а на небе Орион, а на небе ни облачка, а на небе новолуние, Венера пялится из сумерек сияющим тревожным оком, Иден стоит по щиколотку погрузившись в ледяной песок на пляже, задрав свою осунувшуюся курносую мордашку к звездам, и сосредоточенно ищет малую медведицу до тех пор, пока едкий морской мороз не добирается до костей, отвлекая и раздражая в них вгрызается, шумно-носиком-шумно-носиком, носик от этого краснеет, а после посинеет, даже снегом в отместку не похрустишь - этот город слишком соленый, звенящий воздух разъедает все, к чему прикасается, папы с сынишками выходят на безупречное зеркало обледенелого южного водохранилища прогуляться и проваливаются внутрь так, будто кто-то дернул их всех разом за ноги, как в томе и джерри, и я не спеша направляюсь к паре отбитых мужчин, которые рыбачат на пирсе в сотне метров от происшествия и в ус не дуют, под ватниками с шарфами их едва видно, чьим-то заимствованным голосом уведомляю их о случившемся, говорю:
- там какие-то ребята под лед ушли,
- наркоман, что ли? - хрипло осведомляются в ответ, глядят беззлобно, Иден не может растеряться, потому что собраться еще не успел, только вышел с завода по нанесению душевных увечий и попал прямиком в ледяное царство, как Кай, в этом хрустальном безмолвии никакая зараза не выживет, и
- почему же, у меня разряд по легкой атлетике, - отвечает он заученным оскорбленным тоном, встречаемый одобрительным хохотом, рассеянно лыбится в пустоту, будучи не столько неспособен сосредоточиться, сколько не в силах отвлечься, мужики говорят:
- хорошо хоть, не тяжелой, - и ржут и курят и протягивают пачку ужасно махористого курева без фильтра, от которого рожу кривит и легкие наизнанку выворачивает, Иден его курить не будет, так как не сможет, но сигарету из вежливости берет. - иди отсюда, дурачина, холод собачий.
- stimmt, - произносит он просто для того, чтобы послушать, как оно глухо щелкнет в морозном воздухе, словно молотком по стопке газет, и послушно уходит прочь, чтобы дальше бродить по городу и мерзнуть - молотком по пачке ваты, которой переложен доступ к бензину ярости, из-за ваты я опечатался раз пятьдесят, когда сел за рояль играть шуберта, моя комната маленькая и чужая, потолок слишком низкий, каждая мысль весом с центнер, ворочаешь ими с таким трудом, что от натуги руки дрожат, нервы дрожат, контроль дрожит, и этот маленький жалкий ободок человека уходит из дома чтобы снова миновать лицей и кануть в безмолвный бесснежный бессрочный мороз, я думаю о корочке льда на реке через рощу, занесенную снегом, о бессрочных застрявших там рыбах, о переплетениях черных ветвей и костлявых ведьминых пальцев, о ветхой избушке, в которой живет целая семья. я привык кроить плохую мину при хорошей игре и при плохой, беспроигрышную мину угрюмой гориллы, поэтому меня пустили в библиотеку при учреждении, где я сидел, я сказал им, что хочу назад свой немецкий, чтобы вата не спиздила последнюю память, вместо этого в нее намертво вгрызлись познания из трудов по нейрофизиологии насчет того, как развивается гиперактивность миндалевидного тела и к чему приводит, и теперь никак не отделаться от размышлений над тем, что эмпатия есть следствие повышенной алертности, а ее элементарно добиться искусственно, если окружить ребенка обстоятельствами, в которых он никогда не сможет расслабиться. следовательно, тонкий вкус неизбежно сочетается с тревожностью, способность к сочувствию имеет те же истоки, что аутизм. Иден едет без билета и не находит в кармане денег, когда контролерша достигает его наконец, он внезапно вспоминает об изобилии своих долгов и спотыкается о него в состояние, близкое к кататонии, так что ей просто делать больше нечего - Идена выгоняют из трамвая, на синеватых тонких губах его играет при этом застенчивая усмешка, оказавшись на платформе, он незамедлительно врезается в огромную оборванку в два раза старше себя и улыбается шире и в ответ на короткую очередь ругательств повторяет зюсс, зюсс, прэхтих. этот город столица и порт, этот город словно огромная карусель, которая перестает быть такой развлекательной, когда выясняется, что слезть не можешь, маленький жалкий ублюдок, ножки с лошадки до пола не достают, а центробежная сила не щадит пальчиков, или это мороз, ножки сами несут куда-то, непреклонно подламываясь на морозе, и заносят меня в большое заведение, жалкий маленький ублюдок засовывает заледеневшие пальчики во внутренний карман своей форменной шинели из черного кашемира и наугад вытаскивает оттуда пачку банкнот, где это видано, зайцами в трамваях ездить, ко мне подходит женщина, я путаю ее с другой, похожей как сестра, и отвечаю по-английски that i would like to rent a leisure, if you know what i mean, эта женщина глядит на меня О_О и отвечает THIS IS A CHURCH, SIR, WE DON'T PROVIDE EXTERNAL SERVICES, SORRY I DUNNOWHATYOURETALKINABOUTGETLOSTUGODDAMNNAZISCUM. она не говорит про наци скам, просто Иден не может не подразумевать этого, глядя на ее смуглое лицо и кучерявые черные волосы, зюсс, роняет он с улыбкой, словно опасной бритвой взмахивает, выпадает обратно в мороз, плавно синеющий на востоке, этот город сияет йодистыми огнями, как старинная елка на рождество, все они застеклены и чужды, он поднимает руку, чтобы стащить с башки ушанку, и зарывает пальцы в волосы, длинные и пепельные, не удивляясь открытию, что давно уже ее стащил где-то и потерял, меня никогда не занимало, насколько жалко это при определенном раскладе может выглядеть, потому что я никогда не давал себе права выглядеть жалко, однако случались и такие моменты, когда ты стоял и смотрел на проплывающее мимо льдистое марево автомобильных огней, замерзшую руку свело на горлышке бутылки с коньяком, в своей безотносительной маловажности ты переживал все удары чужих ног по городской брусчатке и облачка пара из чужих легких сильнее и ярче, чем собственные мысли и собственный пульс и думал по кругу как случилось с тобой такое масштабное нарушение при отсутствии должных обстоятельств. крошку Идена ведь не только не обижали в детстве, не игнорировали, не наказывали, крошка Иден был Крошкой Иденом, младшеньким фаворитом в процветающем дворянском гнезде, с ним все носились круглыми сутками, без учета генотипа он должен был бы вырасти в социопата, неспособного испытывать боль, это вы называете Neigung? очевидно, эта крошечная крошка человека так упорно кружит по даунтауну в поисках дороги к борделю, где тепло и накурено, латунь, красный бархат, приглушенный свет, аперитивы и женщины, где можно расслабиться и перестать прислушиваться, как весь город печатает по моей коже шаги, по моим мыслям, по моим чувствам, которые волочатся за мною снаружи, словно кишки из распоротого брюха, скрежещут по инею и серой траве, существенно замедляя движение, отчего я никак не могу дойти до ближайшего борделя или хотя бы вспомнить дорогу, вместо этого на ум приходит утренняя сцена, когда он бреет рожу перед зеркалом в ванной, голый и мокрый после душа в безуспешных попытках замерзнуть, и вот дверь открывается, на пороге появляется - никто иной как его мамаша, она не спешит отступать и стоит и ждет, пока я охуею, но все это так предсказуемо, когда в отдалении, что мне скучно поступать по сценарию и для разнообразия я не реагирую, так она и стоит, и я разворачиваюсь и спрашиваю, чего она хочет, а она глядит на меня как будто изучающе, но паранойя и связанное с ней отвращение запутались в мотках кишок где-то далеко в стороне на кафельном полу, и я вдруг задумываюсь, как это странно, должно быть, произвести кого-нибудь на свет, а спустя всего-то жалких восемнадцать лет зайти в ванную и обнаружить там какого-то парнишку вместо того младенца, которого производил, и как это, должно быть, ранит самолюбие, особенно женское, ходячее доказательство тому, что срок твоей годности неминуемо близится к концу, и я стою там в ванной голый с опасной бритвой в руке, гляжу на свою маму и чувствую сожаление, а еще как вода стекает с волос по хребту, мне хотелось бы сказать ей, что она красивая женщина и может ни о чем не переживать, и что мой заебавшийся папа совсем не возражал бы, случись ей выйти в свет и намотать там какого-нибудь хахаля, я почти уверен, что он был бы даже рад, перестань она расшибать себе от скуки лоб на каждой воскресной службе и закатывать всем присутствующим истерики по любому поводу и без, но сказать этого не могу в силу обстоятельств, в которых это все прозвучало бы неприлично. я думаю, что опыт существования в качестве реквизита для чужого самоутверждения и актуализации может считаться травматическим и провоцировать повышенную алертность. я в очередной раз думаю, что возможно беда не в Тамаре и ее дурацкой привычке отвечать "да нет" на вопрос да или нет, а в моем двойственном мире реквизита и кукольника. я говорю маме, что в данный момент реквизит, к сожалению, не может принять ваш вызов. stay alert until further notice. я говорю, что превентивные меры на случай порчи или утраты реквизита могут возыметь только обратный эффект. ты не хотела, чтобы я пошел на фронт, из боязни, что меня там убьют, так что нельзя больше будет тратить мое время вместо собственного? или ты не хотела, потому что знала, отчего я на самом деле туда хочу, и боялась это признать? теперь я всего-навсего не могу попасть на него легально, отчего хочу, разумеется, только сильнее, ведь любому младенцу понятно, что мне так приспичило крушить и рвать на войне по той простой причине, что в противном случае я сильно рискую замочить тебя саму. а это вариант нежелательный, и вовсе не потому, что мне не хочется, чтоб ты подохла, а потому, что это некрасиво, знаете ли, мочить свою мамашу, как бы сильно ты ее ни ненавидел, и я стою там посреди ванной, как идиот, в чем она меня родила, и слушаю, как это желанное ею дерьмо льется из моего рта под заказ, и как из ее рта в ответ льется не менее привычное бредовое дерьмо про демонов, которых не удалось изгнать ни святой водой, ни честным крестом, ни святыми колесами, ни честным электричеством, и я не могу вслушаться в эти звуки, они слишком привычны, словно тиканье часов, глядя на ее лицо я думаю, что на самом деле очень далек от того, чтобы ее ненавидеть, ведь иначе ненавидел бы и свое лицо, так много от нее заимствовавшее, но мне норм, гляжу и вспоминаю, как она смеялась в кабинете у директора, куда крошка Иден угодил, сорвав в седьмом классе урок немецкого, так как стоял там на стуле и вещал что АЛЬС ГЛЮКЛИХЕ БЕШТИММУНГ ГИЛЬТ ЭС МИР ХОЙТЕ, ДАСС ДАС ШИКЗАЛЬ МИР ЦУМ ГЕБУРЗОРТ ГЕРАДЕ БРАУНАУ АМ ИНН ЦУВИС, девочки смеялись, мальчики смеялись, учительница негодовала, Гитлер вращался в своем загробном бункере от моего произношения и все были счастливы, мама хохотала и спрашивала, где я разжился таким сложным внеклассным чтением как майн кампф, и все случившееся между нами в дальнейшем протекало втихаря, так что я и не заметил, когда оно успело выродиться в то отвратное дерьмо, участником которого я ежедневно становлюсь. и каким предательством по отношению к себе были бы попытки от него откреститься,
наследственная предрасположенность. день ослепительно белый из-за равномерного слоя инея на всех поверхностях, на котором сияет полуденное серое небо, Иден стоит посреди своего двора, глядя, как Тамара проходит мимо, скользнув по нему равнодушным взглядом колодезных змеиных глаз, под руку с каким-то незнакомым парнишкой - стоит и хочет на войну уже так сильно, аж падает, про себя вознося хвалы высшим силам за убийственный мороз, который все вены сковывает до звона, позволяя промолчать и не вмешаться, плохая мина при плохой игре, заносчивая гиенья харя, Тамара чувствует, как я смотрю ей в спину, напрягается и ускоряет шаг, насколько может. паек в такого рода учреждениях рассчитан на придание тебе асексуальности - ее необратимость зависит от дозировки и срока лечения, к счастью, yet still it takes some time to wear off, и в короткий промежуток между освобождением и абстиненцией секс представляется затеей в общем-то довольно глупой и не слишком аккуратной, а их секс представляется мне во всех подробностях, абсурдно, гиперреально, как в виртуальном шлеме с видом изнутри Тамары, так что кажется, что этот парнишка, с которым нам даже не посчастливилось свести знакомство, только что выебал меня самого, и поделать с этим ничего невозможно, так как это свершившийся факт, моя ярость ударной волной пожирает города, сметает тысячи тысяч боевых единиц, я бегаю и бегаю вокруг школы, рискуя воспалением легких, до тех пор, пока от усталости и нехватки воздуха не перестаю соображать окончательно, а на следующее утро просыпаюсь от ярости и евгенических идеюшек о том, что зная секрет эмпатии и аутизма можно наклепать себе целый отряд идеальных сотрудников - ибо они идеальны, если не забывать простую сводку техники безопасности и сиквенсов управления, на развороте папиной газеты жирный заголовок гласит, что ЧЕТЫРЕ ЧЕЛОВЕКА ПРОВАЛИЛИСЬ ПОД ЛЕД В ИХ ЧИСЛЕ ДВОЕ ДЕТЕЙ СПАСАТЕЛИ ИЩУТ ДЕВУШКИ СТРЕЛЯЮТ ЕТС ЕТС, с приходом Орла мое жилище захлестывает привычное панкотечение, увлекает за собой, топит в безголовой боеготовности и приносит неизбежно в очередной панкосрач на безымянной панкохате, где курительные смеси обладают терапевтическим эффектом, выраженным столь же ярко, как и крашеные в рыжий волосы белоснежной девочки в очках-кисках, ее напомаженный рот липнет к моему, тесные шорты растворяются под пальцами, ее острые соски вжимаются мне в грудь, как мушки на сверкающих стволах, сверкающие стволы в полной боеготовности, на продавленном диване она трется о меня всем телом, греет сладким перегаром, лезет на рожон и спрашивает, лишь нарвавшись уже не на шутку - как зовут-то хоть тебя, - так это обычно делают женщины, именно тогда, когда концентрация твоя сужается до одной маленькой точки в их внутреннем пространстве, - смешно истерически, терапевтически, ich heisse Eden, ich liebe ficken uber alles, она не понимает, отчего только смешнее, и в этот-то самый момент, когда ты с трамплина уже спрыгнул, просто до воды еще не долетел - в этот-то момент приходит какой-то плюгавый человек и начинает демонстрировать наглядное пособие, как доебаться до пса, он так сильно переживает, что я собрался выебать его герлу, будто не было другого такого же юнита the other day, который преспокойно выебал мою и бровью не повел, бесценный опыт, я считаю, чтобы стать настоящим фюрером, каждый должен знать и уметь | когда с трамплина уже спрыгнул, до асфальта еще не долетел. диссоциативная ярость - явление по сути очень жуткое, когда не можешь отключиться до конца и вынужден за собой наблюдать, самое лучшее наказание для способных в нее впадать, и перестать не можешь, и боли не чувствуешь, даже когда кто-то из присутствующих пинает меня кедом прямо в ебало в попытках усмирить. больно мне будет потом, а пока что я только крушу и рву и никакого руля в кабине этой фуры нащупать не могу, все это низвергается столь стремительно, что я сам не могу понять, в какой конкретно момент оно началось - только что лизались и хохотали, а теперь мой кулак в его соплях, и если бы только в них, притом что этот несчастный прав, просто имел глупость невовремя доебаться до пса. все эти крики и кровища до такой степени всех отрезвляют, что они даже оказываются в состоянии вспомнить, кто тут давеча из психушки вышел. как будто до того, как Иден туда зашел, дела обстояли как-то иначе. это годится в качестве оправдания? это годится в качестве повода для изгнания обратно в мороз, определенно. все вокруг облито льдом и оскалено, словно сверкающие стволы артиллерийских орудий. которые смотрят на меня выжидающе из туманных далей мироздания, из черных глазков в небытие, коими они увенчаны, монотонно доносится вещание про идеальных сотрудников в грандиозном полотне, сотканном из чудовищных рисков и славных побед, and trapped in the glass of the sphere in the snowfall, i shut my eyes and sleep in sleet