чистая страница жизни. Только борись с собственными драконами, не выпускай наружу, устава придерживайся, а остальное, как хочешь.
   Бригадир первым делом одностволку отыскал и свой заплечный ранец. Только теперь понял, как соскучился. Инок створы взялся прилаживать, чтобы щели оставались в которые стрелять.
   - С той стороны не поднимутся - скала сперва гладкая, потом хуже - поперек полоса рыхлого камня, крошится под рукой. Зря, что ли, здесь ставили? Все со смыслом. Один вход - один выход. Амбар крепкий. Вот только крыша... - засомневался Инок
   - А что крыша?
   - Зажечь могут - раз. Дурилку с катапульты забросить, и все разнести внутри - два.
   - Об этом не горюй - мы им живыми нужны.
   - А? Ну, если так, - сказал Инок.
   Сразу видно, не особо поверил.
   - Не столько мы нужны, как то, что у нас! - сказал Пришлый заползая.
   Инок поверх его выглянул, присвистнул.
   - Это что такое вы у них своровали, что те так озаботились? Народу-то понагнали!
   Бригадир тоже выглянул и озаботился. Отпрянул и ошалелыми глазами обвел амбар. Ухватил Пришлого, подтащил к одной из вертикальных опор, там повернул, приладил к ней плечами, ноги ему раскидал, развел пошире, что не заваливался. Схватил его движок дугами каркаса, уложил между ног. Принюхался к знакомому, среди бутылей отыскал одну с неместным чужим маслом. Тоже пристроил Пришлому под руку.
   - Давай. Работай!
   Арестант сунул руку в железо, вогнал палец, что-то там пошевелил.
   - Три часа - минимум. Разбирать надо. Еще винт прямить...
   Бригадир горестно крякнул.
   - Что так?
   - Форпстации не хватает.
   - Трындец! - заключил Бригадир. - Не продержимся!
   - Посеешь в лукошко, так и пожнешь немножко, - сказал Пришлый, переходя на язык, понятный Бригадиру.
   - Ты про запас, который зада не щекочет?
   - Именно!
   И "ушел", взялся заваливаться на бок - есть все-таки предел сил человеческих. Сжег себя на подъеме.
   Бригадир в полгубы выругался (в сторонку, чтобы Инок не слышал). Взялся ревизию производить: хватать, рассматривать и бросать к стене всякую всячину. При этом ругался вслух.
   - Барахольщики!
   Инок смотрел с удивлением.
   - Такой амбар и ничего приличного! - возмущался Бригадир. - И даже на него похожего! - добавлял он.
   Все, что хоть отдаленно напоминало оружие, отставлял. Непоняток много, но когда с ними разбираться? Какая-то дура очень по виду на ружье похожая, но почему-то без дырки в стволе, и даже видно, что дыра не заделанная, а не было ее с самого начала, такого изготовления. Ну, и как с этакой стрелять?
   Понажимал в стену целясь - ни хер, ни .. Тогда направил на Инока почти шутейно, тот за дуло перехватил, ствол в сторону отвел.
   - И не думай даже!
   - Я и не думал!
   - Вот-вот.
   - Так не работает. Дырки в дуле нет!
   - Все равно, не думай.
   Бригадир выглянул за двери, понажимал в небо, потом направил на камни, зажал курки, держал-держал, никакого эффекта - что так, что этак. За ствол подержал, поразмахивал... Вроде удобно, но есть и более подходялые. Тот же лом желтый - очень тяжелый, словно свинцовый. Руки, вот, испачкал черным от ствола и сам ствол перед этим, вроде де бы, не такой черный был. Это прислонил у входа. Надо будет у Арестанта спросить, может, он знает.
   Нашел себе кепочку. Мягкую с жестким стоячим козырьком. Почти такую же, как у одного Смотрящего. Примерил - вроде под размер, как раз к ушам. Чур фыркнул, должно быть, от запаха. Бригадир представил себя кругломордым. Если щеки наесть, кепочка как раз к его морде будет, надо сохранить.
   На заднюю сторону Амбара, прямо в провал, тоже ворота, должно быть, амбар проветривать, или лишнее вниз сбрасывать, когда переполняется. С трудом оттащил одну половину просевшую - видно, не часто пользовались. Зато стало светлее.
   Плюнул вниз. Снизу стрельнули. Козырек отклонился кверху, задрался. Бригадир свел глаза в кучку, посмотрел на козырек, поправил. Потом снял, задумчиво осмотрел испорченный козырек, перевернул кепку козырьком назад, напялил поплотнее. Подошел к краю, осторожно заглянул прищуренным глазом вниз, выбрал камень среди разбросанных - осколок кулака на три. Бросил... Через некоторое время раздалось протяжное "у-й-е-б-у-й-е!" (должно быть, в кого-то попал) и в нависающий козырек крыши зашлепали пули. Бригадир, кряхтя, выломал большой камень, с трудом опрокинул через край. Снизу жахнули странным залпом, не разом, а словно стрельнули один за другим да так плотно и четко, что не похоже на людское. Осыпало всякой выбитой всячиной.
   Нашел еще одно, с виду знакомое, даже понятное. Показал Иноку.
   - Ствол разорвет. Старое очень. Перезарядить бы.
   Бригадир поколотил дулом о камень, словно это мозговая кость, но ничего не вытряхнул.
   - Закислилось! Хыр, что получится.
   - Раз не выбилось, значит, только иголкой ковырять. Будешь ковырять? Суток на двое работы-то всего...
   Бригадир стукнул ногой по двери, расширяя щель. Сперва приладился стоя, потом передумал - слишком тяжелая дура, еще и не известно, как на курки реагирует, может так статься, что и с задержкой. Еще шире открыл, улегся на стесанные камни. Внизу все еще бегали. Моментально определил, что из его пушки такого бегуна надо брать с упреждением на три с половиной фигуры и вести по всей линии, не надеясь, что, когда сдернешь курок, запалка сработает разом. Недолюбливал Бригадир эти запалки, некоторые едва ли не до пары секунды догорают. А тут еще и зажмуриться хочется. Вдруг, ствол в самом деле разорвет?
   Пристроился поудобнее, опер на локоть...
   Жахнул, поддало в плечо так, что весь назад проехал прямо до задней дверины амбара, чуть не вылетил, чур, схватясь спрыгнул и за уши тормозил - развернулись трубочки. Где теперь такого мастера найдешь, чтобы так же красиво уши свернул! Бригадир встал, отряхнулся, посмотрел назад, покачался и отшагнул от края. и все на брюхе и ноги, хоть и притормаживал, не удержали. Понял, что синяка на плече не будет, потому как хоть страшенно ударило, но с затяжкой, будто огромная пружина разомкнулась.
   Но так и не понял - попал или нет? Должно быть, в последний момент все-таки глаза зажмурил. Подошел, осторожно выглянул, стал глазами то место искать, того человека, что бежал - валяется ли? - но ни человека не нашел, ни места, а примерно там, куда стрелял, колодец круглый оказался, да такой, что избу сунуть можно. Теперь, жди, скоро водой наполнится - будет что-то вроде озерного колодца. Очень расстроился Бригадир, что потратился такой хорошей штуковиной на одного, когда надо было кучу высматривать и туда гвоздить.
   Стал крутить ружье, теперь, как разрядилось, замок, наконец, свой ход получил, сразу же сообразил; как оно заряжается, да под какой калибр, но хотя два раза все коробы армейские перетряхнул, под диаметр ничего не обнаружил. Значит, теперь это только еще одна дубинка, чтобы размахивать, когда ворвутся...
   Почувствовал - смотрят в спину, обернулся.
   - Очухался?
   - Играешься?
   Бригадир решил неумное не замечать.
   - Твоей штуке с мотором разгон нужен?
   - Площадка нужна, чтобы разложить все, и ветер набрать винтом.
   - Во всю длину твои тряпки разложить?
   - Да.
   - Тогда здесь не выйти, - сказал Бригадир, кивая за спину. - Слушай, не знаешь, что за хреновина по нам лупит? Бьет россыпью. Никогда такой не видел.
   - Ты много чего не видел. Душевно желаю не увидеть.
   - Такой тоже не видел, - сказал Бригадир, протягивая странное ружье. - Что за штука - ствол есть, а дырки нет?
   Пришлый хватил жадно, потом так же внезапно остыл.
   - Какой-то урод максималку выставил.
   - Да? - удивился Бригадир. - Надо же... И что?
   - Можно выбрасывать - видишь? Разломил ствол в руках, рассыпался черной пылью. - Пережог ствол какой-то придурок!
   А! - сказал Бригадир. - Понятно! А про такую знаешь?
   Показал.
   - Про эту - нет.
   - А это?
   - Тоже не знакомое.
   - Значит, методом тыка, - сказал Бригадир. - Тыкать в рожи!
   Поскреб затылок.
   - И ты, это... Очухался? Не сачкуй!
   Некоторое время работали молча. Арестант перебирал движок. Бригадир правил винт: положив на круглый камень простукивал вторым, каждую минуту обращаясь за подсказками - правильно ли? Инок, завладев бригадирским ружьем и зарядами, изредка постреливал - держал на дистанции.
   Бригадир думал невеселое.
   Где удалому по колено, там всякому сомлевающему по уши. Всяк хлебает свою судьбу. Иной раз и по воде верхом можно пройти - пробежать нахалкой, круги за собой оставляя расходящиеся. Но здесь бежать некуда. С крыши не стартуешь, перед амбаром с агрегатом не выставишься, да еще и пролететь придется на "теми", пока возьмешь разгону, пока наберешь ветра, пока... много этих "пока". Решето сделают, даже и не с тебя. Далеко на решете улетишь?
   Бригадир ждал момента. Дождался скверного.
   - Какая-то дура едет, - сказал Инок. - Сосны валятся.
   Бригадир подскочил - ахнул.
   Арестанта упросил, и его подтащили.
   Смотрел с жадной ненавистью. Вот дай силы человеку - испепелит же взглядом! Не от мира сего, ей-ей. Никакая пьянь, даже те кого молодые вурлаки нагло похмелиться не пускают (а нет ничего по обиде страшнее) так долго смотреть, держать взгляд не может.
   - Сафари! - сказал он.
   - Что?
   - Это, брат, и есть Сафари. От которого ты отказался. Не жалеешь?
   И добавил странное, должно быть из правил, которые Бригадиру тут же категорически не понравились.
   - Есть закон. Тот, кто не участвует в Сафари - сам становится объектом для Сафари.
   Бригадир, хотя еще ничего не понимал, на всякий случай, выругался. Начнешь Метрополию понимать умом - головушка кругом. Такое не охватить. Неподвластно сознанию. Сообразил, что где-то опростоволосился. А Инок смотрел на Бригадира с любопытством, раздумывая. Совсем как иной добытчик смотрит на изобилие, когда желудок полный и ничего туда не втиснешь,
   - Ты ведь охотился? Теперь охотятся на тебя. Никакой в обшем-то разницы.
   - Ничего себе, нет разницы! - возмутился Бригадир. - Ты, смотри, какая дура приехала, сколько всего понагнали! Не честно!
   Пришлый должно быть хотел расхохотаться от всей души, но получилось нервно, должно быть, отдало болью в ноги.
   - Вспомни, когда сам в последний раз честно охотился?
   И Бригадир, хотя и хотел еще более возмутиться - что есть все-таки разница, но как-то не получилось, потому что внезапно понял, почувствовал, что особой разницы-то, в общем, нет. Сегодня ты охотник, завтра дичь. И уже дичь прошлая охотится на тебя всем, что только у нее есть без всякого снисхождения. Во, попал! И на небо не влезешь, и под землю не уйдешь. Уже весь пол на карачках обползал, поковырял - везде цельный камень, и нет никаких там тайных ходов, да и кто взялся бы долбить неимоверно крепкую породу, от которой железо отсекает искру и ничего более? Забирался и на соломенную крышу, смотрел в небо - высоковато, не ухватишься. Осторожно приблизившись к краю, смотрел в провал. Даже если увязать, нарезать все барахло, да сплести канат, все равно толку не будет. Уже снизу не стреляют, но не настолько тупые, чтобы не оставить внизу подразделение, да дозорных по краям. При самом сумасшедшем везучем раскладе, перебив дозорных и ту сторожевую группу, далеко ты уйдешь от толковых следопытов? Короче, правильно этот бывший метропольский арестант говорит: сегодня ты - дичь, со всех сторон загонщиками обложенная. А уж охотников на твою душу, как ...
   - Не ходил бы ты милок во солдаты! - напел вдруг Инок приложился и выстрелил. И Бригадир понял, что попал. Такой редко промахивается.
   - Заряды есть, по гребню не пустим. Там только цепочкой можно.
   Арестанта тут пробило на красноречие, видно совсем разволновался. Столько слов разом от него еще не слыхали.
   - Они и не пойдут. Прикажут, так собой котлован наполнят и по себе, на собственных плечах карабкаться начнут. Не сдержим. Увидишь сегодня дела муравьиные. Человек - тот самый муравей, только забыл. Впрочем, откуда тебе это знать или помнить. Впрочем, иные помнят. Особо, когда припечет их. Увидишь!.. Машина, хоть, стоит?
   - Да, а что? Крутизна. Не заедут.
   - Захотят, заедут на раз - им для этого надо шипы колес выпустить и сами колеса пошире расставить, чтобы не опрокинуться. Команде лень, расход энергии и возни, если вручную, на полдня. Сами Небесные даже не выйдут - стратеги, мать их! - выругался Пришлый. - Наемников пустят!
   - Откуда знаешь?
   - Я бы на их месте так поступил, - мрачно сказал Пришлый - Готовьте то, что быстро перезаряжается, некогда будет. Мне, что-нибудь дайте...
   - Сиди уж! - в сердцах сказал Бригадир. - Как-нибудь сами!
   Но приготовил. В котловане могут накапливаться - не увидишь сколько. А разом пойдут... Оставил местечко подле себя. И потом не жалел. Начались муравьиные дела. Причем и такие, где муравьи летающие.
   - Бляха муха, только и не хватало здесь всяких нидзь! - козырнул непонятным словечком Инок.
   И Бригадир понял, что нидзя - это те, которые на голову сыплются, когда не нужны. По воздуху летают, а потом приземляют и худа делают.
   Но сначала Бригадир свою мину потратил единственную. Это когда котлован переполнился всяким, и полезли такие рожи, что сразу понятно - арестантские, не иначе как метропольские штрафники. Мельком успел подумать - не с этой ли службы Арестант бежал? - но потом думать было уже некогда. Пошло вразнобой, уже некогда на других внимания обращать. Каждый стрелял свое - что видел. Иногда попадал, иногда нет, другой раз отчего-то падало рядом, куда не целился вроде. В какой-то момент, когда понял, что захлестнут, бросил мину. Снесло часть крыши, расшатало переднюю стену, частью створа - тяжелой рубленой дверью приложило, снесло во внутрь Инока, а в щели зажало и искривило ствол ружья...
   Отошла стрельба, похвальба пришла. На каждый меткий выстрел по три стрелка. Такое вечно бывает на нервах, на запале. Потом остыли. И вторую атаку отбили молча, без ухарства.
   - Среди всех вали звеньевых, - взялся подсказывать Инок. - Тех, у кого плечи узкие, а задницы широкие. Хоть в одинаковое надеты, но тот, кто бурдюк нажрал - тот обычно уже не исполняет, а командует, - подтвердил он свое знание жизни. - Этих я знаю - у них обычаи известные. У них, если старшего выбили, те, кто под ним, никуда не пойдут, пока не закопают, не отритуалят свое. Но потом пойдут злее.
   - Ну и что? Все равно же пойдут? Только хуже наделаем! В чем смысл?
   - А то, что земля тут кругом суглинок. Пока яму выкопают, пока обряд проведут, пока нового звеньевого выберут промеж собственного звена. Все не удел, а время идет!
   - Жопастики далеко держатся, только отмашки дают, - пожаловался Бригадир и опять подумал - сколько племен, сколько народов, а у всех одинаково. Как на должности, так не дурак в горячее лезть...
  
   Тогда и заметили, что внизу наготовили какие-то треугольники, потом стали их разгонять на хитрой тележке по уложенным в траве направляющим. Некоторые треугольники взлетали, умудрялись поймать ветер, принимались парить, забираясь все выше и выше. Другие пролетали совсем немного и сваливались под склоном, тогда человек, что был подвешен снизу, бежал с этим странным крылом обратно, и там меняли крыло, либо человека.
   Бригадир залюбовался - красиво! Совсем как в осень собираются, вот-вот, должны сговориться, вожака выбрать, начать клином выстраиваться. И дождался... Когда таких в небе набралось порядочно, стали один за одним, словно с воздушной горки скатываясь, на крышу целить. Приземляться взялись. Некоторые промахивались, исчезали за Амбаром, и там либо падали - исчезали в деревьях, либо опять набирали воздуха под крыло и карабкались вверх. Другие попадали на крышу, застревали в соломе и стропилах, сразу же крыло сбрасывали, и оно, подхваченное ветром, уже по всякому кувыркаясь, падало вниз. И сам летун иногда падал внутрь, но уже неживой, потому как Бригадир все это, противное природе и разуму, отстреливал. Если ноги торчали, то повыше брал, и на шум стрелял - сквозь солому. Чур от шеи отлип и, собой рискуя, по Амбару пробежался - каждого мертвого пометил, да тех, кто притворяется, указал... Инок, выскочив наружу, стал на подлете бил - в самый удобный момент, и набил, как потом хвастал, больше Бригадира. Но тот не спорил, поскольку сам стрелял в "темную" и сосчитать своих не мог. Тех, кто висел - за ноги дергать не стали, оставили для красоты и страху, а вот тех, что внутрь упал, побросали в распадок - на обратную от Амбара сторону, искренне удивляясь их мелкому сложению. И куда таким на войну? Но Арестант буркнул, что дуракам везет. И не уточнил - кого он за дураков держит...
   Больше не летали - сообразили, что не сезон для них, остатние подле машины спустились и там показали свою многогласность - даже здесь было слышно, на все голоса завопили. Арестант сказал - что сердятся, ругань идет насчет того, что наземные их не поддержали. И опять сказал - повезло. Вечная история, когда друг друга не уважают, и тут уже не поймешь, чего среди них больше; общей несогласованности, либо конкуренции между собой. Когда премия назначена - вечно так...
   Бригадир стал гадать - какая на них с Арестантом может быть премия? Расчувствовался и сказал, что если бы премия была не на него, а кого-нибудь другого, то вполне вероятно, сейчас мог быть среди тех, кто внизу.
   Арестант, наконец, мотор свой наладил, даже погудел им, принялся лопасть крепить и сетку металлическую в круговой раме. Бригадир сразу догадался, что сетка эта для того, чтобы винтом от себя что-нибудь нужное не отстричь. Стал расспрашивать про то, как это все согласуется, по его бригадирской логике - винт с человеком должен обязательно обгонять то, под чем висит. Арестант объяснил, что винт не столько для того, чтобы вперед толкать, как - и это главное - воздух вдувать в то, что поверх него. В результате получается, что им, как тем с треугольными крыльями, ветер ловить не надо, он все время с собой, а груза можно поднять много больше.
   Мудро!
   - Двоих поднимет? - опять озабоченно спросил Бригадир, и Арестант опять подтвердил, что - да. Но пространство нужно, чтобы всю систему в длину вытянуть и минут сколько-то... Если дадут.
   Бригадир понимал, что не дадут. Перед Амбаром долго не устоишь, наземные кинутся мешать, опять треугольники начнут запускать, а те, как уже видел, смерти не боятся - себя на винт бросят, если надо.
   Арестант с винтом закончил, попросил в сторонку отставить - но аккуратно и на чистое, и его полотнище со шнурами подать - прощупать хочет, все ли там в норме? Бригадир сделал - разгреб место возле стены. С полотнищем, по смешному сшитом, помог тоже - поудивлялся скользкому легкому материалу. Надо же, как бабы расстарались! Вот бы такому пустошкинских научить! А то вяжут на спицах - тяжелое, неплотное и рвется...
   Инок сказал, чтобы заканчивали болтать и посмотрели свежим глазом. Не нравится - что происходит.
   - Машину готовят! - сказал Арестант.
   - Что будет?
   - Что будет, что будет... Понятно - что будет! Сафари по самой полной! Если машина поднимется хотя бы до козырька - под ее прикрытием будут. Со всех ее этажей начнут стрелять - не высунешься, с крыши сходни сбросят до самого Амбара.
   - А с нами?
   - Обыкновенно. Кожу снимут на чучело, но уже с живого. Приз есть приз. Вопросы будут задавать глупые. Некоторые без кожи долго не умирают - есть для этого кое-какие средства. Очень рассердились небесные. Очки теряют. Так что в этот раз вскарабкается. Разновесы только выставят и шипы на колеса...
   - Когда?
   - Когда управятся. Там на каждое колесо свой командир. Первому - премия, последнему - штрафные. Два раза подряд штрафной - ответишь шкурой.
   Совсем как у нас, - подумал Бригадир.
   У страха огромные глаза и малюсенький мочевой пузырь. Приходилось часто ходить в дальний угол - опорожняться. Но сейчас Бригадир нагло вышел за двери - на простор и стал прыскать в сторону "Метрополии" - ее телеги на колесах, множества снующих вокруг ее шестерок и всех остальных, надеясь, что его видно и жалея, что струя получается не столь внушительной, как хотелось бы и быстро иссякает. Тщательно стряхнул последние капли, развернулся, ожидая пули между лопаток, даже соблазнительно остановился в проеме изображая собой "мечту стрелка" (от чего чур запаниковал переполз на лицо и принялся дергать тащить к себе за волосы и уши). Постоял, но ничего кроме щекотания скользящего по спине пота не ощутил. Еще больше омрачнел. Сильно обиделись! Точно живыми будут брать...
   - Может, полетели быстренько отсюда к едреной фене? - спросил Бригадир.
   - Да к кому угодно! Как? Не дадут взлететь. Даже разложиться толком не дадут!
   - И че теперь?
   - Вот если их накрепко с машиной озадачить, под эту суету можно попробовать и взлететь.
   - Нет ничего настолько крепкого! - заявил Бригадир. - Я уже все осмотрел.
   - Есть! - сказал Инок и показал на божка. Глиняного, размером в полбригадира.
   И Бригадир понял, что Инок "потек мозгами" со всех этих страстей, а вроде бы был крепкий человек. И еще более в этом укрепился, когда Инок взял гнутое ружье и стал с размаху лупить по идолу и колупать его...
   - Йохайды! - с чувством сказал Бригадир.
   Сперва показалось желтое, и тут глина стала отваливаться ломтями. Металл! Желтый металл! Бригадир сразу сообразил, что очень дорогой. Надо же так запрятать... Стал соображать, что ему этот новый спрятанный божок напоминает? Очень неприличное, если вдуматься...
   - Вот если этой штукой - вот этим закругленным концом - с хорошего размаха стукнуть по той сафарской машине...
   - И что будет? - нетерпеливо спросил Бригадир.
   - Тому, кто стукнет - уже ничего и никогда. А вот машине... Это смотря куда попасть.
   Инок принялся что-то объяснять, а Бригадир слух свой отключил и попытался представить - это что же за ружье такое должно быть, чтобы такой патрон в него пихать. Это от каких людей-великанов?
   Про то, что под результат передней частью надо стукнуть, Бригадир не поверил. Почему - передом, когда тут, сразу видно, надо от зада танцевать? Дурному понятно же, что тут первым делом надо по заднику вломить, капсюль пробить, который размером с хорошую кружку во внутрь утопленную - вот же оно донышко от нее торчит! Инок взялся объяснять, что спереди то же самое, что и сзади, и Арестант тут же с ним согласился - сказал, что слышал про такие. И эта штука, наверняка, с той же самой свалки, там иногда подобное откапывают... Надо разогнать и попасть - куда следует - этим острым концом...
   Бригадир подумал - сейчас жребий придется тянуть, но Инок посерьезнел ушел в дальний угол и приволок корыто. Сел внутрь примерился. Потом желтую эту штуковину кряхтя поднял, с ней уселся, промеж ног зажав, разом приняв неприличный вид
   - Нельзя так! - сказал Бригадир.
   В ответ услышал непонятное:
   - Ага! Учи плясать скомороха!
   Арестант уже к дверям подполз, Инока подозвал взялся ему нашептывать.
   - В сам корпус сейчас не попадешь, машина на ходу, он не приспущен. Потому, лучшее - одно из задних колес вышибать, тогда вся вполне может завалиться. Начнет подниматься, до той отметки дойдет, где глину берете, надо съезжать, сперва влево надо скользить, выцеливать - вон на то дерево - там тебя развернет и понесет как раз под нее, если удачно переднее правое минуешь, то снесешь что-нибудь по левому борту, как раз изнутри и получится. Главное попади - куда неважно. Обидно будет, если промеж колес проскочишь...
   Инок внимал сосредоточенно.
   - Подожди! - снова остановил Бригадир. - Так нельзя!
   Показалось, что неправильно. Сколько раз сам на смерть отправлял, тех же Косек, например - едва полностью не вывел их наивную породу. Но они-то либо не знали на что их толкают, либо знали, но при этом шанс оставался. А здесь, когда без всяких шансов, да добровольно? Непонятно за что?
   - Действительно, - сказал Арестант: - Так нельзя. Скажи что-нибудь историческое, а мы запомним.
   - Вот что, ребятки, я ухожу, а вы смысл найдите, - сказал Инок. - Лады? Обещаете?
   - Общий смысл? - серьезно спросил Арестант.
   - Общий смысл вы вряд ли потяните. Хотя бы для самих себя. Зачем живете?
   И оставил, как обгаженных. Не нашлось что сказать. Взялся усаживаться в свое корыто. Желтого тяжелого болвана из рук принял, пристроил. Помолчали, приличествуя моменту. Только Инок взялся что-то нашептывать. Бригадир прислушался. Инок голосил древнее песнопение:
   - Бухнет бомба,
   Ухнет мина -
   Я на солнышке сижу...
   Бригадир знал одного такого, тоже частенько ворожил рифмами. Иногда просили поворожить для всех. Не слишком уж помогало перед дурным делом, но душе было созвучно, словно чувствовал общее настроение. И неврастеников, которые от слов вскипали, можно было сразу же отсеять и перенаправить на самое дурное. Хорошее дело - словесная ворожба...
  
   Дождались. Машина, вгрызаясь в землю выпущенными из колес шипами, поползла вверх. Инок уселся удобнее, жердину перехватил, велел до края разгонять, Бригадир дотолкал, перевалилось корыто, заскользило, все больше набирая скорость. Сперва Инок притормаживал шестом слева, царапая им склон, потом перенес на правую сторону.
   Через некоторое время Бригадир еще раз изумился - до чего же огромна та колымага! Инок каплей скользнул где-то возле колес. Показалось, что промахнулся, но потом показалось, что капля разделилась на две, словно ударило в препятствие, а Инока... (у Бригадира тут внезапно прибавилось зрения) выбросило из его корыта, и он, обхватив своего божка всеми четырьмя, что-то восторженно вопя на своем природном рубленом, почти совсем непохожем на человечий язык, последним усилием, скорее воли, чем удачи, направил себя под обод...
   Жахнуло погромче чем от гранаты Бригадира, а уж та-то рванула не так давно совсем рядом. Колеса не было видно - сорвало ли? перемолотило в куски? но машина стала вдруг сползать и разворачиваться на одну сторону. Бригадиру показалось, что вот-вот упадет, завалится, но не упала замерла.
   - Кто был ничем, тот станет всем! - сказал Арестант, и Бригадиру показалось в этой фразе что-то мутно знакомое.
   - Сейчас бы вторую, да в борт! - сказал с чувством Бригадир. - Там, как раз удачно, бугорок - подбросить должно... Давай, повторим? Я тебя усажу и... Все - хана им!
   - Знаешь, кого ты сейчас напоминаешь?
   - Кого? - подозрительно спросил Бригадир.
   - Лучше я тебе об этом не скажу.
   А Бригадир внезапно понял - кого. И даже покраснел
   - Поторопись! - сердито сказал Бригадир. - Если сейчас под эту шумиху не отсквозим отсюда - шкуры наши выскваживаться будут. Теперь очень рассердились.
   - По заслугам и честь!
   Арестант отполз в середину Амбара, улегся на разложенную систему ремней, принялся обволакиваться: цеплять их на себя, защелкивать хитрыми замочками.
   - Ась, да небось плохо тянут, но иногда вытягивают, - заметил Бригадир. - Куда летим-то?
   - Ась? - рассеянно переспросил Арестант, подделываясь под местный говор.
   - Куда полетим? - повторил Бригадир.
   - На Свалку...
   Изумиться не успел. В этот момент за спиной и рухнуло
   - Бздец! - сказал Арестант. - Уже никто никуда не летит...
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"