в приглашающем жесте протягивает мне ладонь, узкую, сухую и холодную. на ней - красочная россыпь цветных витаминок, полупрозрачных, как икра неизвестной ископаемой рыбы.
- приобщайся, братец. ума не приложу, что это, но штырит за будь здоров.
but a demon doctor gave him pills for it all. у камеры начинает барахлить фокус, отчего взглянуть прямо в нужном направлении никак не удается. сценического дыма с запахом Эш напустили повсюду, от этого свет рассеивается, а образы распознаются с задержкой. в его демоническом обществе столько подводных камней, что моя лодка садится на мель всякий раз, когда заплывает в этот тихий омут. ощущение вечного падения сквозь нескончаемые слои прозрачных плоскостей рано или поздно поглощает все мои задачи без следа, отчего странной кажется даже идея что-то предпринимать.
- могли бы уехать отсюда в другую страну, открыть там детективное агентство и прославиться в считанные сроки на полмира.
вот, например. уехать и все глобальные планы по уничтожению закопать. месть столько времени была единственным клеем моих фиктивных мотиваций, что о деятельности во имя других целей не приходилось даже задумываться. мысль о жизни без надобности с кем-то расплачиваться звучит столь дико, что я не могу ее вообразить.
- как ты себе это представляешь, интересно?
- элементарно, как все остальное. даже с пиаром проблем не возникнет, не говоря уж о доходах. раскрутка? элементарно - я буду расправляться с людьми, оставляя после себя лишь обезображенные тела. я позабочусь о методах, способных завести полицию в тупик, так что у заинтересованных в расследовании не останется выбора, кроме как искать помощи в частных детективных агентствах. тут-то и появляешься ты, предлагаешь нашу кандидатуру, проводишь блестящую работу, с хирургической точностью собирая доказательства, которые нашими стараниями неопровержимо указывают на какого-нибудь безвинного бедолагу, и вуаля. если проявить терпение и придать делам видимость запутанных, то авторитет себя ждать не заставит, и долго корпеть не придется. достаточно запутанных, чтобы обеспечить полиции ложный след, я имею в виду.
- например?
- да хоть бы женщина в браке по расчету, у которой есть любовник. косвенные улики, указывающие на ревнивого мужа, уважаемого и богатого. ну, допустим, бизнесмена или политика. наведи шуму в масс медиа - и он сам побежит искать частного детектива, чтобы спасти свою репутацию, ведь он богат и о своем имидже заботится..
- и с чего ты взял, что он прибежит прямиком к тебе в лапы? детективных агентств в нынешних мегаполисах развелось, как собак, и ничто не мешает ему обратиться в какое-нибудь уже себя зарекомендовавшее. это если принять за данность, что его влиятельность не настолько хороша, чтобы обеспечивать связи в самой полиции, я имею в виду.
- во-первых, ничто также не мешает нам предложить свои услуги самостоятельно. потому я и говорю о публичном скандале. прийти и сказать, что мы как владельцы развивающегося дела жаждем справедливости, не можем терпеть такого безбожного очернения доблестного господина злыми языками журналистов и предлагаем свои профессиональные навыки за символическую плату. во-вторых, он может обратиться хоть во все существующие агентства на свете. успех в расследовании все равно гарантирован только нам, потому что только мы посвящены во все тонкости и контролируем улики. что до козла отпущения, то вариантов в этом примере великое множество, начиная от партнеров по бизнесу или конкурентов и заканчивая вторым любовником, еще более ревнивым, чем муж.
- вот странные мозги у тебя, Райдер. посмотришь вроде - тупой безрадостный садист, которому лишь бы баб мочить, а как доходит до оправданий, так вскрываются несметные кладези гениальных идей. пустить бы это свойство на благо в каком-нибудь нормальном деле, и цены бы тебе как рабочей единице не было.
- опять ты за свое. с таким-то подходом немудрено, что ты всю жизнь торчишь. попади я в мир, где ценность всего сущего измеряется в КПД - давно бы с собой покончил, так что ты еще молодцом, считай, держишься. тем более, что способность охватывать картину в целом обычно приводит к потере всякого смысла в масштабах помельче.
- разве что в тех случаях, когда изначально хотел втихаря этот смысл куда-нибудь сплавить. вычисление КПД - конек Аммо, не путай, и в этом смысле я никогда не был уверен, что она так уж неправа. с каких это пор прагматизм вошел в список смертных грехов, кроме того? окружающая среда не была бы такой интерактивной, предназначайся мы исключительно для ее созерцания.
- грешен не сам прагматизм, а количества вашего с ней личного КПД, которые ежесекундно утекают ему на корм. перетарчиваешь, говорю, в очередной раз. тот же синдром эффективности в применении на общую картину всякий раз неизбежно приводит к выводу, что we're all doomed и дергаться все равно бесполезно, потому что любое усилие потонет в безбрежном океане хаоса, так что в конце концов остается только вознести очередную хвалу сатане и отправиться в новый многочасовой наркоз.
в каком-то смысле, быть может. вспоминаю своего отца, однажды заявившего, что сочетание любознательности с изучением точных наук - кратчайший путь к контракту с Мефистофелем. я был еще совсем мал, когда это высказывание услыхал, поэтому ничерта не понял, но запомнил, к сожалению, и вспоминаю по мере взросления все чаще. pills for it all фильтруют мое зрение, гася светочувстительность до непривычного очарования. солнечные лучи заполняют нашу пустую, задымленную сигаретами комнату призрачно сквозь узорчатый ситец кремовых занавесок. вкрадчивый майский ветерок слегка колышет их, волнует тени вышивки на полу, сливается со светом воедино и воплощает его, оставляя на обонянии с осязанием вкусные следы. желание в нем раствориться выманывает нас вскоре за пределы помещения, для начала - на крышу двадцатиэтажки, в которой мы временно расположили свое декадентское укрытие. там высота скрадывается пеной разнообразной зелени, наполняющей район, шум листвы окружает повсюду размеренными приливами, темные кроны раскидистых деревьев далеко внизу сливаются с нашего наблюдательного пункта в единую живую массу, сочно-зеленую и таинственную. тополя торчат кое-где в дозоре, покачиваются, стремятся ввысь, как направляющие. ветер забирается в волосы и под рубашки, ощупывает и осматривает со всех сторон. к такому своеволию природы трудно привыкнуть, когда ты родом из-под земли. разнообразие данных афферентного потока до сих пор дезориентирует меня и отвлекает, в разы усиливая чувство падения. центром гравитации в нем, впрочем, все равно служит компания Себастиана, в ней я теряю себя, будто сила притяжения столь велика, что сознание не поспевает за телом в пустоте меж столпов потустороннего света. поэтому мы и оказываемся всякий раз на доступных пиках высоты, моими стараниями, в машинальных попытках найти этому ощущению логическое обоснование. здесь везде недостаточно высоко.
местность, на которой расположен этот спальный район, холмистая, отчего жилые здания везде врезаны в почву под углом, первые этажи градиентом переходят в подвалы, кругом спуски, подъемы и крутые лестницы, ведущие из одних дворов в другие. ржавые кованые перила, мраморные львы и детские площадки в сумраке густой лиственной тени, секущая шаткость перспективы. асфальтовые заплатки на древнем булыжнике узких мостовых, хлипкие сочленения жестяных водосточных труб на буром кирпиче стен, флажки цветного белья на веревках, гулко аплодирующие ветру в сонной колодезной тишине. солнце прорывается сквозь деревья, обретает в пылевой дымке геометрическую плотность, сверкает бликами в окнах последних этажей. редкие дети на роликах проносятся по дорогам, гулко рыча колесами, одинокий автомобиль похрустывает камешками гравия у подъезда. здесь все татуировано граффити - колкие монохромные россыпи на серых боках гаражей, под крышами пухлые ряды аббревиатур. кирпичные дворовые арки, расписанные яркими нагромождениями до самых потолков, порождают стойкие ассоциации, будто фрагменты штолен из старых веток подземного метро эксгумировали целиком и имплантировали в жилые дома в качестве опор. подъемы и спуски, бездумный дрейф выводит нас в конце концов к школе, наглухо сокрытой за густым частоколом растительности. неизвестные мне кусты цветут, благоухая до одури, жужжат ордами пчел. дальше - забытое широкополосное шоссе, битумный панцирь которого покрыт пылью и трещинами, сетчатый забор автостоянки переливается на солнце рыбьей чешуей. спустя еще десять минут ходьбы пустырь выныривает из дремотного лабиринта дворовых деталей внезапно, как инопланетный корабль, наполняя воздух неразборчивым миксом из электронных мелодий, грохотом, красочным мельтешением - вроде, лунапарк. стайки отдыхающих мамаш, юные парочки, праздничные гирлянды аттракционов теряются в дневном свете. очередная высота, превосходящая все прочие, которые в этой части города доступны, предстает монструозным скелетом колеса обозрения, и мы даже не утруждаем себя обсуждением решения ее покорить. у нас просто нет выбора.
конструкция выглядит такой шаткой, а кабины такими игрушечными, что идея разгрузки этого конвейера на пике высоты прямо в безмятежную небесную синь кажется мне более естественной, чем последующее возвращение пассажиров на землю. огромный циферблат космической машины времени, по достижению двенадцати испаряющий наездников из бытия. хотелось бы верить. окрестности по мере отдаления плавятся, теряя частности, схематизируются до картографической точности, упорядочиваются, складываются в единую картину. молочная дымка в воздухе густеет вдалеке, стирая горизонт, отчего кадр расплывается, как акварель по мокрому листу. доставшаяся нам секундная стрелка с кабинкой на конце ползет вверх медленно и неумолимо, чудовищно лязгая в пути, и на восьми часах я, не в силах устоять перед соблазном, высовываю нос за бортик, гляжу вниз, отчего знакомо терпнут пальцы, а под ребрами нездорово щекочет. плавный подъем еще хуже резкого контраста расстояний, с которым имеешь дело по выходу на крыши или балконы. плавный подъем похож на пограничный брейкдаун, заснятый в рапиде - благо мои брейкдауны затягивались порой на полгода. в первую четверть всегда бывает весело. игривый адреналин маниакальной стадии, стрессовый подъем показателей, как в начале долгой погони, в которой собрался уносить ноги от танковой дивизии посреди голой пустоши, сам при этом не имея ни плана, ни оружия. с трех до шести разрушение, до того могильно сквозившее во все щели твоей ломкой скорлупы, наконец начинает разевать пасть. лениво потягивается после долгого сна, стряхивая маниакальность, как капли с перьев, отчего опорные сваи мироздания оглашают все вокруг ужасающим скрипом, с каким начинает заваливаться исполинский подъемный кран или роторный экскаватор. этот оглушительный вой настигает тебя повсюду, зубы щелкают из каждого дверного проема, домокловы мечи свежуют на каждом шагу, и бежать некуда, и земля под ногами разъезжается истлевшей тканью, и сон становится далекой мечтой, а память дырявится сигаретными ожогами провалов. с шести до девяти, когда этот огромный грузоподъемный механизм уже обретает в падении достаточно ускорения, чтобы в ушах свистело, а гайки и шурупы отказавших креплений осыпали поверхность внизу с барабанным боем града, точно так себя и чувствуешь, как застрявший в кабине крановщик. всего только и можешь, смирившись со своей участью, созерцать, как подвластный и послушный тебе ранее механизм крушит все прилегающие блоки, как разрушение бесстрастно поглощает все, чем ты дорожил, все, что ты скомпрометировал своей привязанностью, и нажирается лишь тогда, когда терять уже нечего. последние секунды перед падением растягиваются в вечность, спокойную, незыблемую, осязаемую, и свет отчаяния на пике ослепителен в своем величии. двенадцать - око шторма, в котором перестаешь думать, безупречная гармония космической тишины, нерушимый стазис среди обломков кораблекрушения, момент истины, момент чистоты. в такие минуты видишь вещи без примесей, все взаимосвязи ясны, как на ладони, неприкрытые твоим к ним отношением и эмоциями, которые обрушились на тебя волной цунами, чтобы бесследно впитаться в прибрежный песок.
- странно, - подает голос Себастиан. тень от козырька кабинки ложится на его лицо по косой, погружает во тьму глаза и лоб, сливается на щеке с тенью от волос, оставляя на свету лишь кончик аккуратного азиатского носа, сегмент фантастической ощеры, которой он улыбается, и безупречную линию подбородка. and the demon smiled as the circle spinned. его каштановые пряди золотятся на солнце, оттеняя кожу мертвецкой синевой, в радужках глубина морской воды, прозрачной, как хрусталь. - это странно, что тебя не нужно все время трогать, чтобы чувствовать.
мы плавно приближаемся к двенадцати, и проведенная с брейкдауном аналогия наполняет меня едким осадком беспокойства. никто и никогда не смел прежде приближаться ко мне на такую короткую дистанцию, поэтому лучше бы мне поскорее найти способ избежать наказания, иначе потери превысят запас сил, необходимых для реконструкции. если такой способ вообще существует, конечно. сам я даже представить не могу, но чужие примеры все же попадаются иногда, хоть и редко. лучше бы мне поскорее сломать что-нибудь важное, чтобы перебить этому чудовищу из шкафа аппетит и оттянуть день казни. я бросаю взгляд вниз - с этой высоты ленточное хитросплетение американских горок выглядит лабиринтом ходов в пустоте, прорытых розовым червем на колесах, который мечется теперь по собственной кольцевой в поисках выхода - и внезапно прихожу к открытию, что возможность разделять компанию Райдера не может тормозить моих честолюбивых планов по погружению страны в хаос эпидемии, потому что лежит в основе этих планов. попытки обезопаситься нанесением глобальных поломок в принципе выглядят сомнительно, но от порочной уверенности в том, что за все надо платить, избавиться не так-то просто, особенно когда свято помнишь о таких очевидных механизмах работы бытия, как закон сохранения энергии или закон Архимеда. небось, в качестве платы проканало бы с куда большим успехом что-нибудь полезное, но в моем случае прикладные навыки до сих пор срабатывали правильно только тогда, когда применялись для разрушения. даже познания в кодинге или генетике в конечном счете восходят к изобретению способов саботажа. навык контроля над телом незаменим, когда за деньги выставляешь себя на посмешище толпе, с восторженным трепетом глазеющей на бои без правил. "эффективность эффективностью, но в первую очередь шоу должно быть эффектным, крошка. они пришли и платят деньги не потому, что хотят поприсутствовать при убийстве. они платят, чтобы утолить жажду крови и насилия, и ты будешь давать им кровь и насилие, пока кормишься в этом бизнесе от моего стола" - о Майя, маленький монстр, hell of a manager. вот уж где ходячий пример заботы о КПД. мою эффективность в период действия нашего контракта Майя берегла столь отчаянно, что однажды даже заставила Аммо заменить фенциклидин в моем растворе на атропин, надеясь таким образом оградить меня от употребления. судороги как результат были явлением неприятным, но с нуждой в употреблении, которая возрастала прямо пропорционально количествам крови и насилия, и рядом не стояли. Аммо же, раз утолившая свой научный интерес созерцанием последствий атропина по вене, взятками не соблазнялась, а к угрозам имела врожденный иммунитет, так что Майе пришлось-таки в конце концов с моей пагубной наклонностью смириться. это был шоу-бизнес; навык демонстрации жестокости вызывал тем больше раздражения, чем лучше я его оттачивал. нанесение вреда другому человеку - вещь еще более постыдная, чем отправление естественных нужд, и заниматься этим на публике, а тем более для публики, которая в ответ восторгается, ревет, аплодирует, заливает тебе в награду зенки бесплатным бухлом и выкладывает путь бесплатными шлюхами, оказывается в конце концов утомительно и обидно. нигде одиночество не чувствуешь острее, чем в скафандре собственной бесчеловечности, поверхность которого манит фанатов жанра, как мотыльков.
- однажды я не устоял, - произношу я, все еще глядя на Райдера, и чувствую, как слова развеиваются ветром в невесомость. - нажрался циклодола на какой-то пати, где меня снова поздравляли с бесчеловечностью, затер его сверху парой стаканов виски и тем самым создал идеальные условия для прихода белочки, а белочка вследствие врожденной сдержанности и вытеснений явилась бурная, стоило только лишиться самоконтроля. обычно-то я вместе с ним лишаюсь и сознания, тихо лежа под наркозом, а тут вдруг открылось такое поле для деятельности, и белочка не преминула воспользоваться шансом. хорошо хоть, там была Аммо, которой в этой неприятной истории досталось больше всех. сперва это была череда непристойных притязаний, которые при свидетелях совершенно никуда не годились, но потом ей все же удалось переключить мое внимание на публичность мероприятия и тем самым ввергнуть в окончательное негодование, что обернулось еще большими траблами. мероприятие проводилось в каком-то очередном клубе или баре, и в интерьере этого заведения моими стараниями не осталось ни единого целого предмета, причем я не уставал повторять, что кроме нее там нет никаких людей, делай что хочешь, круши, ломай, блюй, вешайся, трахайся, бухай, колись и нюхай - свидетелей нет, вокруг сплошь шлакоблоки генетического материала, а из людей лишь она и, может статься, еще бармен, приглянувшийся мне своей джентльменской невозмутимостью. весь этот генетический шлак не переставал восторгаться, доводя мое бешенство до точки кипения, и даже усердно ободрял - до тех пор, пока я не присоединился к компании невозмутимого парня за стойкой чтобы там разжиться бутылками с ромом и виски, полагаясь в своем выборе на градус, который обеспечит должную горючесть. вот когда я начал обливать этих фанатеющих ребят спиртным, чтобы придать им горючести, веселья здорово поубавилось, а Аммо пришла к выводу, что дальнейшее празднество вряд ли сможет повлиять на чью-либо эффективность положительно, и великодушно взяла на свои плечи заботу о нашем возвращении домой. но основные проблемы поджидали нас лишь в метро, когда надежда на мирное окончание бурного вечера уже брезжила на горизонте. все потому, что ума не хватило сперва довести меня до состояния, в котором я буду уже более пьян, чем зол, а не наоборот, но она не сделала этого, очевидно, опасаясь перегнуть палку побочных эффектов циклодола. поскольку же я был более зол, чем пьян, от меня не ускользнула неприятность, постигшая ее посреди вечернего скопления пассажиров вагона в лице мужчины средних лет, который обладал всеми признаками типичного для тех краев трудолюбивого обывателя и преуспел на поприще опьянения куда как похлеще меня. этот мужчина доебался до Аммо, пользуясь вынужденной по причине толпы близостью, и облапал - как я выяснил позже, он, видишь ли, желал удостовериться, что перед ним девушка, потому как ее рост и сложение поселили в нем ненужные сомнения. у Аммо-то конечно хватило в той ситуации выдержки, чтобы не лезть в драку, отделавшись парой каких-нибудь убийственных оскорблений, но диалога их я со своей отдаленной позиции не слыхал, а вот контакт и мимику отследил с кристальной ясностью. отследил и обеспечил себя идеальным козлом отпущения, который просто не мог бы пережить подобное правонарушение безнаказанно. о нет, предвидя твои выводы - проблема крылась отнюдь не в ревности, просто Аммо это не понравилось. это было произведено с ней насильственно в моем присутствии, отчего противозаконность действий нарушителя превысила его право на существование, и приговор встроился ко мне в белочку так естественно, что о сомнениях и речи не зашло. сдвинуть меня с места на нужной станции оказалось для Аммо задачей невыполнимой, потому что субъект оставался в вагоне, и я был непоколебим в своем решении следовать за ним во избежание лишней паники. сейчас-то понятно, что вполне нормальной реакцией было бы этого паренька отделать и, может быть, даже сильно. даже покалечь я его - и то простительно, но моя интенсивность перешла всякие границы еще на празднестве, а козел отпущения представился в слишком подходящий момент. Аммо ничего не оставалось, кроме как следовать за мной, когда я вышел за ним на пустынной спальной станции и проводил почти до самого дома, дожидаясь нужной безлюдности, а потом догнал, окликнул и демонтировал голыми руками, уже привычный к такой работе благодаря нашему с Майей сотрудничеству. благо, тянуть резину зрелищности в этой ситуации не было необходимости, так что я просто поймал его за голову, повернул на девяносто, потом еще на девяносто, помог себе локтем, упер левую в плечо, дернул вверх и оторвал, вознаграждаемый обычным для этого процесса хрустом, хлюпаньем, чавканьем и треском, тут же с ног до головы изгадившись в крови, которая в подобных случаях хлещет из артерий хоть и поступательно, но таким напором, что диву даешься. а Аммо стояла и все это наблюдала, впервые в жизни видя меня за такой работой, потому что в наш скромный цирк не ходила и излишней тягой к подобным зрелищам не страдала. определенно, стоицизм ей пришлось проявить немалый, особенно когда я посмотрел на нее и тут же заметил эту ноту, которую видел слишком часто, чтоб не узнать. заметил и спросил - ты что, боишься? боишься? боишься меня, (подлая предательница, вероломная сука)? много времени на раздумья в критической ситуации у нее не ушло. ага, говорит, боюсь. боюсь, что нас запалят. ты-то еще как ты со своими связями, а вот мне перспектива сесть за соучастие ничуть не улыбается. посмотри, говорит, на себя, ты же по уши в крови. сними рубашку, дай - я положу в сумку, и пойдем уже наконец домой, этот вечер начинает меня утомлять.
- хе, - по-детски торжествует Себастиан, наслаждаясь чувством, что в этом прегрешении при ее свидетельстве не одинок. - то-то ты с таким знанием дела меня осуждал, когда принял.
- она в моей компании много чего перевидала, но все же мало за какие проступки мне было так стыдно, как за тот вечер. даже до сих пор стыдно, по-моему.
- да ладно, - видя, что я наслаждению не препятствую, он кайфует и щурится с небрежным превосходством. - знал бы ты, сколько подобных клиентов я извел, пока у нее жил. их же повсюду не оберешься, с вашим-то священным ужасом перед пидарами.
- я прекрасно знаю, сколько, - тут уж не сдержаться. во всей истории приключений Райдера под землей ничто не поражало меня поначалу сильнее, чем его беззаботность. - о тебе даже по телевизору рассказывали. они тебя окрестили еще барным потрошителем, потому что одним из важных для следствия аспектов был опрометчивый визит жертв в heaven, где она работает, в день или за пару дней до убийства. мало того, что ты отбил им всех клиентов, так и вовсе включил ее в список потенциальных подозреваемых. думал об этом когда-нибудь? не разведи ты в конце концов того плутонового психоза с расчленением проститутки, который вынудил Аммо ко мне обратиться - коротал бы сейчас эти солнечные деньки в какой-нибудь экспериментальной камере, потому что твой арест как серийного убийцы был лишь вопросом времени. а случись мне входить в опергруппу по этому делу, так и времени бы не потребовалось, потому что одного взгляда на тебя было достаточно, чтоб понять, кто из тамошних завсегдатаев виновен.
- я в не.. - начинает Райдер, но перебивает себя беззвучным хохотом. - я в неоплатном долгу перед вами, о великий и ужасный мусор-доно. мент-сама. известны ли этой грешной земле способы выразить благодарность за великодушие, которое вы проявили к моей никчемной шкуре, офицер-сан?
- опер-кун, - подсказываю я, подогревая его восторги. приближаемся к пику, кабинка ползет вверх с убийственной плавностью - или это тихий ужас перед высотой, ощутимой на данном этапе уже каждым рецептором, обеспечивает меня ненужным адреналином, который услужливо замедляет ход времени. даже если и так, я ни его, ни ужаса не разбираю, они бесследно тают в головокружительной близости Себастиана. его беспечное веселье заразительно и приятно, его легкость - легкость клинической смерти, кристальная ясность небытия, призрачная истинность космоса, в которой весь ужас отступает как нечто слишком вторичное. даже боязнь его утраты переходит в фоновый режим, гремит где-то внизу, как американские горки. едва вспомнив о ней, я незамедлительно раздражаюсь от того, насколько близко он сидит к перилам, и зажмуриваюсь, чтобы унять беспокойство. это блядское беспокойство - причина всех утрат, но устраняется оно только самой утратой, если прежде не обесценишь, а так наебывать самого себя я никогда не умел.
- странно, - повторяет Райдер. пол едва заметно вздрагивает под его весом, заставляя меня открыть глаза и увидеть, что этот ублюдок на самой вершине решил встать, чтобы занять место со мной рядом. я подавляю взметнувшуюся было взвесь паники, сосредоточив взгляд на черном силуэте телебашни - ее шпиль подпирает опрокинутый бокал небосвода как ось, слабый намек на опору. маневр проходит успешно, и его музыкальная кисть просачивается между моими сцепленными пальцами, чтобы их разомкнуть. взяв меня за руку, он тянет ее к себе и прячет в теплом пространстве между своих тощих бедер ближе к коленям. чуть медлит и добавляет в компанию к двум нашим ладоням еще свою левую, для верности. странно, да, иметь дело с руками еще более холодными, чем мои.
- пассажиров вроде тебя следует принайтовывать к сиденьям в самом начале, - делюсь я. - приковывать, привязывать, привинчивать, приколачивать и приваривать. это должно быть включено в меры технической безопасности первейшим пунктом.
- учту, - бросает он, глядя в сторону. - главное, пацанам внизу сообщить не забудь. не зря же мы им башляли при входе, - его руки обезоруживают меня не меньше, чем его рот. возможно, причина кроется в отсутствии опыта, потому что никому до него в голову не приходило гладить меня по пальцам, но я почти уверен, что кто угодно другой на его месте не добился бы ничего, кроме раздражения. в его же исполнении это едва ли менее сексуально, чем поцелуи.
- что странно? - напоминаю в попытках отстранить боль, растекающуюся по пальцам вслед за его касаниями. сейчас пройдет, когда занемеет, а потом я начну забывать, что у меня есть кожа, а под ней нервы, которые не являются продолжением нервов Себастиана.
- рядом с тобой я чувствую себя, как в детстве, - задумчиво произносит он, поворачивает голову, позволяя солнцу высветить сопряжение высокой скулы с резким подъемом линии челюсти, до которого его челка после последней стрижки не достает. еще более хрупко от того, насколько безупречно. еще более смутно от равновесия признаков, заключенных в его внешности. с виду не парень, не девушка и не трап, распознавание образов дает сбой и терпит провал, отчего идея полноценного секса с ним постоянно сбивает меня с толку, чего явно не скажешь о нем самом. вовсе не вопрос отвращения, стыда или сомнения, учитывая, что со мной творится в его присутствии. просто я не могу этого представить, как жизнь без долгов, и незнание технических тонкостей окончательно ставит в тупик, не говоря уже о распределении ролей. очевидно, что долго продолжаться эта стадия тоже не может, а сам секс в такой ситуации послужит разве что увлекательной игрой, обменом рукопожатиями, проявлением доверия и не более. очевидно, что он не ошибается, когда говорит, что это я придаю процессу излишнюю важность, что есть вещи куда более интимные, начиная от совместных погружений в плутон и заканчивая спаньем на одной кровати, слезы, исповеди, истерики, прочие слабости; инъекция его крови мне в вену была более интимной, чем последовательное соединение проводников в электрической цепи, чего греха таить. потому этот секс и обретает такую неподъемную важность, что я запутываюсь в его нейронных сетях, стоит только чуть-чуть прикоснуться. потому, что полная синхронизация неизбежно окажется слишком подобна первичной, слишком хороша, чтобы не бояться из-за нее все проебать, следуя первичному же сценарию. бесценный опыт научил меня уже чересчур. осознание того факта, что события не могут вечно проигрываться по одному сценарию и приводить к одному и тому же результату, не умаляет боязни.
- прости, что мы разные люди, - мне очень жаль. Райдер не понимает, это заметно по удивлению, с которым он заглядывает мне в лицо. вернее, понимает, конечно, просто мирится с этим фактом, потому что не может на него повлиять. он сдерживает ухмылку, кончиками своих пальцев прохаживаясь по всей длине моего указательного, отчего меня продирает насквозь с интенсивностью наждака.
- ..как в детстве, и это удивительно, потому что я его везде обыскался и решил уже, что слишком давно забыл, какое оно, чтобы найти, и буду терзаться этой нуждой остаток жизни. знаешь, я о той чистоте, которая позволяет чувствовать ток в проводах над головой, аккумулировать свет, резонировать со всем, что видишь, вникать в кости, причащаться к любой среде, едва на нее посмотрев. все тогда умытое и яркое, свежее, новое, пригодное, все тебе принадлежит и ничем не угрожает, потому что является таким же твоим продолжением, как руки или ноги. я думал, это чувство проебано безвозвратно, а теперь оно опять под рукой, и я от удивления даже теряюсь. понимаешь, о чем я?
- понимаю, - рано или поздно желание разразиться слезами начинает брезжить на горизонте, как единственный честный метод борьбы с непонятными ситуациями, для изучения которого никого не приходилось кривлять. - понимаю, конечно. только это не детство.
- а?
- в детстве просто помнишь слишком хорошо, каково оно было прежде, потому что момент его утраты еще достаточно близок, а между тобой и этой памятью не успело вклиниться ничего серьезного. никакие непреодолимые горы бесценного личного опыта, никакие кровавые пятна на линзочке не загораживают горизонт, когда оборачиваешься. ты говоришь о ностальгии по ностальгии. то, что лежит в основе поисков - и есть гармония, утраченная при рождении. это и есть блаженство, стылые следы которого я лихорадочно преследую всю жизнь в наркозах. это и есть небытие, свобода, отсутствие одиночной камеры, в которой оказываешься заперт, когда рождаешься. это и есть твое читерское прегрешение. твое опасное волшебство.
- мое? - где-то глубоко внутри меня вибрирует озноб, но на поверхность не доходит и тени, и вовсе не потому, что я привык к сдержанности. - я думал, твое. но да, пожалуй, ты прав. обсценный опыт, как же он заебал.
теперь на выход. на шести часах, в середине цикла. возможно, на двенадцати мы умудрились-таки перелезть в другую реальность, просто сами не заметили, потому что подверглись изменениям с ней заодно. хорошо бы здесь не было нужды в расплатах и прочих поделках. Райдер тянет меня за руку вниз, между своих колен, вынуждая к нему склониться, и целует в шею, щекочет выдохом ухо, окатывает запредельным теплом. это слово удалось вспомнить лишь недавно, потому что с момента нашей с теплом последней встречи прошло слишком много времени. перед высадкой на твердую почву руки приходится разжать, чтобы не пропустить шанс вылезти из кабины, а разница в росте лишает маневренности нас обоих. проклятущая разница в росте вообще доставляет по жизни массу неприятностей, и делать на нее поправку не было нужды разве что в компании Аммо, особенно когда она прибегала к помощи каблуков. из-за этой разницы Себастиан при своих нормальных ста восьмидесяти едва достает мне до подбородка, отчего целоваться с ним стоя неудобно, хоть и смахивает с виду на какой-нибудь постер к блокбастеру эпохи Дика Трейси. в данном случае избавление от физического контакта даже идет мне на пользу, потому что позволяет остыть. вместе с теплом в памяти пришлось освежить и понятие холода, который не мешал ровно до тех пор, пока я его из себя не изжил.
no security needed, if we got it then we touch it. огромные окна в оформлении старинных рам выходят в большой двор-колодец, вечером комната слабо озаряется светом зелено-красной вывески многоэтажного отеля по соседству. прямой солнечный свет сюда пробирается только ранним утром, еще не достигнув своей болезненной яркости, в остальное же время царит естественный полумрак, так что диким не кажется даже отсутствие поверх занавесок привычных штор. потолки такие высокие, что превышают мой рост в два раза, а это значит, что замена обоев или покраска стен станут делом проблематичным, если до этого дойдет. может и не дойти, а пока что британским ученым удалось экспериментальным путем установить, что такие обои служат идеальной основой для нанесения автомобильных красок, и я заимствую у своего единственного научного сотрудника очередную рыбью икринку, чтобы не переставать заниматься вдохновенным производством граффити еще на протяжении часа или двух. акустика всегда кажется тем более удовлетворительной, чем больше помещение, поэтому в цеху у Аммо вспоминается как нечто вовсе безупречное.
- что написано? - Райдер сидит на паркетном полу, презрев матрасы и стулья, и увлеченно чинит нечто, подозрительно напоминающее старую автомобильную магнитолу, которое сам же и разобрал не далее чем вчера. чтобы оценить получившуюся картину в целом, мне приходится отступить.
- затрудняюсь, - на самом деле, конечно же, ничего. это просто набор желтых геометрических форм с черными тенями, имеющих отдаленное сходство с буквами, но признаваться в этом и тем самым так облегчать работу его распознаванию образов я не намерен. - а что по-твоему?
- хуй, - тем более что он и сам себе эту работу усложнять не собирается. - что же еще.
- как-то для хуя букв многовато, по-моему. это тебя часом не смущает?
- не-а, - отвечает, с трудом сохраняя серьезность. - зашифровал просто, но зная тебя..
еще хуже, чем утрата Себастиана как источника красоты, для меня была бы потеря друга в его лице, потому что с этим от рождения проблем было слишком много. потому что объектов влечения вообще попадается по жизни в разы больше, чем объектов доверия, в то время как потерять доверие к человеку куда проще, чем перестать его хотеть. возможно, я просил его не спешить только оттого, что риск утраты друга в таком контексте гораздо ниже, чем если попросить перестать. что же касается настойчивости самого Райдера, тут дела обстоят еще проще - он не утруждает себя дифференциацией влечений, так что все теплые чувства поступают единым вольным потоком, который норовит просачиваться самыми кратчайшими методами. благодаря пограничному расстройству мне тоже требуется для такой дифференциации прикладывать усилие, но я к нему привык еще с той поры, как наебнулся об этот бурный поток впервые. что они знают об аугментах.
- эй, - хотели погулять на недостроенном мосту, где я в последний раз бывал еще зимой, но дождь рассудил по-другому, так что приходится спасаться в каком-то трущобном заведении с водкой, игровыми автоматами, немолодыми шлюхами и дискоболом. оно располагается в полуподвале и заполнено гадостным угаром, в котором отдаленный шум дождя, матерный гул публики, звон посуды, кейгенные мелодии слот-машин и трескучие песнопения радио естественным образом продолжают никотиновый дым, углекислый газ, перегар и моющие средства. цветные блики плывут по залу бредово как в аквариуме, добавляя в эту лихорадочную романтику шаткости, и в целом лучшей аллегории к спаму уже не найти. такие места приходятся кстати, когда скрываешься от преследования, но только в тех случаях, когда преследователи не оснащены способами отслеживания точного местонахождения цели, как это бывает, когда тело цели содержит маяки или наномаркировку. чтобы избавиться от первого, мне пришлось прибегнуть к трепанации в условиях, далеких от стерильных, но иных в распоряжении моего старого знакомого доктора-ренегата не оказалось, так же как и у меня при выборе доктора. в отсутствии второго никогда нельзя быть уверенным до конца, но, кажется, такие размышления на данный момент обеспечивает чистая паранойя. нет, в том, что мои бывшие сотрудники ищут меня, желая разделаться, сомнений не возникает - уж слишком много данных через мою голову за годы службы успело протечь, чтобы позволить мне теперь с ними безнаказанно разгуливать где душа пожелает - но мне известны их методы, и это очередной раз, когда оружие разработано слишком хорошо, чтобы работать в кустарных обстоятельствах. поиски такого субъекта, как я, наверняка обходятся им дороже, чем предполагалось, невзирая на мою прокачанную репутацию и приметную внешность, и даже не столько потому, что я перемещаюсь много и часто. я перемещаюсь слишком бессистемно, вот почему. при таком раскладе спалиться можно в первую очередь из-за никчемной случайности - например, какая-нибудь официантка, захаживающая время от времени на ресурсы с розыскными сводками, которая окажется достаточно наивной, чтобы поверить в реальность материального вознаграждения, или арест в каком-то из отделений частной почтовой службы, при помощи которой я получаю от старых контактов свой стафф. все старые контакты рано или поздно дают сбой, когда речь идет о чем-либо противозаконном - эта аксиома тоже вбита в меня обсценным опытом на все сто, ведь именно благодаря ей я в конце концов на треклятую службу некогда и попал.
- а? - еще есть вероятность, что господа подземные офицеры найдут полковника. в случае с ним бессистемность поставлена во главу угла столь прочно, что неизвестно еще, кого из нас двоих раскопать проще, но полковник в отличие от меня привык быть на виду и имидж имеет куда более материальный. найдут и проявят достаточно сообразительности, чтобы установить за ним слежку, а не просто взять на месте или убить. с моей стороны контакты с теми оппозиционерами, которые в прошлом проявляли наибольшую активность в уничтожении мне подобных, явились бы мерой достаточно логичной, чтобы быть предсказуемой, но что касается полковника, то единственный способ наладить с ним контакт состоял в личной встрече, и если он умудрялся успешно скрываться от закона при всех своих привычках на момент этой встречи, то нет никаких причин ставить его безопасность под сомнение сейчас.
- какой из твоих отказов был больнее всего? - я слишком много о них думаю и мне это не нравится. то ли рыбья икра в сочетании с дешевой водярой дает неожиданные побочные эффекты, то ли я опять нездоров. последнее послужило бы прекрасным объяснением тому дрянному ощущению, которое лишает меня ясности уже несколько часов. ощущение, будто кулер процессора в моем черепе засорился и работает с перебоями. смутное чувство поломки. снова-таки, та же проблема: в результате стольких апгрейдов мой иммунитет сделался, видимо, уже слишком хорош для некоторых разновидностей респираторных инфекций, которые у среднего наземного горожанина проходят в категории "простуда". в угарном чаду заведения слабо различим озоновый запах ливня - это значит, уйти отсюда нам пока не светит. я люблю дождь, но не люблю мокрые вещи и нулевую видимость, которые он обеспечивает. - та, первая? Эшли? - все выпытывает Райдер, отстукивая по столу зажигалкой.
- Эшли не была первой, - да и говорю я достаточно много, чтобы предполагать нездоровье. отвращение, которое возрастает прямо пропорционально количеству произносимого, никак этому не мешает, и оттого только более отвратительно. - самой первой тоже была одноклассница, но на момент перевода к нам в школу Эш она уже куда-то подевалась. да, она послужила основоположницей моей коллекции отказов, эта девочка. ее звали Зара, она училась со мной с самого начала и ушла еще до того, как нам исполнилось по десять. точно помню, потому что в десять обрел Аммо, а Аммо такой хуйни не допустила бы. она была с виду довольно азиатская, Зара. почти такой же монголоид, как ты, только еще более щуплая, и все лицо в мелких кофейных веснушках.
- ох-х, - заинтересованно щурится Себастиан. да да, я и сам непрочь порой послушать чужие охуительные истории о фейлах и лишениях, так что интерес его понимаю вполне, кроме того, что он уже слегка пьян и по жизни озабочен. - дай угадаю - она так и не заподозрила о твоем присутствии в классе вплоть до ухода?
- ты меня сильно недооцениваешь, - он опять хватается за графин с прозрачной заводской отравой, выдаваемой здесь за водку, и тычет в мою сторону, намереваясь налить, но я качаю головой. и без того уже не слишком сладко. - даже не столько ее внешность легла в основу моего пристрастия, хотя со внешностью у нее все было в полном порядке, сколько ее чертов голос. такой голос получится, если взять какую-нибудь прокуренную блюзовую вокалистку и запитчить вверх, а потом еще автотюном зашлифовать, чтоб вышло нечто среднее между кошачьим мяуканьем и семплами из динамиков в детских игрушках. я был очарован, едва только впервые услышал, в общем. а поскольку так уж сложилось, что до попадания в первый класс я пребывал по большей части в изоляции от других деток и родителей имел слишком научных, чтобы располагать какими-либо сведениями о способах выражения симпатии, то действовать с Зарой я стал весьма активно и малейшей необходимости скрывать от нее свои чувства не видел. того, что эффект от ее созерцания меня раздражает, как свойственно слабостям, я тоже не скрывал, поэтому со стороны это выглядело обычно безосновательным насилием, причем она сопротивления не оказывала - изначально, наверное, потому, что не знала, как на такие выходки реагировать - и от этого я приходил к выводу, что все нормально, понимаешь ли, по обоюдному согласию. и я таскал ее всячески, тискал, валял по полу, вообще ни в чем себе не отказывал, тем более что лишение Зары свободы тешило мою пресловутую тягу к контролю и было по этой причине приятно, отчего ее стабильно украшали синяки от моих пальцев, и самое здесь непонятное - почему с этим мирилась ее мать. может быть, потому, что семья у них была гораздо менее благополучная, чем моя, и многодетная, а я в свою очередь проявлял интенсивность во всех областях, в том числе провожал ее до дома, помогал с уроками и задаривал всеми теми ништяками, которые выносил из дому. ну, к примеру, сладости вменялись мне матерью достаточно усердно по причине своей полезности, а в их потреблении я в то же время не видел ничего соблазнительного, так что все сплавлял Заре с превеликим удовольствием почти каждый день. на самом деле ништяки и уроки были единственной причиной, по которой эта маленькая сука в таком нежном возрасте беспрекословно терпела издевательства, а вовсе никакая не взаимность, но я был уверен в обратном вплоть до конца года, оказавшегося в истории нашего совместного обучения последним. тогда Зара, предвидя расставание, пришла к рассудительному выводу, что в дальнейшем никакой пользы из моей компании извлечь уже не светит, и с чистой совестью облегчила душу в длинной записке, которую отдала мне на одном из заключительных в году занятий. в ней она сообщила, что у меня с головой проблемы, что она терпеть меня не может, что я даже не представляю, как сильно заебал ее за три года, и что она совершенно счастлива наконец уйти из этого класса и надеется больше никогда меня не видеть.
- какой кошмар, - смеется Райдер. - страдал небось?
- ты знаешь, - феноменально, но факт. - если я и страдал, то незаметно для себя, потому что на тот момент недоумение заняло меня куда сильнее личного лишения или унижения. я не мог представить, что все пытки можно было сносить только из-за каких-то вшивых бонусов, хоть это и было единственным логическим объяснением, и даже схожие выводы, к которым пришел в ходе консультации на тему Зары мой отец, меня тогда не убедили. я очень долго ломал голову над этой задачей, но правдоподобных решений не находилось, - он хохочет громче и снова наливает. - ну, так что я решил в конце концов, что она просто немного ебнутая, и пребывал в этой милой уверенности еще добрых лет пять, пока мои собственные моральные ценности, и без того довольно шаткие, не пали жертвой обстоятельств окончательно. с Аммо под боком непродуктивность подобных ценностей начинает бросаться в глаза, знаешь ли, особенно когда большую часть времени развлекаешься такими экстремальными способами, как воровство реактивов и лабораторного оборудования, для чего, конечно, сперва требуется незаконно проникнуть на территорию, где эти полезные вещи хранятся. таким образом этот процесс всегда немного хронический. тем не менее, увлекательный: краем глаза всегда следишь, какие предметы интерьера в кабинете химии, например, или физики, или местном травмпункте, или школьном медпункте могут понадобиться, где именно они стоят, какие на дверях замки, каковы потенциальные запасные пути к отступлению, есть ли сигнализация и так далее. серьезно, было забавно, и мы обычно проявляли достаточно терпения и осмотрительности, чтобы не попадаться. ну, попались, конечно, пару раз. в частности, когда опьяненные успехом прочих предприятий решили влезть не много не мало на аптечный склад в моем секторе. проблем с законом в тот раз удалось избежать только потому, что заведующий этим складом был знаком с моей матерью как с врачом, и личное уважение пересилило в нем гражданский долг, но зато тогда мы впервые столкнулись с трейлером той дилеммы заключенного, полнометражную версию которой мне довелось пережить в колонии. в ходе игрового допроса, учиненного нам взрослыми, Аммо перво-наперво свалила все на меня. я же подумал немного и решил, что не буду переводить стрелы на нее, но выгораживать тоже не стал, поэтому представил ее как свою ассистентку в злодеянии, которое задумал сам, и благодаря этому заслужил несколько больше уважения, чем удостаивался до того. такова уж моральная сторона ее научности, но это, думаю, для тебя не секрет.
- теперь уже нет, - он задумчиво прикусывает губу, некоторое время молча глядит в сторону, потом облизывается, покрывая рот кратковременным глянцем, в котором отсверкивает космический блик дискобола. - тогда я был слишком далек, чтобы в это поверить. вот то же самое, о чем ты говоришь. просто не мог представить. очернять не хотел со своим ебаным идеализмом. поэтому она меня не боялась совершенно, знаешь, даже в финальной сцене, в которой она вызвала сатану в твоем лице, чтобы от меня избавиться. я был бы рад увидеть там хоть что-нибудь, но она не только не боялась - вовсе ничего. отключила поврежденный модуль и дело с концом. автоматическая очистка оперативной памяти или что-то вроде.
- просто не хотела бояться, - поврежденным модулем был я. Себастиан оказался неудачной заменой. - я имею в виду, на длинной дистанции. не хотела тратить время и силы на страх потери. тот самый культ КПД, которому я сам оказался в какой-то момент недостаточно верен.
- и слава богу, - отвечает он, бросив на меня угрюмый взгляд, и махом опрокидывает в рот полную стопку. зажмуривается, как ребенок в ожидании пощечины. я прислушиваюсь, пытаясь сквозь совокупное жужжание злачного места различить, прекратился ли дождь. о нет, нет, не стоит задумываться о том, кому слава. в переложении на кривую логику можно все глобальные планы запятнать, а уж тем более мысли о возвращении модуля в комплектацию. исправленная, дополненная версия. озноб? озноб - распоряжение, которое гипоталамус отдает в целях экстренной теплопродукции. вопрос только в том, для чего ему понадобилось лишнее тепло. вещи мокрые, липкие, ледяные. влажная кожа пропитывается тошной смесью барных запахов. хорошо бы свалить отсюда и как можно быстрее.
- беру счет на себя, если ты позаботишься о такси, - беру на себя. - я что-то говорил о сбросе балласта или только хотел подумать?
rubber doll. img src. идешь такой по доскам под временным козырьком в окружении строек, кранов и самосвалов, которые проносятся мимо, обдавая тебя ревом и песком, солнце разлито в испепеляющей грозовой серости, а ветер в лицо, самое время пожалеть об отсутствии длинных волос, ушки мерзнут и производят в черепе коллапс, комната залита болезненным призрачным светом, я зарываюсь глубже в одеяло, сгорая от стыда, а Эшли материализуется в моих руках прямо там, сопровождаемая олдскульными эффектами появления людей из воздуха, как в старой фантастике. я даже не слишком удивлен внезапно обнаружить ее у себя в постели, она в черном ситцевом платьице в безвкусный цветочек, таком же призрачном, как свет за стеклами, уличное тепло безнадежно рассеяно ветром и сосредоточено в моем теле, а Эшли такая безбожно маленькая и на ощупь как замша, я хотел бы уточнить что как тебе удалось совсем не измениться за двенадцать лет, но в этом нет нужды, потому что я вовсе говорить не могу, а тем более определить, это сон или бред, и насколько существенное упущение в этой неспособности, о какой способности может идти речь, если я даже себя самого у нее в руках вижу со стороны, она вся по сравнению со мной ничтожно мала и стелется, ластится, обнимая меня руками и ногами, хрупкими, гладкими как стекло бедрами, босоножки на ней с плоской подошвой, завязки оплетают точеные голени лианами, шнурок врезается в белую кожу, если снять будет красный узор как кровь в глазу из лопнувших сосудов, или она летняя, или потусторонняя, и все время отстраняется, глядит вопросительно, молча податливо жмется, этот парень здоровенный попал в переделку и совсем не раздумывает, по контрасту с молочной белизной ее тела мое кажется еще более темным, на ней летнее белье в цветочек еще более мелкий, чем на платье, и пахнет от нее сгущенным молоком, и ее бедра охватывают мою шею той идеальной удавочкой, которую никак не снять с момента первой встречи, и душат, но это не беда, в другом кадре я уже давно ее трахаю даже не потрудившись раздеть, я веду себя очень грубо, не удержав за кулисами свои старые обидки, все стараюсь засадить поглубже, хотя это совершенно недопустимо, но она ничего не имеет против, это ведь не настоящая Эш и ей нравится, она даже поощряет меня двигаясь навстречу, с каждой секундой меня все более занимает научный вопрос о том, где именно в ее теле находится то пустое пространство, которое я сейчас так отчаянно присваиваю, сновидные галлюцинации про то как Джоди делает Эшли больно, которые мы имеем честь наблюдать на экране огромного телевизора в необъятных размеров торговом центре, зал к тому же погружен во мрак и лишен толп по причине позднего времени и так облагорожен запустением, что не мешает даже треньканье игровых автоматов где-то за спиной, делает и делает больно, больно, она гнется и задыхается и все хочет вцепиться руками ему в глотку, пока он не ловит ее за запястья и заводит ей за голову, отчего сцена со стороны приобретает еще больше сходства с изнасилованием, я-то знаю что это не изнасилование, у нас на самом деле все заебись, но полковнику же не объяснишь, он вроде бы плачет согнувшись пополам в ледяной пустоте на мосту, под которым течет река, ездят машины и поезда, а спереди сияющие небоскребы с кранами, все искусно выточено изо льда и освещается только изнутри, ну или не плачет, я не знаю, умею кишки обратно засовывать только собственные, и так приходится тормозить, а потом ехать еще в такси, тут уже не то чтобы криво с головой, я бы усомнился в ее наличии, у Эш волосы растрепались, скрывают лицо, я отклеиваюсь ненадолго и перекатываю ее на живот, чтоб она не подсматривала сквозь штриховку своих крашеных прядей, я хочу завладеть этим пространством в которое вопреки всем законам физиологии так идеально помещается мой хуй раз и навсегда, а вот случись нам по какому-нибудь невероятному стечению обстоятельств делать это в реальной жизни, и никаких подобных нюансов не запечатлелось бы за погружением в ее нейронные океаны, и да, я помню, помню помню розовые соски как мармелад, а между лопаток маленькая татуировка, две горизонтальных ломаных линии, расположенные одна над другой, будто фрагмент гексаграммы в книге перемен, это знак водолея, но ведь она родилась летом, это просто особый свэг, мои специальные декорации, самосвалы ревут и носятся, осыпая меня придорожным гравием, пускают пыль в глаза, Сэнд хохочет истерически, когда я останавливаюсь в поисках светофора точно под шлагбаумом, неспешно опустившимся мне прямо на голову, думаю, оператор этого девайса в будке ржал не меньше, это впрочем такое дело, у меня даже дрочить сил нет, так что наши забавы можно продолжать до вечера, отматывать и продолжать и отматывать, пока она еще стеклянно гладкая и в платье, без синяков от моих рук и багровых засосов, кожа сухая, шелковая, лакомая, я засовываю пальцы в царство цветов и моллюсков, такое тесное, я жалею что не видел ее с тех пор как пошел в тюрьму и не знаю, как она выглядит сейчас, ведь мы сверстники, но мои базы данных содержат только пятнадцатилетнюю Эшли, на ней нет ничего кроме галстука и шорт, каблуки и длинные волосы, я засаживаю глубже, глубже, держа ее за волосы в тесной кабинке туалета в фастфуде, Райдер прижимает холодную ладонь к моей пылающей спине, я переворачиваюсь на кровати, не рассчитав и уткнувшись лбом ему в живот, он устраивается вокруг меня на боку, как ящерка или кот, гладит по волосам пока озноб лихорадки пересчитывает мне позвонки, так-то, и не символично ли, что у меня в теле идет полномасштабное сражение со вторженцами и захватчиками, которые слагаются в ходе кропотливой саморепликации в нежный рот Эшли, мокрый от моих слюней, ее гибкий хребет, услужливо подающий мне ее раскрытое пружинистое тело, гидравлический механизм, набор сгибателей и разгибателей, я обнимаю его слишком крепко, так что слышу, как резко он выдыхает, и говорю ему в живот, что такая вот мол отвратительная хреновня происходит - ты слишком горяч - от него пахнет каким-то генеральным уютом как в раннем детстве пахло все, и пальцы такие холодные, что пробивают насквозь, эти ваши инфекции, что за отвратительная хреновня, зеркальная фольга, холод пришел в наши края, полковник был очень пьян, но я проебал хронологию этого великолепного вечера, Райдер на помощь, в какой-то несущественный момент я сидел на краю и мямлил свою избитую байку про красивые рога и много килограммов качественной дичи, про однобокий спрос, китайский ящик, яйцо с сюрпризом, равновесие Нэша