и в этой ядовитой лозе лежит мое спасение. спасение от бессонницы и расслоения из-за которого я сам теряю всякий контакт с Джоди из Детройта, его телом, эмоциями и поступками, и могу лишь с тупым недоумением наблюдать на своем портативном экране видео из кабины неуправляемой фуры сквозь статический шум помех. и беда тут даже не в старых добрых наркотиках, а в чудодейственной биохимии пограничного обострения, слишком хорошо мне знакомой, чтобы не мечтать забиться в какую-нибудь нору и там переждать шторм, но этого ублюдка из Детройта в нору не загонишь, он бесится, словно животные в джунглях, в своем маниакальном ПОДЪЕМЕ, который не дает удержаться в постели дольше пары часов, отграничивая меня от сна плотной пленкой поверхностного натяжения, гонит на улицу, где я оказываюсь в окружении нескончаемых прохожих, каждому из них хочется вставить, будь то женщины, мужчины или дети, девушки с ногами ломовых лошадей, мамаши в цветастых платьях, чуваки в скинни, скачущие на скейтах, возбуждение жужжит словно двигатель, который не удается заглушить, ключ застрял в зажигании напрочь, осязание болезненно отточено, ни в каких конкретных поводах для срыва на самом деле нужды нет, достаточно некоторого периода стабильного напряжения, и единственное что способно меня спасти это Райдер, к которому можно нагрянуть и вмазаться там в прохладном полумраке очередной дыры, прикинуться трупом и лежать пока не отпустит, пока не схлынут все эти океаны заливающих мозг медиаторов,
но проблема в том что я столь давно его не видал и не слыхал, что не могу просто так нагрянуть с предложением вмазаться, или мне кажется что не могу, или это трюк самого обострения, из-за которого мне кажется, что я не имею права оставить полковника, потому что обострение в этом чистилище настигло не меня одного. к нему оно явилось в виде приступа мигрени, которую он оплакивал втихаря, когда я пришел и нашел его в луже ледяной воды на полу в ванной, где он оказался в безуспешных попытках остудить череп, давление выжало из его тонкой кожи всю кровь, оставив лишь венозно-мраморную белизну, словно кровь эта прозрачная, и про себя я любовался, не переставая терзаться своей бесполезностью, ибо в ответ на все попытки помочь он много раз отправил меня нахуй и один раз за героином - так что я встал и пошел за героином, для чего мне Сэнд и понадобился, будто в очередном сраном квесте, потому что к этому доблестному продукту я сам отродясь интереса не питал и где его добывают не знал как следствие, ну а по возвращению, когда нам наконец удалось, было уже не надо, ибо боль и давление в конце концов выжали Руда в ту параллельную реальность, из которой ведется вещание в бреду, недосягаемый мир, загадочный и любопытный, и невзирая на собственную шаткость и ПОДЪЕМ и запах гари от тормозов я не могу позволить себе оставить его в покое - в этом своем недосягаемом мире он не меньше меня одержим желанием выйти на улицу и я все время боюсь что он потеряется, ибо из царящего у него в глазах и на лице выражения ясно следует что он понятия не имеет где находится и что происходит вокруг,
хотя той части меня которая пялится в экран прекрасно известно что потеряться он на самом деле не может, так как этому ублюдку нет нужды что-либо понимать, я только нахожу тому очередное подтверждение, таскаясь за ним в роли бодигарда, он часами шатается по улицам словно зомби, кружит и петляет по району до тех пор, пока не теряюсь я сам, а потом мы вдруг сворачиваем в какой-то двор срезаем угол через какой-то школьный стадион и внезапно оказываемся перед домом, одному богу ведомо, как он это делает, у меня оно совсем не получается, конечно же. еще мое присутствие можно оправдывать безопасностью, которую я как будто обеспечиваю, потому что он и в самом деле пристает порой к незнакомым людям с идиотскими вопросами, больше всего интересуясь тем ОТКУДА ЗДЕСЬ ВСЯ ЭТА ВОДА хотя на много километров вокруг нас нет никакого открытого водоема а погода царит совершенно ясная, дождем и не пахнет, но горькая истина, которую от созерцателя не скроешь, заключается в том, что это его подпространство полностью безопасно, и все кто вокруг встречается и удостаивается контактов подпадают под его внимание, и оно меняет их так, как ему захочется. в глубине души я прекрасно осведомлен о том, что вокруг него нет никаких угроз и ничто не представляет опасности,
кроме меня самого, и в глубине души он об этом прекрасно осведомлен, более того, я полагаю, это является основной причиной моего присутствия в его окружении изначально - переносной источник риска без которого этот ярый служитель хаоса не обходится, что бы ни делал, и дня без риска прожить не в состоянии, что ни русская рулетка, то прыжки с парашютом, или в море со скалы, или покорения каких-то дьявольских радиовышек в высоту метров пятьдесят, если не больше, один вид которых уже вызывает у меня головокружение, или барные драки, или разнузданная ебля с какими-то упоротыми потаскухами, или катания по встречной, черт бы их побрал, если кровь и прозрачная, то в ней один адреналин, и сверху все еще присыпано сахарной пудрой из кокса и спидов - мой ненаглядный риск и дискомфорт оттого что я НЕ ВО ВЛАСТИ, ведь у меня как известно тысяча голов и ни одна из них не настоящая, сколько ни сожри а не присвоишь, таким образом Джоди из Детройта бросает вызов
день сегодня солнечный и такой ветреный, что почти раздевает, забирается в вены, эротически щекочет сотню лезвий моего осязания, терзает огромные старые деревья на территории какой-то заброшки куда мы вторглись в ходе своей зомби-прогулки, здесь вокруг очень дико и хорошо, лучи хрустально преломляются высокими кронами, тени таинственно ползают по земле, усыпанной ковром опавших листьев, строительного мусора, шприцов с остатками чужих контролей, вокруг него всегда очень дико и хорошо, в зоне этого убийственного драйва, который все вокруг электризует до треска, мою цепь электризует до треска, побуждая с нее сорваться, на самом-то деле он чертовски хитрый и изобретательный, ловкий и безжалостный, вечно обнаруживает бесконечное множество планов Б и С, путей к отступлению, джокеров в рукавах, не разоружается никогда, но разве не это делает его хорошим солдатом и командиром - разве не это бросает вызов Джоди из Детройта с его клептоманской тягой ко вторжению во все двери, на которых висит замок. разве не затем я вызвался его сопровождать, что в чужой невменяемости почуял шанс застичь врасплох, и для проверки, забавы ради Джоди из Детройта бросает вызов, беспричинно ускоряя шаг, ибо всякому известно, что Руд не выносит, когда впереди кто-то маячит, и ходит из-за этого быстро и в людных местах постоянно занимается попытками обогнать всех прохожих, под ногами хрустят мятые жестяные банки и осколки стекла, он как будто не знает, где мы, и может быть даже не узнает меня, но шагу прибавляет, хоть и не может за мной поспеть. ибо дополнительный вызов я всегда бросаю своим общеизвестным ростом, одним из немногочисленных преимуществ, ведь сам-то он ростом как раз не вышел, так что ноги у меня длиннее, шаги шире, да и легкие почище как дань бесчеловечности, помимо того что я в отличие от некоторых не скуриваю пачку в день, и с дыхания он вскоре сбивается, но еще какое-то время упорствует. потом, разумеется, вообще останавливается, по излюбленному методу я-так-не-играю, в конце концов я оборачиваюсь и вижу что он сидит на вафельной пачке перфорированных бетонных блоков в пятне призрачного солнечного света, глядя куда-то мне за спину с видом человека, которого неожиданно разбудил шум, неясно чем вызванный. мучительные попытки во всем разобраться. спать он тоже не спит, все эти сбои завариваются на дофамине, наверное, траблы с дофамином у нас общие. круги под глазами у него от этого знатные, как у больных лейкемией, и кожа почти прозрачная, и глаза ясные как морская вода на мелководье, россыпь кремовых веснушек на курносом носу, гладкие скандинавские скулы и длинные темные ресницы, а брови на резких надбровных дугах почти неразличимы, они выгорели за лето, и волосы выгорели из пепельного почти в лен, это удивительно, ослепительно, эти волосы у него снова отросли почти до подбородка, и ветер все время задувает их в лицо, но растрепаны они были еще до того, они постоянно растрепаны из-за его дурной привычки теребить кончики, впадая в задумчивость, от этого они секутся и выглядят так, словно его стригли в дурке. забавы ради Джоди из Детройта берет на себя смелость самостоятельно отвести пряди этих волос у него с лица и заткнуть за ухо, на что он не реагирует никак, даже не смотрит на меня, смотрит куда-то в небытие поверх моей головы, когда я опускаюсь перед ним на корточки и спрашиваю:
- ты хоть понимаешь, кто я такой?
- а какая разница, - помедлив, снисходительно говорит Руд, снисходит до того, чтобы на меня глянуть - сверху вниз со своей позиции, - снова уставляется в небытие.
- ты хоть понимаешь, что вокруг нет никакой воды? - и видит там совсем не то же, что и я, и нет никакого способа заглянуть туда и узнать, как все выглядит, это выводит меня из себя, когда что-то где-то спрятано, рассовано по карманам, и я не вижу, и туда хочется вторгнуться, там, наверное, очень солнечно и тепло,
- вокруг нет воды. но она, вроде как, была тут еще совсем недавно, - отвечает он рассеянно, будто с трудом вспоминает слова, будто не до того. - такое чувство, что была. может быть, нам снилось, что она была вокруг, когда мы ходили по каким-то аптекам в стиле ретро и искали какой-то препарат, - хочется вломиться, чтобы согреться на солнышке, которое там светит и греет, чем я не смогу похвастаться никогда, солнышко его безраздельно избрало своим прямым ретранслятором, кажется, и наполняет целиком, что особенно заметно без очков, поэтому я не снимаю очков, чтобы не подпадать, накаляет целиком, hotness - over9000%, в это его водянистое небытие хочется засунуть голову, чтобы согреться, или под ребра ему голову засунуть, или хоть что-нибудь куда-нибудь ему засунуть, мой хуй, например. - вокруг повсюду была вода, как при наводнении, она текла с крыш и по улицам, но дождя не было, было солнечно. очень даже. и прохладно, как в октябре. и ветрено. и они там эвакуривались, а..
продолжить ему мешает моя ладонь, сомкнувшаяся у него под челюстью, которой я стаскиваю его со стопки блоков, в них же впечатываю спиной, не вполне намеренно вписав затылком в острый бетонный край - рядом гремит съехавший с его плеча рюкзак, - целую его насильно, не разжимая пальцев, разбираю, как он давится мне в рот - господи блядь да разве хоть что-либо из этого можно назвать намеренным, цепь перетерлась, поплавилась, потрескалась, лопнула, звери на воле - мои колени между его колен, и другой рукой я беру его за талию и тяну на себя, не переставая втискивать бошкой в бетон, - и он бьет меня кулаком в голову, раз, другой, силясь нашарить мою собственную глотку, но сделать это мешает мое плечо, да и силы его покидают, ведь я же его душу - раздвигаю ему бедра и пристраиваюсь между ними, тазом прижимая его к своему животу, чтобы он ерзал по мне в судорожных попытках высвободиться, как стриптизерши, и чувствовал стояк у меня в штанах, на котором сейчас окажется, подумать только, ведь этого еще никто не делал, так что внутри у него, должно быть, восхитительно тесно и нежно и жарко, это тебе не Сэнди, это тебе парень стойкий, им можно греться долго, много часов, - он прокусывает мне язык, так что в рот ему брызгает моя кровь, но я не чувствую боли, просто убираю язык, кусаю его в ответ за нижнюю губу, чуть крепче свожу пальцы, - а в конце концов прокушу ему вот так же яремную вену, не переставая ебать, и буду глотать, пока все не выпью, захмелев окончательно, я уже совершенно пьян оттого что он пытается высвободиться и не может и В МОЕЙ ВЛАСТИ, ничто не заводит сильнее, бредовое озарение как всегда звучит так естественно - это я должен ебать тебя а не наоборот, ведь я превосхожу тебя физически, закон природы, разве нет, >никакое количество осуществления контроля над собой, или как ты там говорил. и в глубине души я в ахуе от ужаса совершенно столбенею, ебучая ложная легкость обострения, ебучее возбуждение, от которого я захлебываюсь и рычу, напрочь не чувствуя боли, так что иглу у себя в правом плече замечаю лишь тогда, когда она скрежещет по кости - это непередаваемое ощущение известно мне чересчур хорошо - и черт подери, где он вообще успел взять этот шприц, в первый момент я решаю, что это пустая пятерка из тех, что валяются на земле, но поршень под его большим пальцем оттянут, и вряд ли там воздух, он стискивает его в кулаке крепко и уверенно, хотя по идее уже теряет сознание, и я замечаю - рюкзак, блядь, как и когда он умудрился нашарить его в рюкзаке, он же вечно таскает за собой столько всякого хлама, что там сам черт ногу сломит, как он вообще умудрился - это очень остужает, но еще более кислотно остужает меня другое. что бы ни было набрано в шприц, он его не вводит, рискуя лишиться этой возможности - не вводит потому, что не хочет, это не акт самозащиты, а предупреждение, не знаю, за себя мне обиднее или за то, что я посмел сделать его участником этого ебучего позорища. он даже не утруждается тем, чтобы вытащить шприц - просто разжимает пальцы, дождавшись, пока разожму все пальцы я, игла поворачивается в мышце, омерзительно задевая кость, и я вынимаю ее самостоятельно. из пяти кубов заняты целых четыре.
- атропин с рисполептом, - сквозь кашель поясняет Руд почти дружелюбно, словно никакого отношения к делу это не имеет. - сдохнуть не сдохнешь, если что, но запомнишь надолго, тварь ты поганая, - тварь поганая сидит на земле и не чувствует совсем ничего, глядя, как он поднимается на ноги, держась за голову, которой я, возможно, приложил его о бетон куда сильнее, чем в угаре решил. обходит сооружение из блоков так, будто что-то потерял и теперь ищет. - на своей шкуре довелось, - продолжает беззаботно. - когда мы слегка расписали лезвием кое-какого ниггера в кое-каком белом халате, если вы понимаете, - наконец, находит. при виде кирпича у него в руке я испытываю почти облегчение. если бы он оставил это без внимания, мне пришлось бы самому найти какую-нибудь розочку от бутылки и в знак покаяния совершить перед ним харакири. - какая потеха, казалось бы, откуда там вообще взяться ниггерам, но факт. хотя, может, он был и не ниггером. мы не очень помним. но этот коктейль нам прописали уже потом, в наказание. карательная психиатрия в то славное времечко вообще была в моде. куда ни плюнь, везде карательная! психиатрия! - к счастью, совсем меня не щадит. первый удар кирпича приходится мне в ухо, вбивая в хрящ стальной стержень индастриала, второй сшибает очки, без которых я в окружающем солнце напрочь слепну. - понимаешь, блядь! трусливая! ты! свинья!
обычно я пугаюсь, оказавшись посреди бела дня без очков, впадаю в панику, но сейчас я, очевидно, охуел от ужаса заблаговременно, до того что не чувствую вообще ничего, кроме шума в голове и крови, которая щекотно стекает из разбитой кожи сквозь волосы и вниз по шее, очень больно, нет право же, я об этом могу лишь догадываться, потому как голова у меня болит всегда, особенно когда я не сплю, а для того, чтобы меня вырубить, ему понадобилось бы ударить раз двадцать, он теряет интерес спустя всего шесть, орудие звенит, приземляясь в бутылочные осколки, о которые я режу пальцы, шаря в поисках своих блядских очков, на самом деле я бы на его месте просто забрал их и ушел, наверное, эта тварь подохла бы с тоски задолго до заката, после которого могла бы обрести какое-никакое зрение.
- oh cruel darkness, want you to embrace me, - насмешливо произносит Руд где-то совсем близко, если солнце отнимает у меня шанс что-либо разглядеть, то его и подавно, он сам светится еще ярче, это наверное какая-то цитата, но источник ее мне неизвестен. - АТРОПИН ВЫЗЫВАЕТ СУДОРОГИ, - выкрикивает со всей дури мне прямо в разбитое ухо, хватая за руку, и тычет в мою ладонь нечто прохладное и гладкое. и в следующую секунду я погружаюсь в безраздельное сожаление по поводу того, что он не изволил сделать мне одолжение и не ввел это свое карательное угощение, когда соображаю что этот ублюдок ПОДАЕТ МНЕ ОЧКИ лучше бы он на них наступил лучше бы у меня наступили эти ебаные судороги лучше бы меня вообще не было, - очень болезненные судороги, в отличие от тех, какие бывают от инсулина, скажем, и на этом, в общем-то, и основана терапия атропиновыми комами, практически на болевом шоке, который наступает в результате. что же до рисполепта, то представь себе вату, которой насовали в голову, и ты получишь примерную картину терапевтического эффекта. та еще цаца.
невменяемый, да нихуя он не невменяемый, на шее у него замечаю багровый ошейник из следов своих пальцев, когда возвращаю на место оправленный фильтр для придания окружающей среде убожества, я сижу в подобающем окружении из мусора, а он стоит надо мной, сунув руки в карманы, и изучает меня почти бесстрастно, точно так же глядел на собаку пару дней назад, когда мы таскались словно зомби в каком-то другом районе, и собака, крупная сука, питбуль или стафф, выскочила перед нами на дорогу и замерла, уставившись на него с тем молчаливым напряжением, с которым собаки готовятся напасть. хозяин ее оказался торчком, еще более охуевшим, чем оба мы вместе взятые, да и находился он метрах в двадцати и к собаке своей не спешил, позвал ее пару раз для блезиру, на что она даже ухом не повела, и крикнул нам, что "она просто хочет поиграть", как обычно. "с кишками моими хочет поиграть", - предположил полковник равнодушно, а она медленно приближалась, глядя ему в глаза, и тогда он с этой своей полусерьезной рожей вытащил руки из карманов и присел, блядь, на корточки, уж собак-то я не боюсь, ей-богу, но в перспективе вцепившихся в ебало челюстей вижу слишком мало приятного, а он и перспективу не рассматривал, просто наладил контакт, они глядели друг на друга еще некоторое время, а потом она просто развернулась и убежала, решив, что нахуй такие игры, ЭТО ЖЕ СУКА, жизнерадостно заявил Руд, будто это вносило какую-то ясность.
нахуй такие игры с твоими кишками, и бошка у меня болит так, что я готов раскроить ее самостоятельно, от кирпича болит, от солнышка, от холода, от оверлоада, от возбуждения и удушья. болят ссадины под теми волосами, за которые он тянет, болят расцарапанные ладони, когда я опираюсь о землю старого кладбища, лежащего неподалеку от заброшки. там я сижу на коленях спиной вплотную к серой гранитной стене старинного склепа и отсасываю у него, это длится всего минут десять, но мне кажется, что уже добрых полчаса, он держит меня за волосы и все время отстраняет, оттягивая развязку, вынуждая меня больше целовать, чем сосать, может быть, ему нравится шарик лабрета у меня в губе, а может то, как это выглядит, очки мне на сей раз снять не дозволено, хотя я все равно мало что вижу из-за солнца у него за спиной и слез, которые застят глаза и жгут едко, как кислота, и
- да хватит, блядь, за.. - начинает он, но дух у него захватывает и голос срывается, звучит совсем низко, откуда-то из живота. - говорю, хватит зажмуриваться. сколько еще лет ты собираешься закрывать глаза на тот факт, что Джоди Риверс хуесос. ведь Джоди обожает сосать хуй, его ученая крыса-мамаша, видать, берегла от Джоди сиську, так что теперь он может давать другим членососам мастер-классы, так хорошо у него получается, но хуесос Джоди не поэтому, а потому, что его это заводит, правда ведь, у него встает, когда во рту оказывается хуй, Джоди может сосать хуй часами, готов делать это круглыми сутками, потому-то Джоди и хуесос, что хуй сосет с удовольствием. и ботанским прилежанием. самозабвенно. знаешь что, Джоди, скажи-ка это сам. если ты сейчас это скажешь, мы прекратим немедленно и уйдем отсюда. тем более что отсюда рукой подать до того места, где мы пару лет назад нечто подобное проделывали с Райдером, так что мне слегка не по себе из-за дежавю. просто признай это - Джоди хуесос. это же аксиома. ну?
и ты туда же со своим Райдером. нужно было просто, блядь, пойти к Райдеру и не выебываться. он дергает меня за волосы, рывком снимая со своего болта, ему нравится звук, который при этом производится, и тянет назад, запрокидывая мне голову, чтобы поймать мой взгляд. я облизываюсь, пользуясь передышкой, чтобы сомкнуть челюсти. они болят, и язык тоже, там где он его прокусил. и хуй у меня болит, потому что опять стоит, и это снова ни к чему не приводит. и стоит он не оттого, что мамаша берегла от Джоди сиську, хотя так и было, разумеется, а оттого, что таким образом можно делать Руду приятно и в то же время тешиться контролем, но это и без того нам обоим прекрасно известно и никого не волнует, и к делу не относится, поэтому я молчу, разумеется, молча открываю рот, глядя примерно туда, где на его расплывчатом затененном силуэте находятся глаза, и высовываю язык.
- как же иначе, - судя по голосу, он этим забавляется. - прекращать не в твоих интересах, не так ли. чувствуешь себя нужным, применяешься по назначению, жалкая ты крыса, пидор ненормальный, - берет меня покрепче за голову обеими руками и засаживает куда-то в глотку, так что я давлюсь, больших трудов стоит не отшатнуться и не сблевать, но мне удается, и лучше всего я знаю, что это сраное безразличие - дань обострению, а когда оно пройдет, все происходящее догонит меня и подкосит заново, как комбайн, от которого некуда будет деваться, ведь я не закрываю глаз, вообще блядь никогда их не закрываю, и на такую роскошь, как провал в памяти, надеяться не могу, для этого я чересчур трезв, и происходящее сейчас это всего лишь прелюдия перед всем тем, что он устроит, когда мы вернемся домой, и я даже пальцем не шевельну ради спасения жалкой крысы из лап дьявола и пыточной педерастии, Руд может быть ужасен, когда дело доходит до сексуального садизма, и я подал ему отличный повод ни в чем себе не отказывать, так тебе и надо, так тебе и надо, тактебеинадо, череп трещит меж его ладоней от электричества весь воздух исчерпывается и я думаю только об одном и буду думать об этом пока не провалюсь в какое-то подобие дремы на очередной перебой в пару часов, думаю КОГДА ЖЕ БЛЯДЬ КРОШКА РАЙДЕР Я К ТЕБЕ ПОПАДУ