"2 wash you with my tongue every night. like a cat. so u won't even need to take a shower, i can guarantee that", торопливо отстукивает по клаве Джоди, не поспевая пальцами за мыслями. "& suck you off backstage during your live shows so u can't complain on them being frustrating anymore". На нем нет ничего, кроме очков, слабо мерцающих отражениями монитора - единственного источника света в тесной норе, где Джоди живет в одиночестве - когда-то это техническое помещение служило бойлерной целому блоку, но пустует с тех пор, как до их нищебродского гетто добрались наконец щупальца центральной системы обеспечения жилищных нужд. Один из лучших выборов для тех, кто не в ладах с законом, но места здесь мало, а из удобств для работников бойлерной остался лишь сортир. Отопление отсутствует - в комнате холодно, но Джоди плевать. Его ничто не может отвлечь, даже стоящий хуй, который напоминает о себе нудной болью оттого, что пребывает в таком состоянии уже не первые десять минут и не впервые за день, но принять на этот счет какие-нибудь меры Джоди и в голову не приходит. Не только и не столько из-за отвращения к себе, которое обычно мешает решать подобные проблемы, сколько из-за нежелания снимать с клавиатуры руку и тем самым вдвое сокращать скорость печати. Для того, чтобы успеть вложить в слова хотя бы часть желания наслаждать, требуются все десять пальцев и большая спешка, из-за которой он путает английский синтаксис с немецким и опечатывается, не вычитывает сообщения перед отправкой, так что на отсутствие повторов остается лишь уповать. Физические потребности вообще занимают его мало, особенно в последние три месяца, за которые тело приобрело окончательное сходство с транспортным средством и инструментом для заработка; единственное, что он делает исправно - это курит и моется, посещая для этого душевую спортзала, в котором еще не истек наперед оплаченный абонемент.
Чтобы дарить деньги, нужно их иметь, а Майя со своими кровавыми расправами на боях без правил - источник хоть и прибыльный, но отнюдь не постоянный, и какую-то часть времени приходится вкладывать в виртуальное воровство. Мелкие банковские кражи не в пример утомительнее, чем ограбления века, но и куда безопаснее, если делать все тщательно и аккуратно. На них требуется время и концентрация, которые он привык черпать в стимуляторах, выкраивая часы из отведенных на сон, но в последние несколько суток отвлекаться Джоди не мог даже на нечто столь насущное. Запас стимуляторов иссяк в результате еще вчера, так что в телесном фидбэке все более явно проскальзывают тревожные сигналы о настигающих выходах - кара за эффективность отложенного действия - и Джоди уже начинает поколачивать, но это он также предпочитает игнорировать. Не то, чтобы он решал игнорировать хоть что-либо сознательно, впрочем. Импульсы белковой системы просто плохо пробиваются сквозь те, которые поступают в восприятие из сети. Джоди колотит по многим причинам: от холода, от голода, от длительной бессонницы, от возбуждения и от ужаса. Джоди знает, что конец близок. Оттянуть расправу - вполне в его силах, Джоди здесь хозяин, он всецело контролирует ситуацию и может делать, что вздумается, поэтому и дату своего сетевого харакири тоже назначать ему. Он и так оттягивал слишком долго. Каждый проведенный таким образом день добавляет по пучку нервов из-под кожи в спайку с витыми парами сетевого кабеля, которую он опять-таки произвел самостоятельно несколько месяцев назад. Распаять их и засунуть обратно способов уже нет, остается лишь рвать по-живому, и Джоди не хочет дожидаться момента, когда для этого придется выдернуть весь спинной мозг. У него на этот случай даже имеется набросок письма с признанием, который он каждый день исправно перечитывает, не давая себе впасть в блаженное цифровое забытье окончательно. В полном соответствии с канонами киберпанка; где-то в отдаленном уголку сознания Джоди подозревает, что все это так сильно его заводит оттого, что лишено грязи, отпечаток которой неизбежно накладывает на все физические проявления их конечность. Тень смерти, размазанная по воплощению, превращает все в мясо. Мясо. Джоди как никто иной осведомлен о бренной хрупкости мяса, о легкости, с которой оно сдается под малейшим натиском. Каноны киберпанка. Он никогда не видел своего собеседника, и не то, чтобы вопросы внешности хоть сколько-нибудь его занимали. Все, чем располагает Джоди - это голос, нередко замаскированный соусом из фильтров кустарного электро; все, что есть у Ю на том конце провода - набор символов, в которые Джоди переплавляет свою страсть. И денег, которые Джоди исправно вносит в качестве платы за возможность этой сваркой заниматься. Примерно три четверти всего, что попадает в карман, если точнее. Джоди любит производить впечатление. Джоди нравится делать приятно. "Я ценю твой вклад в развитие молодых проектов и поддержку нашей скромной художественной деятельности", неизменно отвечает Ю. Джоди приходится умалчивать о том, как мало его беспокоит развитие молодых электропоп-проектов, как и об индастриале с металом, под которые он с комфортом провел едва ли не половину из своих девятнадцати лет. Электропоп, как и многое прочее, он гоняет в метро и лифтах, когда затыкает уши каким-нибудь несущественным фоном, а молодые проекты попадают к нему в плеер в целях самообразования и исследования модных веяний. Голос у Ю довольно высокий и чуть-чуть придушенный - из-за этого, а еще из-за сентиментальных текстов, Джоди решил было даже, что поет девочка, когда в первый раз вштырило.
Вштырило ненавязчиво, в обход внимания и сознания в целом, когда он развлекал себя шаффлом, возвращаясь от делового визита к старой школьной знакомой на электричке. В кармане джинс приятно позвякивали три свежеприобретенных патрона желтого; романтическим настроем в системе на тот момент и не пахло, поэтому он даже не сразу понял, отчего картинка за очками мажется, а кончики пальцев так болят, будто к поручню, на котором они лежат, подвели слабый ток, трескучий и терпкий. В попытках определить причину дискомфорта Джоди вытащил из уха наушник, заглушив второй воем, стуком и скрежетом скоростного движения поезда, и ощущение исчезло. Он вставил наушник обратно, и оно вернулось.
По возвращению он не удержался от соблазна провести расследование и послушать доступные материалы более пристально. Достаточно качественно, как для самоделок, достаточно талантливо, очень женственно - добравшись до страниц исполнителя, он с удивлением обнаружил, что здесь скорее годится слово пидарски, чем женственно, потому что на вокале мальчик немногим младше него. Джоди это не слишком озаботило. Там, где отсутствуют тела и лица, пол не то чтобы имеет значение. Во всяком случае тогда он был в этом уверен. Никаких планов не могло быть и в помине, просто боль в пальцах казалась явлением любопытным и по-своему ценным - Джоди любит всякие разновидности боли, как самого доступного из доказательств того, что он еще не умер, особенно если речь идет о боли изысканной, происхождение которой обусловлено не физическими травмами или нарушениями. Джоди никогда не занимался музыкой, хотя любит ее, сколько себя помнит, унаследовав это пристрастие от отца заодно с Озборном, Либлингом и О'Кифом, Пи-Орриджем, Джерри Гарсия, Уэйтсом, Бэлансом и прочими "странными звуками", которые не слишком одобряла мать. Процессы музыкального производства он, тем не менее, по сей день представляет весьма смутно, и оттого музыканты кажутся чем-то волшебным и сверхъестественным, как люди, которые делают нечто по умолчанию недоступное и касаются при этом его восприятия. Джоди считает нужным иногда выражать благодарность за напоминание о том, что он еще жив. Обычно делает это анонимно, теряясь в потоке прочих похвал, и подобное обезличивание ему нравится. Нечто вроде походов в храм. Они почти никогда не отвечают, слишком популярные и слишком занятые, но Ю ответил - и звучал при этом отнюдь не самым звездным образом. Скорее как человек, истерзанный чередой фрустраций и одиночества. Джоди царапнул глубже. Ю обрадовался его анонимному присутствию. Окружающий мир подернулся туманом и померк.
Крышу впервые сорвало через пару недель после первого контакта, когда Ю самостоятельно написал ему в соцсетях. Джоди не скрывался намеренно и не стал бы этого делать, если бы заранее знал, но сама мысль о том, что Ю, который сидит и делает вещи из ничего, Ю со сладким неземным голосом, Ю из колонок и наушников нашел время, чтобы проводить какие-то расследования в его, Джоди, адрес, повергла в шок куда больший, чем можно было предположить. А еще завела, внезапно и так сильно, что здравый смысл отшибло начисто вместе с самоконтролем, и на месте Джоди осталось только искристое завихрение электронов, а на голову Ю обрушилось целое цунами страстей, полуграмотно и бессвязно рассованных по словам на языке, который Джоди знал тогда, конечно, fluently, но еще недостаточно confidently, чтобы не испытывать стесненности в средствах. В благословенном английском, впрочем, отсутствовала необходимость спрягать глаголы по родам, а имя свое Джоди с детства привык писать женским вариантом, через -ie, Jodie, а не Jody, как следует делать мальчикам. Аммо как-то раз решила блеснуть умом, донеся до него эти сведения, и в ответ услыхала, что Джоди прекрасно знает о вариациях как написания, так и происхождения, и Иуде предпочитает Юдифь, тем более, что с девочкой его все равно черта с два спутаешь. Тогда он упустил из виду киберпространство, в котором Ю теперь успешно все необходимое спутал, и в том, чтобы эту иллюзию развеять, не было на первый взгляд ничего страшного, потому как Ю неоднократно заявлял о своей бисексуальности, не питая перед этим словом никакого священного трепета, незнакомый с законами и запретами тоталитарного крысиного королевства, и к девушкам относился куда более неоднозначно, чем к парням. Свою главную ошибку Джоди допустил не вполне из-за гендерных несоответствий. Ю, сам категорически протестующий против демонстрации лица на снимках и видео, не счел странным попросить у новой темпераментной знакомой фотографии. Джоди в лихорадочном бреду от желания соответствовать, чтобы делать приятно, пролистал несколько своих последних снимков, присмотрелся к ним - и отправил те, что были рядом, собственноручно сделанные фотки Ка-Он, его прелестной татуировщицы и мастера по пирсингу азиатского происхождения, на чье лицо по его мнению смотреть можно было часами, и влюбиться в которую не удалось самому только из-за несоответствия между ее внешностью и натурой, сонной и вязкой, из-за чего общение навсегда застряло на стадии консенсуальных пыток и дружбы, и лучшее, о чем Джоди может в связи с Ка-Он помышлять - это совместный полет в плутон или очередная дырка в ухо.
Лицо - тамбнейл личности, личность - одежда сущности, а на шмотки Джоди плевать. Хотя именно личности он обязан уверенностью в том, что за разоблачением неизбежно последует конец. Личности Ю, если точнее, потому что, как бы ни боялся Джоди шокирующей казни через удаление нервов, а экстраполирует всегда с одинаковым результатом, и дело не столько в том, кто он на самом деле и как выглядит, как в том, что Ю не сможет смириться с фактом вранья. Ю и сам не ведает, что творит - для этого он попросту слишком глуп. Дальше контроля и социоблядства его аналитические способности не заходят. Джоди плевать. Святой Грааль в голосе Ю обязывает его тешить и скрашивать, развлекать и вылизывать вместо электронного душа электронным языком с головы до ног, с вечера до утра. Электронная страсть переполняет его и выливается в поток бурных, жарких, ласковых, отъявленных пошлостей, которых он и сам от себя не ожидал и которые на следующий день даже перечитать не может от стыда, болезненно разъедающего самолюбие. Эрекция проходит, позабытая. Проходит позабытое время, стучат позабытые зубы. Позабытую башку безжалостно стискивает когтистая лапа гипертонии от выходов. Все, что может Джоди в этом отношении предпринять - поскорее лечь на свой жалкий матрасик и попытаться заснуть, возможно, опорожнив для этого флакончик красных, благо красные еще имеются в наличии, но сон Джоди будет позабыт до тех пор, пока спать не пойдет Ю. Джоди существует для удовлетворения потребностей, и ему тревожно и интересно, отчего редеют слова во встречных сообщениях - оттого ли, что Ю устал, или же от удовлетворения потребностей, которым он занимается. Спросить Джоди не смеет, потому что это не его дело.
Невзирая на недоразумения с именем и снимками Джоди не испытывает недостатка в мужестве, которое требуется на преодоление страха, когда речь идет о страхе перед конкретными обстоятельствами. Неделей позже он открывает для себя новые глубины отчаяния, пока редактирует финальную версию признания, и еще полчаса сидит, собираясь с духом, чтобы нажать на контрол-энтер и отправить, но в конце концов все-таки нажимает, после чего больше не смотрит ни на экран, ни на текст на нем, в безуспешных попытках подготовиться ко всем трагическим последствиям. Джоди вспоминает винчестер, который как-то выронил спьяну из рюкзака, и тот упал плашмя на каменный пол у Майи в студии - невзирая на очевидный и бесповоротный пиздец, винт героически продержался после этого еще целые сутки, за которые он успел забрать оттуда все необходимое. Джоди понимает, что пиздец будет размазывать его постепенно и неторопливо. Поврежденные модули будут лениво истекать охлаждающей жидкостью, оборванные контакты красиво проискрятся новогодней гирляндой еще не один месяц. Отчаяние от этого, видимо, отразилось в тексте, потому что первое, что говорит в ответ Ю - вездесущее американское it's okay. Скорее условный рефлекс, чем сознательное решение, как слюноотделение собаки Павлова. Если где-нибудь что-нибудь не ладится, главное поскорее налепить на него пластырь с надписью okay. Ю лепит его потому, что боится, как бы Джоди в противном случае не провернул с собой чего-нибудь, за что вина впоследствии может неожиданно лечь на плечи Ю. Джоди не стал бы обеспечивать его плечи ненужными грузами, но Ю слишком глуп, чтобы это понимать. Ю даже не утруждает себя анализом собственных чувств. Джоди знает эту дурацкую склонность по себе - чем яснее ощущения, тем сильнее запах мяса. Ю уже совершил ошибку и взялся за мазу okay, поэтому пытается как-то наладить контакт, и первым делом просит у Джоди настоящие снимки. Возможно, им и впрямь движет любопытство насчет внешности партнера по киберсексу, столь исправно и безупречно протекавшему каждый вечер на протяжении четырех месяцев. Джоди выкидывает фотографии. Ю заверяет, что ему нравится. Сколь бы глубоко Джоди ни погружался в свою бездонную бочку с мазутом, но хладнокровный, безотносительный аналитик внутри не сдается и не отключается никогда, и мысленно он прекрасно понимает, что подобные заверения есть продукт тех же опасений насчет суицида и вины, но эмоции наебать не так просто, когда дело доходит до самосохранения, отчего в результате он попадает в ящик Шредингера, где продолжает надеяться, заведомо отчаявшись. В этот вечер в их расставании нет ничего необычного, оба слаженно толкают телегу под серийным номером it's okay, но, когда Джоди, не удержавшись, спрашивает на следующий день, как дела, ответом ему служит молчание.
Это молчание - высшая мера. Первые несколько дней, а может быть, неделю, Джоди не может делать совсем ничего, только сидит перед экраном и машинально проматывает новостные ленты, сам не вполне понимая, чего конкретно ждет. Ждет хотя бы контрольного выстрела. Внесения ясности и наведения чистоты. Но Ю продолжает молчать; на второй - или третьей - неделе в восприятии Джоди начинает брезжить странный феномен, его интенсивность нарастает, все четче проступают контуры, он чувствует себя, как после сильной контузии, будто оглох, и не может сказать, что ничего не чувствует - напротив, чувствует вполне обычным образом и даже чутче, словно все поверхности, которых он касается, покрыты иглами и битым стеклом - но сколько бы всего ни чувствовал, оно намертво вязнет в мясе и до центральных ядер попросту не доходит. Он не может испытать свои ощущения, как не мог бы прочесть книгу на китайском, держа ее в руках, или услышать музыку, водя по диску пальцами. Ю усугубляет ситуацию, когда вспоминает про деньги, которыми Джоди на протяжении этого времени не переставал его снабжать. Теперь он трактует их назначение однозначно - Джоди просто желал его обязать, чтобы насладиться контролем; Ю обожает разговоры о контроле и контрол-фриках, так что подобная хитроумная махинация уязвляет его до глубины души. В качестве расплаты он записывает и молча отправляет наброски треков, в которых диссит Джоди едко и хладнокровно, не нарушая, впрочем, границ своей кромешной глупости - что-то про кроссдрессинг и внимание, про ролевые игры и марионетки, что-то о внешности. Джоди молча принимает файлы и ставит, не в силах лишить себя удовольствия еще раз услышать, как там Ю вдыхает в паузах между строками и облизывается, как выкатывает дефтонги и тянет бархатные гласные. В большинстве своем эти ясельные речи об аттеншен-хоринге настолько же далеки от кассы, как, например, обвинения в жестоком обращении с животными, потому Джоди даже не может на них толком сосредоточиться. Но кое-что все-таки просачивается, впитываясь в вату, которой обмотаны погоревшие модули его дифференциального исчислителя. YOUR FACE. LOOK AT YOURSELF WHO DO YOU THINK YOU WERE KIDDING. S-SO-O UGLY. UGLY SMILE. UGLY SMILE. UGLY SMILE.
Собственные потребности обладают свойствами стимуляторных выходов и абстяг - кара отложенного действия, слагающаяся из всех разновидностей нужд сразу, и удовлетворение их предстает не самой простой из задач. Дело не только в нерадивости обладателя, преисполненного презрения к собственному мясу, которое к тому же не справляется с выполнением возложенных на него элементарных функций. Джоди не может работать. Не может сосредоточиться ни на чем из того, что умеет, не может делать вообще ничего, кроме как торчать под ледяной водой из душа в спортзале, и отсутствие средств к существованию сильно усложняет удовлетворение нужд. Сон из них оказывается самым легкодоступным. Рано или поздно заебываешься, как ни верти. Голод раздражает сильнее, но Джоди и в лучшие дни не привык обращать на него особое внимание, доходя иногда до одного плотного обеда в неделю, на манер рептилий, что не мешает ему по-прежнему щеголять рельефным экзоскелетом из сухих и крепких, жилистых мускулов, наработанных годами сталеварства и последующего срока в колонии. Сильнее всего, утомительнее и безжалостнее всего, отдачей от четырех месяцев жизни за пределами нужд, прометеевым орлом его гложет похоть, размытая и изнурительная, животная и непреодолимая физическая нужда. Жизнеутверждающее влечение мяса. Истерическое желание подтвердить пригодность.
В попытках куда-нибудь от нее деться Джоди уходит из дому, выпадает из коридора в коридор, вваливается и вываливается из электричек, по дороге постепенно осознавая, что за дурацкую ошибку совершил, потому что - невзирая на недоразумения - везде вне дома Джоди оказывается окружен женщинами, на которых может не смотреть, может заткнуть уши наушниками и не слышать, но ничего не может поделать с разнообразием их запахов, которые чует с расстояния в сто метров и определяет безошибочно - сладкие и не очень, терпкие, соленые, кислые, цветочные и ванильные, кровавые, рыбные, фруктовые, запахи женщин сплетаются в паутину столь же цепкую и непролазную, как излучения, которые от него скрывают очки, от запахов вязкими голодными слюнями наполняется рот, а яйца ломит так, будто кто-то двинул в них коленом. Не то чтобы Джоди злился, скорее устает путаться в людях, ни на кого не глядя и старательно избегая любых случайных касаний, так что в конце концов ноги приносят его в "Пролет" - стрип-бар, где он пользуется печальной славой с тех пор, как был с позором уволен с должности тамошнего вышибалы за нетрезвые посягательства на чаевые, торчащие за подвязкой одной из девочек. В результате этой абсурдной истории Джоди знают и встречают с распростертыми объятиями все местные охранники, бармен наливает за счет заведения, а официантки вспыхивают неоновыми ухмылками, стоит ему забрезжить на горизонте. Джоди пришел затем, чтобы пропустить забесплатно пару коктейлей из рома с облепиховым ликером, которые смешивают только здесь. Бармен так счастлив в очередной раз лицезреть живого маскота "Пролета", что выполняет просьбу удвоить ром беспрекословно и безотлагательно. Аммо некогда назвала эту смесь "блевотным пойлом". В барахлящем сознании Джоди проскальзывает мысль о том что ему, должно быть, потому и нравится всякое блевотное пойло, что и сам он блевотный, и вкус у него соответственный. На шлюху, сидящую рядом у стойки, он даже не смотрит, ни разу - она сама улавливает все необходимые эманации, спустя пару минут соседства начинает ерзать и коситься, а вскоре и вовсе сваливает. Беда не в том, что у Джоди UGLY_SMILE.BAT, POKERFACE.INI не снимается с исторчанной рожи, что у него лабрет в нижней губе и две штанги в языке, а уши стараниями Ка-Он уже практически полностью бронированы множеством цацек, вороные волосы в мелких косичках достают почти до талии, драные черные шмотки по-готски облегают два с лишним метра росту, а берцы на двадцать дыр зашнурованы лишь до щиколоток; беда не в том, что он блядский техноиндеец в очках, которые кладет в холодильную камеру, когда ложится спать, чтобы полимерный пластик успел достаточно остыть и на следующий день успешно отсеивал инфракрасный спектр хотя бы первые несколько часов после пробуждения. Вроде бы не в этом, хотя точно он не уверен. Джоди снимается с якоря и отшатывается в подсобку охраны, где рассчитывает обнаружить своего бывшего сменщика, перекур которого составляет большую часть дня, и в своих предположениях не ошибается. Косой - та еще сажень, лишь немногим ниже Джоди и шире в плечах, а врожденное и непоколебимое добродушие, бросающее тень на грозный имидж, компенсирует парезом лица, который служит ему напоминанием об одном неудачном нокауте в былые дни профессионального бокса. Джоди угрюмо здоровается с ним за руку и, проигнорировав расспросы о своих делах, стреляет у Косого сотку до следующей недели, тайно недоумевая, где до следующей недели эту сотку собирается достать. Косому не впадлу, впрочем, и просьбу он выполняет без проблем и всякого беспокойства. Джоди привычным маршрутом возвращается в зал, разменивает в баре купюру на пачке ментоловых сигарет, направляется к подиуму, на котором танцует сегодня Мелисса. Длинные беломраморные ноги Мелиссы - произведение искусства, которому он намерен воздать дань, вложив часть обретенных средств за подвязку на ее бедре, чтобы на секунду коснуться этого холодного совершенства пальцами, однако девушка, едва завидя его на горизонте, благоразумно оттанцовывает в противоположном направлении, так что оказывается в конце концов в том уголку сцены, которая от него максимально удалена. Джоди не думает об этом совсем ничего; садится на один из стоящих по периметру подиума стульев, закуривает и, облокотившись о край сцены, холодно следит за движениями танцовщицы, за плавно перетекающим в белом мраморе мясом. Долго так просидеть ему, впрочем, не удается тоже.
- Эй, привет, помнишь меня? - мелодично и бойко спрашивают откуда-то слева, дергая его за косичку. Джоди поворачивает голову с расстановкой каймана, поэтому учуять обладательницу голоса успевает гораздо раньше, чем увидеть. Ее персиковый запах под хлорным наслоением дешевых духов, сладкий и томный. Девушка оказывается довольно фигуристой, хоть и смехотворно маленькой, чуть ли не полтора метра с учетом каблуков; у нее пышные, перепаленные перекисью, крашеные в перванш волосы и обильный макияж, под которым скрывается кукольное, синтетически красивое лицо. Ухоженное лицо, геометрически наведенные черные брови. Глянцевый от блеска розовый рот. Джоди готов поклясться, что никогда прежде ее не видел.
- А должен? - она не отводит взгляда, хотя он смотрит ей прямо в глаза, и от одного этого сердце у него вроде бы плавно съезжает из груди в живот на потоке крови, который делает там небольшую паузу, прежде чем привычным путем стечься в член, и гулко оттуда стучит. Девушка улыбается.
- Ну как же. Я - Элли. Черт, да то сборище, по-моему, всем присутствующим запомнилось, кроме тебя. Ты же там был настоящей звездой. Что это такое ты пьешь? Пахнет вкусно. Можно попробовать?
- Я часто бываю звездой, - говорит Джоди, следя, как ее губы смыкаются на краешке соломинки, которую он забыл вытащить из своего стакана. Ощущения от ее созерцания пугают его, потому что слишком напоминают ощущения от созерцания статуи или манекена. Джоди не испытывает своих чувств, и это превращает ее в предмет, причем настолько непроницаемый, что он не может даже решить, правду она говорит или врет, равно как и то, насколько искренне ее веселье, хотя прежде понял бы все это и прочее, единожды на нее глянув. Она восхищенно мычит, по-видимому, одобряя блевотное пойло, и зачем-то сует в его стакан свой наманикюренный палец. Джоди переводит взгляд и упирает его в хирургический блик на хромированном пилоне.
- Да ладно тебе. Ты - Джоди, я - Элли. Ты звезда, а я фанат. Годится? - хихикает она невнятно - мешает палец во рту. Джоди почти готов сдаться увлекающему его течению, подчиняясь настойчивому стуку под ширинкой. Viva la carne. Все прочее - лишь детали, которые следует уточнить.
- Не уверен. Зависит от того, с какими целями фанатеешь.
- Да ла-адно, - снова тянет Элли. - Зачем вообще фанаты контачат со звездами, по-твоему?
- О, - Джоди почти усмехается от того, сколько горькой иронии заключено в ее невинном вопросе, но вовремя осекается, споткнувшись о UGLYSMILE. - По великому множеству причин. Хочешь, чтоб я тебе автограф оставил, что ли? - он с трудом удерживается от того, чтобы не добавить "на сиськах", которые отчетливо видит в глубоком вырезе ее малиновой маечки, даже глядя в другую сторону. Она утыкает мокрый палец в его обнаженное безрукавкой плечо, и его едва не передергивает - не от самого контакта, которое истосковавшаяся по касаниям кожа находит восхитительным, а от того, что за ним ничего не кроется. В былое время этого хватило бы, чтобы снабдить его потоком данных о половине процессов, протекающих в ее теле, а теперь он не чувствует ничего, кроме самого прикосновения.
- Какой ты подлый. Так и быть, можешь и автограф оставить. Если это предел мечтаний, конечно. Уверен? Я тогда за маркером сгоняю, - вернувшись взглядом к ее лицу, он обнаруживает на нем улыбку. Широкую и, если не искреннюю, то подделанную очень искусно. Прямо-таки наивную.
- У тебя есть иные варианты?
- Великое множество, - фыркает она с умудренным кокетством, склоняя голову, так что соскользнувшие волосы открывают взору длинную нежную шею. Джоди не слишком ясно соображает, а уж тем более не годится на соревнования в остроумии.
- Я не очень платежеспособный парнишка сегодня, - уведомляет наконец, и она обиженно хмурит брови, типа - да за кого ты меня принимаешь, что отражается в нем слабым облегчением.
- Варианты? Да, множество. Можем рассосать остатки этого чудесного напитка на пару, в конце концов, а потом распрекрасно отправиться к тебе домой, например, - она задумчиво глядит куда-то в сторону, по-прежнему расписывая влажным пальцем его трицепс, и единственное, что удерживает его от того, чтобы наброситься на нее прямо здесь, прямо сейчас - это недоумение по поводу ее мотивов, апеллирующее к паранойе.
- У меня дома темно, холодно и все время играет какой-то дум, - осторожно, чтобы не отпугнуть, говорит Джоди. - Довольно безрадостная атмосфера, в общем. Что тебе там понадобилось?
- Атмосфера нуаровых героев, понятно, - хохочет Элли, не вполне трезво и в голос. - Ну, ко мне мы поехать тоже не можем, там безрадостная атмосфера поджидает в лице моих предков. Но, по-моему, по дороге в любую из точек можно найти кучу всяких-разных не слишком накладных мест. Тебе не кажется?
- Мне кажется, - смущенный упоминанием предков и самим выбором слова, задумывается Джоди. - Что тебе годков немного маловато для погружения в безрадостную атмосферу всяких-разных мест, нет?
- Что значит "маловато"? - изображая возмущение, щурится она, ее глаза в обрамлении накрашенных синтетических ресниц переливаются, будто граненые, и до него внезапно доходит, что девушка и впрямь нетрезва, просто упорота - чем-то клубным и не слишком серьезным. - Никогда бы не подумала, что тебе нравятся всякие.. которые постарше, - продолжает она столь же серьезно, и, не давая ему времени на оправдания, лезет в сумочку за удостоверением. Тычет голографическую пластинку ему прямо в очки. - Вот, подавись. Может, тебе и медицинскую карту заодно предъявить?
В полумраке клуба Джоди не сразу разбирает цифру ее рождения, а когда разбирает, хмурится с удивлением.
- Подделала, небось, - отвечает он в тон. - Не может тебе быть девятнадцать. Это мне здесь девятнадцать, а тебе, поди, еще и шестнадцати нет. Ты себя вообще в зеркало видела? Ты же крошечная, вообще, - на ум некстати взбредает цитата из общеизвестного народного творчества про царевну-лягушку, и он все-таки усмехается краешком рта, не сдержавшись. - Вообще миф.
- Я-а-а? - когда Элли обиженно распахивает рот и тянет гласную, он видит изнанку ее безбожно маленького, кораллового рта. - Хватит выебываться, в общем. Поехали?
- Я звезда, мне по статусу положено, - машинально отвечает Джоди. Он, конечно, поедет, но отделаться от недоумения все же не может, и поэтому спрашивает напоследок. - Но все-таки, зачем же оно тебе, а?
- Потому что ты мне нравишься, - просто произносит Элли. - Я тебя хочу.
Эта магическая формула, избитое заклинание, падает к нему в череп, как капля бензина на раскаленные угли, надолго вытесняя оттуда все прочие мысли; лапать ее он начинает еще на станции, а целоваться мешает извечная, проклятущая разница в росте, так что приходится дождаться, пока в вагоне электрички не освободится место, чтобы сесть, расположить ее стоя между своих колен и вгрызться в ее тесный леденцовый рот, отчего она сдавленно ойкает, не успевая отвечать, падает на него на первой же остановке, да так на руках и остается до самого прибытия в квартал развлечений, где можно почасово снять комнату в одном из тех миниатюрных неоновых хитросплетений, которые принято в народе называть лав-отелями. Она больно ерзает по мрачному орудию разрушения у него в штанах, гладит его по загривку, заливисто хохочет, выпрастывая его руки из своих шорт и лифчика. Есть в этом нечто, что очень сильно его раздражает, и кроется оно не только в том, что Элли - предмет. Джоди полагает, что ни в каком уединении невозможно достичь такого абсолютного одиночества, как возле нее. Джоди не может быть вместе, и это бесит его даже сильнее, чем смущает разница в габаритах. Тормозить больше нечем, впрочем, даже при всем его мастерстве.
Отельный номер, комната для ебли, оказывается крайне тесным - максимум роскоши, которую можно приобрести за менее, чем стольник - но чистым и уютным, окрашенным в темно-янтарный и изумрудный венозным сплетением дюралайтовых трубок на стенах. Возможно, эти трубки слагаются во что-нибудь вроде надписи или логотипа, но обоим не до того, чтобы изучать интерьер. В номере нет ничего, кроме кровати, столика по одну ее сторону и красного торшера на длинной ножке по другую, и ванной комнаты с минимальным набором всего, что может понадобиться озабоченному постояльцу. Элли делает попытку ненадолго удалиться в ванную, но не успевает. Джоди смахивает с нее вещи, как пару пустяков, раскладывает на кровати и целует везде, куда может дотянуться, захлебываясь страстью, вязкой и темной, как можжевеловый сироп. Оставляет багровую россыпь засосов на ее шее и груди, лижет в бедра и чистую персиковую щелку, очень маленькую и беззащитную, переворачивает ее на живот - создатель не обидел Джоди калибром выданного на руки орудия разрушения, так что в другое время он не преминул бы озадачиться очевидным несовпадением размеров, но сейчас ему не до того, никак не отделаться от раздражения и мыслей о том, что Элли предмет, который можно при желании поднять одной рукой, натянуть на хуй и дрочить, он примерно так и делает, махом засаживая в нее столько, сколько влазит в нежную ярко-розовую дырку, отчего Элли болезненно всхлипывает где-то очень далеко, но это до него не доходит, он для того и положил ее лицом вниз, чтобы не доходило, а еще чтобы она не смотрела, не смела, не смела. Джоди кладет одну руку ей на бедро, чтобы натянуть плотнее, а другую на живот, и его слабо осеняет, что происходит нечто очень нездоровое - лишь когда, нащупав сквозь тонкую мембрану ее шелковистого живота собственный член, который двигается внутри, он замечает, что не может убрать с него руку и понимает, что если сейчас не перестать, скоро им снова придется встретиться, ладони и болту, когда он либо продолбит дыру изнутри, либо проковыряет снаружи, и уж точно не сможет после этого кончить, ни сегодня, ни когда-либо еще, если попадет в такую переделку с чужими внутренностями и полыми предметами. Элли плачет навзрыд, тихо всхлипывая, и теперь, или уже очень давно, не устает жалобно повторять - перестань-хватит-пожалуйста-прекрати-перестань-хватит-пожалуйста-перестань. Ярость Джоди слишком велика, чтобы уместиться в каком-либо одном жесте, одном событии, одном предмете, одном помещении, но мольбам он, наконец, внемлет, стаскивает ее с хуя так же резко, как надевал, отчего она тихонько взвизгивает, пальцами зарываясь в черную подушку. Без защиты очков все вокруг не черное и не белое, не янтарное и не зеленое, оно безостановочно перетекает разноцветными завитушками дип-дрима, как гель в лава-лампе, пробиваясь из-под ало-вишневого, желто-пурпурного спектра тепла. Элли съеживается в клубочек и рыдает, не поднимая головы, отчего мысли о сексе быстро покидают Джоди, оставляя чистую ярость, с которой он хватает ее за волосы и переворачивает самостоятельно.
- Какого хера?..
- Я ничего не сделала, - горько рыдает Элли. - Пожалуйста.
Мантры заложников. Не справившись с собой, Джоди всего лишь отвешивает ей пощечину - ленивым движением леопарда и с левой, отчего она кубарем скатывается с кровати и врезается спиной в столик, навлекая на себя лавину каких-то никчемных маленьких баночек, которые на таких столиках вечно стоят. Одним изящным прыжком Джоди преодолевает расстояние между ними и дергает за плечо, отрывая от пола, разворачивая к себе заплаканным лицом. Джоди чувствует запах крови. Ему не хочется знать, каким именно из действий и какие конкретно повреждения он нанес на сей раз.
- Какого хера, блядь?
- Не трогай меня, - плачет Элли. - Не трогай, не трогай, пожалуйста, отстань.
Рискуя утратить последний самоконтроль, Джоди хватает ее за шею. Выдохом сдувает с ее щек налипшие на слезы волосы, чтобы смотреть в глаза.
- Я спрашиваю..
- Он-н-а-а, - навзрыд тянет Элли. - Она сказа-ала..
- Быстрее, - подбадривает Джоди, стискивая и разжимая пальцы на ее некогда белой-белой, а теперь такой горячей-горячей глотке, наблюдая привычное грозовое мерцание, с которым у нее в мозгу сообщаются нейроны. Вертятся миелиновые шестеренки.
- Она сказала, - уже резвее произносит Элли, давясь рыданиями и безуспешно пытаясь от него отвернуться. - Сказала, что у тебя можно достать по-настоящему хорошую дурь. Если как следует попросить. Она так сказала.
- По-настоящему хорошую дурь ты из меня уже достала, сука, - отвечает Джоди. - Она тебе, кажется, не по вкусу. Кто сказал, блядь, какая дурь, ты что несешь вообще?
На самом деле эти вопросы - уже риторические, но он нуждается в подтверждении всех догадок, чтобы было чем усмирять паранойю. К Джоди возвращается дрожь. Во избежание нелепых случайностей он отпускает девушку, аккуратно разжав пальцы, она поспешно отползает и сбивается в комок, прижав к груди колени, отчаянно на него уставясь. Ее хрустально милое лицо искажает маска истерики.
- Ам-м-мо, - заикаясь, выводит Элли и шумно сглатывает. - Она рассказывала, что у тебя самый чистый плутон, который только можно найти. Что только ты один и знаешь, где его вообще берут. Если найти подход. Если правильно подойти. Она так сказала, я правду говорю. Не надо, пожалуйста.
UGLYSMILE.WAV. Неуместная шутка, ответил бы на это Джоди, если бы Аммо была в досягаемости. Не слишком остроумная и своевременная. От таких шуток можно расплакаться, только и всего. Джоди очень хочется так и поступить, но демонстрация подобных слабостей при Аммо не идет ни в какое сравнение со свидетельством предметов вроде Элли.
- Да, подход, - повторяет Джоди, позволяя дрожи принять форму хохота, от тихих щелчков которого Элли крепче вцепляется в собственные колени и глядит на него, как маленький зверек. Черных линий потекшей подводки Джоди видеть не может, но слишком хорошо знает, что они там есть. - Я звезда, а ты фанат. Подход на миллион, блядь. К сожалению, милая Элли, я вынужден тебя расстроить. Никакой хорошей дури у меня не осталось. Но в одном ты не ошиблась - я звезда, самая что ни на есть. И, само собой разумеется, плутона у меня нет в том числе. Это потому что я сам и есть плутон, сука. Воплощение плутона. Пациент зеро плутона и его верховный жрец. Разве не видишь сама - свечусь в темноте и доставляю людей на тот свет путем утопления в черной жиже из своих вен. Так что прости. Угостить тебя черной жижей я не могу, но если хочешь, могу снять с тебя лицо. Ума не приложу, что буду с ним потом делать, но мне нравится твое лицо и то, что оно у тебя есть. Что ты пялишься на меня. Будешь так пялиться - оба глаза высосу вот прям щас, и не подавлюсь даже, хочешь? Получше запомни перед героическим побегом его ужасное лицо. Все они знают тебя в твое ухоженное лицо. Такая уж это штука. Крайне важная, наверно - я точно не знаю, мне ничего такого не досталось. Ты понимаешь хоть то, что, если я сниму его с тебя, ты перестанешь быть тем предметом, который теперь из себя представляешь? Кромешная, беспросветная свобода. Дыхание вечности. Можешь быть кем угодно и сколько угодно. Ужасная тварь, склонившаяся над тобой, нисколько не напоминает человека, я в курсе - это заблуждение, диктуемое тебе наличием лица. Вообще я невсерьез, но, учитывая, как ты пялишься - можем и впрямь попробовать, все равно делать нам друг с другом больше нечего, раз хорошей дури нет в активах.
Джоди сидит на коленях между бедер Элли, ссутулясь над ней, как гаргулья, вплотную приблизив к ее носу собственный, лыбится, глядя в глаза, и в самом деле очень слабо напоминет человека - как ей, которая проводит в уме лишь какие-то бессвязные ассоциации с хищниками из телевизора, химерами и научной фантастикой, так и себе, оттого что огромный ком единой материи в груди слагается из чувства слишком первородного, чтобы дифференцироваться, и кроме этого смутного и болезненного, чудовищного чувства он не испытывает ничего. Элли шмыгает носом и вдруг, отняв пальцы от собственного предплечья, обнимающего нежные коленки, тянет руку к Джоди, будто к животному, касается его гладкой бледно-оливковой щеки.
- Лицо тут ни при чем, - шепчет едва слышно; Джоди отшатывается, с трудом перехватив желание вывернуть эту тонкую теплую руку и по локоть оторвать.
- Пошла отсюда, - глухо цедит он, отводя взгляд, оттого что выдержка под давлением совокупности обстоятельств начинает трещать по швам. - Нахуй пошла отсюда, и как можно скорее. И попробуй мне только еще где-нибудь попасться, сука. Еще раз тебя увижу - глотку вырву и заспиртую, буду по праздникам доставать и надрачивать в память о твоей непролазной маленькой пизденке, понятно?
Оставшись один в комнате для двоих, слабо освещаемой кондитерскими оттенками горячих дюралайтов, Джоди стягивает с себя остатки вещей. На самом дне дешевого номера для ебли, в темной кафельной ванной, лежа в ледяных и тесных объятиях сухой чугунной ванны Джоди взахлеб рыдает длинными, немыми, без устали сменяющими друг друга очередями, и дрочит, до крови кусая собственные пальцы, дрочит долго и отчаянно, быстро, медленно, крепко, слабо - все безуспешно, отвращение к плоти уравновешивает возбуждение, продлевая платофазу в бесконечный эбеновый тоннель с заиндевелыми стенами. До мозолей и кровавых ссадин. Джоди давно уже не испытывает ничего, кроме саднящей боли и осатанелого желания разделаться с нуждой здесь и сейчас. Джоди плюет в руку до тех пор, пока во рту не исчерпываются слюни. Джоди применяет гель для душа. Наконец он разражается хныканьем, длинным и детским, как ребенок, потерявший в толпе родителей, досадливым и тоскливым, как люди могут позволить себе делать только в одиночестве, выбирается из ванной, скользя пальцами по стенам и размазывая по ним гель для душа. В комнате Джоди хватает за тонкую ножку торшер, переворачивает, вцепляется в провод и выдергивает из подставки одним рывком. На самом деле эта ванна - не лучший выбор, там почти нет предметов, на которые можно применить провод, но заниматься чем-то столь отвратительным в ином месте ему не позволяет брезгливость. Немного поразмыслив, он закрепляет тот конец шнура, что без вилки, на решетке сливного отверстия в надежде, что она выдержит. С тщательной серьезностью помешанного Джоди несколько раз оборачивает провод вокруг шеи, высвободив из-под него волосы, а оставшуюся длину наматывает на кисть так, что вилка торчит между большим и указательным, закрепляя обмотку на кулаке. Полотна данных, проползающие фоном ко всем размышлениям, не медлят снабдить его научной справкой о том, как именно получается нагнетение крови в мозг и чем конкретно это явление напоминает стимуляторы. Джоди всхлипывает на вдохах и скулит на выдохах, одним кулаком двигает, а другим просто тянет до тех пор, пока все издаваемые им звуки не иссякают до отрывистых хрипов, пульс не заполняет слух целиком, а картинка перед глазами не замещается рисунком сосудистой проекции глазного дна. Судороги нарастают постепенно, все сильнее выгибая его тело до тех пор, пока оно не застывает в равновесии на лопатках и пальцах ног, и в таком положении Джоди наконец кончает себе на живот, захлебываясь в пустой ванне черной страстью, не испытывая ничего, кроме боли, бесцельно обкатывая в искрящем мозгу непрерывную строчку UGLYSMILEUGLYSMILEUGLYSMILEUGLYSMILEUGLYSMILEUGLYSMILE U G L Y S S M I I L L L E E E E. В абсолютном нуле кафельного помещения сперма кажется на коже обжигающе горячей, но Джоди не ощущает тепла - и вообще ничего, только обдирает о чугун спину оттого, что продолжает тянуть за провод, оттого, что в какой-то момент остался лишь один вопрос - это ли испытывал его папа, когда повесился, и желание узнать, что он испытывал потом, когда уже умер. Последнего в точности установить Джоди не удается, потому что он все-таки ослабляет хватку - не потому, что принял такое решение, а просто потому, что теряет сознание, и хватка ослабляется помимо его воли. Немного придя в себя, он рывком утопающего тянется к душу, а потом еще какое-то время развлекается забавными попытками набрать полные легкие ледяной воды, которой наполнил ванну, и таким образом захлебнуться по-настоящему. Самосохранение перебарывает его экспериментальные начинания слишком исправно, но это для Джоди отнюдь не открытие. Viva la carne.
Без очков он не видит стекол и зеркал. В ванной темно, но не совсем, туда просачивается мягкий свет дюралайта, и какое-то время Джоди, с которого в три ручья течет на пол вода, стоит и безуспешно вглядывается в зашумленную поверхность на стене, на которой помнит присутствие зеркала. Он видит на поверхности отпечатки чужих рук и дыханий, разводы моющего средства и извести от воды, даже полустертый след женских губ - все что угодно, кроме своего отражения. Джоди медленно вытирает лицо полотенцем. На лоб ему сверху с отчетливым всплеском приземляется капелька чего-то холодного. Джоди не удивляется. Он стирает жидкость пальцами и видит, что они вымазаны черным. Джоди охватывает лишь прилив потусторонней тоски, жуткой и необъятной. Обернувшись, он видит, что вместо воды, из которой он только что вылез, которая еще капает на пол с его спины и волос, ванна доверху полна непроглядной нефтяной жидкости. Если надеть очки, можно увидеть блеск.
Судя по отсутствию каких-либо тепловых пятен, жидкость еще холоднее воды. Джоди вздыхает и выходит из ванной - хочется курить. Телефон в комнате для ебли - проводной, как и в большинстве мест под землей, на самом-то деле, потому что радиосвязь перестает быть такой уж дешевой, когда для ее поддержания требуются километры волновода, без которого грунт впитывает радиоволны бесследно. Телефон, оказывается, стоял на столике, откуда завалился из-за столкновения с Элли в самый угол, и Джоди с сигаретой в зубах терпеливо выпутывает кнопочный аппарат из баночек и пузырьков, а потом трубку - из провода, ведущего к аппарату. В ванной утробно булькает. Джоди не спеша набирает привычный номер.
- Привет, - говорит он Майе, стараясь не слишком стучать зубами. Пусть хамка и лилипутка, пусть подпольные драки, пусть кровь и кишки, пусть какой-никакой, но все-таки работодатель. - Очень нужны деньги. Чем быстрее, тем лучше. Сама знаешь, на что. Я не справляюсь с трезвостью, когда она в таких количествах, ты же знаешь. Что хочешь. Что угодно. Да нет, все окей. Okay, прямо-таки. Ага. Спасибо. Конечно же, я подожду.